Эндер в изгнании читать онлайн - Орсон Скотт Кард

Эндер в изгнании

Орсон Скотт Кард

Эндер Виггин #2

Орсон Скотт Кард – один из лидеров американской фантастики и обладатель множества наград, включая несколько высших – премий «Хьюго» и «Небьюла». Цикл романов об Эндере Виггине, юноше, который изменил будущее человечества, принадлежит к лучшим произведениям писателя. «Эндер в изгнании» – непосредственное продолжение знаменитой «Игры Эндера», но написанное позже всех основных книг цикла и отвечающее на многие вопросы, которые могли возникнуть у читателей.

Эндер Виггин узнает, что не может вернуться на Землю. Теперь он не просто мальчик, победивший в Игре, которая на поверку оказалась настоящей войной, стоившей жизни многим людям и стершей с лица истории целую разумную расу. Он – спаситель человечества, герой, военный гений. Не желая становиться разменной монетой в играх политиков, Эндер выбирает звезды и отправляется в путешествие на первом из колонистских кораблей, надеясь найти ответы на мучащие его вопросы.

Орсон Скотт Кард

Эндер в изгнании

Orson Scott Card

ENDER IN EXILE

Copyright © 2008 by Orson Scott Card

All rights reserved

Публикуется с разрешения автора и его литературного агента, Barbara Bova Literary Agency (США) при содействии Агентства Александра Корженевского (Россия)

© А. Мальцев, перевод, 2015

© В. Еклерис, иллюстрация на обложке, 2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2015

Издательство АЗБУКА®

* * *

Посвящается Бэйдону Хилтону, Джордану Хилтону и Рики Фентону. Ромео, Меркуцио и Бенволио, как и прежде, примите мое доверие и восхищение, друзья-попутчики на извилистом жизненном пути

1

Кому: jpwiggin@gso.nc.pub, twiggin@uncg.edu

От: hgraff%educadmin@ifcom.gov

Тема: Когда Эндрю вернется домой

Уважаемые Джон Пол и Тереза Виггин!

Надеюсь, вы понимаете, что при недавней попытке Варшавского договора захватить Межзвездный флот, нашей (в Администрации образования) единственной заботой была безопасность детей. Но сейчас пора решать проблемы логистики и возвращать ребят по домам.

Уверяем вас: в ходе процедуры по передаче Эндрю от МФ американскому правительству он будет находиться под постоянным наблюдением и неусыпной охраной. Уровень охраны, которую МФ будет поддерживать после передачи, еще обсуждается.

Администрация образования прилагает все усилия к тому, чтобы гарантировать Эндрю возможность возвращения к настолько нормальному детству, насколько это возможно. Однако мне бы хотелось узнать ваше мнение по поводу того, следует ли его удерживать здесь, в изоляции, до тех пор, пока не закончатся разбирательства, касающиеся действий Администрации образования, предпринятых в ходе последней кампании. Весьма вероятно, что появятся показания, которые выставят Эндрю и его поступки в неприглядном свете, с тем чтобы через самого Эндрю и других детей опорочить Администрацию образования. Здесь, в штабе Межзвездного флота, мы имеем возможность оградить Эндрю от этой, худшей стороны расследования; на Земле сделать это будет невозможно, и вероятность того, что его призовут к даче свидетельских показаний, значительно выше.

    Хайрам Графф

Тереза Виггин сидела на кровати, держа в руках распечатку письма от Граффа. «Призовут к даче свидетельских показаний». Это значит выставят напоказ в качестве… кого – героя? Уж скорее, в качестве монстра: некоторые сенаторы уже осудили эксплуатацию детей.

– Это даст ему урок, как спасать человечество, – сказал ее муж, Джон Пол.

– Сейчас не время для колкостей.

– Тереза, будь благоразумной, – сказал Джон Пол. – Я не меньше тебя хочу, чтобы Эндер вернулся домой.

– Нет, это не так! – горячо возразила Тереза. – В тебе нет той боли, тоски, постоянного ощущения, как его не хватает.

Уже произнося эти слова, Тереза знала, что несправедлива к мужу. Она закрыла глаза и покачала головой.

К его чести, он понял и не стал спорить с ней о своих чувствах.

– Тереза, ты не сможешь вернуть те годы, которые они забрали. Он уже не тот мальчик, которого мы знали.

– Тогда нам придется узнать того мальчика, которым он стал. Здесь. В нашем доме.

– В окружении телохранителей.

– Вот это утверждение я просто отказываюсь принимать. Да кто может захотеть причинить ему вред?

Джон Пол опустил книгу, перестав делать вид, будто ее читает.

– Тереза, ты умнейший человек из всех, кого я когда-либо знал.

– Он лишь ребенок!

– В войне с невероятно мощными силами он одержал победу.

– Он выстрелил из одного-единственного оружия. Которое не разрабатывал, которое применил, не ведая…

– Он вывел это оружие на позицию для стрельбы.

– Жукеров больше нет! Он герой, и ему ничто не угрожает.

– Все верно, Тереза. Он герой. И как ты представляешь его появление в средней школе? Какой из учителей восьмых классов будет готов к нему? К каким школьным бала?м будет готов он?

– На все нужно время. Но здесь, в кругу семьи…

– Да, мы очень теплая и дружная семья. Гнездышко, в котором ему будет так уютно.

– Но мы любим друг друга!

– Тереза, полковник Графф лишь пытается предупредить нас, что Эндер – не только наш сын.

– Чей же еще?

– Ты знаешь, кто хочет убить нашего сына.

– Нет, не знаю.

– Существует куча правительств, которые считают военную мощь Америки препятствием в осуществлении их целей.

– Но Эндер не собирается становиться военным, он собирается быть…

– На этой неделе он не встанет в ряды американских военных. Может быть. Тереза, он победил в войне, будучи двенадцати лет от роду. С чего ты взяла, что наше доброжелательное и демократическое правительство не призовет его в ту же секунду, когда он окажется на Земле? Или не поместит его под опеку с охраной? Может быть, они позволят нам присоединиться к нему, а может, и нет.

Тереза не стала вытирать слезы, покатившиеся по щекам.

– Итак, ты хочешь сказать, что, когда он нас покинул, мы потеряли его навсегда.

– Я говорю, что, когда твой ребенок идет на войну, обратно он уже не вернется тем, кем был. Прежним малышом. Он станет другим, если вообще сможет вернуться. Поэтому позволь задать тебе вопрос: ты хочешь, чтобы он направился туда, где опасность для него будет максимальной, или предпочтешь, чтобы он оставался в относительной безопасности?

– Думаешь, Графф пытается вынудить нас дать согласие и дальше держать Эндера при себе, там, в космосе?

– Я думаю, его волнует, что будет с Эндером. И он дает нам понять – не говоря об этом прямо, потому что каждое его письмо может использоваться против него в суде, – что Эндер в серьезной опасности. После победы Эндера не прошло и десяти минут, как русские предприняли жестокую попытку установить контроль над МФ. Их солдаты успели расправиться с тысячами офицеров флота, прежде чем МФ смог дать отпор. А что было бы, одержи они победу? Они вернули бы Эндера домой и провели парад в его честь?

Тереза все это понимала. Знала с той минуты, как прочла письмо Граффа. Нет, еще раньше – она с ужасом осознала это, как только услышала, что война с жукерами закончена. Эндер домой не вернется.

Она почувствовала на плече руку Джона Пола и стряхнула ее. Тереза лежала, отвернувшись от мужа, и плакала, потому что знала – спор ею проигран. И еще потому, что в этом споре она сама была на другой стороне.

– Когда он родился, мы знали, что

он нам не принадлежит.

– Но на самом деле он наш…

– Если он вернется домой, его жизнь окажется в руках любого правительства, имеющего власть защитить и использовать его… Или убить. Он самый важный козырь, оставшийся с войны. Великое оружие. Это все, чем он будет. И в любом случае у такой знаменитости, как он, не может быть нормального детства. А мы… Тереза, много ли пользы будет от нас? Понимаем ли мы, чем была его жизнь в последние семь лет? Какими родителями для этого мальчика – мужчины, которым он стал, – будем мы?

– Мы будем замечательными родителями, – сказала она.

– Это потому, что мы идеальные родители для детей, которые все же живут с нами в одном доме?

Тереза повернулась на спину:

– Ох! Бедный Питер. Его, должно быть, убивает сама мысль о том, что Эндер может вернуться.

– Эта мысль лишает ветра его паруса.

– О, насчет этого я не уверена, – сказала Тереза. – Готова поспорить, Питер уже раздумывает, как обернуть себе на пользу возвращение Эндера.

– Пока не поймет, что Эндер слишком умен, чтобы его можно было использовать.

– Но Эндер ведь не имеет опыта в политике? Он же все время был с военными.

Джон Пол хихикнул.

– А, ну да. Конечно, можно подумать, среди военных меньше политиков, чем в правительстве. Но ты права, – сказал Джон Пол. – В этом смысле у Эндера есть защита. Да, есть люди, которые намерены его использовать, а он не слишком опытен в бюрократических баталиях. По-видимому, в этих делах он действительно подобен ребенку в джунглях.

– Так Питер и вправду сможет им воспользоваться?

– Меня тревожит не это. Меня тревожит, что сделает Питер, когда поймет, что не сможет воспользоваться им.

Тереза села и посмотрела мужу в лицо:

– Думаешь, Питер поднимет руку на Эндера?

– Питеру не обязательно поднимать свою руку для чего бы то ни было. Ты знаешь, как он использует Валентину.

– Лишь потому, что она позволяет ему себя использовать.

– Именно это я и имею в виду, – сказал Джон Пол.

– Эндеру не грозит опасность со стороны своей же семьи.

– Тереза, нам нужно принять решение: как будет лучше для Эндера? Как будет лучше для Питера и Валентины? Для будущего всего мира?

– Вот так вот, лежа на кровати, посреди ночи мы вдвоем решаем судьбу всего мира?

– Дорогая, мы решили судьбу мира, когда зачали малыша Эндрю.

– И при этом отлично провели время, – заметила она.

– Хорошо ли будет для Эндера вернуться домой? Сделает ли это его счастливым?

– Ты правда думаешь, что он нас забыл? – спросила Тереза. – Думаешь, Эндеру плевать, вернется ли он домой?

– Возвращение домой длится один-два дня. После этого начинается жизнь здесь. Угроза со стороны иностранных держав, обычная – а для него ненормальная – школа, постоянное вмешательство в его личную жизнь… И не забывай неутолимые амбиции и зависть со стороны Питера. Поэтому я спрашиваю еще раз: будет ли жизнь Эндера здесь счастливее, чем если бы он…

– Если бы он остался в космосе? Но какая жизнь будет у него там?

– Флот взял на себя обязательство: полный нейтралитет относительно всего, что происходит на Земле. Пока Эндер будет у них, вся планета – все правительства – будет знать, что для них лучше даже не пытаться идти против флота.

– Значит, отказавшись возвращаться домой, Эндер продолжит перманентно спасать мир, – заметила Тереза. – Какая насыщенная у него будет жизнь!

– Суть в том, что больше никто не сможет его использовать.

Тереза выбрала сладчайший из своих голосов:

– Так ты думаешь, нам стоит написать Граффу, что мы не хотим возвращения Эндера домой?

– Ничего такого мы не станем делать, – сказал Джон Пол. – Мы напишем, что мы будем рады встретить сына и что мы не видим необходимости в какой-либо охране.

Она не сразу поняла, почему он на первый взгляд переиначил все, что только что наговорил.

– Все письма, которые мы отправляем Граффу, станут достоянием общественности, равно как и его письма к нам, – сказала она. – И будут такими же бессодержательными. Мы ничего не станем предпринимать и позволим всему идти своим чередом.

– Нет, дорогая, – сказал Джон Пол. – Так уж случилось, что в нашем доме живут два самых влиятельных рупора, формирующих общественное мнение.

– Джон Пол, но ведь официально мы не знаем, что наши детки вытворяют в Сети и как влияют на текущие события корреспонденты Питера и изощренная демагогия Валентины.

– И дети, похоже, не догадываются, что у их родителей есть мозги, – сказал Джон Пол. – Похоже, они полагают, что подброшены нам феями, а наши гены ничего не значат. И Питер, и Валентина обращаются с нами как с удобными примерами невежественного общественного мнения. А поэтому… давай подкинем им немного общественного мнения, которое подтолкнет их сделать что-то в интересах брата.

– В интересах брата, – эхом откликнулась Тереза. – А мы знаем, что в его интересах?

– Не знаем, – согласился Джон Пол. – Нам известно только то, что, как нам кажется, послужит его интересам. Но одно совершенно точно: мы с тобой знаем об этом уж больше, чем все наши дети.

Валентина вернулась из школы, кипя от скрытой ярости. Учителя – идиоты! Иногда ее просто сводило с ума, когда на заданный вопрос учитель пускался в терпеливые объяснения, словно она спрашивает потому, что не понимает предмет. Она не понимает, она – а не сам учитель! Но ей приходилось сидеть и выслушивать объяснение: уравнение было начертано на голографических дисплеях на компьютере у каждого, и учитель растолковывал его часть за частью.

Затем Валентина нарисовала в воздухе маленький кружок вокруг проблемного члена уравнения, некорректно прокомментированного учителем, – ключевого элемента, указывающего на то, что ответ его был неверным. Разумеется, кружок Валентины был виден не всем; эта функция была активирована лишь на терминале учителя.

Поэтому преподавателю пришлось самому нарисовать кружок вокруг этого числа и сказать: «Валентина, ты не замечаешь, даже с моим объяснением, что, игнорируя вот этот член, тебе не получить правильного ответа».

Он настолько очевидно себя прикрыл! Но, разумеется, очевидно это было лишь для Валентины. Для прочих учеников, которые едва могли усвоить материал (тем более поданный столь невнимательно и некомпетентно!), все выглядело так, будто именно Вэл упустила из виду отмеченный кружком элемент, несмотря на то что именно из-за него она вообще озвучила свой вопрос.

И учитель одарил ее самодовольной улыбкой, которая недвусмысленно говорила: «Тебе не победить и не унизить меня перед всем классом».

Но Валентина и не пыталась его унизить. Ей вообще было на него наплевать. Она просто хотела, чтобы предмет преподавался компетентно. То есть если – не дай бог, конечно, – кто-нибудь из класса станет инженером, чтобы построенные им мосты не обрушились, похоронив под собой людей.

Именно в этом она видела свое отличие от идиотов. Все они пыжились выглядеть умными, старались поддерживать свой социальный статус. А Валентина чихать хотела на их социальный статус; ей было важно все понимать как надо, правильно. Знать правду – в случаях, когда правду действительно можно получить.

Она ничего не ответила учителю и ничего не сказала никому из учеников. Валентина знала, что и дома ей сочувствия не видать. Питер

посмеется над ней за то, что она прониклась школой настолько, что какой-то выскочка, возомнивший себя преподавателем, способен вывести Валентину из себя. Отец посмотрит на задачу, укажет на правильный ответ и вернется к работе, даже не заметив, что Вэл просит не помощи, а сочувствия.

А мать? Она грудью встанет на защиту, возможно, даже помчится в школу, чтобы решить задачу под корень – поджарить учителя, расстроившего дочь, на угольях. Она даже не услышит, что Вэл толкует не о том, как бы ей поставить на место учителя, а хочет лишь, чтобы кто-нибудь сказал: «Вот ирония! В спецшколе для одаренных детей работает учитель, не понимающий собственный предмет!» На это Вэл ответила бы: «Да, так и есть!» – и ей стало бы легче. Ей было нужно, чтобы кто-то оказался на ее стороне. Кто-то, кто понял бы. И тогда она не чувствовала бы себя так одиноко.

«Я хочу столь немногого и совсем простого, – думала Валентина. – Еда. Одежда. Уютное место для сна. И никаких идиотов!»

Но следует признать, мир без идиотов был бы довольно-таки безлюдным местом. И если быть честной, нашлось бы в таком мире место для нее? Ведь и она сама допускает ошибки!

Например, ошибкой было позволить Питеру сделать ее Демосфеном. Он до сих пор каждый день после школы говорил ей о том, что писать, – словно после всех этих лет она не впитала вымышленного персонажа целиком и полностью. Валентина могла бы создавать эссе Демосфена даже во сне.

И если бы ей понадобилась помощь, все, что нужно сделать, – прислушаться к разглагольствованиям отца по вопросам мировой политики. Ведь он, казалось, эхом откликается на ура-патриотические воинственные пассажи Демосфена, хотя твердит о том, что якобы не читает его колонки.

Узнай он, что эти эссе пишет его наивная лапочка-дочка, он бы наверняка остолбенел.

Валентина ворвалась в дом и прямиком бросилась к своему компьютеру. Просмотрев последние новости, принялась за эссе, которое, как она знала, Питер захочет от нее получить: резкую обличительную речь о том, что МФ не должен был прекращать боевые действия с Варшавским договором, не потребовав сперва от России сдать все ядерное оружие… Ведь должна же быть уплачена хоть какая-то цена за развязывание откровенно агрессивной войны? В общем, взялась за обычные для ее Демосфена словоизвержения.

«А не есть ли я, то есть Демосфен, реальный персонаж Питера? Не превратилась ли я в виртуальную личность?»

Щелк! Электронное письмо. Чем бы оно ни было, это все равно будет лучше, чем ее писанина.

Письмо было от матери. Она переправила Валентине электронное послание от полковника Граффа. Насчет того, что по возвращении домой у Эндера будет охрана.

«Думаю, ты захочешь это прочесть, – написала мать. – Ну не ЧУДЕСНО ли, что Эндер возвратится домой уже ТАК СКОРО?!»

«Не кричи, мама. Зачем ты пишешь прописными? Это же так… по-школьному». Именно так Валентина выговаривала Питеру, и не раз. Мама – такая заводила.

Послание от матери продолжалось в том же духе. «Подготовить для Эндера его комнату ВООБЩЕ НЕ ПОТРЕБУЕТ ВРЕМЕНИ. Теперь нет причин откладывать уборку в комнате НИ НА СЕКУНДУ… если только… как ты думаешь, может, Питер захочет РАЗДЕЛИТЬ комнату с младшим братом, чтобы они могли НАЛАДИТЬ ОТНОШЕНИЯ и снова стать БЛИЗКИ? И, на твой взгляд, что захочет Эндер на САМЫЙ ПЕРВЫЙ обед дома?»

«Еды, мама. Поесть он захочет, и что бы ты ни выбрала, это наверняка будет „чем-то ОСОБЫМ, что заставит его почувствовать, что его ЛЮБЯТ и по нему СКУЧАЛИ“».

Как бы то ни было, мать оказалась настолько наивна, что приняла письмо Граффа за чистую монету. Вэл вернулась к первым строчкам и прочитала его целиком еще раз. Наблюдение. Охрана. Графф послал ей предупреждение, сигнал о том, чтобы она не слишком радовалась возвращению Эндера. Брат будет в опасности. Неужели мама этого не видит?

Графф спрашивал, следует ли им задержать Эндера на космической базе, пока не закончатся разбирательства. Но это займет месяцы. С чего мать взяла, что Эндер будет дома так скоро, что пора уже разбирать хлам, скопившийся в его комнате? Графф предложил ей попросить, чтобы Эндера пока не отправляли домой. И причина этого – опасность, которая над ним нависла.

Моментально в ее голове обрисовался весь масштаб угроз, которым подвергается Эндер. Русские посчитают Эндера оружием, которое Америка обратит против них. То же подумают и китайцы: они решат, что Америка, вооруженная Эндером, может стать агрессивной и вновь вторгнется в китайскую зону влияния. И Россия, и Китай вздохнут с облегчением, если Эндер будет мертв. Хотя, разумеется, им пришлось бы обставить покушение так, словно его совершила какая-нибудь из террористических группировок. А это значит, что они не просто перечеркнут жизнь Эндера снайперским выстрелом, а, скорее всего, взорвут его школу.

«Нет-нет-нет, – одернула себя Вэл. – То, что такое сказал бы Демосфен, не означает, что ты должна так думать».

Тем не менее пробежавшие перед ее внутренним взором образы, как Эндера взрывают, или убивают выстрелом, или уничтожают каким-то другим способом… – она не могла выбросить из головы. И разве в этом не было бы определенной иронии, причем типично человеческой, – убить спасителя человечества? Что, разве в истории не было убийства Авраама Линкольна, Махатмы Ганди? Большинство людей просто не имеют ни малейшего представления о тех, кто их спасает. И тот факт, что Эндер совсем еще ребенок, не остановит убийц ни на секунду.

«Нет, он не может вернуться домой, – подумала Валентина. – Мама никогда не поймет этого, я не смогу сказать ей это, но… Даже если его не намереваются убить, какой будет его жизнь здесь? Эндер никогда не искал славы или высокого общественного статуса, и тем не менее каждый его шаг будет заснят, зафиксирован. Люди станут комментировать все, от прически („Проголосуйте! Нравится вам или вы такое терпеть не можете?“) до выбора предметов в школе („Кем станет наш герой, когда вырастет? Голосуйте, к какой карьере, по вашему мнению, должен готовиться Тот Самый Виггин!“)».

Кошмар! Это не будет возвращением домой. И семья в любом случае не смогла бы вернуть Эндера домой. Того дома, который он оставил, больше не существует. Ребенка, которого забрали из того дома, тоже больше нет. Когда Эндер появлялся здесь последний раз – еще и года не прошло, – Вэл поехала на озеро и провела с ним те памятные несколько часов, тогда ее брат выглядел… постаревшим. Он шутил временами, да, но уже тогда на его плечи легла тяжесть целого мира. Теперь этот груз снят, но полностью распрямиться Эндеру не дано – эти события оставили на нем неизгладимый след. И они разнесут его жизнь в пух и прах.

Детство кончилось. Точка. Эндеру не суждено было вырасти в доме отца и матери. Он уже юноша – если принять во внимание возраст и гормоны – и совершенно взрослый по праву той ответственности, которая была на него возложена.

«Если школа кажется бессмысленной мне, какой она будет для Эндера?»

Уже завершая свое эссе о необходимости нейтрализации ядерного арсенала русских и взвешивая цену поражения, Валентина начала продумывать про себя план другого эссе – того, которое бы объяснило, почему Эндера Виггина не следует возвращать на Землю: потому что это сделает его мишенью для каждого психа, шпиона, папарацци

или киллера. И нормальная жизнь будет для него невозможна.

Однако второе эссе Валентина не написала. Знала, что возникнет огромная проблема: Питер не допустит.

Ибо Питер уже составил свои планы. Его онлайн-персонаж, Локк, уже начал готовиться к возвращению Эндера домой. Валентине было очевидно, что по возвращении Эндера Питер намерен выйти на свет из-под псевдонима Локка и заявить о себе… То есть преподнести миру реального человека, составившего условия перемирия между Варшавским договором и Международным флотом, – перемирия, которое до сих пор в силе. Питер намеревался получить дивиденды от славы Эндера. Эндер спас человеческую расу от нашествия жукеров, а его старший брат Питер спас мир от гражданской войны как последствия победы Эндера. Дважды герои!

Эндер возненавидит свою популярность. А Питер настолько сильно ее алчет, что постарается отхватить от славы Эндера столько, сколько получится.

«О, Питер никогда этого не признает, – думала Валентина. – Питер приведет великое множество доводов, что все это делается в интересах самого Эндера. Возможно, тех самых, которые приходят и мне на ум. И в этом случае поступлю ли я так же, как Питер? Мои возражения против возвращения Эндера домой – выдвинула ли я их лишь потому, что на самом деле не хочу его здесь видеть?»

При одной мысли об этом ее захлестнула такая волна эмоций, что она разрыдалась. Валентина хотела, чтобы Эндер вернулся. И хотя понимала, что это невозможно и полковник Графф прав, она всем сердцем жаждала увидеть своего маленького братика, которого у нее отобрали.

«Все эти годы, проведенные с ненавистным братом… а теперь я делаю все, чтобы любимого брата держать подальше от…

От себя? Нет, мне не нужно держать его подальше от себя. Я ненавижу школу, ненавижу свою жизнь здесь, я ненавижу-ненавижу-ненавижу быть марионеткой в руках Питера. Так зачем мне оставаться? Почему бы мне не отправиться в космос, к Эндеру? Хотя бы ненадолго. У него нет никого ближе меня. И я единственная, кто видел его за последние семь лет. И раз уж он не может вернуться домой, немножко дома – я – может прийти к нему!»

