Бизерта читать онлайн - Юрий Шестёра

Бизерта

Юрий Шестёра

Исторические приключения (Вече)

10 ноября 1920 года началась эвакуация Крыма, которой завершилось отступление Русской армии генерала Врангеля. В течение трех дней на 126 судов были погружены войска, семьи офицеров, часть гражданского населения крымских портов. В конце ноября флот был реорганизован в Русскую эскадру. Ее командующим стал контр-адмирал Кедров.

1 декабря 1920 года Франция согласилась принять Русскую эскадру в порту Бизерта в Тунисе. Переход эскадры в Бизерту закончился только в феврале 1921 года. И началось долгое, мрачное и безнадежное «сидение» в изгнании, закончившееся в октябре 1924 года, после признания Францией советского правительства, когда Русская эскадра была расформирована…

Юрий Шестёра

Бизерта

Не лебедей это в небе стая:

белогвардейская рать святая.

    Марина Цветаева

Глава I

Прощай, Севастополь!

В апреле 1919 года войска союзников России в мировой войне, так называемой Антанты*[1 - Слова, помеченные звездочкой, см. в Примечаниях], ушли из Крыма, и к 1 мая весь полуостров был занят красными войсками.

Долго удерживать Крым большевики не смогли. Наступило лето 1919 года – пик успехов войск Добровольческой армии Деникина*, к концу июня очистивших полуостров от красных. К октябрю войска генерала Деникина контролировали огромные территории, население которых составляло десятки миллионов человек. Выполняя так называемую «московскую директиву» Деникина, белогвардейцы дошли до Орла. Казалось, вот-вот большевистский режим будет сокрушен.

Но счастье отвернулось от деникинцев, и начался их стремительный откат обратно на юг. Армии Юга России под влиянием поражений утратили свой боевой дух и были деморализованы. В марте 1920-го, после кошмарной Новороссийской эвакуации, в результате которой армия лишилась почти всей своей материальной части, деникинцы оказались в Крыму. Таким образом, полуостров стал последним плацдармом Белого Юга. Дальше отступать было некуда…

Крым оборонял 3-й армейский корпус под командованием генерала Слащева*. Необычайно эксцентричный и взбалмошный человек, но талантливый военачальник и блестящий организатор, Слащев был одной из наиболее ярких фигур российского лихолетья. Жестокими мерами генералу удалось остановить панику в своих частях и предотвратить распространение большевистских настроений в тылу. Поговорка «От расстрелов идет дым – то Слащев спасает Крым» довольно верно отражала то, что происходило на полуострове в начале 1920 года.

Потерявший в войсках всякий авторитет, сломленный, по его выражению, «морально и физически», Деникин решил оставить свой пост Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России. На Военном совете, который проходил 21–22 марта 1920 года в Севастополе, изначально все собравшиеся высказались за то, чтобы генерал-лейтенант остался на своем посту. По требованию генералов председатель Военного совета генерал Драгомиров отправил в Феодосию, где в здании гостиницы «Астория» находилась Ставка Деникина, телеграфный запрос на имя командующего: действительно ли Антон Иванович хочет оставить свой пост? Вскоре из Ставки пришло подтверждение: воля Деникина непреклонна, он не желает больше быть вождем Белых Сил. « Армия потеряла веру в вождя, а я – в армию», – так мотивировал он свое решение. Тогда Военный совет высказался за кандидатуру генерала Врангеля*. Приказом Деникина Врангель был назначен на пост Главнокомандующего. В тот же день, 22 марта 1920 года, Деникин навсегда оставил Россию.

Начиналась крымская эпопея барона Врангеля – завершающий этап белой борьбы на Юге России. Сменивший Деникина на посту Главнокомандующего генерал Врангель находился в чрезвычайно трудном, практически безнадежном положении. Провал похода на Москву привел к тому, что очень многие из белогвардейцев были убеждены в бесплодности дальнейшей борьбы. Вера в победу у армии была потеряна. Поэтому новому вождю Белого движения предстояло решить огромное количество проблем, оставшихся по наследству от Деникина, а главное – вернуть армии веру в необходимость продолжения борьбы с большевиками.

Весной 1920-го под контролем Врангеля находился только Крымский полуостров, а под контролем большевиков – вся Россия. В связи с этим политическая программа Врангеля сводилась к тому, чтобы выиграть время в надежде на изменение обстановки в Центральной России в пользу противников советской власти.

Будучи военным человеком, Врангель рассматривал вверенную ему территорию как осажденную крепость, для наведения порядка в которой правителю этой территории нужна абсолютная власть. Работа генералу предстояла огромная, и он взялся за нее с характерной для него решительностью и энергией. Врангель совместил в своем лице посты Главнокомандующего и Правителя Юга России, то есть военную и гражданскую власти. Таким образом, он стал обладать всей полнотой власти. И только диктатура, опирающаяся на армию, могла стать гарантией возрождения Белого движения. Это было объективной реальностью того времени.

Армия была переименована в Русскую, а название «Вооруженные силы Юга России» ушло в прошлое. Врангель был, прежде всего, исключительно одаренным военным, и ему удалось восстановить в армии дисциплину, боевой дух и веру в вождей Белого движения. Армия, совершенно разложившаяся во время отступления от Орла к Новороссийску, снова стала армией в полном смысле этого слова: практически полностью прекратились грабежи и, как следствие этого, жалобы населения на «добровольцев». Казалось, произошло какое-то чудо. Популярность барона в войсках была необычайно велика.

Не обладавшему никаким опытом политической деятельности барону тем не менее все-таки удалось достичь заметных успехов и в деле мирного строительства на территории Крыма, и на дипломатическом поприще. В июле – августе 1920-го Врангель смог заручиться предварительным согласием правительства Великобритании на оказание помощи Русской армии, а также добиться признания Францией правительства Юга России.

Врангель предполагал превратить Крым в маленькое самостоятельное образцовое государство: с разрешением в пользу крестьянства земельного вопроса, с истинными гражданскими свободами, с демократическими учреждениями, с университетами и прочими культурными учреждениями. Пусть, мол, там, рассуждал он, за красной стеной, слышат о «земном рае», действительном не в Совдепии, а в Белом Крыму. Образцовое государство на носу у большевиков – лучший способ пропаганды к восстаниям. И притом к восстаниям не бесплодным: где-то на Юге есть база – Крым с признанным иностранными государствами правительством, с армией, с танками и боевыми припасами. « Хоть с чертом, но против большевиков» – эти слова Врангеля характеризовали политику вождя Белого движения.

Врангель пришел на свой пост с полным осознанием необходимости не повторять тех ошибок, которые были сделаны Деникиным. Нужно было иначе, чем Деникин, решить те вопросы, которые были главными: отношение правительства к аграрному вопросу, отношение к окраинным новообразованиям и отношение армии к населению. Кроме того, были забыты призывы к борьбе с самостийностью казачества.

Немалое значение имели начатые в конце мая

1920-го наступательные операции белых войск в Северной Таврии. Наступление поначалу развивалось достаточно успешно, однако затем войска Врангеля завязли в кровопролитных и ожесточенных боях, сокративших их состав более чем наполовину. К сентябрю Русская армия достигла своих наивысших успехов, но была уже в значительной мере обескровлена.

Роковым событием для судьбы Белого Крыма стало подписание в сентябре 1920-го предварительных условий мира между Польшей и Советской Россией. Советско-польская война 1920 года после неудач Красной армии по захвату Варшавы была завершена, и большевики теперь могли бросить все силы на уничтожение армии Врангеля. Прекрасно понимая это, Врангель в конце октября отдает секретный приказ о начале подготовки эвакуации войск из Крыма.

* * *

Утром 28 октября 1920 года после подъема флага раздался стук в дверь командирской каюты эскадренного миноносца «Гневный».

– Входите!

– Ваше высокоблагородие, их благородие дежурный офицер приказали передать вам, что вас срочно вызывает командующий флотом! – доложил вахтенный рассыльный.

– Добро! Свободен! – распорядился капитан 1-го ранга.

«Кажется, началось…» – взволнованно подумал Степан Петрович, убирая со стола бумаги.

Вызванные на совещание к командующему адмиралы и офицеры в чине не ниже капитана 1-го ранга пожимали друг другу руки и молча рассаживались в просторном кабинете у длинного стола, перпендикулярно приставленного к письменному столу командующего. Чувствовалось всеобщее напряжение. И не только от ожидания предстоящих событий, которые они как люди, достаточно информированные в соответствии с их служебным положением, предвидели. Дело в том, что контр-адмирал Кедров*, отозванный из Лондона, где координировал действия русских морских атташе в Париже и Лондоне, был назначен Главнокомандующим Русской армией генералом Врангелем на должность командующего Черноморским флотом лишь 12 октября с производством его в вице-адмиралы. Тогда Кедров заменил больного вице-адмирала Саблина, скончавшегося спустя несколько дней. Смена произошла лишь за полмесяца до этого совещания, и именно по этой причине контр-адмирал был еще малоизвестным на флоте и, соответственно, для них человеком.

Командующий обвел взглядом адмиралов и офицеров, приглашенных на совещание, и тяжко вздохнул:

– Господа! Красные прорвали нашу оборону на Перекопском перешейке* и вброд форсировали необыкновенно рано замерзший Сиваш*, развивая наступления в глубь Крыма. Поэтому в соответствии с указанием Главнокомандующего генерала Врангеля я подписал приказ по флоту об эвакуации войск и гражданского населения, не желающего остаться под властью большевиков, в Константинополь.

Эти слова адмирала были встречены гробовым молчанием. То, о чем все уже давно подозревали, свершилось. Теперь их ожидала участь изгнанников из своего Отечества…

– Погрузка войск и гражданского населения, – продолжил командующий, – будет осуществляться на боевые корабли, вспомогательные суда и транспорты в Севастополе, Евпатории, Ялте, Феодосии и Керчи. Кроме того, в соответствии с существующей договоренностью в помощь нам для эвакуации из Крыма прибудут в Севастополь и суда из Константинополя, Болгарии и Сухума. Старшими морскими начальниками в порты погрузки с соответствующими инструкциями назначаются: в Евпаторию – контр-адмирал Клыков, в Ялту – контр-адмирал Левитский, в Феодосию – капитан 1-го ранга Федяевский и в Керчь – контр-адмирал Беренс.

Все названные по очереди вставали и коротко по-флотски отвечали: «Есть!»

– Прошу садиться, господа! В соответствии с директивой главнокомандующего на Севастополь отходят первый и второй армейские корпуса, на Ялту – конный корпус, на Феодосию – кубанцы и на Керчь – донцы. Прикрытие отхода частей и соединений Русской армии будет обеспечивать конница.

Воспитанники Севастопольского Морского корпуса грузятся на линейный корабль «Генерал Алексеев», а Владивостокского Морского училища, недавно прибывшие в Севастополь, – на посыльное судно «Якут».

Таким образом, всего из Крыма, включая гражданское население, предстоит эвакуировать около ста пятидесяти тысяч человек.

Присутствующие многозначительно переглянулись.

– Завтра же необходимо начать погрузку семей господ офицеров на боевые корабли, а в последующие дни – гражданских лиц и войск, по мере их подхода, – на вспомогательные суда и транспорты. В связи с этим командирам боевых кораблей загрузить топливо по полной норме за счет оперативного запаса угля, а вспомогательные суда и транспорты, ввиду его нехватки, – из расчета, чтобы топлива хватило для перехода в Константинополь. Продовольствием же – сверх нормы. Не оставлять же его, в самом деле, большевикам! – усмехнулся адмирал. – А что нас ждет впереди – одному Богу известно… – тяжко вздохнул он. – Во всяком случае, на переходе морем в Константинополь нас будут сопровождать французские военные корабли. Вопросы есть?

– Разрешите, ваше превосходительство? – встал со своего места Степан Петрович.

– Прошу вас, господин капитан 1-го ранга, – испытующе глянув на него, ответил адмирал.

– Командир дивизиона эскадренных миноносцев капитан первого ранга Чуркин! – представился тот. – В настоящее время эсминец «Жаркий» находится на ремонте с разобранными машинами. В связи с этим прошу вас, ваше превосходительство, дать указание на его буксировку одним из кораблей или вспомогательных судов. А сборку его машин механики постараются осуществить своими силами во время перехода к Босфору или, в крайнем случае, уже по его прибытии в Константинополь.

– Вы уверены в этом? – засомневался командующий.

– Безусловно, ваше превосходительство! – твердо ответил тот.

– Добро! Постараюсь решить этот вопрос, – заверил адмирал. – Еще вопросы есть?

– Разрешите, Михаил Александрович? – встал со своего места командир линкора «Генерал Алексеев», самого мощного корабля Черноморского флота, капитан 1-го ранга Федяевский.

– Прошу вас, Иван Константинович.

– Должен, господа, отметить ненадежность части команд некоторых кораблей, в том числе, к великому сожалению, и на вверенном мне судне. И если Балтийский флот в результате большевистской агитации разложился окончательно и бесповоротно, то благодаря авторитету и дальновидности бывшего командующего флотом вице-адмирала Колчака* команды кораблей Черноморского флота в основной своей массе не были поражены большевистской заразой. Тем не менее рецидивы этих настроений наблюдаются и на наших кораблях. В связи с этим прошу вас, Михаил Александрович, разрешить всем нижним чинам и механикам, не желающим эвакуироваться из Крыма, свободно покинуть суда. Тем самым мы освободимся не только от бесполезного, но и чрезвычайно опасного для Белого движения балласта. Одним словом, как гласит народная мудрость, баба с возу – кобыле легче.

Впервые на лицах адмиралов и офицеров появились улыбки. Командующий же задумался.

– Я поддерживаю предложение уважаемого Ивана Константиновича, – заметил, встав со своего места, командир крейсера «Алмаз» капитан 1-го ранга Григорков. – В крайнем случае, на время перехода в Константинополь их могут заменить

воспитанники Севастопольского Морского корпуса, приобретя тем самым незаменимые морские навыки.

– Кроме того, с моей точки зрения, было бы целесообразным на время перехода в Константинополь заменить на боевых кораблях сигнальщиков гардемаринами Морского корпуса, дабы исключить возможность искажения вполне вероятных секретных переговоров, ведущихся как флажными семафорами, так и с использованием фонарей Ратьера*, – отметил контр-адмирал Беренс.

