Бездна. Впервые после бога (сборник) читать онлайн - Юрий Корчевский

Бездна. Впервые после бога (сборник)

Юрий Григорьевич Корчевский

«Когда ты всматриваешься в Бездну – Бездна заглядывает в тебя» («Wenn du lange in einen Abgrund blickst, blickt der Abgrund auch in dich hinein») – так говорил Ницше. И заглянувшие в Бездну времени рискуют сгинуть в этом смертельном водовороте…

Два бестселлера одним томом. Наши современники в глубинах прошлого. Погрузившись на дно истории, «попаданцы» принимают бой на Великой Отечественной и на дальних рубежах Московского княжества.

Им придется стать советским подводником и русским мореходом, сражаться против асов Кригсмарине, татарских разбойников и берберских пиратов, ходить в торпедные атаки и на отчаянные абордажи, бредить от удушья в затонувшей подлодке, бросить вызов штормам и водоворотам истории и стать «первыми после Бога», чтобы вырваться из Бездны вечности!

Юрий Корчевский

Бездна. Первые после Бога

© Корчевский Ю.Г., 2015

© ООО «Издательство «Яуза», 2015

© ООО «Издательство «Эксмо», 2015

* * *

Многие совпадения имен, фамилий и событий являются случайными.

Подводник

Глава 1. Первое погружение

«Ваше благородие, госпожа Удача,

Для кого вы добрая, а кому – иначе…»

Долго шел к своей мечте Володя. Родившийся в Переволоцке, маленьком степном городке под Оренбургом, где моря и близко нет, он грезил морской службой. Книг ли начитался о морских пиратах – той же Черной Бороде, или фильм «Адмирал Нахимов» произвел на него такое впечатление, но в мечтах он видел себя только военным моряком. Ребята в его выпускном классе разговаривали об учебе в престижных вузах или на престижных факультетах вроде юридического или экономики и финансов. Родители его хотели, чтобы сын учился на инженера-газовика или нефтяника.

– Сынок, – поучал его отец, – вот я – механик на автобазе, а мать – воспитательница в детском саду. Посмотри, какие у нас зарплаты! А у газовиков – ого-го!

– Хочу в военно-морское училище, – упрямо твердил сын.

– Вот у нас в соседнем подъезде офицер живет, – не отставал отец, – так он по вечерам таксует на своей машине. Думаешь, от хорошей жизни?

Но Володя только сопел и опускал глаза.

И все равно он сделал по-своему. После окончания школы, едва получив аттестат, он собрал вещички и поехал в Санкт-Петербург. Оказалось, что в городе не одно военно-морское училище: было училище имени Фрунзе и второе – подводного плавания имени Ленинского комсомола.

Володя выбрал училище для подводников – на его взгляд, это было круто. Самая что ни на есть мужская профессия.

Прежде чем отдавать документы в приемную комиссию, он поговорил с курсантами и выбрал штурманский факультет. И ни разу потом не пожалел о своем выборе.

Учился он легко, знания схватывал на лету, от нарядов не увиливал.

Годы учебы пролетели быстро. За год до окончания училища оба учебных заведения объединили, назвав получившееся Морским корпусом Петра Великого.

В Санкт-Петербург Володя просто влюбился. Их водили с экскурсиями по музеям, в Петропавловскую крепость, он побывал в Петергофе и Царском Селе. Но он также хорошо понимал, что Балтика – не его место службы. Море мелкое, подводным лодкам простора нет, глубины. Черное море заперто проливом Босфор, серьезному флоту там делать нечего. Поэтому он решил настаивать на Северном флоте. Ударная сила Российского флота именно там. Как выпускник, получивший красный диплом, он имел право выбора.

Перед выпуском по старой доброй традиции выпускники чудили – полагалось натереть до блеска интимные части тела бронзовому коню на Аничковом мосту.

Городские власти о давнем чудачестве курсантов знали и на ночь выставляли у моста милицейский пост, однако же коней это не спасало. Курсанты находили способы отвлечь милиционера, изображая потасовку по соседству или забрасывая его многочисленными вопросами. В это время наиболее лихой курсант взбирался на постамент и суконной тряпкой с пастой ГОИ натирал коню интимные места. Утром конь блистал перед горожанами натертыми причиндалами. Может, милиция просто закрывала глаза на такое чудачество или смотрела на это сквозь пальцы, но традиция свято соблюдалась, поскольку существовало убеждение, подкрепленное практикой, что курсант, подобравшийся к коням, станет адмиралом. Примеров было много.

Когда начальник училища, контр-адмирал О. Д. Демьяненко под звуки оркестра вручил выпускникам дипломы и лейтенантские погоны, Владимир вдруг четко осознал, что – все, учеба позади и он теперь настоящий морской офицер.

Строем, чеканя шаг, выпускники прошли мимо отцов-командиров, вскинув руки к козырькам у знамени. Потом по традиции швырнули вверх мелочь и подбросили фуражки.

Выпускникам полагался месячный отпуск, после которого они должны были прибыть к месту службы. Некоторые, будучи еще курсантами, успели жениться, Володя же остепениться пока не решил. Гарнизоны, где располагались дивизии или флотилии подводных лодок, были в местах глухих. Там было неважно с жильем, некуда выйти вечером, поскольку, кроме Дома офицеров, никаких развлекательных заведений на многие километры вокруг иногда не было. Учитывая северный климат с его ветрами и зимой девять месяцев в году, а также длительными походами, жениться Володя не хотел. Слышал он уже от лейтенантов, как распадались семьи. Избалованные Северной столицей, соблазненные красивой морской формой парней, девушки не представляли себе всех тягот жизни в отдаленном морском гарнизоне. Да и с работой по специальности у женщин в военных городках было плохо, тому же визажисту или дизайнеру интерьеров.

Почти месяц Володя отдыхал в родном городке. На радостях родители приглашали гостей, настоятельно прося сына надеть форму.

– Мам, ну что я как свадебный генерал! – отнекивался Володя, но форму надевал. Он видел, чувствовал, что родители гордились им. В их городке он был одним из немногих моряков и первым подводником. Девушки на улицах заглядывались на статного молодого офицера в черной морской форме с кортиком на ремнях, строили глазки.

Отпуск пролетел быстро, Володя даже не со всеми старыми друзьями успел встретиться. Мама на прощание всплакнула у вагона:

– Ты пиши почаще, сынок, и береги себя.

– Да ладно тебе, мам! Чего писать, когда телефон есть?

– Как доберешься, сообщи!

– Обязательно!

Тепловоз дал гудок, проводница попросила занять свои места. Володя неловко чмокнул мать в щеку, обнял отца и вскочил на подножку медленно проплывающего мимо него поезда.

Ехать пришлось долго, с пересадкой в суетной Москве, и только на пятый день он прибыл в Гаджиево, расположенное на берегу бухты Ягельной. Представился отцам-командирам, был приписан в экипаж и поселился в офицерском общежитии.

В Гаджиево его ждало первое небольшое разочарование. Он мечтал служить на подводном атомном ракетоносце, а попал на дизельную подводную лодку 877-го проекта. Лодка хоть и была недавней постройки, однако с атомоходом сравниться не могла. Она имела 2325 тонн подводного водоизмещения, была 72 метра длиной, имела 240 метров глубину погружения и 60 членов экипажа. Вооружена была шестью 533-миллиметровыми торпедными аппаратами в носовой части и имела автономность 45 суток.

Однако на флоте, как и в армии, место службы не выбирают и приказы не обсуждают.

Володя

познакомился с офицерами подводного корабля. Лодка была создана для уничтожения надводных и подводных кораблей, для защиты своих баз и охраны морских коммуникаций. Володя же мечтал о дальних океанских походах, россыпи звезд с Южным Крестом над головой, о всплытии на Северном полюсе. Но он надеялся, что, послужив немного на дизельной лодке, сможет перевестись на атомную.

Только служить сразу не пришлось. Сначала вместе с другими молодыми офицерами и мичманами его отправили на учебно-тренировочный комплекс, созданный в Гаджиево еще в 1967 году. Там был учебный отсек подводной лодки, где проходили тренировки, обучающие борьбе за живучесть корабля. Без них ни один подводник не имел права выходить в море.

Моряки надели гидрокостюмы, индивидуальные дыхательные аппараты и спустились в учебный отсек. Внезапно из отверстия в борту мощным потоком хлынула вода.

В училище проходили подобные тренировки на живучесть в условиях затопления или пожара, но там обстановка не была столь реалистичной.

На пробоину завели пластырь, потом деревянный щит, попытались поставить подпорку. Но она оказалась длинновата, пришлось пилить ножовкой.

Как бы это странно ни казалось, даже на атомных, современнейших подлодках в каждом отсеке есть щит, на котором находятся топор и ножовка именно для таких целей.

Пилить ножовкой в гидрокостюме было чрезвычайно неудобно – мешали резиновые, скользкие от воды перчатки.

Только они успели укрепить подпорку, как вода хлынула в другом месте – даже не успели перевести дух.

И снова работа на скорость. Чем медленнее устраняется поступление воды, тем серьезнее последствия. А проверяющий стоит с секундомером, оценивает качество заделки учебной пробоины и время.

Группа уложилась в отведенный норматив.

На следующий день тренировались в тушении пожара на борту в другом учебном отсеке.

Форсунки выбросили в отсек струи горящей солярки. В отсеке стало жарко, как в аду, не хватало воздуха.

Пожар ликвидировали средствами ЛОХЗ – такие стояли на подводных лодках.

Лодка простояла у пирса еще две недели. За это время Володя успел облазить и изучить все шесть ее отсеков. А потом лодку перевели в 161-ю бригаду подводных лодок в город Полярный.

Бригада была укомплектована из лодок однотипных, одного проекта – 877-го. Лодки носили имена российских городов – «Липецк», «Новосибирск», «Владикавказ», «Магнитогорск», «Калуга», «Ярославль». Но имена – это больше пиар, поскольку над лодками шефствовали одноименные города. Учитывая бедственное положение флота, города помогали подарками, посылали призывников. А на флоте лодки носили номера. Тот же «Липецк» имел бортовой номер Б-177, а «Магнитогорск» – Б-471. Лодка, на которой служил молодой лейтенант, имела номер Б-402.

Город Полярный был главной базой кораблей Северного флота России. Располагался он в 35 километрах от Мурманска, чему молодые офицеры были очень рады. В самом Полярном податься после службы было некуда. А Мурманск – под боком, всего полчаса езды на машине. Город большой, полно магазинов, развлекательных центров, а главное – девушек. Все же парни – народ молодой, до женского пола охочий.

Володя жил в офицерском общежитии, в одной комнате вместе с командиром торпедно-минной группы своей подлодки, старшим лейтенантом Иваном Андреевым. Парень серьезный, основательный, он много рассказывал о Северном флоте, о морской базе в Полярном и о самой лодке и ее экипаже.

– Из новичков в экипаже двое – ты да мичман Колычев из трюмной команды, да и то он на другой лодке служил. Экипаж спаянный, сработался, а для походов это важно. Командир толковый. Жаль только, поговаривают – в Гаджиево или в Видяево уйдет на повышение, на атомную лодку. У нас-то, на дизельных, район плавания невелик – охрана района, то, се. А на атомных и экипаж побольше, и задачи серьезней, по службе продвинуться можно.

О продвижении по службе в душе мечтал каждый. Как говорится, плох тот солдат, который не мечтает стать генералом.

– Только смотри, наш командир разгильдяйства не терпит – ну там опозданий или, что еще хуже, коли с душком после вчерашнего заявишься. После первого раза сам накажет, а повторишь – спишет на берег, в ту же четыреста семьдесят восьмую базу.

О береговой базе бригады Володя уже слышал и туда не хотел: заниматься снабжением лодок минами, торпедами, продуктами, топливом – словом, всем тем, без чего лодка в море обойтись не может. Это тоже служба, но служба в тягость, хозяйственная, а не морская. Хотя некоторым мичманам и офицерам, особенно семейным, она нравилась. Всегда на суше, после службы – домой. Жена под боком с семейными обедами, дети под приглядом.

У тех, кто служил на атомоходах, было иначе. Вернется моряк после долгого похода, а у него ребенок уже родился, а то и первые шаги без отца сделал. И денежное довольствие не сказать что большое – у лейтенанта сорок пять тысяч деревянных. Стало быть, было еще что-то, что заставляло мужчин уходить в море надолго, а иногда и навсегда – как «Комсомолец» или «Курск». Были аварии и катастрофы на других лодках, только не сообщалось о них в прессе, держалось под секретом. Например, К-129, погибшая в октябре 1986 года.

Наступил ноябрь, а с ним и полярная ночь. Темень круглосуточная, время можно было определить только по часам. Для Владимира это явление было в диковинку – в Санкт-Петербурге были белые ночи, когда небо просто серело, как в пасмурный день. А тут как ни посмотришь в окно – темно. Первое время даже сон нарушался.

Наступил день первого выхода в море на боевое дежурство. Владимир немного волновался. У него будут самостоятельные вахты, он будет прокладывать курс для лодки. Да, на лодке есть новейший, малогабаритный навигационный комплекс «Андога», непрерывно прокладывающий курс, но это компьютерное хозяйство может зависать и ошибаться.

Буксир отвел подлодку от пирса, где были пришвартованы еще несколько лодок их, 161-й бригады подплава. Сброшены буксировочные концы.

С неба хлопьями падал мокрый снег, ветер задувал во все неплотности одежды. Полярный едва проглядывался огнями на берегу Екатерининской гавани.

Городку уже больше ста лет. Основанный летом 1896 года как порт Александровск, он в 1939 году был переименован в город Полярный и являлся одной из баз Военно-морских сил Северного флота.

Вместе с командиром лодки Володя стоял наверху, на рубке. В темноте моргал прожектором маяк Чижовский.

Лодка взревела ревуном и дала малый ход, выбираясь из гавани. Черная, она не выделялась на фоне свинцовых волн залива.

– В лодку, погружаемся! – скомандовал командир.

Они задраили люки и спустились в центральный пост. После ветра со снегом теснота центрального поста показалась уютной и теплой.

– Задраить отсеки, погружение! – объявил командир.

Зашипел в балластных цистернах воздух, вытесняемый забортной морской водой. Пол под ногами качнулся и стал уходить вниз – ощущение было в чем-то схоже с лифтом. Предстояло сделать вывеску – пробное погружение на небольшую глубину и дифферентовку лодки в подводном положении. Из-за разного количества грузов – торпед, запасов топлива, продуктов – лодка могла иметь дифферент на корму или нос. В специальные дифферентовочные и уравнительные цистерны принималась вода,

чтобы лодка имела горизонтальное положение и нулевую плавучесть под водой. Этим занимались матросы и мичманы БЧ-5, трюмная команда.

Лодку отдифферентовали и уравняли.

– Осмотреться в отсеках! – прозвучало по громкой связи.

Экипаж осматривал отсеки – нет ли поступления забортной воды из-за неплотно закрытого или заклинившего клапана. Затем отсеки начали докладывать командиру: «Первый – сухо!» Первый отсек – это торпедные аппараты в носу лодки.

По очереди доложили все. Командир удовлетворенно кивнул.

– Акустики!

– Прямо по курсу – буксир!

– Погружение на тридцать метров!

– Есть!

Боцман заработал рулями, лодка опустилась на безопасную глубину. Подводные лодки этого проекта имели перископную глубину 17 метров. На этой глубине командир мог поднять перископ и осмотреть водную поверхность, также мог работать дизель через шахту шнорхеля. В таком состоянии лодка под водой была невидима глазу стороннего наблюдателя и могла идти не на электромоторах, сажая аккумуляторы. Но и вероятность столкновения с надводными судами была велика. Выручали акустики и радиолокатор.

Через некоторое время они вышли в Баренцево море. Владимир следил за картой на «Андоге», периодически его проверял командир БЧ-1, или, иначе, штурманской группы, старший лейтенант Бессонов.

Время от времени от акустиков поступали сообщения о шумах на поверхности.

Каждый класс корабля имеет свои акустические шумы, создаваемые винтами, работой дизелей, обтеканием корпуса водой. По этим шумам, улавливаемым аппаратурой, акустики определяют класс корабля, дальность курса, скорость. Акустики – «уши» корабля. Но в море много естественных шумов: шум волны, писк и рев китов, касаток, черных «курильщиков» – подводных вулканов, и акустикам не всегда просто отличить природные шумы от шумов, создаваемых надводными или подводными кораблями. Однако в этом и состоит искусство акустики.

Каждая страна, имеющая военно-морской флот, стремится выпустить корабли и подлодки, максимально незаметные для акустиков и радиопеленгации. Проект 877 отличался малошумностью, чему способствовали малые обороты единственного шестилопастного винта и особое покрытие корпуса лодки.

Подводные лодки 877-го проекта, названного у нас «Палтусом», натовцы причисляли к классу Klio и не любили за трудность обнаружения, дав им прозвище «Черная дыра».

Лодка периодически меняла курс и глубину, патрулируя выделенный ей район. Штурманы, как и весь экипаж, несли трехсменные вахты. Хорошо, что на лодке прилично кормили и была душевая. И отоспаться можно было спокойно в двухместных каютах. И воздух был чистый, регенерированный.

Воздух для подводных лодок вообще был проблемой номер один. Длительность погружения субмарин во Вторую мировую войну лимитировалась запасами воздуха. Без него экипаж не мог дышать, не работал дизель для заряда аккумуляторных батарей. Чтобы их не обнаружила вражеская авиация, лодки вынуждены были всплывать по ночам – вентилировать отсеки и запускать дизель. Экипаж посменно выходил на мостик и дышал свежим воздухом. А воздух на тех подлодках был спертый, с высокой влажностью и неприятно пах. Уже после войны были разработаны регенераторы с заменяемыми патронами химреактивов, позволявшие экипажу нормально дышать и не всплывать периодически.

Атомные подводные лодки могли не появляться на поверхности месяцами, иногда в течение всего похода. Дизельным лодкам приходилось всплывать для зарядки батарей максимум через десять суток.

Настал такой день и для подлодки, где служил Владимир. Она всплыла на перископную глубину, выдвинула шнорхель, запустила дизель. Отсеки начали вентилироваться свежим воздухом.

После ужина к Володе подошли офицеры, свободные от вахты:

– Пошли, посвятим тебя в подводники.

Володя и не думал сопротивляться. Российский флот имел давние традиции, всех и не перечислить. Например, выход в море в пятницу 13-го числа должен был быть перенесен на другой день под любым предлогом. Ступать на палубу можно было только с правой ноги; находясь на палубе, нельзя было свистеть и плеваться, нельзя было выходить на нее без головного убора. Ну а про то, что женщина на корабле – к несчастью, знали не только моряки, но и люди сухопутные.

Существовал ритуал посвящения в подводники. Обычно новичков проводили через этот ритуал после первого погружения независимо от звания.

Обычно снимался плафон освещения, заполнялся забортной морской водой, и причащаемый должен был выпить содержимое до дна. Хорошо, если плафон был небольшой, от лампы аварийного освещения, миллилитров на 300. А ведь были и значительно бо?льшие – на 500, а то и на все 700 миллилитров.

Володя не морщась выпил ледяной воды под шумное одобрение офицеров. После этого следовало поцеловать подвешенную и раскачивающуюся кувалду. Это был больше тест на сообразительность и скорость реакции. Если успеешь чмокнуть холодный металл кувалды вдогон – молодец. Некоторые целовали кувалду, летящую навстречу, и лишались зубов.

Этот тест Володя благополучно прошел и получил в награду воблу – посвящение в подводники шло строго по ритуалу.

Потом офицеры прошли в кают-компанию и выпили положенные подводникам пятьдесят граммов сухого вина. А дальше, как всегда в мужских компаниях, стали травить флотские анекдоты. Кое-какие Володя слышал впервые.

Лейтенант Котин из Б47 – группы управления, завзятый рассказчик, начал:

– Идет торговое судно, рядом всплывает подводная лодка. Из открывшегося люка высовывается пьяный подводник и кричит:

– Эй, кэп, где здесь Дарданеллы?

– Держи зюйд-зюйд-вест.

– Что ты зюзюкаешь, ты пальцем покажи!

Анекдот был с «бородой», но Володя слышал его впервые.

Травить байки начал лейтенант Никифоров из БЧ-4 – группы связи.

– Выходят из кабака два пьяных в дым лейтенанта – пехотный и морской. Пехотинец качается и говорит:

– А как мы найдем дорогу домой?

Моряк ему:

– Проще простого.

Находит канализационный люк, сдвигает крышку, швыряет туда свою шинель и кричит:

– Отнесите в мою каюту!

Офицеры засмеялись – анекдот был свежий.

Потом переключились на разговоры о флоте. Вспоминали о прошлогоднем походе подлодки с дружеским визитом в Великобританию, о посещении лодки английской принцессой.

Для Володи это сообщение оказалось новостью. Он и подумать не мог, что по палубе и отсекам корабля ходила особа королевского дома Виндзоров. И хоть бы кто из офицеров обмолвился раньше о визите!

Молодой лейтенант втянулся в службу, в вахты, влился в экипаж. И когда лодка, выполнив задание, через месяц вернулась в базу в Полярный, с сожалением ступил на пирс.

В течение нескольких дней после похода лодку приводили в порядок – пополняли топливо, продукты. Провели несколько мелких ремонтов – в длительном походе всегда выявляются какие-то недочеты.

А тут и выплаты денежного довольствия подоспели. Его сосед по комнате в офицерском общежитии предложил сходить в кафе.

– Что мы с тобой в комнате, как в прочном корпусе, замуровались? Пойдем, встряхнемся, может, с девчонками познакомимся.

Володя согласился – не столько из-за девчонок, сколько хотелось какого-то развлечения, новых впечатлений, новых лиц. На лодке пространство замкнутое, лица одни и те же

– ни телевизора, ни радио. Вокруг одно железо.

Злачных мест в небольшом городке хватало, однако с девчонками как-то сразу не заладилось. То ли потому, что день был рабочий, то ли карта так выпала…

Мужчины немного выпили, закусили.

В кафе зашел патруль из флотских. Хотя Володя и Андреев были в цивильном, а не в форме, офицер патруля внимательно посмотрел на них: выправка и короткая стрижка сразу выдавали в парнях моряков. Однако нарушений в кафе не нашли, и патруль удалился.

– Слушай, Володя, тут нам выпить не дадут. То милицейский патруль, то флотский… Пойдем в магазин, купим водочки и закуски. Посидим, поговорим у себя в комнате.

Володя идею поддержал. В кафе было шумно и накурено, музыка громыхала так, что друг друга не было слышно. Народ уже подвыпил, в углах и коридорах вспыхивали пьяные скандалы. Правда, до потасовок дело пока еще не дошло, но попозже мордобой точно случится. Сильнее напьются, станут отношения выяснять – кто круче.

Расплатившись с официанткой, офицеры по дороге зашли в магазин, купили водки и закуски. Сегодня, похоже, кутил весь город. Городишко невелик, всего 17 тысяч жителей, и большая часть населения служит во флоте или обслуживает базы. И зарплата у всех в один день.

В комнате своей за пару минут они сервировали стол. Да и что там было готовить? Консервы только открыть да с хрустом скрутить пробку с бутылки.

Разлили водку по стопкам. По праву старшего по званию и должности первым сказал тост Иван:

– Ну, лейтенант, за твое первое погружение! За нового подводника!

Чокнувшись, они выпили. Финская водочка пошла хорошо. Дороговата, правда, но своих денег она стоила.

В магазинах городка полно было финских продуктов и одежды – совсем рядом Финляндия, рукой подать. А вот не смогли финны и немцы взять наше Заполярье в годы войны. Егеря у них подготовленные были, техника соответствующего уровня, а не смогли. Потому как русский дух сильнее оказался. Зато теперь – тихая, безмолвная, ползучая оккупация. Из наших товаров в магазинах только хлеб, молоко, водка паршивая и рыба.

Понемногу, за неспешными разговорами о флоте да о жизни, они «уговорили» бутылку.

– Надо было две брать! – досадовал Иван.

– Да хватит, а то голова завтра болеть будет, – попытался его урезонить Володя.

– Завтра же выходной, спи хоть до обеда!

– Времени-то – уже двенадцать, куда идти?

– Соседи добрые всегда есть. Через комнату мичман Пафнутьев живет, схожу к нему.

Иван вышел и вскорости вернулся, держа в руке бутылку. Потряс ею:

– Во, «шило» взял!

«Шилом» на флоте назывался технический спирт. Выдавался он для ремонтных работ: протирки контактов в электрике, промывки деталей. Промывали бережно, экономя каждую каплю, потому как сэкономленный пили.

Иван щедро плеснул «шило» в стаканы. Володя понюхал. Пойло било в нос резким запахом.

– Небось из опилок делают!

– Что ты носом крутишь, как вошь на гребешке? Пей! – поторопил его Иван и первым опрокинул в себя стакан. Потом не дыша запил водой и выдохнул.

– Учись, как «шило» пить надо.

Не хотелось Володе пить эту гадость, но вроде неудобно было показаться слабаком перед старшим товарищем. Он выпил, запил водой. Желудок и пищевод обожгло.

– Закуси, а то после водочки «шило» быстро в голову ударит.

Аппетит после выпитого пришел зверский. Они съели почти всю закуску, оставив только хлеб и нетронутую банку шпрот.

– Давай за лодку! Семь футов под килем!

Выпили еще. У Володи начала кружиться голова, комната качалась.

– Э, парень, да ты совсем осоловел. Ложись-ка в койку.

Володя кое-как разделся и улегся в кровать. Не привык он в курсантах к спиртному, не понимал удовольствия в дурмане. Немного выпить за компанию – это да, можно, но не напиваться же в хлам.

Утро было тяжелым. В голове стучали даже не молотки – молоты.

Володя полежал, не открывая глаз, попытался вспомнить вчерашние события. Да, выпили они с Иваном. Но он же разделся, лег в постель на своей кровати. Тогда почему гудит электромотор? Или они на подлодку пришли?

Володя открыл глаза. Он точно в каюте, стенка плавно переходит в потолок. И лежит он не на кровати в общежитии, а на рундуке. Вот и переборка рядом, крохотный умывальник. Только каюта маленькая, тесная – не его. И воздух спертый. «Я точно на подлодке, но не на своей», – сделал Володя вывод. Ну не хотел же он «шило» пить! Наверное, вчера спьяну забрели на стоянку списанных или законсервированных подлодок. Стыдуха-то!

Володя поднялся. Его покачивало, но не от волнения на море, а после вчерашнего. Босыми ногами он подошел к зеркалу, висевшему над умывальником, и отшатнулся. На него смотрело абсолютно чужое лицо!

Володя был русым, безусым и безбородым молодым парнем 23 лет. А на него из зеркала смотрел мужчина лет тридцати пяти, брюнет, с жестким ежиком волос на голове и усиками над губой.

