Дурочка, или Как я стала матерью читать онлайн - Диана Чемберлен

Дурочка, или Как я стала матерью

Диана Чемберлен

Спасительный свет #2

Джина Хиггинс находит личный дневник своей бабушки, который та вела во время войны. Из него следует, что в юности она влюбилась в юношу, оказавшегося немецким шпионом, а ее скорый брак со школьным учителем был всего лишь попыткой скрыть беременность. Джина приезжает в закрытый приморский городок, где, по слухам, живет ее настоящий дед Уолтер. Доказательства того, что он – шпион и, возможно, убийца, до сих пор покоятся на морском дне. Джина решает поднять улики со дна, чтобы не только почтить память бабушки, но и решить одну личную проблему…

Диана Чемберлен

Дурочка, или Как я стала матерью

Посвящается Хасине и другим детям, которые еще ждут своих приемных родителей

Diane Chamberlain

KISS RIVER

Copyright © Diane Chamberlain, 2003.

This edition published by arrangement with Writers House LLC and Synopsis Literary Agency

© Лебедева Н., перевод на русский язык, 2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

1

Кондиционер в ее старенькой машине тянул из последних сил, обдувая лицо Джины душным, теплым воздухом. В другое время она наверняка ощутила бы ужас от мысли о том, во что ей обойдется ремонт кондиционера. Теперь же она просто открыла окно, позволив ворваться внутрь солоноватому морскому воздуху. Очень скоро порывы влажного ветра спутали ее длинные волосы, превратив их в беспорядочную копну завитков. Другая на ее месте наверняка постаралась бы прибрать непокорные пряди, но Джина даже не шевельнулась. Проведя шесть дней в безостановочной езде, шесть ночей в тревожном сне в тесной машине, совершив несколько походов в незнакомые фитнес-клубы, где она тайком спешила принять душ, и съев бесчисленное количество дешевых гамбургеров, Джина наконец-то добралась до места. Река Поцелуев была совсем рядом – в воздухе уже ощущался пряный аромат ее вод.

Джина въехала на мост, который оказался очень длинным и был к тому же плотно забит машинами. Что ж, этого стоило ожидать. Стоял конец июня, а направлялась она не куда-нибудь, а к Внешним отмелям Северной Каролины[1 - Внешние отмели (англ. Outer Banks) – 320-километровая полоса узких песчаных барьерных островов побережья Северной Каролины, начинающихся у юго-восточного края Вирджиния-Бич Восточного побережья США.] – месту, которое неудержимо влекло к себе туристов со всей страны. Скорее всего, найти комнату для ночлега тоже будет непросто. Об этом Джина даже не подумала. Она привыкла к Тихоокеанскому побережью – к северо-западной его части, скалистой и неприступной. Вода тут была слишком холодной, чтобы купаться, а снять комнату на пару дней никогда не составляло проблемы.

Машины двигались так медленно, что она могла без труда просматривать карту, лежавшую прямо на руле. После моста автомобили ползли с милю или около того мимо местной школы и парочки торговых центров, а затем две трети их свернули направо, на шоссе 12. Джина повернула налево и оказалась в районе, который именовался на карте Южным побережьем.

Откуда-то справа сквозь открытое окно до нее доносился шум океана. Волны бились о причал за стеной домов, представлявших собой весьма пеструю смесь: новые крупные постройки чередовались со старыми коттеджами и домиками с плоскими крышами. Несмотря на плотный поток машин, Внешние отмели здесь представляли собой одно бескрайнее пустое пространство – совсем не то, чего можно было ожидать после чтения дневника. В дневнике, впрочем, говорилось вовсе не о Южном побережье. Дорога все петляла и петляла, и в скором времени по обочинам ее стали появляться дубы и еще какие-то растения – их Джина видела впервые. Судя по карте, она приближалась к деревушке Дак, до которой Джине, собственно, не было никакого дела. После деревни ей предстояло проехать через местечко под названием Сондерлинг, а затем – через территорию заповедника. Ну а после этого она должна была увидеть знак, указывающий на поворот к Реке Поцелуев… Точнее, к ее маяку. Джина знала, что до маяка ей ехать еще не одну милю, но продолжала посматривать на небо в надежде разглядеть за деревьями каменную башню. Она понимала, что с такого расстояния ей вряд ли удастся увидеть маяк, но время от времени все же всматривалась в пространство.

На то, чтобы полюбоваться достопримечательностями деревушки, у нее ушло куда больше времени, чем хотелось бы, поскольку машины продвигались здесь еле-еле. Если поток в скором времени не рассосется, на место она прибудет уже в полной темноте. Джина рассчитывала добраться до Реки Поцелуев к пяти. Было уже семь, и солнце неумолимо клонилось к горизонту. Что, если маяк закрывают на ночь для посещений? Да и открыт ли он вообще? И в какое время там включают свет? Она бы здорово расстроилась, окажись вдруг, что маяк больше не работает. Ей очень хотелось посмотреть, как он освещает местность каждые четыре с половиной секунды. Если даже посетителям разрешают подниматься на маяк, вряд ли их пускают в световую камеру. Но ей, так или иначе, придется туда пробраться. Лишь недавно она обнаружила, что наделена незаурядной способностью лгать. Всю жизнь Джина ценила честность и прямоту, а тут оказалось, что ей нет равных в искусстве обмана. При необходимости ей ничего не стоило выйти за рамки закона. В первый раз пробравшись в незнакомый фитнес-клуб, чтобы принять душ, она дрожала от страха. Ее пугала не столько возможность попасться, сколько бесчестность такого поступка. Но к тому моменту, когда она проникла в клуб в Норфолке, она практически забыла о том, что не имеет к нему никакого отношения. Цель оправдывает средства – именно эти слова стали отныне ее девизом.

А потому, если доступ к фонарю закрыт, она что-нибудь придумает, чтобы попасть внутрь. В конце концов, именно для этого она сюда и приехала. Она побеседует с кем-нибудь из смотрителей или экскурсоводов и сочинит что-нибудь убедительное. Она проводит исследования, вот что она им скажет. Она пишет о маяках. Или делает фотографии. Джина коснулась фотоаппарата, висевшего у нее на шее, – она позаимствовала его перед тем, как отправиться в путь. Словом, она что-нибудь непременно придумает. Ей просто необходимо было увидеть огромный глобус из стеклянных призм – так называемые линзы Френеля.

Путь через заповедник тянулся до бесконечности, но затем поток машин стал иссякать: автомобили один за другим сворачивали к домам, расположенным у пляжа. Следуя своим путем, Джина продолжала изучать карту. Где-то здесь должен быть знак, указывающий дорогу к маяку. Ей предстоит повернуть направо, проехав через рощицу из сосен и дубов. Не исключено, впрочем, что окрестности здорово изменились с момента написания дневника. Вполне возможно, что деревья давно успели вырубить, и теперь вдоль дороги тянутся одни лишь туристические коттеджи.

Наконец она заметила узкую колею, протянувшуюся на восток в гущу деревьев. Съехав на обочину, Джина вновь принялась изучать карту. Здесь не было никакого знака, никакого указания на то, что путь ведет в нужном ей направлении, но даже на карте отчетливо просматривался выступ, в который упиралась дорога. На самом деле на Реке Поцелуев не было никакой реки – лишь мыс с этим причудливым названием да сам маяк. Последний, кстати, должен был служить хорошей приманкой для туристов. Так

почему же здесь нет никакого знака?

А не проехать ли ей чуть дальше по главной дороге, чтобы поискать другой, не столь сомнительный поворот? Мысль эта мелькнула в голове у девушки всего лишь на мгновение. Знак просто сдуло ветром. А может, его задела проезжавшая мимо машина. Доверившись карте, Джина все-таки свернула на узкую дорогу.

Внезапно та круто ушла влево, прямо под тень деревьев. Извилистый путь был изрыт колдобинами, и ехать приходилось в полутьме, поскольку свет практически не проникал в эту чащу. Сквозь открытое окно Джина слышала стрекот сверчков и кваканье лягушек. А может, кого-то еще, столь же громкого и назойливого.

Дорога внезапно оборвалась прямо посреди леса. Затормозив, Джина включила верхний свет. Этот тупик был отмечен и на карте. Узкая полоска вела от него к маяку. Взглянув налево, Джина увидела посыпанную гравием дорогу, поперек которой висела тяжелая проржавевшая цепь. К цепи крепилась табличка: «ПРОЕЗД ЗАПРЕЩЕН».

Только этого не хватало, подумала она. С какой стати такие строгости? Даже если сам маяк закрыт для публики, прилегающая к нему территория наверняка свободна для посещения. Как и домик смотрителя.

Джина бросила взгляд на карту. Другой такой дороги, заканчивающейся тупиком, на ней просто не было. Вздохнув, она вновь взглянула на посыпанную гравием дорожку. Путь выглядел мрачным, неухоженным и на редкость негостеприимным.

Джина никогда не считала себя безрассудно храброй, хотя за последние несколько месяцев обнаружила в своем характере мужество, о котором прежде и не подозревала. Медленно выбравшись из машины, она заперла за собой дверцу. В багажнике лежал фонарь, но батарейки сели еще в Кентукки, так что она отправилась в путь, прихватив с собой лишь карту и фотокамеру.

Один конец цепи крепился к дереву, а второй был пристегнут к столбу. Обогнув столб, Джина зашагала по дорожке из гравия. Даже если это не та дорога, сказала она себе, чего ей бояться? Спору нет, она может вывихнуть лодыжку, попав ногой в одну из ям или споткнувшись о корень, которые во множестве проступали из-под земли. Вероятнее всего, однако, она просто набредет на чье-то укромное жилище. В этом случае она с готовностью извинится и попросит указать ей путь к маяку. Но тут она вспомнила про лошадей. В этих местах водились дикие лошади. И кабаны. Судя по дневнику, встреча с ними не сулила ничего хорошего. Джина буквально превратилась в слух. В любой момент до нее мог донестись топот копыт или треск ломающихся веток. Успеет ли она забраться на одно из этих старых деревьев?

Но вокруг было тихо – даже шум машин умер где-то вдали. И только неугомонные сверчки – или кто-то там еще – оглашали лес своим дружным стрекотом. Только тут до Джины дошло, что возвращаться ей придется этой же дорогой, причем уже в полной темноте.

Сколько она уже прошла? Видимо, не больше четверти мили. Остановившись, Джина внимательно всмотрелась вперед. На карте дорога выглядела совсем короткой, и к этому моменту над деревьями уже должна была проступить верхушка маяка. Пройдя еще с десяток метров, она расслышала глухой, монотонный гул. Не иначе как океан. Чувствовалось, что волны бились где-то рядом.

Дорога повела направо. Лес начал редеть, и сквозь ветви деревьев проглянуло небо. Джина ускорила шаг и, неожиданно для себя оказалась на маленькой парковке, густо засыпанной песком. Что это, парковка для посетителей, которые раньше съезжались к маяку? В одном Джина уже не сомневалась: по какой-то причине свет Реки Поцелуев теперь стал недоступен для публики.

Сквозь кусты и деревья, окружавшие парковочную площадку, она разглядела белую кирпичную стену какой-то постройки. Должно быть, маяк. Джине хватило одного взгляда, чтобы понять: тут что-то неладно. Она поспешила по узкой дорожке, торопливо разводя руками ветви деревьев. Еще пара шагов, и она замерла, в ужасе глядя перед собой. «Нет, – вырвалось у нее. – Только не это».

Маяк высился прямо над ней, но верхушки у него не было. Световая камера исчезла, и вся башня составляла приблизительно три четверти от первоначального размера. Присмотревшись, Джина разглядела несколько железных ступенек – те торчали поверх зазубренного края башни.

Опустошенность, которую она ощутила в тот момент, не шла ни в какое сравнение с обычным разочарованием. Неудивительно, что в окрестностях не было ни одной живой души. Скорее всего, это океан разрушил маяк: волны и сейчас настойчиво бились в основание башни, хотя прилив, судя по всему, еще не успел достичь пика. Шторм, в отчаянии подумала Джина. В этом виноват проклятый шторм.

Паника подкатила быстро и незаметно. Она проделала такой долгий путь, и ради чего? Надежды оказались пустыми. Джина прикрыла глаза, стараясь унять нервную дрожь. Соленые брызги били ей в лицо, а в ушах звучал равномерный плеск волн.

Стоило ей сделать пару шагов в сторону башни, и слева показалась двухэтажная постройка. Домик смотрителя. Заброшен, должно быть, давным-давно. Правда, окна, как ни странно, были не заколочены, а на широкой веранде красовались два белых стула.

Джина вновь взглянула на башню, а затем, сбросив сандалии, ступила в воду. Та оказалась неожиданно холодной, так что у Джины даже перехватило дыхание. Ноги вязли в песке, а волны плавно поднимались до ее колен, чтобы в следующее мгновение вновь опуститься до щиколоток.

Она вскарабкалась по лестнице, ведущей в вестибюль башни. Разочарование, вызванное отсутствием световой камеры, смешивалось с радостью от того, что она наконец-то оказалась внутри маяка. Как же хорошо она знала это место! Ей было известно, что вход в вестибюль когда-то закрывала дверь, хотя с тех пор от нее не осталось и следа. Еще Джина знала, что в самой башне обитали птицы. И точно: стоило ей ступить пару шагов, как сверху послышался шум крыльев.

Из вестибюля она попала в круглую комнату, где было гораздо прохладнее, чем снаружи. Пол покрывали черно-белые ромбики кафельной плитки, а возле одной из стен высилась железная лестница. Бросив сандалии на пол, Джина решительно полезла наверх.

Ступеньки были не сплошными, а решетчатыми, что позволяло ей видеть сероватое небо над головой и тускло освещенный пол под ногами. Вьющаяся по спирали лестница понемногу сужалась, так что сердце у Джины колотилось все быстрее. Ей всегда было не по себе на высоте. Вот и теперь, отдыхая на очередной площадке, она нервно прижималась к кирпичной стене. Сквозь узкие окошки, расположенные вдоль площадок, виднелся домик смотрителя. Пара минут отдыха, и Джина вновь пускалась в путь. Она крепко держалась за перила, не решаясь больше смотреть вниз.

На самом верху башни зияла открытая дыра. Лестница меж тем поднималась еще на пару метров, так что верхушка ее одиноко торчала на фоне вечернего неба. Джина устало прислонилась к стене. Сердце ее бешено колотилось – не столько от изнеможения, сколько от страха. Хватит ли у нее духу подняться еще выше? Тогда она могла бы усесться на верхней ступеньке и взглянуть оттуда на океан. А вдруг окажется, что линзы лежат прямо на мелководье, у подножия башни?

Усилием воли она сделала шаг, затем другой, двумя руками цепляясь за перила. Добравшись наконец до самого верха, она опасливо присела на последнюю ступеньку. Весь мир лежал у ее ног.

Океан тянулся вдаль огромным синеватым ковром. Толстая стена маяка выглядела так, будто ее жевало какое-то гигантское чудище, оставившее после себя зазубренные осколки кирпича.

Ну и что ей теперь делать?

Стараясь не терять равновесия, Джина слегка отклонилась влево и вытащила из кармана шорт фотографию. С фото на нее смотрела маленькая девочка. Слишком маленькая для годовалой – а ведь именно в этом возрасте был сделан снимок. Карамельного цвета кожа. Короткие иссиня-черные волосы. Большие темные глаза, полные печали и надежды.

Джина поспешно зажмурилась, ощутив подступившие слезы. «Я обязательно что-нибудь придумаю, детка, – промолвила она. – Обещаю тебе».

Она еще долго сидела на ступеньке, наблюдая за тем, как угасает день. Мысли ее все время возвращались к девочке, запечатленной на снимке. Она не думала о том, как будет спускаться по этой шаткой лестнице в вечерних сумерках и как побредет к своей машине по темнеющему лесу. Не заботило ее и то, как ей найти комнату в местечке, запруженном толпами туристов, да еще в пятницу вечером.

Должно быть, она все-таки немного повернула голову, поскольку что-то вдруг привлекло ее внимание. Джина повернулась и онемела от изумления: окна в доме смотрителя переливались витражным светом.

2

Клэй О’Нил остановил свой джип у проржавевшей цепи. Достав ключ, он выбрался из машины, открыл навесной замок, а затем перетащил цепь на одну сторону дороги. Как там, сестра уже дома? Был вечер пятницы. Лэйси в это время ходила на встречи «Анонимных алкоголиков». Что ж, он оставит цепь открытой – избавит сестру от необходимости снова возиться с замком.

Уже вернувшись в джип, он заметил на противоположной стороне тупичка чью-то машину. Должно быть, кто-то припарковался здесь, а затем пошел к пляжу через лес. Стоило ему, впрочем, выехать на гравийную дорогу, как он напрочь забыл про чужой автомобиль. Ехал Клэй очень медленно, аккуратно объезжая ямы и прочие опасные места: не далее как неделю назад он едва не сломал ось об один из корней. Да и ветки не мешало бы подрезать: они назойливо царапали крышу джипа, пока Клэй пробирался по коридору из деревьев.

Выбравшись из леса, он сразу увидел домик смотрителя: витражные окна ярко светились в вечерних сумерках. Дом выглядел на редкость уютно и гостеприимно. Не зря же Лэйси настояла на том, чтобы они подключили освещение к таймеру. Сестра обычно приезжала с работы первой, и возвращаться ей приходилось в мрачный, темный дом. Это зрелище страшно ее угнетало – так она, по крайней мере, заявляла. Но Клэй-то знал истинную причину ее настойчивости: ей хотелось полюбоваться со стороны на собственную работу. Поначалу он не соглашался, ссылаясь на непомерный расход электричества, но затем все-таки уступил. Лэйси сделала для него так много, что он мог позволить ей эту прихоть. Он знал, что ярко освещенные витражные стекла служили для нее своего рода утешением. Да он и сам испытывал схожие чувства, хотя ни за что бы в этом не признался. Их мать тоже делала витражи, так что радостный вид этих красочных стекол был подобен полузабытой колыбельной.

Клэй припарковался на песчаном пятачке в том углу площадки, который был поближе к дому. Выбравшись из машины, он открыл багажник и вытащил оттуда сумки с продуктами. Была его очередь делать покупки. На ужин он привез несколько толстых розоватых стейков тунца, не забыв прикупить недельный запас фруктов, круп и молока, а также кое-что по хозяйству. Хотя сумки были довольно тяжелыми, он умудрился захватить сразу все четыре.

Опустив сумки на новенькую деревянную стойку, он услышал, как Саша спешит вниз по лестнице. Черный лабрадор ворвался на кухню, чтобы поприветствовать хозяина. «Привет, парень, – сказал Клэй, почесывая широкую грудь пса. – Хочешь сказать, что пора и прогуляться?»

Саша сделал пару шагов к двери, укоризненно оглянувшись на хозяина. Ах ты, бедняга, подумал Клэй, открывая дверцу холодильника. «Идем, идем, – сказал он. – Дай только выложу продукты».

