Апелляция читать онлайн - Джон Гришэм

Апелляция

Джон Гришэм

Крупная химическая корпорация, долгие годы отравлявшая питьевую воду, привела городок на американском Юге к катастрофе – многие его жители стали жертвами тяжелых болезней, а некоторые умерли.

Однако маленькая юридическая фирма сумела совершить практически невозможное – выиграть дело против промышленного гиганта. И теперь в пользу пострадавших должны перечислить 41 миллион долларов.

Справедливость восторжествовала? Увы, до этого еще далеко. Миллиардер, владеющий корпорацией, готов на любую подлость, лишь бы не платить людям. Игра еще не закончена, считает он, намереваясь привести в действие особый план, способный до основания разрушить дело изнутри…

Джон Гришэм

Апелляция

© Belfry Holdings, Inc., 2008

© Перевод. Е.И. Филиппова, 2016

© Издание на русском языке AST Publishers, 2016

* * *

Эта книга – художественное произведение. Имена, герои, названия компаний, организаций, места, события и происшествия либо придуманы автором, либо использованы в вымышленном контексте. Любое совпадение с реальными лицами, как живыми, так и умершими, событиями или местами, является случайным.

Посвящается профессору Роберту К. Хайату

Часть I

Вердикт

Глава 1

Присяжные были готовы. После 42 часов обсуждений, последовавших за слушанием, длившимся 71 день, которое включило в себя 530 часов показаний четырех дюжин свидетелей, и после целой вечности, проведенной в молчаливом наблюдении за тем, как пререкаются юристы, судья читает нравоучения, а зрители, словно хищные птицы, только и ждут новых изобличающих фактов, присяжные были готовы. Запершись в кабинете для совещаний, тихом и уединенном, десять из них с удовлетворением написали свои фамилии на вердикте, в то время как двое других с обиженным видом стояли в углу, угнетенные и несчастные из-за того, что их мнение не совпало с ви?дением большинства. Люди обнимали друг друга и улыбались, и такая эмоциональность была вполне оправданна – уцелев в этой маленькой войне, они теперь могли с гордостью вернуться на поле боя с решением, которое удалось спасти лишь благодаря упорству и упрямым поискам компромисса. Их мучениям пришел конец, их гражданский долг был выполнен. Они отслужили добросовестно и даже более того. Они были готовы.

Председатель коллегии присяжных заседателей постучал в дверь, разбудив задремавшего старика Джо. Старик Джо, судебный пристав почтенного возраста, обеспечивал их охрану и, кроме того, занимался организацией питания, выслушивал жалобы и тайком передавал суть их переговоров судье. Еще поговаривали, что в молодости, когда слух у старика Джо был намного лучше, он подслушивал прения присяжных заседателей через тонкую сосновую дверь, которую сам же выбрал и установил. Теперь подслушивать он уже не мог и по секрету своей жене – и только ей! – поведал о том, что после окончания этого мучительного процесса он скорее всего избавится от своего старого пистолета раз и навсегда. Слишком тяжелым стало для него бремя надзора за отправлением правосудия.

Джо улыбнулся и сказал:

– Прекрасно, я позову судью.

Как будто судья находился где-то в недрах здания суда и только и ждал, когда его позовет старик Джо!..

Вместо этого он остановил секретаря и сообщил чудесную новость. Это и правда было замечательно. В старом доме правосудия никогда еще не проводились столь долгие разбирательства с участием такого огромного количества людей. Завершить такой процесс, не приняв решения, было бы позором.

Секретарь чуть слышно постучала в дверь кабинета судьи, затем шагнула внутрь и радостно объявила:

– У нас есть вердикт. – Прозвучало это так, будто она лично проводила трудные переговоры и теперь демонстрировала результат своей работы, словно преподносила щедрый подарок.

Судья закрыл глаза и вздохнул, глубоко и удовлетворенно. На его лице отразилась счастливая, слегка нервная улыбка, в которой виделось облегчение, даже неверие, и наконец он сказал:

– Соберите юристов.

После пяти дней раздумий судья Харрисон почти смирился с мыслью, что коллегия присяжных может и не прийти к общему решению. Это был самый страшный из его ночных кошмаров. По прошествии четырех лет с начала сложнейшей судебной тяжбы и четырех месяцев слушания дела по существу одна только перспектива дальнейших проволочек приводила его в ужас. Он не желал даже думать о том, чтобы пройти через это снова.

Он обул старые ботинки, вскочил с кресла, улыбаясь, как маленький мальчик, и потянулся за мантией. Наконец-то закончился этот процесс, самый длинный за его весьма долгую карьеру.

Прежде всего секретарь позвонила в «Пейтон энд Пейтон», семейную фирму, возглавляемую супружеской парой. Их офис располагался в заброшенном здании магазина дешевых товаров на окраине города. Помощник юриста подошел к телефону, на пару секунд приложил трубку к уху, затем бросил ее на рычаг и закричал:

– Присяжные вынесли вердикт! – Его голос эхом разнесся по извилистому лабиринту маленьких временных кабинетов и заставил встрепенуться всех его коллег.

Он прокричал это еще раз и помчался к «бункеру», где спешно собирались остальные сотрудники. Уэс Пейтон уже был там, а когда внутрь вбежала его жена Мэри-Грейс, их глаза на долю секунды встретились, полные неистового страха и изумления. Два помощника юриста, два секретаря и бухгалтер выстроились у длинного, заваленного бумагами рабочего стола и замерли, глядя друг на друга в ожидании, что кто-то другой заговорит первым.

Неужели это и правда конец? После того как они прождали целую вечность, могло ли все закончиться столь быстро? Столь резко? Всего лишь одним телефонным звонком?

– Как насчет того, чтобы немного помолиться в тишине? – предложил Уэс. Взявшись за руки, они встали тесным кружком и стали молиться так, как не молились никогда раньше. К Господу Всемогущему понеслись разные просьбы, но все они сводились к одному – мольбе о победе. «Пожалуйста, милостивый Боже, после стольких ожиданий, и усилий, и потраченных денег, и страхов, и сомнений, пожалуйста, пожалуйста, только даруй нам священную победу. И избавь нас от унижения, краха, разорения и всех тех напастей, которые может принести неблагоприятный вердикт…»

Затем секретарь позвонил на мобильный Джареду Кертину – главному представителю защиты. Мистер Кертин мирно отдыхал на взятом напрокат кожаном диване в своем временном кабинете на Франт-стрит в деловой части города, в трех домах от здания суда. Он читал какие-то жизнеописания, лениво наблюдая за тем, как проходит час за часом, за каждый из которых он получал по 750 долларов. Он спокойно выслушал звонящего, бросил трубку и сказал:

– Пойдемте. Присяжные готовы.

Его угрюмые солдаты вытянулись по стойке «смирно» и выстроились в ряд, чтобы сопроводить его на пути к еще одной сокрушительной победе. Они удалились без единого слова, без единой молитвы.

Далее секретарь обзвонил других юристов, затем репортеров, и вскоре новость уже разнеслась по улицам города и стала передаваться из уст в уста.

В это время где-то на верхних этажах высотного здания в нижнем Манхэттене охваченный паникой молодой человек ворвался на важную встречу и шепотом сообщил срочные новости на ухо мистеру Карлу Трюдо, который в ту же секунду

потерял всякий интерес к предмету обсуждения, резко встал и сказал:

– Похоже, присяжные вынесли вердикт.

Он вышел из комнаты в длинный коридор и направился в просторный угловой кабинет, где снял пиджак, ослабил узел галстука, приблизился к окну и устремил взгляд на видневшуюся вдалеке во мгле ранних сумерек реку Гудзон. Он ждал и, как всегда, задавал себе один и тот же вопрос: как получилось, что благополучие его империи теперь всецело зависит от благоразумия двенадцати самых обычных людей, собравшихся в каком-то болоте в Миссисипи?

Для человека, который знал так много, ответ на этот вопрос до сих пор оставался неясным.

Люди отовсюду стекались к зданию суда, когда Пейтоны припарковались на улице позади него. Они немного посидели в машине, все еще держась за руки. Четыре месяца они старались не прикасаться друг к другу, оказавшись вблизи суда. За ними всегда следили. Возможно, кто-то из присяжных или репортеров. Важно было проявлять максимальный уровень профессионализма. Команда юристов, связанных узами брака, настолько удивляла многих, что Пейтоны старались относиться друг к другу как коллеги, а не как супруги.

И во время разбирательства редкие моменты, когда они могли быть вместе, случались где-то вдалеке от суда или других публичных мест.

– О чем ты думаешь? – спросил Уэс, не глядя на жену Его сердце бешено колотилось, лоб взмок. Он все еще держался за руль, пытаясь расслабиться.

Расслабиться. Хорошая шутка.

– Мне никогда не было так страшно, – ответила Мэри-Грейс.

– Мне тоже.

Повисла пауза, пока они, тяжело дыша, смотрели, как автобус с оборудованием для съемок чуть не задавил пешехода.

– Сможем ли мы пережить проигрыш? – сказала она. – Вот в чем вопрос.

– Нам придется его пережить; у нас нет выбора. Но никто не говорил, что мы проиграем.

– Вот именно! Пойдем.

Они присоединились к остальным сотрудникам своей маленькой фирмы и вместе с ними вошли в здание суда. Там же, где и всегда, на первом этаже у автоматов с прохладительными напитками, их ждала клиентка, истица Дженет Бейкер. Едва увидев их, она сразу начала плакать. Уэс взял ее под одну руку, Мэри-Грейс – под другую, и они повели Дженет вверх по лестнице в главный зал суда на втором этаже. Они могли бы отнести ее туда на руках. Она весила меньше сотни фунтов и постарела на пять лет за время процесса. Дженет пребывала в глубочайшей депрессии, временами в полубреду и, хотя не страдала анорексией, просто не могла принимать пищу. В тридцать четыре года она уже успела похоронить мужа и ребенка и сейчас стояла на пороге завершения страшнейшего судебного процесса, который, как она теперь втайне думала, лучше было и не начинать.

Зал суда находился в состоянии полной боевой готовности, словно вот-вот должны были посыпаться бомбы и завыть сирены. Множество людей просто кружили по помещению, или искали места, или нервно болтали друг с другом, стреляя глазами по сторонам. Когда Джаред Кертин и вся армия представителей защиты вошли в боковую дверь, все вытаращили глаза, как будто Кертину было известно что-то такое, чего не знают все остальные. День заднем в течение последних четырех месяцев он старательно доказывал, что умеет видеть то, что скрыто, но в тот момент лицо его ничего не выражало. Он что-то спокойно обсуждал с подчиненными.

У другой стены, всего в нескольких футах, чета Пейтон и Дженет садились на стулья у стола истца. Те же стулья, то же положение, та же тщательно продуманная стратегия, чтобы произвести впечатление на судей тем, как одна несчастная вдова и два ее одиноких юриста борются с гигантской корпорацией, располагающей массой средств и возможностей. Уэс Пейтон бросил взгляд на Джареда Кертина, их глаза встретились, и оба вежливо кивнули друг другу. Удивительно было то, что, несмотря на суд, эти двое еще соблюдали элементарные правила вежливости при общении друг с другом и даже разговаривали в случае крайней необходимости. Это был вопрос гордости. Независимо от омерзительности ситуации, а таких омерзительных ситуаций за время суда возникло немало, оба не желали опускаться ниже своего достоинства и всегда были готовы протянуть друг другу руку помощи.

Мэри-Грейс не оглядывалась вокруг, а если бы и оглядывалась, то не стала бы улыбаться или кивать. Хорошо, что она не носила с собой в сумочке пистолет, иначе половины людей в темных костюмах на другой стороне зала уже бы не было в живых. Она положила перед собой на стол большой блокнот форматом чуть больше А4, написала дату, затем свое имя; ей не приходило в голову, чем заняться дальше. За семьдесят один день слушаний она исписала шестьдесят шесть таких блокнотов, все одного размера и цвета, и сейчас они, аккуратно сложенные, лежали в подержанном металлическом шкафу в «бункере». Она подала Дженет бумажный носовой платок. Хотя Мэри-Грейс считала буквально все, что видела вокруг, даже она не могла уследить за количеством коробочек с платочками, которые Дженет израсходовала за время слушаний. Как минимум несколько дюжин.

Женщина плакала, почти не останавливаясь, и, несмотря на то что в глубине души Мэри-Грейс была склонна к сочувствию, она жутко устала от этих чертовых рыданий. Она устала от всего – от утомления, стресса, бессонных ночей, постоянной аналитической работы, расставаний с детьми, запущенной квартиры, кучи неоплаченных счетов, оставленных без внимания клиентов, холодной китайской еды, поедаемой в полночь, неимоверных усилий, которые приходилось тратить на макияж и укладку каждое утро, чтобы предстать перед присяжными в более или менее приличном виде. Ведь это расценивалось как само собой разумеющееся.

Начать процесс по серьезному делу равносильно тому, чтобы нырнуть в темный, заросший водорослями пруд, надев спортивный пояс для отягощения. Успеваешь только набрать воздуха, и все остальное перестает существовать. И тебе всегда кажется, что ты тонешь.

Через пару рядов за Пейтонами, на конце скамьи, которую быстро заполняли люди, сидел их банкир и нервно грыз ногти, хотя и старался изображать спокойствие. Его звали Том Хафф, или Хаффи – для тех, кто хорошо его знал. Хаффи время от времени заглядывал на заседание, чтобы понаблюдать, как идут дела и помолиться про себя за успех дела. Пейтоны задолжали банку Хаффи 400 тысяч долларов, и единственной гарантией выплаты долга служил принадлежащий отцу Мэри-Грейс участок земли в округе Кэри. При самом удачном раскладе его можно было продать за 100 тысяч, а это значит, что большая часть долга ничем не обеспечивалась. Если Пейтоны проиграют дело, когда-то столь перспективная карьера Хаффи в качестве банкира будет окончена. Президент банка уже давно перестал на него кричать. Теперь все угрозы отправлялись по электронной почте.

Дополнительный ипотечный кредит в размере 90 тысяч долларов под повторный залог их милого деревенского домика словно провалился в черную дыру убытков и бессмысленных трат. Бессмысленных – по крайней мере по мнению Хаффи. Но милого домика они все же лишились, так же как и милого офиса в центре города, и привезенных из-за границы машин, и всего остального. Пейтоны поставили на карту все, и Хаффи не мог ими не восхищаться. Благоприятный вердикт – и все будут считать его гением. Неблагоприятный

вердикт – и он первым встанет за Пейтонами в очередь в суд по делам о банкротстве.

Финансисты с толстыми кошельками в другой половине зала суда не грызли ногти и вообще не особенно беспокоились о возможном банкротстве, хотя такая возможность и обсуждалась. У компании «Крейн кемикл» было много денег, доходов и активов, но при всем этом сотни потенциальных истцов, которые, подобно тому как хищные птицы кружат над добычей, ждали исхода дела. Сумасбродный вердикт – и иски полетят один за другим.

Но в тот момент они были уверены в своих силах. Джаред Кертин был лучшим юристом, которого можно купить за деньги. Акции компании лишь незначительно упали в цене. Мистер Трюдо в Нью-Йорке, казалось, был вполне удовлетворен результатами проделанной работы.

Им не терпелось отправиться домой.

Слава Богу, на сегодня торги на биржах уже закрылись.

Старик Джо прокричал:

– Оставайтесь на своих местах! – И судья Харрисон вошел в дверь позади предназначенного для него кресла. Он давно уже положил конец этому рутинному обычаю, требующему вскакивать с места всякий раз, когда он собирался занять свой трон.

– Добрый день, – быстро сказал он. Было уже почти пять вечера. – Присяжные сообщили мне о том, что вердикт готов. – Он огляделся вокруг, чтобы убедиться в том, что все ключевые игроки на своих местах. – Я требую соблюдения правил приличия при любых обстоятельствах. Никаких выпадов. Ни один человек не покинет зал суда до тех пор, пока я не отпущу присяжных. Есть вопросы? Не желает ли защита выступить с какими-либо еще фривольными предложениями?

Джаред Кертин и глазом не моргнул. Он вообще никак не реагировал на присутствие судьи, а просто продолжал бездумно рисовать что-то в своем большом блокноте, словно создавал некий шедевр. Если «Крейн кемикл» проиграет, они в отместку подадут апелляцию, и краеугольным камнем такой апелляции станет явная предвзятость достопочтенного Томаса Олсобрука Харрисона IV, бывшего адвоката, который славился своей нелюбовью к большим корпорациям в принципе и к «Крейн кемикл» в частности.

– Господин судебный пристав, пригласите присяжных.

Дверь рядом со скамьей присяжных открылась, и возникло ощущение, как будто весь воздух из зала суда засосало в гигантский невидимый вакуум. Сердца замерли. Тела одеревенели. Взгляды перестали блуждать по сторонам. Нарушало тишину лишь шарканье ног присяжных по изношенному ковру.

Джаред Кертин продолжал методичное рисование. Он привык не смотреть на лица присяжных, когда они возвращались с вердиктом. После сотни процессов он знал, что по их выражениям нельзя сделать никаких выводов. Так зачем думать об этом? Решение так или иначе будет объявлено через считанные секунды. Его команде были даны строгие указания не обращать внимания на присяжных и не показывать реакции при оглашении вердикта, каким бы он ни был.

Разумеется, перед Джаредом Кертином не маячила перспектива полного финансового и профессионального краха. В отношении же Уэса Пейтона все было в точности до наоборот, и он не мог оторвать взгляд от присяжных, наблюдая за тем, как они занимают места. Доярка отвела глаза – плохой знак. Школьный учитель смотрел прямо сквозь Уэса – еще один плохой знак. Когда председатель передавал секретарю конверт, жена священника бросила на Уэса взгляд, полный жалости, но, в конце концов, она сидела с таким грустным лицом на протяжении всего процесса.

Мэри-Грейс тоже увидела знак, хотя и не искала его. Подавая очередную салфетку Дженет Бейкер, которая рыдала навзрыд, Мэри-Грейс украдкой бросила взгляд на присяжного заседателя номер шесть, которая сидела к ней ближе всего, доктора Леону Рочу, бывшего профессора, преподавателя английского языка в университете. Доктор Роча через стекла очков для чтения в красной оправе одарила Мэри-Грейс самым быстрым, милым и загадочным взглядом, который ей когда-либо доводилось видеть.

– Вы вынесли вердикт? – спросил судья Харрисон.

– Да, ваша честь, – ответил председатель.

– Он был принят единогласно?

– Нет, сэр, не единогласно.

– Хотя бы девять из вас согласны с вердиктом?

– Да, сэр, он был принят большинством в десять голосов против двух.

– Это все, что меня интересует.

Мэри-Грейс попыталась сделать в блокноте пометку об увиденном, но момент был столь волнующим, что она даже не смогла разобрать свой почерк. «Постарайся успокоиться», – повторяла она мысленно.

Судья Харрисон взял у секретаря конверт, надорвал его и начал читать вердикт. Глубокие морщины прорезались на его лбу, он нахмурился, почесывая переносицу. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем он сказал:

– Похоже, вердикт составлен правильно.

На его лице не дрогнул ни единый мускул, не отразилось ни улыбки на губах, ни удивления в глазах. По его виду невозможно было даже предположить, что написано на этом листе бумаги.

Он опустил глаза, кивнул судебному секретарю и откашлялся, словно наслаждаясь этим моментом. Морщинки вокруг его глаз разгладились, мышцы лица расслабились, плечи чуть опустились, и по крайней мере у Уэса вдруг появилась надежда, что присяжные приняли решение, разгромное для ответчика.

Судья Харрисон медленно и громко зачитал:

– Вопрос номер один: «Считаете ли вы, в силу перевеса доказательств, что указанные подземные воды были заражены корпорацией «Крейн кемикл»?» – Коварно выдержав паузу, которая длилась не более пяти секунд, он произнес: – Ответ: «Да».

Половина зала выдохнула, а другая начала синеть от злости.

– Вопрос номер два: «Считаете ли вы, в силу перевеса доказательств, что заражение воды явилось непосредственной причиной смерти или смертей – а) Чеда Бейкера и/или б) Пита Бейкера?» Ответ: «Да, в обоих случаях».

Мэри-Грейс умудрялась вытаскивать салфетки из коробки и передавать их левой рукой, в то же время яростно строча что-то правой в блокноте. Уэс украдкой бросил взгляд на присяжного номер четыре, который смотрел на него с довольной ухмылкой, словно хотел сказать: «А теперь приступим к самому приятному».

– Вопрос номер три: «Какую сумму вы присуждаете за противозаконное причинение смерти Чеду Бейкеру его матери Дженет Бейкер в качестве компенсации ущерба?» Ответ: «Пять тысяч долларов».

Умершие дети недорого стоят, потому что ничего не зарабатывают, но внушительная сумма компенсации за лишение Чеда жизни выглядела как предупреждение, потому как теперь стало понятно, чего следует ожидать дальше. Уэс посмотрел на часы, висевшие над головой судьи, и возблагодарил Бога за то, что ему удалось избежать банкротства.

– Вопрос номер четыре: «Какую сумму вы присуждаете за противозаконное причинение смерти Питу Бейкеру его вдове Дженет Бейкер в качестве компенсации ущерба?» Ответ: «Два с половиной миллиона долларов».

Среди финансистов, сидевших позади Джареда Кертина, началось оживление. «Крейн кемикл», конечно, могла пережить удар ценой в три миллиона долларов, но их беспокоило то, что могло последовать дальше. В этом отношении мистеру Кертину еще предстояло понервничать.

Но не сейчас.

Дженет Бейкер начала сползать со стула. Женщину подхватили оба ее юриста, усадили обратно, обняли за хрупкие плечи и что-то сказали ей шепотом. Она захлебывалась от слез и совершенно себя не

контролировала.

В списке, который подали юристы, было шесть вопросов, и если присяжные ответили утвердительно на пятый вопрос, то весь мир сойдет с ума. Судья Харрисон как раз подошел к нему, медленно прочитал и откашлялся, изучая ответ. Затем наморщил лоб. При этом на губах его играла улыбка. Он поднял глаза, направив взгляд на пару дюймов выше листа бумаги, который держал в руках, поверх дешевых очков для чтения, висевших у него на кончике носа, и смотрел он прямо на Уэса Пейтона. Судья улыбался сдержанно, заговорщически и в то же время с явным удовлетворением.

