Режим чтения
Скачать книгу

Русь без креста. Язычество – наш «золотой век» читать онлайн - Лев Прозоров

Русь без креста. Язычество – наш «золотой век»

Лев Рудольфович Прозоров

Крещение Руси. 1000-летняя война

«Эх, эх, без креста!» – писал А. Блок в 1917 году, и церковный официоз пытается представить этот отказ от христианства полной катастрофой русской цивилизации. Послушать попов – так крещение было главным событием нашей истории: мол, до победы христиан над язычниками Русская Земля прозябала в темноте, варварстве и дикости. Только стоит ли слушать тех, кто отрекся от веры отцов и дедов? Тех, кто насаждал нового бога огнем и мечом?..

На самом деле Русь состоялась и возвысилась задолго до крещения – подлинная, исконная, ЯЗЫЧЕСКАЯ РУСЬ, унаследовавшая от арийских пращуров высокую культуру, сложное устройство общества и древнюю веру, поднимавшую Человека вровень с богами. Русь гордая, свободная, непобедимая, наводившая ужас на врагов… Эта книга открывает глаза на великое прошлое нашего народа. Это – долгожданная правда о «ЗОЛОТОМ ВЕКЕ» Древней Руси, о благословенной Языческой эпохе, когда Русские люди называли себя не «рабами», а внуками божьими, не поклонялись символу казни, не боялись ни бога, ни черта, ни судьбы, ни смерти и ни перед кем не опускались на колени!

Лев Рудольфович Прозоров

Русь без креста. Язычество – наш «золотой век»

Ликовали на Почае! В било медное били!

И великих Богов на пиру не забыли:

…Грозному Перуну-громобою

быка за рога сволокли гурьбою!

Дажбогу – владыке дневного неба—

поднесли каравай аржаного хлеба!..

Ветровею – Стрибогу

решето муки натрясли на дорогу!

Рубахе-парню Яриле —

пива-меда котел наварили!

Душе-девице Заре-Зарянице

С поклоном подали воды из криницы!

    Виктор Максимов «Это было на Почай-реке»

Глава 1

Загадка Киевского Пятибожия и ученые

Ни в какой части науки так ярко не высказывался дух систем и априоризма, как в разысканиях о древнейших формах веры. Всякий видел в них то, что ему хотелось найти, от самого грубого фетишизма до самой возвышенной философии. Страсть так легко обманывает людей, что невозможно означить предел, на котором ошибка систематика перестает быть невольною.

    Л.С. Хомяков, «Семирамида. История человечества»

Уникальное свидетельство. Первые попытки осмысления. «Реформа Владимира»? Киевский Пантеон? Книжная химера? Открытие киевских археологов. Предположение Рыбакова. Вопросов все еще больше, чем ответов.

Начнем, читатель, со знакомства с главными героями моей книги.

«И нача княжити Володимеръ в Киев… единъ, и постави кумиры на холму вн… двора теремнаго: Перуна древяна, а главу его сребрену, а усъ златъ, и Хърса Даждьбога, и Стрибога, и Семарьгла, и Мокошь. И жряху имъ, наричюще я богы»…

Так говорит «Повесть Временных лет» под 6488 годом от сотворения мира, по нашему летоисчислению – 980. Через три года вокруг этого самого капища произойдет до крайности странная история: сын некоего крещенного в Византии варяга Феодора Иоанн примет участие в выборе по жребию жертв Перуну после удачного похода на ятвягов. Поскольку даже христианские писатели не берутся утверждать, что к этой жутковатой лотерее киевляне кого-то принуждали насильно, мотивы юного христианина не ясны мне совершенно. Юношеская тяга к риску, к экстриму, как сейчас принято выражаться, взыграла, что ли? Выиграет – что называется, «по закону подлости». Бросится искать убежища на отцовском дворе. Оскорбленные киевляне явятся туда за ним – и услышат от отца горе-экстремала оскорбления в адрес своих Богов. И Феодор, и его сын будут убиты разъяренной толпой. Еще через пять лет князь, возведший святилище и чтивший его человеческими жертвами, предаст древних Богов и прикажет разрушить возведенное им восемь лет назад святилище. Но пока пять Богов высятся за оградой теремного двора киевских князей.

Это свидетельство летописи по-настоящему неповторимо. Ни в ней, ни где-либо в других русских источниках мы более не находим описания святилищ наших Языческих предков. Более того – в русской средневековой книжности мы нечасто встретим и сами упоминания Языческих Богов. Собственно, в летописи, кроме этого места, они упоминаются разве что в договорах Языческой Руси с Византией (точнее, один из них, Перун), то бишь в цитате из другого документа. Более того, в почти единственном жанре средневековой русской литературы, кроме летописи, который упоминает «кумиры» язычников, в жанре, в котором без них просто не обойтись – в поучениях против язычников и двоеверцев – списки Богов явно отдают «списыванием» с летописного перечня кумиров, возведенных будущим крестителем Руси. Судите сами, читатель:

«Слово об идолах»: Перун, Хоре, Макошь и Вилы (в виду, конечно же, имеется не сельхозинвентарь, а крылатые девы, своего рода воздушные русалки, культ которых прожил значительно дольше у южных (сербы, болгары) и западных (чехи, моравы) славян. Под слегка измененными именами они попали в либретто балета «Жизель» (виллисы) и… одного из романов о Гарри Поттере (вейлы). В ином месте того же «Слова об идолах» – Перун, Хоре, Макошь, Переплут, Род и Рожаницы.

«Слово христолюбца»: Перун, Хоре, Макошь и Вилы, Симаргл, Род и Рожаницы.

«Слово Иоанна Златоуста»: Перен, Хурс, Макошь. В ином месте – Стрибог, Даждъбог, Переплут.

И уж конечно, влияние этого перечня заметно там, где и рассказывают про Владимира – в его житии («и изби вся идолы: Перуна, Хърса, Даждьбога, Мокошь и прочая все идолы»), в «Памяти и похвале» Иакова Мниха («поганьскы Богы, паче же и бесы, Перуна и Хъроса, и ины многы попра»).

Слово сказано – «бесы». Именно в этом причина поразительной сдержанности рассказывающих о Язычестве книжников, чаще всего – людей церковных. Для средневековых христиан Боги их Языческих предков – и немалого числа современников – отнюдь не были какими-нибудь безобидными «литературными образами» или «олицетворением явлений природы». «Боги языцей – бесы!» возглашает верховный авторитет христиан, считающееся вдохновенным самим Господом Священное писание. И Ветхий Завет, и Новый вполне единодушны в этом вопросе (Втор, 32, 16–17, Пс. 105, 37, Коринф, 10, 20). А потому – «Не вспоминайте имени богов их» (Ис. Нав. 23, 7) и «не помяну их имен устами моими» (Пс. 15, 4). Что ж, по-своему разумно – ведь до сих пор говорят: «Помяни черта – и он явится».

Еще в XVII веке безымянный автор Густынской летописи и создатель «Слова об идолех Владимировых», окрестившийся в православие прусский выходец И. Гизель сочли совершенно необходимым подчеркнуть, что описываемые ими Боги – «бесы», «пекельные» – т. е. адские Боги. Авторы сразу заявили, что говорят об этом «бесовском отродье» не как о достойных воспоминания, но ради доказательства «дьявольской» и «безумной» природы Язычества.

Вот как долго христианские авторы обставляли извинениями и «идеологическими» экивоками всякое упоминание о Языческих Божествах[1 - На фоне такого отношения бросается в глаза «Слово о полку Игореве», спокойно упоминающее Языческих «бесов», но ни разу не упомянувшее Христа, святых, «православную христианскую веру». Впрочем, этот вопрос слишком обширен и слишком далеко уведет нас от нашей темы.]!

Надо сказать, суровое отношение к их упоминанию – даже чисто литературному – церковь сохранила до «просвещенного» XVIII столетия включительно[2
Страница 2 из 19

- Любопытной иллюстрацией к воззрению христиан на Языческих Богов служит книга «Религия московитов», вышедшая в Лейпциге еще в 1717 году. На содержащейся в ней гравюре Боги капища 980 года – Перун, Мокошь, Стрибог, Хорс и другие – изображены с собачьими и кошачьими мордами, копытами, рогами, длинными ушами и прочими чертами нечисти. От этой книги счел необходимым предостеречь своих читателей еще Андрей Кайсаров в «Славянской и российской мифологии» в 1804 году, однако историк (!) А.А. Бычков считает возможным ссылаться на эту карикатуру еще в начале XXI столетия.]. В 1786 году архиепископ Платон объявил «сумнительными и могущими послужить к разным вольным мудрствованиям» романы о Языческой Руси Василия Левшина, бывшего своего рода предтечей нынешнего «славянского фэнтези» и вдохновившего Пушкина на поэму «Руслан и Людмила». И если сегодня даже, в начале XXI века, иеромонах Василий Уткин пишет «под именем Перуна и Святовита поклоняется он (язычник – О.В.) реальным духовным силам ада», то можно себе представить, насколько серьезнее все было в Средние века!

Поэтому ясно, отчего авторы поучений против Язычества и двоеверия век за веком повторяли и цитировали приведенный в летописи список «бесов». Этим как бы отводили от себя гнев Христов – а кто-то и их устрашающее внимание. Ведь это же не они называли Перуна, Хорса «и иных многих» – это автор летописи! И грех вроде бы меньше. Ведь не сами ж – за святым Нестором повторяем!

Впрочем, через полтысячи лет после написания «Повести» и через три столетия после того, как отгорели огни последних погребальных костров и жертвенников русских язычников, страх перед «бесами» поутих, напротив, пробуждался интерес к вере пращуров. Возникло желание узнать про них побольше – а спрос, как известно, рождает предложение. И список начали расширять, что называется, правдами и неправдами. К перечню Богов на киевском холме присоединяли то имена Богов и Богинь, по всей видимости действительно почитавшихся славянами, но в списке «Повести» не значившихся – Белеса, Ладу, Лелю, то названия Языческих праздников – Купала, Коляда[3 - Впрочем, такая постановка вопроса – Языческий Бог или олицетворение праздника – не совсем осмысленна. У язычников бывают Божества, «отвечавшие» за тот или иной отрезок времени – римский Ватикан, скажем, или русские Полудницы, можно также вспомнить святую Пятницу и святую Середу «народного православия». Однако нам важнее, что летопись таких «кумиров» на киевском холме не упоминала.].

Доходило до совершенных недоразумений: иноземец Гербенштейн, австрийский дипломат XVI века, прочел – и записал в своем сочинении – летописное «усъ златъ» как «Услад» – и «бог» с таким именем на долгие годы водворился в книгах по религии славян, да и сейчас еще обретается в любительских «Словарях славянской мифологии» и сочинениях иных «неоязычников». Был еще один путь «умножения» киевских Божеств – непонятные по древности имена начинали «толковать» в меру своих способностей. Особенно «повезло» бедному Семарьглу[4 - Я настаиваю на именно таком написании этого имени, причины чего подробно разъясню при рассмотрении образа этого Божества.], которого еще в XIV веке разложили на «Сема» и «Ерьгла» (Сима и Регла, Сима и Рыла и т. д.). Под пером польских толкователей он превратился в «Зимерзлу» («богиню» зимы – от слова «замерзнуть», конечно), «Зимцерлу» («богиню» зари – очевидно, от слова «мерцать») и «Зимстерлу» («богиню» весны – «зиму стирающую»). Чуть меньше досталось Хорсу, «превращавшемуся» в «Корса», по созвучию со словом «корец» – ковш – обращенного позднейшими книжниками в эдакого «русского Бахуса», и в «Хворста» – «бога болезней». Особенно хорошо, что в иных изданиях по Язычеству обретаются разом и Семарьгл, и «Зимцерла» с «Зимерзлой», и Хоре, и «Коре», и «Хворст»!

Очень заметно, что все эти измышления шли большей частью от модного тогда представления о «жизнерадостном» Язычестве – «розовом вине и ляжкам нимф среди цветов», как ядовито замечал валлиец Артур Мэйчен в статье «Язычество». Отсюда и старательные поиски «славянского Диониса» в лице «усладов» и «корсов», и размножение всевозможных «богинь».

Обсуждая облик Перуна, позднейшие книжники также проявили немало фантазии. Так, поляк Стрыйковский в XVI веке переделал «золотые усы» Перуна, уже превращавшиеся в отдельное «божество», в «золотые уши» и, может быть, по примеру известных ему идолов литовского громовика Перкуна[5 - В XIX веке в городе Вильно (современном Вильнюсе) при ремонте дома богатого купца XV века выступали в стене гулкое пустое пространство. Естественно, первой мыслью нашедших было «Клад!». Однако на самом деле это оказалась потайная молельня, единственным ценным предметом в которой был золотой кумир Перкуна на алтаре. Видимо, купец, вынужденный притворяться католиком, не желал забывать Богов Пращуров. Причем дом этот, названный впоследствии «домом Перкуна», стоял через дорогу от собора святой Анны! Во время Первой мировой войны идол, к тому времени, конечно, прописавшийся в музее, был эвакуирован в Петроград. Однако из всех составов, шедших в это время в восточном направлении по густонаселенной, тесной Аитве, именно этот загадочно и необъяснимо пропал – а вскоре людям стало не до древних кумиров, пусть и трижды золотых. Цел ли сейчас золотой Громовержец и где находится – неизвестно.] наделил киевский кумир железными ногами, «громовым камнем» в руке, глазами-рубинами. Поэт XVIII столетия, масон Херасков, в своей «Владимириаде» воспевший крестителя Руси и, понятное дело, ругательски изругавший Язычество, счел золотые усы скучными и неинтересными и снабдил описанный им кумир Громовержца золотыми… рогами: «Златые на челе имел велики роги». Как видим, даже масоны-просветители, в трогательном единодушии с православными монахами, видели в Русских Богах «бесов рогатых».

