Режим чтения
Скачать книгу

Незнакомец читать онлайн - Шарлотта Линк

Незнакомец

Шарлотта Линк

Прекрасное лицо немецкого детектива

Романы Шарлотты Линк регулярно занимают первые места в списке бестселлеров еженедельника «Шпигель», главного СМИ Германии и Евросоюза, а общее число проданных книг превысило 30 миллионов.

В обычное июльское утро Ребекка Брандт, владелица прекрасного дома на побережье Прованса, решила, что пришло время свести счеты с жизнью. Лишь неожиданное появление в ее доме туристов из Германии, супругов Мариуса и Инги, удержало женщину от рокового шага. Однако во время морской прогулки на яхте Мариус исчез. Инга в отчаянии, но верит, что с супругом всё в порядке и он найдется. На это же надеется и полиция Германии: Мариус подозревается в убийстве своих приемных родителей, ужаснувшем своей жестокостью даже видавших виды стражей порядка…

Шарлотта Линк

Незнакомец

Charlotte Link

DER FREMDE GAST

Original title: DER FREMDE GAST by Charlotte Link

© 2005 by Wilhelm Goldmann Verlag, M?nchen

© 2012 by Blanvalet Verlag, M?nchen a division of Verlagsgruppe Random House GmbH, M?nchen, Germany

© Ирма Франк, перевод на русский язык, 2014

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

* * *

Пролог

Анонимное письмо к Сабрине Бальдини

Наступил май… Как же прекрасно зеленеет и цветет твой сад, Сабрина! Я видел тебя вчера вечером, когда ты еще сидела на улице. Где же был твой муж? Он проводит мало времени с тобой дома, не так ли? А знает ли он, собственно, что ты вовсе не та верная супруга, которую он в тебе видит? Ты покаялась ему во всех своих грехах? Или все самое важное хранишь в себе? Мне было бы интересно узнать, сможешь ли ты состариться рядом с ним и при этом сохранить в тайне свои измены?

Но как бы там ни было, ты часто бываешь одна. Уже стемнело, а ты все еще оставалась на улице. Позже ты отправилась в дом, но дверь на террасу оставила открытой. Как опрометчиво с твоей стороны, Сабрина! Разве ты никогда не слышала, что это может быть опасно? Мир полон злых людей… полон мстительных людей. Месть – это зло, но порой она бывает вполне понятной, ты не находишь? Каждый получает то, что заслужил. Этот мир можно вытерпеть только в том случае, если веришь в сбалансированную справедливость. Но порой она заставляет ждать себя слишком долго, и тогда нужно ее подстегнуть…

Ты ведь понимаешь, Сабрина, что заслужила смерть, не правда ли? Это тебе должно было быть ясно с тех самых давно прошедших дней, когда ты так ужасно спасовала. Это называют неоказанием помощи – то, что ты совершила. Или лучше сказать – не совершила… Что было тому причиной, Сабрина? Лень? Равнодушие? Ты ни с кем не хотела связываться? Чтобы не обжечь пальцы? Чтобы не стукнуться об угол? Ах, всегда одни и те же истории! Ты всегда с таким усердием выступала в защиту других… Но только до тех пор, пока это не грозило тебе неприятностями. Много слов, а за ними ничего. Это ведь так удобно – отвернуться в сторону! А если вмешаться, то ничего, кроме неприятностей, не получишь…

Но платить надо обязательно. Когда-нибудь. Всегда. Ты наверняка надеялась: «Да минует меня чаша сия», не правда ли, Сабрина? Прошло так много лет… Уже и воспоминания поблекли, а возможно, ты давно вытеснила те дни из своей памяти и постепенно привыкла думать, что тебе еще раз повезло. Что не пришлось заплатить…

Ты действительно так думала? Я считал тебя более умной. И более опытной.

А теперь срок подошел. Когда-то он должен был наступить, и я полагаю, что дольше уже не стоит ждать. Что касается меня, мне все ясно. Приговор тебе вынесен, и очень скоро я приведу его в исполнение. В отношении тебя и Ребекки. Она несет такую же вину, как и ты, и было бы несправедливо, если б тебе одной пришлось подставлять свою голову.

Для каждой из вас я найду достаточно времени. Это будет непросто, но произойдет без большой шумихи. Вы будете терпеть мучения. У вас будет тяжелая смерть. Она будет тянуться достаточно долго, чтобы у вас была возможность как следует поразмыслить о себе и о вашей жизни.

Ты уже с нетерпением ждешь встречи со мной, Сабрина? Тебе так не терпится, что вечерами ты уже не можешь подолгу сидеть в своем красивом саду? Что ты теперь будешь внимательно следить за тем, чтобы дверь на террасу была всегда закрыта? Что ты станешь осторожно оглядываться налево и направо всякий раз, когда покидаешь свой дом? Что ты будешь вздрагивать, когда позвонят в дверь? Что по ночам, лежа в постели, ты не сможешь сомкнуть глаз, когда твоего мужа в очередной раз не окажется дома, а ты со страхом будешь вслушиваться в темноту и спрашивать себя снова и снова, действительно ли ты закрыла все двери. Или будешь всегда оставлять свет включенным, потому что ты уже не переносишь всю эту черноту вокруг себя? Но ты ведь знаешь, что и это не защитит тебя, не так ли? Я приду именно тогда, когда наметил это себе. Ты не сможешь защититься.

А вообще, ты и сама об этом знаешь.

Я скоро снова дам о себе знать, Сабрина. Как приятно понимать, что все это время ты будешь день и ночь думать обо мне… И что твой вид будет становиться все более жалким и серым… Мне доставляет удовольствие наблюдать за этим.

Я с тобой.

Воскресенье, 18 июля

Ей снилось, что в дверь ее дома звонит маленький мальчик. Она шуганула его, как делала со всеми непрошеными гостями, желавшими что-то от нее получить. Эти попрошайнические налеты всегда были ей как бельмо на глазу: она чувствовала себя обремененной и принужденной, когда внезапно кто-то появлялся на ее участке и протягивал руку. В большинстве случаев речь шла, конечно, о пожертвованиях на добрые дела, но кто же может знать, насколько честны эти люди? И даже если они трясли своими удостоверениями, которые подтверждали их уполномоченность на сборы от имени благотворительных обществ, быстро определить, фальшивка ли это, хорошо или плохо сделанная, все равно невозможно. Особенно когда тебе шестьдесят семь лет и у тебя проблемы с глазами.

Стоило ей закрыть перед мальчиком дверь, как кто-то вновь позвонил в звонок.

Она резко приподнялась в постели, сбитая с толку, потому что второй приснившийся ей сон вернул ее в явь. Картина, увиденная во сне, все еще стояла у нее перед глазами: остренькое, бледное, почти прозрачное лицо мальчика с огромными глазами. Он просил не денег, он просил поесть.

– Я так сильно хочу есть, – сказал он тихо и в то же время почти обвинительно.

Она захлопнула дверь с возмущением и страхом из-за того, что ей пришлось столкнуться с такой стороной жизни, которую ей не хотелось бы видеть. Она отвернулась и попыталась забыть эту картину, но в этот момент в дверь снова позвонили, и она подумала: «Это опять он?»

Почему она сейчас проснулась? Был ли второй звонок на самом деле? Подобные звуки частенько «просачиваются в сны», и обычно это даже приятно. Это мог быть просто-напросто будильник, но у нее дома его не было. В конце концов, они уже больше не работали, а просыпались рано утром сами.

Было очень темно, но через щели жалюзи внутрь проникало немного света от уличных фонарей. Она могла видеть рядом с собой спящего мужа. Тот, как всегда, лежал совершенно неподвижно, а его дыхание было таким равномерным и тихим, что нужно было с очень большим напряжением прислушаться, дабы убедиться, что он вообще еще дышит. Она уже читала о том, как пожилые пары вечером вместе засыпали, а утром один из них просыпался, а
Страница 2 из 26

второй уже мертв. И она тогда подумала: если Фред помрет таким образом, то пройдет довольно много времени, пока она поймет, что произошло.

Ее сердце стучало резко и быстро. Бросив взгляд на электронные часы, на которых цифры светились светло-зеленым цветом, она отметила, что сейчас около двух часов ночи. Неподходящее время, чтобы просыпаться. В этот час люди так беззащитны… Во всяком случае, она чувствовала себя именно так. У нее все чаще возникало чувство, что если с ней когда-нибудь случится что-то ужасное – например, если она умрет, – то это обязательно произойдет ночью в промежутке от двух до четырех часов.

«Тяжелый сон, – сказала она себе, – и не более того. Ты можешь спокойно спать дальше».

Она опустила голову обратно на подушку, и в этот момент снова раздался звонок. И тут она поняла, что это был не сон.

Кто-то звонил ей в дверь в два часа ночи.

Она снова села и прислушалась к своему собственному лихорадочному дыханию в угнетающей тишине, последовавшей за этим резким звонком.

«Это совершенно безопасно, – подумала она, – я и не обязана открывать».

Ничего хорошего это означать не могло. Даже торговцы вразнос не звонят в это время. Тот, кто внезапно будит людей среди ночи, либо имеет злые помыслы, либо попал в тяжелую ситуацию. И пожалуй, последнее было более вероятным. Взломщик, грабитель или убийца ведь не станет звонить?

Она включила свет и наклонилась над своим спящим мужем. Тот вообще ничего не мог слышать, потому что заткнул уши «Оропаксом»[1 - «Оропакс» – тампоны для затыкания ушей от шума.]. Фред был столь чувствителен к звукам, что даже шорох ветра в деревьях перед спальней уже тревожил его. Или скрип половицы, или завядший листок от комнатных растений, что оторвался и скользнул на пол… От всего этого Фред просыпался, и это являлось для него самой большой неприятностью. То, что он вынужден был проснуться, когда уже решил спать, приводило его в неимоверную ярость, и это портило ему настроение на несколько дней. Поэтому в один прекрасный день он начал применять «Оропакс». А его жена с облегчением вздохнула.

Из-за этого она теперь медлила, не решаясь будить мужа. Он мог так рассердиться на нее, что потом перестал бы разговаривать с ней почти на целую неделю. По крайней мере, так будет в том случае, если позже он посчитает, что вырывать его из сна не требовалось. Но если выяснится, что лучше было бы все же разбудить его, а она этого не сделала, ее ожидает тот же исход. Она была уже сорок три года замужем за этим мужчиной, и вся ее жизнь с ним состояла, по большей части, из таких моментов: разрываться между двумя возможностями, нервно взвешивая, какой путь окажется правильным, и всегда придерживаться наиглавнейшего правила – не провоцировать его ярость. Жизнь с ним была очень и очень непростой.

Звонок раздался в третий раз; теперь он был более длинным, требовательным и настойчивым. Это происшествие не могло обойтись без жертв с ее стороны, и она потрясла мужа за плечи.

– Фред! – прошептала женщина, хотя он не мог ее услышать. – Просыпайся! Пожалуйста, просыпайся! Кто-то у двери в дом!

Фред, ворча, неохотно повернулся на бок, а затем неожиданно и молниеносно полностью пробудился и, выпрямившись, сел в постели. И уставился на свою жену.

– Что, черт побери… – начал он.

– Кто-то у двери!

Фред мог видеть только движение ее губ. Он неохотно выдернул свои затычки из ушей.

– Что случилось? Как ты смеешь будить меня?

– Кто-то звонит в дверь. Уже в третий раз.

Муж все еще таращился на нее, словно она была ненормальной.

– Что это значит? Кто-то звонит в дверь? В это время?

– Я тоже обеспокоена. – Она надеялась, что звонок раздастся снова, потому что заметила, что Фред ей не верит, но пока все было тихо.

– Тебе приснилось. И из-за какого-то дурацкого сна ты считаешь, что должна разбудить меня? – Глаза мужчины зло сверкнули; его белые волосы на голове торчали во все стороны.

«Ворчливый старик в дурном настроении, – подумала она, – уже давно мне несимпатичный. Может быть, я проживу еще двадцать лет. Если он не помрет раньше меня, то получится, что я прожила с ним шестьдесят три года. Шестьдесят три!»

Эта мысль вдруг так огорчила ее, что ей захотелось плакать.

– Грета, если ты еще раз… – начал Фред в полной ярости, но в этот момент в дверь вновь позвонили, и на этот раз еще дольше и непрерывнее, чем прежде.

– Видишь! – воскликнула женщина почти с триумфом. – Кто-то у двери!

– Действительно, – озадаченно произнес ее муж. – Но сейчас… сейчас два часа ночи!

– Я знаю. Но взломщик…

– …едва ли станет звонить в дверь. Хотя теоретически это был бы его единственный шанс попасть к нам в дом!

Это действительно было так. Четыре года назад, когда они купили этот дом и въехали в него, Фред приложил много стараний и времени, чтобы превратить его в крепость. Это был их приют в старости, как он его называл. Спокойный район на окраине Мюнхена – скорее зажиточный квартал. Раньше они тоже жили в Мюнхене, правда, совсем в другом конце, но тоже в так называемом приличном районе. Однако тогда они были моложе. С возрастом у Фреда появилась настоящая паранойя в отношении взломщиков, так что со временем на всех окнах первого этажа появились решетки, а на жалюзи во всем доме были замки с предохранителями. И конечно же, на крыше была установлена сигнализация.

– Может быть, нам просто проигнорировать звонки? – предложила Грета.

– Проигнорировать кого-то, кто преднамеренно будит нас? – Фред спустил ноги на пол. Для своего возраста он был еще довольно гибким и двигался более-менее легко. Правда, в последнее время очень сильно похудел; его пижама в черно-синюю полоску болталась на нем, как пустой мешок. – Я позвоню в полицию!

– Но ты не можешь этого сделать! Может быть, это кто-то из соседей, кому нужна помощь! Или это… – Женщина не договорила.

Ее супруг знал, кого она имела в виду.

– Почему он должен прийти к нам в случае чего? Он уже целую вечность не показывался, – возразил Фред.

– Тем не менее это может быть он. Нам следует… – По-хорошему говоря, Грета пребывала в совершенной нерешительности: эта задача была ей не по плечу. – Нам нужно что-то делать!

– Я же говорю! Вызвать полицию!

– А если окажется, что это действительно только… он?

«Почему у меня всегда такой страх, – подумала она, – даже просто имя его назвать в присутствии Фреда?»

Мужчине надоела вся эта суета.

– Я вначале просто гляну, – сказал он решительно и покинул комнату.

Его жена слышала шаги на лестнице, а затем до нее донесся голос – муж был уже внизу, в прихожей.

– Хэлло? Да кто там?

Позже, когда у нее уже не было возможности поговорить об этом с Фредом и когда она поняла, что ей предстоит прожить не двадцать лет, а лишь часы или в лучшем случае дни, она спросила себя: какой же ответ получил ее муж с той стороны двери, что он так быстро и с готовностью распахнул ее? Она слышала, как были открыты различные предохранительные запоры, а потом до нее донесся глухой удар, который она не смогла объяснить себе, но который заставил ее насторожиться. На руках у нее торчком поднялись мелкие волосики. Сердце не переставало бешено колотиться.

– Фред? – испуганно позвала она.

Что-то внизу с грохотом упало на пол. А затем Грета услышала голос
Страница 3 из 26

мужа:

– Вызови полицию! Немедленно вызови полицию! Быстрее! Поторопись!

Это был неверный совет. На втором этаже дома телефона не было. Она могла бы еще успеть добраться до своей комнаты, захлопнуть ее и запереть, а потом открыть окно, высунуться в ночь и кричать о помощи. Если б он приказал ей поступить так… Но муж велел вызвать полицию, поэтому она опрометью вскочила с постели и, дрожа всем телом, как осиновый листок, натянула халат и поспешила к лестнице. Послушная жена до последнего. Он сказал вызвать полицию. Телефон находился в зале. У Фреда, кроме того, был еще мобильник, но где он лежал, она не знала.

И только когда она уже находилась на лестнице, до нее дошло, что она совершила роковую ошибку.

Однако было уже поздно.

Вторник, 20 июля

В половине пятого утра Карен оставила попытки еще немного поспать и решила, что будет лучше встать и заняться чем-нибудь полезным, чем еще дольше крутиться в постели и в конечном итоге почувствовать себя совершенно разбитой.

«Но что значит «полезное», – подумала она, – что в моей жизни еще является полезным?»

Вольф, ее муж, еще спал – он совсем не замечал бессонницы своей жены. Впрочем, это было к лучшему, потому что он отреагировал бы на нее либо с насмешкой, либо с упреками, причем и то, и другое привело бы к тому, что Карен разрыдалась бы – в очередной раз. Наверняка он заявил бы ей, что она слишком рано отправилась вечером спать, а поэтому и утром неизбежно проснулась слишком рано, и теперь будет сводить всех с ума причитаниями о своей бессоннице…

Может быть, он и прав. В конце концов, то, что он говорил, звучало логично. И, к сожалению, все попытки донести до него иную точку зрения имели мало смысла. Для Вольфа существовало лишь одно мнение – его собственное, и на этом баста. Карен сама знала, что слишком рано ложилась спать вечером, но она была такой изможденной, такой обессиленной, что у нее просто закрывались глаза, что бы она ни делала. Женщина заползала в свою постель, как больная, у которой не оставалось никаких сил, и совершенно без перехода впадала в похожий на наркоз сон, из которого выныривала около половины четвертого утра, также без перехода, после чего продолжала бодрствовать, терзаемая тревожными мыслями о своем будущем и о будущем своей семьи…

Карен натянула джинсы и футболку, надела кроссовки и потихоньку выскользнула из спальни. Она читала в какой-то книге, что движения на свежем воздухе якобы очень хорошо помогают при депрессиях. И хотя точно не знала, страдает ли она депрессией, некоторые симптомы, описанные в книге, у нее, без сомнения, были.

Из детских комнат не доносилось ни звука. Очевидно, ей посчастливилось не разбудить никого из семьи.

Когда женщина спустилась по ступенькам, их собака – боксер по кличке Кенцо – уже стояла в прихожей и нетерпеливо махала своим коротким хвостом. Несмотря на то что он спал в зале – на данный момент его любимым спальным местом был диван, – от него, конечно, не ускользнуло, что хозяйка встала и оделась. Кроме того, пес тут же совершенно правильно понял, для чего ей кроссовки: все говорило о ранней утренней прогулке. Кенцо с восторгом продемонстрировал несколько прыжков вверх, после чего подошел к входной двери и в нетерпеливом ожидании посмотрел на Карен.

– Да иду уже, – шепнула она ему, взяв ошейник и поводок. – Но веди себя тихо!

Разгар лета… Утро было уже достаточно светлым, но воздух еще оставался прохладным, хотя был приятным и освежающим. День выдастся солнечным и жарким. На траве блестела роса. Карен глубоко вдохнула чистый воздух.

«Как все мирно, – подумала она. – Как тихо… Все еще спит. Такое впечатление, что Кенцо и я – единственные живые существа на этом свете».

Она решила пойти в лес напротив и сделать там большой круг. Осталось пройти еще через пару улиц их района, и они окажутся среди деревьев. Близость к лесу – прежде всего, ради собаки – была одной из причин, почему они с Вольфом решили остановить свой выбор на этом доме на городской окраине Мюнхена.

* * *

С тех пор как они въехали в новый дом, Карен стала чувствовать себя хуже. Она уже и раньше страдала от всевозможных проблем и забот, хотя никогда не могла точно сказать, какого рода были эти трудности. Одна ее подруга предположила, что она несчастлива в браке, но Карен это опровергла. Очень энергично опровергла. Они с Вольфом знали друг друга в течение пятнадцати лет, из которых одиннадцать были женаты, и имели двух здоровых, симпатичных детей. Если не считать вполне нормальные ссоры, которые неизбежны между двумя взрослыми людьми, проживающими под одной крышей, у супругов все было в порядке. Может быть, у них не очень много времени друг для друга, потому что Вольф делал карьеру в банке, где работал с момента окончания учебы в вузе, и редко бывал дома. Карен же оставила свою работу ассистентом зубного врача, когда родился второй ребенок, и оба они посчитали это разумным решением.

– Я зарабатываю достаточно денег, – сказал Вольф, – а ты сможешь полностью заняться детьми, и тебе не придется постоянно быть загнанной.

Порой Карен подозревала, что ее муж не имел ни малейшего понятия, как сильно один только уход за двумя детьми мог выматывать сидящего с ними родителя. А ведь еще нужно содержать в порядке дом, ухаживать за садом, выгуливать Кенцо, делать всевозможные покупки, стирать белье и гладить рубашки Вольфа… И все это было жизнью, полной стресса, за который ей никто даже каплей признания не платил. Порой женщина подспудно предполагала, что именно такая жизнь, возможно, приближала ее к пику нервозности и меланхолии. С другой стороны, если верить письмам читательниц в женском журнале, едва ли у любой домохозяйки все было иначе. Почему Карен так цеплялась за это заезженное клише и соглашалась с коллективным причитанием представительниц женского пола, вместо того чтобы увидеть положительные стороны в своей жизни? Здоровых детей, добрую собаку, идущую в гору карьеру своего мужа, красивый дом…

Да, в этом красивом, новом доме они живут уже три месяца, и когда Карен пыталась выявить причину своего все ухудшающегося мрачного настроения, ей время от времени приходили мысли, что она, возможно, не смогла осилить переезд, новое окружение и новых соседей. Было совершенно очевидно, что симптомы ее недомогания стали намного отчетливее. Бессонница сделалась более мучительной, причем, как это ни парадоксально, усталость тоже усилилась. Каждый час растягивался до бесконечной пустоты, и Карен часто была не в состоянии заполнить тикающие минуты чем-то полезным, хотя дел у нее было достаточно. Порой она сидела, уставившись в окно, на цветущий сад, на диване с длиннющим списком для закупок в одной руке и с кошельком в другой, и не могла найти в себе силы подняться и отправиться в супермаркет.

Была ли она одинока? Была ли она настолько одинока в семье из четырех человек, что вся ее жизненная энергия медленно, но непрестанно утекала из ее души и просачивалась куда-то, где она уже не могла ее найти?

Неделю спустя после переезда в новый дом Карен собрала в себе все силы и навестила соседей, в надежде завести здесь, по возможности, несколько приятных контактов. Но эти визиты оказали на нее удручающее воздействие. Женщина, жившая с одной стороны,
Страница 4 из 26

была слишком старой и озлобленной: она обошлась с Карен очень грубо и неприветливо, так, словно та лично была виновата в какой-то неудаче в ее жизни. С другой стороны проживала тоже уже довольно пожилая супружеская пара. Эти двое не понравились Карен – во всяком случае, она не могла себе даже представить, как начать с ними дружеские отношения. Он любил послушать себя самого и беспрестанно хвастался своими достижениями по работе в те времена, когда он был самым востребованным адвокатом – если верить его словам – и мог похвастаться сенсационными успехами. А его жена почти ничего не говорила, однако постоянно пристально смотрела на Карен уголками глаз – так, что у той появилось неприятное чувство: как только она покинет их дом, хозяйка беспощадно пройдется по ней. Гостья сидела на безвкусном парчовом диване, чувствуя себя разбитой и утомленной депрессией (как и в большинстве случаев), пригубляя коньяк и пытаясь в нужном месте восторженно улыбаться или произносить изумленное «о!». И страстно желала вернуться за надежные стены своего дома.

– Мне они кажутся неприятными, – сказала она вечером своему мужу. – Он полон самоуверенности, а она рта не раскроет и переполнена агрессией. Я чувствовала себя совершенно некомфортно.

