Лубянка. Подвиги и трагедии читать онлайн - Николай Лузан

Лубянка. Подвиги и трагедии

Николай Николаевич Лузан

Мир шпионажа

Эта книга, при подготовке которой использовались архивные документы отечественных спецслужб и Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ), приоткроет еще несколько закрытых ранее страниц из деятельности отечественных спецслужб. Она позволит узнать новое об известных и неизвестных героях. Большинство из них, несмотря на невзгоды и личные трагедии, остались верны присяге, друзьям и до последнего часа бескорыстно служили своей суровой Родине.

Николай Лузан

Лубянка. Подвиги и трагедии

На разведку и контрразведку отнюдь не следует смотреть как на ремесло – это в полном смысле слова искусство и тем более трудное, что лицу, посвятившему себя этого рода деятельности, приходится иметь дело с живыми людьми…

    «Азбука контрразведчика».

    Секретная теоретическая разработка КРО ОГПУ, 1925 г.

Приоткрывая завесу тайны

Разведка и контрразведка – это особый вид искусства, находящийся в плену у тайны. Деятельность любой специальной службы, в том числе и отечественной, в этом плане не является исключением. Лишь иногда всевластное время на короткий миг приподнимает завесу особой секретности над той или иной операцией, и тогда достоянием гласности становятся некоторые ее эпизоды.

Спецслужба никогда не раскрывает до конца все свои карты, и здесь наступает черед писателей, сценаристов и режиссеров. Благодаря их буйной фантазии скупые рассказы участников тайных операций и лаконичные строчки отдельных секретных докладных получают вторую жизнь, которая затем будоражит пытливые умы и воспламеняет пылкие сердца. В действительности работа и судьба сотрудников спецслужб зачастую складываются гораздо сложнее и драматичнее, чем в самом лихо закрученном бестселлере.

В советское время о деятельности отечественных разведчиков и контрразведчиков широкому читателю и зрителю было известно разве что из сообщений ТАСС или популярных литературных произведений Ю. Семенова, В. Кожевникова, В. Богомолова и кинофильмов «Семнадцать мгновений весны», «ТАСС уполномочен заявить», «Щит и меч», «Вариант «Омега» и так далее.

Одновременно на Западе стараниями перебежчиков В. Кривицкого, А. Орлова (Л. Фельдбина), О. Гордиевского, В. Резуна (В. Суворова) и других под диктовку американских и британских спецслужб рисовался зловещий, не знающий ни моральных, ни этических норм образ «агента КГБ». А когда речь заходила о спецгруппах ВЧК – ГПУ – ОГПУ и 4-го Управления НКВД – НКГБ СССР, осуществлявших акты возмездия в отношении предателей-перебежчиков, главарей-националистов, инспирировавших на территории СССР восстания и осуществлявших террористические вылазки в отношении представителей советской власти, то тут они и вовсе не жалели черной краски, стремясь показать их руководителей и подчиненных настоящими исчадиями ада.

В 1990-е годы завеса тайны над отдельными разведывательными и контрразведывательными операциями отечественных спецслужб была приоткрыта. Заговорили профессионалы. Сухим языком оперативных документов они поведали истинную правду о скрытых пружинах тех или иных секретных акций, которые затем приводили в движение десятки, сотни тысяч людей и меняли политические режимы в различных странах. В авторских сборниках «Лубянка», «Лубянка 2», «Смерш», «Огненная дуга», «Военная контрразведка. История, события, люди», а также в книгах П. Судоплатова «Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930–1950 годы», О. Царева и Д. Костелло «Роковые иллюзии», М. Мукасея и Е. Мукасей «Зефир» и «Эльза», Ю. Дроздова «Вымысел исключен» и других дана объективная и развернутая картина оперативно-боевой деятельности отечественных спецслужб.

Однако многие совершенно секретные страницы, связанные с разведывательной, повстанческой и диверсионной работой ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД – НКГБ и МГБ СССР, так и остались закрытыми. Лишь в последние годы работа спецслужб стала находить достойное и объективное освещение в отечественной и зарубежной историко-публицистической литературе. Это обусловлено тем, что до недавнего времени большинство материалов о деятельности Особой группы при наркоме НКВД СССР 4-го Управления НКВД – НКГБ СССР имели гриф «Совершенно секретно».

Кроме того, в силу специфических особенностей, связанных с ролью НКВД в организации партизанского движения на оккупированных фашистами советских территориях, а также в связи с оперативно-боевой работой, проводившейся 4-м Управлением НКВД – НКГБ СССР в странах Восточной Европы, освещение этой деятельности по вполне понятным причинам до августа 1991 года находилось под жесточайшим запретом. И только в 1998 году в своей известной книге «Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы» первый и бессменный руководитель Особой группы при наркоме внутренних дел 4-го Управления НКВД – НКГБ СССР генерал-лейтенант П. Судоплатов приоткрыл несколько страниц из разведывательно-диверсионной и повстанческой деятельности своих подчиненных.

К сожалению, Павел Анатольевич ушел из жизни, так и не успев рассказать многое из того, чем по праву может гордиться разведчик. Но сегодня за него и его боевых товарищей говорят архивы специальных служб России. Сухим и бесстрастным языком секретных докладных записок, радиограмм и агентурных сообщений они поведали о многих блестящих разведывательных и диверсионных операциях, а также актах возмездия, проведенных сотрудниками Особой группы 4-го Управления НКВД – НКГБ СССР.

Это было уникальное по своему кадровому составу и эффективности решения задач спецподразделение, аналогов которому как в прошлой, так и в современной истории специальных служб трудно найти. Путь, по которому прошли к вершинам своего профессионального мастерства П. Судоплатов, его бессменный заместитель и друг Н. Эйтингон и их подчиненные, блестящие мастера своего дела: Н. Мельников, П. Гудимович, М. Маклярский, Я. Серебрянский, командиры легендарного омсбона М. Орлов и В. Гриднев, руководители разведывательно-диверсионных резидентур К. Орловский, С. Ваупшасов, Д. Медведев, Н. Прокопюк, В. Карасев, А. Рабцевич, Л. Партынский, Ф. Кропф и многие другие, был полон тяжких испытаний и невосполнимых потерь.

Эта книга, при подготовке которой использовались архивные документы отечественных спецслужб и Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ), приоткроет еще несколько закрытых ранее страниц из деятельности отечественных спецслужб. Она позволит узнать новое об известных и неизвестных героях. Большинство из них, несмотря на невзгоды и личные трагедии, остались верны присяге, друзьям и до последнего часа бескорыстно служили своей суровой Родине.

Читатель вместе с автором пройдет по нелегкому жизненному и профессиональному пути, который выпал на долю А. Артузова, С. Шпигельглаза, П. Судоплатова, Н. Эйтингона, Я. Серебрянского, М. Маклярского, Н. Кузнецова, В. Карасева, Д. Медведева и сотен других разведчиков. И в этом движении во времени нельзя судить их с позиций нынешних знаний и представлений. Это был их выбор, и судьями им могут быть только собственная совесть, друзья и близкие.

    Почетный сотрудник

госбезопасности

    генерал-лейтенант Ю. Николаев,

    2008 г.

Глава первая

В колыбели революции

Революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться!

    В. Ульянов (Ленин)

Разгром в сентябре 1922 года войск японских интервентов и белогвардейцев на Дальнем Востоке частями Красной армии под командованием командарма В. Блюхера положил конец одной из самых кровопролитных войн в истории России, длившейся более восьми лет. Значительную роль в этой победе сыграла и созданная 7 (20 по новому стилю) декабря 1917 года отечественная спецслужба – Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК).

Ее становление шло так же трудно и противоречиво, как и становление самой советской власти. 25 октября (7 ноября) 1917 года в результате военного переворота Временное правительство А. Керенского было свергнуто. Большевикам во главе с В. Ульяновым (Лениным) досталось государство с разваливающейся армией, умирающим флотом и полностью дезорганизованной системой политического сыска, которая до этого служила традиционному правящему классу – аристократии и была абсолютно чужда новой власти – диктатуре рабочего класса и беднейшего крестьянства.

Военно-революционный комитет и пришедший ему на смену Совет народных комиссаров (СНК), принявший на себя управление государством, властвовал, но не правил. Работа подавляющего числа государственных учреждений в столице – Петрограде оказалась дезорганизованной, а их начальники и сотрудники игнорировали распоряжения новой власти. Руководил саботажем так называемый Малый совет министров, в состав которого входили многие бывшие члены Временного правительства. 26 октября (8 ноября) 1917 года им было принято постановление, предписывавшее чиновникам госучреждений саботировать распоряжения советской власти.

В армии положение было и того хуже. Атаманы А. Дутов и А. Каледин наотрез отказались подчиниться СНК, подняли восстания на Урале, Дону и отрезали голодающие Петроград и Москву от поставок сибирского, донского и кубанского хлеба. Лидер конституционно-демократической партии (кадетов) П. Милюков и его соратники, опиравшиеся на военную поддержку значительной части офицерского корпуса и материальные ресурсы крупных промышленников, готовили всероссийскую стачку госслужащих.

Сопротивление советской власти со стороны прежних правящих классов с каждым днем нарастало. В той острейшей ситуации, грозившей самому ее существованию, вожди большевиков действовали быстро и решительно. 13 (26) ноября Совет народных комиссаров предписал наркому по военным и морским делам провести арест служащих Государственного и ряда частных банков, саботировавших его решения. 25 ноября (8 декабря) советское правительство призвало население к борьбе с контрреволюционным восстанием Каледина и Дутова, а спустя три дня выступило с обращением «О контрреволюционном восстании буржуазии, руководимом кадетской партией».

В тот же день СНК издал декрет «Об аресте вождей Гражданской войны против революции». Для выполнения этой задачи у новой власти не было ни специального органа, ни подготовленных кадров, а осложнявшаяся с каждым днем обстановка требовала немедленных действий. В связи с этим 6 (19) декабря 1917 года Ленин направил срочную записку на имя тогда еще заместителя народного комиссара внутренних дел Ф. Дзержинского. В ней он писал, что «буржуазия, помещики и все богатые классы напрягают отчаянные усилия для подрыва революции, которая должна обеспечить интересы рабочих, трудящихся и всех эксплуатируемых масс», и предложил принять «необходимые экстренные меры для борьбы с контрреволюционерами и саботажниками».

Дзержинский поддержал его, и уже вечером состоялось чрезвычайное заседание СНК. На нем рассматривался всего один вопрос – «О возможности забастовки служащих в правительственных учреждениях во всероссийском масштабе». По результатам обсуждения было принято решение:

«Поручить т. Дзержинскому составить особую комиссию для выяснения возможности борьбы с такой забастовкой путем самых энергичных революционных мер, для выяснения способов подавления злостного саботажа».

На следующий день состоялось внеочередное заседание СНК под председательством Ленина. Его результаты нашли отражение в протоколе № 21 от 7 (20) декабря 1917 года. В частности, в нем было записано следующее:

«Слушали:

Доклад Дзержинского об организации Комиссии по борьбе с саботажем.

Состав (еще не полный): 1) Ксенофонтов, 2) Жиделев, 3) Аверин, 4) Петерсон, 5) Петерс, 6) Евсеев, 7) В. Трифонов, 8) Дзержинский, 9) Серго? 10) Василевский?

Задачи комиссии:

1. Пресек(ать) и ликвидир(овать) все контрреволюционные и саботажнические попытки и действия по всей России, со стороны кого бы они ни исходили.

2. Предание суду Революционного трибунала всех саботажников и контрреволюционеров и выработка мер борьбы с ними.

3. Комиссия ведет только предварительное расследование, поскольку это нужно для пресечения.

Комиссия разделяется на отделы:

1) информационный,

2) организационный (для организации борьбы с контрреволюцией по всей России и филиальных отдел(ов),

3) отдел борьбы. Комиссия сконструируется окончательно завтра. Пока действует Ликвидационная комиссия Военно-революционного комитета. Комиссии обратить в первую голову внимание на печать, саботаж, к. д., правых с-р, саботажн(иков), стачечни(ков). Меры – конфискация, выдворение, лишение карточек, опубликование списков врагов народа и так далее.

Постановили:

Именовать комиссию Всероссийской чрезвычайной комиссией при Совете народных комиссаров по борьбе с контр революцией и саботажем и утвердить ее.

Опубликовать».

С того дня прошло девяносто с лишним лет. Несмотря на то что той советской власти, для защиты которой создавалась ВЧК, давно уже нет, ветераны и действующие сотрудники отечественных органов безопасности по сложившейся традиции ежегодно 20 декабря отмечают свой профессиональный праздник.

Но тогда в холодном и голодном Петрограде, находящемся в кольце врагов, создатели новой спецслужбы вряд ли предполагали, что она переживет не только их, но и само советское государство. В те решающие для власти большевиков дни им было не до того, они хорошо усвоили уроки Парижской коммуны и не ждали милости от контрреволюции и ополчившегося на них всего остального буржуазного мира, а действовали.

«Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться!» Этот призыв Ленина для его соратников стал руководством к немедленным действиям. 21 декабря 1917 года (3 января 1918 года) на заседании СНК была более четко определена компетенция ВЧК и разграничены полномочия между Комиссией по борьбе с контрреволюцией и Народным комиссариатом юстиции в сфере оперативного розыска, задержания подозреваемых и ведения следствия, а также была установлена система контроля за их деятельностью.

По завершении дискуссии СНК постановил следующее:

«1. Всероссийская комиссия при Совете народных комиссаров учреждается для целей беспощадной борьбы с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией.

2. Результаты своей работы она передает в Следственную комиссию при Революционном трибунале или прекращает дело.

3. Работа этой комиссии протекает

при ближайшем наблюдении Народных комиссариатов юстиции и внутренних дел, а равно президиума Петроградского Совета. Следственные же комиссии при Революционном трибунале – при ближайшем наблюдении Народного комиссариата юстиции и президиума Петроградского Совета.

…

7. Всякие задержания должны влечь за собой обязательное предание суду или быть прекращаемы…»

И ВЧК, защищая революцию, действовала решительно и беспощадно. Всероссийская стачка, несмотря на все усилия кадетов, поддержку атаманов Дутова, Каледина и примкнувшего к ним генерала Л. Корнилова, организатора неудавшегося августовского (1917 года) военного похода на революционный Петроград, провалилась.

Новая спецслужба во главе с Дзержинским и своим немногочисленным аппаратом, на то время насчитывавшим всего несколько десятков человек, действовала быстро и целеустремленно. В течение недели были арестованы ряд служащих Государственного и частных банков, отказывавшихся выполнять предписания советской власти, и закрыты все оппозиционные издания. В Петрограде и Москве силами подвижных групп чекистов и рабочих отрядов были решительно пресечены массовые грабежи продовольственных складов, магазинов и еврейские погромы.

Комиссия по борьбе с контрреволюцией на глазах набиралась опыта и повышала эффективность в работе. Во многом это было связано с тем, что ее возглавили талантливые и неординарные личности: Дзержинский, Ксенофонтов, Трифонов, Жиделев и другие, имевшие многолетний опыт борьбы с одной из самых сильных спецслужб того времени – царской охранкой. Существенную роль в ее работе играли «сознательные пролетарские массы», добровольно сообщавшие в Комиссию о действиях заговорщиков и саботажников.

Для борьбы с контрреволюцией и шпионажем некоторые сотрудники и руководители ВЧК предлагали наряду с этими добровольными информаторами использовать старое, испытанное прошлой властью оперативное средство – осведомителей и провокаторов. Большинство, в том числе и Дзержинский, были категорически против этого, называя такие действия провокацией и методами царской охранки. По этому поводу между ними развернулась острая дискуссия, и на очередном заседании 18 марта 1918 года члены Комиссии приняли постановление «О недопустимости использования провокаций в работе ВЧК».

В отсутствие агентурного аппарата, применение которого на тот период вожди революции считали аморальным, добровольные информаторы – рабочие, солдаты и часть интеллигенции – являлись главным источником информации о контрреволюционной и саботажнической деятельности представителей бывших эксплуататорских классов. Полученные таким образом сведения были достаточно эффективно использованы.

К началу весны 1918 года в активе молодой советской спецслужбы уже имелись предотвращенная всероссийская стачка, сотни выявленных и пресеченных актов саботажа в банковской системе и сферах снабжения населения хлебом и продуктами питания. В апреле ее сотрудникам вместе с милицией удалось сбить волну бандитизма и массовых уличных грабежей в Петрограде и Москве, положить конец разгулу анархии, буйным цветом распустившейся в обеих столицах. В ночь на 12 апреля в результате молниеносно проведенной операции удалось арестовать почти всех вожаков анархистских организаций в Москве и Петрограде. Так же решительно и быстро они действовали и в отношении правых эсеров, совершивших 20 июня в Петрограде убийство комиссара по делам печати, пропаганды и агитации, редактора «Красной газеты» В. Володарского (М. Гольдштейн).

Все эти успехи в большинстве своем не являлись следствием классических форм работы спецслужбы, которые предполагают вербовку агентуры, ее внедрение во враждебные организации и их последующую оперативную разработку. В то время действия ВЧК скорее напоминали типичную полицейскую операцию: облавы, засады и допросы задержанных. Но уже тогда в ее работе начинают просматриваться элементы контрразведывательного поиска во враждебной среде. В этих целях на кратковременной основе задействовались добровольные помощники и широко практиковался ввод в разработку лидеров контрреволюционных организаций штатных сотрудников ВЧК под соответствующей легендой.

Первая такая операция была проведена в начале 1918 года в отношении так называемого «Союза борьбы с большевиками и отправки войск Каледину», действовавшего в Петрограде. Начало ей положило внедрение в «Союз» под видом бывшего царского офицера кадрового сотрудника ВЧК А. Голубева. К концу января ему удалось добыть подробные данные о структуре и численном составе контрреволюционной организации. По результатам его работы в феврале большинство членов «Союза» были арестованы.

Через полгода еще более масштабная операция, непосредственное руководство которой осуществлял Дзержинский, сыграла важную, можно сказать, ключевую роль в укреплении советской власти и вызвала большой международный резонанс. В истории отечественных спецслужб она более известна как «Заговор послов».

Июнь – август 1918 года стали горячими во всех отношениях не только в России, но и в странах Антанты (Великобритании, Франции, США и других государствах, военных противниках Германии и Австро-Венгрии). Брестский мир, заключенный большевиками 3 марта 1918 года в Брест-Литовске, на время остановил войну на Восточном фронте и позволил Германии перебросить значительную часть войск на запад. К июню в результате наступления германские войска вышли на реку Марна и угрожали Парижу.

Спасти французскую и британскую армии могли только чудо или выступление на их стороне России. Вести переговоры по этому вопросу с правительством Ленина было безнадежным делом, и тогда главы дипломатических миссий Великобритании и Франции Р. Локкарт и Ф. Гренар, опираясь на оперативные возможности резидента МИ-1 (Британская разведывательная служба, ныне СИС. – Прим. авт.) капитана Э. Бойса и другого разведчика – С. Рейли (З. Розенблюм), принялись готовить его свержение.

Помощников в этом деле у них нашлось предостаточно. Помимо непримиримых классовых врагов советской власти в их числе оказался ярый «ниспровергатель монархии», которому не нашлось места в новой власти, Б. Савинков со своим «Союзом защиты Родины и свободы», а также неверные союзники большевиков – левые эсеры, оттесненные на второстепенные роли. Они тоже были не прочь взять руль власти в свои руки.

Амбициозный Локкарт, возомнивший себя спасителем интересов Британской империи в России, и вездесущий авантюрист Рейли, которому, вероятно, не давали покоя лавры знаменитого разведчика Лоуренса Аравийского, развили бурную деятельность. Но после того как в июле провалились вооруженные мятежи савинковцев в Ярославле и левых эсеров в Москве, они переключились на «кремлевскую гвардию» – латышские полки, охранявшие в Петрограде и Москве важнейшие правительственные учреждения. С их помощью Локкарт и Рейли рассчитывали свергнуть правительство Ленина.

Эта их деятельность не осталась без внимания ВЧК. Чтобы сорвать планы заговорщиков, Дзержинский вместе со своим заместителем Я. Петерсом и сотрудниками центрального аппарата решили сыграть на опережение и осуществили первую

контрразведывательную операцию по проникновению в иностранную спецслужбу. Ей предшествовала многоходовая оперативная комбинация. Под видом националистически настроенных офицеров, недовольных итогами Брестского мира, по которому Латвия оказалась оккупированной германскими войсками, комиссары Я. Буйкис (Шмитхен) и В. Спрогис (Бредис) под легендой поиска союзников среди антисоветского подполья были направлены в Петроград.

