Пылая страстью к Даме. Любовная лирика французских поэтов читать онлайн бесплатно на Lifeinbooks.ru

Пылая страстью к Даме. Любовная лирика французских поэтов

Михаил Давидович Яснов

Золотая серия поэзии (Эксмо)

Любовная лирика – это и духовное служение, и общая идея красоты и благородства, и путешествие в область сердечных переживаний, и самое главное – образ Прекрасной Дамы, мимо которого не прошел ни один поэт на протяжении всей истории человеческой цивилизации. Любовное чувство, перелитое в формы лирики, прежде всего классической, дано носителям французского языка и французской ментальности во всей полноте, яркости и разнообразии. Сборник, составленный известным поэтом и переводчиком Михаилом Ясновым, – лишь небольшая часть «биографии сердца» в том виде, как она запечатлена русскими переводчиками.

Михаил Яснов (составитель)

Пылая страстью к Даме. Любовная лирика французских поэтов

Составление, предисловие М. Яснова

Разработка серии А. Новикова

* * *

Комментарий к жизни и любви

Шарль Бодлер однажды заметил: «Поэзия, под страхом собственной смерти или умаления дара, не может смешиваться с наукой или моралью; ее предметом является не истина, а лишь она сама». Эта «самостийность» поэзии выражается и в том, что не существует другого искусства, которое говорило бы о любви так, как говорит она. И если выразить одной фразой суть того, что мы называем любовной лирикой, то в ней, в этой фразе, непременно окажутся рядом и духовное служение, и общая идея красоты и благородства, и путешествие в область сердечных переживаний, и самое главное – образ Прекрасной Дамы, мимо которого не прошел ни один поэт на протяжении всей истории человеческой цивилизации.

В этом смысле французской поэзии повезло как никакой другой – именно любовное чувство, перелитое в формы лирики, прежде всего классической, дано носителям французского языка и французской ментальности во всей полноте, яркости и разнообразии. Путь от чувства к стихам и от стихов к чувству породил безусловный феномен, который можно назвать комментарием к жизни и любви, и чем больше и глубже мы читаем французских поэтов, тем обширнее и подробнее становится этот комментарий. Наша книга – лишь небольшая часть «биографии сердца», в том ее виде, как она запечатлена русскими переводчиками, которые интерпретировали не только и не столько сам по себе язык поэзии, сколько язык любви, нередко дополняя и обогащая новыми оттенками канву оригинала.

Старая французская поэзия оперировала жесткими поэтическими формами: рондо и сонет, ода и баллада, эпиграмма и элегия – все эти виды стиха были тщательно разработаны, многократно и в мельчайших формальных подробностях воспроизведены авторами, старавшимися не только длинной чередой аллюзий и реминисценций связать между собой прошлое и настоящее, но и буквально из каждого стихотворения вылущить злободневный смысл. Большинство поэтических текстов тех эпох обращены к конкретным людям, друзьям и возлюбленным, знатным особам и покровителям, монархам и литературным противникам, – рядовым персонажам и героям событий, бывших тогда на слуху, вплоть до мельчайших бытовых эпизодов, канувших в вечность. Из этих мелочей создается реальная, не выветрившаяся и по сей день мозаика жизни, в которой, в частности, любовная поэзия занимает существенное, а иногда и первостепенное место.

Все это видно в строчках и строфах, создававшихся и в Средние века, и в эпоху Возрождения, и позднее – в восемнадцатом столетии, подарившем нам незабвенные образцы «высокой» и «низкой» поэзии. Рядом с воспеванием «вдохновительниц», рядом с благородным служением идеалу (нередко – именно Идеалу, поскольку во многих стихах тех эпох образ Прекрасной Дамы лишен бытовых примет и индивидуальных черт), всегда присутствовала иная традиция, более конкретная и личностная, назовем ее «вийоновской», в которой оживала и широко распространялась низовая культура, бросавшая вызов общепринятым взглядам и нормам своего времени.

Следствием куртуазного культа Дамы – реального и литературного – стал пересмотр в обществе всего комплекса отношений между мужчиной и женщиной. В аристократических и зажиточных кругах становилось важным признание духовности в этих отношениях. Низовая культура, в которой всегда ярки эротические мотивы, по-своему отреагировала на куртуазную любовь, перенеся ее завоевания из области запретов и серьезного чувства в откровенный показ и насмешливое обыгрывание всего «заповедного». Место высокой и трепетной страсти занимал низкий адюльтер, но строился он по законам, уже отработанным куртуазной любовью; в отличие от высоких жанров литературы, героями которых становились представители высшей знати, дворянства и духовенства, герои низовой культуры – рядовые люди, а то и представители «дна»: нищие, воры, гулящие девицы.

Любовная лирика старого времени переполнена фривольными мотивами. Слово «фривольный» не должно настраивать на легкомысленный лад. За те века бытования французской поэзии, которые представлены в этой книге, многочисленные поэты отдали дань, если можно так сказать, «пограничной» традиции, в зоне действия которой располагаются не только любовные и эротические стихи, но и иронические, и сатирические, охватившие самые разные поэтические жанры от эпиграммы до стихотворной сказки. Это так называемая «легкая» поэзия, которая отнюдь не легка для перевода; наоборот – она предполагает виртуозное исполнительское мастерство, сохраняющее особенности оригинала.

Во Франции подобное мастерство, как правило, оттачивалось на идеологическом поле; не случайно, например, в семнадцатом веке, открывшем поэтическое барокко, любовная лирика и политика оказались нерасторжимо переплетены – настолько, что эта эпоха «любви и либертинажа» до сих пор находит самый живой отклик у всех, кто в нее погружается. Поэзия барокко с ее подспудным трагизмом, с ее эмблематикой, с ее стилистическими оксюморонами и повышенным интересом к собственно поэтической технике стала напрямую перекликаться с эсхатологическими настроениями читающей аудитории, ее пристрастиями и жаждой нового. Не тоталитарные устремления классицизма, не революционный пафос романтизма – а именно причудливое, тайное и не всегда добронравное бунтарство барокко оказалось в Новейшее время созвучно гуманитарным настроениям европейского общества, стоящего на пороге и социальных, и этических перемен.

А если заглянуть, скажем, в

Страница 2 из 9

восемнадцатый век, то мы убедимся в том, что любовная лирика не просто описывает или выражает чувства, – прежде всего она изучает нравы. Этому посвящены сотни страниц позднейших исследований. По словам историка Мишеля Делона, тогда во Франции повсюду царила поэзия: «Она звучала на улицах и в салонах. Рифмовали всё – не только поздравления по случаю семейных праздников или общественных событий; рифмовали, чтобы придать ясность беседам на серьезные темы. Вольтер завоевал славу самого крупного поэта эпохи, и свои представления о жизни он излагал александрийским стихом… В ряду наслаждений того времени первое место было отдано любви, не столько в ее жизненных реалиях, сколько в представлениях о ней и людских прихотях».

Эпоха переполнена деталями, жестами, намеками, поступками, текстами, свидетельствовавшими о возрождении античной традиции и завоеваниях новой чувственности. «Античность, – замечает Делон, – это и культура, и ее видимость… Вежливость становится искусством изящно говорить непристойности, а поэзия подпадает под чары распутства, не используя при этом ни одного грязного словца». Известный филолог Ефим Эткинд, анализируя переводы Батюшкова из Парни, писал о том, что эротические элегии давали переводчику возможность выразить свое мироощущение и свой темперамент, поскольку, несмотря на фривольность сюжетов, в стихах Парни прежде всего были разработаны психологические характеристики и драматические конфликты. А на другом полюсе – столь завораживающие любовные послания Андре Шенье, который, по мнению Осипа Мандельштама, превратил элегию в светское любовное письмо, в котором свободно течет «живая разговорная речь романтически мыслящего и чувствующего человека».

Через «романтику» разума и сердца, которой была наполнена поэзия французского девятнадцатого века («Какой восхитительной эпохой был романтизм, когда такие поэты, как Гюго, Ламартин, Беранже, по-настоящему выражали в своих стихах чувства и душу нации!» – писал впоследствии «либертин» Аполлинер), мы довольно скоро приходим к другому поэтическому явлению, – к поэтике «проклятых» поэтов, и шире – ко всей атмосфере «конца века» и «прекрасной эпохи», к тому декадансу, что удивительным образом рифмуется и с сегодняшним нашим мироощущением, когда закат традиционной европейской культуры дает о себе знать с не меньшей трагической определенностью, чем столетие назад. И прежде всего – в любовной лирике.

Эта эпоха, прочно связанная с именами Верлена и Рембо, Малларме и Корбьера, Роллина и Лафорга, стала символом конца века, его сутью и выражением. С легкой руки Бодлера иронический сплин и меланхолическая самоиздевка превратились в литературную оппозицию той эпидемии скуки, которая поразила французское общество и породила непосредственное чувство разочарования и упадка. Любовные стихи становились скрупулезными исследователями сердечной смуты и хандры и, словно зеркала, множили фантазии и фантомы, доводя до трагедийных высот болезненные впечатления и раздумья.