Вольф засмеялся, и его супруга посчитала, как это часто бывало, что в его смехе сквозит что-то высокомерное.

– Ты действительно очень поспешна в своих оценках, Карен. По-моему, ты была там около получаса? И уже можешь так точно охарактеризовать этих совершенно незнакомых людей? Я могу сказать лишь одно – снимаю перед тобой шляпу!

Конечно же, он подтрунивал над ней, но почему же ее это так сильно задевало? Ведь раньше так не было! Что сделало ее такой ранимой? Или же его насмешки стали более злыми? Или же верно было все вместе взятое и одно следовало из другого? Вольф стал более колючим, это сделало ее более чувствительной, а ее чувствительность, в свою очередь, провоцировала его на то, чтобы обходиться с ней более жестко. Возможно, любящему мужу не следовало вести себя так, но человеческая натура следует своим собственным законам…

А новые соседи, по крайней мере, вовсе не стоили того, чтобы из-за них еще и ссориться.

Новые соседи…

Кенцо обнаружил на асфальте интересный след и заметно ускорился. Карен пришлось уже почти бежать трусцой, чтобы поспевать за ним. Она пришла к выводу, что такой бег на длинную дистанцию ранним утром намного лучше, чем ворочаться в постели, но ей, к сожалению, все же не удавалось прогнать из головы неприятные мысли. Так, например, вовсе не хотелось думать о своих соседях, а теперь именно воспоминания о них вновь прокрались к ней в голову. Потому что из-за них у нее уже несколько дней были проблемы, а иметь проблемы для нее означало непрерывно искать решения, чувствовать себя все хуже, не находя их, действовать своим нытьем на нервы окружающим. Во всяком случае, так описал это Вольф в своей продолжительной лекции, которую он на днях прочитал ей.

Проблема с соседями заключалась в том, что Карен в течение двух дней не могла застать их дома. А ей очень нужно было увидеться с ними, поскольку она хотела попросить их немного позаботиться о своем саде и прежде всего о своей почте – они с Вольфом и детьми собирались улететь на две недели в Турцию. Теперь уже оставалось всего полторы недели до начала школьных каникул, а спустя еще неделю они должны были отправиться в путь. Карен уже договорилась, что Кенцо побудет это время у ее матери, но она также считала важным своевременно уладить и все остальные вопросы. Вчера и позавчера она звонила соседям утром, в обед и вечером, но не обнаружила в их домах никаких признаков жизни. А что ей показалось особенно странным, так это то, что в воскресенье жалюзи на некоторых их окнах были то опущены, то подняты, хотя в целом все выглядело так, словно в доме никого не было.

– Я могла бы поклясться, что они дома, – сказала Карен мужу, – но в саду я их больше не видела, и никто мне не открывает!

Вольф слегка скривился, как бывало всегда, когда жена обременяла его проблемами, которые, как он считал, ей стоило бы решать самой.

– Так, значит, они, должно быть, уехали! Такое бывает…

– Но жалюзи…

– Вероятно, у них установлена автоматическая система безопасности. Она сама ими управляет. Дабы никто не заметил, что в доме никого нет.

– Но вчера ночью…

В ночь с воскресенья на понедельник Карен стала очевидцем странного наблюдения. Она опять, уже в который раз, не могла заснуть и отправилась в ванную, чтобы выпить стакан воды. При этом посмотрела в окно и увидела, что в некоторых комнатах соседнего дома горит свет. Женщина с облегчением подумала, что соседи, где бы они ни были, теперь, вероятно, вернулись домой, но на следующий день картина опять повторилась: никто не отреагировал на ее звонок.

– Ну так, значит, включение и выключение света тоже относятся к этой системе безопасности, – с раздражением сказал Вольф, когда она рассказала ему об этом. – Боже мой, Карен, не устраивай здесь цирк! До нашего отъезда еще больше двух недель; до этого времени они десять раз появятся! И кроме того, разве он еще в субботу не говорил с тобой по телефону?

Это было верно. Сосед тогда позвонил и пожаловался, что Карен неудачно припарковала свою машину перед гаражом и что якобы тот частично заблокирован. Она тогда убрала машину и затем, плача, ушла в свою спальню; у нее было такое ощущение, что с ней обошлись недружелюбно и зло.

– Почему ты тогда сразу не спросила насчет каникул? – поинтересовался Вольф.

– Потому что он был таким неприветливым, и я…

– Потому что он был таким неприветливым! Ты вообще-то замечаешь, что со временем начинаешь придерживаться подобного мнения уже обо всех, с кем тебе приходится иметь дело? Все обращаются с тобой неприветливо! Никто тебя не любит! Почему ты, например, сейчас просто не спросишь эту старуху с другой стороны от нас, сможет ли та позаботиться о нашей почте? Я могу тебе сказать, почему: потому во время твоего ознакомительного визита она была очень неприветлива с тобой! – Вольф сделал акцент на своих последних словах. – Карен, ты ходишь с такой миной, словно ты вечно заплаканная жертвенная овечка, и может быть, как раз это провоцирует людей плохо с тобой обращаться!

Может ли быть, что он прав?

…Карен с Кенцо свернули на улицу, в конце которой можно было через небольшую лужайку пройти в лес. Пес остановился около одной садовой изгороди и заинтересованно принюхался, и это предоставило его хозяйке возможность сделать короткую передышку. Несмотря на то что пробежка хорошо подействовала на нее, она опять вернулась к своим мучительным копаниям в мыслях, которые почти все приводили ее к обесценивающему мнению о себе. Могло ли быть такое, что ее положение «я – жертва» не является случайным? Вела ли она себя таким образом, что провоцировала других плохо обращаться с ней?

Раболепная, пугливая, зависимая от мнения других, не уверенная в себе…

«Вольф бы сейчас сказал: измени себя, – подумала женщина. – Имеет ли он понятие, как это тяжело – вытаскивать саму себя за волосы из болота?»

Нет, такой мужчина, как Вольф, даже близко не мог представить себе те заботы и нужды, в которых Карен барахталась практически постоянно.
Страница 5 из 26

Он просто шел своим путем, непоколебимо и прямолинейно, не задавая себе вопросов. Ему незнакомо это состояние, когда человек постоянно недоволен собой. И это, к сожалению, действительно замкнутый круг: она критиковала сама себя, поэтому и люди вокруг нее делали то же самое, что, в свою очередь, подтверждало ее плохое мнение о себе. Куда же должен привести этот путь в конце концов?

«Уж наверняка не к сильной, независимой и уверенной в себе женщине, – обреченно подумала она. – Скорее к такой, которая становится все более запуганной и психически неустойчивой, которая всего и всех боится».

Кенцо мог уже разглядеть перед собой лесную дорожку и резко дергал за поводок. Карен отпустила его, и пес радостно помчался рысцой. Потом он все же остановился за несколько метров до небольшой тропинки через поле и поднял свою лапу у заднего колеса припаркованной машины.

«О, черт побери, – подумала Карен, – надеюсь, никто этого не заметил! Боже, неужели он не мог подождать эти десять метров?!»

Она виновато огляделась, радуясь, что в этот ранний час еще никто не проснулся. Кенцо, конечно же, выбрал самую представительную машину из всех, что здесь стояли: темно-синюю ухоженную «БМВ». И тут, к ужасу Карен, внезапно открылась водительская дверца, и из машины вышел мужчина. Очень солидно выглядевший мужчина, в костюме и галстуке. Он выглядел невероятно рассерженным.

– Что, черт побери, позволяет себе ваша собака? – набросился он на Карен.

Она тут же подозвала Кенцо к себе и снова взяла его за поводок, чтобы он к тому же не поприветствовал незнакомца радостным лаем и не испортил бы его костюм. Лучше б она отпустила его только на окраине леса! Но кто мог знать, что он внезапно перепутает машину со стволом дерева? И что кто-то еще и окажется в ней ни свет ни заря?

«Что там делал этот мужчина в такой час?» – с тоской подумала Карен. Но, в принципе, это было не важно. Во всяком случае, он был по-настоящему рассержен на нее, и она опять начала дрожать, потому что кто-то – она буквально могла слышать самодовольный голос Вольфа – «неприветлив» с ней.

– Мне… мне очень жаль, – запинаясь, промолвила Карен. Она знала, что попеременно то краснеет, то бледнеет – как школьница, а не как взрослая женщина тридцати пяти лет. – Он… он еще никогда этого не делал… и я не понимаю, как…

Мужчина угрожающе сверкнул на нее глазами.

– Ну, я тоже этого не понимаю! Если не знаешь, как правильно воспитывать свою собаку, то следует завести морскую свинку!

– Говорю же, он еще никогда…

– Еще никогда! Еще никогда! На это я ничего не могу себе купить. Какое мне дело, что ваша собака якобы еще никогда так не делала? Мою машину она, во всяком случае, отвратительнейшим образом испоганила!

Карен вспомнилось: однажды она где-то прочитала, что мужчины рассматривают свою машину как частицу себя самого, в какой-то степени как удлинение своего самого важного органа, и если посмотреть на это с такой стороны, то Кенцо просто написал на эрекцию незнакомца… Не удивительно, что у этого типа сдали нервы.

– Если он что-то повредил… у нас есть страховой полис на этот счет, и я с удовольствием возмещу… – Если б она хотя бы не мямлила так! Если б у нее не наворачивались снова слезы…

Мужчина рассерженно пнул ногой колесо, жестоко пострадавшее от собаки, пробурчал что-то непонятное – похожее на «дура!» – снова сел в машину и с грохотом захлопнул за собой дверцу. Карен пошла дальше по дороге, чувствуя на себе его буквально сверлящий насквозь злой взгляд. По этой дороге она могла наконец достичь тропинки, ведущей через поле, и метров через сто скрыться под надежной защитой леса. Ее глаза горели.

Нет никакой причины, чтобы реветь, успокаивала она себя, но знала, что через несколько мгновений будет, всхлипывая, выть как собака. Ее руки тряслись, а коленки подгибались. Что с ней стряслось? Почему она ревет из-за каждой ерунды? И почему именно с ней все время происходят подобные вещи? Сосед, который накричал на нее, потому что она неудачно припарковала свою машину… Посторонний мужчина, который обозвал ее дурой, потому что ее собака обгадила его машину… Или же все совсем иначе? Может быть, с другими людьми тоже происходят такие вещи, но они лучше подготовлены к этому?

«У других есть чувство собственного достоинства, – подумала Карен, когда первые слезы уже катились по ее щекам, – и поэтому их не потрясает до глубины души, когда с ними обращаются пренебрежительно. Это скатывается с них как с гуся вода».

Но она никогда не сможет справиться с этим. Никогда. И это безнадежно.

Женщина присела на корточки, съежившись, обхватила обеими руками Кенцо, уткнулась носом в его немного колючую темно-коричневую шерсть с родным запахом и заплакала. Она опять пролила целые ручьи слез и была благодарна Кенцо за его теплое упругое тело, прижавшись к которому, получила хоть немного утешения и поддержки.

А Вольф лишь закатит глаза, когда она потом будет сидеть за завтраком. А дети будут смущенно смотреть в сторону.

Как жена и мать, Карен, несомненно, находилась на пути к катастрофе.

Среда, 21 июля

1

Инга неуклюже шагала позади Мариуса по знойной деревенской дороге и уже не в первый раз с тех пор, что они были вместе – в том числе и в течение двух лет брака, – находила, что он обращается с ней просто бесцеремонно. И также не в первый раз напрашивалась мысль о том, что она все же останется с ним, потому что Инга какой-то жилкой своего благоразумного, оседлого существа любила хаотические безумства, типичные для него; безумства, благодаря которым она снова и снова попадала в ситуации, подобные нынешней. Просто-напросто Мариус был бесцеремонен не только с ней, но и с самим собой; эта бесцеремонность вытекала из его полнейшей неспособности планировать и обдумывать какие-то вещи, взвешивать риск и при необходимости отказываться от великолепного плана, потому что его недостатки преобладали над преимуществами.

«И в конечном итоге, – подумала она, колеблясь между злостью и разочарованием, – бредешь при почти сорокаградусной жаре по какой-то пыльной деревенской дороге, где нет тени, где-то на юге Франции и не знаешь, что лучше: жить или умереть! Чертовски типично для этого мужчины!»

Инга остановилась и вытерла пот со лба. На ней была футболка без рукавов, прилипшая к ее телу, как мокрая тряпка, и помятые шорты, которые она с удовольствием сорвала бы с себя, потому что ей было слишком жарко в них. Она с удовольствием маршировала бы дальше вообще в одном лишь купальнике, но, хотя и была близка к тому, что вот-вот издохнет, в этом пункте в ней все же еще преобладало чувство стыда. Впрочем, сейчас Инга вполне могла представить себе, что в самое ближайшее время будет стоять нагишом и ей будет наплевать на то, что подумают люди.

– Можно мне еще глоток воды? – спросила она. Прошло, может быть, всего минут десять, как она последний раз пила, но ее язык снова прилип к пересохшему небу, а в глазах рябило.

«Здесь, на этой дороге, наверное, не сорок, а все пятьдесят градусов», – подумала она.

Мариус обернулся. Он, как и Инга, тащил на спине снаряжение для кемпинга, но предложил взять на себя дополнительно еще и провиант. Причем от еды осталось не так уж и много, так что и в этом отношении они до крайности
Страница 6 из 26

прогорели.

– У нас почти ничего не осталось попить, – сказал он. – Может быть, еще немного подождать до следующего глотка?

– Но мне нужно немного попить. Кажется, иначе я не смогу пройти дальше ни единого шага!

Мариус дал огромному рюкзаку соскользнуть на землю, открыл боковой карман и достал пластиковую бутылку с водой. Та была полна всего лишь на четверть. Тем не менее Инга жадно схватила ее и приложила к губам; сейчас она готова была отдать целое состояние, чтобы можно было выпить всю оставшуюся воду. Но по совести ей, конечно, нужно было оставить половину Мариусу. Ей стоило немалых физических усилий, чтобы заставить себя отдать ему бутылку с теплым содержимым.

– Возьми. Это тебе.

Ее муж выпил остаток воды и швырнул пустую бутылку на заросший участок земли по правую сторону. В обычное время Инга, как защитница окружающей среды, запротестовала бы, но в данный момент у нее не было на это сил.

– Так, – сказал Мариус, – ну, вот и всё. Теперь у нас больше нет воды.

– Но должен же быть где-то здесь какой-нибудь магазин. Ведь люди в этом дерьмовом захолустье тоже покупают продукты!

Инга огляделась вокруг. Безлюдная деревенская дорога. Дома справа и слева с закрытыми оконными ставнями. Мертвая тишина. Разумеется, в такую жару в обеденное время никто не показывался на улице. Только два сумасшедших туриста с палаткой для кемпинга могли додуматься до такого, чтобы медленно ползти вдоль дороги с риском получить солнечный удар.

– Наверняка здесь есть магазин, – согласился Мариус, – вероятно, где-то в глубине деревни. Но явно не здесь, у дороги.

– У меня нет сил, чтобы сейчас еще и обходить деревню. – Инга спустила свой рюкзак с плеч и села на него; ее ноги слегка дрожали. – Может быть, нам позвонить в какой-нибудь дом и попросить немного воды?

– Хм, – произнес ее муж и тоже огляделся вокруг, словно за это время здесь могло откуда-то появиться человеческое существо. Но кругом было по-прежнему тихо – не было даже ни малейшего дуновения ветра на улице.

Инга была близка к тому, чтобы разразиться слезами. Ей не надо было останавливаться. Не надо было пить. А уж садиться – тем более. Потому что теперь ее охватило такое чувство, что она ни за что на свете не сможет больше встать и идти дальше.

– Ах, Мариус, почему… я хочу сказать, как мы вообще могли в июле отправиться на перекладных к Средиземному морю?! – простонала женщина.

В принципе, она и сама с легкостью ответила бы на свой вопрос: потому что у ее супруга в очередной раз появилась сногсшибательная идея, и потому что – как и в большинстве случаев – в конце оказалось, что все не так просто, как он себе это представлял. Однако – что тоже было типично – это никоим образом не повлияло на него, чтобы он отказался от своего плана.

– Инга, потрясающие новости! – радостно выпалил он ей по телефону. Сама она на время своих семестровых каникул принимала участие в двухнедельной практике в Берлине в рамках учебы на историческом факультете, а Мариус в это время оставался один дома в Мюнхене. И они, разумеется, каждый вечер общались по телефону.

– Я могу достать машину! Один знакомый одолжит мне свою. Я подумал, что мы можем поехать на ней к Средиземному морю, когда ты вернешься, и прекрасно проведем время! – заявил Мариус.

– А кто одолжит тебе свою машину? Кто этот знакомый?

– Ты его не знаешь. Я помог ему сдать один экзамен, а теперь он хочет отблагодарить меня за это! Разве это не потрясающий шанс?

Инга прокляла свой скепсис, который каждый раз нападал на нее, когда муж загорался идеями, предложениями и планами. Почему она каждый раз должна была тут же строить из себя гувернантку, которая указывала на проблемы и охлаждала бьющийся ключом восторг Мариуса?

– Но ведь у нас там нет никакой квартиры. И мы наверняка теперь уже и не найдем никакую, – попыталась она возразить.

– Мы будем жить в кемпинге.

– Но у нас ведь нет…

– Все прочее мы тоже получим. Палатку, спальные мешки, плитку, посуду для кемпинга. Никаких проблем.

– Этот знакомый, видимо, в большом долгу перед тобой…

– А то! Сможешь ли ты получить когда-нибудь почти полностью написанную работу? Он может мне еще годами ноги целовать!

– Знаешь что, Мариус, боюсь, в июле на Средиземном море слишком жарко и полно народу, и…

– Но мы ведь сможем передвигаться. Мы можем уединиться в совсем тихом местечке. Если нам где-то не понравится, сможем поехать дальше. Инга, пожалуйста, не веди себя, как твоя бабушка! Скажи просто «да» – и радуйся нашей поездке!

Что же ей еще оставалось? Она согласилась, порадовалась по крайней мере его радости и попыталась не допустить, чтобы беспокойство одержало в ней верх. Но триумфа она не почувствовала; ее лишь наполнило безропотное смирение, когда выяснилось, что знакомый Мариуса все же не захотел давать свою машину, а выдал лишь обещанное снаряжение для кемпинга, которым была заставлена маленькая прихожая их квартиры, когда Инга вернулась домой.

– Дело с машиной было для него слишком щекотливым, – объяснил ее муж, – из-за страховки и вообще…

Вот именно. Как раз что-то в этом роде она с самого начала и предчувствовала. Но, по крайней мере, они получили новую, с иголочки, палатку, фантастические спальные мешки и потрясающие рюкзаки, да и посуда тоже отвечала самым высоким требованиям. Похоже было, что снаряжением для кемпинга еще никогда не пользовались – и, однозначно, оно было самого лучшего качества.

– У этого типа, однако, много бабок, – заметила Инга.

Мариус пожал плечами.

– Богатые родители. Кому-то либо везет, либо нет.

Это высказывание пришло Инге в голову теперь, в обеденное время на жаркой деревенской улице, когда ей казалось, что она сойдет с ума от жажды и не сможет больше терпеть боль от волдырей на ногах. Удачи, во всяком случае, у них обоих в этой поездке не было, даже если Мариус, что вполне вероятно, другого мнения об этом. Продвигались они быстро – этого не отнять. Отправились во второй половине дня накануне, потому что Мариусу нужно было еще работать в экспедиции, где он подкалымливал на время каникул. Одна молодая пара взяла их с собой до Лиона, но туда они приехали в три часа ночи. Им пришлось в кромешной темноте разбивать свою палатку на замусоренном кемпинге на окраине города, и Инга чувствовала такую усталость, что готова была разреветься. Они поспали от силы часа три, а затем измучились в ожидании попутки у въезда на автостраду. Кому захочется брать двух человек, которые везут с собой такое количество громоздкого багажа? В конце концов одна молодая француженка с ребенком на заднем сиденье сжалилась над ними, но она не могла провезти их с собой по-настоящему далеко, потому что хотела навестить свою мать и провести у нее пару дней. Она высадила их на какой-то развилке дорог и сказала, что до ближайшей деревни им понадобится полчаса ходу, но на самом деле им пришлось идти целый час. Теперь они находились совершенно в стороне от автострады, во всей округе здесь не имелось площадки для отдыха, и было ясно, что им необходимо купить свежую воду.

– Нам все же нужно было сойти на последней площадке, – сказала Инга.

– Да, но зато теперь мы продвинулись на двадцать километров дальше, – возразил ее муж.

– И что? Что нам это дало? Здесь,
Страница 7 из 26

наверное, вообще никто не ездит дальше чем до ближайшей деревни. Это значит, что нам придется идти назад к автостраде, а это как минимум пять километров. При такой жаре…

Голос Инги дрогнул, и она предусмотрительно не стала продолжать. По лицу Мариуса можно было заметить, что он боялся, как бы она на самом деле не заплакала, потому что от ее слез он всегда чувствовал себя беспомощным и несчастным. Хотя она и не часто плакала, даже можно сказать, предельно редко. Однако в данный момент…

«Это измождение, – подумала Инга, – если я сейчас зареву, то прежде всего от измождения. Я не могу больше. Я просто больше не могу…»

Она развязала шнурки на своих кроссовках, и когда стала медленно стягивать их с ног, то застонала от боли. Потом так же осторожно принялась скатывать вниз носки. Показались набухшие, огненно-красные волдыри.

– Мне нужна аптека, – сказала Инга, хотя было совершенно ясно, что найти в этой деревне аптеку будет еще сложнее, чем продуктовый магазин, если таковой вообще имелся. Скорее всего, ничего подобного здесь не было. Первая слеза покатилась у Инги из глаза по горячей раскрасневшейся щеке.

– Не надо! – Мариус тут же оказался около нее и пальцем поймал эту слезу. – Не плачь! Послушай, это было неразумно – снимать кроссовки. Ты наверняка не сможешь надеть их снова.

– Мне нужна мазь. И пластырь. Иначе все воспалится.

– Все выглядит действительно ужасно, – произнес Мариус почти благоговейно. – Но мы ведь не такое уж большое расстояние прошли пешком. Или…

Он отстранялся от всего плохого. Всегда и от всего.

– Женщина, которая подвезла нас, еще никогда не проходила пешком это расстояние. В лучшем случае, она делала это в холодную погоду, когда быстрее идешь. Полчаса! Это уж действительно полнейший перегиб!

– Но все равно, я считаю, что твои ноги…

Инга посмотрела на супруга с раздражением – она знала, что совершила большую ошибку.

– Да, о’кей, это новые кроссовки. И я знаю, что никогда не следует надевать новую обувь, если надо пройти большое расстояние. Однако когда ты сообщил мне об этом сказочно прекрасном отпуске, мне еще не было ясно, что мы попадем в такую глушь и нам придется маршировать много километров. Ты почему-то совершенно забыл упомянуть об этом!

Мариус сидел на корточках перед женой, разглядывая ее ноги, а потом взглянул ей в лицо. Как всегда, ей с трудом удавалось сохранять агрессивность и рассерженность перед его нежным выражением лица и выглядевших почти по-детски голубых глаз.

– Не будем ссориться, – умолял он, – это только отнимет у нас силы!