Главное теперь – убедить Питера, что возвращение Эндера на Землю не в его интересах, и сделать это так, чтобы Питер не понял, что она пытается им манипулировать.

От этой мысли она почувствовала слабость: манипулировать Питером совсем не просто. Он видит все насквозь. Поэтому ей придется вести себя довольно искренне и действовать прямо… но при этом осуществить все это с настолько «незаметными» нотками смирения, серьезности, бесстрастия и… чего там еще… чтобы Питер смог отбросить снисходительность к ее высказываниям и решить, что с самого начала сам так думал, и…

«А каков настоящий мотив моего желания свалить с планеты? Он имеет отношение к Эндеру или заключается в том, что я сама хочу освободиться?»

И то и другое. Да, обе причины. И я скажу Эндеру правду: я не стала бы жертвовать всем лишь ради того, чтобы быть с ним. Я бы отправилась в космос – с ним или без него, – лишь бы не оставаться здесь. Без него и с ноющей пустотой. С ним – и с болью видеть его несчастную поломанную жизнь.

Вэл взялась за письмо в адрес полковника Граффа. Мать настолько беспечна, что не скрыла адрес Граффа. Это едва ли не нарушение режима секретности. Иногда мама такая бесхитростная! Будь она офицером МФ, ее бы давным-давно разжаловали.

В этот день за ужином мать без умолку тараторила о предстоящем возвращении Эндера. Питер слушал ее вполуха, потому что она, конечно же, ни на миллиметр не заглядывала дальше своих сентиментальных кудахтаний о «потерянном мальчике, возвращающемся в родное гнездышко». В отличие от нее, Питер понимал: возвращение Эндера будет сопряжено с серьезными сложностями. Нужно столько всего подготовить – и отнюдь не эту дурацкую спальню. Если бы потребовалось, Питер отдал бы Эндеру свою кровать, – но сейчас важно то, что на краткий промежуток времени Эндеру предстоит оказаться в фокусе внимания всей планеты, и именно в этот момент Локк сбросит маску и положит конец домыслам о личности «великого благодетеля человечества, который из скромности хранит инкогнито и потому лишь не может получить безусловно заслуженную им Нобелевскую премию мира за то, что положил конец последней войне в истории человечества».

Эти слова принадлежали, пожалуй, излишне сентиментальному фанату Локка – и так уж вышло, что фанат этот был главой оппозиционной партии в Великобритании. Было бы наивно даже на секунду предположить, что спонтанная попытка Варшавского договора одержать верх над МФ – «последняя война». Есть лишь один путь к тому, чтобы война стала «последней», а именно объединить Землю под эффективным, сильным, но популярным лидером.

И есть хороший способ найти этого лидера – узреть его на видео, стоящего позади великого Эндера Виггина, возложившего длань на плечо героя, поскольку – кого это удивит? – «Дитя Войны» и «Человек Мира» являются братьями!..

А теперь какую-то чепуху понес отец. Сейчас его слова были обращены прямо к Питеру, поэтому пришлось тому нацепить маску послушного сына и воспринимать речь отца внимательно, словно это было для него важным.

– Питер, я всерьез считаю, что тебе следует заняться выбранной карьерой до того, как твой брат вернется.

– С чего вдруг? – спросил Питер.

– О, вот только не надо изображать наивность. Ты что, не понимаешь, что брат Эндера Виггина может поступить в любой колледж, в какой только захочет?

Отец произнес эти слова с таким видом, будто это самое умное из всего сказанного человеком, который еще не обожествлен сенатом Рима, не канонизирован Ватиканом… ну и что там еще полагается. Отцу, похоже, и в голову не могло прийти, что отличные оценки Питера и его идеальные результаты на вступительных тестах колледжей сами по себе позволят ему поступить куда угодно. Питеру не нужно примазываться к славе брата. Но нет – в глазах отца все хорошее в жизни Питера проистекает только от Эндера. Эндер, Эндер, Эндер, Эндер – что за идиотское имя!

Но если так думает отец, значит так будут думать и остальные, – это неизбежно. По крайней мере, все те, кто недотягивает до определенного минимального уровня интеллекта.

Все, что видел Питер, – бонус публичности, который сможет ему обеспечить возвращение Эндера. Но отец напомнил ему еще кое о чем, а именно: все свершения Питера в глазах людей будут принижены лишь в силу того, что он старший брат Великого Эндера. Да, люди увидят их стоящими плечом к плечу – и станут задаваться вопросом: почему брат Эндера не был принят в Боевую школу? Питер станет выглядеть слабым, недостойным, уязвимым.

Вот он – его брат, заметно выше ростом, оставшийся дома и не сделавший ничего. «О, но я же написал все эти эссе Локка и положил конец конфликту с Россией, прежде чем он мог развиться в мировую войну!» Что ж, если ты такой умный, почему ты не помог младшему брату спасти человечество от полного уничтожения?

Огромные возможности с точки зрения пиара! Но одновременно – сущий кошмар.

Как можно использовать великую победу Эндера, но сделать это так, чтобы самому при этом не выглядеть прилипалой, примазавшимся к славе брата? Это будет крах, если он снимет маску, а на его лице обнаружится жалкое: «А я тоже! О,

вы думаете, мой братец крут? Что же, я заставлю вас узнать, что я тоже спас мир. Своим – мелким, печальным и убогим – способом».

– Питер, с тобой все в порядке? – спросила Валентина.

– О, что-то не так? – спросила мама. – Дорогой, дай я на тебя взгляну.

– Я не стану раздеваться и не дам замерять температуру ректальным термометром лишь потому, что у Вэл глюки. И я выгляжу совершенно нормально.

– Как только у меня начнутся глюки, я сразу дам тебе знать, – заметила Вэл. – Уж они-то точно будут приятнее твоей физиономии, застывшей с таким выражением, словно тебя вот-вот вырвет.

– Отличная коммерческая идея, – практически на автомате откликнулся Питер. – «Выбери свою галлюцинацию!» О, постой, это уже опробовано, называется «запрещенные наркотики».

– Не фыркай презрительно на нас, убогих. Тот, кто подсел на расчесывание своего эго, в наркотиках не нуждается.

– Дети, – сказала мать. – Неужели, когда Эндер вернется, его встретит это?

– Да, – в унисон ответили Вэл и Питер.

– А мне так хотелось надеяться, что он найдет вас чуть более зрелыми, – вставил свое слово отец.

Но к этому моменту Питер и Вэл заходились в смехе. Остановиться они не могли, поэтому отец выставил их из-за стола.

Питер просмотрел эссе Вэл о ядерном арсенале русских.

– Как скучно, – сказал он.

– Не думаю, – возразила Валентина. – У них есть ядерное оружие, а это удерживает другие страны от того, чтобы отвесить им оплеух, когда они того заслуживают… что бывает нередко.

– У тебя зуб на Россию?

– Зуб на Россию у Демосфена, – с показным равнодушием откликнулась Вэл.

– Хорошо, – сказал Питер. – Так пусть Демосфена не заботят ядерные арсеналы русских. Его должны волновать опасения, что Россия наложит руки на самое ценное оружие.

– На молекулярный дезинтегратор? – удивилась Вэл. – Межзвездный флот никогда не подведет его к Земле на расстояние выстрела.

– Да я не про Маленького Доктора, тупица! Я имею в виду нашего брательника. Нашего юного родича, уничтожающего цивилизации.

– Не смей говорить о нем так!

Лицо Питера озарилось насмешливой ухмылкой. Но за этим фасадом прятались гнев и боль. Вэл по-прежнему могла его ранить – просто показав, насколько сильнее любит Эндера.

– Демосфен напишет эссе о том, что Америка обязана забрать Эндрю Виггина к себе, на Землю, – забрать немедленно. Никаких задержек! Наша планета – слишком неспокойное место, чтобы Америка отказалась от гения величайшего полководца в истории.

В тот же миг Валентину захлестнула волна ненависти к Питеру. Отчасти потому, что она сразу поняла: его подход сработает намного эффективнее, чем уже написанное ею эссе. Вопреки ее собственному мнению, она не настолько впитала в себя личность Демосфена. Тот стопудово призвал бы к немедленному возвращению Эндера и его назначению в американский генштаб.

И этот призыв по-своему окажется не менее дестабилизирующим, чем призыв к развертыванию ядерных сил. За высказываниями Демосфена пристально следили соперники и враги Соединенных Штатов. Если он призовет к немедленному возвращению Эндера домой, они начнут предпринимать обратные действия и постараются удержать Эндера в космосе – а некоторые наверняка открыто обвинят Америку в агрессивных намерениях.

И тогда, через несколько дней или недель, настанет черед Локка выдвинуть компромиссное решение, достойное государственного мужа: оставить мальчика на космической базе флота.

Валентина точно знала причину, по которой Питер изменил мнение: все дело в глупой ремарке отца за ужином, напомнившей Питеру, что, как ни изворачивайся, он обречен навеки оставаться в тени Эндера.

Что ж, даже полный ноль в политике время от времени может выдать что-то полезное. Теперь Валентине не придется убеждать Питера в необходимости держать брата подальше от Земли. Это будет его собственной идеей, а она ни при чем.

И снова Тереза сидела на кровати и плакала. Вокруг были разбросаны распечатки статей Демосфена и Локка; она знала, что эти статьи не позволят Эндеру вернуться домой.

– Я просто не могу, – сказала она мужу. – Знаю, так нужно, понимаю так же хорошо, как и желание Граффа заставить нас это понять. Но я надеялась увидеть его снова. Правда надеялась.

Джон Пол сел рядом с ней и обнял:

– Это наше самое трудное решение в жизни.

– Труднее, чем отдать его тогда?

– И отдавать было трудно, но у нас не было выбора, – сказал Джон Пол. – Они бы в любом случае его забрали. А теперь… Знаешь, если бы мы вышли в Сеть и разместили видео, умоляя сына вернуться домой, – у нас был бы вполне реальный шанс.

– А наш малыш будет задаваться вопросом, почему мы так не сделали.

– Нет, он не станет.

– О, неужели ты думаешь, что Эндрю настолько сообразителен, что поймет, почему мы так поступаем? Почему не делаем ничего?

– А почему бы ему не понять?

– Да потому, что он нас совсем не знает, – сказала Тереза. – Он не знает, что мы думаем или чувствуем. Насколько он может судить, мы о нем просто-напросто позабыли.

– Во всей этой чертовщине хорошо одно, – заметил Джон Пол. – Нам все еще неплохо удается манипулировать нашими гениальными детишками.

– А, ты об этом, – отмахнулась Тереза. – Детьми манипулировать легко, когда они абсолютно убеждены в твоей глупости.

– Сильнее всего меня печалит то, что Локка считают ревностным сторонником Эндера. Когда псевдоним будет раскрыт, действия его будут выглядеть так, словно он по-королевски шагнул вперед, прикрывая собой брата.

– Питер, наш мальчик, – сказала Тереза. – Ох, он просто шедевр!

– Послушай, у меня родился философский вопрос. Я все размышляю: а что, если доброта – свойство неадекватное? До тех пор, пока большинство людей будут им обладать, а общественные правила будут его всячески продвигать в качестве добродетели, прирожденные правители будут иметь открытое поле для действий. И именно из-за доброты Эндера здесь, в нашем доме на Земле, у нас есть Питер?

– Но ведь Питер добрый, – с горечью произнесла Тереза.

– Ах да, я забыл, – согласился Джон Пол. – Он станет править всей планетой во благо всего человечества. Принесет себя в жертву. Чистейший альтруизм.

– Когда читаю его самодовольные эссе, меня порой тянет расцарапать ему лицо.

– Но он тоже наш сын, – сказал Джон Пол. – Такой же продукт смешения наших генов, как Эндер или Вэл. И не кто иной, как мы, втянул мальчика в это.

Тереза знала, что муж прав. Однако легче от этого не становилось.

– Но ему совсем не обязательно делать то, что он делает, с таким наслаждением, ведь так?

2

Кому: hgraff%educadmin@ifcom.gov

От: demosthenes@LastBestHopeOfEarth.pol

Тема: Вы знаете правду

Вам известно, кто решает, что писать. Не сомневаюсь, у вас даже найдутся предположения о причинах. Но в защиту своих эссе или того, как они используются другими, я не скажу ни слова.

В свое время вы использовали сестру Эндрю Виггина для того, чтобы убедить его вернуться в космос и одержать победу в войнушке, которую вы вели. Девочка неплохо справилась с заданием, да? Такая послушная, делает все, что ей скажут.

Что же, у меня есть для нее задание. Однажды вы отправили к ней брата, чтобы ему стало полегче и не так одиноко. Она снова ему потребуется – и намного больше! – но только на этот раз он не сможет к ней

прилететь. На сей раз никакого домика у озера.

Впрочем, не существует причины, по которой она не смогла бы полететь к нему. Зачислите ее в Межзвездный флот, назначьте ей зарплату консультанта – что угодно. Но она и ее брат – они нужны друг другу! Нужны много больше, чем жизнь на Земле.

Не стоит докапываться до ее скрытых мотивов. Помните: она умнее вас, и своего младшего брата она любит куда сильнее вас. Кроме того, не забывайте: вы порядочный человек. Вы разбираетесь в том, что правильно и хорошо. Ведь вы же всегда старались проложить путь тому, что правильно и хорошо, – или я ошибаюсь?

Прошу оказать нам обоим услугу: возьмите это письмо и сожгите его, а пепел засуньте туда, где не светит солнце.

Ваш преданный и скромный служитель – преданный и скромный служитель всех и каждого – скромный и преданный служитель правды и благородного шовинизма,

    Демосфен

А как проводит время тринадцатилетний адмирал?

Никаким кораблем он командовать не будет – это было прямо заявлено Эндеру в день присвоения звания. «Звание отражает ваши достижения, – сказал ему адмирал Чамраджнагар, – но ваши обязанности будут соответствовать уровню обучения».

А чему он обучался? Играть на симуляторе в виртуальную войнушку. Теперь не осталось никого, с кем воевать, – стало быть, он… не обучился ничему!

Ах да, еще одно: он умеет вести детей в бой, до последней капли выдавливать из них усилия, сосредотачивать их таланты и умения на боевой задаче. Но пребывание детей здесь утратило цель, и они один за другим улетали домой.

Каждый из них приходил к Эндеру попрощаться.

– Скоро ты вернешься домой, – сказал ему Хань-Цзы по прозвищу Хана-Цып. – Они должны подготовиться, чтобы как следует поприветствовать героя.

Он направлялся в Тактическую школу, чтобы овладеть той малостью наук, которая оставалась ему для получения школьного аттестата.

– Так что я смогу прямиком поступить в колледж, – объяснил он.

– У пятнадцатилетних в колледже всегда все тип-топ, – ответил ему Эндер.

– Мне нужно будет постараться с учебой, – сказал Хана-Цып. – Окончить колледж, выяснить, чем заняться в жизни, а потом найти себе жену и завести семью.

– Продолжить свой жизненный цикл? – спросил Эндер.

– Мужчина без жены и детей – угроза цивилизации. Один холостяк – досадная оплошность. Десять тысяч холостяков – открытая война.

– Обожаю, когда ты демонстрируешь мне перлы из кладези китайской мудрости.

– Я китаец, поэтому мне приходится высасывать мудрость из пальца, – с ухмылкой ответил Хань-Цзы. – Эндер, приезжай ко мне! Китай – прекрасная страна. В Китае разнообразия больше, чем во всем остальном мире.

– Если смогу, приеду, – ответил Эндер.

Он не стал указывать своему бывшему взводному на тот факт, что в Китае полно людей и что смесь хорошего и плохого, сильного и слабого, храброго и трусливого обречена присутствовать примерно в той же пропорции, в какой существует в любой стране, культуре, цивилизации… и даже в отдельной деревне, в доме, в сердце каждого человека.

– О, еще как сможешь! – заявил Хань-Цзы. – Ты привел человечество к победе, это знают все. Ты можешь делать все, что захочешь!

«Но только не лететь домой», – подумал Эндер. А вслух ответил:

– Я не знаю своих родителей.

Ему хотелось произнести эти слова шутливо, в том же тоне, с которым говорил Хана-Цып, но в эти дни все шло наперекосяк. Может, поселившаяся в душе угрюмость соответственно окрашивала все его слова – хотя сам он этого не слышал? Или дело в Хань-Цзы, который не сумел понять шутку Эндера. Может, он и остальные дети еще слишком хорошо помнят, что происходило с Эндером ближе к концу войны, когда они всерьез опасались за его рассудок. Эндер знал, что рассудок его в норме, и в определенном смысле он его как раз осваивал. Глубоко понимающий, обладающий цельной душой, безжалостно сострадательный мужчина, способный полюбить чужих настолько глубоко, чтобы понять… И в то же время настолько отстраненный, чтобы, воспользовавшись этим знанием, убить.

– Родители! – безрадостно сказал Хань-Цзы. – Знаешь, а мой старик сидит в тюряге. Или, может, уже вышел. Он заставил меня смухлевать на экзамене, чтобы я точно сюда попал.

– Тебе вовсе не нужно было мухлевать, – ответил Эндер. – Ты настоящий боец.

– Но моему отцу нужно было, чтобы я его послушался. Если бы я поступил сам, от этого не было бы никакой пользы. Именно так он ощущает свою значимость. Теперь я это понимаю. И планирую стать отцом получше, чем он. Я – хороший родитель!

Эндер рассмеялся и обнял его, а затем они попрощались. Но разговор ему запомнился, он понял, что Хана-Цып воспользуется полученными навыками и станет отличным отцом. И многое из того, что он усвоил в Боевой школе и здесь, в Командной школе, очевидно, послужит ему на пользу. Терпение, абсолютный самоконтроль, изучение возможностей подчиненных, что позволяет компенсировать недостатки обучения.

«А я – чему обучен я? Я – глава племени, – подумал Эндер. – Вождь. И мне всецело доверяют действовать в общих интересах. Но это доверие означает, что именно мне решать, кому жить, а кому умирать. Судья, палач, генерал, бог. Вот чему я обучен. И обучен хорошо – я себя показал. А сейчас я просматриваю в Сети список вакансий и не могу найти ни одной подходящей мне, ни единой, которой бы я подходил. Никому не требуются племенные вожди, ни в одной деревне нет вакансии короля, ни одна из религий не ищет воина-пророка».

Официально предполагалось, что Эндеру ничего не известно о ходе слушаний по делу бывшего полковника Хайрама Граффа в военном трибунале. Считалось, что Эндер слишком юн и чересчур вовлечен в это дело лично, и потому после нескольких утомительных тестов психологи заявили: душевное состояние Эндера слишком хрупко, чтобы предъявлять ему последствия, которые повлекли за собой его действия.

Ну да, вот сейчас они обеспокоены!

Но ведь именно в этом и состоит суть разбирательств, ведь так? Действовали ли Графф и другие официальные лица – но преимущественно персонально Графф – должным образом, когда использовали детей, отданных на их попечение? Все было очень серьезно, и по тому, как взрослые офицеры умолкали или отворачивались, когда Эндер входил в помещение, он совершенно резонно заключил, что какие-то из его прошлых действий повлекли скверные последствия.

Перед самым началом слушаний он пришел к Мэйзеру и выложил ему свои предположения о происходящем.

– Думаю, полковника Граффа вызвали в суд, потому что его считают ответственным за то, что я натворил. Правда, сомневаюсь, что дело в уничтожении планеты жукеров и убийстве целой разумной расы: это было сделано с всеобщего одобрения.

Мэйзер понимающе кивнул, но ничего не сказал – обычное дело, насколько Эндер его знал.

– Значит, дело в чем-то другом, – сказал Эндер. – На ум приходят только два моих поступка, за допущение которых человека можно отдать под суд. Первый – драка в Боевой школе. Парень – постарше и крупнее – зажал меня в углу душевой. Угрожал избить так, чтобы я перестал быть таким умным. С ним была его шайка. Я высмеял его трусость, чтобы вынудить драться один на один, а затем одним ударом сбил его с ног.

– Даже так, – сказал Мэйзер.

– Бонзо Мадрид. Bonito de Madrid. Думаю, он умер.

– Вот

как?

– На следующий день меня выперли из Боевой школы. И никогда о нем не говорили. Я понял так, что серьезно его изувечил. Теперь думаю, что он умер. Такого рода дела разбирают в военном трибунале, разве нет? Им нужно объяснить родителям Бонзо, почему погиб их сын.

– Интересные размышления, – сказал Мэйзер. Все эти обтекаемые фразы он ронял и когда собеседник был прав, и когда он ошибался, так что Эндер и не пытался их интерпретировать. – Это все?

– Есть правительства и политики, которым хотелось бы меня дискредитировать. Есть целое движение за то, чтобы я не возвращался на Землю. Я читаю сетевые новости. Знаю, что обо мне говорят. Я буду лишь мячиком в политическом футболе – целью для киллеров или ценным активом, которым моя страна воспользуется для завоевания всей планеты. И тому подобная чепуха. Так что я думаю – есть и те, кто намерен использовать военный трибунал над Граффом как способ опубликовать такую информацию обо мне, которая в иных обстоятельствах была бы закрыта. Информацию, которая выставит меня монстром.

– Сама мысль, что разбирательство с Граффом связано с тобой, слишком смахивает на паранойю.

– И это делает еще более удобным то, что я застрял в этом долбаном бункере, – заметил Эндер.

– Ты же понимаешь, я не могу ничего тебе рассказать, – произнес Мэйзер.

– Вам и не нужно мне ничего рассказывать, – сказал Эндер. – Я думаю, что есть еще один мальчик. Много лет назад, я тогда был совсем маленький. А он – вряд ли намного старше меня. Но с ним была его банда. Его я тоже уговорил сражаться без них – лично, один на один. Так же как и Бонзо. Тогда я не умел драться, не знал, как надо. Все, что мог, – разозлиться на него изо всех сил. Причинить такую боль, чтобы он никогда не посмел снова ко мне цепляться. Чтобы его банда тоже оставила меня в покое. Мне пришлось взбеситься, чтобы они испугались моего бешенства. Так что думаю, тот случай тоже будет частью разбирательств.

– Ты настолько погружен в себя, что это даже забавно, – ты совершенно искренне видишь себя центром вселенной.

– Я вижу себя среди интересов военного трибунала, – поправил Эндер. – Это точно касается меня, иначе никто не стал бы так целенаправленно скрывать от меня информацию. Отсутствие информации – само по себе информация.

– Вы, детишки, такие вумные, – сказал Мэйзер.

В голосе старика было столько сарказма, что Эндер улыбнулся.

– Стилсон тоже мертв, правда?

На самом деле это даже не прозвучало как вопрос.

– Эндер, не все из тех, с кем ты дерешься, умирают.

Но после этих слов наступило молчание, в котором Эндеру почудилось колебание. И тогда он узнал это наверняка. Каждый, с кем он дрался – дрался по-настоящему, – был мертв. Бонзо. Стилсон. И все жукеры – каждая королева, каждая взрослая особь, каждая личинка, каждое яйцо… как бы они там ни размножались… все!

– Знаешь, я все время о них думаю, – негромко произнес Эндер. – Думаю о том, что у них никогда не будет детей. Ведь жизнь – она в этом и заключается, так? Способность размножаться. Даже бездетные люди – их тела продолжают производить новые клетки. Продолжают размножаться. Но для Бонзо и Стилсона все кончено. Они прожили слишком недолго, чтобы размножиться. Их линия обрезана. Я стал для них природой, хищником с окровавленной пастью. Я вынес вердикт о том, что они не нужны, не приспособлены.

Даже произнося эти слова, Эндер знал, что ведет нечестную игру. Мэйзеру было приказано не обсуждать с ним эти вопросы и, даже если Эндер все верно угадает, не подтверждать его догадки. Но окончание разговора будет подтверждением – подтверждением станет даже отрицание. Сейчас Эндер заставил Мэйзера заговорить, успокоить его, ответить на его откровения.

– Вам не обязательно отвечать, – сказал Эндер. – Честно, я совсем не в такой депрессии, как кажется. Знаете, я же себя не виню.