Володя потрогал поверхность зеркала, и пальцы его наткнулись на прохладное стекло. Значит, это не страшный сон. Может, крыша после «шила» поехала? Как говорят в народе, «белочка» пришла? Однако они и выпили не так уж и много, запоя не было. Не алкоголик он!

Володя стоял в замешательстве. Потом вымыл лицо, утерся полотенцем, потрогал лицо руками. Кончиками пальцев он ощущал щетинки усов, чувствовал прикосновения к шершавой обветренной коже. Бред какой-то! Может, все-таки сон? Он ущипнул себя за шею и вскрикнул.

Мозг не мог осознать произошедшего.

Володя посмотрел в зеркало. У отражения даже глаза были не его. У него глаза серые, а у этого типа в зеркале – карие. Кто-нибудь может объяснить, что с ним произошло?

У Володи даже голова закружилась. Он уселся на рундук и осмотрел себя. Тельняшка на нем, трусы – все то, во что вчера он был одет. Может, он впал в кому и пролежал так с десяток лет? Отпадает, потому что на нем тогда пижама больничная должна быть, а не тельник, и он на кровати в госпитальной палате должен находиться. Он же явно на подлодке. Переборки лодочные, едва заметная вибрация палубы, журчание воды в балластных цистернах. Он не мог ошибиться!

Володя рывком встал, открыл дверцу шкафа. На вешалке висела форменная флотская одежда, но не такая, какую носил он: без погон, с нашивками на рукаве – серебряной звездой, одной узкой и двумя широкими серебряными полосками. И ремень с кобурой тоже странный.

Володя расстегнул кобуру, вытащил пистолет и удивился. В армии и флоте уже лет шестьдесят как личным оружием офицеров является пистолет Макарова, или, иначе, ПМ. А он держал в руках ТТ, с которым воевали наши деды. И год выпуска его удивил – 1940-й!

Володя выщелкнул обойму, посмотрел на патроны и вновь защелкнул обойму в рукоятке. Вернул пистолет в кобуру. Кобура была именно флотская, на двух длинных ремешках, а не на шлевках на брючном ремне, как у армейских офицеров.

В дверь постучали.

– Да, войдите! – Володя не узнал своего голоса. Низкий, с хрипотцой – это был голос чужого, незнакомого ему человека.

В каюту вошел офицер. Одет он был, с точки зрения Володи, несколько странно. Форма одежды – рабочая роба темно-синего цвета, только покрой совсем другой и ткань не такая, простенькая.

Вошедший поздоровался:

– Здравствуй, командир!

– Здравствуй.

Вошедший вел себя так, как будто они давно знакомы.

– Разреши присесть?

Не дождавшись ответа, вошедший сел

на рундук. Впрочем, каюта была крохотная, и другого места для того, чтобы присесть, просто не было.

– Как дела на лодке? – спросил Володя. В том, что он на подводной лодке, сомнений у него не было.

– Уже четыре часа идем под водой. Аккумуляторы заряжать надо.

– А штурман что?

– Говорит, заход солнца через час пятнадцать, тогда можно всплыть. Не дай бог – немецкая авиация засечет, своих тральщиков и миноносцев на нашу голову пришлет.

– Верно. Я скоро приду на центральный пост.

Подводник ушел. Кто он такой, для Володи пока оставалось загадкой. Но самое интересное было в том, что приходивший его явно знал. Володя еще раз посмотрел в зеркало. Лицо чужое, незнакомое, как и голос. Может, он сошел с ума и все, что он видит и слышит, – галлюцинация? Но тогда она уж слишком правдоподобная. А может, выйти сейчас к центральному посту и объявить всем, что произошло чудовищное недоразумение? Но ведь лодка в походе, в подводном положении – как его доставят в госпиталь на обследование? Или сразу спишут на берег по болезни?

Володя решил потянуть время, чтобы понять, где он, куда его занесло и как можно выкрутиться из этого положения с наименьшими для себя потерями. Вошедший явно принимал его за другого человека, похоже – за командира.

Володя надел рабочую форму. В кармане что-то звякнуло. Он сунул туда руку и выудил из кармана связку ключей.

В углу стоял сейф. Один из ключей подошел к нему, и Владимир открыл дверцу.

В сейфе оказалась куча судовой документации.

Володя наскоро просмотрел ее, уяснив, что лодка – серии «С» IX-бис, изготовлена на Горьковском заводе «Красное Сормово», № 112. На воду спущена в апреле 1937 года, а вступила в строй 23 июля 1940 года.

Володя схватился за голову. Никак лодке уже семьдесят лет? Ржавая посудина, как она еще плавает? Или она вроде «Летучего голландца», судна-привидения, на котором команда – мертвецы?

Вопросов накапливалось все больше, а ответов на них не было. Володя уже боялся выйти в коридор – идти на центральный пост. Если он и в самом деле командир, то должен отдавать приказы, а у него самостоятельного штурманского опыта – кот наплакал. Накомандует сдуру, погубит и лодку, и экипаж. Ответственность огромная!

Все-таки он набрался духу, вздохнул, как перед прыжком в воду, вышел в коридор, нырнул через люк и оказался на центральном посту.

Взглядом он окинул разом все пространство. Тесновато. Один моряк сидит на штурвале вертикальных рулей, другой – горизонтальных. Рядом, у клапанов, судя по шевронам – явно боцман. Офицер в робе у перископа. Справа, за открытой дверью, – пост гидроакустиков.

– Здравия желаю, товарищи! – обтекаемо поздоровался Володя. Сердце бешено заколотилось. Стараясь не показать волнения, тут же сунулся в рубку акустиков:

– Акустики!

– Горизонт чист, товарищ командир!

– Хорошо. Штурман, координаты!

Штурман доложил координаты лодки, показал на карте. Выходило – лодка находилась на Балтике, а главное – его шокировало число: 27 сентября 1942 года! Какое-то время Володя молчал, переваривая полученную информацию. Выходит, он неведомо как вместо Северного флота оказался на Балтике, да еще на 60 лет назад во времени, на подводной лодке допотопной конструкции, где все управление ручное. И хуже всего то, что, похоже, он оказался в чужом теле. Слышал он когда-то рассказы о реинкарнации – это когда душа умершего переселяется в тело другого живого существа. Но ведь он не умер! Умом он понимал, что все вокруг реально – и лодка, и экипаж, но до конца понять и принять данность не мог. Ладно, он потом попробует переосмыслить.

Володя сделал несколько шагов к перископу. Старпом шагнул в сторону, уступая место.

Володя взялся за откидные рукоятки, прильнул к окуляру. Медленно поворачивая перископ, осмотрел море. Только волны, солнце над горизонтом, кучевые облака, пасмурно. Облака – это хорошо, меньше возможности, что их обнаружит самолет. Судя по карте, до Германии не так далеко, и их самолеты-разведчики запросто могут совершать облеты акватории.

Владимир осмотрел воздушное пространство в зенитный перископ. Чисто.

– Стоп машинам!

Лодка прошла еще немного по инерции.

– Экипажу принять пищу, старпом – на перископ. Акустикам – слушать!

– Есть!

Володя вернулся в свою каюту. Теперь он хотя бы знал, что за подводная лодка и где они находятся. Но вот что делать дальше? Понятно, что надо воевать, бороться с немцами – все-таки сейчас 1942 год. Но у лодки должен быть конкретный приказ.

В каюте он открыл сейф и стал искать шифрорадиограммы. После недолгих поисков обнаружил целую пачку, стал читать. Получалось, лодка уже была в нескольких боевых походах и имеет на боевом счету три уничтоженных транспорта ориентировочно тоннажем двенадцать тысяч тонн. Черт, он же не знает силуэтов вражеских и союзнических транспортов, их скоростей. Для торпедных атак это важно – необходимо высчитать упреждение. Ведь лодка в торпедной атаке наводится на цель корпусом.

Он прочитал последнюю радиограмму, в которой подводной лодке предписывалось топить транспорты врага в заданном районе. Приводились координаты. В принципе лодка находилась в указанном районе.

Он пролистал судовой журнал, особенно внимательно читал последние записи, чтобы понять, какие события происходили хотя бы с момента выхода лодки с базы.

Подлодка входила в состав первого дивизиона подплава Краснознаменного Балтийского флота, в крайний поход вышла из Купеческой гавани Кронштадта, зайдя в маневренную базу острова Лавинсаари. А уж дальше – прорыв через минные поля, противолодочные сети, мимо немецких тральщиков.

Володя захлопнул журнал. Сложный выход в район боевого патрулирования.

Он посмотрел на часы. Наверху уже должно стемнеть, пора. Он ощутил в себе уверенность и жесткость, куда только делись неуверенность и растерянность первых минут его появления на лодке. Или ему помогал дух командира? Тогда где он?

Володя спокойно спустился в центральный пост.

– Акустики!

– Горизонт чист.

– Экипаж, по местам стоять, к всплытию готовиться! Малый ход!

Звякнул машинный телеграф. Стрелка глубиномера показывала 15 метров.

– Рулевым! Дифферент четыре градуса на корму! Всплываем.

– Есть! Нос лодки поднялся вверх.

Володя и старпом внимательно смотрели на глубиномер. Стрелка поползла влево – 10 метров, 5! Лодка качнулась, легла на ровный киль.

– Рубочный люк отдраить, начать заполнение цистерн быстрого погружения. Вахтенный – на ходовой мостик. Запустить дизеля на зарядку, провентилировать отсеки!

Экипаж дело знал, все команды выполнялись быстро и четко. Володя мысленно поблагодарил командира за выучку экипажа.

Лодка вздрогнула, запустила первый дизель, за ним – второй. Потянуло сквозняком. Дизеля забирали воздух из отсеков, протягивая его через открытый рубочный люк. Отсеки продувались свежим воздухом. Между отсеками были открыты и поставлены «на крючки» люки на переборках. Выход отработанных газов шел в цистерны главного балласта, вытесняя воду. Так экономился воздух из баллонов высокого давления.

Володя накинул бушлат, висевший на центральном посту, и полез по шахте на ходовой мостик. Снаружи было довольно свежо, поддувал ветерок. Волны бились о корпус лодки, долетали до ограждения мостика,

периодически заливая его и даже попадая через открытый люк в шахту и на центральный пост. Ограждение мостика было лишь спереди и частично по бокам.

– Сигнальщик, смотреть за горизонтом!

Володя спустился в центральный пост:

– Штурман, определиться по координатам!

– Есть!

Штурман с секстаном в руках полез на мостик. Как только он сообщил о местонахождении лодки, Владимир набросал текст радиограммы – по образцу тех, которые видел в сейфе капитана, и отдал радистам:

– Передайте в штаб.

Подводные лодки тех, военных, лет могли пользоваться радиосвязью только в надводном положении. Современные же тащили за собой буксируемую антенну и могли производить радиообмен даже под водой на сверхдлинных частотах.

Немцы обогнали советский флот, подводный и надводный, в плане шифрования радиообмена, создав шифровальную машинку «Энигма». Англичане смогли ее заполучить с трофейной лодки в начале войны и могли читать немецкие сообщения. После такого «подарка» эффективность действия англичан и американцев против «волчьих стай» адмирала Деница резко повысилась. Однако они не спешили делиться добытым секретом с русскими союзниками. Как не оценить русского благородства, если в сентябре 1944 года наши подняли немецкую подводную лодку U-250 и, отбуксировав ее в док, обнаружили там шифровальную машинку «Энигма-М4» с шифровальными книгами и, главное, новейшие самонаводящиеся акустические торпеды Т-5 вместе с инструкциями. Информацией о немецких новинках они тут же поделились с англичанами. История потопления немецкой субмарины довольно занятная. Лодка утопила наш тральщик, и на ее поиски отправили другие корабли. Обыскали предполагаемый район, лодку не нашли. А когда кок с камбуза пошел с ведром выбрасывать очистки за борт, с изумлением обнаружил лодку за бортом, на пятиметровой глубине, немного ниже проглядывался корпус. Удалось сбросить глубинную бомбу прямо на палубы лодки и отойти.

Не знал тогда Владимир, отправляя радиограмму, что она будет перехвачена и расшифрована немецкими союзниками, финнами. В дальнейшем эта радиограмма сыграет трагическую роль в судьбе лодки.

Ночь была безлунной. Луна, небесная спутница Земли, пряталась за облаками, и потому Володя разрешил экипажу посменно выходить на палубу лодки – подышать свежим воздухом, покурить, да и просто почувствовать себя свободным, не закрытым в тесных железных отсеках субмарины.

За ночное время аккумуляторы зарядились, отсеки проветрились, и, едва на востоке небо стало сереть, Владимир отдал приказ на погружение.

Сигнальщики и вахтенный офицер спустились в центральный пост, задраив за собой люки.

Лодка выпустила воздушные пузыри и, набирая воду в цистерны, стала погружаться.

Когда она опустилась на двадцать метров, Владимир отдал приказ осмотреться в отсеках, а потом – «малый вперед». По карте глубины в этих местах были небольшие, по 30–40–50 метров, и для подводного плавания они были неудобными.

Лодка находилась недалеко от шведского острова Готланд. Неподалеку проходили оживленные морские пути. Швеция, хоть и была нейтральной страной, активно поставляла немцам свои руды с металлами, применявшимися для легирования сталей, в том числе и для танковой брони. В Германию перевозили железную руду, медь, цинк, вольфрам и марганец. Объем перевозок за год составлял 10–15 миллионов тонн. Из Германии через территорию Швеции транзитом шло вооружение и боевые части для немецких соединений на севере. Кроме того, Швеция поставляла союзнице Германии, Финляндии, свое вооружение и продовольствие, посылала добровольцев для участия в военных действиях.

В радиограмме из штаба Балтийского флота лодке предписывалось следовать в направлении Ботнического залива, в район Аландских островов, где проходила оживленная морская трасса Норртелье – Турку, соединявшая Шведское королевство и Финляндию.

Владимир приказал рулевым держать курс на север.

Лодка шла под водой экономичным ходом. Владимиру, как командиру, периодически докладывали координаты и показания эхолота.

– Акустики!

– Горизонт чист.

Стало быть, пока транспортов нет. Акустики могли прослушивать акваторию только при движении на электромоторах. Стоило запустить дизель на надводном ходу, как лодка становилась «глухая».

К исходу дня лодка вышла южнее Аландских островов. Акустики тут же доложили, что слышат шум винтов большого транспорта.

На поверхности уже начало смеркаться.

Владимир принял решение всплыть на перископную глубину и осмотреться.

– По местам стоять, к всплытию готовиться! Рулевым – дифферент три градуса на корму, малый ход!

Лодка, шедшая со скоростью четыре узла, всплыла на перископную глубину.

Владимир поднял перископ и прильнул к резиновому наглазнику. Он поворачивал перископ влево-вправо, пока не увидел ползущий транспорт. По силуэту – посудина для генеральных грузов, тысячи на три брутто-тонн. Как дома идет, с ходовыми огнями. Или финн, или швед; жаль только – флаг не разглядеть, темновато уже, да и далеко. А чего «торгашу» бояться? Наши самолеты здесь не летают, далеко. Подлодки Балтфлота «заперты» минами и сетями противолодочными в Финском заливе.

Решение пришло сразу: атаковать!

Он объявил по громкой связи:

– Боевая тревога, торпедная атака! По местам стоять!

Акустики тут же доложили исходные данные транспорта.

– Курс цели сто двадцать градусов, скорость – девять узлов.

Штурман на карте рассчитывал параметры атаки – ведь необходимо было внести упреждение, учитывая скорость подлодки и цели, дальность стрельбы и время хода торпед до цели.

– Приготовить к торпедной стрельбе первый и третий аппараты! – Торпеда к цели могла идти на разной глубине – в зависимости от осадки судна. Торпедные аппараты надо было готовить к стрельбе: откинуть передние крышки, заполнить трубы аппаратов водой. А сразу после выстрела, поскольку вес подлодки резко менялся, командир электромеханической боевой части БЧ-5 должен был уравновесить уравнительными цистернами дифферент, иначе нос лодки могло выкинуть на поверхность.

Штурман выдал данные для стрельбы:

– Курс цели двести десять градусов, дистанция шестнадцать кабельтовых, угол упреждения – семнадцать градусов.

– Прицеливаем корпусом! Рулевой – семнадцать градусов влево!

– Есть семнадцать градусов влево!

Владимир прильнул к перископу. Силуэт транспорта вползал в сетку окуляра.

– Первый, третий, торпедные аппараты с двухсекундной задержкой – пли!

В первом торпедном отсеке матрос нажал на рычаги торпедных аппаратов. С шумом и бульканьем вышла торпеда из одного аппарата, через две секунды – вторая торпеда из другого аппарата.

В центральном посту ощутили два толчка. В уравнительных цистернах зажурчала, зашумела набираемая вода.

Старпом сразу же включил секундомер и начал вести отсчет:

– Одна секунда, две, три…

Все с напряжением ждали. На двадцать второй секунде послышался взрыв и лодку слегка тряхнуло.

Володя увидел в перископ, как блеснуло пламя взрыва – почти в центре темного силуэта транспорта. Он смотрел не отрываясь, ждал попадания второй торпеды, но его не последовало. Скорее всего, торпеда прошла уже за кормой судна.

– Циркуляция, ложимся на курс сто двадцать, полный

ход!

– Есть!

Лодка развернулась практически на обратный курс.

– Погружаемся на тридцать метров, на эхолоте смотреть!

На полном ходу под водой лодка развивала 8,8 узла, но так могла идти недолго, аккумуляторы быстро садились. Однако сейчас необходимо было как можно быстрее покинуть место атаки. До финских берегов не так далеко. Торпедированное судно вполне могло успеть передать SOS и причины катастрофы. К месту торпедирования будут направлены тральщики, миноносцы или другие военные суда, находящиеся поблизости. Чем дальше лодка успеет уйти, тем безопаснее будет. Вот только далеко уйти под водой не получится.

– Акустики!

– Горизонт чист.

– По местам стоять, к всплытию готовиться! Дифферент на корму четыре градуса!

– Есть!

– Всплываем в позиционное положение!

Позиционным называлось промежуточное надводное положение лодки, когда корпус ее был под водой, а над водой выступала часть рубки с ходовым мостиком. И только рубка рассекала волны.

– Отдраить внутренний люк!

Вахтенный краснофлотец отдраил люк и отступил в сторону. Володя взобрался по вертикальному трапу шахты, сам отдраил верхний рубочный люк и приподнял его. Его сразу окатило морской водой. Он откинул люк, выбрался на ходовой мостик и осмотрелся по горизонту.

Над морем было темно, не видно ходовых огней, не слышно шума машин – «машинами» моряки называли двигатели.

Володя крикнул в шахту:

– Двигатели запустить! Правый дизель – на зарядку, под левым – полный ход. Провентилировать отсеки, вахтенному и сигнальщику – на ходовой мостик!

Он поднес к глазам бинокль. Со всех сторон только вода, не видно кораблей и маяков. От места торпедной атаки они успели отойти миль на десять.

Когда вахтенный офицер и сигнальщик выбрались на мостик, Володя спустился в центральный пост. Он набросал на листке радиограмму в штаб о торпедировании вражеского судна в три тысячи брутто-тонн, сообщил о местонахождении и исправности лодки. Полученная квитанция его удивила.

Оказывается, с 9 октября 42-го года на флоте и в армии ликвидировалась система военных комиссаров. Им присваивались командирские звания, они становились заместителями командиров по политработе. Свершилось! Двоевластие закончилось! Командир в подразделении должен быть один, поскольку с началом войны были случаи, когда командир отдавал приказ, а комиссар его отменял или, того хуже, отдавал прямо противоречащий.

Командиры заканчивали военные училища, знали тактику и стратегию боя, комиссары же были представителями партии – без военного образования, но с большим самомнением.

Через краснофлотца Владимир вызвал на центральный пост комиссара лодки и показал ему квитанцию:

– Читай.

– Вслух?

– Мне все равно.

У комиссара хватило ума прочитать текст молча. Прочитал, поднял на Володю глаза, потом перечитал еще раз.

– Это вражеская провокация!

– На подпись посмотри. ГКО, товарищ Сталин. Ты его провокатором называешь?

Лицо комиссара стало белым, как бумага радиограммы. Он сунул квитанцию Владимиру, молча повернулся и ушел к себе. Сутки экипаж его не видел, видимо, тяжело переживал человек утрату власти. Но власть – она подразумевает и ответственность за свои действия.

Глава 2. «Весихииси»

За ночь, соблюдая осторожность, они успели пройти миль пятьдесят. Больше полагались на глаза, поскольку выхлоп дизелей заглушал все звуки.

Шли в крейсерском положении.

Владимир, как командир, позволил отдыхающим сменам выйти на палубу подышать свежим воздухом. Радость глотнуть свежего воздуха понятна только подводникам. У летчиков, танкистов, артиллеристов, даже у пехоты воздух мог пахнуть бензином, порохом, маслами, гарью пожара. Он мог быть пыльным после близкого взрыва. Но он был! У подводников же регенерирующие патроны с кальцинированной содой не могли очистить воздух. Приходилось в подводном положении добавлять кислорода из кислородных баллонов – на «эске» их имелось пятнадцать. А еще на лодке было жарко от работающих механизмов, от тесноты и скученности, от постоянной влажности и противного запаха электролита.

К утру отсеки провентилировались свежим воздухом, аккумуляторные батареи зарядились, был проведен сеанс радиосвязи, и, как только на востоке появились первые лучи солнца, Владимир приказал спуститься в лодку и задраить люки. Надо было погружаться. Справа вдали – шведские берега, по морю шастают финские и немецкие военные суда. Заметят лодку или ее перископ – жди беды.

Лодка под водой шла медленно, экономичным ходом. И не только для экономии емкости зарядов аккумуляторов. Немцы ставили сети из стальных тросов на глубине. Норвежское судно их проходило, а лодка могла попасть, как муха в паучьи сети. На малом ходу, услышав скрежет тралов по легкому корпусу, моряки из первого, носового, отсека давали сигнал на центральный пост. Лодка останавливалась и давала задний ход, выбираясь из ловушки.

Если же лодка попадала в сети на полном ходу, ситуация была сложнее, тросы цеплялись за ограждения, горизонтальные рули. Немцы в этих случаях не дремали, они патрулировали сети. Обнаружив застрявшую в сетях лодку, уничтожали ее глубинными бомбами.

Не меньшую опасность представляли и минные поля. Их ставили немцы и финны со своих кораблей. Минировали и наши – с подводных минных заградителей, с самолетов. Карты постановки наших мин у командиров советских подлодок были. А вот с немецкими минными полями было хуже – они были обозначены приблизительно. Немцы чаще минировали входы в многочисленные шхеры, коими изобиловали шведские берега и где могли укрываться наши подлодки. Стоило задеть одну из «рогулек» такой мины, на которой располагались контактные взрыватели, – и лодку неминуемо ждала гибель.

Кроме контактных мин, немцы применяли магнитные, срабатывающие от приближения крупной железной массы, изменяющей магнитное поле: акустические, срабатывающие от шума винтов. В одном и том же районе мины могли стоять на разной высоте от дна, поджидая свою добычу.

Если лодка шла на небольшой глубине, она была заметна летчикам морской авиации, которые по радио наводили на нее тральщиков и миноносцев.

По всей видимости, их «эска» попала в такую же ситуацию. Из-за малых глубин лодка шла на глубине двадцати метров. Вдруг акустики доложили о приближении двух скоростных транспортов.

– Стоп машинам, тишина в отсеках!

Любой стук железа по железу, скажем, кувалды или молотка при ремонте переборочного люка, работы механизмов, довольно отчетливо разносился под водой. Экипаж в таких случаях разговаривал тихо, даже шепотом.

Через некоторое время не только акустики, но и другие члены экипажа услышали шум винтов над собой. Винты противника прошли дальше, и все перевели дух, но затем надводные корабли развернулись и встали.

– Слушают, – шепотом сказал старпом.

– Похоже.

И в это время в двух кабельтовых перед носом взорвалась глубинная бомба, как молотком, ударив взрывной волной по корпусу. За первым взрывом последовал второй, третий… Шум винтов приближался.

– Курс девяносто градусов, малый ход! – скомандовал Владимир.

Лодка повернула влево и, пройдя пару минут, застопорила ход. Тральщики в это время перестали бросать глубинные бомбы – их акустики слушали, не

проявит ли себя лодка. Затем немцы снова стали бомбить. Взрыв следовал за взрывом, по корпусу лодки как будто били огромной кувалдой. Но серия взрывов прошла за кормой, и шум винтов стал удаляться.

Через четверть часа взрывы бомб послышались уже вдалеке. Похоже, противник не смог обнаружить лодку и бомбил вероятные пути отхода.

Потом взрывы стихли. Акустики доложили, что никаких шумов не слышат – наверняка тральщики заглушили моторы, их акустики слушают море: не купится ли на обманчивую тишину русский капитан, не даст ли ход лодке?

Владимир решил выждать, и не прогадал. Через час акустики доложили, что одно судно уходит.

– А второе?

– Не слышно.

Наверняка решили оставить дозорного. Зашумит лодка – пробомбят, не век же она на одном месте располагаться будет.

Теперь главное оружие подводников – терпение.

Владимир разрешил команде отдыхать. Пусть наберутся сил, коли у двух капитанов борьба нервов и выдержки.

Немец оказался упорным. Двигатели у него не работали. Владимир даже подумал, что акустики ошиблись и ушли оба судна. Он подошел к акустику, который располагался рядом с центральным постом.

– Что слыхать?

Акустик прислонил палец к губам – тс-с-с! Потом сдвинул наушники с головы.

– Здесь они, товарищ командир. В двух кабельтовых, пеленг двести девяносто – затихарились. Железяка у них на палубу только что упала.

– Слушай дальше.

Так они и провисели в воде на одном месте, ожидая, кто кого переиграет. Наконец акустик доложил, что противник запустил машину – он слышит шум винтов, враг описывает широкую циркуляцию.

– Вот же засранец, как репейник вцепился! – едва слышно произнес Владимир.

Судно небольшое, быстроходное, такое торпедой уничтожить сложно. След торпеды заметный – успеет уклониться.

И такое зло Володю взяло, что решил он всплыть и ударить по врагу из пушек. Впереди рубки стояло вполне приличное по мощи 100-миллиметровое морское орудие, а на корме рубки – 45-миллиметровая пушка. Если всплыть и не медля комендоров к пушке поставить, то накрыть тральщик вполне можно.

– Комендорам главного орудия – приготовиться! По местам стоять, к всплытию готовиться! Средний ход!

Лодка на среднем ходу всплыла. Комендоры, проинструктированные командиром, бросились к орудию. Тут же открылась дверца снарядного элеватора в рубке. А комендоры уже наводили орудие на тральщик, бывший в пяти-шести кабельтовых.

