Абсолютное оружие. Основы психологической войны и медиаманипулирования читать онлайн - Валерий Соловей

Абсолютное оружие. Основы психологической войны и медиаманипулирования

Валерий Дмитриевич Соловей

Любой из нас – каким бы искушенным и здравомыслящим человеком он себя ни считал – в любой момент может оказаться объектом и жертвой пропаганды. СМИ манипулируют нами ежедневно с помощью инструментария, находящегося вне сферы морали и ценностей.

Понять это явление поможет книга «Абсолютное оружие», впервые сделавшая достоянием общественности закрытый курс лекций МГИМО (У) МИД России. Политический аналитик, известный публицист и общественный деятель, доктор исторических наук Валерий Соловей раскрывает основные способы, цели и задачи медиаманипулирования, объясняет, почему мы так легко поддаемся воздействию пропаганды. На актуальных примерах демонстрирует основные методы, технологии и техники пропаганды.

Эта книга освобождает от многих иллюзий и открывает возможность более трезвого, хотя и горького взгляда на действительность. Она важна и полезна всем, кто хочет понять действие пропаганды, научиться ей противостоять или использовать.

Валерий Соловей

Абсолютное оружие. Основы психологической войны и медиаманипулирования

© Соловей В. Д., 2015

© ООО «Издательство «Э», 2015

* * *

Моим студентам – с любовью и надеждой

Предисловие

Своим появлением на свет божий эта книга обязана трем обстоятельствам: моему уважаемому институту – МГИМО, моим друзьям и знакомым по социальным сетям и, к великому сожалению, кровавой войне на Украине.

В 2008 г., вскоре после скоротечной так называемой пятидневной войны между Грузией и Россией за контроль над Южной Осетией, ректор института попросил меня подготовить для наших студентов специальный курс, который знакомил бы их с базовыми навыками медиаманипулирования. Этот целенаправленный интерес, как нетрудно догадаться, был вызван тем, что, по распространенному мнению, выиграв в военном отношении, Россия проиграла информационную войну.

Поскольку меня и до этого поручения весьма занимали – теоретически и практически – подобные сюжеты, то я воспринял его не без удовольствия и выполнил с легкостью. Первоначально медиаманипулирование занимало лишь часть читаемых мною в институте курсов. Однако довольно быстро выяснилось, что именно эта часть наиболее важна для понимания студентами актуальной политики и приобретения практических навыков, а также воспринимается ими с нарастающим интересом.

Интерес подогревался происходившими в мире событиями: «арабской весной» и политическими протестами в России конца 2011–2014 гг., в ходе которых со всей очевидностью проявилась важная роль социальных медиа в политической мобилизации и пропаганде.

Революционный переворот на Украине и последовавшая за ним ожесточенная война дали толчок ренессансу пропаганды. Столкновение пропагандистских картин мира, невиданная доселе ожесточенность массмедиа, превращение их в психологическое оружие резко усилили спрос на понимание механизмов происходящего и снабдили мирные университетские штудии великим множеством актуальных примеров.

Честно скажу, я и мои студенты предпочли бы обойтись без подобной актуализации. Приращение профессионального знания в прямом смысле слова было оплачено кровью и страданиями невинных людей.

Помимо университетской кафедры и академических занятий, я веду аккаунты в социальных сетях. И опыт общения в них в первую очередь в Фейсбуке показал, что даже образованные и неглупые люди беззащитны и беспомощны перед профессиональной пропагандой. Особенно эффективна пропаганда в военное время: она не убивает людей, зато сеет хаос, деморализует волю и поражает сознание. В этом отношении пропаганда сродни оружию массового поражения.

В общем, все сходилось на том, что оформилась не только и не столько учебная, но прежде всего неотложная общественная потребность. Надо было помочь людям разобраться в действии пропаганды, научить их понимать ее и при необходимости использовать ее механизмы.

Мы боимся или настороженно относимся к тому, чего не понимаем. Думаю, это состояние беспомощности, растерянности и обиды памятно всем по детству. Знание о технологии и техниках медиаманипулирования избавляет от парализующего страха и цепенящей беззащитности перед утюжащим психику пропагандистским катком.

Четким сигналом востребованности подобного знания стал успех видеозаписи лекции, прочитанной мною в апреле 2014 г. для студентов одного из питерских вузов. Почти часовая лекция «Как смотреть новости во время войны» набрала более полумиллиона просмотров на видеохостинге Youtube (https://www.youtube.com/watch?v=eUq7Sds_9bI/ (https://www.youtube.com/watch?v=eUq7Sds_9bI/)). (Пользуясь возможностью, хочу публично поблагодарить небольшой питерский канал Nevex tv. и лично Татьяну Маршанову за эту запись и ее распространение.)

А массовое желание студентов писать дипломные работы о пропаганде, об образах информационного противостояния на Украине и в связи с Украиной укрепило меня в намерении подготовить книгу о медиаманипулировании.

Книга, которую держит в руках читатель, в основном повторяет логику и структуру учебного курса для студентов одного из факультетов МГИМО-университета. Правда, отдельные технологические и технические аспекты медиаманипулирования в ней опущены. Некоторые знания – назову их вслед за Пелевиным «боевым НЛП» – не стоит пускать в широкий и бесконтрольный оборот.

По жанру книга объединяет учебник, научно-популярное издание (то, что на Западе называют non-fiction) и практическое пособие. Она адресована не только студентам и может быть использована отнюдь не только в учебных и просветительских целях. Книга полезна и даже необходима всем, кто хочет понять пропаганду, противостоять пропаганде и/или заняться пропагандой.

Дело в том, что технологии и техники инструментальны, они находятся вне сферы морали и ценностей. Их можно использовать как в благих, так и в антигуманных целях. Это как самолет: до места назначения на нем можно доставлять пассажиров и грузы, а можно – бомбы. Все, что касается медиаманипулирования, изначально этически сомнительно, если не выразиться сильнее и определеннее.

По медиаманипулированию и пропаганде создана обширная литература. Практически все опубликованное (а также многое весьма интересное и важное из неопубликованного и не имеющего шансов быть обнародованным) на русском и английском языках мною было прочитано или внимательно просмотрено. Я воздержусь от историографического обзора, тем паче что подавляющее большинство книг и статей в значительной части повторяют друг друга. Упомяну лишь две работы, которые можно назвать противоположностями.

На мой вкус, самая толковая, обстоятельная и наименее идеологически ангажированная работа о медиаманипулировании принадлежит перу американцев Элиота Аронсона и Энтони Пратканиса («Эпоха пропаганды: Механизмы убеждения, повседневное использование и злоупотребление»; имеется несколько изданий на русском языке).

Весьма известная в России книга Сергея Кара-Мурзы «Манипуляция сознанием» являет собой яркий образчик того, как фантасмагорическая методология –

химерическая смесь марксизма и конспирологии – полностью обнулила обширное содержание. Как я уже не раз убеждался, марксизм советского извода оказывает разрушительное воздействие на интеллект.

В целом, за некоторыми исключениями, отечественная литература о пропаганде и медиаманипулировании в качестве источника вдохновения и магистральной идеи охотно прибегает к конспирологии самого разнузданного свойства. Это априори обесценивает подобную литературу. Нельзя же всерьез относиться к «профессорам», на протяжении полутора десятков лет обещавшим «крах доллара» и «распад США». Рождать подобные «перлы» способен лишь сумеречный или делирийный разум.

В своей книге я избегал излишнего теоретизирования социологического свойства. Не усматриваю особой пользы для читателей в сравнительном знании концепций пропаганды. Когда дом объят пожаром, надо спасаться и тушить огонь, а не задаваться вопросами о его химическом составе и причинах возгорания. По нынешним временам знание пропаганды и о пропаганде должно носить не созерцательный и теоретический, а практикоориентированный и инструментальный характер.

Для понимания природы медиаманипулирования принципиально важна не социология, а когнитивистская психология. Именно усилиями психологов-когнитивистов дано объяснение, почему человеческая психика восприимчива к пропаганде и каким образом мы раз за разом попадаем в ловушки манипуляторов.

Технологии и техники медиаманипулирования описаны и классифицированы уже без малого как век. Я отобрал те из них, которые наиболее эффективны, используются чаще других, и раскрыл их действие на актуальных примерах. Сами по себе технологии и техники весьма просты, что естественно: эффективные приемы по своей сути обычно простые, сложные вещи трудно воспроизводимы, а потому малоэффективны.

Не стоит смешивать эффективность с внешними эффектами. В пропаганде все должно работать на конечную цель, «трюки» вне стратегического контекста могут быть красивы, но бессмысленны и даже контрпродуктивны.

Актуальные примеры – это реальность современной России и войны на Украине. Было бы нелепо в книге, написанной на русском языке и адресованной русскоязычным читателям, оперировать примерами Соединенных Штатов и Западной Европы и стряхивать архивную пыль с пропагандистских операций давно минувших дней. Хотя зарубежные и отдельные исторические примеры мною тоже приведены.

Важно понимать и всегда помнить, что технологии и техники манипулирования носят универсальный характер, их применение не зависит от характера политического режима и степени свободы массмедиа. Более того, именно в плюралистической политической и медийной среде используются самые изощренные технологии.

Я искренне признателен друзьям и знакомым из властных институций и руководства российских СМИ, которые ответили на мои бесчисленные вопросы и высказали ценные замечания о рукописи книги. В силу присущей им скромности эти люди предпочли остаться неназванными.

Моя большая семья стоически выносила постоянную поглощенность мужа, отца, сына, брата и дяди интеллектуальными штудиями. Я признателен ей за терпение и понимание.

Студенты не только вдохновляли меня ежедневно, а порою и ежечасно (кроме блаженных июля и августа!) своей тягой познания и освежающим невежеством одновременно, но и написали ряд интересных дипломных работ, материалы которых использовались в книге.

С удовольствием назову имена молодых людей, проявивших исследовательскую жилку и интеллектуальную заинтересованность. Это Алия Зарипова, Даниела Истратий, Михаил Пантюшов, Мария Прокофьева и некоторые другие.

Дипломные работы Юрия Анциферова, Алины Ивановой и Артема Тюрина сослужили важную службу для седьмой главы книги, посвященной манипуляциям в Интернете и социальных сетях. Эти славные выпускники МГИМО-университета могут с полным правом считать себя ее соавторами.

Друзья и знакомые по социальным сетям, в первую очередь по Facebook, стимулировали меня тогда, когда засыпали студенты.

Персонально я хочу поблагодарить:

Елену Быкову, привившую мне интерес к социальным сетям;

Анну Ломагину, заставлявшую не забывать Николая Гумилева;

Марию Гурскую – за то, что была.

Однако как бы ни было значительно соучастие в книге тех или иных людей, она написана мною, и только мною, и я несу интеллектуальную ответственность за этот труд от первой до последней строчки.

Уважаемое издательство «ЭКСМО» любезно согласилось вынести мои «труды и дни» на широкое общественное обозрение, за что я ему искренне признателен.

Льщу себя надеждой, что книга пробудит интеллектуальный интерес и побудит хотя бы некоторых читателей задуматься над якобы самоочевидными вещами. Мир не таков, каким он кажется!

Глава 1

Информационная война и медиаманипулирование: что, кто, с какой целью, как

Любой человек знает, что такое война. Война – это когда убивают людей и разрушают вещи ради сомнительных и непонятных (и лишь изредка – справедливых) целей. Пусть обыденное понимание далеко от академической рафинированности, оно довольно реалистичное.

Однако наше восприятие вряд ли столь же реалистично в отношении информационных войн. Хотя термин этот хорошо знаком, мы в подавляющем большинстве не представляем, что такое информационные войны, и/или уверены, что к нам подобное знание не имеет отношения. А ведь на самом деле с информационными войнами общество сталкивается значительно чаще, чем с войнами обычными. В каком-то смысле информационная война – это наша повседневная реальность. Отчасти именно поэтому мы их не замечаем, как не замечаем воздуха, которым дышим, как не обращаем внимания на фоновые шумы города.

