Алая королева читать онлайн - Виктория Авеярд

Алая королева

Виктория Авеярд

Трилогия об Алой королеве #1

Мара с детства знала, что таким, как она – красным, – от судьбы не стоит ждать подарков. Кусок хлеба для своей семьи она добывала воровством. А все богатства и блага жизни в ее стране по праву рождения принадлежат серебряным, людям с серебристой кровью. Однажды девушка случайно обчистила карманы наследного принца! Но вместо наказания вдруг попала во дворец, где ее объявили наследницей знатного рода… и невестой принца! Зачем это нужно королевской семье? Вскоре Мара понимает, что отличается от своих родных. Неужели она и правда серебряная?

Виктория Авеярд

Алая королева

© Victoria Aveyard, 2015

© Eamon O’Donoghue, обложка, 2015

© Hemiro Ltd, издание на русском языке, 2015

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2015

Глава 1

Я ненавидела первую пятницу каждого месяца. В поселок всякий раз съезжались толпы людей, особенно сейчас, когда лето в самом разгаре. Не самое приятное зрелище. В тени еще терпимо, но на солнце от вспотевших от праведных трудов тел поднимался такой запашок, что и молоко, казалось, свернуться может. Влажный горячий воздух дрожал. Марево поднималось над подернутыми радужной пленкой из машинного масла и бензина лужами, которые и напоминали о том, что вчера над поселком прошла гроза.

Сейчас, когда время шло к полудню, ярмарка затихала. Торговцы на время сворачивали дела. Они слишком поглощены были своими заботами, поэтому зачастую ротозейничали. Не составляло особого труда стащить то, что мне понравится. Вскоре мои карманы были наполнены всякой всячиной. К тому же я прихватила яблоко себе в дорогу. Не так плохо, если учесть, что на всё про всё мне понадобилось лишь несколько минут. Теперь я влилась в людской поток, позволяя ему увлечь меня за собой. Руки у меня проворные и быстрые. Банкноты из кармана какого-то мужчины, браслет с женского запястья. Ничего крупного. Поселковые слишком заняты своими делами, чтобы заметить, что рядом орудует карманница.

Высокие дома на высоких сваях окружали нас со всех сторон. Поселок так и назвали – Сваи. Очень оригинально! Они поднимали постройки футов на десять над землей. Весной прибрежные районы затапливало, но сейчас стоял август, солнце мгновенно иссушало почву, и жители Свай страдали от немилосердной жары. Первую пятницу любили почти все. По праздникам взрослые меньше работают, а в школе уроки заканчивают раньше. Я, впрочем, предпочитала бы посиживать в заполненном детьми классе. Все равно ничему новому меня не научат.

Долго мне там задержаться все равно не светит. Вскоре мне должно исполниться восемнадцать лет, после чего одна дорога… в армию. В ученицы меня никто не брал, работы не предлагал, поэтому, как и всех других бездельников, меня следовало отправить на войну. Неудивительно, что сейчас днем с огнем не найдешь никакой работы. Теперь каждый мужчина, женщина и ребенок из кожи лезут, чтобы не попасть в армию.

Всех трех моих братьев, по достижении ими восемнадцати лет, отправили воевать с озерщиками. Только Шейд из всей троицы умел писать, что и делал время от времени. Уже больше года я ничего не знала о судьбе Бри и Трами. Хотя молчание – это лучшее из известий, как говорят у нас. Можно годами не получать новостей о сыне или дочери, а потом в один прекрасный день увидеть их на пороге своего дома. Иногда их просто отпускают домой на побывку или даже, благодаренье чуду, комиссуют. Куда чаще, однако, бывает, что семья получает конверт из плотной бумаги, скрепленный королевской печатью с короной, в котором говорится о том, что их сын или дочь отдали свою жизнь за короля. Иногда в конверте присылают несколько пуговиц, споротых с мундира покойного.

Бри ушел в армию, когда мне исполнилось тринадцать лет. Он поцеловал меня в щеку и подарил мне и моей сестре Гизе одну пару сережек на двоих. Каждой досталось по одной. Это были стеклянные бусинки-висюльки розоватого, закатного цвета. В тот день мы с сестрой прокололи себе уши. Трами и Шейд поддержали начинание старшего брата. Теперь у меня с Гизой три пары сережек в память о сражающихся где-то братьях. Я каждый раз не верила в возможность худшего до тех пор, пока на пороге нашего жилища не появлялся легионер, облаченный в блестящие доспехи, и не забирал братьев одного за другим. Я уже сама начала экономить и воровать для того, чтобы подарить Гизе серьги в день, когда за мной тоже придут.

«Не думай об этом», – обычно говорила мне мама. Не думать об армии. Не вспоминать о братьях. Вообще стараться ни о чем не думать. Очень полезный совет, мама.

На пересечении Мельничной улицы и Маршевой дороги в толпу влилось еще больше поселковых. Среди прочих заметны стали ребятишки с проворными, «липкими» пальчиками, уже понаторевшие в искусстве очищать чужие карманы. Пока что они были всего лишь учениками в этой области, слишком маленькими, чтобы достичь истинных высот. Стражники уже приступили к их отлову.

Едва ощутимое прикосновение к запястью заставило меня действовать, подчиняясь своим инстинктам. Я крепко-накрепко вцепилась в руку того, кто имел глупость попытаться меня обокрасть. Маленький чертенок теперь попался. Вырваться от меня он все равно не сможет. Худющее лицо негодяя между тем светилось вполне самодовольной улыбкой.

Звали его Килорн Уоррен. Ученик рыбака, сирота войны, пожалуй, единственный мой настоящий друг. Детьми мы часто дрались, но теперь повзрослели. К тому же Килорн был на добрый фут меня выше, поэтому я остерегалась с ним заводиться. Своим высоким ростом он вообще вовсю пользовался, дотягиваясь, например, до самых высоко прибитых полок.

– Ты становишься проворнее, – высвобождая руку от захвата, засмеялся он.

– А ты, наоборот, медлительнее.

Парень округлил глаза и вырвал яблоко, зажатое у меня в руке.

– Гизу ждать будем? – кусая яблоко, спросил он.

– У нее на сегодня дела… работает.

– Тогда пойдем, или ты хочешь опоздать на зрелище?

– Ни за что! Это стало бы трагедией всей моей жизни.

– Ай-ай-ай, Мара! – шутливо грозя мне пальцем, произнес Килорн. – Это должно быть в радость.

– Я тебя предупреждаю, дурная голова…

Но парень уже двинулся вперед. Ступал он широко и быстро, так что мне едва не пришлось перейти на бег, чтобы его нагнать. При ходьбе Килорн раскачивался из стороны в сторону. Он называл свою походку морской, хотя ни разу не ходил далеко в море. Для выработки привычки вполне хватило долгих часов, проведенных стоя в лодке хозяина, пусть даже зачастую они рыбачили на реке.

Как и мой папа, отец Килорна отправился воевать: мой вернулся без одной ноги и с больным легким, а вот останки мистера Уоррена доставили домой в обувной коробке. Вскоре после этого мать Килорна сбежала, оставив сына выживать, как хочет. Он очень голодал, но при этом продолжал со мной драться. Мне приходилось его подкармливать, а то избивать обтянутый кожей мешок с костями – небольшое удовольствие. И вот, по прошествии десяти лет, он стал учеником рыбака и на войну не пойдет.

Когда мы добрались до подножия холма, толпа стала еще оживленнее и многочисленнее. Люди толкались и оттесняли друг друга. Мероприятия на Первую пятницу обязаны посещать все. Исключение составляют случаи, когда тебе приказывают заняться

«особо важным делом», если, конечно, вышивание по шелку, как в случае с моей сестрой, можно таковым назвать. Серебряные вообще любят изделия из шелка. Даже стражников, по крайней мере некоторых из них, можно подкупить вышитыми моей сестрой вещами. Не то чтобы я много об этом знала…

Тени вокруг нас удлинялись, пока мы взбирались вверх по каменным ступеням на вершину холма. Килорн преодолевал за раз по две ступеньки, оставляя меня позади, а потом останавливался и ждал меня. Взирая на меня сверху вниз своими зелеными глазами, он то и дело отпускал шуточки.

– Иногда я забываю о том, что у тебя ноги ребенка.

– Зато не мозги, как у тебя.

Проходя мимо, я легко чмокнула его в щеку. Он рассмеялся.

– Ты сегодня ворчливее, чем обычно.

– Не люблю я все это.

– Прекрасно тебя понимаю, – посерьезнел Килорн.

И вот мы вышли к арене. Над головой пылало знойное солнце. Арену построили лет десять назад. Это, без сомнения, самое огромное строение в Сваях. Конечно, наша арена – ничто по сравнению с грандиозными сооружениями в больших городах, но вздымающиеся вверх стальные арки и тысячи квадратных футов бетона у любой поселковой девчонки могут вызвать полнейший восторг.

Повсюду в толпе видны были стражники в черно-серебристой форме. Сегодня – Первая пятница, и стражники едва сдерживали свое нетерпение. Вооружены они были револьверами или небольшими пистолетами, но это скорее дань традиции. Никто не посмеет угрожать стражникам. Они серебряные, а серебряным нечего опасаться со стороны красных. Все это знают. Мы им не ровня, хотя с первого взгляда и не скажешь. Единственное явное отличие состоит в том, что серебряные ходят, гордо выпрямившись, а наши спины сгорблены тяжелым трудом, тщетными надеждами и молчаливым недовольством тем местом, которое мы занимаем в обществе.

Наша арена не крытая, поэтому здесь так же жарко, как и везде. Килорн, поднимаясь на цыпочки, как обычно, повел меня туда, где было некое подобие тени. Настоящих деревянных скамеек на арене не было. Обычные люди сидели просто на бетоне. Только благородные серебряные наверху имели возможность сидеть в тени и прохладе удобных лож. Там к их услугам – прохладительные напитки, всевозможные яства, лед, даже в самый знойный летний день, мягкие стулья, электрический свет и другие радости жизни, недоступные мне. А серебряные ничего этого не ценят и время от времени жалуются на «нестерпимые условия». Если мне выпадет шанс, я им покажу, что значит нестерпимые условия. Все, что у нас есть, – бетонные сиденья и большие видеоэкраны, цвета которых отличаются излишней пестротой, а звуки прямо-таки оглушают.

– Ставлю дневной заработок на то, что сегодня победит сильнорукий, – сказал Килорн, бросая огрызок яблока себе под ноги. – Спорим?

– И не подумаю, – отрезала я в ответ.

Многие красные ставят свои серьги на кон во время боев. Они надеются немного разжиться деньжатами и скрасить свою жизнь в течение следующей недели, но я такими глупостями не увлекаюсь, пусть даже спорить придется с Килорном. Проще срезать толстый кошель у букмекера, чем получить у него свой выигрыш.

– Нельзя спускать свои деньги вот так глупо.

– Если я прав, то денежки ко мне вернутся. Сильнорукие почти всегда побеждают.

Сильнорукие составляли примерно половину от всех бойцов. Их навыки и опыт как нельзя лучше подходили для арены. В этом сильнорукие превосходили всех остальных серебряных. Благодаря своей суперсиле, превышающей возможности простого человека, они упивались властью над противником и швыряли бойцов противоположного лагеря по арене, словно тряпичных кукол.

– А как насчет его противника? – спросила я, размышляя о тех серебряных, которых могу сегодня увидеть.

На свете существуют ужасные и грозные телекины, стрижи, нимфы, зеленые, каменнокожие…

– Не знаю. Надеюсь, увижу что-нибудь стоящее. Скучать, по крайней мере, не придется.

Я и Килорн придерживались разных взглядов на то, что я называла «шоу от серебряных». Мне не доставляло удовольствия наблюдать за тем, как два бойца калечат друг друга, а вот приятель это дело просто обожал.

– Пусть убивают друг друга, – порой говаривал Килорн. – Все равно они нам чужие.

Он не понимал, чем эти зрелища являются на самом деле. Килорн воображал, что серебряные проводят их лишь для того, чтобы дать нам передышку, временное отдохновение от ежедневного тяжкого труда. В действительности эти бои являлись заранее просчитанным, холодным ходом, своеобразным посланием, адресованным красным. На арене сражаются только серебряные, потому что только серебряные могут выжить там. Они сражаются для того, чтобы мы видели их силу и мощь. Они говорят красным: «Вы нам не ровня. Мы лучше вас. Мы подобны богам». Каждый удар на арене свидетельствует об этом.

И они полностью правы. В прошлом месяце я наблюдала за боем стрижа с телекином. Хотя стриж передвигался со скоростью молнии, телекин, не теряя хладнокровия, остановил его одной силой своего духа. Не двигаясь, он поднял стрижа над землей. Я видела, как телекин начал душить противника своими невидимыми путами. Когда лицо стрижа посинело, телекину присудили победу. Килорн был очень доволен, так как он ставил на телекина.

– Леди и джентльмены! Серебряные и красные! Добро пожаловать на Первую пятницу! Сегодня мы узнаем имена победителей августа.

Громогласное приветствие ведущего разносилось эхом над ареной, отражаясь от стен. В его голосе звучала едва скрываемая тоска, и я не могла винить его за это чувство.

Когда-то давным-давно подобного рода зрелища были не соревнованиями, а видом приведения в исполнение смертного приговора. Арестантов и врагов государства привозили в столичный град Археон и убивали на глазах у венценосного серебряного. Судя по всему, серебряным эта затея так понравилась, что они решили устраивать соревнования. Теперь главным стало не убийство, а увеселение. Зрелища стали называть турнирами. Постепенно они распространились на другие города, на другие арены и на более широкую аудиторию. Понемногу на турниры начали допускать красных, выделяя им дешевые места. Прошло немного времени, и серебряные понастроили арены везде, где только могли, даже в таком захудалом поселке, как Сваи. Со временем посещение боев из поощрения превратилось в неприятную обязанность. Мой брат Шейд говорил, что в городах, в которых построили арены, замечено было ощутимое снижение преступности в среде красных. Даже бунтовать стали меньше. Теперь серебряным не приходилось прибегать к публичным казням, легионерам и стражникам. Два бойца на арене пугали нас ничуть не меньше.

Сегодня оба бойца были, что называется, как на подбор. Первым на белый песок арены вышел Кантос Каррос, серебряный из Портовой Гавани с востока. Я с первого взгляда определила, что он сильнорукий. На видеоэкране красовался истинный воин: руки похожи на два ствола дерева – жилистые, напряженные, с набухшими венами. Когда он улыбнулся, я заметила, что большинство его зубов либо вообще выбиты, либо поломаны. Быть может, он подрался со своей собственной зубной щеткой, когда еще был маленьким мальчиком.

Килорн и сидящие рядом с нами односельчане приветствовали его восторженными криками. Стражник в качестве поощрения бросил

буханку хлеба в направлении самого громкого. Слева от меня другой стражник протянул ярко-желтую бумажку визжащему от восторга ребенку. Электробумага. Пополнение скудного рациона. Они всё делают для того, чтобы мы восторженно кричали, чтобы восхищались, чтобы смотрели на бои вне зависимости от того, хотим мы этого или нет.

– Молодцы! Кричите громче! Пусть боец вас слышит! – стараясь придать голосу хотя бы видимость воодушевления, заявил ведущий. – А теперь позвольте представить его противника: Самсон Мерандус из самой столицы.

Наверняка второй сын второго сына, пытающийся стать известным благодаря арене. По сравнению с клубком мускулов, которому придали некое подобие человека, Мерандус выглядел бледно и, я бы даже сказала, жалко. Впрочем, вороненая сталь полированных доспехов блестела на солнце, да и держался он на удивление спокойно, хотя волноваться было о чем…

Фамилию Мерандус я уже где-то слышала. И ничего удивительного в этом не было. Многие серебряные происходили из известных родов, насчитывающих многие десятки членов. Рода эти звались домами. Наше поселение располагалось в Главной Долине. Управлялся этот район домом Уэлле, хотя за всю свою жизнь я ни разу не видела в лицо губернатора Уэлле. В наших краях он бывал не чаще раза, может, двух за год и ни разу не снизошел до того, чтобы заглянуть хотя бы в одно поселение красных. Однажды я видела речное судно губернатора, изящное, украшенное зелеными и золотистыми флажками. Он, вообще-то, зеленый. По мере того как мимо нашего поселения проплывал губернатор, деревья по берегам реки расцветали, а из земли на глазах вырастали цветы. Это было очень красиво до тех пор, пока один мальчишка, из старших, не принялся швырять в судно губернатора камни. Они, не причинив ни малейшего ущерба, плюхнулись в воду, но мальчишку все равно забрали.

– Победит сильнорукий. Уверена в этом.

Килорн, хмурясь, разглядывал низкорослого бойца.

– Никогда нельзя быть уверенным на все сто. Интересно, в чем сила этого Самсона…

– Все равно он проиграет, – язвительно хмыкнула я, поудобнее устраиваясь на бетоне.

Над ареной разнесся звук гонга. Многие поднялись на ноги, желая все получше разглядеть, но я осталась сидеть на месте, стараясь выглядеть вполне спокойной и безучастной, хотя все в моей душе кипело от злости и обиды.

«Мы для вас боги», – эхом пронеслось в моей голове.

– Бойцы – на позиции.

Противники встали на противоположных точках. Огнестрельное оружие запрещено. Кантос вытащил из ножен короткий, с широким лезвием меч. У меня закралось подозрение, что на самом деле оружие ему не нужно. Самсон вообще не взялся за оружие. Пальцы его опущенных рук едва уловимо подергивались.

Воздух над ареной задрожал от низкого жужжания. Ненавижу этот звук. Вибрация отдавалась у меня в зубах, в костях тела. Казалось, вот-вот что-то внутри меня не выдержит. А потом звук резко оборвался и послышался удар гонга. Началось. Я облегченно вздохнула.

Видимо, скоро прольется кровь. Кантос, подобно дикому быку, устремился вперед, меся ногами песок. Самсон попытался увернуться, нырнув у противника под рукой, но сильнорукий оказался ловчее. Схватив Самсона за ногу, он отшвырнул его в сторону легко, словно мешок, набитый перьями. Рев зрителей заглушил крик боли Самсона, когда он ударился спиной о бетонное ограждение арены. Черты лица бойца явственно исказились. Прежде чем он поднялся на ноги, к нему подбежал Кантос и, подняв противника над головой, швырнул наземь. Самсон рухнул в песок бесформенной кучей. Казалось, он переломал себе все кости, но потом бойцу каким-то чудом удалось подняться на ноги.

– Из него вышла отличная боксерская груша, – рассмеялся Килорн. – Задай ему перцу, Кантос!

Килорна не интересовали буханка хлеба или несколько дополнительных минут электрического освещения. На трибуне он бушевал не поэтому. Приятелю хотелось увидеть, как кровь, кровь серебряного, серебряная кровь окропит арену. Не важно, что эта кровь символизирует все то, чем мы не являемся, но хотели бы стать. Килорну просто необходимо увидеть ее, чтобы попытаться в очередной раз уверить себя в том, что они тоже люди, а значит, их можно, убив, победить. Но я-то знала лучше. Их кровь – угроза, предупреждение, обещание. Мы другие, и вы никогда не станете нам ровней.

Увиденное не разочаровало приятеля. Даже те, кто сидел в ложах, могли лицезреть, как изо рта Самсона капает металлического оттенка, переливающаяся на свету всеми цветами радуги жидкость. Кровь стекала у него по шее, окрашивая доспехи, которые на солнце теперь сверкали, словно зеркальные.

Цвет крови – главное различие между красными и серебряными. Это небольшое отличие делает последних сильнее, умнее, лучше, чем мы.

Самсон плюнул. Окрашенная серебряной кровью слюна, сверкая на солнце, упала на песок арены. Кантос, стоя в десятке ярдов от соперника, крепче сжал рукоятку меча, готовясь со всем быстро покончить.

– Бедный дурачок, – тихо произнесла я.

Килорн был на этот раз абсолютно прав. Боксерская груша… Не больше…

Кантос, высоко занеся руку с мечом, затопал по песку. В его глазах пламенела жажда крови… И вдруг он замер, занеся вперед ногу. Стоящий посреди арены окровавленный воин уставился на сильнорукого убийственным взглядом.

Самсон слегка щелкнул пальцами. Кантос двинулся в унисон с его едва различимым движением. Рот сильнорукого безвольно открылся. Казалось, что он в одно мгновение поглупел и утратил все свое проворство. Как будто он лишился разума.

Я не верила тому, что вижу.

Над ареной воцарилась гробовая тишина. Никто не понимал, что происходит.

– Шепчущий, – вырвалось у меня.

Никогда прежде я не видела шепчущего на арене. Сомневаюсь, что кто-нибудь вообще видел. Шепчущие опасны и могущественны. Даже в столице встретить такого – большая редкость. О них много чего рассказывают, но все рассказы сводятся к одному простому, вселяющему в людей ужас факту: они проникают в ваши мысли, читают их и могут даже контролировать ваше сознание. То, что я сейчас видела, объяснялось как раз этим: Самсон проник в мозг противника, беззащитного перед ним, несмотря на могучее сложение и смертоносное оружие.

Кантос еще раз поднял меч. Его рука дрожала. Он пытался сопротивляться чужой воле. Да, Кантос был могуч, но победить в борьбе воль он был не в состоянии.

Самсон слегка шевельнул рукой. Рука противника извернулась и со всей силы вонзила меч в защищенный панцирем живот. Серебряная кровь окропила песок. Даже со своего места я услышала тошнотворный звук стали, вонзающейся в человеческую плоть.

А потом кровь полилась бурным потоком. С трибун раздался хор изумленных вскриков. Никогда прежде люди не видели столько крови на этой арене.

Голубой свет залил все внизу призрачным сиянием. Бой окончился. Лекари серебряных заспешили к поверженному Кантосу. Негоже, если серебряный умрет в бою. Серебряные должны храбро сражаться, продемонстрировать все, на что способны, но ни в коем случае не умирать. Для этого на свете есть красные.

