Игра Лазаря читать онлайн - Максим Марух

Игра Лазаря

Максим Марух

Что вынудило первую красавицу факультета однажды утром лечь в ванну и вскрыть себе вены? Что заставило тихоню-троечника заявиться в школу с овчаркой и спустить ее на одноклассников? В каждом человеке скрыт еще один мир – мир, где эмоции обретают физическую форму, а фантазии и реальность соединяются воедино. И если научиться управлять этим миром, можно человека поработить. Это Игра.

Максим Марух

Игра Лазаря

Посвящается Михаилу Солдатову – моему другу и самому верному читателю

© Максим Марух, 2014

© ООО «Издательство АСТ», 2015

Пролог

Соседи все время забывали закрывать на лестничной площадке окно, когда выходили курить, и капитальная стена промерзала насквозь. В ванной комнате было так холодно, что Катя ежилась, ступая босыми ногами по ледяному кафелю. Холод донимал, но не беспокоил ее – подхватить простуду она уже не боялась.

Катя прикрыла дверь и стала раздеваться. Руки дрожали, а пальцы не желали слушаться, когда она стягивала с себя юбку и майку. Наконец, девушка справилась с нижним бельем, выпрямилась и только теперь заметила свое отражение в зеркале над раковиной. Оттуда на нее взирало худое рыжеволосое существо, похожее на измученную дворнягу. Синяки на груди еще были свежи. В сочетании с бурыми отметинами на животе и запястьях дворняга из зеркала напоминала жертву не слишком заботливого хозяина.

Странно, но до этого момента ей совсем не хотелось плакать, а теперь вдруг слезы разрушили невидимую плотину и сами нашли дорогу вниз по щекам. Катя облизала мокрые губы и поморщилась. В последнее время она испытывала от вкуса слез то же самое, что утопающий испытывает от вкуса морской воды.

Катя резко отвернулась от зеркала, наклонилась над ванной и пустила горячую воду. Комната стала заполняться паром и теплом, но озноб никак не проходил. Чтобы поскорее согреться, девушка закупорила пробкой сливное отверстие, перешагнула через эмалированный борт и улеглась на дно.

Вода медленно поднималась вверх, погружая в себя сначала ягодицы, потом бедра, живот, грудь. Когда воды стало по шею, Катя отрегулировала напор. Выключать кран полностью не хотелось – звук стонущих в стене труб нравился ей больше, чем его отсутствие.

Пар густыми клубами окутал ванную. Зеркало запотело, в мутной дымке на смену реальности явились искаженные, размытые образы. Катя всмотрелась в них и увидела себя – еще живую, еще настоящую. Но то был лишь образ из прошлой жизни. Слезы с удушающей силой сдавили горло, стало больно глотать. Никогда прежде не приходилось ей дрожать от холода в ванне, полной горячей воды.

Перед глазами вставали картины, одна уродливее другой. В ушах звенели слова, каждое новое больнее предыдущего. В памяти всплывали тошнотворные ощущения, чью мерзость никогда не смыть водой. Но все это меркло перед тем, что произошло здесь всего несколько минут назад. Оно-то и стало последним кубиком на вершине шаткой башни, который окончательно нарушил равновесие.

– Тебе никто ничего не предлагал, – напомнила себе Катя. – Ты сама все придумала.

Ощущая боль от ушибов в груди, она потянулась к стеклянной этажерке у зеркала. Там ее дожидались бритвенные лезвия в маленькой бумажной пачке.

Вода по-прежнему циркулировала, но все равно не успевала очищаться. Ванну заполнял дурно пахнущий кумачовый сироп. Изломанные, перепачканные кровью лезвия валялись на кафельном полу – Катя извела всю пачку. Девушка медленно засыпала в горячей ванне, казавшейся теперь ледяной купелью, и едва заметила, как дверь в комнату открылась. Превозмогая навалившуюся сонливость, она подняла тяжелые веки и посмотрела на вошедшего.

В дверях стоял совершенно незнакомый молодой человек.

Часть 1

День закрытых дверей

Глава 1

Восемь из десяти

Кто спасает одну жизнь, спасает целый мир.

    Талмуд

1

От удара о стену дверь подпрыгнула, и четверо в спальне подпрыгнули вместе с ней. Щурясь и что-то бормоча, они подслеповато вглядывались в пришельца, застывшего в дверном проеме.

Из коридора потянуло свежим воздухом, и обитатели душной спальни стали оживляться. Один из них – коренастый юноша в джинсовой рубашке – метнулся к окну и раздернул шторы. Комнату озарил ослепительный солнечный свет, нетипичный для ростовской зимы. Обычно его заслоняет свинцовый заслон облаков, но сегодня небо было чистым и с непривычки казалось почти индиговым.

Лазарь переступил порог и оглядел спальню. Как всегда, непритязательная и опрятная. Посередине так называемая «приемная зона»: рассохшийся диван, напротив два траченных молью кресла, разделенных торшером на гибкой стойке. От входа, через «приемную зону», к балконной двери протянулся линялый зеленый палас, похожий на сброшенную змеиную шкуру. Слева доисторический кривоногий шифоньер с резными дверцами, справа односпальная кровать на металлической сетке с тумбочкой у изголовья. К окну в дальней стене приставлена облезлая школьная парта, заменявшая письменный стол.

– А, это ты… – вздохнул тот, кто раздвинул шторы.

Широкое крестьянское лицо, русые волосы, стриженные под ежик, по-собачьи грустные карие глаза. Это Сенсор.

– Я уж думал, нас грабят.

Оставшиеся на диване мальчишка и две девушки постарше многозначительно переглянулись.

Лазарь закрыл дверь, пересек комнату и плюхнулся в свободное кресло. Блаженно вытянул длиннющие ноги, соединил кончики растрескавшихся от постоянного контакта с краской и скипидаром пальцев, шумно выдохнул и замер. В его торжественной позе было что-то от самодержца, готового выслушать депешу заморских вестников. В высоком зеркале на дверце шифоньера Лазарь отметил, что на позе сходство заканчивалось. Костлявое лицо, не пуганная бритвой щетина, черные спутанные волосы, визуально увеличивающие и без того немаленький череп на полразмера, отчего тот похож на меховой микрофон. Корону на такой точно не наденешь…

На фоне общей неопрятности выделялись серые глаза. Живые и энергичные, сейчас они въедливо изучали каждого из присутствующих в комнате.

– Ты бы форточку, что ли, открыл, Сенс. Дышать нечем.

Сенсор торопливо вернулся на диван, отмахнулся:

– Потом проветрим. Где пропадал опять?

Лазарь выудил из кармана серебристый ключ, задумчиво повертел в пальцах и спрятал обратно. Меньше всего ему хотелось сейчас вдаваться в подробности. Назойливым расспросам о себе лучше предпочесть содержательные ответы для себя.

– Так, – неопределенно ответил он, – мотался там и сям. Погодка вроде ничего. Я так понял, здешняя затхлость отдает духом свежей Игры?

Первый выстрел – и сразу в яблочко: четверо на диване обменялись загадочными взглядами.

Лазарь выжидающе забарабанил пальцами по подлокотнику кресла, но ответа не последовало – стало быть, ждут еще одного вопроса.

– И Игра интересная. Там небось жуть как круто? – Вопросы, уже содержащие в себе ответы, особенно эффектны. – Она хоть молоденькая?

Сенсор заметно напрягся.

– С чего решил, что это она? – спросил он, изображая непринужденное удивление. Ему почти удалось, если не считать выступившего на щеках румянца. Минуту назад его там не было.

Лазарь улыбнулся про себя. Слишком хорошо он знал эти щеки.

– Стало быть, молоденькая.

Симпатяшка?

Одна из девушек фыркнула, раздраженно скрестила на груди руки. Заостренные черты лица, светлые волосы до плеч, распушенные природой настолько, что в них легко застрянет небольшой канцелярский предмет. Это Дарения.

– Определенно симпатяшка, – сам себе ответил Лазарь.

– Не угадал. Страшная, как ядерный взрыв, – вступила в разговор Айма, вторая девушка.

Держалась она деловито, как и подобает старшей. Ей двадцать два, но из-за миниатюрной фигурки, присущей всем азиаткам, выглядит моложе. Если не заглядывать в лицо. Не по росту серьезное, скупое на улыбки, чуть нагловатое. Лицо и тело уравновешивают друг друга и выдают реальный возраст.

– Да еще калека, – поддержала подругу Дарения. – С протезом ниже колена.

Прикрыв рот ладонью, Лазарь изобразил пароксизм тошноты. Получилось весьма правдоподобно – что-что, а кривляться он умеет.

Марсен – конопатый мальчишка, до сих пор хранивший молчание, вскинул белесую голову и громко доложил:

– Не слушай их, Лазарь! Сенс сказал, она клевая!

– А ты чего лезешь, мелкий подхалим? – вспыхнула Айма.

– Сама дура! Ой!

Марс получил от японки подзатыльник, но в долгу не остался и тут же запустил пальцы в блестящие волосы девушки. На выручку Айме пришла Дарения и принялась шлепать парня ладошками по спине. Била она скорее для вида, чем для дела, – неуверенно и не больно.

Лазарь встал с кресла, перешагнул через ноги дерущихся и открыл окно. В узкий прямоугольник форточки ворвался, точно под напором кузнечных мехов, студеный зимний воздух.

– Надо бы прикрутить котел. Радиаторы на всю катушку жарят.

Сенсор с трудом угомонил Марсена и Айму и втиснулся между ними во избежание рецидива.

– Прикрутим. Ладно, Коломбо, колись давай. Когда и откуда узнал?

Адреналин вмешался в кровь, точно кто-то закачал его через шприц. Стало быть, победа. И новая Игра. Лазарь уселся на подоконник, привалился спиной к холодному стеклу.

– Когда увидел твою тачку у ворот. До обеда еще час, значит, ты приехал не обедать. Да и спальня твоя на один этаж выше кухни. Шторы задернуты, но спать тоже вроде бы рано. Диапроектора у нас нет, значит, вы тут не диафильмы смотрите. Зато вместо диапроектора у вас Дарения – показывает мультики про несчастную одноногую Хиросиму.

Японка цокнула языком:

– Хиросима – это город.

– А, что «она», как узнал? – допытывался Сенс.

– По выражению лиц Инь и Ян. Так сопереживать могут только женщины, и только – представительницам своего пола.

– Чтоб ты знал – Ян, вообще-то, мужской архетип, – сардонически заметила Дара.

Лазарь наморщил лоб:

– Ну, должен же кто-то в вашей парочке выступать за мальчика.

Марсен и Сенсор прыснули со смеху, и даже девушки не смогли скрыть улыбки, переглянувшись между собой.

– По оперативности, с которой нарисовался Сенсор, можно предположить, что девушка эта – юная и привлекательная. А по роже Малого становится ясно, что там круче, чем в Диснейленде.

Лазарь давно уяснил себе, что для анализа людей, с которыми знаком достаточно долго, дедукция бесполезна так же, как для дрессировщика обезьянок, желающего понимать, что у подопечных на уме. Здесь важна наблюдательность, изучение повадок.

Айма закатила глаза:

– Ладно, Сенс нашел Инь. Отпусти пару сексистских шуточек – и давай ближе к делу.

– Симпатичный Инь, – неохотно признал Сенсор. – Не в этом ведь дело…

Лазарь вопросительно посмотрел на Марсена.

– Там суперски! – охотно подтвердил мальчишка.

– Супер! – Лазарь легко соскочил с подоконника и зашагал к выходу из комнаты. День обещал быть насыщенным – ну, кто бы мог подумать!

– Да, и нам надо это обсудить, – серьезно сказала Дара. – Ты куда намылился?

– Мылить руки. Обсудим за обедом. Важные дела на голодный желудок решать не рекомендуется.

2

Загородный коттедж, служивший домом Лазарю и его друзьям, имел достаточно внушительные размеры – вместе с мансардой получалось три этажа. Однако, несмотря на свои габариты, выглядел он до того скудно, что посторонний человек, проходя мимо, мог подумать, что жилище еще не достроено, не обжито, а то и вовсе заброшено.

Деньги вкладывались в постройку беспорядочно, словно каждый этап работ определялся не прорабом, а колесом Фортуны. Фасад здания был обложен снаружи кирпичом, остальным сторонам повезло меньше – они бесстыдно щеголяли дешевыми керамзитовыми блоками, из которых собиралась коробка. Цоколь пытались декорировать каким-то серым ноздреватым камнем, но бросили на полпути. Водосточные трубы отсутствовали, зато желоба для сбора дождевой воды стояли по всему периметру крыши. Деревянные наличники на окнах забыли покрасить, там и сям на них цвел черно-зеленый грибок. И только две плоские дымоходные трубы на крыше могли выдать присутствие жильцов, курясь сизыми струями дыма.

Участок перед домом оставили крохотный, места хватало только на одну машину да на пару Т-образных шестов, соединенных бельевыми веревками. От ворот до крыльца тянулась через дворик асфальтовая дорожка.

Крыльцо вело в небольшой тамбур с лавками для обуви и крючками для одежды. На первом этаже царствовала гостиная: обширное помещение с камином и резными двустворчатыми дверями, ведущими на веранду. Следом за ней располагалась просторная кухня. Напротив – через коридор – гостевая комната и котельная с черным выходом. Четыре спальни находились на втором этаже. Комнаты Лазаря и Сенса были смежными, каждая имела выход на общий и единственный в доме балкон, заменявший крыльцу козырек. Мансардный этаж давно превратился в кладовку, забитую всяким хламом.

Внутренняя отделка коттеджа была под стать внешней. Убранство имело сумбурный, нищенский вид. Стены без обоев, грубо оштукатуренные, дощатый пол не окрашен. Мебель всюду разная, но одинаково старая и обветшалая. И только двери, словно близнецы-братья, как на подбор – дорогие, из цельного древесного массива. Вероятно, покупались еще до того, как хозяину стройки предоставили первую смету.

3

Впятером спустились на кухню. Лазарь, Сенсор и Марс ждали за обеденным столом, пока Айма и Дара разливали по тарелкам дежурное блюдо: горячий мясной суп. Лазарь всегда считал, что у любого дежурного блюда есть один недостаток – рано или поздно от него кого угодно начнет тошнить. Но, пока суп ему нравился, он не спешил сообщать о своей точке зрения.

– А где Матвей? – спросила Дара, перенося тарелки на стол. – Вроде был утром.

– Был, – подтвердил Сенсор. – Попросил машину, когда я приехал. Дела у него какие-то в городе.

– Не уточнил, какие?

– Не знаю. Может, по работе.

Лазарь, занятый складыванием самолетика из бумажной салфетки, поднял глаза:

– Конечно, он не уточнил. И уж точно не по работе – по воскресеньям даже крутые коммерсы обедают дома.

Два месяца назад Матвей подался в бизнесмены. На площади имени Гагарина – единственной в городе точке питания для тех, кто не успел поужинать до полуночи и предпочитает не задумываться о происхождении мяса в местной шаурме, – Матвей арендовал ларек, торгующий цыплятами-гриль. Во сколько ему обошлась аренда, не знал никто, кроме Аймы и, может быть, Дары. О том, какую прибыль приносит ларек (и приносит ли вообще), знала лишь продавщица, работавшая там с самого начала, и, может быть,

Матвей. О том, как долго продлится новое увлечение Матвея, не знал, пожалуй, даже он сам. Впрочем, пока в домашнем холодильнике исправно появлялись фольговые пакеты со свежими курочками внутри, финансовое положение Матвея вполне устраивало всех.

– Ты про что? – Сенс изобразил недоумение.

Лазарь не сомневался, что тот все понял сразу, но, по природе своего характера, предпочел не делать поспешных выводов. По крайней мере, пока не убедится, что причиненные этими выводами неудобства не лягут тяжким бременем на совесть. К счастью, для очищения совести у него всегда был Лазарь.

– Я про то, что понятно даже идиоту. – Лазарь оглядел друзей. – Наш гордый «Варяг» погнал в последний бой, разве не понятно? Поздравляю, Сенс, – ты даже не идиот…

Сенсор пропустил оскорбление мимо ушей. Он делал так часто, потому что делал так всегда.

– Если знаешь что-то про Матвея, говори прямо, – потребовал он. – Осточертели твои метафоры.

– Ничего такого, что заставило бы всех покраснеть. Видел только, как он бежит к твоей тачке, да так быстро, будто за ним гонится его же совесть. Странновато получается, а? Нас ни во что не посвящает, Дару в помощь не берет. И даже верный «Кореец», вместо того чтобы мчаться на подмогу, сидит почему-то здесь.

– Верный «Кореец» знает, куда и зачем отправился его крейсер. И это никак не связано с Игрой, – безмятежно отозвалась Айма.

– Хочешь сказать, Матвей слил Игру? – прищурился Сенсор.

Лазарь пожал плечами:

– Либо уже, либо вот-вот. В любом случае, нырять в дерьмо приятней без свидетелей.

Марс угодливо и фальшиво расхохотался – этот мальчишка знает, чего хочет от жизни.

– Очень уместная метафора, – поморщилась Дарения. – Прям застольная.

Неуместная, но к месту. Что бы там ни говорила Айма, а Матвей облажался – сомнений в этом у Лазаря не было. Как и в случае со щеками Сенса, муки совести на мордочке обезьянки по кличке Матвей сегодня читались на раз. Работа в инсонах сродни работе кардиохирурга – в случае неудачи объект ошибки теряет несравненно больше того, кто эту ошибку совершил. В мире торжества логики и справедливости такой уклад – преступный абсурд. В мире реальном – большое везение.

Лазарь снова взялся за самолетик, но взлететь бедняге сегодня было не суждено – Айма расплющила бумажную поделку тарелкой с супом:

– Кушайте, не обляпайтесь.

– Будем считать, что пилотом был камикадзе… – Молитвенно сложив ладони вместе, Лазарь согнулся перед японкой в патетичном поклоне: – Domo Arigato, onna-bugeisha!

Когда никто на них не смотрел, Лазарь шепнул Марсу на ухо:

– На японском это означает «большое спасибо, девочка-гейша».

Ничего не поняв, мальчишка захихикал в кулак.

4

Трапеза протекала в полной тишине – болтать во время еды здесь было не принято. В воздухе витало напряженное нетерпение. Все знали, о чем пойдет речь после обеда, и ели предвкушая.

Марсен расправился со своей порцией быстрее всех. Небрежно утер губы тыльной стороной ладони и огляделся:

– Второго не будет, что ли?

– Вообще-то, неплохо бы услышать «спасибо» за первое, – отчеканила Дара.

Насупившись, Марс пробормотал: «Спасибо».

Тарелки отнесли в раковину, и девушки подали чай.

– С продуктами – швах, – Айма поставила на стол корзину со сладкими сухарями. – Поеду в город, прикуплю кое-чего.

Попрощавшись с Дарой и наградив напоследок Лазаря пренебрежительным взглядом, Айма вышла из кухни.

– Ты правда веришь, что верный «Кореец» отправился за продуктами? – обратился Лазарь к Даре, наблюдая через окно, как японка пересекает заснеженный двор. – Слушай, у вас действительно дружба или это просто секс?

Дарения уже открыла рот, чтобы ответить, но Лазарь остановил ее движением руки:

– Ладно, давайте ближе к делу.

Все сразу замерли и притихли. Так притихают зрители в кинозале, когда гаснут последние огни и на экране появляются вступительные титры. Вот он – момент истины. Новая Игра, новый случай – он, как аттракцион в луна-парке, на котором никогда не катался прежде. Страшный аттракцион. С кульбитами и сальто, с головокружением, тошнотой и треском в ребрах. Ведущий Игры не признает обычных каруселей с лошадками на шестах. Своих лошадок он пустит в галоп; они будут бить электрическим током всякий раз, когда захочется схватиться за шест, дабы удержаться в седле. Лазарь знал эту кухню, пожалуй, лучше, чем кто-либо другой, ведь он – один из тех, кого здесь называют Бегуном.

Сенсор отпил чая, откашлялся и стал рассказывать. Он начал таксовать, как обычно, с восьми утра. Не считая праздников и гуляний, по утрам в будни – самая большая текучка народа, соответственно, и «охват» намного шире. Часов в десять заехал в аптеку – голова раскалывалась. Там ее и почувствовал.

У окошка собралась очередь, человек пять. Две бабки с сумками, за ними рыжая девушка лет восемнадцати-девятнадцати, потом тучный мужик, а в конце парнишка, не старше Марса. «Локатор» Сенса улавливает эманации Игры, но, чтобы найти их источник, необходим тактильный контакт. Первыми под подозрение попали девчонка и пацан – остальные были староваты для Игры. Но на всякий случай Сенс решил проверить всех.

Медленно пошел мимо очереди к окошку. Вразвалку так, вроде ему спросить что-то нужно. И мимоходом каждого зондирует. К девчонке подошел – чувство усилилось. Тут как раз суматоха началась, одна из теток стала шуметь на аптекаршу – что-то ей в ценниках не понравилось. Рыжая была без шапки, а волосы длинные – то что надо. Недолго думая, Сенс решился под шумок отрезать прядь. Потянулся, притронулся – и его как током прошибло!

– Она это была, бабок я даже трогать не стал.

– Ну, конечно, – ввернул Лазарь, – зачем Тотоше старые калоши, когда есть сладкие булочки.

Спрятав прядь в карман, Сенс спросил какую-то ерунду в окошко и встал обратно в конец очереди. Бабки ушли, подошла она.

– Мне почему-то сразу показалось, что у девчонки не все дома, – неожиданно заявил он.

Дара недоверчиво улыбнулась:

– Это еще почему?

– Ну, например, она без сумочки была… Нет, ну какая девчонка в здравом уме куда-нибудь без сумки ходит?

Дарения чуть чаем не захлебнулась:

– Да ну?! То есть, чтобы выскочить ненадолго в аптеку, надо обязательно тащить сумку?

– Про аптеку вам Сенс не рассказывал? – догадался Лазарь.

– Нет. Приехал – глаза горят… Говорит, нашел кого-то, – ну, мы и решили сразу посмотреть. Вот он теперь насмотрелся и корчит из себя сыщика.

– Говорю тебе, Дара, странная она, – упирался Сенс. – Неухоженная, ненакрашенная. На лунатичку похожа.

– Как ненакрашенная, так сразу лунатичка? Аптека, сумочка, косметика – железные аргументы!

Лазарь задумался. Возможно, Сенс действительно немного перегибал, играя в него – Лазаря. С ним иногда такое случалось. И все же он не из тех, кто подгоняет факты под заранее заготовленную гипотезу на потребу публики или собственного эго. Для этой роскоши он до омерзения ответственная обезьянка.

Сенсор устало вздохнул:

– Короче, давай не будем спорить. Ты еще всего не знаешь. Мне дальше рассказывать или как?

– Рассказывай, – разрешил Лазарь.

– Подошла очередь рыжей. Девчонка заглянула в окошко и тихо что-то спросила. Аптекарша не расслышала и переспрашивает – мол, повтори громче. Рыжая помолчала-помолчала,

как будто засомневалась – сказать или нет. А потом развернулась на каблуках – и как рванет из аптеки – только ее и видели, – закончил свой рассказ Сенсор.

– Далеко рванула? – спросил Лазарь.

– Недалеко. Я ее незаметно до подъезда проводил, так что адресок у нас есть.

– Название лекарства запомнил?

Сенсор пошарил по карманам, выудил скомканную бумажку, похожую на чек с автозаправочной станции, развернул и прочел вслух:

– «Ризеридон» или «Респивидон» – как-то так. Честно говоря, не очень расслышал.

Звучало серьезно. В глубине души Лазарь ожидал чего-то подобного. Не стал бы Сенс наговаривать на девчонку, явись она за леденцами для горла.

– Так, Малой, – обратился он к Марсену, – сейчас мухой летишь к Матвею, включаешь компьютер и ищешь в Интернете все, что сможешь, об этом «доне».

Марс неуверенно поднялся со стула:

– Я ж не войду. Матвей дверь запирает…

– Дубликат ключа спрятан в гостиной. В такой уродливой голубенькой вазочке на каминной полке.

– Вообще-то эту вазочку я покупала! – возмутилась Дара.

– Пароль на компьютере: «vfndtq1988». Своеобразный такой – ну, в духе Матвея. Дальше сам сообразишь.

Подавляя улыбку волевым усилием, Сенсор записал пароль на той же бумажке, где уже было название лекарства, скатал в шарик и перебросил через стол Марсену.

– Держи! Только я не знаю, как правильно пишется.

– Разберется. – Лазарь откинулся на стуле, сцепив руки за шеей. – Владеющий «гуглом» владеет миром.

На выходе из кухни Марс оглянулся:

– Вы это… только Матвею меня не спалите.

– Не оставляй улик, главное, – подмигнул Сенсор.

5

Марс убежал, и Дара долго сверлила Лазаря осуждающим взглядом. Этот взгляд, как первый симптом болезни, которую Лазарь нарек про себя «синдромом мамочки», предвещал осложнения в виде острых, как спазмы, вопросов с последующим лечением в виде противных, как уксусный компресс, нотаций.

– Откуда узнал про ключ и пароль? – наконец не выдержала она.

Славься наша Немезида – вот и первый приступ! Только ждать приезда машины скорой помощи, битком набитой нравоучениями в синих комбинезонах, нет ни времени, ни желания.

– Очень плох человек, ничего не знающий и не пытающийся узнать, ибо в нем соединилось два порока, – торжественно продекламировал Лазарь и, не успела Дара раскрыть рта, добавил: – Потом морали мне почитаешь. Нараспев. На ночь.

Дара проглотила возмущение, резкими движениями собрала со стола пустые кружки и понесла к мойке. Кружку Лазаря она демонстративно оставила на прежнем месте.

– Зацепка у нас есть, – подытожил Лазарь, взявшись складывать что-то из очередной салфетки. – Раз уж вы такие нетерпеливые, давайте рассказывайте, что там у нашей таблеточницы в инсоне.

Глаза Сенсора забегали. Так было всегда, когда он собирался поведать о чем-то значительном, но не знал, какие подобрать слова, чтобы передать всю степень этой значительности. Перехватив взгляд Дары, Сенсор коротко кивнул ей, уступая право слова.

Прежде чем заговорить, Дара вынула из кармана джинсов небольшой целлофановый пакетик с кольцом медно-рыжей пряди и бросила им в Лазаря. «Снаряд» попал в грудь, отскочил и шлепнулся на пол.

– Себе оставила? – Лазарь продолжал сосредоточенно возиться с салфеткой. Теперь он строил кораблик.

– Естественно.

– Тогда мы тебя слушаем.

Дарения покусала ноготь большого пальца, воскрешая в памяти детали событий, произошедших в комнате Сенсора.

– Восемь из десяти, – наконец спокойно изрекла она.

Эх, Сенсор, Сенсор… Такова уж Дара – раздувать из мухи слона не в ее правилах. Принимаясь за изучение нового микромира, выпуклой линзе она всегда предпочтет обычное стекло. А еще Лазарь подозревал (и не только он один), что у нее напрочь отсутствуют слезные железы, потому что никто никогда не видел, чтобы она плакала. Быть может, оттого, что слезы – это тоже своего рода линзы? Вероятно, именно таких природа наделяет даром, который здесь называют «видением», а ее саму – Невидимкой.

– Не знаю, как другие, а я и покруче встречала. Мир очень похож на наш, жилой район – точная копия. Сенс там был.

– Похож, – подтвердил Сенс. – Я не особо окрестности разглядывал, чтоб ее из виду не потерять, но дворик вроде тот же.

Лазарь не видел в этом ничего удивительного. Зачастую то место, которое считаешь домом, и то, в котором проживаешь, совпадают. Но бывает и наоборот. Тогда возникает диссонанс – то, что делает инсоны необычными. Спектр различий широк и варьируется – от незначительных изменений, вроде пурпурного неба, до масштабных, когда небосвода нет вовсе.

– Зато люди не похожи. – Дарения закончила с посудой и вернулась к столу. В каждой руке она несла по две вновь наполненные кружки.

– Таковы уж инсоны, всегда там найдется что-нибудь эдакое, – напомнил Лазарь. Он только что закончил складывать кораблик. – В этом весь прикол.

– Нет там ничего прикольного, – сказала Дара с самым серьезным видом, а потом подошла и пристукнула новоиспеченную поделку Лазаря кружкой чая.

– Будем считать, что он пошел ко дну, – резюмировал тот. – Мы снова друзья? А я как раз собрался рассказать всем, где ты прячешь…

– Заткнись, а!

Необычные люди в инсонах тоже не редкость. Порой они являются в самых экзотических, гротескных ипостасях. Комичные до дрожи в коленях, ужасающие до гомерического хохота, а иногда вполне обычные, ничем не отличимые от соседей, но лишь до тех пор, пока хранят молчание.

Лазарь вспомнил, как однажды очутился в непримечательном заштатном городишке – одном из тех, где дорога по центральной улице в одну полосу, а продавца хот-догов на углу приветствуют по имени. Здесь не было пурпурного неба или голубого солнца. Редкие пешеходы тоже выглядели вполне обыденно – спешили по делам с портфелями в руках, с прижатыми к уху мобильниками. Искусная репродукция реальности – та же скучная минорная картина.

Так казалось в первую минуту. Во вторую все изменилось. Лазарь стал замечать, что каждый третий встречный от подбородка до мысков сапог измаран чем-то, похожим на садовый вар. Еще через минуту стало ясно, почему. Когда кто-то из них открывал рот, чтобы что-то сказать, вместо слов оттуда извергался поток жирной смолянистой массы. Никто не обращал на это никакого внимания. Люди не обращают внимания на то, что считается нормой.

Абсолютно неважно, что представляют собой люди в инсонах, что делают и чего не делают. С опытом Лазарь научился быть готовым к любому сюрпризу. Важно одно – насколько эти люди опасны.

Сенс пояснил:

– Там какая-то эпидемия. Или что-то вроде.

– В каком смысле? – вскинул брови Лазарь. – Все ходят в масках, чихают друг на друга и идут пятнами – такая эпидемия?

– Нет, – затряс головой Сенсор, – не такая. Помнишь, мы недавно фильм смотрели? Ну, ужасы?

– Не помню.

– Черт, как же его… Отвратительный такой…

– «Самый Лучший Фильм»?

– О, вспомнил! «Ночь живых мертвецов»!

Лазарь начал понимать, что вызвало у Марса такой бурный восторг. Вот, значит, какая там эпидемия… Вот почему Сенсор решил, что с девчонкой дело худо. Впрочем, она не виновата. По крайней мере не теперь, когда внутри бесчинствует тот, кого называют Ведущим Игры.

– Ты шутишь… – Губы Лазаря тронула улыбка.

Азарт охватил его целиком. Ударил в

голову, как глоток водки на голодный желудок, вспенил кровь, как ложка соды в стакане с водой. Ему хотелось, чтобы Сенс сказал «да». И не хотелось одновременно.

– Не шутит, – ответила за Сенса Дара. – Там что-то вроде апокалипсиса в миниатюре. Город брошен… точнее, его отдали. Как Москву – Наполеону. И сейчас в нем хозяйничают люди, зараженные каким-то бешенством. Полуголые, мерзкие твари, похожие на неандертальцев.

– А что с девчонкой?

– Мы не сразу ее нашли, – сказала Дарения. – Там такой бардак. Но потом Сенсор взял след. Похоже, она забаррикадировалась в квартире. Мы не успели рассмотреть все толком – ты же ворвался, как ненормальный, – вздохнула она и добавила: – Представляю, как ей страшно.

– Очень трогательно, – умилился Лазарь. – Не напрягай воображение, скоро узнаешь из первых уст.

Дарения вытаращила глаза:

– Нельзя туда одному идти!

– А кого прикажешь взять? Малого?

– Возьми Матвея!

Лазарь изобразил внезапное озарение:

– А это мысль! Пока из него будут выгрызать филе, у меня появится пара лишних минут.

Сенсор мечтательно заулыбался.

– Слушайте, народ, давайте не пороть горячку, – попыталась разрядить обстановку Дара. – Дождемся ночи – и посмотрим, ложатся ли эти твари спать. Они не ходят поодиночке, а сбиваются в стада. Мы видели одно такое, человек под сто. Перебежали дорогу и стали громить какой-то магазин. Может, на ночлежку тоже табуном пойдут? Было бы меньше шансов встретиться с такой компанией.

Игривое настроение Лазаря испарилось.

– У нас нет времени, – серьезно сказал он. – Потому что у нее нет времени. Потому что Ведущий Игры не оставит ей времени.

– Решил нахрапом брать, – скрипнул зубами Сенсор.

Если Матвей действительно провалился, это дело приобретало особое значение. Слишком уж часто они «сливают» в последнее время. Еще немного, и Ведущий решит, что получил карт-бланш. Если враг огромен, и победить его нельзя – хотя бы напоминай ему о своем присутствии.

В кухню вбежал довольный Марсен. В одной руке он держал лист с распечаткой.

– Неужели! – оживился Лазарь. – Что-то долго. Порнушки много, а ты один?

– Да не, – таинственно улыбнулся Марс, – бумагу искал…

– В следующий раз используй салфетки. Давай сюда.

Лазарь выхватил лист и пробежал глазами текст. Дочитав, медленно отложил распечатку на стол и пристально посмотрел на Дарению. Под его взглядом та невольно съежилась.

– Ну? – не выдержал Сенсор.

– Гну. – С протяжным скрипом Лазарь отодвинулся назад на стуле и подобрал с пола пакет с рыжим локоном. – Таблетки твои нейролептиками оказались – ими шизофрению лечат. «Рисперидон» – вот что ты услышал.

Дара охнула и прикрыла рот ладонью. Лазарь подтолкнул ей лист.

– Все еще уверена, что девчонка пробежалась в аптеку за аспирином? Так держать, Сенс.

Дара сосредоточенно уставилась в распечатку, беззвучно шевеля губами.

– Не знала, что шизики сами себе за лекарствами ходят, – проговорила она, закончив читать.

– А если она не себе? – с энтузиазмом предположил Марс. – Если кому-то другому?

Гадать глупо, бессмысленно и слишком расточительно. Лазарь взглянул на часы. Электронный циферблат показывал, что время для разговоров кончилось. Пора действовать.

– Есть только один способ узнать подробности. – Он оглядел друзей. – Провести разведку. И немедленно.

Он уже приготовился к шквалу протестов, но ошибся. Дарения встала с места:

– Я буду присматривать. Ну, и аптечку прихвачу.

– А я… – Сенсор на миг задумался, – буду, как всегда, на подхвате.

Марс, кусая губы, переминался с ноги на ногу:

– Слышь, Лазарь. Я тут спросить хотел…

– Ответ отрицательный, – отрезал Лазарь.

Лицо мальчишки дрогнуло.

– Ты даже не дослушал!

– И не надо. Я и так знаю, чего ты, мелкий подхалим, хочешь. Ты хочешь пойти со мной.

– Нифига не это! – вспыхнул Марс и тут же сдался: – Ладно – это. Возьмешь?

– Ладно, беру.

Пацан просиял.

– Поверил, что ли? Шучу, конечно.

Осознав, что все его подлизывания не дали результата, мальчишка волчком развернулся на месте и тяжело затопал в прихожую, ядовито бросив напоследок:

– Да пошел ты, урод!

Действительно, подумал Лазарь, мне пора. От этой мысли кожа на спине пошла мурашками.

– Жду вас в комнате Сенса, – сказал он, задерживаясь у выхода. – Через десять минут.

Все правильно. Пять минут, чтобы подняться в комнату, приготовиться, настроиться. Остальные пять занимает путь. Иногда больше, иногда меньше, но всегда столько, сколько нужно. Как Симплонский туннель пронзает Альпы, так путь пронзает вознесшийся до небес барьер, что отгораживает мир общественный от мира интимного, невидимого, но реального. Чужого для всех, но родного для девочки, бросившейся бежать из аптечного киоска.

6

Солнце светило ярко, по-летнему. Это потому, что здесь было лето. Для инсонов погодные завихрения – обычное дело. Любимое время года хозяина длится гораздо дольше, чем все остальные, иной раз и вовсе не заканчивается. Какая-никакая, а первая информация о девчонке есть: ее любимая пора – лето.

Жара стояла неимоверная. На лбу у Лазаря моментально выступила испарина. Перепрыгнув из декабрьских морозов в июльский зной, организм не успевал акклиматизироваться. Судя по длине теней, на дворе стоял полдень – значит, прежде чем последний луч солнца соскользнет за край ближайшей многоэтажки, пройдет часов десять. Эдак и свариться можно.

Лазарь скинул с себя поплиновую ветровку со свитером и бросил на тротуар – здесь они ему больше не понадобятся. Расстегнул сорочку на три пуговицы, подкатал рукава до локтя. Стало получше.

Легкий ветерок тянул в затылок, подхватывал рваные обрывки газет, мятые бумажные стаканчики, ленты туалетной бумаги и волок по тротуарам. Подталкиваемый воздушной тягой мусор кувыркался то влево, то вправо. Все его части двигались синхронно, словно кружась в танце. Вместо музыки движениям аккомпанировал какофонический шорох. Он заполнял все вокруг, потому что пустое пространство требовало наполнения. Ни гула дорог, ни людского гомона, ни гремящей из окон музыки – ничего здесь не было. Одна лишь тишина брошенного в предутренний час дома.

Завороженный непривычной обстановкой, Лазарь не сразу вспомнил, что здесь не так уж и пусто. В себя его привел голос Дары, зашипевший в левое ухо:

«Кончай загорать и найди себе какой-нибудь дрын!»

Сделать это оказалось нетрудно. Если бы не обступавшие с трех сторон панельные высотки, припаркованные у обочин машины да детская площадка посреди двора, место ничем не отличалось бы от городской свалки. Казалось, кто-то бросил по ручной гранате в каждый мусорный жбан.

В поисках подходящего оружия Лазарь двигался перебежками от одной машины к другой. Почти все были варварски разгромлены, перевернуты и выпотрошены. Тут и там на земле валялись части разоренных салонов: рулевые колеса, выдранные «с мясом» сиденья. Ковер битого стекла сухо хрустел под ногами. Кое-где в сияющей бриллиантовой россыпи попадались вкрапления «рубинов» – осколков, обагренных чьей-то кровью.

Опрокинутый на бок огромный черный «ландкрузер» походил на выбросившуюся на берег касатку. Пробегая мимо него, Лазарь споткнулся взглядом о темное пятно на земле со стороны днища. Сначала принял его за

лужу масла, натекшего из пробитого картера, и подошел ближе.

