Беги-беги, я догоню читать онлайн - Анна Роддик

Беги-беги, я догоню

Анна Роддик

Любовь бывает разная. Это не самая умная мысль, но это правда. Любовь бывает мимолетная, бывает страстная, бывает необузданная и и ненормальная. Любовь бывает глупая и необъяснимая, бывает односторонняя и взаимная. Бывает нескончаемая и бесконечная, бывает наоборот – по молодости, скоротечная, словно миг. Бывает ненастоящая, обманчивая. Бывает нежная, бывает повседневная, «по привычке». Бывает не любовь, а зависимость. Бывает, что это не чувства, а игра.

Беги-беги, я догоню

Анна Роддик

© Анна Роддик, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Часть 1

Среди слякоти и холода было уже трудно разобрать эмоции. С чашкой горячего кофе или под теплым пледом жизнь вокруг казалась бы чуть более размеренной, люди вокруг чуть более дружелюбными, а серый и невероятно шумный город чуть более уютным, думала молодя девушка, идя по людной улице, не замечая под ногами луж и грязи. В самом невзрачном сером пальто, старой вязаной шапке, ободранных кедах и с потертой красной сумкой, в которую, по-моему, и сама легко бы поместилась, она смешалась с толпой и, уже почти перейдя на бег, поспешила на встречу со своей подругой.

Её звали Энн, и она уже почти не замечала слякоть под ногами. Скорее бы живительный кофе, скорее бы сесть рядом с человеком, который может выслушать и поддержать. Сегодня для нее не существовало работы, ежедневной суеты и рутины. Чуть не сбив очередного прохожего, она буквально ввалилась в кафе, где ее уже ждали.

– Боже, ты как будто с пожара! – ее подруга тут же вскочила из-за стола и кинулась ее обнимать. Потом, будто ошпарившись, отпрянула и воскликнула: – А что на тебе надето?! Ты словно из машины времени это вытащила. – Энн промолчала, смущенно улыбнувшись. На лице проступил едва заметный румянец.

Она была невысокой худой девушкой с длинными, крашеными светлыми волосами. Когда-то они были рыжие, однако сейчас такой цвет сохранили лишь несколько прядей. Свои слегка вьющиеся, особенно после прогулок по дождливым улицам, волосы Энн любила зачесывать набок, чтобы они почти закрывали один глаз. Когда-то это был способ скрыться от окружающих, по крайней мере, так ей казалось; сегодня это стало уже делом привычки. Каждый раз, когда Энн снимала шапку, она легким движением руки поправляла прядь волос, которая все равно всегда падала на лоб. Яркие искрящиеся азартом и неподдельной детской радостью зеленые глаза сегодня были непривычно потухшими, взгляд казался растерянным. Редкие блики в глазах были больше похожи на подступающие слезы, чем на счастливый блеск.

Суетливо сняв одежду и едва не ударив проходившего мимо официанта с подносом, Энн плюхнулась на стул и уставилась на свою подругу так, как будто та должна была сообщить ей что-то невероятно важное.

– Ну? – подруга недоуменно посмотрела в ответ и переспросила: – Что? Разве это у меня свадьба через неделю?

Энн выдохнула и взметнула вверх руку, чтобы подозвать официанта. Сделав вид, что не услышала реплику подруги, она попросила у официанта чашку кофе, нервно достала пачку сигарет и закурила.

Ее подруга, Натали, была примерно того же возраста. Темноволосая круглолицая девчушка с огромными голубыми глазами, белоснежной кожей и никогда не исчезающей улыбкой на лице. Она была отличным слушателем и всегда появлялась в жизни Энн именно тогда, когда была больше всего нужна. – Так что? Как проходит подготовка? – Энн снова промолчала.

Этот вопрос, накануне свадьбы был абсолютно смешон. Как будто никто не знал, что подготовка такого мероприятия – не секундное дело. Совершенно очевидно: рестораны, банкетные залы зарезервированы, меню согласовано, приглашения разосланы, готово уже все, кроме…

– Он задерживается, – наконец нервно выпалила Энн, застучав пальцами по столу, – он должен был быть уже в Москве, но его нет… – даже сквозь сигаретный дым на ее лице легко было прочитать не просто тревогу, а панику. Именно поэтому она была настолько несобранной и нервной сегодня.

– Ну, может быть у него дела… – неуверенно протянула подруга, кажется, и сама не поверившая в свои слова. – Ты звонила ему? Он будет, он же говорил, что плюс минус пару дней ему потребуется, чтобы добраться сюда.

– Да знаю я, что ты мне рассказываешь! – отмахнулась Энн, проигнорировав вопрос про телефон. В конце концов, она столько ждала этого, что ей уже и вовсе не верилось, что эта свадьба состоится. Поэтому в последние дни она просто махнула рукой. Махнула рукой на себя, на него, на своих родственников, на всех. Ей просто хотелось расслабиться. Работу она всю уже переделала, никаких других дел в эти дни у нее не было.

– Ладно, давай просто оставим это все. Я хочу устроить сегодня вечером грандиозную попойку у меня дома, – впервые за долгое время глаза Энн наконец заискрились азартом, – алкоголь, чуть-чуть закусок и еще алкоголь. Все приглашены. Я хочу расслабиться и не думать ни о чем, – официант принес кофе. Пригубив ароматный напиток, Энн продолжила: – Ни слова о нем.

На лице подруги читалось сочувствие.

– Но ты же понимаешь, это будет не просто. Скорее всего, все только и будут о нем расспрашивать, ты же знаешь девочек. Сплетни и, желательно, побольше. Тем более, после всего, что у вас было. Вопросов будет не мало, а может и…

– Нет! Хватит! —рявкнула Энн, замотав головой. Несколько человек за соседними столиками с любопытством обернулись. Докурив сигарету, Энни молниеносно выхватила из пачки еще одну и едва не смахнула со стола чашку с кофе, поймав ее в самый последний момент и умудрившись при этом не облиться. – Хватит, – чуть тише повторила она, посмотрев подруге в глаза, – ты даже не представляешь себе, хотя и знаешь всю историю от начала до конца, сколько нервов я уже потратила на эти отношения. Эта свадьба… уже камнем висит у меня на шее. Я просто хочу посвятить пару дней себе и больше никому.

Подруга постаралась улыбнуться, но сочувствующее выражение лица практически не поменялось. За окном лил дождь, его было слышно даже сквозь музыку, которая играла в кафе. Настроение у обеих девушек было отнюдь не праздничное.

– Ладно, куда я денусь, приеду, конечно, – сказала Натали и улыбнулась еще раз.

– Отлично, тогда с тебя текилла, – Энн вновь сверкнула глазами, – в такие моменты алкоголя мало не бывает.

– Но это же не девичник? – На всякий случай спросила ее подруга. Энн покачала головой:

– Ты что, девичник у меня дома? Ну уж нет! Я тебе уже говорила: ты мне проспорила – я выхожу замуж именно за него, а значит, девичник с тебя, – Натали удрученно вздохнула, вспомнив о том самом пари почти пятилетней давности. – И да, это должна быть самая крутая вечеринка в моей жизни. А сегодня мы просто напьемся. Безо всякой причины. Или напьемся в честь того, что мой жених никак не доедет до столицы. – Затронув эту тему вновь, Энн вновь дала повод подруге натянуть на себя сочувствующее выражение лица. – Ой, ладно, перестань, хватит меня жалеть.

– Хорошо, давай сменим тему. – Кивнула Натали: – Что с твоей картиной?

Энн достала из сумки планшет и открыла папку с фотографиями зарисовок ее последних

шедевров.

– Практически всю свою жизнь я занималась творчеством, но это… – Энн затаила дыхание на секунду и в едином порыве выпалила: – лучшее, что мне когда-либо довелось создавать.

На фотографиях сложно было разобрать, в чем была суть работы, но подруги уже привыкли к довольно абстрактному и необычному отношению Энн к окружающему миру. В ее работах было всегда очень много цвета, ярких переходов, сочных всплесков и неожиданных вкраплений самых разных оттенков. Разноцветные лепестки пламени, насыщенные переплетения то ли лучей, то ли стеблей диковинных растений – каждый в этих работах находил какую-то свою, иногда совершенно непримечательную с первого взгляда идею.

Сегодня на белом холсте были размашисто налеплены ярко-фиолетовые полосы, будто раздирающие полотно изнутри, с мелкими пузырьками цвета лазури с одной стороны и текучими посеребренными слезами с другой. Таким видела Натали и настроение Энн сегодня – она словно всклокочена своими проблемами, но в то же время затаила внутри глубокую тоску, в которой явно не желала сознаваться.

– Это… – вдруг запнулась Натали. – Так необычно. То есть, я хочу сказать, – поспешила поправить она, увидев реакцию Энн, – это здорово. Не похоже на то, что ты делала в прошлом сезоне, на выставке. Тут такое буйство, это мне нравится гораздо больше. Меньше меланхолии… – снова запнулась она, – хотя бы на первый взгляд.

Дальше подруги долго спорили о том, какое настроение преобладает в ее работах в последнее время. Но так как Натали все больше и больше хотела увязать творчество с предстоящей свадьбой, Энн быстро утомилась от этого разговора, постепенно теряя терпение и начиная все больше спорить.

– Я же не окровавленные кружева тут рисую! – возмутилась она, наконец решив прекратить разговор о картинах: – Давай оставим эти обсуждения до будущей выставки. Мне все равно еще выслушивать все это от критиков. – Она скорчила гримасу и нарочито гнусавым голосом добавила: – Сегодня работы Энни Роддик крайне скучны, наивны и мало походят на настоящее искусство…

Подруга усмехнулась, впрочем, решив больше не поднимать эту тему.

– Ладно, это все конечно очень здорово, но твой телефон уже разрывается от звонков! – она кивнула на лежащий на столе смартфон, который жужжал уже добрых 15 минут.

– Это ничего… – отмахнулась Энн и слегка поежилась. Натали вскинула брови и посмотрела на экран.

– Это он? – повисло молчание. Энн сделала вид, что вопроса не услышала или он был адресован не ей. Подобно ребенку она вздернула нос и насупилась. «Не хочу, не буду!» – подумалось ей. – Возьми.

– Я с утра телефон в руках не держала. И не хочу. Пускай себе звонит, никого не хочу слышать. – Она схватила телефон, выключила его и буквально кинула на дно сумки – И хватит, наконец, говорить мне, что мне делать. Я и сама знаю! – она резко встала, достала из кошелька несколько купюр, положила их рядом со своей чашкой и начала спешно одеваться.

– Уже убегаешь? – удивленно спросила Натали. Ведь прошло совсем немного времени, как Энн ввалилась в кафе.

– Да, ты же понимаешь, надо еще подготовить все к вечеринке. Я жду тебя вовремя. – Энн небрежно нацепила шапку, попрощалась и убежала, как будто ее только что вызвали тушить пожар.

Долго готовив квартиру к приходу друзей, Энн делала вид, что не замечала жужжащий на полке телефон. Звонок был от него, она точно знала. Но сейчас после всех этих переживаний и окруженная всей этой суетой, она была не готова с ним снова разговаривать и выспрашивать, где он сейчас находится и какие у него вообще планы. Этот человек удивительным образом умудрялся всегда держать Энн в таком нервном напряжении, что кусок в горло не лез.

Зато выпить хотелось все больше. Выставив на барную стойку несколько бутылок вермута, джина и водки, девушка аккуратно смахнула телефон с полки на лежащую внизу подушку. Отключать его снова не хотелось, а вдруг будет звонить кто-то из родителей (и тогда совершенно точно от вопросов «почему ты не отвечала, мы уже все больницы обзвонили» было бы не отделаться). Зато на подушке экраном вниз он не смущал ее фотографией с его очаровательной улыбкой и не мучал выбором кнопками «ответить» и «отклонить».

Когда основная часть закусок и бокалы были расставлены для предполагаемых гостей, в дверь начали трезвонить. Столько людей Энн даже не ожидала сегодня у себя встретить, но почти все ее подружки, которых она хотела сегодня видеть, пришли. Конечно же, не обошлось без разговоров о свадьбе, о ее свадебном платье, о том, как это торжество будет проходить и кто на него приглашен. Не обошлось без сплетен, слухов и перемывания костей всем общим знакомым, а также некоторых родственников. И, разумеется, всем захотелось знать, почему Энн вздрагивает каждый раз, когда звонит ее телефон.

– Боже, это же он! Ты говорила, что он еще не приехал, да? – верещали одни. Другие тут же спешили узнать, почему он еще не приехал, откуда он должен приехать и некоторые с не меньшим любопытством пытались узнать, кто же все-таки этот «он».

– Энн, ты просто обязана рассказать эту историю любви, девушки все сгорают от любопытства! – подначивала ее Натали, с которой они только сегодня обговорили за чашечкой кофе, что тему эту лучше не трогать. Но так как Энн уже тоже изрядно выпила, в таком состоянии не рассказать всей этой истории она просто не могла. Забыв обо всем на свете, Энн уселась на диван, скрестила ноги и, подождав, пока все вокруг утихомирятся, начала в красках рассказывать давнюю историю.

Полдень. Поле для стрельбы из лука. Местный работник по имени Синан, похожий на Джека Воробья из Пиратов Карибского Моря, оставив свой пост и всю экипировку на меня, пошел показывать молодой девушке, где находится дискотека. Я, как идиотка, стояла посреди лужайки и смотрела на аккуратно сложенные стрелы и лук, за которыми он попросил меня приглядеть, пока не вернется. Стрельба из лука проводилась каждый день возле футбольного поля и возле домиков, где жили здешние штатные развлекалы и заводилы этого отеля.

Единственный домик, где сейчас был открыт балкон, самый крайний, принадлежал шефу анимации. Сейчас он почти на четвереньках ползал по балкону с веником. Я не удержалась и хохотнула: картина была просто великолепна. Шеф выпрямился и внимательно посмотрел на меня, стоящую возле экипировки, за которую отвечал Синан. «Ох-ох!» – подумала я. – «Кому-то влетит…» А главный аниматор между тем продолжил подметать балкон, еще пару раз бросив на меня взгляд. Я решила сделать вид, что сижу тут просто так… прикинулась торшером…

Все началось с футбольного матча. Это был уже мой шестой или седьмой вечер футбола в отеле на анатолийском побережье. Я уже здесь была почти своя… но в этот раз мне не очень хотелось играть – я предпочла просто наблюдать за игрой со стороны. Но поскольку обычно я вставала на ворота и была классным вратарем, остальные члены команды не дали мне стать зрителем, заставив меня сбегать в главный корпус за кроссовками. Я долго сопротивлялась, но переубедить мужчин заменить меня на другого вратаря мне не удалось. Пришлось согласиться.

Это

были одни из тех каникул, которые мама устраивала мне раз в году – осенью, когда все мои сверстники уже возвращались в школы, я уезжала с мамой на море. Это было приятным бонусом к моему и так полному безделья лету. Мне было 16, я была откровенной лентяйкой, заставить меня учиться было всегда тяжело. Но родители запихнули меня в очень крутую частную гимназию, и справиться с нагрузкой мне было тяжело, так что я ловила любую возможность откосить от учебы. Наверное, именно поэтому эти двухнедельные осенние каникулы на море были моим любимым развлечением в году.

Когда я пришла на футбольное поле, «битва» там только начиналась. Как обычно встав в ворота, я полностью сосредоточилась на игре. Тут надо сказать, что я очень любила спорт и когда-то даже играла за школьную футбольную команду. Более того, мне с детства казалось, что спорт был чуть ли не единственным, что получалось у меня хорошо. Поэтому любое спортивное мероприятие было моей отдушиной. Мне было шестнадцать, у меня никогда не было никаких серьезных отношений, хотя все мои сверстницы только и делали, что рассказывали о своих парнях. Было нелегко в их компании делать вид, что мне это было совершенно неинтересно. Здесь, в туристической зоне Турецкой республики я видела, как девушки разного возраста заигрывали со всеми подряд, одевались в вечерние платья каждый день, как будто принц пригласил их на бал. У меня тоже было с собой платье, но у меня никогда бы не хватило смелость его одеть. Для кого? Я мало кого здесь интересовала. Здесь было много немцев моего возраста и чуть старше, но никто из них даже не подозревал, что я могу говорить по-немецки, а подойти первой я всегда стеснялась. Поэтому единственное место, где я чувствовала себя уверенной в себе, – спортивная площадка.

Во время игры к аниматору Энгину, который наблюдал за игрой со стороны, подошел – о боже! – сам шеф анимационной команды Мистер Риччи. Они оба некоторое время смотрели за игрой, пару раз боковым зрением я увидела, как Риччи показал на меня и что-то сказал своему подчиненному. Но к этому вниманию я уже привыкла – за футбольным полем располагались домики для персонала, и как раз в это время мимо поля проходило всегда очень много работников отеля от барменов до аниматоров. И все они обязательно свистели и улюлюкали, завидев девушку на воротах среди толпы мужчин.

Через какое-то время Энгин и Риччи попросились к нам в игру поинтересовавшись, кому в какую команду лучше идти. Что-то непонятное внутри прошептало мне, что я очень хочу, чтобы к нам в команду вошел «большой босс». Так и случилось: Энгин ушел к соперникам, Риччи пришел к нам.

Очень скоро я пожалела, что Энгин играл против нас. Играл он очень сильно, у него был непробиваемый удар. Я видела, как он бежал к моим воротам и, остановившись почти на середине поля, вдруг со всей силы пробил. Я почти не увидела мяча, но в такие моменты у меня все выходит чисто рефлекторно. Как-то неловко получилось, я на автомате выставила ногу, а напрячь мышцы не успела. Мяч попал по ступне, она слегка прогнулась, и из глаз посыпались искры. Я отбила мяч и автоматически отскочила чуть назад. Было очень больно, но я старалась себя успокоить мыслями о том, что бывало и хуже, однако я ошибалась. ТАК меня еще никогда не мучили: ровно через пятнадцать секунд, когда наша команда снова потеряла мяч, Энгин рванул в мою сторону и треснул по мячу в два раза сильнее, чем до этого. Я не успела сообразить, но рефлексы вновь сработали «против» меня и мяч попал в ту же саму часть стопы, только в этот раз боль была уже просто невыносима.