Несколько позже академик А. Кони, человек зоркий и умный, отмечал в рецензии на книгу переводов И. Тхоржевского из новейшей французской поэзии: «Отличительной чертою произведений современных французских поэтов является печаль и притом по большей части личного характера. Французская душа, которая когда-то стремилась так много сделать для человечества вообще и веру в бессмертие личности восторженно заменила верой в торжество идей, как будто устала и изверилась в самой себе. Кругозор ее сузился, и, несмотря на громкие и красивые фразы о человечестве, вопросы личного счастья стали у французских поэтов на первом плане. В последней же области уже почти нет ни «музы, ласково поющей», ни «музы мести и печали», а лишь мелочный и эгоистический самоанализ».

В свое время эти слова звучали злободневно, Кони дважды с неодобрением подчеркивает слово «личный», – между тем после романтиков «личная» драма поэтов конца века стала подлинным поэтическим откровением, а «мелочный и эгоистический самоанализ» дал образцы блестящей лирики. Под воздействием Бодлера складывался определенный стиль «проклятых», где смешано высокое и низкое, поэтическая терминология, уличный жаргон и арго богемы, традиционность и формальные поиски, ведущие к свободному стиху. При этом весьма существенной оказалась романтическая традиция, но не та, которую позднее Аполлинер назовет «неким отзвуком декоративных красот романтизма», а скорее, по его же словам, та «пытливость», которая побуждает поэта «исследовать любую область, где можно найти для литературы материал, способствующий прославлению жизни, в каких бы формах она ни являлась».

В творчестве самого Аполлинера любовь драматична; это незаживающая рана, это «солнце с перерезанным горлом» – незабываемая метафора мощного лирического чувства. Любовь и смерть появляются почти всегда рука об руку. Здесь намечается та «область двусмысленности», которая так привлекает исследователей и комментаторов творчества Аполлинера и которая так пересекается с его биографией. Всю жизнь Аполлинер писал о своих несложившихся любовях; каждая новая была поводом помянуть прошлую, вновь напомнить об этом «аде» в душе, вырытом своими руками, о коренной, по его мнению, несхожести между мужчиной и женщиной, из которой проистекает все «злосчастие в любви», многократно испытанное самим поэтом.

Эту ноту подхватили многие лирики двадцатого столетия, и все-таки заповеди юношеской морали – смеяться, пить, петь и любить, – даже обогащенные трезвостью и мудростью возраста и опыта, остаются теми «словами-сигналами», по которым узнается и признается любовная лирика. «Я благодарен женщинам, потому что им обязана своим существованием моя поэзия!» – к этому восклицанию Беранже могли бы присоединиться все французские поэты.

Михаил Яснов

Гийом де Машо (1300–1377)

«Мне скорби в словах не излить!..»

Мне скорби в словах не излить! От страсти великой ожог Печаль мою требует длить И речи на пени обрек. У смерти ищу я защиты, Кричу, что ни час, что ни миг: «Сладчайшая, где вы сокрыты? Когда я увижу ваш лик?»

Мучительно жажду таить И ждать хоть единый глоток Привыкшему радостно пить Живительных взглядов поток. И все утешенья забыты, И пеней не сякнет родник. Сладчайшая, где вы сокрыты? Когда я увижу ваш лик?

Не знаю, как далее жить. Мой жребий уныл и убог. Лишь к смерти осталось спешить.

Как длителен жизненный срок! Все слезы напрасно пролиты. Устам остается лишь крик: «Сладчайшая, где вы сокрыты? Когда я увижу ваш лик»?

Перевод А. Парина

«Как розан, алая, белей лилеи…»

Как розан, алая, белей лилеи,

Сиятельней рубина во сто крат,

Мадам, от вашей красоты хмелея,

Как розан, алая, белей лилеи,

Я цепенею и сказать не смею,

Что вашей красоте служить я рад,

Как розан, алая, белей лилеи,

Сиятельней рубина во сто крат.

Перевод А. Парина

«О дама, благославия твердыня…»

О дама, благославия твердыня,

Чья красота – всех благ моих залог,

Пусть ваша не сразит меня гордыня,

Пусть приговор не будет ваш жесток!

Когда ваш лик, который чист и строг,

Я лицезрю,

Бежать от вас даю зарок.

Благодарю!

В острог счастливый заточен я ныне,

Но

Страница 3 из 9

проклинать не стану я острог:

Я рад любовной боли, чужд кручине,

И пыл, который душу в жар вовлек

И пламенем палящим сердце жег,

Боготворю.

Все муки были сердцу впрок.

Благодарю!

Но все-таки молю о благостыне —

Я заслужил ее в кругу тревог.

Ведь кроме вас не знаю я святыни,

И только вам служу я, видит Бог.

Вы столь добры, столь долго службы срок.

Я не корю

Судьбу, и я у ваших ног.

Благодарю!

Перевод А. Парина

«Будь прокляты пора, и день, и час…»

Будь прокляты пора, и день, и час,

Неделя, место встречи, месяц, год,

Будь проклята чета прекрасных глаз,

Принесшая мне тысячи невзгод,

И пыл моей души, и мыслей ход,

И верность, и желанья громкий глас,

Будь проклят плач, который жег не раз

Мой дух больной, вкусивший горький плод.

Будь проклят лик, прекрасный без прикрас,

И взгляд, который сердце болью жжет

С тех пор, как страсть в душе моей зажглась,

И день, что начал лет ее отсчет,

И вид притворный, и притворства мед,

И нежность, что хранится не для нас,

И гордость, что загнать в тупик взялась

Мой дух больной, вкусивший горький плод.

Будь проклят жребий мой, и тайный сглаз,

И звезд на небе злобный поворот —

От них удачи светоч мой погас,

От них в душе не извести забот.

Молю: пусть Бог ее покой блюдет,

Чтоб честь ее и жизнь не пресеклась.

Молю, чтоб он от всех страданий спас

Мой дух больной, вкусивший горький плод.

Перевод А. Парина

«Я с дамами, с любовию прощаюсь…»

Я с дамами, с любовию прощаюсь,

С влюбленными и с жизнью средь любви,

К поре благой обратно возвращаюсь,

К богам, что встарь хранили дни мои,

Нет больше сил служить

Надежде и Венере, в грезах жить.

Бежать и клясть все радости пристало,

Утратив то, что сердце обожало.

Хочу, чтоб длился плач, не прекращаясь,

Чтоб душу слезы в глубях погребли

И чтобы тело, в воду обращаясь,

Исчезло на поверхности земли.

В ключи, чтоб всех поить,

Алфея с Аретузой обратить

Смог Зевс – и плачу я немало,

Утратив то, что сердце обожало.

Честь умерла, и, в горестях кончаясь,

Блуждает Верность от Любви вдали,

И Правду, с коей жил я, очищаясь,

Убить и схоронить враги смогли.

Я стану слезы лить.

Я не устану сетованья длить.

Мечтаю, чтоб рекою тело стало.

Утратив то, что сердце обожало.

Перевод А. Парина

«Душа моя, богиня, свет небесный…»

Душа моя, богиня, свет небесный,

Ну что б, со мной беседуя сам-друг,

Не говорить вам ласково: «Мой друг!»

Меж «мой» и «друг» отсутствует «любезный»,

Душа моя, богиня, свет небесный.

Такую мелочь подарить уместно.

Усладу в сих словах мой ловит слух,

Хоть и не назван я любимым вслух.

Душа моя, богиня, свет небесный,

Ну что б, со мной беседуя сам-друг,

Не говорить вам ласково: «Мой друг!»?

Перевод А. Парина

«Лилея, роза, зелень, вёсны…»

Лилея, роза, зелень, вёсны,

Бальзам и нежный аромат,

Дарительница всех отрад,

Дары Природы плодоносной,

Все есть у вас – и в плен я взят.

Лилея, роза, зелень, вёсны,

Бальзам и нежный аромат.

Коль не поверит разум косный,

Я повторить хваленья рад

И сто, и тыщу раз подряд:

Лилея, роза, зелень, вёсны,

Бальзам и нежный аромат,

Дарительница всех отрад.

Перевод А. Парина

Карл Орлеанский (1394–1465)

Песня VIII

Советуй, сердце, как мне быть,

Что, если к милой поспешу я

Поведать, как, по ней тоскуя,

Не можешь мук переносить?

Клянусь все в тайне сохранить:

Честь дамы и секрет твой чту я.

Советуй, сердце, как мне быть,

Что, если к милой поспешу я?

Она сумеет рассудить

Твою любовь, не негодуя,

И доброй вестью залечу я

Твою хандру. Пора решить:

Советуй, сердце, как мне быть?

