Место назначения неизвестно читать онлайн - Агата Кристи

Место назначения неизвестно

Агата Кристи

В гостиничном номере в Касабланке готовится свести счеты с жизнью Хилари Крэйвен, у которой погибли дети и которую бросил муж. Но ей внезапно помешал человек, который предложил более захватывающий и даже общественно полезный способ умереть…

Агата Кристи

Место назначения неизвестно

Agatha Christie

Destination Unknown

Copyright © 1954 Agatha Christie Limited.

All rights reserved.

AGATHA CHRISTIE and the Agatha Christie Signature are registered trademarks of Agatha Christie Limited in the UK and/or elsewhere. All rights reserved.

© Смирнова М. В., перевод на русский язык, 2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

* * *

Посвящается Энтони, который любит заграничные путешествия так же сильно, как я.

Глава 1

Человек, сидящий за столом, передвинул тяжелое стеклянное пресс-папье на четыре дюйма вправо. Выражение его лица можно было назвать не столько задумчивым или отстраненным, сколько отсутствующим. Кожа у него была бледная, как у любого, кто проводит бо?льшую часть дня при искусственном освещении. Сразу было понятно, что этот человек живет в четырех стенах, за рабочим столом, над папками с документами. И то, что до его кабинета приходилось добираться по длинным извилистым подземным коридорам, казалось до странности уместным. Угадать его возраст было сложно. Он не выглядел ни молодым, ни старым. Морщины еще не избороздили его лицо, но в глазах читалась невероятная усталость.

Второй человек, присутствующий в комнате, был заметно старше. Волосы у него были темные, а маленькие усики подстрижены на армейский манер. В нем ощущалась некая тревожность, нервная энергия. Даже сейчас он расхаживал туда-сюда, не в силах усидеть на месте, и время от времени бросал отрывистые замечания.

– Отчеты! – резким тоном произнес он. – Отчеты, отчеты и снова отчеты, и ни от одного из них никакого толка!

Сидящий за столом человек взглянул на разложенные перед ним бумаги. Поверх всего лежал картонный прямоугольник с надписью «Беттертон, Томас Чарльз». После имени был проставлен знак вопроса. Человек за столом задумчиво кивнул и сказал:

– Вы исследовали все эти отчеты, и ни в одном из них не нашли ничего полезного?

Его собеседник пожал плечами и спросил:

– А кто знает?

Сидящий за столом вздохнул:

– Да, в этом-то и дело. Этого и вправду никто не знает.

Старший из собеседников продолжил, выбрасывая рубленые фразы, похожие на пулеметные очереди:

– Отчеты из Рима. Отчеты из Турени. Видели на Ривьере. Заметили в Антверпене. Определенно опознали в Осло. Точно видели в Биаррице. Заметили в Страсбурге, вел себя подозрительно. Наблюдали на пляже в Остенде с шикарной блондинкой. Видели прогуливающимся по улицам Брюсселя с грейхаундом на поводке. Пока еще не замечен в зоопарке в обнимку с зеброй, но, думаю, все еще впереди!

– А вы сами что-нибудь предполагаете, Уортон? Лично я возлагал надежды на сообщение из Антверпена, но этот след никуда не привел. Конечно, на данный момент… – Человек умолк и словно бы впал в прострацию. Наконец он вышел из этого состояния и с сомнением произнес: – Да, вероятно, и все же… я в задумчивости.

Полковник Уортон резким движением присел на подлокотник кресла.

– И все же мы должны узнать, – настойчивым тоном заявил он. – Мы должны преодолеть все эти «как?», «почему?» и «где?». Нельзя ежемесячно терять подконтрольных нам ученых и не знать, как они скрылись, почему они это сделали и куда подевались! То ли это, что мы думаем, или нечто совсем иное? Мы всегда принимали как данность, что это так, но теперь я не совсем уверен. Вы прочли всю последнюю информацию о Беттертоне, поступившую из Америки?

Человек, сидящий за столом, кивнул.

– Обычные левые тенденции в тот период, когда они были практически у всех. Насколько можно проследить, ничего постоянного или хотя бы длительного. До войны выдавал качественные результаты работы, однако ничего примечательного. Когда Маннгейм бежал из Германии, Беттертон был назначен его ассистентом и в итоге женился на дочери Маннгейма. После смерти ученого продолжил работать самостоятельно и добился огромных успехов. Слава пришла к нему после потрясающего открытия – ZE-расщепления. ZE-расщепление было блестящей и совершенно революционной находкой. Оно вознесло Беттертона на невероятную высоту. После этого его, несомненно, ждала бы блестящая карьера, но его жена умерла вскоре после свадьбы, и это его сломило. Он перебрался в Англию и последние восемнадцать месяцев провел в Харвелле[1 - Около Харвелла в Оксфордшире, Великобритания, располагался Институт исследования ядерной энергии, в просторечии именовавшийся просто Харвелл.]. Всего полгода назад он женился во второй раз.

– В этом есть зацепка? – коротко спросил Уортон. Его собеседник покачал головой.

– Мы не смогли ничего обнаружить. Она дочь местного адвоката. До свадьбы работала в офисе страховой компании. Никаких крайних политических взглядов, насколько нам удалось узнать.

– ZE-расщепление, – мрачно и с отвращением произнес полковник Уортон. – Понятия не имею, что они хотят сказать всеми этими терминами. Я человек старомодных взглядов. Я никогда даже не мог представить себе молекулу, а теперь они расщепляют всю вселенную! Атомные бомбы, ядерный распад, ZE-расщепление и все прочее… И Беттертон был одним из главных расщепителей! Что о нем говорят в Харвелле?

– Отзываются как о довольно приятном человеке. Что касается работы, то ничего выдающегося или примечательного. Просто разработка различных практических применений ZE-расщепления.

Несколько мгновений оба молчали. Их разговор был бесцельным и велся почти машинально. Отчеты службы безопасности стопкой лежали на рабочем столе, и во всей это стопке не было ничего полезного и достойного обсуждения.

– По прибытии сюда его, конечно же, тщательно проверяли, – сказал Уортон.

– Да, и результаты проверки оказались вполне удовлетворительными.

– Полтора года назад, – задумчиво промолвил Уортон. – Знаете, это угнетает тех, кто так живет. Меры предосторожности. Ощущение постоянного пребывания под микроскопом, жизнь в замкнутом пространстве. Они становятся нервными и странными. Я достаточно часто видел это. Начинают грезить об идеальном мире. Свобода и братство, раскрыть все тайны и работать на благо человечества! Именно в этот момент некто, в большей или меньшей степени являющий собой отбросы этого самого человечества, видит свой шанс и использует его. – Полковник почесал нос и продолжил: – Мало кто более легковерен, чем ученые. Все известные источники об этом свидетельствуют. Не понимаю, почему.

Его собеседник улыбнулся, но в его улыбке читалась невероятная усталость.

– О да, так и должно быть, – подтвердил он. – Понимаете, они думают, будто знают всё. А это всегда опасно. Допустим, вот мы – совсем другие. Мы мыслим скромными масштабами. Мы не намереваемся спасать мир, только найти один-два потерянных кусочка мозаики и убрать одну-две связи, мешающих работе. – Он задумчиво постучал пальцем по столу. – Если бы я только знал о Беттертоне чуть больше! Не о его жизни и его делах, а о каких-то повседневных

вещах, дающих ключ к пониманию. Над какими шутками он смеялся? По поводу чего мог выругаться? Каких людей он уважал, а какие его злили?

Уортон с любопытством посмотрел на своего визави.

– А его жена – вы с ней беседовали?

– Несколько раз.

– Она ничем не может нам помочь?

Собеседник полковника пожал плечами.

– Пока что ничем.

– Вы полагаете, она что-то знает?

– Она, конечно же, не признает, будто ей что-то известно. Одни стандартные реакции: тревога, горе, отчаянный страх, никаких заранее возникших подозрений или намеков, муж вел абсолютно обычную жизнь, никаких потрясений, и так далее, и тому подобное. Сама она считает, что мужа похитили.

– И вы ей не поверили?

– У меня есть один недостаток, – с горечью произнес сидящий за столом человек. – Я никогда никому не верю.

– Что ж, – медленно промолвил Уортон, – полагаю, кому-то надо мыслить более свободно… Что она за женщина?

– Самая обычная женщина, какую можно встретить каждый день за игрою в бридж.

Полковник понимающе кивнул.

– Это затрудняет дело, – сказал он.

– Она сейчас здесь, чтобы поговорить со мной. Придется снова пройти через то же самое.

– Это единственный способ, – отозвался Уортон. – Однако я бы так не смог. Мне не хватит терпения. – Он поднялся. – Ладно, не буду вас задерживать. Мы не слишком-то продвинулись вперед, верно?

– Увы, это так. Можете провести специальную проверку касательно отчета из Осло. Это вполне вероятная зацепка.

Уортон кивнул и вышел. Его собеседник поднял трубку переговорного устройства, стоящего сбоку от него на столе, и сказал:

– Я встречусь с миссис Беттертон немедленно. Проводите ее ко мне.

Он сидел, глядя перед собой, пока в дверь не постучали и не вошла миссис Беттертон. Это была высокая женщина лет двадцати семи. Самой примечательной чертой ее внешности были блестящие золотисто-рыжие волосы. В обрамлении этого великолепия ее лицо казалось почти невыразительным. У нее были зеленовато-голубые глаза и светлые ресницы, как это часто встречается у рыжих людей. Хозяин кабинета отметил, что на лице женщины отсутствует макияж. Здороваясь с нею и предлагая ей сесть в удобное кресло по другую сторону стола, человек размышлял о том, что значит подобное отсутствие. Оно чуть-чуть заставило его мнение склониться к тому, что миссис Беттертон знает больше, чем говорит.

Опыт подсказывал человеку, что женщины, переживающие глубокое горе и страх, не пренебрегают макияжем. Осознавая, какой ущерб наносит их внешности страдание, они пытаются как-то восполнить этот урон. Он задумался, не пренебрегла ли миссис Беттертон косметикой намеренно, чтобы лучше сыграть роль покинутой жены. И в этот момент она произнесла сдавленным от волнения голосом:

– О, мистер Джессоп, я надеюсь… есть ли какие-то новости?

Он покачал головой и мягким тоном ответил:

– Извините, что просил вас прийти в такой момент, миссис Беттертон. Боюсь, что никаких достоверных новостей мы вам сообщить не можем.

Олив Беттертон отрывисто сказала:

– Знаю. Это было в вашем письме. Но я думала, вдруг… с тех пор… ох! Я рада, что вы меня вызвали. Просто сидеть дома, гадать и размышлять… это хуже всего. Ведь ничего нельзя поделать!

Человек по фамилии Джессоп успокаивающе промолвил:

– Не удивляйтесь, миссис Беттертон, если я буду возвращаться к одному и тому же предмету снова и снова, задавать вам одни и те же вопросы, делать акцент на одних и тех же пунктах. Понимаете, всегда есть возможность, что могут всплыть какие-то мелкие детали. Что-то, о чем вы не подумали прежде или, возможно, сочли не стоящим упоминания.

– Да. Да, я понимаю. Спрашивайте меня сколько угодно обо всем этом.

– В последний раз вы видели своего мужа двадцать третьего августа, так?

– Да.

– Это было, когда он уезжал из Англии в Париж на конференцию?

– Да.

Джессоп быстро продолжил:

– В первые два дня он присутствовал на конференции. В третий день он не явился. Судя по всему, он упомянул в разговоре с одним из своих коллег, что вместо заседания в этот день намерен совершить круиз на «бато-муш».

– На «бато-муш»? Что такое «бато-муш»?

Джессоп улыбнулся.

– Одно из маленьких суденышек, курсирующих по Сене. – Он пристально посмотрел на женщину. – Вам кажется, что это не похоже на вашего мужа?

Она промолвила с сомнением в голосе:

– Да, мне действительно так кажется. По-моему, его должно было занимать только то, что происходит на конференции.

