Режим чтения
Скачать книгу

Обмани меня дважды читать онлайн - Мередит Дьюран

Обмани меня дважды

Мередит Дьюран

Правила для безрассудных #2

Рыжеволосая красавица Оливия Холлидей видит лишь один способ спастись от могущественных врагов – ей предстоит проникнуть под видом новой горничной в дом крупного политика Аластера де Грея, герцога Марвика, и выкрасть у него некие компрометирующие письма.

Однако с похищением писем как-то не складывается – зато Оливия, сама того не подозревая, завладевает сердцем Аластера, запретившего себе любить и доверять женщинам после предательства покойной жены.

Но что будет, если ее тайна раскроется? Выдержит ли Аластер новый удар, новое предательство со стороны той, которая подарила ему счастье вновь обрести любовь?..

Мередит Дьюран

Обмани меня дважды

© Meredith Duran, 2014

© Перевод. М. В. Келер, 2015

© Издание на русском языке AST Publishers, 2015

Глава 1

Лондон, 1885 год

Оливия остановилась перед местом своего следующего преступления. Это игра ее воображения, или дом разросся? Все остальные особняки на этой улице казались вежливыми и элегантными, аккуратно выстроившимися за рядами живой изгороди. Этот же дом разросся. Оливия заметила горгулью, прячущуюся под одним из карнизов и сердито глазеющую на нее. Ну конечно, на доме герцога Марвика должна быть горгулья!

Сложив руки, Оливия тоже зло взглянула на горгулью. Она ведь теперь воровка, не так ли? И не важно, что в свои двадцать пять лет она все еще молится перед сном и вздрагивает, услышав ругательства. Теперь она преступница. Преступники не должны ничего и никого бояться – даже герцога Марвика, невероятного тирана.

Смелые мысли. Вот только желудок подскакивал в животе, словно она наелась испорченной пищи.

Развернувшись, Оливия направилась к живой изгороди, окружавшей следующий участок. Святой господь! Неужели именно такой ей хотелось стать? Оливия говорила себе, что у нее нет выбора, но это ложь. У человека всегда есть выбор. Она могла бы снова убежать, уехать во Францию или даже дальше.

Осенний ветерок донес до ее слуха детский смех. В парке, расположенном в центре площади, маленький мальчик играл со щенком в догонялки. Мальчуган носился кругами, визжа от восторга, когда спаниель прихватывал его зубками за пятки. Неужели он здесь один?

Тревога Оливии улеглась, когда она заметила пару, наблюдавшую за ребенком из тени вязов. И это были не няня с лакеем, обычно сопровождавшие на прогулке богатых наследников Мейфэра, – нет, это была супружеская чета: светловолосый и сухопарый муж, с элегантными золотыми часами, пристегнутыми к лацкану. Жена – пухленькая и розовощекая, держалась за его руку и радостно улыбалась сыну.

К горлу Оливии подкатил комок. Если она сейчас уйдет, у нее никогда не будет возможности создать собственный дом без риска. И она навсегда останется одна. Всегда будет убегать.

Строго говоря, воровство и мошенничество аморальны. Но ее дело справедливо, а предполагаемая жертва – тиран. Марвик заслуживает того, чтобы попробовать собственное лекарство. И она не будет испытывать чувства вины!

Поправив очки на носу, Оливия зашагала назад к дому герцога. Медный молоток у двери показался ей скользким. Объявление было напечатано неделю назад, так что место горничной уже может быть занято. И тогда все ее мучительные переживания окажутся бесполезными.

Дверь отворилась. Молоденькая брюнетка, прислонившись плечом к косяку двери, подняла на Оливию глаза.

– Ого! Ничего себе, вы ростом с мужчину! – вскликнула она. – Полагаю, пришли узнать о месте горничной?

Оливии понадобилось несколько дней, чтобы уговорить Аманду написать рекомендации. Но тут в одну секунду она поняла, что могла бы составить их и сама. Никто не собирается проверять их достоверность, несмотря на то что на звонок отвечает вот это существо.

– Да, – кивнула Оливия. – Место горничн…

– Тогда добро пожаловать в дурдом, – перебила ее брюнетка. – Меня зовут Полли. – Она махнула рукой, приглашая Оливию в ледяной вестибюль – смахивающее на пещеру пространство, выложенное мраморными плитами в шахматном порядке. – Вы захотите познакомиться с Джорджем. Он в кладовой дворецкого. И не спрашивайте, что он там делает – этого никто не знает.

Оливия последовала за Полли по вестибюлю. Казалось, тут недавно произошла драка; около стены были разбросаны осколки вазы. Впрочем, возможно, дело было в чьем-то недовольстве, потому что греческая урна у лестницы была набита высохшими розами, а в воздухе стоял кислый запах, словно кто-то во время уборки протер тут все уксусом, но затем забыл смыть его.

Да уж, в самом деле, сумасшедший дом. И первым тут сошел с ума хозяин, догадалась Оливия. Ее бывшая нанимательница Элизабет Чаддерли (которую она обворовала) называла герцога Марвика тираном за то, что тот настойчиво и безжалостно выступал против ее брака с его братом. Но, судя по дому, он требовал от своих слуг меньше, чем от собственной семьи. Как странно!

Тиран, напомнила себе Оливия. Марвик – грубиян, чудовище. Обмануть его будет преступлением, но вполне простительным – в отличие от ее воровства у Элизабет.

– Но вы еще услышите о нашем герцоге, – сказала Полли, когда они оказались в коридоре для прислуги.

Оливия смутилась – на мгновение она подумала, что Полли прочла ее мысли. Но потом Оливия взяла себя в руки.

– Разумеется, – согласилась она. – Герцог Марвик сделал так много чудесных…

Полли фыркнула, и это избавило Оливию от неприятной необходимости лицемерно расхваливать герцога.

– Да вы и половины не знаете, – заявила Полли. Пока они спускались вниз по лестнице, Полли начала многословный монолог, полный отвратительных подробностей, дополнявших общую картину.

Экономка уволилась девять дней назад, после того как герцог запустил в нее туфлей. С тех пор половина горничных просто сбежала. О, жалованье по-прежнему предлагается хорошее, но нельзя же ждать, что сумасшедший проживет долго, не так ли? Кстати, ему только тридцать пять. Но герцог уже десять месяцев не выходил из дома. И если это не безумие, то что?

– Это была настоящая веселуха, – заключила Полли, когда они оказались в задней части дома. – Как будто ты заплатила за театральное представление!

– Да уж! – Оливию слегка затошнило. Благодаря письмам, которые она выкрала у Элизабет, ей было известно о ситуации в доме герцога больше, чем следовало. Она даже знала, почему герцог сошел с ума.

Несколько месяцев назад Элизабет завладела письмами, написанными покойной женой герцога. Судя по их содержанию, герцогиня была неверной и вероломной. Узнав об этом, герцог из скорбящего вдовца превратился в полубезумного отшельника – а возможно, и в пьяницу, из-за чего еще, кроме спиртного, он мог бы запустить туфлей в экономку?

Полли забарабанила кулаками в дверь кладовки.

– Новенькая пришла! – крикнула она.

Дверь со скрипом приотворилась. В щель высунулась рука с пухлыми пальчиками и схватила рекомендации Оливии. Дверь тут же вновь захлопнулась.

Сложив на груди руки, Полли топнула ногой.

– Ну да, ну да, – громко проговорила она. – У этой вид заслуживает доверия. Клянусь вам, это не Брэдли ее подослал. – Полли улыбнулась Оливии. – Брэдли – один из наших лакеев. Он подумал, что выйдет отличная шутка, если пригласить на собеседование размалеванную леди.
Страница 2 из 21

Бедный Джонз, ему совсем не было весело.

Оливия ощутила, что ее поза становится все напряженнее. Почему так повел себя управляющий? Почему не уволил Брэдли?

«Это не твое дело», – напомнила она себе. Неразбериха с прислугой в этом доме пойдет ей на пользу. Ее цель – обыскать вещи герцога и найти письма его покойной жены, в которых высказывались предположения о том, что он заводил дела на своих политических коллег, и это были досье, свидетельствующие об их преступлениях. Существовал определенный человек, которого ей очень нужно было шантажировать.

Оливия ждала, что в доме окажется немало внимательных глаз, готовых поймать ее на том, как она вмешивается не в свое дело. Но эти… Да они не заметят, если она выкрадет из дома серебро! Если, конечно, предположить, что тут осталось серебро, которое можно украсть.

– Вам повезло, – заметила Полли, выводя Оливию из задумчивости. – Старый Джонз в таком отчаянии, что, пожалуй, даже не обратит внимания на то, что вы носите очки. При нормальном развитии событий у горничной, которая ничего не видит, едва ли были бы шансы получить работу.

– О! – Заморгав, Оливия поправила очки. Ей такое и в голову не приходило.

– И вам придется забыть о краске для волос, – добавила Полли, прищелкнув языком. – Хороший оттенок рыжего, но для прислуги слишком кричащий.

– Я не крашу волосы. – Оливия подумывала о том, чтобы сделать это для маскировки, но более светлые оттенки краски тут же смывались, а более темные выглядели неестественно.

Полли посмотрела на нее скептически.

– Ого! Тогда, надо понимать, это просто шутка матушки Природы.

– Говорю же: этой мой натуральный цвет. – Если бы Оливия действительно красила волосы, то нипочем не выбрала бы такой оттенок.

Дверь распахнулась. Джонз оказался внушительным джентльменом с бульдожьими челюстями и серебряными, как четырехпенсовик, волосами. Он сжимал в руке рекомендации Оливии, как тонущий сжимает плывущее по воде бревно.

– Это выглядит вполне удовлетворительно, мисс Джонсон.

Полли вопросительно взглянула на Оливию.

– Мисс Джонсон, да? – спросила она.

Простые комнатные горничные не заслуживали столь официального обращения. Оливия с ужасом подумала о том, что Аманда не послушалась ее наставлений: ни слова не писать в рекомендации об образовании Оливии и уделить побольше внимания ее опыту в уборке и уходе за большим домом. Не то чтобы она умела это делать, по правде говоря…

– Пойдемте, пойдемте, – сказал Джонз, протискиваясь в открытую дверь и едва не взлетая вверх по лестнице. – Следуйте за мной, прошу вас.

* * *

– Наша лучшая гостиная, – объявил Джонз. Выведя Оливию из салона, он проворно заспешил по коридору. – Так вы два года работали в доме леди Риптон?

Оливия торопливо шла следом за ним. В коридоре выстроились римские статуи, чьи напряженные, мраморные лица неодобрительно смотрели на непривычное зрелище: управляющий, который должен занимать высшую ступень в иерархии прислуги, показывает дом своей будущей подчиненной.

– Да, сэр, – ответила Оливия. – Я два года работала горничной в верхней части дома.

Это, конечно, ложь. Оливия получила профессию секретаря. Но ей несказанно повезло: Аманда, с которой она вместе училась в школе машинописи, недавно вышла замуж за виконта Риптона. Поэтому для Оливии было так важно получить ее рекомендации. Если сама виконтесса Риптон сказала, что Оливия была прекрасной горничной, то этот бедный, переживающий настоящую осаду дворецкий нипочем не усомнится в ее словах.

– Мне хотелось бы знать… – Джонз почесал подбородок. Казалось, его больше всего интересует клочок бороды под ухом, который он явно пропустил во время утреннего омовения. Серебристые волосы на этом клочке были на добрый дюйм длиннее, чем остальная борода.

Под зачарованным взглядом Оливии Джонз вспомнил о своих манерах и, покраснев, сунул руку в карман жилета.

– А вы, случайно, не грамотная? – поинтересовался дворецкий.

Оливия могла бы ответить ему на французском, итальянском или немецком. Но, пожалуй, это было бы слишком демонстративно, да и негоже для горничной.

– Да, сэр, – кивнула Оливия. – Я умею читать и писать.

– Боюсь предположить, что вы и с цифрами умеете обращаться.

Да, умение считать не входило в обязанности обычной горничной. Но противиться умоляющему взгляду Джонза, устремленному на нее, было невозможно. Он казался в полном отчаянии.

– Да, – сказала она. – Я вполне хорошо считаю.

По лицу Джонза пробежало облегчение, которое, как ни странно, сменилось чем-то, сильно напоминающим чистой воды тревогу. Он остановился возле другой двери.

– Библиотека, – сообщил дворецкий, но прежде чем он успел показать ее Оливии, за углом раздался хриплый смех, от которого Джонз поморщился. – Сегодня у нас какая-то неразбериха, – торопливо произнес он. – Но можете мне поверить, обычно я не допускаю ничего подобного.

Его смущение оказалось заразительным. Когда смех раздался вновь, Оливия почувствовала, что и ее лицо заливает краской, как у Джонза.

Из-за угла выскочили две горничные. Одна из них держала в руках открытый журнал, а другая наклонялась, чтобы с глупым видом поглазеть в него.

– Мьюриел!

Горничные на мгновение замерли, а затем, к изумлению Оливии, развернулись и направились туда, откуда пришли.

Джонз бросил им вслед сердитый взгляд. Но, как заметила Оливия, его гнев быстро испарился. Вместо того, чтобы окликнуть их и устроить заслуженный нагоняй, он вздохнул и покачал головой.

– У вас есть ко мне какие-нибудь вопросы, мисс Джонсон? – спросил он.

Оливия на мгновение задумалась.

– Ну-у… Жалованье, разумеется.

– Двадцать пять фунтов стерлингов в год, а после пяти лет службы повышение до тридцати, – ответил Джонз. – Что-нибудь еще?

Оливия судорожно вспоминала, что обычно волнует горничных.

– Когда его светлость уезжает, мы должны путешествовать с ним? Или мы останемся в доме?

Едва задав этот вопрос, Оливия тут же о нем пожалела, потому что дворецкий бросил на нее страдальческий взгляд.

– Я не думаю… – Он откашлялся. – Его светлость не будет закрывать дом в этом году.

Никто не остается в Лондоне на зиму. Оливия попыталась скрыть свое изумление.

– Понятно, – кивнула она.

– Возможно, вы слышали… – Дворецкий задумался. – Я бы хотел заверить вас, что о таком нанимателе, как его светлость, можно только мечтать.

Бедняга Джонз! Собственная ложь приводила его в уныние. Оливия едва сдержала желание взять его под локоть, чтобы немного успокоить.

– Ничуть не сомневаюсь в этом, сэр, – сказала она.

Не такую ложь она собиралась говорить сегодня. Да, Оливия предполагала, что ей придется подчиниться и, может, даже унизиться. В конце концов она пришла в дом самой пугающей фигуры в британской политике: Аластер де Грей, пятый герцог Марвик, друг принцев, покровитель премьер-министров и кукловод бесчисленных членов парламента. Оливия предполагала, что его старшая прислуга будет горделива и высокомерна, как и все прислуги в больших домах.

Но если Марвик когда-то управлял нацией, то сейчас у него не получается управлять даже собственным домом. Его слуги одичали. Это казалось Оливии абсолютно бессмысленным. Элизабет говорила о нем как о всемогущем тиране… но тиран ни
Страница 3 из 21

в жизнь не потерпел бы такого хаоса.

И как только Оливия совершит свою кражу, на этого находящегося в осаде дворецкого – единственного человека в доме, проявляющего хоть немного здравого смысла, – свалят всю вину за то, что он нанял ее на работу.

Она не может этого сделать. Использовать этого несчастного просто отвратительно.

– Мистер Джонз… – заговорила Оливия одновременно с дворецким.

– Мисс Джонсон, у меня к вам очень необычное предложение. – Он сделал глубокий вдох – как ныряльщик, готовящийся к погружению. – У нас в доме не хватает экономки. Об этом вам… Об этом, уверен, вам уже сообщили служанки.

– Да нет, – солгала Оливия. Как далеко он заходит! Мистер Джонз не должен зависеть от сплетен прислуги. Его дело – предотвращать их.

– Ну да… Она подала заявление… весьма неожиданно. Хотел бы я знать… – Джонз промокнул лоб носовым платком. – Видите ли, мне пришло в голову… Леди Риптон весьма высокого мнения о вас, она даже утверждает, что вы заняли должность ниже, чем заслуживаете, когда начали служить ей личным секретарем и компаньонкой, потому что ей это было необходимо…

Она же просила Аманду не приукрашивать!

– Леди Риптон слишком добра, – возразила Оливия. – Да, это верно, очень редко бывали случаи, когда я ей помогала…

– Видите ли, у нас проблема с экономкой… – Джонз говорил, запинаясь на каждом слове; было понятно, что его пугает собственное предложение, и он хотел бы поскорее покончить с этим делом. – Пока мы не нашли ей замену, мне нужно, чтобы кто-нибудь взял на себя обязанности миссис Райт. Вы образованы, знакомы с укладом жизни представителей высших классов. И я хотел бы знать, не могли бы вы занять ее место – до тех пор, разумеется, пока я не найду ей замену. Только до тех пор.

Оливия затаила дыхание. Такой удачи она и предположить не могла. Она отчаянно нуждается в оружии. И у герцога Марвика, похоже, это оружие есть. А экономка сможет искать его повсюду.

Но – тут ее настроение упало – это все равно будет обманом. И в конце концов Джонзу придется заплатить за него своим местом.

– Я не смогу, – пролепетала она. – У меня нет опыта.

– Я вас всему научу. – Джонз схватил ее за руку. – Честное слово, я умоляю вас, мисс Джонсон… – Он крепче сжал ее руку, а голос его зазвучал тише. – Подумайте, какое огромное преимущество вы получите в будущем. Вы сможете говорить, что служили экономкой в доме его светлости. Боже, да ни одна служанка в вашем возрасте о таком даже не мечтает!

Джонз осторожно выпустил ее руку. Конечно, он прав. Если бы она на самом деле была Оливией Джонсон, горничной, прислуживающей в гостиных, а не Оливией Холлидей, бывшим секретарем, действующим под своим вторым псевдонимом да еще и с фальшивым рекомендательным письмом, она бы ни за что не упустила такую возможность.

Поэтому, чтобы не вызывать подозрений, Оливия сказала:

– Действительно, это большая честь. Но вы должны дать мне денек-другой, чтобы обдумать ваше предложение. Чтобы я могла сама себе ответить на все вопросы и понять, достойна ли я этой работы.

Смирение Оливии пришлось Джонзу по душе. Улыбнувшись, он согласился на ее условия.

* * *

– А-а, это вы. – Миссис Примм отошла в сторону, пропуская Оливию в запущенный маленький холл.

Миссис Примм вела себя так, словно оказывала своим жильцам большую милость, позволяя им снимать у нее комнаты размером с мышиную нору. При этом она прятала уголь, так что каждую ночь они засыпали, дрожа от холода. Но готовила она замечательно! Оливия принюхалась: в воздухе стоял чудесный аромат тушеной баранины – насыщенный, пряный.

– Ужин уже подали?

– Подали и съели, – заявила миссис Примм. – Вы же знаете, что я никого не жду.

Скрыв разочарование, Оливия пошла вверх по лестнице. В животе ворчало, но голод ее не убьет.

Оказавшись в своей комнате, Оливия опустилась на колени, чтобы убедиться в том, что ящик с замком по-прежнему стоит под кроватью. Она жила в постоянном страхе, что кто-нибудь может украсть его.