Инга провела рукой по его взмокшим от пота светлым волосам, образовывавшим у него на лбу своеобразный вихорок, который никогда не позволит ему выглядеть по-настоящему серьезным.

– Хорошо. Но…

Она не стала продолжать. Не было смысла объяснять мужу, что виной всему было его легкомыслие, что именно оно привело их в такую ситуацию, и что ему следует попытаться обрести зрелость поведения взрослого человека. Он, конечно, изменится очень мало, как и все другие люди не меняются в своей основе, – во всяком случае, не по просьбе и не по советам. Какое-нибудь потрясающее событие, взбудораживающее переживание смогли бы повлиять на Мариуса, чтобы он стал другим, но добиться этого было не во власти его жены.

– Послушай, – сказал Мариус, – ты останешься сидеть здесь и отдохнешь. Весь багаж я оставлю с тобой и отправлюсь искать аптеку. И какой-нибудь супермаркет. Я принесу тебе очень холодный лимонад и хорошую, прохладную мазь для твоих ног. Как тебе это нравится?

Это предложение прозвучало чрезвычайно заманчиво, но Инга знала, что радость или облегчение она почувствует только после того, как Мариус будет стоять перед ней с обещанными вещами. А пока что слишком велика опасность, что он либо собьется с пути и вернется лишь через несколько часов, либо забудет по дороге, за чем пошел. Такой вариант Инга считала вполне возможным – например, что он вдруг объявится с компакт-диском в руках, с музыкой какой-то там группы, которую он давно уже искал и вдруг обнаружил в одном магазине для парфюмерно-галантерейных и аптекарских товаров. И при этом от возбуждения забудет, с каким намерением вообще пришел туда.

Но поскольку у нее не было выбора, она кивнула.

– Хорошо. Это очень мило с твоей стороны. А ты уверен, что осилишь это?

– Я чувствую себя хорошо. Во всяком случае, мои ноги еще невредимы. В общем, – Мариус легко подпрыгнул, – жди меня здесь, хорошо?

Его жена устало улыбнулась и проследила глазами, как он прошел какой-то отрезок деревенской улицы обратно, а затем свернул налево на боковую улицу. Супруг был однозначно в лучшей форме, чем она. Правда, в отличие от нее, он много занимался спортом, а она всегда упорно, не отвлекаясь, полностью была сконцентрирована на учебе.

«Мне следует хотя бы посетить курс гимнастики при народном вечернем университете», – подумала Инга.

Немного дальше по улице она обнаружила каменную стену, от которой падала небольшая тень, и решила перебраться туда, потому что в противном случае ее неизбежно ждал в самое ближайшее время солнечный удар. Потребовались невероятные усилия, чтобы подняться, собрать вещи и пройти двадцать шагов – причем ей пришлось просеменить их как можно быстрее, поскольку горячий асфальт невыносимо обжигал ее босые ноги. Ей понадобилось трижды проделать этот путь туда и обратно, пока она не перетащила весь багаж к каменной стене; после этого Инга плюхнулась на свой свернутый в рулон спальный мешок, пыхтя, как локомотив. Ее немного подташнивало. Возможно, ей уже слишком напекло голову, так что физическая усталость была связана не только с ее неспортивной формой.

Тень подействовала на путешественницу благотворно. Ей приятно было сидеть, и если б она сейчас еще и получила немного воды, то смогла бы почувствовать себя уже почти комфортно.

Инга закрыла глаза и сидела так, пытаясь, правда, ни в коем случае не заснуть. Ведь вокруг нее были разложены все их пожитки. Эта мысль приободрила женщину.

Все пожитки… А Мариус вообще-то подумал взять с собой деньги?

Инга тихо простонала – почему сразу было не подумать об этом? Она потянулась к рюкзаку мужа и открыла наружное отделение. Кошелька не было, и женщина облегченно вздохнула. Свой мобильник Мариус, видимо, тоже взял с собой, так что он был для нее доступен. Может быть, Инга всегда слишком поспешно вешала на него ярлык глупца, может быть, она уже давно несправедливо судила о нем? Ведь он все-таки с отличными оценками учился в вузе и даже писал рефераты для других студентов. Да, частично он был весьма безалаберным, но все-таки не насквозь. Время от времени необходимо было иметь это в виду – во благо их брака.

Она вновь закрыла глаза.

* * *

Инга, по-видимому, заснула, потому что не слышала, как подъехала машина. Она испуганно подскочила, когда кто-то наклонился над ней. Вполне может быть, что прикоснулся рукой, но с уверенностью она этого сказать не могла.

– Да, слушаю? – спросила Инга в полном замешательстве, словно подняла трубку телефона и ожидала услышать абонента на другом конце линии.

Вместо этого она увидела перед собой лицо незнакомого мужчины. На вид ему было лет сорок пять или, может быть, чуть больше, и он казался
Страница 8 из 26

приятным и обеспокоенным.

Да, прежде всего, обеспокоенным. Это было, пожалуй, то самое правильное определение, которое первым пришло Инге в голову.

– Ах, вы немка! – сказал незнакомец. Он говорил совершенно без акцента, так что сам, видимо, тоже был немцем, как предположила Инга. Теперь она заметила и машину, которая была запаркована позади него. Мюнхенский номер.

– Я заснула, – сказала она. – Который сейчас час?

Мужчина взглянул на свои наручные часы.

– Четверть второго.

Когда Мариус ушел, было двадцать минут первого. Она проспала почти час.

Инга приподнялась и посмотрела направо и налево через пышущую зноем пустую улицу.

– Я жду здесь своего мужа. Он пытается найти что-нибудь попить. – Когда она говорила это, то почувствовала, какими сухими и потрескавшимися стали ее губы. Потребность в глотке воды становилась непреодолимым желанием.

– Боже мой, так это же не проблема! Подождите! – Мужчина встал, пошел назад к машине, вернулся с сумкой-холодильником, открыл ее и достал баночку колы, покрытую мелкими ледяными каплями воды.

– Возьмите. Когда я еду в машине на дальние расстояния, как сумасшедший пью колу, поэтому у меня, к сожалению, ничего другого нет, но…

Инга взяла у него из рук баночку, открыла ее трясущимися пальцами, приложила к губам и стала пить. Она глотала, как умирающая от жажды, чувствуя, как жизненные силы медленно возвращаются к ней, как в ней снова зарождается энергия.

– Спасибо, – сказала она, опустошив баночку. – Вы меня спасли.

– Я ехал по этой дороге, увидел вас, лежащую здесь, и подумал, всё ли с вами в порядке. Поэтому и остановился. – Взгляд незнакомца скользнул вниз по босым ногам Инги и испуганно остановился на ее ступне. – Боже мой! Ваши ноги выглядят ужасно!

– Мы довольно долго шли пешком. А я по глупости надела новые кроссовки. – Она пожала плечами. – Идею путешествия на попутных машинах мы представляли себе несколько проще.

Мужчина огляделся вокруг.

– Мне кажется, я уже давно – единственный водитель машины в этих местах. Эта деревня не совсем удачно расположена, чтобы иметь шанс поймать попутку. Во всяком случае… я не знаю, куда вам нужно, но…

– К Средиземному морю.

– Тогда вы немного сбились с пути.

– Я знаю. Мы и хотим вернуться обратно к автостраде, но при этой жаре нам, видимо, придется подождать до вечера.

Незнакомец задумчиво взглянул на Ингу. Казалось, что он что-то взвешивает в уме и пытается принять решение.

– Я еду к Средиземному морю. Кап-Сисье. Кот-де-Прованс.

– О… Тогда вы тоже немного удалились от дороги, или…

Собеседник Инги откинул волосы со лба. Они были темными, едва тронутыми сединой.

– По радио сообщили об аварии. И большой пробке на дороге. Так вот, я как раз пытаюсь объехать ее, – объяснил он.

Инга посмотрела на него. Она знала, что вызывала к себе доверие, но прекрасно понимала людей, которые принципиально не брали попутчиков. Инга сама была из таких. Как-то раз одна ее подруга в сильный мороз зимой из жалости подобрала одну парочку – те уже почти примерзли к дороге. А позже этот тип приставил ей нож к горлу и принудил ее свернуть на проселок. Там они заставили ее выйти, а сами смылись на ее машине вместе с ее сумкой, в которой находились деньги, чеки и все документы. Подруга, видимо, еще посчитала за счастье, что с ней не произошло ничего более ужасного.

Мужчина вздохнул.

– Я, собственно, никогда не беру с собой незнакомых людей, – сказал он, словно прочитал мысли Инги, – но у меня такое ощущение, что я не могу оставить вас здесь сидеть. Так что, если хотите…

– Проблема в том…

Незнакомец кивнул.

– Ваш муж. Его нам, конечно, тоже придется подобрать.

– Я просто не могу его здесь оставить.

– Конечно же нет. Вы имеете представление, куда он пошел?

– В том направлении. – Инга указала рукой в сторону дороги. – А потом на первом повороте налево. Больше я не знаю. Он надеется найти где-нибудь продуктовый магазин. Я могу попытаться позвонить ему на мобильник.

– Подождите. Эта деревня небольшая. Мы наверняка сразу же его найдем. – Мужчина снова закрыл свою сумку-холодильник и выпрямился. – Пойдемте. Мы упакуем ваш багаж и тронемся.

– Теперь я причинила вам еще и хлопоты, – виновато сказала Инга. Она поднялась на ноги и подавила в себе тихий вскрик от боли, когда поставила ноги на асфальт. – О боже, как горячо, прямо как диск электроплиты!

– Садитесь быстрее в машину. Я сам займусь багажом. Не можете же вы ходить здесь босиком!

Женщина с облегчением опустилась на сиденье рядом с водительским. В машине, наверное, все время был включен кондиционер, потому что в ней царила приятная прохлада. Мужчина появился перед Ингой и всучил ей в руки аптечку первой помощи.

– Возьмите. И перебинтуйте свои ноги. Туда сейчас не должна попасть грязь.

Пока Инга нарезала бинты, ее спаситель убрал все снаряжение для кемпинга в багажник и частично на заднее сиденье. Потом он сел на место водителя и завел мотор. На его лбу блестели капельки пота.

– Боже мой, – произнес он, – пять минут на улице – и уже как разваренный… Кстати, – он взглянул на свою пассажирку, – меня зовут Максимилиан. Максимилиан Кемпер.

– Инга Хагенау.

– О’кей, Инга… я ведь могу называть вас так? Тогда поищем теперь вашего мужа. И если все пойдет гладко, то сегодня вечером вы уже будете на Средиземном море.

«Это слишком хорошо, чтобы оказаться правдой», – подумала женщина, и, откинувшись на спинку прохладного, гладкого и мягкого сиденья, решила, что она поступает слишком легкомысленно. По крайней мере, это выглядело бы так в глазах ее матери и ряда доброжелательных подружек. Она сомневалась, вызывает ли к себе достаточно доверия, чтобы ее взяли с собой в попутчики, но ни на минуту не задумалась о том, внушает ли он доверие. Чувство серьезности, надежности, да и вообще что бы ни было…

Инга стала искоса разглядывать водителя сквозь полуопущенные ресницы. Он смотрел прямо на дорогу. Во всяком случае, не на ее голые ноги. Это взволновало бы ее. Еще недавно ее шорты казались ей до невозможности лишними; теперь же ее беспокоило, что они слишком коротки. Она с удовольствием взяла бы что-нибудь, чтобы накинуть на свои голые ляжки, но не могла добраться до багажа, да и выглядело бы это по-дурацки, если б она при этой жаре вдруг накинула на ноги свитер.

Инга еще раз скосила глаза в сторону своего нового знакомого. Его взгляд все еще был устремлен на дорогу.

Женщина глубоко вздохнула. Она три раза перекрестится, когда Мариус будет сидеть в машине.

2

В это июльское, самое обычное утро среды Ребекка Брандт решила, что пришло время положить конец своей жизни, которую она больше не ощущала достойной продолжения.

Не то чтобы мысль о самоубийстве пришла к ней неожиданно. Ребекка порой прокручивала ее в своей голове, и она была для нее как соломинка, за которую женщина цеплялась в самые мрачные моменты, когда ей казалось, что безысходность и скорбь бесконечны, и она не видела перед собой никакого видимого пути. В такие минуты Ребекка думала: «Если я не смогу больше выдерживать, то уйду. Это право принадлежит мне: принять решение о том, что я не желаю больше терпеть».

Она все предусмотрела. Морфий. Ее муж был врачом, и через друзей-коллег нетрудно было добыть эти
Страница 9 из 26

таблетки. Ребекка накопила их достаточно много. Сильной передозировки будет достаточно, чтобы она заснула и никогда больше не проснулась. Упаковки лежали в шкафчике в ванной комнате, в самом конце, чуть заслоненные пачкой аспирина, бутылочкой спрея от насморка и различными снотворными. Иногда в последние месяцы Ребекка по нескольку минут стояла перед открытым шкафчиком, уставившись на эти упаковки. Порой это придавало ей немного сил.

Но сегодня она знала, что это не сработает. Один только взгляд на таблетки уже не приободрит ее. Ее силы иссякли, борьбу с депрессией уже не выиграть. Мысль о том, чтобы окончательно сдаться, приобретала все более теплый, соблазнительный блеск.

«Всю свою жизнь, – подумала Ребекка в это утро, – мы учим, что никогда не нужно сдаваться. Поэтому нам так трудно это дается. Поэтому в нас поднимается такое сильное сопротивление. И чувство вины. Прежде всего именно они».

Ребекка внимательно прислушалась к себе. В это утро она не смогла найти в себе чувство вины. Если оно вообще еще было в ней, то ей, во всяком случае, не удавалось войти с ним в контакт, и это было как раз то обстоятельство, которым она должна была обязательно воспользоваться. Чувство вины – самое сильное препятствие при планировании и осуществлении самоубийства. А если оно притупилось, это означает, что судьба дала ей шанс.

В этот день все было, собственно, как всегда. Ребекка рано проснулась, надела свой спортивный костюм и отправилась в сад. Отправилась в утро, которое было очень светлым, и его чистый воздух еще приятно пощипывал кожу, а на губах ощущалась морская соль. Позже будет жарко, очень жарко и очень солнечно.

Сад был большой любовью Феликса. В этот сад он влюбился, когда они оба решили – это было теперь уже восемь лет назад – купить в Провансе дом, где-нибудь вблизи моря, маленький домик с большим участком земли вокруг. Они, собственно, не были полностью уверены, на самом ли деле хотели этого. Вначале Ребекке казалось, что им просто было интересно поездить по окрестностям, помечтать, полюбоваться видами… Они тогда были очень загружены работой, а их жизнь дома, в Мюнхене, была хоть и счастливой, но уж чересчур перегружена стрессами. И часто достаточно было только одной мысли об убежище вдали от этой жизни, в каком-нибудь месте, где можно было отключиться, забыться, расслабиться, – и эта мысль помогала им легче переносить суету будничной жизни. Но как-то раз одна фотография в витрине маклерского бюро привела их в Лё-Брюске, вблизи Кап-Сисье, – местечко, расположенное посреди безоблачного средиземноморского ландшафта со скалами из черного камня, которые всегда привлекали своей несколько мрачной грациозностью и объезд которых на корабле всегда считался среди мореплавателей опасным и непредсказуемым. И вдруг оказалось, что эта прекрасная мысль, эта их желанная мечта может реально осуществиться в ближайшее время.

– Я даже не знаю, нравится ли мне это место, – сказала Ребекка, когда они поднимались на машине по серпантинной, крутой и узкой дороге. Эта местность была покрыта густым лесом, и создавалось такое впечатление, словно из солнечного дня перемещаешься в мир теней.

– Давай сначала просто посмотрим, – сказал Феликс.

Они проезжали мимо запущенных лугов и старых, ветхих домов, которые, съежившись, притаились в совершенно заросших садах. Цыганский табор с ярко окрашенными машинами на окраине дороги… Фруктовые деревья, на удивление ухоженные и рассаженные, как на плантациях… А потом снова лес. Здесь больше не было асфальта – лишь дорога через поле, усеянная выбоинами, в которых еще стояли лужи от ливневого дождя, прошедшего несколько дней назад.

– Да это же на краю света! – охнула Ребекка и услышала в своем голосе содрогание от ужаса.

Один из последних домов больше всего походил на фотографию с витрины. Во всяком случае, земельный участок был огорожен сильно обветшавшим белым дощатым забором, и именно этот забор запомнился Феликсу – по крайней мере, так он считал. Сам дом просвечивал белизной сквозь стену зарослей. Ребекка непроизвольно зябко поежилась, когда вышла из машины, и ее первой мыслью было: «Никогда. Никогда я даже недели здесь не выдержала бы».

А Феликс уже открыл ворота в сад, которые при этом чуть не выпали из своих заржавевших петель, и прошел на участок.

– Не надо, – сказала Ребекка. – Ты ведь даже не знаешь, дома ли эти люди.

– Мне кажется, здесь вообще уже никто не живет, – ответил Феликс. – Все выглядит таким заброшенным… Посмотри, какая высокая трава! Здесь уже целую вечность не косили траву и не подрезали кустарник и деревья.

Ветки хлестали их по лицам и путались в волосах, когда они, спотыкаясь, пробирались по едва заметной тропинке к дому. Ребекка вынуждена была признать, что здесь и в самом деле вряд ли кто-то жил. Дом выглядел таким же неухоженным, как и сад: от стен отваливалась штукатурка, в окнах на втором этаже уже частично не было стекол. Входная дверь в дом косо висела в дверной раме, как и ворота в сад.

– В него много пришлось бы вложить, – пробормотал Феликс.

Ребекка с ужасом взглянула на него.

– Ты что, на самом деле думаешь, что мы…

– Нет-нет, – сказал он, и они пошли вокруг дома.

И вдруг все изменилось. И свет, и небо, и весь день. Перед ними далеко вперед расстилался сад – огромная, казалось бы, бесконечная лужайка, которая в конце переходила в утес, а за утесом сверкало море, голубое и бесконечное. Оно отражало лучи солнца, светящего с безоблачного неба, и одним махом разогнало гнетущее впечатление мрачности, охватившее их незадолго до этого.

Оба они стояли, потрясенные этим зрелищем и ощущениями, которые оно вызвало.

– Это… – начал Феликс, очарованный видом, и Ребекка завершила его фразу:

– Невероятно. Это невероятно красиво.

Они прошли через весь сад до самого утеса. Склон горы здесь круто и обрывисто падал в море, а внизу бурлил морской прибой, с силой швырявший на камни белую пену волн. Песок маленькой бухты между водой и утесом светло поблескивал.

– Здесь можно было бы купаться, – заметил Феликс.

– Туда не спустишься, – возразила Ребекка.

– Да нет, туда можно спуститься! Проложить тропинку…

– Но все равно морской прибой здесь слишком сильный.

– Не всегда. Не каждый день.

Они взглянули назад, на дом. На эту сторону когда-то выходила небольшая веранда под крышей. Там стояли дряхлый шезлонг и немного подсохшая бугенвиллея[2 - Кустарник, растение-лиана с цветками яркой окраски: красный, оранжевый, розовый, фиолетовый, пурпурный, персиковый, снежно-белый и кремовый.], плетущаяся вверх по столбу и покрывавшая весь навес.

– Сидеть там и смотреть на море…

– Вечером при закате солнца…

– Слушать морской прибой…

– Смотреть на небо…

– И слушать крик чаек…

Они взялись за руки и медленно пошли через сад к дому. К своему дому.

Двумя неделями позже они купили его.

* * *

В это утро Ребекка сделала один маленький круг по саду и выкурила при этом одну сигарету, а затем отправилась на кухню и приготовила себе чай. Она пила его очень горячим, подслащенным медом, из керамического бокала, на котором были нарисованы две толстые черные кошки с хвостами, переплетенными в форме сердца. Цвет бокала был желтым. У Ребекки имелся
Страница 10 из 26

такой же бокал, только красный, а желтый принадлежал Феликсу, и она пользовалась только им. Друзья подарили им эти бокалы к десятилетию их свадьбы, и они взяли их с собой в дом на Кап. Эта пара бокалов очень подходила к остальному интерьеру дома.

Феликс во время отпуска всегда любил плотно позавтракать, поэтому Ребекка в семь утра накрыла стол в гостиной – со свежевыпеченным багетом, маслом и различными сортами мармелада. Она поставила тарелки на его и на свое место, села за стол, уставившись на хлеб, масло и мармелад, и поняла, что опять не сможет ничего съесть. По утрам это было хуже всего. День растягивался перед ней во всю свою длину, обещая бесконечные, пустые, одинокие часы, чередовавшиеся друг за другом. Вечер же был так далек… А там и момент, когда она могла принять свое снотворное, отправиться в постель и на несколько часов провалиться в забытье.

И в этот момент, в этот ежедневно повторяющийся момент безутешного одиночества и тошнотворного страха перед днем, Ребекка подумала: «Я больше не хочу. Я больше не хочу жить. Лучше уже не будет, а я не могу больше переносить эти утренние часы».

Она подумала об этом с полным спокойствием, чувствуя в тот момент, как ее страх отходит на второй план, а ощущение одиночества утрачивает остроту – теперь оно стало предсказуемым.

Ребекка снова убрала со стола и похозяйничала на кухне, а потом прошла в спальню и накрыла кровать покрывалом. Спальня находилась на втором этаже дома, и из окна оттуда открывался великолепный вид на море. Белые гардины раздувались на утреннем ветру. На комоде стояла фотография в серебряной рамке, на которой были изображены они с Феликсом в день их свадьбы – оба сияющие, влюбленные и вне себя от счастья. Вокруг них все было занесено снегом: они поженились в январе, а в ночь перед свадьбой выпал свежий снег. Многие приглашенные гости, живущие в других городах, не явились, потому что не рискнули поехать в такую непогоду. Так что, в конечном итоге, торжество получилось довольно интимным, и они оба в высшей степени наслаждались им.

Ребекка повесила несколько футболок, наброшенных на стул, в шкаф. Именно потому, что Феликс так сильно любил этот дом, ей хотелось оставить его после себя убранным и ухоженным. Сейчас она нальет много горячей воды и уберется в доме, чтобы все блестело и приятно пахло: окна, полы, все полки и шкафы, керамическая плитка и смеситель в ванной. Чтобы все сияло и блестело, когда она навсегда распрощается с домом.

Ребекка вкалывала все дообеденное время, не обращая внимания на то, что пот ручьями тек по ее телу. Было уже больше половины второго, когда она вылила последнее ведро с грязной водой и с легким стоном распрямила ноющую спину.

Белые половицы блестели на солнце, и в Ребекке разлилось давно не испытываемое, почти забытое чувство внутреннего покоя, почти что своего рода удовольствие. У нее появилась наконец цель, и вокруг нее все было в порядке.

Она прошла в ванную, взяла из шкафчика таблетки, отнесла их вниз и положила упаковку на кухонный стол. Теперь она еще раз пройдет по всему дому и саду, посмотрит, всё ли там хорошо, а потом проглотит эти штуки и, быть может, еще пару снотворных таблеток вместе с ними и два или три стакана виски – и затем все останется позади.

И как раз когда она обнаружила в гостиной полную пепельницу, которую ей обязательно нужно было опорожнить, зазвонил телефон.

Ребекка испуганно вздрогнула от этого неожиданного звука в тишине и в первое мгновение даже не смогла определить, откуда доносился этот звук. Она стояла как вкопанная, а потом до нее дошло, что это телефон и что ей нужно решить, брать ли трубку.

