Николай Рерих. Запечатлевший тайну читать онлайн - Олег Болдырев

Николай Рерих. Запечатлевший тайну

Олег Геннадьевич Болдырев

Человек-загадка

Выдающийся художник и путешественник – это за Рерихом признают, пожалуй, все. А дальше начинаются споры и домыслы. В атеистическую эпоху Рериха порой обвиняли в том, что его духовным наставником, мол, был «реакционный мистик и монархист» Иоанн Кронштадтский. Сменился ветер эпохи, – и Рерих уже стал «масоном и оккультистом», а вдобавок и агентом НКВД… Так кем же он был? Патриотом Отечества, служившим ему независимо от того, кто был у власти в России, «многоступенчатым» агентом нескольких разведок или «странником Светлого Града», обретшим в сокровенных обителях Тибета тайну бытия и запечатлевшим ее в своих полотнах? Насколько верно понимаем мы его картины? Ведь Рерих нередко использовал прием «живописной цитаты»: вводил, скажем, в пейзаж какой-то мотив, которого нет на реалистичной фотографии этого места. И простой сюжет превращался в зашифрованное послание…

Олег Болдырев

Николай Рерих. Запечатлевший тайну

© Болдырев О.Г., 2014

© ООО «Издательство «Вече», 2014

* * *

К священным сознаниям народов в наши дни особо повелительно прибавляется лозунг: искусство и знание.

    Н. К. Рерих. Адамант

Интерес к жизни и творчеству великого русского художника, писателя, поэта, ученого, философа, мыслителя, пророка, театрального деятеля, искусствоведа, путешественника, коллекционера, педагога, общественного деятеля мирового масштаба, духовного Наставника и Учителя – Николая Константиновича Рериха – не ослабевает с годами и, подобно магниту, притягивает и исследователей, и критиков, и почитателей его выдающегося таланта. Многими и многое в его беспримерной жизни понято и осмысленно. Для многих также остается и поныне огромное пространство непознанного, требующее исследования, осмысления и принятия.

Сам Николай Константинович в 1940 году так распределял периоды своей жизни: «Получится: сорок два года – Русь. Одиннадцать – Индия. Финляндия – два. Америка – три. Китай – два. Тибет – полтора. Монголия – один. Франция – один. Англия – год с четвертью. Швеция – полгода. Швейцария – полгода. Италия – четверть года. Не считаю стран проездом – Германия, Япония, Голландия, Бельгия, Гонконг, Джибути, Филиппины, Египет…»

Объединяя ряд периодов в биографии Н. К. Рериха, близких по своему значению и задачам, выделим три основных: российский – время жизни в России с рождения в 1874-м до выезда за границу в 1918 году, международный – с 1918 по 1935-й, и индийский – жизнь в Индии и сборы на Родину – с 1935 по 1947 год.

Автобиографии художник не оставил: детали его жизни рассыпаны в его многочисленных трудах, литературных и художественных, и когда-нибудь они обязательно будут собраны вместе. И вместе с тем в очерке «Жизнь» Н. К. Рерих дал оценку своего жизненного пути, необозримого пути радости:

«Нелегко описать жизнь, в ней было столько разнообразия. Некоторые даже называли это разнообразие противоречиями. Конечно, они не знали, из каких импульсов и обстоятельств складывались многие виды труда. Назовем эти особенности жизни именно трудом. Ведь все происходило не для личного какого-то удовлетворения, но именно ради полезного труда и строительства. На наших глазах много полезных деятелей обвиняли в эгоизме, ради которого они будто бы исключительно творили. Нам приходилось слышать такие обвинения и о Толстом, в отношении братьев Третьяковых, и о Куинджи, и кн. Тенишевой, и о Терещенко, и о многих других, слагавших незабываемо полезное народное сокровище. Завистники шептали, что все эти поборники и собиратели действуют исключительно из самолюбия и ожидают каких-то высоких награждений. Когда мы говорили: “Но что, если вы клевещете, и доброе строительство происходит из побуждений гораздо более высоких и человечных?” – гомункулы усмехались и шептали: “Вы не знаете человеческой природы”. Очевидно, они судили по себе, и ничего более достойного их мышление и не могло вообразить.

Даже дневник очень трудно вести. Не было тихих времен. Каждый день происходило столько неожиданного разновидного, что на близком расстоянии часто совершенно невозможно представить себе, что именно будет наиболее значительным и оставит по себе продолжительный след. Иногда как бы происходит нечто очень житейски существенно, а затем оно превращается в пустое место. Лучше всего обернуться на жизнь на расстоянии. Произойдет не только переоценка событий, но и настоящая оценка друзей и врагов. Приходилось писать: “друзей и врагов не считай”, – это наблюдение с годами становилось все прочнее. Сколько так называемых врагов оказались в лучшем сотрудничестве и сколько так называемых друзей не только отвалились, но и впали во вредительство, в лживое бесстыдное злословие. А ведь люди особенно любят выслушать таких “друзей”. По людскому мирскому мнению, такие “друзья” должны знать нечто особенное.

Именно о таких “друзьях” в свое время Куинджи говорил, когда ему передали о гнусной о нем клевете: “Странно, а ведь этому человеку я никогда добра не сделал”. Какая эпика скорби сказывалась в этом суждении.

Но о радостях будем вспоминать, жизнь есть радость».

Истоки

Николай Константинович Рерих родился в Петербурге 27 сентября по старому стилю – 9 октября нового стиля 1874 года. Родовое имя Рерихов, как считал сам Николай Константинович, происходило из Скандинавии, где оно означало главу или старейшину рода. Согласно новым данным биографов, имя Рерих является германизированным вариантом древнего имени Рюрик, происхождение которого теряется в глубине веков. Некоторые биографы относят возникновение рода Рюрика к древней Исландии, из которой его потомки расселялись по материковым областям Северной Европы и прибалтийским землям и сыграли в истории России исключительно важную роль. Именно представитель рода Рюрика, происходивший из балтийских славян, живших на территории современной Северной Германии, положил в IX веке начало княжеской династии в Новгородской Руси, а впоследствии царской династии Рюриковичей Русского государства.

Пройдя по Дании, Германии и Прибалтике, это славное имя в XVIII веке появляется в России, когда один из предков Рериха приглашается императором Петром I на российскую военную службу. Николай Константинович вспоминал о своем прадеде Рерихе, что тот, в бытность свою «комендантом крепости, отказался уничтожить пригородную церковь, из-за которой шло наступление. Из-за этого обстоятельства, происшедшего по его глубокой религиозности, он имел многие служебные неприятности». Потомки генерала Рериха жили в Лифляндской губернии России, образованной в 1721 году на территории бывшей Шведской Ливонии. Сейчас это Латвия, с которой тесно связаны судьбы ближайших предков Рериха по отцовской линии.

Прадед Николая Константиновича Иоганн Рерих (1769–1859), живший в Курземе, что в Западной Латвии, имел пятерых детей, третьим из которых был Фридрих (1800–1905). Впоследствии Фридрих Рерих изменил свое имя на русский манер и стал Федором Ивановичем Рерихом. От природы ему было даровано недюжинное здоровье: он никогда не носил очки и, будучи заядлым курильщиком, смог дожить до ста пяти лет. Большая часть жизни Федора Ивановича прошла в Риге, где он

служил в правлении Лифляндской губернии и где ему удалось дослужиться до весьма уважаемой должности губернского секретаря. Одно время Федор Иванович проживал у сына Константина в Петербурге, но в последние годы жизни вернулся в Ригу. Кроме дома в Риге, имел он также и дачу на Рижском взморье, куда на летние месяцы съезжались многочисленные родственники.

Его сыну от первого брака, Константину (1837–1900), суждено было стать отцом великого русского художника и мыслителя Николая Рериха. Константин Федорович родился и окончил гимназию в Риге, затем получил высшее образование в Санкт-Петербургском технологическом институте, работал на разных должностях в Главном обществе Российских железных дорог. В тридцать лет стал нотариусом Санкт-Петербургского окружного суда, за семь лет до этого вступив в брак с Марией Васильевной Калашниковой (1844–1927), происходившей из купеческой семьи города Остров Псковской губернии.

В 1873 году семья Рерихов переехала на Васильевский остров в дом № 25 на Николаевской (Университетской) набережной Санкт-Петербурга, что напротив Николаевского (Благовещенского) моста. Здесь на втором и третьем этажах четырехэтажного каменного дома расположилась нотариальная контора Константина Федоровича и жилые комнаты его семьи. Кроме сына Николая, второго ребенка в семье, у четы Рерихов родилась дочь Лидия (1867) и сыновья Владимир (1882) и Борис (1885).

В архиве сохранилась копия свидетельства о рождении Николая Константиновича Рериха:

«Сим свидетельствуем, что города С. Петербургского, Андреевского собора в 1-ой части метрической книги о родившихся за сей 1874 год под № 202-м значится: у Нотариуса Округа С. Петербургского Окружного Суда Константина Федоровича Рериха, лютеранского вероисповедания, и законной жены его Марии Васильевой, православной, и обоих первобрачных, родился сын Николай сего 1874 г. сентября 27, а крещен октября 16 числа. При крещении восприемниками были: воспитанники 6 класса Ларинской Гимназии Александр Павлов Коркунов и дочь означенного нотариуса Лидия Константиновна Рерих, октября 23 дня 1874 года Андреевского собора…»

Детские впечатления Николая Константиновича сохранялись им на протяжении всей жизни, исключительно насыщенной и разнообразной в творчестве, во встречах и событиях. Одним из первых, самых ранних впечатлений запомнилась ему песня Петровской эпохи, которую пела старушка, «гаванская» чиновница Мария Ильинична, жившая в Галерной гавани и приходившая посидеть с детьми Рерихов и потолковать о хозяйстве:

На Васильевском славном острове,

Как на пристани корабельные,

Молодой матрос корабли снастил

О двенадцати белых парусах.

Детство Николая Рериха прошло в доме на Николаевской набережной. К ее граниту приходили военные корабли и оглушительно салютовали, приветствуя спуск на воду своих собратьев. От этих салютов дребезжали стекла в доме, стены содрогались в такт выстрелов, над Невой поднимались облачка дыма, по водной глади скользили лодки, проходили баржи, а ближе к заливу виднелись корабельные мачты, сложный узор которых ежедневно менялся. Вечное движение жизни на границе, разделяющей два мира: земной и морской… Да и сам Николаевский мост считается рубежом, где заканчивается Нева и начинается Финский залив. Недалеко на набережной стоял памятник адмиралу Крузенштерну, много ходившему по морям и открывшему новые земли. Запомнилась юному Николаю мечта о новых землях.

Н. К. Рерих. Санкт-Петербург. 1877 г.

«Среди первых детских воспоминаний, – писал в конце жизни Николай Константинович, – прежде всего вырастают прекрасные узорные облака. Вечное движение, щедрые перестроения, мощное творчество надолго привязали глаза ввысь. Чудные животные, богатыри, сражающиеся с драконами, белые кони с волнистыми гривами, ладьи с цветными золочеными парусами, заманчивые призрачные горы – чего только не было в этих бесконечно богатых, неисчерпаемых картинах небесных».

С двух лет начались поездки в Извару, собственное поместье Рерихов с усадьбой, в Царскосельском уезде Санкт-Петербургской губернии, располагавшееся недалеко от станции Волосово, что в сорока верстах от Гатчины. Приобретено оно было в 1872 году на имя супруги Константина Федоровича Марии Васильевны. Оно и теперь находится в том же живописном месте, приютив под своей крышей первый российский музей Н. К. Рериха. Владели Рерихи изварским поместьем до 1900 года, когда Константина Федоровича не стало.

Семья выезжала погостить на лето также и в Псковскую губернию, в городок Остров, где у Калашниковых, родителей мамы Николая Константиновича, был большой дом, и к дедушке Фридриху в Майори, на Рижское взморье. Исторические места, через которые проходил путь в этих поездках, также западали в память юного Николая: и древние города Псков и Остров, и старинные церкви и крепости, и красивейшие пейзажи. Остались также яркие впечатления и от посещения многочисленных достопримечательностей по пути в Гапсалу, курорт на Рижском взморье: Ивангород, Нарва, Ревель с их древними замками и крепостями, с легендами и преданиями.