В информационных войнах в отличие от обычных людей не убивают, зато корежат психику и деформируют интеллект. А разрушаются в ходе таких войн не города и здания, а системы коммуникаций. Понятие «информационная война» включает два аспекта. Один – информационно-технический: разрушение и саботаж информационных систем, электроники и логистики противника и защита собственных коммуникаций. Это явление больше известно под названием «кибервойна».

Второй аспект информационной войны – информационно-психологический: влияние на общественное и индивидуальное сознание и подсознание противостоящей стороны при одновременной защите собственного населения.

Поскольку информационно-техническая сторона дела в силу естественных причин носит закрытый и даже секретный характер, то в книге я сосредоточусь исключительно на информационно-психологическом аспекте, вынеся кибервойну за скобки.

Информационная война, как бы ее ни трактовать, необязательно совпадает с войной классической. Любая классическая война включает в себя составной частью войну информационную, но информационная война необязательно связана с войной классической. Более того, со второй половины XX в. и по сей день информационные войны, как правило, ведутся именно в мирное время. Остроконкурентные выборы, внутриполитические кризисы и накаленные политические кампании, межгосударственные

конфликты – типичные ситуации информационных войн.

Современное общество кочует из одной информационной бури в другую, лишь ненадолго задерживаясь в тихих водах. Даже самые стабильные государства и самые спокойные нации время от времени подвержены приступам информационно-психологической горячки (конечно, горячки по меркам их темперамента).

Цель классической войны проста: победить. Для этого, помимо собственно военных, технических и политических аспектов, критически важно поддерживать высокий морально-психологический дух собственного общества и подорвать веру противника. Чем и занимается психологическая война как составная часть войны классической.

Информационно-психологические войны ведутся с незапамятных времен. Например, распространение слухов, подрывающих морально-психологическое состояние противостоящей стороны. Но в современном, узнаваемом нами виде информационная война появилась в связи с Первой мировой войной и вызванной ею волной революционных потрясений. Характерно, что первые классические работы об общественном мнении и влиянии на него пропаганды появились именно в 20-е годы прошлого века (1922 – «Общественное мнение» Уолтера Липпмана, 1928 – «Пропаганда» Эдварда Бернейса).

В 1937 г. в Нью-Йорке был учрежден Институт анализа пропаганды, выделивший семь типичных пропагандистских приемов, получивших название «азбуки пропаганды»: навешивание ярлыков (name calling), «сияющие обобщения» или «блистательная неопределенность» (glittering generality), перенос (transfer), ссылка на авторитеты (testimonial), «свои ребята» или игра в простонародность (plain folks), «перетасовка карт» (card stacking), «общий вагон» или «фургон с оркестром» (bandwagon). Эти приемы до сих пор активно используются средствами массовой коммуникации.

В целом арсенал методов, тактик, средств и приемов пропаганды с тех пор не претерпел сущностных изменений. Появились лишь новые средства коммуникации, значительно усилившие эффективность и поражающую мощь информационно-психологического оружия.

В мирное время цели информационной войны почти такие же, что и в военную годину: 1) внушить своим сторонникам (сторонникам партии, лидера, идеи и т. д.), что они находятся на стороне правого дела, и поддерживать в них эту веру; 2) деморализовать противостоящую сторону, спровоцировав у нее состояние растерянности и обреченности; 3) вызвать у невключенной в конфликт аудитории (сохраняющей нейтральность/неопределившейся части общества, международного сообщества или его части) симпатии к своей позиции и неодобрение в адрес противостоящей стороны.

Информационные войны мирного времени не столь кровожадны, как те, что сопровождают войны классические. Зато они более изощренные технологически, ибо требуются немалая искушенность и изрядные труды, дабы вогнать мирное общество в (полу)истерическое состояние.

Наконец классические и информационные войны объединяет стремление к победе ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ. На войне, как и в любви, хороши все средства, а победителей не судят, – это максима. Не важно, вооруженной борьбы или информационно-психологического насилия.

Эффективны ли информационные войны? Если они ведутся технологически грамотно и им сопутствуют некоторые условия, то весьма эффективны. Собственно, распространение информационных войн и вызвано тем, что посредством «мягких» методов можно добиться результатов, сопоставимых с военными действиями. Однако при этом не сопровождающихся человеческими потерями и разрушениями.

Суть информационной войны предельно проста и лапидарно выражается знаменитой социологической теоремой Томаса: «Если люди определяют ситуации, как реальные, то они реальны по своим последствиям». Другими словами, если люди сомневаются в правоте защищаемого ими дела и склонны к пораженческим настроениям, то они с высокой вероятностью проиграют. И наоборот. В общем, не бином Ньютона.

Сложности начинаются на технологическом уровне, когда эту теорему пытаются применить не к отдельно взятому человеку, а к обществу или большой группе людей. Можно пойти по простейшему пути и бесконечно повторять этой группе о ее абсолютной правоте и противостоящих ей исчадиях ада и посланниках тьмы. Во время настоящей большой войны такая позиция вряд ли имеет альтернативу, о чем свидетельствует опыт пропаганды Первой и Второй мировых войн.

Однако вне войны, тем более в рамках одного общества, строить информационную политику по откровенно антагонизирующему образцу означало бы вести дело к ожесточенному гражданскому противостоянию. Не говоря уже о том, что даже самым неискушенным и малотребовательным людям рано или поздно надоест, что им преподносят мораль извне, да еще и в гомерических дозах. Разве кому-нибудь из нас нравятся постоянные нотации на тему, что такое хорошо, а что такое плохо? Здесь даже камень стошнило бы. А человек из одного лишь присущего ему чувства противоречия стал бы думать поперек того, что ему пытаются внушить.

Когда на нас пытаются влиять явным и очевидным образом, мы инстинктивно сопротивляемся такому влиянию, ибо столь же инстинктивно усматриваем в нем покушение на собственную идентичность. Свою точку зрения мы воспринимаем как часть себя и крайне негативно воспринимаем любые покушения – мнимые или реальные – на нашу самость. И хотя мы можем добровольно принять иное мнение и чужой взгляд, подобное согласие воспринимается нами как ценный дар, который нами преподносится неохотно и весьма разборчиво.

Такова природа человека. Глупцы ее насилуют, умные – используют. Путь использования человеческой природы как раз и подсказывается упомянутой теоремой Томаса: чтобы спровоцировать нужное поведение и/или настроение людей, надо создать реальность, которая будет казаться людям истинной. Причем истинной вне зависимости от ее соответствия действительности. (Здесь я оставляю в стороне очень интересный вопрос о том, что такое вообще действительность и в состоянии ли люди ее воспринять как-она-есть. Будем считать, что такая – истинная – действительность существует.)

Понятно, что сфабриковать подобную масштабную реальность для масс людей могут лишь средства массовой информации. Чтобы завуалировать морально и этически сомнительную сторону этого процесса, в академических книгах он нейтрально называется медиаконструированием, то есть созданием социальной реальности через и посредством средств массовой информации.

Но! Чтобы «пипл схавал» сфабрикованную реальность, люди должны принять ее добровольно и пребывать в уверенности, что это их собственный взгляд на мир. И естественно, люди не должны догадываться, что их взгляд на мир и отношение к нему на самом-то деле во многом сформированы извне, а настроения и реакции – подсказаны. В противном случае они будут возражать против покушения на собственную идентичность.

Что такое медиаманипулирование

Говоря без обиняков, сердцевину медиаконструирования составляет медиаманипулирование, то есть манипулирование людьми посредством и через средства массовой информации. Манипулирование – не единственный инструмент медиаконструирования, но, пожалуй, самый

влиятельный, эффективный и изощренный. И вот почему.

«Манипуляция – это преднамеренное и скрытое побуждение другого человека к переживанию определенных состояний, принятию решений и выполнению действий, необходимых для достижения инициатором своих собственных целей». Другими словами, задача манипулятора – «принудить человека сделать что-то нужное, но так, чтобы человеку казалось, что он сам решил это сделать, причем принял это решение не под угрозой наказания, а по своей доброй воле», – так характеризует манипуляцию в высшей степени компетентный отечественный автор[1 - Сидоренко Елена. Тренинг влияния и противостояния влиянию. СПб.: Речь, 2001. С. 49.].

Хотя известные американские ученые Аронсон и Пратканис пользуются другим термином – «пропаганда», они подразумевают то же самое: «Распространение какой-либо точки зрения таким образом и с такой конечной целью, чтобы получатель данного обращения приходил к «добровольному» принятию этой позиции, как если бы она была его собственной»[2 - Аронсон Э., Пратканис Э. Р. Эпоха пропаганды: Механизмы убеждения, повседневное использование и злоупотребление. Перераб. изд. СПб.: Прайм-ЕВРОЗНАК, 2003. С. 28.]. При этом американцы подчеркивают, что пропаганда (читай: манипулирование) не является исключительным достоянием «тоталитарных» или «недемократических режимов», а носит универсальный характер.

Можно было бы привести еще с дюжину, если не больше, дефиниций манипулирования, но все они сходятся в следующих принципиальных пунктах:

1. В манипулировании существуют стороны активная и пассивная (зачастую она же страдательная), субъект и объект, тот, кто манипулирует, и тот, кем манипулируют. В межличностном общении эти роли могут меняться. В медиманипулировании у общества немного шансов противостоять тем, кто контролирует СМИ. Разве что перестать смотреть телевизор – наиболее влиятельный и эффективный инструмент манипулирования.

2. Манипулирование – это скрытое воздействие. Если вы понимаете, что вами манипулируют, то манипулирование теряет свою силу, и начинается другая игра.

3. Манипулирование – психологическое воздействие. В нем не используется насилие – физическое или административно-политическое. Правда, угроза насилия может использоваться. Вместе с тем насилие и манипулирование успешно дополняют друг друга. По словам американского гангстера Аль Капоне: «С помощью доброго слова и пистолета можно добиться гораздо больше, чем с помощью одного лишь пистолета». И действительно, все государства, даже самые демократические, управляются с помощью «пистолета» (административно-политического принуждения) и «доброго слова» (медиаманипулирования).

На первый взгляд вырисовывается крайне малоприятная и даже зловещая картина: изощренные кукловоды, дергая за телениточки, управляют народами и государствами. В общем, раздолье для конспирологических измышлений. Однако действительное положение не столь апокалиптично. Манипулировать людьми можно лишь в определенных и довольно ограниченных пределах. Подробнее о границах манипулирования будет рассказано дальше, а сейчас ограничусь лишь несколькими нетривиальными суждениями об этической стороне манипулирования.

О категорической недопустимости манипуляции может утверждать лишь тот, кто сам без греха. Кто ни разу не манипулировал людьми, в том числе родными и близкими. Ведь манипуляция – одно из наиболее распространенных и гуманных средств психологического влияния. Гуманных, ибо она позволяет избежать насилия и добиться нужных результатов посредством мирных, хотя и этически сомнительных средств. «Манипуляция все же предпочтительнее, чем физическая расправа или прямое принуждение», – утверждает отечественный психолог[3 - Доценко Е. Л. Психология манипуляции. М., 1996. С. 66.].

Так или иначе, человеческие взаимоотношения пронизаны манипуляцией, которая стара как мир. Очень яркое и впечатляющее описание манипуляции можно обнаружить в четвертых главах Евангелий от Матфея и от Луки, описывающих, как «князь мира сего» соблазнял Иисуса.

Вот, например:

«И сказал ему диавол: если Ты Сын Божий, то вели этому камню сделаться хлебом.

Иисус сказал ему в ответ: написано, что не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом Божиим» (Лука 4:3–4).