Перевод М. Талова

Песня X

Лишь стоит присмотреться к ней,

Как я, влюбленными глазами,

Обворожит она красами,

Врожденной нежностью своей.

Осанка, говор, блеск очей

Овладевают вмиг умами,

Лишь стоит присмотреться к ней,

Как я, влюбленными глазами.

Ей смотрит вслед толпа людей,

И стар, и млад, шепча часами:

«С небес богиня перед нами

Сошла в сиянии лучей». —

Лишь стоит присмотреться к ней.

Перевод М. Талова

«Явился май – любовь не спит…»

Явился май – любовь не спит,

Велит влюбленным веселиться.

А я не стану суетиться,

Мне буйство майское претит.

И никого не удивит,

Что дух мой радости дичится.

Явился май – любовь не спит,

Велит влюбленным веселиться.

Я сплю – и бденье не прельстит:

Рассудок мой привык лениться,

И нет охоты волочиться

За жизнью, сладкой лишь на вид.

Явился май – любовь не спит.

Перевод А. Парина

«Смотрите, лучше не смотрите…»

Смотрите, лучше не смотрите

На ту, которой я служу.

Я сразу вас предупрежу:

Сердца от страсти берегите!

Прибегните к такой защите:

Зажмурьтесь, видя госпожу.

Смотрите, лучше не смотрите

На ту, которой я служу.

Такие прелести, поймите,

Сразят и фата, и ханжу.

Я вам советом угожу:

На дивный лик, являясь в свите,

Смотрите, лучше не смотрите!

Перевод А. Парина

«Я поцелуи не приму…»

Я поцелуи не приму,

Что раздают по этикету

Или при встрече для привету

Их дарят всем и никому.

Кто хочет, их накопит тьму.

От их обилья толка нету.

Я поцелуи не приму,

Что раздают по этикету.

Что ж мило сердцу моему?

Те, что даются по секрету.

Поверьте здравому совету:

Все остальные – ни к чему. Я поцелуи не приму.

Перевод А. Парина

«На вашу красоту смотреть…»

На вашу красоту смотреть,

Моя возлюбленная дама,

Столь радостно, скажу вам прямо,

Что вам и не уразуметь.

Меня тоске не одолеть,

Пока глазам дано упрямо

На вашу красоту смотреть,

Моя возлюбленная дама.

Плетет злоречье сплетен сеть,

Чтоб вам вредить, прекрасной самой.

Подальше я уйду от срама,

Хоть мне отрадно днесь и впредь

На вашу красоту смотреть.

Перевод А. Парина

«Ваш рот речет: «Целуй меня!»…»

Ваш рот речет: «Целуй меня!» —

И в смуту сердца вносит ясность.

Но, недреманна, ждет Опасность,

И наготове западня.

Единый поцелуй, звеня,

Пускай вместит желанья страстность.

Ваш рот речет: «Целуй меня!» —

И в смуту сердца вносит ясность.

Без страха не живу ни дня:

Мою любовь пугает гласность

И тайных взглядов ежечасность.

Как вырвать душу из огня?

Ваш рот речет: «Целуй меня!»

Перевод А. Парина

«Ах, ужель не хотите…»

Ах, ужель не хотите,

Чтобы вашим я стал?

Я ведь воли не дал

Нетерпенью и прыти.

Только слово шепните,

Чтоб никто не слыхал!

Ах, ужель не хотите,

Чтобы Вашим я стал?

Ваша верность в зените

И достойна похвал.

Но и пыл мой немал,

Что за прок в волоките?

Ах, ужель не хотите?

Перевод А. Парина

«Передо мною вы в долгу…»

Передо мною вы в долгу —

Сто поцелуев задолжали.

Я этот долг прощу едва ли,

Удобный миг подстерегу.

Хоть знаю: в замкнутом кругу

Вас опасения сковали,

Передо мною вы в долгу —

Сто поцелуев задолжали.

Я закладную берегу —

Платите, раз ее давали.

Под стражу как бы вас не взяли —

Любовь в истицы взять могу.

Передо мною вы в долгу.

Перевод А. Парина

Франсуа Вийон (1431—после 1463)

Баллада о дамах былых времён

Скажи, в каких краях они,

Таис, Алкида – утешенье

Мужей, блиставших в оны дни?

Где Флора, Рима украшенье?

Где Эхо, чьё звучало пенье,

Тревожа дремлющий затон,

Чья красота

Страница 4 из 9

– как наважденье?..

Но где снега былых времён?

Где Элоиза, объясни,

Та, за кого приял мученья

Пьер Абеляр из Сен-Дени,

Познавший горечь оскопленья?

Где королева, чьим веленьем

Злосчастный Буридан казнён,

Зашит в мешок, утоплен в Сене?..

Но где снега былых времён?

Где Бланка, белизной сродни

Лилее, голосом – сирене?

Алиса, Берта, – где они?

Где Арамбур, чей двор в Майенне?

Где Жанна, дева из Лоррэни,

Чей славный путь был завершён

Костром в Руане? Где их тени?..

Но где снега былых времён?

Принц, красота живёт мгновенье.

Увы, таков судьбы закон!

Звучит рефреном сожаленье:

Но где снега былых времён?..

Перевод Ф. Мендельсона

Баллада-завет прекрасной оружейницы гулящим девкам

Внимай, ткачиха Гийометта,

Хороший я даю совет,

И ты, колбасница Перетта, —

Пока тебе немного лет,

Цени веселый звон монет!

Лови гостей без промедленья!

Пройдут года – увянет цвет:

Монете стертой нет хожденья.

Пляши, цветочница Нинетта,

Пока сама ты как букет!

Но будет скоро песня спета, —

Закроешь дверь, погасишь свет…

Ведь старость – хуже всяких бед!

Как дряхлый поп без приношенья,

Красавица на склоне лет:

Монете стертой нет хожденья.

Франтиха шляпница Жанетта,

Любым мужчинам шли привет,

И Бланш, башмачнице, про это

Напомни: вам зевать не след!

Не в красоте залог побед,

Лишь скучные – в пренебреженье,

Да нам, старухам, гостя нет:

Монете стертой нет хожденья.

Эй, девки, поняли завет?

Глотаю слезы каждый день я

Затем, что молодости нет:

Монете стертой нет хожденья.

Перевод Ф. Мендельсона

Баллада подружке Вийона

Фальшивая душа – гнилой товар,

Румяна лгут, обманывая взор,

Амур нанес мне гибельный удар,

Неугасим страдания костер.

Сомнения язвят острее шпор!

Ужель в тоске покину этот мир?

Алмазный взгляд смягчит ли мой укор?

Не погуби, спаси того, кто сир!

Мне б сразу погасить в душе пожар,

А я страдал напрасно до сих пор,

Рыдал, любви вымаливая дар…

Теперь же что? Изгнания позор?

Ад ревности? Все, кто на ноги скор,

Сюда смотри: безжалостный кумир

Мне произносит смертный приговор!

Не погуби, спаси того, кто сир!

Весна пройдет, угаснет сердца жар,

Иссохнет плоть, и потускнеет взор.

Любимая, я буду тоже стар,

Любовь и тлен – какой жестокий вздор!

Обоих нас ограбит время-вор,

На кой нам черт тогда бренчанье лир?

Ведь лишь весна струит потоки с гор.

Не погуби, спаси того, кто сир!

О принц влюбленных, добрый мой сеньор,

Пока не кончен жизни краткий пир,

Будь милосерд и рассуди наш спор!

Не погуби, спаси того, кто сир!

Перевод Ф. Мендельсона

Баллада о парижанках

Идет молва на всех углах

О языках венецианок,

Искусных и болтливых свах,

О говорливости миланок,

О красноречии пизанок

И бойких Рима дочерей…

Но что вся слава итальянок!

Язык Парижа всех острей.

Не умолкает и в церквах

Трескучий говорок испанок,

Есть неуемные в речах

Среди венгерок и гречанок,

Пруссачек, немок и норманнок,

Но далеко им, ей-же-ей,

До наших маленьких служанок!

Язык Парижа всех острей.

Бретонки повергают в страх,

Гасконки хуже тулузанок,

И не найти во всех краях

Косноязычней англичанок,

Что ж говорить мне про датчанок, —

Всех не вместишь в балладе сей! —

Про египтянок и турчанок?

Язык Парижа всех острей.

Принц, первый приз – для парижанок:

Они речистостью своей

Заткнут за пояс чужестранок!

Язык Парижа всех острей.

Перевод Ф. Мендельсона

Меллен де Сен-Желе (1487–1558)

Ревность

Глаза и рот ваш целовать прекрасный

Готов я много, много тысяч раз,

Когда вы отбиваетесь напрасно,

А я держу в объятьях крепко вас.

Но в это время мой влюбленный глаз,

Чуть отстранясь, на прелести косится,

Которые мой поцелуй крадет.