Через некоторое время они попали в поле зрения британской резидентуры, которой руководил военно-морской атташе капитан Р. Кроми. В те дни он активно занимался организацией подполья в Северной столице и разработкой плана, предусматривающего уничтожение Балтийского флота в случае захвата немцами морской базы в Кронштадте. Конфидентов из числа бывших офицеров у него хватало, главная трудность заключалась в том, что никто из них не имел прямого доступа в штабы Красной армии и флота. Появление националистически настроенных комиссаров Шмитхена и Бредиса из так называемой «кремлевской гвардии» в Петрограде было как нельзя кстати.

В марте состоялась их первая встреча с Кроми. Решимость комиссаров бороться за свободу Латвии, но прежде всего имеющиеся у них возможности прямого доступа в Кремль и к вождям революции убедили британского разведчика в том, что на этот раз удача сама плывет ему в руки. В мае в Петроград приехал С. Рейли – специальный представитель шефа британской разведки М. Камминга. Кроми вывел на него перспективных кандидатов в заговорщики. Британский шпион № 1 в России остался доволен выбором Кроми и со свойственной ему энергией взялся за подготовку очередного заговора.

К августу Шмитхен и Бредис сумели полностью завоевать доверие британских разведчиков и, получив рекомендательное письмо от Кроми к Локкарту, возвратились в Москву. Здесь руководители ВЧК сделали еще один тонкий ход. Они решили ввести в оперативную игру новую фигуру, которая по своим возможностям не вызвала бы у британского посла сомнений в успехе заговора.

14 августа Шмитхен вместе с командиром артиллерийского дивизиона в Кремле Э. Берзиным с целью «политического разговора» посетили квартиру Локкарта в Хлебниковом переулке. Рекомендательное письмо Кроми, представленное Шмитхеном, и убедительная речь Берзина произвели впечатление на британского дипломата. После встречи с ними он провел беседу с французским генеральным консулом Гренаром и военным атташе генералом Лаверном. Позже к ним присоединился генеральный консул США У. Пул. Они поддержали Локкарта в решимости бороться и свергнуть ненавистную власть большевиков. Непосредственную разработку плана контрреволюционного переворота и его исполнение поручили Рейли.

Тот немедленно активизировал работу с Берзиным и Шмитхеном. Получив от Локкарта необходимые денежные средства, Рейли передал им на организационные расходы и подкуп должностных лиц 1,2 млн рублей (оприходованы в кассе ВЧК) и вплотную занялся разработкой плана государственного переворота. В последующем, по признанию самого Локкарта, британское посольство на эти цели израсходовало 1,4 млн рублей.

25 августа в Москве, в здании генконсульства США состоялась решающая встреча основных организаторов и участников заговора: Пула, Рейли, Лаверна, полковника А. Вертимона (Франция), К. Каламатиано (США), журналиста Р. Маршана (Франция). Участники совещания «послов и шпионов» решили, что в связи с расширением интервенции стран Антанты против советской России (2 августа 1918 года к британскому экспедиционному корпусу, которым командовал генерал Ф. Пуль, присоединились части французских и американских войск) и предстоящим отъездом дипломатов из Москвы все нити заговора нужно сосредоточить в руках Рейли, Вертимона и Каламатиано.

Дело шло к развязке. В те дни подчиненные Дзержинского не смыкали глаз, отслеживая контакты заговорщиков, и к концу августа перед ними проявилась большая часть шпионской паутины, сплетенной Локкартом и Рейли. Но они не спешили ее рвать. У разработанной ими операции имелась и другая цель – стратегическая. Согласно оперативному замыслу, Красная армия, отступая перед продвигавшимися к Петрозаводску интервентами, должна была заманить их вглубь территории и затем одновременными ударами во фронт и по растянувшимся тыловым коммуникациям полностью уничтожить.

Но трагические события, которых не могли предвидеть ни заговорщики, ни чекисты, вмешались в ход операции. 30 августа эсер Л. Каннегисер совершил террористический акт против председателя Петроградской ЧК М. Урицкого. В вечером того же дня по окончании митинга на заводе Михельсона было совершено покушение на самого Ленина. В сложившейся ситуации Дзержинский вынужден был действовать и немедленно выехал в Петроград.

Поздним вечером 31 августа подвижной отряд чекистов оцепил посольство Великобритании на Дворцовой площади и после отказа пропустить внутрь здания начал его штурм. В завязавшейся перестрелке погибли Кроми и ряд сотрудников ВЧК. При обыске в помещениях было обнаружено большое количество оружия и задержано свыше 40 заговорщиков, в том числе бывшие царские офицеры.

Одновременно с этим в Москве в ночь с 31 августа на 1 сентября оперативная группа ВЧК во главе с комендантом Кремля П. Мальковым на квартире в Хлебниковом переулке арестовала Локкарта и его помощника капитана Хикса. Британскому послу нечего было сказать. На руках у чекистов находились неопровержимые доказательства его шпионской деятельности – удостоверения, исполненные на бланках посольства и выданные им лично Берзину и Буйкису. В них командованию британского экспедиционного корпуса давались следующие указания:

«Британская миссия

Москва, 17 августа 1918 г.

Всем британским военным авторитетам в России

Предъявитель сего капитан латышских стрелков Криш Кранкал имеет ответственное поручение в Британском главном штабе в России, прошу дать ему свободный проезд и помощь во всех отношениях.

Р. Б. Локкарт».[1 - Архив ВЧК. Сборник документов. С. 492.]

Тем не менее он продолжал категорически отрицать свою причастность к заговору и плану ликвидации Ленина, Троцкого, Зиновьева, Каменева и других большевистских вождей. И только оказавшись на свободе, под защитой британской короны, Локкарт в книге воспоминаний[2 - История изнутри. Мемуары британского агента. С. 47.] позволил себе пооткровенничать. Несостоявшийся заговорщик поведал миру о том, что перед отъездом в Россию британское правительство поставило перед ним главную цель – не допустить ее выхода из войны.

Он так пишет об этом: «Моей главной задачей было нанести максимум вреда Германии, вставлять палки в колеса при переговорах (советской делегации с германской стороной. – Прим. авт.) о сепаратном мире и всеми силами укреплять сопротивление большевиков в отношении германских требований».

Но и здесь Локкарт покривил душой и сказал только часть правды: джентльмену, каковым он, видимо, себя считал, не пристало марать руки «мокрыми» делами. Он умолчал о том, как планировалось убийство лидеров революции. За него это сказали на допросах в ВЧК другие – Каламатиано и Вертимон.

Вслед за британским послом и Хиксом были арестованы Вертимон; содержательница

явочной квартиры, где иностранные разведчики проводили встречи с другими участниками заговора, актриса Оттен; сотрудница аппарата ЦИК Старжевская; служащий Центрального управления военных сообщений Фриде и другие (всего 30 человек). Позже, 18 сентября, при попытке проникновения в норвежское посольство, где укрылись другие «послы-заговорщики», был задержан Каламатиано. При обыске в его трости следователь В. Кингисепп обнаружил важные улики – денежные расписки агентов, – и перед чекистами полностью открылась вся шпионская сеть. Но тот, кто ее плел – Рейли, – сумел ускользнуть.

С «заговором послов» было покончено. По-разному сложились судьбы его организаторов. Локкарт, находившийся под домашним арестом в Кремле, в октябре 1918 года вместе с другими «послами-заговорщиками» был обменен на задержанных в Великобритании советских дипломатов и выслан из России. Рейли, возвратившись в Великобританию, удостоился одной из высших наград – ордена «Военный крест», затем работал консультантом у будущего премьера У. Черчилля, а осенью 1925 года наконец-то угодил в сети другой операции ОГПУ – «Трест». Каламатиано, так же как и Рейли, приговоренный к смертной казни, в 1921 году был освобожден из тюрьмы и выслан в США.

Таким образом, 1918 год для молодой советской спецслужбы завершался убедительной победой как над внутренней контрреволюцией, так и над иностранными разведками. 7 ноября 1918 года Ленин, выступая на торжественном вечере – концерте ВЧК, посвященном годовщине революции, – дал следующую оценку результатам ее работы: «Для нас важно, что ЧК осуществляют непосредственную диктатуру пролетариата, и в этом их роль неоценима. Иного пути освобождения масс, кроме подавления путем насилия эксплуататоров, нет. Этим и занимаются ЧК, в этом их заслуга перед пролетариатом».

* * *

К концу 1918 года в советской республике действовало 40 губернских и 385 уездных чрезвычайных комиссий, 19 декабря в частях Красной армии были образованы особые отделы ВЧК.

Отдавая должное высокой эффективности и результативности деятельности ВЧК по защите советской власти, все же трудно поверить, что такое быстрое ее становление обошлось без посторонней помощи. Несмотря на выдающиеся организаторские способности Ф. Дзержинского, В. Трифонова, Я. Петерса, И. Ксенофонтова и их опыт нелегальной работы, создание на пустом месте новой спецслужбы в тех сложнейших условиях и в такие сжатые сроки являлось почти безнадежным делом. Если при формировании Красной армии революционной власти пришлось обратиться к помощи так называемых военспецов, в качестве которых использовались в том числе и царские генералы, то в ВЧК дорога для чинов охранного отделения была наглухо закрыта. Их дух если там и появлялся, то ненадолго и только в тюремных камерах. В связи с этим невольно возникает вопрос: не могла ли в те первые месяцы становления советской власти чья-то опытная рука направлять работу ВЧК? Ответ на него следует искать в архивах, хранивших до недавнего времени в глубокой тайне отношения вождей большевиков с политиками и разведкой кайзеровской Германии.

До августа 1991 года, когда доступ к особым папкам и секретным делам имели лишь избранные люди, связанные подпиской о неразглашении, большинству сотрудников отечественных спецслужб и рядовому обывателю была известна лишь одна – официальная – версия становления советской спецслужбы. Она достаточно подробно отражена как в закрытой литературе, так и в открытых изданиях.

Вместе с тем ряд документов, хранящихся в спецфонде Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ, г. Москва), а также публикации некоторых отечественных и зарубежных исследователей деятельности советских вождей и спецслужб, в частности Д. Волкогонов:

«Сталин», «Троцкий»; О. Царев и Д. Костелло: «Роковые иллюзии»; И. Линдер и С. Чуркин: «История специальных служб России 10–20 веков»; К. Эндрю и О. Гордиевский: «История внешнеполитических операций от Ленина до Горбачева», содержат любопытные сведения о связях Ленина, Троцкого, Зиновьева и других с германскими военно-политическими кругами, а также о роли разведывательных органов Германии – Разведывательного отделения Генерального штаба – в становлении ВЧК и деятельности партии большевиков в период 1917–1918 годов.

Приведенные в них данные прямо говорят о тесном сотрудничестве германских политиков и сотрудников разведки с рядом видных деятелей большевистской партии: В. Ульяновым (Лениным), Л. Троцким (Бронштейном), Л. Каменевым (Розенфельдом), Г. Зиновьевым (Радомысльским) и другими, а также об оказании им финансовой, организационной и кадровой поддержки в осуществлении октябрьского переворота 1917 года. И это не является чем-то небывалым. Некоторые события прошлого и сегодняшняя действительность убеждают нас в том, что в борьбе за власть и защите национальных интересов возможны самые невероятные союзы, даже с самим дьяволом, а мораль и принципы отходят на второй план.

Большевики, боровшиеся с царизмом не на жизнь, а на смерть в течение двух десятилетий, и дряхлая германская империя, из последних сил пытавшаяся сохраниться на европейской карте, были объективно обречены стать временными союзниками. После трех лет кровопролитной войны экономические ресурсы Германии находились на пределе, и вести борьбу на два фронта ей оказалось не под силу. Поэтому германские политики и спецслужбы предпринимали активные действия по выводу из войны наиболее уязвимого противника. Таковой на тот период оказалась царская Россия, находившаяся в глубочайшем политическом, военном, экономическом и нравственном кризисе. Исторически изжившая, скомпрометировавшая себя дворцовыми дрязгами и погрязшая в небывалой коррупции монархия содрогалась под ударами революционных волн.

Классическая ленинская формула о революционной ситуации была воплощена в жизнь самой властью. Война довела до бедственного состояния и без того голодавшую часть населения. «Верхи», то есть государственная машина управления, при безвольном императоре пошли вразнос. Чиновники, руководствуясь личными, в большей степени корыстными интересами, тащили одеяло на себя. Император Николай II на глазах терял своих немногочисленных сторонников не только в армии и на флоте, но и в самом Зимнем дворце. О том положении, в каком находились империя и трон в начале марта 1917 года, точнее всего высказался он сам.

2 марта, передав Акт отречения от престола представителям Временного комитета Государственной думы В. Шульгину и А. Гучкову, бывший император в отчаянии записал в своем дневнике:

«Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, так как с ним борется социал-демократическая партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в Ставку, а Алексеев – всем главнокомандующим. К 2? (14:30. — Прим. авт.) пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с

которыми я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена, и трусость, и обман!»[3 - Линдер И., Чуркин С. История специальных служб России X–XX веков. С. 462.]

Николаю II было от чего прийти в отчаяние: даже те, кто присягал ему на верность, кого он осыпал наградами и должностями, в самый трудный момент предали его. Все четверо главнокомандующих фронтами: А. Брусилов (Юго-Западный), А. Эверт (Западный), В. Сахаров (Румынский), Н. Рузский (Северный), а также командующий Балтийским флотом А. Непенин в докладах Алексееву высказались за отречение от престола помазанника Божьего. К ним присоединился бывший верховный главнокомандующий и родственник государя – великий князь Николай Николаевич.

Последний из династии Романовых оказался не нужен не только собственному народу, но и аристократии с народившейся буржуазией, которым стало тесно в отжившем свой век изношенном монархическом камзоле. В дальнейшем за все время пребывания семьи бывшего императора под домашним арестом в Царском Селе и на Урале никто из бывших подданных не предпринял реальных попыток по ее освобождению. Предпочитали не вспоминать о нем и сиятельные родственники из британской короны, втянувшие его и Россию в войну с Германией. Они ответили черной неблагодарностью, отказавшись приютить у себя ставшего теперь ненужным бывшего императора.

Николай II, лишенный рычагов власти, которые достались ему от великих предков, оказался неспособен защитить даже самого себя и своих близких и безвольно шел к трагической развязке. 17 июля 1918 года в Екатеринбурге в подвале дома купца Ипатьева расстрельная команда большевика Я. Юровского расправилась с царской семьей. С монархией в России было покончено.

Но тогда, в роковом для Российской империи феврале 1917 года, когда бывший император пребывал в прострации, а члены Временного правительства находились в эйфории от свалившейся на них власти, члены партий эсеров и большевиков, спаянные крепкой дисциплиной и прошедшие через горнило первой русской революции, каторги и ссылки, только и ждали подходящего момента, чтобы забраться на «государственный корабль», который к осени уже плыл по воле волн. Им оставалось сделать последний рывок к рулю власти, но у одних не хватало политической воли, а у других – финансовых средств.

У лидера большевиков Ленина с волей было все в порядке, а в финансовом плане его партия испытывала серьезные затруднения. И здесь ей на помощь пришли крайне заинтересованные «спонсоры» из Германии. Именно они, несмотря на неудачную в июле 1917 года попытку большевиков свергнуть Временное правительство, активизировали свою финансовую помощь их лидерам.

Эту самую тайную и деликатную роль взяло на себя Разведывательное отделение германского Генерального штаба. Используя свои негласные возможности, оно обеспечило поступление денежных средств на тайные счета Ленина, Троцкого, Зиновьева, Каменева, Козловского и других в банках Швеции и Финляндии; ранее организовало беспрепятственный транзит из Швейцарии в Финляндию (через Германию и Швецию) группы партийных функционеров во главе с Лениным.

Позже, в 1925 году, эти факты подтвердил и один из руководителей германского Генштаба генерал Э. Людендорф. В своих мемуарах[4 - Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914–1918 годов. Т. 2. С. 89.] он писал:

«Отправлением в Россию Ленина наше правительство возложило на себя особую ответственность. С военной точки зрения его проезд через Германию (на тот период обе стороны находились в состоянии войны. – Прим. авт.) имел свое оправдание. Россия должна пасть».

Так ниспровергатели царизма и капиталистических устоев – большевики и представители одной из самых одиозных монархий в Европе – Гогенцоллернов – оказались в одной лодке. После Октябрьского переворота эти отношения продолжались. Более того, разведка Германии предпринимала дальнейшие попытки сохранить контроль над новыми институтами власти большевиков, в том числе и спецслужбой. Подтверждением тому может служить обращение начальника Русского отделения германского Генерального штаба О. Рауша к высшим руководителям советской власти. Сразу же после смещения Временного правительства 27 октября (9 ноября) в своем обращении к СНК он писал:

«Правительству народных комиссаров.

Согласно происшедшим в Кронштадте в июле текущего года соглашениям между чинами нашего Генерального штаба и вождями русской революционной армии и демократами г. Лениным, Троцким, Раскольниковым, Дыбенко, действовавшее в Финляндии Русское отделение нашего Генерального штаба командирует в Петроград офицеров для учреждения Разведочного отделения штаба. Во главе Петроградского отделения будут находиться следующие офицеры, в совершенстве владеющие русским языком и знакомые с русскими условиями:

майор Любертц, шифрованная подпись Агасфер,

майор фон Бельке, шифрованная подпись Шотт,

майор Байермейстер, шифрованная подпись Бэр,

лейтнант Гартвиг, шифрованная подпись Генрих.

Разведочное отделение, согласно договору с г. Лениным, Троцким и Зиновьевым, будет наблюдать за иностранными миссиями и военными делегациями и за контрреволюционным движением, а также будет выполнять разведочную и контрразведочную работу на внутренних фронтах, для чего в различные города будут командированы агенты.

Одновременно сообщается, что в распоряжение правительства народных комиссаров командируются консультанты по Министерству иностранных дел – г. фон Шенеман, по Министерству финансов – г. фон Толь».

Ниже в обращении имеется приписка в Комиссариат по иностранным делам:

«Указанные в настоящей бумаге офицеры были в Революционном комитете и условились с Муравьевым, Бойс и Данишевским о совместных действиях. Все они поступили в распоряжение комитета. Консультанты явятся по назначению. Председатель Военно-революционного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов А. Иоффе. Секретарь П. Кушавич. 27 октября 1917 года»[5 - Линдер И., Чуркин С. История специальных служб России X–XX веков. С. 494.].

Советники из германского Разведывательного отделения хлеб даром не ели и работали на большевиков с полной отдачей. Уже 9 декабря 1917 года заместитель начальника Петроградского отделения Р. Бауер информировал советское руководство о результатах работы.

«В(есьма) срочно.

Г. народному комиссару по иностранным делам:

Согласно вашему поручению Разведочным отделением 29 ноября был командирован в Ростов майор фон Бельке, установивший там разведку за силами Донского войскового правительства. Майором был организован также отряд из военнопленных, которые и принимали участие в боях. В этом случае военнопленные, согласно указаниям, сделанным июльским соглашением в Кронштадте с участием г. Ленина, Зиновьева, Каменева, Раскольникова, Дыбенко, Шишко, Антонова, Крыленко, Володарского и Подвойского, были переодеты в русскую солдатскую и матросскую форму.

Майор фон Бельке принял участие в командировании (видимо, командовании. – Прим. авт.), но сбивчивые распоряжения официального командующего Арнаутова и бездарная деятельность разведчика Туллака парализовали планы нашего офицера.

Посланные по приказу из Петербурга убить генерала Каледина, Алексеева и Богаевского агенты оказались трусливыми и не предприимчивыми людьми. К Караулову проехали агенты. Сношения генерала Каледина с англичанами и американцами несомненны, но они ограничиваются денежной помощью. Майор фон Бельке с паспортными данными финна Уно Муури возвратился в Петербург и выступит сегодня с докладом в кабинете председателя Совета в 10 час. вечера»[6 - Линдер И., Чуркин С. История специальных служб России X–XX веков. С. 495.].

Это сотрудничество Русского отделения германского Генштаба продолжилось и после образования ВЧК. Свидетельством тому служит следующий документ, направленный начальником отделения ее председателю.

«(Весьма секретно.) 17 декабря 1917 года. В комиссию по борьбе с контрреволюцией.