Маленькая кухня оказалась первой комнатой, которую они с Лэйси восстановили полгода назад, когда только перебрались в этот дом. Кухня представляла собой небольшое квадратное помещение с деревянным полом и шкафчиками из сосны. В центре комнаты, в окружении четырех дубовых стульев, высился широкий стол. Кухня получилась не слишком изящной, зато функциональной. Да они, собственно, и не гнались за изяществом: историческая достоверность была гораздо важнее.

Выложив из сумок продукты, Клэй направился было к двери, как вдруг взгляд его случайно скользнул по окну. За широкой панелью мозаичного стекла отчетливо виднелся маяк. Солнце уже село, окрасив небо в сероватый цвет, но это не помешало Клэю различить силуэт башни. Что-то было не так. Он прекрасно знал, как обычно выглядел маяк из окна его кухни. Он помнил зазубренные очертания каменной верхушки и четкую линию железной лестницы. Но сегодня эта линия была размыта, и Клэю потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что кто-то сидит там, на верхней ступеньке. На том самом месте, которое он привык считать своим.

Может, Лэйси? Да нет, ее машины не было на парковке. Видимо, кто-то чужой. В последнее время посторонние заглядывали сюда исключительно редко. Туристы давно забыли про Реку Поцелуев, да и дорогу перегородили цепью сразу после того, как шторм разрушил верхушку башни. Конечно, до маяка можно было добраться и по пляжу, но Клэй в это не очень-то верил: вода давно успела размыть прибрежный песок. Получается, кто-то приплыл на лодке? Клэй наклонился к самому окну. Нет, лодки не видно. Впрочем, в такой темноте трудно что-нибудь разглядеть. Внезапно он вспомнил про машину, припаркованную в лесном тупичке.

«А ну-ка, идем», – окликнув собаку, Клэй распахнул дверь и вышел на веранду. Первым делом он снял сандалии, а затем взял фонарь и зашагал к каменной башне. Саша, радуясь долгожданной свободе, поспешил к деревьям, растущим на другом конце двора.

На ступенях лестницы сидела женщина – уж в этом-то Клэй мог не сомневаться. Ее длинные волосы развевались на ветру, а сама она неотрывно смотрела на море. Ищет неприятностей на свою голову, подумал он. В сумерках спуск по этой лестнице мог закончиться очень плачевно. Глядя на то, как волны бьются об основание башни, Клэй осторожно ступил в прохладную воду. До маяка тут было рукой подать. «Эй, там!» – прокричал он в тот самый момент, когда волна ударилась о берег.

Женщина не шевельнулась – должно быть, просто не услышала его из-за шума прибоя. Клэй сложил руки рупором и прокричал еще громче: «Эй! Слышите меня?»

На этот раз женщина наклонилась и взглянула вниз. С такого расстояния немыслимо было разглядеть ее черты. Если она что-то и ответила, Клэй все равно не расслышал. «Там опасно! – крикнул он. – Вам лучше спуститься вниз».

Женщина встала, но Клэй уже передумал: в башне сейчас слишком темно. «Ждите там! – помахал он рукой, призывая ее оставаться на месте. – Я помогу вам спуститься. У меня есть фонарь».

Приказав Саше не убегать с пляжа, Клэй зашлепал по воде ко входу в башню. В глаза ему бросились знакомые очертания лестницы, послушно следовавшей изгибам кирпичной стены. Он включил фонарь и быстро взбежал наверх, ни разу не остановившись, чтобы

отдышаться. Такой подъем он совершал едва ли не каждый день – трудно было представить убежище лучше, чем этот маяк. Как только его голова показалась над краем зазубренной стены, соленый ветер с размаху ударил ему в лицо.

Женщина быстро встала – видимо, он напугал ее своим появлением. Что ж, бежать ей и правда было некуда.

– Вы могли оступиться, спускаясь по лестнице в такой темноте, – промолвил он, многозначительно указывая на фонарь.

– Да-да, вы правы. Спасибо.

Порыв ветра швырнул ей в лицо прядь волос, и она тут же поспешила отвести ее рукой.

Удивительная красавица. Очень тоненькая, если не сказать, худенькая, с длинными черными локонами и большими темными глазами. Выглядела она невероятно хрупкой, так что казалось, что порыв ветра запросто мог сдуть ее с этой башни.

Как будто в ответ на его мысли, она слегка покачнулась, судорожно схватившись за перила. Клэй знал, что она должна была чувствовать в этот момент. Оказавшись на верху лестницы, вы словно бы воспаряли над башней, что неизменно приводило к головокружению. Клэй и сам испытал это пару раз, когда поднимался сюда с Терри. Тем не менее лестница была на редкость прочной, просто требовалось время, чтобы привыкнуть к такой реакции вестибулярного аппарата.

– Присядьте, – предложил он. – Придите в себя, а потом начнем спускаться.

Женщина покорно села, ухватившись обеими руками за перила. Клэй устроился ступенькой ниже.

– Что привело вас сюда? – осторожно поинтересовался он, опасаясь, как бы она не приняла его слова за упрек.

Небо из синего успело стать темно-серым. Ночь обещала быть мрачной – ни звезд, ни луны.

– Я… просто… – Она смотрела куда-то в сторону, поверх его головы. – Что здесь случилось? – растерянно махнула она рукой. – Что случилось с маяком?

– Ураган, – пояснил Клэй. – Давно это было, лет десять назад.

– Десять лет. – Женщина покачала головой. Она вновь отвела взгляд, и Клэю показалось, что глаза у нее предательски заблестели.

– Меня зовут Клэй О’Нил, – представился он. Незнакомка отреагировала на это полуулыбкой.

– Джина Хиггинс. – Она кивнула в сторону домика. – Там теперь музей или что-то в этом роде?

Дом с его красочными витражами и правда напоминал церковь или музей.

– Нет, – покачал головой Клэй. – Долгое время там никто не жил. Потом за него взялось Общество по охране памятников старины, к которому я как раз и принадлежу. Мы с сестрой живем в доме, пока идет реставрация. Помогаем с работой и выступаем в роли подрядчиков.

Реставрационные работы продвигались на редкость медленно, что вполне устраивало Клэя. Никто не назначал точных сроков, и причин торопиться попросту не было.

Джина снова взглянула на дом.

– А витражные стекла?

– Это сделала сестра. К реставрации дома они отношения не имеют.

– Неужели она сама и сделала?

– Да.

– Какой талант! Очень красиво.

Клэй, взглянув на дом, согласно кивнул:

– Да, у нее неплохо получается.

– Что будет с домом, когда вы приведете его в порядок?

– Понятия не имею, – ответил Клэй.

Крепко ухватившись за перила, он встал и глянул вниз, пытаясь отыскать Сашу. Пес что-то вынюхивал в куче водорослей, и Клэй успокоенно сел на место.

– Может, там будет маленький музей, – промолвил он. – Или пансион. А может даже, частное жилье. Проблема в том, что доступ к маяку закрыт. Так какой смысл привлекать сюда туристов? Я очень удивился, когда увидел вас здесь. Как вы до нас добрались?

– Пришла по дороге, которая перегорожена цепью. Хоть там и висел знак «Проход закрыт», – робко призналась Джина. – Простите, что так вышло.

– К маяку не пускают только потому, что здесь опасно… да это вы и сами могли заметить. Но раз уж вы забрались сюда, не сломав себе шею, то и говорить не о чем. Вы просто гуляли или что-то искали? Мало кто помнит, что здесь вообще когда-то был маяк.

– Я интересуюсь маяками. Так, для своего удовольствия. – Она коснулась камеры, висевшей у нее на шее. – Мне хотелось взглянуть на эту башню и сделать пару снимков. А куда подевалась световая камера? И линзы Фрезналя?

Она произнесла «Фрезналя», а не «Френеля». Довольно странно для человека, интересующегося маяками. Впрочем, она сама сказала, что занимается этим как любитель. Должно быть, она видела это слово только в книгах и никогда не слышала, как оно произносится.

– Линзы Френеля лежат на дне океана, – промолвил он, употребив правильное название. Даже в темноте было видно, как вспыхнули у Джины щеки.

– Почему их не подняли? – спросила она. – Это же очень ценная вещь.

Клэй кивнул:

– Все так, но против этого выступило слишком много народа.

Его собственный отец, всеми силами боровшийся поначалу за спасение маяка, оказался в числе тех, кто был против подъема линз.

– Туристическое бюро и общество по охране маяков хотели отыскать линзы, но местные жители склонны считать, что всему определен свой срок. Вдобавок они не спешат привлекать сюда новые толпы туристов. Да и сами линзы… а вдруг они успели разлететься на сотни кусков?

– А может, они остались целы или разбились лишь на несколько фрагментов, которые ничего не стоит собрать в одно целое, – энергично возразила Джина. – Это же настоящее преступление – оставить на дне океана такую ценную вещь. Ее можно было бы выставить в каком-нибудь музее.

Клэй пожал плечами. Ему, по большому счету, не было никакого дела до линз. Что толку беспокоиться из-за таких пустяков?

– Это те самые линзы, которые установили вместе с маяком? – спросила Джина.

– Да. И весят они не меньше трех тонн, так что поднять их – задача не из легких. А потом еще придется продержать их несколько месяцев в электролитной ванне, чтобы металлические части не рассыпались на воздухе.

– Это ни к чему, – возразила Джина. – В качестве металла там использовалась медь, так ведь? Медь не нуждается в электролизе.

Нельзя сказать, чтобы Клэя не впечатлили эти познания, тем более что Джина действительно была права.

– А вес в три тонны означает только то, – продолжила Джина, – что линзы не могло унести далеко от маяка.

Клэй взглянул на черную морскую бездну. Когда-то давно они с Терри приезжали к маяку и усаживались в отлив на верхушке лестницы в надежде разглядеть где-нибудь под собой смытые в море линзы. Но им это так и не удалось.

– Шторм тогда был невероятной силы, – заметил он. – А за ним последовало еще несколько. Береговая линия с тех пор здорово изменилась. До шторма вода никогда не поднималась так высоко: море просто смыло часть пляжа. Так что линзы теперь могут лежать где угодно.

– Эй! – окликнули их откуда-то снизу. Перегнувшись через край башни, Клэй увидел на пляже свет фонаря.

– Привет, Лэйс! – откликнулся он. – Мы уже спускаемся.

Он встал и повернулся к Джине:

– Это моя сестра. Ну что, готовы спускаться?

Клэй зашагал вниз, слегка повернув фонарь в обратную сторону, чтобы Джина могла разглядеть ступеньки.

– Шагайте осторожней, – предупредил он. – В темноте спускаться опасно.

Двигался он медленно, поскольку Джина шла очень осторожно, крепко вцепившись в перила, так что до вестибюля они добрались не скоро. Спустившись в воду по трем бетонным ступенькам, они побрели к берегу. Саша бросился навстречу, окатив их градом брызг.

Джина присела на корточки,

чтобы погладить собаку, что тут же вызвало расположение Клэя. Пес перекатился на бок, подставив незнакомке живот, и Джина послушно почесала ему брюшко.

– Это Саша, – сказал Клэй. – А это моя сестра Лэйси. Лэйси, позволь представить тебе Джину… – он замялся, поскольку не мог вспомнить ее фамилию.

– Хиггинс. – Поднявшись с корточек, Джина отерла руку о шорты, после чего протянула ее Лэйси.

– Так вы – подружка Клэя? – поинтересовалась та. Она давно лелеяла надежду, что в жизни брата появится наконец новая женщина.

– Нет, – ответила Джина с усмешкой. – На самом деле я без спроса вторглась в ваши владения. Сидела там, наверху, пока не стемнело, а ваш брат меня спас. Вот и все.

– В самом деле? – Лэйси перевела взгляд на Клэя.

– Она пришла сюда по дороге, – пояснил тот.

– Обошла цепь, – добавила Джина, – за что и прошу прощения. Мне так хотелось…

– О, пустяки. – Лэйси беспечно помахала рукой. – Это место никогда не было нашей собственностью.

Она перевела взгляд с брата на Джину, снова оглядела их, и Клэй без труда прочел ее мысли: «Привлекательна, подходящий возраст – удачная пара для брата».

– Вы тут на отдыхе с семьей? – спросила она. – Или с компанией подружек?

Намек был настолько прозрачен, что Клэй едва не застонал. Почему бы прямо не спросить, не хочет ли Джина поближе познакомиться с ее незадачливым братцем?

– Нет, я одна, – ответила Джина. – Так, решила заглянуть сюда на пару дней.

– Она историк, специалист по маякам, – пояснил Клэй.

– Историк-любитель, – тут же поправила его Джина. Ей, должно быть, до сих пор было стыдно за свой ляп: надо же, неправильно произнесла «Френель».

– Послушайте-ка, – Лэйси прихлопнула комара, усевшегося ей на плечо, – вы уже ели? Не хотите поужинать вместе с нами?

– Нет, что вы, – покачала головой Джина.

– Мы хорошо знаем историю этого маяка, – продолжала уговаривать ее Лэйси. – Поделимся с вами любыми подробностями.

Клэй знал, что сестра его все равно настоит на своем. Ход ее мыслей был ему вполне понятен. В действительности Лэйси не так уж хотелось свести его с этой незнакомкой или рассказать той множество историй про маяк: для его сестры была невыносима сама мысль о том, что кто-то может оказаться в полном одиночестве.

– Я купил на ужин свежего тунца, так что вы вполне можете остаться, – неожиданно для себя промолвил Клэй. – Потом кто-нибудь из нас отвезет вас к машине.

На самом деле ему тоже не хотелось, чтобы Джина ушла. Неплохо было бы взглянуть на нее при ярком кухонном свете, чтобы разглядеть на этом совершенном лице хоть какие-то недостатки.

Джина взглянула на Сашу, который сидел, прижавшись к ее ноге. Она рассеянно почесала пса за ушами.

– Ладно, – сказала она наконец. – Я искренне благодарна вам за приглашение. Признаться, мне было бы страшновато брести по лесу из-за всех этих диких свиней и лошадей.

Клэй и Лэйси уставились на нее в недоумении, а затем громко расхохотались.

– Дикие свиньи? – вымолвила сквозь смех Лэйси.

– Ну да. Говорят, тут водились дикие свиньи. В смысле, кабаны, – пояснила Джина.

– Водились, но давным-давно, – сказал Клэй. И где только она умудрилась почерпнуть эту информацию? В каком-нибудь древнем справочнике, не иначе. Она ничего не знала о том, что маяк разрушен. А теперь еще эти свиньи…

– Лошадей перегнали к Королле, – добавила Лэйси, – поскольку здесь они гибли под колесами машин. Вообще, когда-то давно тут было открытое пастбище, со множеством коров и свиней. Вот часть свинок и одичала. Мне рассказывала об этом Мери Пур, бывшая смотрительница маяка. Думаю, в заповеднике до сих пор водятся кабаны.

– Вы знаете Мери Пур? – спросила Джина. Вне сомнения, она уже слышала это имя.

– Знала, – ответила Лэйси. – Мери умерла несколько лет назад, но я навещала ее перед смертью в доме престарелых.

– Мне бы хотелось побольше узнать о ней, – заметила Джина.

– Разумеется, – Лэйси кивнула в сторону дома. – Идемте. За ужином я расскажу вам о Мери.

Они зашагали к дому, осторожно ступая по мокрому песку. Джина, высокая и длинноногая, шла перед Клэем, и тот в какой-то момент едва не забыл про ужин.

– Пойду разожгу огонь для гриля, – сказал он, сворачивая в сторону сарая, где у них хранился уголь. Он даже не удивился, когда выяснилось, что Саша предпочел остаться с Джиной: пес умел манипулировать людьми не хуже его сестры.

* * *

Когда он принес на кухню поджаренные куски тунца, оказалось, что Лэйси и Джина делают салат. На плите варились нежные початки кукурузы. Обе женщины с головой погрузились в беседу – в ту особую реальность, которая казалась совершенно недоступной мужчинам вроде него. Толковали они о местном маяке. Лэйси развлекала Джину историями о смотрителях, Мери Пур и ее муже Калебе. Лэйси было известно куда больше, чем Клэю, и Джина слушала как завороженная, не забывая, впрочем, кромсать листья салата.

В ярком кухонном свете Лэйси и Джина казались списанными с какой-то картины: одна – с огненно-рыжими локонами, другая – с иссиня-черными. Обе – настоящие красавицы: изящные, с белоснежной кожей. Вот только двадцатичетырехлетняя сестра его выглядела покрепче Джины – четко очерченные мышцы, округлое лицо. Лэйси унаследовала не только огненную шевелюру матери и ее художественный дар, но и ямочки на щеках, а также нежную кожу, которая нуждалась в серьезной защите от солнца. Хотя у Джины кожа была такой же светлой, Клэй небезосновательно подозревал, что при желании она могла как следует загореть. Другое дело, что Джина, похоже, почти не бывала на солнце. Клэй исподтишка разглядывал новую знакомую. Сыроватый морской воздух спутал ее черные волосы, придав им совершенно неукротимый вид.

Клэй поставил на стол блюдо с рыбой, Джина принесла салат, а Лэйси – тарелку кукурузы.

– Где вы живете? – усевшись, Клэй подвинул Джине жареного тунца.

– В Беллингеме, штат Вашингтон, – ответила Джина. – Это к северу от Сиэтла.

– Вашингтон! – воскликнула Лэйси. – А что вы делаете в наших краях?

– Просто у меня оказалось немного свободного времени, – сказала Джина, накладывая себе салат и, как показалось Клэю, тщательно взвешивая слова. – Я преподаю в школе, и у меня, как и у учеников, сейчас летние каникулы. Я уже знакома с маяками на Тихоокеанском побережье, и мне хотелось заглянуть для разнообразия на Восток. Ну а начать я решила с Реки Поцелуев.

Клэй, рассмеявшись, потянулся к блюду с рыбой.

– Не самое удачное начало, – заметил он. – Завтра вы сможете съездить к маяку в Карритуке. Он хорошо сохранился и открыт для публики.

– И маяк в Боди совсем недалеко, – добавила Лэйси. – Да и Хаттерас в паре часов езды отсюда. Вам, наверно, известно, что этот маяк передвинули несколько лет назад, чтобы он не рухнул в море, как наш, – кивнула Лэйси в сторону пляжа. – На видео можно посмотреть, как это происходило.

Джина кивнула.

– Спасибо. – Она осторожно подцепила кукурузный початок. – Я непременно постараюсь увидеть их все. Жаль только, что ваш маяк понемногу разрушается. Еще мне непонятно, почему здесь никому нет дела до линз. А вдруг они уцелели?

– Тут я с вами согласна, – к удивлению Клэя, заметила Лэйси. – Уж линзы-то можно было бы спасти.

– Попробуй убеди в этом отца, – хмыкнул Клэй.

– Вашего

отца? – недоуменно спросила Джина. – Почему его нужно убеждать?

– Похоже, у него обсессивно-компульсивное расстройство, – сверкнула улыбкой Лэйси. – В свое время он был просто одержим идеей спасти маяк. Но после шторма все резко изменилось. Теперь он хочет только одного – оставить все, как есть. Он и слышать не желает про линзы. – Лэйси махнула рукой, предупреждая ожидаемый вопрос. – Только не спрашивайте меня почему. Это выше моего понимания.