Примерно тогда же расцвело буйным цветом обыкновение объяснять славянских Богов – прежде всего именно из «киевского перечня» – через знакомые «всякому образованному человеку» того времени мифы Эллады и Рима. Началось еще со средневековых западнославянских авторов. Из тех же соображений, что и их русские коллеги и современники, они опасались воспроизводить подлинные славянские имена Богов. Только они нашли другой выход из щекотливого положения. Вместо того чтоб отмалчиваться или повторять чужие слова, западнославянские авторы подменили «опасные» имена античными (видно, античные «бесы»-Олимпийцы, уже много столетий как «повергнутые» крестом, считались менее опасными[6 - Но и они вполне безопасными не считались. Еще прабабка автора этих строк ругалась: «Подь ты к Ефесту!» Отчего именно кузнец античного Олимпа так не глянулся прабабушке, что она направляла к нему всех, кем была недовольна – непонятно, а у нее уже не спросишь.]). Козьма Пражский «заставляет» чешских язычников, своих предков, упоминать Марса, Юпитера, Беллону и «зятя Цереры». Латинскими и греческими именами поясняет славянских Богов «Хроника нотария короля Белы», словарь «Mater verborum» («Матерь слов») в XIII веке.

Во времена Возрождения традицию продолжили из иных соображений – славянское Язычество, особенно в высших слоях общества, среди людей, читавших и писавших
Страница 3 из 19

книги, прочно отошло в прошлое. Польский пан, современник Длугоша, Меховского, Стрыйковского, Перуна уже вряд ли знал, зато Юпитера – отлично. Его крепостные, правда, в это самое время чествовали Перуна и Даждьбога жертвами и песнями, но не станет же ясновельможный шляхтич, наипаче – образованный, обращать внимание на темные суеверия грязных хлопов[7 - Впрочем, в Западной Белоруссии был один случай, когда, можно сказать, шляхтич впрямую столкнулся с Языческим Богом – некий пан Норкун приехал в Перунов день плетью гнать своих хлопов, чествовавших Громовержца, на барщину. Немедленно появилась грозовая туча, вскоре затмившая все небо. Пан со словами: «Ты Перун, я – Норкун!», выстрелил в тучу из ружья (!) (Судя по этой детали, дело было не ранее XVII века.) В ответ ударила молния, конь шляхтича-богоборца был убит на месте, а всадник – парализован. Поправившись, очень впечатленный этим случаем пан не только перестал препятствовать чествованию Громовержца, но и заповедал своим потомкам блюсти его день. Предание было записано в конце 1970-х годов от 80-летнего старца, еще заставшего этот праздник. Коня, однако же, жалко.]!

Поневоле вспоминается случай с некоей интеллигентной дамой, зашедшей в конце 1970-х – начале 1980-х в церковь. Батюшка, заметив, как она вглядывается в купольный образ Христа, подошел к ней – и был наповал сражен простодушным вопросом: «А это у вас там кто – Зевс?»

Некоторые вещи не меняются…

Мода таким образом комментировать славянскую мифологию просуществовала многие века, дожив до конца XVIII столетия, когда ей отдали дань и неприметный Левшин, и титан Ломоносов («Сей богом грома и молний почитавшийся Перун был Зевс древних наших предков», «древнее многобожие в России, сходствовавшее с греческим и римским» и т. д.). Первый издатель «Слова о полку Игореве» в сноске к имени Стрибога поименовал его «славенским Эолом» еще в 1800 году. Особенно увлекались такого рода сопоставлениями авторы всевозможных «Абевег славянских суеверий» и «Славянских и российских мифологий», в конце XVIII – начале XIX столетия, в духе модного энциклопедизма, обобщавшие скудные сведения о славянских Богах и духах, как правило, в алфавитном порядке. Чулков, современник Левшина и его соперник в праве называться дедушкой славянского фэнтези, писал про «Полеля», который есть «славенский Гименей, сын Ладин», и про волотов – «сии страшилища были великаны и значили у славян то же, что у греков Гиганты». Еще один их общий современник и конкурент Попов величал Хорса «Славянским Эскулапом». Андрей Кайсаров, в начале следующего столетия, сравнивал русалок с нимфами и наядами, леших – с сатирами, Леля называл Купидоном. Можно сказать, что это была первая ласточка сравнительной мифологии, самые первые, младенческие шаги подхода, которому в грядущем предстояло «вырасти» в солидный научный метод. В равной мере и сопричтение к киевскому перечню Лады, Лели, Купалы и прочих были первыми попытками выстроить стройную картину славянского Язычества и привлечь для этого материалы этнографии – эти задачи впоследствии также будут решать многие ученые. Однако к героям нашей книги – Богам, чьи кумиры были возведены на киевском холме за восемь лет до крещения, – все это имело довольно слабое отношение.

Надо отметить Михаилу Васильевича Ломоносова. Титан русской науки и здесь оказался на высоте – он едва ли не первым со времен Возрождения не стал приукрашивать на свой вкус перечень киевских кумиров «Усладами» и «Колядами». Он же, описывая Перуна, не стал, в отличие от иных авторов, снабжать его «золотыми ушами» или «золотыми рогами», а добросовестно повторил летописное описание. В теории о значении Божеств киевского святилища Михайло Васильевич вдаваться не стал, а только отметил, что летописец-де ничего об этом не говорит, просто перечисляя имена.

И для исследователей всей русской истории, и для исследователей русского Язычества тема возведенного Владимиром святилища казалась… слишком проходной, что ли. Рассматривались более глобальные, объемные вопросы: летописные варяги – скандинавы это или славяне? Какие из летописей достоверны, какие – нет? Мифологи выстраивали величественные картины битвы Громовника с его врагом – «воплощением тучи» – за сокровища или красавицу – «воплощение Солнца», разрабатывали неисчерпаемую золотую жилу славянского фольклора.

Однако некоторое внимание киевским Богам уделяли. Как-то исподволь установилось мнение, что устроенное Владимиром святилище было его же, Владимира, собственной выдумкой. Так и пошло – «Владимировы боги», «Владимиров пантеон». Часто добавляли, что Владимир уже тогда видел неприспособленность Русского Язычества для государства (как будто не было до и после Владимира Языческих держав – Египта, Ассирии, Эллады, Рима, Золотой Орды, Китая, Японии и многих, многих других), вот и пытался его «реформировать», «упорядочить» – что своего порядка в «этой стране», конечно, не было и не могло быть, «образованной публике» уже тогда было «совершенно ясно». Как писал А.К. Толстой, пародируя официальные «Истории государства Российского», «Страна у нас богата, порядка только нет».

П.М. Строев еще в 1815 году высказал мысль, что в числе тех Божеств, кумиры коих были возведены Владимиром, славянскими были только Перун, Стрибог и Даждьбог. Мокошь, Семарьгла и отделенного от Даждьбога Хорса он считал Богами неславянских племен. «Владимир… кажется, сделал только то, что почитаемых разными Славянскими, Финскими племенами (может быть, также и Варягами) богов собрал в одно место и, так сказать, объявил их общими целого Государства и его покровителями. Самая здравая Политика не могла бы приискать ничего лучшего для совершеннейшего и неразрывного соединения разных народов, составлявших тогда Владимирово Государство, как дать им общую религию, составив ее из почитания всех тех божеств, кои порознь у каждого или, по крайней мере, у главнейших из них находились…». Итак, по мысли Строева, Владимир собрал воедино Божества всех племен своей державы из политических соображений (когда позднее ученые-атеисты стали объяснять чисто политическими соображениями крещение «святого» Владимира, православные очень обижались… как говорится, «а нас-то за что?»). Точно так же когда-то поступил правитель Римской империи Адриан, во втором веке воздвигший в своей столице гигантское здание, под куполом которого объединил статуи всех наиболее почитаемых Богов своей страны – тут нашлось место и Олимпийцам эллинов, и азиаткам Астарте и Кибеле, и египетским Исиде и Осирису. Здание так и назвали – Пантеон, от греческих слов «Пан» – все, и «тео» – Бог. Пантеон – Всебожье. Так и повелось величать кумиров пяти Богов «киевским Пантеоном» или «Пантеоном Владимира». То же истолкование давали ему большинство ученых (последним с такой идеей выступил Игорь Яковлевич Фроянов). Не могли разве что договориться о том, кто из Богов какой народ должен представлять: Хорса считали хазарским (И.Е. Забелин), полоцким (А.Н. Робинсон, очевидно, оттого, что полоцкий князь Всеслав в «Слове о полку Игореве» «перерыскивает» путь великому Хорсу) и даже иранским и торкским (хотя к 980 году никаких иранских племен, вроде скифов или сарматов, давно уже не было у
Страница 4 из 19

русских границ, а торки-огузы, дальние родичи туркмен и азербайджанцев, наоборот, подошли к этим границам почти через век после крещения Руси). Мокошь большинство исследователей дружно относили к «финским» Божествам (еще одна ученая мода, и ныне не угасшая – выискивать в остатках славянского Язычества финское влияние). Очевидно, от имени мордовского племени мокша – других оснований производству киевской Богини в финны я не вижу. Семарьгл побывал и невнятным «богом степных народцев» (Е.В. А ничков), и иранским Божеством. Не избежали печальной участи и те Боги, коих Строев отнес к безусловно славянским – так, Перуна подозревали в том, что он-де «замаскированный» скандинавский Громовержец Тор: надо же как-то объяснить, что в русском Язычестве нет и тени пресловутых «норманнских» варягов и «скандинавских» русов! Это воззрение воплотилось даже в поэзии: в стихотворении Александра Кондратьева «Перун – Велесу» Громовержец горделиво заявляет:

Нет, я не брат тебе, о Волос, бог скотов,

Бог племени рабов, покорно гнущих выи,

Варяжских витязей дружины боевые

Меня к вам принесли от дальних берегов…

И чтобы не было неясности, про каких именно варягов идет речь, добавляет:

Для викингов-князей я тот же древний Тор.

Другие ученые видели в нем литовского Бога (того же Перкуна). Вытащили даже албанское (!) не то божество, не то просто слово «перынди» или «перенди». А.Н. Робинсон определил Стрибога совершенно изумительным образом: это, оказывается… «славяно-половецкое Божество». С какой стороны этот Бог с насквозь славянским именем оказался причастен к степнякам-половцам, предкам татар, казахов и алтайцев, лично я, читатель, постичь не в силах. Что до Даждьбога, то самые рьяные сторонники «теории заимствований» не сумели отыскать на него какого-нибудь компромата. Чересчур уж прозрачным было славянское звучание его имени. Словно бы в отместку, его почитание постарались сузить до неприличия – Даждьбог оказывался то киевским Божеством (все тот же Аничков), то черниговско-северским (польский исследователь Хенрик Ловьмянский).

Если Вас, читатель, изумит этот странный аукцион, на котором славянские ученые словно старались побыстрее сбыть на сторону Богов своих предков, я охотно объясню, в чем дело. Дело во времени. Вторая половина девятнадцатого столетия и первая половина столетия двадцатого были временем величайшей смуты в умах – смуты, которая с неизбежностью выплеснулась в 1917 году на просторы реальной России и залила их кровавым потопом. Со смертью государя-рыцаря, железного императора Николая Павловича, умы русского общества охватило брожение, вылившееся в два основных направления: западничество и славянофильство. Западники, либералы-прогрессисты, не находили ничего хорошего в прошлом России, наблюдая там одну дикость и отсталость. Во имя прогресса России следовало, по мнению этих господ, как можно скорее отказаться от всех «пережитков прошлого» и как можно больше подражать таким светочам прогресса, как Англия и Франция. Славянофилы-почвенники, напротив, смотрели на западные народы, как на чужаков, и видели спасение России в возвращении к православным ценностям и объединении под знаменем этих ценностей всех славян, коим надлежало (исключительно по мнению славянофилов, сами славяне, особенно поляки, относились к этим проектам без всякого энтузиазма) слиться в единой братской семье под сенью православного креста и скипетра русских царей – вкупе с «братскими» инородцами Сибирской тайги, Кавказских гор, болот Карелии и Поволжья, кочевников степей и тундр. Казалось бы, ничего общего у этих течений быть не могло – однако не все было так просто. Много позже один из этих людей сравнил их споры с образом византийского орла, герба империи: «Головы смотрели в разные стороны, но сердце билось об одном». Вот уж воистину… как только доходило до дела, яростно спорившие «мыслители» оказывались полностью единодушны. Это проявилось, скажем, в изумительных по бессмысленности балканских войнах. Русских парней-рекрутов из нищих, лапотных, завшивленных, неграмотных русских деревень отправляли погибать за сытых усатых «братушек» из чистеньких благополучных домов под добротной черепичной кровлей, не торопившихся не то что погибать за «славянско-православное братство» или «во имя торжества прогресса над османским мракобесием», но даже и делить щедро намазанную коровьим маслом кукурузную лепешку с полуголодным русским солдатиком. И, однако, ни западники, ни славянофилы своего протеста не выказали. Одних устраивало то, что солдаты «отсталой» России гибнут во имя интересов «прогрессивных» Франции и Англии. Других – все то же «братство», до которого никому, кроме них, дела не было – ни сербским князьям, проигрывавшим друг дружке в карты пожертвования русских добровольцев. Ни бугаям-болгарам, прятавшим зерно от русских фуражиров и рассыпавшимся по подвалам и кукурузным полям при первом появлении на горизонте турецких войск. Ни матери какого-нибудь Прошки или Федьки, разорванного бомбой или поднятого на турецкие штыки за тридевять земель от родной избенки под соломенной крышей.

Столь же трогательное единение «непримиримые оппоненты» выказывали, портя отношения России с ее единственным надежным союзником в Европе и, кстати, наиболее близким родичем славян по крови – немцами. Короче говоря, сравнивший западников-прогрессистов и славянофилов с двухголовым византийским мутантом был насквозь прав. А замечательный русский поэт А.К. Толстой высказался по этому поводу и вовсе исчерпывающим образом:

Идут славянофилы и нигилисты,

У тех и у других ногти нечисты,

Ибо, хотя они не сходятся в теории вероятности,

Но сходятся в неопрятности.

И оттого нет ничего слюнявее и плюгавее

Русского безбожия и православия[8 - Разумеется, все сказанное никак не обозначает, что в обоих лагерях собрались дураки и негодяи. Нет, конечно же – в том и трагедия, что обе, порочные по содержанию и антирусские по воплощению, идеи поддерживали очень часто неглупые, талантливые и очень порядочные люди, хотевшие только добра… Многие из них раскаивались. Потом.].

