Добро пожаловать в реальный мир читать онлайн - Кэрол Мэттьюс

Добро пожаловать в реальный мир

Кэрол Мэттьюс

Романы о таких, как ты

Талантливая, но неудачливая певица Ферн работает в одном из лондонских пабов, мечтая о том, что в один прекрасный день ее голос покорит публику. И однажды фортуна предоставляет девушке удивительный шанс: она знакомится с обворожительным Эваном – знаменитым и влиятельным оперным певцом. Их судьбоносная встреча дарит Ферн возможность воплотить свою самую заветную фантазию и радикально изменить прежнюю скучную и серую жизнь. А неотразимый красавец Эван, давно оградивший себя от настоящих чувств, заново открывает полный красок и эмоций окружающий мир и обнаруживает, что слава и деньги не могут сделать человека по-настоящему счастливым.

Кэрол Мэттьюс

Добро пожаловать в реальный мир

Глава 1

– Мне нужно еще денег. – Чуть наклонив стакан, я нацеживаю очередную пинту пива.

– Кому не нужно, чел! – прищуривается на меня сквозь пелену сигаретного дыма мой давний приятель Карл.

Он сидит напротив, упершись локтями в барную стойку, и я отвечаю ему одной улыбкой – из-за царящего в пабе неумолчного гвалта довольно трудно быть услышанной, а я все же хочу поберечь голос.

Карл определенно появился на свет не в свое время. Он был бы куда счастливее где-нибудь в семидесятые – из него точно бы вышел настоящий идол рока. А вот в наши дни его потрепанная джинсовая куртка, хипповатые волосы до плеч и извечная манера отвечать: «Клево, чел», – как-то не очень вяжутся с современными образчиками персонального стиля.

Карла я знаю как облупленного, мы с ним прошли бок о бок долгий путь. Кажется порой, чересчур даже долгий.

– Нет, мне действительно надо надыбать где-то денег. На сей раз и впрямь все плохо.

– А когда оно было иначе, – небрежно роняет Карл.

– Джо уже просто утопает в счетах, надо что-то делать.

Джо – мой старший брат, но так уж сложилось, что именно я ему опора. Впрочем, я вовсе и не против такого расклада: братишка мой оказался в той ситуации, когда рад любой возможной помощи.

– Ты и без того на двух работах, Ферн.

– Это я и сама знаю. – Касса производит свой цифровой аналог прежнего «трень-брень», и я, старательно улыбаясь следующему посетителю, тянусь за новым стаканом.

– А что еще ты можешь сделать?

И впрямь, что еще? Выиграть в лотерею? Или, в надежде подзаработать, нацепить юбку покороче да принять заветную позу у выхода с «Кинг-Кросс»? Или найти себе третью работу, которая будет требовать от меня минимум усилий, давая при этом максимум дохода?

Вкратце могу посвятить вас в свои, как я обычно называю, обстоятельства.

Мой братишка Джо перебивается за счет пособий и уже давно настолько по уши погряз в долгах, что занимать ему больше просто не у кого. Сразу скажу, что брат вовсе не относится к тому расхожему типу людей, живущих на пожертвования, – бестолковых ленивых бездельников. Джо не в состоянии работать, поскольку на руках у него больной сын Нейтан. Мой любимый племянник – пятилетний белокурый лапулечка-кудряш – страдает ужасной астмой. Без преувеличений – самой что ни на есть ужасной. И ему требуются непрестанные внимание и уход. И к этому-то ежечасному вниманию и уходу его мать – блистательная Кэролайн – оказалась совершенно не способна. Она бросила моего дорогого братца и их единственное дитя, когда Нейтану едва исполнился годик. И хоть обзовите меня брюзгой и занудой, но это едва ли можно было расценить как лишний шанс малышу на выживание.

Если кто думает, что жить на подаяния от государства проще простого, или если кто считает, что быть единственным родителем больного чада сущий пустяк, – тот человек, мягко выражаясь, сильно ошибается. У брата вырисовывалась многообещающая карьера в банке. Ну да, положим, звезд с неба он не хватал, и ему едва ли суждено было когда-нибудь появиться на Би-би-си в вечернем новостном обзоре в дорогом костюме в тонкую полоску, излагая свое весомое мнение о ситуации на финансовом рынке. Однако Джо неизменно получал высокие оценки руководства, регулярные продвижения по служебной лестнице, скромные прибавки к жалованью – и в перспективе ожидал более-менее стоящей пенсии. Когда же Кэролайн от них отчалила, Джо от всего этого разом отказался, чтобы сидеть дома и ухаживать за сынишкой. Уже за один этот шаг он заслуживает от меня всяческой помощи и поддержки.

– Через минуту твой выход, – выразительно взглядывая на часы, кричит мне хозяин паба, которого мы между собой давно прозвали Господин Кен.

В точности как пинты, что одна за другой наполняются за усеянной пивными кляксами барной стойкой, я здесь тоже, что называется, «в обороте». Каждый вечер с понедельника по субботу (поскольку по воскресеньям в пабе «Голова короля» устраивают квиз[1 - Квиз (или квиз-найт, от англ. Quiz-night) – букв. «вечер вопросов» – интеллектуальная викторина, являющаяся весьма распространенным видом досуга в Европе (Здесь и далее примечания переводчика).]) у меня по два получасовых гига: я исполняю незамысловатые популярные песни для крайне нетребовательной к музыке аудитории.

Мигом закончив наполнять бесконечную череду стаканов, я киваю Карлу:

– Готов?

Карл подрабатывает здесь тем, что аккомпанирует мне на пианино. И опять же, думаю, он был бы куда счастливее нынешнего, будь он ведущим гитаристом – а на гитаре он играет не менее блестяще! – к примеру, в Deep Purple или в какой-нибудь другой подобной группе. Скакал бы как одержимый по сцене, выводил десятиминутные соло и отчаянно тряс головой, извергая в музыке свою томящуюся душу. Но ведь и Карлу, при всех его искрометных талантах, надо на что-то кушать.

Мой друг легко спрыгивает с барного стула, и вместе мы направляемся к небольшому возвышению в глубине заведения, имитирующему для нас сцену. За спиной у нас к стене пришпилена рядком канцелярских кнопок старая занавесь с остатками осыпавшихся блесток.

Несмотря на бунтарски-вызывающую, хипповатую наружность Карла, он самый стабильный и надежный человек, что мне только доводилось встречать в жизни. По своей глубинной сути он – словно сдержанный рок-н-ролл. Ну да, Карл отнюдь не пай-мальчик, он не прочь курнуть травки, а заполняя список избирателей, в качестве своего вероисповедания указывает «Рыцарь Джедай»[2 - Компьютерная игра в жанре «шутер» во вселенной «Звездных войн».], – однако ничто на свете не могло бы его заставить свернуть на сцене голову живому цыпленку или выкинуть нечто в том же духе. Также он ни в жизнь не разбил бы вдрызг гитару в избытке сценической экспрессии, поскольку очень хорошо знает, сколько эти гитары стоят. И Карл – само спокойствие во плоти, когда каждый вечер тихонько просиживает часами на этом барном стуле, чтобы всего пару раз от души встряхнуться, когда мы с ним беремся за действительно любимое дело.

– Могли бы, если хочешь, еще по паре часиков помузонить в «трубе», – предлагает приятель уже на пути к сцене. – Хоть пару фунтов это да дает.

Поймав Карла за руку, крепко стискиваю его пальцы.

– Чего это ты? – удивленно глядит он на меня.

– Я тебя люблю.

– Это у тебя корыстная симпатия, – отмахивается он. – Вот любила бы ты меня так же, не будь я лучшим в мире клавишником?

– Естественно.

И это совершенно искреннее признание. Мы с Карлом давно привыкли

быть парой – хотя никогда не занимались с ним, что называется, «горизонтальным танго», чему я, если честно, очень рада. Но все же мы подолгу обнимались и целовались, и я не раз позволяла ему прикасаться к моим верхним прелестям – случалось, даже и под кофточкой. Впрочем, в свою защиту могу сказать, происходило это еще тогда, когда мне было пятнадцать и мы вместе учились в школе. И по сравнению с нынешним это вообще была сущая эпоха невинности.

Теперь мне тридцать два, и у меня нет ни бойфренда, ни даже времени на него. Карл мне тоже не бойфренд, хотя он, похоже, до сих пор в меня влюблен. Ну не то чтобы страстно, пламенно влюблен – не сумасшедшей вспышкой молнии, а ровным стабильным огнем маяка, какой бы там ни использовали на маяках источник света. Я чувствую за собой некоторую вину, что не люблю Карла так, как любит меня он, но я уже много лет назад решительно дала ему отставку. К тому же, раз уж на то пошло, он по-прежнему носит все такую же куртку и такую же прическу, что носил тогда, пятнадцать лет назад. Что еще можно тут добавить?

Мы занимаем места на сцене: Карл за клавишами, я – у капризного и ненадежного микрофона. Увы и ах, я сама понимаю, что мне недостает эффектности, этакой чувственной зажигательности. На сцене я всегда ощущаю собственную незначительность – и отчасти потому, что я лишь чуточку выше стойки микрофона.

Многоголосый гул, царящий в пабе, прерывается легкой паузой, слышатся разрозненные хлопки. В этот раз без всякого вступления (ни «Раз, два, раз, два», – как я обычно проверяю микрофон, ни приветственного возгласа: «Добрый вечер, Лондон!») мы начинаем свою программу. Поскольку в этом пабе собираются преимущественно ирландцы, в нашем репертуаре обильно представлена группа U2, равно как The Corrs и Шинейд О’Коннор. Еще мы, как правило, выдаем несколько популярнейших хитов шестидесятых и под конец исполняем некоторые, ставшие классикой, лирические песни, дабы ублажить напоследок столь слезливых во хмелю клиентов.

И вот я изливаю в музыке душу, плавно переходя от одной песни к другой, в завершение склоняюсь в поклоне – и в ответ получаю отдельные приглушенные хлопки. И ради этого я трачу свои силы, свою жизнь? Ради нескольких скудных крох признания и нескольких, не менее жалких, фунтов в конвертике в конце недели?

Стоило мне вернуться за барную стойку и вновь взяться за пинты, ко мне наклоняется один из посетителей и, обдавая меня пивным облаком, говорит:

– У тебя классный голос, детка. Зря ты, черт возьми, растрачиваешь его здесь.

– Спасибо.

– Тебе бы на «Минуту славы». Ты бы там всех, поди, заткнула за пояс.

Мне уже не первый раз об этом говорят. Причем обычно это делают мужчины с густым пивным духом и совершенно ничего не смыслящие в музыкальной индустрии.

– Отличная мысль! – отвечаю я. Мне нет смысла объяснять ему, что для того, чтобы принять участие в каком-нибудь из этих, «ищущих таланты», вышибальных шоу, надо быть не старше лет двадцати двух и обладать плоским – не толще среднего панкейка – животиком. Ни то и ни другое ко мне, увы, не относится.

Наконец мой почитатель пошатываясь отходит прочь, стиснув в руке стакан.

Следующую пинту лагера я подаю Карлу.

– Хорошо прошло, чел, – отмечает он. – Вроде как «С тобой или без тебя»[3 - With or Without You – первый сингл ирландской группы U2 из альбома The Joushua Tree (1987 г.).] реально было потрясно.

– Согласна.

– Я завтра к тебе закачусь. Промчимся по нашей программе – может, добавим че-нить новенькое.

– Конечно.

Мы всякий раз с такой серьезной дотошностью прорабатываем наши выступления, будто бы сошли с «Арены Уэмбли», а не с самопальных подмостков занюханного паба, и порой, признаюсь, в такие минуты мое сердце колотится чаще.

Как-то раз в конце вечера незнакомый молодой человек попросил у меня автограф – хотя, кто знает, может, он хотел лишь позабавиться? Его приятели расхохотались, когда он показал им бирдекель с моим именем, выведенным по нему маркером. И тем не менее я уже целую неделю после этого случая чувствую себя на седьмом небе.

Я подавляю невольный вздох. Не надо думать, будто я не лелею иных амбиций, кроме как петь в пивнушке за гроши и по совместительству наливать напитки. Я бы совсем не прочь оказаться Джосс Стоун, Джамелией и Джанет Джексон, вместе взятыми. Но, скажите на милость, где и как могу я ухватить за хвост свой счастливый случай, если все дни и ночи только и делаю, что зарабатываю на кусок хлеба?

Глава 2

Когда день за днем забираешься в постель лишь к часу ночи, то новое утро, кажется, наступает до невозможности быстро.

С трудом разлепляю веки. Мало-помалу мутная пелена перед глазами рассеивается, и я наконец в состоянии встать. Сунув ноги в тапочки с черно-белой «буренкиной» расцветкой, бреду по квартире, пытаясь не видеть, в какой невообразимо ужасной дыре я живу. Даже Шрек и тот, наверно, отворотил бы нос, предложи ему здесь поселиться. А ведь он-то как раз привык обретаться на болоте. Несколько лет назад от избытка влажности у меня разъело потолок, и из-за размножившихся там целых колоний плесневых спор, ныне обитающих со мной в одной квартире, у меня развился пока что небольшой, похожий на астматический, кашель. Самое то для человека, чьи средства к существованию, как правило, зависят от голоса! Впрочем, это ерунда – держу пари, вы бы на этот кашель даже не обратили внимания.

Прошаркав в ванную, я уныло стою в растрескавшейся ванне, дожидаясь, пока жиденькая струйка воды, что я, смеясь, называю душем, сумеет как-то привести меня в чувства, и, зажав в руке истертый обмылок, намываю свое уставшее, измотанное тело.

Бедное мое горло! Каждое утро у меня такое ощущение, будто я заглотила с десяток бритвенных лезвий. Видя в этом результат своего пассивного курения в пабе, я за день выпиваю не один галлон воды, чтобы как-то нейтрализовать действие дыма. Вот уж скорее бы настал тот день, когда курение наконец запретят!

Следующим во мне просыпается обоняние. Мое жилище расположено прямо над индийским рестораном «Империя специй». В рекламе заведения утверждают, что его открытие суть «…главное событие на канале Би-би-си», – вот только забывают упомянуть, что единственный раз, когда это заведение засветилось на телевидении, была программа местных новостей, где говорилось о вспышке сальмонеллеза – когда три десятка обедавших там людей слегли с пищевым отравлением. Хозяин ресторана Али, судя по всему, теперь надеется, что у его клиентов очень короткая память, равно как довольно крепкие желудки. Моя же главная беда в том, что шеф-повар «Империи специй» около шести утра уже ставит на плиту сковороду и начинает что-то жарить. И все, что бы я ни делала дома в часы пробуждения, сопровождается всепроникающим запахом готовящихся приправ. Стоит мне проснуться, и мой животик от нетерпения урчит, будучи убежден, что на завтрак его непременно ожидает чесночный бхаджи[4 - Бхаджи – индийская закуска из жаренных во фритюре овощей.], в то время как у меня в планах совсем иное.

Не съезжаю я отсюда лишь потому, что мой домовладелец Али – славный, в сущности, парень. Может, моя квартирка и не обитель домашнего уюта и изысканности и даже не соответствует элементарным нормам здоровья и безопасности, – однако Али очень спокойно относится к тому

моменту, когда подходит срок платить за жилье. И если я порой действительно стеснена в деньгах, он позволяет мне несколько смен помыть посуду в его ресторане, пока я не компенсирую свой долг. Так что как раз такой арендодатель мне и нужен – а не какой-нибудь алчный огр-людоед со слюнявым ротвейлером.

Я еще одеваюсь, когда слышится звонок в дверь, и я прекрасно знаю, что это может быть только Карл. Приятель наверняка принес мне на завтрак какую-нибудь вкусняшку, зная, что у меня вечно не хватает денег на еду. Я нередко спрашиваю себя: не перестану ли я просто-напросто существовать, если однажды Карл меня покинет?

У моего друга имеется – ни больше ни меньше – оксфордская степень в такой непонятной для меня науке, как социальная антропология. Уж не знаю, как ему удается обводить вокруг пальца департамент здравоохранения и соцобеспечения, но это означает, что Карл вполне может жить на пособия и большую часть недели подрабатывать там и сям за наличку. Так что мой друг относительно процветает – особенно относительно меня.

Я быстро влезаю в джинсы и уже на бегу натягиваю через голову джемпер.

– Мир, – хипповски подняв два пальца, приветствует он, когда я открываю дверь.

– Ты мой семидесятник! – усмехаюсь я, с любопытством косясь на его пакет со снедью.

– Там бейглы[5 - Бейгл – булочка круглой формы с отверстием посередине из заварного теста, чаще всего с какой-либо начинкой.], – поймав мой взгляд, поясняет Карл. – Из новой забегаловки через дорогу. Пожалуй, стоит попробовать.

– Клевяк!

– И кто из нас семидесятник?

– Это я с иронией, – усмехаюсь я, торопливо освобождая Карла от его ноши.

– И как нынче поживает наше Белокурое Тщеславие?

– Чудесно – если не считать того, что я устала как собака, вся разбита, а еще из-за ежедневного вдыхания дыма восьми тысяч «Бенсон и Хеджес» скоро останусь совсем без голоса. Ну а ты как?

– Клевяк, – улыбается в ответ Карл.

На кухне, оснащенной разве что буфетом да еле дышащим газовым бойлером, уже целую вечность закипает чайник – я же пока кладу нам в чашки по паре ложек дешевого растворимого кофе. Карл тем временем принимается намазывать бейглы сливочным сыром, прихваченным в той же забегаловке. Мне даже больно видеть, с какой любовью и заботой он отдается приготовлению для меня завтрака. Да, наша жизнь была бы куда проще, люби я Карла так же, как он меня.

– И не забудь чуточку оставить Пискуну.

Карл возводит глаза к потолку.

– Все ж таки, кроме тебя, это единственный мой друг в этом мире, – добавляю я.

– Эта мышь прогрызла у тебя плинтус и провод от тостера. Не очень-то мне льстит попасть с ним в одну категорию.

– Все равно, он – мой домашний зверек.

Я совершенно не разделяю мнение всех моих знакомых, что Пискун – дикая заразная тварь, которую надо во что бы то ни стало уничтожить, и как можно быстрее. Это очень забавное и чрезвычайно вертлявое существо, к тому же не требует много денег для прокорма. Кто бы по-настоящему был мне по душе – так это кошка (да-да, я уже достигла той жизненной стадии, когда становятся кошатницами), однако у меня нет средств, чтобы ее содержать. И хотя она была бы мне милой и чудесной подружкой, она же явилась бы и неумолимым проедателем моего и без того плачевного бюджета. Так или иначе, я утешаю себя тем, что присутствие в доме кошки определенно не пошло бы на пользу ни мне с моим кашлем, ни уж тем более Нейтану с его астмой.

Карл передает мне крохотный кусочек булочки, намазанный мягким сыром, и я любовно помещаю его рядом с маленькой мышиной дырой в кухонном плинтусе. Обычно Пискун оттуда выскакивает, быстро хватает то, что я ему положила, и тут же утаскивает еду в свою норку. На сей раз, появившись, он усаживается на кухне, радостно уничтожая угощение. Если бы он мог говорить, то, не сомневаюсь, непременно присоединился бы к нашему разговору, о чем бы он ни шел. Минус его нынешнего присутствия – что мне придется убирать чуть больше мышиного помета. Плюс же в том, что Пискун перестал наконец потрошить коробку с хлопьями, которые я обычно делаю себе на завтрак. Хотя, может статься, ему просто не по вкусу этот бренд? Хлопья эти неприлично дешевой марки, и, возможно, даже у мышей имеются свои пределы.

Карл присаживается на столешницу, отчего я невольно хмурюсь. И дело здесь не в вопросах гигиены – я просто боюсь, что хлипкий стол не выдержит его веса.

– Мне пришла тут в голову одна идейка, как поправить твои финансы, – говорит мой друг, берясь за завтрак.

– Ограбить банк?

– Нет, куда легальнее. Сеструха у меня сейчас трудится в кадровом агентстве. Могла бы подобрать тебе постоянное местечко на дневное время.

– Здорово. – Я уже готова на все. Признаться, я даже взялась нарезать бумажки с объявлениями, подумывая заняться сексом по телефону. Знаю, это ужасно, но, ежели потребуется, я смогу тяжело и страстно дышать в трубку и говорить разные скабрезности.

– Печатать умеешь?

– Нет.

– Ну и ладно, мы ей этого не скажем. – Карл задумчиво потирает подбородок. – А какими еще умениями можешь похвастаться?

– Никакими.

– Тогда мы это тоже обойдем. – Он достает мобильник. – Ну что, звоню?

И не успеваю я что-либо ответить, Карл говорит в трубку:

– Привет, Джулия! Здорово, братан на связи. – И дальше брат с сестрой болтают на им одной понятной тарабарщине. – Слушай, я тут пытаюсь выручить Ферн, – возвращается наконец Карл к нормальному языку. – У тебя там в заявках часом нет какой-нибудь суперской вакансии, на которой отвалят кучу денег?

До меня доносится от трубки невнятное бормотание в ответ.

– Ты че-нить смыслишь в опере? – поворачивается ко мне Карл.

– Нет, – мотаю головой.

– Да, – отвечает в трубку Карл. – Да-да, она большой любитель.

– Да нет же! – возмущаюсь я.

– Цыц! – шипит он мне, прикрывая рукой динамик. – Тебе нужна работа или нет?

– Нужна.

– Будем давать напрокат дивидишки с операми.

– У нас нет ни у кого DVD-плеера, – напоминаю я.

– Ручку! Дай чем записать, – требует Карл.

Я послушно передаю ему авторучку, и он записывает адрес.

– Я пред тобой в долгу, – говорит он сестре. – Чао, детка.

Наконец вешает трубку, оборачивается ко мне:

– У тебя нынче собеседование.

– Ничего себе!

– Личным помощником к какому-то оперному типу.

Я беру у него из рук листок. Похоже, сегодня мне предстоит нанести кому-то визит в апартаментах в Доклендсе[6 - Доклендс (Docklands) – полуофициальное название района к востоку и юго-востоку от центра Лондона, протянувшегося по обоим берегам Темзы восточнее Тауэра.].

– Мне ни за что это место не получить. Я же ничегошеньки не умею!

– Ты весьма изобретательная женщина.

– Положим.

– И тебе нужны эти деньги.

– Нужны.

– Так иди и получи их!

– Пойду, куда деваться!

– А теперь, – назидательно продолжает Карл, – ешь вот эти бейглы, а потом тебе следует хорошенько распеться.

К нашему завтраку снова присоединяется Пискун и быстро уписывает свой кусочек булочки с сыром, деликатно обгрызая его со всех сторон. Карл давно уже перестал вскрикивать всякий раз, как мой питомец появляется в нескольких дюймах от него.

– Хочу вставить в наш гиг несколько новых песен, – жуя, сообщает Карл.

– Для более взыскательной аудитории «Головы»? – не могу не съязвить я.