Во время поездки на омнибусе она проводила в уме расчеты, оценивая свои возможности. Настала пора подумать о том, чего ей больше всего не хотелось: о побеге на Континент, в какое-нибудь далекое местечко, в котором Бертраму и в голову не придет ее искать.

Оливия подняла глаза на рисунки, которые прибила к стене. Все это были милые картинки, вырванные из журналов. Увитый плющом коттедж, в окне которого горит лампа. Деревня, заснувшая под снегом. Слащавые мечты, но Оливия не могла смеяться над ними, не могла избавиться от них, как ни старалась.

За границей она всегда будет незнакомкой. Вынужденная избегать британских экспатриантов, она станет еще более одинокой, чем сейчас.

Ха! Оливия отогнала жалость к себе. Горьковато-сладкое, липкое чувство. Если человек слишком долго предается ему, то в конце концов оказывается в ловушке.

Отперев замок на ящике, Оливия с удовлетворением взвесила в руке свои фунтовые купюры – внушительный кирпичик накоплений. Элизабет Чаддерли платила ей щедрое жалованье, и этих денег вместе с накоплениями матери хватит на несколько месяцев безбедного существования, если Оливия не найдет работы фройляйн, синьорины или мадемуазель.

Оливия положила деньги, а потом, поскольку месяцами не позволяла себе смотреть на сундучок, вынула из него дневник своей матери. Кожаную обложку надо бы смазать маслом, потому что она кое-где начала трескаться. Но почерк матери по-прежнему оставался каллиграфическим и ярким.

Мама никогда не боялась Бертрама. Если бы он всегда был негодяем, Оливии было бы легче понять его сейчас. Она пролистала наблюдения за цветами, описание сменяющих друг друга времен года, платьев, только что привезенных из Лондона, и, конечно же, себя самой: «Мой драгоценный ангел стал девушкой. Я даже не понимаю, как это произошло». Последняя запись – вот что всегда привлекало Оливию. Каждый раз! И это была единственная запись, которую она не понимала.

«Правда спрятана дома».

Какая правда? Тайна останется нераскрытой, потому что Оливия не решалась поехать в Алленз-Энд.

Ступеньки застонали. Оливия едва успела спрятать сундучок, как в замке загремели ключи.

– Неужели я не могу побыть одна? – спросила она, когда дверь открылась.

Миссис Примм не обратила внимания на ее слова.

– Есть кое-что, – кислым тоном проговорила она, – о чем я забыла сказать раньше.

Оливия встала. У нее больше не будут вымогать деньги.

– Я уже согласилась на новую работу, мэм, – сказала она. – Вы сказали, что ваша цена – окончательная. И я содержу комнату в порядке…

– Сегодня вас искал какой-то мужчина, – сообщила миссис Примм.

Оливию охватил страх.

– Что?! – переспросила она.

«Будь спокойна!» Оливия откашлялась.

– Как любопытно. Понятия не имею, кто бы это мог быть.

У миссис Примм было круглое, розовощекое лицо. Это придавало ей выражение благожелательности, которая никак не вязалась с ее циничным тоном.

– Я знала, что вы так скажете, – заявила она. – Он пришел пешком, да… Хорошо одет, но говорит не слишком хорошо.

– Он представился? – Оливии не верилось, что она говорит таким безразличным тоном. Ее кожа покрылась мурашками, Оливии приходилось сжимать зубы, чтобы они не стучали.

– Манн, что ли… Нет, Мур… – Миссис Примм
Страница 4 из 21

удовлетворенно кивнула, не заметив, к счастью, тихого звука, вырвавшегося из груди Оливии. – Он, прошу заметить, оставил свой адрес и попросил, чтобы я сообщила ему, когда вы вернетесь.

– И вы…? – Только сейчас Оливия почувствовала, что сжимает свое горло – в точности, как это однажды делал Мур. Сунув руку в карман, она сжала ее в кулак. Томас Мур был человеком Бертрама, возможно, даже… нанятым им убийцей.

Миссис Примм пожала плечами:

– Знаете, он не полицейский, а я не сваха. Я сказала ему, что вас ждет продвижение по службе.

– О! – Оливия яростно заморгала и попыталась взять себя в руки, потому что ее охватило абсолютно неподобающее желание обнять миссис Примм. – Спасибо! О, спасибо вам, мэм! – Как она недооценивала эту сварливую пожилую даму!

Хозяйка прервала ее благодарности, резко скривив рот.

– Мне неприятности не нужны, – заявила она. – Вы должны уйти немедленно.

– Как вы думаете… В общем, могу ли я воспользоваться задней дверью?

Миссис Примм угрюмо кивнула:

– Думаю, можете. А если вам вновь понадобится жилье, сюда возвращаться не стоит. Вы меня поняли?

– Я не вернусь. Обещаю. – Это было самое легкое обещание в ее жизни.

Дверь закрылась. Оливия быстро собрала вещи. Каждый раз, убегая, она оставляла больше, чем брала с собой. Все ее вещи помещались в единственный чемодан, вес которого свидетельствовал о ее собственных неудачах. Господи, ну как Бертрам мог найти ее здесь? Она так старательно заметала следы.

За пределами дома, в узком проходе позади него, уже стемнело. Эта тропинка была единственной причиной, заставившей Оливию поселиться в доме миссис Примм. Но она молила бога, чтобы ей никогда не пришлось воспользоваться ею.

Оливия стала быстро спускаться по изрезанной бороздами тропе. Куда ей пойти? Аманда с мужем уехали в Италию. Лайла, живущая у своего нанимателя, не могла пустить ее к себе. Но не может же женщина бродить ночью по городу, умоляя пустить ее на ночлег. Все пароходы, идущие на Континент, отбыли с утренним приливом. Можно, конечно, отправиться на вокзал Ватерлоо и сесть на первый же уходящий поезд, но что она будет делать, приехав посреди ночи бог знает куда?

Шум улицы с каждым шагом становился громче – звон сбруи, стук колес; в толпе Оливия будет в безопасности. «Ты и так в безопасности», – сказала она себе, чувствуя, как все быстрее бьется сердце. Нет, это не так. Человек Бертрама знает, что она в Лондоне.

«Его светлость не хочет неприятностей». В тот первый вечер в Лондоне семь лет назад Мур встретил ее на станции. Он сидел напротив нее в одноконном экипаже Бертрама; висевшая сбоку лампа то освещала его лицо, то оставляла его в тени. Под ритмичный стук колес Мур становился то видимым, то невидимым. «Похоже, неприятности – это вы».

Мур заманил ее в экипаж, пообещав отвезти в какой-нибудь приличный отель. Он сказал, что Бертрам велел ему позаботиться о том, чтобы она поселилась в безопасном месте. Поскольку до этого Бертрам горячо противился плану Оливии приехать в Лондон, подобная доброта удивила ее. Но она предположила, что это своеобразное извинение. Наверное, Бертрам чувствует себя виноватым из-за того, что пропустил похороны мамы.

Но его слуга не отвез ее в отель. Вместо этого экипаж свернул на дорогу, которая становилась все темнее, и вскоре они уже ехали в первозданной тьме болот. А когда Мур заговорил о неприятностях, Оливия сначала удивилась, а потом испугалась. «Я не причиню ему неприятностей, – сказала она. – Я же говорила Бертраму, что мне от него ничего не нужно. У меня теперь собственные планы».

Но Мур, похоже, не слышал ее.

«Ему неприятности не нужны, – повторил он. – Так что я возьму их на себя».

А потом он продемонстрировал Оливии, что подразумевал под этими словами.

Она до сих пор чувствовала, как его руки сжали ей горло. Воспоминания об этом были совсем живыми. Мозг человека вытворяет странные вещи, когда ему не хватает кислорода. Он видит цвета, огни, картинки лучших времен, когда человек чувствовал себя любимым.

Оливия боролась с Муром. Но он был много сильнее ее.

Когда начало светать, она пришла в себя в канаве, расположенной сбоку от дороги. Открыв глаза, Оливия поняла, что должна была умереть. Мур ни за что не выбросил бы ее из экипажа, если бы считал живой.

Когда она появилась в школе машинописи и попросила директрису зарегистрировать ее под другим именем – не Оливия Холлидей, а Оливия Мейдер, женщина лишь взглянула на синяки на ее шее и согласилась.

И вот Томас Мур нашел ее. Он ищет ее даже сейчас. А ей некуда пойти.

Оливия остановилась в том месте, где тропа выходила на улицу, и, приложив руку к груди, попыталась унять дыхание. Ей хватает воздуха. Много воздуха…

И это неправда, что ей некуда пойти. Мимо проехал один наемный экипаж, затем другой. Оливия боролась с собой. Этим вечером для нее открыт лишь один дом. Зато туда Бертрам даже не подумает заглянуть, ведь этот дом принадлежит человеку, которого он предал.

Может ли она это сделать? Неужели она махнула рукой на свою душу? У Элизабет она быстро выкрала письма, действуя под влиянием какой-то безумной прихоти. Но здесь все будет иначе. Оливия готовила это дело тщательно, как закоренелый преступник.

И вот теперь она вынуждена выбирать между собственной душой и безопасностью, душой и достоинством, душой и свободой, черт бы побрал эту душу! Да и Томаса Мура – тоже, потому что это он вынудил ее делать такой выбор. А оставшаяся часть проклятия пускай падет на Бертрама, ведь это он отправил к ней Мура.

Оливия остановила следующий кеб.

– Мейфэр, – сказала она вознице. – Грин-стрит.

Оливия оказалась в старом, пропахшем плесенью кебе. Колеса ровно стучали по мостовой, Сент-Джайлз остался позади, и паника постепенно улеглась, голова прояснилась.

Оливия займет место экономки. Найдет у Марвика информацию, касающуюся Бертрама. И использует ее.

Это последний раз, когда кто-либо из людей Бертрама заставляет ее бежать.

Глава 2

Две руки и горло – вот все, что нужно преступнику.

Аластер сидит на полу. Стена, как рука, давит ему на спину, пытаясь отшвырнуть его, но он не уйдет. Он останется здесь. В темноте он смотрит на свои руки, выпрямляет и сгибает их. Им так и хочется разбить что-нибудь.

Просто. Совершить убийство так просто, что мальчиков надо предупреждать об этом. Горло – тонкий инструмент; подъязычная кость, если ее сломать, полностью перекрывает воздух. На площадках для игр мальчиков учат, как следовать правилам, если они считают себя джентльменами: «Никогда не сжимайте горло!» Бедное мужество!

Но потом выясняется, что законы чести не имеют никакого отношения к играм да и к чести, собственно, тоже. Это всего лишь ложь, придуманная для того, чтобы разубедить мальчиков в их собственной силе, чтобы они не использовали эту силу для убийства друг друга.

Но почему? Почему бы не убивать? Есть смерти похуже убийства. Например, жена Аластера умерла в люксе отеля «Кларидж», с опиумной трубкой рядом. «Нет, – сказал он инспектору, – нет, этого не может быть. Вы ошибаетесь. Она знала свою норму. Знала, сколько вещества ей можно употребить».

«Так вам это было известно, ваша светлость? Вы знали, что ваша жена курит опиум?»

Неожиданная перемена в голосе инспектора удивила Аластера. До этой
Страница 5 из 21

ночи никто с ним так не разговаривал. И вдруг этот лизоблюд, которому платило правительство Аластера, посмел бросить ему вызов.

«Да, – ледяным тоном ответил он. – Я это знал».

Как нелепо, что ему не пришло в голову солгать. Он был поражен, убит горем, сбит с толку – каких только цветистых выражений не употребит с готовностью глупец, чтобы описать его тогдашнее состояние. И все же, какая нелепость! И как наивно с его стороны было полагать, что Маргарет могла без опасений употреблять такие наркотики. Каким идиотизмом было поверить ей! («Я принимаю это от головной боли; это безопасно, это лучше, чем настойка опия».) Да у любого здравомыслящего и умного мужчины, узнавшего о таком пристрастии жены, дрогнуло бы сердце. Если она так долго держала в секрете от него свою привычку, то у нее могло быть сколько угодно других тайн.

Но неуверенность в себе редко посещала его. Потому что он все делал правильно, разве нет? Жил правильно, выполнял свои обязанности в особом, собственном стиле, боролся, как мог, со всем презренным наследием отца. Он удачно женился, и его брак был совсем не таким, как у его родителей. Маргарет была образцовой женой. А опиум – это просто случайность.

Но потом Маргарет неожиданно скончалась от наркотика, и Скотленд-Ярд не знал, что делать. Герцогиня, найденная мертвой в одном из лучших отелей Лондона? Она умерла в роскошном номере стоимостью пятьдесят фунтов стерлингов за ночь, когда вокруг все этажи были заняты американцами, планирующими экскурсию в Тауэр и зоопарк? Как пережить такую историю? Как побыстрее похоронить ее?

Никто в Скотленд-Ярде не знал о письмах, которые написала Маргарет, о любовниках, которых она содержала, или о ее бесконечных изменах, которые она совершала в темноте, прижимаясь своим телом к телам любовников и шепотом рассказывая им на ухо о планах мужа, о его схемах, с помощью которых он собирался одержать над ними верх в парламенте. Но в ту ночь Аластер еще ничего не знал обо всем этом. Он все еще рассказывал себе сказку об их счастливой жизни и верил ей, считая, что до сих пор все было в порядке. Но если бы Скотленд-Ярд узнал о таких подробностях, герцога могли бы заподозрить в убийстве Маргарет. С другой стороны, если бы он тогда знал правду, их подозрения могли бы быть небезосновательными.

Аластер согнул руки. Так просто. Стена снова толкнула его. Он сидел на корточках и сопротивлялся.

Смерть Маргарет де Грей, герцогини Марвик, объяснили естественными причинами. Ее тело вынесли из отеля под покровом темноты, когда любопытные американцы спали. «Грипп», – записали в официальном отчете. Друзья Аластера сочувствовали ему. «Как несправедливо! Пути Господни в самом деле неисповедимы».

Но в ее смерти не было ни тайны, ни несправедливости – ее причиной стал глупый грех Маргарет. Точно так же не будет несправедливым, если умрут ее любовники. В этом тоже не будет тайны. Это будет убийством. Убийством, если только Аластер выйдет из этого дома.

Но он не выходит из дома. Он не выходит даже из этой комнаты.

Аластер смотрит на свои ладони. Его глаза привыкли к полумраку, который он для себя создал, закрыв портьеры и никогда не открывая их. Он отчетливо видит линии на ладонях – предполагаемые вестники удачи, еще одну ложь – столько же лжи, сколько чести или идеалов. Аластер изгибает губы. Черт бы побрал эту ложь!

У него непристойный язык. В прогнившем, бесполезном мозге летают грязные мысли, как мухи над кучей дерьма. Когда-то он думал, что видит все возможности, что он сам изберет себе судьбу. Что они вместе с Маргарет станут всем тем, что нужно миру. Аластер считал, что способен все контролировать, и все, что он делает, делается безупречно. «Я сделал все правильно», – примерно так он думал.

Аластер сжал руки в кулаки. Костяшки пальцев затрещали. Он не ощутил боли.

– Ваша светлость!

Кто-то обращается к нему уже в третий раз. Он замечает это – все три обращения сразу. Тихий голос раздается от двери. Это женщина. Он не поднимет голову.

Звякнуло стекло: женщина поднимает с ковра пустые бутылки. Хотя он не пил несколько дней. Даже спиртное перестало действовать на него. И с ним, и без него он чувствует себя одинаково оцепеневшим.

– Ваша светлость, – говорит она, – вы выйдете из комнаты? Подышите свежим воздухом, пока я наведу тут порядок.

Все они через минуту всегда выходят, так что трюк в том, чтобы игнорировать их. Но чем чаще ему задают этот вопрос, тем более глупым и опасным он ему кажется. Они все невежественны – слуги, его брат, весь мир. Они не могут понять, что в их же интересах оставить его здесь. Безопаснее, если он будет находиться в этой комнате, – безопаснее не для него, а для них.

Потому что он знает, что может с легкостью совершить убийство. Эти руки – его руки – могут убивать. Он больше не ярчайшая звезда парламента, известный муж светской красавицы, который в один прекрасный день станет премьер-министром. Он – не главная надежда страны, он больше не исправляет гнусное наследие своих родителей. Он – не новая глава чего бы то ни было.

Если он сейчас вздумает подышать воздухом – выйти из комнаты, вернуться в мир, люди начнут умирать, потому что он будет убивать их. Убивать за то, что они сделали.

– Ваша светлость. – Девушка бледная, высокая, с ярко-рыжими, как предупреждающий сигнал, волосами. Она такая яркая, что его глазам больно.

– Если вы просто…

Идиотов надо спасать от них самих. Он нащупывает рукой бутылку и бросает ее.

* * *

Оливия захлопнула дверь и прислонилась к ней, сердце неистово заколотилось в груди. Начиная день, она не собиралась знакомиться с герцогом. Но когда в библиотеке она обратила внимание на пустые места на книжных полках, одна из горничных сказала: «Книги наверху, у герцога. Его покои напоминают место благотворительной распродажи подержанных вещей! Кучи книг, бумаг – чего там только нет! Но он нас больше не пускает к себе».

Бумаги…

Оливия работала в доме герцога уже пять дней. Но ей еще не удалось обыскать ни дюйма. Вопреки ожиданиям беспорядок в доме работал против нее. Горничные, лакеи, даже помощница кухарки вечно болтались где-то, где они быть не должны. Она заставала их в самых неподходящих местах, где они делали все, что угодно (болтались без дела, дремали, играли в карты), но только не работали.

И как она может выведать тут что-то, когда потенциальные свидетели постоянно бродят там, где им хочется?

Оливия пыталась заставить их соблюдать график, дисциплину. Джонз – в те минуты, когда он не прятался в кладовой, – одобрял ее попытки. «У вас задатки отличной экономки, – сказал он ей. – Настоящий талант!» Он был явно довольный тем, что интуиция подсказала ему нанять Оливию.

Но еще меньше обращать внимания на дом было невозможно, если не считать того, что путешествия слуг ранили ее чувства и мешали ее планам. Оливии была нужна предсказуемость: она хотела бы знать, где и когда будет каждый слуга.

А до тех пор, пока она этого не добьется, ей остается только изучать местность да составлять планы обыска. Она знала, что ей необходимо осмотреть кабинет – сверху донизу. В библиотеке тоже были шкафы, требующие осмотра. Оливия рискнула подняться наверх, чтобы представиться хозяину (разочарованная тем, что Джонз не позаботился о этом), и
Страница 6 из 21

осмотреться. Вместо этого она увидела шокирующее зрелище, а потом он бросил в нее бутылку.

Ее рука буквально ныла от желания повернуть ключ в замке и запереть герцога в его покоях. Но нет, она не посмеет. Так может поступить не экономка, а тюремщик.

«Это могла бы сделать экономка в сумасшедшем доме», – подумала Оливия.

Она глубоко, судорожно вздохнула. Он не целился в нее. Хоть это отрадно.

Впрочем, возможно, все-таки целился, но промахнулся. В комнате герцога было так темно, что от двери она почти ничего не смогла разглядеть. Оливия увидела какие-то тени на полу – книги? Или кипы бумаг? И еще громаду кровати с балдахином. Справа, где тусклый свет просвечивал сквозь задернутые портьеры, Оливия увидела его, точнее, его очертания, силуэт человека, сидевшего спокойно, уронив голову на грудь, словно он молился.