В глазах потемнело. Я стояла, прислонившись к штанге и пытаясь вдохнуть воздуха. Ко мне подошел один из играющих мужчин и спросил, все ли в порядке. Улыбнувшись, я сказала, что все отлично и попросила продолжить игру, пытаясь встать ровно – настолько, насколько мне позволяло мое нынешнее состояние. Но ничего хорошего из этого не вышло: ногу я почти не чувствовала, она пульсировала и дрожала, когда я пыталась ее напрячь. Встать на нее полноценно у меня не получалось. К моей радости время матча как раз подошло к концу, и мы закончили наш матч со счетом 7—3 в нашу пользу.

Все полезли ко мне обниматься, ведь очередной матч я выстояла, как никогда лучше. Риччи также подошел, обнял меня за шею и поздравил с победой. Он мной долго восхищался, но я была не в состоянии разделить его радость. Основной моей задачей в эти минуты было сдержать свои слезы. Я ненавижу показывать свою слабость, особенно на спортивной площадке. Потеребив меня за щеки, шеф сказал, что я играла великолепно.

Я еле-еле доковыляла до бара. Там плюхнулась на стул и ото всех отвернулась. Сжав лодыжку рукой, я позволила себе отпустить эмоции. Слезы сами потекли по щекам. Когда все футболисты прошли мимо, вновь похлопав меня по плечу и поздравив с победой, я окончательно дала волю эмоциям, хотя старалась делать это тихо. Единственным, кто ко мне подошел в этот момент был мой знакомый бармен Эрхан. «У тебя все в порядке?» – спросил он. Я кивнула. Он вскинул брови и показал на мою ногу, за которую я до сих пор держалась. Подав мне стакан воды, он встал рядом со столиком. Слезы катились градом: боль, обида, стыд за свою наиглупейшую ошибку.

Отказавшись от всякой помощи я, собрав волю в кулак, медленно поковыляла к корпусу. Нога не болела. Я ее вообще почти не чувствовала, она дрожала, когда я на нее наступала. Дойдя до комнаты, я упала на диван… и понеслась! Нога вдруг заболела так сильно, что я чуть ли не взвыла. Лед не помогал, и эмоции окончательно хлынули наружу. Теперь уже сдерживать себя не было смысла – никого рядом не было, даже мама вряд ли меня слышала сквозь шум воды в душе.

На следующий вечер Риччи после шоу присоединился в баре ко мне и моей знакомой Наде (тут нужно заметить, что в этой поездке я старалась везде отделяться от мамы и ее друзей и заводить новые знакомства – в свои шестнадцать мне безумно хотелось чувствовать себя здесь полностью самостоятельной, взрослой). Я никогда, очевидно, не избавлюсь от того впечатления, которое шеф произвел на меня в тот самый первый вечер нашего знакомства. Мы начали разговаривать об аниматорах. Стоило Наде проявить лишь малейшую заинтересованность в этой должности, как Риччи вцепился в нее, как самая настоящая акула. Он начал разливаться соловьем о том, как тут все прелестно, и что все аниматоры здесь – это его дети. Тогда я лишь скептически хмыкнула по этому поводу. Это было видно невооруженным глазом – заранее спланированная атака хищника на бедную беззащитную девушку, которая ничего не знает о настоящей работе на турецких курортах. Я уже много лет ездила с мамой в эту страну и прекрасно знала, какие условия создают работникам в отелях – мы много общались с аниматорами в самых разных местах.

Мне было жаль ее, потому что по ней было заметно, что она ему верит, ловит каждое его слово. Но чем больше верила она, тем больше врал Риччи. Причем больше всего меня поразил его взгляд. Он смотрел в упор и не отрывал глаз от своей собеседницы и, что самое удивительное, он не реагировал ни на какие внешние раздражители. Он будто вообще ничего не слышал

и был сфокусирован на одной-единственной жертве. Периодически я пыталась о себе напомнить – вроде как я тоже была участницей разговора, но и мои реплики он игнорировал и становилось немного обидно. В конце концов я бросила попытки обратить на себя внимание, решив, что Наде я все скажу потом. Под конец он дал ей свою визитку, на обратной стороне написав все возможные номера своих мобильных телефонов Мне он тоже дал визитку, но скорее так, пихнул «заодно», из вежливости.

После этого долгого, нудного разговора мы с ней пошли на дискотеку. Риччи тоже там был. Он стоял в стороне, скрестив на груди руки, и смотрел на танцпол, на людей, которые глохли от громких басов и энергично двигались в ритм музыке, словно загипнотизированные. Он смотрел на все с гордостью, и это было заметно даже в темноте. Несмотря на то, что в тот день дискотека была весьма необычная – пенная, на таких я еще ни разу в жизни не была – я долго сидела на скамейке поодаль. Я находилась под впечатлением от мистера Риччи. Под впечатлением, которое билось в голове двумя короткими словами: страшный человек.

Он был манипулятором, а я больше всего на свете боялась именно таких. Мне всегда казалось, что эти люди страшнее маньяков или убийц, потому что их злобная сущность незаметна с первого взгляда. Они поселяются в твоей голове, и все решения, которые принимаешь ты, оказываются на самом деле навязанными. Ты перестаешь замечать, как постепенно растворяешься в его личности, не в состоянии мыслить самостоятельно.

Весь следующий день Риччи меня вообще не видел, и я, в общем-то, не шибко расстраивалась по этому поводу: мне не очень хотелось общаться с таким как он.

Но на следующий день он настиг меня за одной из игр в самый разгар дня. Нога у меня все еще болела, и она заныла еще сильнее, когда я увидела, что шеф-аниматор стоит рядом и внимательно наблюдает за моей игрой в петанк. Он молчал. На нем были темные очки такой формы, что придавали ему довольно зловещий вид, который лишь усиливал мое вчерашнее впечатление о нем.

При этом по непонятной причине я стояла, почти затаив дыхание и испытывая странный трепет. Он о чем-то меня спросил, и я невольно отделилась от общей массы игроков и встала рядом с ним. Мы начали обсуждать петанк и другие игры, хотя на обсуждение это было мало похоже. Он задавал вопросы, а я, как на допросе, четко и без лишних подробностей отвечала. Я не очень хотела с ним разговаривать. Все внутри меня сопротивлялось этому общению.

Услышав, как я обращаюсь к своему товарищу по команде на немецком, Риччи удивился и уточнил: «Так ты и по-немецки говоришь?» – «Да, но плохо…» – бросила я в ответ и нарочито громко продолжила говорить с товарищем по команде, чтобы не дай бог меня еще и не забросали сейчас вопросами на немецком. Дело в том, что в моей гимназии немецкий язык был втором иностранным языком. Я сама выбрала именно этот язык, это был очередной подростковый бунт – в младшей школе я начинала учить французский, но тихо ненавидела этот «голубиный язык», все эти курлыканья и улюлюканья были не по мне. Это было не в моем характере, и я всегда считала французский некрасивым языком, назло всем тем, кто называл немецкий жестким и гавкающим. Но проблема в том, что из-за непомерной нагрузки по профильным предметам, у меня совершенно не хватало времени на любимый язык. К тому же преподавательница относилась ко мне слишком хорошо, чтобы мне хоть что-то нужно было делать. Мне удавалось успешно списывать, легко подсматривать и с невероятным везением угадывать нужные ответы; именно поэтому на самом деле говорить по-немецки я практически не могла, хотя многое понимала.

Когда игра закончилась, я медленно поковыляла к бару. Но то ли ввиду моей улиточной скорости, то ли в силу каких-то других обстоятельств убежать от мистера «Я здесь шеф» мне не удалось. Он меня догнал и спросил: «Ты играешь в…» – фразу он не закончил, пытаясь подобрать слово. Потом показал рукой бросание костей, и я поняла, что он имеет в виду нарды. Слава Синану! Буквально пару дней назад он (против моей воли, кстати) научил меня играть в эту потрясающую игру. До этого меня с дюжину раз пытались научить и все напрасно – я просто не понимала смысла. А он просто разыграл сам с собой передо мной партию, и я сразу врубилась. Так что по крайней мере азы я знала. И по непонятной причине согласилась сыграть с неприятным мне Риччи.

С первого же моего хода он понял, что я не умею толком играть, и тут же с радостью притворился мудрым учителем. Еще бы, мистер большой босс – коренной турок и, соответственно, профессиональный игрок в короткие нарды, национальную турецкую игру. Каждый раз, как только я тупила, делала неверный ход, он возвращал мои фишки на место и говорил: «Думай! Не торопись!» – периодически с небольшим раздражением, но все же по-доброму. Этим он немного напомнил мне отца, которого я не видела уже несколько лет и помнила только из детских воспоминаний. Отец учил меня играть в карты, шашки и у него никогда не хватало терпения довести это дело до конца. Своими глупыми вопросами я выводила его из себя, пока не ставила окончательно в тупик.

У Риччи же терпения оказалось гораздо больше. Он не уставал по пятнадцать раз объяснять одно и то же, по двадцать раз возвращать мои фишки на исходную позицию и ждать, пока я не сделаю правильный ход. По сорок минут ждать, когда же я наконец пойму, что ходить мне надо против часовой стрелки, а не наоборот (и как вообще это можно запомнить?).

Признаюсь, через некоторое время я сменила гнев на милость. Риччи начал мне нравиться. Он начал казаться мне добрым и веселым. Пока мы сидели и играли, он все время смешил меня. Ни на что не отвлекался, уделял все время мне и моему обучению нардам. И как можно не проникнуться к человеку, который ведет себя по-отцовски? Особенно когда ты – шестнадцатилетняя девочка, фактически выросшая без отца.

После игры в нарды Риччи подтвердил свой статус «отца», который я ему придумала. Мы сидели и еще почти два часа разговаривали о жизни. Он прочитал мне лекцию о жизненных ценностях, о важности образования, о родственных связях и многом другом, чего я не желала в свое время выслушивать от родителей, будучи буйным подростком. Он не открыл для меня Америки. Он говорил вещи, от которых я раньше бесилась и раздражалась, пытаясь всеми способами избавиться от собеседника. Сейчас же я не только слушала все, что он мне говорил, но и верила в его слова. Он действительно был очень убедительным собеседником.

После того, как вся анимационная команда ушла в сторону своих комнат, мистер Риччи предложил мне прогуляться к пляжу. Я не стала отказываться, даже несмотря на то, что ходить по песку мне было ужасно тяжело – зафиксированная в эластичный бинт стопа, наступая на нетвердую поверхность, очень болела. Но быть на море и не подходить к пляжу было выше моего сознания, это было невозможно. К тому же день плавно переходил в вечер, небо озарило золотое зарево заката. Беспокойное море, должно быть, уже утихомирилось и почти уснуло. Полыхающие небеса в отражении водяной глади… разве можно устоять перед такой красотой?

Когда я

видела такие картины, мне всегда хотелось рисовать. Когда-то в детстве я занималась рисованием, но очень недолго – как только у меня появились первые плохие отметки в дневнике, мама запретила мне ходить в художественную студию. А мне всегда казалось, что через краски проще всего выразить свои мысли и эмоции. Больше всего меня восхищала цветовая гамма. Такую гамму не придумаешь, а зарисовать ее в памяти так хорошо, чтобы точно повторить на бумаге, у меня ни разу не получалось. В шестнадцать лет мне казалось, я рисую глупо и не имею особого таланта к этому занятию.

Потом я поковыляла в номер, распрощавшись с Риччи и Надей. На ужин я не пошла. Отправилась прямиком в бар и с нетерпением стала ждать шоу. Конечно же, Риччи тоже был там. У меня был прекрасный повод заговорить с ним: сегодня днем он попросил меня объяснить ему значение слова argue – «спорить». Он был рад узнать новое слово и с удовольствием включился в разговор об иностранных языках.

Мы были оба в черном и наверняка симпатично смотрелись вместе. По крайней мере, бармен, все эти дни пытавшийся за мной ухаживать, смотрел на нас исподлобья – с явной ревностью и даже злостью. И чтобы еще больше его раззадорить, я постаралась как можно более живо поддержать разговор с Риччи. Неожиданно проснувшееся во мне желание общаться Риччи воспринял с благодарностью.

За несколько минут до начала представления Риччи вдруг сказал:

– Мне сейчас надо идти гримироваться, переодеваться и готовиться к выступлению… – я кивнула, а он продолжил: – Если хочешь, пошли со мной!

– Да нет, спасибо. Я тут посижу пока… – я засмущалась. С одной стороны, я была знакома со всей анимационной командой и вряд ли что-то кто-то будет против, но мне было неудобно, что Риччи меня везде с собой таскает.

– Ну нееет. Пойдем, давай! – он схватил меня за руку. Сделав пару шагов и потянув меня за собой, он обернулся. В глазах горел азарт. Я улыбнулась и покорно проследовала за шефом. Бармен проводил нас испепеляющим взглядом, посмотрел, как он уводит меня за сцену к анимационной команде, и нехотя вернулся к работе.

За сценой знакомые ребята из анимации встретили меня с большой радостью. Диджей неожиданно подскочил ко мне и давай трепать меня по волосам. «Брааат!» – шепеляво протянул он, заключив меня в крепкие объятия. Девчонки, с которыми я сдружилась за эти дни, тоже все были рады моему приходу. Поговорив с ними со всеми чуть-чуть, я гордо прошагала с Риччи в его гримерную.

Там было сказочно: подарки, плакаты, фотографии, очень много костюмов, большинство из которых я узнала… Там был огромный полосатый комбинезон с такой же огромной соской, в которых Риччи изображал карапуза в комедийном шоу. Этот номер был гвоздем местной программы, а шеф не упускал возможности повторять его реплики на бис снова и снова, даже когда просто общался с туристами. Номер и правда был очень хорош, Риччи, казалось, был прирожденным актером. Его актерское мастерство можно было сравнить лишь с его акульими способностями вербовать людей на работу.

Мне был срочно предоставлен стул. Для этого он поднял на ноги весь свой анимационный персонал, наигранно возмущаясь: «Почему у моего ассистента нет стула?» Почти пятнадцать минут Риччи не просто сокрушался, что мне негде сесть, но и поднял на уши всех своих ребят из анимации, чтобы нашли мне стул. Когда шеф окрикнул их, те не на шутку перепугались и прибежали каяться во всех смертных грехах. Но когда поняли, чем дело, заулыбались и всей толпой побежали искать мне трон. Такое внимание было необычайно приятным. Вокруг меня еще никто никогда так не суетился.

– Слушайте, а давайте ее тоже загримируем… – хихикнул тот, что был постарше.

– Не надо!.. – заскулила я на английском. Синан резко нахмурился и удивленно спросил:

– Ты говоришь по-турецки? – потом повернулся к Риччи и переспросил: – Она что, понимает турецкий? – в голосе читалось что-то вроде «как же так, ты забыл сказать?..» Шеф довольно, и даже, пожалуй, гордо кивнул, а потом взмахнул рукой и в шутливой интонации прикрикнул:

– Так, ну-ка вон все из моей гримерной! Парни, вы уже достали! Займитесь, наконец, чем-нибудь полезным! – прогнав ребят, Риччи вернулся к собственному гриму. – Саша, кофе!! – крикнул он, затем добавил: – Может быть, ты тоже хочешь кофе?

– Нет, спасибо… – я сидела в легком шоке и с улыбкой на лице, мне было не до кофе.

– Только скажи, если… – я кивнула. Загримировавшись, Риччи попросил меня подать ему пиджак. На вешалке справа от меня висело множество разных пиджаков, в которых он выходил на сцену. Синий, зеленый, черный, белый, фиолетовый и желтый. Я растерянно спросила:

– Какой пиджак?

– Ты знаешь, я не могу выбрать между синим и зеленым сегодня… – я внимательно осмотрела пиджаки и сняла с вешалки синий. Он кивнул, сказав, что тоже склонялся к синему и поблагодарил меня за помощь. Услышав вступительную музыку, я поспешила вернуться в бар.

Очень хорошо помню, что в тот вечер я смотрела шоу не так, как обычно. Мой взгляд, словно нечто совершенно неуправляемое, весь вечер следил за Риччи. Я ловила каждое слово, записывала в память этот по-детски заливистый смех. Проигнорировав очередной коктейль от бармена, который он, как всегда, невероятно красиво украсил, чтобы привлечь мое внимание, я продолжала следить за этим человеком, периодически отстраненно думая: «Господи, да что с тобой?»

Выпив две чашки капучино почти залпом, я впервые за все две недели задумалась о том, где вообще мама. На удивление её чрезмерная опека исчезла – собственно, вместе с ней самой. Вечером после дискотеки я и вовсе не могла достучаться в номер.

Впрочем, это, отнюдь не лирическое отступление завладело моим сознанием ровно на сотую долю секунды. Реальность, стремительно спешащая куда-то вместе с неумолимым и беспощадным временем, заставляла меня просыпаться каждый раз, как только я давала слабину, и возвращаться к «здесь и сейчас».

После представления прямо рядом со сценой была устроена некая пародия на дискотеку. В какой-то момент включили медленную музыку, и Риччи заставил всех своих аниматоров «разобрать» девушек. Так как я осталась самая последняя (не больно-то и хотелось…), мне достался сам Риччи. Я слова не успела сказать, как он повел меня танцевать. Он буквально за руку вытянул меня из моего уютного креслица, которое я не собиралась покидать. Впрочем, медленный танец пошел вяло. Я боялась вступить в беседу, а на вопросы кавалера отвечала, как обычно, односложно. Он поинтересовался, во сколько мне надо быть в номере, я ответила, что в час ночи. Уже после танцев, за столиком, он вместо меня постоянно смотрел на часы, боясь, что я опоздаю к положенному часу.

Это был внезапно холодный вечер. Даже свитер, которым со мной учтиво поделилась Надя, уже не спасал.

Меня одолевало странное чувство. Я сидела рядом с Риччи, и мне хотелось пододвинуться к нему еще ближе. Как тот чай, который я держала в руках, его улыбка и взгляд грели нутро. И что тогда я разглядела в его глазах, знает один бог. Нет, я не была в него влюблена, по крайней мере, пока, но уже питала к нему невероятную симпатию. Этого человека я

боялась – и одновременно хотела быть к нему ближе.