Лодка стояла очень удачно, заходящее солнце светило от нее на тральщик, слепя наблюдателей.

Пока комендоры суетились у орудия, на лодке заполнили цистерны срочного погружения. Владимир скомандовал запустить дизели.

В это время прозвучал первый выстрел.

Для подводной лодки 100-миллиметровое орудие было очень мощным. Его почти 16-килограммовый снаряд угодил в форштевень, образовав большую пробоину. Поторопились комендоры, взяли слишком большое упреждение. Но их можно понять – спешка.

Второй снаряд угодил прямо в надстройку, лишив немецкий тральщик управления и связи. Третий попал в корму, где располагалось машинное отделение.

Тральщик потерял ход, превратившись из охотника в дичь.

На подмогу комендорам главного калибра уже спешили краснофлотцы 45-миллиметрового орудия, которое стояло на ходовом мостике рубки. Но их помощь уже не требовалась. Через пробоину в носу в тральщик начала поступать вода, и он дал дифферент на нос.

С подбитого судна в воду прыгали уцелевшие моряки. Ни расстреливать их из ручных пулеметов, имевшихся на борту лодки, ни подбирать и брать в плен командир «эски» не стал. Пусть Господь решит, кому выжить.

Владимир осмотрел в бинокль горизонт. Кораблей не было видно. Суда здесь могли быть только чужие.

– Вахтенного и сигнальщиков на ходовой мостик!

Он поблагодарил расчет своего «главного калибра» за точную стрельбу. Все-таки тральщик – противник сильный, превосходящий подводную лодку по скорости хода и артиллерийскому вооружению.

Ревели под нагрузкой дизели, обеспечивая зарядку аккумуляторов и ход лодки.

Расчеты орудий спустились в лодку.

Постепенно стемнело. Владимир повел лодку в сторону шведского берега. В ночи если и следовало кого-то опасаться – так это вражеской подводной лодки. А у берега мелководье, со стороны Шведского королевства чужая подлодка не подберется, да и сигнальщикам наблюдать проще. Крупновата была «эска» для действий на Балтике, ей бы в океан, для сопровождения северных конвоев. Наш же штаб Балтфлота отдавал приказы блокировать финские порты Раума, Вааса и Турку. Море для действий подлодок в этих местах мелководное, лишающее лодки вертикального маневра.

За ночь зарядили аккумуляторы, провентилировали отсеки и аккумуляторные ямы свежим воздухом. Лодка была готова к боевым действиям. За полчаса до восхода солнца лодка уже отошла от шведского берега и шла под водой малым ходом к Аландским островам.

Торпедисты в носовом отсеке перезаряжали торпедные аппараты торпедами из отсека. Наши подводники применяли торпеды нескольких калибров. На «эске» были торпеды 533 миллиметра весом в 1615 килограммов, из которых 300 килограммов приходились на боевую часть. При скорости 44,5 узла они имели дальность хода 4000 метров. Сами торпедные аппараты с 1942 года оснащались приборами для беспузырной стрельбы. Ведь при выходе торпеды из трубы торпедного аппарата вырывался воздушный пузырь, сильно демаскировавший подводную лодку. На «эсках» были четыре носовых торпедных аппарата и два кормовых, представлявших главную ударную силу лодки.

Акустики периодически докладывали о появлении на поверхности кораблей, но все они были быстроходными и малого тоннажа. Владимир же поджидал цель покрупнее, чтобы удар был более чувствительным.

В полдень акустики доложили, что слышат винты крупного транспорта. Владимир отдал приказ всплыть на перископную глубину.

Когда лодка поднялась на 12-метровую глубину, Владимир поднял перископ и почти сразу обнаружил крупный транспорт. Это был рудовоз под шведским флагом. Вот он, лакомый кусок!

В это время акустики доложили, что слышат неподалеку подозрительный всплеск. Так бывает, когда бросают глубинные бомбы. Сначала всплеск от удара бомбы о воду, а через несколько секунд, когда бомба опустится на заданную глубину, следует взрыв.

И точно! Слева по курсу, в полукабельтове, раздался взрыв. В перископ был виден поднявшийся столб воды.

– Срочное погружение! – скомандовал Владимир – он успел перед погружением посмотреть в зенитный перископ. Над морем кружила немецкая летающая лодка, гидросамолет «Хейнкель-115», двухмоторный морской разведчик и торпедоносец. До погружения лодки он успел сбросить две бомбы – впрочем, не очень точно, в стороне от лодки. Но сам факт его появления не сулил ничего хорошего. Летчики наверняка сообщили координаты русской подлодки, и вскоре сюда подойдут тральщики. К тому же самолет, если лодка будет идти неглубоко, может ее сверху видеть и наводить надводные суда.

Лодка опустилась на максимально возможную в этих местах глубину – 60 метров.

– Курс – сорок градусов! – скомандовал Владимир. Он решил вести лодку к финскому берегу, навстречу врагу. Если на финских судах получен сигнал, то сейчас тральщики, торпедные катера, морские охотники, обладающие хорошей скоростью,

на всех парах несутся к месту обнаружения лодки. Но работающие на высоких оборотах двигатели не позволят вражеским акустикам услышать и обнаружить лодку.

Расчет оказался точным. Акустики доложили, что прошли три быстроходных судна: скорость судов определялась по изменению пеленга, а класс – по шуму винтов. На торговых, крупнотоннажных судах винты большого диаметра, низкооборотные и звук издают тоже низкий. Военные суда обладают большей скоростью, и звук работы их винтов высокий. Опытный «слухач» может безошибочно определить курс, тип и скорость судна. Для капитана это уши, а для капитана подлодки – еще и глаза. Потом до них донеслись отдаленные взрывы глубинных бомб, но лодка уже успела уйти из района, где была обнаружена гидросамолетом.

Для подлодок гидроавиация была серьезным противником. Гидросамолеты патрулировали поверхность моря, выявляли вражеские подлодки, сами их бомбили, обстреливали из пулеметов и пушек, по рации наводили на лодки «морских охотников» и тральщиков.

С началом войны немцы создали «Авиационное командование Балтийского моря» под командованием полковника В. Вильда. Основную ударную силу представляла 806-я бомбардировочная группа, базировавшаяся в Пиллау, Фишхаузене, порту Буг на острове Рюген. Они имели на вооружении поплавковые гидросамолеты и летающие лодки. В основном использовались современные, предвоенных лет разработки и постройки «Дюрнье-24», «Хейнкель-114» и «1152», «Арадо-196» и «95» – даже летающая лодка «Блюм» и «Фоссе 13V138», дальний морской разведчик, трехмоторный цельнометаллический моноплан двухбалочной схемы.

Советская гидроавиация была в основном представлена устаревшим МБР, а союзники воевали на «Каталине».

Атака подлодки на транспорт сорвалась, но лодка была цела, а экипаж горел желанием воевать. Одно плохо – в топливной цистерне оставалось всего шестьдесят тонн соляра. Два дизеля по две тысячи лошадиных сил даже на подзарядке аккумуляторов по ночам требовали изрядное количество топлива.

Весь оставшийся день лодка отстаивалась на оживленном судоходном пути. Подводники и без специального оборудования слышали, как над ними проходили суда. Днем движение было активным. Суда охраняли военные корабли, гидроавиация. От подводных лодок уберегали минные поля и противолодочные сети.

И тем не менее нашим подлодкам пусть и с большим трудом, но удавалось прорваться на Балтику и топить суда немцев и финнов.

Наш лучший подводник Александр Маринеско, к сожалению получивший Звезду Героя Советского Союза уже после смерти, потопил 4 судна общим тоннажем 42 507 брутто-тонн, Василий Стариков – 14 кораблей, Иван Травкин – 13 кораблей, Николай Лунин – 13 кораблей, Магомед Гаджиев – 10 кораблей.

Немецкие асы-подводники, первое время довольно активно одерживавшие победы в Атлантике, за все время уничтожили 2603 боевых и торговых судна общим водоизмещением 13,5 миллиона тонн. Такой ас-подводник, как Отто Кречмер, уничтожил 44 корабля суммарным водоизмещением 266 629 брутто-тонн, Вольфганг Лют – 43, в том числе – одну подводную лодку, Эрих Топп – 34 корабля, Герберт Шульце – 28 кораблей.

На ночь судоходство почти замирало. Капитаны судов опасались попасть на минные поля – ведь проходы в них были не очень широки. Боялись атак подводных лодок, которые активизировались по ночам. Ночь – друг подводника. Гидроавиация не летает, лодку тяжелее обнаружить в надводном положении, а акустикам на подлодке без разницы – ночь или день, и обнаружить цель они могут в любое время суток.

Но с этого дня «эске» не везло. То цель попадалась малоразмерная – вроде шхуны, на которую тратить торпеду было неразумно, поскольку сама торпеда стоила дороже шхуны, то горизонт был вообще чист, поскольку судов не было. И так пролетела целая неделя.

Володя уже нервничать начал, а тут еще главный замполит, бывший комиссар, начал ныть – вроде другие воюют, а наш экипаж только проедается, болтаясь в море попусту.

– Ты что предлагаешь, замполит? – не выдержал Володя обвинений. – Может, в какой-нибудь порт финский или немецкий зайдем? Торпеду пустим, а потом всплывем и из пушек постреляем? Корабль какой-нибудь потопим – только и свой погубим, вместе с экипажем. Это не война! Ты два, пять, десять кораблей утопи, а свою подлодку сохрани! Вот в чем залог успеха!

– Это осторожность, переходящая в трусость! – безапелляционно заявил замполит.

Ну что спорить с фанатиком, ничего не понимающим в военном деле! Замполит отчитывался о проведенной работе в Политотделе флота – о количестве проведенных собраний, о потопленных кораблях и брутто-тоннах, о морально-боевом настрое экипажа. Только по причине отсутствия военного образования он считал, что подводная лодка должна топить едва ли не каждый день по транспорту. А военное дело – это когда компромисс: «Напасть или выждать – что эффективнее?» Командиру мало нанести урон противнику, надо и свое судно вместе с экипажем сохранить для последующих боев.

Погибнуть по-дурному – дело нехитрое. Можно всплыть хоть белым днем и успеть пустить торпеды в транспорт – так ведь противник уйти не даст, на малых глубинах маневра нет. Не готов был Владимир положить на чашу весов, с одной стороны, подводную лодку с ее 40 членами экипажа, а с другой – какой-нибудь рудовоз, старое корыто с 10 матросами.

Однако замполит не унимался:

– Скоро годовщина Октябрьской революции. Мы должны достойно встретить праздник, с боевыми победами! Тыл напрягает все силы, дает фронту вооружение и боеприпасы, топливо. Мы должны труженикам тыла предъявить результаты – потопленные корабли, так сказать – отчитаться.

– Замполит, давай не будем об отчетах. Мы еще не возвращаемся в базу, впереди десять дней боевого похода.

Замполит ушел недовольный. Владимир подумал, что по прибытии в базу точно побежит в Политотдел стучать на него. Да и черт с ним! Экипаж грамотный, лодка исправна – они себя еще проявят. Хотя в душе, конечно, обидно. Не для того лодка в поход вышла, чтобы на глубине время пережидать. И коли судьбе было так угодно – переместить его в иное время в чужое тело, так от этого он не перестал быть русским воином. К сожалению, нам не дано знать свою судьбу, а знал бы – изучил бы досконально эту серию подлодок и с подводниками, прошедшими войну, поговорил бы. Хотя и мало их осталось совсем, время не щадит фронтовиков.

Иногда Володя ловил себя на мысли, что действует и думает не всегда так, как действовал и думал бы он, штурман подплава Северного флота, прежний Вовка Сычев. Потому как решения старался принимать взвешенные, ответственные. И еще. Он не мог объяснить это словами или дать какое-то другое объяснение, но было ощущение, что он обладает уже опытом предыдущих боевых походов, знает некоторые детали и нюансы, которых он не должен был знать, просто не мог в силу молодости, малого опыта подводного плавания и незнания театра военных действий.

Акустики доложили, что слышат шум винтов подводной лодки, идущей в подводном положении на удалении в пять кабельтовых. Причем акустик добавил, что лодка похожа на нашу «щуку».

«Щукой» на флоте называли подводные лодки серии «Щ». Выходит, на позициях в этих водах действовала не одна их «эска». Они не могли связаться между собой, но от ощущения, что они не одни

у финских берегов, на душе стало как-то теплее.

После наступления темноты лодка всплыла для подзарядки аккумуляторов, вентиляции отсеков и сеанса радиосвязи. Доложили в штаб о своих координатах, запасе топлива. В ответ Володя получил квитанцию – продолжать боевые действия.

Финны перехватили радиопереговоры и смогли их расшифровать. На базе Марианнахамина стояла готовая к походу подводная лодка «Весихииси». Ее капитан Олави Айтолла получил приказ срочно выйти в море по указанным координатам и уничтожить русскую подводную лодку.

Финны сначала шли в надводном положении, под дизелем – так быстрее и экономится емкость аккумуляторов.

Лодка «Весихииси» («Водяной») была типа «Ветехинен», спущена на воду в августе 1930 года, имела два носовых, два кормовых торпедных аппарата и два артиллерийских орудия – 76-миллиметровый и 20-миллиметровый зенитные автоматы. Надводное водоизмещение – 493 тонны, скорость под дизелями – 12,6 узла.

Капитан вел лодку к узости Флетьян-Червен с намерением перехватить русскую подлодку именно там, и не ошибся.

Русские шли на дизелях, поскольку перед проходом пролива Южный Кваркен надо было зарядить аккумуляторы и заполнить баллоны сжатым воздухом высокого давления.

Финский капитан, подойдя к узости, определился по маяку острова Седеррарм и приказал глушить дизели и идти на электромоторах экономичным ходом в три узла, давая возможность акустикам прослушивать море.

И почти тут же акустик доложил капитану:

– Слышу шум винтов. Цель надводная, скорость – восемь узлов, курс – триста десять градусов, пеленг – сто девяносто пять.

Капитан третьего ранга Олави Айтолла отдал приказ:

– Боевая тревога, торпедная атака!

Его охватил охотничий азарт: ведь это большая удача – почти сразу обнаружить русскую подлодку!

Штурману отдали приказ определить элементы движения цели. Слушая данные акустика, штурман согнулся над столом, с помощью обычного транспортира и штурманского треугольника ведя прокладку на миллиметровой бумаге. Затем доложил Олави данные для атаки:

– Курс цели – триста двадцать градусов, скорость – девять с половиной узлов, дистанция до цели – шестнадцать кабельтовых. Рекомендуемый курс атаки – двести сорок, скорость – семь узлов, угол упреждения – сто сорок.

Командир приказал боцману держать курс двести сорок и передал командиру торпедистов готовить оба торпедных аппарата.

– Ставить глубину хода торпеды три метра, скорость – тридцать узлов!

Олави прильнул к перископу. Луна была у противника за спиной, и финн хорошо видел силуэт «щуки» – лодки серии «Щ».

Финн ошибался – ведь силуэты «щуки» и «эски» были похожи, но «эска» больше по размерам.

В 19.41 Олави отдает приказ:

– Первый и третий торпедные аппараты – пли!

С шипением и секундным промежутком из носовых торпедных аппаратов выходят две торпеды и несутся к цели. Лодка дважды вздрагивает.

Штурман жмет на кнопку секундомера.

Командир и вахтенные матросы выбираются на ходовой мостик рубки. Олави смотрит на лодку противника в бинокль, и его трясет от напряжения. Рядом штурман монотонно отсчитывает время.

Проходит минута, вторая, а лодка противника идет прежним курсом. Неужели промах?

Первая торпеда и в самом деле прошла за кормой «эски».

– Открыть огонь из пушки! – закричал обычно хладнокровный Олави – он боялся, что лодка уйдет.

Один за другим прогремели два выстрела, на несколько секунд ослепив в темноте дульным пламенем всех, кто находился на мостике. Они еще не успели увидеть, попали снаряды в лодку или нет, как сверкнула вспышка и над морем прокатился мощный взрыв. Со стороны было видно, как корма торпедированной подлодки сразу ушла под воду. Нос задрался вверх, и с огромным дифферентом на корму, под большим углом, лодка ушла под воду.

– Полный вперед! – закричал Олави – он сам хотел убедиться в том, что лодка потоплена, а не погрузилась срочным погружением.

Когда подводная лодка имеет повреждения прочного корпуса, на поверхность всплывают соляр, масло, вещи из отсеков.

Через десять минут «Водяной» был на месте торпедирования. Включили поисковый прожектор. На поверхности воды расплывалось огромное масляное пятно, появлялись и лопались большие воздушные пузыри.

– Господин капитан, люди! – моряк на мостике указал на барахтающихся в воде людей.

– Поднять на лодку!

Взять пленных с торпедированной подлодки – это большая удача и редкость.

С воды подняли на палубу офицера и трех матросов.

Финны прошлись прожектором по волнам и, не обнаружив более никого из экипажа потопленной субмарины, надводным ходом вернулись в базу.

А несколькими минутами ранее «эска» шла надводным ходом под дизелями. Ночь была лунной, и это выручало – ведь лодка при работе дизелей не может «слушать» гидроакустической аппаратурой море.

Штурман снял пеленги с маяков, определяя координаты, – предстояло пройти пролив Южный Кваркен.

Володя несколько раз наблюдал в перископ, как свободно проходят узость корабли. Стало быть, мин там нет, и он хотел провести лодку в надводном положении. Кроме него и штурмана на мостике были еще два вахтенных сигнальщика, следивших за морем, да еще за кормовым орудием курил краснофлотец. В самой лодке курить было строжайше запрещено – ведь аккумуляторы при работе выделяют взрывоопасный водород, и хотя аккумуляторные ямы постоянно вентилировались, рисковать было нельзя.

Внезапно справа, на удалении 10–12 кабельтовых, сверкнула одна вспышка, и следом за ней – сразу вторая, потом донеслись звуки выстрелов.

Владимир отреагировал сразу:

– Всем в лодку, срочное погружение!

Вот только сдвинуться с места никто не успел. Корма лодки озарилась взрывом, уши заложило взрывной волной, и ходовой мостик ушел из-под ног. Владимиру даже показалось, что на какое-то время он отключился, потерял сознание.

Привела его в чувство холодная вода. Он откашлялся, выплевывая соленую морскую воду, и заработал руками, пытаясь удержаться на плаву. С ужасом он слышал, как трещало, хрустело и рвалось железо корпуса. Со страшным ревом в лодку – его лодку! – врывалась вода. Лодка стала быстро оседать на корму, задрала нос и под углом градусов 60–70 ушла под воду.

Страшно было видеть гибель своего корабля. На месте, где только что была подлодка, лопнул воздушный пузырь, затем запахло дизтопливом.

Чтобы не быть затянутым в воронку, Володя что есть сил поплыл подальше от места катастрофы. Сейчас его гнал инстинкт самосохранения. Лодка, уходя на дно, может и его как пушинку утянуть за собой. Он думал, что остаться в живых повезло ему одному.

Лодка с разодранным торпедой корпусом опускалась на дно. Поскольку люки в отсеках были открыты и «на крючках» – для вентиляции свежим воздухом, туда беспрепятственно пошла вода.

Подняв взвесь, лодка с развороченной кормой легла на грунт, став саркофагом для экипажа.

А на поверхности продолжал мигать маяк на острове Седеррарм. Владимир плыл, держа курс на него. Бушлат намок, тянул вниз, и ему удалось, расстегнув пуговицы, сбросить его.

Послышалось гудение дизелей, и из мрака ночи возникла, как «Летучий голландец», подводная лодка. Она прошла мимо и остановилась у места разыгравшейся трагедии. Лодка была освещена луной, потом на мостике

вспыхнул прожектор. Это та самая подлодка, которая их потопила!

Володя держался в воде на одном месте, стараясь запомнить силуэт врага и увидеть, что будет дальше.

С воды было поднято несколько моряков с погибшей лодки. Странно, Володя их не видел в воде, не слышал криков. Или их разбросало взрывом в разные стороны? А может, сказалось то, что после взрыва он оглох на какое-то время и был без памяти?

Прожектор с лодки стал шарить лучом по воде. Когда пучок света приблизился, Владимир нырнул – в плен он не хотел. Лучше бы он погиб вместе с лодкой. Застрелиться бы, чтобы не мучиться, но пистолет в его каюте – теперь уже на дне.

Чужая подлодка описала полукруг, прожектор погас, и лодка медленно ушла в сторону финского берега.

Конечно, в Ботническом заливе и южнее его действуют финны, а центр, юг и запад контролируют германские подлодки. Небось командир финской лодки уже докладывает по рации на свою базу о победе.

Вражеская лодка скрылась в темноте, только некоторое время еще слышался мерный стук работающих дизелей.

Володя попытался определиться, где он. До финского или шведского берега ему не доплыть – далеко, и вода холодная, долго он не продержится. Так ведь остров недалеко, и маяк моргает, не даст сбиться с курса.

Саженками Володя поплыл к острову. Когда уставал, ложился на спину и отдыхал. Но руки и ноги коченели в осенней балтийской воде, и он снова плыл, двигался. Эх, ему бы спасательный жилет, какие у них на Северном флоте!

От усталости и холода мышцы ног стало сводить судорогой. Володя понял, что долго ему не продержаться. И когда уже накатило отчаяние, ноги коснулись каменистого дна.

Надежда придала сил. Он ползком выбрался на берег, отполз от воды и рухнул без сил. Переведя дух, собрался с силами, поднялся. Снял с себя всю одежду, отжал ее, как только смог, и натянул, влажную, на тело. Надо было уходить с берега, пока темно. Насколько он помнил, взрыв произошел около двадцати часов.

Владимир поднял руку – узнать время – и увидел, что стекло часов было разбито. Он снял часы и швырнул их в воду. Пошарил по карманам флотских брюк – пусто. Ни документов, ни авторучки – ничего. Он попытался вспомнить, были ли документы в бушлате. Вроде не было. Согреться бы сейчас у костерка, да и «шило» не помешало бы.

Глаза привыкли к темноте, стали видны камни. Смутно, правда, но осторожно, не рискуя сломать ноги, идти можно.

Маяк стоял на возвышенном каменистом берегу, и к нему надо было взбираться.

Володя преодолел уже половину пути, от физических усилий немного согрелся. Тельняшка стала волглой и уже не так липла к телу, а брюки неприятно холодили.

Он сел, укрывшись от ветра за большим валуном, – передохнуть. Ну, выберется он сейчас к маяку, а дальше что? Он даже не знает, чья это земля – финская или шведская. Тут тысячи островов, и где граница, не всегда понятно. А в принципе лично для него – разница небольшая. Финны – союзники Германии, враги его страны. А шведы, хоть и считаются нейтральной страной, помогают Германии.

На востоке посветлело, начало всходить солнце. Стало теплее. Вот что удивительно: по прямой до Ленинграда не так уж и далеко, там конец октября довольно прохладный, и он в своей тельняшке окоченел бы. А здесь вокруг вода, влажность высокая, и таких морозов, как на Родине, нет. По ощущениям – градусов пятнадцать тепла. Конечно, в бушлате было бы куда уютнее, только он где-то плавает, если уже не утонул, намокнув.

После недолгих раздумий Володя решил идти к маяку. Сейчас война, молодые мужчины призваны в армию, и обслуга маяка не может быть многочисленной. Одно плохо – на маяке наверняка телефон. Сразу сообщат в полицию о появлении русского. И с острова не сбежишь, вода кругом. Если только шлюпку какую-нибудь на побережье, в рыбацком поселке найти?

Он подобрался к маяку поближе, улегся за камнями и решил понаблюдать. Башня из камня сложена, и постройка старая, если не сказать – старинная.

За полчаса у маяка – никакого движения. Надо решаться. Володя поднялся и в открытую пошел к маяку.

Круглая башня довольно большого диаметра имела дверь. Он остановился перед ней на каменных ступенях, вздохнул и оглянулся.

Остров был небольшой, весь из камня, вершина голая, только на склонах, что спускались к морю, росли кустарники. Вокруг на десяток миль – только вода и многочисленные островки.

Володя решительно открыл дверь и вошел.

На нижнем этаже было что-то вроде хозяйственного помещения. Висели на гвоздях сети, лежали инструменты, в углу, в решетчатом ящике, – запасная стеклянная линза к светильнику маяка.

Наверх, на второй этаж, вела деревянная лестница. Володя направился туда. Лестница была сделана добротно, на века – ни одна плашка ступеньки не скрипнула под ногой.

Второй этаж, в отличие от первого, мрачноватого, был залит солнечным светом, бьющим в небольшие, узкие, сводчатые окна. Судя по обстановке, этаж был явно обитаемым. Стоял большой стол, несколько стульев, широкий топчан в углу.

Послышались шаги – сверху по лестнице спускался смотритель маяка. Мужчина крепкого телосложения и, судя по морщинистому лицу и седым волосам, преклонного возраста. Он заметил Владимира, но не удивился.

– Эре! – поприветствовал он его. – Или здравствуй?

«Здравствуй» – это уже по-русски, но с сильным, как у прибалтов, акцентом.

– Добрый день, – ответил на приветствие Володя. – А как вы узнали, что я русский?

– По тельняшке. Такие полоски только у русских моряков. Садись. Кушать хочешь?

– Не откажусь.

Смотритель подошел к шкафу в углу, достал из него хлеб и копченое мясо.

– Подожди, сейчас чайник согрею.

Володе было странно, что смотритель говорил по-русски и не задавал лишних вопросов. Он решил спрашивать сам:

– Где я?

– На Аландских островах.

– Кому они принадлежат?

– С тысяча девятьсот двадцатого года – Финляндии, а до того – императорской России.

Володя был удивлен – этого он не знал. Сторож уловил его удивление:

– Архипелаг имеет автономию. У нас свой риксдаг, свое правительство, свой флаг и даже свои деньги – далеры, в отличие от финской марки. Представь себе – на островах живут шведы, финны только в нашей столице, да и то чиновники.

– А русский откуда знаешь?

– Так у нас половина жителей, особенно те, кому больше сорока, по-русски могут говорить. При русском царе жили, и даже столица в честь его жены названа. Правда, давно это было. А вот и чаек согрелся, завтракать будем.

Смотритель разлил кипяток в две большие кружки, бросил в них по щепотке чая, порезал хлеб и мясо.

– Ешь.

Уговаривать Володю не пришлось. Ел он давно, а заплыв в холодной воде и прохладная ночь забрали силы – ему надо было подкрепиться.

Он откусил большой кусок бутерброда, отхлебнул, подув, горячего чая. Чай был хорош – терпкий, крепкий.

Смотритель тоже ел, но, в отличие от Володи, степенно. Доев, смахнул в ладонь крошки со стола и бросил их в рот.