Но герцог не молился. Он безумен. Его безумие чувствуется там – рваное и острое, и кажется, что весь воздух в комнате полон им до краев.

А когда бутылка разбилась, Оливия выронила те бутылки, что собрала с полу до этого. Выходит, он вооружен, потому что у него есть еще три потенциальных орудия, которыми он может бросаться. Она не вернется в его покои, пока не найдет себе какие-нибудь доспехи.

По лицу Оливии пробежала улыбка. Доспехи одного стражника, стоящего возле библиотеки, вполне подойдут.

– Она недавно вошла туда, – раздался где-то впереди голос.

– Нет! Она бы не решилась!

– Говорю же, она это сделала. Я немного послушала, но криков не услышала.

– Тогда жди подбитого глаза. Ты же знаешь, что он не…

Оливия обошла угол. Горничные замолчали, но взгляды, которыми они обменялись, были красноречивее слов и придавали их молчанию насмешливый оттенок. Оливия спросила себя, что они видят на ее лице, не выглядит ли она потрясенной.

Эта мысль была ей неприятна. Она не боится! Лишь один человек – человек Бертрама – пугает ее, и она отказывается расширять этот список. Оливия приосанилась.

– Полли, – обратилась она к брюнетке, – я велела тебе навести порядок в утренней комнате.

Полли вытерла руки о фартук.

– Я уже сделала это, мисс Джонсон, – сообщила она.

– Миссис Джонсон, – поправила ее Оливия. Так надо обращаться к экономке.

Вторая горничная, Мьюриел, захихикала. Похоже, лакеям нравился ее смех, потому что они постоянно пытались рассмешить ее. Оливия никогда и нигде не встречала такого обилия флирта, как в доме герцога Марвика за последние несколько дней. Сначала она находила такую атмосферу весьма раздражающей, но сейчас вдруг все это показалось ей непристойным и бесстыдным. Герцог в темноте напивается до бессознательного состояния, а его слуги флиртуют и хихикают. «Было очень весело, – сказала ей Полли. – Как будто я заплатила за театральный спектакль».

– Что тебя так веселит, Мьюриел? – ледяным тоном спросила Оливия.

Мьюриел пожала плечами, при этом на ее щеках появились ямочки. Маленькая, хорошенькая блондинка, она была уверена, что ее чарам подвластны все на свете. Жизнь удивит ее в один прекрасный день.

– Ничего, мэм, – ответила она. – Просто кто-то сказал мне, что вы пришли на место горничной…

Этим «кем-то» могла быть только Полли, которая ответила на суровый взгляд Оливии пожатием плеч.

– …честно говоря, вы – самая молодая экономка, которую я когда-либо встречала.

Это, без сомнения, правда – именно поэтому прислуга насмехается и подшучивает над ней. Джонз, который большую часть времени прятался в кладовой, не стал ее союзником, хотя Оливия на это надеялась.

Но до тех пор, пока она не заставит слуг подчиняться, она не рискнет обыскивать дом.

– Странно это слышать, – заявила Оливия. – «Самая молодая экономка», ты уверена? Но, полагаю, я должна верить твоему слову, и у тебя действительно очень большой опыт. Ты служила во многих домах и много путешествовала по миру? Vous avez meme soupe a Versailles, n’est pas?[1 - Вам даже в Версале ужинать доводилось, не так ли? (фр.).]

Улыбка Мьюриел погасла.

– Я… я не говорю на этом языке, мэм, – промолвила она.

– Нет? Как жаль! Так, может, ты говоришь на языке чистки ковров и выбивания портьер?

Мьюриел встревоженно посмотрела на Полли, которая как разинула рот, услышав французский Оливии, так его и не закрыла.

– Кажется, этого языка я тоже не знаю, – сказала Мьюриел.

Полли взяла себя в руки.

– Дура! Это не язык, – бросила горничная. – Она спрашивает, умеешь ли ты чистить ковер?

– Подумай как следует, – посоветовала Оливия. – Это одно из главных требований, от которого зависит, будешь ты тут дальше работать или нет.

Судя по изумлению, промелькнувшему на лицах горничных, им прежде и в голову не приходило, что Оливия может их уволить. Правда, она и сама не была в этом абсолютно уверена. В конце концов она тут «временный» работник, а дом и без того потерял немало прислуги.

Тем не менее ее угроза произвела желаемый эффект. Обе девушки заспешили за своими сундучками горничных, которые они оставили наверху лестницы. Полли что-то тихо сказала Мьюриел. Расслышать можно было только два слова: «герцог» и «пьяница».

Неудивительно, что лакеи в доме так распоясались. Марвик был для них плохим примером. Хотя, с другой стороны, почему они высмеивают его пьянство? Неужели у них нет самоуважения? Задача хорошо вымуштрованной прислуги в таком большом доме, как этот, не только в том, чтобы повиноваться хозяину, но и в том, чтобы оказывать на него положительное влияние. В некоторых домах слуги даже гордятся этой ролью. А почему бы и нет? Если их как-то не контролировать, злоупотребления аристократов могут довести Англию до революции.

Но здешние слуги ведут себя так, словно их обязанности и их достоинство – взаимоисключающие понятия.

– Еще одно, – крикнула им вслед Оливия. Обе горничные повернулись к ней лицом. – Вы больше не будете носить спиртное в покои его светлости. – Пусть получит урок. Коли на то пошло, пусть он лишится своего оружия на тот случай, если ей понадобится снова зайти в его комнату. – Это приказ, который касается всех слуг.

Горничные смотрели на нее испуганно. Мьюриел пришла в себя первой.

– Но если он позвонит, мэм…

– Вы придете ко мне, – оборвала ее Оливия. – Я сама разберусь с этим. – Как-нибудь. Она справится с проблемой.

– Но лакеи не будут слушаться ваших приказаний, – заметила Полли.

– Нет, но они должны слушаться приказов мистера Джонза, а с ним я договорилась. – Ну, или договорится позже. Грубость Марвика должна встретить отпор. К тому же, если он умрет от алкоголя, его дворецкий лишится работы.

* * *

– Не двигайтесь! – Оливия села во главе стола в галерее для слуг, Джонз – справа от нее, кухарка – слева, а лакей Марвика, Викерз, – в конце стола. Они вчетвером смотрели на звонки на стене, один из которых начал трезвонить снова, третий раз за час.

– Но мы должны ответить ему! – У Викерза было круглое лицо и выбритая, как у монаха, голова; нервничая, он то и дело потирал лысину.

– Он только что пообедал, – сказала Оливия. – Вы только что были наверху. Единственное, что он может у нас потребовать, это алкоголь. Или горячее молоко. – Она задумалась. Говорят, горячее молоко успокаивает. – Отнесете ему стаканчик? Молоко может помочь.

Викерз сжал свою голову.

– Вы хотите моей смерти, да?

– Я согласен с миссис
Страница 7 из 21

Джонсон, – проговорил Джонз. – Виски ему не поможет. Но каков выход? Это право джентльмена – получать удовольствие от своей…

– Любой опьяняющий напиток вредит ему. И он не заслуживает нашего снисхождения. – «Так и есть», – думала Оливия. Стоит ли ей снова убеждать их? – Господа, он бросил мне в голову бутылку! Это – не право джентльмена. – Впрочем, ее мотив не столь недоброжелательный. Оливия предпочитала думать о его добродетельной составляющей. – К тому же, если то, что вы говорите – правда, и если прежде он никогда не впадал в ярость, то почему мы тогда вообще должны брать в расчет спиртное? Вы оказываете герцогу услугу, лишая его выпивки.

– А вы уверены, что он был пьян? – Джонз устремил взгляд в пустоту. – Я тщательно проверил подвалы и не заметил…

– Вы не представляете, сколько бутылок я там обнаружила.

– А вы не представляете, каким он был, – сказал Викерз. – Говорю вам, спиртное его успокаивает!

– Успокаивает! – Оливия откинулась на спинку стула, демонстративно вытаращив глаза. – То есть вы считаете, что бутылка, брошенная в стену…

– Хорошо, что он хотя бы ест. – Казалось, глаза кухарки затуманились от усталости, а лицо у нее было таким же серым, как и волосы. Каждый раз, когда звонил звонок, она все сильнее сжималась, так что за последний час два ее подбородка превратились в три. – Уж не знаю, в алкоголе ли дело, но этим летом он едва прикасался к еде на подносе. Сейчас ему лучше.

Лучше! Оливия снова вспомнила темноту, неожиданную вспышку яростного гнева. Кухарка считает, что это «лучше»? Оливия очень крепко сжала лежащие на коленях руки.

– Без сомнения, вы должны понимать, что это и вам на благо, – заявила она. – Если он пошел на поправку – ха! – алкоголь не принесет ничего хорошего…

Стул Джонза заскрипел, когда он встал с места.

– Вы новенькая в этом доме, мэм. – Джонз заговорил громче, чтобы заглушить очередной звонок. – И я не могу сомневаться в ваших намерениях. Но вы ошибаетесь, считая, что понимаете…

Оливия подняла руки в знак того, что она сдается.

– Отлично! Пусть делает, что хочет. – В конце концов ее-то какое дело? Насколько ей известно, герцог хранит свои досье в каком-то определенном месте – в кабинете, например. И ей никогда не понадобится входить в его комнаты.

Однако оставалась проблема непослушной прислуги.

– Но как, – продолжала Оливия, – как мне добиться уважения слуг? Прошу вас, скажите мне, мистер Джонз! Потому что слуги берут пример с хозяина, разве не так? А вы видите, на кого похожа прислуга, когда хозяин изображает из себя безумца.

Звонок затих. В наступившей тишине Оливия почувствовала на себе три изумленных взгляда.

А потом кухарка судорожно всхлипнула и опустила глаза, Джонз снова упал на стул, как мешок муки, а Викерз положил голову на руки.

Оливия испытала короткое чувство триумфа. Наконец-то она поняла, как надо действовать.

Потом ей стало жаль их. Работа этих людей в доме герцога не игра и не маскарад – это их жизнь.

Но если герцог умрет, его наследник может привести в дом новых слуг. Оливия оказывает им услугу.

– Я знаю его с тех пор, как он был мальчиком, – всхлипывая в носовой платок, проговорила кухарка. – Мне и в голову никогда не приходило, что он может так опуститься. Он всегда был сама доброта, вы даже не представляете…

Нет, конечно, Оливия не может себе этого представить. Вздохнув, она сказала:

– Так, может, нам просто нужен доктор?

Викерз усмехнулся.

– Его брат – самый лучший доктор в Англии. Чего только он не делал!

– Да, лорд Майкл старался, как мог, – с гордостью промолвил Джонз.

Оливия в это верила. Она узнала лорда Майкла, когда тот ухаживал за Элизабет Чаддерли. И он не произвел на нее впечатления человека, который что-то делает наполовину.

Теперь Оливия зависит от того, будет ли Марвик по-прежнему сторониться своего брата, потому что, в противном случае, ее маскарад может открыться. Но сейчас, на короткое мгновение, ей надо знать, что брата герцога сюда не позовут.

– Вы считаете, что он мог бы…

Увы, Оливия слишком строго контролировала себя, чтобы договорить предложение до конца, потому что если лорд Майкл приедет в дом, то узнает ее в одно мгновение. Но кухарка остановила ее, покачав головой.

– Его прогнали отсюда, миссис Джонсон, – сказала она. – Его ноги здесь больше не будет.

Оливия посмотрела на нее вопросительно.

– Но вы же говорите, что знаете герцога с детства. – На залитом слезами лице кухарки появилось страдальческое выражение – почти как у бабушки, измученной выходками внука. Надо иметь каменное сердце, чтобы смотреть на нее и оставаться равнодушной. – Быть может, если бы вы потолковали с ним…

– О нет! Там мне не место! И я не пойду наверх, не пойду… – Сложив на груди мясистые руки, кухарка откинулась на спинку стула; теперь она была похожа не на добрую бабушку, а, скорее, на упрямого осла. – Я останусь здесь, на кухне. Я тут хорошо управляюсь, и я свое место знаю.

– Здесь вам удобно, – пробормотал Викерз.

Оливия предпочла не выражать своего согласия. Гордость кухарки за свою кухню явно никак не была связана с чистотой: еще утром Оливия видела на столе кучу грязи.

– Тогда давайте выманим его вниз. Как только герцог поймет, что Викерза у него под рукой нет, он наверняка отправится искать… – Оливия замолчала, заметив, что ее слова озадачили всю троицу. – Что такое? – спросила она.

– Герцог не выйдет из своей комнаты, – осторожно проговорил Джонз.

Оливия нахмурилась.

– Даже если ему покажется, что мы все оставили рабочие места?

– Он не выходит… некоторое время.

Помолчав, она спросила:

– Вы хотите сказать, что он не выйдет из спальни? Никогда?

– Полагаю, он может иногда выходить в гостиную. – Джонз бросил на Викерза взгляд полный надежды, но лакей просто пожал плечами.

– Викерз редко бывает в его комнате, так что едва ли он в состоянии ответить на эти вопросы, – сказала кухарка. – Мне по три раза в день приходится отрывать его от моей девочки!

– Да ладно, – бросил Викерз. – Что мне делать, если она так и вертится рядом!

– Он не выйдет из своей комнаты? – Оливия хотела получить точный ответ на свой вопрос. Она никогда в жизни не слышала о таком странном состоянии. – Но почему?

– Никто не может этого знать, – заявил Джонз.

– Он никого не принимает, – мрачно проговорил Викерз. – Не пишет писем. В последнее время здесь чертовски скучно.

Оливия подыскивала подходящие слова.

– Но как же, в таком случае, он ведет свои дела? – Речь ведь шла не о простом джентльмене. Герцог – пэр королевства, один из крупнейших землевладельцев Англии. Он просто обязан заботиться о благополучии и жизни огромного количества людей.

– Он не в состоянии, – вымолвила кухарка. Она задумчиво сжала губы, а затем добавила: – Возможно, вы правы. – Кухарка взглянула на Джонза. – Спиртное ему не поможет.

Джонз провел большим пальцем по заросшей бороде.

– Возможно, – согласился он.

Словно в ответ на его согласие звонок затрезвонил вновь. Оливии только кажется, или звонок стал как-то настойчивее?

– Кто-то должен ответить на звонок. – Само собой, это произнесла кухарка, которая не собирается подниматься наверх. – Хотя бы для того, чтобы сказать, что мы не принесем ему
Страница 8 из 21

выпивки.

Внезапно все посмотрели на Оливию.

– О нет, – заявила она. – Как заметил мистер Джонз, я здесь новенькая и не могу участвовать в подобных делах.

– Но это же ваш план, – заметил Викерз. – Именно из-за вас мы не отвечаем на звонки.

Оливия сердито посмотрела на него. Они, выходит, заботятся о герцоге, а она – нет. Признаться, одна эта мысль держала ее на месте под их умоляющими взглядами, как якорь. Впрочем, именно эти взгляды грозили унести Оливию прямо в штормовые воды.

– Но… меня даже не представили герцогу. Безусловно, мистер Викерз, именно вам следует…

Джонз встал.

– Тогда пойдемте наверх, – сказал он. – Пойдем к нему вместе, чтобы я мог представить вас герцогу, как подобает.

Викерз сделал вид, что приподнимает невидимую шляпу.

– Был рад знать вас обоих, – усмехнулся он.

* * *

Джонз открыл дверь в гостиную герцога, и петли заскрипели. Оливия стояла совсем рядом с ним и почувствовала, как он вздрогнул. Его нервозность передалась и ей: Оливия тоже затаила дыхание, крадясь по ковру следом за дворецким.

Не следовало ей вмешиваться в эту историю. Почему ее заботит, что прислуги не в состоянии защитить собственное достоинство? Если их не волнует безумие хозяина, так тому и быть, пускай потакают ему. А что касается того, чтобы снова войти в комнату герцога… Да Оливия могла бы сказать лакею, чтобы он принес сюда больше спиртного, чем человек в состоянии выпить. Допившись до бессознательного состояния, этот пьяница не причинил бы ей никакого вреда.

Но это ее ужасный недостаток – вечно она во все вмешивается, стремится управлять и приводить все в порядок.

Джонз тихо постучал в дверь спальни.

– Ваша светлость! – Его голос дрожал. Оливии хотелось похлопать дворецкого по руке, чтобы поддержать и придать ему решимости, но она не была уверена, что ее собственной решимости достаточно, чтобы делиться ею. Однако в конце концов она же дала клятву, что не вернется, пока не раздобудет доспехов, которые защитят ее. Так что хватит об этом.

Должно быть, Джонз услышал ответ, потому что он приоткрыл дверь.

– Мы можем войти?

Воздух наполнился тихим шипением. Вдоль стен с чиханием оживали газовые лампы. Поднимающийся вверх свет открыл их взорам очень высокого мужчину, стоявшего в дальнем углу комнаты. Свет позолотил мощную колонну его шеи, его острый подбородок…

У Оливии было такое чувство, будто ее ударили по голове. У него был взъерошенный вид (впрочем, при таком лакее, как Викерз, это неудивительно). Бороду было необходимо укоротить, а волосы просто молили о встрече с ножницами. Судя по всему, герцог явно недоедал: рубашка висела на его плечах свободно, а брюки держались на бедрах только благодаря подтяжкам. А если учесть его худобу, то все вместе должно было производить ужасающее впечатление.

Ничуть не бывало! Сухопарость подчеркивала безупречные черты лица: широкие острые скулы, нос с горбинкой, жесткий, квадратный подбородок, над которым выделялись пухлые длинные губы. Оливия ошеломленно смотрела на герцога. Марвик был под пристальным вниманием публики, как только стал заниматься политикой. Но что бы о нем ни говорили, его никто и никогда не называл красивым. Почему нет? Как так может быть? Широкие плечи отвлекали внимание от его худобы; Оливии он показался похожим на какого-то аскетичного воина, приехавшего с ледяного, населенного викингами Севера. Лишь губы портили общую картину: эти пухлые губы принадлежали человеку, любящему наслаждения.

Герцог шагнул им навстречу – стройный, высокий, светловолосый. Этого шага было достаточно, чтобы Джонз отступил назад и наткнулся на Оливию.

– Я звонил, – холодно произнес герцог, – целый час.

У него был мрачный, низкий голос – как пена на пинте портера. Неожиданно Оливия перестала что бы то ни было понимать. Герцог совершенно не походил на безумца и не вел себя как человек, который боится выходить из своих покоев. Вид у него был, скорее, угрожающий. Этот человек привык… руководить.

И комната, в которой он осуществлял руководство – Оливия заметила это только сейчас, – была полна бумаг. Кипы бумаг были разбросаны по ковру. Лежали тут и книги, но эти бумаги… Как же их много!

– Прошу прощения, ваша светлость, – запинаясь, пробормотал Джонз. – В кухне возникли кое-какие проблемы, требующие нашего внимания.

Оливии казалось, что она тонет. Она, конечно, обыщет кабинет. И библиотеку. Но все эти документы… здесь… в комнате, из которой он никогда не выходит. У бога весьма своеобразное чувство юмора.

Подняв глаза, Оливия увидела, что его внимание направлено на нее. У Марвика были блестящие, проницательные голубые глаза. От силы его взгляда что-то внутри нее затрепетало. Оливия разглядела в них ум. Нутро подсказало ей, что это надо принять за предупреждение.