Кедров еще раз обвел взглядом присутствующих.

– Благодарю вас, господа, за столь ценные замечания и предложения, которые, безусловно, будут учтены мной и штабом флота при организации эвакуации. Я весьма тронут вашей заботой о флоте в столь трудное для него время. Если больше нет вопросов, тогда с Богом, господа!

Приказываю: флоту взять курс на Босфор и идти каждому, по способности, в Константинополь.

* * *

– Мама, мама! Папа пришел! – радостно воскликнула Ксения, нетерпеливо открыв входную дверь после раздавшегося звонка.

– Эх ты, моя попрыгунья! Неужто уж так соскучилась по отцу? – шутливо спросил Степан Петрович, целуя ее в щеку.

– А как же, папочка! Уже стало темнеть, а тебя все нет и нет…

В прихожую прямо-таки впорхнула Ольга Павловна.

– Ну, наконец-то, Степа! А то мы с Ксюшей уже заждались тебя.

– Как будто это в первый раз, дорогая.

– Не в первый раз, конечно, – согласилась та и с тревогой в голосе уточнила: – Но время-то сейчас какое?

Степан Петрович обнял ее, передавая фуражку.

– Это, конечно, так, но не стоит же все-таки уж так волноваться, – пожал он плечами. – Может быть, лучше накормишь вернувшегося блудного сына?

Ольга Павловна улыбнулась:

– Если бы ты действительно был блудным сыном, то, как понимаешь, не мог бы рассчитывать на мою благосклонность.

– Папуля, проходи к столу – у мамы все уже давно готово, – вмешалась в разговор родителей Ксения, укоризненно глянув на мать. – Баснями-то соловья, как известно, не кормят…

– Спасибо, дочка, что не даешь отцу умереть с голоду.

– Не стоит благодарности, папа, – потупилась та. – Ведь мы с мамой очень и очень любим тебя…

Ольга Павловна застенчиво, как будто и не было прожитых вместе пятнадцати лет, взяла его за руку:

– Проходи, Степа! Я сейчас только кое-что подогрею…

* * *

Степан Петрович отложил в сторону салфетку – ужин окончен. Однако Ольга Павловна, внимательно наблюдавшая за ним, с озабоченностью спросила:

– Что-то произошло, Степа?

– За время прожитых со мной лет ты, Оля, успела-таки хорошо изучить меня, – усмехнулся тот. – Это действительно так, – тяжко вздохнул он, а Ольга Павловна по укоренившейся привычке прижала руки к груди, тревожно глянув на супруга. – Командующий подписал приказ об эвакуации флота в Константинополь.

Та же только ахнула, прошептав:

– А как же мы, Степа? Что же с нами-то будет?

Тот улыбнулся ее наивности:

– Из Крыма будут эвакуированы не только семьи офицеров, но и все гражданские лица, не желающие остаться под властью большевиков.

– Слава Богу! – облегченно воскликнула Ольга Павловна, перекрестившись на иконы в красном углу. – Не бросает нас, стало быть, Господь на растерзание красным варварам.

– А посему, Оля, собирай все самое необходимое с таким расчетом, чтобы завтра во второй половине дня быть готовой к переезду, если так можно выразиться, – горько усмехнулся он, – на мой «Гневный». Матросов для помощи по переносу вещей я пришлю.

– Стало быть, мы поплывем в Константинополь на твоем корабле, папа? – с загоревшимися глазами спросила Ксения.

– Не только на моем корабле, но и в моей каюте.

– Вот здорово! – с детской непосредственностью воскликнула Ксения, а Ольга Павловна улыбнулась: «Надо же, переняла-таки любимое восклицание брата, как и тот, соответственно, – у отца!» – Я ведь никогда еще не бывала на боевых кораблях.

– И слава Богу, Ксюша! Не женское это дело, поверь уж мне.

– Да я же все понимаю, папа, и все-таки очень хочется побывать на твоем миноносце! Ведь мы же с мамой столько раз смотрели на него со стороны, и не только тогда, когда провожали тебя в море… – заговорщицки призналась та. – А теперь и мы будем с полным правом иметь возможность говорить: «Наш корабль!»

Степан Петрович обнял Ксению, которая прямо-таки зарделась от счастья.

А Ольга Павловна тем временем разволновалась:

– Успею ли?!

– Успеешь, Оля. Сейчас мы с тобой составим список вещей, которые будет необходимо взять с собой. Но сразу же предупреждаю – только самых что ни на есть необходимых: постельные принадлежности, одежду, кое-какую посуду, книги…

– А все остальное? – растерянно произнесла та, обведя гостиную тоскливым взглядом.

Степан Петрович только вздохнул и развел руками.

– Да черт с ними, извини, Ксюша, за выражение, с вещами! – воскликнула Ольга Павловна, махнув рукой, как бы отрекаясь от уютной мебели, которую с такой любовью присматривала в дорогих магазинах – ведь денежного довольствия супруга для этого было вполне достаточно. – А как же Павлик, Степа? Что будет с ним? – вдруг с тревогой в голосе спросила она, волнуясь за судьбу сына.

Степан Петрович не разделил ее волнения:

– Не волнуйся, Оля, – мягко сказал он. – Воспитанники Севастопольского Морского корпуса будут погружены на линейный корабль «Генерал Алексеев», на котором и проследуют в Константинополь.

– Слава Богу! – снова перекрестилась та на образа и, удовлетворенная его ответом, уточнила: – Ведь как ты говорил мне, Степа, это же самый большой корабль Черноморского флота?

– Ты совершенно права, Оля. Так что теперь за сына можешь не беспокоиться.

* * *

Когда в 1916 году, в разгар мировой войны, Степан Петрович по рекомендации вице-адмирала Колчака, назначенного командующим Черноморским флотом, был переведен с Балтики в Севастополь, его сыну Павлу исполнилось девять лет. И перед его родителями неизбежно встал вопрос о его дальнейшем образовании. Хотя, вообще-то говоря, как такового вопроса и не было – в соответствии с традицией рода Шуваловых сыновья его представителей по достижении ими одиннадцатилетнего возраста должны были поступать в Морской корпус.

Однако приказом по флоту и морскому ведомству Севастопольский Морской кадетский корпус с 1 сентября 1917 года объявлялся переведенным в Петроград. Кадеты были распущены на каникулы на неопределенный срок. Строительство нового здания корпуса прекратилось. Его комендантом назначили капитана 2-го ранга Берга, под руководством которого до прихода Добровольческой армии в Крым охранялись помещения и имущество Морского корпуса от неоднократных попыток новых властей Крыма перепрофилировать здания корпуса для иных целей и задач. После же октябрьского переворота большевиков в 1917 году приказом наркома по морским делам Дыбенко* Севастопольский Морской корпус был упразднен.

* * *

Прошел роковой 1917 год, промелькнул и кровавый 1918-й, наступило лето 1919-го.

Окрепшая Добровольческая армия наконец заняла Севастополь. Так как военно-морские силы армии Юга России остро нуждались в офицерских кадрах, требовалась срочная организация специализированного морского учебного заведения на территории, занятой вооруженными силами Добровольческой армии. Но все прекрасно понимали, что создать в

самый разгар войны такое сложное специальное учебное заведение, как Морской корпус, – дело не только чрезвычайно трудное, но и практически нереальное. Однако радикально настроенная часть офицеров Императорского флота, не желавших мириться с ликвидацией Севастопольского Морского корпуса, предпринимает отчаянную попытку его реанимации.

Посетив недостроенные здания Севастопольского Морского корпуса, старший лейтенант*, командир вспомогательного крейсера «Цесаревич Георгий», Машуков*, назначенный председателем комиссии по поиску свободных зданий и сооружений под боевое снаряжение и тыловые службы армий, действующих на Юге России, утвердился в своем решении претворить в жизнь идею подготовки флотских офицеров в Севастополе. В этом его горячо поддержал бывший преподаватель и воспитатель Морского корпуса капитан 2-го ранга Берг.

Морской корпус в Севастополе был образован 11 июля 1919 года, когда старший лейтенант Машуков подал рапорт начальнику портов и судов Черного и Азовского морей контр-адмиралу Саблину, написанный на рейде Новороссийска. К рапорту он приложил необходимые расчеты и тщательно обоснованные сметные расходы на приведение учебных корпусов в полную готовность к приему воспитанников через два месяца – к началу учебного года. Адмирал согласился с доводами Машукова. Он был обрадован тем, что нашелся офицер, которому была небезразлична судьба будущего российского флота и который готов и берется за столь ответственное и трудное дело.

Командующий выделил Машукову сто тысяч рублей – все, что было в наличии во флотском казначействе на то время, и отдал свою дачу «Голландия», примыкающую к зданию Морского корпуса в цветущем саду, в его распоряжение:

– Для Морского корпуса мне ничего не жаль, ему я готов отдать все: вот вам деньги, орудуйте, и желаю вам успеха!

Но инициатива, как известно, наказуема. И начальник Морского управления Добровольческой армии вице-адмирал Герасимов* в тот же день назначил Машукова исполняющим обязанности директора Морского корпуса в Севастополе. При этом старший лейтенант был оставлен в должности командира вспомогательного крейсера «Цесаревич Георгий».

Однако требовалось согласие генерала Деникина, Главнокомандующего Вооруженными силами Юга России, на легальное существование корпуса. И в июле 1919 года Машуков подал еще один рапорт с обоснованием предложения вновь открыть Севастопольский Морской корпус, но теперь уже на имя правителя Юга России.

На приеме у него Машуков, по совету контр-адмирала Саблина, показал главкому великолепную фотографию Морского корпуса в Севастополе: высокий, длинный, с белыми колоннами и астрономическим куполом со шпилем дворец на высокой горе, сходящей сотнями ступеней прямо к берегу моря. Генерал был восхищен прекрасной архитектурой здания.

– Много вам нужно денег на достройку и прием воспитанников? – спросил главнокомандующий.

– Семнадцать миллионов, ваше превосходительство, – ответил Машуков.

– Я вам верю. Давайте бумагу. Я вам дам, – сказал Деникин, подписывая рапорт и смету на достройку здания.

И уже 15 августа начальник Морского управления в Таганроге вице-адмирал Герасимов получил все необходимые официальные документы и кредиты.

В короткий срок было достроено огромное здание Морского корпуса. Деятельный Машуков срочно посетил Таганрог, Одессу и Новороссийск, доставая обмундирование и необходимое оборудование. Из Одессы было получено постельное и носильное белье. Союз земств и городов предоставил столовую посуду и кухонную утварь. Из частных пожертвований учреждений и севастопольских жителей удалось составить библиотеку в 3500 томов. Наконец, английская база в Новороссийске дала солдатское обмундирование и небольшое количество голландок и матросских брюк. Каждая мелочь – тетради, карандаши, чернила – требовала поисков и переписки, ибо Крым был полностью разграблен и пуст.

В корпусе в тот период отсутствовало электрическое освещение, не было и банных помещений. Энергичный директор, получив предварительное разрешение начальства, пришвартовал к корпусной пристани крейсер «Память Меркурия», у которого англичане взорвали золотниковые коробки ходовых паровых машин. Корабль стал прекрасной учебной базой для практических занятий воспитанников корпуса и несения ими на нем регулярных учебных вахт. Мощные же электроустановки крейсера стали снабжать электроэнергией все учебные и жилые помещения морского учебного заведения. Корабельные душевые и помывочные помещения крейсера также находились в полном распоряжении корпуса, и «банный вопрос» перестал беспокоить его командование.

6 сентября 1919 года в газетах Южного края России объявили о приеме юношей в Морской корпус на 260 вакансий без различия сословий. Воспитанников от 16 до 18 лет со средним образованием – в гардемарины* и 130 человек от 12 до 14 лет, окончивших 3 класса гимназии или реального училища, – в младшую, кадетскую роту.

Машуков просил назначить директором корпуса одного из адмиралов, но вместо этого получил производство в капитаны 2-го ранга за все свои труды и остался его директором.

По поводу поступления сына в Севастопольский Морской корпус Степан Петрович встретился с Машуковым. Тот заверил капитана 1-го ранга в том, что преподавание в корпусе будет на самом высоком уровне, так как не составило особого труда сформировать в короткий срок прекрасный преподавательский коллектив. Ведь в 1919 году в Крыму скопились тысячи беженцев из многих городов России, где установилась советская власть. Среди них находились известные ученые, педагоги высших учебных заведений, знаменитые профессора и даже академики. А дух его воспитанников, заверил Машуков, будет соответствовать духу воспитанников бывшего Морского корпуса в Петербурге. Его же сын может быть принят в корпус без вступительных экзаменов, так как не только он, но и многие преподаватели и воспитатели корпуса приветствуют создание флотских династий.

Так решилось будущее Павла, сына Степана Петровича.

* * *

17 октября 1919 года в присутствии чинов Черноморского флота состоялось торжественное открытие Севастопольского Морского корпуса. Занявший место протопресвитера военного и морского духовенства епископ Вениамин (Федченков) отслужил молебен во временной церкви корпуса. Во время же торжественного обеда офицеры и воспитанники устроили овации капитану 2-го ранга Машукову и долго его качали.

А Ольга Павловна, присутствовавшая на церемонии открытия вместе со Степаном Петровичем и многочисленными родителями воспитанников, утирала платочком слезы радости за их сына, кадета Севастопольского Морского корпуса.

Неожиданно по личному выбору генерала Деникина директором корпуса был назначен контр-адмирал Ворожейкин, в 1916 году бывший директором Петроградского Морского корпуса. Это удивило и, надо признаться, разочаровало офицеров. Машуков отошел от дел учебного заведения и был назначен командиром крейсера «Алмаз».

Но уже в конце декабря 1919 года командующий флотом, ввиду тревожного положения на фронте, решил распустить корпус, распределить гардемарин по кораблям, а кадетов и вовсе уволить. Однако адмирал Ворожейкин протестовал против этого намерения, и

вскоре командующий флотом получил из Екатеринодара* телеграмму от начальника Военно-морского управления генерал-лейтенанта Лукомского следующего содержания:

« Ваше решение распустить Корпус означает погубить с таким трудом созданное дело, лишить Флот будущих офицеров, город лишить надежной части, мальчиков же кадетов выбросить на улицу. Главнокомандующий приказал Корпус не распускать».