Как только на часах пробило без пяти минут час, Риччи резко встал, извинился и пошел меня провожать. В этом не было необходимости, но он почему-то так захотел. По дороге до корпуса я вела себя все так же тихо, точно боясь проронить хоть слово. Он пытался вовлечь меня в беседу, но я лишь продолжала сухо отвечать на его вопросы. Я до сих пор не понимаю, как как во мне уживались симпатия и абсолютное нежелание с ним разговаривать.

На следующее утро шеф сразу же усадил меня играть в нарды. Этим он нарушил мое привычное курортное расписание, которое каждый день начиналось с игры в дартс. Я вообще почти все свое время на курорте посвящала всевозможным спортивным играм. Я была еще слишком юна, чтобы увлекаться алкоголем, дискотеками или флиртом даже со сверстниками. Но в то утро моим привычкам пришел конец. Но, как оказалось, я совсем даже не зря села играть в нарды. Обыграть шефа мне представлялось невозможным, тем более с каким-либо большим счетом. Но звезды были сегодня ко мне более, чем просто благосклонны. Я выиграла, уступив всего одну партию. 6:1 – невероятный счет для новичка при игре с таким профессионалом. В этот раз мне просто очень везло. Пристыженный поражением, Риччи отнес доску обратно в комнату диджея и вернулся ко мне за столик. Но у меня не было желания сидеть с ним наедине. Вчерашние мысли меня пугали, и я решила, что будет лучше, если я буду проводить с этим человеком как можно меньше времени. Впервые я позволила себе, извинившись, ретироваться в сторону пляжа. Риччи, как и я сама, пожалуй, не ожидал от меня такой резкой смены настроения, но сказать ничего не сказал. Проводив меня взглядом, он ответил на телефонный звонок, а потом ушел – видимо, по делам службы.

После ужина шеф застал меня около бара и предложил прогуляться. Я была, в сущности, не против, по крайней мере, я успешно избегала его весь день, и теперь можно было придумать новую тактику поведения. Мы дошли до пирса и сели на свободную скамейку, чуть поодаль друг от друга. Перед нами на пирсе сидели два русских мальчика и играли в видео-приставку. Риччи похихикал над ними и в шутку изобразил подзатыльник. Я улыбнулась, но про себя задумалась вот о чем: мы почти не смотрели друг на друга, а из нас двоих, он был, кажется, единственным, кто хотел поддерживать беседу. Однако это не мешало мне позволять ему с собой беседовать, гулять… Причем делать это с большой охотой, чего греха таить. На пирс пришло еще несколько человек, и мы решили, что пора отсюда уходить. По дороге обратно Риччи вдруг остановился и попросил меня немного подождать. Он пробежал чуть к пляжу, замешкался у одного из маленьких кустов и тут же вернулся обратно с веточкой, усыпанной белыми цветами. Отдав ее мне, он спросил: «Ну-ка, что это?» Я улыбнулась, снова почувствовав себя школьницей. Осмотрев лепестки, я принюхалась и, расплывшись в блаженной улыбке, робко спросила: «Жасмин?» – Риччи кивнул и начал рассказывать, что иногда ночью перед сном он срывает веточку жасмина и кладет цветы в комнату рядом с кроватью. И тогда ему снятся самые красочные сны. За разговорами о великолепном аромате растения мы медленно побрели обратно к сцене.

Перед шоу Риччи снова повел меня за кулисы, уже официально представляя всем как «своего ассистента». В гримерной как всегда царил хаос, бесконечные шутки и приколы, дикий смех и периодические крики Риччи на турецком: «Ребята, вы ни на секунду не замолкаете! Вот целый день бла-бла-бла! О, Аллах, избавь!! У меня уже голова от вас болит!» То и дело прибегали Синан с товарищами со своими шутками и прибаутками, чтобы поделиться всеобщим весельем. Риччи, однако, их вскоре прогонял, снова начиная ворчать про бесконечный шум и абсолютно непродуктивное времяпрепровождение своих подчиненных. Все это, правда, говорилось с улыбкой.

Мне в очередной раз был предоставлен стул и предложена чашка кофе, от которой я отказалась. Мы о чем-то разговаривали, я наблюдала за тем, как он гримируется. Потом он попросил подать ему пиджак и я, покорно встав со стула и подойдя к вешалке, спросила: «Какой сегодня?» – в ответ Риччи с улыбкой «возмущенно» взмахнул рукой и, наигранно нахмурившись, воскликнул: «Ты мой ассистент, это я должен у тебя спрашивать!» – сделав паузу, он добавил официальным тоном: «Ассистент? Какой у нас сегодня пиджак?» – я смущенно улыбнулась и принялась осматривать разноцветные костюмы. Мой выбор остановился на белом. Когда я протянула пиджак его хозяину и снова села на свое место, Риччи внимательно на меня посмотрел и протянул: «Забавно, мы мыслим одинаково…» – поймав в зеркале мой слегка растерянный взгляд, он тепло улыбнулся. Я поспешила отвернуться.

Для меня было непривычным, что такой взрослый мужчина, столь популярный среди местных девушек самого разного возраста и поведения, уделяет мне столько времени. Я ведь была не длинноногой блондинкой в короткой юбке и с толстым слоем косметики на лице (а именно такие девушки целями днями висли на Риччи). Но почему-то именно за мной в последнее время он ходил как хвостик и не упускал меня из виду ни на минуту. Разговоры со мной почему-то интересовали его больше, чем его работа, а обучение меня премудростям нард или разговорному немецкому языку стало чуть ли не самой главной целью нашего совместного времяпрепровождения. Я даже слабо не могла себе представить, чем такая невзрачная девушка, как я, могла его вообще заинтересовать.

Риччи на время прекратил свою подготовку к сцене и повернулся ко мне, намереваясь, очевидно что-то спросить. Слегка сощурив глаза, он посмотрел на меня так, как будто пытался прочитать что-то в моем взгляде. На долю секунды я не стала отворачиваться и также посмотрела в его глаза. Приоткрыв рот, Риччи уже начал было говорить, но меня спасла Саша, которая принесла кофе. Он разочарованно вздохнул, взял кофе и нехотя вернулся к своему занятию. После он снова попытался что-то мне сказать, но и на этот раз спасение пришло незамедлительно – за сценой заиграла песня, с которой начинается шоу и я, не став слушать, что же он собирается сказать, извинилась и вернулась в бар.

После шоу меня нашла Надя, и нас уже обоих настиг Риччи. Он повел нас на дискотеку, как и обещал. Проходя мимо бара, я краем глаза заметила, что лицо моего бармена исказила злобная гримаса. Второй раз за вечер я расплылась в довольной улыбке – до чего же милым было его внимание. Еще более приятным было то, что впервые за всю жизнь я могла «выбирать» и хоть кого-то упорно игнорировать, гордо отмахиваясь, как будто от поклонников нет отбоя. Бармену лишь оставалось провожать нас взглядом. Во время шоу он и его товарищ пытались позвать меня и Надю встретиться сегодня вечером вне отеля, но я, в отличие от своей подруги, каждый раз отвечала довольно категорично, при разговоре устало отводя взгляд куда-то в сторону и чуть ли не зевая. Еще чего, выехать за пределы отеля с каким-то турком?

На дискотеке мы сразу нашли себе столик в углу, где пару дней назад я пила кока-колу с водкой в компании очаровательного сибиряка Миши, с которым мы тут познакомились. Это был мой первый опыт

распития крепких напитков, если честно. Я долго пыталась изобразить из себя взрослую, но осилить столь жесткий коктейль мне казалось совершенно невозможным. Тогда, понаблюдав какое-то время за тем, как я давлюсь этой гадостью, он заботливо спросил: «Принести тебе обычной колы?» – чем меня необычайно порадовал, избавив от необходимости и дальше изображать из себя бывалого студента, вроде него, который пьет что попало, если это дают нахаляву. Сегодня компания вокруг меня радикально поменяла цвета. Наивная подруга, которая в Турции первый раз в своей жизни, обаятельный шеф с замашками бизнесмена и я посередине «с лицом чистейшей богомолки» и с шипованным кожаным браслетом на руке.

Мы немного посидели, потом немного потанцевали, потом снова немного посидели, и несколько раз нам с Надей приходилось отлучаться, потому что два неудачливых Ромео упорно ждали нас у ворот отеля и не хотели уходить. А я, так же сильно, как они не хотели уходить, не хотела с ними иметь ничего общего. К тому же мы были с шефом, и уходить было невежливо. Окончательно вернувшись за свой столик, мы… ну, по крайней мере, я, были рады снова оказаться обществе мистера Риччи. Холодно выбросив очередную розу, только что подаренную мне барменом, я равнодушно оглядела танцпол. Надя пошла танцевать, Риччи сидел рядом со мной. Мы молчали. Каждый раз, когда тишина затягивалась, он напоминал о себе и старался меня хоть как-то расшевелить. Я была в хорошем настроении, но в моей несчастной голове крутилось слишком много всяких мыслей. Одна вытесняла другую, и свободного места просто не оставалось. Голова налилась свинцом и дико гудела, в том числе из-за музыки, что над нами громыхала. «Энн?» – в очередной раз окликнул меня Риччи. Теперь он смотрел на меня совершенно серьезно: «Посмотри вокруг себя. Эта дискотека, прекрасная музыка…», – он глубоко вздохнул. – «Свежий чистый воздух, посмотри наверх». Я подняла взгляд. «…полная луна. Наслаждайся. Запомни этот момент, такое может никогда больше не повториться…». Я устало вздохнула. Это что, еще одна «отцовская» нотация? Есть, сэр! Сказано наслаждаться, иду наслаждаться!

Я резко встала из-за стола и пошла к Наде танцевать. Риччи, уже привыкший к моим сменам настроения и порой необоснованным «выпадам», был не против, он вскоре тоже к нам присоединился. Но танцевали недолго. После пары песен мы снова сели за столик, а чуть позже Надя решила пойти в отель, и мы медленно побрели к корпусу. Вдали все еще играла музыка.

Дойдя до корпуса, мы проводили Надю, и Риччи поинтересовался, есть ли у меня еще время. У меня был еще почти час в запасе. Он спросил, хочу ли я вернуться на дискотеку или пойти просто прогуляться. Я выбрала второй вариант. От музыки гремело в ушах, хотелось спокойствия и свежего воздуха. Мы медленно пошли в сторону пирса. В этот раз обе скамейки были пустые, на пляже никого не было. Мы сели на скамейку, но теперь Риччи пододвинулся ближе ко мне и очень осторожно меня обнял, внимательно наблюдая за реакцией. Я была в ужасе, но не подавала виду. Сердце бешено колотилось. Я понимала, чем все закончится, но боялась просто встать и уйти. Я хотела избежать неизбежного более легким путем – просто «постараться» и посмотреть, что получится. Риччи смотрел на меня, не отрывая взгляда, а я упорно пялилась в сторону моря. Когда нервная пауза слишком уж затянулась, я вдруг опустила голову: «У тебя красивые ботинки…» – вот и все, на что меня хватило. Риччи на долю секунды отвлекся от сверления меня взглядом в упор и тоже посмотрел вниз, на мгновение дав мне вздохнуть свободно. «У тебя тоже…» – он улыбнулся и повернулся ко мне с еще большей настойчивостью во взгляде. Я не желала поворачиваться. Он это заметил и с улыбкой сказал: «Хорошо, ты смотришь в ту сторону, я буду смотреть в другую, так и будем сидеть…» – он отвернулся. Я усмехнулась и повернула голову и вдруг поняла, что теперь назад пути нет. Я оказалась с шефом нос к носу.

Поцелуй. Я бы и рада сопротивляться, но я была настолько шокирована всем, что со мной в этот вечер произошло, что я была просто не в состоянии. Образ человека, который 12 лет назад развелся со своей женой (и чей сын меня всего на два года младше!), не наигрался в папашу, и поэтому теперь учит меня нардам, заставляет читать Бэмби на немецком ему вслух и проверяет, насколько хорошо я помню формы немецких глаголов, был окончательно разрушен. Настолько, насколько может быть разбит пласт тонкого стекла, брошенный с двадцатого этажа на асфальт. Разбит вдребезги. На мелкие кусочки. Я просто не ожидала. До того, как мы сели на эту скамейку, я была уверена, что… а впрочем, неважно, в чем я была уверена. Теперь все это не имело никакого значения. Он был мной увлечен и хотел большего, это было очевидно.

После некоторого времени, проведенного вместе, он сказал, что час уже поздний и мне пора идти в номер. Да, было уже без пяти минут час, он снова был точен, как швейцарские часы. Когда мы расставались, он, показав на свою рабочую телефонную трубку, похожую на рацию, которую он везде и всюду таскал с собой, сказал: «Мой телефонный номер 2643… Я буду очень рад, если ты позвонишь…» – затем, заметив недоумение на моем лице и вопрос «зачем?» в моих глазах, он добавил: «Просто так. Позвони утром, когда проснешься, чтобы просто сказать, что ты проснулась и рассказать, хорошо ли ты спала. Позвони днем, когда придешь с обеда, просто чтобы рассказать, хорошо ли ты поела и поела ли вообще…» – на этой фразе он укоряюще улыбнулся, зная, что я вот уже третий или четвертый день ничего не ем и только пью чай. «Позвони вечером, когда соберешься на ужин или просто позвони, когда захочешь. Я просто буду рад слышать твой голос…» Я совсем смутилась и залилась краской. Ему пора было уже остановиться, а мне – идти. «Ну все, иди, а то твоя мама будет волноваться…». Я слышала, что он не уходил, даже когда я уже почти подошла к корпусу. Он ушел, очевидно, только тогда, когда я вошла в двери противного розового здания и скрылась за поворотом.

Меня всю трясло. Когда я зашла в номер, у меня дрожали колени и внутри все свернулось. И дело было вовсе не в чувстве голода. Я чувствовала себя отвратительно – общение с Риччи зашло дальше положенного. От мысли, что дальше будет только хуже, становилось до безумия страшно. Я знала, что в любой момент смогу его остановить, ведь он прежде всего работник отеля. Несмотря на то, что он шеф анимации, к нему тоже применяется правило «никаких отношений с туристами». Именно поэтому он по десять раз спрашивал, «все ли в порядке». Но что-то мне подсказывало…

Следующим днем была предпринята другая тактика. Если я не могу себя остановить, когда я наедине с ним, значит, количество таких ситуаций должно равняться… нулю. Проснувшись утром и сладко потянувшись, я кинула взгляд на часы и ужаснулась. Одиннадцать. Я почти опоздала на дартс! Я и так в последнее время пренебрегаю своей устоявшейся спортивной программой (она в последние несколько дней сводилась к одному – постоянной игре в нарды). Наскоро надев купальник, шотландскую юбку, застегивавшуюся на две огромные скрепки (дань уважения панк-культуре), и рубашку и в самый

последний момент стянув с тумбочки солнечные очки, я быстро спустилась вниз и присоединилась к уже начавшейся игре. Не прошло и пяти минут, как из столовой, раздавая попутно какие-то указания персоналу, чинно вышел мистер Риччи. Его отвратительные черные очки, придававшие его и без того не слишком простому образу еще более зловещий вид, блеснули на солнце, когда он повернулся в мою сторону. Я же в этот момент сделала все, чтобы слиться с пейзажем и заставить его меня не заметить. Как я позднее узнала, мне это удалось.

После дартс я поспешила найти себе компанию и испариться на стрельбу из ружья. Мне нравилось стрелять (особенно мне хотелось стрелять именно сейчас), у меня это неплохо получалось, к тому же я искренне хотела держаться подальше от бара и окрестностей. Мне было не по себе от мысли, что придется общаться с этим человеком как ни в чем не бывало. Мы с юной немецкой девушкой Сабриной, с которой, кстати, меня познакомил именно Риччи, старались друг друга не покидать. Она – потому что приехала сюда с мамой, и ей было скучно в одиночестве, я же – потому что мне нужна была компания, чтобы не оставаться наедине с Риччи и со своими мыслями о нем.

К бару я вернулась только перед игрой в бассейне в полдень. Риччи стоял у кабины диджея, а увидев меня, тут же оставил все свои дела и подошел. Я сидела за столиком и смотрела на бассейн, где аниматоры агитировали людей на спортивные игры. «Где ты была утром? Я тебя искал, тебя нигде не было видно…» – спросил он, сев рядом. Ледяным тоном я поведала ему о своем времяпрепровождении. Поинтересовавшись моими успехами, шеф предложил мне сыграть в нарды сразу после игры в бассейне. «Непременно…» – бросила я, стараясь не смотреть на него. Немного подумав, он спросил, буду ли я участвовать в игре в бассейне. Я молча показала на свою больную ногу и снова отвернулась. Пожав плечами, он извинился и присоединился к команде аниматоров – завлекать ленивых туристов в игру у него получалось легко и непринужденно. В такие моменты его сложно было назвать солидным мужчиной, а ведь ему явно было сильно за тридцать. Вот поэтому он и шеф анимации, подумала я. Всегда видно, когда аниматор улыбается тебе по приказу начальства; Риччи же просто наслаждался тем, чем занимался. Он играл в игры вместе с туристами, танцевал на дискотеке вместе с толпой, на сцене полностью погружался в свою роль – будь то злобный шейх или малыш с соской.

После игр в бассейне Риччи сыграл со мной короткую партию в нарды, после чего ему надо было ехать в другой отель. Там, по его словам, устраивали подобие Октоберфеста. Рассказав, как там весело, он позвал меня с собой. Сказать да я просто не могла. Уехать из отеля с каким-то турком?

– Нет! – категорически заявила я и посмотрела на него с такой злобой, что он слегка опешил. Я была против, даже несмотря на то, что Сабрина ехала с ним. Даже в компании Сабрины, Нади или кого бы то ни было еще, даже с разрешения мамы (а она потом меня серьезно спросила: «Ну и чего ты не поехала?»), даже, если меня будут уговаривать долго и упорно, я ни за что не соглашусь покинуть стены этого отеля вместе с Риччи. Даже на час. Даже на пять минут.