– Вопрос номер пять: «Считаете ли вы, в силу перевеса доказательств, что корпорация «Крейн кемикл» действовала намеренно либо с грубой неосторожностью, что позволяет наложить на нее штрафные санкции?» Ответ: «Да».

Мэри-Грейс перестала писать, посмотрела поверх трясущейся головы клиентки на мужа и увидела, что его взгляд прикован к ней. Они выиграли дело, и от такого успеха уже кружилась голова и охватывал неописуемый восторг. Но насколько велика была победа? Через считанные доли секунды оба узнали: они одержали победу полную и блестящую.

– Вопрос номер шесть: «Какова сумма штрафных выплат?» Ответ: «Тридцать восемь миллионов долларов».

Послышались возгласы удивления, кашель и тихий шепот, по мере того как зал суда охватывало всеобщее изумление. Джаред Кертин и компания записывали каждое слово, стараясь притвориться, будто не заметили бомбы, которая только что взорвалась. Руководители из «Крейн» в первом ряду пытались прийти в себя и вернуть дыхание в норму. Большинство из них уставились на присяжных, явно думая о них дурно, как обычно судят о невежественных людях, деревенской глупости и подобных вещах.

Мистер и миссис Пейтон разом вновь потянулись к своей клиентке, которая, согнувшись под тяжестью вердикта, предпринимала жалкие попытки сесть прямо. Уэс шептал Дженет слова ободрения, повторяя про себя цифры, которые только что прозвучали. При этом он каким-то образом умудрялся сохранять спокойное выражение лица и сдерживать глупую улыбку.

Хаффи, банкир, внезапно прекратил грызть ногти. Менее чем за тридцать секунд из опозоренного, разорившегося бывшего вице-президента банка он превратился в восходящую звезду с перспективами на большую зарплату и нормальный кабинет. Он даже чувствовал себя умнее, чем раньше. О, каким прекрасным будет его появление в зале заседаний руководства банка, куда он, пританцовывая, зайдет первым делом с утра. Судья продолжал говорить о формальных вопросах и благодарить присяжных, но Хаффи уже было безразлично. Он услышал все, что хотел.

Присяжные заседатели встали и потянулись прочь из зала, а старик Джо придерживал для них дверь и кивал с явным одобрением. Позже он скажет жене, что предсказывал такой вердикт, хотя она об этом и не помнит. Он утверждал, что ни разу не ошибся насчет вердикта за те многие десятилетия, что проработал судебным приставом. Когда присяжные ушли, Джаред Кертин встал и, сохраняя полное самообладание, выпалил самые обычные послевердиктные вопросы, которые судья Харрисон выслушал с огромным сочувствием – теперь, когда кровь уже пролилась. Мэри-Грейс не выказала никакой реакции. Ей было уже все равно. Она получила то, что хотела.

Уэс думал о 41 миллионе долларов, пытаясь справиться с эмоциями. Фирма выживет, так же как и их брак, репутация и все остальное.

Когда судья Харрисон наконец объявил: «Заседание закрыто», – присутствующие толпой бросились вон из зала суда, вцепившись в мобильные телефоны.

Мистер Трюдо стоял у окна, наблюдая за тем, как последние лучи солнца скрываются где-то далеко за Нью-Джерси. В другом конце кабинета ассистент Стю взял трубку и осторожно сделал несколько шагов вперед, прежде чем взять себя в руки и сказать:

– Сэр, звонили из Хаттисберга. Три миллиона реального ущерба. Тридцать восемь в порядке штрафных выплат.

Плечи босса, стоявшего в дальнем углу, чуть поникли, раздался тихий, разочарованный вздох, а затем негромкая брань.

Мистер Трюдо медленно повернулся и уставился на ассистента, как будто собирался пристрелить гонца, принесшего дурные вести.

– Ты уверен, что все правильно понял? – спросил он так, что Стю отчаянно пожелал, чтобы все это оказалось неправдой.

– Да, сэр.

Дверь позади него была открыта. В кабинет ворвался Бобби Рацлаф, запыхавшийся, шокированный и напуганный, он искал мистера Трюдо. Рацлаф был главным корпоративным юристом, и его шея должна была оказаться на плахе первой. Он весь покрылся испариной.

– Собери своих ребят здесь через пять минут! – прорычал мистер Трюдо и вновь повернулся к окну.

Пресс-конференция неожиданно материализовалась на первом этаже Дома правосудия. Уэс и Мэри-Грейс, образовав вокруг себя две маленькие группки, терпеливо разговаривали с репортерами. Оба давали ответы на одни и те же вопросы. Нет, таких вердиктов в штате Миссисипи раньше не выносили. Да, они считали его справедливым. Нет, такого они не ожидали, по крайней мере не такой большой компенсации. Конечно, апелляция будет подана. Уэс испытывает величайшее уважение к Джареду Кертину, но не к его клиенту. Их фирма в настоящий момент представляет интересы тридцати других истцов, которые подали иски против «Крейн кемикл». Нет, они не думают, что эти дела удастся урегулировать мирным путем.

Да, они ужасно устали.

Через полчаса они наконец смогли отделаться от назойливых журналистов и двинулись от здания Окружного суда округа Форрест рука об руку, у обоих было по тяжелому портфелю в руке. Репортеры сфотографировали, как они садились в машину и отъезжали.

Оставшись наедине, они молчали. Четыре дома, пять, шесть. За десять минут ни он, ни она не проронили ни слова. Их машина, видавший виды «форд-таурус» с пробегом миллион миль и по крайней мере с одной полуспущенной шиной, мирно ехала по улицам, окружающим университет, под сопровождение тихого стука заедающего клапана.

Уэс заговорил первым:

– А сколько составит треть от сорока одного миллиона?

– Даже не думай об этом.

– Я и не думаю. Просто шучу.

– Лучше следи за дорогой.

– Мы едем в какое-то определенное место?

– Нет.

И «таурус» отважно ринулся в пригород, направляясь куда угодно, только не обратно в офис. Теперь они жили далеко от этого места, где остался чудесный дом, который им когда-то принадлежал.

Постепенно произошедшее становилось все более реальным, по мере того как уходил первоначальный шок. Иск, который они с такой неохотой подали четыре года назад, разрешился самым невероятным образом. Выматывающий марафон подошел к концу, и хотя они одержали временную победу, цена ее была слишком высока. Раны еще были глубоки, и шрамы после битвы пока не затянулись.

Индикатор уровня топлива показывал, что осталась лишь четверть бака – два года назад Уэс едва ли обратил бы внимание на такую мелочь. Но теперь все было намного серьезнее. В те времена Уэс ездил на «БМВ», а у Мэри-Грейс был «ягуар», и когда Уэсу нужно было заправиться, он просто останавливался у любимой заправочной станции и заливал полный бак, расплачиваясь кредитной картой. Он никогда не смотрел на чеки; ими занимался его бухгалтер. Теперь о кредитных картах пришлось забыть, как и о «БМВ» и «ягуаре», а все тот же

бухгалтер работал за половину своей зарплаты и скупо выдавал пару-тройку долларов на расходы наличными, чтобы фирма Пейтонов могла оставаться на плаву.

Мэри-Грейс тоже посмотрела на индикатор уровня топлива, эту привычку она приобрела недавно. Она научилась замечать и запоминать цены на все – от галлона бензина до батона хлеба и половины галлона молока. Она экономила семейный бюджет, а он его тратил, а ведь еще не так давно, когда им активно звонили клиенты и успешно разрешались дела, она любила расслабиться и упивалась их успехом. Накопления и инвестиции отнюдь не были приоритетом. Они были молоды, фирма росла, жизнь казалась бесконечной.

Если она что-то и отложила в их общую копилку в те годы, эти средства давно уже поглотило дело Бейкер.

Еще час назад на бумаге они были разорены, имея жуткие долги, которые намного перевешивали те жалкие активы, что они могли перечислить. Сейчас все обстояло по-другому. Какие-то задолженности остались, но теперь их баланс стал выглядеть значительно лучше.

Или нет?

Когда они смогут извлечь реальную выгоду из этого великолепного вердикта? Предложит ли теперь «Крейн» выплатить определенную сумму в урегулирование конфликта? Как долго продлится апелляционный процесс? Сколько времени они смогут посвящать другим делам в своей практике?

Ни один из них не хотел поднимать вопросы, которые довлели над обоими. Они просто слишком устали и только что испытали слишком большое облегчение. Целую вечность Пейтоны говорили только об этом, теперь же не говорили ни о чем. Утром следующего дня они могут провести итоговое совещание.

– У нас почти закончился бензин, – сказала она.

В усталую голову Уэса не пришло мысли, что на это ответить, и он предложил:

– Как насчет ужина?

– Макароны с сыром, и поужинаем с детьми.

Процесс не только высосал из них всю энергию и средства; он также сжег все лишние килограммы, которые, возможно, были у них в самом его начале. Уэс сбросил по крайней мере пятнадцать фунтов, хотя наверняка он не знал, потому что уже несколько месяцев не вставал на весы. Ему не хотелось задавать жене вопросы на столь деликатную тему, но было очевидно, что ей нужно поесть. Они пропустили столько приемов пищи: завтраков, когда спешно одевали детей и собирали их в школу, обедов, когда один выступал с ходатайством у Харрисона, а другой готовился к следующему перекрестному допросу, ужинов, когда приходилось работать до поздней ночи и они просто забывали поесть. Они держались на энергетических напитках и батончиках «Пауэрбар».

– Звучит отлично, – сказал он и повернул на улицу, которая должна была привести их домой.

Рацлаф и два других юриста заняли места у обтянутого кожей стола, в углу огромного кабинета мистера Трюдо. Стены были сплошь из стекла, так что открывался великолепный вид на небоскребы, которые плотными рядами возвышались над деловым районом, однако ни у кого не было настроения любоваться пейзажем. Мистер Трюдо говорил по телефону в другом конце кабинета, сидя за хромированным столом. Юристы нервно ждали. До этого они, не останавливаясь ни на минуту, допрашивали свидетелей происшедшего в Миссисипи, но у них по-прежнему оставалась масса вопросов.

Босс закончил телефонный разговор и решительно пересек кабинет.

– Что случилось?! – со злостью выкрикнул он. – Час назад вы, ребята, вовсю хорохорились! А теперь нам надрали задницу! Что случилось? – Он сел и уставился на Рацлафа.

– Вердикт присяжных заседателей. Он всегда сопряжен с риском, – ответил Рацлаф.

– Это не первый для меня процесс, далеко не первый, и обычно я выигрываю. Я думал, мы наняли лучших адвокатишек на этом поприще. Лучших говорунов, которых можно купить за деньги. А мы ведь не скупились, да?

– О да. Мы платили много. И все еще платим.

Мистер Трюдо ударил по столу и рявкнул:

– И что пошло не так?!

«Знаете ли, – подумал Рацлаф и даже хотел сказать это вслух, но не стал, ибо очень ценил свою работу, – дело в том, что прежде всего наша компания построила завод по производству пестицидов в местечке Поданк, штат Миссисипи, ведь земля и рабочие руки стоили чертовски дешево. Потом в течение тридцати лет мы сбрасывали химикалии и отходы в почву и воду, разумеется, сосем незаконно, и отравили питьевую воду, так что она стала напоминать по вкусу прокисшее молоко. Но даже это не самое худшее, потому что потом люди там начали умирать от рака и лейкемии… Вот что, господин босс, и господин генеральный директор, и господин корпоративный рейдер, пошло не так».

Вместо этого Рацлаф произнес не самым убедительным образом:

– Юристы говорят, у нас хорошие шансы при апелляции.

– О, это просто замечательно. В настоящий момент я действительно доверяю мнению юристов. Где вы нашли этих клоунов?

– Они лучшие в своем деле, поверьте мне.

– Разумеется. И давайте расскажем журналистам, что мы просто бьемся в экстазе от перспектив апелляции, и тогда, быть может, наши акции завтра не рухнут. Ты это имеешь в виду?

– Это можно устроить, – сказал Рацлаф.

Два других юриста смотрели на стеклянные стены. Кто желает прыгнуть первым?

Один из мобильников мистера Трюдо зазвонил, и он схватил его со стола.

– Привет, солнышко, – произнес он, вставая и отходя в сторону.

Это была третья миссис Трюдо, его последний на текущий момент трофей, до безобразия молодая женщина, которую Рацлаф и все остальные сотрудники компании старались избегать, чего бы им это ни стоило. Ее муж что-то прошептал, а потом попрощался с ней.

Он подошел к окну, возле которого расположились юристы, и устремил взгляд на сверкающие башни небоскребов.

– Бобби, – спросил он, не отводя глаз от окна, – ты знаешь, откуда присяжные взяли цифру тридцать восемь миллионов, когда назначали штрафные выплаты?

– Не совсем.

– Конечно, не знаешь. За первые девять месяцев этого года «Крейн» в среднем получала прибыль в размере тридцати восьми миллионов в месяц. Кучка глупых деревенщин, которые все вместе и ста тысяч за год не зарабатывают, сидят там и, как боги, отбирают добро у богатых и раздают бедным!

– У нас еще есть деньги, Карл, – заметил Рацлаф. – Пройдут годы, прежде чем они перейдут в другие руки, если это вообще когда-нибудь случится.

– Прекрасно! Так давайте бросим все на съедение волкам, глядя на то, как наши акции летят в тартарары на бирже.

Рацлаф замолчал и обмяк в своем кресле. Два других юриста и слово боялись произнести.

Мистер Трюдо нервно мерил шагами кабинет.

– Сорок один миллион долларов. А сколько еще заведено дел, а, Бобби? Кто-то вроде говорил двести – триста? Что ж, если сегодня с утра их было триста, то завтра утром будет три тысячи. Каждый болван в южном Миссисипи, у которого выскочил герпес на губе, заявит, что отведал колдовского зелья из Баумора. Все никчемные нахалы с юридическим образованием уже едут туда, чтобы поймать клиентов на крючок. Такого не должно было случиться, Бобби. Ты же мне обещал!

Рацлаф хранил заключение под замком. Документ составили восемь лет назад под его наблюдением. Оно включало больше сотни страниц, на которых в самых страшных подробностях описывались противозаконные действия компании по выбросу токсичных отходов на заводе в Бауморе. В заключении отмечались и тщательные попытки

компании скрыть факт загрязнения, и обмануть агентство по защите окружающей среды, и купить всех политиков на местном, штатном и федеральном уровне. В нем предлагалось провести секретную, но эффективную очистку загрязненных территорий, затратив около 50 миллионов долларов. А еще в нем явно прослеживался отчаянный призыв ко всем, кто его читал, остановить выброс отходов.

И – это самое важное на данный нелегкий момент – в нем прогнозировалось, что когда-нибудь в зале суда будет оглашен неблагоприятный вердикт.

Лишь благодаря везению и явному пренебрежению правилами гражданского судопроизводства Рацлафу удавалось скрывать от всех это заключение.

Мистеру Трюдо копию заключения предоставили восемь лет назад, хотя теперь он и отрицал, что когда-либо его видел. Рацлафа так и подмывало достать заключение и прочесть вслух несколько избранных абзацев, но опять же он слишком ценил свою работу.

Мистер Трюдо подошел к столу, опустил ладони на итальянскую кожу, бросил гневный взгляд на Бобби Рацлафа и сказал:

– Клянусь тебе, этого никогда не произойдет. Ни цента из нашей прибыли, которую мы зарабатывали таким трудом, не попадет в руки этих деревенщин, что живут на стоянке для трейлеров.

Три юриста уставились на своего босса. Его глаза сузились и сверкали, он словно дышал огнем. В конце концов мистер Трюдо сказал:

– Даже если мне придется довести нас до банкротства или поделить капитал на пятнадцать частей, клянусь могилой моей матери, что ни цента из денег «Крейн» не попадет в лапы этих хамов.

И, дав такое обещание, он прошел по персидскому ковру, снял с вешалки пиджак и покинул кабинет.

Глава 2

Родственники отвезли Дженет Бейкер обратно в Баумор – ее родной городок в двадцати милях от здания суда. Она еще не оправилась от шока и, как всегда, чувствовала себя немного сонной от успокоительного. Ей совсем не хотелось смотреть на толпу и притворяться, что она празднует победу. Эти цифры, несомненно, означали полный успех, но вердикт ознаменовал собой конец долгого и тяжелого пути. А ее муж и маленький сын так и не воскресли из мертвых.

Она жила в старом трейлере с Бетт, сводной сестрой, на посыпанной гравием дороге в Богом забытом местечке Пайн-Гроув близ Баумора. Другие трейлеры по соседству примостились вдоль таких же неасфальтированных дорог. Большинству легковых машин и грузовиков, припаркованных рядом с трейлерами, исполнился уже не один десяток лет, краска на них облупилась, и поверхность покрывали вмятины. Там была пара обычных, непередвижных домов, возведенных на бетонных плитах лет пятьдесят назад, но и они стремительно старели и теряли вид, приходя в запустение, как и все вокруг. В Бауморе, и уж тем более в Пайн-Гроув, практически не было работы, и короткая прогулка по улице, где жила Дженет, могла произвести самое удручающее впечатление на любого гостя.

Новости опередили ее, так что к тому моменту, как она добралась до дома, у порога ее уже поджидала куча народу. Они уложили ее в постель, а потом расселись по тесной каморке и принялись шептать о вердикте, размышляя о том, что же все это значит.

Сорок один миллион долларов? Как это повлияет на другие иски? Заставят ли «Крейн» провести очистные работы? Когда Дженет реально получит хоть что-то из этих денег? Хотя они старались не задерживаться на последнем вопросе, именно он волновал большинство из них.

Друзья все прибывали, и толпа хлынула из трейлера на шаткую деревянную веранду, где люди расставили садовые стулья, сели и завели разговор, наслаждаясь прохладой раннего вечера. Они пили бутилированную воду и безалкогольные напитки. После столь долгих страданий вкус победы был сладок. Наконец они выиграли. Хоть что-то. Они нанесли ответный удар «Крейн» – компании, к которой питали такую ненависть, какую только могли, и наконец им удалось отомстить. Возможно, это положит начало перемен к лучшему, ведь впервые к ним прислушались за пределами Баумора.

Они говорили о юристах, и показаниях, и агентстве по защите окружающей среды, и последних токсикологических и геологических отчетах. Хотя никто из присутствующих не мог похвастаться хорошим образованием, зато все уже прекрасно освоили терминологию в области токсичных отходов, загрязнения подземных вод и очагов раковых заболеваний. Эти люди жили в сущем кошмаре.

Дженет проснулась в темной спальне и прислушалась к приглушенным разговорам вокруг. Она ощущала себя в безопасности. Это были ее люди, друзья и семья, такие же пострадавшие, как она. Их связывали тесные узы, и страдания они тоже делили друг с другом. Так же, как и деньги. И если бы она получила хоть десять центов, то не преминула бы отдать часть остальным.

Глядя в темный потолок, Дженет понимала, что не потрясена вердиктом. Облегчение, которое она испытывала благодаря окончанию процесса, намного перевешивало радость победы. Ей хотелось проспать неделю и проснуться в совершенно ином мире, увидев свою маленькую семью такой, как прежде, в мире, где все были бы здоровы и счастливы. И тут она впервые с тех пор, как услышала вердикт, задалась вопросом, что можно купить на присужденные деньги.

Достоинство. Достойное место для проживания и достойное место работы. Разумеется, не здесь. Она уедет из Баумора и округа Кэри, от местных зараженных рек, ручьев и водоносных пластов. Недалеко, правда, потому что все, кто ей дорог, живут поблизости. Но она мечтала о новой жизни в новом доме, где из кранов будет течь чистая вода, которая не пахнет и не оставляет пятен, не вызывает тошноту и не убивает.

Она услышала, как еще в одной машине захлопнули дверь, и вновь испытала благодарность к своим друзьям. Наверное, ей стоит привести в порядок волосы и отважиться выйти поздороваться. Она ступила в крошечную ванну рядом с кроватью, включила свет, открыла кран и села на край ванны, остановив взгляд на струе сероватой воды, стекающей в покрытую темными пятнами раковину из псевдофарфора.

Эта вода подходила лишь для смыва нечистот в туалете, ни для чего более. Водонапорная станция, качавшая воду, принадлежала городу Баумору, и сам город запретил пить свою же собственную воду. Три года назад местные власти приняли резолюцию, где призывали граждан использовать местную воду только для смыва в туалете. Таблички с предупреждениями висели в каждом общественном туалете. «НЕ ПЕЙТЕ ВОДОПРОВОДНУЮ ВОДУ в соответствии с распоряжением городского совета». Чистую воду привозили на грузовиках из Хаттисберга, и в каждом доме Баумора, будь то передвижной или обычный, стояли пятигаллонный контейнер для воды и дозатор. Те, кто мог себе позволить, устанавливали пятигаллонные резервуары на стойке на заднем дворе. А у самых хороших домов были цистерны для сбора дождевой воды.

Потребление воды было ежедневной проблемой в Бауморе. Над каждой чашкой долго думали и суетились, стараясь использовать воду как можно экономнее, потому что запас ее был нестабилен. А каждая капля, которая употреблялась внутрь или соприкасалась с человеческим телом, бралась исключительно из проверенных и сертифицированных источников. Питье и готовку вполне можно было сравнить с купанием и уборкой. Битва за гигиену была суровой, и большинство женщин Баумора носили короткие стрижки, а большинство

мужчин – бороды.

О воде здесь ходили легенды. Десять лет назад в городе установили ирригационную систему для полива местной молодежной бейсбольной площадки, а трава лишь пожелтела и засохла. Городской плавательный бассейн закрыли, когда консультант попытался очистить воду большим количеством хлора, а она приобрела соленый вкус и зловоние, как в сточной канаве. Когда сгорела методистская церковь, пожарные, проиграв войну с пламенем, поняли, что вода, закачанная из непроверенного источника, обладает свойствами зажигательной смеси. Еще за годы до этого некоторые жители Баумора подозревали, что именно от воды на лакокрасочном покрытии автомобилей после нескольких моек появляются маленькие трещинки.

«А мы пили эту гадость столько лет, – сказала себе Дженет. – Мы пили ее, когда она начала дурно пахнуть. Мы пили ее, когда она поменяла цвет. Мы пили ее, когда отправили горькую жалобу городским властям. Мы пили эту воду после того, как были взяты пробы и город заверил нас, что ее можно употреблять. Мы пили ее после кипячения. Мы пили чай и кофе, приготовленные на этой воде, веря в то, что при кипячении она лишится всех вредных свойств. А когда перестали ее пить, то продолжали принимать душ, и купаться в ней, и вдыхать ее пары.

