Дорога к Марсу читать онлайн - Антон Первушин, Сергей Лукьяненко и др

Дорога к Марсу

Эдуард Геворкян

Ярослав Веров

Евгений Николаевич Гаркушев

Леонид Викторович Кудрявцев

Александр Зорич

Дмитрий Геннадьевич Колодан

Сергей Сергеевич Слюсаренко

Сергей Васильевич Лукьяненко

Павел Рафаэлович Амнуэль

Алексей Александрович Калугин

Игорь Валерьевич Минаков

Александр Николаевич Громов

Николай Михайлович Романецкий

Антон Иванович Первушин

Максим Дмитриевич Хорсун

Книга, не имеющая аналогов в отечественной научной фантастике! Пятнадцать ведущих писателей-фантастов, среди которых такие суперзвезды, как Сергей Лукьяненко, Александр Зорич, Александр Громов и другие, создали роман о первой экспедиции к Марсу. За публикацией первоначальной версии в Интернете следили не только рядовые пользователи, но и участники проекта по имитации полета на Красную планету «Марс-500»!.. Первая половина XXI века. Международная экспедиция на Марс сталкивается с противодействием неведомых космических сил. Космонавтам и астронавтам требуется немало мужества, чтобы не только живыми добраться до цели, но и раскрыть самую главную тайну Солнечной системы за последний миллиард лет…

Дорога к Марсу

© Лукьяненко С., Зорич А., Громов А., Калугин А., Первушин А., Веров Я., Слюсаренко С., Амнуэль П., Минаков И., Хорсун М., Кудрявцев Л., Колодан Д., Романецкий Н., Геворкян Э., Гаркушев Е., 2013

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru (http://www.litres.ru/))

1

Старт нужно отменить?

Антон Первушин

«На Марсе нет разумной жизни. И никогда не было.

Но даже если бы она там была, вряд ли марсианские астрономы сумели бы разглядеть старт первой экспедиции землян по направлению к их планете: не существует оптических приборов, которые позволяют увидеть маленькую серебристую звездочку космического корабля на расстоянии в миллионы километров.

Если же выйти за границы физической картины мира и представить себе невероятное в духе фантастов начала ХХ века: наличие разумных марсиан и существование оптики, которая дает возможность заметить наши космические корабли на межпланетном расстоянии, – то и такое допущение не улучшит ситуации. Наблюдатель с Марса увидит лишь две маленькие звездочки, упорно и вроде бы бесцельно ползущие прочь от голубого шарика посреди бескрайней черной пустоты. Потом он заметит, как одна из звездочек вдруг резко изменит траекторию, словно не решившись пуститься в дальний путь. А вторая, поднявшись на более высокую орбиту, надолго останется там. Зачем? К чему? Что поймет гипотетический марсианин? Догадается ли он, что это только начало?..»

* * *

В главном зале московского Центра управления полетами, ЦУПа-М, царила обычная рабочая атмосфера. Никто не расхаживал в проходах между пультами, нервируя операторов, никто не повышал голос, не истерил и не ругался. Специалисты обменивались лаконичными репликами, периодически поглядывая на большой центральный экран, на котором отображались траектории космических кораблей. Между тем ситуация складывалась отнюдь не штатная. Пилотируемый корабль «Русь-2М» с экипажем Первой марсианской экспедиции должен был подняться с низкой околоземной орбиты на высокую, где его поджидал готовый к отлету межпланетник «Арес-1». Чтобы быстро проскочить радиационные пояса, использовался стандартный разгонный блок. Но в самый ответственный момент блок отказал.

– Так что с разгонником?

Свой вопрос Ирина Пряхина, глава Совета по космонавтике при президенте России, не адресовала кому-либо конкретному, но слово взял доктор физико-математических Виктор Андреевич Быков, руководивший научной программой экспедиции. Он обвел хмурым взглядом собравшихся в совещательной комнате – высших офицеров Военно-космических сил России, руководителей Европейского и Российского космических агентств, заместителя директора НАСА, делегатов из разных стран – и сообщил:

– Мы пока точно не знаем, разбираемся. Зафиксирована утечка компонентов топлива. В связи с угрозой для жизни космонавтов командир экипажа Иван Серебряков принял решение об экстренной расстыковке с разгонным блоком. Однако из-за деформации фермы, вызванной, очевидно, теми же причинами, что и утечка, расстыковку произвести не удалось. «Русь» остается на нерасчетной орбите.

– Второй корабль? Экипаж Аникеева?

– Вышел на геостационар в заданное время. Идет проверка систем корабля. Сбоев нет. Экипаж ждет приказа на сближение с «Аресом».

– Благодарю вас, Виктор Андреевич. Вы все слышали, господа. Прошу остаться только официальных представителей сторон – организаторов марсианской экспедиции. Нам нужно принять принципиальное решение о старте экипажа-дублера. Остальные, пожалуйста, пройдите в кафе или в зимний сад. Скоро мы сделаем официальное заявление…

* * *

«Если когда-нибудь вы решите стать космонавтом, то учтите: возможно, вы только что перечеркнули свою жизнь, смяли и выбросили ее в мусорную корзину. Да, вы узнаете много нового, но вряд ли это знание пригодится вам на «гражданке». Да, вас научат делать такое, чего не делает никто в целом мире, но вряд ли эти навыки помогут вам в этом мире выживать. Да, вы познакомитесь с интересными людьми, но эти люди не решат ваших проблем, когда вы услышите самое страшное, что только может услышать космонавт – сухой приказ: «Сдайте пропуск!» Все ваши усилия, все старания, все жертвы, все ваши чаяния и надежды могут в один момент обернуться пшиком. А изменить вы уже ничего не сможете: слезы, уговоры, апелляции здесь не помогут – космос будет закрыт для вас навсегда…»

Андрей Карташов сохранил написанное и, отвлекшись от текста, некоторое время любовался старой открыткой, закрепленной над индикационной панелью. На открытке был изображен причудливый пейзаж – загадочные башни с острыми шпилями, два человека в неуклюжих скафандрах, огромная чужая планета, багрово сияющая над ними. Так художник Андрей Соколов проиллюстрировал неподтвердившуюся гипотезу Иосифа Шкловского о том, что спутники Марса – это огромные орбитальные станции, созданные в древности инопланетной цивилизацией.

Кроме Карташова в спускаемом модуле космического корабля находились еще пятеро. Амортизационные кресла были расположены «ромашкой» – космонавты полулежали в них, почти касаясь друг друга шлемами скафандров. Наверное, со стороны это выглядело трогательно, но Андрею очень не нравилось такое положение: вроде бы друзья рядом, можно беседовать, обмениваться шуточками, только вот в глаза не посмотришь, мимику не отследишь. Еще Карташова тяготило вынужденное безделье – на данном этапе полета его знания астробиолога, специалиста по системам жизнеобеспечения и космического кулинара оказались не востребованы, а истомившаяся душа требовала действия. Штатный психолог экспедиции советовал в таких случаях расслабиться, переключиться на что-нибудь нейтральное или

вспомнить приятный эпизод из прошлого. Но в голову лезли исключительно мрачные мысли.

Чтобы хоть чем-то себя занять, Андрей начал писать в блог. Тем более это входило в его прямые обязанности. Казалось бы, что тут особенного? Миллионы людей по всему миру ведут блоги. Однако даже такое простое дело превращалось здесь и сейчас в нечто принципиально новое… неизведанное.

Вздохнув, Карташов вернулся к планшетке.

«Если вы все-таки решите стать космонавтом, то запомните: на этом пути вас поджидают серьезные испытания тела и духа. Пройти медицинский и квалификационный отборы – самое простое, а вот дальше ждут настоящие пытки. Барокамера, сурдокамера, вибростенд, центрифуга, гидробассейн, прыжки с парашютом, пилотирование, тренировки на выживание. С вас сойдет семь потов, но суровый инструктор сочтет, что этого мало, и заставит все повторить. Вы должны будете стать лучшим из лучших, а потом сделать усилие и стать еще совершеннее.

Допустим, вы достаточно молоды и сильны, чтобы преодолеть все эти испытания и не сорваться на глазах у психологов. Допустим, вы достаточно восприимчивы и умны, чтобы освоить космическую науку. Но это не означает, что космос у вас в кармане. Еще нужна хотя бы капелька удачи.

То, чему мы не придаем значения в обыденной жизни, может сыграть против вас. Нечаянно сказанное слово, импульсивный поступок, плохое настроение, черная кошка, перебежавшая дорогу – и вы совершаете фатальную ошибку.

Вот почему космонавты суеверны и дрожат над своими «талисманами». Вот почему они десятилетиями соблюдают традиции, воспроизводя ритуалы, которые кажутся профанам смешными: перед стартом смотрят «Белое солнце пустыни», оставляют автограф на двери гостиничного номера, писают на заднее колесо автобуса. Если у того, кто это сделал раньше тебя, полет получился, не побрезгуй, и у тебя тоже все будет хорошо».

– Проверка систем! – громко объявил командир Аникеев.

– Параметры ДУ в пределах нормы, – тут же откликнулся Жобан. – Перерасхода топлива нет.

– УКК в норме, – доложил Булл. – Идем чисто. И с погодой повезло.

– Сплюнь, – посоветовал командир. – Вдруг испортится.

Их слова тоже были данью традиции. Любой из членов экипажа мог следить за состоянием основных систем корабля на индикационных панелях перед собой. Панели эти назывались «транспарантами», хотя на громоздкие световые сигнализаторы, созданные больше полувека назад, совсем не походили. Все-таки космонавтика – очень консервативный вид деятельности. И при этом самый передовой. Парадокс!

– На связи «первые», – сообщил Булл.

– Привет, парни! – раздался в наушниках голос Ивана Серебрякова. – Как ваши дела?

– Нам-то что сделается? – отозвался Аникеев. – У вас как?

– Обещают, что «Дракон» стартует в течение трех часов. Через сутки снимут гарантированно. Вы уже улетите…

– Добро на стыковку и старт пока не получено.

– Получите. Куда вы денетесь?..

Аникеев помедлил с ответом. Даже не видя его лица, Карташов легко мог представить, какие эмоции тот испытывает.

– Переживаешь? – осторожно спросил командир.

– Переживаю, – признался Серебряков. – Сил нет! Все переживают. Майкл ни с кем разговаривать не хочет. Жак каракули рисует в блокноте…

– Еще будут экспедиции…

– Не говори ерунды, Слава! – Голос Серебрякова опасно зазвенел. – Понимаю, утешить хочешь! А смысл?! Думаешь, я совсем идиотик, не знаю, что этот полет, может, первый и последний в столетии?

Карташов внутренне напрягся. Ему почудилось, что сейчас Серебряков в сердцах произнесет слова, которые ни в коем случае нельзя говорить вслед улетающим космонавтам. Но командир «первых» сумел побороть обиду и заговорил намного тише:

– Мы ведь были уверены, удача за нас. И тут, понимаешь, такое… Теперь все вам достанется. Значит, твое шаманство посильнее моего… Ну и пусть! Кто-то ведь должен это сделать. И вы это сделаете, Слава! Верю, что справитесь! А если у вас получится, то, может, еще полетаем?.. Спокойного вам космоса. И счастливого пути!

Серебряков отключился.

Разговор сильно задел Карташова. Он даже вспотел и с ужасом подумал о том, какие пики выбрасывает сейчас его кардиограмма на медицинском мониторе ЦУПа. В терапевтических целях Андрей стал смотреть на открытку-репродукцию и постепенно успокоился.

Да, удача оказалась на их стороне. Еще неделю назад Карташов без колебаний отдал бы правую руку за шанс оказаться в экипаже Серебрякова. Знал, что это невозможно, но теплилась надежда на чудо. Вдруг Жак заболеет в последний момент, подцепит вирус или бациллу, и тогда большим начальникам будет уже не до политики – лететь-то надо, хочешь не хочешь, а дублера за день не подберешь. Выглядело по-детски наивно, да и с чистотой помыслов не все было в порядке, но ведь ничего плохого он, в сущности, и не хотел: Жак – известный ловелас, зачем ему иные миры? Аэлиту он там точно не найдет!..

И вот как повернулось. Полетел бы с Серебряковым – сидел бы сейчас на низкой орбите, грыз ногти, кусал локти. Прав командир «первых», наше шаманство оказалось сильнее. Не зря, значит, Булл везде таскает синий берет. Не зря Аникеев никогда не выпивает в компании с четным числом собутыльников. Не зря темнокожий великан Гивенс вешает над кроватью «ловца снов» и очень не любит, когда при нем чертыхаются. Не зря сам брал на тренировки свой «талисман» – открытку с Фобосом, подаренную Яной…

А ведь Андрей всегда считал себя неудачником. Теперь даже смешно было вспоминать! В первый раз срубился на медкомиссии. Потом все-таки прошел в Отряд, но вылетел после курса общекосмической подготовки с формулировкой «морально неустойчив». И с третьего захода тоже ничего серьезного не светило… А может, просто накопилось «минусов»? Вот они и дали, сложившись, «плюс».

Как там поет Верещагин в «Белом солнце»? «Ваше благородие, госпожа Удача, для кого ты добрая, а кому иначе…»

Впрочем, еще не вечер. Почему-то ЦУП затягивает с разрешением на стыковку. И обратный отсчет тоже не запущен – так ведь можно и из «окна» вылететь. Неужели случилось что-то еще?..

* * *

– Я категорически против старта дублеров! – отчеканила Пряхина. – И вы отлично знаете, почему. Да, я утвердила экипаж Аникеева, хотя у каждого из членов этого экипажа были проблемы в прошлом. Но утвердила только для того, чтобы не сорвать наше сотрудничество в целом. Мне казалось, вы понимаете это, мистер Грант. И вы, месье Шуази.

Заместитель директора НАСА и директор Европейского космического агентства переглянулись, вслушиваясь в английскую речь переводчика.

– Отправлять их в полет сейчас – значит заведомо погубить экспедицию! Разве в этом наша цель? Конечно, нам предстоит отчитаться за потраченные деньги налогоплательщиков. Так вот, я уверена, что неисправность разгонного блока всех нас извинит. Лучше признать, что нам потребуется еще какое-то время для подготовки старта, чем отвечать за экспедицию, которая потерпит неудачу.

– Отмененная экспедиция уже потерпела неудачу, – тихо заметил Быков.

– Вы забываетесь, Виктор Андреевич! Вам нужно напоминать о субординации? Или, может, соскучились по лекторской работе? Так я могу поспособствовать…

– Позвольте, мадам Пряхина! – с сильнейшим акцентом сказал Грант.

– Слушаю

вас.

– Я не понимаю, как прошлое этих людей может помешать им в выполнении миссии. Если они сейчас на орбите, значит, мы уже поверили в них. И еще. Я должен напомнить, что следующий период, удобный для старта, наступит только через четыре года. К тому времени мы не будем располагать теми ресурсами, которые у нас есть сегодня. Срок эксплуатации «Аресов» подойдет к концу. Межорбитальные буксиры тоже придется заменить. Вы готовы взять на себя такую ответственность перед человечеством? Готовы остановить космическую экспансию на годы, на десятилетия?

– Да, я готова, – бесстрастно ответила Пряхина. – Раз уж международные договоры возлагают на меня полномочия принимать решения в экстраординарных ситуациях, я намерена этими полномочиями воспользоваться. Даже если вы все, господа, со мной не согласны.

В совещательной комнате повисла тишина. В этот момент громко и требовательно зазвонил старомодный телефон правительственной связи, стоявший на столике в углу.

2

Слишком много неожиданностей

Сергей Лукьяненко

– А я ни секунды не сомневался, – сказал Джон Булл. – Выборы через полгода, если отменить полет – президента не переизберут. Наш позвонил вашему, ваш позвонил в ЦУП…

Они все еще были в спускаемом модуле. Теперь, после стыковки с «Аресом» и начала разгона, «Русь» уже не могла спасти экипаж в случае аварии – запасов топлива не хватило бы для возвращения. Но все управление можно было осуществлять из спускаемого модуля, а времени на расконсервацию главной рубки просто не осталось: слишком долго тянула с решением Земля.

– Да и чем тут, собственно говоря, управлять? – усмехнулся Аникеев. Все команды пока шли из ЦУПа, космонавты лишь присматривали за работой приборов. По сути, почти весь полет члены марсианской экспедиции будут служить балластом, их работа начнется только на орбите Марса… и, дай Бог, на его поверхности…

Конечно, если все пойдет хорошо. А в космосе никогда такого не бывает.

– Сорок минут до окончания работы разгонных двигателей, – сообщил Джон.

Эта информация была ненужной, мысленно отметил Вячеслав. И все это понимают. Но надо же чем-то заняться.

– «Арес», на связи глава Совета. – На экране появилось лицо Пряхиной. Она вымученно улыбалась. Вид у нее был такой, словно ее только что выпороли – прилюдно и безжалостно. Скорее всего так оно и было.

К женщинам в космонавтике Вячеслав относился хорошо. Дважды летал в смешанном экипаже, да и жена его тренировалась по программе подготовки и до сих пор не оставила надежды слетать в космос. Но вот тому, что в марсианскую экспедицию отправятся только мужчины, Аникеев был искренне рад. И на должность главы Совета женщину бы не поставил… Однако назначение Пряхиной и ее непрерывный пиар в СМИ были той костью, что пришлось кинуть возмущенным феминисткам…

– Хорошо идете, все по плану, – сообщила Пряхина. Мысленно Вячеслав взвыл: таких слов не говорят на активном участке полета. Но Пряхина упорно пренебрегала неписаными нормами. – К вам хочет обратиться с парой слов почетный член экспедиции Георгий Гречко…

Почетные члены экспедиции – пожилые, заслуженные космонавты, которые никуда не летели, но были «приписаны» к экипажам, – тоже стали одной из частей пиар-компании полета. Как ни печально, проще было превратить полет в шоу, чем разумно объяснить населению США, России и Европы, зачем тратятся такие огромные деньги. Романтика космических полетов осталась в прошлом, встретить марсиан, несмотря на все старания Голливуда, никто не надеялся (даже вышедший перед стартом блокбастер режиссера Бекмамбетова «Red Women from Mars», в русском переводе «Красна девица Аэлита», с треском провалился в прокате). Но старички-космонавты и впрямь оказались полезны – народ принимал их выступления очень доброжелательно.