Риччи внимательно посмотрел на меня, но не стал спрашивать, почему я отказываюсь. Казалось, он все понял без слов – и не стал настаивать. Вскоре они с Сабриной покинули отель, я же сосредоточилась на себе. Впервые за последние несколько дней я пошла, наконец, играть в водное поло. Впервые за последние несколько дней просто сидела и читала книжку. Впервые за последние несколько дней просто пошла на пляж, легла на лежак, включила плеер и начала наслаждаться морским воздухом, отдыхом и Турцией в целом. Я и забыла, как это прекрасно – наслаждаться ничегонеделанием наедине с самой собой. В два часа, в самую жару, когда все разбрелись по комнатам, я осталась у моря. Я обожаю это время дня. 45 градусов по Цельсию, и я просто плавлюсь от удовольствия.

Взяв себе стакан холодного спрайта, я открыла учебник по английскому языку и начала читать какой-то текст. Прочитав, я отложила тетрадь и просто растянулась на лежаке. В наушниках играла приятная медленная музыка, еще больше настраивавшая меня на наслаждение этим полуденным солнцем. Никогда не забуду эти два часа в середине дня. Время тут останавливается, ты просто лежишь на пляже, иногда залезая в море, ждешь, когда возле бассейна снова заиграет музыка. В этот раз я еще и обещала одной из девушек-аниматоров, которая сидела в диджей-кабине сегодня (они дежурят там по очереди каждый день), что я посижу с ней после полудня, чтобы она там не дай бог не уснула. Этим я и занялась после того, как поняла, что уже вдоволь належалась на солнце. Мы разговаривали обо всем понемногу, так пролетел час или около того, после чего пришел, наконец, диджей и избавил нас от необходимости страдать фигней.

После я пошла играть в петанк, и только мы успели разыграться, как пришел Риччи. Он сел за один из столиков вместе с кем-то из аниматоров. Увидев меня, он улыбнулся и наблюдал за мной в течение всей игры. Я же старалась не смотреть на него. Но он не мог просто оставить меня без внимания и вскоре подошел к лужайке для петанка поближе. К счастью, меня окликнул один из официантов и сообщил, что мой бармен ждет меня около пляжа и хочет мне что-то сказать. Я позволила себе бросить игру, заметив, что Риччи при этом очень внимательно посмотрел, куда и зачем я пошла. Однако ни до, ни после, он ничего мне об этом не сказал.

После петанка, не дав мне уйти, он усадил меня играть в нарды. Не найдя достойной отговорки, я была вынуждена согласиться и проиграла ему еще одну позорную партию. После этого мы просто сидели за столиком, и он пыталcя завязать беседу. Он поинтересовался, что я таскала с собой в сумке – я начала выкладывать все, что у меня там лежало. Русско-турецкий словарь, книжка Бэмби на немецком и еще много всяких разных вещей. Похвалив меня по поводу словаря, он открыл Бэмби на какой-то странице, протянул книжку мне и, высокомерно посмотрев куда-то в сторону, сказал: «Читай». Внезапно для себя я, залившись краской, покорно взяла и углубилась в текст. Как за секунду до экзамена, я пыталась найти там хоть что-то знакомое и понятное мне, чтобы не провалиться целиком и полностью. «Вслух!» – напомнил мне Риччи, и я начала тихо читать то, во что секунду назад пыталась хоть чуть-чуть вникнуть. Прочитав один абзац, я получила комплимент за свой немецкий. Выдохнув с облегчением, я не стала уточнять, что поняла только три слова из ста: два артикля и имя Бэмби. Вскоре я поспешила ретироваться, придумав какую-то не слишком правдоподобную отговорку. Риччи же попросил меня позвонить ему, как только я соберусь на ужин. «Может быть» – сказала я, безучастно отвернувшись. С упреком в голосе он переспросил меня, но я твердо настаивала на своем ответе, зная, что это «может быть» в данном случае – «точно нет».

Вечером перед шоу я села за столик к Сабрине, ее маме и Лауре. Так мы и просидели все шоу и вечер после. Риччи после представления сел к нам и, несмотря на то, что он живо поддерживал разговор, иногда он выглядел так, как будто вот-вот уснет. Я же, как ни

странно, понимала все, о чем говорили за столиком, несмотря на то, что разговор шел исключительно на немецком. Даже пару раз отвечала и шутила вместе со всеми. Мне нравилось участвовать в немецкой беседе. Риччи же, заметив, что я в упор на него не смотрю и, всякий раз, когда он мне улыбается, демонстративно отворачиваюсь и говорю что-нибудь Сабрине, подозвал диджея и попросил поставить его любимые песни Фрэнка Синатры. Когда приказ был исполнен, он встал, взял меня за руку и потащил танцевать. Я трижды сказала «нет», но его это не интересовало. Он готов был меня вытянуть из-за столика во что бы то ни стало. Собственно, практически так и сделал, подхватив меня со стула.

В этот раз танец шел гораздо живее, нежели несколько дней назад. Риччи крепко обнимал меня за талию и прижимался к моей щеке. «Пожалуйста, больше не садись за этот столик…» – я многозначительно промолчала, а он продолжил: «Я очень хочу проводить время с тобой. Только с тобой и ни с кем это время не делить… Пожалуйста, в следующий раз сядь за любой другой столик… Это же невозможно! Мы сидим и вот только бла-бла-бла! Одни разговоры! У меня уже голова лопается. А я хотел побыть с тобой…» – он уткнулся носом в мои волосы и глубоко вдохнул, при этом на некоторое мгновение прижав меня к себе еще сильнее. Тихо напевая «My way» мне на ухо, он медленно кружил меня в танце. Я не чувствовала себя неуютно, но решила, что тактика «не оставаться с Риччи наедине» должна быть изменена на любую другую, потому что ее он уже раскусил. «Почему ты не позвонила мне? Я же просил…» – его тон был снова полон упрека и разочарования. Я же придерживалась уже высказанной в прошлой раз позиции: «Я не знала, зачем звонить и что говорить… Глупо звонить, когда не знаешь, что сказать…» «И все-таки позвони утром, пожалуйста…» – сказал он. Музыка закончилась, он поблагодарил меня за танец. Я кивнула и сказала: «Может быть…» – вздохнув, он покачал головой. Думаю, он и сам понимал, что конкретно означало мое «может быть» всякий раз, когда я это ему говорила. Мы вернулись за столик, но потом Риччи застали врасплох неожиданно возникшие дела, да и я вскоре ушла к себе. День прошел без инцидентов и меня это радовало. Оставалось всего два дня…

Вечером я села за отдельный столик, намеренно отделившись от Сабрины и компании, однако на этот раз вовсе не из-за Риччи. В этот день я была решительно против его общества. У меня резко испортилось настроение, все вокруг будто окрасилось в черные тона. Я злилась на себя за свои эмоции и на Риччи за то, что вызывал их во мне. Я снова надела на себя шипы и прочую подростковую фигню, о которой на некоторое время забыла. Я включила плеер и тупо уставилась в свечку перед собой. Мне снова стало противно в этом отеле – я представила себе, как мистер шеф каждые две недели клеит новую девушку. Я ненавидела себя за то, что поддалась на его ухаживания и ненавидела Риччи за то, что он в этот раз выбрал именно меня, а не Надю, Сабрину или кого бы то ни было еще (постарше, кстати!) … И к тому же я понимала, к чему он все это ведет. Ему же нужен секс. А от меня он этого не получит. Впервые за две недели я готова была поддаться на ухаживания бармена. Он хотя бы был почти мой ровесник, да и не такой… важный.

Когда пришло время танцевать клубный танец после шоу, я осталась сидеть на своем месте. Риччи, заметив это, прямо в микрофон сказал: «Энн, встань пожалуйста, присоединись к всеобщему танцу…» – на площади повисла тишина, оба прожектора направили мне в лицо. Секунда неловкости – и я резко с шумом отодвинула стул, встав и показав всем своим видом, как мне это противно. Впрочем, когда болтология в микрофон закончилась и заиграла музыка, я вновь села, вызвав полный упрека взгляд шефа. Он покачал головой, я же, безразлично отвернувшись, встала и вышла из-за столика в направлении дамской комнаты. Там я умылась и, когда музыка закончилась, вернулась на свое место. После шоу был запланирован салют. Я вместе со всеми направилась на лужайку, решив, что после я все-таки присоединюсь к Сабрине.

Через некоторое время Риччи подошел к нам. Я стояла и тряслась от холода – погодка была еще та. Он взял меня за руку и отвел в диджей-кабину, сказав, что там тепло. Несмотря на то, что эта комнатушка была открыта со всех сторон, там и правда было значительно теплей. Заметив на моем лице недоумение, Риччи улыбнулся и сказал: «Наш ди-джей – горячий парень!» Я хмыкнула и плюхнулась на предложенный мне стул, даже не поблагодарив. Риччи посмотрел на часы и спросил, собираюсь ли я на дискотеку. Я кивнула, после чего он продолжил: «Я сейчас на полчаса должен отлучиться в номер. Во-первых, мне надо переодеться, во-вторых, дискотека все равно начнется только в полночь. Если хочешь, пошли со мной…» – я никогда не забуду, сколько всяких мыслей буквально взорвалось в голове в тот момент. В свое «нет» я вложила столько ненависти, сколько накопилась у меня в сердце на все и на всех за всю жизнь. Я сказала «нет» с такой злобой и посмотрела на него с такой неприязнью, что даже он удивленно вскинул брови и, кажется, невольно попятился. Я продолжала сверлить его злым-презлым взглядом, и он понял, что перегнул палку. «Тогда посиди пока здесь, погрейся или иди сразу на дискотеку, вы с Сабриной не ждите меня. Я потом приду…»

Я проводила глазами уходящего шефа и, когда он скрылся из виду, резко встала со стула и ушла, сказав Сабрине, что должна отлучиться. В номер я идти не собиралась, но и в обществе Сабрины я сейчас не нуждалась. Я пришла на дискотеку и села за свой любимый столик. Там я включила плеер и упала головой на стол. Теперь за происходящим я собиралась наблюдать только с такого ракурса.

За секундой шла секунда, за минутой тянулась вторая. Прошло уже минут сорок, настала полночь, и вся анимационная команда, во главе с Риччи, принялись отмечать Сабринин день рождения. Меня Риччи не заметил, когда внимательно осматривал танцпол, и слава богу. Но, очевидно, он послал за мной «бойца», ибо вскоре по танцполу начал ходить Синан, выискивая кого-то взглядом. Заметив меня, он тут же ко мне подбежал и спросил, все ли у меня в порядке. Обняв меня по-братски, он поинтересовался, почему я сижу тут в одиночестве такая грустная и надо ли мне принести что-нибудь попить. Я отказалась и поблагодарила его за заботу. Он ушел… стукач чертов. Ровно через минуту ко мне пришел Риччи. Его вопросы были примерно такими же, как у Синана «Почему не отмечаешь вместе со всеми?» и «О чем задумалась». Я с отвращением отпрянула от стола и откинулась на спинку стула. Вопросы проигнорировала. Он еще что-то у меня спросил, потом обиженно всплеснул руками и воскликнул: «Окей, я понял. Энн не разговаривает с Риччи. Хорошо, я все понял…» – и отошел от столика. Но уходить далеко не стал – просто встал поодаль. Так он простоял или протанцевал (я даже не знаю, как это скорее назвать) больше получаса. Он ни разу так и не вернулся к празднованию дня рождения Сабрины и ни разу больше не подошел ко мне с расспросами. Через какое-то время мне надоело, я встала и сказала, что ухожу. Он тут же оставил свой «пост» и пошел вместе со мной. Когда мы дошли до здания,

Риччи предложил посидеть немного возле ресепшена на диванах. Так как здесь всегда курсировал другой персонал, я сочла, что это вполне приемлемый вариант – ближе, чем на метр, тут он ко мне вряд ли приблизиться. Безразлично пожав плечами, я проследовала за ним к диванам. Сев напротив него в кресло, я устало глянула на часы.

Риччи же начал с главного. «Мне очень жаль, что ты не так все поняла… Ты считаешь, у меня грязные намерения» – я посмотрела на него, попытавшись скрыть удивление. Откуда он узнал? «Ты поэтому не разговариваешь со мной. Я знаю, ты можешь даже не отвечать» – я угрюмо фыркнула и продолжила слушать, стараясь не смотреть ему в глаза. «Ты очень мне нравишься. И я тебя бесконечно уважаю» – я снова фыркнула, на сей раз как можно громче, чтобы он это услышал. Но его не смущала моя реакция. Он продолжал гнуть свою линию: «Ты очень чиста, а я люблю чистых девушек…» – я хмыкнула. Покажите мне хотя бы одного мусульманина, который не любит чистых девушек. «Не таких, как Ира?» – подколола его я. Тут была одна девушка, которая готова была раздеться перед всеми просто так. Она вечно скакала у всех на виду в полуголом виде и вела себя порой откровенно пошло. Она была местной знаменитостью. Риччи скорчил гримасу, мол, насмешила и сказал: «Ира – она просто туристка. Мне нравится, что она наслаждается отдыхом и просто развлекается. Но мне не нравятся такие девушки, как она» – я, сохранив презрительное выражение лица, закивала головой и с демонстративным сомнением в голосе сказала: «Да-да, я поняла…» – Риччи сарказма в моей фразе не заметил и продолжил свою речь: «Сегодня я очень расстроился, когда ты резко мне ответила. Я хотел тебя пригласить к себе в комнату, показать, где и как я живу. Показать тебе фотографии. Фотографии сына, вещи, которые мне дороги и… ты подумала совсем другое, не так ли?». Я вновь хмыкнула, не желая верить в его слова, несмотря на то, что его голос в самом деле звучал очень расстроенно и даже несколько обиженно. «Ты думаешь обо мне плохо, чем меня очень обижаешь. Я никогда не причиню тебе ничего плохого. У меня нет грязных намерений, в которых ты меня подозреваешь. Ты молода, я бы никогда не стал…» – я снова скептически насупилась и посмотрела на часы. Риччи тоже обратил внимание на время и сказал: «Уже поздно, тебе пора спать…» – напоследок слегка меня обняв, он пожелал мне сладких снов. Но он даже не догадывался, что из-за его слов мне предстоит ночь раздумий, бессонная, мучительная ночь.

Всю ночь я просто лежала и пыталась для себя решить, чему верить, а чему нет. Сколько бы времени я на это ни потратила, вряд ли бы это увенчалось успехом. Но, как когда ты решаешь тест и вообще не знаешь ни одного ответа, за пять минут до сдачи, ты скорее просто наугад расставишь галочки. Так сделала и я. Просто расставила галочки: «Этому верю, этому нет, этому верю с трудом, этому не верю вообще…». И дело даже не в том, что что-то он сказал более, а что-то менее правдоподобно. У меня оставался в запасе последний день. Проводить его так же отвратительно и противно, как предыдущий, прячась где-то в уголке и смотря на всех окружающих исподлобья, мне не хотелось. Я решила, что в последний день своего отдыха мне стоит провести хорошо. И неважно, «стоит или не стоит», «правильно или неправильно». Пускаться во все тяжкие я не буду, но и шипеть, как кошка, на все и на всех я тоже уже устала. Пора вылезти из своей скорлупы.

Проспав всего пару часов, утром, как ни странно, я проснулась в хорошем настроении. Я была рада, что нашла хоть какой-то выход и просто выкинула, наконец, из головы все плохие мысли. Первое, что я сделала утром, это пошла и поздравила Сабрину, так как не сделала этого вчера. Мы сели в баре и сыграли пару раз в нарды. Так как я научила ее играть всего пару дней назад, играла она пока неважно, но я старалась давать ей те же советы, которые давал мне Риччи. Только я о нем подумала, как он тут же появился. Следующая моя проигранная ему партия в нарды длилась всего сорок минут. После он удалился по делам, а мы с Сабриной пошли наслаждаться отдыхом. После полудня к нам присоединился Риччи. Мы решили сходить посмотреть на футбол (играть мне с больной ногой все еще было бесполезно), и на поле еще долго сидели и просто болтали ни о чем.

День был больно хорош. Голубое-голубое небо было абсолютно чистым, а ветер в послеобеденное время совсем затих. Я прилегла на траву и глубоко вздохнула, как бы отключаясь от реальности, которая меня окружала, и погружаясь в релаксацию. Сладко потянувшись, я смахнула челку со лба. Как же это было здорово! Я почти забыла, что отдыхаю на юге. Сентябрь. Все мои одноклассники и все мои друзья сейчас сидят дома и учат уроки. А я тут, просто лежу на траве в купальнике, шортах и полупрозрачной рубашке и наслаждаюсь теплым южным климатом.

Тут неожиданно на меня упало несколько маленьких травинок. Аккуратно их сдув, я резко подняла голову и посмотрела на Риччи, который сидел рядом. Его хитрая задорная ухмылка заставила меня невольно улыбнуться в ответ. Он же снова вырвал пару травинок и игриво бросил в меня. Хихикнув, я изобразила возмущенное лицо и сделала то же самое. Риччи засмеялся, легко смахнул с лысины травинки и закидал меня травой. Я начала медленно вытаскивать ее из волос, что вызвало у него дикий хохот. Я сделала вид, что надулась, и демонстративно отвернулась к Сабрине. К нам подошла ее мама и намекнула, что пора бы собираться на ужин. Время уже клонилось к вечеру, и вместе с Сабриной собралась уходить и я. Но Риччи сказал, что проводит меня и может быть сядет со мной сыграть в нарды перед тем, как уйти в номер:

«Я сейчас должен провести собрание со своими аниматорами, а потом я к тебе обязательно присоединюсь…» – я села за столик и принялась читать. Примерно через двадцать минут аниматоры потянулись из закулисья к своим комнатам; вскоре появился и мой кавалер. Он подошел к колонне, что стояла около моего столика, и выглянул оттуда, с улыбкой чеширского кота. «Что читаешь?» – поинтересовался он. В эту же секунду к нам подошел его коллега, менеджер, отвечающий за бар, мистер Тайфун, с которым Риччи познакомил меня пару дней назад. Тайфун был внешне очень похож на Риччи – в какой-то момент мне подумалось, что они близнецы. «Очень красивые глаза…» – протянул на турецком Тайфун. Риччи кивнул. Я покраснела и поспешила поблагодарить его за комплимент. Тот в свою очередь удивленно повернулся к Риччи и вскинул брови. Риччи кивнул, мол, да, она понимает по-турецки. Мы быстро сыграли в нарды и оба разошлись по номерам. Перед тем, как уйти, он попросил меня выпросить у мамы разрешение остаться в последний вечер на подольше и сразу после ужина прийти к бару. И последней его просьбой было, чтобы я все-таки сходила на ужин и хотя бы что-то съела. На первое я согласилась. На второе ответила своей любимой фразой «может быть» и поймала на себе очередной полный упрека взгляд Риччи.