А что нам было делать? Собираться каждое утро у колодца, как древние египтяне, и нести домой кувшины на головах? Пробурить собственные скважины за 2000 долларов и обнаружить под землей такую же мерзкую жижу, как обнаружил в свое время город? Поехать в Хаттисберг, найти никем не оккупированный кран и притащить сто ведер воды к себе?»

Она слышала и опровержения – давно, когда эксперты указывали на таблицы и уверяли городской совет и кучу людей, набившихся в зал заседаний, вновь и вновь повторяя, что вода прошла пробы и пригодна к употреблению, если ее правильно очистить надлежащим количеством хлора. Она слышала, как известные эксперты, привлеченные «Крейн кемикл» в суд, говорили присяжным, что да, возможно, за многие годы существования на заводе в Бауморе случилась небольшая «утечка», но об этом не стоит беспокоиться, потому что бихлоронилен[1 - Бихлоронилен, как и картоликс и аклар, – названия веществ, придуманных автором. – Здесь и далее примеч. пер.] и другие «запрещенные» вещества попали в почву, а в итоге – в подземные воды, что никоим образом не могло повлиять на качество городской питьевой воды. Она слышала, как правительственные ученые, не жалея слов, успокаивали людей, убеждая их, что вода, которую и нюхать нельзя без отвращения, вполне пригодна для питья.

Даже когда люди стали массово умирать, продолжали звучать опровержения. Рак подкосил многих в Бауморе, больные были на каждой улице, почти в каждой семье. Уровень заболеваемости по стране в Бауморе был превышен в четыре раза. Потом в шесть, потом в десять. На суде привлеченный Пейтонами эксперт объяснял присяжным, что в географической зоне, обозначаемой с учетом границ города Баумора, уровень заболеваемости раком в пятнадцать раз превышает средний уровень по стране.

Рак распространился настолько, что местных жителей стали изучать самые разные исследователи, как частные, так и государственные. Термин «очаг заболевания раком» знали уже все жители города, и Баумор стал считаться радиоактивным. Один умный журналист в своей статье назвал округ Кэри «округом Канцер[2 - От cancer – рак (англ.).], что в США», и это прозвище приклеилось к месту.

Округ Канцер, что в США. Ситуация с водой тяжелым бременем ложилась на торговую палату Баумора. Экономическое развитие прекратилось, и город стал стремительно приходить в упадок.

Дженет закрыла кран, но вода все еще была там, в трубах, которые, невидимые, пробегали через стены и уходили в землю где-то под ее ногами. Она всегда была там, поджидая, словно навязчивый ухажер с бесконечным терпением. Она текла неслышно, неся за собой смерть, ведь ее выкачивали из-под земли, загрязненной «Крейн кемикл».

Ночью Дженет часто лежала, открыв глаза, и слушала шум воды за стенами.

Текущий кран представлялся вооруженным мародером.

Она машинально причесала волосы и попыталась не задерживать взгляд на собственном отражении в зеркале, потом почистила зубы с водой из кувшина, который всегда стоял на раковине. Приведя себя в порядок, Дженет включила свет в коридорчике рядом со своей комнатой, натянула улыбку и шагнула в тесную каморку, где у стен расселись ее друзья.

Настало время помолиться.

Мистер Трюдо ездил на черном автомобиле «бентли», а возил его черный шофер по имени Толивер, который утверждал, что он родом с Ямайки, хотя его иммиграционные документы вызывали не меньше подозрений, чем его карибский акцент. Толивер возил эту важную персону уже десяток лет и мог по одному выражению лица определить, какое у босса настроение. На этот раз дело было плохо, быстро решил Толивер, когда они пробирались по забитой автомобилями ФДР-драйв[3 - ФДР-драйв – скоростная магистраль, проходящая вдоль пролива Ист-Ривер. Названа в честь Франклина Делано Рузвельта.] из центра города. Это было ясно уже по тому, как мистер Трюдо захлопнул за собой заднюю правую дверь, прежде чем Толивер успел подбежать и исполнить свои обязанности надлежащим образом.

Босс, по его мнению, умел сохранять железное спокойствие в зале заседаний. Там он всегда оставался невозмутим, решителен, расчетлив и так далее. Но в уединении на заднем сиденье автомобиля, когда окно было поднято и скрывало его от внешнего мира, часто проявлялась его истинная сущность. Это был взрывной человек с огромнейшим эго, который ненавидел проигрывать.

А это дело он точно проиграл. Там, сзади, он говорил по телефону, не срываясь на крик, но и не шепотом. Акции рухнут. Юристы – дураки. Все ему врали. Нужно задуматься об урегулировании убытков. Толивер слышал лишь обрывки разговора, но было очевидно, что произошедшее в Миссисипи имело катастрофические последствия.

Его боссу было шестьдесят два года, и журнал «Форбс» оценивал стоимость его чистых активов в два миллиарда долларов. Толивер часто задавался вопросом, когда он успокоится? Что он сделает еще с одним миллиардом, а потом еще с одним? Зачем так много работать, когда у него и так есть больше, чем он может потратить? Дома, самолеты, жены, корабли, «бентли» – у него были все игрушки, которые мог пожелать нормальный белый мужчина.

Но Толивер знал правду Нет такой суммы, которая удовлетворила бы мистера Трюдо. Здесь встречались и более богатые люди, и он изо всех сил старался угнаться за ними.

Толивер повернул на запад на Шестьдесят третьей улице и начал пробираться на Пятую авеню, а там резко повернул и оказался перед толстыми железными воротами, которые быстро распахнулись. «Бентли» скрылся в подземном гараже, затем остановился рядом с охранником, который уже ждал поблизости и сразу открыл заднюю дверь.

– Выезжаем через час! – рявкнул мистер Трюдо в сторону Толивера, даже не глядя на него, а потом исчез вместе с двумя толстыми дипломатами.

Лифт быстро поднялся на шестнадцать этажей вверх, где в роскоши и великолепии проживали мистер и миссис Трюдо. Их пентхаус простирался на два верхних этажа, а его многочисленные гигантские окна выходили на Центральный парк. Они купили эту квартиру за 28 миллионов

долларов вскоре после своей помпезной свадьбы, которая состоялась шесть лет назад, а потом потратили еще 10 миллионов или около того на то, чтобы придать ей такой вид, как на страницах глянцевых журналов по дизайну. Их обслуживали две горничные, повар, дворецкий и двое слуг – ее и его, как минимум одна няня и, конечно же, необходимый миссис Трюдо личный ассистент, который помогал ей всегда быть организованной и приходить на обед вовремя.

Слуга взял дипломаты и подхватил пальто, как только мистер Трюдо скинул его с плеч. Карл поднялся по лестнице в самый большой зал в поисках жены. На самом деле он не испытывал особого желания видеть ее в тот момент, но знал, что от него ждут соблюдения маленьких семейных традиций. Брианна Трюдо сидела в гардеробной в окружении двух парикмахеров, которые неистово работали над ее светлыми прямыми волосами.

– Здравствуй, дорогой, – дежурно произнесла она больше для парикмахеров – двух молодых мужчин, которых, похоже, нисколько не возбуждал тот факт, что она была практически раздета.

– Тебе нравится моя прическа? – спросила Брианна, наблюдая в зеркало за тем, как парни суетятся и колдуют в четыре руки над ее волосами. Не «как прошел день?», не «привет, милый», не «как закончился процесс?», а просто «тебе нравится моя прическа?».

– Красиво, – ответил он, уже отстраняясь. Церемония соблюдена, теперь он мог уйти и оставить ее наедине со специалистами. Он остановился у их огромной постели и бросил взгляд на вечернее платье от Валентино, как ему тут же сообщила жена. Оно было красного цвета, с глубоким вырезом, в который, возможно, поместится, а возможно, и нет ее потрясающая новая грудь. Короткое и почти прозрачное, оно, судя по всему, весило меньше двух унций и, вероятно, стоило как минимум 25 тысяч долларов. Платье было второго размера – это значило, что оно повиснет на ее истощенном теле, а другие анорексичные дамочки на вечеринке будут подходить и восхищаться, как хорошо оно «сидит». Откровенно говоря, Карл уже начал уставать от маниакальных ежедневных потребностей Брианны: час в день с тренером (300 долларов), час индивидуального занятия йогой (300 долларов), час с диетологом (200 долларов), – все ради того, чтобы сжечь последнюю жировую клетку в организме и удержать вес в рамках между девяносто и девяносто пятью фунтами. Брианна всегда была готова для секса – такова была часть договоренности, – но теперь он иногда боялся, что она уколет его тазовой костью или он просто раздавит ее своей тяжестью. Ей был всего тридцать один год, но он уже заметил пару морщинок прямо у нее над носом. Хирург может все исправить, но разве это не слишком высокая цена, которую приходится платить за то, что она морит себя голодом?

Однако перед ним стояли более важные проблемы, о которых стоило беспокоиться. Молодая красивая жена была всего лишь приложением к могущественной личности, которой он являлся, и пока Брианна Трюдо еще могла устроить пробку на дороге, околдовав всех водителей.

Она родила ему ребенка, появление которого не много значило для Карла. У него и так уже было шестеро детей – вполне достаточно, по его мнению. Трое из них были старше Брианны. Однако ребенок обеспечивал стабильность, а поскольку она была замужем за человеком, который очень любил женщин и преклонялся перед институтом брака, ребенок означал прежде всего семейные ценности, узы и связи и, хотя это не произносилось вслух, юридические сложности в случае, если что-то пойдет не так. Ребенок был защитой, в которой нуждается каждая жена богатого мужа.

Брианна родила девочку и выбрала для нее отвратительное имя – Сэдлер Макгрегор Трюдо. Фамилию Макгрегор Брианна носила в девичестве, а имя Сэдлер взялось вообще ниоткуда. Сначала она утверждала, что так звали какую-то хитрую шотландскую родственницу, но отказалась от этой сказки, когда Карл взялся за книгу имен. На самом деле ему было все равно. Отцом ребенка он был лишь по ДНК. Он уже пытался примерять на себя роль отца в предыдущих браках, но потерпел полный крах.

Сейчас Сэдлер было пять, и оба родителя практически не занимались девочкой. Брианна, которая когда-то предпринимала героические усилия, чтобы стать матерью, быстро потеряла интерес к материнству и передала свои обязанности куче нянь, которые постоянно сменяли друг друга. В настоящий момент няней у четы Трюдо работала упитанная молодая женщина из России, у которой были такие же сомнительные документы, как у Толивера. Карл не помнил, как ее зовут. Брианна взяла ее на работу и была в восторге от того, что та говорит по-русски и, возможно, научит этому языку Сэдлер.

– И на каком языке ты хочешь, чтобы заговорила наша дочь? – спрашивал Карл.

Но Брианна не знала ответа на этот вопрос.

Он вошел в игровую, подхватил девочку на руки, словно дождаться не мог встречи с ней, обнял и расцеловал ее, спросил, как прошел день, а уже через мгновение вежливо раскланялся и удалился в свой кабинет, где тут же взялся за телефон и начал кричать на Бобби Рацлафа.

После нескольких бесполезных звонков он принял душ, вытер идеально окрашенные волосы, которые на самом деле были уже наполовину седыми, и облачился в новенький вечерний костюм от Армани. Пояс брюк оказался чуть маловат, видимо, он был около 34 дюймов, а объем его живота увеличился по крайней мере на дюйм с тех пор, как когда-то давно Брианна ходила за ним по пятам по пентхаусу Одеваясь, он проклял и грядущий вечер, и предстоящий прием, и людей, которых там увидит. Все будут знать о произошедшем. Сейчас новости уже разносятся по финансовому миру. Разрываются телефоны, а его недоброжелатели умирают от смеха и злорадствуют над несчастьем «Крейн». Интернет разрывало от сообщений о случившемся в Миссисипи.

Будь то любой другой прием, он, великий Карл Трюдо, мог бы просто прикинуться больным и отменить визит. Каждый день своей жизни он проживал так, как хотелось ему самому, и если желал самым грубым образом проигнорировать вечеринку в последний момент, то какая, к черту, разница? Но сегодня был не любой другой прием.

Брианна с трудом внедрилась в ряды руководства Музея абстрактного искусства, и сегодня они планировали произвести фурор. Ожидались и вечерние платья от известных дизайнеров, и прооперированные пластическими хирургами плоские животы, и огромные новые бюсты, новые подбородки и безупречно загорелые тела, бриллианты, шампанское, паштет из гусиной печенки, икра, ужин, приготовленный знаменитейшим шеф-поваром, «молчаливый» аукцион для игроков, вышедших на замену, и настоящий аукцион для нападающих. И, что самое важное, там будет камера на камере, так чтобы элитные гости твердо уверились в том, что весь мир вращается вокруг них. Сплошные страдания, как в ночь вручения премии «Оскар».

Гвоздем программы вечера, по крайней мере на какое-то время, должны стать аукционные торги произведениями искусства. Каждый год комитет ставил задачу перед каким-нибудь «подающим надежды» художником или скульптором создать что-то специально к этому событию и, как правило, умудрялись выудить больше миллиона долларов за то, что у творца получалось. В прошлом году представили картину, на которой весьма странным образом был изображен человеческий мозг после пистолетного выстрела. В этом году

ее место заняла удручающего вида горка черной глины с торчащими из нее бронзовыми прутьями, которые переплетались, образуя смутные очертания фигурки молодой девушки. Шедевр получил загадочное название «Опороченная Имельда», и ему суждено было бы валяться в полном забвении в какой-нибудь галерее в Дулуте, если бы не известность скульптора – изнуренного аргентинского гения, который, по слухам, находился на грани самоубийства. Столь грустная история, разумеется, привела к тому, что цена его творений тут же возросла вдвое, и это не могло пройти мимо сообразительных арт-инвесторов в Нью-Йорке. Брианна разложила брошюры повсюду в пентхаусе и уже сделала несколько намеков на то, что «Опороченная Имельда» будет великолепно смотреться у них в фойе, прямо у входа в лифт.

Карл знал: жена ждет, что он купит эту чертову конструкцию, и надеялся, что большой суматохи вокруг этого не возникнет. А если он станет владельцем шедевра, то свято поверит в то, что самоубийства творца осталось ждать недолго.

Брианна и Валентино выплыли из гардеробной. Парикмахеры ушли, и она даже справилась с тем, чтобы надеть платье и украшения самостоятельно.

– Восхитительно, – сказал Карл, и это была чистая правда.

Несмотря на костлявость и выпирающие ребра, она все еще была красивой женщиной. Волосы ее выглядели примерно так же, как и сегодня в шесть, когда она потягивала кофе, а он целовал ее на прощание. И теперь, после того как были потрачены несколько тысяч долларов, он не видел почти никаких изменений.

Ну и пусть. Он хорошо знал, в какую цену обходится обладание трофеем. По брачному контракту она получала 100 тысяч долларов на содержание в месяц во время брака и двадцать миллионов в случае развода. Еще она получала Сэдлер, а за отцом оставалось право посещения, если ему того захочется.

Уже в «бентли», когда они, выехав из дома, направились на Пятую авеню, Брианна сказала:

– О Боже, я забыла поцеловать Сэдлер! Какая я после этого мать?!

– С ней все в порядке, – ответил Карл, который тоже не пожелал ребенку спокойной ночи.

– Я чувствую себя ужасно, – заявила Брианна, изображая раздражение. Ее длинное черное пальто от Прада было распахнуто, открывая великолепные ноги, которые притягивали к себе взгляд на заднем сиденье. Ноги, занимающие две трети ее тела. Ноги, не прикрытые ни чулками, ни одеждой, ни чем бы то ни было еще. Ноги, которыми Карл мог любоваться и восхищаться, которые мог ласкать и лелеять, и она вовсе не возражала, если и Толивер насладится этим прекрасным видом. Брианна, как всегда, показывала себя во всей красе.

Карл провел рукой по ее ногам, потому что ему нравилось это ощущение, но при этом ему хотелось сказать что-то вроде: «Они все больше становятся похожи на высохшие мощи».

Он промолчал.

– Есть новости о суде? – наконец спросила она.

– Присяжные нас накололи, – ответил он.

– Мне жаль.

– Все нормально.

– На какую сумму?

– Сорок один миллион.

– Нахалы.

Карл почти не рассказывал ей о сложном и загадочном мире группы компаний Трюдо. У нее были свои благотворительные проекты, и дела, и обеды, и тренеры, которые занимали ее свободное время. А он не хотел, чтобы ему задавали слишком много вопросов, и не стал бы это терпеть.

Брианна читала статьи в Интернете и точно знала, о чем говорилось в вердикте присяжных. Она знала, что юристы думают об апелляции, и знала, что акции «Крейн» должны рухнуть ранним утром следующего дня. Она вела собственное расследование и тайные записи. Да, она была красивой и стройной, но отнюдь не глупой.

Карл разговаривал по телефону.

Здание Музея абстрактного искусства находилось в нескольких кварталах к югу, между Пятой авеню и Мэдисон. Когда они продвинулись вперед, то увидели вспышки сотен фотокамер. Брианна вскинула голову, втянула идеальный живот, выставила вперед свое новое достояние и сказала:

– Господи, как я ненавижу этих людей.

– Кого?

– Всех этих фотографов.

Он сдержал смех, услышав столь явную ложь. Машина остановилась, и работник парковки, одетый в смокинг, открыл дверь. Камеры тут же сфокусировались на черном «бентли». Великий Карл Трюдо вышел без тени улыбки на лице, а за ним последовали ноги. Брианна знала, как показать фотографам, желтой прессе и, возможно, одному или паре модных журналов то, чего они хотят, – целые мили чувственной плоти, причем так, чтобы не открыть при этом всего. Сначала на тротуар опустилась правая нога, обутая в туфлю от Джимми Чу, по сотне долларов на каждый палец, а когда Брианна повернулась, распахнулось ее пальто, и в тандем включился Валентино, завершив верхнюю часть образа, так что весь мир увидел, как хорошо быть миллиардером и владеть трофеями.

Рука об руку они плыли по красному ковру и махали фотографам, игнорируя кучку репортеров, один из которых набрался достаточно наглости, чтобы прокричать:

– Эй, Карл, вы как-нибудь прокомментируете вердикт в Миссисипи?

Карл, разумеется, его не услышал – или притворился, что не услышал. Но шаг его ускорился, и через мгновение они уже оказались внутри, где можно было почувствовать себя в большей безопасности. По крайней мере он на это надеялся. Их поприветствовали купленные люди на входе, унесли верхнюю одежду, изобразили улыбки, затем появились дружественные камеры, материализовались старые друзья, и вскоре они уже затерялись в теплой компании действительно богатых людей, которые притворялись, что наслаждаются обществом друг друга.

Брианна встретила родственную душу – такой же анорексичный трофей с необычной фигурой, когда все части тела отличаются удивительной худобой, а вперед самым нелепым образом выдается огромная грудь. Карл направился прямиком в бар и почти дошел туда, когда его практически атаковал один мерзкий тип, которого он надеялся избежать.

– Карл, старина, говорят, с юга пришли плохие новости! – выкрикнул мужчина как можно громче.

– Да, очень плохие, – ответил Карл гораздо тише, потом схватил бокал шампанского и приготовился осушить его.

Пит Флинт занимал 228-ю позицию в составленном журналом «Форбс» списке 400 богатейших американцев. Карл значился под номером 310, и оба они точно знали, чего стоит каждый из них. Номера 87 и 141 также присутствовали среди приглашенных, наряду с кучкой богатых людей, не попавших в рейтинг.

– Я думал, у твоих ребят все под контролем, – продолжал напирать Флинт, прихлебывая из высокого стакана с шотландским виски или бурбоном. Он даже умудрился изобразить недовольство, хотя с трудом сдерживал радость.

– Мы тоже так думали, – ответил Карл, жалея о том, что не может ударить по этому толстому подбородку всего в двенадцати дюймах от него.

– А как насчет апелляции? – мрачно спросил Флинт.

– У нас отличные перспективы.

На прошлогоднем аукционе Флинт отважно дошел до безумного конца и ушел-таки с «Мозгом после выстрела» потратив 6 миллионов долларов на высокохудожественный хлам, зато именно это положило начало текущей кампании Музея абстрактного искусства по привлечению капитала. Нет сомнений в том, что и сегодня он поучаствует в охоте за гран-при вечера.

– Хорошо, что мы сыграли на понижение акций «Крейн» на прошлой неделе, – сказал он.

Мысленно Карл уже крыл его самыми последними словами, но внешне сохранял

хладнокровие. Флинт управлял хеджевым фондом, который славился рискованными вложениями. Неужели он действительно сыграл на понижение акций «Крейн кемикл», предупредив неблагоприятный вердикт? Изумление в глазах Карла не укрылось от собеседника.

– О да, – продолжил Флинт, поднося стакан к губам и причмокивая. – Один наш человек сказал, что ваши дела совсем плохи.

– Мы не выплатим ни цента, – храбро ответил Карл.

– Вы заплатите уже с утра, старина. Держу пари, акции «Крейн» упадут на двадцать процентов.

С этими словами он повернулся и пошел прочь, чтобы Карл мог спокойно прикончить бокал и срочно потребовать еще что-нибудь. Двадцать процентов? Быстрый ум Карла уже был занят математическими расчетами. Ему принадлежало 45 процентов выпущенных в обращение обыкновенных акций «Крейн кемикл», компании с рыночной стоимостью в 3,2 миллиарда долларов по результатам закрытия рынка на сегодня. Падение на 20 процентов обойдется ему в 280 миллионов на бумаге. Конечно, речь пойдет не о потере наличных, но день в офисе все же выдастся нелегкий.

Десять процентов больше похоже на правду, подумал он. И финансисты с ним согласны.

Мог ли хеджевый фонд Флинта избавиться от значительной доли акций «Крейн», так чтобы Карл не знал об этом? Карл вперил взгляд в смущенного бармена, размышляя над этим вопросом. Возможно, но вряд ли. Флинт просто сыпет ему соль на рану.

Появился директор музея, и Карл искренне порадовался его приходу. Этот человек никогда не упомянул бы о вердикте, даже если бы действительно знал о нем. Он будет говорить Карлу только приятные слова и, конечно же, заметит, как потрясающе выглядит Брианна. Он спросит о Сэддер и поинтересуется, как продвигается модернизация их дома в Хэмптонс[4 - Хэмптонс – небольшая область, включающая городки Южный Хэмптон и Восточный Хэмптон, на восточной оконечности острова Лонг-Айленд, штат Нью-Йорк. Это место славится обилием дорогостоящих летних домов и вилл, принадлежащих весьма богатым людям.].