Для впечатлительного и наблюдательного ребенка, каковым был юный Николай, собственно именье Извара в детские годы стало местом общения с природой. Именно там была получена счастливая возможность постижения ее тонкостей и глубин. Опыты понимания жизни складывались для будущего художника и мыслителя в Изваре и в связи с нею.

Изварскому периоду сопутствовали многие знаки, ставшие понятными самому Николаю Константиновичу только в зрелом возрасте. Так, само происхождение названия Извара, или, как оно произносилось в XIX веке, Ишвара или Исвара, странно звучавшее для тех мест, Николай Константинович предположительно связывал с жившим неподалеку во времена Екатерины II индусским раджою. Ишвара – санксритское слово, одно из основных понятий индуизма. Обозначает оно Всевышнего, Бога-Творца, Повелителя скрытых творческих сил, проявляющего себя как источник к развитию мира. В индуизме считается, что все боги суть проявления Ишвары.

Сам изварский дом также нес на себе зримые знаки, глубокие символы из далеких традиций и культур. Построен он был крепко, добротно. Фасад и углы были украшены башенками, а на стенах дома дважды повторялся знак розы, напоминавший Николаю Константиновичу витражи готических соборов средневековой Европы и имевший одним из толкований в европейской духовной традиции идею пророка.

От предыдущих хозяев усадьбы сохранились интерьеры изварского дома, старинная мебель. В одной из комнат среди копий голландских картин можно было видеть работу старого письма – огромную гору на закате, скорее даже целый горный хребет. Как оказалось впоследствии, то было изображение Канченджанги, священной горы Гималаев, «пяти сокровищ великих снегов».

Сохранившееся в архиве описание Николаем Константиновичем родительского имения, или мызы, как тогда именовали дачи в восточных областях Прибалтики, сообщает, что езды скорым поездом от Санкт-Петербурга до станции Волосово по Балтийской железной дороге два часа, пассажирским 2?, а «мызная земля начинается в двух с половиною – трех верстах от станции железной дороги, сама же усадьба в девяти с половиною верстах от станции;

сообщение по земской, ныне заново шоссируемой дороге. Всей земли 1385 десятин. Лесу до пятисот десятин. Состав леса смешанный; частью строевой, частью дровяной, хвойный и лиственный. Земли пахотной около пятисот пятидесяти десятин. Лугов (частью заливных) сто десятин. Остальное под озерами, речками, дорогами, болотом и выгоном.

Озер на мызной земле три, причем все возникают из лесных ключей, а одно берет начало в самом парке усадьбы. Две речки, из которых одна в дальнейшем течении становится сплавною и затем впадает в р. Лугу. В озерах и реках рыбная ловля: форели, хариусы, щуки, караси и т. п. В лесах именья значительная охота, которой благоприятствует, что в ограничивающей с трех сторон лесной казенной даче дичь особенно охраняется, так как казенная дача отписана под Высочайшую охоту. В одной версте от усадьбы находится: земский доктор, больница и казенное лесничество. В двух верстах погост и церковь. Мызная постройка следующая: барский дом в двенадцать комнат, одноэтажный с мезонином, каменный, крытый железом; скотный двор и конюшня каменные, крытые частью лучиной, частью соломой; большой двухэтажный деревянный дом; двухэтажный (низ каменный, верх деревянный) дом для рабочих, где помещалось двенадцать семей; сарай деревянный на каменных столбах для экипажей и хлеба; молочная; двухэтажное каменное здание крытое толом, прежде служившее помещением винокуренного завода; большой каменный сарай; амбар деревянный, крытый лесом».

Рано, еще до гимназии, научившийся читать Николай Рерих с большим интересом знакомился с книгами по истории России, собранными отцом для библиотеки изварской сельскохозяйственной школы. «От самых ранних лет, – писал он, – от начала грамоты, полюбились эти рассказы. В них были затронуты интересные, трогательные темы. Про Святослава, про изгоя Ростислава, про королеву Ингегерду, про Кукейнос – последний русский оплот против ливонских рыцарей. Было и про Ледовое побоище, и про Ольгу с древлянами, и про Ярослава, и про Бориса и Глеба, про Святополка Окаянного. Конечно, была и битва при Калке, и пересказ “Слова о полку Игореве”, была и Куликовская битва, и напутствие Сергия, Пересвет и Ослябя, Были и Минин с Пожарским, были и Петр, и Суворов, и Кутузов. Повести были собраны занимательно, но с верным изложением исторической правды. На обложке был русский богатырь, топором отбивающийся от целого кольца врагов. Все это запомнилось, и хотелось сказать, смотря на эту картину: “Не замай!”

…Был там и Гоголь… Тот, кто описывал душу Катерины, кто так умел навсегда вложить в память описания величия природы, кто, подобно турниру Вальтера Скотта, живописал битву запорожцев и кто понимал значение портрета, тот знал и мог многое. Может быть, Гоголь случайно оказался в поле зрения. Но не случайны магниты. Захоронены они так, чтобы на определенных путях можно бы к ним прикоснуться и укрепиться ими».

«И все-то так мило, так нравится, тем-то и запомнилось через все годы», – Николай Константинович с теплотой и благодарностью хранил изварские воспоминания всю жизнь. Чисты и сильны были эти первые впечатления детства, напоминавшие об истоках жизни, богатстве природы и знаках минувших эпох.

Рано проявился его интерес к театру. Очень радовало мальчика посещение театральных постановок. А для домашних постановок в магазине приобретались картонные декорации к различным популярным в то время пьесам: «Руслан и Людмила», «Конек-Горбунок», «Жизнь за царя». Они вырезались, дополнялись собственными рисунками. Дома была устроена небольшая сцена, где декорации и размещались и где юный режиссер пытался применять световые эффекты с помощью различных разноцветных бумаг. Но выбор готовых декораций, как правило, оказывался невелик, и Николай сам пробовал писать и ставить пьесы. Прочитанные им книги давали преимущество историческим сюжетам. Так, юный режиссер поставил «Ундину» на сюжет Шиллера, затем «Аиду», «Айвенго» по Вальтеру Скотту и другие пьесы. Это были первые литературно-театральные опыты, начатые еще до того, как мальчик поступил в гимназию. Затем он «в течение гимназических лет несколько раз участвовал в пьесах Островского и Гоголя. Тогда же рисовались и программы… с портретом Гоголя».

Гимназия

В 1883 году Николай Рерих поступил в гимназию Карла Ивановича Мая, талантливого педагога, возглавлявшего частную немецкую мужскую школу со дня ее основания в 1856 году. В 1861 году эта начальная школа была преобразована и стала именоваться Реальным училищем на степени гимназии. Карл Иванович, последователь передовых взглядов Н. И. Пирогова и К. Д. Ушинского, в свое время окончил с отличием Главное немецкое училище Св. Петра и историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета.

Девизом гимназии стало изречение основоположника научной педагогики чешского педагога-гуманиста XVII века Я. А. Коменского «Сначала любить – потом учить». В педагоги гимназии приглашались только люди, отличавшиеся высокими профессиональными и нравственными качествами, по принципу научной и педагогической одаренности. Можно с уверенностью сказать, что все годы существования гимназии до революции она являлась одним из лучших средних учебных заведений России. И если первой большой удачей в жизни Н. Рериха можно считать счастливые изварские годы, то второй, безусловно, обучение в школе К. И. Мая.

Средние учебные заведения второй половины XIX века в России были практически все казенными, или государственными, как сказали бы сейчас. И качество обучения, как отмечало большинство знакомых с тогдашней ситуацией в школьном образовании людей, было значительно выше в частных. Как считал сам Н. Рерих, став со временем педагогом, к годам революции произошло некоторое сближение в уровнях подготовки учеников, но все же частные школы оставались относительно немногочисленными, а после революции исчезли вовсе.

К. И. Май создавал свою школу на новых принципах, и, применяемые в совокупности, они быстро поставили его школу в ряд лучших для своего времени. Среди основных принципов новой школы стоит отметить задачу обучения и воспитания молодого человека для общественно полезного труда, приготовления к такому труду; разумные действия учителя, учитывающего всю совокупность способностей ученика и не требующего с него сверх таких способностей и общих способностей класса; сокращение домашних заданий для высвобождения времени ученика на всестороннее развитие после уроков; преподавание истинного знания во всей его убедительности и непреложности; практические занятия, плодотворно развивающие в ученике самостоятельность; импульсы, побуждающие ученика к развитию дисциплины и, как следствие, воли; пример преподавателя в качестве самого действенного средства воспитания. Иными словами, предполагалось самое заботливое, доверительное и гуманное воспитание и образование, которые, как считал Карл Иванович, должны даваться семьей, школой и церковью. Сам он неизменно следовал провозглашенным принципам, проявлял максимальное внимание к каждому ученику, вникая в его проблемы и посещая время от времени семьи своих учеников либо по вопросам их обучения, либо по особым, торжественным семейным случаям, поощрял кружки по

интересам, организовывал для учеников театральные постановки с их участием и водил их на экскурсии по музеям Санкт-Петербурга и в походы по его окрестностям.

Семья Рерихов: (слева направо) Мария Васильевна, Владимир, Лидия, Константин Федорович, Николай. Санкт-Петербург. 1883–1884 гг.

Все перечисленное формировало особый дух товарищества среди учеников гимназии. Для учеников и выпускников гимназии К. И. Мая со временем нашлось и название: «майские жуки». Произошло это после того, как по Васильевскому острову прошла первая из многочисленных впоследствии, красочных костюмированных процессий, состоявшая из гимназистов, первый из которых нес огромного размера искусственного жука. Это неофициальное название привилось и даже было воплощено в барельефе над входом в гимназию, когда позднее было построено ее новое просторное здание на 14-й линии Васильевского острова, д. 39. Был выпущен и значок с «майским жуком», который с любовью носили выпускники гимназии.

Школа К. И. Мая имела два отделения: гимназию и реальное училище. Считалось, что в гимназии готовят к университету. Часть предметов преподавалась на немецком языке, являясь первым из изучаемых иностранных языков. Были и четыре других: латинский, английский и французский.

Выпускниками гимназии в разные годы стали люди, достигшие больших успехов в различных отраслях науки и культуры, занимавшие многие ответственные государственные посты, свыше ста докторов наук, а двадцать девять были избраны действительными членами или членами-корреспондентами Академии наук или Академии художеств. Среди учившихся в школе три члена Государственного совета: ректор Санкт-Петербургского университета Д. Д. Гримм, губернатор Петербурга А. Д. Зиновьев, министр внутренних дел и министр юстиции А. А. Макаров, министр внутренних дел Д. С. Сипягин, ректор Университета Э. Д. Гримм, военачальники: генерал от инфантерии Н. А. Епанчин, генерал-майоры С. В. Белов, В. В. Волков, В. Г. Рожков, вице-адмирал Е. И. Волобуев, контр-адмиралы И. В. Коссович, В. А. Петровский, П. В. Римский-Корсаков, инженер-полковник Г. М. Мусселиус, профессор Б. Э. Петри, деятели культуры и художники А. Н. Бенуа, Н. К. Рерих, К. А. Сомов, А. Е. Яковлев, Н. Е. Бубликов, О. Г. Верейский, П. Я. Павлинов, И. А. Пуни, С. Н. Рерих, В. А. Серов, скульптор Б. Е. Каплянский, композиторы В. И. Цытович, Ф. Д. Шевцов, писатели Г. И. Алексеев, В. С. Головинский, В. А. Кнехт, А. А. Ливеровский, Л. В. Успенский, О. А. Хазин, Ф. К. Эйнбаум, поэт Ю. А. Ливеровский, театральные деятели Ф. Н. Курихин, П. П. Подерянский, М. Ф. Стронин. Учился в гимназии дважды Герой Советского Союза, докт. физ. – мат. наук космонавт Г. М. Гречко; ученому-физику и педагогу О. Д. Хвольсону в числе первых было присвоено в 1927 году звание Героя Труда, а три выпускника – В. В. Волков, Д. С. Лихачев и В. В. Новожилов – были удостоены звания Герой Социалистического Труда, пятеро – В. В. Беломорец, М. А. Ельяшевич, Л. Л. Кербер, В. Д. Наливкин и В. В. Новожилов, стали лауреатами Ленинской премии.

В современном варианте гимназия К. И. Мая после целого ряда преобразований и переездов возрождена и является школой № 5 Санкт-Петербурга, располагаясь на 13-й линия В.О. в д. 28, а в здании № 39 на 14-й линии В.О. располагается Санкт-Петербургский институт информатики и автоматизации РАН. Там же с 1994 года действует Музей гимназии К. И. Мая.