Я так ревнив, что глаз мой не мирится

С соперником, хотя б им был мой рот.

Перевод О. Румера

Деревенская песня

Что надо мной? Чего мне надо?

Зноя? Града?

Спать не могу и наяву

Не живу.

Не болен я – а сил лишился.

Я думаю, что я влюбился.

В четыре дня поем едва

Раз-два,

Сохи не вижу и вола;

Вдоль села

И день и ночь бродить готов.

На что мне дом? На что мне кров?

Как раньше нужно было знать,

Кто опять

На танцах первый приз возьмет.

Сам я вот

Плясал недавно на траве.

Не раскружиться голове.

Где боль? Не знаю ничего.

Но с того

Томлюсь я, что плясал в тот день

Я с Катень.

Так в танце грудь ее дрожала!

Так, снежно-белая, дышала!

Широкой юбки красный цвет

И колет,

И свежие для торжества

Рукава,

И бантики, как мотыльки,

И новенькие башмаки.

Из глаз зеленых на меня —

Луч огня,

Тут я десяток раз скакнул

И шепнул,

Ее за пальчик теребя:

«Катень, ведь я люблю тебя!»

Она мой шепот прервала

И ушла,

Так безучастна, так горда.

Со стыда

Сгорел я, и, чтоб это скрыть,

Пришлось мне нос рукой схватить.

Я видел раз ее потом

За окном,

И раз, как на базар пришел.

Я прошел

Версту, чтоб ей сказать словцо,

А видел спину, не лицо.

Когда не бросит так кичиться

И дичиться, —

Прощай, соха! Отбросив страхи,

Я в монахи,

В солдаты я из-за Катень

Пойду в один прекрасный день!

Перевод М. Казмичова

Посылка из окна

Я размышлял один, у окон зала,

О той тоске, что в сердце затаилась.

Взгляни налево, – мне любовь сказала, —

Не утешенье ли к тебе спустилось?

И я взглянул: у вас в двери явилось

Блаженство, – от него томлюсь без сил.

К нему в волненье сердце устремилось,

Но тело тайный страх остановил.

Перевод М. Казмичова

«Любовь и смерть, влюбленных двух…»

Любовь и смерть, влюбленных двух спасая,

Дары им принесли: забвенье зла

Один от смерти принял, угасая,

Любовь другому ваш портрет дала.

Судьба меня на путь их привела.

Что выберу я сердцу моему?

Что получил живой? Дано ему,

Склонясь к портрету, жить воображеньем.

Скорее я, как первый, смерть возьму,

Чем обладать одним изображеньем.

Перевод М. Казмичова

«Я счастлив был по воле заблужденья…»

Я счастлив был по воле заблужденья.

Мое несчастье – истина сама:

Моя отрада – сон и сновиденье,

Проснусь – вокруг суровая зима.

Мне ясный полдень – зло, а благо – тьма.

В недолгом полусне – с тобой свиданье.

Явь – твоего отсутствия зиянье.

О бедные глаза! Сквозь темноту,

Закрытые, вы видите сиянье,

Открою вас – и вижу пустоту.

Перевод М. Казмичова

Клеман Маро (1496–1544)

Старик

Уж я не тот любовник страстный,

Кому дивился прежде свет:

Моя весна и лето красно

Навек прошли, пропал и след.

Амур, бог возраста младого!

Я твой служитель верный был;

Ах, если б мог родиться снова,

Уж так ли б я тебе служил!

Перевод А. Пушкина

Анне

Ко счастью вас или к несчастью встретил —

Вот моего загадка бытия:

Ведь до сих пор никак и не ответил

Мой бедный ум, безвластный судия.

Ко счастию, – так верно знаю я:

Добро есть зло, когда оно мгновенно;

К несчастию, – но в этом честь моя, —

Терпеть его за то, что совершенно.

Перевод Ю. Верховского

О той, которая медлит

Люблю ли пламенно я вас, —

Краса блестит, всех затмевая;

Люблю ли холодно, – тотчас

Краса, как лед, исходит, тая.

Так быть жестокой не желая,

Скорее сжальтесь надо мной:

Моя ведь дружба, улетая,

Исчезнет – с вашей красотой.

Перевод Ю.

Страница 5 из 9

Верховского

Об Анне, бросившей в меня снегом

Снежком, шутя, в меня метнула Анна;

Конечно, я считал, что снег – студен;

А он – огонь и обжигает странно, —

Вдруг понял я в тот миг, воспламенен.

Но коль огонь незримо поселен

В самом снегу, куда же мне укрыться,

Чтоб не пылать? Одной тебе взмолиться.

Погасишь ты тот пламень – не водой,

Не снегом и не льдом: коль загорится

В тебе пожар такой же – стихнет мой.

Перевод Ю. Верховского

Об отвергнутом поцелуе

Амур, когда я мучился без сна,

Мне так сказал, приникнув к изголовью:

«Хотя Мадлен с тобой была скромна

И поцелуй отвергла, но она

Смягчится, тронута твоей любовью». —

«Ах, нет, Амур, всё для меня мертво,

И милости ее напрасно жду я.

Холодным будет ложе у того,

Кому из милых губ ни одного

Не удалось добиться поцелуя».

Перевод В. Васильева

Об одном сновидении

Приснилось мне полуночной порой,

Что будто ты пришла в мои объятья.

А пробудясь, был одинок опять я.

И к Фебу обратился я с мольбой:

«О, сбудется ли сон волшебный мой,

Феб Аполлон, поведай мне скорее!»

Но, нежной красотой твоей пленен,

«Не сбудется!» – изрек ревниво он.

Любовь моя, ты проучи злодея

И докажи: обманщик Аполлон!

Перевод В. Васильева

Песня («Та, что мукой меня извела…»)

Та, что мукой меня извела,

Пощадила меня и в сад

За собою меня ввела,

Где деревья в цвету стоят.

На меня подняла она взгляд,

Поцелуи мои принимала,

Сердце мне отдала – и назад

Свой подарок не отнимала.

И сказал я, отбросив страх:

«Что мне делать с сердцем одним?

Дай уснуть мне в твоих руках!»

Но ответила дама моим

Домогательствам: «Кто любим,

Не молить тому подобает:

Ведь и телом владеет моим

Тот, кто сердцу повелевает!»

Перевод М. Казмичова

Песня («Не знаю, ненависть горька ли…»)

Не знаю, ненависть горька ли,

Мне не она волнует кровь,

Но знаю – долгие печали

Несет недолгая любовь.

Другое имя ей готовь:

Дай имя ей травы, цветка ли,

Блеснувших, чтоб исчезнуть вновь.

Дай имя ей травы, цветка ли,

В душе изменчивой его.

Мою алмазом бы назвали

За верность сердца моего.

Ведь я люблю, люблю того,

Кто и не думает, жива ли

Я или все во мне мертво.

Перевод М. Казмичова

О любви доброго старого времени

В тот древний век любовь свои дела

Без золота и хитростей вела.

Кому она цветок передавала,

Тому она вселенную вручала, —

Глубокая, в сердцах она жила.

А если к наслаждению тела

Она, неосторожная, вела,

Десятки лет она не умирала

В тот древний век.

Веления любви закрыла мгла,

Изменчивость и льстивость всем мила.

Кто хочет, чтоб любил я, пусть сначала

Вернет любовь на землю, чтоб восстала

Она в сердцах такой же, как была

В тот древний век.

Перевод М. Казмичова

Песня о мае и добродетели

Весенней майскою порой

Земля трепещет, оживая, —

И легкомысленной толпой,

Подобно ей, любовь меняя,

Стремится юность удалая,

Опять впервые влюблена;

Моя любовь – совсем иная,

Моя любовь – навек одна.

Красавица своей красой

Не век красуется, блистая:

Клеймят безжалостной рукой

Недуг, забота, старость злая;

Одна цветет, не увядая,

Что мною всем предпочтена;

Как в ней краса всегда живая,

Моя любовь – навек одна.

Кто ж прославляемая мной?

Знай – добродетель то святая,

То нимфа, что с высот звездой

Горит, влюбленных призывая:

«Ко мне, ко мне! – гласит благая. —

Кто любит, – тех я жду, юна.

Ко мне! – взывает, не смолкая: —

Моя любовь – навек одна».

Властитель! Даст усладу рая

Тебе, бессмертная, она, —

И скажешь, душу раскрывая:

«Моя любовь – навек одна».

Перевод Ю. Верховского

Луиза Лабе (1522–1566)

«Живу и гибну: то горю в огне…»

Живу и гибну: то горю в огне,

То в проруби тону; и сплошь страданье,

И сплошь восторг – мое существованье;

Мягка и жестока судьба ко мне.

И смех, и плач владеют наравне

Моей душой – как счастье и терзанье;

Я зеленею в пору увяданья.

Мой добрый час – со мной и в стороне.