Они говорили обо всем этом, идя с напитками по заполненному людьми коридору, лавируя между опасными темами для разговора, и в конце концов остановились перед «Опороченной Имельдой».

– Величественно, не правда ли? – задумчиво сказал директор.

– О да, очень красиво, – подтвердил Карл, бросив взгляд налево, когда рядом проходил номер 141. – За сколько она уйдет?

– Мы весь день только это и обсуждаем. Кто знает, с такой-то публикой? Я бы сказал, миллионов за пять минимум.

– А какова реальная цена?

Директор улыбнулся снимавшему их фотографу.

– Ну, это уже совсем другой вопрос, ведь так? Последняя заметная работа скульптора была продана одному японскому джентльмену примерно за два миллиона. Разумеется, японский джентльмен не жертвовал крупные суммы в пользу нашего маленького музея.

Карл сделал еще один глоток и решил принять участие в предстоящей игре. Целью кампании музея было собрать 100 миллионов долларов за пять лет. Как утверждала Брианна, пока им удалось получить не больше половины, и они многого ожидали от сегодняшнего аукциона.

Представившись, к ним присоединился критик из «Нью-Йорк таймс». Интересно, знает ли он о вердикте, подумал Карл. Критик и директор пустились в обсуждение аргентинского скульптора и его душевных проблем, а Карл разглядывал «Имельду» и спрашивал себя, хочет ли он постоянно видеть ее в фойе своего роскошного пентхауса.

Его жена, конечно, хотела.

Глава 3

Временным домом Пейтонов стала трехкомнатная квартира на втором этаже в старом жилом комплексе близ университета. Уэс жил неподалеку в студенческие годы и до сих пор не мог поверить, что вернулся туда. Но в последнее время произошло столько перемен, что было трудно хоть в чем-то сохранить постоянство.

Насколько временно? Этот важный вопрос беспокоил обоих супругов, хотя не поднимался уже неделями и не будет подниматься сейчас. Может быть, через день или два, когда пройдут усталость и шок и они смогут урвать из своего графика час-другой и спокойно поговорить о будущем. Уэс притормозил у стоянки, проехав переполненную помойку, вокруг которой валялась куча мусора. В основном пивные банки и разбитые бутылки. Ребята из колледжа развлекались тем, что выбрасывали пустую тару с верхних этажей, через стоянку, прямо над машинами, вроде как целясь в помойку. Когда бутылки разбивались, по всему комплексу разносился грохот и студенты веселились. А другие люди – нет. Для катастрофически недосыпавших Пейтонов полет «ракеты» иногда был просто невыносим.

Владелец квартиры, их старый клиент, слыл худшим владельцем трущоб в городе, по крайней мере среди студентов. Он предложил место Пейтонам, и они, пожав руки, договорились, что будут платить по тысяче долларов в месяц, закрепив сделку рукопожатием. Они прожили там семь месяцев, а заплатили за три, и лендлорд настаивал на том, что его это не беспокоит. Он терпеливо ждал вместе со многими другими кредиторами. Юридическая фирма «Пейтон энд Пейтон» доказала, что умеет привлекать клиентов и зарабатывать деньги, и оба ее партнера, несомненно, должны были совершить триумфальное возвращение в бизнес.

Попробуй тут вернуться, подумал Уэс, заворачивая на стоянку. Достаточно ли вердикта на 41 миллион долларов для такого триумфа? На какое-то мгновение он почувствовал, что заводится, но потом вновь поддался усталости.

Оба вышли из машины и, по-рабски подчиняясь ужасной привычке, вытащили портфели с заднего сиденья.

– Нет, – вдруг объявила Мэри-Грейс. – Сегодня ночью мы работать не будем. Оставь их в машине.

– Слушаюсь, мэм.

Они взбежали вверх по узкой лестнице под громкий аккомпанемент непристойного рэпа, звучащего из соседнего окна. Мэри-Грейс зазвенела ключами, отперла дверь, и вот они оказались внутри: дети смотрели телевизор с Рамоной, няней из Гондураса. Девятилетняя Лайза бросилась к ним навстречу с криком:

– Мамочка, мы победили, мы победили!

Мэри-Грейс взяла ее на руки и крепко обняла.

– Да, солнышко, мы победили.

– Сорок миллиардов!

– Миллионов, солнышко, не миллиардов.

Пятилетний Мэк подбежал к отцу, который тут же схватил его и поднял, и какое-то время они стояли в узком коридоре, прижимая к себе детей. Впервые с того момента, как был оглашен вердикт, Уэс увидел слезы в глазах жены.

– Мы видели вас по телевизору, – сообщила Лайза.

– И вы выглядели устало, – добавил Мэк.

– Я и правда устал, – согласился Уэс.

Рамона наблюдала за ними на расстоянии, едва заметно улыбаясь. Она не представляла точно, что именно несет с собой вердикт, но понимала достаточно, чтобы радоваться этой новости.

Избавившись от верхней одежды и обуви, небольшое семейство Пейтон рухнуло на диван, довольно милый диван, обитый черной кожей. Они обнимались, и щекотали друг друга, и болтали о школе. Уэсу и Мэри-Грейс удалось сохранить большую часть мебели, и их скромную квартиру украшали весьма изящные вещи, напоминавшие о прошлом и, что гораздо важнее, о будущем. Это была лишь остановка, неожиданная задержка на жизненном пути.

Пол в комнате был закидан тетрадями и бумагами, которые явно свидетельствовали о том, что дети закончили домашнюю работу, прежде чем включить телевизор.

– Я ужасно хочу есть, – объявил Мэк после нескольких безнадежных

попыток развязать галстук отца.

– Мама говорит, что на ужин у нас макароны с сыром, – сказал Уэс.

– Отлично! – обрадовались дети, и Рамона направилась на кухню.

– Значит, мы теперь переедем в новый дом? – спросила Лайза.

– Я думал, тебе нравится и здесь, – заметил Уэс.

– Нравится, но мы ведь продолжаем искать новый дом, правда?

– Конечно.

Они осторожно отвечали на расспросы детей. Лайзе вкратце объяснили суть иска: нехорошая компания отравила воду, которая причинила вред многим людям, и девочка тут же решила, что ей тоже не нравится эта компания. И если семье придется переехать на другую квартиру, чтобы бороться с этой компанией, она была руками и ногами «за».

Однако отъезд из их нового красивого дома дался нелегко. Там Лайза жила в бело-розовой комнате, имея все, о чем маленькая девочка может только мечтать. А теперь ей приходилось делить маленькую комнатку с братом, и, хотя она не жаловалась, ей хотелось знать, сколько это еще продлится. Мэк же, как правило, был слишком занят своими делами в подготовительном классе, где проводил целый день, чтобы беспокоиться о жилищных условиях.

Дети скучали по старому району, где стояли большие дома, а на задних дворах располагались бассейны и спортивные сооружения. Друзья жили в доме по соседству или за углом. Школа была частной и безопасной. Церковь находилась всего в квартале, и они знали всех, кто живет поблизости.

Теперь они ходили в городскую начальную школу, где можно было встретить гораздо больше черных лиц, чем белых, а молились в центральной епископальной церкви, в которой привечали всех желающих.

– В ближайшее время мы не переедем, – сказала Мэри-Грейс. – Но может быть, скоро начнем искать подходящее жилье.

– Я ужасно хочу есть, – повторил Мэк.

Вопросов, связанных с жильем, когда кто-то из детей поднимал их, как правило, старались избегать, и Мэри-Грейс наконец встала.

– Пойдем готовить, – обратилась она к Лайзе.

Уэс нашел пульт дистанционного управления и сказал Мэку:

– Посмотрим «Спортцентр».

Что угодно, лишь бы не местные новости.

– Конечно.

Рамона кипятила воду и нарезала помидоры. Мэри-Грейс быстро обняла ее и спросила:

– Хороший выдался день?

Хороший, согласилась та. Никаких проблем в школе. Домашняя работа уже сделана. Лайза удалилась в детскую. Интереса к готовке в своем возрасте она пока еще не выказывала, все было впереди.

– А у вас день прошел хорошо? – поинтересовалась Рамона.

– Да, очень хорошо. Давайте возьмем белый чеддер. – Мэри-Грейс отыскала кусок в холодильнике и принялась тереть его.

– И теперь вы можете отдохнуть? – спросила Рамона.

– Да, по крайней мере несколько дней.

Они нашли Рамону благодаря одному другу в церкви, когда она, полуголодная, пряталась в каком-то приюте в городе Батон-Руж, спала на койке и питалась консервами, которые отправлялись на юг жертвам урагана. Она пережила тяжелейшее трехмесячное путешествие из Центральной Америки через Мексику, а затем Техас до Луизианы, где не нашла ничего из того, что искала. Ее не ждали ни работа, ни семья, в которой она должна была жить, ни документы, ни люди, которые могли бы о ней позаботиться.

При других обстоятельствах Пейтонам и в голову бы не пришло нанять нелегальную иммигрантку без гражданства в качестве няни. Они быстро взяли ее к себе, научили водить машину, разрешив ездить только по строго определенным улицам, показали, как пользоваться сотовым телефоном, компьютером и кухонной техникой, а также заставили заняться английским. У нее было хорошее образование, которое она получила еще дома в католической школе, и она весь день проводила взаперти, убирая квартиру и повторяя тексты телевизионных передач. Через восемь месяцев Рамона уже могла похвастаться значительными успехами. Правда, она предпочитала не говорить, а слушать, в особенности Мэри-Грейс, которой часто нужно было кому-то выговориться. За последние четыре месяца, в те редкие вечера, когда Мэри-Грейс готовила ужин, она трещала без остановки, а Рамона впитывала каждое слово. Для Мэри-Грейс это было великолепной разрядкой, особенно после напряженного дня в зале суда, битком набитого нервными мужчинами.

– С машиной проблем нет? – Мэри-Грейс задавала этот вопрос каждый вечер. Их второй машиной была «хонда-аккорд», которую Рамоне еще только предстояло побить. На самом деле их приводила в ужас мысль о том, что они выпускают на улицы Хаттисберга нелегалку без прав и страховки на «хонде» с пробегом в миллионы миль с двумя счастливыми маленькими детьми на заднем сиденье. Они научили Рамону ездить по специальному маршруту по маленьким улочкам до школы, бакалейной лавки и, на случай необходимости, до их офиса. Если бы полицейские ее задержали, Пейтоны бросились бы в ноги прокурору и судье. Ведь все они были хорошо знакомы.

А Уэс точно знал, что у главного городского судьи тоже есть нелегал, который полет ему сорняки и стрижет газон.

– Отличный день, – ответила Рамона. – Никаких проблем. Все прекрасно.

И правда хороший день, подумала Мэри-Грейс, начиная растапливать сыр.

Зазвонил телефон, и Уэс неохотно поднял трубку. Их номер исключили из всех справочников, потому что какой-то сумасшедший постоянно звонил им с угрозами. Они использовали мобильные на все случаи жизни. Уэс помолчал, потом что-то сказал, повесил трубку и подошел к духовке, отвлекая женщин от готовки.

– Кто это был? – озабоченно спросила Мэри-Грейс. Каждый звонок по домашнему телефону вызывал у нее подозрения.

– Шерман звонил из офиса. Говорит, там шныряют какие-то репортеры, жаждут увидеть звезд.

Шерман был одним из ассистентов.

– Почему он до сих пор в офисе? – спросила Мэри-Грейс.

– Все еще упивается успехом, наверное. У нас остались оливки для салата?

– Нет. Что ты ему сказал?

– Я сказал, чтобы он пристрелил одного из них, тогда все остальные исчезнут сами собой.

– Да бросьте вы этот салат, – велела Мэри-Грейс Рамоне.

Они склонились над карточным столом, стоявшим в углу кухни, все пятеро взялись за руки, и Уэс начал читать молитву с благодарностью за все хорошее, что произошло в жизни, за семью, за друзей и за школу. И за пишу. А еще он испытывал благодарность к мудрым и благородным присяжным за столь фантастический исход дела, но это он оставит на потом.

Сначала был подан салат, а потом уже макароны с сыром.

– Пап, а давайте сегодня ночевать в палатках? – выпалил Мэк, едва успев проглотить свою порцию.

– Конечно, – согласился Уэс, ощутив внезапную боль в спине. При ночевке «в палатках» в квартире на пол накидывались покрывала, стеганые одеяла и подушки, и вся семья спала там, а телевизор не выключался до поздней ночи. Так они, как правило, проводили ночи с пятницы на субботу. Но все выходило отлично только тогда, когда мама и папа сами хотели принять участие в этом празднике жизни. Рамону всегда приглашали, но она благоразумно отказывалась.

– Только ляжем спать, как обычно, – настояла Мэри-Грейс. – Завтра рано вставать в школу.

– В десять! – предложила Лайза, выступая миротворцем.

– В девять, – возразила Мэри-Грейс, добавив тридцать минут к обычному времени, и дети заулыбались.

Мэри-Грейс сидела рядом с ними и наслаждалась этим прекрасным моментом, радуясь, что усталость скоро

останется в прошлом. Быть может, теперь ей удастся больше отдыхать, водить их в школу, приходить к ним на уроки и обедать вместе. Она жаждала побыть именно матерью и никем более, и для нее настанет черный день, когда придется вновь войти в зал суда.

По средам в церкви Пайн-Гроув раздавали еду всем желающим, и народу там всегда собиралось невероятно много. Популярная церковь находилась в середине поселения, и многие прихожане просто проходили пару кварталов пешком по воскресеньям и средам. Двери церкви были открыты восемнадцать часов в сутки, а пастор, живший в приходском доме за церковью, всегда находился на посту, готовый проповедовать для своей паствы.

Они совершали трапезу в «братском доме» – уродливой металлической пристройке сбоку от часовни, там внутри на складных столах раскладывалась самая разная домашняя снедь. Здесь можно было найти и корзинку белых булочек, и большой чайник со сладким чаем, и, конечно, много бутылок питьевой воды. Сегодня толпа была даже больше, чем обычно, потому что все надеялись увидеть Дженет. Люди ждали праздника.

Церковь Пайн-Гроув отличалась ярой независимостью без всякого намека на какую-либо конфессиональную принадлежность, чем очень гордился ее основатель – пастор Денни Отт. Саму церковь построили баптисты несколько десятилетий назад, а потом она пришла в запустение, как и все в Бауморе. Ко времени приезда Отта вся паства состояла лишь из пары совершенно измученных душ. За годы борьбы с безбожием ему удалось увеличить количество прихожан в десятки раз. Отт помог облегчить души нуждающимся, открыл двери перед местным обществом и сумел наконец достучаться до людских сердец.

Его приняли не сразу, главным образом потому, что он был «с севера» и его сразу выдавал чистый отрывистый акцент. В библейском колледже в Небраске он познакомился с девушкой из Баумора, и она повезла его на юг. После ряда злоключений он попал во Вторую баптистскую церковь в качестве временного пастора. На самом деле он не был баптистом, но при столь скудном выборе молодых проповедников в округе церковь не могла позволить себе особую избирательность. Через шесть месяцев баптисты покинули это место, а церковь получила новое название.

Он носил бороду и часто читал проповеди, облаченный во фланелевую рубашку и походные ботинки. Галстуки не запрещались, но, конечно же, не приветствовались. Это была церковь для людей, место, где каждый мог найти мир и покой, не заботясь о том, чтобы прийти в своей лучшей воскресной одежде. Пастор Отт избавился от Библии короля Якова и старых церковных гимнов. Он не часто прибегал к заунывным песнопениям, написанным древними пилигримами. Службы проводились в более непринужденной обстановке и осовременивались показом слайд-шоу и игрой на гитаре. Он верил и заявлял, что бедность и несправедливость – гораздо более важные социальные проблемы, чем аборты и права гомосексуалистов, но все же проводил такую политику с осторожностью.

Церковь росла и процветала, и деньги нисколько его не заботили. Его друг из семинарии содержал миссионерскую организацию в Чикаго, и благодаря таким связям церковная кладовая Отта всегда была полна не новой, но еще пригодной для носки одежды. Он настойчиво обращался к гораздо более многочисленной пастве в Хаттисберге и Джексоне и на их пожертвования поддерживал запас еды в «братском доме». Он выпрашивал у фармацевтических компаний излишки продукции, складируя безрецептурные лекарства в церковной «аптеке».

Денни Отт считал, что его миссионерские цели распространяются на весь Баумор и ни один человек не должен остаться голодным, бездомным или больным, если в его силах это предотвратить. По крайней мере он не допустит, чтобы такое происходило у него на глазах, а глаза его всегда зорко следили за всем и вся.

Он провел шестнадцать похорон своих прихожан, убитых «Крейн кемикл», компанией, которую он так люто ненавидел, что часто молился о прощении ему этой ненависти. Он презирал не безымянных и безликих людей, владевших «Крейн», иначе это поставило бы под вопрос его веру, а именно саму корпорацию. Греховно ли ненавидеть корпорацию? Этот вопрос изводил его душу каждый день, и на всякий случай он продолжал молиться.

Шестнадцать человек были похоронены на маленьком кладбище за церковью. Когда было тепло, он стриг траву у надгробий, а когда холодно, – красил белый частокол, окружавший кладбище и защищавший его от оленей. Хотя он к этому не стремился, его церковь стала колыбелью движения против «Крейн» в округе Кэри. Почти каждого из прихожан глубоко тронули смерти и болезни людей, пострадавших от этой компании.

Старшая сестра его жены окончила школу в Бауморе вместе с Мэри-Грейс Шелби. Пастор Отт и Пейтоны были очень близки. За закрытой дверью при участии одного из четы Пейтонов по телефону в кабинете пастора часто проходили юридические консультации. Не один десяток показаний был записан в «братском доме», битком набитом юристами из больших городов. Отт ненавидел корпоративных юристов столь же люто, как и саму корпорацию.

Мэри-Грейс часто звонила пастору Отту во время процесса и всегда говорила, что не стоит особенно рассчитывать на успех. А он и не рассчитывал. Когда она позвонила два часа назад с ошеломительными новостями, Отт схватил жену, и они принялись от радости танцевать по всем дому, крича и смеясь. Теперь «Крейн» не отвертеться, она унижена, публично растоптана и получит по заслугам. Наконец-то!..

Он как раз приветствовал собравшихся, когда увидел, что вошла Дженет со сводной сестрой Бетт и их обычной свитой. Женщину тут же обступили те, кто ее любил и кто хотел поддержать в этот радостный момент и тихо прошептать слова успокоения. Они сели в конце зала около старого пианино, и к ним тут же потянулась очередь встречающих. Дженет удалось выдавить пару улыбок и даже сказать «спасибо», но она казалась очень хрупкой и слабой.

Кушанья остывали с каждой минутой, а церковь была уже набита битком, и пастор Отт наконец призвал всех к порядку и принялся читать сумбурную благодарственную молитву. Закончив витиеватой фразой, он сказал:

– Приступим к еде.

Как всегда, дети и старики выстроились в очередь первыми, и ужин был подан. Отт прошел в конец зала и сел рядом с Дженет. Когда люди постепенно разошлись, чтобы поесть, она шепнула пастору:

– Я хотела бы зайти на кладбище.

Он вывел ее через боковую дверь на узкую, посыпанную гравием дорожку, которая огибала церковь и через пятьдесят ярдов спускалась к маленькому кладбищу. Они ступали в темноте медленно и молча. Отт открыл деревянные ворота, и они вошли на кладбище, чистое и ухоженное. Надгробия были маленькими. Там лежали только рабочие люди, и не было памятников, склепов или безвкусных монументов.

Через четыре ряда справа Дженет опустилась на колени меж двух могил. В одной покоился Чед, ее больной ребенок, который прожил всего шесть лет, прежде чем погиб от опухолей. В другой лежали останки Пита, что был ей мужем восемь лет. Отец и сын, бок о бок друг подле друга, навечно. Дженет приходила к ним по крайней мере раз в неделю и всегда жалела, что не последовала за ними. Она обнимала оба надгробия сразу, а потом тихо говорила:

– Привет, мальчики. Это мама. Вы не поверите,

что сегодня произошло.

Пастор Отт ускользнул, оставив ее наедине со слезами, мыслями и словами, которых не хотел слышать. Он ждал у ворот, время шло, и он смотрел, как тени ползли по рядам надгробий, когда луна то выходила из облаков, то пряталась за ними. Он уже похоронил Чеда и Пита. Всего шестнадцать смертей, и счет еще не был закрыт. Шестнадцать немых жертв, которые, возможно, больше не были такими немыми. Наконец до общества донесся голос с маленького обнесенного частоколом кладбища у церкви Пайн-Гроув. Громкий голос, исполненный гнева, который требовал, чтобы его выслушали и справедливость восторжествовала.

Он видел тень Дженет и слышал, как она говорит.

Он молился вместе с Питом в последние минуты его жизни и целовал маленького Чеда в лоб в предсмертный час. Он с трудом собирал деньги на гробы и организацию похорон. Потом вместе с двумя дьяконами копал могилы. Эти две смерти разделяли лишь восемь месяцев.

Дженет все еще стояла там, шепча слова прощания, потом повернулась к нему.

– Пора возвращаться в дом, – сказал Отт.

– Да, спасибо, – кивнула она, вытирая слезы со щек.

Стол мистера Трюдо обошелся ему в 50 тысяч долларов, и поскольку именно он выписал чек, то надеялся, что хотя бы выберет людей, которые будут сидеть рядом. По левую руку от него находилась Брианна, а рядом с ней – ее близкая подруга Сэнди, еще один ходячий скелет, который только что по контракту расторг последний брак и охотился за мужем номер три. Справа сидел его друг, бывший банкир, с женой, это были довольно милые ребята, которые любили поговорить об искусстве. Уролог Карла сидел прямо напротив него. Его с женой пригласили только потому, что они мало разговаривали. Единственным, кто не вписывался в эту компанию, был не самый большой начальник из группы компаний Трюдо, которому против воли выпал жребий провести этот вечер в их обществе.

Знаменитый шеф-повар представил изысканное меню: на закуску были поданы икра и шампанское, затем суп из лоб-стера, соте из фуа-гра с гарниром, свежая шотландская дичь для любителей мяса и букет из морских водорослей вместо овощей. На десерт принесли великолепное многослойное желе – венец кулинарного искусства. Каждое новое блюдо, включая десерт, сопровождалось новым вином.