Стражи действовали очень быстро, куда быстрее, чем обычно. Некоторые из них были стрижами. Они сгоняли красных с арены. Серебряным было бы неприятно, если бы мы увидели, как Кантос умирает, случись такое. А тем временем

Самсон походкой титана двинулся с арены. Взгляд его остановился на распростертом теле Кантоса. Я ожидала увидеть на его лице тень вины за содеянное, но Самсон оставался таким же холодным и невозмутимым, как и прежде. Он не был ему ровней. Для него мы все были никем и ничем.

В школе нам рассказывали о мире, который существовал прежде, об ангелах и богах, которые обитали на небе и управляли землей доброй и любящей рукой. Кое-кто говорит, что все это выдумки, но я убеждена в том, что боги существуют на самом деле. Они спустились со звезд на землю. Правда, теперь они утратили свою прежнюю доброту.

Глава 2

Наш дом небольшой, даже по меркам Свай, зато из окон открывается красивый вид. Еще до ранения, во время одной из своих побывок, папа построил дом так высоко, чтобы открывался вид на противоположный берег реки. Даже сквозь летнее марево можно увидеть местность, которая прежде была лесом, пока люди не вывели здесь все леса на корню, превратив землю в пустыню, но дальше, на горизонте, виднелись лесистые холмы, напоминание о прошлом. Я знала, что дальше этих нетронутых лесов куда больше. Они простираются на многие мили за нами, за серебряными, за знакомым мне миром.

Я взобралась по лестнице наверх. Дерево уже порядком истерлось под ногами и руками тех, кто поднимается и опускается здесь каждый день. Находясь на возвышении, я увидела несколько судов, плывущих вверх по реке. Над ними гордо реяли флаги, флаги серебряных. Только они достаточно богаты, чтобы позволить себе частные суда. В то время как они владеют колесным транспортом, прогулочными яхтами и даже высоко летающими над землей реактивными самолетами, мы должны довольствоваться нашими ногами или, если повезет, велосипедами.

Суда, скорее всего, плыли в Саммертон, небольшой городок, выросший вокруг летней резиденции короля. Гиза с белошвейкой, к которой ее определили в ученицы, сегодня как раз вернулись оттуда. Они часто ездили на рынок, когда в Саммертон приезжал король. Белошвейка продала там свои изделия купцам и аристократам, которые, как утята за матерью, следовали за своим сюзереном. Дворец называли Чертогом солнца. Говорили, что это настоящее чудо, но я никогда его не видела. Представить себе, зачем королю второй дворец, если в столице у него есть роскошный замок, я попросту не могла. Впрочем, все серебряные действуют исходя не из потребности, а из простой прихоти. Если чего-то желают, они тотчас же это получают.

Прежде чем я отворила дверь и вошла в хаос, обычно царящий в моем доме, я погладила флаг, развевающийся на крыльце. Три красные звезды на желтом поле. Каждая символизирует собой брата. Рядом – свободное место. Там со временем будет моя звезда. Большинство домов украшены похожими знаменами. Только на многих вместо звезд – черные полосы, символы погибших детей.

Мама трудилась у плиты, помешивая в кастрюле какое-то варево. Папа сидел в инвалидном кресле и наблюдал за ней. Гиза вышивала, сидя за столом, нечто красивое, изысканное, такое, что выше моего понимания.

– Я дома, – сказала я, ни к кому конкретно не обращаясь.

Папа махнул мне рукой, мама кивнула, а Гиза не оторвала взгляда от шелка.

Я швырнула на стол сумку с украденными мной сегодня вещами. Я постаралась, чтобы монеты звякнули как можно звонче.

– Думаю, я добыла достаточно для покупки торта к папиному дню рождения. А еще хватит на батарейки до конца месяца.

Гиза, взглянув на сумку, презрительно скривилась. Ей исполнилось всего лишь четырнадцать лет, но девочка была резка не по годам.

– Наступит день, и придут люди, которые заберут все, что у тебя есть.

– Зависть тебя не красит, Гиза, – сделала я сестре замечание, а затем погладила ее по голове.

Ее руки взметнулись к идеально уложенному узлу блестящих рыжих волос.

Я с раннего детства завидовала ее волосам, хотя ни разу этого сестре не говорила. Волосы Гизы горели жарким пламенем, а мои отличались тем невыразительным оттенком, который у нас называют «речной коричневый». У корня они почти коричневые, а на кончиках становятся безжизненно блеклыми. Мне всегда казалось, что всему виной тяготы жизни в Сваях. Именно жизненные невзгоды высасывают из нас силы. Большинство женщин предпочитают стричься коротко, чтобы не видны были седоватые кончики, но я не из таких. Я предпочитаю, чтобы даже мои волосы свидетельствовали о том, что наша жизнь не должна быть такой невыносимой…

– Я тебе не завидую, – рассердившись, заявила Гиза и возвратилась к своей вышивке.

Я увидела огненно-алые, очень красивые цветы, вышиваемые стежок за стежком на черном, как нефть, шелке.

– Красиво, Гиза.

Я провела пальцами по цветку, изумляясь мягкости ткани. Сестра подняла голову и улыбнулась, демонстрируя ровные зубы. Хотя мы часто ссорились, Гиза никогда не забывала, что я ее старшая сестра.

«Все знают, что я завистлива, Гиза. Единственное, на что я способна, – красть у тех, кто преуспел в этой жизни».

Когда Гиза окончит обучение у белошвейки, она сможет открыть свою собственную мастерскую. Серебряные отовсюду будут съезжаться и щедро платить за одежду, носовые платки и флаги. Гиза достигнет того, что доступно лишь немногим из красных. Она будет жить вполне вольготно, сможет помогать нашим родителям и со временем наверняка ухитрится предоставить мне и братьям какую-никакую работу для того, чтобы мы смогли вернуться с войны домой. Наступит день, и Гиза спасет нас… И все благодаря игле и нитке…

– Небо и земля, девочки мои, – тихо произнесла мама.

Никого обидеть она не хотела. Мама просто констатировала факт. Гиза – умница, трудяга и красавица, а я, как, смягчая оценки, заявляет мама, немного грубовата. Я являюсь темной стороной Гизы. Единственное, что нас объединяет, – серьги и память о братьях.

Папа шумно сопел, сидя в углу, и время от времени стучал кулаком в свою грудь. Ничего необычного в его поведении нет, поскольку у папы всего лишь одно здоровое легкое. К счастью, лекарь красных его спас, заменив поврежденное легкое устройством, которое «дышало» ненамного хуже настоящего легкого. Это устройство придумали не серебряные. Им оно просто не нужно. У них – свои лекари, которые не тратят время на красных, даже не работают на передовой, спасая солдатам жизни. Большинство лекарей серебряных живут в больших городах, где они продлевают жизнь древним серебряным, лечат печень, разрушенную алкоголем, и тому подобное. Красным приходится иметь дело с подпольным рынком технологий и изобретений, создаваемых ради того, чтобы спасать нам жизни. Кое-что оказывается неэффективным, кое-что – вообще ни на что не годится, но кусок тикающего металла в груди папы спас ему жизнь. Я иногда прислушиваюсь к этому тихому тиканью, поддерживающему в папе жизнь.

– Я и без торта обойдусь.

– Чего бы тебе хотелось, папа? Может, новые часы или…

– Мара!

Прежде чем очередная война разразилась бы в доме Барроу, мама сняла с плиты свое варево и сказала:

– Кушать подано.

Она поставила кастрюлю на стол. Меня обдало волной не особо аппетитного запаха.

– Пахнет вкусно, мама, – соврала Гиза.

Папа, не настолько тактичный, только скривил губы.

Не желая никого обижать, я с трудом запихнула в себя тушеное месиво. Как ни странно, но в этот раз мамина стряпня оказалась не особо

плохой.

– Ты поперчила тем перцем, который я тебе принесла?

Вместо того чтобы кивнуть головой, улыбнуться и сказать спасибо дочери, мама лишь покраснела и ничего не ответила. Она знала, что перец ворованный, как и все, что я приношу в дом.

Гиза оторвала взгляд от своей тарелки, понимая, о чем идет речь.

Вы можете подумать, что я уже свыклась с подобного рода отношением, но на самом деле их осуждение каждый раз болью отзывалось в моем сердце.

Печально вздохнув, мама закрыла лицо руками.

– Мара! Ты знаешь, что я очень ценю твою заботу, но мне бы хотелось…

– Чтобы я больше была похожа на Гизу, – закончила я за нее.

Мама отрицательно покачала головой. Очередная ложь.

– Нет, конечно же нет. Я не то имею в виду.

– Ладно. Я просто хочу вам чем-то помочь, прежде чем мне придется вас покинуть.

Я уверена была, что горечь, терзающая мне душу, слышится в каждом произнесенном мною слове, как бы сильно я ни сдерживалась. Впрочем, всякое упоминание о том, что мне придется идти на войну, способно было тотчас же угомонить всех в нашем доме. Умолк даже свист, исходящий из груди папы. Мама повернула голову в мою сторону. Щеки ее покраснели. Она явно рассердилась. Под столом сестра сжала мою руку в своей.

– Я понимаю, что все, что ты делаешь, ты совершаешь исходя из лучших побуждений, – тихо произнесла мама.

Видно было, что маме это далось с трудом, но ее слова меня успокоили.

Я замолчала и кивнула.

А потом Гиза встрепенулась.

– Ой! Я почти позабыла! Я зашла на почту, когда возвращалась из Саммертона. Вот письмо от Шейда!

В доме словно бомба разорвалась. Мама и папа потянулись за грязным конвертом, который Гиза вытащила из кармана своего жакета. Я им не мешала. Никто из них грамоте не обучался. Пусть полюбуются конвертом.

Папа обнюхал конверт, желая уловить, чем он пахнет.

– Пахнет сосновой живицей, а не дымом. Это хорошо. Значит, он сейчас далеко от Чоука.

Все мы почувствовали большое облегчение. Чоук был разбомбленной полоской земли, соединяющей Норту с Озерным краем. Именно там почти постоянно пылал костер войны. Большая часть жизни солдата проходила в окопах. Там на него сыпались бомбы и снаряды. Время от времени его бросали в убийственные атаки, заканчивающиеся общей резней. Остальная граница проходила по озеру, а за ним на севере простиралась тундра, слишком холодное место для того, чтобы воевать. Папу ранили в Чоуке много лет назад. Бомба тогда угодила прямиком в ряды его подразделения. За прошедшие с момента первых вооруженных столкновений десятилетия это место настолько изрыто взрывами снарядов и бомб, что там ничего не растет, а в воздухе постоянно висит пыль и реет дым. Короче говоря, в Чоуке все серо и мертво, как после войны.

Наконец родители передали мне письмо. Я с нетерпением распечатала конверт. Мне очень хотелось получить от Шейда весточку, но в то же время я страшилась того, о чем он может написать.

– Дорогая семья! Я жив, как вы можете уже догадаться.

Я и папа рассмеялись. Даже Гиза улыбнулась. А вот маму шутка Шейда не порадовала.

– Нас отвели с передовой. У папы хороший нюх, поэтому, мне кажется, он об этом уже догадался. Я рад вернуться в базовый лагерь. Здесь, как только рассветает, остаются одни красные. Прямо-таки красный рассвет, когда мы встанем все вместе. Даже серебряных из офицеров почти не встретишь. Без дыма, как в Чоуке, можно по утрам наблюдать за тем, как встает солнце. Жаль, но долго я в тылу не пробуду. Командование планирует отправить нас обратно на озеро. Нас припишут к новому военному кораблю. Здесь я встретил военврача из подразделения, в котором служит Трами. Она сказала, что с ним все в порядке. Получил осколок, когда его подразделение выводилось из Чоука. Теперь он идет на поправку. Никакой инфекции, никаких серьезных повреждений.

Мама тяжело вздохнула и сокрушенно покачала головой.

– Никаких серьезных повреждений, – язвительно произнесла она.

– О Бри ничего не знаю, но не волнуюсь за него. Он лучше нас всех. Вскоре брат приедет к вам на побывку. У него впереди – пять лет вольной жизни. Он точно скоро приедет. Не волнуйся, мама. Ничего больше не приходит на ум. Гиза! Не особо зазнавайся, хотя ты заслуженно можешь собой гордиться. Мара! Не будь такой негодницей и перестань избивать Уоррена. Папа! Я тобой горжусь. Люблю вас. Ваш любимый сын Шейд.

Как всегда, письмо Шейда задело нас за живое. Сосредоточившись, я почти что могла слышать его голос. А потом лампы над головой побелели.

– Что, никто из вас не подложил бумагу, которую я сегодня принесла? – успела я задать вопрос прежде, чем свет, мигнув, погас и настала тьма.

Как только мои глаза немного освоились с темнотой, я увидела, как мама отрицательно покачивает головой.

– Может, не будем снова? – проворчала Гиза.

Когда она вставала из-за стола, ее стул немилосердно скрипнул.

– Я хочу спать. Постарайтесь не ссориться.

Никто и не собирался ссориться. Все настолько устали, что просто не могли ругаться. Кажется, это уже стало традицией в моей семье. Мама и папа ушли к себе в спальню, оставив меня одну сидеть за столом. Обычно я легко завожусь, но сегодня и я так устала, что покорно пошла спать.

Я поднялась по еще одной лестнице на чердак, где уже мирно посапывала во сне Гиза. Она засыпает через минуту или около того, стоит ей только положить голову на подушку. А вот меня сон может часами не брать. Я легла к себе в кровать с письмом Шейда, зажатым в руке, и принялась ждать. От конверта, как и говорил папа, сильно пахло хвоей.

От реки долетали убаюкивающие звуки воды, плещущейся о прибрежные камни. Даже старый холодильник, ржавая развалюха, питающаяся от аккумулятора, который так дребезжит, что порой у меня болит голова, сегодня вечером меня не беспокоил. Но потом мое медленное погружение в сон нарушил птичий крик. Килорн.

Нет. Убирайся прочь.

Еще один крик. На этот раз гораздо громче. Гиза пошевелилась и повернула голову на подушке.

Ругая про себя Килорна последними словами, тихо его ненавидя, я вылезла из кровати и спустилась вниз по лестнице. Любой другой на моем месте наверняка споткнулся бы обо что-нибудь в большой комнате, но у меня поднакопилось опыта в этом деле благодаря частым приключениям, во время которых мне приходилось убегать от стражников. Ведущую наружу лестницу я преодолела за пару секунд и уже стояла по щиколотки в грязи. Килорн ждал меня, прячась в темноте под домом.

– Надеюсь, тебе понравится заиметь синяк под глазом. Я как раз собираюсь поставить…

При виде его лица я смолкла.

Килорн плакал. Но он ведь никогда не плачет! Костяшки его пальцев были сбиты в кровь. Я так понимаю, он со всей дури ударил кулаком в стену. Несмотря на мой вздорный характер и неурочный час, ничего, кроме жалости, даже страха за него, я не испытывала.

– В чем дело? Что случилось? – Не особо задумываясь, что делаю, я взяла кровоточащую руку друга в свою ладонь. – Что за горе?

Он ответил не сразу, собираясь с духом. Теперь я по-настоящему за него боялась.

– Мой хозяин упал и умер. Больше я не ученик.

Я попыталась сдержать вскрик, но не смогла. Эхо посмеялось над нами.

Он мог больше ничего не говорить, я все равно его прекрасно понимала, но Килорн продолжил:

– Я еще не вышел из ученичества, и теперь… – Запнувшись, он

добавил: – Мне уже восемнадцать. У других рыбаков есть свои ученики. Я не работаю и не смогу найти себе работу.

Последние слова вонзились лезвием ножа мне в сердце. Килорн тяжело дышал. Мне совсем не нравилось, как он дышит.

– Меня отправят на войну.

Глава 3

Это длится уже более столетия. У меня даже не поворачивается язык назвать происходящее войной, просто в человеческом языке еще не придумали слова для обозначения этой формы самоуничтожения. В школе нам рассказывали, что причиной конфликта стала земля. В Озерном крае земля плодородна, в основном равнины. На территории страны расположены огромные озера, где в изобилии водится рыба. Озерный край совсем не похож на каменистые, поросшие лесами холмы Норты. Обрабатываемой земли здесь хватает для прокорма лишь половины населения. Даже серебряные ощущают определенный дискомфорт. Именно вследствие всего вышеназванного король когда-то объявил Озерному краю войну, втянув нас в череду сражений. Ни одна из сторон этой войны до сих пор не может победить.

Король Озерного края, тоже серебряный, ответил нашему королю тем же. Так принято у людей благородных. Он пожелал завладеть нашими реками, чтобы по ним можно было добраться до моря, которое полгода не замерзает. А еще ему понравились водяные колеса, воздвигнутые по берегам Главной реки. Именно благодаря этим самым колесам наша страна такая могущественная. Электричества столько, что его хватает даже на красных. До меня доходили слухи о городах, расположенных на юге, недалеко от столичного града Археона. Там искусные и образованные красные строят машины, принцип действия которых выше моего понимания. С помощью этих машин можно путешествовать по земле, в воде и в небе. Они создают оружие, которое способно уничтожить все, что пожелают серебряные. Наш учитель с видимой гордостью в голосе рассказывал нам о том, что Норта – светоч мира, народ, ставший великим благодаря энергии и технологиям. Все остальные, например озерщики или жители Пидмонта на юге, живут в темноте и невежестве. Нам очень повезло, что мы родились в Норте. Повезло. От этого везения мне хотелось реветь лютым зверем.

Но, несмотря на все наше электричество, у озерщиков было вдоволь еды. Мы превосходили их качеством оружия, а они нас – числом. Никто не имел решающего преимущества над противником. В обеих армиях рядовыми были красные, а офицерами – серебряные. Война велась по всем правилам, с применением всех видов оружия, а в результате мы имели поля, усеянные телами тысяч красных. Война, которая, как первоначально предполагалось, должна была окончиться еще столетие назад, все тянется и тянется, не затухая. Меня всегда забавляла мысль, что мы сражаемся за пищу и воду. Даже могущественные и высокородные серебряные хотят есть.

Но сейчас мне было ни капельки не смешно. Следующим, с кем мне предстояло попрощаться, был Килорн. Не исключено, что он тоже подарит мне серьги на прощание, когда облаченный в сверкающие доспехи легионер придет за ним.

– Всего одна неделя, Мара. Через неделю меня здесь уже не будет, – голос его сорвался.

Чтобы скрыть дрожь, Килорн откашлялся.

– Я не хочу. Они не должны так со мной поступать.

Но я видела, как огонь борьбы угасает в его взгляде.

– Нужно что-нибудь придумать, – вдруг заявила я.

– Ничего тут не поделать. Никому еще не удалось избежать рекрутского набора и остаться при этом в живых.

Я и без него обо всем знала. Каждый год кто-нибудь да пытался бежать. И каждый год его притаскивали обратно в поселок, где вешали на центральной площади.

– Ничего. Мы что-нибудь все равно придумаем.

Даже сейчас он нашел в себе достаточно присутствия духа, чтобы пошутить:

– Мы-ы-ы?

Щеки краснеют быстрее, чем бежит по сосновой коре пламя.

– Меня тоже должны забрать в армию. Мы сбежим вместе.

Армия уже давным-давно стала моей судьбой, моим проклятием. Я с этим уже смирилась, а вот он – нет. Для Килорна случившегося оказалось более чем достаточно.

– Нам некуда бежать, – пробормотал он.

Хорошо, что он со мной спорит, хорошо, что не смирился…

– На севере зимой нам просто не выжить, с востока – море, на западе идет война, а на юге – радиация, словно в аду. И повсюду полным-полно серебряных и стражников.

Слова полились из меня полноводной рекой:

– В поселке повсюду шныряют стражники и серебряные, но мы сумеем прошмыгнуть у них прямо перед носом и сберечь свои головы…

Ум мой лихорадочно работал, стараясь придумать что-нибудь подходящее. Внезапно одна мысль озарила сознание ударом молнии.

– Нам помогут контрабандисты. Мы им много чего наносили, начиная от зерна и заканчивая электрическими лампочками. Разве кто-то сомневается, что, помимо товаров, они и людей могут переправлять?

Его рот открылся, намереваясь исторгнуть тысячу аргументов, почему это не получится, но внезапно Килорн улыбнулся и согласно кивнул головой.

Я терпеть не могу ввязываться в дела других. У меня на это попросту нет времени.

И вот, вместо того чтобы смолчать, я говорю три глупейших слова:

– Предоставь это мне.

Вещи, которые обычным торговцам не сплавишь, мы несли к Виллу Вистлу. Он был уже глубоким стариком, физически работать не мог, но ум имел острый, как гвоздь. Со своего старенького фургона он продавал всякую всячину. Там можно было приобрести очень дефицитный кофе и прочую экзотику из Археона. Мне было тогда девять лет. Я сперла пригоршню пуговиц и решила попытать удачи, обратившись к Виллу. Не став задавать лишних вопросов, он заплатил мне три медных пенни. Теперь я его лучшая поставщица. Вполне возможно, что без меня он бы не смог оставаться на плаву в таком маленьком поселке, как Сваи. Когда старик был в хорошем настроении, он даже изредка называл меня своим другом. Прошло много лет, прежде чем я узнала, что Вилл является членом большой тайной организации. Одни называли ее подпольем, другие – черным рынком, но мне было наплевать на названия: главное – то, на что эти люди способны. В организацию входили скупщики краденого вроде Вилла. Такие люди встречались повсюду, даже в Археоне, хотя в это трудно поверить. Они перевозили запрещенные товары во все уголки королевства. Я решила, что на этот раз они могут сделать исключение и переправить человека.

– Никак не получится.

За все восемь лет нашего знакомства Вилл ни разу мне не отказывал, а теперь старый, весь в морщинах, дурак захлопнул в переносном смысле слова дверцу своего фургона у меня перед носом. Хорошо, что Килорн со мной не пошел и не видит, как разбиваются на осколки его надежды.