Так и ведет меня любовь шальная

Своим путем; когда я горя жду,

Вдруг радость наступает всеблагая.

Едва поверю, что она – без края

И без конца, как, на свою беду,

Вступаю вновь в лихую череду.

Перевод А. Эфрон

«Доколь, о невозвратном сожалея…»

Доколь, о невозвратном сожалея,

Глаза еще способны слезы лить,

А голос – не срываться и таить

Рыданья, песню о тебе лелея,

Покуда пальцы, струнами владея,

Хранить умеют сладостную прыть,

А разум – лишь тебя боготворить,

Не ведая иного чародея,

Живу и жить хочу; но если рок

Иссушит глаз моих горючий ток,

Надломит голос мой и свяжет руки,

Чувств выраженье запретит уму,

Смерть призову во избежанье муки:

Да канет день мой в вековую тьму.

Перевод А. Эфрон

«Целуй меня! целуй еще и снова!..»

Целуй меня! целуй еще и снова!

Еще один сладчайший подари!

Еще, еще… Тебе за каждый – три

Наижарчайших – возвратить готова.

Печален ты? От бедствия такого

Спасут лобзанья – их благодари!

Обмениваясь ими до зари,

Мы будем одарять один другого.

Так, двое прозябавших, в мире сем

Двойную жизнь друг в друге обретем.

О, не суди за то, что речи – смелы!

Мне плохо в тишине и взаперти,

И счастья не могу себе найти,

Пока не выйду за свои пределы.

Перевод А. Эфрон

«Пока в глазах есть слезы изливаться…»

Пока в глазах есть слезы изливаться

И час с тобой, ушедшим, изживать,

А голос мой силен одолевать

Рыданья, стон, хоть еле раздаваться;

Пока рукой я в силах струн касаться,

Все, чем ты мил, хоть скромно воспевать,

Пока душа тебя лишь познавать

Единственно желала б научаться, —

На миг еще не склонна умереть.

Но чуть пойму, что взор мой стал слабеть,

Что голос глух, а бег перстов как сонный;

Что разум мой теснит земная сень

И в нем нет сил явить восторг влюбленной,

Смерть умолю затмить мой белый день.

Перевод Ю. Верховского

Жоашен дю Белле (1522–1560)

«Мне ночь мала, и день чрезмерно длится…»

Мне ночь мала, и день чрезмерно длится.

Бегу любви – за ней спешу без силы,

К себе жесток – пощады жду от милой,

И счастье пью в мученьях без границы.

Свой знаю прок – лишь бед могу добиться,

Желанье жжет – боязнь оледенила,

Хочу бежать – не двинусь, кровь застыла,

Мне тьма светла, а в свете тьма таится.

Я ваш, мадам, при этом сам не свой,

На воле плоть, но чую, чуть живой,

Что сердце, пережив темницы мрак,

Лишилось сил и одряхлело вдруг,

И вот в меня нещадный целит лук

Тот древний мальчуган, что слеп и наг.

Перевод А. Парина

К лютне

Ты, Лютня, зло умела превозмочь,

Когда, сражен изменчивостью рока,

Из-за любви красавицы жестокой

Вздыхал я здесь, томясь и день и ночь.

Жить без тебя, о Лютня, мне невмочь,

Отрада дней счастливого истока,

Утешь меня и в старости глубокой,

Жар лихорадки отдаляя прочь.

И в награждение за благо это,

Когда мой дух для будущего света

Покинет скоро здешние края,

Жрецом фракийским в небо вознесенный,

Тебя, о Лютня, обещаю я

Поставить рядом с лютней Аполлона.

Перевод В. Давиденковой

Пьер де Ронсар (1524–1585)

«Пойдем, возлюбленная, взглянем…»

Пойдем, возлюбленная, взглянем

На эту розу, утром ранним

Расцветшую в саду моем.

Она, в пурпурный шелк одета,

Как ты,

Страница 6 из 9

сияла в час рассвета

И вот – уже увяла днем.

В лохмотьях пышного наряда —

О, как ей мало места надо!

Она мертва, твоя сестра.

Пощады нет, мольба напрасна,

Когда и то, что так прекрасно,

Не доживает до утра.

Отдай же молодость веселью!

Пока зима не гонит в келью,

Пока ты вся еще в цвету,

Лови летящее мгновенье —

Холодной вьюги дуновенье,

Как розу, губит красоту.

Перевод В. Левика

«Большое горе – не любить…»

Большое горе – не любить,

Но горе и влюбленным быть,

И все же худшее не это.

Гораздо хуже и больней,

Когда всю душу отдал ей

И не нашел душе ответа.

Ни ум, ни сердце, ни душа

В любви не стоят ни гроша.

Как сохнет без похвал Камена,

Так все красотки наших дней:

Люби, страдай, как хочешь млей,

Но денег дай им непременно.

Пускай бы сдох он, бос и гол,

Кто первый золото нашел,

Из-за него ничто не свято.

Из-за него и мать не мать,

И сын в отца готов стрелять,

И брат войной идет на брата.

Из-за него разлад, раздор,

Из-за него и глад, и мор,

И столько слез неутолимых.

И, что печальнее всего,

Мы и умрем из-за него,

Рабы стяжательниц любимых.

Перевод В. Левика

«Любя, кляну, дерзаю, но не смею…»

Любя, кляну, дерзаю, но не смею,

Из пламени преображаюсь в лед,

Бегу назад, едва пройдя вперед,

И наслаждаюсь мукою своею.

Одно лишь горе бережно лелею,

Спешу во тьму, как только свет блеснет,

Насилья враг, терплю безмерный гнет,

Гоню любовь – и сам иду за нею.

Стремлюсь туда, где больше есть преград.

Любя свободу, больше плену рад,

Окончив путь, спешу начать сначала,

Как Прометей, в страданьях жизнь влачу,

И все же невозможного хочу, —

Такой мне Парка жребий начертала.

Перевод В. Левика

«Когда одна, от шума в стороне…»

Когда одна, от шума в стороне

Бог весть о чем рассеянно мечтая,

Задумчиво сидишь ты, всем чужая,

Склонив лицо как будто в полусне,

Хочу тебя окликнуть в тишине,

Твою печаль развеять, дорогая,

Иду к тебе, от страха замирая,

Но голос, дрогнув, изменяет мне.

Лучистый взор твой встретить я не смею,

Я пред тобой безмолвен, я немею,

В моей душе смятение царит.

Лишь тихий вздох, прорвавшийся случайно,

Лишь грусть моя, лишь бледность говорит,

Как я люблю, как я терзаюсь тайно.

Перевод В. Левика

«Когда ты, встав от сна богиней благосклонной…»

Когда ты, встав от сна богиней благосклонной,

Одета лишь волос туникой золотой,

То пышно их завьешь, то, взбив шиньон густой,

Распустишь до колен волною нестесненной —

О, как подобна ты другой, пеннорожденной,

Когда, волну волос то заплетя косой,

То распуская вновь, любуясь их красой,

Она плывет меж нимф по влаге побежденной!

Какая смертная тебя б затмить могла

Осанкой, поступью, иль красотой чела,

Иль томным блеском глаз, иль даром нежной речи,

Какой из нимф речных или лесных дриад

Дана и сладость губ, и этот влажный взгляд,

И золото волос, окутавшее плечи!

Перевод В. Левика

Стансы

Если мы во храм пойдем —

Преклонясь пред алтарем,

Мы свершим обряд смиренный,

Ибо так велел закон

Пилигримам всех времен

Восхвалять творца вселенной.

Если мы в постель пойдем,

Ночь мы в играх проведем,

В ласках неги сокровенной,

Ибо так велит закон

Всем, кто молод и влюблен,

Проводить досуг блаженный.

Но как только захочу

К твоему припасть плечу,

Иль с груди совлечь покровы,

Иль прильнуть к твоим губам, —

Как монашка, всем мольбам

Ты даешь отпор суровый.

Для чего ж ты сберегла

Нежность юного чела,

Жар нетронутого тела —

Чтоб женой Плутона стать,

Чтоб Харону их отдать

У стигийского предела?

Час пробьет, спасенья нет —

Губ твоих поблекнет цвет,

Ляжешь в землю ты сырую,

И тогда я, мертвый сам,

Не признаюсь мертвецам,

Что любил тебя живую.

Все, чем ныне ты горда,

Все истлеет без следа —

Щеки, лоб, глаза и губы.

Только желтый череп твой

Глянет страшной наготой

И в гробу оскалит зубы.

Так живи, пока жива,

Дай любви ее права —

Но глаза твои так строги!

Ты с досады б умерла,

Если б только поняла,

Что теряют недотроги.

О, постой, о, подожди!

Я умру, не уходи!

Ты, как лань, бежишь тревожно.

О, позволь руке скользнуть

На твою нагую грудь

Иль пониже, если можно!