– Рассказывай, – спокойно попросил он.

Володя бросил мимолетный взгляд на нож, которым смотритель резал хлеб и мясо. Смотритель перехватил его взгляд, усмехнулся:

– Без меня тебе с острова все равно не выбраться.

Володя смутился. У него и в мыслях не было убивать старика. Человек его приютил, накормил – за что же платить черной неблагодарностью?

– Раньше, лет

двадцать назад, когда я был значительно моложе, хаживал я в ваши порты: в Мурманск, Архангельск. Даже в Петербурге был – его большевики тогда Петроградом называли. Красивый город, а женщины какие!

Глаза смотрителя блеснули. Видимо, в молодости швед был еще тот парень, не промах.

– Ночью далеко в море взрыв был, я слышал, – продолжал смотритель.

– Был, – кивнул Володя. – Нас потопили.

– Подводник?

– Почему вы так решили?

– Так обычным кораблям входа в Балтику у Советов нет. Уже больше года я ваших вымпелов в море не видел.

– Подводник, – не стал скрывать Володя. Да и зачем скрывать очевидное? Смотритель – старый морской волк и ситуацию на Балтике не хуже, а может, и лучше него знает.

– К своим тебе не выбраться, – спокойно заметил смотритель.

– Совсем никак? – упал духом Владимир.

– Только кружным путем. Крепко думать надо. Поживешь пока у меня, а там решим. Еще вот что – переодеться тебе надо. Я тебе одежонку подберу, уж больно тельняшка у тебя приметная. Языки-то знаешь какие?

– Английский только. В школе учил и в Морском корпусе.

– Уже хорошо.

Смотритель поднялся по лестнице на третий этаж и через полчаса спустился с одеждой в руках.

– Примерь, должно подойти.

Смотритель был немного выше Володи и крепче, шире в кости. Ну да рабочая одежда – не фрак.

Они подобрали рубашку, штаны, ботинки. Все не новое, но крепкое.

Владимир переоделся и подошел к старому, пожелтевшему зеркалу. В нем отразился типичный финский или шведский рыбак.

– Вроде неплохо получилось, – критически оглядел его смотритель. – Эх, если бы еще знал шведский или финский язык, совсем бы хорошо было.

Владимир лишь развел руками.

– Вот что, давай вздремнем. У меня работа ночная, днем отдыхаю. И у тебя, полагаю, ночь бессонная выдалась?

Володя кивнул.

– Ложись на топчан, а я наверху.

– А чужие не придут?

– Не должны. Если со службы, то звонят. Они через четыре дня появятся, хлеб да другие припасы привезут.

Смотритель поднялся на третий этаж.

Володя подошел к окну. С острова, с высоты маяка, было далеко видно. По водной поверхности моря скользили суда. Володя аж зубами скрипнул. Корабли врага по Балтике ходят, как у себя дома, во внутреннем море. Погодите, придет время, переломят немцам хребет после Курской дуги – тогда посмотрим, чья возьмет.

Володя улегся на топчан, закрыл глаза и сразу провалился в глубокий сон. Слишком много пришлось ему пережить за прошедшие сутки: гибель лодки и своих боевых товарищей, свое спасение – почти чудом. И еще со смотрителем повезло. Мало того что он русский язык знает, так и к нему отнесся по-человечески, на что Володя не рассчитывал.

Проснулся он уже вечером – от того, что вкусно пахло. В помещении ходил смотритель.

– Вставай, моряк, кушать пора. Скоро темнеть начнет, мне маяком заниматься надо.

На столе стояла сковородка, на которой скворчало жареное мясо и картошка.

Есть хотелось сильно, и Володя подсел к столу. Наелся он до отвала, потом чайком побаловались с сахаром.

– Тебя как звать, моряк?

– Володя.

– Меня – Олаф. Вот и познакомились. Ну, мне наверх надо.

– Помочь?

– Сколько лет сам обходился и теперь сам справлюсь. Работа несложная – лампу зажечь да линзы протереть. Сегодня отдыхай.

Смотритель поднялся по лестнице наверх, и вскоре зажегся фонарь маяка. А Володя снова подошел к окну.

Судоходство почти прекратилось, лишь одинокий буксир рассекал волны. «Ага, побаиваетесь наших подлодок!» – с чувством некоторого удовлетворения подумал Володя.

Ночью он спал плохо. Только начинал засыпать, как перед глазами вставала картина тонущей лодки, хруст и треск ломающегося железа, рев врывающейся в отсеки воды. Он просыпался в холодном поту. Погубил лодку!

Промучился Володя всю ночь и утром проснулся разбитым, с тяжелой головой.

После того как они с Олафом позавтракали, смотритель предложил Володе помочь наколоть дров – ведь помещение башни и та же печь для приготовления пищи отапливались дровами.

Полдня до обеда Володя колол дрова, а потом складывал их в сарае.

Олаф вышел, посмотрел на работу и удовлетворенно кивнул:

– Славно поработал, мне на два-три месяца теперь хватит. Ладно, заканчивай, обедать пора.

Так прошло два дня, а утром третьего Олаф сказал:

– Сегодня ко мне человек прибудет, так ты побудь наверху, не показывайся.

Гостя смотрителя Володя увидел издалека, когда он поднимался по тропинке к маяку. Он сразу сообщил об этом Олафу, а сам поднялся наверх.

Гость разговаривал громко, особенно после выпивки. Но о чем – понять было невозможно, поскольку говорил он по-шведски.

После обеда гость ушел вниз, к морю.

– У него что, лодка?

– Бот рыбацкий.

– Не похож он на рыбака.

– Он не рыбак. Как это по-русски? Уже язык забывать стал… У него разные деликатные дела, не всегда законные. Какой-то товар перевезти. На хлеб себе зарабатывает.

– Контрабандист.

– Да, просто я это слово забыл.

На следующий день после завтрака жареной рыбой Олаф попросил Владимира посидеть в хозяйственном сарае, где хранились дрова.

– Сегодня должны быть люди из службы маяков – привезут провизию и жалованье. Им не надо тебя видеть.

Олаф запер Владимира в сарае, навесил на дверь замок.

Володя сидел на дровах в полутьме сарая и раздумывал – не сдаст ли его Олаф своим шведам? Чужая душа – потемки. Физически он с Владимиром справиться не мог, хотя крепок был не по годам. А вот усыпить его бдительность своим дружелюбием – запросто. Тем более что сейчас Володя под замком и безоружен, бери его голыми руками. А смотритель может награду за это получить или премию.

Володя сидел в сарае как на иголках.

У башни маяка послышались голоса. Володя приник к щелям между досками.

К маяку подошли два долговязых шведа в плащах. Один нес за плечом мешок, наверное с продуктами. Оружия, по крайней мере винтовок, у них не было. Да и зачем они им нужны здесь, в глубине страны? Однако пистолет вполне мог быть.

Володя подобрал полено по руке – сучковатое, увесистое, около метра длиной, поставил его у двери и решил, что, если смотритель поведет шведов к сараю, он без драки не сдастся. Одного точно искалечить успеет, а если повезет – так и второго. Вот только что потом? Оставалось ждать.

Но шведы как будто бы застряли на маяке. Только через час-полтора из дверей вышли все трое. Лица у них были покрасневшие, говорили громко, жестикулируя руками. Понятно, Олаф угостил их спиртным. Есть ли сейчас у них в стране сухой закон, Володя не знал, но помнил, как в Питере на выходные автобусами и паромами приезжали финны и шведы. Водку они пили похлеще наших мужиков, и потом, к вечеру воскресенья, их грузили в автобусы, как дрова. По их меркам, выпивка у нас была почти дармовая. Но надо отдать должное: даже крепко поддав, они вели себя смирно, ни к кому не приставали, драк не затевали. То ли такие законопослушные были, то ли воспитание не позволяло.

Олаф отпер замок и выпустил Владимира из сарая.

– Проголодался?

– Немного.

– Я с гостями поел и выпил. Иди и ты покушай.

Отказываться Володя не стал. Олаф его не сдал, и доверие к смотрителю резко возросло.

Следующим утром зазвонил телефон. Олаф разговаривал с собеседником односложно:

– Я, я, гут!

Он что, с немцем говорит? Хотя во многих языках слова

похожи.

Потом Олаф подошел к Владимиру:

– Завтра прибудет этот… контрабандист. Раз звонил, значит, у него есть вариант, как тебе выбраться отсюда.

– Он надежен?

– Если бы он людей подводил, то или в тюрьме сидел бы, или его уже утопили бы вместе с ботом.

– Олаф, он за свои услуги деньги потребует, а у меня нет ничего.

– Я дам, – как будто о чем-то само собой разумеющемся сказал Олаф.

– Так я ведь долг могу и не вернуть. Вдруг случится голову сложить! Я воин, Олаф.

– Я получаю жалованье, а родни у меня нет. Зачем мне много денег? С собой на небо я их не заберу, – Олаф ткнул пальцем вверх.

Володе стало неудобно. Старик за его побег из страны контрабандисту своими деньгами заплатить решил, рискует репутацией и свободой, а он думает, что Олаф его своим сдаст. Смотритель явно оказался лучше, чем Володя думал о нем.

– Услуги людей такого рода дорого стоят, Олаф.

Старик помолчал, подбирая слова, а может, собираясь с мыслями.

– В жизни я много грешил, русский. Пил водку и виски, дрался, спал с продажными девками – все приключений искал, веселой жизни. Думал – успею еще домом обзавестись, семьей. А жизнь – она быстро пролетела. И вот я уже старик, семьи и наследников нет. На маяке я один, есть время подумать о смысле жизни. Бог меня скоро к себе призовет, спросит: «Олаф, что ты сделал в жизни хорошего?» И что я отвечу? Должен же я совершить хоть один поступок, которым смогу гордиться. А ты про деньги!

Володя не ожидал от смотрителя такого монолога и даже растерялся немного. Кряжистый, не очень многословный, всю жизнь проплававший в море старик оказался прямо-таки философом. Его слова взяли Владимира за душу.

– Спасибо, Олаф, я не забуду.

– Если мы оба будем живы после войны – приезжай, проведай старика, мне будет приятно.

– Слово даю.

Контрабандист прибыл на следующий день около полудня. На этот раз Олаф прятать Владимира не стал. Швед поглядывал на Володю, но вопросов не задавал.

Мужчины пожали друг другу руки и сели за стол.

Сначала разговаривали Олаф и Эрик – так звали контрабандиста. Говорили они по-шведски, и Володя не понимал ни слова. Потом заспорили, но пришли к согласию, поскольку ударили по рукам.

Олаф вытащил из кармана деньги, отсчитал и вручил их Эрику. Мужчины попрощались.

Когда Эрик ушел, Олаф сказал:

– Через два дня он тебя заберет.

– И куда доставит? – Этот вопрос волновал Володю больше всего.

– Морем, на своем боте до Евле – это на шведском берегу. Там он передаст тебя своему человеку. Он доставит тебя на поезде до Гетеборга и попробует устроить на пароход до Фредериксхавна – это уже Дания. А там всего-то через пролив Каттегат. Или если повезет, то в какой-нибудь английский порт – если пароход подходящий подвернется.

– А документы?

– Эрик не первый раз переправляет людей и знает, что делает. Устроит он тебе какую-нибудь бумажку. Плохо только, что ты шведского не знаешь, было бы проще.

На сердце было как-то тревожно, но Олафу Володя уже доверял.

– Держи, – Олаф вручил ему шведские кроны.

– А не много?

– Я Эрику дал задаток; вторую половину – семьсот крон – отдашь в Евле, в Швеции. Еще триста крон – проводнику. Остальное тебе на еду и на первое время.

– Спасибо, Олаф.

Два дня пролетели в тревожном ожидании – как-то удастся пересечь границу, добраться до Гетеборга? А даже и добравшись, что делать дальше? Одни вопросы, и все без ответов.

К исходу второго дня Олаф сказал:

– Бери штормовку и пойдем.

Володя надел брезентовую куртку и пошел за смотрителем.

Они спустились по тропинке, проложенной в давние еще времена, и вышли к берегу. Из-за кустов показался Эрик, поздоровался.

– Пора.

Владимир обнял Олафа:

– Спасибо за все.

Смотритель молча хлопнул его по плечу.

У берега, за кустами, прятался бот Эрика. Прямо с камня контрабандист перепрыгнул на палубу, Володя – за ним. Тут же заработал двигатель, и бот отвалил от берега. Володя увидел, как смотритель поднимается вверх по тропинке – ведь зажечь фонарь надо было вовремя.

Эрик взял Володю за руку, подвел к люку неглубокого трюма и показал рукой вниз. Володя спустился, и люк за ним закрыли. Черт, как в ловушке!

Володя устроился на куче рыболовных сетей. Они были явно для антуража, для отвода глаз посторонним людям, поскольку были сухими, как прошлогоднее сено.

От качки и волнения он уснул.

Проснулся, когда открылся люк, из проема ударил солнечный свет.

Володя выбрался на палубу. Его глазам предстали пустынный берег и лодка, покачивающаяся рядом с ботом. В ней находился человек.

Эрик показал рукой:

– Евле!

Потом потер указательным и большим пальцами – жест, почти у всех народов означающий одно: деньги.

Володя отсчитал Эрику семьсот крон. Контрабандист кивнул удовлетворенно и показал на лодку.

Едва Володя спрыгнул с низкого борта бота в лодку, как сидевший в ней человек налег на весла. Бот тут же затарахтел мотором, развернулся и отправился обратно. Володя удивился про себя, как все было четко налажено.

Гребец размеренно работал веслами, лодка шла вдоль берега.

Через полчаса лодка свернула в маленькую, едва ли больше самой лодки бухту. С водной глади лодку прикрывал валун, а со стороны берега – куст. Лучше укрытия и придумать было нельзя, наверное, его долго подыскивали и пользовались не раз.

Гребец привязал лодку к камню и выбрался из нее. За ним последовал Володя. Они поднялись вверх по берегу. Пройдя с пяток километров, вышли к маленькой станции.

Через некоторое время слева показался маленький, окрашенный зеленой краской паровоз, тащивший несколько пассажирских вагонов. Чудно, как игрушечный, и колея узкая. Паровозик притормозил у станции, и Володя со спутником уселись в купе. Паровоз загудел, и состав тронулся.

Почти тут же к ним подошел кондуктор. Спутник Володи коротко переговорил с ним, расплатился и получил два билета.

Володя сидел в напряжении, боясь, что заявятся пограничники или полиция. Но спутник его откинулся головой на спинку скамьи и спокойно уснул. Видимо, проделывал он этот путь не в первый раз.

От нечего делать Володя смотрел в окно. Его глазам представала чистенькая страна, домики под красными черепичными крышами, словно игрушечные. Ни немцев, ни следов войны или нужды не было видно.

Володя вздохнул. Кому война, а кто-то деньгами карманы набивает.

Часа через четыре, следуя с частыми остановками на маленьких станциях, поезд прибыл на вокзал крупного города. Проводник его тут же проснулся, встал и качнул головой, приглашая Владимира следовать за ним. Уже на перроне он сказал первое слово за всю дорогу:

– Стокгольм.

Ни фига себе! Так это они уже в шведской столице? А как же граница, проверки документов? Где контрольно-следовая полоса с окриками пограничников «Стой!», а также со щелканьем затворов и пограничные собаки?

Проводник подошел к билетным кассам, купил билеты и посмотрел на часы. Потом показал Владимиру два пальца. Ага, до отхода поезда есть еще два часа.

Они прошли в привокзальный буфет, и проводник взял две кружки пива с соленой рыбой. Давненько Володя не пил пива, а настоящего шведского разливного – вообще никогда. Отхлебнул из кружки. Пиво было свежее, в меру холодное, довольно вкусное. Под мелкую соленую рыбешку пиво пошло отлично.

Володя поглядывал по

сторонам. Их одежда не сильно отличалась от одежды большинства, хотя некоторые шведы были одеты со вкусом, даже изысканно. И багаж у них был в дорогих саквояжах, портфелях и чемоданах.

Услышав объявление по радио, спутник Володи поднялся. Они вышли на перрон, нашли в поезде свой вагон и купе. Как и в пригородном поезде, на котором они приехали сюда, тут были места для сидения. И люд в них ехал простой, хотя, проходя вдоль состава, Володя видел и спальные вагоны. Видимо, проводник специально покупал дешевые билеты, чтобы они своей одеждой не выделялись среди остальных пассажиров.

Ехать все время сидя было утомительно, хотелось прилечь и вытянуть ноги, но приходилось терпеть неудобство.

Поезд прибыл в Гетеборг почти в полдень. Владимир уже утомился и хотел есть. Проводник тоже был не из железа, потому они сразу пошли в кафе и взяли по две порции отварной рыбы с приправами. Одна порция была просто уж очень мала, да и кусочки хлеба просвечивали насквозь, но в желудке разлилась приятная сытость.

После обеда проводник сразу повел его в порт. К причалам, где стояли военные корабли, не пропускали часовые, но им туда было и не надо.

Мимо пассажирского причала проводник прошел, не останавливаясь, – надо полагать, он знал, что делал.

В дальнем углу гавани располагался торговый порт – с высокими кранами, с ящиками и бочками на причалах, со складами. Проводник жестами дал понять, чтобы Владимир оставался стоять на месте, сам же пошел к пароходам.

Найти нужное судно было сложно. Мало того что оно должно было идти в нужном направлении, так еще и старпом должен был взять Владимира на борт. Может быть, пассажиром, а может – матросом. И главная проблема была в отсутствии документов.

Проводника не было долго, часа три-четыре. Володя уже подумал – не сбежал ли он? Хотя сам он с проводником еще не расплатился.

Наконец тот вынырнул из-за штабеля с досками и махнул призывно рукой.

– Шип, – по-английски сказал проводник. Ну – корабль. Это и так понятно, за этим сюда и шли.

Проводник жестом показал, как работать лопатой – брать из кучи и бросать. Кочегаром берут, догадался Володя.

– Аусвайс? – почему-то по-немецки спросил он.

– Найн.

– Мани? (Деньги?)

– Найн. Брот.

И показал, как будто бы он ест ложкой. Ага, тоже понятно – берут за еду. Он платить за перевозку не будет, поскольку берут кочегаром, но и ему тоже не будут. Володю это устраивало, и он кивнул.

Они прошли в совсем уж дальний угол порта – на самый конец причала. Там стояло судно под аргентинским флагом – ржавое, давно не крашенное. На палубе громоздились ящики и бухты с канатами. Никакого вахтенного у трапа не было.

Проводник остановился и жестом показал – деньги.

Владимир отсчитал ему триста крон, как говорил Олаф. Проводник кивнул и пошел по трапу на судно. Володя – за ним. Господи, это же не судно, а корыто! Как оно держится на плаву? Везде мусор, палубу не драили, наверное, со дня спуска судна на воду.

Проводник завел его в маленькую каюту старпома. Тот сидел за столом перед кучей накладных на груз. В каюте было накурено, перед старпомом стояла бутылка виски, из которой он периодически отхлебывал.

– Привел кочегара, – по-английски сказал проводник.

– Очень хорошо! Пусть идет в машинное отделение и скажет, что я послал. Но предупреждаю – пусть работает на совесть, иначе вышвырну за борт.

Володя и проводник вышли в коридор.

Глава 3. Кочегар

Проводник бросил Володе «бай-бай» и, весело насвистывая, легко сбежал по сходням. Володя же отправился на корму и с трудом, петляя по едва освещенным переходам, нашел машинное отделение. Пароход хоть и был винтовой, но двигался паром.

От паровых котлов было жарко, как в преисподней, на всем лежал тонкий слой угольной пыли. Раздетый до пояса малаец или вьетнамец с мокрым от пота торсом бросал в топку уголь совковой лопатой.

Володя нашел старшего – им оказался белобрысый поляк. Похоже, команда была интернациональной. Володя объяснился с ним на английском.

Поляк язык знал плохо, но суть понял.

– Каюта кочегаров – за спиной. Вахты по двенадцать часов. Иди, занимай любую койку.

Володя прошел в каюту. На койках храпели четверо кочегаров. Постельное белье давно не стирано, серое, и запах в каюте еще тот, как от бомжей. Но выбирать не приходилось. Он в этой стране и на этом пароходе – человек без документов, без прав, без гражданства, просто никто.

Подстелив под голову снятую штормовку, Володя улегся на свободную кровать. И отрубился.

Вечером его грубо толкнули в плечо:

– Вставай. Пора ужинать – и на смену.

Вместе с двумя другими кочегарами Володя прошел в столовую для команды. Помещение было маленьким и тесным.

Получив из рук кока тарелку тушеных бобов с рыбой, хлеб и стакан чая, Володя все с аппетитом съел.

Когда все направились на корму, кочегары посоветовали ему раздеться.

– Жарко, да и вымажешься. Душ есть, но вода забортная.

Один из кочегаров показал ему, как кидать уголь в топку. Наука вроде нехитрая, но не зная, пар не нагонишь. Лопату с углем надо направлять туда, где уголь прогорает, иначе водогрейные трубки будет обдувать воздухом снизу, пар не нагонишь. А еще надо чистить колосники от шлака.

– Уголь – дерьмо, горит плохо. Старпом на угле экономит, а нам работать, не разгибая спины, – пожаловался Володе один из кочегаров.

Сначала работа показалась Володе хоть и пыльной, но не тяжкой. Набрал на лопату угля, рассыпал его веером по топке. Но приходилось топить четыре котла, из них два – на Володе. Только подкинешь угля в один котел, как надо кидать в другой.

Через четыре часа стало ломить спину, а к концу смены руки уже едва держали казавшуюся чугунной лопату. К тому же стало покачивать.

– Из порта вышли, – определил один из кочегаров.

К концу вахты белыми были только зубы и глаза. Все тело покрывала угольная пыль. Смешиваясь с потом, она образовывала черную липкую грязь.

Вымотался Володя с непривычки сильно. Едва смыв в душе подогретой морской водой грязь, он рухнул на койку. Корабль раскачивался, но Володя этого уже не чувствовал – он уснул.

А утром – завтрак и адская смена у раскаленных котлов. Саднило руки, на ладонях появились мозоли. Он оторвал низ у рубашки и перемотал тряпкой кисти рук. Стало немного легче.

– Сколько до Англии идти будем? – поинтересовался он за ужином.

– Еще пять вахт, пока дойдем до Эдинбурга. Мы пока даже в Северное море еще не вышли, идем по проливу Скагеррак.

Володя прикинул. Пять вахт – это пять суток. Выдержать можно, но тяжело. Обычно вахты у котлов бывают по шесть часов, а не по двенадцать, как у них. Немудрено, что кочегаров не хватает, в этой преисподней выжить больше месяца – уже везение и удача. Силы придавала только надежда, что пять вахт, пять суток – это не так много. Надо стиснуть зубы и терпеть. Ему бы только добраться до Англии, а там, в Лондоне, можно найти советское посольство. Документов у него нет, но он представится командиром подводной лодки, расскажет о ее гибели. Мидовцы могут связаться по дипломатическим каналам с Москвой – ведь лодка была в составе Балтфлота и командир ее настоящий был. Только ведь могут не поверить в столь чудесное спасение одного члена экипажа. Понятно, вопросов возникнет много, особенно – как он добрался с Балтики в

Англию. Самая уязвимая точка в его объяснениях. И никакими показаниями свидетелей он ничего доказать не может – он даже не знает фамилий Олафа или Эрика. А скорее всего, мидовцы, получив ответ из Москвы, что числится такой в составе ВМФ, отправят его с полярным конвоем в Мурманск. Не исключено, что придется отвечать на неприятные вопросы в Особом отделе. Ну что ж, он готов, лишь бы попасть на Родину, быть полезным стране в ее тяжелой борьбе с сильным врагом.

Тяжелый сон – и снова в кочегарку, к раскаленным котлам и угольным ямам.

Уголь и в самом деле был плохим. Кидаешь в топку, кидаешь, а он очень быстро прогорает. Котельные машинисты то и дело кричат:

– Давление падает, поддайте жару!

А куда поддавать, если топки полны и руки от напряжения трясутся? За смену не одну тонну угля перекидаешь – так его еще из угольных ям на тележке подвезти надо. Адова работа! Тем не менее смену он отстоял, порадовавшись – еще четыре вахты осталось.

Еще две вахты прошли так же, в угольной пыли, пекле у котлов, работе до седьмого пота.

После окончания вахты Владимир обмылся в душе и поднялся на палубу – глотнуть свежего воздуха и отплевать из легких угольную пыль.

Вдали, на горизонте, едва проглядывала полоска земли.

Владимир зашел в рулевую рубку. Кочегарам здесь делать было нечего, и рулевой, окинув его презрительным взглядом, хотел уже выгнать, но Владимир опередил его вопросом:

– Что это за земля впереди?

– Англия, кочегар! Фрейзерборо.

Причем слово «кочегар» в устах прозвучало с интонацией уничижительной.

Владимир вышел из рубки и столкнулся со старпомом.

– Чего тебе в рубке делать, парень?

– Спросил, что за земля. Отдыхаю после вахты.

– Ну-ну.

Владимир оперся на поручень – на море легкое волнение.

Отсюда до города и порта Эдинбург еще миль сто пятьдесят. Там он сойдет с этого ржавого корыта.

Неожиданно глаз его увидел вдали предмет, рассекающий воду. Володя всмотрелся. Сомнений не оставалось – это перископ.

Он помчался на ходовой мостик. Рывком открыв дверь рубки, закричал:

– Субмарина!

Старпом от такого известия широко раскрыл глаза, рулевой подскочил на месте. Старпом тут же утратил пьяную неторопливость и побежал на левый борт, едва не снеся по дороге Володю.

– Где?

Володя показал пальцем.

Старпом поднял к глазам бинокль, висевший до того у него на груди, и выругался. По идее он должен был отдать команду хотя бы надеть спасательные жилеты. Только их Володя на судне не видел – наверное, тоже сэкономили.

На всякий случай Володя подбежал к одной из шлюпок, осмотрел. Шлюпка целая, висит на шлюп-балках, сверху накрыта брезентом. По другому борту – вторая.

Корабль стал слегка крениться на левый борт – это рулевой заложил крутой правый поворот, пытаясь отвернуть от подлодки и одновременно направляясь к далекому берегу. Там глубины меньше, и, может быть, подлодка отстанет.

Но Володя, как подводник, понимал, что у тихоходного парохода шансов уйти от подлодки нет. Если командир субмарины решил потопить их ржавое корыто, он сделает это. По всем приказам и инструкциям вахтенный офицер должен был объявить команде по громкой связи приказ: «Свистать всех наверх!» Если пароход обречен, то команда хотя бы успеет выбраться из кубриков и машинного отделения и приготовить шлюпки к спуску на воду. Но старпом медлил.