– Вилл! Пожалуйста! Я знаю, что ты можешь…

Когда он качал головой, его седая борода тряслась.

– Я всего лишь торговец. Люди, с которыми я имею дело, не станут тратить время и создавать себе головную боль, перевозя человека с места на место. Мы этим не занимаемся.

Я чувствовала, как моя единственная надежда, вернее единственная надежда Килорна, выскальзывает у меня из пальцев.

Вилл, должно быть, заметил отчаяние в моем взгляде, поэтому, смягчившись, привалился к двери. Тяжело вздохнув, он оглянулся назад, в полутьму фургона, а потом развернулся и жестом пригласил последовать за ним вовнутрь. Я была очень этому рада.

– Спасибо, Вилл, – пролепетала я. – Ты понятия не имеешь, как для меня это

важно…

– Садись и помалкивай, девочка, – раздался высокий голос.

Внутри фургона царили тени, отбрасываемые светом единственной газовой горелки с голубым пламенем. Женщина поднялась на ноги. Я бы назвала ее девушкой, так как между нами, очевидно, была небольшая разница в возрасте. А вот ростом она была куда выше. Внешне женщина походила на заправского воина. На бедре в красной, украшенной металлическими солнцами кобуре висел пистолет, наверняка незарегистрированный. По светлому цвету кожи и волос я поняла, что она никак не может быть уроженкой Свай. Женщина очень потела. Видно было, что к жаре и влажному воздуху она не привыкла. Она чужачка, иностранка и преступница. Как раз тот человек, с которым мне бы хотелось встретиться.

Незнакомка указала мне в сторону скамьи, тянущейся вдоль стенки фургона. Сама она уселась только после меня. Вилл последовал нашему примеру и рухнул на поцарапанный стул, стоящий рядом. Он переводил взгляд с меня на женщину и обратно.

– Мара Барроу… Фарли, – представил он нас друг другу.

Женщина плотнее сжала челюсти и пристально принялась меня изучать.

– Хочешь перевезти груз?

– Меня и еще одного парня…

Взмахом своей огрубевшей руки Фарли меня прервала.

– Груз, – твердо заявила она.

Сердце подскочило у меня в груди. Эта Фарли явно из тех, на кого можно положиться.

– Каково место назначения?

Я задумалась над тем, где будет безопаснее. Перед моим внутренним взором предстала старая карта, висящая в классе. Очертание побережья… реки… города, где бывают ярмарки… деревни… Портовая Гавань к востоку от Озерного края… тундра на севере… радиоактивные пустоши Руины и Гиблых земель… Куда ни посмотри, повсюду нас подстерегает опасность.

– Туда, где мы будем в безопасности… Туда, где нас не отыщут серебряные.

Фарли мне подмигнула, вот только выражение ее лица осталось таким же невозмутимым.

– Безопасность имеет свою цену, девочка.

– Все имеет свою цену, девочка, – в тон ей ответила я. – Никто лучше меня этого не понимает.

В фургоне повисла тишина. Я чувствовала, как ночь ускользает, расходуя понапрасну драгоценные минуты свободы Килорна. Фарли, должно быть, понимала мое нетерпение, но все равно не спешила.

Спустя целую вечность она заговорила:

– Алый стражник заключит с тобой сделку, Мара Барроу.

Только благодаря неимоверной выдержке я осталась сидеть на месте, а не пустилась от радости в пляс. Но что-то мешало поверить в то, что все столь просто. Я даже не улыбнулась.

– Плата – тысяча крон… без отсрочки, – продолжила Фарли.

Мне словно выбили воздух из легких. Даже Вилл казался озадаченным. Его косматые брови взметнулись вверх и исчезли под волосами.

– Тысяча?

Я едва не закашлялась. Таких денег в Сваях никто не держит. На тысячу крон можно кормить всю нашу семью несколько лет.

Но Фарли на этом останавливаться не собиралась. Я чувствовала, что она получает от происходящего нешуточное удовольствие.

– Принимаются бумажные деньги, тетрархи или товарный эквивалент. Тысяча крон – за одного, конечно же.

Две тысячи. Целое состояние. Наша свобода стоит целого состояния.

– Груз будет забран послезавтра. Оплата – тогда же.

Я едва дышала. За два дня мне придется украсть больше денег, чем за всю мою предыдущую жизнь. Это просто невозможно…

Женщина даже не дала мне времени для того, чтобы я могла сформулировать свои возражения.

– Принимаешь мои условия?

– Мне надо больше времени на подготовку.

Девушка лишь слегка покачала головой. Она подалась вперед. В ноздри мне ударила пороховая гарь.

– Принимаешь мои условия?

Невозможно, смехотворно, но это наш единственный шанс.

– Согласна.

А затем все погрузилось в туман. Я помню, как брела домой по грязным, утопающим в полумраке улочкам. В голове у меня бушевал пожар. Я никак не могла уяснить для себя, что же такое ценное я должна спереть, чтобы хотя бы приблизительно покрыть названную Фарли цену. В Сваях таких вещей и не водилось. Это уж точно.

Килорн ожидал меня, прячась во тьме, похожий на потерявшегося маленького мальчика.

– Плохо дело? – спросил он, стараясь, чтобы его голос не дрожал.

– Подполье может нас отсюда вывезти…

Ради спокойствия друга я постаралась сохранять невозмутимость, пока объясняла Килорну все нюансы сделки. Две тысячи крон в нашем случае равносильны были королевскому трону, но я вела себя так, словно это пустяковая сумма.

– Если кто и сможет благополучно сбежать, так это мы.

– Мара! – Голос его холоднее дыхания зимы, но хуже этого – пустой, ничего не выражающий взгляд. – Все пропало. Нам ничего не светит.

– Но мы еще сможем…

Килорн крепко схватил меня руками за плечи. Больно не было, скорее неожиданно.

– Не поступай со мной так, Мара. Не заставляй поверить, что надежда есть.

В сущности, он был совершенно прав. Жестоко сеять надежду там, где ей нет места. Вслед за ложной надеждой приходит разочарование, негодование, гнев… После этого жизнь кажется еще несноснее, чем прежде.

– Позволь мне смириться. Быть может… я смогу привести в порядок кашу, которая у меня сейчас в голове… Я буду хорошо учиться и смогу за себя постоять…

Я сжала его руки в своих.

– Ты сейчас говоришь со мной так, словно уже считаешь себя покойником.

– Может, и так…

– Мои братья…

– Твой отец проследил за тем, чтобы они всему обучились задолго до того, как их забрали в армию. А еще твоих братьев спасает то, что весь ваш род под стать вашему дому… такие же низкорослые.

Килорн вымученно улыбнулся, желая вызвать у меня смех, но не преуспел в этом.

– Я хорошо плаваю и на воде – не новичок. Меня направят на озера.

Он обнял меня и крепко прижал к груди. Только сейчас я осознала, что дрожу всем телом.

– Килорн… – пробормотала я, уткнувшись ему в грудь.

Договаривать я не стала. На войну должна была отправиться я. Впрочем, и мне недолго осталось. Надеюсь только на то, что он проживет достаточно долго, чтобы я могла увидеть его еще раз в казармах или в траншее. Тогда, возможно, я найду подходящие слова и он поймет, что я к нему чувствую.

– Спасибо тебе, Мара! Спасибо за все. – Он отстранился, как мне показалось, слишком поспешно. – Если ты будешь копить, то сможешь сберечь достаточно к тому времени, когда за тобой придет легионер.

Ради его успокоения я кивнула, хотя и не собиралась позволить Килорну сражаться и умереть одному.

Когда я вернулась в свою кровать, я уже знала, что сегодня мне заснуть не удастся. Есть же какой-нибудь выход, и, даже если на это уйдет все оставшееся до рассвета время, я должна его отыскать.

Гиза кашлянула во сне. Звук тихий, почти изысканный. Даже во сне она остается воспитанной девочкой. Ничего удивительного, что серебряные ей благоволят. В Гизе природой заложены все качества, так высоко ценимые благородными в нас, красных. Сестра молчалива, скромна и непритязательна. Повезло Гизе, что ей приходится иметь дело с этими сверхчеловеческими глупцами, помогая выбирать им шелка и тончайшие полотна на одежды, которые они собираются надеть всего лишь раз в своей жизни. Сестра говорит, что к этому быстро привыкаешь, привыкаешь к тому количеству денег, которое серебряные тратят на всякие безделицы. В Великих садах, на рынке Саммертона, деньги текут рекой. Вместе

со своей хозяйкой Гиза из кружев, шелков, мехов и даже драгоценных камней создает с помощью иглы маленькие произведения искусства, в которые облачается элита серебряных, следуя повсюду за своим королем. Сестра называет их парадом самовлюбленных и глупых до смехотворности павлинов, каждый следующий из них старается перещеголять своей никчемностью предыдущего. Все серебряные глупы и кичатся своим общественным положением.

Сегодня ночью я ненавидела их даже больше, чем обычно. Потерянная ими пара чулок вполне могла избавить меня, Килорна и половину парней и девчонок призывного возраста от тягот войны.

И вот во второй раз за ночь меня осенило.

– Просыпайся, Гиза!

Шептать я не стала. Все равно сестра спит, как бревно.

– Гиза!

Она вздрогнула и застонала, уткнувшись лицом в подушку.

– Иногда мне хочется тебя убить, – наконец промолвила сестра.

– Просыпайся, родная… Просыпайся!

Глаза у нее были еще прикрыты, когда я запрыгнула сверху, словно разъяренная дикая кошка. Чтобы сестра не стала кричать и звать маму на помощь, я зажала ей рот рукой.

– Выслушай меня. Ничего не говори. Только слушай.

То, что я затыкаю ей рот, сестру не на шутку разозлило, но Гиза все же согласно качнула головой.

– Килорн…

При упоминании его имени сестра покраснела. Она даже хихикнула, что, вообще-то, не было ей свойственно. Но до влюбленности школьницы мне сейчас дела не было.

– Перестань, Гиза, – тяжело вздохнув, произнесла я. – Килорна собираются отправить на войну.

Смешок увял. Война – не повод для шуток.

– Я узнала, как можно вывезти его из поселка, спасти от войны, но я не справлюсь без твоей помощи, – признать это было неприятно, но я превозмогла свою гордость. – Ты мне нужна, Гиза! Ты поможешь нам?

Сестра без колебаний ответила:

– Да.

В этот миг я ее просто обожала.

Хорошо еще, что я низкорослая девушка, иначе бы запасное форменное платье сестры на меня ни за что бы не налезло. Пошито оно было из плотной темной ткани, из-за чего я практически жарилась в нем на солнце. А еще эти чертовы пуговицы и застежки-молнии! Сверток за плечами тянул меня назад всей тяжестью увязанной в нем материи и прочих принадлежностей белошвейки. За плечами Гизы тоже висела тяжелая котомка, а одета сестра была в такое же неудобное, жаркое платье, но это ее, казалось, нисколько не заботит. Она привыкла к тяжелой работе и к нелегкой жизни.

Большую часть пути мы проплыли вверх по реке, зажатые с обоих боков мешками с песком, на барже, принадлежащей благожелательному фермеру, с которым Гиза завела почти приятельские отношения еще несколько лет назад. Люди в округе доверяли ей так, как они никогда, ни при каких обстоятельствах не будут доверять мне. Фермер высадил нас на расстоянии какой-то мили от Саммертона, где мы влились в извивающуюся вереницу ремесленников и торговцев, спешащих в летнюю столицу. Теперь нам пришлось пешком тащиться к тому, что Гиза называла Садовыми воротами, хотя никаких садов поблизости видно не было. На самом деле это были ворота, изготовленные, как казалось, из сверкающего на солнце стекла. Отблески солнца вконец нас ослепили, прежде чем мы добрались до самих ворот. Крепостные стены города были сделаны из того же материала, но я решила, что король серебряных не настолько глуп, чтобы прятаться за стеклянными стенами.

– Это не стекло, – объяснила мне Гиза, – по крайней мере не совсем стекло. Серебряные открыли способ плавить алмазы и смешивать их с другими веществами. Эти стены совершенно неуязвимы. Даже бомбы ничего поделать с ними не смогут.

Алмазные стены.

– Такова необходимость…

– Лучше опусти голову пониже. Говорить буду я, – тихо предупредила меня Гиза.

Теперь я шла вслед за сестрой. Взгляд устремлен вниз, на дорогу. Потрескавшийся темный асфальт сменила мостовая из светлого камня. Она оказалась настолько гладкой, что я, поскользнувшись, едва не упала. Гиза схватила меня за руку и помогла сохранить равновесие. Килорн, привычный к качке, чувствовал бы себя здесь вполне в своей стихии. Но Килорн сюда не отправился бы. Он, в отличие от меня, уже потерял всякую надежду.

Когда мы подошли к воротам вплотную, я, сощурив глаза, попыталась рассмотреть, что же делается за ними. Хотя Саммертон пустеет после того, как землю сковывают первые морозы, большего города в своей жизни я пока что не видела: оживленные улицы, множество магазинов и таверн, роскошные дома и обнесенные стенами внутренние дворики. И все улицы устремлены к сверкающей громаде из алмазного стекла и мрамора. Я помнила название дворца. Чертог солнца сиял подобно звезде, вздымаясь на сотню футов в небо переплетением утонченных спиралей и воздушных мостиков. Часть из них была матовой, видимо, для того, чтобы сохранить приватность личной жизни проживавших в этих палатах придворных. Не могут же мужланы безнаказанно глазеть на короля и его двор. Зрелище поражало, потрясало, очаровывало, доводило до благоговейного ужаса, от которого захватывало дух. А ведь это всего лишь летний дворец.

– Имена, – прозвучал грубый, лающий голос.

Гиза замерла на месте.

– Гиза Барроу. А это моя сестра Мара Барроу. Она помогает мне доставить товары моей хозяйке.

Сестра говорила вполне спокойным, даже каким-то уставшим голосом. Ни намека на тревогу или волнение. Стражник кивнул мне. Тогда я сбросила с плеч сверток, демонстрируя его содержимое. Гиза протянула стражнику наши обтрепанные, местами порванные паспорта. Этого оказалось достаточно.

Мужчина, должно быть, знал мою сестру в лицо. На ее паспорт он даже не взглянул, а вот мой изучил со всей дотошностью, сравнивая фотографию в документе с ее оригиналом. Я уже боялась, что он тоже может оказаться шепчущим и суметь прочитать мои мысли. В этом случае моя маленькая авантюра на том и закончилась бы. За подобного рода шалости обычно вешают.

– Запястья, – промолвил стражник и зевнул.

Видно было, что мы ему уже надоели.

Секунду я пребывала в недоумении, но Гиза не задумываясь протянула в направлении стражника свою правую руку. Я сделала то же самое. Мужчина натянул нам на руку по красной ленте-браслету. Браслеты тотчас же съежились и плотно облегли нам запястья. Самостоятельно снять их было бы просто немыслимо.

– Ступайте, – лениво махнув рукой, отпустил нас стражник.

С его точки зрения, две девчонки не представляли никакой опасности для режима. Гиза благодарно кивнула головой, а вот я – нет. Мужчина, как по мне, не заслужил ни капли благодарности. Ворота отворились, и мы зашагали вперед. Сердце так стучало, что звук отдавался в ушах, заглушая шум Великих садов, совсем чужого для меня мира, в котором мы очутились.

В жизни не могла себе представить, что существуют рынки, утопающие в зелени деревьев, украшенные цветниками и фонтанами. Красных здесь было совсем немного. Они спешили по своим делам, торговали всевозможным товаром. У всех на запястьях видны были красные браслеты. На серебряных никаких браслетов не было, поэтому их всегда можно было отличить от красных. Их одеяния украшали драгоценные камни и металлы. Каждый носил на себе целое состояние. Один удар кривым ножом, и я смогу вернуться домой, имея столько, сколько мне не понадобится до конца моих дней. Эти серебряные казались мне такими

высокими, такими красивыми, такими холодными… Вышагивали они с медленной грацией, которую никто из красных позволить себе просто не мог. У красных не было на это свободного времени.

Гиза вела меня мимо кондитерской с тортами, украшенными золотом, мимо фруктовой лавки с разноцветными экзотическими плодами, даже названий которых я не знала, мимо зверинца, где в клетках полным-полно диковинных животных. Маленькая девочка из серебряных, если судить по богатству ее одежды, скармливала нарезанное дольками яблоко пятнистому, похожему на лошадь существу с невообразимо длинной шеей. Минув несколько улиц, мы вышли к ювелирному магазину, в витринах которого драгоценности переливались всеми цветами радуги. Место стоило того, чтобы его запомнить, но сконцентрировать внимание на одном и не отвлекаться было невозможно. Воздух вибрировал от проявлений разного рода жизни.

Мне казалось, что ничего фантастичнее этого места просто не существует, а потом я присмотрелась повнимательнее к серебряным и вспомнила, кем же они на самом деле являются. Маленькая девочка оказалась телекином. Дольки яблока поднимались на десять футов вверх, прямиком к морде длинношеего животного. Цветочник провел руками над горшочком с растущими в нем белыми цветочками, и они мгновенно пустились в рост, вскоре добравшись ему до локтей. Зеленый. Этим покорны силы земли и растения. Два нимфа сидели у фонтана, с ленивым видом развлекая детей парящими в воздухе водяными сферами. У одного волосы имели оранжевый цвет, а глаза излучали неприкрытую ненависть даже тогда, когда вокруг прыгали радостные детишки. На площади было полным-полно серебряных. Каждый жил своей собственной жизнью, преисполненной величия, могущества и чудес, неизмеримо далекий от мира, в котором я обитала.

– Такова изнанка жизни, – догадываясь, что я испытываю, прошептала Гиза. – От всего этого мне становится тошно.

Я почувствовала себя виноватой перед сестрой. Я всегда завидовала Гизе, ее мастерству и тем привилегиям, которые связаны с ее работой, но я никогда не задумывалась об изнанке. Гиза мало времени уделяла школе. Подруг у нее в Сваях почти не было. Если бы сестра была обычной девочкой, то с ней дружили бы все. Гиза почти никогда не улыбалась. В четырнадцать лет она с утра до ночи корпела над работой, орудуя иглой. Она взвалила на свои хрупкие плечи будущее благополучие нашей семьи, вынужденная то и дело появляться в мире, который возненавидела.

– Спасибо, – прошептала я ей на ухо.

Гиза поняла все, что я под этим подразумевала, но прямо не сказала.

– Мастерская Салли – рядом… Там еще голубой навес есть. – Сестра указала рукой на небольшой магазинчик, теснящийся между двумя кафе. – Я буду там, если я тебе понадоблюсь.

– Не понадобишься… Даже если что пойдет не так, я тебя не подставлю.

– Вот и ладно.

Взяв меня за руку, Гиза крепко сжала ее.

– Будь осторожна. Сегодня в городе многолюднее, чем обычно.

– Тем лучше. Есть где затеряться, – улыбнувшись, пошутила я.

Но сестра осталась серьезной.

– Больше стражников.

Мы медленно шли по улице. Каждый шаг приближал нас к тому мигу, когда Гизе придется оставить меня одну в совершенно незнакомом мне городе. Когда сестра осторожно сняла с моих плеч ношу, легкая паника овладела мною. Мы дошли до дверей магазина-мастерской.

Желая себя успокоить, я тихо проговорила:

– Значит, я ни с кем сама не заговорю, не буду смотреть людям в глаза, все время буду двигаться и из города выйду тем же путем, что и вошла… У Садовых ворот стражник снимет с меня браслет, и я пойду пешком…

Сестра кивнула. В ее расширившихся зрачках застыла тревога и, возможно, надежда на благополучный исход.

– Идти всего лишь десять миль…

– Десять миль… – повторила за мной Гиза.

Желая сейчас больше всего на свете не расставаться с сестрой, я проводила взглядом Гизу, пока она не исчезла под голубым навесом. Она привела меня так далеко, как могла. Теперь моя очередь.

Глава 4

Я тысячу раз прежде выходила на охоту, подобно дикой волчице рыскала в толпе, подбирая овцу пожирнее, поглупее, послабее, понеуклюжее. Вот только на этот раз я сама легко могу оказаться в роли жертвы. Если я ошибусь и выберу стрижа, он догонит меня в мгновение ока. Для этого стрижу понадобится не больше времени, чем моему сердцу сделать один стук. Шепчущий вообще почует мое приближение за милю. Это хуже всего. Даже маленькая девочка-телекин сделает меня, если я облажаюсь. Поэтому сегодня я должна двигаться быстрее, вести себя умнее, а главное, к сожалению, мне сегодня понадобится нешуточная удача. Все это сводило меня с ума. К счастью, никто не обращал внимания на прислугу из красных, еще одно насекомое, ползающее у ног богов.

Я направилась обратно к площади. Руки безвольно повисли по бокам, готовые в любую минуту приступить к делу. Обычно работа для меня подобна танцу. Я ныряю в толпу. Руки только и успевают очищать карманы и срезать кошельки, будто паук ловит в свою паутину зазевавшихся мух. Но я не была настолько глупа, чтобы попытаться отчебучить такое в Саммертоне. Вместо этого я с покорным видом, затесавшись в толпу, обошла вокруг площади. На этот раз я не позволила богатству и великолепию меня ослепить. Я замечала трещины в каменной кладке и облаченных в черную униформу стражников на каждом углу. Теперь невероятный мир серебряных виделся мне куда отчетливее. Я кое-что начинала понимать. Серебряные почти не смотрели друг на друга и вообще никогда не улыбались. Девочке-телекину было ужасно скучно кормить это странное животное, а купцы даже не пытались торговаться. Только красные казались живыми людьми, спешащими мимо медленно вышагивающих мужчин и женщин, хозяев лучшей жизни. Несмотря на жару, яркий солнечный свет и яркие знамена, я никогда прежде не бывала в месте настолько холодном.

Что больше всего меня обеспокоило, так это черные видеокамеры, спрятанные в листве деревьев и в узких улочках. В родном поселке такого добра было немного. Я лично видела такие лишь на постах стражи и на арене. А здесь, в районе рынка, они виднелись на каждом шагу. В их приглушенном гудении мне слышалось упорное напоминание: «Кто-то за всем здесь следит».