Перевод В. Левика

«Когда прекрасные глаза твои в изгнанье…»

Когда прекрасные глаза твои в изгнанье

Мне повелят уйти – погибнуть в цвете дней,

И Парка уведет меня в страну теней,

Где Леты сладостной услышу я дыханье, —

Пещеры и луга, вам шлю мое посланье,

Вам, рощи темные родной страны моей:

Примите хладный прах под сень своих ветвей,

Меж вас найти приют – одно таю желанье.

И, может быть, сюда придет поэт иной,

И, сам влюбленный, здесь узнает жребий мой

И врежет в клен слова – печали дар мгновенный:

«Певец вандомских рощ здесь жил и погребен,

Отвергнутый, любил, страдал и умер он

Из-за жестоких глаз красавицы надменной».

Перевод В. Левика

«Любовь – волшебница. Я мог бы целый год…»

Любовь – волшебница. Я мог бы целый год

С моей возлюбленной болтать, не умолкая,

Про все свои любви – и с кем и кто такая,

Рассказывал бы ей хоть ночи напролет.

Но вот приходит гость, и я уже не тот,

И мысль уже не та, и речь совсем другая.

То слово путая, то фразу обрывая,

Коснеет мой язык, а там совсем замрет.

Но гость ушел, и вновь, исполнясь жаром новым,

Острю, шучу, смеюсь, легко владею словом,

Для сердца нахожу любви живой язык.

Спешу ей рассказать одно, другое, третье…

И, просиди мы с ней хоть целое столетье,

Нам, право, было б жаль расстаться хоть на миг.

Перевод В. Левика

Амуретта

Вы слышите, все громче воет вьюга.

Прогоним холод, милая подруга:

Не стариковски, ежась над огнем, —

С любовной битвы вечер свой начнем.

На этом ложе будет место бою!

Скорей обвейте шею мне рукою

И дайте в губы вас поцеловать.

Забудем все, что вам внушала мать.

Стыдливый стан я обниму сначала.

Зачем вы причесались, как для бала?

В часы любви причесок не терплю,

Я ваши косы мигом растреплю.

Но что же вы? Приблизьте щечку смело!

У вас ушко, я вижу, покраснело.

О, не стыдитесь и не прячьте глаз —

Иль нежным словом так смутил я вас?

Нет, вам смешно, не хмурьтесь так сурово!

Я лишь сказал – не вижу в том дурного! —

Что руку вам я положу на грудь.

Вы разрешите ей туда скользнуть?

О, вам играть угодно в добродетель!

Затейница! Амур мне в том свидетель:

Вам легче губы на замок замкнуть,

Чем о любви молить кого-нибудь,

Парис отлично разгадал Елену:

Из вас любая радуется плену,

Иная беззаветно влюблена,

Но похищеньем бредит и она.

Так испытаем силу – что вы, что вы!

Упали навзничь, умереть готовы!

О, как я рад, – не поцелуй я вас,

Вы б надо мной смеялись в этот час,

Одна оставшись у себя в постели.

Свершилось то, чего вы так хотели!

Мы повторим, и дай нам бог всегда

Так согреваться в лучшие года.

Перевод В. Левика

«Кассандра и Мари, пора расстаться с вами!..»

Кассандра и Мари, пора расстаться с вами!

Красавицы, мой срок я отслужил для вас.

Одна жива, другой был дан лишь краткий час —

Оплакана землей, любима небесами.

В апреле жизни, пьян любовными мечтами,

Я сердце отдал вам, но горд был ваш отказ.

Я горестной мольбой вам докучал не раз,

Но Парка ткет мой век

Страница 7 из 9

небрежными перстами.

Под осень дней моих, еще не исцелен,

Рожденный влюбчивым, я, как весной, влюблен,

И жизнь моя течет в печали неизменной.

И хоть давно пора мне сбросить панцирь мой,

Амур меня бичом, как прежде, гонит в бой —

Брать гордый Илион, чтоб овладеть Еленой.

Перевод В. Левика

Этьен де ла Боэси (1530–1563)

«Сегодня солнце вновь струило жгучий зной…»

Сегодня солнце вновь струило жгучий зной,

Густой, как локоны Цереры плодородной;

Теперь оно зашло, повеял ветр холодный,

И снова Маргерит пойдет бродить со мной.

Мы не спеша идем тропинкою лесной,

И светит нам любовь звездою путеводной;

Когда прискучит сень дубравы благородной, —

Нас поджидает луг и плеск воды речной.

И мы любуемся равниною просторной

Вдали от города, от суеты придворной —

О нелюдимый край, о сладостный Медок!

Здесь хорошо душе, и взору здесь приятно, —

Ты на краю земли, и дорог нам стократно:

Здесь наш злосчастный век, как страшный сон, далек.

Перевод Е. Витковского

«Прости, Амур, – прости – к тебе моя мольба…»

Прости, Амур, – прости – к тебе моя мольба,

Тебе посвящены мои душа и тело,

Любой мой промысел, мое любое дело, —

Но было нелегко во мне найти раба.

О, сколь изменчива коварная судьба!

С тобою, о Амур, я бился неумело,

Смеялся над тобой – но сердце ослабело;

Я сдался, я пленен – и кончена борьба.

Ты упрекнуть меня за этот бой не вправе,

Сраженье долгое – к твоей же вящей славе,

И то, что лишь теперь тебе хвалу пою,

Поверь мне, на тебя не бросит малой тени:

Презрен, кто упадет без боя на колени,

Победа радостна лишь в подлинном бою.

Перевод Е. Витковского

«Я преданность твою и верность сердца знаю…»

«Я преданность твою и верность сердца знаю;

Не уставай любить и верь, что в смертный час,

Доколе не сомкну навек угасших глаз,

Все буду о тебе я помнить, умирая.

В свидетели себе я Бога призываю,

Чья молния разит, чей благостный приказ

Порядок зим и лет установил для нас,

Кружение времен извечно повторяя,

Чей разум выверил размерный ход планет,

Лампад в Его дом, кем держится весь свет

От купола небес до полюса земного». —

Так дама мне клялась – угодно было ей

Столь многословной быть по доброте своей,

А мне хватило бы единственного слова.

Перевод М. Квятковской

Сонет («Я встретился с ее горящим чудно взором…»)

Я встретился с ее горящим чудно взором.

Кто безнаказанно глядит в лицо богам?

Ошеломленный, я стою, не зная сам,

Не буду ли сожжен его лучей напором.

Так путник в час ночной, под огненным узором

Летящей молнии, взирает к небесам

И видит, весь дрожа, как громовержец там,

Разгневанный, грозит Перуном легкоперым.

Скажи мне, госпожа, в твоих глазах горит

Не бога ли любви ужасный взор, что скрыт

Всегда повязкою? В тот день, вовеки чтимый,

Единственно, что я себе представить мог,

Так это то, что вдруг Любви жестокий бог

В меня метнул стрелу и взор неумолимый.

Перевод О. Румера

Жан Антуан де Баиф (1532–1589)

«Когда в давно минувшие века…»

Когда в давно минувшие века

Сплошным клубком лежало мирозданье,

Любовь, не ты ли первой, по преданью,

Взлетела и отторглась от клубка?

Ты принялась, искусна и ловка,

За труд размеренного созиданья,

И всем предметам ясность очертанья

Дала твоя спокойная рука.

Но если правда, что одна лишь ты

Сумела размотать клубок вражды,

И если дружбу ты изобрела,

То где же доброта твоя была,

Когда в моей душе плелся клубок

Друг друга раздирающих тревог?

Перевод А. Парина

«О, сладкая, манящая картина!..»

О, сладкая, манящая картина!

На поле боя сладостных ночей

Моя душа сливается с твоей

И тело с телом слиты воедино.

Как жизнь сладка и как сладка кончина!

Душа, пьяна от сладостных затей,

В тебя вселиться жаждет поскорей —

То вверх, то вниз несет меня пучина.

Сколь щедро мы, Мелина, силы тратим!

Я весь в тебе, я взят тобой всецело.

Тобой владея, продолжаю путь —

Мной овладев, меня мертвишь объятьем.

Но губ твоих и ласки их умелой

Достаточно, чтоб силы мне вернуть.

Перевод А. Парина

«Один, веля вещать отечественной сцене…»

Один, веля вещать отечественной сцене,

Мечтает лоб увить трагическим плющом,

Другой поет, к венцу лавровому влеком,

Монарху о войне в потоках песнопений.

Народа ль, королей искать не стану мнений.

Увенчан быть хочу за стих одним венцом:

Франсине угодив, войну пресечь концом —

Войну моей любви с ордой ее сомнений.

Когда б, меня любя, она про эти строки

Хоть слово молвила, верша свой суд высокий,

Я б из певцов любви счастливым самым стал.

А если б снизошла и ручкою атласной

Воздела мне на лоб мирт празднично-прекрасный,

Я лбом от радости б до самых звезд достал.