После своего полного отстранения от всех и всего из своей прошлой жизни, после своего радикального разрыва со всеми людьми, которые когда-то были частью ее жизни, она действительно так редко принимала звонки, что почти забыла о существовании черного аппарата в гостиной. Последний раз он звонил четыре недели назад, да и то ошиблись номером.

«Может быть, на этот раз тоже кто-то не туда попал, – подумала женщина, – так что можно не реагировать».

Телефон замолк. Ребекка глубоко вздохнула и взяла пепельницу. Телефон зазвонил вновь.

Должно быть, что-то важное. Хотя она не могла себе представить, чтобы что-то еще могло иметь значение. Все связи она обрубила. Люди забыли ее. Счета от управления финансов она всегда пунктуально оплачивала, так же, как и счета за энерго- и водоснабжение.

Или нет? Связан ли этот звонок с подобным вопросом? Что-нибудь, что она забыла выполнить?

Женщина нерешительно взяла трубку и представилась тихим голосом:

– Ребекка Брандт.

Но в следующий момент от всей души пожелала, чтобы эти слова не были произнесены.

3

Он испортил весь ее план. У нее, конечно же, оставалось еще много времени. Раньше чем через два с половиной часа он не приехал бы и тогда мог бы с удовольствием обнаружить ее труп. В конце концов, ей должно было быть все равно, кто и когда ее обнаружит, хотя с эстетической точки зрения, конечно, лучше бы это произошло именно так, через такое короткое время. Иначе ей придется пролежать здесь остаток жаркого лета и гнить – и неизвестно, когда вообще кто-нибудь споткнется об нее.

Ребекка стояла около кухонного стола, уставившись на таблетки, и спрашивала себя, что же изменилось. Почему она больше не в состоянии сделать то, что еще несколько минут назад наполняло ее внутренним спокойствием и хладнокровием, которого она уже давно не испытывала? Звонок телефона. Голос, который она уже давно не слышала, но который все еще был для нее родным. Радостный смех.

Черт побери! Она сжала правую руку в кулак и со всей силы ударила по столу. Острая боль пронзила ее суставы, но ей казалось, что она не относится к ней, что все это происходит в другом месте, далеко от нее. Этот тип потревожил ее одиночество – вот в чем дело. Своим звонком он разорвал кокон, в котором она замкнулась, нарушил ее пребывание наедине с собой, потребовавшее абсолютного отмежевания от всего мира, чтобы она смогла достичь того пункта, к которому пришла сегодня утром, немного погодя после подъема: позволить себе прервать свою жизнь.

Этот процесс был таким длительным, таким трудным и таким болезненным, что ей хотелось плакать от злости и разочарования. Что тоже, в свою очередь, было совершенно новым, давно забытым чувством: слезы, что жгли глаза и в любой момент могли выплеснуться наружу. Последние слезы Ребекка пролила после смерти Феликса. А потом не плакала ни разу. Ее траур был чем-то таким, от чего слезы застывали льдинками.

Теперь можно было все начинать сначала. Мир протянул к ней руку, прикоснулся к ней, высвободил ее слезы. Можно было также сказать, что кто-то схватил ее в охапку и оттащил от края утеса, с которого она только что хотела броситься. И это означало, что ей придется отложить свои намерения, поскольку надо будет заново начать этот длинный, крутой путь наверх к вершине утеса, и при этом напрячь все свои силы, чтобы пройти его шаг за шагом. Но когда-нибудь она вновь будет стоять там, наверху. Только на этот раз выдернет телефонный штекер из розетки.

Ребекка взяла упаковки с таблетками, отнесла их наверх в ванную, положила в самый дальний угол шкафчика и запомнила их вид, утешающий и
Страница 11 из 26

многообещающий. Они под рукой. Она может взять их в любой момент. Ей нужно лишь всегда твердо помнить об этом.

В зеркале над умывальником Ребекка увидела свое бледное, как у привидения, лицо. Как только можно быть таким бледным в разгар лета на юге Франции? Как будто она как минимум целый год не получала ни единого луча солнца. Но в принципе так оно и было. Когда она вообще покидала дом? Всегда рано утром, чтобы пройти свой круг по саду, но в это время солнце еще только собиралось взойти. Иногда вечерами Ребекка выходила на террасу, но редко. Феликс очень любил проводить на террасе длинные вечера, сидеть там по полночи. Они пили красное вино и считали падающие звезды. Разве она могла вынести без него теплый воздух, теплый ветерок и свет луны?

Женщина еще раз провела щеткой по волосам. После того, как она узнала, что у нее будут гости – к сожалению, – появилась необходимость съездить в деревню, чтобы закупиться продуктами. Ее морозильная камера была наполнена едой, но Ребекка не собиралась ничего готовить. Эмоциональное напряжение в это утро было слишком сильным; ясно, что у нее не будет сил, чтобы вечером еще и стоять у плиты. Она знала одну маленькую лавку, где можно было купить готовые салаты, а кроме того, там продавался особенно хороший сыр. К салатам она сделает горячий багет в духовке. Этого должно хватить. В конце концов, она не просила навещать ее.

* * *

Лавка, в которую собиралась сходить Ребекка, находилась тут же, в порту Лё-Брюске. На набережной толкались целые полчища туристов – отвратительные, блестящие от масла для загара, полуголые мужчины с толстыми животами, женщины в едва видных бикини, оставлявшие на виду их целлюлит, ревущие дети, недовольные подростки с красивыми телами, но зато с придурковатыми лицами. Из многочисленных лавочек вдоль улицы воняло топленым жиром. Предлагали печеные яблоки и колбаски, цыплят гриль, пиццу с бороздками жира, киши[3 - Киш – открытый слоеный пирог, как правило, с грудинкой в составе начинки.], пахнущие копченым салом и, видимо, напичканные хозяином лавки всевозможными остатками, которые он не смог продать на прошлой неделе – во всяком случае, при виде куска этого пирога складывалось именно такое впечатление. Ребекка спрашивала себя, как люди могли это есть, да еще и при такой жаре. А еще она спрашивала себя, почему им не становилось плохо от одного только запаха, и как можно было вообще выдержать эту сутолоку и близость голых тел, от которых несло по?том…

И почему она видела только отвратительных людей?

Ребекка, конечно, знала, что здесь прохаживались не только мужчины с толстыми животами, а также что Лё-Брюске был местом встреч не только женщин в бикини, не имеющих для этого подходящей фигуры. Наверняка здесь гуляли и веселые подростки, и прелестные маленькие детишки. Но было, наверное, характерно то, что все отвратительное и вульгарное доминировало над красивым и утонченным, затмевая его до невидимости. Кроме того, это явно было связано и с душевным состоянием Ребекки. Она намеревалась распрощаться с миром и жизнью, и это было частью процесса – фокусировать свое внимание на отталкивающей стороне земного существования, исключая при этом хорошую сторону.

Хотя в данный день и на данном месте это не стоило особого труда.

Когда Ребекка добралась до магазинчика, в котором хотела закупиться, ее несчетное количество раз обругали, толкнули и отпихнули в сторону; она получила коричневое пятно от масла для загара на рукав своей белой футболки и в последнюю секунду смогла увернуться от подростка, летевшего на бешеной скорости на своем скейтборде, невзирая на сутолоку. Ей было жарко, и она почувствовала, что у нее начинает болеть голова. Несмотря на то что Ребекка была нервозной и изможденной – а может быть, и именно поэтому, – когда она распахнула дверь в маленькую лавку, ей пришла в голову неожиданная мысль: как же странно, что она сейчас стоит здесь и ощущает свое тело таким тяжелым, таким болезненным и сильно потеющим, когда, собственно, к этому времени она уже должна была быть мертвой, если б течение дня не приняло такой неожиданный поворот.

Ее вдруг стало знобить. Она содрогнулась, и причиной этому был не только прохладный воздух в лавке, где работал кондиционер.

К счастью, за прилавком стоял не владелец магазинчика, а юная девушка, которая, видимо, подрабатывала здесь летом и Ребекку не знала. Раньше Брандты часто закупались здесь, но после смерти Феликса его жена больше не бывала в этой лавке, и ей не хотелось бы отвечать на вопросы и давать пояснения. Тем более принимать соболезнования. Хотя все эти люди, конечно, имели добрые намерения по отношению к ней, но Ребекке все комментарии по поводу смерти Феликса с первого момента казались лживыми. Потому что они даже отдаленно не могли сравниться с той болью, которую испытывала она, и все их сочувствие и понимание не соответствовали тому, что означала для нее утрата мужа. Его кончина была ее кончиной, но разве кто-нибудь это понимал? А самым издевательским ей всегда казалось изречение «Жизнь продолжается». Феликс сказал бы на это: «Чушь». Жизнь вовсе не продолжается. Можно еще дышать, есть, пить и чувствовать, как бьется собственное сердце, но все равно быть мертвым. Однако Ребекка всегда считала излишним пытаться объяснить это кому-нибудь.

Она купила несколько сортов сыра, салаты и оливки и уже покинула лавку, когда до нее вдруг дошло, что она непроизвольно купила все то, что покупала раньше, когда Феликс еще был жив. Она выбрала то, что он особенно любил. Так же, как до сих пор она готовила его излюбленные блюда, хотя сама не очень-то любила их есть, да и вообще не испытывала чувства голода, так что в конечном итоге выбрасывала все приготовленное. Это походило на закон, которому она будет следовать всегда. Она не могла поступать так, словно он мертв. Делать вид, что он мертв!

Ребекка чуть не рассмеялась, хотя смеяться ей сейчас хотелось меньше всего. Какая сумасшедшая формулировка! Она не могла делать вид, что он умер. Феликс был мертв, черт побери! Она стояла у его могилы, лопатой сбрасывала землю на его гроб и словно через пелену или через стену воспринимала стоящих вокруг людей с траурными, озадаченными лицами. Некоторые из них плакали, произносились речи о невосполнимой утрате и о том, что Феликса слишком рано вырвали из их круга…

– Вы не должны видеть в его смерти произвольное, несправедливое решение судьбы, – говорил Ребекке пастор, и его голос тоже звучал издалека, – ему было предназначено умереть в этот час и таким образом, и когда-нибудь придет ответ на ваш отчаянный вопрос «Почему?».

«Плевать я хотела», – подумала она тогда и отвернулась.

Теперь, тесно прижав к себе бумажный пакет с покупками, Ребекка решительно проталкивалась через толпу, чтобы как можно быстрее уйти отсюда и попасть в спокойную атмосферу своего дома. Когда кто-то взял ее за рукав, она попыталась, не глядя, вырваться, но затем знакомый голос произнес: «Мадам!», и она подняла глаза и взглянула на сильно загоревшее лицо Альберта, начальника порта.

Альберт с Феликсом были в некотором роде друзьями. Они различались в плане образования и воспитания, но их объединяло другое – страстная любовь к парусникам и всему, что было связано
Страница 12 из 26

с водой и кораблями. Они могли часами сидеть и говорить о былых походах на яхте и пить при этом пастис[4 - Анисовая настойка.], который Ребекка не любила. Она редко принимала участие в этих встречах, так как сама ничего не понимала в хождении под парусом, поэтому со своей стороны ничего не могла добавить в эти беседы, и у нее было такое ощущение, что она своим присутствием будет смущать этих двух мужчин, мешая им рассказывать друг другу дикие небылицы. Так что когда они встречались, она отстранялась. Пусть Феликс получит свое удовольствие.

– Мадам, как приятно снова видеть вас! – сияя, сказал Альберт. Он говорил на провансальском диалекте, и Ребекка, как всегда, с трудом понимала его французский. – Как у вас дела, мадам? Я даже не знал, что вы этим летом здесь!

Женщина не собиралась объяснять ему, что она уже три четверти года только здесь и проживает, что ее дом в Германии продан и что она не собирается туда возвращаться. Ей не хотелось, чтобы этот человек начал навещать ее и перенес на нее свою дружбу с Феликсом.

– Мне нужно присматривать за хозяйством, чтобы все было в порядке, – уклончиво ответила она, – а то весь участок одичает, да и в доме… нужно кое-что сделать.

– Если вам нужна помощь…

– Спасибо, я справляюсь. – Ребекка заметила, как недружелюбно это прозвучало, и добавила: – Это очень любезно, Альберт. Я обращусь к вам, если появится проблема.

Друг ее мужа вздохнул.

– Я так любил его, месье Брандта… Хороший был малый. А в парусном спорте действительно много понимал. Был по-настоящему замечательным человеком.

– Да, – натянуто проговорила Ребекка, и между ними пролегло неловкое молчание, в то время как вокруг них продолжала бушевать пляжная жизнь – по-прежнему громко и оживленно.

– А что же будет с «Либель»? – спросил через некоторое время Альберт. – Я, конечно же, и дальше буду ухаживать за ней, только немного жаль, что никто больше на ней не плавает. Такая красивая яхта! Да и вы платите приличную сумму за ее стоянку, и…

– Вы на что-то намекаете? – спросила Ребекка.

Ее собеседник протестующе поднял обе руки.

– Боже упаси! Я просто имею в виду… Меня волнует судно. Месье так сильно любил его… Я иногда думаю… – Он не стал говорить дальше.

– Да?

– Иногда я думаю, что ему не понравилось бы, что «Либель» теперь лишь слегка покачивается в порту. Такое судно, как это, должно скользить по волнам под полными парусами, чувствовать ветер, пену волн, соль… А так, как оно стои?т сейчас… оно вконец захиреет.

Феликс тоже всегда говорил о «Либель» как о живом существе, поэтому нынешние слова Альберта не были чужды Ребекке. Она улыбнулась, немного беспомощно.

– Я не могу ходить под парусами. И никогда не имела права управлять яхтой.

– Но ведь вы можете сделать это сейчас.

Вот уж действительно анекдот… Весь этот день – просто абсурд. А теперь ей еще и предложили получить капитанскую лицензию…

Ведь она, по сути, должна была быть сейчас мертвой!

Словно жизнь неожиданно решила пустить в ход всю тяжелую артиллерию и заставить Ребекку отказаться от ее плана. Жизнь выставляла себя очень важной, интересной и многообещающей. Но в ее случае это не сработает. Взятку от жизни она не возьмет.

– Я подумаю, – уклончиво ответила Ребекка.

– Я мог бы помочь вам также, если вы надумаете продать «Либель», – предложил Альберт. – Я бы постарался, чтобы яхта получила достойного хозяина – того, кто знал бы ей истинную цену.

– Мне нужно подумать обо всем этом, Альберт. Я дам вам знать. Это очень любезно с вашей стороны, что вы принимаете такое участие во всем этом. Большое спасибо.

Продолжая свой путь, Ребекка размышляла, действительно ли она когда-нибудь обратится к нему. В первый момент это была просто вежливая фраза, чтобы отделаться от него, – по возможности, дружелюбно. Но пока Ребекка искала в кармане своих джинсов ключи от машины, она спросила себя, возможно ли такое, что она напрасно посчитала события этого дня – звонок по телефону, последовавший за этим ее поход в порт, встречу с Альбертом – за случайное, абсурдное стечение обстоятельств, которые испортили ей побег из этого мира. В конечном итоге, вполне возможно, что за всем этим крылась частица судьбы. Она хотела уйти, не позаботившись о любимице Феликса… «Сразу же после тебя, – говорил он ей иногда. – «Либель» стоит на втором месте, сразу же после тебя!»

Ей все же надо будет принять предложение Альберта. Найти хорошее место для яхты. И только потом уже испариться.

Женщина застонала, когда села в раскаленную машину. Она опустила все стекла, поставила пакет с покупками на сиденье рядом с собой и взглянула на море. Несмотря на полнейшее безветрие, Ребекка смогла различить на море парусные яхты. Она видела перед собой Феликса, то особенное выражение, которое появлялось на его лице, когда он возвращался из плавания на яхте. Такое раскованное, счастливое… Он выглядел так, словно был в полной гармонии с собой, словно с него на несколько часов слетело все, что напрягало его или усложняло ему жизнь.

Ребекка завела мотор.

Очевидно, ей придется сделать еще одно дело.

4

Как только Карен отворила калитку в сад, Кенцо помчался к забору и стал лаять на дом соседей. Это был странный день. В воздухе пахло грозой, и уже с самого утра было очень жарко, но солнце не светило, небо было свинцовым, и дул сухой, шквалистый ветер.

– Сегодня еще будет приличная гроза, – предположил за завтраком Вольф, прежде чем с последним куском во рту ринуться из дома, чтобы попасть на какую-то консультацию, к которой он готовился уже два дня, потратив на это сверхурочные часы и приезжая домой почти в полночь. Он избегал встреч со своей женой. Карен не знала, почему муж это делал, и, конечно, он сразу же блокировал любую ее попытку спросить его об этом.

Причинял ли он ей этим боль? Карен не могла ответить. Поскольку ее жизнь проходила под куполом одиночества и тревоги, она уже едва могла фильтровать отдельные обиды. Поведение Вольфа тонуло в ее всеобъемлющем жизненном кризисе, становилось его частью и сливалось воедино со всей ее печалью, в которой она изо дня в день пребывала.

* * *

Кенцо не прекращал лаять, и Карен, которая только что села на диван в гостиной, подперев голову руками, поскольку опять чувствовала, что ей не справиться со всеми задачами предстоящего дня, с трудом заставила себя подняться. Предстоящий день… Было уже половина третьего, а что она, собственно, сделала за это время? По существу, ничего. Сварила обед для детей – из замороженных продуктов, потому что не успела закупиться. Дети потом отправились с друзьями плавать, и Карен, как всегда, удивилась энергии других людей.

Кенцо лаял. Он уже в течение трех дней лаял на соседский дом, как только ему удавалось попасть в сад.

Почему же Кенцо, этот кроткий, спокойный пес, вдруг превратился в обычную брехливую собаку? Его хозяйка вышла на веранду.

– Кенцо! Кенцо, иди сейчас же в дом!

Пес повернул к ней голову, вильнул своим коротким, обрубленным хвостом, а потом снова повернулся, подпрыгнул вверх у забора и завыл.

– Кенцо, хватит. Замолчи и иди ко мне! – рявкнула Карен.

Боксер даже внимания на нее не обратил. «Да и почему именно его должны волновать мои желания?» – подумала хозяйка. Вольфа и детей это
Страница 13 из 26

тоже не волнует…

С прилегающего участка с другой стороны послышался рассерженный голос старой женщины:

– Каждый день один и тот же театр! Я больше не намерена это слушать! Вы не можете приучить свою собаку молчать?

Карен уже хотела проигнорировать бранящуюся старуху, скрыться в доме и с грохотом захлопнуть за собой дверь, но тут же вспомнила, как важно было для нее с самого начала жить в согласии с соседями. Ей стоило больших усилий, чтобы подойти к забору и улыбнуться в злое лицо стоявшей напротив пожилой дамы.

– Добрый день. Мне очень жаль, что моя собака вас потревожила, но…

– Летом я ложусь на террассе, чтобы вздремнуть после обеда, – проворчала старуха, – и это совсем не похоже на идиллию, если рядом постоянно лает собака.

– Я просто не знаю, что с ним происходит. Обычно он почти никогда не лает. Что-то беспокоит его в соседнем доме в последние дни. Мне кажется, он сердится…

Было ясно, что старую соседку едва ли интересовало, почему собака лаяла, – для нее было важно, чтобы этот лай прекратился.

– У них тоже была собака до позапрошлого года, – сказала она и при этом бросила на Карен такой ядовитый взгляд, словно обвиняла ее лично в этом обстоятельстве. – У этих, в том доме. Она была такой послушной, скажу я вам! Ее лая никогда не было слышно.

– Ну… – начала было Карен, но старуха продолжила:

– Они мне это так объяснили: собака должна быть в полном подчинении. Она должна знать, что занимает последнее место в семье, понимаете? У нее самый низкий чин, или как бы вы это ни назвали. У них она должна была в последнюю очередь проходить через дверь, и в последнюю очередь получать еду. Если кто-то из них поздно возвращался домой, собака вынуждена была ждать полночи. Так они ее сломили.

Карен тяжело вздохнула.

– Да это же извращение! – вырвалось у нее.

Старуха пожала плечами.

– Во всяком случае, они всегда очень гордились тем, что их собака не делала то, чего они не желали. Абсолютно ничего. Такого недисциплинированного тявканья, как у вашего пса, они не допустили бы.

Что-то всколыхнулось в Карен, совсем глубоко под мощными слоями ее печали и разочарования. Возможно, это была злость – маленький, извивающийся язычок злого пламени, которому не хватало кислорода, чтобы разгореться в большой пожар, в полыхающий огонь, но который – к большому удивлению Карен – еще не совсем погас. Она уже целую вечность не соприкасалась со своей злостью и только сейчас вдруг осознала это – перед лицом костлявой, недовольной старушенции и в мыслях о бедной, давно умершей собаке, для семьи которой единственно важным было снова и снова указывать ей на ее подчиненное и бесправное положение.

– Я, во всяком случае, не собираюсь препятствовать желаниям моей собаки, – холодно заявила Карен.

К ее удивлению, твердость, с которой она произнесла это, вдруг что-то изменили в поведении старухи: она вдруг заняла примирительную позицию.

– Да, они и вправду странные люди, – промолвила она, – какие-то самовластные… Во всяком случае, он. Она… ну, в общем, кажется мне всегда немного унылой. И высокомерной. У них немного друзей – во всяком случае, к ним никогда не приходят гости. И у них нет ни детей, ни внуков, я как-то их спрашивала. По-видимому, совсем одни на белом свете. Но меня это не касается. Я никогда почти не имела с ними дел. И никогда не хотела иметь что-то с ними.

– Вы не знаете, может быть, они уехали куда-то? – спросила Карен. – Оконные ставни у них постоянно закрыты.

– Меня не волнует, чем занимаются другие. И это всегда мне помогало. Я всегда совала нос только в свои дела. Никогда не вмешивайся в чужую жизнь, тогда не получишь неприятностей – таков всегда был мой девиз. Я имею в виду, что собственная жизнь достаточно проблематична, вы так не считаете? Так зачем же мне привязывать к ноге еще и чужие проблемы?

– Но порой не все так просто.

– Но у меня так, – заверила старуха, а Карен подумала, что она, возможно, даже и права, как бы ужасно это ни было. Эта старая женщина казалась ей совершенно безжалостной, совершенно равнодушной – прежде всего ко всему, что происходило вокруг нее. «Можно было околеть у ее ног, и ее бы это не заинтересовало», – подумала Карен, и мороз пробежал у нее по коже.

Одновременно налетел сильный, горячий, порывистый ветер. Небо теперь было желтоватого цвета серы, издали слышались тихие раскаты грома.

– В ночь с воскресенья на понедельник, – сказала Карен, – у них горел свет и жалюзи на одном из окон были подняты. А на следующее утро там опять все было тихо. Это ведь странно, не так ли? Я пару раз позвонила им, но никакой реакции не последовало.

– А что вам так непременно нужно от них?

Карен вкратце объяснила проблему с запланированной поездкой и почтой, которая будет скапливаться в почтовом ящике в их отсутствие.

Старуха, казалось, пыталась пересилить себя и в конце концов сказала:

– Это и я смогу для вас сделать. Принесите мне заранее ключи от почтового ящика, и я позабочусь об этом.

– Ах, вы окажете мне большую услугу! – воскликнула Карен с искренней благодарностью. – Это действительно очень мило с вашей стороны.