– Это миссис Джонсон, ваша светлость, – торопливо заговорил Джонз. – Она… м-м-м… временно замещает миссис Райт, которая, если вы помните, две недели назад подала прошение об отставке. Боюсь, мы оказались в непростом положении… Я хочу сказать, мы не могли нанять кого-то без вашего дозволения. Но, если вы помните, вы дали мне полное право…

– Помню, – перебил его герцог. Его проницательный голубой взор все еще был устремлен на Оливию. Ей стало казаться, что он намеренно бросает ей вызов. Лев в своей стихии требует подчинения, но она не склонит перед ним голову. Оливия даже не моргнула. Будь она кошкой, она бы ощетинилась под этим провокационным взглядом.

Но она же секретарь – по крайней мере по образованию, и экономка – по странной удаче. Ни одна из этих профессий не предполагает смирения перед ним.

И слава богу. Потому что в это мгновение Оливия поняла, как плохо она исполняла бы роль горничной. Смирение давалось ей с большим трудом. Оливия этого не ценила: когда она была совсем юна, слишком много недобрых людей пытались заставить ее быть смиренной. Они хотели, чтобы она стыдилась, и она поклялась, что этого никогда не будет.

Впрочем, книксен не помешает.

– Для меня большая честь познакомиться с вами, ваша светлость, – проговорила Оливия, выпрямляясь.

Марвик смотрел на нее еще несколько мгновений. А потом с тихим презрительным смешком повернулся к Джонзу.

– Я говорил вам, – промолвил герцог, – что вы можете нанимать ту прислугу, которая вам понравится. Однако… – в его голосе зазвучали суровые нотки, – если я буду вынужден ждать в следующий раз, когда нажму на кнопку звонка…

– Это моя вина, – быстро проговорила Оливия, потому что Джонз начал хныкать, а она не хотела, чтобы он брал на себя последствия ее поступка.

– Вы должны сказать этой девочке, чтобы она не перебивала меня, – обратился Марвик к Джонзу.

Девочке! Оливия фыркнула. Она – экономка, и эта должность заслуживает уважения. Впрочем, трудно себе представить, что джентльмен, швыряющийся бутылками, это понимает.

– Да-да, в самом деле. – Джонз бросил на нее паникующий взгляд. – Миссис Джонз, не будете добры подождать меня в холле.

Конечно, она подождет. С радостью. Оливия уже поворачивалась, чтобы выйти. Но – нет, ей есть что сказать. Она снова повернулась к герцогу.

– Я – не девочка, – заявила она Марвику. Тиран! Грубиян! Он без всяких причин пытался сорвать брак своего брата с доброй женщиной. Он изводил своих
Страница 9 из 21

слуг. Его поместья, должно быть, пребывают в упадке из-за его невнимания. И он называет ее «девочка»?! А он-то сам кто? Испорченный мальчишка, у которого молоко на губах не обсохло! – Да, признаюсь, я молода. И хорошо, потому что более взрослая женщина могла бы и не пережить потрясения, вызванного тем, что в нее бросили бутылку.

Марвик несколько мгновений смотрел на нее. Потом – неожиданно – он стал большими шагами пересекать комнату, а Джонз, трус, предпочел скрыться в гостиной, где он чувствовал себя в относительной безопасности.

Оливия отпрянула назад. Но ноги, упрямо цепляясь за гордость, не позволили ей сбежать, даже когда Марвик оказался рядом с нею. А вот ее сердце струсило – оно так и билось о ребра, пытаясь заставить ее спасаться бегством.

– Я молю, – тихо, с ледяным, пронизывающим сарказмом, произнес герцог, – тебя о прощении, девочка. А теперь советую тебе спуститься вниз и собрать свои вещи. Ты уволена.

Так просто? Нет! Оливия не смела оглянуться назад, чтобы узнать, слышал ли Джонз слова герцога.

– Это было бы нелепо, ваша светлость, – промолвила она. – Ваши прислуги обезумели. Им нужна строгая рука, которая приведет их к порядку.

– Уходите. Прочь.

В голову Оливии пришла безумная идея – порождение отчаяния. Понизив голос, она сказала:

– Мне бы очень не хотелось рассказывать газетчикам, что на меня напал мой наниматель, а потом, когда я на это пожаловалась, он за ухо выбросил меня из дома.

Марвик отступил назад, словно для того, чтобы получше разглядеть ее. Однако, когда он рассматривал Оливию, его лицо оставалось абсолютно безучастным.

– Это была угроза? – наконец полюбопытствовал он. Однако никакого интереса в его голосе не было.

Впрочем, этот монотонный голос был страшнее криков. Оливия ощутила первобытный страх – тот самый, что спасал ее от мчащихся экипажей, открытых канав и безумцев на улице. «Беги! – сказала она себе. – Ради собственной жизни».

Оливия сделала глубокий вдох. Она довольно много слышала о нем от Элизабет Чаддерли – особенно о его реакции на письма жены, чтобы знать, что герцог боится публичных скандалов. Элизабет говорила, что больше всего он опасается того, что эти письма станут достоянием общественности. Так что нетрудно было догадаться, что ему не захочется, чтобы об эпизоде с бутылкой стало известно, потому что тогда о нем пойдет дурная слава.

– Это не совсем угроза, ваша светлость… – Конечно же, Оливия не воплотила бы ее в жизнь, потому что и ей самой огласка была ни к чему, – а просто предложение обойтись со мной по справедливости. Вашим прислугам необходим контроль.

Герцог снова шагнул к ней, и на этот раз ноги Оливии отреагировали на его приближение, уводя ее назад до тех пор, пока спина не коснулась стены.

– Как любопытно, – промолвил Марвик. Он уперся локтем о стену, прислонился к ней и навис над Оливией, а другая его рука взяла ее за подбородок и приподняла его, как приподняла бы голову животного. Все ее мышцы напряглись, когда он устремил взор на ее лицо.

Его рука такая горячая. И невозможно большая.

– Отпустите меня, – сквозь зубы процедила Оливия.

– Ваша светлость, – очень тихо добавил он. – Вы должны обращаться ко мне, как подобает.

Как подобает?! Он ждет от нее уважения, когда сам ведет себя как обычный хулиган? Оливия сердито посмотрела на него.

Герцог поднял ее подбородок. Мышцы ее шеи воспротивились этому. Где Джонз? Почему он не вмешивается?

– Ваша светлость, – так же тихо повторил Марвик. – Скажите это, миссис Джонсон. Я жду.

Она скорее плюнет ему в глаза.

– Неужели так себя ведут герцоги? – Ее голос неожиданно охрип. – Джентльмены – нет.

Его взгляд скользил по ее лицу, а лицо герцога сохраняло холодную безучастность.

– О да, – сказал он. – Вы действительно очень молоды. Очень молоды и очень глупы. Думаю, «девочка» – это самое подходящее слово для вас, миссис Джонсон. Скажите-ка мне, существовал ли когда-либо мистер Джонсон?

Оливия сжала губы, чтобы сдержать их дрожь. Пока он ее не отпустит, она больше не промолвит ни слова. Она ведь не знает, какие слова спровоцируют его еще больше.

Герцог приподнял бровь, и это просто потрясло Оливию, потому что оказалось первым живым движением на его холодном лице.

– Молчите? Но еще мгновение назад вы хотели мне сказать очень много. – Он положил большой палец на ее нижнюю губу, а затем с силой провел по ней. Оливия ощутила солоноватый вкус его кожи.

Этого не может быть. Оливии казалось, что она выбралась из собственного тела и наблюдает за этими невероятными мгновениями со стороны: герцог Марвик заигрывает с ней!

Он убрал палец с ее губы. А потом поднес его к своему рту. Попробовал ее на вкус! Их глаза встретились; его – невыносимо голубые, без искринки зелени или золота, которые нарушили бы их возбуждающую голубую насыщенность. По телу Оливии пробежало какое-то странное волнение.

Презрительно хмыкнув, Марвик уронил руку.

– Неповиновение, – проговорил он. – Его вкус меня не устраивает. – Он снова отошел от Оливии и взглянул на нее с неожиданным жестоким удовольствием. – Тем не менее. Исправление дерзких слуг всегда было одним из моих умений.

Так вот почему никто не хвалил красоту его телосложения, форму рта и блеск глаз. Безупречность не всегда прекрасна – порой она пугает.

– Ваша светлость… – шепотом заговорила Оливия, однако герцог перебил ее:

– Полагаю, никакого мистера Джонсона не существует. Вы краснеете, как девственница, мэм.

Оливия отвернулась и, глядя на стену, быстро произнесла:

– Прислуги уверяют меня, что вы никогда не были трусливым человеком, который жестоко обращается со слугами…

Его кулак впечатался в стену.

Оливия открыла рот. Ничего не вышло. Его кулак не достал до ее уха какого-то дюйма.

– Нет, я именно такой человек, – с горечью сказал он. – Или вы считаете, что вам приснился этот случай?

Оливия бросила на него испуганный взгляд. В его лице появилось что-то темное, презрительное. Герцог потянулся к выключателю газа, и опускающийся полумрак скрыл его.

Оливии хотелось убежать, но она не была уверена, что будут ли повиноваться колени. Дыхание давалось с трудом, воздух застревал где-то в горле. Так что же он за человек? Что за чудовище? Поскольку Оливия не видела ничего такого, что сделало бы ее бегство проявлением коварства, потому что весь пол был завален всевозможными…

Бумаги…

Как ей хотелось, чтобы голос не дрожал.

– Проще оставить меня здесь. В противном случае вам придется побеспокоить себя нападением на другую женщину.

– Должно быть, вы находитесь в очень отчаянном положении, миссис Джонсон, если хотите остаться на этом месте.

И снова она уловила в его голосе презрительные нотки. Но Оливия поняла, что это презрение относилось не к ней. Герцог хотел сказать, что только находящаяся в отчаянном положении может захотеть работать на него. А презирал он самого себя.

Такое отношение настолько не вязалось с ее представлением о Марвике (надменность, тщеславие, высокомерие), что Оливия смутилась. Она лихорадочно придумывала ответ.

– Я не осуждаю вас. – Какая ложь! – Спиртное и не то может сотворить с человеком…

Он резко рассмеялся.

– Но я трезв, мэм. И весь день был трезвым.

Оливия едва не вскрикнула. Если он был
Страница 10 из 21

трезвым, бросая в нее бутылку, если он трезв даже сейчас, тогда алкоголь не имеет отношения к его порочности: зло – это его сущность.

Она не допустит, чтобы герцог понял по голосу, как она потрясена: Оливия чувствовала, что это доставило бы ему удовольствие.

– Если не спиртное, то что же вам было нужно, когда вы звонили?

Судя по короткой паузе, эти слова его удивили. Но затем последовал слегка насмешливый ответ:

– Пули.

Смелость Оливии разлетелась на части. Она неуверенно двинулась вдоль стены к двери. Пробежав через гостиную, Оливия вылетела в коридор, где поджидал ее Джонз – настоящий трус.

– Ну что? – встревоженно спросил он.

Покачав головой, Оливия обхватила себя руками и прошла мимо него. Она не могла понять, хотел ли Марвик своими словами напугать ее или говорил правду. Но если последнее…

Джонз поспешил следом за ней.

– Так послать наверх бутылку? – спросил он.

– Несколько. – И подсыпать в них яд из болиголова.

Мысль об этом была такой мрачной и пугающей, что Оливия пришла от нее в ужас. Но если бы она произнесла эти слова вслух, Джонз вовсе не был бы изумлен. Судя по тому, что его ничего не удивляло, он уже давно отступился от своего хозяина.

Однако, спустившись вниз, Оливия поняла, что вспоминает выражение лица герцога. Отвращение, появившееся, когда он ударил кулаком по стене. Выражение было отвратительным и совершенно не вязалось с предательски красивыми чертами его лица.

А еще Оливия осознала, что прикасается рукой к своей губе. Оливия потерла ее костяшками пальцев. Он – тиран, сумасшедший. Она даже думать не будет о том, что его беспокоит. Ничто на свете не может оправдать его поведение.

Впрочем, причины были ей известны. Она же читала письма герцогини. Судя по тому, как они поразили ее и какое вызвали отвращение, оставалось только догадываться о том, какой эффект они произвели на Марвика.

Как Оливия жалела, что прочитала их! Потому что он не заслужил этой внезапной, мимолетной симпатии, совершенно смешной, испытывая которую… это ощущение совсем не похоже на желание защититься, а как раз наоборот.

Глава 3

Проснувшись на следующее утро, Оливия ощутила отвратительное чувство обреченности. Она не могла связать его даже с Бертрамом – нет, оно исходило сверху, из покоев, в которых, как в мерзкой берлоге, томился герцог Марвик.

Оливия в одиночестве позавтракала в гостиной, примыкающей к ее спальне. Сквозь стены до нее доносились приглушенные голоса служанок, готовящих себе еду за длинным столом в галерее. Ей показалось, что голоса звучат довольно тихо, без обычных выкриков. Возможно, кто-нибудь – Викерз скорее всего – рассказал всем о прошлом вечере.

Когда Оливия вышла из гостиной, чтобы дать служанкам задания, ее подозрения подтвердились. Полли, Мьюриел и Дорис поздоровались с нею очень кротко, а Мьюриел, прежде чем выйти из галереи, прошептала:

– Вы очень храбрая.

Храбрая? Вероятно, Викерз услышал от Джонза весьма приукрашенный рассказ о произошедшем. Оливия вовсе не ощущала себя храброй. Неожиданно она почувствовала себя подавленной. Впрочем, герцог – не ее забота. Он может жить или умереть, как ему хочется.

Хотя ее вполне устраивает, чтобы он жил до тех пор, пока у нее не появится шанс обыскать дом.

«Это чудовищно», – хмурясь, подумала Оливия. На самом деле она так не думает. Она не злая. И желает ему самого лучшего – даже если он этого не заслуживает.

Выйдя из задумчивости, Оливия обнаружила, что остановилась на лестнице. Внутреннее волнение заставило ее остановиться, а ведь именно бездействия она не может себе позволить.

Сегодня, решила Оливия, она должна начать поиски. Потому что завтра, без сомнения, горничные вновь начнут относиться к ней с презрением и флиртовать с лакеями, заманивая их в темные комнаты, где им совершенно ни к чему заставать Оливию, по уши зарывшуюся в вещи герцога.

Сад гудел все лето. Из темноты своей комнаты, выходящей на клумбы с цветами, Аластер слушал эту какофонию. В окно бились пчелы. Играя около дома, болтали белки. Ранним утром сквозь оконные стекла проникало птичье пение. Все это приводило его в ярость, и в голове стучало.

Ему ничего не нужно от лета. Этот дом станет его могилой. Пьяный, взбешенный, Аластер проклинал жизнь в саду.

Сейчас, поздним октябрьским утром, он проснулся в тишине. Сад умер. Аластер ощущал его неплодородность. Тишина давила на зашторенные окна, как кулак, готовый пробиться сквозь стекло.

Эта тишина – такая оглушающая – несла ему свое послание: он пропустил что-то потрясающее, позволил ему пройти мимо. И это «что-то» никогда к нему не вернется.

Аластер встал. (Зачем? К чему?) В высоком зеркале над туалетным столиком отражалось худое лицо с запавшими глазами – лицо голодного волка. Глаза горели, губа изогнулась, обнажая зубы.

Когда-то он пользовался этой презрительной усмешкой в парламенте – это был прекрасный подручный инструмент, заставляющий его противников замолчать. Сейчас он служил только для того, чтобы заставить замолчать его самого.

Аластер противился этому.

– Ты не уберешься прочь? – резко бросил он.

Прочь: туда, где за ним будет наблюдать огромное число глаз. После бесчисленных месяцев сплетен о нем. «Посмотрите, во что он превратился». Когда-то его называли «надеждой Англии». Мысли о том мире, о глазах, ртах покружились вокруг него, угнездились в груди и стали тяжелыми, как камень. При мысли о мире за пределами дома в легких не оставалось воздуха, Аластер не мог дышать.

В воспоминаниях мира он – государственный деятель. Не глупец и не рогоносец, не человек, которого до безумия ослепило собственное высокомерие. Да не забудет грядущий мир его человеческую сторону. Даже если все его прошлое существование есть не что иное, как одна бесконечная ложь.

Опустившись на колени, Аластер начал свою гимнастику. Двенадцать лет назад, напившись в оксфордском пабе, его друзья заплатили старому солдату, чтобы тот продемонстрировал им свою стойкость. Тот устроил им обычную армейскую тренировку, и ни один из них, кроме самого солдата, не избежал рвоты.

Возможно, дело было в алкоголе. Но тренировка оказалась наказанием. Когда Аластер оторвался от пола, ему показалось, что в нем не осталось ничего, кроме желчи. Это ощущение было даже приятным. Уже четыре недели он устраивал себе такую тренировку, нуждаясь в усталости, которая следовала за упражнениями. Усталость была единственным средством от этой кислоты в жилах, от беспокойства, которое росло в нем, как садовая трава, от ярости.

Когда Аластер закончил и тяжелое дыхание пересушило горло, он подтянул к себе колени, уронил на них лоб и дал поту остудить кожу. Здесь, сейчас, только сейчас, один раз в день, была игра, в которую он позволял себе играть, зарабатывая это право физическим напряжением.

Эта тишина может быть любой тишиной. Это время – любым временем.

Четыре года назад, или пять… – все это началось тогда. Его жена одевается в соседней комнате. Если у нее хорошее настроение, она поет, примеряя бриллианты. Она одевается к вечеру. Каждый вечер устраиваются приемы: политикам нужны друзья, источники, которые можно использовать и которыми можно злоупотреблять.

Вечера бывали и здесь. Маргарет – отличная хозяйка, также известная своей
Страница 11 из 21

способностью заниматься домом, как ее муж – добрыми делами, благородными поступками, превосходством. «Ты сделал мудрый выбор, – сказал ему кто-то. – В один прекрасный день она станет замечательной женой премьер-министра». Как он был рад этому комплименту! Как хорошо Маргарет смотрелась рядом с ним, когда держала его под руку, какие умные разговоры она вела!

Нет, это не могло быть четыре года назад. Должно быть, лет пять прошло. Четыре года назад Феллоуз вернулся в Лондон. И началось! Феллоуз, Нельсон, Баркли, Бертрам…

Аластер поднял голову. Он осатанел от этой мантры, от имен этих мужчин, с которыми она ему изменяла. Он столько раз прочитал ее письма, что мог бы повторить их наизусть, как монолог, как речь из какого-нибудь распутного пустого романа.

«…Мой муж – дурак, он понятия не имеет о том, кто я, чем я занимаюсь…»

«…Говорю тебе, он верит, что законопроект будет одобрен. Но вчера вечером он беспокоился, что Докинз может заколебаться, если только кто-нибудь подтолкнет его к этому. Так что найди Докинза и пообещай ему несколько монет, и тогда законопроект ждет неминуемая смерть…»

«…Прошлой ночью я лежала рядом с мужем и грезила о тебе… Я представляла, что его руки – это твои руки, но потом я открыла глаза, и мне стало просто невыносимо…»

Аластер посмотрел на осколки стекла, валявшиеся вдоль плинтуса. Откуда они тут? После минутного раздумья он вспомнил: это – осколки бутылки, которую он бросил… Когда?