Карл съедал все, что ему подавали, и много пил. Он разговаривал только с банкиром, потому что банкир слышал новости с юга и, похоже, сочувствовал ему. Брианна и Сэнди перешептывались самым неприличным образом и на протяжении всего ужина критиковали всех остальных светских львиц, присутствовавших среди гостей. Они умудрялись возить по тарелкам еду, не положив в рот ни кусочка. Уже полупьяный, Карл чуть не высказал возмущение жене, когда та ковыряла водоросли. «Ты знаешь, сколько стоит эта чертова еда?» – хотел спросить он, но затевать ссору явно не стоило.

Знаменитый повар, о котором Карл никогда не слышал, был представлен публике и получил бурю оваций от четырехсот гостей, из которых практически все остались голодными после пяти блюд. Но ведь вечер затевался не ради еды. А ради денег.

После двух коротких речей на сцене появился аукционист. «Опороченную Имельду», подвешенную на маленьком передвижном кране, вкатили в атриум и так и оставили висеть в двадцати футах от пола, чтобы все могли ясно ее видеть. В свете софитов она смотрелась еще более экзотично. Толпа затихла, пока армия нелегалов, облаченных в смокинги и бабочки, убирала со столов остатки еды.

Аукционист продолжал разглагольствовать об «Имельде», а все присутствующие слушали. Потом он рассказал о художнике, и толпа прислушалась еще внимательнее. Был ли он сумасшедшим? Больным? Находился ли на грани самоубийства? Они жаждали подробностей, но аукционист не мог рассуждать о делах столь обыденных. Он оказался британцем, притом очень хорошо воспитанным, уже одного этого было достаточно, чтобы накинуть как минимум один миллион на окончательную цену.

– Предлагаю начать торги с цены пять миллионов, – сказал он в нос, и в толпе раздались удивленные возгласы.

Общество Сэнди резко наскучило Брианне. Она придвинулась к Карлу, захлопала ресницами и положила руку ему на бедро. Карл ответил ей, кивнув ближайшему ассистенту, с которым заранее договорился. Ассистент подал знак аукционисту на сцене, и «Имельда» ожила.

– Пять миллионов у нас есть, – объявил аукционист. Громогласные аплодисменты. – Неплохое начало, спасибо. Попробуем перейти к шести.

Шесть, семь, восемь, девять, и вскоре Карл кивнул уже на цифре десять. Он продолжал улыбаться, но внутри его выворачивало наизнанку. Во сколько ему обойдется эта мерзость? В зале было еще как минимум шесть состоявшихся миллиардеров и несколько будущих. Нехватки раздутых до безобразия человеческих эго и денег явно не наблюдалось, но ни одному из присутствующих здесь богачей статья в прессе не нужна была так сильно, как Карлу Трюдо.

И Пит Флинт это понимал.

Два участника торгов выпали на пути к одиннадцати миллионам.

– Сколько еще осталось желающих? – шепотом спросил Карл у банкира, который наблюдал за толпой, выискивая конкурентов.

– Пит Флинт и, быть может, кто-то еще.

Сукин сын. Когда Карл дал добро на двенадцать миллионов, Брианна практически засунула язык ему в ухо.

– Ставка в двенадцать миллионов принята! – Толпа разразилась аплодисментами и восторженными криками, когда аукционист внес весьма мудрое предложение: – А теперь пора сделать небольшую паузу и передохнуть.

Все гости выпили. Карл глотнул вина. Пит Флинт сидел за ним сзади через два стола, но Карл не осмелился повернуться и признать, что они вступили в битву друг с другом.

Если Флинт действительно сократил инвестиции в акции «Крейн», то благодаря вердикту он обогатится на миллионы. Карл же на этом вердикте потеряет миллионы. Правда, пока все было лишь на бумаге, но разве это меняет дело?

«Имельда» же существовала отнюдь не на бумаге. Она была реальна и осязаема, и это произведение искусства Карл потерять просто не мог, по крайней мере не в пользу Пита Флинта.

Раунды 13, 14 и 15 были великолепно проведены аукционистом, и каждый заканчивался неистовыми аплодисментами. Слухи быстро распространялись, и вскоре все уже знали, что состязаются Карл Трюдо и Пит Флинт. Когда аплодисменты стихли, два тяжеловеса вновь вступили в борьбу. Карл кивнул на цифре 16 миллионов, затем последовали овации.

– Кто-нибудь поставит семнадцать миллионов? – напирал аукционист, явно испытывая интерес к происходящему.

Долгая пауза. Напряжение было таково, что в воздухе, казалось, пробегали электрические разряды.

– Что ж, хорошо. Шестнадцать миллионов – раз, шестнадцать миллионов – два… Ах да, сделана ставка в семнадцать миллионов.

Карл давал себе клятвы и сам нарушал их на протяжении всей этой пытки, но твердо решил, что не пойдет дальше семнадцати миллионов. Когда шум стих, он откинулся в кресле также спокойно, как любой корпоративный рейдер, который может пустить в ход целые миллиарды. Он закончил и был вполне доволен этим фактом. Флинт блефовал, а теперь Флинт же и получит эту старушку за 17 миллионов.

– Могу ли я повысить ставку до восемнадцати? – И вновь овации. У Карла появилась еще пара лишних минут на раздумья. Если он был готов выложить семнадцать,

то почему не восемнадцать? А если он согласится и на восемнадцать, то Флинт поймет, что он, Карл, дойдет до победного конца, черт возьми.

Попытка не пытка.

– Итак, восемнадцать? – спросил аукционист.

– Да, – ответил Карл достаточно громко для того, чтобы его услышали. План сработал. Пит Флинт отступил, сохранив кучу денег, и радостно наблюдал за тем, как великий Карл Трюдо завершает совершенно идиотскую сделку.

– Продана за восемнадцать миллионов мистеру Карлу Трюдо! – взревел аукционист, и все присутствующие вскочили с мест.

«Имельду» опустили на пол, чтобы новые владельцы могли попозировать с ней. Многие другие, испытывая зависть и в то же время упиваясь гордостью, таращились на чету Трюдо и их новое приобретение. На сцене материализовался ансамбль, и пришло время танцев. Брианна была в ударе: деньги всегда приводили ее в сумасшедший восторг, но на половине первого танца Карл осторожно подтолкнул ее в направлении выхода. Разгоряченная, она похотливо пыталась продемонстрировать как можно больше обнаженных частей тела. Мужчины смотрели на нее, и ей это нравилось.

– Уходим, – сказал Карл после второго танца.

Глава 4

За ночь Уэс каким-то образом умудрился перебраться на диван – гораздо более подходящее место для отдыха – и когда проснулся, еще до рассвета, Мэк лежал рядом, уткнувшись ему в бок. Мэри-Грейс и Лайза распластались на полу под ними, и, казалось, весь мир для них не существовал. Они смотрели телевизор, до тех пор пока дети не уснули, а потом тихо открыли и распили бутылку дешевого шампанского, которую давно берегли для особого случая. Алкоголь и усталость сделали свое дело, и они отключились, успев дать друг другу клятву проспать целую вечность.

Пять часов спустя Уэс открыл глаза и уже не смог их закрыть. Он снова находился в зале суда, весь на нервах, покрытый испариной, наблюдая за тем, как вереницей выходят присяжные, и пытаясь разгадать их мысли, а потом слышал волшебные слова судьи Харрисона. Он никогда не забудет эти слова.

Его ждал чудесный день, и он не собирался тратить его на лежание на диване.

Он осторожно встал, не потревожив Мэка, накрыл его одеялом и молча прошел в их с Мэри-Грейс неубранную спальню, где переоделся в спортивные шорты, футболку и туфли. Во время суда он старался бегать каждый день, иногда в полночь, а иногда в пять утра. Месяц назад его запросто можно было встретить за шесть миль от дома в три часа ночи. Бег помогал ему освежить голову и снять стресс. Он разрабатывал стратегию, проводил перекрестный допрос свидетелей, спорил с Джаредом Кертином, выступал перед присяжными и успевал выполнить кучу других дел, бороздя асфальтовые просторы во тьме.

Возможно, во время этой пробежки ему удастся сконцентрироваться на чем-то другом, кроме процесса. Быть может, на отпуске. На пляжном отдыхе. Но перспектива возможной апелляции уже тяготила его.

Мэри-Грейс не шелохнулась, когда он на цыпочках вышел из квартиры и закрыл за собой дверь. На часах было 5.15.

Он разбежался без всякой разминки и вскоре оказался на Харди-стрит, направляясь к кампусу Университета южного Миссисипи. Ему импонировало спокойствие этого места. Он кружил у общежитий, где когда-то жил, у футбольного стадиона, где когда-то играл, а через полчаса завернул в «Джава Верке», его любимый кафетерий, через дорогу от городка. Он положил четыре монеты по двадцать пять центов на прилавок и взял маленькую чашку кофе домашнего купажа. Четыре монеты по двадцать пять центов. Он чуть не рассмеялся, отсчитывая их. Он всегда заранее думал о покупке кофе и поэтому вечно охотился за четвертаками.

В конце барной стойки лежали утренние газеты. На передовице «Хаттисберг американ» красовалась статья с кричащим названием «“Крейн кемикл” накололи на 41 миллион». Статья сопровождалась большой великолепной фотографией, на которой он и Мэри-Грейс выходили из здания суда, усталые, но счастливые. И еще там была фотография Дженет Бейкер, все еще со слезами на глазах. Цитировались речи многих юристов и некоторых присяжных, включая короткую сумбурную речь доктора Леоны Рочи, которая явно оказала влияние на решение, принятое в зале совещания присяжных. Среди других ее фраз, которые могли бы стать крылатыми, особенно выделялась следующая: «Нас разозлило то, насколько нагло и расчетливо «Крейн» отравляла природные ресурсы, пренебрегая всеобщей безопасностью, а потом обманывала всех, пытаясь скрыть этот факт».

Уэс любил эту женщину Он прочел длинную статью на одном дыхании, не притронувшись к кофе. Самая главная газета штата, которую выпускали в Джексоне, называлась «Кларион леджер», и хотя заголовок передовицы звучал более сдержанно, он все же производил впечатление: «Присяжные приговорили «Крейн кемикл» – вердикт ошеломляет». Масса фотографий, цитат, подробностей судебного процесса, и через пару минут Уэс неожиданно для самого себя обнаружил, что уже читает текст по диагонали. А вообще самое лучшее название придумали в газете «Сан гералд» из Билокси: «Присяжные – компании «Крейн»: – Ну как, съели?»

Передовицы и фотографии в популярных ежедневных газетах. Неплохой выдался день для маленькой юридической фирмы «Пейтон энд Пейтон». Скоро все вернется на круги своя, и Уэс был к этому готов. Телефоны в офисе начнут разрываться от звонков потенциальных клиентов по поводу разводов, банкротств и прочих мелочей, на которые у Уэса не хватало терпения. Он вежливо отправит их восвояси, ведь ему не нужны мелкие дела, их и так всегда предостаточно, теперь он намеревается ловить в свои сети только крупную рыбу. Ошеломительный вердикт, фотографии в газете, разговоры о них на каждом углу – их бизнес вырастет до невиданных масштабов.

Он допил кофе и вышел на улицу.

Карл Трюдо ушел из дома еще до рассвета. Он мог прятаться в пентхаусе целый день, предоставив специалистам по связям с общественностью разбираться с катастрофой. Он мог прятаться за спинами юристов. Он мог сесть в личный самолет и улететь на виллу на Ангилье или в особняк в Палм-Бич. Но Карл никогда бы так не поступил. Он никогда не бегал от скандалов и не собирался делать этого сейчас.

К тому же он хотел побыть подальше от жены. Прошлым вечером ему пришлось потратить на нее уйму денег, и теперь он злился из-за этого.

– Доброе утро, – бросил он Толиверу, забираясь на заднее сиденье «бентли».

– Доброе утро, сэр. – Толивер и не думал задавать глупых вопросов вроде «Как вы себя чувствуете, сэр?». На часах было 5.30 утра, и выезжать в такое время было не то чтобы сверхъестественно для мистера Трюдо, но и не вполне обычно. Как правило, они отправлялись в дорогу на час позже.

– Поддай газу, – сказал шеф, и Толивер помчался по Пятой авеню. Двадцать минут спустя Карл уже ехал в своем личном лифте вместе со Стю, помощником, работа которого заключалась в том, чтобы быть на связи 24 часа в сутки 7 дней в неделю, на тот случай, если величайшему из людей что-то понадобится. Стю подняли час назад и уже дали указания. Организовать утренний кофе с пшеничной булочкой, выжать свежий апельсиновый сок. Он получил список из шести газет, которые должны были лежать на столе мистера Трюдо к утру, и как раз уже прошерстил пол-Интернета на предмет статей о вердикте. Карл едва замечал его

присутствие.

В кабинете Стю помог ему снять куртку, налил кофе и получил указание бежать за булочкой и соком.

Карл устроился в аэродинамическом кресле от знаменитого дизайнера, сжал кулаки, подкатился к столу, глубоко вдохнул и взял в руки «Нью-Йорк таймс». Первая страница, левая колонка. Не первая страница раздела о бизнесе, а первая страница всей этой чертовой газеты!!! Прямо рядом с новостями о неудавшейся войне, скандалом в конгрессе и жертвах в Газе.

Первая страница. «“Крейн кемикл” виновна в смертях от отравления», – прочел Карл, и его крепко сжатые челюсти расслабились. В подзаголовке значилось: «Хаттисберг, Миссисипи. Присяжные штата присудили молодой вдове 3 миллиона долларов в порядке компенсации и 38 миллионов в качестве штрафных санкций по иску против «Крейн кемикл» в связи со смертями, вызванными незаконными действиями компании». Карл читал быстро, ему и так были известны все самые неприятные подробности. И «Нью-Йорк таймс» описывала достоверно большинство из них. Каждую цитату юристов он и так знал наперед. Бла-бла-бла.

Но почему все это на первой странице?

Сначала он решил, что это такой дешевый трюк, а потом, к своему неудовольствию, обнаружил на второй странице раздела деловых новостей статью какого-то аналитика, который рассуждал о других юридических проблемах «Крейн», в частности сотнях потенциальных исков примерно на тех же основаниях, что и иск Дженет Бейкер. По словам этого эксперта, имени которого Карл никогда не встречал раньше, что было весьма странно, «Крейн» могла потерять «несколько миллиардов» наличными, а поскольку «позиция «Крейн» в отношении страхования ответственности казалась не вполне ясной», компания могла остаться «без единого цента», и такие траты влекли за собой «полную катастрофу».

Карл непристойно ругался, когда вбежал Стю со стаканом сока и булочкой.

– Что-нибудь еще, сэр? – спросил он.

– Нет, просто закрой дверь.

Карл быстро перешел к разделу об искусстве. На первой странице красовался репортаж о вчерашнем событии в музее, гвоздем программы которого стала ожесточенная война ставок и так далее. В правом нижнем углу страницы поместили приличных размеров цветное фото мистера и миссис Трюдо на фоне их последнего приобретения. Брианна, которая на этом снимке вышла красивее, чем когда бы то ни было, прямо-таки излучала гламур. Карл выглядел богатым, стройным и молодым, как ему показалось, а «Имельда» даже в газете смотрелась столь же странно, как и в реальной жизни. А являлась ли она произведением искусства вообще? Или же это была всего лишь смесь бронзы с цементом, которую сотворила чья-то больная душа, усиленно пытаясь доказать всем и каждому, что она мечется в неистовых муках?

Верно последнее, по словам критика из «Нью-Йорк таймс» – милейшего джентльмена, с которым Карл беседовал накануне перед ужином. Когда репортер поинтересовался, можно ли считать покупку мистера Карла Трюдо разумным вложением средств, критик ответил: «Нет, зато это огромная помощь кампании музея». Затем он пустился в объяснения по поводу того, что рынок абстрактной скульптуры находился в застое более десяти лет и вряд ли испытает подъем сейчас, по крайней мере по его мнению. И он не видел для «Имельды» блестящих перспектив. Статья заканчивалась на странице семь, где размещались еще две фотографии и портрет скульптора Пабло, который улыбался, глядя в объектив, и выглядел вполне живым и, как ни удивительно, вменяемым.

И все же Карл порадовался, хотя бы на долю секунды. Репортаж оставлял хорошее впечатление. Благодаря ему складывалось мнение, будто даже после скандала с вердиктом Карл оставался невозмутимым и жизнерадостным, сохраняя контроль над всем и вся. Положительные статьи все же чего-то стоили, хотя он очень хорошо знал, что цена, которую ему пришлось заплатить за эту публикацию, составляла приблизительно 18 миллионов долларов. Он захрустел булочкой, но вкуса не почувствовал.

Пора вернуться к бойне. Ей были посвящены передовицы «Уолл-стрит джорнал», «Файнэншл таймс» и «Ю-эс-эй тудей». Прочитав четыре газеты, Карл устал от одних и тех же цитат юристов и прогнозов экспертов. Он откатился от стола, сделал глоток кофе и напомнил себе о том, как сильно ненавидит репортеров. Но он все еще был жив. Атака прессы была жестокой, но на этом все не закончится, и он, великий Карл Трюдо, подставит грудь под их удары и выстоит.

Сегодняшний день станет худшим в его карьере, но уже завтра дела, несомненно, наладятся.

На часах было 7 утра. Рынки открывались в 9.30. По итогам вчерашних торгов стоимость акций «Крейн» составила 52,50 доллара, на 1,25 доллара больше, чем позавчера, потому что присяжные тянули с вердиктом и, похоже, не могли принять решение. Уже с утра эксперты предсказывали панические продажи, но оценки убытков просто ужасали.

Он принял звонок от директора департамента по связям с общественностью и объяснил, что не будет разговаривать с репортерами, журналистами, аналитиками и всеми остальными, как бы они себя ни называли и сколько бы их ни звонило и ни толпилось в фойе. Нужно всего лишь придерживаться лозунга компании: «Мы собираемся подавать апелляцию и рассчитываем выиграть». Ни словом больше, ни словом меньше.

В 7.15 явился Бобби Рацлаф вместе с Феликсом Бардом, финансовым директором. Тот и другой спали не больше двух часов, поэтому оба недоумевали, как их шеф умудрился за это время еще и в люди выйти. Они достали толстые папки, обменялись обязательными сухими приветствиями и поспешили к столу для совещаний. Здесь им предстояло провести следующие двенадцать часов. Многое нужно было обсудить, но на самом деле основная причина встречи заключалась в том, что мистер Трюдо не желал оставаться один, когда откроются рынки и разверзнутся врата ада.

Рацлаф начал первым. Куча ходатайств будет подана после завершения дела, ничто не изменится и дело передадут в Верховный суд штата Миссисипи.

– Этот суд славится тем, что отдает предпочтение истцам, но эта тенденция близка к изменению. Мы изучили решения по гражданским делам за последние два года, и, как правило, мнения судей разделяются как пять к четырем в пользу истца, хотя так происходит не всегда.

– Сколько нам ждать до того, пока закончится рассмотрение апелляции в последней инстанции? – спросил Карл.

– От восемнадцати до двадцати четырех месяцев.

Далее Рацлаф сообщил, что уже зарегистрировано около ста сорока исков против «Крейн» в отношении беспорядков в Бауморе, причем треть из них сопряжена с летальными исходами. По сведениям, полученным при тщательном и длительном изучении вопроса Рацлафом, его людьми и нанятыми юристами в Нью-Йорке, Атланте и Миссисипи, могло быть возбуждено еще от трехсот до четырехсот дел на вполне «законных» основаниях, то есть дел, связанных со смертью, вероятной смертью или же тяжелым либо средней тяжести заболеванием. Могли посыпаться тысячи исков, в которых истцы предъявляли бы мелкие жалобы на проблемы вроде кожной сыпи, повреждения кожных покровов или мучительного кашля, но пока они не представляли особой опасности.

В связи с тем, что доказать сумму понесенного ущерба было не только сложно, но и затратно, большинство из заявленных исков не форсировались, а мирно ждали своего

часа. Теперь все должно было измениться.

– Уверен, что юристы истца сегодня проснутся с больной головой с похмелья, – заметил Рацлаф, но Карл не оценил его юмор. И никогда не ценил. Он всегда что-то читал, не глядя на человека перед собой, поэтому ничто не укрывалось от его внимания.

– Сколько дел ведут Пейтоны? – поинтересовался он.

– Около тридцати. Мы точно не знаем, потому что они не по всем еще подали иски. Нужно подождать.

– В одной статье писали, что дело Бейкер почти полностью разорило их.

– Это правда. Они заложили почти все.

– Под банковские кредиты?

– Да, так говорят.

– Известно, в какие банки они обращались?

– Не уверен.

– Выясните. Я хочу знать суммы займов, условия, все.

– Понял.

Вариантов как таковых нет, сказал Рацлаф, по крайней мере с его точки зрения. Дамбу прорвало, и начался потоп. Юристы вцепятся в них в порыве мщения, и цена защиты подскочит в четыре раза, до 100 миллионов долларов за год, причем легко. Следующее дело вполне могут принять к рассмотрению через восемь месяцев в том же зале суда под председательством того же судьи. Еще один большой вердикт, и кто знает, что будет дальше.

Карл взглянул на часы и пробормотал что-то о необходимости позвонить. Он встал из-за стола, прошелся по кабинету и остановился у окна, выходящего на юг. Его внимание привлекло здание Трампа. Оно располагалось по адресу Уоллстрит, дом 40, рядом с Нью-Йоркской фондовой биржей, где совсем скоро начнутся бурные обсуждения акций «Крейн кемикл», инвесторы, словно крысы, побегут с тонущего корабля, а зеваки будут жадно следить за бойней. Как мучительно и несправедливо, что он, великий Карл Трюдо, человек, который так часто радостно наблюдал за тем, как какая-нибудь процветающая компания шла ко дну, теперь должен сражаться со стервятниками. Сколько раз он сам подстраивал обвал акций, чтобы вовремя подсуетиться и скупить их за бесценок! О его грязной тактике ходили легенды.

Насколько плохи дела? Это был главный вопрос, за которым следовал еще один, не менее важный: как долго все это продлится?

Карл выжидал.