В отношении русских Богов из выстроенного Владимиром капища оба лагеря проявляли то же трогательное единение. Западники в очередной раз рады были показать, что ничего своего «в этой стране» отродясь не бывало, и даже Языческих истуканов-де русские завозили из-за границы. Что до славянофилов, то тем очень хотелось доказать, что хорошие славяне, в отличие от ужасных тевтонов, никогда не были язычниками, не ставили кумиров, не приносили жертв. Эти кроткие, милые люди просто были созданы для православия. То есть я хочу сказать – того сказочного, лубочного, прянично-сусального православия, что, как и всеславянское братство, существовало лишь в мозгу славянофилов, не имевшего ничего общего с реальным историческим византийским православием, с его пытками и казнями, и жуткой практикой поголовной продажи в рабство сел, где приносили жертвы Языческим Богам или хотя бы клялись Их именами. «Когда вспоминаешь, как крестился русский народ – заливался слезами славянофил Аксаков – невольно умиляешься душою. Русский народ крестился легко и без борьбы, как младенец». На самом деле
Страница 5 из 19

и летописи («Добрыня крестил огнем, а Путята – мечом»), и жития святых, и народные предания рисуют картину совершенно иную. А археология одним страшным штрихом ставит точку в дискуссии – двадцать девять процентов поселений конца десятого столетия, исследованных археологами, не пережило крещения Руси. ТРЕТЬ сел и городов были уничтожены крестителями или оставлены бежавшими от насильственного крещения людьми. Археологических данных во времена Аксакова еще не было, но были и летописи, и жития, и предания уже записывались, но – увы. Славянофилы, как и их «оппоненты», были достойными представителями российской интеллигенции с ее извечным принципом: если факты противоречат теории – тем хуже для фактов. Поэтому славянофилы охотно поддержали идею, что кумиров для своего капища Владимир приискал где-то на стороне, а потому-де и расстался с ними народ «легко».

В конце XIX столетия такой взгляд на Богов возведенного Владимиром капища стал едва ли не общепринятым (а уж излагался его сторонниками именно как общепринятый, безо всяких «едва ли»). Профессор Корш сурово заявлял, что-де «теперь не может быть и речи» о славянском происхождении этих Богов (даже Громовержец Перун, как мы видели, не избежал общей печальной участи). Да и, заявляли сторонники теории заимствований, достаточно посмотреть на деревенский фольклор – нигде не упоминаются Перун, Даждьбог, Стрибог, Мокошь и Семарьгл, только русалки, домовые и лешие. А значит, Боги, поставленные Владимиром «у двора теремного» – искусственное, «от ума», собрание недолговечных, по большей части заимствованных, не оставивших в народной памяти никакого следа идолов.

Это рассуждение – не забытое и по сей день – отмечено двумя чертами, общими для всех построений тех ученых, что любят величать себя «рационалистами» и «объективными». Оно, во-первых, неверно логически, а во-вторых, опирается на ложное утверждение. Ведь и шведская, скажем, деревня конца позапрошлого – начала прошлого столетия помнить не помнила Одина, Локи, Тора и прочее население Асгарда, зато хорошо помнила и почитала альвов-эльфов и троллей, лесных дев скульдр и никс-водяниц, да домовых-кобольдов. Однако что-то не слышно, чтоб кто-то из шведских ученых делал на этом основании далеко идущие выводы о заимствовании Тора или Одина у лопарей[9 - Самое любопытное, что в данном случае для подобных построений есть некоторые основания. Действительно, у лопарей-саамов есть божество-громовик Айеке-Тиермес, символом и оружием которого является молот – как и у Тора. Аналогичное божество Укко-Таара (Туури, Тоори) есть у прибалтийских финнов. Вот только почему-то никто из скандинавских ученых не сомневается, что это саамы и финны заимствовали у их предков Ека-Тора, Тора-на-Колеснице, а не наоборот.] или, скажем, шотландских горцев, о поддельности Старшей и Младшей Эдды, или что знаменитое капище в Упсале было попыткой какого-нибудь конунга «реформировать примитивный культ» скандинавов.

Может, все оттого, что у скандинавов нет интеллигенции?

Во-вторых, фольклорные записи с упоминанием Перуна, Даждьбога, Стрибога, Мокоши именно ЕСТЬ – мы подробно рассмотрим их там, где будем знакомиться с Богами, стоявшими на киевском холме. И даже с загадочным и труднопроизносимым Семарьглом все не так уж, как увидим, безнадежно.

Так что, как говаривал один персонаж Михаила Афанасьевича Булгакова – поздравляем вас, господа, соврамши.

Уже упоминавшийся Аничков отличался любопытными воззрениями на развитие Языческих религий – по его мнению, Боги язычников возникали из домашних кумирчиков, поэтому общенародным мог стать только Бог семьи, вставшей во главе народа. То есть не могло быть не то что общеславянских, но даже и общерусских Божеств, и даже Перун был-де всего лишь родовым и дружинным Божеством «киевских Игоревичей». Ничего подобного нельзя было сказать ни про эллинское Язычество, ни про Язычество скандинавское – зато построения Аничкова находились в полном соответствии с модными теориями об «эволюции общества» и «истории религии», а стало быть, «образованной публикой» принимались на «ура». Тем паче что на построениях громимых Аничковым мифологов лежала ужасная тень подозрения в самом страшном для российского образованца грехе – ПАТРИОТИЗМЕ! Уж сам-то Евгений Васильевич был от такого подозрения совершенно свободен. «Особенно убого было Язычество Руси, жалки ея боги, грубы культ и нравы – разливался соловьем эволюционист. – Не поэтически смотрела Русь на природу, и не воссоздавало воображение никакой широкоза-думанной религиозной метафизики». Доводы господина Аничкова были «простыми, как мычание» – мол, по описаниям греков и арабов, жизнь славян была грязна, жалка и убога – куда уж этим нищим дикарям до развитой мифологии! И вновь перед нами ложная логика, основанная к тому же на откровенном вранье. Во-первых, что ж с того, если жители богатого Востока и находили бы быт славян убогим и грязным? Про быт норманнов в Хедебю араб Ибрагим ат Тартуши высказался жутче некуда – тут и грязь, и вонь, и гниющие на улицах коровьи туши, и пение, похожее на вой зверей, и младенцы, которых вынуждены топить с голоду их же нищие родители. Однако все перечисленное не помешало быть ни двум Эддам с их роскошной мифологией, ни блистательному капищу Упсалы. Быт самих арабов, когда пророк Мухаммед создавал ислам, не назовешь ни особенно богатым, ни слишком чистым – обычный быт кочевников с их одеялами из верблюжьей шерсти, кишащими верблюжьими же клещами, палатками, замотанными до глаз женщинами – и твердой верой в то, что «смывая грязь – смываешь удачу». Вся разница с Хедебю – «лишних» детей, которыми в Аравии, как правило, оказывались девочки, не топили (негде было), а зарывали в песок. Заживо, вниз головой, в кувшине. Рецидивы людоедства отмечены у арабов уже после принятия ислама. Все, что придало хоть какой-то лоск арабской цивилизации, прославленные «арабскими» (зачастую заимствованными у персов) сказками пышные одеяния, дворцы, драгоценную утварь, арабы буквально награбили в Персии и Византии уже после рождения ислама. А что до описаний теми же греками и римлянами быта и обычаев носителей «суперпередовой» религии иудаизма, то я, читатель, с вашего разрешения, воздержусь от их цитирования. Ибо в противном случае рискую немедленно быть обвиненным в антисемитизме. Отсылаю читателя к книге автора, во-первых, уже давно покойного, а во-вторых, вряд ли могущего быть заподозренным в неприязни к евреям. Речь про работу «Антисемитизм в Древнем мире» почтеннейшего Соломона Лурье. Там цитируются Марциал, Тацит и Марк Аврелий, и многие другие прославленные мужи античности, и про грязь и убожество ими сказано немало – но к славянам это не относится.

Но ко всему прочему господа прогрессисты-реалисты-объективисты опять-таки врут. Ибо никаких описаний исключительных «бедности и убожества» быта славян у иноземцев мы не найдем. Западные монахи взахлеб расписывали богатейшие, чистые, уютные, сытые города язычников-славян (и нищие, грязные, убогие городки своих единоверцев, датчан). Как описывали датчан арабы, мы уже помним, а вот когда речь заходит о русах, то арабский путешественник и дипломат Ахмед ибн Фадлан говорит об обычае прибавлять
Страница 6 из 19

бусину на ожерелье женщины с каждым десятком тысяч серебряных монет в капитале ее мужа. Ибн Фадлан утверждает, что на шеях многих русских женщин эти ожерелья висели в несколько рядов. Он же пишет, что трон «царя русов» был украшен драгоценными камнями и кораллами, а простые купцы унизывали руки и ноги золотыми обручами, застегивали кафтаны золотыми пуговицами и носили шапки с парчовым верхом. Другой араб, Абу-л-Хасан Али аль Масуди, описывает славянский храм в таких выражениях: «У них есть еще иной дом на горе, которую окружает залив моря[10 - Считается, что здесь в искаженном виде описывается святилище Аркона на острове Рюген в Балтийском море.], (дом), сооруженный из камней красного мрамора и камней зеленого изумруда. В середине его огромный купол, а под ним идол, части тела которого (сделаны) из четырех сортов драгоценного камня: зеленого хризолита, красного карбункула, желтого корналина и белого хрусталя (берилла), а голова его из червонного золота». «Бедность и убожество», говорите, господа историки? Описания славянских храмов аль Масуди, конечно, откровенно сказочные – чего стоит истукан Божества из четырех пород драгоценных камней. Но дыма без огня не бывает – про «грязные, нищие и убогие» племена таких сказок не рассказывают. Так что представление о нищете, грязи и убожестве славян, которое Аничков пытается обосновать ссылками на иноземных авторов, – это на деле его собственная фантазия, его представление о собственных предках.

Не премину отметить – сей «объективный» муж, будучи откровенным марксистом, вел в Российской империи сытую и благополучную жизнь, занимая профессорские кафедры в столичных университетах. В то время как подвижник изучения и собирания русского фольклора, А.Н. Афанасьев, на чьи «Поэтические воззрения славян на природу» так смачно плюнул в приведенной цитате господин Аничков, был изгнан с работы за издание «кощунственных» легенд и умер в нищете. Империя и церковь сами растили и холили своих могильщиков, и сами хоронили лучших сынов Русской нации. Кстати, сам Аничков, когда через три года после издания им труда «Язычество и древняя Русь» (1914) накликанный им и ему подобными молох «прогресса» выполз с книжных страниц в реальный мир и принялся хрустеть миллионами человеческих жизней, отчего-то не захотел участвовать в процессе «эволюции общества» и сбежал в благополучную Великобританию. Там он пристроился читать лекции в Оксфорде, где его построения о «жалком и убогом» Язычестве Руси наверняка нашли благодарных слушателей.

Российская интеллигенция… не тонет-с.

Сейчас построения Аничкова оказались полностью несостоятельными. Ученые говорят не только об общеславянском, но и об общеиндоевропейском пантеоне. Найдены бесчисленные свидетельства о почитании Перуна, Даждьбога, Хорса, Стрибога, Макоши далеко за пределами Руси, вскрыты индоевропейские истоки их культа (насколько древнего, можно судить хотя бы по тому обстоятельству, что святыней Перуна был… КАМЕННЫЙ топор). Так что прав-то оказался Афанасьев и его единомышленники… но до сих пор в кругах «образованной публики» считается дурным тоном цитировать «мифологов», зато с великим пиететом переиздают марксиста Аничкова. И можно встретить в солидных ученых трудах аничковские рассуждения о том, что у славян-де не было и не могло быть единой веры и общих Богов – ведь не было же единого государства!

Про таких исследователей хочется сказать словами анекдота советских времен: «Чукча не читатель, чукча писатель». Перед тем как создавать этакие трактаты, неплохо прочитать хоть что-нибудь, хоть в школьную программу входящие сведения об едином пантеоне эллинов, до Александра Македонского не имевших общего государства. Или о единой религии Индии, которая стала одним государством очень и очень поздно, едва ли не после британского завоевания. Или про общих Богов тех же скандинавов, так за всю историю в одном государстве и не объединившихся.

Надо сказать, что представления о «сборном» характере киевского капища имеют хождение по сию пору. Например, их повторяет И.Я. Фроянов. А вслед за профессионалами подхватывают ее дилетанты. Так, прославленный возведением хазарской рабыни Малки, матери крестителя Владимира, в «древлянские княжны» и дочери князя Мала, киевский краевед Анатолий Маркович Членов с пресерьезным видом распределяет Богов по землям Руси в соответствии-де с их (земель) политическим местом в «федерации». Перун, конечно, оказывается киевским и Полянским, Даждьбог – древлянским (по мысли Членова, «Даждьбожий внук» из «Слова о полку Игореве» это никто иной, как Владимир Креститель, по его версии – внук Мала Древлянского). И уж совсем трудно становится угнаться за полетом фантазии Анатолия Марковича, когда краевед «распределяет» Хорса – в Новгород, Стрибога – в Полоцк, Семарьгла – в болотистую землю дреговичей, а Мокошь, попутно объявленную им «Русской Афродитой» (вернулись времена Левшина и Ломоносова?) определяет в «небесные княгини Смоленской земли».

Возвращаясь ко второй половине XIX века, надо заметить, что «теория заимствований» была еще не самым большим достижением ученой «объективности». Были исследователи – кстати, и сейчас не утратившие последователей, особенно их идеи отчего-то популярны в Польше – так вот, были исследователи, которые и вообще не верили в существование «Киевского пантеона». По их мнению, летописец просто украсил свой текст перечнем Языческих Богов, взяв для него первые пришедшие на ум имена. По чести сказать, читатель, мне трудно как-то всерьез комментировать такие «теории», даже в тех случаях, когда их выдвигает весьма, в общем-то, почтенный историк Н.И. Костомаров. И совершенно непонятно, чем они отличаются от построений пресловутого академика Фоменко. Во-первых, уже говорилось, что монахи-летописцы испытывали мистический ужас перед любым упоминанием Языческих Богов («рекше бесы»). Это современный обыватель, не задумываясь, готов «украсить» стены своего обиталища омерзительными рожами кровожадных африканских или ацтекских кумиров – зачастую вместе с православными иконами. Но может, не надо обвинять в таком легкомыслии средневековых христиан? Если уж они упоминали ненавистных им «демонов» – так на то должен был быть серьезный повод. Кроме того, уже давно многие ученые подозревают, что в «Повесть временных лет» вошли более ранние летописные записи, в том числе – X века (это уже во-вторых). Один пример – упоминая Свенельда, воеводу княгини Ольги (до этого – ее мужа Игоря Старого, а впоследствии – ее сына Святослава Храброго), летописец называет его отцом какого-то (или какой-то) Мистиши. Между тем загадочный (загадочная?) Мистиша более на страницах летописи не возникает, в отличие от своего отца. Что, кстати, и наводит меня на мысль, что Мистиша все же женщина – в те времена женщины нечасто появлялись на страницах летописей. Ну а то, что сообщение это переписано из источника, составленного при жизни Мистиши, понятно – иначе бы в таком пояснении не было бы смысла. А дети Свенельда были взрослыми в третьей четверти X века. И заставший Мистишу в живых летописец должен был своими глазами наблюдать капище 980 года – хотя скорее всего издали. Так что и возможность верно
Страница 7 из 19

воспроизвести перечень стоявших на княжьем дворе кумиров у вставившего его записи в свой труд автора «Повести временных лет» была.