Ее соседка что-то проворчала и повернулась, чтобы уйти. Карен предположила, что разговор окончен. Она еще раз окликнула Кенцо, который на этот раз последовал ее приказу. Боязливо, виляя хвостом, пес посмотрел на небо. Было ясно, что он проделал это скорее из-за собирающейся грозы, которая заставила его вернуться домой, чем из-за почитания своей хозяйки.

– Оставайся здесь, – приказала ему Карен, – я сейчас вернусь.

Ей пришла в голову идея.

«Я просто-напросто посмотрю», – подумала она.

Несмотря на то что уже упали первые капли дождя, женщина быстро побежала из своего дома к таинственным соседям. Ей даже не пришлось подходить близко к садовой калитке, чтобы увидеть то, что она собиралась проверить: почтовый ящик, из которого торчал угол конверта, и трубка для газет с двумя скомканными газетами. Еще одна лежала рядом и теперь размокнет под дождем.

Соседей Карен не было дома. И они, видимо, никому не поручили позаботиться об их почтовом ящике и не подумали о том, чтобы отменить доставку газет. Между тем, это совершенно не вязалось с их образом. Как бы мало Карен ни знала эту пару, но она была готова с уверенностью заявить, что они никогда не уехали бы, оставив после себя неустроенность. Пусть эти люди были неприятными и властными, и совершенно очевидно, в них также глубоко сидел комплекс преклонения перед авторитетом, но они были аккуратными, умело вели свою жизнь и ни в коей мере не были безалаберными.

Карен уставилась на дом, стоящий в полной тишине, с опущенными жалюзи. Дождь усилился, и она зябко передернула плечами, не зная, связан ли ее озноб с дождем или нет.

Как выразилась старуха несколько минут назад? «Зачем же мне привязывать к ноге еще и чужие проблемы?»

Карен медленно повернулась, чтобы уйти.

5

Он ужаснулся, увидев Ребекку в таком состоянии. Он видел ее в последний раз на похоронах Феликса, когда она была шокирована, полна отчаяния и в совершенном замешательстве; но при всем том Ребекка еще была той женщиной, которую он знал. А теперь, спустя девять месяцев, ему казалось, что перед ним стоит совершенно изменившийся человек.

Она сильно похудела, но
Страница 14 из 26

этого следовало ожидать, и он принимал это во внимание. А поскольку Ребекка, невзирая на потерю веса как минимум на двенадцать килограмм, очевидно, не покупала себе новую одежду, брюки и футболка висели на ней мешком и еще больше усиливали плачевное впечатление худобы. Она была бледной, как привидение, почти прозрачной, а ее лицо невероятно изменилось: щеки Ребекки стали настолько впалыми, что кости над ними казались выше и шире, чем раньше. Она выглядела жестче, чем прежде, и намного старше своих сорока трех лет.

Но что его по-настоящему напугало, так это притупленное – он чуть не подумал, мертвое – выражение ее глаз. Это были мутные глаза, без малейшего блеска, без единой искорки, без каких-либо эмоций. Он даже не мог сказать, что это были печальные глаза. Просто глаза, не выражающие вообще никаких чувств. Пустые. «Как будто она умерла вместе с Феликсом», – подумал он в полном замешательстве.

Они сидели на задней террасе, и перед ними простиралась фантастическая картина скал, моря и светящего голубизной летнего неба. Ребекка поставила на стол салаты, сыр, багеты и легкое белое вино. Сама она только пригубила вино, а к еде вообще не прикасалась.

После продолжительного молчания, которое для Максимилиана сопровождалось неприятным чувством, что Ребекка только и ждала, когда же гость наконец уйдет, он неожиданно произнес:

– Это неправда, что я сказал сегодня в обед по телефону. Что я в любом случае буду в этих краях. Я, в принципе, приехал только ради тебя.

– Я так и думала. – Даже голос Ребекки был не таким, как раньше. В нем не хватало тепла, и его мягкая мелодичность тоже совершенно исчезла. В принципе, голос был так же лишен всяких эмоций, как и ее глаза. – Почему бы еще ты мог оказаться в этих краях?

– Вот именно, – согласился ее гость, – раньше я приезжал ради вас. А теперь – ради тебя.

Женщина посмотрела на него.

– Тебе незачем беспокоиться из-за меня, Максимилиан. У меня все есть, что мне нужно. Феликс оставил мне достаточно денег, чтобы…

Мужчина перебил ее:

– Извини, Ребекка, но ведь речь сейчас не о том, есть ли у тебя все, что нужно. Или достаточно ли у тебя денег… Конечно же, я волнуюсь за тебя! Ты внезапно бросила Германию и скрылась здесь, на юге Франции, где ты ни одного человека не знаешь, где у тебя нет работы, и живешь совершенно одна в этой глуши. Ты ни разу не позвонила! И я просто не выдержал. Мне нужно было выяснить, жива ли ты вообще!

Ребекка слегка улыбнулась. Ну, на самом деле просто растянула губы, что при очень большом желании можно было бы интерпретировать как улыбку.

– Откуда ты вообще узнал, что я здесь?

– Догадался. В принципе, это могло быть только здесь: место, которое Феликс любил больше всего. Я предполагал, что ты уединишься в этом доме.

– Вот именно, – сказала Ребекка, – ты ведь и сам видишь. Место, которое Феликс любил больше всего. Поэтому мне здесь хорошо.

Максимилиан почувствовал, что почти пришел в ярость, и ему пришлось приложить усилия, чтобы собеседница не заметила этого.

– Не сердись на меня, Ребекка, но на женщину, которой хорошо живется, ты совершенно не похожа! У тебя лицо бледное, как мел, ты худа, как жердь, и ты двигаешься как в трансе. Видела бы ты себя!.. Да это и неудивительно. Ты живешь здесь в обществе мертвого, а это…

Гость заметил, как хозяйка дома резко вздрогнула.

– Извини, – сказал он, теперь уже мягко, – но у меня сложилось именно такое впечатление. Здесь так много воспоминаний о Феликсе, но ведь его самого уже нет…

– Да что ты говоришь? – цинично спросила женщина и прикурила себе сигарету. Ее пальцы слегка дрожали.

– Ты вовсе не должна его забывать, – сказал Максимилиан. – Это в любом случае никому из нас никогда не удастся. Но мы, несмотря на это, должны жить.

– Кто сказал, что мы должны?

Мужчина вздохнул.

– Тебе необходимы люди вокруг тебя. Друзья. Знакомые. Работа, которая наполняла бы тебя. Тем самым ты вовсе не предашь его. И не утратишь воспоминания. И этот дом останется тебе. Ты ведь сможешь в любое время…

– Максимилиан, – сказала Ребекка, и на этот раз в ее голосе, который до этого был таким глухим, прозвучало что-то категоричное, – я не просила тебя вмешиваться в мою жизнь. Ты хотел навестить меня, и я согласилась. Но я не желаю сейчас в чем-то оправдываться. Как я живу – это мое дело.

Ее собеседник тоже взял себе сигарету. Он, собственно, бросил курить, но в данный момент посчитал, что без сигареты не выдержит.

– Он был моим лучшим другом, – резко произнес Максимилиан, – а ты была его женой. Это мой долг перед Феликсом – не допустить, чтобы ты пропала, и поэтому ты так просто не отделаешься от меня, как отделалась от всего остального в своей жизни. Боже мой, – он встал, размахивая своей сигаретой, – лучше бы Феликс не обеспечил тебя в финансовом плане! Тогда тебе пришлось бы работать! Тогда ты не смогла бы рассиживаться здесь, уставившись на стены…

Брандт тоже поднялась. Ее лицо вновь стало похожим на маску. Несмотря на то что она ничего не сказала, гость понял ее движение: она хотела, чтобы он ушел. Для нее эта короткая встреча окончилась.

– Ребекка! – беспомощно взмолился Максимилиан.

Она не ответила. В повисшей между ними тишине они услышали, как тихо скрипнула садовая калитка.

Хозяйка дома наморщила лоб.

«К ней не приходит ни один человек, – подумал Максимилиан. – Скрип калитки вызвал такое выражение у нее на лице, с каким другие реагируют на землетрясение».

– Это ко мне, – сказал он, – наверное, мои попутчики.

Ребекку, казалось, это не интересовало. Тем не менее она открыла рот, и впервые за все время, что Максимилиан был у нее в гостях, ее взгляд стал по крайней мере сконцентрированным.

– Ты не думал о том, чтобы купить у меня «Либель»? – спросила она.

6

Ингу очень беспокоили ее ноги. У нее начались пульсирующие боли, расходящиеся до самой щиколотки. Пока Мариус устанавливал палатку, она размотала бинты и испугалась, увидев кровавые кратерообразные раны, которые, вместо того чтобы начать заживать, выглядели еще хуже.

– Кажется, мне нужно обратиться к врачу, – сказала женщина.

Ее муж как раз боролся со штангами и тентом. Максимилиан Кемпер высадил их перед пустующим, совершенно заросшим участком, граничащим с усадьбой его знакомой, которую он хотел навестить. Высокая трава и переплетенные между собой усики вьющихся роз образовали почти непроходимый хаос, но супруги все-таки как-то пробрались к тенистому месту под высокими деревьями и обнаружили там покрытую мхом лужайку, которая была пригодна для установления палатки. Мариус прошел дальше и с восторгом сообщил, что чуть дальше начинаются скалы, опускающиеся в море.

– Ты должна это увидеть, ты должна это увидеть! – звал он ее, но Инга только отмахнулась:

– Не сейчас, Мариус. Я почти не могу ходить. Я даже с палаткой тебе не могу помочь. У меня страшно болят ноги.

– Нет проблем. Я сам все сделаю! Оставайся сидеть и отдохни!

Теперь, когда она упомянула, что ей, видимо, придется обратиться к врачу, ее супруг оторвался от своей работы.

– В самом деле? – спросил он. – Все так серьезно?

– Похоже, да.

Он подошел ближе и посмотрел ее ноги.

– Боже мой! Действительно ужасно… Это, наверное, безумно больно!

– Да уж, удовольствием не назовешь…
Страница 15 из 26

Мне нужна какая-нибудь мазь против воспаления.

Мариус немного поразмыслил.

– Знаешь что, я сейчас схожу в этот дом. Может быть, у знакомой Максимилиана найдется что-нибудь, что тебе поможет. Или тот отвезет тебя к врачу.

– Мне немного неловко, – сказала Инга, хотя и знала, что у нее нет другого выхода, кроме как еще раз обратиться к этому любезному мужчине, который привез их обоих сюда.

Она посмотрела вслед мужу, который проворно прошел между высокой травой и исчез. В той маленькой деревушке на севере Прованса они с Кемпером быстро нашли Мариуса, после того как покрутились по нескольким улочкам. Он сидел в тени оливкового дерева и преспокойно дремал. Инга тяжело вздохнула.

– Таким образом он, конечно, не сможет найти супермаркет, – сказала она, а Максимилиан засмеялся.

– Супермаркета здесь наверняка тоже нет.

Мариус испуганно вскочил, когда возле него остановилась машина, и посмотрел на Ингу с большим недоверием.

– Эй! Что случилось? Откуда…

– Садись, – холодно произнесла его жена. – Пока ты здесь мирно дремлешь, я организовала попутную машину к морю.

Видно было, что ее супругу стало неловко.

– У меня закружилась голова. Наверное, от жары. Я, собственно, хотел только ненадолго присесть, но… видимо, задремал…

Он протер глаза, и Инга пожалела о своих язвительных мыслях. Она сама была не в состоянии сделать даже один-единственный шаг, но Мариус, по крайней мере, должен был быть в порядке.

Женщина представила мужа и Максимилиана друг другу, и Кемпер еще раз повторил, что он едет в Кап-Сисье.

– Я хочу навестить там свою старую приятельницу. Если вы хотите присоединиться…

Мариус, конечно, тут же снова оказался в выигрышном положении, словно он уже предсказывал, что кто-то появится и отвезет их прямо к Средиземному морю. Ему тоже дали напиться, и он, с триумфом глядя на Ингу, вскинул руку с поднятым большим пальцем. Она посмотрела на свои ноги, терзавшие ее болью, и подумала, как же быстро у ее мужа все налаживалось, как поспешно он отстранял от себя только что перенесенные трудности. Но это, возможно, было связано еще и с тем, что проблемы никогда так сильно не давили на него и не задевали его, как это было у Инги. Она была в панике, не он. Она с самого начала видела лишь проблемы в запланированной поездке. Она считала, что никто не появится, чтобы вытащить их из затруднительного положения. Она чуть не упала без сил, не он. Мариус никогда не сдавался. Потому что он был более отважным, более убежденным и самоуверенным? Хм… подобные качества Инга не стала бы приписывать ему.

Об этом она думала и сейчас, сидя на лужайке в приятной тени под деревом и глядя ему вслед. Нет, скорее всего, было так: она считала, будто на самом деле мужа не трогали никакие события, никакие ситуации. Несмотря на его радостную беззаботность, которую с первого взгляда все всегда расценивали как обычную жизнерадостность, он всегда казался ей немного отстраненным от мира сего, замкнутым в своего рода коконе, который не пропускал к нему все неприятное, трудное, проблемное. Но, возможно, и все прекрасное тоже. Несмотря на постоянно смеющееся лицо Мариуса, у Инги порой складывалось впечатление, что на самом деле наполняло его не счастье. То, что придавало ему такой солнечный вид, было всего лишь отсутствием несчастья.

Это не было искренним.

Инга решительно подавила в себе эти мысли. Это всегда было ее слабостью – анализировать людей и ситуации. Ее последние отношения с парнем на этом и сломались, и ей не хотелось повторять ту же ошибку. Вполне логично, что между ней и Мариусом должны были возникнуть проблемы. Мужчина, воспринимающий жизнь такой, как она есть, и мало задумывающийся о завтрашнем дне, – и женщина, ломающая себе голову в беспокойстве о будущем; естественно, таким образом сталкиваются два мира.

«А может быть, это и хорошо для нас, – сонно подумала она и упала назад в траву, разглядывая невероятно голубое небо над собой. – Может быть, он сделает меня немного шустрее, а я позабочусь о том, чтобы он, насквозь доверчивый, не вляпался когда-нибудь в глупую историю…»

Инга закрыла глаза.

Когда она вновь открыла их, то не знала, сколько прошло времени и спала ли она. Теперь Инга смотрела в улыбающееся лицо Мариуса. Рядом с ним стоял Максимилиан, который озабоченно ее разглядывал. И еще она увидела женщину. Очень красивую, с длинными темными волосами, бледным лицом и бесконечно печальными глазами. Эта женщина держала в руках тюбик с мазью и перевязочный материал и покачивала головой.

– Здесь я ничем не могу помочь. Раны воспалились. Будет лучше, если ее посмотрит врач.

– О’кей, – сказал Максимилиан и протянул Инге руку. – Вы сможете дойти до машины?

Она кивнула.

– Тогда я сейчас отвезу вас к врачу, – сказал Кемпер.

Четверг, 22 июля

1

Телефон зазвонил посреди ночи. Карен спала беспокойно и неглубоко, поэтому тут же проснулась, привстала и начала вслушиваться в темноту. Ее сердце бешено стучало. Стрелки на электронных часах около кровати показывали половину третьего. Звонок в такое время не предвещал ничего хорошего.

Телефон снова зазвонил, и его звук был намного сильнее, чем днем.

– Вольф, – прошептала Карен, – телефон…

Ее муж пробормотал что-то невнятное, обернул свою подушку вокруг головы и перекатился на живот. Было ясно, что он не встанет, так что женщина спустила ноги с кровати на пол и протопала к аппарату, стоявшему в прихожей.

– Да? Алло?

Сначала Карен вообще ничего не могла расслышать. Потом на другом конце линии послышался какой-то звук, похожий на дыхание. Сдавленное, напряженное дыхание.

– Алло? – спросила женщина еще раз. – Кто это?

Она снова не получила ответа, но дыхание стало немного громче. Все было так странно, что в голову Карен тут же пришли истории, которые она слышала и читала: о мужчинах, которые в самое невероятное время звонили женщинам, наслаждались их смятением или страхом и получали от этого сексуальное наслаждение. Правда, такие мужчины чаще всего говорили непристойные вещи или угрожали, а этот тип вообще ничего не говорил. К тому же – и она даже не могла сказать почему – у нее сложилось такое впечатление, что это странное дыхание было похоже вовсе не на тяжкие вздохи сексуального маньяка, а на то, как человек тяжело дышит от страха и от напряжения. Как будто кто-то задыхался и был не в состоянии говорить.

– Пожалуйста, скажите же что-нибудь, – проговорила она.

Незнакомый абонент, видимо, пытался что-то произнести, но получился лишь сдавленный звук. Дыхание стало еще тише и звучало теперь как хрип.

– Скажите мне свое имя, – просила Карен, – иначе я положу трубку.

В ответ снова послышалось одно лишь дыхание, слабое и неравномерное.

– Послушайте, кто бы вы ни были, я ничем не могу вам помочь, – сказала Карен. – Вы должны сказать мне свое имя, или адрес, или номер телефона. Иначе я действительно ничего не смогу сделать для вас.

Она подождала, не имея понятия, сколько времени прошло – одна-две минуты или больше. Лишь почувствовала, что, невзирая на теплую ночь, холод пробирается вверх по ее ногам, и ей приходилось зябко переминаться с ноги на ногу. И еще почувствовала, что к ней потянулось что-то угрожающее, что в ее жизнь только что проникло то, что никак не
Страница 16 из 26

было связано с ее прежним существованием.

– Я сейчас положу трубку, – поспешно сказала Карен, что и сделала, после чего уставилась на телефонный аппарат, словно ожидала от него каких-то объяснений или других реакций, даже если это будут просто новые звонки. Но ничего не происходило. Ночь вновь была тихой и спокойной, словно и не было этого странного звонка и дыхания в трубке.

Карен быстро юркнула обратно в постель. Она знала, что теперь ей вообще не заснуть.

– Вольф, – прошептала она.

– Ну что? – пробурчал ее муж.

– Так странно… Кто-то был на проводе, но ничего не сказал. Только дышал…

– Какой-нибудь шутник. Есть такие люди.

– Не знаю… он… или она… так странно дышал…

Вольф зевнул.

– Ну значит, это был какой-то извращенец. Он возбуждался от твоего голоса.

– Это было не такого рода дыхание. Это было… – Если б Карен только могла описать это словами! – Как будто кто-то был в настоящей беде. Нуждался в помощи. Кто-то, кому не хватало воздуха. Он пытался что-то сказать…

Вольф снова зевнул.

– Карен, у тебя безудержная фантазия. Ты воображаешь себе самые невероятные вещи. Но знаешь, что было бы очень мило? Если б ты проделывала это не среди ночи. Есть люди, которым днем нужно тяжело работать, и им необходим сон.

– Но не я же заказывала этот звонок! – воскликнула женщина, и тут ей в голову пришла новая мысль, и она приподнялась. – А вдруг это была моя мать?

– Твоя мать не станет звонить тебе в это время.

– Если б ей понадобилась помощь, то позвонила бы.

Карен часто беспокоилась о своей матери. Та жила совершенно одна в большой квартире, которую оставил ей покойный муж, и упорно сопротивлялась попыткам своей дочери уговорить ее переехать в меньшую квартиру, поближе к своей семье. Карен с удовольствием взяла бы ее к себе, но как только она затевала разговор на эту тему, Вольф тут же вспыльчиво начинал протестовать: «О боже, нет! Только не это! Твоя мать – милая женщина, Карен, но жить под одной крышей с тещей – вот уж это мне действительно не нужно! Лучше сразу выбей у себя это из головы!»

– Я позвоню маме, – решила Карен и снова встала с постели. – Иначе не успокоюсь.

Вольф застонал.

– Нет, правда, Карен, порой ты просто невыносима! Оставь бедную женщину, пусть спит… Боже, как только можно быть такой истеричной? Ты представляешь себе, скольким людям звонят по ночам какие-то шутники? Но те не устраивают такой переполох!

Однако его жена уже была в прихожей, у телефона, и набирала номер своей матери. Прошло довольно много времени, пока пожилая женщина ответила. Ее голос был заспанным, и она чрезвычайно удивилась, когда поняла, что звонит ее дочь.

– Боже мой, Карен! Что-то случилось? Что-то с детьми? Или с Вольфом?

Как выяснилось, она никак не была связана с таинственным звонком и очень удивилась тому, что ее дочь предполагала, будто она могла ночью просить о помощи.

– Ну, так я сразу вызвала бы «неотложку», – сказала мать и тут же с упреком добавила: – Должна сказать, что ты меня сейчас здорово напугала. У меня аж сердце заколотилось… Больше не делай этого, Карен. Что с тобой? Мне кажется, ты немного перенапряжена в последнее время.

Этот упрек задел Карен – в конце концов, и Вольф утверждал то же самое. Она почувствовала, что вновь готова расплакаться.

– С чего ты взяла? – спросила она, но ее голос показался даже ей самой пискливым и неуверенным, как у школьницы.

– Ну, ты же недавно рассказывала мне, что не можешь найти никого, кто присмотрит за вашей почтой, когда вы будете в отпуске, и показалась мне при этом такой расстроенной… Словно это проблема мирового масштаба! – фыркнула ее мать.

У нее могла быть и договоренность с Вольфом. «Нам действительно нужно поговорить с Карен! Она становится все более и более странной. Расстраивается по поводу вещей, из-за которых вообще не стоит расстраиваться. С ней нелегко. А ведь когда-то она была совершенно разумным человеком!»

– Этот вопрос уже разрешился, – сказала Карен, и ей показалось, что это прозвучало уже совершенно невыносимо, словно она оправдывалась. – Я имею в виду, с почтой. Я уже нашла кое-кого.

– Ну вот, видишь! Не надо только сразу разводить панику… Сейчас я сделаю себе чай с ромашкой. Боже, такой звонок среди ночи действительно может кого угодно напугать!

«Да уж, и еще больше, если на другом конце провода кто-то так дышит, – подумала Карен. – Но то, что я расстроилась и испугалась, все находят странным. И называют меня эксцентричной и истеричной. Зато мама сделает себе успокоительный чай и будет считать, что она в полном порядке».

Карен натянула на себя одеяло до самого подбородка. Она почувствовала необходимость зарыться глубоко в норку, обрести там чувство тепла и защищенности, побыть одной. Просто одной. Лучше всего было бы, если б она вообще была одна на белом свете…

– Ну и, – донесся до нее голос Вольфа, – была твоя мать тем человеком, что навел на тебя ужас своим дыханием?

– Нет, – коротко ответила Карен.

– Надо же, – произнес ее муж. – Зато теперь она разбужена и, вероятно, весьма расстроена, и ей придется опять пить ромашковый чай, чтобы успокоиться… Вот это ты действительно хорошо сделала, Карен. Браво!

«Почему же он всегда, всегда попадает в точку?» – безутешно спросила себя Карен и уставилась в темноту с широко раскрытыми глазами. По дыханию Вольфа она поняла, что тот быстро опять заснул.

«Если б у меня были силы, – вдруг подумала она, – если б у меня были силы, то я бы покинула его».

Эта мысль, со всеми ее последствиями, настолько напугала Карен, что весь остаток ночи она размышляла над ней и даже временами забывала о странном звонке.