Когда родители привели Николая в школу для знакомства с директором, К. И. Май, пообщавшись с новым учеником, прозорливо заметил: «Будет профессором». Сам Карл Иванович преподавал в гимназии географию, очень любил этот предмет и всемерно прививал любовь к ней и своим ученикам.

Н. К. Рерих вспоминал: «В гимназии К. И. Мая чертили карты Азии. Желтой краской отмечали пески и Гоби. Боком мягкого карандаша наносили хребты Алтая, Тарбагатая, Алтын-Тага, Кунь-Луня… Белили ледники гималайские…

Не только чертились богато расцвеченные картины, но и лепились цветными пластилинами рельефные изображения со всеми так милыми нам горами. Поощрялись большие размеры и новые комбинации запоминаемых раскрасок. По правде говоря, такая внушительность изображения была очень увлекательна. На праздниках устраивались географические шествия, сопровождаемые самодельными стихами. Помню, как Бенуа изображал желтый Хуан-Хе, а блондин Калин – голубой Яньцзы-цзян. Мне доставалась Волга»

Стоить сказать об оценках, полученных Н. Рерихом в ходе обучения; дисциплину и прилежание проявлял отменные, но отличником, тем не менее, он не был. Посмотрим в некоторых гимназических табелях его оценки за знания.

Приготовительный класс (1883–1884): Закон Божий – 4, немецкий язык – 4, русский язык – 4?, арифметика – 3, лепка – 5, рисование – 3.

1884/1885 год: Закон Божий – 5, немецкий язык – 4?, русский язык – 4, французский язык – 4, латинский язык – 5, счет – 3?, география – 4?.

1885/1886 год: Закон Божий – 5, немецкий язык – 4, русский язык – 4, французский язык – 4, латинский язык – 4?, счет – 4, география – 5.

1886/1887 год: Закон Божий – 5, немецкий язык – 4, русский язык – 4, французский язык – 4, латинский язык – 4?, счет – 4, география – 5.

1887/1888 год: Закон Божий – 5, немецкий язык – 3?, история России – 4, латинский язык: чтение – 4, письмо – 3, греческий язык: чтение – 3?, письмо – 3, русский язык: язык и литература – 4, письмо – 4, французский язык – 3, английский язык – 4?, алгебра – 3, геометрия – 4, география – 4?.

1888/1889 год: Закон Божий – 5, немецкий язык – 3?, история России – 4?, латинский язык: чтение – 4, письмо – 3, греческий язык: чтение – 3?, письмо – 3, русский язык: язык и литература – 4, письмо – 3, французский язык – 3, английский язык – 4?, алгебра – 3, геометрия – 4, география – 4?.

1889/1890 год: религиозные учения – 5, немецкий язык: язык и литература – 3?, письмо – 3?, история России – 4, латинский язык: чтение – 5, письмо – 3, греческий язык: чтение – 4, письмо – 3, русский язык: язык и литература – 5, письмо – 4, французский язык – 4, алгебра – 3?, геометрия – 3?, география – 4?.

За 1890/1891 год школьных табелей Н. Рериха не сохранилось.

1891–1892 год: Закон Божий – 4, история России – 5, латинский язык: чтение – 5, письмо – 4, греческий язык: чтение – 4, письмо – 4, русский язык: словесность – 3?, письмо – 3?, французский язык – 3, алгебра – 3, тригонометрия – 3, физика и космография – 3.

По некоторым предметам оценки за знания не выставлялись, только за прилежание, за которые Николай получал неизменные 4 или 5.

В школе К. И. Мая Закон Божий читался раздельно для лютеран и православных. Православным ученикам, к которым относился Н. Рерих, уроки давал дьякон церкви Академии художеств Постников. Лютеранам преподавал пастор Юргенс. Николай Константинович вспоминал, как в гимназии, на Пасху, поздравляли директора Карла Мая: «Христос воскресе, поздравляю, Карл Иваныч!» А он обычно отвечал: «И я тоже».

В самом начале гимназического периода отец посоветовал Николаю вести ежедневный дневник, облегчая ему небольшую практическую задачу – иметь материал для написания писем Константину Федоровичу. Совет Николай воспринял и стал вести ежедневный дневник. Навык этот закрепился сразу и на всю жизнь, без перерывов и пропусков, предоставил возможность не только писать отцу и другим родственникам письма, но также еще и дал самому

Николаю Константиновичу материалы для написания и составления многочисленных статей, очерков и книг; оставил богатый, точный биографический материал потомкам.

Из предметов Николай Константинович особо любил историю, литературу и труды классических авторов. Начиная с первых лет гимназии, наряду с собственно обучением и уже продолжая литературные и театральные опыты, Николай Константинович значительно расширил круг своих интересов – он увлекся собиранием разнообразных коллекций: «Сызмальства любил собирать. Было [собрание] энтомологическое – бабочки, жуки. Было минералогическое. Было орнитологическое. Учился у препаратора Академии Наук. Было дендрологическое. Было археологическое – раздал по музеям. Было огромное каменного века – предполагалось отдать в музей Академии Наук… Было нумизматическое…»

С самых первых гимназических лет Н. Рерих увлекся в Изваре и археологическими раскопками, в которых он участвовал, помогая известному археологу Л. К. Ивановскому, основному специалисту по курганной археологии тех лет и, вероятно, первому ученому, связавшему археологический материал с данными древнерусских письменных источников.

Крепким здоровьем Николай Константинович и в гимназии, и после нее не отличался. Его мучили постоянные затяжные бронхиты – основная причина пропусков занятий. В третьем классе врач предложил неожиданное спасение от хворей – выезжать на весенние и осенние охоты. Так, в четырнадцатилетнем возрасте будущий художник стал большую часть свободного времени проводить в изварских лесах на охоте. И здесь обстоятельства сложились удачно: управляющий изварским имением М. И. Соколов с готовностью взялся опекать начинающего охотника, сопровождая того во всех лесных походах. Будучи влюбленным в лес, его красоту и многообразие, Михаил Иванович постарался открыть для юноши лучшие стороны природы леса, а также дать ему возможность проявить «в деле» качества наблюдательности, находчивости и выносливости, почувствовать азарт и удовлетворение при удачах. Николай Константинович полюбил природу в таких лесных странствиях, а многочисленные события, впечатления и наблюдения выражал на страницах своего дневника. Затем эти описания становились рассказами, некоторые публиковались в «Охотничьей газете».

ЗАМЕЧАТЕЛЬНОЕ ФИЗИОЛОГИЧЕСКОЕ ЯВЛЕНИЕ

Однажды, возвращаясь с неудачной охоты, я увидал посреди небольшого озерка трех крякв. «Дай, думаю, выстрелю, хоть ружье разряжу». Дробь у меня в ружье была 8-го нумера, но я, подкравшись к уткам шагов на 30, все-таки выстрелил. Результаты моего выстрела были таковы: одна из уток лежала мертвая, другая улетела, а третья сидела по-прежнему спокойно на поверхности озера, будто ничего не произошло. Я уж хотел по ней из другого ствола выстрелить, да егерь меня остановил: «Погодите, – говорит, – барин, мы ее так, руками возьмем, она, верно, раненая». Поблизости, на счастье, нашелся небольшой досчаник, и мы поехали за добычей. Боясь, чтобы утка не улетела, я все время держал ружье наготове, но, к моему удивлению, утка не только не полетела, но даже, при нашем приближении, не проявила никаких признаков страха или беспокойства.

Когда мы подъехали к ней, я достал ее из воды и посадил на дно нашего досчаника, она нисколько не противилась и так же спокойно продолжала сидеть на досках, как и на воде. Пришедши домой, я осмотрел ее, и она оказалась раненною в левую часть головы; ранка была еле заметная и скорей походила на царапину. Над этой уткой я произвел следующие опыты. Я ее внес в комнату и, посадив на полу, подпихнул – она пошла, пока не стукнулась головой о стену. Потом я ее подбросил на воздух – она полетела, пока, ударившись о стену, не упала, но сейчас же вскочила, оправилась и приняла прежнее свое спокойное положение. Когда я ей дал есть, то должен был ткнуть ее носом в еду, и она ела, пока не съела все, что было на тарелке. Когда кто-нибудь начинал ловко подражать утиному кряканью, моя утка тоже начинала крякать, пока подражавший кряканью не замолкал. Замечательно, что во все это время утка не проявляла никаких признаков самостоятельности и двигалась без всякого сознания, как автомат. Я решил оставить ее жить, чтобы наблюдать за нею. На следующий день я ее вынес на улицу и посадил на крыльцо; она так же спокойно сидела на улице, как и в комнате. Но тут я отошел от крыльца, а когда возвратился, то увидал мою утку во рту дворовой собаки. Я бросился, отбил ее у собаки, но у нее было повреждено горло, и она тут же околела. Даже схваченная собакой, утка осталась совершенно спокойной и не оказала никакого сопротивления.

Интересно, что Николай Константинович наряду с непосредственными впечатлениями от охоты, как и в других своих занятиях и увлечениях, подходил ко всему основательно: он знакомился с научными сведениями по всему, с чем ему приходилось сталкиваться в жизни вообще и в лесу в частности. Таким образом появились многочисленные выписки справочников и книг по флоре, фауне, минералогии, почвоведению – самому разнообразному кругу тем. Об этом говорят сами названия его заметок и рассказов: «Охоты в Царскосельском уезде», «Зимний сезон в Царскосельском уезде», «Черта характера тетерева», «О предохранении ружья от ржавчины», «Описание птиц, перья которых помещены в альбоме № 1», «О ловле и охоте на птиц», «Краткая таблица деревьев С.-Петербургской губернии», «Краткая таблица насекомых, составленная по зоологии Ю. Симашко», «Краткая таблица минералов, составленная по минералогии А. Я. Герда», «Коллекция минералов № 1», «О лесной дичи С.-Петербургской губернии», «О болотной дичи северной России», «Возражение на книжку “Наши благодетели – сарыч и ворона”», «Живучесть зайца», «Ночь в лесу». В рукописном архиве ГТГ хранится также и «Свидетельство от Лесного Департамента ученику VII класса Санкт-Петербургской гимназии К. Мая, Николаю Рериху, на основании статьи 10 закона 3 февраля 1892 г., на право собирания яиц с научной целью во всякое время года в течение 1892 г. в казенных лесных дачах Санкт-Петербургской губернии».

Среди интересов гимназического периода Н. Рериха необходимо также упомянуть любовь к музыке, непреходящую, оставшуюся на всю жизнь, и увлечение творчеством Т. Г. Шевченко, а также Н. В. Гоголя, в произведениях которого были воплощены яркие, всегда живые образы «высокой духовности и тонкой потусторонности». Гоголь часто ставился на ученических спектаклях и всегда был близок Николаю Константиновичу. Ему на всю жизнь запомнились слова главного героя «Тараса Бульбы» о товариществе: «Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на братство. Вот в чем стоит наше товарищество. Нет уз святее товарищества. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в русской земле, не было таких товарищей. Нет, братцы, так любить может русская душа – любить не то, чтобы умом или чем другим, а всем, что ни есть в тебе… Пусть же знают, что такое значит в русской земле товарищество!»

К Н. В. Гоголю, как к учителю, уважение сохранилось на всю жизнь:

«И разве многообразное, но единосущное дарование великого Гоголя, разве оно, как в высокодуховных взлетах, так и в улыбке быта, разве оно тоже не дало посох прочный и легкий?»

Н. К. Рерих. Санкт-Петербург. Октябрь

1882 г.

Развитию кругозора Николая Константиновича способствовал широкий круг знакомых его отца, в Петербурге человека уважаемого за порядочность и профессионализм. К тому же нотариальная контора Константина Федоровича располагалась в самом центре города, рядом были университет, Академия художеств и Академия наук. Представители петербургской интеллигенции – общественные деятели, ученые, художники, писатели – составляли основной круг клиентов и знакомых К. Ф. Рериха. Среди частых посетителей, с некоторыми из которых он состоял в дружеских отношениях, можно назвать М. О. Микешина, видного художника и скульптора, автора целого ряда известных российских памятников; Д. И. Менделеева, выдающегося русского физика, химика и общественного деятеля, автора Периодического закона химических элементов; востоковедов-монголоведов профессоров А. М. Позднеева и К. Ф. Голстунского; видного ученого-агронома А. В. Советова; профессора Томского университета А. П. Коркунова; Д. Л. Мордовцева, историка и публициста, много писавшего на темы русской и украинской истории; историка, публициста и поэта Н. И. Костомарова и многих других.