– Привет, ребятки! – Гречко лихо вырулил под объектив камеры, затормозив кресло в самую последнюю секунду. – Что ж вы меня не захватили, я же просил подождать!

– Здравствуйте, Георгий Михайлович, – вежливо сказал Аникеев. Его поддержал дружный хор голосов – прославленного космонавта, оптимиста и жизнелюбца, все обожали.

– Мне доверили сообщить вам интересную новость, – продолжал Гречко, улыбаясь. – Два часа назад с территории Китая стартовал и вышел на промежуточную орбиту космический корабль. Судя по размерам и зафиксированному излучению – это «Лодка Тысячелетий».

– Екарный бабай! – деликатно выругался Булл.

Аникеев просто онемел. Общее мнение озвучил Карташов:

– Как это – «Лодка Тысячелетий»? Она же не готова! Не было ни одного удачного старта! Она же фонит, как три Чернобыля! На ней лететь нельзя!

Китайский марсианский корабль был проектом суперамбициозным: ядерная двигательная установка, встроенный посадочный модуль, теоретическая возможность лететь к Марсу в любое время, а не только в период противостояния. Очень хороший проект, аккуратно скомпилированный из десятков и сотен отвергнутых в США и России разработок. Но абсолютно сырой.

– Значит, готова, – улыбаясь, сообщил Гречко. – Или они готовы лететь, несмотря на радиацию. Или это испытательный старт, она повисит на орбите и сядет. Посмотрим. Пока Китай сообщил только об успешно проведенном испытательном старте, без всякой конкретики.

Оставшиеся минуты до окончания разгона пролетели незаметно. Обсуждали в основном старт «Лодки». В общем, все склонялись к мысли, что это испытательный старт, в корабле никого нет, и к Марсу он не отправится. Только Бруно, чья нелюбовь к китайцам была общеизвестна, мрачно предрекал гонку в космосе, перестрелку из лазерных пушек (Булл резонно заметил, что для перестрелки нужно иметь пушку и на «Аресе», а ее здесь нет), высадку китайской абордажной команды в составе двух-трех десятков радиоактивных тайконавтов и прочие голливудские страсти.

– Все, закончили треп, – поглядывая на экран, скомандовал Аникеев. – Через пять минут окончание разгона.

Предстоящая расконсервация корабля обещала быть делом долгим и муторным, хотя интересным. Все замолчали, только романтичный Карташов ляпнул:

– А интересно, если с Марса… ну, теоретически, конечно, кто-нибудь сейчас глядит вооруженным глазом на Землю, что он подумает, увидев еще один корабль? Что это вторжение с Земли?

– Во-первых, он ничего не увидит, в любой телескоп, – ответил Аникеев. – Оптику учить надо лучше, про критерий Релея не забывать. Никакого телескопа не хватит, чтобы увидеть наши корабли.

– Можно подумать, что кроме электромагнитного излучения не может быть никакого другого, – не смутился Карташов. – А во-вторых?

– Некому там смотреть на Землю.

На самом деле Аникеев считал, что иллюзии лишними не бывают. На обратном пути экипаж будет поддерживать мысль о Земле. А вот по дороге на Марс – можно и помечтать о марсианах. Почему бы нет? Но старт «Лодки» вывел его из равновесия.

Неужели китайцы и впрямь решили опередить всех? Тайно завершили свой корабль – и отправили его на Марс? Быть может, даже без надежды на возвращение… был подобный план даже в СССР. Всегда есть герои, готовые отправиться в один конец, почти без надежды вернуться…

– Нет, не может быть… – прошептал Аникеев одними губами.

Хотя, конечно, в плане пиара… для

повышения интереса граждан к полету этот старт оказался более чем удачен. Как сейчас воют все СМИ! Как оживились разведки! Какие ставки принимают подпольные букмекеры!

Может, это все договорено? И старт «Лодки» согласован с США и Россией? Никуда она не полетит, просто подогреет общественный интерес?

А может быть… Аникеев даже вздрогнул от этой мысли. Может быть, ее и нет вовсе, «Лодки Тысячелетий»? Мы ведь никак не можем проверить это сами! Земля подкинула дезу, чтобы мы не расслаблялись, воспринимали свой неожиданный полет более ответственно? Хотя, конечно, куда уж ответственнее, все здесь до сих пор в обалдении от неожиданной удачи…

Мысленно отметив, что эту версию надо будет разрабатывать и попытаться все-таки имеющимися на «Аресе» средствами проверить, стартовал ли на самом деле с Земли китайский корабль, Аникеев скомандовал:

– Минута до окончания разгона. Сразу после перехода в «Арес» всем приступить к проверке и расконсервации своих зон ответственности. Вопросы есть? Вопросов нет.

Вопросов и впрямь не было следующие шесть часов, заполненных трудной, напряженной работой. Не было до тех пор, пока экипаж не принялся расконсервировать свои «спальни» – крохотные комнатушки, больше всего похожие на просторные платяные шкафы с тонкой, но прочной и звуконепроницаемой дверкой-шторкой. Личное пространство на корабле было необходимо, это понимали все. Иначе никакой выдержки и дружелюбия не хватит видеть все время вокруг одни и те же лица и не иметь возможности часок-другой побыть в одиночестве.

Аникеев тщательно и любовно расконсервировал свой спальный отсек. Хорошо, что им не разрешалось ничего личного складировать здесь заранее – иначе пришлось бы сейчас сдирать со стенок фотографии Серебрякова, а не развешивать свои: жена в купальнике на пляже, сын на лыжах готовится стартовать с трамплина, дочь склонилась над шахматной доской…

И тут в дверку-шторку деликатно постучали. Аникеев поморщился и открыл.

Это был Карташов.

– Что? – спросил Аникеев.

– Кто-то спал на моей кровати, – сказал Карташов.

– И ел из твоей чашки? – поинтересовался капитан.

– Угу…

Широкое азиатское лицо Карташова приняло выражение одновременно смущенное и виноватое. На шутника он в этот момент не походил… да и вообще – чувством юмора он никогда не славился.

Аникеев выплыл из своего отсека, тщательно задернул дверцы и проплыл три метра до отсека Карташова (миновав закрытый отсек, где возился со своим барахлом Бруно). Карташов, конечно, уже нацепил на стену дурацкую открытку с Фобосом, а рядом приклеил электронную фоторамку.

– Вот… – смущенно сказал он, указывая на спальное место – вертикальную панель из мягкого материала. – Страховочные ремни были расстегнуты. И пластиковая упаковка сорвана… плавала внутри.

– На Земле недосмотрели, – сказал Аникеев.

– Думаешь? – поразился Карташов.

– А что еще можно думать? Залетали инопланетяне, переночевали в твоем отсеке?

– Вот еще… – пробормотал Карташов и продемонстрировал смятый тюбик с каким-то мясным пюре. – Тоже… плавал в воздухе.

– Экипаж Тулина! – сообразил вдруг Аникеев и облегченно вздохнул. – Они же были здесь три месяца назад, делали первичную расконсервацию и проверку корабля. Им полагалось спать в своем корабле, но кто-то, похоже, решил почувствовать себя на твоем месте.

– Да… точно… – согласился Карташов. И тут же нахмурился. – Только вот пюре… оно открыто было и недоедено. Я понюхал, а потом попробовал. Свежее вроде как. Есть можно. Разве оно не скисло бы за три месяца?

Аникеев молча отобрал у Карташова тюбик. Сказал:

– Что ж, теперь мы знаем, сколько консервантов сюда напихали… э… в Европейском космическом агентстве… Все, забыли.

Карташов помялся и все-таки сказал то, чего Карташов ждал с самого начала:

– А если на борту заяц?

– Зайчиха, – немедленно ответил заготовленной шуткой Аникеев. – Восемнадцать лет, спортсменка и фотомодель. Девяносто-шестьдесят-девяносто… Андрей, мы только начинаем полет. Давай начнем фантазировать попозже, а? Если что – у меня есть флешка с восемью гигами отборнейших фантазий!

– У меня тоже есть, – мрачно ответил Карташов. – Там Соколов, Леонов, Вальехо… вся фантастическая живопись. Тридцать два гига.

Аникеев крякнул и похлопал Андрея по плечу.

– Отлично. Я знал, что ты будешь всецело подготовлен к полету.

В этот момент из своего отсека выплыл Бруно. Итальянец улыбался, но был явно чем-то обижен.

– Парни! – с вызовом произнес он. – Если кто-то распускает про меня какие-то слухи, то это нехорошо. У меня жена и две любовницы, а когда мы молоды и глупы, то всякое случается… И не надо мне… намекать. Так говорится, да?

И он щелчком отправил в сторону капитана цилиндрик ярко-алой губной помады.

3

Планы меняются

Ярослав Веров

Обе недели раскрутки Андрею Карташову казалось, что он в дурном сне. Все окружающие – природные обитатели сновидений, и только он – человек из реальности, совершенно здесь неуместный. Третий «наземный» экипаж ни в коем случае не должен был отправиться в марсианскую экспедицию. Риск не был оправдан ничем, какие бы глупости ни молол Булл про деньги налогоплательщиков. И Пряхина – не тот человек, на которого запросто можно надавить. Весь этот бред про «косточку для феминисток» – чушь, разводка. При назначении на такие должности и с такими полномочиями не то что на феминисток – на ребят посерьезнее не очень-то оглядываются.

И эта цепочка совпадений. Сперва погибают в авиакатастрофе Тулин и Джонсон. Командир и первый пилот первого экипажа, опытнейшие космонавты. Нелепая случайность. Мы становимся «вторыми». Затем застревает на промежуточной орбите Серебряков. Тоже бывает. И в итоге летим мы – те, чья роль была сидеть в герметичном комплексе на Земле, дублируя действия настоящего экипажа. Коллектив неудачников. Все, кого списали либо по профнепригодности, либо по психологической несовместимости. Милая цепочка случайностей. Что там у нас с вероятностями взаимно-независимых событий? Перемножаются? Тогда вероятность такого итога ничтожна. Но это если они взаимно независимы… Ладно, пусть. Но объясните мне: с какого перепугу «Русь» сорок минут гнала на траекторию раскрутки? Китайцев опередить? Не поможет… Но и это по большому счету ерунда. Наводка с «зайчихой» на борту посерьезнее… Кто навел? Француз отпадает. Командир тоже. Или Бруно, или кто-то из американцев. С Земли такие штуки не проходят… Значит, на борту еще один «контактер». И главное – зачем? На него, Карташова, рассчитано или на кого-то еще? Не понять. Все вели себя адекватно. Все совершенно искренне видели консерву, помаду, смятые постели и прочую чепуху. Никто не прокололся ни на йоту. Значит, и у второго «контактера» еще те защитные блоки…

Хорошо, командир внял настойчивой просьбе не информировать сразу ЦУП, дождаться вечера. Карташов понимал: вечером станет еще веселее. И точно, мясное пюре оказалось вполне испорченным, а давешний тюбик ярко-алой помады – банальной флешкой, что Андрей в «теневом восприятии» увидел сразу. Так же, как сразу распознал вонь протухшей консервы. Прижатый к стенке Бруно искренне клялся всеми мадоннами сразу, что никакой помады не было и

быть не могло, что это его личная флешка, и лишь Вельзевулу ведомо, что это было за наваждение.

Одним словом, настроение астробиолога и космического кулинара было мрачным. Зато в его блоге царили оптимизм и вера в светлое будущее.

«Интересны наши отношения с силой тяжести, – писал Андрей Карташов. – Ее направление вроде как не связано с Землей, а определяется работой электроракетных двигателей, которые включены постоянно. «Арес» повернут почти перпендикулярно к вектору тяги, и если бы солнечный ветер походил на земное облако, мы далеко не улетели бы. Потому что вся вытянутая конструкция «Ареса» развернута поперек направления движения… Ядерная установка, которая дает энергию двигателям, вынесена на тридцатиметровой штанге межпланетного буксира. Мы находимся в «тени» экрана радиационной защиты размером с наш жилой отсек, который повешен на ядерную установку. А от жесткого космического излучения нас закрывают баки с аргоном для двигателей, закрепленные на корпусе корабля. Поэтому ни у кого из нас радиофобии нет».

На самом деле Гивенс-младший и Пичеррили уже заключили пари на сроки, когда они из-за радиации лишатся возможности производить детей, красных кровяных телец в крови и как быстро после возвращения, если таковое состоится, лишатся самой жизни по причине лучевой болезни. Гивенс-младший в этом споре оказался бо?льшим оптимистом, чем шутник Бруно.

«Около месяца мы будем раскручиваться вокруг Земли, разгоняемые двигателем как огромный булыжник в гигантской праще, – писал Карташов. – Гравитация Земли в конце концов позволит нам разогнаться до гиперболической скорости. И тогда мы понесемся по космической дуге к Солнцу, чтобы, не долетев до него чуть менее 0,6 астрономической единицы, уйти к Марсу».

Но Жан-Пьер уже сообщил, что аргона в баках оказалось гораздо меньше необходимого запаса. По его прикидкам выходило, что болтаться им в космосе на этом запасе придется более двух лет. К Солнцу они, конечно, устремятся, но потом чуть ли не весь аргон уйдет на торможение, чтобы уклониться от светила. Командира и первого пилота тем не менее подобные расчеты нимало не смущали. Видимо, и Булл, и Аникеев были информированы больше остальных. А вот Гивенс-младший насчет запасов топлива и режима раскрутки сильно волновался и часто обсуждал эту тему то с Жан-Пьером, то с Бруно.

– Знает, собака, а молчит, – каждый раз после подобной беседы злился он. – Земля тоже знает и тоже молчит. Собака.

А еще их преследовала китайская «Лодка Тысячелетий». Ее полет оказался вовсе не испытательным. Неужели у них на борту живые люди? Проект ведь сырой, никого, кроме смертников, в этом гигантском гробу на Марс не пошлешь. В блоге Карташов на вопросы читателей отвечал, что, конечно, это очередная китайская мистификация, как и все, что они вытворяют в космосе. Достаточно вспомнить первый полет китайца. И тайконавт был, и корабль, и срисованный с «Союза» спускаемый модуль. Все было, только китайца в космосе не было. Ни одного стопроцентно подтверждающего кадра хроники. И очень много видеомонтажа.

Но «Лодка Тысячелетий» – не мистификация. И? Допустим, китайский корабль не затеряется где-то между орбитами, а достигнет Марса. И на борту там нормальный работоспособный экипаж. Тогда из-за чего все? Зачем они так рискуют? Из спортивного интереса опередить «белых людей»? Что за чертовщина на самом деле творится вокруг марсианского проекта?

А еще в блоге Андрей описывал забавные причуды членов экипажа. Бруно Пичеррили оказался весельчаком и педантом. Постоянно надушен тошнотворным парфюмом, хотя это запрещено. Любит готовить и совсем отстранил Андрея от штатных обязанностей космического кулинара.

Эдвард пишет стихи в стиле Эдгара По, то есть мрачные, сугубо мистические. Андрей как-то раз подъехал к нему с вполне дурацким предложением сочинить нечто жизнеутверждающее, поднимающее настроение. «Да-да, про потных женщин», – поддержал Карташова командир. Но Гивенс-младший был неумолим. «Марс! О, Марс! Это – трындец как хреново! Большой трындец», – объяснил он свою позицию.

Джон Булл исполнял кантри-песни. Знал он их великое множество. И голос имел изрядный, чуть ли не оперный баритон. Но вот со слухом дело обстояло далеко не блестяще. Наверняка его концерты можно было бы терпеть довольно долго, если бы не Жан-Пьер. Француз высадился на «Арес» вместе с электросинтезатором, который он именовал «орга?ном». Первые дни пытался соответствовать теме и наигрывал Жан-Мишеля Жарра, что еще как-то можно было вынести. Однако затем космическую музыку оставил и принялся выдавать французскую попсу. А на второй неделе полета примкнул к компании американцев и заделался клавишником у Булла. Вот когда Андрей оценил правоту завышенных требований медиков к психике космонавтов.

И было то, о чем Карташов никогда бы не написал в блоге и не сообщил ЦУПу. Там, за бортом, крутилась вокруг них Земля, то приближаясь, то снова удаляясь. И это было ненормально. Умом он все прекрасно понимал: эллиптическая траектория. Но организм кричал «караул». Не должна Земля болтаться как мячик. Не должна. Она ведь – твердь. Та самая твердь, на которой стоит вся природа человека.

На шестнадцатые сутки полета кое-что начало проясняться.

На общем собрании экипажа Джон Булл торжественно объявил, что завтра их ждет стыковка с заправщиком. Оказывается, заправочный корабль был запущен неделей раньше «Ареса» и все это время медленно раскручивался вокруг Земли, чтобы выйти в точку встречи. Сутки у них будут, чтобы заправить баки электроракетных двигателей аргоном, баки маневровых – метаном, а в складской модуль нанести всякого крайне необходимого барахла. Запасы воды и кислорода изначально у них были штатными, а вот все остальное надо будет «доложить».

«Ну не гад ли этот поэт-песенник? – думал Карташов. – Что было сразу не рассказать?»

Гивенс-младший отреагировал куда более резко:

– Джон, отчего я узнаю об этом в последнюю очередь? ЦУП ничего не сообщал, значит, о дозаправке ты знал заранее. Нам предстоит сложнейшая техническая операция! Выход в открытый космос…

Булл самодовольно усмехнулся.

– Всему свое время, парни. Кстати, о времени. Общее время полета сокращается на десять суток, не считая двух недель, выигранных на сокращении раскрутки. Нет необходимости раскручивать корабль до самой границы гравитационной сферы. Теперь идем на баллистическую. Будет разгонный кислород-метан-водородный блок.

– И куда нам вешать этот блок? – поинтересовался Бруно. – Себе на задницы?

– Робот заправщика смонтирует его на основании штанги «Ареса». Блок после отработки будет отстрелен. Никакого открытого космоса. Выход только для пополнения складских запасов и метана для маневровых. И, кроме того, – Булл снова усмехнулся, – по баллистической пойдем на самом оптимальном удельном импульсе. Это потребует некоторого перерасхода аргона. Только аргона у нас будет, как говорят в России, выше крыши. Вопросы есть?