2

В порту Лё-Брюске корабли тихо терлись друг о друга своими корпусами, и этот звук можно было различить, даже несмотря на крики и смех большого количества народа вокруг, громкие крики чаек и лай собак, которые носились туда-сюда, играя друг с другом, посреди толкотни на портовом бульваре. На мачтах глухо постукивали канаты. С моря веял ветерок, не принося ни малейшей прохлады; казалось, будто он несет с собой горячий песок Африки. На небе не было ни единой тучки.

– Судно хорошо выглядит, – с похвалой произнес Максимилиан. – Вы действительно очень добросовестно следили за его состоянием, Альберт!

Начальник порта был заметно рад этой похвале: он смущенно двигал туда-сюда свою рыбацкую кепку на голове, и его загоревшее лицо сияло от радости.

– Мне это доставляет удовольствие. Такое красивое судно… Я с удовольствием за ним ухаживаю.

– Это «Виндо»! – радостно воскликнул Мариус. Он с видом знатока стоял рядом с этими двумя мужчинами и рассматривал «Либель». – На ней, видимо, здорово плавать под парусами!

Максимилиан удивленно взглянул на него.

– Вы что, разбираетесь в этом?

– Конечно. У меня есть капитанская лицензия, и я уже побывал во многих местах. И на Северном море. Мой старик всегда брал меня с собой, он просто с ума сходил по этому виду спорта.

– Хм, – произнес Кемпер.

Он взял с собой в машину Мариуса и Ингу, когда поехал в Лё-Брюске, чтобы Инга еще раз посетила врача, а ее муж смог закупить продукты, пока сам он взглянет на «Либель». Максмилиан знал это судно, так как часто ходил на нем с Феликсом под парусом. Его удивил вопрос Ребекки, хочет ли он взять
Страница 17 из 26

судно себе – Максимилиан не думал, что она будет в состоянии отдать сокровище своего покойного мужа.

– Я поговорю с Ребеккой, – сказал он. – Может быть, она разрешит, чтобы вы с Ингой разок поплавали на ней. Тогда сможете искупаться в открытом море прямо с яхты. Ведь на официальных пляжах в это время года можно с ума сойти.

– Это было бы действительно здорово, – сказал Мариус, и лицо его засияло от счастья. – У нас мало денег, и мы не смогли бы взять напрокат яхту… В общем, я думаю, что и Инга посчитает эту идею великолепной!

Они попрощались с Альбертом и отправились обратно к автомобилю. Там их ждала Инга, уже завершившая визит к врачу. К ее облегчению, раны быстро и хорошо заживали, и она уже скоро должна была без проблем начать ходить.

Когда мужчины сели в машину и Максимилиан завел мотор, Инга неожидано спросила:

– А что, собственно, с ней?

Кемпер непонимающе посмотрел на нее.

– С кем?

– С Ребеккой. Я имею в виду госпожу Брандт. Она невероятно печальная. Никогда не смеется и выглядит страшно несчастной…

– Девять месяцев назад она потеряла своего мужа. Автокатастрофа; он столкнулся лоб в лоб с выехавшей на встречную полосу машиной. Это был страшный шок. Боюсь, что она до сих пор не оправилась от него.

– Она постоянно здесь живет?

– Раньше это был лишь дачный дом, но теперь Ребекка здесь совсем уединилась, и это, конечно, весьма нехорошо для нее. В принципе, она здесь никого и не знает, кроме начальника порта, да и с ним ее связывает лишь поверхностное знакомство. Она очень одинока.

Они оставили городок позади себя. Узкая дорога вела через лес. Здесь было сумрачно и, несмотря на солнечные дни в разгаре лета, поразительно мрачно.

– Там, наверху, где она живет, чертовски уединенно, – произнес Мариус. – Великолепное место, но я считаю, что оно нетипично для этой области.

– Подождите, вы еще увидите темные скалы Капа. Вот это действительно неповторимо, – сказал Максимилиан. – Они придают Капу поистине угрожающий вид. Кстати, для парусников это рискованный уголок. В море перед Капом есть непредсказуемые течения, и море в том месте может быть по-настоящему диким.

– А на что живет Ребекка? – продолжил расспросы Мариус.

Кемпер быстро скосил глаза на его бесхитростное, открытое лицо.

– Феликс, муж Ребекки, хорошо обеспечил ее. Он был очень известным и состоятельным врачом. Ей не нужно работать, и она может полностью предаться своей скорби. – Последние слова Максимилиан произнес с большой горечью.

Молодой человек взглянул на него.

– Она была с ним очень счастлива, не так ли?

Кемпер грустно усмехнулся.

– Счастлива? По отношению к Феликсу и Ребекке это звучит почти банально. Они были сказочной парой. Кто бы мог подумать, что жизнь разлучит их так рано… Когда Феликс погиб, ему было сорок четыре года, Ребекке – сорок два. Это так… это так несправедливо…

Все трое молчали, пока машина ехала по винтовой, крутой, узкой и ухабистой дороге вверх. Между деревьями и скалами то и дело мелькали небольшие участки моря, сияющего голубизной и сверкающего на солнце. По окраинам лужаек стояли корявые древние оливковые деревья с причудливо изогнутыми стволами и ветвями; их листья светились на солнце, как светлое серебро.

– Здесь тоже не всегда лето, – неожиданно сказал Максимилиан, – здесь тоже бывают длинные, темные зимние ночи, туманные осенние утренние часы и дни, в которые с утра до вечера льет дождь, а облака сливаются с морем в единную серую массу… Каково же это быть там наверху совсем одной? Как она это выдерживает?

Он говорил больше сам с собой, но Инга все же обратилась к нему:

– Вы очень переживаете за нее, не правда ли?

– Да. Он – я имею в виду, Феликс – был моим лучшим другом. Я испытываю ответственность за его вдову, но не знаю, что могу сделать.

– У них не было детей?

– Нет. Как-то не получилось. Но Ребекка развернула невероятно активную деятельность, направленную на помощь детям. Вначале она училась на медицинском, но потом сменила направление и стала дипломированным психологом. Пятнадцать лет назад создала общество, которое занималось проблемными семьями – детьми, с которыми жестоко обращались, и родителями, применявшими насилие, тоже. Были установлены телефоны для оказания психологической помощи, проводились консультации, курсы групповой терапии и всякие прочие меры. Ребекка просто-напросто раскрылась в этом деле. Это общество – оно называлось «Детский крик» – имело очень хорошую репутацию и тесно сотрудничало с различными инстанциями по работе с детьми и юношеством. Эта женщина, – Кемпер стукнул ладонью по рулю; его жест выразил не столько агрессивность, сколько беспомощность, – эта женщина, которая прозябает там в одиночестве, как безжизненная тень, была еще год назад активным человеком, с утра до вечера окруженная людьми, постоянно выступавшая в защиту других, полная идеями и энергией! При этом жизнерадостная и оптимистичная. Она была очень позитивным человеком, благотворно влиявшим на других. Просто в голове не укладывается, что она теперь…

Он не договорил фразу, спрашивая себя, действительно ли все это непостижимо. Тому, кто знал Ребекку и ее мужа и встречал их в жизни, было ясно, что смерть Феликса должна была вырвать у его жены и сердце, и душу. Тем не менее – Максимилиан был убежден в этом – где-то в ней еще жила та, прежняя Ребекка, глубоко погребенная под толстыми слоями отчаяния, меланхолии и непреодоленной скорби. Проблема заключалась в том, что она никому не давала возможности проникнуть к прежней Ребекке и вновь пробудить ее к жизни. Она так радикально оборвала свою прежнюю жизнь, что, кроме него, Максимилиана, вряд ли кто-то осмелится перешагнуть границы, которые она четко проложила.

Остаток пути никто больше не разговаривал. Максимилиан обдумывал свои дальнейшие шаги. Вечером, сразу после прибытия, он снял номер в расположенном неподалеку отеле «Санари» – спросить Ребекку, можно ли ему занять гостевую комнату, Кемпер не осмелился, а она сама это не предложила. С тех пор он дважды видел ее, и каждый раз она казалась… не сказать, чтобы радостной. Свои визиты к ней Максимилиан вообще мог теперь оправдывать лишь своим интересом к яхте, но и под этим предлогом нельзя было продолжать общение с ней вечно. К тому же он, в принципе, уже давно принял решение насчет «Либель». Яхта слишком сильно напоминала ему Феликса. Может быть, когда-нибудь он купит себе парусник, но совсем другой…

Максимилиан высадил Мариуса и Ингу у незастроенного участка и какое-то мгновение смотрел им вслед. На обоих были шорты, из-под которых торчали уже слегка загоревшие ноги. Инга еще немного прихрамывала. Ее муж небрежно помахивал белым полиэтилленовым пакетом с покупками.

«Каким беззаботным можно быть в этом возрасте! – подумал Максимилиан. – Солнце, море, палатка, и ты наедине с любимым человеком – этого вполне достаточно, чтобы быть счастливым».

Он проехал еще несколько метров до садовой калитки Ребекки и вышел из машины, внутренне вооружившись против скорби и неприятия, которые его ожидали. Калитка скрипнула, когда он ее отворил.

«Она слышит скрип и наверняка уже раздраженно вздыхает», – удрученно подумал Кемпер.

Он застал хозяйку на веранде с задней стороны
Страница 18 из 26

дома. Она развешивала белье на сушилке – пару футболок, нижнее белье и носки – и даже не взглянула на Максимилиана.

– Я тут постирала для молодых людей, – произнесла она, словно должна была отчитаться за свою деятельность. – Молодая женщина… как там ее, Инга? – пришла ко мне сегодня утром и спросила, есть ли внизу, в поселке, прачечная. Тогда я предложила… – Ребекка не договорила фразу.

– Я надеюсь, что не заварил тебе здесь кашу, – неловко произнес ее гость, – тем, что привез этих двоих.

Она передернула плечами.

– Навечно они тут не останутся.

– Конечно нет. – Максимилиан наблюдал за ее занятием. У нее все еще были проворные движения женщины, которая быстро справляется со всеми делами, потому что времени у нее в обрез.

«Ах, Ребекка!» – печально подумал ее друг.

– Я еще утром собирался к тебе, – сказал он, – но потом решил сперва быстро свозить этих молодых людей в поселок. Инга еще раз сходила к врачу, а Мариус хотел закупиться. Воспользовавшись случаем, я и для тебя кое-что купил. – Кемпер приподнял пакет с покупками, который он поставил рядом с собой на каменную плитку. – Фрукты, сыр и очень хорошее красное вино. Я подумал… может быть, мы сегодня вечером вместе поужинаем?

Ребекка ничего не ответила.

– Я и в порту был, – продолжил Кемпер, – еще раз посмотрел «Либель». И с Альбертом поговорил. Он содержал ее в полном порядке.

– И ты хочешь ее взять?

– Я не уверен. Она сильно напоминает мне о Феликсе.

– Тебе нужно сказать только «да» или «нет». Если ты ее не хочешь, с этим тоже нет проблем.

– Все не так просто…

– За тебя я эту проблему не могу решить.

– По крайней мере, ты понимаешь, что проблема существует.

Женщина опять ничего не ответила, а ее собеседник, вдруг разозлившись на свою беспомощность, накинулся на нее:

– Черт побери, Ребекка, ты не единственная, кто горюет! Ты потеряла своего мужа. Я потерял своего лучшего друга. Родители Феликса потеряли сына. Это ведь… мы все должны как-то существовать дальше! Здесь уже ничто не поможет. Его жизнь окончилась. Не наша. И с этим мы ничего не можем поделать.

Женщина повесила последнее полотенце и подняла пустую корзину для белья. Впервые за все время она посмотрела на Максимилиана, и тот снова ужаснулся этой пустоте в ее взгляде.

– Ребекка, – тихо произнес он.

Ее губы скривились с выражением рассерженности и отрешенности.

– Позволь мне справиться с этим на свой лад, – произнесла она, – а ты справляйся по-своему.

– Но ты ведь вовсе не справляешься с этим, – резко произнес Кемпер.

Но уже в следующее мгновение он понял, что его слова и выпады не пронимают ее. Все это бессмысленно! Как он, собственно, и представлял себе до этого. Смерть Феликса сделала эту женщину недоступной для него и для любого другого человека, и все, чего он, возможно, добьется своим приездом в Лё-Брюске, – это то, что их дружба (во всяком случае, жалкие остатки их дружбы) тоже сломается.

– Так мы сегодня вечером поужинаем вместе? – спросил Кемпер.

Ребекка помедлила, но в конце концов все же кивнула. Ей хотелось быть вежливой, но она не проявила ни малейших признаков радости.

Максимилиан повернулся, чтобы уйти, но тут ему пришло на ум еще кое-что.

– Этот молодой парень, – произнес он, – по-видимому, опытный яхтсмен. Он был восхищен «Либель». И хотел бы разок прокатиться вместе со своей женой. Как тебе идея насчет того, чтобы позволить им это?

Кемпер, сам не зная почему, считал, что Ребекка, скорее всего, откажет. Но, к его удивлению, она только передернула плечами.

– Почему бы и нет?

3

Каждый раз, когда она в обеденное время подходила к почтовому ящику, ее по-прежнему охватывал страх, что он вновь мог дать о себе знать. Точнее говоря, ей вообще не было известно, он ли это, но Клара с самого начала не колеблясь исключила вероятность, что эти отвратительные письма могла писать женщина. И дело не в том, что они были переполнены описаниями жестокого насилия, – в них содержались коварные угрозы, которые вызывали ужасный страх. Кроме того, в них неоднократно прозвучал термин «смертная казнь». Возможно, она просто считала, что женщина не способна на такую садистскую игру со страхом, хотя порой говорила себе, что, возможно, цепляется за давно устаревшее распределение ролей, которого и без того никогда не существовало.

«Собственно, не важно, – подумала Клара, когда шла по садовой дорожке и проклинала свое усиленное сердцебиение, которое неминуемо появлялось у нее в такие моменты, – не важно, кто устроил эти подлости. Письма отвратительны и ужасны, но в последние две недели они не приходили, и мне теперь незачем расстраиваться по этому поводу».

Тем не менее рука ее дрожала, когда она открыла ключом почтовый ящик. В нем лежали один журнал и несколько писем, и раньше она обрадовалась бы им и начала бы размышлять, кто же ей написал. Теперь же Клара стала настолько нервной, что не могла испытывать ничего, кроме страха и пришибленности. Она даже предпочла бы, чтобы почтовый ящик вообще был пустым.

«Это действительно абсурд», – подумала женщина.

Просмотрев почту, она убедилась, что от него письма не было. Его стиль Клара к тому времени уже знала, так что сразу вычислила бы его письмо. Конверт с хорошо знакомой наклейкой, на которой было бы напечатано ее имя: «Госпоже Кларе Вейлер». А затем – ее адрес.

Сегодня письма от него не было. Пришел счет за телефон. Письмо от ее сестры, находящейся в отпуске на Майорке. Приглашение к участию в конкурсе и открытка с Мальдивов.

«Кто же у нас сейчас на Мальдивах?» – спросила себя Клара, отметив, что ее сердце вернулось в нормальный ритм, а ослабевшие ноги вновь приобрели стабильность.

Она пошла обратно к дому, пробежав глазами открытку.

Агнета. Она помнила Агнету. Много лет назад они работали вместе. Милая, белокурая, очень естественно себя ведущая шведка, Агнета вышла замуж за очень состоятельного мужчину – он был членом правления крупной цепи универмагов, если Клара не ошибалась, – так что путешествия в дальние страны, видимо, не были для нее редкостью. Она, конечно же, жила в шикарном районе Мюнхена Грюнвальд и, видимо, постоянно летала по всему свету.

«Здесь великолепно, – писала Агнета, – бесконечное солнце, темно-синее море, темно-синее небо, светлый, теплый песок… Я сейчас учусь дайвингу! При этом у меня такое ощущение, словно я могу от всего скрыться. Я была на грани нервного срыва, пережила в последнее время неприятные события. Расскажу тебе, когда вернусь, – хотела бы знать, что ты думаешь по этому поводу. А до тех пор – всего доброго. Агнета».

Сердцебиение опять усилилось. Клара остановилась.

Что она имела в виду?

Они не виделись уже примерно три года. Кроме того, никогда и не были близкими подругами. Просто коллегами, которые нашли общий язык и симпатизировали друг другу, не более того. Помимо служебных вопросов, никогда ничего не обсуждали и редко говорили о личном. Клара была на свадьбе Агнеты с тем богатым типом и в порядке ответного жеста пригласила ее полгода спустя на свою свадьбу с Бертом. Да, и еще она посылала Агнете в прошлом году сообщение о рождении Мари, поэтому бывшая коллега и знала ее адрес. Но еще никогда она не присылала Кларе открытки с видом места своего отдыха, не говоря уже о том,
Страница 19 из 26

чтобы делиться с ней проблемами, по поводу которых хотела бы услышать ее мнение.

Все это не увязывалось одно с другим. У Агнеты был свой круг друзей, у Клары – свой. Тогда почему?..

Если только…

Вейлер вновь посмотрела на открытку, которая слегка дрожала в ее руках. Агнета писала не просто о какой-то проблеме, а о «неприятных событиях в последнее время». И о том, что у нее «совсем расшатались нервы».

Все было точно так же, как Клара сказала бы о себе самой. Неприятные события у нее были, да еще какие! Право, у женщины, которая подходит к почтовому ящику с подкосившимися ногами и открывает его трясущимися руками, которая вечерами не может заснуть, а ночью подскакивает от малейшего шороха, явно «совсем расшатаны нервы».

Не иначе, Агнета получила такие же письма, и она обратилась к своей бывшей коллеге, потому что эти письма были как-то связаны с их былой совместной работой. Потому что для нее не было никакого смысла обращаться по этому поводу к своей подруге или приятельнице. Это должен был быть кто-то из тех времен, когда обе они работали в учреждении, помогающем детям и подросткам…

Клара вернулась в дом и тщательно закрыла за собой входную дверь. Стоял жаркий день, и в обычное время все двери были бы открыты настежь, чтобы впустить в комнаты тепло и аромат разгара лета. Но с тех пор, как Вейлер начала получать эти письма, она едва решалась оставить приоткрытым хотя бы одно-единственное окно. Страх глубоко проник в ее жизнь, заполнил ее всю и вовсе не желал покидать ее. Все изменилось. И именно сейчас. Именно. С тех пор, как в сентябре прошлого года родилась Мари, Клара день и ночь только и думала о том, как же все прекрасно и счастливо сложилось в ее жизни, какой совершенной она стала. Не то чтобы раньше Клара постоянно носила траур; она и профессию свою любила. Во всяком случае, поначалу. Позже… эта работа стала действовать ей на нервы, и Вейлер словно чувствовала, что, в принципе, она была слишком эмоциональной для того, чтобы на протяжении долгого времени сталкиваться с жестким, часто слишком жестоким миром тех, кто жил на теневой стороне общества, не имея жизненных благ, и компенсировал свое разочарование в своем существовании злостью и насилием. Много лет все шло благополучно, но затем Клара распрощалась со своей работой и была рада этому. Она любила Берта и уверилась, что навсегда останется с ним. Он не был богатым, и они, вероятно, никогда не полетят на Мальдивы, как Агнета, но у них были, как говорится, свои средства к существованию; к тому же Берт унаследовал от своих родителей маленький домик на окраине Мюнхена, расположенный уже практически в сельской местности. Мари вырастет на природе, сможет играть в саду, а также среди лужаек и лесных зарослей, которые начинались сразу же за садовой изгородью. Так же, как и ее сестрички и братишки. Клара хотела еще больше детей, но ей шел уже сорок первый год, и кто знает, улыбнется ли ей счастье еще раз? Но, по крайней мере, у нее есть Мари. В своей роли матери она расцвела. И ничего, совершенно ничего не хотела бы менять в своей жизни.

Единственное, чего ей хотелось, – это чтобы тот человек перестал ей писать. Правда, она предчувствовала, что страх не покинет ее даже в том случае, если письма перестанут приходить. Если она и успокоится, то ненадолго. Ведь этот тип все равно находится где-то там, на улице… И она уже не сможет делать вид, что его никогда не было…

Вейлер поставила открытку с видом Мальдивов перед доской для ключей в прихожей. Теплая, солнечная картинка… Агнете хорошо, она так далеко! Но она, конечно же, должна вернуться – и тоже не сможет надолго укрыться от своего страха.

Клара решила вечером еще раз поговорить обо всем этом с Бертом. Естественно, он знал об этих письмах, но назвал их чьей-то глупой выходкой.

– Кто-то позволил себе пошутить, рассылая подобную чушь, – сказал он, – но тебе не следует воспринимать это всерьез, дорогая. Лающие собаки не кусаются.

«Изменит ли он свое мнение, если узнает, что и Агнета?..»

Клара уже могла представить себе, что он скажет: «Мы ведь еще ничего не знаем! Твоя фантазия опять тебя одолела. Пусть Агнета сначала вернется, тогда мы узнаем больше…»

Женщина вздохнула. Внутренний голос подсказывал ей, что она вовсе не жертва своей фантазии, что совершенно точно и правильно все поняла. Но ей станет легче, когда она услышит спокойный голос Берта и позволит ему – хотя бы на короткое время – внушить себе, что все это безобидно и неважно.

А сейчас она приглядит за Мари. И займется домашними делами. Потом надо сделать покупки и приготовить что-нибудь вкусненькое для себя и Берта на вечер.

Кем бы ни был тот автор писем, она не допустит, чтобы он разрушил ее маленький счастливый мир.

Пятница, 23 июля

1

Ноги у Инги все еще болели, но с тех пор, как она стала применять мазь, которую ей прописал врач, и менять повязки, все и в самом деле улучшилось. Она могла надевать только открытые сандалии – точнее, весь день носила только сланцы, – но при столь жаркой погоде это в любом случае более целесообразно. Ей было еще трудновато ходить, она хромала, и больше всего беспокоило ее при этом то обстоятельство, что ей приходилось сидеть в этой райской местности – а она не могла заняться ничем, что доставило бы ей удовольствие. Ей нельзя было плавать, она не могла пойти гулять или отправиться на пробежку по лесу в ранние утренние часы. Инга сидела, намертво прикованная к одному месту, и это наполняло ее всевозрастающим нетерпением и раздражением. Поэтому она с восторгом отреагировала на сообщение Мариуса о том, что Ребекка позволила им взять ее парусную яхту, чтобы прокатиться на ней.

В принципе, их отпуск складывался намного лучше, чем опасалась Инга. Вместо того чтобы сидеть в переполненном кемпинге, они нашли сказочное место вдали от толпы людей и при этом наслаждались видом скал и моря, более красивым, чем на открытках. Инга была уверена, что могла бы пробраться через скалы вниз, в бухту, и купаться там, если б ей не мешали пораненные ноги. Почти несбыточная мечта – в июле найти на Средиземном море такое местечко.

«Еще два-три дня, – оптимистично подумала она, – и все заживет. Я буду носиться здесь, как маленький олененок. Меня ждет огромное удовольствие!»

Она стояла на деревянном причальном мостике посреди мерцающих солнечных лучей и наблюдала за Мариусом и Максимилианом, которые готовили к старту «Либель».

Кемпер привез их обоих в порт, а теперь даже еще и помогал им с яхтой.

В прошлую ночь бесновался мистраль, этот дикий, овеянный легендами шторм, который с грохотом проносится вниз по долине Лё-Рон и с бушующей силой бросается в море. Инга волновалась за палатку, которую ветер снова и снова грозился вырвать из креплений, но они с Мариусом находились под прикрытием деревьев и сохранили свою крышу над головой. А теперь, утром, стояла полнейшая тишина; небо было высоким, голубым и неподвижным, а воздух сделался немного более прохладным и будоражающе ясным. Казалось, что весь мир очистился.