Морской корпус был спасен.

* * *

Когда же Павел в воскресенье пришел домой в свое первое увольнение, то с озорным блеском в глазах представился:

– Господин капитан первого ранга, кадет Чуркин прибыл в очередное увольнение!

Степан Петрович чуть не лишился дара речи при виде своего сына: защитного цвета френч пехотинцев английской армии без погон, свисающий почти до колен, рукава которого скрывали пальцы рук. Такого же цвета брюки, на ногах – тяжелые армейские ботинки и обмотки, на голове – зеленая фуражка с русской кокардой и огромным козырьком, провалившаяся до ушей. И никаких-либо знаков и эмблем принадлежности к военно-морским силам России. Он вспомнил обмундирование гардемарин в бытность его обучения в Морском корпусе, и к горлу подступил комок.

«Господи, что стало с Россией? – промелькнуло у него в голове. – Но ведь сейчас идет война с большевиками не на жизнь, а на смерть… – урезонил его переживания внутренний голос. – Вот возродится Отечество, и все станет на свои места», – утешил он себя.

А Ольга Павловна метнулась к сыну и прижала его к себе:

– Здравствуй, сынок, дорогой ты мой!

Павел же подмигнул Ксюше, во все глаза смотревшей на брата: «Вот, мол, каков я!»

Освободившись из объятий матери, он уже по-деловому попросил отца:

– Папа, ты сможешь достать для меня бескозырку? Нам разрешают носить ее во время увольнений и в отпуске. Думаю, что для тебя как командира эскадренного миноносца это не будет большой проблемой? – хитровато улыбнулся он.

– Ты прав, Паша, – будет у тебя бескозырка.

– Вот здорово! – воскликнул тот, а Ольга Павловна вздрогнула – это же было любимым восклицанием ее супруга. «Правильно говорят, что яблоко от яблони далеко не падает!» – с замиранием сердца подумала она, признательно глянув на Степана Петровича.

* * *

Однако уже весной 1920 года Павел поразил родителей своим внешним видом.

Перед ними стоял стройный подросток в черном мундире с двумя рядами латунных, начищенных до блеска пуговиц, с золотистыми петлицами и трехцветным добровольческим шевроном («галочкой») на левом рукаве. Черные брюки, ботинки и бескозырка с кокардой и золотистой надписью «Морской корпус».

– Вот это совсем другое дело! – удовлетворенно воскликнул Степан Петрович. – Сразу виден воспитанник Морского корпуса! Не поведаешь ли мне, Павлик, каким же это образом произошло превращение гадкого утенка в прекрасного лебедя?!

– Да очень просто, папа! – сверкнул счастливыми глазами Павел и пояснил: – Однажды группа гардемарин, находясь в увольнении и гуляя в Инкерманской долине, встретила главнокомандующего генерал-лейтенанта Врангеля со свитой, которому незадолго перед этим Деникин передал обязанности командования армией Юга России. Тот, поздоровавшись с ними, спросил, из какой они части. Получив ответ, генерал чрезвычайно удивился, узнав, что эти одетые во все зеленое молодые солдаты являются гардемаринами Севастопольского Морского корпуса.

И уже через несколько дней Врангель посетил корпус. Он прошелся вдоль строя воспитанников, останавливаясь перед Георгиевскими кавалерами, бывшими воспитанниками упраздненного в 1917 году Севастопольского Морского корпуса, которые участвовали в операции под Тендрой, спрашивая каждого гардемарина, за что тот получил эту высокую награду.

В своем обращении к воспитанникам генерал сказал, что не привык видеть будущих флотских офицеров в столь необычной форме и что он немедленно прикажет сшить для них настоящую форменную морскую одежду. И действительно, вскоре в Морской корпус доставили отличное сукно, и каптенармусы сняли с каждого воспитанника индивидуальные мерки для пошива полного комплекта настоящего морского обмундирования.

– И как же мы были этому рады, папа! – восторженно воскликнул Павел.

– Представляю, сынок! Очень даже хорошо представляю! – растроганно ответил тот, обнимая кадета.

* * *

Ранним утром 30 октября Степан Петрович вместе с Ольгой Павловной и Ксенией стояли у борта «Гневного» и смотрели в сторону города, который нельзя было узнать. Улицы были запружены народом: все стремились к пристани на погрузку. Это были люди, не желавшие остаться под властью большевиков: чиновники, преподаватели и учителя учебных заведений, студенты, юристы, доктора, священники… Их лица были строги и сосредоточены – они покидали свою Родину. Большинство магазинов были закрыты, а двери покинутых домов распахнуты настежь. Город пустел, но паники не было.

Много беженцев было и на дорогах, ведущих к Севастополю. Так, группа воспитанников Морского корпуса, бывших в отпуске, пришла пешком из Симферополя.

Эвакуация госпиталей была особенно тяжелой задачей. Транспорт «Ялта», предназначенный для раненых, был перегружен, но их оставалось еще много.

Генерал Шатилов пришел к главнокомандующему с рапортом: «Англичане обещали взять пятьдесят раненых, но это капля в море; во всяком случае, невозможно увезти всех…»

Врангель нетерпеливо его прервал: «Раненые должны быть вывезены все, и они будут вывезены… и пока они не будут вывезены, я не покину Севастополя».

Помосты у пристани дрожали под тяжелыми шагами грузившихся полков. Казаки, эти бесстрашные рубаки, со слезами на глазах расставались со своими лошадьми – верными боевыми товарищами…

Ольга Павловна с тревогой посмотрела на дочь:

– Тебе не страшно, Ксюша?

– Что ты, мама! – укоризненно посмотрела та на нее: – Ведь с нами же папа!

Ольга Павловна с благодарностью и нежностью глянула на супруга.

Она хорошо помнила, как еще в Порт-Артуре радовалась за свою подругу Марию, сестру милосердия лазарета на госпитальном судне «Монголия», когда та начала встречаться с Андреем Петровичем, старшим братом Степана. А девчонки откровенно завидовали ей, так как главный врач разрешил Марии отлучаться с судна с Андреем Петровичем, капитаном 2-го ранга и командиром миноносца «Бесстрашный», в любое время дня и ночи. И как забилось ее сердце, когда на заснеженном перроне железнодорожного вокзала Владивостока при возвращении медицинского персонала лазарета из японского плена после падения Порт-Артура она встретилась взглядом со Степаном, сопровождавшим старшего брата, который встречал Марию. А когда тот улыбнулся ей в ответ, сердце радостно екнуло: «Неужели?..» И как права была Мария, когда уже позже, после их венчания с Андреем Петровичем, как-то шепнула Ольге, что она, мол, будет за Степой как за каменной стеной, так же, как и она, Мария, за своим Андрюшей.

И Ольга Павловна, обняв Ксюшу, прижалась головой к плечу Степана Петровича. Она еще раз благодарила судьбу за встречу со столь дорогим для нее человеком, отцом ее детей.

* * *

Еще вчера семьи офицеров готовились к переходу на корабли, чтобы разместиться в их каютах. Ольга Павловна, волнуясь, уточняла по списку, составленному накануне со

Степаном Петровичем, наличие вещей, которые нужно было взять с собой. Ей помогали Ксения и Павел, который был в отпуске. Ведь вот-вот должны были появиться матросы, посланные Степаном Петровичем, чтобы помочь перенести имущество на его эскадренный миноносец.

У входной двери раздался звонок.

– Ну вот уже и матросы прибыли, – взволнованно произнесла Ольга Павловна, поспешно открывая дверь.

Однако в проеме двери был незнакомый ей кадет.

– Разрешите войти?

– Конечно, молодой человек, – с тревогой в голосе ответила она.

В прихожую вышел и Павел.

– В корпусе объявлена тревога для подготовки к эвакуации, и вам, кадет Чуркин, надлежит немедленно прибыть в него! У пристани вас и других кадет ждет наш «трамвай»!

Павел улыбнулся: так в среде воспитанников Севастопольского Морского корпуса назывался вместительный катер с тентом, служивший для перевозки членов корпуса в город и обратно, так как до Графской пристани было около трех километров.

– Добро, сейчас только оденусь по форме.

Ольга Павловна прижала руки к груди: «Вот и Павлика труба зовет, а ему-то всего-навсего четырнадцать лет… – и ее сердце сжалось. – Но ведь я супруга и мать моряков! Такова уж моя женская участь…» – с долей гордости за своих мужчин утешила она себя.

– Ты, Оля, будешь спать с Ксюшей на моей кровати, а я, пожалуй, устроюсь на диванчике, – распорядился Степан Петрович, когда те прибыли в его каюту на «Гневном».

– А почему ты, папа, не хочешь ложиться спать с мамой, как было у нас дома?

Ольга Павловна прикусила губу.

– А ты, Ксюша, не находишь, что нам с мамой будет тесновато на моей довольно узкой кровати?

– Я, папа, спросила тебя об этом потому, что диванчик-то тебе будет явно коротковат, – лукаво ответила та.

– Спасибо за заботу, Ксюша! – благодарно ответил тот, обменявшись с Ольгой Павловной коротким, но красноречивым взглядом. – Однако я откину подлокотник и подставлю под него стул. Думаю, что этого будет для меня вполне достаточно.

– Но ведь тогда у тебя, – не сдавалась та, – останется лишь одно кресло у письменного стола. А если к тебе придет кто-то из офицеров для разговора тет-а-тет?

– Ух ты, моя умница! На этот случай мой вестовой принесет еще два стула из кают-компании.

– А почему это два? – удивилась Ксения.

Степан Петрович улыбнулся:

– Потому что принимать пищу мы будем в моей каюте. А нас ведь теперь как-никак трое.

– Ну, если что так… – наконец согласилась Ксения. – А вот тогда объясни мне, почему у тебя в углу каюты образ Николая-угодника, а не Спасителя, как было у нас дома?

– Потому, Ксюша, что Николай-угодник – защитник путешественников и мореплавателей.

Ольга Павловна истово перекрестилась на икону.

– Одним словом, будем до Константинополя ютиться в моей каюте, – подвел итог Степан Петрович.

– Почему же это «ютиться», папа? – удивилась Ксения. – Мне, например, очень даже нравится здесь. К тому же ты не просто флотский офицер, а командир корабля, у которого довольно просторная каюта. А это ведь далеко не одно и то же. Ведь так?

Тот усмехнулся:

– Ты правильно мыслишь, Ксюша.

– А что будет с нами дальше, Степа? – осторожно спросила Ольга Павловна.

– Дай Бог, Оля, благополучно всей этой армадой добраться до Константинополя, а там будет видно.

И Ольга Павловна снова истово перекрестилась на икону святого Николая-угодника.

* * *

В это же время началась эвакуация и Морского корпуса.

Гардемарины и кадеты переносили на пристань всевозможное корпусное имущество, а некоторые с винтовками в руках несли охрану около него. Чего тут только не было – обмундирование и белье из опустошенного цейхгауза, всевозможные учебные пособия, многочисленные книги из библиотеки, различные приборы, винтовки и, в конце концов, хозяйственная утварь, начиная от походной кухни, сопровождаемой съестными припасами, заготовленными для питания воспитанников, до бочек со смальцем, кулями муки, крупы и прочее и прочее, – ведь они шли куда-то в полную пока неизвестность, а питание-то – очень даже важное дело.

Баржу «Тили», столь ожидаемую всеми, подал к пристани поздно ночью большой буксир, и с раннего утра началась лихорадочная погрузка корпусного добра. Складывали его в порядке по разным местам огромного судна, предварительно очистив его от угольной пыли. Поздно вечером баржа приняла весь груз, включая литографские станки, погруженные тоже, к всеобщему удивлению. А ведь впоследствии как же они пригодились в учебном процессе для печатания учебников и учебных пособий!

На другой день раздались звуки горна и бой барабанов – к пристани с развернутым Андреевским флагом с эмблемой Морского корпуса на нем подходила кадетская рота Севастопольского Морского корпуса во главе с ее командиром капитаном 2-го ранга Бергом. В ее строю, держа равнение и печатая шаг, шел и юный Павел Чуркин, потомственный моряк русского флота. При виде стройных рядов кадет, идущих церемониальным маршем, у людей светлели лица – русский флот жив!

– Смирно! Равнение направо, господа офицеры!

«Господа офицеры» – в первый и последний раз в жизни! Покидая родину навсегда, они были на одно мгновение офицерами для их любимого командира.

Баржа «Тили», приняв воспитанников корпуса, грузно отвалила от пристани за портовым буксиром. И только одинокая старушка на пирсе тихо плакала, утирая концом платка набегавшие слезы, твердо уверенная, что больше уже никогда не увидит своего ненаглядного внука.

Все невольно повернулись к зданию Морского корпуса. Величественный белый дворец, раскинув свои корпуса, как белые крылья, бесстрастно смотрел на них с высоты горы, постепенно уменьшаясь в размерах…

Директор корпуса одобрил предложение деятельных гардемарин увезти с собой всех коров, свиней и овец, остававшихся в подсобном хозяйстве, и всячески содействовал его реализации. Операция была выполнена воспитанниками блестяще. Животных (стадо коров, несколько десятков свиней и восемьдесят баранов) погрузили на поданную к пристани большую баржу, которую к вечеру прибуксировали к борту линкора «Генерал Алексеев». Теперь воспитанники Морского корпуса на многие дни были обеспечены свежими мясными продуктами.

* * *

В своем последнем приказе по армии и флоту главнокомандующий генерал Врангель объявил, что он никого с собой насильно увозить не будет. Пусть каждый выбирает: кто хочет оставаться – может остаться, кто же хочет вместе с ним покинуть Родину – тем он обещает позаботиться о них.

Согласно этому приказу, с линейного корабля «Генерал Алексеев» были отпущены все те, кто по разным личным причинам предпочел остаться на Родине. Они были заменены волонтерами из пассажиров, военных и штатских, с обещанием усиленного пайка. Караульная служба для охраны как имущества, особенно съестных припасов, так и важнейших органов корабля, а именно пороховых погребов, кочегарного и машинного отделений во избежание возможного саботажа со стороны уходивших на берег матросов, была организована из гардемарин и кадет.