– Вполне возможно. Однако вопрос, который поднимали в тот день, не представлял для него особого интереса, так что ваш муж мог по вполне разумным причинам пропустить заседание. И все же вы считаете, что для него такое не характерно?

Женщина покачала головой.

– В тот вечер он не вернулся в отель, – продолжил Джессоп. – Насколько можно установить, он не пересекал государственную границу, по крайней мере, по своему паспорту. Как вы считаете, мог быть у него второй паспорт, возможно, на другое имя?

– О нет, зачем это ему?

Джессоп пристально посмотрел на собеседницу.

– Вы никогда не видели у него подобных бумаг?

Она помотала головой, страстно отрицая такую вероятность.

– Нет, и я в это не верю. Я ни на секунду не могу поверить в подобное. Я не верю, что он намеренно скрылся, как вы все пытаетесь доказать. С ним что-то случилось, или же… или же, быть может, он потерял память.

– У него было все нормально со здоровьем?

– Да. Он очень упорно работал и иногда ощущал некоторую усталость, но ничего более того.

– Он не казался чем-то обеспокоенным или подавленным?

– Он ни о чем не беспокоился и ничем не был подавлен! – Дрожащими пальцами миссис Беттертон открыла сумочку и достала носовой платок. – Это все так ужасно… – Голос ее дрогнул. – Я не могу в это поверить. Он ни за что не уехал бы, ничего мне не сказав. С ним что-то случилось. Быть может, его похитили или на него напали. Я пытаюсь не думать об этом, но иногда мне кажется, что, должно быть, в этом и вся разгадка. Возможно, он мертв.

– Пожалуйста, миссис Беттертон, прошу вас – не нужно строить таких предположений. Если бы он был мертв, его тело уже обнаружили бы.

– Его могли не найти. Иногда происходят ужасные вещи. Его могли утопить в реке или в канализации. Я уверена, что в Париже может случиться все что угодно.

– Могу заверить вас, миссис Беттертон, что Париж – вполне безопасный город, где полиция действует достаточно оперативно.

Женщина отняла от глаз платок и устремила на Джессопа взгляд, полный гнева.

– Я знаю, о чем вы думаете, но это не так! Том не стал бы продавать или выдавать какие-либо тайны. Он не был коммунистом. Вся его жизнь – открытая книга!

– Каковы были его политические взгляды, миссис Беттертон?

– По-моему, в Америке он был демократом. Здесь голосовал за лейбористов. Он не интересовался политикой. Он был ученым до мозга костей. – И она с вызовом добавила: – Он был блестящим ученым.

– Да, – согласился Джессоп, – он был блестящим ученым. Это и есть подлинный ключевой момент всего дела. Понимаете, ему могли предложить весьма значительные выгоды в том случае, если он покинет нашу страну

и отправится куда-либо еще.

– Это неправда! – В голосе женщины вновь прозвучал гнев. – Газетчики пытаются доказать, что это так. И вы все об этом и думаете, когда расспрашиваете меня. Но это неправда. Он ни за что не уехал бы, не сказав мне, не намекнув ни единым словом.

– А он не говорил вам ничего? – Джессоп опять устремил на нее пристальный взгляд.

– Ничего. Я не знаю, где он сейчас. Я считаю, что он похищен или же, как я сказала, мертв. Но если он мертв, я должна это знать. Я должна узнать об этом как можно скорее. Я не могу так жить дальше, ждать и гадать. Я не могу ни есть, ни спать. Мне плохо, я заболеваю от беспокойства. Вы можете мне помочь? Вы можете помочь мне хоть чем-нибудь?

Он поднялся, обошел стол и пробормотал:

– Мне жаль, миссис Беттертон, мне очень жаль. Позвольте заверить, что мы изо всех сил стараемся узнать, что же случилось с вашим мужем. Мы каждый день получаем отчеты из разных мест.

– Отчеты? Откуда? – резким тоном спросила она. – Что там сказано?

Джессоп покачал головой.

– Все они требуют изучения и тщательной проверки. Но боюсь, что отчеты эти, как правило, далеки от истины.

– Я должна знать, – прерывающимся шепотом повторила женщина. – Я не могу так больше…

– Вы питаете очень теплые чувства к своему мужу, миссис Беттертон?

– Конечно же, питаю. Мы ведь поженились только шесть месяцев назад. Всего полгода!

– Да, я знаю. Простите, что спрашиваю, но не было ли между вами каких-либо ссор?

– О, нет!

– И никаких проблем из-за других женщин?

– Конечно, нет. Я же говорю: мы поженились только в минувшем апреле.

– Прошу вас, поверьте – я не предполагаю, будто такое вероятно, но следует учитывать любые возможности того, что может быть причиной его исчезновения. Вы сказали, что в последнее время он не был расстроен, встревожен или же – хотя бы в какой-то степени – испытывал нервозность?

– Нет, нет, нет!

– Понимаете, миссис Беттертон, люди часто нервничают, когда у них такая работа, как у вашего мужа. Ведь они живут в условиях строжайшей безопасности. На самом деле, – Джессоп улыбнулся, – для них почти нормально нервничать.

Она не ответила на его улыбку и невозмутимо ответила:

– Он вел себя, как обычно.

– Ваш муж был доволен своей работой? Он когда-либо обсуждал ее с вами?

– Нет, это все мне совершенно непонятно.

– Вам не кажется, что он испытывал по поводу своей работы какие-либо страхи или угрызения совести – пагубные чувства, так сказать?

– Он никогда не говорил ничего подобного.

– Понимаете, миссис Беттертон… – Джессоп перегнулся через стол, слегка приподняв маску бесстрастности, – я пытаюсь мысленно обрисовать портрет вашего мужа. То, каким человеком он был. А вы почему-то не хотите мне помочь.

– Но что еще я могу сказать или сделать? Я отвечаю на все ваши вопросы.

– Да, вы отвечаете на мои вопросы, но в основном отрицанием. Я же хочу каких-либо подтверждений, чего-нибудь конструктивного. Вы понимаете, что я имею в виду? Гораздо проще искать человека, если ты знаешь, что это за человек.

Миссис Беттертон несколько мгновений поразмыслила.

– Понимаю. По крайней мере, мне кажется, что я понимаю… Так вот, Том был веселым и добродушным человеком. И, конечно же, умным.

Джессоп улыбнулся.

– Это перечисление его качеств. Давайте попробуем более личный подход. Он много читал?

– Да, довольно много.

– И какого рода книги он читал?

– Биографии. Произведения, рекомендованные Книжным обществом. А если уставал – детективы.

– Довольно консервативные читательские вкусы… Никаких особых предпочтений? Он играл в карты или шахматы?

– В бридж. Обычно мы играли с доктором Эвансом и его женой один-два раза в неделю.

– У вашего мужа было много друзей?

– О да, он был очень общительным человеком.

– Я не совсем это имел в виду. Я хочу сказать – были ли у него близкие друзья, те, к кому он питал особо теплые чувства?

– Он играл в гольф с кем-то из наших соседей.

– То есть никаких близких друзей или закадычных приятелей?

– Нет. Понимаете, он долго прожил в США, а родился в Канаде. Здесь у него было не так много знакомых.

Джессоп сверился с записью на листке, лежащем на столе справа от него.

– Как я понимаю, в недавнее время его навещали три человека, приехавших из Штатов. Здесь записаны их имена. Насколько нам удалось узнать, эти трое были единственными людьми, так сказать, извне, с кем он контактировал. Поэтому мы уделили им особое внимание. Итак, первый из них – Уолтер Гриффитс. Он приезжал навестить вас в Харвелле.

– Да, он был в Англии с визитом и приехал повидать Тома.

– И как на это отреагировал ваш муж?

– Том был удивлен, увидев его, но очень обрадовался. В Америке они были довольно хорошо знакомы.

– Каким вам показался Гриффитс? Просто опишите то, что вы увидели в нем.

– Но вы, конечно же, всё о нем знаете?

– Да, мы знаем о нем всё. Но я хочу услышать то, что думаете о нем вы.

Женщина на мгновение задумалась.

– Ну, он был серьезным и немного занудным. Ко мне относился очень вежливо, а к Тому, похоже, очень тепло, и жаждал рассказать ему обо всем, что произошло после того, как Том переехал в Англию. Пересказать все местные сплетни, я полагаю. Мне это было не особо интересно, поскольку я не знаю никого из тех, о ком шла речь. Как бы то ни было, пока они предавались воспоминаниям, я готовила ужин.

– В их разговоре не всплывало никаких политических вопросов?

– Вы пытаетесь намекнуть, что Гриффитс коммунист? – На лице Олив Беттертон проступил румянец. – Я уверена, что ничего подобного нет. Он работает в правительственном учреждении – кажется, в офисе окружного прокурора. И вообще, когда Том что-то сказал в шутку относительно «охоты на ведьм» в Америке, Гриффитс серьезно ответил, что мы здесь ничего не понимаем и что это совершенно необходимо. Это показывает, что он вовсе не коммунист!

– Пожалуйста, прошу вас, миссис Беттертон, не нужно так волноваться.

– Том не был коммунистом! Я все время твержу это вам, а вы мне не верите!

– Да нет же, я верю, но я обязан обсудить эту тему. Теперь что касается второго заграничного контакта, доктора Марка Лукаса. Вы встретились с ним в Лондоне, в ресторане «Дорсет».

– Да. Мы ездили в театр, а затем зашли поужинать в «Дорсет». Неожиданно этот человек – Люкас или Лукас – подошел к нам и поздоровался с Томом. Он вроде бы работал химиком-исследователем, и в предыдущий раз они с Томом встречались в Штатах. Доктор был беженцем из Германии, принявшим американское гражданство. Но вы, конечно же…

– Но я, конечно же, это знаю? Да, знаю, миссис Беттертон. Был ли ваш муж удивлен, увидев его?

– Да, очень удивлен.

– И обрадован?

– Да-да… мне так кажется.

– Но вы не уверены? – с нажимом спросил Джессоп.

– Ну, с этим человеком Том не был особо дружен, по крайней мере, он мне потом так сказал, вот и все.

– Это была просто случайная встреча? Они не уславливались встретиться в какой-то определенный день?

– Нет, они встретились случайно.

– Понимаю. Третьим иностранным контактом была женщина, миссис Кэрол Спидер, также из Соединенных Штатов. Как это

произошло?

– Я так поняла, она была как-то причастна к Организации Объединенных Наций. Они с Томом были знакомы еще в Америке, и она позвонила ему из Лондона и сказала, что она в Англии, а потом спросила, нельзя ли нам как-нибудь встретиться и пообедать вместе.

– И вы согласились?

– Нет.

– Вы-то нет, а вот ваш муж – да.

– Что? – Женщина с изумлением посмотрела на собеседника.

– Он вам не сказал?

– Нет.

Похоже, Олив Беттертон была озадачена и обеспокоена. Мужчина, проводивший допрос, ощутил легкое сочувствие к ней, однако не намеревался отступать. Похоже, он впервые наткнулся на что-то значимое.

– Я не понимаю, – неуверенным тоном произнесла она. – Мне кажется очень странным, что он ничего мне об этом не сказал.

– Они вместе обедали в «Дорсете», где останавливалась миссис Спидер, в среду, двенадцатого августа.

– Двенадцатого августа?

– Да.

– Да, он действительно в эти числа ездил в Лондон… Но он ничего не сказал… – Женщина снова умолкла, а потом выпалила: – Какая она?

Джессоп ответил успокаивающим тоном, без единой заминки:

– Отнюдь не роскошная прелестница, поверьте, миссис Беттертон. Женщина лет тридцати, с юных лет стремящаяся к научной карьере, не особо красивая. Нет никаких оснований считать, что у нее с вашим мужем когда-либо были близкие отношения. Потому-то и странно, что он ничего не сказал вам об этой встрече.

– Да-да, я понимаю.