– Ну,

не вечно же нам по пивнушкам выступать.

– Ах да, я как-то все забываю об ангажементе в Карнеги-холле!

– Сарказм – это низшая форма остроумия[7 - «Сарказм – низшая форма остроумия, однако высшая форма ума» (Оскар Уайльд).], Ферн.

Смеясь, мы забираем кофе и отправляемся с ним в гостиную.

– Спасибо, – говорю я, целуя Карла в щеку, – ты настоящий друг.

– А это дает мне право на «сочувственное ложе»?

– Нет. – Я засовываю в карман джинсов листок с адресом. – Но обещаю на первую же получку купить тебе бейглов.

Я стараюсь не думать, сколь стеснена сейчас в финансах и насколько остро нужны мне эти деньги. Место личного помощника при оперном певце? Наверно, это очень даже неплохо оплачивается. Да и само по себе звучит заманчиво. Представить не могу, чтобы там оказалось чересчур много работы. Итак: я – изобретательная женщина, и я в отчаянном положении. Джо позарез нужна сейчас моя помощь, и об этом не следует забывать. Так что, если я не хочу опять мыть посуду в «Империи специй», то должна во что бы то ни стало получить это место. Уж там-то едва ли мне придется переламываться!

Глава 3

Быстрым нетерпеливым шагом, гулко отдающимся по беленому дубу паркета, Эван Дейвид уже в который раз прошелся по апартаментам, глянул в просторное, двойной высоты окно, из которого просматривалась синевато-серая лента Темзы.

– Я на сегодня назначил собеседования.

Потирая виски, Эван обернулся к своему агенту Руперту Доусону:

– Если Эрин не в состоянии сюда приехать, я обойдусь и без помощника.

– Ты никак не можешь обойтись без помощника, дружище. Ты уже ознакомился со своим сегодняшним графиком?

Эван протестующе воздел руки:

– Если я настолько занят, Руп, то у меня нет времени беседовать с потенциальными помощниками.

– Нам все равно нужно кого-то временно взять тебе в помощь, пока Эрин не встанет на ноги.

– И долго поправляются после ветрянки?

– Не представляю, – пожал плечами Руперт. – Но не думаю, что она скоро примчится сюда из Штатов. – На лице его мелькнула тень тревоги. – А у тебя самого никаких там прыщиков не вылезло?

– Нет.

– И нигде не зудит?

Единственное, что у него сейчас зудело, так это желание прибить своего агента.

– Нет, не зудит.

– А как нынче с голосом?

– Отлично с голосом.

Руперт испустил вздох облегчения:

– Твое счастье. Точнее, наше счастье.

Эван открывал сезон Британской национальной оперы в Королевском Альберт-холле, исполняя главную мужскую партию, а именно Пинкертона в «Мадам Баттерфляй» Дж. Пуччини. Не такая уж затейливая роль для певца его уровня. Однако все равно не пристало ведущему солисту театра – «божественному исполнителю», «великому голосу», Il Divo – пропускать первый спектакль. Билеты на него распроданы еще год назад. А уж чего Эван никогда и ни за что себе бы не позволил – так это разочаровать свою публику.

– От нас уже отправили букет к постели Эрин? – спросил он.

– Это сделает твой новый помощник.

Эван спрятал улыбку. Они с Рупертом проработали в тесном контакте уже много лет – с тех самых пор, когда Эван только ступил на эту стезю, – так что его агент отлично знал, как им манипулировать. И Эвану хочешь не хочешь, но приходилось с этим мириться – ведь Руп на сегодняшний день был для него не только хорошим импресарио, но, пожалуй, и ближайшим из друзей.

Эван крепко, с наслаждением потянулся, и в шее сразу ощутилось напряжение. Делать так, конечно же, не стоило – это могло плохо сказаться на голосе. Хорошо хоть, на сегодня, чуть попозже, он успел заказать себе массаж. Кто ж теперь позаботится обо всех подобных мелочах, кто станет распределять его время, коли он остался без помощницы?

Певец расстроенно погладил пальцами горло. Как и следовало ожидать, его постоянные разъезды начинают делать свое дело. Даже когда Эван был помоложе, где-то на самом взлете карьеры, случались дни, когда его усталое тело чуть ли не отказывалось покидать постель. Он слишком много лет провел в пути – так что пришло время хоть на некоторый срок пустить корни в каком-то одном городе. Он уже решил: как только закончится эта его поездка и он вернется в Сан-Франциско, Эван на несколько месяцев даже с места не двинется. Руперта он уже заставил изрядно подрасчистить график выступлений, что сразу вызвало в глазах агента огромные слезы, в каждой из которых переливалось по знаку доллара. И все же, чего бы это ни стоило, Эвану требовался перерыв. Слишком много разных театров было в его жизни, слишком много чужих апартаментов, слишком много проведенных в самолете часов – пусть даже и на борту его собственного, частного «Лира».

Эван оглядел свои нынешние апартаменты. Что сказать, местечко сказочное: на самом верху небоскреба с потрясающим видом на английскую столицу. Старательно вылизанная огромная квартира, весьма современная и просторная, сплошь выкрашенная белым, со стеклянными лесенками и балконами в каждой комнате. Конечно, день и ночь с его особняком на Западном побережье – дворцом бывшего архиепископа, возведенным еще на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков, – с изысканным антиквариатом и экзотическими коврами, с широко простирающимся вокруг дома участком земли. Впрочем, здешнее местечко вполне соответствовало своему предназначению. Эван не смог бы настолько к нему привязаться, чтобы остаться тут жить. Всего лишь временное пристанище – достойный кров, требующий лишь минимума ухода и не отвлекающий его от работы. Этим оно Эвану и понравилось. Как всегда, подыскала для него эти апартаменты Эрин, и его этот вариант проживания более чем устраивал. Она-то за столько лет хорошо уяснила, что чем меньше в его стенах будет толкаться посторонних, тем меньше микробов он сможет от них наловить. При столь напряженном гастрольном графике было крайне важно загодя заботиться о голосе.

Руперт между тем деловито придвинулся поближе к столу, словно рассчитывая своим примером и Эвана настроить на предстоящее собеседование.

Агенту набежало уже изрядно за пятьдесят – он был на десяток с гаком старше Эвана. Лицо у Рупа было загорелым, словно покрыто дубленой кожей, и, как правило, он щеголял с пышной прической, что так любят ведущие разных телевизионных шоу и телемагазинов. Носил Руп строгие костюмы и тоскливо-измученную мину на лице. Когда Эвана не было поблизости, он с удовольствием одну за другой смолил сигарильо. Но несмотря на все их различия, даже случайному наблюдателю делалось ясно, что этих двух людей связывает сильное взаимопритяжение. Агент Доусон появился в жизни Эвана, когда тот был еще совсем неоперившимся юнцом, и с тех пор они шли рядом по жизни, вместе становясь старше и мудрее.

– Первая претендентка вот-вот появится, – глянул на часы Руперт.

– Надо бы поторопиться, еще Антон заглянет меня послушать.

Антон являлся консультантом Эвана по вокалу и заодно его учителем французского. И если отсутствие Эрин воспринималось певцом как потеря правой руки, то Антон был для него все равно что левая.

Эван пропел одну за другой несколько гамм, наполнив апартаменты своим красивым разливистым голосом.

– У нас по списку несколько отличных кандидаток, – сообщил Руперт. – Все огромные ценительницы оперы.

– Что ж, чудно!

В этот момент раздался звонок, и Руперт

поспешил к дверям.

– А вот и первая претендентка, – бросил он Эвану. – Попытайся быть любезным.

– Я буду просто душка, – послал он Руперту воздушный поцелуй.

– Уж больно ты устрашающий тип.

– Ну что ты, отнюдь! Я белый и пушистый, – возразил Эван.

– Не распугай их только, умоляю. Нам нужен кто-то, кто сможет вытерпеть тебя каких-то две-три недели.

– А это что? – поднял Эван со стола отпечатанный листок.

– Ее резюме.

– Университетский диплом… Любовь к опере… Привлекательна и уживчива, хорошо ладит с людьми… Руперт, мне нужно от нее лишь, чтобы вела кое-какие бумаги и отвечала на звонки. Я не собираюсь жениться на этой чертовой кандидатке!

– Боже упаси, ни у кого и в мыслях не было на ком-то тебя женить!

Руперт помчался к дверям, Эван же, напевая себе под нос, расположился за столом, в задумчивости собрав в одну точку пальцы с безупречно ухоженными ногтями.

Вскоре агент привел к нему первую жертву.

Она настороженно скользнула в комнату, оглядываясь по сторонам широко раскрытыми от изумления глазами. Не удержавшись, Эван проследил за ее взглядом.

– Ого! – выдохнула она. – Это что-то!

Эван поднялся из-за стола и вежливо протянул руку.

– Милости прошу, – прогудел он гостье.

Женщина вздрогнула всем телом, потом нерешительно взяла его за руку. Ее ладонь оказалась влажной и холодной, так что Эвану захотелось поскорее вытереть свою о брюки.

Руперт упреждающе сверкнул на него глазами.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – проговорил он, подставив женщине стул и натянув самую что ни на есть обворожительную улыбку.

Гостья опустилась на стул. На мгновение повисла неловкая тишина.

– Я – Эван Дейвид… – начал Эван.

– Я видела вас по телику, – кивнула она.

«Боже правый!» – мысленно изумился Эван. Эта кандидатка в личные помощники была пуглива, точно Бемби, а выглядела приверженкой беспорядочного стиля бохо[8 - Бохо – смешение нескольких стилистических направлений в моде, таких как хиппи, фольклор, сафари, милитари, этнические мотивы и даже винтаж.]. Ее порядком поношенные джинсы являли разительный контраст с шитыми на заказ деловыми костюмами, что предпочитала носить Эрин. Мало того, незнакомку отличала небрежная копна необыкновенно светлых, явно некрашеных волос и замшевая сумочка с хипповской бахромой. Да уж, одна эта бахрома чего стоит! Эвана аж передернуло. Для него все это было слишком, даже чересчур экзотично.

Обычно при встрече с ним люди тут же рассыпались в похвалах насчет его партии Каравадосси в «Тоске» или Альфредо в «Травиате». А эта, видите ли, знает его «по телику»! Эван еле сдержал тяжелый вздох. И это первая из обещанных Рупертом «любительниц оперы», на которых он теперь должен потратить весь оставшийся день?

– А вы?.. – подсказал ей Эван.

– Ферн. – Женщина быстро облизнула губы. – Ферн Кендал.

– У вас нет ветрянки?

– Н-нет, – озадаченно протянула она.

– И ничего нигде не чешется?

– Нет.

– Отлично. Когда сможете приступить к работе?

Ферн Кендал недоуменно перевела взгляд на Руперта, словно ища каких-то объяснений. По лицу агента, разумеется, тоже ничего нельзя было прочесть, хотя от удивления он, похоже, чуть не слетел со стула.

– В любое время, – ответила она с неестественной живостью. – Сегодня… Прямо сейчас.

Что ж, женщина с руками-ногами и явно не без способностей, проблем с общением не имеет. Насколько представлялись Эвану обязанности личного помощника, она прекрасно с ними справится. А потому он поднялся и вновь пожал гостье руку, успев запамятовать, какая у нее противно-липкая ладонь.

– Вы приняты.

– Правда? – Ее и без того огромные, распахнутые глаза стали еще больше. – Благодарю вас. Спасибо! Как здорово! Вы не пожалеете.

Эван сдержанно улыбнулся, подозревая, что, как раз напротив, вполне может в том и раскаяться. Руперт, явно опешивший, некоторое время переваривал произошедшее.

– Вот и хорошо, – скупо улыбнулся Эван. – Тогда я покуда вас оставлю. – И направился к музыкальной комнате, сказав напоследок: – Я полагаю, первым вашим поручением будет пойти сообщить остальным искательницам, что эта должность уже занята.

Глава 4

«Ну что, Ферн, хоть на сей раз у тебя как будто что-то выгорело!»

Я плюхаюсь в огромное, кремового цвета, кожаное кресло и закрываю глаза.

Битый час я объясняла десятку разодетых и вусмерть раздраженных претенденток, что место личного помощника уже занято. Впрочем, у меня не хватило духу упомянуть, что занято оно мной, поскольку большинство этих дамочек взирали на меня, точно на собачью какашку. Причем все они без исключения – по крайней мере, с виду – гораздо лучше справились бы с той должностью, на которой волею судьбы оказалась я.

Чувствую, как от нервов дрожит нижняя губа. Страшно хочу чаю и шоколада – причем того и другого в непомерных количествах. А еще хочу поговорить с Карлом – пусть убедит, что у меня есть хоть какие-то шансы справиться с этой чертовой работой. К тому же мои способности определенно нуждаются в куда лучшем облачении. Как жаль, что я не пришла сюда в костюме! И если б у меня еще и был этот самый костюм! За всю мою жизнь таких случаев, когда бы требовалось надеть костюм, – по пальцам перечесть. Ну да, доселе мое существование довольствовалось простой и будничной одеждой. Интересно, мне полагаются деньги на гардероб? И вообще, любопытно, сколько мне будут платить, по сколько часов предполагается мне здесь трудиться и что конкретно придется делать на этом моем временном посту?

Сразу после собеседования – если его можно так назвать – великий Эван Дейвид на пару с другим, довольно забавным с виду мужичком с пышным начесом на голове просто улыбнулись мне и вышли. Так они и сидят сейчас, уединившись в соседней комнате и плотно закрыв дверь. Я успела уже принять десятка два телефонных сообщений от людей, утверждающих, что их дело крайне срочное и не терпит отлагательств – однако не осмелилась побеспокоить своих работодателей.

Озираясь по сторонам, силюсь собрать мечущиеся мысли. Здесь, конечно, потрясающе! Нечто подобное можно, наверно, увидеть в… в… Ну, я, положим, такого еще не видела. Конечно же, это день и ночь с моей кишащей мышами вонючей хибарой (уж прости меня, Пискун!). Вся моя квартирка уместится в одну эту комнату, да еще останется место, где мячик пофутболить.

Вот из соседней комнаты до меня доносятся размеренно поднимающиеся ноты. Неужто я и впрямь брякнула знаменитому Эвану Дейвиду, что видела его по телику?! Похоже, что да. Мне хочется стукнуться хорошенько головой об стол. Ну что за бараньи мозги!

Я пытаюсь мысленно переключиться на те обязанности, что мне придется выполнять. На столе нет ничего, кроме телефона, ежедневника, блокнота и ноутбука – это, наверное, и даст мне какую-то подсказку. Глаза сами собой притягиваются пением из соседней комнаты. Эван как будто еще только распевается – но голос его все равно изумителен. Должна сказать, что во плоти, если можно так выразиться, Эван Дейвид гораздо привлекательнее, нежели по телевизору. Хотя, если честно, я не слишком-то и замечала его прежде – но это скорее потому, что обычно переключала телик, едва там начиналась опера. Теперь-то я начинаю жалеть, что не уделяла ей большего внимания! Я ведь тоже, с позволения

сказать, человек искусства, и мне бы следовало расширять свой кругозор в мире музыки, а не пренебрегать оперой, видя в ней нечто, предназначенное лишь для напыщенных аристократов.

Звонят в домофон, и я спешу к дверям, чтобы ответить.

– Это Антон, – слышится бесплотный голос.

Антон – вокальный консультант Эвана, о чем я успела узнать из ежедневника, а потому впускаю звонившего. Пока он поднимается в лифте, стучусь в запертую дверь. Открывает Эван Дейвид.

– Прибыл ваш консультант по вокалу.

– Спасибо, – отвечает он. – Я выйду через пару минут.

Явившийся вскоре Антон оказывается довольно худощавым малым с вьющимися волосами до плеч и ярко-красным бархатным шарфом.

Спустя мгновение из соседней комнаты выскакивает Эван Дейвид, и они тепло друг друга обнимают, обмениваясь приветствиями на французском. Наконец Антон стягивает с себя шарф и проходит в другой конец комнаты к роялю, что вдвинут – вероятно, для более удачного освещения – в эркер огромнейшего окна.

Мистер Дейвид между тем направляется ко мне, и у меня непроизвольно начинают трястись коленки. Он кладет передо мной на стол исписанный листок.

– Совсем донимают репортеры, – пояснил он. – Не могли бы вы условиться об интервью где-нибудь на конец недели. И распорядитесь послать букет цветов моему постоянному помощнику Эрин. У нее ветрянка.

Я в ответ киваю.

Эван выдавливает улыбку, которая явно дается ему нелегко:

– Вникаете?

Я снова киваю.

– Можете снять пальто.

– Я чувствую себя чересчур скромно одетой, – пытаюсь я объяснить.

– Все у вас отлично.

Все, что на нем надето, – наверняка от Армани, или Версаче, или что-то вроде того. На ту сумму, что он выложил за одни свои часы, можно, пожалуй, лет пять кормить всю мою семью. У Эвана темные, коротко постриженные волосы и темно-серые глаза. Черты лица резкие и решительные.

– Я на сегодняшний вечер условилась об одном деле. – Я вовсе не собираюсь ему сообщать, что подрабатываю в пабе. – Ничего, если я вскоре уйду?

– Идите, – кивает мистер Дейвид.

– В какое время вы хотите, чтобы я приходила?

– Не рано, – пожимает он плечами. – К восьми часам.

– К восьми, – повторяю я. Значит, поспать у меня получится что-то около пяти часов. Просто класс! Но все же отвечаю: – Хорошо. Отлично!

На этом Эван отходит от меня и отправляется к роялю. Этот человек обладает какой-то необычайной, мистической способностью: когда он отступает, на его месте словно образуется вакуум. По крайней мере, так я могу объяснить накатившую на меня оторопь и дрожь в коленках.

Тем временем Антон, успев расставить ноты на подставке, без лишних вступлений начинает играть, и Эван разрывает тишину изумительнейшей песней, что мне когда-либо доводилось слышать. У меня аж волосы на загривке вздыбливаются, а от мощи его голоса перехватывает дыхание. Жаль, не могу вам сказать, что это за песня, поскольку не имею о том ни малейшего понятия. Я пытаюсь переключиться на список журналистов и расписание всех интервью, которое мне предстоит составить, однако это попросту невозможно: голос Эвана притягивает к себе все внимание без остатка. Все мои чувства разом обостряются – уши слышат каждый звук, кожу тоненько покалывает, даже соски сжались от напряжения. От невыразимого наслаждения меня словно откинуло на спинку кресла и на время парализовало.

И с таким-то удовольствием я вынуждена сейчас попрощаться! Должна вырваться из этого вихря чувственности, взять свою сумку и в самый пик наслаждения заставить себя топать прочь, в «Голову короля» – наполнять стаканы пивом и отбарабанивать свой никчемный концерт с патлатым Карлом.

Кто бы мог подумать, что эта встреча закончится для меня таким необыкновенным восторгом!

Глава 5

Я сижу, покачиваясь, в подземке, мурлыкая про себя ту самую песню – чего вполне достаточно в Лондоне, чтобы расчистить вокруг себя немалое пространство. С учетом всех обстоятельств, день прошел крайне успешно. И вот в своем восторженном дурмане я вдруг решаю по дороге в паб на пять минут заскочить к родителям – похвастаться, какую классную нашла себе работу.

Открыв дверь, я обнаруживаю своих предков в самый апофеоз «третьей мировой войны». Посреди кухни матушка с безумной яростью стегает папу кухонным полотенцем по голове – что далеко не легкий трюк, учитывая, что мама не в пример ниже его ростом, даже на каблуках. В прихожей стоят два вспучившихся чемодана.

– Всем привет! Алё! – кричу я. – Что здесь происходит?

Мама снова со всей злостью охлестывает папу полотенцем. Кажется, еще немного, и у нее пена выступит изо рта.

– Твой отец меня бросает.

– Что?! Бросает? Из-за чего?

– Ничего я не бросаю, – отнекивается папа, пытаясь прикрыть голову щитом из рук. – Это мать твоя меня вышвыривает прочь.

Я поворачиваюсь к маме:

– Ты его вышвыриваешь?

– С меня хватит! – кричит она, «выпаливая» одновременно из словесного и кухонного орудий. – Хватит с меня его пьянства, картежничества и хождения по бабам!

У меня глаза лезут на лоб. Ну пьянство и картежничество – положим. Но хождение по бабам? Это что-то новенькое! Я знаю, конечно, что мой старикан заглядывается на женщин – но не думаю, чтобы когда-либо к кому-то прикасался.

– Он дрянной и никудышный старый мерзавец! – не унимается мать.

– Но ведь он таким был все тридцать с лишним лет, что я на свете живу. Почему же ты выгоняешь его только сейчас?

– Мне надоело, я хочу жить сама по себе!

О нет! Похоже, моя матушка снова стала черпать себе советы из «Ричарда и Джуди»![9 - «Ричард и Джуди» – телевизионный читательский клуб. Популярный британский телесериал, выходивший в жанре чат-шоу (2001–2008).]

– Подумай-ка сама хорошенько, – силюсь я внести толику благоразумного спокойствия в не на шутку разгулявшуюся бурю. – Вы женаты сорок с лишним лет. Вы ведь просто не выживете друг без друга.

– Я бы предпочла хотя бы попытаться, – угрюмо отзывается мама.

– Поутру ты сама же будешь над всем этим смеяться.

– Единственная причина, по которой я буду смеяться поутру – это если я повернусь и обнаружу, что его нет! – злобно тыкает она пальцем папе в грудь, и у него на лице вмиг появляется убитая мина.

– Ферн права, – говорит папа. – Ты без меня пропадешь.

– Ха! – аж вибрирует от гнева мать. – Да на мне всю жизнь семья вся держится! Ну-ка, что конкретно я не смогу делать без тебя?

У папы возникает заминка. Он слишком долго ищет, чем ответить, и все мы на некоторое время умолкаем. На лице у мамы вспыхивает торжество.

– Я вообще-то заскочила сообщить вам, что нашла новую и просто потрясающую работу, – нахожусь я.

– Вот и чудно. – Матушка направляется к чемоданам, и мы с отцом напряженно переглядываемся.

– Эми, не надо, – просит он. – Ты же знаешь сама, что этого не хочешь.

Мама берет в руки по чемодану. Оба они – уже видавшие виды, облепленные стикерами из Испании, Португалии, Ибицы, порядком потрепанные и драные.

– Я изменюсь, – пробует уговорить папа.

Даже я уж сколько раз слышала эти слова, чтобы они могли меня хоть как-то убедить!

– Эми, пожалуйста! – с убитым видом взывает он.

Но мамино сердце, должно быть, обернулось в камень – маленький и твердый, как она сама. Она тащит чемоданы к двери и вышвыривает в общий коридор, куда выходят

двери остальных квартир.

– Убирайся!

Вот теперь и мне черед всполошиться:

– Но куда же ему пойти?

– Пусть идет обратно к своей поблядушке!

– Фу, мама, что еще за поблядушка? К шлюхе, – поправляю я.