То же самое происходило и на крейсере «Алмаз», куда по просьбе его командира капитана 1-го ранга Григоркова были посланы с «Генерала Алексеева» на выручку два взвода гардемарин. Только благодаря этому крейсер и смог

самостоятельно выйти в море.

Гардемарины же и на «Генерале Алексееве», и на «Алмазе» исполняли должности сигнальщиков, дабы предотвратить возможность преступного искажения передачи сообщений, в том числе секретных.

* * *

Подбежавший вахтенный рассыльный доложил:

– Ваше высокоблагородие, поступил приказ командующего флотом вывести дивизион эскадренных миноносцев на внешний рейд!

– Добро! – ответил Степан Петрович и, извинившись перед семьей: – Служба! – поспешил на мостик.

– Передайте на миноносцы дивизиона: «Приготовить корабли к переходу на внешний рейд!» – приказал он дежурному офицеру.

И когда замигал фонарь Ратьера, передавая его приказ на эсминцы дивизиона, объявил по громкоговорящей связи:

– Боевая тревога! Корабль к бою и походу изготовить!

И тут же во всех многочисленных помещениях миноносца раздались прерывистые громкие звуки колоколов громкого боя*.

Ольга Павловна, прижав к себе встревоженную Ксению, отошла от борта к надстройкам корабля. Она уже знала, что последует за этими требовательными звонками. Ведь еще в том далеком 1905 году во Владивостоке, когда Александра Васильевна, мать братьев, и Мария с Ольгой посетили крейсер «Богатырь», по настойчивым просьбам дам старший брат Степана Андрей Петрович, командовавший этим кораблем, приказал объявить учебную боевую тревогу.

И женщина не ошиблась. Многие десятки матросов, унтер-офицеров и офицеров выскакивали из внутренних помещений корабля на его верхнюю палубу, разбегаясь по своим боевым постам. Задвигались стволы орудий – комендоры проверяли, а по-флотски – проворачивали – их механизмы. «И ведь всеми этими людьми, готовыми выполнить свой воинский долг, командует мой Степа!» – с гордостью, смешанной с чувством тревоги, подумала Ольга Павловна. А всегда говорливая Ксения притихла, захваченная единым порывом этих многочисленных мужчин, спешивших по своим местам по боевому расписанию. «И все это по приказу моего папы!» – торжествующе подумала она.

Когда же старший механик доложил о том, что котлы находятся под парами, старший офицер доложил:

– Господин капитан первого ранга, корабль к бою и походу готов!

– Добро! Отваливайте от стенки, Владимир Аркадьевич!

Дежурный офицер по его знаку тут же приказал:

– Убрать трап! Отдать кормовые швартовы!*

И когда эти команды были выполнены, последовала следующая:

– Пошел брашпиль!*

Выбирая якорную цепь, корабль сдвинулся с места, подтягиваясь к лежащему на дне бухты якорю. И после доклада главного боцмана: «Якорь чист!», на гафеле* грот-мачты* взметнулся Андреевский флаг, а на флагштоках были спущены кормовой флаг и гюйс*. Корабль был готов к самостоятельному движению, а дежурный офицер стал теперь уже вахтенным офицером.

За «Гневным», идущим под брейд-вымпелом* командира дивизиона, стали сниматься с якорей и остальные эскадренные миноносцы.

Когда проходили мимо линейного корабля «Генерал Алексеев», стоявшего на рейде Стрелецкой бухты, старший офицер удивленно воскликнул:

– Смотрите, Степан Петрович, линкор буквально облеплен с обоих бортов буксирами и баржами!

– Ничего удивительного, Владимир Аркадьевич! Он принимает массу беженцев – ведь его водоизмещение почти в двадцать раз больше нашего. Двадцать четыре тысячи тонн. Каково! К тому же почти половина его команды сошла на берег…

– На «Алмазе», как сказал мне в приватной беседе его старший офицер, мой давний товарищ еще со времен Морского корпуса, на берег сошло уже более половины команды. И главное, почти целиком машинная команда, – удрученно вздохнул тот. – Как они теперь смогут выйти в море – ума не приложу…

– Как мне кажется, это вполне закономерное явление. Ведь не секрет, что на больших кораблях – линкорах и крейсерах – служба для матросов и унтер-офицеров очень тяжелая. Это же плавучие казармы, одним словом. А тут представилась такая возможность сбежать с них! Грех было ею не воспользоваться… Честно говоря, когда меня, еще на Балтике, назначили командиром эскадренного миноносца, однотипного с «Гневным», сразу же после его спуска на воду, то я тоже с легким сердцем покинул крейсер «Богатырь».

А вот у нас, на миноносцах, сошли на берег только механики с «Жаркого», да и то лишь потому, что он стоял на ремонте в доке, – с гордостью констатировал Степан Петрович. – Я уж не говорю о подводных лодках, ибо там весь экипаж – одна семья. Ведь от каждого из них зависит их общая судьба. Допусти ошибку один – могут погибнуть все. Разумеется, вместе с самой подводной лодкой.

– Согласен с вами, Степан Петрович, но не совсем. Ведь, к примеру, на флагманском крейсере «Генерал Корнилов» из его большой команды сошли на берег лишь единицы…

– Я в курсе этого, Владимир Аркадьевич. Очевидно, это надо отнести к частному случаю, в коем, безусловно, «виноват» его командир, капитан 1-го ранга Потапьев, сумевший своим непререкаемым авторитетом сплотить команду. Честь ему и хвала за это!

* * *

Поздним вечером дивизион эскадренных миноносцев под траурный звон колоколов севастопольских соборов и свет пожарищ горевших складов американского Красного Креста, обосновавшегося в большом здании около вокзала, снялся с якорей и вышел в открытое море. За ним последовал крейсер «Алмаз» и потянулись многочисленные транспорты, закончившие погрузку войск и беженцев. Через полчаса, приняв на борт с подошедшей баржи гардемарин, несших патрульную службу в городе, вышел в море и линейный корабль «Генерал Алексеев», за которым последовало и посыльное судно «Якут» с воспитанниками Владивостокского Морского училища, которое дополнительно приняло на борт 150 беженцев и 70 юнкеров Константиновского пехотного училища.

Последним видением родного берега для беженцев стал Херсонесский маяк, чей мерцающий огонь еще долго прощально мигал уходившим в изгнание русским людям, плотно забившим все уголки кораблей и судов Черноморского флота.

И всю эту армаду, растянувшуюся на многие мили*, сопровождали французские военные корабли.

И только 2 ноября главнокомандующий генерал Врангель, объехав на катере с командующим флотом вице-адмиралом Кедровым севастопольские бухты и убедившись, что все корабли и суда с беженцами покинули Севастополь, а на оставшихся транспортах погрузка заканчивается, прибыл с Графской пристани на крейсер «Генерал Корнилов» и буднично, как-то совершенно обыденно скомандовал: «С якоря сниматься!» На борту крейсера находился штаб главкома, штаб командующего флотом, особая часть штаба флота, Государственный банк, семьи офицеров и команды крейсера и пассажиры – всего пятьсот человек. Барон повернулся в сторону севера, перекрестился и низко поклонился, прощаясь с Отечеством. Часы показывали 14 часов 50 минут пополудни. Крейсер покинул рейд – эвакуация из Севастополя завершилась.

* * *

Быстро уходили от беженцев, толпившихся на верхней палубе судов, берега Крыма. Вот и они скрылись из глаз. И только верхушка горы Ай-Петри еще долго блистала на солнце своим снежным покровом, как будто ярче хотела врезаться в их память. Но вскоре скрылась и она. И лишь одна надежда на возвращение в родное Отечество была единственной нитью, связывавшей их с покинутой Россией.

Однако «Генерал Корнилов» взял курс не на

Константинополь, а направился в Ялту и Феодосию, где Врангель хотел лично проверить успешность погрузки войск на суда и своим присутствием ободрить и поднять их дух. За ним следовал флагманский корабль адмирала Дюмениля, временно исполнявшего обязанности командующего французской Средиземноморской эскадрой. Ведь это именно он перед началом эвакуации Врангеля из Крыма дал телеграмму Фрунзе*, командующему Южным фронтом Красной армии, в которой предупреждал, что в случае возникновения каких бы то ни было попыток его войск создать помехи эвакуации частям белой армии французское командование предпримет соответствующие ответные меры.

И снимаясь с якоря уже в Феодосийском заливе и беря курс на Константинополь, французский крейсер «Вальдек Руссо» произвел салют наций из двадцати одного выстрела – последний прощальный салют Андреевскому флагу в русских водах. Крейсер «Генерал Корнилов» ответил ему равным количеством выстрелов…

Закончился исход русских кораблей из Крыма. Последними, 4 и 5 ноября, были вывезены войска, отошедшие к Керчи.

Уходивший флот не имел больше национальной принадлежности, поскольку его флаг не принадлежал отныне суверенному государству. Поэтому к Константинополю корабли подходили уже под флагом Франции – страны, предоставившей им возможность базироваться в ее территориальных водах. И только развевающиеся Андреевские флаги на их кормовых флагштоках свидетельствовали о том, что корабли этого многострадального флота покинули Россию.

Глава II

Константинополь

На другой день после выхода из Севастополя ветер посвежел и на пока еще небольших волнах появились белые пенистые барашки. А уже на следующий день разразился жестокий шторм. Вздымались высокие волны, вдоль которых тянулись пенные шлейфы срываемых порывами ураганного ветра верхушек волн.

Командир и старший офицер «Гневного» были на мостике, удерживаясь за планширь* его ограждения, чтобы не упасть при резких кренах корабля, когда палуба уходила у них из-под ног.

– Нам-то, Степан Петрович, еще ничего, – громко произнес старший офицер, стараясь перекричать завывания ветра, – а вот экипажи наших малых миноносцев времен еще Русско-японской войны хлебнут лиха по полной программе. Ведь у них водоизмещение-то почти в пять раз меньше нашего.

– Ничего страшного, Владимир Аркадьевич. Эти миноносцы хоть и не так велики, но довольно остойчивые, способные противостоять стихии. Мой старший брат командовал одним из таких в Порт-Артуре и, как рассказывал мне, попадал и не в такие переделки. Да что там – миноносцы времен Русско-японской войны, когда он же, командуя одним из первых миноносцев этого класса кораблей типа «Або», этим карликом по сравнению даже с миноносцами, о которых вы упомянули, смог четверть века тому назад привести его в составе Средиземноморской эскадры под командой адмирала Макарова* в Порт-Артур. Каково?!

– Я, Степан Петрович, склоняю свою далеко еще не седую голову перед мужеством моряков его экипажа…

– Но заметьте, Владимир Аркадьевич, – продолжил командир, в очередной раз успев ухватиться за планширь ограждения мостика при резком крене корабля, – что эти миноносцы, преодолевая разгулы стихии, были-то все-таки на ходу. А вот за «Жаркого», честно говоря, беспокоюсь – ведь он с разобранными машинами, без электрического света идет на буксире у плавмастерской «Кронштадт». И швыряет его сейчас с борта на борт так, что не приведи Господи. Да что это я, собственно говоря, распинаюсь перед вами? – удивился он сам себе. – Ведь вы же и сами опытный моряк и знаете это не хуже меня. А посему лишь молю Всевышнего, чтобы выдержали его буксирные тросы. Иначе…

И Степан Петрович, сняв фуражку, перекрестился.

– А тут к тому же, – озабоченно продолжил он, – по распоряжению командующего флотом его командира и старшего офицера, поскольку эсминец идет на буксире, перевели на время перехода из Севастополя в Константинополь на один из транспортов, оказавшийся практически без командного состава. Дело-то, конечно, нужное, однако «Жаркий» сейчас находится под командой лишь старшего инженера-механика, оставшегося верным своему кораблю, в отличие от его механиков, сошедших на берег. Правда, Бантыш-Каменский – офицер толковый, – уточнил командир.

Старший офицер, вздохнув, неопределенно произнес:

– В море-то всякое бывает, Степан Петрович… А в жестокий шторм может произойти и такое, что не приведи Господи.

Тот согласно кивнул головой.

* * *

Выйдя поздним вечером в море, огромный «Кронштадт» вел на буксире «Жаркий», а за ним еще два катера – истребителя подводных лодок и парусную яхту, но уже без экипажей.

Неожиданно корабль вздрогнул от сильного удара, чуть было не став, по образному выражению его команды, на дыбы. Все тут же выбежали на верхнюю палубу: море в огнях, мечущиеся лучи прожекторов, крики о помощи, резкие команды…

Как выяснилось позже, болгарское судно «Борис» водоизмещением около двух тысяч тонн с беженцами из Севастополя на борту по каким-то причинам стало выполнять неожиданный маневр и оказалось прямо перед носом «Кронштадта», и тот врезался в его борт, несмотря на то что оба судна были хорошо освещены. «Кронштадт» тут же дал задний ход, и «Жаркий», продолжавший движение по инерции, врезался под его нависающую над уровнем воды корму. В течение нескольких мгновений радиоантенна и рея большой мачты рухнули, шлюпки были раздавлены, рубка помята.

«Борис» же, протараненный «Кронштадтом», стал погружаться. Французский буксир, сопровождавший колонну русских судов, принял сигнал «SOS», поданный «Борисом», и, подойдя к тонущему судну, спустил шлюпки для спасения людей. В то время как «Кронштадт» уже сделал это.

Однако на этом неприятности для «Жаркого» не закончились.

Погода портилась, а на другой день разразилась буря. С восходом солнца сигнальщики миноносца доложили, что парусная яхта за его кормой исчезла. Шторм оторвал и истребителей, но так как людей на них не было, их и не стали искать.

Главный боцман первым заметил, что один из двух буксирных тросов, идущих от кормы «Кронштадта», лопнул.

– Выдержит ли второй? – заволновался старший инженер-механик.

– Может быть, выдержит, а может быть, и нет… – неопределенно пожал плечами боцман, так как старый моряк знал, что в море никогда нельзя ни в чем быть уверенным.