В параллельных местах этих Евангелий описывается, как дьявол расставляет последовательно три манипулятивные ловушки, которые Иисус прекрасно видит и отвечает на уловки не конфронтацией (по типу: «Ты сам-то кто?! На себя посмотри!») или встречной манипуляцией, а уклонением. Что логично: отвечая на манипуляцию «отца лжи» манипуляцией же, попадаешь к нему на крючок.

Главное отличие медиаманипуляции от манипуляции обычной – масштаб. В обыденной жизни предел манипуляции – небольшая группа. Медиаманипулированию же подвластны миллионы и десятки миллионов. В межличностном общении манипулятор обладает скрытой властью над личностью или небольшой группой. Медиаманипулирование – власть над обществами и странами. Но точно так же медиаманипулирование предпочтительнее грубого насилия и давления.

Манипулирование успешно, когда и если его, а стало быть, и основанной на нем скрытой власти не замечают. А то, чего мы не знаем, неспособно спровоцировать возмущение и отторжение. В лучшем случае возникает смутное подозрение: «Ох и дурят нашего брата!» Вот только где, как и в чем дурят, мы не понимаем.

Итак, медиаманипулирование – естественный, неизбежный и легитимный инструмент реализации власти и влияния.

Кто и для чего манипулирует

Ответ на вопрос «Кто манипулирует?» выглядит самоочевидным. Те, кто владеет средствами массовой информации или в состоянии на них повлиять. Это частные владельцы медиаимперий, государство и сами журналисты. Хотя влияние последних, конечно же, уступает влиянию владельцев и государства, тем не менее, работая в массмедиа и владея профессиональными навыками, журналисты могут воздействовать на отбор информации, ее подачу и освещение.

Но ведущим игроком выступает все же государство. В России его влияние на СМИ в первую очередь телевизионные «весомо, грубо, зримо». В демократических обществах с плюралистичными СМИ государство действует изощреннее и гибче. Там, где появляется магическое словосочетание «угроза национальной безопасности», государство, опираясь на букву закона, вправе требовать от владельцев СМИ многого, очень многого. В иных случаях власть обращается к медиабаронам с просьбами и рекомендациями, которые невозможно проигнорировать. Вместе с тем существуют обширные сферы, в которые государства Запада не вмешиваются.

Немыслима ситуация, при которой глава правительства потребует от владельцев телекомпаний информационной поддержки на выборах. Хотя никто не может запретить владельцу СМИ иметь те или иные политические взгляды и конвертировать их в поддержку определенного кандидата на выборах.

В целом западные СМИ несравненно плюралистичнее российских. Это предопределено тем, что их принадлежность различным владельцам открывает пространство для выражения мнений. Если вы не можете найти трибуну

в одном СМИ, можно обратиться в другое, третье и т. д.

В России СМИ формально также принадлежат разным владельцам. Однако в том, что касается выражения политической позиции, основные телеканалы вне зависимости от формы собственности контролируются государством. Хотя в 1990-е годы плюрализм массмедиа существовал и в России, выражаясь, в частности, в «войнах компроматов», «информационных войнах» и поддержке различными медиахолдингами разных политических сил.

С консолидацией политической власти в начале 2000-х годов в Российской Федерации начался процесс перехода телеканалов под государственный контроль. Он привел к формированию так называемой медиаполитической системы – симбиоза власти и медиа. Основные принципы этой системы: власть определяет общую политическую линию СМИ, СМИ лояльны власти и выступают одной из ее главных опор, власть не вмешивается в бизнес СМИ.

В западных массмедиа можно встретить самые разнообразные, включая радикальные и даже, по нашим меркам экстремистские, взгляды и мнения. Но – и это принципиально важно! – основные западные массмедиа зиждутся на определенном и довольно ограниченном наборе ценностей и стереотипов. Существует мейнстрим, выход за рамки которого влечет маргинализацию. Также в журналистском сообществе Запада существует мощная самоцензура, которая не менее эффективна, чем государственная. Так что и на Западе свобода прессы не безбрежна, а находится в рамках, которые, правда, шире и гибче российских.

Если в России упор делается на недопущение неприемлемых и альтернативных точек зрения, то на Западе их вытесняют в своеобразное гетто – маргинальные массмедиа. Вытеснение технологически сложнее удушения, зато гибче и эффективнее. Массовое сознание Запада в целом уверено, что оно имеет дело со свободной прессой, стоящей на защите общества.

Оказывается, однако, что в кризисных ситуациях такие типичные недостатки российских СМИ, как дефицит плюрализма, недостаточная гибкость и критическая зависимость от государства, способны обернуться важными достоинствами. Российскими СМИ проще управлять, их можно быстро настроить на нужную волну и посылать обществу однородные сообщения без длительной предварительной координации. В кризисных ситуациях эти качества имеют первостепенное значение.

Как показала война на Украине, русская медиамашина способна работать целенаправленно, организованно, дисциплинированно и слаженно. Подобно асфальтовому катку она утюжила информационное пространство и общественное мнение. Как автору книги не раз признавались в личных беседах европейские и американские эксперты и чиновники, российские массмедиа освещали войну на Украине и влияли на общественное мнение несравненно эффективнее западных.

Правда, здесь надо сразу же оговориться, что охват аудитории российских СМИ значительно уступает охвату аудитории основными западными массмедиа. И даже довольно эффективная работа телеканала Russia Today (и информагентства «Россия сегодня») не способна переломить ситуацию ввиду колоссальной разницы информационных потенциалов. Максимум, чего может добиться RT, – это продемонстрировать альтернативную точку зрения.

При всех различиях между западной и российской информационно-пропагандистскими машинами набор целей манипулирования одинаков что в России, что на Западе. Государство нуждается в поддержке своей политики – как вообще, так и особенно в кризисных ситуациях. Частные владельцы стремятся к максимизации прибыли. Журналисты (в тех случаях, когда они могут влиять на СМИ) реализуют собственные персональные и групповые амбиции, прикрываясь миссией «защиты общественных интересов».

Первые две группы субъектов – государство и медийный бизнес (а также бизнес вообще) – по большому счету заинтересованы в поддержании статус-кво, представляя существующий социополитический и экономический порядок как «разумный», «естественный», «само собой разумеющийся». И это понятно. Было бы опрометчиво и даже ненормально ожидать от «владельцев заводов, газет, пароходов» требований смены капиталистической системы, а от политических лидеров и государственной бюрократии – добровольного отказа от политической системы, которую они возглавляют. Государство и бизнес заинтересованы в сохранении статус-кво, бенефициарами которого выступают, и в формировании для общества образа этого статус-кво как «естественного» порядка вещей.

Однако элиты не могли бы влиять на общество и поддерживать статус-кво, если бы в обществе не существовало широкого ценностного консенсуса и некоей неявной массовой идеологии, за которой, в свою очередь, стоит обширный социальный опыт.

Этот консенсус, эта идеология, по сути своей, довольно просты: капитализм как экономическая система и либеральная демократия как система политическая, суть норма. Не идеал, не утопия, а работающая норма. А приверженные ей люди и есть нормальные. Система в общем и в целом успешна. Хотя она не лишена недостатков, эти недостатки можно уменьшить посредством реформ. Еще важнее, что разумной альтернативы данной системе, как показало крушение коммунизма, просто не существует. Таков или приблизительно таков обыденный взгляд на положение дел.

Он настолько глубоко и плотно укоренен, что носит в полном смысле слова дорассудочный характер. То есть люди попросту не отдают отчета в том, что придерживаются каких-то ценностей и какой-то идеологии. Для них это психическая и культурная норма, отличающая нормального человека от маргинала. Маргинальные взгляды, конечно, способны вызывать интерес и даже порою сочувствие, но не более. Есть меинстрим нормальности и есть экзотика для маргиналов. В общем, «солидный Господь для солидных господ», как писал Пелевин.

Из этого наблюдения следуют два важных правила медиаманипулирования. Первое. Послание, с которым элита обращается к обществу, не имеет права кардинально расходиться с массовыми ценностями и мировоззрением общества. В противном случае оно обречено быть неуслышанным. (Это к слову о пределах манипулирования. Хотя мировоззрение общества в принципе можно изменить, подобная работа требует длительных и изрядных усилий.)

Второе. Любое манипулирование начинается с подготовки сцены медиаспектакля, с выстраивания декораций и оценки реакций сидящих в зале зрителей. Если они уверены, что декорации – это и есть сама жизнь, если они не замечают искусственного их характера, то с большой вероятностью примут разыгрывающуюся в этих декорациях драму как подлинную жизнь, а не как искусно преподнесенное представление.

Сомнений в подлинности декораций не возникает, когда они являются частью нашей картины мира, наших предрассудков. Предрассудки – это то, что существует до разума, до того, как мы включаем наше критическое мышление и мышление вообще. Предрассудки это то, чего мы не замечаем в силу самоочевидности, полагая их фундаментальными условиями бытия. Хотя в действительности «неоспоримыми истинами» чаще всего оказываются небесспорные психические или культурные стереотипы, которые суть продукт естественноисторического

процесса или сознательной работы по их формированию.

Так или иначе, режиссер-постановщик медийного спектакля начинает именно с использования человеческих предрассудков в качестве театральных подмостков и декораций.

Нас нисколько не удивляет, что в центре экономических новостей находятся биржевые сводки и другие сообщения, важные прежде всего для предпринимателей и инвесторов, то есть для меньшинства общества. Не удивляет потому, что мы воспринимаем ценности капитализма, как часть естественной, само собой разумеющейся картины мира. И эта картина для нас культурная и идеологическая норма.

А теперь представьте себе новости, фокусирующиеся на наемных работниках и их трудовых достижениях. Не правда ли, звучит дико? Но ведь какие-то тридцать лет назад в центре отечественных экономических новостей находились «люди труда» и «стройки социализма», что казалось людям советской эпохи совершенно естественным. Зато любые биржевые сводки и сообщения о курсах валют выглядели бы абсурдными.

Прошло не более тридцати лет – срок по историческим меркам ничтожный, – а представление о норме изменилось кардинально. Точнее, изменилась господствующая идеология, сменились «хозяева дискурса» (властвующая элита), и это выразилось в изменении нормы. Причем в случае экономических новостей норма изменилась на свою полную противоположность.

А люди en masse убеждены, что эта текучая норма суть «неизменный» и «естественный» порядок вещей! То есть общество пребывает в плену глубокого заблуждения.

Важно понимать, что уже произошедшие (и происходящие) изменения отнюдь не были результатом «зловещего заговора» государства, бизнеса и журналистов, обменявших миссию общественного служения на «длинный доллар». Обошлось без клятв, скрепленных кровью, и коварных планов установления «нового мирового порядка». События развивались естественным образом.

Если цель капитализма – прибыль, то приход капиталистов в массмедиа не мог не привести к изменению характера их деятельности. Массмедиа должны по возможности приносить прибыль и защищать групповые и классовые интересы бизнесменов – таков категорический императив победившего капитализма. Победившего без преувеличения во всемирном масштабе.

По словам американского социолога Роберта МакЧесни: «Что первоначально задумывалось как защита интересов граждан из возможности получать различные точки зрения на события, превратилось в коммерческую защиту для медиакорпораций, их инвесторов и менеджеров, чтобы они могли получать прибыль без всякой ответственности»[4 - McChesney R. Jourmalism, Democracy and… Class Struggle // Monthly Review. Vol. 52. November, 2000.]. Эта оценка интеллектуала леволиберальных взглядов довольно точно описывает вектор трансформации социальной миссии СМИ в капиталистическом обществе. К ней стоит добавить также такой важный элемент, как слияние экономического и культурного капиталов, ведущее к формированию медиаэкономической системы.

Однако посредством медиатехнологий классовое господство подается как приемлемое и даже отождествляется с широким общественным интересом. Ситуация на финансовых и фондовых рынках, инвестиции и проч. трактуются как общий и общественный интерес. Преуспевание богатых постепенно распространяется сверху вниз, подобно перетекающей воде – такая незамысловатая экономическая пропаганда воспринимается зрителями как «естественная норма».