Мэйзер моргнул.

– Нет, я не психопат, – пояснил Эндер. – Я сожалею об их смерти. Я знаю, что в ответе за то, что убил Стилсона, и Бонзо, и всех жукеров во Вселенной. Но винить нужно не меня. Я не цеплялся ни к Стилсону, ни к Бонзо. Они сами пришли ко мне с угрозами. Угрожали мне так, что я поверил. Расскажите это там, в трибунале. Или проиграйте запись этого разговора – не сомневаюсь, вы его записываете. Мои намерения заключались не в том, чтобы их убить, а в том, чтобы раз и навсегда положить конец попыткам избить меня. И единственным выходом было действовать жестоко. Сожалею, что они умерли от побоев. Если бы я мог, я бы это исправил. Но у меня не было навыков бить достаточно сильно, чтобы они больше не лезли, и в то же время так, чтобы они не умерли. Или не стали инвалидами, если дело в этом. Если у них отшибло ум или они изувечены – я сделаю для них все, что только можно… Если только их семьи не предпочтут, чтобы я держался подальше. Не хочу причинять им еще больший вред.

Но вот какая штука, Мэйзер Рэкхем: я знал, что делаю. И просто нелепо судить за это Хайрама Граффа. Что касается Стилсона, Графф понятия не имел о том, что я думал. Он не мог знать, что я сделаю. Знал один только я. И я намеренно причинил Стилсону боль – намеренно избил его как только мог. Тут нет вины Граффа. Вина лежит на Стилсоне. Если бы он оставил меня в покое… а я давал ему все шансы на то, чтобы он от меня отстал! Я умолял его оставить меня в покое. Послушай он меня, он был бы сейчас жив. Он сделал выбор. И то, что он думал, что я слабее и не смогу себя защитить… это не снимает с него вины. Он выбрал драку именно потому, что думал – обойдется без последствий. Вот только последствия наступили.

Мэйзер кашлянул. И сказал:

– По-моему, сказано уже достаточно.

– Но что касается Бонзо, Графф пошел на ужасный риск. А что, если бы Бонзо и его дружки меня покалечили? Что, если бы я умер? Или у меня отшибло мозги? Или я просто стал бы пугливым и нерешительным? Он потерял бы оружие, которое готовил. Боб победил бы в войне и без меня, но Графф не мог этого знать. И риск был огромен. Потому что еще Графф знал: если я выйду из столкновения с Бонзо живым – победителем, – тогда я поверю в себя. В свою способность победить в любых обстоятельствах. Игра не давала мне такой веры, ведь это всего лишь игра. Бонзо показал мне: я могу одерживать победы в реальной жизни. Если пойму противника. Мэйзер, вы же это понимаете.

– Даже если все, что ты здесь наговорил, – правда…

– Возьмите видео, пусть оно будет доказательством. Или, если каким-то чудом никто наш разговор не записывает, выступите от моего имени. Пусть они – судьи трибунала – знают, что Графф действовал правильно. Я злился на него за то, что он так со мной поступил. Думаю, я до сих пор на него зол. Но, будь я на его месте, я бы действовал так же. Все это делалось для победы в войне. Люди на войне гибнут. Ты ведешь солдат в бой, зная, что некоторым вернуться не суждено. Но Графф – он не посылал Бонзо! Бонзо добровольно вызвался на задание, которое сам себе придумал, – напасть на меня, чтобы мы все узнали: я никогда не позволю себе потерпеть поражение, никогда. Бонзо был добровольцем. Точно так же жукеры добровольно прилетели к нам, чтобы истребить человечество. Если бы они оставили нас в покое, нам не пришлось бы делать им больно. Трибунал должен это понять. Боевая школа была создана, чтобы создать меня. Именно меня весь мир

хотел создать. Граффа нельзя винить за то, что он затачивал оружие, придавал ему нужную форму. Он мною не владел. Никто мною не владел. Бонзо нашел нож и сам же о него порезался. Именно так и надо на все это смотреть.

– Ну, ты закончил? – спросил Мэйзер.

– А что, у вас пленка на исходе?

Мэйзер поднялся и вышел из комнаты.

Вернувшись, он ни слова ни проронил об этом разговоре. Но теперь Эндеру было позволено разгуливать где угодно. От него больше ничего не пытались скрыть. Теперь у него был доступ к тексту обвинения против Граффа.

Эндер был прав по всем пунктам.

Также Эндер понял, что Граффа не станут преследовать – тюрьма ему не грозила. Трибунал был созван лишь для того, чтобы навредить Эндеру, сделать невозможным для Америки привлечение его в качестве военачальника. Да, Эндер был героем, но теперь он официально становился довольно-таки пугающим ребенком. Военный суд навсегда закрепит этот образ в глазах публики. Люди могли бы сплотиться вокруг спасителя человечества. Но – ребенок-монстр, убивший других детей? Даже если это была самозащита, все это слишком ужасно. Политическое будущее Эндера на Земле было сведено к нулю.

Эндер отслеживал, как комментатор с псевдонимом Демосфен реагировал на новости, приходящие из зала суда. Месяц за месяцем – с того момента, как стало ясно, что Эндера не собираются немедленно отправлять на Землю, – знаменитый американский шовинист будоражил Сеть призывами «вернуть героя домой». Даже теперь, когда смерти, причиненные Эндером, свидетельствовали против Граффа в суде, Демосфен продолжал твердить, что Эндер – «оружие, принадлежащее американскому народу».

Это практически гарантировало: ни один человек из любого другого государства не станет мириться с тем, что такое оружие попадет в руки американцев.

Поначалу Эндер решил, что Демосфен – круглый идиот, действующий топорно и необдуманно. Затем до него дошло, что высказывания Демосфена могут быть целенаправленным тормошением оппозиции, поскольку последнее, что хотелось бы Демосфену, – соперничество на американском политическом олимпе.

Нет, правда – действительно ли этот человек столь хитер? Эндер внимательно изучил его статьи – а чем еще заняться? – и разглядел в них неприкрытый намек на свое поражение. Демосфен изъяснялся красноречиво, но всегда подталкивал читателя чуть-чуть сильнее, чем нужно. Достаточно, чтобы зажечь сопротивление – и внутри Америки, и снаружи. Подспудно дискредитируя каждый свой аргумент.

Намеренно ли?

Возможно, что нет. Эндер знал историю руководителей – в особенности историю настоящего Демосфена. Красноречие отнюдь не означает разумность или глубину анализа. Ревностные приверженцы той или иной стороны зачастую вели себя словно обреченные на провал, поскольку ожидали, что остальные узреют их правоту, если они достаточно ясно выскажутся. В результате они каждый раз раскрывали свои карты и не могли понять, почему все объединяются против них.

Эндер наблюдал, как в Сети разворачиваются споры, смотрел, как организуются команды и как «умеренные» под предводительством Локка раз за разом извлекают пользу из подстрекательств Демосфена.

И сейчас, продолжая баламутить общество в поддержку Эндера, именно Демосфен фактически наносил Эндеру наибольший вред. В глазах всех тех, кто опасался влияния Демосфена, – то есть для всего мира за границами Америки – Эндер был не героем, а монстром. Вернуть его домой, чтобы он возглавил ястребов Америки в неоимпериалистическом угаре? Позволить ему стать американским Александром Македонским, Чингисханом, Адольфом Гитлером, завоевывающим мир или заставляющим весь мир объединиться против него в жестокой войне?

По счастью, Эндер отнюдь не жаждал становиться завоевателем. А потому потеря шанса на попытку им стать нисколько его не задевала.

Тем не менее ему хотелось бы получить шанс объяснить Демосфену кое-что.

Хотя… Вряд ли этот человек согласился бы остаться в комнате с героем-убийцей один на один.

Мэйзер никогда не обсуждал с Эндером сам процесс, но о Граффе они говорили.

– Хайрам Графф – законченный бюрократ, – однажды сказал Мэйзер. – Он всегда продумывает на десять ходов дальше остальных. Притом не важно, какую должность он занимает. В своих целях, чтобы обеспечить интересы – как он их понимает – человечества, он способен использовать кого угодно. И не важно, выше они его, или ниже, или вообще незнакомцы, с которыми он никогда не встречался.

– Рад, что Графф использует свои способности во благо.

– Не знаю, во благо ли, – заметил Мэйзер. – Он использует их в целях, которые считает благими. Но не уверен, насколько он хорош в том, чтобы знать – что есть благо.

– На занятиях по философии мы, по-моему, все же сошлись на том, что благо, «хорошо» – бесконечно рекурсивный термин: все определения в конечном счете сводятся к нему же. «Хорошо» хорошо потому, что оно лучше плохого… хотя, в сущности, причина, по которой лучше быть хорошим, чем плохим, зависит от того, как определить это самое «хорошо»… Ну и так далее.

– Надо же, чему современный флот учит своих адмиралов.

– Вы тоже адмирал, и посмотрите – кем стали вы.

– Наставником дерзкого пацаненка, спасшего человечество, но ничего не делающего руками.

– Иногда мне хочется быть дерзким, – признался Эндер. – Я об этом мечтаю – о том, чтобы восстать против власти. Но даже когда я настроен на это совсем решительно, я все равно не могу избавиться от ответственности. Люди на меня полагаются, вот что меня контролирует и удерживает.

– Значит, у тебя нет никаких амбиций, только долг? – спросил Мэйзер.

– У меня и долга-то сейчас нет. Поэтому я завидую полковнику… мистеру Граффу. Всем этим планам. Целям. Задаюсь вопросом: что он планирует для меня?

– Ты так уверен, что он что-то планирует? Планирует для тебя, я имею в виду?

– Может, и нет, – ответил Эндер. – Он потратил уйму усилий на то, чтобы заточить этот инструмент. Но теперь, когда инструмент никогда больше не потребуется, мистер Графф, пожалуй, может отложить меня в сторону и никогда обо мне не вспоминать. Пусть ржавеет.

– Может, и так, – сказал Мэйзер. – Такую возможность не следует отбрасывать. Графф, он… он совсем не сахар.

– Если только ему не нужно быть приятным.

– Если только ему не нужно казаться таким, – уточнил Мэйзер. – В его духе нацепить такую маску и обставить все так, чтобы ты сам захотел сделать то, что он от тебя хочет.

– Он так заполучил вас сюда, чтобы вы меня обучали?

– О да, – со вздохом сказал Мэйзер.

– А сейчас? – спросил Эндер. – Полетите домой? Я знаю, у вас есть семья.

– Праправнуки. И прапраправнуки. Жена уже умерла, а последний ребенок из тех, что еще жив, по словам внуков, уже в маразме. Они не слишком на то напирают, потому что смирились с тем, что их отец или дядя прожил долгую жизнь и теперь глубокий старик. Но я-то как могу с этим смириться? Я никого из них не знаю.

– Чествованию героя по возвращении не окупить потерянных пятидесяти лет, да?

– Чествованию героя… – пробормотал Мэйзер. – Да ты хоть знаешь, что значат эти слова? Они еще не решили, судить ли меня вместе с Граффом. И думаю, вполне могут и засудить.

– Значит, если вас обвинят вместе с Граффом, вас с ним и оправдают, –

сказал Эндер.

– Оправдают? – уныло откликнулся Мэйзер. – Нас не посадят в тюрьму, ничего подобного. Но нам объявят выговор. Внесут запись в личное дело. Граффа, по всей видимости, лишат звания. Тех, кто инициировал это судилище, никак нельзя выставить дураками. Они просто обязаны оказаться правыми.

Эндер вздохнул:

– Значит, вас обоих накажут за их гордость. А Графф может поплатиться и карьерой.

Мэйзер рассмеялся:

– Да ладно, это не так страшно. В моем деле была куча выговоров, еще до того, как я побил жукеров во время Второго нашествия. Мой карьерный путь просто выстлан этими выговорами и замечаниями. А Графф? Вооруженные силы никогда не были для него карьерой. Это лишь средство получить влияние и власть, которые нужны для воплощения его планов. Сейчас это средство утратило актуальность, поэтому он не прочь вылететь из рядов.

Эндер кивнул и хихикнул:

– Готов спорить, так оно и есть! Наверное, Графф планирует все это как-то использовать. Те люди, которым для чего-то нужно, чтобы он вылетел… он воспользуется той виной, которую они чувствуют, в своих настоящих целях. Получит от них утешительный приз, который окажется его действительной целью.

– Ну, вряд ли они смогут наградить его медалью за то же, за что судили на трибунале, – сказал Мэйзер.

– Они отдадут ему его проект по колонизации? – спросил Эндер.

– Не знаю, не знаю – совсем не уверен, что чувство вины простирается настолько далеко, – ответил Мэйзер. – Переоборудование и переоснащение флота в колонизаторские корабли обойдется в миллиарды, и притом нет никакой гарантии, что на Земле вообще сыщутся добровольцы, согласные покинуть планету навсегда. Не говоря уже об экипажах кораблей.

– С этим огромным флотом и его экипажами все равно надо что-то делать. Корабли должны куда-нибудь лететь. А те солдаты Межзвездного флота, которые выжили на завоеванных планетах? Думаю, Графф получит свои колонии – он не станет возвращать корабли домой, он отправит им на подмогу новых колонистов.

– Вижу, ты неплохо отточил аргументацию Граффа.

– Вы тоже, – сказал Эндер. – Держу пари, вы и сами полетите с ними.

– Я? Я слишком стар, чтобы быть колонистом.

– Вы станете пилотом, – объяснил Эндер. – Пилотом колонизаторского корабля. И снова улетите. Ведь вы уже проделали это однажды – почему не повторить еще раз? Субсветовая скорость, она выведет корабль к одной из бывших планет жукеров.

– Может быть.

– После того как вы всех потеряли, чего вам еще бояться? – спросил Эндер. – Кроме того, вы верите в то, что делает Графф. Это же всегда было у него в планах, ведь так? Распространить человечество, вывести его за пределы Солнечной системы, чтобы мы не оставались в заложниках судьбы одной-единственной планеты. Разлететься по звездным системам как можно дальше, чтобы мы стали неубиваемы как вид. Великий проект Граффа. Вы тоже считаете, что он стоит усилий.

– На этот счет я ни слова не проронил.

– Когда его обсуждают и приводят аргументы Граффа, вы никогда не кривите лицо.

– Ну надо же, теперь ты думаешь, что способен читать по выражению моего лица. Я маори, мое лицо прочесть невозможно.

– Вы лишь наполовину маори, и я изучал вас несколько месяцев.

– Мои мысли ты читать не можешь, даже если бредишь, будто умеешь прочитать выражение моего лица.

– Колонизация – последний оставшийся космический проект, имеющий смысл.

– Со мной не говорили насчет того, чтобы я пилотировал корабль, – заметил Мэйзер. – Для пилота я староват, знаешь ли.

– Будете не пилотом, а командиром корабля.

– Если мне доверят целиться в унитаз, когда я решу помочиться, меня уже можно считать счастливчиком, – сказал Мэйзер. – Мне не доверяют, и мне предстоит идти под суд.

– Но когда суд закончится, от вас им будет не больше пользы, чем от меня. Им придется отправить вас куда-нибудь, как можно дальше, чтобы МФ снова стал безопасным местом для бюрократов.

Мэйзер отвел взгляд и помолчал, но у Эндера возникло ощущение, что старик собирается сказать что-то важное.

– Эндер, а как насчет тебя? – наконец спросил он. – Ты бы полетел?

– В какую-нибудь колонию? – со смехом спросил Эндер. – Мне всего тринадцать. Что толку от меня в колонии? Пахать и сеять? Вы прекрасно знаете мои навыки. В колонии они бесполезны.

Мэйзер издал короткий лающий смешок:

– О как, значит, меня ты отправляешь, но сам не летишь?

– Я вообще никого никуда не отправляю, – заметил Эндер. – А уж себя – тем более.

– Тебе все равно придется заняться в этой жизни чем-нибудь.

Вот наконец оно и прозвучало – невысказанное признание того, что домой Эндеру хода нет. Что ему не суждено жить на Земле обычной жизнью.

Один за другим его товарищи получали приказ лететь домой, и каждый заходил попрощаться перед отлетом. С каждым разом прощание получалось все более неловким, потому что Эндер все сильнее от них отдалялся. Он не проводил с ними время. Если и присоединялся к разговорам, то лишь ненадолго – и никогда не отдавался им целиком.

Такое поведение не было намеренным, просто Эндера не интересовало ни то, чем они занимаются, ни то, о чем говорят. Ребята с головой ушли в учебу, их волновало возвращение на Землю. Чем они займутся по возвращении? Каково будет вновь воссоединяться с семьями после столь долгой разлуки? Сколько денег они получат при увольнении из рядов военных? Какую карьеру избрать? Как изменились их родные?

Ничто из этого не имело отношения к Эндеру. Он не мог притворяться, что у него есть будущее. И меньше всего ему хотелось говорить о том, что по-настоящему занимало его ум. Его бы просто не поняли.

Он и сам себя не понимал. Эндер сумел выбросить из головы все остальное – все то, на чем так долго концентрировался. Военная тактика? Стратегия? К этому он совершенно утратил интерес. Размышления о том, каким образом он мог бы вообще избежать столкновений с Бонзо и Стилсоном? На этот счет внутри у него бушевали сильные чувства, но рациональных выводов сделать не получалось, поэтому он не тратил на эти рассуждения времени. Так что и эти вопросы Эндер в конце концов выбросил из головы – точно так же, как выбросил и глубокое понимание всех и каждого в его команде, в его маленькой армии блестящих вояк, которых он вел через учебную игру, на деле оказавшуюся войной.

В свое время знание и понимание этих детей были частью его работы, были ключом к его победам. Тогда он даже начал думать о них как о друзьях. Но Эндер никогда не был одним из них; их отношения были слишком неравными. Он полюбил их, чтобы узнать получше, – и узнал получше, чтобы использовать. Теперь ему незачем было их использовать, и не то чтобы он сам сделал такой выбор – просто отсутствовала цель, к которой нужно стремиться, сохраняя группу как одно целое. Как группа они не существовали. Просто стайка ребят, которые вместе совершили долгий и трудный поход, – именно такими сейчас видел их Эндер. Они собирались вернуться к цивилизации, домой, к семьям. Они разорвали нити, связывавшие их, оставив лишь воспоминания об этих узах.

Поэтому Эндер их всех выбросил из головы, даже тех, кто еще оставался здесь. Он видел, что многих это больно ранило – тех, кто хотел стать кем-то большим, нежели просто приятелем. Он не позволял ничего менять в отношениях и

никого не посвящал в свои мысли. Эндер не чурался друзей, а просто не мог объяснить то, что занимало сейчас его голову, когда его не заставляли думать о чем-то другом…

Королевы ульев.

То, что сотворили жукеры, просто не укладывалось в голове. Глупыми они не были. И все же допустили стратегическую ошибку, собрав всех своих королев… Нет, не «своих» королев – ведь они же и были королевами, королевы и были жукерами! Все они собрались на родной планете, той, где примененный Эндером Маленький Доктор мог уничтожить их всех разом и навсегда – и уничтожил.

Мэйзер объяснил, что королевы ульев, должно быть, собрались на своей планете за годы до того, как узнали, что у людей вообще есть Маленький Доктор. Из того, как Мэйзер победил их главную экспедицию в Солнечную систему, они знали, в чем их ахиллесова пята: убийство королевы улья – это уничтожение целой армии. Поэтому они отступили с передовых позиций, собрали королев на родной планете и стали защищать эту планету всеми силами, которые у них были.

Да-да, это Эндер понимал.

Но ведь Эндер воспользовался молекулярным дезинтегратором на раннем этапе вторжения к жукерам, уничтожив группу кораблей. Королевы ульев моментально осознали возможности оружия и больше никогда не допускали слишком тесного сближения кораблей, во избежание запуска самоподдерживающейся реакции после применения Доктора.

Отсюда вопрос: узнав о существовании оружия и готовности людей его использовать, почему они остались на этой планете? Королевы не могли не знать, что человеческая флотилия на подходе. Видя, как Эндер раз за разом побеждает в боях, они обязаны были принимать во внимание вероятность поражения. Им было несложно занять места в межзвездных кораблях и разлететься подальше от родной планеты. До начала последнего сражения все они могли оказаться слишком далеко для Маленького Доктора.

И тогда людям пришлось бы гоняться за ними, уничтожая корабль за кораблем, королеву за королевой. Планеты по-прежнему оставались бы за жукерами, и на каждой из них нам пришлось бы вести с ними кровавые битвы – а они тем временем строили бы новые корабли, отправляли против землян новые флотилии.

Но они остались. И погибли.

Быть может, они боялись? Может быть. Но Эндер так не считал. Королевы ульев рождались для войны. Рассуждения тех ученых, кто изучал анатомию и молекулярную структуру тел жукеров, оставшихся со Второго нашествия, сходились в одном: первое и главное предназначение жукеров – драться и убивать. Для того они и появлялись на свет. А это подразумевало, что они развились на планете, где такие сражения – необходимость.

Самым разумным – во всяком случае, на взгляд Эндера – было предположение о том, что на родной планете они сражались вовсе не с какими-то хищниками. Как и люди, жукеры разделались бы с опасными животными еще на ранних стадиях развития. Нет, они развились, сражаясь друг с другом. Королевы против королев, порождая огромные армии жукеров и разрабатывая для них инструменты и оружие. И каждая старалась стать доминирующей – или единственной выжившей – королевой.

Тем не менее они каким-то образом переступили через эту вражду. Прекратили друг с другом сражаться.

Произошло ли это до того, как они открыли межзвездные перелеты и колонизовали другие миры? Или то была одна особенная королева, которая сумела разработать субсветовые корабли и создать колонии, а затем воспользовалась своими технологиями, чтобы задавить остальных?

Это не имело значения. Ее же собственные дочери наверняка восставали бы против нее снова и снова, и каждое новое поколение пыталось бы уничтожить предыдущее. Собственно, именно так функционируют пчелиные ульи на Земле: королеву-соперницу неизбежно изгоняют либо уничтожают. Оставаться могут только рабочие пчелы, которые не размножаются, – ведь они не соперники, а слуги.

Чем-то это напоминает иммунную систему организма. Каждая королева улья должна удостовериться, что пища, которую выращивают ее работницы, будет питать исключительно ее отпрысков, ее партнеров и ее саму. Поэтому любой жукер – будь то королева или работница, которая попытается проникнуть на ее территорию и воспользоваться ее ресурсами, – должен быть либо изгнан, либо уничтожен.

Тем не менее они положили конец сражениям друг с другом и теперь сотрудничали.

Но если они, эти непримиримые враги, которые эволюционировали столь долго, что стали исключительно разумными, сумели заключить друг с другом мир – почему же они не смогли заключить его с нами, с людьми? Почему не могли даже попытаться с нами поговорить? Заключить какое-нибудь соглашение, вроде того, которое заключили между собой? Не поделили между нами галактику? Не стали жить сами, позволяя жить другим?

Эндер знал, что, если бы в любом из этих сражений он увидел хоть какую-то попытку наладить общение, он бы сразу понял, что это не игра; ведь у наставников не было причин симулировать попытку переговоров. Они не считали это заботой Эндера и не стали бы натаскивать его на такие ситуации. Если бы попытка наладить связь действительно была предпринята, взрослые бы наверняка тут же забрали у Эндера управление, притворились бы, что «игра» закончена, и попытались бы сами разрулить подобную ситуацию.

Но королевы ульев не пытались контактировать. Не стали использовать и обычный подход – убегать для самосохранения. Они просто сидели там и ждали, пока придет Эндер. А затем Эндер одержал победу единственным способом, который был в его распоряжении, – сокрушительным ударом.

Именно так Эндер всегда и сражался. Чтобы в будущем не было никаких драк. Побеждал так, чтобы гарантированно ликвидировать угрозу.

«Даже знай я, что война ведется по-настоящему, я все равно попытался бы сделать именно то, что сделал».

А потому он мысленно задавал королевам ульев – сознавая при этом, что они мертвы и не могут ответить, – один и тот же вопрос, снова и снова: почему?

Почему вы позволили мне вас убить?