Большая клякса запекшейся крови с вытянутыми во все стороны мазками брызг напоминала нарисованный детским мелом рисунок солнца. Вокруг «солнца» вращались «планеты» – ошметки одежды, принадлежавшей организатору этого маленького «большого взрыва». В центре солнца лежал топор. Лазарь не сразу заметил его, потому что металл не блестел на солнце. И, только подняв инструмент, он понял, что лезвие сплошь облеплено кусочками засохшей плоти.

«Не самый аппетитный топорик», – прокомментировала Дара.

– Хозяин красит оружие, а не оружие – хозяина, – пробормотал Лазарь, взвешивая топор в руке.

Хороший, тяжелый, с удобной прорезиненной рукояткой. Его бывший владелец не сдался без боя.

«Он и покрасил – вон какой красивый».

Где-то наверху гаркнула ворона. Лазарь инстинктивно пригнулся, сжимая крепче рукоять топора. Большие скопления птиц кружили высоко в небе черными тильдами. Вот уж кому сейчас праздник живота…

– Какой дом?

«Напротив тебя, через двор. Подъезды – с другой стороны».

«Если бы только подъезды…» – подумал Лазарь и, оглядевшись, быстро перебежал площадку.

7

Он обошел дом с торца и высунулся за угол, держа топор наготове.

Никого. Крыльцо первого подъезда, выкрашенное белым и голубым, бетонный козырек, заваленный останками сброшенного из окна фортепиано, палисадник, подъездная дорога вдоль здания. Через дорогу жмутся друг к другу прихваченные ржавчиной одноместные гаражики. Ни единого движения. Если, конечно, не считать стайки легкого мусора, вальсирующего между тротуарами.

«Первый подъезд», – просуфлировала Дара.

Это хорошо. Конец текущей цели есть начало следующей.

Стараясь не высовываться из-за кустов палисадника, Лазарь пробрался к крыльцу. И замер.

– Дверь закрыта, – процедил он сквозь зубы. – Замок кодовый.

Железная дверь со старым механическим замком. Два рядка круглых пронумерованных кнопок – по три штуки в каждом, между ними – кольцо. Система стандартная: чтобы открыть замок, нужно одновременно нажать три определенные кнопки и потянуть кольцо вниз. Такие замки быстро набрали в стране популярность, когда какие-то ребята взяли моду беспрепятственно заходить в подъезды и забывать там сумки с взрывчаткой.

«Дзынь!» – и конец текущей цели кареткой пишущей машинки отодвинулся в начало предыдущей.

«Странно, – озадаченно проговорила Дара, – в прошлый раз была открыта».

– Значит, мне уже начинает везти.

«Пробуй угадать».

Очень дельный совет – тут всего лишь хрен знает сколько комбинаций. Но другого выхода нет. Как и другого входа.

Лазарь вспомнил – на подобных замках всегда имелась заводская комбинация. Может, попробовать ее? Кажется, первый столбец кнопок…

Один, три, пять – кольцо вниз. Не идет.

«Давай наоборот», – предложила Дара.

Лазарь запустил пальцы в соседний столбец, потянул кольцо…

Вместо щелчка отпирающегося механизма сзади послышался треск.

Лазарь похолодел. В такой ситуации полагается медленно обернуться и…

– Не фартит, – самопроизвольно вырвалось у него.

Все как по сценарию – у одного из гаражей за ним внимательно наблюдал, по-собачьи склонив голову набок, человек.

Лазарь остолбенел от изумления. Если это и был человек, то – яванский. Крупный мужчина, почти голый (только вокруг шеи и бедер болтались какие-то рубища, оставшиеся от былой одежды), глаза глубоко посажены под сводами тяжелых надбровных валиков, массивная челюсть синеет дремучей щетиной. Из приоткрытого рта выглядывают наружу чесночные зубчики клыков.

Ссутулившись, мужчина пытливо разглядывал Лазаря, не выказывая никакой агрессии. Пивное брюхо ровно вздымалось при вдохе и опадало при выдохе. Почерневшие от грязи и крови руки безвольными плетями качались вдоль туловища.

«Зараженный! Подбирай код быстрее!» – в ужасе вскрикнула Дара.

Лазарь вздрогнул, на секунду забыв, что только он может слышать девушку. Заставил себя повернулся к чудовищу спиной и снова взяться за замок. Пришлось бросить топор, чтобы освободить обе руки, и унять дрожь в пальцах, прежде чем они снова оказались в состоянии попадать по кнопкам. Он лихорадочно перебирал комбинации кода, стараясь издавать при этом как можно меньше шума.

Один, два, три, кольцо.

Один, два, четыре, кольцо.

Один, два, пять, кольцо.

Один, два, шесть, кольцо.

«Похоже, он не понимает, кто перед ним», – попыталась подбодрить Дара.

«Или не может поверить своему счастью», – мелькнуло в голове у Лазаря.

Один, три, четыре, кольцо, один, три, пять, кольцо, один, три, шесть…

До гаражей было метров двадцать, но в тишине обезлюдевшего квартала Лазарь различил мягкий удар о металлическую стену. Будто кто-то столкнулся с ней локтем.

«Не оглядывайся, – горячо зашептала Дара. – Еще трое!»

Это стая. Гребаная чертова стая! Надо же было нарваться…

– Предупреди, когда на меня попрут, – одними губами попросил Лазарь.

Один, четыре, пять, кольцо.

Один, четыре, шесть, кольцо.

Одинпятьшестькольцо…

Дватричетырекольцо…

Дватрипять…

«Еще четверо!»

Лазарь бросил взгляд на зазубренный топор под ногами и принялся жать наугад.

Три кнопки – кольцо. Три кнопки – кольцо.

«Их уже человек пятнадцать, тебе нужно бежать!»

Надо собрать мысли в кучу. Истинный ум проявляется в умении «включаться» в самые неподходящие моменты. Что ж, сейчас самый подходящий момент проверить это. Так, некоторые кнопки нажимаются мягче других…

Бурое солнце на серой земле…

«Лазарь, ты слышишь? Сваливай оттуда!»

Мозг, как машина, за рулем которой сидит ученик. То газ, то тормоз. Почему кнопки нажимаются мягче? Потому что они разболтаны. Их используют чаще других…

Бурое солнце среди обрывков одежды – планет его системы…

«ОНИ БЕГУТ, ЛАЗАРЬ, ОНИ БЕГУТ!»

А то он не слышит. Босые ступни жидкими аплодисментами зашлепали по асфальту, а значит, некоторые уже выбежали на дорогу.

Топор внизу напоминал говяжий огузок.

Продавленные кнопки: три, четыре, шесть.

Или нет?

Кнопки или топор? Кнопки или топор?

Без боя он не сдастся!

Тремя пальцами Лазарь безошибочно ввел нужную комбинацию… мгновение – и замок капитулировал. Лязгнул затвор, кольцо уехало вниз. Лазарь угрем проскользнул в подъезд, но не успел захлопнуть дверь – за него это сделала оголтелая ватага зараженных, слепой волной ударившая с другой стороны. Многократно усиленный эхом грохот десятков рук, забарабанивших в железную дверь, заполнил пустоту лестничных маршей.

Глава 2

День закрытых дверей

1

Лазарь тяжело уселся на ступеньки, опершись локтями о колени.

Голос Дары чуть заметно дрожал в ухе:

«Тут рядом Сенсор. Просит передать, что ты полудурок».

– Интересно, как бы он назвал меня, останься я с другой стороны…

«Полным придурком, наверное».

Да, точно! А вот ребята за дверью посчитали меня плотным обедом к сиесте.

Лазарь восстановил ритм сердца и оглядел первый этаж. Пол и ступени обильно заляпаны кровью, кое-где багровые брызги испещряют беленые стены. Почти все квартиры открыты – жильцы покидали их в спешке, как если бы в доме бушевал пожар. Повсюду разбросаны предметы домашнего быта – видимо, вещи собирались также на бегу. Дверцы лифта расперло застрявшим в проходе телевизором.

«Она на

четвертом, в пятнадцатой квартире», – подсказала Дара.

Поднимаясь вверх по лестнице, Лазарь размышлял, что будет говорить девчонке при встрече. Она уже догадалась, что в доме кто-то есть, – его прибытие сюда вряд ли осталось незамеченным. Голодная стая чудовищ еще рвалась внутрь, но уже с меньшим энтузиазмом. Так что сейчас, скорее всего, девчонка с ужасом ждет, постучится ли кто-то к ней в дверь или же, ломая когти, станет срывать с нее обивку. Постучаться будет разумнее, но порычать и поскрестись – веселее.

Пол на четвертом выкрасили в уродливый бордовый цвет. Крови здесь почти не было – похоже, основная мясорубка закрутилась на нижних этажах. Квартиры слева выходили прямиком на лестничную площадку, квартиры справа предварял тамбур. Дверь в тамбур была чуть приоткрыта, внутри царил непроглядный мрак.

«Она справа», – как будто издеваясь, заметила Дара.

Лазарь с тоской вспомнил оставленный на крыльце топор. Ему совершенно не нравилась эта темнота, а еще больше – перспектива шагать в нее.

– Эй, есть кто живой? – позвал он. Голос завибрировал меж бетонных стен, как от страха.

Молчание.

– Я пришел с миром!

Тишина.

Лазарь стал медленно продвигаться к тамбуру.

– Дара, ну-ка глянь, что там, – сказал он, чуть понизив голос. Девчонке совсем необязательно знать, что с ним еще кто-то есть. Особенно если этого «кого-то» нельзя увидеть.

«Смотрела уже. Двери в квартиры закрыты, в тамбуре вроде никого».

– Слово «вроде» вроде как дурацкое.

«Ну, а я вроде не сова!»

Лазарь остановился перед тамбуром на расстоянии вытянутой руки. Оглянулся, еще раз прикидывая в уме пути для отхода. Затем одним пальцем толкнул дверь, и та легко распахнулась. Тамбур залило дневным светом с площадки.

«Я же сказала, что никого!» – торжествовала Дара.

Лазарь не спешил разделить ее восторг. Его внимание приковала обшивка двери пятнадцатой квартиры. Монолитную пластиковую панель, выполненную под дерево, изрывали вдоль и поперек глубокие рваные борозды. Нижние углы сорвало с клипс, на них отчетливо виднелись следы зубов. Но примечательно было другое – дверь в шестнадцатую квартиру казалась абсолютно целой. Обшивка сияла первозданно гладким пластиком.

Не фартит…

Теперь Лазарь явственно чувствовал крепкий дух испражнений, проникающий в тесный тамбур из шестнадцатой квартиры. Просвет между дверью и косяком был слишком мал, Дара просто не разглядела. Она ведь не сова, в самом деле…

Отступать было поздно – в шестнадцатой уже слышалось какое-то копошение. Если там кто и спал, то своими воплями Лазарь разбудил его.

Все было бы гораздо проще, если бы девчонка просто впустила его к себе. Может, стоит попросить?

Наперекор бунтующему инстинкту самосохранения Лазарь переступил порог тамбура. К счастью, дверной глазок пятнадцатой каким-то чудом уцелел. Пришлось немного согнуть ноги в коленях, чтобы лицо попало в зону видимости.

– Если меня видно, – он старался сохранять голос ровным, – или слышно, прошу, откройте дверь. Я знаю: здесь кто-то есть. Ваш сосед мне намекнул.

Тяжелую поступь в шестнадцатой теперь сопровождало хриплое, с присвистом, дыхание.

– Откройте, – возвысив тон, повторил Лазарь. – Прошу вас!

За линзой глазка что-то мелькнуло – а может, ему только показалось. Шаги в шестнадцатой стали четче, участились, перешли на бег.

Лазарь стал кричать:

– МЕНЯ ЖЕ ПОРВУТ СЕЙЧАС! ОТКРОЙТЕ! ДВЕРЬ!

Не фартит…

Оглушительным ударом Лазаря сшибло с ног. Он кубарем выкатился из тамбура на площадку, перекатился на живот, поднял голову и с ужасом осознал, что дверь в шестнадцатую распахнута настежь. Внутри все оборвалось и с немым ужасом улетело куда-то вниз.

В дверном проеме выросла огромная фигура, очень похожая на старого приятеля у гаражей. Только этот казался в два раза больше и в три свирепее. Мускулистый верзила пригибался к полу, опираясь на длинные, как у орангутана, руки. Пальцы на них были сбиты в кровь. Из уголков рта тянулись до самой груди белые вожжи слюны. Не считая грязной дерюги с оторванными до плеч рукавами и разорванной от воротника до пупа, мужчина был абсолютно гол.

Дара что-то вопила в ухо, но Лазарь не слышал ее. Надо было справиться со страхом, парализовавшим все тело, прежде чем эта тварь разделается и с тем, и с другим за него.

Животное – иначе не назовешь – выгнуло спину и сгруппировалось для прыжка.

«Без паники, без паники, без паники», – вторил здравый смысл.

«Без паники здесь не обойтись», – ехидно напоминал инстинкт самосохранения.

В одно мгновение зараженный совершил ошеломительный прыжок. Это движение можно было бы назвать красивым, если бы оно не было столь ужасным. В безотчетном порыве избежать смертоносных объятий Лазарь с поразительным для своего роста проворством вскочил на четвереньки и отпрянул в сторону. Не рассчитал силы – и крепко приложился лбом о стену. Над правой бровью что-то лопнуло, глаз залило теплой влагой.

«Работенка для Дарении», – тренькнуло в мозгу.

Огромная туша пролетела мимо. Тварь приземлилась на четвереньки и с неприятным звуком проехалась по полу до противоположного конца площадки. Столкнулась с дверью в тринадцатую квартиру, но сохранила равновесие и пружинисто развернулась обратно. Ощерившись, снова приняла стойку для прыжка. Под кожей вздулись твердые клубки мускул.

Лазарь попятился к тамбуру, придавливая ладонью рассечение на лбу. Крови было много, она будто сочилась прямо из-под века – правый глаз совсем ослеп. Но вместе с переполненной адреналином кровью тело понемногу покидал страх.

Лазарь встал так, чтобы узкий коридор, ведущий к мусоропроводу, оказался по левую руку. Тесное помещение тамбура и открытая дверь в шестнадцатую квартиру остались позади. Впереди – пять метров лестничной площадки и зверь у противоположной стены. Почему-то в голову лезли ассоциации с вестернами…

Дара перестала кричать. Может, захлебнулась в немом ужасе, но скорее просто оборвалась связь, и сейчас она тупо моргала глазами на диване в душной комнате Сенсора. Такое с ней иногда случалось в минуты сильного эмоционального перенапряжения.

Жаль, что только с ней.

– Давай, давай… – подзадоривал сам себя Лазарь. – Сюда иди!

Зараженный мужчина растопырил пальцы, наклонился и уперся костяшками в пол на манер бегуна в высоком старте.

– Сюда иди!

И он пошел. Побежал. Босые пятки пару раз скользнули по полу, потом поймали сцепление, и животное, загребая длинными ручищами, рвануло с места.

Черт, все было бы гораздо, гораздо проще, если бы девчонка сразу открыла свою чертову дверь…

Никаких плавных, как в замедленной съемке, движений. Никакой, слайдами пронесшейся перед глазами, жизни. Ничего из этих цветистых и пустых, как барабан, книжных штампов. Все произошло стремительно, на уровне рефлексов и моторики. Сознание запечатлело в памяти краткие обрывки происходящего.

Боль в ребрах при приземлении в проходе мусоропровода.

Веер кровяных капель на меловой стене из раны над бровью.

Непослушные ватные ноги, холод металла дверной ручки в ладони, биение пульса в ушах.

Лазарь уперся дрожащими ногами в стенку тамбура, лопатками прижался к захлопнувшейся двери в шестнадцатую квартиру, а с той стороны уже ломилось наружу запертое им чудовище.

Тварь неистово вколачивала себя в дверь. Почти сразу стало ясно – долго дверь не удержать. Чудовище не успокоится, пока не вырвется наружу. Не выдержат либо петли, либо ноги, либо сама дверь.

Что делать? Бежать? Вниз нельзя – стая наверняка еще там. Искать свободную квартиру? Не факт, что такая найдется. Остается…

В промежутках между больно отдающими в грудь ударами Лазарь принялся выкрикивать:

– Я так… долго… не выдержу! Открой… дверь!

Удар. Удар. Удар.

– Открой… пожалуйста!

«Открой ему, дура, открой…» – застонал в голове плаксивый голосок.

До Лазаря не сразу дошло, что это не его мысли, а просто Дара вернулась. Если, конечно, она вообще куда-то уходила.

Удар. Удар. Удар.

– Еще три удара… и я брошу дверь… или ты мне откроешь… или мне крышка…

Открой. Открой. Открой.

– Раз!

Не слышно щелчков замка. А они должны быть. Должны.

– Два!

Может, и были, да только он прослушал? Или ей просто плевать?

Запертый в квартире монстр с чудовищным треском протаранил дверь в третий раз.

– Тр-ри!

Дара пищала, как проколотая шина. Лазарь отошел от двери на полшага. В его распоряжении было не больше секунды, пока зверь брал разгон для очередного штурма.

«Нет, не так – у девчонки секунда на то, чтобы впустить меня внутрь».

Дверь в пятнадцатую распахнулась, но Лазарь остался стоять на месте, точно громом пораженный. Из квартиры высунулась вовсе не девчонка – какой-то парень схватил его за грудки и грубо втащил внутрь.

2

Оба с шумом ввалились в прихожую. Краем глаза Лазарь успел заметить тощую фигурку – махнув рыжими космами, она расторопно закрыла дверь.

Значит, девчонка здесь, но не одна. Нужно поскорей придумать, что говорить, пока гудящая голова не взмолилась о тайм-ауте.

Лазарь прислонился к стене и медленно сполз на пол, по-хозяйски раскинув длинные ноги. Дыхание и сердцебиение постепенно приходили в норму. Кровотечение над глазом уменьшилось, но он все равно зажимал рану ладонью. Повисшую тишину периодически разбавляла входная дверь, дребезжащая под натиском обезумевшего зверя.

– Да уж… восемь из десяти, – озвучил Лазарь первое, что пришло на ум.

Дара никак не отреагировала на реплику – стало быть, в обыкновенной для себя манере реагировала на собственную ошибку.

– Это типа по шкале дерьмовости? – поинтересовался белобрысый юноша, втащивший его сюда. Парень возвышался над Лазарем с самым недоверчивым видом. В одной руке подрагивал широкий кухонный нож.

– Да уж точно не по Рихтеру. Э-э, спасибо…

– Ей скажи, – перебил парень, кивая на подругу. – Ее квартира. А то хрен бы я тебя впустил.

Девушка стояла немного поодаль и разглядывала Лазаря с выражением нескрываемого страха на красивом лице.

«Неудивительно, что Сенс так быстро примчался», – мелькнула в голове шальная мысль.

Веснушчатое лицо, огромные, как у инопланетянки, васильковые глаза, чуть припухшие, словно от долгих поцелуев, губы – такие вполне в его вкусе. Очаровательные девочки-подсолнухи, всем букетам мира предпочитающие веник полевых ромашек. Сенс сразу клюет на эту внешнюю невинность и бросается в омут с головой, даже если на дне, в тиши и тине, его уже дожидается мохнатая компания чертей.

«А впрочем, – запросилась в голову другая мысль, еще безумней предыдущей, – ради такой можно и рискнуть».

Правда, сейчас рыжеволосая красавица была не в самой лучшей форме. На осунувшемся анемичном лице контрастировали залегшие под глазами тени, губы обметало, засаленные волосы склеились в длинные ржавые канаты.

Все признаки того, что в осаде они как минимум неделю, налицо.

– Рассказывай, откуда нарисовался и чего здесь ловишь, – потребовал парень.

Это правильно. Когда у двоих проблемы с питьем и едой, третий – тоже проблема.

Белобрысый выглядел гораздо лучше своей подруги – даже под всеми невзгодами блокадного положения он смотрелся свежо. Впечатление усиливала красивая, вычурно безупречная внешность. В большом подвижном рту сверкали сахарно-белые зубы, на щеках горел здоровый румянец. Лазарь заключил, что вне инсона он либо ее кавалер, либо близкий друг и предмет тайного обожания. В любом случае, новости для Сенса хреновые.

Лазарь медленно поднялся на ноги. Когда он выпрямился во весь рост, то оказался почти на голову выше белобрысого. Тот с опаской отступил назад, вытягивая нож перед собой. Девчонка удивленно мигнула огромными глазищами и шмыгнула парню за спину.

– Стой на месте, – предупредил белобрысый. Кончик ножа угрожающе дрогнул.

Лазарь попытался представить себя со стороны: тощий всклокоченный верзила с залитыми кровью лицом и рубашкой. Не самая располагающая к доверию внешность.

– Я нарвался на стаю, – объяснил он, миролюбиво показывая раскрытые ладони, – и стал убегать. Когда выбился из сил, решил спрятаться в подъезде. Ваш был открыт.

– Рассказывай… – хмыкнул белобрысый. – У нас здесь всегда день закрытых дверей.

Что есть – то есть. Точнее и не скажешь.

– Умел бы ходить сквозь стены, к вам бы не ломился.

Девчонка с любопытством зыркнула из-за плеча друга.

– У вас замок кодовый, – пояснил Лазарь, поймав ее взгляд. – И времени возиться с ним у меня не было.

– С чего нам верить, что за тобой вообще кто-то гнался? – неожиданно спросила девчонка, уловив движение по порочному кругу.

– Слыхали аплодисменты внизу? – изогнул бровь Лазарь. – В мою честь.

Некоторое время белобрысый прикидывал что-то в уме. Потом, брезгливо поморщившись, спросил:

– Укушен?

Лазарь неловко оглядел окровавленные руки и вдруг понял, чего они так боятся. Действительно, он ведь может быть инфицирован. И тогда вдвойне любопытно, почему она позволила впустить его в дом. Ведь это ее инсон. А там, за дверью, – чума, его пожирающая.

– Ударился головой о стену, – Лазарь указал пальцем на лоб. – Но ты, конечно, мне не веришь.

– Нет, – помотал головой парень, – не верю.

Лезвие ножа, вторя движению головы, покачивалось в воздухе из стороны в сторону. Рыжеволосая красавица шагнула из-за спины друга, желая получше рассмотреть то, на что указывал Лазарь. На ней были синие джинсы в обтяжку, кеды и кофта с розовыми и черными ромбами.

Фигурка ладная, что ни говори.

– Ну, раз не ты хозяин хаты, в принципе не важно, во что ты там веришь, – жестко произнес Лазарь, отворачиваясь от парня. – Важно, во что верит она.

Оставалось гадать, как перекосилось лицо белобрысого, потому что сейчас Лазарь смотрел на девушку. Давил самым тяжелым из арсенала взглядов, под которыми даже Дара «прогибалась» на раз. А эта девчонка выдержала. Выдержала с вызовом.

– Ты чо несешь! – вскинулся белобрысый и резко бросил в сторону подруги: – На кой черт он нам сдался, Яни?

Яни – интересное имя. Сокращение, скорее всего.

Не отрывая взгляда от девушки, Лазарь коснулся пальцем подсыхающей раны:

– Это – рассечение от удара о стену. Ты же веришь мне.

Он произнес это как аксиому, и со стороны могло показаться, что пытается заворожить, загипнотизировать ее. К сожалению, в инсонах такие штучки не проходят. А, судя по выражению ее лица, она не поддалась бы и в яви.

– С чего мне тебе верить? – спросила она.

Лазарю пришло в голову, что теперь это уже неважно. Она уже верила ему. Сама не знала почему, но верила и спрашивала себя, но хотела,

чтобы ответ дал он.

– Потому что ты меня сюда впустила. – Он медленно опустил руки. – Ты меня уже спасла.

«Ну, болтаешь! – хихикнула Дара. – Я прям заслушалась».

– Яни, не дури, – предостерегающе зашипел белобрысый, косясь на подругу.

Оставалось немножко дожать.

– Обещаю, что ни в чем не стесню вас. Я, как верблюд, могу не есть и не пить сутками.

Девчонка колебалась секунду. Потом повернулась к другу:

– Пусть останется, Джуда.

Лазарю стоило огромных усилий сдержать расползающиеся вширь губы. «Джуда, старик, извини – ничего личного». Цель достигнута – да здравствует новая цель!

3

– Я Джуда, она Яника.

Втроем, если не считать Дару, расположились на кухне. Чай-кофе никто не предлагал. «С водой напряг», – сразу предупредил Джуда. Звучало комично, учитывая, что всю кухонную утварь, способную вместить в себя жидкость – от тазов с кастрюлями до кофейных кружек и полиэтиленовых пакетов, – доверху заполняла вода. Неприкосновенные запасы громоздились нестройными рядами повсюду: на столах, на полках, даже на подоконнике не осталось свободного места. «Напряг с водой»… звучит забавно, если не выглядывать в окно.

– Лазарь.

С продовольствием дела обстояли еще хуже. Без электричества холодильник сдох, прихватив с собой на тот свет львиную долю продуктов. Его дверца была открыта, в салатницы и суповые тарелки на решетчатой полке под морозилкой собрали талую воду.

В ванной Лазарю выдали влажное полотенце, чтобы он мог оттереться от крови, а Яника даже перевязала ему бинтом голову, старательно избегая встречаться с ним взглядом. Что это было – неловкость спасителя перед спасенным или что-то другое, Лазарь так и не понял.

– Как тебя к нам занесло, Лазарь? – Джуда смотрел испытующе.

Они с Яникой, сдвинув стулья, сидели в обнимку, обозначая тем самым незримое классовое неравенство, по-прежнему разделяющее их с гостем.

– Я уже говорил – пытался не стать Куком для аборигенов. – Лазарь уловил недоумение на лицах собеседников и пояснил: – Люблю метафоры.

Ему показалось или губы девчонки тронула улыбка?

– А то я не понял, – огрызнулся Джуда. – На улице что искал?

– Еду и питье.

К допросу осторожно присоединилась Яника:

– Почему не ушел с остальными?

Повязка на голове была сделана неумело и медленно съезжала на глаза.

– Не успел к эвакуации, – наугад брякнул Лазарь.

Взгляд Джуды стал еще подозрительнее:

– Это потому, что ее не было. Люди разбежались, как крысы с тонущего корабля. За один день. Один день – и никого нет.

– Знаю. Решил, что остаться будет безопасней. Как и вы.

Джуда и Яника обменялись взглядами. Потом парень указал глазами на прихожую:

– Никто ничего не решал. Не видишь – заперты мы здесь…

Будто в подтверждение его слов, существо в тамбуре снова приложилось к двери, после чего с эффектными звуками принялось драть пластиковую облицовку. Яника едва уловимо вздрогнула и напряглась, пальцы машинально сжались в кулаки.

Это не ускользнуло от внимания Дары:

«Заметил?»

Вопрос риторический. Вся работа Лазаря строится на том, чтобы подмечать мельчайшие детали.

– А теперь и ты, как мы, – пасмурно прибавил Джуда.

Почему-то после этих слов девчонка еще больше съежилась и крепче прижалась к другу.

– Давно он вас караулит?

Джуда медлил с ответом, но Яника попросила:

– Расскажи.

4

Оказалось, караулит он с тех самых пор, как все началось. Когда на улицах стали появляться первые прокаженные (так их здесь называли), Джуде позвонила Яника.

– Плакала, – вспоминал парень, – умоляла приехать.

Пообещав родным, что только заберет девушку – и сразу обратно, Джуда прыгнул в машину и отправился сюда. Из-за сплошных пробок доехать не получилось. Пришлось бросить машину на обочине, и последний километр до дома он пробежал пешком.

– На улицах черт знает что творилось! А в дом зашел – и понял, что тут – вообще мрак.

Ошалевшие от страха жильцы волокли пожитки вниз по лестницам. Перебраниваясь и толкаясь, точно неуправляемое стадо, они топтались по головам тех, кому не посчастливилось упасть. В узких пролетах мешанина жильцов и предметов домашнего обихода создавала непроходимые заторы. Сквозь давку почти невозможно было пробиться наверх, ведь основная масса людей текла вниз.

– Один мужик поднял над головой девчушку лет семи и медленно нес ее к выходу. – С губ Джуды сорвался смешок. – Его почти не было видно в толпе. Только руки с девчонкой торчали над головами. Он шел, шел и все повторял: «Ребенок, ребенок, ребенок…» Как будто кто-то его слушал!

Джуда преодолел всего один пролет, когда сзади послышались визг и крики. Людская масса всколыхнулась, пропуская рябь обернувшихся голов, и с воплями ринулась в обратную от выхода сторону.

– Я не сразу сообразил, что произошло. Потом уже по крикам понял, что в подъезд ворвались прокаженные.

Стремнина обезумевшего людского потока сдавила со всех сторон и сама понесла Джуду вверх по лестницам. На четвертом этаже он каким-то образом умудрился вырваться. Вынырнул на лестничную площадку и распластался там на полу, радуясь возможности снова нормально дышать. Несколько секунд просто лежал на спине и жадно глотал ртом воздух.

– Когда Яни впустила меня, мы решили переждать, пока вся эта канитель не уляжется. Не помню, сколько времени прошло, но однажды все стихло. Мы подумали, что все – люди нашли способ вытурить этих тварей.

Посовещавшись, Джуда и Яника решили не засиживаться в квартире дольше и последовать примеру остальных, пока не поздно. Перед тем как открыть дверь, Джуда на всякий случай взглянул в дверной глазок – и правильно сделал. Едва припав к нему, он в ту же секунду с ругательствами отшатнулся. С другой стороны на него взирала, искаженная стеклянными линзами, жуткая морда.

– Он ничего не делал, просто стоял и смотрел. Смирно так, гад, словно специально поджидал. До сих пор не понимаю, чего он остался. Они же вроде в стаи сбиваются, а этот какой-то странный, отщепенец, что ли? Мы стали ждать. Часов пять, наверное, прошло – а он не уходит. Тут-то и поняли, что застряли.

На протяжении всего рассказа Яника отстраненно молчала, уставившись в стену. В ее взгляде смешались в одну солянку обреченность, беспризорный страх и… что-то еще. Неуловимый ингредиент, который Лазарь никак не мог увидеть, понюхать, почувствовать на языке. Такие штучки – для Дарении. Это она ощущает вкус страстей, обоняет эмоции, различает их вспышки по цвету, причем не в переносном, а в буквальном смысле.

Интересно, что бы она почувствовала сейчас? Что вообще она могла почувствовать, принимая в расчет, что у девчонки не все дома? Едва ли это будет тарелка ароматной солянки. Скорее, стакан протухшей воды.

Лазарь решился на небольшой эксперимент.

5

Деликатно откашлявшись, он обратился к хозяйке квартиры:

– Яни, можно один вопрос?

При упоминании своего имени девушка встрепенулась, недоверчиво взглянула на Лазаря, словно учуяв какой-то подвох:

– Не гарантирую, что отвечу.

«Ее лицо просто создано для улыбок», – подумал Лазарь. Об этом свидетельствовали уголки припухлых губ, каждая впадинка на коже. Печальное выражение не шло ему, ни с чем не вязалось, казалось неисправностью вроде потухшего глаза

светофора.

– Справедливо.

– Ну, – она передернула острыми плечиками, – тогда спрашивай.

– Куда делся третий?

Девчонка заметно напряглась:

– Третий?

– Ну, ведь ты же не одна здесь живешь.

Вместо ответа Яника принялась сосредоточенно молчать.

Джуда переводил недоуменный взгляд с нее на Лазаря и обратно.

– Одна, – наконец внушительно заявил он.

Это была ложь. На стеклянной этажерке в ванной Лазарь заметил бритвенные принадлежности и две зубные щетки в подставке. Следовательно, постоянных жильцов здесь было как минимум двое, если, конечно, Джуда не имел привычки таскать с собой предметы личной гигиены, отправляясь в конец света.

– Откуда взял про третьего? – прищурился Джуда.

Лазарь пожал плечами:

– Из лучших надежд.

– В смысле?

– Ну, теперь получается, что вы тут, а ваши родные и близкие – где-то там. И неизвестно, что с ними стало.

Яника хотела что-то сказать, но так и не отважилась раскрыть рта. Похоже, ее душил изнутри подступивший к горлу ком.

– В ситуациях вроде этой намного выгоднее, если никого нет, – продолжал Лазарь. – Как у меня.

А вот и то, чего он добивается, – первая слезинка перевалила за край века и сбежала вниз по щеке. Что ж, если она действительно сумасшедшая, если ее оскудевший эмоциональный спектр не вкуснее глотка воды (что типично для больных шизофренией), и если глаза Лазаря не врут – а они не врут, – то девчонка просто талант! Эмоции можно испытывать или нет, можно скрывать, но труднее всего их изображать. Последнее называется актерством. И на актерство ее слезы совсем не похожи.

Лицо Джуды посуровело, на скулах перекатывались желваки. Он потянулся к Янике, чтобы обнять, но та решительно оттолкнула его руку плечом. В этом жесте было что-то отчаянное и в то же время мятежное.

– У меня тоже, – проронила она, смахнув слезу рукавом, – никого нет. Родители умерли, а кроме них – никого.

– А мои предки, наверное, свалили из города, – с каким-то ожесточением в голосе проговорил Джуда. – Но я не жалею, что три дня назад приехал сюда. – Он предпринял еще одну попытку обнять подругу, и на этот раз она увенчалась успехом. – Один я у нее остался.

«Шары подкатывает», – высказала авторитетное мнение Дара.

Лазарь решил, что у него нет причин не доверять ей. У Дары на такое нюх, развившийся из богатого личного опыта, – чего-чего, а ухажеров ей хватало. Если она права, то под юбкой у Яники Джуда еще не был. Стало быть, встречаются недолго, раз уж все еще вместе – такие, как Джуда, не из терпеливых. Тем не менее радовать Сенса было пока рано. Джуда сказал, с момента заточения прошло всего три дня, и это настораживало. Кое-что не сходилось. Девчонка выглядела изможденной недельным голоданием, она просто не успела бы истощать так за трое суток. Выходит, Яника действительно больна. А раз больна наяву – то и в инсоне тоже. В такой последовательности.

– Три дня… – Мысли Лазаря неожиданно оформились в слова.

– Да, – протянул Джуда, покачиваясь на стуле и обводя глазами кухню, – клали на нас в ООН.

Лазарь посмотрел на Янику. Девушка казалась полностью погруженной в свои думы – только веки подрагивали в унисон с дверью в прихожей.

Лазарь поспешил сменить тему:

– Чем еще, кроме воды, питаетесь?

– Перебиваемся, – вздохнул Джуда. – Осталось все, что не портится. Есть мешок картошки, есть сухари. Только готовить не на чем – газа нет. Разве что прямо так жевать.

Проблемы питания Лазаря не беспокоили. От голода хозяин инсона умереть не может – во всяком случае, пока не перестанет есть в реальности. Но девчонка этого не знала и, увядая в инсоне, угасала наяву. Именно в такой последовательности.

– А туалет?

– Та же канитель. Воды нет. Тебе по-большому или по-малому?

– По-малому.

Физиономия Джуды расплылась в ухмылке:

– Тогда делай как я. Идешь на балкон, становишься на табуретку – и вперед. Если повезет, обделаешь кого-нибудь из этих уродов.

– Пойду, попрактикуюсь. – Лазарь встал из-за стола. – Расскажешь потом, как делать это по-большому.

Балкон находился в спальне, в другом конце квартиры.

Выйдя в прихожую, Лазарь прошептал:

– Можешь уходить, я надолго застрял. Поезжайте с Сенсом к ее дому, осмотритесь, соседей расспросите. К ночи постараюсь вырваться.

«Сейчас только полюбуюсь, как ты писаешь с балкона, и сразу уйду!» – рассмеялась Дарения.

– Или уйдешь и посмотришь, как я надую себе полные штаны наяву, – предложил Лазарь.

Глава 3

Говорят выжившие

1

За окном неустанно тявкала собака, по неясной прихоти прокаженных до сих пор остававшаяся живой. Ее лай казался чем-то инородным в сонном царстве брошенного города, одиноким и жалостным. Бессмысленное «гав», как отчаянное «ау» заплутавшего в лесу путника.

«АУ! АУ! АУ!»

Они перешли в гостиную – стало немного потише. Зверь в тамбуре обессилел от бесплодных попыток пробить железную дверь и отступил. Ничего не происходило, инсон пребывал в так называемой стадии «кейфа». Конечно, дефиниция «кейфа» в условиях почти свершившегося конца света звучит довольно странно, но по опыту Лазарь знал – настоящая Игра еще не началась. Обычно в такой ситуации от тебя ничего не требуется, и остается просто ждать, когда акция начнет двигаться сама собой. Наверное, оттого Лазарю сейчас особенно неуютно – он не из тех, кто привык кататься на велосипеде без рук.

«АУ! АУ! АУ!»

Глупая псина даже не подозревала, что зов о помощи в лесу может спровоцировать совершенно противоположный эффект, и тогда вместо бригады спасателей к тебе явится оголодавшая волчья стая.

Лазарь посмотрел на часы и выдохнул – с момента его появления в инсоне минуло чуть больше двух часов. А казалось, что все четыре – время тянулось катастрофически медленно. Но самое неприятное заключалось в том, что он вынужден сидеть взаперти наравне с Яникой, даже если сейчас от него нет никакого проку. Покинуть инсон теперь, растворившись в воздухе прямо на глазах у девушки, равносильно проигрышу. Это называется испарением, и демонстрировать его хозяину инсона категорически не рекомендуется. Испарение неминуемо приведет к закупорке сознания, а туннель в инсон будет навсегда заблокирован обвалом разрушенных устоев – ведь всем хорошо известно, что люди не исчезают просто так. Оставалось сидеть и надеяться, что хотя бы Сенсор с Дарой проводят время с большей пользой.

«АУ-АУ-АУ-у-у…»

Дворняга взвизгнула, захлебнулась и умолкла.

– Ежик сдох, – задумчиво выговорил Джуда.

Они с Яникой устроились на диване и с индифферентным выражением на лицах разглядывали журнал «Авторевю».

Лазарь наблюдал в окно, как несчастное животное рвут на части четверо прокаженных. Работали твари молча и методично, встав кружком над жертвой, – через минуту от собаки осталось лишь мокрое пятно на земле. Теперь ясно, почему в городе нет ни одного трупа.

– Ежика убили. – Лазарь вернулся в кресло. – И съели. Знаете, почему люди не едят ежатину?

Яника оторвалась от журнала:

– Почему?

– Слишком острая.