Помните, в знаменитой рекламе финансовой МММ 90-х годов один из персонажей гордо произносит: «Я не халявщик, я – партнер!»? Вот оно, то самое – внедрение новой нормы.

А что же журналисты? Как они реагируют на подобное консолидированное наступление государства и бизнеса, продолжают ли нести гордое знамя общественного служения?

Некоторые пытаются сопротивляться давлению. Им это удается с переменным успехом. В печатных СМИ степень свободы выше, ибо они с точки зрения власти не столь важны, как телевидение. Остается и возможность маневра: можно уйти в другое СМИ – печатное или онлайн-издание.

В российском телевидении свободы значительно меньше. Хотя даже там существует альтернатива мейнстриму в лице оппозиционного телеканала «Дождь». Впрочем, существование подобной маловлиятельной альтернативы в репутационных целях власти даже полезно: помилуйте, никакого диктата над СМИ в России и в помине нет, вот видите, у нас есть оппозиционные газеты и телеканалы.

Однако – и это очень важно понимать! – политическая или культурно-идеологическая оппозиционность – всегда удел меньшинства. Подавляющее большинство журналистов успешно или безуспешно занимаются рационализацией своего служения государству и бизнесу. Попросту говоря, они ищут убедительные объяснения своему поведению, занимаются самооправданием. Набор этих «отмазок» хорошо известен, ибо почти всякий из читателей когда-нибудь к нему да обращался.

Причина первая: финансовая. Мне надо кормить семью, а ничего другого, кроме этого, я делать не умею; иной работы найти не могу; на любой другой работе буду получать меньше, чем на нынешней.

Причина вторая: государственный интерес. Мне не нравится то, что я делаю, ибо приходится кривить совестью, но это надо в интересах государства и народа. Разновидность: начальство велело.

Причина третья: ориентация на опыт и мудрость других. Если так поступают те, кто старше, опытнее и мудрее меня, то лучше следовать их примеру и не задаваться зряшными вопросами морального свойства.

Причина четвертая: другие еще хуже. Если это не сделаю я, – а я-то знаю, как сделать это максимально безболезненно и безвредно, – то сделают другие. Но сделают гораздо хуже, причинив много боли и вреда.

Простота и даже некоторый примитивизм этих самооправданий нисколько не ослабляют их действенности. Более того, чем проще, тем эффективнее. Попрактиковавшись в рационализации, человек начинает так думать. И не только думать: он действует в этом ключе, то есть следует задаваемому элитой курсу вполне добровольно и даже с энтузиазмом. Более того, подобный человек становится агрессивно-нетерпимым в отношении тех, кто ставит под сомнение предлагаемое им «убедительное» объяснение подобного поведения. Вот в этом и кроется незамысловатый секрет поведения журналистов.

Впрочем, не только журналистов. За редчайшим исключением люди никогда не признаются себе и тем более другим, что они служат неправедному делу, поступают дурно и совершают глупости. В этом всегда виноваты другие люди и/или обстоятельства, а наше собственное поведение всегда имеет достойное объяснение и оправдание. После некоторой тренировки сфабрикованное нами псевдообъяснение становится уже нашим убеждением, а убеждения, как известно, мы в обиду не даем.

Однако вряд ли лучше, когда группы журналистов самозванно берут на себя роль служителей общественного блага, претендуют на мессианскую роль, а себя полагают моральным камертоном. В этом случае узко групповое видение начинает через СМИ навязываться всему обществу.

Нечто подобное происходило в СССР на рубеже 80–90-х годов, когда массмедиа, выйдя из-под контроля коммунистов, притязали взамен компартии стать

«умом, честью и совестью» нации. Причем, как показали последующие события, у подавляющего большинства журналистов эти качества присутствовали лишь поодиночке (если вообще присутствовали). Так что поневоле задумаешься, что опаснее для общества: журналистский конформизм или журналистское всевластие.

«Как корабль назовешь, так он и поплывет»

Люди манипулируют друг другом при помощи слов. Внешность, жесты, поведение, конечно, имеют значение, причем порою важное, но все же они служат дополнением к словам – главному манипулятивному инструменту.

Вопреки распространенному пониманию слова не отражают мир. Они творят его. Как об этом говорится в Евангелии Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». То есть слово равнозначно богу по своей творческой, созидающей силе.

А вот вывод современных социологов (скорее всего агностиков): «Слова и ярлыки, которыми мы пользуемся, определяют и создают наш социальный мир»[5 - Аронсон Э., Пратканис Э. Р. Указ. соч. С. 93.]. Называя то или иное явление, предмет, личность или группу, мы не просто произносим слова, а определяем отношение к называемому и подталкиваем к определенному образу действий.

Лучше всего эти тезисы пояснить на примерах. Называя кого-то «фашистом», мы не только формируем заведомо негативное отношение, но фактически призываем к жесткому подавлению называемого. Ведь из истории следует, что с фашистами можно разговаривать только языком оружия. Как там утверждал великий пролетарский гуманист с говорящим псевдонимом «Горький»: «Если враг не сдается, его уничтожают»?

Определив неприемлемый для нас политический режим как «хунту», мы не только подчеркиваем его нелегитимность, но и заведомо отказываемся вести с ним переговоры. Какие еще такие-сякие переговоры могут быть с «хунтой», тем более «фашистской»?! Но если мы все же вынуждены вступить в деловые сношения с этой «хунтой», то она превращается для нас в «партнера, с которым можно иметь дело».

Если страна названа «империей зла» или «спонсором терроризма», то внешнеполитический курс в отношении ее может быть только самым жестким.

Крым «аннексирован» или «присоединен», «захвачен» или «вернулся в родную гавань»? Язык описания в данном случае – не игра слов или момент вкуса, а вопрос большой политики с самыми драматичными последствиями.

При этом лексика может меняться на прямо противоположную без изменения природы и сущности называемого. Как показывает исторический опыт, в том числе недавний, можно поливать ту или иную страну и ее власть помоями или, наоборот, со слезами на глазах клясться в вечной дружбе, а потом легко и быстро развернуть информационно-пропагандистскую машину на 180 градусов.

Так, после знаменитого пакта Риббентропа – Молотова советская пропаганда кардинально изменила свою тональность в отношении Германии и Гитлера. Но Гитлер и Германия оставались все теми же по своему политическому характеру и агрессивной внешней политике.

А что же люди, неужели их сие не смущает? Нисколько! В отличие от слонов у людей очень короткая память. А эффективная пропаганда способна изменить даже наши воспоминания: нам будет казаться, что мы думали именно в русле послания, доставляемого нам медиамашиной сейчас, а не какое-то время назад.

Предметы и явления определяются в зависимости от целей и надобностей манипуляторов, их историко-культурного багажа и личной вовлеченности. Представьте себе фотографию группы вооруженных людей брутальной наружности. А теперь поставьте под ней на выбор подпись: «До зубов вооруженные сепаратисты перед нападением на мирный город»; «Защитники свободы готовятся к дерзкой вылазке против врага»; «Инсургенты на привале». Выбрав одну из подписей, мы формируем отношение не к фотографии – к явлению. А формулирует подпись, то есть предопределяет наше отношение к явлению, скромный человек, следующий при этом редакционной линии и/или своим собственным взглядам. (Как я уже пояснял ранее, можно легко убедить себя в соответствии наших взглядов поступающим сверху указаниям.)

Или возьмем конкретный актуальный пример. На соседней Украине идет война, которую мы называем «гражданской и братоубийственной». Официальная позиция соседней страны: война – результат «российской агрессии». Для нас участники войны «ополченцы и добровольцы», с одной стороны, «силовики» (а до этого «каратели») – с другой. Для соседнего государства наши «ополченцы» – это «сепаратисты», а «силовики» – «доблестные бойцы вооруженных сил и добровольцы». Слова «ополченцы», «добровольцы», «бойцы» вызывают симпатию; «каратели» и «сепаратисты» – отторжение; «силовики» – нейтральное отношение. Симпатия может быть настолько сильной, чтобы побуждать к действию: оказать доступную помощь «ополченцам» и «добровольцам» или даже вступить в их ряды. Наоборот, «сепаратистам» и «карателям» необходимо сопротивляться всеми возможными силами.

Напомню, в данном случае речь идет об одних и тех же людях. Но в зависимости от того, как их назовут, будет сформировано определенное отношение к ним и спровоцированы определенные действия.

А можно пойти еще дальше и вообще лишить оппонентов права называться людьми, расчеловечить их. Это ведь так просто сделать! Мы назовем их «укропами», отнеся к растениям, или «колорадами», то есть мерзкими и вредными насекомыми. А ведь вредителей надо уничтожать, не правда ли? И нечего горевать о гибели «колорадов» или скошенной огнем «Градов» траве – «укропе».

Справедливости ради отмечу, что массмедиа все же чураются подобного языка, который бытует преимущественно в социальных сетях. Если бы его взяли на вооружение телевизионные каналы, то это было бы не чем иным, как прямым призывом к геноциду.

Существует ли выход из словесных ловушек? На первый взгляд он в том, чтобы оперировать ценностно и эмоционально нейтральными словесными формулами, как сие делает знаменитая английская телерадиовещательная корпорация BBC, на протяжении десятилетий задающая стандарты журналистики. Скажем, называть одну воюющую сторону «силовиками» или «правительственными войсками»; противостоящую ей – «инсургентами». Другими словами, встать над схваткой и сохранять объективность.

Проблема, однако, в том, что взгляд «обезьяньего царя с горы на сражающихся тигра и дракона» возможен лишь в случае психоэмоциональной неангажированности, личной невовлеченности. Для людей же, вовлеченных в конфликт, особенно в конфликт интенсивный и масштабный, затрагивающий их интересы и покушающийся на их ценности, НИКАКОЙ ОБЪЕКТИВНОСТИ НЕ СУЩЕСТВУЕТ. Как показывают многочисленные исследования, даже самые объективные репортажи о военных конфликтах воспринимаются одновременно всеми противоборствующими сторонами, как сочувствующие их врагам[6 - См., например: Там же. С. 281–282.]. Другими словами, в ситуации раздрая и сумятицы общество просто вопиет об определенности. И эту определенность ему даруют СМИ, называя врагов и друзей, определяя «правильное» и «дурное».

При освещении войны или серьезного конфликта нет и не может быть никакой объективности

со стороны массмедиа тех сторон, которые в него вовлечены. Потому любые заявления этих СМИ об их объективности и правдивости не более чем ханжество или самообман.

Так или иначе, человечество не может обойтись без «называния» предметов и явлений. Ибо это главный путь формирования представления о мире и один из важнейших способов его освоения. Чтобы мир осмыслить, его проявления сперва надо назвать, а названия в скрытом виде содержат в себе объяснение мира и руководство к действию в нем. Люди не могут воспринимать мир непосредственно, такой какой он есть, они воспринимают его лишь одновременно интерпретируя, объясняя. Через слова и понятия создается картина мира. Посредством слов и понятий мир осваивается. Именно поэтому на индивидуальном уровне нам нет нужды повторять весь обширный и извилистый путь человечества, поскольку его практики конденсированы в языке.

Лучше один раз увидеть, или На чем основана сила телевидения

Слова прозвучат во сто крат убедительнее, если они подкреплены картинкой или синхронизированы с изобразительным рядом. Проще говоря, если они звучат из телевизора.

Сила и убедительность ТВ основана не только на яркости сменяющих друг друга изображений и умелом создании драматического эффекта. Смотря телевизор, люди попадают в когнитивную ловушку, в плен устойчивого стереотипа: то, что показывает ТВ, они бессознательно (это очень важно: бессознательно!) воспринимают как происходящее непосредственно у них на глазах, как нечто, свидетелями чего являются именно они сами. А кому мы больше всего доверяем, как не самим себе? Эта когнитивная ловушка прекрасно описана поговоркой, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать.