На многочисленных встречах в квартире Константина Федоровича Рериха звучало много полезного для развития сына: «С большею признательностью вспоминаются все, кто так или иначе возбуждал и чеканил мысль». Д. И. Менделеев, например, неоднократно высказывал свои идеи, созвучные мыслям молодого Николая Рериха: «Высшее развитие – в творчестве, если только подражать да потреблять, так не выжить человечеству, как не выжили мамонты».

Разнообразные впечатления и наблюдения жизни записывались. Целый ряд статей был написан и для славянского журнала «Нада», что в переводе значит «надежда», издававшийся в Боснии. Статьи об охоте печатались в журналах «Природа и охота» и «Русский охотник». А первыми литературными произведениям, вероятно, стали: рассказ «Клад», написанный в 1887 году, и тогда же написанные стихи.

КЛАД

Около большого мыса стояла деревня, жил в ней бобыль: мужик он был хороший, и только не имел ни кола ни двора. Дело было летом, под Иванов день. А в этой деревне ходили слухи, что в лесу сокрыты большие клады. Вот и задумал Петр, так звали мужика, попытать счастья – пойти ночью под Иванов день в этот лес, поискать клада. Отправился он [к] ворожее и спросил ее, как узнать ему, в каком месте клад сокрыт. Она его и научила, чтобы искал он светящегося цветка папоротника, и из того цветка выйдет огонечек и поведет его к тому месту, где клад сокрыт, «только, – прибавила она, – ты лучше и не пробуй это сделать, потому клад тебе в руки прямо не дастся, а будут являться тебе разные чудовища, и если ты их испугаешься, то и огонек пропадет и клада тебе не отыскать будет».

Вот наступила и ночь, взял Петр заступ, заткнул топор за пояс и отправился в лес.

Пришел он к опушке леса, и стало страшно ему, да вспомнил он, что ворожея ему говорила, перекрестился и пошел в лес. Ходил он, ходил, нет, нету ничего. Уж хотел домой воротиться, да вдруг видит, блестит что-то между двух кочек. Пошел туда, глядь, цветет папоротник, а цветок так и светится. Подошел он туда, аж из цветка-то нехонький огонек выскочил, и по воздуху так и двигается. Пошел за ним Петр, вдруг на него рысь, как скакнет с дерева, он побледнел, да вспомнил, что надо делать. Перекрестился и сказал: «Чур меня, рассыпься», глядь, а рысь и пропала, как будто ее и не бывало.

Идет он дальше, вдруг змей на него ползет; он сказал то же самое, и змей пропал. Идет он дальше, вдруг выходит сам оберегатель клада – лесовик. Петр взял и перекрестил его, как взвизгнет он, и убежал.

Идет Петр, а лес перед ним так и расступается. Вдруг огонек остановился и пропал. Подошел туда Петр, взял заступ, начал рыть; рыл-рыл, вдруг заступ ударился обо что-то железное. Он запустил руку и вытащил котелок полон золота и серебра, и пошел домой, пришел домой, уже светает.

На другой день пошел к ворожее и отблагодарил за ученье 100 рублями. И стал он жить хорошо и расчетливо. А жил также в том селе богач. Услышал он про все, и задумал он на другой год идти также в лес отыскать клад. Только пожалел он денег, которые надо было ворожее отдать за ученье, а пошел к Петру. А тот купил место, выстроил избу, накупил товаров, открыл лавку. Дела у него пошли хорошо.

Вот сидит на крылечке, носогрейку покуривает, как подходит к нему Семен, так богатого мужика звали, кланяется и говорит: «Научи меня, Петр Сидорыч, что надо мне делать, чтобы клад найти, хочу я тоже попытать счастья».

«Что ж, – говорит Петр, – если хочешь, так садись и слушай», – и рассказал ему все по правде, по истинной. И пошел Семен в лес.

Идет он, нашел и цветок, и разных зверей встречал да говорил им, что Петр его научил, и они рассыпались.

Подошел он и к тому месту, где огонек остановился и пропал. Начал рыть, рыл-рыл, вырыл клад. Только хотел взять его, и покажись ему, что воры в его дом залезли и сундук ломают с деньгами. Бросил он клад, хотел домой бежать, а тут в лесу захохотало и закричало: «Испугался, испугался». Вспомнил он, что Петр ему говорил, глядь, и клад уж и пропал.

Пошел он домой, начал скучать, затем пропил имение свое, вошел в долги. И посадили его в тюрьму за долги. Так он и умер.

БИТВА

Штыки сомкнулись,

Гром орудий,

И лязг кинжалов и мечей,

И конский топот, и стон людей.

NEMO

Вздымает волны океан,

На них фрегаты с крейсерами,

Летят, свершая долгий путь,

Из света Нового во Старый и обратно.

Юноша стремился анализировать окружающие обстоятельства, оценивать историю страны. В качестве примера можно привести школьное сочинение «Москва и Петербург» 13-летнего гимназиста Н. Рериха: «И теперь, уже не говоря о внутренней жизни, даже в возможности этих городов много разницы; это произошло от того, что они появились в разное время и под различными влияниями, и таким образом развивались совершенно иначе. Не правда ли, теперь Москва имеет вид, если только можно сделать такое сравнение, бабушки, у которой чепец свернулся на сторону, а Петербург подтянулся, вытянулся, словно солдат на часах. Рядом с этим, сколько в Москве оригинального, чисто русского, не взятого за границей; а имеет ли Петербург хоть что-нибудь свое, родное, не заграничное; нет, в нем все, начиная с названия, не русское. Отчего же это произошло? В ответ на это надо проследить историю развития, этих городов с самого их основания, и она даст красноречивый ответ.

Сперва о Москве – старшим преимущество. Москва первый раз в летописях упоминается в 1147 году; появился этот городок благодаря Суздальскому князю Юрию Долгорукому и затем, пользуясь удобным географическим положением и благодаря своим предприимчивым князьям, постепенно разрастаясь и присоединяя новые города (Коломна, Можайск и др.), сделался столицей, центром русского государства. Никакого влияния, кроме чисто русского, на него не оказывалось, и поэтому с самого основания в нем сосредоточилось все родное, русское без всякой примеси. Целый ряд князей и государей с Даниила Александровича заботился о благосостоянии Москвы. Затем при Иоанне III Москва приобрела много черт греческих городов. Но этот греческий стиль не мог существенно изменить вида и жизни Москвы, потому что греческие черты давно уже, еще при

Олеге, переносились из Царьграда в Русь и, мало-помалу, входили в характер и жизнь Русских; так что не изменили совершенно русский стиль, а только улучшили, сообщили ему оригинальность. Насколько стиль Москвы строже Петербургского, можно видеть на совсем частном, пустом примере: в Москве на церквях кресты большей частью русские, а в Петербурге, по большей части, кресты и лютеранские и католические и очень мало русских».

Данное сочинение было оценено преподавателем на 4. А всего в гимназическую пору Н. Рерихом, по некоторым оценкам, было написано свыше сорока рассказов, не менее трех десятков стихотворений и выполнено около пяти десятков рисунков, преимущественно пером или карандашом.

В гимназии проявилась способность Н. Рериха наилучшим образом организовать свой рабочий день: он успевал необыкновенно много и обдумывать и практически выполнять, не проявляя ни суетливости, ни повышенной активности. И способность эту, думается, не стоит считать какой-то производной от особой педантичности или холодной расчетливости. Весь круг его интересов той поры говорит о двух важных особенностях характера Николая Константиновича: о любознательности, о стремлении к углубленному познаванию окружающего мира, вкупе с коллекционированием, этом методе самообучения; также и о потребности к творчеству, в основном писательскому и художественному. Именно натура исследователя влекла его к познаванию – познаванию планомерному, уверенному и напряженному в своем стремлении дойти до сути вещей, а внешние условия жизни, семейные и гимназические, этому не мешали и даже, наоборот, являлись благоприятными.

Наклонности исследователя, собирателя и созидателя проявились в нем рано, в гимназии, но вполне отчетливо. К окончанию гимназии юноша точно знал, чем он хочет и будет заниматься в жизни.

В предпоследнем гимназическом году друг семьи Рерихов скульптор М. О. Микешин обратил внимание на рисунки Николая. Начинающий художник очевидно прогрессировал, и Михаил Осипович несколько раз говорил на эту тему с Константином Федоровичем Рерихом. Сам Н. К. Рерих к концу гимназии все сильнее и сильнее чувствовал тягу к живописи. Первым учителем в искусстве стал как раз М. О. Микешин, а также художник-мозаичист И. П. Кудрин. Первым живописным произведением Н. К. Рериха, по-видимому, следует считать рисунок розы, выполненный в 1891 году.

Занятия с М. О. Микешиным и крепнущая тяга к живописи наводили Н. Рериха на думы о пути художника. При этом он также ясно понимал, что хочет идти по жизни и вместе с историей, археологией, философией. Отец же, когда заходила речь о выборе жизненного пути для сына, настаивал только на юриспруденции, видя в сыне продолжателя своего дела, способного обеспечить себя и будущую семью. Возникший конфликт после долгих споров был разрешен компромиссом: Николай Константинович, следуя воле отца, решается поступить на юридический факультет университета, отказавшись от планировавшегося изначально исторического, а также – в Академию художеств, куда стремился сам.

Летом 1893 года был получен аттестат зрелости, и перед Н. Рерихом открылся новый этап жизни: он подал прошения о поступлении одновременно и Санкт-Петербургский университет на юридический факультет и в Академию художеств.

«Аттестат зрелости. Дан сей сыну Нотариуса Николаю Константиновичу Рериху. Вероисповедания православного. Родившемуся 27 сентября 1874 года, обучавшемуся 9 лет в С. Петербургской Гимназии К. Мая и пробывшему один год в 8 классе, в том, что, во-первых, на основании наблюдений за все время обучения его в Гимназии К. Мая поведение его вообще было отличное, исправность в посещении и приготовлении уроков, а также в исполнении письменных работ образцовые, прилежание примерное и любознательность по всем вообще предметам весьма живая, и во-вторых, что он обнаружил нижеследующие познания:

Закон Божий – пять, русский язык и словесность – четыре, логика – пять, латинский язык – четыре, греческий язык – четыре, математика – три, физика – четыре, история – пять, немецкий язык – четыре.

На основании чего и выдан ему сей аттестат зрелости, предоставляющий ему все права, обозначенные в пар[аграфах] 130–132 Высочайше утвержденного 30 июля 1887 г. устава Гимназий и прогимназий.

По отбывании воинской повинности пользуется правами, указанными в Высочайшем Повелении 10 февраля 1886.

С. Петербург, июня 1-го дня, 1893 года».

Университет и академия

Перед поступлением в Академию художеств летом 1893 года Николай Константинович готовится под руководством И. И. Кудрина в музее Академии художеств – рисует те самые гипсовые головы, которые обычно предлагаются на вступительных академических экзаменах. Наставник просит не увлекаться тушевкой: «Главное, покажите, как строите». Затем успешно сдает приемные экзамены, выполнив рисунок головы греческого юноши II века Антиноя: «Сделал, что мог. Прихожу узнать. В вестибюле встречает Новаренко и начинает утешать: “Не в этом – так в следующем году”. – “Неужели провал?” – “В списках нет Вас”. Но тут же стоит швейцар Академии Лукаш (мы его очень любили) и укоризненно увещевает Новаренко: “Чего смущаете, раньше, чем говорить, прочли бы списки”. Принят, и даже хорошо!!!»

Занятия для Николая Константиновича начались сразу в двух вузах и потребовали собранности и организованности. Распорядок дня сложился примерно следующий: подъем в девять часов утра, с десяти до часа – занятия в академии, с часа до трех – университет, с трех до пяти – работа над эскизами, с пяти до девяти – вечерние классы и практические занятия в академии, с девяти до двенадцати ночи – чтение, литературная работа, встречи с друзьями и знакомыми, участие в студенческих кружках. В праздничные дни и каникулы – выезды на натуру, археологические раскопки, охота, посещение музыкальных концертов.