Володя повернул голову. Перископ был еще далеко – кабельтовых в десяти-двенадцати, но теперь он двигался не параллельно кораблю, а прямо на него. Головка перископа мала, он бы ее и не разглядел, если бы не бурунчики на воде справа и слева от нее. Лодка идет в атаку! Если она выпустит торпеду, судну останется быть на плаву минуты полторы-две.

Володя кинулся по переходам вниз – предупредить о торпедной атаке кочегаров, машинистов. Конечно, если атака не состоится, его по головке не погладят. Но в принципе, что плохого может случиться? Ну, упадет давление пара в котлах, пароход на время потеряет ход – не трагедия. Хуже будет, если торпедная атака состоится, вода хлынет в пробоину, а люди не успеют выбраться. Хоть он ни с кем из команды и не сошелся близко, но это же его товарищи, и бросить их он не мог.

Владимир распахнул дверь кочегарки и заорал что есть мочи:

– Субмарина! Торпедная атака!

И тут же бросился наверх – надо было отслеживать ситуацию.

Едва выбежав на палубу, он увидел то, чего опасался: на поверхности воды к пароходу тянулся след пузырьков идущей торпеды.

Старпом, хоть и был подшофе, след увидел тоже и отдал приказ взять круто вправо – он хотел поставить пароход кормой к торпеде. Так уменьшатся силуэт и площадь, и торпеда может пройти мимо.

Из котельного отделения, напуганная криком Володи и внезапными эволюциями судна, выбегала вахта. Все с испугом глядели за борт, на воду.

Торпеда быстро приближалась, а судно слишком медленно поворачивало. Всем казалось, что беда неминуема, но в последний момент судно успело встать параллельно ходу торпеды, и она прошла, вспенивая воду, в десятке метров от правого борта.

Команда радостно заорала, засвистела. Люди радовались спасению, а Володя с тревогой смотрел в ту сторону, где был виден перископ: как поступит командир подлодки? Пустит еще одну торпеду с более выгодного ракурса?

Однако командир лодки решил иначе. Лодка всплыла в крейсерское положение. За рубкой показался сизый дымок – это запустили дизели.

На ходовом мостике появились подводники. Несколько человек подбежали к орудию на носовой надстройке лодки. Сейчас будут стрелять, понял Володя. Огонь в таких случаях ведут по ходовому мостику судна, чтобы лишить его управления и хода, а заодно – и радиосвязи.

Володя бросился на левый борт, к шлюпке. Если подводники попадут в рубку, она прикроет его от осколков.

Володя начал стаскивать со спасательной шлюпки жесткий, как жесть, брезент. Видя его действия, подбежали еще двое из команды котельных машинистов, помогли стянуть тяжелый брезент. Потом все вместе стали поворачивать шлюп-балки, выводя шлюпку за борт. Дружно заработали лебедкой, опуская шлюпку на уровень палубы.

За дребезгом лебедки выстрела орудия Володя не услышал, и взрыв прозвучал неожиданно – просто рвануло с другой стороны корабля. Матросы от испуга попадали на палубу.

За первым взрывом последовал второй, потом еще один. Из рубки повалил дым, потом показалось пламя.

Теперь матросы уже вовсю крутили лебедки, пытаясь спустить шлюпку на воду. Видимо, блоки давно не смазывали, никто не проводил на пароходе шлюпочных тревог. Один блок заело, и шлюпка, перекосившись, застряла.

Пароход начал медленно терять ход. В корму, прямо в котельное отделение, ударил еще один снаряд. Из кочегарки вырвались клубы пара. Если вода подберется к перегретым котлам, последует взрыв – кочегары и машинисты понимали это лучше других.

На палубе были уже почти все члены команды, не было видно рулевого и старпома – видимо, они погибли на ходовом мостике. Зато появился капитан в белом кителе. Он приказал рубить тросы, чтобы спустить шлюпки.

Пожарным топором, висевшим на щите, перерубили пеньку. Шлюпка шумно шлепнулась о воду, подняв кучу брызг.

Один из матросов по канату ловко спустился в шлюпку.

– Держи ее у борта! – приказал капитан. На лине он опустил в шлюпку портфель с

судовыми документами и кассой.

Огонь теперь показался из пробоины – из котельного отделения. В кочегарке загорелся уголь в угольных ямах. Корабль был обречен.

– Всем в шлюпку! – приказал капитан.

Матросы споро стали спускаться в шлюпку. Спустился Володя, другие члены команды.

Окинув горевший пароход прощальным взглядом, спустился капитан.

– На весла!

Команда была не в полном составе – не хватало четырех человек. Скорее всего, они погибли, как старпом и рулевой.

Оттолкнувшись от борта парохода веслами, отошли. Сначала вразнобой, но потом по команде капитана, сидевшего за румпелем, дружно заработали веслами. Дым от горевшего парохода несло на них, и некоторые закашляли – уж очень дым был ядовитым, першило в горле.

Они отошли от горевшего судна уже на кабельтов, держа курс к едва видневшейся полоске берега.

Капитан обернулся, посмотрел на судно и стянул с головы фуражку:

– Прощай, «Оливия»!

Из-за кормы корабля, обойдя его на приличном расстоянии, показался нос подлодки, идущей в надводном положении. На ходовом мостике лодки стояли подводники.

Порывом ветра дым отнесло в сторону, и немцы увидели шлюпку.

Двое матросов бросили грести и стали молиться, крестясь, как католики. Остальные налегли на весла, как будто бы от подводной лодки можно было уйти.

Еще издалека лодка открыла пулеметный огонь. Пулеметчик бил с рубки, с ходового мостика. Очередь сначала прошла мимо, фонтанчики от пуль легли с недолетом. Второй очередью пулеметчик попал по матросам. Почти вся команда уместилась в одной спасательной шлюпке, было тесно, и потому едва ли не каждая пуля нашла цель.

Володя сидел на банке у дальнего от лодки борта. Ему повезло, а его напарнику, судя по всему, пуля попала в грудь. Несколько человек было убито, другие ранены. Володя в первый раз видел смерть вот так, совсем близко. Только что рядом с ним, на одной банке, сидел живой человек, работал веслом – и вдруг он убит!

Он собирался перевалиться за борт шлюпки, используя ее в качестве укрытия, как послышался рев мотора, ударили пулеметы, и над ними пронесся самолет. Это был английский торпедоносец «Суордфиш», устаревший биплан с небольшой скоростью, из числа гидропланов, поскольку имел поплавки. Но их небольшая скорость стала преимуществом в борьбе с «волчьими стаями» Деница. По всей видимости, дым горящего судна засекли на постах наблюдения, а поскольку гидросамолеты базировались на берегу, то и «Суордфиш» появился быстро.

Самолет заложил крутой вираж, заходя в атаку на подлодку. Подводники, суетясь, спустились с ходового мостика в центральный пост. Им стало не до шлюпки – самим бы уцелеть.

С «Суордфиша» по рубке ударили пулеметы. Самолет с ревом пронесся над лодкой и шлюпкой и снова сделал разворот.

Вокруг лодки забурлил воздух: подводники, готовясь к срочному погружению, заполняли балластные цистерны водой. Лодка стала погружаться. Вот под воду уже ушел корпус – виднелась только рубка.

И в это время самолет сбросил бомбу. Она взорвалась рядом с лодкой, в районе кормы, поскольку лодка дала ход.

Шлюпку сильно качнуло от близкого взрыва, по ушам ударил грохот.

Вот уже и рубка погрузилась – воду рассекали только перископ и шахта шнорхеля. Но и они скоро исчезнут.

Самолет вцепился в лодку, как собаки в поднятого из берлоги медведя. Он сделал еще заход и сбросил глубинную, как понял Владимир, бомбу, поскольку взорвалась она не сразу. Сначала послышался всплеск воды, за которым последовала секундная задержка; потом поднялся вертикальный столб воды и послышался грохот взрыва.

Люди в шлюпке, не отрываясь, смотрели за разворачивающимся перед ними действием. Своим спасением они были обязаны этому летчику с устаревшего самолета.

Лодка скрылась под водой. Самолет описал круг, высматривая ее. Не обнаружив противника, качнул над шлюпкой крыльями и улетел в сторону берега.

Володя оглядел шлюпку. В борту зияли пулевые пробоины, стонали раненые, недвижно лежали убитые. Сидеть на веслах могли только четверо из команды. Капитан, легко раненный в руку, отдал команду:

– Перевязать раненых.

На шлюпке имелись запас воды в канистрах, немного продовольствия и аптечка. Только бинтов в ней было немного – на массовое ранение членов команды корабля аптечка шлюпки рассчитана не была.

Уцелевшие члены команды принялись перевязывать раненых. Начали с тяжелых, но бинты быстро закончились.

Уселись за весла. Шлюпка была большой, рассчитана на десять гребцов и рулевого. Нагружена она была тяжело, но теперь сидеть на веслах могли только четверо, потому она и шла к берегу медленно и тяжело. За час напряженной работы земля едва приблизилась. А ведь скоро должен был наступить вечер, и с ним – отлив, течение будет уносить шлюпку в море.

Однако со стороны далекого берега показалась маленькая точка, постепенно увеличивавшаяся в размерах, затем донесся перестук двигателя – улетевший «Суордфиш» сообщил о людях в шлюпке. К ним на выручку шел небольшой мотобот.

– Суши весла! – скомандовал капитан. К чему тратить силы, когда все равно скоро подойдут спасатели? И так люди вымотаны.

Бот подошел, нескольких раненых передали на его борт для оказания помощи, поскольку там находился врач.

Бот бросил конец, взял шлюпку на буксир, развернулся и пошел к берегу.

Капитан и гребцы обернулись назад. Их корабль был охвачен пламенем, его нос уже зарылся в воду – судно доживало последние минуты. Чертова подлодка! Утопила посудину, почти уничтожила экипаж.

За дымом и в суматохе Володя успел запомнить только первые две цифры номера – 18. Была и третья – вроде бы 6. Но ручаться Володя за правильность номера не мог – не до того было. Когда по тебе стреляют из пулемета, думаешь о том, чтобы выжить, а не о том, чтобы запомнить номер обидчика.

Мотобот медленно приблизился к береговой линии. К причалу уже подъезжали санитарные машины, вызванные с бота по радио.

Погода начала портиться, задул ветер, поднял волну.

Бот подошел к причалу. Санитары и добровольные помощники из солдат стали переносить раненых в машины. Потом отдельно на брезент уложили убитых. Санитар осмотрел и перевязал капитану руку – ранение было касательным.

Из всей команды на причале остались только четверо матросов и капитан. Их попросили пройти в портовое здание, напоили горячим чаем.

Пришел морской офицер:

– Кто старший?

– Я капитан, Мануэль Орегон.

– Отлично. Что за судно, под чьим флагом ходили?

– Судно «Оливия», Аргентина, шли с генеральным грузом из Швеции. Потоплены…

– Это я уже знаю. Все эти люди из вашей команды?

– Да – те, кто не ранен.

– Ваши раненые доставлены в госпиталь, а вас сейчас проводят отдохнуть. Капитан, надо все подробно изложить на бумаге – кто и во сколько совершил торпедную атаку. Мы сообщим о трагедии аргентинскому послу.

– Благодарю вас.

– Ну что вы, это наша служба. – Англичанин был сама учтивость.

Членов команды отвели в комнату отдыха. Все без сил попадали на койки – слишком много было пережито за очень короткое время. Люди спаслись чудом. Если бы не английский гидроплан, немцы перестреляли бы в шлюпке всех.

Матросы почти тут же захрапели. Капитан же сидел за столом, пыхтел, чесал затылок. Писать он был явно не мастак, ручка в его большой кисти

смотрелась инородным предметом.

– Э… Как тебя?

– Александр, – отозвался Володя. Почему вдруг он назвался этим именем, он и сам не понял. «Александр» – имя, распространенное во многих странах.

– Ты видел, как все произошло?

– Да, капитан.

– Расскажи.

Старпом в суматохе не успел доложить капитану о подводной лодке, а может быть, были и другие причины, но чувствовалось, что капитан в затруднительном положении. Атаки немецкой подлодки он не видел и выскочил из каюты, когда уже прогремел взрыв торпеды.

И Владимир рассказал ему о том, как после вахты стоял на палубе, как увидел перископ и доложил о нем старпому, о следе торпеды и попытке изменить курс судна. Дальнейшее капитан видел сам.

– Хорошо, Алехандро, – назвал его на свой манер капитан. – Ты ведь не из Аргентины?

– Нет, капитан.

– Надеюсь, ты будешь держать язык за зубами? – Капитан показал на бумагу.

– Да, капитан. Позволю себе смелость вам подсказать. Надо обязательно сделать в объяснительной упор на героическую борьбу гидроплана с немецкой подлодкой. Неизвестно, кто будет читать эту бумагу, скорее всего – в первую очередь англичане. Им будет приятно, что их летчики великолепно себя проявили.

– Черт! Ты совершенно прав! А ты не так прост, матрос!

Капитан корпел над бумагой часа полтора.

Володя притворился спящим, а сам соображал, что делать дальше. Капитан признал перед англичанами, что все спасенные – члены команды его судна. Но английский офицер упомянул об аргентинском посольстве. Если их отправят туда, это будет плохо. Какой он аргентинец, если не знает языка? К тому же надо знать не только свои фамилию и отчество, но и место рождения, и прочие подробности. А все, что он знал об Аргентине, – так это только ее положение на карте и название столицы. И потому даже поверхностной проверки он не выдержит.

Вечером их покормили в столовой.

На следующий день капитан уехал.

Матросы ходили по базе, по берегу. Двое из них выпросили у кого-то игральные карты и лениво перебрасывались. Володя же не находил себе места.

Все разрешилось даже проще, чем он себе представлял.

Через три дня капитан вернулся. Он успел побывать в Лондоне, в посольстве, и привез оттуда целую пачку незаполненных, но с печатями и подписями паспортов моряка – были такие у торгового или рыболовного флота. Они позволяли сходить на берег в портах, куда заходило судно, без виз и проволочек.

В первую очередь капитан посетил госпиталь и раздал документы раненым. Вернувшись, он стал заполнять паспорта на тех, кто проживал с ним в комнате.

Первым к нему подошел кочегар-поляк, с которым работал Владимир. Он назвал свои данные.

Капитан переспрашивал, как правильно писать.

– Ох уж эти мне польские фамилии! Одно змеиное шипение, – сокрушался он.

А Владимир думал, какую фамилию и какое подданство ему назвать.

Он подошел к капитану последним, когда остальные матросы уже получили свои документы и вышли на улицу.

– А, Алехандро! Садись! Сейчас выпишу тебе паспорт моряка. Какую фамилию тебе писать? – капитан хитро улыбнулся. Он явно понимал, что Владимир назовет не свою фамилию. На торговых судах кто только не работал – и люди, скрывающиеся от правосудия в своих странах, и просто авантюристы всех мастей. Впрочем, ему до этого не было дела, лишь бы матрос в полной мере выполнял свои обязанности и поменьше вспоминал о правах. И потому капитан сам предложил:

– Фанхио?

– Да, именно так, – с облегчением выдохнул Володя. – Пусть будет Фанхио.

– Подданство аргентинское?

– Пусть будет так.

– Год и место рождения?

– Капитан, вы же все помните сами.

– Как разбогатеешь, с тебя бутылка рома.

– Постараюсь не забыть.

– Англичанам понравилось мое упоминание о помощи гидроплана и нашем спасении береговыми службами, парень. Они отнеслись к нам благосклонно. Я тоже помню твою подсказку. Услуга хороша, когда она пришла вовремя.

– Спасибо, капитан!

Капитан промокнул чернила, помахал паспортом в воздухе и вручил документ Владимиру.

– Вот что я тебе скажу, Алехандро. Мы можем здесь застрять надолго. Отправляйся-ка ты в Ливерпуль. Я, когда был в Лондоне, узнал, что там формируется арктический конвой в Советский Союз, в Мурманск. Немцы на море бесчинствуют, множество судов потопили, и моряки не хотят идти в конвой. А ты парень смелый, сможешь заработать деньги – за риск платят хорошо.

– Благодарю, капитан. Только как мне добраться до Ливерпуля?

– Спроси у англичан. Я понятия не имею, где находится этот чертов порт!

Владимир вышел из комнаты довольный. Вот он, путь домой! Какие к чертям деньги, если он попадет на Родину!

Кстати, о деньгах. Он опустил руку в карман брюк и достал шведские кроны, которые давал ему Олаф. Наверное, билет на поезд на них не купишь, надо бы поменять. В торговых портах это не проблема. Кроме профессиональных «менял», обменом баловались многие матросы. Но здесь военно-морская база, удастся ли?

Он остановил первого же английского моряка в форме и попросил объяснить, как добраться до Ливерпуля.

– Быстрее поездом, парень, – пассажирские суда теперь ходят нерегулярно.

– Деньги не поменяешь?

Моряк оглянулся по сторонам.

– Что на что?

– Шведские кроны на фунты или доллары.

– Нет, доллары мне самому нужны – американцы хорошие вещи из Америки привозят. А на фунты могу. Курс – один к пяти. Устроит?

Откуда было знать Владимиру тогдашний курс? Если моряк и завышал курс фунта, то вряд ли намного.

– Согласен.

– Жди здесь, я быстро.

Владимир дождался моряка и обменял все шведские кроны. Фунты принимают везде, а с кронами может выйти неувязка, рассудил он.

Фунтов он получил немного, шестьдесят два, но был доволен и этим. Купил билет на поезд на самые дешевые места. Попробовал уговорить ехать с ним парней из судовой команды. Но как только те услышали о полярном конвое, замахали руками:

– Парень, ты что, сбрендил? Платят там хорошо, но покойнику деньги не нужны. Мы дождемся другой работы. Во время войны матросы нужны везде.

Поезд довез его до Ливерпуля за сутки. И пока Владимир ехал, он нигде не видел следов войны – хотя бы бомбардировок. Или просто поезд шел другой дорогой? А как же Ковентри и другие города?

На подходе к порту его остановил патруль из английских моряков. Они проверили его паспорт, ухмыльнулись:

– Хочешь идти на конвое?

– Да, хочу заработать.

Упоминание о заработке было вполне естественным.

В порту оказалось множество судов. Некоторые грузились, над ними сновали краны, в трюмы опускали ящики и бочки. На палубах стояли укрытые брезентом танки – они угадывались по очертаниям.

На втором судне Владимиру повезло. Старпом поинтересовался, на чем и когда он ходил, посмотрел паспорт:

– Аргентинец?

– Да.

– Надо прибавлять – «сэр».

– Да, сэр.

– Кем служил?

– Штурманом. – Володя соврал, но ему не хотелось снова кидать уголь в пыльной кочегарке. Тем более что кочегарка – место опасное. При попадании торпеды в корабль, как правило, успевают выбраться и спастись те, кто находится на палубе или недалеко от нее.

Старпом посмотрел на Владимира уважительно, но сказал:

– Штурманский диплом должен быть. У тебя его нет.

– Я же говорил, что наше судно было торпедировано немецкой подводной лодкой. Я был на палубе и

чудом сумел спастись. Все документы, деньги и вещи теперь на морском дне.

Старпом задумался.

– Вот что. Я могу взять тебя рулевым. Устроит?

– Да, сэр.

– Найди боцмана, пусть покажет тебе койку в каюте.

Володя уже собирался выйти, как старпом спросил:

– А почему ты не спрашиваешь о жалованье?

Действительно, это выглядело странно. Пришел человек искать работу, чтобы подзаработать, и не спрашивает о деньгах. Но Володя нашелся с ответом:

– Надо полагать, у вас платят не меньше, чем на других судах?

Старпом усмехнулся:

– Даже больше. Получаешь обычное жалованье и надбавки за плавание в полярных широтах и за риск – все-таки война. На круг выходит около четырехсот фунтов за рейс. Очень неплохо.

– Если вернемся. Судно, на котором я служил, не далее как неделю назад было торпедировано немецкой подлодкой. Потом немцы всплыли и стали расстреливать из пулемета команду, пытавшуюся спастись на шлюпке.

– О Господи! И что дальше?

– Нас спас английский гидроплан. Он обстрелял лодку и сбросил на нее глубинные бомбы. Лодка погрузилась, а мы спаслись.

– Ты хочешь сказать, что лодка ушла невредимой?

– Похоже на то. По крайней мере, следов топлива или всплывших вещей мы не наблюдали.

– М-да… У берегов Великобритании патрулируют торпедные катера, эсминцы, морская авиация, а немцы все-таки прорываются. А ведь в Арктике может быть хуже. Впрочем, у нас будет довольно сильная охрана. Одних крейсеров аж четыре штуки да эсминцы, сторожевые корабли. Ладно, иди к боцману. С этой минуты ты считаешься членом команды и без разрешения капитана или моего не имеешь права сходить на берег.

– Понял, сэр.

Владимир нашел боцмана и доложил ему, что взят рулевым.

– Рулевым? – удивился боцман. – Новичков берут для начала в трюмные матросы или в машину.

– Я штурман, нас утопила немецкая подлодка. Документы погибли вместе с кораблем.

– А как называлось судно? – поинтересовался боцман.

– «Оливия», мы плавали под аргентинским флагом.

– Тебе повезло, парень. Ладно, пойдем, я покажу тебе твою койку.

Каюта оказалась на второй палубе. Была она на восемь человек, но сейчас там отдыхало всего четверо.

– Вот твое место, парень. Вахта через четыре часа. Твой выход, – боцман посмотрел в записную книжку, что-то черкнул в ней карандашом, – завтра, в восемь утра. Опоздаешь – штраф, вычту из жалованья. Твоя фамилия?

– Фанхио, сэр.

– Я не офицер, поэтому сэром можешь меня не называть.

Кормили на транспорте вполне сносно, и единственное, что раздражало Владимира, – так это обязательная овсяная каша по утрам. Английская традиция, никуда не денешься!

Парни в каюте оказались разных специальностей – рулевой, радист, механик – и разных национальностей. Были англичанин, ирландец, француз. Все они изъяснялись на английском – кто лучше, кто хуже. Но главное – они понимали друг друга. Хуже было другое: никто ни с кем не дружил и не пытался завязать отношения. Все пришли на транспорт полярного конвоя на один рейс, подзаработать. Никто из парней опыта плавания в полярных широтах не имел.

Выход конвоя был назначен на конец декабря. Команде об этом не говорили, но Владимир случайно увидел карту штурмана с проложенным курсом и предполагаемой датой выхода. Блин, какая же тут секретность? У них на флоте с секретами куда лучше дела обстоят. Правда, транспорт – судно гражданское, и, видимо, у них свои понятия.

Владимир видел, что погрузка в порту на грузовые корабли завершилась. Теперь выхода в море нужно было ждать в любой день, в любой час.

Англичане с выходом тянуть не стали, опасаясь налета немецких бомбардировщиков. Уже утром суда вышли на внешний рейд, а затем выстроились в кильватерную колонну. К ним сначала подошли эсминцы и тральщики, и 22 декабря конвой вышел в открытое море.

Со всех сторон транспорты прикрывали военные корабли. Колонна могла бы идти быстрее, если бы не два транспорта: скорость каравана по определению равна скорости самых тихоходных судов.

Конвой получил кодовое обозначение JW-51B.

Корабли довольно быстро прошли по Ирландскому морю, оставив справа остров Мэн. Фактически море было внутренним, расположенным между Великобританией и Ирландией.

Здесь Владимир отстоял свою первую вахту. Он немного переживал, но все оказалось значительно проще. Караван шел судно за судном, эдаким поездом. Владимир исправно держал курс на корму впереди идущего судна. Вахтенный офицер только следил за дистанцией да периодически осматривал в бинокль морскую поверхность. На ходовом мостике было тепло, видимость прекрасная – не то что в кочегарке у котлов.

При воспоминании об адовой работе у котлов «Оливии» Владимира аж передернуло. Там он не мог дождаться окончания вахты и мечтал добраться до своей кровати. А тут, у штурвала, он был даже немного удивлен, когда другой рулевой пришел его сменять.

Вахта пролетела быстро. А потом – обед, сон и новая вахта.

Конвой уже прошел Северный пролив и теперь шел мимо многочисленных Гебридских островов, остававшихся по левому борту.

На второй вахте миновали остров Рона, и суда конвоя вышли в Норвежское море. На военных кораблях сразу усилили наблюдение – в этих водах немецкие подводники вели себя нагло. Тем более что караван выдавал себя дымами из пароходных труб. Дымы были видны за много миль.

Однако день шел за днем, и пока никаких происшествий не случалось.

– Хорошо военным! – заметил один из вахтенных офицеров.

– Почему? – осторожно поинтересовался Владимир.

– Они сопровождают конвой только до острова Медвежий, дальше охрана конвоя ляжет уже на русских. А британский флот повернет назад.

Для Владимира это было новостью. Он полагал, что военные корабли будут сопровождать транспорты до Мурманска или до Архангельска.

Четырнадцать грузовых транспортов конвоя сопровождала целая британская эскадра – крейсера «Шеффилд», «Ямайка», «Бервию» и три эсминца. А тяжеловесом выступал линкор «Король Георг V». А еще миноносцы, тральщики, торпедные катера. Прикрытие конвоя действительно было мощным.

Только и немцы не дремали. Уже утром 30 декабря авиаразведка немецкого флота обнаружила конвой – в первую очередь из-за дымов. Военно-морские силы Германии срочно разработали операцию «Аврора» по разгрому конвоя. С военно-морских баз оккупированной Норвегии в море, на перехват конвоя, вышли два тяжелых крейсера – «Адмирал Хиппер» и «Лютцов», и шесть эсминцев: «Фридрих Экольд», «Рихард Байтцен», «Теодор Ридель», а также Z-29, Z-30 и Z-31.

Быстроходные корабли немцев шли наперерез конвою. Но и британцы готовились к проводке конвоя. Они установили на несколько судов недавно появившиеся радиолокаторы. Как раз тральщик «Брембл», шедший справа от транспорта, на котором плыл Владимир, и был оборудован этим новшеством. Он первым засек немцев и поднял тревогу.

К предполагаемому месту перехвата конвоя подтягивались не только немецкие корабли, но и подводные лодки, почуявшие поживу. Они слетались, как стервятники на падаль.

Владимир не знал, да и не мог знать складывающегося положения, как не знал его пока в полной мере английский адмирал, командовавший конвоем.

Немцы подходили к конвою двумя группами с разных направлений.

День 31 декабря выдался ненастным. Дул сильный ветер, поднимавший

огромные волны, низко над водой неслись хмурые, темные тучи, грозившие излиться дождем. Погода помогала конвою, немцы не смогли поднять в воздух авиацию, провести детальную разведку, распределить силы. Кроме того, немцы лишились возможности нанести предварительный удар авиацией, хотя торпедоносцы стояли в полной боевой готовности на аэродромах. Тем более что конвой находился в пределах радиуса действия немецкой авиации с аэродромов в Норвегии.