Глава 5

Том Хафф облачился в самый темный и лучший из своих костюмов и после долгих споров решил приехать на работу в банк «Секонд стейт» на пару минут позже обычного. Более ранний приход был бы слишком предсказуемым и, наверное, чуть самонадеянным. И, что еще важнее, он хотел, чтобы к его приезду все были на своих местах: старые кассирши на первом этаже, хорошенькие секретарши – на втором, а всякие вице-президенты, его конкуренты, – на третьем. Хаффи жаждал триумфального прибытия и огромной аудитории. Он поставил на карту все вместе с Пейтонами, поэтому уж точно заслужил минуту славы.

Но вместо этого кассирши его просто проигнорировали, секретарши дружно оказали ему холодный прием, а конкуренты лишь хитро ухмыльнулись, что не могло не вызвать его подозрений. На столе он обнаружил записку с пометкой «Срочно», в которой его просили зайти к мистеру Киркхеду. Что-то должно было случиться, и самоуверенность Хаффи быстро испарилась. Все это как-то не вязалось с его грандиозным пришествием, как он его запланировал. В чем же дело?

Мистер Киркхед сидел у себя в кабинете, ожидая его с распахнутой дверью, а это всегда был дурной знак. Шеф ненавидел открытые двери и даже хвастался пристрастием к стилю закрытого управления. Он был язвителен, груб, циничен и боялся своей собственной тени, поэтому закрытые двери служили ему хорошую службу.

– Садитесь! – рявкнул он, и не подумав сказать «Доброе утро» или «Здравствуйте», или, Боже упаси, «Поздравляю». Он устроился за огромным столом, склонив лысую голову с толстыми щеками так низко, как будто хотел понюхать распечатки таблиц, которые изучал.

– Как вы, мистер Киркхед? – только и смог выдавить Хаффи. Как же ему хотелось сказать «Хренхед», потому что он произносил это прозвище через раз, когда речь шла о его шефе. Даже старушки на первом этаже иногда так его называли.

– Прекрасно. Вы принесли дело Пейтонов?

– Нет, сэр. А меня не просили принести дело Пейтонов. Что-то случилось?

– Два происшествия, раз уж вы об этом заговорили. Во-первых, мы выдали этим людям огромный кредит в размере более четырехсот тысяч долларов, который уже, разумеется, просрочен и не обеспечен нормальным залогом. В общем, это худший заем в истории банка.

Он произнес «эти люди» так, будто Уэс и Мэри-Грейс славились тем, что воровали кредитные карты.

– Это уже давно не новость, сэр.

– Ничего, если я закончу? Теперь ко всему перед нами замаячила эта неприлично огромная сумма, назначенная к выплате присяжными, которая, наверное, должна радовать меня как банкира, имеющего отношение к делу. Однако как коммерческого кредитора и бизнес-лидера на местном уровне меня такая перспектива просто убивает. Какое мнение сложится о нас у будущих промышленных клиентов, если будут приниматься подобные вердикты?

– Не засоряйте наш штат токсичными отходами?

Лицо Хренхеда покраснело, и под кожей заходили желваки. Он отмахнулся рукой от ответа Хаффи и прочистил горло, чуть ли не прополоскав его собственной слюной.

– Это создает плохой климат для нашего бизнеса, – сказал он. – Газеты по всему миру пестрят передовицами на эту тему. Мне звонят из головного офиса. Очень плохой выдался день.

А в Бауморе вообще выдалось много плохих дней, подумал Хаффи. Особенно со всеми этими похоронами.

– Сорок один миллион долларов, – не унимался Хренхед, – отдать какой-то бедной женщине, которая живет в трейлере.

– Ничего плохого в трейлерах нет, мистер Киркхед. Масса хороших людей живут в них в округе. И мы даем им займы.

– Вы меня не поняли. Это неприлично большая сумма денег. Вся система сошла с ума. И почему именно здесь? Почему именно Миссисипи прославился как судейский ад? Почему юристы-судебники облюбовали наш маленький штат? Посмотрите на все эти опросы. Это плохо для бизнеса, Хафф, для нашего бизнеса.

– Да, сэр, но сегодня утром можно хотя бы порадоваться тому, что долг Пейтонов будет выплачен.

– Я хочу, чтобы они его погасили, и как можно скорее.

– Я тоже.

– Предоставьте мне четкий план действий. Свяжитесь с этими людьми и разработайте график платежей, который я одобрю только в том случае, если он покажется мне разумным. И сделайте это сейчас же.

– Да, сэр. Но им может потребоваться несколько месяцев, чтобы вновь встать на ноги. Они практически разорены.

– Меня это не волнует, Хафф. Я хочу, чтобы эта чертова запись исчезла из наших бухгалтерских книг. И все.

– Да, сэр. Это все?

– Да, и больше никаких займов под судебные процессы, вы меня поняли?

– Не беспокойтесь об этом.

В трех домах от банка достопочтенный Джаред Кертин проводил финальный смотр войск перед отправлением в Атланту, где их ждал холодный прием. Их штабом было отремонтированное старое здание на Франт-стрит. Состоятельные защитники «Крейн кемикл» арендовали его еще два года назад, а затем модернизировали, наводнив новейшей техникой и персоналом.

Настроение в офисе царило мрачное, хотя многие из местных сотрудников нисколько не расстроились из-за вердикта. Проработав долгие месяцы под началом Кертина и его нахальных приспешников, они почувствовали некое удовлетворение, когда те потерпели поражение. И

они должны были вернуться. Такой вердикт означал, что вскоре появятся новые жертвы, иски, процессы и так далее.

За сборами следил Фрэнк Салли, местный юрист и партнер в юридической конторе, которую «Крейн» наняла сначала, а потом сократила ее полномочия в пользу «крупной фирмы» из Атланты. Салли получил место на битком забитой скамье защиты и все судебное разбирательство длиной четыре месяца вынужден был, терпя унижение, сидеть на ней молча. Салли почти во всех аспектах не одобрял стратегию и тактику Кертина. Он испытывал такую нелюбовь и недоверие к юристам из Атланты, что даже разослал партнерам секретное заключение, в котором предсказывал назначение огромных штрафных санкций. Теперь же он втайне упивался своим злорадством.

Но все же Салли был профессионалом. Он работал на своего клиента настолько хорошо, насколько это было возможно, и никогда не подводил Кертина, выполняя его указания. И он с радостью согласился бы работать с ними и дальше, потому что «Крейн кемикл» уже заплатила его маленькой фирме более миллиона долларов.

Они с Кертином пожали друг другу руки у входной двери. Оба знали, что еще до конца дня успеют поговорить по телефону. Оба были слегка взволнованы внезапным отъездом. Два арендованных мини-вэна повезли Кертина и еще десять юристов в аэропорт, где симпатичный маленький самолет уже подготовился доставить их в пункт назначения за семьдесят минут, хотя они вовсе не спешили. Они соскучились по своим домам и семьям, но разве могло быть что-то хуже, чем вернуться из захолустья с поджатым хвостом?

Пока Карл спокойно отсиживался на сорок пятом этаже, слухи в деловом сообществе росли и множились. В 9.15 позвонил его банкир из «Голдман Сакс», уже в третий раз за это утро, и сообщил удручающую новость о том, что на бирже, вероятно, откажутся торговать обыкновенными акциями «Крейн». Сохранялась заметная неустойчивость. Давление, способствующее продаже акций, росло.

– Это напоминает распродажу по сниженным ценам, – резко сказал он, и Карлу захотелось его обругать.

Рынки открылись в 9.30 утра, и торговля акциями «Крейн» была отложена. Карл, Рацлаф и Феликс Бард, изможденные, сидели за столом в конференц-зале, засучив рукава, погрязнув в документах и бумагах, держа по телефону в каждой руке и лихорадочно ведя переговоры. Бомба разорвалась сразу после 10.00 утра, когда торги акциями «Крейн» открылись по цене 40 долларов за акцию. Покупателей не нашлось, даже когда цена упала до 35 долларов. Падение на время приостановилось на отметке в 29,5 доллара, когда в игру вступили перекупщики и начали приобретать акции. На этом уровне цена и колебалась в течение следующего часа. В полдень на пике торгов цена опустилась до 27,25 доллара, к тому же упоминаниями о «Крейн» с утра пестрели все главные бизнес-издания. В выпусках новостей ведущие с довольным видом передавали слово аналитикам с Уолл-стрит, каждый из которых в красках живописал крах «Крейн кемикл».

В заголовках газет мелькали три новости: «Подсчет жертв в Ираке», «Стихийное бедствие месяца» и опять же «Крейн кемикл».

Бобби Рацлаф попросил разрешения сходить к себе в кабинет. Он поднялся по лестнице, преодолев один этаж, и едва успел добежать до туалета. Там никого не было. Он зашел в дальнюю кабинку, поднял крышку унитаза, и его сильно вырвало.

Девяносто тысяч обыкновенных акций «Крейн» только что в совокупности рухнули с 4,5 до 2,5 миллиарда долларов, а ведь падение лишь началось. Ведь именно под залог акций он брал кредиты на все свои игрушки – маленький домик в Хэмптонс, «порше-каррера», половину парусного судна. Не говоря уже о более мелких расходах, вроде платы за обучение и членство в гольф-клубах. Неофициально Бобби уже можно было считать банкротом.

Впервые за все время своей карьеры он понял, почему люди бросались с крыш домов в 1929 году.

Пейтоны собирались поехать в Баумор вместе, но появление их банкира в офисе в последнюю минуту заставило сменить все планы. Уэс решил остаться и поговорить с Хаффи. А Мэри-Грейс села в «таурус» и отправилась в свой родной городок.

Она держала путь в Пайн-Гроув, затем в церковь, где ее ждали Дженет Бейкер с пастором Денни Оттом и куча других пострадавших, интересы которых представляла фирма Пейтонов. Они собрались тесной компанией в «братском доме» и пообедали бутербродами, один из которых съела Дженет Бейкер, что вообще было удивительно. Она выглядела собранной, отдохнувшей и довольной тем, что находится вдалеке от здания суда и всех этих разбирательств.

Первоначальный шок от вердикта постепенно сходил на нет. Перспектива получения денег повышала настроение и провоцировала массу вопросов. Мэри-Грейс старалась развеять чрезмерные иллюзии. Она подробно описывала мучительный процесс предстоящей апелляции вердикта по делу Бейкер. И она была не так оптимистично настроена насчет выплат, или очистных работ, или следующего суда. Откровенно говоря, ни у нее, ни у Уэса не было ни денег, ни сил, чтобы противостоять «Крейн» в еще одном долгом разбирательстве, хотя этой мыслью она делиться с собравшимися не стала.

Она говорила уверенно и обнадеживающе. Ее клиенты не ошиблись дверью, и Уэс смог доказать это всем. Скоро в Бауморе начнут рыскать толпы юристов в поисках жертв деяний «Крейн», раздавая обещания и заманивая их деньгами. Это будут не только местные юристы, но и специалисты по гражданским искам, которые охотятся заделами, колеся с одного побережья на другое, и часто добираются до места катастрофы раньше пожарных машин. Никому не доверяйте, сказала она мягко, но твердо. «Крейн» наводнит город исследователями, ищейками и шпионами, и каждый из них будет выискивать доказательства, которые потом могут быть использованы в суде против вас. Не разговаривайте с репортерами, потому что слова, произнесенные в запале, могут прозвучать совершенно по-другому в зале суда. Не подписывайте никаких документов, которые не были проверены Пейтонами. Не общайтесь с другими юристами.

Она дала им надежду. Вердикт должен быть воспринят судебной системой. И управленцам придется принять это во внимание. Химическая отрасль промышленности не может больше их игнорировать. Акции «Крейн» в этот самый момент падают на бирже, а когда акционеры потеряют достаточно денег, то они потребуют перемен.

Когда она закончила, Денни Отт сплотил собравшихся в молитве. Мэри-Грейс обняла клиентов, пожелала им всего самого доброго, пообещала встретиться снова через пару дней, а затем прошла с Оттом ко входу, где ее уже ждали на следующую встречу.

Журналиста звали Тип Шепард. Он приехал около месяца назад и, приложив недюжинные усилия, заручился доверием пастора Отта, который затем представил его Уэсу и Мэри-Грейс. Шепард был свободным художником с внушительным списком работ, парой книг за плечами и техасским говором, который помогал нейтрализовать нелюбовь жителей Баумора к средствам массовой информации. Пейтоны отказывались разговаривать с ним во время процесса по многим причинам. Теперь, когда все было кончено, Мэри-Грейс согласилась на первое интервью. Если все пройдет хорошо, то она даст и другое.

– Мистер Киркхед хочет получить деньги назад, – сказал Хаффи. Он сидел в кабинете Уэса – временно приспособленной для этих

целей комнате с некрашеными гипсокартонными стенами, покрытым пятнами бетонным полом и стульями, купленными на распродаже излишков военного имущества.

– Неудивительно, – парировал Уэс. Естественно, его раздражало то, что его банкир заявился через пару часов после вердикта, выказывая столь враждебное отношение. – Скажи ему, чтобы занял очередь.

– Все сроки уже давно вышли, Уэс, ты же знаешь.

– Киркхед что, тупой? Он думает, присяжные оглашают вердикт и на следующий день ответчик выписывает чек?

– Конечно, он тупой, но не настолько.

– Это он тебя прислал?

– Да. Он первым делом напал на меня с утра и, думаю, теперь будет терроризировать постоянно.

– Вы что, не в состоянии подождать день-два, может, неделю? Дайте нам хоть дух перевести, насладиться моментом, что ли!

– Он требует предоставить план. Что-нибудь в письменном виде. График выплат и все такое.

– Я ему покажу план! – сорвалось у Уэса. Он не хотел ссориться с Хаффи. Хотя друзьями они и не были, но от общества друг друга получали удовольствие. Уэс испытывал огромную благодарность к Хаффи за то, что тот брал на себя часть хлопот. Хаффи восхищался Пейтонами, потому что они поставили на карту все, что имели. Он проводил с ними долгие часы, когда они принимали решение расстаться с домом, офисом, машинами, пенсионными счетами.

– Давай поговорим о следующих трех месяцах, – предложил Хаффи. Ножки складного стула, на котором он сидел, были неровными, и он слегка покачивался, когда говорил.

Уэс глубоко вдохнул и закатил глаза, ощутив вдруг невероятную усталость.

– Когда-то до уплаты налогов мы получали в месяц по пятьдесят тысяч, так что у нас оставалось еще тридцать. Жизнь была хороша, ты помнишь. Уйдет как минимум год на то, чтобы вернуться на проторенную тропу, но мы сделаем это. У нас просто нет выбора. Мы должны выжить до тех пор, пока одна за другой не потянутся апелляции. Если вердикт останется в силе, Киркхед сможет забрать деньги и отправиться восвояси. Мы выйдем на пенсию и отправимся в кругосветное плавание. Если вердикт пересмотрят, то мы станем банкротами и займемся делами о разводах.

– Но благодаря такому вердикту у вас появится много клиентов.

– Конечно, но больше мелкой рыбешки.

Употребив слово «банкрот», Уэс прозрачно намекнул Хаффи, что лучше бы он и дальше сидел в своей клетке вместе со старым Хренхедом и всем банком. Вердикт никак нельзя отнести к активам, но без него балансовый отчет Пейтонов выглядел бы так же бледно, как и вчера. Они потеряли практически все, и признание их банкротами явилось бы лишь очередным позорным бременем, которое они готовы были взять на свои плечи. Ну что ж, взваливайте, если вам так этого хочется.

А они еще вернутся.

– Я не могу предоставить тебе план, Хаффи. Но спасибо, что спросил. Забегай дней через тридцать, и поговорим. А сейчас меня ждут клиенты, которыми уже несколько месяцев никто не занимался.

– Так что же я скажу мистеру Хренхеду?

– Да ничего особенного. Надавите на нас чуть сильнее, и он сможет подтираться этими документами. Просто сбавьте темп, дайте нам время, и мы выплатим долг.

– Так и передам.

В кафе «У Бейб» на Мэйн-стрит Мэри-Грейс и Тип Шепард сидели в отдельной секции у окна и говорили о городе. Она вспоминала, как когда-то Главная улица была заполнена людьми, которые занимались покупками или просто встречались. Баумор был слишком мал для больших дисконтных центров, поэтому там еще остались маленькие магазинчики. Когда Мэри-Грейс была маленькой, там часто случались пробки и возникали проблемы с парковкой. Теперь же окна половины магазинов были забиты фанерой, а остальные испытывали острый недостаток в покупателях.

Тинейджер в фартуке принес две чашки черного кофе и ушел, не сказав ни слова. Мэри-Грейс положила в напиток сахар, а Шепард опасливо наблюдал за ней.

– Вы уверены, что этот кофе можно пить? – спросил он.

– Конечно. Городские власти наконец запретили использовать водопроводную воду в ресторанах. К тому же я знаю Бейб уже тридцать лет. Она первой начала покупать воду для своего заведения.

Шепард осторожно сделал глоток, затем выложил на стол диктофон и записную книжку.

– Почему вы согласились вести эти дела? – спросил он.

Мэри-Грейс улыбнулась и покачала головой, продолжая помешивать кофе ложечкой.

– Я задавала себе этот вопрос тысячу раз, но ответ очень прост. Пит, муж Дженет, работал у моего дяди. Я знала нескольких пострадавших. Это маленький городок, и когда заболело так много людей, стало ясно, что это происходит по какой-то причине. Рак распространялся ужасающими темпами, и люди сильно страдали. После первых трех или четырех похорон я поняла: нужно что-то делать.

Он записывал и не обратил внимания на небольшую паузу.

Помолчав, Мэри-Грейс продолжила:

– «Крейн» была крупнейшим работодателем, и довольно давно уже ходили слухи о том, что завод сбрасывает отходы где-то неподалеку. Многие из тех, кто там работал, чувствовали себя нехорошо. Помню, возвращаясь домой из университета, когда я еще училась на втором курсе, я слышала разговоры о том, что вода испортилась. Мы жили в миле от города, и у нас был собственный колодец, поэтому для нашей семьи этой проблемы не существовало. Но в городе дела шли все хуже и хуже. Год от года слухи о выбросах отходов расползались и множились, пока в них не поверили все. Тогда же вода превратилась в мерзкую жидкость, непригодную для питья. Потом люди стали заболевать раком печени, почек, мочеполовой системы, желудка, желчного пузыря и крови, уровень лейкемии сильно вырос. Однажды в воскресенье я была в церкви с родителями и увидела четырех людей, лысых, как колено. От химиотерапии. Мне казалось, я попала в фильм ужасов.

– Вы когда-нибудь жалели о том, что начали разбирательство?

– Нет, никогда. Мы многое потеряли, но и мой родной город тоже. Надеюсь, сейчас с этим покончено. Уэс и я молоды, мы выживем. Но многие из пострадавших либо уже умерли, либо смертельно больны.

– Вы думали о деньгах?

– Каких деньгах? Апелляция займет еще восемнадцать месяцев, а сейчас это вообще кажется вечностью. Вы должны представить себе полную картину происходящего.

– И какова же она?

– Подумайте, что будет через пять лет. Через пять лет проведут очистные работы, и все токсичные отходы будут удалены, так что никто уже не заболеет. Будет произведена выплата, одна массовая выплата, когда «Крейн кемикл» наконец сядет за стол переговоров со своими страховщиками-толстосумами и возместит все тем семьям, которые они разрушили. Каждый получит заслуженную компенсацию.

– Включая юристов.

– Разумеется. Если бы не юристы, «Крейн» продолжала бы синтезировать пилламар-5 и сбрасывать отходы производства в колодцы у завода. И никто не призвал бы их к ответственности.

– Зато теперь они в Мексике.

– О да, синтезируют пилламар-5 и сбрасывают отходы производства в колодцы у завода. И всем на это наплевать. Там не будут устраивать подобные разбирательства.

– Каковы ваши шансы при апелляции?

Она сделала глоток уже выдохшегося и слишком сладкого кофе и собиралась ответить, но тут рядом остановился страховой агент, пожал ей руку, обнял, несколько раз поблагодарил и чуть не расплакался, уходя. Потом вошел мистер Гринвуд, директор

средней школы, уже вышедший на пенсию, заметил свою бывшую ученицу и чуть не задушил ее в медвежьих объятиях. Не обращая никакого внимания на Шепарда, он говорил и говорил о том, как горд за нее. Он рассыпался в благодарностях, обещал молиться за нее, интересовался делами семьи и так далее. Когда он удалился, назойливо распрощавшись, Бейб, хозяйка заведения, подошла обнять Мэри-Грейс, и начался новый раунд поздравлений.

Наконец Шепард встал и направился к выходу. Пару минут спустя Мэри-Грейс последовала за ним.

– Извините, – сказала она. – Для города это великое событие.

– Они очень вами гордятся.

– Пойдемте осмотрим завод.

«Бауморский завод «Крейн кемикл» номер два», как он официально назывался, располагался в заброшенной промышленной зоне на восточной окраине города. Ряд заводских корпусов из шлакобетонных блоков с плоскими крышами были связаны многочисленными трубами и конвейерами. За ними располагались водонапорные башни и бункеры для хранения продукции. Все поросло травой и сорняками. Из-за суда компания обнесла весь комплекс многокилометровым двенадцатифутовым забором из рабицы, увенчав его сверкающей колючей проволокой. Тяжелые ворота были опутаны цепью и заперты на висячие замки. Словно тюрьма, где происходит что-то нехорошее, завод прятался от мира, схоронив все секреты за своими стенами.

Мэри-Грейс посещала завод не менее дюжины раз за время процесса, но всегда в компании других людей – юристов, инженеров, бывших сотрудников «Крейн», охранников и даже судьи Харрисона. Последний визит состоялся два месяца назад, когда завод показывали присяжным.

Они с Шепардом остановились у главных ворот и осмотрели замки. На большой и уже разваливающейся вывеске значилось название завода и имя владельца. Когда они смотрели на заводские постройки через забор из рабицы, Мэри-Грейс произнесла:

– Шесть лет назад, когда стало понятно, что суд неизбежен, «Крейн» сбежала в Мексику. За три дня до этого сотрудникам выдали уведомления и по пятьсот долларов выходного пособия, а ведь многие из них проработали здесь по тридцать лет. С их стороны было огромной глупостью уехать из города, потому что некоторые из бывших работников оказались нашими лучшими свидетелями на суде. Люди до сих пор обижены на них. Если у «Крейн» и были друзья в Бауморе, то они лишились всех, когда вот так обошлись с сотрудниками.

Фотограф, работавший с Шепардом, встретил их у ворот и принялся яростно снимать. Они прошлись вдоль забора под руководством Мэри-Грейс.