Музыка всегда играла в его жизни важную роль. Николай Константинович старался посещать все наиболее значимые в музыкальном отношении события: известные Беляевские симфонические концерты в Дворянском собрании, концерты Русского музыкального общества в консерватории. Из композиторов поначалу выделял Римского-Корсакова, Глазунова, Лядова, Аренского, Глинку; затем пришла пора Вагнера, Скрябина, Прокофьева. Трепетное отношение к звукам музыки Н. Рерих вынес из детства, когда в их дом маленькая девочка приводила слепого старика-настройщика. После настройки тот играл на рояле и доставлял этим мальчику великое наслаждение. Семья Рерихов имела абонемент в Большой оперный театр. «Казалось, – вспоминал впоследствии художник, – что музыканты играют по золотым нотам. Была забота, чтобы все в ложе скорей сели по местам. Господин с палочкой пришел! – так тревожно заявлялось в аванложу в боязни, что запоздают и начнут двигать стульями и говорить, а там уже волшебно играют по золотым листам». Уже много позднее, в экспедициях, при экипировки которых тщательно учитывался каждый килограмм груза, Николай Константинович неизменно берет с собой патефон и пластинки к нему.

Н. К. Рерих. Санкт-Петербург. 1896–1898 гг.

Николай Константинович учится в головном классе у профессоров Н. Лаверецкого и И. Пожалостина. Сдав там первый экзамен, переходит в фигурный

класс к П. Чистякову и Г. Залеману. Затем, после сдачи следующего экзамена, – в натурный класс к Б. Виллевальде, Н. Бруни, В. Маковскому, И. Подозерову и успешно трудится, получив первый разряд за эскиз «Плач Ярославны». К тому же периоду относятся эскизы «Святополк Окаянный», «Пскович», «Избушка пустынная», «На границе дикий человек», «Пушкари», «Вече», «Варяги», «Воин», «Воины у костра ночью», «Выдача головой», «Всадник», «Девушки на обрывистом берегу», «Витязь на коне», «Ушкуйник», «Зверя несет», «Иван Царевич наезжает на убогую избушку», «Утро богатырства Киевского» и др.

Под впечатлением от археологических раскопок, в которых с неизменным интересом участвует, он пишет не только отчеты и рассказы, но также и стихотворения.

«Нешто вы, барин, хотите кости покою лишать!

Только что нам за дело. Сопки заутро копать

Хочет, вишь, барин. Слышь, Нюшка, ты поскорей побежишь

Завтра кто с ломом, с лопатой или чтоб

Весь сход повестить».

Утром гурьбою веселой к реке потянулся народ.

Все веселится. Щебечут птицы. Высоко плывет

Ястреб в лазури. Турлычет в мшаге журавль молодой.

За рекою все мхи лишь покрытые тощей сосенкой кривой

Или березкой карельскою… Дальше – там лес вековой,

Словно прозрачною дымкой закрылся он синевой.

Сумрачен, грозен бормочет. Прочь! Стороной проходи

Знаю! Ты враг мой – погубишь… Лишь тебя в чащу пусти.

Вот и курган. Горделиво он над рекой возвышается.

Время щадило его… ну так люди стереть собираются.

Все, чем веками природа холмик печальный убрала,

Все беспощадно лопата по сторонам раскидала.

Мох, что могильные камни зеленью свежей покрыл,

Землянику и кашку; годами все что росло истребил,

Погубил… И к чему? Но не время об этом теперь говорить.

Уж глубоко разрыли… Тут будем скоро кости теперь находить.

«Барин! ось глянь-ка! Медяшка! Парень веселый сказал.

Это серьга была, взял я, холод в груди пробежал.

Чьею была ты? Веками мирно лежала в земле,

Да судьба не судила в покое лежать и попала ко мне.

Вынули череп. Осклабясь, он на меня посмотрел.

Может быть, тайну какую? Может, поведать хотел.

Что ходили в минувшее время любоваться его красотой

Иль просил, чтоб рукою жестокой не тревожил его я покой

Может быть… Эх, я не понял, что он пытался сказать.

Вспомнилось только, что скоро буду и я так лежать.

Лишь когда и какая лопата на меня накидает земли,

Кто ж разроет ее и кто вынет пожелтевшие кости мои.

Николай Константинович часто обращается за советами к профессорам академии, показывает свои эскизы И. Репину, внимательно прислушиваясь к его замечаниям. Создает работу «Садко у морского моря» под впечатлением от музыки Римского-Корсакова. Во всех своих картинах разрабатывает тему Древней Руси, будучи знакомым с лучшими трудами современников – выдающихся российских художников, пишущих в историческом жанре: В. Сурикова, В. Васнецова, В. Верещагина и А. Рябушкина. Но ищет вместе с тем свою ноту, свою тему, не отвергая при этом достижений предшественников. Записывает в дневник: «Еще далеко до самого дела, теперь только надо начинать подготовку для него – для пролития света, иллюстрации родной истории…»

Так у Николая Константиновича возникает идея создания в академии кружка самообразования для будущих художников. Он пишет в письме своему другу Леону Антокольскому: «Теперь о кружке. Спасибо, что разделяешь мои мысли. Помоги мне выполнять, давай, выполним эту задачу. Только тут необходим строжайший выбор. Люди все должны быть честные, хорошие, добрые. Должны быть далеки от зависти, этого разлагающего элемента. Чтобы в этом кружке было поменьше грязи, ведь и без того чересчур много подлости и грязи кругом. Числом не более 10, и десяток-то дай Бог набрать подходящих людей. Будем помогать друг другу развиваться, образовываться, расширять кругозор – что невозможно одному, то возможно многим. Художнику должны быть просто все специальности известны, должны быть известны стремления общественные.

Трудную, брат, дорогу мы выбрали, но все же я предпочту быть средним художником, нежели специалистом по другим многим областям. Все же его занятия чище, лучше, все же искусство порождено лучшими, высшими стремлениями людей, тогда как многое другое порождено низшими, а то и животными стремлениями. Ведь лучше служить тяжелым трудом, но делу хорошему, нежели несимпатичному. А кружок чем важен? Художнику больше, нежели всякому другому, приходится испытывать разочарования и также увлекаться. Кружок же добрых честных товарищей может наставить увлекающегося на пути истинные, может поддержать упавшего духом… Твой Н. Рерих»

Вовлекая товарищей в свой план, пишет устав и программу такого кружка и обращается к руководству с просьбой разрешить создание кружка в стенах академии. Рассчитывает на помощь и руководство И. Репина и обсуждает возможность создания кружка с Ф. Бруни и В. Беклемишевым. Идея такого кружка была простой по сути – дать художникам университетское образование или побудить к самообразованию по самому широкому кругу гуманитарных дисциплин. Сам Николай Константинович поражал товарищей-студентов разносторонностью своих интересов в области этих наук и стремился способствовать обучению наукам в среде студентов. Идея обсуждалась на протяжении двух лет, но по целому ряду причин так и не была воплощена в жизнь. Однако она оказалась очень полезным опытом для самого Николая Константиновича, поскольку стала первым шагом к общественной и педагогической деятельности, которой он впоследствии отдал немало сил и времени. В воспоминаниях осталось: «Для обмена мыслями создавалось несколько кружков. Был студенческий кружок, сошедшийся вокруг студенческого сборника. Но состав его был слишком пестр, и никакого зерна не составилось. После университета у меня в мастерской в Поварском переулке собирался очень ценный кружок – Лосский, Метальников, Алексеев, Тарасов… Бывали хорошие беседы, и до сих пор живет связь с Лосским и Метальниковым. Зародилось и “Содружество” – С. Маковский, А. Руманов – группа писателей и поэтов».

В 1894 году в Академии художеств была осуществлена серьезная реформа, когда был принят новый устав, радикально обновлен преподавательский состав и основаны профессорские мастерские. Ушел целый ряд преподавателей: П. М. Шамшин, К. Б. Вениг, В. В. Верещагин. Вместо них были приглашены и стали профессорами Академии: И. Е. Репин, В. Е. Маковский, А. Д. Кившенко, А. И. Куинджи. Действительными членами академии стали В. И. Суриков, В. М. Васнецов, В. Д. Поленов, В. А. Беклемишев, М. М. Антокольский.

Кончилась целая эпоха академии – перед будущими художниками встал вопрос выбора, у какого известного педагога они желали бы продолжать свое художественное образование. У Н. Рериха этот выбор был связан с именами Репина и Куинджи. И выбор, надо сказать, непростой, в том числе еще и потому, что один был жанристом, а другой – пейзажистом. Однако Николай Константинович выбирал между этими мастерами еще и в связи с их характерами. Тут стоит отметить такое обстоятельство, что в первый год обучения еще у профессоров старой школы Николай Константинович по целому ряду обстоятельств, одним из которых было некоторое недоверие к их, возможно, рутинному

подходу к обучению новичков, не удалось найти для себя какого-то одного руководителя в живописи и всецело полагаться на него. Очень хотелось побыстрее приступить к реализации давно вынашиваемых идей в искусстве, связанных с историей, археологией, философией. И Николай Константинович, всерьез занявшись исторической темой Древней Руси, надеялся на понимание со стороны будущего преподавателя своего особого пути, как симбиоза живописи и истории, и на возможность обрести с его помощью самостоятельный художественный почерк. Потому перед выбором профессора-наставника он сомневался и волновался не меньше, чем на экзаменах. Но на удивление этот экзамен жизни для Николая Константиновича разрешился довольно просто, практически без усилий с его стороны. Сокурсник предложил Н. Рериху все-таки пойти к Куинджи, а не к Репину, в классе у которого, надо сказать, свободных мест уже не было. Архип Иванович долго и молча рассматривал эскизы Рериха. Потом подозвал служителя и, указав на Николая Константиновича, произнес: «Это вот они в мастерскую ходить будут». В октябре 1895 года Н. Рерих записывает в своем дневнике: «Большое событие! Я в мастерской Куинджи».

Архип Иванович Куинджи уже при жизни стал легендарной личностью и пользовался необыкновенным уважением студентов. Родился он в очень бедной семье на юге России в Мариуполе и в шесть лет остался сиротой, познав голод и нужду. В детстве, чтобы выжить, ему пришлось браться за любую работу. Так, приходилось быть и подпаском, и чернорабочим на стройках, и ретушером у фотографа. Образование Архипа Ивановича ограничилось несколькими классами начальной школы. Он трижды предпринимал безуспешные попытки попасть в Академию художеств. Причем в третий раз из тридцати принятых в академию не принятым остался только он. Жизнь очень долгое время была сурова к великому художнику. Признание пришло к Куинджи в 1870-х, а особенно в 1880-х после ошеломившей публику картины «Лунная ночь на Днепре». Архип Иванович был необычайно даровит, безгранично предан искусству живописи и требовал такой же любви и от своих учеников, справедливо считая, что без полной самоотдачи искусству из ученика никогда не сможет вырасти настоящий творец.

Считалось, что какого-то своего особого педагогического метода Куинджи не имел. Возможно, что так и было. Однако его широкий творческий подход к образованию художников имел свои огромные, не заменимые догматами педагогики, плюсы, позволяя развить в студенте яркую индивидуальность. Основной работы художника он считал работу с натуры, при которой ученик должен учиться у самого большого художника этого мира – Природы. Этюды, по его мнению, должны были писаться с натуры, обязательно глубоко запоминаться художником, но вот сама картина должны выражать мысль уже самого художника, способного облечь ее в формы, почерпнутые в бесконечном творческой кладовой природы. Куинджи провозглашал именно личное отношение художника к изображаемому как основное в картине. Этот подход искренне и горячо разделялся Николаем Константиновичем, для которого воплощение высоких мыслеобразов в искусстве стало впоследствии делом всей жизни. Рериху в учителе импонировала также и одухотворенность творческого мышления Куинджи, какой-то его особый романтизм, побуждавший видеть и реалистично воплощать в искусстве поэзию жизни. Можно определенно отметить, что, как и целый ряд других обстоятельств жизни, явление Куинджи стало необходимой и незаменимой вехой на пути раскрытия творческого потенциала Н. К. Рериха.

Придя к славе и благополучию, Архип Иванович, вел тем не менее скромный образ жизни, всячески поддерживал малообеспеченных учеников, жертвовал значительные суммы на нужды искусства, а в конце жизни большую часть своего состояния завещал на благотворительность.