Транспорт швыряло на волнах во все стороны. Вода захлестывала на палубу. Стоя за штурвалом, Володя с трудом выдерживал курс – судно клало с борта на борт.

Вахтенный офицер пробормотал:

– Чертова погода, к тому же военные что-то всполошились – посмотри, как прожектора сигналят!

Володя уже и сам обратил на это внимание, но счел, что сигналы вызваны ухудшающейся погодой. Тучи разразились шквалом снежного заряда, видимость ухудшилась настолько, что временами не было видно носа корабля. Из-за обледенения – все-таки температура была минус пятнадцать градусов – все надстройки корабля покрылись толстым слоем льда. Нос судна тяжело зарывался в волны. Владимиру приходилось напрягать зрение, чтобы увидеть вдали корму впереди идущего судна. Ситуацию усугубляли сумерки полярной ночи – все вокруг казалось серым.

Непогода и плохая видимость спасли конвой, сыграв с немцами злую шутку.

Еще при выходе из военно-морской базы «Альта-фьорд» командир отряда немецких кораблей Оскар Кумметц решил, что конвой будут брать в тиски. Крейсер «Адмирал Хиппер» зайдет с юго-запада, а крейсер «Адмирал Лютцов» будет дожидаться караван с северо-востока, не давая подняться судам в северные широты.

Первым караван JW-51B обнаружил командир подводной лодки U-354» лейтенант Хершлег, сообщив об этом на «Адмирал Хиппер» Кумметцу. Почти одновременно смутные силуэты неизвестных судов обнаружили на корвете «Хайдарабад». Они просигналили на «Хиппер» и, не получив ответа, сочли их за советские.

Через сорок пять минут, в 9.15 немцев обнаружили на «Обдурате». Просигналили, и тут же были обстреляны с крейсера, эсминец радиограммой поднял тревогу.

Адмирал Роберт Смит-Винсент Шербрук, командовавший английскими судами, выдвинул навстречу крейсеру четыре эсминца, а пятый эсминец, «Ахантес», стал ставить дымовую завесу между крейсерами и транспортами.

Шербрук радировал о нападении контр-адмиралу Роберту Л. Барнету, командиру отряда легких крейсеров «Шеффилд» и «Ямайка», который форсированным ходом поспешил к месту боя.

Тем временем «Хиппер» открыл огонь из орудий по «Ахантесу». Эсминец получил серьезные повреждения, значительная часть команды погибла, корабль потерял ход и в 13.14 затонул.

«Хиппер» перенес огонь на другие эсминцы.

Транспорты конвоя стали уходить на северо-восток, где их поджидал крейсер «Лютцов».

Пока все шло по плану немцев. «Хиппер» связал боем корабли охранения, а «Лютцов» должен был потопить беззащитный караван.

Один из снарядов «Хиппера» попал в «Онслоу». Командир эскадры Шербрук был ранен в голову и потерял левый глаз. Командование принял на себя капитан-лейтенант Кинлох.

Неожиданно для немцев появились легкие английские крейсеры «Шеффилд» и «Ямайка». Они находились в этом районе, возвращаясь с проводки первой части каравана JW-51A. До того эти крейсера не были обнаружены ни немецкими подводными лодками, ни авиацией.

Крейсера открыли огонь и с третьего залпа накрыли снарядами главного калибра «Хиппер». На «немце» получили первые повреждения котельное отделение номер 3 и самолетный ангар.

Принимая во внимание указания фюрера не подвергать корабль чрезмерному риску при встрече с превосходящими силами, Кумметц отдал приказ на отход.

Немецкие эсминцы, сопровождавшие «Хиппер», развернулись, и в сумерках два из них приняли «Шеффилд» и «Ямайку» за «Лютцов» и «Хиппер» и пристроились к ним.

Поняли капитаны свою ошибку, когда англичане открыли огонь. Дистанция была невелика, и эсминец «Фредерик Экхолд», шедший первым, получил залп главных орудий в центр корпуса и через две минуты затонул. Второй эсминец, «Рихард Бетцен», в суматохе ускользнул.

«Хиппер» пошел в сторону побережья, до которого было 150 миль, и с трудом добрался до Каа-фьорда.

«Лютцову» же удалось перехватить караван транспортов. Первый из судов был в трех милях от рейдера, последний – в семи, скрываясь в сумерках.

«Лютцов» открыл огонь на поражение. Рейдер выпустил 87 280-миллиметровых снарядов главного калибра и 75 150-миллиметровых, но смог попасть только в тральщик «Брембл» и утопить его. Помешали точному огню сумерки полярной ночи, снег и обледенение механизмов.

Испуганный радиограммой с «Хиппера» о повреждениях, нанесенных ему английскими крейсерами, которые возвращались к конвою, «Лютцов» счел за благо удалиться, благополучно вернувшись в Альта-фьорд.

Гитлер, узнав о поражениях и потерях, пришел в неописуемую ярость. Он рвал и метал и принял решение снять с поста адмирала Эриха Редера, заменив его на Карла Деница, а также расформировать надводный флот.

Пятидесятиоднолетнему адмиралу Деницу с трудом удалось уговорить фюрера сохранить эскадры и держать их на северных коммуникациях.

Владимир всего происходящего не знал, да и не мог знать. Он просто исполнял свою работу. Больше всех в конвое он желал, чтобы караван дошел до места назначения. Все – военные моряки, капитаны судов, штурманы, механики, рулевые – выполняли, пусть рискованный и трудный, рейс по доставке грузов. Лишь он возвращался на Родину. Володя рвался домой всей душой, и единственное, что он мог сделать сейчас, – это ответственно исполнять свою работу.

Когда «Брембл» отвернул в сторону, а потом прогремели первые выстрелы с «Хиппера», озарив вспышками мрак полярной ночи, вахтенный офицер запаниковал, вызвав на ходовой мостик капитана.

Едва тот поднялся, как справа встречным курсом в кабельтове прошел эсминец «Акейтес». На его корме густо дымили две огромные, размером с бочку каждая, дымовые шашки.

Караван заволокло дымом. Корма впереди идущего корабля вовсе пропала из вида. Было бы мирное время – можно было бы зажечь прожектор, ходовые огни. А сейчас корабль шел во мраке.

Опасаясь попутного столкновения, капитан отдал приказ повернуть влево на двадцать градусов, что Владимир незамедлительно выполнил.

Справа доносились громовые раскаты выстрелов пушек главного калибра «Хиппера», выстрелы послабее – с английских эсминцев. Там разгорался бой, и по всему похоже было, что перевес – на немецкой стороне. Рядом с «Хиппером» английские эсминцы выглядели утлыми недомерками. Что их сейчас спасало – так это число эсминцев. Они маневрировали вокруг «Хиппера» на некотором удалении, как охотничьи собаки вокруг медведя, поднятого из берлоги.

Капитан счел за лучшее отойти от каравана, спасая свое судно и в то же время не теряя конвой из вида. Кто тогда мог предположить, что «Хиппер» подвергнется атаке и будет уходить поврежденным, а через десять миль ему на смену придет «Лютцов»?

Ночь впереди разорвал залп башенных орудий крейсеров «Шеффилд» и «Ямайка». Капитан только за голову схватился – он решил, что на помощь «Хипперу» пришли другие рейдеры.

– Бог мой! – закричал он и перекрестился. – За что ты

наказываешь Британию?

И в это время снаряды английских крейсеров с небольшим недолетом легли рядом с «Хиппером».

Капитан воспрянул духом, снял фуражку и вытер платком вспотевший лоб.

Выстрелы грохотали снова и снова. Снаряды рванули на корпусе немецкого рейдера. Он начал разворачиваться в сторону неожиданно появившихся противников и сам открыл огонь. А после попадания еще двух снарядов, вызвавших большие вспышки, дал задний ход.

– Слава Британии и королеве! – вскричал капитан. – Рулевой!

– Слушаю, сэр!

– Возвращайся в кильватерную колонну! Мы спасены!

– Да, сэр!

Капитан еще немного побегал по ходовому мостику и ушел отдыхать. Ему, как, впрочем, и всем, казалось, что беда миновала. Немецкий рейдер поврежден и ушел зализывать раны, авиация же из-за нелетной погоды угрожать им не может. Теперь бы только добраться до Медвежьего.

Однако же через час с небольшим впереди снова загрохотали пушки, озаряя вспышками горизонт. Снаряды падали слева и справа от транспортов, вздымая водяные столбы.

Эсминцы ушли вперед, прикрывая транспорты.

Грохотало беспрерывно и долго. Как на глаз определил Владимир, до стрелявшего рейдера было около четырех миль: для пушек главного калибра это пустяшное расстояние.

Транспорты стали расползаться в стороны. Останавливаться было нельзя; становясь неподвижным, корабль превращался в легкодоступную мишень. Кроме того, необходимо было держать нос корабля на волну. Суда обледенели, и, ударь волна в борт, она могла перевернуть железную посудину. Поэтому рассредоточение было спасением.

Вызванный на мостик капитан пытался принять верное решение. Уходить влево было невозможно – через десяток миль, а то и меньше начиналась полоса льдов. Небольшие льдины встречались и здесь, но они не представляли угрозы. Но впереди – рейдер. И оставался только путь вправо, в сторону побережья Норвегии, или назад.

Владимир же, ожидая приказа капитана, всматривался в волны. Он вполне обоснованно полагал, что кроме рейдеров и сопровождавших его эсминцев могут быть – просто должны быть – подводные лодки. Для субмарин транспорты рассыпавшегося и оставшегося без сопровождения конвоя представляли легкую цель.

Справа, милях в трех, раздался сильный взрыв, затем вода осветилась пожаром. Стала видна корма судна, освещенная пламенем и уходящая под воду.

Кого потопили? Англичанина или немца? Было слишком далеко и темно, чтобы рассмотреть даже в сильный морской бинокль.

Один из снарядов упал рядом, подняв водяной столб. Володя инстинктивно крутанул штурвал влево.

Еще один снаряд угодил в тральщик «Брембл». Разрушительная мощь снаряда была такова, что тральщик почти переломился надвое, и во все стороны полетели куски дерева и металла. Тральщик загорелся.

Несколько человек из уцелевшей команды, видя, что судно получило серьезные повреждения и долго на плаву не продержится, пытались спустить с кран-балок спасательную шлюпку. Это им удалось до того, как тральщик перевернулся на бок, а потом – оверкиль, показав днище. Наконец он пошел ко дну.

Люди подплывали к шлюпке, хватались за борт.

Володя вопросительно посмотрел на вахтенного офицера. Во всех флотах мира положено было застопорить ход и объявить сигнал: «Люди за бортом!» После этого следовало спустить свою шлюпку со спасательной командой или ухитриться поднять на борт людей из их шлюпки. А еще – зажечь прожектор и осмотреть поверхность воды, чтобы не бросить в беде тех, кто не успел взобраться на борт шлюпки. В ледяной воде, даже в гидрокостюме или спасательном жилете, долго не продержишься, от силы – полчаса. Потом из воды извлекут уже окоченевший труп.

Но остановиться и зажечь прожектор сейчас, когда рейдер ведет огонь по транспортам, – значит обречь себя на орудийный огонь немцев, на гибель. И потому струхнул вахтенный офицер, отвел глаза – жить очень хотел.

Владимир кашлянул. Он хотел предложить вахтенному офицеру вызвать капитана. Конечно, это было нарушением Устава – офицер должен решать сам.

Но капитан уже сам всходил на мостик. Разве усидишь в каюте, когда рядом с судном упал снаряд? Капитан – царь и бог на корабле, он отвечает за судно, груз и команду. Его приказ – истина в последней инстанции.

Вахтенный офицер облегченно вздохнул, сделал шаг навстречу:

– Люди за бортом, сэр. Немцы попали снарядом в тральщик, он ушел под воду. Команда успела спустить шлюпку, – четко доложил он.

– Стоп машине! – отдал приказ капитан.

Прозвенел судовой телеграф. Мерная дрожь корпуса от работающих машин почти стихла, и пароход теперь шел вперед по инерции.

– Спасательную команду в шлюпку!

– Есть, сэр!

Вахтенный объявил тревогу по громкой связи.

Пока матросы выбирались на верхнюю палубу, усаживались в шлюпку и спускали ее на талях, транспорт остановился.

Спасательная шлюпка отвалила от борта судна и пошла назад – там должна была находиться шлюпка с потопленного тральщика.

– Включить прожектор, сэр? – осведомился вахтенный офицер.

– Нет. Мы и так делаем все, что возможно. Если включим прожектор, обозначим себя. Тогда спасать придется нас.

Судно стояло бортом к волне, и его раскачивало. Пушечной стрельбы больше не было слышно. И никто на судах конвоя еще не знал, что «Лютцов» сбежал, едва услышав по радио о повреждениях «Хиппера» и о том, что к каравану на всех парах идут все силы эскадры во главе с «Шеффилдом» и «Ямайкой».

Глава 4. U-209

Володя отвлекся от слежения за морем, наблюдая через иллюминатор, как опускают шлюпку со спасательной командой. Вот матросы оттолкнулись от борта судна веслами. Надо было как можно быстрее отойти от транспорта, иначе он мог навалиться на шлюпку бортом и подмять ее под себя.

Шлюпку швыряло на волнах, но команда гребла дружно, и утлая посудина медленно приближалась к месту гибели тральщика. Иногда на гребне волны показывалась шлюпка с остатками команды «Брембла» и тут же скрывалась за гребнем очередной волны.

Спасательная шлюпка с транспорта Владимира уклонилась немного правее. Сейчас бы подать сигнал ракетой, да обстановка не позволяла.

Володя представил себе, каково сейчас команде с потопленного тральщика. Холодно, вода захлестывает в шлюпку, темнота, а ведь все промокли, наверняка есть раненые, и им сейчас хуже всего. Англичанам можно только посочувствовать, не хотел бы он сейчас оказаться на их месте. И как сглазил!

К капитану подошел радист с радиограммой:

– Капитан! Получено радио. Всем стопорить ход, подобрать людей за бортом. Сюда полным ходом идет наша эскадра, сэр.

– Понял. Передай – уже выполняем.

Володя посмотрел в левые иллюминаторы. Чуть левее и сзади их болтался на волнах траулер «Византа», приспособленный для сопровождения конвоев – на него установили орудие и пулеметы. А впереди… Володя вздрогнул: прямо к ним тянулся темный след торпеды.

– Капитан, торпедная атака слева, курс двести семьдесят! – вскричал Володя.

Сделать что-либо ни капитан, ни Володя уже не успевали. Если бы судно имело ход, можно было бы попытаться отвернуть рулем, но сейчас транспорт стоял, и до торпеды оставалось кабельтова три. Это чудо, что Володя ее узрел. Капитан бросился к левым иллюминаторам, как будто это могло помочь. А Володя – к вешалке, где висела его куртка.

Там, во внутреннем кармане, туго обернутый клеенкой и прорезиненной тканью, лежал его паспорт моряка.

Он успел натянуть на себя штормовку, застегнуть ее на пару пуговиц и дотянуться до пробкового жилета, как раздались сильный удар и взрыв. За левым бортом сверкнуло пламя. Володю и капитана сбило с ног.

Володя быстро поднялся, застегнул на себе жилет, бросился к устройству громкой связи и объявил команде, что в корабль попала торпеда и все должны приготовиться к экстренному покиданию судна. Сделать это объявление должен был капитан, но он лежал без сознания – во время падения ударился головой о тумбу машинного телеграфа.

Владимир открыл аптечку и перевязал капитану голову. Потом достал второй жилет и с трудом натянул его на безжизненное тело.

Дверь в рубку распахнулась, и вбежал старпом, а с ним – несколько матросов и офицеров.

– Капитан травмирован, судно получило торпеду в левый борт, – коротко доложил Володя.

Теперь на ходовом мостике главным был старпом – он и должен распоряжаться.

– Свистать всех наверх! Спустить шлюпки! – скомандовал он.

Команда забегала, засуетилась.

Транспорт стал медленно крениться на левый борт. Теперь снять шлюпку с правого борта не представлялось возможным.

Стали опускать две шлюпки с левого борта, сбросили на всякий случай за борт веревочный трап. Матросы и офицеры уселись в шлюпки. Заскрипели тали, шлюпки коснулись воды.

Люди без команды оттолкнулись от борта судна и стали грести – надо было как можно быстрее отойти от тонущего транспорта. Уходя под воду, он мог утянуть за собой в водоворот и шлюпки.

Володя показал рукой:

– Я видел там траулер «Византа».

– Тогда гребем к нему.

На румпеле шлюпки сейчас сидел судовой механик. Он стал командовать, чтобы гребцы работали веслами в такт.

С высоты судна, из ходовой рубки, было видно на несколько кабельтовых, а то и на милю. Со шлюпки, швыряемой на волнах, почти ничего не видно, только волны. Если бы корабли были освещены или пускали ракеты, было бы понятно, в каком направлении двигаться.

Вторая шлюпка потерялась из виду почти сразу.

В суматохе о немецкой подлодке как-то подзабыли. Но она напомнила о себе сама.

В шлюпке гребли изо всех сил, стараясь быстрее добраться до траулера. Но время шло, а траулера не было видно, вокруг были только бушующие волны и небольшие льдины.

Из сумрака полярной ночи вырисовался силуэт рубки, а затем и верхняя часть корпуса подлодки. Первым ее заметил судовой механик – он сидел за румпелем лицом по ходу движения шлюпки. Гребцы же, сидя за веслами, продолжали свою работу, не видя, что с каждым гребком они приближают шлюпку к врагу.

Механик, отойдя от шока, закричал:

– Суши весла!

Гребцы побросали ручки весел, разогнули спины. Их взгляды упали на перекошенное ужасом лицо механика. О нет!

На них надвигался форштевень лодки, за ним проглядывалась рубка.

– Левый борт – работать веслами, правый борт – табань!

Никого не пришлось заставлять, гребцы сами схватились за весла, пытаясь вывести шлюпку из-под неминуемого удара. Осознанно капитан подлодки вел ее на таран или случайно, не заметив шлюпку в темноте?

Команда транспорта еще не знала о вышедшем 27 сентября 1942 года приказе адмирала Деница командирам подлодок. Им запрещалось оказывать помощь пассажирам и экипажам торпедированных судов. Предписывалось захватывать в плен только капитанов и главных механиков. Приказ назывался «Тритон Нуль», и вызван он был довольно необычным случаем.

Подлодка U-156 под командованием капитан-лейтенанта Вернера Хартенштайна торпедировала транспорт «Лакония», шедший из Суэца в Британию. 15 августа 1942 года в 23.25 судно затонуло. Оно перевозило итальянских военнопленных.

Люди стали спасаться на плотах и шлюпках.

Командир подлодки в перископ видел бедственное положение людей, всплыл, принял из воды на борт около четырехсот человек и взял на буксир несколько шлюпок. В эфир открытым текстом он передал радиограмму следующего содержания: «Если какой-нибудь корабль пожелает оказать помощь экипажу «Лаконии», я не стану атаковать его при условии, что сам не буду атакован с моря или воздуха. Имею на борту спасенных. Координаты: 4 градуса 53 минуты южной широты, 11 градусов 26 минут западной долготы. Германская подводная лодка».

16 сентября в 11.25 над лодкой на высоте 80 метров пролетел В-24 «Либерейтор» ВВС США. Экипаж самолета видел ситуацию, но, подчиняясь приказу своего командования, в 12.32 отбомбился по лодке и шлюпкам. Одна из бомб попала в шлюпку с людьми, вторая угодила в рубку. На лодке был поврежден зенитный перископ, командирский не поворачивался, вышли из строя семь элементов аккумуляторной батареи, был сорван фланец магистрали водяного охлаждения дизелей, сломан радиопеленгатор, отказали гидроакустические станции. Лодка «оглохла» и «ослепла». Хуже того, в прочный корпус стала поступать вода.

В 13.45 экипажу удалось устранить течь, и лодка погрузилась.

Вновь лодка всплыла в 23.04, и командир доложил о случившемся в штаб. Лодка едва добралась до ремонтной базы.

Раздосадованный адмирал издал злополучный приказ «Тритон Нуль».

Кстати, U-156 впоследствии погибла от атаки американского гидросамолета «Каталина» 8 марта 1943 года в 13.15, забросанная глубинными бомбами. Из 53 членов экипажа спастись никому не удалось. А ведь эта лодка из 2-й флотилии считалась удачливой, она потопила 20 судов (97 504 брутто-тонн) и повредила еще четыре в совершенных ею пяти боевых походах.

Подводная лодка все же зацепила корпусом шлюпку и перевернула ее – хорошо хоть не подмяла форштевнем под себя.

Люди очутились в ледяной воде. Те, кто успел надеть спасательные жилеты, оказались в более выигрышном положении.

Лодка застопорила ход. Барахтавшиеся в воде люди оказались напротив кормы лодки.

Владимир попытался отплыть подальше. Если лодка даст ход, людей затянет под работающие винты.

От рубки к корме по палубе подбежали двое подводников. Один из них на ломаном английском спросил:

– Есть механик?

– Я! – отозвался механик. Он был в желтом спасательном жилете.

Ему с лодки бросили конец.

– Ком!

Механик ухватился за веревку, его подтянули и втащили на палубу.

Один из матросов транспорта попытался влезть на лодку сам, но руки скользили по гладкой и мокрой обшивке легкого корпуса.

На Володе тоже был спасательный жилет, и подводники обратили на него внимание.

– Эй! Ком! – Ему швырнули конец. Владимир ухватился за него, и его втянули на палубу к механику. Руки у него уже закоченели и слушались плохо.

– Ауфштейн! Форвертс!

Механика и Владимира подняли, толкнули к рубке. Там, на ходовом мостике, стояло несколько подводников в черных клеенчатых плащах.

Лодка дала малый ход. Вахтенные матросы или офицеры в бинокль осматривали море. Да это же, наверное, немецкий корабль англичане потопили, и подводники ищут своих, стараясь спасти, догадался Володя.

Их без слов затолкали в рубку, показали пальцем на вертикальную шахту:

– Шнель!

Первым полез механик. Лез он довольно неуклюже и едва не сорвался.

Вторым опустился Владимир.

Воздух в лодке, несмотря на открытый люк рубки, был спертым. Володя сразу понял, что лодка под водой была достаточно долго и отсеки давно не вентилировались.

На центральном посту было

тепло, ярко светили лампы, мерно гудели электроприборы. Обстановка знакомая, даже похожая на «эску», если бы не надписи на немецком языке на приборах и у клапанов и рычагов. Впрочем, ничего удивительного. «Эски» были спроектированы для Советского Союза еще в довоенные годы в Германии и даже некоторое время носили индекс «Н» – немецкая.

Володю и механика провели в сторону кормы, затолкали в маленькое помещение – нечто вроде склада, поскольку на полках рядами стояли консервные банки, и заперли дверь.

На все помещение тускло светил единственный плафон.

Володя сразу уселся. Его познабливало, мокрая одежда липла к телу. Он расстегнул и снял жилет, потом поднялся, разделся догола, отжал одежду и снова оделся. Глядя на него, то же самое проделал судовой механик.

– Тебя как зовут? – спросил Володя товарища по несчастью.

– Юджин Дорти, судовой механик, – представился англичанин.

– Алехандро Фанхио, рулевой, – ответил Володя.

– Из Бразилии?

– Аргентина.

– Один черт, вместе сдохнем. Или наши потопят подлодку вместе с немцами и нами, или немцы допросят и выкинут в море – сами утонем.

– Видно будет. Ты мне вот что ответь: народу со шлюпки в воде много было, десятка полтора, а немцы вытащили только нас двоих. Почему?

– Так только у нас спасательные жилеты были – ты что, не обратил внимания? Остальные, видно, не успели надеть. Вот немцы и решили, что мы старшими были на транспорте. А я в машине все годы, что плавал, работал и вряд ли могу что-то ценное немцам рассказать.

– Тогда чего с меня, рулевого, взять? Мое дело штурвал крутить да выполнять команды вахтенного офицера или капитана.

Рядом, через стенку, или, по-морскому, переборку, работали дизели. Лодка шла надводным ходом галсами, периодически меняя курс – видимо, ее все-таки засекли.

Послышался звук близкого разрыва, и по корпусу как кувалдой ударили – это был гидравлический удар.

У центрального поста послышался топот ног, команды на немецком языке. Забурлили воздух и вода в цистернах – лодка явно приступила к экстренному погружению.

Палуба ушла из-под ног – лодка уходила на глубину. Дизели перестали работать, лишь мерно гудели электромоторы. Лодка резко изменила курс – далеко за кормой взорвались две глубинные бомбы.

Погибнуть от английских бомб на немецкой подлодке вовсе не хотелось, и Юджин сразу спросил:

– Дизеля замолчали. Сломались?

– Дизеля под водой не работают – воздуха нет. Лодка идет на аккумуляторах, на электродвигателях.

– А мы глубоко опустились?

– Откуда мне знать? Приборов же здесь нет.

Лодка еще несколько раз меняла курс и скорость, потому что Владимир слышал, как изменялся звук работы электромоторов – стало быть, изменялись обороты винтов. Командир маневрировал, уходя от преследования тральщиков и эсминцев. Затем лодка всплыла на перископную глубину. На глубине лодку не качает, на перископной же глубине волны уже дают ощутимую бортовую качку.

Для Володи эти звуки, эти ощущения были знакомы, и он с закрытыми глазами мог довольно точно описать все маневры лодки.

Щелкнул замок двери. Возникший в дверном проеме матрос показал пальцем на Юджина. Механик поднялся и вышел, замок щелкнул снова.

Владимир усмехнулся. Куда можно сбежать с подводной лодки? И даже если это каким-то чудом удастся – что делать потом наверху, в холодном и бушующем Норвежском море? Он замерзнет насмерть быстрее, чем утонет. Другое дело – попытаться сбежать, если лодка войдет в гавань. Только ведь она не в чужую гавань или бухту войдет, и даже если доберешься вплавь до берега, попадешь к тем же немцам. Оставалось ждать.

Через полчаса дверь открылась и втолкнули Юджина. Владимир весь напрягся – подсознательно он ожидал, что сейчас вызовут его, но этого не произошло.

После того как за Юджином закрылись двери, Владимир бегло его осмотрел, но не обнаружил на нем порванной одежды и следов побоев на лице.

– Ну, что там?

– Допрашивали. Как называлось наше судно, водоизмещение его, какой груз, каков порт назначения. Я все рассказал. Судно на дне, и скрывать что-либо уже бессмысленно.

– Верно.

– Интересовались портом назначения. Но это знал только капитан.

– Сказал бы, что Мурманск, глядишь – и отстали бы.