Его аналитический ум выдал несколько вариантов, в том числе и вероятность того, что жукеры были просто-напросто тупицами. Или, возможно, не имели раньше контактов с видом, живущим общественной формой, где при этом каждый индивид обладает относительной самостоятельностью. Или-или-или… Он раз за разом, по которому кругу, обдумывал возможные объяснения.

Сейчас задачей Эндера было изучить отчеты тех солдат, которыми он некогда командовал, сам о том не ведая, – разумеется, когда не был занят уроками, которые кто-то (Графф? или соперники Граффа?) продолжал ему вменять в обязанность. Сейчас люди разгуливали по всем планетам – колониям жукеров. И от всех разведывательных групп поступали одни и те же отчеты: все жукеры мертвы и разлагаются, а огромные поля и заводы можно забирать себе. Сначала превратившиеся в исследователей солдаты, опасаясь засады, держались настороже. Но по мере того, как проходил месяц за месяцем, а нападений так и не случалось, главным в отчетах становились сведения ксенобиологов: на планетах жукеров не только можно дышать, так еще и почти вся жукерская пища съедобна!

И вот так каждая из планет жукеров сделалась колонией человечества. Солдаты спускались на поверхность, чтобы жить среди останков своих врагов. У колонистов было

мало женщин, но были разработаны социальные нормы, которые позволили бы довести рождаемость до максимума и не оставить слишком много мужчин без надежды на обретение пары. Через одно-два поколения, если девочки и мальчики будут рождаться в обычной пропорции пятьдесят на пятьдесят, можно будет вернуться к привычной норме – моногамии.

Но деятельностью человека на новых планетах Эндер интересовался лишь постольку-поскольку. Изучал же он то, что осталось от жукеров. Структуру их поселений. Изучал туннели, где некогда размножались королевы ульев, – норы, которые кишмя кишели личинками с такими крепкими зубами, что могли прогрызать скалы, создавая еще больше туннелей. Добывать пищу жукерам приходилось на поверхности, но для размножения они спускались под землю. Там же они растили молодняк, ничуть не менее смертоносный и сильный, чем взрослые особи. Исследователи нашли тела личинок – те быстро разлагались, но их все равно можно было сфотографировать, препарировать, изучить.

– Так вот, значит, как ты проводишь время, – сказала Петра. – Рассматриваешь картинки жукерских нор. «Мама, роди меня обратно»?

Эндер улыбнулся и отложил в сторону фотографии:

– Думал, ты уже улетела в Армению.

– Улечу, но не раньше, чем выяснится, каким боком выйдет нам дебильный трибунал, – ответила она. – Не раньше, чем армянское правительство будет радо меня встретить. То есть сначала им нужно решить, хотят ли они моего возвращения.

– Разумеется, хотят.

– Они сами не знают, чего хотят. Это же политики. Полезно ли для них мое возвращение? Действительно ли оставлять меня здесь, в космосе, хуже, чем позволить мне вернуться домой? Это очень, очень трудные вопросы для тех, чьи убеждения ограничены желанием остаться у власти. Разве не чудесно, что мы вне политики?

Эндер вздохнул:

– Ох. У меня больше не будет должности. Командир Армии Драконов – это уже было слишком, а ведь это всего лишь детские игры.

– Именно это я и пыталась им втолковать. Мне не нужны чьи-то должности. Я никого не собираюсь утверждать в должности. Мне просто хочется пожить с семьей, узнать, помнят ли они меня. И помню ли я их.

– Они тебя любят, – сказал Эндер.

– Ты это знаешь, потому что… что?

– Потому что я люблю тебя.

Она оцепенело посмотрела на него:

– На такое как я, в принципе, могла бы ответить?

– О! А что мне следовало сказать?

– Понятия не имею. Я что, должна писать тебе речи?

– Ладно, – отступил Эндер. – Стоило немного пошутить? «Они тебя полюбят, потому что кто-то обязательно должен полюбить – и не здесь, в космосе». Или вот еще, как насчет этнической шутки? «Они тебя полюбят, потому что ты армянка и женщина».

– Так, а это что еще за фигня?

– Почерпнул идею от азербайджанца в Боевой школе, когда возникла та буза насчет Дня святого Николая. Очевидно, суть ее была в том, что армяне единственные, кто считает армянских женщин… Ладно, Петра, вряд ли стоит вдаваться в межэтнические оскорбления. Их можно бесконечно переиначивать для других народов.

– Когда они тебя отпустят домой? – спросила Петра.

Вместо того чтобы увернуться от вопроса или ответить уклончиво, Эндер на сей раз произнес совершенно искренне:

– Начинаю думать, что этого может и не случиться.

– Ты о чем? Думаешь, этот идиотский трибунал завершится приговором тебе?

– Под судом же именно я, не так ли?

– Определенно, нет.

– Лишь потому, что я ребенок и не несу ответственности. Но все дело в том, какой я злобный маленький монстр.

– Совсем не в этом.

– Я видел заголовки в Сети, Петра. Это то, что видит весь мир, – у его спасителя есть одна маленькая проблемка: он убивает детей.

– Ты защищался от хулиганов. Это понимает каждый.

– Кроме тех, кто размещает комментарии о том, что я военный преступник покруче Гитлера или Пол Пота. Убийца. С чего ты взяла, что я хочу вернуться домой и столкнуться с этим лицом к лицу?

Петра стала совершенно серьезной. Она села рядом с ним и взяла его за руки:

– Эндер, у тебя семья.

– Была.

– Ох, ну не говори так! У тебя есть семья. Родители любят своих детей, даже если их не было рядом восемь лет.

– Меня не было только семь лет. Почти. Да, я знаю, что они меня любят. По крайней мере, некоторые из них. Они любят того, кем я был. Милого шестилетнего мальчугана. Должно быть, я радовался, когда меня обнимали. В промежутках между убийствами других детей, конечно же.

– Значит, с этим связана твоя одержимость жукерским порно?

– Порно?

– Я о том, как ты все это изучаешь. Классическая зависимость. Требуются все большие и большие дозы. Фотографии разлагающихся личинок крупным планом. Съемки вскрытия. Слайды их молекулярной структуры. Эндер, с ними покончено – и ты их не убивал! Или, если их убил ты, мы все их убили. Но мы никого не убивали. Мы играли в игру! Нас просто готовили к войне, вот и все.

– А если бы это и правда было игрой? – спросил Эндер. – А потом, после выпуска, нас бы приняли во флот, и мы по-настоящему пилотировали бы эти корабли или командовали соединениями? Мы убивали бы их по-настоящему?

– Да, – ответила Петра. – Но мы их не убивали. Ничего этого не было.

– Было. Жукеров больше нет.

– Ну, изучая строение их тел и биохимию их клеток, назад их не вернуть.

– Я и не собираюсь их возвращать, – сказал Эндер. – Это было бы кошмаром!

– Нет, ты сам себя пытаешься убедить, что все эти гадкие слова, которые о тебе говорят на суде, – правда, потому что, если это правда, тогда ты не заслуживаешь возвращения на Землю.

Эндер покачал головой:

– Петра, я хочу вернуться домой – даже если не смогу там остаться. И у меня нет никакого внутреннего конфликта насчет войны. Я рад, что мы сражались, рад, что победили, и рад, что все это позади.

– Но ты от всех отгородился. Мы выражали понимание, симпатию, но ты держал нас всех на расстоянии. Ты всякий раз притворяешься крайне заинтересованным, когда кто-то из нас приходит поболтать, но это выглядит не по-дружески.

Это просто возмутительно – то, что она так говорит!

– Это же обычная любезность!

– Ты никогда не говоришь «погоди секундочку», ты просто все бросаешь. Это настолько… демонстративно. Ты словно говоришь: «Я по уши занят, но все еще считаю, что отвечаю за тебя, а потому я сейчас брошу все, чем занимаюсь, потому что тебе приспичило урвать толику моего времени».

– Ух ты, – сказал Эндер. – Черт возьми, да ты столько всего обо мне понимаешь! Ты такая умная, Петра. Из девчонки вроде тебя в Боевой школе вполне мог выйти толк.

– Вот это уже намного искреннее.

– Не настолько правдиво, как то, что я сказал раньше.

– Что ты меня любишь? Эндер, ты не терапевт. И не священник. Не надо со мною нянчиться, не надо говорить мне слова, которые, по-твоему, мне нужно услышать.

– Ты права, – согласился Эндер. – Я не должен бросать все на свете, когда один из моих друзей ко мне забегает.

И он вновь взял в руки фотографии.

– Положи их.

– Ага, вот сейчас положить их уже можно, ведь ты так грубо меня об этом попросила.

– Эндер, мы все вернулись с войны, – сказала Петра. – А ты все еще там. Ты не вернулся, ты по-прежнему воюешь… с кем-то. Мы без конца говорим о тебе. Задаемся вопросом, почему ты не повернешься к нам. Продолжаем надеяться на то, что есть хоть кто-то, с кем ты разговариваешь.

– Я разговариваю

с каждым, со всеми. Я болтун, каких поискать.

– Вокруг тебя каменная стена, и эти твои последние слова – новые кирпичи.

– Кирпичи – в каменной стене?

– Ага, значит, ты все же слушаешь! – возликовала она. – Эндер, я не пытаюсь лезть в твои дела. Занимайся чем хочешь и сколько хочешь…

– Я ничего не скрываю, – сказал Эндер. – Секретов у меня нет. Вся моя жизнь выложена в Сеть, она теперь достояние человечества, и меня это правда совсем не беспокоит. Я бы сказал, я даже не живу в своем теле. Только в голове. Я просто пытаюсь найти ответ на вопрос, который не дает мне покоя.

– Какой вопрос?

– Вопрос, который все время задаю королевам ульев, а они никогда не отвечают.

– Какой вопрос?

– Я все время спрашиваю их: «Почему вы погибли?»

Петра пристально всмотрелась в его лицо, пытаясь найти… что? Какой-то знак того, что он шутит?

– Эндер, они погибли, потому что мы…

– Почему они оставались там, на той планете? Почему они не сели на корабли, не полетели прочь? Они решили остаться, уже зная, какое оружие у нас есть, – знали, что оно делает и как оно работает. Они остались ждать ту битву, они знали, что мы придем.

– Они сражались с нами всеми силами, какие были в их распоряжении. Эндер, они не хотели умирать. Не покончили с собой с помощью солдата-землянина.

– Королевы видели, что мы раз за разом побеждали их эскадры. Они обязаны были принять во внимание как минимум вероятность очередной нашей победы. И все-таки остались.

– Ну, они остались.

– И им не нужно было доказывать своим солдатам лояльность или храбрость. Рабочие и солдаты были для них, можно сказать, частями тела. Ведь ты не сказала бы: «Я должна так поступить – хочу, чтобы мои руки знали, какая я отважная».

– Вижу, ты все это обстоятельно обдумал. Навязчивая идея, граничит с безумием. Пофиг, лишь бы ты был счастлив! Знаешь, ведь ты же счастлив. Об этом говорит весь Эрос, как весело всегда выглядит мальчишка Виггин. Но тебе лучше не свистеть так много, люди от твоего свиста с ума сходят.

– Петра, я закончил дело своей жизни. Не думаю, что мне позволят вернуться на Землю, даже на короткое время. Мне неприятно так думать, меня это бесит, – но я могу это понять. И в каком-то смысле не имею ничего против. У меня было столько ответственности, сколько никогда больше не захочется. Я справился. Я в отставке. Я ничего никому не должен. Так что я решил подумать о том, что меня по-настоящему беспокоит. О проблеме, которую должен разрешить.

Эндер толкнул к ней фотографии, лежащие на библиотечном столе.

– Кто эти люди? – спросил он.

Петра посмотрела на снимки мертвых личинок и жукеров-рабочих и сказала:

– Эндер, они не люди. Они жукеры. И они мертвы.

– Петра, все эти годы я пытался их понять – изо всех сил. Пытался узнать их лучше, чем самых близких людей. Старался их полюбить. Чтобы воспользоваться этим знанием и уничтожить их. Теперь они уничтожены, но это не значит, что я могу просто выбросить их из головы.

Лицо Петры осветилось.

– Поняла! Вот теперь я наконец поняла.

– Что поняла?

– Почему ты такой странный, Эндер Виггин, сэр. Ты совсем не странный.

– Если ты считаешь, что я не странный, это лишь доказывает, что ты меня не понимаешь.

– Мы, все остальные, мы сражались в войне, и победили, и отправились по домам. Но ты, Эндер, – ты был женат на жукерах! И когда война закончилась, ты стал вдовцом.

Эндер вздохнул и откатился прямо в кресле от стола.

– Я не шучу, – пояснила Петра. – Это как когда умер мой прадед. Прабабушка всегда о нем пеклась, и было больно смотреть, как скверно он с ней обращается, а она просто делала все, что он потребует, – а мама говорила мне: «Никогда, слышишь, никогда не выходи за мужчину, который так с тобой обращается». Когда прадед умер, можно было подумать, что прабабушка вздохнет с облегчением. Свобода – наконец-то! Но нет, куда там. Она была потеряна. Она без конца его искала. Все время говорила о том, что она для него делает. «Это нельзя, то тоже нельзя, Бабо это не понравится»… Пока мой дед – ее сын – не сказал ей: «Его больше нет».

– Петра, я знаю, что жукеров нет.

– Прабабушка тоже знала. Так она и говорила: «Знаю, что нет. Просто не могу понять, а я-то почему еще есть».

Эндер хлопнул себя по лбу:

– Спасибо, доктор, наконец-то вы раскрыли мою сокровенную мотивацию, и теперь я смогу жить дальше!

Петра пропустила его сарказм мимо ушей.

– Они умерли, не дав тебе ответов. Потому-то ты почти не замечаешь, что творится вокруг. Поэтому не можешь стать для кого-нибудь обычным другом. Почему ты плевать хотел на то, что на Земле есть люди, не позволяющие тебе вернуться домой? Ты вырвал победу, а они хотят изгнать тебя навсегда – и тебе плевать, потому что все, что тебя заботит, – твои потерянные жукеры. Они – твоя покойная жена, и ты не можешь с этим смириться.

– Не то чтобы это был какой-то особенно удачный брак, – заметил Эндер.

– Ты все еще влюблен.

– Петра, межвидовая романтика просто не для меня.

– Тебя никто за язык не тянул: тебе пришлось полюбить их, чтобы победить. Совсем не обязательно со мною соглашаться прямо сейчас. Потом ты сам поймешь. Проснешься в холодном поту и заорешь: «Эврика! Петра была права!» И тогда сможешь начать бороться за право возвращения на планету, которую спас. И перестанешь быть равнодушным ко всему.

– К тебе, Петра, я вовсе не равнодушен, – сказал Эндер.

Но не сказал: «Я не равнодушен к тому, чтобы понять королев ульев, но для тебя это несчитово, просто потому что ты не понимаешь».

Она покачала головой.

– Нет, через эту стену не достучаться, – сказала Петра. – Но мне казалось, стоит предпринять последнюю попытку. Впрочем, я права – вот увидишь. Ты не можешь позволить этим королевам ульев испортить тебе остаток жизни. Тебе нужно оставить их в покое и двигаться дальше.

Эндер улыбнулся:

– Петра, надеюсь, дома ты обретешь счастье. И любовь. И надеюсь, у тебя будут дети, которых ты так хочешь, и хорошая жизнь, наполненная смыслом и достижениями. У тебя есть амбиции – думаю, ты всего добьешься: и настоящей любви, и семейной жизни, и великих свершений.

Петра встала.

– С чего ты взял, что я хочу детей? – спросила она.

– Я тебя знаю, – ответил Эндер.

– Ты думаешь, что знаешь меня.

– Так же как ты думаешь, что знаешь меня?

– Я не такая девчонка, которая томится от любви, – сказала Петра, – а если б и была такой, то не стала бы томиться по тебе.

– Ага, значит, тебя раздражает, когда кто-то осмеливается нащупать твои сокровенные побудительные мотивы.

– Меня раздражает, что ты стал объектом моего навязчивого внимания.

– Ну, вы серьезно меня подбодрили, мисс Арканян. Мы, объекты навязчивого внимания, испытываем только благодарность, когда милые люди из большого дома осчастливливают нас визитом.

– Ну а если серьезно, я люблю тебя и беспокоюсь о тебе, Эндер Виггин!

Голос Петры, когда она произнесла эти прощальные слова, прозвучал сердито и вызывающе. А потом она повернулась и пошла прочь.

– А я люблю тебя и беспокоюсь о тебе, только ты не поверишь этому!

В дверях она повернулась, чтобы посмотреть ему в лицо.

– Эндер Виггин, я сказала это без сарказма и снисхождения!

– И я тоже!

Но она уже захлопнула дверь.

– Может, я не тех инопланетян пытаюсь изучить? – задумчиво произнес он

вслух.

Он посмотрел на голографический дисплей над столом. Звук был приглушен, но там по-прежнему что-то происходило: прокручивались отрывки из показаний Мэйзера. Старик выглядел холодным и отчужденным, всем своим видом выражая презрение к судилищу. Когда ему задали вопрос о жестокости Эндера и о том, повлекло ли это трудности в его дальнейшей подготовке, Мэйзер повернулся к судьям и спросил: «Прошу прощения, я правильно понимаю: это ведь военный трибунал? Неужели не все здесь солдаты, которых готовили для совершения жестоких поступков?»

Судья стукнул молотком, заставив Мэйзера замолчать, и сделал ему выговор – но мысль была высказана. Жестокость – вот то, ради чего существуют вооруженные силы. Контролируемая жестокость в отношении выбранных целей. Не сказав в действительности ни слова об Эндере, Мэйзер четко дал понять, что жестокость не недостаток, а средство.

Эндер испытал облегчение. Теперь можно было отключить дисплей и вернуться к делу.

Он привстал, чтобы дотянуться до фотографий на противоположном конце стола, которые он показывал Петре. Со снимка на него уставилась морда мертвого жукера-фермера с одной из дальних планет: туловище вскрыто, органы аккуратно разложены рядом с телом.

«Поверить не могу, что вы сдались, – мысленно обратился Эндер к существу. – Не могу поверить, что целый вид утратил волю к жизни. Почему вы позволили мне вас убить?»

– Не успокоюсь, пока вас не узнаю, – прошептал он.

Но их больше не было. А значит, ему никогда, никогда не обрести покоя.

3

Кому: mazerrackham%nonexistent@unguessable.com/imaginary.heroes

От: hgraff%educadmin@ifcom.gov

{протокол самоуничтожения активирован}

Тема: Как насчет маленького путешествия?

Дорогой Мэйзер,

я не хуже других знаю, что после твоего последнего полета ты практически отказался возвращаться домой, и уж точно я не собираюсь позволить им отправить тебя куда-нибудь сейчас. Но, дав показания в мою пользу (или в пользу Эндера, или во имя правды и справедливости – я не стану гадать о твоих мотивах), ты взял на себя слишком большой риск и разворошил осиное гнездо. Чтобы спрятать тебя и увеличить шансы на то, что тебя больше не будут таскать по судам, лучше всего назначить тебя командиром одного колонизаторского корабля. Корабля, который унесет Эндера в безопасное место.

Когда тебя полностью спишут со счетов, поскольку ты вроде как уходишь в рейс длительностью в сорок лет, будет несложно в последнюю минуту приписать тебя к другому кораблю, который улетит немного позже. И на этот раз – без огласки. Просто вдруг окажется, что ты не полетел первым рейсом.

Что касается Эндера, мы с самого начала скажем ему правду. Ему не нужны новые сюрпризы, он их не заслуживает. Кроме того, ни ты, ни я не нужны ему в качестве защитников. Думаю, он уже много раз это доказывал.

    Хайрам

P. S. С твоей стороны остроумно выбрать в качестве ника на Unguessable.com свое реальное имя. Кто бы мог подумать, что ты не лишен иронии?

Ни отца, ни матери дома не было. И это было совсем нехорошо, потому что Питер вполне мог войти в совершенно «бульдозерное» настроение – если ему придет в голову. И похоже, дело к тому и шло.

– Поверить не могу, что меня в это втянули, – заявил Питер.

– Во что?

– Локк и Демосфен сообща действуют против возвращения Эндера домой.

– Ты просто не обращал внимания, – сказала Валентина. – Демосфен прилагает усилия к тому, чтобы Эндер вернулся сам и вернул Америке ее утраченное величие. А Локк – умеренный примиритель, как всегда пытающийся найти золотую середину. Жалкий миротворец.

– О, да заткнись ты! – рявкнул Питер. – Тебе уже поздно косить под дурочку. Но я понятия не имел, что они собираются превратить этот дурацкий трибунал в грязную кампанию против имени Виггина!

– Понятно, – откликнулась Валентина. – Дело не в Эндере, а в том, что ты не можешь воспользоваться преимуществами Локка, не раскрыв, кто ты есть, – а ты брат Эндера. Сейчас эта информация не больно-то даст тебе развернуться.

– Я смогу что-то сделать, только получив влиятельную должность, – а сейчас сделать это будет куда труднее, потому что Эндер убивал людей.

– Защищаясь.

– Еще будучи малышом.

– Хорошо помню, как ты обещал его убить, – сказала Валентина.

– Я говорил не всерьез.

А вот в этом Валентина сомневалась. Она была единственным человеком, который не поверил во внезапный приступ доброты Питера несколько лет назад, на Рождество. Тогда, по-видимому, Санта-Клаус – или «Юрай Хип»? – обсыпал его порошком альтруизма.

– Я к тому, что Эндер не убивал каждого, кто ему угрожал.

Вот она наконец – вспышка былой ярости. Валентина с приятным удивлением наблюдала, как Питер сражается с нею, берет под контроль.

– Слишком поздно для того, чтобы менять наши позиции по поводу возвращения Эндера, – сказал Питер.

Это прозвучало словно обвинение, будто все это изначально было идеей сестры.

Ну, в каком-то смысле так оно и было. Задумка, но не воплощение: сценарий последнего полностью разработал Питер.

– Но прежде, чем мы позволим раскрыть истинную личность Локка, нам надо будет реабилитировать Эндера. Сделать это будет непросто. Пока я даже не могу решить, кому из нас следует этим заняться. С одной стороны, это будет вполне в духе Демосфена, но никто не поверит в искренность его мотивов. С другой стороны, если Локк выступит за него открыто, тогда впоследствии – когда раскроется, кто я такой, – каждый будет думать, что у меня был личный мотив.

Валентина не допустила ни намека на улыбку, хотя знала – знала уже годы, – что полковнику Граффу и, вполне вероятно, половине командования МФ известны подлинные личности Локка и Демосфена. Они сохраняли эту информацию в тайне, чтобы не скомпрометировать Эндера. Но однажды кто-то наверняка допустит утечку – и совсем не в то время, которое выберет Питер.

– Нет, думаю, нам все же нужно будет вернуть Эндера домой, – сказал Питер. – Но не в Соединенные Штаты – во всяком случае, не под контроль правительства США. Думаю, Локку нужно произнести сочувственную речь о юном герое, который не имел выбора, которого просто использовали.

Питер примирительно заскулил карикатурным «локковским» голосом (используй он его на публике, Локк потерял бы аудиторию в мгновение ока):

– Дайте ему возможность вернуться домой как гражданину планеты, которую он спас. Пусть он будет помещен под защиту Совета Гегемона. Когда ему никто не угрожает, мальчик не представляет никакой опасности. – Питер триумфально воззрился на Валентину и заговорил уже нормальным голосом: – Видишь? Мы возвращаем его домой, а потом, когда моя личность раскроется, я окажусь любящим братом, да, – но еще и тем, кто действовал во благо всего мира, а не только Соединенных Штатов.

– Ты упустил из виду парочку аспектов, – заметила Валентина.

Питер сверкнул на нее глазами. Он терпеть не мог, когда сестра указывала на его ошибки, но к ней приходилось прислушиваться, поскольку она часто оказывалась права. Хотя обычно он делал вид, что уже думал об ее возражениях.

– Во-первых, ты принимаешь как данность, что Эндер хочет вернуться.

– Разумеется, он хочет домой.

– Ты этого не знаешь. Мы его не знаем. Во-вторых, ты принимаешь как данность, что, если он вернется, он окажется этаким

мальчиком-паинькой и каждый будет думать, что на самом деле он вовсе не монстр, убивающий детей.