Разведочное отделение на запрос Комиссии по борьбе с контрреволюцией от 17 декабря имеет честь сообщить список наблюдателей за миссиями союзных России государств.

За Великобританским посольством – германские разведчики: Люце, Тельман, Поссель, Франц и Гизель; русские агенты: Овсяников, Глушенко и Балясин.

За Французским посольством – германские разведчики: Сильвестр, Бутц, Фольгаген; русские агенты: Балашов, Турин, Гаврилов, Садовников и Шило.

За посольством С. А. С. Штатов (Северо-Американские Соединенные Штаты) – германские разведчики: Штром, Бухгольц, Фаснахт, Турпер; русские агенты: Шпитцберген, Сокольницкий, Тарасов и Вавилов.

За Румынской миссией – германские разведчики: Суттпер, Байдер и Вольф; русские агенты: Куль, Никитин, Золотов и Архипов.

За Итальянским посольством – австрийские разведчики: Кульдер, фон Гезе, Гойн и Бурмейстер; русские агенты: Салов, Алексеевский, Кузмин.

Означенные агенты должны исполнять все поручения миссии по борьбе с контрреволюцией, саботажем, погромами и пр.

Начальник отделения: Агасфер»[7 - Линдер И., Чуркин С. История специальных служб России X–XX веков. С. 499.].

Мастера из немецкой разведки и опытные конспираторы-большевики, наученные царской охранкой, знали, как прятать концы в воду. Но, как известно, все тайное рано или поздно становится явным. Существуют и другие документальные подтверждения того, что помощь со стороны германской разведки носила не только организационно-функциональный, но и финансовый характер.

Широко распространенные тогда в оппозиционной большевикам прессе и среди обывателей слухи об их связях с немцами имели под собой определенную основу. Молва о том, что лидеры большевиков – «это немецкие шпионы, привезенные в Россию в пломбированном вагоне», безусловно, попортила им немало крови. Но молва есть молва, на смену старым слухам приходят новые, а документы остаются. И поэтому, придя к власти, вожди большевиков и их германские «спонсоры» предприняли энергичные меры по уничтожению свидетельств своей тайной связи.

Подтверждением тому является следующий документ.

«Протокол В(оенного) к(омиссариата). Д. № 323», подписанный со стороны Разведочного отделения германского Генштаба адъютантом Генрихом (лейтенант Гартвиг), а со стороны СНК – уполномоченными: Г. Залкиндом, вторая подпись неразборчива, Е. Поливановым, А. Иоффе.

Сей протокол составлен нами 2 ноября 1917 года в двух экземплярах в том, что нами с согласия Совета народных комиссаров из дел Контрразведочного отделения Петроградского округа и бывш(его) Департамента полиции по поручению представителей германского Генерального штаба в Петрограде изъяты:

1. Циркуляр германского Генерального штаба за № 421 от 9 июня 1914 года о немедленной мобилизации всех промышленных предприятий в Германии.

2. Циркуляр Генерального штаба Флота открытого моря за № 93 от 28 ноября 1914 года о засылке во враждебные страны специальных агентов для истребления боевых запасов и материалов.

Означенные циркуляры переданы под расписку в Разведочное отделение германского Штаба в Петрограде».

Германским агентом Генрихом также был получен и другой, не менее важный документ, касающийся финансирования РСДРП (б), который ранее, весной 1917 года, удалось перехватить российской контрразведке. Прибыв 16 ноября в Народный комиссариат по иностранным делам, Генрих имел на руках документ, перед которым открылись двери самых высоких кабинетов.

«(Весьма секретно.)

Народный комиссариат по иностранным делам.

Петроград, 16 ноября 1917 года.

Председателю Совета народных комиссаров

Согласно постановлению, вынесенному совещанием народных комиссаров т. Ленина, Троцкого, Подвойского, Дыбенко и Володарского, нами исполнено следующее:

1. В архиве комис(сии) юстиции из дела об «измене» т. Ленина, Троцкого, Козловского, Коллонтай и других изъят приказ Германского императорского банка за № 7433 от 2 марта 1917 года об отпуске денег т. Ленину, Зиновьеву, Каменеву, Троцкому, Суменсон, Козловскому и другим за пропаганду мира в России.

2. Проверены все книги Хиа-Банка в Стокгольме, заключающие счета т. Ленина, Троцкого, Зиновьева и других, открытые по ордеру Германского императорского банка за № 2754. Книги эти переданы т. Мюллеру, командированному из Берлина.

Уполномоченные народного комиссара по иностранным делам Е. Поливанов, Г. Залкинд»[8 - Линдер И. и Чуркин С. История специальных служб России X–XX веков. С. 495.].

В пользу версии о тесной связи вождей большевиков с германским Генштабом говорит и судьба сотрудника ВЧК Я. Блюмкина, казалось бы, не имеющая никакого отношения к их делам. Он стал участником многих загадочных событий, которые до сих пор окутаны плотной завесой тайны: внезапная смерть поэта С. Есенина, с которым «чекист на все руки» был в дружеских отношениях; полная риска и невероятных приключений разведывательная миссия в Тибете, связанная с поисками загадочной Шамбалы; оперативная опека Троцкого, когда тот был выслан советским правительством в Турцию; и наконец, сошедшее ему с рук убийство германского посла В. Мирбаха 6 июля 1918 года в Москве.

В тот день Блюмкин и другой сотрудник ВЧК – левый эсер Н. Андреев с документом, на котором стояла подлинная подпись Дзержинского, прибыли в германское посольство якобы для переговоров с Мирбахом о судьбе его брата – графа Роберта Мирбаха. Ничего не подозревавший посол вышел им навстречу, и тогда Блюмкин выхватил пистолет и произвел в него три выстрела. В. Мирбах, ища спасения от убийц, ринулся внутрь комнат, но брошенная вслед бомба оборвала его жизнь. Блюмкин и Андреев скрылись, и в тот же день левые эсеры подняли мятеж. Они захватили здание ВЧК на Лубянке, взяли в заложники Дзержинского и ряд руководящих работников.

Вечером СНК выступил с правительственным сообщением. В нем говорилось следующее.

«Сегодня, 6 июля, около 3 часов дня двое (негодяев) агентов русско-англо-французского империализма проникли к германскому послу Мирбаху, подделав подпись т. Дзержинского под фальшивым удостоверением, и под прикрытием этого документа убили бомбой графа Мирбаха. Один из негодяев (Блюмкин. – Прим. авт.), выполнивший это провокационное дело, давно уже и многократно связывавшееся в советской печати с заговором русских монархистов и контрреволюционеров, по имеющимся сведениям, левый эсер, член комиссии, изменнически перешедший от службы Советской власти к службе

людям, желающим втянуть Россию в войну и этим самым обеспечить восстановление власти помещиков и капиталистов, либо подобно Скоропадскому, либо самарским и сибирским белогвардейцам.

Россия теперь по вине негодяев левоэсерства, давших себя увлечь на путь Савинковых и компании, на волосок от войны…»

Спустя сутки после убийства Мирбаха силами чекистов и латышских стрелков мятеж левых эсеров был подавлен. После всего произошедшего, казалось бы, судьба «негодяя» – эсера Блюмкина, спровоцировавшего Германию на продолжение войны, была предрешена, но здесь происходит самое удивительное. Через некоторое время он пришел с повинной в ВЧК, и его «простили».

Прошло всего четыре месяца со дня убийства Мирбаха. В ноябре 1918 года в Германии вспыхнула революция, которая смела власть еще одной монархии и освободила большевиков от прежних обязательств. Но не только их, а вместе с ними и тех, кто помогал им укрепиться у власти. «Негодяй» Блюмкин вновь «всплыл», и не где-нибудь, а в ВЧК. Он быстро поднялся по служебной лестнице не только благодаря очевидным талантам, но и, видимо, благодаря его прошлым «заслугам».

В 1929 году, будучи резидентом-нелегалом в Стамбуле, Блюмкин занимался не только укреплением советской агентурной сети в Турции, но и выполнял весьма деликатную миссию. Под «крышей» торговой фирмы зарабатывал средства продажей хасидских древнееврейских рукописей, поступавших к нему по конспиративным каналам из фондов Государственной библиотеки им. В. Ленина, для проведения боевой деятельности против англичан в Турции. Погорел он не на том, что часть выручки оседала в его карманах. Руководство органов государственной безопасности и жена-разведчица Елизавета Зарубина, простив ему убийство германского посла, вероятно, закрыли бы глаза и на это прегрешение, если бы не его симпатия к Троцкому.

Блюмкина к тому времени уже начало подташнивать от «кухни» ОГПУ, в которой его острый нюх уже улавливал грядущие запахи гигантской кровавой бойни; он все больше проникался уважением к «великому изгнаннику». Между ним и Троцким вскоре сложились доверительные отношения. Блюмкин время от времени оказывал ему материальную помощь, передавал часть средств, вырученных от продажи рукописей. А Троцкий, не терявший надежды на возвращение в СССР, не преминул воспользоваться столь надежным каналом для связи со своими сторонниками. О его письме, которое Блюмкин должен был передать К. Радеку, стало известно супруге Блюмкина. Е. Зарубину потрясла его «измена», и она немедленно доложила в Москву. На этот раз судьба «непотопляемого чекиста» была предрешена. Под благовидным предлогом он вместе с женой был отозван в Москву, там арестован и затем расстрелян.

Но если отрешиться от вполне понятных в таких случаях человеческих чувств и посмотреть на судьбу Блюмкина, убийство германского посла и его последствия глазами политика, то невольно напрашивается вывод о том, что это убийство было выгодно всем. Каждый преследовал свои цели. Левые эсеры, терявшие на глазах власть и принявшие на заседании ЦК партии 4 июля большинством голосов решение о покушении на Мирбаха, видимо, рассчитывали этим террористическим актом разорвать непопулярный среди значительной части населения мир с Германией и тем самым укрепить свои пошатнувшиеся позиции. Вожди большевиков, опираясь на растущую поддержку армии и ВЧК, оттеснили на второй план неверных союзников-эсеров и теперь горели желанием поскорее избавиться от ставшей обременительной опеки германских «спонсоров». В своем стремлении к единоличной власти и в выборе средств ее достижения они не были оригинальны, а лишь повторили многочисленные примеры, имевшие место в истории, в том числе и российской.

Политика – это искусство возможного, и в этом отношении Ленин, Троцкий, Дзержинский оказались более искусными, организованными и целеустремленными, чем их конкуренты – кадеты и эсеры, деятельность которых также оплачивалась из одной и той же кассы – германской. Спустя сутки после начала мятежа эсеров в Москве он был подавлен, а их представители изгнаны из СНК и ВЧК. В ответ на убийство посла Мирбаха Германия двинула свои войска на восток и вышла к Дону, но этот успех оказался недолгим. В ноябре 1918 года в Гамбурге, Берлине и других городах вспыхнули восстания, и в их огне окончательно сгорели планы «строителей великой Германии».

1918 год стал испытанием на прочность власти большевиков и проверкой на зрелость вновь созданных государственных институтов: Красной армии, ВЧК и милиции. Против молодого советского государства, казалось, ополчился весь мир. Вслед за мятежом левых эсеров командующий Восточным фронтом генерал М. Муравьев открыл его для восставшего 40-тысячного чехословацкого корпуса. Бывшие военнопленные чехи, словаки, венгры, получившие от советской власти разрешение для проезда на Дальний Восток, чтобы затем во Франции начать боевые действия против Германии, поддавшись провокационным заявлениям своего командования о том, что их собираются выдать Австро-Венгрии, в конце мая подняли мятеж. Спустя полтора месяца в руках мятежников оказались большая часть Сибири, Урал и такие стратегически важные центры на Волге, как Казань и Самара.

В это же время началась интервенция стран Антанты. В Лондоне, Париже, Вашингтоне и Токио, видимо, полагали, что дни большевистской России и страны в целом сочтены, и потому спешили урвать свой кусок от лакомого русского пирога. На севере британо-французский экспедиционный корпус захватил Архангельск и начал продвижение к Петрозаводску. На востоке американские и японские войска оккупировали Дальний Восток. В Закавказье англичане, опираясь на поддержку националистических сил: мусаватистов в Азербайджане, дашнаков в Армении и меньшевиков в Грузии, свергли советскую власть. На юге войска белоказаков под командованием генерала П. Краснова двинулись на Царицын, чтобы отрезать Москву и Петроград от бакинской нефти и хлеба южных районов страны.

Территория, которая контролировалась большевиками, сжималась, словно шагреневая кожа, и им оставалось надеяться только на чудо. И оно произошло. Страна и народ, истерзанные предыдущей трехлетней войной, нашли в себе силы для сопротивления. Теперь им было за что сражаться: крестьянам – за землю, рабочим – за свободный труд. Уже к августу Красная армия увеличилась до 500 тысяч человек. В ее рядах воевало свыше 20 тысяч добровольцев из числа болгар, венгров, чехов, словаков и немцев.

Важную роль в ее становлении сыграли бывшие генералы и офицеры, поддержавшие советскую власть. Цвет императорской армии – 250 генералов и 400 офицеров Генерального штаба продолжили службу в Красной армии, В их числе были широко известные и авторитетные в армейской среде граф А. Игнатьев, генералы Н. Потапов, А. Самойло, А. Свечин и другие. На стороне ее противников воевало 750 представителей Генштаба[9 - Линдер И, Чуркин С. История специальных служб России X–XX веков. С. 497.].

Все это, вместе взятое, и предопределило успехи Красной армии на фронтах гражданской войны. К концу 1922 года она наголову разбила войска Антанты, белогвардейцев, белоказаков и, как пелось в революционной песне тех лет, «… на Тихом океане свой закончила поход».

Бывшие прапорщики, мичманы и есаулы М. Тухачевский, В. Блюхер, С. Буденный, П. Дыбенко, В. Антонов-Овсеенко и другие одержали верх в войне с царскими генералами, адмиралами и атаманами Л. Корниловым, А. Колчаком, А. Калединым, А. Деникиным, П. Врангелем.

Советская власть, которой в октябре 1917 года многие «пророки» предрекали всего несколько дней жизни, от силы месяц, не только устояла, но и всерьез и надолго утвердилась на громадном пространстве от Одессы до Владивостока. Тогда, в смутном 1917 году, многим в России и на Западе казалось, что Октябрьский переворот станет последним трагическим актом в крушении бывшей Российской империи, а ее колоссальные природные ресурсы станут достоянием «империалистических акул». В Париже, Лондоне, Вашингтоне, Токио и Берлине уже спешили перекраивать ее под себя, но здесь произошло чудо!

Россия Романовых, Россия Керенского, бросившая гнить в окопах миллионы крестьян и рабочих, истерзанная бессмысленной, кровопролитной войной, поднялась с колен и потом еще целых пять лет сражалась со всем остальным капиталистическим миром. Теперь они бились за свою власть, которая дала им то, о чем мечтали многие столетия поколения русских крестьян, – землю!

Передав крестьянам в безвозмездное пользование бывшие помещичьи земли, большевики заручились такой поддержкой, что теперь могли не опасаться мощных выступлений внутренней контрреволюции. Линия фронта борьбы с ней переместилась за границы советского государства: в Польшу, Турцию, Югославию, Францию Великобританию, Китай – туда, где осела русская эмиграция. Острая необходимость в проведении ВЧК «быстрой и беспощадной к эксплуататорским классам» репрессии отпала.

По предложению Ленина, 28 декабря 1921 года Девятый Всероссийский съезд Советов принял резолюцию. В ней делегаты отмечали «…героическую работу, выполненную органами Всероссийской чрезвычайной комиссии в самые острые моменты Гражданской войны, и громадные заслуги, оказанные ими делу укрепления и охраны завоеваний Октябрьской революции от внутренних и внешних покушений».

Делегаты признали, что «…ныне укрепление Советской власти вовне и внутри позволяет сузить деятельность Всероссийской чрезвычайной комиссии и ее органов», возложив борьбу с нарушением законов советских республик на судебные органы. Съезд поручил Президиуму Всероссийского центрального исполнительного комитета «в кратчайший срок пересмотреть положение о Всероссийской чрезвычайной комиссии и ее органах в направлении их реорганизации, сужения их компетенции и усиления начал революционной законности».

В развитие этого решения Политбюро ЦК РКП (б) 23 января 1922 года постановило:

«1. Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности упразднить.

2. Все дела о преступлениях, направленных против советского строя или представляющих нарушения советских законов, разрешаются в судебном порядке революционным трибуналом или народными судами по принадлежности.

3. В составе НКВД создать Государственное политическое управление при НКВД, действующее на основании особого положения, под председательством народного комиссара внутдел и назначаемого СНК его заместителя» (ЧК были преобразованы в ГПУ на Украине и в Белоруссии. В республиках Закавказья Чрезвычайные комиссии сохранялись до 1926 года. – Прим. авт.).

В соответствии с этим решением ЦК РКП (б) характер деятельности ГПУ по своим новым задачам все более приближался к классической спецслужбе. Теперь в компетенцию реформированной спецслужбы входили:

«…а) специальная борьба со шпионажем, бандитизмом и подавление открытых контрреволюционных выступлений;

б) охрана железнодорожных и водных путей и следующих по ним грузов;

в) политическая охрана границ Республики, борьба с контрабандой…»[10 - Ленин и ВЧК. Сборник документов. Док. № 91.]

Имелись и другие причины, приведшие к упразднению ВЧК, которые не были связаны с ослаблением внешней и внутренней угрозы существованию советской власти. Первая из них была вызвана объективными обстоятельствами: убийство председателя Петроградской ЧК Урицкого, покушение на Ленина, мятеж левых эсеров, интервенция стран Антанты и начавшаяся Гражданская война вынудили вождей большевиков ответить на белый террор красным террором. В качестве меры социальной защиты они снова восстановили смертную казнь, ввели систему заложничества, а Комиссию по борьбе с контрреволюцией наделили правом внесудебной расправы. И эта, зачастую неоправданная, жестокость в ее деятельности, приводившая в ужас обывателя и в какой-то степени еще оправдываемая военным временем, в мирные дни била по самой власти.

Кроме объективной существовала и субъективная причина того, что на смену ВЧК пришло ГПУ. Она была связана с низким профессионализмом сотрудников и присутствием в ее рядах авантюристов, карьеристов и просто врагов новой власти, особенно в низовом в звене – уездных комиссиях. С первых дней существования ВЧК на Дзержинского, Ленина и других руководителей обрушился поток жалоб на ее сотрудников. Так, 19 июля 1918 года управляющий делами СНК В. Бонч-Бруевич писал Ленину:

«Вы сказали мне напомнить Вам переговорить со Стучкой по поводу доклада о неурядицах, воровстве и прочем в Комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и саботажем»[11 - Ленин и ВЧК. Сборник документов. Док. № 71.].

17 августа 1918 года уже сам Ленин вынужден был реагировать на произвол начальника одной из уездных ЧК Вятской губернии (ныне Кировская область) и направил телеграмму в местный исполком:

«Котельнич(ескому) исполкому.

Копия: Вятка, исполкому.

Получил жалобу Лубниной на то, что ее мужа, Лубнина, избил Никитин, председатель чрезвкомиссии, и что Лубнина напрасно держат в тюрьме. Предписываю затребовать тотчас объяснений от Никитина и телеграфировать мне, а также мнение Вятского губисполкома, нельзя ли освободить Лубнина, если он не контрреволюционер»[12 - Там же. Док. № 77.].

22 сентября 1918 года председатель Котельнического уездного исполкома направил на имя Ленина телеграмму, в которой доложил, что Лубнин освобожден.

Ранее, 17 августа, Ленин вынужден был запрашивать руководителя Брянской ЧК И. Визнера о причинах ареста председателя Бежецкого исполкома Д. Тернавского. Тот был арестован как контрреволюционер, потому что так посчитал Визнер. 18 августа в ответной телеграмме он сообщил:

«Председатель исполкома Тернавский арестован мною как ответственное лицо за издание «Бежецких известий», которые считаю контрреволюционным органом. Сегодня закончится предварительное следствие, и Тернавский будет освобожден на поруки партийным товарищам»[13 - Ленин и ВЧК. Сборник документов. Док. № 78.].

Таких фактов в деятельности ВЧК было предостаточно, а наступившая Гражданская война их только множила. После ее окончания эта репрессивная машина, набравшая полные обороты, требовала себе новых врагов и своими действиями начинала дискредитировать саму власть, и потому она вынуждена была принимать меры. Упразднив ВЧК и тем самым стреножив родившуюся в «революционной колыбели» и быстро вставшую на ноги спецслужбу, большевистские вожди, сузив сферу репрессий,

расширили ее возможности в другой, и весьма специфической, области – негласного политического сыска.