И все-таки и второй трос лопнул. Это все сразу же почувствовали, так как от беспорядочной качки стали кататься по палубе помещений вещи и мебель, а стоять, не держась за что-либо, стало невозможно. И «Жаркий», без действующих машин, без света, беспомощный, остался один в разбушевавшемся море, в то время как громада «Кронштадта» удалялась в темноте ночи…

Моряки миноносца, стараясь удержаться на скользкой палубе, изо всех сил кричали «Кронштадту» вслед, но ветер уносил их отчаянные крики. И тогда старший гардемарин Хович, отбросив в сторону ставший бесполезным рупор, выстрелил из ракетницы. Красная ракета взметнулась ввысь и тут же была унесена порывом ветра в сторону. Но этого оказалось достаточно: исчезновение «Жаркого» заметили на «Кронштадте».

Он грузно возвращался, медленно переваливаясь с борта на борт, разыскивая в бушующих волнах маленький, по сравнению с

ним, миноносец, освещенный только полудюжиной свечей, слабо подсвечивающих его иллюминаторы. Трудный маневр в штормовую темную ночь для транспорта его размеров.

Боцманской команде потребовалось много умения и терпения, чтобы снова завести концы. В кромешной тьме, исчезая иногда из глаз в пенистых брызгах, матросы упорно снова и снова заводили буксирные тросы. Ведь свой прожектор бездействовал, а от попытки осветить бак* «Жаркого» прожектором с «Кронштадта» пришлось отказаться, так как его мощный луч слепил глаза матросов боцманской команды миноносца. И все-таки, несмотря на все трудности, буксирные тросы были заведены.

Но шторм продолжался, и еще четыре раза тросы рвались. И каждый раз надо было снова искать «Жаркий», терпящий бедствие.

В то же время «Кронштадт» перевозил 3000 человек, и очень ограниченное количество угля в его бункерах позволяло ему только-только дотянуть до Константинополя. И он уже больше не мог расходовать драгоценный уголь на поиски «Жаркого». Поэтому его капитан отдал приказ переправить экипаж, пассажиров и ценные вещи с «Жаркого» на «Кронштадт». И миноносец был пришвартован к огромному борту «Кронштадта».

Женщины и дети, которых было около тридцати человек, с трудом удерживались на качающейся, залитой водой его палубе. А ведь им надо было подниматься по веревочным штормтрапам*, болтающимся над бушующим морем, вдоль высокого борта «Кронштадта»…

Матросы миноносца с детьми на руках, стараясь удержать равновесие, поднимались по вертикальным шатким штормтрапам вдоль борта, а к ним, перегнувшись через фальшборт*, уже матросы «Кронштадта» тянули свои руки, чтобы принять детей из их рук на его устойчивую палубу. И никто из ребят не упал в воду!

А в это время матросы боцманской команды завели новые буксирные тросы. Главный боцман Чмель, несмотря на протесты старшего инженера-механика, решил остаться на «Жарком», на котором служил с момента его спуска со стапелей верфи на воду. Он, конечно, знал, что на этот раз, в случае если буксирные тросы не выдержат, миноносец будет брошен. И для него теперь оставалось только одно: молиться святому Николаю-угоднику. Он даже по совету одного из его предков, данному ему когда-то, опустил на лине* за борт в бушующее море икону святого покровителя моряков.

И последний трос выдержал! «Жаркий» на буксире «Кронштадта» дотянул-таки до Константинополя.

* * *

Через несколько дней на рейде бухты Мода при входе в Мраморное море появились первые русские корабли. Изумленные турки увидели на кормовых флагштоках Андреевские флаги, но не победительницы России, а России в изгнании. Французские флаги, поднятые на их мачтах, молча свидетельствовали об этом…

Наконец здесь собрались все 120 боевых кораблей и торговых судов бывшего Черноморского флота, эвакуировавших около 150 тысяч человек. Армада, не имевшая примера в мировой истории, недосчиталась лишь двух кораблей.

Эскадренный миноносец «Живой», близнец «Жаркого», выйдя из Керчи под командой лейтенанта Нифонтова, не прибыл в порт назначения. Когда миновали последние сроки ожидания, на его поиск были посланы суда, которые вернулись ни с чем. Очевидно, он погиб в морской пучине во время шторма. На борту эсминца находилась небольшая команда и около 250 пассажиров, главным образом офицеров Донского казачьего полка.

Еще одной потерей стал катер «Язон», шедший на буксире парохода «Эльпидифор». Ночью его команда, насчитывавшая 10–15 человек, видимо, большевистски настроенных, обрубила буксирные тросы и вернулась в Севастополь.

Теперь беженцам оставалось только ждать своей дальнейшей участи. Но каким тяжким было это ожидание для тех, кто на перегруженных кораблях был лишен самых элементарных удобств! Ведь еще в первую ночь после погрузки в тишине заснувших кораблей по темным трюмам, по бимсам* казематов и кубриков выползали старые и молодые рыжие и черные крысы и, шевеля усами и сверкая красными глазками, пошли в ночной дозор, осматривать что-то новое, появившееся на их кораблях: есть ли чем поживиться? С ужасом смотрели на них бедные женщины и дети, которым было не до сна в эту страшную ночь. Они, которые так боялись и малой серой мышки, увидали этих гигантских крыс: «Боже, куда же деваться?!»

– Не бойтесь, барышни, они не кусаются, – утешали их привычные матросы.

Как, к примеру, размещались беженцы на «Владимире», большом пассажирском дальневосточном пароходе, который, будучи рассчитанным на три тысячи человек, имел на борту двенадцать тысяч?! Голод, отсутствие гигиены, начинающиеся эпидемии не позволяли долго ждать.

На всех русских кораблях и судах были подняты желтые карантинные флаги, которые запрещали кому бы то ни было сход на берег.

« Продержите пароходы еще неделю, и не понадобится хлопот по размещению беженцев. Все они разместятся на кладбище», – отмечалось в местной прессе.

« Стон и ужас стоят на Босфоре», – писал другой репортер.

После продолжительных переговоров с представителями стран Антанты, отнюдь не заинтересованных в сохранении независимой мощной эскадры, барон Врангель вынужден был дать письменное обязательство: « Отдавая себе отчет в том, что Франция – единственная держава, признающая правительство Юга России и оказавшая ему материальную и моральную помощь, я отдаю мою армию и мой флот и всех, кто за мной последовал, под ее покровительство. Я рассматриваю также эти корабли как залог в уплату тех издержек, кои предстоят для оказания первой помощи, вызываемой текущими событиями».

Французское правительство признало свои обязательства по отношению к правительству Юга России. В то время как Англия заявила о своем нейтралитете в этом вопросе, указав, что вся ответственность ложится на Францию, которая, дескать, признала правительство Врангеля.

В результате переговоров с представителями Балканских стран было решено армейские части интернировать в Галлиполи на одноименном полуострове у пролива Дарданеллы, донских казаков – в Чатальдже к западу от Константинополя, а кубанцев – на острове Лемносе. Турция, Сербия, Болгария, Румыния и Греция согласились принять гражданское население. Оставался флот.

21 ноября Черноморский флот был реорганизован и переименован в Русскую эскадру, состоящую из четырех отрядов, во главе с командующим вице-адмиралом Кедровым. И хотя эскадра и испытывала недостаток в личном составе, в топливе и припасах, все же представляла собой внушительную силу. Ведь в ее состав входили новейший линейный корабль «Генерал Алексеев», старый броненосец «Георгий Победоносец», крейсера «Генерал Корнилов» и «Алмаз», дивизион эскадренных миноносцев, дивизион подводных лодок и ряд вспомогательных судов. В том числе плавмастерская «Кронштадт» и база подводных лодок «Добыча».

* * *

Несмотря на то что на большинстве судов были подняты желтые карантинные флаги, запрещавшие их командам и пассажирам сход на берег, Степан Петрович с Ольгой Павловной смогли все-таки побывать в городе. Ксения же, сразу как-то повзрослевшая за время перехода сюда из Севастополя, не хныкала, что ее, мол, родители не берут с собой, а оставляют на корабле. Она за даже непродолжительное время пребывания на миноносце уже твердо поняла, что приказ есть приказ, и раз говорят, что

нельзя, то, стало быть, нельзя, несмотря на то, что и очень хочется.

Из Константинополя, по-турецки – Истамбула, они вернулись, находясь под впечатлением от этого города, который для русских всегда был сказочной Византией. Чего только стоило, например, одно лишь посещение Айя-Софии, бывшего патриаршего православного собора Святой Софии Константинопольской, всемирно известного памятника византийского зодчества, символа золотого века Византии. Оживленный многонациональный восточный город, а теперь полностью находящийся во власти союзников-победителей, эскадры которых стояли в водах Босфора.

* * *

На «Гневный» прибыл старший лейтенант Манштейн, командир эскадренного миноносца «Жаркий», и доложил командиру дивизиона о перипетиях, приключившихся с ним во время его перехода в Константинополь на буксире «Кронштадта». Выслушав его взволнованный доклад, Степан Петрович, знавший, что на миноносце находились и супруга командира с двумя дочками, участливо спросил:

– И как весь этот кошмар пережила ваша семья, оставшись на корабле без вас, Александр Сергеевич?

Тот благодарно посмотрел на капитана 1-го ранга:

– Спасибо за заботу, Степан Петрович, но все, слава Богу, благополучно обошлось. А сейчас я снова перевел их с «Кронштадта» на «Жаркий», на котором мы уже приступили к сборке машин и устранению повреждений, вызванных его столкновением с плавмастерской.

– Я рад за вас, а также за то, что наши женщины столь мужественно разделяют вместе с нами все тяготы, выпавшие на их долю. И это является порукой тому, что наше Отечество, в конце концов, возродится!

– Без этого, Степан Петрович, я не вижу смысла своей жизни!

И офицеры крепко пожали друг другу руки.

* * *

На совещании у командующего Русской эскадрой вице-адмирала Кедрова в начале декабря присутствовали командиры отрядов контр-адмирал Остелецкий, контр-адмирал Беренс, контр-адмирал Клыков и генерал-лейтенант Ермаков, а также командиры дивизионов эскадренных миноносцев и подводных лодок.

Командующий сообщил, что в результате переговоров главнокомандующего Врангеля с французским правительством 1 декабря 1920 года Совет министров Франции дал согласие на принятие Русской эскадры в порту города Бизерта в Тунисе, являющегося второй после Тулона базой французского Средиземноморского флота.

Все облегченно вздохнули – наконец-то решилась судьба моряков многострадальной Русской эскадры. Ведь у них теперь хотя бы на ближайшее время появилась какая-то определенность.

Далее адмирал отметил:

– Корабли эскадры будут покидать Константинополь в два этапа. Первая группа выйдет в декабре текущего года, а вторая – в январе следующего. Состав групп и маршруты их следования с указанием пунктов дозаправки углем, мазутом для больших миноносцев и дизельных подводных лодок, а также водой будут подготовлены штабом эскадры и своевременно доведены до командиров отрядов.

Кроме того, принято решение, что все группы русских кораблей, покидающие Константинополь, будут конвоироваться французскими военными кораблями.

В решении французского правительства также оговорено, что в Бизерту могут быть допущены только экипажи кораблей и члены семей их офицеров, а также воспитанники и преподаватели Морского корпуса с семьями и раненые. Семьи офицеров и преподаватели с семьями будут размещены на пассажирском пароходе «Великий князь Константин», а раненые – на одном из транспортов – после доставки на нем армейских частей в один из пунктов назначения, а именно в Галлиполи, определенный, как вы знаете, ранее.

Обязан предупредить вас, господа, что переход в Бизерту будет проходить в наиболее неблагоприятное время года, выбор которого, как вы понимаете, от нас не зависит. В связи с этим неизбежно возникнут определенные трудности для всех без исключения экипажей кораблей. А посему прошу вас довести это до каждого из их командиров для принятия соответствующих мер предосторожности.

Я, господа, довел до вашего сведения лишь общие положения решения французского правительства, связанного с ближайшим будущим Русской эскадры. Более подробно будете проинформированы начальником штаба контр-адмиралом Машуковым. Ему же зададите и возникшие в связи с этим ваши вопросы, которые, как я понимаю, неизбежны, а также и свои предложения по организации перехода эскадры в Бизерту.

Когда все присутствовавшие на совещании у командующего вышли из адмиральской каюты, к Степану Петровичу подошел командир дивизиона подводных лодок капитан 1-го ранга Погорецкий.

– Как настроение, Степан Петрович?

– Соответствующее тому, что наконец-то определилась судьба нашей эскадры. Ведь нет ничего хуже неопределенности.

Подводник согласно кивнул головой.

– А как настроение у команд миноносцев?

– Такое же, как, наверное, и у всех команд кораблей эскадры, – ответил Степан Петрович, несколько озадаченный его вопросом. – А в чем дело, Дмитрий Николаевич?

Тот вздохнул:

– Да в том, Степан Петрович, что многие члены команд подводных лодок решили остаться в Константинополе.

– Как же так?! – опешил тот. – Ведь перед эвакуацией из Крыма ни один из подводников не сошел на берег, несмотря на разрешение главнокомандующего. И мы, командиры надводных кораблей, белой завистью завидовали вам.

– И тем не менее это так, – развел руками Погорецкий. – Видимо, они не хотели оставаться под властью большевиков, а сейчас здесь, в Константинополе, решили покинуть наш дивизион. К тому же, как я понимаю, сказалась и неопределенность будущего Русской эскадры. Вот так, Степан Петрович.

– Вы, признаться, не только огорошили меня, но и расстроили. Ведь команды подводных лодок всегда были для нас, экипажей надводных кораблей, образцом сплоченности, – огорченно покачал он головой. – И что же вы собираетесь предпринять?

– Не препятствовать этому. Так как, по моему мнению, а также по мнению и командиров подводных лодок, лучше иметь небольшую команду, но такую, в которой можно быть уверенным.

– Разумное решение, – согласился Степан Петрович. – Из двух зол, как подсказывает многовековой опыт и как, кстати, учили нас и в Морском корпусе, всегда надо выбирать меньшее.

Командиры дивизионов в знак согласия пожали друг другу руки.