Он бросил ее в девочку, которая сказала: «Я – не девочка». Когда это было? Насколько он помнил, ее голос был удивительно чистым, и он сумел проникнуть в его сознание сквозь темные сточные воды прогнившего мозга. Аластер вспомнил живой блеск рыжих волос, ее необычайно высокий рост, однако воспоминание о ее лице стерлось в его памяти – перед внутренним взором был лишь пустой, бледный, не имеющий никаких черт овал. Зато он запомнил отражение собственного лица в стеклах ее очков. Отражение зверя.

Вспоминая об этом сейчас, он спросил себя, почему она не увернулась? Как она осмелилась так открыто смотреть на него?

Аластер провел большими пальцами по поцарапанным костяшкам остальных пальцев. Он совсем опустился. Нападения на женщин – вот чем он сейчас, похоже, занимается.

Но даже это не заставило ее сдаться. Она снова бросила ему вызов. Должно быть, она безумна. Хотя, конечно, не так безумна, как он.

Аластер вспомнил, как прикасался к ней, желая преподать ей урок повиновения. Но теперь все, что он мог припомнить, – это испытанное им ощущение, когда он прикоснулся к ее губе. Такая мягкая… В один миг по его коже пробежало какое-то восторженное ощущение, и оно не причинило боли.

Но как все предсказуемо. Его отец нападал на слуг. На огромное количество горничных. Еще четыре-пять лет назад Аластер знал, что никогда не будет таким, как отец – хитрым, свирепым, развратным быком. Это было известно ему даже год назад.

Знал. Ха! Глупец всегда много знает, но лишь немногое из его знаний оказывается правдой.

Но когда эта девочка приходила сюда? Вчера? Два дня назад? Двадцать?

Теперь время проходит мимо него. Он попал в ловушку этого мгновения, которое никогда не кончается. Но он и сам не смеет выбраться из него, потому что если он это сделает, все переменится. Мир забудет о том, каким видел его когда-то. Вместо этого он увидит его новое лицо: яростное, искаженное, убийственное.

Осколки на полу, попавшиеся на глаза, – это его амбиции, его идеалы, его глупая самонадеянность: «Я никогда не буду таким, как мой отец, когда повзрослею. Я не повторю его ошибок».

Тишина в саду стала еще более оглушительной.

* * *

Оливия начала поиски с библиотеки, но оказалось, что самые многообещающие ящики забиты географическими картами – их нашлось так много, и некоторые из них оказались настолько древними, что можно было подумать, будто какой-то из герцогов страдал навязчивой идеей собирания карт.

Затем она перешла в кабинет – утром она велела горничным в первую очередь навести порядок там. Едва Оливия зажгла свет, она увидела доказательство их плохой работы в полосках пыли по краям ковра.

Оливия заскрежетала зубами. Это ее не касается. Она же не настоящая экономка.

Она задвинула засов у себя за спиной. Обычно кабинеты обставляли весьма скромно, чтобы удобнее был принимать торговцев. Но эта комната с толстым турецким ковром на полу и дубовыми панелями говорила о ее высоком назначении: тут вели дела явно великие люди. Подумать только, Марвика когда-то считали ведущим государственным деятелем! Современный Кейтон, неподкупный, кумир бедняков. Ха!

Но все же среди этого молчаливого великолепия Оливию взволновали пустой письменный стол и незаполненный регистрационный журнал. Почему-то они казались доказательствами трагедии, чего-то ужасного.

Пожав плечами, Оливия заставила себя отогнать эту мысль.

Да, что-то пошло не так: Марвик женился на порочной женщине. И что из этого? Возможно, он дал своей жене какой-то повод презирать себя. Возможно – к примеру – он кидался в нее вещами.

Оливия потянула на себя верхний ящик стола. Увидев, что он заперт, она вытащила из пучка волос шпильку. Опустить язычок замка оказалось совсем несложно. Этот талант был знаком внимания со стороны школы машинописи, где она сидела слева от будущей виконтессы и справа от бывшей воровки-карманницы, Лайлы, твердо уверенной в том, что ни одну девушку не должен останавливать замок. Секретари – интересный народ.

В ящике оказалось несколько гроссбухов. Сняв очки, из-за которых надписи порой расплывались перед глазами, Оливия обнаружила в гроссбухах записи о доходах с поместий герцога. К августу 1884 года заметки стали неразборчивыми, в сентябре того же года они прекратились.

Вспомнив, в чем дело, Оливия отшатнулась от стола. В августе у Марвика умерла жена. А вскоре после этого он узнал, как она предавала его.

Оливия пододвинула к себе книгу. Как и фотографии мест преступлений, которые печатают в газетах, почерк герцога обладал каким-то патологическим притяжением. Вот здесь его рука дрожит от горя. А вот тут его горе потемнело, искривилось и превратилось во что-то столь ужасное, из-за чего его перо вскоре замолчало навсегда.

Боже! Так, выходит, он – человек! И что из этого? Он – чудовищный человек, она не станет его жалеть.

Оливия перешла к следующему ящику, в котором лежал целый набор сдвоенных папок. В них она обнаружила наброски речей, протоколы заседаний парламента, заметки о дебатах в палате общин и палате лордов.

Просматривая их в поисках имени Бертрама, Оливия почувствовала, что ее любопытство невольно усиливается. Именно так ведутся политические дела? Документы, лежавшие перед нею, были историей сорванных переговоров, проницательности, которую погубила коррупция, несговорчивости предполагаемых союзников. Эти бумаги рассказывали не о кукловоде, а о человеке, который боролся за компромиссы, прибегал к изящной и бесстрастной риторике (Оливия просматривала черновик одной из наиболее известных речей Марвика, в которой тот говорил о важности начального образования), помогавшей ему убедить остальных в справедливости своих доводов.

Эти записи принадлежали идеалисту.

Она отбросила их от себя, словно они горели.

В последнем ящике Оливия нашла
Страница 12 из 21

тонкую пачку личной переписки – это было уже кое-что. Сердце подскочило в груди, когда она увидела подпись Бертрама, но уже через мгновение Оливия с отвращением бросила письмо – это была всего лишь благодарность за обед. Следующее послание оказалось небрежно написанным черновиком, касающимся…

Оливия тихо вскрикнула. Любовное письмо!

«Ломаю голову над тем, как преодолеть размолвку между нами. Поверь мне, Маргарет, ты ошибаешься, считая, что ты мне безразлична.

Представляя свою жизнь, я вижу, что ты находишься в ее центре. А без тебя я вижу только поверженный рай – пустой, несовершенный, испорченный…»

Внезапно любопытство Оливии взбунтовалось. Она бросила письмо. К Бертраму это никакого отношения не имеет. Она не низкая женщина, которая для развлечения сует нос в чужие дела.

Или все же она именно такая? Иногда, в последнее время, Оливии казалось, что она постепенно теряет себя, свои убеждения, которые она так лелеяла: «я невинна; я ошибаюсь; я не заслуживаю ничего такого». Но вместо этого она узнавала о себе много нового – ужасного. Взглянуть только на то, что она причинила Элизабет!

Элизабет Чаддерли вела беспутную жизнь, слишком фамильярно обращалась со слугами и точно не являлась примером сдержанности и добродетели. Однако, несмотря на всю свою легкомысленность, Элизабет была великодушна, задумчива и добра. Она могла бы воспользоваться письмами герцогини, чтобы заставить Марвика поддержать ее брак с его братом. Вместо этого она решила поступить благородно и передать документы герцогу.

И вот Оливия украла несколько из этих писем и сбежала с ними.

Но был ли у нее выбор? Очень долго единственной целью Оливии было спрятаться, сначала – в школе машинописи, потом – заняв место секретаря пожилой вдовы в Брайтоне, и, наконец, что было самым удачным, – поступив на работу к Элизабет.

Но этим летом на вечере в доме Элизабет один из гостей отвел Оливию в сторонку и сказал, что улавливает сходство между нею и портретом, который он видел в кабинете своего друга лорда Бертрама. Оливия поняла, что ей снова пора бежать. Однако она впервые испытала гнев при мысли об этом.

Оливия заставила себя собрать бумаги. Но теперь она просматривала их автоматически, а мысли ее где-то блуждали.

Будучи безрассудной восемнадцатилетней девчонкой, она считала, что Бертрам, которому было уже за сорок и лицо которого кое-где покрылось морщинами, скоро умрет. Через семь лет она поняла, что ошибалась. Он может прожить еще лет сорок. И его мания не исчезала. Само ее существование было для него невыносимым.

Так неужели она должна убегать следующие сорок лет? Неужели у нее так и не появится шанса на нормальную жизнь? Этим летом она впервые подумала о том, что, быть может, ей стоит начать бороться, а не убегать.

Положение противника было много выше ее положения. Бертрам – аристократ, имеющий источники, соответствующие титулу барона. Но он совершил ошибку. Он сговорился с герцогиней Марвик, и она передала его письма дальше. Оливия украла несколько этих писем – одно особенно интересное, в котором он написал герцогине:

«…Что касается этих «досье», как вы их называете, я не могу ничего сделать, разве только высказать свое удивление и отвращение. При мысли о том, что Марвик будет собирать секретную информацию о людях, считающих его своим другом, меня охватывает такое омерзение, описать которое я не способен и вполовину.

Представить себе не могу, какого рода информацию он собрал против меня. Но ради того, чтобы раскрыть этот шпионаж, я с радостью поддержу любые ваши усилия разоблачить его».

Оливия ни на секунду не поверила в то, что досье действительно могло содержать доказательства добродетелей Бертрама. Этот человек был до злобы предан своей власти. Подумать только: когда восемнадцатилетняя девушка предпочла жить своей жизнью вместо того, чтобы прозябать под его ногтем, он отправил убийцу расправиться с нею! Может ли такой человек быть более добродетельным в других своих деяниях? Что бы ни было в этом досье, в нем наверняка есть ключ к тому, чтобы навсегда разоружить его. И она должна разыскать это досье.

В этой куче бумаг его нет. Оливия снова надела очки, при этом у нее подвело живот. Томас Мур прочешет весь город, чтобы найти ее. А ведь слуги обычно судачат, и она прекрасно понимала, как они опишут свою новую экономку. Рыжеволосая, ростом с мужчину? Как только до Мура дойдет хотя бы отзвук эти слухов…

На книжной полке справа не было ничего, кроме папок. Оливия смотрела на них, споря сама с собой. Понадобится очень много времени, чтобы просмотреть их содержимое.

А вот ее время истекает даже сейчас.

Поднявшись со стула, Оливия взяла две папки – столько она могла спрятать в своих юбках. А потом, успокоив себя, направилась к двери. Да, она воровка. Да, она поступает подло. Но, если Мур поймает ее, она умрет.

Глава 4

– Мы здесь все делаем не так! – огрызнулась Полли.

Оливия прикусила язык, чтобы не ответить ей в том же духе. С утра она уже чувствовала себя измученной, в чем не было ничего нового: последние две недели она почти до полуночи читала документы, которые ей каждый день удавалось тайком спрятать в своей комнате. Впрочем, ни один из них не имел отношения к ее делу. Однако, как ни странно, Оливию все больше очаровывали личные записи Марвика.

Марвик пишет – или писал – поразительно. Он делал заметки о каждой прочитанной книге, он записывал свои мысли о всевозможных вещах – о дипломатических кризисах, о сельскохозяйственных изданиях, о природе добра и зла, о качествах великих людей. Он писал как ангел, проявляя такую эрудицию, что Оливия изводилась от зависти. Латынь она изучала всего лишь год, а греческий вообще не учила; порой ночью она задерживалась в библиотеке, пытаясь перевести его цитаты с помощью словаря – просто для того, чтобы доказать себе, что она на это способна.

Чего бы только Оливия не отдала за возможность учиться в Оскбридже! Но она знала, что ни один из университетов не мог бы гарантировать такой способности проникать в суть вещей, какую демонстрировали заметки герцога. И как можно сопоставить эти изящные, удивительные труды с монстром, который прячется наверху в своих покоях? У нее было такое чувство, будто она читает заметки призрака, с которым с радостью встретилась бы, когда он еще был жив.

Это растущее восхищение было извращенным и неприличным. Но она же должна обыскать его кабинет, не так ли? Должна взглянуть на каждый документ, чтобы не пропустить нужный. Таким образом, каждую ночь Оливия бодрствовала до половины третьего, когда просто заставляла себя лечь в постель, а каждое утро, до рассвета, пробиралась в библиотеку, чтобы похитить новую порцию документов.

Оставалось просмотреть всего две папки. В то утро кухарка застала Оливию в тот момент, когда та засовывала их под свой матрас. Кухарка пришла, чтобы обрушить на Оливию список таинственных историй, произошедших в кухне. Пропало пять фунтов трюфелей. Куда они делись? И почему это опять нужно запаивать посуду? Ее же чинили всего месяц назад.

Джонз, с которым Оливия обсудила это за завтраком, не мог ничего объяснить. Похоже, особенно его взволновала пропажа трюфелей, потому что он принялся опрашивать всех, кто работал в кухне.
Страница 13 из 21

Тем временем Оливия пошла проверить горничных и обнаружила в утренней комнате чудовищную сцену: Полли чистила кремово-розовый ковер чайными листьями. На ворсе уже осталось несколько коричневатых полос.

– Отныне ты будешь использовать для чистки соль, – сказала ей Оливия.

– Соль?!

Оливия не особо хорошо разбиралась в таких вещах, однако это знала совершенно точно.

– Светлые ковры чистят только солью, – твердо сказала она.

Сердито пожав плечами, Полли убрала свою щетку и снова принялась подметать.

– Стой! Не надо втирать чаинки в ворс! Неужели ты не видишь – от них остаются пятна.

Полли опустила швабру.

– Тогда, может, я пойду?

Разбросав повсюду чайную заварку?

– Разумеется, нет, – отрезала Оливия. – Сначала ты соберешь все чайные листья, а затем принесешь соль и почистишь ею ковер.

– Соберу заварку руками?

– Конечно, руками. Иначе пятен станет еще больше.

Сложив руки на груди, Полли мрачно уставилась на нее. Слишком поздно Оливия поняла, что делает то же самое. Когда их глаза встретились, Оливия подумала о том, насколько нелепой должна показаться эта сцена всякому, кто пройдет мимо: горничная и экономка были почти одного возраста, и отличить одну от другой можно было лишь по кольцу с ключами, висевшему на поясе у Оливии.

Верхняя губа Полли насмешливо изогнулась. Она была миловидной девушкой с большими карими глазами и каштановыми волосами – кстати, почему она не носит чепец, как полагается? Эти кудряшки надо прикрыть.

– Вы – ирландка? – спросила Полли.

Этим она, конечно, хочет оскорбить ее. Оливия не переставала удивляться, как примитивно устроен мир: если человек незаконного происхождения, он становится объектом насмешек. А если его происхождение законно, но он родился в «неподобающем месте», то тоже заслуживает презрения.

К счастью для себя, Оливия не вкладывала средства в общепринятые достоинства и добродетель: насколько ей было известно, их, как правило, поддерживают лицемеры. Она вздернула подбородок, понимая, что если отступит хотя бы на дюйм, ей уже не вернуть этого пространства.

– Соль, – повторила она сухо, – тоже хорошо собирает пыль. И не оставляет пятен на ковре.

Полли закатила глаза.

«Мне придется ее уволить». При мысли об этом у Оливии появилось ощущение, будто в животе образовался ледяной шар. Ей казалось, что это неправильно – порушить чью-то жизнь, независимо от того, как этот человек себя ведет, – ради того, чтобы сохранить место, на котором она все равно не останется.

Сверху раздался грохот. Полли подняла голову, и Оливия возблагодарила бога за то, что их беседа прервалась, пусть и временно.

Грохот раздался снова, и на этот раз он был еще сильнее. На люстре задрожали хрустальные подвески.

Может, в дом ворвалось стадо слонов?

Повернувшись, Оливия направилась в холл, где обнаружила остальных горничных, лакея и кухаркиных помощниц, – она-то сама что здесь делает? – которые смотрели на потолок.

– Что это? – спросила Оливия.

Позади нее раздался сдавленный смех. Полли шла следом за ней.

– Это его светлость!

Отличная шутка. Оливия хотела разубедить ее, но ее перебили другие горничные.

– Как раз сверху находятся его покои, – сказала Дорис. Эта худощавая горничная с кроличьим личиком понравилась Оливии, потому что была более склонна к мечтаниям, чем к мятежу.

Мьюриел перекрестилась.

– Возможно, это последние аккорды, – проговорила она.

– Последние аккорды чего? – спросила Оливия.

– Мьюриел уверена, что у него сифилис, – ответила Полли.

– Полли!

– Знаешь что, не я это говорила! – Полли подбоченилась. – Но если есть более разумное объяснение его поведению, я бы хотела его услышать. Сначала его сердце надрывалось от горя, и он носился по всему городу, чтобы устроить такие роскошные похороны, какие были только у папы римского. Потом ты узнаешь, что он перебил все зеркала, сорвал траурную повязку и не позволяет приносить себе еду. Проходит лето – и вот он уже не покидает свои покои. Полагаю, он не выйдет из них, даже если в доме начнется пожар. До такой степени мозг может поразить только сифилис, вот что!

Оливия глубоко вздохнула. Теперь казалось, что Марвик наверху колотит чем-то по стенам. Хотелось бы надеяться, что не головой. Или все-таки лучше, чтобы он бился об стену именно ею? Нет, она не может желать того, чтобы он повредил себе мозг. Возможно, герцог еще исцелится, а его мозг когда-то работал просто отлично.

В коридор набились еще несколько слуг и с глупым видом уставились вверх. Прекрасно! Ни у одного из них не хватало смелости для того, чтобы подняться к герцогу и узнать, что происходит, – даже у его лакея, который в углу обнимался с помощницей кухарки.

Оливия покосилась на ведущую вверх лестницу. Ни в одном документе из шкафа она так и не нашла информации личного характера. Насколько велики шансы на то, что в двух последних папках ей попадется что-то нужное? Если только герцог не припрятал самые важные личные документы где-нибудь под подушкой, осталось обыскать только его покои.

Да поможет ей бог! Оливия попробует уговорить безумца выйти из своей комнаты.

Сделав еще один глубокий вдох, она собрала юбку в кулаки и стала подниматься по лестнице.

– О, не ходите туда! – высоким, испуганным голосом воскликнула Мьюриел. – В прошлый раз это была бутылка, а на этот раз может оказаться и нож, мэм!

Откуда Мьюриел об этом известно? Оливия повернулась назад.

– Викерз, вы чудовищный сплетник.

Викерз виновато пожал плечами.

– Будьте мужчиной! – обратилась к нему Полли. – Ступайте наверх вместе с ней!

Оливия обрадовалась неожиданной поддержке. Но Викерз лишь нырнул за спину помощницы кухарки.

– Я… я занят, – сказал он.

– Трус! – бросила ему Оливия. Смешки остальных слуг пришлись ей не по нраву. Она обвела собравшихся сердитым взглядом.

Воцарившееся молчание вполне ее удовлетворило.

Тем не менее, расправив плечи, Оливия заставила себя добавить:

– Если я не вернусь через четверть часа…

«…позовите полицию», – договорила бы на ее месте другая. Но не Оливия. Полиция ее совершенно не устроит.

Как только Оливия приоткрыла дверь в гостиную герцога, шум прекратился. Она нерешительно замерла в дверном проеме, споря с собой. Если грохота больше нет, есть ли необходимость наведываться к Марвику?