«Китайцы, – подумал Андрей. – «Наверху» заранее знали о «Лодке» и подстраховались. Вот откуда спешка. Слава, но ты, что же, не мог предупредить? Намекнуть?»

Аникеев перехватил взгляд Карташова и шевельнул бровью: мол, не горячись. Зато вспылил

Пичеррили:

– Проклятые китаезы, гореть им в аду, и всем их потомкам! Все из-за них! Из-за них погибли ребята из первого, застряли вторые, и нам теперь…

– Отставить истерику, – резко бросил Аникеев, и итальянец осекся на полуслове. – Решение о запуске дозаправщика откладывалось до последнего. Зато теперь мы в кратчайшие сроки окажемся на расстоянии миллиона километров от Земли, между гравитационными сферами Лапласа и Хилла. Все свободны, отдыхать. А вас, Джон, я попрошу остаться.

* * *

Старший инженер-конструктор Николай Цурюпа вышел из здания ЦУПа-М в прескверном расположении духа. Хотелось напиться. Не откладывая дела в долгий ящик, он свернул из ворот на Гагарина, дом 2, во всем известный гадюшник под названием «Магазин». Место это всегда вызывало у него ностальгию по советским временам, ибо в точности соответствовало. Грязная барная стойка, липкие столы, пельмени-сосиски и дешевая водка из мензурки с перерисованными делениями. И толстая буфетчица баба Клава. Которая тоже соответствовала в точности.

Когда он накатил две по сто и принялся вяло ковырять вилкой в пельменях, в гадюшник вошел не кто-нибудь, а полковник Алексей Кирсанов. Старый знакомец, еще по Военно-инженерному. Был он, впрочем, в штатском и, похоже, тоже настроен, потому что взял две по пятьдесят и пару сосисок с кетчупом. И подсел.

– Что невесел, Коля? – спросил он, поднимая стакан. – Давай за наших марсианцев.

– Да вот и не весел, Леха, – в тон ответил Цурюпа, чокнулся, выпил. – Клавочка, повтори! Хрень какая-то. Послали ребят на убой. Я с совещания. Наслушался. Почему нельзя было четыре года подождать? Ну, китайцы… да и хрен с ними, с китайцами! Не долетят, а долетят – там и кости оставят. Тако… Такое дело!

Выпили еще по одной, и еще. Цурюпа закурил, вроде отпустило, захотелось выговориться. Он оперся обеими руками о бурую клеенку и, подавшись вперед так, что чуть не уперся лбом в лоб полковника, горячо зашептал:

– Я ведь, Леха, такое дело, был в комиссии по испытанию ихнего посадочного модуля. Ладно, ясно, что толковых условий нет, Луна – не Марс, компьютерное моделирование – такое дело, но стенд испытывательный… испытательный… амеры сделали отменный. Короче, никуда ихний модуль не годится. Нельзя им на посадку, разобьются. Верняк – разобьются…

– Нельзя, а придется, – лаконично ответил Кирсанов.

– Это почему?

– Про «Призрак-пять» слыхал?

– Не…

– И правильно. Топ-сикрет. Его еще в тринадцатом году марсоход засек. Вот тебе и сыр-бор.

– Инопланетяне? – севшим голосом вопросил Николай. – Слушай, давай еще по одной.

– А давай. Насчет инопланетян точно неизвестно. Но прошла утечка, и возбудились все. А объект еще и пульсирующий. Появляется с определенной частотой и исчезает. Смекаешь? А ну как исчезнет насовсем?

– Вот такое дело… Слушай, я схожу отолью, а ты мне потом в подробностях – что за объект, как…

– Сходи.

Цурюпа неуверенно выбрался из-за стола и устремился в сортир. Кирсанов не мешкая извлек тонкую стеклянную трубку и вытряхнул из нее в рюмку собеседника каплю зеленоватой маслянистой жидкости.

4

Дозаправка с последствиями

Сергей Слюсаренко

Инженер, бледный и в холодной испарине, вышел из туалета. Цурюпа сильно нервничал, запах туалетной хлорки, отбелившей края его брюк, сильно раздражал. Николай опустился обратно за столик.

– Ну что, выпьем за покорение космоса? – предложил Кирсанов.

– Святое, – ответил Николай. – Хотя надо бросать пить. Водка вон зеленая… Скоро чертики зеленые появятся.

– Ну, поехали!

– Эх! – Цурюпа залпом опрокинул свою рюмку. – А вот скажи мне… – начал было он, но замолк, посмотрел обиженно на полковника и с размаху упал лицом в тарелку с пельменями.

Брызги сметаны полетели на пиджак Кирсанова. Тот брезгливо поморщился и нажал кнопку на передатчике, спрятанном во внутреннем кармане. Немедленно к столу подошли двое в штатском. Они так тщательно скрывали свою выправку, что она была заметна издалека.

– Это он?

– Он, – ответил Кирсанов. – У вас есть час, чтобы доставить его в «Ангар».

– Успеем.

Цурюпу подхватили под руки и вынесли из зала.

* * *

– Итак, Джон, сейчас нас никто не слышит, и я бы хотел задать вам вопрос. – Аникеев нервничал, поэтому его голос был излишне спокойным и жестким.

– Да, конечно.

– С какой стати вы берете на себя функции командира корабля? Кто позволил вам собирать торжественные собрания и выполнять мои функции? Кто вас уполномочил сообщать о грузовике?

Булл казался совершенно безмятежным.

– Во-первых, я получил эту информацию от НАСА и вправе сам распоряжаться ею. Во-вторых, я не понимаю, почему должны нарушаться идеи паритета, заложенные в основу экспедиции именно по требованию агентства? В конце концов, вы должны помнить, сколько денег потратили Соединенные Штаты Америки на организацию нашего полета…

– И что же вы хотите этим сказать? – уточнил Аникеев.

– Во имя успеха мы должны вести полет в соответствии с инструкциями, полученными мной на Земле.

– А стыковаться с грузовиком вы будете по каким инструкциям? Идите, не отвечайте, я и сам знаю. Считайте, что я вас предупредил о некорректном поведении.

Булл молча покинул кокпит. Командир какое-то время собирался с мыслями, а потом включил внутреннюю связь.

– Андрей, пожалуйста, – обратился он к Карташову. – Ты, Пичеррили, Жобан, давайте ко мне через пять минут.

Потом командир вызвал ЦУП-М. Дежурный сообщил, что все параметры в норме, телеметрия поступает, грузовик идет штатно, и по просьбе Аникеева по закрытому каналу соединил с Пряхиной.

– Добрый день, Ирина Александровна, как обстановка? – совершенно не по уставу поздоровался Аникеев.

– Здравствуйте, Слава, все хорошо, спасибо. Что случилось?

– Скажите, у вас там что? – не выбирая слов, спросил Вячеслав. – Москва и Хьюстон тянут каждый на себя? Почему связь идет по раздельным каналам? У меня из-за этого уже проблемы с дисциплиной.

– Не беспокойтесь, Слава, обычные издержки большой международной программы. Мы всеми силами ищем способ избежать конфликтов.

– Подтвердите мои полномочия как командира корабля и руководителя экспедиции, – спокойно попросил Аникеев.

– Вы уверены, что хотите этого? – неожиданно ответила Пряхина.

– Как никогда.

– Подтверждаю. Код подтверждения УК-1323453. Следуйте инструкциям, если вы готовы на себя взять полную ответственность.

– Принимаю. Спасибо, – ответил Аникеев и добавил: – Я хочу вернуться. И желательно с Марса. Конец связи.

Командир набрал код подтверждения на компьютере. Открылась дверца сейфа с пистолетом. Аникеев взял оружие в руки, убедился, что оно заряжено, и снова убрал его в сейф.

Пискнул зуммер – прибыли члены экипажа.

– Итак, друзья, нам предстоит первая серьезная процедура. У Карташова реального опыта стыковок нет. А вы, Бруно и Жан-Пьер? Ваши послужные списки я видел, теперь хочу спросить, как вы сами оцениваете свою подготовку? У вас реальные навыки или это все… филькина грамота?

– Что значит «филькина грамота»? – не понял Бруно.

– Бруно, ты стыковку на тренажере сколько раз проходил? – не стал вдаваться в семантику командир.

– Я не считал. До тех пор, пока не стало получаться. Это в ручном

режиме.

– Жан-Пьер?

– Только автоматическая, – честно признался француз с кислой миной.

– Тоже ничего. Итак, вот молитвы, последовательность процедур, всем повторить. До стыковки два часа.

– Но ведь Джон говорил, что через сутки… – удивился Жобан.

– Булл пользовался непроверенными данными и ввел в заблуждение команду. Идите, готовьтесь. А ты, Андрей, останься…

* * *

– Что за хрень, скажи мне? – Аникеев никак не мог успокоиться после разговора с Буллом. – Откуда у американца оказалась своя линия связи? Ты же должен знать полет по секундам. И вдруг делаешь большие глаза, словно прибытие грузовика для тебя новость! Чем ты занимаешься все время? Картинки рассматриваешь? Пойми, мы одни теперь. Никакой ЦУП уже не в силах что-либо изменить.

– Но я и вправду ничего не знал. Ты же сам понимаешь, нас натаскивали на ситуации, но о реальной программе мы знаем не больше журналистов!

– А запросить после старта инструкцию? Ладно, нечего дуться. Приказываю. Перепиши у меня полную полетную информацию, заставь каждого выучить ее наизусть. Немедленно. Пока будет идти стыковка, пусть все праздношатающиеся не на балалайках бренчат, а учат! Развели демократию.

– Но ведь…

– Да! Именно! Пусть в скафандрах читают!

– Хоть отжиматься не надо, – буркнул Карташов.

– Отжиматься заставлю на Марсе… Выполнять! И отключить все автономные каналы связи! Немедленно!

– Но я… – попытался возразить Карташов.

– Именно ты!

Карташова как ветром сдуло. Аникеев открыл шкаф с рабочим скафандром. После аварии на МКС стыковки проводили исключительно в гермокостюмах.

* * *

– Слава, сближение штатно, идем в автоматическом режиме. – Управляющий стыковкой из ЦУПа был спокоен. – Приготовьтесь. Наберите команду причаливания. Выдавайте только по нашему сигналу. Команда EР-23-145 в четвертой ячейке.

– Понял, набираю, – ответил Аникеев.

– Двадцать три, а не тридцать два! Двадцать три!!! – голос с Земли поправил командира. – Да, теперь нормально.

– Приемник промелькивает.

– Что? Не понял, Слава.

– Промелькнул приемник, помехи. Тангаж ушел на два градуса.

Стыковка шла, как на тренировке.

– Нормально, сейчас отработает тангаж. Приготовьтесь ввести команду.

– Ввожу, – подтвердил Аникеев и нажал «Enter» на крупной клавиатуре, рассчитанной на работу в гермоперчатках.

– Слава, телеметрии у нас еще нет, но, я думаю, тангаж отработало. Скорость пять, расстояние семьдесят. Сближаетесь штатно.

Инженерная группа – Бруно и Жан-Пьер – следили за данными по всем каналам.

– «Топазы», переходите на узкий угол.

Картинка на дисплее резко поменялась, словно грузовик скачком приблизился к кораблю.

– Так, все идет нормально. Слава, сейчас все приоритеты мы передаем тебе. При необходимости перехода на ручной – тебе решать. Если что, процедуру ухода по иксу разрешаем! Только не забудь ввести подтверждение, потому что такой уход автоматически блокируется, понял?

– Понял, понял. – Аникеев кивнул, хотя никто его сейчас в ЦУПе не видел, все дисплеи были переключены на данные стыковки.

Тут в очередной раз мигнул экран, по нему словно пробежала волна помех, и грузовик внезапно ушел влево и вниз.

– ЦУП, у нас уход выше нормы, перехожу на ручное, автоматика не отрабатывает, – сообщил Аникеев.

Подтвердив команду перехода, Аникеев плавно тормознул «Арес», доведя скорость сближения до минимума. Пальцы привычно легли на манипуляторы-джойстики. Нос корабля резко ушел вправо.

– Твою мать! – рявкнул Аникеев и, отстегнув манжеты, сбросил перчатки, которые мешали работать с манипуляторами.

– Слава, ты что? – немедленно отозвался Карташов. – Если разгерметизация…

– В случае разгерметизации Бруно возьмет управление на себя. Сиди спокойно.

Точными движениями Вячеслав стал выравнивать и подводить к стыковочному узлу корабль.

– Есть касание, молодцы «Топазы», – сообщил ЦУП. – Есть сцепка. Очень мягко коснулся, класс. Пока нет телеметрии по грузовику, как там стягивание идет. Подождите секунду. – После паузы ЦУП добавил: – Все. Закрываем процедуру. Все штатно.

Аникеев потянулся в кресле.

– Ну что, господа, все в порядке? Можете снимать гермокостюмы.

– Сейчас я остальной команде передам. – Карташов протянул руку к кнопке общей связи.

– А не спеши! Пусть поучат документы. Меньше времени на глупости останется.

Через пятнадцать минут командир вплыл в общую кабину, где в ложементах расположились американцы. Они и вправду читали с ридеров полную программу полета.

– Ну что расселись, господа? – со смехом спросил командир. – Пора готовиться к работе.

– А что? Уже? – Булл первым открыл забрало шлема.

– Да давно уже. Я думал, вы по пеналам разлетелись.

– Странно, что ты так думал, – отозвался Эдвард Гивенс.

– Так, экипажу, согласно штатному расписанию, готовиться к разгрузке. Готовность один час. Карташову и Буллу ассистируют с «Орланами» Гивенс и Жобан. – Аникеев включил общую связь, чтобы его команды слышали все. – Бруно, прогони скафандры еще раз перед тем, как будут их надевать. Да, я знаю, но повтори всю процедуру принудительно.

В скафандры облачились достаточно ловко. Правда, Жобан, как всегда, расцарапал свой длинный нос, просовывая голову в шлем.

– Вот видишь, Бруно, а взяли бы в экипаж китайца, он бы носа не поцарапал! – пошутил Карташов.

– Не переживай! – весело отозвался Бруно. – Если так дальше пойдет, то у нас тут в каждом «Орлане» по три китайца уместится, и еще десять в грузовом отсеке будут шить кроссовки.

* * *

Через четыре часа все работы были закончены. Булл, перекачав метан, проверил герметичность клапанов и отсоединил заправочные шланги. Все было сделано точно по инструкции, и никто не заметил, как после отсоединения клапан на танке грузовика намертво заклинило твердым метаном, запечатав не полностью опорожненный бак. С доставленными грузами решили разобраться потом, сейчас нужно было избавиться от громадной пустой бочки, в которую превратился грузовой корабль.

ЦУП без промедления дал команду на отстыковку. «Арес» выходил из тени Земли, следовало готовиться к маневру выхода на новую траекторию.

Тихо, мягко и без толчков грузовик отсоединился от корабля и медленно, практически незаметно стал отставать от «Ареса».

– Булл и Гивенс, пора потрудиться. Пожалуйста, просчитайте импульс перехода на баллистическую с учетом изменения массы. Проверить реальную массу.

– Командир, зачем проверять? – Гивенс, гений математики, больше верил цифрам, чем реальности. – У нас по накладным точно известен вес даже с учетом дозаправки и дозагрузки.

– Как говорил ваш Рейган, «доверьяй, но проверьяй». – Аникеев скорчил мину, видимо, пытаясь изобразить легендарного политика. – Даю разрешение на пробный импульс. Отстрелить тестирующую массу. Тест готов?

В качестве теста использовался мусорный контейнер, заранее взвешенный и запакованный в утилизационную оболочку. Отстреливался он точно выверенным импульсом, так что потом по изменению скорости корабля легко можно было высчитать точную массу. Через минуту данные по массе были получены.

– Что-то не то… Откуда двести килограммов лишних? – Гивенс озадаченно изучал цифры на мониторе.

– Ну, лишнего закачали при

заправке, – встрял Карташов.

– Гивенс, сколько времени понадобится для расчета импульса двигателей?

– Да, piece of cake, кэп. – Гивенс немедленно забарабанил по клавиатуре компьютера.

– Ну, пис так пис. Готовимся к эволюции.

Первым на солнечную сторону вышел «Арес». Следом за ним, на расстоянии нескольких сотен метров, тащился пустой грузовик, которому так и суждено было болтаться на высокой орбите, пока тормозной импульс на остатках метана не переведет его на снижение и обломки не сгорят в небе над Тихим океаном.

Солнце начало нагревать корпус «Ареса», который отозвался легким потрескиванием обшивки. Корпус грузовика нагревался тоже. И замерзший заблокированный клапан метанового бака.

– Внимание ЦУП, у нас нештатная ситуация, грузовик начинает вращаться. – Сообщение Аникеева в ЦУПе прозвучало как гром с ясного неба.

– Скорость вращения?

– Пока около оборота в минуту. ЦУП, видим струю конденсата в районе заправочного клапана.

– Расстояние пока не вызывает опасений, следуйте программе.

Но вскоре полностью оттаявший клапан пришел в движение и, захлопываясь, не смог стать в штатную позицию. Струя метана вынесла клапан и оторвала заправочный шланг. Шланг, завертевшийся в бешеной пляске, ударил по кислородному баку, и через мгновение струя газа из пробитого отверстия бросила грузовик прямо в сторону «Ареса». Расстояние между кораблями стремительно сокращалось. Не задумываясь, Аникеев ударил кулаком по кнопке тревоги. Команда, немедленно надев гермокостюмы, заняла свои места.

– ЦУП, расстояние сокращается, необходимо менять орбиту. – Аникеев мысленно проигрывал варианты, и решение казалось ему очевидным. – Через несколько минут возможно столкновение.

– «Топазы», уходите вниз, приказываю тормозить, – раздался голос Пряхиной. – Сходите на низкую орбиту. Миссия отменяется.

– У нас запас по ресурсам! – попытался возразить Аникеев.

– Приказ сходить.

– ЦУП, вас не слышу, – пошел на классическую уловку командир.

– Не ври, Слава, слышишь ты меня хорошо.

– Вас не слышу! – повторил Аникеев. – Главная антенна повреждена, жду приказаний. ЦУП, ответьте.