* * *

И как, спустя некоторое время, был поражен Степан Петрович, когда узнал, что командир дивизиона подводных лодок капитан 1-го ранга Погорецкий подал прошение об отставке, которое было удовлетворено. «Не перенес, стало быть, Дмитрий Николаевич свалившегося на него несчастья», – решил он. А на его должность по совместительству был назначен командир подводной лодки «Буревестник» старший лейтенант Копьев.

– Как прокомментируете, Владимир Аркадьевич, это столь неожиданное известие? – обратился он к старшему офицеру «Гневного».

Тот внимательно посмотрел на командира:

– Думаю, что Дмитрий Николаевич просто перестал верить в какое-либо будущее Русской эскадры.

– Похоже на то, – согласился Степан Петрович, решив не ставить в известность старшего офицера о разговоре, состоявшемся между ним и Погорецким. – Во всяком случае, он не так уж и далек от истины. К сожалению… – вздохнув, добавил командир.

* * *

– Мама! Мама! Папа идет! – радостно воскликнула

Ксения, заслышав приближающиеся к каюте шаги.

– Ты так думаешь, Ксюша? – с сомнением спросила та, зная, что Степан Петрович был вызван к командующему на совещание, которое, по ее опыту, должно было бы длиться довольно длительное время. – Уж вроде бы как-то быстро.

Ксения с укоризной посмотрела на мать:

– Да я же, мама, узнаю шаги папы из сотен других…

Но тут дверь в каюту открылась, и в нее вошел улыбающийся ее хозяин. К нему тут же кинулась Ксения:

– Папа! Папочка!

Степан Петрович подхватил ее под мышки и притянул к себе, а та обвила его шею руками.

– Как же я рад видеть тебя, моя родная!

Ольга Павловна смахнула набежавшую слезу: «Какое же счастье, что рядом со мной Степа! Права все-таки была Мария: я же за ним действительно как за каменной стеной… Ведь именно на его плечи легли все заботы о нашей семье… Да еще на какие плечи!..» – тут же лукаво улыбнулась она своим чисто женским интимным мыслям. Она решила не спрашивать о причине его улыбки, зная, что тот и так все расскажет сам.

Степан Петрович опустил дочь на пол.

– Ну что же, дорогие мои, будем снова собираться в путь-дорогу…

– Это куда же еще, Степа?! – спросила Ольга Павловна с явной тревогой в голосе, смешанной с надеждой.

– В Бизерту, Оля.

Та непонимающе посмотрела на него:

– А это далеко?

– В Тунисе, на севере Африки, который сейчас находится под протекторатом Франции. Пожалуй, будет раза в четыре дальше, чем от Севастополя до Босфора. Одним словом, где-то около двух тысяч миль, – пояснил Степан Петрович.

Ольга Павловна озадаченно покачала головой, в то время как Ксения беззаботно заметила:

– Ну и что, папочка! Ведь нам было так уютно здесь в твоей каюте, даже и во время шторма. Так что преспокойно доплывем на «Гневном» и до этой самой Бизерты.

– Не радуйся так, Ксюша. – Та удивленно, с немым вопросом в глазах, посмотрела на отца. – Добираться до Бизерты вы с мамой будете вместе с семьями офицеров эскадры на пассажирском пароходе «Великий князь Константин».

– Почему, Степа? – охнула Ольга Павловна, страшась расставания с супругом.

– Это решение командующего, – коротко ответил тот голосом, исключающим какие-либо возражения по этому поводу. – А вот семьи офицеров дивизиона подводных лодок ввиду нехватки мест на «Константине» будут размещены на базе подводных лодок «Добыча».

Затем обратился к дочери и наставительным тоном произнес:

– И имей в виду, Ксюша, что моряки не плавают на кораблях, а ходят на них.

– Это как, папа, ходят? Ногами по воде, что ли? – искренне удивилась та.

Степан Петрович даже улыбнулся ее наивности.

– Все очень просто, Ксюша. Как принято говорить, корабли, на которых находятся моряки, не плавают по морю, а ходят. Только и всего. Но не вздумай сказать Павлику о том, что моряки, мол, плавают, – он-то уж, как мне представляется, более «доходчиво» объяснит тебе это совсем по-другому, – предупредил отец.

– Ты же ведь прекрасно знаешь, папа, что девочек не бьют, – обиделась на него Ксения.

– Почему же обязательно бить? Можно, к примеру, и дернуть за косичку.

– Вот это Павлик уж действительно сможет, – согласно вздохнула Ксения.

Ольга Павловна всплеснула руками:

– И он это уже делал?!

– А как же, мама, – ответила та, как о само собой разумеющемся, но, увидев ее расстроенное лицо, успокоила: – Не переживай так, ведь все-таки Павлик как-никак мой старший брат и вообще это же наши обыкновенные детские дела…

– Да какой же это Павлик-то ребенок?! Ведь он же кадет Морского корпуса!

– Вот и посмотрим, что он придумает на этот раз, – лукаво улыбнулась Ксения.

Ольга Павловна беспомощно посмотрела на супруга:

– Что же это происходит, Степа?! Ты-то хоть вразуми дочь!

– Зачем, Оля? – рассудил тот. – Могу лишь подтвердить, что Павлик уже действительно не ребенок. – Ксения озорно блеснула глазами. – Ведь в его годы Юрий Федорович Лисянский* уже был мичманом и вахтенным офицером, в то время как матросы вахтенных смен, которыми он командовал, были гораздо старше его, но им и в голову не приходило усомниться в его умении управлять многомачтовым парусным судном. Вот так-то, Ксюша!

Ксения завороженно слушала отца. Но она, как ни старалась, никак не могла представить брата в офицерском мундире.

– А когда, папа, Павлик тоже станет офицером? – с замиранием сердца спросила она.

Лицо Степана Петровича помрачнело. «Как объяснить этой девочке, моей любимой дочери, что уже нет того государства, которому беззаветно служил как я, так и мои предки? Поймет ли она, что этот ее невинный вопрос уже потерял смысл, так как у Русской эскадры, этого последнего остатка некогда могучего Императорского флота Российской империи, уже нет будущего? И что сейчас получение офицерского флотского чина – не самое главное в жизни Павла? И как это сделать так, чтобы, не дай Бог, не нанести душевную травму еще не окрепшему детскому мировоззрению ребенка, свято верящего в существование того мира, в котором он жил до сих пор?» Он посмотрел на Ольгу Павловну, которая, прикусив губу, тревожно смотрела на него, свято веря в то, что он, опора их семьи, примет единственно правильное решение.

– Я, Ксюша, к сожалению, не могу сейчас дать тебе определенного ответа на твой вроде бы и такой простой вопрос. – Та с нескрываемым удивлением посмотрела на отца. – Дело в том, что Морской корпус в настоящее время практически не существует.

– Как же так, папа? Гардемарины и кадеты, находящиеся сейчас на линкоре «Генерал Алексеев», есть, а корпуса нет?

– Как бы сказал твой дядя Андрей – убедительный аргумент, – улыбнулся Степан Петрович и, прикинув что-то в уме, решил сменить тему разговора, добавив: – Да ты его, пожалуй, и не помнишь?

– Ты что, папа! Ведь перед тем, когда мы собирались уезжать в Севастополь, дядя Андрей был у нас в гостях в Ревеле* и подарил нам с Павликом по целой плитке шоколада.

– Какое знаменательное событие! – рассмеялась Ольга Павловна.

Ксения укоризненно посмотрела на нее:

– А ты не иронизируй, мама! Когда ты с дядей Андреем и папой пила вино, то сама с удовольствием закусывала как раз тем самым шоколадом, который и принес он!

– Да разве я пила вино? – улыбнулась Ольга Павловна. – Просто лишь несколько раз пригубила бокал.

– Это так, мама, – согласилась Ксения, – но шоколад-то ты ела по-настоящему, как, между прочим, и мужчины!

На этот раз рассмеялся Степан Петрович:

– Эх ты, стрекоза, все замечаешь за мамой! Конечно, шоколад в военное время – лакомство. Но ведь дядя Андрей как-никак был контр-адмиралом, а посему и имел возможность достать столь редкий в военное время продукт.

Ксения вздохнула.

– А я, папа, между прочим, потихоньку рассматривала черные орлы на его золотых погонах.

– Почему? – удивился тот.

– Просто присматривалась к тому, как они будут выглядеть и на твоих плечах, – смущенно призналась она.

Степан Петрович многозначительно переглянулся с Ольгой Павловной.

– Были бы, Ксюша, черные орлы и на моих плечах, непременно были бы, уверяю тебя, если бы не эти большевики, будь они неладны… – вздохнул он.

– А тебе, папа, очень даже идут и погоны капитана первого ранга, – без тени сомнения уверенно сказала Ксения, увидев расстроенное лицо горячо любимого ею отца. – Ведь так, мама?

– Конечно,

так, Ксюша.

– Спасибо вам, дорогие мои, на добром слове, – дрогнувшим голосом произнес Степан Петрович, тронутый их словами. – Но теперь дело даже не в этом.

– А в чем же тогда, папа?

– В том, как сложатся дела у Русской эскадры, в том числе и у Морского корпуса, в Бизерте. В этом-то, Ксюша, и кроется моя неуверенность в том, когда же Павлик будет произведен в офицеры.

– Поживем – увидим… – изрекла та, вызвав улыбки родителей не столько ее словами, сколько тоном, каким они были произнесены.

«Растет дочь…» – говорили взгляды, которыми они многозначительно обменялись.

* * *

Степан Петрович отправил на катер матросов, переносивших на «Константин» вещи его семьи, и осмотрелся.

– Вот и ваше новое место жительства до прихода в Бизерту, – обратился он к Ольге Павловне и Ксении, настороженно вошедшим следом за ним. – Как-никак, а двухместная каюта первого класса…

– Здесь, конечно, просторнее, папа, чем в твоей каюте, но там было как-то уютнее. – И, заметив тень, пробежавшую по лицу отца, уточнила: – Может быть, это потому, что там мы были все вместе и прожили в ней более месяца.

– Какая же ты все-таки привередливая, Ксюша! – укоризненно покачала головой Ольга Павловна. – Папа же и так сумел разместить нас с тобой в одной из лучших кают «Константина». И если бы ты знала, в каких условиях теснились все это время пассажиры на других кораблях и транспортах, то не стала бы незаслуженно упрекать его.

– Да разве я бы посмела упрекать в чем-либо папу?! – обиделась та и тут же хитровато улыбнулась: – Разве я виновата в том, что мой папа капитан первого ранга и командир не только корабля, но и целого дивизиона эскадренных миноносцев?

Степан Петрович усмехнулся ходу мыслей не по годам рассудительной дочери и не преминул подковырнуть ее:

– А вот если бы твой отец, Ксюша, был бы уже адмиралом, то вы бы с мамой непременно благоухали в великолепной каюте класса люкс.

– Не занимайся самобичеванием, папочка! – улыбнулась та, обняв его. – Я же ведь уже говорила, что тебе очень даже идут погоны капитана первого ранга.

– Я утешен тобой, Ксюша, в моем безутешном горе! – рассмеялся Степан Петрович, гладя по голове дочь, прильнувшую к нему.

– А где же ты будешь ночевать, Степа? – несколько растерянно спросила Ольга Павловна, еще раз оглядев каюту.

Тот же только улыбнулся ее наивности:

– Конечно, на «Гневном», Оля. Ведь мне предстоит большая работа по его подготовке к переходу в трудных погодных условиях.

– Опять ожидаются штормы, Степа? – тревожно спросила Ольга Павловна, вспомнив о своих переживаниях во время жестокого шторма в Черном море.

– Ты права. Сейчас начинается самый неблагоприятный период для судоходства в этих местах. Но вам не надо беспокоиться, так как «Константин» гораздо больше «Гневного», и потому его не будет так швырять даже в жестокий шторм, как мой миноносец.

– О Господи! Когда же все это закончится? – с какой-то безысходностью воскликнула Ольга Павловна.

– Когда придем в Бизерту, Оля.

Ксения непонимающе посмотрела на мать:

– Мама, ты разве забыла, что папа у нас флотский офицер! О чем же ты думала, когда выходила за него замуж?! Мол, пусть он мотается себе в море, а я буду спокойненько поджидать его на берегу? Так, что ли?! – и на ее глазах выступили слезы обиды за отца.

Родители, никак не ожидавшие столь бурных эмоций у дочери, снова озабоченно переглянулись.

«Вот это да! – удивленно подумал Степан Петрович. – Ай да Ксюша! А ведь будет верной спутницей своего избранника», – удовлетворенно отметил он.

«А ведь Ксюша-то, в общем, права! – сокрушенно призналась сама себе Ольга Павловна. – Расхныкалась, как институтка, когда, пожалуй, впервые в жизни столкнулась с трудностями. Сдача Порт-Артура и японский плен не в счет – ведь там я была в кругу своих подруг и единомышленников, отвечая, к тому же, только за себя».

Степан Петрович обнял супругу и дочь:

– Ты не совсем права, Ксюша. Ведь мама испугалась вовсе не трудностей, а неопределенности нашего положения. И у нее сейчас естественная тревога за всех нас, включая, конечно, и Павлика. Однако все мы – одна семья и потому преодолеем все трудности, которые встретятся на нашем пути. И до тех пор, пока мы вместе, они нам не страшны. Это именно так, Ксюша. Поверь мне!

Ксения благодарно посмотрела на отца:

– Как хорошо, папа, когда ты рядом! А ты, мама, извини меня за мои слова – мне просто стало очень обидно за папу.

– Правильно говорят, Ксюша, что жизнь прожить – не поле перейти. Пока же папа с нами – нам действительно ничего не страшно…

Так и стояли они, обнявшись, потомки древнего дворянского рода, вынужденные покинуть свое Отечество. И свято верили в то, что не навсегда, что Россия, несмотря ни на что, все-таки возродится…

* * *

По решению штаба эскадры первый этап должен был покинуть Константинополь последовательно четырьмя так называемыми эшелонами. Выход первого эшелона в составе линейного корабля «Генерал Алексеев», плавмастерской «Кронштадт» и судна «Даллан» с запасом топлива намечался на 10 декабря. Его должна была сопровождать французская канонерская лодка «Дедэнез». Затем должны были следовать второй эшелон, в состав которого входил и эскадренный миноносец «Гневный», в сопровождении сторожевого корабля «Бар ле Дюк». Третий эшелон, включавший в числе других кораблей и судов пассажирский пароход «Великий князь Константин», – в сопровождении сторожевого корабля «Изер». И, наконец, четвертый эшелон из трех быстроходных миноносцев – в сопровождении сторожевого корабля «Таюр».