Они, познавшие на себе мощь сети осведомительского аппарата царской охранки и первоначально отказавшиеся от его использования в силу «аморальности», после четырех лет борьбы с внутренней контрреволюцией и иностранными разведками пришли к выводу, что более эффективного и надежного средства контроля за политическими противниками, чем агентура, еще не придумано. И потому, отбросив в сторону моральные нормы, Политбюро ЦК РКП (б) нацелило ГПУ на широкое использование агентуры не только в оперативной деятельности, но пошло гораздо дальше печально знаменитого охранного отделения, рассчитывая с ее помощью обеспечить тотальный контроль за обществом.

В частности, в затерявшемся среди других положений того январского постановления Политбюро ЦК РКП (б) подпункте «а», пункта 8 содержится ключ к будущему всесилию советской спецслужбы. В нем записано:

«Центр деятельности ГПУ должен быть сосредоточен в постановке дела осведомления, внутренней информации и изучения всех контрреволюционных и антисоветских деяний во всех областях».

Этим партийным решением был положен конец дискуссии в среде чекистов о месте агентуры в оперативной работе. С тех пор она стала играть все более важную роль при проведении оперативных разработок как против внешних, так и против внутренних врагов власти. С течением времени мощнейшая агентурно-осведомительская сеть советской спецслужбы опутала не только основные государственные органы: армию, флот, наркоматы, но и самые глухие деревни, станицы и аулы. Даже малейший антисоветский чих на забытом Богом Медвежьем острове в Северном Ледовитом океане мог быть услышан на Лубянке. Но все это было еще впереди, а пока преобразованная советская спецслужба направила острие своего меча против зарубежных белоэмигрантских центров и иностранных разведок.

Глава вторая

Недетские игры

Вихри враждебные веют над нами,

Темные силы нас злобно гнетут.

В бой роковой мы вступили с врагами,

Нас еще судьбы безвестные ждут.

    Г. Кржижановский

После упразднения ВЧК председатель ГПУ Дзержинский предпринял энергичные организационные и кадровые меры по реформированию спецслужбы. Несколько уездных ЧК, где наиболее часто имели место произвол и злоупотребления властью со стороны сотрудников, были ликвидированы. Параллельно прошла партийная и профессиональная чистка, в результате которой из кадрового состава было уволено большинство бывших меньшевиков, правых и левых эсеров.

В связи с сокращением репрессивных функций центр тяжести в работе ГПУ все больше смещался в сферу оперативно-розыскной деятельности. И здесь важным шагом в развитии советской спецслужбы стало создание в мае 1922 года Контрразведывательного отдела. Это было объективно обусловленное решение. Контрреволюция и правительства стран Антанты, потерпев военное поражение в борьбе с большевиками, не смирились с наличием государства рабочих и крестьян. Уже само его существование провоцировало революции в их собственных странах. Поэтому они вынуждены были изменить тактику своих действий, рассчитывая подорвать молодую советскую власть изнутри путем экономической блокады и инспирирования восстаний на почве разрухи и голода. Главная роль в реализации этих планов отводилась иностранным спецслужбам и зарубежным антисоветским организациям, находившимся под их полным контролем.

В руководстве ГПУ своевременно уловили изменения в стратегии и тактике действий противника. 8 мая 1922 года состоялось заседание Коллегии. По его результатам было принято решение: для борьбы «со шпионажем, с белогвардейской контрреволюцией и заговорами, контрабандой и незаконным переходом границ, сосредоточить эту работу в самостоятельном отделе и наименовать его Контрразведывательным отделом Секроперупра (Секретно-оперативного управления. – Прим. авт.) ГПУ».

Руководителем КРО назначили опытного чекиста, имевшего большой опыт революционной борьбы и контрразведывательной работы, А. Артузова (Фраучи. – Прим. авт.). Родился он в 1891 году в деревне Устиново Кашинского уезда Тверской губернии, в семье итальянца, иммигрировавшего в Россию из Швейцарии. Отец его, кустарь-сыровар, сумел дать сыну хорошее образование. Получив общие знания в классической гимназии, Артур в 1909 году поступил в Санкт-Петербургский политехнический институт, который с отличием окончил в 1917 году. К тому периоду относится и начало его участия в деятельности партии большевиков. Революционные взгляды Артузова формировались под влиянием таких опытных наставников, ставших впоследствии видными деятелями РСДРП, как М. Кедров и И. Подвойский (оба были женаты на сестрах его матери).

Недолго поработав в качестве инженера-проектировщика в Металлическом бюро Грум-Гржимайло, с началом революции он активно включился в работу партии большевиков. С декабря 1917 года и по март 1918-го исполнял обязанности секретаря ревизионной комиссии наркомата по военным делам. С началом интервенции стран Антанты добровольно ушел воевать на Северный фронт. Будучи начальником партизанского отряда, он с минимальными потерями провел ряд успешных разведывательных и диверсионных операций в тылу британского экспедиционного корпуса. Этим, а также обстоятельностью, творческим и неординарным подходом к постановке разведывательного дела молодой контрразведчик привлек к себе внимание старших начальников, и очередное назначение не заставило себя долго ждать. В сентябре 1918 года его выдвинули на новый участок работы – поручили руководить военно-осведомительским бюро. Спустя два месяца он уже возглавил отдел военного контроля (ВК) всего Северного фронта, в задачу которого входили проведение в тылу противника разведки и осуществление диверсий.

С образованием в декабре 1918 года в частях Красной армии особых отделов (ОО) ВЧК, взявших на себя функции ВК, оперативно-боевой опыт Артузова был востребован. В январе 1919 года он в качестве особоуполномоченного ОО ВЧК получил назначение на Западный фронт. Там наиболее ярко раскрылись его незаурядные способности разведчика-контр разведчика и мастера нестандартных оперативных комбинаций.

В результате разработанных им операций удалось захватить в плен командира польских диверсионных отрядов полковника А. Сеньковского и резидента военной разведки И. Сосновского. Оба являлись мастерами своего дела и последовательными противниками советской власти. Но разведка, как и контрразведка, – это прежде всего поединок умов, и тут Артузов оказался более искусным, чем его противник Сосновский. Он нашел путь не только к уму, но и к сердцу польского резидента. Сосновский пошел на сотрудничество с Артузовым. С его помощью советские контрразведчики вскрыли и затем ликвидировали разветвленную агентурную сеть польской военной разведки и предотвратили теракт против командующего Западным фронтом М. Тухачевского.

В том, что убежденный противник советской власти Сосновский перешел на ее сторону, а в последующем стал кадровым сотрудником органов государственной безопасности и был награжден орденом Красного Знамени, несомненна заслуга Артузова.

Особый дар убеждения, которым он обладал, помноженный на талант контрразведчика и разведчика, позволяли ему привлекать к сотрудничеству самых ярых противников. 18 июля 1921 года за заслуги в «борьбе с врагами советской власти» он был награжден орденом Красного Знамени. Все это, вместе взятое, и определило выбор Дзержинского в пользу Артузова при назначении на должность начальника КРО.

С первых дней своего существования отдел развернул масштабные и дерзкие по оперативному замыслу операции против зарубежных антисоветских центров и иностранных спецслужб. В условиях экономической блокады и большой вероятности начала новой военной агрессии против молодого советского государства, Дзержинский и Менжинский, курировавший КРО, вместе с Артузовым основные усилия в организации работы отдела направляли на сковывание повстанческой, террористической и диверсионной деятельности основных антисоветских организаций: «Народного союза защиты Родины и свободы» (НСЗРС), руководимого неуловимым Савинковым; «Высшего монархического совета» (ВМС), в который входили монархисты всех мастей, объединившиеся вокруг одного из претендентов на царский престол, великого князя Николая Николаевича; военной организации «черного барона» П. Врангеля, а также стоящих за их спинами спецслужб Великобритании, Франции, Польши и ряда других стран.

В этих целях Дзержинским, Менжинским и Артузовым были спланированы и проведены неординарные в оперативном отношении и многоходовые в организационном плане контрразведывательные операции. Их замыслом предусматривалось доведение до руководителей НСЗРС, ВМС и иностранных спецслужб информации о наличии в Советском Союзе крупных и глубоко законспирированных антисоветских организаций. Это, по расчетам руководства ГПУ, несомненно, должно их заинтересовать и в конечном итоге позволит поставить их враждебную советскому государству деятельность под управляемый оперативный контроль.

К концу 1922 года несколько таких легендированных организаций было создано, а их представители выведены на функционеров НСЗРС и ВМС. С этого времени оперативные замыслы руководства ГПУ и КРО, на реализацию которых ушли значительные интеллектуальные усилия и материальные средства, стали приносить плоды. Теперь эмиссары и боевики зарубежных антисоветских организаций и стоящие за их спиной спецслужбы Великобритании, Франции, Польши и Финляндии вели «бой с тенью советской власти», искусно создаваемой подчиненными Артузова.

Кроме того, по каналам НСЗРС и ВМС до правительств западных стран через надежную агентуру КРО доводилась стратегическая дезинформация. В ней подавались выгодные для советского руководства материалы, содержащие завышенные данные о боевых возможностях Красной Армии и состоянии экономики, что сыграло сдерживающую роль в агрессивных намерениях правителей Польши, Франции, Финляндии и Великобритании.

Через два года, в ноябре 1924 года, в докладе руководству ОГПУ по итогам деятельности КРО Артузов отмечал: «Нам удалось поставить свою работу так, что в настоящее время главные штабы иностранных государств снабжаются на 95 % материалом, который разрабатывается КРО ОГПУ совместно с военным ведомством, по указанию Наркомвоена и НКИД. Таким образом, иностранные штабы имеют о Красной Армии, ее численности те сведения, которые желательны нам».

Лучшим подтверждением успешных действий молодой советской спецслужбы могут служить две наиболее значимые в политическом и оперативном плане операции – «Синдикат-2» и «Трест», проводившиеся в течение нескольких лет.

Началу операции «Синдикат-2» предшествовал захват летом 1922 года на западной границе эмиссара НСЗРС и ближайшего соратника Б. Савинкова – Л. Шешени. За бывшим сотником тянулся широкий кровавый след, оставленный савинковскими бандами на западных территориях Белоруссии. Спасая свою жизнь, он дал развернутые показания, раскрыл известную ему нелегальную сеть НСЗРС в России и рассказал о связях его лидеров с польской военной разведкой. Вскоре после этого по наводкам, полученным от Шешени, контрразведчикам удалось конспиративно задержать еще двоих эмиссаров НСЗРС: В. Герасимова и М. Зекунова. У первого были руки по локоть в крови, и поэтому над ним вскоре состоялся публичный судебный процесс. Зекунов в этом отношении оказался «чище» и, спасая свою жизнь, активно пошел на сотрудничество.

С учетом данных обстоятельств руководство КРО решило через него и Шешеню завязать оперативную игру с Савинковым и его окружением, получившую кодовое название «Синдикат-2». На тот период НСЗРС являлась наиболее опасной, сплоченной и агрессивной из всех зарубежных антисоветских организацией. Ее боевые группы при поддержке британской и польской разведки совершали постоянные вооруженные вылазки в приграничные районы и вели активную разведывательную деятельность. Лидер Савинков пользовался большой поддержкой в правительственных кругах Польши, Франции и Великобритании. Одно время он был на «короткой ноге» с самим У. Черчиллем.

Впоследствии в своих воспоминаниях[14 - Черчилль. У. Мои великие современники. С. 100.] тот не без восхищения писал о Савинкове:

«Принимая во внимание все, что было сказано и сделано, и учитывая все, даже неприятные моменты, мало кто так много делал, так много отдавал, так много страдал и так много жертвовал во имя русского народа».

Имея в лице Савинкова такого многоопытного и искушенного противника, Дзержинский, Менжинский и Артузов, начиная операцию, вряд ли рассчитывали на большее, чем выявление и нейтрализация боевых звеньев НСЗРС в России. Поэтому на первом ее этапе, чтобы не породить у него подозрений, было принято решение легендировать долгое молчание эмиссаров НСЗРС их арестом. По разработанной контрразведчиками легенде, Зекунова якобы задержала милиция по подозрению в краже, но, «разобравшись», отпустила. Для энергичного Шешени придумали более «героическое» объяснение. Он «бежал» из ГПУ, но, чтобы исключить его вызов Савинковым в Париж, боевого сотника «ранили».

На втором этапе Зекунов, уже по поручению созданной подчиненными Артузова легендированной подпольной антисоветской «Либерально-демократической организации» (ЛД), возвратился в Варшаву с личным письмом Шешени к Савинкову. Там он встретился с активным функционером НСЗРС И. Фомичевым. Тот не заподозрил, что ЛД – это детище контрразведчиков, а ее член, бывший офицер А. Мухин, спутник Зекунова, на самом деле кадровый сотрудник КРО А. Федоров.

Информация Фомичева о наличии в России разветвленной подпольной организации, в состав которой входили военные и государственные чиновники, поступившая в Париж к Савинкову, явилась настоящей находкой для него самого и его покровителей из разведки. Во 2-м отделе (разведывательном) Генштаба польской армии также активно пошли на контакт с Зекуновым, поскольку тот приехал не с пустыми руками и привез с собой «секретные материалы», собранные его «единомышленниками». Но «стреляный воробей» Савинков на первом этапе повел себя осторожно, не спешил принимать предложение ЛД взять руководство ею на себя и поручил Фомичеву «выехать на место с проверкой».

В апреле 1923 года по «нелегальному каналу ЛД» тот

прибыл в Москву и провел переговоры с ее руководителями, роль которых успешно сыграли сотрудники и агенты КРО. После этого если у Фомичева и имелись сомнения в существовании крупной антисоветской организации, то теперь они быстро рассеялись. ЛД функционировала, как швейцарские часы. Машины точно ко времени прибывали к подъезду. Конспиративные квартиры, где ему приходилось проживать, имели надежное прикрытие, а охрана не допустила ни одного эксцесса с милицией.

Спустя два месяца Фомичев вместе с Мухиным возвратился в Париж для доклада Савинкову. Помимо них на встрече присутствовали его «правая рука» полковник С. Павловский и неугомонный ниспровергатель власти большевиков С. Рейли. Сообщение Мухина о деятельности и возможностях ЛД, подтвержденное Фомичевым, все же окончательно не рассеяло сомнений Савинкова в том, что организация ЛД – это мираж, которым советская спецслужба пытается завлечь его в западню. Но искушение в очередной раз проверить крепость советской власти оказалось сильнее опасности, и он решил послать Павловского с инспекторской проверкой в Москву.

Через месяц после встречи в Париже, в сентябре 1923 года, Павловский нелегально перешел польско-советскую границу и прибыл в Москву, где был негласно арестован на конспиративной квартире ОГПУ, явку на которую дал ему Мухин. Как и Шешеня, «правая рука» Савинкова под грузом совершенных преступлений на допросах быстро «поплыл» и начал давать признательные показания. В дальнейшем, выторговывая себе жизнь, пошел на сотрудничество и затем под диктовку контрразведчиков исправно писал в Париж письма – отчеты своему шефу, убеждая того в надежности и мощи ЛД.

Но Савинков все никак не решался возвращаться в Россию и брать на себя непосредственное руководство ЛД и нелегальной сетью НСЗРС. Ситуация зависла, и тогда контр разведчики предприняли еще один рискованный ход. В Париж вместе с Мухиным отправили Шешеню. Одновременно по другому каналу от «московского комитета НСЗРС» с письмом Павловского к нему выехал курьер – сотрудник КРО Г. Сыроежкин.

В апреле в Париже состоялась встреча Мухина и Шешени с Савинковым. Беседа носила острый характер. Савинкову для отчета перед своими хозяевами, спецслужбами, и получения от них новых денежных средств необходимы были не слова и письменные отчеты, а конкретные дела. Он требовал от ЛД более решительных действий – террористических актов и диверсий. Мухин аргументировал выжидательную позицию лидеров организации необходимостью накопления сил, чтобы в нужный момент поднять восстание. По его словам, «до начала выступления осталось совсем немного, а при руководстве таким признанным и авторитетным вождем, каким является он (Савинков), оно обречено на успех».

Тот в конце концов не устоял перед искушением и решился на поездку в Россию, но с двумя условиями: возвращением в Париж своего «верного» помощника Павловского и согласием на нее членов ЦК НСЗРС. Операция «Синдикат-2» вновь оказалась под угрозой срыва. И тогда Артузов с подчиненными решили сыграть на болезненной склонности бывшего террориста Савинкова к «эксам» и боевым акциям. Их изобретательный ум нашел решение. Они придумали оперативную комбинацию, которая позволяла оставить Павловского в игре и одновременно исключала его прибытие в Париж.

В мае 1924 года контрразведчики, имитируя активность ЛД, в целях пополнения кассы организации при непосредственном «руководстве» Павловского запланировали проведение «экса». В качестве объекта налета был выбран один из банков в Ростове-на-Дону. Перед тем как отправиться на «дело», на конспиративной квартире ему была организована встреча с «глазами и ушами» Савинкова в России Фомичевым.

Павловский безукоризненно сыграл отведенную ему роль, и у эмиссара НСЗРС не возникло тени сомнений. Он лишний раз убедился, что ЛД не только существует, но и действует. Однако дальнейшее успешное развитие операции «Синдикат-2» находилось под вопросом. Савинков продолжал настаивать на возвращении Павловского в Париж, и тогда Артузов сделал очередной хитроумный ход.

10 июля 1924 года, во время заседания ЛД, на котором присутствовал и Фомичев, поступила срочная телеграмма от Павловского. Несмотря на содержавшиеся в ней условности, присутствующим стало ясно, что налет на банк провалился, а сам он ранен. Эмиссар Савинкова немедленно выехал в Ростов, но не застал там «налетчика»: того уже «отправили» в Москву. Встретил его «начальник партизанских отрядов Султан-Гирей». Не пожалев красок, он рассказал Фомичеву об акции и обстоятельствах «ранения» Павловского.

Тот возвратился в Москву и на конспиративной квартире встретился с «героем». Несмотря на «ранение», полковник держался молодцом, сохранил боевой настрой и верил в возможности ЛД «осуществить давнюю их мечту» – поднять восстание в России. Закончилась беседа тем, что Павловский передал Фомичеву «личное» письмо для Савинкова и выразил надежду на скорую встречу с ним.

С этим «посланием» Артузова и его коллег Фомичев, а вслед за ним Мухин в июле 1924 года отправились в Париж к Савинкову. Он, выслушав их доклады и, прочитав письмо, в котором Павловский, не жалея слов, расписывал возможности ЛД и сетовал на отсутствие «твердой руки», наконец принял решение возвратиться в Россию и возглавить повстанческую деятельность.

15 августа 1924 года с документами на имя гражданина Степанова Савинков вместе с Мухиным, Фомичевым и супругами Диктоф-Деренталь нелегально перешел польско-советскую границу. На следующий день в Минске, на конспиративной квартире ОГПУ, он был арестован. На этом карьера ниспровергателя самодержавия, бывшего товарища военного министра в правительстве Керенского, бывшего военного генерал-губернатора Петрограда и организатора антисоветских заговоров закончилась.

Оказавшись во внутренней тюрьме на Лубянке, Савинков, в отличие от соратников, не стал вымаливать себе прощение и держался с достоинством. Проиграв как политик и последовательный борец с тиранией свою самую долгую и любимую «игру», он не стал изворачиваться и признал поражение.

27 августа 1924 года на судебном заседании, носившем открытый характер, Савинков полностью признал свою вину. Его последнее слово по своему содержанию не похоже на выступление подсудимого, скорее оно может быть названо завещанием всем тем, у кого нет и не может быть другой Родины, кроме России!

В частности, он сказал:

«Я полностью и безоговорочно признаю только Советскую власть и никакую другую. Каждому русскому, кто любит свою страну, я, прошедший весь путь этой кровавой, тяжелой борьбы против вас, я, отрицавший вас как никто другой, я говорю ему: если ты русский, если ты любишь свой народ, ты поклонишься в пояс рабоче-крестьянской власти и безоговорочно признаешь ее».

Нет оснований не верить в искренность этих слов. Русский патриот и борец против любой диктатуры, не один раз смотревший смерти в глаза, Савинков в такие минуты вряд ли стал бы кривить душой. Он, без сомнения, любил Россию не меньше, чем его противники Ленин, Дзержинский, Артузов, Федоров, но ее будущее видел не в красных тонах.