– А он… он как-то может повлиять на ситуацию? – поинтересовалась Джина.

– Официально – нет, – ответила Лэйси. – Но местные жители слушаются его безоговорочно.

За столом воцарилась тишина, только вилки постукивали. Джина отхлебнула холодного чая.

– Впервые в жизни мне удалось попробовать свежего тунца, – сказала она, опуская стакан. – Невероятно вкусно.

– Зато у вас там, должно быть, полно лосося, – заметил Клэй.

– Это да, – кивнула Джина. Она подцепила еще кусочек рыбы, но так и не донесла его до рта. – Скажите, – промолвила она, возвращаясь к прежней теме, – если бы мне захотелось поднять линзы, то первым делом пришлось бы обращаться к вашему отцу?

Клэй не понимал этого настойчивого интереса к линзам, хотя в отцовском доме все время говорили о маяке.

– Вам нужно заручиться его поддержкой. В противном случае даже не надейтесь, что сможете привлечь кого-то еще. Не в обиду вам будет сказано, Джина, но вы тут чужая. Кому какое дело до ваших желаний? В вашу пользу говорит лишь то, что вы занимаетесь историей маяков.

Джина внимательно глянула на него своими большими темными глазами.

– Где я могу найти вашего отца? – спросила она.

– Он – ветеринарный врач, – ответила Лэйси. – Работает в клинике в Нагс-Хед.

– Это далеко отсюда?

– Полчаса езды, – пояснил Клэй. Он представил, как Джина без предупреждения появляется на пороге клиники… и реакцию отца, когда тот узнает о причинах ее визита. – Если захотите с ним встретиться, мне лучше позвонить ему заранее. И не слишком-то надейтесь на благополучный исход переговоров.

– Хорошо. – Она улыбнулась, но улыбка получилась какой-то вымученной. – Ну а чем занимаетесь вы? Должно быть, ваши профессии связаны со строительством?

Лэйси покачала головой.

– Я помогаю отцу в ветклинике, – пояснила она. – Работаю на полставки. А основная моя профессия – изготовление витражей.

Тут она явно поскромничала, подумал Клэй. Занятия его сестры можно было перечислять бесконечно. Лэйси не только лечила животных и делала витражи, но дежурила во время кризисов на горячей телефонной линии, обучала детишек в начальной школе, читала обитателям того самого дома престарелых, где доживала свои дни Мери Пур, а еще посещала встречи анонимных алкоголиков, чтобы поддержать своего биологического отца Тома Нестора. Том, обучавший Лэйси искусству изготовления витражей, уже давно боролся с пристрастием к выпивке. Еще Лэйси регулярно сдавала кровь, а год назад пожертвовала свой костный мозг. Словом, она все больше становилась похожа на собственную мать, которую местные называли святой Анной. Нельзя сказать, что превращение Лэйси в Анну О’Нил так уж радовало Клэя.

– А вы? – Джина взглянула на Клэя.

Он тщательно прожевал салат и только потом ответил:

– Я – архитектор.

– А что вы проектируете?

– Жилые дома. У меня свой офис в Дакке.

Впервые за вечер он ощутил привычную тяжесть на душе. Раньше Клэй первым делом говорил о том, что тренирует собак для поисково-спасательных работ. Вот что было истинным его призванием. Но после смерти Терри он ни разу не вывел Сашу на тренировку. Не отвечал он и на звонки тех, кто просил помочь с обучением собак. Лэйси поначалу подначивала его, но потом перестала: ее замечания только сердили Клэя. Да любила ли она вообще Терри? – частенько задавался он вопросом. Раньше Лэйси не раз повторяла, что Терри ей как родная сестра. Так как же она не поймет, что Клэю не хочется заниматься тем, что могло бы напомнить о покойной жене?

– В каких классах вы преподаете? – спросила Лэйси у их гостьи.

– Я занимаюсь с подростками. Обучаю их основам естественных наук.

Так вот откуда эти удивительные познания насчет меди и электролиза, подумал Клэй.

– Трудный возраст, – заметила Лэйси, и Клэй невольно улыбнулся: в свои четырнадцать его сестра доставляла немало хлопот родителям и учителям.

– Мне нравится работать в школе, – сказала Джина. – Я люблю детей.

– А свои у вас есть? – поинтересовалась Лэйси.

Джина ответила не сразу.

– Нет, – откликнулась она наконец. – Со временем, может, и обзаведусь.

– Так вы замужем? – спросила Лэйси. Господи, подумал Клэй. Его сестра могла быть излишне назойливой. Но взгляд его невольно скользнул на руки гостьи в поисках обручального кольца. На правой руке у нее красовался перстень с крохотным рубином, а на левой – серебряное колечко с ониксом. Пальцы были длинными и изящными, под стать всему телу.

– Нет, я не замужем, – покачала головой Джина.

Клэй встал, чтобы отнести свою тарелку к раковине. Ему никогда не нравились эти долгие послеобеденные посиделки. В нем, как и в отце, била ключом та энергия, которая некогда сводила с ума Терри, а теперь действовала схожим образом на его сестру. Лэйси давно оставила попытки удержать его после трапезы за столом, чтобы вовлечь в общую беседу.

– Что ж, – Джина бросила взгляд на часы, как если бы Клэй дал ей сигнал к отходу, – мне, пожалуй, пора. Нужно еще найти комнату для ночлега.

– Да вы никак шутите? – откликнулся Клэй. Вечер пятницы, да еще в конце июня. О какой комнате она толкует?

– Нет, – бесхитростно заметила Джина. – Я просто не подумала об этом заранее. И лишь когда увидела весь этот поток машин, поняла, что здорово просчиталась. – Она пожала плечами. – В любом случае для меня это не проблема. По пути сюда я спала исключительно в машине и вполне могу растянуть это удовольствие еще на ночь.

– Глупости, – заявила Лэйси. – Оставайся-ка у нас. Переночуешь, а завтра займешься поисками комнаты. Еще не хватало, чтобы ты спала в машине.

На Клэя она при этом не смотрела – боялась прочесть в его взгляде явное неодобрение.

– Нет-нет, – решительно запротестовала Джина. – Вы и так были слишком добры ко мне. И это после того, как я без спроса вторглась в ваши владения.

– Оставайся, – продолжала настаивать Лэйси. – Свободные комнаты еще не успели отреставрировать, но они в полном порядке, и ты вполне можешь занять одну из них. Постельное белье мы тебе дадим. Никаких отговорок я не приму.

Клэй понимал, что ему следовало бы присоединиться к этому приглашению, но слова будто застряли у него в горле.

Джина задумчиво теребила смятую салфетку.

– Раз так, то я очень вам признательна, – промолвила она наконец. – Поверить не могу, что вы такие отзывчивые, тем более к совершенно постороннему для вас человеку.

– Поехали за твоей машиной, – сказала Лэйси, вставая из-за стола.

– Не подскажете только, где у вас тут ванна? – спросила Джина, и Клэй объяснил, как туда пройти. Как только она скрылась за дверью, Лэйси наконец осмелилась взглянуть на брата.

– Надеюсь, ты не против, – сказала она.

– Да нет, все в порядке, – откликнулся Клэй. Однако в душе его шевельнулось странное предубеждение при мысли о том, что

придется – пусть и на одну ночь – пустить в дом эту незнакомку. Специалиста по маякам, который не знает, как правильно произносится слово «Френель».

3

Джина хорошо знала эту комнату, хотя никогда не бывала в ней прежде. Она стояла в дверном проеме, пытаясь совладать с дыханием, как будто маленький чемоданчик, который она притащила сюда, а также камера и рюкзак весили бог знает сколько. Так и не включив свет, она подошла к окну и распахнула его настежь. В лицо ей ударил свежий морской воздух. Небо вновь успело изменить свой цвет с тех пор, как она впервые вошла в этот дом. Теперь все оно было усеяно звездами – столько звезд Джина не видела ни разу в жизни. Метрах в пятидесяти от нее высился маяк – его башня серым призраком проступала на фоне неба.

Даже в самых смелых своих мечтах она и представить себе не могла, что может очутиться в этом доме и в этой комнате. Ей и в голову не могло прийти, что ужинать она будет за старинным столом, о котором – так уж получилось – она знала куда больше своих хозяев.

Тем более не могла она рассчитывать на то, что ее приютят на ночь два совершенно незнакомых человека. Как же быстро прониклась она к ним симпатией! Особенно к Лэйси. Та напомнила Джине одну из ее учениц – общительную рыжеволосую девчушку, которая без труда могла найти общий язык с первым встречным. Но Джина приехала сюда не для того, чтобы заводить друзей. Одно дело – лгать незнакомым людям, и совсем другое – хорошим друзьям. А она и так уже обманула Клэя и Лэйси.

Френель. Она зажмурилась, вновь ощутив стыд за свой промах. Специалист по истории маяков, как же! Но Лэйси и Клэй, судя по всему, купились на ее выдумку. По крайней мере, отнеслись к ней без особого скепсиса. Завтра она найдет себе комнату, а потом попытается убедить их отца помочь ей с подъемом линз. А если он не согласится? Джина пока не знала, что ей делать в этом случае. Ладно, поживем – увидим.

Линзы были совсем рядом. Сквозь окно до нее доносился шум океана, неумолчный рокот волн. Они бились об основание башни, обдавая ее белой пеной. Линзы были там, возле берега. Наверняка есть способ поднять их наверх.

Джина включила лампу на ночном столике. Достала из чемоданчика футболку, служившую ей ночной рубашкой, и косметичку с туалетными принадлежностями, в которой не было ничего, кроме зубной нити, пасты, щетки и крема от ожогов. На работу Джина обычно подкрашивалась, но в последнее время ей было не до подобных мелочей.

В углу чемодана розовел маленький дневник со сломанной застежкой и потрепанными углами. Джина выложила его на постель, приготовленную заботливой Лэйси.

Стянув шорты, Джина вытащила из заднего кармашка фотографию маленькой девочки и прислонила ее к настольной лампе. Натянув футболку, она нырнула под одеяло и какое-то время неотрывно смотрела на снимок. Нельзя сказать, чтобы у Джины не было никаких желаний. Ей очень хотелось, чтобы ее мать выздоровела. Еще она мечтала обзавестись мужем и хорошей семьей, но пока все ее усилия пошли прахом. Но больше всего на свете она хотела вновь прижать к груди этого ребенка.

Выключив свет, Джина опустила голову на подушку. В окно она видела кусочек неба и яркие звезды. Много лет назад свет маяка бил в окно этой крохотной комнатушки каждые четыре с половиной секунды, озаряя стены, потолок и широкую кровать.

Да, Джина прекрасно знала, в чьей комнате ей предстояло ночевать.

4

Суббота, 7 марта 1942 г.

Вечером дом опять погрузился во тьму. Я сижу у себя на кровати и пишу при свете фонаря – совсем как в те дни, когда на Реке Поцелуев еще не было электричества. Папа подключил маяк к запасному генератору – этот свет он намерен поддерживать во что бы то ни стало. Зато дома приходится пользоваться подручными средствами. «Уж слишком ты привыкла к хорошей жизни, Элизабет», – заявила мне мама. Может, так оно и есть. В последние месяцы мама только и делает, что придирается к моим словам. А может, это я все время с ней спорю. Словом, мы совсем перестали ладить друг с другом. Мы уже не первый раз сидим без света, но сегодня меня пугает эта внезапная тьма, хотя пугливой меня, в общем-то, не назовешь. Я ничуть не боюсь штормов, которые сотрясают наш остров, или того кабана, который убивает кур и домашних животных. Говорят даже, что однажды он напал на старушку, которая развешивала белье у себя за домом.

Даже не знаю, почему мне сегодня так страшно. Может, потому, что взрослые тоже боятся. Конечно, сами они в этом никогда не признаются, но куда бы я ни пошла, везде ощущается страх. Все только и говорят что о войне. На улице больше не слышно смеха и шуток, как в былые времена. Мои родители устраиваются в гостиной рядом с радио и слушают, слушают… Но там почти все время звучит музыка. Меня уже тошнит от песни «Вспомним Перл-Харбор»[2 - Песня Сэмми Кэя и Дона Рейда, написанная в 1941 г.], и уж тем более от «Перфидии»[3 - Известная композиция мексиканского композитора Альберто Домингеса (1939 г.).]. А кстати, что такое Перфидия? Чье-то имя? На смену музыке Гленна Миллера приходит Габриэль Хитер с «Последними новостями», но хорошими эти новости никак не назовешь. На лбу у мамы появились морщинки, которых я раньше не замечала. Хотя я здорово сердита на нее за ее глупые придирки, но мне хочется провести рукой и стереть их. В такие минуты я понимаю, что по-прежнему люблю родителей. Увы, в последнее время мне приходится напоминать себе об этом!

Не далее как вчера папа заявил мне, что нам тут, на северных пляжах, нечего бояться. Это при том, что несколько кораблей затонуло совсем неподалеку – немцы торпедировали их у Хаттераса. Знай папа, что случится сегодня, он бы просто прикусил язык!

Этим утром я была в световой камере маяка, чистила там линзы. На маяке у нас теперь куда меньше обязанностей, чем было до появления электричества. Всю ночь раньше приходилось следить за тем, чтобы фонарь не погас, подводя часовой механизм и таская масло на самый верх – по всем этим двумстам семидесяти ступенькам. С началом войны смотрителям с других маяков пришлось уйти, но папе каким-то чудом удалось остаться – при условии, что он будет поддерживать здесь все в полном порядке. И вот теперь я помогаю ему чистить линзы. По крайней мере, их нижнюю часть – до верха мне просто не добраться, а лестницу брать папа не позволяет, чтобы не дай бог не разбить стекло. В душе я даже рада, поскольку работа эта не из легких. Долгие годы я наблюдала за тем, как папа чистит стеклянные призмы мягкой замшей и специальным составом, и мне ужасно хотелось попробовать сделать это самой. А год назад, когда мне исполнилось четырнадцать, папа наконец-то дал свое согласие, и теперь мне остается лишь удивляться, почему я так рвалась к этой работе. Нужно быть очень осторожным, чтобы не поцарапать стекло. По-хорошему, к нему нельзя даже прикасаться голыми руками. «Восемнадцать панелей стеклянных призм, изготовленных и отполированных во Франции, в Париже», – объясняет папа всем желающим и даже тем, кто не слишком-то настроен слушать. Отпечатки пальцев могут сказаться на яркости света, любит повторять он. Но мне нравится тайком прикасаться к прохладной гладкой поверхности стекла. Линзы очень высокие – в два раза выше папы. Я даже не сознавала, какие они огромные, пока не начала их чистить. Думаю, они

запросто займут половину этой комнаты (моей спальни).

Даже забавно, что я пишу это сейчас в своем дневнике. Моя кузина Тория подарила мне его на четырнадцатилетие, но в то время он был мне без надобности. Тогда я только и делала, что ловила рыбу и крабов, гоняла на велосипеде и играла с собаками. Тут все так живут: ловят рыбу, крабов, устриц и моллюсков. Теперь я реже хожу на рыбалку и чаще думаю. Не самое полезное времяпрепровождение, но что поделать! Как бы то ни было, я сунула эту книжицу в бельевой шкаф и сразу же про нее забыла. Но около недели назад я рылась в ящике с бельем, и моя рука наткнулась на что-то твердое. Это был ключ, торчавший в замке дневника. Какое-то время я смотрела на маленькую книжку, а потом слова просто полились из меня рекой. Я хочу записывать в нем то, о чем я думаю. Дневник же я буду прятать там, где, кроме меня, никто его не найдет. Похоже, это единственный способ выразить свои мысли. Миссис Кэди (наша учительница) не желает меня слушать, а мама с папой встречают каждое мое слово в штыки, как будто мои слова могут обжечь их. В общем, я даже не думала, что буду настолько признательна Тории за ее подарок. Я по-прежнему держу дневник в ящике с нижним бельем, только теперь, закрыв его, прячу ключ под матрас.

Итак, маяк сегодня работает в обычном режиме. С очередным оборотом фонаря за окном у меня перед глазами возникает силуэт белой башни. Но для того, чтобы увидеть саму световую камеру, мне нужно подойти к самому окну. Мне нравится наблюдать из постели, как в темноте, прямо по центру окна, проявляются очертания маяка. В такие мгновения вся моя комната озаряется светом. Когда Тория остается у меня ночевать, она вообще не может спать. Я же настолько привыкла к этим вспышкам, что без них просто не смогу уснуть.

Но этим утром произошло то, отчего у меня до сих пор мурашки по телу. Я чистила в световой камере линзы, как вдруг мой взгляд упал на море. Там, прямо напротив нашего мыса, разрастался клуб черного дыма. И я сразу поняла, откуда он взялся.

Я схватила папин бинокль, но самого корабля так и не увидела – только густой черный дым. Еще из воды поднимались языки оранжевого пламени. Должно быть, немцы подбили нефтяной танкер. Это был первый корабль, который затонул у меня на глазах. Хотя я, конечно же, знала, что он был далеко не единственным. Плакат, вывешенный у почты, гласил: «Болтливые языки – гибель для корабля». Это значило, нам следует помалкивать о тех торговых судах, которые проходят вдоль побережья, поскольку никогда не угадаешь, кто может тебя подслушать. Глупость, конечно, ведь мы тут знаем друг друга в лицо. Чужак, да еще и немец, не сможет затеряться в толпе. Немчура – так их многие называют. Даже папа сказал как-то раз такое (он не знал, что я его слышу). Меня это здорово шокировало, ведь родители постоянно талдычат мне о том, чтобы я не заносилась и не считала себя лучше других. Моя мама, услышав однажды, как один из мальчишек обозвал мистера Сато «косоглазым», пообещала промыть ему рот с мылом.

До тех пор, пока здесь не появился мистер Сато, никто из нас в глаза не видел японца. Его сын женился на девушке, которая была родом из этих мест, и все они жили в Чикаго. Но год назад, когда парень умер, девушка (не припомню, как ее зовут) решила вернуться в наши края. Мистера Сато она привезла с собой, потому что он прикован к инвалидному креслу и не может жить один. Поселились они на другом конце острова. Всякий раз, отправляясь в школу, я проходила мимо их дома и видела, как мистер Сато ловит рыбу. Он сидел с удочкой на причале, который находился прямо у их дверей. Я всегда махала ему рукой в знак приветствия, и он тоже махал мне в ответ. Мне очень жаль этого человека. Его тут не любят и называют между собой косоглазым, а ребятишки постоянно потешаются над ним. После Перл-Харбора с ним и вовсе перестали разговаривать. В последнее время мистер Сато вообще не показывается на улице – боится, должно быть. Лично мне он кажется безобидным старичком: крохотный и седовласый, он словно усох в своем инвалидном кресле. Я бы и знать не знала, что он по-прежнему живет в том доме, если бы не пересуды окружающих: людям не нравится, как они говорят, «иметь у себя под боком этого япошку».

Но я опять отвлеклась. Мне частенько влетает за это от миссис Кэди. «Ты хорошо пишешь, Элизабет, – говорит она, – но все время перескакиваешь с одной темы на другую». Счастье еще, что она не читала мой дневник!