В XX веке многие идеи о «заимствовании» киевских Богов у иноплеменников канули в Лету. Так, были записаны на Украине и в Белоруссии предания и песни с упоминанием Перуна и Даждьбога – а значит, окончательно приказали долго жить фантазии века XIX о «недолговечных» и «не оставивших следа в народной культуре» кумирах. Были исследованы культы тюркских и финно-угорских племен, и никаких следов Семарьгла, Хорса и Мокоши в них не обнаружилось (как и еще одного заподозренного в финском происхождении русского Божества – Белеса, не вошедшего в ряд Богов на Киевском холме). Название мордовского племени «мокша», которое было единственным аргументом приписывания единственной киевской Богини финнам, оказалось… «балто-славянского», как стыдливо выражаются лингвисты, происхождения. То есть в очередной раз оказалось, что заимствовали не русские, а у русских. Единственное неславянское влияние в именах киевских богов, какое только удалось обнаружить – точнее, с какой-то долей достоверности предположить, – было скифо-сарматское происхождение имен Хорс и Семарьгл. Но, поскольку к 980 году уже больше полутысячи лет никаких скифо-сарматских племен у русских границ (и вообще в природе) не наблюдалось, то о каком-то влиянии и заимствовании можно говорить разве что в сильно прошедшем времени. Даже такие, в общем-то, сочуствующие «критическим» и «объективистким» традициям исследователи, вроде М.А. Васильева, признают уже, что концепция «сборного» характера возведенного Владитмиром капища «нуждается в пересмотре». Переводя с того галантно-куртуазного жаргона, на котором эти исследователи общаются с единомышленниками[11 - С оппонентами (особенно из презренных «патриотов») они не стесняются. Контраст напоминает какую-нибудь светскую даму времен крепостного права, перешедшую из гостинной, где только что сюсюкала с «ма шер княжной Мими» в людскую: «Манька, дура, на конюшню захотела?!»], на обычный человеческий язык – безнадежно устарела и не выдерживает более никакой критики.

В 1975 году киевские археологи Я.Е. Боровскиий, П.П. Толочко и В.А. Харламов совершили удивительное открытие, благодаря которому изучение киевского капища в самом буквальном смысле обрело фундамент – раскопанный по Владимирской улице Киева под домом 1 3 фундамент возведенного Владимиром святилища. Я бы рад сказать – «к величайшему смущению скептиков», да только написать такое – значило бы попросту обмануть Вас, читатель. Никакого – то есть совершенно! – смущения эти, скажем так, исследователи, не выказывают. А продолжают твердить: мол, неизвестно, святилище ли это, и то ли святилище, если святилище, и… в общем, дальнейшее изложение их «критики» сильно напоминало бы бессмертную репризу Романа Карцева и Петра Ильченко про кассира Сидорова. «Чем докажете? Паспорт? А вдруг он краденый? Фотография? Вырвали и вклеили свою. Подпись? Поддельная». Критика источников – вещь сугубо необходимая. Вот только между нею и паранойей (или издевательством – решайте сами, читатель, какое определение тут больше подходит) должна, по моему скромному мнению, быть какая-то грань. А особенно забавно смотрится такая вот «критика» в устах людей, которые без малейшего сомнения воспроизводят, скажем, доводы и выводы немецких ученых-норманнистов XVIII (!) столетия и их археологические «подтверждения», вроде громовых топорков, которые, невесть почему, принято называть «молотами Тора» и считать признаками проживания поблизости от места находки скандинавов. И это в то время, как сами археологи-норманнисты утверждают, что топорки из Восточной Европы находят ближайшее подобие отнюдь не в Скандинавии, а на славянском Рюгене (Руяне, Буяне русского фольклора, «острове Рус» арабских авторов).

Впрочем, читатель, оставим их наедине с их загадочной логикой и вернемся к открытию киевских археологов. Их находка обреталась в без малого двадцати метрах от стен каменного княжеского терема X века (помните – «въне двора теремьнаго»?), параллельно его стенам. С виду это до крайности своеобразное сооружение напоминало вымощенный неровный прямоугольник, вытянутый с юга на север, метров десять длиной. На каждом углу вымостка образовывала круглые выступы (киевские археологи отчего-то назвали их «лепестками»; лично мне остается лишь позавидовать их фантазии – углядеть в диковинном сооружении что-то схожее с цветком мне как-то не по силам). «Лепестки» (примем это определение из уважения к первооткрывателям святилища) на западной стороне поменьше, на востоке – больше. Между этими последними выступает на восток самый большой, около двух метров в диаметре, «лепесток», в середине которого сохранились остатки огромного деревянного столба, что-то около метра, восьмидесяти сантиметров толщиною. От основной площади вымощенного прямоугольника яму из-под столба отделяет – словно бы предохраняя столб от обугливания – большая каменная плита. Рядом с загадочным сооружением находятся несколько ям – у северо-западного «лепестка» небольшая ямка неясного назначения (для возлияний?), за юго-восточным – большая и глубокая яма в три метра диаметром, наполненная углем и остатками костей домашних животных. Там же найден топор X века – а топор был одним из символов Перуна. Наконец, двумя метрами южнее юго-западного выступа-«лепестка» обнаруживается ямка, заполненная обломками плоских кирпичей, так называемой плинфы, и щебнем. По ее краям – следы двенадцати жердей. Археологи датировали создание обнаруженного ими сооружения 971–988 годами.

Нет, я не спорю, читатель, при наличии фантазии можно подыскать этому сооружению какое-нибудь другое объяснение. Ну, скажем, любил будущий креститель Руси посидеть летом на свежем воздухе под, скажем, деревом (остатки деревянного столба) под забором собственной резиденции и для этой цели специально велел вымостить под сенью ветвей площадку. Сидел там в тенечке, кушал шашлыки – следы двенадцати жердей, продолжая фантазировать, можно принять за остатки мангалов – а объедки, ленясь ходить далеко, зарывал по соседству в яму. И в ту же яму как-то во хмелю (это ведь ему принадлежит бессмертное изречение «Руси есть веселие пити, не можем без того быти!») выкинул, не заметив, с костями, любимый боевой топор.

А можно прислушаться к наставлению мудрого английского монаха-доминиканца Уильяма Оккама, современника нашего Ивана Калиты, и не изобретать, насилуя разум и здравый смысл, сущностей сверх необходимых. Именно так поступили открыватели фундамента загадочного сооружения, определив точную дату его создания как 980 год, а в самой находке опознав остатки возведенной Владимиром святыни Русских Богов. Именно так поступил крупнейший исследователь славянского Язычества XX века – Борис Александрович Рыбаков. И я охотно присоединяюсь к этим ученым, и именно это – а не всеразъедающии «алкагест»[12 - Средневековые алхимики называли так вещество, к счастью, столь же мифическое, как эликсир вечной молодости или философский камень, прикосновением превращающий в золото любые металлы. Зачем алхимикам потребовался растворяющий все, с чем соприкасался
Страница 8 из 19

«универсальный растворитель» алкагест, я, откровенно говоря, не понимаю.] скепсиса – «а если нет? а чем докажете?» – и не самоуспокоенную нирвану агностиков – «нельзя сказать ничего определенного… ничего нельзя утверждать» – считаю подходом, достойным истинных ученых. Потому что я – неколебимый приверженец старомодной точки зрения на задачи ученого. Они, по моему скромному мнению, заключаются в том, чтобы искать и находить – а не блюсти свой имидж в глазах замкнутого круга «посвященных» коллег. Стоит только услышать, с каким невыразимым презрением радетели собственной «научной репутации» роняют в адрес покойного Аполлона Григорьевича Кузьмина – он-де «нашел несколько Руссий по всей Европе» – а в голосе так и звучит: негодяй какой, найти чего-то там осмелился! Не обихаживать, подкрашивая и подновляя, мумии полуистлевших фантазий заезжих шлецеров и миллеров, как все «порядочные ученые», а НАЙТИ!!!

Вот этими чувствами, создается впечатление, и руководствуются иные «критики», налетая тучей на любую находку, на любое открытие, торопясь запихать науку о прошлом Руси назад – во времена аничковых, а то и глубже, в пропахшие пудрой и пылью кабинеты заезжих книжников галантного осьмнадцатого века.

Впрочем, опять же, оставим их и возвратимся к открытию киевских археологов и некоторым выводам, на которые оно сподвигло Бориса Александровича Рыбакова.

Во-первых, он достаточно убедительно сопоставил остатки деревянного столба с кумиром Перуна. Выступ-«лепесток», в котором находилось основание деревянного столба, и по размерам, и по месту в композиции главенствовал над остальными. А это соответствует положению Громовержца в летописном перечне Богов, чьи кумиры Владимир утвердил за границей своего двора, и в прежних договорах с Восточной Римской Империей, где из всех Богов перечня присутствует он один. В этом же перечне только у Громовержца особо отмечен материал кумира – дерево. Не было бы смысла подчеркивать этот материал, если б деревянными были и остальные кумиры. Б.А. Рыбаков обращает внимание на строки Первой псковской летописи: согласно ее рассказу, равноапостольный вероотступник «повеле кумиры испровреши, а другия огневи предать». Исследователь из этого сообщения делает разумный и убедительный вывод, что наряду с кумирами из, так сказать, горючего материала (дерева), дружинникам князя-святотатца пришлось иметь дело с изваяниями, которые можно только ниспровергнуть. Тут на ум приходят две возможности – во-первых, это могли быть кумиры, отлитые из металла. В главной святыне славян-велетов, Радигоще-Ретре, на землях современной Восточной Германии, кумир Сварожича был отлит из золота. В другом городе славян немецкие «просветители» захватили медный кумир, который не в меру ученый монах-хронист Видукинд Корвейский по уже упоминавшейся привычке окрестил «Сатурном». Литой кумир бородатого Божества в шапке, с упертыми в бока руками, найден в Чехии (чешские легенды вообще полны упоминаний про отлитые из золота и серебра изваяния Богов и Богинь). Медный небольшой кумир не то трехликого, не то четырехликого Божества найден археологами в старой Рязани. Наконец, совсем недалеко от Киева, в Чернигове, в 1701 году, при строительстве соборной церкви Бориса и Глеба, из земли вырыли два Языческих истукана, отлитых из золота и украшенных драгоценными камнями. Руководивший строительством гетман приказал… отправить бесценную находку в Германию на переплавку, чтобы отлить из них «царские врата» для нового собора. По дороге бесследно исчезли драгоценные камни, о чем гетману сообщить «позабыли» (оказывается, воровство – отнюдь не только русская черта). Вельможный заказчик не потрудился даже отдать распоряжение зарисовать праотеческую святыню.

Гетмана звали Иван Мазепа. Этот человек навлек на свой народ кровавые беды и бесчестье, его имя для сотен миллионов людей стало синонимом предательства, а сам он бесславно сгинул на чужбине.

Не проходит бесследно и безнаказанно надругательство над кумирами древних Богов.

Однако же трудно предположить, что дубовый истукан главного Бога украшали всего лишь серебряная голова (личина?) и золотые усы, в то время как вокруг блистали цельноотлитые кумиры. Кроме того, как-то с трудом соотносится громкое слово «ниспровергнуть», примененное псковскими летописцами к «негорючим» кумирам к по определению небольшим литым изваяниям. Поэтому Борис Александрович, даже не рассматривая версию о металлических идолах, говорит об окружении Перуна как о каменных истуканах. Тем паче что в Новгороде, когда Добрыня, тезка (а отнюдь не «прототип», как часто пишут) былинного богатыря, брат хазарской рабыни, матери Крестителя, Малки, громил и разорял славянские святыни, он «идолов сокруша: деревянни сожгоша, а каменнии изломав, в реку ввергоша». Округлые выступы-«лепестки» по углам фундамента киевского «святилища», по убедительному предположению Бориса Александровича, были как раз постаментами для каменных изваяний, которые, в отличие от деревянного (скорее всего дубового) Перуна не надо было врывать в землю.

И здесь опять надо вспомнить о наших неутомимых «критиках». Оказывается, по их мнению, у славян-де не могло быть каменных идолов. Вот так, ни много ни мало – не могло, и все тут. Во-первых, немецкие проповедники во время «испытания веры» Владимиром и «мученик»-варяг Феодор в 983 году восклицают: «Ваши Боги суть древо!» А во-вторых, говорят «скептики», и не могло быть каменных идолов у славян – не было же у них до крещения каменного зодчества!

«Постойте! – ошеломленно воскликнет, быть может, здесь начитанный в родной истории читатель. – А как же многочисленные каменные истуканы, найденные археологами? Как же знакомый каждому школьнику, потрудившемуся заглянуть в учебники по отечественной истории, знаменитый Збручский идол? Как же, наконец, прямые упоминания каменных идолов в источниках – от тех, что тут уже цитировали, до, скажем, каменного идола Велеса из жития Авраамия Ростовского, ниспровергнутого склонным к вандализму «святым»?»

А ничего не известно, начинают угрюмо бубнить «скептики», может, это и не идолы, а если и идолы, то наверняка не славянские, а каких-нибудь других народов, и неизвестно, стояли ли они на том месте, где их нашли, или их вообще откуда-нибудь привезли (я не шучу, читатель, нам на полном серьезе предлагают представить, что крещеные уже русичи из неведомых далей волокли под, скажем, Псков каменных истуканов)…

Да-да-да, читатель, тот самый метод «научной критики» от Карцева и Ильченко – и паспорт не ваш, и фотокарточка вклеена, и подпись поддельная… иногда диву даешься на взрослых, солидных ученых мужей. Ну ладно, с персонажем Ильченко все понятно – им движут темные страстишки мелкого человечка, волею судьбы или начальства угодившего на место, где от него что-то зависит, и наслаждающегося, мешая жить, делать свое дело другим. Но почтенных-то ученых что заставляет опускаться до его уровня?!