Перевод А. Парина

«В поцелуе ли вся замрешь ты…»

В поцелуе ли вся замрешь ты

Иль даришь ты

То, что лучше, дороже вдвойне,

Когда губы ты приближаешь

И взвиваешь

Благовонья навстречу мне?

Непричастный больше тревогам,

Станет богом,

Кто отведал амброзию ту.

Кто коснулся небесного хлеба,

Прямо в небо

Тот ушел за земную черту.

Госпожа! Не мани святыней,

Раз богиней

Ты не сделаешься со мной.

Не хочу я за облаками

Быть с богами,

Если там я не буду с тобой!

Перевод М. Казмичова

«Киприды сладостной лампада золотая…»

Киприды сладостной лампада золотая,

О Геспер, в сумраке вечернем вырастая,

Ты превосходишь все, и близок в вышине

Лучистый твой огонь не звездам, а луне.

Приветствую тебя. Веди тропой ночною

Меня к моей любви и замени собою

Луну зашедшую. Не на грабеж иду,

Ночного путника в испуг не приведу,

Но я люблю, люблю! И тут ли нет заслуги —

Помочь влюбленному, чтоб он пришел к подруге?

Перевод М. Казмичова

Розы

Природа, как нам не вздыхать?

Краса цветов почти мгновенна!

Едва взглянуть успеем, – хвать, —

Твой дар похищен неизменно.

Покуда длится день, живут

И розы – век свой. Что ж осталось?

Едва лишь юность показалась,

А старость ждет уж, тут как тут.

И та, чье утренней звездой

Приветно встречено рожденье,

Звезде вечерней, прежней, той,

Свое откроет постаренье.

Одно лишь благо сохранят

Цветы, погибшие так рано:

Вновь расцветут благоуханно,

Жизнь обновленную продлят.

Сорви, девица, розу ты,

Пока она юна в цветенье,

И помни: ждет ведь постаренье,

Увянут и твои черты.

Перевод Ю. Верховского

Воклен де ла Френе (1536–1606)

«О Галатея! (Благостью хариты…)»

О Галатея! (Благостью хариты

Пускай вовек твои цветут ланиты!)

Поужинав, придете – ты и мать —

К нам посидеть сегодня; на досуге

У печки вечер длинный – без прислуги,

Со мной, с моей старушкой скоротать.

Нам эта ночь полудня будет краше.

И пастухи подсядут к свету наши —

И старых сказок нам наговорят.

А Лиза будет печь для нас каштаны.

И, если игры для тебя желанны,

Те игры нас от сна предохранят.

Перевод Ю. Верховского

«Зимы морщинистой затеи…»

Зимы морщинистой затеи

Цветов не смяли Левкотеи;

Нет, от морщин ее черты

Не потеряли красоты:

Укрывшись тех морщинок сеткой,

Амур грозит стрелою меткой.

Их складочки едва видны,

Огня сокрытого полны:

Так солнца лик за облаками

Во всей красе встает пред нами;

Так Дафнис

Страница 8 из 9

прячет меж ветвей

Силки – и ловит птиц верней.

Перевод Ю. Верховского

««Когда уместнее любовная игра?..»

«Когда уместнее любовная игра?» —

Спросила у врача красотка.

На это врач ответил четко:

«Приятней с вечера, полезнее с утра».

Красотка молвила: «Ее, в конце концов, я

Могу с возлюбленным в тиши

Затеять на ночь для души

И снова утром – для здоровья».

Перевод В. Васильева

Амадис Жамен (1540–1593)

«Когда гляжу на эту чаровницу…»

Когда гляжу на эту чаровницу

И вижу, как по струнам все нежней

Скользят персты, и слышу голос, чей

Высокий лад стремится с лютней слиться, —

Готово счастье в сердце распуститься:

Ее услышав, мог бы Одиссей

И тот забыть о родине своей —

Сирена, о бессмертная певица!

Я вижу Мельпомену, а вокруг —

Ее сестер; и Аполлон, из рук

Не выпуская лютни, воспевает

Любови Зевса; и напев простой

Так смертных и бессмертных услаждает,

Что бег Луара прерывает свой.

Перевод М. Яснова

«Когда любовь – хранить в душе годами…»

Когда любовь – хранить в душе годами

Единственной богини образ милый;

Когда любовь – сгорать в тоске постылой

И умирать, пылая страстью к Даме;

Когда любовь – вот так и жить: как пламя,

А ту, что ранит, звать и над могилой;

Когда любовь – желать со всею силой

Насквозь пронзенным быть ее очами;

Когда любовь – себя уничижать,

От радостей безрадостно бежать,

От горестей своих не взвидеть света

И вдруг понять, забыв покой и сон,

Что жизни больше нет, – когда все это

И есть любовь, то, значит, я влюблен!

Перевод М. Яснова

«Я словно Актеон – я жертва злой напасти…»

Я словно Актеон – я жертва злой напасти;

Бедняга невзначай познал Дианин гнев:

Нагие прелести богини подсмотрев,

Своими псами он разорван был на части.

Вот так и я – за то, что у тебя во власти,

За то, что ты милей и краше прочих дев, —

И я плачу стократ и гибну, ослабев:

Мне красота твоя смертельней псиной пасти.

О эти псы – мечта, надежда, ревность, страх —

Мне в клочья сердце рвут, вцепившись впопыхах.

И что там ни кричи, – все тщетно, как в пустыне

Глас вопиющего: их ненависть страшна.

«Я ваш хозяин!.. Прочь!..» Все тщетно. Вот цена

За эту красоту разгневанной богини.

Перевод М. Яснова

Агриппа д’Обинье (1552–1630)

Стансы («Твердите вы в негодованье…»)

Твердите вы в негодованье —

Я ветреник и вертопрах:

Но можно ли построить зданье

На вечно зыблемых песках?

Лепечете вы повсеместно,

Что у меня, мол, в сердце лед;

Нет, я огонь, но всем известно —

Любой огонь без дров умрет.

Да вы подумайте и сами —

Могу ли запылать от вас?

Не зажигает льдину пламя,

Но лед тушил его не раз.

Нет дров – и пламя оскудело,

Нет солнца – и земля нага.

Душе во всем подобно тело,

Подобен госпоже слуга.

Жестокие! Я вам открою,

Где мой первоначальный пыл,

Где искры с огненной игрою:

Я в реках слез их утопил.

Вы предавали осмеянью

Любви и нежности порыв

И осыпали едкой бранью,

Когда я уходил, остыв.

Вам надобны мои мученья,

Чтоб я вас радовал, скорбя,

Вы лакомы до развлеченья —

Ну что ж, пеняйте на себя!

Теперь, как пагубной отравы,

Бегу любви, терзаний, мук,

И вы, браня меня, не правы:

Я – дело ваших милых рук.

Перевод Э. Линецкой

«Чей здравый смысл угас, – бежит любовных нег…»

Чей здравый смысл угас, – бежит любовных нег,

Тот не боится мук, – кого прельщает воля,

Мой друг, любовь для нас – завиднейшая доля —

Несчастье и недуг – любви не знать вовек.

Отрада всех отрад – лелеять чаровницу —

Свобода и покой – ну, это ль не напасть?

Удел стократ благой – в любовный плен

попасть,

Хранить сердечный хлад – что лечь живым

в гробницу.

Эти мои стихи можно читать на разные лады: и как два трехстопных восьмистишия и как одно шестистопное. Трехстопные между собой не связаны, это отдельные стихотворения, где оплакиваются горести любящих. Но если их соединить, получится стихотворение противоположного смысла, воспевающее счастье любящих.

Перевод Э. Линецкой

Теофиль де Вио (1590–1626)

Ода («Мне злобный Гений угрожает…»)

Мне злобный Гений угрожает,

Его я руку узнаю —

Он и тебя, любовь мою,

Недугом тяжким поражает.

Твои глаза – гласит молва —

Со мной в разлуке потускнели,

И пламена в них отгорели,

От коих слепли божества.

Дерзка бездумная Природа,

Судьба же мстительна и зла,

Когда страданьям обрекла

Росток божественного рода.

Взбешен судьбы неправотой,

Забыв былую незлобивость,

Кляну небес несправедливость,

Расправу их над красотой.

Из-за печальной этой вести

Я на терзанья обречен

И, хоть разлукой удручен,

Все ж остаюсь на том же месте:

Лежу в постели я пластом,

Уже мерещатся мне Парки,

И думаю, что вместе в барке

Хароновой мы поплывем.

И, если страждешь ты жестоко,

Тому виной любовь одна,

Достойна жалости она —

Поскольку нет в любви порока.

Умрешь – умру и я, друг мой,

Неверность мне всегда претила;

Меня и в мир судьба пустила

Затем, чтоб умереть с тобой.