– Нет никакой шлюхи, Эми, – мотает головой папа. – Нет и никогда не было.

Вместо ответа мамочка со своим росточком в пять футов и два дюйма с легкостью вышвыривает моего шестифутового[10 - Округленно 157,5 см и 183 см соответственно.] папу из прихожей вслед за чемоданами.

– Я бы рада остаться и утрясти вашу неразбериху, – говорю я, – но я сегодня работаю.

Мама складывает руки на груди.

– Насколько я понимаю, и без тебя все утряслось.

– Я завтра забегу. – И тут же задаюсь вопросом, как это удастся сделать, если мне больше не принадлежат ни дни, ни ночи.

Я ухожу вслед за отцом, а мама захлопывает за нами дверь. Нахожу папу на кирпичном балкончике: навалившись на перила, он жадно затягивается сигаретой.

– Плохи дела, – говорю я.

– Эта женщина сведет меня в могилу, – отзывается папа.

– Так что, может, хоть объяснишь мне, что вообще происходит?

– Я прошлой ночью не вернулся ночевать, – признается папа.

Я кошюсь на него с жалостливой укоризной.

– Но я вовсе не был с какой-то другой женщиной. Точно не был с женщиной.

– Где ж ты тогда был?

– Играли в карты в «Микки-Маусе». Мне вчера страшно попёрло. Разве мог я бросить и уйти?

– Похоже, этот твой пёр уже иссяк. Предлагаю вернуться и сказать маме правду.

– Разве можно? За это она меня точно так же вышвырнет. Я ведь обещал ей, что больше никогда не сяду играть в покер. Лучше уж дать ей малость поостыть.

– Ну так, – взглядываю я на его пожитки, – и что теперь?

– Ничего, не пропаду. – И отец берет в руки по чемодану.

То есть папочка отправляется со мной. Просто класс!

– Я и не мечтаю, что ты пожертвуешь кроватью для своего старого больного отца, – великодушно молвит он. – Я пристроюсь на диване.

Забрав у него один из чемоданов, вздыхаю:

– Пристроишься, что с тобой поделать!

Глава 6

Влетев наконец в «Голову», я на ходу скидываю пальто. Господин Кен прожигает меня суровым недовольным взглядом. В ответ я указываю большим пальцем назад, на плетущегося следом папу:

– У нас семейный кризис.

– Что, опять?

– По-настоящему она еще ни разу его не выгоняла.

Кен переводит взгляд на отцовские чемоданы.

– Ну и отлично! – Хозяин потирает руки. – Всякий раз, как твой папаша к нам заходит, у меня выручка растет.

О да! А мой и без того скудный бюджет всякий раз истощается.

Карл возвышается на своем обычном месте перед барной стойкой, и папа, пройдя к нему, усаживается рядом.

– Привет, сынок, – легонько хлопает он Карла по спине.

– Мистер Кендал, – отзывается тот и показывает папе хипповские два пальца: – Мир!

– Позволь, я возьму тебе выпить, – предлагает папа. Само добродушие!

– Клево, чел, – кивает Карл. – Только нынче моя очередь.

– Ты ж не возражаешь, если угощу я? И для тебя я – просто Дерек, вьюноша. Двойной виски, пожалуйста! – кричит он Кену.

– Давай-ка одинарный, – велю я, успев обосноваться за стойкой. – Двойной будешь заказывать, когда сможешь расплатиться сам.

– Мне не очень-то нравится скрытый в твоей сентенции намек, – заносчиво вскидывает голову отец.

– Вот незадача, – хмыкаю я, потянувшись за стаканом. – Если собираешься гостить в моем доме, играть будешь по моим правилам.

– Без лишних вопросов ясно, чья ты дочь, – насупленно бормочет папа.

А пока я тут переведу малость дух, давайте-ка поведаю вам кое-какие подробности насчет моих родителей.

Дерек и Эми Кендал вместе живут вот уже сорок с лишним лет, причем большей частью не особо счастливо. Последние тридцать из них мама целыми днями бессменно работает в газетной лавке, что стоит в конце улицы. Когда-то давно, когда мы с Джо были еще маленькими, большой плюс этой маминой работы состоял в том, что нам с братом нередко перепадали там конфетки – если, конечно, мы вели себя ангелами.

Отец у меня по профессии таксист, можно сказать – без пяти минут на пенсии. И я бы ни за что не хотела когда-нибудь оказаться в роли его пассажира, поскольку папа как раз из того разряда таксистов, что все уши прожужжат клиенту, разглагольствуя обо всем на свете – начиная с положения в мировой политике, глобального потепления и королевской семьи и заканчивая реалити-шоу «Большой брат» и шириной груди Майкла Джордана.

Всю свою совместную жизнь мама с папой живут в одной и той же квартире одного и того же дома муниципальной застройки за железнодорожным вокзалом Эустон – то есть с тех самых пор, когда это был еще уютный и славный, немного старомодный микрорайон Лондона, а вовсе не тот испещренный образчиками граффити приют наркоманов, как сейчас. У родителей чистенькая тесная квартирка, и все в ней выглядит каким-то стареньким и одряхлелым – включая, к сожалению, и мою матушку.

Про Эми Кендал точнее всего будет сказать, что эту женщину съели заботы. Сколько себя помню, она всегда была надежной и прочной основой нашей семьи – да и теперь куда больше, чем от нее требуется, опекает своего внука Нейтана. Дерек же Кендал – коротко Дел, – напротив, живет себе, ни о чем на свете не печалясь. Мой папочка – обаятельнейший мужчина. Он из той породы людей, что будут душой и заводилой любой дружеской вечеринки – и в то же время наедине не пройдет и часа в обществе такого человека, как его уже хочется прибить собственными руками. Мой папа живет на планете под названием Дерек с населением в одну единицу. Управляется оно благодушной деспотией, и на сей планете уже нет места для кого-либо еще. Он чересчур много пьет, чересчур много болтает и большую часть своих денег проигрывает в карты или проматывает как-то иначе. И да, он засматривается на красивых женщин, но только и всего. Бывали времена, когда порой он не возвращался домой ночевать, и мама наутро выходила в кухню разбитая от переживаний и с ввалившимися глазами – и тут он возвращался весь из себя довольный, пританцовывая и распевая в полную глотку. Тогда в который раз пускалось в ход кухонное полотенце, и папочка, изображая глубокое раскаяние, ретировался в постель отсыпаться. Но я абсолютно уверена, что всякие его заигрывания с противоположным полом никогда не выходили за рамки платонических отношений, что бы там матушка об этом ни думала.

Сказать по правде, я не очень-то удивлена, что у мамы наконец-то лопнуло терпение – скорее поражает, что его так надолго хватило. Впрочем, отдельные вещи уже привыкаешь принимать как данность, и когда родители уживаются друг с другом уже битых сорок лет, то действительно трудно представить, будто что-либо способно нарушить этот их статус-кво.

И вот наступает момент, когда вдруг выясняется, как ты можешь ошибаться!

– А теперь сиди здесь и постарайся быть паинькой, – велю я папе.

– Буду, – кротко соглашается он, виновато уставясь на стакан с виски, хотя по прошлому опыту я отлично знаю, что никакое раскаяние у папочки долго не продержится.

– Ну, как прошло собеседование? – вторгается в мои размышления Карл.

– Отлично. Сегодня уже начала работать. Только не говори, что это клево!

Приятель ненадолго умолкает.

– И что там за оперный чувак? Небось какой-нибудь жиртрест, лысый и

бородатый?

– Как раз с точностью до наоборот. Это Эван Дейвид. Весьма симпатичный и с очень даже густыми волосами. И до избыточного веса ему далеко – как говорит в таких случаях моя бабушка, упитан, как мясницкий пес. Ни одной лишней калории на виду. – Я повернула голову, чтобы папа не мог меня услышать, и шепотом добавила: – В общем, мужик исключительно аппетитный.

Вид у Карла заметно растерянный. Похоже, он не ожидал, что нонеча у меня в мозгах зашебуршатся вдруг столь приземленные мысли. Сказать откровенно, они и не шебуршатся. По крайней мере, не часто. Моя интимная жизнь большей частью заключается в далеко не частых минутах близости с нежным на ощупь изделием из пластмассы. Который, кстати, надо не забыть упрятать перед папиным прибытием.

– И в чем заключается твоя работа? – продолжает расспрашивать Карл.

– Пока что мало в чем. Отвечать на звонки и все такое прочее. Вроде работенка не пыльная.

Как я признаюсь Карлу, что при одной мысли о ней леденею от страха!

– Тогда с тебя причитается, – ухмыляется он.

Перегнувшись через стойку, чмокаю Карла в щеку:

– Спасибо, что меня туда пристроил.

Я и впрямь ему за это благодарна.

– Смотри меня не подведи, – говорит Карл, – не то сеструха меня убьет.

– Не подведу, – обещаю я. – Похоже, я буду просто там сидеть, договариваться о разных встречах да впускать кого надо к нему в апартаменты.

– Кого, например?

– Ну, консультанта по вокалу…

Карл понимающе поднимает бровь.

– Еще у него есть свой косметолог.

От этого сообщения брови в ужасе сдвигаются.

– Кто?!

– Косметолог. Делает массаж и маски для лица.

Тут мой приятель просто цепенеет:

– Мужчины?! Делают маски для лица?!

– Ну да, – потешаюсь его изумленной физиономии. – Уже давно не мрачное Средневековье, мой милый Карлос. Некоторые мужчины, знаешь ли, заботятся о своей наружности.

Но это его как будто не убеждает.

– Мало того, некоторые мужчины уверены, что менять носки надо чаще, чем раз в месяц.

На лице у Карла воцаряется скепсис:

– Совсем уж загибаешь!

Но вам я скажу, что Карл так только шутит. Возможно, мой друг и желает произвести впечатление, будто с водой он имеет весьма редкие и кратковременные контакты, и всех уверяет, что единственная его проба в искусстве стилиста – это сделать из Боба Гелдофа[11 - Сэр Боб Гелдоф (род. 1951) – ирландский рок-музыкант, актер, общественный деятель. Исполнитель главной роли в фильме «Стена» группы Pink Floyd.] самодовольного денди. Однако Карл, несмотря на всю свою нарочито небрежную наружность, – самый что ни на есть брезгливый чистюля. Не думаю даже, что он получает какое-то особое удовольствие от курения – он просто делает это ради своего, так сказать, антиистеблишмента.

Карл между тем гасит окурок и допивает виски:

– Ну что, почти пора.

Тут у меня к горлу внезапно подступает комок, от слез начинает щипать глаза.

– Этот Эван Дейвид живет в совершенно ином мире, Карл.

Глядя на нашу жалкую, отдающую безвкусицей сцену и нашу не менее жалкую, затрапезную аудиторию, я понимаю, что сейчас более, чем когда-либо, хочу урвать для себя хотя бы малую частичку того мира.

Глава 7

И вот папочка возлежит у меня на диване в задрипанных кальсонах и майке, от вида которых меня бы воротило и в более благоприятное время, не говоря уж о семи часах утра. Я решительно направляюсь в кухню.

Вид у нас обоих совершенно разбитый: у папы – из-за давешнего возлияния (сказались несколько халявных порций двойного виски за счет Карла), у меня – потому что в моем возрасте спать по четыре часа в сутки более чем недостаточно.

Дружок мой Карл нынче утром меня, увы, не навестит, ибо он даже не представляет, что до десяти утра в принципе существует время. Он пребывает в благословенном неведении, что до сей поры вообще возможна какая-то жизнь – как, впрочем, обычно полагаю и я. Так что сегодня не ожидается ни душистых бейглов, ни прочих угощений. В холодильнике нет даже молока – тоже не самой лучшей снеди, – так что на работу мне придется идти, заправившись лишь пустым черным кофе да витающими по квартире ароматами чесночного бхаджи из ресторана снизу.

Отважившись вновь лицезреть непрезентабельное отцовское дезабилье, высовываю голову в гостиную. Папа на диване уже шевелится, уморительно потирая глаза и всем телом, аж до хруста, потягиваясь. Этим он как будто хочет сказать, что на моем просиженном диванчике ему не менее удобно, чем в супружеской постели. Но меня-то этим не купишь! Мне когда-то довелось провести на этом ложе пару не самых лучших ночей, и, уж поверьте, в нем выпирают пружины даже там, где, казалось бы, их просто быть не может.

– Золотце, сделай своему старому бедному отцу хоть чашечку чая, – просит папа.

Этот его «старый бедный отец» тоже довольно быстро перестает на меня действовать. Терпение у меня уже висит на тонком волоске.

– Молока у меня нет, – сообщаю я, на что отец насупливается. Волосок истончается все больше, и в моем голосе звучат уже оборонительные нотки: – Я как-то, знаешь ли, не ожидала гостей.

– Чуть погодя я для тебя что-нибудь добуду, – обещает отец.

– Чуть погодя, – подхватываю я, – ты отправишься домой и будешь умолять маму пустить тебя обратно. Она всегда пускает. – Хотя я все же забыла про тот факт, что прежде матушка никогда не выпроваживала отца из дома путем какого-либо физического воздействия. – Просто на этот раз тебе придется очень постараться.

Папа фыркает себе под нос.

– Не хочешь все же мне сказать, что ты там такое натворил? Я-то уж не куплюсь на твою байку про картишки в «Микки-Маусе». Мама уже долгие годы все это терпит – и никогда еще так не психовала.

Отец с независимым видом складывает руки на груди.

– Мне больше нечего сказать. Клянусь богом, я ничегошеньки не натворил. И я остался точно таким же, каким был всегда.

Одного этого достаточно, чтобы подать на развод на почве эмоциональной жестокости, отягощенной неразумным поведением супруга.

Я разворачиваюсь, чтобы идти в кухню, и папа торопится за мной, обернувшись вокруг пояса простыней, которая не в состоянии укрыть от меня тот факт, что спал он не снимая носков. Я в раздражении качаю головой. Немудрено, что матушка сыта по горло! Достаточно одной ночи в обществе моего папочки – и мне самой хочется в него вцепиться.

– Едрит твою налево! – вскрикивает отец, едва ступив в кухню. – Мышь!

– Успокойся, – хмыкаю. – Это Пискун.

– Это же гнусный вредитель!

– Не будь таким грубияном. Это член семьи.

– Я не собираюсь жить в одной квартире с этой чертовой мышью!

– Ну и чудненько. Тащи свое недовольство обратно домой.

Пискун высовывается нас поприветствовать.

– Ты в курсе, что у мышей пузырь совсем не держит и за ними везде тянется след мочи?

– Ну да, почти как у дряхлых предков.

– Да ты просто вся в мать! – сурово заявляет папа. – С такой-то семейкой мы за годы сэкономили, поди, целое состояние на энциклопедиях – вы же обе и без них все обо всем на свете знаете!

– Так, я уже на работу опаздываю, – обрываю его я. – Сам завари себе чай.

– Когда вернешься?

– Не знаю. Может, с новой работы снова прямиком отправлюсь в паб. Смотря как у меня сложится этот день высокого полета. – При мысли, что новое место может сулить мне некий вполне реальный

шанс, меня всякий раз окутывает дурманом. – Тебе в какое время на работу?

У отца выступает на лице страдальческая мина:

– Мне бы сегодня лучше не идти, а то чувствую себя каким-то хворым. Наверное, от стресса, – добавляет он. – Да и со спиной нынче что-то не то.

Я еле удержалась, чтобы не сказать отцу, что это «что-то не то» у него всегда и во всем.

– Я, может, перехвачу тебя попозже в «Голове». – Нарочито морщась, папа потирает себе спину.

Быстро схватив сумку и пальто, спешу к входной двери.

– Если у тебя осталась хоть капля здравого смысла, – бросаю напоследок, хоть и понимаю, что у Дерека Кендала с этим всегда большая напряженка, – ты сегодня сводишь куда-нибудь маму, дабы затереть свою вину, что бы ты там ни наделал.

И вот после этой легкой словесной перепалки я с головой окунаюсь в свой новый день, страшно сожалея, что у меня уже с утра нет ни сил, ни духа выступать по тротуару, точно какая-нибудь красотка с рекламы лака для волос.

Глава 8

В подземке всю дорогу мурлыкаю под записи Coldplay на айподе, понимая, что это дико раздражает прочих пассажиров, но все же от этих песен мне становится намного лучше. Пробегая мимо нашей «уловистой» площадки в переходе, где мы с Карлом обычно подрабатываем, вижу какого-то саксофониста. Интересно, ему удается выручить больше чем нам? В открытом футляре у его ног разбросана где-то горсть мелочи, и я пытаюсь произвести в уме простейшие подсчеты.

Как ни странно, мне довольно-таки нравится петь в «трубе». Там отличная акустика, и это дает нам возможность лишний раз хорошо порепетировать, одновременно зарабатывая какую-никакую денежку. В свое выступление мы нередко вставляем пару-тройку собственных песен, поскольку здесь нас с гораздо меньшей вероятностью закидают яйцами, нежели в «Голове». В лондонской подземке есть, конечно, и легальные, подконтрольные метрополитену, площадки для концертов, но мы предпочитаем следовать давно проторенной стезей вечно голодных бродячих артистов и доселе благополучно этим пробавлялись.

В конце концов я выбираюсь из подземки и пересаживаюсь в доклендское легкое метро[12 - Помимо «классического» метрополитена, в Лондоне действует открытое в 1987 году автоматическое доклендское легкое метро, которое связывает лондонский Сити с расположенным в восточной части города районом доков.], на конечную станцию «Бэнк», и поезд усвистывает меня к деловому кварталу Кэнэри-Уорф в обществе подтянутых юношей и девушек из Сити в строгих деловых костюмчиках и не менее строгих начищенных туфлях. Прибываю на место аккурат к восьми часам. Звоню в домофон в апартаменты Эвана Дейвида, меня впускают внутрь… И только тут до меня доходит, что я собиралась перед выходом побольше приложить стараний к своей наружности и в спешке позабыла.

– Привет, – кивает мне открывший дверь парень. – Я – Дьярмуид, шеф-повар.

– Шеф-повар?

– Ну, Il Divo тоже надо питаться.

– Ах да, конечно. А я – Ферн, – пожимаю ему руку. – Я его… Знаете, я пока толком и не знаю, кто я здесь. Наверное, личный помощник. Я только вчера поступила на работу.

– О, так вы нынче пришли опять? Очень храбро с вашей стороны.

Я стягиваю пальто и держу в руках, совершенно не представляя, куда бы его пристроить, чтобы не внести в дом беспорядка, а потому прячу на стуле за столом. Здесь так потрясающе, что снова хочется смотреть вокруг и ахать! Шторы на окнах, что закрывали бы чудесный вид на город, отсутствуют, и утреннее солнце беспрепятственно заливает комнату. Это сколько же денег нужно заработать, чтобы позволить себе осесть в таком местечке?! Даже если всю жизнь провыступать в переходах подземки, едва ли хватит хоть на одну такую комнату.

На столе не обнаруживаю ничего, что было бы однозначно оставлено для меня, и потому, не зная, чем заняться, отправляюсь вслед за мужиком с редким ирландским именем Дьярмуид на кухню, которая, конечно же, встречает меня блеском нержавейки и супер-пупер-современным оснащением со всевозможными гаджетами из последнего слова техники.

Тут резко распахивается входная дверь, и на сей раз в ней появляется Эван Дейвид собственной персоной. В спортивной майке и шортах он очень привлекательный – разве что слегка вспотевший. И я не могу не отметить, какие у него крепкие красивые ноги. Щеки у меня тут же вспыхивают здоровым румянцем, хотя среди собравшихся я, судя по всему, единственный человек, обходящийся без физкультуры. За спиной у Эвана маячит не менее симпатичный мужчина без единой капельки пота на наголо обритой голове – будто ее обладатель только что вернулся из мест, не столь отсюда отдаленных.

– Здравствуйте, Фелисити, – кивает мне Эван.

– Ферн, – выжимаю я улыбку.

– Да, Ферн, – виновато пожимает он плечами. – Доброе утро. Это Джейкоб, мой персональный тренер.

За ними обоими высится огромный чернокожий парень, буквально человек-гора, очень смахивающий на одного из злодеев из фильма о Джеймсе Бонде. С грозным видом, в одежде темных тонов, в руке сжимает рацию. Этот живой утес, кстати сказать, тоже нисколько не вспотел.

– А это Айзек, – сообщает мне Эван. – Мой менеджер по безопасности.

Личный шеф-повар, персональный тренер, менеджер по безопасности, импресарио, консультант по вокалу, массажист, да еще я, кем бы я тут ни числилась! Сколько же народу требуется в помощь этому человеку каждый день? Может, он вообще дрейфует по жизни, окруженный целым сонмом помощников?

Ничего удивительного, что мне никак не удается выбраться из своей безнадежной колеи! Единственный человек, который меня как-то поддерживает, – это Карл. Если его не считать, то у меня имеется, напротив, целый пласт людей, во всем меня сдерживающих и висящих на мне тяжелыми гирями. Хотя нет, это, пожалуй, не совсем справедливо – я ни в коем случае не отнесу подобного ни к своему братцу, ни к любимому племяшу Нейтану. Они ж не сами себе организовали столь незавидную жизнь!

При мысли о Джо с Нейтаном я вспоминаю, что надо бы им позвонить и повидаться как можно скорее, иначе они решат, что меня похитили, поскольку обычно редкий день обходится без того, чтобы я к ним не заглянула.

– Вы уже позавтракали?

Тут до меня доходит, что Эван Дейвид обращается ко мне.

– Э-э… – Интересно, а запахи индийской кухни за еду считаются? – Нет, – признаюсь я. Если честно, я настолько голодна, что не способна притворяться сытой.

– Тогда наш шеф сейчас для вас что-нибудь придумает. Присоединишься к нам, Джейкоб? – оглядывается он на тренера.

– Я улетучиваюсь, – поднимает тот ладонь. – Мне в восемь тридцать надо быть в «Ллойдсе». – И, подхватив свою сумку, мгновенно исчезает.

– А я, шеф, приму душ и через пять минут буду у вас.

Дьярмуид кивает в знак молчаливого согласия и поворачивается ко мне:

– Что закажете, мадам?

Я пожимаю плечами.

– А что он обычно употребляет?

– Свежие фрукты, омлет из белка, смузи из манго с лесными ягодами и прочую такую же вот дрянь, – показывает он мне стакан с густой зеленой жижей.

– Фу-у!

– Это примерно то же, что съесть пять порций сырых овощей.

– Здорово.

– Он не ест ни мяса, ни молочных или углеводистых продуктов.

– То есть питается чистым воздухом?

Дьярмуид расплывается в ухмылке.

– И ничего не ест из пакетиков быстрого

приготовления.

Стараясь не думать о том, сколь часто в моей диете фигурирует лапша Pot Noodle, я тянусь за чайником.

– А как насчет кофеина?

– Однозначно в меню не входит.

– Почему-то меня это уже не удивляет.