Первый «довод» ниспровергателей каменных кумиров Руси не говорит вообще ни о чем, кроме того, что на Руси были и деревянные кумиры – с чем, собственно, никто и не спорил. Деревянный кумир Перуна, возвышавшийся над остальными киевскими Богами, был выгодной мишенью
Страница 9 из 19

для критики христианами, тем паче что Иоанна, сына варяга Феодора, собирались принести в жертву именно ему (история с выбором жертв произошла за неделю до 20 июля, позже ставшего днем «сменившего» Перуна на посту Громовержца Ильи-пророка). Наконец, дерево, материал куда более уязвимый и недолговечный, чем камень или металл, коли на то пошло, просто просилось на язык христианским обличителям «идолопоклонства» (словно бы позабывшим, что все их пламенные речи ничуть не в меньшей мере применимы к их собственным крестам, распятиям и иконам – их и будут применять к ним половцы в XII веке, комсомольцы – в XX, весело швыряя в огонь иконы, кресты, библии: «Чего ж ваш бог сам себе не помогает?!»).

Что до второго довода, то с ним попросту не знаешь, что и делать. Это очередной пример «аргумента», неубедительного логически и основанного на не соответствующем истине заявлении. К X веку на Руси было как минимум два каменных сооружения – уже упоминавшийся каменный терем киевских князей и каменная крепость в Ладоге. А самое главное – ну какая связь между наличием каменного зодчества и изваяниями из камня? Разве известны памятники каменной архитектуры у кочевников-скифов, половцев, туземцев острова Пасхи, например? Или авторам, выдвигающим подобные идеи, никогда не доводилось слышать о скифских и половецких каменных бабах? Об истуканах острова Пасхи, поразивших воображение Тура Хейердала? Так и хочется снова посоветовать очередному «чукче» сначала все же побыть «читателем», а уж потом браться за «научное» сочинительство. А ведь это пишут серьезные с виду люди, обремененные не только высшим образованием – но даже и научными степенями! И их с сочувствием цитируют, противопоставляя «фантазеру» и «патриоту» (и то и другое слово в лагере «объективных» ученых звучит как ругательство) Рыбакову.

На этом дело, увы, не заканчивается. Когда вопрос касается каменных кумиров, найденных под Псковом и Белоозером, «критики» – те же самые! – заявляют, что, мол, надо еще посмотреть, не принадлежат ли эти кумиры прежнему, неславянскому населению. Но под Псковом и Белоозером славянам предшествовали финские племена чуди (эстонцев) и веси (вепсов), у которых ни один источник не знает каменных изваяний, а первой каменной постройкой в их землях была все та же русская крепость Ладога! Игорь Яковлевич Фроянов отметил как-то, что в трудах историка может находиться три вида противоречий – противоречие фактам и источникам, противоречие логике и, наконец, противоречие самому себе. Здесь в наличии все три вида – и, право же, это уже в ведомстве другой науки, не истории и не археологии, а скорее, одной из отраслей медицины…

«Мы же на предстоящее возвратимся», как писали древнерусские летописцы, когда им случалось отступить от темы.

Мое согласие с доводами киевских археологов и Б.А. Рыбакова объясняется и еще одним обстоятельством. Дело в материале, из которого сооружен фундамент святилища. Это щебень, обломки плинфы, фресок и «голосников» – сосудов-резонаторов, которые вмуровывали в стены средневековых церквей для лучшего звучания богоугодных песнопений. Основа Языческого святилища вымощена обломками святилища христианского. Иного объяснения столь «кощунственному» применению обломков христианского храма я, читатель, не вижу. Киевские исследователи и Рыбаков предположили, что перед нами останки церкви, разрушенной в 971 году по приказу последнего Языческого правителя Руси, великого государя и полководца, Святослава Храброго. Мне же, честно говоря, это кажется сомнительным – то есть, что Святослав, преданный братом-христианином (отсылаю читателя к моей книге «Святослав»), отдал такой приказ, у меня особых сомнений не вызывает. Но могли ли его выполнить в Киеве? Именно киевские христиане, по более чем правдоподобному предположению Л.Н. Гумилева, способствовали гибели Святослава от рук печенегов на порогах Днепра. В Киеве, после ухода самых рьяных сторонников древней веры с государем на Дунай, позиции последователей новой религии должны были укрепиться. Им сочувствовал даже сын погибшего государя – Ярополк, что, надо отметить, не снискало ему любви подданных и сильно облегчило захват киевского великокняжеского престола сыну рабыни, хазарскому полукровке Владимиру. Вот как раз он, ворвавшись в Киев после бегства брата, мог и разрушить в угоду своим северным воинам и местным приверженцам исконных Родных Богов чужеродную молельню. И странно было бы, чтоб от гибели великого князя Святослава в 972 году до воздвижения святилища его сыном в 980 обломки церкви лежали бы, дожидаясь, пока их умостят под ноги изваяниям Древних Богов. Уж не знаю, как Вам, читатель, а по мне – так хозяйственные киевляне за восемь лет либо нашли бы им иное применение, либо утопили бы, от греха подальше – кто его знает, чего ждать от чужого и враждебного бога, да еще и разгневанного разрушением его храма.

Доказав беспочвенность сомнений скептиков, Рыбаков также подверг критическому рассмотрению старую версию о «сборном» характере киевского капища. Справедливо отметил, что отсутствие в нем множества почитаемых Богов (Рода, Белеса/Волоса, Лады, Лели и ряда других[13 - С дозволения читателя я не стану останавливаться на очередных «сомнениях» наших «объективных» и «критически настроенных» ученых мужей в отношении этих Божеств. Ничего особенно нового по сравнению с уже рассмотренными «методами научной критики» этих господ читатель не извлечет для себя, а к теме книги все это имеет весьма отдаленное отношение. Да и утомительно это, откровенно говоря.]).

Но вот дальше как раз наступает самая слабая часть исследования Рыбаковым киевского капища. Отчасти тут не его вина – он всего лишь следовал по пути многих ученых, рассуждавших о «реформе Владимира», при этом пытаясь обосновать причины подбора изваяний именно этих Божеств для святилища «вне двора теремного». Но все же в этой главе сильнее, пожалуй, чем в других частях его титанического труда, чувствуется, что ум пожилого ученого (к моменту выхода книги Рыбакову исполнилось восемьдесят лет) начинает сдавать, утомившись более чем полувековым истовым служением Отечеству и Истории. Он путается в числе Богов и кумиров, говоря то о шести, то о пяти Киевских Божествах, то отказывает Семарьглу в кумире, со ссылкой на Срезневского утверждая, что кумирами называли лишь человекоподобные, антропоморфные изваяния (по мысли ученого, Семарьгл – птице-пес из скифо-сарматской мифологии), и видя в нем барельеф на кумире Макоши, то, словно позабыв об этом, называет ямку у северо-западного «лепестка» основанием идола загадочного Бога. Хорса и Даждьбога он разделяет и сравнивает, соответственно, с Гелиосом, «Божеством солнечного диска», и Аполлоном – Божеством света. Пример на редкость неудачный – при переводе хроники Малалы древнерусский автор переводит именем «Даждьбог» как раз греческое «Гелиос», а в другом источнике, по указанию того же И.И. Срезневского, Аполлона переводят как Хорса.

Сам набор Божеств, по мысли Рыбакова, представлял в одно и то же время и картину мира, космогонию, и… ответ славянских волхвов византийскому христианству. Предполагалось, что этим-то и объясняется отсутствие в капище «фаллического» Рода,
Страница 10 из 19

косматого медведе-подобного Белеса/Волоса. Они-де выставляли Язычество в невыгодном свете. Остальные же Боги, кроме главного, Перуна, были, по мысли Рыбакова, словно бы отражениями главных персонажей христианской мифологии: Стрибог, имя которого ученый истолковывает как «Бог-отец» или «Старший Бог» и отождествляет его носителя со Сварогом, соответствует, естественно, христианскому «богу-отцу» из троицы. Сын Сварога (согласно Ипатьевской летописи) Даждьбог воспринимается Рыбаковым как Языческий вариант «бога-сына», Христа. Богородице соответствует Мокошь. Не хватает «святого духа», но этому, воплощавшемуся в виде голубя (Мат., 3, 16; Map., 1, 10; Лук., 3, 22; Иоан., 1, 32), существу, вполне соответствовал бы птицеподобный Семарьгл. Хорсу же достается незавидная роль некоего «прибога» при Даждьбоге. Однако же непонятно, с чего победившие язычники стали бы стесняться того впечатления, которое бы могли-де произвести на христиан их древнейшие – а стало быть, в понятиях язычников, самые почтенные! – Боги. До позднесоветского, застойного «у нас ведь иностранцы бывают!!!» оставалась еще почти тысяча лет. Неясно, что могла бы дать язычникам перекройка их мифов по христианскому лекалу – удивляет это стремление, возникающее, как видим, даже у лучших ученых, приписать славянам-язычникам какой-то комплекс неполноценности перед «просвещенными» иноземцами. На самом деле это просто чуть более глубокая проработка давным-давно высказанной мысли, что Владимир тяготился-де «неразвитостью», «отсталостью» славянского Язычества и решил подправить его под «правильную» или «прогрессивную» веру.

И наконец – с кем хотели вести этот немой диспут киевские волхвы, кого боялись спугнуть жизнерадостной нескромностью Рода, космами Бога-оборотня, звериного хозяина Белеса? По моему скромному мнению, никакой самый чудовищный идол не отпугнул бы киевских и приезжих христиан от капища надежнее, чем его фундамент, вымощенный остатками разрушенной церкви, в том числе – осколками фресок, когда-то изображавших лица святых, богородицы, самого Христа. Нельзя же допустить мысль о том, что в Киеве X века осталось незамеченным разрушение церкви или новое назначение ее обломков.

Кроме того, по мысли Б.А. Рыбакова, «новый русский пантеон был противопоставлен не только византийскому христианству, но и скандинавскому Язычеству, от которого не было взято ничего». Спрашивается – если не было взято ничего, то в чем же противопоставление? Как говаривал один герой Гилберта Кийта Честертона, «у них не было ничего общего, поэтому им было не о чем спорить». «В пантеоне нет ни малейших следов воздействия варягов, – продолжает ученый. – Более того, первое сообщение о жертвах Перуну говорит, что именно варяг был обречен в жертву славянскому Богу… Ни одно из имен славянских Божеств (как вошедших в пантеон, так и не вошедших в него) не находит аналогии ни в скандинавской, ни в германской мифологии: Водан-Один, Тор-Донар, Фрейр-Фрейя и др. неизвестны славянской мифологии и фольклору». Все это отголоски той странной «борьбы» с норманнской теорией, которую Борис Александрович и его сподвижники, ученики Б.Д. Грекова, вели еще с сороковых годов XX века. Странной эта «борьба» выглядит потому, что взгляды «борцов» едва ли не один к одному повторяли взгляды… столпа норманнизма XIX столетия М.П. Погодина. Да никем, кроме как норманнистами, советские ученые из высшей академической элиты просто не могли быть. Ибо норманнистом, законченным, последовательным норманнистом был не кто иной, как Карл Маркс – а открытое несогласие с основоположником «всесильного, потому что верного» учения в советской науке означало политическую смерть и выпадение из научной деятельности. Изгнанника не приняли бы и на Западе – там охотно распахивали объятия лишь тем «объективным» ученым, которые повторяли за шведскими националистами XVII века и немецкими учеными XVIII века нехитрую схему: «Варяги – это скандинавы, русь – это шведы, Рюрик и его потомки – норманны, древняя Русь – это Скандославия, или Восточно-Европейская Нормандия – как угодно тому, кто дает гранты». Между тем, даже если позабыть, что летопись ясно говорит о варяжском происхождении жителей города Новгорода (кажется, никто не заподозрил викинга в Садко или Буслае?) и располагает Варяжское Поморье «в Кашубах, за Гданьском»; саги отличают варягов-верингов от норманнов и сообщают, что первый норманн, поступивший на службу к императору Константинополя, Болле Боллесон (1021 год) застал там сложившуюся дружину верингов; восточные источники называют варягов-варангов «саклиб ассакалиба» – «славяне славян»; а западные авторы именуют варягов-варангов на службе византийского императора «вандалами», как в те времена называли отнюдь не скандинавов и не норманнов, а жителей южного, славянского берега Балтики, то куда, спрашивается, девать то обстоятельство, что среди Богов на капище Владимир, захвативший власть с войском из варяжских наемников и «людия новгородского от рода варяжска», не поставил ни Одина, ни Тора, ни Фрейю?! Как отметил покойный ныне ученый и патриот Аполлон Григорьевич Кузьмин, одного этого достаточно, чтобы усомниться в норманнской теории – как в ее советской, легкой, так и в нынешней (она же трехсотлетней давности), тяжелой форме.

Защитники норманнизма – как ни странно, это те же люди, что проявляют столько скепсиса в отношении славянских Богов, на свои построения его уже, очевидно, им попросту не хватает – заявляют, что все могут объяснить. Мол-де скандинавы везде проявляли терпимость к местным культам. Хочется полюбопытствовать – ну и что? Между терпимостью к чужому и отказом от своего разница есть, и не маленькая, а скандинавские викинги – это все же не советские интеллигенты, чтобы не понимать столь элементарных вещей. Да и где она проявлялась, эта терпимость? Когда норманны грабили христианские церкви на Западе, капища финских племен Биармии на Востоке, мечети в мавританской Испании? Когда молодой язычник Олаф Трюггвассон в Хольмгарде-Новгороде отказался идти вслед за конунгом Вальдемаром (Владимиром, будущим Крестителем – кстати, и самому Олафу предстояло крестить родную Норвегию) в его храм – «Боги, которым ты кланяешься – темные Боги, и я не хочу им кланяться»? В викингах Дублина, превративших городской собор в капище Черного Тора? В норманнах Лейва Счастливого, по ту сторону Атлантики, в далеком Винланде-Ньюфаундленде, почитавших жертвами Тора и Фрейю?