Вечер я провела на балконе. Надев наушники, я просто сидела на стуле, слушала музыку и смотрела на море, на великолепный закат. Наслаждалась своим последним вечером на юге. Потом, когда мама с друзьями ушла на ужин, пошла

собираться к шоу. Бросив презрительный взгляд на черные подростковые шмотки, что я носила на прошлой неделе, я задумалась…

В тот вечер я оделась во все белое: надела свое единственное белое хлопковое платье, накинула сверху легкую рубашку и аккуратно собрала волосы заколками. Впервые за обе недели на мне не было ни кожаных украшений, ни шипованных черных браслетов, ни железа – не было маски, я сняла свой панцирь с колючками. И расцвела. Перед шоу Риччи поймал меня возле бара. До представления оставался еще час с лишним и Риччи подошел ко мне с вопросом, дубль два: «Сейчас я должен пойти в свою комнату, чтобы почистить зубы после ужина и немного отдохнуть, если хочешь, пошли со мной…» – он внимательно на меня посмотрел, ожидая, что же я отвечу на этот раз. Вспомнив наш вчерашний разговор, я улыбнулась и сказала: «Хорошо, пошли…» – в конце концов, теперь у него есть шанс доказать правдивость своих слов!

По дороге к его комнате Риччи осмотрел мой костюм и восхищенно протянул: «Тебе очень идет белый цвет! И платьице очень красивое. Жаль, ты редко его надеваешь, как я понял…» – я виновато кивнула. Повисла пауза. Но мы довольно быстро дошли до его комнаты, и необходимость продолжать этот разговор отпала. Домик босса был достаточно большой, состоял из трех или даже четырех больших комнат. На рабочем столе царил творческий беспорядок, а стена в гостиной была усыпана фотографиями. На одну из них Риччи обратил мое внимание. На ней был его сын. Я бы ни за что не дала ему 14 лет – скорее 17 или все 19. Ну, впрочем, турки часто выглядят старше своего возраста. Исключением был разве что мой бармен, несостоявшийся Ромео.

Потом Риччи начал показывать мне разные интересные вещи – настоящую форму игрока из турецкого футбольного клуба, которую подарил ему друг. Впрочем, мы болели за разные турецкие клубы и между нами быстро разразился спор, который так же быстро сошел на нет. Он даже и не удивился, что я в принципе знаю какой-то турецкий футбольный клуб и даже болею за него. Шеф включил мне телевизор и предложил выпить с ним чаю, а когда я отказалась, спросил, какой именно из многочисленных чаев в его шкафу я буду и, не дожидаясь ответа, заварил мне малиновый, который я еще полчаса сидела и мучила. Почистив зубы, Риччи сел напротив меня, и мы заговорили о чем-то. «Пожалуйста, дай мне обещание, что сосредоточишься на учебе, что будешь хорошо учиться. Сейчас для тебя это самое главное…» – начал он, и я кивком подтвердила, именно так и сделаю. «Мой сын постоянно обещает мне, что будет хорошо учиться. Я для него все что угодно готов сделать. Я купил ему новый смартфон, игровую приставку, мопед. Я не знаю, что ему еще надо. Сколько он не обещает – он никогда не выполняет свои обещания…» – расстроенно сказал он, после чего продолжил: «Еще учи немецкий. У тебя хорошо получается, ни в коем случае не бросай…» – я снова кивнула, а потом сказала: «Если я в следующем году поступлю в университет, я смогу приехать сюда в августе уже без мамы…» – «Готовься к экзаменам, ты просто обязана поступить, образование превыше всего!» – повторил он, на что я ответила: «Тебе будет легко проверить. Если в следующем году я приеду – значит, я поступила. Если нет – значит, провалилась…» – он усмехнулся и ласково потрепал меня по волосам. Мы сидели и смотрели друг на друга, держась за руки. Он смотрел на меня так нежно и так по-доброму, что мне не хотелось больше ни о чем думать. Он был рядом, и я была счастлива. Я даже не успела заметить, когда наш разговор нос к носу плавно перетек в новый поцелуй. Как бы неправильно это ни было, мне просто было очень приятно находиться рядом с ним. Меня к нему тянуло, и я, всего лишь подросток, была не в состоянии с собой справиться. В какой-то момент Риччи захватила страсть, и он тут же отпрянул от меня, как ошпаренный. Пытаясь быстро прийти в себя, он хлопнул себя по лицу и больше ко мне не прикасался. Напоследок он меня просто обнял, и мы стояли так почти минуту – он не желал меня отпускать. За руку мы пошли обратно к сцене.

На шоу мы сидели вместе с Сабриной, а после шоу вместе с Риччи пошли на ресепшн и расселись по кожаным диванам. Там он попросил персонал за стойкой принести нам что-нибудь съестное. Единственное, что нам смогли принести – это коробки с сухим пайком, который дают уезжающим из отеля рано утром. В каждом было по пакету чипсов, их-то Риччи и принес нам вместе с соком и кексами: «Угощайтесь, девочки!»

Пикник на ресепшене прошел весело. Даже несмотря на то, что Риччи решил изобразить из себя учителя в очередной раз: они с Сабриной разговаривали только по-немецки, невзирая на то, что мне было не так просто поддерживать беседу на языке, которым я не владею свободно. Мы обсудили много тем. Одной из них был его сын…

– Как его зовут? – спросила я, любопытно уставившись на Риччи.

– Бератджан.

– Хмм, красивое имя, а почему именно так? – переспросила моя подруга.

– Вы знаете, самое забавное, что мы не выбирали имя. Оно само пришло в день его рождения. В этот день был праздник пророка Берата. И поэтому Бератджан… (прим. автора – суффикс «джан» при имени в турецком означает подобность, то есть имя буквально обозначает «подобный Берату»). Несмышленыш. Сколько я не делаю для него, все без толку! В этом году договорились так. Если закончишь год без троек, приедешь ко мне в отель на все лето. Закончишь с тройками, всего на неделю. Он приехал на неделю. Не хочет учиться!

Когда часы пробили два ночи, Риччи принялся со мной прощаться. Обняв меня, он поцеловал меня в лобик и пожелал спокойной ночи. Коротко, мило и очаровательно. Хотя мне показалось достаточно нелепым такое короткое прощание… А, неважно.

На следующее утро уже в пять часов утра мы были на ресепшене. Сидя возле чемоданов, я бросила взгляд на стоящие рядом диваны, в который мы только три часа назад сидели и хохотали над тем, как Риччи в очередной раз изображал грудного младенца. «Возьми, вот твоя коробка с едой…» – сказала мама, протянув мне до боли знакомую синюю коробку. Я вздохнула и отложила ее на потом.

Мы долго ждали автобуса, и я молила бога, чтобы к нам приехал гид и сказал, что самолет был перенесен на вечер, чтобы у меня был еще хотя бы один день сделать то, чего я сделать не успела. Но надежды не оправдались и автобус вскоре подъехал. Уже сидя в икарусе, я открыла коробку и, грустно улыбнувшись и тихо всхлипнув, осмотрела пакет с чипсами, кекс и пакетик сока.

Часть 2

После этой поездки долгое время меня не покидало совершенно особенное чувство. Я стала усердно учиться, особое внимание стала уделять немецкому языку, которого всегда боялась. Я даже сдала немецкий в качестве вступительного экзамена в университет. Поступив, я выбрала немецкий язык, вместо английского, как основной иностранный. Я была счастлива и думала мне только об одном – о том, что была влюблена. Мне казалось, что все вокруг стало более ярким, более красивым, хотя на самом деле мир не особо изменился. Точнее, не изменился вообще. В шестнадцать лет я была готова верить в самые наивные вещи, в любовь, даже на расстоянии, даже после всего двух неделей знакомства.

Но в какой-то момент разум

включился. Точнее, мне его «включили». Великолепная «подружка» Сабрина, с которой мы еще некоторое время переписывались по интернету, как бы невзначай рассказала, как они с Риччи смотрят вместе по ночам фильмы и как еще несколько девушек крутилось вокруг него сразу после того, как я уехала.

Я даже думать не хотела о том, какой глупостью было поверить в какие-то возможные чувства. Собственно, и верить было совершенно не во что! Никто мне ничего не обещал! Никто даже не намекал на что-либо, во что можно было бы поверить! Это просто было нечто мимолетное, а таких, как я, вокруг него явно пруд пруди. Каждые две недели новая девушка.

Мне стало так противно от этих мыслей, что я радикально сменила свои жизненные приоритеты. Я забросила учебу, начала заниматься творческой деятельностью (написала первые картины, хотя тогда это было сложно назвать картинами – мне казалось, что я просто изливаю душу куску бумаги), пить со своими друзьями до тех пор, пока на душе не становилось чуточку лучше. Я плюнула на немецкий и отрицала любую возможность его дальнейшего изучения. Мне было противно даже думать об этом языке. Зато думать у меня отлично получалось в красках и на мольберте. Столько мыслей и эмоций через бумагу мне никогда не удавалось передать. Казалось, из меня льется какой-то нескончаемый поток идей. Хотя, как выяснилось это было только началом. Все это было только началом.

Пусть мучительно, но так я начала свой путь во взрослую жизнь. И моим проводником туда оказался именно Риччи. Я ненавидела его в тот момент. Он казался мне мучителем, почти преступником, убийцей. И я рыдала каждую ночь с единственной мыслью: «Ну почему именно я?», почему он не мог выбрать себе другую жертву. Почему именно мне теперь предстояло пройти через все эти мучения и дурацкие чувства, с которыми я не могла ничего сделать. Я открыла свою юную душу человеку, которому оказалась совершенно не нужна.

А больше всего меня раздражало то, что каждый раз, когда мне становилось чуть легче и удавалось хоть чуть-чуть забыть об этой всей истории, он каким-то немыслимым образом вдруг напоминал о себе – например, звонил на Новый год, чтобы лично поздравить меня с праздником. Или находил меня в интернете в одной из социальных сетей. Я ненавидела его и за это тоже.

Когда уровень моей злости и ненависти к нему зашкаливал, я писала ему злобные письма. Он ведь оставил все свои контакты мне и сказал, что я могу звонить и писать в любое время и по любому интересующему меня вопросу, что бы меня ни беспокоило – он все готов выслушать. И я в гневе писала ему все, что я о нем думаю. В ответ я получала либо скрупулёзный и крайне неоперативный ответ, либо молчание, которое раздирало меня изнутри еще больше. В какой-то момент ненавидеть этого человека и винить его во всех своих бедах стало гораздо проще, чем стремиться стать лучше и сделать что-то со своей жизнью.

Я была уверена, что не смогла продолжить учебу именно из-за него, ведь в своих стенаниях я совершенно не могла найти времени и сил сесть за учебники. Я абсолютно точно знала, что закурила (о да, я ведь закурила!) и стала увлекаться алкоголем из-за него, потому что делала это именно в те моменты, когда вдруг начинала думать о нем. И уж совершенно очевидно, что моя бессонница, депрессия, сбитые о стену кулаки и прочие проявления невроза – все было только из-за него. Мама беспокоилась за меня и отправляла ко мне психологов пачками. Но психологов я меняла одного за другим, так как не могла даже говорить о волнующей меня теме. Как только мы хоть на шаг к ней подбирались, я сбегала от психолога и говорила маме, что он некомпетентен и делает только хуже. Сама в этот момент я продолжала пить, курить, ничего не есть и не спать по ночам. Один тот факт, что он существовал где-то там, без меня и ему на меня было совершенно начхать, а я тут уже полгода не могла избавиться ни от одной мысли о нем, делал меня до жути несчастной. Одно время я представляла себе картины, как сталкиваю его с обрыва в море и он разбивается о скалы. Но потом все это плавно переросло в желание самой бросится о скалы на его глазах. Когда я поняла, что погружаться в творчество я стала чаще, чем в депрессию, а на новые краски спускать больше денег, чем на алкоголь, все началось по новой.

***

Я сидела и настырно таращилась на дисплей мобильного телефона. Еще две минуты назад я трясла его в руках и с наигранной истеричностью кричала «Ну пожалуйста, ну позвони!» – теперь же я не понимала, как такое могло случиться. Ведь как всегда, стоило мне только отойти на минуту и вернуться обратно – и я обнаружила пропущенный звонок с незнакомого номера. Это он. Сомнений не было. Сердце бешено колотилось. Я знала, это был он.

Когда я впервые услышала его голос в телефонной трубке, несмотря на весь трагизм минувших дней, лицо расплылось в блаженной улыбке. Я думала, что во мне не осталось добрых чувств к этому человеку, но я так любила этот голос. По-детски заливистый, звонкий смех. Все то, что я сохранила в своей памяти. Я уже не идентифицировала его лицо как нечто знакомое – ну вы знаете, так обычно происходит, когда кого-то долго не видишь. И вроде смотришь на фотографию, а оживить изображение уже не получается. Оно замерло, ты уже не помнишь его черт лица, не помнишь, как его взгляд наполняется задором, не помнишь почти ничего из того, что когда-то вызывало у тебя чувство невероятной привязанности к этому человеку.

***

Сегодня я всеми силами проклинала чертову погоду, ведь дождь лил с самого утра и даже не думал останавливаться. А я так хотела подготовить хорошую программу осмотра московских достопримечательностей, столько всего готова была ему показать. Но, видимо, не судьба. Собралась, поела, покурила, вздохнула, чуть не перекрестилась даже – и «погнали». Пока ехала, поняла, что не знаю дорогу и придется искать место встречи наобум. Но «наобум» сегодня оказался ко мне крайне благосклонен, я выбрала станцию Смоленская нужной ветки, а торговый центр, возле которого мы собирались встретиться, увидела сразу, как вышла из метро.

Стоя у входа, я долго всматривалась в лица. Мне казалось, что я, наверное, его уже не узнаю. Прошло 2 года. Но он сам меня окликнул. Когда я поняла, что это он, в голову пришла лишь одна мысль: «Вот теперь обратной дороги точно нет…». Я еще раз вздохнула и повернулась. Он по восточному обычаю меня расцеловал. Затем спросил, чем бы я хотела заняться, где бы я хотела посидеть. Я сказала, что кофе был бы кстати (да, он мне уже в первые секунды нашего разговора потребовался)! Он предложил пойти в ближайший Старбакс, на Арбате. Самое забавное, что вел меня туда он, а не наоборот. Я даже удивилась! Как может человек за два дня научиться так хорошо ориентироваться в незнакомом городе? Там было не очень далеко, но он вел меня какими-то закоулками, мы постоянно куда-то поворачивали, даже я запутаться успела. Когда дошли до огромной лужи, он как галантный кавалер сначала сам все осмотрел, потом сделал два или три шага и показал мне, куда наступать, чтобы я не промочила ботинки. В кафе он открыл передо мной дверь. Потом на кассе спросил, что я буду пить, предложил поесть, но я

отказалась, «потребовав» с него только чашку капучино.

«Выбери столик, какой тебе нравится, я возьму кофе и приду…» – сказал он и улыбнулся. Я кивнула и покорно ушла искать столик. Только сейчас до меня дошло, что мне придется все это время говорить с ним по-немецки. Привыкнув общаться в интернете, я почему-то решила, что он плохо знает немецкий, забыв, как он на самом деле говорит. Он не умеет писать, вообще не умеет, в каждом немецком слове делает по три-четыре ошибки, путает окончания, приставки, артикли – я уже привыкла к тому, что даже я немецкий знаю лучше. Каково было мое огорчение, когда я вновь осознала, что это не так! Он начал говорить, и я почувствовала себя неуютно. «Черт, он же учился в Германии, ну конечно он отлично говорит, ну конечно у него произношение как у немцев, ну да, теперь не получится показать, какая ты умная и замечательная. Хоть бы не опозориться теперь!» Пока общение ограничивалось фразами типа «найди столик», «попьем кофе» и так далее, все было нормально, но сейчас он вон там, скоро придет с чашками, а я даже не представляю себе, как я буду с ним разговаривать, как я буду воспринимать его речь. И о чем вообще нам разговаривать спустя столько времени? Делать вид, что все нормально? Изображать из себя особу, которая не закидывала его письмами в 400 строк мелким шрифтом и злобными пожеланиями скорейшей кончины? Боже, и зачем я себя так ужасно вела?..

Поначалу страхи оправдались – я не понимала почти ничего, что он говорит. Или не вслушивалась. Или слишком нервничала, думая о том, как же мне теперь себя вести в его присутствии. В общем-то причины и не важны – я просто сидела и бросала короткие реплики: «Ну да», «Да, это понятно», «Понимаю» и, мое любимое, «Да, со мной такое тоже было». Но когда он коснулся какой-то больной для меня темы, а сегодня это был футбол, мне пришлось вступить в разговор.

– Да, я играю в футбол… – промычала я. – С 5 лет. Давно это началось, потом пара перерывов было, но это не важно. Теперь и это в прошлом.

– С 5 лет? – искренне удивился он, а я ведь уже много раз рассказывала об этом. – Да, это очень долго.

– Неважно, больше не играю… – буркнула я.

– Потому что у тебя с клубом проблемы, – протянул Риччи, понимающе закивав. «Ага, что с 5 лет играю, не помнит, а это он почему-то запомнил…», – подумалось мне.

– Наши ассистенты тренеров – поддонки… – бросила я и безразлично пожала плечами.

– Это все равно, тебе надо думать о себе. Если ты хочешь играть – найдешь способ.

И, зацепившись за эту, вполне нейтральную тему, мы начали дискутировать. Интересно было узнать, что друг, с которым он приехал сюда, не кто иной, как тот самый его друг из турецкого футбольного клуба Трабзонспор. Я воодушевилась. Я должна его непременно увидеть! Даже несмотря на то, что я болела за другой турецкий клуб, мне было интересно посмотреть на звезду.