Так вот, возвращаясь к потопленному кораблю. Получается, что немцы убивают нас теперь прямо у нашего порога. Их подводные лодки атакуют, как коварные акулы. Наблюдая сегодня за черными клубами дыма, я невольно подумала о том, чьи болтливые языки могли стоять за этой трагедией?

Сама я еще ни разу не видела подводной лодки, хотя и не теряю надежды. Всякий раз, когда мне доводится чистить линзы, или же просто после уроков, я поднимаюсь на башню и разглядываю море в бинокль. Высматриваю там одну из немецких субмарин. Правда, я не совсем уверена, что именно мне следует искать. Может, перископ? Или он слишком мал для этого? Подумать только, перископ. С его помощью можно разглядеть то, что находится далеко от вас. Вы видите людей, а они вас – нет. Нечто подобное произошло и этим утром. Американские моряки, плывущие на своем корабле, оказались в поле видимости перископа. А затем – бам! Немцы их торпедировали. Я впервые видела это собственными глазами и больше уже не хочу. Такое чувство, будто с этим дымом из меня ушла вся радость. Я вдруг стала такой же кислой и безразличной, как некоторые взрослые. Не самое приятное чувство!

Только одно и хорошо в этой войне: благодаря ей на Внешних отмелях появились парни из Береговой охраны. Красавцы, как на подбор. Они съехались сюда из разных уголков страны, и, когда я слышу их говор, мне хочется сбежать из Северной Каролины, чтобы самой повидать мир. Я уже бывала в Элизабет-Сити и Мантео, а один раз мы даже добрались до Норфолка. Но это и все. Мама приглядывает за мной, когда поблизости находятся парни из Береговой охраны. Следит за каждым моим шагом, и мне приходится делать вид, что я их в упор не вижу. На самом деле, очень даже хорошо вижу. И кое-кто из парней тоже посматривает на меня.

Сегодня к нам зашел на ужин мистер Бад Хьюитт (старший офицер Береговой охраны). Он часто заглядывает к нам – так, по-дружески. Мистер Хьюитт рассказал, что им удалось спасти много моряков с потопленного корабля, но пятьдесят с лишним человек числятся пропавшими без вести, и на берег уже начало выносить тела.

– Ситуация накаляется, не так ли? – спросил папа.

– Да, – кивнул мистер Хьюитт. – Беда в том, что мы к этому не готовы. Мы привыкли к тому, что на территории Штатов нам нечего бояться. Вот почему никто не ожидал подобной бомбардировки. И большинству по-прежнему нет дела до Северной Каролины: все взоры обращены на Западное побережье. Если это не изменится, ситуация будет лишь ухудшаться.

Еще мистер Хьюитт заявил, что нам не обойтись без затемнения, но соответствующего распоряжения так и не поступило. Было видно, что он очень расстроен этим обстоятельством. Оказывается, с подводной лодки можно запросто разглядеть проходящий корабль, потому что он отчетливо высвечивается на фоне береговых огней. У мистера Хьюитта даже слезы выступили

на глазах, когда он говорил об этом. Сразу видно, что ситуация приводит его в отчаяние.

Я рассказала ему, что каждый день высматриваю на море перископ подводной лодки. Родители тут же высмеяли меня, выставив полной дурочкой, но мистер Хьюитт отнесся к моим словам со всем вниманием. Он сказал, что я – молодец и он был бы рад, если бы и другие так же серьезно относились к своим обязанностям. Правда, он тут же добавил, что мне вряд ли удастся разглядеть перископ – уж слишком тот мал. Скорее я увижу выступающую из воды боевую рубку. И если я что-нибудь разгляжу, заметил он, мне сразу же нужно бежать к нему. Я пообещала, что так и сделаю. Спасательная станция, в которой расположились бойцы Береговой охраны, находится всего лишь в полумиле от нашего дома. Жаль, что я не могу позвонить туда по телефону. Там, где живет Тория, у всех уже есть эти аппараты с рычажками, но до Реки Поцелуев подобное новшество пока не добралось. Впрочем, на другой стороне острова люди уже начали устанавливать телефоны. В числе первых была и сноха мистера Сато. Папа говорит, что нам тоже осталось ждать совсем недолго.

Я спросила у мистера Хьюитта, правда ли, что это был нефтяной танкер. Он улыбнулся и кивнул, а потом поинтересовался, откуда я это знаю. Я рассказала про оранжевые языки пламени: стоило мне увидеть их, и я сразу поняла, что это нефть горит на воде. Мистер Хьюитт сказал, что я очень сообразительная. Мне нравится этот человек. Он обращается со мной как со взрослой даже в присутствии родителей. Как-то раз он упомянул о том, что я нравлюсь парням из Береговой охраны, и я подумала, что папа сейчас отколошматит его. Но этого не произошло, потому что маме с папой тоже нравится мистер Хьюитт. «Он на Божьей стороне», – любит повторять папа. То же самое он говорит и про союзников. Нечто подобное я слышала и от миссис Кэди. Когда я спросила у нее, не говорят ли то же самое японцы, немцы и итальянцы своим детям, она обвинила меня в отсутствии патриотизма. Но это не так. Я люблю свою страну и знаю, что мы правы. Вот только немцы наверняка считают правыми себя. Что касается Бога, вряд ли он спешит занять чью-либо сторону. Когда я смотрю на то, что происходит с нашими торговыми судами, я убеждаюсь в этом все больше и больше.

Я успела многое узнать о войне от Денниса Киттеринга. Это учитель из Хай-Пойнт, который приезжает сюда практически каждые выходные и устраивается в палатке прямо на пляже. С января, когда подводные лодки начали топить наши корабли, для нахождения здесь требуется специальный пропуск, но Деннис получил его безо всяких проблем. Деннис – симпатичный парень, хотя и ведет себя порой с высокомерием всезнайки, чем страшно меня бесит. Для учителя он очень молод – всего год после колледжа. Его темные волосы аккуратно зачесаны назад, а на лице красуются очки в железной оправе – совсем как у миссис Кэди. При ходьбе он прихрамывает, потому что от рождения одна нога у него короче другой. Ни от кого я не узнаю о событиях в мире столько, сколько от него. Это Деннис объяснил мне, почему началась война, и он же рассказал о лагерях для интернированных, в которые сгоняют японцев. На самом деле это ни в чем не повинные люди, заявил Деннис, которые просто пытаются выжить в нынешних условиях. Он сказал это так, что у меня слезы выступили на глазах. Я спросила у Денниса, почему мистера Сато не отправили в один из подобных лагерей, и он объяснил, что такое происходит лишь на Западном побережье. Стало быть, мистеру Сато еще повезло, что он живет здесь, пусть даже люди и насмехаются над ним.

Еще Деннис посоветовал мне почитать «Сердце – одинокий охотник»[4 - Первый роман известной американской писательницы Карсон Маккалерс (1917–1967).]. Никто здесь чаще меня не ходит в библиотеку. Такого книгочея, как я, еще поискать. Я читаю больше остальных учеников в нашей школе, хотя вряд ли это говорит о чем-то серьезном: у нас учится всего двадцать три человека, и большинство из них младше меня. Но я читаю даже лучше старшеклассников. Я прочитала все о Нэнси Дрю[5 - Нэнси Дрю – литературный и киноперсонаж, девушка-детектив, известная во многих странах мира. Была создана Эдвардом Стратемаэром, основателем Синдиката Стратемаэра, фирмы, занимавшейся упаковкой книг. Нэнси Дрю впервые появилась в книге «Тайна старых часов», опубликованной в 1930 г.], после чего миссис Кэди сказала моим родителям, чтобы мне разрешили самой выбирать книги. Те заявили, что не имеют ничего против. И вот теперь я читаю «Сердце – одинокий охотник» и книгу рассказов Юдоры Уэлти[6 - Юдора Элис Уэлти (1909–2001) – американская писательница и фотограф.], а по выходным обсуждаю прочитанное с Деннисом. Вчера я читала за кухонным столом и делала заметки прямо на крышке стола, потому что бумаги под рукой не было, а столешница гладкая, и с нее легко все стереть, но мама все равно на меня наорала.

Мама говорит, мне нельзя называть Денниса просто по имени. Я должна обращаться к нему «мистер Киттеринг», как и подобает в разговоре со взрослыми. Но Деннис смеется надо мной, когда я так к нему обращаюсь, поэтому наедине я называю его по имени, а в разговоре с мамой говорю «мистер Киттеринг».

Масло в лампе заканчивается, так что мне, похоже, пора ложиться. Боюсь, как бы после сегодняшних событий мне не стали сниться кошмары. Но даже если это и случится, я проснусь в комнате, озаряемой светом маяка, и сразу почувствую себя в полной безопасности.

5

Джина настойчиво ласкала его. Клэй чувствовал жар ее тела. Вот она сунула руку под одеяло, и у него перехватило дыхание. Нежные пальцы скользнули по его груди, затем опустились ниже. Еще ниже. Это лишь сон, мелькнула у него мысль. Разве он виноват в том, что происходит во сне? Джина улыбнулась ему своими белоснежными зубами, а затем отдернула одеяло и наклонилась туда, где он так жаждал ее прикосновений. Клэю страстно хотелось ощутить ее губы и язык, но вместо этого что-то влажное и холодное ткнулось ему в руку. Открыв глаза, он обнаружил, что в постели никого нет, а Саша стоит у кровати и толкает его носом в локоть. Клэй обреченно перекатился на спину.

Он ненавидел выходные, поскольку не мог, как обычно, спрятаться у себя в офисе. В будние дни Клэй засиживался на работе допоздна – заказов хватало, и это избавляло его от мрачных мыслей. Иное дело выходные. Разумеется, дома тоже было полно работы, но подобные занятия не предполагали общения с людьми, а потому оставляли слишком много времени на размышления. Порой он отправлялся понырять со своим старым приятелем Кенни Галло, но сегодня у Кенни была внеплановая работа. Придется и ему подобрать себе какую-нибудь работенку. Клэй решил, что сменит деревянное покрытие на старой цистерне, расположенной с южной стороны дома, поскольку доски там совсем прохудились. На это у него уйдет большая часть дня. Еще он прихватит с собой приемник и будет слушать джаз. Терри терпеть не могла джаз, стало быть, ничто в этой музыке не напомнит ему о бывшей жене. Превосходный план. Клэй поступал так каждое утро – расписывал свой день по минутам, чтобы уберечь себя от мыслей о Терри и сопутствующего им чувства вины. Позже, когда он закончит с цистерной, а Кенни вернется с работы, они смогут отправиться в «Гриль Шорти», посидеть там за кружечкой пива. В последнее время Клэю

нравилось общаться с Кенни: тот не любил серьезных разговоров, чем выгодно отличался от прочих собеседников.

Саша вновь пихнул его носом в руку, и Клэй похлопал по одеялу, приглашая пса запрыгнуть на кровать. Саша был для него еще одним источником вины. Несчастный зверь. Наверняка он скучает по прежним временам, когда их с Рейвеном, собакой Терри, ежедневно выводили на тренировки. В те дни они с полным правом могли считать себя центром вселенной. Клэй и Терри жили тогда в Мантео. Рядом с их домом был небольшой лесок, а на заднем дворе высилась куча хлама. Клэй тащил сюда все, что выбрасывали соседи: старые приборы, куски бетона, доски от козел и даже остов разбитого «Мустанга». Все шло в дело. Тут он и тренировал собак, обучая их основам спасательных работ. Это касалось не только Саши и Рейвена. Клэю привозили собак и из других команд, поскольку в те дни он считался лучшим из лучших. Порой он тосковал по Рейвену почти так же, как по Терри: такого пса, как он, у Клэя еще не было. Даже жаль, что пришлось отдать его тогда Терри. Дизайнер по профессии, она занималась собаками без особого энтузиазма. Клэю не хотелось думать об этом: он предпочитал игнорировать безразличие Терри к спасательным работам, поскольку так было проще.

Дом в Мантео по-прежнему принадлежал ему, но Клэй уехал оттуда еще в конце ноября, вскоре после смерти Терри. Ему трудно было выносить это бесконечное одиночество, и он быстро перебрался в соседний городок, где Лэйси сдавала в аренду коттедж – занял там одну из свободных комнат. Ну а потом сестра организовала так, чтобы они вместе поселились в домике смотрителя. Лэйси ничего не стоило решить любую проблему, кроме разве что своей собственной. Клэй был только признателен сестре за ее привычку выступать в роли спасителя.

Старый дом в Мантео пустовал уже несколько месяцев. Пожалуй, Клэй смог бы сдать его в аренду, если бы удалось найти жильца, готового смириться с кучей мусора на заднем дворе. Другое дело, что у Клэя не было ни малейшего желания обустраивать дом для будущих жильцов. Он всегда славился избытком энергии, постоянной готовностью что-то делать, однако в последнее время был сам не свой. Неприятно, но факт. Об этом, впрочем, ему тоже не хотелось думать.

Поселившись под одной крышей с Лэйси, Клэй словно бы перенесся в прошлое – в те времена, когда он, еще ребенком, жил со своей матерью. Накорми голодных, одень неимущих. Лэйси до того походила на их мать, что Клэя это порой даже пугало. Ни разу еще не было так, чтобы она не смогла накормить его. Клэю случалось заглянуть в кладовку и не увидеть там ровным счетом ничего. А Лэйси из этого «ничего» умудрялась приготовить что-нибудь вкусненькое. Его младшая сестричка. Она заботилась о нем, а он охотно принимал ее заботу.

Из коридора до него донеслись обрывки фраз. Говорила Лэйси, а ей вторил чей-то глубокий голос. Голос женщины, которая готова была сделать ему минет – пока Саша не нарушил эту идиллию. И как теперь прикажете смотреть ей в глаза? Это был всего лишь сон, Терри, подумал он. Нечто неконтролируемое.

Пожалуй, не стоит вставать так рано. Скорее всего, Джина скоро уйдет, и ему не придется сидеть с ней за одним столом, созерцая эти длинные волосы и темные глаза.

Но Сашу явно не устраивали эти планы. Спрыгнув с кровати, он стал жалобно поскуливать у двери, которая переливалась в свете витражей сине-зеленым цветом. Пес умоляюще смотрел на хозяина своими карими глазами. Что ж, придется вставать.

– Подожди минутку, – промолвил Клэй. Привстав, он потянулся за одеждой. Саша терпеливо сидел у двери, постукивая хвостом по деревянному полу.

Еще пара минут, и Клэй уже выходил из ванной. Саша устремился вниз по лестнице, а он зашагал следом.

На кухне запах кофе смешивался с ароматом вафель и свежезамешанного теста. Чашка с тестом, аккуратно прикрытая чистым полотенцем, стояла на столе. Каждую неделю Лэйси пекла пшеничный хлеб, как когда-то делала их мать. В эту самую минуту сестра сидела за столом напротив Джины. Возле ее тарелки стояла вафельница, из которой поднимался ароматный пар.

– Черничные вафли, – улыбнулась Лэйси, и Клэю сразу стало ясно, что сестра поднялась еще засветло, чтобы собрать чернику на опушке леса и замесить тесто для свежего хлеба.

– Не вафли, а объеденье. – Джина потянулась к сиропу своей изящной ручкой с рубиновым перстнем – той самой ручкой, которой она ласкала его во сне. На столе рядом с ней лежал раскрытый телефонный справочник.

Кивнув женщинам в знак приветствия, Клэй поспешил на улицу. Задержавшись на веранде, он глубоко вдохнул уже горячий утренний воздух. Лабрадор устремился к ближайшим деревьям. Пара минут, и Саша выскочил на песчаный дворик. Одним прыжком взлетел он по ступенькам веранды и замер в двух шагах от двери – пес хорошо знал, кто здесь хозяин и кому заходить первым.

Лэйси уже насыпала Саше корма, и пес с довольным урчанием погрузился мордой в чашку.

– Впервые вижу, чтобы собака так ела, – рассмеялась Джина.

– У тебя есть собака? – Налив себе кофе, Клэй уселся напротив. Он потянулся было к вафельнице, но тут же бросил взгляд на сестру.

– Уже готово?

– Подожди, пока пар сойдет.

– В детстве была, – откликнулась Джина. – А сейчас… Я целыми днями на работе, ну что за жизнь будет у пса?

Клэй открыл вафельницу и подцепил вилкой ароматную трубочку.

– Что ты высматриваешь в этом справочнике? – поинтересовался он.

– Хочу найти комнату, – объяснила Джина. – Уже звонила в пару мест, но все без толку. Теперь вот хочу попытать счастья тут. – Она бросила взгляд в справочник. – «Сьютерс Инн».

– Только не это, – покачал головой Клэй.

– Это же пансион у «Гриля Шорти»? – спросила Лэйси. – Затрапезное местечко, Джина. Тебе туда нельзя.

– У меня не так уж много денег. – Джина не спешила перевернуть страницу. – Придется обойтись чем-то поскромнее «Ритца».

– В каком районе ты хотела бы поселиться? – спросил ее Клэй.

Джина пожала плечами.

– Возле Реки Поцелуев, – сказала она. – Но меня в принципе устроит любое место в северной части Отмелей.

– Может, удастся найти свободный коттедж, – заметил Клэй. – Бывает, что люди в последний момент отказываются от брони, и тогда получается снять дом или комнату на недельку-другую. Ты здесь надолго?

– Думаю, не больше чем на две недели.

– Позвоню-ка я Ноле. – Лэйси потянулась к телефонной трубке.

– Кто такая Нола? – поинтересовалась Джина.

– Наш давний друг. – Лэйси быстро набрала номер. – Она работает риелтором и знает все о свободном жилье.

Клэй и Джина тихонько завтракали, пока Лэйси беседовала с Нолой. Она черкнула пару строк на полях телефонного справочника, но по разговору было видно, что ничего обнадеживающего ей не сообщили. Наконец она положила трубку и повернулась к Джине.

– Нола смогла найти лишь один свободный коттедж, – заметила Лэйси. – Это в Дакке, и стоит он тысячу шестьсот в неделю.

Джина покачала головой.

– Этого я себе позволить не могу. Но раз уж нет ничего подходящего поблизости, может, мне удастся снять комнату по ту сторону моста? Это не так уж далеко…

– Оставайся здесь, – неожиданно для себя промолвил Клэй. Он знал, что Лэйси удивлена этим предложением не меньше его, но прекрасно понимал, что возражать

сестра не будет. Скорее всего, она хотела предложить то же самое, но не решалась, поскольку не могла предвидеть его реакции.

– Можешь снять комнату, в которой ночевала, за сотню в неделю.

– Я… даже не знаю… – выдавила Джина. – Это так мило с твоей стороны. – Она перевела взгляд на Лэйси: – Вы уверены, что не пожалеете? Может, вам надо обговорить все наедине…

– Лично я только за, – прервала ее Лэйси.

– Но вы можете запросить и больше, – заметила Джина. – Я смогу заплатить…

– Сотни достаточно, – покачал головой Клэй. – Мы будем откладывать эту сумму в фонд реставрации дома. – Он знал, что в его решении нет никакой логики, но в последнее время ему редко удавалось мыслить рационально.