Тень улыбки выдали проступившие на привычных к этому щеках ямочки. При довольно остром подбородке у Яники были высокие, чуть выпуклые скулы, отчего овал ее лица напоминал перевернутую луковицу. Когда она улыбалась, скулы приподнимались еще выше, превращая глаза в

две очаровательные щелки – точь-в-точь как в японском аниме. Очевидно, в жизни она очень улыбчивый человек – только лица таких людей достаточно натренированы для молниеносных микроулыбок вроде этой.

– А почему люди не едят людей, знаешь?

Улыбка сошла с губ так же быстро, как и появилась.

– Люди едят людей, – серьезно сказала она.

– Еще как едят, – поддержал Джуда. – Спроси нашего соседа, если не веришь.

Лазарь отмахнулся:

– У нас разговор не заладился. Он показался мне каким-то нелюдимым.

Джуда запрокинул назад голову и расхохотался, а Яника принялась сосредоточенно листать журнал. Эта шутка, на вкус Лазаря, вышла куда острее предыдущей, но девушка никак не отреагировала, продолжая листать журнал про автомобили.

– Интересный? – спросил Лазарь.

Она посмотрела на него поверх журнала:

– Что?

– Твой журнал – интересный?

Девушка качнула головой:

– Я не читаю. Так, картинки рассматриваю.

– Машинами, то есть, не интересуешься?

– Не особенно, – пожала она плечами. – Во всяком случае, пока у меня нет своей.

– Тогда откуда журнал?

Яника вскинула голову и уставилась на Лазаря с видом проштрафившейся школьницы, застуканной с сигаретой в школьном туалете.

– Необязательно было врать, ты же мне ничем не обязана, – мягко заметил Лазарь. – Могла просто не отвечать, когда я спрашивал про «третьего». Помнишь, мы предусматривали такую возможность?

Это было смешно и нет сразу. Стыдить человека в его же собственном инсоне – все равно, что воспитывать чужого ребенка.

Яника переложила журнал на колени Джуде и выпрямилась.

– Мне совершенно безразлично, что ты обо мне подумаешь! – заявила она. На щеках выступил чуть заметный румянец. – Никогда не понимала дурацкой манеры совать нос в чужие дела.

– Это в человеческой натуре. Мы бы все передохли со скуки, если бы не обращали друг на друга внимания.

– Не померли бы. Ты вот, Лазарь, сейчас жил бы спокойнее.

– Если под спокойствием ты подразумеваешь упокоение, то да, без сомнения. Но вот жил бы, – Лазарь кивнул в сторону прихожей, – если бы всем было наплевать?

Яника не нашлась что ответить.

Воцарившуюся тишину нарушил Джуда:

– Жрать охота.

Девушка вызвалась принести. Вскочила с дивана чуть быстрее, чем собиралась, и от Лазаря не ускользнуло, как болезненно сморщилось ее лицо, когда она отталкивалась от сиденья руками. Яника ушла на кухню, и какое-то время оттуда слышался шорох целлофановых пакетов.

– Сухпай? – усмехнулся Лазарь.

– Суххрень, – ворчливо отозвался Джуда. – Слушай, э-э… мы же с тобой договорились…

– Я помню, помню. Суххрень – не самое мое любимое блюдо.

Джуда удовлетворенно кивнул.

2

Яника принесла большой пакет с сухарями, зеленую пачку чипсов «Лэйз» и пластмассовый термос.

– Приятного аппетита. – Лазарь подавил в себе желание поиздеваться над их совестью и, дабы им легче жевалось, отвернулся к окну.

Впрочем, размышлял он, о каком смущении может идти речь, когда речь идет о выживании? В современной художественной литературе и кино на постапокалиптическую тематику оставшийся на попечение анархии народ обычно изображается сообществом первобытных хищников: охотников – кто посмелее, и падальщиков – кто послабее. И дело здесь вовсе не в деградации. Дело в прогрессе – эволюции, обусловленной дарвиновским естественным отбором.

Что-то ударилось Лазарю в спину, отскочило и упало на пол. Он обернулся. Джуда энергично хрустел чипсами, запивая чаем из крышки термоса. Яника грызла кусок высохшей ковриги и задумчиво смотрела в антрацитовый экран телевизора. Точно таким же куском она только что бросила в Лазаря.

Лазарь поднял хлеб с ковра и удивленно повертел в пальцах, точно осколок метеорита.

– Гуманитарная помощь от Яни, – великодушно пояснил Джуда, опрокидывая залпом остатки чая. – Знаешь, она у нас филантропка…

– А то хрен бы ты меня впустил, помню.

– Именно.

Яника оторвалась от созерцания своего скукоженного отражения в выпуклой темноте кинескопа и забрала у Джуды крышку от термоса.

– Смотри, разбалуешь, – недовольно буркнул тот.

Лазарь неподвижно наблюдал, как она заново наполняет чашку и несет ему. Травоядные вроде нее вымрут в числе первых. Естественный отбор беспощадно отбраковывает таких, дабы навсегда исключить убогие аллели из генетического аппарата.

– Третьим, – сказала Яника, протягивая Лазарю чашку, – был мой отец, раз уж тебе интересно. Мы жили вдвоем. Три дня назад он оставил меня здесь, когда спасался бегством от твари, которая чуть не прикончила тебя утром. Ну, бери. Запьешь.

Принимая чашку, Лазарь мельком коснулся ее пальцев. Холодные и влажные, как после игры в снежки.

– Ты явно в мать, – заметил он, отпивая из кружки.

Яника поджала губы, быстро вернулась к Джуде.

– Не суди о том, чего не знаешь. Он меня не бросал.

Лазарь макнул сухарь в чай. Есть в чужом инсоне – все равно, что справлять малую нужду во сне. Облегчение приходит лишь на время.

– «Оставил» звучит презентабельней, но смысл тот же.

В борьбе с новым приступом слез Яника выпятила подбородок и принялась теребить манжет рукава:

– Я сама во всем виновата.

Конечно, сама. Они все так думают. Разные инсоны, разные люди, и уж совсем разные Игры, но всюду одна и та же проблема – смутные границы между «виноватой» и «виновной». Разглядеть эту тонкую грань – задача Игрока. Нащупать и показать ее – задача Бегуна.

– Я впустила эту тварь, – продолжала Яника. – Отец не разрешал, а я впустила. Он пытался меня защитить, но зверь был сильнее.

– Можешь не рассказывать, – полушепотом напомнил ей Джуда. – Кто он такой?

Последнее, очевидно, касалось Лазаря.

– Нет-нет, все нормально. – Она решительно замотала головой. Рыжие космы запрыгали над плечами. – Да, я в порядке… Нет, хочу рассказать.

3

Три дня назад, когда все началось, они с отцом поссорились. Отец был пьян и зол. Яника сказала, что ее пригласили на вечеринку, и она собирается пойти. Он раскричался.

«Ты не пойдешь ни на какую долбаную тусовалку! – орал он в бешенстве. – Сегодня никакой тусовалки, где ты будешь вертеть задницей, не будет!»

Его глаза лезли из орбит, с губ почти летела клочьями пена.

Она ответила, что все равно пойдет.

«Только попробуй! Только попробуй открыть эту гребаную дверь! Я тебе такое устрою! Надолго отобью желание шляться по всяким тусовалкам! Уж поверь, золотко, отобью!»

– Если бы я послушалась, все могло быть иначе, – сокрушалась Яника. – Но я так разозлилась на него…

Она оттолкнула отца и, пока он пьяно пятился назад, пытаясь вернуть равновесие, быстро обулась и выскочила в тамбур. Когда же открыла дверь на площадку, там стоял он.

– В жизни никого страшнее не видела. И, наверное, никогда в жизни так не кричала… когда бежала обратно в комнату.

Монстр ворвался в квартиру.

– В прихожей его встретил отец. Они стали драться… так страшно. Отец кричал: «Беги, беги, беги!»

Беги! Беги! Беги! Но она не побежала. Осталась стоять как вкопанная. Просто стояла там и смотрела, оцепенев от ужаса, потеряв контроль над телом, ощущая себя пилотом огромного робота, запертым в черепной коробке, как в задраенной кабине, мигающей изнутри разноцветными лампочками закоротившей приборной панели. Все что ей оставалось –

наблюдать за происходящим снаружи, приникнув ладонями к глазам-иллюминаторам.

Отец повторял «беги» снова и снова, но она так и не сдвинулась с места. И тогда побежал он.

– А зверь погнался следом. Они так громыхали в подъезде, что я думала, оба катятся вниз по лестнице, намертво вцепившись друг в друга.

Когда грохот на лестничной клетке стих, Яника осознала, что осталась в квартире одна. Робот дрогнул, тревожные огни в обесточенной кабине погасли. Мрак окутал все прежде, чем подкосились бесчувственные ноги.

– Когда я очнулась, то обнаружила, что прошло много времени. – Она кивком откинула назад волосы и быстро утерла мокрые щеки. – Тогда я позвонила Джуде. Ну, а дальше ты знаешь.

Лазарь подошел к дивану и вернул Янике пустую крышку от термоса:

– Спасибо.

– Да ну, – отмахнулась она, – не за что.

– Не за чай. За правду.

Джуда с угрюмым видом отряхнул ладони от крошек, одновременно выковыривая языком застрявшие в зубах остатки сухаря:

– Вот и пообедали.

4

За окном смеркалось. Порыжелое, в красных подпалинах небо свидетельствовало о том, что в зимней реальности давно стемнело. Лазарь старался не думать о том, что его ждет по возвращении в явь. Длительные посиделки в инсонах плохо сказываются на самочувствии в реальности. Обычно хочется всего и сразу: есть, пить, в туалет, пулю в голову. Наверное, так чувствует себя медведь, вылезая из берлоги с первыми лучами весеннего солнца.

Интересно, как проходит спячка у медведей? Пролетает пьяным сном, одним мгновением меж моргнувших век или растягивается на век в инфернальных образах бессонницы? Фантомные, шепчущие голоса… Галлюциногенные конструкции, которые восстают и тут же осыпаются, словно вылепленные из мокрого и сухого песка. И снова поднимаются… И снова падают…

Нет, это не сон. Это – абсурд засыпания.

Лазарь медленно отключался, раскинувшись в кресле у окна, запрокинув на мягкую спинку голову и раскрыв рот.

У людей, например, раз на раз не приходится. Неврологи утверждают, что все зависит от стадии сна. Точнее, от того, в которой из них тебя разбудят. Будет ли это миг или долгая череда обрывистых, бессодержательных лестниц… историй конечно же – каких, к черту, лестниц, – череда историй…

Так у людей…

А у медведей?

Спать в инсоне бесполезно, потому что инсон – это не берлога. Не абсурд на одну ночь.

Неврологи говорят, что у людей… а гризли – та еще сволочь…

5

«Говорят выжившие! Всем, кто еще жив! Мы ищем людей! Если вы нас слышите, мы стоим лагерем в супермаркете „Гризли“! Мы готовы помочь! У нас есть еда и оружие! Говорят выжившие! Всем, кто еще жив!»

Лазарь вздрогнул и проснулся. Машинально утер ладонью след от слюны на щеке, другой рукой поправил съехавшую на глаза повязку. Сознание затуманило дремой, со сна он не сразу вспомнил, где находится. Словесные нелепицы почти уснувшего мозга каким-то образом перекочевали в реальность (или наоборот?) и теперь дребезжали рупорным эхом в темноте за окном.

«Говорят выжившие! Всем, кто еще жив! Мы ищем людей! Если вы нас слышите, мы стоим лагерем в супермаркете „Гризли“! Мы готовы помочь! У нас есть еда и оружие! Говорят выжившие! Всем, кто еще жив!»

Давненько он не засыпал в инсонах. Разницы, в принципе, никакой, если не считать неизменного чувства дезориентации при пробуждении. Сколько прошло времени? Лазарь нажал на кнопку подсветки в наручных часах, и электронный циферблат зажегся желтоватым отсветом. Полночь.

«Говорят выжившие! Всем, кто еще жив! Мы ищем людей!»

Усиленный громкоговорителем голос казался смутно знакомым. Это настораживало, потому что шансов наткнуться в чужом инсоне на знакомого человека не больше, чем отыскать такового на Луне. Разве что…

– Что это? – испуганно прошептала с дивана Яника.

Они с Джудой тоже уснули. В полумраке гостиной, озаряемой желтым глазом луны, виднелись их сгорбленные силуэты. Лазарь прижался ладонями к оконному стеклу и долго всматривался во мглу двора. Оказывается, достаточно отключить во всем городе свет, чтобы понять, какими по-настоящему темными могут быть ночи. Царящее внизу разорение, прикрытое пологом тьмы, напоминало неубранную детскую комнату.

– Я ни черта не слышал, – сонно залопотал Джуда. – Ну, мы и рубанули! Сколько сейчас?

– Тссс! – зашипела на него Яника. – Лазарь, ты слышал?

– Слышал. И вы сейчас услышите, если помолчите.

«Говорят выжившие! Всем, кто еще жив! Мы ищем людей! Если вы нас слышите, мы стоим лагерем в супермаркете „Гризли“! Мы готовы помочь! У нас есть еда и оружие!»

Началось. Заглохшая машина, беззвучно катившаяся под горку, вздрогнула, поймала сцепление и взревела всеми цилиндрами ожившего двигателя. Теперь Лазарь почти не сомневался, что знает голос вещателя. Стало быть, офицеры Ведущего вступили в Игру и уже здесь.

– Вот это да! – Джуда подскочил к окну и уперся лбом в стекло. – Где это – «Гризли»? Ни черта не видно.

– В двух кварталах отсюда, – сказала Яника. – По Королёва, в сторону центра.

Ну надо же! Целых два квартала, а слышимость – будто лагерь за домом напротив. Достаточно выгнать из города всех людей, чтобы почувствовать всю мощь подлинной тишины.

– Далековато пилить. – Джуда возбужденно мерил шагами комнату. – Какие у кого мысли?

Яника прошла к трюмо, вынула из ящика несколько чайных свечей в алюминиевых гильзах, расставила на журнальном столике и подожгла фитили. Пляшущие язычки пламени разогнали мрак по углам комнаты.

– Ты всерьез хочешь попробовать добраться? – В свечном освещении ее лицо выглядело особенно болезненно.

– Черт, да! Это же такой шанс – глупо будет упускать.

– Ты забыл, почему мы здесь, Джуд?

– Помню, не забыл. А ты что скажешь, Лазарь? Лазарь?

Лазарь слушал их вполуха. Он старался вспомнить хозяина голоса из громкоговорителя. Возможно, узнав его, удастся понять, насколько серьезна сложившаяся ситуация.

– Земля вызывает Лазаря!

Лазарь отошел от окна и вступил в круг света у журнального столика.

– Думаю, пора бежать с острова. И чем скорее, тем лучше.

Джуда ударил кулаком в ладонь:

– Вот и я про то же!

– И как ты собираешься это сделать? – раздражилась Яника. – Построим плот и будем надеяться, что нас не перехватят по дороге «другие»?

– Правильный вопрос не как, а куда, – сказал Лазарь. – Раньше бежать было некуда, теперь такое место есть. Как мы это сделаем – уже вопрос фантазии.

– Точно-точно, – закивал Джуда, – ты ведь к нам пробился как-то. Да еще в одиночку. А теперь нас трое, значит, втрое больше шансов.

На взгляд Лазаря, как раз в одиночку добраться до лагеря было бы проще. Если, конечно, Джуда не подразумевал командное преимущество в три «хит-пойнта».

Яника обняла себя руками, поежилась:

– Что-нибудь придумаем – таков план? Как все легко, оказывается.

– Мой план – здесь не сдохнуть! – вскричал Джуда. – А мы обязательно сделаем это, если останемся. Ты же не думаешь, что можно вот так вечно сидеть здесь и жрать сухари? О, опять! Слышите?

Все замолчали и прислушались.

«Из лагеря выживших, всем, кто еще жив! Мы движемся на восток, к Большому Мосту, подальше от города! Через сорок восемь часов лагерь тронется с места. Повторяем, у вас сорок восемь часов, чтобы присоединиться к нам! Мы находимся в

супермаркете „Гризли“!»

Вот и условия Игры, а то уж Лазарь начал беспокоиться. За условиями, как водится, следуют препятствия. Черт, чей же это голос?

– Не знаю, как мы, но вот они, – он ткнул пальцем в желтовато-серый прямоугольник окна за спиной, – засиживаться точно не собираются.

Джуда заелозил вспотевшими ладонями о штанины:

– Так я и знал, так и знал. Яни, там ведь могут быть мои предки.

Незаметно для всех Лазарь принял командование на себя:

– Итак, голосуем. Кто за то, чтобы идти в лагерь, поднимают руку.

Две руки – его и Джуды – взмыли вверх. Кисть Яники нерешительно присоединилась к ним через секунду.

Хорошо, что она сделала это сама, – не придется вышвыривать ее в окно.

– Единогласно! – Джуда добрел на глазах.

– Конечно, – хмыкнула Яника, – когда есть единогласие, не придется соглашать несогласных.

– Смешно. – Джуда придвинулся к подруге поближе. – Не бойся, солнце, я в обиду не дам. Все будет хорошо.

Лазарь старался не смотреть, как они целуются, и молча ждал.

– Кхе-кхем, – покашлял он, когда ждать дольше становилось оскорбительно. – Я, вообще-то, здесь.

Они оторвались друг от друга с полуулыбками на лицах и посмотрели на него.

– Выдвигаемся рано утром. – Только сейчас Лазарь по-настоящему понял, насколько сильно хочет вернуться в явь.

– Мы не решили, как быть с прокаженным, – вспомнил Джуда.

– Мы подумаем об этом завтра. А сейчас надо хоть немного поспать. Я пойду в спальню, а вы тогда – здесь…

– Да, точно, – охотно подхватил Джуда. – Располагайся в спальне Яни.

Когда Лазарь покидал гостиную, Джуда, незаметно от подруги, сально подмигнул ему.

Похоже, на счет этих двоих Дара попала в точку.

6

Спальня Яники располагалась через стенку. В дальнем конце была дверь на балкон, с которого Джуда имел привычку справлять малую надобность. Окно было зашторено, лунный свет едва брезжил через окошко в двери, отчего вся спальня казалась еще темнее. Предметы обстановки выдавались объемными черными пятнами в пространстве комнаты.

Лазарь нащупал на двери щеколду и закрылся изнутри. Полезно на случай, если кто-нибудь вздумает проведать его ночью, – не хотелось бы стать для Яники конфуцианской черной кошкой. Он ощупью добрался до кровати и, не раздеваясь, упал на покрывала. Закрыл глаза, прислушался к ритму сердца.

Пульс в норме, так что можно сразу приступать к выходу из инсона.

Вдох. Выдох. Вдох.

Если вход больше похож на туннель, то выход – однозначно на колодец. Лазарь сосредоточился на самом дне. Минуты через две тело стало терять плотность, как кубик льда, брошенный таять на июльском солнцепеке. Руки-ноги отнялись первыми; они истончились и исчезли, оставив туловище лежать на кровати беспомощным мясным оковалком.

Третья минута. Кусок льда истлевал на поролоновой губке. Лазарь медленно просачивался спиной в зыбкую трясину матраца. Четвертая минута – и вот он уже падает в нижнюю квартиру, позвоночником ощущая летящий на него пол. Ковер натянулся и лопнул под весом тела, как сетка паутины, пропуская на нижние этажи. Второй, первый… пятая минута.

Лазарь летел сквозь землю в непроницаемый мрак, потеряв вес и полностью испарившись. От него остались лишь мысли, свободно парящие в воздухе. Самое трудное сейчас – заставить себя открыть глаза. Если этого не сделать, можно падать так целую вечность, ограниченную ресурсами физического тела.

Нужно открыть глаза.

7

К потолку комнаты прилип размытый круг света из абажура торшера. Какое-то время Лазарь созерцал его, моргая глазами, пока пересохшее горло не свело перхотой. Надрывно кашляя, он перевернулся на бок, запутался в накидке и свалился с дивана на пол. Оказывается, чьи-то заботливые руки закутали его в плед, пока он был в отключке.

Лазарь проглотил слюну, и та покатилась по глотке раскаленным угольком. Выбравшись из пледа, уселся на пол, откинулся на сиденье дивана и принялся ощупывать лоб над правым глазом. К счастью, наяву рана оказалась не столь страшной – кровь грамотно остановили смоченным в перекиси водорода тампоном и заклеили лейкопластырем. Рассечение вроде того, что он получил в инсоне, для полного заживления в яви пришлось бы зашивать. К счастью для Бегуна, причинно-следственная связь между инсоном и явью инверсивна, и в квартире номер пятнадцать рана тоже затянется без вмешательства кривых игл и ниток. Казус в том, что благодаря этой инверсии он очнулся сейчас наяву с разбитой головой.

Кроме Лазаря в комнате никого не было. Настольные часы показывали половину первого ночи, там же на столе чьи-то заботливые руки (он подозревал, что все те же) оставили для него кружку и графин с питьевой водой. Присосавшись прямо к горлышку, Лазарь пил долгими жадными глотками, попутно сожалея о том, что владельцу заботливых рук не хватило ума, а может воспитания, поставить рядом ночной горшок, тазик или, на худой конец, еще один, но уже пустой графин.

8

Лазарь нашел Сенса, Дарению и Айму в гостиной на первом этаже. В камине потрескивал огонь, являвшийся единственным источником освещения в комнате. Неровный свет пламени заставлял тени на потолке извиваться в причудливом диско-танце. В комнате царили тепло и уют.

Сенс, укутанный в красный махровый халат, восседал в кресле, Инь и Ян в домашних майках и трико расположились на диване напротив. Когда Лазарь вошел, все трое быстро свернули беседу и уставились на него, как семейство сурикатов – на льва.

– Как продукты? – небрежно обронил Лазарь в сторону Аймы, усаживаясь на журнальный столик. – Все купила?

– Почти, – язвительно отозвалась японка. – Зоомагазин закрылся, так что завтра ты без завтрака.

Дара бросила на подругу укоризненный взгляд и поспешила уточнить:

– Как голова?

Лазарь поднял со столика чашку с кофе, который пил Сенс, и в два глотка осушил ее.

– Думать будет, твоими стараниями, – ответил он, возвращая Сенсу опустевшую чашку.

– Ну и денек, – нервно улыбнулась Дара. – Два раза сегодня тебя хоронила.

– Считай дальше завтра.

Сенсор поставил чашку на пол и принялся массировать указательными пальцами уголки глаз.

– А что будет завтра? – вяло поинтересовался он.

– Завтра будет круче, чем вчера.

– Да куда уж круче, – сумрачно отозвалась Дара.

Лазарь понял, что сейчас речь пойдет о том, что они так усердно обсуждали здесь до его прибытия.

Он вопросительно посмотрел на Дару.

– Марс напился, представляешь? – замогильным голосом объявила та. – Прогулял все уроки с какими-то старшеклассниками, те привезли его домой на машине… вдрабадан. Заблевал всю прихожую, ругался матом… – тут ее голос дрогнул, – пытался лапать Айму…

Дара умолкла, втянув голову в плечи, словно боялась получить подзатыльник, – и было за что. Теперь ясно, чего они так перетрухнули, увидев Лазаря.

Полгода назад Дара с Аймой привели в дом Марса. Мальчишку вытащили с улицы грязным беспризорником, нюхавшим клей, купленный на честно украденные копейки. Наделенный даром эмпатии, парень сразу попал в поле зрения Ведущего и его зондеркоманды. Само собой, его «играли» – юные дарования вроде Марса интересуют Ведущего в первую очередь. К счастью, Сенс засек Игру на ранней стадии, и мальчишку удалось отыграть. На том бы и закончить, но нет – сердобольные

Инь и Ян не захотели отпускать несчастное дитя обратно на улицу, в лапы наркотиков и воровства. Им захотелось поиграть в Игру иного рода. Поиграть в покровительниц, воспитательниц, мам. С дозволения Мецената они взяли Марса на поруки и сделали сыном полка.

Лазарь сразу занял позицию против. Не только потому, что не любил детей (он их просто ненавидел), но, главным образом, потому, что не верил в перевоспитание как таковое. В принципе он допускал, что в юном возрасте из человека еще не поздно вылепить что-то путное, но дело это казалось ему до того трудным и неподъемным, что Лазарь даже кончиком мизинца не желал участвовать в подобном опыте. Поэтому сразу же открестился от любых попыток вовлечь себя в воспитательный процесс, лишь предупредив напоследок новоиспеченных мамочек, что трудный характер мальчишки аукнется им еще не раз.

К вящему удивлению Лазаря, Марсен не оправдал ожиданий. Поначалу все шло не слишком гладко: мальчишка частенько взбрыкивал, тащил из дома все, что плохо лежит, пару раз сбегал сам. Но всегда сам же и возвращался. Тогда Айма и Дара прибегли к уловке. Зачем иметь сверхспособности, если нельзя ими воспользоваться? Идея была проста, как все гениальное, – попытаться воздействовать на мальчишку изнутри, прямиком из инсона. Неизвестно, какие гайки им удалось подкрутить, а какие ослабить, но это возымело эффект. Через месяц пыл у парня поутих. Еще через два от отмороженного вокзального попрошайки не осталось и следа.

Айма и Дара ходили гоголем, едва не лопаясь от гордости. Еще бы – опыт удался! Марсен по-настоящему привязался к обеим, завел дружбу с Сенсом, неплохо ладил с Матвеем. А вот с Лазарем не задалось. Видимо, на каком-то подсознательном уровне парень чувствовал питаемую к нему неприязнь и отвечал взаимностью. Да и категорическое нежелание Лазаря пускать его в инсон не способствовало.

И вот теперь, как гром среди ясного неба, рецидив. Да еще какой – мальчишка никогда раньше не выказывал пристрастия к алкоголю. Неудивительно, что Инь и Ян забили тревогу.

– Сейчас он спит, – сказала Айма. Внутреннее напряжение выдавали сдвинутые клинышком брови, делающие ее похожей на разъяренного Будду. – Завтра устрою такую взбучку – неделю на жопе сидеть не сможет.

Насколько помнил Лазарь, за все время, что мальчишка провел здесь, его ни разу пальцем не тронули, а значит, не тронут и впредь. А значит, угрозы Аймы – пустые обещания.

Похоже, скептицизм отразился у него на лице, потому что японка спросила:

– Что не так?

Лазарь с трудом подавил улыбку. На такие вопросы положено отвечать вопросом:

– За какое место, говоришь, он тебя пощупал?

Айма и Дара одновременно откинулись на спинку дивана с одинаково разочарованными выражениями на лицах.

– То есть вы, конечно, его мамочки и все такое, но разве это не попахивает инцестом…

– Ничего другого от тебя и не ждали, – с отвращением проговорила Айма.

Дара подалась вперед и обвела присутствующих серьезным взглядом.

– Короче, – сказала она заговорщическим полушепотом, – с этого момента называем Марса мелким пьянчужкой, договорились?

Полусонная физиономия Сенса оживилась:

– Мелким пьянчужкой?

– Ну, или просто пьянчужкой, – смутилась Дара. – Это…

– …такой психологический прием, – закончил за нее Лазарь. – Задеть самолюбие, заставить доказать, что это не так, побудить к самоисправлению, не прибегая к рукоприкладству.

– А что? – насторожилась Дара. – Считаешь это неправильным?

Как ни крути, а мнение Лазаря для нее всегда было важнее собственного.

Лазарь поднял ладони:

– Кто я такой, чтобы указывать? Вы его мамочки, вам и решать.

Инь и Ян переглянулись. Видимо, эта идея родилась у них давно, они как раз собирались посвятить в нее Сенса, но появление Лазаря смешало все карты.

Дара решила идти до конца:

– Ну, что? Договорились?

– Пьянчужка так пьянчужка, – меланхолично отозвался Сенс. Он жаворонок, а потому уже к одиннадцати вечера согласится на все, лишь бы его поскорее отпустили в гнездо.

– Пьянчужка, – скрепил Лазарь. А что, будет даже забавно. – Ну, а теперь, если вы не против, перейдем к мелкой шизичке. Что-нибудь выяснили?

– Кое-что-о-о, – Сенсор душераздирающе зевнул. – Но ничего особенно полезного.

Глядя на него, Лазарь тоже не смог подавить зевоту.

– Информация бывает неактуальной, но никогда – бесполезной. Рассказывай.

Сенс еще раз хорошенько зевнул и стал рассказывать. Все что им удалось с Дарой – разговорить некую бабулю, выходившую кормить кошек.

– Каких еще кошек? – нахмурился Лазарь.

– О, у них там внизу настоящий «кошкин дом»! – восхищенно объяснила Дара. – Из картонных коробок, досок и бог знает чего еще. Даже не дом, а целое общежитие.

– И в нем живет по меньшей мере штук двадцать кошек и котят всех пород и мастей, – подтвердил Сенсор. – Бабуля, которую мы поймали, этот приют организовала и содержит.

Лазарь почувствовал поднимающуюся внутри неприязнь. Люди без цели – самые опасные люди на свете. Наверное, поэтому он одинаково недолюбливает стариков и детей.

– В инсоне Яники, – он неопределенно кивнул куда-то в сторону, – вскормленники ее питомника стали неплохим снеком для целой ватаги голодных животных.

Дарения брезгливо поморщилась, но смолчала.

Сенс продолжил. По иронии судьбы бабка оказалась не просто помешанной кошатницей, но еще и председателем тамошнего ТСЖ. Так что заведовала делами жильцов как картонной коробки, так и бетонной.

– В общем, мы ей наплели, что одна девчонка…

– Яника, – вставил Лазарь.

– …Яника, – механически повторил Сенсор, – рыжая такая, сумочку с деньгами и паспортом на остановке забыла. Мы, дескать, нашли и вернуть хотим. Но бабка, знать, не дура. «Фамилию, – говорит, – скажите, и тогда уж подумаем, наша она или нет».

– Хитро, – согласился Лазарь.

– Мы тоже не пальцем деланные, – вмешалась Дара. – Где гарантии, что старуха не соврет и не присвоит чужие деньги? Так что первыми ничего никому говорить не будем. Пусть она сначала скажет фамилию, а мы по паспорту сверим.

– Еще хитрее.

– Не тут-то было! – Сенсор погрозил указательным пальцем. – Старушка точно в контрразведке служила. До прописочки, говорит, паспорт полистайте – там и адресок найдется. Зачем же людей лишний раз беспокоить?

– Очень хитро!

– Угу, – сказала Дара. – Тут я вспомнила этаж и номер квартиры в инсоне. Ну и попала в точку.

– А вот это уже везение, – поскучнел Лазарь.

– Везение или нет, но старушка тогда всю подноготную про Янику твою нам выложила. В общем, зовут ее Катя Исакова, ей то ли восемнадцать, то ли девятнадцать лет, учится в РИНХе на первом курсе юридического, живет вдвоем…

– …с отцом, – опередил ее Лазарь.

– …с отчимом, – в унисон с ним закончила Дара.

Лазарь на секунду задумался.

– Интересно… – сказал он. – Куда делись остальные родители, узнали?

Дарения снова поморщилась – речевые обороты Лазаря частенько действовали на нее как рвотное.

– Остальные умерли. Отец погиб, когда она была совсем маленькой. Мать вышла за отцовского старого друга, а два года назад скоропостижно скончалась.

– Интересно, – повторил Лазарь. – Что-нибудь еще?

Сенсор часто заморгал в попытке размять немеющие веки:

– Еще она очень милая

девочка, всегда приветливая, всегда здоровается. А иногда даже справляется о самочувствии старушки. Это – все. И больше ничего не узнаем – по крайней мере, от бабки-управдома. Она еще долго сыпала нас комплиментами, пока мы смывались оттуда, не отдав ни сумки, ни паспорта. А что «интересно»?

– То, что девчонка ненормальная, – ответил Лазарь, думая, как сильно хочет сейчас спать. – В смысле не нормальная ненормальная.

– Типа недосумасшедшая? – усмехнулся Сенс. – Кому же она тогда таблетки брала?

– Не знаю.

– И чем больна? Ведь больна, ясно же.

– Не знаю.

– А что там вообще происходит?

– Не знаю! – вскричал Лазарь, хватив кулаком по столу. – Не имею ни малейшего понятия!

Дарения вздрогнула. Сенсор пружинисто выпрямился, растеряв разом всю сонливость. Айма недовольно закачала головой.

Лазарю пришло в голову, что лучше всего оставить их сейчас без объяснений, пойти к себе, растянуться на диване и хорошенько все обдумать. Но он сомневался, что у него получится. Умственная работа, начатая в состоянии физического переутомления, обычно заканчивается отключением как тела, так и разума – часов на восемь в норме.

Лазарь уронил голову на руки и уставился в полыхающий зев камина. Языки пламени успокаивали нервы, но вместе с тем усыпляли не хуже снотворного. Хотелось прогнать всех из комнаты и улечься спать прямо здесь, на ковре.

– Игра началась, – негромко проговорил он, – условия есть, а правил мы не знаем. И не узнаем, пока из всей информации у нас только повесть о том, какая она славная сирота. Вариантов много, а перебирать их наугад – все равно, что чикать кусачками по проводам бомбы.

К Сенсору вернулся сонный вид.

– Мы не МВД, – принялся загибать пальцы он, – не ФСБ, не ИНТЕРПОЛ, не еще какая-нибудь крутая аббревиатура. Мы вообще никто! Горстка энтузиастов, совсем недавно вышедших из пубертатного периода. Да еще прямые контакты с жертвой нам запрещены. Чего ты хочешь? Полное досье на нее и всех ее родственников на три колена вверх по генеалогическому древу?

Лазарь пожал плечами:

– Было бы неплохо. Это ведь ты мечтал в детстве стать частным сыщиком. Вот посиди сегодня днем в засаде, устрой слежку…

– Я никогда не мечтал быть сыщиком.

– …вломись в дом, когда никого не будет.

– И домушником тоже.

– Ну хорошо! Ты хотел стать дрессировщиком диких хищников. Какая разница?

Айма пытливо разглядывала Сенса:

– Дрессировщиком? Правда?

– В детстве, – отмахнулся Сенсор, – хотел. Когда посмотрел первый раз «Полосатый рейс». Воображал, как это круто – находиться в одной клетке с тиграми, кормить с руки, давать команды и все такое.

– А еще писающих от восхищения одноклассниц и делающих то же самое со страху одноклассников, – усмехнулся Лазарь.

– Попридержал бы свою сатиру, Гриффин-невидимка! – парировал Сенс.

Теперь уже заинтересовалась Дара:

– Что хорошего быть невидимым?

– Вездесущим, – поправил Лазарь и поспешил сменить тему: – А про засаду я не шучу. Возьми с собой «Твикс», съезди к ней еще раз. Было бы неплохо, если бы Дара посмотрела отчима, друзей, соседей – особенно из четырнадцатой квартиры. И будет совсем хорошо, если вы найдете этого парня, Джуду. Судя по инсону, он единственный, кому она сейчас верит.

Айма покачала головой:

– Без меня. Завтра я встречаюсь с Матвеем в городе, а вечером в институт.

– Зачем? – нахмурил брови Сенсор.

– Грызть гранату науки.

– Да я про Матвея.

Определенно, уж лучше дрессировщик, чем сыщик. Некоторым иногда стоит помнить о своих детских мечтах.

– У них свидание. – Лазарь развернулся к Айме и прибавил с усмешкой: – Тайное, я полагаю? Так что спрашивать тебя о подробностях бесполезно.

Японка кивнула:

– Матвей просил не говорить.

– Ну еще бы. Он все еще надеется сохранить свой позор в тайне?

– Не беспокойся за Матвея, у него все в порядке.

– Разумеется! Именно поэтому он и не берет тебя с собой.

– Может, ты меня возьмешь, раз уж у тебя все на мази? – набычилась Айма. – Для такого дела я даже специально выкрою завтра немного времени.

Лазарь хлопнул себя ладонями по коленям, вставая:

– Могу «взять» тебя прямо сейчас. Ты где предпочитаешь – на столе, на диване? Ладно, завтра так завтра. Пойду, пофа… нтазирую немного на эту тему перед сном. Надо проснуться раньше Яники.

– Ты так и не рассказал, что у вас сегодня намечается! – спохватился Сенсор.

Лазарь не смотрел на них – он уже шагал к выходу из комнаты:

– Ничего страшного. Я рассказал, что сегодня намечается у вас.

Выйдя в коридор, он расслышал, как Сенсор растерянно спрашивает кого-то:

– «Ничего страшного» не намечается или «ничего страшного» что не рассказал?

Глава 4

Девять из десяти

1

– Это безумие, – повторила Яника, свесившись из окна. – Безумие, безумие, безумие.

Они собрались на кухне. Разгоравшийся день сулил настоящее пекло – часы показывали шесть утра, а солнце уже разгулялось вовсю. Одно утешение – воздух покинутого людьми города был в разы чище обычного. Ни пыли, ни выхлопных газов. Дышалось намного легче, и даже виделось как будто дальше – воздух стал прозрачней. Удивительно, как мало нужно природе, чтобы очиститься от токсина под названием «Люди».

Утро началось довольно шумно – с очередного захода прокаженного соседа на приступ квартиры номер пятнадцать – и продолжилось в спешных сборах.

– Вода? – Лазарь передал Джуде три разделочных ножа.

Парень кивком указал на старую армейскую флягу в зеленом суконном чехле:

– Здесь.

Больше и не надо, решил Лазарь, помогая Джуде продеть поясной ремень в шлевки на чехле. У них впереди множество разнообразных возможностей умереть от чего-нибудь, кроме жажды.

– Спички?

– У меня, – откликнулась Яника.

Лагерь выживших с самого утра прекратил вещание, и Лазаря заботило только одно – найти в магазине «Гризли» именно выживших.

– Фонарик?

– Взяли.

– Проверяем еще раз узлы.

Все трое схватились за похожую на мертвого удава жилистую веревку, унизанную по всей длине тряпичными узлами, и стали передавать ее друг другу по цепочке на манер заправских матросов, сматывающих швартовый. Никогда прежде не приходилось Лазарю вить веревок из постельного белья – раньше он видел такое только по телевизору. Правда, один знакомый уверял, что лазал по таким лично, но россказни людей Лазарь привык «делить надвое», а лучше – не верить им совсем. Не говоря уже о телевизоре.

– Порядок! – отрапортовал Джуда, ощупав последний узел.

Лазарь не мог не заметить, насколько бодро и свежо смотрелся парень. Даже спросонья, мучимый хроническим недоеданием, отсутствием личной гигиены и постоянной атмосферой страха, Джуда выглядел как с обложки журнала «Men’sHealth» – он буквально источал сияющий ореол здоровья и благополучия. Девчонка действительно зависела от него; пожалуй, даже больше, чем вчера. И, наверное, куда меньше, чем завтра.