Выключив связь, командир отдал приказ:

– Всем приготовиться! Гивенс, введи данные на подъем орбиты!

– Но перегрузки будут выше нормы! – Гивенс смотрел на цифры своего монитора округлившимися глазами.

– Вводи данные! Мы летим!

– Есть, командир.

Струя из сопла жидкостного ракетного двигателя прорезала черное пространство позади «Ареса». Сначала казалось, что ничего не меняется, но вот корабль начал неспешно уходить с линии, соединяющей трассы «Ареса» и грузовика. Неумолимая сила вдавила космонавтов в кресла. У Жобана из расцарапанного носа потекла кровь. Аникеев, когда от перегрузки у него стало темнеть в глазах, успел отследить данные по траектории – корабль медленно и неотвратимо удалялся от Земли. Красная кривая реального движения уже почти совпала с расчетной зеленой. Бахнули пироболты, и наступила тишина.

* * *

Ирина Пряхина нервничала. Она уже несколько раз оправляла костюм и никак не могла решить, уместен ли шелковый шарфик на сегодняшней встрече с президентом.

– Господин президент, разрешите, – начала она доклад, как только села за стол напротив главы государства.

– Успокойтесь. – Президент открыл папку с материалами по экспедиции. – Скажите, что произошло?

– Мы потеряли связь после того, как на грузовике случилась авария.

– Экипаж погиб? – Голос президента дрогнул.

– Из-за неподчинения приказу.

– Извините. Мне сейчас неважно, кто виноват, вы начинаете оправдываться слишком рано. Что надо для того, чтобы вы выяснили судьбу экспедиции?

– Экипаж получил приказ выходить из программы. Слишком рискованная была ситуация. Но сначала пропала голосовая связь, а потом мы полностью потеряли контакт с бортом.

Тут зазвенел один из красных телефонов. Президент недовольно поморщился, но, понимая, что такое возможно только в крайнем случае, поднял трубку.

– Да. Что?!

Президент удивленно взглянул на Пряхину и произнес:

– Это вас.

5

У всех свои сложности

Николай Романов

Пряхина судорожным движением коснулась шарфика и протянула было руку к телефонной трубке, однако насмешливый взгляд главы государства остановил ее.

– Вы что, Ирина Александровна, в самом деле считаете, что вам могут звонить по телефону президента?

Он издевается, подлец, поняла Пряхина. Сексист проклятый!

Она давно догадывалась, как к ней относится гарант Конституции. С той самой поры, как прошла эйфория от назначения на столь высокую должность.

Да и не трудно догадаться! Поймай пару раз косые взгляды министра обороны и секретаря Совета безопасности, и все поймешь.

В России женщине работать с военными – все равно что ходить по лезвию ножа. Если ты, конечно, не член Комитета солдатских матерей. Да и там вся работа – ходьба по лезвию… И даже не ножа – бритвы!

Но не водку же с ними вместе пить на охоте или в бане!

Кстати, и Быков спит и видит себя в ее кресле…

Между тем президент снова взялся за телефонную трубку.

– Вы не ошибаетесь? – сказал он и некоторое время молча слушал, барабаня пальцами по крышке стола. Потом повесил трубку и снова глянул на Пряхину: – Я выразился точно, это вас, – он сделал ударение на последнем слове. – Именно вас придется считать виновной в случившемся, если связь с кораблем не восстановится. И, видит Бог, я без колебаний отдам вас на съедение военным! Они с самого начала были недовольны этим назначением. И никто вам не поможет! Глава Совета по космонавтике, допустивший такую катастрофу, должен быть снят с должности. Общественное мнение слова поперек не скажет, даже эти ваши… – пару секунд он явно подбирал ругательное слово, но закончил вежливо: – Даже ваши феминистки.

Пряхина уже взяла себя в руки.

– Я вам обещаю, господин президент, что будут приняты все меры для того, чтобы восстановить связь с «Аресом-один». Более того, я уверена, что вся аппаратура в порядке. Проблема не со связью, а с дисциплиной экипажа. И я предупреждала, что и сам Аникеев, и его подчиненные не годятся для выполнения поставленных задач.

На физиономии президента возникло нечто похожее на понимание, но он только махнул рукой:

– Вы свободны!

Пряхина, теребя шарфик, шагнула к двери. Ей очень хотелось оглянуться, но черта с два этот индюк увидит ее растерянность.

Не век же Аникеев будет молчать. И у него, и у экипажа родные остались на Земле. Ни один нормальный человек не допустит, чтобы они волновались.

Вот только какую информацию, интересно, доложили президенту, если он позволил себе продемонстрировать свое настоящее отношение к главе Совета по космонавтике? И кто ему звонил?

* * *

Марк Козловски, глава правления «GLX Corporation», выключил панель, висящую на противоположной стене кабинета, убрав сияющего корреспондента, с энтузиазмом вещавшего о старте «Ареса-один», и выругался.

Работнички, мать вашу! Тоже мне, международная программа! У семи нянек дитя без глаза! Сначала позволили угробиться Тулину и Джонсону, потом подвесили на орбите дублирующий экипаж, а в результате вся подготовка псу под хвост. Вечно у них одно и то же! Соотечественники деда ухлопали четверых при посадке «Союзов»,

а соотечественники самого Марка – аж четырнадцать человек на «Челленджере» и «Колумбии»! Гробокопатели!

Он снова выругался и нажал кнопку интеркома:

– Сьюзи! Вызовите ко мне, пожалуйста, мистера Перельмана! Немедленно!

– Будет сделано, мистер Козловски! Сейчас разыщу!

Тонкий голос секретарши взбесил Марка еще больше.

Дрянь голубоглазая! Только бы денег урвать побольше, а работать конь будет… Впрочем, тут он не прав. Сьюзи никакого отношения не имеет к случившемуся. А с Перельманом сейчас разберемся!

Через десять минут начальник специального отдела сидел в кресле для посетителей. За гостевой столик его не пригласили и чашку кофе не предложили. Это немало говорило о характере предстоящего разговора, но выглядел Перельман спокойным. Как будто ему нечего было опасаться… Ну-ну, сейчас ты у меня заволнуешься!

– Слышали про «Арес»?

– Конечно, слышал, босс! – Перельман пожал плечами. – Космонавтика и в наше время все еще рискованное предприятие. Исследования – вообще занятие рискованное.

Козловски с трудом сдержал рвущуюся из души ярость.

– Я не исследователь, мистер Перельман. Я – бизнесмен. И привык, что вкладываю деньги в расчете на возможную прибыль. А тут прибылью и не пахнет! Даже возможной!

Начальник спецотдела позволил себе понимающую улыбку.

– Вы не правы, босс. Ничего не изменилось!

– Не изменилось? – Козловски шарахнул кулаком по столу так, что подпрыгнул ноутбук. – Один наш агент остался на Земле, другой болтается на околоземной орбите и думать забыл про Марс.

– А третий отправился к Марсу.

– Что?! – Козловски поперхнулся.

– Мы нашли подход к одному из членов экипажа Аникеева. На всякий случай! Для подстраховки. Похоже, старались мы не напрасно.

Козловски откашлялся и почувствовал, как бушевавшая в нем ярость отправилась на покой.

Все-таки не зря он пригрел когда-то этого скользкого типа! Интуиция не обманула. А может, они все такие, приехавшие из России? Такие же, как его, Козловски, дед, урожденный одессит, сумевший практически с нуля создать «GLX»?..

* * *

Ира Пряхина родилась в городе на Неве и все детство провела на Васильевском острове, в Гавани. Родители, инженеры Балтийского завода, в дочке души не чаяли, поскольку девочка сызмальства проявляла интерес к точным наукам. Сверстницы ее играли в куклы или прыгали через скакалку, а Ира еще в начале каждого сентября запоем прочитывала учебники. Поэтому никто из знакомых не удивился, когда Ирочка поступила в физико-математическую школу № 30, а окончив ее, стала студенткой аэрокосмического факультета Ленинградского военно-механического института, который в прошлом веке зарубежная печать называла «осиным гнездом советских ракетчиков». Красный диплом она получила по специальности «Информационно-измерительная техника и технологии» и еще при прохождении производственной практики была замечена руководством одного из отраслевых конструкторских бюро, куда и пришла работать по окончании Военмеха. Новые знания, новые научные достижения, участие в разработке систем обеспечения международного проекта «Арес»… Помимо светлой головы, у Пряхиной обнаружился еще и немалый административный талант. Оказалось, она способна организовать людей так, чтобы нужный результат достигался с наименьшими затратами. Молодой ученый стремительно зашагала по ступеням карьерной лестницы, и опять же никто не удивился, когда уже к сорока трем годам судьба занесла Ирину Александровну в кресло главы Совета по космонавтике при президенте России.

В общем, Пряхина была лучшим примером того, что может совершить женщина, находящаяся в равных стартовых условиях с мужчиной, – то есть не рожающая детей и не отвлекающаяся на их выращивание и воспитание.

Неудивительно, что феминистские группировки, обретшие в десятых годах двадцать первого века немалый вес в политике, считали ее своим знаменем.

Ирина и сама считала себя знаменем феминизма. Пока не встретилась с Лиангом Цзунчжэном.

* * *

Объект «Ангар» не входил в состав Центра управления полетами, и потому мало кто из цуповцев знал, что за здание расположено неподалеку от них. Оно совершенно не походило на своего тезку, показанного когда-то в американском фильме «Ангар-18», – труба пониже и дым пожиже! – но было не менее засекреченным, и сюда не впустили бы даже советника по космонавтике Пряхину.

Однако полковника Кирсанова впустили. Стоило ему приложить к сканеру вытащенную из портмоне карточку, как замок щелкнул.

– Заносите!

Двое в штатском выволокли из машины бесчувственное тело Николая Цурюпы, протащили сквозь дверной проем и оказались в не слишком длинном коридоре. Коридор был пуст. По обеим сторонам его тянулась череда дверей со сканерами. Никаких табличек возле них не наблюдалось.

Карточка Кирсанова открыла еще один замок.

– Вперед!

Цурюпу внесли в помещение и уложили на медицинский стол, окруженный аппаратурой.

Полковник позвонил по мобильному, и вскоре в кабинете появился человек в белом халате.

– В нем изрядно водяры, – сказал полковник. – Не меньше трехсот грамм.

– Почистим, – буркнул врач. – Вы пока посидите в гостевой.

Трое вышли в коридор, с помощью кирсановской карточки преодолели очередную дверь и угнездились на стоящих в комнате диванах. Двое в штатском принялись обсуждать результаты последнего тура чемпионата России по футболу. Кирсанов сидел молча.

Через какое-то время врач приоткрыл дверь:

– Можно переносить его.

Трое поднялись, проследовали за врачом к лежащему на столе телу и перетащили его в очередное помещение.

Уложили на покрытое синим поролоном ложе, один конец которого заканчивался никелированным цилиндром, окруженным множеством тонких кабелей. Сдвинули ложе так, что голова инженера оказалась внутри цилиндра. Грудь Цурюпы опоясал широкий ремень. Меньшими ремнями пристегнули к ложу руки и ноги.

Врач захлопотал вокруг установки. Вспыхнули индикаторы, послышалось негромкое гудение.

– Возвращайтесь в гостевую, – сказал полковник.

Двое вышли в коридор. Полковник глянул на врача:

– Код обработки зэ-эр двенадцать двадцать пять.

Врач снова обратился к пульту управления.

Гудение чуть усилилось. Тело на ложе содрогнулось, попыталось выгнуться дугой. Ремни спокойно выдержали этот натиск. Потом гудение стихло. Инженер успокоился…

Через пять минут он снова полулежал на заднем сиденье машины. Один из сопровождающих достал из бардачка початую бутылку «Флагмана», нажал пальцами на щеки инженера и принялся лить водку в открывшийся рот. Цурюпа заворчал, но послушно несколько раз глотнул.

Еще через десять минут его, спотыкающегося, но уже определенно держащегося на ногах, втаскивали в квартиру одного из домов жилого микрорайона. Вокруг суетилась жена Цурюпы.

– Что с ним, Алексей Петрович?

– Перебрал чуть-чуть, Светлана Пална, – отвечал Кирсанов. – Проблемы у нас на работе. Ничего, к утру проспится…

Пьяного уложили в постель, и спасители отбыли.

«Хороший ты был инженер-конструктор, Коля, – подумал полковник, выходя из подъезда. – Впрочем, до поры до времени еще и побудешь им…»

Он попрощался с остальными и отправился восвояси.

* * *

Взбесившийся грузовик давно остался позади. А может, уже,

сходя с орбиты, горел в плотных слоях атмосферы над Тихим океаном.

Впрочем, убедиться в этом сейчас было затруднительно: все отсеки корабля погрузились в кромешную тьму, которую не разрушал ни один работающий дисплей.

Аникеев пошевелился.

Вроде бы кости были целы, хотя тело все еще ныло от перенесенной перегрузки.

Со второй попытки командир нащупал тумблер аварийного освещения. Загорелись плафоны.

Рядом тоже зашевелились.

– Дьябло! – послышался хриплый голос Бруно.

– Экипаж? – сказал Аникеев. Вернее, хотел сказать. Не получилось: горло запаковал ком размером с кулачище. Так, по крайней мере, казалось…

Аникеев прокашлялся и повторил:

– Экипаж?

– Первый пилот в порядке, – послышался голос Булла.

Остальные тоже отозвались, только Жан-Пьер сначала сказал:

– Царапина на носу, – и добавил: – Остальные органы в порядке.

Послышались смешки.

«Похоже, пронесло», – подумал Аникеев.

– Атмосфера в кабине?

– Давление в норме, – сказал Гивенс. – Температура – шестьдесят четыре… Восемнадцать по Цельсию. Можно снять шлемы и прочее.

Члены экипажа принялись стягивать с себя гермокостюмы.

– Теперь я знаю, как себя чувствуют финики, спрессованные в пачке, – заметил Карташов.

– Связь с Землей?

После короткой паузы Гивенс доложил:

– Связь отсутствует, командир. По всем каналам.

«Похоже, не пронесло», – подумал Аникеев.

– Можете определить причину?

Все затаили дыхание.

– Завис центральный бортовой компьютер.

«Хорошо, что у СЖО свой», – подумал Аникеев.

– Справишься?

– Конечно.

Через пару минут на борту корабля вспыхнуло штатное освещение, и командир отключил аварийное.

– А теперь, Эдвард, определись с параметрами нашей орбиты, после чего немедленно заблокируй каналы телеметрии на Землю.

– Ты что, Слава! – воскликнул Карташов. – Волноваться будут!

– Родственникам пока все равно ничего не сообщат. А иные-прочие пусть поволнуются. Не сахарные – не растают!

У Гивенса приказ возражений не вызвал.

– Каналы телеметрии заблокированы, – доложил он вскоре. – Орбита близка к расчетной. Небольшая коррекция – и прибудем точно к месту встречи с Марсом.

– Что ж, господа… – Аникеев добавил в голос толику торжественности. – Нас можно поздравить!

Ответом ему были одобрительные возгласы.

– Нам надо поговорить, командир, – сказал Гивенс, когда все занялись повседневными делами.

Он выглядел растерянным.

– Слушаю тебя, Эдвард.

– Дело в том, что перегрузки такого уровня не могли подвесить бортовой компьютер. А значит, это было сделано умышленно.

– Ты полагаешь, кто-то из наших?

– Не уверен. Но прежде чем «отрубиться» от перегрузки, я кое-что видел…

6

Призраки космоса

Павел Амнуэль

– Вообще-то, я тоже, – немного помолчав, сказал Аникеев.

– Ты? – поразился Гивенс.

– Если что-то существует реально, почему бы этого не увидеть двоим или всем? – резонно заметил командир. – Если, конечно, видели мы одно и то же. Итак?

– Ну… – протянул Гивенс. – Видел я краем глаза, так что… Фигура человека… в темном… просто силуэт, скорее… я уже почти и не видел из-за перегрузки, в глазах зеленые пятна, и когда промелькнул силуэт, я подумал… Черт, ничего я не успел подумать, как раз отрубился. Он… если это был человек, а не обман зрения… быстро прошел в сторону шлюза…

– Почему сразу не доложил? – сухо поинтересовался Аникеев, пристально вглядываясь в лицо Гивенса-младшего и пытаясь понять, что тот чувствовал тогда… и что чувствует теперь, рассказывая. Понять это было важно, ощущения в момент потери сознания (кому это понимать, если не ему?) сильнейшим образом влияют на то, как мозг интерпретирует вполне, возможно, тривиальные зрительные впечатления.

– Я вообще не собирался докладывать, – выпалил Гивенс, и Аникеев едва заметно кивнул – разве сам он поступил не так же? – Прошу прощения… Мало ли что могло… Но потом завис компьютер, и я решил: доложу командиру. Подумал: отругает, но…

– Правильно поступил, – сказал Аникеев. – И, похоже, видели мы с тобой одно и то же, а значит, явление было скорее всего объективным, а не плодом фантазии.

– Ты тоже…

– Видимо, я оставался в сознании дольше других, – продолжал командир. – У меня просто опыта больше… Темный силуэт, да… Прошел в сторону коридора к шлюзовым камерам. Но я, еще не потеряв сознание, решил, что это зрительная иллюзия, потому и не стал ни с кем говорить на эту тему.

– Но почему?..

– Почему решил, что иллюзия? Видишь ли, силуэт возник из стены, а не вошел в дверь.

– Черт!..

– И вышел тоже не в дверь, а в стену…

– Как в дурном фильме, – пробормотал Гивенс.

– Не совсем, – покачал головой командир. – Фильмов о призраках я насмотрелся, жена любит, вот и приходится иногда… Нет, этот… гм… человек не исчезал в стене постепенно, как положено нормальному привидению, а пропал мгновенно, будто его выключили.

– Голограмма?

– Об этом я подумал потом, а тогда просто зафиксировал.

– Думаешь, это реально?

– Голограмма? Не знаю, я не специалист в технике голографии и три-дэ-проекций. Вопрос: если это так, то зачем? Кому нужно? Из наших, кстати. И толк какой? Голограмма не может действовать на материальные предметы, это смешно.

– Возможно, – высказал предположение Гивенс, – кто-то еще видел это и молчит? Я бы тоже молчал, да и ты, командир.

Аникеев кивнул.