– А вот тут – витамины, что он принимает каждый день.

В буфете, точно на аптечной витрине, виднеется целый строй всевозможных блистеров и склянок.

– Он, должно быть, со всего этого редкостный живчик.

– Конченый ипохондрик, – возражает Дьярмуид. – Не вздумайте где-нибудь рядом с ним чихнуть – иначе в пять минут отсюда вылетите.

– Чего же это он такой нервный?

– Все из-за голоса. – За разговором Дьярмуид отделяет от белков самую вкусную часть яиц. – Видите ли, он полагает, что все это способствует продуцированию слизи.

– Да уж, что называется – слишком много информации.

– Думаю, если бы ваш голос являлся основным вашим богатством, вы бы тоже о нем ой как пеклись.

Тут я едва сдерживаюсь, чтобы не проболтаться, как еженощно надрываю глотку в сплошь сизой от дыма «Голове короля». Останавливаюсь взглядом на противных скользких белках. Кто знает, может, и я начну куда трепетнее относиться к своему здоровью, когда в мои двери постучится Саймон Коуэлл[13 - Саймон Коуэлл – английский телеведущий, продюсер, участник модных экранных шоу, яркий деятель теле- и киноиндустрии.].

– Эван Дейвид – это поджарая, вечно брюзжащая поющая машина, – признается мне Дьярмуид. – В свободное от пения время он бегает, медитирует, упражняется в боевых искусствах и выматывается в спортзале.

– От одних наших разговоров я скоро умру с голоду. – Как в подтверждение моих слов, тут же громко урчит в животе. – Так, а мне здесь что позволено?

– Сэндвич с беконом.

– Скажете тоже!

Я сажусь возле него на табурет.

– Только лучше съесть сэндвич, пока он не появился.

– Смету в мгновение ока, – обещаю я. – И плевать на несварение желудка. По крайней мере, мне не придется пить эту субстанцию, – кошусь я глазом на зеленую массу в стакане.

– Зря, очень полезный напиток.

– Уж поверю вам на слово.

Дьярмуид изящным жестом бросает на сковородку пару ломтиков бекона.

– А давно вы работаете на великого Эвана Дейвида? – любопытствую я. – Или тоже устроились сюда на время?

Повар мотает головой.

– Да нет, я здесь на постоянном жалованье, вот уже два года, – объясняет он, продолжив готовить для Эвана его суперполезную снедь. – Когда он ездит по гастрольным турам, я путешествую вместе с ним. А ездит он всегда. Причем никогда не останавливается в отелях. Терпеть их не может. Дескать, слишком много там разной пакости. Так что мы всегда нанимаем местечко вроде этого. Чтобы и респектабельно, и с минимализмом. Да и Эрин к его приезду успевает все продезинфицировать. Я же в трех огромных кофрах вожу с собой собственный поварской арсенал.

– То есть ему вообще чужда романтика путешествий?

– Единственное, что ему не чуждо, – так это получать в точности то, что он хочет, и именно когда хочет. – Кухня наполняется чудеснейшим ароматом жареного бекона. – Эван у нас и впрямь великая личность. Несмотря на все, – мрачно добавляет Дьярмуид.

– Что вы имеете в виду?

– Да уж очень любит поорать, – откровенничает со мной шеф-повар. – За исключением разве что тех дней, когда у него выступление, – тогда от него порой и слова не добьешься.

– Жене с ним, должно быть, не соскучиться.

– Он не женат. Да и не думаю, что кому-то захотелось бы за него выйти. У него вообще очень напряженные взаимоотношения с людьми. Эван полагает, что самое худшее, чего может достигнуть человек, – это стать красивым, успешным и могущественным. Дескать, эти качества только усложняют личную жизнь.

– Да что вы! – Я еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться. – И это говорит человек, который ни разу не испытал бедности, никогда не знал грязной работы и к тому же отнюдь не страшен, как смертный грех?

– Я не говорил, что сам так же считаю, – как будто даже обиженно отвечает Дьярмуид.

Он кладет готовый сэндвич с беконом на белую, в японском стиле, тарелку, украшает его резной веточкой петрушки и темно-красным соусом сальса.

Я с трудом не пускаю слюни, припомнив, что минувшим вечером ужинала лишь пакетиком чипсов с сыром и чесноком.

– Я, конечно, не надеюсь, что здесь найдется какой-нибудь кетчуп…

– Нет! Разумеется, не найдется! – неожиданно рокочет у меня за спиной голос Эвана Дейвида.

И как скроешь от него тот факт, что передо мной испускает соблазнительные ароматы сэндвич со свежеобжаренным беконом! Мне остается лишь виновато краснеть.

– Что ж поделать, – говорит Эван, растирая мокрую голову полотенцем, – я не могу убедить вас, пока вы тут работаете, придерживаться, как и я, здорового образа жизни.

– Э-э…

– Так что не обращайте на меня внимания, кушайте спокойно. Наслаждайтесь…

Слабо улыбнувшись, я поднимаю ко рту чудесно пахнущее, аппетитное яство.

– …хотя это и сократит вам жизнь лет эдак на пять.

Он усаживается напротив и внимательно меня разглядывает, что грозит изрядно попортить мне удовольствие от насыщения холестерином.

Костюм для пробежки сменился на Эване повседневной черной рубашкой, однако характерная для него не сходящая с лица недовольная сосредоточенность осталась как была. На вид Эвану Дейвиду можно дать года сорок четыре – сорок пять. Вокруг глаз у него легкая сеточка морщинок – причем явно не от избытка улыбчивости. В темных волосах – изящный проблеск седины.

Тут он поднимает бровь – и я вдруг понимаю, что все это время разглядывала его не менее внимательно, чем он меня, причем Эван это отлично видел.

Наконец Дьярмуид подносит ему завтрак, который в сравнении с моим выглядит до тошноты здоровым.

– Итак, Ферн, – говорит Эван, заглотив свою пользительную жижу, – вы, значит, большой ценитель оперы.

– Э-э… Ну да, я… – Наши глаза встречаются, и я не могу удержаться от смеха. – Я что, и правда такое сказала?

– Именно.

– Значит, я лгунья. Я ни разу в жизни не была в опере. Я даже затрудняюсь назвать хотя бы одну из них. Единственный раз, когда я вас видела, – это в «Королевском большом концерте», или, может, еще в интервью с Майклом Паркинсоном в Top Gear.

– Что ж, тогда вам очень многое придется познать, – сухо собщает мне Эван Дейвид. Покончив с завтраком, он промакивает губы льняной салфеткой. – Начать можно уже и сегодня. У меня как раз нынче зиц-проба[14 - Зиц-проба (от нем. Sitzprobe) – так называемая «сидячая» репетиция, оркестровый прогон без костюмов и игры.].

Я пытаюсь сделать умное лицо.

– Это прогон с оркестром в полном сборе, – объясняет Эван. Похоже, мое умное лицо для него не прокатило. – Поедете со мной. – Он взглядывает на часы. – И прихватите ноутбук, в перерывах кое над чем поработаем.

– Ладно, – подскакиваю я с места. – Очень хорошо.

– У вас жир от бекона на подбородке, – легким жестом указывает мистер Дейвид.

– Ой, – начинаю я неистово тереть подбородок. – Извините.

Рассмеявшись, Эван выходит из комнаты.

– Что за чертовщина! – удивленно смотрит ему вслед Дьярмуид.

– А в чем дело?

– Кто-то явно подпихнул ему таблетки счастья, – говорит шеф-повар, убирая со стола тарелки. – Ни разу еще не видел, чтобы он за завтраком смеялся.

Глава 9

Дерек Кендал провернул ключ в замочной

скважине и с опаской приоткрыл дверь в собственную квартиру.

– Привет, дорогая! – неуверенно подал он голос.

Тут же в деревянный косяк врезалась кастрюля и упала к его ногам. Дерек вовремя отшатнулся.

– Это всего лишь я, – чуть громче сообщил он.

Одна из лучших чашек Эми вмиг проделала ту же траекторию, что и кастрюля. Поскольку Дерек успел нырнуть за дверь, в прихожей раздался звонкий удар и звук разлетающихся по ковру осколков фарфора. Кендал изумленно застыл на месте: жена уже несколько лет не швырялась в него посудой.

Дерек поднял руку, словно защищаясь. Сказать по правде, его нисколько сюда сегодня и не тянуло: Эми определенно нужно несколько дней, чтобы хорошенько остыть. Но если он сказал бы Ферн, что не был дома и не пытался все вернуть назад, ему бы точно не поздоровилось. И даже трудно сказать, кого мистер Кендал боялся больше – жены или дочери. Дерек обреченно помотал головой. Всю жизнь его окружают вздорные упрямые бабы! Немудрено, что ему то и дело требуется принять на грудь что-нибудь покрепче.

Собравшись с духом, он сделал еще одну попытку проникнуть к себе домой:

– Я всего лишь хочу поговорить.

– Только на болтовню тебя всегда и хватает! – криком ответила жена. – Хотелось бы увидеть от тебя каких-то зримых действий, Дел. Того, что красноречивее всяких слов.

Зримым действием самой Эми явилось метание в мужа очередной фарфоровой чашки, от которой Дерек едва успел увернуться.

А ведь окажись в английской сборной по крикету такой классный боулер, подумалось ему, они бы не были сейчас в такой засаде!

Между тем Эми встала посреди кухни, сложив руки у груди и сжав наготове еще один снаряд средней дальности, – этакая разъяренная пятифутовая копия царицы воинов Боудикки[15 - Боудикка (лат. Боадицеа, ум. 61 г.) – бесстрашная, обладавшая чрезвычайно высоким ростом царица бриттского племени иценов, проживавшего в районе современного Норфолка на востоке Англии. Подняла восстание против римлян, разгромив несколько городов и уничтожив около 70 тыс. римских солдат. Потерпев в итоге поражение, приняла яд.]. При виде ее раскрасневшегося лица с решительно стиснутыми губами у Дерека сжалось сердце.

Все эти годы она была, в общем-то, славной женщиной, и даже сам он не мог не признать, что был для нее весьма далеким от совершенства мужем. Все его безрассудные поступки, по мнению Дерека, были мелкими и несущественными: ну, слишком много часов провел в пабе, или слишком много денег спустил на лошадок, или слишком много занимался ничего не значащими, в сущности, ухаживаниями, отчего порой не мог вернуться ночевать.

В таких трениях они жили годами, и фактически большая часть их супружеской жизни была сопряжена с какими-нибудь размолвками и неприятностями. Так почему же она решила выгнать его теперь? В конце концов, с годами Дерек пообтерся, или, по крайней мере, не сделался хуже. Так почему все ж таки теперь? Почему именно сейчас? Что же явилось той соломиной, что сломала-таки спину верблюду? Хотя в данный момент об этом лучше Эми не спрашивать – ей наверняка не очень-то понравится сравнение с верблюдом. Что же случилось? Менопауза у нее прошла – в этом Дерек не сомневался. И она давно закончила принимать эту гормональную заместительную дребедень – так что и на это никак не спишешь.

В прошлом году они отметили свою сороковую годовщину – с шиком, проведя две недели в Испании, в Марбелье. Классно тогда оторвались! Хотя теперь это вряд ли сойдет за аргумент. Но разве теперь, глядя в будущее, они не должны желать встретить старость вместе? Через пару лет он выйдет на пенсию. Тогда-то они смогут наконец радоваться жизни. У них будет куча свободного времени. Можно прихватить с собой Нейтана и рвануть, к примеру, в Брайтон. Чудесное местечко – Эми там определенно понравится.

А вот потом, когда они станут слишком старыми и дряхлыми, чтобы трусить куда-нибудь за город на пикник, – что будет, если они все-таки разойдутся? Кто, если не Эми, присмотрит за ним в старости?

К лестничной площадке начали подтягиваться соседи. Дерек с напускным радушием помахал им рукой. Миссис Лисон всегда в первых рядах, когда где-то случается какой-нибудь скандал. Вот и теперь эта любопытная дамочка аж подалась в его сторону с трясущейся сигаретой на подрагивающей от возбуждения губе.

Дерек вновь скользнул в квартиру.

– Милая, может, я все-таки войду? Там уже люди собираются.

– Пускай посмотрят!

– Но что такого я, по-твоему, сделал?

– Если ты сам этого не знаешь, тогда не о чем нам с тобой и разговаривать.

Дерек склонил голову к дверному косяку.

– Впусти меня. Клянусь, я тебе все объясню. Я сделаю все, что ты хочешь.

– Тогда выметайся, – потребовала Эми. – И перестань меня доставать.

– Я же твой муж.

– Тьфу на такого мужа!

– Мы с тобой сорок лет вместе, Эми. Сорок добрых лет. Неужели же это ничегошеньки не значит?

– Для тебя они, может, и были добрыми – а кто сказал, что они были хорошими для меня?

– Подумай наконец о детях, – продолжал упрашивать Дерек. – Ты же не хочешь, чтобы они вылетели из порушенного гнезда.

– Дети уже оба взрослые, – возразила Эми, – и в нас нисколько не нуждаются. Я лучшие годы жизни отдала тебе и этим детям. Теперь пришло время сделать что-нибудь и для себя самой.

– Что, интересно? – подхватил Дерек. – Что же такое ты можешь сделать сама, чего не можешь сделать со мной?

Однако на это Эми не клюнула.

– Ну хватит, милая, – вкрадчиво стал подбираться он. – Скажи, ну, какой смысл сейчас нам расходиться? У нас с тобой чудесный дом. – Дом, правда, по-прежнему был в собственности муниципалитета. – И ни ты, ни я не делаемся моложе.

Лицо у Эми потемнело. Похоже, для нее это был не самый лучший довод. Его благоверная уже давным-давно миновала тот первый расцвет молодости, когда Дерек положил на нее глаз. Теперь-то ее локоны оставались золотистыми благодаря не генам, а любимой краске для волос. Они встретились в одном из данс-холлов в Уэст-Энде, когда Эми было всего-то двадцать один – она была самой красивой девчонкой, что он когда-либо видел, и к тому же довольно сговорчивой. Они бурно коротали время в его скромной холостяцкой берлоге, и уже спустя несколько недель, как они начали встречаться, Эми была беременна. Для свадебной церемонии все было уже организовано и даже оплачено, когда Эми потеряла дитя, но они все же решили довести дело до конца и все равно пожениться. Они закатили классную вечеринку, и Дерек ни разу, ни на миг не пожалел, что так все обернулось. Потом у жены случились еще два выкидыша, прежде чем она смогла наконец произвести на свет Джозефа. Затем прошло еще два года, пока им удалось-таки обзавестись дочуркой Ферн. Может, у них были и не самые страстные отношения – конечно, не Бёртон и Тейлор[16 - Имеются в виду страстные отношения Элизабет Тейлор и Ричарда Бертона.], – но за все эти годы Дерек и Эми достаточно притерлись друг к другу. Так ему, по крайней мере, казалось.

Дерек решил, что надо предпринять иную тактику. Эми всегда отличалась бережливостью.

– Ты хотя бы представляешь, как это дорого – получить развод?

– Нет, – резко выдохнула Эми. – А ты?

– Я нет, но… – Дерек вздохнул. – Самые трудные наши годы уже позади. Все невзгоды закончились. Ты вспомни те дни, когда наши

дети были еще совсем подростками и у нас не было ни пенни за душой. Тяжкие тогда были времена.

– Да, тяжкие, – согласилась Эми. – Мне приходилось целыми днями просиживать в газетной лавке, а по ночам гладить белье для чужих людей, чтобы было чем кормить семью.

– Знаю, знаю, – покивал он. – Ты всегда была трудяшкой.

– Но несмотря на это, ты никак не мог обойтись без выпивки и своих маханий ручонками.

От этого напоминания Дерек повесил голову. Увы, было время, когда он нехорошо обходился с Эми – но ведь те дни уже позади. Далеко позади.

– Скоро мы сможем наслаждаться заслуженным бездельем и жить в свое удовольствие.

– А может, я хочу жить в свое удовольствие без тебя!

– Нам не так уж много осталось, Эми. Наша жизнь уже достигла сумерек. Разве не стоит нам сейчас держаться друг за друга крепче, чем когда-либо?

– И это лучшее, что ты можешь мне предложить? – уперла она руки в бока. – Или ты думаешь, быть за тобою замужем – это лучше, чем умереть?

Такая постановка вопроса Дерека сильно покоробила.

– Ну… – замялся он.

– Кое-кто, конечно, может с этим и не согласиться.

У Кендала появилось неприятное чувство, что нынешнюю битву он почти что проиграл. Главное, он даже не понимал, с чего все пошло. Она что, и впрямь решила, что между ними все кончено? Но ведь это сумасшествие.

– Знаю, я никогда не был совершенством, но я пытался, Эми. Правда, пытался.

Жена вздохнула, и Дерек заметил, что в глазах у нее блеснули слезы.

– Я тоже все это время пыталась, Дел. – Она смахнула слезу. – И больше уже не могу.

Глава 10

– Мне уже доводилось кататься в таком лимузине, – подала голос Ферн, проводя ладонью по полированной ореховой обшивке дверцы.

Они мчались к репетиционным залам вблизи Альберт-холла. Эван, который все это время тихонько напевал себе под нос, любуясь в окно изысканной роскошью Парк-лейн, развернулся к Ферн:

– Простите, что?

– На девичнике Джеммы МакКензи. Ну, конечно, он не совсем такой же был. Сейчас мы не сидим, как тогда, позади, слушая на полную громкость аббовские хиты, и не попиваем дешевое игристое вино, воображая, будто это шампанское. – Она принялась вертеть прядь волос, наматывая на палец. – А еще здесь нет цветомузыки.

– То есть вы хотите сказать, что ваша нынешняя поездка на лимузине куда более степенная?

– Ага. – Ферн от нечего делать покрутила большими пальцами и попыталась сесть красиво. Даже натянула на колени свою цветастую юбку.

Эван подумал, что, хотя его новая помощница сегодня заметно приукрасилась, она все равно выглядит как хиппи. Очаровательная, конечно, – но все ж таки хиппи. И чего ему вздумалось везти ее на репетицию? И ведь ему совершенно искренне этого захотелось – причем приглашение само вылетело из его уст, не успел он это как-то обдумать. Постоянная его помощница Эрин, разумеется, сопровождала Эвана везде и всюду – но здесь-то совсем другое дело. Ферн определенно была не Эрин. Несмотря на все утверждения Руперта об обратном, Эван был уверен, что некоторое время вполне управился бы и сам, без ассистентов. А раз так, то он был очень доволен тем, что выбрал именно Ферн. Если слово «выбрал» здесь вообще уместно. Эта женщина будет при нем всего считаные недели. Все, что от нее требуется, – это принимать почту и условливаться о его встречах и мероприятиях. И вот поди ж ты! По причинам, еще и самому не вполне понятным, он едет с этой женщиной на репетицию, да еще и пытается наладить с ней какое-то общение.

Возможно, ему просто наскучило проводить все время с Рупертом. Каким бы тот ни был распрекрасным импресарио, спутник из него просто ужасный. Эван вновь скользнул взглядом по Ферн. Без сомнений, весьма симпатичная штучка, причем явно гораздо моложе его. И ничего плохого тут нет, тем более в наши дни. Эта женщина для него – словно глоток свежего воздуха. Все его знакомые варятся с ним в одном котле, занимаясь те же делом, что и он, – и вдруг перед ним возникает Ферн, напрочь неспособная отличить «Турандот» от «Травиаты». Конечно, для Эвана это своего рода вызов! Возможно, будет занятно хотя бы раз в жизни соединить дело с удовольствием. Он ведь уже довольно долго не имел возможности насладиться женским обществом.

И прежде чем в его мозгу возникли тысячи причин не задавать следующий вопрос, Эван чуть подался к помощнице и произнес:

– Вы не откажетесь сегодня со мною поужинать?

Ее глаза удивленно распахнулись.

– Нет-нет, я не могу. У меня есть на сегодняшний вечер обязательства. И я занята каждый вечер, – подчеркнула она.

Эван почувствовал, что весь напрягся как пружина. Что ж, яснее и не объяснишь! Его вдруг окатило волной досады.

– Я просто хотел ввести вас в курс дел, – сухо сказал он. – И ничего более. Я счел удачной возможностью сделать это за ужином.

– Это вовсе не потому, что я не хочу, – ответила Ферн, краснея. – Просто я не могу. У меня…

– Обязательства, – подсказал он.

Ферн промолчала.

Словно идеально рассчитав время, чтобы спасти его от дальнейшего унижения, их лимузин подкатил к зданию, где располагался зал для репетиций.

– Все в порядке, начальник? – подал голос шофер.

– Да, отлично, Фрэнк. Я позвоню, когда понадобится нас забрать, – кивнул Эван.

Не будь он настолько раздосадован, тут впору было бы лишь улыбнуться. Обычно у него была обратная проблема: как отделаться от чересчур назойливых дам. Каждый вечер у служебного входа выстраивалась целая очередь женщин, которые были бы несказанно счастливы разделить с Эваном Дейвидом ужин, не говоря уж о его пикантном продолжении. А тут он чуть было не выставил себя в дураках перед своей молоденькой помощницей!

Ферн подхватила сумку, ноутбук и, невесело улыбнувшись, стала выбираться из машины, бросив ему:

– Жду не дождусь услышать, как вы поете.

Эван, качая головой, последовал за ней. Эта женщина была определенно не как все.

Глава 11

Все ж таки порой я бываю дурочкой, каких поискать! С тяжелым сердцем я поспешаю за Эваном Дейвидом в репетиционный зал. Можете себе представить – он явно делал мне авансы, или, говоря языком музыкантов, пытался проиграть мне увертюру. Меня так давно никто и никуда не приглашал поужинать, что я далеко не уверена, действительно ли он хотел обсудить там рабочие вопросы. Единственный мой опыт общения с мужчинами в последние годы – это Карл, а поужинать с моим дражайшим другом означает по пути из паба перехватить в забегаловке какой-нибудь кебаб или просто жареной картошки.

Эван Дейвид весь такой утонченный и изысканный – в то время как я, наверное, произвожу впечатление ужасно неуклюжей простушки. Вот зачем, спрашивается, я растрещалась перед ним, как ездила в лимузине на девичнике Джеммы МакКензи? Можно подумать, Эвану это интересно – когда он каждый божий день пользуется таким транспортом. Слава богу, у меня хватило ума не рассказывать ему, как мы похитили и связали в машине стриптизера! А то наша красотка Джемма, выходя замуж, еще ни разу не кончала. Хи-хи…

Итак, Эван Дейвид вышагивает впереди меня, и я обращаю внимание, что по мере его приближения толпа ожидающих людей раздается, точно Красное море перед Моисеем. Трудно сказать, какими я ожидала увидеть других оперных певцов – но уж точно никак не думала, что они будут выглядеть как самые

обычные люди или даже как простые огородники на выходе из дешевого супермаркета. Я думала, они будут держаться с манерной солидностью – примерно как Эван Дейвид. Однако ничего подобного! На всех на них джинсы и футболки, явно видавшие лучшие дни, – так что я вполне естественно впишусь в такое окружение.