29 августа 1924 года Военная коллегия Верховного суда СССР вынесла ему смертный приговор, замененный ЦИК на 10 лет

лишения свободы. Но что это означало для человека неуемной энергии, постоянного действия и великих целей, к каким всегда стремился Савинков?! Для него подобное наказание было хуже самой смерти. И 7 мая 1925 года он ушел из жизни.

О Савинкове много написано, снято фильмов, но, пожалуй, ничто так не отражает трагедию этого неординарного и ярого человека, непримиримого борца с самодержавием и тиранией, искренне любившего Россию, но в силу политических разногласий оказавшегося по другую сторону баррикад с большевиками, как его обращение к председателю ОГПУ Дзержинскому. В нем он писал:

«Когда меня арестовали, я был уверен, что может быть только два исхода. Первый, почти несомненный, – меня поставят к стенке, второй – мне поверят и, поверив, дадут работу. Третий исход, то есть тюремное заключение, казался мне исключенным: преступления, которые я совершил, не могут караться тюрьмою, «исправлять» же меня не нужно – меня исправила жизнь… Я обращаюсь к Вам, гражданин Дзержинский. Если Вы верите мне, освободите меня и дайте работу, все равно какую, пусть самую подчиненную. Может быть, и я пригожусь: ведь когда-то я был подпольщиком и боролся за революцию. Если же Вы мне не верите, то скажите мне это, прошу Вас, ясно и прямо, чтобы я в точности знал свое положение»[15 - Лубянка. Из истории отечественной контрразведки. С. 189.].

Ответа Савинков не получил. Он так и не понял, что его время, время революционной романтики, безвозвратно ушло.

Следующий, еще более мощный удар КРО, совместно с разведкой (ИНО) нанесли блоку монархических организаций «Высшему монархическому союзу» (ВМС) и «Российскому общевойсковому союзу» (РОВС). Костяк последнего составляли бывшие генералы и офицеры. Возглавлял его человек с железной волей, твердыми политическими убеждениями и хорошими организаторскими способностями генерал А. Кутепов. При поддержке правительств и спецслужб Франции, Великобритании и Польши обе организации вели активную разведывательную, повстанческую и террористическую деятельность, направленную на свержение советской власти.

В целях ее нейтрализации руководство ОГПУ приняло решение подставить лидерам ВМС и РОВС идейно близкую им легендированную антисоветскую организацию «Монархическое объединение Центральной России» (МОЦР). Ведущая роль в ней принадлежала ответственному работнику наркомата внешней торговли РСФСР А. Якушеву, привлеченному к сотрудничеству с КРО незадолго до начала операции, которая получила кодовое название «Трест». Первый сигнал о существовании в России крупной подпольной антисоветской организации он дал осенью 1921 года, во время встречи в городе Ревеле с членом ВМС Ю. Артамоновым. Тот живо отреагировал на это сообщение и затем доложил своим вождям.

Те не оставили без внимания его информацию, а когда узнали, что в руководство МОЦР входят генерал А. Зайончковский, генерал-квартирмейстер императорского Генштаба Н. Потапов, сослуживец Кутепова по гвардейскому Преображенскому полку полковник Д. Зуев, то отпали последние сомнения в ее существовании. Особый вес организации в глазах Кутепова и Н. Маркова – председателя ВМС придавало то, что их бывшие однополчане действительно занимали важные посты в Красной армии.

С 1922 года между МОЦР, ВМС и РОВС начались активные контакты. По поручению Кутепова Артамонов выехал в Варшаву, чтобы быть ближе к центру событий и координировать совместную деятельность. Уже к концу года Якушев вышел на прямые контакты с великим князем Николаем Николаевичем, председателем ВМС Марковым, генералами Кутеповым, Врангелем и Миллером. Вслед за ним МОЦР, а точнее советская спецслужба, проникла в большинство антисоветских организаций, действовавших в Европе, и поставила под свой контроль деятельность в России разведок Финляндии, Польши, Латвии, Франции и Великобритании.

Якушев, Потапов, «выполнявший обязанности начальника военного штаба МОЦР», Зуев и их соратники, роль которых играли сотрудники КРО, регулярно снабжали спецслужбы этих стран выгодной для советского руководства в политическом и военном плане стратегической дезинформацией, разработанной на Лубянке и в Генштабе Красной армии. Эти их «заслуги» были высоко оценены руководством РОВС, ВМС и западными спецслужбами. За вклад в «борьбу с большевизмом» Якушев, Потапов и ряд других участников операции «Трест» удостоились высоких наград.

В течение почти шести лет Кутепов, Марков и их покровители из иностранных разведок сдерживали террористическую и диверсионную деятельность своих боевых групп, добросовестно снабжали деньгами МОЦР и направляли эмиссаров в ловушки, ловко расставленные КРО. Все эти годы они жили надеждой на скорый повстанческий взрыв внутри России и находились в плену иллюзий, порожденных докладами Якушева и Потапова о мощи организации и проведенных ею актах крупного саботажа.

Не избежал западни «Треста» и британский «супершпион», а скорее международный авантюрист и искатель приключений, С. Рейли, по которому с 1918 года, после провала «заговора послов», «плакал» смертный приговор, вынесенный заочно Ревтрибуналом РСФСР. В 1925 году, после прихода к власти правительства консерваторов, занявшего негативную позицию к советской России, и в условиях нарастающей активности Коминтерна в Западной Европе и самой Великобритании Рейли снова оказался востребованным. После неудач с антисоветскими заговорами, он с присущей ему энергией с головой окунулся в мутные воды бизнеса, но «золотой рыбки» так и не поймал. Торговля чешским радием и «чудодейственным» препаратом «гумагсоланом» не принесли ему желанного морального удовлетворения и материального благополучия. Поэтому, услышав призывный звук «шпионской трубы», Рейли решил вернуться в строй и «тряхнуть стариной». В апреле 1925 года по каналу РОВС он направил письмо в адрес руководителей МОЦР. В нем предлагал свои услуги и план действий. На первом этапе предполагалось проведение силами организации крупного теракта, который, как полагал Рейли, «произвел бы потрясающее впечатление и всколыхнул бы по всему миру надежду на близкое падение большевиков, а вместе с тем деятельный интерес к русским делам».

Руководство ОГПУ «приняло» его предложение и поручило КРО разработать операцию по выводу в Россию и последующему аресту уже порядком поднадоевшего ниспровергателя советской власти. Ответ МОЦР не заставил себя ждать: там «приняли» план Рейли и, обращаясь к его богатому опыту, предложили использовать в этих целях возможности организации. Тут же к этому приглашению подключился его старый приятель и подельник по «заговору послов», резидент британской разведки в Финляндии капитан Э. Бойс, курировавший по своей линии деятельность МОЦР. В январе 1925 года он отправил в Нью-Йорк письмо Рейли, в котором предлагал ему встречу в Париже с представителями организации. Тот, не раздумывая, бросил свой чахлый бизнес и отправился во Францию, где встретился с Бойсом и генералом Кутеповым. Последний, после ареста и суда над Савинковым, стал весьма настороженно относиться к любой нелегальной деятельности в России, в том числе и МОЦР. Он пытался предостеречь Рейли от поспешных шагов и предлагал еще раз проверить надежность нелегальных каналов

организации.

Руководители операции «Трест», не желая упустить инициативу, поспешили рассеять его сомнения в могуществе МОЦР и в подтверждение своей дееспособности нелегально переправили из России в Финляндию Бориса Бунакова, брата агента Бойса – Николая Бунакова. Вслед за ним с очередным курьером МОЦР границу пересекла и его раритетная скрипка. После таких убедительных доказательств Рейли, отбросив последние сомнения, покинул Францию и 21 сентября 1925 года прибыл в Хельсинки. Не мешкая, в сопровождении Н. Бунакова и доверенного лица Кутепова, М. Захарченко-Шульц, не подозревавшей, что она уже давно «втемную» используется ОГПУ, выехал в Выборг для встречи с Якушевым.

Импозантный вид и уверенный тон руководителя МОЦР произвели впечатление на Рейли, а рассказ о кадровом составе и возможностях организации разожгли в нем шпионский азарт. В дальнейшем разговоре Якушев, умело играя на чрезмерном честолюбии и завышенной самооценке британского шпиона, сумел убедить его совершить кратковременную инспекционную поездку в Россию и пообещал, что 30 сентября, к отходу парохода на Штеттин, он успеет вернуться в Хельсинки. Непомерные амбиции и авантюризм Рейли заставили его пренебречь опасностью, и в ночь с 25 на 26 сентября он вместе с Якушевым через «окно» на финляндской границе перешел в СССР.

Перед тем как покинуть Финляндию, британский «супершпион» оставил письмо для жены Пепиты, в котором самоуверенно писал:

«Если в России меня вдруг арестуют, то мне, скорее всего, предъявят какое-нибудь незначительное обвинение и скоро отпустят, поскольку мои новые друзья обладают достаточной властью».

И он не ошибся: «друзья» действительно обладали достаточной властью, возможностями и умом. В течение всей поездки до Москвы и потом, во время встречи с руководством МОЦР, у такого «тертого шпионского калача», как Рейли, не шевельнулось даже тени подозрений, что его – асса разведки – все это время банально водили за нос. Он был в восхищении от увиденного и услышанного, и контрразведчики, умело играя на чувствах, склонили его направить из «сердца большевизма» Москвы открытку Бойсу. Ею Рейли лишний раз подтверждал возможности и силу МОЦР и снимал подозрения, что оно является порождением ОГПУ.

Теперь, когда «шпионская миссия» подошла к концу, по дороге на вокзал он был негласно арестован. Затем наступил последний акт в спектакле, мастерски разыгранном контрразведчиками. В ночь на 28 сентября Н. Бунаков и М. Захарченко-Шульц залегли у «окна» на финской границе, неподалеку от деревушки Аллекул, и с нетерпением ждали возвращения Рейли.

Подошло назначенное время, и внезапно предрассветную тишину на советской стороне взорвали выстрелы. Ожесточенная перестрелка длилась несколько минут и когда закончилась, то перед окулярами бинокля Бунакова проплыли носилки с тремя телами. Позже советский представитель передал финской стороне материалы расследования происшествия, произошедшего на границе 28 сентября 1925 года. В числе «убитых» нарушителей оказался Рейли.

«Похоронив» Рейли таким образом, в руководстве КРО рассчитывали тем самым продлить жизнь ЛД и продолжить оперативную игру с иностранными спецслужбами. Сам он, оказавшись во внутренней тюрьме на Лубянке в качестве узника № 73, долго не упорствовал и начал давать развернутые показания о подрывной деятельности против СССР британской и финской разведок. Как и его предшественник Савинков, Рейли обратился с письмом к председателю ОГПУ Дзержинскому и, выторговывая себе жизнь, предложил свои услуги. Но они не были приняты, и 5 ноября 1925 года в отношении Рейли был приведен в исполнение заочный приговор, вынесенный еще в декабре 1918 года.

«Гибель» Рейли при переходе границы на глазах свидетелей, хоть и умело разыгранная сотрудниками КРО, тем не менее, поколебала веру вождей РОВС и ВМС во всесилие МОЦР. И тогда Артузов с подчиненными сделали еще очень серьезный ход в игре, имевший впоследствии исключительно важный пропагандистский результат.

Несколько ранее к руководителям МОЦР обратился видный деятель белой эмиграции В. Шульгин – тот самый, который принимал отречение императора Николая II. Он высказывал просьбу организовать ему нелегальную поездку в Россию для поиска сына, пропавшего во время гражданской войны. И такая поездка состоялась. 23 декабря 1925 года по каналу МОЦР Шульгин въехал в Россию. В поисках сына он побывал в Ленинграде, Москве и Киеве. Все это время рядом с ним постоянно находились сотрудники КРО или их агенты, но они не закрывали ему глаза и не затыкали рот. Шульгин, при всей своей ненависти к большевикам, сумел разглядеть то, что не хотели видеть многие из его единомышленников.

В 1919 году ему пришлось бежать из истерзанной войной и разваливавшейся на части некогда могущественной империи. Спустя всего шесть лет он снова увидел отблески ее будущего величия. Среди ужасающей разрухи и бедности, смотревших на него со всех углов, Шульгин узрел то, что не могли видеть сотни тысяч русских, выброшенных революцией на задворки империи. Перед ним была новая Россия, поднимавшаяся из мглы невежества и разрухи дерзкими порывами к знаниям и гигантскими стройками.

Как истинно русский человек, Шульгин почувствовал сердцем ту могучую народную энергию, что пробудила революция в людях. Страна на глазах сосредоточивалась для фантастического рывка в будущее. Впоследствии он так вспоминал об этом:

«Я думал, что я еду в умирающую страну, а я вижу пробуждение мощного народа… Я был глубоко потрясен всем тем, что увидел на первых порах, и той громадной разницей, которая произошла в культурном отношении».

Вынесенные Шульгиным из поездки по России впечатления, которыми он делился со своими собеседниками, а затем выступил в эмигрантской прессе, а также изданная на их основе книга «Три столицы» у одних подорвали веру в возможность свержения советской власти, а у других вызвали чувство вины и еще больше усилили ностальгию по Родине. В этом, пожалуй, и состоял главный итог операций «Трест» и «Синдикат-2». Во многом благодаря им на время удалось приостановить масштабную братоубийственную войну.

Другим, не менее важным результатом этой работы советских спецслужб стало укрепление ее позиций на таком важном и новом направлении в ее деятельности, как разведка. Перед ней открылись широчайшие возможности для проведения вербовок в высших сферах белой эмиграции. Генералы Скоблин, Монкевиц, Дьяков, Штейфон, Ветренко, адмирал Крылов и другие добровольно и бескорыстно, из патриотических побуждений в течение многих лет выполняли ответственные разведывательные задания.

Молодой советской разведке, как и контрразведке, многое приходилось начинать с нуля. Несмотря на то что в наследство от прежней власти большевикам достался не слишком разваленный организационными перетрясками Временного правительства Отдел 2-го генерал-квартирмейстерства (Огенкварт) Главного управления Генерального штаба, занимавшийся разведкой и контрразведкой, в нем недоставало главного – агентуры. Большинство военных атташе, находившихся за границей, отказались признавать советскую власть. Одни передали созданные ими разведывательные сети спецслужбам стран Антанты, а другие

прекратили связь с агентурой и уничтожили имевшиеся на нее материалы.

Просуществовал Отдел до мая 1918 года. На смену ему пришли разношерстные, «карманные» разведки: разведывательное отделение Оперативного управления Высшего военного совета (март – сентябрь 1918 года); разведывательное отделение Оперативного отдела наркомата по военным и морским делам (май – сентябрь 1918 года); военно-статистический отдел Оперативного управления Всероссийского главного штаба (май – сентябрь 1918 года); разведывательный отдел штаба Революционного военного совета Республики (сентябрь – октябрь 1918 года).

В конечном итоге все они оказались неэффективными, и потому 5 ноября 1918 года приказом Реввоенсовета № 197/27 был образован Полевой штаб Революционного военного совета Республики, и при нем организована централизованная разведка – Регистрационное управление (РУ). В его состав вошли два отдела: агентурный (разведка) и военного контроля (контрразведка), а 13 ноября 1918 года было создано еще одно специальное подразделение – приемно-контрольная станция в городе Серпухове. С течением времени она выросла в мощную службу радиотехнической разведки.

По характеру своей деятельности и методам работы РУ скорее напоминало войсковую, чем классическую разведку. В ее арсенале наиболее часто использовались такие приемы, как захват «языка», отправка разведчиков-ходоков за линию фронта с целью сбора информации о противнике, а также организация засад и перехват курьеров с донесениями.

Возглавил РУ видный большевик С. Аралов. Свою революционную деятельность он начал еще в 1902 году, в 1905–1907 годах принимал участие в вооруженном восстании и был заочно приговорен к смертной казни. Во время Первой мировой войны за «отличия в боях против неприятеля» пять раз награждался различными орденами и получил звание штабс-капитана. После октября 1917-го занимал командные должности в Красной армии.

С образованием в декабре 1918 года в частях Красной армии особых отделов ВЧК Регистрационное управление стало яблоком раздора между двумя влиятельными вождями революции – председателем Комиссии по борьбе с контрреволюцией Дзержинским и председателем Реввоенсовета Троцким. Едва ставшая на ноги спецслужба вряд ли привлекла их внимание своими разведывательными возможностями, в ее распоряжении имелся другой, более важный для них инструмент – негласный аппарат, обеспечивавший контроль за состоянием духа армии и политическими настроениями командного состава. В 1918 году, когда судьба советской власти решалась на фронтах войны, тот, кто контролировал Красную армию, владел всем.

И здесь Ленин, неожиданно для Троцкого, поддержал Дзержинского. В июле 1919 года из состава РУ был выведен отдел военного контроля и передан в распоряжение ВЧК. Оставшийся агентурный отдел сосредоточился на разведывательной работе. В декабре его деятельность уже регулировалась нормативными актами. В частности, были приняты: «Положение о регистрационном управлении фронта» и «Положение о регистрационных отделах армии и дивизий». «Инструкцией о взаимоотношениях Региструпра Полевого штаба РСВР с зарубежными бюро РКП (б)», определялся их функционал в решении разведывательных задач за границей.

В сентябре 1920 года произошла очередная реорганизация РУ, которая приблизила его к классической военной разведке, известной ныне как ГРУ Генштаба. В принятом новом «Положении о Региструпре» было записано, что управление является самостоятельным органом стратегической агентурной разведки глубокого тыла. В его составе появилось новое подразделение – Оперативный отдел, который возглавил Я. Берзин (П. Кюзис), будущий руководитель советской военной разведки. Главным направлением его деятельности стало добывание информации о военных планах противника.

В апреле 1920 года усилиями Дзержинского в составе Особого отдела ВЧК была создана своя разведка – иностранное отделение. Его руководителем стал опытный большевик с дореволюционным стажем Я. Давтян (Давыдов). Просуществовало оно не более полугода. После неудачного похода частей Красной армии на Варшаву, в сентябре 1920 года причины его провала были вынесены на заседание Политбюро ЦК РКП (б). В повестку дня наряду с этим был включен и другой вопрос – «О состоянии разведывательной работы». После обсуждения участники заседания приняли решение «создать специальную комиссию во главе с председателем ВЧК т. Ф. Дзержинским, И. Сталиным» и другими видными большевиками, которой предстояло проанализировать причины имевших место провалов. На основании результатов ее работы 20 декабря 1920 года Дзержинский подписал приказ № 169, согласно которому в составе ВЧК был образован самостоятельный разведывательный орган – Иностранный отдел (ИНО).

Непродолжительное время им руководил Я. Давтян (Давыдов), а затем его сменил С. Могилевский. В 1922 году только-только встававшую на ноги советскую разведку возглавил и до конца 1920-х годов направлял ее деятельность профессиональный революционер, хорошо знакомый с методами разведывательной и контрразведывательной работы, М. Трилиссер. С 1901 года и вплоть до начала Первой мировой войны он занимался преимущественно выявлением агентов охранного отделения и полиции в большевистской среде.

С его приходом к руководству ИНО разведывательная работа приобрела более системный, масштабный и наступательный характер. Основными объектами ее устремлений являлись органы управления враждебных молодому советскому государству армий и различные белоэмигрантские организации и движения. Первоочередными задачами ИНО являлись получение упреждающей информации о военных приготовлениях, в первую очередь Польши и Японии, а также выявление замыслов лидеров белого движения по инспирированию в стране восстаний и организации «саботажнических действий».

Динамика внешней политической ситуации и образование Союза ССР привели к очередной реорганизации органов государственной безопасности. В июле 1923 года ГПУ было преобразовано в Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ) СССР. Но ИНО не только сохранился в составе Секретно-оперативного управления, но и существенно укрепился. В 1925 году в его составе наряду с традиционными отделениями – легальной и нелегальной разведками – появились другие, в том числе ставшее впоследствии знаменитым 8-е отделение, занимавшееся сбором за границей информации о перспективных научных и технических разработках. Именно его сотрудники и их агентура первыми вышли на секреты атомного проекта США.