– Теперь подумайте как следует, миссис Беттертон. Вы заметили какие-либо перемены в поведении мужа в это время? Скажем, примерно в середине августа? Это было приблизительно за неделю до конференции.

– Нет… нет, я ничего не заметила. Мне было нечего замечать.

Джессоп вздохнул. Тут переговорное устройство на его столе издало длинный прерывистый гудок. Мужчина снял трубку и произнес:

– Да?

Голос на другом конце линии известил:

– Некий человек хочет встретиться с тем, кто ведет дело Беттертона, сэр.

– Как его зовут?

В трубке неуверенно кашлянули.

– Э?э… я не совсем уверен, как произнести это, мистер Джессоп. Наверное, лучше я передам по буквам.

– Ладно. Давайте.

Джессоп одну за другой выводил в блокноте буквы, переданные по проводам.

– Поляк? – поинтересовался он, когда фамилия наконец была записана.

– Он не сказал, сэр. Он неплохо говорит по-английски, но с явным акцентом.

– Попросите его подождать.

– Хорошо, сэр.

Джессоп положил трубку, потом посмотрел через стол на Олив Беттертон. Женщина сидела очень тихо, всем видом выражая безнадежное, обезоруживающее смирение. Он вырвал из блокнота листок с только что записанной фамилией и протянул ей, спросив:

– Вы знаете человека, которого так зовут?

Когда женщина прочла то, что было записано на листке, глаза ее широко раскрылись. На несколько мгновений Джессопу показалось, что она чего-то испугалась.

– Да, – произнесла она. – Да, я его знаю. Он писал мне.

– Когда?

– Вчера. Он кузен первой жены Тома. Только что приехал в Англию и очень беспокоился из-за исчезновения Тома. Он написал мне, чтобы узнать, нет ли каких-либо новостей, и… и чтобы выразить мне глубочайшее сочувствие.

– Вы никогда не слышали о нем прежде?

Она покачала головой.

– Ваш муж никогда о нем не говорил?

– Нет.

– Значит, в действительности он может быть вовсе не родственником вашего мужа?

– Ну да, я полагаю, что такое возможно. Я никогда не думала об этом… – Вид у нее был растерянный. – Но первая жена Тома была иностранкой. Дочерью профессора Маннгейма. Судя по письму, этот человек знал все о ней и о Томе. Письмо было очень вежливым, формальным и… иностранным, если вы понимаете, что я имею в виду. Оно казалось вполне подлинным. И в любом случае, какой может быть смысл… я хочу сказать, какой смысл ему лгать?

– О, этим вопросом люди задаются практически всегда. – Джессоп слабо улыбнулся. – А здесь делаем это так часто, что начинаем видеть любую мелочь, не укладывающуюся в картину.

– Да, мне следовало догадаться. – Женщина неожиданно вздрогнула. – Это как ваш кабинет, посреди лабиринта коридоров, словно во сне, когда кажется, что ты никогда отсюда не выберешься…

– Да-да, я понимаю, что это место может вызывать клаустрофобию, – согласился Джессоп. Олив Беттертон подняла руку и пригладила волосы назад, убирая их со лба.

– Понимаете, я так долго не выдержу, – сказала она. – Просто сидеть и ждать. Я хотела бы куда-нибудь уехать, чтобы развеяться. Например, за границу. Куда-нибудь, где меня не будут все время дергать отчетами и где люди не будут глазеть на меня. Я постоянно встречаю знакомых, и они меня спрашивают, нет ли каких-либо новостей. – Она помолчала, потом продолжила: – Мне кажется… мне кажется, я скоро сломаюсь. Я пытаюсь сохранять присутствие духа, но все это для меня слишком тяжело. Мой врач со мной согласен. Он сказал, что мне следует прямо сейчас куда-нибудь поехать на три-четыре недели. Он изложил это мне в письме. Я вам покажу. – Она порылась в своей сумочке, достала конверт и протянула его через стол Джессопу. – Вот, поглядите, что он пишет.

Джессоп извлек из конверта письмо и прочел его.

– Да. Да, понятно, – произнес он и вложил послание обратно в конверт.

– Так значит… значит, ничего, если я уеду? – Женщина с тревогой смотрела на него.

– Конечно, миссис Беттертон, – ответил он, удивленно приподняв брови. – Почему бы и нет?

– Я думала, вы будете возражать.

– Возражать? С какой стати? Это целиком и полностью ваше дело. Только устройте все так, чтобы я мог связаться с вами, пока вы в отъезде, – на тот случай, если все же будут какие-либо новости.

– О, конечно!

– Куда вы намереваетесь поехать?

– Куда-нибудь, где побольше солнца и поменьше англичан. В Испанию или Марокко.

– Очень хорошо. Уверен, что это пойдет вам на пользу.

– О спасибо, спасибо вам большое! – Женщина встала с кресла, явно обрадованная, но сквозь этот восторг по-прежнему просвечивала нервозность.

Джессоп поднялся из-за стола, пожал ей руку и нажал кнопку вызова – чтобы посетительницу проводили на выход, – затем снова вернулся к своему месту и сел. Несколько мгновений его лицо оставалось, как и прежде, невыразительно-отсутствующим, затем он медленно улыбнулся, снял трубку переговорного устройства и сказал:

– Проводите ко мне майора Глидра.

Глава 2

– Майор Глидр? – Эту фамилию Джессоп произнес несколько неуверенно.

– Да, это трудно, – ответил посетитель с пониманием, в котором сквозила нотка юмора. – Ваши соотечественники – во время войны они называли меня Глидером. А теперь, в Соединенных Штатах, я намереваюсь сменить фамилию на Глин, это будет более удобным вариантом для всех.

– Вы в данный момент прибыли из США?

– Да, я приехал неделю назад. Вы – прощу прощения – мистер Джессоп?

– Да, я Джессоп.

Собеседник с интересом посмотрел на него и сказал:

– Так-так… Я слышал о вас.

– Правда? От кого?

Глидр улыбнулся.

– Возможно, мы слишком спешим. Прежде чем, с вашего позволения, задать вам несколько вопросов, я должен предъявить вам это письмо из посольства США.

Он с поклоном подал письмо. Джессоп взял послание, пробежал глазами

несколько строк учтивого вступления и отложил листок, оценивающе глядя на посетителя. Высокий мужчина, держащийся достаточно чопорно, в возрасте тридцати лет или около того. Светлые волосы коротко подстрижены по европейской моде. Выговор очень медленный и тщательный, с отчетливым иностранным акцентом, хотя и грамматически правильный. Джессоп отметил, что майор не проявляет ни беспокойства, ни неуверенности. Это само по себе было необычным. Большинство из тех, кто приходил в этот кабинет, были встревожены, испуганы или взволнованы. Иногда они хитрили, иногда впадали в ярость. Этот же человек владел собой в совершенстве, он умел сохранять невозмутимый вид и всегда знал, что и почему делает. Его вряд ли удастся легко обмануть или заставить сказать больше, чем он намеревается сказать.

– И чем мы можем быть вам полезны? – светским тоном произнес Джессоп.

– Я пришел, чтобы спросить вас, нет ли каких-либо еще известий о Томасе Беттертоне, который недавно исчез при обстоятельствах, выглядящих необычно. Я знаю, что не следует в точности верить всему, что читаешь в прессе, так что я спросил, где могу получить надежную информацию. Мне сказали – у вас.

– Извините, но у нас нет точных сведений касательно Беттертона.

– Я думал, что его, возможно, послали за границу с какой-либо миссией. – Глидр помолчал и добавил, выражаясь несколько старомодно: – Понимаете, этакое «тс-с?с!».

– Уважаемый, – со страдальческим видом отозвался Джессоп, – Беттертон был ученым, а не дипломатом или тайным агентом.

– Вы меня пристыдили. Но явные именования не всегда верны. Вы, возможно, спро?сите, каков мой интерес в данном деле? Томас Беттертон был моим родичем по его жене.

– Да. Вы, если не ошибаюсь, племянник покойного профессора Маннгейма.

– А, вы уже знаете об этом. Вы хорошо информированы.

– Люди приходят к нам и рассказывают всякое, – пояснил Джессоп. – Жена Беттертона была здесь и сказала мне о том, что вы ей написали.

– Да, чтобы выразить свои соболезнования и спросить, нет ли у нее еще каких-либо вестей.

– Это было весьма уместно.

– Моя мать была единственной сестрой профессора Маннгейма. Они были очень привязаны друг к другу. В Варшаве, будучи еще маленьким, я часто бывал у дядюшки, и его дочь Эльза была мне как сестра. Когда мои отец и мать умерли, моим домом стал дом моих дяди и кузины. Это было счастливое время. Потом настала война, трагедии, ужасы… обо всем этом мы не будем говорить. Мой дядя и Эльза бежали в Америку. Я же остался в Сопротивлении, ушел в подполье, и когда война закончилась, у меня уже появились определенные обязательства. Я нанес один визит за океан, чтобы повидать дядю и двоюродную сестру, вот и всё. Но затем наступил момент, когда мои обязанности в Европе завершились. Я намеревался поселиться в Соединенных Штатах на постоянной основе. Я надеялся жить поблизости от дяди, кузины и ее мужа. Но, увы… – он развел руками, – я прибыл туда, а мой дядя умер, моя двоюродная сестра тоже, а ее муж переехал в эту страну и женился снова. Так что я вновь лишился семьи. А потом я прочитал об исчезновении известного ученого Томаса Беттертона и приехал посмотреть, что можно сделать. – Он сделал паузу и вопросительно взглянул на Джессопа. Тот ответил ему взглядом, лишенным всякого выражения. – Почему он исчез, мистер Джессоп?

– Это, – отозвался хозяин кабинета, – мы и сами хотели бы знать.

– Возможно, вы это все же знаете?

Джессоп с некоторым интересом отметил, как легко они поменялись ролями. Обычно в этой комнате он задавал людям вопросы. Но сейчас следователем был этот чужак. По-прежнему вежливо улыбаясь, Джессоп ответил:

– Уверяю вас, что это не так.

– Но вы что-то подозреваете?

– Возможно, что все идет согласно некой схеме… – осторожно сказал Джессоп. – Случаи подобного рода бывали и раньше.

– Я знаю. – Посетитель быстро перечислил полдюжины жертв и многозначительно добавил: – Всё это были ученые.

– Да.

– Они ушли за «железный занавес»?

– Существует такая вероятность, но мы не знаем точно.

– Но они скрылись по собственной воле?

– Даже это трудно сказать, – признал Джессоп.

– Считаете, это не мое дело?

– О, прошу вас…

– Но вы правы. Это дело представляет для меня интерес только из-за Беттертона.

– Прошу меня простить, но я не совсем понимаю ваш интерес, – произнес Джессоп. – В конце концов, вы были всего лишь свояками, а не кровными родственниками.

– Это верно. Но для нас, поляков, семья очень важна. Существуют определенные обязательства. – Он встал и чопорно поклонился. – Я сожалею, что злоупотребил вашим временем, и благодарю вас за вашу любезность.

Джессоп тоже поднялся.

– Сожалею, что мы ничем не смогли вам помочь, – сказал он, – но уверяю вас, что мы в полном неведении. Если я что-нибудь узнаю, могу ли я связаться с вами?

– Обратитесь в посольство США, они меня найдут. Благодарю вас.

Он вновь отвесил формальный поклон. Джессоп нажал кнопку на столе. Майор Глидр вышел. Хозяин кабинета поднял трубку.

– Попросите полковника Уортона пройти в мой кабинет.

Когда тот вошел, Джессоп известил его:

– Дело сдвинулось с мертвой точки – наконец-то.

– Каким образом?

– Миссис Беттертон хочет поехать за границу.

Уортон присвистнул.

– Собирается воссоединиться с муженьком?

– Надеюсь, что так. Она предъявила весьма кстати оказавшееся при ней письмо от своего врача. О том, что ей срочно нужен отдых и полная смена обстановки.