Неожиданно до меня доходит, что я и понятия не имею, какую оперу собрался здесь репетировать мой босс. Хороший же из меня личный помощник!

Я ускоряю шаг, пытаясь догнать Эвана.

– А какую партию вы исполняете? – спрашиваю у его левого плеча, очень надеясь, что правильно сформулировала вопрос.

– Пинкертона, – разворачивается ко мне Эван и, видя на моем лице непонимание, улыбается: – В «Мадам Баттерфляй» Пуччини… История о Чио-Чио-Сан. – А поскольку у меня в глазах так и не вспыхивает проблеск узнавания, добавляет: – Это трагическая история о неразделенной любви.

Возможно, он просто надо мною насмехается, но я не успеваю спросить о чем-либо еще, поскольку Эван уже шагает дальше.

Мы же – а именно я и прочие смертные – торопимся вслед за мистером Дейвидом в репетиционный зал, который скорее выглядит как обычный загородный подвал, куда снесли всю садовую мебель и составили в стороне банки с краской. Это большой железный навес с веселенькой красной окантовкой, очерченный загородкой с грибоподобными наростами, которые наверняка служат для усиления звука. Позади зала – несколько рядов пластиковых сидений, и на них – целая толпа людей.

– Садитесь здесь, – кажется, чересчур громко говорит мне Эван, – рядом с хором.

Конечно же, я быстро делаю, как он велит, и опускаюсь на свободное сиденье с краю ряда, надеясь, что не буду никому мешаться на пути и не вызову недоуменных взглядов.

Оркестр словно впихнули в самую середину этого огромного сооружения: впереди струнные, за ними – деревянные духовые, медные духовые, ударные. Там же виднеются два расположенных по отдельности ряда сидений со стоящими перед ними нотными подставками и пометкой «Солисты». Эван как раз устраивается там. Изящная японка тянется к нему, чтобы расцеловать в обе щеки. Унаследуй я у своего папочки любовь к азартным играм, я бы поставила недельную зарплату на то, что это и есть та самая мадам Баттерфляй.

Она необычайно красива – кожа словно фарфоровая, копна блестящих черных волос, спускающихся аж до талии. И я вдруг чувствую укол… Чего? Самой обычной, старой как мир ревности – вот чего. Вздохнув, я ерзаю, устраиваясь на своем сиденье.

Тут в зал входит высокий худощавый мужчина с палочкой в руке – все мигом встают и ему хлопают. Что мне еще делать – я присоединяюсь к остальным.

– Маэстро! – восклицает своим рокочущим голосом Эван, похлопывая его по спине, и они приятельски друг друга обнимают.

– Il Divo! – ответствует дирижер, и они коротко что-то обсуждают, причем вроде по-французски, как мне кажется с моего места.

Наконец маэстро встает за дирижерским пультом на небольшом возвышении перед оркестром.

– Доброе утро, леди и джентльмены, – приветствует он. Затем постукивает палочкой по пульту, находит нужное место в партитуре и вновь обращается к музыкантам: – Сперва мы все прогоним, а потом разберем отдельные моменты.

Он взмахивает палочкой, и оркестр начинает играть. И с первых же нот я слушаю как завороженная. Еще ни разу мне не доводилось оказаться в такой близи от играющего оркестра, и теперь мне кажется, будто извлекаемые им звуки пробегают, вибрируя, сквозь мое тело, бурлят по жилам, реверберируют в груди. Время и место истаивают в моем сознании, даже неудобное пластмассовое сиденье вдруг перестает подо мной существовать – я словно переношусь душой и плотью в совершенно иную реальность.

Когда же Эван начинает петь, у меня пересыхает во рту. Прежде мне казалось, что кое-что я все же смыслю в пении – но я никогда и близко не слышала ничего подобного. Чистые звуки его голоса пробуждают во мне неведомые доселе эмоции, сердце стучит, как перфоратор, и я даже боюсь лишний раз вдохнуть, чтобы не дай бог что не пропустить.

Где-то спустя два часа, когда Чио-Чио-Сан исполняет свою полную скорби последнюю песнь, я вообще превращаюсь в глухо всхлипывающую, никчемную развалину. Я понятия не имею, о чем она поет, поскольку вся опера на итальянском, но интуитивно чувствую в ее песне горечь трагической любви, и этот фрагмент берет меня за душу так, как ни одно музыкальное произведение никогда еще не трогало. Я слишком громко сморкаюсь в платок, и некоторые хористы даже снисходительно мне улыбаются.

Когда прогон заканчивается, маэстро снова постукивает палочкой по пульту:

– Благодарю вас, леди и джентльмены! Объявляю получасовой перерыв. Возвращайтесь в голосе.

Тут же зал наполняется говором, и все дружной массой движутся в сторону кафетерия. Подавшись назад, чтобы пропустить идущих, я продолжаю сидеть в ожидании Эвана. Изо всех сил пытаюсь перестать плакать, но слезы сами струятся из глаз.

Спустя несколько мгновений он наконец подходит ко мне, с удивлением заглядывает мне в лицо:

– Вы плачете?

Ничто не ускользнет от внимания этого человека!

– Что случилось?

– Я так счастлива, – выдавливаю я сквозь плач.

У Эвана явственно ошеломленный вид.

– Это так вы наслаждаетесь своим первым знакомством с оперой? – изумляется он.

Мне никак не удается взять себя в руки, чтобы что-либо ответить, поскольку в горле сидит тугой комок. Я ощущаю слабость в коленках и вся мелко подрагиваю, точно тронутое желе. Мне трудно найти подходящие слова, способные передать мое состояние.

– Это что-то фантастическое! – восклицаю я и тут же громко всхлипываю.

Чувствую, как тушь вовсю течет по щекам и, можно не сомневаться, лицо у меня сплошь пошло красными пятнами. Мне бы быть сдержанным, разбирающимся в опере ценителем и, может, даже выдать пару умных наблюдений от услышанного! Вместо этого я реву как малое дитя.

– Это правда совершенно обалденно!

Эван Дейвид потрясенно глядит на меня, а затем делает то, чего я уж никак от него не ожидала: заключает меня в объятия и крепко прижимает к себе.

Глава 12

Целый час, кажущийся невероятно бесконечным, я еще маюсь бездельем, после чего наконец могу выдвинуться в сторону своего паба. И теперь передо мной встает выбор: то ли мне навестить братца и своего сладкого плюшечку Нейтана, то ли заглянуть по пути к маме. Я до сих пор словно выбита из колеи после сегодняшней зиц-пробы. Даже когда после перерыва раз за разом исполнялись одни и те же арии, я всякий раз была готова разрыдаться. Меня всю лихорадит, будто при начинающемся гриппе, – но это абсолютно ничто по сравнению с тем, что я до сих пор ощущаю, как держал меня Эван в своих крепких объятиях, и до сих пор, закрыв глаза, как наяву чувствую его запах. Запахиваясь в пальто, я испытываю приятно будоражащую, мелкую дрожь.

Интересно, что чувствуют люди, исполняющие свои партии на таком высоком уровне? Потрясает ли их это так же мощно, как сегодня сразило меня? Должна сказать, что какие бы композиции ни исполняла я на подмостках «Головы короля», ни одна ни разу не пробирала меня до глубины души. И это заставляет меня признать: между тем, что пытаюсь делать я, и тем, чего достиг Эван, зияет огроменная пропасть.

Уже трясясь в грохочущей подземке, я

принимаю наконец решение. Я не уверена, что готова наблюдать очередной акт родительских разборок, а потому предпочитаю вместо этого повидать брата с Нейтаном. Как правило, вижусь я с ними каждый день, и теперь они, наверно, недоумевают, куда я запропала. К тому же я могу выпить с Джо чайку и немного освежиться перед вечерней работой. Рассудив так, я соскакиваю с Центральной линии «трубы» на «Ланкастер Гейт», я вскоре наслаждаюсь вечерней прохладой, бодро шагая по Вестборн-Террас.

Как раз здесь, недалеко от Бейсуотер, и живет в своей съемной квартирке Джо. Это, в принципе, вполне здоровый район, и все здесь было бы неплохо, если бы их бесконечная извилистая улица не проходила через нелепое смешение дорогущих особняков с брошенными опустевшими домами, где обосновались бомжи и которые давно бы не мешало заколотить.

Квартирка моего брата кажется очень даже милой – но это пока не оглядишь ее более пристрастно. Джо содержит ее в чистоте и аккуратности – а куда ему деваться, учитывая состояние Нейтана! Но вот само здание уже идет трещинами, а управляющей компании нет до него никакого дела. К тому же там чересчур высокая влажность для человека со столь суровыми медицинскими показаниями. За аренду этого безобразия Джо выплачивает поистине баснословную сумму, пусть даже и покрывающуюся нынешним пособием на жилье, а потому мое самое что ни на есть горячее желание – чтобы в один прекрасный день я заработала столько денег, что сумела бы вытащить их обоих из этой дыры. Прелестный домик с терассой в Криклвуде, прежде являвшийся семейным пристанищем Джозефа, ему пришлось продать, чтобы расплатиться с бывшей женушкой и ее далеко не мелкими долгами.

Джо будет страшно рад узнать, что я нашла новую работу – особенно если учесть, что на данный момент эта работа предполагает для меня лишь чудесно завтракать да день-деньской слушать красивую музыку. Наверно, Эван Дейвид до сих пор еще дуется, что я ушла сегодня сразу после репетиций, да еще и отказалась ехать назад в его лимузине, – по крайней мере, об ужине он больше уже не заикался. Кстати, надо бы как-нибудь выцыганить у Господина Кена аванс, не то я скоро прокатаю в метро весь свой доход за минувшую неделю.

Дверь в парадную, где живет Джо, безнадежно сломана, а потому я беспрепятственно влетаю внутрь и поднимаюсь по лестнице – поскольку лифт пребывает в таком же плачевном состоянии. Возле многих дверей снаружи стоят черные мешки с мусором, так что запашок в подъезде стоит еще тот. Если мои родители когда-то мечтали, что мы с братом отучимся в университете, найдем себе какую-нибудь клевую работу и будем жить за городом в прекрасных особняках на четыре спальни, то сейчас они, должно быть, весьма и весьма разочарованы. Когда доходит до соискания хорошего места, мой аттестат со средненькими баллами оказывается на три четверти бесполезным, а двухгодичный базовый курс в Колледже текстиля и моды на поверку дает лишь то, что, ежели потребуется, я смогу очень красиво и аккуратно подрубать шторы. У моего же брата, как я уже говорила, вся его солидная работа в банке пошла прахом, когда ему пришлось стать круглосуточной нянькой.

Я знаю, мама сильно переживает из-за того, что ее дети поселились едва ли не в трущобах, однако в Лондоне цены на жилье настолько высоки, что в надежде приобрести себе какой-то угол мне пришлось бы удалиться на несколько миль от моей семьи, а этого я просто не перенесу. Я хочу жить там, где я выросла, где живут мои друзья и дорогие мне люди. Естественно, это куда важнее, нежели иметь в собственности некую массу кирпичной кладки. Я ни за что бы не хотела обитать где-нибудь, скажем, в Нортхемптоне, или в Норфолке, или в Ноттингеме, когда все остальные остались бы жить здесь. К тому же я сильно сомневаюсь, что Джо с Нейтаном смогли бы без меня обойтись. Так что, если бы я куда и переехала, я бы непременно взяла их с собой.

Я стучусь в дверь их квартиры, и спустя мгновение Джо открывает.

– Привет, сестренка! – Притягивает меня к себе в бесстрастном братском объятии. – Сколько дней тебя не видели! Думали уж, сбежала с богатеньким арабским шейхом.

– Была такая мысль, – улыбаюсь в ответ, – но ведь в «Голове» без меня не управятся. Бетти в отпуске, работников не хватает.

– Ну да, вот так всегда у них, – сетует братец.

Нейтан сидит ровненько на диване, размеренно дыша через ингалятор. Большая полупрозрачная пластиковая колба, куда помещается лекарство, частично загораживает худенькое лицо мальчика. Подскочив к племяшу, я быстро его целую, и он милостиво это терпит, ибо поцелуй запечатлен лишь на лбу.

– Ну как мой любимый племянник?

Он отнимает от лица ингалятор. На трубке видна смеющаяся клоунская рожица.

– Твой единственный племянник.

Голос у мальчика почти всегда сипловатый из-за лечебных процедур и постоянно прерывается одышкой с присвистом.

Обняв, прижимаю племяша к себе.

– Вот потому-то и самый любимый.

Хихикнув, Нейтан откладывает ингалятор и откидывается спиной на подушку.

Мой племянник – милейшее в мире дитя! Копна белокурых волос, ясные голубые глаза. Он и выглядит как ангелочек, и ведет себя так же. Несмотря на все те трудности, что доставляет ему болезнь, он никогда не капризничает, как те несносные дети, которых родители под пронзительные вопли тащат по супермаркету. Может, это потому, что Нейтан с малых лет хорошо знает, что любое перенапряжение вызывает новый приступ астмы. Несмотря на столь нежный возраст, он все свои невзгоды сносит с завидным стоицизмом, и при виде его у меня порой сердце кровью обливается. Когда все его приятели бегают как одержимые с мячом, Нейтан сидит тихонько у кромки поля, дожидаясь, пока о нем вспомнят.

Я легонько взъерошиваю ему волосы:

– Я тебя люблю.

– Тоже мне нежности.

– Ладно, давай заканчивай свою процедуру.

Он послушно берется за свою пыхалку, я же, отправляясь в кухню вслед за Джо, вопросительно киваю головой на Нейтана:

– Ну как он?

– Хорошо, – громко и радостно отвечает брат. Уже в кухне бодрость сменяется унынием: – Неплохо. – Джозеф с безнадежностью пожимает плечами. – Сама знаешь как.

Да уж, более чем. Рядом с братом на столешнице впечатляющих размеров запас лекарств, который сопровождает Джо с Нейтаном везде, куда бы те ни отправились.

– Он был сегодня в школе?

– Нет, – мотает головой брат. – Сегодня не был.

Племяш довольно много пропускает занятий, и все не по своей вине. Его многотерпеливым школьным учителям на уроках приходится все время бдительно за ним следить: состояние Нейтана преподносит подчас совершенно непредсказуемые проблемы. Когда же он совсем плох, Джозефу ничего не остается, как держать сына дома. Разве в какой-нибудь больнице смогут так контролировать самочувствие мальчика? Интересно, ему хотя бы раз довелось провести в школе нормальный беззаботный день? Меня ужасно тревожит, что уготовано Нейтану в будущем, и я лишь тешу себя слабой надеждой, что внезапно он каким-то чудесным образом вдруг «перерастет» свою болезнь.

Нейтан страдает астмой с самого младенчества. Так называемый синдром свистящего дыхания, развившийся у него еще в колыбели, довольно скоро был диагностирован как нечто куда более серьезное. Некоторое время предполагали, что у Нейтана

муковисцидоз. Тяжелое потрясение от того, что дитя оказалось неизлечимо больным, и необходимость неотлучно находиться при нем в больнице разрушительно сказались на семейной жизни Джо. Как на причину все яснее ясного указывало то, что Кэролайн всю беременность смолила по двадцать сигарет в день и продолжала курить, даже когда их кроха кашлял до изнеможения. Может, Джозеф имеет совсем иное мнение, но лично я была ужасно рада, когда эта самолюбивая корова от него свалила. Никогда не могла понять: что же мой братец в ней нашел! Может, она и выглядела как супермодель, однако с первого же дня совместной жизни стала для Джо тем еще геморроем. Материнский инстинкт отсутствовал в ней напрочь – и это лишний раз подтверждается тем фактом, что после своего ухода она никоим образом не связывалась с сыном – ни разу даже не послала ему открытку к дню рождения или Рождеству. Не представляю, как можно быть настолько бездушной! Впрочем, что говорить – такая потеря всем нам пошла только на пользу.

Единственный недостаток этой ситуации в том, что постоянное отсутствие жены и помощницы сильно усложняет жизнь и отцу, и сыну, а они такого просто не заслужили. Я уже тысячу раз предлагала брату со мною съехаться и объединить наши скромные ресурсы или же мне переехать к нему. Однако Джо все пребывает во власти иллюзии, будто один из нас (а то, глядишь, и оба сразу!) в один прекрасный день найдет себе подходящего спутника жизни, а потому не следует пока что торопиться с подобным шагом.

– Будешь с нами тосты с фасолью? – спрашивает Джо, доставая кастрюльку.

– Ты прямо мой спаситель!

Я пристраиваюсь за их небольшим столиком. Фасоль у них, разумеется, экологически чистая, без сахара и каких-либо добавок, поскольку у Нейтана аллергия практически на все придуманные человечеством полуфабрикаты. Все что угодно – начиная от чистящих средств и резких запахов до арахиса – способно вызвать у мальчика внезапный и острый бронхиальный спазм. Нейтан долгими курсами сидит на стероидах, не может нормально есть и спать – и, как следствие, маловат размерами для своего возраста. Он словно весь, образно выражаясь, исписан предупреждениями: «Осторожно, повышенная чувствительность!» – причем исписан не фломастерами, поскольку на них у Нейтана тоже аллергия.

Интересно, если они однажды уедут из Лондона и поселятся где-нибудь, скажем на Карибах, – ему там станет легче?

– Так что, где ты все же пропадала, сестренка? – спрашивает Джо.

– Я получила вчера новую работу, потому и не смогла заехать.

– Классно.

Душа у меня болит не только из-за Нейтана, но и из-за брата. Ухаживать за больным ребенком круглосуточно по семь дней в неделю – та еще развлекуха. Уверена, что Джо был бы бескрайне рад снова выйти на работу – даже при частичной занятости он мог бы немного встряхнуться, – но так уж построена наша система льгот, что, зарабатывай он официально хотя бы несколько фунтов, ему пришлось бы финансово еще тяжелее.

Изредка Джозефу удается подхалтурить у своего приятеля, который пытается как-то ему помочь, однако большую часть времени брат пребывает за чертой бедности.

А ведь как было бы здорово не печься постоянно о деньгах и иметь возможность арендовать обширнейшие апартаменты где-нибудь на верхотуре, в пентхаусе, нанимать шеф-поваров, которые сготовят тебе что угодно тогда, когда твоя душенька – или твой желудок – возжелает! Держать шофера, который будет катать тебя в лимузине всюду, куда тебе ни приспичит…

– И чем ты там занимаешься?

– Служу помощником у одного оперного певца.

– Что, типа Паваротти?

– Он даже крупнее Паваротти.

– Крупнее Паваротти уже некуда, – качает головой брат.

В определенном смысле Джо прав, даже при том, что Эван максимально далек от расхожего стереотипа тучного оперного певца.

– Это Эван Дейвид.

Брат глядит на меня непонимающе. Он совсем нечасто куда-то выбирается. А если и выбирается, то уж, конечно, не в оперу.

– Он довольно-таки знаменит, – неуверенно говорю я.

– Здорово. Так, и что ты у него делаешь?

– Пока мало что, – признаюсь, – но это полноценная работа, на весь рабочий день, – по крайней мере, на ближайшие несколько недель. Мне пока что еще не платили, но теперь я точно смогу тебе немного помочь. Может, даже сумею купить вам небольшой тур, чтобы вы с Нейтаном куда-нибудь смотались на недельку.

– Ты и так для нас очень много делаешь, сестренка.

Увы, когда я вижу их обоих в этой сырой дыре, я чувствую, что делаю для них явно недостаточно.

– Можно вам взять, например, горящую путевку в Испанию. Немного погреться на солнышке обоим пойдет на пользу.

Брат с чувством обхватывает меня руками:

– Подумала бы ты в кои веки о том, что тебе будет на пользу, Ферн.

Глава 13

Когда я добираюсь наконец до «Головы короля», Карл уже в полной предконцертной готовности восседает на своем привычном барном стуле.

– Мир, – приветствует он меня двумя пальцами, развернув ко мне ладонь.

– Какой бы ни был, – вздыхаю я, скидывая сумку и снимая с себя пальто.

– Ну как сегодня поработалось?

– Отлично. – По некоторым причинам мне не хочется делиться с Карлом нынешними происшествиями. Предпочла бы оставить их своим маленьким секретом. К тому же что-то мне подсказывает, что это может растревожить Карла. Чего доброго, подумает, что я хочу бросить наше с ним ремесло и податься в оперные дивы. Или, не дай бог, взяться исполнять в нашем пабе Nessun Dorma[17 - Nessun Dorma – ария из оперы «Турандот» Дж. Пуччини, одна из самых известных арий тенорового репертуара. В переводе с итал. означает «Пусть никто не спит».] или что-нибудь в этом духе. – Сестре от меня огромное спасибо. Передай, я ей очень обязана.

– Ты и мне тоже обязана, – напоминает Карл.

– Ага, присылай мне счет, – киваю я, занимая свое обычное место за стойкой.

Приятель глядит на меня с хитрецой.

– Что? – не выдерживаю.

– Кое-что ты могла бы для меня сделать…

– Надеюсь, это не подразумевает какой-нибудь нестандартный секс?

– Н-нет, – с оскорбленным видом отвечает Карл.

– Тогда выкладывай.

– Только ты сразу не отбрыкивайся, – предупреждает он и, набрав побольше воздуха, заявляет: – В эти выходные в «Шеппердс Буш» будет прослушивание на «Минуту славы». Думаю, мы пройдем как нефиг делать.

Я аж расхохоталась.

– Да ни за что на свете! Все это для юных, свеженьких, розовощеких и наивных дарований – а не таких старых прожженных циников, как мы с тобой! В последних сезонах у них никого и не было старше двадцати.

– Они расширяют диапазон, – уверяет меня Карл. – Верхняя граница теперь тридцать пять лет.

– Подумать только! Мы в самый раз в нее втискиваемся!

– Нам это шоу будет очень даже на пользу.

– Это как? – недоумеваю я.

– Добавит нам опыта как артистам, к тому же никогда не знаешь…

– Да брось, я-то знаю.

– Но кто-то же должен там победить, – не отступает Карл. – Так почему не мы?

– Нет. Без вариантов.

Тут мой дружок насупливает брови:

– Ты обещала, что сперва подумаешь.

Я на миг вскидываю глаза к потолку.

– Я подумала. Мой ответ – нет. Ни за что.

– Ферн, – терпеливо говорит Карл. – Я ведь прошу сделать для меня всего такую малость!

Эти слова заставляют меня устыдиться. Карл – моя верная поддержка и опора, мой хранитель, мой

дорогой и единственный друг. И ведь действительно, он ничего от меня не просит взамен. Хотя, может, и не совсем верно сказано. Он частенько намекает мне, так сказать, на «дружеский секс», но никогда его не получает.

– Пожалуйста, ну, сделай это для меня, – устремляет он на меня жалостливый взгляд бедного потерявшегося мальчонки.