Веревка получилась надежная, трехпрядная – в квартире нашлось много нового, почти не пользованного постельного белья. Все, что осталось от матери Яники в приданое дочери. Прихожая то и дело вздрагивала под ударами чудовища, не щадившего себя в попытках размозжиться о железную дверь. Судя по звукам, прокаженный бросался на дверь грудью, животом и головой одновременно.

Коробящий костный треск сливался со звонкими мясными шлепками.

– Кажется, все, – Джуда похлопал ладонями по карманам.

– Не все. – Лазарь собрал веревку в охапку, так что теперь она напоминала груду нестираного белья. – Не хватает «Смит-Вессона» тридцать пятого калибра.

Они подступили к окну, и Яника открыла раму пошире. Температуры воздуха снаружи и в комнате смешались, вынудив Лазаря в очередной раз удивиться, насколько подробными могут быть эти проклятые инсоны.

– И где нам взять твой «Смит-Вессон»? – спросила Яника с недоумением.

– Нигде. Будь он у нас, мы бы сейчас занимались не альпинизмом, а отстрелом бешеных собак.

– Сигарет бы, – прохрипел Джуда.

Веревка бесформенной кучей полетела вниз, разматываясь и уменьшаясь с каждым метром в объеме, точно кусочек мела, истираемый по грифельной доске в тонкую белую линию. Хлопнув о стену, она вытянулась вдоль здания напряженной вибрирующей лентой, не достав до земли пары метров. Теперь только подоконник отделял их от свободы. Подоконник и четыре этажа высоты.

Лазарь еще раз проверил, надежно ли привязана веревка к трубе радиатора под окном.

– Итак, кто первый?

Они молчали, в нерешительности заглядывая за край окна.

– Если бы среди нас был боров, – вкрадчиво начал Лазарь, – парень килограмм так под сто тридцать весом, что бы мы сделали? Пустили первым, чтобы проверить веревку на прочность, или последним, чтобы она не лопнула под ним раньше времени? Из нас троих я самый тяжелый, так что давайте представим…

– Я первая, – неожиданно сказала Яника.

Джуда округлил глаза:

– Не придумывай, Яни!

– Я первая, – упрямо повторила она.

– Нет уж, тогда я.

– Все нормально, Джуд, – улыбнулась девушка, – я самая легкая. Со мной ничего не будет.

– С веревкой ничего не будет, – придвигая к окну стул, уточнил Лазарь. – Но это, в принципе, сейчас одно и то же.

Джуда продолжал упрямо мотать головой, но Лазарь видел, что сомнение на его лице уже сменилось смирением. А значит, принятие тоже не заставит ждать.

– Все нормально. – Яника с обреченной улыбкой поцеловала Джуду в губы. – Правда.

«Права Дара насчет этих двоих, – думал Лазарь. – И Сенс прав. Девчонка намеренно жертвует сейчас собой, свято уверовав в свою обреченность. Осталась сущая пустяковина – найти причину ее упаднических настроений. И поиски эти начнутся внизу, на другом конце веревки».

– Ladies first, – галантно расшаркался Лазарь, подавая Янике ладонь и помогая взобраться на подоконник. – Держись крепче руками и ногами. Вот так. Не смотри вниз, не смотри вверх, смотри перед собой. И аккуратней с отливами – не порежься.

Они с Джудой перегнулись через подоконник. Яника висела на веревке в полуметре под ними и смотрела вверх глазами мышки, исчезающей в пасти боа-констиктора.

– Руки по очереди отпускай, – напомнил Лазарь.

– Давай, солнце, – подбодрил Джуда, – ты сможешь.

– Встретимся внизу, – пискнула она и стала медленно спускаться.

Джуда приподнялся на локтях и посмотрел на Лазаря:

– Если с ней что-нибудь случится, я сверну твою огромную-преогромную голову, – предупредил он так, чтобы Яника не услышала. – Усек?

Лазарь мельком взглянул на него, но ничего не ответил и снова посмотрел на девушку, болтавшуюся внизу на веревке, свитой из ее же постельного белья.

2

Балконы выходили на обнесенную клумбами детскую площадку, на которой впервые появился Лазарь. Сейчас она казалась абсолютно пустой. Лазарь разжал пальцы и спрыгнул на асфальтовую дорожку, тянувшуюся вдоль клумб. В нише между балконами первого этажа его уже дожидались Яника с Джудой. Вооруженные кухонными ножами, они лихорадочно рыскали глазами по сторонам, выискивая тех, кого хотели бы встретить сейчас меньше всего.

– Неплохо получилось с веревкой. – Джуда панибратски хлопнул Лазаря по спине. В другой руке он держал нож, который тут же вручил рукоятью вперед. – Ползу, а она трещит подо мной, как электропровод. Ну, думаю, такого лося, как ты, точно не выдержит. Ан нет – выдержала!

– Слава отбеливателям без хлора. – Лазарь принял нож, с тоской вспоминая о чудесном боевом топорике, брошенном у входа в подъезд. А этот нож – что им делать? Только рыбу резать.

Яника указала пальцем на прямоугольную арку в доме напротив:

– Нам туда. Это ближайший выход на улицу. Там дорога, по ней до «Гризли» – две остановки на автобусе.

– Надо добраться без остановок, – сказал Лазарь и первым перешагнул через ограду клумбы.

3

Они бежали, и топот их ног казался пистолетными выстрелами в воющей от безлюдья пустыне. Они бежали по запруженной автомобилями дороге, а те насмехались над ними своей мертвой неподвижностью. Они бежали по разбитому, покореженному, похожему на руины забытой цивилизации городу и боялись оглядываться назад.

Не преодолев и половины пути, пришлось остановиться.

– Стой! – закричал Джуда сзади. Они с Яникой всю дорогу немного отставали, не поспевая за гулливерским шагом Лазаря. – Эй, тормози!

Лазарь остановился и побрел обратно. А ведь он почти не устал. Интересно, каким образом физические данные из яви проецируются в инсон?

Яника остановилась у автобусной остановки, опрокинутой набок въехавшим в нее желтым «Хаммером Н2». Одной рукой девушка держалась за исковерканный металлический скелет остановки, вторую прижимала к груди. Дышала она загнанно, мелкими короткими глотками. Тело сотрясалось от дрожи, когда Яника надсадно кашляла, зачем-то прикрывая рот ладонью.

– Я же сказал: остановки – только для автобусов.

– Не видишь, плохо ей! – огрызнулся Джуда, оглядывая подругу сверху донизу беспокойным взглядом.

Так смотрят на неразорвавшуюся бомбу люфтваффе, упавшую в гостиную из пробитой крыши.

– П-просто… сбила дыханье…

– А по-моему, ты просто мелкая вруша, – сказал Лазарь. – Мы и километра не сделали, а ты уже похожа на лошадку, которую обычно пристреливают.

Джуда грубо ткнул Лазаря локтем под ребра:

– Хорош умничать! Не все же такие кони, как ты.

Порядком подустав от его фамильярностей, Лазарь решил, что пора эту практику заканчивать.

– Мы больше не в квартире. – Он поднял руку с ножом и направил острие Джуде в грудь. – А конь, как я, и лягнуть может. Советую впредь в общении со мной держать локти плотно прижатыми к туловищу.

Джуда отскочил на два шага, безупречное лицо залилось краской. Он подыскивал, что бы такое ответить, но его опередила Яника:

– Убери сейчас же нож!

Она воинственно выпрямилась, и красивое веснушчатое лицо исказилось от боли.

– Ты уже отдышалась, сладенькая? – осведомился Лазарь, опуская нож. – Может, тогда продолжим?

Что-то было не так. Не меняя выражения лица, Джуда продолжал пятиться назад, остекленело уставившись Лазарю за спину. Тот обернулся. В следующее мгновение послышался сдавленный крик Яники.

На другой стороне дороги появились прокаженные. Точно раковая опухоль, обнаруженная слишком поздно, их уже собралось с два десятка. Пригибаясь к земле и улюлюкая, члены стаи вприпрыжку гонялись друг за другом, хватали ближайшего сородича скрюченными пальцами – и тут же бросались наутек. Странная игра в салки, затеянная здоровыми взрослыми мужиками, вгоняла в дрожь. Прокаженные изредка поглядывали на людей, оцепеневших от

ужаса у автобусной остановки. Оставалось гадать, чего они ждут – прибытия пополнения или команды вожака?

Лазарь аккуратно взял Янику за руку и проговорил так, чтобы его мог слышать порядком отдалившийся от них Джуда:

– Медленно отходим к машине.

– К какой?

– Угадаешь – получишь «Хаммер».

Они стали пятиться к желтому внедорожнику, не выпуская из виду стаю.

Железная туша «Хаммера» подмяла под себя часть автобусной остановки с такой легкостью, словно наехала на кукольный домик. Лазарь остановился у водительской двери.

– Открывай с другой стороны, – велел он Джуде.

– А что, если она закрыта? – прошептала Яника.

– Отвечу через две секунды.

Лазарь просунул пальцы в хромированную ручку и дернул на себя. Дверца мягко открылась, салон огласился пульсирующим звуковым сигналом. Подтверждением тому, что ключи находятся в замке зажигания, служил не только сигнал, но и мертвый водитель, упавший окровавленной головой на кожаный руль «Хаммера». Глядя на него, Лазарь вдруг понял, почему большинство машин в городе напоминают сырые яйца, выеденные через отверстие в скорлупе. Очевидно, это стухло раньше, чем до него успели добраться прокаженные, – труп мужчины уже начинал разлагаться.

Джуда открыл дверь и поморщился, обнаружив на пассажирском сиденье мертвую женщину. Голова и грудь лежали на приборной доске, свисающие волосы закрывали лицо и часть бардачка.

– Какой ужас… – вырвалось у Яники.

– Да нет, тачка – класс. – Лазарь принялся вытаскивать водителя из машины.

Тихо матерясь, Джуда проделывал то же самое с пассажиркой.

– Знай он, что подушки и ремни безопасности объединяет не только слово, нам бы так не повезло. – Лазарь уложил мертвого водителя на мостовую.

Сигнал из салона стал привлекать внимание прокаженных. Они больше не бегали и не играли – многие остановились и просто наблюдали за происходящим у остановки. Лазарь запрыгнул за руль и выключил зажигание. Сигнал умолк.

– Залезайте внутрь. Только тихо.

Духоту салона усугублял тяжелый, приторный запах трупного разложения.

Яника забралась на заднее сиденье, Джуда – на переднее пассажирское.

– И что теперь? – спросил он, когда дверца за ним аккуратно захлопнулась.

4

Удары десятков рук – кулаков и раскрытых ладоней – в замкнутом полумраке тонированного салона напоминали автоматную дробь АК-74. Лазарь чувствовал себя запертым внутри неисправных цимбал, по которым то и дело бьют молоточками. Машина раскачивалась из стороны в сторону, перекошенные звериные морды льнули к боковым стеклам, разверстые пасти изрыгали нечеловеческие звуки вперемешку со слюной и кровью. Один из прокаженных взобрался на капот и скоблил когтями ветровое стекло, не в силах понять природу невидимой преграды. Еще чуть-чуть – и он во всем разберется. Тогда стекло может не выдержать.

– Что теперь?! – повторял Джуда, перекрикивая металлический грохот. – Что теперь?!

А что еще можно делать в закрытой машине, осажденной снаружи двумя десятками озверевших кадавров? Лазарь ухватил пальцами ключ зажигания. Больше всего он боялся, что «Хаммер» не тронется с места. Мало ли что там прицепилось к нему под днищем? От развороченной автобусной остановки, похожей на гигантского мертвого спрута, тянулись во все стороны искореженные железные щупальца.

– Пристегнитесь! – посоветовал он, а затем повернул ключ в замке.

Двухтонная махина проснулась и зарокотала дизельной глоткой. Магнитола ожила. Мощная стереосистема взорвалась звуками альтернативного рока:

The secret side of me

I never let you see.

I keep it caged but I can’t control it.

So stay away from me: the beast is ugly.

I feel the rage and I just can’t hold it.

(Я никогда не покажу тебе

Свою тайную сущность.

Я держу ее в клетке, но не могу контролировать,

Поэтому держись подальше: чудовище уродливо.

Я чувствую ярость и не могу ее сдерживать.)

Лазарь включил заднюю передачу, топнул по педали газа и понял, что машина движется назад, только когда прокаженный на капоте опрокинулся на спину и, перекувыркнувшись через голову, улетел в груду искореженного металла.

It’s scratchin on the walls

In the closet, in the halls.

It comes awake and I can’t control it.

Hidin under the bed,

In my body, in my head.

Why won’t somebody come and save me from this?

Make it end.

(Оно царапает стены

В кладовой, в коридоре.

Оно пробуждается, и я не могу его контролировать.

Прячется под кроватью,

В моем теле, в моей голове.

Почему никто не придет спасти меня?

Пусть это кончится.)

Что-то грохнуло о металл багажника, с заднего сиденья пронзительно вскрикнула Яника. Разбираться, что случилось, было некогда. Накручивая руль то в одну, то в другую сторону, Лазарь выскочил на проезжую часть и, маневрируя задом, нашел свободный участок полосы. Дал по тормозам, включил первую передачу.

I feel it deep within…

It’s just beneath the skin.

I must confess that I feel like a monster.

(Я чувствую внутри…

Оно уже под кожей.

Признаюсь – я чувствую себя монстром.)

– Живая? – окликнул он Янику.

– Ничего! – отозвалась та.

Чуть позже Лазарь увидел в зеркальце заднего вида это «ничего», расплывшееся по заднему стеклу кровавым отпечатком лба сбитого им прокаженного.

5

Из-за большого скопления машин развить приличную скорость не удалось, и взбешенная стая очень скоро нагнала их. Обнаженные чумазые люди бежали почти вровень с «Хаммером», оскаленные морды заглядывали в окна. Кое-кто успевал дотянуться кулаком.

Все это не имело бы никакого значения и могло продолжаться еще очень долго – вплоть до самого «Гризли» – если бы не перекресток впереди, собравший на своих светофорах разноцветную плотину автомобилей. Издалека пестрое скопище блестящих на солнце кузовов напоминало субботнюю парковку гипермаркета.

– Когда скажу, выпрыгивайте из машины и прячьтесь в ближайшем доме! – приказал Лазарь, вжимая педаль газа в пол.

Отрезок дороги перед перекрестком оказался чуть свободнее. Черная лента горячего асфальта бросала под колеса лучи белого пунктира, «Хаммер» стремительно набирал скорость, оставляя преследователей дышать выхлопными газами.

Джуда вцепился пальцами в дверную ручку и приготовился к десанту.

– Давай с нами, Лазарь! – закричала сзади Яника.

– Справа! – скомандовал Лазарь вместо ответа и ударил по тормозам. – Пошли!

Мысли стремительно сменяли одна другую, когда Джуда с Яникой выпрыгнули на шоссе. Однако, едва инерция рванувшей вперед машины захлопнула обитые черной кожей дверцы «Хаммера», из всех мыслей осталась только одна – о зыбкой разнице между героизмом и идиотизмом.

Перекресток быстро приближался. Теперь Лазарь мог видеть причину затора – массовая авария полностью блокировала движение по полосам. Ехать стало труднее, пришлось сбавить скорость. К счастью, прокаженные не заметили Джуду с Яникой и продолжали гнаться за «Хаммером», точно свора басенджей по кинодрому для курсинга. Они почти догнали своего большого механического зайца – самых прытких отделяли от хромированного бампера машины какие-то метры. Лазарь скосил взгляд на зеркальце бокового вида и прочел надпись в нижней части стекла: «Объекты в зеркале ближе, чем кажутся». Это немного утешало.

Настала пора покинуть тонущий корабль. Лазарь нашарил взглядом переключатель круиз-контроля и нажал кнопку в торце. Приборная панель зажглась индикатором

«круиз». Лазарь открыл водительскую дверцу и только теперь осознал, насколько высокая подвеска у этого проклятого «Хаммера». Но прыгать все равно придется.

До первого и последнего препятствия на пути «Хаммера» – опрокинутого на бок пассажирского автобуса – метров сто.

Надо прыгать.

Правой ногой Лазарь вдавил педаль газа до упора, левой нащупал ребристую приступку под дверным порогом. «Хаммер» уходил в свой последний отрыв.

Пора прыгать.

«Жаль, Дара не увидит, – мелькнуло в голове. И сразу: – Нет, не жаль».

Лазарь оттолкнулся ногой и вылетел из салона.

Удар о землю был такой силы, словно невидимый хоккеист пихнул под ребра клюшкой. Когда сила инерции протащила Лазаря по шоссе метров шесть, а потом зашвырнула под днище апельсинового микроавтобуса, к хоккеисту присоединилась вся команда.

Он остался лежать под автобусом. В просвете между дорогой и днищем замелькали грязные босые ступни. Лазарь замер, боясь даже вздохнуть, и просто наблюдал, как они шлепают мимо по накаленному асфальту. Одна пара ног остановилась напротив. Постояв так немного (а заодно нещадно потрепав Лазарю нервы), хозяин ног решил не задерживаться и присоединился к сородичам. Послышался оглушительный удар, треск металла, звон бьющегося стекла – желтый «Хаммер» нашел, наконец, свою последнюю остановку. И снова, в каком-то роде, автобусную.

6

Лазарь нашел их, отшагав назад полквартала. Точнее, они сами нашлись.

– Лазарь… эй, Лазарь… – вполголоса звала Яника, высунувшись из окна первого этажа какой-то высотки. – Стой. Сейчас мы спустимся.

До высотки было метров двадцать, через широкие газоны, обнесенные частоколом тополей, – стало быть, случайно заметить его она не могла. Почему-то эта мысль вызвала странное удовлетворение.

Джуда протянул Лазарю флягу:

– Глотни.

Лазарь жадно приник к горлышку, но жажда не отступила даже после нескольких ладных глотков. Вода буквально всасывалась в слизистую рта, не успев достичь пищевода.

С хмурым видом Яника рассматривала его ссадины.

– Спасибо, – улыбнулась она, когда Лазарь заметил ее взгляд. – Считай, мы теперь квиты. Может, поднимемся и поищем что-нибудь для твоих ран? А то еще заразу занесешь…

Она осеклась, сообразив, что ляпнула лишнего.

Джуда оттер ее от Лазаря плечом.

– Успокойся. – С чувством легкого дежавю Лазарь вернул ему флягу. – Каким, по-твоему, надо быть идиотом, чтобы сначала спасать ваши неблагодарные шкуры, а потом возвращаться с заразой?

Лицо Яники потемнело:

– Про медпомощь – беру свои слова обратно.

– Переживу, – отмахнулся Лазарь. Бинтовая повязка с головы куда-то делась – должно быть, слетела, пока его швыряло по дороге. – Лавры Флоренс Найтингейл тебе все равно не светят.

7

В панорамных окнах «Гризли» начисто выбили стекла. Полосатый пятачок парковки перед фасадом отгородили баррикадой легковых автомобилей, позаимствованных, видимо, у той же самой парковки. Просветы на стыках капотов и багажников до самых крыш завалили полипропиленовыми мешками, набитыми чем-то сыпучим. В кладке оставили узкие амбразуры, через которые, судя по всему, предполагалось вести огонь из заявленного диктором оружия. Сквозь стекла автомобилей можно было различить фигуры людей, снующих туда-сюда по «крепостному дворику» перед темным зевом супермаркета. Активнее всего мельтешили за белым седаном «Ниссан», во весь бок у которого красной краской было нарисовано слово «ВЫХОД».

– Вон там у них, похоже, КПП, – вполголоса сказал Лазарь, выглядывая из-за обгоревшего остова пассажирской «Газели».

– Ну так пошли! – прошептал Джуда.

– Не спеши. Смотри, кто идет.

На дороге появилось четыре человека. Крепкий мужчина в потемневшей от крови гавайке вел за собой вереницу троих мальчишек, самому старшему из которых было не больше двенадцати. Пригибаясь к земле, компания перебежками продвигалась к заградительному барьеру «Гризли».

Джуда дернулся вперед:

– Пойдем с ними…

– Нет, – остановил его Лазарь. – Сначала посмотрим.

Компания добралась до машины с надписью «ВЫХОД», и мужчина нетерпеливо забарабанил кулаком в боковое стекло. Минуту ничего не происходило. Потом водительская дверца открылась, и из «Ниссана» вынырнуло наружу трое охранников, вооруженных охотничьими ружьями и карабинами.

Один из них наставил сдвоенный ствол на мужчину.

– Руки вверх, – приказал он, взводя оба бойка. – И отошел на три шага.

– Папа? – сказал один из мальчиков, когда отец отпихнул его от себя и попятился. – Папа!

– Серж, осмотри детей, – приказал второй охранник.

Пока первый держал на мушке отца, второй сканировал дулом пространство перед супермаркетом.

– Они целы и невредимы, – сказал мужчина в окровавленной гавайке. – Только я…

Третий охранник закинул карабин на плечо и принялся задирать мальчишкам майки и спускать до колен шорты.

– Нормально, – сказал он.

– Возьмите только детей, – взмолился отец, отступая еще дальше. – За себя не прошу.

Старший из мальчишек сообразил все первым. Попытался сделать несколько робких шагов навстречу отцу, но один из охранников грубо дернул его за шиворот обратно. Мальчишка расплакался. Младшие братья не до конца понимали, что заставило того удариться в слезы, но все-таки уловили общее настроение и сразу подхватили. Через секунду три тонких голоска слились в пронзительное бесконечное «Папа! Папа!», перемежающееся плачем.

Мужчина в окровавленной гавайке отступал спиной, пока не исчез из виду. Детей спешно запихнули в машину, и улицу снова окутала тишина, как будто ничего и не было. С той стороны забора нашли очень быстрый способ заткнуть детям рот.

Лазарь не сразу заметил, что Яника плачет.

– Пацаны будут жить, – обратился он к ней, а сам подумал: «Вряд ли долго и вряд ли счастливо, но этого никто никогда не узнает, так что все сомнения лучше оставить самим мальчишкам». – Долго и счастливо. Слышишь?

Ее всхлипывания почему-то жутко раздражали.

Джуда напряженно молчал. То ли был сражен неприятной сценой у входа в «Гризли», то ли просто не знал, что сказать. А Яника все плакала и плакала. И не могла успокоиться.

Когда слушать ее дальше стало невыносимо, Лазаря вдруг осенило:

– Девять из десяти… – выдохнул он, чувствуя, как пот под майкой становится очень холодным.

– А по мне, так на семерочку, – не понял Джуда.

Наверное, Лазарь слишком выразительно посмотрел на него, потому что лицо белобрысого посерело:

– Я чего-то не догоняю?

– Мы никуда не идем, – отрывисто сказал Лазарь. – Надо возвращаться.

– Это шутка, да?

– Шуткой было бы назвать тебя зоофилом. А мы уходим.

Какое-то время Джуда соображал, что бы это могло значить. Не придумав ничего вразумительного, он напустился на Лазаря:

– Да ты что, бредишь? Плевать я хотел на пацанов этих! На батяню их, на мамашу и на всю эту канитель! Мы сюда зачем перлись?! Чтобы развернуться у самого входа, потому что у тебя вдруг случился приступ моральности?

– Нет, – покачал головой Лазарь и посмотрел на Янику, – мы развернемся, потому что твою подругу туда не пустят. Ее покусали.

8

Они устроились на втором этаже одной из высоток, за пару домов от дома, где размещался «Гризли». Двухкомнатная квартира со зловонной кухней была хуже не

придумаешь, но зато на входе стояла прочная железная дверь.

– Я не могу в это поверить! – повторил Джуда в десятый раз. – Я просто не могу в это поверить!

Полчаса назад Яника задрала рукав кофты и показала небольшую ранку от укуса, забинтованную чуть выше локтя, а также несколько отметин от когтей поменьше – все, что успел сделать с ней прокаженный до того, как в схватку с ним вступил ее отец.

– Как ты могла?! Скрыть от меня такое?!

«А ведь он сейчас, наверное, даже рад, что скрыла», – желчно подумал Лазарь, вспоминая пошлые подмигивания Джуды. Прошлой ночью у них «не срослось» только потому, что Яника не хотела обнажать свои раны. Если вирус передается через кровь, то и половым путем тоже.

Девушка больше не плакала. Просто стояла у подоконника, прижавшись плечом к стене, и разглядывала в окно разоренный палисадник. Лазарь подумал, что сейчас она могла бы выбить головой стекло и выпрыгнуть наружу, будь они этажом повыше.

– Почему ты до сих пор не перевоплотилась?

Яника покачала головой:

– Не знаю.

Лазарю не требовался ответ на этот вопрос. Хозяин инсона редко подчиняется установленным им же правилам – это и отличает его от остальных. Чаще всего в этой уникальности скрыт ключ к победе в Игре.

– Ты знаешь, кто он такой? – спросил Лазарь из дальнего угла комнаты.

Удивительно, но Джуда каким-то образом оказался рядом с ним. А ведь еще утром невозможно было представить, что уже к обеду, будучи втроем в одной комнате, он будет держаться ближе к нему, чем к ней.

– Сосед из четырнадцатой – знаешь его?

Рыжая голова снова помоталась из стороны в сторону.

Она врала. Возможно, неосознанно, но врала. Даже законченные шизофреники знают, что означают их галлюцинации. Ну, или, по крайней мере, думают, что знают.

Джуду грызли те же сомнения:

– Я ей не верю. Как ей теперь вообще можно верить?

Верить нельзя никому. Ни теперь, ни потом – никогда. Лазарь повторял себе это изо дня в день, перед сном и после сна, и все равно попался. Поверил, как последний идиот, потащил ее в лагерь, хотя все указывало на то, что ей там не место. И вот к чему это привело. Кто знает – может, лучше было вообще остаться дома? Не плясать под дудку Ведущего, не усугублять и без того шаткое здоровье этой несчастной девочки. С другой стороны – зачем тогда вообще Играть?

– Я никого не держу, – шмыгнула носом Яника. – Вы оба здоровы, вас они пустят без проблем. Мальчишек же пустили.

– А ты, стало быть, собралась стать кем-то вроде их папаши? – уточнил Лазарь.

Яника обернула распухшее от слез лицо, и Лазаря передернуло – миловидные черты исказила гримаса ненависти.

– А ты, вообще, что тут делаешь?

Голос звенел презрением и злобой, но Лазарь сомневался, что эти чувства она адресовала ему. Его преследовало ощущение, что и то и другое девчонка испытывает нечасто, а адресует кому-то – и того реже.

– Чего сюда с нами притащился? Катился бы в свой расчудесный лагерь и балдел там за баррикадами. Глядишь, и сухарями накормят до отвала, и забинтуют как надо. Не понимаю, чего ты с нами возишься?

– Присмотрись ко мне внимательней. Думаешь, славные ребята из лагеря делают заборы крови для тестов в своей передвижной бактериологической лаборатории? Подумай сама: пройти фейсконтроль у тамошних церберов мне точно не светит. – Лазарь указал на многочисленные царапины и ссадины. – Ты вруша, а я реалист, как видишь. Кстати, свое «спасибо» за откровение про отца я беру обратно, если не возражаешь.

– Бери, не жалко, – отмахнулась Яника и переметнулась на Джуду: – Ну, а ты?

Парень смотрел на нее долгим придирчивым взглядом. Так смотрит миллионер на картину Люсьена Фрейда[1 - Люсьен Фрейд – известный британский художник.], раздумывая – купить не купить. От Джуды по-прежнему исходило то самое сияние совершенства, которое Лазарь заметил утром. Возможно, за последние пару часов оно немного померкло, но, скорее всего, Лазарю просто хотелось в это верить. Девчонка по-прежнему видела в Джуде единственный ключ к спасению – сомневаться в этом не приходилось.

– Лживая дура, – наконец изрек Джуда, выступая из угла. – Пойду на кухню, гляну, чего пожрать.

9

Уже знакомый свет торшера встречал пробуждение Лазаря верным напоминанием того, что еще пара дней в таком ритме – и впору просить прибавки к жалованью. Послышался шелест перелистываемой страницы. Не поднимая головы, Лазарь скосил глаза на компьютерное кресло у письменного стола.

– С добрым утром. – Сенсор смотрел на него поверх раскрытой книги.

– Какое, к черту, доброе? – пробурчал Лазарь, опуская ноги на ковер. – Дай воды, а?

Сенс захлопнул книгу, оттолкнулся ногой от стола и подкатился к графину. Очки-половинки на кончике носа делали его похожим на деревенщину, приехавшую покорять столичные вузы.

– Ты хотел сказать: «Какое, к черту, утро?» – Сенсор подал стакан. – И, говоря это, я как бы намекаю, что не могу спокойно спать у себя в комнате, когда на моем диване постоянно ворочается и что-то бормочет здоровенный детина.

– У меня воняет красками, – пробубнил в стакан Лазарь, выцеживая воду до дна. – Это вредно для здоровья.

– Ну, конечно… Убрать краски, навести порядок, проветрить помещение – слишком высокая плата за твое здоровье. Куда как проще загнать туда меня.

Часы показывали половину второго ночи – Яника долго не могла заснуть. Пока Лазарь был в инсоне, Дара пару раз незаметно заглядывала к нему, чтобы проведать. Убедившись, что с ним все в порядке, они с Аймой отправились спать, предварительно обработав ссадины Лазаря, полученные при падении с «Хаммера».

– Может, поговорим? – прищурился Сенсор. – Второй день пропадаешь невесть где. У меня начинает складываться впечатление, что ты свалил в командировку. Мы сегодня с Дарой кое-что вызнали, что и тебе не мешало бы знать. «Ярость»? – Он потряс в руке книгой, которую читал. Название желтыми буквами отпечаталось на кроваво-красном фоне обложки.

– Нашел у тебя в конуре, – объяснил он.

– Карнеги[2 - Дэйл Карнеги – американский педагог, психолог, основоположник теории общения.] лежал в другом ящике. – Лазарь принял сидячее положение и ощупал лоб. Дело шло на поправку, рана быстро заживала. – Там все о том, как правильно лизать зад, чтобы тебя любили. Извини, не читаю книг толще трехсот страниц – руки устают.

– На заднем клапане суперобложки я прочел аннотацию. – Сенсор продолжал трясти книгой. – И вспомнил. Ее изъяли из продажи, когда какой-то парень из Канзаса взял короткоствол и пошел по школе играть в «контр-страйк». Потом у него дома нашли эту вещь.

Лазарь смерил друга долгим взглядом:

– И почему вы с Дарой еще не вместе?

– Одинаковые полярности, – пожал плечами Сенс.

– Это придумали чокнутые физики, для которых человек и кусок магнита – одно и то же.

– И я не в ее вкусе.

– В разговоре с корешами советую переставлять местоимения, не то рискуешь прослыть лузером. А насчет книги – сначала конфискуй у меня Достоевского. Вчера вроде опять какую-то бабку грохнули.

– Не настолько мы одинаковые полярности, – усмехнулся Сенс и добавил уже серьезно: – Я знаю, что ты в ней ищешь.

– Ну, раз мы оба знаем, можешь не рассказывать.

Лазарь встал с дивана и блаженно потянулся. Затекшие суставы затрещали, как

кастаньеты.

– Автор этой книги не имел ни малейшего представления об инсонах, о Ведущем Игры, о людях вроде нас, – продолжал Сенс. – Парня, взявшего в заложники своих однокурсников, никто никогда не «играл». Эту историю выдумали, а значит, ты не найдешь там ничего.

– Я знаю, где сейчас найти то, что мне нужно. – Лазарь подошел к двери и нажал на ручку. – И оно совсем рядом.

10

Звук мочи, падающей в водяную пробку унитаза, странным образом заглушал мысли о пареньке из Канзаса, который, как и автор «Ярости», ничего не знал про то, о чем говорил сейчас Сенсор. Интересно, «играли» ли его?

В коридоре Лазаря окликнул сильный, чуть нагловатый баритон. Лазарь оглянулся – его нагонял высокий мускулистый парень с короткострижеными волосами и чересчур близко посаженными глазами, добавлявшими и без того тяжелым чертам его лица лошадиное очарование.

– Привет. – Парень протянул плотную ладонь.

– Так виделись сегодня, Матвей. – Свои руки Лазарь оставил висеть вдоль туловища.

Что за идиотская привычка – «приветкать» по двадцать раз на дню?

– Сегодня не виделись, – возразил Матвей. – Твое «сегодня» два часа назад стало «вчера».

– Ты такой педант.

– Ну, а как же? – Матвей недружелюбно прищурил глаз. – А если проследить дальше, то «вчера», которое было вчера, сегодня стало «позавчера». Как раз то позавчера, когда ты копался в моем компьютере. Ну как, припоминаешь?

Бывает, что люди оказываются на самом деле значительно умнее, чем выглядят. Почему-то в отношении Матвея Лазарь все время забывал об этом. Наверное, причиной тому была неповторимая манера Матвея вести себя с окружающими – этакое пренебрежительное высокомерие мудреца. Матвей всегда был таким, с самой первой их встречи.

Впрочем, тогда он действительно казался Лазарю чуть ли не гуру – а как еще относиться к человеку, обратившему тебя в свою веру? Матвей был первым Эмпатом, которого повстречал Лазарь (не считая Сенса, конечно). Хуже того – Матвей был первым и практически единственным, кому довелось побывать в инсоне Лазаря. Он открыл удивительный «мир под миром», стал проводником в сказку, обучил ее правилам и законам. Если бы не он, их с Сенсом вообще могло здесь не быть. Впрочем, в этом смысле Лазарь обязанным себя не считал. Матвей нуждался в команде, они с Сенсом – в Матвее, так что их интересы временно совпадали.

Со временем Лазарь понял, что инсоны – не теоретическая физика. Очень скоро он освоил все премудрости новой профессии не хуже самого учителя и справедливо ожидал перемен в отношении к себе. Наверное, этот момент и послужил плацдармом для зародившейся вражды. Матвей продолжал вести себя так, словно их с Лазарем разделяют не два года практики, а целая вечность. Кто-нибудь попроще (вроде Сенса, например) наверняка смирился бы с таким положением вещей, предпочтя худой мир доброй ссоре. Но только не Лазарь.

Внутренний правдолюбец, всегда берущий на себя слово в спорных ситуациях, охотно подсказывал, что в этом они с Матвеем как раз похожи: «Поменяй вас местами, и еще неизвестно, в какого деспота превратился бы ты». С этим трудно было не согласиться.

Сейчас Матвей снова смотрел на Лазаря сверху вниз, будучи на полголовы ниже, и упивался законностью предъявляемых обвинений. Еще одна бесплатная возможность показать, кто в доме хозяин.

Отпираться было глупо, бессмысленно и слишком недостойно.

– Дара сдала?

– Нет, – покачал головой Матвей.

– И просила не сдавать ее.

– Сказал же – нет, – возвысил тон Матвей. В отличие от колымаги Сенса, этот парень заводился с полоборота. – Ты сам себя выдал, когда забыл подчистить историю посещений. Что-то не припомню, когда это мне понадобились таблетки от шизофрении.

«Эх, Малой, Малой…»

– Может, понадобились Айме? Ты присмотрись…

– Слушай, урод… – Матвей хлопнул Лазаря по плечу тяжелой ладонью, все это время безответно висевшей в воздухе. – Еще раз залезешь в нашу комнату без спроса – и тебе понадобятся противозачаточные. Намек ясен?

Лазарь не ответил, и какое-то время они с Матвеем молча пожирали друг друга глазами.

– У тебя все? – наконец, спросил Лазарь.

– Пока что.

– Ну тогда до завтра? – Он протянул Матвею ладонь.

– Да пошел ты!

Матвей развернулся и, широко расставляя руки, затопал к лестнице.

«А иногда бывает так, – размышлял Лазарь, возвращаясь в комнату Сенса, – что первый, кто пожмет сегодня твою руку, станет первым, кто пошлет тебя куда подальше».

11

Они накинули на плечи куртки и вышли на запорошенный снегом балкон. Эта часть деревни располагалась на холме, и отсюда открывался прекрасный вид на город. В комнатах погасили свет, чтобы сделать ночь еще пронзительнее и чище. Неколебимая стоялая мгла, подсвеченная снизу огнями простирающегося внизу города, напоминала украшенный блестками бархатный занавес, за которым прятались до поры до времени декорации дня.

– Хорошо сегодня. – Сенсор смел ладонью снег с перил и оперся на них локтями. – Морозно и не холодно.

– Дышится, – согласился Лазарь.

– А у нее там лето.

– У них у всех там перманентное лето.

Сенсор ненадолго ушел в себя. Потом заявил:

– Знаешь, а у меня, наверное, была бы зима.

– Можешь сколько угодно рефлексировать на эту тему, но только тот парень, кем ты себя считаешь, и тот, кто ты есть на самом деле, – эти двое никогда не встретятся, не сядут за один стол, чтобы пропустить по паре пива. А если и пересекутся, то все равно не узнают друг друга. Так что ты не можешь ничего знать. Да и не надо…

Они помолчали, с наслаждением обжигая ноздри морозным воздухом.

– У меня три часа на сон, двадцать минут на утренний туалет и минут пятнадцать на плотный завтрак с обедом и ужином, – напомнил Лазарь.

– Ты, конечно, опять ничего не расскажешь про сегодня?

– Нечего пока рассказывать. – Лазарь лениво катал в пальцах шарик снега. – Рассекал на «Хаммере».

– Ну, конечно. «Хаммер» куда важнее того, что девчонку покусали. Да и про лагерь мы тоже знаем.

Шарик быстро рос в размерах – Лазарь возил им вдоль перил туда-сюда, чтобы набрать побольше снега.

– Ни черта вы не знаете. И до тех пор, пока лагерь и все прочее не имеют для нас никакого ясного значения, все, что там происходит, тоже никакого значения не имеет.

– Этот случай особенный для тебя, – многозначительно изрек Сенсор. – Ты, конечно, замкнутый эгоистичный придурок, но Игра есть Игра, а команда есть команда, и всегда так было. Но здесь все по-другому. Вот я и хочу выяснить – почему.

– У тебя богатая фантазия, выяснитель.

«Синдром мамочки в действии, и две подружки-хохотушки, дующие в уши», – закончил Лазарь уже мысленно.

– Может быть. Но впредь я пальцем о палец не ударю, если ты и дальше будешь играть в молчанку.

– Ладно, договорились. Завтра выложу все как на духу. А теперь рассказывай про сегодня.

Некоторое время Сенсор прикидывал в уме удовлетворительность ответа.