Вместе с людским потоком я прошлась по главной улице мимо таверн и кафе. За столиками кафе на открытом воздухе сидели серебряные. Они чванливо потягивали свои утренние аперитивы. Кое-кто смотрел на видеоэкраны, вделанные в стены или свисающие из-под сводчатых арок.

На каждом экране показывали что-то свое: записи старых турниров на арене, последние новости или красочные представления, смысла которых я просто не понимала. Все смешалось в моей голове. Звуки, доносящиеся с экранов, были высокими, режущими слух. В воздухе потрескивало статическое электричество. Не понимаю, как они могут такое выносить. Но серебряные, казалось, были совершенно равнодушны к происходящему. Многие просто не замечали того, что происходит на экранах.

Чертог солнца отбрасывал на меня сверкающую тень. Я поймала себя на том, что опять пялюсь на дворец с благоговейным, глупым восторгом. Высокое монотонное жужжание отвлекло мое внимание. Сначала мне показалось, что я слышу трансляцию с арены, именно с такой какофонии начинается очередной бой, но этот звук был

все же другим. Ниже и монотоннее. Особо не задумываясь над тем, что делаю, я повернула голову в сторону, откуда шел звук.

В ресторанчике рядом со мной на всех мерцающих видеоэкранах показывали одно и то же. Это не королевская речь, как часто бывало. На экране возникло лицо дикторши. Даже серебряные замерли и теперь смотрели на экран в гнетущем молчании. Когда резкий звук смолк, дикторша принялась зачитывать текст с листка бумаги. Пухленькая блондинка на экране, серебряная, без сомнения, выглядела чем-то напуганной.

– Серебряные Норты! Приносим свои извинения за то, что отвлекли вас от ваших дел, но полчаса назад столица подверглась нападению террористов.

Отовсюду послышались встревоженные вскрики и обеспокоенный шепот.

Я сама не верила тому, что услышала. Нападение террористов! Нападение на серебряных!

А такое вообще возможно?

– Террористы организовали взрывы правительственных зданий в Западном Археоне. Согласно репортажам с места событий, повреждены здания Королевского суда, Казначейской палаты и Дворец белого пламени. К счастью, в суде и палате сегодня – выходной день.

На экране вместо женщины появилось изображение горящего здания. Стражники эвакуировали изнутри строения людей, а нимфы в это время заливали пламя водой. Между серебряными бегали лекари с нашитым на рукавах черно-красным крестом.

– Королевская семья не проживает в данный момент во Дворце белого пламени. Данных о жертвах пока что нет. В самое ближайшее время, приблизительно через час, король Тиберий планирует обратиться к народу с воззванием.

Серебряный, сидевший недалеко от меня за барной стойкой, сжал кулак и треснул им по каменной поверхности. Во все стороны по крепкому на вид камню заструились трещины.

– Это озерщики! На севере эти гады терпят поражение, поэтому решили ударить по нам на юге! Они хотят нас запугать!

Кое-кто его поддержал и в свою очередь обрушился на озерщиков.

– Мы должны стереть их с лица земли, а оставшихся загнать в прерии! – поддакнул ему другой серебряный.

Его поддержали еще горячее. Мне было трудно сдержаться и не наброситься на этих трусов, которые ни разу в жизни не видели передовой и не были вынуждены посылать своих детей на войну. За войны серебряных расплачивались своей кровью красные.

На экране тем временем показывали мраморный фасад здания Королевского суда, разнесенный взрывом в мелкое крошево, и стену из алмазного стекла, выдержавшую удар зажигательного снаряда. Часть меня радовалась увиденному. Серебряные не настолько непобедимы, как хотят казаться. У них есть враги, и эти враги умеют задеть их за живое. Однажды серебряные больше не смогут прятаться за спинами у красных.

Вновь на экране возникло лицо дикторши. На этот раз она выглядела еще бледнее, чем прежде. Кто-то невидимый, находящийся за рамками экрана, что-то ей сказал тихим голосом. Блондинка лихорадочно начала пролистывать свои записи. При этом ее руки дрожали.

– Кажется, появилась организация, готовая взять ответственность за сегодняшнее нападение террористов в Археоне… – Голос дикторши тоже немного подрагивал.

Шумевшие в ресторанчике мужчины чуть угомонились, желая все услышать.

– Вот видеозапись, полученная несколько минут назад от террористической организации, называющей себя «Алой стражей».

– Что за алые стражники?

– Какого черта?

– Это какая-то шутка?

Такие и подобные им вопросы раздавались отовсюду. Никто прежде ничего не слышал об алых стражниках…

Никто, кроме меня.

Алым стражником назвала себя Фарли. Но ведь она и Вилл занимаются контрабандой. Они не террористы, не бомбисты или как их там называют? Все это какая-то чепуха, случайность, не более… Они просто не могут быть террористами.

На видеоэкранах тем временем появилась устрашающего вида женщина. Объектив камеры плясал, а вслед за ним дрожало и изображение. Пол-лица женщины закрывала красная материя, так что видны были лишь золотистого цвета волосы и пронзительные голубые глаза. В одной руке она сжимала пистолет, в другой – изодранное в клочки красное знамя. На груди – бронзовый значок в форме расколотого пополам солнца.

– Мы, «Алая стража», боремся за свободу и равенство всех людей, включая красных, – произнесла женщина, и я узнала ее голос.

Фарли. Не нужно быть гением, чтобы понять, что слова женщины с экрана взбесят сидящих в ресторане. Попасть под горячую руку какого-нибудь выведенного из себя серебряного, – последнее дело, но я стояла как вкопанная и не могла оторвать взгляд от лица Фарли.

– Вы верите в то, что являетесь хозяевами мира, но вашему правлению королей и богов приходит конец. До тех пор, пока вы не признаете нас себе ровней, не увидите в нас таких же людей, как вы сами, до тех пор смерть вечно будет поджидать вас за порогом вашего дома, не на поле битвы, а в ваших городах. Вы нас не замечаете, а ведь мы повсюду. – В словах женщины звучали ядовитая злоба и чувство упоения властью. – Однажды вы увидите красный рассвет, когда мы восстанем все вместе.

Красный рассвет.

Запись окончилась. На видеоэкране возникло лицо блондинки. Челюсть дикторши от невообразимого удивления отвисла. Поднявшийся шум множества голосов заглушил ее слова. Серебряные в ресторане бушевали, называя Фарли террористкой, убийцей и красной дьяволицей. Прежде чем кто-то из них обратил на меня внимание, я заспешила дальше по улице.

По всей главной улице, начиная от площади и заканчивая Чертогом солнца, из всех ресторанов и кафе выскакивали серебряные. Я попыталась сорвать с запястья красный браслет, но чертова вещица оказалась уж слишком крепкой. Я видела, как какие-то красные быстро бросились в подворотни и переулки, стараясь спастись бегством. Глупой себя я никогда не считала. Когда я нашла подходящий переулок, послышались первые вопли.

Не послушавшись собственной интуиции, я оглянулась и увидела, как мужчину-красного душат за шею.

Несчастный еще пытался молить о милосердии:

– Пожалуйста! Я ничего не знаю! Я понятия не имею, что это за люди!

– Кто такие алые стражники? – заорал ему в лицо серебряный.

Я узнала того самого нимфа, который играл с детьми полчаса назад.

Прежде чем красный успел ответить, водяной молот обрушился ему прямо в лицо. Нимф поднял руку, и вода отступила, обдав бедолагу с головы до ног. Вокруг собирались серебряные. Все они с упоением поддерживали действия своего собрата. Красный отплевывался и жадно хватал ртом воздух. Наконец он вновь начал лепетать что-то о своей невиновности, но вода все прибывала. Нимф, чьи глаза вылезали из орбит от ненависти, явно не собирался останавливаться. Он черпал воду из фонтана, из наполненных стаканов и все лил ее… И лил…

Красного попросту топили.

Голубой навес стал моей путеводной звездой, к которой я устремилась по охваченной паникой улице, уклоняясь от мчащихся стремглав серебряных и красных. Никто бы не обратил внимания на потерянный кошелек с монетами, но Килорн и две тысячи крон теперь отошли для меня на задний план. Я могла думать сейчас только о том, что надо поскорее добраться до Гизы, а потом умотать из города, который совсем скоро превратится в огромную тюрьму. Если они закроют ворота… Я не могла смириться с мыслью о том, что окажусь в ловушке за стеклом,

когда свобода – совсем рядом.

По улицам бегали стражники. Они не знали, что делать и кого защищать. Несколько стражников, впрочем, принялись ловить красных и ставить тех на колени. Бедолаги дрожали и умоляли о снисхождении, то и дело повторяя, что они ничего не знают. Я могла бы заключить пари, что являюсь единственной в городе, кто когда-нибудь прежде слышал об алых стражниках.

Эта мысль еще больше усилила мой страх. Если меня арестуют… Если я проговорюсь о том немногом, что знаю… Какие ужасные последствия это будет иметь для моей семьи, Килорна и вообще всех жителей Свай?

Я не должна попасть им в лапы.

Прячась за киосками, я побежала так быстро, как только могла. Главная улица превратилась в место грандиозного побоища, но я бежала, не упуская из виду голубого навеса за площадью. Ювелирный магазин. Одного украшения хватит. Я спасу Килорна. Я замерла, а потом дождь из битого стекла брызнул мне в лицо. Телекин меня заметил и теперь прицеливался точнее. Второго шанса я ему не дала, нырнув под трепещущие на ветру полотнища торговых шатров. Я увернулась от тянувшихся ко мне рук и бежала до тех пор, пока не вернулась на площадь. Прежде чем я успела это осознать, вода захлюпала у меня под ногами. Оказывается, я попала в фонтан.

Пенящаяся голубая волна обрушилась на меня сбоку и повалила в бурлящую воду. Глубоко не было, не более двух футов, но вода казалась тяжелее свинца. Я не могла плыть. Я не могла двигаться. Я не могла дышать. Едва соображала, что происходит. Вспомнился бедолага-красный, которого утопили, пока он стоял на своих двоих. Головой я стукнулась о каменное дно фонтана. Из глаз посыпались искры. Все мое тело напряглось. Кожу покалывало, словно меня бил электрический ток. Вода вокруг меня успокоилась, приняла свой обычный вид, и я вынырнула на поверхность. Воздух с шумом ворвался мне в легкие. В горле и носу щипало, но мне было все равно. Главное, что я жива.

Маленькие сильные руки схватили меня за ворот платья и потащили из фонтана. Гиза. Ноги мои оттолкнулись от дна, и мы вместе повалились на землю.

– Надо отсюда бежать! – закричала я, неуклюже вскакивая на ноги.

Гиза уже бежала впереди меня по направлению к Садовым воротам.

– Правильно соображаешь! – оглядываясь через плечо, крикнула сестра.

Я не смогла удержаться и оглянулась. Банды серебряных, как стаи голодных волков, рыскали между лавчонок и палаток. Несколько оставшихся в живых красных ползали по земле и молили о пощаде. В фонтане, из которого я только что вырвалась, лицом вниз плавало тело мужчины с рыжими волосами.

Тело мое дрожало, словно на иголках. Мы вместе бежали к воротам. Гиза, держа меня за руку, прокладывала дорогу в толпе.

– Десять миль до дома, – напомнила мне сестра. – Ты достала то, что нужно?

Я отрицательно покачала головой. Тяжесть вины легла мне на плечи нешуточным грузом. У меня просто не было достаточно времени. Новость о теракте объявили, когда я только вышла на главную улицу. Я бы в любом случае не успела.

Лицо сестры омрачилось. Она нахмурилась.

– Мы что-нибудь придумаем, – сказала Гиза.

В голосе ее слышалось не меньше отчаяния, чем в моем собственном.

Но впереди уже маячили ворота, приближаясь с каждым шагом. Отчаяние переполняло мою душу. Как только я окажусь вне города, как только я миную ворота, Килорн будет обречен.

А еще я задумалась, зачем она все это делает…

А потом… потом я не успела ее остановить, схватить или оттащить. Проворные маленькие пальчики Гизы нырнули в чью-то сумку, не просто какого-то встречного-поперечного, а в дорожную сумку серебряного, тоже пустившегося наутек из города. У этого человека были свинцового цвета глаза, крупный нос и квадратные плечи. Все в его внешности указывало на то, что связываться с ним небезопасно. Может, с иголкой и ниткой в руках сестра и была непревзойденной мастерицей, но воровать вещи она уж точно не умела. Серебряному потребовалось меньше секунды, чтобы осознать, что происходит. А потом чья-то рука схватила Гизу и оторвала ее от земли.

Точная копия первого серебряного. Они что, братья-близнецы?

– Не самое подходящее время обирать серебряных, – сказали близнецы в унисон.

А потом появился третий… четвертый… пятый… шестой… собралась небольшая толпа… Он что, клонер?

Я почувствовала легкое головокружение.

– Она ничего плохого не хотела. Она просто глупая девчонка.

– Я глупая девчонка! – завопила Гиза, пытаясь вырваться.

Серебряные рассмеялись. Звук их смеха был резким и неприятным.

Я кинулась к Гизе, желая помочь ей освободиться, но один из серебряных грубо отпихнул меня, и я упала. От удара о твердые камни воздух вышибло у меня из легких. Я судорожно открыла рот, но еще один близнец поставил мне ногу на живот. Я ничего не могла с этим поделать. Нога с силой прижимала меня к мостовой.

– Прошу… – простонала я и закашлялась, но никто не обратил на это ни малейшего внимания.

Шум в голове у меня усилился, когда все видеокамеры повернулись в нашу сторону. Я опять ощущала неимоверное напряжение, только на этот раз преобладало чувство страха за судьбу сестры.

Сжимая в руках пистолет, подбежал стражник, один из тех, кто впустил нас в город сегодня утром.

– Что тут происходит? – спросил он, глядя в лица близнецов.

Один за другим близнецы срослись вместе, пока не осталось только двое – тот, кто держал Гизу, и тот, кто прижимал меня ногой к мостовой.

– Она воровка, – встряхнув Гизу, заявил клонер.

Надо отдать ей должное, сестра даже не вскрикнула.

Стражник ее узнал. Лицо его на секунду нахмурилось.

– Ты знаешь закон, девочка?

Гиза понурила голову.

– Знаю.

Я напрягала все свои силы, стараясь помешать тому, что должно было произойти. Ближайший к нам видеоэкран вспыхнул и взорвался. Вниз посыпалось битое стекло. Массовые беспорядки разгорались. Но это не отвлекло стражника. Схватив мою сестру, он повалил ее на мостовую.

Мой собственный отчаянный крик присоединился к какофонии воплей:

– Это все я! Я ее заставила! Накажите лучше меня!

Никто ко мне не прислушался. Им было все равно.

Я могла лишь беспомощно наблюдать за тем, как стражник раскладывает сестру рядом со мной. Наши глаза встретились. Стражник взмахнул пистолетом и рукояткой раздробил кости руки, которой Гиза вышивает.

Глава 5

Килорн найдет меня всюду, где ни спрячусь, поэтому я решила не мешкать. Я бежала со всех ног, так, словно могла отогнать от себя мысль о том, что по моей вине случилось с Гизой, отогнать чувство вины перед Килорном. У меня ничего не вышло.

Я не смогла вынести выражения маминых глаз, когда привела Гизу к порогу дома. Тень отчаяния легла на ее лицо. Я сбежала прежде, чем папа вкатился в комнату. Просто не могла оставаться там. Трусиха.

Я бежала, пока могла, бежала, пока все мысли из головы не выветрились, осталась лишь боль в горящих огнем мышцах. Я даже смогла убедить себя в том, что слезы у меня на щеках – капли дождя.

Когда я наконец отдышалась, то поняла, что нахожусь за окраиной поселка. Оказывается, в припадке безумия я пробежала по страшной северной дороге несколько миль. Свет пробивался между ветвями деревьев из-за поворота дороги и падал на постоялый двор, один из многих, стоящих там и сям вдоль старых дорог. Как всегда летом, здесь было довольно

многолюдно. На постоялом дворе останавливались слуги и сезонные работники, которые переехали в наши места вместе с королевским двором. Они не жили в Сваях. Они не знали меня в лицо, поэтому легко становились жертвами ловкости моих рук. Я занималась этим каждое лето, и всегда рядом был Килорн. Он улыбался, выпивал и наблюдал за моей работой. Не думаю, что скоро вновь увижу его улыбающимся.

Послышался оглушительный смех, и из питейного заведения, пошатываясь, вышла компания пьяных и очень веселых мужиков. Их кошельки наверняка полны звонких серебряных монет, которые они получили, кланяясь и улыбаясь разодетым чудовищам, обслуживая их.

Сегодня я натворила уйму бед и принесла много горя тем, кого люблю. Мне следовало бы развернуться и идти назад домой, набраться храбрости взглянуть родным в глаза, но я вместо этого нырнула в тень строения. Оставаться на свету мне совсем не улыбалось.

Кажется, я способна приносить только горе.

Времени на то, чтобы наполнить карманы моей куртки, потребовалось всего ничего. Пьяные выходили наружу через каждые пять минут или около того. Я с ними сталкивалась, а потом виновато улыбалась. Они не видели того, что делают мои руки. Никто ничего не заметил. Всем было наплевать. А потом я растворялась во тьме. Еще одна ночная тень. Никто не обращает внимания на тени.

Время близилось к полуночи, затем перевалило в следующий день, а я все чего-то ждала. Луна над головой была ярким напоминанием о том, сколько времени я уже здесь торчу. Решила, что еще один карман – и возвращаюсь домой. Впрочем, я обещала себе это уже битый час.

Я не задумывалась особо, когда появился очередной клиент. Он смотрел куда-то в небо и, кажется, не заметил моего приближения. Было проще простого потянуться и поддеть пальцем тесемки, на которых висел его кошелек. Мне следовало бы понимать, что ничто не дается в этом мире легко, но погромы в городе и пустой взгляд Гизы совершенно выбили меня из колеи. Горе делает тебя полной дурой.

Рука сомкнулась вокруг моего запястья. Хватка была крепкой. От кожи исходил странный жар. Незнакомец легко выдернул меня из тени. Я попыталась сопротивляться, вырваться, убежать, но он оказался гораздо сильнее. Когда незнакомец развернул меня к себе лицом, огонь, сверкнувший в его глазах, погрузил меня в ужас. Подобный ужас я чувствовала сегодня утром во время всех этих событий. Но я покорно решила принять свое наказание. Ничего хорошего я все равно не заслуживаю.

– Воровка! – со странным радостным удивлением в голосе произнес он.

Я ему подмигнула, борясь с желанием рассмеяться незнакомцу прямо в лицо. Спорить мне не хотелось.

– А как же, – согласилась я.

Незнакомец внимательно осмотрел меня, начиная с лица и заканчивая стоптанными башмаками. Это неприятно задело мое самолюбие. А мужчина глубоко вздохнул и разжал руку на моем запястье. Я так удивилась, что могла только стоять и глазеть на него. В воздухе пролетела серебряная монета. У меня хватило ума поймать ее на лету. Тетрарх. Серебряный тетрарх равноценен одной кроне. Это куда больше всех тех пенни, которые мне удалось сегодня стащить.

– Думаю, этого тебе на первое время хватит, – произнес он прежде, чем я успела что-то сказать.

В свете, исходящем из окон постоялого двора, его глаза казались цвета червленого золота и при этом необычайно теплыми. Годы, проведенные за моим занятием, научили меня хорошо разбираться в людях: темные волосы незнакомца сверкают бриолином, кожа бледная, как у слуги, а вот сила под стать лесорубу… широкие плечи и сильные ноги. Незнакомец оказался молодым, старше меня, не на год или два, а прилично…

Мне следовало бы целовать ему сапоги за то, что не только отпустил меня, но и сделал такой щедрый подарок, но мое врожденное любопытство, как всегда, взяло верх.

– За что?

Вопрос прозвучал глухо, отрывисто. После сегодняшнего дня это и неудивительно.

Вопрос озадачил незнакомца. Он пожал плечами.

– Тебе деньги нужны больше, чем мне.

Мне захотелось бросить монету ему в лицо и сказать, что и сама смогу о себе позаботиться, но какая-то часть меня была умнее. Разве сегодняшний день ничему тебя не научил?

– Спасибо, – поблагодарила я, заставляя себя улыбнуться.

Молодой человек засмеялся в ответ на мою вымученную благодарность.

– Не мучь себя.

Незнакомец сделал шаг ко мне. Более странного человека я прежде не встречала.

– Ты ведь в поселке живешь?

– Да, – ответила я, мысленно окидывая себя взглядом.

Выгоревшие волосы… грязная одежда, не говоря уже о мертвом взгляде моих глаз. Кем еще я могу быть, как не поселянкой? Молодой человек являлся полной моей противоположностью: чистая рубаха тончайшего полотна, начищенные до блеска башмаки из мягкой кожи. Под моим пристальным взглядом незнакомец стоял и поигрывал отворотом своего воротника. Все это очень меня нервировало.

В лунном свете незнакомец казался ужасно бледным. Глаза пронзительно на меня уставились.

– Тебе нравится здесь жить? – спросил он.

Его вопрос едва не вызвал у меня смех, но веселым незнакомец отнюдь не выглядел.

– А такие дураки вообще встречаются? – наконец ответила я вопросом на вопрос, размышляя, к чему, черт побери, он клонит.

Но вместо того, чтобы ответить быстро и резко, как это всегда делал Килорн, незнакомец некоторое время молчал. Лицо его омрачилось.

– Ты сейчас возвращаешься в поселок? – вдруг спросил он, указывая рукой на дорогу.

– А в чем дело? Вы же не боитесь темноты? – с намеренной медлительностью процедила я, складывая руки на груди.

Но где-то в глубине моего сознания теплился страх. Как-никак, а он силен, быстро двигается, я же стою здесь совершенно одна.