Сфабрикованные телесюжеты, искусный микс из правды, полуправды и инсценировки оказываются для зрителей самой что ни на есть достоверной реальностью. Ведь они видели это собственными глазами!

Думаю, теперь понятно, почему телевидение выступает самым мощным и эффективным инструментом медиаманипулирования, значительно превосходя в этом отношении печатные медиа и радио. Не то чтобы нельзя манипулировать посредством печатного слова или радио. Просто эффект значительно слабее.

Читая газету, книгу, листовку, их всегда можно отложить, вырваться из логики печатного текста и задуматься о нем. Когда мы смотрим телесюжет, то, захваченные потоком образов и драматичным сценарием, просто не в состоянии осмыслить происходящее. Наше логическое мышление, наша способность к критическому анализу в прямом смысле слова отключаются или ослабевают под натиском этого потока. И мы непроизвольно, бессознательно впитываем послание, которое пытается до нас донести ТВ. Особенно если смотрим ТВ регулярно, а послание повторяется (что, как правило, и бывает). Выйти из этого потока можно лишь единственным образом – выключить телеприемник.

Переключившись на другой канал, в России вы получите то же самое послание, но под другим соусом. Ибо контролирующая основные телеканалы власть посылает обществу одно-единственное главное послание.

В общем, получается, как в классическом советском анекдоте: включаю один канал – Брежнев, переключаю на другой канал – Брежнев, хочу переключить еще раз – из телеприемника раздается угрожающий голос: я тебе попереключаю!

Ситуация на современном российском ТВ лишь формально выглядит отличной от советской: включаю один канал – Дмитрий Киселев, включаю другой – Владимир Соловьев, включаю третий – Андрей Добров. Люди и передачи разные, а говорят и показывают, по сути, одно и то же.

Слабость радио понятно в чем: мы слышим, но не видим, поэтому отсутствует эффект живого присутствия. Плюс к этому задействован лишь один канал получения информации – аудиальный (попросту говоря, уши). Точно так же, как в чтении задействовано лишь зрение. А вот в случае ТВ мы и видим, и слышим, что заведомо усиливает эффект воздействия.

Именно телевидение обладает способностью пробуждать к жизни наше коллективное бессознательное, активировать древние и фундаментальные структуры мышления – мифы и архетипы. Миф – это не ложное знание, это важнейший способ структурирования мира, восходящий к незапамятным временам.

Давайте вспомним типичный репортаж российского телевидения о событиях на Украине рубежа января – февраля 2014 г. Под звуки тревожной музыки перед нами мелькают кадры бегущих куда-то людей, размахивающих дубинками, швыряющих камни и «коктейли Молотова». Закадровый голос с мрачной обеспокоенностью вещает о продолжающихся беспорядках и новых жертвах в Киеве. Мы видим украинскую столицу, охваченную огнем, кровью и насилием. Общее впечатление о происходящем, которое формируется телерепортажами, можно выразить одним словом: хаос.

Но! Хаос это не просто беспорядок или, говоря бытовой лексикой, бардак. Хаос – это еще и древняя мифологема, иноназвание Ужаса – «черной дыры», поглощающей миропорядок и людей. В древней мифологии Хаосу как Беспорядку и Ужасу противостоит Космос как Порядок. Миф благодаря телевидению переходит из бессознательного на сознательный уровень и становится концептуальной и пропагандистской рамкой, в которую вписана картина украинских событий.

В самом деле. Хаос (=Ужас) на Украине есть следствие нарушения Порядка – выступления против легитимной украинской власти. А вот соседняя Россия суть воплощение Космоса-Порядка, который, как известно из древней мифологии же, поддерживается и оберегается богами и героями. Только благодаря действующей власти Россия не скатилась в ужас Хаоса.

Вот такое послание телевидение направляет российскому обществу, подводя его к следующим выводам: существующая власть – единственный барьер перед Хаосом; любые выступления против власти чреваты срывом в Хаос; даже плохой порядок лучше хорошего беспорядка. Через пробуждение мифов осуществляется операция пропагандистской легитимации режима.

Впрочем, практически все политические режимы в критических ситуациях прибегают к собственной легитимации через так называемую пугающую альтернативу (лучше мы, чем они), которая, в свою очередь, представляет одну из разновидностей классической пропагандистской тактики «торговли страхом». (Об этой тактике я расскажу в последующих главах.)

Еще один мощный архетип, постоянно использующийся в ситуации военных конфликтов и катастроф, это архетип страдающей Матери. Образ матери, потерявшей детей, универсален и всегда вызывает очень сильные чувства. Поэтому массмедиа оперируют им для того, чтобы спровоцировать нужные эмоции: ненависть к врагу, патриотический подъем (ведь Мать еще и олицетворяет Родину) или негодование против войны. При этом для усиления воздействия и нужного эффекта журналисты могут использовать постановочные элементы.

Например, на фотографиях агентства Thomson Reuters, снятых в городе Гори во время «пятидневной войны» 2008 г., изображено горе матери, потерявшей своего ребенка. При ближайшем рассмотрении обнаруживается, что тело погибшего ребенка перенесено ближе к обочине, а оголенные участки тела так и остаются неприкрытыми. Другими словами, в фотографиях агентства

использовался постановочный аспект для усиления воздействия изображения[7 - На этот факт обращено внимание в: Истратий Даниела. Аудиовизуальные манипуляции на примере освещения вооруженных конфликтов XXI века. Дипломная работа студентки отделения связей с общественностью Факультета международной журналистики МГИМО-университета. [Неопубликованная рукопись.] М., 2014.].

Как мы видим, даже святые чувства могут эксплуатироваться журналистами, весьма гибко трактующими собственную профессиональную миссию. В то же время было бы опрометчиво впадать в противоположную крайность представления об обществе, как наивном ребенке, развращаемом коварными журналистами-манипуляторами.

Взять, к примеру, пресловутую «чернуху» – новости о скверных событиях, репортажи с налетом дурновкусия и дешевой сенсационности. Нередко возникает небезосновательное впечатление, что они-то и составляют главное содержание теленовостей и что таким образом телевидение удерживает внимание зрителей.

Проблема, однако, в том, что люди уделяют плохим новостям значительно больше внимания, чем хорошим. Более того, плохим новостям мы доверяем больше, чем позитивным. И вовсе не потому, что наши эстетические вкусы и нравственное чутье извратились и деградировали под влиянием ТВ.

Оказывается, первостепенное внимание дурным новостям – когнитивный стереотип, сформировавшийся в процессе человеческой эволюции. Дурные новости, как предостережение об актуальных и/или потенциальных неприятностях, были принципиально важны для выживания человечества как рода. В то время, как хорошие новости никогда не имели критически важного характера.

Получается, что в наше бессознательное встроен своеобразный фильтр, который фиксирует первостепенное внимание на дурных известиях, но пропускает мимо ушей новости хорошие как малозначимые. При этом негативные новости мы считаем достоверными, а вот в хороших, как правило, сомневаемся. Что ведет к формированию довольно пессимистического взгляда на мир. Нам кажется, что он катится в тартарары, хотя в действительности люди сейчас живут дольше, лучше и защищеннее, чем когда-либо в человеческой истории. И даже в войнах, несмотря на разрушительный характер современных вооружений, гибнет сейчас меньше людей, чем прежде.

Чего греха таить, в пристрастном внимании к дурным новостям и даже смаковании их присутствует также элемент подсознательной радости от того, что это случилось не с нами, что беды и неприятности обошли нас стороной.

Так или иначе, телевидение успешно эксплуатирует этот когнитивный стереотип – интерес к дурным новостям – и сполна удовлетворяет его. Порою хотелось бы, чтобы оно не так охотно откликалось на данную потребность. Ведь просмотр новостей российского телевидения (или, не дай бог, «криминальной хроники»), по оценкам врачей, способен вызвать депрессивное состояние. Впрочем, это прерогатива не только отечественного ТВ, а скорее общемировая тенденция. По словам американских социологов, «люди, которые смотрят телепередачи часто и подолгу, склонны считать, что в мире гораздо больше насилия, чем полагают те, кто редко смотрит телевизор»[8 - Аронсон Э., Пратканис Э. Р. Указ. соч. С. 294.].

Собственно, а для чего люди смотрят телевизор? Как показывают многочисленные исследования, вовсе не для того, чтобы узнавать новое и образовываться. А для того, чтобы их забавляли, развлекали и отвлекали от тягот и жизненных проблем. Значит, содержание телепередач, включая новостные и аналитические программы, должно быть понятным, не требующим интеллектуального напряжения и в то же время щекочущим нервы и будоражащим эмоции. Так формируется infotainment (слово составлено из двух английских слов information – информация и entertainment – развлечение) – развлекательно-информационный жанр.

Люди в подавляющем большинстве не хотят и не будут смотреть важные, но скучные новости, например, профессиональное экспертное обсуждение реформы здравоохранения, экономических преобразований или модернизации политической системы. Они предпочитают яркие драматические истории с незамысловатым сюжетом и очевидной (пусть даже донельзя банальной) моралью. В этом смысле «плохие новости» как нельзя лучше соответствуют массовой потребности.

Существует простой критерий отбора материалов и выстраивания новостных сюжетов на ТВ. Они должны быть внятны 13–14-летнему подростку. И вовсе не потому, что подростки этого возраста смотрят телевизор. Просто большинство людей, когда смотрит телевизор, опускается приблизительно до этого возрастного уровня: они жаждут развлечения и отвлечения, а не поучения и умственного напряжения. Хотя сорок – пятьдесят лет назад телевидение тоже развлекало, уровень зрителей оценивался повыше: телепослание ориентировалось на одиннадцатиклассников и даже студентов первого курса вуза.

Что ж делать, люди в подавляющем большинстве ленивы, нелюбопытны и конформистски настроены. Такова их природа, которую телевидение эксплуатирует. Правда, эксплуатируя, усугубляет эти не лучшие человеческие черты.

Из понимания человеческой природы вытекает следующее непременное правило ведения информационно-пропагандистских кампаний: направляемое обществу послание необходимо облечь в доступную и интересную/развлекательную форму, оно не должно атаковать массовые предрассудки и убеждения (по крайней мере не должно делать это прямолинейно).

Один из самых больших парадоксов телевизионного вещания заключается, вероятно, в том, что, даже подозревая телевидение в манипулировании (расхожее: ох, дурят нашего брата, ох, дурят!), люди в большинстве своем тем не менее склонны ему доверять. И масштабы этого доверия не могут не впечатлить.

По данным Левада-центра (весна 2014 г.), 94 % граждан России узнавали новости по ТВ, а 70 % доверяли интерпретации российских телекомментаторов. Аналогичный опрос Фонда «Общественное мнение» год спустя дал близкие цифры: 88 % респондентов узнавали новости по ТВ, в его объективность верили 70 % россиян, а считали телевидение самым надежным источником информации 63 %[9 - Зеленская Дарья. Россияне не потеряли веры в телевидение: Граждане допускают умалчивание информации в госинтересах // Коммерсант. ru. 2015. 5 мая. URL: http://www.kommersant.ru/doc/2721560 (http://www.kommersant.ru/doc/2721560). Дата обращения: 2015. 8 июля.].

При этом «большая телевизионная тройка» российских телеканалов достигает почти стопроцентного охвата аудитории: ОРТ – 99,8 %, Россия-1 – 99,5 %, НТВ – 95,5 %.

И вот здесь встает сакраментальный вопрос: почему люди верят ТВ? На мой взгляд, тому есть три основные причины. (В действительности их несколько больше, но в нашем случае достаточно и трех.)

Первая причина – уже упоминавшийся эффект «личного присутствия», который создается телевидением. То, что мы видим по ТВ, мы непроизвольно, помимо собственной воли воспринимаем, как происходящее на наших собственных глазах, как событие, непосредственными свидетелями которого мы выступаем. А себе мы, естественно, доверяем; и это доверие себе невольно проецируется на доверие телевидению.