В феврале 1925 года Мелитопольский окружной комитет комсомола рекомендовал на службу в органы государственной безопасности будущего выдающегося организатора разведывательно-диверсионной деятельности, первого и бессменного руководителя знаменитого 4-го Управления НКВД – НКГБ СССР Павла Анатольевича Судоплатова. Жизнь этого безусловно талантливого и цельного человека, надежного и верного товарища, непревзойденного мастера разведывательных и контрразведывательных операций достаточно подробно описана в художественной и научно-популярной литературе. К его общеизвестному образу можно добавить лишь два штриха, которые, пожалуй, наиболее полно отражают

незаурядную личность Павла Анатольевича – это верность избранным идеалам, своим друзьям и душевная щедрость.

В далеком 1919 году, прочитав от корки до корки «Азбуку революции», написанную Н. Бухариным, он двенадцатилетним подростком ушел из дома на фронт и стал бойцом 1-го Мелитопольского рабоче-крестьянского полка. Позже в автобиографии, написанной 14 ноября 1945 года (при назначении на должность начальника отдела «С» МГБ СССР), Павел Анатольевич так вспоминал об этом:

«26.06.1919, когда белая армия приближалась к Мелитополю, многие рабочие города, активно участвовавшие в борьбе за установление советской власти, уходили из города вместе с отступающими частями Красной армии. Я, до этого дважды удиравший из дома с целью поступления в Красную армию (один раз сам вернулся, другой раз меня вернули), решил еще раз попытать счастье и снова удрал из дома. На этот раз я ушел из города вместе с уходящими мелитопольскими рабочими. Километрах в 30 от города, в селе Веселое, комиссар сделал было попытку вернуть меня домой, но из этого ничего не получилось. Я удрал от него в роту, и бойцы оставили меня у себя».

Приняв идеалы революции, Павел Анатольевич остался им верен до конца. Его не смогли сломить ни враги, среди которых он провел не один год, выполняя разведывательные задания; ни малодушие своих коллег, предавших его в 1938 году, когда советская разведка подверглась репрессиям; ни позже в 1953 году, он, оказавшись в числе участников «заговора Берия», провел пятнадцать лет в тюрьмах.

Другой эпизод, раскрывающий высокие человеческие качества Павла Анатольевича, относится к 1930 году. В тот год уже зрелый оперативный сотрудник Судоплатов вместо повышения по службе получил неожиданное назначение – стал заведующим культурно-воспитательной части, а через некоторое время – комиссаром трудовой коммуны (спецколонии) ГПУ Украины для малолетних преступников и беспризорников.

В своем назначении руководители не ошиблись. Ребята, лишенные детства, потянулись к нему. Это произошло не потому, что большую часть своей зарплаты Павел Анатольевич отдавал на их нужды. Немало хлебнувший своего и чужого горя, он знал, как найти дорогу к сердцу человека, пусть даже и преступника. И потом, во времена массовых репрессий, когда несправедливость начальников и трусость коллег едва не стоили Павлу Анатольевичу жизни, он не очерствел и не озлобился.

В июле 1941 года, став начальником Особой группы при наркоме НКВД, он не побоялся представить рапорты Берия Калинину и затем добился освобождения из тюрем и лагерей «врагов народа» – испытанных боевых товарищей: Я. Серебрянского (Бергмана), И. Каминского, Д. Медведева и других. Потом, спустя двенадцать лет, советские вожди за верную службу «отплатили» ему черной неблагодарностью. После пятнадцати лет, проведенных в тюрьмах, Павел Анатольевич не изменил ни себе, ни своим принципам, и об этом лучше всего говорят сама его жизнь и написанные им книги: «Горизонты», «Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы».

Но тогда, в середине 1920-х годов, он только учился делать первые шаги в разведке, а она все шире расправляла свои крылья. В 1926 году в ее составе появилось еще одно и самое закрытое подразделение – Разведывательный центр, впоследствии Особая группа при председателе ОГПУ – наркоме НКВД СССР, более известная среди сотрудников органов государственной безопасности как «группа Яши». В связи с сохраняющейся угрозой войны руководство ОГПУ рассчитывало с учетом будущих оперативных возможностей Центра осуществлять в глубоком тылу противника диверсии на крупных транспортных узлах, в морских портах, а также проводить акции по устранению лидеров зарубежных антисоветских организаций и предателей.

С 1929 года и до дня своего ареста в ноябре 1938 года руководителем этого спецподразделения являлся человек-легенда в советской разведке – Я. Серебрянский. Родился Яков в 1892 году в Минске, в семье кустаря-подмастерья. В 1907 году, после окончания четырех классов городского училища, в связи с болезнью отца вынужден был с пятнадцати лет зарабатывать себе на жизнь и помогать семье. Революционную деятельность начинал в партии эсеров. Входил в так называемую «группу борьбы с провокаторами», которая занималась выявлением среди членов партии агентов охранного отделения и полиции. Принимал личное участие в их ликвидации.

Революцию Серебрянский встретил на Урале, в городе Реште, где отбывал ссылку, и с первого дня принял деятельное участие в установлении новой власти. Его опыт конспиративной и боевой работы, смелость и «железная» хватка были востребованы. До ноября 1919 года он руководил общим отделением в Особом отделе ВЧК. В декабре был переведен по службе в центральный аппарат в Москву, но долго там не задержался. В связи с упразднением ВЧК и сокращением штата ГПУ места в нем для него не нашлось: сказалось эсеровское прошлое. Поработав около полугода заведующим канцелярией в «Москватопе», он перешел на должность счетовода в издательство «Известия ВЦИК».

Но такие, как Серебрянский, на «обочине жизни» не остаются. В декабре 1923 года о нем вспомнили и вернули на службу в ИНО ОГПУ. Трилиссер в нем не разочаровался, В течение пяти лет, до своего назначения руководителем Особой группы, Серебрянский принимал участие в ряде оперативно-боевых операций и проявил себя блестящим организатором, мастером вербовки и «человеком без нервов». Ему и ИНО работы в те годы хватало. Операции «Синдикат-2» и «Трест», позволившие сковать на время разведывательную, диверсионную и террористическую деятельность НСЗРС, ВМС, РОВС, других зарубежных антисоветских центров, были завершены. Сотни тысяч долларов, фунтов стерлингов и злотых, затраченных иностранными спецслужбами на подрыв советской власти, оказались выброшенными на ветер или были оприходованы в кассе ОГПУ. Десятки засланных эмиссаров и агентов-боевиков так и не произвели ни одного выстрела и не взорвали ни одного стратегического объекта.

Подобно мухам, они вязли в густой сети «мощных подпольных организаций» – «Либерально-демократической организации» и «Монархического объединения Центральной России», которые умело легендировались сотрудниками ОГПУ перед зарубежными эмиссарами. Ничего не подозревавшие «засланцы» НСЗРС и ВМС от имени руководителей ЛД в течение ряда лет исправно слали «секретные донесения» в Париж, Берлин и Варшаву о готовом вспыхнуть вот-вот всеобщем восстании в ненавистной совдепии. В итоге для них и их хозяев, иностранных спецслужб, все закончилось крахом, и тогда озлобленные вожди белого движения на свое поражение ответили актами террора.

С конца 1926 года боевики РОВС с территории Польши и Румынии активизировали бандитские вылазки на западные территории Советского Союза. Ряд террористических актов им удалось совершить в центре страны. В Ленинграде они сумели проникнуть в партийный клуб и бюро пропусков управления ОГПУ, заложить бомбы и привести их в действие. В результате взрывов погибли десятки человек. Аналогичные террористические вылазки были осуществлены в отношении советских учреждений и их представителей в Варшаве и Париже.

Все это вынудило партийное руководство страны принять решение о нейтрализации главных

организаторов этих акций. Выполнение данной задачи было возложено на ОГПУ. После смерти Савинкова и Рейли главной его целью стал глава РОВС А. Кутепов. Несмотря на серьезные потери, понесенные «Союзом» в ходе операции «Трест», генерал с маниакальным упорством продолжал верить в то, что внутри России еще остались силы, опираясь на которые ему удастся свергнуть власть большевиков. В этом заблуждении его не могли разубедить даже такие авторитетные лидеры белого движения, как П. Врангель и А. Деникин. В ноябре 1929 года в одной из бесед с Деникиным, когда тот пытался убедить Кутепова в невозможности существования в СССР мощной антисоветской организации, с помощью которой можно было бы свергнуть власть большевиков, он заявил: «Великие движения распространяются по всей России. Никогда еще прежде так много людей «оттуда» не приходили ко мне с просьбой о сотрудничестве с их подпольными организациями».

Эту иллюзию у главы РОВС искусственно поддерживали агенты ОГПУ, которых хватало в его ближайшем окружении. До последнего своего дня он не подозревал о том, что «правая рука» и бывший начальник штаба во время гражданской войны генерал Штейфон уже давно сотрудничал с советской разведкой. Несколько «успешных» нелегальных поездок Штейфона в Россию, из которых он привез «обнадеживающую» информацию о зыбкости режима большевиков, еще больше укрепили решимость Кутепова. Но генералу, в отличие от Савинкова и Рейли, хватило ума не совать голову в петлю, подготовленную ОГПУ. И тогда в ИНО была разработана операция по его похищению.

Общее руководство осуществлял признанный мастер оперативных комбинаций Артузов, сменивший в 1930 году на посту начальника ИНО Трилиссера. К участию в ней были привлечены силы нелегальной резидентуры во Франции и так называемой «группы Яши». Ключевая роль в операции отводилась агентуре, именно ей предстояло усыпить бдительность Кутепова и заманить его в ловушку. Для непосредственного руководства операцией в январе 1930 года в Париж прибыл сотрудник центрального аппарата ИНО С. Пузицкий, проявивший себя в предыдущих операциях «Синдикат-2» и «Трест».

Чтобы не вызвать подозрений у Кутепова и отсечь охрану, замыслом операции предусматривалось доведение до него через агентуру информации о приезде из России курьеров подпольной антисоветской организации. Их роль предстояло исполнить резиденту ОГПУ в Париже Н. Кузьмину и агенту-нелегалу А. Фихнеру. Прикрытие встречи должны были обеспечивать боевики из «группы Яши». В качестве подстраховки, на случай сопротивления Кутепова, один из них должен был сыграть роль полицейского. И когда наконец все было готово, Штейфон сообщил генералу о приезде в Париж двух курьеров. Тот без колебаний согласился на встречу с ними. Чтобы «уйти» из-под наблюдения агентов ОГПУ, о которых только и говорили в РОВС, она была назначена в такси.

26 января 1930 года Кутепов, соблюдая требования конспирации и никого не поставив в известность, вышел в город и отправился на явку с «курьерами». Такси находилось на обусловленном месте, и когда генерал стал в него садиться, заподозрил неладное, но было поздно, «полицейский» запихнул его внутрь. После короткой борьбы ему в нос ткнули пропитанный усыпляющим средством платок, и все было кончено. В то время как соратники Кутепова с французской полицией пытались отыскать его следы, три машины, в одной из которых находился генерал, неслись на север, в порт Гавр. Там ждал советский пароход, чтобы взять на борт «груз» и доставить на Лубянку. Но живым Кутепова не довезли: в дороге у него отказало сердце.

Значительных успехов ИНО удалось добиться не только в борьбе с зарубежными антисоветскими организациями, но и с иностранными спецслужбами. Советская агентура смогла проникнуть не только в военные штабы, но и в разведывательные органы Польши, Германии, Франции и Китая. Значительный вклад в индустриализацию страны внесли как легальные, так и нелегальные резидентуры. Разрушенная многолетней войной, промышленность страны, потерявшая огромное количество квалифицированных кадров, значительная часть которых после революции выехала за рубеж, остро нуждалась в новейших технологиях, чтобы совершить прорыв в будущее. И здесь важную роль сыграла разведка. В Германии на заводах Круппа ей удалось получить доступ к секретам технологии изготовления искусственных алмазов, что позволило совершить революцию в отечественном станкостроении. Там же, на авиационных предприятиях фирмы «Юнкерс», путем внедрения и вербовок среди инженерно-технического состава были добыты важные чертежи и отдельные узлы новейших разработок.

Наряду с успехами в деятельности советской разведки в конце 1920-х годов имели место и серьезные провалы, сопровождавшиеся громкими политическими скандалами. В марте 1927 года оказалась «засвеченной» вся агентурная сеть в Варшаве. Спустя месяц в Пекине была арестована группа советских агентов, а после проведения полицией обысков в помещениях консульства было обнаружено большое количество материалов шпионского характера. Следующий, не менее мощный удар по разведке нанесла французская контрразведка. Ей удалось выявить действовавшую во Франции резидентуру, и все ее восемь агентов во главе с Ж. Креме, видным функционером французской компартии, были арестованы.

Но самое сокрушительное поражение ИНО понес в Великобритании. В руки контрразведки (МИ-5) попали секретные коды советских дипломатов. Кроме того, ей удалось внедрить своего агента в состав британской резидентуры, действовавшей под «крышей» англо-советского торгово-промышленного общества «Аркос». После того как у контрразведки оказались неопровержимые доказательства шпионской деятельности, она произвела налет и обыск в помещениях «Аркоса». Его результаты превзошли все ожидания: в руках МИ-5 оказались горы шпионского материала.

Разразился грандиозный политический скандал. Премьер-министр С. Болдуин потребовал выдворения из Великобритании в полном составе сотрудников советского посольства, торгпредства и объявил о разрыве дипломатических отношений, которые были восстановлены только в июне 1929 года с приходом к власти лейбористов во главе с Р. Макдональдом.

Правительство консерваторов, с самого начала не принявшее власть большевиков, теперь, поймав их «за руку», торжествовало свою победу. Министр иностранных дел О. Чемберлен не преминул лишний раз насладиться ею. 26 мая 1927 года при беседе с советским поверенным в делах Великобритании А. Розенгольцем, он в жесткой форме сообщил о разрыве дипломатических отношений.

Тому в ответ нечего было сказать, поскольку в распоряжении Чемберлена находились не только шпионские материалы, захваченные МИ-5 в «Аркосе», но и расшифровка его собственной секретной телеграммы, направленной 1 апреля в НКИД. Британский министр не удержался от того, чтобы снова принизить Розенгольца, и в язвительном тоне озвучил ее содержание:

«В ней вы просите материалы, которые позволят вам поддержать политическую кампанию против правительства его величества».

За все послереволюционное время это был самый болезненный удар по политическому престижу СССР и отечественной разведке. Она на целых два года потеряла

официальные прикрытия для своей деятельности в Великобритании.

Не намного лучше ее положение было и во Франции. После провала парижской резидентуры и побега в октябре 1929 года из посольства поверенного в делах Франции Г. Беседовского, выступившего с разоблачениями «гнезда шпионажа на улице Гренель», где размещалось здание советской дипмиссии, все его работники оказались под плотным «колпаком» контрразведки.

В связи с этим в руководстве НКВД и ИНО были проанализированы причины имевших место провалов. Одна из них, лежавшая на поверхности, становилась все более очевидной и заключалась в положении самих резидентов. Большинство из них организовывало работу с агентурой с легальных позиций: посольств, консульств и торгпредств. В случае предательства агентов или попадания их в поле зрения иностранных спецслужб следы неизбежно вели в официальные советские представительства за рубежом. Существенно снижало эффективность работы резидентур и делало их более уязвимыми для иностранных спецслужб и то обстоятельство, что при вербовке агентов акцент делался на активистов местных коммунистических и социалистических партий, которые, как правило, находились под жестким оперативным контролем полиции и контрразведки.

Другая, и немаловажная, причина имевших место провалов была связана с недостатками организационного характера. В частности, в переписке с Москвой дипломаты и сотрудники резидентуры для закрытия информации использовали долговременные коды, что облегчало иностранным спецслужбам их расшифровку. В довершение ко всему секретные материалы годами хранились в помещениях посольств и зарубежных представительств.

Кроме того, быстрый и значительный рост количества резидентур привел к кадровому голоду. В начале 1930-х годов они действовали в большинстве стран Западной и Восточной Европы, на Ближнем Востоке, Китае и Северной Америке. В помощь к разведчикам, имевшим опыт подпольной революционной борьбы, пришло много молодежи, слабо владевшей приемами конспирации, самонадеянно полагавшей, что в «загнивавшем капиталистическом обществе» большинство является их союзниками, а не противниками, и потому допускавшей небрежность в работе с агентурой.

На эти провалы в разведке жестко отреагировали и партийные органы. В январе 1930 года на заседании Политбюро ЦК ВКП (б) ее деятельность была подвергнута жесткой критике. После этого вся переписка посольств и резидентур с Москвой стала зашифровываться разовыми «ключами». Секретные материалы хранились на местах не более месяца, а затем диппочтой отправлялись в архивы наркоматов или уничтожались.

Наиболее радикальные решения коснулись резидентур. В целях повышения эффективности их работы, а также минимизации политического ущерба в случае провала агентуры значительная часть из них была выведена из-под «крыш» советских представительств за рубежом и перешла на нелегальное положение. Наряду с этим были приняты и организационно-кадровые решения. Трилиссера на посту руководителя ИНО сменил Артузов, штатная численность отдела возросла до 122 человек, из которых половина работала за границей в составе резидентур. Значительно увеличилось и финансирование разведывательной деятельности: если в 1930 году ее официальный бюджет составлял 300 тысяч рублей, то через несколько лет он вырос более чем втрое и достиг 1 млн рублей, а к середине 1930-х годов составлял около 8 млн рублей.

Спустя четыре года советская спецслужба, и в частности разведка, подверглась очередной реорганизации. 10 июля 1934 года постановлением ЦИК СССР был образован Народный комиссариат внутренних дел (НКВД) СССР, в составе которого было создано Главное управление государственной безопасности (ГУГБ), и основные функции ОГПУ перешли к нему. Иностранный отдел стал 5-м отделом и в полном составе вошел в него. Перед руководством и сотрудниками отдела партийные вожди поставили следующие задачи:

1) выявление направленных против СССР заговоров и деятельности иностранных государств, их разведок и генеральных штабов, а также антисоветских политических организаций;

2) вскрытие диверсионной, террористической и шпионской деятельности на территории СССР иностранных разведывательных органов, белоэмигрантских центров и других организаций;

3) руководство деятельностью закордонных резидентур;

4) контроль за работой бюро виз, въездом из-за границы иностранцев, руководство работой по их регистрации и учету в СССР.

Штат отдела утвердили в количестве 210 человек, в его составе создали 13 подразделений, из которых 7 по географическому принципу руководили зарубежными резидентурами, а остальные выполняли функции координации и обеспечения разведывательной деятельности. Бывший ИНО, а теперь 5-й отдел обретал накануне войны достаточно развернутую и продуманную структуру, нацеленную на масштабную работу.

В то время как разведка – этот «меч Лубянки» – набирала силу и все острее разила противника, то контрразведка – ее «щит» – в руках Сталина превращалась в «кувалду», которая безжалостно плющила как настоящих, так и мнимых врагов. Последних, по мере усиления его единоличной власти, становилось все больше.

В ВКП (б) нарастал глухой ропот, исходивший от оппозиции в лице старой ленинской гвардии – Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова и других, против авторитарного стиля руководства Сталина и его модели строительства социализма. Сворачивание им и его сторонниками новой экономической политики, позволившей стране в кратчайший срок преодолеть голод и разруху, а также оттеснение на второстепенные роли молодыми выдвиженцами из партийного аппарата вождей революции вызывали со стороны последних ожесточенное сопротивление.

С середины 1920-х годов в партии развернулись острые дискуссии о путях развития страны. И пока Троцкий со товарищи спорили со Сталиным и его сторонниками на партийных конференциях, выступали с обличительными статьями в прессе, он действовал. И в этой борьбе за власть органы государственной безопасности, имевшие в своем распоряжении огромный негласный аппарат и накопившие значительный опыт тайной войны с контрреволюцией, все больше попадали под власть партийного аппарата и превращались в руках Сталина в важнейший инструмент расправы над оппозицией. Они отходили от борьбы с реальным противником и переключались на подавление внутренней оппозиции и инакомыслия. Главным врагом на пути Сталина к неограниченной власти над партией и страной стал ближайший соратник Ленина – Л. Д. Троцкий.

Глава третья

Между молотом и наковальней

У чекиста есть только два пути: на выдвижение и в тюрьму.

    И. Сталин

Смерть Ленина 21 января 1924 года не примирила двух, как он их называл в своем, тогда еще мало известном широкому кругу партийцев письме-завещании, выдающихся вождей – Троцкого и Сталина. Еще не успело остыть тело Ленина, как они сошлись в непримиримой схватке за власть над партией и гигантской страной. Ради нее каждый готов был переступить не то что через партийные принципы, но и через родную мать. В этой битве двух титанов именно органы государственной безопасности ОГПУ – НКВД сыграли ключевую роль в победе Сталина.