– Попозже, – сказал он, – я поспрашиваю. Сейчас просто примем к сведению. И еще… Эдвард, если увидишь… краем глаза…

– Конечно, командир. Доложу сразу.

* * *

Быкова подняли с постели в три часа ночи. Голос оперативного дежурного был вызывающе бодрым, и Быков с раздражением подумал, что сам же подписал распорядок дежурств, по которому на ночные ставили самых закоренелых «сов», для которых ночь – лучшее время суток. Второй мыслью было: что? Что случилось?

Успела промелькнуть и третья мысль: наверное, включилась передача телеметрии с «Ареса», что еще могло заставить дежурного разбудить руководителя научной программы в такое… гм… раннее время?

– Докладываю, – вещал дежурный голосом Левитана, объявлявшего о взятии Киева советскими войсками, – объект «Призрак-пять» активизировался. Согласно наблюдениям в ближней ИК-области, а также в двух радиодиапазонах, объект переместился после последнего включения на…

– Стоп, – окончательно проснувшись, сказал Быков. – Я понял. Буду через двадцать минут. Все обработанные данные – на мой пульт.

– Слушаюсь, – отрапортовал дежурный, и Быкову почудилось, что он еще добавил «сэр», чего, конечно, быть не могло.

В центральном зале ЦУПа за мониторами сидела лишь дежурная группа – восемь операторов, каждый из которых анализировал свою часть поступавших с антенн телеметрических данных.

– Что «Арес»? – бросил Быков Веденееву, проходя к своему рабочему месту.

Веденеев, один из лучших операторов космической связи, работавший еще с программой «Мир», а затем с первой Международной, ответил, не отводя взгляда от экрана, по которому ползли колонны цифр, будто сомкнутый строй чьей-то армии. Может, и своей – если данные были благоприятны.

– Нуль, – сказал Веденеев. – С двадцати трех тридцати семи не поступают данные даже с аварийки. И это внушает оптимизм.

– Оптимизм? – с

подозрением спросил Быков, останавливаясь и вглядываясь в числа. Это не были сплошные нули, но определить с ходу, чему соответствует каждое число, Быков не мог.

– Конечно, – уверенно сказал Веденеев. – Это означает, что телеметрия отрубилась не в результате поломки или более крупной аварии на борту. Полный пакет можно отключить от передачи только с пульта центрального бортового компьютера, причем никто не может это сделать без прямого приказа командира. Значит…

– Что визуалка?

– «Арес» в поле зрения шестнадцати телескопов, в том числе трех орбитальных. Идет практически точно по курсу.

– По курсу к…

– К Марсу, конечно. Если судить только по визуалке, то все в полном порядке. Видно было, как отработали маршевые – ровно столько, сколько нужно.

– Грузовик?

– Ну, это же вы сами…

Быков кивнул. Да, это он и сам видел, спросил по инерции. Грузовик, едва не протаранивший «Арес», сейчас никак не мог угрожать кораблю, вышедшему на гиперболическую траекторию.

– Визуально, – продолжал Веденеев, повторяя данные вечернего рапорта, и без того хорошо известного Быкову, – на борту «Ареса» не наблюдалось никаких взрывных явлений, оптических вспышек, ничего. Потому я и говорю, что полный отказ телеметрии – дело рук экипажа, который по каким-то причинам…

– Каким-то! – воскликнул Быков. – Да, черт возьми, по вполне понятным! К Марсу они захотели, вот что! Их собирались снимать с орбиты и возвращать на Землю, потому они и решили…

– Вот оно что! – не удержался от восклицания Веденеев, не знавший, конечно, о том, что происходило в высших управленческих кабинетах в последние часы. – Тогда… Но это все равно такое нарушение… Когда они вернутся, их просто вышвырнут из профессии!

– Если вернутся, – механически поправил Быков. – Если вернутся, никто им и слова не скажет. Победителей не судят. А они станут героями.

– Гм… да, – вынужден был согласиться Веденеев. – Но все равно я…

– Прошу прощения, – прервал Быков оператора и проследовал к своему пульту, за которым дожидалась Ниночка Строева, аспирантка, работавшая над диссертацией об оптических иллюзиях на поверхности Марса. Материала по иллюзиям за десятки лет наблюдений накопилось не на одну докторскую, особенно после полетов первых станций, приборы которых обладали разрешением, достаточным, чтобы буйная людская фантазия увидела в природных феноменах нечто необычное, но недостаточным, чтобы аналитики однозначно определили феномены как обычные явления природы.

– Добрый вечер, – поздоровался Быков.

Нина освободила кресло, он сел, а она пристроилась рядом на низком стульчике, откуда могла видеть экран, но не мешала оператору работать.

– Доброе утро, – сказала она, и Быков только сейчас осознал, что да, действительно, уже утро, пятый час. Час Быка?

– Ох, да, – пробормотал он. – Ты здесь всю ночь? Сегодня не твоя смена.

– Всю, – кивнула Нина. – Как предчувствие, знаете… Собиралась уже спать ложиться, и вдруг будто торкнуло что-то, дай, думаю, в зал загляну на всякий случай. А тут…

– Так, – перешел Быков на официальный тон, – что с «Призраком»?

– Смотрите, – Нина, протянув руку, из-под локтя Быкова нажала несколько клавиш. На экране возникла цепь картинок, и в правом углу – колонка чисел: данные о переменности радиопотоков, квазипериоды, всплески амплитуд…

Быков достал из бокового кармана очки, нацепил на нос и «придвинул» первое изображение.

7

Путь в сто тысяч ли

Алексей Калугин

– Сэр, вы сами попросили меня молчать, – едва заметно улыбнулся Перельман.

– Да-да, верно…

Сам того не заметив, Козловски вошел во вкус игры. Он сосредоточенно наморщил лоб, постучал пальцами сначала по столу, затем по своему темени.

– Вряд ли это командир экипажа… Тогда, получается, Карташов?

Козловски вопросительно посмотрел на Перельмана.

– Нет, сэр, – сухо отчеканил тот.

– Аникеев? – Козловски недоверчиво прищурился. – На нас работает командир корабля?.. Нет! Перельман, я вам не верю!

Однако по всему было видно: он очень хочет, чтобы именно так и оказалось. Глаза у Козловски поблескивали, а пальцы так и бегали, так и бегали по столу, словно перебирали рояльные клавиши.

Почувствовав, что ситуация изменилась в его пользу, Перельман сам, так и не дождавшись приглашения, присел за гостевой столик. Положил на свободный стул планшет. Улыбнулся.

– Я бы не отказался от чашечки кофе, сэр.

– С коньяком?

– Почему бы и нет?

Козловски ткнул пальцем в кнопку интеркома.

– Сьюзи! Чашку кофе с коньяком!

– Две?

– Я сказал – чашку!

Он делал это не ради того, чтобы угодить начальнику специального отдела. С какой стати? Перельман работал на него и получал за свою работу неплохие деньги. Фактически принадлежал ему со всеми потрохами. Был его собственностью, которой Козловски мог распоряжаться по собственному усмотрению.

Нет!

Козловски хотелось еще немного потянуть время, прежде чем узнать верный ответ! Он ведь угадал! Вернее, догадался. Хотя прежде перебрал почти все остальные варианты ответа. И тем не менее ему было приятно ощущать вкус победы.

В этом был весь Марк Козловски! Он любил чувствовать себя победителем. Даже если победу завоевывал для него кто-то другой. Какая разница?! Ведь это он все оплатил! Оказавшись в проигрыше, что, впрочем, случалось нечасто, Козловски впадал в ярость. Чтобы вернуть себе, скажем так, нейтральное расположение духа, ему требовалось найти и покарать виновного.

Однако Козловски даже не догадывался о том, что некоторые проницательные сотрудники, вроде Перельмана, не только знали о маленьких слабостях босса, порою влекущих за собой весьма серьезные последствия, но и умело ими пользовались. В меру необходимости. Козловски на все глядел свысока, а потому иногда не замечал мелочей. Весьма существенных.

Проникновенно виляя бедрами, в кабинет вплыла секретарша. Поставила перед Перельманом чашку кофе, дежурно улыбнулась и посмотрела на шефа. Нет ли других пожеланий? Козловски недовольно поморщился и махнул кончиками пальцев – убирайся! Секретарша обиженно надула губки и упорхнула.

Перельман не спеша размешал кофе ложечкой, положил ее на край блюдца, двумя пальцами взял чашку за ручку, сделал небольшой глоток, на секунду зажмурился и удовлетворенно кивнул. Вообще-то, он не любил кофе. Но коньяку в чашку Сьюзи плеснула от души. И это скрашивало вкус.

– Ну так что, мистер Перельман, – нетерпеливо заерзал в кресле Козловски. – Наш агент на «Аргусе» – Вячеслав Аникеев? Я угадал?..

* * *

Там, за бледными облаками,

Гусь на юг улетает с криком.

Двадцать тысяч ли пройдено нами,

Но лишь тех назовут смельчаками,

Кто дойдет до Стены Великой!

Пик вознесся над Люпаньшанем,

Ветер западный треплет знамена…

Мы с веревкой в руках решаем,

Как скрутить нам седого дракона.

Ху Цзюнь закрыл маленькую красную книжечку, размером меньше ладони, – единственную личную вещь, которую тайконавту было позволено взять с собой на борт космического корабля, – и спрятал ее в нагрудный карман комбинезона. В командном отсеке было так мало свободного пространства, что Ху Цзюнь задел локтем своего напарника Чжана Ли, с интересом читавшего блог одного из членов экипажа «Ареса».

Ху Цзюнь не понимал,

в чем тут смысл? Можно подумать, этот Карташов напишет хоть слово правды о том, что происходит на борту. Ха-ха! Показуха – да и только. И в этом показушничестве весь смысл западной цивилизации. Для западных людей главное не проникнуть в суть происходящего, а произвести продукт и завернуть его в красивую обертку. А что под оберткой – это уже никого не интересует. Люди на Западе давно уже покупают не товар, а фирменные лейблы; не вкус еды, а название. Разве что русские по духу и типу мышления близки китайцам. Вернее, раньше были близки. Теперь же и их захлестнула волна потребительского безумия. Даже полет к Марсу они умудрились превратить в дешевое шоу для тупых телезрителей, набивающих брюхо попкорном, чипсами, заливая пивом. А результатом всей этой свистопляски стало то, что к Марсу отправился третий экипаж, задачей которого изначально было сидеть на Земле и моделировать ситуации. Если бы подобное случилось в Китае… Да нет, в Китае просто не могло случиться ничего подобного! Потому что в Китае каждый занимается своим делом, а не пишет дурацкие заметки в блоги, надеясь урвать причитающиеся пятнадцать минут славы. В Китае человек становится героем лишь после того, как совершит подвиг, а не в тот момент, когда заявит о своих намерениях.

Еще в Китае не любят пустословий и глупых измышлений. И это вовсе не от недостатка воображения. Все, абсолютно все на Западе, от представителей национальных космических агентств до безмозглых обывателей, решили, что если им ничего не известно о Китайской космической программе, значит «Лодка Тысячелетий» – это пустышка! Жестяная коробка, заброшенная на орбиту, чтобы всех удивить! Вполне логично, с точки зрения западного человека, уверенного, будто китайцы только мягкие игрушки шить умеют. А история про то, что на «Лодке Тысячелетий» к Марсу полетят камикадзе, поскольку ресурсов корабля не хватит на то, чтобы вернуться назад, – это уже полный бред. Или паранойя. Что бы ни говорили на Западе, они ведь боятся, жутко боятся, что Китай обойдет их в этой гонке к Марсу. И потому заранее начинают убеждать себя в том, что подобное невозможно. Даже находят объяснения, которые им самим кажутся вполне разумными.

– Как там русские? – спросил Ху Цзюнь у напарника.

– Русские? – удивленно посмотрел на него Чжан Ли.

– Я про «Арес».

– На «Аресе» международный экипаж.

– Какая разница? – презрительно скривился Ху Цзюнь. – Экипаж, может, и международный, а командир – русский. Поэтому я и спрашиваю: как там русские?

Ху Цзюню хотелось думать о команде «Ареса» как о русских. Очень хотелось. Им предстоял долгий полет в межпланетной пустоте. Тайконавт был уверен в успехе своей миссии, но при этом понимал, что их могут поджидать любые неожиданности. И случись что, рассчитывать придется только на себя. Потому что рядом не будет никого. Кроме «Ареса». Ху Цзюню доводилось сотрудничать с русскими специалистами, и у него сложилось мнение, что, несмотря на тлетворное западное влияние, на их глупое, по мнению китайца, стремление во всем уподобляться американцам, на русских все же можно было положиться. Поэтому во время предстартовой подготовки он про себя, а теперь, когда кроме Чжана Ли его никто больше не мог услышать, и вслух называл экипаж «Ареса» русскими. В свое время император Ху сказал: «Название определяет не все, но многое. Поэтому, давая предмету или явлению название, думай не только о том, что оно будет означать, но и как оно будет звучать».

Потому-то Ху Цзюнь и спросил у Чжана Ли:

– Как там русские?

– Как мы и предполагали, они забросили на орбиту корабль-заправщик.

Надо же, как оригинально – заправщик на орбите! Привычка жить на широкую ногу диктует свои решения. Судя по разведданным, с которыми Ху Цзюнь и Чжан Ли были ознакомлены в Национальном управлении по исследованию космического пространства, «Арес» был перегружен техникой. Все системы дублировались по три, а то и по четыре раза. Безумное расточительство! Зачем создавать три одинаковые системы, когда можно создать одну, которая будет работать без сбоев? Далее – шесть человек экипажа. В три раза больше, чем на «Лодке Тысячелетий». А следовательно, им нужно в три раза больше провизии, воды и кислорода! В три раза больше помещений внутри корабля!..

– У русских проблема!

– Что?

– Какие-то неполадки с заправщиком!

Ху Цзюнь развернул к себе монитор и активировал систему внешнего наблюдения.

На самом краю полукруга Земли можно было увидеть «Арес» и устремившийся к нему корабль-заправщик. Заправщик судорожно дергался, словно им управлял очень нервный пилот-самоубийца. Казалось, столкновение неизбежно.

Все, что могли сделать русские, – немедленно уйти на более низкую орбиту. А это означало провал их попытки стартовать к Марсу.

Ху Цзюнь крепко сжал подлокотники. Если бы он только мог, если бы знал, как помочь русским, он сделал бы это немедленно. Даже если бы это оказался самый безумный поступок в его жизни. Но он мог только наблюдать за развитием событий.

Вспыхнули огоньки маневровых двигателей «Ареса».

– Все, – едва слышно произнес Чжан Ли. Он коснулся кончиками пальцев локтя Ху Цзюня и, когда тот посмотрел на него, улыбнулся. – Теперь мы – победители. Нам больше не с кем соперничать.

Ху Цзюнь только молча покачал головой.

Ему не хотелось объяснять напарнику, что провал экспедиции «Ареса» означал в первую очередь то, что они остались одни. Совсем одни. А впереди – сотни и тысячи километров пути, похожего на падение в бездну.

Вместо бравурных заголовков в газетах, торжественно воспевающих славную победу китайской космонавтики, он предпочел бы, чтобы русские были рядом. В отличие от Чжана Ли, Ху Цзюнь с самого начала определял для себя этот полет не как гонку к Марсу, а как совместную экспедицию «Лодки Тысячелетий» и «Ареса». Для него не имело значения, кто придет к финишу первым, главным было, чтобы все вернулись назад.

И в этот момент произошло нечто невообразимое. «Арес» заложил какой-то немыслимый маневр и начал выходить на более высокую орбиту!

– Что?.. – Чжан Ли растерянно протянул руку к экрану. – Что они делают?

– Они стартуют к Марсу, – улыбнулся Ху Цзюнь.

– Но как же?.. Почему?..

У Чжана Ли было такое выражение лица, как будто у него отобрали орден, под который он уже пробил дырочку на своем парадном кителе.

Ху Цзюнь, конечно, мог его понять. Но не хотел.

На контрольной консоли загорелся сигнал пятиминутной готовности.

– Время!

Ху Цзюнь застегнул страховочный ремень и пальцем откинул защитный колпачок с пусковой клавиши.

Чжан Ли, следует отдать ему должное, тоже мгновенно забыл о своих душевных страданиях.

Оба тайконавта были собранны, сосредоточенны и готовы к действию.

Наступал едва ли не самый ответственный момент первого этапа их экспедиции. Пора было посмотреть, на что в действительности способна «Лодка Тысячелетий».

Ху Цзюнь положил палец на красную клавишу.

Воистину, даже путь в сто тысяч ли начинается с одного маленького шага!

* * *

Прежде чем ответить боссу, Перельман сделал еще один глоток кофе.

– Нет, не Аникеев.

– Так кто же, черт возьми?! – взорвался Козловски.

Марк Козловски сам не был остроумцем, но шутки понимал. Когда хотел этого. Сейчас же он

отказывался понимать шутку Перельмана. А Перельман, похоже, не чувствовал, что его шутка слишком далеко зашла. Туда, откуда можно и не вернуться. Да и вообще, не время сейчас было для шуток. Совсем не время!

Перельман аккуратно поставил чашку на блюдце.

– Сэр, мы этого пока не знаем! Наш человек в московском ЦУПе успел доложить только о факте вербовки и должен был прислать данные об агенте, когда связь с ним оборвалась. Он перестал отвечать на письма, его мобильник молчит. Мы делаем все возможное, чтобы выяснить, что случилось, и восстановить связь.

На лице Козловски отразилась вся гамма чувств, которые его переполняли. Недоумение, раздражение, возмущение – и ярость! Очень много ледяной жгучей ярости! Он распахнул ящик стола, достал оттуда хрупкий на вид пистолетик и навел его на Перельмана. Тот вскочил со стула, как ужаленный, едва не расплескав остатки кофе.

– Так вы говорите, с инженером оборвалась связь? – почти бесстрастно переспросил глава правления «GLX Corporation», нажимая на спусковой крючок.

8

Марса шарик оранжевый…

Игорь Минаков

Шарахнуло будь здоров. Кабинет окутался дымом. Кисло запахло порохом. Выстрел из пугача произвел эффект. Хватаясь за сердце, Перельман закатил глаза и рухнул на хорасанский ковер.