Перевод М. Квятковской

Стансы («Филлида, небеса опять взирают хмуро…»)

Филлида, небеса опять взирают хмуро,

Я ненавистен всем,

Не будь со мной отваги и Амура,

Остался б я ни с чем.

Мне поклялись вредить и добрые светила,

Нигде защиты нет,

И при дворе ничто уже не мило,

И обезлюдел свет.

И боги не добры, и люди злы со мною,

Но нрав судьбы крутой

Стерпел бы я, утешенный одною

Твоею красотой.

Я верю – победят красы всесильной стрелы

Несчастия мои,

Узрев тебя, пойду на гибель смело

В блаженном забытьи.

И все же, посреди несчетных злоключений,

Я часто лгу себе,

Что погибаю от людских гонений,

Не от любви к тебе.

Опасности презрев, я не бегу несчастий,

Что путь мой пресекли:

Одна беда страшнее всех напастей —

Быть от тебя вдали.

Укрыться от врагов не надобно науки,

Поскольку мир велик,

Но есть ли край, где не умру от муки,

Твой вспоминая лик?

Нет солнца надо мной, одна лишь ночь сурово

Покрыла мраком твердь;

Я слеп и нем, здесь не с кем молвить слова —

Уж это ли не смерть!

Перевод М. Квятковской

Ода («Измена мне всего гнусней…»)

Измена мне всего гнусней,

И я готов считать, что в ней

Заключено все зло земное;

Когда впервые гнев богов

Исторгнул гром из облаков,

Она была тому виною.

Во славе солнечных лучей

Ты вышла из морских зыбей,

Венера, нежная богиня;

Но ярче был бы пламень твой,

Когда б возник в среде иной,

А не в изменчивой пучине.

Все, что погублено зимой,

Вновь обретает жизнь весной;

Подвержен мир метаморфозам,

Одна душа моя верна:

В ней вашим лилиям и розам

Весна нетленная дана.

Перевод М. Квятковской

Сонет («Ты будешь гордою от силы два-три лета…»)

Ты будешь гордою от силы два-три лета,

А после – красоты поблекнет цвет живой;

Когда же наконец прорвется пламень твой,

Злословье не найдет желаннее предмета.

На страсть постыдную не жди тогда ответа —

Любовию твоей пренебрежет любой,

И разве что лакей польстится спать с тобой,

В надежде, что ему перепадет монета.

И будешь ты искать, кому бы навязать

Себя в любовницы: простись с былым успехом —

Ничтожество тебе отставку может дать.

Ты кинешься ко мне – но взор я

Страница 9 из 9

отвращу,

Заплачешь от любви – но я отвечу смехом:

Так ты поплатишься; так я тебе отмщу.

Перевод М. Квятковской

Сонет («Своей жестокостью меня вы поразили…»)

Своей жестокостью меня вы поразили;

Когда бы ваш приход, что я так долго ждал,

Лишь на единый день иль на два запоздал,

Вы б осчастливили лишь мертвеца в могиле.

Нет, никогда души столь тяжко не казнили!

Я, унимая боль, ее лишь растравлял,

Я делал все, что мог, но тщетно применял

Те средства древние, что мудрецы открыли.

Но, ваш целуя дар, бесценный ваш привет,

И с ним – след ваших рук и ваших взоров след,

Я здравие свое уже вернул отчасти.

Клоринда, вы моей владеете судьбой:

И даровать мне жизнь всецело в вашей власти,

И даровать мне смерть небрежностью любой.

Перевод М. Квятковской

Стансы («Люблю – и в этом честь моя…»)

Люблю – и в этом честь моя;

Никто из смертных, знаю я,

Не испытал подобной страсти,

И чем бы ни грозил мне рок,

Смерть не страшна мне, видит Бог:

Ведь жизнь моя – лишь в вашей власти.

Смиреннейшие из людей,

Склонясь во прах у алтарей,

Ища богов благоволенье,

Сжигают только фимиам;

А я, верша служенье вам,

Решаюсь… на самосожженье!

Монархи – баловни судьбы:

Сеньоры наши – им рабы,

Стихии им подвластны тоже,

Весь мир – их замок родовой;

А я владею лишь тюрьмой,

И мне она всего дороже.

Перевод М. Квятковской

«Когда к рукам твоим прильну…»

Когда к рукам твоим прильну,

Затмившим ложа белизну,

И неотрывно их целую,

Когда пылающей рукой

Скольжу по груди молодой —

Ты знаешь, как тебя люблю я.

Как богомолец к небесам,

Взор возвожу к твоим глазам,

Колена преклонив у ложа,

Молчу, желаньями палим,

И дремлют, сон твой не тревожа,

Мои восторги вместе с ним.

Сон, твои чувства полоня,

С твоих очей прогнал меня;

Ревниво он тобой владеет

В своих таинственных краях,

Твоя душа в его сетях

Не ропщет и вздохнуть не смеет.

И роза, льющая нектар,

И солнце, источая жар,

И бледное луны сиянье,

И ход наяды в лоне вод,

И тканых Граций хоровод

Шумнее твоего дыханья.

Так, близ тебя простертый ниц,

На стрелы сомкнутых ресниц

Гляжу, смиряя вожделенье,

– О, небо! – восклицаю я, —

Скажи, зачем краса творенья —

Источник муки для меня?

Перевод М. Квятковской

Сонет («Я вас поцеловал в неверном сновиденье…»)

Я вас поцеловал в неверном сновиденье,

И, пусть Амур огня еще не угасил,

А все же поостыл мой неуёмный пыл

И распаленных чувств утихло возбужденье.

Теперь моей душе, похитив наслажденье,

Вольно его презреть – я от плода вкусил,

Полуутешенный, отказы вам простил

И вновь уверовал в свое выздоровленье,

И чувства наконец узнали мирный сон,

И после двух ночей утих мой жалкий стон,

Ваш призрак отлетел и дал очам свободу.

Что сон бесчувственен, я слыхивал не раз;

Но, сжалясь надо мной, он изменил природу —

Он сострадательней и человечней вас.

Перевод М. Квятковской

Венсан Вуатюр (1597–1648)

«В одежде из цветов тут в заревую пору…»

В одежде из цветов тут в заревую пору

Предстала Нимфа та, что вижу в нежных снах,

Окраскою ланит, сиянием в очах

Новорожденную являя в мир Аврору.

И зацвела земля ее навстречу взору,

И разлился восторг в певучих голосах,

Огни вечерние потускли в небесах,

Как будто день пришел на смену их убору.

И Феб, уже клонясь к Фетиде лечь на грудь,

Внезапно поспешил свой светоч вновь раздуть

И повернул коней вслед за зарею ясной,

В тот миг и власти волн его б не удержать;

Но видя и вблизи ее такой прекрасной,

Во влагу низойдя, вновь не посмел восстать.

Перевод Ю. Верховского

Рондо

Три долгих дня, три ночи им вослед

Медлительно прошли с тех пор, как свет,

Сиявший мне, смог черной тьмой смениться,

Свет двух очей твоих, моя царица,

Глаза мои пленявший столько лет.

Лью слезы об утрате; силы нет

Изыскивать целенье мук и бед;

Мне каждый миг в терзаньях этих длится

Три долгих дня.

Меня стремит и мысль, и грустный бред

Искать тебя, забыв себя, свой вред;

А если рок сейчас же не смягчится

И не вернется злая чаровница, —

Не выживет в томленьях жизни цвет

Три долгих дня.

Перевод Ю. Верховского

Сонет к Урании

В любви к Урании дни жизни завершу я;

Ни время чувств моих уже не охладит,

Ни одиночество; любовь меня пьянит.

Я волю променял на сладость поцелуя.

Пускай она строга! Печаль мою врачуя,

Сиянием красы мой взор она слепит,

И муки вольные душа благословит,

И на жестокости ее не возропщу я;

Но в излияниях подчас мой трезвый ум

Нашептывает мне рои мятежных дум.

Когда ж оковы рву с решимостью железной,

Вновь разум шевелит потухшую любовь,

Твердя: «Достойней нет Урании любезной!»,

И он сильней, чем страсть, любить заставит вновь.

Перевод М. Талова

Пьер Корнель (1606–1684)

Стансы к маркизе

Маркиза, я смешон пред Вами —

Старик в морщинах, в седине;

Но согласитесь, что с летами

Вы станете подобны мне.

Страшны времен метаморфозы,

Увянет все, что расцвело, —

Поблекнут так же Ваши розы,

Как сморщилось мое чело.

Наш день уходит без возврата

Путем всеобщим бытия;

Таким, как Вы, я был когда-то,

Вы станете такой, как я.

Но уберег от разрушенья

Я некий дар – он не пройдет,

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/mihail-yasnov/pylaya-strastu-k-dame-lubovnaya-lirika-francuzskih-poetov/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.

Купить и скачать книгу в rtf, mobi, fb2, epub, txt всего 14 форматов