– Мы оба видели записи из зала суда, – сказал Питер. – Эти мужики обожают Эндера Виггина. Это было видно во всем, что они говорили и делали. Для них важнее всего было защитить его. Точь-в-точь как делали остальные, когда Эндер жил здесь.

– На самом деле здесь он никогда не жил, – сказала Валентина. – Мы переехали после его отлета, забыл?

Глаза Питера вспыхнули снова.

– Эндер делает так, что люди хотят за него умереть.

– Или убить его, – с улыбкой заметила Валентина.

– Эндер вызывает любовь у взрослых.

– Итак, мы вернулись к первой проблеме.

– Он хочет домой, – сказал Питер. – Он человек. Людям свойственно желание возвращаться домой.

– Но где его дом? – спросила Валентина. – Больше половины своей жизни он провел в Боевой школе. Что он вообще помнит о жизни с нами? Старшего брата, который без конца его изводил, угрожал убить…

– Я извинюсь, – сказал Питер. – Я действительно сожалею, что так себя вел.

– Но ты не сможешь извиниться, если он не вернется. Кроме того, не забывай: он умный. Умнее нас – ведь не просто так из нас троих в Боевую школу взяли только его. Поэтому он быстро сообразит, каким образом ты его используешь. Совет Гегемона – фи, что за гадость! Он не станет твоей марионеткой.

– Он натаскан на войну. Не на политику, – заметил Питер.

Его еле заметная улыбочка была такой самодовольной, что Валентине захотелось вмазать ему бейсбольной битой по физиономии.

– Не важно. Ты не сможешь вернуть его, что бы там ни написал Локк, – сказала Валентина.

– Это еще почему?

– Потому что не ты создаешь силы, которые пред ним трепещут и опасаются его возвращения. Ты их просто используешь. Люди не станут менять мнение, даже ради Локка. Кроме того, Демосфен будет против.

Питер посмотрел на нее удивленно и в то же время презрительно.

– О, я смотрю, мы начинаем работать на себя, да?

– Думаю, мне легче будет запугать людей, чтобы они оставили Эндера в космосе, чем тебе разжалобить их на то, чтобы его вернули домой.

– Мне казалось, ты сильнее всех его любишь. Думал, ты хочешь вернуть его домой.

– Питер, я хотела вернуть его последние семь лет, а ты был рад, что его здесь нет. Но теперь… вернуть его, чтобы он находился под защитой Совета Гегемона – то есть под твоим контролем, поскольку этот Совет забит твоими подхалимами…

– Подхалимами Локка, – поправил ее Питер.

– Я не стану помогать тебе возвращать Эндера домой, чтобы превратить его в инструмент для продвижения твоей карьеры.

– То есть ты предпочтешь обречь своего обожаемого младшего братика на вечное скитание в космосе, лишь бы поступить назло гадкому старшему брату? – спросил Питер. – Ух ты. Как я счастлив, что ты любишь не меня.

– В точку, Питер, – сказала Валентина. – Все эти годы я была игрушкой в твоих руках. Я точно знаю, каково это. Эндер это возненавидит. Я знаю, потому что я это ненавижу.

– Ты обожала все это – от и до. Быть Демосфеном… ты знаешь, каково чувствовать власть.

– Я знаю, каково чувствовать, как власть течет сквозь меня, прямо в твои руки, – сказала Валентина.

– Так вот в чем все дело? Тебе самой вдруг захотелось власти?

– Питер, ты идиот во всем, что касается людей, – тех, кого ты должен знать лучше всего. Я не говорю, что мне хочется твоей власти. Я говорю, что я ухожу из-под твоей власти.

– Ну и отлично. Я сам начну писать статьи за Демосфена.

– Ты не можешь притворяться Демосфеном. Люди поймут – что-то не так.

– Все, что делала ты, я…

– Я поменяла все пароли. Спрятала все учетные записи и деньги Демосфена, и ты не сможешь получить к ним доступ.

Питер посмотрел на нее с жалостью:

– Я найду все, если только захочу.

– Никакого толку тебе с этого не будет. Питер, Демосфен уходит из политики. Он собирается заявить о слабом здоровье и о том, что поддерживает… Локка!

Питер изобразил гримасу ужаса:

– Ты не можешь этого сделать! Локка уничтожит поддержка со стороны Демосфена.

– Видишь? У меня есть кое-какое оружие, которого ты страшишься.

– Но зачем тебе это? Все эти годы… и вдруг – бац! – и ты решаешь собрать все свои куклы и тарелки и покинуть чаепитие?

– Питер, я никогда не играла в куклы. Очевидно, ты играл.

– Ну хватит, – строго сказал Питер. – Я серьезно. Это не смешно. Давай вернем Эндера домой. Я не буду пытаться контролировать его так, как ты опасаешься.

– То есть так, как контролируешь меня.

– Да ладно тебе, Вэл, – сказал Питер. – Еще пару лет, и я смогу сбросить маску Локка, чтобы оказаться братом Эндера. Конечно, спасение его репутации мне поможет, но то же самое поможет и самому Эндеру.

– Думаю, тебе стоит за это взяться. За спасение репутации. Но не думаю, что Эндер должен вернуться. Я полечу к нему. Готова поспорить, мама с папой тоже полетят.

– Они не станут платить за твой космический круиз – и уж точно не за весь перелет на Эрос. В любом случае на это уйдут месяцы. Сейчас астероид по ту сторону Солнца.

– Я говорю не о круизе, – сказала Валентина. – Я покидаю Землю. Присоединяюсь к Эндеру в его изгнании.

На какой-то миг Питер ей даже поверил. Валентине доставило удовольствие это искреннее выражение тревоги на его лице. Но потом он расслабился.

– Мама с папой тебе не позволят, – сказал он.

– Пятнадцатилетние девочки не обязаны заручаться согласием родителей, чтобы записаться в колонисты. Идеальный возраст для деторождения и достаточно глупости, чтобы стать добровольцами.

– Да при чем здесь вообще колонии? Эндер же не собирается становиться колонистом.

– А что еще с ним делать? Колонизация – это единственная оставшаяся задача для Межзвездного флота, и за Эндера отвечают они. Потому-то я устраиваю все так, чтобы быть приписанной к той же колонии, что и он.

– Откуда у тебя эти никакищенские идеи? – спросил Питер. Если сленг Боевой школы ей непонятен – тем хуже для нее. – Колонии, добровольное изгнание – это же чистое безумие! Будущее – оно здесь, на Земле, а не на задворках Галактики.

– Все планеты жукеров в том же рукаве Галактики, что и Земля, – и по галактическим меркам это совсем недалеко, – чинно пояснила Валентина, чтобы его подзадорить. – И, Питер, из того, что твое будущее неразрывно связано с попытками стать правителем мира, вовсе не следует, что я хочу всю жизнь быть твоим вассалом. Ты забрал мою юность, выжал меня досуха, но остаток своих лет я проведу без тебя, любимый.

– Когда ты говоришь так, словно мы женаты, меня блевать тянет.

– Я говорю, как принято в старых фильмах.

– Фильмов не смотрю, поэтому не понял, – ответил Питер.

– На свете очень много такого, чего бы ты «не понял», – сказала Валентина.

Какое-то мгновение она боролась с искушением рассказать о том, как Эндер прилетал на Землю, когда Графф заручился поддержкой Валентины, чтобы вернуть совершенно выжатого Эндера в дело. И заодно упомянуть, что полковнику известно о ее с Питером деятельности в Сети. Вот уж что наверняка стерло бы ухмылку с его лица.

Но чего она этим добьется? Для всех будет лучше, если Питер останется в блаженном неведении.

Во время разговора Питер водил пальцами по планшету, что-то набирая. Сейчас он увидел в своем голопроекторе нечто такое, что привело его в

бешенство, – таким Валентина видела его нечасто.

– Что такое? – спросила она, думая, что по мировым новостям прошло что-то ужасное.

– Ты закрыла мне лазейки!

Валентина не сразу поняла, о чем он. А затем до нее дошло: очевидно, Питер считал, будто она не заметит наличие секретного доступа к ключевым учетным записям и паролям Демосфена. Ну что за идиот! Когда-то он устроил целое представление, создавая для нее все это, – и она приняла как должное то, что он создал для себя лазейки, желая иметь возможность зайти, куда ему заблагорассудится, и изменить ее записи. С какой стати он решил, что она так это и оставит? Все эти лазейки она вычислила сразу же, в течение первых недель, и с тех пор каждое его изменение в эссе Демосфена она могла исправить раньше, чем они попадали в Сеть. Поэтому, когда она изменила все пароли и коды доступа, разумеется, она ликвидировала и все лазейки. А он как думал?

– Питер, – сказала Валентина, – если бы у тебя оставался ключ, лазейки не были бы закрыты, правильно?

Питер поднялся. Его лицо побагровело, кулаки были сжаты.

– Ты, неблагодарная сучка!

– Что ты мне сделаешь, Питер? Ударишь? Я готова.

Питер снова сел.

– Давай, двигай, – заявил он. – Шуруй в свой космос. Ликвидируй Демосфена. Без тебя обойдусь. Мне вообще никто не нужен.

– Потому-то ты такой неудачник, – сказала Валентина. – Ты никогда не сможешь править миром, пока до тебя не дойдет, что этого не достичь без сотрудничества со стороны каждого. Ты не можешь водить людей за нос, не можешь их заставлять. Они должны сами хотеть идти за тобой. Так же, как солдаты Александра Македонского были готовы следовать за своим царем и сражаться за него. А когда они перестали быть готовы, его власть в тот же миг испарилась. Тебе нужен каждый, но твой нарциссизм не дает тебе это понять.

– Здесь, на Земле, мне нужна готовность к сотрудничеству со стороны ключевых людей, – сказал Питер. – Но ты в их число не войдешь, так? Ну так двигай, пойди и скажи маме с папой, что ты задумала. Разбей их сердца. Тебе ж на все плевать, да? Ты собираешься полететь навстречу своему драгоценному Эндеру.

– Ты все еще ненавидишь его.

– Я никогда его не ненавидел, – возразил Питер. – Но сейчас, сию секунду, я определенно ненавижу тебя. Не сильно, но достаточно, чтобы мне захотелось пописать в твою постель.

Это была их давняя шутка, не для чужих ушей. Валентина не смогла сдержать смех:

– Ох, Питер, ты такой мальчишка!

Родители отнеслись к ее решению на удивление спокойно. Но лететь с нею они отказались.

– Вэл, – сказал отец, – думаю, ты права: Эндер домой не вернется. Когда мы это поняли… Это было больно. И хорошо, что ты хочешь к нему, даже если ни один из вас в итоге ни в какую колонию не отправится. Даже если речь идет всего о нескольких месяцах в космосе. Да пусть даже и лет! Ему будет в радость вновь побыть с тобою.

– Было бы лучше, если бы вы тоже полетели.

Папа покачал головой. Мама закрыла глаза пальцами – ее жест, говорящий: я вот-вот заплачу.

– Мы не можем лететь, – сказал отец. – У нас здесь работа.

– На работе могли бы придержать ваши места на годик-другой.

– Тебе легко говорить. Ты юная. Что для тебя пара лет? А мы… Не то чтобы старые, но старше тебя. Для нас время значит нечто иное. Мы любим Эндера, но не можем тратить месяцы или годы только на то, чтобы с ним повидаться. Нам осталось не так уж много времени.

– Но ведь именно об этом я и говорю, – сказала Валентина. – У вас не так много времени – и еще меньше шансов снова увидеть Эндера.

– Вэл, – произнесла мама дрожащим голосом. – Что бы мы ни делали, потерянные годы нам не вернуть.

Она была права, и Валентина это знала – хотя и не понимала, какое отношение это имеет к делу.

– Значит, вы собираетесь относиться к нему так, словно он умер?

– Вэл, мы знаем, что он не умер, – ответил отец. – Но еще мы знаем, что он не хочет нас видеть. Мы писали ему, с тех пор как война закончилась. Графф – тот самый, которого сейчас судят, – он нам ответил. Эндер не хочет писать нам письма. Наши письма он читает, но передал через Граффа, что ему нечего нам сказать.

– Графф – лжец, – припечатала Валентина. – Наверное, он ничего Эндеру не показывал.

– Возможно, – признал отец. – Но мы Эндеру не нужны. Ему тринадцать. Он становится мужчиной. С тех пор как он нас оставил, он проявил себя с лучшей стороны, но ему пришлось пройти и через ужасные испытания – а нас рядом не было. Не уверен, что он сможет нас когда-нибудь простить за то, что мы позволили ему уйти.

– У вас не было выбора, – сказала Валентина. – Его все равно забрали бы в Боевую школу, нравилось бы вам это или нет.

– Уверена, разумом он это понимает, – ответила мать. – А душой?

– Значит, я лечу без вас, – сказала Валентина.

Ей и в голову не приходило, что они могут не захотеть лететь к Эндеру.

– Ты оставляешь нас, – сказал отец. – Детям свойственно так поступать. Вы живете в доме, пока не приходит пора его покинуть. А потом вас больше нет. Даже если вы приезжаете в гости, даже если переезжаете жить поближе – это уже не то же самое. Ты думаешь, что ничего не изменилось, но это не так. Это случилось с Эндером, и так будет с тобою.

– Хорошо то, что ты больше не будешь с Питером, – сказала мать, начиная тихо плакать.

Валентина не могла поверить своим ушам.

– Ты проводила с ним слишком много времени, – объяснила мать. – Он на тебя плохо влияет. Делает тебя несчастной. Силком затаскивает в свою жизнь, чтобы ты не могла жить своею.

– Теперь это будет нашей заботой, – добавил отец.

– Удачи вам, – выдавила Валентина.

Неужели такое может быть? Неужели родители по-настоящему понимали Питера? Но если понимали, почему все эти годы позволяли ему… такое?

– Видишь ли, Вэл, – вздохнул отец, – если бы мы полетели к Эндеру, нам бы хотелось быть для него родителями, но у нас нет на то никакого права, никакой власти. Нам нечего ему предложить. Ему больше не нужны родители.

– Может, сестра? – сказала мать. – Сестра, может, и сгодится.

Она взяла Валентину за руку, словно хотела высказать какую-то просьбу.

Поэтому Валентина дала ей то единственное, что могла, – обещание:

– Я буду с ним. Не покину его до тех пор, пока он будет во мне нуждаться.

– Солнце, большего мы и не могли от тебя ожидать, – сказала мать.

Она крепко сжала руку дочери и через мгновение отпустила.

– С твоей стороны это поступок доброго и любящего человека, – сказал отец. – Ты всегда была такой. А Эндер всегда был твоим любимым маленьким братиком.

Валентина вздрогнула, услышав слова из детства. «Любимый маленький братик». Фу!

– Обязательно так его назову при встрече.

– Назови, – сказала мать. – Эндеру нравится, когда ему напоминают о хорошем.

Неужели мама всерьез считает, будто все то, что она знала об Эндере шестилетнем, в равной степени относится к нему сейчас, когда ему тринадцать?

Словно читая ее мысли, мать ответила:

– Люди не меняются в главном, Вэл. Кем ты собираешься стать во взрослой жизни, заранее видно тем, кто по-настоящему знает тебя с рождения.

Валентина рассмеялась:

– Но тогда… почему вы позволили Питеру жить?

Они тоже засмеялись, но несколько скованно.

– Вэл, – сказал отец, – мы не думаем, что ты это поймешь, но определенные стороны Питера,

которые делают его… трудным… в один прекрасный день могут сделать его великим.

– А как насчет меня? – спросила Валентина. – Раз уж вы сегодня раздаете предсказания.

– Ох, Вэл, – покачал головой отец, – все, что тебе нужно, – жить своей жизнью, и тогда все вокруг тебя станут счастливее.

– Значит, ничего великого.

– Вэл, – сказала мать. – Добро делает величие одной левой.

– Но только не в учебниках истории, – заметила Валентина.

– Это значит, что историю пишут не те люди, правда? – спросил отец.

4

Кому: qmorgan%rearadmiral@ifcom.gov/fleetcom

От: chamrajnagar%polemarch@ifcom.gov/centcom

{протокол самоуничтожения активирован}

Тема: Да или нет?

Мой дорогой Квинси, я отчетливо представляю разницу между боевым командованием и управлением кораблем с колонистами, который летит несколько дюжин световых лет. Если ты чувствуешь, что больше не сможешь принести пользу в космосе, тогда, конечно же, уходи в отставку со всеми привилегиями. Но если ты решишь остаться на службе и не покидать нашу систему, я не могу обещать тебе карьерного роста в структуре МФ.

Видишь ли, мы внезапно обнаружили, что мучаемся мирной жизнью. Это всегда катастрофа для тех офицеров, которые не достигли своего потолка.

Корабль с колонистами, который я тебе предлагаю, – вовсе не способ отправить тебя в забвение (время от времени проявляй осмотрительность, Квинси, – сам увидишь, это работает намного лучше). Пенсия, мой друг, – вот оно, забвение. Вояж на сорок-пятьдесят лет означает, что ты переживешь нас, всех тех, кто останется позади. Все твои друзья умрут. Но ты будешь жить и сможешь завести новых друзей. И ты будешь командовать кораблем. Отличным, большим и быстрым кораблем.

Видишь ли, это то, с чем сегодня столкнулся весь флот. У нас множество героев, сражавшихся в войне, победу в которой приписывают мальчику. Мы что, забыли про них? Все наши задания подразумевают десятилетия перелетов. И для руководства ими мы обязаны предоставить наших лучших офицеров. Поэтому настанет время, когда имена большинства наших лучших офицеров будут забыты всеми в Центральном штабе.

В конечном счете всему нашему основному персоналу суждено стать межзвездными странниками и свысока смотреть на каждого, кто предпочел не болтаться в космосе десятки лет. Они разорвут временную связь с Землей. А друг с другом будут знакомы лишь по ансибельной переписке.

В общем, я предлагаю тебе единственный возможный способ сделать карьеру – лететь с колонистами.

И не просто какой-то колонии, но именно той, чьим губернатором будет тринадцатилетний малец. Неужели ты всерьез собираешься заявить мне, что ты не нянька? У тебя будет весьма ответственная должность: проследить, чтобы мальчик оставался максимально далеко от Земли, в то же время постараться, чтобы его новое назначение увенчалось успехом – чтобы будущие поколения не пришли к выводу, что с ним обошлись несправедливо.

Естественно, я тебе это письмо не отправлял, а ты его не читал. Ничто в нем не может быть истолковано в качестве секретного поручения. Я просто делюсь с тобой личными соображениями о возможности, которую тебе предлагает Полемарх. А он верит, что твой потенциал один из самых высоких в рядах МФ.

Так что каков твой ответ? Да? Или нет? В течение недели мне нужно будет переложить бумаги либо в одну стопку, либо в другую.

    Твой друг Чам

Эндер знал: его назначение номинальным губернатором – не более чем шутка. Когда он доберется до колонии, это уже будет сложившееся поселение со своими избранными лидерами. Он же будет тринадцатилетним – ну ладно, к тому времени пятнадцатилетним – юношей, единственным аргументом которого в притязаниях на власть будет тот факт, что сорок лет назад он командовал дедушками колонистов или в лучшем случае их родителями в войне, давно ставшей историей.

Жители этой колонии будут спаяны в тесное сообщество, и со стороны МФ это исключительно вызывающий жест – вообще назначать там губернатора, не говоря уже о губернаторе-подростке.

Но вскоре после встречи люди поймут, что, если они не захотят видеть его губернатором, Эндер ничуть не станет возражать. Ведь все, что ему надо, – попасть на планету жукеров, увидеть то, что они после себя оставили. Тела, даже препарированные и сохраненные образцы, к тому времени обратятся в прах, но абсолютно исключено, что колонисты успеют заселить или сколько-нибудь основательно исследовать строения и артефакты цивилизации жукеров. Управление колонией будет отнимать время, а Эндеру нужно было изучить все, что осталось, чтобы как-то понять врага, которого он возлюбил и уничтожил.

Тем не менее готовиться к губернаторству было необходимо. К примеру, ему предстояли занятия с юристами, составившими черновик конституции, навязанной всем колониям. И хотя на самом деле Эндера это не волновало, он не мог не отметить стараний, с которыми в документе попытались честно отразить то, что до сих пор сообщали бывшие солдаты, ставшие колонистами. Этого следовало ожидать. Все, что делал Графф, – или то, что он вынуждал делать других, – делалось на совесть.

Кроме того, предстояли занятия по функциональным системам межзвездных кораблей, имеющие еще меньше прикладного значения. Что Эндеру от этого знания? Он ведь не собирается идти в космофлот. Он не чувствовал в себе склонности к управлению кораблями, независимо от размеров.

На третий день подробнейших исследований корабля, на котором предстояло лететь колонистам, Эндер до того устал от фальшивой морской терминологии, перенесенной на межзвездный корабль, что волей-неволей ему на ум стали приходить язвительные шуточки. По счастью, он удержал язык за зубами. «Эй, салага, как насчет того, чтобы надраить палубу? Боцман собирается свистать нас всех наверх? Каким галсом к ветру идти, сэр?»

– Знаешь, настоящим препятствием в межзвездном перелете вовсе не является разгон до световой скорости, – произнес капитан, сегодня выполнявший для Эндера обязанности гида. – Главная проблема – столкновения.

– Вы хотите сказать, с таким пространством для команды… – сказал было Эндер, но по ухмылке капитана сообразил, что угодил в ловушку. – Понятно. Вы говорите о столкновениях с космическими обломками.

– Все те старые фильмы, в которых межзвездные корабли уворачивались от астероидов… в сущности, они были не так далеки от истины. Потому что, когда вы на субсветовой скорости врезаетесь в молекулу водорода, выделяется огромная энергия. Это равносильно столкновению с огромным камнем на куда меньшей скорости. Энергия рвет тебя на куски. Все проекты с защитными экранами, которые предлагали наши предки, оборачивались лишней массой и требовали уйму энергии, а следовательно, и топлива, что опять-таки влекло за собой увеличение массы… Все они оказались просто непрактичными. Просто невозможно было взять с собой достаточно топлива, чтобы куда-нибудь попасть.

– Так как же мы решили эту проблему? – спросил Эндер.

– Ну, разумеется, мы ее не решили, – сказал капитан.

Эндер понял, что это очередная старая шутка для новичков, поэтому дал капитану насладиться своим превосходством.

– Так как же мы путешествуем от звезды к звезде? – спросил Эндер, вместо того чтобы протянуть: «А-а-а, так это жукерская технология».

– За

нас это решили жукеры, – с удовольствием ответил капитан. – Когда они сюда прилетели, да – они снесли кусок Китая и едва не уделали нас в первых двух войнах. Но еще они нас кое-чему научили. Сам факт, что они сюда добрались, сказал нам, что это выполнимо. А потом они любезно оставили нам для изучения дюжины исправных кораблей.

Капитан вел Эндера в переднюю часть корабля. Им пришлось миновать несколько дверей, потребовавших высшего допуска.

– Не каждому дозволяется это видеть, но мне было сказано, что вы должны увидеть все.

Штуковина на взгляд оказалась словно из какого-то кристаллического вещества, а по форме напоминала яйцо, только острый кончик на самом деле представлял собой острие.

– Пожалуйста, только не говорите мне, что это яйцо, – попросил Эндер.

Капитан хихикнул:

– Не рассказывайте другим, но двигатели корабля и его топливо нужны только для околопланетных маневров, ближних перелетов до спутников и тому подобного. Ну и для того, чтобы начать движение. Разогнавшись до одного процента световой скорости, мы включаем эту малышку, и затем нам остается лишь контролировать интенсивность и направление.

– Чего?

– Поля движителя, – сказал капитан. – Это оказалось таким элегантным решением, но тогда мы даже не открыли область науки, которая привела бы нас к нему.

– И что это за область науки?

– Динамика поля силового взаимодействия. Когда об этом заходит речь, люди почти всегда говорят, что поле силового взаимодействия разбивает молекулы на части, но суть не в этом. Ключевое его действие состоит в том, что он изменяет направление силового взаимодействия. Молекулы просто не могут держаться вместе, когда ядра составляющих их атомов выбирают определенное направление движения при скорости света.

Эндер терпеливо сносил льющиеся на него потоки технической информации, но чувствовал себя предельно уставшим от этой игры.