* * *

Степан Петрович, отдав честь Андреевскому флагу, слабо колыхавшемуся на кормовом флагштоке, поднялся по трапу на верхнюю палубу линейного корабля «Генерал Алексеев». К нему тут же быстро подошел дежурный офицер с сине-белой повязкой на левом рукаве кителя.

«Четко поставлена служба на линкоре!» – удовлетворенно и даже с некоторой долей зависти отметил он.

– Разрешите узнать цель вашего прибытия, господин капитан первого ранга? – уважительно спросил, приложив руку к фуражке, лейтенант, сразу же узнавший командира дивизиона эскадренных миноносцев.

– Я хотел бы встретиться с кадетом Чуркиным. Не могли бы вы, господин лейтенант, вызвать его сюда, на верхнюю палубу?

– Нет проблем, господин капитан первого ранга! – ответил тот и что-то негромко приказал рассыльному, сопровождавшему его, который тут же метнулся выполнять полученное приказание.

Степан Петрович в ожидании Павла отошел в сторону, рассматривая башню главного калибра с ее тремя длинными стволами трехсотпятимиллиметровых орудий, непроизвольно вызывающих уважение. Он ведь в первый раз был на линейном корабле, так как флагманским кораблем Черноморского флота, а затем и Русской эскадры, был крейсер «Генерал Корнилов».

– Любуетесь мощью линейного корабля, Степан Петрович? – неожиданно раздался за его спиной знакомый голос.

Он обернулся – перед ним, улыбаясь, стоял командир линкора капитан 1-го ранга Федяевский. «Надо же, дежурный офицер, оказывается, успел еще доложить и командиру о моем прибытии», – усмехнулся Степан Петрович, оценив расторопность лейтенанта.

– Вы правы, Иван Кириллович! – улыбнулся и он, пожимая руку командиру линкора. – Однако

меня смущает только одно – вот такой мощный корабль может быть потоплен или, во всяком случае, серьезно поврежден лишь одним залпом торпедных аппаратов моего скромного по размерам миноносца по сравнению с вашим гигантом…

– Может, конечно, но при условии, что ваш миноносец сумеет приблизиться к нему на дистанцию торпедного залпа. А это, Степан Петрович, ох как нелегко, и вы это прекрасно понимаете.

Тот усмехнулся:

– Если следовать вашей логике, Иван Кириллович, то надо немедленно свернуть программу строительства эскадренных миноносцев. Однако все морские державы почему-то не то что не сворачивают, а, наоборот, увеличивают строительство кораблей этого класса. Выходит, морские стратеги, в отличие от вас, считают, что именно массированное применение миноносцев создаст предпосылки для успешного применения торпедного оружия.

И он торжествующе глянул на собеседника.

– Сразу виден потомок одного из родоначальников боевого применения минного оружия, – примирительно сказал Федяевский. – Ведь именно ваш отец совместно со Степаном Осиповичем Макаровым отрабатывал его применение в Русско-турецкой войне тысяча восемьсот семьдесят седьмого – семьдесят восьмого годов.

– У вас, Иван Кириллович, отличное знание отечественной военно-морской истории!

Тот же скептически глянул на него:

– А вы, Степан Петрович, разве обучались не в Морском корпусе?

– Сдаюсь, Иван Кириллович! Упоминание о нашем славном Морском корпусе – наивысший аргумент в нашем споре!

И они, довольные общением друг с другом, рассмеялись.

– Кстати, раз уж речь зашла о Морском корпусе, вы, Степан Петрович, в курсе того, что недавно главнокомандующий генерал Врангель назначил вместо контр-адмирала Ворожейкина директором Севастопольского Морского корпуса вице-адмирала Герасимова?

Тот утвердительно кивнул головой.

– Я же просто не мог не знать этого – ведь как раз на «Алексееве» находится большая часть его воспитанников. И, честно говоря, рад этому, – продолжил Федяевский, – так как хорошо знаю Александра Михайловича еще по тем временам, когда он был командующим Черноморским флотом. Замечательный человек, достойный уважения. А посему уверен, что воспитанники корпуса получили не только их вдумчивого руководителя, но и заботливого воспитателя.

– Я, как вы, конечно, знаете, являюсь заинтересованным лицом, ввиду чего весьма рад вашему весьма благосклонному мнению, которым дорожу, о новом директоре Морского корпуса, – с полупоклоном приложил руку к сердцу Степан Петрович.

Затем решил сменить тему разговора.

– Когда снимаетесь с якоря, Иван Кириллович? – заинтересованно спросил он.

– Завтра, где-то пополудни. Однако флагман должен будет уточнить время выхода.

Степан Петрович удовлетворенно кивнул головой:

– Потому я и пришел проститься с сыном перед нашим переходом в Бизерту, – пояснил он.

Командир линкора понимающе кивнул головой.

В это время к ним подбежал Павел и, увидев отца вместе с командиром корабля и быстро сообразив, что командир дивизиона эскадренных миноносцев, ходивший на своем корабле под брейд-вымпелом, никак не ниже по должности командира линкора, перешел на строевой шаг, и, приложив правую руку к бескозырке, доложил Степану Петровичу:

– Господин капитан первого ранга, кадет Чуркин по вашему приказанию прибыл!

– Вольно, кадет! – скомандовал тот.

– Пожалуй, Степан Петрович, я с вашего разрешения оставлю вас наедине с бравым кадетом.

Лицо Павла порозовело.

– Благодарю вас, Иван Кириллович, и желаю успешного перехода в Бизерту!

– Соответственно, Степан Петрович!

Оставшись одни, Степан Петрович обнял сына:

– Как настроение, Павлик?

– Отличное, папа! А как мама с Ксюшей? Они по-прежнему живут у тебя на миноносце?

– Уже нет. – Павел тревожно глянул на отца. – Недавно в соответствии с решением командующего я перевел их на пассажирский пароход «Великий князь Константин», – пояснил тот. – На нем же они и будут идти в Бизерту.

Павел задумался.

– Это, пожалуй, и к лучшему, – после некоторой паузы продолжил он. – Ведь «Константин», как-никак, значительно больше «Гневного» по размерам.

Степан Петрович усмехнулся:

– А вот Ксюша относится к этому совсем по-другому.

– Так что же с нее возьмешь – девчонка! – с чувством явного превосходства заметил Павел. – Ей бы только быть рядом с отцом, а там хоть трава не расти…

– Ты, Павлик, действительно уверен в этом? – с интересом спросил Степан Петрович, несколько удивленный проснувшимся вдруг мужским самосознанием у сына.

– Абсолютно, папа! – ответил тот, не менее отца удивленный его вроде бы таким неуместным вопросом. – Ведь любая женщина чувствует себя в относительной безопасности только рядом с сильным во всех отношениях мужчиной. Разве не так?

«Вот и не заметил, как повзрослел сын… – с щемящим сердце чувством подумал Степан Петрович. – Всего-то неполных два года прожил вне семьи, а уже становится самостоятельным мужчиной. – И тут же усмехнулся про себя: – Забыл, стало быть, как в свое время и сам не по годам взрослел в Морском корпусе? Да к тому же и время сейчас совсем другое…»

– Я не могу не согласиться с тобой, Павлик, – признался он и как-то сразу почувствовал необходимость отбросить уменьшительно-ласкательное обращение к сыну: детство-то его, как оказалось, уже закончилось…

Тот же признательно посмотрел на отца, мнению которого не только всецело доверял, но и дорожил им.

«Стало быть, не только женщины нуждаются в присутствии рядом сильного мужчины», – сделал он для себя ошеломляющий вывод и понял, что теперь уже не сможет относиться к отцу лишь с детской восторженной непосредственностью. И тот сразу же вырос в его глазах.

Они молчали, и их молчание было красноречивее всяких слов. Они чувствовали, что между ними, отцом и сыном, рождаются новые отношения, основанные на уважении мнений друг друга.

– Завтра мы снимаемся с якоря, – наконец сказал Павел, а Степан Петрович утвердительно кивнул головой. – А только вчера закончили погрузку угля, – и его глаза заблестели. – Ты же ведь знаешь, папа, что такое угольная погрузка на военном корабле! Это же аврал, в котором участвуют все, включая и офицеров. На рострах* корабельный духовой оркестр играет свои лучшие мелодии, поднимая дух команды. По старой морской традиции первый мешок с углем тащит в паре с матросом сам старший офицер корабля. Это дает отличный пример для всех, – поясняет он. – И только лишь командир корабля не участвует в погрузке угля. А после этого душ и праздничный обед. Правда, довольно скромный в нынешнее-то время, – вздохнул Павел. – Так что прощай, папа! – с долей грусти в голосе сказал он, но, увидев непонимание, смешанное с осуждением, в глазах отца, улыбнулся, уточнив: – До скорой встречи в Бизерте!

– До скорой встречи, Паша! – с облегчением пожелал сыну Степан Петрович, крепко, по-мужски, пожимая его руку, а тот был приятно удивлен – ведь впервые отец назвал его полным, пусть и по-домашнему упрощенным, именем.

* * *

В полдень следующего дня линейный корабль «Генерал Алексеев» выбрал якорную цепь, и на гафеле его грот-мачты взвился французский флаг, в то время как был спущен только гюйс, а Андреевский флаг так и остался

развеваться на кормовом флагштоке.

«Вот одна из форм унижения, которым мы вынуждены расплачиваться за потерю независимости нашего Отечества, – тяжко вздохнул Степан Петрович, наблюдая в бинокль за снятием линкора с якоря с мостика “Гневного”. – В то же время без покровительства Франции Русская эскадра вообще бы прекратила свое существование», – трезво рассудил он.

Тем временем линейный корабль, этот реализованный в металле сгусток инженерной мысли кораблестроителей, дымя трубами, величественно развернулся и не спеша покинул рейд бухты Мода, следуя за французской канонерской лодкой.

«Доброго пути, Павлик! – И Степан Петрович, сняв фуражку, широко перекрестился, боковым зрением заметив понимающий взгляд старшего офицера. – Спасибо тебе, Владимир Аркадьевич, за мужскую солидарность! Ведь ты же тоже отец семейства…»

* * *

– Ой, мама, папа пришел! – радостно воскликнула Ксения.

И не успела та удивиться прозорливости дочери, как раздался стук в дверь их каюты и, не дожидаясь разрешения, в нее вошел Степан Петрович.

– Папочка! – сразу же кинулась к нему Ксения.

Однако за ним вошел вестовой и грузно опустил на пол парусиновую кису?*.

– Ступай, Кузьма! – приказал Степан Петрович, и тот тут же скрылся за дверью.

– Это что такое, Степа? – озадаченно и в то же время с долей неистребимого женского любопытства спросила Ольга Павловна, вопросительно глядя на кису.

– Подарок вам от Владимира Аркадьевича!

Ксения не выдержала:

– Я гляну, папа?

– Почему бы и нет.

Та быстро расшнуровала кису и восторженно воскликнула:

– Тушенка, сливочное масло в банках, сыр, галеты!.. – торопливо перечисляла она.

– Ты бы сам, Степа, наверное, и не догадался прихватить с собой все это богатство? – благодарно произнесла Ольга Павловна, поцеловав его в щеку.

– Пора бы уже знать супруге флотского офицера, тем более командира корабля, что все корабельное имущество находится в ведении старшего офицера! – назидательно произнес тот.

– Спасибо тебе, дорогой, за заботу! Ведь теперь мы с Ксюшей обеспечены едой до самой Бизерты.

– Пожалуй, и не только, – прикинув, уточнил Степан Петрович. – Похоже, что Владимир Аркадьевич явно перестарался, – добродушно усмехнулся он.

– Хорошо все-таки, когда твой отец – командир корабля! – философски рассудила Ксения, и ее родители, переглянувшись, счастливо рассмеялись.

Когда продукты были размещены по своим местам, Ольга Павловна решилась-таки задать супругу так мучивший ее вопрос:

– Когда же, Степа, и твой «Гневный» покинет Константинополь? Ведь, как ходят слухи, «Константин» выходит в море уже завтра.

Степан Петрович обнял ее.

– Не волнуйся, Оля, – через несколько дней, так как график выхода кораблей из Константинополя несколько изменился. А посему, может быть, и нагоним еще «Константина» в Наварине, где предстоит дозаправка топливом и пресной водой.

– Вот как это было бы хорошо! – не смогла скрыть та своей радости и вдруг оживилась: – Представь себе, Степа, у нас здесь, на «Константине», каждый день свадьба за свадьбой, и корабельный священник только успевает совершать обряды венчания!

– Ничего удивительного, дорогая. Ведь в Бизерту по требованию французов из гражданских беженцев допускаются только члены семей офицеров. И поэтому многие из них и не хотят расставаться со своими возлюбленными. Только-то и всего.

Ксения очарованно слушала отца, по-своему, уже с точки зрения подросткового возраста, оценивая происходящее.

Заметив это, Степан Петрович обнял ее:

– Не волнуйся, Ксюша, придет и твое время…

Ольга Павловна ревниво передернула плечами.

– А я вовсе и не волнуюсь, папа! Просто радуюсь за этих барышень. Ведь в другое время могло бы быть совсем и по-другому…

– Ты права, Ксюша. В другое время многое могло бы быть совсем иначе, – вздохнул он.

– Ты имеешь в виду адмиральских орлов на твоих погонах?

Степан Петрович рассмеялся:

– Это частный случай, Ксюша. Я же имею в виду будущее нашего Отечества…

Ольга Павловна решила сменить тему разговора, и с тайной ревностью в голосе спросила его:

– А ты знаешь, Степа, ведь на нашем «Константине» живут со своими семьями и некоторые флотские офицеры?

Тот улыбнулся, почувствовав ревностные нотки в ее голосе.

– Конечно, знаю, дорогая. Но это чины морского ведомства, а не корабельные офицеры.