А вдруг он ранен и упал?

Но, даже если и так, входит ли в ее обязанности выяснять это?

Возможно, нет. Но, если она хочет каким-то образом надолго выманить Марвика из его покоев, чтобы обыскать их, необходимо начать кампанию, и чем скорее, тем лучше. Прямо сейчас! Оливия зашагала к внутренней двери.

Стук был слишком робким – так ей показалось. «Робость фатальна для лидерства. Мужчины хотят услышать оправдание, чтобы поверить во что-то более великое, чем они сами; неумелый хвастун одолеет их быстрее, чем великий человек, который себя не расхваливает». Марвик написал это в своих раздумьях о Веллингтоне.

Закусив губу, Оливия постучала увереннее. После продолжительной паузы герцог ответил:

– Войдите!

Он ответил! Ошеломленная, Оливия помедлила. А потом, расправив юбки, вошла, готовясь при необходимости пригнуться.

В комнате стоял обычный полумрак, портьеры были задернуты. Понадобилось несколько мгновений, чтобы
Страница 14 из 21

глаза привыкли к темноте. К удивлению Оливии, казалось, что все вокруг в порядке: мебель на месте, никаких разбитых бутылок – за исключением той, которую он бросил в нее: те осколки все еще поблескивали в ближайшем углу.

Пачки бумаг собраны и передвинуты. Одна из них лежала на сундуке, стоявшем в изножье кровати. Другая оказалась на стоящем у окна письменном столе. Где же остальные? Оливия взмолилась, чтобы он не сжег их.

Сердце забилось быстрее, когда она повернулась к герцогу. Он сидел на кровати, почти скрываясь в тени балдахина. Лишь его глаза поблескивали в полумраке.

– А-а… – протянул Марвик. – Моя новая экономка.

Как может человек, который так прекрасно пишет, настолько измениться, превратиться в такое чудовище? Трудно даже представить, что это тот самый вельможа, который написал все эти эссе. И она должна заставить его выйти из комнаты! Господи, что же он тут делал? Его язык не заплетается, в воздухе нет запаха алкоголя и табака – слава богу! Зато Оливия почувствовала запах… пота. Он не был неприятным, но это был запах пота.

– Ваша светлость, – промолвила она, вспоминая, что нужно сделать книксен. – Я услышала какой-то шум и решила подняться, чтобы убедиться, что с вами все в порядке.

– Думаю, об этом можно поспорить. Мисс Джонсон, – добавил он с ударением.

Оливия старалась не обращать внимания на жар, опаливший ее лицо. Неужели у него нет стыда? Зачем он напоминает ей о своем безобразном поведении во время их последней встречи? Ей ужасно хотелось процитировать герцогу его самого: «Мы слишком часто ошибаемся, принимая за привилегию людей высокопоставленных низменные поступки, которые в среде бедняков мы назвали бы грехом».

Вместо этого Оливия резко проговорила:

– Верно, ваша светлость. В бедламе спокойнее. Я решила, что вы разбираете свою мебель.

Герцог слегка шевельнулся, отчего верхняя часть его тела стала видна отчетливее. Он был обнажен до пояса.

Оливия попятилась к двери. Несмотря на худобу, у него были хорошо развиты мускулы.

– Если я прервала…

– И что из этого? – перебил ее Марвик. – Похоже, это вошло у вас в привычку. – Он взял рубашку и натянул ее на себя. При каждом движении его живот изгибался. Весьма волнующее зрелище.

Оливия решила перевести его внимание на свое дело. Похоже, герцог сегодня более разговорчив. Это, конечно, ни о чем не говорит, но пока есть возможность, она должна воспользоваться удобным случаем.

– В этих комнатах следует навести порядок, ваша светлость, – сказала Оливия.

– Нет.

– Мне сообщили, что около месяца назад или даже больше вы запретили горничным входить сюда. И, честно говоря… – Она заставила себя посмотреть ему прямо в лицо, стараясь не покраснеть. – Здесь неприятно пахнет.

Марвик был явно изумлен. Оливия впервые увидела такое оживленное выражение на его лице, хотя оно проявилось всего лишь в том, что он шире распахнул глаза, а его брови на мгновение приподнялись.

А потом – чудо из чудес – Марвик… рассмеялся. Ненадолго, не раскатисто, но это определенно и совершенно точно был смех.

– И чем же здесь пахнет, мэм? Прошу вас, скажите, чем от меня смердит?

– Я бы сказала, по?том, прошу прощения.

Он насмешливо улыбнулся.

– Невероятно, – проговорил Марвик. – Одному богу известно, чем я тут занимался.

Если бы она инсценировала пожар, он бы тут же выскочил из комнаты. Но как можно инсценировать пожар, даже не разведя огонь? Устроить поджог Оливия бы не решилась.

– Это не заняло бы больше часа, – сказала она. – Очень быстрая уборка…

– Мне снова уволить вас? – Герцог встал и вышел из тени балдахина. Взлохмаченные, взъерошенные светлые волосы придавали ему пиратский вид, которые еще подчеркивала и его волчья усмешка. – Газеты будут счастливы: уволена дважды!

Оливия опять пододвинулась к двери. Она не видела вокруг бутылок, но, насколько ей было известно, он мог запустить в нее и стулом.

– Не думаю. Однако мне кажется, ваше настроение улучшится, если вокруг будет чисто. И возможно, вам стоит раздвинуть портьеры… – Взявшись за гуж, не говори, что не дюж… – потому что если человек все время проводит в мрачной темноте, не стоит и жаловаться на то, что у него такое же мрачное настроение, знаете ли.

Герцог смотрел прямо на нее, и выражение его лица опять переменилось. У Оливии появилось необъяснимое чувство, что она его теряет, что он снова уходил в темноту, хотя портьеры и не загораживали весь дневной свет.

– В комнате пахнет, – повторила она, чтобы вернуть его.

Лицо Марвика вновь напряглось.

– Вам известно, – промолвил он, – что вы разговариваете со своим хозяином?

– С моим нанимателем, – поправила его Оливия. – Да, ваша светлость.

Между его бровей залегла морщинка.

– Именно это я и сказал.

Если Оливия чего и не выносила, так это неправильного использования языка. От герцога она ждала большего, но он явно потерял все свои способности.

– Не совсем, ваша светлость, – возразила Оливия. – Вы меня наняли на работу, но едва ли вы при этом стали моим хозяином.

Его брови поднялись, он оглядел ее с головы до ног.

– Вы в последнее время нигде не ударялись головой, миссис Джонсон?

Она не смогла сдержать смех.

Выражение его лица не изменилось. Совершенно ясно, что он пошутил. Но чувства юмора он тоже лишился.

– Нет, – ответила Оливия. – Но благодарю вас за беспокойство.

– Это не беспокойство. – Теперь он цедил слова сквозь зубы. – Это простая логика, но я не могу найти иного объяснения вашему странному и дерзкому поведению. Опять!

Разумеется, не может. Ему пришлось бы подпрыгнуть до потолка, чтобы догадаться, что она не спит ночами, так как ее сковывает страх при мысли о том, что человек Бертрама каким-то образом разыщет ее здесь; что с каждым часом ее пребывания в доме герцога эта возможность становится все реальнее, а шансы скрыться в безопасном месте вдали от Лондона тают на глазах. Но Оливия не должна отказываться от рискованной игры, потому что среди бумаг Марвика может находиться ее единственный шанс на спасение, который она когда-либо получит…

– Простите, пожалуйста, – сказала Оливия. – Но я беспокоилась о вашем благополучии. – И это правда. Ею двигали не только собственные мотивы. Ее действительно… беспокоит… что человек живет в этом первобытном логове, как инвалид. Да, его предала жена. Да, он превратился в странного, маниакального, грубого отшельника. И что из этого? Он волен начать все сначала. Если захочет, он сможет восстановиться, исправить отношения с братом, привести в дом новую жену, которая поможет ему забыть грязную историю с предыдущей. И он снова станет таким человеком, каким был прежде.

Но все это будет нелегко сделать, если Оливия не заставит его выйти из комнаты.

Да, герцог раздражал ее. Если она может сдержать желание пожалеть себя, то и он наверняка в состоянии сделать то же самое.

Развернувшись, Оливия раздвинула портьеры.

Внезапный поток света хлынул на чудовищные залежи пыли. Пыль пустилась в пляс в воздухе, пыль лежала на письменном столе, пыль покрывала толстым слоем ковер.

– Боже правый! – воскликнула Оливия. – Удивительно, что вам удавалось тут дышать!

– Миссис Джонсон. – Судя по тону герцога, он не верил своим глазам. – Убирайтесь к черту!

Оливия повернулась,
Страница 15 из 21

приготовилась защищаться, но… слова так и не слетели с ее языка.

Одно дело – видеть его в полумраке. Но на свету красота герцога засияла. Его волосы блестели. Глаза в обрамлении густых ресниц были голубыми и сверкали, как драгоценные камни. Его кожа была от рождения смуглой и гладкой, а тени подчеркивали эффектные выпуклости его скул. Взгляд Оливии упал вниз, и только теперь она увидела, что Марвик закатал рукава рубашки, обнажив светлые волосы, золотившие его мускулистые руки.

Свет – естественная стихия. В свете герцог стал ослепляющим – золотое существо; такой светящийся человек мог бы писать сонеты и превзойти самого Шекспира… Или вдохновить поэта…

Оливия отвернулась – она была в замешательстве и сильно нервничала, но как-то необычно, по-новому. Ее взор устремился на камин. Она нахмурилась, потом подошла к нему и провела пальцем по каминной полке. Палец стал темно-серым от сажи.

Повернувшись к герцогу, Оливия продемонстрировала ему грязный палец и прищелкнула языком.

– Неудивительно, что вы неважно себя чувствуете.

Марвик смотрел на нее с таким видом, как будто это она была безумной. Похоже, он, как и она, был сбит с толку. Как… интересно. Оливия неожиданно начала себе нравиться.

О господи! Нет, нет, нет… Решимость, поднимавшаяся в ней, неразумна и нежеланна. Она же пообещала себе, что сделает только необходимый минимум. Марвик и его дом, лишенный порядка, – это не ее дело.

Но задира нуждается в запугивании. Внезапно Оливии это стало понятно. Понимает он это или нет, но Марвику отчаянно нужны ее указания. И она намерена сказать, чтобы он вышел из комнаты.

Герцог грациозно склонился перед ней и что-то вытащил из-под кровати. Когда он выпрямился, в его руке была бутылка.

– Кажется, этот язык вы понимаете лучше, – промолвил он.

Когда их глаза встретились, у Оливии появилось ощущение дежавю. Но она в мгновение ока избавилась от него: это было почти так же просто, как в недавней сцене с Полли.

Герцог пытается запугать ее. Но если бы он действительно хотел метнуть в нее бутылку, то уже сделал бы это.

А вдруг она ошибается?

Оливия напрягла челюсть. Она-то переживет синяк под глазом, но вот Томас Мур… В этом Оливия не была уверена.

– Неужели вы и вправду хотите жить в грязи? А всем этим книгам… – Оливия подтолкнула ногой ближайшую к ней стопку книг, и та рассыпалась, – будет лучше на полке. Почему… – Она осеклась на полуслове. Когда книги падали, одна из них раскрылась. Ну, не может же эта цветная иллюстрация…

Оливия упала на колени.

– Это же светящаяся рукопись[2 - Необычные средневековые книги, которые были, скорее, нарисованы, чем написаны.]! – Оливия подняла книгу, рассматривая золоченый ореол вокруг головы святого Бернарда. – Романский стиль… Самые поздние его произведения датируются тринадцатым веком!

Герцог сказал что-то, но что именно – Оливия не расслышала, потому что ее взгляд перебегал от стопки к стопке: возможности расширялись, поражали и одновременно пугали ее.

– Что еще лежит тут у вас на полу? – На полу! – Что же вы делаете с этими книгами!

Герцог схватил ее за руку. И поднял на ноги. Поволок к двери. Но ее взор что-то приметил. Святые небеса, этого не может быть!

Вырвавшись, Оливия бросилась в другой конец комнаты и оттолкнула тома «Левиафана» и «Дон Кихота» на испанском, под которыми…

Оливия схватила книгу и положила ее на раскрытые ладони дрожащих рук, ее разрывали благоговение и ярость.

– Это… – прошептала она, не в силах отвести от книги глаз, – это… «Математические основы натуральной философии» Ньютона. Оригинальное издание…

Молчание.

Оливия подняла глаза, и ее сердце замерло. Герцог возвышался над ней, его лицо походило на грозовую тучу. Он не до конца застегнул рубашку. Ее воротник распахнулся, обнажая широкий треугольник кожи, и – святые небеса! – взору Оливии открылся его левый сосок.

Прижав книгу к груди, Оливия вытаращила на него глаза. За свою жизнь она повидала немало мужских торсов, большинство из которых принадлежали деревенским подросткам, сбрасывающим с себя одежду при виде пруда, в котором ловили рыбу. Но ни единого из них нельзя было сравнить с этим. Его грудь была покрыта волосами. Кто бы мог подумать?

– Вы хотите умереть? – сердито спросил герцог. – Или, может, внезапно перестали понимать по-английски?

Оливия попятилась прочь от него, сворачивая к двери. Марвик следовал за нею по пятам, крался, как волк, преследующий овечку, – не слишком-то приятная аналогия. Но эти невинные книги… Оливия спотыкалась о них – с золочеными корешками, в переплетах из телячьей кожи… Они же бесценны… Она должна спасти от него эти фолианты.

Оливия уже выставила одну ногу за дверь, но тут ее взгляд снова наткнулся на иллюстрированный манускрипт. Она не могла оставить его здесь. Бедняга! Рванувшись к книге, Оливия схватила ее в руки.

– Положите книгу! – взревел Марвик.

– Вы можете оставить у себя все книги! – закричала в ответ Оливия. – Принесите сюда хоть всю библиотеку, но вы не будете держать их на полу!

С этими словами Оливия отступила назад и захлопнула дверь перед лицом герцога.

Глава 5

– Мне нужно два книжных шкафа из библиотеки. – Оливия села рядом с письменным столом Джонза. – Немедленно. Я не…

Она наклонилась вперед, чтобы получше рассмотреть газету, лежащую под локтем дворецкого. Нет, она не ошиблась и правильно прочитала заголовок: «ПРЕДЛОЖЕНИЕ БЕРТРАМА ПРИНЕСЛО ЕМУ ПОБЕДУ».

– Это чертово дело с пропажей трюфелей… – Джонз потер глаза рукой. – Я проглядел месячный список блюд. Мы действительно их не ели, они не были нужны ни для единого блюда. И я поговорил со всеми, кто работает в кухне. Все утверждают, что…

– Я это выясню, – откашлявшись, пообещала Оливия. – Только сначала дайте мне двух сильных слуг, которые смогут отнести шкафы наверх.

– Что? – нахмурившись, спросил дворецкий. – Куда вы хотите их отнести?

Оливия уже знала, как он отреагирует на правдивый ответ.

– Дайте мне шкафы, и я решу задачу с трюфелями… – она щелкнула пальцами, – быстрее Скотленд-Ярда.

– Не думаю, что Скотленд-Ярд заинтересуется пропажей трюфелей. – Голос Джонза был полон скорби. – К тому же я поговорил со всеми, кто мог взять их.

Глаза Оливии вновь устремились на газету. В чем же это победил Бертрам? В триумфальной смерти, может быть?

– Дайте мне шкафы, – рассеянно повторила Оливия.

Вздохнув, Джонз захлопнул тетрадь.

– Очень хорошо, – сказал он. – Пусть их отнесут Брэдли и Фентон.

– Спасибо. – Оливия встала. «Просто уйди, – сказала себе она. – Не терзай себя». – Вы дочитали эту газету?

Джонз посмотрел на газету.

– О… Да, конечно! Следите за новостями? – Он ласково провел пальцем по строчкам. – Было время, когда я гладил по четыре газеты в день. У его светлости был поразительный аппетит на чтение газет. А теперь он и одной не хочет просмотреть. Если бы не я, никто в этом доме не стал бы их читать. – Дворецкий поморщился. – Но модные журналы, миссис Джонсон, газетенки с новостями бегов, дешевые романы – каждую неделю этот мусор отправляется в помойное ведро.

Оливия сочувственно хмыкнула.

– Я люблю читать, – кивнула она.

Джонз вручил ей газету.

– Конечно, должен признать, что новости – не всегда самое
Страница 16 из 21

приятное чтение. – Он щелкнул языком, демонстрируя отвращение. – Вы увидите, что Солсбери занял пост его светлости. Это, конечно, было делом времени, но кое-кому будет очень больно, если он это увидит.

Оливия пробежала глазами первый абзац. Надо же, Бертраму дали пост в кабинете министров! И он продемонстрировал «достойную похвалы христианскую покорность», приняв эту должность. Лицемерная змея! Неудивительно, что он хочет ее смерти: само существование Оливии портит всю его личину.

Она сунул газету под мышку.

– По крайней мере, мистер Джонз, новостями так хорошо разжигать огонь, – сказала Оливия.

* * *

Под присмотром Оливии Брэдли и Фентон подняли шкафы вверх по лестнице. Но как только слуги поняли, что шкафы надо занести в покои герцога, они замерли и начали кричать, как задиристые мулы.

У Оливии было большое желание подогнать их газетой по задам.

– У вас что, совсем гордости нет? Орете, как дети в темноте! Что, по-вашему, он вам сделает?

Оливия пожалела о своем вопросе, едва он сорвался с ее уст.

– Не отвечайте! – торопливо произнесла она и, оставив слуг реветь в холле, двинулась вперед.

Лишь небольшая часть существа Оливии нервничала из-за ее плана. Остальная часть была в ярости, потому что она была уверена в своей правоте. Кроме нее больше некому позаботиться о священных сокровищах, которые валялись на полу у Марвика всеми покинутые и беззащитные. Ну ладно, пусть он даже колотил кулаком стену и бросался бутылкой, пусть совершал все свои чудовищные выходки, но до чего же надо опуститься, чтобы швырнуть на пол Ньютона!

Дверь в покои герцога была закрыта. Нажав на ручку, Оливия обнаружила, что дверь заперта. Трус!

Она прижалась лицом к щели в двери.

– Послушайте, – заговорила Оливия, – я не люблю угрожать кому-то, но ради книг я это сделаю.

Тишина.

Она глубоко вздохнула. Он не оставляет ей выбора.

– Если вы не позволите мне поставить эти книги в нормальные книжные шкафы, я добавлю в вашу еду опиума, так что у вас не останется иного шанса, кроме как пустить меня. – Она замолчала и стала ждать. Конечно, она сделала очень глупое предложение, за которым, несомненно, последует очередное увольнение.

Однако Марвик не ответил.

– Очень хорошо, – сказала Оливия. – Человек может прожить без еды. Но сможете ли вы обойтись без воды? В нее я тоже добавлю наркотик. Вы устроили у себя склад большой части бесценного наследия человечества, но я не позволю вам погубить его.

Засов лязгнул. Оливия отодвинулась назад, готовясь сбежать в коридор, и застыла, чтобы броситься наутек.

Герцог вышел, глядя на нее. Его волосы по-прежнему торчали в разные стороны, но, по крайней мере, он застегнул рубашку.