– Звучит неплохо!

– Хотя, конечно, это может быть и правдой, – предупредил его Джессоп. – Просто констатация факта.

– Мы не можем опираться на подобную вероятность, – сказал Уортон.

– Нет. Должен сказать, она сыграла роль вполне убедительно. Ни на момент не вышла из образа.

– Полагаю, вы больше ничего от нее не узнали?

– Один едва заметный след. Та женщина, Спидер, с которой Беттертон обедал в «Дорсете»…

– И что?

– Он не сказал жене об этом обеде.

– Ого. – Уортон задумался. – Считаете, на это следует обратить внимание?

– Вполне возможно. Кэрол Спидер ранее попадала в поле зрения Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Она была оправдана, но тем не менее… да, тем не менее она была – или считалось, что была, – в чем-то таком замешана. Это может оказаться возможным контактом. Единственным, который мы пока что обнаружили в деле Беттертона.

– А что насчет контактов миссис Беттертон – любых возможных, которые могли побудить ее отправиться за границу?

– Никаких личных контактов. Вчера она получила письмо от поляка, двоюродного брата первой жены Беттертона. Он только что был здесь, выспрашивал у меня подробности.

– И как он вам?

– Какой-то ненастоящий, – признался Джессоп. – Очень иностранный, очень вежливый, весь такой «в общем и целом», и до странного неподлинный как личность.

– Думаете это и был контакт, заставивший ее уехать?

– Возможно. Я не знаю. Он поставил меня в тупик.

– Намерены вести за ним наблюдение?

Джессоп улыбнулся.

– Да. Я нажал кнопку дважды.

– Да вы просто старый паук со всеми своими штучками… – Уортон вновь вернулся к деловому

тону: – Итак, по какой форме проводим?

– Думаю, по форме «Дженет» и как обычно. Испания или Марокко.

– Не Швейцария?

– В этот раз – нет.

– Мне казалось, что в Испании или Марокко им было бы сложно действовать.

– Не следует недооценивать наших противников.

Уортон с отвращением щелкнул ногтем по папке с отчетами.

– Практически единственные две страны, где не видели Беттертона, – досадливо бросил он. – Что ж, положимся на это. Бог мой, если и на этот раз мы потерпим неудачу…

Джессоп откинулся на спинку кресла и произнес:

– Я так давно не был в отпуске… Я очень устал от этого кабинета. Мне не помешала бы небольшая заграничная поездка…

Глава 3

I

– Рейс номер сто восемь на Париж. «Эр Франс». Проходите, пожалуйста.

Пассажиры в зале ожидания аэропорта Хитроу начали подниматься с мест. Хилари Крэйвен взяла свой чемоданчик «под крокодилову кожу» и вместе с остальными вышла на бетон взлетного поля. После тепла транзитной зоны ветер обжигал кожу холодом.

Хилари вздрогнула и поплотнее запахнулась в шубку. Следом за другими пассажирами она пошла туда, где ждал их самолет. Вот оно! Она улетает, сбегает! Прочь от серости, от холода, от мертвого глухого страдания. Побег к солнцу, к синим небесам, к новой жизни. Она оставит позади всю эту ношу, этот мертвый груз горя и разочарования. Хилари поднялась по трапу самолета и пригнула голову, входя в салон. Стюард проводил ее к обозначенному в билете месту. Впервые за несколько месяцев Хилари наслаждалась отсутствием боли, которая была настолько острой, что ощущалась почти физически. «Я уйду от этого, – с надеждой произнесла она про себя. – Я уйду от этого».

Рев и содрогание самолета наполнили ее душу восторгом. В этом ощущалось некое стихийное буйство. «Приличное горе – самое худшее, – думала она. – Серое и безнадежное. Но теперь я сбегу от него».

Самолет мягко покатился по рулежной дорожке.

– Пристегните, пожалуйста, ремни, – объявила стюардесса.

Самолет сделал разворот и замер в ожидании сигнала к взлету. Хилари размышляла: «Быть может, самолет упадет… А может быть, так и не оторвется от земли. И тогда все закончится, тогда и решится все».

Промедление у начала взлетной полосы длилось, казалось, целую вечность. Ожидая сигнала к побегу на свободу, Хилари нелогично думала: «Я никогда не улечу, никогда. Я останусь здесь… останусь узницей…»

Наконец-то!

Взревев двигателями, самолет двинулся вперед. Он мчался по полосе все быстрее и быстрее. «Он не взлетит, – думала Хилари. – Он не сможет… это конец всему». О, кажется, они уже поднялись в воздух. Возникало ощущение, что не самолет взлетает, а земля опускается, проваливается вниз, оставаясь вместе со своими проблемами, разочарованиями и горестями позади ревущего творения, так гордо взмывающего в облака. Они поднялись, заложили круг, и аэропорт внизу был похож на нелепую детскую игрушку. Забавные крошечные дорожки, странные малюсенькие железнодорожные пути с игрушечными поездами на них. Ничто из этого не имело значения, потому что все было таким нелепым, умильно-маленьким и неважным. Теперь внизу были только облака – плотная серовато-белая масса. Должно быть, они уже летят над Ла-Маншем. Хилари откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Побег. Побег. Она покинула Англию, покинула Найджела, покинула маленький скорбный холмик земли над могилой Бренды. Все это осталось позади. Она открыла глаза и закрыла снова с протяжным вздохом. Она спала…

II

Когда Хилари проснулась, самолет снижался. «Париж», – подумала она, сев в кресле прямо и потянувшись за своей сумочкой. Но это был не Париж. Стюардесса, прошедшая по салону, объявила, сияя пресловутой заученно-доброжелательной улыбкой, которая раздражала многих пассажиров:

– Мы вынуждены совершить посадку в Бове, Париж не принимает рейсы из-за густого тумана.

Улыбка и тон речи как бы намекали: «Разве это не прекрасно, детки?» Хилари бросила взгляд вбок, в крошечный иллюминатор, но почти ничего не увидела. Бове, похоже, тоже был окутан туманом. Самолет неспешно заложил круг, потом другой. Прошло некоторое время, прежде чем он приземлился. Затем пассажиров сопроводили сквозь холодный сырой туман в неказистое деревянное здание, внутри которого располагалось несколько рядов сидений и длинная деревянная стойка. Все это произвело на Хилари угнетающее впечатление, но она попыталась отбросить подавленность. Стоящий рядом мужчина пробормотал:

– Старый военный аэродром. Ни отопления, ни удобств. Но все-таки это Франция, и нам, наверное, принесут выпить.

Это оказалось правдой: почти сразу же мимо прошел человек со связкой ключей, а потом пассажирам предложили разной крепости алкогольные напитки для поддержания бодрости духа. Это несколько скрасило длинное и томительное ожидание.

Прошло несколько часов, прежде чем ситуация хоть как-то изменилась. Из тумана появлялись и приземлялись другие самолеты, которые тоже не принял Париж. Вскоре маленький зал был переполнен замерзшими раздраженными людьми, ворчащими и жалующимися из-за этой задержки.

Хилари все это казалось каким-то нереальным. Она словно все еще спала, милосердно укрытая от окружающей действительности оболочкой этого сна. Это всего лишь задержка, надо просто подождать. Она по-прежнему в пути – в пути к свободе. Она по-прежнему убегает от всего этого, все еще стремится в тот пункт, где ее жизнь начнется заново. Она держалась. Держалась в течение всей долгой, утомительной задержки, держалась в моменты общего хаоса, когда уже после наступления темноты было объявлено, что прибыли автобусы, дабы доставить пассажиров в Париж.

Поднялась невероятная суматоха, люди сновали туда и сюда: пассажиры, служащие аэропорта, носильщики с багажом – все спешили и сталкивались в темноте. В итоге Хилари обнаружила, что сидит в автобусе, неспешно катящем сквозь туман к Парижу. Ноги у нее замерзли так, что казались ледяными.

Эта тяжелая, тряская поездка заняла целых четыре часа. Уже наступила полночь, когда автобус подкатил к Дому инвалидов, и Хилари с облегчением забрала свой багаж и направилась в отель, где для нее была забронирована комната. Она слишком устала, чтобы есть, – ей хватило сил лишь принять горячую ванну и рухнуть в постель.

Самолет на Касабланку должен был вылететь из аэропорта Орли в десять тридцать на следующее утро, но когда они прибыли в Орли, там царил все тот же хаос. Из-за тумана самолеты по всей Европе приземлялись там, где была возможность, прибытие и отбытие рейсов задерживалось. Замученный чиновник за регистрационной стойкой пожал плечами и заявил:

– Мадам не сможет сесть на рейс, где она забронировала место. Расписание полностью пришлось перекроить. Если мадам присядет поблизости на минуточку, полагаю, все уладится само собой.

В конце концов Хилари вызвали к стойке и сообщили, что есть одно место на самолете, летящем в Дакар: обычно он не садится в Касабланке, но в данном случае будет сделано исключение.

– Вы прибудете на три часа позже, мадам, вот и всё; небольшая задержка с обслуживанием.

Хилари приняла это без малейшего протеста,

и служащий, похоже, был удивлен и весьма обрадован такому настрою пассажирки.

– Мадам и не представляет, какие трудности мне пришлось одолеть нынче утром, – провозгласил он. – Господь свидетель, господа путешественники так неразумны! Это ведь не я устроил туман! Естественно, все сбои из-за него. Человек должен сохранять присутствие духа – так я считаю, хотя и неприятно, конечно, когда твое расписание меняется. Apr?s tout[2 - В конце концов (фр.).], мадам, небольшая задержка на час, или два часа, или три часа, – какое это имеет значение? Какая разница, на каком самолете прилететь в Касабланку?

Однако именно в тот день значение этого оказалось больше, чем мог предположить коротышка-француз, произнося эти слова. Ибо когда Хилари наконец сошла с трапа на залитый солнцем бетон аэропорта Касабланки, носильщик, кативший загруженную багажом тележку, заметил:

– Вам выпал счастливый шанс, мадам, что вы не сели на предыдущий рейс – на регулярный рейс Париж – Касабланка.

– Почему? – спросила Хилари. – Что случилось?

Носильщик встревоженно оглянулся, но, в конце концов, подобную новость сложно было утаить. Он понизил голос и подался поближе к собеседнице:

– Mauvaise affaire![3 - Ужасное происшествие! (фр.)] – прошептал он. – Самолет упал при посадке. Пилот и штурман погибли, и большинство пассажиров тоже. Четверо или пятеро выжили, их доставили в больницу. Кое-кто из них сильно пострадал.

Первой реакцией Хилари был неистовый гнев. Практически непроизвольно в ее голове пронеслась мысль: «Почему я не была в том самолете? Если бы я села на него, теперь все было бы уже кончено – я была бы мертва и окончательно свободна от всего этого. Больше никаких мучений, никакого горя. Люди в том самолете хотели жить. А я… мне все равно. Почему они, а не я?»

Она прошла через рутинные таможенные процедуры и со своим багажом поехала на такси в отель. Был чудесный ясный вечер, солнце уже клонилось к закату. Чистый воздух и золотистый свет – все было так, как она себе представляла. Она на месте! Она покинула туман, холод и угрюмость Лондона, она оставила позади свое горе, нерешительность и страдание. Здесь все было полно неистовой жизни, ярких цветов и солнечного света.

Хилари прошла через спальню и, отдернув шторы, выглянула на улицу. Да, все было так, как она рисовала себе в воображении. Женщина медленно отвернулась от окна и присела на край постели. Побег, побег! Этот рефрен постоянно крутился у нее в голове с тех пор, как она покинула Англию. Побег. Побег. И теперь она поняла – поняла с ужасной, холодной остротой, – что никакого побега не было.

Здесь все было так же, как и в Лондоне. Она сама, Хилари Крэйвен, была той же самой. Это от себя самой она пыталась сбежать, но и в Марокко осталась все той же Хилари Крэйвен, что и в Лондоне.