– К тому же я, скорее всего, буду работать.

– Разве ты не можешь попросить у своего Паваротти отгул?

– Я только первую неделю работаю, – напоминаю Карлу, – и мне бы не хотелось у него вызвать недовольства. И уж чего бы мне меньше всего хотелось – так это признаться Эвану Дейвиду, что я тешу амбиции сделаться певицей. Мои жалкие потуги в сравнении с его талантом кажутся такими ничтожными, и… Не спрашивай меня почему, но мне бы не хотелось, чтобы он надо мной посмеялся. А уж я, поверь, давно привыкла, что мои амбициозные мечты все поднимают на смех.

– Это, наверно, наш последний реальный шанс, – на полном серьезе говорит Карл. – Неужели ты хочешь провести остаток жизни за этой вот несчастной барной стойкой?

Одновременно мы окидываем взглядом наводящую уныние обстановку паба: вздымающиеся к потолку клубы сигаретного дыма, мрачные, смолистого цвета занавеси, весь затертый и заляпанный рыже-коричневый ковер, лежащий тут, поди, с шестидесятых.

– Не хочу, – надуваю я губы. – Но все же «Минута славы»… – Я кривлю лицо в презрительной мине.

– Если ты не пойдешь на прослушивание, – грозится Карл, – придется заняться нестандартным сексом.

– Ладно, пойду.

Тогда, потянувшись ко мне через стойку, Карл крепко стискивает мне руку:

– Спасибо!

– Пойду, если смогу взять отгул, – уточняю я.

– Для меня это уже здорово, – радуется приятель, глаза у него возбужденно сверкают. – Мы можем победить. Очень даже можем!

Но тут в бар входит мой папаша, и у меня пропадает всякое желание миндальничать с Карлом. Наоборот, сердце в гневе сжимается. Вот что такого, скажите, в этом человеке, из-за чего мне порой хочется сцапать его ласково за шкирку да хорошенечко встряхнуть?

– Ты ходил повидаться с мамой?

– Привет, дорогуша, – подтягивает он к себе стул. – У меня все отлично, спасибо. А у тебя как день прошел?

Я игнорирую его издевательский тон.

– Привет. Ходил?

– Да, – вздыхает он.

Нацедив пинту пива, ставлю перед отцом стакан, попутно отмечая, что денег он за это не кладет. А еще отмечаю, что за нынешний вечер прикладывается он уже явно не первый раз.

– Привет, мистер Кендал, – подает голос Карл. – Дерек.

Мне бы не хотелось говорить Карлу, что мой папаша для него «просто Дерек», только когда его угощают двойным виски.

– Приветствую, парниша, – немного невнятно отзывается папа, с заметным облегчением обнаруживая рядом с собой хоть одно дружеское лицо. Похоже, где-то начиная с ленча он угощался в какой-то другой пивнушке – причем, судя по поведению, наугощался уже всласть.

Но меня не так-то легко отвлечь от дознания:

– И?

Отец мотает головой.

– Я нынче снова воспользуюсь твоим гостеприимством.

– Ты неисправим, – досадую я.

– Милая, я сделал все что мог. Это ненормальная женщина, – добавляет он, осушив примерно половину порции. – Понять не могу, что на нее нашло!

Я с яростью натираю стаканы. Если б можно было так же легко втереть здравый смысл в башку моего беспокойного родителя!

– Наелась она тобой по горло – вот что на нее нашло.

В два больших глотка отец опорожняет стакан и громко, с силой опускает его на стойку:

– Твою ж мать! – внезапно выдает он, причем достаточно громогласно. – Да пошло оно все на хрен!

Мы с Карлом аж подпрыгиваем от неожиданности: у моего папочки масса недостатков, но в сквернословии он как-то замечен не был. Оба глядим на него с изумлением.

– Пап, ты чего?

– Да задолбало меня все это! – продолжает он в том же агрессивном духе, принимаясь еще и размахивать руками.

Господин Кен тут же делает стойку и внимательно глядит в нашу сторону. Я подмигиваю ему – дескать, все будет в порядке, на что я сейчас искренне надеюсь. Он, понятно, привык к пьяным потасовкам в «Голове» перед закрытием, однако это не означает, что Кену это нравится.

– Черт подери, я всю свою жизнь из кожи вон лез – и, спрашивается, ради чего?!

Я уж не буду уточнять, что о том, как он лез из кожи, кричать ему, собственно, не стоит.

– Да ну и хрен с ней! – не на шутку расходится отец. – Пусть катится к чертям собачьим!

С каждым новым ругательством голос его делается все пронзительней, и посетители паба начинают оборачиваться. Причем даже такие, что обычно не видят особой разницы между этим пабом и стройплощадкой.

– Я уже не знаю, что с ней делать. Так что пусть катится к едрене фене! Пусть валит на хрен и сама строит свою гребаную жизнь! Без меня!

– Пап! – сердито шиплю я. – Понизь-ка тон. И перестань ругаться, а то ведешь себя точно туреттик[18 - Синдром Туретта – расстройство центральной нервной системы, проявляющееся, в частности, внезапным и неудержимым агрессивным сквернословием.].

– Туреттик? – аж светится от радости отец. Чуть ли не ореол у головы сияет! – Интересно, если я вдруг заболею, она пустит меня обратно?

Глава 14

– Ну и как она справляется?

Эван, который уже довольно долго возился с галстуком, пытаясь выправить скособочившийся узел, обернулся к своему агенту:

– Кто?

– Твоя новая помощница, Ферн.

Вот уже сколько лет Руперту приходилось всякий раз его дожидаться.

– А-а, отлично, – рассеянно ответил Эван.

– Однако о сегодняшнем званом обеде она тебе не напомнила.

– Нет, – вынужден был признать певец. Возможно, Ферн не так-то и хорошо справлялась со своими обязанностями. У него совсем вылетело из головы, что нынче его ожидал прием у четы Блэр на Даунинг-стрит. И если бы его угораздило пропустить столь важную встречу у премьер-министра, это вышло бы, мягко выражаясь, нехорошо. К тому же, если бы она хорошо исполняла свою работу и вовремя обо всем напоминала, он бы не поставил себя нынче в дурацкое положение, когда пытался пригласить ее поужинать. – Это я сам ее отвлек.

– Любопытно бы узнать, как?

– Не существенно.

Меньше всего на свете хотел бы Эван посвящать своего агента в то, как неуклюже он попытался нынче подкатить к новой помощнице. Руперту и без того хватало беспокойств, чтобы Эван добавлял ему еще и собственных проблем.

Еще меньше нравилось ему то, что с сегодняшней репетиции он не переставая думал о Ферн. Его по-настоящему шокировало, как искренне она отреагировала на музыку, и шокировало весьма приятно. Возможно, сам он просто слишком долго вертелся в этой сфере, и музыка давно уже перестала пробирать его до глубины души. Ясно было, что девушка первый раз слушала оперу в такой близи. Для Эвана же это был серьезный упрек и напоминание, что на самом деле точно так же произведение должно действовать и на него. В памяти внезапно всплыли времена, когда во время пения на сцене по его лицу потоком лились слезы. С тех пор минули многие годы. Да и неудивительно, что со временем его душевный жар изрядно подутих – если весь его мир крутится вокруг певческого дела с тех самых дней, когда его в совсем юном, десяти-одиннадцатилетнем возрасте отправили в хоровую школу. Ни страсть, ни драматизм в сценическом искусстве Эвана, конечно, не

иссякли, однако в последние годы оперные перипетии уже не трогали его сердце. Чудесно было бы, если теперь через восприятие Ферн он смог бы это снова пережить! И если ей такое удастся – значит, каких бы денег ей по должности ни платили, она их заслужила. Тут Эван грустно усмехнулся: даже если она забыла напомнить ему о чрезвычайно важной встрече.

Приехать в первую очередь именно в Англию Эван согласился отчасти потому, что рассчитывал впрыснуть в свое творчество немного новой животворной струи. Одним из проектов в его программе было записать совместный альбом с некоторыми восходящими звездами рока. Руперт уверял, что это поистине изумительный ход. Эвану же казалось, что это скорее некий рекламный трюк, более подходящий, к примеру, Тому Джонсу. И не то чтобы он винил в этом Тома: столько времени успешно продержаться в шоу-бизнесе казалось настоящим чудом, и, без сомнения, тут уж приходилось использовать любые хитрости и уловки. Просто Эван далеко не был уверен, что хочет сам в это окунуться. И без того разные пуристы критиковали его за «чересчур коммерческий» подход к искусству. Интересно, что запоют эти любители чистоты жанра, если он запишет альбом, скажем, с трио Keane, с Athlete или с какой-нибудь из новых групп, только появившихся на слуху? И как это отзовется на репутации этих самых коллективов? Лично он, в свою очередь, полагал, что карьере Фредди Меркьюри ничуть не повредило совместное исполнение с Монсеррат Кабалье[19 - Имеется в виду их композиция «Барселона», созданная как гимн к проводившимся в этом городе Олимпийским играм 1992 года.]. Поэтому-то главным образом он и позволил Руперту организовать для него пробные сеансы с несколькими новыми «агнцами на закланье» – причем преимущественно с теми, кого сам же Руп как агент и представлял. И Эван не видел ничего плохого в этой сверхактивности своего импресарио. За годы Руперт сделал из нищего хориста, каким когда-то был Эван Дейвид, самого востребованного и высокооплачиваемого оперного солиста в мире – пройдя с ним рядом весь этот долгий трудный путь. Так что ничего страшного, если Руперту порой хочется его немножко поэксплуатировать. Агент всегда говорил ему, что у Эвана редкостный талант, который еще полностью не раскрыт, и это было правдой: на самом деле мало кто чувствовал себя как рыба в воде, исполняя как современные шлягеры для бродвейских шоу, так и арии из опер Моцарта. Может, как раз и пришло время дать полную волю своему дарованию?.. Впрочем, когда Руп заикнулся о хип-хопе, Эван это категорически отмел.

Скосив глаза на стоявшего рядом агента, Эван снисходительно улыбнулся.

– Пора бы уже и выдвигаться, дружище, – постучал пальцем по часам Руперт. – Если мы хотим вытрясти из этого нищего правительства хоть какие-то деньги на искусство, наверно, все же не стоит начинать наш визит с опоздания.

Без лишних разговоров Эван проследовал за агентом к выходу и далее – к поджидавшему их на улице лимузину.

Другая цель его нынешнего пребывания в Британии заключалась в открытии несколькими неделями позже нового театра Уэльсской национальной оперы в Кардиффе. Формально нынешний прием был посвящен празднованию грядущего события и позволял хоть на следующий день идти с протянутой шляпой к скопидомам из Казначейства, которые как раз и контролировали средства на поддержание и развитие искусства. Эван долго вынашивал этот проект донести оперу до максимально обширных слоев, мечтая, что она перестанет считаться дорогим времяпрепровождением для элитной публики и он сумеет открыть ее обычным школьникам и обитателям кварталов бедноты.

Калифорнийский оперный театр, к примеру, каждый год устраивал на площадке в парке Йерба-Буэна-Гарденз бесплатные оперные концерты с раздачей угощений, а также закатывал ежегодное народное пиршество в парке Голден-Гейт, отмечая таким образом осеннее открытие нового оперного сезона. И то и другое мероприятия гостеприимно встречали всякого пришедшего и казались Эвану самыми волнующими из всех концертов, где он когда-то бывал задействован: ведь как раз там оперу слушают самые широкие массы населения! В этом году он непременно снова примет в них участие.

Здесь, в Британии, он хотел бы видеть то же самое, но, поскольку в этой стране, похоже, не хватает денег даже на то, чтобы навести чистоту в больницах, борьба за финансирование проекта явно ожидается нелегкой. И в самом деле, разве люди чувствуют, что жизнь их обнищала, коли они ни разу в жизни не бывали на постановке «Турандот»? Эван испустил протяжный вздох. И все же Ферн так поразительно сегодня отреагировала… Такие-то мгновения и подпитывали еще его надежды.

И пока их длинное черное авто медленно прокладывало себе путь сквозь плотный вечерний поток машин, Эван гадал, где сейчас может находиться Ферн, – и, уже в который раз, сам себе на это подивился. Слишком уж часто эта женщина стала занимать его мысли. Может, было бы неплохо, если бы она составила им сегодня компанию? Можно представить, как от этого бы забеспокоился Рупертов внутренний радар!

Перед внушительными чугунными воротами в начале Даунинг-стрит, которые отделяли публику от официальной резиденции премьер-министра, уже скопилась огромная очередь. Блестящая черная парадная дверь дома номер десять была маняще приоткрыта, однако те дни, когда эта самая публика могла спокойно к ней пройти, давно канули в Лету из-за маниакального радения о безопасности.

– Дальше нам так просто не проехать, – проворчал Руперт. – Известный ты или нет, все равно встанешь в одну очередь с прочими сливками, и тебе точно так же под мышками будет щекотать полицейский, шаря в поисках ствола.

Вслед за Рупертом Эван выбрался из лимузина. Тут же засверкали вспышками камер тучи папарацци, и певец великодушно помахал им рукой.

– И почему ты у нас не глава государства? Это, наверно, единственные люди, что могут сюда попасть без всей этой дребедени, – брюзжал агент. – В нынешние времена абсолютно никакого проку от того, что ты оперный певец.

И Эван, в сущности, не мог с ним не согласиться.

Глава 15

Наутро я уже жалею, что согласилась пойти с Карлом на прослушивание в «Минуту славы». Главным образом потому, что для этого мне теперь надо идти отпрашиваться у Эвана Дейвида с работы. По-моему, пробыв на новом месте всего-то пару дней, отпрашиваться довольно глупо. И так-то мне кажется, что он вряд ли доволен моими ежедневными уходами пораньше – но, по крайней мере, он не в курсе о второй моей карьере в сфере индустрии досуга. Даже я, не будучи надежным и известным всему миру работодателем, в состоянии понять, что это далеко не самая лучшая затея.

К тому же я уже сейчас чую, что моя новая работа будет доставлять мне массу удовольствий, так что очень не хочется так просто ее прошляпить. Например, сегодня я просто сижу и слушаю, как Эван берет урок вокала. Хотя, пожалуй, это не совсем корректно сказано: мне кажется, что человек, способный петь, как он, не нуждается уже ни в каких уроках. Интересно, у Мадонны тоже есть консультант по вокалу? Или у Джей Ло?

Увы и ах, единственное, наверно, что может быть у меня общего с Дженнифер Лопес, – так это впечатляющий попец!

Пока я слушаю Эвана, меня начинают одолевать разные соображения о том, что мне

надо бы делать, дабы стать более заметной певицей. Мне кажется, у меня хороший голос – я даже в этом уверена, – но я ни разу в жизни не брала никаких уроков вокала. Как же было глупо с моей стороны думать, что такие занятия подразумевают разве что громкое распевание гамм!

А Карл, в свою очередь, не менее сглупил, решив, что у нас с ним есть какой-то шанс выиграть «Минуту славы». Неужто я и правда готова пройти все эти унижения, только чтобы осчастливить своего милейшего приятеля?

Сюда примешивается и еще один страх. Ведь пение – единственное, что у меня получается хорошо, и если мы вдруг провалимся (а вероятность того весьма и весьма велика, поскольку преимущество тут явно не на нашей стороне), это лишний раз докажет, что я абсолютно ни к чему в жизни не пригодна. Кажется, уже столько времени прошло с тех пор, как мы с Карлом начали вместе выступать в местном юношеском клубе, устраивая импровизированные шоу для наших невзыскательных друзей. Выступать за деньги для меня явилось резким скачком на новый уровень – даже тогда Карлу пришлось чуть ли не силком меня заставлять. Да и теперь я вовсе не уверена, что у меня хватит храбрости высунуться из-за своего привычного бруствера и заявить, чтобы меня как певицу воспринимали всерьез.

Нынешним утром Эван держится со мною с холодком. Когда я примчалась на работу, с завтраком было уже покончено – хотя я не опоздала ни на минуту, – так что теперь у меня уже подводит живот. Мы обменялись ничего не значащими любезностями, после чего Эван попенял, что из-за меня едва не пропустил очень важную встречу на Даунинг-стрит, 10, – отчего мне захотелось на месте испариться. Как я могла так сплоховать? А потом он отправился с Антоном в соседнюю комнату и погрузился в работу. Похоже, в этих апартаментах рояль имеется в каждой комнате, хотя на деле я это не проверяла. Если честно, я вообще боюсь оторваться от выделенного мне стола.

И вот, под аккомпанемент сидящего за роялем Антона, через щелочку неплотно закрытой двери по квартире разливается дивный голос Эвана. Я понятия не имею, о чем он поет, – похоже, мне стоит все же почитывать в газетах обзоры и рецензии на оперы, чтобы хоть немного быть в теме, – но от его пения у меня, не поверите, по всему телу гусиная кожа. С одной стороны, меня это приводит в крайний восторг, с другой – тут же угнетает мысль, что мне никогда и близко так не научиться петь.

Мало-помалу скупое зимнее солнце проникает в окна, постепенно отогревая мои застывшие ступни, – отопление-то у меня в квартире почти что никакое! – и, пытаясь сохранять деловой вид, я расслабляюсь под парящие звуки музыки. Удивительная мелодия как будто омывает мою усталую душу, и я чувствую себя на седьмом небе. В теле тоже еще сидит чувство разбитости: я словно на годы постарела, когда этой ночью мне пришлось тащить на себе домой и укладывать на диван в стельку надравшегося и к тому же пьяно разоряющегося папашку. Я в жизни не слышала подобной лексики – по крайней мере, от своих родителей. Казалось, еще немного, и я сниму туфлю да тюкну ему хорошенько по башке, чтобы он наконец вырубился. Не приди мне на помощь мой верный друг Карл – даже не представляю, как бы я с ним справилась. Вместе мы сумели стянуть с отца какую-то одежду и укрыли его с головой одеялом – что оказалось очень кстати, иначе я уже готова была заглушить его подушкой.

Эван между тем принимается за распевочные упражнения. Голос его вздымается и опускается, давая изрядную, по-моему, нагрузку на гортань. Невольно я начинаю негромко ему подпевать и, к своему изумлению, даже беру неожиданные для себя ноты. Вместе наши голоса звучат очень гармонично – что тоже удивительно. Я поднимаюсь из-за стола и, манерно забросив назад голову, представляю, как я пою это со сцены в «Голове короля», повергая завсегдатаев нашего паба в сильнейший шок. Забывшись, я мало-помалу вхожу в раж… И тут дверь широко резко распахивается, подрагивая на петлях, и в проеме возникает недовольный Эван Дейвид.

– Что здесь за шум?! – возмущается он.

– Я… э-э… Я только…

– Вы что, включали радио? Мне показалось, я слышал пение. – Эван хмурится, и его лоб бороздят суровые морщины.

– Я… я… э-э…

Хоть сквозь землю провались!

– То есть это никакое не радио, – глядит он на меня наводящим ужас взглядом. – Это вы?!

Я чувствую, как бледнею и краснею одновременно. Бог ты мой! Я никак не думала, что он меня услышит, но, похоже, не на шутку увлеклась. И много он, интересно, слышал?

– Это вы пели? – не отступает он.

Теперь я начинаю понимать, откуда растет его репутация тяжелого человека. Это, можно сказать, мое первое настоящее знакомство с Il Divo. Неудивительно, что он так разъярился. Подумать только, какой-то личный помощник имел дерзость пристроиться к его распевкам!

Если б я могла сейчас свернуться калачиком и умереть! Ну, почему, скажите, пол не может своевременно разверзнуться под ногами и тебя поглотить, когда это действительно очень нужно?

В дверном проеме появляется еще и Антон – и тоже награждает меня тяжелым хмурым взглядом. Я чувствую себя точно загнанный зверек. Пушистый кроха-лисенок перед сворой спущенных на меня, противных, злобно рычащих гончих. «Лучше б умереть, – говорю я себе. – Просто умереть в этой ситуации было бы как нельзя кстати».

– Э-э… я…

И тут вдруг звонит мой мобильник. Все трое встревоженно переглядываемся. Еще ни разу этот дико раздражающий рингтон с чокнутой лягухой на мопеде не был для меня столь желанным! За одно это я в долгу пред мирозданием!

– Слушаю, – говорю я в трубку с нескрываемой дрожью в голосе.

Подняв глаза, я вижу, что Антон уже куда-то исчез, а Эван в ожидании стоит в дверях, сложив руки на груди и вопросительно подняв бровь. Такому грозному уж точно не соврешь!

– Это мисс Кендал? – спрашивает меня голос в телефоне.

– Да, – отвечаю, – это Ферн Кендал.

– Это доктор Перри.

– О, здравствуйте!

Доктор Перри – наш семейный доктор аж от начала времен. Меня он видел безо всякой одежды больше раз, чем я в силах припомнить. Причем без малейшего эротизма – обычно он надевал резиновые перчатки и говорил: «Давай-ка расслабься». Может, я не сделала вовремя мазки? Иначе с чего бы ему еще мне звонить?

– Я звоню насчет твоего отца, – словно отвечает он на мой вопрос.

– Папы?

Слышу в трубке вздох.

– Он у нас. В приемной.

– Он в порядке?

Как же, будь он в полном здравии, вряд ли оказался бы в приемной у врача!

– Нет, – отвечает доктор Перри, – он не в порядке, Ферн. Ты можешь приехать сюда прямо сейчас?

Я осторожно взглядываю на Эвана Дейвида – тот все так же негодующе на меня хмурится.

– Я… М-м… – А ведь это, пожалуй, самый удобный момент, чтобы по-быстрому отсюда сдернуть! – Да, я сейчас буду.

Единым движением я подхватываю сумку, вскакиваю и устремляюсь к дверям, бросив через плечо Эвану:

– Мне надо идти.

У него слегка отваливается челюсть – но мне, увы, некогда любоваться его реакцией на мой внезапный уход. У меня чрезвычайная ситуация, и ему придется с этим как-то смириться. Папа – один из самых важных людей в моей жизни, и если я сейчас ему нужна, я непременно буду рядом. А Эван Дейвид со своей дурацкой работенкой может катиться куда хочет.

– Подождите! – кричит он мне вслед. – Не уходите так.

Скажите, что случилось?

Не успев столь эффектно удалиться, задерживаюсь в дверях.

– У меня болен отец, – отвечаю я Эвану. – Ужасно болен.

В глубине души же очень надеюсь, что это не так.

Глава 16

Спустя полчаса я врываюсь в переполненную комнату ожидания у приемной доктора Перри и вижу отца, сидящего на пластмассовом стуле – причем как будто в полном здравии. Все, что я напредставляла по пути – папу без чувств в кислородной маске или даже без одной конечности, – мигом улетучивается из головы.

Увидев меня, отец расплывается в улыбке:

– Пшшла на хрен!