– Зачем врать, я в самом деле не знал. Мое дело – машина.

– Еще чем интересовались?

– Грузом. Рассказал, как есть. Везли танки «Валентайн», какие-то ящики с промышленным оборудованием и бочки с авиационным моторным маслом. Я всего не знаю и говорил только о том, что видел. Еще про тебя спрашивали.

– Да? – удивился Володя.

– Да-да. Кто такой, как фамилия, должность по судовой роли. А еще – где капитан судна. Я честно сказал, что он был ранен при взрыве торпеды, а находился в другой шлюпке.

– Это все вопросы?

– Еще спрашивали, в каком районе погиб их эсминец, просили показать на карте. Я так понял – они своих моряков хотели подобрать, а не нас. Нужны мы им!

Англичанин фыркнул и уселся в угол.

Теперь Володя знал, о чем будут спрашивать. Отвечать им надо слаженно, говорить одно и то же.

Он посмотрел на часы. Он их купил в Ливерпуле за три фунта. С момента погружения лодки прошло уже три часа. За это время можно удалиться от конвоя миль на тридцать. Небось скоро всплывут для подзарядки и вентиляции отсеков. Главный вопрос в другом – что думают предпринять немцы с ними? Наверняка после всплытия свяжутся по радио со своим штабом, доложат о потоплении судна и двоих пленных. От ответа зависит многое – выкинут их за борт или оставят на лодке?

Лодка приподняла нос, и Володя понял, что не ошибся в своих предположениях.

Выскочив на поверхность, лодка качнулась. В цистернах зашумел воздух.

Из-под двери потянуло сквознячком, свежим воздухом. Запустили один и следом – другой дизель. Лодка пошла надводным ходом.

Володя попытался припомнить обводы лодки. Сзади, в кормовой части надстройки, стоит на тумбе артиллерийское орудие, на рубке – зенитный автомат. Вроде похожа на лодку VII серии, только у них еще разные модификации были. Володя лучше знал силуэты и тактико-технические данные современных дизельных и атомных субмарин своего и зарубежных, особенно американского и английского, флотов, чем лодок немецкого подводного флота периода Отечественной войны.

Загремел замок двери. Подводник ткнул пальцем в сторону Володи. Он поднялся и, сопровождаемый моряком, прошел на центральный пост.

Командир, мужчина его лет с бородкой, стоял у командирского перископа. Он произнес по-немецки фразу, моряк за ним перевел. Говорил он с сильным акцентом, но понять можно было.

– Герр капитан спрашивает – ты был рулевым?

– Йес.

Капитан кивнул – ответ был понятен без перевода. Моряк, переводивший с немецкого, английский знал неважно, иначе он обратил бы внимание на никудышное произношение Владимира.

– Гут. Посмотри! – Командир подлодки уступил ему место у перископа.

Володя взялся за ручки и прильнул к окуляру. Он сразу обратил внимание на вид и качество оптики. Повернув перископ немного левее, он увидел конвой. Это был их конвой – он сразу узнал силуэты некоторых транспортов.

– Ты узнаешь свой конвой?

Владимир кивнул – у него неожиданно перехватило горло и пересохли губы.

– Зер гут! Вег!

Владимир отошел от перископа.

Сверху, из

открытого рубочного люка, тянуло свежим, холодным воздухом. Эх, оказаться бы сейчас снова на конвое!

– Порт назначения? – спросил капитан.

– Мурманск! – не колеблясь, ответил Владимир.

На самом деле Мурманск в значительной степени был разрушен ударами немецкой авиации, и, чтобы уберечь грузы, прибывающие с конвоями, транспорты большей частью разгружались в Архангельске. Идти туда было дальше, чем в Мурманск, но безопаснее – только редкие бомбардировщики могли прорваться туда.

Капитан удовлетворенно кивнул.

– Ты уже бывал у русских с конвоями?

– Йес.

– Тогда знаешь подходы к порту?

– Йес.

Володя уже после первых вопросов понял, куда клонит капитан подлодки. По карте немец может вывести лодку к Мурманску, но всегда есть нюансы вроде минных полей или боновых заграждений, которые могут значительно осложнить жизнь экипажу подлодки или сорвать предполагаемую атаку – даже привести к гибели лодки.

Капитан махнул рукой, и моряк увел Володю в их временное с Юджином узилище. Володя понял, что капитан хочет попробовать войти в гавань Мурманска. Шумы винтов транспортов будут заглушать шум подводной лодки, и она сможет проникнуть в бухту необнаруженной.

Но транспорты в гавань заводит лоцман, он знает узости, отмели и схемы минных полей.

Понятно, что немец задумал лихую операцию, и, если ему удастся войти в гавань, он торпедами может спокойно пустить на дно несколько судов. Неподвижные, крупные транспорты – очень удобная и легкая цель. Только накося выкуси! Транспорты пойдут в Архангельск, а там совсем другие условия!

Володя ухмыльнулся.

– Ты чего? – удивился Юджин.

– В перископ видел наш конвой. Целехонек, идет под эскортом военных судов к Медвежьему.

– Да, уже недалеко осталось, меньше суток. Там их сменят русские.

Оба замолчали. Похоже, когда конвой изменит курс на Архангельск, командир подлодки пойдет за ними и попробует атаковать там. А может быть, и после Медвежьего совершит атаку, надеясь, что русские не смогут охранять так же, как англичане.

Да, на Северном флоте в тот период не было таких крупных кораблей, как английские крейсера, но наши с охраной конвоев справлялись не хуже. Они знали, что грузы на кораблях помогают сражаться с немцами, знали цену каждому снаряду, каждому доставленному танку или самолету.

Рядом с ними, за переборкой, был жилой отсек, гальюн и камбуз. Немцы называли отсек «Потсдамской площадью», потому что через него кто-то постоянно проходил: или подводники из носовых отсеков на обед, или из дизельного или кормового отсека в гальюн или центральный пост.

Лодка была небольшой: длиной 67 метров, шириной по корпусу 6,2 метра, и надводное водоизмещение – 769 тонн, а потому тесноватой для 46 членов экипажа.

Эта лодка была самой массовой серией подлодок в германском флоте. Немецкие подводники любили ее за простоту, надежность, хорошие боевые качества. При скорости надводного хода на дизелях она развивала 17,7 узла, имела глубину погружения рабочую 250 метров и предельную – 295 метров. За счет толстой – до 22 мм – стали прочного корпуса не боялась попадания снарядов малокалиберной – до 37 мм калибром – артиллерии. И обладала четырьмя носовыми и одним торпедным аппаратом.

Обоих пленных кормили и три раза в день выводили в гальюн. Когда они проходили по жилому отсеку, с двухъярусных кроватей на них с любопытством смотрели подводники.

Большую часть времени лодка шла надводным ходом, держась от конвоя в отдалении. При подходе к острову Медвежий, когда акустики доложили командиру о приближении нескольких кораблей русских, тот изменил курс, уйдя вправо. Теперь он шел впереди конвоя, полагая успеть подойти к Мурманску первым.

Ночью пленники забылись тяжелым сном на деревянном настиле и были разбужены криком за переборкой. Потом подводники стали распевать песни.

– Что случилось-то? У кого-то из экипажа день рождения?

– Алехандро, ты спятил? Или потерял счет времени после купания в ледяной воде Норвежского моря? Сегодня новогодняя ночь, заканчивается тысяча девятьсот сорок второй год, через, – Юджин посмотрел на часы, – двадцать минут наступит первое января нового, тысяча девятьсот сорок третьего года. Мы в Британии дарим подарки на Рождество, но в Новый год тоже зажигаем свечи, поздравляем друг друга.

– Не береди душу.

Володя тоже вспомнил, как он встречал новогодние праздники с родителями и друзьями.

Слегка поколебавшись, Юджин спросил:

– Ты женат?

– Не успел еще.

– А у меня семья есть, мальчуган. Смотри! – он выудил из кармана фото. Но после купания в морской воде черно-белая фотография пошла разводами и пятнами. Юджин огорчился и убрал фото.

Лодка почти непрерывно шла надводным ходом двое суток. Потом она начала маневрировать и погрузилась на перископную глубину. Ход застопорили, и лодка теперь «висела» в воде. Володя понял, что командир поджидает конвой.

Лодка периодически всплывала, заряжала аккумуляторы и снова уходила на глубину. У перископа постоянно находился вахтенный офицер.

Шли часы, миновали сутки, другие. Во время сеанса радиосвязи командир, капитан-лейтенант Генрих Брод, получил радиограмму, в которой сообщалось, что, по данным авиаразведки, конвой вошел в Кольский залив.

Капитан был зол – находясь на позиции, он упустил конвой. Но и уходить с пустыми руками ему не хотелось. Рано или поздно из порта в порт пойдет транспорт, надо только набраться терпения. А этого качества подводникам не занимать.

Через сутки на лодке прозвенел сигнал «Боевая тревога». По деревянному настилу затопали ботинки подводников, спешащих к своим боевым постам.

Лодка описала циркуляцию и всплыла в позиционное положение. Ее стало слегка покачивать с борта на борт. Запустились дизеля, и субмарина пошла малым ходом. Лодка явно готовилась к торпедной атаке.

– Хоть бы промахнулись, сволочи! – сказал Володя.

– Ты о чем? – спросил Юджин.

– Лодка идет в торпедную атаку – вот только на кого?

– Неужели на конвой?

Судовому механику все эволюции лодки ни о чем не говорили. А для Владимира поворот, шумы, звонок боевой тревоги были понятны. Вот корпус слегка вздрогнул, немного задрался нос – это вышла торпеда. Впрочем, лодка тут же удифферентовалась, приняв воду в торпедозаместительные цистерны на носу.

Володя посмотрел на часы с секундной стрелкой. Прошла минута. Секундная стрелка прошла половину второго круга, когда по корпусу лодки раздался гидравлический удар. «Вот гады! Попали в кого-то!» – подумал Володя. Мысленно он посчитал дистанцию до цели – выходило немного меньше морской мили.

Неожиданно громыхнуло орудие субмарины, потом – еще раз. Понятно, добивают транспорт, определил Володя.

Юджин не уловил момента, не понял, когда лодка выпустила торпеду, но, услышав грохот орудия, встревожился:

– Алехандро, что это может быть? По лодке стреляют?

– Нет, – мрачно ответил Володя, – это с лодки стреляют из пушки по подбитому ее же торпедой судну.

Дизели заглохли, застучали каблуки по трапу. Люк задраили, зашумела вода в цистернах, палуба стала проваливаться из-под ног. Лодка погружалась.

Мимо них по коридору прошли подводники. Они были возбуждены, громко разговаривали и смеялись. Еще бы, одержали победу, и, скорее всего, над беззащитным

транспортом – чего же не радоваться?

Лодка имела довольно мощную пушку калибра 88 миллиметров с запасом в 220 снарядов – как осколочных, так и бронебойных, и могла из орудия, не используя торпеды, потопить небольшое судно или добить уже поврежденное. В 1941–1942 годах в северных морях многие суда Советского Союза ходили без воинского прикрытия из-за нехватки военных кораблей.

На гражданские суда устанавливали зенитные пулеметы, иногда морские пушки небольших калибров. Для сопровождения переделывали траулеры в тральщики, устанавливая оборудование для сброса глубинных бомб и резки минрепов, ставили орудия. Выручало то, что судовые команды, плавая в этих акваториях долгое время, хорошо знали побережье, отмели и острова бухты. Иногда, в случае нападения немецких кораблей или подводных лодок, они успевали укрыться в мелких бухтах, куда не могли пройти подлодки или крупнотоннажные суда.

Посылали немцы в Баренцево или Карское море тяжелые крейсеры, вроде «Адмирала Шпеера», в сопровождении эсминцев – уж очень им хотелось перерезать сообщения по Северному морскому пути. К тому же не зря Арктику называли «кухней погоды». Для авиации всех воюющих стран, так же как и для судоходства, жизненно необходимо было знать прогноз погоды. Как наши, так и немцы на многочисленных островах, вроде Новой Земли, Колгуева или побережья Северного Ледовитого океана, ставили полярные метеорадиостанции, снабжали служащих запасами топлива, воды и продуктов, строили домики для персонала. Немцы ухитрялись располагать такие станции даже на островах в устье Лены, недалеко от Неелова залива. А на острове Колгуева и Новой Земле они ставили базы снабжения и ремонта своих подводных лодок.

Весной 1941 года, еще до начала войны, на архипелаге Франца-Иосифа, в бухте Тихой, был создан тайный метеопункт. В проливе Кембриджа, бухте Нагурского, – база для отстоя, бункеровки и ремонта подводных лодок при действиях в Карском море. Отсюда немцы пополняли запасы мин для минирования судоходных путей, снарядов и торпед. Все это было доставлено на станции немецким вспомогательным крейсером «Комет», замаскированным под гидрографическое судно. К концу 1941 года на острове Междушарский, у входа в бухту Белужья, а позже на мысах Константина и Пинегина были созданы взлетные полосы новых аэродромов для смены экипажей подводных лодок и полярных станций. Немцы пользовались тем, что обширные территории Советского Союза были малолюдны или не заселены вовсе.

Так, группа островов Новой Земли, разделяющих Баренцево и Карское моря, протянулась с севера на юг на тысячу километров. Группа имела два крупных острова – Северный и Южный, разделенных проливом Маточкин Шар, и множество мелких островов. На островах, на которых постоянно никто не проживал, с началом войны было создано несколько метеостанций, но почти все они были уничтожены немцами. Так, были уничтожены станции в заливе Благополучия, на острове Уединения, на мысе Желания.

Немецкие корабли и подлодки топили наши суда. Многие из них не успевали даже передать по радио сигнал о нападении – такие, как пароход «Красный партизан», «Уфа» или «Куйбышев». Другие суда, например «Академик Шокальский», были потоплены, но успели сообщить по радио. Люди высадились в шлюпку, но немцы обстреляли их из пулемета. Из 27 членов экипажа до полярной станции в заливе Благополучия добралось только 19 человек. Судно обстреляло из пушки, а затем из пулемета субмарина U-255 под командованием капитан-лейтенанта Рихарда Рехе. Немцы топили рыболовецкие суда, буксиры и даже баржи с политзаключенными.

После 42-го года, когда нашу гидроавиацию вместо тихоходных самолетов МБР оснастили ленд-лизовскими «Каталинами», летчики Северного флота, потопив несколько немецких подлодок, заставили себя уважать и бояться. Помогали им радиопеленгаторы, которыми оснащались «Каталины».

А пока лодка шла для бункеровки на одну из тайных баз Новой Земли. Она шла то под дизелями, то на электромоторах под водой. Шнорхелем лодка оборудована не была.

Через пару дней лодка всплыла в позиционное положение и застопорила ход. Потом раздался сигнал боевой тревоги, подводники забегали, занимая боевые посты по расписанию.

Владимир подумал, что лодка готовится к торпедной атаке. Однако дальше все пошло как-то не так.

По лодке потянуло сквозняком, стало быть, открыли рубочный люк, запустились дизели, заряжая аккумуляторы. И уж совсем неожиданно грохнул пушечный выстрел, за ним – другой, третий… Нежели встретили судно и пытаются потопить его снарядами из пушки? Но, сидя взаперти, он мог только гадать.

Потом по настилу коридора протопали матросы, длинной очередью зашелся на рубке пулемет, что было необычно. Стало быть, цель близка – так могут стрелять по шлюпкам или по целям на берегу.

Донеслись два отдаленных взрыва, хотя пушка не стреляла. Что бы это могло быть?

Снова заработал пулемет на рубке, донеслись крики. С кем лодка ведет бой? Вырваться бы из узилища! А толку? Наверх, в рубку, на ходовой мостик нельзя. Там немцы и в горячке боя вполне могут застрелить. Сбежать бы с лодки, ведь, судя по звукам, рядом берег!

Как бы в подтверждение его догадки, по обшивке лодки застучали пули. Лодку обстреливали, и похоже – из ручного пулемета.

Владимир заметался по небольшому складу. Юджин, до того сидевший в углу, поднял голову:

– Ты чего мечешься?

– Слышишь, бой идет?

– Какое нам до него дело? Мы же пленные.

– Сбежать бы отсюда, чую – берег рядом.

– Застрелят немцы.

– Это мы еще посмотрим. У тебя какая-нибудь проволока или гвоздик есть?

– Нет, но есть матросский нож.

Это было просто везение. Немцы, подняв их из воды, не обыскивали. На них не было ремней с кобурами пистолетов, да гражданским морякам на транспортах и не выдавали личного оружия. А мелкие деньги или другое содержимое карманов немцев не интересовало: с подводной лодки ведь не сбежишь.

Матросский нож был простым, складным, с деревянной ручкой и двумя лезвиями – большим, с ладонь длиной, и маленьким, с мизинец. Сталь прочная, годная для работы, – такие ножи можно было купить за доллар в любом порту в лавках, где продавали необходимую морякам мелочовку. При необходимости им резали лини и канаты, дюритовые шланги.

Володя открыл маленькое лезвие, поковырял им в замке. Дверной замок был примитивным, как говорится – для честных людей. Положено склад с продуктами на замке держать, вот и держат. На подводной лодке красть будет только полный идиот – спрятать просто негде, тем более что кормили подводников прилично, голодным никто не ходил, даже пленные.

Язычок замка щелкнул, дверь приоткрылась.

Володя убрал маленькое лезвие и открыл большое. Нож убрал в рукав, только рукоять лежала в ладони – со стороны и не видно.

– Юджин, ты со мной?

– Нет, Алехандро, я не герой. И тебе не советую, погибнешь зря.

– Тогда прошу, сиди тихо.

Механик кивнул.

Володя выглянул из-за двери. Коридор был пуст. Со стороны центрального поста доносился разговор, а из открытого рубочного люка послышалась пулеметная очередь.

Идти в сторону рубки было опасно и бесполезно. Даже если он успеет ударить ножом одного-двух подводников, через рубку, ее ходовой мостик, ему не прорваться. Там немцы, и причем с оружием. Что он

им ножом может сделать? А он еще хотел жить и принести пользу стране – у него к немцам свой счет.

Оставалась корма. Путь тупиковый – для тех, кто не знаком с подлодками. В кормовом отсеке всегда есть люк для загрузки торпед для кормовых торпедных аппаратов или прочего громоздкого оборудования. Кроме того, в этом отсеке расположены электромоторы, приводящие в действие гребные винты, на лодках VII серии – компрессоры воздуха высокого давления, пост энергетики, а главное, по крайней мере для Владимира, ручного управления вертикальным и кормовыми горизонтальными рулями.

Когда Владимир еще метался по продуктовому складу, в голове у него созревал сумасшедший план – вывести из строя электрику на кормовом посту, вручную перевести рули в крайнее положение и попытаться их заклинить. А дальше – уж как получится.

Владимир надеялся выбраться через верхний люк для загрузки торпед. Для реализации этого плана было только одно, но существенное препятствие: механики-двигателисты в дизельном, пятом по счету, отсеке. Его не минуешь, ход в кормовой, шестой, отсек только через него.

Их узилище располагалось в четвертом отсеке. Это был отсек для камбуза, там же проживали унтер-офицеры и был гальюн. Сюда выводили пленных в туалет, так что Владимир был уже знаком с отсеком.

Он тихо, стараясь не стучать каблуками ботинок по настилу, прошел к гальюну. Если бы в отсеке кто-то был, это не должно было бы его насторожить. Но отсек был пуст, подводники находились на боевых постах и наверху, на палубе и ходовом мостике.

На переборке в дизельный отсек люк был открыт для вентиляции. Через него же поступал воздух для дизелей.

Володя глубоко вздохнул. До этого момента все еще можно было повернуть вспять, вернуться к Юджину. Но стоит ему перелезть в дизельный отсек и напасть на механиков – все, обратной дороги уже не будет. И у него в этом случае остается два варианта: или он сбежит с лодки, или будет убит немцами. Правда, если дело дойдет до стрельбы или попытки его захватить в отсеке, он предпочтет взорвать торпеду и погибнуть сам, потопив подлодку. По крайней мере, внутренне он был к этому готов. Он воин и должен быть готов отдать жизнь, но только не впустую, а нанеся максимальный урон врагу.

Володя усмехнулся. На весах одна его жизнь против жизней членов экипажа и жизнедеятельности самой подлодки. Так рисковать он согласен, это равноценный обмен.

Все, дальше тянуть нельзя.

Володя привычным движением просунул в люк ногу и, согнувшись пополам, нырнул в него сам. С беглого взгляда ему показалось, что отсек пуст, однако с дальнего конца раздавалось позвякивание инструментов – кто-то из механиков возился с оборудованием. И этого механика скрывал один из двух здоровенных шестицилиндровых дизелей высотой не меньше Володиного роста.

Володя взял в левую руку большой гаечный ключ, в правой зажал нож и, стараясь не топать, побежал к кормовой части отсека.

Механик сидел на корточках, спиной к Володе, и регулировал какой-то агрегат.

Володя ударил его в спину ножом, загнав лезвие по рукоять.

Подводник упал лицом вниз. Конечно, за ревом дизелей механик просто не мог расслышать шагов подкрадывающегося Владимира.

Володя выдернул нож и обтер лезвие о куртку убитого механика. Держа нож в руке, он заглянул через люк переборки, ведущий в кормовой отсек. Отсек был тускло освещен лампочками, сужался к корме и был пуст. Удача!

Володя пролез через люк и закрыл его, повернув рукоять. Теперь люк надо было зафиксировать, чтобы его не могли открыть со стороны дизельной.

Он окинул взглядом помещение. К пускателям и рубильникам шли провода. Лодка не движется, провода должны быть обесточены. Да и рукоять ножа деревянная, должна защитить его от напряжения.

Володя перерезал провод в двух местах, получившимся куском связал рукоять люка с трубопроводами. Одно дело сделано, люк со стороны дизельной не открыть; по крайней мере, быстро сюда, в кормовой отсек, подводникам не проникнуть.

Он резал провода, причем не просто перерезал, а вырезал куски, чтобы тяжелее было восстанавливать повреждения. Силовые кабели к электромоторам не трогал. Чего зря терять время? Кабели в руку толщиной, их ножом не перережешь, к тому же у него была подспудная мысль: возможно, немцы попробуют отойти от берега и погрузиться. Тогда их будет ждать неприятный сюрприз в виде неработающих и заклиненных рулей.

Володя принялся вращать железный штурвал вертикального руля. Выставил его в положение прямо, что потребовало усилий – все-таки перо руля весило немало, гаечным ключом он стал колотить по шестерням редуктора, оставляя забоины. Потом то же самое проделал с кормовыми горизонтальными рулями. Он полагал, что за ревом дизелей стука гаечного ключа не будет слышно, но ошибся. Железный корпус лодки хорошо проводил звуки, и необычный стук привлек внимание.

В люк переборки затарабанили кулаком, стали что-то спрашивать на немецком, подергали ручку открывания люка. Но все усилия немцев проникнуть в кормовой отсек были тщетны.

Со стороны дизельного отсека стали бить в люк чем-то тяжелым, похоже – кувалдой.

Володя поднял голову. Люк для загрузки торпед крепился на четырех клипсах с гайками и не был предназначен для быстрого открытия.

Надо было начинать откручивать гайки. Если лодка погрузится хотя бы в позиционное положение, вода хлынет в люк, и выбраться через мощный водяной поток ему будет не под силу. И в то же время открывать люк преждевременно тоже опасно – вдруг немцы уже стоят у люка с оружием? Стоит приоткрыть люк, как он получит пулю в голову.

Была еще одна возможность покинуть лодку – через трубу торпедного аппарата при условии, что там нет торпеды.

Володя потянул ручку, повернул ее в сторону, против часовой стрелки, открыл крышку торпедного аппарата.

Да, как же, раскатал губу! Торпеда – вот она, калибром 533 миллиметра. Володя снова закрыл крышку торпедного аппарата. А ведь торпеду можно выпустить! Не поразив несуществующую цель, она никому не принесет вреда и просто затонет. Вопрос только в том, носом или кормой к берегу стоит лодка? А может, и вовсе бортом?

Он решил выждать немного. Стоит лодке дать ход, как он сразу поймет ее положение. Вот тогда можно и выпустить торпеду.

В люк и переборку снова затарабанили, стали ругаться. Немецкого языка Володя не знал, но по интонациям и так было понятно.

Неожиданно раздалось два пистолетных выстрела. Пули ударились в переборку, не пробив ее. Ага, разбежались! Переборка рассчитана на давление воды при аварии, и пулю выдержать уж точно должна. Хотя переборки на VII серии лодок были не очень мощными, лодки серии IX или XXI были значительно прочнее, имели усилители.

Слышны были приглушенные переборкой крики «Швайне!» и другие слова, значение которых Володя не знал, но они явно были оскорбительными. Ну-ну, пусть поругаются, спустят пар.

Потом все стихло. Немцы, видимо, решили, что англичанин чудит, в отчаянии заперся в кормовом отсеке. Ничего, посидит немного, захочет жрать – сам выйдет. Чего попусту тратить на него время и силы?

Загудели оба электромотора, провернулись гребные винты. Лодка двинулась задним ходом. Ага, стало быть, к берегу стояла боком, иначе стрелять из пушки было бы невозможно – ведь она стояла на корме рубки. Во

время движения надводным ходом подводники обычно находятся на ходовом мостике, при качке со скользкой и мокрой палубы может смыть.

Выбираться через люк для загрузки торпед? На мостике может быть пулеметчик – ведь подводники хорошо знают свою лодку и пути, которыми ее можно покинуть.

Вот только не получилось у немцев движение. Вернее, лодка двигалась, но корма ее пыталась опуститься. Владимир представил, как удивились рулевой и командир.

Лодка застопорила ход, смолкли электромоторы. Понятно, команда пытается понять, почему лодка ведет себя столь необычно. Наверное, быстрее всего должен был сообразить командир электромеханической части – ведь он знает, что ручное управление рулями находится именно в кормовом отсеке.

Наверху по крышке люка стукнули металлом, скорее всего – прикладом автомата. Ага, пытаются проверить, не открыт ли люк. Похоже, через него не выбраться. Придется покидать лодку через трубу торпедного аппарата.

Володя начал открывать шкафчики и в одном из них обнаружил ИДА – индивидуальный дыхательный аппарат, да не один, а целых четыре штуки – по количеству подводников, могущих по расписанию находиться в кормовом отсеке.

В другом шкафу в прорезиненных сумках нашлись легководолазные костюмы. Уже хорошо, все-таки немцы – нация организованная и пунктуальная, что положено иметь по штату, то и находится на своих местах, невзирая на нехватку буквально всего в военные годы. Только сначала надо освободить от торпеды торпедный аппарат.