– Новость номер раз, – наконец сказал он. – Мы проверили квартиру четырнадцать. Если между бабулей – «божьим одуванчиком» и двухметровой гориллой с отвисшими гениталиями и есть что-то общее, то только в больном воображении девчонки. С начала девяностых там вообще никаких мужиков не проживало – мы проверили.

Почему-то эта информация Лазаря не

удивила.

– Да, шизофрения – она такая.

После бегства из квартиры Яники Лазарь забыл о соседе, приняв его за обычную спайку. (Так называют мелкий психологический барьер, обусловленный временными обстоятельствами.) Сомнения, неуверенность в себе, мандраж ожидания, отупение от счастья – все это спайки. Чаще всего они не нуждаются в детальном разборе и со временем сами сходят на нет.

Все изменилось, когда Яника закатала рукав и показала след от укуса. Спайки не кусаются – это Матвей разъяснил сразу.

– Надо понять, что означает ее галлюцинация.

– Галлюцинации ничего не означают, – вздохнул Сенс. – Кроме того, что у нее крыша едет.

– Значит, будем надеяться, что ее галлюцинация что-то означает.

– Зачем? – наморщил лоб Сенс. – Зачем на это надеяться?

А ведь он прав – зачем? Чем меньше в уравнении неизвестных, тем проще его решить. Так зачем усложнять себе жизнь?

Затем… Затем… Ответ вертелся на задворках сознания, но Лазарь не успел оформить его в мысль, потому что Сенс продолжил:

– Новость номер два – мы с Дарой смотрели отца…

– Отчима.

– Отчима. Типа мы дверью ошиблись. Он открыл. С виду вполне себе нормальный работяга. Ну, может, слегка запущенный, но это и неудивительно при отсутствии жены. Катю…

– Янику.

– Я-ни-ку, – по слогам повторил Сенсор и снова сузил глаза. – Янику мы увидели мельком, но Даре хватило, чтобы разглядеть проекцию отчима. Говорит, здоровенный, – на Валуева похож. Но в целом ничего особенного. Сама девчонка показалась потом, часа через два. Вышла из дома и прыгнула в машину к какому-то белобрысому кренделю – он ждал у подъезда. И это новость номер три.

– Белый «Ниссан»? – приподнял брови Лазарь.

В памяти всплыло красное, в жирных потеках, слово «ВЫХОД».

– Видел его в инсоне?

– Ну мысли я пока видеть не научился.

– Э-э, в общем, прыгнула она в машину, но только они никуда не поехали. Посидели минут двадцать, потом девчонка вышла.

Значит, она все же решилась. И помог ей в этом сам Лазарь.

Сенсор забрал из его рук снежный шар, к тому моменту достигший размеров спелого грейпфрута, и запустил им в темноту за забором.

– Тебе это о чем-то говорит? – полюбопытствовал он.

– Думаю, она ему призналась.

– В чем? В любви, что ли?

– Нет, Сенс, кое в чем похуже. В чем-то таком, чего их любовь может не выдержать. Вот скажи, что первое приходит тебе на ум, когда ты сталкиваешься, в контексте Игры разумеется, со смесью острой антропофобии, маниакального чувства вины и комплекса парии? Одним словом.

Сенсор тщательно обдумал вопрос, прежде чем ответить.

– Преступление, – наконец изрек он.

Лазарь воздел глаза к небу:

– Снова достоевщина. Уж кто-кто, а эта девчонка и мухи не обидит. Новость номер четыре?

– Новость номер четыре в том, что я замерз до чертиков и до них же хочу спать. Так что, если у тебя есть какие-нибудь пожелания на завтра, выкладывай.

– Все те же и все там же.

– Отлично. Тогда я пошел.

У двери в комнату Сенсор обернулся:

– Один вопрос напоследок.

Лазарь молча ждал.

– Что за ключ, которым ты играл у меня в спальне?

Чтобы скрыть улыбку, Лазарю пришлось опустить голову:

– А я уж думал, не спросишь…

– Не люблю оправдывать твои ожидания. Так откуда ключ?

– От квартиры. Снял гостинку в городе, на Вятской. Не говори пока никому, ладно? Мне мозготраха и без того хватает.

Сенсор выглядел по-настоящему удивленным:

– Ты съезжаешь от нас?

– Хочу переоборудовать в мастерскую. Невозможно нормально работать, когда вокруг шляется столько народу. Не волнуйся, жить я там не собираюсь. Моих кулинарных познаний хватает только на чай с бутербродами.

– Откуда деньги на аренду? – не унимался Сенс.

– Грохнул хозяйку-процентщицу. Я же работаю без напарника, помнишь? У меня двойной калым.

Сенсор презрительно поморщился:

– Ты это про долю Марса, которую внаглую присваиваешь себе?

– Отрабатываю свою долю, а заодно и его. У Клайда была Бони, у Матвея есть Айма; мне же достался малолетний недоумок. Даже не могу сосчитать, сколько раз он прикрыл бы собой мою спину от лап кровожадных неандертальцев за последнюю пару дней. Все хорошо, только не совсем ясно, куда потом девать труп.

Сенсор больше ничего не сказал. Постоял немного и скрылся в своей комнате, не пожелав спокойной ночи. Лазарь еще долго смотрел в ночь невидящим взглядом, выветривая из головы мысли о Янике, Джуде, прокаженных и многие другие, что, как пьяные соседи, подолгу не дают уснуть. Потом мороз окончательно вынудил его вернуться в дом.

Глава 5

Схема

1

Лазарь дважды постучал в дверь к Янике и сразу же вошел.

Сначала ему показалось, что в комнате никого нет. Старый вытертый ковер, мятая двуспальная кровать, тумба с аквариумом, полным плавающих кверху пузом рыбок. Потом он все-таки нашел ее. Девушка сидела на полу в самом дальнем углу комнаты, притянув колени к груди, и беззвучно плакала. Едва Лазарь шагнул к ней, как она инстинктивно заелозила ногами по полу, стараясь еще глубже вжаться в угол.

Лазарь понял, что их комната этой ночью стала ее комнатой еще до того, как она подняла на него липкие от слез глаза и сообщила:

– Он ушел… Джуда ушел.

Лазарь оторвал взгляд от тюлевой занавески, развеваемой ветром из полуоткрытого окна, и уселся на пол рядом с ней.

– По-английски, я полагаю.

Она опасливо отодвинулась от него, точно он сказал не это, а: «Ну наконец-то мы вдвоем!»

– Не то чтобы я удивлен, – проговорил Лазарь, думая, что сообщать ей об этом сейчас было довольно рискованно.

Яника ничего не ответила и продолжала плакать, изредка прерываясь для того, чтобы судорожно втянуть ноздрями воздух. Наверное, кто-нибудь другой на месте Лазаря бросился бы ее успокаивать, сыпать ободряющими обещаниями, нести всякую чушь и, может быть, тихонько гладить по руке. А мог отодвинуть занавеску, приставить к ржавому патронташу радиатора табуретку и «сделать ручкой» с другой стороны окна.

Лазарь внимательно осмотрел ее. Сегодня она выглядела куда хуже обычного, словно после ухода Джуды течение ее болезни форсировалось. Проступающие сквозь тонкую кожу кости на запястьях наводили на ассоциации с постояльцами Освенцима.

– Слушай, давай позавтракаем…

– Ах, Лазарь! – воскликнула она и кинулась ему на грудь.

Лазарь на себе почувствовал, насколько сильно сдала девчонка, когда ее тонкие, как стебли, руки обвились вокруг его шеи.

2

В кухне нашлась вода, и даже заварной чайник был наполовину полон. «Впрочем, – размышлял Лазарь, разливая по кружкам холодный зеленый чай, – для Яники он сейчас наполовину пуст».

– Попей, ты плохо выглядишь. – Он подтолкнул к ней чашку. – Не самый сладкий комплимент, зато правда.

Она молча отодвинула от себя чашку, и Лазарю пришло в голову, что кульминация Игры уже не за горами. Сейчас Ведущий как никогда близок к цели. Цели, к которой ведет множество указателей, но у которой всегда одна дорога. И совершено неважно, что Яника при этом сделает, – решит выпрыгнуть из окна или выбросит оттуда кого-то другого. Семь бед – один ответ.

Надо было срочно занять ее мозг чем-то еще, кроме переваривания собственного горя.

– Представляю, как тебе паршиво. – Лазарь отпил немного чая. – Как будто шел-шел по улице – и вдруг ступил в хорошую кучу дерьма.

– Это

не одно и то же, – не поднимая глаз, возразила Яника.

– Только в буквальном смысле. Когда вступаешь в дерьмо на улице, ты не вдаешься в причину проблемы и не думаешь о последствиях. Не делаешь выводов, прогнозов, не сожалеешь и не раскаиваешься. Ты просто ругнешься матом, как распоследний сапожник, и приступишь сразу к главному – соскабливать дерьмо с подметки.

Яника не поднимала глаз, и Лазарю на миг показалось, что даже не слушала, но он продолжил:

– Когда дерьмо случается в жизни, ты задаешься множеством вопросов, которых никогда не задал бы себе, вляпавшись в кучу на улице. И только потом начинаешь действовать. Знаешь, в чем разница между двумя этими ситуациями?

Яника сняла пальцами прилипшие к щекам мокрые пряди и наконец-то удостоила Лазаря взглядом:

– В чем?

– Когда наступаешь в дерьмо на улице, ты точно знаешь – оно чье угодно, но только не твое собственное. Эта уверенность снимает все вопросы, рожденные в мучительном самокопании, терзаниях совести и прочем. – Лазарь придвинул чашку обратно к Янике. – С дерьмом на дороге жизни все по-другому. Оно всегда может оказаться твоим собственным.

Немного подумав, Яника просунула пальцы в керамическую петельку на кружке.

– Обычно я не матерюсь как сапожник.

– Это фигура речи. Понятия не имею, как матерятся сапожницы.

Девушка поднесла кружку к губам, отпила, поморщилась:

– А еще терпеть не могу старый зеленый чай.

3

– Ты либо звонишь мне из инсона, либо бросил их средь бела дня, – послышался из мобильника голос Сенсора.

– Бросил средь бела дня.

– Слив?

– Пока нет. Но будет, если в самое ближайшее время мне на голову не упадет яблоко. Оставил ее одну в квартире, а сам пошел по другим этажам искать что-нибудь съестное. За мной она не пойдет, потому что еле шевелится, так что я решил вернуться и поиграть тут немного в Коломбо. Раз уж у вас не получается.

– Погоди-погоди… одну?

– Этой ночью нас бросил Джуда – тот белобрысый на папиной тачке. Думаю, очень скоро наш рыжий лемминг геройски покончит с собой.

– Классика, – деловито заметил Сенсор, проигнорировав подколку про тачку, – сам он унаследовал свою «шестерку» от отца, когда тот пересел на иномарку.

– Чем больше в мире самоубийц, тем их меньше.

– Похоже, у Ведущего скоро появится тепленький свежеиспеченный неофит?

– Либо так, либо холодненький труп. В любом из этих агрегатных состояний она нас не устраивает.

Из телефона послышалось шебуршение, а следом сигнал клаксона, заглушенный витиеватыми ругательствами Сенса, адресованными кому-то, несомненно, их заслуживающему.

– Разворачивай машину и мчи сюда, – распорядился Лазарь. – Следить за девчонкой дальше не имеет смысла. Почему Дарения не с тобой?

– Со мной, – замялся Сенсор, – почему не со мной?

– Это я тебя спрашиваю – почему? Так материться при ней ты бы не стал.

Сенсор едва слышно чертыхнулся в сторону.

– Она решила вернуться, и я ее высадил. Сказала, хочет с тобой посидеть. Это же ты у нас любитель на «Хаммерах» покататься.

– Ясно. Сестер милосердия в последнее время мне хватает. Ладно, общий сбор у нас через полчаса. Отбой.

4

Дара задерживалась. Сенсор, Айма и Марсен собрались на диване в гостиной. Мальчишка с самого утра мучился похмельем и пропустил школьные занятия. Никто не мешал ему прогуливать и не отчитывал за вчерашнее, с самого утра ему и слова поперек не сказали, не считая бесконечных «пьянчужка», с которых начиналось отныне любое обращение в его сторону. Поначалу парень выглядел озадаченным, но потом привык к новому прозвищу и перестал обращать внимание. Всяко лучше, чем порка.

Все трое молча наблюдали за тем, как Лазарь расхаживает взад-вперед по комнате, по-профессорски сложив руки за спиной. Минуту назад он окончил подробный пересказ всего, что произошло в инсоне за минувшие три дня. На заляпанном деревянном мольберте позади него был установлен лист формата А3.

– Собрался рисовать коллективный портрет? – подшутил Сенс.

– Овощной натюрморт, – откликнулся Лазарь. – Ты – баклажан.

Марс захрюкал от смеха.

Лазарь остановился и вопросительно посмотрел на Айму, точно впервые ее заметил:

– Кстати, а что в натюрморте забыла смертоносная Куноити? Чтобы набиться ко мне в клан, все равно придется сдавать экзамен на столе… или на полу?

– Это общая гостиная, – напомнила Айма. – Так что, пока ты ее не приватизировал, могу находиться здесь когда и сколько пожелаю. А если в довесок дают бесплатную клоунаду, то почему не посмотреть?

– Уделала, – согласился Лазарь.

На лице Аймы расплылась самодовольная улыбка. Лазарь знал, как усладить ее эго, и умело этим пользовался, когда возникала необходимость.

– Схема! – торжественно объявил он. – Известные и неизвестные. Итак, что нам не ясно?

Он поднял с подставки маркер и вертикальной линией разделил лист надвое. Левая половина получила название «неизвестные», правая – «известные».

– Таблетки, – сказал с дивана Сенсор.

– Таблетки – это такой лекарственный порошок, спрессованный в шайбочки. Назовем проблему как-нибудь емче.

В левой половине листа появилось слово «проблема».

– Дальше?

Марс первым уловил смысл:

– Причина!

– И пьянчужка получает очко! – В тот же столбец Лазарь вписал слово «причина».

Услышав неприятное прозвище, парень напустил на себя беззаботный вид – видать, решил терпеть до конца.

– Следствие, – выдавила Айма с постным выражением на лице.

– И что бы мы без тебя делали! – Под «следствием» Лазарь вывел маленький знак копирайта, подписанный именем Аймы. – Переходим к неизвестным. И, чтобы чуть-чуть ускорить процесс, я начну, а вы поправите, если что забуду. Итак…

В правой части листа появились три загадочные буквы «БМП».

– Боевая машина пехоты? – выгнул брови Сенсор.

– Большой Мировой Писец. – Лазарь соединил линией «БМП» со «следствием» и пририсовал к обоим концам стрелки. – Кому непонятно, просите разъяснить Айму.

– А я думал, БМП был сначала, а следствие – это уже в конце, – недоуменно сказал Марс.

– Нет, пьянчужка. То, о чем ты сейчас говоришь, – это цель, которую преследует Ведущий игры, – объяснила Айма. – Она, собственно, у него одна и нам известна. И когда… то есть, если он достигнет ее, будет уже неважно, в какой форме она перед нами предстанет. Потому что будет поздно.

– Спасибо, Айменевтика, – кивнул Лазарь.

Следом за «БМП» он записал: «сосед из 14», «укус», «лагерь».

Первое соединилось стрелкой с «причиной» из левой колонки, второе – с «проблемой».

Сенсор долго смотрел на надписи.

– А почему не наоборот? – спросил он, наконец.

– Потому, Сенс, что у причин не бывает проблем, как не бывает теорем к доказательствам и вопросов на ответы. Ответ не без намека, раз уж ты спросил.

– Я имею в виду…

– Я знаю, что ты имеешь в виду. И говорю еще раз – нет. «Сосед из 14» – необязательно человек. Это может быть все что угодно – внутренние комплексы, страшная тайна, неизвестная хворь.

Сенсор оглядел друзей.

– Почему неизвестная? – спросил он, призывая их к поддержке. – Мы же вроде выяснили, что у нее шизофрения.

Лазарь промолчал. Выяснить-то выяснили, это верно. Но почему-то с того момента, как он впервые увидел Янику, услышал ее голос, его одолевали сомнения.

Девчонка больна чем-то другим. Непохожа она на шизу. Не может она быть шизой…

«Потому что тогда это будет означать, что девчонке уже не помочь, – подсказал внутренний голос. – А тебе хочется ей помочь. Тебе просто необходимо ей помочь!»

– Проекция знает соседа? – осведомилась Айма.

– Заверяет, что нет.

– Ей можно верить?

– Никому нельзя верить. Проекциям шизиков – особенно.

«Но ты уже однажды поверил! – рассмеялся внутренний правдолюб. – Проглотил и не поморщился!»

Марсен выбросил над головой руку, но быстро сообразил, что не на уроке, и тут же опустил обратно.

– А лагерь тогда что? – спросил он.

– Лагерь, – Лазарь провел стрелку к пустому месту в левом столбце, – это самое интересное. Оставим на потом. Что-нибудь еще?

Брови Аймы сложились страдальческим домиком:

– Сегодня ее бросил парень, этот Джуда… Моральный урод и предатель.

– Не очень существенно, – обронил Лазарь, – но для полноты картины отразим в нашей схеме.

В правой колонке появилось слово «Ниссан» и соединилось двухсторонней стрелкой со словом «исповедь», вписанным Лазарем в левую.

– Думаю, до тех пор, пока Катя верила, что у нее есть молодой человек, в ее инсоне Джуда всегда оставался рядом с Яникой. Вход в лагерь плюс моя посильная помощь – и вот уже она сидит в машине молодого человека и изливает душу на неизвестную нам пока тему. А сегодня утром Яника обнаруживает, что ее Ромео вовсе не собирался пить вместе с ней яд, а вместо этого доблестно самоудалился через окно. Думаю, наяву он даже не удосужился увидеться с Катей и ограничился телефонным звонком.

– Урод и предатель, – повторила Айма.

– А как же отчим? – неожиданно вспомнил Сенсор. – Яника говорила, отчим спас ее, когда соседская тварь ворвалась в квартиру и чуть всех не порешила.

– Как выяснилось, спас не до конца. – Лазарь погрузился в себя. – И ведь никто не говорил, что тварь, укусившая Янику, и та, что чуть не убила меня, – одно и то же существо. Молодец, Сенс!

– Надо бы его на доску, – приосанился Сенс.

От «отчима» ответвилась в никуда точно такая же стрелка, как и от «лагеря».

– А теперь финт ушами!

Лазарь зачеркнул заголовки таблицы, а под ними записал новые: «неизвестные» поменялось на «явь», а «известные» – на «инсон». Лазарь отступил на пару шагов от мольберта, любуясь результатом своих трудов.

– Вроде бы все. Два пробела – немного больше, чем я рассчитывал, но сжатые сроки и условия постоянного пребывания в инсоне лично меня оправдывают. Меня, но не вас.

– Ну, началось… – Айма закинула ногу за ногу. – Давай начинай обвинять всех, кто не похож на твое отражение в зеркале.

Марсен мстительно закивал в знак поддержки. Мелкий подхалим даже не догадывался, что сейчас этим никого не проймет.

Лазарь поднял глаза на старинные каретные часы на каминной полке. Уже час, как Яника в инсоне одна.

– Виноватых начнем искать, когда будет в чем обвинять, – сказал он. – Сейчас от вас требуется помочь мне вписать в пробелы что-нибудь умное. Очень скоро придется вернуться в этот гребаный Сайлент-Хилл[3 - Сайлент-Хилл – вымышленный заброшенный город-призрак, населенный потусторонними силами.], и вернуться надо с чем-то. Найдем – у девчонки появится шанс, а нет – тогда и будем косить под Матвея и искать виноватых.

– Пообещаешь извиниться, – потребовал за спиной голос Дары.

Лазарь обернулся. Девушка прислонилась к одной из колонн, отделявших гостиную от прихожей. Заостренное личико в окружении пышной шевелюры источало смесь нетерпения и злорадного триумфа.

– Обещания вперед дают только дети и идиоты. Причем вторые происходят из тех, кто застрял в первых.

– Для взрослого тебе бы не мешало знать, что душ следует принимать чуть чаще одного раза в неделю, – парировала Дара и подошла к мольберту.

– А ты как женщина, знающая толк в настоящих мужчинах, должна понимать, что «могуч, вонюч и волосат» – это не про вас о нас.

Дара забрала из рук Лазаря маркер, оцарапав взглядом, полным хладнокровного презрения.

– Я только что смотрела инсон, – сказала она, сдергивая с маркера колпачок. – Заглянула в это их передвижное шапито, и угадайте, кого там встретила?

– Своего бывшего шапитмейстера? – предположил Лазарь.

– Того светленького мальчика, что вечно таскался с вами. Я видела его, когда заглядывала проведать Лазаря вчера вечером. Мне повезло, потому что в этот самый момент он разговорился с мужчиной, который показался мне смутно знакомым…

– Знакомых в инсоне встретить нельзя, – возразил Лазарь, – только похожих.

– Я подслушала разговор. – Дара ткнула острием маркера в наконечник стрелки, берущей свое начало из слова «лагерь». – И поняла из него… – вертикальной дугой она соединила наконечник со стрелкой, выходящей из слова «отчим», – что он и правда похож – на Николая Валуева! Наверное, поэтому он у них там начальник охраны. А это, почитай, начальник всего лагеря.

Какое-то время Лазарь тупо таращился на мольберт, как если бы Дара изобразила на листе краткое и красивое доказательство теоремы Ферма, а не кривую линию. Потом старинные часы на каминной полке снова напомнили ему о Янике.

– Неплохо, – сухо похвалил он. – Вот бы еще объяснила смысл своей закорючки. А то мы просто как бойцы СОБРа: знаем, что нужно делать, но понятия не имеем, почему это делаем. А если мы не в курсе, то как объяснить Янике… – Тут он осекся и умолк, разглядев, наконец, лица друзей. – Я извиняюсь, ладно? Извиняюсь и прошу прощения. Сам бы я не допер.

5

– Проснись. – Лазарь покачал Янику за плечо. Она лежала на софе в гостиной лицом к стене, совсем без движения. – Эй, подъем.

Девушка неожиданно перекинулась на спину, и Лазарь невольно содрогнулся. Глаза ее были широко распахнуты, как у покойницы, не успевшей перед смертью смежить веки.

– Я не сплю, – сказала она, и Лазарь увидел, что ее зрачки медленно двигаются. – Мне было так больно, Лазарь, что я не смогла заснуть.

6

Лазарь перевернул вверх дном всю квартиру в поисках ножей и фляги, но так ничего и не нашел. Судя по всему, Джуда предусмотрительно забыл оставить хоть что-то.

– Пойми, нам надо вернуться в лагерь. – Лазарь с мясом выдергивал выдвижные ящики на кухне. – Там тебе помогут.

– Откуда ты знаешь, тебя ведь там не было, – упорствовала Яника из гостиной. – Ты не можешь знать.

– А ты не можешь знать, чего не могу знать я, потому что мы с тобой едва знакомы.

– Нет, – категорически отказалась она. – И не подумаю. Даже пытаться не стану – все равно не пустят. Заразным туда вход закрыт, ты сам видел.

В ее упрямстве сквозил тупой, животный страх. Наверное, так чувствует себя каждая женщина, внезапно обнаружив странное уплотнение в левой груди.

– Пустят, я волшебное слово знаю. – Лазарь вернулся в гостиную и присел перед ней на корточки. В огромных васильковых глазах уже дрожали слезы, волосы грязным колтуном лежали на плече, луковицеобразное лицо осунулось и выглядело совсем измочаленным. – Пойми, ты больна. – Он взял ее руки в свои. – В лагере тебе помогут, а здесь ты зачахнешь и умрешь через день или два. Тогда мне придется выбросить твой труп из окна, потому что скоро он начнет разлагаться, а это антисанитарно. Мясо сглодают внизу прокаженные, а кости оставят обсыхать на

солнце.

Он намеренно пугал ее, стараясь вызвать отвращение к своему незавидному будущему, чтобы до нее, наконец, дошло – отсидеться не получится. Сейчас она стоит перед зеркалом в ванной, ощупывает левую грудь и где-то на задворках отупевшего от страха рассудка понимает – чтобы исключить худшее, придется ехать в больницу.

– Нет. – Яника до белизны закусила нижнюю губу. Потом отдернула от Лазаря руки и пронзительно закричала: – Отстань от меня! Отстань, дурак! Уйди! Прошу, уйди в лагерь и оставь меня в покое!

Конечно же, страх взял вверх. Это не страшно, первый раунд всегда за ним.

В голове у Лазаря прозвучал голос Дары:

«Я здесь, Сенс тоже рядом. Что у вас происходит?»

– Ты идиотка, – спокойно сказал он. – Но, раз ты остаешься, я тоже никуда не пойду. Через несколько часов лагерь покинет город. Еще через неделю у прокаженных на улицах не останется еды, и тогда они найдут меня. Знаешь, как голод обостряет нюх?

Входная дверь вздрогнула под ударом невероятной силы. Лазарю показалось, что она обязана была вылететь вместе с петлями из рамы. Второй удар свидетельствовал о том, что дверь на месте. Лазарь выскочил в прихожую и припал к глазку. В этот же миг дверь сотряслась в третий раз, заставив его отпрянуть.

– Ты не поверишь, но это твой сосед… – сообщил он, вернувшись в комнату. – Похоже, ты пришлась ему по вкусу. И он явно хочет добавки. Ну что, еще не передумала?

Она была напугана – сильно напугана. Выдавали расширившиеся до предела глаза, частое дыхание. С припухших, как после долгих поцелуев, губ сошла кровь. Бог знает скольких усилий стоило ей в очередной раз упрямо замотать головой.

Терпение Лазаря лопнуло.

– Послушай! – вскричал он. – Послушай! Здесь нет тамбура, как у тебя дома. Эта тварь берет разбег прямо с лестничной площадки! Очень скоро она сюда вломится!

– Пускай. – На бескровных губах заиграла неуместная, почти циничная улыбка. – Посмотрим, что ты будешь делать теперь.

Лазарь застыл на месте как громом пораженный. Где-то за плечом Дара от всей души поносила Янику. Еще дальше, за несколько метров от него, по стенам прихожей прокатывались гулкие вибрации, волна за волной набегавшие на мол его самообладания, с каждым разом все сильнее подмывая насыпь. Еще немного – и он схватит рыжую чертовку за шкирку, как нашкодившего котенка, и вышвырнет из окна силой.

Особенно крепкий удар вывел Лазаря из оцепенения. Он подхватил Янику на руки, как куклу из папье-маше, и быстро понес к окну.

Девушка завопила:

– Отпусти! Отпусти-и!

Она принялась колотить его по лицу кулаками, локтями, извиваясь, как угорь, живьем поджариваемый на сковородке.

– Пусти, дурак! Я не хочу туда! Я не пойду туда!

У окна Лазарь поставил ее на ноги.

– Почему? Назови хотя бы одну достойную причину, и, клянусь, я оставлю тебя в покое и уйду.

Воинственное настроение вдруг испарилось, она обмякла и потускнела.

– Джуда, – едва слышно выдохнула Яника. – Если бы мы не пошли к этому проклятому лагерю… Не надо было идти туда, Лазарь! Лучше бы мы остались дома!

«О, Господи! – охнула Дара. – Ну и дуреха».

Вот так. Она все копалась и копалась в куче дерьма, засунув руки по самый локоть, вместо того чтобы просто потереть подошвой об асфальт.

– Я тебе кое-что расскажу. – Лазарь взял ее за плечи. – Дослушаешь – и я избавлю тебя от своего присутствия, если захочешь. Обещаю.

Она промолчала, раздраженно раздувая ноздри, и Лазарь расценил это как знак согласия.

7

– Когда-то в детстве я сорвался с крыши и сломал себе обе ноги, – начал он. – Это случилось в деревне у бабки. Каждый приезд туда, в выходные или на каникулы, превращался для меня… в мини-праздник, что ли. Конечно, бабушка с меня пылинки сдувала. Баловала, как могла, закармливала на убой сдобой и все спускала с рук. А я пользовался этим на всю катушку. Особенно мне нравилось, когда вольная жизнь и творожные ватрушки соединялись воедино на крыше бабкиного домика. Довольно опасное хобби для сопляка вроде меня, но бабка закрывала глаза и на это.

Лазарь усмехнулся своим мыслям – и снова сосредоточился на рассказе:

– Крыша была что надо: двухскатная, в обветшалой выгоревшей черепице. А печная труба – ты что! – Он ностальгически закатил глаза. – Вообще любимое место. Теплая, плоская – привалишься к ней спиной – и ты на вершине блаженства. «Верхолаз» – так меня называла бабка.

Сокрушительный удар в дверь заставил Лазаря прерваться. Он мотнул головой в сторону прихожей и продолжил чуть быстрее:

– Не знаю, что меня дернуло в тот день испытать себя на смелость. Может, солнце напекло – денек выдался жаркий, как в аду. Как бы то ни было, мне приспичило сделать то, на что я раньше никогда не решался, но всегда хотел попробовать. Я встал на конек крыши, развел в стороны руки и пошел вперед на манер эквилибриста. У меня получалось – я делал шаг за шагом, балансируя руками для равновесия. В ногах появилась твердость, которой они не знали даже на земле, страх улетучился. Теплый ветер подгонял, задувал под майку, ерошил волосы, но идти не мешал. Трудно описать чувство, которое переполняло меня в тот момент. Черт его знает… наверное, мне было хорошо…

«Ты был счастлив, бревно неотесанное!» – подсказала Дара.

– Я наступил на что-то. – Лазарь нахмурился. – Кусок сухого мха или сломанная черепица. Ступня заскользила, меня потащило вниз по скату… я сверзился на землю с пятиметровой высоты. Особой боли не почувствовал, но сразу понял – с ногами что-то не так. Караул поднялся! Приехали предки, отвезли в город. В травмпункте сказали, что у меня какие-то трещины в голенях, и запеленали ноги в гипс. Крышу, конечно же, сразу запретили. Мать велела убрать лестницу подальше, бабка плакала и повторяла, что дорога мне туда теперь заказана. В тот момент я ненавидел их обеих.

«Тик-так, так-так», – напомнила Дара.

– Пока я болел, мать срезала сотню моих попыток вернуть крышу обратно. Еще сотня вертелась у меня в голове. Когда я поправился, и меня, впервые после несчастного случая, снова привезли к бабушке, я уже знал, что делать. На следующее утро, пока все спали, в одной пижаме и босиком, я выволок с заднего двора лестницу и взобрался на крышу. Прошелся до трубы, потрогал теплый кирпич, постоял немного. Потом сполз на край крыши и спрыгнул вниз.

– Спрыгнул? – не удержала любопытства Яника. Несмотря на упрямство, история захватила ее. – Зачем?

– Ну как, – усмехнулся Лазарь, – хотел доказать этим тупицам, что прошлый раз был нелепой случайностью, и моя крыша безопасна. Иначе они никогда бы не поверили.

– И что, мама вернула тебе крышу?

Лазарь покачал головой:

– Нет, не вернула.

– Почему?

– Потому что я снова неудачно приземлился, и старые трещины в голенях раскрылись. Но знаешь что?

Яника с усилием, будто у нее затекла шея, повела головой слева направо.

– Оно того стоило. Такова была цена надежды, которая поддерживала меня, пока ноги заживали в первый раз. Отголоски этой надежды помогли выжить и во второй. Сейчас ты на краю крыши. – Лазарь снял руки с ее плеч и распахнул настежь окно. То самое, через которое совсем недавно от нее сбежал Джуда. – Прыгать или нет – решать тебе.

«Наверное, – размышлял он, помогая Янике выбраться из окна на козырек подъезда, – она из тех, кто будет

прыгать снова и снова, пока не разобьется насмерть. Ее надежда совершенно другого порядка – это надежда молодой фигуристки, которая проносит сквозь бесконечную боль падений упрямую веру в скорое избавление».

Яника соскочила на козырек, и Лазарь уже собрался присоединиться к ней, когда услышал от Дары:

«Ты молодец, Лазарь. Сенс просит передать, что тырить чужие истории из детства простительно, если цель оправдывает средства, так что он не в обиде».

– Обижаться не на что, – шепотом ответил Лазарь, закидывая ногу на подоконник. – Это все равно, что стырить у него из-под кровати японскую надувную женщину, перед тем как Айма полезет туда с пылесосом, и переложить под свою.

8

Яника была так слаба, что обратный путь до «Гризли» показался до неприличия затянувшейся игрой в русскую рулетку. Несколько раз Лазарь предлагал ей взобраться к нему на закорки – нести ее было бы не труднее, чем походный рюкзак, но она всякий раз отказывалась. К счастью, на пути к лагерю они не встретили ни одного прокаженного. Должно быть, тела застреленных сородичей в окрестностях супермаркета отпугивали живых, как отпугивает птиц мертвый воробей, подвешенный за лапку к плодоносящему дереву.

Они укрылись за той же самой обгоревшей «Газелью», где еще вчера с ними прятался Джуда. И так же, как и вчера, в строю автомобилей вокруг парковки выделялся белый «Ниссан» с надписью «ВЫХОД» от крыла до крыла.

– Знаешь, – Яника обессиленно опустилась на землю и прислонилась спиной к обугленному каркасу автобуса, – я только теперь поняла всю ценность совета надеяться на лучшее и готовиться к худшему. В общем-то, я ни на что не надеюсь. Просто любопытно узнать, что там у тебя за волшебное слово.

– Моя очаровательная улыбка. – Лазарь чудовищно осклабился. – Посиди тут, а я схожу. Когда подам знак – махну рукой вот так – ты выйдешь. Но не раньше, договорились?

Рыжая голова на тонкой шее медленно опустилась к груди и еще медленней поднялась обратно.

– Тогда я пошел.

– Лазарь… – Холодные пальцы сомкнулись на его запястье, и он обернулся. – Мне тебя Бог послал?

Это было нечто среднее между вопросом и утверждением.

– Ага. Спецдоставка с небес.

9

– Отойди на пару шагов и покажи руки.

Седоволосый мужчина в зеленом камуфляже направил на Лазаря охотничий карабин «Сайга». Морщинистое лицо, почерневшее от загара, и серые глаза, похожие на две отполированные монеты, выдавали в нем заядлого охотника. Оружие лежало в его ладонях как родное – очевидно, они давние друзья.

– Внутрь я тебя не пущу, сынок, даже не надейся, – проговорил старик сипатым голосом курильщика со стажем. – Лучше топай отсюда подобру-поздорову, пока в тебе дырок не понаделали.

– Мне нужно поговорить с Калимом, – сказал Лазарь. В коротком разговоре с Яникой на пути сюда ему удалось аккуратно выведать нужное имя. – Пусть сам выйдет.

– Послушай, сынок, – кажется, старик старался быть вежливым, – какие у тебя могут быть дела к Калиму? Ты себя в зеркало видел? Он мужик крутой. В лучшем случае пошлет на хрен.

Охранник вышел один, и это сыграло Лазарю на руку. Как только карабин опустился достаточно низко, Лазарь быстро перехватил его за цевье и отвел в сторону.

Лицо старика покраснело от напряжения. Вцепившись в приклад обеими руками, он силился повернуть ствол обратно на Лазаря.

– Слушай, вахтер… – Рычаг был длинный, и Лазарь легко удерживал карабин на вытянутой руке. – Калим пошлет на хрен тебя, если ты сейчас же не вызовешь его сюда. Скажи ему: здесь его дочь – Яника.

10

Лазарь отпустил ружье, и дуло тут же зависло у него перед носом.

– Яника, – повторил он. – Не забудь имя.

С минуту старик пожирал Лазаря взглядом, размышляя, какое из двух зол выбрать. Прикончить Лазаря прямо здесь и попасть в немилость к боссу или выслужиться, но тогда придется позволить обидчику дышать. Наконец выбор был сделан, и старик попятился обратно к «Ниссану».

«Где твое уважение к возрасту?» – поинтересовалась Дара, когда охранник исчез в салоне машины. Судя по голосу, она здорово перенервничала.

– У меня это называется состраданием, – полушепотом ответил ей Лазарь. – Уважать свечки на торте глупо.

Минут десять никто не выходил, даже за стеклами машин не угадывалось никакого движения. Голова Лазаря вертелась во все стороны, как флюгер на шквальном ветру, высматривая прокаженных, но вокруг валялись только мертвые тела, окутанные гудящими роями мух.

Наконец с той стороны баррикад послышались шаги, и через салон «Ниссана» на улицу стали протискиваться люди. Пять человек, включая уже знакомого старика в камуфляже, выстроились полукругом за Лазарем, образовав нечто вроде живого заслона, отгородившего маленький пятачок перед входом от прочего мира. Мира, в котором осталась Яника.

«Главное, – мельком подумал Лазарь, – чтобы она увидела знак».

Сразу за охранниками из салона «Ниссана» вышел человек, вопреки всем правилам инсонов хорошо знакомый Лазарю. На нем была синяя двойка «Адидас» с белыми полосами по бокам и белые кроссовки. Открытое приветливое лицо усыпали веснушки, да так густо, что кожа казалась бронзовой. «Гусиные лапки» вокруг ярко-голубых глаз, чуть косящих к носу, придавали им неизменно смеющееся выражение. Пшеничные волосы естественно спадали на лоб. Единственным недостатком, портящим приятную наружность этого миляги, была псориазная плешина на затылке. Эта неувязка создавала впечатление, что парень чем-то болен.

– Салют! – приветствовал он Лазаря, поигрывая в руках телескопической дубинкой.

– Леонард… То-то, слышу, в громкоговорителе голос знакомый. Не Молотов, конечно, но для этого медвежьего угла и ты сойдешь.

Леонард безразлично пожал плечами:

– А ты все такой же остряк, Ванька.

Шестым из машины выбрался наружу – и Лазарь сразу это понял – Калим. Далось ему это не без труда – внушительные габариты и бугристое низколобое лицо в сочетании с лысым черепом действительно наводили на мысли о Валуеве. Только вот глаза – бесцветные и неживые – не имели ничего общего с известным боксером. Мощные ладони, в мозолях и цыпках, похлопывали по широким бедрам. На Калиме были черные джинсы и клетчатая докерская рубашка навыпуск, зацепившаяся с одного бока за рукоять нагана, торчавшего из-за пояса.

Леонард пропустил патрона вперед. Калим медвежьей походкой приблизился к Лазарю и остановился в какой-то вероломной близости – Дарения назвала бы это вторжением в личную зону. Только из этой оболочки комфорта можно понять, насколько боишься человека, поправшего ее границы.