«Как трогательно заботится о нас Максимилиан!» – подумала Инга. Но тут же, следуя некоему инстинкту, предположила, что, через свою заботу о молодой незнакомой парочке, он также пытался стать ближе к Ребекке. Мариус и Инга давали ему
Страница 20 из 26

возможность ежедневно приезжать наверх, в ее уединенное местечко, при этом заглянув в дверь к своей давней подруге. Иначе ему это никак не удалось бы – Инга явственно чувствовала это, – поскольку Ребекка полностью уединилась в своем доме. Возможно, уже ни один человек не сможет войти с ней в контакт…

Волосы все время падали Инге на лицо; в конце концов она достала из кармана брюк резинку для волос и завязала сзади хвосик. Мариус как раз занимался навигатором, который он за день до этого прикрепил к тонкому проводу, натянутому между носовой частью лодки и мачтой.

– Вы действительно знаете толк в этом деле, – одобрительно произнес Максимилиан. – Вы просто играючи справляетесь со всем. Хотя судно для вас совсем чужое.

– Я же уже говорил вам, что с детства все свои каникулы проводил на парусниках, – ответил Мариус, не отвлекаясь от своей работы.

Кемпер сложил большой парус на мачте и крепко обвязал его.

– Так, – сказал он, – а теперь нам нужно посмотреть, как там наш двигатель. Судно уже долго стояло на месте. Я надеюсь, что аккумулятор не сел… – Он взглянул на Ингу. – А вы? Вы такой же профессионал в данной области?

Та, смеясь, покачала головой.

– Я много плавала с Мариусом на парусниках, поэтому немного разбираюсь. Но меня вовсе нельзя назвать профессионалом.

– Она на самом деле хорошо с этим управляется, – возразил ее муж, – и гораздо лучше, чем утверждает сейчас.

– Если это так, то только благодаря тому, что ты хороший учитель, – ответила Инга с теплотой в голосе, и они с Мариусом обменялись взглядом, полным близости и нежности.

– Вы хотите отправиться на паруснике сегодня? – спросил по-французски кто-то позади Инги, и она с удивлением обернулась. Сильно загоревший мужчина, который незаметно подошел к ним, был ей незнаком, но Максимилиан тут же вмешался.

– Здравствуй, Альберт. Инга, это начальник порта. Альберт, Инга – жена Мариуса, с которым вы вчера познакомились. Эти двое хотят сегодня испытать судно.

Альберт сморщил лицо и внимательно посмотрел на небо.

– Мистраль еще вернется, – отметил он.

– Еще раз сегодня? – спросила Инга. – Но все кажется таким спокойным…

– Он вернется, – твердо произнес Альберт, – где-то сегодня после обеда.

– Какие-то проблемы? – спросил Максимилиан. Он как раз попытался завести мотор, но безуспешно.

Начальник порта показал в сторону гор. Инга ничего не смогла там увидеть – только то, что небо было просто неземной голубизны и светилось, но мужчинам, казалось, раскрылись таинственные признаки, потому что Кемпер кивнул.

– Это мистраль. Он еще не ушел от нас.

Мариус закончил свою работу с оборудованием и коротко провел рукой по спине жены.

– Но это может быть еще не скоро, – проговорил он.

Альберт покачал головой.

– Я же сказал, ориентировочно сегодня после обеда.

– Но не раньше? – боязливо спросила Инга.

– Вряд ли, мадам.

– Альберт довольно точно делает прогнозы, – сказал Максимилиан, – ибо всю свою жизнь провел здесь. Мне еще никогда не доводилось слышать, чтобы он ошибся. Мы с Феликсом всегда ориентировались на его слова.

– Сейчас десять часов утра, – заметил Мариус. – Я предлагаю, чтобы мы с Ингой вернулись сюда в четыре часа дня. Таким образом, у нас будет достаточно времени, и в то же время мы избежим опасности.

– Но только в четыре – это самое позднее! – настойчиво добавил Альберт.

– Уж Инга позаботится об этом, – сказал Мариус, и его жена тут же кивнула. – Можете быть в этом уверены.

Максимилиан скрылся в каюте и вновь появился с двумя спасательными жилетами.

– Так. Пожалуйста, наденьте. На «Либель» это обязательно.

Он протянул руку, чтобы помочь Инге перебраться на судно. Она чувствовала себя не очень устойчиво в сланцах, но без труда встала на качающийся дощатый пол. Затем надела свой спасательный жилет и почувствовала, как в ней растет предвкушение радости.

– Какой чудесный день, – сказала Инга, – и как это мило со стороны Ребекки, что она дала нам яхту! Максимилиан, вы должны еще раз передать ей нашу благодарность.

– Сделаю. – Кемпер посмотрел на Мариуса. – Я сейчас попробую завести мотор при помощи рукояти. Аккумулятор почти полностью сел, но если мотор заработает, то он зарядится. Вам нужно помнить об этом.

– Ясно. А где рукоять?

В конце концов они нашли ее, и прошло еще несколько минут, пока они убирали лестницу, ведущую в каюту, чтобы добраться до мотора, находящегося позади нее. Инга затаила дыхание. Внезапно раздался долгожданный стук мотора, и сквозь чистый воздух пробился запах дизельного топлива.

Максимилиан перепрыгнул обратно на подмостки.

– Я заберу вас отсюда в четыре часа, – сказал он.

«Как здесь красиво!» – подумала Инга. Она отвязывала швартовы в носовой части по указанию Мариуса, а сам он расположился на корме у руля.

«Либель» медленно покидала стоянку. Одна чайка, все это время просидевшая на конце мачты, с возмущенным криком взлетела в воздух.

– Мы действительно отплываем! – крикнула Инга.

Она увидела, как Максимилиан поднял на прощанье руку. У Альберта, стоявшего рядом с ним, все еще было скептическое выражение лица, и Инга толком не могла понять, чем это объяснялось. Было ли это связано с погодой? Или «Либель» стала со временем его детищем, его сокровищем, которое он ревностно оберегал? Возможно, начальник порта не был согласен с тем, что Ребекка доверила свое судно этим двум чужакам, но он, конечно, не мог воспрепятствовать этому – вот что могло быть причиной выражения недовольства на его лице.

Неважно. Ингу это не должно волновать. Сегодня прекрасный день, и она проведет его на яхте наедине с Мариусом, с мужчиной, которого любит.

Инга заморгала, когда между ней и солнцем появилась тень. Это был Мариус, который на мгновение оставил штурвал, чтобы надеть свою бейсбольную кепку.

– Ты должна наконец признать, что это была не такая уж плохая идея – отправиться на юг, – произнес он.

Его жена засмеялась. Мариус был похож на маленького мальчика, который ждал особой похвалы.

– Это была грандиозная идея, – сказала Инга, – и я рада, что не переубедила тебя своими пророчествами конца света. Доволен?

Мужчина ухмыльнулся.

– Лишь это я и хотел услышать, – объявил он и одним прыжком вернулся к штурвалу.

Они уже покинули порт. Перед ними простиралось голубое бесконечное море, и сейчас они на полных парусах будут скользить по нему.

2

Садовая калитка на участке Ребекки, как всегда, скрипнула, когда Максимилиан отворил ее, и он, как и всякий раз, когда проходил через нее, подумал о нервном выражении на ее лице и о ее вздохах, и эта мысль непроизвольно парализовала шаги мужчины и заставила его двигаться нерешительно.

На этот раз он застал хозяйку дома на кухне. Дверь на веранду была открытой, так что он вошел без стука. Ребекка как раз терла тряпкой, как сумасшедшая, сверкающий чистотой рабочий стол, чтобы тот стал еще чище. Это было так нетипично! Все ее домашние дела раньше велись скорее небрежно, потому что у Ребекки не было ни времени, чтобы заняться этим самой, ни желания, чтобы контролировать свою довольно ленивую уборщицу. Когда Кемпер навещал их с Феликсом, его всегда умилял небольшой хаос, который вызывал у него чувство домашнего уюта. Он, бывало, сидел у них
Страница 21 из 26

вечерами в большой неубранной кухне с бокалом вина за столом и наблюдал, как жена его друга готовит спагетти и торопливо смешивает их с готовым покупным соусом.

А теперь эта совершенно изменившаяся женщина, что была перед ним, все больше пугала его.

– Хелло, Ребекка, – произнес гость.

Конечно же, она слышала скрип калитки и, возможно, еще до этого звук мотора его машины, поэтому не испугалась, а продолжила равнодушно стирать со стола несуществующую грязь.

– Молодежь отправилась в море на яхте, – сообщил Кемпер. – Мариус – настоящий профи, это можно было заметить еще при наладке им снастей. Так что можешь не волноваться.

– Я и не волнуюсь, – ответила Ребекка.

– Я обещал забрать их в порту в четыре часа. Альберт говорит, что у нас ожидается мистраль, поэтому они должны вернуться пораньше.

– Это, конечно, разумно.

– Да… – Максимилиан нерешительно посмотрел на женщину и вдруг совершенно неожиданно, охваченный навалившейся сильной злобой, рывком схватил ее за запястье, вынудив прекратить ее идиотское занятие. – Черт побери, Ребекка, я не могу этого видеть! Я просто не могу этого больше видеть! Как ты заперлась в этом доме и растрачиваешь свою жизнь на ерунду, и выбрасываешь свое время на то, что чистишь абсолютно чистую кухню, наверное, уже в сотый раз за последние два дня! Это уже похоже на болезнь! Это не ты! Это самая скверная и ужасная растрата жизни, и энергии, и способностей, которые мне когда-либо приходилось видеть!

Женщина попыталась освободиться из его рук.

– Сейчас же отпусти меня, Максимилиан! Сейчас же!

– Нет. Потому что ты опять начнешь обрабатывать эту доску, пока не дотрешь ее до дыр! Завтра я поеду обратно в Германию и больше никогда не появлюсь в твоей жизни, но прежде хочу сказать тебе, что не испытываю к тебе больше никакого сочувствия. Нет у меня сочувствия к сентиментальности и трусости, с помощью которых ты отметаешь все, что у тебя осталось, кроме смерти Феликса. Можно понять твою скорбь, твою боль, слезы, жалобы… что бы там ни было. Но невозможно понять то, что ты явно собираешься оставшиеся пятьдесят лет своей жизни провести в этой проклятой глуши в полном одиночестве и с утра до вечера чистить и без того стерильный дом, а при скрипе калитки буквально застывать на месте, потому что тебя пугает, что к тебе может проникнуть человеческое существо, даже если это просто почтальон!

Ребекке наконец удалось высвободить свою руку из его цепкого захвата, и она со всей силы швырнула на пол тряпку, которую все еще держала в руках. Впервые за все время с момента своего приезда Максимилиан увидел в ее глазах жизнь. Они сверкали от злости.

– Кто, черт побери, сказал тебе, что я собираюсь прожить еще пятьдесят лет?! – закричала она.

Кемпер отступил на шаг назад. Вдруг в одно мгновенье на кухне наступила тишина; слышалось лишь тихое жужжание холодильника.

– Ах, вот оно что, – произнес через некоторое время Максимилиан, – вот как… Странно. Когда я еще сидел в Мюнхене и собирался отправиться к тебе, у меня мелькнула мысль, которая не давала мне покоя. У меня появилось дурное предчувствие – неужто Ребекка что-нибудь с собой сделает? Я сказал себе, что это глупости. Ведь я знал тебя. Сильная женщина с большой силой воли. Она не из тех, кто сдается; она такая, что, стиснув зубы, движется вперед… И все-таки я не мог отделаться от некоего чувства, и под конец оно стало таким сильным, что я в конце концов понял, что должен поехать. И совершенно очевидно, что мой инстинкт меня не подвел.

Ребекка снова взяла себя в руки, наклонилась, подняла тряпку и положила ее сзади себя на умывальник. Когда она вновь обратилась к своему гостю, то выглядела уже не злой, а циничной.

– Не рассказывай мне сказки, Максимилиан. Мы ведь оба знаем, зачем ты приехал.

Мужчина перевел дыхание.

– Ребекка…

– С тех пор, как развелся – нет, по-моему, даже раньше, – ты приударял за мной. Но фатальным стало то, что я вышла замуж за твоего лучшего друга, и ты знал, что я останусь для тебя абсолютным табу. Однако теперь Феликс мертв, и спустя достаточное, по твоим предположениям, время, ты решил…

– Ребекка! – резко произнес Кемпер. – Не говори больше ничего! Пощади нас обоих. Это неправда – то, что ты говоришь. Я приехал, потому что боялся за тебя, и ни по какой другой причине.

– Ты хотел использовать смерть своего друга, чтобы взять себе то, чего уже давно желал, – невозмутимо продолжала женщина, – и я должна сказать, что большую подлость мне редко приходилось встречать.

У Максимилиана закружилась голова. Он смотрел в лицо Ребекки, полное ненависти и презрения, и думал: «О, нет! Нет, как она может такое говорить, как она может…»

«С тех пор, как развелся, ты приударял за мной…»

Она выразилась таким пошлым, циничным образом… но в чем-то Ребекка была права. Кемпер преклонялся перед ней и восхищался ею с первого момента их знакомства – и, возможно, ему с трудом удавалось скрыть это после своего развода, когда он начал проводить вечера у Ребекки с Феликсом.

Когда улеглось чувство растерянности, охватившее Максимилиана в первое мгновенье, в нем вспыхнула злоба на несправедливость и резкость Ребекки, с которой она выплеснула ему в лицо это ложное обвинение.

– Ты несчастна и огорчена, – произнес он, – и поэтому обижаешь людей, желающих тебе добра. Я всегда восхищался тобой. Возможно, это мое восхищение было несколько больше, чем было мне дозволено по отношению к замужней женщине, вполне возможно; но в моих мыслях никогда не было таких чувств, которые я не мог бы в любое время открыто показать перед Феликсом. Я всегда восхищался тем, чего ты достигла в жизни. Твой муж имел так много денег, что ты с легкостью могла бы позволить себе быть просто безмозглой супругой, у которой день проходит за игрой в гольф или теннис, в шоппинге или посещениях благотворительных торжеств, которую можно встретить либо у парикмахера, либо у косметолога, либо же на какой-нибудь дурацкой примерке элегантного платья для вечеринки. Как это делала моя жена, с которой я, в конечном итоге, не смог жить вместе. Но ты была совсем другой. Я был восхищен тем, как интенсивно ты работала, как рассказывала о сотне тысяч проблем, с которыми тебе ежедневно приходилось сталкиваться, которые порой так волновали тебя, что по ночам ты не могла спать, но за которые снова и снова неустрашимо и энергично бралась. Я как сейчас вижу, как мы с Феликсом вечером сидим у вас перед камином со стаканами виски в руках, и ты возвращаешься домой, уже довольно поздно, после какой-то консультации с проблемными родителями, или после семинара о предотвращении насилия, или что бы там ни было… Ты была уставшей, но удовлетворенной и казалась такой юной и заряженной энергией, совершенно непохожей на тех женщин, с которыми я обычно общался… Ты, в своих джинсах и свитерах, с длинными волосами, которые всегда выглядели непокорными и никогда не имели вид прически… и потом еще эти дешевые украшения из стекляшек, к которым ты питала непонятное пристрастие… Все это вместе взятое…

Кемпер пытался подобрать слова, глядя при этом в лицо Брандт, которое вновь выражало холод и недосягаемую дистанцию, и почувствовал, что его речь так и не достигла цели.

– Ах, Ребекка, – произнес он, – я не
Страница 22 из 26

желаю понимать, почему мы не должны больше просто видеться. Я всего этого не понимаю. Куда подевалась эта непоколебимая, сильная женщина, которой ты когда-то была?

– Это не должно тебя интересовать, – холодно ответила хозяйка дома.

Максимилиан с удовольствием потряс бы ее за плечи.

– Ты пропадешь здесь, Ребекка. Ты умрешь либо физически – если когда-нибудь сама позаботишься об этом, – либо внутренне. Тогда ты превратишься лишь в оболочку, которая дышит и в которой бьется сердце, но где ничто больше не живет. И если ты хочешь знать мое мнение, то по второму пути умирания ты уже чертовски далеко продвинулась.

– Это мое дело.

– Значит, ты решила продолжать в том же духе? Закопаться здесь, проводить уборку дома, думать о Феликсе и перечеркнуть свое будущее, со всем тем, что оно тебе еще уготовило?

Женщина посмотрела на своего гостя с усмешкой.

– Что оно еще могло мне уготовить? Тебя?

В Кемпере снова вспыхнул гнев, словно кто-то подлил масла в затухающий огонь, и он подумал: «Я не обязан это терпеть. Я не обязан стоять здесь и позволять ей оскорблять меня. Да пошла она к черту!»

Вслух же он, как можно более спокойно, проговорил:

– Я сейчас уйду. Я сделал все, что мог. И никогда больше не приду, это я обещаю тебе. Ты взрослая женщина и сама должна знать, чего желаешь.

«Черт подери, – подумал он, – я разговариваю как обиженный старик, чьи добрые советы игнорируются неблагоразумной молодежью! Я ведь хотел сказать совсем другое. Совершенно другое…»

– До свиданья, Ребекка, – добавил Кемпер, зная при этом, что воздержится от обязательного поцелуя в щеку при прощании. – Но, несмотря ни на что, сообщи мне, пожалуйста, если тебе понадобится помощь. Ведь вполне может быть, что… – Он сделал беспомощное движение рукой.

Женщина стояла неподвижно, как столб.

Когда Максимилиан вышел на солнце, ему стало ясно, что он должен уехать. Как можно скорее. Чем дольше он оставался рядом с Ребеккой, тем больше была опасность вновь поддаться слабости, чтобы позаботиться о ней и быть обиженным ею. Теперь он сразу же поедет в свой отель.

Но тут ему пришла в голову другая мысль, и он снова заглянул в кухню. Ребекка все еще стояла неподвижно, на том же самом месте, где была, когда он ее покинул.

– Эта молодая пара, – сказал Кемпер, – прибудет в порт в четыре часа. Может быть, ты заберешь их? Иначе им придется самим позаботиться о том, как добраться сюда. Я сейчас сдам номер в отеле и уже сегодня отправлюсь домой в Мюнхен. Во всяком случае, на меня никто из вас пусть больше не рассчитывает.

Ребекка не проявила никаких признаков, что вообще слышала его.

3

Где-то в обеденное время Карен решила поехать в город, чтобы купить себе что-то из одежды. Было очень тепло, но на небе скапливалось все больше облаков, так что ей не придется бегать под палящим солнцем из одного магазина в другой. Было четверть третьего, и в это время она обычно начинала готовить обед для детей, но сегодня они участвовали в каком-то спортивном мероприятии в своей школе, которое продлится до вечера. Так что для Карен появилось неожиданное свободное время, а поскольку она в этот день чувствовала себя лучше обычного, ей в голову пришла эта сумасбродная идея. Она уже целую вечность ничего для себя не покупала, да и считала это излишним. Для ее жизни, протекавшей исключительно в четырех стенах, ей не нужны были шикарные тряпки, тем более для работы в доме и в саду, и для прогулок с Кенцо. В женских журналах, правда, всегда рекомендовали приобретение нового гардероба, если хочется почувствовать себя лучше, или же капитальное обновление имиджа у парикмахера, косметолога и так далее, но Карен никогда не придавала этому значения. Однако сегодня утром она впервые за долгое время вновь внимательно осмотрела себя в высоком зеркале в спальне, при этом ей бросилось в глаза, что она сильно похудела. У нее отчетливо выпирали ребра, на бедрах остро вырисовывались кости, живот был впалым, а ляжки – довольно дряблыми. Женщина встала на весы и вскрикнула от удивления: она весила на восемь килограммов меньше, чем в январе или феврале, когда в последний раз взвешивалась.

Карен совершенно не заметила сильной потери веса, но теперь вспомнила, что часто в те дни, когда ей было плохо, когда печаль и подавленность крепко держали ее в руках, она ничего не могла есть. А в последнее время ее к тому же еще и часто рвало от беспокойства и напряжения и оттого, что она всегда очень сильно все переживала. В основном, свой брак.

И поэтому Карен вдруг подумала: «А ведь я могла бы что-то сделать для моего брака, вместо того чтобы постоянно переживать из-за него. У меня действительно красивая фигура, но в этих мешках, которые я постоянно вешаю на себя, ее совершенно не видно. Вольф не видит ее. Когда он сегодня вечером вернется домой, то сможет увидеть меня в совершенно новом свете».

Эта мысль окрылила Карен, и теперь она проделывала свою домашнюю работу с гораздо более сильным воодушевлением и энергией, чем раньше, так что к обеду действительно управилась со всеми делами. Прежде чем отправиться по магазинам, она еще разок выпустила Кенцо в сад. И, как обычно, тот тут же рванул к изгороди и стал лаять на соседский дом, но затем повернулся, поднял свою лапу у куста роз и протопал обратно в дом.

– Молодчина! – сказала Карен. – А теперь ты послушно останешься один, хорошо? А я скоро вернусь.

Пес внимательно посмотрел на нее своими добрыми глазами. Она вышла и, конечно же, не смогла пройти мимо снова облаянного Кенцо соседнего дома, не взглянув на него. Жалюзи были, как и раньше, опущены. Никаких признаков жизни.

«Я же решила больше не думать об этом!»

Однако Карен тут же нарушила данное себе обещание. Идя к своему гаражу, она бросила взгляд на почтовый ящик соседей. Всю почту, которая торчала из-под откидной медной крышки ящика, она забрала и временно сложила дома в самый верхний кухонный ящик. Вольфу Карен ничего об этом не сказала, потому что не хотела снова давать ему повод для хорошо сформулированных, циничных комментариев; тем не менее она считала, что подобная взаимопомощь нормальна между соседями, даже если у них нет договоренности об этом.

Вот и сейчас из почтового ящика выглядывали два письма, газета и каталог мод, и Карен не мешкая взяла их. Затем еще раз позвонила, хотя точно знала, что дверь этого немого, затемненного дома не откроют.

«Вольф действительно прав, я свожу себя с ума из-за этого», – подумала она.

В городе все поначалу проходило отлично. Карен сразу же нашла место для парковки, а когда вошла в бутик, где раньше частенько покупала вещи – в то время, когда все было иначе, когда они еще жили в старом доме, а Вольф порой говорил ей, что любит ее, – продавщица тут же узнала покупательницу и радостно поприветствовала ее.

– Какой же стройной вы стали! Вы обязательно должны раскрыть мне секрет вашей диеты!

«Постоянное воздержание от любви, – подумала Карен, – действительно способно совершать чудеса!»

Но этого она, конечно, не сказала, а промямлила что-то о стрессе, связанном с переездом, и продавщица понимающе кивнула.

– Переезд – это ужасно. Однако если взамен получаешь фигуру юной девушки… Совершенно ясно, что вам необходим новый гардероб, это сразу видно. Всё на два номера
Страница 23 из 26

меньше, чем на вас сейчас надето!

В течение последующего часа Карен купила намного больше, чем намеревалась, окрыленная комплиментами продавщицы и легкомысленно настроенная под воздействием предложенного ей бокала шампанского, которое оказало быстрое и сильное действие в этот жаркий день. К тому же она опять ничего не ела с самого утра.