Что до крещеных викингов на службе христианских королей Европы, то из этого ровно в той же степени следует терпимость скандинавов, как из принявших ислам европейских адмиралов на службе султана Сиятельной Порты следует терпимость современников святой инквизиции, Варфоломеевской ночи и Тридцатилетней войны. Больше того, крещеные викинги умудрились занести своих Богов и полубогов в христианскую Европу. С капители колонны в церкви Грейт-Канфилл смотрит Один в окружении своих воронов, он же грозно глядит единственным глазом со стены церкви в Кенигслуттере, на стене испанского (!) собора в Сангуесе Сигурд герой-язычник убивает дракона Фафнира и кузнеца-колдуна гнома Регина. И это там, где норманны были вассалами, по сути, служилыми инородцами. Они не
Страница 11 из 19

давали своего имени государствам, не основывали королевских самовластных династий, не строили городов. Собственно, за пределами родного края – в котором они, впрочем, тоже в градостроительстве не усердствовали – норманны предпочитали города жечь, на худой (с их, конечно, точки зрения) конец – захватывать и грабить. Один из самых ярых норманнистов нашего времени, Л.С. Клейн, сочинил в доказательство пресловутой терпимости скандинавов целую историю – мол, скандинавы в каждой стране поклонялись ее Богам, а изображения своих Богов, подходя к берегу, снимали с носа корабля. Ну, как скандинавы «почитали» Богов тех земель, которые посещали, я уже описал. Как говорится, врагам нашим с вами, читатель, такое «почтение». Снять же изображения Богов с носа корабля было бы им немного затруднительно – потому как изображений этих там никогда не бывало. На носу укрепляли «обереги» – изображения чудовищ и хищников, долженствующих отпугивать морских и чужеземных демонов. Подходя к берегу с мирными намерениями – и только в этом случае! – оскаленный «оберег» снимали. Ни одна из этих звериных морд никогда не имела ничего общего с вполне человекообразными Богами-Асами скандинавской религии. Никакими сносками господин Клейн свое сообщение про фигуры Богов на носах норманнских драккаров не подтверждает, значит, это его собственное изобретение. Как сказал бы булгаковский Коровьев:

«Здесь мы опять-таки имеем случай так называемого вранья!» А вот что пишет настоящий специалист по викингам А.Я. Гуревич (надеюсь, у самого «объективного» ученого не хватит совести обвинить Арона Яковлевича в русском национализме или еще каком подобном грехе): «Переселяясь на новые места не только с домочадцами, рабами и скотом, но также и со своими Богами, привычками и обычаями, норвежцы искали возможность продолжать жить по законам своих предков». Вот это действительно соответствует сообщениям источников. И поскольку в стране, которой правил князь из варяжского рода, захвативший власть с помощью варяжской дружины и ополчения из заселенных варягами земель, не нашлось места для скандинавских Богов, следовать отсюда может только один вывод. И поскольку, в отличие от покойного Бориса Александровича Рыбакова, мы не обязаны опасаться обвинения в несогласии со «всезнающим» Марксом, мы можем озвучить наш вывод открытым, что называется, текстом: «Варяги и скандинавы – совершенно разные народы, поклонявшиеся совершенно разным Богам».

Причем перечень Владимировых кумиров – тому лишнее доказательство. Не только невозможно отыскать в этом перечне намека на Асгард и Вальгаллу. Единственное более-менее подробное описание главного русского кумира разительно отличается от скандинавских, отлично известных нам и по сагам, и по археологии. Скандинавские кумиры – это литые или каменные небольшие изображения, в сагах сплошь и рядом говорится, как они качаются на подставках, вещуя близкую беду; как очередной «святой» вандал одним ударом скидывает их с постамента; как из подожженного врагами капища один человек вытаскивает все изваяния и после этого даже и не думает падать и помирать от натуги. В саге о Фритьофе главного кумира общеплеменного святилища держит на коленях женщина. Похоже это на деревянного киевского Перуна, 180 сантиметров в диаметре, которого в день крещения киевлян двенадцать мужей колотило палками, не особенно, очевидно, мешая друг дружке?! У скандинавов постоянно упоминается борода Богов: Один – Долгобородый, Тор – Рыжебородый. У Перуна – «ус злат», и все. Между прочим, когда заглавного героя норманнской «Саги о сожжении Ньяля и его сыновей» одна злая женщина повадилась называть безбородым, советуя ему «навозить навоза себе на подбородок, чтоб быть, как все мужчины», сыновья Ньяля, мстя за столь страшное оскорбление, убили родственника злоязыкой бабы – и запустили кровавый маховик родовой вражды, который, в итоге, погубил и их самих, и отца. Но сил снести такое оскорбление у норманнов не было!

А вот на вендском, славянском Рюгене стоял, как говорит «Книтлинг-сага», идол некоего «Бога Побед» с серебряными усами. Прозвище[14 - Я глубоко убежден, что все поморские и рюгенские «Чернобоги», «Триглавы», «Радегасты», «Свентовиты» и прочие «Руевиты» – это не имена Богов, а прозвища, имеющие больше отношения к конкретному кумиру – как, скажем, в Православии была богородица Троеручица или Казанская, что вполне соответствует поморянскому идолу «Триглав» и велетскому кумиру, по городу, где располагался храм, «Радегаст». Настоящие, общеславянские имена Богов, вроде «Проне»-Перун или Сварожич, прорываются реже.] «Бога Побед» было Черноглав (Червонноглав? Вспомним «голову червонного золота» идола, описанного аль Масуди, и золотую голову киевского кумира), и антинорманнисты – настоящие антинорманнисты позапрошлого века – часто сравнивали его с летописным Перуном. А уж деревянные идолы вроде столбов с резной головой на вершине известны в славянских землях с IX века – и практически по XX. Известны такие изваяния – которые немецким крестоносцам приходилось срубать, а потом волочь к морю упряжкой в несколько пар волов – ив славянской Прибалтике. Том самом Поморье Варяжском русских летописей.

Так что Б.А. Рыбаков был тут не прав. Варяжское влияние на Киевские идолы чувствовалось. А вот скандинавского – не было, да и быть не могло. Не было в Киеве скандинавов в 980 году!

Вместе с тем Борис Александрович указал на еще один источник, подтверждающий, что Богов было именно пять (сам он, правда, полагал, что сокращение до этого числа произошло из-за «выпадения» непонятного новым поколениям «скифо-сарматского» Семарьгла). Этот источник мы подробнее рассмотрим в следующей главе.

После Б.А. Рыбакова киевское святилище никто не изучал подробно. Уже упомянутый Л.С. Клейн написал обширное исследование «Воскрешение Перуна», примерно треть которого состоит из «историографии», в которой Клейн восхищается аничковыми и критикует мифологов, а кроме того, излагает свои взгляды на современное русское Язычество, балансируя при этом – не всегда удачно – между нецензурной бранью и оперативной информацией для «компетентных органов». Еще треть посвящена развенчиванию покойного Б.А. Рыбакова и ругани в его адрес – критикой этот поток замутненного ненавистью к ушедшему титану сознания назвать сложно. На каждое исследование академика Клейн напускается в уже описанной выше манере – «паспорт украл, фотокарточку вклеил». После чего пускается в собственное исследование – и вот тут-то весь критический заряд кончается: все и вся, включая святочного «умруна», весеннюю Масленицу и летнего Ярилу, объявляется воплощением Перуна, которому посвящены решительно все славянские праздники – только о собственно Перуновом дне 20 июля Клейн умудрился забыть. Кроме того, обнаруживается связь Перуна с древним ближневосточным Богом Илу (во введении Клейн долго и вполне справедливо высмеивал тех, кто сватает в «Русские Боги» египетского Ра), а также с «умирающим и воскресающим» Индрой (во-первых, в том же введении достается, опять же справедливо, т. н. «русским ведистам», а во-вторых, об этой детали биографии индийского Громовержца индологи отчего-то пребывают в
Страница 12 из 19

неведении, Клейн же опять «забывает» давать ссылки). Для завершения картины надо заметить, что Клейн, раздраконивший покойного академика Рыбакова за посягательство выдать славянское Язычество за монотеистическую религию (что Борису Александровичу и во вне не снилось), справился с этой задачей куда лучше, сведя все славянское Язычество к культу Перуна. Под конец книгу становится неприятно читать – автор начинает буквально обсасывать собственные пристрастия в личной жизни, некогда, в советское время, приведшие его на скамью подсудимых и на тюремные нары. Я надеюсь, читатель простит меня, если я на этом завершу знакомство с книжкой господина Клейна. Ее полезно прочесть разве что для знакомства с уровнем доказательности, а также этикой и эстетикой современных «объективных» ученых. Ряд статей М.А. Васильева полезнее – тем, кто интересуется историографией. Однако ничего нового в рассмотрение киевского капища 980 года эти труды не вносят.

В замечательной книге М.Л. Серякова «Голубиная книга» – священное сказание русского народа» (после работ Рыбакова это произведение – лучшее, что мне доводилось прочесть по славянскому Язычеству, а кое в чем и превосходит их) киевское капище упоминается в самой, на мой, по крайней мере, взгляд, слабой и спорной главе книги с названием «Небесная загадка славянских волхвов». Не буду утруждать читателя пересказом всех небезынтересных, но, по моему скромному мнению, именно в этом месте чересчур усложненных построений Михаила Леонидовича – эту книгу попросту должен прочесть сам каждый, кому небезразличны истоки Руси и ее древняя Вера. Говоря очень кратко, Перун, Даждь-бог, Стрибог и Макошь соотносятся им соответственно с Луной, Солнцем, ветром и Венерой. В его концепции это соответствует плечам, лицу, дыханию и глазам Первобожества, из которого родилась Вселенная. Хорс же и Семарьгл оказываются проявлением иранского влияния, частично воскрешая построения о сборном капище подчиненных Владимиру народов.

Каковы же итоги почти двухсотлетнего – если вести отсчет от книги Строева (если вспомнить про Ломоносова, тем паче про Гизеля, то речь придется вести о трех и более веках) – изучения киевских Богов? С одной стороны, продвижение вроде бы есть. Нашли остатки возведенного будущим крестителем святилища. Опровергли идеи о финском происхождении Макоши, тюркском – Хорса и Семарьгла. Навсегда отошли в прошлое идеи скептиков о наобум подобранном летописцем перечне своих и чужих божков – или произволе князя, собравшего за оградой неродных народу и вскоре позабытых им кумиров. Точнее, увы, должны были бы отойти… к сожалению, история не похожа на, к примеру, самолетостроение. Там, допустив одну ошибку в конструкции или управлении, больше постараешься не ошибаться – если выживешь. Ошибочная же историческая теория может существовать столько, сколько существуют люди, которым она отчего-то нравится, или выгодна, или попросту удобна.

Однако положительный эффект изысканий пока невелик. Боги, стоявшие «вне двора теремного», так и остаются загадкой. По какому принципу их объединили? Почему именно столько? Кто из них за что отвечал? Наконец, отчего Владимир первым делом по восшествии на престол решил возвести им капище?

В этой книге, читатель, я постараюсь, учитывая находки и ошибки, открытия и промахи предшественников, дать ответ на эти вопросы. А уж насколько они, эти ответы, окажутся убедительными – решать вам.

Глава 2

Пятибожия у русов и других народов

Древнего жертвенника

Камни замшелые,

В трещинах пепел

Тех давних дней —

Священных времен.

    Велеслав, «Память об Аркаиме»

А была ли реформа? «Явила ми ся пять Бог». Первое киевское капище. «Пантеон Владимира» или киевское Пятибожие? Панчадэватта. Галльские Боги Цезаря. Аналогии с киевским Пятибожием.

Через век без малого после возведения Владимиром капища в Киеве произошло новое знаменательное событие. Время было неспокойное, христианская вера, огнем и мечом укрепившаяся было сто лет назад на Руси, шаталась. Ее основная опора, княжеский дом Рюриковичей, погряз в усобицах, вооруженная сила за спиной проповедников кроткого и незлобивого Иисуса не была и вполовину такой, как в те времена, когда, по летописи, «крестил Путята мечом, а Добрыня огнем», когда, по полесским преданиям, реки текли кровью – и по этой крови вплывали в города кресты. Теперь же иные князья – к примеру, Всеслав Полоцкий, про которого говорили, что и родился-то он от волхованья[15 - Автор готовит книгу «Повести черных лет: язычники крещеной Руси от Богомила Соловья до Несмеяна Кривого».], и на голове носит потаенную повязку-науз, и волком может перекинуться, и в ночи перелететь за сотни верст, окутавшись синей мглой – и сами начинали поглядывать в сторону древних Богов. И то сказать – неурожаи чередой, у степных границ новые враги объявились – половцы. А виноват кто? А виновата – в глазах многих вчерашних, а то и нынешних язычников – новая вера.

Прогневали старых Богов, а из нового, выходит, не слишком могучий заступник. Про простолюдинов говорить не приходилось – когда пришел в Новгород волхв, весь город поднялся по его слову на епископа, и не принеси князь Глеб топор на переговоры под полою плаща – кто знает, чем бы обернулось. Вот в Ростовской земле, от Ярославля до самого Белоозера, поднялись люди за двумя волхвами, которые приносили в жертву «лучших жен», стараясь тем исцелить изуроченную новой чужой верой землю, вернуть ее плодородие. Епископ Ростовский Леонтий, вскормленный в Киево-Печерской обители, попытался унять людей – убили. Это позже напишут житие, где убитый епископ воскреснет, и в ужасе повергнутся наземь убийцы, и сами будут лежать, как трупы, но епископ простит и исцелит их, и лишь потом отойдет. В скупой же записи монастырского летописца пока только одно, без угодных Богу, да только не сплетенных еще прикрас: умучен от поганых.

Вот в такое беспокойное время и произошло интересующее нас, читатель, событие: «В си же времена приде влъхв, прельщен бесчъмь. Пришьд бо Кыеву, глаголаше: Явила ми ся пять Бог, глаголюще сице: поведай людьм, яко на пятое лето Дънепру потеши въспять, а землям преступати на ина места…»

Как сообщает летописец, «верные», то есть христиане, смеялись над Языческим пророком и грозили ему: «Бес тобою играет на погибель тебе», а «невегласи», как называли часто летописцы земляков-язычников, его слушали. По всему видно – этих последних оказалось немало, поскольку «верные» на сей раз на откровенное, привселюдное убийство не пошли – просто волхв исчез однажды ночью. Впрочем, неудивительно – сторонников старых Богов будет в Киеве немало еще и сто с лишним лет спустя после этой истории: вот летописец сообщает о вокняжении в городе князя Рюрика в 1194 году: «И обрадовася вся Руская земля о княженьи Рюрикове, кияне, и крестьяни (здесь: христиане. – Л.П.), и погани, зане всих приимаше с любовью: и крестьныя, и поганыя. И не отгоняше никого же».