Вторая причина – телевидение для человечества – «окно в мир», главный поставщик

знаний о происходящих в нем событиях. Даже если что-то важное и значительное случается в нашем городе и непосредственно на нашей улице (террористический акт, техногенная катастрофа, громкое преступление и проч.), мы вряд ли окажемся непосредственными свидетелями этого события, а скорее всего узнаем о нем из новостных выпусков. Тем более это относится к событиям, происходящим в мире: авиакатастрофам и землетрясениям, экономическим и политическим кризисам и т. д.

Мир современного человечества медиатизирован, что значит, мы смотрим на него через призму массмедиа, в первую очередь телевидения. И не только смотрим – попутно мы получаем от и через ТВ интерпретацию происходящих в мире событий. Мы настолько привыкли к опосредованности мира телевидением, что перестали ее замечать. А там, где есть привычка, возникает доверие – доверие к телевидению как источнику знаний и интерпретаций об окружающем нас мире. Доверие и привычка, в свою очередь, ослабляют нашу способность критического восприятия. Американские наблюдатели с легкой грустью констатируют: «Мы с поразительной доверчивостью воспринимаем увиденное на телеэкране как отражение реальности»[10 - Аронсон Э., Пратканис Э. Р. Указ. соч. С. 95.]. И чем больше люди смотрят ТВ, тем сильнее они ему доверяют.

Тем не менее способность критического мышления никогда не угасает полностью. Когда сюжеты телевидения затрагивают наш личный опыт и наши личные интересы, мы склонны относиться к телепосланиям значительно более критично, чем когда ТВ предлагает нам интерпретацию событий и явлений от нас далеких (культурно, ценностно, социально и географически) или нас не затрагивающих.

Люди, которые не смотрят телевизор, доверяют его интерпретациям и выводам значительно меньше тех, которые смотрят. Говоря без обиняков, этим абстинентам удается сохранять свой критический интеллект. Наверное, поэтому антиутопии нередко рисуют мир будущего таким, где самовольное отключение индивидов от информационных терминалов считается опасным преступлением.

Наконец, третья причина – способность телевидения эмоционально и эстетически вовлекать зрителей в свой информационно-пропагандистский поток. Зрителям комфортно в нем находиться: нас развлекают, щекочут нервы, снабжают доступным и простым пониманием мира, избавляют от необходимости самостоятельно думать. И так изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год. «Привычка свыше нам дана: замена счастию она».

Это приятная привычка НЕ ДУМАТЬ. Люди легко и охотно поддаются ей, ибо самостоятельное думание есть тяжелый труд, вероятно, самый тяжелый из всех разновидностей труда, известных человечеству. Поэтому не надо иллюзий: телевидение оглупляет людей и паразитирует на их умственной лени. Как когда-то сказал автору этих строк один из руководителей, пожалуй, самой известной и наиболее респектабельной телерадиовещательной корпорации в мире: «Молодой человек! Запомните: телевидение не для умных людей».

Являются ли Интернет и социальные медиа альтернативой?

Судя по наблюдениям за молодежной аудиторией, значительная ее часть вообще не смотрит телевидение и не читает газет, а в поисках информации и интерпретаций обращается к Интернету и социальным сетям. Существует весьма распространенное мнение, противопоставляющее свободный обмен мнениями и свободу слова в виртуальном мире социальной, политической и финансово-экономической зависимости мира традиционных СМИ. Другими словами, информационная демократия vs. информационный монополизм, плюрализм точек зрения vs. единственно правильного мнения. Однако чуть более пристальный взгляд заставляет усомниться в этой греющей души блогеров и сетевых публицистов иллюзии.

Во-первых, информационный монополизм сохраняется и в Интернете. Основными поставщиками новостей, обсуждаемых в Интернете и в социальных сетях, крайне редко оказываются сами блогеры и новые СМИ. В подавляющем большинстве новости поступают в Сеть от крупнейших информационных агентств – напрямую или через связанные с ними формально независимые новостные порталы. Более того, монополизация информационной среды не уменьшается, а лишь возрастает. Так что информационное разнообразие, предоставляемое Сетью, не более чем миф.

В действительности повестка дня – институционализированных и традиционных массмедиа, новых медиа, Сети – задается ограниченным числом информационных субъектов. На глобальном уровне это пятерка транснациональных информационных агентств-гигантов, на страновом – одно (изредка – два) национальное агентство.

Поэтому 33 % граждан России, читающих новостные сайты[11 - Зеленская Дарья. Указ. соч.], в действительности получают ту же самую информацию, что и телезрители.

Здесь мне могут возразить: но ведь в Сети и в социальных медиа наличествует разнообразие мнений, которое отсутствует в традиционных СМИ! С этим, конечно, нельзя не согласиться: что ни блогер, то мнение.

Однако – и это, во-вторых, – даже те люди, которые предпочитают черпать информацию из социальных медиа (а их значительно меньше, чем телезрителей – всего 11 %), в подавляющем большинстве ей не доверяют! Информация социальных сетей пользуется доверием всего у 4 % россиян в сравнении с 70 % верящих в объективность телевидения[12 - Там же.].

В-третьих, разнообразие мнений не имеет цены для читателей, которые в действительности предпочитают знакомиться не с широким спектром, а с очень ограниченным набором мнений и интерпретаций, тяготея к точкам зрения, которые разделяют сами.

Психологические барьеры и когнитивные стереотипы ограничивают свободу мнений не менее, если не более эффективно, чем политические запреты и финансовое удушение.

Человеческая психика устроена таким образом, что люди склонны получать информацию прежде всего о том, что их интересует, и соглашаться с тем, что совпадает с их собственной точкой зрения. Если информация не представляет для людей интереса, они ее игнорируют или перетолковывают самым удивительным и даже фантасмагорическим образом.

Точно так же, сталкиваясь со взглядами, противоположными нашим, мы их игнорируем или доказываем их ошибочность, тем самым укрепляясь в собственной правоте. Чужое мнение способно повлиять на наше, быть нами воспринято и скорректировать наш взгляд лишь в случае, если расхождения между мнениями первоначально были не очень значительны и выглядели для нас приемлемыми (диапазон «приемлемости» в данном случае носит индивидуальный характер и определяется эмпирическим путем).

Правда – это то, с чем мы согласны. Тому, с чем мы не согласны, мы отказываем в праве считаться правдой.

Вот что из этого вытекает практически применительно к Сети. Некоторые из нас (и это незначительное меньшинство) действительно способны познакомиться с широким спектром мнений. Но при этом они всегда будут делить их на «разные мнения» и «правильное мнение», то бишь мое собственное. (Если, конечно, это не мониторинг Сети в силу профессиональных обязанностей, когда надо представить работодателю/заказчику безоценочный обзор основных точек зрения.)

Более того,

мы неизбежно группируемся в Сети вокруг сайтов и блогов, посещаемых людьми с близкой к нашей позицией. И это вопрос в первую очередь психологического комфорта. Мы хотим быть в среде, где нас понимают, где нас не оскорбят и не обидят, где мы найдем единомышленников и окажемся среди своих. Другими словами, мы хотим быть в гетто.

Великая чудодейственная сила Интернета в том, что он позволяет каждому из нас обрести собственное гетто, оказаться среди своих – по духу, по ценностям, по идеологии, по образу жизни. И бессмысленно доказывать, что твое гетто самое правильное или лучше других.

Никакие «стопроцентные» и «железные» аргументы еще никогда и никого не убеждали. Думаю, участники сетевых дискуссий об этом хорошо знают. Аргументы противной стороны лишь укрепляют в собственной правоте или ведут к одностороннему прекращению дискуссии. Такова природа людей, и мы не в силах ее изменить.

Качественное отличие Интернета и социальных сетей от СМИ в том, что Интернет – средство массовой коммуникации, а не средство массовой информации. В Интернете нет и не может быть единой повестки, общей редакционной политики и согласованного послания.

Но именно благодаря своей природе средства коммуникации Интернет и социальные сети в состоянии обеспечить высокоэффективную и стремительную мобилизацию. Если сложилось благоприятное сочетание факторов, главный из которых – совпадение призыва с широкой общественной потребностью, то в считаные часы он облетит страну и соберет под свои знамена сторонников. Вспоминая классическую фразу знавшего толк в революциях Владимира Ленина, Интернет – «коллективный организатор».

Однако, собственно, как информационная среда Интернета светит отраженным светом традиционных массмедиа. Даже если какая-то новость впервые появилась в Интернете, только в традиционных СМИ (конкретнее – на телевидении) она обретает институционализацию и становится новостью в полном смысле этого слова. Без появления на телевидении новость не обладает статусом новости для подавляющего большинства общества. Она воспринимается, говоря интернет-жаргоном, как «фейк».

Телевидение, и только телевидение, воспринимается обществом как самый надежный и объективный поставщик информации. Новостные сайты читают 33 % граждан, но доверяют их информации всего 15 %. Из 20 % получающих информацию из газет лишь 9 % назвали ее достоверной. Узнают новости по радио и от друзей 16 % всех опрошенных соответственно, но при этом радио доверяют 8 %, а друзьям – 7 % респондентов. И наконец меньше всего верят социальным сетям (11 % черпают информацию из них): всего 4 % опрошенных[13 - Там же.].

Поэтому лишь пройдя через телевидение, новость получает институционализацию, а уже затем она попадает в Интернет и социальные сети в качестве надежной новости и темы для обсуждения.

Таким образом, повестку Интернета и социальных сетей обычно формируют традиционные СМИ, в первую очередь телевидение. Оно же остается главным поставщиком новостей и ключевым пропагандистским инструментом.

Поэтому альтернативность Интернета и социальных медиа по отношению к традиционным СМИ носит ограниченный характер. Однако в условиях информационного доминирования государства в традиционных СМИ даже подобная ограниченная альтернатива весьма важна. Более того, как я покажу в седьмой главе книги, в некоторых ситуациях социальные медиа способны перехватить информационную инициативу у СМИ и сыграть очень важную мобилизующую роль.

Глава 2

На чем основана успешность пропаганды

В предшествующей главе я несколько раз использовал термин «когнитивная ловушка». Говоря упрощенно, это те черты в психике человека, которые позволяют манипулировать людьми. Причем черты эти сформировались в процессе человеческой эволюции, то есть они носят фундаментальный характер и не поддаются корректировке.

Повторю еще раз мысль, которая послужит отправной точкой данного обзора: люди ленивы и нелюбопытны. Или в щадящей наше самолюбие формулировке мы слишком устаем на работе, чтобы еще и думать о том, что и как нам показывает телевизор. Мы завалены информацией на работе, мы должны не терять из виду множество домашних дел и хлопот, а потому, включая телеприемник, рассчитываем хоть немного расслабиться, а не напрягаться в размышлениях о путях решения сложных и неприятных проблем.

Однако при этом мы считаем себя людьми умными и если даже недостаточно образованными, то наделенными житейским опытом, здравым смыслом и смекалкой. И потому нам приятно узнать, что, оказывается, сложные проблемы имеют простое и понятное объяснение и решение – настолько простое, что они доступны нашему интеллекту и нашей образованности.

Вот образцы таких объяснений – старые и свежие. Если в стране идет гражданская война, то лишь потому, что она привнесена извне; внутренних причин для войны не существует. Война – это мир. В падении курса национальной валюты виновны спекулянты. Экономический кризис искусственно вызван внешними врагами, которые ополчились против нашей страны. Современное искусство – дегенеративная мазня. Юристы просто дурят людям головы.