В те стылые январские дни 1924 года только

внимательный наблюдатель мог рассмотреть, как рука Сталина постепенно разворачивала «карающий меч революции» ВЧК – ОГПУ против своих политических оппонентов. И как бы неожиданно это ни звучало, но свое первое движение он совершил за тысячи километров от Москвы, в маленькой советской республике Абхазии. Там, под ярким южным солнцем, в тени пальм, на берегах теплого моря самым непостижимым образом трагически переплелись судьбы главных вождей революции. И там же вызрело чудовищное зло, которое затем на долгие годы погрузило всю страну в омут массовых репрессий.

Одной из первых жертв этого кровавого Молоха стал главный претендент на власть – Троцкий. Незадолго до смерти Ленина «неистовый Лев», председатель Реввоенсовета и наркомвоенмор, внезапно заболел странной болезнью. По вечерам его охватывал сильный жар, а по утрам мучила слабость.

Лучшие врачи и лекарства не могли побороть загадочный недуг.

14 января 1924 года, несмотря на сложное положение в партии, И. Сталин, М. Фрунзе, С. Орджоникидзе и Ф. Дзержинский настояли на том, чтобы Троцкий отправился на лечение на юг. Тот словно предчувствовал свое будущее крушение и не хотел покидать Москву, но по настоянию доктора Ф. Гетье, крайне встревоженного его состоянием, 16 января вынужден был вместе с женой отправиться в Абхазию.

Вслед за ним на имя председателя Совнаркома этой маленькой южнокавказской республики Нестора Лакобы ближайшие соратники Сталина – Дзержинский из Москвы и Орджоникидзе из Тифлиса – отправили строго конфиденциальные письма.

В частности, Дзержинский писал:

«Дорогой товарищ! По состоянию болезни т. Троцкого врачи посылают в Сухум. Это стало широко известно даже за границей, а потому я опасаюсь, чтобы со стороны белогвардейцев не было попыток покушения. Моя просьба к Вам иметь это в виду: т. Троцкий не будет по состоянию здоровья в общем выезжать из дачи, а потому главная задача – не допустить туда посторонних, неизвестных. Прошу Вас по вопросу об охране сговориться и согласовать мероприятия с т. Кауровым.

Сердечный Вам и абхазцам коммунистический привет.

Ваш Ф. Дзержинский.

18.01.1924»[16 - Лакоба С. Очерки политической истории Абхазии. Глава «Я – Коба, а ты – Лакоба».].

Казалось бы, в письме нет ничего настораживающего, если не считать того, что Дзержинский не направил его руководителю Закавказского ГПУ С. Могилевского. Кто, как не он, должен был первым отвечать за безопасность Троцкого? Несколько позже, 22 марта, по трагической случайности или чьему-то злому умыслу Могилевский, а вместе с ним член Президиума ЦИК СССР А. Мясников и уполномоченный СССР в Закавказской Советской Федеративной Социалистической Республике (ЗСФСР) Г. Атарбеков погибли в авиакатастрофе. «Юнкерс», на котором они вылетели из Тифлиса (Тбилиси) в Сухум, где им предстояла встреча с Троцким, не набрав высоты, загорелся в воздухе и рухнул на землю вблизи аэродрома.

Ключ к этой трагедии и последующим событиям, связанным с пребыванием Троцкого в Абхазии, видимо, следует искать в характере отношений между Сталиным, Дзержинским, Орджоникидзе и Лакобой. Столь доверительный характер письма Дзержинского Нестору и деликатность поручения могли быть обусловлены следующим. Ранее, в ноябре 1922 года, руководителю ВЧК – ОГПУ по настоянию Ленина пришлось заняться так называемым грузинским делом – конфликтом между Орджоникидзе и группой Б. Мдивани. Нестор, хорошо знавший мир Кавказа, оказался весьма полезен в том весьма деликатном деле, где мнения Ленина и Сталина принципиально разошлись.

Но не только это заставило Дзержинского и Оржоникидзе проникнуться доверием к Лакобе. Они, прошедшие через царскую каторгу и сито жандармских провокаций, мало доверяли словам, а верили только делам. Лакобе можно было доверять. Ранее, в декабре 1920 года, он нелегально выезжал в Турцию по поручению Кавказского бюро РКП (б) и там в течение четырех месяцев вел активную конфиденциальную работу среди выходцев из Абхазии, занимавших видное положение в правительстве К. Ататюрка. Советская Россия, находившаяся тогда в международной блокаде, предпринимала отчаянные усилия, чтобы ее прорвать, и Лакоба блестяще справился с порученным ему делом. Турция одной из первых признала правительство Ленина.

Что касается «грузинского дела», то нельзя исключать того, что позиция «нейтрального судьи», которую Ленин отводил Дзержинскому, не была им выдержана преднамеренно. Железный Феликс не был лишен политических амбиций, но Ильич достаточно скептически оценивал его возможности на поприще хозяйственной деятельности в СНК и с декабря 1917 года продолжал держать на неблагодарной полицейской должности. При таком отношении к себе Дзержинский все больше ориентировался на Сталина и Орджоникидзе, которые из-за ухудшения здоровья Ленина с каждым днем усиливали свои позиции и влияние в партии и госаппарате. В связи с этим помощь Лакобы была на руку Дзержинскому, так как укрепляла его отношения со Сталиным.

Ленин остался крайне недоволен результатами расследования и потребовал от ЦК «примерно наказать Орджоникидзе, а политическую ответственность возложить на Сталина и Дзержинского». Позже, 5 марта 1923 года, в письме Троцкому он писал:

«Я очень просил бы Вас взять на себя защиту «грузинского дела» по ЦК партии. Дело это находится под «преследованием» Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастность. Даже совсем напротив…»

Так Сталин, Дзержинский, Орджоникидзе и Лакоба оказались в одной политической лодке. И если теперь смотреть на содержание письма Дзержинского к Лакобе через призму этих его, а также Орджоникидзе и Сталина отношений с Лениным и Троцким, то некоторые строчки приобретают совсем иное значение.

В частности, что подразумевал Дзержинский, когда писал:

«Я опасаюсь, чтобы со стороны белогвардейцев не было попыток покушения. Моя просьба к Вам иметь это в виду: т. Троцкий не будет по состоянию здоровья в общем выезжать из дачи, а потому главная задача – не допустить туда посторонних, неизвестных».

Каких посторонних?! Какое они имели отношение к белогвардейцам? Складывается впечатление, что кому-то очень хотелось на время связать Троцкого по рукам и ногам.

Это предположение еще более усиливает письмо Орджоникидзе, направленное тому же Лакобе в те дни из Тифлиса.

В нем он настойчиво рекомендует:

«Дорогой Нестор!

К тебе на лечение едет т. Троцкий. Ты, конечно, великолепно понимаешь, какая ответственность возлагается на Тебя и всех нас в связи с его пребыванием у Тебя. Надо его так обставить, чтобы абсолютно была исключена какая-нибудь пакость. Мы все уверены, что ты сделаешь все, что необходимо.

Так дела здесь идут замечательно хорошо… Целую Тебя. Твой Серго»[17 - Лакоба С. Очерки политической истории Абхазии. Гл. «Я – Коба, а ты – Лакоба».].

О каких именно делах вел речь Орджоникидзе? Как они могли идти «замечательно хорошо», когда болезнь Ильича приобретала все более тяжелый характер, а партию раздирали непримиримые противоречия. Но Орджоникидзе, вероятно, знал, что писать. Спустя три дня скончался Ленин – святая икона для рядовых большевиков, но не для кучки его соратников. Ответы на вопросы, которые порождают письма Дзержинского и

Орджоникидзе, видимо, надо искать в поведении и действиях Лакобы.

После похорон Ленина он сделал все, чтобы быстро идущий на поправку соперник Сталина в борьбе за власть как можно дольше задержался в солнечной и гостеприимной Абхазии. Видимо, «забыв» про предупреждение Дзержинского о возможном покушении белогвардейцев, Нестор взял на себя смелость стать «телохранителем» Троцкого. За три месяца они объездили всю республику, поднимались в горы, побывали в самых отдаленных селах, охотились и рыбачили. Гостеприимство абхазцев не знало границ, и окрепший Лев, покоренный им, лишь 10 апреля на борту миноносца «Незаможный» с сожалением покинул утопавший в буйном цветении субтропиков Сухум, чтобы возвратиться в бурлящую политическими страстями холодную Москву.

Впоследствии, прячась от летучих групп боевиков НКВД в далекой Мексике, он, откликаясь на загадочную смерть Лакобы (по данным С. Лакобы, тот, вероятно, был отравлен за ужином в доме Берии в Тбилиси), в январе 1938 года писал:

«Мы жили с женой на Кавказе в Сухуме под покровительством Нестора Лакобы, общепризнанного главы Абхазской республики, моего верного телохранителя во время отдыхов в Абхазии»[18 - Лакоба С. Очерки политической истории Абхазии. Гл. «Я – Коба, а ты – Лакоба».].

Как раз в те самые дни, о которых Троцкий вспоминает с таким восторгом, чекистами Закавказья была вскрыта и ликвидирована крупная подпольная организация из числа грузинских меньшевиков. Но Лакоба не стал беспокоить его такими «мелочами» и продолжал под «надежной охраной» лучших певцов, танцоров и народных сказителей колесить по Абхазии.

Но это было потом, а тогда, в январе 1924 года, Троцкий, вырвавшийся из «кремлевского политического котла», был очарован природой Абхазии и покорен вниманием и заботой Лакобы. После московских метелей и морозов южные субтропики казались ему сказкой, но больше всего радовало то, что здоровье быстро пошло на поправку.

В это же время в Горках, отрезанный от своих соратников и друзей охраной, приставленной к нему Сталиным, мучительно умирал Ленин. Неожиданное известие о его смерти потрясло Троцкого и, несмотря на сохраняющуюся слабость, он решил немедленно отправиться на похороны в Москву.

Здесь в игру вступил сам Сталин и направил в Сухум срочную шифрограмму:

«Передать т. Троцкому. 21 января, в 18:30, скоропостижно скончался т. Ленин. Смерть наступила от паралича дыхательного центра. Похороны в субботу 26 января. Сталин».

Троцкий тут же в ответной телеграмме сообщил:

«Считаю нужным вернуться в Москву».[19 - Лакоба. С. Очерки политической истории Абхазии. Гл. «Я – Коба, а ты – Лакоба».]

Но Сталин не был бы Сталиным, если бы не приберег очередной коварный ход. Через час в Сухум пришел ответ:

«Похороны состоятся в субботу, не успеете прибыть вовремя. Политбюро считает, что Вам по состоянию здоровья необходимо быть в Сухуме. Сталин».

К субботе Троцкий никак не успевал на похороны, и Сталин, убедившись, что он остался на месте, перенес их на воскресенье. Одураченный Лев остался нежиться в солнечной Абхазии до середины апреля. Покоренный ею и гостеприимством Нестора, при расставании с ним Троцкий дружески пошутил: «Абхазию следовало бы переименовать в Лакобистан».

В восторге от Лакобы был не только Троцкий. Еще больше им остались довольны Дзержинский с Орджоникидзе и, конечно, Сталин. С того дня он стал выделять из числа своего окружения невзрачного и глуховатого Председателя СНК крохотной республики. Во время приездов на отдых в Новый Афон или на госдачу «Холодная речка», располагавшуюся в глухом урочище под Гагрой, Сталин регулярно приглашал Лакобу к себе в гости. Во время застолий или игры в бильярд, подчеркивая его близость к себе, вождь нередко подшучивал: «Я – Коба, а ты – Лакоба, почти родственники».

Это возвышение подчиненного пугало и било по болезненному самолюбию 1-го секретаря ЦК КП (б) Грузии Берии. Помимо всего прочего, в его сердце острой занозой сидела обида на Лакобу и его жену Сарию за то унижение, которое он перенес осенью 1935 года. В тот год по установившейся уже традиции Сталин приехал на отдых и остановился на госдаче в Новом Афоне. Наступил бархатный сезон, погожие дни сменяли звездные ночи, и по вечерам в бильярдной к нему присоединялась дружная компания из маршалов А. Егорова, М. Тухачевского и К. Ворошилова. Нередко к ним в гости заезжал Нестори, Сария, артисты местного театра, и тогда под сумрачные своды дачи, казалось, входила сама солнечная и звонкоголосая Абхазия.

Сталин был доволен и бросал многозначительные взгляды на Сарию. В тот вечер она была как никогда хороша. Ее тонкое и нежное лицо светилось особенным светом, а большущие черные глаза таили в себе загадку. Точеный бюст, округлые бедра волновали и возбуждали кровь не только одному вождю. От Сталина не укрылись плотоядные взгляды, которые украдкой бросал из дальнего угла Берия, он хмыкнул и ехидно заметил:

«Смотри, Лаврентий, Нестор хоть и глухой, но видит хорошо, а стреляет еще лучше»[20 - Лакоба С. Очерки политической истории Абхазии. Гл. «Я – Коба, а ты – Лакоба».].

Тот промолчал, а Лакоба пропустил шутку мимо ушей и продолжил во всю «чесать» маршалов за бильярдным столом. Тухачевский побагровел от досады, красивое и надменное лицо маршала выглядело, как у обиженного ребенка, которого лишили любимой игрушки. Ворошилов горячился, хлопал себя по бедрам, приседал и следил за ногами Нестора, стараясь поймать на нарушении правил. А тот хитровато улыбался и продолжал шустро орудовать кием. Несмотря на маленький рост, ухитрялся дотягиваться до самых дальних шаров и с треском загонял их в лузы. Хозяин поглядывал на военных и посмеивался: «Играет лучше вас и стреляет лучше».

Ворошилов поджал губы и бросил кий. Сталин сам встал к столу, но Нестор никому не давал спуска. Игра шла не в пользу Хозяина, он опустил кий, похлопал его по плечу и шутливо сказал: «За то прощаю, что маленький такой». Командармы сдержанно рассмеялись. Сталин подмигнул и, глянув на набычившегося в углу Берию, с ехидцей спросил: «А ты, Лаврентий, чего не играешь и за шары держишься? Глухого боишься?»[21 - Там же.]

Стены вздрогнули от громового хохота. Ворошилов сложился вдвое, его широкая и плотная спина, казалось, вот-вот прорвет рубашку, крупные, как горошины, слезы катились по щекам. Сария рассмеялась, бросила на Берию уничижительный взгляд и вышла на летнюю террасу. Тому ничего другого не оставалось, как только молча проглотить обиду: Лакоба находился в фаворе у Хозяина.

Так продолжалось до 1 декабря 1935 года. В тот день, по данным абхазского историка С. Лакобы, на встрече со Сталиным Нестор отказался от предложения занять пост наркома НКВД, и тогда тот резко к нему охладел. И тут настал час мести для Берии. 27 декабря 1936 года, после совещания в ЦК КП (б) Грузии, поддавшись на уговоры матери своего завистника, Лакоба отправился к нему на ужин. Тот не ударил в грязь лицом и с кавказской щедростью накрыл стол. Несмотря на все ухаживания Берии, Нестор чувствовал себя не в своей тарелке и с трудом дождался, когда подошло время идти в театр. Не досидев до конца спектакля, он возвратился в тбилисскую гостиницу «Ориент». Острые боли в желудке не прошли, и через несколько часов

«несгибаемого Нестора» не стало. Перед отправкой его тела в Сухум с ним пришли проститься Берия с женой и положили к ногам венок, на котором было написано: «Близкому другу – товарищу Нестору. Нина и Лаврентий Берия». Сталин промолчал и даже не прислал обычной в таких случаях телеграммы с соболезнованиями. Это был зловещий знак.

В Абхазию доставили не тело Лакобы, а скорее его оболочку. Тбилисские хирурги из больницы имени Камо после вскрытия удалили не только все внутренности, но и вырезали гортань с венами, чтобы, как полагают специалисты, было невозможно обнаружить следов яда. На родине искренне оплакивали «нашего Нестора», спасшего абхазское крестьянство от варварской коллективизации и сохранившего на свободе бывших князей, многие из которых получали пособия от советской власти.

Тем временем в Тбилиси шумно и весело отпраздновали новогодние праздники. А когда винные бочки со знаменитой хванчкарой опустели, будущий главный палач СССР Берия, используя НКВД Грузии, приступил к зачистке абхазской партийной номенклатуры. В начале февраля 1937 года недавний «близкий друг» вскрыл в Абхазии разветвленный «заговор», во главе которого стоял не кто иной, как покойный Лакоба. Сталин и на этот раз промолчал, и тогда «грузинский кинжал» принялся безжалостно вырезать невинных.

Подручные Берии из НКВД Грузии – Б. Кобулов, З. Давлианидзе и Г. Хазан – в ходе следствия установили, что «обербандит Лакоба в сговоре с другими бывшими партийными руководителями республики создал контрреволюционную, диверсионно-вредительскую, шпионскую, террористическую, повстанческую организацию в Абхазии»[22 - Лакоба. С. Очерки политической истории Абхазии. Гл. «Я – Коба, а ты – Лакоба».].

Кроме самооговоров, которые садисты-следователи выбили из невинных жертв, в уголовном деле отсутствовали какие-либо вещественные доказательства их «вины». Но это мало заботило устроителей трагического спектакля – судебного процесса, проходившего, по злой иронии, в здании государственного театра Абхазии с 30 октября по 3 ноября 1937 года. Еще за неделю да начала суда судьба первых лакобовцев была предрешена в кабинете Берии. В общем списке подсудимых напротив десяти фамилий стояла его короткая подпись – «расстрелять». Все они обвинялись в том, что входили «в диверсионно-террористическую группу обер-бандита Н. Лакобы, готовившего покушение на вождя народов товарища Сталина».

В своей зависти к Нестору, которая питалась прошлым расположением к нему вождя, Берия перешагнул все мыслимые и немыслимые границы. После ареста жены Лакобы Сарии 31 октября 1937 года был заключен в тюрьму его 14-летний сын Рауф. Степень их «вины» мало интересовала Берию, а еще меньше – Сталина. Обоих занимал личный архив Нестора, в котором могли храниться компрометирующие их материалы. И ради того, чтобы заполучить его, подручные Берии садистски истязали Сарию и Рауфа. На глазах матери пытали сына, а затем насиловали ее, бросали в карцер, наполненный крысами, подсаживали в камеру душевнобольных, но так и не заполучили архив.

Не выдержав пыток, в возрасте 34 лет в Ортачальской тюремной больнице Тбилиси 16 мая 1939 года скончалась великомученица Сария Лакоба. Ее сын Рауф, а вместе с ним его двоюродные братья: Николай, Тенгиз, Кока Иналипа 1 апреля 1939 года были переведены из Тбилиси в Москву и заключены в одну из самых страшных тюрем – Сухановскую. На первых допросах они отказались от своих предыдущих показаний. В частности, Рауф в своем заявлении писал: «На следствии в Грузинском НКВД в сентябре 1939 года меня вынудили признать таковые обвинения, от которых я категорически отказываюсь…» Б. Кобулов, З. Давлианидзе и Г. Хазан заставили его признаться в том, что он «создал антисоветскую террористическую группировку в сухумской школе, занимался вместе с членами этой группировки клеветническими измышлениями и имел террористические намерения в отношении товарища Берии».

Но это заявление Рауфа, отправленное 20 апреля на имя Берии, уже ничего не могло изменить, а лишь снова заставило пройти подростка все круги земного ада. Продержался он до 11 мая 1940 года. Следователи Хват и Кушнарев, применив изощренный пыточный арсенал, после 13 часов издевательств сломали юношу и добились «признательных показаний». Потом еще около года абхазские юноши содержались в тюрьме и были расстреляны 27–28 июля 1941 года. На момент исполнения приговора никому из них не исполнилось и 18 лет.

Кинжал грузинского НКВД безжалостно вырезал всю семью Лакобы, семьи его родственников и друзей. В живых остались лишь малолетние Саида и Зина, дочери братьев Лакобы – Михаила и Василия. Но это уже другая страшная история – одна из множества трагедий того времени, а тогда, в январе 1924 года, изолировав Троцкого в Сухуме, Сталин спешил закрепить свой успех.