Как видим, «поганых» очень долго оставалось значимое число даже в столице крещеной Руси. Но мы сейчас не о них, не о тех, кто в христианской, или, по крайности, крещеной Руси хранил верность прежним святыням. Это тема для отдельного разговора. Гораздо больше сейчас нас должны
Страница 13 из 19

занимать речи волхва.

«Явила ми ся пять Бог». На это изречение летописного волхва, смущавшего пророчествами жителей «Матери городов русских», обратил внимание еще Аничков. При всей неприязни, который сей давно покойный господин вызывает у меня как личность, не могу не признать, что у него случались удачные мысли. Правда, он, как и Рыбаков, считал, что летописный список нужно сокращать до пяти. Только, в отличие от Бориса Александровича, сокращал он его не за счет «птице-пса» Семарьгла, а за счет единственной Богини киевского капища.

Но ведь можно поступить проще. Еще Осип Максимович Бодянский – первым – предположил в 1846 году, посвятив этому особую статью, что Хорс – не имя отдельного Божества (благо в перечне оно не отделено от последующего союзом «и»), а эпитет, прирок, прозвище-«хейти» солнечного Даждьбога. Впоследствии к этому мнению присоединились такие корифеи российской исторической науки и фольклористики, как С.Н. Соловьев, АА. Потебня, А.С. Фаминцын. Подробнее мы разберемся с этим, когда будем рассматривать значение каждого из пятерки Богов в заключительной главе. Однако сразу скажу, что присоединиться к такому мнению и пригласить к тому же вас, читатель, для себя зазорным не считаю. И отнюдь не потому, что в такой, мол, компании и ошибиться не обидно. Дело в том, что оба имени эти – Даждьбог вне всяких сомнений, Хорс по самым убедительным толкованиям – есть имена Солнечного Божества. А два Бога Солнца (да еще упомянутых подряд в одном перечне) – явное излишество. Добавлю также, что попытки распределить эти имена (вкупе с не имеющими к дневному светилу вовсе никакого отношения, как то – Ярило, Троян, Руевит и пр.) по временам года остаются целиком на совести фантазеров из числа современных «неоязычников». То есть вполне возможно предположить, что они-то истину и угадали – вот только нет для такого предположения никакого основания в источниках. А раз так, лично я, читатель, тебя ни в чем не неволю, а сам от согласия воздержусь.

Итак, мы знаем, что из шести имен два, следующих одно за другим, принадлежат солнечному Божеству, что именно эти имена не разделены в старейших списках летописи союзом «и», а фундамент капища 980 года в Киеве имеет пять лепестков. Опять-таки, читателя я ни в чем неволить не могу и не хочу – но для меня это вполне достаточное обоснование счесть, что кумиров было пять, и не за счет Семарьгла или Макоши, но оттого, что Хорс Даждьбог – это просто имя одного Божества, Божества Солнца.

А значит, правы и Е.В. Аничков с Б.А. Рыбаковым, и неведомый волхв, приходивший в Киев, подразумевал именно тех Богов, чьи изваяния установил в 980 году за пределами своего двора будущий вероотступник. А из этого вытекает очень любопытное и крайне полезное для нашего расследования заключение. А именно – вряд ли бы смог продержаться почти век культ, наспех измышленный для сиюминутной выгоды и попранный собственным основателем через какие-то восемь лет. То есть на свете, конечно, многое бывает, но лично я таких примеров в истории религии что-то не припоминаю. Более того, обратите внимание, читатель, – наш волхв «пришьд бо Кыеву» – пришел в Киев. А стало быть, почитание пяти Богов существовало и вне столицы Руси.

Я уже говорил, что и у крайне неприятных людей бывают очень верные мысли и наблюдения. Л.С. Клейн также высказал в своем весьма сомнительном труде по меньшей мере одну дельную, очень достойную внимания мысль – а была ли «реформа Владимира»? Посмотрев на вопрос с позиции того, что мы уже знаем о возведенном князем святилище, с исследователем можно согласиться. В самом деле – культ Пяти Богов оказался слишком уж живуч для недолговечной «реформы», наспех измышленной князем по какой-то своей прихоти – «по бизарии своего гумора», как говорили в петровские времена. И чересчур широко распространен – новые идеи, особенно в области религии, распространялись в те времена непросто и не быстро. Значит, за «новостройкой» Владимира должна стоять какая-то традиция.

Если мы вглядимся попристальней в ситуацию далекого 980 года, нам будет непросто понять, как вообще могла возникнуть у исследователей мысль о каких-то реформах, проводимых Владимиром. Нет спора, попытки реформирования Языческих религий истории известны – вспомним хотя бы Атона, которым попытался заменить все многообразие египетских Божественных Кошек, Скарабеев и Соколов фараон-еретик Аменхотеп («Амон доволен») IV, прославившийся под новым, самонареченным именем Эхнатон («Щит Атона»), муж прекрасной Нефертити, тесть прославленного богатствами гробницы Тутанхамона (печальный парадокс – этот фараон-мальчик, рано умерший и ничего особенного не свершивший, много известнее, чем великие правители Страны Пирамид – только лишь из-за того, что его могила осталась не замеченной грабителями). Или тот же Пантеон, возведенный императором Адрианом, или культ Божественного Солнца, которому попытался придать статус государственного император Диоклетиан. Тут уместно в скобках заметить, что в отличие от реформаторов в, скажем, христианстве, почти каждый из которых оставил в наследство человечеству пусть крохотную, но горсть учеников-последователей, реформаторы в Язычестве, как правило, заметного следа в истории не оставляли и их реформы не переживали их самих. Тут есть о чем задуматься и тем, кто считает Язычество, с христианских ли позиций, с материалистических ли, человеческой выдумкой – отчего же тогда люди не смогли изменить выдуманное другими людьми? И иным горе-«неоязычникам», блажащим о не ведающей запретов «религии свободы». Но, возвращаясь к нашей главной теме, именно за «равноапостольными», за теми, кому предстояло обратить свой народ к Христу – или Мухаммеду, или Моисею – история таких опытов не знает. Не пытались реформировать Язычество ни франк Хлодвиг, ни норманн Олаф Трюггвасон, ни римлянин Константин, ни армянин Тиридат III, ни поляк Мешко. Революционеры часто приходят за реформаторами – но объединения этих сущностей в одно лицо история религий, история мировоззрений вообще не знала и не знает. Человек, вложивший ум и силы в попытки улучшить свою веру, вряд ли откажется от нее. А у Владимира, ко всему прочему, и не то положение было, чтобы заниматься экспериментами в области религии.

Напомню читателю – Владимира родила Святославу отнюдь не равноправная жена, княгиня, дочь государя какого-то славянского или хотя бы отдаленно родственного славянам племени. Матерью будущего святого была рабыня Малка, чем его и попрекали, называя «робичичем» – рабским отродьем. Хуже того, рабыня эта была, как пишут не только Валерий Емельянов и Александр Добровольский, но и А.Ю. Карпов во вполне официальной биографии крестителя Руси, выпущенной в серии «Жизнь замечательных людей», вовсе не славянского роду, а происходила из хазар – старинных врагов и поработителей славян, степных хищников, иудеев по вероисповеданию. Их – как и все степные народы, вошедшие в русский былинный эпос под собирательным именем «татар»[16 - Вадим Кожинов в своем труде «История Руси и русского слова» высказал очень ценную мысль, что именно хазары первоначально занимали в былинах место «татар».], русские и за людей-то не считали. Не даром «татарский» царь в былинах спрашивает
Страница 14 из 19

подданных «Кто умеет говорить языком русским, человеческим?» Впрочем, в этом наши предки были вполне единодушны с, скажем, готами, полагавшими кочевников-гуннов плодом соития ведьм и нечисти. Да и с византийцами, по словам ижевского ученого В.В. Пузанова, видевшими в кочевниках «зверей в человеческом обличье». Кстати, очень показательное обстоятельство; я настоятельно советую запомнить его всем сторонникам окологумилевских бредней о «симбиозе Руси и Степи», «тюркско-славянском братстве» и тому подобных химерах. В былинах и балладах никакой брак между степняками и русичами невозможен. Для русской девушки даже самоубийство или убийство желанная альтернатива такого брака, богатырь может попасться в сети азиатской колдуньи-соблазнительницы – как былинный герой Михайло Потык – но в конце чародейку ждет разоблачение и неминуемая казнь от рук прозревшего русича. Если же связь богатыря с чужачкой кратковременна – то и тут последствия печальны. Вспомним «Подсокольничка» – сына Ильи Муромца от степнячки «бабы Латыгорки». Русь, как мы увидим ниже, крепко верила во врожденность и наследственность моральных качеств, в то, что «от дурного семени не жди хорошего племени». И «Подсокольничек» показывает это убеждение во всем блеске – будучи побежден, узнан, признан и отпущен с миром богатырем-отцом, он пытается, пробравшись ночью в шатер, убить его. Илью спасает лишь «крест», в сохранившихся ранних вариантах – «оберег» (что ясно говорит о Языческом времени возникновения этой былины) на груди. Более того, перед этим он в некоторых вариантах убивает мать – а надо ли напоминать, что святее матери для былинного героя ничего нет! Былина «Хотен Блудович» вся посвящена мести главного героя обидчикам матери, в былине «Василий Буслаев» богородица (!) является матери Василия с просьбой унять его, сама, по всей видимости, не надеясь это сделать – даже явление божества не столь авторитетно для былинного героя, как его мать! Илья расправляется с ублюдком, разрывая его пополам, наступив на одну ногу и ухватив за другую. Больше ни один богатырь, ни в одной былине, ни с одним врагом не расправляется этим способом – но в несказочной народной прозе так уничтожают плод противоестественного сожительства человека с нечеловеческим существом – русалкой, лешачихой и так далее. Так что как смотрела Языческая Русь на плод союза руса и степнячки, представить можно легко. И Владимир не замедлил дать этому взгляду полное подтверждение – он убил брата, великого князя Ярополка – не стал косвенной причиною его гибели, как сам киевский князь Ярополк стал причиной смерти третьего Святославича, Олега, но продуманно и расчетливо заманил в смертельную ловушку. Опять-таки, братоубийству в морали язычников-северян не было оправдания – в «Старшей Эдде» соседей и родичей славян, скандинавов, фраза «братья начнут биться друг с другом» стоит в ряду ужасных примет конца времен, преддверия гибели мира. В русской былине богатырь Данила Ловчанин, поставленный злою волей князя перед выбором – стать братоубийцей самому или обречь на эту участь братьев, по приказу князя выступивших против него, с восклицанием «да и где же это видано, где это слыхано – брат на брата боем идет!», бросается на свое копье. Заметьте, и скандинавских сказителей, и наших былинников ужасает даже еще не братоубийство, просто ситуация, в котором оно может стать возможным: «начнут биться», «с боем идет». Что уж тогда говорить о самом действии!

А теперь поставьте себя на место Владимира – представьте, как должны были относиться к нему его подданные. И вспомните, что одной из причин, по которой киевляне все же поддержали его против Ярополка, была терпимость последнего к христианам. То есть как раз склонность заниматься экспериментами в области религии. Стали бы вы в такой обстановке заниматься «реформами»? Если да – то единственное сравнение в ваш адрес, напрашивающееся у меня, – человек, пускающий петарды в пороховом погребе. Как говаривал незабвенный Козьма Прутков, «курящий над камуфлетом (так в старой русской армии называли пороховой ящик. – Л.П.), рискует быть отпетым». Идиотизм – еще не самое резкое определение подобного поведения – а о сыне хазарки Малки можно сказать много теплого, но дураком он все же не был. В его положении было самым разумным как раз лезть из кожи вон, демонстрируя свою приверженность «древлему благочестию», «обычаю отню и дедню».

Косвенное подтверждение этому взгляду – наличие в Киеве другого, более древнего капища, со следами почитания пяти Богов. Оно было найдено еще в 1908 году археологом В.В. Хвойко в старейшей части Старокиевскои горы, датируемой VI–VIII веками. Это был выложенный из камней, скрепленных глиняным раствором, овал (4,2x3,5 метров) с прямоугольными выступами (70–80 см в длину), точно нацеленными по сторонам света. С северо-запада к овалу примыкало скопление пережженной глины вперемешь с остатками костей животных – следы жертвоприношений, как и в капище 980 года. И сам Хвойко, и другие археологи, съехавшиеся на XIV археологический конгресс, единодушно признали находку остатками Языческого святилища. К.В. Болсуновский связывал это капище с культом Святовита – четырехликого Бога Богов поморских и полабских славян. Впрочем, не только их – в его святилище в Ар коне на острове Рюген приезжали за предсказаниями еще в XI веке пилигримы из давным-давно крещеной Чехии, а четырехликие идолы найдены, помимо балтийского «Поморья Варяжского», в Западной Украине (Збруч, Иванковцы), Болгарии (Преслав), Белоруссии (село Тесновка на берегах реки Сож), Старой Рязани. Очень похож на такого кумира странный предмет, называемый археологами «Богородичный столп», найденный в руинах Боголюбова – резиденции князя Андрея Боголюбского. Это одинокая каменная колонна с капителью-верхушкой о четырех гранях, на каждой из которых вырезано по безусому и безбородому лицу. Не ошиблись ли археологи? Подобных изображений богородицы не знает ни православный Восток, ни католический Запад. Зато для славянского Языческого кумира это вполне обыденный вид. А резиденция «Боголюбивого» князя вполне могла быть построена на руинах сокрушенного святилища русских Богов. Так, Александр Ярославич, внучатый племянник Андрея Боголюбского, поставил полвека спустя свою усадьбу на священной горе Ярилы над Александровым озером. Надо сказать, что хотя, в отличие от отлученного и проклятого православной церковью Мазепы, эти царственные осквернители русских святынь были провозглашены по смерти святыми, все же их земная судьба была не завиднее, чем у злополучного гетмана. Андрей, кстати, судя по восстановленному по черепу обличью, пошедший обликом в мать-половчанку и даже носивший, кроме христианского, половецкое имя Катай, был зверски убит в результате заговора его ближайших приближенных и сородичей, Боголюбово было безжалостно разграблено. Что до Александра, то он, кроме малозаметной для современников победы над шайкой шведских пиратов на Неве и разгромом – совместно с братом Андреем – рыцарей-тевтонцев на Чудском озере, отличился и иными делами. Когда его родные братья, Андрей и Ярослав, подняли восстание против захватчиков-ордынцев, великий князь… донес на них хану – и
Страница 15 из 19

встал во главе карательных орд рядом с ордынским царевичем Неврюем. В ходе карательной акции были уничтожены и никогда не возродились родной город матери братьев-Ярославичей Рязань (ее имя сейчас носит бывший Переяславль Рязанский, а на месте прежней столицы княжества дожди и сейчас вымывают из земли изрубленные людские кости) и город Клещин – это не считая тех городов, по которым «просто» прошли, грабя и убивая, конные армады кочевников. Были захвачены и убиты молодая жена Ярослава и его малолетние дети – надо полагать, с ведома будущего святого, побратима командовавшего карателями царевича. Затем Александр заставил вольный Господин Великий Новгород поклониться хану, а противников подчинения орде казнил и калечил, выкалывая глаза, отрубая руки, сражавшиеся за него на Неве и Чудском озере. В конце концов осквернитель праотеческой святыни, предатель – будем, читатель, называть вещи своими именами – и братоубийца, от которого бежал родной сын Василий, во время очередного визита к своему азиатскому покровителю был опоен ядом (как свой, ордынский сановник – русских князей татары убивали не таясь, открыто) и умер долгой, мучительной смертью.