Карен купила себе две пары очень узких джинсов и несколько, тоже чрезвычайно облегающего покроя, футболок, одну короткую и одну длинную юбку, и еще – это уж действительно под действием шампанского – бикини. Она еще никогда не носила бикини, даже когда была совсем юной, а теперь, после рождения двух детей, ей даже в самых отважных мечтах не приходила такая мысль.

– Но кому же, если не вам! – с энтузиазмом заявила продавщица, а затем добавила самые решающие слова: – Порадуйте же своего мужа хоть разок!

Загруженная двумя большими пакетами, Карен покинула магазин. У нее немного кружилась голова, и в глубине ее души зарождался вопрос, что же скажет Вольф при виде грядущих выписок из своего банковского счета; но алкоголь не дал ей по-настоящему побеспокоиться по этому поводу. Женщина остановилась на мгновенье и задумалась. А ведь она могла бы, собственно, побаловать себя по полной программе, собрать все свое мужество и пойти в ресторан… Карен не очень-то любила делать это в одиночку, но сейчас по какой-то причине это вдруг показалось ей приемлемым. Она уже давно не ела ничего такого, что было приготовлено не ею самой, и, возможно, ей доставит удовольствие, когда ее угостят чем-то вкусным. Возможно, это даже поможет ей проглотить на пару кусочков больше обычного…

Она отнесла пакеты в машину, уложила их в багажнике и отправилась в маленький итальянский ресторанчик, который находился недалеко от банка, где работал Вольф. Совсем давно, когда у них еще не было детей, они с мужем иногда встречались там в обеденное время. Они ели пасту, а на десерт брали порцию тирамису на двоих и кормили друг друга с ложечки. А в ожидании нового блюда держали друг друга за руки и рассказывали о проведенном до обеда времени. Карен тогда еще работала, и в их жизни порой было столько событий, что они говорили одновременно, а затем, смеясь, смотрели друг на друга. Потом договаривались, кому рассказывать первым, и при этом уже снова начинали целоваться, и…

Женщина вздохнула. С появлением первого ребенка их совместные обеды безвозвратно закончились, потому что Карен не могла отлучиться из дома. Пару раз она пыталась взять малыша с собой, но тот очень утомлял их с мужем, постоянно ревел… В конце концов Вольф сказал, что подобные обеденные перерывы полностью расшатывают его нервную систему и будет лучше, если они временно прекратят эти ритуалы.

Временно… Потом появился второй ребенок, тоже ревун («И все-таки ты делаешь с детьми нечто совершенно неправильное!» – говорил Вольф по крайней мере раз пять в неделю), и в какой-то момент стало ясно без слов, что обеды у итальянца отменились и никогда больше не состоятся.

Карен лишь не могла понять, почему все вылилось в такой холод. Другие влюбленные пары тоже становились родителями, и у них неизбежно оставалось меньше времени друг для друга; другие мужчины тоже двигали карьеру и постоянно пребывали в стрессе и напряжении; но тем не менее им и их женам удавалось сохранить любовь друг к другу…

Или нет?

«Все ли проходят этот путь? – спросила себя Карен, идя по все еще знакомым улицам. – Может быть, все то, что происходит у нас, вполне нормально? Может быть, это я такая неправильная, раз не справляюсь с этим? Сразу же становлюсь депрессивной и постепенно, но наверняка впадаю в своего рода болезненную зависимость? В таком случае Вольф оказался бы прав. Тогда во всем виновата моя предрасположенность к истерикам и моя склонность к драматизации, и…»

Она заметила, как ее хорошее настроение улетучилось, а на смену ему пришла меланхолия. Та самая меланхолия, которая все больше была связана с Вольфом, а может быть, только с теми вещами, которые он так часто ей выговаривал. Обидными вещами. Во всяком случае, Карен воспринимала их обидными… Может быть, они вовсе и не были такими?

Колесо в голове Карен было запущено. Процесс ее копания в мыслях пришел в движение, и она знала, что на протяжении многих часов не сможет избавиться от подобных мыслей. Их карусель стала набирать темп так медленно и незаметно, что Карен не заметила этого своевременно. В самом начале еще был шанс соскочить с карусели, пока та крутилась совсем медленно; правда, Карен редко улавливала тот момент, когда это было возможно. А сегодня она его и вовсе упустила.

Карен стояла напротив ресторана, от которого ее отделяла лишь одна улица, и знала, что не сможет войти туда. Она так и так не сможет проглотить ни кусочка. К тому же у нее уже не хватит мужества вновь увидеть знакомое помещение, где перед глазами будут всплывать картины тех времен, которые никогда больше не вернутся. В конце концов, найдется еще и официант из тех же времен, который узнает ее и спросит, почему она так долго не приходила, и Карен была совсем не уверена, что тогда у нее не выступят слезы. А это, конечно, ни в коем случае не должно было произойти.

Она как раз собиралась повернуться на каблуках, когда увидела Вольфа, идущего с другого конца улицы. Это, бесспорно, был он – сразу узнавались его немного заносчивая манера держать голову, и его светло-серый костюм, который свидетельствовал о том, что Вольф – серьезный сотрудник банка. Под лучами солнца блестели отдельные седые пряди в его темно-коричневых волосах, что придавало ему интересный и привлекательный вид. Карен тут же почувствовала себя невзрачной и незначительной, маленькой и ничтожной и уж совершенно не соответствующей тому, чтобы появляться рядом с таким мужчиной. Причиной тому была не только импозантная внешность Вольфа. Это прежде всего была его хладнокровность в движениях, его самоуверенность, которую он словно выставлял перед собой, как отражающий все атаки щит. Это был весь его облик в целом, то, как он шел по улице, – свободно, естественно, словно так и надо, без забот и страхов, не сравнивая себя с другими и не спрашивая себя, были ли эти другие лучше, красивее, умнее, образованнее или интереснее его. Проще говоря, он просто-напросто не делал, не думал и не чувствовал всего того, что обычно делала, думала и чувствовала Карен. Их разделяли миры. Успешного бизнесмена и неприметную серую мышь.

А последняя и с новыми шмотками оставалась неприметной серой мышью – это Карен поняла в тот же самый момент. Ничто не изменилось. Она лишь потратила много денег и заработала себе новые неприятности.

Рядом с Вольфом шла молодая женщина, которая как раз громко рассмеялась, откинула назад свои длинные волосы и чувственным движением руки сдвинула на лоб солнечные очки.

Действие шампанского улетучилось одним махом. Карен наблюдала за этой сценой трезво и почти без эмоций. «Как под наркозом?» – спросила она себя.

На женщине был светло-коричневый брючный костюм, а под ним – белая кофточка; она была одета вовсе не возбуждающе, скорее почти консервативно для ее еще очень юного возраста, так что напрашивалась мысль, что она тоже работала в банке. Наверное, в том же банке, что и Вольф.
Страница 24 из 26

Коллега. Вольф отправился обедать с коллегой в обеденный перерыв. Причем к итальянцу, у которого он раньше встречался со своей женой. Это было вполне нормально. Ничто в этом не должно было тревожить Карен. Что же, Вольф теперь должен был обедать один-одинешенек? Что же, ему теперь избегать единственный хороший ресторан рядом с банком лишь потому, что он в бесконечно далекие времена держался там за ручки и целовался со своей женой?

Вольф и его спутница дошли до входа в ресторан, и он открыл перед ней дверь, а затем последовал за нею внутрь. Там, насколько Карен смогла понять, разглядывая через окно расплывчатые силуэты, их поспешно и дружелюбно поприветствовал официант.

«Их здесь уже знают, у них уже есть здесь свой столик, как и у нас тогда, – подумала она. – Здесь уже знают, что они пьют, а если в конце они закажут дессерт, то им принесут сразу две ложки, чтобы они могли вместе…»

Карен глубоко вздохнула и не позволила этой мысли завладеть ею. Вольф и его коллега не станут есть из одной тарелочки. Они не были похожи на влюбленную парочку. Они походили на хороших друзей, очень хороших друзей, которые вместе проводят свое строго регламентированное свободное время. К тому же Вольфу приятно показаться на людях с этой женщиной. Наверняка более приятно, чем со своей законной супругой…

Оцепенение начало отпускать ее. Карен стало почти плохо от мысли, что она могла бы раньше освободиться от шопинга, да еще выпила бы больше шампанского и действительно нашла бы в себе мужество отправиться в одиночку в ресторан. Тогда бы она сейчас сидела там, а Вольф, наверное, остолбенел бы при виде ее, и тогда ему пришлось бы представить друг другу ее и свою спутницу, и они сидели бы за одним столом и…

Все эти картины, которые Карен теперь видела перед собой, казались ей такими неприятными, что она не могла больше стоять здесь. Женщина повернулась и помчалась, как затравленная, через все улицы обратно к своей машине. Добравшись до нее, тяжело переводя дыхание, достала трясущимися руками ключи, открыла машину, влезла в нее и плюхнулась на сиденье. Бросив короткий взгляд в заднее зеркало, увидела, что опять ужасно выглядит: лицо ее было бледным, хотя щеки раскраснелись от жары и волнения, волосы растрепались, а помада на губах поблекла. Великолепно. Неудивительно, что Вольф больше никуда не ходит с ней. Что он не придает никакого значения ее присутствию. Он ведь тоже знал, что дети сегодня на спортивном празднике, и мог бы спросить ее, не желает ли она поехать в город поужинать. Но ее муж, конечно, не был таким дураком. Он получил гораздо лучшее предложение. А Вольф всегда был таким человеком, всегда считал, что ему полагается все самое лучшее.

«Я не думаю, что он с ней спит, – сказала себе Карен, – так что же меня так убивает? То, что он вытесняет меня из своей жизни? И давно уже вытеснил? Что вообще уже не считается со мной, что я теперь лишь женщина, которая содержит в порядке его дом и воспитывает его детей? Это больно. Это страшно больно».

Карен была рада, что благополучно добралась домой. Ей несколько раз сигналили, когда она, глубоко задумавшись, не поехала на зеленый свет светофора, а один раз не пропустила находящийся на главной дороге спортивный кабриолет, и тип, сидевший за рулем этой машины (рядом с ним ехала симпатичная блондинка), дико ругался ей вслед.

«Неважно, – подумала Карен, – все неважно». Хотя на самом деле ей вовсе не было все безразлично.

Когда она вышла из гаража, то заметила мужчину у садовой калитки соседей, который как раз нажимал на звонок – наверное, не в первый раз, потому что, недоумевая, озирался вокруг. Увидев Карен, он тут же направился к ней.

– Извините, вы, случайно, не знаете, может быть, семья Леновски в отъезде? – спросил незнакомец. – У меня на сегодня с ними договоренность…

Карен уставилась на него, пытаясь выйти из своих размышлений и сконцентрироваться на реальной действительности.

– Договоренность? – Ее голос звучал надтреснуто, она откашлялась. – Договоренность? – повторила женщина, подумав, что незнакомец, видимо, счел ее довольно глупой.

– Я – садовник. И должен отныне регулярно заботиться о садовом участке супругов Леновски. Мы договорились о моем сегодняшнем приходе две недели тому назад, и меня предупредили, что я должен явиться точно в срок.

– А Леновски собирались быть дома, когда вы будете работать? – уточнила Карен. – Потому что вы ведь можете и в их отсутствие пройти в сад и…

– Ни в коем случае, – с уверенностью проговорил мужчина, – у господина Леновски совершенно четкие представления, как все благоустроить. Хотя мы всё уже обговорили, он подчеркнул, что обязательно желает присутствовать при этом, на случай возможных изменений в его желаниях.

– Понимаю, – сказала Карен. Постепенно она смогла снова говорить нормально. – Знаете, мне это тоже кажется странным. Жалюзи опущены, никто не открывает; в то же время почтовый ящик переполнен… Я регулярно забираю почту, которая выглядывает сверху, а то все это уже лежало бы здесь, на садовой дорожке. Но, знаете, меня никто об этом не просил, и никому другому это тоже не было поручено, так что все это кажется мне странным.

– И в самом деле, – согласился садовник.

– Мы живем здесь недавно, – продолжала Карен; ей было приятно с кем-нибудь поговорить. – Поэтому я близко не знаю соседей, но они показались мне… в общем, это не те люди, которые уедут просто так, оставив на произвол судьбы свой дом и сад. Они показались мне такими людьми, которые всё в своей жизни очень тщательно планируют.

– Такими же они показались и мне. По-моему, это совершенно не похоже на них, чтобы никого не попросить проследить за их почтой. И также не похоже, чтобы они пренебрегли договоренностью со мной. Они бы просто отменили этот визит, если бы что-то непредвиденное помешало. О них можно думать что угодно, но они уж точно в высшей степени благонадежны.

– Хм, – произнесла Карен, и они с садовником уставились на дом. Тот выглядел таким враждебным со своими опущенными жалюзи, таким тихим и вымершим… Лишь несколько пчелок летали, жужжа, по саду, да несколько бабочек порхали на легком ветерке.

– Мой пес постоянно лает на этот дом, – добавила Карен. – Уже всю неделю. Раньше он никогда этого не делал.

– Может быть, нам следует пройти в сад, как вы считаете? В конце концов, может быть, одно из окон не затемнено, и мы сможем заглянуть туда…

Карен заметила, как ее обдало холодом и по спине пробежали мурашки.

– А что вы ожидаете увидеть? – подавленно спросила она.

Ее собеседник пожал плечами.

– Понятия не имею. Но они оба уже немолоды… Может быть, заболели или неудачно упали…

– Оба?

– Я пройду в сад, – заявил садовник и оттолкнул калитку. Карен последовала за ним.

Трава здесь была довольно высокой – это было удивительно, если учесть, что Фред Леновски подрезал ее часто и очень коротко. Грозовые дожди два дня назад наполнили водой каменные поилки для птиц, но затяжная засуха все же давала о себе знать. Герань в терракотовых горшках, окаймлявшая садовые дорожки, свесила свои головки. Большой куст маргариток около входной двери в дом начал увядать, а белые цветочки по краям уже приобрели коричневатый цвет. Из щелей между каменными плитами
Страница 25 из 26

ступенек, ведущих в дом, пророс львиный зев – он был еще невысоким, но его явно давно не вычищали. Нельзя было сказать, что сад запущен, – многие сады выглядели примерно так же. Однако, если судить по педантичности его хозяев, он уже активно утрачивал свое чрезвычайно ухоженное состояние.

Входная дверь состояла из деревянной рамы, посреди которой были выложены квадраты из толстого зеленого стекла, складывавшиеся в необычные геометрические фигуры. Однако через них нельзя было разглядеть, что творится внутри. Слева от двери проходила выложенная плитами дорожка вокруг дома. На всех окнах вдоль нее жалюзи были опущены.

– Конечно, может быть и так, – произнесла Карен, – что Леновски действительно в отъезде и на самом деле поручили кому-то присмотреть за домом и садом. А этот человек, может быть, болен, или забывчив, или же ему просто что-то помешало…

– Возможно, – сказал садовник, но слова Карен его явно не убедили. – Может быть, стоит поспрашивать у соседей?

Они обошли дом и оказались на террасе. Здесь расположились круглый белый садовый стол и четыре садовых стула, на сиденьях которых лежали, тщательно привязанные, бело-голубые подушечки. Скатерть в цветочек ветер снес в угол около верандной двери – там она, скомкавшись, обвивала каменную ножку пустой подставки для солнечного зонта.

– Они ведь не поедут в отпуск, оставив подушки на улице! – воскликнул садовник. – Я считаю, что здесь что-то совершенно не в порядке!

Окно и дверь на террасу были затемнены, и по всей ее ширине на уровне второго этажа простирался балкон. Спутник Карен прошел до конца газона, чтобы глянуть наверх.

– Видно мне немногое, но кажется, что одно окно там без жалюзи. Можно было бы залезть на балкон…

– Но это ведь непозволительно – то, что мы здесь делаем, – смущенно произнесла Карен. – Ведь это все-таки чужой участок…

Садовник презрительно фыркнул.

– Это нас сейчас не особенно должно волновать. Я имею в виду, что здесь в высшей степени что-то неладно. В принципе, следовало бы… – Он не договорил фразу.

– Что? – спросила Карен. Она все еще не до конца переместилась в реальность; перед ее внутренним взором по-прежнему стоял Вольф, идущий по улице рядом с молодой длинноволосой женщиной.

– В принципе, надо бы сообщить в полицию, – заявил садовник.

Карен ужаснулась при этой мысли, потому что представила себе, как отреагировал бы на такое предложение Вольф.

– Я не знаю… а если потом все окажется в порядке и мы попадем в смешное положение?

Ее собеседник хмыкнул. Вероятно, он посчитал ее типичной мещанкой из пригорода, которая, по возможности, держится подальше от всего, что каким-либо образом может создать ей трудности.

– Ну, хорошо, подождем еще два-три дня, – продолжил он, – но затем нам все равно придется что-то предпринять. Дом у вас перед глазами; вы позвоните мне, если что-то произойдет?

– Конечно, – ответила Карен, а про себя взмолилась, чтобы что-нибудь побыстрее произошло. Чтобы Леновски вернулись из отпуска загоревшие и живехонькие, и чтобы все обернулось недоразумением между ними и тем человеком, который должен был присмотреть за их домом. Тут ей припомнился свет среди ночи. В глубине души она не верила в невинный исход.

Садовник дал ей одну из своих визитных карточек, а на другой записал имя и телефонный номер Карен.

– Никогда не знаешь, – сказал он, – может быть, мне придет в голову еще что-нибудь, что я захочу сообщить вам.

Его звали Пит Беккер, и на его визитке были изображены цветы и деревья.

– Ну, и если вам тоже когда-нибудь понадобится хороший садовник… – произнес он и засмеялся.

Неожиданно Карен подумала, как хорошо было бы в ее положении начать любовную связь с садовником. По утрам, когда дети в школе… Беккер очень хорошо выглядел, был высоким, широкоплечим, мог похвастаться темно-коричневым загаром. Но было также ясно, что как женщина она ему совершенно не интересна. В его глазах Карен была типичной мамочкой из зажиточного района на окраине города. Потенциальная клиентка, не более того.

Они покинули чужой участок и безмолвный, темный дом. Пит сел в свой микроавтобус, который тоже был разрисован цветами и деревьями, еще раз поднял руку на прощанье и уехал. Карен еще долго смотрела ему вслед, а потом, тяжело ступая, прошла на свой участок и отомкнула дверь в дом. На нее тут же прыгнул Кенцо, чуть не сбив ее с ног от восторга.

– Хоть ты радуешься, когда видишь меня, – сказала она.

Боксер ласково посмотрел на нее своими большими черными глазами, а затем рванул мимо нее в сад, помчался к забору и стал лаять на соседский дом – и лаял в течение нескольких минут, пока Карен не позвала его обратно, поскольку боялась, что кто-нибудь опять станет жаловаться.

4

«Либель» покачивалась в волнующемся после мистраля море, окруженная темно-бирюзовой водой. Над ней было голубое небо, в котором парили несколько облаков, а перед ней круто падали в воду скалы, наверху переходившие в горы, покрытые лесом.

Почти превосходный день.

«Почти превосходный отпуск», – сонно подумала Инга.

Она лежала, вытянувшись на углубленном сиденье в кормовой части, одетая лишь в крошечное бикини, и наслаждалась теплом солнца, лучи которого падали ей на живот. Ей пришлось положить соломенную шляпу себе на лицо, потому что она очень быстро обгорала, к тому же ее слепило своими прямыми лучами полуденное солнце. Инга предположила, что заснула на какое-то время, и задумалась, от чего она проснулась. Море бушевало, но волны были пока еще большими и длинными, судно равномерно поднималось и опускалось. Однако теперь покачивание стало более беспокойным; возможно, этот изменившийся ритм и разбудил Ингу. Она отложила в сторону шляпу и приподнялась. Поднялся легкий ветерок, а облака на небе скрутились в форму сильно загнутой запятой. Альберт был прав: мистраль возвращался.

Молодая женщина огляделась, но Мариуса нигде на судне обнаружить не смогла. Наконец она увидела его посреди волн: он плавал там своим особенным, только ему присущим, несколько агрессивным, изящным стилем, на всякий случай привязанный к судну тросом. Мариус как раз повернул голову и посмотрел в сторону яхты. Может быть, и он заметил, что ветер стал усиливаться.

Инга помахала мужу, и тот махнул ей в ответ, а затем сильными движениями поплыл кролем к паруснику.

«Невероятно, – подумала его жена, – мы здесь совершенно одни. Будем надеяться, что можно будет часто пользоваться яхтой в предстоящие две недели».

Мариус достиг «Либель» и стал подниматься вверх по лесенке для спуска в воду. Инга снова, уже не в первый раз, отметила, какой он симпатичный. За два года брака они достигли в своих отношениях того момента, когда на своего партнера смотришь не восхищенными глазами, а совершенно нормально, как на что-то само собой разумеющееся; но в ту минуту она все равно подумала: «Как хорошо он выглядит! Такой молодой. И сильный…».

Разгоряченная солнцем, Инга представила себе, как здорово было бы заняться с ним любовью прямо сейчас, в этот момент, на яхте. Вопрос был только в том, предоставит ли мистраль им время на это. Вероятно, нет. И будет лучше, если она сейчас промолчит.

Инга наблюдала, как Мариус уверенными и опытными движениями поднял большой парус. Он
Страница 26 из 26

двигался по яхте так, словно годами постоянно только и этим занимался, и Инга как раз собиралась высказать ему свое восхищение, как он, словно между прочим, сказал:

– Нам следует свалить на этой лодке. Как ты считаешь?

Женщина засмеялась. Ее муж порой говорил странные вещи. Ему нравилось вести серьезные разговоры о совершенно нереальных вещах, и Инга частенько поддерживала с ним эту игру, получая при этом удовольствие.

– Да, нам обязательно надо это сделать, – сказала она, вконец разморившись на солнце. – Тогда мы наконец сможем объехать весь свет. Это доставило бы мне гораздо больше удовольствия, чем ходить в университет.

Мариус протер себе полотенцем волосы.

– На этом судне невозможно совершить кругосветное путешествие. Но если мы его продадим, это даст нам приличную сумму денег, и на эти средства мы смогли бы создать себе новую жизнь.

– Но – тогда на юге. Я хотела бы, чтобы всегда было так тепло, как сегодня. Меня больше не прельщает холодная, дождливая зима на севере. Не могли бы мы начать нашу новую жизнь в Калифорнии или где-нибудь в этом роде?

Мариус закончил заниматься парусами, надел шорты и футболку и быстро накинул спасательный жилет.

– Тебе тоже следует одеться и надеть жилет, – сказал он. – Ветер довольно быстро набирает силу.

Инга подскочила и схватила свою одежду. На них теперь несся поток холодного воздуха, от которого ее передернуло.

– Нам нужно как можно быстрее вернуться в порт. Мне не очень-то хочется болтаться здесь на волнах, как на скорлупке, – забеспокоилась она.

– Глупости, – грубо произнес Мариус, – только не обратно в порт. Кто знает, даст ли нам старуха еще раз лодку… Это наш шанс, и мы его не упустим.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=27690797&lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

«Оропакс» – тампоны для затыкания ушей от шума.

2

Кустарник, растение-лиана с цветками яркой окраски: красный, оранжевый, розовый, фиолетовый, пурпурный, персиковый, снежно-белый и кремовый.

3

Киш – открытый слоеный пирог, как правило, с грудинкой в составе начинки.

4

Анисовая настойка.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.

Adblock
detector