По комнате ожидания прокатывается весьма различимый вздох. Мамочки тут же торопятся закрыть детям ладонями уши. Две женщины с крашеными голубоватыми волосами в голос выражают недовольство. Годовалый карапуз, что мгновение назад самозабвенно колошматил по красочному игровому центру, застыл с молоточком в руке.

– У нас такое не принято, мистер Кендал! – возмущается регистраторша. – Я уже вам говорила.

– Жопа. Задница. Уссысь, – отвечает ей мой папаша.

Я пробираюсь вперед, с трудом осмеливаясь признать, что этот раскрасневшийся, брызгающий слюной, полоумный дядька приходится мне родственником. Если женщина за столиком записи еще не зафиксировала мой приход, мне бы, по уму, надо развернуться и дать деру. Но тут же слышу, как регистратор произносит с явным облегчением в голосе:

– Я сейчас позвоню, сообщу доктору, что вы пришли, мисс Кендал.

– Папа?

– А ты мешок дерьма, – радостно сообщает он мне.

– Что? – непроизвольно отшатываюсь я. – Я твоя дочь. Что происходит? Зачем ты говоришь эти пакости?

Отец поворачивается к женщине, ближе всех к нему сидящей на таком же пластиковом стуле. Бедняжка пытается отодвинуться от него на максимальное расстояние, забиваясь уже в самый угол.

– А вам нравится, когда пенис большой? – проникновенно интересуется у нее папа.

Снова раздается всеобщий вздох. Несчастная жертва уже готова бежать прочь. Это определенно старая дева в летах, и, судя по ее наружности, она никогда не видела не то что большого, а вообще никакого пениса.

– Это непозволительно, мистер Кендал! – резко выговаривает отцу регистраторша. – Немедленно извинитесь.

– Какашка! Пукалка! – Папа делает паузу, явно выискивая очередное словцо. – Волосатые яйца!

– Да что вообще происходит? – в отчаянии вскидываю я руки. – Что, черт возьми, тут происходит?

Не проходит и минуты, как доктор Перри открывает дверь, выпуская в приемную престарелую даму с забинтованной головой.

– А, мисс Кендал! – восклицает он, увидев меня. – Заходи-ка сюда. И вы тоже, – машет он рукой моему отцу, который, поднявшись со стула, непотребным движением выставляет свой зад перед собравшимися у приемной.

Сцапав отца за руку, побыстрее затаскиваю его в кабинет врача. Папа тут же усаживается на стул и счастливо улыбается.

– Ты что, совсем с ума сбрендил?! – кричу я на него.

На сей раз отец хранит молчание. Я плюхаюсь на стул рядом с ним, а наш семейный терапевт с измученным видом проводит пальцами по волосам. Я даже не знаю, к кому мне взывать – то ли к отцу, то ли к доктору, – а потому пытаюсь говорить сразу с обоими, испепеляюще зыркая на своего невменяемого папашу.

– Ты не хочешь нам все объяснить наконец?

Отец складывает руки на груди.

Испустив тяжкий вздох, доктор Перри объясняет:

– Твой отец утверждает, что у него синдром Туретта.

Тут меня разбирает смех.

– Пшшла на хрен, – снова бросает мне отец.

– А ты заткнись, – огрызаюсь я.

– Он говорит, что подцепил это в «Голове короля», – говорит врач.

– Ты никак не мог заразиться синдромом Туретта. – По крайней мере, я считаю, что это невозможно. Гляжу с надеждой на доктора: – Ведь так?

– Нет, не мог, – подтверждает тот.

– Катитесь оба.

Думаю, доктор Перри столь терпелив исключительно из профессионального долга. Будь я на его месте, я бы в пару минут вытолкала своего не мелкого папочку из приемной. Или дала бы ему горсть каких-нибудь сильно действующих успокоительных таблеток, предназначенных для беспокойных лунатиков или даже взбесившихся лошадей.

– Нет у него никакого синдрома Туретта! – с чувством говорю я доктору Перри.

Надо заметить, самого врача это ничуть не удивляет.

– Нет, есть, черт подери, – протестует отец.

– Он хочет привлечь к себе внимание, – объясняю я. – Все потому, что мама его выгнала из дома.

– Поцелуй меня в задницу!

– А ну, заткнись!

Интересно, а хорошенько заехать своему папаше кулаком в нос является уголовно наказуемым деянием? Могу ведь не справиться с искусом и рискнуть!

– Ты же никогда раньше не ругался! – Ну разве угодив молотком по пальцу. – Прекрати! Сейчас же прекрати.

– Я связался с твоей матерью, Ферн. Еще до того, как звонить тебе, – заглянул в свои записи доктор Перри. – Боюсь, она сюда не придет.

– Он думает, что, если заболеет, мама пустит его обратно домой.

– Что ж, похоже, план не сработал.

– Кончайте трындеть обо мне так, будто меня здесь нет!

– А ты кончай вести себя, как испорченный ребенок!

– Но я болен! – настаивает отец.

– Ничего ты не болен. Ты здоров как бык. Единственное, из-за чего ты можешь себя плохо чувствовать, – так это от избытка пива.

– Мудилы. Вонючки. Сиськи дурацкие! – слышится изумительный ответ моего папаши.

Я уже готова биться головой в облупленную стену видавшего виды кабинета доктора Перри. Ну почему я просто не повесила трубку и не осталась храбро держать ответ перед Эваном Дейвидом – пусть даже пришлось бы отвечать на его расспросы!

– Что мне делать? – чуть не с мольбой взываю к доктору.

– Я сейчас крайне занят, – извиняющимся тоном отвечает тот. – Я выпишу ему рецепт на антидепрессанты.

– Но у него нет никакой депрессии, – возражаю я. Это же просто абсурд! – На нем пахать можно! Такое поведение лишь еще больше убедит маму с ним развестись. Неужто ты сам этого не понимаешь? – поворачиваюсь я к отцу.

– Здоровые отвислые сиськи.

Что ж, сейчас он, конечно, бодр и здоров – но если и дальше будет так себя вести, то это точно ненадолго.

– Это нисколько не смешно, папа. Ты оскорбляешь и маму, и меня, и доктора Перри. Не говоря уж о всех тех людях, кто действительно страдает этим синдромом. Такое поведение постыдно и возмутительно. Единственный, кто и вправду болен в нашей семье, так это Нейтан. Тебе не кажется, что нам и с ним хлопот хватает?

– У твоего отца, Ферн, определенно проблемы с психикой, – замечает доктор Перри.

– Ничего у него нет! Он только прикидывается.

– Так ты готова забрать его домой? – спрашивает меня врач. – А то я могу его госпитализировать.

При такой перспективе папа еще больше оживляется.

– В больницу он не поедет, – категорически возражаю я доктору, сердито зыркая на отца. Еще не хватало, чтобы он зря занимал место и пользовался уходом, предназначенным для того, кто на самом деле болен! – Он отправится со мной.

Радостная улыбка на папином лице тут же тает. Ну да, уж я-то с ним разберусь!

Погоди, папочка, ужо отпробуешь ты моего лекарства!

Глава 17

По дороге домой от доктора Перри, в метро отец в весьма похотливой манере сказал сидевшей рядом женщине: «Ж-жопка». В ответ та три раза от души съездила ему по голове экземпляром Guardian, так что весь

оставшийся путь папа провел в угрюмом молчании. Это лишний раз мне доказало, что он придуривается, – будто в этом могли быть какие-то сомнения!

И вот теперь он сидит надувшись у меня на кухне, уткнувшись подбородком в сложенные ладони.

Пискун высовывает мордочку из своей дыры в плинтусе. Пошарив в хлебнице, я нахожу для него завалявшуюся крошку от пирога и кладу на пол. Вот бы меня кто-то любил такой же безоговорочной любовью, как я этого зверька! И тут я, естественно, вспоминаю про Карла. Мой друг души во мне не чает, прося взамен немногим больше нескольких сдобных крошек.

Отец театрально вздыхает.

– Можешь не стараться, я не в настроении. Из-за тебя я только что отказалась от новой работы, – пеняю я ему, – причем без малейшей на то причины. А эта работа была для меня очень, очень важна.

Отец открывает рот, чтобы что-то сказать.

– И даже не думай брякнуть что-нибудь про сиськи!

Он снова закрывает рот.

– Уж не знаю, откуда у тебя эта дурацкая идея.

Сам того не желая, отец скашивает глаза в гостиную, на мой доисторический компьютер. Я, понятно, тут же топаю в комнату и его загружаю.

Это, кстати сказать, еще один подарок от Карла. В компании, где работает его сестра, избавились от этого старья, дабы освободить место для новеньких шустрых компьютеров с плоскими ЖК-мониторами и большим запасом мегабайтов и гигабайтов и еще каких-то там байтов, так важных для этой техники, а Карл сумел спасти два компьютера – для меня и для себя. Мой домовладелец Али разрешает мне за просто так подключаться к своему широкополосному Интернету, так что никаких счетов за пользование электронной почтой мне не приходит. Все, что я получаю, – так это спам, назойливо втюхивающий мне сомнительные американские лекарства, русских невест да заваливающий мольбами о помощи от африканских принцев, якобы свергнутых в суровую годину. Теоретически компьютер был приобретен для того, чтобы нам с Карлом было проще вместе сочинять музыку. Впрочем, мы так никогда и не узнали, каково это на практике, и так, по старинке, порой и бренчим у меня на диване до рассвета, заправляясь дешевой водкой.

Когда комп заканчивает наконец стрекотать, проглядываю историю просмотров тех сайтов, что посетил мой папочка, – и аж зубами скрежещу, «благодаря» наше правительство за бесплатное овладение компьютерной грамотностью гражданами старше пятидесяти пяти. Лучше бы подумало это правительство, как поразумнее распорядиться деньгами! Направить их, к примеру, на исследование детской астмы или на доступное жилье, чтобы Нейтану не приходилось с утра до вечера хрипеть и присвистывать в их сырой дыре. А для пятидесятипятилетних найдется масса куда более подходящих дел, дабы занять время, – типа ухаживания за садом или игры в бочче[20 - Бочче (итал. Bochie – «шары») – древняя спортивная игра в шары на гладкой земляной площадке, напоминающая одновременно и боулинг, и гольф, и бильярд.]. Потому что первое, что делают эти старперы, научившись пользоваться компьютером, – покупают «Виагру» и в разных чатах пускаются во все тяжкие. Мой драгоценный папаша, конечно, не покупал никаких снадобий для усиления своей сексуальной прыти, но, разумеется, посетил с десяток сайтов и форумов, обсуждающих синдром Туретта. Неудивительно, что теперь он считает себя в этом деле большим знатоком! Вот убила бы! Честное слово!

И знаете что? Ведь это и впрямь нельзя подцепить в кабаке. Это единственный промах в его довольно складной сказке про белого бычка.

Вернувшись в кухню, я складываю руки на груди и с глубочайшим разочарованием в голосе говорю:

– Я знаю, папа, в чем тут все дело, но это не прокатит. Ну никак не прокатит!

– Сходи повидай мать, – ноет он в ответ. – Скажи, что я очень болен. Скажи, что она нужна твоему старому больному отцу.

– Все, что это даст, – настроит ее более решительно выкинуть тебя из своей жизни, – пытаюсь его увещевать. – Ты что, сам этого не понимаешь? Ей надо, чтобы ты был сильным, чтобы перестал выпивать и картежничать. Чтобы перестал считать джемперы с ромбами модным стилем одежды. И главное – ей нужно, чтобы ты наконец поставил ее во главу всех своих дел.

Каким-то непостижимым образом моему «тронутому» папочке удается изобразить еще и скепсис.

– Ничего странного, что ей тебя уже по уши хватило, – раздраженно говорю я. Моя чаша терпения переполнилась уже за пару дней. Схватив сумку, я тороплюсь к дверям, бросая на ходу: – Я к маме.

Отец озаряется улыбкой.

– Но вовсе не для того, чтоб за тебя просить. – Хотя, конечно, на самом деле я готова на коленях умолять ее пустить отца обратно, поскольку в одной квартире с ним не вынесу больше ни мгновения. – Хочу узнать, как у нее дела.

– Скажи ей, что я ее люблю.

– Сам бы лучше ей об этом сказал.

– Она не станет меня слушать.

– Ну да, прикидываясь туреттиком, вряд ли можно поправить ситуацию.

Отец уныло опускает голову.

– Чертовы ублюдки, – говорит он с чувством.

Глава 18

Мама сегодня должна работать у себя в газетной лавке, так что я направляюсь прямиком туда. Хочу прогуляться пешком в надежде, что не только продышусь свежим воздухом да разомну ноги, но и получу небольшой тайм-аут, чтобы успокоиться и как-то дистанцироваться от моего дорогого папочки и его выкрутасов. Я нежно люблю своего отца, но это вовсе не означает, что он мне мил всегда.

Кроме того, мне еще надо решить, что делать дальше с Эваном Дейвидом. Наверное, мне следует позвонить ему и объяснить свой столь поспешный утренний уход. Вот только что ему сказать? Дескать, мой папаша совсем сбрендил, но, если это не считать, все остальное – одна лажа, так что уж простите-извините, ускакала я от вас без особой нужды? Да и в любом случае едва ли мистер Дейвид желает, чтобы я вернулась на работу. Сомневаюсь, что зарекомендовала себя очень толковым личным помощником: отвергла его предложение вместе поужинать, забыла напомнить о встрече с самым главным человеком Британии, да еще и сорвала его занятие вокалом. Скажем, далеко не мощный старт. Плюс к тому, я не вижу никакого смысла звонить ему и унижаться, чтобы потом на завтра же отпрашиваться на «Минуту славы». Ведь тогда мне придется посвятить его в свои певческие притязания – а это трудно, очень трудно объяснить словами. И все это вместе ужасно досадно, потому что, кажется, и впрямь работа у него доставляла бы мне огромное удовольствие. Один вид чего стоит! Причем я разумею не только захватывающий вид из окна. Ну да ладно, что ж теперь!

Магазинчик прессы стоит здесь уже сколько себя помню, и столько же там работает моя мать, миссис Эми Кендал, ставшая в нем, можно сказать, старожилом. Это очень тесная лавка, где буквально каждое освободившееся местечко тут же забивается поздравительными открытками, сластями и журналами. У магазина за годы набралось немало постоянных покупателей, даже несмотря на то, что в последние двадцать лет он заметно захламлен и нуждается в хорошей уборке.

Вывернув из-за угла, я с изумлением вижу, как мужчина в рабочем комбинезоне красит фасад лавки симпатичной голубой краской. Удивляюсь я не столько тому, что это дело не отложено, как все прочее, на потом, а тому, что кто-то по-настоящему за это взялся. Мужчина за работой весело насвистывает, желает мне доброго

утра.

Влетев в магазин, вижу маму за стойкой… И что-то в ее поведении заставляет меня отступиться от недавних намерений. Обычно на лице у нее усталость, плечи опавшие, да и насупленный вид у матери куда более привычен, чем улыбка. Сегодня же, напротив, матушка как будто в исключительно бодром и приподнятом настроении. Она при макияже – что, как правило, бывает по особым датам и праздникам, – причем непонятно, зачем ей нынче понадобились голубые тени. Кроме того, она определенно посетила парикмахерскую: свежевыкрашенные волосы свиваются в неестественно тугие кудри. Ярко-красный джемпер, что обычно томится где-то в глубине шкафа «для лучших времен», тоже оказался востребован в день будний. Все это очень, очень странно – не менее странно, нежели то, что мой папочка каждые пять секунд разражается каким-то ругательством.

Когда я подхожу, мама спонтанно поправляет ладонями прическу.

– Привет, детка.

– Мам? – удивленно моргаю я, не в силах сдержаться. – Что это с тобой?

Она с лукавым видом себя оглядывает:

– Не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Ты классно выглядишь… То есть ты всегда выглядишь отлично, – вовремя поняла я свой промах, – но обычно ты не выглядишь так классно, отправлясь на работу.

– Это потому, что теперь у меня появилось гораздо больше времени на себя, поскольку мне не приходится опекать твоего ленивого и никчемного папашу.

Да, явно не лучший момент, чтобы просить матушку разрешить ему вернуться на супружеское ложе.

– Я решила, мне стоит, пожалуй, малость расслабиться, сделать себе какую-нибудь масочку, – продолжает она с несколько вызывающим кивком.

И это говорит моя мать, которая всячески избегает любых кремов для лица, даже обычной «Нивеи», считая это ненужным расточительством.

Я наконец оглядываю магазинчик. Кто-то определенно навел здесь красоту: по углам больше не копится пыль; выстроившиеся на полках журналы выглядят заметно веселее; стародавние поздравительные открытки, прежде уныло болтавшиеся на проволочной карусельке, бесследно исчезли – их место заняли яркие и красочные, в защитной целлофановой обертке. Исчез и давно растрескавшийся линолеум, сменившись новеньким, под дерево, ламинатом.

– У нас новые хозяева, – сообщает мама в ответ на мой изумленно-вопрошающий взгляд. – Они и приводят все в порядок. У мистера Пателя – у Тарика – есть масса свежих идей.

– У Тарика?

– Ну, у моего нового начальника. – На лице у мамы вспыхивает настоящий девичий румянец.

О нет! Только не это! У меня обрывается сердце, от нехорошего предчувствия по телу пробегает холодок. Пусть это будет лишь ужасный сон! Мало того, что мой папочка страдает вымышленной болезнью, – так еще у мамы завелся кавалер!

– Мама, – многозначительно начинаю я, – я пришла к тебе поговорить о папе.

– Мне больше нечего сказать, детка.

– Он сейчас в ужасном состоянии.

– Он сам в этом виноват, – отмахивается она с поражающим отсутствием сострадания.

Мама всегда для всех являлась своего рода ангелом-спасителем – эдакой Флоренс Найтингель[21 - Флоренс Найтингель (1820–1910) – знаменитая сестра милосердия и общественный деятель Великобритании, основоположница сестринского дела.] с многоэтажки на Фродшем-Корт! Когда только в нее успела вселиться эта новая безжалостная личность?

– У отца явно какое-то психическое расстройство.

Но мама лишь мотает головой, нисколечки не тронутая моими словами.

– Весь этот вздор, что он якобы болен, – всего лишь его очередная дурацкая уловка. За столько лет я предостаточно дала ему шансов, и он их все профукал.

– Я просто хотела бы, чтобы ты с ним повидалась.

– Нет, – отрезает мама не терпящим возражений тоном. – Послушай, детка. Мне очень жаль, что тебе пришлось поселить его под своей крышей, но между мной и твоим отцом все кончено. И что бы он там теперь ни делал, домой он больше не вернется.

В этот момент из заднего помещения выходит азиатского типа мужчина и с видом собственника останавливается рядом с матерью. В нем есть что-то от Омара Шарифа[22 - Омар Шариф (1932–2015) – египетский актер, известный главным образом по работам в американском и европейском кино («Лоуренс Аравийский», «Золото Маккены», «Смешная девчонка», «13-й воин» и др.).] – такие же влажно-карие ясные глаза, кожа цвета латте, густые волнистые волосы, подернутые сединой, – и даже я, на добрый тридцатник моложе его, нахожу этого мужчину привлекательным.

– Это моя дочь, мистер Патель, – с неожиданным придыханием произносит мама.

– А-а, Ферн, – кивает он. – Премного о вас наслышан.

Жаль, не могу сказать того же самого о нем! До сей поры матушка как воды в рот набрала насчет того, что представляет собой ее новый босс. Сегодня я вообще впервые о нем услышала – это при том, что обычно маме не терпится поделиться со мной любыми магазинными сплетнями.

Между тем он берет меня за руку и легко касается ее губами, причем без малейшего заискивания. Хм-м… Само очарование! Мама взволнованно хихикает. Случись моему папочке это видеть, он испустил бы поистине чудовищный поток брани – и прикидываться бы туреттиком не пришлось!

Глава 19

Когда Руперт сморкнулся уже в третий раз, Эван прищурился на него с подозрением:

– Ты, часом, не заболеваешь, Руп?

– Нет, что ты, – энергично замотал головой агент. – Всего лишь насморк. Может, что-то вроде поллиноза.

– В Лондоне? Зимой?

Руперт даже сжался под его взглядом.

Эван натянул повыше ворот черного кашемирового свитера и машинально помассировал пальцами горло. Когда он утром, как заведено, мерил температуру, показания были отличными. Осторожность никогда не помешает. Если вовремя перехватить инфекцию, то при разумном лечении можно быстро задавить ее на корню. В горле у него першить не начинает? Эван для пробы сглотнул и не ощутил ни малейших признаков отека гланд. Так что нет – все вроде бы в полном порядке.

Эти газетчики так и норовят все время оттоптаться по его параноидальной заботе о горле. А кто бы так не пекся о своем голосе, будь это его главное достояние? Лишь благодаря этому дару Эван сумел подняться из низов и не кануть в безвестности и потому никак не мог относиться к нему с пренебрежением. А раз так, то Эван старательно избегал молочных продуктов, задымленного воздуха, а также носителей разных микробов и тех, кто находился в контакте с такими носителями. Еще он не употреблял спиртных напитков – а во всем прочем, собственно, жил вполне нормальной человеческой жизнью. Так ему по крайней мере казалось.

Первый вопрос, который задавал ему Руперт каждое утро: «Ну как нынче с голосом?» Не как он сам – в смысле личности. Только голос! Все прочее могло катиться в преисподнюю. А вот голос его был всё.

– Держись-ка от меня подальше, – посоветовал агенту Эван. – Попринимай витамин С – возьми у Дьярмуида. И попроси, чтобы тебе тоже померил температуру.

Руперт кинул на него усталый взгляд, означавший молчаливое согласие.

Шеф-повар Эвана пока что находился при нем постоянно, и вообще все у них было отлично организовано. Дьярмуид не только готовил потрясающую высококалорийную еду, но и следил за общим самочувствием Эвана, всегда имея под рукой нужные витамины и пищевые добавки. Он и Руперта пытался приобщить к здоровому питанию, однако без

особого успеха. На Дьярмуида полностью можно было положиться, а значит, единственное, на чем следовало сосредоточиться Эвану, так это на своих выступлениях. И вообще, он остро нуждался в таком окружении, которому можно всецело доверять. Эван очень не любил в этом признаваться, но он ощущал себя в безопасности с постоянным штатом помощников, схватывавших его потребности на лету. Кстати, о штате…

– Слышно что-нибудь от Ферн? – спросил он Руперта, стараясь напустить небрежный тон.

– От кого?

– От Ферн, – повторил Эван, тщетно пытаясь подавить раздражение в голосе. – От временного моего помощника. Вчера она внезапно сбежала и так до сих пор не вернулась.

Руперт поднял бровь:

– Может, она наивно полагает, что ты распускаешь своих работников на выходные?

– С чего бы ей так считать?

– У меня до сих пор не было времени обсудить с ней все детали и условия договора, – заметил Руперт. – Как раз собирался сделать это сегодня. Тогда она была бы в курсе, что тебе нужен не просто личный помощник, а постоянная нянька.