Марк Козловски пристально посмотрел на распростертое тело. Признаков жизни не обнаружил. Инфаркт? Вряд ли. Глава правления «GLX Corporation» слишком хорошо знал своего подчиненного, чтобы поверить в это.

– Сьюзи, – обратился Козловски к прибежавшей на шум секретарше. – Распорядись, чтобы убрали это дерьмо. А когда очухается… Впрочем, я еще подумаю, что с ним делать…

* * *

– Рады слышать вас снова, Земля! – возгласил Аникеев, стараясь придать голосу побольше жизнерадостности.

– …ать твою, Аникеев! – прохрипели динамики спустя какую-то минуту, и дело было не столько в запаздывании сигнала, сколько в растерянности оператора ЦУПа. – Что у тебя стряслось?!

– Отказ главной антенны, – не моргнув глазом, доложил командир «Ареса». – Сбой центрального компьютера. Только что починили. Основные системы работают нормально. Самочувствие экипажа отличное. Продолжаем выполнение программы полета.

– Вас понял, Топаз, – буркнул ЦУП. – Не вижу данных телеметрии.

– Телеметрию чиним.

– Вас понял, Топаз, – повторил оператор. – Консультация спецов требуется?

– Пока нет, Земля, – ответил командир «Ареса». – Потребуется, запрошу. Если вопросов больше нет, то до связи.

– Отставить, – остановил его ЦУП. – На линии глава Совета.

– Вас понял, – отозвался, нарочито помедлив, Аникеев.

Он оглянулся на Булла. Тот пожал плечами: выкручивайся, дескать.

Ах ты, щучий сын, подумал командир, плечами пожимаешь? Твое дело сторона, так? А любопытно бы узнать, почему твой Хьюстон помалкивает? Не видит проблемы в отсутствии связи с экипажем? А почему не видит? Потому что связь… есть? Но какая? Загадочная «выделенка»? Вряд ли. Без центрального компа хрен бы ты получил, а не связь. Тем не менее Хьюстон подозрительно безмятежен…

– Топаз, говорит Центр управления полетами, – снова заговорила Земля, на этот раз голосом Ирины Александровны Пряхиной. – На связи глава президентского Совета по космонавтике.

– Слушаю вас, Ирина Александровна! – откликнулся Аникеев, не принимая официального тона. – Прошу прощения, что без картинки. Визуалка барахлит.

– Поздравляю с успешным выходом на расчетную траекторию.

Однако. А где втык за самоуправство? Неужто Пряхина поверила в повреждение антенны? Это тебе не дежурный оператор, ее байками не проймешь.

– Служим России! – сказал командир «Ареса», подмигнув нахмурившемуся американцу.

– Уж послужите, ребята, – откликнулась глава Совета. – Самое время постоять за честь Родины.

Булл помрачнел окончательно, но, видно, и Пряхина не намерена была блюсти политкорректность.

– Если все пойдет как надо, Ирина Александровна, – сказал Аникеев, – будем на Марсе раньше расчетного. Отработаем торможение. Выйдем на орбиту, удобную для расконсервации посадочного модуля.

– Замечательно, Слава, – ответила Пряхина, – но, боюсь, прибудете вы вторыми.

– What in the world?! – не удержался Джон Булл, мигом позабыв об оскорблении, только что нанесенном его чувству национального достоинства.

– Sorry, мистер Булл, – без тени злорадства произнесла первая леди русского космоса. – Первой будет «Лодка Тысячелетий».

– Вот ведь гадство… – вырвалось у Аникеева. – Простите, Ирина Александровна.

– Прощу, Слава, – отозвалась та, – если оставите китайских товарищей с их плоским носом.

– Рады бы, но как?!

– Думайте, Топазы, думайте, – сказала Пряхина. – Раз уж понесло вас к Марсу, так доберитесь до него первыми. Учтите: это не пожелание, а приказ! И на этот раз я не потерплю невыполнения.

– Вас понял, госпожа глава Совета!

– Отлично, – отозвалась Пряхина. – Параметры новой траектории китайского корабля и другие необходимые данные сообщит дежурный Центра управления полетами. Спокойного космоса, парни!

– Не потерпит она! – огрызнулся командир, ожидая, когда на связь выйдет оператор ЦУПа. – Угробить нас решила, что ли, а, Джон?

– Не знаю, командир, – отозвался Булл. – Могу сказать только одно: есть в этом что-то странное.

– Что ты имеешь в виду?

– Сначала приказывает прервать полет. Теперь – обогнать китайцев.

– ПМС, – буркнул Аникеев.

– Все может быть, – философски заметил Булл. – Но внешнюю телеметрию я бы пока не запускал.

Он поднялся, хлопнул Аникеева по плечу:

– Служу России!

И покинул рубку.

* * *

Это было невероятно, но они все-таки летели к Марсу. Нарушив приказ Пряхиной о переходе на низкую орбиту, едва не гробанувшись из-за дурацкого заправщика, но летели. Ай да Аникеев, ай да сукин сын!..

Карташов украдкой, хотя шторка, отделявшая его спальный отсек от остальных помещений корабля, была плотно задернута, кончиками пальцев погладил старую открытку.

Пожелай нам удачи, товарищ Соколов!

Настроение было каким-то смутным. После сеанса связи с ЦУПом командир собрал экипаж и оглушил известием. «Лодка Тысячелетий» – по общему мнению, сырой проект и по совместительству самый дорогой способ самоубийства – проявила завидную прыть. На низкой орбите состыковалась с хваленой «Жемчужиной Небес», оказавшейся жилым модулем длительного полета. И теперь вовсю шпарит к Марсу. Сообщив это, Аникеев вдруг даровал экипажу двенадцатичасовой отдых. Даже обязательные занятия на тренажерах отменил. Не говоря уже о программе научных исследований, которая и так трещала по швам. Это было приятно. После давешних перегрузок и без тренажеров все кости ломило. И совсем не хотелось возиться с научным оборудованием. Для полной расслабухи недоставало невесомости, все-таки двигатели продолжали разгонять корабль, но это тоже было приятно. По крайней мере, пожрать можно почти по-человечески. И «астро-космонавты», не считая вахтенных, предались блаженному ничегонеделанию. Впрочем, и вахтенные ни черта не делали, так только, отслеживали параметры работы основных систем. «Арес» теперь управлялся герром Иоганном Кеплером и сэром Исааком Ньютоном, вернее – неумолимыми их законами. То есть пока все шло отлично. Вентиляция доносила запахи экзотического

блюда, которое Пичеррили терпеливо выпекал – или что он там с ним делал? – вот уже битый час, а Жобан репетировал что-то новенькое на своем «органе» – европейцы готовились к торжественному ужину. На вахте «стояли» американцы. Командир закрылся в своем отсеке. И только это мешало Карташову чувствовать себя вполне счастливым. Недоговаривал что-то командир, сюрприз какой-то готовил. Узнать бы, о чем они там говорили с Землей. Но ни сам Аникеев, ни присутствовавший при этом Булл ни словечком не обмолвились.

Дабы отвлечься от тревожных мыслей, Карташов решил сделать запись в блог, чего давненько уже с ним не случалось. Нехорошо это. Так популярные блогеры не поступают. А Карташов без ложной скромности считал себя едва ли не самым популярным. Сравниться с ним мог разве что какой-нибудь поп-идол нетрадиционной ориентации, охотно делящийся подробностями своей интимной жизни…

«Вам когда-нибудь предлагали слетать в космос? – погрузился Карташов в блоготворчество. – Представьте ситуацию. Москва, ВДНХ, вечер пятницы, летнее кафе. Все столики заняты, но за вашим есть свободное место. Погода теплая, состояние расслабленное, мысли после рабочего дня текут вяло и непоследовательно, своевольно переключаясь с одного на другое. К вашему столику подходит незнакомец, одетый не по сезону – в черную молодежную куртку, черные джинсы, черные туфли. На фоне такой одежды необычно бледным кажется простоватое открытое лицо. Человек в черном спрашивает у вас разрешения занять свободный стул. Вы снисходительно киваете, хотя и не рады неожиданному соседству – скорее всего придется поддерживать пустой необязательный разговор в духе тех, которые ведут временные попутчики. Человек в черном садится напротив и спрашивает: «Вы хотели бы слетать в космос?»…»

В шторку не слишком деликатно постучали. Карташов нехотя оторвался от планшетки.

– Что случилось?

– Синьор Карташов, – раздался голос итальянца. – Командир приглашает вас на торжественный ужин.

– Бегу и падаю!

– Scusi?

– Непременно буду!

* * *

Что ни говори, а ЗА столом ужинать гораздо удобнее, чем НАД столом. Точнее, без стола вообще. Двигатели создавали ничтожную тягу, но ее хватало, чтобы не чувствовать себя младенцем, поминутно упускающим то ложку, то тарелку. Правда, наиболее опытные по привычке фиксировали любой предмет, прежде чем выпустить его из рук.

Пичеррили сотворил нечто умопомрачительное не только по вкусу, но и по названию. Тальятелле с соусом болоньезе – на трезвую голову и не выговоришь. Да и не на совсем трезвую – тоже. Во всяком случае, после той гомеопатической дозы коньяка, что выделил командир в честь праздничка.

Сосредоточенное чавканье вскоре сменилось одобрительным хмыканьем и благодарственным потряхиванием могучего плеча довольного собою повара. Благодушие охватило экипаж «Ареса». Даже предложение Жобана перейти к пище духовной не вызвало протеста. Скорее всего потому, что некоторые вознамерились слегка вздремнуть под органные упражнения француза. Но Жан-Пьер удивил не менее своего итальянского коллеги.

– Маленькое предисловие, месье, – объявил он. – В студенческие времена я близко сошелся с одной русской девушкой…

– Ну-ну, Жан-Пьер, – поощрил его Гивенс, – угости нас love story!

– Как-нибудь в другой раз, – отрезал француз. – Я о другом. Эта девушка замечательно пела и научила меня одной русской песенке. Она утверждала, что это песня студенческой юности ее родителей. Сегодня я ее вспомнил. По-моему, она очень кстати сейчас…

Он начал наигрывать простенькую душещипательную мелодию и запел:

Марса шарик оранжевый,

Бархатистый на ощупь,

Мне пора, выпроваживай,

Я люблю тебя очень…

Сердце скачет воробышком,

Расставаться не хочет,

До свиданья, хорошая,

Я люблю тебя очень…

И вправду, кстати, подумал Карташов. Он прислонился к переборке, закрыл глаза, чтобы увидеть лицо Яны, каким оно было в тот вечер… Но вместо нее он увидел непроницаемо-спокойные глаза тайконавта Ху Цзюня, с которым встречался в Пекине на Международном конгрессе по астронавтике в 2018 году.

Над пустынями стылыми

Лун мерцающий росчерк,

Обними меня, милая,

Я люблю тебя очень…

Расстоянье не главное —

Между числами прочерк —

Скоро встретимся, славная,

Я люблю тебя очень…

Китаец ни в какую не хотел уступать место Яне, и Карташов со вздохом выпрямился, невольно бросив взгляд на монитор внешнего обзора, словно мог увидеть в нем вызывающую уважительный трепет громаду «Лодки Тысячелетий», с неслыханной до сих пор скоростью преодолевающую черную лагуну космоса.

– И на Марсе будут яблони цвести, – сказал вдруг Аникеев. – Китайские.

Музыка смолкла. Лирическое и просто хорошее настроение стремительно иссякло.

– Я не сказал вам главного, парни, – продолжал командир «Ареса». – Нам приказано обогнать китайцев. Во что бы то ни стало. Отдохнули, наелись? А теперь думайте. Решение должно быть.

* * *

Вот тебе и сюрприз. Удивил командир, нечего сказать. Догоним и перегоним Китай в космосе. Объедем на хромой кобыле…

Чтобы лучше думалось, Карташов закрылся у себя, вынул заветную флешку. С отборными фантазиями. Воткнул в компьютер, пробежал пальцами по сенсорной клавиатуре. Развернул монитор так, чтобы на белую изнанку шторки спроецировалось изображение.

Майкл Уэллан, обложка романа Айзека Азимова «Роботы утренней зари». Безмятежно потягивающийся металлический человек на фоне безмятежного рассвета.

Рябь. Подрагивание. На грани сознания. Бледный мираж несуществующего. Снова оно. Скосил глаза на монитор – так и есть. В «теневом режиме» – неизвестная директория [CENSORED]. Мигает красным. Не входить? Шевельнул пальцем, вошел.

Роботы сменились странной картинкой – угловатый узор разноцветных линий, творение безумного паука. Линии дрогнули, неуловимо меняя узор, зашлись в неистовом танце. Страшно. Отвратительно. Отвратительно и страшно.

Голова закружилась, к горлу подкатила тальятелле, в угасающем сознании вспыхнула странная аббревиатура: ГПсМ…

* * *

– Андрей! Андрей!.. – взывал по интеркому голос Аникеева.

Гипоталамическая пси-модуляция. Я знаю, что я знаю, что это такое, но откуда я знаю, что это такое, и откуда я знаю, что я знаю, – я не знаю… Ох и дела!

– Я в порядке, командир. – Конечно, Аникеев по внутренней телеметрии отследил состояние члена экипажа. – Кратковременная потеря сознания.

– Зайди в рубку.

На шторке снова красовался Майкл Уэллан. Карташов выдернул флешку и надел на шею. Лучше пусть будет при нем. И выбрался в коридор-шахту.

По случаю официальной «ночи» рубка освещалась лишь индикаторами и мониторами.

– Докладывай, – без обиняков приказал Аникеев.

– Губная помада, – ответил Карташов.

– Снова?

– Да.

– Что думаешь?

– По нам кто-то долбит психотроникой. Вряд ли с Земли. Это должна быть какая-то супер-пупер-фантастическая разработка. Скорее, кто-то из наших. Или на борту что-то есть.

Тихий звон с пульта контроля за состоянием экипажа заставил обоих вздрогнуть.

– Кто?! – невольно воскликнул Карташов.

– Гивенс, – снимая показания с датчиков, отозвался Аникеев. – Те же симптомы.

– Надо проверить, не за компьютером ли он!

Гивенс-младший был за компьютером. И шарахнуло

его куда сильнее. В наполненной охами-вздохами каютке, у монитора, набитого клубком голых тел, американец лежал неподвижно, бессмысленно закатив глаза. Аникеев выдернул флешку, изображение погасло.

– Accept for survive… – хрипло сказал пилот. – OGK…

– Эдвард, говори по-русски, – потребовал Аникеев.

– Impossible… understand everything… can’t speak… a few minutes… leave me alone… Leave me alone!!! – Гивенс сорвался на крик.

Командир и астробиолог переместились из отсека в коридор.

– Поражение речевого центра, – пробормотал Карташов. – Худо. Если только не…

– Симуляция?

– Хрен знает. Надо его в медотсек.

В этот момент шторка каюты Булла открылась, и оттуда выглянуло хмурое лицо первого пилота.

– Кэп! – воскликнул он. – А я как раз к тебе. Я знаю, как обогнать китайцев!

9

Неуставные отношения

Евгений Гаркушев

– Вот как? – Аникеев усмехнулся, уже понимая: что-то здесь нечисто.

– Да. Really. Мне пришло откровение.

– И что мы должны сделать?

– Выбросить за борт балласт. Оборудование. Вещи. Лишних членов экипажа. Даже центнер веса даст выигрыш в несколько часов при разгоне и торможении на таком расстоянии.

– Лишних членов экипажа? – поразился командир.

– Certainly! К чему нам повара, пусть даже самые хорошие? К чему философы, которые способны только стучать по клавишам? А сколько они сожрут в пути, сколько кислорода изведут! Тонны, тонны дополнительной массы! К Марсу должны прибыть русский, американец и европеец. Этого достаточно. Остальные могут пожертвовать собой ради общего дела. И у оставшихся вероятность успешного возвращения – двадцать пять процентов, так к чему повторять ошибки Скотта в Антарктике? Не только проиграть в гонке к Южному полюсу, но и погибнуть на пути к мечте? Наши имена будут записаны на золотых скрижалях истории или канут в безвестности…

Голос Булла становился все тише. Вспомнив о возможном трагическом конце, он едва не заплакал и замолчал. Пораженный Аникеев некоторое время не мог вымолвить ни слова. А Карташов пристальнее вгляделся в расширенные зрачки американца и заявил:

– Командир, он же в стельку пьян!

Действительно! И как он сам не догадался? Американец на ногах не стоит!.. Но мысли и слова? Пусть даже Булл пьян и не ведает, что несет, откуда у него такие речевые обороты? Словно он говорит на русском языке с детства, а английские слова вставляет по нужде, для поддержания легенды.

– Ты тоже слышал? – обратился Аникеев к соотечественнику.

– Что? – уточнил Карташов.

– О золотых скрижалях истории?

– Скрижалях? Нет, о скрижалях он не говорил, откуда ему такие слова знать? Лепетал что-то бессвязное… Меня хотел за борт выбросить, я так понял. Сволочь.

Булл тираду Карташова проигнорировал. Только прикрыл глаза, будто очень утомившись.

– Значит, опять психотроника?

– Да что с тобой, командир? – встревожился Карташов. – Ты тоже накатил где-то втихомолку?

– Я? – возмутился Аникеев, чувствуя странный прилив сил, нехарактерный для опьянения.

Зарождающуюся перепалку прервал итальянец, появившийся из полутемного коридора.

– Вячеслав, опять сбой в центральном компьютере. Содержание кислорода в воздухе повысилось почти вдвое: сбилась настройка параметров.

– Как ты обнаружил? – спросил Аникеев.

– Почувствовал что-то неладное, проверил…

– Теперь понятен срыв Булла: непривычный к крепким напиткам организм, а тут еще и кислородное опьянение, – вздохнул командир. – Нехорошо кислород на коньяк лег. Даже мне что-то мерещится… Ты ввел корректировки, Бруно?

– Конечно. Сейчас атмосфера приходит в норму, – объявил итальянец. – А Булл отравился?

– Парень устал, немного расслабился, – проворчал Аникеев. – Через пару часов будет в порядке.

– Что у трезвого на уме, у пьяного на языке, – мстительно заявил Карташов.