Н. К. Рерих постоянно возвращался в своих воспоминаниях к личности Куинджи с неизменной благодарностью: «Мощный Куинджи был не только великим художником, но также был великим Учителем жизни. Его частная жизнь была необычна, уединенна, и только ближайшие его ученики знали глубину души его. Ровно в полдень он всходил на крышу дома своего, и, как только гремела полуденная крепостная пушка, тысячи птиц собирались вокруг него. Он кормил их из своих рук, этих бесчисленных друзей своих: голубей, воробьев, ворон, галок, ласточек. Казалось, все птицы столицы слетались к нему и покрывали его плечи, руки и голову. Он говорил мне: “Подойди ближе, я скажу им, чтобы они не боялись тебя”. Незабываемо было зрелище этого седого и улыбающегося человека, покрытого щебечущими пташками; оно останется среди самых дорогих воспоминаний… Одна из обычных радостей Куинджи была помогать бедным так, чтобы они не знали, откуда пришло это благодеяние. Неповторима была вся жизнь его…»

Через школу самобытного таланта А. И. Куинджи помимо Н. К. Рериха прошел целый ряд замечательных художников: К. Ф. Богаевский, А. А. Рылов, А. А. Борисов, В. К. Пурвит, К. Х. Вроблевский, Я. И. Бровар, Г. О. Калмыков, Н. П. Химона, Е. И. Столица, В. И. Зарубин, М. П. Латри, Ф. Э. Рушиц, А. А. Чумаков, П. Н. Вагнер, А. И. Кандауров, В. А. Бондаренко. Интересно, что никто из учеников не стал прямым продолжателем метода учителя в живописи, но все стали мастерами своего неповторимого метода, внеся огромный вклад в фонд национального искусства.

К академической поре относится и первые самостоятельные путешествия Н. К. Рериха по значительным историческим и художественным местам России. Художника интересовало славное прошлое родины, ее культурные достижения, запечатленные в живописи, архитектуре, фольклоре, сохранность уцелевших памятников.

«Сколько глав! – восхищался он. – Сколько золоченых и синих, и зеленых, и со звездами, и с прорисью! Сколько крестов! Сколько башен и стен воздвиглось вокруг сокровища русского! Для всего мира это сокровище благовестит и вызывает почитание. Уже сорок лет хождений по святыням русским. Напоминается, как это сложилось.

В 1894-м – Троице-Сергиева Лавра, Волга, Нижний Новгород, Крым. В следующем году – Киево-Печерская Лавра. Тайны пещер, “Стена Нерушимая”. Стоит ли? Не обезображено ли?

В 96-м и 7-м, по пути из Варяг в Греки – Шелонская Пятина, Волхов, Великий Новгород, Св. София, Спас Нередецкий, все несчетные храмы, что, по словам летописца, “кустом стоят”. В 98-м – статьи по реставрации Святой Софии, переписка с Соловьевым, Стасовым, а в 99-м – Псков, Мирожский монастырь, погосты по Великой, Остров, Вышгород. В 901—2-м – опять Новгородская область, Валдай, Пирос, Суворовское поместье. Места со многими храмами древними от Ивана Грозного и до Петра Великого».

Постижению и проникновению Н. К. Рериха в историю и искусство России немало способствовал Владимир Васильевич Стасов, выдающийся русский музыкальный и художественный критик, архивист, историк искусства, общественный деятель, сын известного архитектора В. П. Стасова, активный сторонник композиторов «Могучей кучки» и художников-передвижников. Николай Константинович часто посещал Владимира Васильевича, работавшего в Публичной библиотеке. А знакомство их началось осенью 1894 года, когда молодой художник принес свою работу – размышления о значении искусства для современности.

Работа понравилась маститому критику, и впоследствии завязавшаяся дружба обогатила обоих деятелей разнообразным знанием, поклонниками которых они были оба.

Николай Константинович вспоминал слава В. В. Стасова о национальной культуре и искусстве, созвучные ему самому: «“Всякий народ должен иметь свое собственное национальное искусство, а не плестись в хвосте других по проторенным колеям, по чьей-либо указке”. В этих словах вовсе не было осуждения иноземного творчества. Для этого Стасов был достаточно культурный человек, но как чуткий критик, он понимал, что русская сущность будет оценена тем глубже, если она выявится в своих прекрасных образах. А сколько прекраснейших и глубочайших образов дает Россия. Сказанное и несказанное, писанное и неписанное, как в старинных синодиках, остаются неизреченными образы величественные. В этой еще несказанности и заключается та скрыня народная, та чаша неотпитая…»

Еще в детстве зародившийся интерес Николая Константиновича к великой славянской и индо-европейской истории и культуре, ее связям с Востоком получал поддержку: «Обсуждали мы о величественном эпосе Литвы с В. В. Стасовым и Владимиром Соловьевым. У Литвы было всегда много друзей. Слушая о моих картинных планах, Владимир Соловьев теребил свою длинную бороду и повторял: “А ведь это Восток, великий Восток”. А Стасов усмехался в свою еще более длинную седую бороду и приговаривал: “Как же не Восток, если и язык-то так близок к санскриту!” Где остались теперь мои “Кони Световита”? Была и картина “Вайделоты”. На поляне среди священных дубов творились древние обряды… Также была картина “Перкунас”».

Глубокий интерес и уважение к истокам родной культуры и веры подкреплялся также и совершенно особым семейным знакомством с великим русским подвижником отцом Иоанном Кронштадтским, глубоко почитаемым в семье Рерихов. Его посещений в их доме всегда ждали с особым благоговением.

«По… набережной, – вспоминал Николай Константинович, – издалека замечалась заветная, жданная карета, и торопливо-заботливо проносилось по дому: “идет”, “приехал”. И опять входил благостно улыбающийся, как бы пронизывающий взором о. Иоанн и благословлял всех, сопровождая благословения каждому каким-то особым, нужным словом. Кому-то Он говорил: “Радуйся”, кому-то “Не печалуйся”, кому-то – “В болезни не отчаивайся”. Все эти быстрые слова имели глубочайшее значение, открывавшееся иногда даже через продолжительное время.

Затем говорилось “помолимся”. После чего следовало то поразительно возвышающее служение, которое на всю жизнь не забудет тот, кто хоть однажды слышал и приобщался ему. Поистине, потрясающе незабываема была молитва Господня в устах о. Иоанна. Невозможно было без трепета и слез слушать, как обращался этот Высокий Служитель к самому Господу с такою верою, с таким утверждением, в таком пламенном молении, что Священное Присутствие проникало все сердца.

Продолжением того же священного служения бывала и вся трапеза с о. Иоанном. Мы, гимназисты, от самых первых классов, а затем и студенты, навсегда вдохновлялись этим особо знаменательным настроением, которое продолжает жить нестираемо десятки лет – на всю жизнь. Тут же за трапезой происходили самые замечательные указания и прозрения. Часто говорилось: “Пусть ко мне придет такой-то – нужно будет”. А затем, через многие недели, слушавшие понимали, зачем это было нужно. Или “Давно не видал такого-то”, и через некоторое время все понимали, почему проявлялась такая забота. Помню, как однажды о. Иоанн подозвал меня, тогда гимназиста младших классов, и, налив блюдечко старого портвейна, дал выпить из своих рук.

Когда же моя матушка заметила, что “он у нас вина не пьет”, то о. Иоанн сказал: “Ничего, ничего, скоро нужно будет”. А через две недели у меня открылся тиф, и при выздоровлении врач предписал мне для подкрепления сил именно этот старый портвейн. Также всегда помню благословение о. Иоанна на изучение истории и художества и неоднократные заботы о болезнях моих, которым я был подвержен в школьные годы. Одно из последних моих свиданий с ним было уже в Академии Художеств, когда теснимый толпою почитаемый пастырь после литургии проходил залами академического музея. Увидев меня в толпе, Он на расстоянии благословил и тут же, через головы людей, послал один из своих последних заветов: [“Не болей, придется для Родины много потрудиться!”]

Мой покойный тесть, Ив. Ив. Шапошников, также пользовался трогательным благорасположением о. Иоанна. Он звал его приезжать к нему и, чувствуя его духовные устремления, часто поминал его в своих беседах. Помню также, как однажды на Невском, увидев из кареты своей ехавшую тетку жены моей, княгиню Путятину, Он остановил карету, подозвал ее и тут же дал одно очень значительное указание.

В этой молниеносной прозорливости сказывалось постоянное, неугасаемое подвижничество о человечестве. Известно множество случаев самых необычайных исцелений, совершенных им лично и заочно. А сколько было обращенных к истинной вере Христовой после одной хотя бы краткой беседы с высокочтимым пастырем. Известно, как два гвардейских офицера, по настоятельной просьбе их родственниц, в любопытстве и невежестве поехали в Кронштадт повидать о. Иоанна. При этом в пути они говорили между собою: “Ну что ж, поболтаем”. Приехав в Кронштадт, они заявили о своем желании повидать Батюшку. На это келейник вынес им пустой стакан с серебряной ложечкой и сказал: “Батюшка поболтать велел”. Конечно, молодые люди были глубоко потрясены, и все их легкомыслие навсегда их покинуло.

Наряду с прозорливостью о. Иоанн отличался и свойственною великим подвижникам широтою мысли. Помню, как при разговоре о том, почему дворниками в Зимнем дворце служат татары, о. Иоанн с доброй улыбкой сказал: “Татары-то иногда лучше бывают”. Когда скончался о. Иоанн, то всей Руси показалось, что ушла великая сокровищница русская перед новыми для земли испытаниями. Вследствие отъезда не пришлось быть на погребении о. Иоанна. Так и остался Он как бы неушедшим, а Его светлопрозорливый взор живет навсегда во всех, кто хотя бы однажды видел Его. И в наши времена не обделена земля великими подвижниками, крепкими, светлыми воеводами земли русской».

Николай Константинович с неизменном теплотой и глубоким уважением вспоминал и о других владыках Русской православной церкви, с которыми ему выпало счастье встретиться на жизненном пути:

«Незабываемы также встречи и с другими Иерархами, среди которых всегда остаются живыми и встречи с митрополитом киевским Флавианом, и работа по украшению Почаевской лавры с блаженнейшим митрополитом Антонием, и посещения Им совместно с митрополитом Евлогием нашей иконописной мастерской при школе Императорского общества поощрения художеств.

Митрополит Флавиан особенно ценил строгий византийский характер фресковой живописи. В моих эскизах для церквей под Киевом Он отмечал именно это качество. Блаженнейший митрополит Антоний вообще глубоко ценил старинное иконописание, которое, как нельзя более, отвечало и всему богослужебному чину. Помню, как при обсуждении одной из мозаик для Почаевской лавры я предложил избрать сюжетом всех Святых стратилатов

Православной церкви, и митрополит вполне одобрил это, подчеркивая и умственность такого образа. Помню, как владыка Антоний, смотря на мою картину “Ростов Великий”, проникновенно сказал: “Молитва Земли Небу”. Драгоценно и радостно было встречаться с владыкой на путях церковного художества и видеть, как глубоко Он чувствовал священное благолепие русской иконы. А ведь в те времена не так часто еще понималось высокое благолепное художество нашей старинной иконописи и стенописи. В то время покойный император еще с прискорбием замечал: “Если моя бабка могла иметь в Царском Селе китайскую деревню, то могу же я иметь там новгородский храм”. Глубокая скорбь о несправедливых суждениях сказывалась в этом замечании».

Накопленные знания и богатый исторический, археологический и этнографический материал позволил Николаю Константиновичу в 1895–1896 годах создать одни из первых своих больших работ «Вечер богатырства Киевского» и «Утро богатырства Киевского». Собственно, их создание привело к основанию первой большой серии работ художника на тему «Начало Руси. Славяне». План серии выглядел таким образом:

«1. Славяне (Поселок. Сходка. Говорит выборный. Взаимные отношения старого и молодого элементов.)

2. Гадание (Перед походом. Старик и кудесник у Дажьбоговой криницы.)

3. После битвы (междоусобной).

4. Победители (С первым снегом – домой с добычей.)

5. Побежденные (На рынке в Царьграде. Параллель между пышными византийцами и большим живым куском мяса – толпою пленных. Купцы арабы. Служилые варяги.)

6. Варяги (в ладьях – на море).

7. Полунощные гости (весенний наезд варягов в славянский поселок).

8. Князь (Прием дани. Постройка укреплений. Идолы.)

9. Апофеоз. Курганы».