– Долгие годы завод оставался открытым. Здесь процветал вандализм, собирались тинейджеры, выпивали и баловались с наркотиками. А теперь люди стараются держаться подальше от этого места. Ворота и забор совершенно не нужны. Никто и близко не хочет сюда подходить.

В западной части комплекса ближе к середине рядком стояли большие металлические цилиндры. Указав на них, Мэри-Грейс пояснила:

– Это экстракционная установка номер два. Бихлоронилен сбрасывался в качестве побочного продукта производства и хранился в этих контейнерах. Часть забирали для соответствующей утилизации, а все остальное вывозили в ближайший лес на дальней границе территории комплекса и просто сбрасывали в овраг.

– Овраг Проктора?

– Да. Мистер Проктор был ответственным за утилизацию. Он умер от рака, до того как мы успели вызвать его в суд. – Они прошли еще двадцать ярдов вдоль забора. – Отсюда это не видно, но в лесах есть три оврага, и они просто сбрасывали туда контейнеры, присыпали их землей и грязью. Через какое-то время начались утечки, ведь контейнеры не запечатывались должным образом, и химикалии просочились в почву. Это продолжалось долгие годы: тонны бихлоронилена, картоликса, аклара и других веществ, признанных канцерогенами. Если доверять мнению наших экспертов, а присяжные, несомненно, так и поступили, яд попал в водоносные слои почвы, из которых Баумор выкачивает воду.

В этот момент на мототележке для гольфа с другой стороны забора к ним приблизилась охрана. Два охранника-тяжеловеса, вооруженных огнестрельным оружием, остановились и пристально смотрели на них.

– Просто не обращайте внимания, – прошептала Мэри-Грейс.

– Что вы ищете? – спросил один из охранников.

– Мы находимся по другую сторону забора, – заметила она.

– Что вы ищете? – повторил он.

– Я Мэри-Грейс Пейтон, одна из юристов по делу. А вы, ребята, отправляйтесь дальше.

Оба тут же кивнули и медленно отъехали.

Она бросила взгляд на часы.

– Мне пора идти.

– Мы можем встретиться еще раз?

– Посмотрим. Обещать не могу. Сейчас у меня очень напряженный период.

Они добрались на машине до церкви Пайн-Гроув и попрощались. Когда Шепард уехал, Мэри-Грейс пошла к трейлеру Дженет, миновав по пути три дома. Бетт находилась на работе, так что дома было очень тихо. Около часа Мэри-Грейс просидела со своей клиенткой под маленьким деревцем, распивая лимонад в бутылках. Никаких слез и носовых платков, а лишь девчачьи разговоры о жизни, семье и последних четырех месяцах, проведенных в этом ужасном зале суда.

Глава 6

За час до закрытия торгов акции «Крейн» уже опустились до 18 долларов за штуку, а потом начали вяло расти, если это можно так назвать. Цена колебалась на отметке 20 долларов в течение получаса, прежде чем кое-как зафиксироваться на этом уровне.

В дополнение к произошедшей катастрофе инвесторы почему-то решили отомстить всей империи Карла. Группа Трюдо владела 45 процентами «Крейн» и более мелкими долями в шести других публичных компаниях – трех химических предприятиях, нефтедобывающей компании, производителе запчастей для автомобилей и одной сети отелей. Вскоре после обеда обыкновенные акции этих шести компаний тоже начали падать. Это казалось странным, но поведение рынка в принципе часто непредсказуемо. На Уолл-стрит несчастье распространяется, как зараза. И почему сеется паника, толком не понимает никто.

Мистер Трюдо не предвидел наступления цепной реакции, как и Феликс Бард, его гениальный финансовый директор. Они в ужасе наблюдали за тем, как за считанные минуты, которые им казались такими долгими, Группа Трюдо потеряла миллиард долларов рыночной стоимости.

Последовали яростные обвинения. Очевидно, все сводилось к вердикту, принятому в Миссисипи. Но многие аналитики, в особенности неумолкающие эксперты, выступавшие по телевидению, указывали на тот факт, что «Крейн» долгие годы слепо шла вперед, даже не удосужившись полностью застраховать материальную ответственность. Компания сэкономила кучу денег на страховых премиях, зато теперь отдаст еще больше. Бобби Рацлаф тихо смотрел в углу выступление одного из таких аналитиков, когда Карл взревел:

– Выключи эту чушь!

Незадолго до 16.00 биржи закрылись и кровопролитие закончилось. Карл сидел за рабочим столом, не отнимая трубку от уха. Бард расположился за столом переговоров, наблюдая за двумя мониторами и записывая последние цены на акции. Побледневший Рацлаф чувствовал себя нехорошо, ему казалось, что он полный банкрот, и он ходил от окна к окну, словно выбирая, из какого выпрыгнуть.

Акции других шести компаний подросли в последние минуты, и хотя их стоимость понизилась, такое падение никак нельзя было назвать полным

крахом. Компании зарекомендовали себя как стабильные, поэтому их акции должны были через какое-то время вернуться на прежний уровень. «Крейн» же, напротив, провалилась по всем статьям. По итогам закрытия торгов цена составила 21,25 доллара за акцию, рухнув на 31,25 доллара по сравнению с предыдущим днем. Рыночная стоимость компании сократилась с 3,2 до 1,3 миллиарда. 45-процентная доля мистера Трюдо теперь оценивалась не более чем в 850 миллионов. Бард тут же суммировал убытки, понесенные в связи с падением цены других шести компаний, и высчитал, что за день его шеф потерял около 1,1 миллиарда долларов. Не рекордно большая сумма, однако ее было вполне достаточно, чтобы Карл скатился на какую-нибудь из позиций в совершенно новом списке десяти выдающихся личностей.

Изучив убытки после закрытия торгов, Карл приказал Барду и Рацлафу надеть пиджаки, поправить галстуки и следовать за ним.

Четырьмя этажами ниже, где располагались помещения «Крейн кемикл», топ-менеджеры затаились в маленькой столовой, предназначенной исключительно для них. Местная еда была печально знаменита своей пресностью, зато вид оттуда открывался великолепный. В тот день обед не имел особого значения, ни у кого не было аппетита. Они уже просидели целый час, находясь в глубочайшем шоке и ожидая грома, который грянет сверху. Массовые похороны и то прошли бы веселее. Но мистеру Трюдо каким-то образом удалось оживить присутствующих. Он решительно шагнул внутрь, а за ним вошли два его приспешника – Бард с фальшивой ухмылкой и Рацлаф, позеленевший по самую шею. И вместо того чтобы устроить крик, он поблагодарил мужчин (всех мальчиков) за их нелегкий труд и преданность компании.

С широкой улыбкой Карл произнес:

– Джентльмены, сегодня для нас выдался не самый хороший день. Я уверен, мы еще долго будем о нем вспоминать. – Его голос звучал приятно, как будто он, высочайший руководитель, решил проявить к ним дружелюбие. – Но сегодняшний день уже подходит к концу, и, слава Богу, мы еще стоим на ногах. Завтра же мы надерем всем задницу.

Промелькнула пара испуганных взглядов, одна-две улыбки. Многие думали, что их тотчас же уволят.

Он продолжил:

– Я хочу, чтобы вы запомнили три мысли, которые я выскажу в этот вечер, потому что они войдут в историю. Во-первых, никто из находящихся в этом зале не потеряет работу. Во-вторых, «Крейн кемикл» переживет несправедливость, допущенную правосудием. И в-третьих, я не собираюсь сдаваться и уступать противнику.

Он являл собой само воплощение уверенного лидера, капитана, сплотившего свою команду в окопе. Добавить лишь символ победы и длинную сигару – и он сошел бы за Черчилля в его самый славный час. Он приказал поднять носы, ободриться и так далее.

Даже Бобби Рацлаф почувствовал себя лучше.

Два часа спустя Рацлафа и Барда наконец отпустили и отправили домой. Карлу нужно было время, чтобы подумать, зализать раны и прояснить мысли. Дабы облегчить эту нелегкую задачу, он организовал себе стакан шотландского виски и снял туфли. Солнце садилось где-то за Нью-Джерси, и он с радостью распрощался с этим незабываемым днем.

Он взглянул на компьютер и проверил, кто ему звонил. Четыре раза звонила Брианна, ничего срочного. Если бы она звонила по важному делу, секретарь Карла оставила бы пометку «Ваша жена», а не «Брианна». Он свяжется с ней потом. Сейчас у него нет настроения выслушивать ее отчет о сегодняшних тренировках.

Было еще сорок звонков, и его внимание привлек номер двадцать восемь. Под ним отметился сенатор Гротт из Вашингтона. Карл едва знал его лично, но любой серьезный корпоративный игрок знал сенатора. Гротт отработал три срока в сенате США от штата Нью-Йорк, прежде чем добровольно вышел на пенсию и присоединился к солидной юридической фирме, которая помогла ему сколотить состояние. Это был мистер Вашингтон, посвященное лицо, опытный консультант и советник многих офисов на Уолл-стрит, Пенсильвания-авеню и везде, где ему только хотелось. Сенатор Гротт имел больше полезных знакомых, чем любой другой человек, часто играл в гольф с обитателями Белого дома, кто бы его ни занимал в текущий момент, путешествовал по свету в поисках новых контактов, давал советы только сильным мира сего и вообще считался основным связующим звеном между большой корпоративной Америкой и большим правительством. И если сенатор звонил тебе, ты должен был ему перезвонить, даже если только что потерял миллиард долларов. Сенатор точно знал, сколько ты потерял, и его это сильно беспокоило.

Карл набрал номер личного телефона Гротта. После восьми гудков в трубке раздался грубоватый голос:

– Гротт.

– Сенатор Гротт, вас беспокоит Карл Трюдо, – вежливо сказал Карл. Он проявлял почтение к немногим, а сенатор требовал и заслуживал уважения.

– Ах да, Карл, – ответил тот, словно они играли в гольф великое множество раз. Просто пара старых приятелей. Карл слушал этот голос и вспоминал, сколько раз видел сенатора в новостях. – Как поживает Эймос? – спросил он.

Это был общий знакомый, связывавший их между собой.

– Отлично. Мы с ним обедали всего месяц назад, – солгал Карл. Эймос был управляющим партнером в одной из юридических фирм, услугами которой Карл пользовался уже около десяти лет. Фирма сенатора здесь и близко не стояла, о нет. Но Эймос был важной персоной, имевшей достаточный вес для того, чтобы сенатор не забыл о нем упомянуть.

– Передавайте ему от меня привет.

– Разумеется, – отозвался Карл и подумал: «Скорее бы он перешел к делу».

– Послушайте, я знаю, у вас выдался нелегкий день, поэтому не смею вас задерживать. – Гротт сделал паузу. – В городе Бока-Ратон есть один человек, с которым вам стоит встретиться. Его зовут Райнхарт, Барри Райнхарт. Он работает кем-то вроде консультанта, только в справочнике его контакты вы никогда не найдете. Его фирма специализируется на выборах.

Последовала долгая пауза, которую надо было заполнить. И Карл сказал:

– Хорошо, я слушаю.

– Он необыкновенно компетентен, умен, проницателен, успешен и берет за работу огромные деньги. И если кто-то может изменить этот вердикт, то вам нужен именно мистер Райнхарт.

– Изменить вердикт, – повторил Карл.

Сенатор продолжал:

– Если вам это интересно, я позвоню ему и попрошу оставить дверь открытой.

– О да, конечно, мне это интересно.

Изменить вердикт. Это звучало музыкой для его ушей.

– Договорились, я буду на связи.

– Благодарю.

На этих словах беседа закончилась. Сенатор не изменил себе. Услуга сейчас, оплата потом. Все его контактные лица пойдут по струнке, а рука вымоет руку самым тщательным образом. Сейчас этот звонок не стоил ни цента, но когда-нибудь сенатор получит за него достойное вознаграждение.

Карл помешал пальцем виски в стакане и проверил остальные звонки. Тоска и ничего больше.

Изменить вердикт, повторял он про себя.

В центре его безупречно чистого стола лежало заключение с пометкой «КОНФИДЕНЦИАЛЬНО». А разве не все заключения, которые ему приносили, конфиденциальны? На титульном листе кто-то написал черным маркером фамилию «ПЕЙТОН». Карл взял документ, положил ноги на стол и принялся его листать. Там были и фотографии, первая со вчерашнего заседания, когда мистер и миссис Пейтон выходили из здания суда, рука об руку,

наслаждаясь ярчайшим триумфом. Еще он нашел более раннюю фотографию Мэри-Грейс из публикации в сборнике адвокатов, с краткой биографией. Родилась в Бауморе, окончила колледж Миллсапс, высшее юридическое образование получила в «Ол Мисс»[5 - «Ол Мисс» – прозвище Миссисипского университета, данное ему студентами.], потом два года отработала на должности государственного клерка, еще два у государственного защитника, бывший президент окружной коллегии адвокатов, сертифицированный юрист по судебным спорам, член школьного комитета, член демократической партии штата и нескольких групп по защите окружающей среды.

В той же самой статье он нашел фотографию и биографию Джеймса Уэсли Пейтона. Родился в Монро, штат Луизиана, записался в футбольную группу в южном Миссисипи, затем поступил на юридический факультет в университете Тулейна, три года отработал помощником прокурора, входит во всевозможные группы юристов-судебников, клуб «Ротари»[6 - Клуб «Ротари» – ассоциация клубов, имеющая филиалы по всему миру, первый клуб «Ротари» был основан в 1905 г. Полом Харрисом, адвокатом из Чикаго с целью обмена услугами и оказания поддержки друг другу в бизнес-сообществе. В клуб приглашалось по представителю каждой профессии или направления бизнеса, а встречи проводились на территории каждого из них по очереди. Международная ассоциация клубов «Ротари» была сформирована в 1912 г.], «Цивитан»[7 - «Цивитан» – ассоциация клубов по оказанию услуг, основана в 1917 г. Кортни Шропшир. Цель организации – помогать людям с умственными проблемами при помощи специальных программ. Функционирует на добровольной основе.] и так далее.

Два несчастных адвокатишки, которые только что мастерски организовали вылет Карла из списка 400 богатейших людей Америки, составляемого журналом «Форбс».

Двое детей, няня-нелегал, частные школы, епископальная церковь, перспектива лишения прав выкупа дома и офиса, возможность передачи банку двух автомобилей, юридическая практика (других партнеров не было, только вспомогательный персонал), что просуществовала десять лет и когда-то приносила неплохой доход (по меркам маленького городка), а теперь располагалась в заброшенном магазине дешевых товаров, за который они задолжали арендную плату уже за три месяца. Затем Карл перешел к еще более приятной части: у них были огромные долги в размере 400 тысяч долларов перед банком «Секонд стейт», полученных по кредиту, который фактически ничем не обеспечивался. Никаких платежей, даже по процентам, за последние пять месяцев. Банк «Секонд стейт» являлся местной коммерческой организацией с десятью офисами в южном Миссисипи. Четыреста тысяч долларов были даны в долг только лишь ради финансирования разбирательства против «Крейн кемикл».

– Четыреста тысяч долларов, – пробормотал Карл. Он потратил почти 14 миллионов на защиту от этого чертова иска.

Банковские счета пусты. Кредитные карты не работают. Другие клиенты (не из Баумора), по слухам, недовольны недостатком внимания.

Никаких других успешных вердиктов на их счету. Ничего даже и близко нет к миллиону долларов.

Резюме: эти люди по уши в долгах и висят на волоске. Стоит только их подтолкнуть, и они свалятся в пропасть. Стратегия: затянуть апелляцию, тянуть как можно дольше. Усилить давление со стороны банка. Быть может, купить банк «Секонд стейт» и потребовать уплаты долга. Банкротство будет лишь одним из ударов. А когда волной пойдут апелляции, у Пейтонов вообще случится помутнение рассудка. К тому же они не смогут заниматься другими тридцатью (или около того) исками против «Крейн» и, вероятно, откажутся от большинства клиентов.

Вывод: эту маленькую юридическую фирму можно разрушить.

Заключение не было подписано, что нисколько не удивило Карла, он знал, что его составил один из двух ушлых молодых людей из команды Рацлафа. Он выяснит, который из них, и повысит ему зарплату. Парень проделал отличную работу.

Великий Карл Трюдо стирал в порошок огромные конгломераты, захватывал вражеские советы директоров, увольнял известных топ-менеджеров, разваливал целые предприятия, обчищал банкиров, манипулировал ценами акций на бирже и портил карьеру дюжинам своих врагов.

И уж конечно, он сможет разрушить какую-то жалкую юридическую фирму женушки и муженька в Хаттисберге, штат Миссисипи.

Толивер доставил его домой чуть позже девяти вечера, Карл сам пожелал вернуться в такое время, когда Сэдлер уже будет в постели и не придется ворковать с ребенком, который ему совершенно неинтересен. От другого ребенка спастись не удалось. Брианна покорно ждала его. Они должны были поужинать вместе у камина.

Едва переступив через порог, он лицом к лицу столкнулся с «Имельдой», которая навечно оккупировала фойе и выглядела еще более опороченной, чем вчера вечером. Он не мог пройти мимо композиции, не уставившись на нее. Неужели эта куча бронзовых прутов должна напоминать молодую девушку? Где же ее туловище? А конечности? А голова? Неужели он правда заплатил столько денег за эту абстрактную чертовщину?

И как долго она будет преследовать его в его собственном пентхаусе?

Отдавая лакею пальто и портфель, Карл грустно разглядывал шедевр, а потом услышал слова, которых так боялся:

– Здравствуй, дорогой. – Брианна прошла по комнате в струящемся красном платье со шлейфом. Они быстро поцеловали друг друга в щеку.

– Разве она не потрясающая? – восхитилась Брианна, указывая рукой на «Имельду».

– Вот именно, потрясающая – очень верное слово, – ответил он.

Карл взглянул на Брианну, потом на «Имельду», и ему захотелось придушить обеих. Но момент был упущен. Он никогда не сможет признать поражение.

– Ужин готов, дорогой, – проворковала она.

– Я не голоден. Давай выпьем.

– Но Клодель приготовила твое любимое блюдо – морской язык на гриле.

– У меня нет аппетита, дорогая, – сказал он, снимая галстук и бросая его лакею.

– Сегодня был ужасный день, я знаю, – ответила Брианна. – Шотландского виски?

– Да.

– Расскажешь мне обо всем? – спросила она.

– С удовольствием.

Личный инвестиционный менеджер Брианны, незнакомая Карлу женщина, звонила ей весь день с новостями о крахе акций. Брианна знала все цифры и слышала сообщения о том, что ее муж разорился на миллиард или около того.

Она отпустила всех работников кухни и переоделась в намного более откровенную ночную рубашку. Они устроились у камина и болтали, пока сон не сморил обоих.

Глава 7

В 10.00 в пятницу, через два дня после оглашения вердикта, фирма Пейтонов собралась в «бункере» – большом помещении с некрашеными стенами из гипсокартона, где громоздились самодельные полки и хранилась целая коллекция аэроснимков, медицинских заключений, биографий присяжных, отчетов свидетелей-экспертов и сотни других документов по делу и прочих приложений. В центре помещения высилось нечто вроде стола: четыре больших куска многослойной фанеры толщиной в дюйм лежали на козлах для пилки бревен в жалком окружении металлических и деревянных стульев, из которых почти в каждом не хватало какой-то детали. Этот стол, очевидно, был центром боевых действий в течение последних четырех месяцев, на нем лежали стопки бумаг и кипы юридических книг. Шерман, один из ассистентов,

провел большую часть предыдущего дня, вынося оттуда кофейные чашки, коробки из-под пиццы, контейнеры от китайской еды и пустые бутылки от воды. Еще он подмел бетонные полы, хотя они выглядели так, будто он этого не делал.

Их бывший офис, трехэтажное здание на Мэйн-стрит, элегантно украшался, снабжался всем необходимым и убирался каждый вечер. Тогда внешний вид и чистота казались им важными.

А теперь они просто пытались выжить.

Несмотря на мрачное окружение, настроение у всех было отличное, вполне понятно почему. Марафон закончился. В невероятный вердикт до сих пор верилось с трудом. Объединив усилия и добиваясь цели потом и кровью, маленькая фирма напала на страшное чудовище, вырвала у него победу в этой схватке и передала трофей добрым людям.

Мэри-Грейс призвала собравшихся к порядку. Все телефоны стояли в режиме ожидания, потому что Тэбби, секретарь, была таким же сотрудником фирмы, как и все, и тоже собиралась участвовать в дискуссии. Слава Богу, телефонные звонки стали снова раздаваться в этом офисе.

Шерман и Расти, другой ассистент, щеголяли в джинсах, футболках и ботинках на босу ногу. Если уж работать в помещении, где раньше располагался магазин дешевых товаров, то о каком дресс-коде может идти речь? Тэбби и Вики, другая секретарша, перестали красиво одеваться, зацепив платья на старой, испорченной мебели. Одна лишь Оливия, бухгалтер, как полагается почтенной женщине, каждый день являлась в офис в соответствующем виде.

Они сидели вокруг фанерного стола, потягивая все тот же плохой кофе, к которому уже привыкли, и с улыбкой слушали, как Мэри-Грейс вкратце описывала их позицию:

– Будут поданы ходатайства, как обычно при завершении процесса, – говорила она. – Судья Харрисон назначил слушание через тридцать дней, но мы не ожидаем каких-либо эксцессов.

– За судью Харрисона, – сказал Шерман, и все поддержали его, чокнувшись чашками с кофе.

Эта фирма стала очень демократичной. Все присутствующие ощущали себя равными. Каждый мог сказать то, что ему или ей хотелось. Обращались друг к другу только по имени. Бедность объединяет людей.

Мэри-Грейс продолжала:

– Следующие несколько месяцев Шерман и я будем вести дело Бейкер, мы также займемся другими делами по Баумору. Уэс и Расти возьмут их на себя и начнут зарабатывать деньги.

Аплодисменты.

– За деньги, – предложил Шерман еще один тост. Он получил юридическое образование на вечернем отделении университета, но не смог пройти экзамен на адвоката. Сейчас ему было уже за сорок, и хотя он работал только помощником юриста, знал гораздо больше многих полноценных юристов. Расти был на двадцать лет моложе и подумывал над тем, чтобы получить медицинское образование.

– Пока мы не ушли от темы, – продолжала Мэри-Грейс, – Оливия принесла мне последний отчет об отрицательном балансе. Как всегда, любо-дорого взглянуть. – Она взяла лист бумаги и посмотрела на цифры. – Теперь мы официально задержали арендную плату на три месяца на общую сумму в четыре тысячи пятьсот долларов.