– Чего спьяну не отчудишь. Ты его в каюте пристрой, пусть отсыпается. А ко мне пригласи, пожалуйста, Жобана…

* * *

Замигал красным диод вызова высшего приоритета. Ху Цзюнь непослушной рукой потянулся к сенсору подтверждения. Постоянная смена времени отдыха давала о себе знать, командир «Лодки Тысячелетий» едва не задремал. Согласно инструкции, вдвоем спать тайконавтам не разрешалось – стало быть, кто-то все время должен был бодрствовать. Сейчас был его черед.

Пришла шифровка. Нежным голосом прекрасной Нун Мейфен компьютер сообщил:

– Перехвачено сообщение объекта два. Обнаружен слабый искусственный нетривиальный радиосигнал на частоте сорок мегагерц. Предполагается инородное происхождение. Сигнал узконаправленный, появляется с периодичностью девять с половиной часов. Следующий период активности предположительно через четыре часа.

Ах, красотка Мейфен! Выходит, через четыре часа нужно будет перед тобой отчитаться? Ху Цзюнь всегда предпочитал мечтать о том, что разговаривает с прекрасной актрисой, называя ее по имени, а не с шишками из руководства страны. К тому же, чьи решения доводятся до них по секретному каналу, тайконавты обычно и не знали. Партия управляет коллективно…

– Ввиду особой важности полученной информации приказано соблюдать полное радиомолчание и отключить двигательную установку во избежание выхода из зоны распространения сигнала, – продолжила Мейфен. – Полученные данные передать для расшифровки сразу же.

Отключить двигатель? Наверху и правда всполошились. Но их можно понять! Марс – далекая цель, а сигнал пришельцев – вот он. Что бы это могло быть? Зонд? Оставленный на околосолнечной орбите спутник? Чужой спутник, которому много тысяч лет? От Земли они удалились на приличное расстояние – понятно, что там слабый и узконаправленный сигнал не слышен.

Ху Цзюнь тихо постучал в стенку спальной капсулы Чжана Ли.

– Вставай, Ли! Есть работа.

Появившаяся спустя пару секунд заспанная физиономия напарника ничего хорошего не выражала.

– Что случилось? – прохрипел он.

– Нужно повозиться с радио.

– Зачем? Связь пропала?

– Будем слушать тишину. Команда из Поднебесной. А я займусь отключением двигательной установки.

– Таков приказ? – насторожился Чжан Ли.

– Да.

– Но наша цель…

– Мы выключим двигатель на несколько часов. Прибудем к Марсу немного позже. О чем волноваться? У нас преимущество в три дня.

– Расчетное преимущество.

– Ты хочешь взять командование на себя? И перечить распоряжениям Земли?

– Нет, конечно.

– Тогда настраивай аппаратуру. Мы должны слушать ближний космос. Где-то здесь русские обнаружили артефакт. Точнее, его сигнал.

– Сколько у меня времени?

– Полно. Целых четыре часа.

Ли, ругаясь, выбрался из капсулы, устроился в своем рабочем кресле и принялся набирать команды. Ху Цзюнь занялся тем же – и запуск, и остановка двигателя требовали подготовки.

* * *

Спустя четыре часа «Лодка Тысячелетий» плыла в бездонной черноте космоса, словно уснув. Не работали радиопередатчики и двигатель. Лишь два человека напряженно следили за текущими результатами сканирования эфира.

Ху Цзюнь попытался взглянуть на ситуацию со стороны. Утлая жестянка с двумя живыми существами погромыхивает в пустоте. Лодка Тысячелетий… Даже не гордая колесница! Утлое суденышко… Сейчас двое ее кормчих по приказу свыше хотят отыскать крохи мудрости с чужого стола, обломок давно забытой

цивилизации. Или, напротив, вступить в контакт с теми, кто неизмеримо выше их, достает головой до звезд.

По сути, как мало еще знают люди и о Земле, и о космосе… Невольно Ху начал напевать древнюю песню царства Юн:

Если крыса шерсткой горда,

Хуже крысы неуч тогда,

Хуже крысы неуч тогда.

Он ведь не умер еще со стыда.

– Эй, ты что? – зашипел со своего места Чжан Ли.

– Ничего, – бросил командир. Прагматичный напарник начал его раздражать. – Здесь, ближе к Солнцу, все кажется по-другому, верно?

– Сильнее припекает.

– Мы сейчас ближе к Солнцу, чем бывал кто-либо из людей! – заявил Ху Цзюнь.

– Но русские подберутся к нему еще ближе. Их траектория выгнута сильнее, чем наша, и защита корабля лучше.

– Сейчас мы ближе всех. Ближе всех в истории. И этот объект… Как ты думаешь, что он собой представляет?

– А что думает Поднебесная? – спросил Ли.

– Поднебесная пребудет в вечности под бездонным синим небом, что ей до нас и нашей суеты где-то за пределами мироздания? А группа управления полетом получила данные разведки о том, что русские услышали инопланетный сигнал. Но ты-то понимаешь, что первыми его услышали мы?

– Конечно. – Чжан Ли слегка помрачнел. Он верил в достижения Китая и не понимал, как такая несправедливость – что русские узнали о чем-то раньше их – могла произойти. Впрочем, через пару месяцев он будет уверен, что именно они и засекли чужой радиосигнал. Или забудет о нем, если сигнал окажется отражением земной трансляции от какого-то неведомого астероида.

– Кого бы хотел найти ты? – поинтересовался Ху Цзюнь.

Напарник на мгновение задумался, потом уточнил:

– Что будет лучше для страны?

– Инопланетный корабль с инопланетными технологиями. Желательно без экипажа: война нам не нужна, – усмехнулся командир.

– Но ведь из-за этого корабля нас могут снять с дистанции, – предположил Ли. – Марс – журавль в небесах. Там мы можем погибнуть. А корабль – вот он!

Поразительно, как Чжан Ли сразу поверил в корабль и в то, что чужие технологии нужны народу. А ведь и правда – что предпочтет руководство? Послать их к Марсу без уверенности в успехе или оставить для исследования корабля? Хотя нет, «оставить» однозначно не получится. Слишком быстро «Лодка Тысячелетий» несется сейчас к Солнцу, не затормозить. Но подкорректировать траекторию, выйти еще на один разворот, несомненно, можно. У них будет фора перед любым кораблем, стартовавшим с Земли. Да и второй «Лодки Тысячелетий» у Китая, увы, нет. Но Марс! Далекий оранжевый шар, манящий и полный тайн… Так, может быть, лучше им ничего не услышать?

Не успел Ху Цзюнь как следует обдумать нежданно пришедшую мысль, как радиоприемник заговорил, коверкая слова:

– Здравствуйте, товарищи китайцы!

Чжан Ли изменился в лице и мелко закивал:

– Здравствуйте, здравствуйте!

– Подожди! – одернул напарника командир. – Связь не включать!

– Я и не собирался! Но они и так нас слышат… Чувствуют… Это ведь высший разум!

Похоже, Чжан Ли оказался куда большим мистиком, чем можно было предположить при всей его правоверности. Хотя чем вера в партию и мудрость ее линии отличается от веры в могущественных инопланетян? Политбюро так же далеко от простого космонавта, как и Марс. Да что там, дальше…

– Здравствуйте, товарищи китайцы! – вновь повторил динамик.

– Ты слышишь, у них явственный русский акцент! – заявил раздраженный Ху Цзюнь.

– Происки соперников? – забеспокоился Чжан Ли.

– Не знаю… Скорее всего. Сигнал мощный?

– Нет. Слабый.

– Значит, русские не хотят, чтобы Земля нас услышала. Мы можем ответить на той же частоте с такой же мощностью сигнала?

– Зачем? – удивился Чжан Ли. – А как же поиски внеземного корабля?

– Мне кажется, поговорить с русскими будет интереснее. Особенно если нас вызывают именно они. Так можем или нет?

– Теоретически можем. Но тебе не кажется, что это измена?

– Нас здесь только двое…

Ли неожиданно решился.

– Можем. Две минуты – и я настрою передающую аппаратуру.

* * *

Китайский язык всегда давался Аникееву нелегко. Не то чтобы он специально его изучал, но даже те несколько слов, что Вячеслав знал, повторить с нужной интонацией было очень трудно. И все же он взял обязанности контактера на себя и, выдерживая большие паузы, твердил в микрофон:

– И хаутун баду. И хаутун баду.

Двигатель китайцы заглушили. По сообщениям китайских информационных агентств, якобы для профилактических работ. Но Аникеев знал, что профилактика – лишь предлог. И что они слушают…

– Не отзовутся. Зря время тратишь, – заметил Карташов. – Даже если ты все верно рассчитал и они получили от своей разведки слитую тобой информацию о подозрительной активности на данной частоте, у тайконавтов строгие инструкции. Не станут они тебе отвечать. Послушают, да и все. А скорее и слушать не станут.

– Тяжело им там вдвоем, – вздохнул Аникеев. – Скучно. Партийные инспекторы далеко. Ответят.

Француз, не посвященный в планы русских, даже не поинтересовался, зачем командиру вдруг понадобилась нестандартная частота и зачем на эту частоту нужно было выходить не штатным радиопередатчиком, а портативным резервным, предназначенным для связи корабля с посадочным модулем на Марсе. Кто поймет загадочную русскую душу? Может быть, Аникееву нужно связаться с дамой сердца на Земле и он собирается сделать это в обход официальных каналов? А спутник-ретранслятор повесил на орбиту еще в прошлый полет? От русских с их нетривиальным мышлением всего можно ожидать.

– Здравствуйте и вы, товарисчи! – неожиданно ожил эфир. Как и надеялся Аникеев, Ху Цзюнь знал русский гораздо лучше, чем он китайский.

– Нам есть что обсудить, коллеги, – веско заявил Вячеслав. – Надеюсь, нас никто не слышит?

– А ты думаешь, я имею право говорить с тобой, уважаемый? – спросил китаец. – Кстати, ты Карташов?

– Аникеев.

– Командир, – уважительно протянул китаец. – И что ты хочешь сказать, командир? Вы уже нашли инопланетный корабль?

– Думаю, ты догадался, что никакого чужого корабля нет, Ху Цзюнь, – сказал Аникеев. – Мне нужно было связаться с вами без свидетелей, и я дал вам знать, как это сделать. Немного дезинформации, и вы сами вышли на нужную волну. Земля нас не слышит, верно?

– Может быть, может быть, – уклончиво ответил китаец.

– Мы, как и вы, простые работяги космоса, за нас принимают решения наверху, – продолжал гнуть свою линию командир. – Но наша жизнь – это наша жизнь. А?

Получилось сумбурно, но Вячеслав примерно этого и хотел. Если китайцы все-таки доложили руководству о своих подозрениях или сами разведчики что-то выяснили и записывают беседу, из-за того, что его рассуждения слишком общие, не так просто будет поднять скандал.

– Мы готовы отдать свои жизни на благо страны! – отозвался еще один голос. Чжан Ли, больше ведь некому.

– Всем нам к риску не привыкать. И все-таки я хотел бы предложить вам сотрудничество, – заявил Аникеев. – Народное. Ведь там, у Марса, мы будем совершенно одни. Ни миллиард, ни полмиллиарда жителей наших стран не смогут нас поддержать при всем желании. Слишком далеко. А мы будем близко. И непременно понадобимся друг другу.

– Сотрудничество хорошо. Мы дружим со всеми хорошими людьми, – заявил китаец после

непродолжительной паузы. – Мы уважаем ваш труд и подвиг.

– Как вы смотрите на то, чтобы наши корабли достигли Марса одновременно? – поставил вопрос ребром Аникеев.

– Мы будем первыми! – вновь подал голос Чжан Ли.

– Стоит ли погибать раньше других? Если мы прибудем одновременно, шансы выжить повысятся и у нас, и у вас.

Отключив микрофон, чтобы китайцы его не услышали, Карташов шепотом сказал:

– Напрасный труд, Слава. Ты им предлагаешь родину продать. Не согласятся.

– Согласятся не согласятся, а попробовать всегда стоит. Тут как с женщинами, Андрей. Предложить ты обязан всегда. И как бы там ни было, сколько-то часов я у них уже отыграл. Двигатель-то они на время остановили.

– И что эти часы по сравнению с тремя сутками?

– Капля камень точит. А теперь помолчи. Сейчас они ответят.

10

По сусекам

Александр Громов

Спустившись с Эвереста, Хиллари и Тенсинг сделали заявление: на вершину они поднялись почти одновременно. Журналистов это, естественно, не удовлетворило: что значит «почти»? Даже они знали: если на гору идут двое, то идут в связке, кто-то тропит путь впереди, кто-то топает сзади. Время от времени меняются местами. Так кто же из вас шел на том отрезке впереди, ребята? Кто все-таки первым поставил ногу на ближайшую к стратосфере точку Земли? Ась?

Первый был необходим. Двух первых не могло быть. И дожали-таки журналисты Хиллари и Тенсинга, доломали. Выяснили: на последнем отрезке пути Хиллари шел первым в связке, Тенсинг же поднялся на вершину вторым, отстав от товарища на два шага. Ах, какая громадная разница!.. Но для жующего и пялящегося в экран обывателя – да, разница. Огромная. Колоссальная. Остается только радоваться, что Новая Зеландия и Непал не очень-то рьяно сражались между собой за престиж: и страны не самые заметные, и Эверест – далеко не Марс.

С другой стороны, что мешало Хиллари подождать Тенсинга в шаге от вершины, чтобы ступить на нее одновременно? Отсутствие у альпинистов соответствующей традиции? Заторможенность ума вследствие усталости и кислородного голодания? Наивное непонимание того, что миллиардам людей там, внизу, всенепременно нужен первый?

И ведь нужен. На том стоим. Точнее – сидим или лежим перед телевизором.

А уж если борьба за приоритет идет между могущественными державами…

* * *

– Нас обманут, – сказал Карташов, когда поступил ответ с «Лодки Тысячелетий».

Аникеев понимающе усмехнулся.

– Думаешь, они доложат на Землю, а та прикажет им немедленно продолжать разгон?

– Нет, не думаю. – Андрей качнул головой. – Они не доложат.

– Почему ты так считаешь? – прищурился командир. – Ты бы на их месте не доложил, верно? Ладно, не отвечай… Совместный полет, конечно, безопаснее, это и ежу понятно. При этом наплевать на амбиции страны никак не возможно. На месте китайских товарищей ты дал бы нам такой же обтекаемый ответ, как они: на сотрудничество и взаимопомощь согласны, но не в ущерб программе полета. Ты согласился бы сотрудничать – в теории. Ты не стал бы отягощать начальство докладом о нашей маленькой провокации и подарил бы «Аресу» столько времени, сколько понадобится твоему начальству, чтобы понять: никакого сигнала от братьев по разуму не будет. Ставлю пять к одному: после первой неудачи с приемом сигнала китайский ЦУП заставит наших коллег прождать еще девять с половиной часов – до следующего как бы сеанса. И только потом Земля прикажет тайконавтам продолжать разгон. На месте Ху Цзюня ты рассуждал бы так: скорее всего эти западные варвары не успеют догнать нас, и тогда, по сути, ничего не меняется. Но если они все-таки исхитрятся достичь Марса одновременно с нами, то сделают это, исчерпав все мыслимые резервы, а мы будем иметь и подстраховку, и некоторую фору, поскольку наши резервы останутся при нас. «Лодка Тысячелетий» все равно окажется впереди – пусть не на трое суток, а всего на час или несколько минут, но какая разница? Первый есть первый, а насколько отстал второй – так ли уж важно? Угадал?

Андрей кивнул.

– Сходно думаем, – буркнул Аникеев. – Но. Они могут выбирать, а нам ничего другого не остается. Авантюра будет та еще. Десять часов мы, будем считать, отыграли. Осталось шестьдесят два плюс-минус. Если мы принципиально не в состоянии отыграть шестьдесят два часа, то я не вижу смысла менять план полета. А если в состоянии, то… Давай всех сюда. Через десять минут.

– И Джона тоже?

– Да. Буди.

Успел Булл протрезветь или еще нет – сейчас не имело значения. Ушибленные алкоголем и кислородом мозги иногда лучше, чем их отсутствие. Особенно если это неплохие мозги. Что он там собирался выбросить за борт?

Десять минут – прорва времени. Формулы небесной механики чудовищно громоздки, однако расчет новой траектории с другими начальными условиями – плевое дело для корабельной «считалки». И задачи на оптимизацию ей вполне по плечу. Пока экипаж отдыхал, Аникеев гонял компьютер. Прежде чем все шестеро вновь оказались в сборе, командир еще раз запустил программу, получил тот же ответ и вывел траекторию на монитор.

С удовлетворением отметил: Джон, кажется, в порядке. Хмур, но это ничего.

Все молчали, ловя скупые слова командира. Пять пар глаз уставились на Аникеева. Хорошие лица… Только напряженные. Даже Бруно застыл, как изваяние.

– Китайские коллеги будут ждать примерно десять часов. Не больше. Больше им и не позволят. Итак, какие будут соображения? Одно мы слышали – кому-то покинуть корабль. Отметается. Другие предложения есть?

Булл молча подвигал желваками. Злится и переживает… Карташов молчал. Жобан переглянулся с Гивенсом.

– Что, никаких предложений?

– Пересчитать траекторию, – подал голос Пичеррили. – Она у нас оптимальна по расходу аргона. Можно немного сократить путь… облегчив корабль. Надо посчитать…

– Догнать и перегнать, – хихикнул Жобан.

– Уже посчитал. – Проигнорировав реплику француза, Аникеев указал на монитор. – Зеленая линия – наша штатная траектория. Двигаясь по ней, мы, как вы знаете, безнадежно отстаем от китайцев. Красная линия – новая расчетная траектория. На ней мы выигрываем около шестидесяти трех часов и выходим на финишный отрезок раньше «Лодки Тысячелетий». Всего на час, но раньше. Смотрите.

Линии почти сливались. Но это «почти» выливалось в шестьдесят три часа полета.

– Значит, мы пройдем ближе к Солнцу? – спросил Жобан.

– Максимальное приближение – примерно пятьдесят шесть сотых астрономической единицы вместо шести десятых.

– Однако! Не пустяк.