Незнакомец улыбнулся. Его улыбка вернула мне спокойствие, что, впрочем, само по себе беспокоило.

– Нет, но я хочу быть уверен в том, что до конца ночи ты больше не будешь лазить по чужим карманам. Ты же не хочешь отвадить отсюда половину завсегдатаев? Меня, кстати, Колом зовут, – произнес он, протягивая руку для рукопожатия.

Помня об обжигающем прикосновении, я не прикоснулась к коже Кола, а, повернувшись, зашагала по дороге быстрым, почти неслышным шагом.

– Мара Барроу, – бросила я через плечо.

Длинные ноги Кола без особого труда догнали меня.

– Ты всегда такая любезная? – закинул пробный камень молодой человек.

Как ни странно, но интерес к моей скромной персоне со стороны Кола был даже приятен. Холодное серебро в руке, впрочем, несколько уняло мою прыть. Я подумала, что у Кола в карманах должно найтись еще кое-что. Серебро для Фарли! Как мило!

– Господа, вижу, неплохо тебе платят. Целую крону в кошельке не каждый себе позволить может, – отрезала я, желая повернуть разговор в интересное мне русло.

Сработало – лучше не бывает.

– У меня хорошая работа, – ответил он, уже сам желая сменить тему беседы.

– Тебе повезло.

– Но ты…

– Мне пока еще семнадцать, – пустилась я в объяснения. – До призыва в армию у меня еще есть время.

Глаза Кола сузились. Губы сложились в суровую линию.

– А сколько все же? – спросил он.

Голос его при этом посуровел, стал жестче.

– С каждым прожитым днем на день меньше, – ответила я, ощущая тупую боль где-то внутри себя.

А у Килорна времени и того меньше…

Слова смолкли. Кол вновь окинул меня

оценивающим взглядом. Я продолжала идти по лесу. Думай!

– И работы, как полагаю, нет, – пробурчал он скорее себе, чем мне. – Нет никакой возможности уклониться от призыва…

Его озадаченный вид подействовал и на меня.

– А там, откуда ты, что – все по-другому?

– И ты воруешь?

Ворую.

– Это у меня получается лучше всего, – вырвалось у меня, а потом я подумала, что еще успешнее я приношу несчастья тем, кто меня окружает. – У моей сестры хорошая работа…

Я сказала, а потом вспомнила, что уже нет, и все из-за меня.

Кол наблюдал за тем, как я путаюсь в словах, не зная, стоит ли себя поправлять или нет. Это все, что я могу сделать, чтобы держать голову высоко поднятой, чтобы не расклеиться на глазах у незнакомца. Но Кол, должно быть, догадался, что я что-то от него скрываю.

– Ты была в Саммертоне сегодня? – спросил он так, словно наперед знал ответ. – Бунты – не самое хорошее времяпровождение.

– Это уж точно, – я едва не поперхнулась собственными словами.

– Да уж… – тихим голосом вполне буднично поддакнул Кол.

Это как пытаться заделать прорыв в дамбе: сколько земли ни насыпай, всю все равно смоет быстрой водой. Я не смогла бы смолкнуть, даже если бы очень постаралась.

Я не стала распространяться о Фарли, алых стражниках, даже о Килорне. Я рассказала только о том, как сестра провела меня через Садовые ворота. Я хотела украсть деньги, надеясь с их помощью как-то выкрутиться. Гиза совершила роковую ошибку. Ее травма будет иметь непоправимые последствия для будущего всей нашей семьи. Все, на что я способна, – разочаровывать маму, позорить папу и красть у соседей, с которыми живу бок о бок. Здесь, на темной лесной дороге, я рассказала незнакомцу, какая же я гадина. Кол ни о чем не спрашивал, хотя смысла в моем словоизлиянии было немного. Он только слушал.

– Больше я ни на что не гожусь, – под конец вновь повторила я, прежде чем голос у меня дрогнул.

А потом краем глаза я заметила какой-то блеск. В руке Кола была зажата еще одна монета. В лунном свете я видела пламенеющую королевскую корону на металле. Когда он положил монету мне в руку, я ожидала такого же ожога, но на этот раз рука Кола была холодной.

Я не нуждаюсь в твоей жалости. Я хотела выкрикнуть эти слова ему прямо в лицо, но это было бы глупостью. На эту монету можно купить то, чего Гиза уже не сможет заработать.

– Мне жаль тебя, Мара. Жизнь не должна быть такой невыносимой…

Я даже нахмурить лоб не смогла.

– Есть и похуже судьбы. Не стоит меня жалеть.

Он расстался со мной на окраине поселка. По улочкам вдоль домов на сваях я уже брела сама по себе. Грязь и темные тени явно не привлекали Кола, и он исчез прежде, чем я имела возможность вновь сказать «спасибо» этому странному слуге.

Мой дом утопал в темноте и тишине, но даже эта тишина погружала меня в состояние какого-то необъяснимого страха. Утро минувшего дня отстояло от настоящего на сотню лет, было частью прежней жизни, где я была глупее, эгоистичнее и, пожалуй, немного счастливой. Сейчас у меня ничего не осталось, за исключением друга, которого забирают в армию, и сломанных костей руки сестры.

– Не стоило так огорчать маму! – долетел голос отца из-под одной из свай.

Я не видела, чтобы он спускался из дома на землю, кажется, уже несколько лет.

От удивления и страха мой голос сорвался:

– Папа! Что ты тут делаешь? Как ты…

Вместо ответа отец махнул большим пальцем через плечо на лебедочный подъемник, свисающий со стены дома. Впервые на моей памяти он спустился на нем.

– Электричество выбило. Я решил тут посмотреть… – несколько грубоватым голосом (впрочем, его голос всегда казался грубым) произнес папа.

Он подъехал на своем кресле-каталке ко мне и остановился перед распределительной коробкой, от которой в землю уходила труба. У каждого дома стояла такая вот коробка. С ее помощью регулировалось напряжение тока в электрической цепи дома.

Папа сам катил свое инвалидное кресло. При этом с каждым вздохом что-то щелкало у него в груди. Быть может, Гиза станет теперь похожа на него. Вместо руки – металлический протез, а мозг – в полном смятении и отравлен горечью мыслей о том, что могло случиться, но не случилось.

– Почему бы тебе не использовать электробумагу, которую я принесла?

Не ответив, папа вытащил из кармана рубашки суточную норму бумаги и скормил ее аппарату. Обычно распределительная коробка тотчас же оживала, но на этот раз ничего не произошло. Сломана, значит.

– Бесполезно, – откидываясь на спинку кресла, произнес папа.

С минуту мы так стояли, глядя на распределительную коробку, и молчали, не в силах пошевелиться, не имея желания подниматься наверх. Папа наверняка сбежал из дома, последовав моему примеру. Он не смог оставаться дома и слышать, как мама убивается над Гизой, а та всеми силами старается не последовать ее примеру.

Папа с такой силой ударил по распределительной коробке, словно на самом деле надеялся, что этот удар может заставить аппарат вновь заработать и в наш дом вернутся свет, тепло и надежда. Папа засуетился. В каждом его движении сквозили отчаяние и злость. Злился он не на меня, не на Гизу, а на весь мир. Когда-то давно он назвал нас красными муравьями, гибнущими в огне, исходящем от серебряного солнца. Мы раздавлены величием других. Мы понесли сокрушительное поражение в борьбе за право на существование, поскольку мы обычные, заурядные люди. Мы не можем подчинять себе силы, находящиеся вне пределов нашего ограниченного воображения, и всю жизнь обречены прозябать в слабых телах. Мир вокруг нас изменился, а мы остались такими же, как и прежде.

Меня тоже охватил неописуемый гнев. Молча я проклинала Фарли, Килорна и всех на свете. Металлический ящик оказался холодным на ощупь. Видно, он уже давно утратил подогревающее изнутри электричество. Впрочем, я чувствовала слабую механическую вибрацию, а значит, если попотеть, распределительная коробка вновь заработает. Я с головой погрузилась в изучение аппарата и вскоре совершенно запуталась. Мне очень важно было вернуть электрический свет. Пусть хотя бы что-то одно в этом мире идет как положено. Что-то острое укололо мне кончик пальца. Все мое тело передернулось. Острый кончик провода или кромка переключателя, решила я. Острие вонзилось в меня, словно я укололась о кончик иглы или опасной булавки. Но больно не было.

На крыльце нашего дома вспыхнул свет.

– Ну! Кто бы мог подумать! – воскликнул папа.

Он развернул в грязи свою коляску и начал толкать ее к лебедочному подъемнику. Я тихо следовала за ним, не желая озвучивать причину того, почему мы оба так боимся места, которое называем своим домом.

– Никогда больше не сбегай, – заезжая на платформу, сказал мне папа.

– Никогда больше не буду сбегать, – согласилась я, скорее ради того, чтобы успокоить себя, а не его.

Платформа немилосердно заскрипела, поднимая его на крыльцо. По лестнице я взошла быстрее, поэтому подождала отца наверху, а потом помогла ему съехать с платформы.

– Гребаная развалюха, – пробурчал папа, отстегивая последнюю пряжку.

– Мама будет рада, когда узнает, что ты самостоятельно выбрался из дома.

Схватив за руку, папа бросил на меня проницательный взгляд. Хотя отец сейчас почти не работал, ограничиваясь починкой разного рода мелочей и

выстругиванием из дерева детских игрушек, руки его до сих пор оставались грубыми и мозолистыми, такими же, какими они были сразу после того, как папа вернулся с передовой домой. Война никогда тебя не покидает.

– Не говори матери.

– Но…

– Я знаю, тебе кажется, что все это мелочи, но поверь мне… Не надо. Она решит, что это первый шаг на пути к большой цели. Сначала я буду покидать дом ночью, потом днем, а через некоторое время буду сопровождать ее на рынок, как двадцать лет назад. Твоя мама будет мечтать о том, что все образуется и станет таким, как прежде. – Его взгляд посуровел, а до того спокойный голос начал дрожать. – Мне никогда не станет лучше, Мара. Да и чувствовать себя я буду так же паршиво, как и сейчас. Я не хочу зарождать в ее сердце несбыточные надежды. Ты меня поняла?

Лучше, чем ты думаешь, папа.

Он прекрасно понимал, насколько сильно несбыточная надежда виновата в случившемся с Гизой, поэтому смягчил свой тон:

– Хотел бы я, чтобы жизнь была другой.

– Я тоже.

Несмотря на царящий на чердаке полумрак, я все же смогла разглядеть покалеченную руку Гизы. Обычно сестра спала, свернувшись калачиком и укрывшись тонким покрывалом, но этой ночью Гиза лежала на спине. Раненая рука – на возвышении из вороха одежды. Мама заново наложила шину, улучшив то немногое, что сумела сделать на месте я. Повязка была свежей. И без света я знала, что бедная ручка сестры сейчас представляет собой сплошной фиолетовый синяк. Сон Гизы был тревожным. Сестра беспокойно ворочалась во сне, а вот рука ее лежала неподвижно. Видно, и во сне она болела.

Мне захотелось к ней потянуться, но как я смогу смягчить боль, причиненную событиями минувшего дня?

Я вытянула письма от Шейда из небольшой коробочки, в которой они хранились. Когда мне становилось совсем уж невмоготу, чтение писем брата всегда меня успокаивало. Его шутки, его слова, его голос, поднимающийся от страниц, наполняли мою душу покоем. Но теперь, перечитывая полученное от брата письмо, я вдруг ощутила, как холодящий ужас зарождается у меня где-то в области желудка.

«Прямо-таки красный рассвет», – прочла я.

Вот они, эти слова, такие же выразительные, как мой нос, слова, которые Фарли произнесла на той видеозаписи, слова алого стражника, кричащие мне со страницы письма брата. Словосочетание было слишком необычным, слишком редко встречающимся, чтобы можно было от него легко отмахнуться. А дальше – «когда мы встанем все вместе». Брат у меня умница, но человек практического склада ума. Он никогда прежде не обращал внимания на рассветы. Цветистые фразы – не его стиль. Фарли говорила: «Когда мы восстанем все вместе», брат писал: «Когда мы встанем все вместе». Оба упоминали «красный рассвет».

Каким-то образом Шейд обо всем узнал, узнал за несколько недель до взрывов бомб, до видеообращения Фарли… Он узнал об алых стражниках и хотел нас предупредить. Зачем?

Потому что он – один из них.

Глава 6

Когда на рассвете дверь с грохотом отворили, я не испугалась. Неожиданный обыск – явление вполне рутинное. В каждом доме стражники устраивают обыск, не предупреждая заранее, раз или два в году. Этот будет уже третьим по счету, но все равно ничего страшного.

– Пошли, Гиза, – пробормотала я, помогая сестре подняться с кровати и спуститься вниз по лестнице.

Гиза шла, пошатываясь, опираясь здоровой рукой о стены. Мама ждала нас внизу. Она обняла сестру, но при этом не отрываясь смотрела на меня. Как ни странно, ни злости, ни даже порицания в ее взгляде я не увидела. Взгляд мамы был добрым и мягким.

Двое стражников с висящими на боку винтовками ожидали у двери. Я узнала их. Эти парни стояли на поселковой заставе. Но рядом с ними я увидела незнакомую молодую женщину в красном. На груди, в области сердца, к ее одежде был приколот значок с трехцветной короной. Королевская служанка, одна из тех, кто служит при дворе. Теперь я начала понимать, что это отнюдь не обычный обыск.

– Мы покоряемся обыску и задержанию, – дребезжащим голосом промолвил папа обычное в таких случаях выражение покорности, обязательно произносимое во время любого обыска.

Но вместо того, чтобы броситься переворачивать все вверх дном в доме, стражники стояли на месте.

Молодая женщина сделала шаг вперед и, к моему ужасу, обратилась непосредственно ко мне:

– Мара Барроу! Тебя вызывают в Саммертон!

Здоровой рукой Гиза обняла меня так крепко, словно могла удержать и защитить.

– Зачем? – сумела выдавить я из себя.

– Тебя вызывают в Саммертон, – повторила женщина. – Мы будем тебя сопровождать. Прошу, следуй за мной.

Никогда не слышала о том, чтобы красную когда-либо вызывали куда-нибудь. Почему именно меня? Что я такого натворила?

Потом я подумала о том, что являюсь преступницей, а если кто-то узнал о моем знакомстве с Фарли, то меня могут счесть террористкой. По телу прошел нервный озноб. Все мускулы напряглись, готовясь… Я должна бежать несмотря на то, что стражники стоят у самого выхода. Это будет чудо, если они позволят мне добежать даже до окна.

– Успокойся. После вчерашнего все улеглось, – хмыкнула женщина, неправильно интерпретировав мое поведение. – Чертог и рынок теперь находятся под надежной охраной. Пожалуйста, пойдем.

К моему глубочайшему удивлению, она улыбнулась, хотя стражники продолжали, как и прежде, сжимать приклады своих винтовок. Меня прошиб ледяной озноб.

Оказать сопротивление стражникам, не подчиниться королевскому вызову означало смерть, причем не только мою.

– Хорошо, – пробормотала я, отстраняя от себя руку сестры.

Гиза потянулась ко мне, хотела схватить, но мама ее удержала.

– Мы еще увидимся?

Вопрос повис в воздухе. Я почувствовала, как теплая папина рука гладит меня. Он со мной прощается. В маминых глазах застыли невыплаканные слезы. Гиза старалась не моргать, сохраняя в памяти каждую секунду нашего расставания. У меня даже нет ничего, что я могла бы оставить им на память. Прежде чем я задержалась достаточно долго, чтобы не выдержать и расплакаться, стражник взял меня за руку и вывел наружу.

С моих губ сорвались едва слышные слова:

– Я вас люблю.

За спиной со стуком захлопнулась дверь, преграждая мне путь обратно к моей прежней жизни.

Стражники, подгоняя меня, шагали по улочке по направлению к рыночной площади. Мы минули дом Килорна. Прежде он уже давно встал бы с постели и теперь шел к реке, желая приняться за дело пораньше, пока еще не так жарко, но прошлого не воротишь. Теперь, как мне казалось, приятель станет вылеживаться в постели до полудня, желая насладиться ничегонеделаньем до тех пор, пока его не заберут в армию. Мне захотелось крикнуть ему что-то на прощанье, но я решила не рисковать. Позже Килорн обязательно заглянет ко мне и Гиза обо всем ему расскажет. Улыбнувшись про себя, я вспомнила, что Фарли сегодня будет ждать меня с денежками. Как бы не так!

На площади нас ожидал сверкающий на солнце черный транспорт. Четыре колеса… застекленные окна… кузов округляется к земле… Транспорт походил скорее на чудовище, готовое вот-вот меня проглотить. Еще один стражник сидел за пультом управления. Завидев нас, он включил двигатель. Утренний воздух окрасился черным дымом. Ничего не говоря, стражники усадили меня на заднее сиденье. Служанка уселась рядом.

Транспорт тронулся с места и заскользил по дороге со скоростью, о которой я прежде и не догадывалась. Это первый и последний раз, когда меня катают в транспорте.

Мне хотелось поговорить, спросить у этих людей, каково будет наказание за все мои преступления, но я хорошо понимала, что никто со мной разговаривать не будет. Я выглянула из окна. Транспорт мчался по хорошо знакомой мне дороге, направляясь на север. Поселок скрылся за поворотом. Теперь мы ехали по лесу. Сегодня здесь почти никого не было, а на одинаковом расстоянии попадались на пути патрули стражников. Служанка сказала, что Чертог находится под надежной охраной. Вот, значит, что она имела в виду.

Впереди засверкала алмазная стена, отражая лучи поднимающегося из-за леса солнца. Мне хотелось зажмуриться, но я собралась с духом и решила смотреть не отрываясь.

У ворот толпились стражники в черной форме. Они проверяли и перепроверяли всех, кто направляется в город. Когда транспорту пришлось остановиться, женщина, взяв меня за руку, провела мимо очереди прямиком через ворота. Никто и слова против нее не сказал, даже паспортов показать не потребовал. Видно, ее здесь хорошо знали.

Очутившись за городской стеной, женщина взглянула на меня и сказала:

– Меня Анной зовут, но у нас принято обращаться по фамилии. Зови меня Уолш.

Уолш… Знакомая фамилия. Загорелая кожа. Волосы, словно бы вылинявшие на солнце. Догадаться не так уж трудно…

– А ты…

– Из Свай. Мы односельчане. Когда-то я знавала твоих братьев Трами и Бри. Последний был тем еще сердцеедом. Не скажу, что знакомство с ним оставило после себя приятные воспоминания.

До того как Бри загудел в армию, он успел погулять и заработал в поселке ту еще репутацию. Я помнила, как Бри сказал мне, что идти в армию ему не так страшно, как большинству парней. Дюжина жаждущих его крови девчонок в Сваях куда страшнее любой войны.

– Я тебя не помню, но у нас еще будет шанс познакомиться…

Я не сдержалась:

– О чем ты?

– Ты будешь здесь работать. Понятия не имею, кто принял решение нанять тебя и что тебе при этом говорили, но вся головная боль, связанная с твоим обучением, теперь висит на мне. Я не собираюсь учить тебя мыть посуду или менять постельное белье. Все это ерунда. Ты должна научиться смотреть, ничего не видя, и слушать, ничего не слыша. Мы здесь все равно что прислуживающие живые статуи.

Женщина тяжело вздохнула и рывком открыла боковую дверь в арке.

– Теперь же, когда появились эти алые стражники, надо удвоить осторожность. Красной быть трудно в любые времена, а сейчас тем более.

Женщина шагнула в дверной проем. На секунду мне показалось, что она прошла сквозь стену. Только потом я поняла, что Уолш спустилась по лестнице, теряющейся в полумраке.

– А какая работа? – не отставала я.

Женщина остановилась и оглянулась. Для полноты картины не хватало округленных от удивления глаз.

– Тебя вызвали, чтобы ты заняла вакантное место служанки, – заявила она с таким видом, словно это самое будничное, что только случается на свете.

Работа. Я чуть в обморок не упала при мысли…

Кол. Ночью он говорил, что у него хорошее место, а теперь дернул за веревочки и добился того же для меня. Не исключено, что теперь мы будем работать вместе. Сердце весело запрыгало у меня в груди от открывающихся перспектив. Я не умру. Я не пойду воевать. Я буду жить и работать. Позже я встречусь с Колом и попрошу его за Килорна.

– Не отставай! У меня нет времени тащить тебя за руку.

Неуклюже ступая вслед за Уолш, я очутилась в полутемном коридоре. Удивительно! В стенах светились малюсенькие огоньки. По крайней мере видно, куда ступаешь. Над головой тянулись трубы. Из них долетало приглушенное гудение электричества и журчание воды.

– Куда мы идем? – наконец поинтересовалась я.

В голосе Уолш удивление сменилось почти что тревогой, когда, оглянувшись, она воскликнула:

– В Чертог солнца! А куда, по-твоему?

На миг сердце замерло у меня в груди.

– Что? Во дворец? Честно-честно во дворец?

Женщина постучала пальцем по значку на своей форменной одежде. Корона подмигнула мне в слабом свете.

– Ты теперь служишь королю.

К моему приходу меня уже ожидала готовая форменная одежда, но я ничему больше не удивлялась. Слишком уж поразительным было все то, что меня окружало в этом величественном зале королевского дворца: рыжевато-коричневый камень стен, сверкающие мозаичные полы… Мимо спешили слуги в красной форменной одежде. Я рассматривала лица людей, надеясь увидеть среди них Кола. Мне хотелось сказать, как сильно я ему признательна, но мужчина так и не появлялся.

Рядом со мной стояла Уолш.

Женщина полушепотом давала мне наставления:

– Ничего не говори. Ни к чему не прислушивайся. Ни с кем не заговаривай первой.

Сейчас слова давались мне с трудом. Два последних дня превратили мое сердце и душу в руины. Теперь же мне казалось, что жизнь решила открыть шлюзы и утопить меня в водовороте сюрпризов и прочих неожиданностей.