– Вот так, мамочка! – вмешалась в их разговор Ксения. – А наш папа ведь даже не просто корабельный офицер, а командир корабля! – с гордостью произнесла она. – И потому-то у них нет, и не будет тех продуктов, которые он принес нам с тобой!

– У вас с папой просто какой-то заговор против меня! – растерянно произнесла Ольга Павловна, переводя взгляд с одного на другого.

– Это не заговор, мама, а восстановление справедливости! Ты все время стараешься упрекнуть папу в том, чего он не заслуживает! А это несправедливо! – и на ее глазах навернулись слезы.

– Извини, Ксюша, если я дала тебе повод осуждать меня за мое отношение к папе. Я же всегда любила и люблю его так же крепко, как и тебя, родная моя! – и уже из ее глаз брызнули слезы раскаяния.

Степан Петрович обнял их обеих.

– Что это вы выясняете отношения, дорогие мои?! Ведь мы – одна семья, и нам, как я уже говорил, ничто не страшно даже в это неустроенное и смутное время!

Когда же все несколько успокоились, Степан Петрович засобирался на свой корабль.

– Время не терпит – надо готовить миноносец к походу. Желаю вам, родные мои, доброго пути! До встречи в Бизерте!

– А мы можем, папа, проводить тебя до трапа? – умоляюще посмотрела на него Ксения.

– Почему же нет, Ксюша!

И когда он, поцеловав их, спустился по трапу в ялик*, где его ожидали матрос на веслах и его вестовой, сверху раздался звонкий голос Ксении:

– Семь футов под килем, папа!

Степан Петрович отвернулся в сторону, чтобы матросы ненароком не увидели слез, предательски набежавших на глаза их командира. Они же не должны видеть его слез, так как были не только убеждены, но и твердо знали, что на их корабле он – первый человек после Бога.

Глава III

Переход в Бизерту

Выбора удобного времени для перехода у командования Русской эскадры не было. Это определялось не метеорологическими условиями, а исключительно политическими, которые всецело зависели лишь от решений французского правительства.

Именно поэтому в штормовых условиях, характерных для этого времени года в Средиземном море, по-разному проходил переход в Бизерту кораблей и судов Русской эскадры. Во всяком случае, график их следования, составленный штабом, был полностью нарушен в соответствии с общеизвестным в военном деле принципом: гладко было на бумаге, да забыли про овраги.

* * *

Эгейское море, называемое еще и Греческим архипелагом из-за бесконечного количества живописных островов и островков, рассыпанных по всей его поверхности, встретило моряков весьма неприветливо, так как в это время года оно подвержено длительным и жестоким бурям. Сильный шторм трепал сравнительно небольшие французские конвойные корабли, которым приходилось оказывать помощь. Не легче было и подводным лодкам. И как впоследствии вспоминал капитан 2-го ранга Монастырев, командир «Утки», у него в самый трудный момент возникло непреодолимое

желание погрузиться и следовать дальше уже в подводном положении. Но, как прекрасно понимал и сам командир, это было невозможно: аккумуляторы не могли обеспечить длительное пребывание субмарины под водой, а ее движение в подводном положении с использованием шнорхеля* было небезопасно ввиду возможного заливания этого устройства брызгами, а то и водой из верхушек волн разбушевавшегося моря. А, как известно, подводная лодка, потерявшая ход, а вместе с ним и подъемную силу, тут же камнем пойдет на морское дно.

Этот декабрьский шторм продолжался до самого Наварина, расположенного на юге Греции.

Обогнув ее берега, «Генерал Алексеев» вошел наконец-то в Наваринскую бухту на восточном берегу Пелопоннеса – самого южного большого греческого полуострова, – которую мечтали увидеть все моряки, находившиеся на борту линейного корабля. Это и понятно, ведь Наварин – одна из самых славных страниц истории русского флота. Именно здесь, в 1827 году был уничтожен соединенной англо-франко-русской эскадрой объединенный турецко-египетский флот, имевший в своем составе втрое больше судов. Символично, что герои Севастопольской обороны во время Крымской войны и будущие адмиралы Нахимов* и Корнилов*, будучи еще мичманами, были участниками этого сражения. А линейный корабль «Азов» был первым в русском флоте удостоен Георгиевского Андреевского флага. Примечательно, что кораблем командовал капитан 1-го ранга Лазарев*, один из первооткрывателей Антарктиды. Тогда он был капитаном шлюпа «Мирный» в составе экспедиции Крузенштерна.

«Алексеев» вошел в аванпорт* и стал на якорь уже под вечер, и с берега потянуло приятным запахом спелых апельсинов, в изобилии растущих в этих райских местах. А на следующее утро к кораблю направилось несколько яликов с греками и горами апельсинов и мандаринов, издававших сильный аромат. Но, к сожалению, как у матросов команды, так и у воспитанников Морского корпуса не имелось ни валюты, ни вещей в обмен, и только немногие счастливцы могли полакомиться цитрусовыми, а остальным же пришлось лишь наслаждаться их запахом.

Несколько офицеров было направлено на берег для переговоров с местными властями о возможности снабжения линкора различными припасами, в том числе и пресной водой. Когда же выяснилось о существовании речки у селения, этот вопрос был успешно решен. Сразу же спустили на воду вместительные баркасы и повели их к ее устью, чтобы наполнить водой пустые бочки. Все вдоволь пили, наслаждаясь, настоящую свежую пресную воду, а не какую-то порядком осточертевшую и отвратительную полусоленую жидкость из опреснителей морской воды.

Вдоль узкого полуострова, отделяющего бухту от открытого моря, тянулась подобно стене гряда высоких скал, у подножия которых со стороны бухты находилось русское братское кладбище моряков, павших в Наваринском сражении за освобождение Греции от турецкого ига. На этих отвесных скалах виднелся целый ряд надписей, сделанных масляной краской аршинными буквами, с названиями русских кораблей, посетивших эту историческую бухту, команды которых отслужили панихиду на братских могилах. Такова была традиция еще со времени Наваринского сражения, свято хранимая в русском флоте: каждый военный корабль, проходя мимо Наварина, заходил в его бухту и их команды служили панихиду.

Поэтому с «Алексеева» во главе с директором Морского корпуса в сопровождении настоятеля Георгия Спасского съехала на эту гряду кадетская рота и большая группа матросов помолиться на могилах за упокой душ наших моряков. Какое-то особенное таинственное чувство влекло всех туда. Было очень торжественно и особенно трогательно слушать возгласы священника и пение корабельного хора в этих исторических местах, думая о том, что, может быть, они были последними, кто под Андреевским флагом исполнял этот священный долг. Во всяком случае, на скале появилась надпись: «л.к. “Генерал Алексеев”».

Все обратили внимание на чистоту и порядок, царивший на этом кладбище, благодаря заботам греков по отношению к русским морякам, павшим за их независимость и православную веру. Возможно, что этому способствовало и частое посещение бухты русскими военными кораблями, а также и благосклонное отношение к русским греческой королевы Ольги, дочери великого князя генерал-адмирала Константина Николаевича. В русском флоте она пользовалась большой популярностью, и матросы называли ее не иначе, как «королевушка Ольга». Заботливая к ним, она построила в Пирее морской госпиталь для русских, превращенный впоследствии в дом отдыха для престарелых русских эмигрантов, проживавших в Греции.

После панихиды на кладбище одним из офицеров Морского корпуса, преподавателем истории военно-морского искусства, была прочитана лекция о Наваринском сражении, который прямо на местности указывал в акватории бухты расположение кораблей союзного и вражеского флотов во время сражения. Этот день навсегда остался в памяти юных кадет.

Линкор простоял в Наварине больше недели, в течение которой к его борту ошвартовывались вначале эскадренные миноносцы для снабжения их запасом мазута, имевшимся на нем, а затем и различные суда, доставившие на него уголь, воду для котлов и провизию, необходимые для плавания до Бизерты – конечного пункта перехода.

* * *

Когда эскадренный миноносец «Гневный» пришвартовался к борту линкора, с его высокого борта раздался громкий возглас: «Папа!», и к легко взбежавшему по высокому трапу капитану 1-го ранга, командиру миноносца, в нарушение всех правил воинской субординации тут же метнулся кадет и буквально повис на его шее:

– Здравствуй, папа! Ты все-таки нагнал «Алексеева»!

– Здравствуй, Паша! Я так рад видеть тебя!

Он отпустил сына, и тот с извиняющейся улыбкой смущенно посмотрел на окружавших их кадет и матросов, как бы прося прощения за свой столь эмоциональный порыв. Но те только улыбались, радуясь за его нежданную встречу с отцом, и с затаенной грустью думали о своих отцах: «Увидимся ли с ними когда-нибудь?»

– «Константин» заходил сюда? – сдерживая волнение, спросил Степан Петрович, отведя Павла в сторону через проход, образовавшийся почтительно расступившимися моряками.

– Заходил, папа, и остановился вон там, у самого Наварина, – показал рукой Павел. – А уже во второй половине следующего дня покинул бухту. И я, естественно, не имел возможности встретиться с мамой и Ксюшей, – удрученно заключил он.

– Видимо, после того, как заправился свежей питьевой водой, – предположил Степан Петрович.

– Видимо, так, – согласился Павел.

– А я ведь, честно говоря, хотел нагнать «Константина» именно здесь, в Наварине. Однако был вынужден идти не полным, а лишь экономическим ходом, так как берёг драгоценный мазут, – вздохнул Степан Петрович и осмотрел Павла с головы до ног.

– А как бы было здорово, папа, если бы мы все вместе встретились здесь!

– Согласен, Паша, – вздохнул тот. – Но на всё, как понимаешь, Божья воля…

Помолчали, переживая неудавшуюся семейную встречу.

– А как твое настроение, сын? – поинтересовался Степан Петрович, вглядываясь в уже далеко не детские черты его лица.

– Отличное, папа! Мы стоим здесь уже около недели и успели отслужить панихиду на братском кладбище русских

моряков, погибших в Наваринском сражении. Вон там, – показал он рукой в сторону каменной гряды, хорошо видной отсюда.

– Это очень хорошо, Паша! А я вот, к сожалению, в нарушение традиции русского флота, не смогу сделать этого со своим экипажем. Потому как только дозаправятся мазутом большие миноносцы моего дивизиона, сразу же выйдем в море.

– Но зато как здорово, папа, что хоть мы-то встретились с тобой!

– Это так, Паша, но моей заслуги в этом нет. Просто в соответствии с графиком штаба эскадры большие миноносцы типа «Новик», к которым относится и «Гневный», должны были дозаправиться мазутом у вашего линкора именно здесь, в Наварине. Таким образом, это не простая случайность.

– Почаще бы случались такие вот простые случайности! – улыбнулся тот.

– Все в Божьих руках, Паша…

Степан Петрович задумался, а затем достал из внутреннего кармана мундира бумажник и протянул сыну несколько купюр, пояснив:

– Это франки. Здесь к нашим кораблям часто подходят греческие ялики с апельсинами, мандаринами и прочими экзотическими плодами и сладостями. – Павел утвердительно кивнул головой. – Так что купи их при случае и угости своих товарищей. Надеюсь, они у тебя есть? – усмехнулся он, пытливо глянув на сына.

– А как же, папа! Вот будет радости-то!.. Спасибо тебе за заботу обо мне. И о моих товарищах! – подчеркнул тот.

– Не за что, – улыбнулся Степан Петрович, довольный тем, что доставит этим хоть какую-то, пусть и не такую уж большую, радость юным кадетам. – А сейчас давай прощаться – ждут дела на миноносце. Я ведь все-таки, как-никак, а его командир, – улыбнулся он. – До теперь уже скорой встречи в Бизерте, Паша!

– До скорой встречи, папа! – дрогнувшим голосом сказал тот, обнимая отца.

* * *

Покинув Наварин, «Генерал Алексеев» вышел в Ионическое море при сильном встречном ветре, вскоре перешедшем в настоящий шторм. Небо покрылось темными тучами, и изредка лил сильный дождь. Встречные волны высотой в четыре-пять метров то поднимали линкор, то стремительно опускали его в очередную налетевшую водяную гору. Особенно высокие волны так называемого девятого вала обрушивались на носовую часть линкора и неслись по ней, разбиваясь о находящийся на палубе стальной волнорез и обдавая крупными брызгами переднюю башню главного калибра с ее тремя двенадцатидюймовыми орудиями.

Несколько кадет, среди которых был и Павел, пытались под прикрытием волнореза, через который, разбиваясь об него, перелетали вспененные верхушки волн, наблюдать захватывающую картину борьбы корабля со стихией. Однако бдительный главный боцман чуть ли не пинками под аккомпанемент забористой ненормативной флотской лексики прогнал их оттуда.

Качка была килевая и очень плавная, не вызывая почти ни у кого морской болезни, но на французские конвойные корабли было жалко смотреть. Иногда они совсем исчезали из поля зрения, зарывшись в волну, а затем вдруг появлялись на ее гребне. Все было интересно для юных кадет, мечтавших стать в будущем настоящими моряками, бесстрашными морскими волками.

На другой день к полудню море начало успокаиваться, небо прояснилось, и на северо-западе стали вырисовываться вершины гор острова Сицилия с доминирующим над ними белоснежным конусом Этны высотой более трех тысяч метров. И еще долго был виден этот мощный вулкан, хотя до него было не менее ста миль.

Когда же берега Сицилии начали исчезать, то к вечеру, уже в дымке, на горизонте появилась темная полоса другого берега. Это был скалистый итальянский остров Пантеллерия, мимо которого «Алексеев» прошел на довольно близком расстоянии.

А рано утром наконец-то открылся африканский берег в виде высокого мыса Кал Бон, у подножия которого виднелся уже прихваченный ржавчиной остов наполовину затопленного французского броненосца, ставшего одной из жертв минувшей мировой войны. Кадеты сгрудились на верхней палубе, молча всматриваясь в останки погибшего корабля и рисуя в своем воображении картину последнего боя, приведшего к его гибели. Ведь далеко не одно и то же – слушать в аудитории лекции о войне по курсу истории военно-морского искусства или воочию видеть результаты ужасной трагедии, разыгравшейся вот здесь, в этом конкретном месте.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/uriy-shestera/bizerta-10942004/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Слова, помеченные звездочкой, см. в Примечаниях