– Что ж, спасибо. – Джина потянулась за соком, и Клэй заметил, что рука у нее слегка дрожит. – Я очень признательна вам обоим – вы избавили меня от хлопот!

– Всегда пожалуйста. – Клэй вытащил еще одну вафлю и предложил ее Джине, но та поспешила отказаться. Тогда он опустил трубочку себе на тарелку и подлил в вафельницу свежего теста.

– Я могу рассчитаться с вами чеком? – робко спросила Джина. – Но если хотите, я сниму деньги в банкомате, и…

– Ничего не имею против чека, – заметил Клэй.

Джина откинулась на спинку стула. С завтраком она успела покончить, а вот с разговором еще нет.

– Я хотела бы позвонить сегодня вашему отцу. Хочу поговорить с ним насчет линз. Во всяком случае, хочу попытаться. – Она перевела взгляд с Лэйси на Клэя. – Прошло уже десять лет, так ведь? Как знать, может, он за это время изменил свое мнение.

– Изменил свое мнение? Как бы не так, – хмыкнул Клэй. – Кто угодно, только не он.

– Кто бы говорил, – взглянула на него Лэйси. – Ты и сам такой же упрямец.

Тоже верно. Насколько Лэйси была похожа на их мать, настолько же Клэй напоминал Алека О’Нила. Недаром пару недель назад старичок, столкнувшийся с Клэем и Лэйси в магазине, принял их за Алека и Анну. И им потребовалось немало времени, чтобы переубедить его. Клэй унаследовал не только сухощавую фигуру отца, но и тот тип внутренней энергии, которая вечно держала его в напряжении.

– После обеда отец свободен, – заметила Лэйси, – так что можешь подъехать к нему прямо домой.

– Только сначала позвони, – вмешался Клэй.

– Вряд ли ей стоит звонить, – задумчиво произнесла Лэйси. – По телефону он может ее просто отфутболить.

– Он может отфутболить ее и от дверей дома, – возразил Клэй. Разумеется, грубить отец не будет, но вряд ли у него возникнет желание беседовать с кем-нибудь о маяке.

Джина следила за их перепалкой, как за игрой в пинг-понг.

– Ладно, тогда мы сами ему позвоним, – сказала Лэйси.

– Нет-нет, – решительно запротестовала Джина. – Вы и так сделали для меня больше чем достаточно. Давайте уж я сама займусь этим вопросом. – Она поочередно взглянула на Клэя и Лэйси, и те согласно кивнули. – Можете продиктовать мне его адрес и номер телефона?

Лэйси подошла к шкафчику, после чего вернулась к столу с блокнотом в руке. Записав адрес и телефон, она протянула бумажку Джине.

– Я бы поехала с тобой, – заметила Лэйси, – но у меня сегодня еще двое учеников и трехчасовая смена в кризисном центре. Вдобавок я – донор, и в половине третьего мне сдавать кровь. А еще нужно выкроить время, чтобы испечь хлеб.

Джина смотрела на нее в немом изумлении.

– Я думала, у тебя сегодня выходной, – заметила она.

Лэйси беспечно махнула рукой:

– Мне это только в удовольствие.

– А где ты делаешь витражи? – поинтересовалась Джина.

– Арендую мастерскую в соседнем городке, – ответила Лэйси. – Но иногда работаю и дома, на солнечной стороне. – Она кивнула на бумажку с адресом. – Отец живет по ту сторону пролива, в Сондерлинге. В свое время, – добавила она, взглянув на камеру Джины, – он только и делал, что фотографировал маяк. Если попросишь, он покажет тебе тысячи фотографий.

– Каких именно? – с интересом спросила Джина.

– Каких только пожелаешь. Он щелкал этот маяк бесконечно. Не знаю, как я тогда не спятила. – Лэйси нервно передернула плечами.

– Он и сейчас фотографирует без конца, – заметил Клэй.

– Сейчас он, по крайней мере, фотографирует своих детей, – возразила Лэйси, – а это нормально.

– Своих детей? – переспросила Джина. – В смысле, вас с братом?

– Нет, он снова женился, – вскочив со стула, Лэйси потянулась за своей сумочкой. Клэй знал, что сестра собирается достать бумажник, в котором хранились фотографии Джека и Мэгги. Лэйси протянула снимки Джине.

– Отец решил начать все заново. Это Джек, ему десять. А это Мэгги, ей восемь.

– Какие чудесные детки! – Джина казалась искренне заинтересованной. Клэй знал, что это чисто женская особенность. Джина взглянула на снимки, а потом на него.

– Оба похожи на тебя, Клэй.

Лэйси и Клэй рассмеялись.

– На самом деле оба похожи на Оливию, нашу мачеху, – заметила Лэйси. – А Джек – даже не родной сын нашего отца.

Как и Лэйси не была его родной дочерью, подумал Клэй. Его сестра, впрочем, не спешила делиться с посторонними этой маленькой деталью, ведь она выставляла их мать в невыгодном свете.

– Джек – сын Оливии от первого брака, – продолжила Лэйси, – но папа усыновил его.

– Ясно. – Джина коснулась снимка кончиком пальца. – И часто вы с ними видитесь?

– Постоянно. Мэгги и Джек – чудесные детишки.

Клэй нервно заерзал на месте. Последнее, чего ему хотелось, – беседовать о браке и родственных отношениях. Он встал, и Саша, как по сигналу, рванул к двери.

– Пойду прогуляюсь с собакой, – промолвил Клэй, – а потом займусь цистерной. Джина, если что-то потребуется, кричи.

6

Задернув в спальне шторы, Алек О’Нил зажег по очереди пять свечей с ароматом жасмина, которые Оливия поставила на ночной столик. Из угла комнаты тихо лилась музыка: Бочелли вдохновенно напевал что-то по-итальянски. Хорошо, что удалось наконец-то починить колонки, подумал Алек. Девять лет назад, сразу после женитьбы, они с Оливией продали свои дома и перебрались в этот коттедж на берегу залива. Однако встроенные колонки уже тогда не работали. Клэй починил их лишь месяц назад, после того как Алек случайно упомянул об этом. Только теперь ему стало ясно, как много они с Оливией упустили за эти годы. Как знать, если бы Бочелли и раньше напевал им свои томные мелодии, может, они гораздо чаще уединялись бы в этой спальне?

Зажигая последнюю свечу, Алек явственно ощущал присутствие Оливии у себя за спиной. Та уже успела раздеться и теперь лежала в постели. Оливия практически сорвала с себя одежду, когда торопилась сюда из гостиной, чем едва не рассмешила Алека. Его жена всегда была страстной любовницей. Он уже и не помнил, когда ей в последний раз хватало терпения дождаться, пока ее разденет муж. Алеку нравилось поддразнивать Оливию. Вот и сейчас, при виде ее пылкости, он намеренно медлил возле свечи.

– Алек, да не мучайся ты с этой свечой, – окликнула его Оливия.

– Все, уже зажег, – заметил он, задувая спичку.

Давненько же они не занимались любовью. Недели две, не меньше. Когда в семье дети, не так-то легко выкроить время друг на друга. Вот почему Алек поспешил домой после утренней смены в ветклинике, а Оливия попросила коллегу подменить ее в больнице. Джек и Мэгги были в дневном лагере, так что у Алека с Оливией

была в запасе еще парочка часов.

Алек направился к постели, стаскивая на ходу футболку. Оливия лежала на спине, поглядывая на него с еле заметной улыбкой. Она принадлежала к тому типу женщин, которые с годами становятся лишь краше. Алеку нравились морщинки, залегшие в уголках ее глаз. Волосы Оливии не утратили своего каштанового оттенка, только теперь ей приходилось регулярно их подкрашивать. Алек не видел в седине ничего плохого, но Оливия, которой было уже под пятьдесят, не желала становиться седой. Она боялась, что ее будут принимать не за мать ее детей, а за бабушку, и Алек с пониманием относился к ее страхам. Его собственная шевелюра тоже успела изрядно поседеть, так что порой он невольно морщился, глядя на свое отражение в зеркале. В глубине души, впрочем, он по-прежнему ощущал себя молодым – если и не всегда, то довольно часто.

Он начал расстегивать ремень на джинсах, но Оливия с нетерпением потянулась к нему.

– Давай-ка я, – с улыбкой промолвила она.

Алек прилег на кровать, но в тот самый момент, когда Оливия щелкнула пряжкой замка, прозвенел входной звонок. Замерев, она обреченно опустила голову.

– Не обращай внимания. – Алек сжал ее руку, удерживая у себя на поясе.

Согласно кивнув, Оливия расстегнула замок. Звонок прозвенел вновь.

– А вдруг что-то случилось с детьми? – Отстранившись, она с тревогой взглянула на него своими большими зелеными глазами. Желание, читавшееся в ее взгляде еще мгновение назад, полностью испарилось. Перед Алеком была встревоженная мать, а вовсе не жена или возлюбленная. Похоже, им все-таки придется открыть дверь.

Алек сел и потянулся за футболкой. Он знал, что жена права: их дом стоял на отшибе, в дальнем конце безлюдной дороги, которая выходила прямо к морю. Случайных посетителей тут просто не бывало.

Алек наклонился и поцеловал Оливию в висок, после чего вышел из комнаты, на ходу застегивая штаны. Уже добравшись до гостиной, он вновь услышал трель звонка. Распахнув дверь, он увидел на пороге незнакомую молодую женщину.

– Слушаю вас, – промолвил он, напряженно копаясь в памяти. Случалось, что посетители клиники приносили больных питомцев ему домой, и он не всегда узнавал их вне стен больницы. Сомнительно, однако, чтобы он встречался с этой женщиной прежде. На вид ей было около тридцати. Длинные черные волосы и белоснежная кожа. На редкость привлекательна. Такую так просто не забудешь.

– Доктор О’Нил? – спросила незнакомка. Она была одета в синие шорты и голубую рубашку, накинутую поверх белого топика.

– Да, – кивнул он.

– Меня зовут Джина Хиггинс, я – приятельница ваших детей.

Алек, из головы которого по-прежнему не выходили Джек и Мэгги, невольно вздрогнул, но тут же понял, что речь, скорее всего, идет о его старших детях.

– Я так понимаю, вы имеете в виду Клэя и Лэйси?

– Верно, – кивнула женщина. – Полагаю, мне следовало сразу упомянуть об этом, – добавила она с улыбкой. – Я совсем забыла, что у вас еще есть двое младших.

Алек не спешил приглашать ее в дом и оттого чувствовал себя крайне неловко. Но у женщины, скорее всего, дело было не срочное, а ему не терпелось вернуться к Оливии.

– Чем могу помочь? – поинтересовался он.

– Я лишь хотела узнать… Могу я войти на минутку? – Она бросила взгляд в гостиную. – Найдется у вас немного времени для меня?

– Пожалуй, это не самый удобный момент, – начал было Алек, но в эту секунду на пороге гостиной показалась Оливия в белой рубашке и зеленых шортах. Торопиться уже было некуда, и Алек со вздохом распахнул дверь.

– Входите, – промолвил он, отступая на шаг назад.

Молодая женщина, на спине у которой висел зеленый рюкзак, прошла в гостиную.

– Оливия, – обратился к ней Алек, – это Джина Хиггинс. Правильно? – Он бросил взгляд в сторону гостьи.

– Правильно. – Она протянула руку Оливии, и та с милой улыбкой пожала ее.

– Джина – приятельница Лэйси и Клэя, – пояснил Алек.

– Как же здесь хорошо. – Джина с облегчением провела рукой по взмокшему лбу. – У меня в машине сломался кондиционер, так что я умираю от жары.

– Присаживайтесь, – кивнула Оливия в сторону дивана. – Не желаете чего-нибудь выпить?

Джина села, положив рюкзак себе на колени.

– Нет-нет, спасибо, – промолвила она, – не хочу отнимать у вас слишком много времени. – Она бросила взгляд на Алека, который по-прежнему стоял посреди комнаты. – Я уже говорила с Лэйси и Клэем, и они посоветовали мне побеседовать с вами. Дело в том, что я изучаю историю маяков на Тихоокеанском побережье. А недавно я приехала на Внешние отмели, чтобы осмотреть маяк Реки Поцелуев. Я даже не знала, что он так сильно разрушен.

При упоминании о маяке улыбка сползла с лица Алека. Краешком глаза он заметил, что Оливия присела на другой конец дивана. Алек знал, что жена внимательно наблюдает за ним, пытаясь предугадать его реакцию. В последние годы он почти не думал о маяке, уж слишком много сил и времени ушло когда-то на его спасение. Борьба эта шла рука об руку с той безумной скорбью, которая терзала его после смерти Анни. «Любая скорбь безумна по своей природе», – утешала его Оливия, но Алек-то знал, что в своих переживаниях хватил через край.

Присев на ручку кресла, он принялся внимательно изучать нежданную гостью. Странно, что специалисту по истории маяков ничего не известно о событиях на Реке Поцелуев.

– Так вы даже не подозревали, что маяк разрушен? – поинтересовался он.

– Видите ли, – смущенно промолвила Джина, – я занимаюсь в основном Западным побережьем. Вдобавок, я – простой любитель. Весь год я преподаю в школе и только летом объезжаю маяки. Я понимаю, что подобная оплошность говорит не в мою пользу. – Она нервно улыбнулась, и Алек невольно проникся к ней сочувствием. – Дело в том, что я пользовалась старым справочником – он нравится мне больше остальных. И я приехала сюда в полной уверенности, что найду маяк целым и невредимым.

– Представляю, как вы расстроились, – заметила Оливия.

– На побережье полно и других маяков, – пожал плечами Алек.

– Для меня очень важен именно этот маяк, – покачала головой Джина. – Конечно, я сильно расстроилась, и не только потому, что он оказался разрушен. Меня удивило, что никто даже не попытался достать из океана линзы Френеля.

– Это давняя история, – заметил Алек, – о которой все уже успели забыть.

Жаль только, подумал он, что все время находится кто-то, кто спешит напомнить ему о ней.

– Я знаю. – Джина нервно вцепилась в рюкзак. – Но мне хотелось бы сдвинуть это дело с мертвой точки.

– Вы хотите поднять линзы? – уточнила Оливия.

– Да, – кивнула Джина. – Хорошо бы выставить их где-нибудь на всеобщее обозрение.

Алек не понимал, какое дело этой незнакомке с Тихоокеанского побережья до их разрушенного маяка. Его раздражала попытка Джины влезть в дело, которое ее совсем не касалось. Другое дело, что специалист по маякам – будь то любитель или профессионал – не мог не знать, что линзы Френеля являются настоящей редкостью. Сейчас в Северной Каролине существовало лишь два таких стеклянных шара, и каждый из них стоил больше миллиона долларов. Алек подозрительно глянул на гостью.

– Во-первых, – он скрестил на груди руки, – вам должно быть ясно, что линзы, скорее всего, раскололись на несколько

кусков.

– Я это понимаю, – кивнула Джина.

– Во-вторых, кто бы ни поднял их со дна, они остаются в собственности государства. Вы не заработаете на этом ни цента.

Джина бросила на него возмущенный взгляд, и Алек понял, что своими подозрениями оскорбил ее.

– Я не пытаюсь заработать, – заявила она. – Мне просто хочется, чтобы люди и впредь могли любоваться линзами. Я надеялась, вы поможете мне решить эту задачу.

– Прошу прощения, Джина, но вы обратились не по адресу, – покачал головой Алек. Он вновь ощутил на себе внимательный взгляд жены. Кого-кого, а Оливию вряд ли можно было назвать безучастным наблюдателем.

– Лэйси и Клэй сказали, что в свое время вы возглавляли комиссию по спасению маяка, – заметила Джина.

– Все так, но с тех пор много воды утекло. Сейчас мне хочется только одного: чтобы все оставалось на своих местах.

Старшая из их кошек, Сильвия, прокралась в комнату и запрыгнула Оливии на колени. Джина почесала пушистого зверька за ухом.

– А как насчет других членов комиссии? – спросила она, не сводя глаз с Сильвии. – Может, кто-то из них еще заинтересован в спасении линз?

Алек вздохнул. Ему хотелось, чтобы Джина ушла. Хотелось вернуться в постель к жене. Но он действительно знал тех, кто мог бы помочь Джине. Придется сообщить ей их имена – ведь он честный человек. Алек видел в глазах гостьи решимость и знал, что она все равно найдет этих людей – с его помощью или без.

– Вам стоило бы поговорить с Нолой Диллард, – заметил он.

– Это же агент по недвижимости? – спросила Джина, вытаскивая из рюкзака ручку и блокнот.

– Верно.

– Как мне ее найти?

– У нее сейчас своя компания, – вмешалась Оливия. – Это на Кроатанском шоссе в Китти-Хок, на четвертой миле.

– Еще раз, как называется шоссе? – переспросила Джина.

Кроатанским здесь называли шоссе № 12 – главную трассу, ведущую через Внешние отмели. Задав этот вопрос, Джина в очередной раз подтвердила свой статус чужака.

– А кто еще? – Джина бросила взгляд на Алека.

– Кроме Нолы в комиссию входили Уолтер Лискотт и Брайан Касс, – ответил тот. – Но эти двое уже в годах. Только и делают, что торчат в «Гриле Шорти» и играют в шахматы.

– Это на Приморской дороге в Китти-Хок, – подсказала Оливия.

– От старичков вряд ли будет много пользы, – добавил Алек, хотя и знал, что Уолтер и Брайан с радостью помогли бы поднять линзы.

– В любом случае мне стоит с ними поговорить. – Джина быстро строчила в своем блокнотике.

– В комиссии была еще одна женщина, Сондра Кларк, – сказал Алек, – но она вышла замуж и уехала отсюда несколько лет назад.

В действительности там был еще один человек – первый муж Оливии, Пол. Но его участие в делах комиссии было продиктовано чем угодно, только не желанием спасти маяк. Вдобавок Пол уже давно жил в Мэриленде.

Джина кивнула.

– Я так признательна вам за эту информацию.

– Если честно, мне жаль, что вы тратите время и силы на это безнадежное дело. Почему бы вам не заняться другими проектами?

– Для меня важен именно этот проект, – покачала головой Джина. Алеку было знакомо это упрямство – десять лет назад он и сам вел себя схожим образом. Как знать, может, и Джиной движет не одно лишь желание спасти стекло и кирпич?

– Где вы познакомились с Клэем и Лэйси? – поинтересовалась Оливия. Она сидела на диване, поджав под себя ноги, словно ожидая, что Джина задержится здесь подольше.

– Я поднялась на маяк, а потом из дома смотрителя вышел Клэй, и мы разговорились. Они с Лэйси даже предложили мне снять комнату в их доме, за что я им очень признательна.

Наверняка это Лэйси пригласила ее остаться. Его дочь с радостью тащила в дом любое заблудшее существо, тогда как Клэй едва замечал его присутствие. В январе, когда Клэй и Лэйси перебрались в домик смотрителя, Алек испытал не самые приятные чувства. Он не был у маяка уже добрый десяток лет и здорово нервничал, когда впервые ехал в гости на Реку Поцелуев. Жаль, что шторм не смыл тогда в океан весь мыс.