– Ты выбрала не вполне подходящий день. Такую сутолоку здесь нечасто увидишь.

– Я уже несколько недель наблюдаю за судами и воздушными кораблями. Все они везут серебряных к верховью реки, – сообщила я. – Даже для этого времени года движение излишне оживленное.

Уолш, подгоняя, сунула мне в руки поднос со сверкающими чашками. За эту посуду можно с легкостью купить свободу как мне, так и Килорну, но в Чертоге солнца охрана стоит у каждой двери, у каждого окна. Несмотря на мои таланты, мне не удастся улизнуть от всех этих стражников.

– А что сегодня происходит? – тихо спросила я.

Мне на глаза упала прядь волос. Прежде чем я успела смахнуть ее в сторону, Уолш поправила прядку и скрепила ее крошечной заколкой. Каждое ее движение было выверено.

– Я задаю глупый вопрос?

– Нет. Я и сама ничего не знала до того, как начались приготовления, – говорила Уолш настолько быстро, что слова ее сливались в монотонное гудение. – Такого уже двадцать лет не было, со времени выборов королевы Элары. Сегодня праздник выборов королевы. Дочери из самых знатных домов, представительницы благороднейших серебряных семейств съезжаются отовсюду для того, чтобы предстать пред светлы очи принца. Вечером господа устраивают пышный банкет. Сейчас все гости собрались в Спиральном саду… Готовятся… Надеются, что выбор падет именно на их дочь. Одна из этих девчонок станет следующей королевой. Ради этого они готовы разорвать друг дружку.

В своем воображении я увидела стайку разодетых, словно павы, молоденьких девочек.

– А как они будут знакомиться с принцем? Выйдут, покрутятся, скажут пару слов и похлопают ресницами?

Фыркнув, Уолш отрицательно покачала головой.

– Этим дело не ограничится, – глаза ее полыхнули странным светом при этих словах. – Ты будешь там присутствовать и сама все увидишь.

Впереди возвышались массивные, украшенные резьбой створки деревянных дверей со сверкающими стеклянными панелями. Слуга приоткрыл одну из створок, впуская вереницу одетых в красное служанок. Настала моя очередь.

– Ты тоже идешь?

Я слышала, что в моем голосе появились просительные нотки. Я почти молила Уолш не оставлять меня одну. Но женщина отошла в сторону, предоставив мне самой со всем разбираться. Я не нарушила строй, не

разорвала налаженной процессии слуг, а, собрав всю волю в кулак, шагнула в залитый солнечным светом так называемый Спиральный сад.

В первую минуту мне казалось, что я очутилась на арене, очень похожей на ту, что серебряные построили в моем родном поселке. Уступы амфитеатра спускались вниз, образовывая гигантскую чашу. Вот только вместо каменных скамей здесь на террасах стояли столики и обитые плюшем мягкие стулья. Ступеньки, декорированные по бокам журчащими фонтанами и кадками с растениями, делили террасы на сектора. Внизу виднелось травяное покрытие арены с каменными статуями.

Я остановилась позади отделанной красным и черным шелком ложи. В ней стояли четыре стула, выкованных из железа.

Для чего, черт побери, предназначено это место?

Все происходящее казалось нереальным. Я покорно следовала за другими красными. Я кухонная прислужница. В мои обязанности входит мыть, убирать, помогать кухаркам и, когда намечается что-то грандиозное, помогать прибираться на арене. Не понимаю, зачем придворным понадобилась эта арена. У нас дома на аренах устраивают турниры, на которых серебряные сражаются друг с другом. А здесь зачем нужна арена? Это королевский дворец, и его полы никогда не должны окраситься кровью. Впрочем, арена так арена. Сейчас мою душу переполняло тревожное предчувствие, и оно не имело никакого отношения к арене. Мурашки волнами бежали по коже. В то время, когда я закончила убирать, до начала праздника выборов королевы оставалось всего ничего.

Другие служанки, которых было не так уж много, шли в сторону высокой платформы, завешенной тюлем. Я взобралась наверх вслед за остальными и заняла свое место в строю, когда распахнулись двустворчатые двери, расположенные между ходом для прислуги и королевской ложей.

Началось.

Я вдруг подумала о Великих садах и красивых, но жестоких созданиях, зовущих себя людьми. Те серебряные были чванливыми и тщеславными. У них холодные взгляды, а характер – хуже не бывает. Эти серебряные, представители «высоких домов», как выразилась Уолш, не могут быть лучше. Наверняка они даже хуже.

Они вошли с холодной грацией, поражая буйством красок, и беспорядочной толпой растеклись по амфитеатру. Отличить одну семью или, вернее, дом от другого было довольно просто. Все родственники оделись в одинаковые цвета. Ярко-красный… зеленый… черный… желтый… Все цвета радуги двигались к своим семейным ложам. Вскоре я сбилась со счета. Сколько здесь вообще домов? Входили все новые и новые группки. Некоторые останавливались и беседовали. Другие обнимались, вытянув вперед, как со стороны казалось, негнущиеся руки. Теперь я понимала, что праздник устроен ради их удовольствия. Мало у кого есть шанс продвинуть свою дочь в королевы. Серебряные собрались здесь, чтобы поразвлечься.

Но встречались и такие, кто явно не разделял праздничного настроения. Среброволосое семейство, расположившееся в обтянутых черным шелком креслах справа от ложи короля, – яркий тому пример. Патриарх семейства обладал пронзительными черными глазами и бородой клинышком. Чуть в стороне внизу собрались представители семейства, чьими цветами были темно-синий и белый. Приглядевшись, я, к своему немалому изумлению, узнала Самсона Мерандуса, шепчущего, которого на днях видела сражающимся на арене. В отличие от других молодой человек мрачно уставился себе под ноги. Выглядел он каким-то рассеянным. Я решила, что буду держаться подальше от него и его страшного мастерства.

Как ни странно, но ни единой девушки, годящейся принцу в невесты, я не видела. Тогда я решила, что они ожидают в другом месте, все в надеждах вырвать корону из рук своих соперниц.

Время от времени кто-то из господ нажимал квадратную металлическую кнопку на столе. Зажигался свет, сообщая, что серебряным понадобилась служанка. Те, кто стоял поближе к дверям, спешили на вызов, а остальные переминались с ноги на ногу и дожидались своей очереди. Как назло, когда я очутилась перед дверьми, хмурый черноглазый патриарх хлопнул ладонью по кнопке на своем столе.

Спасибо небесам за быстрые ноги, которые ни разу меня не подвели. Я юркнула в толпу, как змейка, лавируя между слоняющимися людьми. Сердце громко стучало в груди. Вместо того чтобы обворовывать этих людей, я вынуждена им прислуживать. Прежняя Мара Барроу не знала бы, смеяться ей или плакать над своим более поздним воплощением. Но она была глупой девчонкой, а мне приходится за нее расплачиваться.

– Что угодно, сэр? – обратилась я к главе семейства.

Про себя я тотчас же выругалась. Правило гласит: «Ни с кем не заговаривай первой». И я его нарушила.

Но патриарх, кажется, не обратил внимания на мою бестактность. Он со скучающим видом протянул мне пустой стакан для воды.

– Они с нами в игрушки играть задумали, Птолемей, – обратился старик к молодому мускулистому мужчине, сидевшему рядом.

Как же не повезло парню! Его назвали Птолемеем…

– Всего лишь демонстрация власти, отец, – ответил Птолемей, осушая свой стакан.

Он протянул мне стакан, и я, не помедлив и секунды, приняла его у мужчины.

– Они заставляют нас ждать, потому что могут себе это позволить.

Они – это члены королевской семьи, которые еще не появились в своей ложе. Слышать, как серебряные с таким презрением отзываются об августейших особах, было, мягко говоря, необычно. Вообще-то красные любят поругать короля и прочих благородных, если это ничем им не грозит. Просто раньше я думала, что злословие – исключительно наша прерогатива. Эти люди и дня не страдали так, как страдаем мы. Почему же тогда они грызутся, как собаки?

Мне бы хотелось остаться и послушать, но это было бы нарушением правил. Развернувшись, я поднялась по ступенькам и вышла из ложи. За яркими, пестрыми цветами пряталась раковина с водопроводным краном, поэтому мне не пришлось бежать за водой сломя голову через всю арену. А потом моих ушей достиг резкий металлический звук, отразившийся от стен и заполнивший пространство вокруг. Звук очень напоминал то, что звучало на арене в моем родном поселке во время турниров каждую Первую пятницу месяца. Звук повторился несколько раз… Величественная мелодия, призванная объявить о прибытии короля. Представители всех знатных домов поднялись, некоторые нехотя, другие вполне искренне. Я видела, как Птолемей что-то сказал отцу на ухо.

Со своего места среди цветов, дающего выгодный обзор, я могла видеть королевскую ложу, расположенную на одном со мной уровне, чуть позади. Мара Барроу стоит в нескольких ярдах от короля! Что подумает моя семья и Килорн? Этот человек посылает нас на смерть, а я по своей доброй воле стала его служанкой. От всего этого меня тошнит.

Король шел энергичным шагом. Плечи гордо расправлены. Спина прямая. Даже сзади король казался куда толще, чем на монетах и во время выступлений на видеоэкранах. Впрочем, в жизни он оказался не только толще, но и выше. Одет король был в красно-черные одежды. Военная стрижка, – притом что сомнительно было, что король провел хотя бы один день в траншеях, в которых умирают красные. Медали и ордена сверкали у него на груди… Вот только получить их честно король никак не мог. На боку монарха висел позолоченный меч, несмотря на то что короля со всех сторон охраняла стража. Корона на его

голове была хорошо мне знакома по изображениям. Она состояла из витых прутьев червленого золота и темно-серого чугуна. Каждый зубец заканчивался вьющимися язычками пламени. Со стороны казалось, что огонь пылает на черных как смоль, но уже припорошенных легкой сединой волосах. Учитывая, что король – факельщик, корона вполне выражала его внутреннюю суть. Факельщиком был его отец, и отец его отца, и отец отца его отца… Факельщики – могущественные, несущие разрушение повелители огня и жара. Когда-то короли сжигали оппозиционеров одним лишь прикосновением. Нынешний наш король красных больше не сжигает, но все равно губит нас войной и развалом страны. Имя его я знала еще с тех пор, как, будучи маленькой девочкой, сидела в классе и училась, не поднимая головы, надеясь, что это чем-то мне поможет: Тиберий Калоре Шестой, король Норты, Пламя Севера. Так запросто и не выговоришь; впрочем, моя бы воля, я скорее плевалась бы, а не произносила его имя.

За Тиберием появилась королева. Она слегка кивнула в сторону собравшихся. Если король был облачен в яркие, насыщенные, несколько мрачноватые тона, то темно-синий наряд королевы казался излишне легким, почти воздушным. Поклонилась она лишь членам дома Самсона. Только теперь до меня дошло, что на королеве цвета именно этого дома. Учитывая определенную семейную схожесть, можно было предположить, что они родственники. Из-за пепельно-светлых волос и колючей улыбки королева показалась мне похожей на большую хищную дикую кошку.

Появление представителей королевской семьи внушало трепет, но это чувство меркло при виде тех, кто их охранял. Даже я, красная, рожденная в грязи, знала, кто они такие. Все знают, кто такие и как выглядят хранители. Никто не желает вставать у них на пути. Хранители неизменно сопровождают короля и стоят по сторонам во время каждого его выступления на видеоэкранах, пока монарх зачитывает новый указ или обращается к подданным.

Форма хранителей вспыхивала на свету подобно языкам пламени, меняя свой цвет от алого до оранжевого. Глаза хранителей сверкали в прорезях страшных черных масок. В руках они сжимали черные винтовки со сверкающими на свету серебристыми штыками, способными, как говорили, легко рассекать кости. Мастерство хранителей вселяло в души людей еще больший страх, чем их внешний вид. Этих элитных воинов выбирали из разных семейств серебряных и обучали мастерству воина начиная с раннего детства. Они клялись в верности королю и его семье до конца своих дней. Одного их вида хватило, чтобы меня забил озноб, но представители высоких домов ничуть хранителей не испугались.

Кто-то из лож пронзительно закричал:

– Смерть алым стражникам!

Его крик поддержали другие.

При воспоминании о вчерашних событиях мурашки побежали по спине. Как же быстро толпа может…

Заслышав крики, король явно рассердился. Он не привык к подобному поведению. В его голосе послышалось рычание.

– Мы расправимся с алыми стражниками и… со всеми нашими врагами! – прогрохотал Тиберий.

Ему вторило эхо. Все смолкли, словно после удара хлыстом.

– Но здесь мы собрались не для этого. Сегодня мы должны выказать свое уважение давним традициям, и никакие красные дьяволы нам не помеха. Сейчас мы станем свидетелями ритуала выбора королевы. Самая талантливая девушка обручится с наиболее знатным юношей. В этом старинном ритуале мы черпаем наши силы, могущество, скрепляем связи наших благороднейших домов и гарантируем то, что власть серебряных останется непоколебимой до скончания дней, что мы победим наших врагов как за рубежом, так и в пределах нашего королевства.

– Сила! Могущество! – в едином порыве загорланила толпа.

Ужас какой!

– Пришло время вернуться к нашим прежним идеалам. Сегодня оба моих сына почтут своим вниманием самых достойных.

Король взмахнул рукой, и два молодых человека вышли вперед, встав по обеим сторонам от отца. Я не видела их лиц, но оба были одеты в военную форму, черноволосы и высоки, как Тиберий.

– Принц Мейвен из домов Калоре и Мерандус, сын моей августейшей супруги королевы Элары.

Второй принц, бледнее и худее, чем первый, выбросил в салюте правую руку. Он повернулся налево, потом направо так, что я смогла разглядеть его лицо. На нем застыло серьезное выражение, подобающее торжественному моменту, вот только на вид Мейвену не исполнилось и семнадцати лет. Острые черты и холодные голубые глаза. От его усмешки и пламень бы замерз. Принц явно презирал всё здесь происходящее. В этом я не могла его винить.

– А теперь – коронный принц домов Калоре и Джейкос, сын моей покойной супруги королевы Корианы, наследник престола Норты, будущий носитель Пламенеющей короны Тиберий Седьмой.

Я слишком увлеклась, едва слышно хихикая над нелепым титулом, чтобы вовремя рассмотреть машущего рукой и улыбающегося принца. А потом я подняла взгляд, желая с близкого расстояния разглядеть будущего короля. Однако увидела не совсем то, на что рассчитывала.

Стеклянные бокалы на высоких ножках выпали из моих рук и, не разбившись, плюхнулись в водопроводную раковину.

Я узнала эту улыбку. Я узнала эти глаза. Они сжигали меня прошлой ночью. Он дал мне работу и спас от армии. Он казался одним из нас. Как это может быть?

А потом принц отвернулся, приветствуя собравшихся. Никакой ошибки быть не могло.

Коронный принц и Кол – одно и то же лицо.

Глава 7

Я вернулась к платформе слуг, борясь с неприятным чувством пустоты. Тот эмоциональный подъем, который я ощущала прежде, куда-то пропал. Я не могла заставить себя оглянуться и вновь увидеть Кола в великолепных одеждах, украшенных лентами и увешанных медалями и орденами. Я ненавидела всё связанное с королем. Как и у Уолш, на груди принца красовался значок пламенеющей короны, только изготовленный из темного агата, алмазов и рубинов. Значок переливался всеми цветами радуги на черной форме. Куда подевалась его прежняя одежда из плотной шерстяной тускло-коричневой ткани, одежда, в которой принц мог легко смешаться с такими неотесанными, как я? Теперь Кол выглядел как настоящий наследный принц, будущий король, серебряный до мозга костей. Как я могла ему довериться?

Остальные служанки посторонились, давая мне пройти в конец очереди. Голова у меня кружилась. Он дал мне эту работу, он спас меня, он спас мою семью, но он – один из них. Хуже всего то, что он принц. Именно ради того, чтобы взглянуть на него, съехались все эти люди, теперь толпящиеся на уступах грандиозного каменного уродства.

– Все здесь собравшиеся посетили меня ради того, чтобы выразить мне свое уважение. Позвольте и мне отдать вам свое глубокое почтение, – зычным голосом вещал король Тиберий, разбивая вдребезги ход моих мыслей, словно они были стеклянные.

Подняв руки, он помахал собравшимся во множестве лож людям. Хотя я старалась смотреть на короля и только на короля, взгляд против моей воли тянулся к Колу. Он улыбался одними губами, глаза же у него оставались серьезными.

– Я уважаю ваше право повелевать. Ваш будущий король, сын моего сына, будет вашей и моей серебряной крови. Кто готов бороться за свое право?

– Мой дом готов бросить вызов! – крикнул среброволосый патриарх.

Со всех секторов амфитеатра раздались крики глав семейств. Кричали они

одновременно, в унисон.

– Мой дом готов бросить вызов!

Эхо повторило их крики. Сути этого обряда я не понимала.

Тиберий улыбнулся и кивнул головой.

– Тогда приступим… Лорд Провос! Прошу вас.

Король повернул голову и устремил взгляд, должно быть, в сторону дома Провос. Все сидящие на Спирали посмотрели туда же, на семейство, облаченное в золотые в черную полоску одеяния. Зрелый мужчина с седеющими, местами совершенно белыми волосами сделал шаг вперед. В своем странном одеянии он казался похожим на осу, вот-вот готовую ужалить. Когда лорд Провос вскинул руку, я не знала, чего ожидать.

Вдруг платформа дрогнула и поехала вбок. Я подскочила на месте и едва не наткнулась на служанку, стоявшую рядом. Мы двигались куда-то… двигались… Мое сердце подпрыгнуло в груди, когда я увидела, что весь Спиральный сад пришел в движение. Лорд Провос – телекин. Теперь он силой воли двигал по предварительно собранным полозьям части гигантской конструкции.

Вся структура изменялась, покорная его приказу. Пол «сада» увеличился, образовав гигантскую округлую площадку. Нижние террасы расходились, вставая под верхние, пока спиральный амфитеатр не превратился в огромный цилиндр, открытый сверху небесам. Пока террасы двигались, пол опускался вниз и застыл на расстоянии двадцати футов ниже самой нижней ложи. Фонтаны превратились в водопады, низвергающие свои воды с верхнего яруса и до самого пола, где растекались небольшими, но глубокими рукотворными озерцами. Наша платформа остановилась над королевской ложей. Отсюда открывался великолепный вид на площадку внизу. На всё про всё у лорда Провоса ушло меньше минуты. Телекин превратил Спиральный сад в нечто гораздо более мрачное.

Лорд Провос уселся на свое место, а изменения продолжались. В воздухе послышалось легкое потрескивание электрических разрядов. На моем теле поднялись дыбом маленькие волоски. Пурпурно-белое свечение возникло вблизи круглой арены. Источники энергии были скрыты в камне. Никто из серебряных не поднялся со своего места. Никто не управлял процессом, как прежде Провос. Я быстро догадалась почему. Это не серебряные делают. Это чудо технологии, природное электричество. Молния без грома. Лучи света пересеклись, образовав слепящую сеть, одного взгляда на которую хватило, чтобы глаза начало жечь, а в голову вонзились острые кинжалы боли. Понятия не имею, как другие это выдерживают.

Серебряные и сами казались впечатленными тем, что создавалось без их участия. Что же до нас, красных, то увиденное вызывало почти благоговейный ужас.

Сеть постепенно обретала очертания решетки, наливаясь энергией и мощью. А потом, так же внезапно, как началось, жужжание смолкло. Молнии застыли в воздухе, образовав четко очерченный красноватый щит, отделяющий арену от нас, защищающий людей от того, что должно было вскоре там появиться.

Я судорожно пыталась понять, зачем может понадобиться щит из застывших молний. Против медведя, волков или более экзотических обитателей лесов это будет уж чересчур. Даже мифические существа древности, огромные дикие кошки, морские акулы и драконы, мало чем могли угрожать большинству серебряных, сидящих в ложах. И какое отношение дикие звери имеют к празднику выборов королевы? Во время праздника должны выбирать невесту, а не сражаться с чудовищами.

Как будто бы в ответ на мое недоумение арена с расставленными по окружности статуями начала опускаться. Не задумываясь о последствиях, я подалась вперед, надеясь разглядеть, что же происходит внизу. Моему примеру последовали и другие служанки. Все с трепетом ожидали увидеть, что за кошмар там может таиться.

Из тьмы поднялась маленькая девчушка.

Представители одного из домов, облаченные в одеяния из коричневого шелка, украшенные красными драгоценными каменьями, бурными аплодисментами приветствовали свою родственницу.

– Рохр из дома Рхамбос! – закричала, представляя девочку собравшимся, ее родня.

Девочка, которой никак не могло быть больше четырнадцати лет, улыбнулась своей семье. Она была худышкой и малюткой по сравнению со статуями, только кисти рук ее казались необычайно большими. А вот тельце… такое и при сильном ветре на ногах не устоит. Девочка повернулась кругом. На губах ее играла улыбка. Она встретилась взглядом с Колом, вернее, с коронным принцем. Видно было, что девочка старается очаровать его своими большими, как у лани, глазами и трепетанием золотистых кудрей медового оттенка. Сначала она произвела на меня впечатление полной дуры, но потом девочка подошла к массивной статуе и одним шлепком своей ладошки сбила изваянию голову.

– Сильнорукая! – вновь донесся крик из ложи дома Рхамбос.

А тем временем девочка внизу пронеслась ураганом, превращая статуи в груды битого камня, над которыми кружилась пыль. От каждого удара ступни на плитах арены змеились трещины. Она, подобно землетрясению в крошечном человеческом тельце, крушила все на своем пути.

Значит, это будет похоже на соревнование.

Жестокое зрелище, долженствующее продемонстрировать всем красоту, грацию и силу самой талантливой девушки каждого дома. Демонстрация силы. С принцем должна сочетаться законным браком самая могущественная претендентка. Их дети унаследуют силу их родителей. Так повелось с давних времен и продолжается уже многие столетия.