– Вы безумны, – безучастно произнес герцог.

– Если учесть, что диагноз поставили вы, ваша светлость, то должна сказать, что он весьма убедителен.

Марвик прищурился. Похоже, его ничуть не обеспокоило, как ловко Оливия вывернулась и заявила, что это он стоит во главе домашнего сумасшествия.

– Разве я вас не уволил? Почему вы все еще здесь?

Оливии и самой было интересно, почему.

– Вероятно, потому что вы еще не сообщили об этом своему дворецкому, – предположила она.

– Это я исправлю. – Дверь начала закрываться. – Ступайте собирать вещи.

Оливия осторожно шагнула вперед.

– Но кто же будет отвечать на ваши звонки? Все остальные слишком боятся даже приближаться к вашей двери.

Дверь застыла. Но он стоял где-то за ней, так что Оливия продолжила:

– Вообще-то вам повезло, что у вас есть лифт для подачи книг, иначе вы бы уже умерли с голоду. Скажем, вы могли бы отправлять вниз какие-то записки с обеденным подносом.

Дверь вновь приоткрылась. У Марвика был утомленный вид.

– Вам так не терпится быть уволенной, да?

– Нет, – покачала головой Оливия. – Но ради этих книг я готова рискнуть.

– Смешно, – спокойно проговорил герцог. – Вы уверены, что не были в прошлом актрисой, миссис Джонсон? Причем очень бедной, должен добавить – наверняка вас тоже уволили. Но вы отлично играли в фарсах, в этом я не сомневаюсь.

– «… основы…» – это не шутка! Эта книга…

– Она моя, – перебил ее герцог. – И я волен поступать с нею, как хочу.

Его объяснение возмутило Оливию – главным образом, потому, что она не могла придумать убедительный ответ, опровергающий его слова.

Вместо этого она подбоченилась и сделала еще один шаг вперед.

– Возможно, Джонз до сих пор не уволил меня, потому что – спасибо мне – дом больше не напоминает зоопарк. Здесь теперь чище, чем в последние месяцы, хотя вы этого и не знаете. Но позвольте вас заверить, что в ваших покоях тоже может стать чище и… куда менее пугающе.

Дверь резко захлопнулась.

– Но я хочу расставить книги! – крикнула Оливия. – Позвольте мне внести шкафы для них.

В последующую паузу Оливия внимательно прислушивалась, не решаясь даже дышать. Засов не задвинули. Без сомнения, это можно расценивать как согласие.

Оливия бросилась в холл. Слуги уже начали спускаться вниз.

– Немедленно вернитесь! – крикнула им Оливия. – Иначе я скажу, что это вы украли трюфели!

Брэдли поднял голову и вздохнул.

– Мы внесем их только в гостиную, – сказал он. – Но не дальше, мэм. С сожалением должен заметить, что нам нравится носить наши головы на плечах.

* * *

– Вообще-то он никогда ни в кого не бросал бутылкой, – заявила Оливия. После ужина она собрала слуг, прислуживающих в верхних комнатах, в своей маленькой гостиной. Джонз держал в руках чашку чая, который кухарка заварила ему, чтобы «успокоить нервы», они, как сказал управляющий, особенно расшалились, когда он узнал, что сделала Оливия с книжными шкафами.

– Вы еще погодите, – мрачно промолвил Викерз. – Как только кухарка и Джонз отворачивались, он прихлебывал из обтянутой кожей фляги. – Вы внесли шкафы только в гостиную, но дальше им не продвинуться.

– Они могли бы продвинуться и дальше, если бы я сама могла двигать их… Вы же не видели его… Он не так уж против… – Оливия задумалась… – Ну хорошо, я не уверена, что он знает, что в гостиную внесли книжные шкафы, он туда и не вышел, чтобы взглянуть на них. Однако он даже спорить со мной не стал.

Викерз заговорил, разбрызгивая содержимое своего рта:

– Да он же герцог, черт побери! Возможно, вы не видели его на пике славы, но, поверьте мне, не в его духе спорить с такими, как мы. Вы говорите одно слово, и он просто… – Викерз выразительно провел пальцем по горлу.

– Это верно, – подтвердил Джонз. Он вступил в разговор впервые за четверть часа с тех пор, как закашлялся, услышав признание Оливии о новом местоположении книжных шкафов.

Тем не менее этих слов оказалось достаточно для того, чтобы кухарка заботливо похлопала его по руке.

– Совершенно верно, – согласилась она. – Вы должны сами обо всем позаботиться, миссис Джонсон. Быть уволенной без рекомендаций… – Она покачала головой. – Не думаю, что вам этого захочется, дорогая. Со мною такое однажды случилось, и потребовалось несколько лет, чтобы я оправилась после этого.

– Да что вы? – Викерз выпрямился, слова кухарки явно заинтересовали его. – Скандальное прошлое, да?

– Боже! Что ж, если хотите знать, я взорвала плиту.

Глаза Викерза вспыхнули.

– И что? Кто-нибудь погиб?

Кухарка успокаивающе улыбнулась ему.

– Не так уж
Страница 17 из 21

много людей, – промолвила она. – Но должна сказать, что я испытала настоящий шок, увидев, что здесь точно такая же плита.

Викерз откинулся на спинку стула – похоже, он уже пожалел о том, что задал этот вопрос.

Оливия решила признаться еще кое в чем:

– Он уже уволил меня. Целых два раза.

Джонз снова закашлялся, Викерз присвистнул.

– Да, это ерунда, – бросил он и тут же покраснел, когда кухарка шикнула на него. – Прошу прощения, мэм. Но вы должны признать, что наша миссис Джонсон проявила настоящую отвагу, решив после этого остаться.

– Это… это не отвага, – тяжело дыша, проговорил Джонз. Кухарка похлопала его по спине, и следующие слова он произнес уже быстрее: – Это – преступление! Миссис Джонсон, вы должны… – он снова сильно раскашлялся, – немедленно собрать свои вещи!

– Как это – немедленно? – спросила кухарка, отшатнувшись от него. – Я бы так далеко не зашла, мистер Джонз. Мне кажется, она принесла огромную пользу всем нам, вы так не считаете? Книжный шкаф в его гостиной – ни больше, ни меньше! Это замечательно.

– Будет замечательно, – засияв улыбкой, вымолвила Оливия. – Как только в шкафу появятся книги.

Джонз выпрямился и запыхтел, как паровоз.

– Миссис Бейли, я просто потрясен! Если его светлость что-то сказал, то наша обязанность…

– Да будет вам болтать-то, – бросила кухарка. – Я вам скажу, какие у нас в последнее время были обязанности: увернуться от бутылки или тапка, или уйти, крадучись, чтобы потом спрятаться внизу, или не замечать шум, который он издает. И не притворяйтесь, что у вас есть смелость, потому что у вас ее нет, так как я ни разу не видела, чтобы вы поднимались наверх проведать его. Насколько мне известно, сегодня это сделала миссис Джонсон.

Джонз посмотрел на нее. Оливия пожала плечами.

– Он устроил ужасный шум, и я опасалась…

Джонз как-то очень быстро съежился на стуле.

– Я подвел его, – прошептал он.

– О нет! Да успокойтесь! – проворчала кухарка и начала снова похлопывать его по спине. – Никто не хотел этого сказать. Просто я имею в виду, что, быть может, миссис Джонсон – та самая свежая кровь, которая нам нужна. Будет вам, дорогой мой, не плачьте, есть хорошее…

Оттолкнув носовой платок, который предложила ему кухарка, Джонз выудил из кармана свой и стал тереть им глаза. После этого он крепко сжал переносицу и стал делать такие громкие, резкие и неровные выдохи, что остальные собравшиеся с тревогой переглянулись.

После неловкого молчания Джонз наконец уронил руку.

– Очень хорошо, – промолвил он. – Ради его светлости, ради моего дорогого хозяина я сделаю одну очень непростую вещь – проигнорирую его желание, касающееся миссис Джонсон. Мэм, вы можете пока остаться в доме.

– Благодарю вас. – Вообще-то Оливия ни за что не рассказала бы о своем увольнении, если бы Джонз не производил впечатление этакого милого человека, которого можно уговорить хоть «за», хоть «против» чего угодно. Однако приятно был осознавать, что когда Марвик уволит ее в следующий раз, ей не придется этого скрывать.

Оливия легла спать вполне удовлетворенной. Лишь когда огонь в камине стал гаснуть, она огляделась по сторонам в поисках газеты, которую обещала использовать для розжига, но, похоже, она ее где-то потеряла.

В последнее мгновение перед тем как заснуть, Оливия вспомнила, что оставила газету на книжном шкафу, стоявшем рядом со спальней Марвика.

* * *

– Как любопытно. – Оливия с недоумением остановилась в дверях гостиной герцога. Ночью один из шкафов исчез. Второй был перевернут на бок. Она изогнулась, чтобы получше осмотреться по сторонам, но это не помогло. – Неужели он смог в одиночку передвинуть второй шкаф?

– Это невозможно, – заявил Брэдли, который стоял в нескольких футах позади Оливии, что делало его по крайней мере на пять футов храбрее Фентона, оставшегося в холле. – Это же здоровый зверь. Мы вдвоем его еле притащили.

– Что ж, мы должны спросить его…

– Мэм… – Брэдли заставил Оливию замолчать, бросив на нее печальный, виноватый взгляд. – Не заставляйте нас заходить туда.

– Вы заметили, в каком состоянии находится шкаф? – крикнул из холла Фентон. – Полки разломаны, мэм.

Оливия удивленно посмотрела на шкаф. Фентон прав. Но ведь полки сделаны из прочного дуба по крайней мере в два дюйма толщиной.

– Не хотите же вы сказать, что… – Господи, как Марвику удалось разломать их? Может, он прячет в комнате топор?

Она снова огляделась вокруг. Что-то не так, такое чувство, как будто не хватает чего-то важного.

– Что ж, думаю… – Оглянувшись через плечо, Оливия обнаружила, что слуги опять сбежали. Она со вздохом вернулась в холл. Вероятно, они избрали какой-то обходной путь бегства, потому что на лестнице тоже никого не было.

Ей уже надоедало иметь дело с трусами. Ладно, она поговорит с ними позже. Расправив плечи, Оливия решительно направилась в покои герцога и громко постучала в дверь спальни. Дверь подалась под костяшками ее пальцев и со скрипом отворилась.

Он не запер ее на замок.

И не задвинул засов.

По спине Оливии пробежал холодок. Герцог даже не закрыл шторы. Она увидела, что сквозь щелочку в них на ковер лился дневной свет.

Без сомнения, это хороший знак! Глубоко вздохнув, Оливия шагнула в спальню.

– Ваша светлость…

Открывшееся ее взору зрелище в один миг заставило ее замереть от ужаса.

Марвик сидел под окном, прислонившись к стене и уронив голову на согнутые в коленях ноги. Солнце золотило его и без того золотые, как новенькая монетка волосы; освещало оно и пылинки, летавшие в воздухе вокруг него. А рядом с его босой ногой валялась газета – та самая, которую Оливия прошлым вечером забыла в шкафу. Она со своего места видела заголовок, набранный жирным черным шрифтом: «ПРЕДЛОЖЕНИЕ БЕРТРАМА…»

Остальная часть заголовка была скрыта пистолетом.

Несколько долгих, нелепых мгновений Оливия смотрела на оружие. Оно настоящее. Пистолет ей не привиделся. И он лежит совсем рядом с рукой герцога.

Она сделала шаг назад. Герцог сидел, застыв, как статуя. Кажется, он даже не дышал.

Он мертв! Он застрелился! Однако крови вокруг нет. К тому же, если бы он был мертв, тело давно упало бы набок.

Но, если он не умер… значит, жив… И вооружен.

Оливия отступила еще на шаг назад, страшась того мгновения, когда заскрипевшая под ногами половица выдаст ее. Она не решалась отвести от него глаз. Заведя за спину руку, Оливия стала отчаянно ощупывать дверь в поисках ручки.

Почему же он не двигается? Может, все-таки умер?

Наконец Оливия нащупала ручку.

Голова Марвика приподнялась.

Оливия замерла.

Он смотрел на нее невидящим взором. Свет падал на него под таким углом, что казалось, будто его глаза подсвечиваются изнутри, такими они были голубыми. Свет скрыл щетину на его щеках; и он словно разжег герцога. Марвик стал похож на существо, сделанное из света, огня и голубизны – того самого голубого электричества, что потрескивало в его глазах.

Оливия развернулась, чтобы убежать, и наконец заметила то, чего не увидела раньше: пропавший шкаф. По полкам были аккуратно расставлены ровные ряды книг.

Из ее горла вырвался сдавленный кашель: Оливия запаниковала, рассердилась на себя и на него – за то, что он убрал книги, за то, что он сделал единственное, что помешает ей
Страница 18 из 21

совершить самый мудрый из возможных в сложившихся обстоятельствах поступков: выбежать из двери, повернуть в замке ключ и запереть герцога в его покоях наедине с пистолетом.

Книжный шкаф запретил это. Книжный шкаф отправил ей послание – ненамеренное, но ясное: человек, расставивший книги по полкам по настоянию экономки, не станет убивать свою прислугу.

Он хочет убить только себя.

Оливия заставила себя повернуться к герцогу. Он все еще смотрел в пустоту перед собой, но его рука порхала над пистолетом, поглаживала его. Что за ужасную, задумчивую мелодию наигрывали его пальцы?

– Вы не должны этого делать, – прошептала Оливия.

Похоже, Марвик ее не услышал.

Она не могла вынудить себя приблизиться к нему. Все, что она была в состоянии сделать, – это заговорить.

– Прошу вас, ваша светлость. Что бы ни огорчило вас… – Какая ложь! Ей отлично известна причина его горя, и в этом ее вина, понимала Оливия. Она виновата в том, что оставила газету в таком месте, где он смог найти ее и где его глаза наткнулись на заголовок – последний заряд соли в уже смертельную рану. – …Это не стоит вашей жизни.

С таким же успехом она могла бы говорить с камнем, надеясь, что он обратит на нее внимание. Однако что-то во взгляде герцога изменилось: он сфокусировался на чем-то, чего не видели глаза Оливии, но что зависло в воздухе прямо перед ним. Несколько мгновений она спрашивала себя, не заговорит ли он, не начнет ли яростно выкрикивать какие-то бессвязные слова, довершая свое сходство с безумцем.

Но герцог так ничего и не сказал. И Оливии захотелось, чтобы Марвик заговорил, потому что молчание становилось пугающим, непонятным, неестественным и жутким – как тишина после внезапного несчастного случая с человеческими жертвами. Казалось, весь дом затаил дыхание.

Оливия увидела темные тени под его глазами, очень похожие на синяки. Герцог был похож на человека, охваченного лихорадкой, которая сжигает его изнутри.

– Ваша светлость… – снова заговорила Оливия.

Это может продолжаться целую вечность. Либо она уйдет, поддавшись собственной трусости, либо призовет на помощь смелость и… подойдет к нему.

Оливия не знала, как поступить, пока ноги не понесли ее вперед.

Дрожа, она опустилась перед герцогом на колени. Приблизила к нему лицо, но он будто не видел ее. Он находился в своего рода трансе. Лишь его пальцы продолжали двигаться, поглаживая пистолет.

Все ее чувства, каждая составляющая личного интереса сосредоточились на пистолете, лежавшем так близко от нее – и от его руки, которая может в любое мгновение нажать на курок.

– Ваша светлость, – повторила Оливия, – он не стоит вашей жизни. – Эти слова вызвали поток обжигающего гнева, льющийся прочь из дома, в город. Бертрам не стоит ничего – даже случайного взора уличного оборванца. Назначение в кабинет министров? Да лучше бы он назначил себе встречу с пулей! – Он не достоин даже вашего презрения.

Его пальцы на миг замерли? Оливия не была в этом уверена.

Гнев Оливии рос, а вместе с ним – и безрассудство.

– Если вам это не по нраву, тогда вставайте! Вы считаете, что найдете ответ в своем пистолете? Вы должны заставить его сделать это! Вы же отдали Бертраму свой пост.

Никакого ответа.

Очень хорошо. Если он собирается и дальше игнорировать ее, тогда она будет говорить с тем, что наполняет ее сердце.

– Вы даже не отвечаете на письма, – сказала Оливия. – Как это нелепо, как неправильно, по-детски! Как Солсбери мог не заменить вас? Вы могли бы с таким же успехом вложить пистолет в руку Бертрама. И теперь, когда Бертрам получил ваш пост, не уполовинит ли он то, что сделали вы? Станет ли беспокоить себя поддержкой рабочих или думать о детях в трущобах? Будет ли бороться за то, чтобы они учились? Ха! Да ему будет наплевать, если они даже алфавита не узнают! Чем меньше они будут образованы, тем лучше из них выйдут чернорабочие, ведь они не смогут даже читать. Ему нет дела до бедных – никому нет. Вы были единственным, кто ими интересовался.

Выдохнув, Оливия замолчала, ужасаясь самой себе, – тем, как резко и смело она говорила, как гладко и быстро лилась ее речь.

А потом – что за странная мысль! – Оливии пришло в голову, что волосы у герцога цвета чеканного золота.

От этого она снова разозлилась. Он не заслуживает того, чтобы выглядеть как падший ангел или как воин.

– Вы это сделали! – горячо продолжила она. – Вы отдали ему свой пост, который он использует для того, чтобы его счета и счета его друзей в Лондонском банке стали еще больше. Потому что он никогда не занял бы вашего места, если бы вы сами не решили оставить его!

Ресницы Марвика упали. Теперь он смотрел на пистолет, по-прежнему поглаживая его, с таким видом, словно ее речь – чистая правда, между прочим, – не произвела на него никакого впечатления.

Оливия стиснула зубы – она была поражена и разъярена. Неужели это тот самый человек, что писал и произносил так много сильных речей, от которых у людей перехватывало дыхание? Который ради несчастных вступал в битву с коллегами – и чьи продолжительные и честные битвы-дебаты так пространно описаны в бумагах, хранящихся в кабинете внизу?

Внезапно Оливия потеряла весь страх. Да пусть лелеет свой пистолет! Что он с ним сделает? То же самое, что делает с собой – ничего.

Оливия, качнувшись, встала.

– Я думала, вам не хватает пуль, – сказала она. – Но, полагаю, понадобится только одна. В таком случае никто ничего не заметит – вы же всех разогнали. Англия не заметит.

Герцог шевельнулся.

Этого было достаточно для того, чтобы Оливия опустилась на колени и попыталась лучше разглядеть его лицо. Ровная линия его рта дала ей надежду – это было хоть какое-то выражение.

– Я солгала, – призналась она. – Люди заметят. Конечно же, я замечу.

Никакого ответа.

Оливию охватило разочарование. Но она стояла перед ним на коленях по одной простой и глупой причине: Оливия не могла забыть все написанные им заметки – блестящие размышления об улучшении, о добродетели, и сильные, но неряшливые речи, словно он разрабатывал проект за проектом, требуя от себя все большего – ради людей, незнакомцев, с которыми он никогда не увидится, но которые могут выиграть от его трудов.

Оливия смотрела на Марвика – измученного и прекрасного, ушедшего глубоко в себя, и ее охватило какое-то непонятное – горько-сладкое – чувство. Неужели для него нет пути назад? Неужели он не понимает, что сделал свой выбор и что этот выбор – отшельничество?