– Как долго вы намерены тут пробыть? – спросила у Джины Оливия.

– Точно не знаю, – ответила та. – Как минимум неделю.

– А вы в курсе, что в этот понедельник у Лэйси день рождения? – поинтересовалась Оливия. Алек знал, что это не просто намек для Джины, но и напоминание ему самому. Но Оливия могла не беспокоиться: лишь однажды он забыл про день рождения Лэйси и с тех пор уже не совершал этой ошибки.

– Этого я не знала, – промолвила Джина. – Спасибо, что сказали. – Она встала, а за ней поднялись и хозяева. – Еще раз спасибо вам за помощь, – обратилась Джина к Алеку, – тем более что вы, как я понимаю, не в восторге от моей затеи.

Алек, пожав плечами, распахнул входную дверь.

– Вы же знаете, что в Северной Каролине уже выставлены линзы Френеля? – спросил он.

– Все так, но это линзы с других маяков, – с улыбкой заметила Джина. Неожиданно она замолчала, вглядываясь в небольшое овальное окошко, расположенное слева от дверной ручки. В нем красовалось яркое витражное стекло.

– Наверняка это Лэйси постаралась, – промолвила Джина, осторожно касаясь изображения женщины, ведущей на поводке борзую.

– Ошибаетесь, – покачал головой Алек. – Когда-то давно его сделала моя первая жена.

Это овальное окошко было одним из десяти, которые украшали их с Анни жилье. Потом они с Оливией продали свои дома и купили себе один общий. Именно Оливия настояла на том, чтобы Алек взял с собой кое-что из работ Анни. «Не оставляй все другим, иначе потом пожалеешь», – сказала она. Алек позволил ей самой выбрать одно из десяти окошек. Со временем он понял, что Оливия была права: он и правда нуждался в этом маленьком напоминании о том хорошем, что было у него с Анни.

– Теперь понятно, откуда Лэйси унаследовала свой талант, – промолвила Джина. – Еще раз спасибо. – Она бросила взгляд на Оливию. – Была рада познакомиться с вами.

– Мы тоже очень рады этому знакомству, Джина, – откликнулась из-за спины Алека Оливия.

Закрыв за гостьей дверь, Алек подошел к Оливии, которая вновь уселась на диван, и нежно поцеловал ее. Он знал, впрочем, что романтическое настроение давно улетучилось. Бочелли больше не пел своих песен, а Оливия, уходя из спальни, почти наверняка задула свечи. Жена ответила на его поцелуй, но тут же отстранилась и внимательно взглянула на Алека.

– Ты ведь знаешь, что деньги на подъем линз есть, и немалые, – заметила она.

– Оливия… – Он покачал головой.

– Почему бы тебе не помочь ей? – спросила она. – Никто не знает историю этого маяка лучше, чем ты.

– Нет. – Алек выпрямился. – И давай не будем больше об этом.

Наклонившись, он коснулся губами лба Оливии, а затем поспешил на кухню. Джина вызвала в нем раздражение с первого взгляда: незваная гостья загубила ему весь вечер.

7

Суббота, 14 марта 1942 г.

Все утро мы с мамой пекли пироги, как обычно по выходным. Для середины марта стоит прохладная погода, и я рада, что в доме все время горит духовка. Как же мне надоело бегать в туалет по этому холоду! Не припомню еще такой длинной зимы. В первый же теплый день я скину ботинки и не надену их до следующей осени.

Хотя все утро я провела рядом с мамой, мы практически не разговаривали. Мне трудно с ней общаться. Такое чувство, будто между нами выросла стена. Мне хочется обнять ее,

сказать, как сильно я ее люблю, но вместо этого с моих губ сыплются сплошные гадости. Раньше мы часто пели, когда готовили или убирались, а теперь такого и помыслить нельзя. И дело тут вовсе не в войне. Дело только во мне. Такое чувство, будто во мне сидит незримый страж, который в присутствии мамы не дает мне расслабиться ни на секунду. Не могу сказать ей ни одного ласкового слова – сама не знаю почему. Может, все дело в том, что мне уже почти пятнадцать. Я тут слышала, как мама жаловалась на меня своей подруге (она не знала, что я стою поблизости). А подруга ей заявила: «Мери, это переходный возраст. Поверь, ей просто нужно перерасти этот период». Терпеть не могу, когда меня сравнивают с другими подростками, но в чем-то, должно быть, она права. Хотя я и представить не могу, что когда-нибудь перерасту это состояние. Порой я скучаю по тем временам, когда мама с любовью обнимала меня, но теперь стоит ей прикоснуться ко мне, и я тут же сжимаюсь. Неудивительно, что она больше и не пытается. Но я ничего не могу с собой поделать. От мамы только и слышно: «Не делай того, не делай другого». Больше нам просто не о чем разговаривать.

При всем при том мы умудрились испечь четыре пирога и кучу печенья. На улице было так холодно, что мне совсем не хотелось выходить из дома. Но потом я подумала, что дома не так уж и плохо. Или вот еще развлечение: отвезти пироги парням из Береговой охраны. Стоит ли говорить, что именно я выбрала! Быстро собравшись, я погрузила пироги и печенье в деревянную тележку, которую мы держим в сарайчике рядом с туалетом, прицепила ее к велосипеду и покатила по главной дороге. У нас тут совсем нет мощеных дорог. Даже Главная, по которой электрики привозили свое оборудование, изрешечена бесчисленными рытвинами и петляет из стороны в сторону. И все же это самый удобный путь, если вы едете на велосипеде и везете пироги. Если бы я добиралась до Береговой охраны пешком, то просто прошлась бы вдоль пляжа, хотя нас и попросили там не ходить: на берег волны выносили тела погибших с корабля, который затонул здесь на прошлой неделе. С того момента, как у мыса появились немецкие субмарины, обходчики (так здесь называют ребят из Береговой охраны) начали патрулировать пляж. Они ходят вдоль моря, приглядывая за проплывающими кораблями и высматривая подводные лодки, с которых может высадиться нацистский десант. Водители машин, желающие проехать по пляжу, должны сообщать патрульным пароль. Первый патрульный говорит водителю новый пароль, который тот должен будет повторить через три мили другим патрульным. Вот так люди и продвигаются по пляжу. Мне тоже хотелось сообщать такой пароль, но меня тут все знают и просто говорят: «Давай, Бесс, проходи, не задерживайся».

Из-за рытвин и корней, торчащих посреди дороги, ехать приходилось очень осторожно, чтобы не вывалить в песок содержимое тележки. Было так холодно, что я обмотала шарфом лицо, только бы уберечь его от ветра. Но стоило мне добраться до станции, как сразу стало понятно: поездка моя была не напрасной.

На станции находилось около половины всех парней, а остальные, должно быть, патрулировали пляж, тренировали собак, и все в этом роде. Как только я вошла в дверь и скинула пальто, все головы тут же повернулись в мою сторону, а на лицах расцвели улыбки. И я знала, что радуются они не только пирогам. Заинтересованные взгляды парней – это нечто новенькое для меня. В такие моменты в моем теле пробуждаются иные, непривычные ощущения. Грудь у меня не такая уж большая, но эти парни все равно пялятся на нее, хотя одеваюсь я более чем скромно (да я все еще хожу в рубашке со свитером!). Я чувствую, как плавно движутся мои бедра, какие длинные у меня ноги. Во мне уже метр семьдесят пять – самая высокая девочка в школе! Правда, это мало о чем говорит, если учесть, что учится у нас лишь тринадцать девочек, в возрасте от семи до семнадцати. Но я вдобавок выше практически всех парней в школе. Вот почему мне так нравятся ребята – да что там мужчины – из Береговой охраны. Почти все они выше меня, хотя некоторые – лишь на чуточку. Волосы у меня каштановые, и до последнего времени я всегда заплетала их в косы. Но теперь я распускаю их. Они такие длинные и волнистые – парням очень нравится, как они выглядят.

Словом, ребята тут же завели со мной беседу. Некоторые из них говорят до того забавно, что мне требуется пара минут, чтобы вникнуть в их речь. Нечто похожее было в прошлом году, когда миссис Кэди начала читать нам Шекспира. Так вот, парни обступили меня и начали расспрашивать, как я поживаю, что за пироги у меня в тележке и не желаю ли я отправиться с ними на вечернее дежурство. Такое чувство, будто они целую вечность не разговаривали с девушкой! Если бы мама увидела, как ведут себя эти ребята всякий раз, когда я прихожу на станцию без родителей, она бы ни за что не пустила меня туда одну!

Больше всего мне нравится Джимми Браун, который приехал сюда из Бостона. И дело не только в том, что он – один из тех, кто патрулирует пляж у Реки Поцелуев. Джимми для меня – крепкий орешек. Вот и сегодня он, по своему обыкновению, проигнорировал меня. Сидел тихонько в углу, пока остальные умилялись мне и моим пирогам. Он вырезал что-то из куска дерева, время от времени поглядывая в нашу сторону своими мечтательными голубыми глазами. Иногда он даже улыбался – посмеивался, должно быть, над тем, как по-идиотски вели себя другие парни. Ну а я в это время болтала с ребятами и мистером Хьюиттом, который вышел из своей комнаты, чтобы посмотреть, из-за чего весь этот шум и гам. И при этом я украдкой поглядывала на молчаливого Джимми Брауна (как же он похож на Фрэнка Синатру!).

Мне очень нравится то, чем занимаются эти ребята. Жаль, что в Береговую охрану не берут женщин. Пляж я знаю лучше любого из них, так что с радостью присоединилась бы к патрулю. Будь я парнем, заявил мистер Хьюитт, он бы, не задумываясь, взял меня в отряд. Что ни говори, кое-кто из этих парней вообще не видел раньше океана, так что знатоками местности их точно не назовешь. Как-то раз я упомянула о своем желании в присутствии родителей, но мама надо мной только посмеялась. А ведь она даже работала в свое время в команде спасателей. Сама она заявляет, что это лишь слухи, но даже папа признался, что это чистая правда. Просто мама не хочет, чтобы я узнала об этом, иначе я могу вбить себе в голову нечто подобное.

По пути домой я наткнулась на Денниса Киттеринга. Эта встреча меня несколько удивила: Деннис обычно проводит время на пляже, а не на Главной дороге. Сам он сказал мне, что просто решил прогуляться. Я упомянула о том, где была, и Деннис спросил:

– А почему ты мне не принесла пирогов?

– Я угощаю пирогами мужчин, которые сражаются за нашу страну, – заявила я. – А что ты делаешь для нашей страны?

Я тут же спохватилась, но было уже поздно. Как же меня угораздило забыть про его больную ногу! Денниса не взяли в армию, поскольку одна нога у него короче другой. Я принялась извиняться, но Деннис улыбнулся и сказал, что все это пустяки. Он заявил, что учит детей своей страны – в этом и состоит его служение родине. Обучает молодое поколение. Объясняет школьникам, почему началась война и как надо действовать, чтобы это никогда не повторилось вновь. Когда он так сказал, я почувствовала себя еще

более неловко. Так мы стояли какое-то время (он – по одну сторону велосипеда, я – по другую) и обсуждали книжку «Сердце – одинокий охотник». По правде говоря, не многие здесь разбираются в тех книгах, которые я читаю. Деннис думает, что я очень умная и тоже могла бы стать учителем. Так я и планирую поступить. Но для этого, говорит Деннис, мне следует получить настоящее образование. Не знаю, что с этим человеком не так. Он очень милый и приятный, но бесит меня донельзя своими манерами всезнайки. Он постоянно критикует мою грамматику и заявляет, что мне никогда не удастся получить хорошее образование в нашей богом забытой школе, где в один класс запихнуто два десятка учеников разного возраста. Когда я слышу такое, меня начинает колотить. Этот человек торчит в наших краях, поскольку ему тут вроде как нравится, и тут же с пренебрежением отзывается о местных жителях.

Я сглупила и сказала Деннису, что тоже хотела бы стать обходчиком. Он тут же рассмеялся и заявил: «Обходчики – это парни, которые больше ни на что не годятся. Недоучки с оружием в руках, готовые в любой момент пустить его в ход». Вот тут я взбесилась по-настоящему, хотя Деннис – не единственный, кто так утверждает. Но я-то знаю этих парней и вижу, как серьезно они относятся к своим обязанностям.

Деннис спросил, не хочу ли я пойти с ним завтра в церковь. Каждое воскресенье он ездит в Короллу, где проводят католические службы. Я сказала: нет, спасибо. Я регулярно хожу с родителями в методистскую церковь в Даке и не очень-то разбираюсь в католицизме. Прошлым летом Деннис носил рубашку, которая была слегка расстегнута у горла, и я разглядела у него на шее какой-то коричневый шнурок. Когда я спросила его об этом, он вытащил шнур и показал мне два прикрепленных к нему шерстяных прямоугольничка – один спускался ему на грудь, а другой на спину. На одном я увидела изображение Иисуса, а на другом – Девы Марии. Деннис заявил, что носит их не снимая, чтобы чувствовать себя ближе к Богу. Как бы то ни было, но вчера, упомянув о том, что хожу с родителями в методистскую церковь, я вдруг испугалась, что Деннис станет насмехаться над моей религией, как он насмехался над образованием, и поспешила добавить, что мне пора домой (чистая правда, если на то пошло!). В следующий выходной я принесу ему пирог, чтобы загладить свою грубость.

Я вдруг поняла, что мне как-то неловко в обществе Денниса. И дело не только в том, что он постоянно нас критикует. Просто мне кажется, что в этом году он смотрит на меня несколько иначе. Деннис делает мне комплименты – говорит, что я стала очень хорошенькая. Будь я постарше, сказал он однажды, он бы непременно попросил моей руки. «У тебя неплохой потенциал, – заявил он. – Я не прочь жениться на тебе и увезти в Хай-Пойнт, где ты сможешь получить настоящее образование». Все это, конечно, очень лестно, но мне в то же время как-то не по себе. Не хочу, чтобы этот человек прикасался ко мне. Думаю, поэтому-то я и использовала свой велосипед как ширму – там, на Главной дороге. Вокруг не было ни души, и я, признаюсь, немного нервничала. Нет, Деннис совсем не урод. Он носит очки, которые ему идут, и мне нравятся его темные волосы. Но он такой старый – на восемь лет старше меня, и я не желаю быть его подружкой. Вдобавок мне не нравится, как звучит «Бесс Киттеринг» (другое дело, «Бесс Браун»!).

Как только я приехала домой, мама сразу же принялась меня отчитывать. Я слишком долго пробыла на станции, заявила она. Все, что от меня требовалось – оставить там пироги и тут же возвращаться домой. Мне пришлось сказать, что я встретила по дороге мистера Киттеринга и потому задержалась. Но это разозлило ее еще больше. Маме не нравится Деннис – она считает нелепым приезжать сюда каждые выходные и жить на пляже. На самом деле она даже не встречалась с ним, только видела один раз издалека. Я стала рассказывать ей, какой он умный и как мне нравится говорить с ним про книги, но тут она раскричалась еще больше. Такое чувство, что мама никогда не была молодой.

8

Солнце стояло еще высоко, когда Клэй свернул на дорожку, ведущую к маленькому коттеджу. Подобно многим другим прибрежным жилищам, этот дом возвышался над морем на деревянных сваях. Выбравшись из машины, Клэй заметил, что водосточный желоб слегка перекошен, а в перилах не хватает одной секции. Придется приехать сюда на днях, чтобы исправить эти и другие – не столь явные – огрехи. Старый дом отнимал у Клэя немало времени – совсем как живший в нем старик. Но Клэй намеренно забивал свои дни делами под завязку, чтобы забыться и оградить себя от ненужных мыслей.

Поднявшись на крыльцо, он легонько постучал в дверь. Если приглядеться, в щель между планками можно было рассмотреть гостиную. Пара секунд, и на пороге появился Генри – судя по всему, ему не терпелось выбраться из дома. Распахнув дверь, Клэй оказался лицом к лицу со щеголеватым стариком, на котором красовались белая рубашка и темный галстук. Генри, видимо, был единственным обитателем Внешних отмелей, подумалось Клэю, который каждый день носил галстук. Единственным исключением, на его памяти, были те три дня, которые Генри провел в больнице, где ему удалили аппендикс. А так он ни разу не видел старика без галстука. Как, впрочем, и без шляпы.

– Привет, Генри. – Он дружески похлопал хозяина дом по плечу. – Ну, как дела?

– Я уже весь извелся. – Водрузив на голову соломенную шляпу, Генри шагнул за порог. – Хорошая партия в шахматы – вот что мне сейчас требуется.

Клэю сразу стало ясно, что старик весь день ждал этой поездки. Он тут же пожалел, что не заехал за ним пораньше.

– Что случилось с перилами? – спросил Клэй, кивая в сторону дыры.

– Да вот, проснулся как-то утром, а планки исчезли, – пожал плечами Генри. – Это после того, как я поймал сразу двадцать два краба. Думаю, они тут и поработали в отместку, – хихикнул он.

Генри мог ловить крабов, даже не покидая дома. Достаточно было обойти вокруг причала и с помощью сети снять крабов с опорных столбов. По мнению Клэя, никто не пек таких вкусных крабовых пирогов, как Генри.

– Ты тут поосторожней, – сказал Клэй, вновь кивая на перила. – Я постараюсь не затягивать с ремонтом.

Генри любил хвалиться тем, что живет в доме, таком же древнем, как и он сам. В принципе он был прав: коттедж этот построили еще в двадцатых годах. Другое дело, что в сороковые дом сильно выгорел, да и от наводнений ему тоже досталось. Его все чинили и чинили, и очень скоро от первоначальной постройки не осталось и следа.

Несмотря на возраст, двигался старик весьма проворно. Вот и теперь он заспешил к машине впереди своего гостя. Но каким бы живым и сообразительным он ни был, забота о нем целиком и полностью лежала на плечах Клэя.

Генри Хазельвуд был дедом Терри. Это она стала заботиться о нем, когда тот состарился. Ее отец, сын Генри, умер четыре года назад, а мать жила в Кентукки, так что других родственников у старика здесь просто не было. Терри, впрочем, обожала деда и никогда не считала его обузой. Клэю тоже нравился Генри, но когда тебе двадцать девять, куда приятнее возиться с собственными детишками, а не со стариком. Но Клэй безропотно брал на себя эти заботы, ведь, кроме него, у Генри уже никого не было. В последние годы старик стал плохо видеть, и ему хватило

здравого смысла не садиться больше за руль. Это значило, что Клэю частенько приходилось уходить с работы, чтобы отвезти Генри к врачу, в магазин, ну и, конечно же, в «Гриль Шорти», где тот мог поиграть в шахматы со своими старыми приятелями, Уолтером Лискотом и Брайаном Кассом.

Было в Генри нечто такое, что Клэй одновременно любил и ненавидел: тот все время напоминал ему Терри. У Терри и ее отца был особый изгиб бровей и разрез глаз. Эти же черты отразились и в лице Генри. Стоило Клэю взглянуть на старика, и перед ним, как живая, вставала Терри.