Потом разговор пошел лучше. Его уже можно было назвать «беседой». Одна тема плавно перетекала в другую. После футбола мы говорили о баскетболе и теннисе, после тенниса – о дисциплине, после дисциплины – о работе, после работы – об аниматорах, после аниматоров – о его отелях, о Турции, об отдыхе, о его каникулах в Москве, о его сыне, о моем отце, о моих друзьях, о подростках, об ошибках, об опыте, поддержке, дружбе и любви. Приятно было не чувствовать в беседе напряжения. Как ни странно, его и правда не было. Хотя мне было по-прежнему несколько тяжело говорить. Я стеснялась заговорить на немецком так, как делала это со своими друзьями из Берлина. Потом он вспомнил о том, что его пригласили на детское танцевальное представление в этот день. Он позвонил подруге, которая, собственно, его звала и передал телефон мне – я узнала у нее адрес и попыталась распланировать наши дальнейшие действия.

Когда мы попробовали попасть на Красную Площадь, нас послали – там был какой-то концерт, очевидно, новогодний, как всегда, все было к чертям перекрыто. Что поделать. В результате мы прогулялись по Китай-Городу, прошлись по скверу.

– Поиграем в снежки? – весело спросил Риччи, комкая в руках снег. Я засмеялась и ткнула в его толстовочку, в которой ему, как он уверял, совершенно не холодно.

– Ну у меня-то одежда приспособлена для снежков, а вот ты, друг мой, боюсь не совсем готов к жестким зимним играм. – Он по-детски улыбнулся, но в итоге согласился, безразлично пожав плечами, бросив на землю скомканный снежок и добавив:

– Я бы все равно тебя обыграл.

Мы поехали на север города, где проходил тот то ли детский утренник, то ли какое-то шоу, я так толком и не поняла. Мы шли по инструкции, которую мне дали, однако нужной улицы все не было и не было. Время на то, чтобы несколько раз заблудиться, впрочем, было – оставался еще целый час. Риччи предложил сходить еще куда-нибудь – посидеть попить кофе или даже поесть. Я не раздумывая согласилась, ведь погода на улице была премерзкая.

В этот момент нашлась и нужная улица – а через дорогу мы увидели еще один старбакс и решили, что это судьба. Хорошо, что среди «Шоколадниц и «Кофе-хаузов» наконец-то начали появляться и кофейни получше. Сели, выпили еще по чашечке кофе и еще немного поболтали. Оказалось, я многого не знала о нем, а он – обо мне. Он не знал, что, я работаю дизайнером, не знал, что умею клепать сайты и могу разобрать и собрать системный блок. А я в свою очередь не знала, что он начинал в анимации ди-джеем (вот уж никогда бы не подумала, человек не отличает певцов своей же эстрады!) и стал шефом всего за три месяца работы. А еще, что он занимался раньше боксом, ему дважды или трижды ломали и вправляли потом нос. Не знала, что у него в Анталии огромные хоромы с личным бассейном (он даже показал мне фотографии). Не знала, что у него есть кошка. Не знала, что у него есть в Турции свое агентство. Не знала… да еще много чего. Он и правда совсем другой человек. А я ведь никогда его ни о чем не спрашивала…

Мы зашли внутрь дворца творчества – Риччи там сразу встретили его радостные друзья, провели нас через «черный ход», и показали здание.

– Ты говоришь по-английски? – на ломанном английском спросила меня женщина, которая нас встретила. – Да я и по-русски в принципе говорю… – засмеялась я. Ведь мы уже с ней общались по телефону, чего она вдруг со мной на английском заговорила?

– А, ну отлично, тогда будешь переводить… – вот этого я совсем не ожидала, это будет не самым приятным занятием на вечер.

Из одной из комнаток вдруг выбежала дюжина девочек в белых костюмах и хором заверещали при виде моего компаньона. Он мне рассказывал про одну из них, она очень хорошо танцует. Собственно, мы здесь ради нее и ее родителей, если я все правильно поняла. В основном пообщаться, потусить, ну и заодно выступление посмотреть.

Мы пошли в кабинет, там нам предложили выпить, но Риччи отказался. Я отказываться не стала. Если мне еще предстояло три часа там сидеть, да еще и переводить все с русского на немецкий, с немецкого на русский, то я, пожалуй, выпью! Еще час назад я едва ли вообще вступала в разговор, как теперь я должна, интересно, переводить?

Но дело пошло само собой. Благодаря вверенным мне обязанностям, я, видимо, каким-то

образом сумела разбудить временно уснувшее во мне чувство языка, и с радостью переводила ему все, что можно было перевести. На концерте я в общем и целом объясняла ему суть сказки, которую дети на сцене показывали с песнями и плясками. После шоу было застолье, на котором я уже окончательно ощутила себя тем, кем мои друзья немцы учили меня быть. Я не только переводила. Где-то к середине вечера я показала высший пилотаж, взявшись за синхронный перевод. Это конечно были не ахти какие беседы, не политики это, в конце концов, и не профессора, но это всегда непросто – слушать и сразу переводить, при этом в процессе того, как ты говоришь на немецком, продолжать слушать русскую речь и воспринимать ее смысл и наоборот. Мне очень понравилось. Пожалуй, это были даже самые мощные эмоции за этот вечер. Я наконец-то могу говорить по-немецки! Хотя может дело в алкоголе, который окончательно убил стеснение или желание спрятаться в шарф и не вылезать оттуда весь вечер. Я получала искреннее удовольствие от перевода, от синхронного перевода, от попытки перевести с русского на немецкий почти нереальные для меня фразы вроде «он так назюзюкался, что, говорит, я уже „кривой“, как турецкая сабля». Да, некоторые вещи приходилось объяснять почти на пальцах, так как мои знания все-таки были не на самом высоком уровне, но я почти не замолкала, выходила из положений сама, а иногда Риччи помогал, видя, что я несколько застопорилась, выдавал целый ряд слов, из которых я выбирала нужное.

А еще это было прямо как в Турции – он постоянно спрашивал у меня, есть ли у меня еще время, когда нам надо уходить, когда я должна быть дома, не будет ли у меня проблем (а ведь было всего 7 часов вечера!). После застолья мы со всеми долго прощались (ну точнее он долго прощался) и договорились встретиться на следующий день, чтобы сходить еще на какое-то мероприятие.

Когда мы шли до метро, Риччи предложил поймать такси, чтобы доехать до дома, но я сказала, что нам недалеко ехать, да и время еще есть. На Смоленской, когда мы расставались, после долгих дружеских объятий и благодарностей с его стороны за «чудесный день», он в очередной раз предложил поймать мне такси, чтобы я с комфортом доехала до дома, но я отказалось – мне оттуда быстрее на метро будет добраться. Я приехала домой, и минут через десять он позвонил.

– Привет. Ты дома?

– Да, привет, я уже давно дома…

– Хорошо, я волновался за тебя, – на часах было всего 8 часов. Но он все равно «волновался»

– Ооо, это так мило с твоей стороны… – я засмеялась.

– Еще раз спасибо тебе за замечательный день, все было просто великолепно, завтра позвоню тебе чуть пораньше утром, чтобы мы смогли встретиться.

– Хорошо, нет проблем.

– Тогда до завтра.

– До завтра.

***

Когда я только вернулась домой, у меня не было особых эмоций по поводу нашей с ним встречи. Нет, да, у меня живот был скручен в узел, мне было физически плохо, но это от нервов, такое у меня бывает. До встречи я была постоянно напряжена, накручивала себя и ничего не могла есть.

Я прекрасно знала, что мне так нравилось в нем. Что меня привлекало в нем так, как ни в одном другом человеке на всем белом свете. С Риччи я чувствовала себя на все сто защищенной, на все сто комфортно, уютно. Даже в абсолютных мелочах. Когда мы шли по городу, и надо было обойти толпу или перешагнуть через лужу, он клал руку мне на плечо или на спину, как бы говоря: «Иди здесь, все хорошо, а я позади». И это не было попыткой меня обнять или чем-то подобным. Это была банальная галантность. Он открывал передо мной двери, всегда пропускал меня вперед. Все время спрашивал, комфортно ли мне идти туда-то или туда-то, куда хочу пойти я, чем я хочу заняться, сколько у меня свободного времени. Так было и в Турции. А последний звонок просто меня удивил. Раньше мне казалось, что Риччи – один из тех «парней», что никогда не позвонит «после», потому что даже не вспомнит. Но это было приятно. Даже очень.

Из-за этого «завтра я тебе позвоню пораньше» ночь была бессонной – я честно ждала «раннего» звонка, но в районе 8 утра пошла-таки спать. Причем сном это назвать было сложно, я очень боялась пропустить звонок. Поставила будильник на 9 утра и выключала его каждые пять минут. Я лежала на кровати в джинсах, толстовке, под каким-то старым пледом, чтобы было максимально неуютно и не получилось проспать следующие 17 часов по инерции. Но телефон молчал. Прошло уже не только раннее утро, но и утро вообще. Было уже 12.30, когда я встала в дико помятом состоянии, посмотрела на телефон и поняла, что ничего, видимо, уже не произойдет. Отправила смс, через некоторое время позвонила, а телефон отключен. Очень расстроилась, пошла в свою пустующую комнату, села в угол, прислонилась к стене и заплакала. Не верилось мне, что прошло так мало времени, а он все такой же – говорит, обещает отвечать на все мои вопросы и откликаться на мое общение, но ничего в итоге не делает.

В отчаянии и за разговорами со стенкой о том, как же было хорошо вчера, я набрала его номер еще раз, так, чисто для галочки. И как всегда, когда ты сидишь вся в слезах и соплях, жутко гундосишь и совершенно не надеешься услышать его голос в телефонной трубке, это вдруг происходит.

– Привет, Энн. Как дела? Я звонил тебе много раз, почему ты не отвечала? – я не отреагировала, потому что звонков не было, в этом я была уверена.

– Я спала, – соврала я и спросила его о планах на сегодняшний день. Их как всегда не было, и мы договорились, что я подъеду к ним с другом домой. Я сказала, что буду через час, вытерла слезы, положила трубку и без особой радости отправилась к нему.

Нет, это было безумное облегчение, ведь я думала, что он встретился со мной, а потом решил игнорировать, видимо, понял, что все совсем плохо. Но я уже жалела о потраченном утре в ужасном состоянии психоза в полусне и у телефона. Мне не нравился сам тот факт, что я так ненормально себя вела. Забыла о своем истеричном состоянии, встряхнулась и как ни в чем не бывало пошла искать его дом.

Они сняли квартиру прямо возле Белого Дома, из окна на кухне он представал во всей красе (если в нем вообще есть какая-то краса). Пока я шла к дому, который Риччи по телефону описал «дом с надписью Филипс наверху», я все думала, как оно будет. Представляла себе маленькую однокомнатную квартирку с потертыми стенами и старой советской посудой, как я буду сидеть на кухне, смотреть в унылое окно и пить скучный черный чай, а напротив будет сидеть Риччи, и мы, конечно же, не будем знать, что друг другу сказать. Когда я подошла к дому, я сняла наушники и приготовилась уже было позвонить, но, как только я выключила музыку, я услышала радостный сиплый голос:

– ЭННИ! – я подняла голову. Из окна четвертого или пятого этажа торчала знакомая веселая рожица. С улыбкой чеширского кота, он помахал и сказал, что сейчас спустится. Минуты через две он показался из-за угла и с очень довольным выражением лица поманил меня за собой. Я вошла в галантно отворенную передо мной дверь, мы поднялись на пятый этаж и о боже! Что это была за квартира! Три большие комнаты, огромная столовая вместе с кухней, громадная ванная. Все сделано по последнему

слову техники, стильно, шикарно и очень красиво. Да, мне кажется, я уже начала подзабывать, что он не считает денег.

Я села в кресло, Риччи предложил мне поесть или что-нибудь выпить. От еды я отказалась. Риччи сделал нам обоим по чашке крепкого чая и сел на диван. Положив ноги на стоявший рядом стул, он потянулся и закинул руки за голову. Ему явно было тут скучно одному, и он был рад меня видеть. Мы выяснили, что он все утро безуспешно набирал мой номер – и дело было не в моем телефоне, а в номере, который он набирал (да, я думала уже об этом в первые дни, когда он только прилетел и не звонил). Я дала ему номер с восьмеркой, он и набирал +8-…

– Я сегодня раз 200 набирал твой номер, а он все был отключен и отключен, я думал, все, закончились мои московские каникулы! – воскликнул он. Я усмехнулась: я думала точно так же про него.

С телефоном разобрались, и разговор пошел как-то вяло, пока мы не коснулись одной очень любопытной темы, которая, как мне казалось до сегодняшнего дня, вызывала вопросы только у меня.

– Ты сказала маме, что едешь ко мне? – спросил Риччи с некоторой усмешкой в голосе. В прошлый раз я сказала, что мама не знает, что я с ним, потому что ей не стоит.

– Нет… Ей этого… – «не хотелось бы знать…»

– Не стоит знать? – еще больше усмехнулся он.

– Да, именно так. Да и потом, я не все ей говорю, это нормально. Не обо всем стоит всегда рассказывать, —повисло неловкое молчание, а затем последовал неожиданный вопрос.

– Она на меня злится? – спросил Риччи. Я нахмурила брови и откинулась на спинку кресла.

– Да нет, скорее… – это я на тебя злюсь! – это она на меня злится, а не на тебя. Но это сути не меняет, в общем-то.

– Ну да… – он заерзал, а потом, несколько сбивчиво продолжил: – я хотел еще вчера спросить, но что-то не решился. Не знаю, наверное, боялся ответа, – я недоуменно посмотрела на него, но реагировать не стала. – Ну, то есть, у нее есть полное право на меня злиться. Ровно настолько, насколько у тебя есть это право. Это вообще было бы самым нормальным в данной ситуации, ты скорее всего думаешь «Ах ты козел», и это верно, это нормальная реакция на такие вещи.

– Да нет, я так не думаю, – улыбнулась я, впрочем, фраза прозвучала неубедительно.

– Нет-нет, я серьезно, это совершенно нормально. Гораздо лучше, чем молчать, сказать все, что ты думаешь. Мол, «ты – такой-сякой, поддонок последний…» – он рассмеялся, потом посмотрел на меня, ожидая реакции. Я поняла, что это была не просто попытка поддержать разговор. Он серьезно намеревался обсудить эту тему.

– Ну… – я запнулась и медленно продолжила, пытаясь подобрать нужные слова, – да, я злилась. Но это было раньше. Да, я очень злилась, но потом поняла, что мне не на что было.

– Нет-нет, не говори так, – он помотал головой и закрыл глаза, – Все, что ты чувствуешь – есть единственно верное, то, во что следует верить. Если ты злилась, не говори себе, что у тебя не было причин – значит, они были. Это чувства, это нормально, – я начала нервно теребить ярлычок от пакетика с чаем, всеми силами пытаясь не смотреть Риччи в глаза. До этого разговора я с радостью играла с ним в гляделки и чаще всего пересиливала его, но теперь мне правда стало неуютно.

– А на что я должна злиться? Все было хорошо, ты был более чем сдержан… – но увидев неудовольствие на лице моего собеседника, я вдруг улыбнулась и решила, что больше нет смысла лукавить, пришло время разговаривать. Хочешь правду? Получай: – Хотя знаешь? Да, на самом деле, эта вся история вызвала у меня кучу разных эмоций. Это сейчас я уже понимаю, что моя злость и прочее были необоснованными, но честно, когда ты меня поцеловал, – я выдержала паузу и посмотрела ему в глаза, пытаясь самой себе доказать, что я и правда больше не боюсь с ним затевать этот разговор. Раньше мы ни разу этого не касались, как будто это было то-о-чем-нельзя-говорить, – мне, честно говоря, хотелось тебя ударить чем-то тяжелым… – мы оба засмеялись, Риччи снова закрыл глаза, покачал головой и протянул:

– Черт, как хорошо, что ты этого не сделала, – я продолжила:

– Но я хотела. Очень хотела. Пойми, я не сделала этого только потому, что я была настолько шокирована этим, настолько в растерянности, что даже если бы рядом лежал тяжелый кирпич, а его, к сожалению, не было, я бы не сообразила…

– Я же говорю, это нормальная реакция. Сказала бы мне сразу: «Ты, подонок…» – он засмеялся, я с наслаждением закивала головой и сказала:

– Не-ет, у меня было для тебя другое слово, – он вопросительно поднял бровь, а я выдержала театральную паузу, чтобы эффектно выдать разученное год назад ругательное турецкое слово: – Pezevenk. – Риччи усмехнулся, потом закатил глаза и закрыл лицо руками:

– О Аллах… Да, я все понимаю, – он кивнул и посмотрел на меня с задорной улыбкой. Потом резко нахмурился: – Если серьезно, я считаю, что нам давно пора уже об этом поговорить.

Вот тут уже я расплылась в улыбке. Единственное, что я поняла об этой истории за последний год, так это то, что я никогда не потребую у Риччи ее обсудить, ведь там же даже нечего обсуждать. 5 дней мы были вместе? Дважды поцеловались? Потанцевали под луной? Мм, да, какие тут могут быть вопросы. Мне бы может и хотелось бы это обговорить, но я бы никогда этого не предложила, потому что не видела смысла. Но если так считает даже он, как я думала, человек, вообще в принципе не заморачивающийся такими вещами, то и правда пора.

– Ты можешь мне задавать любые вопросы, я знаю, их много. Ведь я понимаю, как тебе было тяжело и больно, – это был удар ниже пояса. Ты не мог этого понять, ведь ничего собственно и не было, для тебя это был лишь еще один легкий курортный роман, один из миллиона.

– Мне было тяжело, – я покачала головой, – но теперь этого нет. Прошло уже два года, я уже не чувствую того, что чувствовала тогда. Мне было тяжело, а сейчас – нет.

– Не надо, давай будем честными в этом разговоре. Вчера я видел, что тебе тяжело, все еще тяжело. Поэтому ты должна задать эти вопросы, у тебя есть шанс узнать все, что тебе интересно, я обещаю, что постараюсь честно и доходчиво с тобой обсудить все, что тебя волнует, – говорил он, а я все больше погружалась в состоянии шока, совершенно не ожидая таких разговоров.

– Аналогично, вопросы были, но с течением времени они испарились, я сама на них ответила, – я продолжала терзать бедный ярлычок от чайного пакетика.

– Нет-нет, договорились честно, – он недовольно замотал головой.