– Ну и пожалуйста, выселите нас, – вставил Расти.

– Лендлорд пока еще наш клиент и не особенно беспокоится. Все остальные счета тоже просрочены минимум на два месяца, за исключением, конечно, квитанций за телефонные разговоры и электричество. Зарплаты не выплачивались уже четыре недели.

– Пять, – поправил Шерман.

– Ты уверен? – спросила она.

– По состоянию на сегодняшний день, да. Ведь по-старому сегодня нам должны были бы выплатить зарплату.

– Прошу прощения, тогда пять недель. Мы сможем получить деньги за неделю, если все сложится с делом Рейни. Надо постараться нагнать былые темпы.

– Мы выживаем, как можем, – сказала Тэбби – единственный одинокий человек в фирме. У всех остальных были работающие супруги. И несмотря на неприлично маленькие семейные бюджеты, все они твердо решили выживать.

– Как насчет семейства Пейтон? – поинтересовалась Вики.

– У нас все в порядке, – сказал Уэс. – Я знаю, вы волнуетесь, мы благодарны за это, но мы справляемся, также, как и вы. Я говорил это тысячу раз, скажу и сейчас. Мэри-Грейс и я выплатим вам все сполна, как только сможем. Похоже, положение дел уже меняется к лучшему.

– Мы больше беспокоимся о вас, – добавила Мэри-Грейс.

Но никто не собирался уходить. И даже не угрожал этим.

Между ними уже давно возникла договоренность, хотя и негласная. Когда и если бауморские дела разрешатся в их пользу, деньги будут поделены между всей фирмой. Может быть, и не поровну, но все присутствующие знали, что получат достойное вознаграждение.

– А что с банком? – спросил Расти. Сейчас секретов уже не было. Они знали, что Хаффи заезжал пару дней назад, и знали, сколько задолжали банку «Секонд стейт».

– Я связал их по рукам и ногам, – ответил Уэс. – Если они начнут давить еще сильнее, то мы подадим заявление по Главе второй и пошлем банк к чертям.

– Голосую за то, чтобы надуть банк, – сказал Шерман.

Казалось, все в комнате были единодушно согласны с тем, что банк нужно надуть, хотя все знали правду. Иск не пошел бы дальше без поддержки Хаффи, когда он убедил мистера Хренхеда увеличить лимит кредита. Еще все знали, что Пейтоны не смогут спать спокойно, пока не расплатятся с банком.

– Мы должны получить около двенадцати тысяч чистого дохода с дела Рейни, – объявила Мэри-Грейс. – И еще десять тысяч с дела по укусу собаки.

– А может, и пятнадцать.

– А что потом? Когда мы сможем рассчитывать на следующую выплату? – С этим вопросом Мэри-Грейс обратилась уже ко всем.

– Гитер, – произнес Шерман. Это звучало скорее как предположение.

Уэс посмотрел на Мэри-Грейс. И оба в недоумении уставились на Шермана.

– Кто такой Гитер?

– Один из наших клиентов. Он поскользнулся и упал в магазине «Крогер». Обратился к нам около восьми месяцев назад.

Сидевшие за столом обменялись удивленными взглядами. Очевидно, оба юриста забыли про одного из клиентов.

– Я его не помню, – признался Уэс.

– Какова потенциальная прибыль? – спросила Мэри-Грейс.

– Не особенно большая. Трудно будет привлечь их к ответственности. Быть может, тысяч двадцать. Я просмотрю дело и доложу вам о нем в понедельник.

– Отличная идея, – сказала Мэри-Грейс и тут же перешла к другому вопросу. – Я знаю, у нас разрываются телефоны и мы полностью разорены, но это не значит, что мы начнем заниматься всякой ерундой. Никаких дел по недвижимости и банкротству. Никаких уголовных дел, если они не обещают баснословных прибылей. Никаких бракоразводных дел, кое-что мы возьмем, по тысяче долларов за дело, но все должно быть согласовано с нами. Эта фирма занимается компенсациями за причинение личного ущерба, и если мы завалим себя мелкими исками, у нас не останется времени на большие дела. Вопросы?

– По телефону поступают такие странные звонки, – заметила Тэбби. – И со всей страны.

– Просто придерживайтесь нашей общей стратегии, – сказал Уэс. – Мы не можем вести дела в Сиэтле или Флориде. Надо зарабатывать деньги здесь, дома, по крайней мере в течение следующих нескольких месяцев.

– Сколько продлится апелляция? – поинтересовалась Вики.

– От восемнадцати до двадцати четырех месяцев, – ответила Мэри-Грейс. – И мы никак не можем это ускорить. Это судебный процесс, вот

почему для нас сейчас так важно укрепить позиции и получить прибыль по другим делам.

– Что вынуждает нас перейти к другому вопросу, – перехватил инициативу Уэс. – Вердикт резко поменял всю картину. Во-первых, он превзошел самые смелые ожидания, и другие клиенты из Баумора начнут нас осаждать. Каждый захочет прославиться в суде и добиться такого же великого вердикта. Мы должны проявлять терпение, но не можем позволить, чтобы эти люди свели нас с ума. Во-вторых, над Баумором слетаются стервятники. Юристы скоро сами будут бегать наперегонки, соревнуясь за внимание клиентов. Нас ждет полный кавардак. Следует немедленно докладывать нам о любых обращениях сторонних юристов. В-третьих, вердикт слишком сильно давит на «Крейн». И они возьмутся за еще более грязные методы. Они уже наняли людей, чтобы следить за нами. Никому не верьте. Ни с кем не говорите. Ни один документ не должен пропасть из офиса. Все бумаги сразу же отправляйте в шредер. Мы возьмем ночного сторожа, как только сможем себе это позволить. Короче говоря, следите за тем, что происходит вокруг, и за самими собой.

– Весело, – вставила Вики. – Прямо как в кино.

– Вопросы?

– Да, – сказал Расти. – Можно мы с Шерманом снова начнем гоняться за машинами «скорой помощи», чтобы сразу вербовать пострадавших от несчастных случаев в качестве истцов? С начала суда прошло уже, знаете ли, четыре месяца. И мне не хватает драйва.

– А я уже неделю не был в реанимации, – добавил Шерман. – И очень соскучился по звуку сирен.

Было непонятно, шутят они или нет, но получилось смешно, и все рассмеялись. Наконец Мэри-Грейс сказала:

– Мне все равно, чем вы будете заниматься, главное, чтобы я не знала о том, чего мне знать не нужно.

– Заседание закрыто, – объявил Уэс. – И сегодня пятница. Все отправляются по домам в полдень. Мы закрываем офис. Увидимся в понедельник.

Они забрали Мэка и Лайзу из школы и, перекусив фастфудом, отправились на юг. Они ехали около часа, пока не увидели первый указатель на озеро Гарланд. Дороги постепенно сужались, а потом перешли в посыпанные гравием. Домик располагался в тупике, которым кончалась грунтовая дорога, и возвышался над водой на сваях как раз на границе между лесом и кромкой озера. Небольшой пирс уходил от крыльца в воду, а за ним большое озеро, казалось, простиралось на многие мили вокруг. Вокруг не наблюдалось следов человека, как на озере, так и вокруг него.

Домик принадлежал их другу-юристу, у которого Уэс когда-то работал и который в свое время отказался ввязываться в бауморскую авантюру И это решение казалось очень мудрым, только сорок восемь часов назад все изменилось. Теперь его обоснованность представлялась весьма сомнительной.

Изначально они хотели уехать дальше, потратив на дорогу еще пару часов, добраться до Дестина и провести длинный уик-энд на пляже. Но они просто не могли себе этого позволить.

Выгрузив все из машины, они прошлись по просторному треугольному дому с огромной мансардой, которую Мэк внимательно изучил и объявил великолепной зоной для очередной «ночевки в палатках».

– Посмотрим, – ответил Уэс.

В доме оказалось еще три маленькие спальни на первом этаже, и он собирался найти себе удобную кровать. Основной целью этих выходных было хорошо выспаться. Выспаться и провести время с детьми.

Как им и обещали, рыболовные снасти лежали в кладовке под верандой. Лодка стояла в конце пирса, и дети с радостным волнением наблюдали за тем, как Уэс спускал ее на воду. Мэри-Грейс разбиралась со спасательными жилетами, убеждаясь в том, что оба ребенка надежно защищены. Спустя час после приезда она уже уютно устроилась под покрывалом в шезлонге на веранде с книжкой в руках, глядя, как остальные члены ее семьи направляются к голубому горизонту озера Гарланд, – три маленьких силуэта в поисках лещей и краппи.

На дворе стояла середина ноября, желтые и красные листья падали и кружились на ветру, засыпая дом, пирс и гладь озера. Тишина поглотила все вокруг. Шума маленькой моторной лодки вдали уже не было слышно. Ветер дул едва заметно. Птицы и звери тоже куда-то пропали. Идеальная тишина, которую так редко можно испытать, сейчас нужна была ей больше всего, и она испытывала благодарность за эту тишину. Мэри-Грейс захлопнула книгу, закрыла глаза и попыталась подумать о чем-то, что не касалось бы событий последних нескольких месяцев.

Где они будут через пять лет? Она сосредоточилась на будущем, потому что их прошлое, казалось, поглотило дело Бейкер. Разумеется, у них будет дом, только никогда больше они не заложат свое будущее, для того чтобы взять огромный кредит на хорошенький маленький замок в глуши. Она хотела дом, и ничего больше. Мэри-Грейс уже не желала ни заграничных машин, ни дорогого офиса, ни других игрушек, которые когда-то казались такими важными. Она хотела лишь быть хорошей матерью своим детям и еще хотела дом, где бы могла их растить.

А если не думать о семье и материальных ценностях, то она жаждала видеть больше юристов у себя в фирме. Когда-нибудь их фирма станет большой, в ней будет работать много умных и талантливых специалистов, которые займутся преследованием в суде тех, кто сбрасывает токсичные отходы и производит плохие лекарства и негодные продукты. «Пейтон энд Пейтон» прославится не делами, которые выиграла, а тем, каких негодяев призвала к ответу в суде.

Ей был всего сорок один год, и она ощущала страшную усталость. Но утомление пройдет. Давние мечты о «работе» мамой полный рабочий день и легком выходе на пенсию были забыты навек. «Крейн кемикл» превратила ее в радикала и участника крестового похода. По прошествии последних четырех месяцев она никогда уже не будет такой, как прежде.

Достаточно. Мэри-Грейс открыла глаза.

Мысли неодолимо заставляли ее вновь обратиться к делу, к Дженет Бейкер, к суду, к «Крейн кемикл». Она не желает проводить эти тихие чудесные выходные, размышляя о работе. Мэри-Грейс открыла книгу и начала читать.

На ужин они пожарили хот-доги и закусили пастилой, расположившись на каменном уступе у воды, а потом устроились на пирсе и уже в темноте смотрели на звезды. Воздух был чист и холоден, и они сбились в кучку под покрывалом. Где-то далеко за горизонтом вспыхнул свет, и после небольшой дискуссии они пришли к выводу, что это всего лишь лодка.

– Папа, расскажи какую-нибудь историю, – попросил Мэк, сидевший между сестрой и матерью.

– Какую историю?

– Про привидения. Страшную.

Уэсу тут же пришла в голову мысль о собаках Баумора. Долгие годы свора бездомных собак бродила по окрестностям города. Часто в тишине ночи они визжали, тявкали и шумели сильнее, чем стая койотов. По легенде, собаки страдали бешенством и сошли с ума, потому что пили ту самую воду.

Но они и так слишком много думали о Бауморе. И он вспомнил историю про призрака, ходившего в ночи по воде в поисках любимой жены, которую когда-то утопил. Он начал ее рассказывать, а дети еще крепче прижались к родителям.

Глава 8

Охранник в униформе открыл ворота, затем вежливо кивнул шоферу, и длинный черный «мерседес» выехал за ограду особняка, как всегда, в величайшей спешке. Мистер Карл Трюдо сидел на заднем сиденье один и уже успел погрязнуть в утренней прессе. На часах было 7.30 – слишком рано для гольфа

или большого тенниса и слишком рано для пробок в субботнее утро в Палм-Бич. Через считанные минуты машина уже летела на юг по федеральной автостраде номер 95.

Отчеты по рынку Карл игнорировал. Слава Богу, эта неделя наконец-то закончилась. Вчера вечером акции «Крейн» закрылись при цене 19,5 доллара за штуку, и, похоже, постоянная нижняя планка для них еще не была найдена. И пусть ему суждено было навсегда войти в историю как одному из нескольких человек, что потеряли миллиард долларов за день, он уже выдумывал следующую легенду. Дайте ему год, и он вернет свой миллиард. А через два года его удвоит.

Сорок минут спустя он уже был в городе Бока-Ратон, пересекая канал и направляясь к пляжу, где стройными рядами возвышались многоэтажные отели и дома. Офисное здание представляло собой сверкающий цилиндр из стекла высотой десять этажей с воротами, охраной и без единой вывески снаружи. Лавируя между многочисленными постройками, «мерседес» подъехал к подъезду и остановился возле него. Молодой человек строгого вида в черном костюме открыл заднюю дверь и сказал:

– Доброе утро, мистер Трюдо.

– Доброе утро, – ответил Карл, выходя из машины.

– Следуйте за мной, сэр.

После поспешно проведенных поисков Карл выяснил, что фирма «Трой-Хоган» усиленно работала над тем, чтобы оставаться незаметной. У нее не было ни веб-сайта, ни брошюр, ни рекламы, она не публиковала телефонные номера в справочниках и не стремилась как-либо еще привлечь клиентов. Ее нельзя было назвать юридической фирмой, потому что на ведение именно такой деятельности она не имела зарегистрированных прав не только во Флориде, но и в любом другом штате. В ней не числилось и зарегистрированных лоббистов. Она представляла собой корпорацию, а не партнерство с ограниченной ответственностью или какой-либо другой вид ассоциации. Непонятно также было, откуда взялось такое название, потому что люди с именами Трой и Хоган там никогда не работали. Считалось, что фирма предоставляет услуги по изучению рынка и консультированию, но сфера таких услуг оставалась весьма расплывчатой. Изначально она была учреждена на Бермудах, а во Флориде уже восемь лет вела зарегистрированную деятельность. Ее местным агентом значилась юридическая фирма в Майами. Это была частная фирма, и никто не знал, какие лица ею владеют.

Карлу удалось получить минимум сведений об этой фирме, и это его восхищало.

Директором был Барри Райнхарт, и здесь завеса тайны становилась чуть более прозрачной. По словам друзей и контактных лиц в Вашингтоне, двадцать лет назад Райнхарт вел активную деятельность в округе Колумбия, но после него не осталось и отпечатка пальцев. Он работал на одного конгрессмена, Пентагон и парочку небольших лоббистских фракций – самое типичное резюме, одно из миллионов подобных. В 1990 году без видимых причин Барри уехал из города и осел в Миннесоте, где провел успешную кампанию никому не известного политика, который в итоге прошел в конгресс. Затем он отправился в Орегон, где творил чудеса в предвыборной гонке между кандидатами в сенат. Заслужив великолепную репутацию, он сразу же перестал заниматься кампаниями и просто исчез. Конец истории.

Райнхарту было сорок восемь лет, он был женат, дважды разведен, не имел детей, криминального прошлого, не являлся членом профессиональных ассоциаций и гражданских клубов. Он получил степень по политологии в Университете штата Мэриленд и юридическую степень в Университете Невады.

Казалось, никто не знает, чем Райнхарт занимается сейчас, но он, несомненно, преуспел в этом деле. Его шикарные апартаменты на верхнем этаже цилиндрического здания украшали произведения современного искусства и модная мебель, все в минималистском стиле. Карл, не жалевший денег на собственный офис, остался под впечатлением.

Барри ждал у двери кабинета. Они обменялись рукопожатием и парой приятных вежливых фраз, досконально изучая костюмы, рубашки, галстуки и туфли друг друга. Никаких вольностей. Ни одной деталью нельзя было пренебречь, даже несмотря на субботнее утро в Южной Флориде. Первое впечатление имело решающее значение, особенно для Барри, которого грела мысль о привлечении нового богатого клиента.

Карл ожидал увидеть перед собой хитрого менеджера по продаже машин в плохом костюме, но вопреки своим предположениям оказался приятно удивлен. Мистер Райнхарт был преисполнен достоинства, подобострастен, ухожен и вел себя совершенно непринужденно наедине с таким могущественным человеком. Разумеется, он не мог считать себя равным Карлу, но, похоже, прекрасно себя при этом чувствовал.

Секретарь спросила, принести ли им кофе, как только они вошли внутрь и повстречались с океаном. С десятого этажа здания, возвышавшегося над пляжем, просторы Атлантики казались бесконечными. Карл, который по несколько раз в день любовался на Гудзон, испытал чувство зависти.

– Красиво, – сказал он, глядя сквозь десятифутовые стеклянные окна.

– Неплохое место для офиса, – согласился Барри.

Они уселись в бежевые кожаные кресла, и им подали кофе. Секретарь закрыла за собой дверь, создав в кабинете приятную атмосферу полной защищенности.

– Я благодарен за то, что вы согласились принять меня в субботу утром, притом что я обратился к вам совсем недавно.

– Всегда рад помочь, – ответил Барри. – Нелегкая выдалась неделя.

– Бывали и лучше. Полагаю, вы лично разговаривали с сенатором Гроттом.

– О да. Мы частенько с ним болтаем.

– Он почти ничего не рассказал о вашей фирме и о том, чем вы занимаетесь.

Барри засмеялся и положил ногу на ногу:

– Мы занимаемся кампаниями. Вот взгляните. – Он взял в руки пульт дистанционного управления и нажал кнопку, с потолка опустился огромный белый экран, закрывший большую часть стены, на котором высветилась карта всей страны. Большинство штатов были помечены зеленым, остальные – светло-желтым.

– В тридцать одном штате действует выборная система для судей апелляционных и верховных судов. Они раскрашены зеленым. У «желтых» штатов хватает ума назначать своих судей. Соответственно мы зарабатываем на жизнь в «зеленых».

– Судейские выборы?

– Точно. Именно этим мы и занимаемся, причем очень тихо и незаметно. Когда нашим клиентам нужна помощь, мы нацеливаемся на судью Верховного суда, который не проявляет особого дружелюбия, и выводим его или ее из поля действия.

– Вот так легко?

– Вот так легко.

– Кто является вашим клиентом?

– Не могу раскрывать имен, но все они в том же положении, что и вы. Крупные компании, работающие в сфере энергетики, страхования, фармацевтики, химической промышленности, поставки лесоматериалов, всякого рода фабрики, а также врачи, больницы, дома престарелых, банки. Мы собираем тонны денег и нанимаем людей на местах для проведения агрессивных кампаний.

– Вам приходилось работать в Миссисипи?

– Пока нет. – Барри нажал другую кнопку и «Америка» вернулась. «Зеленые» штаты медленно почернели. – «Темные» штаты – это те, в которых мы работали. Как видите, они простираются от побережья до побережья. А постоянно мы наблюдаем за тридцатью девятью штатами.

Карл отхлебнул кофе и кивнул, словно желая, чтобы Барри продолжал свою речь.

– Здесь на нас работает около пятидесяти

человек, все здание принадлежит нам. И мы накапливаем огромное количество информации, изучая каждое апелляционное решение, принятое в «зеленых» штатах. У нас есть сведения о каждом апелляционном судье, его биографии, семье, предыдущем месте работы, разводах, банкротствах и прочих грязных подробностях. Мы изучаем каждое решение и можем предсказать исход практически любого дела, проходящего по апелляции. Мы отслеживаем законодательные акты и не пропускаем новые билли, которые могут повлиять на гражданское судопроизводство. Еще мы наблюдаем за наиболее важными гражданскими процессами.

– Как насчет того самого дела в Хаттисберге?

– О да. Вердикт нас нисколько не удивил.

– Так почему же он удивил моих юристов?

– Ваши юристы поработали хорошо, но не отлично. К тому же истица располагала всеми основаниями для иска. Я повидал много мест сброса отходов, но должен сказать, что Баумор – худшее из них.

– Значит, мы опять проиграем?

– Я считаю именно так. Катастрофа впереди.

Карл вперил взгляд в океан и сделал еще один глоток кофе.

– Что же произойдет на апелляции?

– Зависит от того, кто будет заседать в Верховном суде Миссисипи. Сейчас, судя по всему, вердикт будет принят большинством в пять голосов по отношению к четырем. Этот штат последние два десятка лет печально славился чрезмерным сочувствием к истцам и, как вы, вероятно, знаете, заслужил репутацию колыбели неблагоприятных для корпораций решений. Асбест, табак, «Фен-фен»[8 - «Фен-фен» – средство для похудения, подавляющее аппетит. В связи с многочисленными побочными эффектами было изъято из открытой продажи.] и все остальные сумасшедшие дела. Гражданские юристы обожают это место.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=6985658&lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Бихлоронилен, как и картоликс и аклар, – названия веществ, придуманных автором. – Здесь и далее примеч. пер.

2

От cancer – рак (англ.).

3

ФДР-драйв – скоростная магистраль, проходящая вдоль пролива Ист-Ривер. Названа в честь Франклина Делано Рузвельта.

4

Хэмптонс – небольшая область, включающая городки Южный Хэмптон и Восточный Хэмптон, на восточной оконечности острова Лонг-Айленд, штат Нью-Йорк. Это место славится обилием дорогостоящих летних домов и вилл, принадлежащих весьма богатым людям.

5

«Ол Мисс» – прозвище Миссисипского университета, данное ему студентами.

6

Клуб «Ротари» – ассоциация клубов, имеющая филиалы по всему миру, первый клуб «Ротари» был основан в 1905 г. Полом Харрисом, адвокатом из Чикаго с целью обмена услугами и оказания поддержки друг другу в бизнес-сообществе. В клуб приглашалось по представителю каждой профессии или направления бизнеса, а встречи проводились на территории каждого из них по очереди. Международная ассоциация клубов «Ротари» была сформирована в 1912 г.

7

«Цивитан» – ассоциация клубов по оказанию услуг, основана в 1917 г. Кортни Шропшир. Цель организации – помогать людям с умственными проблемами при помощи специальных программ. Функционирует на добровольной основе.

8

«Фен-фен» – средство для похудения, подавляющее аппетит. В связи с многочисленными побочными эффектами было изъято из открытой продажи.