Свести сложные проблемы к простым интерпретациям, заменить доказательства и аргументы хлесткими фразами и яркими метафорами – секрет влияния на людей. Справедливости ради отмечу, что телевидение с его быстро меняющимися картинками просто не оставляет зрителю шансов задуматься об увиденном и услышанном. Это не газета или книга, которую можно отложить и обдумать написанное. Телевидение захватывает зрителя потоком образов и впечатлений, унося его по волнам собственной (телевидения), а не зрителя логике.

Люди не могут не объяснять происходящее с ними и вокруг них. Потребность в интерпретации кроется в самой природе человека – не зря же нас называют «мыслящими животными». Однако мы всегда объясняем происходящее лестным для себя образом. Лестным в данном случае означает, что мы пытаемся предстать перед другими людьми и, что еще важнее, перед самими собой умненькими и благоразумненькими Буратино, поступающими правильно в любой ситуации.

На академическом языке это называется «рационализацией», то есть склонностью людей давать собственному поведению, даже самому иррациональному, разумное объяснение. Не сомневаюсь, что любой из читателей этой книги легко припомнит за собой примеры подобного рационализирующего поведения.

Покупая что-то ненужное или дорогое, мы постфактум убеждаем себя в правильности сделанной покупки. Существует даже специальный термин «стокгольмский синдром покупателя» (по аналогии со «стокгольмским синдромом заложника»): бессознательное стремление доказать, что деньги были потрачены не зря.

Совершая сомнительные поступки и делая опрометчивые заявления, мы все равно находим собственной глупости разумное объяснение: нас толкнули на это обстоятельства или спровоцировали другие люди. Помните знаменитую фразу Сартра: «Ад – это другие»? Вот эти «другие» и оказываются виновниками наших глупостей и преступлений. Кто угодно, но только не мы сами.

Заматерелые преступники, серийные

убийцы и маньяки на допросах рассказывают, как эти «другие» (девушка в мини-юбке, случайно встреченный ребенок, показавшийся невежливым) и «тяжелые жизненные обстоятельства» толкали их убивать, насиловать и мучить.

В основе рационализирующего поведения лежит когнитивный диссонанс – психологический дискомфорт, вызванный столкновением желаемого и действительного, нашей высокой самооценки и удручающего актуального поведения, конфликт идей, ценностей и представлений. Когда под ударом оказываются самооценка, чувство собственного достоинства, «человек пойдет на любое искажение, отрицание и самоубеждение, чтобы оправдать прошлое поведение»[14 - Аронсон Э., Пратканис Э. Р. Указ. соч. С. 58.]. Человек решится на любую ложь и самооправдание, дабы сохранить целостность личности и самоуважение.

Какое все это имеет отношение к СМИ и пропаганде? Самое прямое. То, что верно для одного человека, верно для общества в целом. Массмедиа легко может вызвать у группы людей определенные реакции и стимулировать определенное поведение в отношении иной группы. Ведь правда, справедливость и бог на нашей, и только на нашей, стороне. А если противостоящая группа, лишенная бога, правды и справедливости, не понимает собственной низости и своего убожества (разве способны к такому пониманию «колорады» и «укропы»?), то против нее допустимы любые меры убеждения и принуждения. Более того, чем более жесткие меры против этой презренной группы мы используем, тем сильнее будем убеждать себя в собственной правоте, низости наших противников, абсолютно необходимой и законной жестокости используемых против нее средств. А ведь начиналось все так безобидно и мирно – со стремления доказать, что мы не так уж плохи и вовсе не глупы.

Частенько приходится слышать: но ведь есть же умные и самостоятельно мыслящие люди, не подверженные пропаганде (к ним, конечно же, мы относим в первую очередь себя), и бесспорные факты, позволяющие объективно и беспристрастно судить о явлениях.

Люди, не подверженные пропаганде, конечно, есть. По некоторым оценкам, их доля составляет около 5 %, что, признаем честно, не так уж и много. Однако самое забавное, что большинство этих людей принадлежит не к светочам интеллекта, а, выражаясь политкорректно, к «альтернативно одаренным», которые интеллектуально не в состоянии воспринять и усвоить даже простейшие пропагандистские послания, или к членам разного рода сект и верований, придерживающихся информационной самоизоляции.

Что же касается фактов, то с грустью можно констатировать: бесспорных фактов для людей вообще не существует. Даже если это математические факты.

Исследование показало, что сильные политические симпатии/антипатии способны подорвать даже базовые мыслительные способности: «Обладатели хороших математических навыков не справляются с задачами, которые скорее всего легко могли бы решить, просто потому, что правильный ответ противоречил бы их политическим убеждениям»[15 - The Most Depressing Discovery About the Brain, Ever. Опубликовано: 16.09. 2013.URL: http://inosmi.ru/world/20130922/213196366.html#ixzz3EW9JJjUb (http://inosmi.ru/world/20130922/213196366.html#ixzz3EW9JJjUb). Дата обращения: 2015. 15 мая.]. Наши эмоции, убеждения и предубеждения первичны по отношению к знанию. И уже свой эмоциональный выбор мы постфактум рационализируем, придавая ему квазиинтеллектуальный вид, хотя рациональные аргументы никакого отношения к этому выбору не имели.

Более того, даже Монблан фактов не способен сдвинуть нас с места, изменить занятую нами однажды позицию (занятую, напомню, эмоционально, а вовсе не по всестороннем рассмотрении рациональных аргументов и доводов). Если людей пытаются припереть к стенке неопровержимыми фактами, то мы либо следуем правилу «тем хуже для фактов» и просто игнорируем неудобные факты, при этом укрепляясь в собственных убеждениях, либо ставим под сомнение честность и порядочность противоположной стороны. Помните расхожую мудрость: если хочешь поссориться с близкими, то затей с ними спор? Это то самое и есть.

Общий вывод весьма нелестен для человечества: «Рост количества и качества известных фактов не превращает плохо информированных избирателей в хорошо осведомленных граждан. Он только укрепляет их в их заблуждениях. За всю историю мироздания никакие зрители Fox News ни разу не изменили свою позицию под влиянием новых данных. Когда наши убеждения вступают в конфликт с фактами, побеждают убеждения. Преобладание эмоций над разумом – это не сбой, это особенность того, как работает наша операционная система»[16 - Там же.].

Поэтому любая дискуссия на эмоционально воспаленную тему просто не имеет приемлемого финала. Те, кто верит, что 2 мая 2014 г. в Одессе произошел «фашистский шабаш», в дискуссии об этих событиях лишь укрепятся в своем мнении. Аналогично и те, кто настаивает, что это была «хитро задуманная провокация российских спецслужб». Винящие Россию в развязывании гражданской войны на Украине устоят перед любой бомардировкой фактами. Аналогично и те, кто во всем обвиняет «украинскую фашистскую хунту». В общем, «нет правды на Земле».

Согласимся, что апелляция к эмоциям несравненно более простой и эффективный способ управления обществом, чем его просвещение. Нажал на нужные эмоции и получаешь искомый результат в виде поддержки или, наоборот, ненависти.

Однако корень проблемы не в коварных политиканах и продажных журналистах, а в нас самих. Людям лень думать, но при этом они всегда хотят быть правыми и жить эмоционально насыщенно. Мы прямо-таки взываем о том, чтобы нами манипулировали. Или, если выразиться не столь нелестным для человечества образом, возможность манипулирования заложена в самой природе человеческой психики.

Еще одна группа когнитивных стереотипов, предрасполагающих к манипулированию, связана с тем, что можно обобщенно назвать «коллективной идентичностью».

В теории мы знаем, что человек – существо коллективное. Однако при этом думаем, что к нам эта теория не относится, что мы не подвержены влиянию большинства. И горько заблуждаемся!

Подавляющее большинство людей – сознательные или бессознательные конформисты. То есть они предпочитают быть на стороне большинства вне зависимости от того, идет ли речь о большинстве общенациональном, трудовом коллективе или семье. Нам кажется, что на стороне большинства правда и справедливость. Или же здравый смысл просто подсказывает нам «не высовываться», не выступать против мнения и настроения большинства.

В общем и в целом люди склонны поддерживать и соглашаться с теми, кого они считают членами своей группы, и отвергать мнения представителей других групп. И не просто склонны. Люди буквально одержимы бессознательной тягой к социальному консенсусу.

Вы нуждаетесь в поддержке? Согласитесь с человеком в одном вопросе и можете рассчитывать на его поддержку в другом. Завсегдатаи социальных сетей прекрасно знают: чем больше лайков посеешь, тем больше пожнешь. В Интернете и в социальных сетях мы ищем гетто – место, где обитают люди с близкими взглядами и интересами. Мы избегаем людей, групп, СМИ и сайтов, которые ставят нашу позицию под сомнение. Даже отъявленный дурак

становится симпатичнее, если выражает согласие с нами.

В основе стремления к социальному консенсусу и желания быть в большинстве лежит та же самая стратегия избегания когнитивного диссонанса, что и в основе эффекта рационализации. Важно понимать, что эта стратегия реализуется бессознательно: мы защищаем свою целостность, психологический и моральный комфорт, игнорируя или отвергая угрожающие нашему мировоззрению взгляды. Точно так же бессознательно мы ищем комплиментарные нам мнения.

Если речь идет о группе этнической, то, помимо социального и психологического факторов, подключается еще и биология. Мы лояльны группе, с которой нас связывает реальная или мнимая общность происхождения, с одной стороны, насторожены и подозрительны в отношении групп иного происхождения – с другой. Этническая лояльность – одна из самых больших и интенсивно переживаемых человеком лояльностей. Достаточно вспомнить, как мы болеем за национальную команду во время крупных спортивных состязаний. А если дело доходит до серьезного внешнеполитического кризиса или, не дай бог, до войны, то автоматически срабатывает афористичная англосаксонская формула Right or wrong – my country (право оно или нет, но это мое Отечество). Впрочем, мое Отечество никогда не бывает неправым.

Эта реакция в полном смысле слова биологическая по своей природе. Она сформировалась как продукт эволюции, в которой выживали лишь группы людей, успешно взаимодействовавшие в рамках общего происхождения (племени) и эффективно противостоявшие чужакам-конкурентам.

В биологии нет ничего позорного и недостойного человека. В конце концов люди ведь не от ангелов произошли. (Известный американский генетик Юджин Маккарти вообще считает, что изначально человек восходит к гибриду шимпанзе и свиньи. Судя по житейским наблюдениям, это академическое мнение не лишено смысла.) Зато мы можем быть абсолютно уверены в том, что любовь к своему народу и стране – не просто результат воспитания и идеологической индоктринации, это биологическая норма. Точно так же как конформизм является нормой психической.

Доля нонконформистов в обществе колеблется от 3 % до 20–25 %. Причем три процента – это упертые и последовательные нонконформисты из числа тех, которые будут писать поперек линованной бумаги (перифраз Рэя Брэдбери), это нонконформистское ядро. К нему может примыкать до 17–20 % ситуативных нонконформистов. Нонконформистское ядро, похоже, биологически детерминировано. То есть в любом обществе и в любую эпоху будет около 3 % нонконформистов, которые, несмотря на свою относительную малочисленность, составляют движитель перемен. В то время как конформистское большинство стабилизирует общество, защищая его от перегрузки и гибельного срыва в штопор ускоряющихся перемен.

«Власть предержащая» с незапамятных времен основывается на конформизме управляемых. А массмедиа используются в качестве ключевого инструмента создания и поддержания конформизма или его иллюзии. Речь идет о так называемой спирали молчания – теории Элизабет Ноэль-Нойман, согласно которой, когда люди видят, что их взгляды и мнения противоречат мнениям, распространяемым массмедиа, они начинают думать, что находятся в меньшинстве и не решаются публично высказывать свои взгляды.

Короче говоря, СМИ, в первую очередь телевидение, с помощью нехитрого набора приемов (о них будет рассказано дальше) способны представить практически любую точку зрения в качестве доминирующей и тем самым стимулировать конформистское большинство принять эту точку зрения в качестве собственной или в крайнем случае не выступать против нее. То есть если даже люди в своем ближайшем окружении (или, как говорят в России, «в кухонных разговорах») сомневаются в правоте навязываемого им через массмедиа мнения, они не решаются публично выступить против него, поскольку полагают себя в меньшинстве.