– Какой же дурой я была… какая же я дура, – тихонько сказала она, обращаясь к себе. – Почему я решила, что буду чувствовать себя иначе, если уеду из Англии?

Могила Бренды, этот маленький скорбный холмик, находилась в Англии, и Найджел скоро женится на другой женщине в Англии. Почему Хилари казалось, что здесь эти два факта будут иметь для нее меньшее значение? Она принимала желаемое за действительное, вот и всё. Ну что ж, теперь это позади. Она восставала против реальности. Реальности ее самой и того, что она могла вынести – и того, что она вынести не могла. «Человек может выдерживать что-либо, – думала Хилари, – до тех пор, пока есть причина это делать». Она выдержала свою долгую болезнь, она выдержала уход Найджела и те жестокие и тяжелые обстоятельства, при которых этот уход был совершен. Она выдержала все это потому, что с нею была Бренда. А потом наступила долгая, мучительная, безнадежная борьба за жизнь Бренды – с поражением в финале… Больше не было ничего, ради чего следовало жить. Потребовалось добраться до Марокко, чтобы осознать это. В Лондоне Хилари питала смутное, расплывчатое ощущение, что если она уедет куда-нибудь еще, то сможет забыть о том, что осталось позади, и начать все сначала. И потому она наметила путешествие сюда, в эту страну, никак не связанную с ее прошлым, в это новое место, где было все, что она так любила: солнце, чистый воздух, новые люди, новая обстановка. Она думала, что здесь все будет иначе. Но все осталось прежним, ничего не изменилось. Этот факт был прост и неизбежен. Она, Хилари Крэйвен, больше не хотела длить свое существование. Именно так.

Если бы не вмешался туман, если бы она летела на том самолете, на который забронировала место, то ее проблемы уже были бы решены. Она могла бы лежать в каком-нибудь французском казенном морге: изломанное, окровавленное тело, но покинувший это тело дух покоился бы с миром, освободившись от страданий. Ну что ж, такого же итога можно достигнуть и самостоятельно, только придется немного похлопотать.

Все было бы так легко, будь у нее снотворное. Хилари вспомнила, как просила доктора Грея выписать ей таблетки, и как он ответил, с сомнением глядя на нее: «Лучше не надо. Намного полезнее научиться спать самостоятельно. Может быть, сначала будет трудно, но потом получится».

Это сомнение в его взгляде… Знал ли он тогда или подозревал, что до этого дойдет? Ну что ж, особых трудностей быть не должно. Женщина решительно встала. Ей нужно сходить в аптеку.

III

Хилари всегда представлялось, что в иностранных городах лекарства купить просто. К своему вящему удивлению, она обнаружила, что это не так. Провизор, к которому Хилари обратилась первым, продал ей только две дозы. Он сказал, что для большего количества нужен рецепт от врача. Она с беспечной улыбкой поблагодарила его и быстрым шагом направилась к выходу, по пути столкнувшись с высоким молодым человеком серьезного вида, который извинился перед нею по-английски. Выходя из аптеки, Хилари слышала, как он спрашивает у фармацевта зубную пасту.

Это отчего-то позабавило ее. Зубная паста. Это казалось таким нелепым, таким обычным, таким повседневным… Но потом душу пронзила острая боль – он спрашивал пасту той марки, которую предпочитал Найджел. Хилари перешла улицу и зашла в аптеку напротив. Прежде чем вернуться в отель, она побывала в четырех аптеках. Ее немного удивило, что в третьей из них снова появился тот молодой человек, чем-то похожий на сову, и вновь настойчиво поинтересовался конкретной маркой зубной пасты – очевидно, редкой во французских аптеках Касабланки.

Чувствуя себя почти беззаботно, Хилари переоделась и накрасилась, прежде чем спуститься на ужин. Она намеренно пошла в ресторан как можно позже, поскольку ужасно не хотела встретиться с кем-либо из пассажиров или обслуживающего персонала своего рейса. Хотя в любом случае такой вероятности практически не было: ведь самолет летел в Дакар, и, похоже, она была единственной, кто сошел в Касабланке.

К тому времени, как Хилари вошла в ресторан, зал был почти пуст, хотя она заметила за столиком у стены того молодого англичанина с совиным лицом: он доедал ужин и читал французскую газету, похоже, полностью погрузившись в содержание статьи.

Хилари заказала вкусный ужин и полбутылки вина. Она ощущала пьянящий

восторг. Про себя она думала: «В конце концов, что это, как не последнее приключение?» Хилари попросила доставить в ее номер бутылку минеральной воды «Виши» и сразу же из ресторана направилась к себе.

Посыльный из ресторана принес «Виши», откупорил бутылку, поставил на стол и удалился, пожелав Хилари доброй ночи. Женщина с облегчением вздохнула. Когда за посыльным закрылась дверь, она подошла и повернула ключ в замке. Потом достала из комода четыре упаковки, приобретенные в аптеках, и вскрыла их. Разложив таблетки на столе, налила себе стакан «Виши». Лекарство было в таблетках, так что ей нужно было лишь проглотить их и запить минеральной водой.

Она разделась, накинула халат и снова присела к столу. Сердце ее учащенно билось. Теперь она ощущала нечто похожее на страх, но этот страх был смешан с очарованием и не имел ничего общего с испугом, который заставил бы ее отказаться от своего плана. Хилари думала об этом спокойно, с отчетливой ясностью. Это наконец-то будет побег – настоящий побег. Она взглянула в сторону письменного столика, задумавшись, не оставить ли ей прощальное письмо, однако решила не делать этого. У нее не было родственников, не было друзей и близких приятелей, не было никого, кому она пожелала бы сказать последнее «прощай». Что касается Найджела, то она не желала обременять его бесполезными сожалениями, даже если ее записка попадет по адресу. Скорее всего, Найджел прочтет в газете, что миссис Хилари Крэйвен скончалась в номере отеля в Касабланке от передозировки снотворных средств. Вероятно, этому событию будет отведен лишь крошечный параграф. И Найджел примет это так, как и должен. «Бедняга Хилари, – скажет он, – вот не повезло ей…» – и может быть, втайне испытает облегчение. Ей казалось, что в отношении нее Найджел испытывает легкие угрызения совести, а ему было важно чувствовать себя в мире с самим собой.

Найджел уже казался ей очень далеким и до странности незначительным. Больше не оставалось ничего, что нужно было бы сделать. Она проглотит таблетки, ляжет на кровать и заснет. И уже не пробудится от этого сна. Хилари никогда не испытывала никаких религиозных чувств или, по крайней мере, сама так считала. Смерть Бренды поставила крест на всем этом. Не осталось ничего, способного заставить ее передумать. Она снова была путешественницей, как в аэропорту Хитроу, – путешественницей, ждущей отбытия в неизвестный пункт назначения, не отягощенной багажом, не растроганной прощаниями. Впервые в жизни она была свободна, полностью свободна и могла поступать так, как того желала. Она уже отсекла от себя прошлое. Неизбывное тягостное страдание, мучившее ее в часы бодрствования, исчезло. О да! Легкость, свобода, отсутствие уз! Готовность пуститься в путь…

Хилари протянула руку за первой таблеткой. И в этот момент раздался негромкий, отрывистый стук в дверь. Женщина нахмурилась. Она так и сидела, вытянув руку над столом. Кто это – горничная? Нет, кровать уже застелена. Быть может, кто-то по поводу паспорта или прочих документов? Хилари пожала плечами. Она не откроет дверь. Ради чего ей утруждать себя этим? Кто бы там ни стоял, сейчас он уйдет и вернется в другой раз, когда представится случай.

Стук повторился, на этот раз громче. Но Хилари не пошевелилась. Ни у кого не может быть к ней по-настоящему срочных дел, и тот, кто стучит, скоро уйдет.

Она все еще смотрела на дверь, и внезапно ее глаза расширились от изумления. Ключ медленно проворачивался в замке. Потом он рывком вывалился и упал на пол с металлическим лязгом. Ручка повернулась, дверь отворилась, и в комнату вошел человек. Хилари узнала в нем того серьезного, похожего на сову молодого человека, спрашивавшего зубную пасту. Она смотрела на него, слишком потрясенная, чтобы сказать что-нибудь или сделать. Мужчина обернулся, закрыл дверь, поднял с пола ключ, вставил его в замок и повернул. Затем подошел и сел в кресло по другую сторону стола от Хилари, промолвив:

– Моя фамилия Джессоп.

Эта фраза показалась женщине совершенно неуместной. Кровь бросилась ей в лицо. Она подалась вперед и с холодной яростью осведомилась:

– Что вы, по-вашему, здесь делаете, могу я узнать?

Он серьезно посмотрел на нее и моргнул.

– Забавно, я пришел спросить вас об этом же.

Он коротким движением кивнул в сторону разложенных на столе таблеток. Хилари резким тоном ответила:

– Я не понимаю, что вы имеете в виду.

– О нет, понимаете.

Хилари помедлила, силясь подобрать слова. Она хотела высказать слишком многое. Выразить свое негодование. Велеть ему убираться из номера. Но, как ни странно, в итоге победило любопытство. Вопрос сорвался с ее языка так естественно, что она почти не осознала, как задала его:

– Почему ключ сам повернулся в замке?

– А, это! – Молодой человек неожиданно по-мальчишески улыбнулся, отчего его лицо совершенно преобразилось, потом сунул руку в карман и, достав некий металлический инструмент, протянул его Хилари, дабы она могла рассмотреть внимательно.

– Вот, очень полезная штучка, – пояснил он. – Вставляешь ее в замок с другой стороны, она захватывает ключ и проворачивает его. – Он забрал инструмент и положил в карман. – Ими пользуются взломщики.

– Так вы взломщик?

– Нет-нет, миссис Крэйвен, будьте ко мне справедливы. Вы же помните, я постучал. Взломщики не стучат. А потом, когда я понял, что вы не собираетесь открывать, я и воспользовался этой штукой.

– Но зачем?

Взгляд непрошеного гостя снова обратился на таблетки, лежащие на столе.

– На вашем месте я не стал бы этого делать, – произнес молодой человек. – Понимаете ли, все совсем не так, как вы думаете. Вы полагаете, что просто уснете и не проснетесь. Но это не совсем так. Бывают разного рода неприятные эффекты. К примеру, судороги, пятна на коже… Если вы устойчивы к воздействию препарата, ему понадобится долгое время, чтобы подействовать, и кто-нибудь сможет найти вас раньше, и тогда вам придется подвергнуться ужасным процедурам. Клизма, касторовое масло, горячий кофе, пощечины, рвотные средства… Полностью лишает чувства собственного достоинства, уверяю вас.

Хилари откинулась на спинку кресла, прищурила глаза и чуть заметно стиснула руки. Потом заставила себя улыбнуться.

– Что вы за странный человек, – промолвила она. – Вы вообразили, что я собираюсь покончить с собой или что-то в этом роде?

– Я не просто это вообразил, я совершенно в этом уверен, – отозвался тот, кто называл себя Джессопом. – Я был в аптеке одновременно с вами, вы же помните. На самом деле, я просто хотел купить зубную пасту. Но у них не оказалось той, что мне нужна, поэтому я пошел в другую аптеку. И вы тоже были там, и снова спрашивали снотворное. Я подумал, что это несколько странно, и последовал за вами. И вы покупали снотворные таблетки в разных местах. Из этого может следовать только одно.

Он говорил это легким дружеским тоном, но с полной уверенностью. И, видя это, Хилари Крэйвен отбросила притворство.

– В таком случае вам не кажется, что ваша попытка помешать мне является неуместной дерзостью?

Джессоп несколько секунд обдумывал этот вопрос,

потом покачал головой.

– Нет. Есть вещи, которые просто невозможно не сделать – если вы меня понимаете.