– То есть создаваемое этим устройством поле захватывает любой материальный объект, включая молекулы, которые попадаются по ходу движения, и использует силовое ядерное взаимодействие для того, чтобы заставить их двигаться в избранном направлении со скоростью света?

Капитан ухмыльнулся:

– В точку! Но вы же адмирал, сэр, поэтому я устроил для вас адмиральскую презентацию. – Он подмигнул Эндеру. – Большинство адмиралов понятия не имеют, о чем я говорю, и слишком важничают, чтобы это признать и попросить меня перевести на человеческий язык.

– А что с энергией, которая выделяется при разбивании молекул на составляющие атомы? – спросил Эндер.

– Эта энергия, сэр, и составляет мощность корабля. Нет, я скажу конкретнее: именно она в действительности толкает корабль. Это действительно изящное решение! Мы двигаемся на ракетах, а затем отключаем двигатели – мы же не можем создавать молекулы сами! Включаем «яйцо» – да, мы называем эту штуку «яйцом». Активируется поле, по форме оно в точности как этот кристаллический шар. Передний фронт начинает сталкиваться с молекулами и рвать их на части. Атомы пролетают вдоль поля и все выбрасываются в точке выхода. И толкают нас с невероятной силой. Мне приходилось беседовать с физиками, которые по-прежнему не понимают, как это работает. Они говорят, в межатомных связях недостаточно энергии для того, чтобы толкать с такой мощью; и выдвигают одну за одной теории, объясняющие, откуда берется недостающая энергия.

– И это досталось нам от жукеров.

– В первый раз, когда мы включили одну из таких установок, произошел кошмарный инцидент. Само собой, жукеры не использовали эту технологию в системе, и наблюдать ее действие нам до того не приходилось. Так что один из наших крейсеров просто-напросто исчез, поскольку был пристыкован к жукерскому кораблю, когда «яйцо» было активировано. Пуф! Каждая молекула на борту крейсера – в том числе и самая невезучая команда в истории – попала в поле, затем вылетела сзади… а корабль жукеров сиганул через половину Солнечной системы.

– А людей, находившихся на борту жукерского корабля, это не убило? Такой прыжок?

– Нет. Там была включена антигравитационная установка – ну, говоря строго технически, антиинерционная. Конечно, она тоже питается от «яйца». В общем, получается, что все молекулы в пространстве оказываются дешевым топливом для наших кораблей и для всех приборов на борту. Короче, антигравитатор скомпенсировал ускорение при прыжке, и единственной проблемой оказалось передать командованию флота информацию о происшествии. В отсутствие крейсера у них не было других средств связи, кроме коротковолнового радио.

Дальше капитан рассказал о том, к каким хитростям пришлось прибегнуть команде на борту жукерского корабля, чтобы привлечь внимание спасателей. Но Эндер почти не слушал его, погрузившись в размышления о чем-то, не дающем ему покоя, вызывающем головокружение и легкую тошноту от осознания.

«Яйцо» – генератор поля силового взаимодействия, – очевидно, было исходным устройством для создания молекулярного дезинтегратора. Происшествие, о котором рассказал капитан, слишком сильно смахивало на действие Маленького Доктора, чьей силой Эндер воспользовался, чтобы уничтожить родную планету жукеров и убить всех королев ульев.

Эндер считал это технологией, которую люди разработали самостоятельно. Но оказалось, и она базировалась на технологии жукеров. Всех-то дел – убрать контролирующие устройства, которые придают полю его форму, и вот вам пожалуйста – поле, пожирающее все на своем пути и выплевывающее атомы. Поле, которое подпитывает само себя энергией силового ядерного взаимодействия. Пожиратель планет.

Жукеры неминуемо должны были узнать технологию, когда Эндер воспользовался ею в первый раз. Для них это не было чем-то таинственным – они моментально должны были признать в действии оружия свободное, неконтролируемое применение принципа, лежащего в основе их межзвездных перелетов.

В промежутке между той битвой и последней у жукеров определенно было достаточно времени для того, чтобы сделать то же самое – превратить генератор поля силового взаимодействия в оружие и воспользоваться им против людей, когда те окажутся в зоне досягаемости.

Они совершенно точно знали, что это за оружие. Жукеры в любой момент могли создать такое же свое, если бы захотели. Но не стали. Они просто сидели на своей планете и ждали Эндера.

«Жукеры дали нам межзвездный двигатель, чтобы мы до них добрались, и оружие, чтобы мы их убили. Дали нам все. Мы, люди, предположительно так умны. Так изобретательны. И все же эти технологии были для нас абсолютно недосягаемы. Мы создавали интерактивные доски с умными голографическими дисплеями, на которых можно играть в по-настоящему прикольные игры. И слать друг другу письма на огромные расстояния. Но в сравнении с жукерами мы и понятия не имели, как нужно правильно убивать. А они знали как, но предпочли не использовать эту технологию таким способом».

– Ну, на этой стадии экскурсии люди обычно начинают скучать, – заметил капитан.

– Нет, мне совсем не скучно. Правда. Я просто размышлял.

– О чем?

– О некоторых вещах, которые не дозволяется обсуждать иначе как телепатически, – ответил Эндер.

И это правда: о существовании Маленького Доктора было

известно лишь узкому кругу лиц, и тайна хорошо охранялась. Даже те люди, которые активировали и использовали оружие, не понимали, что оно собой представляет и на что способно. Те солдаты, которые видели, как Маленький Доктор сожрал целую планету, были мертвы – погибли от той же цепной реакции колоссальных масштабов. А те, кто видел его действие с большого расстояния в одном из ранних сражений, считали Маленького Доктора лишь невероятно мощной бомбой. Только высшие эшелоны командования понимали, что это такое, – и Эндер. Мэйзер Рэкхем настоял на том, чтобы мальчику сказали правду о том, что представляет собой это оружие и как оно работает. Позднее Мэйзер заявил: «Я сказал Граффу: ты не можешь дать человеку сумку с инструментами и не рассказать, что это такое и что может пойти не так».

Опять Графф. Графф, который согласился с Мэйзером и позволил рассказать Эндеру все об этой штуке.

«Гибель, которую я принес жукерам, – все это здесь, в „яйце“».

– Вы опять где-то далеко, – заметил капитан.

– Задумался о том, какое чудо – межзвездные перелеты. Что бы мы ни думали о жукерах, они ведь и правда проложили для нас дорогу к звездам.

– Знаю, – ответил капитан. – Я уже думал об этом. Если бы они только пролетели мимо нашей системы, вместо того чтобы попытаться стереть нас с лица Земли, мы бы никогда не узнали об их существовании. А при наших технологиях мы, наверное, полетели бы к звездам гораздо, гораздо позже, и к тому времени все близкие планеты были бы уже заняты жукерами.

– Капитан, это была невероятно приятная и поучительная экскурсия.

– Знаю. Ведь как иначе вы бы узнали, на какой палубе туалет?

Эндер оценил шутку. Тем более что это была чистая правда. В течение всего перелета удобства будут требоваться ему несколько раз в день.

– Полагаю, в полете вы будете бодрствовать, – сказал капитан.

– Не могу упустить шанс полюбоваться видами.

– О, видов никаких нет, потому что на скорости света… а-а-а, это шутка. Прошу прощения, сэр.

– Видимо, мне стоит поработать над чувством юмора, раз мои шутки заставляют людей извиняться.

– Прошу прощения, сэр, но вы разговариваете не как ребенок.

– Я разговариваю как адмирал? – спросил Эндер.

– Поскольку вы и есть адмирал – как бы вы ни изъяснялись, все это будет речью адмирала, сэр, – ответил капитан.

– Вы изобретательно ушли от ответа, сэр. Скажите, вы летите со мной?

– Сэр, у меня на Земле семья, а моя жена не хочет становиться колонисткой на другой планете. Боюсь, ей недостает духа первопроходцев.

– У вас есть своя жизнь. Отличная причина, чтобы остаться.

– Но вы летите, – заметил капитан.

– Я должен увидеть родную планету жукеров, – сказал Эндер. – Ну, раз уж той планеты больше не существует, одну из прочих заселенных ими планет.

– Должен признаться, сэр, я очень даже рад, что их планета уничтожена, – заметил капитан. – Если бы вы не устроили им взбучку, следующие десять тысяч лет нам бы приходилось все время оглядываться через плечо.

При этих словах на Эндера сошло нечто, похожее на озарение. Но он не смог уцепиться за мысль, и она в ту же секунду ускользнула. Это было что-то об образе мышления королев ульев, об их цели и о том, почему они позволили Эндеру себя убить.

«Что ж, если это так, я еще подумаю об этом».

Эндер надеялся, что его оптимизм хоть на чем-то основан.

Наконец экскурсии и занятия Эндера подошли к завершению, и он удостоился разговора с министром по делам колоний.

– Пожалуйста, не называй меня полковником, – сказал Графф.

– Но я не могу называть вас министром по делам колоний.

– К министрам Гегемонии официально обращаются «ваше превосходительство».

– И не улыбаясь?

– Иногда, – сказал Графф. – Но мы ведь с тобой коллеги, Эндер. Я зову тебя по имени. Ты тоже можешь называть меня по имени.

– Никогда в жизни, – заявил Эндер. – Для меня вы полковник Графф, и это уже не изменить.

– Ладно, не важно. Я скончаюсь до того, как ты достигнешь пункта назначения.

– Это кажется несправедливым. Летите с нами!

– Я должен остаться здесь, чтобы закончить свою работу.

– А я свою работу сделал.

– Совсем в этом не убежден, – сказал Графф. – Та работа, которую мы тебе поручили, действительно закончена. Но ты еще даже не знаешь, в чем будет состоять твоя новая работа.

– Знаю, что не в управлении колонией, сэр.

– Тем не менее предложение ты принял.

Эндер покачал головой:

– Я принял должность. Когда я доберусь до колонии, тогда и посмотрим, какой из меня будет губернатор. У лидера ровно столько власти, сколько предоставляет его окружение.

– И все же ты предпочел провести полет бодрствуя, а не в стазисе.

– Это лишь пара лет, – пожал плечами Эндер. – Когда прилетим, мне будет пятнадцать. Думаю, я немного подрасту.

– Надеюсь, у тебя в дороге будет что почитать.

– В корабельной библиотеке для меня пятнадцать тысяч книг, – сказал Эндер. – Но важно, что вы будете пересылать нам по ансиблю всю информацию по жукерам, которая будет накапливаться, пока мы будем в пути.

– Разумеется, – ответил Графф. – Ее мы будем рассылать всем кораблям.

Эндер слегка улыбнулся.

– Ладно, да. Конечно, я буду пересылать ее и непосредственно тебе. А в чем дело? Боишься, что капитан попытается контролировать твой доступ к информации?

– А вы на его месте разве не попытались бы?

– Эндер, я бы никогда не позволил себе попытки контролировать тебя против твоего желания.

– Последние шесть лет вы только тем и занимались.

– И загремел за это под суд, если помнишь.

– А наказанием для вас была та должность, которую вы всегда хотели. Так-так, дайте-ка поразмыслить… Министр по делам колоний не спускается на Землю, чтобы не оказаться во власти Гегемона. Остается в космосе, устраиваясь в Межзвездном флоте. Даже если Гегемон сменится, вас это не коснется. А если они вас уволят…

– Этому не бывать, – сказал Графф.

– Вы так в этом уверены?

– Это не предсказание, а намерение.

– Сэр, вы шедевральны, – сказал Эндер.

– Кстати, раз уж мы заговорили о шедеврах, – откликнулся Графф, – ты слышал, что Демосфен ушел со сцены?

– Тот парень в Сети?

– Я говорю не о греческом ораторе, авторе «Филиппик».

– Если честно, мне без разницы, – сказал Эндер. – Это всего лишь Сеть.

– Сеть вообще и статьи этого демагога в частности были полем боя, и в итоге ты проиграл, – заметил Графф.

– А кто сказал, что я проиграл? – спросил Эндер.

– Туше! Но я хотел сказать, что человек, стоящий за этим псевдонимом, на деле куда моложе, чем многие представляют. Так что исчезновение Демосфена со сцены связано не с возрастом, а с уходом из дома. С прощанием с Землей.

– Он станет колонистом?

– Не правда ли, странный выбор? – сказал Графф таким тоном, будто, на его взгляд, в этом ну совершенно ничего странного не было.

– Пожалуйста, не говорите мне, что он полетит на моем корабле.

– Юридически это корабль адмирала Квинси Моргана. Ты не получишь власть, пока не ступишь на землю своей колонии. Таков закон.

– Как всегда, вы уходите от ответа.

– Да, Демосфен полетит на твоем корабле. Но, разумеется, в списках не будет пассажира с таким именем.

– Вы старательно избегаете использования местоимений мужского рода, – заметил Эндер. – Значит, Демосфен – женщина.

– И ей

не терпится тебя увидеть.

Эндер обмяк в кресле:

– О, сэр, пожалуйста!

– Но это не твой обычный поклонник, Эндер. И раз уж она тоже не собирается ложиться в стазис на весь полет… Думаю, тебе захочется заранее с ней познакомиться.

– Когда она прибывает?

– Она уже здесь.

– На Эросе?

– В моей уютной маленькой приемной, – сказал Графф.

– Вы хотите, чтобы я встретился с нею сейчас? Полковник Графф, мне не нравится ничего из того, что она писала. И результаты этой писанины мне тоже не нравятся.

– Отдай ей должное. Она предупреждала мир о попытках Варшавского договора получить контроль над флотом задолго до того, как эту угрозу стали воспринимать всерьез.

– А еще она капала всем на мозги, как Америка завоюет весь мир, стоит ей только получить меня.

– Об этом ты сам сможешь ее расспросить.

– Не имею таких намерений.

– Позволь открыть тебе простую истину, Эндер. Все, что она о тебе писала, было продиктовано единственной ее заботой – защитить тебя от того кошмара, который устроили бы люди на Земле, пытаясь использовать тебя или уничтожить.

– Я бы с этим справился.

– Нам этого никогда не узнать, верно?

– Я знаю вас, сэр, – и то, что вы только что сказали, вновь подтверждает: за всем этим стояли вы. Вы не позволили мне вернуться на Землю.

– Если честно, нет, – ответил Графф. – Хотя я всецело это поддерживал, да.

Эндеру хотелось заплакать, просто от морального опустошения.

– Потому что вы лучше меня знаете, что в моих интересах.

– Эндер, я считаю, что ты мог бы справиться с любыми трудностями – кроме одной. Твой брат Питер намерен править миром. Тебе пришлось бы стать либо инструментом в его руках, либо его врагом. Что бы ты предпочел?

– Питер? – удивился Эндер. – Вы серьезно думаете, что у него есть шанс?

– До сих пор он действовал невероятно успешно – для подростка.

– А ему разве не двадцать уже? А, нет, наверное, еще семнадцать. Или восемнадцать.

– Я не отслеживаю дней рождения твоей семьи, – сказал Графф.

– Но если он настолько успешен, почему я о нем не слышал? – спросил Эндер.

– О, ты совершенно точно о нем слышал.

Это значит, Питер использовал псевдоним. Эндер мысленно перебрал всех сетевых персонажей, чьи амбиции могли простираться настолько далеко. И когда понял, о ком идет речь, глубоко вздохнул:

– Питер – это Локк.

– Но тогда, умник, скажи: кто Демосфен?

Эндер встал и, к собственной досаде, заплакал – вот так просто. Он даже не понял, что плачет, пока перед глазами не поплыло и он не почувствовал слезы на щеках.

– Валентина, – прошептал он.

– Сейчас я оставлю вас в моем кабинете, чтобы вы двое могли поговорить, – сказал Графф.

Выходя, он оставил дверь открытой. А потом вошла она.

5

Кому: imo%testadmin@colmin.gov

От: hgraff%mincol@heg.gov

Тема: Кого мы ищем?

Дорогой Имо!

Я всесторонне обдумал наш разговор и решил, что ты можешь оказаться прав. У меня была глупая мыслишка по поводу тестирования кандидатов на желаемые способности, чтобы можно было собрать идеально сбалансированные группы для колоний. Но поток добровольцев не настолько массовый, чтобы привередничать. Кроме того, история доказала: когда колонизация идет добровольно, люди выбирают лучше любой системы тестирования.

Не будем повторять дурацкие попытки контролировать иммиграцию в Америку на основе способностей, которые считались желательными, – тогда как на самом деле единственным, что исторически определяет американцев, является их «происхождение от кого-то, отдавшего все ради того, чтобы там жить». А насчет того, как колонизировали Австралию, и говорить не стоит!

Желание – единственный важнейший тест, говоришь ты. Но это значит, что есть и другие тесты, и они… что?

Отнюдь не бесполезные, как полагаешь ты. Наоборот, мне кажется, что результаты этих тестов сами по себе являются ценной информацией. Даже если все колонисты душевнобольные, разве губернатору помешало бы иметь как можно более полное досье по каждому конкретному человеку и его болезни?

Знаю, ты не пропускаешь тех, кто нуждается в препаратах, чтобы держаться в рамках общественно-приемлемого поведения. Или людей с зависимостями, алкоголиков и социопатов, людей с генетическими заболеваниями и тому подобных. На этот счет у нас с тобой всегда было согласие, продиктованное желанием не нагружать колонии сверх меры. В любом случае через пару поколений у них и так появятся индивидуумы с генетическими и психическими причудами – но сегодня пусть у них не болит голова хотя бы на этот счет.

Что касается той семьи, по поводу которой ты направлял запрос, – той, что вознамерилась выдать дочь за губернатора, – ты наверняка согласишься, что в длинном списке побудительных мотивов колонистов брак является одним из наиболее благородных и социально продуктивных.

    Хайрам

– Алессандра, знаешь, что я сегодня сделала?

– Нет, мам.

Четырнадцатилетняя Алессандра опустила на пол у входной двери сумку с учебниками и прошла мимо матери к раковине. Налила себе стакан воды.

– Угадай!

– Сделала так, что нам снова дали электричество?

– Нет, эльфы не хотят со мной разговаривать, – сказала мать.

Когда-то это было веселой игрой – выдумка, что электричество дают эльфы. Но сейчас, удушающе жарким адриатическим летом, при неработающем холодильнике и в отсутствие кондиционера, а также видео, которое могло бы отвлечь от этой жары, было не до веселья.

– Тогда я понятия не имею, что ты сделала.

– Я изменила нашу жизнь, – сказала мать. – Подарила нам будущее.

Алессандра застыла на месте и про себя помолилась. Она давным-давно оставила надежду на то, что когда-либо на ее молитвы ответят, но решила: каждая неотвеченная молитва будет добавлена в «жалобный» список, если встреча с Богом все-таки состоится.

– Какое будущее, мам?

Мать буквально распирало от волнения.

– Мы станем колонистами!

Алессандра облегченно вздохнула. В школе она все узнала о проекте «Расселение». Теперь, когда жукеров уничтожили, возникла идея колонизировать все их бывшие планеты, чтобы судьба человечества не сходилась клином на Земле. Но требования к колонистам были весьма суровыми. Не было ни единого шанса на то, что столь неуравновешенный, безответственный («нет, прошу прощения, я хотела сказать „наивный и не от мира сего“») человек, как мама, будет принят в колонисты.

– Надо же, мам, это чудесно.

– По твоему голосу это не слышно.

– Заявления рассматриваются довольно долго. А с чего им брать нас в колонисты? Что мы такого умеем?

– Алессандра, ты такая пессимистка! Будешь пренебрегать новым – у тебя не будет будущего.

Мать принялась порхать вокруг нее в танце, размахивая перед ней листом бумаги:

– Дорогая Алессандра, я подала заявления несколько месяцев назад. А сегодня получила ответ, что нас приняли!

– И все это время ты ничего мне не сказала?

– Я умею хранить секреты, – ответила мать. – У меня множество тайн. Но в этом никакой тайны нет, эта бумага говорит, что мы совершим перелет в новый мир и в том новом мире мы не будем маргиналами, излишком народонаселения! Там мы будем нужны, а все твои таланты и все твое очарование будут отмечены, тобой будут восхищаться.

Таланты, очарование… В колледже, похоже, их никто не замечал. Там она была еще одной

неуклюжей девушкой, сплошные руки-ноги, которая сидела на задних рядах, выполняла задания и не нарушала спокойствия. Только мама считала Алессандру каким-то выдающимся, волшебным созданием.

– Мам, можно мне прочитать? – спросила Алессандра.

– Ты что, сомневаешься в моих словах? – удивилась мать, удаляясь от нее в танце с письмом в руке.

Алессандре было слишком жарко, и она слишком устала для таких игр. Поэтому не стала и пытаться ее догнать.

– Разумеется, сомневаюсь.

– Ты сегодня совсем не в настроении, Алессандра!

– Даже если так. Это ужасная идея. Тебе следовало спросить моего мнения. Ты хоть знаешь, на что похожа жизнь колонистов? Целыми днями потеть в поле, как фермеры.

– Не глупи, для таких работ у них есть машины, – сказала мать.

– И еще окончательно неизвестно, годны ли в пищу растения. Когда жукеры в первый раз напали на Землю, они просто уничтожили всю растительность в той части Китая, где приземлились. У них не было намерений есть то, что там росло. Мы не знаем, можно ли выращивать наши растения на их планетах. Колония может просто-напросто погибнуть.

– Выжившие в сражениях с жукерами уже разрешат все проблемы к тому времени, как мы туда доберемся.

– Мам, – терпеливо сказала Алессандра, – я не хочу лететь.

– Это только потому, что какие-то скучные люди в твоей школе убедили тебя, что ты якобы обычный ребенок. Но это не так. Ты волшебное создание. Ты должна убраться из этого мира пыли и нищеты, чтобы найти землю, которая будет покрыта зеленью и полна первобытной силы. Мы станем жить в пещерах мертвых великанов и собирать урожаи на полях, которые некогда принадлежали им! А прохладными вечерами, когда сладкий зеленый ветер будет колыхать твою юбку, ты станешь танцевать с юношами, очарованными твоей красотой и грацией!

– И где мы отыщем таких юношей?

– Вот увидишь, – сказала мать. И запела: – Вот увидишь – вот увидишь! Милый, видный юноша подарит тебе свое сердце.

Наконец бумага затрепетала в воздухе достаточно близко. Алессандра выхватила ее из рук матери. Прочла, в то время как мать порхала рядом, улыбаясь своей улыбкой феи. Все было взаправду. Дорабелла Тоскано (двадцать девять лет) и ее дочь Алессандра Тоскано (четырнадцать лет) приняты в Колонию I.

– Очевидно, они не проводили никакой психологической проверки, – заметила Алессандра.

– Ты пытаешься сделать мне больно, но все бесполезно. Мать знает, что для тебя лучше. Ты не повторишь моих ошибок.

– Нет, но я заплач? за них.

– Подумай сама, моя дорогая умница, моя изящная, добрая и щедрая девочка с надутыми губками, подумай вот о чем: что ждет тебя здесь, в итальянском городке Монополи, в квартирке на нефешенебельном конце виа Луиджи Инделли?

– У виа Луиджи Инделли нет фешенебельного конца.

– Вот видишь, ты сама все прекрасно понимаешь!

– Мам, я не мечтаю о том, чтобы выйти за принца и умчаться с ним в закат.

– И это хорошо, моя дорогая, потому что принцев нет. Есть только мужчины и животные, которые делают вид, что они мужчины. За одного из таких, последних, я и вышла, но он хотя бы одарил тебя генами, благодаря которым у тебя такие изумительные скулы, такая сногсшибательная улыбка. У твоего отца были очень хорошие зубы.

– Вот только жаль, что при этом он был лишь безмозглым байкером.

– Дорогая, в том не было его вины.

– Мама, по дорогам ездят машины. Если не лезть к ним под колеса, они обычно тебя не давят.

– По счастью, в отличие от твоего отца, я – гений, а потому в тебе течет кровь фей.

– Надо же, не думала, что феи так сильно потеют, – заметила Алессандра, убирая с лица матери влажную прядь волос. – Мам, в колонии мы не справимся. Пожалуйста, не надо.

– Перелет займет сорок лет: я пошла к соседям и посмотрела в Сети.

– Хотя бы на этот раз ты их об этом попросила?

– Разумеется, пришлось – теперь они закрывают окна. Они были в восторге, что мы станем колонистами.