Здесь впору вспомнить очень неглупый советский анекдот о парадоксах советской системы. Один из этих парадоксов гласил: «Каждый в отдельности против этой системы, но все вместе голосуют «за». Посредством манипуляций СМИ превращают бессознательный конформизм большинства в основание и опору власти.

Конечно же, любая «спираль молчания» может быть разрушена. Правда, для этого недостаточно лишь, чтобы меньшинство получило право голоса в массмедиа и было услышано. Это крайне наивный взгляд. На Западе альтернативные мнения имеют доступ в массмедиа, существуют альтернативные СМИ, однако это не разрушает систему, а лишь укрепляет ее, делает сильнее.

Ведь люди не только конформны, они еще в подавляющем большинстве и консервативны. Инстинктивно опасаются перемен, тем более кардинальных, боятся искать новые пути (зачастую в прямом смысле слова), держатся уже хорошо известного и привычного.

В общем, это так же выводимо из человеческой эволюции: поиск нового был чреват смертельным риском, в то время как воспроизведение статус-кво заметно повышало шансы выживания. Конечно, прогресс человечества зависит в конечном счете от тех, кто ищет и обрящет новое. Но в процессе эволюции смертность среди отважных прогрессоров-нонконформистов была не в пример выше, чем среди консерваторов-оппортунистов. Хотя сейчас поиск нового грозит потерей не жизни, а времени, денег и репутации, эволюционный стереотип опасения риска в прямом смысле слова растворен в нашей плоти и крови.

Поэтому никогда не стоит ругать консерваторов, ведь за ними стоит история человеческого рода. И рациональный расчет тоже: риски при движении в новом направлении несомненны, в то время как выгоды неочевидны.

Стихийный массовый консерватизм – залог сохранения социополитического статус-кво. Любая власть, сталкивающаяся с угрозами и вызовами своему правлению, непременно апеллирует к консервативным настроениям и стихийному опасению перемен. Консерватизм – лучшая прививка от революции.

Так, для российских массмедиа крайне выигрышным фоном стала Украина после Майдана. Отечественному обществу посылается внятный и эмоционально сильный сигнал: вот что происходит с обществами, которые выступают против статус-кво. Как там у Вильяма нашего Шекспира: «Мириться лучше со знакомым злом/Чем бегством к незнакомому стремиться!» И нельзя не признать эффективность этого послания: консервативные настроения в России после украинской революции значительно усилились, резко выросло неодобрение любых форм и проявлений политической протестности.

Но все же, как хорошо известно из истории, в том числе недавней, перемены случаются. Порою – самого кардинального и неприятного свойства. Как правило, начинаются они с разрушения «спирали молчания». Однако для ее разрушения недостаточно встать во весь рост и заявить: «А король-то голый!» Или призвать «жить не по лжи» и «выйти на площадь в намеченный час».

Надо, чтобы сложилась общественная готовность воспринять подобные призывы как руководство к действию. Не существует универсальной схемы, объясняющей, как и почему такая готовность общества формируется. Более того, ее наличие обычно выясняется постфактум, когда массовая

динамика уже началась.

«Спираль молчания» стремительно разрушается по мере нарастания массовой динамики, верх берут новые идеи. Старое большинство, даже не будучи согласным с ними, предпочитает замолчать. Возникает впечатление, что мир перевернулся и возникло новое большинство.

Вот в этом-то и заключена экзистенциальная слабость бессознательного консерватизма. Он не протестует и не способен протестовать против разрушения статус-кво, а предпочитает приноравливаться к новому порядку. Это приспособление происходит тем быстрее, что люди по природе не верят в серьезность происходящих перемен.

Если бы, скажем, в феврале или октябре 1917 г. русские могли представить свое ближайшее будущее, заглянуть хотя бы на год вперед, то они бы голыми руками передушили что членов Временного комитета Государственной Думы, что лидеров большевистской партии.

В марте 2014 г. ни в России, ни на Украине никто не мог вообразить, что в скором времени в Донбассе будет развязана кровавая гражданская война с десятками тысяч погибших и покалеченных, миллионами беженцев.

Человеческая «воображалка» развита не просто плохо, а очень плохо. Люди абсолютизируют статус-кво, видя в будущем лишь продолжение настоящего с небольшими изменениями. Качественные, кардинальные перемены нами невообразимы. В этом смысле история провидицы Кассандры, над зловещими пророчествами которой смеялись ее соплеменники троянцы, носит модельный характер. «Но ясновидцев, впрочем, как и очевидцев, во все века сжигали люди на кострах», – пел Владимир Высоцкий.

Склонность людей к абсолютизации статус-кво – это еще один влиятельный когнитивный стереотип, успешно используемый в медиаманипулировании. Если хотите съесть слона, ешьте его по кусочкам. Если хотите изменить представления людей – меняйте их шаг за шагом, а не все сразу и вдруг. Ведь если покуситься сразу на все, то люди в лучшем случае не примут это намерение, в худшем – взбунтуются против него. А если менять элемент за элементом, то люди будут воспринимать постепенность перемен как сохранение в основном статус-кво с небольшими изменениями. Правда, спустя какое-то время сумма небольших изменений создаст качественно новую ситуацию.

Поясню эту мысль на актуальном и скандальном примере. В 70–80-е годы прошлого века в западных обществах началась кампания по легитимации гомосексуализма в общественном мнении и социальной жизни. Проходила она под гуманистическими лозунгами: гомосексуалисты точно такие же, как и мы, и они не заслуживают демонизации из-за того, что их сексуальные предпочтения отличаются от предпочтений большинства. В общем, в здравом уме и твердой памяти трудно против этого возразить.

Однако уже в первой половине 90-х годов родители американских школьников в крупных городах стали жаловаться, что в некоторых школах учителя объясняют детям, что гомосексуалисты физически более развитые, лучше одеты и воспитаны, чем мужчины традиционной ориентации. И это была заслуга в первую очередь СМИ. Тогда же, в 90-е годы, они начали утверждать в общественном мнении идею легализации однополых браков, которая реализовалась спустя десяток – полтора десятка лет. Более того, легализация подобных браков становится уже настоятельной рекомендацией для стран – членов Евросоюза. А в США она обрела форму закона.

А сейчас на повестке дня требование разрешить однополым парам усыновление и удочерение.

Вот так шаг за шагом массмедиа, руководствуясь, по их собственным признаниям, соображениями гуманизма и сострадания, качественно изменили не просто отношение к гомосексуализму – они серьезно сдвинули всю ценностную, культурную и социальную рамку иудеохристианской цивилизации.

Въедливому читателю в этом месте не может не прийти в голову мысль, что массмедиа действовали не просто так, а выполняя чью-то волю и реализуя чей-то умысел. В общем, идея заговора напрашивается сама собой.

Здесь мы сталкиваемся с очередным парадоксом массового сознания. С одной стороны, люди предпочитают простые и незатейливые объяснения происходящего. Чем проще схема, тем больше шансов у нее быть воспринятой и усвоенной. Однозначность и однообразие послания – аксиома пропаганды и медиаманипулирования.

С другой стороны, люди крайне нуждаются в тайне, скрывающейся за этой простотой. Они хотят верить, что события происходят не случайно, сами собой или, как выражаются заморские братья по разуму, shit happens, что за внешне случайными событиями стоят скрытые смыслы и скоординированные действия. В «Легенде о великом инквизиторе» Федор Достоевский вкладывает в уста инквизитора мысль, что чудо, тайна, авторитет – «единственные три силы на земле, могущие навеки победить и пленить совесть». Не знаю, как насчет совести, но вера в тайну действительно пленяет разум, лишая людей здравого смысла.

Дело в том, что люди, будучи воспитанными в рациональной парадигме, восходящей к Возрождению, не могут поверить, что спонтанности, совпадений и случайностей в жизни, а равно в политике и истории гораздо, гораздо больше, чем кажется и чем уверяют историки. Что многие вещи просто случаются, и за ними нет никакого потаенного смысла.

Забавно, но люди, которые в подавляющем большинстве не в состоянии управлять своими эмоциями и собственной жизнью, тем не менее упорно верят в осмысленность, рациональность и планомерность окружающего их мира. Между тем мир скорее хаотичен, чем упорядочен, хаос – естественное состояние бытия, человеческая история (и индивидуальная жизнь) суть движение маятника между полюсами хаоса и космоса.

Мы вроде бы знаем, что люди скорее иррациональны, чем рациональны. И не решаемся сделать очевидный логический вывод: миром управляют трусость, глупость и жадность. А вовсе не коварные расчеты и изощренные планы.

В отчаянной попытке заклясть хаос, не дать ему поглотить нас и нашу жизнь мы пытаемся разглядеть за хаосом логику и упорядоченность. (Пусть даже черная кошка смысла никогда не появлялась в этой темной комнате.) За политическими решениями усматриваем глубокий смысл и далеко идущие цели, которых там отродясь не водилось.

Мы не верим, что политики точно такие же люди, как и мы, не понимаем, что, хотя у них много власти, зато совершенно нет времени на обдумывание. И никакие аналитические центры здесь не помогут: ведь решения принимают не аналитики, а времени на оценку последствий никогда не хватает. В своих решениях, особенно кризисных, политики руководствуются императивом выживания и более ничем; быстрое решение для них важнее правильного. Мы мифологизируем политику и политиков, приписывая им ум, дальновидность, коварство и стратегические замыслы, которых у них нет и в помине. Одновременно мы подозреваем и открыто обвиняем их в жадности и корыстолюбии, глупости и обмане.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/v-solovey/absolutnoe-oruzhie-osnovy-psihologicheskoy-voyny-i-mediamanipulirovaniya/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с

платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Сидоренко Елена. Тренинг влияния и противостояния влиянию. СПб.: Речь, 2001. С. 49.

2

Аронсон Э., Пратканис Э. Р. Эпоха пропаганды: Механизмы убеждения, повседневное использование и злоупотребление. Перераб. изд. СПб.: Прайм-ЕВРОЗНАК, 2003. С. 28.

3

Доценко Е. Л. Психология манипуляции. М., 1996. С. 66.

4

McChesney R. Jourmalism, Democracy and… Class Struggle // Monthly Review. Vol. 52. November, 2000.

5

Аронсон Э., Пратканис Э. Р. Указ. соч. С. 93.

6

См., например: Там же. С. 281–282.

7

На этот факт обращено внимание в: Истратий Даниела. Аудиовизуальные манипуляции на примере освещения вооруженных конфликтов XXI века. Дипломная работа студентки отделения связей с общественностью Факультета международной журналистики МГИМО-университета. [Неопубликованная рукопись.] М., 2014.

8

Аронсон Э., Пратканис Э. Р. Указ. соч. С. 294.

9

Зеленская Дарья. Россияне не потеряли веры в телевидение: Граждане допускают умалчивание информации в госинтересах // Коммерсант. ru. 2015. 5 мая. URL: http://www.kommersant.ru/doc/2721560 (http://www.kommersant.ru/doc/2721560). Дата обращения: 2015. 8 июля.

10

Аронсон Э., Пратканис Э. Р. Указ. соч. С. 95.

11

Зеленская Дарья. Указ. соч.

12

Там же.

13

Там же.

14

Аронсон Э., Пратканис Э. Р. Указ. соч. С. 58.

15

The Most Depressing Discovery About the Brain, Ever. Опубликовано: 16.09. 2013.

URL: http://inosmi.ru/world/20130922/213196366.html#ixzz3EW9JJjUb (http://inosmi.ru/world/20130922/213196366.html#ixzz3EW9JJjUb). Дата обращения: 2015. 15 мая.

16

Там же.