Замысел такой серии был принципиально новым для русской исторической живописи, но в лице А. И. Куинджи и В. В. Стасова нашел сторонников и одобрение. Стасову импонировал сам интерес Рериха к родной истории и ее интепретация, построенная на научной археологии и этнографии, а Арихип Иванович поддержал масштаб замысла, широту его охвата.

Два плодотворных года продолжалось обучение Н. К. Рериха в мастерской А. И. Куинджи. В начале 1897 года в Академии художеств разразился немалый скандал, вынудивший принципиального Куинджи покинуть ее стены, когда академию захлестнула волна студенческих волнений. Он вступился за студентов, попытался отвести от них наказание начальства. Этот факт возмутил великого князя Владимира Александровича, главу академии, потребовавшего немедленной отставки Архипа Ивановича. И эта вынужденная отставка состоялась. Вместе с тем состоялось и совершенно непредвиденное для руководства – ученики А. И. Куинджи подали прошения об отчислении из Академии. Руководство, пытаясь не допустить массового выхода студентов А. И. Куинджи, в свою очередь, предложило им места в мастерских других профессоров, от чего они, за исключением четверых, отказались. Отказался и Рерих, которому было предложено место в мастерской И. Е. Репина и заграничная поездка за счет академии после ее окончания. После долгих трений и споров было решено оставить всех студентов до защиты дипломов по работам, которые они могли бы подготовить и представить руководству. Николай Константинович подготовил в качестве дипломной работы картину «Гонец. Восстал род на род» и представил ее на конкурсной выставке в ноябре 1897 года.

Сюжет этой работы относится к древним славянским временам родового строя. В полумраке ночи под лунным светом спешит гонец сообщить сородичам, что скоро будет война, ведь восстал род на род. Ни сюжет, ни цветовая гамма на являлись особо выигрышным, или чем-то совершенно новаторским в русской живописи, а стали, пожалуй, одним из первых пророческих произведений-предчувствий, предвосхитивших грандиозные социальные потрясения, революции и войны России начала XX века.

Картина не изображала войну, но было ясно, что она скоро вспыхнет – это чувствуется в напряженных, приглушенных коричневатых и зеленоватых тонах. Она неизбежна, и усталая фигура гонца не дает ответа, как, каким образом ее можно предотвратить. Опытный вестник знает, что случится то, что должно случиться. Многое накопилось, и многое должно разрешиться. Разрешиться трагически.

Именно «Гонец» стал первой работой Н. К. Рериха, показавшей публике его и как даровитого художника, и как интуитивиста, глубоко, эмоционально и точно пророчествующего о грядущих событиях. От картины веяло чем-то совершенно необычным, не выражаемым ранее; она была высоко оценена современниками и сразу с выставки приобретена для своей галереи П. М. Третьяковым. Интересно, что самому Николаю Константиновичу потом много раз в жизни выпадало выполнять роль такого гонца, с важной миссией спешившего на помощь людям.

Николаю Константиновичу из первоначального замысла серии «Славяне» удалось выполнить пять работ: «Гонец», «Сходятся старцы», «Поход», «Город строят» и «Зловещее». В галерею П. М. Третьякова был приобретен только один «Гонец». Павел Михайлович планировал приобрести и другие работы этой серии, но вскоре после академической выставки он скончался, и серия распалась.

В. В. Стасов, увидев «Гонца» на выставке, также горячо приветствовал идею работы и ее исполнение и предложил Николаю Константиновичу съездить в Москву к великому русскому писателю Л. Н. Толстому, показать картину и получить его благословение. Поездка вскоре состоялась и запомнилась Н. К. Рериху на всю жизнь:

«Только в больших людях может сочетаться такая простота и в то же время несказуемая значительность. Я бы сказал – величие, но такое слово не полюбилось бы самому Толстому, и он, вероятно, оборвал бы его каким-либо суровым замечанием. И против простоты он не воспротивился бы. Только огромный мыслительский и писательский талант и необычайно расширенное сознание могут создать ту убедительность, которая выражалась во всей фигуре, в жестах и словах Толстого. Говорили, что лицо у него было простое. Это неправда, у него было именно значительное русское лицо. Такие лица мне приходилось встречать у старых мудрых крестьян, у староверов, живших далеко от городов. Черты Толстого могли казаться суровыми. Но в них не было напряжения, и само воодушевление его при некоторых темах разговоров не было возбуждением, но наоборот выявлением мощной спокойной мысли. Индии ведомы такие лица.

…Стасов оказался совершенно прав, полагая, что “Гонец” не только будет одобрен, но вызовет необычные замечания. На картине моей гонец в ладье спешил к древнему славянскому поселению с важною вестью о том, что “восстал род на род”. Толстой говорил: “Случалось ли в лодке переезжать быстроходную реку? Надо всегда править выше того места, куда вам нужно, иначе снесет. Так и в области нравственных требований: надо рулить всегда выше – жизнь все равно снесет. Пусть ваш гонец очень высоко руль держит, тогда доплывет”.

Затем Толстой заговорил о народном искусстве, о некоторых картинах из крестьянского быта, как бы желая устремить мое внимание в сторону народа.

“Умейте поболеть с ним”, – такие были напутствия Толстого. Затем началась беседа о музыке. Опять появились парадоксы, но за ними звучала такая любовь к искусству, такое искание правды и

забота о народном просвещении, что все эти разнообразные беседы сливались в прекрасную симфонию служения человечеству. Получился целый толстовский день. На другое утро, собираясь обратно в дорогу, Стасов говорил мне: “Ну вот, теперь вы получили настоящее звание художника”».

В том же 1897 году Николаем Константиновичем создается картина «Ведун», удостоенная внимания в популярном в конце XIX художественно-литературном журнале «Всемирная иллюстрация». Изображен на ней старик-волхв, фигура которого как бы вырастала из земли, являясь ее продолжением. Он сосредоточенно прислушивается к звукам окружающего мира, весь образ передает силу и слитость с материальным и нематериальным мирами:

«Сколь бы ни тянулись бесконечные споры, – писали критики, – сколько бы копий ни было преломлено, сколько бы нареканий и обвинений ни обрушивалось на художников в тенденциозности, безыдейности, чрезмерном “искусстве для искусства”, во всех этих разноголосицах единственной, не могущей возбуждать спора, так сказать, бесспорной отраслью искусства вообще, а в данном случае изобразительного искусства живописи – будет живопись историческая в самом широком смысле, т. е. включая в нее живопись религиозную, собственно историческую (имеющую в виду какое-либо определенное событие, достоверность которого основана на известном историческом источнике), историко-культурный или так называемый исторический жанр, сказочную и мифологическую. Эти виды живописи сами по себе должны стоять вне каких бы то ни было разговоров о тенденциозности или чем-либо подобном, так как со стороны сущности они никак не могут быть лишены идеи и в большинстве случаев идеи чистейшей, с другой же стороны, они настолько чудесны и полны привлекательности, что вряд ли сколько-нибудь настоящий художник (не протоколист и не копиист от искусства) подумает и решится навязать подобной теме тенденцию – монотонным, наставительным говором рассудка растоптать, погубить всю поэзию, обаяние исторического сюжета.

В характерном историческом этюде художника-археолога Н. К. Рериха представлен тип старика ведуна – знахаря, кудесника. Волхвы, кудесники – играли немалую роль в Древней Руси; летописец неоднократно упоминает о кудесниках и их чарах; Нестор призывает на помощь против них Священное Писание, прибегает ко всеобщей истории, дабы дойти до настоящей истины, но все его доводы оказываются тщетными перед жизнью, перед влиянием кудесников на народную массу. Вспомним хотя [бы] следующие места Несторова писания: «В си времена приде Волхв, прелщен бесом; пришед бо Кыеву глаголати сице, поведая людим, яко на пятое лето Днепру потещи вспять и землям проступати на ина места, яко стати Гречьской земли на Руской, а Русьскей на Гречьской, и прочим землям изменитися, его же невегласи послушаху, вернии же насмехаются, глаголюще ему: „бес тобою играет на пагубу тебе“. Затем в Ростове был произведен мятеж волхвами, уверившими народ, что женщины во время голода держат в себе жито, мед, рыбу. Как известно, и многие женщины были перебиты. Самое же классическое место о влиянии волхвов на юное русское общество XI века… Дело было в Новгороде. Явился волхв и стал уверять, что он пройдет при всех по реке Волхву. „И бысть мятеж в граде, вси яша ему веру, и хотиху погубити епископа; епископ же взем крест и облекся в ризы, ста рек: „Ище хощет веру яти волх[в] у, то да идет за ны; аще не верует кто, то ко кресту да идет“. И разделишася надвое: князь бо Глеб и дружина его идоша и сташа у епископа; а людье вси идоша за волхва; и бысть мятеж велик межи ими. Глеб же взем топор, приде к волхву и рече ему: „То веси ли, что утро хощет быти и что ли до вечера?“ Он же рече: „Все ведаю“. И рече Глеб: „То веси ли, что хощет быти днем?“ „Чудеса велика сотворю“, – рече. Глеб же вынем топор, ростя и паде мерть и люди разидошася, он же (волхв) погыбе и телом и душею, предався дьяволу“ (Лавр. лет., стр. 77–78). При чтении подобных мест у летописца становится ясным огромное значение волхва, кудесника в тогдашнем быту.

Изображение подобной сильной натуры, способной запугать, увлечь за собою массу, дает нам молодой, талантливый художник в настоящем, свободно написанном рисунке со своего этюда».

В следующем году Н. К. Рерих создает не менее значительное произведение на тему происхождения Руси «Сходятся старцы». В духе древних сказов создает и описание.

ЗА ДАЛЬНИМ ПЕРУНОВЫМ ОЗЕРОМ

В заповедном от дедов урочище

Стоит над яром высокий дуб.

Любил Сварожич то дерево,

А славяне ильменские чтут его.

Место вокруг дуба утоптано.

Горит под дубом святой огонь,

К дубу сходятся родичи:

«Стоять ли земле без хозяина?»

Старцы земли Новагорода

Сойдутся под дубом раскидистым.

Ворон на дубе не каркает,

На небе заря разгорается —

Скоро Ярило покажется —

Засияет, блеснет красно солнышко —

И проснется земля Святорусская.

Художественный критик Иван Лазаревский писал о «Старцах» в 1901 году: «Написана эта картина широким свободным письмом – вблизи ее нельзя рассматривать, но когда поглядишь на нее с небольшого расстояния, она производит превосходное впечатление. Я не могу удержаться и не привести отзыв одного из критиков – М. Далькевича – об этой картине – отзыв, к которому ничего больше и не прибавишь: “Написана она широко и грубо, – говорит он, – нет ничего яркого, отчетливого, выделенного, выпуклого – все в ней серо, неопределенно. Такой же широкой, неопределенной и грубой рисуется в нашем воображении и эта седая старина, яркость образов которой теряется в туманной дали веков”. В картине “Сходятся старцы” как нельзя ярче выразилась характерная особенность таланта Н. К. Рериха – удивительное уменье передать в своем произведении дух изображаемой эпохи, захватить зрителя, заставить его перенестись мысленно в ту далекую старину. Некоторые из любителей и ценителей живописи нападали на Н. К. Рериха, упрекая его в том, что в картине “Сходятся старцы” рисунок слишком эскизен и неясен. Мне кажется, что эти наветы на художника не совсем основательны. Правда, в этой картине рисунок несколько эскизен, нет строго намеченных резких линий; но иначе и быть не может, иначе исчезнет то настроение, которое хотел передать художник и которое так ему удалось».

На полотне огромных размеров запечатлен ранний утренний пейзаж, рассвет, за лесом встает солнце, на заднем плане – излучина реки или озеро, а на переднем – фигуры старейшин славянских родов, собравшихся в столь ранний час восхода для заключения важного союза. Союза свободных племен, союза, давно ожидаемого и столь же необходимого для будущей мирной жизни, чтобы не восставал род на род. Идея объединения родов давно вынашивалась, и теперь под вековым дубом будет скреплен священный союз славян. Так, по мнению Рериха, зарождалась Русь, так она будет собираться всякий раз после тех или иных неурядиц или нестроений, опустошительных набегов враждебных племен. Особым знаком, сопутствующим объединению, служит находящийся рядом со старцами камень. Знал или нет художник в момент написания картины о загадочных «живых» камнях, которые появляются около священных и значительных мест к нужному сроку, доподлинно неизвестно. Интуиция или глубоко живущие в его сознании

представления из прошедших эпох поместили в центр композиции движущийся камень – необходимого, непременного участника важных исторических событий, к важному сроку посылаемого кем-то неизмеримо мудрым, имеющим власть и право скреплять и утверждать земные союзы.