Я содрогнулась при мысли о том, какая же чудовищная сила заключена в одном пальце Кола.

Когда погром, учиненный Рохр, окончился, принц вежливо похлопал ей. Девочка вернулась на поднимающуюся и опускающуюся платформу. Дом Рхамбос проводил ее бурными аплодисментами.

Следующей на арене появилась Герон из дома Уэлле, дочь моего губернатора. Девушка была высокой, а лицом походила на цаплю. Вокруг нее зашевелились потрескавшиеся плиты.

– Зеленая смотрительница! – принялась скандировать ее семья.

Зеленая, значит. Подчиняясь ее воле, высокие деревья вздымались вверх в мгновение ока. Их кроны достигали электрического щита. Когда свежие листочки и ветви прикасались к щиту, они тотчас же вспыхивали и начинали гореть.

Следующей вышла нимфа из дома Осанос. Она обрушила на пылающий лес водяную стену, черпая ее из водопадов. После этого остались обгоревшие стволы деревьев и выжженная земля.

Представление затянулось на несколько часов. Каждая девушка старалась продемонстрировать все, на что она способна. После выступлений арена внизу представляла собой все более жалкое зрелище, но новые претендентки умудрялись что-то разрушить даже на ней. Все они отличались возрастом и своими внешними данными, каждая была по-своему уникальна.

Одна девчонка двенадцати лет, если не меньше, взрывала все, к чему прикасалась. Прямо-таки ходячая бомба.

– Уничтожительница! – орала ее родня, описывая талант девочки.

Когда жалкие останки белых статуй превратились в крошево, щит над головой стал еще более прочным на вид. Встречаясь с огненными шарами взрывов, он шипел. От этого шипения у меня заложило уши.

Электрическое жужжание и крики серебряных смешались в моей голове. Перед глазами мелькали нимфы, зеленые, стрижи, сильнорукие, телекины и множество других разновидностей серебряных. Вещи, которые я и представить себе не могла, происходили прямо передо мной. Девочки

превращали свою кожу в камень и криком рушили стеклянные стены. Серебряные оказались величественнее и сильнее, чем я себе раньше представляла. Они повелевали силами, о которых я прежде понятия не имела. Как эти люди вообще могут существовать на свете?

Я проделала весь этот путь лишь ради того, чтобы вновь оказаться на арене и увидеть все то, чем серебряные нас превосходят.

Я с благоговейным ужасом наблюдала за тем, как серебряная-зверолов, способная повелевать живыми существами, призвала с небес тысячи голубей. А потом все эти птицы ринулись прямиком на электрический щит. Они горели живьем и падали крошечными окровавленными комочками жженых перьев. Теперь я ощущала одно лишь отвращение. Щит засверкал сильнее, сжигая то, что осталось от птиц, пока вообще ничего не осталось и он заблестел, как новенький. Меня едва не вывернуло от отвращения, когда безжалостная звероловша под звуки бурных аплодисментов скрылась под полом.

Еще одна девушка, последняя, как я надеялась, вышла на арену, превращенную теперь в пыль.

– Евангелина из дома Самос! – провозгласил патриарх среброволосого семейства.

Он один подал голос, и только эхо вторило ему в обширном пространстве Спирального сада.

Со своего возвышения я видела, что король и королева уселись еще прямее. Евангелина явно заслуживала их внимания. А вот Кол, напротив, потупился, глядя на свои руки.

В отличие от других девушек, которые облачались в шелковые платья или в необычные на вид золоченые доспехи, Евангелина предпочла затянуть свое тело в черную кожу. Ее куртку, штаны и сапоги украшало серебро… Нет, не серебро… Железо… Серебро обычно не такое тусклое. Родня приветствовала Евангелину стоя. Послышались крики. Она принадлежала к роду Птолемея и среброволосого патриарха, которому я не так давно наливала воду. Но я заметила, что крики раздавались и из конкурирующих лож. Видимо, многие хотели видеть в Евангелине будущую королеву. Она была здесь фавориткой. Девушка отдала честь, прикоснувшись двумя пальцами к виску. Первым делом Евангелина салютовала своей семье, потом королевской ложе. Король и королева тоже ей отсалютовали, явно выражая этим свое расположение.

Теперь мне казалось, что это представление для серебряных имеет куда больше общего с тем, что показывают нам, красным, на других аренах. Только если в других местах красным указывают на их место в обществе, то здесь король показывает членам своего ближайшего окружения, какими бы могущественными они ни были, их место. Иерархия внутри иерархии.

Меня настолько поглотили выступления, что я едва не пропустила своей очереди бежать обслуживать очередного серебряного. Прежде чем меня грубо послали в правильном направлении, я сама заспешила к нужной мне ложе. Краем уха я услышала, как глава дома Самос выкрикивает: «Магнетон». Я понятия не имела, что это означает.

Я бежала по узким коридорчикам, которые прежде были широкими галереями, вниз к серебряным, пожелавшим чего-то от меня. Ложа оказалась в самом низу, но я так стремительно неслась, что добежала очень быстро. Там сидели на удивление толстопузые люди в ярко-желтых одеждах, украшенных ужасно безвкусными перьями. Они как раз поедали огромный торт. Всюду в ложе были расставлены грязные тарелки и пустые чашки. Работы оказалось немало, хотя проворные, умелые мои руки быстро с ней справлялись. На видеоэкране, установленном в ложе, Евангелина застыла, не шевелясь.

– Все это попросту фарс, – набивая рот, проворчала одна из жирных желтых птиц. – Всем ясно, что девчонка от Самосов победит.

Странно. Она кажется слабее других.

Я собирала тарелки, ставя их одна на другую, но при этом не сводила глаз с экрана. Девушка спокойно стояла посреди полнейшего разгрома. Казалось, ничего уже не осталось такого, на чем она может показать свою мощь, но Евангелину это явно не тревожило. Самодовольная улыбка на ее лице свидетельствовала, что девушка свято верит в собственное величие. Мне же она совсем не казалась величественной.

Заклепки, украшавшие ее одежду, вдруг все разом взвились в воздух. Каждая – небольшая металлическая пуля округлой формы. А потом заклепки, словно ими и впрямь выстрелили, разлетелись во все стороны, попадая в каменное крошево, стены, даже в электрический щит.

Она повелевает металлами.

Из некоторых лож донеслись аплодисменты, но Евангелина еще не окончила. Скрежет и треск раздались откуда-то из глубины гигантской конструкции Спирального сада. Даже семья толстяков прекратила жрать и оглянулась, недоумевая. Они казались заинтригованными и озадаченными, а вот я, почувствовав вибрацию пола под ногами, решила, что пришло время бояться.

С ужасным скрежетом металлические трубы пронзали покрытие арены, устремляясь вверх из-под пола. Искореженные трубы вырывались из стен, окружая Евангелину неким подобием короны из серого и серебристого металлов. Казалось, что девушка смеется, но оглушительный скрежет металла все равно заглушал любые другие звуки. От электрического щита падали вниз снопы искр, но Евангелина защитила себя железным ломом. Девушка даже не вспотела. Наконец Евангелина позволила металлу обрушиться на арену с ужасающим грохотом. Она подняла лицо вверх и посмотрела на ложи. Губы ее растянулись в широкой улыбке, обнажив маленькие острые зубки. Она показалась мне очень голодной.

Сначала это было едва заметно. Небольшое смещение центра тяжести… А потом ложу сильно качнуло вбок. Тарелки, полетев на пол, разлетелись вдребезги. Стеклянные бокалы, покатившись, перевалились через перила и упали вниз, разбившись об электрический щит. Евангелина выковыривала нашу ложу из рядов подобных ей, толкала ее к себе, шатала из стороны в сторону. Серебряные вокруг пронзительно закричали и завизжали. Аплодисменты сменились паникой. Как оказалось, эта беда приключилась не только с нашей ложей. Все ложи в нашем ряду ходили ходуном. Далеко внизу Евангелина взмахнула рукой. Лоб ее избороздили морщины. Подобно серебряным, сражающимся на арене, она хотела показать миру, из чего сделана.

Я как раз об этом подумала, когда округлое, почти шарообразное тело, обтянутое желтой тканью и перьями, натолкнулось на меня, сбило с ног и перебросило через перила вместе с остатками столовых приборов.

Перед глазами разлилась краснота. Я стремительно падала на электрический щит. Воздух потрескивал от статических разрядов. Времени на то, чтобы осознать случившееся, у меня не было, впрочем, я на инстинктивном уровне понимала, что это пурпурное свечение внизу сейчас зажарит меня живьем прямо в новой красной форменной одежде. Не стоило сомневаться в том, что серебряных даже не будет волновать, кто приберет мои останки.

Моя голова ударилась обо что-то, и я увидела звезды, точнее снопы искр. Щит исполнил свое предназначение, ударив меня нехилым разрядом электричества. Моя униформа вспыхнула, обуглилась и задымила. В мозгу мелькнула мысль, что то же самое происходит с моей кожей. Мой труп будет чудесно пахнуть. Но что-то было не так. Меня не мучила адская боль, парализующая все ощущения.

Я могла чувствовать. Жар искр пробегал по моему телу. Нервная система просто пылала. Впрочем, я была рада. Это было… не плохо. Я чувствовала себя ужасно живой. Ощущение было такое,

словно всю прежнюю жизнь я прожила слепой и только теперь мне вернули зрение. Что-то двигалось у меня под кожей, не искры по крайней мере. Я взглянула на свои руки… Молния ударила у меня над головой. Одежда обгорела, обуглилась от жара, но моя кожа осталась невредимой. Щит хотел меня убить, но не смог.

Что-то не то… совсем не то…

Я жива.

От щита поднимался черный дым. Послышалось потрескивание и пощелкивание. Искры стали ярче, но жгли слабее. Оттолкнувшись, я попыталась встать на ноги, но щит подо мной рассыпался, и я вновь упала.

Мне удалось приземлиться на кучу пыли, далеко от изломанного металла. Я, конечно, обзавелась синяками, все мышцы болели, но, по крайней мере, осталась жива. А вот одежде моей повезло гораздо меньше. Теперь она висела на мне обгоревшей дерюгой.

Я с трудом поднялась на ноги, осознавая, что одежда продолжает разваливаться на части. Надо мной эхо подхватило крики и возгласы, разносящиеся по пустотам Спирального сада. Я ощущала, что все взгляды устремлены на меня, подгоревшую девчонку из красных, похожую скорее на громоотвод в человеческом обличье.

Евангелина уставилась на меня. Глаза ее расширились. Она выглядела рассерженной, озадаченной и… напуганной.

Она меня испугалась? Как ни странно, но так оно и было.

– Привет, – с глупым видом произнесла я.

Евангелина ответила градом металлических осколков, острых и смертоносных, нацеленных прямиком мне в сердце.

Инстинктивно я выбросила руки вперед, надеясь защитить себя хотя бы частично. Вместо того чтобы испытать адскую боль в пронзенных дюжиной осколков ладонях, я ощутила нечто иное. Как прежде с искрами, я почувствовала, что мои нервы поют, питаемые внутренним огнем. Это двигалось во мне в глубине глазных яблок, под кожей, пока я не ощутила себя намного значительнее, могущественнее, чем прежде. А потом из меня полилась невидимая сила… энергия…

Сгусток света… нет, молния ударила из пальцев моих рук. Удар пришелся прямиком по металлу. Во все стороны полетела обгоревшая, оплавившаяся от большого жара шрапнель. Повалил черный дым. Молния ударила в дальнюю стену. Осколки, никому не причинив вреда, посыпались на пол арены. В стене образовался дымящийся пролом четырех футов в диаметре. Я едва не угодила в Евангелину.

Рот ее от изумления приоткрылся. Уверена, что у меня вид был не менее дурацким, когда я пялилась на свои руки, не понимая, что, ради всего святого, происходит. Сверху около сотни наиболее влиятельных серебряных задавались тем же вопросом. Подняв голову, я увидела, что все глаза смотрят в мою сторону.

Даже король высунулся из своей ложи. Пламенеющая корона силуэтом вырисовывалась на фоне неба. Кол стоял рядом и смотрел на меня широко раскрытыми глазами.

– Хранители!

Голос короля был остер как бритва. В нем звучала угроза. В ту же секунду красно-оранжевая форма хранителей замелькала почти в каждой ложе. Элитные стражники ожидали приказа.

Я хорошая воровка, поэтому точно знаю, когда пора уносить ноги. Пора.

Прежде чем король открыл рот, я метнулась мимо опешившей Евангелины и угодила ногами прямиком в опущенный люк в полу.

– Взять ее! – раздалось у меня за спиной.

Я приземлилась в полумраке подпольного помещения. Летающий металл во время выступления Евангелины пробил здешний потолок так, что я могла видеть то, что происходит в Спиральном саду. К моему ужасу, мне почудилось, что арену заливает кровь: хранители в форме посыпались сверху с лож. Все они бросились за мной.

Времени думать не было. Надо было бежать.

Из помещения вел темный пустой туннель. Коробки черных видеокамер наблюдали за тем, как я мчалась во всю прыть, сворачивая в другой коридор, а из него – еще в один. Я чувствовала их, чувствовала, что охотящиеся за мной хранители уже близко.

«Беги, – повторяла я про себя. – Беги. Беги. Беги».

Я должна найти дверь, окно, что-нибудь, лишь бы отсюда вырваться. Если я вырвусь из дворца, доберусь до рынка, то у меня может появиться шанс.

Первая лестница, на которую я наткнулась, вывела меня в длинный, увешанный зеркалами коридор. Но и тут оказались видеокамеры, притаившиеся в углах под потолком подобно гигантским черным жукам.

Пуля просвистела у меня над головой. Я пригнулась. Двое хранителей в «пылающей» одежде, выбив зеркало, выскочили в коридор и нацелили на меня свои винтовки.

«Они не лучше наших стражников, – мысленно заверила я себя. – Такие же неуклюжие и не знают тебя. Они понятия не имеют, на что ты способна».

Я сама не знаю, на что способна.

Хранители думали, что я побегу, поэтому я поступила вопреки их ожиданиям. Их винтовки – большие и смертоносные, но очень уж громоздкие. Прежде чем хранители изготовились к стрельбе, я, упав на колени, проехалась по гладкому, скользкому мраморному полу между двумя великанами. Один крикнул что-то мне вслед. От вибраций его голоса еще одно зеркало разлетелось, осыпав все вокруг осколками. Ко времени, когда увальни смогли остановиться и развернуться, я уже мчалась от них прочь.

Когда я добежала до окна, оказалось, что это и благословение, и проклятие для меня. Я резко остановилась перед огромным алмазным стеклом. Вдалеке простирался бескрайний лес, но, чтобы попасть туда, надо было пробиться сквозь непробиваемую преграду.

Итак, ручки, пора вам потрудиться!

Однако ничего, как и следовало ожидать, не произошло, когда мне это так сильно было нужно.

Волна жара настигла меня внезапно. Повернув голову, я увидела приближающуюся красно-оранжевую волну. Хранители меня обнаружили. Вот только волна была горячей, мерцающей и как будто твердой. Огонь. Огонь идет за мной.

Я нервно рассмеялась.

– Великолепно, – слабым голосом затравленной дичи произнесла я.

Развернувшись, я бросилась наутек, но натолкнулась на завесу из черной ткани. Сильные руки схватили меня и удержали, несмотря на все попытки вырваться. «Ударь его! Сожги его!» – звучали вопли в моей голове. Но ничего не случилось. Чудо на этот раз меня не спасло.

Жар поднимался, грозя выжечь воздух в моих легких. Сегодня я уже умудрилась выжить после столкновения с электрическим щитом. Будет глупо испытывать свою судьбу огнем.

Но, судя по всему, меня убьет дым. Черный… густой… удушливый… Взгляд затуманился, а веки отяжелели. До моего слуха долетали крики, топот ног, завывание пламени. Мир потемнел.

– Извини, – послышался голос Кола.

Мне показалось, что я вижу сон.

Глава 8

Я стояла на крыльце и наблюдала за тем, как мама прощается с моим братом Бри. Она плакала, крепко обнимая сына. Шейд и Трами стояли рядом, на подхвате, на случай, если ноги у нее откажут. Я знала, что им тоже хочется расплакаться, броситься обнимать старшего брата, но они сдерживались… ради мамы. Рядом со мной был папа, он ничего не говорил, а разглядывал легионера. Даже в доспехах из стальных пластин и пуленепробиваемой ткани тот казался карликом по сравнению с моим братом. Бри смог бы съесть его на завтрак, но не сделал этого. Он вообще не стал упираться, когда легионер, схватив за руку, потащил его от нас прочь. Тень последовала за ним, расправив свои темные крылья. Мир закружился, и я стала падать вниз.

Я приземлилась прямиком в грязь под нашим домом.

Прошел год. На этот раз мама вцепилась в Трами. Она молила легионера о снисхождении.

Шейду пришлось оттянуть ее от брата. Откуда-то доносился плач Гизы. Трами был ее любимцем. Папа и я молчали, стараясь не расплакаться. Тень вернулась. На этот раз она облетела вокруг меня, заслонив собою солнце. Я зажмурилась, надеясь, что тень оставит меня в покое.

Когда я открыла глаза, то оказалась в крепких объятиях Шейда. Прижимаясь к его груди, я часто-часто моргала. Внезапно мое ухо было чем-то ужалено. Я дернула головой. На рубахе брата алело пятнышко крови. Теперь, когда Шейд оставил нам свой прощальный подарок, мне и Гизе вновь пришлось прокалывать уши. Я напортачила и на этот раз. Я вообще всегда портачу. Тень застыла передо мной. Я видела, что она рассержена.

Тень протащила меня мимо череды воспоминаний, все они представляли собой раны, до сих пор кровоточащие. Нет. Это просто кошмары, мои худшие ночные кошмары!

Новый мир возник передо мной. Мрачный пейзаж из пепла и огня. Чоук. Я никогда там не бывала, но слышала достаточно, чтобы понять: это Чоук. Равнина, изрытая воронками от тысяч упавших на нее бомб. В каждой воронке прятались солдаты в грязной форме. Из-за этого воронки со стороны казались кровоточащими ранами. Я плыла мимо солдат, всматриваясь в лица, ища братьев. Дым меня не тревожил. Я была неуязвима для летящих во все стороны осколков.

Первым показался Бри. Стоя в жидкой грязи, он сражался не на жизнь, а на смерть с облаченным в голубой мундир озерщиком. Я хотела ему помочь, но неведомая сила несла меня дальше. Трами склонился над раненым солдатом. Он старался остановить хлещущую из раны кровь. Мне никогда не забыть крики адской боли и страха. И, как в случае с Бри, я не смогла ему помочь.

Шейд был на передовой, впереди самых храбрых солдат. Он стоял на вершине холма, не боясь ни бомб, ни винтовок, ни озерщиков, поджидающих на другой стороне. Шейд даже взглянул в мою сторону и улыбнулся, а потом земля у него под ногами вздыбилась, взлетела в воздух и брат превратился в пепел и дым.

– Нет! – пронзительно крикнула я дыму, еще секунду назад бывшему моим братом.

Пепел обрел очертания тени. Тень окутала меня тьмой, пока волна воспоминаний вновь не нахлынула на меня. Приближающаяся отправка Килорна на войну. Рука Гизы. Папа, вернувшийся домой наполовину мертвым. Все завертелось у меня перед глазами, превратилось в яркий калейдоскоп. От этого глазам стало больно. Что-то не так. Воспоминания замелькали, стремясь к детству, словно я пересматривала собственную жизнь в обратном порядке. А потом перед моими глазами проплыли сцены, которые я просто не могла помнить: впервые я вижу новорожденную Гизу… Я учусь ходить… Мои маленькие братья передают меня из рук на руки, а мама на них покрикивает… Это просто невозможно.

– Невозможно, – вторила мне тень.

Голос прозвучал настолько громко и неприятно, что я испугалась, не треснет ли мой череп. Упав на колени, я ударилась обо что-то твердое… бетон.

А потом все исчезло: мои братья, мои родители, моя сестра, мои воспоминания, мои кошмары. Все исчезло… Бетонный пол и стальные прутья по сторонам. Клетка.

Я с трудом поднялась на ноги. Одной рукой я держалась за свою раскалывающуюся от боли голову. Постепенно окружающая обстановка приняла более четкие очертания. Палец указывал на меня, а его обладательница стояла по другую сторону от прутьев. На ее голове сверкала корона.

– Я бы поклонилась, но боюсь не устоять на ногах, – сказала я королеве Эларе и тотчас пожалела о своих словах.

Она из серебряных. Я не имею права заговаривать с ней первой. В ее власти заключить меня в темницу, морить голодом и наказать так, как она посчитает нужным, не только меня лично, но и всю нашу семью.

«Нет, – цепенея от ужаса, подумала я. – Она королева и может просто убить всех нас».

Но оскорбленной королева Элара не казалась. На ее губах играла самодовольная улыбка. На меня накатилась волна тошноты и слабости, так что мне пришлось упасть на колени и пригнуться к полу.

– Будем считать, что ты мне поклонилась, – мягким голосом произнесла она.

Королеву явно забавляло наблюдение за моими страданиями.

Поборов тошноту, я схватилась рукой за прутья решетки. Металл был холодным на ощупь.

– Что вы со мной сделали?

– Ничего особенного, – ответила королева, а потом, протянув руку, коснулась пальцем моего виска.

Боль от ее прикосновения утроилась. Ноги подкосились, и я, потеряв равновесие, ударилась о прутья решетки. Я едва не потеряла сознание, но все же не упала.

– Это для того, чтобы удержать тебя от разных глупостей.

Слезы начали жечь мне глаза, но я их отогнала.

– Чтобы я ходить не могла? – с трудом промолвила я.

Из-за боли я больше не думала о вежливости. По крайней мере я не осыпала королеву потоком отборной брани. Ради Бога, Мара Барроу, придержи свой язычок.

– Я имею в виду твои игры с электричеством, – гаркнула на меня королева.