Лазарь решил начать первым:

– Ты Калим?

Шишковатое лицо с треском ушло куда-то вниз, ему на смену пришла лазурь неба. Соленая кровь из разбитой верхней губы заструилась по зубам под нижнюю. Голова закружилась, и Лазарь присел на корточки. Сплюнув кровь на асфальт, он подумал, что, хоть удар и получился внушительным, бил Калим, исходя из его веса, в треть силы.

«Скотина! – в сердцах воскликнула Дара. – Не волнуйся, Лазарь, стигмат небольшой. Сенс им уже занимается».

Леонард мерзенько захихикал. Калим присел на корточки перед Лазарем, свесив с колен вздувшиеся венами ручищи.

– Понял, за что? – спросил он на удивление высоким, женственным голоском, совершенно

не вязавшимся с брутальной внешностью.

Лазарь предположил, что таким образом Калим преподал ему урок вежливости к старикам, но уточнить не решился.

– Разъяснений не потребую.

Калим удовлетворенно кивнул:

– Вставай.

Лазарь медленно поднялся на ноги.

– Ну, излагай, излагай, излагай, – заторопил громила, вальяжно вращая мясистой кистью. – Только быстро.

– Если совсем быстро, то здесь со мной твоя падчерица – Яника. Знакомое имя?

Лоб Калима сморщился непривычными складками, и вся его голова как будто ссохлась.

– Яника?

– Ну, да. Такая рыжая девчонка, которая досталась тебе в нагрузку с женой и которую ты бросил умирать, когда прибился сюда, – напомнил Лазарь. – Яника.

Второй удар не стал неожиданностью, хотя и был куда стремительнее. Кулак угодил в грудь и на этот раз свалил Лазаря с ног. Какое-то время он лежал на боку, пытаясь вернуть сбитое дыхание. Судя по ощущениям, теперь Калим вложился в полсилы. А может, чуточку сильнее.

«Ты мазохист, что ли?» – зашипела в ухо Дара.

– Ничего ты, ослик, не понял, – дрожащим тенорком заключил Калим. – С первого раза, видать, не доходит. Ладно, хорош мозги полоскать. Даю минуту, чтобы сказать, где дочь. Потом терпение мое лопнет.

Совладав с кашлем, Лазарь встал и отряхнулся.

– Она рядом. В безопасном месте.

– Да ты меня никак шантажировать вздумал! – Калим замахнулся в третий раз.

Окрик с другой стороны улицы, похожий на возглас подстреленной птицы, заставил булавовидный кулак замереть в воздухе:

– Не трогай его!

11

Лазарь обернулся и увидел в просвете между охранниками, прижавшими щеки к прикладам карабинов, выбегающую из укрытия Янику. Она и правда походила на подстреленную птицу – птицу Феникс, которая скукоживалась и истлевала на глазах в прах и пепел.

– Опустить ружья, – скомандовал Калим. – Ружья в пол, я сказал!

С той стороны баррикады уже собирались зрители – Лазарь видел их тусклые лица сквозь окна машин. Люди прижимались ладонями к стеклам и с любопытством наблюдали за происходящим снаружи. Под их пристальными взглядами Лазарь чувствовал себя рептилией в террариуме, греющейся под инфракрасной лампой. В одном из наблюдателей он узнал Джуду – ну, или кого-то сильно на него похожего. Он такой же статист, как и все остальные, его лицо – часть пастельного рисунка. Такое же слабое, такое же бесцветное, дорисованное чьей-то рукой ради целостности композиции в самую последнюю минуту.

Яника протиснулась между охранниками, ступая мучительно, будто каждый шаг давался ей, как Русалочке, и остановилась рядом с Лазарем. В безотчетном порыве он прижал ее к себе одной рукой, и она с готовностью вцепилась в него обеими.

– Не трогай, – повторила Яника, тяжело дыша. Ее взгляд был устремлен на отчима.

– Твоя падчерица собственной персоной, – объявил Лазарь. – Налицо легкая некондиция, но это – издержки доставки.

– Яни?

Калим недоверчиво потянулся к падчерице рукой, которой только что собирался бить Лазаря, словно хотел убедиться на ощупь, что перед ним – плоть и кровь, а не фата-моргана. Пальцы замерли в паре сантиметров от дочери, скошенный назад лоб снова сморщился.

– Тебя укусили? – тихо спросил он.

Яника сжала губы и так сильно зажмурилась, что Лазарь совсем не удивился, когда в уголках ее глаз выступили крупинки слез.

Леонард взмахом руки раздвинул телескопическую дубинку. В строю охранников началось шевеление – мужчины отлипали щеками от прикладов и поворачивали назад головы.

Калим отдернул от падчерицы руку, как от горячей сковородки.

– Хреново, – сбивчиво проговорил он, – очень хреново. Я ж тебе говорил: никуда не рыпаться. Я говорил тебе?

Она кивнула.

– Вот видишь. Послушалась бы старика, сейчас целехонька была бы.

«Вот скотина-а!» – не уставала возмущаться Дара.

– То есть контроль качества она не проходит? – уточнил Лазарь, не зная, смеяться ему или плакать. – Неужто на складе не найдется небольшого закутка для бракованных?

Яника еще крепче прижалась к нему, и на одну сумасшедшую секунду Лазарь почти поверил – она всерьез испугалась, что сейчас он станет вырываться, брезгливо отцепляя от себя ее руки.

– Заткни фонтан! – рявкнул Калим и зачем-то опустил ладонь на рукоять нагана. – Еще один выпад, ослик, и отвечаю – я размажу тебя по асфальту!

– Не надо, – взмолилась Яника. – Пожалуйста. Я все помню, я сама во всем виновата. Ты был прав… Надо было тебя послушать.

Калим замотал головой, потрясая бульдожьими брылями.

– А если я прав, чего ж ты теперь слезы льешь? Небось меня винишь? Мало я для тебя делал, засранка неблагодарная? Может, и так. – Он покивал похожей на грубо отесанный булыжник головой. – Может, и перегнул где палку. Да только ты же кого хочешь доведешь! Ну, скажи на милость, какого ляду ты стояла столбом, пока я кувыркался… – Калим осекся, окончание фразы повисло в воздухе. В уголках рта залегли горькие складки.

– Я до самого конца надеялась, что ты победишь, – призналась Яника. – Надеялась и болела за тебя, потому что… потому что до самого конца не верила себе и верила в тебя.

Калим скривился, точно ему под нос сунули носки недельной свежести. Оглянулся на Леонарда:

– Вот он, современный молодняк, видал? Все витают в облаках. А как на землю сдернут, так их тут же и тошнит. Они там в облаках, а мы здесь! Внизу! Жопу рвем! Да разве ж им до нас есть дело? Разве плохо им, когда они в двухъярусном сортире уже второй этаж заняли?

Яника слабо защищалась:

– Зачем ты так? Я просто хотела…

– Оттопыриваться с друзьями, известное дело.

– Я надеялась, что ты победишь, и все станет как раньше!

– Ха! Да это ж просто… – Калим собрал пальцы в щепотку и зашевелил ими в поисках нужного слова, но ему помог Леонард:

– Наивность.

– Точно! – подхватил Калим. – Наивность, Яника! Это наивность сейчас у тебя под одеждой – сочится кровью и ноет от боли.

Лазарь почувствовал, как Яника втянула живот, будто хотела проверить, на месте ли ее раны.

– Ну и что теперь? Чего ты теперь от меня хочешь, доченька? Отеческого снисхождения?

– Родственных привилегий, – поддакнул Леонард.

Лазаря передернуло:

– Лижи чище, Табаки, не жалей языка.

Калим выхватил из-за пояса револьвер и, размахнувшись так, словно собирался швырнуться им, наставил его на Лазаря. Большой палец взвел курок.

– Это последнее китайское предупреждение. В следующий раз за меня скажет пуля.

Яника отпустила Лазаря и вынырнула у него из-под мышки.

– Я ничего не жду, – горячо запричитала она, – я знаю, здесь мне места нет, и ты никогда не разрешишь мне войти.

– Нет. Не разрешу. Не могу. Не имею права.

– И не надо. Впусти хотя бы его.

Лазарь с изумлением осознал, что ее тоненькая ручка подталкивает его в поясницу.

– Он здоров, клянусь памятью мамы. Я знаю, что ты сейчас думаешь, но прошу, пусть это станет последним наивным поступком, который я сделаю в жизни. А ты, как всегда, представишь, что ничего не было. Разреши мне эту последнюю глупость, и я сразу уйду.

Лазарь попытался вспомнить, когда еще кто-нибудь в инсоне пытался спасти его вместо себя, и не смог. Такое с ним происходит впервые. Наверное, она действительно самая безнадежная шизофреничка из всех.

Некоторое время Калим неподвижно стоял на месте. Казалось, все части

его сознания разом удалились в некую совещательную комнату. Когда они вернулись обратно, помутневший на время перерыва взгляд вновь обрел осмысленное выражение.

Калим усмехнулся и опустил руку с наганом:

– Ты сама это придумала, детка. Сама, запомни. Но так и быть. Если твой дружок приструнит свой бескостный язык и пообещает быть паинькой, портить обедню не стану.

– Спасибо, – облегченно выдохнула Яника. – Знаешь, мне кажется, это первый раз, когда наши желания – твое и мое – наконец совпали.

Отрезвляющий голос Дары вывел Лазаря из задумчивости:

«Ты ведь понимаешь, что сейчас случилось что-то очень и очень плохое, правда?»

– Понимаю, – согласился Лазарь вслух.

Все с подозрением уставились на него.

– Ты-то что понимаешь? – набычился Калим.

– Я понимаю, что для тебя, капитан Немо, уже ничего не будет хорошо. И еще я понимаю, что наш разговор окончен. С вашего позволения, господа, мы с Яникой хотели бы откланяться.

Лазарь взял ее за холодную и влажную, как снулая рыба, ладонь:

– Пошли отсюда.

– Ты что? – изумилась Яника.

– Не беспокойся, Иисус зачислил тебе баллов за эту жертву. А этот террариум обойдется и без меня. Пошли-пошли.

Яника не стала сопротивляться – она исчерпала все силы.

Они стали медленно отступать к полукругу охранников.

– Пропустите, – чуть подумав, скомандовал Калим. Бросил последний взгляд на падчерицу, повернулся широкой клетчатой спиной и дернул дверную ручку «Ниссана». – Все в лагерь. Живо!

12

Яника совсем сдалась, и последнюю сотню метров до ближайшего подъезда Лазарь пронес ее на руках.

– Чего ты со мной таскаешься, как с писаной торбой? – вяло полюбопытствовала она. – Влюбился, что ли?

– Извини, но заразные полумертвые девки, мечтающие поскорее избавиться от приставки «полу», не в моем вкусе.

Подъезд встречал темнотой и прохладой. Выбирать подходящую квартиру было некогда, поэтому подошла первая незапертая. По стойкому запаху дореволюционной мебели и каких-то мазей стало ясно, что раньше здесь жили старики. Вполне возможно, тот самый старпер в камуфляже, обиженный на Лазаря за непочтительное отношение к возрасту.

Лазарь уложил Янику на невысокую двуспальную кровать, застеленную в несколько слоев перинами и покрытую лоскутным покрывалом.

– Сейчас ты опять куда-нибудь запропастишься, а потом вернешься с какой-нибудь новой идеей и станешь кричать, что надо скорее куда-то бежать и что-то делать, – сонно лепетала Яника, сворачиваясь на кровати калачиком, – Идиотские идеи, да. – Лазарь склонился над ней. – В этом я дока. Тебе не холодно? Может, укрыть чем?

В голове все еще вертелся жест ее самоотречения – как она толкала его в спину, умоляя отчима впустить его в лагерь. Вдруг Лазарю захотелось наклониться еще ниже и поцеловать ее – это крохотное, жалкое, но в то же время невыразимо нежное создание. Поцеловать напоследок, потому что пессимист внутри него подсказывал, что больше такой возможности может не представиться.

– Нет, мне не холодно. И не жарко. Мне никак. Знаешь, я ведь даже не удивилась, когда увидела… как он выходит из машины. Будто так и должно было быть. – С каждым новым словом ее голос слабел и терял разборчивость, словно она говорила, уходя вдаль. – Только не могу понять – откуда ты узнал? Хотя, наверное, не так уж много ты знал, если думал, что он и есть волшебное слово. Но все равно – откуда?

– Потом расскажу. – Лазарь поборол безрассудное желание коснуться ее губами и выпрямился. – Ты давай меньше говори и скорее засыпай. Пойду, дверь закрою.

«Главное, чтобы она потом проснулась», – скептически заметила Дара.

Яника еще что-то бормотала вслед, но Лазарь уже не слушал.

– Я к вам, – полушепотом проговорил он, выскакивая в прихожую.

«Уже заждались», – откликнулась Дара.

Глава 6

Десять из десяти

1

День давно перевалил за обед и теперь неумолимо клонился к ужину. Лазарь знавал людей, способных определять время без каких-либо приспособлений (иногда очень точно, с погрешностью в минуты), опираясь лишь на внутренние, биологические часы. К таким людям он относил и себя самого. Вот только часы у него особенные – они дали о себе знать урчанием чуть пониже солнечного сплетения сразу по возвращении в явь.

Лазарь открыл глаза и увидел Сенсора и Дарению, сидящих в креслах. Правая рука Сенса и левая Дары висели между подлокотниками, сцепленные в замок.

– Половина пятого, – пробормотал Лазарь и перевернулся на бок. От длительного молчания голос слегка подсел.

Сенсор отцепился от Дары и осоловело уставился на наручные часы.

– Двадцать минут, – сказал он.

Внутренние часы снова заурчали, как бы извиняясь за десятиминутную поспешность, обусловленную видом этих сытых и блаженных рож.

Лазарь сел и огляделся. Комната Сенса, сумрачная и неуютная. Небо за окном снова затянуло непроглядной серостью. Из зеркала на дверце шифоньера на него таращилась взъерошенная голова на жилистой шее.

Лазарь попытался сглотнуть липкий комок слизи, застывший в горле:

– Нужно срочно подкинуть угля в топку.

Через десять минут он уже расхаживал перед мольбертом в гостиной с тарелкой в руках. Бутерброды с сосисками, принесенные Дарой, стремительно исчезали кусок за куском.

– И как ты жрешь эту гадость? – поморщилась Дара.

Сосиски были самые что ни на есть дешевые, но Лазарь их обожал.

– Представляю себя в Ленинграде зимой сорок первого.

Дара в ответ только улыбнулась и покачала головой. Она вертела в пальцах круглую расческу, которую периодически запускала в облако белокурых волос и принималась пушить их с каким-то остервенением. Рядом на диване беспокойно ерзал Сенс. Он все пытался вызвонить кого-то по мобильнику, но раз за разом терпел неудачу. Лазарь решил, что тот звонит Айме.

– Куда подевалась вторая лесбиянка? – спросил он. – Или ей больше неинтересно с нами?

– Первой тоже, если честно, – заметила Дара. – Скоро там заведется твой паровой котел?

Лазарь выпучил глаза, мучительно проглатывая особенно крупный кусок.

– Я понимаю, жопотряс в найтклубе сегодня вечером смотрится куда привлекательней какой-то полумертвой девки. Вам осталось не помогать мне еще совсем немного, и скоро все пойдут по своим делам.

– Мы с Аймой не собираемся в клуб и вообще в город, – сказала Дара. – Просто есть такая вещь – расческа. Потом расскажу, в чем ее смысл, если захочешь.

– Лучше расскажи, в чем смысл той закорюки, которую ты намалевала, – вступился за друга Сенсор.

Лазарь вернулся к мольберту. В рот отправился третий бутерброд, но тесто с трудом пролазило в глотку. Недоброе тревожное чувство, или, скорее, предчувствие чего-то недоброго и неотвратимо близкого, сбивало весь аппетит. Все равно, что есть перед экзаменом, к которому не готовился.

– Закорюка, закорючка, закорючечка, – пропел Лазарь, разглядывая схему. – Итак, что мы имеем? Неизвестная болезнь, контры с отчимом и фатальный оптимизм форменной эмо. Все в одном отравленном безоаре, который медленно ее убивает.

Ответа Лазарь не дождался – в этот самый момент в тамбуре послышались шаги, и все в комнате настороженно прислушались. По ногам потянуло холодом – дверь, выходящую на крыльцо, прибывший закрыть не удосужился.

– Это Марс! – Сенсор отшвырнул

телефон и бросился в прихожую.

Дара кинулась следом.

– Говори, что случилось, – потребовала она.

Значит, сражение Сенса с мобильником заметил не только Лазарь.

– Да я дал ему денег, попросил сгонять в ларек за водой, чипсами и еще кое-чем… – объяснял Сенс на ходу. – Ну и напоследок «пьянчужка», «пьянчужка»…

Дара сразу почуяла неладное:

– Давно?

– Уж часа три как.

Дара ахнула. Лазарь ее понимал. От дома до ларька, где все деревенские регулярно закупали нехитрую снедь, алкоголь и сигареты, десять минут пешком. От силы пятнадцать, если по снегу. Желая выяснить, куда мальчишка истратил остальные два с половиной часа, Лазарь отложил маркер и тоже отправился в коридор.

2

Обе двери в тамбуре были открыты. В узком коридоре гулял пронизывающий ветер. Сквозняком в дом намело порядочно снега. Снежинки летали по кафельному полу, оседали на обуви, лавках, проникали в прихожую. Большая их часть поблескивала на двуцветной болоньевой куртке, брошенной прямо на пол.

Мальчишка вел неравный бой с обувью в прихожей. Прыгая на одной ноге, он пытался сдернуть мокрый от снега ботинок с другой. Уже побежденный ботинок одиноко валялся неподалеку в окружении снежных лепешек. Длинный черный носок торчал из голенища, точно язык мертвой твари. Пакеты с покупками лежали у входной двери.

– Там пол холодный, – объяснил Марс, пританцовывая на месте.

Наконец, второй ботинок соскочил с ноги, и тоже с носком. Подозрительно пошатываясь, мальчишка прошлепал босиком к первому ботинку, вынул носок, проделал то же самое со вторым, после чего плюхнулся прямо на пол и принялся натягивать носки на ноги.

Сенсор выскочил в тамбур, подхватил пакеты с покупками и вернулся обратно, попутно закрыв обе двери. Дарения прошагала к Марсу, наклонилась. Даже со своего места Лазарь видел, как шевелятся крылья ее тоненького носа.

– Он пил, – констатировала она, выпрямляясь. Повернулась к Лазарю и Сенсу и повторила, будто ее могли неправильно понять: – Он пил!

– Ну, я же пьянчужка… – задиристо отозвался с пола Марс. На обветренных губах играла нахальная улыбка.

Дара так резко развернулась к нему, что Лазарь почти поверил – сейчас она пнет его ногой. Видимо, мальчишка тоже в этом не сомневался. Он шарахнулся в сторону, попутно втягивая голову в плечи. Подзатыльник пришелся вскользь и сбил синюю вязаную шапку. Белесые волосы взъерошились над макушкой путаным ирокезом.

В глубине инсона Лазарь никогда не верил, что вся эта затея с «пьянчужками» закончится добром. Мальчишка поступает так не из чувства противоречия – вот почему «обратная психология» здесь не прокатывает. Марс ведет себя так потому, что хочет заострить внимание на проблеме, которая его гложет.

Пацан распущенно захихикал и вернулся к носкам.

– Живо в свою комнату, – приказала Дара. – Протрезвеешь – поговорим. Тебя, пьянчужка, ждет такое наказание…

– …что ни в сказке сказать, ни пером описать! – закончил Марсен, сотрясаясь от беззвучного смеха, и получил еще один подзатыльник.

Парень встал и собрался уходить, но Лазарь остановил его:

– Трезветь можно и в другой комнате. Пойдешь с нами.

Марс замер и уставился на Лазаря. Подозревающий взгляд пьяного ребенка – то еще зрелище.

Дара выждала несколько секунд, потом снова обратилась к Марсу:

– В комнату, я сказала!

– А я сказал, нет. Он мне нужен.

Глаза Марса расширились еще больше.

– Заканчивай уже, Лазарь, – устало проговорила Дара. – Потом поиздеваешься. Я не желаю видеть его пьяную физиономию…

– Тогда отвернись. Повторяю еще раз – он мне нужен. Он часть команды. А деньги на спиртное надо отрабатывать.

Марсен повернул к Даре встрепанную голову, как бы испрашивая ее разрешения подчиниться.

Чуть подумав, Дара процедила:

– Сядешь на полу.

3

Теперь в комнате явственно витал запах перегара. Марсен устроился на ковре, привалившись спиной к подлокотнику дивана. Его одолевала жуткая икота – то ли от холода, то ли от градуса. С губ не сползала придурковатая ухмылочка.

Лазарь вернул в левую руку бутерброд, в правую – маркер. Усиленно работая челюстями, жирно выделил вертикальную дугу Дары.

– Итак, возвращаемся к безоару. Что они не поделили с отчимом? От чего или от кого он пытался ее уберечь? И за что не может простить? Все это здесь – наш безоар прячется именно тут.

– Лучше бы там плакат с женской грудью прятался, – вяло пошутил Сенс. – С ним хоть понятно, что делать…

– Кому голая грудь, а кому голый торс в кубиках, – заметила Дара и менторски добавила: – Их сейчас только на плакате и увидишь. В зубатой действительности сплошь пивные брюхи.

Лазарь заговорщически подмигнул Сенсу:

– Это она про нас. Понятное дело, кубики силиконом не накачать. Хотя…

Он вдруг застыл в изумлении, и жующие челюсти остановились вместе с ним. Как обычно, снизошедшее озарение напоминало сильный приступ диареи. Оно скручивало так же невыносимо, и от него так же невыносимо хотелось бежать туда, где оно могло найти себе выход. Пивные брюхи… Ну, конечно! И как он раньше об этом не подумал?

Внезапно все части головоломного механизма, еще минуту назад казавшегося диковинным инопланетным устройством, на глазах превратились в звенья заурядного, по-кулибински земного предмета. И всего-то надо было перевернуть стержневую деталь с головы на ноги. С Играми всегда так. Сначала – темный лес, ничего не понятно. Потом, дерево за деревом, лес начинает валиться, и не успеешь оглянуться – ты уже на открытой просеке.

Приглушенный голос Сенсора вернул Лазаря к действительности:

– Ты там не подавился?

Лазарь дожевал кусок бутерброда и поставил тарелку на пол.

– Вы знали, что дедуктивный метод Шерлока Холмса в действительности был индуктивным? – обратился он к друзьям. – Это когда логический переход осуществляется от частного к общему, а не наоборот.

– Знали, – неожиданно сказал Сенс.

– Серьезно?

– Ну, не совсем. Я всегда думал, что то, о чем ты сейчас говоришь, и есть дедукция. А индукция – это вообще из физики. Ну да ладно, продолжай.

Лазарь размашистым шагом обошел мольберт и отправился к камину. Остановился перед закопченным зевом, отгороженным кованой решеткой, просунул руку в одну из керамических вазочек, выстроенных в ряд на полке.

– Если мои опасения оправдаются, Сенс, продолжение тебе не понравится.

Не нашарив искомого в первой вазочке, Лазарь принялся обыскивать соседнюю.

– Почему? – не понял тот.

– Всякая птица имеет клюв. – Лазарь двигался вдоль полки приставными шагами и запускал руки во все, что попадалось по пути. – Колибри имеет клюв. Колибри – птица. В этом категорическом силлогизме есть две посылки. Первая, про клюв – это предикат. Вторая, про колибри – это субъект. Наш предикат абсолютно правомерен, из чего мы со стопроцентной вероятностью можем заключить, что колибри – птица. Чехарда начинается, когда предикат выражен некорректно. Например, если он не вполне исчерпывающий или, наоборот, слишком общий. Допустим, если утверждать, что каждая птица имеет крылья, то в птицы легко можно записать летучую мышь или самолет. Или твой гроб на колесах.

– Согласен. Но я-то тут при чем?

– Сейчас поймешь. Хуже всего, когда ошибка в субъекте. Если завтра ты заявишь, что у Дары вместо

носа клюв – как считаешь, можно будет применить по отношению к ней тот же предикат, чтобы записать ее в курицы?

За спиной послышалось хрюканье Марса, перемежающееся икотой, и звонкий шлепок подзатыльника. Хрюканье и икота прекратились одновременно.

– Ошибка вылезет наружу, когда окажется, что на самом деле то был просто необычный нос, и тебе померещилось с перепою, – закончил мысль Лазарь. Он обыскал последнее, что стояло на каминной полке, – хрустальную пепельницу, полную мелких монет, и повернулся к друзьям: – Когда вернется Матвей?

Дара подозрительно нахмурилась:

– Часов в девять. Они с Аймой… в городе, в общем. А что?

4

– Матвей перепрятал ключ. – Лазарь быстро шагал к выходу из гостиной. – А мне сейчас очень, ну просто позарез нужен его компьютер. Можно сказать, вопрос жизни и смерти. То есть так ему и скажете потом.

– Откуда он узнал, что ты в курсе про ключ? – удивился Сенсор.

Они с Дарой и Марсом бежали вслед за Лазарем – тот пересек прихожую и направился к гостевой комнате, переоборудованной в спальню для Матвея и Аймы.

– Наш юный Штирлиц забыл почистить историю посещений, – объяснил Лазарь. – В длинном, как список Шиндлера, перечне порносайтов Матвей все-таки умудрился найти пару строк о…

Лазарь приостановился, пригвожденный новой догадкой (одно дерево валит другое, а за ним валится весь лес…), и ускорил шаг.

– Да не лазил я по порносайтам! – взвизгнул Марс. – Откуда я знаю, что еще за история? Я вам чо, хакер какой?

– Нет, – не удержалась Дара, – ты мелкий пьянчужка.

Лазарь остановился перед дверью с позолоченной ручкой. Подергал – заперто.

– Что ты собираешься делать? – забеспокоилась Дара.

– Войти, что же еще?

– Интересно, как? Это все еще комната Матвея, и то, что мы с Аймой подруги, ничего не значит, так что, если ты надеешься, что я знаю, где ключ или… – принялась тараторить она.

– Не надеюсь, – остановил ее Лазарь. – Обойдемся без ключа.

– Можно попробовать сделать отмычку из шпильки, – предложил Сенс.

В его инициативности читалось предчувствие чего-то недоброго.

Лазарь бросил на друга насмешливый взгляд:

– Попробуй. Но вместе со шпилькой не забудь прихватить с собой Фиму Жиганца, обученного на «медвежатника». А пока ищешь, я попробую свою отмычку.

– У тебя отмычка? Откуда?

– С рождения. – Лазарь отступил от двери на два шага. – Называется… таран-нога!

Последнее он выкрикнул на манер боевого клича, а потом ударил ногой дверь в область замка. Треск крошащейся древесины смешался с неприятным металлическим скрежетом.

«Таран-нога» начисто выбила замок. Дверь рывком распахнулась в комнату, ударившись о стену. Резкий хлопок лопнувшего металла свидетельствовал о том, что при столкновении со стеной пострадала дверная ручка с другой стороны.

– Рехнулся! – схватилась за лицо Дара.

Марсен позади нее испуганно засмеялся.

Сенс внимательно осмотрел дверной проем и присвистнул:

– Косяк в хлам, – констатировал он и заглянул за дверь. – Фурнитура тоже. Ну и дури же в тебе! Хорошо еще, с петлями не слетела. Сомневаюсь, правда, что это сгладит восторг Матвея. Про сквозняк теперь не наплетешь…

– Я же сказал, вопрос жизни и смерти. Так и передайте, если он начнет бить меня прежде, чем я успею объяснить.

5

Лазарь вошел в комнату и не узнал ее. Примерно с год назад Матвей привел в дом Айму. Дочь японских эмигрантов в третьем поколении, ее семья давно обрусела, почти не помнила родного языка, а в искусстве владения палочками для еды уступала даже навыкам Дары. От предков Айма унаследовала лишь одну национальную черту, присущую всем японцам, – чистоплотность.

С ее приходом в доме очень многое изменилось, и комната Матвея не стала исключением. Куда делся неряшливый холостяцкий угол с гирляндами гардероба, развешанными где угодно, кроме платяного шкафа? С ковром, по которому опасно ходить босиком, с односпальной кроватью и кислым запахом вчерашнего пива? Все это исчезло. На месте старой кровати появилась просторная семейная постель с резным изголовьем сандалового цвета. В узкие зеркала на дверцах шкафа вернулось отражение. Даже запахи поменялись. Вместо прокисшего пива теперь приятно пахло ванилью и кремом для лица. Благодаря Айме характерный Матвею изоляционизм, поначалу отражавшийся даже на Даре с Сенсом, мало-помалу пошел на убыль. Отныне в комнате явственно чувствовалась женская рука.

Перед запуском операционная система вежливо попросила ввести пароль. С нехорошим предчувствием Лазарь настучал на клавиатуре известную ему комбинацию. Система охотно подтвердила его опасения: «Неверный пароль. Попробуйте еще раз».

Лазарь ударил кулаком по кнопкам клавиатуры.

– Опять же, если ты надеешься, что Айма сказала мне пароль… – завела старую пластинку Дара.

– Не надеюсь! – Лазарь бухнул кулаком вторично. – Черт! Черт-черт-черт!

Каждое свое «черт» он подкреплял ударом. От соприкосновения кулака с кнопками клавиатуры в поле для ввода пароля вскакивало сразу по нескольку жирных точек.

Дара робко тронула Лазаря за плечо:

– Уймись, пожалуйста. Не хватало еще компьютер разбить…

– А может, я хочу его разбить! Может, я сейчас вообще разнесу здесь все к чертовой матери!

Лазарь вскочил с места, обхватил руками монитор и приподнял над столом. Подключенные к системному блоку провода угрожающе натянулись. В памяти всплыли видеоролики, где «офисный планктон», доведенный до белого каления выходками капризной машины, разрушает узлы компьютера при помощи физической силы и гравитации.

– Всегда хотел это попробовать… – натужно выговорил Лазарь, стягивая монитор со стола.

– Стой! – закричала Дарения. – Поставь на место!

– И не подумаю.

– Поставь! Я знаю пароль!

6

Система послушно запускалась, шелестя жестким диском.

– Это и есть твои тридцать сребреников? – спросил Лазарь. – «qtdnfv007»?

Некоторые патологически бездарны в вопросе выбора паролей.

– Так это ты нас вломила… – дошло до Марса.

– Не вас, а Лазаря, – невозмутимо уточнила Дара. Она даже забыла, что сердится на мальчишку.

– Зачем? – спросил Сенс.

Дара повернула к нему пушистую голову и очень серьезно сказала:

– Потому что так было правильно, Сенс. А то, что сделал Лазарь, – нет.

В другой раз Лазаря немало повеселил бы такой пассаж. Но не теперь. В преддверии, возможно, первого за последние дни прорыва в этой глухой Игре все веселье куда-то улетучилось.

– Как, говоришь, назывались те пилюли? – обратился он к Сенсу.

– Рисперидон вроде.

– Без вроде.

– Рисперидон!

Лазарь кивнул и опустил ладонь на мышку.

– История посещений? – прочел Сенсор. – Сломал дверь, чтобы поглумиться над Марсом?

Лазарь прокручивал страницу колесиком мышки и медленно говорил:

– Нейролептики принимают шизофреники. Человек покупает нейролептики. Человек – шизофреник, так?

С полминуты Сенсор напряженно соображал. Не обнаружив подвоха, осторожно согласился.

Лазарь указал на монитор:

– «Рисперидон» – антипсихотическое средство. Эту страницу Марс просматривал три дня назад. Едем дальше.

Лазарь снова начал прокручивать историю. Через некоторое время указательный палец завис над колесиком. Сердце перекинулось с рыси на галоп.

– А вот это

просматривали неделю назад. И на сей раз это был не Марс.

В длинном списке посещенных веб-сайтов Лазарь нашел нужную запись и выделил курсором мыши.

«„Ригевидон“ – гормональный пероральный контрацептив» – гласила надпись.

Далее следовал адрес страницы и время посещения.

Стараясь не выказывать своего ликования, Лазарь повернулся к друзьям:

– Сходные по звучанию, но разные по назначению. Контрацептивы предотвращают нежелательную беременность. Девчонка покупает контрацептивы. А теперь скажи мне, Сенс, что должно стоять в предикате?

Сенс завороженно вглядывался в монитор.

– Она беременна? – глупо спросил Марс.

– Нет, – ответил Лазарь, твердо решив про себя, что на это проклятущее «вроде», проистекающее от лукавого, с сего момента налагается категорическое и бессрочное вето. – Ее изнасиловали.

Комната погрузилась в тягостное молчание. Лишь жужжащему кулерами компьютеру было глубоко плевать на девчонку и ее проблемы.

Дара первой нарушила тишину:

– Как ты вышел на противозачаточные? Только умоляю, не говори мне про силиконовую грудь.

– Вернемся в гостиную, – предложил Лазарь. – От кремов Аймы у меня начинается стояк.

7

Слово «проблема» в левой части схемы было густо вымарано маркером, а прямо под ним появилось новое – «насилие».

– А теперь объясню, как я на это вышел, и почему именно изнасилование, а не банальная тяга к незащищенному сексу.

Лазарь расхаживал перед мольбертом с видом университетского лектора, читающего на излюбленную тему. Бутерброды давно остыли и заветрились, но он все равно с удовольствием прикончил еще два.

– Ты, Дара, была отчасти права. Когда мы заговорили о силиконовой груди, я вдруг вспомнил об одной интересной особенности инсона Яники, которой раньше не придавал значения. За все время, что пробыл там, я видел много прокаженных – и ни одной женщины. Ни одной! Я бы заметил, уж поверьте, учитывая их хроническую аллергию на одежду. В этом есть что-то симптоматичное, вам не кажется? Тогда-то у меня и появилось первое подозрение. Разгадка где-то рядом, у нас под носом, но мы не видим ее, потому что в исходные данные вкралась ошибка. И говоря «мы», я обобщаю для бонтона. – С этими словами Лазарь издевательски подмигнул Сенсору.

Щеки лучшего друга вспыхнули, как пара сигнальных ракет.

– Когда мы обсуждали список порноизбранного Малого («Пошел на фиг, Лазарь!»), я вспомнил разговор с Матвеем. Тот нашел в истории посещений заметку о нейролептиках и сразу обвинил меня в несанкционированном взломе. На что я, шутки ради, предложил повнимательней приглядеться к Айме. Кстати, если бы не наша Павла Морозова, может, он бы так и поступил? – Теперь дружеского подмигивания удостоилась Дара.

– Это несмешная шутка.

– Матвей тоже не оценил. И пригрозил, что в следующий раз, – Лазарь на секунду задумался, – наверное, это он и был… так вот, в следующий раз мне самому понадобятся таблетки, да не простые, а противозачаточные! С чего вдруг такая экзотическая ассоциация? Если исключить гомосексуальный подтекст, а я надеюсь на лучшее, напрашивается один вывод. Название нашего нейролептика созвучно с названием другого препарата, назначение которого хорошо известно Матвею. «Ригевидон» – он знал о нем! И информацию нашел не где-нибудь, а непременно в Интернете. Думаю, Айма искала сведения о препарате в сети, а он случайно наткнулся. Когда речь зашла о «рисперидоне», Матвей вспомнил о противозачаточных – отсюда и эта пошлая ассоциация.

Лазарь остановился и вопросительно посмотрел на Дару:

– Как думаешь, тот факт, что Айма регулярно травит себя этой гадостью, можно считать еще одним секретом Матвея, отныне известным мне?

– Ты отвратительный, – презрительно поморщилась Дара. – Не имеешь своей личной жизни, так обязательно нужно влезть в чужую?

Лазарь собрался ответить ей, но в последний момент был остановлен внутренним правдолюбом. Она права – что бы он сейчас ни сказал, прозвучит глупо. А потому лучше промолчать.

– Янику изнасиловали, но из-за некомпетентности во всех этих «женских уловках», она купила совсем не то, что нужно. «Ригевидон» не прерывает нежелательную беременность, а предупреждает ее. Но она не знала этого и побежала покупать первое, что запомнила из разговоров с подружками. Следовательно, возникла срочная необходимость. Изнасилование – самое логичное объяснение. Итак, все становится на свои места. – Лазарь обвел рукой схему. – Она изгой в этом мире. Отверженная для себя самой, она не достойна ни людей, ни отца, ни даже этого белобрысого хмыренка. Открыв ему правду, она находит для себя лишнее подтверждение – в стане нормальных людей ей места нет.

Лазарь умолк, как никогда остро ощущая свою беспомощность. Девчонка должна попасть в лагерь. Все что ей нужно – просто захотеть. Она – хозяин инсона, его демиург, альфа и омега. Лагерь – всего-навсего барьер, воздвигнутый ее могуществом. Барьер, который способна преодолеть только она сама. Но как убедить или вынудить ее, если неясно, какие привести аргументы? А главное, чем их подкрепить? Без доказательств она не сдвинется с места, а если упрется – ничто в мире инсона уже не сможет ее сдвинуть.

Лазарь упер указательный палец в верхнюю точку дуги, нарисованной Дарой, и провел им до нижней. Что-то не так было во взаимосвязи между лагерем и отчимом, что-то подозрительное ощущалось в этих взаимоисключающих параграфах. Последний кусочек пазла прятался именно тут, в этом противоречии. Точнее, его спрятал туда Ведущий Игры, как золотой ключик от каморки папы Карло.

– А что, если это он? – протянул Лазарь, зачарованно уставившись в палец.

– Кто – он? – спросил Сенс.

Лазарь обернулся, не отнимая пальца от мольберта:

– Калим. Что, если Калим пытался уберечь ее от себя? И теперь не может простить за то, что она осталась в квартире, когда он велел бежать…

«Хрясь-хрясь-хрясь» – дерево падает на дерево.

– Стой-стой! – Сенсор весь подобрался. – Намекаешь, что ее изнасиловал собственный отец?

– Отчим.

– Неважно! Это нереально, Лазарь. Девчонку изнасиловал сосед – тот, кто укусил ее в инсоне. Два дня назад Дара смотрела на Калима глазами Яники, как я сейчас смотрю на тебя. Допустим, ты прав, допустим. В таком случае Дара должна была увидеть гориллу, которая чуть не порешила тебя в первый же день, правильно? Так вот, она не увидела! Калим выглядел абсолютно нормально.

– Валуев – это нормально? – попытался пошутить Лазарь.

– Конечно, не Ален Делон, но до прокаженных даже ему далеко. Дружище, если ее изнасиловали, это был кто-то другой. Яника не видит в нем зверя. Не ви-дит!