Володя открыл клапан, заполнил водой торпедный аппарат, подождал, пока выравняется давление в аппарате и за бортом – иначе просто невозможно будет открыть наружную крышку торпедного аппарата. Вот теперь аппарат к пуску готов. И Володя нажал на рычаг пуска.

С шипением торпеда вышла из аппарата. Корму лодки, полегчавшую после выхода торпеды, подбросило вверх. После пуска ее должны уравновесить, набрав балласт в уравнительную кормовую цистерну. Только сами немцы торпеду не пускали, для них пуск был полной неожиданностью. И к выравниванию дифферента они были не готовы.

Володя был готов поспорить, что подводники сейчас в полной растерянности. Без специальных знаний ни один рулевой, штурман или механик надводного флота произвести пуск торпеды не сможет – слишком специфичные, хотя и не мудреные, знания нужны.

Неожиданно раздался близкий и сильный взрыв. Это торпеда наткнулась на препятствие и сработала – ведь взрывателю все равно, судно или берег является мишенью. Немцы ставили на торпеды несколько типов взрывателей разного действия – нажимные, магнитные, акустические.

Гидравлический удар от близкого и мощного взрыва был столь силен, что корму лодки, принявшую удар на себя, высоко подбросило. Володя не устоял, упал на настил. Со звоном лопнул один из плафонов освещения.

За переборкой тоже слышались шум и треск – это в других отсеках отрывалось и падало все, что было плохо закреплено.

Потом стало слышно, как забегали немцы. Ага, не понравилось!

И только потом до него дошло, что случилось. Когда лодку здорово швырнуло, вода, которая всегда есть в лодке под настилом, могла попасть в аккумуляторные ямы. А при попадании морской воды в электролит аккумулятора образуется ядовитый газ хлор. И количество газа зависит от объема попавшей воды. И бегают немцы по лодке потому, что ищут, в каких аккумуляторах произошло попадание, так как аккумуляторы располагались под настилами в разных отсеках. Небось ПДУ нацепили, на зомби похожи. Это персональные дыхательные устройства, вроде противогазов.

Володя натянул на себя гидрокомбинезон, затем привел в действие пневмомашинку, закрывая наружную крышку торпедного аппарата, воздухом среднего давления осушил трубу торпедного аппарата. Затем уравнительным клапаном сбросил избыточное давление. Все, торпедный аппарат готов к использованию.

Находясь под водой, в случае аварийной ситуации подводники могли покинуть лодку двумя способами. Первый – это «сухой». Это когда лодку обнаружили по аварийному бую или гидролокатором свои спасательные суда, опустили на тросе «колокол», который и в самом деле по форме напоминал церковный. Снизу он был открыт, и вода не заполняла его из-за противодействия воздуха. «Колокол» подводился к кормовому или носовому люку подлодки и крепился зажимами. Все, теперь можно было открыть люк лодки, несколько членов экипажа могли перейти в «колокол» и занять места на круговой скамье. А дальше следовал подъем внутри колокола к судну.

Второй способ – «мокрый». При нем подводник надевает гидрокостюм, дыхательный аппарат и заползает в трубу торпедного аппарата. Его товарищи из торпедного отсека могут помогать ему, управляя торпедным аппаратом, или он сам может выполнить все действия, для чего внутри трубы располагались рукояти управления. Такой способ называется «самошлюзование», и именно им хотел воспользоваться Владимир. Это для непосвященного труба торпедного аппарата изнутри должна быть ровной и гладкой, как стенки кастрюли. Но на деле это далеко не так.

В длинной, 8–10-метровой трубе торпедного аппарата есть клапанная коробка. А еще при шлюзовании подводников при аварии выбрасывается буй-вьюшка с мусингами. Это такая катушка с веревкой, на которой через определенные промежутки завязаны одинарные или двойные узлы, которые дают информацию о глубине. Быстро всплывать подводнику нельзя, может приключиться кессонная болезнь – это когда за счет разницы давления в организме и водной среде в крови высвобождаются растворенные в ней газы.

Впрочем, Владимир не собирался всплывать медленно: глубина невелика, всего несколько метров, и «кессонки» можно не опасаться.

В люк переборки снова начали стучать, пытаясь его вскрыть. Немцы поняли, что пленник не из простых. Он уже доставил им кучу неприятностей, и неизвестно, какие еще неприятности может преподнести. И потому командир приказал любыми способами проникнуть в кормовой отсек и убить ненормального рулевого.

Владимир заторопился – неизвестно, как долго продержится люк. Он влез в торпедный аппарат, и тут до него дошло: он не сможет выбраться. Должен быть еще один член экипажа, который закроет крышку аппарата. Если в случае аварии лодку покидают через торпедный аппарат, спастись могут все, кроме последнего, он обречен.

В голове мгновенно созрел другой план. Надо дать лодке полный вперед, в этом случае на скользкой палубе никто удержаться не сможет, и самому покинуть лодку через люк для загрузки торпед. Только надо приготовиться: открутить все гайки, а одну ослабить. А как лодка пойдет, выбираться. Ничего другого не оставалось, он даже не может вернуться в узилище, обозленные немцы его просто растерзают. Так и сделал. Открутил гайки, ослабив клипсы, дал лодке ход. Потом рукой отвернул последнюю гайку. Ну, была не была. Он ухватился за трубопровод, сдвинул тяжеленный люк в сторону, подтянулся, животом лег на край корпуса и перевалился вниз. Соскользнул по мокрому и обледеневшему железу. Вода даже через гидрокостюм обжигала холодом. После взрыва торпеды со дна поднялась водяная муть, и видимость была от силы 2–3 метра.

Он успел отплыть от лодки на несколько метров и погрузиться, как она застопорила ход, пройдя полкабельтова. Это

означало одно: немцы сорвали люк в переборке и ворвались в кормовой отсек. Не обнаружив там рулевого, они увидели открытый люк для загрузки торпед, через который сбежал пленник. Поздно, он уже на свободе!

Однако тут приключилась другая напасть. При покидании лодки положено надевать на ноги свинцовые «стельки» или другой груз. В спешке он забыл об этом, и теперь ноги его стремились подняться выше головы.

Владимир заработал руками и ногами, стараясь удалиться от лодки как можно дальше. Голые руки и лицо мерзли – температура воды была близка к нулевой.

Минут через пятнадцать руки его ткнулись в береговую твердь. Он осторожно всплыл и стал оглядываться по сторонам. Лодка была почти в кабельтове от него. На ходовом мостике виднелось несколько темных фигур.

Лодка давала то передний, то задний ход. Видимо, в кормовом отсеке пытались исправить повреждения и перевести рули в нейтральное положение, чтобы лодка могла идти хотя бы прямолинейно и суметь покинуть место боя.

Володя, скрываясь в воде, проплыл несколько метров, нашел расщелину, залез в нее, прополз несколько метров и выбрался из воды. Теперь с лодки его не увидят.

Он сорвал с лица маску дыхательного аппарата и вдохнул свежего морозного воздуха. После спертого воздуха субмарины он казался вкусным – дышал бы и дышал.

Глава 5. Остров

Рев дизелей с подлодки усилился, ветром донесло запах солярки. Звук понемногу стал отдаляться.

Владимир поднял голову. Подлодка на малом ходу уходила в открытое море. В сумерках она быстро исчезла из вида, и только какое-то время доносился звук дизелей, но потом и его не стало слышно. Наступила тишина. Полная тишина до звона в ушах.

Володя почувствовал, что замерз. Окоченели руки, ноги, голова. Только телу, укрытому от ветра, мороза и воды гидрокомбинезоном, было еще тепло.

Володя выбрался из расщелины и, оскальзываясь на снегу, стал подниматься по склону. Раз немцы вели бой, значит, здесь должны быть их враги. А враги немцев – его друзья. Узнать бы еще, где он находится и чья это земля?

Он взобрался на невысокий берег, повернул голову. Везде снег, поверхность немного холмистая. А слева – только вода плещется чугунными волнами.

Метрах в трехстах на берегу виднелись какие-то постройки. Володя направился к ним. Он ощущал пьянящее чувство свободы, радость от избавления пусть краткосрочного, но плена, и одновременно – тревогу. Кто и что ждет его на этой земле? Ведь лодка, на которой он был, не раз меняла курс, и пробыл он на ней около недели. За это время она могла уйти на большое расстояние, он мог оказаться в Гренландии, на Шпицбергене, на Медвежьем, на полярных землях своей страны, да на том же Кольском полуострове. У него не было карты и навигационных приборов, и определиться по месту нахождения он не мог.

Володя дошагал до построек. Они были частично разрушены и еще кое-где дымились. Поодаль в разных позах лежали тела убитых полярников.

– Эй, есть кто живой?

Но только гнетущая тишина была ему ответом.

Один из убитых сжимал в руках ручной пулемет Дегтярева – «ДП». Рядом с другими убитыми, коих Володя насчитал шесть человек, лежали карабины Мосина. Похоже, что разгромленная станция – советская. Это ее обстреляла подлодка, и эти люди вели ответный огонь из стрелкового оружия. Только вот слабоваты винтовки и пулемет против подлодки.

Володя перевернул убитого. Пуля попала ему в голову – ведь, кроме пушки, немцы вели огонь из пулемета.

Он обыскал одежду убитого. Документов в карманах не оказалось, только расческу нашел. Такая же картина была и с другими. Они что, сдали свои документы начальству? Но и на флоте и в армии каждый военнослужащий имел при себе личные документы.

Володя стал замерзать, гидрокомбинезон – плохая защита от мороза.

Он подошел к постройке. Полуразрушенное здание когда-то было наполовину сложено из камня, другая его половина была бревенчатой. Каменная ее часть, что выходила к заливу, была разрушена. Судя по найденным остаткам, там была радиостанция – вон и антенна валяется в стороне. Ага, получается, немцы целенаправленно разрушили метеопост и радиостанцию, чтобы лишить военно-морской штаб или Главсевморпуть информации о погоде.

Погонов или военной формы на погибших не было, но это еще не говорило о том, что они гражданские. Здесь холодно, и на убитых ватные штаны и меховые куртки – шинель и сапоги от морозов в этих широтах не защитят.

Володя прошел в бревенчатую часть здания, которая почти не пострадала. Здесь явно был жилой отсек. Койки в два яруса на восьмерых, длинный стол из дерева, шкаф, сундук. На столе портрет Сталина – куда же без него?

Он открыл шкаф. На крючке висел тулуп, внизу стояли валенки. Ему бы еще ватные штаны… Он забрался в сундук. Какие-то личные вещи, но теплой одежды не было. Придется раздевать убитых, пока не наступило трупное окоченение, а потом определить их всех в одно место. Он поймал себя на мысли, что подсознательно готовится к длительному пребыванию на станции. Чтобы отсюда уйти, надо знать, где находится он сам и еще другие станции или воинские части. Иначе в этой тундре заблудиться – пара пустяков. А сейчас его задача, дело первостепенной важности – не замерзнуть, не окоченеть. Ветер умеренный, метров пятнадцать, и мороз градусов двадцать – двадцать пять, по местным меркам, вполне терпимо, но без теплой одежды и укрытия он не протянет и суток.

Володя вышел на берег, снял с убитых меховые куртки, свитера, валенки. С одного, подходящего по комплекции, стянул ватные стеганые штаны. Чувствовал при этом он себя мерзко – едва ли не мародером, но другого выхода не было. Им теперь теплые вещи не нужны, а его они спасут.

Он снес вещи убитых в жилое помещение и свалил в кучу. Потом разделся сам. Ноги в ботиночках уже закоченели так, что он не чувствовал пальцев. Он растер их руками. Потом достал из сундука чистые портянки, натянул на голое тело штаны, перепеленал ноги портянками и сунул их в валенки. Удобная все-таки в мороз и снег валяная обувь! И тепло, и не жмет.

На чистую исподнюю рубаху, найденную в сундуке, он натянул свитер. Поколебавшись, выбрал меховую куртку. Теперь надо бы чего-то на голову. В шкафу он увидел шлем на меху, похожий на летный, – достав, он натянул его на голову. Вот теперь в самый раз. Да, еще перчатки нужны. Были такие в сундуке: добротные, кожаные, подбитые мехом – явно чьи-то личные. Достав, Володя со вздохом их надел. Мародер и есть!

Он вышел на берег и начал волоком стаскивать убитых за избу, но после трех ходок понял, что так дело не пойдет. А если здесь водятся белые медведи или песцы? Обглодают мертвецов, нехорошо. И он придумал.

Притащив все-таки убитых в одно место, он стал носить плоские камни от разрушенной снарядами метеостанции и обкладывать ими тела. Устал. Отдыхая и разглядывая пирамиду, подумал о том, что от песцов камни спасут, ну а если медведь пожалует, так его выстрелом отпугнуть можно или даже застрелить – мясо будет.

Он собрал оружие убитых и занес его в избу. Потом без сил уселся на койку. Слишком много испытаний для него сегодня выпало, устал. Но все-таки он осмотрел оружие. Магазины всех карабинов и винтовок были пусты, только в круглом диске пулемета оставалось три патрона. Он их выщелкнул, зарядил карабин.

Владимир

почувствовал себя увереннее. Завтра он разберется, где на станции хранили боеприпасы. А еще еду. Есть хотелось очень, но еще больше хотелось спать. Не раздеваясь, он повалился на кровать и мгновенно уснул.

Проснулся с ощущением, что выспался. Посмотрел на часы и расстроился: они стояли. Видимо, внутрь корпуса попала вода.

В избе было холодно. Печь-то в избе была, только чем топить?

Володя надел валенки и начал бродить вокруг дома. Конечно, полярники знали, где хранится топливо.

Между домом и берегом обнаружилась куча угля, присыпанная снегом, – сначала он принял ее за снежный занос.

Ведром Владимир натаскал угля. Средненький был уголь, прозываемый в народе «семечкой». В разрушенном здании от доски ножом настрогал лучин, сложил их в печи и поджег. Потом совком сыпанул в топку угля.

Через какое-то время от печки потянуло теплом, по крайней мере, пар изо рта уже не шел. Володя подбросил еще уголька. Теперь надо искать провиант.

В деревянной части постройки он его не видел и потому стал осматривать полуразрушенную каменную половину строения. Несколько раздавленных блоков радиостанции, непонятные метеоприборы, листки бумаги в папках с тесемками. Он сначала отбросил их в сторону, но потом поднял и раскрыл. На листке был машинописный текст: «Приказ по метеостанции острова Вайгач». И дальше – суховатый текст.

Похоже, он попал на остров. Вот блин! А как же отсюда выбраться? В душе он надеялся подхарчиться, перерыть все личные вещи или найденные документы и, определив, где находится, отправиться к своим. А остров? Куда ни пойди, кругом вода.

Он попытался вспомнить, где расположен этот остров – вроде бы южнее Новой Земли. Да, точно, с юга – Югорский полуостров, который отделяет от острова Югорский Шар. К востоку – Карское море, к западу – Баренцево, с севера – пролив Карские Ворота. А самое главное! Володя едва не подпрыгнул, вспомнив, что зимой узкий пролив Югорский Шар замерзает и становится несудоходным. Там и можно будет попробовать перебраться на Большую землю, на материк. Но в первую очередь – найти провизию. Для выживания в мороз необходима теплая одежда и еда. Если человек голоден, он все равно замерзнет.

Памятуя свою промашку с кучей угля под снегом, Володя стал описывать круги вокруг постройки, осматривая каждый бугорок и пиная ногой снежные заносы.

Через полчаса поисков он нашел землянку. Вход был немного занесен снегом и ничем не выделялся, как будто специально был замаскирован. Деревянная дверь закрыта на щеколду, чтобы не проникли звери.

Володя зашел и сразу понял – он нашел продовольственный склад. На полках лежали консервы в картонных ящиках, пачки кускового сахара и соли, мешки с крупами и мукой, несколько бочонков с растительным маслом, картонные упаковки со спичками. Здесь было все, что необходимо для жизни нескольких человек длительное время. Его озадачило только одно: в круглых фанерных барабанах находились белые плоские цилиндры, напоминающие огромные таблетки. Что бы это могло быть? Сухой спирт для растопки? Что ему делать на продовольственном складе?

Он отколол ножом кусочек, понюхал. Запаха нет, но отбитый кусочек, который он держал в руке, от тепла пальцев начал подтаивать. Была не была, надо попробовать.

Володя лизнул палец с белой жидкостью. Ба! Да это же молоко! Обычное молоко, только замороженное. Он сунул кусочек в рот. Вполне прилично, как холодного молока выпил. Никогда раньше он не слышал о таком способе хранения такого скоропортящегося продукта.

Он набрал несколько банок из разных ящиков, вернулся в жилой отсек и поставил банки на печь. Когда они забулькали, схватил тряпку, чтобы не обжечь руки, и переставил банки на стол. Скинул куртку и ножом вскрыл банки. Потянуло аппетитным запахом съестного. Эх, хлебушка бы!

Не торопясь, он опустошил три банки. Одна была с тушенкой, другая оказалась с бычками в томате, а в третьей – рис с овощами, причем на последней все надписи были иероглифами – то ли японскими, то ли корейскими. В иероглифах он не разбирался совсем.

Немного полежав в тепле – ведь даже в армии после приема пищи солдат полчаса не трогают, – Володя решил тщательно осмотреть полуразрушенное каменное строение. Ведь найденные там бумаги помогли ему понять, где он находится.

Володя оделся и вышел во двор. Бросил взгляд на море и выматерился. Далеко, милях в трех, проходил по проливу то ли сейнер, то ли траулер – судно явно гражданское. Это же шанс на спасение!

Володя метнулся в избу, схватил карабин и, выбежав, выстрелил в воздух раз, другой. Судно как шло, так и продолжало идти, не изменив курса. За шумом работы двигателей никто из команды не услышал далекого выстрела.

Стало быть, суда здесь проходят. И пусть ему сейчас не повезло – но он сам виноват. Не приготовился, жрать уселся, а судно мимо прошло, корил себя Володя.

А как готовиться? Надо подавать световые и шумовые сигналы. Для световых сгодится костер, для шумовых – выстрелы. Правда, с шумовыми сигналами может возникнуть проблема – у него в карабине остался единственный патрон, который он достал из диска пулемета. А для световых надо собрать доски и щепки из разрушенного здания, выложить костерок, а сверху уголька немного подсыпать. И еще: спички надо класть у самого входа, у дверей – чтобы были под руками.

Прошедшее судно вдохнуло в него надежду, и Владимир принялся рыться в каменных завалах. Подходящие камни сносил на берег.

Метров через тридцать от здания высокий – метров на двадцать – двадцать пять – берег круто обрывался вниз, к воде. А от кручи к воде шла плоская полоса метров десяти.

Отступя метра два от обрыва, Володя начал готовить костер. Он выложил камни, сделав площадку около метра в диаметре. Другие камни поставил на ребро для защиты от снега. В центр уложил сначала щепочки, а на них – мелко наколотые полешки. Вплотную к доскам с трех сторон насыпал угля. Уголь должен заняться от щепок и досок, спичками его не зажжешь. Под щепочки сунул несколько листков бумаги.

Под конец кусками трех досок он накрыл свой будущий костер. Отряхнув руки, довольно оглядел результаты своего труда. Если он углядит в море корабль, костер можно запалить довольно быстро.

Володя рылся в полуразрушенном каменном здании довольно долго. Под грудой камней он обнаружил небольшой, в метр высотой, железный ящик, смахивающий на сейф. Ящик был помят сбоку, но заперт, а ключей, похожих на сейфовые, Володя на развалинах не находил. К своей радости, он нашел три обоймы винтовочных патронов.

Вести длительный бой с подводной лодкой полярники не могли – пушка субмарины быстро подавила сопротивление и разрушила каменное строение. Тогда почему он не находит запасов патронов? Продуктов на складе с лихвой хватало на зимовку, тогда и патроны должны были быть. Или их дали полярникам впритык, чтобы они только отпугивали белых медведей и не рассчитывали на боевые действия с немцами?

До начала войны, в сороковом году, а с 1941 года регулярно в наши северные моря выходили немецкие метеорологические суда «Заксен», «Мюнхен», «Лауенберг», «Фризе», «Гессен», «Вупперталь». Руководитель метеослужбы контр-адмирал Конрад решил, что эпизодическое получение информации с судов делает прогнозы недостоверными, и развернул целую сеть тайных

метеостанций. Были немногочисленные автоматические метеостанции, не требовавшие по нескольку месяцев присутствия персонала. Но большинство станций были обитаемыми. Немцы делали в грунте полузаглубленные дома-землянки, не выделяющиеся на фоне тундры. Окна делали из плексигласа, крыши для маскировки окрашивали в белый цвет. С воздуха обнаружить такие станции было невозможно. Снабжение продуктами и топливом производилось с подводных лодок или судов.

Была такая тайная метеостанция и на Вайгаче, в тринадцати километрах от мыса Болванский Нос и всего в десятке километров от разрушенной теперь советской метеостанции. И судно, которое видел Владимир, шло именно к немецкой станции.

Немцы были большими мастаками по части маскировки, они ставили на боевые суда фанерные надстройки, красили суда под гражданские и даже флаги на корме вешали не свои, а чаще всего нейтральных стран.

Таким способом маскировки постоянно пользовался крейсер «Комет». Во время своих походов он постоянно менял названия: то «Семен Дежнев», то «Дунай», то «Токио Мару». При собственном водоизмещении 7,5 тысячи тонн крейсер имел запас хода по топливу в 50 тысяч миль. Он имел шесть 150-миллиметровых орудий, одну 60-миллиметровую зенитную пушку, шесть зенитных 20-миллиметровых автоматов и два подводных торпедных аппарата. На его борту находился быстроходный катер «Метеорит», приспособленный для установки мин типа «ЕМС», а также в ангаре – гидросамолет «Арадо-196». Имел запас продуктов на год, позволявший длительное время не бункероваться. На радиостанции постоянно дежурили радисты, свободно владеющие кроме родного немецкого еще русским и английским. Они прослушивали эфир, выуживая крупицы ценной информации, которую немедленно отправляли телеграммами в военно-морской штаб, ставивший задачи уже для кораблей и субмарин. Ничего похожего на «Комет» на нашем флоте в то время не было.

Видя активность немецких кораблей, подводных лодок и авиации в наших северных акваториях, 22 августа 1942 года приказом командования Северного флота создавалась Новоземельская военно-морская база, заключавшая в себе, кроме гарнизона на Новой Земле, одиннадцать полярных станций, в том числе и на острове Вайгач, и посты СНИС (служба наблюдения и связи). Кроме того, на некоторых островах ставились морские батареи. Так, на острове Колгуев установили батарею № 645 из двух 102-миллиметровых орудий. А на Новой Земле был сооружен аэродром Рогачево в две взлетно-посадочные полосы, и в 1943 году сюда морем было доставлено несколько истребителей И-15бис.

Возился Владимир в разрушенном здании, пока не устал. Дело, похоже, шло к вечеру в привычном понимании, хотя какой вечер может быть при полярной ночи? И по времени невозможно сориентироваться – ведь его часы стоят.

И тут он вспомнил про убитых полярников – ведь у кого-то из них вполне могли оказаться наручные часы. Вот только разбирать камни и снова заниматься мародерством душе претило. Сразу не хватило ума забрать часы – так чего уж теперь? Ведь торопиться ему некуда. Вокруг тундра, снег, море и безмолвие.

Он вернулся в жилую комнату, подбросил угля в почти уже погасшую печь, разогрел консервы и поел. Ему здорово повезло, что есть теплое жилье и продукты. Тут можно просидеть долго, едва ли не до конца войны, хотя его деятельной натуре такая отстраненность претила. Хотелось на подлодку, воевать, топить транспорты и боевые коробки с ненавистной свастикой. И уже засыпая, он подумал о том, что рация с метеостанции который день не выходит в эфир. Должен же кто-то из начальства обеспокоиться – почему молчит рация, не случилось ли чего худого – и прислать хоть какое-нибудь суденышко на помощь.

Но начальству было не до него. День шел за днем, он видел проходящие вдали суда, но ни одно из них не свернуло в его сторону, не приблизилось к берегу.

Володя же каждый день после обязательного ритуала растопки печи и завтрака выходил на берег и, стоя у разрушенной каменной стены для защиты от ветра, наблюдал за морем. Он ждал, когда один из транспортов подойдет поближе и он сможет подать сигнал. Ему просто необходимо было вырваться из этого снежного заключения, из одиночества, из вынужденного безделья. Считая дни, он делал ножом зарубки на бревне притолоки. Как-то поймал себя на мысли – сравнивает себя с Робинзоном Крузо. В чем-то литературному герою, имевшему реальный прототип, было проще. По крайней мере, на его острове было теплее.

Устав от безделья и бесплодного ожидания, в один из безветренных дней Володя решил пройтись вдоль берега. Он захватил с собой коробку спичек, забросил за спину карабин. Решив не удаляться от берега, шел так, чтобы был виден береговой урез. В любую минуту можно было повернуть назад и не заблудиться.

Он шагал, поглядывая то на море, то налево, в глубь острова. В полукилометре от берега заметил три странных каменных столба, нелепо торчащих среди снега. Потоптавшись, он направился к ним.

Вблизи оказалось, что это – три грубо высеченных из камня истукана. А рядом с ними – просто залежи оленьих костей, их не мог скрыть даже снег. Это было старинное капище ненцев, устраивавших здесь жертвоприношения своим языческим богам.

Володя поспешил побыстрее оттуда убраться – стоять среди груды костей, рогов и копыт было не очень приятно. В темные силы Володя не верил, как и в злых духов, но аура у этого места была тяжелой, неприятной.

Едва он успел вернуться назад, в свое жилье, растопить печь и поужинать, как поднялся ветер. Он свистел и гудел в выступах бревенчатой стены, в трубе. Временами он напоминал Володе звучание флейты в любимой им мелодии «Эль кондор паса» в исполнении Саймона и Гарфункеля. Он даже напел немного. Эх, послушать бы радио, узнать новости…

Ветер принес снег. Колючими крупинками он с шорохом бил по маленькому оконцу. Под этот шорох Володя и уснул.

Когда он проснулся, снег продолжал идти и шел сутки или двое. Как угадаешь, когда нет часов, нет восхода и заката солнца?

В непогоду Владимир сидел в жилой комнате, выходя разве что по нужде. Темно, снегопад, не видно ни зги; отойдешь от избы на десять метров – и можно заблудиться, не найти обратную дорогу.

После снегопада, когда стих ветер, Володя решил заняться железным ящиком, который он нашел пару недель назад в каменном здании. Весь бок у ящика был помят и дверца заперта. Володе было интересно – какие тайны мог хранить этот ящик? В разрушенном каменном здании инструменты были – он сам видел гвоздодер, лом, кувалду и молоток, а также гаечные ключи. На станции без инструментов – как без рук.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/uriy-korchevskiy/bezdna-vpervye-posle-boga/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.