Боль схлынула, и я смогла самостоятельно добраться до металлической скамьи и сесть. Прислонившись головой к холодному камню стены, я задумалась. Игры с электричеством.

Память возвращалась ко мне отдельными фрагментами запутанной головоломки. Евангелина… Электрический щит… Искры… Я… Невозможно.

– Ты не серебряная. Твои родители – красные. Ты сама – красная. У тебя красная кровь, – разглагольствовала королева, прохаживаясь вдоль прутьев решетки. – Ты чудо, Мара Барроу. Такой, как ты, вообще не должно быть на свете. Я не могу тебя понять, хотя все о тебе узнала.

– Вы? – визгливо вскрикнула я и вновь схватилась за раскалывающуюся от боли голову. – Это вы рылись в моих воспоминаниях… кошмарах?

– Страхи человека много о нем говорят, – сказала мне королева с таким видом, словно считала меня полной дурой. – Я должна была узнать, с чем мы имеем дело.

– Я не «что».

– Мы еще посмотрим, что ты из себя представляешь. В любом случае такая маленькая самоуверенная девчонка с молнией, как ты, должна зарубить себе на носу… – прижавшись лицом к стальным прутьям, прошипела королева Элара.

Внезапно мои ноги онемели, утратили чувствительность, будто я их отсидела, будто меня парализовало. Когда я осознала, что не в состоянии пошевелить даже пальцем, меня охватил страх. Таким же никчемным и бесполезным, должно быть, чувствует себя папа. Вот только ноги каким-то чудом подняли меня, и я зашагала к прутьям решетки. На воле королева стояла и моргала. Каждое движение ее век соответствовало моему шагу.

Она – шепчущая… Она со мной забавляется… Когда я подошла достаточно близко, королева обхватила мое лицо своими руками. Я закричала от многократно усилившейся головной боли. Сейчас я бы с радостью согласилась даже отправиться на войну.

– Ты учудила это перед сотнями серебряных… Людей, наделенных властью и влиянием, – зашипела она мне на ухо, обдавая лицо благоухающим дыханием. – Это единственная причина, по которой ты до сих пор жива.

Мои руки сжались в кулаки, и мне очень захотелось шарахнуть по королеве молнией, но не вышло. Элара знала, что я пытаюсь сделать, и рассмеялась мне в лицо. Звезды взорвались у меня перед глазами. Взгляд затуманился. Я только слышала, как шуршит, удаляясь, шелк ее платья. Способность видеть я обрела только затем, чтобы проводить глазами ее фигуру, сворачивающую за угол. В камере я осталась одна. Едва добралась до

скамьи и растянулась на ней.

Полное изнеможение. Оно накатывалось на меня волнами, начав с мышц, а затем распространившись и по костям. Я всего лишь человек, а обыкновенные люди не выживают после таких потрясений. С изумлением я вдруг осознала, что на моей руке нет ленты-браслета. Ее сняли. Что все это может означать? Слезы жгли мне глаза, но я сдержалась и не расплакалась. У меня еще осталась гордость.

Я могу справиться со слезами, но не с вопросами, которые не давали мне покоя.

Что со мной будет?

Кто я такая?

Открыв глаза, я увидела стражника. Он стоял и смотрел на меня сквозь прутья решетки. Серебряные пуговицы на форме сверкали в слабом свете, но еще ярче сверкала его лысая голова.

– Вы должны сообщить моей семье, где я, – заявила я, приподнимаясь и садясь на скамье.

«По крайней мере я успела сказать, что люблю их», – подумалось мне.

– Ничего я делать не обязан. Мне приказали отвести вас наверх, – ответил стражник, но без раздражения.

Он был невозмутим, как колонна.

– Переодевайтесь.

Только сейчас я осознала, что на мне – все та же наполовину сгоревшая форменная одежда служанки. Стражник указал на аккуратно сложенную стопку одежды у прутьев решетки, а затем развернулся ко мне спиной, позволяя переодеться без нескромных взглядов.

Одежда была простенькой, но хорошего качества. Ткань оказалась мягче всего, во что я прежде одевалась. Белая рубаха с длинными рукавами и черные штаны, украшенные по бокам одной серебристой полосой. А еще мне достались высокие, до колен, начищенные до блеска сапоги. К чему такая роскошь, я не понимала. Кажется, мое непонимание становится прямо-таки возмутительным.

– Сделано, – проворчала я, с трудом натягивая второй сапог.

Когда я обулась, стражник развернулся. Звяканья ключей я не слышала. Впрочем, и замка нигде заметно не было. Я понятия не имела, как он собирается меня отсюда вытаскивать.

Но вместо того, чтобы открыть какую-нибудь потайную дверцу, стражник дернул рукой, и металлические прутья разошлись в стороны, выпуская меня. Этого следовало ожидать. Тюремщик…

– Магнетон, – взмахнув кистью руки, закончил за меня стражник. – Кстати, девчонка, которую вы едва не поджарили, – моя двоюродная сестра.

Я едва не закашлялась, не зная, что ответить.

– Извините.

Прозвучало это не особо искренне.

– Извиняетесь за то, что промахнулись? – произнес он с легким намеком на юмор. – Евангелина – та еще сучка.

– Семейная черта?

Мой язык произнес это быстрее, чем голова сообразила, что же я ляпнула.

Но вместо того, чтобы ударить меня за дерзость, стражник скривил губы в легкой усмешке.

– Думаю, со временем вы сами разберетесь, – без холодка в глазах заявил он. – Меня, кстати, зовут Лукас Самос. Следуйте за мной.

Само собой, выбора у меня не было.

Стражник вывел меня из камеры и сопроводил вверх по винтовой лестнице. Там меня ожидала дюжина стражников, а то и больше. Не произнеся ни слова, они окружили меня, выстроившись в аккуратное каре, затем двинулись, заставив меня идти вместе с ними. Лукас меня не покинул и теперь шел строевым шагом вместе с другими стражниками. Оружие свое они держали в руках, словно готовились с кем-то сражаться. Интуиция подсказывала, что эти люди собираются защищать отнюдь не меня… Скорее уж других от меня…

Когда наша процессия достигла самых красивых верхних уровней, стеклянные стены, как ни странно, почернели. Тонированное стекло. Я вспомнила, что Гиза рассказывала мне о Чертоге солнца. Алмазное стекло по желанию темнеет, когда хозяева хотят что-то скрыть от подданных. Очевидно, я являюсь тем, что показывать посторонним не стоит.

Я видела, что с окнами тоже что-то происходит, и к механике эти изменения не имеют ни малейшего отношения. Рыжеволосая стражница, появляясь в очередном коридоре, взмахом руки заставляла темнеть стекла окон, создавая в помещении полумрак. Казалось, что на стекла изнутри ложится тень.

– Она теневичка, умеет приглушать свет, – тихо произнес Лукас, заметив мое удивление.

Видеокамеры попадались и здесь. По коже у меня забегали мурашки. Я чувствовала, как в костях начинается электрический зуд. Раньше у меня всегда начинала болеть голова, но на этот раз обошлось. Электрический щит что-то во мне изменил… или, быть может, освободил частичку меня, до тех пор скованную и неосознанную. «Кто я такая?» – эхом раздалось в моей голове настойчивее, чем прежде.

Только минув бесчисленное множество дверей, я ощутила, что чувство давления от электричества угасло. Посторонние глаза меня здесь не увидят. В этом зале могло бы поместиться десять таких домов, в котором живет моя семья, включая сваи. Прямо напротив меня на троне из алмазного стекла, которому придали вид языков пламени, сидел король. Он уставился мне в глаза пронзительным, прожигающим насквозь взглядом. Окно за ним, пропускающее потоки яркого солнечного света, вмиг помрачнело до черноты. Не исключено, что это был последний солнечный свет в моей жизни.

Лукас и другие стражники подвели меня к трону, но не остались. Бросив на меня последний взгляд, Лукас вывел своих товарищей из зала.

Король сидел напротив меня. Королева стояла слева от него, принцы – справа. Я старалась не смотреть на Кола, но чувствовала, что он на меня пялится. Тогда я опустила голову вниз и уставилась на носки своих сапог. Мне не хотелось, чтобы они видели, как страх превращает мое тело в свинец.

– Ты должна пасть на колени, – промурлыкала королева голосом мягким, словно бархат.

Мне следовало бы пасть на колени, вот только моя гордость этого мне не позволила. Даже сейчас, стоя перед серебряными, стоя перед королем, я понимала, что мои колени не согнутся.

– Нет, – ответила я и нашла в себе храбрость взглянуть на короля.

– Тебе понравилось в камере, девочка? – спросил Тиберий.

Его величественный голос наполнил собою зал. Угроза в его словах была очевидной, но я продолжала стоять не шевелясь. Король, вскинув голову, начал меня рассматривать так, словно я диковинка, ставящая его в тупик.

– Что вы собираетесь со мной сделать? – собрав всю храбрость, спросила я.

Королева склонилась над мужем.

– Я тебе говорила, что она красная до мозга костей…

Взмахом руки, будто отгоняя докучливую муху, Тиберий заставил ее умолкнуть. Поджав губы, королева выпрямилась. Руки крепко сцеплены. Знай свое место.

– То, чего хочется мне, осуществить, к сожалению, не удастся, – пробурчал Тиберий.

Взгляд его, казалось, пытается прожечь меня насквозь.

Я вспомнила слова короля.

– Лично мне не жаль, что вы не можете меня убить.

Король хихикнул.

– Мне говорили, что ты остра на язычок.

Я почувствовала облегчение. Смерть мне не грозит… по крайней мере сейчас.

Король швырнул стопку испещренных строками бумаг. Наверху лежал лист с обычной информацией о красной. Среди прочего там указывалось мое имя, дата рождения, имена родителей и виднелось маленькое коричневое пятнышко моей засохшей крови. А еще там была моя фотография, та самая, что на паспорте. Я взглянула в свои отрешенные глаза, утомленные необходимостью долго ждать в очереди, прежде чем меня сфотографируют.

Как бы мне хотелось вернуться назад и стать той девчонкой с фотографии, единственными проблемами которой были грядущая

мобилизация и пустой желудок.

– Мара Молли Барроу. Родилась 17 ноября 302 года новой эры. Родители – Даниэль и Рут Барроу, – по памяти процитировал Тиберий. – Работы у тебя никакой нет. После следующего дня рождения тебе светила армия. В школу ты ходила нечасто. Успеваемость у тебя на низком уровне. Твой список правонарушений достаточно обширен. В большинстве городов тебя бы давно посадили в тюрьму. Воровство, контрабанда, сопротивление аресту… И это еще не полный список. Короче говоря, ты бедна, аморальна, невежественна, озлоблена и упряма. Ты паразит, позор не только для своего поселка, но и для моего королевства.

Слова были грубыми и обидными, но раздражение отступило так же быстро, как нахлынуло. Спорить я не стала. Король прав.

– И в то же время… – поднимаясь на ноги, продолжил король.

С более близкого расстояния я заметила, что зубцы короны заострены так, что ими, пожалуй, можно убить.

– Ты являешься уникумом, феноменом, суть которого я не могу постичь. Ты красная и серебряная в одно и то же время. Последствия этого обстоятельства настолько серьезны, что ты даже представить себе не можешь… И что мне с тобой делать?

Он что, у меня спрашивает?

– Можно меня отпустить. Я никому ничего не скажу.

Резкий смех королевы оборвал мои слова.

– А как насчет благородных семейств? Они что, тоже должны молчать? Не думаю, что они забудут о маленькой девочке-молнии в красной униформе.

Нет. Никто не будет молчать.

– Ты знаешь, каково мое мнение, Тиберий, – добавила королева, взглянув на короля. – Это решит все наши проблемы.

Совет, должно быть, был нехорошим, по крайней мере для моего будущего. Я видела, как сжимается в кулак рука Кола. Это движение привлекло мое внимание, и я наконец взглянула на принца. Он стоял не шелохнувшись, молчаливый и непроницаемый, такой, каким его воспитали, вот только в глубине глаз у Кола бушевал огонь. На мгновение наши взгляды встретились, но принц отвернулся прежде, чем я успела попросить его о помощи и спасении.

– Понимаю тебя, Элара, – сказал король, кивнув супруге. – Мы не можем убить тебя, Мара Барроу.

«Пока что» досказано не было и повисло в воздухе.

– Поэтому нам придется держать тебя поблизости от нас, так сказать, под присмотром, защищать тебя и пытаться понять…

При виде того, как блеснули его глаза, я ощутила себя кушаньем, поданным к столу.

– Отец! – выкрикнул Кол, но его брат, куда бледнее и худощавее, схватил его за руку, удержав тем самым от дальнейшего выражения своего несогласия.

Кол тотчас же успокоился и принял прежнюю позу.

Тиберий продолжал, не обращая внимания на сына:

– С этого дня ты перестаешь быть Марой Барроу, красной, уроженкой Свай.

– В таком случае кто я?

Голос мой дрожал от осознания всего того ужасного, на что эти люди могут меня обречь.

– Твой отец – Этан Титанос, генерал Железного легиона, погибший в сражении, когда ты была совсем маленькой. Солдат из красных удочерил тебя и вырастил в грязи, утаив, кто твои настоящие родители. Ты выросла, не зная о своем высоком происхождении, но сейчас благодаря счастливому стечению обстоятельств обрела цельность. Ты серебряная, наследница прежде считавшегося прерванным благородного рода, леди, наделенная великой силой, и со временем принцесса Норты.

Хотя я старалась казаться невозмутимой, возглас удивления сорвался с моих губ.

– Серебряная принцесса?

Взгляд меня выдал, метнувшись к Колу. Принцессы выходят замуж за принцев.

– Ты выйдешь замуж за Мейвена, и обсуждению это мое решение не подлежит.

Не удивлюсь, если окружающим было слышно, как отваливается моя челюсть. Жалкий звук вырвался у меня из груди. Я искала подходящие слова, но не находила. Юный принц напротив меня выглядел не менее озадаченным, чем я. Ему и самому, видно, хотелось возмутиться. Теперь пришло время Колу удерживать брата, хотя смотрел он при этом на меня.

Наконец Мейвен обрел дар речи:

– Я не понимаю.

Стряхнув с себя руку Кола, он сделал несколько быстрых шагов по направлению к отцу.

– Она… Почему?

При других обстоятельствах я была бы уязвлена, но в этом случае полностью разделяла негодование принца.

– Тихо. Ты должен молчать и подчиняться воле отца, – раздраженно промолвила королева.

Мейвен взглянул на мать. Каждая клеточка в теле принца бунтовала против воли родителей, но королева посуровела, и Мейвен отступил, прекрасно осведомленный о ее силе и могуществе.

Голос мой едва был слышен:

– Это уж слишком…

По-другому и не опишешь.

– Вы же не хотите на самом деле сделать меня леди… а тем более принцессой? – добавила я.

Тиберий усмехнулся. Как и у королевы, у него были очень белые зубы.

– Как раз напротив… хочу, дорогуша. Впервые в твоей никчемной жизни появился хоть какой-то смысл.

Слова короля наотмашь ударили меня по лицу.

– Сейчас мы стоим на пороге серьезного мятежа. Время для социальных потрясений неподходящее. Эти террористы, или бойцы за свободу, или… кем бы эти красные идиоты себя ни называли… они все взрывают во имя равенства…

– Они называют себя алыми стражниками.

Вспомнив о Фарли и Шейде, я про себя молилась, очень надеясь, что королева Элара сейчас не залезет ко мне в голову.

– Они взорвали несколько зданий в столице, – сказал король, пожав плечами и почесав себе шею.

Годы, проведенные в тени, многому меня научили. Я сразу же определяла, у кого с собой больше денег, кто меня не заметит и как ведут себя лжецы. Видя, как король снова пожимает плечами, я поняла: король лжет. Он притворяется, что случившееся его не особо беспокоит, но на самом деле Фарли из алых стражников очень его напугала, и дело не в нескольких взрывах.

– Ты поможешь нам с ними бороться, – подавшись вперед всем телом, продолжал Тиберий.

Я бы рассмеялась вслух, если бы не чувствовала себя настолько испуганной.

– Выйдя замуж за… Как вас зовут, кстати?

Щеки принца побелели. Как красный, покраснеть он не мог. Все же у серебряных и кровь серебряная.

– Меня зовут Мейвен, – тихим, спокойным голосом произнес он. – И я также не понимаю, что происходит.

Принц был черноволос, но на этом его схожесть с отцом и братом заканчивалась. Если те были широки в плечах и имели мускулистое телосложение, Мейвен казался уж слишком худым, а его глаза – водянистыми.

Тогда в объяснения пустился Кол. Голос у него был зычным и повелительным. Голос настоящего короля.

– Отец хочет сказать, что ее появление может существенно нам помочь. Если красные увидят ее, серебряную по крови и красную по воспитанию, увидят, что мы приняли ее в наш круг, они, вполне возможно, успокоятся. Эта девушка превратится в героиню старинной сказки, одной из тех, где простушка становится принцессой. Она станет их чемпионкой, их представительницей. Красные будут восторгаться ею, а не террористами. – Помедлив, он более мягким тоном добавил: – Она будет способствовать спаду социального напряжения в королевстве.

Скорее уж, это ночной кошмар, а не сказка. Меня до конца моих дней будут держать под стражей и заставлять притворяться той, кем я не являюсь. Я станумарионеткой в чужих руках, одной из них, куклой, с помощью которой серебряные смогут заставить простых людей испытывать нечто сродни удовольствию, несмотря на свою забитость и бесправие. Красные

будут и дальше молча тянуть свою лямку.

– Если мы сумеем убедить высокие дома в правдивости придуманной нами истории, они также будут довольны. Ты потерянная и вновь найденная дочь героя войны. Сделав тебя принцессой, мы окажем максимум почтения погибшему герою.

Я взглянула Колу в глаза. Он помог мне однажды, не исключено, что поможет во второй раз, но принц лишь слегка отрицательно покачал головой из стороны в сторону. Он не сможет мне помочь.

– Это приказ, леди Титанос, – произнес король, обращаясь ко мне по всей форме. – Вы сделаете все, что от вас потребуется, и будете старательны и во всем послушны.

Королева Элара уставилась на меня своими бледными глазами.

– Вы будете жить во дворце. Такова традиция в отношении всех девушек, предназначенных в мужья отпрыскам королевского дома. Каждый ваш день будет расписан по минутам. Об этом позабочусь лично я. Вас будут обучать всему тому, что может вам понадобиться. Вас надо сделать хотя бы немного… – Несколько секунд королева подбирала подходящее слово, а потом закончила: – Приемлемой.

Не хочу задумываться, что это могло означать.

– За вами будут следить, – продолжала королева. – С этого момента ваша жизнь держится на острие ножа. Один неправильный шаг, одно неосторожное слово – и вы очень об этом пожалеете.

Мне стало трудно дышать, словно я уже ощущала, как король с королевой стягивают мою шею стальной цепью.

– А как же моя жизнь?

– Какая жизнь? – воскликнула королева. – Девочка! Ты очертя голову бросилась в новую жизнь. Это воистину чудо!

Кол зажмурился так, словно смех королевы причинял ему нешуточную боль.

– Она о своей семье… У Мары… девочки есть семья…

Гиза. Мама. Папа. Братья. Килорн. Они крадут у меня мою жизнь.

– А-а-а… – в приступе раздражения откинувшись на спинку трона, произнес король. – Мы выделим им такое вспомоществование, что они и слова никому не скажут.

– Я хочу, чтобы моих братьев вернули с войны домой, – наконец сказала я хоть что-то «в тему». – А моего друга Килорна Уоррена… Пусть за ним не придет легионер.

Тиберий ответил тотчас же, не задумываясь. Судьба нескольких солдат из красных ничего для него не значила.

– Да будет так.

Прозвучало это скорее как оглашение смертного приговора, чем как королевская милость.

Глава 9

Леди Марина Титанос, дочь леди Норы Нолле Титанос и лорда Этана Титаноса, генерала Железного легиона, наследница дома Титанос. Марина Титанос. Титанос.

Новое имя эхом повторялось в моей голове, пока горничные из красных подготавливали меня к предстоящему выходу. Три девушки действовали быстро и слаженно. Между собой они не разговаривали, даже ничего у меня не спрашивали, хотя наверняка их распирало любопытство. Я вспомнила: «Ничего никому не говори». Им запретили со мной разговаривать и, без сомнения, строго-настрого запретили рассказывать обо мне посторонним. Категорически запрещено рассказывать о странностях, красных странностях, которые они наверняка могут заметить.

В течение долгого времени, показавшегося мне несусветной мукой, девушки старались сделать из меня «приемлемую». Они мыли меня в ванне, наносили на кожу краску и макияж, короче, превращали в дуру, которой мне полагалось быть. Хуже всего было с макияжем. Мою кожу намазали белесой пастой. Три баночки на меня извели. Серебристой, влажной на ощупь мазью покрыли лицо, шею, ключицы и руки. В зеркале я видела, как цвет жизни меня покидает. До меня дошло, что этот макияж должен скрыть природный розовый оттенок моей кожи, мою красную кровь. Отныне считается, что я серебряная, и я выгляжу как серебряная. Бледная кожа… темные глаза и губы… Я казалась себе холодной и жестокой… Лезвием бритвы… Я выглядела как серебряная. Я была красавицей. Я ненавидела то, чем стала.

Как долго это продлится? Как долго продлится обручение с принцем? Даже мне все это казалось полной чушью. Никто из серебряных, никто в здравом уме не возьмет меня в жены, особенно принц Норты. Усмирение мятежа и попытка скрыть мое истинное происхождение ничего не объясняют.

Тогда в чем же причина?

Когда горничные облачили меня в платье, я почувствовала себя трупом, который нарядили перед похоронами. Я понимала, что это недалеко от истины. Девушки из красных не выходят замуж за серебряных принцев. Я никогда не буду носить на голове корону, не сяду на трон. Что-то произойдет, скорее всего несчастный случай. Ложь меня возвеличила, ложь меня со временем и погубит.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=22165710&lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.