Тут Сенс, конечно, прав.

Лазарь надолго ушел в себя, чувствуя, как замедляется лесоповал. Чтобы не допустить его полной остановки, он окинул взглядом гостиную в поисках новых идей. На глаза ему попался Марс. Мальчишка пытался изображать сосредоточенную задумчивость, но его выдавали чуть приподнятые уголки губ.

Лазарь смотрел на него долго, очень долго. До тех пор, пока Марс не почувствовал на себе его взгляд и не уткнулся носом в ковер. Потом набрался храбрости и снова поднял глаза на Лазаря. Казалось, в эту минуту парень и любил, и ненавидел его. Любил за то, что Лазарь вступился за него перед Дарой, и ненавидел, потому что не

понимал, зачем ему это понадобилось. Заметив, что Лазарь изучает его, он заподозрил самое худшее.

А Лазарь тем временем пытался представить, каково сейчас мальчишке, и воображение тут же включилось в работу. На него накатило неприятное двойственное чувство. Так чувствует себя каждый, кто хотя бы раз не спал всю ночь, дожидаясь домой пьяного отца. Когда глаза бы не видели, если бы не были так рады.

– Она не видит, потому что не хочет видеть, – медленно проговорил Лазарь. – Думаю, после смерти жены Калим частенько душит зеленого змия. Знаете, у каждого пьяницы есть одно качество, за которое его неизменно любят дети, – иногда он бывает трезв.

Проговаривая все это, Лазарь не отрывал глаз от Марса, и тот принял все на свой счет. Улыбочка увяла, как водолюбивое растение в пустыне, на конопатое лицо набежали тучи.

– Квартира четырнадцать… – подключилась к разговору Дара. При виде потухшей физиономии Марса до нее тоже стало доходить. – Там никто не живет. И мы решили, что сосед – это плод ее галлюцинации. Мы подумали, что в квартире прячется ее болезнь. А на самом деле там пряталась…

– Чужая болезнь, – сказал Лазарь. – Вот что там было. Дело не в квартире – дело в тамбуре.

– В тамбуре? – переспросил Сенсор и тоже посмотрел на Марса. Раз уж все видят в нем ответ, который никак до него не дойдет, то, может, стоит приглядеться?

Теперь на мальчишку было больно смотреть. Под пристальными взглядами друзей парень совсем сник. Он явно не знал, куда себя деть, – глаза бегали из стороны в сторону, пальцы безостановочно теребили отвороты полосатой рубашки. Скорее всего, он не понимал и половины из того, что здесь говорилось, но от него и не требовалось этого. Как и все дети, он обладал врожденным даром интуитивно улавливать общее настроение происходящего, чувствовать его инсоном, а не умом. И то, что он сейчас ощущал, определенно не входило в список того, что Лазарь хотел бы опробовать на себе.

– Не в самом тамбуре. За ним. За дверью. Там, откуда приходит чудовище.

Калим никогда не напивался дома, но мог в любой момент заявиться «на рогах». А мог и не заявиться – тут уж как повезет. Лазарь снова включил воображение. Вот она ждет отчима вечером дома, час за часом. Вечер переходит в ночь, а его все нет. Она хочет спать, но боится уснуть. Ждет, прислушивается к каждому звуку на лестнице. Не стукнет ли дверь, не шаркнет ли нога? Вот грохнули дверцы лифта – и сердце в пятки. Нет, не он… Вот снова. Закружился в замочной скважине ключ. Сердце остановилось, притихло. Да – это он. Но кто – он? Какой из двух?

И так день ото дня. Пытка, к которой невозможно привыкнуть.

Наконец и до Сенсора дошло.

– Хочешь сказать, он напился… пришел и… и…

Лазарь еще раз посмотрел на Марса. Парень выглядел хуже некуда. Изумление, страх, стыд – все это изобразилось у него на лице, как если бы речь шла о нем.

– Да, – кивнул он. – Вспомни их приятную беседу перед «Гризли». В инсоне Яники подлинным Калимом был сосед. Он был соседом и был отцом. Знаешь, в драке с самим собой ты всегда обречен на поражение. Он боролся – и проиграл. Думаю, наяву он пытался сдержаться, возможно, гнал ее от себя… Но она не ушла. Понадеялась на его силу. И поплатилась… И если ты все еще сомневаешься, то давай спросим Дару. Знакомого в инсоне встретить нельзя, если ты не познакомился с ним там же, так?

Сенсор изогнул бровь:

– К чему этот каламбур?

– Валуев, Сенс! Калим показался Даре странно знакомым – мне тоже. Вот только похож он не на Валуева, а на нашего старого знакомца. Соседа, который преследует Янику, как легавая. Как зверь.

«Хрясь-хрясь-хрясь» – лесоповал с новой силой набирал обороты. Дерево валило дерево по принципу домино, открывая Лазарю все больше закономерностей, причем каждая новая порождала сверхновую.

– Все это косвенно, – отмахнулся Сенсор. – Отец в лагере. Ладно, допустим, Яника не видит в нем зверя. Но ты-то видел. Дара видела. Если настоящий Калим – тварь из соседней квартиры, то кто тогда раздает команды в лагере?

Сенс так самозабвенно выпрыгивал из штанов, стараясь развенчать чудовищную правду, что Лазарь понял – в дело вступила подсознательная защитная реакция. Сейчас он всеми силами старается минимизировать урон, нанесенный общему делу невнимательностью в аптеке, не отдавая себе отчета, что делает только хуже. Стоит ему узнать об этом, как он прикусит язык, надает себе пощечин, а то и придумает епитимью пострашнее. В другой раз Лазарь непременно надавил бы ему на совесть, лишь бы тот поскорее заткнулся – и он непременно бы заткнулся, – но не сейчас. Сейчас Лазарь и сам толком не знал, куда выведет его лесоповал, а упорное нежелание Сенса примириться с истиной подавало наводящие вопросы. Они-то и валили лес.

– В лагере – поддельный Калим, – уверенно заявил Лазарь. – Но Яника считает его настоящим, потому что наяву отчим делает то же, что и в инсоне, – не пускает дочь в лагерь. То, что ему велят.

– С какой стати ему так поступать? – удивился Сенс.

«Хрясь-хрясь-хрясь…»

– С такой, что Калим подвластен Ведущему. Точнее, совсем недавно стал его адептом. А значит, делает то, что угодно Ведущему, и говорит то, что прикажут. В двухступенчатой Игре такое вполне возможно.

Все молчали, не слишком впечатленные услышанным.

– А кто тогда помогает таким, как Калим? – спросил в полной тишине Марсен. Испугавшись, что сморозил глупость, сконфуженно добавил: – Мы же не можем всех спасать. Людей-то до хрена!

Вспышка нового озарения, черт знает какого по счету за последние десять минут, заставила Лазаря разинуть рот. Наверное, это последнее «дерево» на сегодня. Как и во всей Игре в целом.

– В следующий раз, Малой, беру тебя с собой, – в порыве неконтролируемой благожелательности пообещал он.

Друзья продолжали смотреть с недоумением.

– Непонятно? Последней Игрой Матвея был Калим! Матвей не подозревал, что мы работаем с его падчерицей, а мы не подозревали, что он проиграл ее отчима. Его провал – такая же составляющая эпикриза нашей пациентки, – Лазарь указал на доску, – как и все остальное. Можешь выдохнуть, Сенс, ты не единственный, кто подгадил нам в этом деле.

Марс вскочил на ноги и, тыча в Лазаря выпростанным из кулака пальцем, прокричал:

– Ты обещал, обещал! Только попробуй потом съехать!

– Пьянчужек в инсон не берут, – вставила Дара.

– Да не буду я больше! – завопил мальчишка с выражением «неужели еще не понятно?».

Лазарю все стало понятно пятью минутами раньше – когда он только заговорил о Калиме. Когда смотрел мальчишке в глаза. Сегодня Марс извлек урок. И преподал его не Лазарь, а девушка, изнасилованная собственным отчимом.

– Невозможно, – сказал Сенс, краснея уже всем лицом. – Ты забыл. В тот раз вместе с Дарой я тоже видел Калима. Если бы его «играли», я бы почувствовал.

– Нет, если к тому времени он уже проиграл, – неохотно выговорила Дара. Она скрупулезно ковырялась в красиво наращенных ногтях, избегая смотреть на Сенса. – Лазарь прав. Матвей слил в тот же день, когда ты нашел Янику. Он тогда ездил к Симону на ковер отчитываться. Потом они с Аймой пару раз пытались пробиться в инсон Калима, но у них ничего не вышло. После проигрыша там одна сплошная гадость, сами знаете. Думаю, его совесть замучила… – подумав, прибавила

она.

Сенсор вытаращил глаза:

– Выходит, все это время ты знала…

– Я была в курсе, что Матвей слил Игру! Но понятия не имела, что это был Калим.

– Секретность Матвея сегодня просто трещит по швам, – усмехнулся Лазарь.

Он зачеркнул «сосед из 14» и прямо под ним записал «отчим». Пустое место, на которое раньше указывала стрелка из «лагеря», теперь заняло слово «жизнь».

– Пока взаимосвязь между лагерем и отчимом остается такой, какой нам ее изобразила Дара, у Яники всегда будет оставаться причина не жить. Лагерь и Калим – вода и масло, несмешивающиеся субстанции. Чтобы Яника смогла… нет, захотела попасть в лагерь, нужно показать ей, где обретается настоящий Калим. Где его настоящее место. Если она поймет и захочет – поддельный отчим исчезнет, и никакая сила уже не сможет помешать ей войти.

В два прыжка Лазарь подскочил к дивану и принялся спихивать оттуда ничего не понимающих друзей. Марсен на четвереньках пополз от дивана, Дара с перепугу выпорхнула сама.

– Волосы! – вскричал Лазарь, стягивая за руку Сенса. – Волосы мне, живо!

8

Первое, что он увидел, выскочив из завешенной доисторическими коврами спаленки, была открытая входная дверь. В отличие от несчастной двери Матвея, у этой замки и косяк оказались целыми, а значит, ее открыли добровольно. Бегом, но без особых надежд, Лазарь обыскал все комнаты. Убедившись, что квартира пуста, опрометью бросился на лестничную площадку.

Сердце рвалось наружу сквозь грудную клетку.

«Успокойся, Лазарь! – приказала Дара. – Ты здесь так дышишь… тебя удар хватит».

«Ничего, – мысленно увещевал себя Лазарь, сбегая вниз по ступенькам, – ничего. Так дышит каждый футбольный фан на девяностой минуте матча, когда его команда уступает с разницей в один мяч. Еще минута этой пытки – и наступит полная релаксация. Все закончится, схлынет, как волна прибоя, оставляя за собой мокрый, но ровный песок. Скоро все закончится – так или иначе».

Ударом ноги Лазарь распахнул железную дверь на электромагните, уже давно не «электро», и выскочил на сверкающий солнцем тротуар. На улице царило настоящее пекло. Раскаленный воздух плыл впереди дрожащим маревом, отблески на металлических крышах гаражей слепили глаза. Лазаря моментально бросило в пот. Когда он приблизился к Янике, распростертой на заснеженной бумажным мусором дороге в луже крови, рубашку можно было отжимать.

– Десять из десяти… – пробормотал он, опускаясь перед ней на одно колено.

Казалось, ее изорвала свора голодных собак. Все тело испещряли кровоточащие раны, руки и ноги, изогнутые под неестественными углами, напоминали конечности марионетки, брошенной на пол пьяным кукловодом. В животе зияла округлая каверна с рваными краями, проеденная прямо через ткань кофточки, в которую Лазарь не рискнул заглядывать. От Яники и до гаражей тянулась по асфальту цепочка кровавых клякс. Приглядевшись внимательней, Лазарь понял, что это отпечатки босых ступней.

Удивительно, но она все еще была жива. И даже в сознании. Костлявая грудь, продавленная вовнутрь чем-то тяжелым, при дыхании едва шевелилась.

– Почему не дождалась? – спросил Лазарь.

– Думала… ты уже не придешь… – ответила она, кашляя кровью.

– Кто тебя так?

– Сама…

Бледное и полупрозрачное, как папирус, лицо почти не пострадало. Потемневший от запекшейся крови рот и красные зубы контрастировали с бледной кожей, отчего само лицо казалось как будто здоровее, чем прежде.

– Ясно, что сама. Кто это сделал с тобой?

В принципе, он догадывался, но хотелось услышать от нее.

– Он… – в ее горле клокотала жидкость, – вернулся, пока тебя не было. Я не хотела ждать… мне так надоело. Я сама к нему вышла…

– Понятно.

– Хочешь узнать, почему?

– Уже неважно.

Неожиданно Лазарь передумал. Он уже собрался сказать ей, что нет, нет, он хочет, хочет… но не успел.

Веселый голос Леонарда за спиной заставил забыть обо всем и обернуться:

– Отойди от нее, Ванька!

9

Рядом с Леонардом косолапо вышагивал Калим. Тут же на ходу, прямо на глазах у Лазаря, здоровяк начал перевоплощаться. Туловище немного сжалось в плечах и сбавило в росте, но в целом осталось довольно сбитым. Из блестящей на солнце лысины заколосились и закурчавились жесткие черные волосы. Густая щетина муравьиной колонией перебежала с висков на щеки и сомкнулась на подбородке пышными бакенбардами. Дремучие брови срослись в одну полосу и нависли над подвижными глазами. Лоб сузился, практически исчезнув в кудрях. Спустя десять секунд человек, некогда бывший Калимом, напоминал огромного черного пуделя, втиснутого во фланелевую рубашку. Торчавшие из закатанных рукавов косматые ручищи только усиливали собачьи ассоциации.

«Бельфегор!» – ожесточенно проговорила Дара.

Бельфегор – правая рука Ведущего Игры, офицер офицеров, мозг и проектировщик всех маневров в Игре, за исключением основной схемы. Пожалуй, единственный человек из свиты Ведущего, к которому Лазарь испытывал уважение. Его историю он узнал от Матвея около года назад, и она отталкивала Лазаря в той же степени, что и восхищала.

Все, кто когда-либо присягал на верность Ведущему, делали это из трусости или малодушия. Из слабости, распущенности и полной несостоятельности как личность. Всем им не хватило сил принять на себя ответственность. Бельфегор был не таков – он пошел бы за Ведущим независимо от исхода Игры. Добровольно. Он родился таким. В этой предрасположенности не было ничего красивого, доблестного или достойного подражания. Его одержимость являла собой верх аморальности и полнейшей социопатии. Но вместе с тем эта отточенная, непоколебимая уверенность в своих устремлениях и идеалах странным образом внушала почтение.

Детство Бельфегора нельзя было назвать радужным. Отца-дальнобойщика застрелили во время очередного рейса на Тольятти, когда сыну едва исполнилось три. После смерти мужа мать пошла вразнос. Сутками не появлялась дома, пачками водила в дом мужиков, которые спали с ней за деньги, а все заработанное прогуливала в ресторанах и на базах отдыха, где с ней спали уже забесплатно. Чтобы побороть омерзение от предстоящего соития с теми, кто платил, она «обдалбывалась» какими-то таблетками. Пару раз ее чуть не посадили за воровство. В доме постоянно околачивалась ватага шумных, вечно гогочущих подруг с красными оплывшими мордами, влекомых в дом бесплатной выпивкой. Если мать не заветривалась куда-нибудь на всю ночь, они до утра распивали на кухне шампанское или портвейн, горланили песни и периодически забегали в комнату к «дитяте», чтобы, дыша ужасным перегаром, пьяно расцеловать в щеки. Недостающие часы сна Бельфегор добирал за последней партой на уроках. Обладая приличным коэффициентом интеллекта, он едва перебивался с «двойки» на «тройку».

Мать считала его идиотом, поэтому бесконечные жалобы учителей воспринимала как нечто само собой разумеющееся. О сыне она вспоминала, только когда слышала его жалобные стоны. Когда во время очередного периода «амнезии» она забывала кормить его десять дней кряду, ее едва не лишили родительских прав. Органы опеки и попечительства поставили испытательный срок в неделю, о котором она благополучно забыла на третий день.

Тогда, чтобы не оказаться в детдоме, Бельфегор

начал ее бить. В свои неполные тринадцать он уже был сильнее матери раза в два. Каждый раз, когда она «слетала с катушек», удары становились все жестче. Дошло до того, что крики на первом этаже прекрасно слышали соседи с девятого. Все понимали причину шума, так что никто не пытался помочь – ни матери, ни сыну. Между тем «кулакотерапия» возымела эффект, превзошедший любое кодирование. Через три месяца мать остепенилась, устроилась кассиршей в местный супермаркет, а по вечерам мыла полы в школе, где учился Бельфегор. Еще через месяц собрала средства, чтобы отправить сына на все лето в лагерь в Краснодарском крае.

Там она не навестила его ни разу. Это было подозрительно, но Бельфегор старался не думать о плохом – мать и так прыгнула выше головы, не стоило требовать от нее большего. Это было самое быстрое лето в его жизни. И самое прекрасное.

На вокзале его никто не встречал. Перепуганному мальчишке с тяжеленными чемоданами пришлось добираться до дома пешком. Вернувшись домой, Бельфегор обнаружил мать в постели абсолютно голой, если не считать пары драных чулок, от одного вида которых тянуло к унитазу. Рядом храпели сразу два мужика, один страшнее другого. За три месяца квартира превратилась в свинарник.

Последние полгода показались дурным сном. Дурным, потому что теперь пришлось проснуться. Игра будущего главного офицера Ведущего достигла апофеоза.

Бельфегор набрал полную ванну ледяной воды и перетащил туда бесчувственное тело матери. Оказавшись в воде, женщина пришла в себя, попыталась вскрикнуть. Чтобы не перебудить ее гостей, Бельфегор опустил руки на грудь матери и немного надавил. Она стала брыкаться – он надавил сильнее. А потом понял, что просто не в силах отпустить.

Нельзя сказать, что Бельфегор сломался тогда. Он просто продвинулся чуть дальше на пути добровольного саморазложения личности – единственного, чему научился от матери. Ведущий лишь форсировал то, что неминуемо случилось бы и без его вмешательства.

Попав в его свиту, Бельфегор открыл в себе редкий талант морфера – Эмпата, способного принимать личину любой проекции, и тут же завоевал себе место первой скрипки. Ни одна сложная Игра с тех пор не проходила без его участия.

10

Бельфегор на ходу выдернул из-за пояса наган и наставил его на Лазаря.

– Сдриснул отсюда, живо! – приказал он бархатным баритоном, разительно отличавшимся от того писка, что издавал Калим. – Теперь она наша, бродяга.

Лазарь мягко сжал плечо Яники, наклонился, прошептал:

– Не слушай, что они будут говорить. Не поддавайся на искушения. Лучше умри.

Потом поднялся с колен на ноги и, прежде чем Бельфегор с Леонардом успели приблизиться, отошел от девушки на несколько шагов:

– Все, все, сдаюсь! Передаю ее в ваши рачительные и чуткие руки.

Глава 7

День открытых дверей

1

– Ты ни в чем не виноват!

Дарения увивалась за Лазарем, как репортер за рок-звездой в надежде получить хоть какой-то материал. Сенсор и Марс не отставали.

– Естественно, не виноват, – на ходу согласился Лазарь.

– И никто не виноват!

– Никто.

– Тогда куда ты собрался?

– Проветриться.

В тамбуре было холодно и накурено. Лазарь зашнуровал ботинки с высоким берцем, набросил на шею шерстяное кашне и уже вдел одну руку в рукав пальто, когда короткие пальцы Сенсора сомкнулись на его запястье.

– Прости. – Он развернул его к себе. – Это я виноват.

Лазарь вгляделся в лицо друга. Карие глаза смотрели искренне, широкий лоб пересекала складка.

– Да, виноват, – неожиданно для себя согласился Лазарь.

Это вырвалось импульсивно, из глубины инсона, но он не испытал стыда, даже когда увидел, как изменилось лицо друга. Сейчас он зол на всех, включая себя самого, – так почему Сенс должен стать исключением?

Он выждал пять секунд для приличия, но Сенс больше ничего не сказал. Тогда Лазарь вырвал руку, дернул дверь и выскочил на промерзший вечерний воздух.

2

Таксист попался молодой и расторопный, а когда увидел пятисотрублевую купюру, да еще узнал, что ему по пути, еще и повеселел. В тот момент Лазарь почти завидовал его искренней беспечности. Наяву дом Яники оказался таким же, как и в инсоне. То же крыльцо, те же гаражи, та же дорога. Только за оградой палисадника у подъезда вместо буйной растительности громоздились подтаявшие и покрытые серым настом сугробы. Впрочем, иным в мегаполисе штампованных людских скворечников ее дом быть просто не мог.

На лавке перед крыльцом грелись четыре нахохленные кошки, по непонятной причине презревшие уют картонной халабуды, выстроенной в закутке у мусоропровода бабкой-контрразведчицей. Праздный флегматизм на пучеглазых мордах вызвал у Лазаря еще один приступ зависти.

Дверь в подъезд была действительно кодовой. Казалось, здесь и слыхом не слыхивали о таких достижениях современного прогресса, как домофоны, магнитные ключи и каналы Ethernet. Впрочем, чего еще ожидать от председательницы, увлекающейся строительством картонных домов для кошек? Но сейчас чудаковатость старушки пришлась даже кстати – ключа у Лазаря не было, а вот код он знал.

Три, четыре, шесть – кольцо вниз.

Он почти не удивился, когда тамбур на четвертом этаже оказался открыт – точь-в-точь как его собрат из инсона. Лазарь вошел внутрь и остановился перед дверью в пятнадцатую квартиру, на мгновение забыв, где находится. Ему почудилось, что вот-вот тренькнет над ухом осуждающий голосок Дарении, станет кричать и стыдить его, призывая одуматься. Одуматься и уйти.

Но нет, Дара была далеко. Лазарь взялся за дверную ручку, нажал. Язычок замка скользнул в гнездо, дверь гостеприимно пропустила в прихожую.

«День открытых дверей», – подумал Лазарь, вспоминая Джуду.

Он расслышал шум воды в ванной, и это его подбодрило. Если Яника не поддалась и осталась умирать, тот факт, что никто не выключил в кране воду, казался вполне логичным. Между порогом и дверью в ванную желтела узкая полоска света.

Лазарь решительно прошел к двери и опустил ладонь на позолоченный рычаг дверной ручки. Металл был холодный и немного мокрый. Лазарь задумчиво растер влагу в пальцах и снова вспомнил о заклинании Джуды. Если оно работает, эта дверь, как и все прочие, должна быть незамкнута.

Лазарь открыл дверь и вошел.

Яника была здесь. Над пунцовой гладью воды торчали голые коленки, рыжая голова лежала затылком на эмалированном бортике. На мокрые лоб и щеки налипли огненно-рыжие пряди, напоминавшие глубокие шрамы. На белых кафельных стенах колыхались красные рефлексы от воды. По всему полу валялись в маслянистых потеках крови обломки лезвий – похоже, Яника извела не меньше пачки.

Увиденное одновременно поразило и удовлетворило Лазаря. Никаких других эмоций он не испытывал, а может, просто блокировал. Девчонка не поддалась, и это главное. Очередная неудачная попытка Ведущего плохо закончилась для испытуемого. В отличие от них с Матвеем – пары практикующих хирургов – Ведущий Игры тяготел к методам Рене Декарта, предпочитавшего анатомировать подопытных живьем.

Лазарь собрался было уходить. Он уже наполовину отвернулся к выходу, но тут краешком глаза заметил, что рыжая голова приподнялась над бортом ванны. Лазарь застыл, с ужасом понимая, что из-под полузакрытых цианозных век на него взирают

два живых мутно-синих глаза.

Сердце исполнило тройное сальто-мортале и смачно плюхнулось на толстый зад. Какое-то время Лазарь тупо таращился на Янику, как если бы она воспарила из воды и стала левитировать над ванной в ореоле божественного сияния. Потом ему удалось взять себя в руки.

– Не шевелись. – Он опустился перед ней на колени.

Коснулся ее щеки, почувствовал…

– Тише, тише, тише…

Придерживая одной рукой ее голову, а вторую подсунув под колени, приподнял бесчувственное тело над водой.

«Пальто – кранты», – пронеслось в мозгу.

– Молодец, – похвалил он, сам не зная, за что. – Ты молодец…

Она не ответила, даже не шевельнулась, точно последнее движение головы далось ей из последних сил, и теперь, истратив их, она уснула. Лазарь держал ее на весу – мокрую, липкую, бескровную и окровавленную, и понимал, что жизнь ее теперь в буквальном смысле у него в руках. И эта жизнь вытекала из нее. Вытекала сквозь пальцы алой водой и капала на кафельный пол.

– Молодец, молодец… – негромко повторял он, перетаскивая Янику в гостиную. – Ты все правильно сделала. Но лучше бы дождалась меня.

3

Сирена машины скорой помощи постепенно стихала – бело-красная «Газель» с цифрами «03» на бортах уже скрылась за поворотом соседнего дома. Лазарь провожал ее взглядом, укрывшись между гаражами. Свой звонок в скорую он предпочел оставить анонимным.

У подъезда собралась кучка соседей – из тех, что любят хорошенько обмусолить чужую беду, упиваясь ни с чем не сравнимым удовольствием от осознания того, что у тебя, слава богу, все в порядке. Вой сирены растворился в вечернем гуле еще не уснувшей улицы, и компания стала расходиться. Затрещали и вспыхнули фонари. Размытый туманом свет висел в воздухе густой желтоватой взвесью, почти осязаемой на вид.

Промокшее пальто и природная худоба недвусмысленно намекали Лазарю, что пора бы убраться в тепло. Он поднял озябшими пальцами воротник и зашагал к тротуару. Впереди показалась компания из четырех человек. Леонард и трое подростков в дутых куртках настигли Лазаря на островке между гаражами и подъездной дорогой – как раз в том месте, где пятно света под клюкой фонаря уступало место густеющей зимней мгле.

– Совсем опух! – взял с места в карьер Леонард, в то время как трое остальных брали Лазаря в кольцо.

Одинаковые обветренные лица и бритые налысо головы. Стая степных волков.

– Ванюша, ты, вообще, в курсе, что за этим последует?

Лазарь обежал глазами двор. Тротуары и дорога пусты и неподвижны в обе стороны. Мороз разогнал соседей по домам, оставляя бонусную драму насыщенного событиями вечера без зрителей.

– Ну, объясни, объяснитель.

– Зря скорую отпустил, чудак! – усмехнулся один из лысых, и тут же ударил Лазаря мыском ботинка под колено. Нога подогнулась, но устояла.

Леонард великодушно развел руками:

– Объясняю! Нарушил правила – готовься к ответным действиям. Уговор есть уговор – зуб за зуб, глаз за глаз.

– А бить, стало быть, будете авансом? – уточнил Лазарь.

И, чтобы не оттягивать неизбежное, резко развернулся и влепил кулаком в глаз одному из лысых. Хотелось достать того, кто распустил ноги, но Лазарь не был уверен, что попал в кого нужно, – все трое были неотличимы друг от друга.

Земля с треском ушла из-под ног, и Лазарь кулем рухнул на правый бок. Что-то очень твердое, обладающее ужасающей кинетической силой, выбило из-под него обе ноги. Уже с земли Лазарь разглядел в снегу большой деревянный обломок и несколько щепок поменьше – останки бейсбольной биты, разломившейся о его правую лодыжку.

Ответ Леонарда он услышал, свернувшись в позу эмбриона на снегу и закрывая голову руками. Вставать и сопротивляться было поздно, бесполезно и, кроме того, слишком травмоопасно.

– Бить… тебя… мы будем… ногами…

Все четверо, сопя и отдуваясь, с энтузиазмом охаживали Лазаря по бокам, спине и животу; кто-то особо усердный пытался запрыгнуть на голову.

– Теперь… дошло?.. – пыхтел Леонард.

– Да он не слышит! – сипло закричал кто-то из лысых. – Уши закрыл!

Лазарь почувствовал, как его хватают за запястья и силой разводят руки в стороны, дабы оставить голову неприкрытой. Как только им это удалось, несколько прицельных ударов кулаком достали по скулам и в висок. Все звуки приглохли, словно в уши набралась вода.

Перед тем как отключиться, уже с периферии сознания Лазарь расслышал, как один из нападающих в экстазе предлагает остальным:

– Давайте ему яйца отобьем! Давайте яйца ото…

4

Он отключился ненадолго – секунд на десять. Придя в себя, Лазарь все еще слышал звуки драки, но отстраненно, как будто били совсем не его. Наконец он понял, что его действительно больше не бьют, и открыл глаза.

Удивительно, но драка еще не закончилась. Пока Лазарь отсутствовал, какой-то крепыш в вязаной шапке с помпоном подоспел на подмогу и успел уложить троих лысых. Теперь же он, энергично размахивая короткими руками-мельницами с внушительными кулаками-набалдашниками, жал во весь опор за четвертым. Кажется, за Леонардом.

Как и кто запихнул его на заднее сиденье машины, Лазарь не помнил. Помутненное неожиданной встряской сознание еще не восстановилось до конца. Однако он совсем не удивился, услышав с водительского сиденья озлобленный и чуть истеричный голос Сенса:

– Так и знал! Так и знал, что попрешься!

Шапка с помпоном нервно подрагивала над подголовником. Старенькая «шестерка» резко тронулась и, надрываясь каждой новой передачей, стала рывками набирать ход. Лазарь почти не ощущал боли, все тело словно онемело. Правую ногу как будто отняли.

– Леонарда догнал?

– Куда там! – Сенс в сердцах хлопнул ладонью по рулю. – Улепетывал как газель Томсона. Какого лешего ты творишь?

– Любопытство… Забыл, что ты такой гладиатор, а то непременно взял бы с собой.

Год назад Сенс записался в качалку и с тех пор здорово раздался в плечах. Если бы Лазарю сказали тогда, что через год этот тюфяк без особых проблем уложит в одиночку троих отморозков, он бы рассмеялся предсказателю в лицо.

– Да ведь ты на всех кладешь с прибором! Плюешь с колокольни! Чихаешь без платка! И вдруг – любопытство?

– Давай про глубинную психологическую подоплеку потом потрещим, ага? Башка и так трещит.

– При чем здесь подоплека? – кипятился Сенс. – Я ж не идиот, все понимаю. За одно любопытство так знатно не отделывают.

Машину бросило влево, потом резко вправо – Сенсор, не снижая скорости, выскочил на магистраль.

– Она была еще живая, когда я пришел, – объяснил Лазарь. – Не бросать же так. Позвонил в ноль три – может, откачают. Ей повезло. Из всех способов самоуничтожения она выбрала самый помпезный и малоэффективный.

Сенс ударил по тормозам. Машину дернуло вперед, Лазаря бросило на спинку переднего сиденья. Вот теперь он почувствовал боль – правую ногу словно прошило раскаленным прутом.

Сенсор обернул перекошенное злобой лицо:

– Ну, вот и поболтаете с ней об этом. Мы едем в больницу!

5

В столовую вошел Матвей. Электронный таймер на микроволновой печи показывал полночь. Полумрак комнаты разбавлял свет фонаря с веранды, проникавший в помещение сквозь не зашторенное окно. Лазарь сидел за столом и пил кофе, водрузив загипсованную ногу на стул.

– Будешь?

– Сиди, сам налью. –

Матвей прошел к плите и пощупал чайник. – Пьешь холодный или давно сидишь?

– И то и другое.

Лазарь принял от Матвея новую чашку с кофе и посмотрел в окно. Мороз рисовал на стекле ледяные узоры, напоминавшие потертости от диска шлифовальной машинки. За окном свет фонаря выхватывал из мрака стайки мелких снежинок, кружащихся на ветру золотистым конфетти.

– Ее родной отец погиб, – Лазарь перевел взгляд на Матвея. – Был в рейсе – и не вернулся. Даже тела не нашли. Утонул. Никто не знает, как и почему. Ей тогда было меньше, чем Малому сейчас, – лет десять. На место родного пришел приемный. И тоже моряк, близкий друг отца. Не знаю, любила его мать или нет, но мужик в доме нужен. Особенно когда на плечах не лисье манто, а малолетняя дочка. Жизнь пошла дальше, а какая жизнь у моряка? Полгода в рейсе, полгода дома. А иногда и того меньше. Наверное, полюбить падчерицу он так и не смог. Не успел. Это как в спортзал ходить – если через месяц тренироваться, ничего на том месте, где должны быть бицепсы, не вырастет. Вот и у него не выросло…

Когда Янике исполнилось пятнадцать, мать забеременела. Счастья полные штаны, все готовились к пополнению. Да видно, не судьба. Тяжелые роды вышли, преждевременные. Ребенок умер, прихватив на тот свет и мать. Еще один удар по девочке. А у нашего моряка тогда жизнь круто повернулась – несовершеннолетняя падчерица осталась одна. Ничего не поделаешь, пришлось ему профессию свою маятниковую бросать. Думаю, с этого все и началось. Только представь: семью построить не удалось, карьера – псу под хвост, остался один, да еще с чужим ребенком на руках. Неродным ребенком. Калиму нужен был козел отпущения, и он стал искать его.

Дальше – хуже. С работой не клеилось. На судне он, конечно, важным человеком был – старший механик и все такое. Только на большой земле плевать все хотели, что он шарит в устройстве клинкетных дверей и умеет ремонтировать опреснитель воды. Пришлось заняться интеллектуальным трудом. Зимой – грузчиком на склад молочной продукции, летом – на стройку разнорабочим.

Матвей слушал собранно и сумрачно, попивая холодный кофе. Налетавший на холм ветер порывами бил в окно, заставляя золотистые конфетти бросаться врассыпную, точно стайки рыб, спугнутых хищником. Некоторые прилипали к стеклу и там таяли, присоединяясь к композиции морозного рисунка.

– С женщинами тоже не катило. Денег мало, работа ломовая, домой приползал на четвереньках и на майскую розу явно похож не был. И вот он понимает, что ему сорок пять, а в жизни – полный ноль. За полвека ничего не нажил – ни жены, ни детей, ни машины. Одна отдушина…

– …бухать, – опередил Матвей.

– Конечно, – кивнул Лазарь. – Многие поступили бы так же на его месте. Но нашему герою не повезло вдвойне. В его инсоне поселился Ведущий Игры.

Лазарь потянулся к плите за чайником. Матвей забрал у него опустевшую кружку и сам пошел наливать воду.

– И вот тебе картина маслом. Если позвать сюда Дару, она бы так ее расписала: никому не нужный, смердящий беспорточник с паперти с ушанкой для подаяний, а рядом подрастает и наливается, как яблочко, соблазнительная пигалица с попкой сердечком, которая одним своим видом насмехается над его закатом. Не попка – пигалица. Гумберт Гумберт[4 - Гумберт Гумберт – главный герой романа «Лолита» Владимира Набокова.] не устоял.

– Она не пигалица, – раздраженно буркнул Матвей.

В отличие от Лазаря, свои поражения он всегда принимал близко к сердцу. Не самая полезная черта для хирурга.

– Знаю. Но именно такой Калим видел ее в инсоне. Именно такой должен был увидеть ее ты.

Матвей заулыбался:

– О, вот мы и подошли к главной идее монолога. Даже не пытайся. Мы оба облажались, ладно? Оба!

– Ладно. Но ты первый. Сначала не разглядел в нем ненависти к падчерице и позволил ее изнасиловать…

– Пошел ты! – вспыхнул Матвей. – Он нажрался в дым, и дал выход своей похоти. Ты хоть раз бывал в инсоне пьяного?

Лазарь не обратил на него ни малейшего внимания:

– А потом дал ему ее убить!

С последним обвинением он немного перегнул. На самом деле к тому времени, как Яника решилась залезть в ванну и поработать бритвой над венами, Калим уже подчинялся Ведущему. Матвей не мог ничего изменить, хотя и пытался под нажимом совести исправить что-то с помощью Аймы. Но сейчас Лазарю было плевать на это. Его разбирала злость, и ее нужно было на ком-то сорвать.

– Она сама себя убила, тебе бы не знать, – горячился Матвей. – Уже забыл, как вытаскивал ее из кровавой бани? Только ты можешь спрыгнуть на батут, помнишь?

– А еще она сама себя изнасиловала. Если бы не я, ее бы вытаскивали оттуда не врачи, а менты. Чтобы потом запихнуть в мешок!

Разговор перешел на повышенные тона; в тишине ночного дома каждое слово звучало как крик. Наверху послышался шорох, потом щелчок дверного замка и шлепанье босых ног по дощатому полу.

Матвей затих и прислушался.

Лазарь поднял голову к потолку:

– Развернулся на сто восемьдесят градусов и пошел обратно в комнату.

Звук шагов моментально стих.

– Малой, я непонятно выразился? Брысь отсюда!

– Откуда взял, что это я? – после паузы обнаружил себя Марс.

– Девочки надели бы тапочки, а у Сенсора нога тяжелее. Доволен?

Мальчишка помедлил немного, потом не удержался:

– Вы чо там грызетесь?

– Не суй нос в чужие дела, пока не прищемили! – рявкнул Матвей.

Внятно выговорив «уроды», Марс вернулся в комнату. Когда дверь за ним захлопнулась, Матвей отставил пустую кружку и встал.

– Ладно, все с тобой ясно. Я спать.

– Сядь.

– Поуказывай мне.

– Пожалуйста.

Немного подумав, Матвей неохотно присел на край стола. Чтобы видеть его лицо, Лазарю пришлось стащить больную ногу со стула и повернуться. Острая боль пронзила кости от голени до бедра, когда гипс гулко бухнул об пол.

– Твоя правда – мы оба облажались, – признал Лазарь. – Если бы не играли друг с другом в молчанку, уже давно сложили бы два и два.

– Сложили, – согласился Матвей, а потом сделал нечто такое, чего никогда не делал перед сном, – вынул из трико пачку сигарет, вытряс одну и закурил. Затянулся полной грудью, выдохнул и сказал очень серьезно: – Для нее теперь каждый мужик как та горилла.

– Не мужик, а особь мужского пола. Причиндалы под плавками еще не делают тебя мужчиной. Она должна это понять.

Лазарь неловко поднялся, придерживаясь за край стола, и потянулся за костылями. Повис на них, сделал несколько неуверенных шагов и остановился напротив Матвея.

– И еще кое-что, что я собираюсь ей объяснить.

– Слушай, – снисходительно начал Матвей, – если ты запал на девчонку, то так и скажи. Ее неделю как выписали, а ты все ездишь к ней. Зачем? Занимаетесь психотерапией на дому? Ты на себя глянь только! Тоже мне, доктор Курпатов на костылях. Еле ползаешь, калека долбаный.