– Плюс пятнадцать процентов солнечной энергии на наши головы, – мгновенно подсчитал Бруно. – Жарковато будет.

– Можно и потерпеть, – отрезал Аникеев. – Меня другое интересует: система охлаждения выдержит? Какие наружные приборы могут выйти из строя? – Все молчали. – Хорошо. Думайте. Через час я хочу знать ответ. Далее. Теоретически мы можем немного увеличить тягу. Практически – лишаем себя аргона на возврат. На разгон нам хватит, на торможение – уже нет. Маневровые не помогут. На траектории возвращения мы пролетим мимо Земли и можем надеяться только на спасательную операцию. Шансы в лучшем случае – фифти-фифти.

– Облегчить «Арес», – повторил Бруно.

– Почти на две с половиной тонны, – невесело усмехнулся

командир. – Я подсчитал. Давайте решать, без чего мы можем обойтись. Нельзя пожертвовать резервными запасами аммиака для системы охлаждения. Топливом и окислителем для маневровых – тем более. Людьми? – Он непроизвольно взглянул на Булла. – Отпадает. Что мы можем выбросить? Кислород? Воду? Пищу? Личные вещи? Тренажеры? Научную аппаратуру? Кстати, хорошо бы наконец разобраться, откуда у нас перегруз в двести килограммов. И самое главное. – Он обвел взглядом всех пятерых. – Разговор этот имеет смысл лишь при одном условии – безоговорочном согласии всего экипажа с изменением плана полета. Есть риск. Он в любом случае есть, но с предлагаемым изменением плана полета не уменьшится. Мягко говоря. К риску добавятся вынужденные неудобства и ограничения. Вероятно, придется сократить пищевой рацион. Вероятно, придется снизить лимит на воду с трех до двух литров в сутки. И так далее. Если хоть один из нас против, я отказываюсь что-либо менять. Итак, кто против, пусть заявит об этом сейчас. Есть такие?

Молчание было ему ответом.

– Мне этого мало. Возможно, мы сможем перетерпеть, возможно – нет. Если кто-то сомневается в себе, пусть тоже заявит.

– Экипаж Серебрякова смог бы, – уверенно высказался Карташов.

– Откуда ты знаешь?

– Я не знаю. Я краснеть перед ними не хочу.

– Твои цветовые предпочтения мы выясним как-нибудь в следующий раз. Буду опрашивать поименно. Джон?

– Да, – ответил Булл.

– Что «да»?

– Я согласен рискнуть.

– Эдвард?

– Кто же откажется прийти к флагу первым? – пожал плечами Гивенс. – Согласен.

– Жан-Пьер? Имей в виду, твой «орган» полетит за борт.

– Сыграю на нем напоследок и орошу скупыми мужскими слезами. Согласен.

– Бруно?

– Надо пробовать. Согласен. Мои кастрюли тоже полетят за борт?

– Можешь сочинить им эпитафию. Андрей?

– Ты еще спрашиваешь! Согласен. Начинаем инвентаризацию?

– Я хочу, чтобы каждый понял, с чем он сейчас согласился, – медленно проговорил Аникеев. – Мы не можем тронуть ни грамма аргона, метана и окислителя. То же самое касается бортовых батарей, солнечных панелей, СЖО и, конечно, спускаемого модуля. Вряд ли нам удастся существенно облегчить корабль путем снятия с него второстепенной аппаратуры и конструктивных элементов… и вряд ли это разумно. Далее – крайне нежелательно трогать запасы кислорода и воды, но, возможно, нам придется пойти на это. С пищей несколько проще: по моим грубым прикидкам, мы можем сэкономить до полутонны, не слишком отощав при этом. Можем выкинуть и побольше, но это уже рискованно. Андрей, вся провизия – на тебе. Ты решишь, от чего можно избавиться и не подохнуть. Всем остальным – аналогичная задача, каждому в своей епархии. Начнем, конечно, с личных вещей. Лимит в три килограмма считаю более чем достаточным. Есть возражения?.. Далее – аппаратура для научных экспериментов…

– Земля нас простит, – повторил Булл слова Пряхиной.

– Кто-то простит, а кто-то несколько лет жизни вбухал в эту аппаратуру, – отчеканил командир. – Причем лучших лет. Значит, так. Есть эксперименты, которые должны были начаться сразу после расконсервации «Ареса». Пусть каждый просмотрит свою программу. Если есть – а они должны быть – эксперименты, с которыми мы уже безвозвратно опоздали, то аппаратуру и расходные материалы для них – за борт. Остальное везем с собой – и работаем. По плану, насколько это возможно. На что Земле рекорд без научных результатов? Он только Пряхиной нужен…

«Он много кому нужен», – подумал Аникеев, но предпочел не развивать эту тему.

– О-ля-ля, – весело сказал Жобан. – Пойдем искать ненужное?

– Разойтись по отсекам, поскрести по сусекам… – хохотнул Карташов.

– Сусек?.. – заинтересовался француз. – Что есть «сусек»?

– Ларь для зерна. Не путать с Суссексом и сусликом.

– С миру по нитке – кобыле легче, – подытожил Бруно.

Сигнал пожарной тревоги ударил по ушам внезапно, как выстрел из-за угла. Отъявленно мерзкий прерывистый вой наполнил «Арес».

– Задымление в аппаратном! – возопил Пичеррили, мельком взглянув на индикацию, и бросился к выходу из рубки.

Вернее сказать, бросил себя. Когда тело весит раз в сто меньше, чем ему полагается, бег исключен. Возможны лишь акробатические прыжки с отталкиванием от всего, за что удалось зацепиться руками.

Бруно опередил остальных лишь на секунду. Еще на «бегу» он учуял дым. Странный это был дым. Не то чтобы незнакомый – напротив, очень даже знакомый, – но более чем странный в космосе. Обонятельная галлюцинация?..

Если это была галлюцинация, то вдобавок еще и зрительная. В аппаратном отсеке, самом непрезентабельном с точки зрения эстета помещении корабля, в узком проходе между металлическими шкафами с электронной начинкой, действительно висело облако сизого дыма.

11

Сны на Марсе

Дмитрий Колодан

Запах Бруно узнал сразу. Потому и растерялся – прошло лет пятнадцать с тех пор, как он последний раз его чуял. Впрочем, замешательство длилось долю секунды. Перекувырнувшись в воздухе, он оказался рядом с металлическим шкафом и распахнул дверцу.

Стараясь глубоко не вдыхать, Бруно вгляделся в сплетение проводов, разноцветных шин и электронных плат. И тут же нашел источник задымления.

– Чем это пахнет? – послышался за спиной голос Аникеева.

Бруно повернулся, зажав двумя пальцами свою находку – тоненькую деревянную палочку, тлеющую с одного конца. На лице итальянца застыла виноватая улыбка.

– Благовония… Они называются «Сон на Марсе».

Глядя на недоуменные физиономии коллег, он пояснил:

– Когда мы молоды и глупы… В юности я не только книжки читал, я и на танцы ходил. А на дискотеках есть специальные комнаты для отдыха. Такие благовония там и жгли, тогда модно было.

Он затушил огонек, но палочка продолжала дымить.

– Вызывает галлюцинации? – спросил Аникеев.

– Нет… Это… как бы сказать? Расслабиться, снять напряжение.

– Ничего себе – сняли напряжение. – Гивенса аж передернуло.

– Вопрос в другом, – сказал Аникеев. – Откуда взялись эти «марсианские сны»?

Он посмотрел на Карташова, но тот замотал головой. Значит, в «теневом восприятии» чисто. Аникеев оглядел экипаж, но по лицам ничего не определишь. Если кто из них… Что там Булл говорил насчет лишних членов экипажа?

– Второй вопрос: кто ее зажег? – подал голос Жан-Пьер. – Не сама же она загорелась. А мы были вместе…

– Да что здесь творится! – взорвался Булл. – На дискотеке, говоришь? У меня чувство: дискотека здесь и сейчас! Помады, благовония, огни мигают, музыка соответствующая! Кто-нибудь отключит пожарную тревогу? От воя зубы ломит.

– Отставить!

Булл заткнулся и исподлобья посмотрел на капитана.

– Эдвард, займись сигнализацией. У кого-нибудь есть мысли по этому поводу?

– Допустим, она могла загореться и сама, – предположил Бруно. – Некоторые элементы сильно нагреваются… Может, этого достаточно?

– Но это не объясняет, откуда она здесь появилась.

– Экипаж Тулина? – высказался Карташов.

– Зачем?!

– Шуточка со смыслом? – Бруно пальцами изобразил кавычки. – Мол, расслабьтесь и смотрите марсианские сны?

– По-твоему, они совсем из ума выжили?

Бруно пожал плечами.

– Там Миллер, а у немцев плохо с чувством юмора.

– Вот именно. Миллер не способен

даже на самые глупые розыгрыши.

– Все равно, – не сдавался Бруно. – Это единственное разумное объяснение, которое я вижу.

– Доложи в ЦУП, – хмуро сказал Булл. – Пусть они выяснят насчет шутников. А нам есть чем заняться… Как ты сказал, Андрей? Поскрести по сусекам?

– Точно! – воскликнул Жобан. – Ларь для зерна! Салат!

* * *

Это был Фобос.

Яна узнала его: диковинный старый мир в багряном свете огромной планеты. Держась за руки, они стояли на краю обрыва – двое в нелепых скафандрах – и смотрели на пейзаж внизу. На таинственные башни, острыми шпилями вонзившиеся в мертвое небо. Играла музыка, и Яна ничуть не удивилась, когда поняла: башни поют. Ветер, которого нет и быть не может, насвистывал простенькую сентиментальную мелодию. И неожиданно Андрей запел:

– Марса шарик оранжевый… Я люблю тебя очень…

– Так кого ты любишь, Карташов? Меня или этот оранжевый шарик?

Он не ответил.

– Эх, Карташов, Карташов… – Яна покачала головой.

– Видишь, – сказал Андрей. – Мы добрались. И все оказалось так… Когда-то здесь был рай. И снова будет.

– Что ж, – Яна усмехнулась. – Я рада за тебя. Честно.

– У меня есть для тебя подарок.

Он что-то вложил ей в руку.

– Яблоко? – спросила Яна. Поскольку понимала: на развалинах рая нет более уместного дара. Рай потерянный, рай обретенный, рай, который предстоит возродить. И на Марсе будут яблони цвести?

Она опустила взгляд. На широкой перчатке скафандра лежал оранжевый плод с толстой блестящей кожурой. Смешно, неужели Андрей забыл, что у нее аллергия на цитрусовые? Апельсин… Апель-син? Китайское яблоко?

Яна изумленно посмотрела на Андрея. Он двумя руками взялся за тяжелый шлем и снял его. Свет Красной планеты окрасил лицо багровым. Улыбающееся лицо тайконавта Ху Цзюня, каким его показывали в новостях.

Яна резко открыла глаза.

Какой еще Фобос? Она лежала в своей кровати, у себя в квартире, и до проклятого Марса так далеко… даже не представить. Влажное покрывало спуталось и обвилось вокруг нее, как голодный удав. Яна скомкала его и с раздражением отшвырнула в угол. И так каждую ночь! Кошмар за кошмаром с самого начала марсианской экспедиции.

Не вставая, Яна включила музыкальный центр. Старый диск «30 Seconds to Mars» – ей не особо нравилась подобная музыка, просто успокаивало само название группы. Внушало нездоровый оптимизм. Но на этот раз не помогло; она выключила центр, не дослушав и до середины песни. Что-то случилось – и Яна не могла понять, она это только чувствует или же точно знает.

Страшно хотелось пить, пришлось выбираться из кровати. Зевая, Яна прошла на кухню. До чего дурацкий сон… Попробуй теперь усни.

В вещие сны Яна не верила. В конце концов, что такое сон? Всего лишь суп из дневных переживаний, случайных мыслей и воспоминаний. Глупые игры подсознания.

Но избавиться от дурных предчувствий не получалось. Хотя официальные сводки и заметки в блоге Андрея твердили о том, что все в порядке. Да и Пряхина на последней пресс-конференции сказала: «Арес» идет хорошо, все по плану. А Ирине Александровне Яна верила. Не из-за пресловутой «женской солидарности», а потому, что знала ее лично. Пряхина пойдет на срыв всей марсианской программы, если возникнет малейшая угроза жизни экипажа. Для нее космонавты как родные дети – такая вот сублимация.

Яна щелкнула выключателем.

– Доброй ночи, Яна Игоревна.

В такие моменты приличной девушке полагается кричать изо всех сил. Но крик застрял в горле. Яна дернулась, отступила к стене и осталась стоять, не находя сил двинуться дальше. Сердце колотилось так, словно решило изнутри сломать ребра.

За кухонным столом сидел незнакомый ей человек. Острое лицо, прилизанные волосы, бегающие глаза. Прищурившись, он оглядел ее сверху вниз с гадливым любопытством. Усмехнулся и поправил узел галстука.

– Кто… Кто вы?

Яна прижалась спиной к стене, не в силах отвести взгляд от незнакомца. Мысли спутались, разбежались, как пугливые насекомые. Яна не могла сосредоточиться. Незнакомец же развалился на стуле и с невозмутимым видом отхлебывал кофе из чашки. Из ее чашки…

– Что вы здесь делаете? Кто…

Наткнувшись на колючий взгляд, она замолчала. Поморщившись, незнакомец поставил чашку на стол.

– Вообще-то, я не люблю кофе, – признался он. – Особенно растворимый. Но, к сожалению, другого у вас не нашлось. Сами не хотите чашечку?

По-русски незнакомец говорил без запинки, но Яна сразу догадалась: иностранец. Дело было не в акценте, он почти не чувствовался, а в чем-то другом, куда более глубоком.

Яна заставила себя выпрямиться. Хотя прекрасно понимала: вид у нее совсем не грозный – растрепанная, с заспанным лицом, в одной лишь ночной рубашке.

– Кто вы такой? – повторила она, проговаривая каждое слово. – Как попали в мою квартиру? И что вам нужно?

Голос предательски дрогнул.

– Сколько вопросов! – незнакомец цокнул языком. – Вы очень любопытны. Любопытство – признак ума, а мне нравятся умные женщины…

– Вы не ответили ни на один.

– Ладно. Давайте по порядку, – улыбнулся незнакомец. – Моя фамилия Перельман, но вам она ничего не скажет. В вашу квартиру я попал самым простым путем – через дверь. А нужно мне, чтобы вы поехали со мной в одно место. Не волнуйтесь, вашей жизни ничто не угрожает. Пока.

* * *

– Салат? – Все повернулись к французу.

– Друг мой, – сказал Бруно. – Я понимаю, от волнения у вас разыгрался аппетит. И я учту ваши пожелания. Но вам не кажется, сейчас не время думать о еде?

– Да нет же! – Жан-Пьер в раздражении почесал царапину на носу. – Салат! Мы можем выбросить блок с растениями. Для СЖО он необязателен, и мы легко протянем без зелени.

– Много там салата, – сказал Булл.

– Много. Удаляем блок целиком – грунт, подкормка, лампы, снимаем панели, систему орошения, можно и на воде попробовать сэкономить…

– Эй! Как можно салат? – возмутился Бруно. – Нам необходима свежая зелень.

– Тебя в детстве мало кормили шпинатом? – фыркнул Булл. – Решили же… э… затянуть потуже пояса. Я правильно сказал?

Он покосился на Карташова. Андрей вздрогнул. Показалось, или американец ему подмигнул?

– А витамины? – не унимался Пичеррили. – Или традиция такая: без цинги не будет великих открытий?

– Витамины! – усмехнулся Аникеев. – Например, витамин «D» получишь от Солнца. Ложкой будешь его хлебать. У нас сбалансированное питание – полный набор необходимых витаминов и микроэлементов. Какая цинга?

– Ну ладно, – сдался итальянец. – Оставьте только пару листиков. Я приготовлю напоследок такое…

– Решено. Жан-Пьер, займись салатом. Но этого недостаточно. Продолжаем думать, от чего еще можно избавиться. За работу.

Не успел Карташов закрыть дверцу-шторку спального отсека, как в нее постучали. Это был Аникеев. Капитан выглядел уставшим.

– Ну и что у нас плохого?

Аникеев поморщился.

– Андрей, а тебе мало? У меня голова идет кругом, и мозги закипают.

– Доложил в ЦУП?

– Нет еще, – мотнул головой Аникеев.

Карташов выпучил глаза.

– Рехнулся? Да они там на ушах стоят. И съедят тебя с потрохами.

– Подождут. Не верю я, что экипаж Тулина имеет к этому отношение, – Аникеев повертел в пальцах палочку «Снов на Марсе», которую забрал у Пичеррили.

– Я тоже, – кивнул Карташов. – А у тебя есть

другие версии?

Аникеев вздохнул.

– В том-то и дело, что нет. Хотя…

В этот момент поступил сигнал по интеркому.

– Капитан… – Голос Жобана дрогнул. – Здесь… В блоке с растениями… Срочно.

– Сейчас буду, – Аникеев отключил связь. – Пойдем.

Жан-Пьер встретил их на полпути – двигался навстречу, отталкиваясь от стен и сжимая в одной руке вырванный с корнем пучок салата. Карташов и представить не мог, что человек может выглядеть таким ошарашенным. Даже впечатлительный француз.

– Что случилось?

– Смотрите, – сказал Жан-Пьер, передавая Аникееву растение. – Я не понимаю – что это? Кто это?

– Ни хрена себе! – не сдержался Аникеев.

– Что там? – Карташов непонимающе заморгал, глядя на капитана.

– Ты астробиолог, – сказал Аникеев. – Тебе и отвечать на вопрос.

Он перебросил ему растение. Как раз в ту секунду, когда появился Бруно.

– О! Дарите друг другу цветы?

Аникеев скривился. Проклятый итальянец со своими комплексами! То ему везде намеки мерещатся, дискотеки, теперь – неуместные шуточки… Карташов, впрочем, не обратил на слова Бруно внимания. Он глядел на пучок салата, и глаза его становились все больше и больше. Бруно, сообразив, что шутки сейчас неуместны, мигом убрал с лица ехидную ухмылочку.

– Наводка? – спросил Аникеев.

Карташов дернулся.

– Нет, Слава. Настоящее.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/sergey-lukyanenko/doroga-k-marsu/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.