– Просто с возрастом я поняла, что те вопросы, которые возникли у меня 2 года назад, они просто глупы. Ну сам подумай, одна неделя только, какие тут могут быть вопросы? У меня нет причин спрашивать, почему, что и как. Это уже не имеет значения, – я отвернулась, при этом расстроено скрестив руки на груди. Я же сама понимала, что то, что я говорю – правда. Я буду чувствовать себя полной идиоткой, если задам ему хотя бы один вопрос о чувствах.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, но ты не права. Все имеет значение. Это не просто глупости, это твои чувства. Если они были, тогда все равно, были на то причины или нет. Было это год или всего неделю. Нельзя просто отворачиваться от своих чувств. У всех есть чувства. У меня тоже

есть чувства. Я ведь не изо льда, мне тоже бывает больно. Особенно больно, когда я доставляю боль кому-то другому. И в данной истории мне тоже было больно. Я никогда не завожу ничего с 18-летними и уж тем более младше, но ты была другой. Даже просто разговаривая с тобой, я видел все твои продвижения по жизни, твои шаги, большие и маленькие, твои открытия и твой прогресс. И я… – он запнулся, провел рукой по лбу и посмотрел на меня, после чего сказал извиняющимся голосом: – я не знаю, как это случилось, я поддался каким-то чувствам… Но я очень не хотел тебя ранить потом, хотя и знал, что ни к чему это не приведет. Ты не можешь посвятить свою жизнь мне, я не могу посвятить свою жизнь тебе, но мы оба просто услышали эти чувства и соответствовали тому, что говорит нам внутренний голос. Мне очень жаль, что это потом принесло тебе столько сложностей и боли. Я тоже очень часто об этом думаю. Например, ты попросила меня стереть все контакты, я это сделал, потому что, как я уже тебе говорил, я тебя глубоко уважаю. Как только ты мне сказала, что ты этого хочешь, я немедленно сделал все, что ты просила. Но потом через год я, очищая входящие, увидел старое сообщение с незнакомого российского номера. Я решил написать, потому что не знал, кто это, я думал, а вдруг это какой-нибудь танцор, аниматор, кто-то, с кем я случайно мог потерять связь. Когда ты ответила мне на мою смс… оо, Аллах… – он покачал головой и закрыл ее руками.

– О дааа, я очень хорошо это помню, – ответила я. Эта смс пришла в тот момент, когда я только-только начала о нем забывать и жизнь входила в нормальную колею. Сейчас даже несмотря на сильные эмоции, кипящие внутри, я старалась не давать им волю, тем более, что Риччи вел себя мило и располагающе. Поэтому я говорила, максимально подчеркивая отдельные слова, с паузами, сохраняя при этом добродушное выражение лица. Повернувшись к собеседнику, я продолжила: – никогда не забуду это. Прошел год, я уже почти забыла всю эту историю и тут… сюрприз. Немецкая речь с турецкого номера. У меня даже вопросов не было, кто это… – я наигранно нахмурила брови и томно, с театральным пафосом в голосе протянула: – И вот только я все забыла и все по новой, спасибо.

– Да, я тогда долго думал, как бы ответить, – Риччи залился краской стал говорить сбивчиво, часто вздыхать и с трудом подбирать слова, – ведь знал, что уже сделал глупость. Так унизительно, я сказал, что все контакты стер, так и было на самом деле, но вдруг снова тебе написал. Это было ужасно… Я долго потом не мог заснуть. Да, это было ночью, я помню.

– Я тоже… – я закивала, в очередной раз, наигранно изобразив недовольство. Но потом улыбнулась, а Риччи попытался оставить неприятную тему про сообщение.

– Зато потом, в этом году, когда я увидел вдруг твое письмо, я не мог глазам поверить. Я читал и читал. Потом снова перечитывал и так пять или шесть раз. Потом понял, что ты уже выросла, стала молодой дамой, мне было очень приятно получить твое письмо, это было так неожиданно.

– Да, я поняла, что не имело больше смысла злиться…

– Нет, мы договорились, не надо так говорить. Ты знаешь, злость не требует повода, опять же, если ты злилась, значит так и должно было быть. Я злился на себя за то, что поддался этому всему. Когда я пригласил тогда тебя в номер, я тут же хотел провалиться сквозь землю, в мыслях я кричал на себя: «Господи, что ты делаешь?!» – он снова закрыл голову руками и потом уверенно добавил: – я знал, насколько это неправильно, даже сам факт, ведь я уже говорил, я уважаю тебя, ни в коем случае не имею по отношению к тебе грязных намерений. Но сам факт, что я позвал тебя к себе в номер, заставлял меня бить себя по голове и повторять: «Что ты творишь?» – рассказывал он. Я медленно кивала. Мне было приятно наконец осознать, что то, что меня так долго убивало, постепенно растворилось в воздухе – я думала, я была единственной, кто так долго над этим всем размышлял. Я думала, он ничего вообще по этому поводу не чувствует и не думает.

– Приятно это слышать… Что ты понимаешь.

– Да, я всегда это знал. Больше всего я не хотел причинить тебе боль. Поэтому сейчас, в очередной раз говорю, тебе надо спросить у меня все, что тебя интересует. Пожалуйста, это необходимо. Я знаю, что тебе тяжело это все далось, и я не виню в этом никого, кроме себя, поэтому знай, я всегда рядом, чтобы ответить тебе на твои вопросы, поговорить об этом, дать совет, если таковой нужен. Мы с тобой оба поддались этим чувствам и теперь мы должны вместе это преодолеть. Я знаю, что тебе тяжело, знай, я всегда тебе помогу.

– Спасибо, мне было очень важно это услышать, – я говорила искренне. Я никогда не ожидала от него таких слов, особенно «по собственной инициативе». То есть, когда год назад я наорала на него на эту тему, я ждала чего-то подобного, но этого не было. А сейчас не было никаких предпосылок, и его возникнувшая ниоткуда забота была очень приятна, она сглаживала все острые углы этой неприятной истории.

– Вчера ты заметила, как это было необычно, да? – протянул он, вопросительно подняв бровь. – Когда мы вечером расставались, – я не поняла, о чем он говорил. Пожала плечами.

– Оооо. Нет, так не пойдет! – воскликнул он и резко встал, подошел ко мне и поднял меня с кресла. Потом неожиданно сжал в объятии. Ничего скользкого, просто старые добрые объятия. – Что ты чувствуешь? – спросил он интонацией экзаменатора.

– Не знаю… – слукавила я. «Защищенность. Тепло. Отцовское тепло?»

– Нет, это неправильно. Тебе неуютно?

– Отнюдь. Хорошо.

– Просто постоять так, молча. Ты должна понять, что я всегда тебя поддержу, если что. Я всегда рядом, чтобы помочь, – так мы стояли почти минуту. Потом расселись на свои места, и я в очередной раз не знала, куда мне деть взгляд. Нам уже пора было идти, и я кивнула на часы, как-то неуверенно буркнув и густо залившись краской:

– Нам пора.

Риччи почему-то вдруг рассмеялся, а потом покачал головой, громко воскликнув:

– Энн!! Не беги от своих чувств. Если ты не научишься в них разбираться, быть с собой честной, задавать вопросы и получать ответы, говорить, ты всегда будешь испытывать трудности, ты никогда не справишься с этим. Не беги от своих чувств, помоги себе с ними разобраться, помоги мне в них разобраться.

– Да-да, я понимаю… – я улыбнулась, – Но некоторые чувства совершенно не нужны…

– В этом я согласен, – закивал он, но я продолжила, не обращая внимания на его реплику:

– Когда понимаю, что нет смысла их испытывать, тогда я поступаю именно так.

Он вопросительно поднял брови.

– Ну да, бегу… – вынужденно призналась я. Риччи снова залился смехом. Потом вздохнул:

– Ах, Энни. Пожалуйста, не забывай о вопросах. Я буду рад ответить, если тебя что-то интересует. Очень рад. И я несказанно счастлив, что мы наконец об этом обо всем поговорили, этого не хватало.

– Да, я согласна. Спасибо, это было полезно…

И мы поехали на Красную площадь. Я помогла ему встретиться с его русскими друзьями, с его другом, с которым они приехали сюда вместе и его девушкой, и мы все вместе пошли в суши-бар. Там за шутками, весельем, диким хохотом мы провели потрясающий вечер.

Риччи и его друг сидели за разными концами стола

и периодически начинали бормотать на турецком, но я выдала себя, в очередной раз не сдержавшись и рассмеявшись над турецкой шуткой. Друг Риччи, известный футболист из клуба Трабзонспор, был в недоумении, а Риччи сказал ему с ухмылкой:

– Да, блин, Умут, нам теперь с тобой не посплетничать, она все слышит и понимает.

В результате к середине вечера я была не только периодическим переводчиком Риччи, когда тот не мог выразить свои мысли на английском, но и, чего я совсем не ожидала, переводчиком с турецкого на русский для девушки Умута (тот плохо говорит на английском, а она не понимает турецкий, не представляю, как они вообще общаются между собой), а также для остальных, жаждущих узнать, о чем же сплетничают Риччи и Умут. Это было незабываемое чувство – я и это понимала, и то могла перевести, помогала находить нужные слова, объяснить. Потом мы гуляли до посинения. Промерзли, но зато совершенно довольные разошлись по домам. Еще долго не забуду этот странный день, который, казалось, никогда не закончится.

В последний день я, как и обещала, позвонила ему сразу, как освободилась от работы. Освободилась, естественно, раньше, чем обычно, придумав всевозможные отговорки для начальства. Сходила покушала, потому что все то время, что я находилась рядом с ним, я не могла есть. Настолько внутри все скручивало, что еда просто не лезла. Крайне паршивое состояние. В общем, пошла в пиццерию, заставила себя съесть порцию пасты, потом позвонила. Я не стала звонить раньше, так как знала, что сегодня Риччи позвали в галерею

Но оказалось, что он никуда не ездил. Его друг недавно проснулся, и они только что закончили завтракать. Он сказал, что через полчаса они выезжают в город, и как только они это сделают, он позвонит, и мы встретимся. Я поехала на Красную площадь, решила, что оттуда будет проще всего куда-либо добираться. Погуляла, посидела на скамейке, покурила, потом решила, чтобы зря не ждать, прогуляться до книжного магазина. Но, как это всегда бывает, только я подошла к переходу – звонок.

– Мы сейчас садимся в такси, едем туда же, где были вчера – на Красную Площадь к вашему торговому центру и катку. Там и встретимся тогда. Годится?

Конечно годится, мне и ехать никуда не надо. Попросила позвонить, как они будут там. Пошла прогулялась по ГУМу, потом потопталась на площади, смотрела по сторонам, думая, что увижу их раньше, чем они позвонят. Но они прошли каким-то видимо другим путем и, когда они позвонили, они были уже в ГУМе, в магазине Армани (куда мне до них, пафос-пафос…).

Следующие полтора часа мы тупо ходили по ГУМу, разговор шел в основном на турецком между Умутом и Риччи, мы с Аней (девушкой Умута) были не при делах. Ну, то есть, я частично понимала, о чем они разговаривают, но в беседу не вступала. Было дико скучно ходить с ними по магазинам. Я уже думала, что зря вообще сюда пришла. Но Риччи сказал ведь, что я могу задавать вопросы. Вот у меня и был один вопрос, но задавать его при всех, даже зная, что никто больше не понимает немецкий, я боялась. Мне казалось, вопрос такой простой, что на каком языке его не задай, я выдам себя. Я не хотела, чтобы остальные знали, что нас с Риччи что-то когда-то связывало. Мне казалось это невежливым, неприличным и неуместным. Поэтому я стойко выдержала поход по магазинам, потом мы пошли в кафе (тоже, разумеется, не менее пафосное… и что я там вообще делала?).

Впрочем, там было не менее скучно, потому что мужчины продолжали говорить на турецком, причем так быстро, что даже я уже не понимала их речь. В результате мы сидели и общались с Аней. Нет, это было хорошо, ведь нам обеим было скучно, и мы обе не понимали, как можно так приехать «смотреть Москву» – два часа протаскаться по бутикам, а потом засесть на вечер в кафе. Я предложила съездить на смотровую площадку. Я так хотела, чтобы мы туда съездили, там так красиво, они бы это непременно оценили. Но у Умута на следующий день была запланирована важная тренировка, которая решит впоследствии, в какой команде он будет играть в этом сезоне, он боится разболеться, а там довольно холодно. В итоге мы посидели в кафе, потом поехали к ним домой ужинать.

Когда мы уже подходили к их дому, я таки решилась задать вопрос, но разговор получился крайне странным.

– Ты помнишь, ты сказал, я могу задавать вопросы, когда хочу? – спросила я. Риччи закивал:– Да-да, естественно.

– Хорошо, потому что у меня есть один вопрос, который меня уже очень давно интересовал, он очевидный и очень глупый, – я долго репетировала в этот день тот момент, когда задаю этот вопрос и почти отчеканила то, что уже заучила:

– Когда я была у тебя в отеле, помнишь, я с тобой однажды целый день не разговаривала. Это было не только потому, что ты пригласил меня к себе в номер, но больше потому, что я весь день думала о том, как же глупо я попалась на крючок. Думала, ну у тебя каждую неделю новая девушка, а я, соответственно, одна из множества. Несмотря на краткость нашего с тобой «романа», у меня уже были какие-то чувства к тебе, и для меня это было чем-то особенным. А для тебя, как мне казалось, это было чем-то очень привычным, повседневным, и от этого мне было безумно обидно. Так вот мой вопрос прост, и я хочу, чтобы ты ответил честно. Было ли это для тебя чем-то ну хоть капельку особенным?

– Я хочу сказать, что ты очень неверно думаешь, что у меня может быть несколько девушек одновременно. Когда я с кем-то встречаюсь, я больше ни на кого не смотрю, потому что мне не хочется, я полностью погружаюсь в эти чувства, – ответил Риччи. Я нахмурилась и прервала его:

– Нет, это не то, что я говорю. Я говорю, для тебя это постоянное занятие – с кем-то встречаться в отеле, но было ли то, что было тогда чем-то хоть каплю особенным? Или это был один из сотни романов? – я уже чувствовала себя погано, подумав, что хватит унижаться. Но что-то внутри меня поставило себе цель получить ответ на этот дурацкий-предурацкий вопрос, который вечно волнует всех девушек. И я знала, что честного ответа вряд ли дождусь, но все же надеялась не на простой и короткий ответ из серии да-нет. Я ждала такой ответ, в который я смогла бы поверить, дабы успокоить свое эго. Но Риччи меня опять не понял.

– Да, конечно, ты была особенной. Ведь ты была настолько юна, и мне нужно было быть с тобой очень осторожным. Никаких грязных намерений, больше разговоров и просто времени, проведенного вместе, – вот тут мне откровенно захотелось заплакать. Значит он говорит, что я была особенной, потому что мне было всего 16 и ему надо было со мной осторожненько мутить, так, чтобы не спалиться? Отлично! Лучше ответа не придумаешь. В какую сторону тут метро?..

– У тебя вообще были хоть какие-то чувства? – спросила я, на секунду остановившись как вкопанная. Это не совсем то, что я хотела сказать, но получилось именно так. Хотелось еще при этом ему битой по голове добавить.

– Элен, – усмехнулся он, я сразу шикнула, потому что не люблю, когда меня называют полным именем, – когда у меня нет чувств, ничего этого не происходит. Я не целую кого-то, к кому у меня нет чувств. Это же очевидно. А когда ты видишь, как человек, к которому у тебя есть чувства, улыбается, смеется, это незабываемо, это

не описать словами, это можно только почувствовать, – быстро говорил он, но мне было уже все равно. Мне казалось, было сложно не понять мой вопрос, но он не понял. Так унизительно. Это было так унизительно. Но я понимала, что устала уже его ненавидеть и постараюсь пропустить эти реплики мимо ушей. Ведь вчера все было так хорошо.

Уже дома Умут и Аня ушли в одну комнату, а мы с Риччи засели в другой. Сначала мы оба молчали. Я смотрела на часы и считала, сколько мне еще предстоит сидеть и думать над тем, что он сказал. Но Риччи как всегда первым нарушил тишину:

– Я тебе уже говорил, ты можешь рассказать мне то, что тебя волнует. Рассказать мне все. Я немногим это говорю, но ты можешь обращаться ко мне с этим в любое время, – я кивнула, но, увидев, что Риччи, видимо, ждет, что я начну говорить, пожала плечами.

– По-моему мы вчера так много на эту тему говорили, что у меня уже ничего не осталось. Сегодня я почти весь день молчала.

– Да, я заметил.

– Я больше думаю, а это иногда сводит с ума. Если бы я только могла отключить свою голову на время, это было бы так кстати.

– Обдумывать что-то не есть плохо.

– Да, но одно дело просто обдумывать, а другое дело думать постоянно. Ты думаешь днем, ты думаешь ночью, думаешь днем, думаешь ночью, так ты постепенно перестаешь есть, спать и сходишь с ума, – я посмотрела на собеседника, пытаясь понять, знает ли он, о чем именно я говорю. Он сначала немного завис, но потом сказал:

– Все это испытывают. Но никто не признается. В тебе удивительно как раз то, что ты делишься этим с другими, это уже шаг к облегчению своей ноши. И более того, мне вдвойне приятно, что ты делишься этим именно со мной

Я покачала головой:

– Да, возможно, но это не помогает. Я все равно постоянно думаю о чем-то, – я знала, что именно подразумевала под этим «чем-то», но видела, что он не догадывается.

– Поверь, придет время, у тебя будет столько занятий и работы, что на все остальное не останется времени. А сейчас у тебя проблемы потому, что ты, как мне кажется, не позволяешь себе расслабиться.

– Я позволяю, но это не помогает.

– Нет, ты этого не делаешь.

– Скажи, что именно ты имеешь в виду.

– Просто развлечься, делать то, что тебе хочется – сходить вечером на дискотеку с друзьями, посидеть-поболтать, забыть о повседневных заботах.

– По-моему я как раз кроме этого больше ничего и не делаю, – я провела рукой по лбу и посмотрела на часы. Еще 3 часа.

– Тогда не зацикливайся. Все мы думаем, много думаем, я тоже думаю, со временем, все встанет на свои места.