– Руперт, – предупреждающе рыкнул Эван. Его агент был единственным человеком, который мог его подзуживать, и ему это сходило с рук. Но иногда и Руперт все же заходил чересчур далеко.

– Ладно, ладно! – поднял тот ладони. – Если она так и не вернется, я позвоню следующему претенденту в списке.

– А ты не можешь сам позвонить этой женщине?

– Могу, – озадаченно глянул на него Руперт. – У меня где-то есть ее номер. Но…

– Кажется, она вполне хороший работник.

– Она забыла напомнить тебе о важной встрече, а вчера еще и удрала без предупреждения, – возразил агент. – Что в твоем представлении означает «хороший»?

Эван все же умел делать хорошую мину при плохой игре.

– Она занятная, с ней не соскучишься.

– О, я тебя умоляю! – Руперт шумно вздохнул. – Бог ты мой, ну и дела!

Эван недовольно нахмурился:

– Ты о чем?

– Нам что, нужен человек, у которого единственное профессиональное качество – это быть занятным? Да и не уверен, что тебе оно поможет в твоем положении, если ты решил за нею приударить.

– Ничего я не решил за нею приударить, – с усмешкой отмахнулся Эван, хотя, пожалуй, был бы и не прочь. Как объяснить Руперту, что она вновь разожгла в нем нечто такое, что, оказывается, давным-давно погасло, а сам он этого даже не замечал? Что каким-то образом эта женщина оказалась единственным за многие годы человеком, который не только не истощал его творческую энергию, но и придавал ей какой-то новый импульс. Ферн была и забавной, и удивительной – совершенно необычной. Этого-то как раз так долго и не хватало в его жизни. – А что конкретно за «положение» ты имел в виду?

– То, в котором мы оба оказались оттого, что тебя домогается одна совершенно свихнувшаяся на этом особа.

Эван протяжно вздохнул.

– За эту неделю Лана названивала тебе миллион раз, – объяснил Руперт. – Я уже выдохся придумывать всякие отговорки.

– Я ей перезвоню. Обещаю.

– Ты говорил это еще на прошлой неделе.

– Я не всегда расположен общаться с Ланой. Ты сам это прекрасно знаешь.

– Я знаю то, что, если ты ей все-таки не позвонишь, у нас с тобой будут неприятности. Причем мало не покажется.

Лана тоже была оперной певицей. И если Эвана прозвали критики Il Divo, то Лану Розину именовали La Diva Assoluta[23 - Абсолютная богиня (сцены) (итал.).]. Эта вспыльчивая страстная итальянка была на сегодняшний день одной из самых изумительных и ярких звезд мировой оперы.

В одном из восторженных отзывов о ее последнем выступлении в Англии – Лана пела там партию Тоски в одноименной опере Пуччини – в газете Independent написали, что она обладает силой голоса Марии Каллас, даром драматического перевоплощения Эдит Пиаф и прекрасным телом Анджелины Джоли. Поистине головокружительное сочетание – которое делало ее в жизни совершенно несносным человеком. Критики неизменно восхваляли ее как верх совершенства, живую легенду – поведение же ее вне сцены тоже давно сделалось легендарным. Она была известна как выдающаяся певица – и в то же время как отменная драчунья. Любимым ее развлечением, казалось, было укладывать папарацци носом в асфальт крепким хуком слева.

Кроме того, Лана была самым удивительным и божественным сопрано, с которым когда-либо Эван имел удовольствие делить сцену, а спустя некоторое время – и постель. В лучшем случае Лана бывала с ним злобно-насмешливой и своевольной. В худшем – невротичной мегерой с непомерным комплексом неполноценности. Она постоянно нуждалась в поклонении и обожании и делалась алчной и несносной, если этого обожания ей казалось недостаточно. Бывали дни, когда Эван определенно не мог преклоняться перед Ланой. Так что сказать, что их отношения были просто неустойчивыми, было бы изрядным преуменьшением.

Ее пение на сцене всегда было мощным и полноголосым, она легко играла широтой своего тембрального диапазона, и ее блистательный верхний регистр не мог не трогать публику. Но когда такой голос обрушивается на тебя в стремительном напоре итальянских ругательств – это уже совсем иное дело. За годы их знакомства Эван не единожды делался объектом ее гнева, и при одном воспоминании о какой-нибудь их перепалке у него вздыбливались волосы на загривке. Голос Ланы нередко наделяли эпитетами «яркий» и «резвый» – и никогда это не было настолько близко к истине, нежели когда она исходила пронзительной отборной бранью.

Они повстречались давным-давно в Сан-Франциско, в Калифорнийском оперном театре – она без особой подготовки исполнила тогда партию Кассандры в «Троянцах» Берлиоза, повергнув критиков в восторженный экстаз. И с тех пор Лана не переставала их изумлять. Общение с ней Эвана было, кстати сказать, куда более разноплановым. Там же, в Сан-Франциско, она оказалась среди гостей у него дома на вечеринке по случаю окончания сезона, и он проникся симпатией к ее редкой страстности и полной жизни и задора красоте. Оба они слыли самыми рьяными трудоголиками среди нынешних оперных звезд и приглашались в международные турне намного чаще, нежели могли мечтать на заре своей карьеры. Обратной стороной этой медали было то, что их связь – как бы их друг к другу ни влекло – все же была весьма спорадической. Лана уже не раз давала ясно понять, что не считает такие отношения идеальными. Теперь они не общались уже несколько недель – с самых репетиций «Травиаты», в которой совсем скоро должны были вместе солировать в Уэльсе.

– Позвони ей, – настойчиво попросил Руперт. – А то она уже начинает злиться.

К добру это точно никогда не приводило. Разозлившаяся Лана как будто превращалась в перестоявшую на плите кастрюлю с макаронами: после долгого бурления все у нее выкипало через край, и во все стороны расползалась отвратительная масса. Но как раз сейчас Эван вовсе не хотел разговаривать с Ланой. Если она сердита на него – а скорее всего, это именно так, – их общение вконец истощит его силы. Чтобы ей звонить, надо загодя настроиться психологически.

– Попозже позвоню, – уклончиво пообещал он Руперту. – У меня сейчас дела.

Через пару часов Эвану надо было присутствовать на генеральной репетиции «Мадам Баттерфляй», и ему требовалось собраться с мыслями, как следует подготовиться. Уже на выходе из комнаты глянув на

Руперта, он заметил, как тот что-то бормочет себе под нос.

– И не забудь позвонить Ферн, – бросил он агенту.

– Попозже, – эхом отозвался тот. – У меня тоже сейчас дела.

Глава 20

– Я не могу это принять, – решительно возражаю я Карлу. – Это слишком уж дорого.

«А еще чересчур сексуально», – добавляю про себя.

Он мгновенно краснеет до корней волос своей свежевымытой длиннющей шевелюры. По-моему, мой приятель слишком серьезно к этому подходит. Самые лучшие в его гардеробе голубые потертые джинсы очень уж бросаются в глаза, а сам он с неловким видом мнется у меня посреди кухни – это при том, что обычно Карл нигде и никогда не выглядит неловко.

– Когда ты это купил?

– Вчера, – бубнит он. – Мне показалось, тебе подойдет.

– Одежка что надо, – подает голос папа, жуя сэндвич с беконом. Похоже, всепроникающий аромат карри хорошенько подстегнул его аппетит. Отец одобрительно кивает: – Всех сразишь там наповал.

– А тебя не спрашивают, – огрызаюсь я. Его храп с дивана всю ночь не давал мне уснуть. Успокоиться не получалось: перед сегодняшним прослушиванием нервы у меня были порядком взвинчены.

– Примерь хотя бы, – просит Карл.

Ну что ж, поскольку у меня сейчас явно такая пора, что я, сама того не желая, стараюсь всем без исключения угодить, я послушно отправляюсь к себе в спальню, снимаю футболку, которая мне представлялась совершенно подходящей случаю, и надеваю шелковый топ, приобретенный для меня Карлом. Натягивая его через голову, гадаю: то ли мой друг его где-то стибрил, то ли всю неделю проходил без еды, чтобы на него раскошелиться. Наконец, облачившись, смотрю на себя в зеркало.

Бог ты мой, какое чудо! Будь я не я – сама бы в себя влюбилась!

Только представьте нежную дымку серебристого шифона, задрапированного у груди пухлыми складками, отчего мой бюст становится пикантно-волнующим, прям как у сексапильной девахи с «третьей страницы»[24 - Имеется в виду знаменитая «третья страница» британского таблоида The Sun, где традиционно помещается фотография красивой девушки топлес.]. Очень даже неплохо! Сам же лиф, снабженный косточками, плотно облегает торс, затягиваясь на спине шнуровкой, как корсет. Расширяясь снизу, он соблазнительно ниспадает на черные брючки, что на мне надеты, создавая видимость туго сжатой талии в сочетании с пышными покатыми бедрами. Никогда бы не подумала, что какая-то тряпица может настолько преобразить мою фигуру! Уж не доверить ли мне Карлу весь свой будущий гардероб? У этого человека определенно еще немало скрытых талантов.

Я вылетаю обратно в кухню с криками:

– Да! Да! Просто класс! – отчего Пискун в испуге ныряет в свою дырку в плинтусе.

У Карла глаза вылезают на лоб, и взгляд такой, будто он подавился чаем.

– Вау! – только и в силах он изречь.

– Потрясающе! – кидаюсь я к нему и целую в щеку. – Ты молодчина! Даже не знаю, как тебя благодарить!

– Ну, если б здесь не было твоего папы, – бормочет он, – я бы, пожалуй, мог кое-что тебе предложить…

– Давай-ка поставь свою чашку и зашнуруй мне как надо, – поворачиваюсь я к нему спиной.

Карл послушно берется за шнуровку. Руки у него теплые, и чувствуется, как они слегка дрожат. Надеюсь, это он волнуется не из-за предстоящего прослушивания – иначе я пропала! Пальцы Карла легонько касаются моей кожи, вызывая у меня очень непривычные ощущения, и я непроизвольно отстраняюсь от него.

– Ты в порядке? – оборачиваюсь я к нему.

Глаза у Карла аж горят.

– Ништяк, – сипло отвечает он. – Клево выглядишь.

– Пора бы уже и выдвигаться, – предлагаю я. – Мы же не хотим опоздать.

– Дайте-ка я взгляну на мою девочку, – встревает мой отец, выводя Карла из мечтательного оцепенения.

Я с готовностью кружусь перед ним.

– Очаровашка! – кивает папа.

Я быстро кусаю от его сэндвича, не беспокоясь, что тем самым смажу помаду.

– А ты сегодня чем займешься, мой беспокойный родитель?

– Да ничем особенным, – отмахивается он с хитрющей физиономией. – Найдется то да сё.

То бишь сидеть где-то в пабе, покуда не выгонят, потом спустить последние деньги на лошадей, после чего подцепить какую-нибудь бабёху, готовую финансировать его весь оставшийся день. Неудивительно, что мама тут же переключилась на мистера Пателя с его киношной внешностью и просто бездной шарма!

– Пожелайте нам удачи, Дерек, – просит Карл, подхватывая свою гитару.

– О, вы и без нее управитесь! – уверяет папочка. – Вернетесь домой с контрактом в руках. У всех остальных – вообще никаких шансов.

Если б мы все так верили в наши силы! По мне – так будто мы просто идем попеть в другом придорожном пабе.

Я на прощание целую отца в его заметно редеющие волосы и уже на выходе подмигиваю:

– Заметь-ка, сегодня ты туреттизмом не страдаешь.

Он тут же, сердито насупившись, складывает руки на груди:

– Пшшла на хрен.

Глава 21

Прослушивания для всех желающих попасть на «Минуту славы» проходят в зале «Шепердс Буш Эмпайр» – в восхитительном театре, изначально превращенном в музыкальную арену, в котором так и витает вековой дух старинного изящества. Мы с Карлом подтянулись туда за несколько часов до начала – и обнаружили, что очередь уже высунулась из дверей и – длиной с добрую анаконду – змеится далеко по улице. К тому времени, как мы предстанем наконец перед жюри, нам уже до слез все осточертеет и мы будем не рады, что вообще на свет родились. От огорчения я громко фыркаю.

Однако мой приятель спокоен и невозмутим.

– Ладно тебе, Ферн, заранее же знали, что тут будет дурдом.

– Да уж, – соглашаюсь я.

А еще я заранее знала, что большинству явившихся сюда талантов не более двадцати лет от роду, а они уже выглядят как настоящие поп-звезды. И все равно меня порядком шокировало то, что их здесь собралось так много. Как и то, насколько у них открыто взорам тело. Ведь в Лондоне сейчас не так уж и тепло, и они наверняка замерзнут. Это, кстати, тоже выдает во мне человека, которому лет на пятнадцать больше, нежели в среднем всем этим амбициозным цыпочкам – и если бы Карл меня не подгонял, я предпочла бы одеться тепло и удобно вопреки соображениям сексуальности. Оглядывая неуклонно прибывающую толпу, я с ужасом для себя замечаю, что ни у одной девицы в очереди нет ни грамма лишнего жира.

И хотя сейчас я выгляжу однозначно пикантнее, нежели в той одежде, что поначалу собиралась сюда надеть, я все равно комплексую из-за своей малозаметной талии, из-за ног, а также чересчур выставленной напоказ ложбинки на груди.

– Только посмотри, – сетую я Карлу, – какие они все молодые.

– Это лишь означает, что мы с тобою куда опытнее.

Иной раз мне кажется, я бы от души поколотила своего давнего друга за его столь безнадежный оптимизм. По какой-то совершенно необъяснимой причине он убежден, что в один прекрасный день о наших талантах узнает весь мир. Что нас «откроет» какой-нибудь потрясающий эстрадный импресарио, и наше жалкое полуголодное существование в один миг превратится в расчудесную жизнь, полную богатства и процветания. Для Карла, в частности, это лишь означает, что он сможет покупать себе дизайнерские джинсы вместо Matalan. С тем же успехом он каждую субботу приобретает лотерейный билет, наивно полагая, что, если во что-то очень сильно верить, однажды это непременно сбудется

– даже невзирая на тот факт, что за последние три года выиграл он не больше десяти фунтов, доказав тем самым, что удача явно настроена против него.

Тут есть и бой-бэнды, и девчоночьи группы, особенно много двойников Бритни Спирс – однако как-то не наблюдается больше волосатых хиппи в сопровождении стареющих официанток. Мужской контингент очереди, в отличие от Карла, весь как на подбор вылитые геи, и нет ни одного, кто бы походил на металлистов из Black Sabbath. С нашей стороны припереться сюда – ужасная, глупейшая ошибка! Мы определенно очутились не в том месте и не в то время. Я бы с радостью предпочла отправиться домой, выпить горячего шоколада, задрать повыше ноги на диван и притвориться, будто ничего этого и не было. Но я же знаю этого упертого Карла: раз уж ему удалось залучить меня сюда, отговорить его будет уже не просто. Может, с виду он и кажется спокойно-отрешенным, однако этот человек наделен поистине стальным стержнем. Так что, дабы просто потешить его прихоть, придется пройти всю эту муторную процедуру до конца.

Невзирая на мои скверные предчувствия – а таковых у меня, скажем, немало, – мы все же пристраиваемся в конец очереди. Операторская группа водит камерами вдоль нее, тут же запечатлевая всю нашу убогость. Все прочие, как полагается, в истерической манере машут на камеру ручкой и старательно выпячивают губы трубочкой. Неужели только я чувствую себя так, будто обманула ожидания телевизионщиков? Даже Карл поднимает два пальца в знаке мира и – боже правый! – расплывается улыбкой Гуффи! Единственное для меня утешение – что, по крайней мере, нет дождя. И это очень здорово, потому что где-то за час до начала прослушивания вдоль очереди ковыляют на невообразимо высоких каблуках две томные ассистентки, наделяя каждого претендента стикером с его номером. Мы с Карлом на двоих получаем номер 342. Интересно, сколько времени пройдет, пока отстреляются все триста сорок один, что перед нами? Наверняка уже успеет стемнеть. Похоже, придется нам по очереди убегать из очереди, чтоб навестить уборную в KFC через дорогу да немного подкрепиться в кафешке.

Я вновь опускаю взгляд на наш номер… и меня вдруг осеняет:

– У нас нет названия!

Карл в шоке, я – ближе к панике. В пабе нас знают как просто «Карл и Ферн» – что здесь, понятно, не очень-то уместно. Что ж это мы не озаботились придумать себе название – чтобы звучало достаточно модно и эффектно и могло бы привлечь внимание жюри?

– Вот блин… – бормочет Карл под нос.

– Это не слишком броско.

В ответ приятель оделяет меня убийственным, с позволения сказать, взглядом.

– Может, «Вдвоем к успеху»? – предлагаю я, пытаясь как-то поддержать свой стремительно падающий боевой настрой.

– «Лишь вдвоем», – выдает Карл. – Мне кажется, это как раз то, что всегда для нас было характерно. Лишь вдвоем – против всего мира.

Вижу, что говорит он это на полном серьезе, а потому отвечаю:

– Ладно, пусть будет «Лишь вдвоем».

Или, может, я имела в виду, что мы с ним – лишь вдвоем? Но как бы то ни было, пусть и с опозданием, но наш дуэт наконец обрел законченный вид. По мне, так звучит не очень привлекательно для шоу-бизнеса, но Карлу я ничего возражать не стала.

А потом, за неимением чем заняться, мы предались долгому ожиданию. Карл целый день развлекал себя тем, что курил сигарету за сигаретой и тихонько тренькал на гитаре. Я коротала время, представляя Эвана Дейвида в легких эротических фантазиях – пока не поняла, что для меня в подобном занятии нет абсолютно ничего хорошего. Интересно все же, он заметил мое нынешнее отсутствие? Может, он думает, что в понедельник я приду на работу как ни в чем не бывало? Понятия не имею, что у него на уме, но почему-то уверена, что, если я не явлюсь, он не сочтет это такой уж значительной потерей в своей жизни. И все-таки мне не отделаться от мысли: как бы могло у нас тогда сложиться? В мире моих грез Эван Дейвид будет настолько впечатлен моим талантом личного помощника, что решит уволить свою ветряночную Эрин и взять на ее место меня, так что до исхода века я буду мотаться вместе с ним по всему миру, наслаждаясь пятизвездочным комфортом. И будем без конца и без малейших надежд с ним флиртовать, точно Джеймс Бонд с мисс Манипенни.

Спустя некоторое время, когда мы с Карлом уже порядком наскучили друг другу, мы разговорились с парой других соискателей из очереди, и справедливости ради скажу, как и предсказывал Карл, ни один из них не наделен таким богатым опытом, как мы. Мы с ним уже годами поем в пабах, причем очень долгими годами – а для большинства наших конкурентов это будет вообще лишь первое выступление на публике. Так что не могу не восхищаться их убийственным оптимизмом и уверенностью в том, что главное, на чем они способны выехать, – так это на исключительной вере в себя. Множество людей, пережидающих сейчас длинную очередь, чтобы на пять минут блеснуть перед жюри, похоже, не имеют каких-то особых дарований, а движимы лишь слепыми амбициями и желанием урвать себе немного славы хоть в каком угодно виде. Похоже, никто из них не заморачивается такими комплексами, как у меня, – и это несмотря на то, что, ежели я в голосе, то почти наверняка всех их заткну за пояс. Сколько людей, однако, желает сиюминутно обрести статус знаменитости, не приложив к этому ни малейшего труда и ничем, собственно, его не заслужив.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=19414900&lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

1

Квиз (или квиз-найт, от англ. Quiz-night) – букв. «вечер вопросов» – интеллектуальная викторина, являющаяся весьма распространенным видом досуга в Европе (Здесь и далее примечания переводчика).

2

Компьютерная игра в жанре «шутер» во вселенной «Звездных войн».

3

With or Without You – первый сингл ирландской группы U2 из альбома The Joushua Tree (1987 г.).

4

Бхаджи – индийская закуска из жаренных во фритюре овощей.

5

Бейгл – булочка круглой формы с отверстием посередине из заварного теста, чаще всего с какой-либо начинкой.

6

Доклендс (Docklands) – полуофициальное название района к востоку и юго-востоку от центра Лондона, протянувшегося по обоим берегам Темзы восточнее Тауэра.

7

«Сарказм – низшая форма остроумия, однако высшая форма ума» (Оскар Уайльд).

8

Бохо – смешение нескольких стилистических направлений в моде, таких как хиппи, фольклор, сафари, милитари, этнические мотивы и даже винтаж.

9

«Ричард и Джуди» – телевизионный читательский клуб. Популярный британский телесериал, выходивший в жанре чат-шоу (2001–2008).

10

Округленно 157,5 см и 183 см соответственно.

11

Сэр Боб Гелдоф (род. 1951) – ирландский рок-музыкант, актер, общественный деятель. Исполнитель главной роли в фильме «Стена» группы Pink Floyd.

12

Помимо «классического» метрополитена, в Лондоне действует открытое в 1987 году автоматическое доклендское легкое метро, которое связывает лондонский Сити с расположенным

в восточной части города районом доков.

13

Саймон Коуэлл – английский телеведущий, продюсер, участник модных экранных шоу, яркий деятель теле- и киноиндустрии.

14

Зиц-проба (от нем. Sitzprobe) – так называемая «сидячая» репетиция, оркестровый прогон без костюмов и игры.

15

Боудикка (лат. Боадицеа, ум. 61 г.) – бесстрашная, обладавшая чрезвычайно высоким ростом царица бриттского племени иценов, проживавшего в районе современного Норфолка на востоке Англии. Подняла восстание против римлян, разгромив несколько городов и уничтожив около 70 тыс. римских солдат. Потерпев в итоге поражение, приняла яд.

16

Имеются в виду страстные отношения Элизабет Тейлор и Ричарда Бертона.

17

Nessun Dorma – ария из оперы «Турандот» Дж. Пуччини, одна из самых известных арий тенорового репертуара. В переводе с итал. означает «Пусть никто не спит».

18

Синдром Туретта – расстройство центральной нервной системы, проявляющееся, в частности, внезапным и неудержимым агрессивным сквернословием.

19

Имеется в виду их композиция «Барселона», созданная как гимн к проводившимся в этом городе Олимпийским играм 1992 года.

20

Бочче (итал. Bochie – «шары») – древняя спортивная игра в шары на гладкой земляной площадке, напоминающая одновременно и боулинг, и гольф, и бильярд.

21

Флоренс Найтингель (1820–1910) – знаменитая сестра милосердия и общественный деятель Великобритании, основоположница сестринского дела.

22

Омар Шариф (1932–2015) – египетский актер, известный главным образом по работам в американском и европейском кино («Лоуренс Аравийский», «Золото Маккены», «Смешная девчонка», «13-й воин» и др.).

23

Абсолютная богиня (сцены) (итал.).

24

Имеется в виду знаменитая «третья страница» британского таблоида The Sun, где традиционно помещается фотография красивой девушки топлес.