Многолетние упорные стремления художника разглядеть во мраке веков идею зарождения Руси показали на картине «Сходятся старцы» вполне осязаемый результат – символ братского мирного единения народов, идущего из глубины веков. К сидящим фигурам старцев подходит пришедший издалека собрат – еще один необходимый исторический символ пополняемого, расширяющегося круга народов, высшей волею собираемых на просторах великой Руси.

Третьей крупной работой стала картина «Поход», о которой критик И. Лазаревский писал: «Эта картина представила поход в таком изображении, которое публике незнакомо. Нет ни стройных рядов хорошо вооруженных, в блестящих доспехах воинов, не видно развевающихся по ветру знамен и стягов, нет смело гарцующих полководцев. Ничего этого нет. А тянется серая толпа, не яркая, не картинная толпа воинов, а толпа оторванных от земли, от сохи и семьи мужиков. Все они вооружены, чем Бог помог: кто с деревянным щитом за спиной да с копьем и луком, кто просто с копьем, а вон воин, тот и топором удовольствовался; все они в лаптях да в онучах, в заплатанных посконных штанах и рубахах, в грубых армяках, в старых помятых шишаках. Они идут вялой толпой, то кучками, то по одному. Они идут, но мыслями, видимо, далеко от похода – погнали, значит, так надо, рассуждать не приходится – думами они дома, у занесенных снегом избушек с оставленными семьями и родными. Слева остановился на громадном коне, тяжелом и могучем, старый витязь, и поглядывает на свое покорное, разношерстное войско.

Н. К. Рерих с обычным своим талантом и мастерством прекрасно справился со своей задачей и вполне сумел передать в картине то впечатление, которое желал, а именно – впечатление древнего русского похода… Написана картина, по моему мнению, хорошо. Особенно удался художнику пейзаж картины – и крутая горка, на которую взбираются полчища, и долина справа, внизу поросшая дремучим лесом, порой прерываемая озерами, и небо с яркой, поразительно верно схваченной полоской света на горизонте, на которой так рельефно выделяются воины у перевала горки…

Но и за эту картину многие порицали художника, приводя на вид то, что картина эта написана еще эскизнее, так сказать, чем “Сходятся старцы”, и что колорит ее несколько темноват. Соглашаясь отчасти со вторым недостатком картины, никак не могу согласиться с первым. “Поход” написан нисколько не эскизнее “Старцев”, но там общий колорит гораздо темнее и потому и кажется, что в “Походе”, при более ясном колорите, рисунок вышел еще эскизнее. Я уже имел случай заметить, говоря о “Старцах”, что будь у Рериха более ясный, сухой рисунок, давай он резко определенные линии форм, ему бы никогда не достигнуть такой передачи впечатления, какой он достигает при своем эскизном рисунке. То же надо сказать, понятно, и о “Походе”».

На подъеме

В 1898 году Н. К. Рериху было предложено занять пост помощника директора музея при императорском Обществе поощрения художеств и место помощника редактора журнала «Искусство и художественная промышленность». Предложения были весьма лестными, поскольку Общество поощрения художеств имело высокий статус, закрепленный в его уставе, – «особую привилегию состоять под непосредственным покровительством Их Императорских Величеств», а также эти должности давали гарантированный доход, материальную независимость. Николай Константинович поначалу сомневался в своих силах – удастся ли совмещать обе эти должности сразу. Ободрил его А. И. Куинджи, напутствовав: «Занятый человек все успеет, зрячий все увидит, а слепому все равно картин не писать».

Дмитрий Васильевич Григорович, директор музея весьма приветливо встретил нового своего помощника и напутствовал его: «Напишите мысленно над входом: “Храните священные предметы”. Ведь должны люди помнить о самом священном».

Общество поощрения художеств имело богатую и славную историю. Н. К. Рерих вспоминал: «Среди деятелей Общества во все времена появлялись люди весьма значительные. Великая княгиня Мария Николаевна, а затем принцесса Евгения Максимилиановна долгие годы в качестве председателей Общества лично вносили свое благотворное влияние, принимая участие во всех благообразных делах Общества. Графы Строгановы, граф Паскевич, Островский, Балашов, Григорович, Верещагин, барон Фредерикс, Куинджи, герцог Лейхтенбергский, Рейтерн, Колзаков, Тевяшов, Мякинин, Стасов, граф Голенищев-Кутузов, Гнедич, Нечаев-Мальцев, Бенуа, князь Путятин и множество других известных деятелей и собирателей художества разновременно вносили труды свои на пользу учреждения…

В истории развития Общества поучительно было наблюдать, как из сравнительно небольшого кружка любителей художеств со времен Александра I Общество постепенно выросло в мощное учреждение, имевшее несколько домов, включавшее в себя наиболее многолюдную в Империи школу (более 2000 ежегодных учащихся), интереснейший музей, ряд изданий и устройство всем известных крупных выставок – все это входило в многообразную деятельность, объединенную стимулом – поощрение художеств.

Д. В. Григорович, незадолго до смерти своей, призвал меня в качестве помощника директора музея, в котором он значился директором. Это было очень интересное переходное время, когда в делах Общества еще принимали участие и старый граф Паскевич, и Балашов, и Колзаков, и Рейтерн, и сам столько потрудившийся для учреждения маститый и много видавший Дмитрий Васильевич Григорович. На многих выступлениях Общества еще отмечались старинные традиции. Еще недавно Император Александр III приезжал один в ранний час на передвижную выставку и отбирал знаменитые теперь картины для будущего Русского Музея. В биографиях Императора не вполне отмечалась эта благостная, характерная черта его личного участия в процветании национального искусства. Еще были живы в памяти Общества ценные дары музею, полученные через великую княгиню Марию Николаевну. Еще жив был старый сторож Максим, весь увешанный медалями, который был как бы неисчерпаемым сказителем былин о всяких достопримечательных былых днях Общества. Как сейчас еще вижу его серебристо-белую голову в значительных рассуждениях о разных знаменательных посещениях».

В том же году Николай Константинович защитил в университете диплом юриста на тему «Правовое положение художника в Древней Руси». Ему пригодились знания по истории родной страны, так упорно им приобретаемые, и Русская Правда, и летописи, и Стоглав, и Акты археологической комиссии. «В древней, самой древней Руси, – писал Н. К. Рерих, – много знаков культуры; наша древняя литература вовсе не так бедна, как ее хотели представить западники. Но надо подойти к ней без предубеждения, научно».

Первым картинам художника сопутствовали его многочисленные статьи «Иконный терем», «Искусство и археология», «На кургане», «По пути из Варяг в Греки» и др., публиковавшиеся в периодических изданиях. В них затрагивались важные темы охраны

памятников истории и культуры, связи науки и искусства, огромной художественности ценности русской иконописи. Н. К. Рерих был в числе первых деятелей, понимающих значение иконы и призывавший к сохранению высоких образцов иконописи для потомков: «Помню, как мне приходилось представлять на благословение Иерархов и эскизы стенописи Святодуховской церкви в Талашкине под Смоленском, и иконостас Пермского монастыря, и мозаики для Шлиссельбурга, и роспись в Пскове. А иконы нашей иконописной мастерской, писанные как учащимися школы, так и инвалидами Великой войны, широко расходились по Руси и за границей, внося в жизнь истовые изображения Святых Ликов. Видимо мне, что из учащихся иконописной мастерской некоторые, проникнутые религиозными основами, приняли монашеский чин и подвизаются и ныне в монастырях. Еще не так давно имели мы трогательное письмо от одной нашей бывшей ученицы, сердечно благодарившей за наставление в иконописании, которое ей как монахине особенно пригодилось для украшения ее обители».

Вскоре после прихода Н. К. Рериха в Музей Общества поощрения художеств умирает Д. В. Григорович, на его место назначается М. П. Боткин, член совета Академии художеств, коллекционер, живописец, считавшийся консерватором в искусстве, родной брат известного врача лейб-медика Его Величества Сергея Петровича Боткина. По воспоминаниям Николая Константиновича, он «тогда писал против Боткина и критиковал его реставрацию Новгородской Софии. После этого мне казалось невозможным с Боткиным встретиться, а тем более сотрудничать. Но Балашев, бывший вице-председателем, был иного мнения. Со свойственной ему торопливостью он пригласил меня поехать вместе с ним к Боткину под предлогом осмотра известной боткинской коллекции. Прием превзошел всякие ожидания. Не только была показана коллекция самым предупредительным образом, но было заявлено о великом удовольствии встретиться в музее Общества, и таким образом все приняло совершенно неожиданные размеры. По поводу же моих статей о Софии было сказано, что Боткин читал их с огромным интересом. Конечно, еще много раз пришлось в деле столкнуться с академической рутиною Боткина. При выборах в академики именно Боткин произнес речь против меня, но когда избрание все же состоялось, то на другое утро Боткин уже был у меня, целовался и говорил, улыбаясь: “Ну и была битва, слава Богу, победили”. Он не знал, что еще накануне вечером Щусев и Беренштам позвонили по телефону о положении дела. Так же точно Боткин был против моего назначения директором Школы, но когда и оно все же состоялось, он с улыбками и объятиями спешил оповестить о победе. Опасный был человек, но все-таки поблагодарю его за учебу, за вкоренившийся обычай быть на дозоре. И другие члены комитета занимались той же учебою. Так, например, после моего избрания секретарем Общества, председатель финансовой комиссии Сюзор пригласил меня вечером “потолковать о финансовых делах”. Речь шла о большом бюджете и о разных цифрах, превышавших 200.000 руб лей. Быстро Сюзор называл разные детальные цифры. Устно подводил итоги и делал всякие сложные сопоставления. Я также устно подавал реплики, и таким образом мы пробеседовали часа три. Затем совершенно неожиданно Сюзор попросил меня через два дня представить весь бюджет, включив в него все те многие детальные соображения, которые он называл. Я попросил его дать мне какие-либо записки по этому поводу, но он сказал, что записок он не имеет и даже не может повторить устно все им сказанное. При этом он добавил, улыбаясь: “Я удивлялся, видя, как вы надеетесь на свою память и ничего не записываете”. Действительно, пришлось вызвать все силы памяти, чтобы не ударить лицом в грязь. Спасибо и за такую учебу…

Не буду таить, что Михаил Петрович Боткин в свое время доставил мне немало забот и хлопот. Шестнадцать лет потребовалось, прежде чем мы вполне сжились в работе, но и его вспоминаю всегда очень сердечно. В нем оставались черты воспоминаний Иванова и Гоголя. Сам он напоминал нам чем-то Ивана Грозного, а его страсть к собирательству примиряла с другими чертами характера. Во всяком случае, в конце концов, мы расстались с ним большими друзьями. Если Куинджи учил одним сторонам жизненной борьбы, то и М. П. Боткин, со своей стороны, вольно и невольно закалял волю и осмотрительность».

Такого вероломного, двуличного администратора, каким был М. П. Боткин коллеги откровенно не любили. Соответствующие воспоминания оставил, например, художник Игорь Грабарь: «Боткину доставляло физическое наслаждение вливать ложку дегтя во все бочки с медом, стоявшие на его дороге и почему-либо ему мешавшие. Не было такого хорошего и большого художественного предприятия, которого он не стремился бы сорвать. Делал он это столь мастерски, что его участие в очередной “пакости” не легко было установить: о нем больше догадывались».

В 1899 году секретарь Общества поощрения художеств Николай Петрович Собко, историк русского искусства и библиограф, предложил руководству Общества назначить Н. К. Рериха своим помощником и тем самым оградить молодого сотрудника от непрерывных нападок М. П. Боткина.

Как и ранее, Николай Константинович работал сразу по нескольким направлениям одновременно. Кроме службы в Музее Общества поощрения художеств он продолжал принимать заметное участие во многих начинаниях Русского археологического общества. Испытывая интерес к Востоку, он посещал заседания славянского отделения и восточного отдела. Этот отдел возглавлял с 1885 года Виктор Романович Розен – известный русский востоковед-арабист, академик Петербургской Академии наук, почетный член Императорского Православного Палестинского общества.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/oleg-boldyrev/nikolay-rerih-zapechatlevshiy-taynu/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.