– Вот в этом не сомневаюсь.

– Но для нас, по волшебству, это займет лишь два года.

– Из-за релятивистских эффектов перелета на субсветовой скорости.

– Моя дочка – просто гений! Но даже эти два года мы сможем провести во сне, так что мы даже не постареем.

– Почти.

– Словно наши тела проспали неделю, а проснемся мы через сорок лет.

– И все, кого мы знали на Земле, будут на сорок лет старше.

– Или мертвы, – пропела мать. – Включая мою омерзительную ведьму-мать, которая отреклась от меня, когда я вышла за любимого человека. И которая поэтому никогда не заполучит мою драгоценную доченьку.

Мелодия этой песенки всегда звучала весело. Алессандра ни разу в жизни не встречалась со своей бабушкой. Однако сейчас ей пришло в голову, что бабушка, в принципе, могла бы спасти ее от полета в колонию.

– Мама, я не полечу.

– Ты очень молода и потому полетишь туда же, куда и я, тра-ла-ла.

– Ты сумасшедшая. Я скорее подам на тебя в суд за принуждение, чем полечу, тра-ла-ли.

– Ты уж сначала подумай об этом, потому что я собираюсь лететь в любом случае. И если ты думаешь, что жить со мною трудно, посмотришь, каково тебе будет без меня.

– Да, я посмотрю, – сказала Алессандра. – Мне надо встретиться с бабушкой.

В глазах матери сверкнула молния, но Алессандра уперлась:

– Позволь мне жить с нею. А ты лети в колонию.

– Но, дорогая, в этом случае у меня не будет причины лететь. Я делаю это для тебя. Поэтому без тебя я тоже не полечу.

– Значит, мы не летим. Сообщи им об этом.

– Мы летим, и мы взволнованы.

Ну вот, опять по кругу; мать ничуть не возражала против повторения одних и тех же аргументов, но Алессандре они наскучили.

– Какие сказочки тебе пришлось им скормить, чтобы нас приняли?

– Я не солгала ни словом, – ответила мать, делая вид, что шокирована обвинением. – Я лишь подтвердила свое решение. Они сами навели все нужные справки, поэтому любая ложь, которую они могли получить, остается на их совести. Ты знаешь, почему они хотят нас в колонисты?

– А ты? – спросила Алессандра. – Они тебе вообще это сказали?

– Не нужно быть гением или даже феей, чтобы это понять, – сказала мать. – Мы им нужны, потому что обе в репродуктивном возрасте.

Алессандра с отвращением простонала, но мать сделала вид, что прихорашивается перед воображаемым зеркалом в полный рост.

– Я еще молода, – сказала мать, – а ты только становишься женщиной. У них там мужчины с флота, молодые холостяки – они никогда не были женаты. Только и ждут, чтобы мы к ним присоединились. Поэтому я сойдусь с очень старым мужчиной лет шестидесяти, нарожаю ему детей, а потом он умрет. Я к такому привыкла. Но ты – ты будешь призом, который отхватит юноша. Ты будешь сокровищем.

– Моя матка будет сокровищем, ты хочешь сказать, – заметила Алессандра. – Ты права, именно это они и думают. Держу пари, практически ни одной здоровой женщине они не отказали.

– Мы, феи, всегда здоровы.

Это правда – Алессандра не помнила, чтобы хоть раз чем-то болела, кроме того случая пищевого отравления, когда мать настояла на том, чтобы в конце очень жаркого дня поужинать у лотка уличного продавца.

– Значит, они посылают стадо женщин, как стадо коров.

– Ты будешь коровой, только если решишь быть ею, – сказала мать. – Единственный нерешенный вопрос: проведем ли мы этот перелет во сне, чтобы проснуться перед

приземлением, или останемся бодрствовать на протяжение двух лет, чтобы получить нужные навыки и пройти обучение – чтобы оказаться полезными колонистам первой волны.

Алессандра была поражена:

– Ты что, правда читала документы?

– Моя милая Алесса, это же самое важное решение в нашей жизни. Я предельно осторожна.

– Эх, лучше читала бы ты счета от электрической компании!

– Это неинтересно. Они лишь подчеркивают нашу бедность. Теперь я понимаю, что Бог готовил нас к миру без кондиционеров, без видео и Сети. К миру природы. Мы, народ эльфов, рождены для жизни на природе. Ты придешь на танцы, грациозная фея, очаруешь сына короля, и принц будет танцевать с тобой и влюбится всем сердцем. И тогда настанет твоя очередь решать – тот ли он, кто тебе нужен.

– Сомневаюсь, что там отыщется король.

– Но там будет губернатор. И высокие чины. И юноши с перспективами. Я помогу тебе выбрать.

– Определенно, ты не будешь помогать мне с выбором.

– В богача влюбиться не сложнее, чем в бедняка.

– Тебе лучше знать.

– Мне знать намного лучше, потому что я однажды обожглась. Приток горячей крови к сердцу – темная магия, его нужно усмирить. Тебе ни в коем случае нельзя это себе позволить, пока ты не выберешь мужчину, достойного твоей любви. Я помогу тебе выбрать.

Никакого смысла спорить. Алессандра давным-давно усвоила, что сражениями с матерью ничего не добьешься, а вот игнорирование работает очень даже хорошо.

Но не в этом случае! Колония. Определенно, настало время для того, чтобы разыскать бабушку. Она жила в Полиньяно-а-Маре, ближайшем из городов, если ехать вдоль побережья Адриатического моря. Больше о ней ничего не известно. И фамилия бабушки совсем не Тоскано. Алессандре предстояло серьезное расследование.

Неделю спустя мать по-прежнему на все лады мусолила вопрос: следует им в полете спать или бодрствовать. Ну а Алессандра обнаружила, что довольно много информации недоступно детям. Хорошенько порывшись в квартире, она нашла свое свидетельство о рождении – но оно не могло ей помочь, поскольку в нем были сведения только о ее родителях. Нужно было свидетельство матери, но найти его в квартире не удалось.

Правительственные чиновники лишь признали, что Алессандра существует, и не более того. Узнав о ее намерениях, они отправили девушку восвояси. Удача улыбнулась Алессандре, только когда она наконец подумала о католической церкви. Они с матерью не посещали мессы с тех пор, когда Алессандра была еще маленькой, но в окружной епархии священник помог ей отыскать записи о ее крещении. Там говорилось как о настоящих, так и о крестных родителях младенца Алессандры Тоскано. Алессандра решила, что либо крестные родители и есть ее бабушка с дедушкой, либо знают их.

В школе она полазила по Сети и выяснила, что Леопольд и Изабелла Сантанело живут в Полиньяно-а-Маре. Это был добрый знак, поскольку именно в этом городе жила бабушка.

Вместо того чтобы идти домой, Алессандра воспользовалась школьным проездным и села на поезд в Полиньяно. Там она сорок пять минут бродила по городу в поисках нужного адреса. К ее отвращению, нужный дом оказался в коротком проулке от виа Антонио Ардито: неухоженное многоквартирное здание прямо возле железной дороги. Звонка не было. Измученная Алессандра поднялась на четвертый этаж и постучала.

– Не терпится стучать – по голове себе постучи! – заорала женщина внутри.

– Вы Изабелла Сантанело?

– Я – Дева Мария, отвечаю на молитвы и очень занята. Вон!

Первой мыслью Алессандры было: «Так, значит, мама все наврала о том, что ее подбросили феи. На самом деле она младшая сестренка Иисуса».

Но все же девушка решила, что не стоит вести себя легкомысленно. Ей и так не избежать неприятностей из-за того, что она покинула Монополи без разрешения, так что необходимо выяснить у «Девы Марии», приходится ли та ей бабушкой.

– Прошу прощения, что побеспокоила, но я дочь Дорабеллы Тоскано, и я…

Должно быть, она стояла прямо за дверью, потому что та распахнулась прежде, чем Алессандра успела закончить фразу.

– Дорабелла Тоскано мертва, ее больше нет! Разве у мертвой могут быть дочери?

– Моя мать не мертва, – возразила ошарашенная Алессандра. – В церковной книге вы записаны моею крестной матерью.

– Это самая большая ошибка в моей жизни. Она выскочила за этого свинтуса, курьера на мотоцикле, когда ей стукнуло пятнадцать… А все почему? Потому что у нее стало расти пузо, в котором сидела ты, вот почему! Она думает, свадьба сделает все чистым и непорочным! А затем ее муженек-идиот разбивается. Я ей говорила: это доказывает, что Бог есть. А сейчас проваливай ко всем чертям!

Дверь захлопнулась перед носом у Алессандры.

Но ведь она так далеко зашла! Нет, просто не может быть, чтобы бабушка действительно выгнала ее вот так. Они едва успели мельком взглянуть друг на друга.

– Но я ваша внучка! – крикнула Алессандра.

– Какая еще внучка может у меня быть, когда у меня нет дочери? Передай матери, что ей следовало бы лично прийти ко мне и как следует извиниться, прежде чем отправлять ко мне, можно сказать, внебрачную дочь, чтобы та канючила у моей двери.

– Она собирается отправиться в колонию, – сказала Алессандра.

Дверь вновь распахнулась.

– Похоже, совсем с ума съехала, – заявила бабушка. – Заходи. Садись. Рассказывай, что за глупости она там вытворяет.

Квартира была вылизана до блеска. Все предметы были невероятно дешевыми, но их было много – керамика, крошечные репродукции в рамках, – и все было тщательнейшим образом протерто от пыли и отполировано. Диван и кресла завалены стегаными одеялами, покрывалами и изысканно вышитыми подушками, так что присесть было решительно негде. Бабушка Изабелла ничего не стала двигать, и Алессандра наконец примостилась на стопке подушек.

Жаловаться на мать бабушке, как школьной подружке, внезапно показалось Алессандре предательством и незрелым поступком, так что сейчас она попыталась смягчить свое обвинение.

– Я знаю, у нее есть на то свои причины, и думаю, она сама верит, что делает это для меня…

– Что-что-что она делает для тебя? Я не могу сидеть здесь целый день!

У женщины, которая вышивает все эти подушки, свободен весь день, каждый день. Но это дерзкое замечание Алессандра оставила при себе.

– Она записалась на корабль с колонистами, и ее приняли.

– Корабль с колонистами? Нет никаких колоний. Все эти планеты теперь сами по себе, отдельные государства. Не то чтобы у Италии со времен Римской империи были настоящие колонии. С тех времен и мы потеряли яйца… мужчины, разумеется. С тех пор итальянские мужчины всегда были никудышными. Твой дед, да оставит его Бог в могиле, был никчемным человеком. Никогда не стоял за себя, всем позволял вертеть собой как угодно, но хотя бы много работал и обеспечивал меня, пока неблагодарная дочь не плюнула мне в лицо, выйдя за мальчишку-мотоциклиста. Этот негодяй, твой отец, в жизни и десяти центов не заработал.

– С тех пор как умер – разумеется, – заметила Алессандра, будучи уже серьезно на взводе.

– Я говорю о том времени, когда он еще жил! Не утруждался, работал по минимуму. Думаю, он был наркоманом. Наверное, ты была кокаиновым ребенком.

– Я так не думаю.

– Да тебе-то откуда вообще о чем-нибудь знать? –

спросила бабушка. – Тогда ты даже говорить еще не умела!

Алессандра сидела, выжидая.

– Ну? Рассказывай.

– Я уже сказала, но вы мне не поверили.

– И что ты сказала?

– Корабль с колонистами. Межзвездный корабль к одной из жукерских планет, чтобы вести сельское хозяйство и исследовательскую работу.

– А жукеры не будут против?

– Жукеров больше нет, бабушка. Они все убиты.

– Мерзкое дело, но его надо было сделать. Вот бы пообщаться с этим мальчиком, Эндером Виггином. У меня есть на примете люди, которым бы не помешало как следует умереть. Целый список. Так чего ты от меня хочешь?

– Я не хочу лететь в космос. С матерью. Но я еще несовершеннолетняя. Если бы ты подписала опеку, я могла бы получить гражданские права и остаться дома. Так по закону.

– Опеку над тобой?

– Да. Чтобы присматривать за мной и обеспечивать меня. Я бы жила здесь.

– Убирайся.

– Что?

– Вставай и выметайся. Ты что думаешь, здесь тебе отель? А спать ты где будешь, скажи мне? На полу, где я бы на тебя посреди ночи наступила и поломала себе бедро? Здесь для тебя места нет. Я сразу должна была догадаться, что ты начнешь что-то требовать. Вон!

Спорить было не о чем. В считаные секунды Алессандра поняла, что бежит по ступенькам, взбешенная и униженная. Эта женщина оказалась еще более сумасшедшей, чем мать.

Мне некуда идти, подумала Алессандра. Но ведь закон не может позволить, чтобы мать принудила меня лететь в космос, ведь так? Я не дитя, я не ребенок, мне уже четырнадцать. Я умею читать, писать и могу принимать рациональные решения.

Когда поезд вернулся в Монополи, Алессандра не пошла домой сразу. Ей надо было выдумать хорошую историю о том, где она была, а потому можно было задержаться еще – а потом вписать в историю и это время. Может быть, офис проекта «Расселение» еще открыт?

Нет, офис уже закрылся. Алессандра не смогла даже получить брошюру. А впрочем, какой смысл? Все, что представляет интерес, доступно в Сети. Можно задержаться после уроков в школе и все выяснить. Она вместо этого поехала повидаться с бабушкой.

«Это лишь доказывает, насколько правильные решения я принимаю».

Мать сидела за столом. Перед ней стояла чашка с шоколадом. Она подняла голову и молча посмотрела, как Алессандра закрывает дверь и кладет школьную сумку.

– Мам, извини. Я…

– Прежде чем солжешь, – мягко сказала мать, – имей в виду: ведьма позвонила мне с воплями, что это я отправила тебя к ней. Я бросила трубку, чем такие разговоры обычно и заканчиваются. А потом выдернула шнур из телефонной розетки.

– Прости, – сказала Алессандра.

– Ты не думала, что у меня есть причина, чтобы держать ее подальше от твоей жизни?

Этот вопрос задел что-то в душе Алессандры, и, вместо того чтобы пытаться отступить, она взорвалась.

– Мне плевать, есть ли у тебя причина! – воскликнула она. – У тебя могло быть десять миллионов причин, но ты не сказала мне ни об одной! Ты ожидала, что я буду слепо тебе подчиняться. А сама ты своей матери слепо не подчинялась!

– Я не монстр, – заметила мать.

– Монстры бывают разными. Ты – монстр, который порхает как бабочка и никогда не посидит рядом достаточно долго, чтобы выслушать и понять, кто я.

– Все, что я делаю, – делаю для тебя!

– Для меня ты не делаешь ничего. Все, что ты делаешь, – ты делаешь для ребенка, которого себе выдумала. Несуществующего, идеального, счастливого ребенка, который просто обязан быть только потому, что ты абсолютная противоположность своей матери. Что ж, я не такой ребенок. И в доме твоей матери электричество есть!

– Ну так перебирайся жить к ней!

– Она меня не пустит!

– Ты бы возненавидела ту жизнь. Ничего нельзя трогать. Все нужно делать так, как скажет она!

– Например? Лететь в космос на корабле с колонистами?

– Я записалась на корабль для тебя!

– Знаешь, это как если б ты купила мне лифчик размера икс-икс-эль. Почему для начала не посмотреть на меня, прежде чем решать, что мне нужно?

– Я скажу тебе, кто ты. Ты девушка, которая слишком юна и неопытна, чтобы знать, что нужно женщине. На этом пути я в десяти километрах впереди тебя, я знаю, что тебя ожидает. Я пытаюсь дать тебе то, что тебе важно, чтобы твоя дорога была легкой и гладкой. И знаешь что? Несмотря на твои возражения, сумела сделать. Ты сражалась со мною на каждом шагу, но у меня все отлично получилось. Ты даже не подозреваешь, как классно у меня получилось, потому что не знаешь, кем ты могла стать.

– И кем я могла стать, мам? Тобою?

– Мною ты никогда не могла бы стать, – ответила мать.

– О чем ты говоришь? Хочешь сказать, я могла бы стать ею?

– Мы никогда не узнаем, кем ты могла бы стать, верно? Потому что ты уже та, кого сделала из тебя я.

– Ошибаешься! Я выгляжу так, как должна выглядеть, чтобы жить в твоем доме. На самом деле я для тебя незнакомка. Незнакомка, которую ты намерена вытащить в космос, даже не спрашивая ее желания. Вообще-то, людей, с которыми так обращались, называли рабами.

Больше чем когда-либо в жизни Алессандре хотелось убежать в свою спальню и хлопнуть дверью. Но у нее не было спальни, она спала на софе в одном помещении с кухней и обеденным столом.

– Понимаю, – сказала мать. – Я уйду к себе в спальню, а ты можешь хлопнуть вслед дверью.

Пожалуй, больше всего бесило именно то, что мать по-настоящему знает, о чем она думает. Но Алессандра не стала вопить, не набросилась на мать, чтобы расцарапать ей лицо, не повалилась на пол, чтобы забиться в припадке гнева. Она даже не упала на софу, чтобы уткнуться лицом в подушку. Вместо этого села за стол прямо напротив матери и спросила:

– Что на ужин?

– О как! Так что, обсуждение закончено?

– Обсудим, пока буду готовить. Я голодна.

– Есть нечего, потому что я еще не отправила последние формы: еще не решила, будем ли мы в полете спать или бодрствовать. Так что подъемные не заплачены, и на еду нет денег.

– И что же с ужином?

Мать отвела взгляд.

– Я придумала, – воодушевленно воскликнула Алессандра. – Поехали к бабушке!

Мать сверкнула на нее глазами.

– Мам, – сказала Алессандра, – мы же живем на пособие по безработице! Как так получается, что у нас вечно нет денег? Другие живут на те же деньги, но им хватает на еду и оплату электричества.

– А что ты думаешь? – спросила мать. – Посмотри вокруг. На что я трачу все деньги от государства? Где вся роскошь? Загляни в мой шкаф, пересчитай платья.

Алессандра немного поразмыслила.

– Никогда об этом не задумывалась. Мы что, должны мафии? Может, папа задолжал, прежде чем погиб?

– Нет, – пренебрежительно сказала мать. – У тебя на руках вся информация, а ты так ничего и не поняла – а ведь такая умная и взрослая!

Алессандра не могла представить, о чем говорит мать. Никакой новой информации у девушки не было. И еды тоже никакой не было.

Она встала и начала открывать шкафчики. Нашла коробку сухих радиатори[1 - Радиатори (ит.) – одна из разновидностей итальянской пасты.] и банку черного перца. Поднесла к раковине кастрюлю, налила воды. Поставила на плиту и зажгла газ.

– Для пасты нет соуса, – заметила мать.

– Есть перец. И масло.

– Ты не сможешь есть радиатори с одним перцем и маслом. Это все равно что запихивать в рот влажную муку.

– Это не моя проблема, – ответила Алессандра. – Сейчас выбор такой: либо паста, либо кожаная

подошва. На твоем месте я бы начала присматривать за своими вещами.

Мать попыталась перевести разговор на шутливый лад.

– Ну конечно, ты ведь моя дочь – моими туфлями ты бы не поперхнулась.

– Лучше надейся, что я сумею остановиться и не отгрызу тебе ногу.

– Дети заживо едят родителей, этого у них не отнять, – с напускной беззаботностью заявила мать.

– Тогда почему это кошмарное создание по-прежнему живет в Полиньяно-а-Маре?

– Об ее шкуру я зубы обломала! – Белла сделала последнюю попытку пошутить.

– Ты говоришь мне об ужасных поступках, которые совершают дочери. Но ты ведь и сама дочь. Ты их совершала?

– Я очертя голову вышла за первого мужчину, который намекнул мне на то, что в мире существуют доброта и удовольствие. Выходить замуж было глупо.

– Половина моих генов – от того мужчины, за которого ты вышла, – сказала Алессандра. – И потому я слишком глупая, чтобы решить, на какой планете мне хочется жить?

– Очевидно, ты согласна жить на любой планете, где нет меня.

– Но ведь это ты выступила с идеей о колонии, а не я! Но сейчас мне кажется, что мы добрались до твоей, личной причины. Да! Ты хочешь улететь в колонию на другую планету потому, что твоей матери там нет!

Белла ссутулилась на своем стуле:

– Да, отчасти это так. Не буду притворяться, будто не думала, что это один из самых замечательных аспектов.

– Так ты признаешь, что делала все это не ради меня?

– Нет. Все это – ради тебя.

– Убраться подальше от матери – это ради тебя, – сказала Алессандра.

– Нет, ради тебя.

– Как это может быть ради меня? До сегодняшнего дня я понятия не имела, как выглядит моя бабушка. Ни разу не видела ее. Даже не знала ее имени.

– А тебе известно, во что это мне обходится? – спросила мать.

– Ты о чем?

Мать отвела взгляд:

– У тебя вода кипит.

– Нет, это у меня все внутри клокочет. Объясни, что ты имеешь в виду! Во что тебе обходится не давать мне видеть собственную бабушку?

Мать встала и прошла в свою спальню, закрыв за собою дверь.

– Ты забыла хлопнуть ею, мам! И кто здесь родитель, а? У кого большее чувство ответственности? Кто занят ужином?

Вода закипела лишь через три минуты. Алессандра закинула в нее две пригоршни радиатори, а затем вернулась к книгам и погрузилась в учебники. В конце концов паста переварилась, а поскольку была из дешевой муки, то еще и слиплась, и масло не помогло. Она лужицами стекла на дно тарелки, а перцу лишь кое-как удалось сделать эту массу более-менее съедобной. Алессандра ела, не отводя взгляда от страниц, механически глотала пищу, пока очередной жевок не стал в горле комом. Она встала, выплюнула его в раковину, а затем запила стаканом воды, и ее чуть не вытошнило еще раз. Пару раз рыгнула над раковиной, после чего сумела обуздать свои внутренности.

«М-м-м, восхитительно!» – пробормотала она. И повернулась к столу.

Там сидела мать с одиноким кусочком пасты в пальцах. Она положила ее в рот.

– Какая же я прекрасная мать, – мягко сказала она.

– Мам, я делаю домашку. Время на споры уже вышло.

– Милая, будь честной. Мы почти никогда не спорим.

– Да, должна согласиться. Совершенно счастливая, ты порхаешь по комнате, игнорируя все, что бы я ни говорила. Но поверь, мое мнение остается при мне.

– Я собираюсь тебе кое-что рассказать, потому что ты права – ты достаточно взрослая, чтобы что-то понять.

Алессандра села:

– Хорошо, рассказывай.

И посмотрела матери в глаза.

Та отвела взгляд.

– Значит, ты не собираешься мне ничего рассказывать. Займусь лучше домашкой.

– Я расскажу, – произнесла мать. – Просто не буду смотреть на тебя, пока буду рассказывать.

– И я не буду смотреть на тебя, – сказала Алессандра, возвращаясь к урокам.

– Примерно десятого числа каждого месяца моя мать звонит мне. Я отвечаю на звонок, потому что, если не отвечаю, она садится в поезд и приезжает сама – и тогда мне бывает сложно выгнать ее отсюда, прежде чем ты вернешься из школы. Итак, я отвечаю на звонок, и она говорит мне, что я ее не люблю, что я неблагодарная дочь, потому что она совершенно одна в своей квартире, и что у нее не осталось денег, что у нее в жизни нет ничего хорошего. «Переезжай ко мне, – говорит она, – возьми с собою свою прелестную дочку, мы будем жить у меня, объединим финансы, и нам хватит». Нет, мам, говорю я ей. Я к тебе не перееду. А она начинает всхлипывать и вопить и говорит мне, что я ее ненавижу, что я вырвала из ее жизни всю радость и красоту, потому что оставляю ее одну без гроша в кармане. Так что я обещаю прислать ей немного. Она говорит: «Не надо присылать, тратиться на пересылку. Лучше, – говорит, – я сама приеду и возьму». А я отвечаю: нет, меня здесь не будет, поездка обойдется дороже пересылки, и отправляю. И каким-то чудом я кладу трубку до того, как ты возвращаешься. Потом я некоторое время сижу здесь, умудряясь не перерезать вены, а затем кладу немного денег в конверт, несу на почту и отправляю ей, а она берет эти деньги и покупает очередную мерзкую безделушку, годную только в мусорку. Вешает эту мерзость на стену или ставит на полку. В итоге ее квартира лопается от вещей, оплаченных мною теми деньгами, которые должны были пойти на дочь, и я плачу за все это, каждый месяц выбиваясь из бюджета, хотя я получаю в точности ту же сумму, что и она. Но оно того стоит. Голод того стоит. Твоя злость и обида на меня того стоят, потому что тебе не приходится знать эту женщину, тебе не приходится иметь ее в своей жизни. Поэтому, Алессандра, да – все это я делаю ради тебя. И если смогу убраться с этой планеты, мне больше не придется отправлять ей очередную порцию денег, а она больше не будет мне названивать, потому что к тому времени, как мы окажемся на другой планете, ее больше не будет. Жаль только, что ты не доверилась мне настолько, чтобы мы смогли убраться отсюда без того, чтобы ты видела ее злобное лицо и слышала ее злой голос.