Отсутствие Троцкого на похоронах Ленина, а затем на чрезвычайном съезде РКП (б) произвело тягостное впечатление на сторонников, без него они проигрывали одну схватку за другой. Власть над партией, а затем и над страной ускользала из его рук. Потом, изгнанный из страны, он с горечью признавал: «Заговорщики обманули меня. Они правильно все рассчитали, что мне и в голову не придет проверять их, что похороны Ленина состоятся не в субботу 26 января, как телеграфировал мне в Сухум Сталин, а 27 января. Я не успевал приехать в Москву в субботу и решил остаться. Они вы играли темп»[23 - Лакоба. С. Очерки политической истории Абхазии. Гл. «Я – Коба, а ты – Лакоба».].

Сталин выиграл темп, а потом и власть. И как знать, если бы не это вынужденное «сухумское затворничество» Троцкого и окажись он в те январские дни 1924 года в Москве, то, возможно, у нас были бы другая страна и другая история. Но история не терпит сослагательного наклонения. «Сухумский ход» Сталина позволил ему перехватить инициативу, но Троцкий не думал сдаваться на милость победителя и продолжил борьбу. Однако, несмотря на то что его сторонники мобилизовали все силы, шансов на успех у них не было. На стороне Сталина к тому времени находилась большая часть партийного аппарата и, что более важно, хорошо отлаженная в борьбе с иностранными спецслужбами и внутренней контрреволюцией машина органов государственной безопасности.

После смерти авторитетного и принципиального Дзержинского, болезненный и мягкий по характеру новый председатель ОГПУ В. Менжинский стал удобной фигурой в руках Сталина. Используя мощь громадного агентурно-осведомительского аппарата органов, он контролировал каждый шаг и каждое слово Троцкого. Тот, как муха, безнадежно бился в невидимой паутине, которая с каждым месяцем становилась все плотнее и плотнее.

Вскоре подвернулся и подходящий случай для нанесения решающего удара. В сентябре 1927 года ОГПУ были получены оперативные данные о том, что в одной из типографий печатались программные и другие документы троцкистов, содержащие жесткую критику генеральной линии партии и самого Сталина. Среди ее работников обнаружился «врангелевский офицер», после чего остальное стало делом техники. Имея на руках такой козырь, партийно-полицейская машина заработала на полную мощь и принялась дискредитировать Троцкого.

Спустя месяц, после мощнейшей «артподготовки» в прессе, в ноябре 1927 года он и другой

лидер так называемой левой оппозиции, Г. Зиновьев, были лишены всех своих постов в партии и исключены из нее. Но на этом Сталин не остановился и сделал следующий далеко идущий ход. После «работы» с Зиновьевым тот согласился покаяться, осудил Троцкого, троцкизм и был восстановлен в партии, но это его не спасло. Через десять лет он стал главной фигурой другого громкого политического процесса. Самого же Троцкого отправили в ссылку в Казахстан, но и там он долго не задержался.

В феврале 1929 года его навсегда выслали из России. То ли по иронии судьбы, а скорее по злой воле Сталина, одесский порт Троцкий вместе с женой и старшим сыном покидали на борту парохода «Ильич». Больше в «колыбели революции» он уже не появился. В отличие от большинства его сторонников, Троцкому повезло гораздо больше: ему пока позволили жить. Лишь спустя одиннадцать лет, 20 августа 1940 года, в далекой Мексике ледоруб, занесенный рукой агента-боевика НКВД Р. Меркадера раскроил ему череп и поставил последнюю точку в затянувшейся на двадцать лет схватке двух вождей революции.

Более горькая участь и значительно раньше постигла троцкистов, которые еще оставались в партийном аппарате, армии и на флоте. Их тысячами исключали из партии, снимали со всех постов и затем оправляли на «перековку» в СЛОН (Соловецкий лагерь особого назначения. – Прим. авт.). Сталин безжалостно выкорчевывал как саму идеологию троцкизма, так ее носителей.

Вскоре вслед за ними наступил черед старой ленинской гвардии: «покаявшегося» Г. Зиновьева, М. Томского, Р. Рыкова, К. Радека, М. Рютина, «любимца партии» Н. Бухарина и других, еще позволявших себе смелость фрондировать перед начавшим возвышаться над партийной массой новым вождем. С ними Сталин поступил по-иезуитски. Сначала, не без их помощи, идейно разгромил троцкизм, а потом, с присущим ему коварством, суля одним прощение за «мелкобуржуазные» заблуждения, а другим – сохранение постов, стравил между собой. Они, испытанные борцы, прошедшие через царские тюрьмы и, казалось, не знавшие страха, дрогнули. Опасение за свои семьи, заразная болезнь властолюбия и обычные человеческие слабости – тщеславие и зависть – заставляли их изменять самим себе и топить друг друга. На партконференциях и страницах газет Зиновьев, Рыков, Бухарин, Радек соревновались в обличении друг друга и славословили Сталина. Дискредитируя и втаптывая себя в грязь, они тем самым возвышали вождя и создавали основу для будущего культа личности.

Но Сталин не остановился на полпути. Униженные, оскорбленные, но живые оппозиционеры представляли собой постоянную угрозу, и ее нужно было уничтожить. К этому подталкивали и объективные обстоятельства: в стране и партии нарастал глухой ропот, вызванный варварской коллективизацией и индустриализацией. Но теперь, когда в его руках была сосредоточена вся полнота власти, он мог смело приступать к последнему акту задуманной им пьесы – физическому устранению политических оппонентов.

Поводов для того было более чем достаточно: мятежи на национальных окраинах, участившиеся аварии на производственных предприятиях, строительство которых гнали бешеными темпами. Оставалось только найти врагов. Таковых долго искать не пришлось, их фамилиями пестрели заголовки газет. Зиновьев, Рыков, Рютин, Бухарин, Радек и другие оказались в ловушке, ловко устроенной Сталиным. Дело оставалось за малым: вынудить их сознаться в тех чудовищных преступлениях, которых они не совершали. И здесь самым подходящим инструментом оказались органы государственной безопасности. Так сотрудники ОГПУ – НКВД по злой воле вождя оказались между молотом и наковальней. Заместитель председателя ОГПУ, а при больном Менжинском фактически хозяин Лубянки Г. Ягода стал послушным исполнителем в руках самого большого мистификатора и «режиссера» – Иосифа Сталина в организации грандиозных политических спектаклей, связанных с «разоблачением врагов народа».

Одним из первых пробных камней, вызвавшим в стране последующую лавину разоблачительных процессов над видными деятелями партии, стало так называемое «шахтинское дело». Его жертвами стали десятки специалистов старой буржуазной школы, на которых повесили всех «дохлых кошек». Они оказались виновными в авариях на шахтах и срыве выполнения плановых заданий. Инициировал это дело весной 1928 года полномочный представитель ОГПУ на Северном Кавказе Е. Евдокимов. Поводом для начала оперативной разработки и последующего возбуждения уголовного дела послужили ряд аварий, произошедших на шахтах города Шахтинска, и материалы переписки некоторых инженеров с родственниками, проживавшими за границей, перехваченные органами ОГПУ на почтовом канале. В письмах ретивые подчиненные Евдокимова усмотрели связь спецов с зарубежными контрреволюционными центрами, которые направляли «руку саботажников и вредителей».

По материалам оперативной разработки прошло пятьдесят советских и три немецких специалиста. Следствие по делу было скорым, и уже в мае 1928 года «саботажники» предстали перед судом. Процесс носил публичный характер и проходил в Москве в Доме Союзов. В ходе судебного разбирательства, широко освещавшегося в прессе, внешне была соблюдена формальная сторона дела: прокуроры, как положено, обвиняли, адвокаты защищали, судьи выслушивали прения сторон и самих обвиняемых. Завершился процесс вынесением относительно «мягкого» приговора: одиннадцать «саботажников» приговорили к смертной казни, а шестерых оправдали. Но его итог был предопределен еще за месяц до открытия судебных слушаний. В апреле, выступая на пленуме ЦК ВКП (б), Сталин, ссылаясь на материалы еще не переданного в суд «шахтинского дела», зловеще вещал:

«Было бы глупо полагать, что международный капитал оставит нас в покое. Нет, товарищи, это неправда. Классы существуют и существует международный капитал, и он не может спокойно смотреть, как развивается строящийся социализм. Ранее международный капитал пытался свергнуть Советскую власть с помощью прямой военной интервенции. Эта попытка провалилась. Теперь он пытается и будет пытаться в будущем ослабить нашу экономическую силу с помощью невидимой экономической интервенции…»

Однако политический результат «шахтинского дела» вряд ли в полной мере мог удовлетворить Сталина. Он показал, что не все еще подвластно его воле. Одиннадцать осужденных из пятидесяти трех – это не то, на что он, видимо, рассчитывал. «Засоренность» партии и органов троцкистами и зиновьевцами мешала вождю в проведении его линии на построение социализма в стране.

Прошло совсем немного времени, и следующий процесс над «вредителями», «саботажниками» и «контрреволюционерами», проходившими по так называемому «делу Промпартии», на этот раз оказался весьма близок к сценарию главного режиссера – Сталина. Свыше двух тысяч осужденных инженерно-технических работников, «пытавшихся сорвать выполнение плана первой пятилетки», стали убедительным доказательством его теории обострения классовой борьбы в условиях активного строительства социализма.

На этот раз ОГПУ не подкачало и наглядно продемонстрировало свои неограниченные возможности в борьбе с политическими противниками и инакомыслящими.

Теперь Сталин мог не сомневаться в исходе схватки с такими политическими тяжеловесами, как Зиновьев, Каменев, Томский, Рыков, Радек, Рютин, Бухарин и другие, время от времени продолжавшими выступать против его подходов к проведению индустриализации и коллективизации в стране. С 1935 года один за другим в стране разворачиваются все более масштабные судебные процессы над участниками «Московского центра», «Ленинградского центра», «Троцкистко-зиновьевского террористического центра».

Испытанные бойцы революции, прошедшие через сито царской охранки и каторгу, после нескольких месяцев пребывания во внутренней тюрьме на Лубянке «сознались» в преступлениях, которых не совершали. В ходе судебного процесса лидеры Зиновьев и Каменев в очередной раз раскаялись, признали себя виновными и были приговорены к 10 и 5 годам тюремного заключения. Такие приговоры, несмотря на тяжкие обвинения в террористической деятельности, многим могли показаться слишком мягкими. Но все самое страшное как для левой оппозиции в лице ее лидеров Зиновьева и Рютина, так и правой – Бухарина – было еще впереди.

После очередного, июльского 1936 года, пленума Политбюро ЦК ВКП (б) направило в партийные организации секретный циркуляр. В нем говорилось:

«Теперь, когда стало ясно, что троцкистско-зиновьевские выродки объединяют на борьбу против Советской власти всех самых озлобленных и заклятых врагов нашей страны – шпионов, провокаторов, саботажников, белогвардейцев, кулаков и т. п., теперь, когда стерлись все различия между этими элементами с одной стороны и троцкистами и зиновьевцами с другой, все наши партийные организации, все члены партии должны понять, что бдительность коммунистов требуется на любом участке и в любом положении. Неотъемлемым качеством большевика в современных условиях должно быть умение распознать врагов партии, как бы хорошо они ни маскировались».

После этого участь Зиновьева, Каменева и тысяч их сторонников была предрешена. 19 августа 1936 года над ними начался очередной судебный процесс, на этот раз закончившийся смертными приговорами.

Теперь, когда с политическими оппонентами было покончено, настал черед тех, кто выбивал признательные показания и заставлял публично каяться прошлых кумиров партийной массы в самых чудовищных преступлениях. Главные исполнители идей вождя – Ягода и его ближайшее окружение, – сделав свое дело, стали лишними и опасными свидетелями.

29 сентября 1936 года Ягоду освободили от должности наркома НКВД СССР и, по сложившейся тогда практике, «подвесили» министром связи. Прошло еще пять месяцев, и 18 марта 1937 года на собрании руководящего состава НКВД новый нарком Н. Ежов объявил о раскрытии очередного грандиозного «заговора», и не где-нибудь, а в боевом отряде партии – органах НКВД. В его организации был обвинен не кто иной, как сам Ягода, оказавшийся «агентом царской охранки и давним шпионом германской разведки». Он же был «виновен» в организации убийства С. Кирова и отравлении пролетарского писателя М. Горького. На это сообщение присутствовавшие в зале ответили вялыми аплодисментами, так как многие из них, и не без оснований, полагали, что вскоре сами окажутся в числе «заговорщиков».

Спустя неделю, 23 марта 1937 года, Ягоду арестовали и предъявили обвинение «в организации шпионской, диверсионно-террористической деятельности правотроцкистским блоком», а через год расстреляли. Вслед за ним Ежов принялся зачищать центральный аппарат, республиканские, краевые и областные управления НКВД. В результате Большого террора к концу 1938 года все 18 комиссаров государственной безопасности были либо расстреляны, либо посажены в тюрьмы, за исключением Слуцкого, скончавшегося при невыясненных обстоятельствах в кабинете заместителя наркома М. Фриновского. Из 122 высших офицеров центрального аппарата НКВД на своих местах остался только 21 человек.

Авторы историко-документального сборника «Лубянка» приводят следующие данные по зачистке в органах государственной безопасности:

«За период с 1 октября 1936 года по 1 января 1939 года по Центру и периферии убыль руководящего и оперативного состава при общей численности в 24 500 составила 5898 человек. Из них: арестовано – 1373, уволено вовсе и в запас – 3048, переведено в другие организации – 1324 (значительная часть из них в дальнейшем по сложившейся тогда практике были арестованы. – Прим. авт.), умерло – 153. Количество арестованных по руководящим должностям соответственно составило: нач. УНКВД, наркомы, их замы и помы – 59; нач. отделов УГБ, их замы и помы – 98; нач. ОКРО, ГО РО, их замы и помы – 23; нач. райгоротделений – 194; нач. отделений, их замы и помы – 157; нач. оперпунктов 6-го отдела – 29».

Последний и один из самых страшных «укосов» по числу жертв и своим последствиям имел место незадолго до войны. Верный сталинский нарком Ежов и его подручные в июле 1938 года раскрыли еще один «заговор» – на этот раз в Красной армии. Известные герои Гражданской войны и видные военачальники М. Тухачевский, В. Блюхер, А. Егоров, И. Уборевич, И. Якир и другие, как выяснилось, «вступив в сговор с Троцким и нацистской Германией, готовили военно-фашистский переворот». Вслед за ними были уничтожены 75 из 80 членов Реввоенсовета и несколько десятков тысяч командиров рангом ниже.

Накануне войны Красная армия оказалась обезглавленной. Она понесла такие потери, от которых любая другая страна вряд ли бы оправилась[24 - Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 1. Кн. 1. С. 3.]. В частности, в ноябре 1938 года на Военном совете при наркоме обороны до нового руководящего состава Красной армии было доведено, что «из Красной армии вычистили 40 тысяч человек, то есть было уволено, а также репрессировано около 45 % командного состава и политработников РКК».

Одновременно с разоблачением главных заговорщиков в Москве и Ленинграде в республиках, краях и областях, подобно тифозным вшам на теле тяжелобольного, десятками множились свои «параллельные» и «резервные», «левые» и «правые» заговоры. Ретивые первые секретари и начальники управлений НКВД, демонстрируя свою преданность вождю, стремились перещеголять друг друга в достижении чудовищных показателей по количеству уничтоженных и осужденных «врагов народа».

Деятельность и судьба одного из наиболее одиозных исполнителей сталинской теории перманентных заговоров – комиссара государственной безопасности 3-го ранга, кавалера ордена Ленина, «Почетного работника ВЧК – ГПУ» Г. Люшкова может служить наглядным примером той безжалостной борьбы за власть и того самопожирания, что имели место в те годы в партии и органах государственной безопасности.

Его путь в революцию и послужной список типичны для того времени. Родился Люшков в 1900 году в Одессе, в семье портного. В пятнадцать лет закончил шесть классов казенного училища и, возможно, так же как и отец, всю жизнь шил бы толстовки и косоворотки на чужое плечо, если бы не грянувшая революция. С первого дня юный Генрих безоглядно окунулся в ее кипящий омут и вскоре вступил в Красную гвардию. Во время оккупации Одессы белогвардейскими войсками ушел в подполье, был арестован, но бежал из-под стражи и пробился к частям Красной армии в городе Николаеве. Службу

начал рядовым, но природный ум, хватка и ораторские способности не остались незамеченными командирами, и в феврале 1919 года его назначили на должность политработника 1-го Николаевского советского полка. Спустя десять месяцев, в декабре 1919 года, Люшков уже возглавил политотдел 2-й бригады 57-й стрелковой дивизии, и здесь на него обратили внимание особисты. В его судьбе происходит резкий поворот: в июне 1920 года он переходит на службу в особый отдел ВЧК по 57-й дивизии. С этого момента вся дальнейшая жизнь Люшкова будет связана с органами государственной безопасности.

К 1924 году он сменил одиннадцать рядовых должностей и помотался по многим уездным городкам юго-западной Украины, пока судьба не свела с М. Леплевским. Сын официанта из харьковского ресторана, он, как и Люшков, поднялся на гребне революционной войны. Но его карьера складывалась более удачно: к моменту их встречи Леплевский уже занимал высокую должность в ГПУ Украины и был награжден орденом Красного Знамени. Они быстро сработались.

В должности начальника Проскуровского окружного отделения ГПУ, замыкавшегося на Подольский губернский отдел, которым руководил Леплевский, Люшков проявил себя как способный агентурист и умелый разработчик. Из его отделения (с 1 августа 1925 года – отдел) валом валили перспективные дела. Он знал, как развернуть показания арестованных, чтобы дело получило резонанс. Здесь что Люшков, что Леплевский могли дать фору многим.

В Харькове, до 1939 года столице советской Украины, в центральном аппарате заметили перспективных работников, и в октябре 1925 года Леплевского первым выдвинули на более ответственный участок, назначив начальником губернского ГПУ в Одессе. Он в свою очередь не забыл способного агентуриста-разработчика Люшкова и рекомендовал в центральный аппарат: свои люди наверху всегда нужны. На должности начальника информационно-осведомительского отдела (ИНФО) ГПУ Украины Люшков просидел целых пять лет. Несмотря на то что ему удалось раскрыть «террористическую группу», готовившую покушение на председателя ВУЦИК Г. Петровского, эти заслуги так и не были оценены. В круг соратников председателя ГПУ он не входил, но все изменилось с приходом в Харьков на должность начальника Секретно-оперативного управления ГПУ Украины старого покровителя – Леплевского.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/n-n-luzan/lubyanka-podvigi-i-tragedii/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Архив ВЧК. Сборник документов. С. 492.

2

История изнутри. Мемуары британского агента. С. 47.

3

Линдер И., Чуркин С. История специальных служб России X–XX веков. С. 462.

4

Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914–1918 годов. Т. 2. С. 89.

5

Линдер И., Чуркин С. История специальных служб России X–XX веков. С. 494.

6

Линдер И., Чуркин С. История специальных служб России X–XX веков. С. 495.

7

Линдер И., Чуркин С. История специальных служб России X–XX веков. С. 499.

8

Линдер И. и Чуркин С. История специальных служб России X–XX веков. С. 495.

9

Линдер И, Чуркин С. История специальных служб России X–XX веков. С. 497.

10

Ленин и ВЧК. Сборник документов. Док. № 91.

11

Ленин и ВЧК. Сборник документов. Док. № 71.

12

Там же. Док. № 77.

13

Ленин и ВЧК. Сборник документов. Док. № 78.

14

Черчилль. У. Мои великие современники. С. 100.

15

Лубянка. Из истории отечественной контрразведки. С. 189.

16

Лакоба С. Очерки политической истории Абхазии. Глава «Я – Коба, а ты – Лакоба».

17

Лакоба С. Очерки политической истории Абхазии. Гл. «Я – Коба, а ты – Лакоба».

18

Лакоба С. Очерки политической истории Абхазии. Гл. «Я – Коба, а ты – Лакоба».

19

Лакоба. С. Очерки политической истории Абхазии. Гл. «Я – Коба, а ты – Лакоба».

20

Лакоба С. Очерки политической истории Абхазии. Гл. «Я – Коба, а ты – Лакоба».

21

Там же.

22

Лакоба. С. Очерки политической истории Абхазии. Гл. «Я – Коба, а ты – Лакоба».

23

Лакоба. С. Очерки политической истории Абхазии. Гл. «Я – Коба, а ты – Лакоба».

24

Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Т. 1. Кн. 1. С. 3.