– Чем ты занимался сегодня с утра? – спросил Клэй, как только они выехали на Главную дорогу.

– А ты как думаешь? – спросил в ответ Генри.

– Опять ловил крабов?

– Ясное дело, – хихикнул Генри, – добывал себе ужин. Ну а ты чем занимался?

Клэй вздохнул. Подобные вопросы всегда заставали его врасплох.

– Чинил цистерну.

– Похоже, ты использовал свое время с большим толком.

– Так-то оно так, но цистерной не поужинаешь, – улыбнулся Клэй.

Генри рассмеялся, и в машине вновь воцарилась тишина. Генри был скуп на слова. С Клэем они говорили мало и только по делу. Клэя это вполне устраивало. В своих разговорах они никогда не упоминали о Терри, и это тоже было хорошо. Клэй ни с кем не желал говорить о Терри.

Он решительно отмел предложение отца записаться после смерти жены на прием к психотерапевту. Ну чем ему поможет врач? Он же не сможет воскресить Терри. Клэю удавалось скрывать от окружающих свои самые мрачные мысли и чувства. Он с головой погрузился в работу, не столько заполняя время, сколько убивая его.

Знакомые считали, что с ним все в порядке: на людях Клэй держался бодро и оживленно. Пожалуй, лишь Лэйси догадывалась о том, что поведение это во многом было наигранным. Сестра изо всех сил пыталась спасти Клэя – как спасала бы бездомного котенка. Или прибившегося к ним специалиста по маякам.

Этим утром, за завтраком, Лэйси внимательно посматривала то на него, то на Джину своими ясными голубыми глазами – в надежде на то, что Клэй по достоинству оценит их новую гостью. Клэю действительно нравилась Джина, но это лишь усугубляло его проблемы. Оставалось надеяться, что Лэйси не будет слишком настойчиво подталкивать его в этом направлении. Сестре хотелось найти в нем хоть какое-то уязвимое место после того, как ей не удалось вернуть его к работе спасателей. Спасатели. Клэя просто тошнило от этого слова. Причем в буквальном смысле. Пару дней назад ему пришлось даже выключить телевизор, когда ведущий стал рассказывать о команде спасателей, работающих где-то на другом конце света. Клэй, не в силах побороть тошноту, тут же ретировался в постель. Лэйси ни словом не обмолвилась при виде того, как он щелкнул пультом и поспешил наверх. Несколько месяцев назад она отправилась бы следом в надежде разговорить его. Но Лэйси быстро училась. Она давно уже перестала донимать Клэя расспросами о том, как он себя чувствует. Еще немного, и она вовсе оставит попытки спасти его. Судя по всему, помочь Клэю она не сможет, и это будет ее первая неудача.

– Только взгляни! – Генри кивнул в сторону нового рыбного рынка на Кроатанском шоссе. – Надо будет как-нибудь заглянуть туда.

– Похоже, неплохое местечко, – заметил Клэй.

Генри всю жизнь прожил на Внешних отмелях – с тех самых пор, как поселился здесь во время Второй мировой войны. Он влюбился в местную красотку и женился на ней. От этого брака родился один-единственный ребенок – отец Терри. Внешние отмели все разрастались и разрастались, но Генри никогда не жаловался, как это делали другие старики. Он никогда не рассказывал о том, что в прежние времена все было несравненно лучше, и не сетовал по поводу туристов, из-за которых летом тут было не протолкнуться. Ему нравились новые дома, магазины и рестораны – все то, что раздражало большинство старожилов. Генри мог часами бродить по супермаркету, изучая ценники на полуфабрикатах – их он предпочитал остальным продуктам. Очень скоро, отправляясь с Генри за покупками, Клэй научился брать с собой книгу. В противном случае он рисковал умереть в магазине от скуки. Еще одной страстью Генри были свежие морепродукты, так что пару раз в неделю Клэй отвозил его на рыбный рынок. Ну а теперь, после того как Генри углядел эту новую торговую точку, судьба его была предрешена: очень скоро ему придется листать свою книжку, прислонясь к стене нового рынка, пока Генри в упоении будет бродить между прилавками с рыбой.

О смерти Терри Клэй узнал во вторник, в самом конце ноября. К его собственным переживаниям присоединялась мысль о том, что нужно сообщить о случившемся Генри. Тот уже потерял жену и единственного сына, и вот теперь ему предстояло узнать о гибели любимой внучки. Клэй не мог нанести ему такой удар. Это Лэйси пришлось ехать в старый коттедж на берегу моря, чтобы сообщить Генри печальную новость. Клэй никогда не спрашивал у сестры, как именно отреагировал старик на это известие. Он просто не хотел этого знать. Но на протяжении пары недель, заезжая в очередной раз за Генри, Клэй видел, что глаза у старика такие же красные, как у него самого.

Парковочная площадка у «Шорти» оказалась под завязку забита машинами. На самом деле это был не столько ресторан, сколько кабачок местного розлива, и туристы каким-то образом узнавали об этом. Мало кто из приезжих заглядывал в это видавшее виды здание – разве что те, кому не терпелось открыть для себя настоящие Внешние отмели. Но и эти смельчаки задерживались здесь ненадолго – им хватало пары минут, чтобы понять, что они никогда не станут здесь своими. Особенно в задней комнате.

Комната эта, расположенная даже не в самом здании, а в пристройке, служила прибежищем для рыбаков, местных старожилов и тех парней, которые страдали от избытка свободного времени. В углу комнаты стоял потертый бильярдный стол, а по всему залу были расставлены шахматные и шашечные доски. Здесь же лежали колоды карт, а на стене висело два щита для игры в дартс. Оконные стекла за долгие годы потемнели от табачного дыма. Время от времени тут можно было встретить парочку местных девиц. Они обычно крутились возле парней, поигрывая в бильярд и выставляя напоказ обширное декольте (а порой и татуировку в виде розочки на обнаженном плече). Женщины эти, загорелые до черноты, и были обычно самыми заядлыми курильщицами.

Кенни, с которым они договорились встретиться за кружечкой пива, еще не было в ресторане, так что Клэй, не задумываясь, прошел с Генри в заднюю комнату. Парочка девиц играла в бильярд с парнем, который лишь недавно начал заглядывать сюда постоянно. Это был темноволосый молодой мужчина лет двадцати, руки которого сплошь покрывали татуировки. При виде Клэя женщины на секунду отвлеклись от игры. Он чувствовал на себе их взгляды, пока шел с Генри к тому столику, за которым уже расположились Уолтер Лескот и Брайан Касс. Для Клэя это внимание было настолько же привычным, насколько и несущественным.

– Ты опоздал. – Брайан с раздражением глянул на Генри своими голубыми глазами. Этот человек умел колоться не хуже морского ежа. Густая белая шевелюра его была встрепана с одной стороны, как если бы он долго спал на этом боку. Брайан нервно постукивал по шахматной доске своим длинным костлявым

пальцем.

– Да хватит тебе, – фыркнул Уолтер. – Раз он тут, какие могут быть разговоры?

– Это я виноват, – заявил Клэй, хотя Генри и не ожидали к определенному часу. Он вытащил из-за соседнего столика стул и придвинул его к шахматной доске, чтобы Генри мог сесть.

– Садись и ты, Клэй, – предложил Уолтер. Его собственное инвалидное кресло было вплотную придвинуто к столику. Уолтер пользовался им уже четыре года: проблемы с ногами, да еще и диабет. Когда стало ясно, что старик уже не может обходиться без своего кресла, Клэй и Кенни пристроили пандус к задней двери «Шорти». Именно Уолтер тщательно вырезал и раскрашивал фигурки, являвшиеся едва ли не единственным украшением заведения, так что было бы несправедливо закрыть ему доступ в этот ресторан.

Клэй глянул в сторону главной комнаты в надежде увидеть Кенни, но того все еще не было.

– Только на минутку, – сказал он, подтягивая к столу еще один стул.

– Видел того типа? – кивнул Брайан в сторону парня с татуировками, которому не мешало бы говорить чуточку тише.

– Что такое? – поинтересовался Клэй, не сводя глаз с собеседника.

– Он сделал себе новую наколку, – рассмеялся Уолтер, – и Брайан теперь только о ней и говорит.

– Прямо на спине, – пояснил Брайан. – Он задрал рубашку, чтобы продемонстрировать ее девицам.

– Не ори так, – фыркнул Генри.

Брайан тут же повернулся к нему:

– Мне приходится орать, чтобы ты меня услышал.

– Я прекрасно тебя слышу, – огрызнулся Генри, – как и все в этой комнате.

– Это русалка, – хмыкнул Уолтер.

– Что-что? – переспросил Генри, внимательно изучая шахматную доску. Ему предстояло сделать первый ход.

– Это он о наколке, – пояснил Брайан. – Русалка с буферами, какие еще поискать.

Клэй невольно рассмеялся.

– Вечно ты со своими буферами, – буркнул Уолтер.

Разговор и дальше продолжался в том же духе: трое стариков, как обычно, подтрунивали и посмеивались друг над другом. Очевидно, что их связывали глубочайшие дружеские узы, но в разговоре они намеренно избегали любых серьезных тем. Трое стариков, которые рука об руку работали, сражались и теряли своих близких. Жена Брайана, с которой он прожил полвека, умерла пару лет назад. Одиннадцать его детей и двадцать семь внуков были разбросаны по всей стране. Уолтер овдовел еще десять лет назад. Двое детей регулярно подбивали его перебраться к ним в Колорадо, но Уолтер не желал расставаться с Внешними отмелями. Считается, что женщины долговечнее мужчин, размышлял Клэй, но сидевшие напротив него старики явно опровергали это правило. Не иначе как дело в соленом воздухе Отмелей, который обеспечивал местным мужчинам завидное долголетие. И только когда Клэй встал, чтобы вернуться в главную комнату, его вдруг осенило: за столом в действительности сидело четверо вдовцов.

Кенни уже поджидал его за одним из маленьких столиков, и Клэй поспешил усесться напротив друга. Официантка, не дожидаясь заказа, принесла им пиво: Кенни и Клэя здесь хорошо знали.

– Ну, как поработал? – спросил Клэй, прихлебывая пиво.

– Чудесно. Беда только, что с каждым днем я слышу все хуже. – Кенни, поморщившись, потер левое ухо.

– Ты знаешь, как этого избежать, – пожал плечами Клэй. Кенни был владельцем маленькой судоремонтной компании, и едва ли не каждый день ему приходилось спускаться под воду. В такой профессии люди часто теряли слух, и лет через десять Кенни грозила полная глухота. Но Клэй знал, что приятеля это не остановит: под водой Кенни чувствовал себя куда счастливее, чем на суше.

– Уж лучше у меня уши отвалятся, а с ними и пенис, чем я брошу нырять, – заявил Кенни.

– Ну ты и сказанул, – расхохотался Клэй.

В последнее время он общался с Кенни куда чаще, чем с другими своими приятелями. Друзья его, в большинстве своем, были женаты, и он постоянно ощущал их молчаливое сочувствие. Клэй видел, как они переглядывались, когда кому-нибудь в компании случалось брякнуть – мол, пора уже домой, иначе жена устроит мне хороший нагоняй. Они относились к Клэю так, будто тот был чрезмерно ранимым и уязвимым. И хуже всего то, что они были правы. Клэй действительно морщился, пусть только в душе, когда другие упоминали о своих женах. Он испытывал зависть, боль и обиду, как, собственно, они и полагали. Другое дело, что он никогда не показывал этих чувств. Общение с Кенни давалось ему куда легче, поскольку тот не спешил расстаться с вольной жизнью холостяка. Как и прежде, он болтал с Клэем о подводном плавании и виндсерфинге, никогда не упоминая о женах, которые могли бы испортить им веселье. Но Кенни не был аскетом: он любил женщин, и женщины любили этого светловолосого бородатого здоровяка. Говорить с ним было не так-то просто, поскольку он редко смотрел Клэю в глаза, с увлечением провожая взглядом каждую юбку.

Что касается Клэя, то теперь, когда он покончил с цистерной и смог наконец-то расслабиться, в сознании его всплыл образ вполне конкретной женщины. Он даже подумывал о том, не рассказать ли Кенни о Джине. О том, что красота ее и влечет его, и отталкивает. Но поступить так значило нарушить одно из неписаных правил: говорить про спорт, рыбалку, дайвинг – про что угодно, но только не про женщин.

Они с Кенни дружили еще в школе, но потом пути их разошлись. Кенни, не мысливший своей жизни без Внешних отмелей, пошел по стопам отца и занялся судоремонтным бизнесом. Ну а Клэй отправился в колледж изучать архитектуру. Разница в образовании могла бы развести их раз и навсегда, но они тем не менее остались друзьями. Кенни не блистал книжными знаниями, да и в жизни был простоват: он до сих пор называл женщин «девчонками» и мог восторгаться русалкой, наколотой на спине у темноволосого парня. Однако сообразительности ему было не занимать, да и нырял Кенни куда лучше Клэя.

В дверях главной комнаты появился парень с татуировками. Он быстро зашагал через зал – должно быть, к туалету, – но задержался у столика, за которым сидели двое приятелей.

– Ты, стало быть, Клэй О’Нил? – спросил он, пристально глядя на Клэя. Темные волосы парня были коротко острижены, а в ухе поблескивала бриллиантовая серьга.

Клэй кивнул.

– А я – Брок Дженсен, – сказал парень, протягивая ему руку.

Клэй сжал его ладонь и впервые как следует рассмотрел татуировки. Стрелы, круги и волны сливались на руках парня в единый узор. Исколот был едва ли не каждый кусочек кожи, так что при взгляде на нее у Клэя самого заболели руки.

– Я знаю твою сестру, – заявил Брок.

– Лэйси? – уточнил Клэй, как будто парень мог иметь в виду Мэгги. Лэйси редко заглядывала в «Шорти».

– Да, мы познакомились на собрании анонимных алкоголиков. Она сказала, что может помочь мне с работой.

– Какую работу ты ищешь? – спросил Кенни.

– Я – строитель.

Для строителя найти работу в этих местах не составляло труда – особенно такому, как этот парень. Брок был худощавым, но крепко сбитым. Мощные мышцы перекатывались под кожей при каждом движении рук.

– Тут с этим проблем нет, – заметил Клэй. Он мог бы свести парня кое с кем из знакомых, но не испытывал особого желания помогать ему.

– Попробуй заглянуть вот сюда. – Достав из кармана ручку, Кенни нацарапал что-то на салфетке, а потом передал ее Броку. Тот кивнул.

– Спасибо, дружище, непременно загляну, –

заявил он, после чего вновь взглянул на Клэя. – Передавай от меня привет своей сестре.

– Хорошо, – кивнул Клэй. Они дождались, пока парень не скроется за дверью, и только после этого продолжили беседовать.

– Стало быть, Брок? – рассмеялся Кенни. – Ну и ну!

Клэй тоже засмеялся, хотя на душе у него скребли кошки. На Внешних отмелях шла бесконечная стройка: дома возводились и переделывались едва ли не круглосуточно. Этот парень мог найти себе работу за десять минут. Клэй чувствовал, что помощь в трудоустройстве – далеко не единственное, чего Брок хотел от его добросердечной сестры.

9

Джина сидела в приемной агентства «Диллард», рассеянно поглядывая на высокие потолки и серебристые панели. С каждой секундой она нервничала все больше, не в силах справиться с терзавшими ее страхами. Джина не забывала о миссис Кинг – женщине, с которой она никогда не встречалась, но к которой тем не менее успела проникнуться презрением. Джина обещала, что свяжется с ней не позднее чем сегодня: она не сомневалась, что к этому времени успеет уладить все вопросы. Но прошло уже три дня с момента прибытия на Реку Поцелуев, а она так и не приблизилась к решению проблемы. Воскресенье оказалось полностью потерянным, поскольку весь день Джина провела в постели, страдая от тошноты и расстройства желудка. Виной всему, видимо, был тот дешевый гамбургер, который она съела еще в субботу, после визита к Алеку О’Нилу. Подходящее завершение для столь бесплодной встречи. Забавно, что Алек заподозрил ее в попытке заработать на линзах. Джина и правда не отказалась бы от денег, но это не значило, что она собиралась предъявлять права на линзы Френеля.

Интересно, упомянут ли о ней Алек и Лэйси, когда встретятся сегодня в клинике? И не могла бы в таком случае Лэйси повлиять на отца? Хотя вряд ли, конечно. Переубедить такого, как Алек, было невозможно. То ли из-за своих подозрений, то ли по какой-то другой, неведомой Джине, причине Алек совершенно не желал идти на сотрудничество. И теперь все надежды Джина возлагала на этого агента по недвижимости, Нолу Диллард.

Она просто пришла в ее офис и сказала, что желает видеть миссис Диллард. Пожалуй, ей сначала следовало бы позвонить, но Джина слишком боялась услышать очередное «нет». А по телефону у нее было куда меньше шансов переубедить миссис Диллард. Умение убеждать вообще не было ее сильной стороной. Да, ей ничего не стоило утихомирить кучку подростков, обратив их внимание на азы науки – навык, дающийся не так-то легко. Но на этом ее умение увещевать практически и заканчивалось.

Ей пришлось прождать около получаса, пока в дверях приемной не появилась наконец женщина лет пятидесяти. Она решительно направилась к Джине, протягивая на ходу руку.

– Вы, как я понимаю, Джина Хиггинс?

Белокурые волосы незнакомки были аккуратно зачесаны назад, а загорелая кожа поражала гладкостью и отсутствием морщин – результат работы хорошего пластического хирурга.

Поднявшись, Джина пожала протянутую ей руку.

– Да, – ответила она. – Найдется у вас для меня свободная минутка?

Нола Диллард бросила взгляд на часы.

– Около пятнадцати минут, – заявила она. – В четыре у меня встреча с клиентом.

Джина прошла за Нолой в просторный офис, где размещались необъятный стол из красного дерева и несколько стульев с дорогой обивкой. Стены и книжную полку украшали грамоты и призовые статуэтки. Очевидно, что Нола Диллард вполне преуспела на своем поприще. Здесь же висела фотография молодой женщины с белокурыми волосами, которая держала на коленях малышку лет трех. Мать и дочь – а это могли быть только они – счастливо улыбались в камеру. При виде этой семейной идиллии Джине до слез захотелось обнять собственного ребенка.

– Вас интересует дом или квартира? – спросила Нола, устраиваясь за массивным столом.

– Ни то, ни то. – Оторвавшись от фотографии, Джина взглянула на риелтора. Сама она сидела на краешке стула, крепко обхватив ладонями колени.

– Меня интересует здешний маяк.

– Маяк? – В серых глазах Нолы промелькнуло удивление. – Интересует в каком смысле?

– Мне бы хотелось поднять со дна океана линзы и выставить их где-нибудь на всеобщее обозрение.

– Вот оно что, – понимающе кивнула Нола. – Должно быть, вы – та приятельница, для которой Лэйси пыталась найти жилье?

– Верно. Но мы договорились, что я останусь в домике смотрителя.

– Насколько я понимаю, это Лэйси сказала вам, что когда-то давно я входила в комиссию по спасению маяка.