Действуя в порыве отчаянной смелости, Оливия прикоснулась рукой к его лицу, слегка приподняла его подбородок, как однажды сделал он сам, только далеко не так ласково.

– Посмотрите на меня, – прошептала она.

Оливия была потрясена, но одновременно испытала чувство ликования, когда его ресницы приподнялись. Она вздрогнула, когда они посмотрели друг другу в глаза; каждый вздох становился все более поверхностным и давался ей все труднее.

Его кожа казалась теплой и чуть грубоватой из-за бороды. Но он производил впечатление человека. Оливии было так просто думать о нем как о чудовище или как о манекене – слишком угловатом, слишком безупречном, чтобы представить, что он соткан из обычной плоти.

Однако герцог – всего лишь человек. Всего лишь и целиком – мужчина. Оливия
Страница 19 из 21

ощутила, как по его телу пробежала легкая неровная дрожь, почувствовала непреклонность, с помощью которой ему удавалось сохранять спокойствие. Ему пришлось приложить огромные усилия, чтобы изолировать себя. Но от чего?

– Вы же гораздо внушительнее, чем кажетесь сейчас, – прошептала она. – Почему вы так настойчиво прячетесь?

Герцог не ответил. Но не отвел глаз. Слова были в его глазах – магнетических, притягательных. Он был силой гравитации и не должен был ограничивать себя – пусть даже в эти мрачные мгновения – этим маленьким, темным пространством, которое он для себя создал. От него исходила сила, напоминающая невидимую волну, захватившую Оливию, вытянувшую воздух из ее легких – именно такова была сила его взгляда. Герцог был больше этой комнаты, больше этого дома. Так почему он пытался сделать себя таким маленьким?

– Вы заслуживаете лучшего, – сказала Оливия. – Дайте мне пистолет.

Один уголок его рта приподнялся. Мертвая улыбка – леденящее, безжизненное выражение.

– Ты понятия не имеешь, кто я, – промолвил он. – Девочка.

«Я знаю больше, чем ты предполагаешь», – пронеслось у нее в голове. То, что Оливия знала о нем – о его безжалостном отношении к брату, о несправедливом поступке по отношению к лорду Майклу и Элизабет, – помогало ей оправдать свой предстоящий обман. Но бумаги, которые она прочла…

Она отодвинулась. Стоит ли помогать ему? Ведь помыслы у нее черные – с начала и до конца.

– Когда-то вы были хорошим человеком, – произнесла она, вставая. – И вы можете снова стать им. Дело только за вами.

– Хорошим человеком? – резко переспросил он. – Спасителем бедных, вы хотите сказать? Ангелом-хранителем?

Герцог выплевывал эти добрые слова с таким видом, словно они были худшей на свете клеветой.

– Да, – кивнула Оливия. Когда-то брат очень любил Марвика. И, судя по публичным документам, он заслуживал этой любви. Предательство жены свело его с ума, но прежде… – Вы совершали замечательные поступки…

Оливию заставила замолчать его улыбка. Она перерезала его лицо, словно по нему полоснули острым ножом.

– Несмотря на то что вы тут видели, вы все еще верите этому? Вы полагаете, что газеты писали правду. Вы глупы, миссис Джонсон.

Оливия прерывисто вздохнула. Ему больше не напугать ее. Скрестив на груди руки, она опустила взгляд на него.

– Разве не вы были автором законопроекта о реформе образования? Не вы ли защищали рабочих, пострадавших при пожаре на фабрике в Халлиморе? Разве не… Не вы ли спонсируете больницу вашего брата?

– О да, – язвительно произнес герцог. – Какое резюме! Очень впечатляет! А то, чему ты стала свидетелем в этом доме… Как оно сочетается с твоим благородным описанием? Скажи мне, девочка, с помощью каких хитросплетений ты составила это описание, подходящее моей репутации?

Оливия открыла рот, но придумать подходящего ответа сразу не смогла. Как удивительно, как противоестественно, что он должен просить ее защитить его… от него самого!

Она, конечно, может солгать. Может извиниться за его поведение. Но даже то, что она тайком узнала, не могло извинить происходящего.

– Я не знаю, – безучастно промолвила она.

– Нет, знаешь, – возразил Марвик. – То, что ты видела в этом доме, – правда. Я – именно такой человек и был таким всегда. Теперь тебе это известно. – Он пожал плечами. – И мне тоже.

Эта философская болтовня неожиданно разозлила Оливию. Сначала пугает ее своим пистолетом, а потом несет эту чушь…

Она отступила на шаг.

– Как я вижу, вы очень себя жалеете, – резко промолвила она. – Простите меня, конечно, но какая это жалкая причина совершать самоубийство! Даже в фарсе придумали бы мотив получше.

Герцог рассмеялся.

– Совершать самоубийство? Миссис Джонсон, в этом пистолете четыре пули, но ни одна не предназначается мне.

У Оливии перехватило дыхание. Она молила бога о том, чтобы лицо не выдало ее чувств, ведь, кажется, она поняла, о ком идет речь.

– И вы не спросите, для кого они? – тихо поинтересовался он.

– Нет. – Четыре пули – хватит по одной на каждого, кому писала его жена… с кем она ему изменяла. – Это не мое дело.

– И когда же это тебя останавливало? – Оттолкнувшись от пола, герцог легко поднялся – раз, раз, раз… Он на несколько дюймов выше ее, а это почти невероятно. Оливия не привыкла смотреть на кого-то снизу вверх, так что, разумеется, ее не стоит обвинять в том, что ей пришлось сделать еще один шаг назад. – Так вы больше не будете снова заманивать меня в мир? – лениво спросил он. – Потому что если я это сделаю, то вовсе не для того, чтобы спасать сирот.

Наконец она поняла! Именно поэтому он отказывался выходить: герцог понимал, что если выйдет из дома, то отправится убивать людей, сделавших из него рогоносца.

И тут ей пришла в голову чудовищная мысль: если он убьет Бертрама, ее жизнь станет намного проще.

Оливия затаила дыхание, ужасаясь собой – и им, конечно, тоже. Стоя, герцог казался более легким, простым, словно это был человек, привыкший подолгу заниматься спортом на воздухе, держать себя в руках, и он уже совсем не походил на ту безмолвную, впавшую в транс, страдающую душу, которую она встретила несколько минут назад.

Внезапно Оливия почувствовала его превосходство. Это было странное, неприятное и очень новое ощущение, но каким-то образом герцог внушил его ей: он поменялся с ней местами, причем не с помощью грубой силы, а с помощью собственного ума. Если она впредь будет уговаривать его выйти из комнаты, то станет частью убийственных намерений.

Марвик сделал так, чтобы Оливия это поняла.

– Не могу сказать, что я поддерживаю убийства, – с усилием произнесла Оливия. Она надеялась, что Господь обратил внимание на эту ее добродетель и добавил ее в качестве противовеса к длинному списку грехов.

Наклонив голову, герцог изучал Оливию. Теперь его глаза носили оттенок глубокого, штормового океана и были слишком умными, чтобы она могла чувствовать себя спокойно рядом с ним.

– А если речь идет не об убийстве, а о справедливости?

Такое ощущение, словно сам дьявол придумал этот тест, чтобы соблазнить ее.

– Убийство – самая худшая форма справедливости из всех возможных. Оно наказывает исполнителя так же, как и его жертву.

– Хотел бы заверить вас, миссис Джонсон, что я не почувствовал бы ни малейших угрызений совести.

Она пристально посмотрела на герцога. Он не отвел глаз, его красиво очерченные губы растянулись в мрачной и простой улыбке.

Несколько скомканных мгновений эта улыбка казалась Оливии прекрасной и необъяснимо соблазнительной. Он превращался во тьму. Марвик светловолос и красив как ангел, но разве не один из самых известных ангелов был тем самым, кто лишился божьей милости?

– Я вас удивил? – спросил герцог. – Прошу простить меня, миссис Джонсон.

Она должна притворяться, что он ее удивил. Куда ужаснее признаться, что она завидует его уверенности, нежеланию испытывать чувство стыда, равнодушию к Господу, к судьбе его души. Каким, должно быть, свободным делает его все это.

В следующий миг Оливия пришла в себя. Он не свободен. Дальше быть от свободы невозможно.

– Я поражена вашей глупостью, – сдавленным голосом проговорила Оливия. – Может, убийство вас и не пугает, но как только вас поймают, будут допрашивать
Страница 20 из 21

и пытать за него, у вас, без сомнения, появятся неприятные ощущения.

Улыбка на его лице погасла.

– Нет, – сказал герцог. – Это не будет неприятнее, чем… – На его лице промелькнуло ранимое, уязвимое выражение. – …Это.

Оливия понимала, о чем он говорит. Она узнала это чувство. Это было выражение страдающего человека, не способного со спокойным сердцем заглядывать в прошлое и не имеющего надежды на лучшее будущее.

Она отступила от него. Почему он испытывает такие чувства? У него нет на это права. Даже она способна увидеть его путь в будущее. Он же герцог, так что может помешать ему делать то, что он хочет?! Только он сам мешает себе.

– Есть тысяча способов отомстить, не убивая кого-то, – с горечью промолвила Оливия. «Дай мне взглянуть на твои личные папки, и уж я позабочусь об одном из твоих врагов. Дай мне десятую часть своего богатства и двадцатую часть своей власти – и я с легкостью найду собственный путь». – Но ни к одному из них нельзя прибегнуть, сидя, съежившись, у стены.

Марвик задумчиво кивнул.

– Мне бы очень хотелось знать, – проговорил он, – чего вы хотите, миссис Джонсон?

– Что вы имеете в виду? Я ничего не хочу, – помешкав, ответила Оливия.

– С виду – да. Можно подумать, что вы действительно ничего не добиваетесь, смело подходя к опасному человеку. Но вы повторяете попытки снова и снова. Так что я делаю вывод, что вы все же чего-то хотите.

Оливии были не по нраву подобные вопросы. Правда, человек, желающий совершить убийство, вряд ли стал бы тратить время на ленивые размышления такого рода.

– Да разве я смело подходила к вам? Вы по-прежнему весьма пугающе смотрите на меня.

Его губы изогнулись в полуулыбке.

– Давайте выясним это. – Он шагнул к Оливии, и она отскочила назад. – Да, это так, – сказал герцог. – Продолжайте в том же духе.

Оливия не хотела уходить без пистолета. Она не вполне доверяла тому, что он говорил.

– Не думаю… – Герцог все еще двигался по направлению к ней. Оливия, приплясывая, отодвигалась назад. Это становилось привычным и утомительным: он мерился с ней силами – шаг за шагом. – Вообще-то это очень грубо, – сдавленно вымолвила Оливия, – вот так преследовать меня. Я бы хотела, чтобы вы…

Как только она миновала дверной проем, перед ее лицом захлопнулась дверь. А потом заскрежетал засов.

Несколько нелепых мгновений Оливия просто стояла, моргая. Но какое разочарование! Он забыл снова уволить ее!

Она, присев, приложила глаз к замочной скважине. Теперь, когда Оливия раздвинула портьеры и впустила в комнату немного света, подглядывать стало проще. Герцог совершенно неподвижно стоял всего в нескольких футах от нее. Господи, неужели он вновь впал в свое обычное состояние?

Потом он исчез из виду. Но через мгновение Оливия снова увидела его, он держал в руках… книгу! Значит, до этого он осматривал книжные полки. По непонятной причине у Оливии при мысли об этом закружилась голова.

Раскрывая книгу, герцог проговорил, не поднимая головы:

– Ступайте прочь, миссис Джонсон.

Как он догадался, что она за ним подглядывает? Оливия на миг ощутила невольное восхищение. Марвик не просто эрудирован – он наблюдателен. И проницателен. Несмотря на свое умопомешательство.

Она ответила в замочную скважину:

– Эти книги расставлены не по порядку. Я вернусь, чтобы расставить их по алфавиту, хорошо? – А еще для того, чтобы убедиться, что он опять не впал в состояние черной меланхолии. Теперь, когда рядом с ним лежит пистолет.

Герцог не ответил на ее предложение. Повернувшись, он исчез из виду.

– Рада была услышать такое предложение, – язвительно произнесла Оливия.

– Вам здесь платят за работу, мэм, – медленно и утомленно ответил Марвик.

По непонятной причине Оливия улыбнулась.

Глава 6

Разумеется, герцог не открыл дверь, когда Оливия появилась через час, чтобы расставить книги. Но, заглянув в замочную скважину, она увидела, что он все еще среди живых – читает в кресле с подголовником, как цивилизованный человек, и пистолета нигде не видно.

Удовлетворенная, Оливия вернулась вниз, намереваясь раскрыть тайну исчезновения трюфелей. Казалось вполне резонным, что их не брал никто из кухонных работников, – должно быть, это сделал кто-то другой. Попросив Джонза потолковать со слугами, Оливия взяла на себя опрос горничных.

Первой, кого позвали в ее кабинет, оказалась Дорис – похоже, она меньше остальных беспокоится о том, что ее заподозрят в воровстве – или так Оливии просто казалось.

По сути, Дорис была не столько не обеспокоена, сколько сбита с толку.

– Зачем мне вообще брать трюфели, мэм? – спокойно спросила она. – Да и что такое трюфели? Это не они ли с виду походят на грязь?

Оливия задумалась. По правде говоря, она ни разу не видела трюфелей. Ее последний наниматель не увлекался французской кухней, хотя французские вина Элизабет точно любила.

– Какая разница, как они выглядят, Дорис? – пожала она плечами. – Гораздо важнее, что они очень дорогие.

– Из этого можно сделать вывод, что я их ни разу не пробовала. И зачем мне пять фунтов трюфелей, если я даже не знаю, каковы они на вкус?

Такая наивность казалась немного преувеличенной.

– Ты могла захотеть продать их.

– О! – Дорис задумчиво кивнула. – Да, в этом есть определенный смысл. Но… Я не знаю никого, кто ест трюфели. Вы их едите? С чего бы кто-то стал их есть? – Она явно очень сомневалась в том, что есть эти грибы безопасно. – Знаете, надо быть о-очень смелым человеком, чтобы съесть что-то, походящее на грязь, мэм.

– Его светлость ест трюфели, – сухо произнесла Оливия. – И они были в той части кухни, где готовят для него, верно?

Захихикав, Дорис прикрыла рот рукой.

– Да, конечно, мэм! Но, честное слово, я не стала бы продавать ему трюфели – полагаю, он счел бы это весьма странным. Подумать только, горничная, продающая хозяину его собственные продукты! А если их никто даже не пробовал, то кому мне их продавать?

Дорис, должно быть, просто смеется над ней.

– Разумеется, ты продала бы их на рынке.

– Да? – На Дорис слова Оливии произвели впечатление. – Это отличный план, мэм! Мне такое и в голову не приходило.

Зато Оливии пришло в голову, что не стоит с таким пристрастием допрашивать Дорис, ведь она, по сути, снабжает ее руководством к мелким преступлениям.

– Ладно, не будем об этом, – торопливо сказала Оливия. – Кто-то из прислуги покупал себе в последнее время новые вещи? Или, может, хвастался тем, что у него неожиданно появились деньги?

– Почему… – Дорис от удивления широко распахнула глаза. – Ну-у, если подумать… Полли на днях выронила пенни, но даже не подумала подобрать его. Она сказала, что это плохая примета, если монетка падает гербом вниз, но я никогда о такой примете не слыхала.

Оливия выдохнула. Терпение!

– Трюфели, – промолвила она, – стоили бы гораздо больше, чем пенни, Дорис. Цена тех, что пропали, была выше, чем стоимость всей провизии, купленной за месяц.

Дорис откинулась назад, она явно была изумлена этим.

– Подумать только, а ведь выглядят, как грязь! – воскликнула она. – Так, выходит, это своего рода маскировка, мэм? Кто-то вздувает на них цену, чтобы сберечь их?

Мьюриел, пришедшая в кабинет Оливии следом за Дорис, немедленно продемонстрировала свои обширные познания.
Страница 21 из 21

Слишком обширные, пожалуй.

– Я слышала, что они… – Понизив голос, она наклонилась к Оливии через стол. – Афро… – как-их-там, мэм? Вы понимаете, о чем я?

Через мгновение Оливия, к собственному ужасу, поняла.

– Ты имеешь в виду афродизиаки?

– Именно так! Так что, пожалуй, вместо того, чтобы смотреть на нас, вам бы лучше поискать старину Уилли, если вы понимаете, о чем я.

Оливия не понимала.

– Старина Уилли? – переспросила она. – Кто это? – Она была уверена, что уже успела познакомиться со всеми слугами. – Я не знакома с человеком, носящим это имя.

Мьюриел закатила глаза.

– Старина Уилли! – многозначительно повторила она. – Вам известно, кто это.

– Нет. – Оливия была сбита с толку. – Боюсь, я не знаю.

Ударив ладонями по столу, Мьюриел наклонилась вперед.

– А у кого есть самый старый Уилли? – прошипела она со свистом.

Оливия постепенно поняла, о чем толкует горничная. Она откинулась на спинку стула.

– Мьюриел! Соблюдай приличия! – прикрикнула она.

Мьюриел с деланым равнодушием приподняла одно плечо.

– Афродизиак, мэм. Надо искать Уилли, который никак не хочет работать. – Согнув мизинец, она грустно посмотрела на него. – Там вы и найдете наши трюфели.

Что за неприличная и нелепая теория! Однако Оливия начала невольно вспоминать слуг.

– Но, выходит, что это может быть… – Она сконфуженно замолчала.

– Именно так! – Сложив на груди руки, Мьюриел серьезно кивнула. – Это сделал старый Джонз!

Лишь Полли стала возражать против расспросов.

– Я думала, что хуже миссис Райт с ее засунутыми под ковер монетками никого не придумаешь. Если не убрала их, значит, плохо подметала. Если убрала – значит, ты воровка! Но трюфели! Сохрани меня, господи, уж лучше бы меня обвинили в краже денег! Я – честная, хорошая девушка. Откуда у меня могут быть отношения с французами?

– Но… – Оливия приложила ладонь ко лбу – у нее начиналась головная боль. – Какое отношение к этому могут иметь французы?

– Но ведь трюфели едят французы, правда? Да, это французское блюдо. Я-то уж знаю, что к чему. И я должна гулять с французом, уж спасибо большое за это! – тяжело дыша, говорила она. – Не хочу и слова слышать против этого!

В тот же день, позднее, Оливия с тяжелой головой и прежним отсутствием информации оказалась в кладовой Джонза.

– Я не знаю, кто взял трюфели, – сказала она. – Понятия не имею!

– И я тоже, – со вздохом промолвил Джонз. – Но мы должны держать ухо востро, миссис Джонсон.

– Да уж. – Оливия едва смогла заставить себя взглянуть на него, так как боялась сильно покраснеть. Неужели еще кто-то обращается к нему в частной беседе, как к… О, она даже не смогла вспомнить это имя.

– Можете не сомневаться, – серьезно проговорил он, – я раньше сталкивался с подобными загадками. Рано или поздно правда все равно всплывет на поверхность. О, здравствуй, Мьюриел! Ты что-то хотела?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/meredit-duran/obmani-menya-dvazhdy-2/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Вам даже в Версале ужинать доводилось, не так ли? (фр.).

2

Необычные средневековые книги, которые были, скорее, нарисованы, чем написаны.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.

Adblock
detector