Потом как-то постепенно разговор опять вылился с его подачи в «выяснение отношений». Я уже не помню, с чего все началось.

– …Я могу тебе сказать, что ты вообще первая, младше 18, из тех, кто был со мной. У девушек, младше 18, какими бы они ни были, со мной нет шанса. Я не смотрю на них, они меня не интересуют. У меня даже 18-летних не было никогда, всегда 25—30 лет. Очень многие считают, что есть разница между тем, сколько мне и ей лет. Но это не так. Я не чувствую себя старым (ему было 35). Элен, – я снова невольно поежилась от этого имени, – я танцую, когда мне хочется, просто идя по улице, я пою песни, когда есть настроение…

– Да, я знаю… – я улыбнулась, вспоминая, каким действительно харизматичным и игривым он был. Он и правда мог просто затанцевать вдруг на улице или подойти к прохожему и рассмешить его чем-то. Ему улыбались даже наши грубые жирные продавщицы в магазинах, потому что он их смешил.

– Но что касается тебя… ты и правда первая, – ладно, будем считать это ответом на вопрос про особенность. Опять он меня расположил к беседе, – и ты не думай, что ты одинока в своих переживаниях. Взять, к примеру, меня. Я живу один, уже более десяти лет, с тех пор, как мы разошлись с женой. И я знаю, что после этого я никогда не смогу больше жить с кем-либо вместе. Я просто не смогу. Но жить одному? Это тяжело. Это чертовски тяжело. Я прихожу в свой огромный дом, меня там встречает моя кошка, и все. Да, у меня есть деньги, но деньги не разговаривают. Большинство моих друзей думают, что я приехал сюда, в Россию и использую любую возможность, чтобы переспать с любой из своих знакомых. Они глупы. Да, у меня много друзей здесь и есть много женщин, которые уже пытались дать мне понять, что они не против, но мне это не нужно. Все эти дни мы – Умут, Аня, ты и я гуляли, общались, разговаривали, и для меня это было важнее всего. К черту секс, мне гораздо важнее чувствовать внутреннюю связь с человеком. Как с тобой, сейчас, за разговорами.

Через некоторое время и я разговорилась. Не знаю почему, мне вдруг захотелось об этом ему рассказать…

– Этим летом я даже ходила к психологу. У меня были определенные проблемы, расстройство, и к тому моменту все было уже в порядке, но мы хотели выяснить причины…

– Я тоже хочу отправить сына на терапию, мне кажется, это должно помочь ему разобраться в себе.

– Чепуха! Зацени, я сбежала оттуда после четвертого же занятия.

– Ты ему не доверяла, наверное?

– Нет, дело было не в этом. Просто мы пришли с конкретной проблемой, в которой он должен был разобраться, а он вдруг затронул другую тему, которая была мне очень неприятна и никак к делу не относилась.

В этот момент на кухню пришли Умут с Аней и Риччи начал готовить ужин. Я поняла, что шанс рассказать все, как есть, упущен. Но Риччи повернулся ко мне и сказал, чтобы я продолжала. Они все равно по-немецки не понимают.

– Итак, ты сказала, что он затронул некую тему, тебе стало неприятно, и ты больше к нему не ходила?

– Ну да, вроде того, но он сказал, что если я найду решение этой проблемы, то…

– … все встанет на свои места? Ясно, значит так и надо сделать.

– Нет, ты не понимаешь. Он назвал это проблемой, а я не знаю, как найти к ней решение, ведь я не считаю это проблемой.

– Ах вот в чем дело. С лета что-нибудь изменилось? – вот он, шанс сказать! Но я все думала, как бы лучше сделать. Мне упорно казалось, что если я скажу «Этой проблемой был ты», даже на немецком, все поймут, что именно я сказала, и я снова буду чувствовать себя полной дурой. Настоящая теория заговора.

– Ну, понимаешь… – я говорила размеренно, подбирая нужные слова, – если бы, скажем, ты приехал летом, я бы ни за что с тобой не встретилась, но так как сейчас я сижу тут и как ни в чем не бывало с тобой разговариваю, значит, я и правда решила проблему…

– Так вооот, о чем ты говоришь! – громко воскликнул Риччи. Когда пицца к ужину была уже в духовке, он вдруг стал нервно расхаживать по комнате и как-то несколько раздраженно пробормотал: – Надо было с этой «проблемой» поговорить, ведь у этой «проблемы» тоже есть чувства, этой «проблеме» тоже тяжело и больно… – мне стало не по себе, так он подчеркивал это слово проблема… Я невольно вжалась в кресло.

– Какой там поговорить, я, когда нервничаю, даже не ем ничего, в такой ступор я вхожу! Я могу день не есть, два не есть, три не есть… – протянула я, посмотрев на пиццу и пытаясь понять, по-прежнему ли я вся на нервах или нет.

– Три дня? Это довольно много, чтобы совсем ничего не есть… С другой стороны, я восхищен тобой, я знаю, как тяжело тебе, скорее всего, было решиться со мной вновь встретиться. Это

действительно требует храбрости. И если ты сейчас здесь, и мы говорим, как ни в чем не бывало, значит, ты очень сильный человек.

Через некоторое время я поняла, что раз Риччи спокойно говорит со мной об этом при остальных, он либо уверен на все сто, что они не понимают, либо не беспокоится о том, что они услышат и поймут. Я решилась и спросила:

– У меня есть еще один вопрос… – Риччи заулыбался так, как если бы это его ребенок в очередной раз спросил нечто занимательное вроде «где живут единороги?». Я захотела продолжить гнуть свою линию. В общем и целом, это был тот же самый вопрос, но, наверное, в таком контексте ему будет проще его понять. – Ты сказал, что у девушек младше 18 с тобой нет шанса, мол, они тебя не интересуют. Что же в этот раз тогда изменилось? – он еще больше расплылся в улыбке, потом, слегка запинаясь, ответил:

– На это сложно что-то сказать. Это чувства, это необъяснимо, нельзя описать словами. Что-то потянуло меня, я не знаю, как это объяснить. Я никогда раньше такого не чувствовал…

Что ж, давай зачетку, садись, пять.

В конец он опять расчувствовался и много раз повторял, что безумно рад, что мы поговорили, обсудили все как есть. Он в очередной раз напомнил мне, что я всегда могу ему все рассказать, когда мне тяжело или когда мне этого хочется. Мы вместе поужинали, потом мужчины пытались протестировать мое знание турецкого. Они говорили что-то, я отвечала им на английском или немецком, по мере восприятия.

За столом, уже после пиццы и чая пошло второе блюдо. Пиццу, надо сказать, я ела не охотно, но ела все-таки. Значит, все было нормально. Второе блюдо, приготовленное по рецепту Риччи – паста в томатном соусе под айраном. Это было необычно, но очень вкусно. Аня долго шутила, что только турки могут есть пиццу вместе с пастой и еще вприкуску с хлебом.

В десять часов мне было пора уходить. Риччи предложил остаться, сказал, может постелить мне в своей комнате, а сам лечь в гостиной на диване, но как бы сильно я этого ни хотела, я наврала маме про вечерние занятия в художественной школе, и она и так волновалась, что я только к полуночи буду дома. Звонить и говорить, что я останусь у подружки ночевать, я не хочу. Да и оставаться на ночь в одной квартире с Риччи, сколь бы благородным он ни был, я тоже не хочу. Не хочу начинать все по новой. Он хотел меня проводить до метро, но я попросила его этого не делать. Надо же мне, наконец, от него отдохнуть! Попросил позвонить, как доеду. Проследил, что я дождалась лифта. Распрощались.

Уже дома по телефону я поблагодарила его за все, потом на турецком спросила: «Ты от меня и бесконечных разговоров, наверное, уже устал?» – он посчитал это установкой к переходу на турецкий, начал быстро меня в этом разубеждать, потом сказал: «Если я буду еще в Москве, обязательно позвоню и мы проведем время вместе. Уговор? Потом, если ты будешь в Турции, обязательно звони и мы проведет время вместе. Уговор?» Да-да. Непременно.

Эпилог

Собственно, так и будет всегда. Ты уедешь, тебе там будет тяжело в одиночку. Я останусь тут, буду долго думать и размышлять о том, что ты тут мне всего наговорил. Но в этот раз все совсем по-другому. Это то, о чем я всем говорила, это то, чего я так долго ждала. Ведь тогда мы расстались очень странно, все было так скомкано, мы никогда потом не обсуждали, что между нами произошло, никогда даже не затрагивали эту тему.

По большей части все мои проблемы и переживания были только от одного – я думала, тебе безразлично. Я была уверена, что мы не затеваем эти разговоры только потому, что нам не о чем говорить. Я думала, что это все настолько ничтожно, что не заслуживает даже пары слов. Но мне хотелось. У меня и правда было много вопросов, но я никогда не утруждала тебя ими, потому что знала, что и так уже достаточно унижалась в этой истории. Но вдруг вот он ты, говоришь, что я должна рассказать тебе все-все-все, что я чувствую, вытягиваешь из меня вопросы… Заставляешь говорить тебе о своих чувствах. И что самое приятное, ты всегда первый затеваешь этот разговор. От меня не требуется буквально ничего. Лишь поддержать тебя, когда ты вновь начинаешь объясняться и говорить, что чувствуешь сам.

Узнать, что ты так много об этом обо всем думал, словно поменять полюса на Земле местами. Я знала о тебе все что угодно, кроме этого, я бы никогда не подумала, что ты переживаешь. Переживаешь уже не за себя, как тогда, в отеле, спрашивая меня каждые пять минут, все ли нормально, а за меня. Ты хочешь мне помочь и меня поддержать. Ты предлагаешь мне объятья, учишь меня по новой с тобой общаться. Ты очень обо мне заботишься и внимательно следишь за моим взглядом, как и о чем я думаю, у тебя легко получается прочесть почти все, что пролетает в моей голове, по глазам. Ты звонишь, чтобы узнать, дошла ли я домой в восемь часов вечера. И с упреком громко восклицаешь: не забывай турецкий!!

И теперь я понимаю, что даже если бы у меня был шанс все тогда переиграть, я бы оставила все, как есть. Ты ведешь себя со мной, как отец. Даже больше. Мой папа никогда не интересовался так сильно тем, как я себя чувствую, о чем думаю. Он никогда не заставлял меня рассказывать ему, как и что… Он вообще не утруждал себя встречами со мной последние несколько лет. А ты прессуешь меня до тех пор, пока я не оттаю и не начну делиться своими чувствами и переживаниями с тобой. Это очень для меня важно. Это было для меня очень важно. Эти три дня прошли для меня как в параллельном мире, но теперь я знаю, что история, которая меня так долго мучила, наконец закончена. Два года с лишним прошло. И вот я наконец могу закрыть книгу, поставив окончательную точку. Это произошло. Спасибо за то, что ты друг и что ты теперь просто есть для меня как человек, а не как «проблема».

Часть 3

Зря я конечно наивно полагала, что все закончится так быстро и так просто.

Не найдя лучшего места для своего первого отдыха без родителей в свои восемнадцать, я собрала вещи и отправилась в «воспоминания». Ехала я туда с архи-позитивными намерениями, зная, что ничего от этого человека больше не хочу, кроме простой человеческой дружбы и общения. Плюс мне надо было отвлечься от всего, чем я занималась в Москве: от художественной школы и предстоящих выставок, стресса, от верстки, от неудавшегося романа с преподавателем этой школы, из-за которого я чуть не развалила саму школу. И чуть не исполосовала себе вены в порыве неразделенных чувств. И я знала, что здесь отвлечься у меня точно получится. В конце концов, клин клином вышибают.

Плюс мысль, что я впервые еду одна грела мне душу. Еще в аэропорту, где я была уже в районе шести утра, я чувствовала невероятный прилив сил. Раннее-раннее утро, когда все вокруг еще спит, я рассталась с мамой после паспортного контроля и почувствовала огромное облегчение. Выхожу я такая в зал ожидания – вся красивая, напомаженная, разукрашенная (боже, как чучело огородное, если честно… ах, этот возраст). Черное короткое платье с огромными разноцветными кляксами, короткая джинсовая курточка, арафатка и конечно же любимая ковбойская шляпа. В общем, мне казалось, что все было просто зашибись. Как и положено в восемнадцать лет перед отдыхом

на море в гордом одиночестве. Захожу в ресторан, сажусь завтракать. Денег завались как много, с собой куча всяких модных гаджетов и журналов, чтобы не скучать в аэропорту и во время полета. Ставлю ноутбук на стол, все вокруг на меня глядят – еще бы, на чучело-то огородное – а я стараюсь не обращать на это внимание. Сижу-пишу себе первые впечатления от начавшейся только что поездки в свой бложик. Погрызла кусок пиццы, потом почему-то вспомнила рассказ подруги о том, как она отравилась в этом ресторане, представила себя блюющую в самолете и недоеденную пиццу радостно отодвинула. Кажется, мое любимое занятие «не есть» можно начинать уже сейчас. После тщетных попыток прокрасться в аэропортский вай-фай я сложила вещи в свою огромную полосатую сумку и вдруг нечаянно вырвала у нее молнию. Отличное начало.

Пошла по магазинам. Целенаправленно, чтобы не тратить время, сразу к стойке с вермутом, взяла себе полуторалитровую бутыль мартини, которая здесь стоила просто копейки, потом повернулась… о бо-оже! Прямо на меня смотрел улыбчивый радужный блок коктейльного Собрания. Великолепные, мои любимые разноцветные сигареты с золотыми фильтрами я заранее собиралась купить к поездке. Об этом отдельно: когда я сказала маме, что хочу вот буквально сейчас купить сигарет в поездку, она кивнула, подошла к палатке, взяла одну и протянула мне с оптимистичным: «Ну тебе же одной пачки точно на неделю хватит?» – я улыбнулась и с удовольствием кивнула. Ее внимание и забота по отношению ко мне в моем подростковом бунте вызывали во мне безграничное чувство благодарности и любви. Впрочем, эту пачку я к нынешнему моменту уже без двух сигарет скурила. Поэтому требовалось еще. 34 евро. Не пожмотилась все-таки и взяла. И довольная – вышла из магазина с огромной бутылкой вермута и блоком сигарет. Кажется, так ездят все русские туристы в Турцию. Не будем отставать от трендов.

Пошла искать место покурить. Долго ходила по маленькому закутку. Искала буквально по запаху и все-таки нашла. Какое счастье! Присоединилась к толпе курильщиков, выкурила пару сигарет под звуки ранних РХЧП в плеере и пошла в очередь в самолет, считая себя невероятно крутой и безбашенной девицей.

Самолет оказался просто отвратительный. Я сидела возле прохода, поспала, послушала музыку и… наконец прилетела. Господи, какое счастье. Я вышла в любимом аэропорту… Любимые стены! Любимые лица! Любимый фонтан. «Пошли за толпой-пошли за толпой» – раздавались возгласы растерянных русских вокруг. Я знала куда идти. А если что – вывески на турецком мне помогут. Моему счастью не было предела.

Выходила из аэропорта с улыбкой на лице, готовая к всеобщему вниманию. Судя по глазеющим местным аборигенам, должный визуальный эффект – ну тот, который «эффект чучела огородного» – был достигнут, ибо костюмчик был что надо. Надела очки-авиаторы, засунула в зубы сигарету (а в другой руке наперевес огромная бутыль мартини). Долго копалась искала зажигалку в сумке, потом раскурила-таки сигарету и, не вытаскивая ее изо рта, подошла к стойке туроператора, пихнула ваучер и, надев как можно более равнодушное выражение лица, пошла к своему автобусу. Села в автобус, включила музыку. Успешно выключила, чтобы услышать все, что скажет гид. Потом после того, как я ответила на несколько вопросов о Турции и сопутствующем, и вопроса гида: а какой вы раз в Турции? – буркнула: двенадцатый – и заткнула уши наушниками в очередной раз. Ничего нового она мне не скажет, это было очевидно.

Мой отель был третьим по счету. Когда подъехали, у меня внутри все упало еще перед въездом на территорию. Дискотека. Ворота. Вот они, знакомые дорожки… Фонтан, опять же. Вход в здание. Здание, кстати сказать, перекрасили, и слава богу. Они мои мысли прочитали, я всегда говорила, что его надо в белый с желтым красить. Солнечно, красиво, точно лучше, чем тот плесневый розово-синюшный оттенок.

В номере первым делом переоделась и… Ну первая мысль у нормальных людей? Пойти искупаться. А вот и нет! Пойти куда? На пляж? Нет. В бар! Переодевшись в ковбоя, я поплелась в бар. Погодка пока была унылая, было прохладно, и солнцем даже не пахло. В баре я долго сидела и оглядывалась по сторонам. Никого знакомого из аниматоров. И Риччи, естественно, тоже не было. Ко мне пристал официант. Долго приставал. Когда в конец надоело, написала Риччи смску: «Я приехала, ты где?» – глупо, конечно. Долго думала, отправлять или нет, но, когда устала вертеть головой туда-сюда, я это все-таки сделала. Не дождавшись хоть какого-то ответа, я пошла в номер и завалилась спать. До этого я всю ночь не спала – собирала дурацкий чемодан, теперь пришло время отдохнуть. Закрыла любимые шторы, с помощью которых при любом солнце можно было сделать ночную темень в комнате, легла и почти сразу уснула. Проснулась часов эдак в пять вечера, переоделась в хиппи-платье и пошла снова в бар. Думала выпить пива, но передумала. Скурила седьмую или восьмую сигарету за день. Ко мне подсел очаровательный молодой аниматор Эмре. Очень красивый парень. Разговорились. Спросила на свой страх и риск про Риччи. Боялась узнать, что он, например, там уже не работает или вроде того… Тот сказал, что шеф вечером вроде должен быть. У меня отлегло от сердца. От ожидания моего друга у меня внутри все уже в комок превратилось. Эмре спросил, знаю ли я кого-то в команде аниматоров. Сказала, что из знакомых видела только мальчика по имени Заза. «Заза тебя, наверное, помнит» – протянул он. Нет-нет, мы с ним почти не общались, когда я была. По крайней мере, я так полагала. Но даже несмотря на то, что эти ребята видят за сезон тысячи людей, Заза при виде меня сразу заулыбался, назвал по имени и представил меня моему новому знакомому, расписав во всех красках таланты в футболе.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=12261052&lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.