– Ее отец… я узнала об этом от мистера О’Нила.

– Неужели? – Нола не скрывала своего удивления. – Я-то думала, Алеку больше нет дела до маяка.

– Вы правы, – кивнула Джина. – Поэтому-то он и предложил мне связаться с вами.

Не то чтобы правда, но и не откровенная ложь.

Нола задумчиво покачалась на стуле, не сводя с Джины внимательного взгляда.

– Так уж получилось, – заметила она, – что я, в отличие от большинства местных жителей, заинтересована в том, чтобы линзы наконец подняли. В конце концов, – добавила она с улыбкой, – это привлекло бы сюда еще больше туристов, а значит, пошло бы на пользу моему бизнесу.

– Так вы мне поможете? – Джина еще крепче сжала колени. – Мне нужно найти кого-то, кто профинансировал бы этот проект, но я тут чужая, и мне не обойтись без помощи местных жителей.

– Откуда ты приехала?

– Штат Вашингтон. В свободное время я изучаю историю маяков, и мне захотелось осмотреть те из них, что расположены на востоке страны. До сих пор не могу поверить, что никто даже не потрудился спасти эти линзы.

– Тут я согласна с тобой на все сто процентов, – заметила Нола.

У Джины вырвался вздох облегчения: Нола Диллард явно принадлежала к числу тех, кто умеет добиваться своего.

– Я могу свести тебя с людьми из туристического агентства, – продолжила Нола. – Если захочешь взять на себя все административные обязанности, они, скорее всего, снабдят тебя необходимой суммой.

– Это было бы замечательно! – улыбнулась Джина. – Алек О’Нил наотрез отказался помогать мне, и я уже подумала…

– Ты же сказала, что это Алек посоветовал обратиться ко мне, – не дала ей закончить Нола.

Джина вдруг ощутила, что неожиданно для себя ступила на тонкий лед.

– Он назвал мне ваше имя, – осторожно заметила она.

– А сам Алек хочет, чтобы линзы подняли?

– Нет, – ответила Джина после секундного колебания. – Но я думаю, все дело в том…

– Тогда я ничем не смогу помочь тебе. – Нола решительно скрестила руки на груди.

– Но почему? – едва не прорыдала Джина.

– Алек, в общем-то, прав, – пожала плечами Нола. – Будет лучше, если линзы останутся на дне океана. Это то, чего хотят все местные жители. Просто я на мгновение загорелась идеей.

– Прошу вас, миссис Диллард. – Джина уже не скрывала отчаяния, но Нола этого, кажется, не заметила. Она встала, в очередной раз взглянув на часы.

– Алек – мой друг, – сказала она, сочувственно улыбнувшись Джине. – Я так толком и не поняла, почему он вдруг поменял свои планы в отношении маяка, но я не намерена заниматься этим вопреки его желанию.

Джине ничего не оставалось, только как встать и направиться к выходу. Следуя за ней к двери, Нола сочувственно приобняла ее за плечи.

– Как там Лэйси? – поинтересовалась она. –

Давненько мы с ней не виделись.

– Мы знакомы лишь несколько дней, – промолвила Джина, не в силах скрыть своего разочарования, – но мне и так понятно, что таких, как Лэйси, еще поискать.

Накануне Лэйси целый день нянчилась с Джиной, страдавшей от расстройства желудка. Она купила ей крекеры и имбирный эль и не поленилась приготовить куриный бульон.

– Сегодня у нее день рождения.

– И точно, первое июля, – кивнула Нола. – Через пару недель после дня рождения моей дочери. Лэйси была когда-то лучшей подругой Джессики.

Они вышли в приемную, и Нола на прощание повернулась к Джине.

– Извини, что ничем не смогла помочь тебе, – сказала она.

– Что же мне теперь делать? – Джина жалобно посмотрела на нее.

– Ты уже встречалась с Уолтером Лескотом или Брайаном Кассом?

– Нет пока, – ответила Джина. – Но Алек сказал, что они уже очень старые, а потому…

– Конечно, они здорово сдали с годами, но это не значит, что их можно сбрасывать со счетов, – рассмеялась Нола. – Вдобавок, у возраста есть свои преимущества: к примеру, неисчислимое количество полезных знакомств.

– Я поговорю с ними, – сказала Джина без особого энтузиазма. – Ну а вам в случае чего известно, где меня искать.

* * *

По дороге домой в нутре ее автомобиля что-то натужно погромыхивало. Судя по всему, поездки по ухабистой дороге не прошли для машины даром. Оставалось лишь гадать, сможет ли она вообще вернуться на ней в Вашингтон.

Припарковавшись на площадке возле домика смотрителя, Джина распахнула дверцу, но так и не вышла из автомобиля. Нужно было решить, что же делать дальше. На этот вечер дом оказался в полном ее распоряжении. Лэйси, Клэй и даже Саша отправились к Алеку О’Нилу, чтобы отметить там день рождения Лэйси. Джину, разумеется, не пригласили, да она этого и не ожидала. В душе она была даже рада, поскольку ничуть не горела желанием вновь увидеться с Алеком. Она готовилась провести этот вечер в приятном уединении, но тут вдруг ощутила, что скучает по Лэйси и ее дружеской опеке. Джину это встревожило. Чем больше она сближалась с Лэйси, тем труднее ей становилось лгать. Дружба влекла за собой соответствующие обязательства, а этого Джина не могла себе позволить. Никому и ни на каких условиях не могла она рассказать о том затруднительном положении, в котором оказалась по воле случая. Иначе ее просто сочли бы сумасшедшей. В каком-то смысле так оно и было: отчаяние толкает порой на самые безумные поступки.

За завтраком Джина вручила Лэйси поздравительную открытку с запиской: она обещала своей хозяйке массаж, когда та этого только пожелает. Прекрасный подарок, на который ей даже не пришлось тратиться.

– Я – хороший массажист, – заверила она Лэйси. И это было правдой. Джина освоила это искусство несколько лет назад, поскольку массаж был единственным средством, способным облегчить страдания ее больной матери.

– Так жаль, что ты не пойдешь с нами сегодня, – промолвила Лэйси. Она стояла посреди кухни, сжимая в руках поздравительную открытку. Клэй уже открывал заднюю дверь – ему пора было ехать на работу. Без сомнения, Лэйси переживала из-за того, что они оставляют Джину одну.

– Ты знаешь меня всего три дня, – с улыбкой заметила Джина. – Я – ваша постоялица, а вовсе не член семьи. Отправляйтесь с Клэем к отцу и повеселитесь там от души. Ты заработаешь рак, если будешь беспокоиться из-за каждого пустяка.

Лэйси крепко обняла ее в ответ. Клэй, который уже стоял на пороге, не сдержался и заметил:

– Рак вызывают бактерии, а не беспокойство.

Он вышел на улицу вслед за Сашей, а Лэйси последовала за братом. Джина, успевшая заработать как дружеское объятие, так и нагоняй, осталась одна.

Она знала, что Клэй был вдовцом. Лэйси рассказала, что его жена, занимавшаяся дизайном интерьеров, погибла в ноябре, и Клэй до сих пор не оправился от этой трагедии. У них был фантастический брак, заявила Лэйси. Джина не очень-то верила в фантастические браки, но спорить с Лэйси ей не хотелось, тем более что последняя явно тосковала по невестке. Да и Клэй, при всей его безучастности, был очень добр к их незваной гостье. Он даже разрешил Джине пользоваться его компьютером. А для нее это по ряду причин было весьма актуальным.

И вот теперь, сидя на парковочной площадке, она подумала о том, не проверить ли ей еще раз свою почту, хотя она уже заглядывала в ящик перед обедом. Но тут вдруг ее внимание привлек шум моря: сегодня оно звучало тише и спокойнее, чем обычно. Может, прогуляться вдоль берега? Не исключено, что ей удастся найти ту станцию Береговой охраны, о которой Бесс упоминала в своем дневнике.

Оставив в машине сандалии, Джина зашагала по песчаной тропинке к маяку. Пройдя еще с десяток метров по мелководью, она повернула направо, к пляжу. Со времен Бесс береговая линия сильно изменилась. Пляж превратился в узкую полоску, которая и вовсе исчезала там, где волны вгрызались в прибрежную зелень. В таких местах ей приходилось брести прямо по воде.

Судя по записям в дневнике, станция Береговой охраны находилась в какой-нибудь полумиле от маяка, но Джина прошла не меньше мили, так и не заметив ничего подходящего. Собственно говоря, здесь вообще не было никаких построек. Очень скоро полоска пляжа и вовсе оборвалась, уткнувшись в непроходимые заросли кустов и деревьев. Вокруг по-прежнему не было ни души. Тишину нарушал лишь шорох волн, легонько накатывавших на берег, да случайный треск ветки где-то в лесу. Счастье еще, подумалось Джине, что ни кабанов, ни лошадей тут больше нет.

Мертвые тела выносило на этот пляж, вспомнились ей строки дневника. А однажды тут убили человека.

Теперь все внимание ее было приковано к океану. Кто-то плавал неподалеку от берега. Подойдя поближе, Джина обнаружила, что это женщина лет пятидесяти. Незнакомка уже выходила на пляж, выжимая воду из длинных волос.

Приветственно помахав Джине, женщина наклонилась за полотенцем.

– Здравствуйте, – откликнулась Джина. – Как вода?

– Просто чудо, – ответила та. – Сегодня так тихо. Я проплыла, должно быть, не меньше двух миль.

Эта широкоплечая женщина с мускулистыми ногами была похожа на профессиональную пловчиху. Она внимательно посмотрела на Джину.

– Я прихожу сюда практически каждый день, но до сих пор не встречала тут ни единого человека, – заметила она.

– Я ищу станцию Береговой охраны.

– Береговой охраны? – переспросила та. – Хотите сказать, станцию спасателей?

А ведь и правда, Береговая охрана размещалась именно там!

– Верно, – кивнула Джина.

– Самая ближняя находится в Оушен-Сэндс. Есть и еще одна, в Сондерлинге, – пояснила женщина, аккуратно обтирая руки.

Джина взглянула на нее в некотором замешательстве.

– Мне казалось, здесь тоже должна быть станция.

Женщина покачала головой, но в следующее мгновение лицо ее озарилось улыбкой.

– Я знаю, что вы имеете в виду! – воскликнула она. – Здесь действительно находилась станция – я даже читала о ней. В сильную бурю ее просто смыло в море. По-моему, еще в шестидесятые. Точно не знаю, поскольку произошло это до моего приезда сюда. Пляж здорово размыло с той поры.

– Что ж, тогда понятно, – разочарованно промолвила Джина. Бури и штормы. Очевидно, что погода натворила тут немало бед. – В любом случае спасибо, – натянуто

улыбнулась она. – Теперь я точно могу прекратить поиски.

– Сожалею, – понимающе улыбнулась женщина. Наклонившись, она подняла с земли пляжную сумку, после чего вновь взглянула на Джину. – Приятного вам вечера. – Сказав это, она зашагала в сторону тропинки, проложенной в прибрежных зарослях.

– И вам того же, – откликнулась Джина.

Подождав, пока женщина исчезнет за стеной деревьев, она развернулась и направилась к маяку.

Джина брела по мелководью, как никогда остро ощущая свое одиночество. Добравшись до полуразрушенной башни, она замерла, стоя по колено в воде. Взор ее был прикован к морю. В конце концов, чем она хуже той женщины с пляжа? Джина тоже умела плавать. Правда, ей еще не доводилось купаться в океане, ведь там, где она жила, никому бы и в голову не пришло лезть в океанскую воду – такой она была холодной. Джина внимательно разглядывала водную поверхность. Что, если линзы где-то рядом? Может, ей даже не придется вытаскивать их на поверхность.

Купальника Джина с собой не привезла, ведь у нее и в мыслях не было, что ей придется плавать или нырять. Впрочем, в таком пустынном месте ничто не мешало ей окунуться прямо в шортах и футболке. Джина медленно побрела по мелководью. Было время прилива – не самый удачный момент для поисков, но на океане сейчас царило затишье. Решено, она будет обходить маяк со стороны моря, двигаясь по дуге и расширяя ее с каждым поворотом. Линзы весили целых три тонны. Даже если они разбились на несколько частей, такие осколки трудно будет не заметить.

Поначалу она двигалась достаточно быстро, стараясь нашарить в воде что-нибудь твердое и гладкое. Но чем глубже она заходила, тем медленней становились ее движения. Порой нога ее задевала обломок бетона или кирпича, но ничего похожего на стекло ей так и не встретилось. Так она продвигалась вперед, стараясь не думать об акулах и разрывных течениях[7 - Разрывное (отбойное) течение, а также отбойная волна, тягун – одно из видов морских и/или океанических прибрежных течений, с направлением под прямым углом от берега.]. Джине еще не приходилось сталкиваться ни с тем, ни с другим, однако она была наслышана об этих опасностях. Пару раз, задержав дыхание, она ныряла и пыталась осмотреться, но видимость была очень плохая, а соленая вода разъедала ей глаза.

В какой-то момент, повернувшись к берегу, она изумленно застыла: маяк казался отсюда совсем крохотным. Ее сердце отчаянно заколотилось. Впрочем, несмотря на то что заплыла она довольно далеко, вода здесь едва-едва скрывала ее с головой. Этим она и утешалась, упорно выгребая к берегу. Сердце у Джины сжималось от дурных предчувствий: она осмотрела огромную территорию, ощупав ногами каждый метр морского дна. И все безрезультатно. Линзы, неразрывно связанные с ее прошлым и будущим, бесследно исчезли.

10

Четверг, 19 марта 1942 г.

Сегодня случилось нечто настолько ужасное, что я и не знаю, смогу ли описать это в своем дневнике. Я просто не могу подобрать подходящих слов. С другой стороны, если я расскажу о случившемся, мне может чуточку полегчать, так что я все-таки попытаюсь. Сейчас уже полночь, но спать я все равно не могу – боюсь, что мне будут сниться кошмары.

Я с детства люблю забираться на деревья. Мама часто шпыняет меня из-за этого. Я, мол, считаю себя невесть какой взрослой, а сама, как ребенок, лазаю по деревьям. Не знаю, смогу ли я – да и захочу ли! – перерасти эту привычку. Со временем я планирую карабкаться на деревья с собственными детьми. Пока же мне больше всего нравится лесок, который тянется к югу от пляжа. Там есть одно замечательное дерево – не очень высокое, с раскидистыми ветвями. Я часто сижу там после школы: грызу яблоко или что-нибудь еще, а иногда просто читаю. Стыдно признаться, но порой я тайком выбираюсь из дома посреди ночи и устраиваюсь на своем любимом дереве. Просто это та часть пляжа, которую патрулирует Джимми Браун, а мне нравится наблюдать за ним. Я бы точно умерла со стыда, узнай он вдруг об этом. Но ветки у дерева очень густые, и я не думаю, что он сможет что-нибудь разглядеть, даже если направит на меня свой фонарь.

Сегодня выдался такой теплый и тихий денек, что мне не терпелось дождаться окончания уроков. Вернувшись из школы, я прихватила книгу (сейчас это «День гнева») и поспешила забраться на свое дерево. Весь пляж подо мной был густо усыпан хламом – должно быть, обломками очередного корабля, который потопили немцы. Я знала, что порой с мусором на берег выносит и тела, хотя сама ни разу не видела ничего подобного. Я как раз размышляла о том, что мне здорово повезло в этом плане, как вдруг взгляд мой зацепил кусок бело-голубой ткани. Присмотревшись, я увидела, что это чья-то рубашка. И надета она на человека!

Я едва не бросилась за папой, но потом все-таки решила проверить – а вдруг этот парень еще жив и нуждается в помощи. Было ужас до чего страшно, аж коленки подкашивались, но я все-таки слезла с дерева и побрела по пляжу, осторожно пробираясь между мусором и обломками. Мужчина лежал на песке вниз лицом, на некотором расстоянии от всего этого хлама. На нем была бело-голубая рубашка и коричневые брюки. На ногах – ботинки и носки. До самой смерти буду помнить теперь эти детали! Стоило мне взглянуть на человека, и я тут же поняла, что он мертв. Но внутренний голос продолжал нашептывать: давай, убедись окончательно. Я осторожно просунула ногу под тело и перевернула его на спину. Бог ты мой! У человека было перерезано горло! Вся рубашка на груди оказалась пропитана кровью. Кто-то едва не отсек этому парню голову. Я закричала и бросилась бежать – но не к дому, а к станции Береговой охраны. В какой-то момент мне показалось, что меня вот-вот стошнит, но все обошлось. Перед глазами у меня, как наяву, стояло лицо этого человека.

На станции я первым делом бросилась к мистеру Хьюитту и рассказала ему о своей находке. Втроем (он, я и Ральф Салмон, еще один парнишка из Бостона – симпатичный, но не Джимми Браун!) мы забрались в джип и покатили на пляж. Береговая линия была усыпана обломками. Совсем не тот вид, к которому я привыкла, и мне потребовалась пара минут, чтобы определить нужное место. Пока мы тряслись по песчаным ухабам, я продолжала забрасывать мистера Хьюитта вопросами. Если немцы торпедировали сам корабль (без сомнения, с большого расстояния), то как они умудрились перерезать этому парню глотку? На это мистер Хьюитт ничего не ответил. Он все так же вел джип, усиленно о чем-то размышляя, и я поняла, что он пытался решить ту же загадку.

Ясное дело, я не горела желанием вновь увидеть мертвеца, и мистер Хьюитт предложил мне остаться в джипе. С другой стороны, мне не хотелось выглядеть мокрой курицей, и я сказала, что тоже пойду с ними. Нам пришлось карабкаться по доскам и прочему хламу, и Ральф умудрился даже наступить на гвоздь. Счастье еще, что он не пропорол ногу!

Когда мы добрались наконец до тела, я усилием воли заставила себя взглянуть на него. А Ральфа тут же стошнило – правда, в лесу, где он поспешил спрятаться (практически у моего дерева!). Мистер Хьюитт присел на корточки, чтобы осмотреть убитого.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию

(http://www.litres.ru/diana-chemberlen/durochka-ili-kak-ya-stala-materu/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Внешние отмели (англ. Outer Banks) – 320-километровая полоса узких песчаных барьерных островов побережья Северной Каролины, начинающихся у юго-восточного края Вирджиния-Бич Восточного побережья США.

2

Песня Сэмми Кэя и Дона Рейда, написанная в 1941 г.

3

Известная композиция мексиканского композитора Альберто Домингеса (1939 г.).

4

Первый роман известной американской писательницы Карсон Маккалерс (1917–1967).

5

Нэнси Дрю – литературный и киноперсонаж, девушка-детектив, известная во многих странах мира. Была создана Эдвардом Стратемаэром, основателем Синдиката Стратемаэра, фирмы, занимавшейся упаковкой книг. Нэнси Дрю впервые появилась в книге «Тайна старых часов», опубликованной в 1930 г.

6

Юдора Элис Уэлти (1909–2001) – американская писательница и фотограф.

7

Разрывное (отбойное) течение, а также отбойная волна, тягун – одно из видов морских и/или океанических прибрежных течений, с направлением под прямым углом от берега.