Лазарь едва сдержал улыбку – оскорбительные замечания Матвея могли быть очень забавными.

– Неплохо, но мимо. Амур здесь ни при чем. Все объясняется проще.

– Да ну?

– Ну да. – Лазарь устроил костыли поудобней под мышками. – Дело в том, что Яника – одна из нас. Она Эмпат.

От удивления Матвей раскрыл рот. Горящая сигарета выскользнула из губ, прокатилась по колену и шлепнулась на пол.

– Ты сдурел… – пробормотал он. – Нет, тебе там окончательно отбили

мозги.

Лазарь перенес вес тела на костыли и раздавил тлеющий окурок загипсованной ступней.

– Я понял это, когда вытаскивал ее из ванны. Как только притронулся.

Матвей поморщился и потянулся за новой сигаретой. Тяжелые черты лица снова приняли поучительное выражение:

– Бегуны не чувствуют Эмпатов – только сенсоры. Да и то не всегда. Для полной уверенности нужен тактильный контакт.

– Копчиковый радар здесь ни при чем, – возразил Лазарь. – Только логика. Подумай сам – зачем Ведущему затевать сразу две Игры, да еще между родственниками?

– Старые адепты помогают вербовать новых, – напомнил Матвей. – Бесконечный круг жизни.

– Правильно. Вот только открывать «Макдоналдс», чтобы заработать на киоск с шаурмой, не слишком логично. Намекаю: девушка-подросток, которая и паспорт-то недавно получила, – это киоск. Вкладывать в него деньги нерентабельно. Если, конечно, ты не знаешь, что где-то под полом спрятан лаз в сокровищницу тамплиеров. Ну, или знаешь, что шаурма там идет наулет.

Матвей выглядел обескураженным и оскорбленным одновременно.

– Бред, – упрямо замотал головой он. – Тебе девчонка понравилась, вот и все.

Главное сейчас – не дать ему опомниться. Подготовить почву, выдать одним махом – и сразу наутек. Орать вслед он не посмеет – побоится перебудить весь дом, а бежать следом не позволит гордость. Ну и хорошо. Не смажет концовку.

Смех распирал Лазаря изнутри, но он держался.

– Ты уверишься в этом еще больше, когда узнаешь, что я собираюсь делать дальше.

– И что же? – крякнул Матвей, прикуривая новую сигарету.

Лазарь набрал в грудь побольше воздуха и обрушил:

– Я собираюсь забрать ее у отца, привести сюда, рассказать, чем мы тут занимаемся, а потом ввести в команду и сделать одной из нас.

Не дожидаясь, пока Матвей переварит услышанное, Лазарь развернулся и быстро заковылял прочь из кухни. Второпях он едва не расшибся, зацепившись здоровой ногой за косяк. И, только когда костыли загрохотали по темной прихожей, он все же не выдержал, дал волю чувствам и улыбнулся.

Часть 2

Самый верный брат

Глава 1

Я тебя помню

Кто уничтожает одну жизнь, уничтожает целый мир.

    Талмуд

1

В однокомнатной квартирке на Вятской царил хаос. Несмотря на практически полное отсутствие мебели, в комнате буквально яблоку негде было упасть. На первый взгляд могло показаться, что вся мебель с отвращением сбежала отсюда, предварительно сблевав содержимое ящиков на пол. Эта «блевотина» валялась повсюду вперемешку с остальным скарбом, словно вслед за мебельным мятежом квартиру встряхнули на манер свиньи-копилки. Для любой приличной горничной девять ночных кошмаров из десяти выглядят именно так.

В эпицентре сего воплощения мастерской Адриана Ван Остаде[5 - Адриан Ван Остаде – нидерландский художник, автор картины «Мастерская художника».] пританцовывал у мольберта Лазарь. Из всей одежды на нем были только застиранные оливковые кальсоны и домашние тапки. Голый торс блестел от пота и пестрел мазками красок, словно заменял живописцу палитру. Впрочем, обычная палитра у Лазаря тоже имелась – сейчас он смешивал на ней кистью нужные цвета.

Новая мастерская очень нравилась Лазарю. Несмотря на стойкий запах старого дерева, ржавую ванну и подтекающий унитаз, он не жалел ни копейки из той суммы, что затребовали за квартиру хозяева. Иногда ему казалось, что он платил бы даже за картонную коробку из-под холодильника – при условии, что в ней не будут поминутно дергать соседи из других коробок. Не то чтобы Лазарь не выносил людей или был социопатом. Люди его интересовали. Он довольно легко переносил человеческое общество, но лишь в умеренных, строго контролируемых дозах. При передозировке в нем постепенно накапливался, как результат побочного действия, особо едкий яд, который невозможно подолгу носить в себе. Когда этот яд заполнял все резервуары, оставалось два варианта: распылять его повсюду, как «Циклон Б», отталкивая от себя все живое за пределы зоны поражения, или искать подходящую коробку. Впрочем, Лазарь не исключал, что работа его ядовитых желез никак не связана с людьми или их отсутствием и является некой особенностью организма – этаким врожденным дефектом. Но эта гипотеза требовала проверки временем.

Сейчас в «коробке» играла музыка. Точнее, надрывно хрипела из единственного уцелевшего динамика старого «Панасоника», висевшего на гвозде у ближайшей розетки. Эвис Костелло и его кавер-версия жизнеутверждающей «beautiful» Кристины Агилеры.

You are beautiful no matter what they say.

Words can’t bring you down!

You are beautiful in every single way

Yes, words can’t bring you down,

Don’t you bring me down today…

(Ты прекрасен – что бы там ни говорили.

Слова не могут сбить тебя, нет, нет!

Ты прекрасен, и каждый новый день

Слова не собьют тебя,

Так что не пытайся сегодня сбить меня с толку…)

Именно в такой обстановке Лазарь предпочитал творить. Музыка служила камертоном для чувств, которым предстояло излиться на холст. Верным симптомом того, что мелодия подействовала на организм, служило непреодолимое желание подпевать.

To all your friends, you’re – delirious

So consumed in all your doom.

Trying hard to fill the emptiness,

The pieces gone,

Left the puzzle undone, is that the way it is?

(Для всех друзей ты – безумец,

Поглощенный своей судьбой.

Пытаешься заполнить пустоты,

Но куски потеряны,

И ты бросаешь этот пазл, не так ли?)

Лазарь пел – нет, кричал вместе с Костелло, часто фальшивя и перекрикивая музыку. Делал он это не в унисон, а нарочно запаздывая на секунду от певца. Не потому, что не знал текста, – просто в этом случае он мог лучше слышать собственный голос и совершенствовать свой вокал. Как любому здравомыслящему человеку, Лазарю прекрасно было известно о понятии «не дано» и, как любой человек здравомыслящий, в глубине инсона он ни грамма в него не верил.

No matter, what we do,

No matter what we say.

We’re the song inside the tune,

Full of beautiful mistakes.

(Неважно, что мы делаем,

Неважно, что мы говорим.

Мы – песня на мотив,

Полный прекрасных ошибок.)

Лазарь энергично выплясывал перед мольбертом, совершенно не заботясь о равномерном нанесении красок. Гипс сняли еще вчера, а он все никак не мог насладиться полной работоспособностью обеих ног.

Что ни говори, а последние три недели выдались странными. Богатыми на события и впечатления, но… странными. По мере того, как мысли Лазаря возвращались в прошлое, кисть скользила по поверхности холста все медленнее и медленнее. Пока не остановилась совсем.

Он думал о Янике. В миру – Екатерине Николаевне Исаковой, восемнадцатилетней студентке РИНХа с первой попыткой суицида. Три недели назад Лазарь во второй раз познакомился с ней в центральной городской больнице имени Семашко, куда его доставил Сенсор с ушибами разной степени тяжести и трещиной в голеностопе. Для Яники это знакомство стало первым, и ее привезли в больницу со вскрытыми венами на обоих предплечьях.

Травмпункт и реанимация располагались не по соседству и даже не в одном корпусе, а психосоматическое отделение, куда Янику направили через два дня после госпитализации, находилось еще дальше. Но встретиться им все же удалось.

– Есть несколько вещей, которые тебе следует запомнить, если хочешь поскорее отсюда выбраться, – сказал ей Лазарь в их первую встречу в больнице. Янику только что

перевели из реанимации в палату. Завтра утром ее ожидала приятная беседа с психиатром и участковым милиционером. – У тебя есть два пути на свободу: короткий и длинный.

Он пробрался к ней тайком, в любой момент их могли застукать. Яника лежала привязанной по рукам и ногам к кровати и отрешенно смотрела в потолок. На появление Лазаря в палате она никак не отреагировала.

– Итак, ты либо сделаешь все, как я скажу, либо нет.

Помимо Яники, в палате лежали еще двое под капельницами. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять – оба крепко спят, вырубленные лекарствами. В ту секунду Лазарю показалось, что он общается сам с собой.

– В первом случае ты быстро вернешься домой и, если желание не пропало, закончишь начатое. Во втором – загремишь в психосоматический стационар, где тебя будут долго успокаивать аминазином и «вязками», пока ты не станешь паинькой. Слушай меня внимательно и выбирай сейчас.

В стационар Яника все-таки загремела, но ненадолго. Похоже, слова Лазаря оставили отпечаток в ее памяти, хотя о его визите в палату она впоследствии так и не вспомнила. Она говорила и делала все так, как он велел.

Для начала Яника клятвенно пообещала психиатру, что повторять попытку не планирует, и с «вязок» ее сняли. Это первое, что хотят слышать эскулапы психосоматики от человека, чьи предплечья похожи на вспаханное поле.

Далее нужен был внешний усугубляющий фактор, и Лазарь нашел его. На третий день в стационаре, в одной из бесед с врачом, Яника обмолвилась о противозачаточных препаратах. Дело в том, что гормоны, которые в них содержатся, могли усилить депрессию. Это обстоятельство скостило ей срок в два раза. Купила Яника таблетки на самом деле или нет, Лазарь так и не узнал.

На третьем этапе шла работа с «властями». Участковому об изнасиловании Яника ничего не рассказала («Говоришь, синяки получила, когда поскользнулась на гололедице?»). Она вообще не упоминала отца. Никакой экспертизы, конечно, никто не проводил. Покупку противозачаточных объяснила отношениями с Кириллом – тем белобрысым на папиной тачке. Теми же отношениями (а точнее, их разрывом) была вызвана депрессия.

Прямое попадание! Именно такого признания от нее и ждали врачи. Несчастная любовь в анамнезе молодых суицидалов – обязательный и, во многом, определяющий фактор для тамошних мозгоправов при вынесении вердикта.

Все прошло как по нотам. Первое, второе, третье – и уже через неделю пациентка Исакова готовилась к выписке. В больнице Кирилл ни разу ее не навестил. Зато Калим – он же Калимов Николай Петрович – приходил часто. По крайней мере до тех пор, пока не убедился, что падчерица не намерена упрятать его в тюрьму. Он даже приносил гостинцы в отделение.

Лазарь видел его лишь однажды, издалека, в день выписки Яники. Калим вышагнул на проспект из ворот больницы – такой же огромный, как и в инсоне, совершенно опустошенный и на сто процентов подвластный Ведущему. Эта пустота бросалась в глаза. Карающая длань правосудия была для него теперь как мертвому припарка. Никакому исправлению он уже не подлежал. Кажется, в уголовном праве таких признают «невменяемыми».

Следом за Калимом показалась Яника. Бедняжка держалась рядом с отчимом, как забитая собачонка на привязи у хозяина-живодера. Швы на руках еще не сняли, торчавшие из рукавов куртки ладони были обернуты в бинты. Оказавшись на оживленном проспекте, отец и дочь разделились – Калим быстро затерялся в потоке пешеходов, а Яника осталась стоять посреди улицы, и людской поток обтекал ее, как ручей обтекает торчащий из воды камень.

Лазарь и Сенсор, все это время наблюдавшие за ней из припаркованной на обочине машины, одновременно открыли дверцы.

– Привет, – сказал Лазарь, подковыляв к Янике на костылях. И заявил сразу в лоб: – Скорее всего, ты меня не помнишь, но я тот, кто вытащил тебя из петли.

Девушка уставилась на него такими глазами, что стоявший рядом Сенс не выдержал и добавил:

– Фигурально выражаясь.

Так они познакомились в третий раз. С тех пор они виделись еще четырежды, и это были самые странные четыре свидания в жизни Лазаря. Возможно, потому, что на свидания в привычном смысле этого слова они не тянули вовсе. Для Лазаря эти встречи являлись некой попыткой сблизиться и заслужить хоть какое-то доверие перед тем, как перевернуть с ног на голову всю ее жизнь. Для Яники – попыткой вернуть эту жизнь обратно на ноги.

Сначала дела шли неважно – девчонка упиралась и настырничала, отказываясь признавать наличие проблемы. Но постепенно лед отрицания треснул, и контакт наладился. Как любой человек, брошенный на надувном плоту посреди открытого океана, Яника хотела, чтобы ее нашли. Лазарь считал, что сделать это нужно как можно быстрее, – надолго оставаться в открытом море наедине с отчимом ей было просто небезопасно.

2

В дверь позвонили. Лазарь обтер руки о штанины, сделал музыку тише и пошел открывать.

В дверях стоял розовощекий и припорошенный снегом Сенсор.

– Ну и дыра! – с ходу заявил он. – Я бы тебя на Антарктиде быстрее нашел.

– Хорошая попытка, но я не съеду.

Затею с мастерской Сенсор категорически не одобрял, но пытался всячески это скрыть. Официально он поддерживал Дару – та просто взбесилась, когда узнала, как и на что расходуются деньги Марса. Но Лазарь знал, что есть и другая причина. Сенс скучал…

Впрочем, как и сам Лазарь. Лучше Сенса у него друга нет, хотя в данной ситуации такая формулировка не совсем верна. Слово «лучше» подразумевает наличие альтернативы – должен быть, по крайней мере, один человек, способный составить конкуренцию. В случае Лазаря Сенсор был вне конкуренции.

Они дружили с самого детства. Вместе росли, вместе служили в армии, вместе работали, а до недавнего времени и жили под одной крышей. Лазарь всегда был с «закидонами», как называла это мать Сенса. Что касается ее сына, то, по счастливому стечению обстоятельств, он родился с неисчерпаемым, прямо-таки христианским терпением к людям и их «закидонам». Это врожденное уродство плюс немного удачи (чета Райновских переехала на улицу Лазаря сразу после рождения Сенса) и заложили основу будущей дружбы.

Вся история их отношений насчитывала одну-единственную серьезную ссору. Шел девятый класс школы, дело было в раздевалке перед первым уроком. Пустяковая размолвка из-за очередного прогула занятий в пользу кинотеатра, в котором Сенс отказался участвовать, благодаря бескостному языку Лазаря переросла в настоящую склоку. Дело едва не дошло до рукопашной. Вовремя остановился Сенс – как всегда.

Лазарь тогда наговорил ему кучу гадостей. Он умел ударить по больному месту, когда хотел. Нащупав болевую точку, он проезжался по ней снова и снова, пока не раскатывал до размеров кровоточащей мозоли. Независимо от степени правоты (или неправоты), его слово должно было остаться последним.

В то время Сенс имел проблемы с лишним весом и соответствующие комплексы, которые компенсировал усердной учебой. В этом направлении Лазарь и повел атаку. Его так понесло, что скоро диалог больше напоминал монолог. Сенс оставил всякие попытки защититься и просто слушал. Когда поток помоев на его голову иссяк, он сказал одну вещь, которую Лазарь запомнил почти дословно:

«Людям нравится общаться с тобой,

Лазарь. Им легко в твоей компании, даже когда ты ведешь себя как плюющийся верблюд. Но тебе плевать и на это. Твой плевок только в тебя попасть и не может. Ты мог бы иметь миллион друзей, но вместо единицы с шестью нулями у тебя осталась единица. И эта единица – я».

В тот день Сенс прогулял все уроки. Лазарь, напротив, не пропустил ни одного. Сидя на галерке, в полном одиночестве, он снова и снова повторял в уме отповедь Сенса, словно вызубрить ее наизусть было домашним заданием, которое он не успел подготовить в срок.

Они не общались две недели – самые ужасные две недели в жизни Лазаря. В конце концов он заговорил с Сенсом первым. И первым извинился. С тех пор плеваться Лазарь так и не перестал, но всегда соизмерял количество слюны, когда дело касалось его лучшего друга. Всего, что осталось от единицы с шестью нулями.

Сенсор смерил прихожую придирчивым взглядом:

– Было бы откуда съезжать. Сюда и даром не каждый въедет.

– Ревность к людям унижает, но ревновать к квартире – здесь уже глубинные психологические комплексы. Не унижайся, Карлсон, ты по-прежнему лучше собаки. Хотя в том, чтобы не видеть каждое утро твою заспанную рожу, есть своя прелесть.

– Значит, это ревность меня сейчас унижает? – с подчеркнутым равнодушием уточнил Сенсор. – Тогда понятно, почему ты до сих пор не приглашал меня в гости.

К сожалению, щеки Сенса разрумянились с мороза, и Лазарь не знал, насколько сильно зацепил его. Зато теперь он знал точно – ядовитые железы одинаково продуктивно работают как в коробке, так и вне ее.

Лазарь небрежным жестом указал на комнату:

– Гардероба нет, так что не буду изображать из себя Амфитриона[6 - Амфитрион – персонаж древнегреческой мифологии, стал нарицательным именем человека, охотно принимающего у себя гостей.].

С верхней одеждой под мышкой Сенсор замер у входа в зал и с вежливым изумлением обвел глазами комнату. Для его педантичной натуры здешний разгром – как ножом по стеклу.

– Мог бы предупредить, я бы не разувался, – немного потрясенно протянул он. – Ты когда убирался в последний раз?

– О, он еще впереди.

Лазарь поспешил набросить на мольберт замызганную простыню. В мире существовало всего две вещи, которые он не мог делать в присутствии посторонних – справлять малую нужду и заниматься живописью.

– Надеюсь, секретное мероприятие не затянется надолго. Мне еще в одно место надо. – Сенс принялся прохаживаться по комнате с брезгливым любопытством посетителя анатомической экспозиции кунсткамеры. Он с интересом разглядывал вещи и их обломки, разбросанные на полу, многие из которых пришли из девяностых и являлись переходящим «приданым» квартиры.

– Не волнуйся, когда управимся, я сразу отправлю тебя в одно место.

– Если тебе интересно, я нашел новую Игру, – как бы между прочим обронил Сенс.

Ничего не ответив, Лазарь отправился в ванную.

Пока он приводил себя в порядок, Сенсор крикнул из комнаты:

– Мальчишка лет десяти! Никогда не понимал, зачем Ведущему ребята, которые и дорогу-то сами перейти не могут.

«Затем же, зачем и пьянствующие отцы-педофилы, насилующие своих дочерей», – подумал Лазарь, а вслух сказал:

– Отдай Матвею. У меня в ближайшее время ожидается нехватка времени. А чтобы копаться в мозгах малолетнего недоумка, еще и желания.

«И потом, – решил он, – детские инсоны – не самое лучше место для обкатки новичков. Там содом в три раза круче, чем в этой квартире».

– Матвей занят, ему Симон подкинул шабашку. Ты же знаешь – его мои находки не интересуют. И кстати, я все-таки предпочитаю думать, что мы копаемся в душах, а не в мозгах.

Лазарь вернулся в комнату в мятых джинсах и рубашке навыпуск. Непослушные волосы он небрежно приглаживал мокрой пятерней.

– Существование души пока никем не доказано.

– Как и инсонов. – Сенсор аккуратно перешагнул через пыльные диванные подушки, разбросанные по полу, и остановился напротив мольберта. – «Наши проблемы не оттого, что мы чего-то не знаем, а оттого, что знаем наверняка что-то ошибочное». Марк Твен.

Лазарь принялся вправлять рубашку в джинсы.

– Ты никогда не бывал в космосе, но знаешь, что планета круглая. Или что на ней когда-то жили динозавры. Примерно две трети из того, что тебе известно об окружающем мире, ты узнал от других людей. С такой философией, Марк, можешь прямо сейчас отправляться на поиски края земли. Уверен, оттуда тебе откроется замечательный вид на трех слонов, черепаху и… не трогай это!

Поздно – Сенсор уже приподнял за уголок заляпанную простыню. Кустистые брови сошлись у переносицы.

Лазарь отфутболил валявшуюся под ногами подушку и подскочил к мольберту.

На холсте был изображен силуэт человека. Словно вырезанный из черной бумаги, он замер в дверном проеме, осиянном изнутри ярко-белым светом. Одной рукой силуэт тянулся к незримой двери, которую собирался то ли открыть, то ли закрыть.

– Что там про черепаху? – рассеянно переспросил Сенсор, внимательно изучая полотно.

Лазарь забрал у него кончик простыни и снова накрыл картину:

– Собирайся. Нам пора ехать.

3

Обычно, когда он приезжал к Янике, то звонил ей на сотовый. Иногда она спускалась. Тогда они шли (ковыляли, в его случае) до ближайшей кофейни или просто на лавочку и разговаривали, пока не замерзнут или не кончится кофе. Они могли говорить о чем угодно, но никогда не касались темы, послужившей причиной самих встреч. Такое негласное табу вполне устраивало обоих. В конце концов, Лазарь приходил сюда не как психолог (хотя бы потому, что не имел для этого ни соответствующей квалификации, ни желания), а как вербовщик.

Если Янику не пускал отчим, приходилось возвращаться ни с чем. С другой стороны, именно благодаря Калиму с ней удалось наладить контакт. Тот, кто скажет, что самоубийцы не боятся смерти, просто никогда не бывал в их шкуре. Им страшно умирать точно так же, как и всем остальным. Но еще страшнее возвращаться обратно. Туда, где тебя ждут родные и близкие с одним вопросом на устах: «Зачем?» В отличие от других, этого вопроса Яника совсем не боялась. Лазарь прекрасно понимал, что она спускается к нему, лишь бы не сидеть дома с отчимом, поэтому приезжал всегда под вечер, когда Калим возвращался с работы.

Но сегодня все получилось иначе. У подъезда Лазарь, как обычно, позвонил Янике, и она попросила подняться.

– Подняться? – усмехнулся Сенсор. – Вы уже зашли так далеко?

– Ее не предок сейчас на работе. – Лазарь принялся набирать на замке старую комбинацию кода. Есть вещи, которым лучше не меняться. – В разговоре используй паспортные имена. Она Катя, я Ваня, ты… ну, если назовешься Сенсором, будет даже забавно. Запомни – она пока ничего не знает о наших играх.

– Но скоро узнает, так ведь? – подмигнул Сенс.

Замок щелкнул, дверь открылась.

4

На пороге до боли знакомой квартиры их встречала симпатичная рыжеволосая девушка, совсем не похожая на свой инсоновый прототип, каким его запомнил Лазарь. Со времени их последней встречи Яника похорошела и набралась сил. По сравнению с инсоновым двойником, иссушенным жаждой, истощенным ранами и опустошенным морально, это были два совершенно разных человека. Какими, по сути, до сих пор и являлись.

– Привет, – поприветствовала она гостей, отступая в сторону. – Разувайтесь,

проходите.

Еще одним отличием от сестры-близняшки из инсона было то, как держалась хозяйка этой квартиры. Неуверенно и чуть зажато. Ничего удивительного – в своих инсонах люди действуют быстрее и решительнее, чем в жизни, ведь все решения сначала принимаются там.

Лазарь шагнул в прихожую и почувствовал легкий укол ностальгии. Все здесь казалось ему знакомо, как Шурику из «Наваждения». Там кухня, там зал, а там спальня и балкон, откуда… впрочем, Джуда вряд ли когда-либо справлял малую нужду отсюда.

Яника уже переоделась в свитер и теплые джинсы. У стены под зеркалом Лазарь заметил большую спортивную сумку, набитую и застегнутую на все молнии.

– Знакомьтесь, Катя Исакова, – Лазарь жестом указал на Янику, – Сен…

– Макс Райновский, – быстро представился Сенсор, метнув в Лазаря недобрый взгляд. – Мы с тобой уже виделись. У больницы, помнишь?

– Помню. – На щеках Яники появились две милые впадинки, и Лазарь понял, что она врет. – Ой, Вань, тебе сняли гипс? Поздравляю!

– Я уже начал к нему привыкать. – Лазарь скользнул взглядом по кистям Яники. Из правого рукава свитера выглядывал хвостик бинта. – А вот тебя поздравлять пока рано.

Яника перехватила его взгляд и как-то устало отмахнулась:

– Порезы были слишком глубокие.

Удивительно, как легко она теперь говорила об этом. Еще две недели назад девчонка стала бы похожа на подавившуюся куском мяса в «Макдоналдсе», упомяни он о бинтах… Лазарь поспешил поставить себе это в заслугу.

– Врачи сказали, я молодец – резала правильно и не повредила сухожилия, – сообщила Яника и покрутила кистями. – А я-то думала, что я дура.

Посетительницу «Макдонолдса» вернули к жизни методом Хаймлиха – Лазаря[7 - Генри Хаймлих – автор одноимённого метода возвращения дыхания.], и она снова может говорить.

– Циничный народ врачи, – с усмешкой заметил Лазарь. – Ну, что – готова?

– Я собралась, если ты об этом. – Яника кивком указала на спортивную сумку. – Но, прежде чем я выйду отсюда, хотелось бы знать, куда мы едем и зачем. Вот почему я попросила вас подняться.

– Она еще не знает?

В голосе Сенса скользнула нотка, подхваченная у Дары, и Лазарь сразу распознал ее – упрек.

Лазарь действительно ничего не рассказывал Янике о том, куда они направляются и зачем. Лишь в общих чертах дал понять, что отчий дом ей придется покинуть надолго. Может быть, навсегда. И, тем не менее, она все равно собралась.

Они по-прежнему торчали в прихожей, одетые в куртки, блестевшие от подтаявшего снега, поэтому Лазарь предложил:

– Пройдем в комнату. Надеюсь, полчаса у нас есть?

– Найдем, – чуть подумав, ответила Яника. Она выглядела заинтригованной и в то же время немного растерянной. – Раздевайтесь и проходите на кухню.

5

В кухне Лазаря снова кольнуло дежавю. Комната была почти такой же, какой он ее запомнил, с небольшими мажорными отличиями. Здесь не было дефицита воды или еды, кухонная посуда находилась на положенных местах, холодильник мерно гудел компрессором. Лазарь взглянул в окно и не поверил – неужели ему хватило духу спуститься отсюда по веревке, свитой из простыней?!

Чай-кофе Яника не предлагала. По всему было видно, что она боится рассиживаться подолгу.

– Ну так куда мы едем? – Она оперла на руки беззаботно улыбающееся личико. Вся поза излучала неприкрытый скептицизм.

– Поедешь к нам жить, – без обиняков выдал Лазарь.

Брови девушки поползли вверх. Она обвела взглядом сначала его, потом Сенса – и улыбка стала еще шире.

– К вам – куда? Вы вместе живете?

Сенсор вспыхнул, как новогодняя елка, разъяренно зашевелил ноздрями. Еще немного – и он достигнет точки кипения.

– Мы не любовники, если ты об этом, – пояснил Лазарь, а Сенс заалел еще ярче. – Что касается куда, то в Недвиговку – это в пятнадцати километрах от города. Там у нас дом. Есть крыша, кровати и даже толчок. Общежитие, конечно, то еще – людно, шумно и все такое. Но, как говорится, в тесноте, да не в обиде. – Он обвел кухню мрачным взглядом. – Всяко лучше, чем здесь.

Яника продолжала подпирать голову руками с вежливым недоумением на лице. На мгновение оно показалось Лазарю фальшивым, как шестой палец, но он сразу отогнал от себя эту мысль.

– И чем мы будем там заниматься?

– Скажем так: работать на благо человечества. Спасать заблудшие души и тому подобное.

– А оплачивают нашу работу те самые души? Или на благо человечества трудятся на безвозмездной основе?

Лазарь представил себе лицо Матвея, доведись тому услышать о безвозмездной основе.

– Мы работаем по системе киллеров: нам платят не клиенты, а заказчик. И он всегда один.

– Интересно. А какую цель он преследует?

Лазарь поймал на себе предостерегающий взгляд Сенса. Они коснулись весьма щекотливой темы. Яника спрашивала о Меценате – человеке, о котором Лазарь и сам бы хотел кое-что расспросить.

Меценат оплачивал весь банкет – это все, что они знали. Он находил те Игры, что соответствовали его замыслам (в большинстве своем они отходили Матвею, как более опытному Бегуну), и игнорировал те, что таковым не соответствовали. Нередко эти Игры потом «подхватывал» Сенс.

– Мы не знаем, – ответил Лазарь, не покривив душой. – Есть мнение, что он просто хороший человек.

В последнем Лазарь сомневался, ведь прекрасные поступки, как и плохие, чаще всего преследуют корыстную цель.

Глаза Яники подозрительно сощурились:

– У вас там какая-то община или секта, да? А вы типа вербовщики.

Сенсор достиг точки.

– Да какие еще вербовщики! Лазарь не так выразился…

Он умолк, запоздало сообразив, что сам выразился сейчас как-то не так.

Недоумение на лице девушки сменилось страхом. Она, наконец, подняла голову и выпрямилась:

– Лазарь? Значит, действительно секта…

«А ведь она права, – подумал Лазарь, – мы и есть секта. Для непосвященного человека любые уверения в обратном будут так же убедительны, как откровения Джорджа Адамски[8 - Джордж Адамски – известный мистификатор, многократно описывавший свои контакты с «жителями Венеры».] о венерианских звездолетах. Без эмпирических доказательств их организация есть не что иное, как культ. По некоторым признакам, даже деструктивный. Поговорка „Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать“ в данном случае возводится в разряд правила».

– Я тебе сейчас кое-что покажу, – сказал Лазарь прежде, чем Сенсор успел раскрыть рот. – Тебя это может напугать, даже шокировать. Скорее всего, будет и то и другое. Но это многое прояснит, причем быстро и без лишней болтовни.

Лазарь протянул руку через стол и коснулся пальцев Яники. Ее кожа была тонкой и сухой, как папирус, будто кровь, вытекшая из этого тела в ту злосчастную ванну, так и не восполнилась до конца.

Яника не отдернула руку, и Лазарь крепко сжал ее ладонь. Вот тогда она испугалась по-настоящему.

– Ты что делаешь? – Она напряглась и попыталась вырваться, но хватка Лазаря была крепка. – Ваня, отпусти!

Лазарь еще крепче сжал пальцы:

– Меня зовут не Ваня.

Удаленный контакт через прядь волос в сравнении с прямым контактом – все равно, что телефонный разговор в сравнении с личной встречей. Погрузиться в инсон не труднее, чем войти в комнату. Но сейчас он должен войти туда не один – предстояло протащить с собой еще одного человека. А это гораздо

труднее.

– Вам надо соединиться.

Пальцы Лазаря быстро занемели, стало трудно говорить. Его ладонь и ладонь Яники слиплись друг с другом, как будто на каждую выдавили по тюбику суперклея.

– Что происходит? – в ужасе взвизгнула Яника. – Что со мной происходит?

Ее утягивало в Симплонский тоннель. Теперь только рука Лазаря сохраняла связь с реальностью; разожми он ее, и Яника могла никогда уже не вернуться. Для инициируемых новичков первое погружение в собственный инсон без подстраховки извне – неизменный риск не найти дорогу обратно. В реальности такие счастливчики впадают в сопор, из которого уже редко когда выбираются.

– Что это? – повторила девушка, слабея. – Что проис…

Закончить фразу не хватило сил. Зрачки закатились, глаза превратились в бельма, голова запрокинулась назад. Она стала заваливаться на спину и непременно упала бы со стула, если бы не рука Лазаря. Вовремя подоспевший Сенсор придержал за плечи уже бесчувственное тело.

– И как мне раскорячиться, когда отключишься ты? – донесся до уходящего сознания Лазаря приглушенный голос друга.

Проход через Симплонский тоннель не похож на побег из реальности. Скорее, реальность отступает, открывая другую, новую.

– Бросишь девку… подхватишь меня… – коснеющим языком ответил Лазарь, но так и не понял, где сказал это – наяву или уже нет. Симплонский тоннель закрылся с одной стороны, а на другой уже брезжил в серебристой арке отсвет нового мира.

6

Все та же кухня, но теперь без Сенса. Лазарь и Яника сидели за столом друг напротив друга. С лица девушки исчез страх, осталось лишь непонимание. В большом чисто вымытом окне за ее спиной трепетали зеленые кроны.

Лето.

Яника наклонилась вперед и вгляделась в лицо Лазаря, как в миниатюру Похитонова[9 - Иван Похитонов – русский художник, известный своими миниатюрами.]. Казалось, она уже видела его раньше, но никак не могла вспомнить – когда и где.

– Ваня?.. – наконец спросила она, и кожу между бровей рассекла вертикальная складка.

– Нет, – качнул головой Лазарь, – ты знаешь меня под другим именем. Попытайся вспомнить.

Складка на лбу стала глубже.

– Я не могу вспомнить даже свое имя. Как меня зовут?

Этот вопрос она адресовала себе, а значит, и ответ должна была дать сама.

– Ты знаешь.

– Яника, – чуть подумав, сообщила она. – По-моему, так.

Лазарь кивнул.

– Звучит не без пафоса, но есть мнение, что здесь мы носим свои настоящие имена.

Когда он услышал об этом в первый раз, то подумал, что это – самый нелепый романтический бред со времен концовки Ромео и Джульетты.

– Ты – Иван Смерсонов, – неожиданно заявила Яника, ткнув в Лазаря пальцем.

Шаг назад. Процесс воссоединения внешнего и внутреннего «я» происходил не совсем в соответствии с представлениями Лазаря. Ему почему-то казалось, что это должно произойти мгновенно, как озарение.

– Только по паспорту, – нехотя признался он.

– А я Катя, – еще раз поднапрягшись, вспомнила Яника. – Исакова Екатерина Андреевна.

– Да, тебя так тоже раньше звали, – подтвердил Лазарь. Внешняя половина явно пересиливала внутреннюю, но он решил не торопить события. – Больше – нет.

– Я что, обязана сменить имя?

– Официально – нет. Неофициально – тоже. Конечно, если оно тебе не нравится, можешь оставить прежнее.

– Нет-нет, – девушка закачала головой, – новое мне очень нравится. Я-ни-ка, – по слогам повторила она.

– Они всем нравятся, – поморщился Лазарь. – Но когда остановит полицейский патруль, советую назваться обычным именем. И паспорт тоже на всякий случай не выкидывай.

– А как твое настоящее имя?

Процесс воссоединения должен проходить автономно. Лазарь попытался вспомнить свою инициацию и не смог. Впрочем, это было давно. К тому же память, как холодильник, – протухшие продукты там долго не хранятся.

– Постарайся вспомнить сама, – повторил он.

В поисках ответа Яника огляделась по сторонам. Взгляд остановился на окне, сквозь которое в кухню проникали прямые солнечные лучи, уже изрядно припекавшие. Подул резкий ветер, и кроны деревьев, похожие на кудрявые зеленые афро, приветственно закивали.

Яника вздрогнула и посмотрела на Лазаря:

– Что это за место? Ну не молчи! Или я настолько шизичка, что уже не отличу зиму от лета? Где мы носим настоящие имена? Отвечай!

Вместо ответа Лазарь встал и вышел из кухни. Через пару минут он вернулся обратно, держа в руках несколько предметов. Он по очереди разложил на столе перед Яникой рулончик марлевого бинта, ржаной сухарь, чайную свечу в алюминиевой гильзе и журнал «Авторевю». Проделывая все это, Лазарь чувствовал себя Ричардом Алпертом, тестирующим на предмет избранности маленького Джона Локка[10 - Ричард Алперт и Джон Локк – герои сериала «Остаться в живых».].

Яника зачарованно провела пальцами по лежащим на столе предметам. Потом подняла глаза на Лазаря, и морщинка между бровей вдруг разгладилась. Лазарь счел это хорошим знаком – похоже, лед тронулся. Пустые лакуны во внешней и внутренней памяти заполнялись удивительной смесью воспоминаний из двух жизней. Лазарь представил себе, как зубцы одной шестеренки вклиниваются в промежутки между зубцами другой, и наоборот.

Чтобы немного стимулировать ее память, он поднял со стола бинт, размотал немного и, чувствуя себя полным идиотом, обернул несколько раз вокруг своей головы. Пожалуй, лучшей иллюстрации к словосочетанию «дурацкий вид» не нашлось бы за всю его практику путешествий по инсонам. На столе еще оставались неиспользованными свеча, журнал и сухарь, но Лазарь надеялся, что до них дело не дойдет.

– Это место называется инсоном. – Он обвел широким жестом комнату. – Это – твой инсон.

Неожиданно мир вздрогнул. По воздуху покатились, как по поверхности озерной глади, вертикальные концентрические круги. Вскрик девушки отразился многократным эхом от стен тесной кухоньки, как если бы голос шел со дна колодца. Лазарь понял, что его выбрасывает из инсона. Пол под ногами исчез, следом за ним пропали все панельные перекрытия в нижних этажах. На долю секунды Лазарь завис в воздухе, как мультяшный персонаж; потом его с невероятной силой потащило, словно в воронку водоворота, в разверстую черную пропасть.

7

Лазарь очнулся на полу уже порядком надоевшей кухни. Слева лежал перевернутый стул, справа, как будто отдельно от тела, его правая рука. Кисть и часть предплечья онемели, как если бы он проспал на них всю ночь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/maksim-maruh/igra-lazarya-2/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Люсьен Фрейд – известный британский художник.

2

Дэйл Карнеги – американский педагог, психолог, основоположник теории общения.

3

Сайлент-Хилл – вымышленный заброшенный город-призрак, населенный потусторонними силами.

4

Гумберт Гумберт – главный герой романа «Лолита» Владимира Набокова.

5

Адриан Ван Остаде – нидерландский

художник, автор картины «Мастерская художника».

6

Амфитрион – персонаж древнегреческой мифологии, стал нарицательным именем человека, охотно принимающего у себя гостей.

7

Генри Хаймлих – автор одноимённого метода возвращения дыхания.

8

Джордж Адамски – известный мистификатор, многократно описывавший свои контакты с «жителями Венеры».

9

Иван Похитонов – русский художник, известный своими миниатюрами.

10

Ричард Алперт и Джон Локк – герои сериала «Остаться в живых».