Мать встала из-за стола и вернулась к себе в комнату.

Алессандра доделала домашнюю работу, положила ее в рюкзак, а затем села на софу и уставилась в неработающий телевизор. Она вспоминала, как каждый день приходила из школы – год за годом, – а мама всегда была дома, порхая, неся свою чепуху о феях и магии и обо всех тех замечательных делах, которыми занималась днем. А на самом деле днем ей приходилось биться с монстром, чтобы не дать ему проникнуть в дом и сомкнуть свои челюсти на Алессандре.

Это объясняло голод. Объясняло отсутствие электричества. Объясняло все.

Правда, отсюда совсем не следовало, что мать не сошла с ума. Более того, теперь ее помешательство стало вроде как объяснимым. Перелет в колонию сделал бы мать свободной. Не только Алессандра была готова отстаивать свои гражданские права.

Алессандра подошла к двери и легонько постучала:

– Я предлагаю провести полет во сне.

Долгое ожидание. Затем с той стороны донесся голос:

– Тоже склоняюсь к этому мнению. – И, немного помолчав, мать добавила: – В колонии ты встретишь юношу. Прекрасного юношу с перспективами.

– Думаю, будет, – ответила Алессандра. – И знаю, он будет обожать мою счастливую сумасшедшую маму. И моя чудесная мама тоже его полюбит.

Больше они ничего друг другу не говорили.

В квартире было невероятно жарко. Даже с распахнутыми настежь окнами в воздухе не было ни намека на

сквознячок, и облегчению неоткуда было прийти. Алессандра легла на софу в одном нижнем белье. Ей так хотелось, чтобы обивка не была такой мягкой и липкой. Подумав, что горячий воздух идет вверх и внизу воздух будет хоть чуточку прохладнее, она легла на пол. Но горячий воздух в квартире этажом ниже, должно быть, поднимался кверху и нагревал пол, так что это не помогло, да и пол был слишком жестким.

Или не слишком? На следующее утро она встала с пола и почувствовала дуновение бриза с Адриатического моря, а мать что-то жарила на плите.

– Откуда ты взяла яйца? – спросила Алессандра, выйдя из туалета.

– Я заняла, – ответила мать.

– У соседей?

– У пары соседских несушек, – сказала мать.

– Тебя кто-нибудь видел?

– Видели или нет, главное – никто меня не остановил.

Алессандра рассмеялась и обняла ее. Пошла в школу и на этот раз не слишком гордилась тем, что съела бесплатный обед, потому что знала: ее мать заплатила за эту еду.

А вечером был ужин, и не просто еда, а рыба с соусом и свежими овощами. Должно быть, мать подала окончательно заполненные бумаги и получила подъемные. Им предстоял полет.

Мать была очень скрупулезной. Она взяла с собой Алессандру, и они пошли в два соседских дома, где держали куриц. Мать поблагодарила соседей за то, что те не стали вызывать полицию, и заплатила им за взятые яйца. Они пытались отказаться от денег, но мать настояла на том, что не может покинуть город, оставив долги. Сказала, что их доброта все равно зачтется им на небесах. Были поцелуи и слезы, и мать шла не поступью феи, но легкими шагами женщины, у которой с плеч упал тяжкий груз.

Две недели спустя Алессандра зависала в Сети и вдруг узнала нечто такое, от чего громко, на всю библиотеку, ахнула. Несколько человек бросились было к ней, и ей пришлось быстро переключить экран, так что все были уверены, что она смотрела порно. Но ей было плевать, она не могла дождаться возвращения домой, чтобы рассказать эту новость матери.

– Ты знаешь, кто будет губернатором нашей колонии?

Мать отрицательно покачала головой:

– А это важно? Это будет жирный старик. Или храбрый искатель приключений.

– А что, если это мальчик – просто мальчик тринадцати или четырнадцати лет, настолько умный и хороший, что спас все человечество?

– О чем ты?

– Объявили состав нашего корабля. Его поведет Мэйзер Рэкхем, а губернатором колонии станет Эндер Виггин.

Настала очередь матери охнуть.

– Мальчик? Они сделают губернатором мальчика?

– На войне он командовал флотом. Разумеется, он сможет управлять колонией, – сказала Алессандра.

– Мальчик. Маленький мальчик.

– Не такой уж маленький. Моего возраста.

Мать посмотрела на нее:

– А что, ты такая большая?

– Знаешь, уже довольно большая. Как ты сама сказала – «детородного возраста»!

Лицо матери приняло задумчивое выражение.

– И того же возраста, что и Эндер Виггин…

Алессандра почувствовала, как лицо становится пунцовым.

– Мама! Не думай о том, о чем ты – я точно знаю! – думаешь!

– А почему нет? На этой далекой одинокой планете ему же надо будет на ком-то жениться. Почему бы не на тебе? – спросила мать. А затем ее лицо тоже покраснело, и она захлопала себя ладонями по щекам. – Ох-ох, Алессандра! Мне было так страшно тебе сказать, но теперь я так рада – и ты тоже будешь рада!

– Сказать что?

– Помнишь, мы решили провести полет во сне? Ну, я пошла в офис, чтобы подать бумаги, но при заполнении случайно поставила галочку не в том месте. Получилось, что мы будем бодрствовать и учиться и окажемся в первой волне новых колонистов. И я подумала: а что, если они не позволят мне переписать заявление? И решила, что потребую заполнить заново! Но когда я сидела там, напротив женщины, принимавшей документы, я испугалась и даже не упомянула об этом – просто отдала ей, как трусишка. Но сейчас я понимаю, что не была трусишкой. Мою руку направлял Господь, правда. Потому что теперь весь полет ты проведешь бодрствуя. А сколько четырнадцатилетних окажутся на корабле не спящими? Ты да Эндер, вот как мне думается. Только вы двое.

– Он не влюбится в глупую девчонку вроде меня.

– У тебя очень хорошие оценки. И потом, умный юноша не ищет девушку, которая будет умнее его. Он будет искать такую девушку, которая будет его любить. Он солдат, который никогда не возвращался с войны. Ты станешь его другом. Добрым другом. Пройдут годы, прежде чем вы с ним поженитесь. Но когда это время наступит, он будет тебя хорошо знать.

– Может, ты выйдешь за Мэйзера Рэкхема.

– Если ему повезет, – откликнулась мать. – Но меня вполне устроит любой старик, лишь бы ты была счастлива.

– Мам, я никогда не выйду за Эндера Виггина. Даже не надейся, потому что это невозможно!

– Даже не смей терять надежду!.. Меня устроит, если ты станешь просто его другом.

– А меня устроит, если я его увижу и не описаюсь в трусики. Он самый знаменитый человек в мире, величайший герой в истории.

– Не обмочиться в трусики – неплохое начало. Мокрое белье не производит хорошего впечатления.

Школьный год завершился. Они получили инструкции и билеты. На поезде им предстояло поехать в Неаполь, а затем полететь на самолете в Кению, где колонисты из Европы и Африки собирались для полета в космос. Последние несколько дней в Монополи они провели, делая все то, что им здесь нравилось: ходили на верфь, гуляли в маленьких парках, где Алессандра играла в детстве. Побывали в библиотеке, попрощались со всем тем, что делало их жизнь в городе приятной. Посетили могилу отца, чтобы возложить последние цветы.

– Мне бы хотелось, чтобы ты полетел с нами, – прошептала мать.

Но Алессандра подумала: а если бы он был жив, пришлось бы им мчаться в космос, чтобы найти там счастье?

В последний вечер в Монополи они вернулись домой поздно. На ступеньках подъезда их поджидала бабушка. Увидев дочь и внучку, она вскочила и немедленно принялась вопить, не дожидаясь, пока они подойдут поближе, чтобы разобрать ее слова.

– Давай не пойдем, – предложила Алессандра. – Там нет ничего, что нам понадобится.

– Нам понадобится одежда для перелета в Кению, – сказала мать. – Кроме того, я ее не боюсь.

Так что они устало шли к дому, а соседи начали выглядывать из окон, интересуясь причиной шума. Пылкая речь бабушки становилась все разборчивее.

– Неблагодарная дочь! Ты собираешься украсть у меня любимую внучку, забрать ее в космос! Я ее никогда больше не увижу, а ты меня даже не предупредила, чтобы я могла попрощаться! Да что ты за чудовище такое?! Тебе всегда было на меня наплевать! Ты оставляешь меня одну, такую старую, – да как ты вообще можешь? А что скажут соседи? Да что бы ты сама подумала о такой дочери? Среди вас живет чудовище, неблагодарный монстр!..

И далее в таком же духе.

Но Алессандра не испытывала стыда. Завтра эти люди уже не будут их соседями. На этот счет волноваться нечего. Кроме того, люди, которые дружат с головой, не удивятся желанию Дорабеллы Тоскано увезти дочь подальше от этой злой ведьмы. Да чтобы убраться подальше от этой карги, и космоса мало!

Бабушка встала поперек крыльца и вопила матери прямо в лицо. Дорабелла не сказала ни слова, а просто обошла бабушку и оказалась у двери подъезда. Вдруг остановилась, повернулась и взяла мать за руку, словно умоляя

выслушать.

Но та не унималась.

Мать продолжала держать ее руку. В конце концов бабушка стала сбавлять обороты:

– О! Неужели хочешь со мной поговорить! Молчала неделями, планируя улететь в космос, а теперь, когда я сама приехала сюда с разбитым сердцем и расшибленным лицом, наконец решила со мной говорить. Только сейчас! Ну так говори же! Чего ты ждешь? Говори! Я слушаю! Кто тебе не дает?

В конце концов Алессандра встала между ними и выкрикнула в лицо бабушке:

– Никто не может сказать ни слова, пока ты не заткнешься!

Бабушка отвесила Алессандре пощечину. Удар был сильным, он на шаг отбросил девушку в сторону.

Тогда мать протянула бабушке конверт:

– Здесь все деньги, которые остались от наших подъемных. Это все, что у меня есть, кроме одежды, которую мы заберем в Кению. Отдаю это тебе. И теперь мои дела с тобой закончены, это последнее, что ты от меня получишь. Нет, еще вот это.

И она с силой ударила бабушку по лицу.

Бабушка пошатнулась и только набрала было воздуха для новых воплей, когда мать – беспечная, рожденная феями Дорабелла Тоскано – вплотную приблизила свое лицо к ее и выкрикнула:

– Никому и никогда – ты слышишь, никогда! – я не позволю бить мою малышку!

Затем она запихнула конверт с чеком в вырез бабушкиной блузки, взяла ее за плечи, развернула и пинком толкнула с крыльца.

Алессандра обвила мать руками и, всхлипнув, сказала:

– Мам, я до сих пор не понимала. Я просто не знала…

Мать крепко ее обняла и через плечо посмотрела на ошеломленных соседей, которые наблюдали за этой сценой.

– Да, – заявила она. – Я ужасная дочь. Но я очень, очень хорошая мать!

Раздались смешки и хлопки, кто-то показал язык и отвернулся – Алессандре было плевать.

– Дай взгляну, – сказала мать.

Алессандра отступила на шаг. Мать внимательно осмотрела ее лицо:

– Думаю, будет синяк, но не страшный. Пройдет быстро. К тому времени, когда ты встретишь прекрасного юношу с перспективами, следа не останется.

6

Кому: GovNom%Colony1@colmin.gov

От: GovAct%Colony1@colmin.gov

Тема: Выбор названия для колонии

Согласен – если продолжим называть это место «Колония-1», это быстро наскучит. Да, будет лучше дать ей название сейчас, а не переименовывать через пятьдесят лет, когда вы и ваш корабль сюда доберутся.

Но ваше предложение назвать ее «Просперо»[2 - Prospero (лат.) – процветание, также имя персонажа пьесы Шекспира «Буря».] сейчас вряд ли отвечает реалиям. Мы каждый день хороним по одному пилоту из бывших военных летчиков, пока наш ксенобиолог пытается отыскать лекарство или метод лечения, способ контроля или уничтожения пылевых червей. Мы вдыхаем их, и они проедают стенки вен, что заканчивается обширными внутренними кровоизлияниями.

Сэл (ксенобиолог) уверяет меня, будто лекарство, которое он только что смог разработать, замедлит этих червей и даст нам время. Так что есть некоторый шанс на то, что к вашему прибытию здесь и правда будет колония. Если у вас появятся вопросы о самих пылевых червях, можете прямо спросить его (Smenach%Colony1@colmin.gov/xbdiv).

Мое имя – Виталий Колмогоров, звание – адмирал. У вас есть имя? Кому я пишу?

Кому: GovAct%Colony1@colmin.gov

От: GovNom%Colony1@colmin.gov

Тема: Re: Выбор названия для колонии

Уважаемый адмирал Колмогоров!

Я с большим облегчением прочел недавний отчет о том, что пылевого червя можно контролировать с помощью препаратов, разработанных вашим ксенобиологом Сэлом Менахом. Червя решено назвать в его честь, но официальное название организму пока не присвоено: комитеты без конца спорят о том, вводить ли латынь для именования инопланетных существ. Некоторые высказываются за то, чтобы на каждой колонизированной планете использовался свой язык; другие приводят аргументы за единый стандарт для всех колоний. Есть и те, кто говорит, что нужны лингвистические различия между видами, естественным образом развившимися на каждой планете и завезенными с Земли или других планет-колоний. Как видите, земляне по-прежнему заняты чрезвычайно важными делами, пока вы там пытаетесь создать для нас плацдарм в чуждой экосфере.

Как и они, я являюсь частью проблемы – имею в виду всю эту суету с названием для колонии. Прошу простить меня за то, что трачу ваше время. Тем не менее назвать колонию необходимо, и вы уже не позволили мне сделать ошибку, которая повредила бы отношениям между колонистами и министерством с его чиновниками (включая меня). Вы были правы – «Просперо» не подходит. Но по каким-то причинам меня определенно тянет воспользоваться именем из шекспировской «Бури». Как насчет собственно «Бури»? Или «Миранды», или «Ариэля»? Подозреваю, что «Калибан» вряд ли подойдет. «Гонзало»? «Сикоракса»?

Что же касается моего имени: еще нет решения по поводу того, сообщать его вашим колонистам или нет. Мне строго запрещено разглашать его даже вам, действующему губернатору. Между тем мое имя всячески склоняют в Сети и не делают особого секрета из моего назначения губернатором Колонии-1. Информация об этом просто не передается вам по ансиблю. Так что, обманут вас или оставят в неведении, это мне придется иметь в виду, когда уже через сорок лет я стану получать информацию от министерства по делам колоний. Если только не смогу убедить их отказаться от этой глупой практики до отлета.

Полагаю, власти считают, что назначение тринадцатилетнего ребенка губернатором вашей колонии может неблагоприятно сказаться на моральном духе колонистов, пусть даже до моего прибытия и остается сорок лет. В то же время другие полагают, будто назначение губернатором победоносного главнокомандующего поднимет настрой. А пока они там решают, я всецело полагаюсь на вашу дедукцию и благоразумие.

Кому: GovNom%Colony1@colmin.gov

От: GovAct%Colony1@colmin.gov

Тема: Re(1): Выбор названия для колонии

Я впечатлен быстротой, с которой министерство по делам колоний откликнулось на ваш призыв предоставить колонистам канал ансибельной связи для неограниченного доступа в Сеть.

Моим первым желанием было сообщить всей колонии о личности направляющегося к нам губернатора. Имя Эндера Виггина здесь чтут и уважают. После победы мы изучали ваши сражения и спорили лишь о том, какие хвалебные слова больше всего подходят для проявленного вами военного гения. Но также я видел сообщения о военном суде над полковником Граффом и адмиралом Рэкхемом. Ваша репутация попала под удар, и я не хочу подталкивать колонистов к размышлениям о том, спаситель вы или социопат. Не теперь, когда у них наконец появилась возможность для связи с человечеством. Не то чтобы у кого-либо из наших солдат и пилотов были малейшие сомнения в том, что вы спаситель, – но ведь за десятки лет вашего полета здесь родятся дети, которые не сражались под вашим руководством.

Признаюсь, получив от вас список названий, я был вынужден перечитать «Бурю». Действительно «Сикоракса»! Пусть в пьесе это имя малозначимо, оно удивительно подходит для нашей ситуации. Мать Калибана, ведьма, которая пропитала неизвестный остров магией… «Сикоракса» стало бы подходящим именем для той королевы улья, которая когда-то повелевала этой планетой, но теперь ушла, оставив после себя столько артефактов… и ловушек.

Наш ксенобиолог – примечательный юноша, который даже не принимает благодарности за спасение наших жизней, – говорит,

что тела жукеров просто изъедены пылевыми червями. Очевидно, отдельные особи столь мало значили для королевы, что она не делала никаких попыток контролировать или предотвращать болезнь. Напрасные потери жизней! К счастью, Сэл обнаружил, что в определенной фазе развития пылевые черви питаются лишь одним определенным видом растений. Сейчас Сэл разрабатывает методы уничтожения этой культуры. Он называет это экоцидом – ужасным преступлением с точки зрения биологии. И места себе не находит от чувства вины. И все же какая у нас альтернатива? Делать инъекции в течение всей жизни или генетически модифицировать рождающихся у нас детей, чтобы наша кровь стала для этих пылевых червей ядовитой.

Если выражаться коротко, то Сэл – это наш Просперо. Королева улья – Сикоракса. Жукеры – Калибан. Ариэлей пока что нет, хотя здесь боготворят каждую женщину детородного возраста. Мы собираемся провести лотерею, приз в которой – брак. Я не стал участвовать, иначе меня обвинят в том, что я подстроил для себя выигрыш. Никому не по душе этот неромантичный и несвободный план, но мы проголосовали о способе наилучшего применения скудных ресурсов, и Сэл убедил большинство, что поступить нужно именно так. У нас нет времени для охов, душевных терзаний или горечи отказа.

Я говорю это вам, потому что не могу говорить об этом ни с кем, даже с Сэлом. У него и без того достаточно забот, чтобы я взваливал ему на плечи еще и свои.

Кстати, капитан вашего корабля по-прежнему пишет мне так, словно считает себя вправе отдавать мне приказы насчет управления «Колонией-1», – и без всякой ссылки на вас. Мне думается, вам следует об этом знать, чтобы предпринять определенные меры для предупреждения проблем с «квазиправителем» по прибытии. Он производит впечатление «человека мира» – бюрократа, который расцветает в военных рядах лишь в отсутствие войны, потому что его истинным врагом является любой офицер, занимающий желаемую для него должность. А вы – тот, кого он ненавидит больше всех, – человек войны. Будьте начеку: человек мира попытается оказаться за вашей спиной с кинжалом в руке.

    Виталий Денисович

Кому: GovAct%Colony1@colmin.gov

От: GovNom%Colony1@colmin.gov

Тема: Придумал название

Уважаемый Виталий Денисович!

Я придумал название: «Шекспир»! Предлагаю назвать так и саму планету, и первое поселение на ней. Следующие поселения можно будет называть именами героев из «Бури» и из других пьес.

Между тем некоего адмирала мы можем называть ковдорским таном[3 - Ковдорский тан – шотландский дворянский титул. В пьесе Шекспира «Макбет» король Макбет захватывает ковдорского тана и сам получает этот титул.], чтобы не забывать о неминуемой расплате за самонадеянные амбиции.

Устраивает ли вас «Шекспир» в качестве названия? Мне представляется подходящим назвать новую планету именем великого человека, писавшего о человеческих душах. Но если вы считаете название слишком английским, слишком привязанным к определенной культуре, я начну искать иное название.

Благодарю вас за доверие. Надеюсь, в течение полета я его не утрачу, пусть даже из-за растяжения времени уйдут недели на каждый обмен сообщениями. Разумеется, это означает, что я не буду находиться в стазисе: пятнадцатилетний губернатор все же лучше тринадцатилетнего.

И чтобы вы знали, наш полет продлится не пятьдесят лет, а ближе к сорока: определенные усовершенствования были внесены как в двигатели-«яйца», так и в инерционную защиту кораблей, так что мы сможем быстрее ускоряться и замедляться в звездных системах и больше времени проводить на релятивистских скоростях. Может, мы и получили всю нашу технологию от жукеров, но это не значит, что мы не в силах ее улучшить.

    Эндер

Кому: GovNom%Colony1@colmin.gov

От: GovAct%Colony1@colmin.gov

Тема: Re(2): Выбор названия для колонии

Дорогой Эндер!

Шекспир принадлежит всем, но сейчас это слово имеет особое значение для нашей колонии. Я высказал эту идею нескольким колонистам, и те из них, кому было не все равно, сочли это хорошим названием.

Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы выжить до того, как вы прилетите подкрепить наши ряды. Но я помню свой собственный полет на войну: ваши два года будут восприниматься дольше, чем наши сорок. Мы будем постоянно чем-то заняты. Вы же будете чувствовать неудовлетворенность и скуку. Те, кто выбрал полет в стазисе, были счастливее. И все же ваше решение прилететь пятнадцатилетним я назову мудрым. И думаю, я лучше вас понимаю ту жертву, на которую вы идете.

Я буду направлять вам отчеты каждые несколько месяцев – для вас это будет несколько дней, – чтобы у вас появились определенные мысли о том, кто такие наши колонисты и как функционирует деревня, о социальной жизни, сельском хозяйстве и технологиях, а также о наших достижениях и проблемах, с которыми мы сталкиваемся. Постараюсь приложить все силы к тому, чтобы вы узнали наших лидеров. Но им я не стану говорить об этом, иначе они сочтут, что за ними шпионят. Когда вы прилетите, постарайтесь не сообщать им, сколько всего я вам о них рассказал. Вы сможете казаться проницательнее, а это хорошо для репутации.

То же самое я сделал бы для адмирала Моргана, поскольку есть шанс, что именно он обретет власть: солдаты на его корабле подчиняются ему, а не вам, а если он решит незаконно применить силу на планете – ближайшие власти в сорока годах лету. Наши колонисты будут безоружны, без опыта боевых действий, а потому сопротивления не окажут.

Однако адмирал Морган упорствует в своих распоряжениях. Причем он ни разу не поинтересовался условиями, в которых мы живем и работаем, – ничего сверх того, что он читал (или не читал) в моих официальных отчетах. Его также довольно явно раздражает то, что я не реагирую так, как ему хочется (хотя я полностью отвечал на все его законные запросы и требования). Подозреваю, что по прибытии его первой задачей будет выставить меня из кабинета. По счастью, демография дает основания полагать, что я умру раньше, чем он сюда доберется, а потому это чисто академический вопрос.

Может, вам всего тринадцать, но вы хотя бы понимаете, что не в состоянии вести за собой группу незнакомых людей. Их можно либо принудить к этому силой, либо подкупить.

    Виталий

Сэл Менах так долго пялился в микроскоп на инопланетную плесень, что у него разболелись шея и спина. «Если так пойдет дальше, я до тридцати пяти заработаю горб, как у старика».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/orson-skott-kard/ender-v-izgnanii-2/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Сноски

1

Радиатори (ит.) – одна из разновидностей итальянской пасты.

2

Prospero (лат.) – процветание, также имя персонажа пьесы Шекспира «Буря».

3

Ковдорский тан – шотландский дворянский титул. В пьесе Шекспира «Макбет» король Макбет захватывает ковдорского тана и сам получает этот титул.