Хилари с напором возразила:

– Вы можете остановить меня на некоторое время. То есть вы можете забрать эти таблетки – выкинуть их в окно или еще куда-нибудь, – но вы не можете помешать мне купить завтра новые, или шагнуть из окна верхнего этажа этого здания, или прыгнуть под поезд.

Молодой человек взвесил ее слова.

– Да, я согласен, что не смогу помешать вам сделать что-либо из этого списка. Но вопрос в том, станете ли вы это делать. Я имею в виду – завтра.

– Вы полагаете, что завтра я передумаю? – с легкой горечью спросила Хилари.

– Такое бывает с людьми, – ответил Джессоп почти извиняющимся тоном.

– Да, возможно, – признала она. – Если кто-то совершает подобное в состоянии яростного отчаяния. Но если кто-то испытывает лишь холодную безнадежность, все обстоит иначе. Понимаете, мне незачем жить.

Джессоп склонил набок свою по-совиному круглую голову и моргнул.

– Интересно, – заметил он.

– Не совсем. Точнее, совсем неинтересно. Я – неинтересная женщина. Мой муж, которого я любила, бросил меня, моя единственная дочь мучительно умерла от менингита. У меня нет ни друзей, ни родных. У меня нет никакого призвания, никакого хобби, искусства или работы, которыми я хотела бы заниматься.

– Это тяжело, – сочувственно сказал Джессоп. Потом добавил, немного неуверенно: – Вы не думаете, что это… неправильно?

Хилари запальчиво ответила:

– А почему это вдруг неправильно? Это моя жизнь.

– О да, да, – поспешно согласился Джессоп. – Я сам не особо отличаюсь силой духа, но знаете, есть люди, которые считают, что так жить неправильно.

– Я не из их числа, – отозвалась Хилари.

Мистер Джессоп заметил несколько невпопад:

– Именно.

Он сидел, глядя на нее и задумчиво моргая. В конце концов Хилари не выдержала:

– Так что теперь, возможно, мистер… э?э?э…

– Джессоп, – напомнил молодой человек.

– Так что теперь, возможно, мистер Джессоп, вы оставите меня в покое?

Но он лишь покачал головой.

– Нет еще. Понимаете, я хотел понять, что кроется за всем этим. Теперь я это узнал, не так ли? Жизнь вам опостылела, вы не хотите больше жить, вы в той или иной степени приветствуете мысль о смерти…

– Да.

– Хорошо, – радостно заявил Джессоп. – Теперь мы знаем, каково положение дел. Перейдем к следующей стадии. Это непременно должно быть снотворное?

– Что вы имеете в виду?

– Ну, я уже обрисовал вам, что это отнюдь не так романтично, как звучит. Броситься из окна тоже не слишком хорошо. Это не всегда мгновенная смерть. То же самое касается прыжка под поезд. Я хочу сказать, есть и другие способы.

– Я не понимаю, к чему вы клоните.

– Я предлагаю другой метод. Довольно увлекательный на самом деле. Есть в нем некий азарт. Буду честен с вами. Есть один шанс из ста, что вы не умрете. Но, учитывая обстоятельства, я полагаю, что к тому времени вы не будете особо против.

– Я не имею ни малейшего понятия, о чем вы ведете речь.

– Конечно, не имеете, – согласился Джессоп. – Я еще не начал вам об этом рассказывать. Боюсь, что это будет довольно долгим – в смысле, мне придется поведать вам длинную историю. Начинать?

– Полагаю, вам лучше это сделать.

Джессоп не обратил ни малейшего внимания на враждебность ее тона. Он повел рассказ и в этот момент, как никогда, напоминал серьезную сову:

– Вы из тех людей, которые читают газеты и чаще всего в курсе вещей, как мне кажется. Время от времени в газетах пишут про исчезновение разных ученых. Примерно год назад пропал один итальянец, а примерно два месяца назад исчез молодой ученый по имени Томас Беттертон.

Хилари кивнула.

– Да, я читала об этом в газетах.

– Так вот, в газетах пишут далеко не обо всем. Я имею в виду, что исчезновений куда больше. И это не всегда ученые. Некоторые из них – просто молодые люди, участвовавшие в важных медицинских изысканиях. Некоторые из них были химиками-исследователями, другие – физиками; был даже один адвокат. Да, довольно много, то здесь, то там, повсюду. Что ж, у нас так называемая свободная страна. Если кто-то желает, он может покинуть ее. Но при данных загадочных обстоятельствах мы должны узнать, почему эти люди уехали, и куда они направились, и, что не менее важно, как они исчезли. Уехали ли они по собственной воле? Или их похитили? Или заставили уехать шантажом? Какой маршрут они выбрали… какого рода организация все это осуществила и какова ее конечная цель? Множество вопросов. Нам нужны ответы на них. Вы можете помочь нам получить эти ответы.

Хилари недоверчиво уставилась на него:

– Я? Как? Почему?

– Я перейду к частному случаю Томаса Беттертона. Он исчез из Парижа чуть более двух месяцев тому назад. В Англии у него осталась жена. Она была в замешательстве – или утверждала, что находится в замешательстве. Клялась, что понятия не имеет, почему он пропал, куда и каким образом. Это может быть правдой, а может, и нет. Некоторые – и я в том числе – считают, что это неправда.

Хилари подалась вперед. Рассказ поневоле заинтересовал ее. Джессоп продолжал:

– Мы намеревались тихонько, ненавязчиво присматривать за миссис Беттертон. Примерно две недели назад она явилась ко мне и сказала, что ее врач посоветовал ей поехать за границу, чтобы как следует отдохнуть и немного развеяться. В Англии она этого сделать не могла, там ее постоянно беспокоили разные люди – репортеры из газет, родственники, сочувствующие друзья…

– Могу представить, – сухо обронила Хилари.

– О да, это тяжело. Вполне естественно, что она хотела ненадолго уехать от всего этого.

– Вполне естественно, я тоже так считаю.

– Но в нашей конторе принято всех подозревать, как это ни отвратительно. Мы установили за миссис Беттертон слежку. Вчера она, как и намеревалась, покинула Англию и вылетела в Касабланку.

– В Касабланку?

– Да – намереваясь, конечно, посетить другие места в Марокко. Все совершенно открыто и законно, все заранее спланировано и забронировано. Но, возможно, именно в этой поездке в Марокко миссис Беттертон собиралась бесследно скрыться.

Хилари пожала плечами.

– Не понимаю, как это касается меня.

Джессоп улыбнулся.

– Вас это касается потому, что у вас такие великолепные рыжие волосы, миссис Крэйвен.

– Волосы?..

– Да. Это самая примечательная черта миссис Беттертон – ее волосы. Возможно, вы слышали, что самолет, прилетевший сегодня в Касабланку перед вашим прибытием, потерпел крушение при посадке.

– Знаю. Я должна была быть в этом самолете. У меня даже был забронирован билет на него.

– Интересно, – сказала Джессоп. – Что ж, миссис Беттертон действительно была в том самолете. Она не погибла. Ее извлекли из-под обломков еще живой, и сейчас она в больнице. Но, по словам врачей, она не доживет до завтрашнего утра.

Хилари показалось, что она начинает понимать суть дела. Она вопросительно взглянула на Джессопа.

– Да, – подтвердил тот, – вероятно, теперь вы видите, какого рода самоубийство я вам предлагаю. Я хочу, чтобы вы стали миссис Беттертон.

– Но это было бы совершенно невозможно! –

возразила Хилари. – Я имею в виду, они сразу поняли бы, что она – не я.

Джессоп опять склонил голову набок.

– Это, несомненно, полностью зависит от того, кто такие в вашем понимании эти «они». Это весьма широкий термин. Кто это – «они»? Существуют ли такие люди или такие вещи, как «они»? Мы не знаем. Но вот что я скажу. Если принять самое распространенное объяснение, кто такие «они», то это люди, которые работают весьма узкими, закрытыми ячейками. Это делается ради их собственной безопасности. Если путешествие миссис Беттертон было заранее спланировано с определенной целью, то люди, которые отвечают за это здесь, ничего не знают о той стороне дела, которая происходила в Англии. В назначенный момент они должны выйти на связь с определенной женщиной в определенном месте, а дальше продолжать по плану. В паспорте миссис Беттертон дано описание: рост пять футов семь дюймов, рыжие волосы, зеленовато-голубые глаза, средней величины рот, никаких особых примет. Вполне годится.

– Но местные власти… они, конечно…

Джессоп улыбнулся.

– С этой стороны все будет в порядке. Французы сами потеряли нескольких перспективных молодых химиков и прочих ученых. Они будут сотрудничать с нами. Итак, факты следующие: миссис Беттертон с ранениями и контузией доставлена в больницу. Миссис Крэйвен, другая пассажирка потерпевшего крушение лайнера, тоже доставлена в больницу. Через день или два миссис Крэйвен умрет в больнице, а миссис Беттертон будет выписана, все еще немного страдая от контузии, но вполне в состоянии продолжить свой тур. Катастрофа подлинная, контузия подлинная, к тому же обеспечивает вам отличное прикрытие. Она может объяснить множество вещей, такие как провалы в памяти и разного рода непредсказуемое поведение.

– Это было бы безумием! – воскликнула Хилари.

– О да, это безумие, конечно, – подтвердил Джессоп. – Это очень трудная миссия, и если наши подозрения обоснованы, вы, вероятно, погибнете. Видите, я с вами честен, но, по вашим словам, вы готовы умереть и жаждете этого. Вот вам альтернатива прыжку под поезд или чему-нибудь в этом духе, и мне кажется, вы сочтете это куда более интересным.

Внезапно, даже для самой себя, Хилари рассмеялась.

– Я думаю, вы абсолютно правы, – сказала она.

– Вы это сделаете?

– Да. Почему бы и нет?

– В таком случае, – произнес Джессоп, неожиданно энергичным движением поднимаясь с кресла, – нельзя терять ни минуты.

Глава 4

I

На самом деле в больнице не было холодно – но ощущение холода не уходило. Воздух пах антисептиками. Время от времени из коридора доносилось позвякивание стекла и инструментов, когда мимо провозили тележку. Хилари Крэйвен сидела на тяжелом металлическом стуле возле кровати.

На постели, кажущаяся почти бесплотной в приглушенном свете, лежала без сознания Олив Беттертон, голова ее была перевязана. С одной стороны от кровати стояла медсестра, с другой – врач. Джессоп сидел на стуле в дальнем углу палаты. Врач обернулся к нему и заговорил по-французски:

– Теперь уже остается недолго. Пульс быстро слабеет.

– И она не придет в себя?

Француз пожал плечами.

– Этого я сказать не могу. Может быть, и придет, в самом конце.

– Вы ничего не можете с этим сделать? Какие-нибудь стимуляторы?

Врач покачал головой и вышел. Медсестра последовала за ним. Ее место заняла монахиня, которая встала у изголовья кровати и замерла там, перебирая четки. Хилари взглянула на Джессопа и, повинуясь его указующему взгляду, подошла к нему.

– Вы слышали, что сказал врач? – тихо спросил он.

– Да. Что такого вы хотите ей сказать?

– Если она придет в себя, я хочу узнать всю информацию, какую она способна поведать, – любые пароли, знаки, сообщения, что угодно. Вы понимаете? Она скорее заговорит с вами, чем со мной.

Хилари неожиданно гневно выпалила:

– Вы хотите, чтобы я допрашивала умирающего человека?

Джессоп склонил голову набок, словно птица, которую он так напоминал.

– Так вот как вы на это смотрите, – задумчиво произнес он.

– Да, именно так.

Он оценивающе смотрел на Хилари.

– Хорошо, тогда можете говорить и делать то, что вам захочется. Что касается меня, то я не питаю никаких угрызений совести. Вы это понимаете?

– Конечно. Это ваш долг. Вы можете расспрашивать, о чем хотите, но не просите меня это делать.

– Вы вольнонаемный агент.

– Есть один вопрос, который нам нужно решить. Скажем ли мы ей, что она умирает?

– Не знаю. Мне нужно это обдумать.

Хилари кивнула и вернулась на свое место возле кровати. Теперь ее душу переполняло сострадание к женщине, которая лежала здесь в преддверии смерти. Женщине, которая пустилась в путь, чтобы воссоединиться с мужчиной, которого любила. Или же это было не так? «Может быть, она ехала в Марокко лишь затем, чтобы найти хоть немного покоя, чтобы скрасить время в ожидании хоть каких-нибудь определенных новостей – жив ли ее муж или мертв?» – гадала Хилари.

Время шло. Миновало почти два часа, прежде чем щелканье четок монахини прервалось, и она произнесла, негромко и бесстрастно:

– Ее состояние изменяется. Мне кажется, мадам, конец близок. Я позову доктора.

Монахиня вышла из палаты. Джессоп подошел и встал у стены с другой стороны от кровати, так, чтобы оказаться за пределами поля зрения умирающей. Веки лежащей женщины затрепетали и открылись. Светлые голубовато-зеленые глаза равнодушно взглянули на Хилари. Они закрылись, потом открылись снова. В них, казалось, промелькнул слабый отблеск удивления.

– Где…

Это слово сорвалось с почти недвижных губ в тот момент, когда в палату вошел врач. Он взял пациентку за руку, нащупывая пульс, и замер у кровати, глядя на умирающую сверху вниз.

– Вы в больнице, мадам, – ответил он. – Самолет потерпел крушение.

– Самолет? – словно в полусне повторила она за ним слабым голосом, почти без дыхания.

– Вы кого-нибудь хотели повидать в Касабланке, мадам? Мы можем кому-либо сообщить?

Ее глаза с трудом сфокусировались на лице врача.

– Нет, – выговорила женщина и снова перевела взгляд на Хилари. – Кто… кто…

Хилари склонилась над ней и заговорила, ясно и отчетливо:

– Я тоже прилетела из Англии… если я чем-то могу помочь вам, пожалуйста, скажите мне.

– Нет… ничем… ничем… разве что…

– Да?

– Ничем.

Ее глаза снова моргнули и так и остались полуприкрытыми. Хилари подняла голову и встретила повелительный взгляд Джессопа, но лишь твердо покачала головой в ответ.

Джессоп шагнул вперед и встал рядом с врачом. Глаза умирающей женщины раскрылись, в них внезапно вспыхнуло осознание.

– Я знаю вас, – произнесла она.

– Да, миссис Беттертон, вы знаете меня. Вы можете что-либо сказать мне о своем муже?

– Нет.

Ее веки снова сомкнулись. Джессоп молча повернулся и покинул палату. Врач взглянул на Хилари поверх кровати и очень тихо промолвил:

– C’est la fin![4 - Это конец! (фр.)]

Но умирающая снова открыла глаза, с видимым трудом обвела взглядом помещение, потом посмотрела прямо на Хилари, чуть заметно шевельнула рукой, и та инстинктивно взяла в ладони ее мертвенно-белую холодную кисть. Врач пожал плечами, наклонил голову и вышел.

Две женщины остались наедине. Олив попыталась заговорить:

– Скажите мне… скажите…

Хилари знала, о чем та хочет спросить, и неожиданно четко поняла, как ей следует действовать. Она склонилась над искалеченной женщиной и ответила ясным, полным сочувствия голосом:

– Да, вы умираете. Вы это хотите знать, верно? Теперь послушайте меня. Я хочу попытаться найти вашего мужа. Вы хотите что-нибудь передать ему через меня, если мне это удастся?

– Скажите… скажите ему… остерегаться. Борис… Борис… опасен…

Ее речь прервалась, дыхание задрожало. Хилари наклонилась поближе.

– Вы можете что-нибудь сказать, что помогло бы мне – помогло бы моим поискам, я имею в виду? Что поможет мне связаться с вашим мужем…

– Снег.

Слово было произнесено так тихо, что Хилари показалось, будто она ослышалась. «Снег? Снег?» – непонимающе повторила она про себя. Слабый, призрачный смешок сорвался с губ Олив Беттертон. За ним последовали такие же тихие слова:

Снег, какой прекрасный снег – погляди, погляди!

Поскользнулся и упал? Отряхнись, да и иди.

Она повторила последнее слово:

– Иди… иди. Иди и скажи ему про Бориса. Я не верила. Не хотела верить. Но, может быть, это правда… Если так, если так… – в ее глазах, устремленных на Хилари, читался мучительный вопрос, – берегись…

Из горла у нее вырвался слабый прерывистый хрип, губы задергались.

Олив Беттертон умерла.

II

Следующие пять дней были наполнены деятельностью, утомительной умственно, хотя и не требующей физических усилий. Запертая в частной палате в больнице, Хилари проделывала огромную работу. Каждый вечер ей приходилось сдавать экзамен на то, что она изучала весь день. Все подробности жизни Олив Беттертон, какие только удалось вызнать, были перенесены на бумагу, и от нее требовалось прочитать их и запомнить наизусть. Дом, в котором жила Олив, приходящая уборщица, которую она наняла, родственные связи, имена ее собаки и канарейки, каждая деталь шести месяцев ее замужней жизни с Томасом Беттертоном. Свадьба, имена свадебных подружек, их платья. Узоры на занавесях, коврах и обоях. Вкусы Олив Беттертон, ее склонности и повседневные занятия. Ее предпочтения в еде и напитках. Хилари не могла не изумиться тому, сколько кажущихся незначительными сведений было собраны воедино. Как-то она сказала Джессопу:

– Может ли что-то из этого иметь хоть какое-то значение?

На это он спокойно ответил:

– Вероятно, нет. Но вы должны превратить себя в подлинную копию. Подумайте об этом вот как, Хилари. Допустим, вы писательница. Вы пишете книгу о женщине. Эта женщина – Олив. Вы описываете сцены ее детства, ее юности, описываете ее свадьбу, дом, в котором она жила. И все время, пока вы это делаете, она становится для вас все более и более реальной. Затем вы проходите через это повторно. Но на этот раз вы пишете это как автобиографию. Вы говорите от первого лица. Вы понимаете, что я имею в виду?

Она медленно кивнула, поневоле впечатленная таким взглядом на вещи.

– Вы не можете думать о себе как об Олив Беттертон, пока не станете Олив Беттертон. Было бы лучше, если бы у вас было время научиться этому, но мы не можем дать вам больше времени. Поэтому мне приходится заставлять вас зубрить это. Заставлять, как школьника – как студента, которому предстоит важный экзамен. Но, слава богу, у вас быстрый разум и хорошая память, – добавил он, посмотрев на нее с холодным одобрением.

Приведенные в паспорте описания Олив Беттертон и Хилари Крэйвен были почти идентичными, однако на самом деле два лица полностью различались. Внешность Олив Беттертон была довольно обычной, в ней присутствовала лишь легкая миловидность. Она выглядела упорной, но не особо интеллигентной. В лице Хилари читалась сила и притягательная загадочность. Глубоко посаженные голубовато-зеленые глаза под ровными темными бровями скрывали огонь духа и немалую сообразительность. Изгиб линии рта выдавал широкую, щедрую натуру. Очертания подбородка были необычными – скульптор счел бы черты ее лица весьма интересными.

Джессоп думал: «В ней есть страсть – и отвага, и где-то глубоко, подавленный, но не задавленный, таится сильный задорный дух, который хочет наслаждаться жизнью и искать приключений».

– Вы справитесь, – сказал он вслух. – Вы способная ученица.

Этот вызов для ее разума и памяти подстрекнул Хилари. Она теперь была заинтересована в том, чтобы добиться успеха. Один-два раза ее посетили сомнения, и она высказала их Джессопу вслух.

– Вы сказали, что меня обязательно примут за Олив Беттертон. Говорите, что они вряд ли знают, как она выглядит, не считая общих деталей. Но насколько вы можете быть в этом уверены?

Джессоп пожал плечами.

– Нельзя быть уверенным – ни в чем. Но мы кое-что знаем о том, как устраиваются подобные спектакли, и похоже, что когда речь идет о международных операциях, между странами почти не происходит обмена сведениями. На самом деле это дает им большое преимущество. Если мы выявляем слабое звено в Англии – уверяю вас, в любой организации обязательно найдется слабое звено, – то это звено ничего не знает о том, что происходит во Франции, Италии или Германии, где угодно, и вскоре мы упираемся в глухую стену. Они знают свою малую часть целого – и ничего больше. То же самое касается и другой стороны. Осмелюсь утверждать, что все ячейки, действующие здесь, знают, что Олив Беттертон должна прибыть таким-то авиарейсом и что ей будут даны такие-то указания. Понимаете, не то чтобы она была важна сама по себе. Если они собирались привезти ее к мужу, то это потому, что муж хотел, чтобы она была с ним, и потому, что они считают, будто он будет лучше выполнять свою работу, если жена будет при нем. Сама она – всего лишь пешка в этой игре. Вы должны также помнить, что идея заменить вами настоящую Олив Беттертон возникла в результате секундного порыва, как импровизация – спровоцированная крушением самолета и цветом ваших волос. Наш план операции был таков: следить за Олив Беттертон, узнать, куда она направится, каким путем, с кем встретится – и так далее. Именно это и будет отслеживать другая сторона.

– Вы пробовали все это прежде? – спросила Хилари.

– Да. Это было опробовано в Швейцарии. Весьма ненавязчиво. И мы ничего не добились в том, что касается нашего основного объекта. Если кто-то и связывался с ней там, мы не узнали об этом. Если контакт и состоялся, он, скорее всего, был очень кратким. Естественно, они ожидают, что кто-то будет следить за Олив Беттертон. Они готовы к этому. И мы должны проделать свою работу более тщательно, чем в прошлый раз. Мы должны попытаться стать хитрее, чем наши противники.

– Значит, вы будете следить за мной?

– Конечно.

– Каким образом?

Джессоп покачал головой.

– Я не должен говорить вам этого. Для вас будет намного лучше не знать. Что не знаешь, то не сможешь выдать.

– Вы считаете, что я могу это выдать?

Джессоп вновь придал лицу совиное выражение.

– Я не знаю, насколько вы хорошая актриса… насколько хорошая лгунья. Это нелегко, понимаете ли. Вопрос даже не в том, чтобы не сказать что-то опрометчиво. Это может быть что угодно:

внезапный вздох невпопад, секундная пауза в каком-либо действии – например, в прикуривании сигареты. Узнавание в адрес друга или случайно услышанного имени. Вы можете быстро замаскировать это, но одного мгновения может оказаться достаточно.

– Понимаю. Это означает – быть настороже каждую долю секунды.

– Именно. А пока что возвращайтесь к заучиванию. Это все равно что вернуться в школу. Вы довольно хорошо освоили материал по Олив Беттертон. Перейдем к другим предметам.

Пароли, отзывы, разного рода характеристики. Урок продолжался: вопросы, повторение, попытки сбить ее с толку или подловить на чем-нибудь. Потом гипотетические развития действий и ее реакция на них. В итоге Джессоп кивнул и заявил, что вполне доволен.

– Вы справитесь, – сказал он и покровительственно похлопал ее по плечу. – Вы способная ученица. И помните, как сильно бы вам не казалось временами, что вы одна, скорее всего, это не так. Я говорю «скорее всего» – большего я обещать не могу. Эти черти весьма хитры.

– Что случится, если я достигну конечной точки путешествия? – спросила Хилари.

– То есть?

– То есть в конце концов окажусь лицом к лицу с Томом Беттертоном.

Джессоп мрачно кивнул и признал:

– Да, это опасный момент. Могу только сказать, что в этот момент, если все пойдет хорошо, у вас будет защита. Конечно, если все пройдет так, как мы надеемся. Но в основе этой операции, если вы помните, лежит тот факт, что у вас очень мало шансов выжить.

– Кажется, вы говорили – один из ста? – сухо уточнила Хилари.

– Думаю, мы можем немного повысить ставку. В тот момент я не знал вас.

– Полагаю, что так, – задумчиво произнесла она. – Полагаю, для вас я была лишь…

Он закончил фразу за нее:

– Женщиной с приметными рыжими волосами, которая не желала жить дальше.

Хилари покраснела:

– Это жестокое суждение.

– Но верное, не так ли? Я не из тех, кто жалеет людей. Во?первых, это оскорбительно. Людей можно жалеть только тогда, когда они жалеют себя сами. Жалость к себе – один из самых крупных камней преткновения в современном мире.

– Полагаю, вы правы, – задумчиво сказала Хилари. – Вы позволите себе пожалеть меня, когда я буду ликвидирована, или как там это называется, по завершению этой миссии?

– Жалеть вас? Нет. Я буду ругаться, как черт, потому что мы потеряем того, ради кого стоило взять на себя все эти хлопоты.

– Наконец-то комплимент. – Хилари была невольно польщена его словами, но продолжила деловитым тоном: – Мне только что пришло в голову еще одно. Вы сказали, что вряд ли кто-то знает, как выглядит Олив Беттертон, но что, если меня опознают как меня? У меня нет знакомых в Касабланке, но есть те, кто летел со мной одним рейсом. Или кто-нибудь может встретиться случайно среди туристов…

– Насчет пассажиров самолета беспокоиться не следует. Те, кто вместе с вами летел из Парижа, – бизнесмены, державшие путь в Дакар, а единственный пассажир, сошедший с рейса здесь, уже улетел обратно в Париж. Когда покинете больницу, вы поселитесь в другом отеле – в отеле, где забронировала номер миссис Беттертон. Вы наденете ее одежду, вам сделают прическу, как у нее, а одна-две полоски пластыря по бокам вашего лица довольно сильно изменят вашу внешность. Кстати, мы попросили одного врача поработать над вами. Под местной анестезией, так что больно не будет, но у вас должны остаться несколько подлинных шрамов, как от настоящей аварии.

– Вы все тщательно продумали, – признала Хилари.

– Мы вынуждены это делать.

– Вы так и не спросили меня, – напомнила Хилари, – что сказала мне перед смертью Олив Беттертон.

– Я уважаю ваши моральные принципы.

– Извините.

– Не за что. Я уважаю вас за них. И с радостью разделил бы их – но мне они не положены по должности.

– Она сказала кое-что, что я, вероятно, должна передать вам. Она сказала: «Передайте ему, – то есть Беттертону, – чтобы остерегался… Борис… опасен…»

– Борис… – Джессоп повторил это имя с оттенком интереса. – А! Наш вежливый иностранец майор Борис Глидр.

– Вы знаете его? Кто он?

– Поляк. Приходил ко мне в Лондоне. Предположительно он свойственник Тома Беттертона.

– Предположительно?

– Вернее будет сказать, что если он тот, за кого себя выдает, то он кузен покойной миссис Беттертон. Но это явствует только из его слов.

– Она была напугана, – припомнила Хилари, нахмурившись. – Вы можете описать его? Я хотела бы иметь возможность узнать его в случае чего.

– Да, это может оказаться кстати. Рост шесть футов, вес приблизительно сто шестьдесят фунтов. Светлые волосы… лицо непроницаемое, как деревянное, светлые глаза… манера держаться чопорная, очень иностранная. Английский язык очень правильный, но с выраженным акцентом. Военная выправка. – Подумав, Джессоп добавил: – Когда он вышел из моего кабинета, я пустил за ним «хвост». Ничего полезного. Он отправился прямиком в посольство США – совершенно верно, он представил мне рекомендательное письмо оттуда. Стандартное письмо, какое они посылают, когда хотят проявить вежливость и при этом не связывать себя никакими обязательствами. Полагаю, он покинул посольство в чьем-либо автомобиле или через черный ход, замаскированный под курьера или вроде того. В любом случае он от нас ускользнул. Да… я бы сказал, что Олив Беттертон, вероятно, была права, когда назвала Бориса Глидра опасным.

Глава 5

I

В маленьком, скудно обставленном салоне отеля «Сен-Луи» сидели три женщины, каждая из которых была погружена в собственное дело. Миссис Келвин Бейкер, низенькая и пухлая, с густо подсиненными седыми волосами писала письма с той же заразительной энергичностью, какую вкладывала в любую деятельность. Любой безошибочно опознал бы в миссис Келвин Бейкер американку-путешественницу, которая совершенно не испытывает неудобств от пребывания за границей и с неутолимой жаждой впитывает сведения обо всем, что только существует в мире.

Мисс Хетерингтон, в которой опять же любой опознал бы путешественницу-англичанку, сидела в неудобном кресле в стиле «ампир» и вязала один из тех унылых и бесформенных предметов облачения, которые, похоже, неизменно вяжут англичанки средних лет. Мисс Хетерингтон была высока и худа, с тощей шеей и плохо уложенной прической; лицо ее выражало всеобъемлющее душевное разочарование во всей вселенной.

Мадемуазель Жанна Марико изящно сидела на стуле с прямой спинкой, смотрела в окно и зевала. Темные волосы мадемуазель Марико были высветлены до ослепительного блонда, а на непримечательное личико наведен искусный макияж. Одевалась она по последней молодежной моде и не обращала ни малейшего внимания на двух других женщин, присутствовавших в комнате: по сути, в глубине души она презирала их за то, что они такие, какие есть. Она обдумывала важные перемены в своей сексуальной жизни, и у нее не было никаких общих интересов с этим стадом туристок.

Мисс Хетерингтон и миссис Келвин Бейкер познакомились, проведя пару ночей под гостеприимным кровом отеля «Сен-Луи». Миссис Бейкер заговаривала со всеми с чисто американским дружелюбием. Мисс Хетерингтон, хотя и жаждала общения,

разговаривала только с англичанами и американцами из социального круга, который считала приемлемым для себя. С французами она не желала иметь ничего общего, если только они не вели заведомо порядочную семейную жизнь, о которой свидетельствовало присутствие детей за отведенным родителям столом в обеденном зале.

В салон зашел было француз, похожий на преуспевающего бизнесмена, но, напуганный атмосферой женской солидарности, вышел прочь, бросив долгий, полный сожаления взгляд на мадемуазель Жанну Марико. Мисс Хетерингтон начала шепотом считать петли:

– Двадцать восемь, двадцать девять… что же это получается… А, понятно.

В комнату заглянула высокая рыжеволосая женщина и помедлила несколько мгновений, прежде чем направиться дальше по коридору к обеденному залу.

Миссис Келвин Бейкер и мисс Хетерингтон немедля насторожились. Миссис Бейкер повернулась от письменного стола и заговорила возбужденным шепотом:

– Вы видели женщину с рыжими волосами, которая только что заглянула сюда, мисс Хетерингтон? Говорят, она единственная выжившая после крушения самолета на прошлой неделе.

– Я видела, как ее привезли сегодня после обеда, – ответила мисс Хетерингтон, в волнении упуская очередную петлю. – На машине «Скорой помощи»!

– Прямо из больницы, так сказал управляющий. Интересно, разумно ли это – так быстро выписываться из больницы? Кажется, у нее была контузия…

– А на лице у нее пластырь – видимо, заклеены порезы от стекла. Слава богу, она не получила ожогов. Я читала, что во время воздушных катастроф многие получают ужасные ожоги.

– Просто невыносимо думать об этом! Бедняжка, она ведь так молода… А что, если вместе с ней летел муж и погиб при крушении?

– Я так не думаю. – Мисс Хетерингтон покачала изжелта-седой головой. – В газете было сказано – «одинокая пассажирка».

– Верно, верно. Они еще назвали ее фамилию. Миссис Беверли… нет, Беттертон, именно так.

– Беттертон, – задумчиво произнесла мисс Хетерингтон. – О чем это мне напоминает? Беттертон… В газетах. О боже, я уверена, что читала что-то связанное с этой фамилией.

«Tant pis pour Pierre, – фыркнула про себя мадемуазель Марико. – Il est vraiment insupportable! Mais le petit Jules, lui il est bien gentil. Et son p?re est tr?s bien placе dans les affairs. Enfin, je me dеcide!»[5 - Тем хуже для Пьера. Он совершенно невыносим! А этот малыш Жюль такой приятный… И у его отца дела идут очень хорошо… Ну всё, я решила! (фр.)]

И мадемуазель Марико изящной летящей походкой покинула маленький салон и страницы нашего повествования.

II

Миссис Беттертон покинула больницу под вечер, пять дней спустя после катастрофы. Машина «Скорой помощи» доставила ее в отель «Сен-Луи».

Вид у миссис Беттертон был больной и бледный, голова перевязана, на лице виднелись несколько полосок пластыря. Ей немедленно показали забронированный для нее номер, и полный сочувствия управляющий сопроводил ее туда.

– Что вам, должно быть, пришлось пережить, мадам! – воскликнул он после того, как заботливо удостоверился, подходит ли ей приготовленный номер, и без всякой необходимости включил в комнате электрическое освещение. – Но какое спасение! Какое чудо! Какая неслыханная удача! Я читал, что выжили только трое и один из них все еще в критическом состоянии.

Хилари устало опустилась в кресло и пробормотала:

– Да, верно. Я сама едва могу в это поверить. Даже сейчас мне почти ничего не удается вспомнить. Последние сутки перед катастрофой для меня все еще как в тумане.

Управляющий с состраданием закивал.

– О да. Это результат контузии. Такое однажды случилось с моей сестрой. Она была в Лондоне во время войны. Вблизи разорвалась бомба, и сестра потеряла сознание. Но вот она поднимается, идет по Лондону и садится на поезд на вокзале Юстон, а потом, figurez-vous[6 - Представьте себе (фр.).], приходит в себя в Ливерпуле – и не может вспомнить ничего ни о бомбежке, ни о пути через Лондон, ни о посадке на поезд! Последнее, что она помнила, – это то, как вешала юбку в шкаф в Лондоне… До чего странные бывают случаи, не так ли?

Хилари согласилась, что действительно бывают. Управляющий поклонился и вышел. Женщина встала и поглядела на себя в зеркало. Она сейчас была настолько пропитана своей новой личностью, что и вправду чувствовала слабость во всем теле, вполне естественную для человека, только что выписавшегося из больницы после тяжелой травмы.

Хилари уже осведомилась у портье, но никаких писем или сообщений для нее не было. Первые шаги в новой роли ей приходилось делать практически впотьмах. Олив Беттертон, возможно, велели позвонить по определенному номеру или выйти на контакт с определенным человеком в Касабланке. Никаких указаний на это не было. Все, что было у Хилари, – это паспорт Олив Беттертон, ее аккредитив и буклет с билетами и квитанциями предварительных заказов из туристического агента «Кук». Согласно им, она намеревалась провести два дня в Касабланке, шесть дней в Фесе и пять дней в Марракеше. Срок этих предварительных заказов, конечно, уже истек, и с этим, соответственно, нужно было разобраться. Паспорт, аккредитив и приложенное к нему идентификационное письмо вполне сойдут для начала. В паспорте теперь красовалась фотография Хилари, на аккредитиве красовалась сделанная рукой Хилари подпись «Олив Беттертон». Документы были в полном порядке. Ее задача – правильно играть свою роль и ждать. Главным ее козырем была катастрофа авиалайнера и приключившаяся в результате ее потеря памяти и общая дезориентированность.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/agata-kristi/mesto-naznacheniya-neizvestno-11301881/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Сноски

1

Около Харвелла в Оксфордшире, Великобритания, располагался Институт исследования ядерной энергии, в просторечии именовавшийся просто Харвелл.

2

В конце концов (фр.).

3

Ужасное происшествие! (фр.)

4

Это конец! (фр.)

5

Тем хуже для Пьера. Он совершенно невыносим! А этот малыш Жюль такой приятный… И у его отца дела идут очень хорошо… Ну всё, я решила! (фр.)

6

Представьте себе (фр.).