Не поленюсь повторить – не проходит безнаказанным осквернение древних святынь.

Но вернемся к нашему рассказу. Итак, кумиры с четырьмя лицами, подобные рюгенскому Святовиту, были широко распространены по всей Славянщине. Так что, в общем-то, предположение Болсуновского не выглядит чем-то чересчур наивным. БА. Рыбаков присоединяется к нему, утверждая, что «четырехликие идолы, четырехгранные столбы, как и четырехчастные композиции в орнаменте (начиная с собственно креста, древнего Языческого символа, узурпированного христианами[17 - Как известно, распятие времен земной жизни Христа производилось на «Т»-образном столбе, а не кресте – в «Суде гласных букв» античный автор Лукиан (около 160 года) указывает, что именно букву «тау» (современное «Т») «тираны приняли за образец, ее вид копировали, когда ставили столбы, на которых распинали людей». Его современник, христианин Минуций Феликс, восклицает в сочинении «Октавий»: «Мы не почитаем крестов и не желаем их. Это вы (язычники. – Л.П.), имея деревянных богов, почитаете и деревянные кресты как принадлежности ваших богов». В болгарских культовых братствах так называемых русальцев всем участникам во время исполнений обрядов плодородия строго воспрещалось молиться христианскому богу и креститься – но в костюм русальца входил большой металлический нагрудный крест.] – Л.П.) действительно выражали идею защищенности «со всех четырех сторон»». Вообще-то все правильно, вот только… вот только сторон (как и стихий-первоэлементов[18 - Этой чрезвычайно интересной темы мы в настоящей книге касаться не станем. Читателя же отсылаем к книге Станислава Эдуардовича Ермакова «Тропою забытого волшебства».]) в традиционном мировоззрении не четыре, а пять. Мы не привыкли считать за сторону центр, вертикаль мировой оси – важнейшую часть мировоззрения традиционного человека и после падения Язычества, и, в особенности, во времена его безраздельного господства. И святилище на Старокиевской горе, скорее всего, связано не столько с четырехликим Святовитом с далекого Рюгена, сколько с киевским культом Пятерых Богов – тем, которому воздвиг святилище в 980 году будущий отступник, тем, которому служил пришедший в Киев в 1071 году волхв. И по-моему, читатель, правильнее будет оставить навязшее на зубах выражение «Владимире – вы Боги», «пантеон Владимира» в покое. Бессмертные не могут принадлежать смертному – и менее всего братоубийце и вероотступнику. Нет, не было, не могло быть «Владимировых Богов». А было – ну, назовем это «Киевское Пятибожие».

Прежде всего, однако, любопытно – а существовали ли такие пятерки Богов у других индоевропейских народов? Взгляды исследователей Русского Язычества – равно как и древних культов других индоевропейских, арийских народов – давно и заслуженно привлекает Индия, сумевшая сохранить веру Предков до наших дней (пусть и не в неизменности – но неизменного в этом мире попросту нет; скажем, православие наших дней очень отличается от православия XIX века – не говоря про более древние времена). Причем речь не только о Петуховых, уверенно «переводящих» Брахму, как Влаха-Волоса, а Арджуну – как Яруна, и Асовых, населяющих русские небеса небывалыми «Вышнями» и «Крышнями». Даже суровый и придирчивый Клейн, как мы помним, не удержался от соблазна и проиллюстрировал свои построения по поводу «умирающего и воскресающего» Перуна ссылкой на Индру (правда, профессиональные индологи ничего не знают о качествах, приписываемых Клейном этому Божеству – ну да это, как говорится, совсем другая история). В качестве «золотой середины» между этими крайностями (представляющими на деле-то две стороны одной фальшивой монеты) рискну предложить вам, читатель, труды Н.Р. Гусевой, С.В. Жарниковой, М.Л. Серякова и, отчасти, Юрия Шилова. В них достаточно рассказывается о сходстве древнеиндийской культуры с древнерусской, а также о памяти о далекой северной прародине, откуда пришли на Индостанский полуостров некогда светловолосые и светлоглазые арии[19 - Обычные эпитеты Богов в ведических текстах – «белый, как камфора», «камышеволосый, русобородый, лотосовоголубоокий». Короче говоря – очень мало похожего на тех смазливых цыганят, которыми заполнены вклейки кришнаитских сочинений.], в индийских легендах и преданиях. От себя замечу только одно – когда-то, перелистывая дневник путешественника и младшего современника Пушкина графа Салтыкова, наткнулся на изображения индуистских храмов в предгорьях Гималаев. Бревенчатые стены, тесовая крыша, купол-луковка – пожалуй, лишь отсутствие креста над этой луковкой мешало поверить, что на рисунке – не старообрядческая часовенка где-нибудь на Вологодчине.

Обратимся к Индии и мы – и практически сразу найдем искомое. Кроме широко прославленной индуистской «Троицы»-Тримурти, существует и культ пятерки Богов. Он так и называется – Панчадэватта, буквально – Пятибожие. Эти Божества – Вишну-Нараяна, Сурья, Солнечный Бог, Рудра, Божество бурь и ветров, свирепый лучник, Ганеша – обаятельное существо с пухленьким телом младенца и головою слоненка – вы наверняка хоть раз да натыкались на Его изображение, читатель, – и Дэви, Богиня-Мать. Иногда этот культ приписывают индуистскому мудрецу и подвижнику пятого столетия Шанкаре – он возродил в Индии почитание исконных Богов после тысячелетнего (цифра, над которой русским стоит задуматься) пренебрежения, в коем Они пребывали, потесненные торжествующим буддизмом. Другие же утверждают, что культ Пятерых существовал параллельно ведическим культам гораздо раньше. Я думаю, что с этим как раз можно согласиться. Не во всяком индийском доме все Пятеро стоят на домашнем алтаре – такое могут себе позволить в основном жрецы-брахманы, ведь творить ежедневно обряды всем Пятерым Богам – это немалая трата времени и сил. И что любопытно, расположение этих Богов, если Они все же почитаются все вместе, на прямоугольнике алтаря таково – самое почитаемое в доме Божество стоит в середине и чуть позади, ближе к стене, у которой воздвигнут алтарь, а остальные четверо
Страница 16 из 19

– каждый в своем углу. Ничего не напоминает, читатель? Как по мне – так почти полное подобие Киевского капища 980 года, обнаруженного киевскими археологами. Впрочем, если изображения Пяти находятся далеко не на всяком алтаре, то хотя бы упоминаются они во время всякого индуистского ритуала: «Солнце (Сурья. – Л.П.), Ганапатха (Ганеша. – Л.П.), Дэви, Рудра, Кэшава (Вишну. – Л.П.) именуются Панчадэватта. Их следует почитать во всех обрядах». Так наставляет трактат «Щарадаталака тантра».

Однако и на другом конце индоевропейского «материка» мы встречаем нечто до крайности похожее. У галлов или кельтов – высокого, голубоглазого, золотоволосого народа, занимавшего когда-то огромные земли Европы от современной Португалии (буквально – «пристани галлов»), испанской Галисии и Голландии до нашего Галича и малоазиатской Галатии. Сейчас кельты – гэлы ютятся на Британских островах (шотландцы, ирландцы, валлийцы) и Бретонском полуострове на северо-западе Франции. Это все, что осталось от былого великолепия народа бесстрашных воинов, великолепных металлургов, искуснейших ювелиров, отличных мореходов, великих певцов и поэтов (достаточно вспомнить, что слово «бард» – кельтского происхождения). Они подарили миру меч и кольчугу, свод и плетеный орнамент, короля Артура и легенду о святом Граале. Их культура оставила след в славянской, германской, скандинавской, англосаксонской, испанской, французской, византийской. Именно кельтские мореходы первыми проторили торговый путь по Восточной Европе из Балтики в Каспий. Чего не хватило народу мудрецов, воителей и творцов, чтоб сохранить свою цивилизацию? До сих пор загадка.

О сродстве кельтской Веры со славяно-русской говорят немало. Достаточно сказать, что, по предположениям многих ученых, слово «волхв» происходит от племенного названия кельтов – волохов для славян, вальхов, вельхов для скандинавов. Сходны обычаи в области жертвоприношений, устройство храмов и святилищ, а идолы кельтов часто представляли собою, по словам археологов, деревянные столбы, увенчанные кованной из металла личиной. Как тут не вспомнить Перуна из киевского капища 980 года – деревянного, с серебряной златоусой головой, а равно и истукана аль Масуди с «головою червонного золота»? К перечню можно добавить и рюгенского Черноглава «Книтлинг-саги», и золотую голову Купалы из полесских песен. Не меньшим почтением пользовались у кельтов многоликие Боги – в Европе их, кроме славян и самих кельтов, ни у одного народа не было. Самая приблизительная параллель – двуликий Янус римлян.

В I веке до христианской эры великий полководец и государственный муж Гай Юлий Цезарь (о масштабах этой личности можно судить хотя бы по тому обстоятельству, что славянское «царь» и германское «кайзер» происходят от его имени, да и месяц июль в нашем календаре хранит именно его память) отправился покорять галлов. Галлы были старинными врагами Рима – в свое время именно они подошли под стены Рима, и взяли бы его, если б не поднявшие тревогу священные гуси. Однако откупаться жителям городка на Тибре, который еще никто не звал Вечным городом, все же пришлось. А когда римляне стали складывать на весы золото для выкупа, вождь галлов Бренн швырнул на чашу с гирями длинный, тяжелый галльский меч (кстати, слово «меч» в славянских языках, по мнению некоторых ученых, происходит из галльского). На робкие протесты патрициев высокомерный усатый варвар ответил фразой, ставшей бессмертной: «Горе побежденным!»

Что ж, со временем это горе довелось изведать потомкам Бренна. Легионы Цезаря громили дружины и племенные ополчения галлов поодиночке – не помогало даже то обстоятельство, что римский меч, после столкновения с галльским, зачастую приходилось… выпрямлять ногой. Цезарь завоевал Галлию и подчинил ее власти Рима. Вожди галлов сложили перед ним оружие.

Цезарь провел в Галлии восемь лет и свел дружбу с друидом – представителем всевластной жреческой касты галлов – Дивитиакусом из племени эдуев. Свои впечатления от той войны, от страны и народов, которые он покорил, Юлий Цезарь обобщил в труде «Галльская война».

Сам Цезарь, воспитывавшийся в детстве и отрочестве как жрец (фламин) Юпитера, конечно же, представлял важность знаний о религии народа, с которым ведешь войну. О верованиях галлов он рассказал в одной из глав своего труда, но по тогдашней традиции назвал – дабы быть понятым своими согражданами – галльских Богов римскими именами. Точно так же Геродот рассказывал, что скифы поклоняются «Аресу» в виде воткнутого в хворост меча, а египтяне – в облике сокола. Позднее Тацит будет утверждать, что германские племена почитают больше других Богов «Меркурия» (считается, что римский историк под этим именем понимал Одина-Вотана) и «Геркулеса» (в котором видят Доннара-Тора, громового Бога-богатыря, победителя чудовищ). Очевидно, в те времена считалось, что Боги у разных народов по сути едины, только по-разному называются (тот же Геродот сообщал, что скифы зовут «Аполлона» – Гойтосиром, а Зевса – Папаем) и выглядят. Правда, при этом надо заметить, что чужаков к участию в своих обрядах допускали неохотно (если речь не шла об «участии», скажем, военнопленного в качестве жертвы). Да и сами поминать чужие, непривычные имена и участвовать в незнакомых обрядах, мягко говоря, не рвались, за исключением, пожалуй, греков-эллинов, да и то не всех, а ионийских. Остальные, более приверженные традициям народы, особенно скифы, очень за это греков недолюбливали.

Цезарь, в отличие от Геродота, туземных галльских имен упоминать не стал. Так и остались они скрыты от будущих поколений под римскими «псевдонимами». Собственно, нам следует за это благодарить римского полководца, ибо от собственно галльской религии, уничтоженной вместе с ее хранителями, жрецами-друидами, наследниками Цезаря, практически ничего не осталось, и перечисли великий завоеватель имена галльских Божеств, нам оставалось бы только гадать, что те из себя представляли. А так, по аналогии с римскими Богами (имена которых неудавшийся жрец Юпитера подобрал, конечно же, очень тщательно), мы можем, хотя бы приблизительно, представить, что собой представлял каждый из галльских Божеств.

Вы, наверное, уже догадались, читатель – главных Богов «Косматой Галлии» было пять. Цезарь называет их Юпитером, Аполлоном, Марсом, Меркурием и Минервой. Юпитера, говорит великий римлянин, галлы почитают как «Владыку неба», Аполлона – как целителя, Марс галлов, так же, как и римский, был Богом войны, а Меркурий – наиболее почитаемый в Пятерке – считался галлами изобретателем ремесел и покровителем торговцев. Про какие-нибудь особенности культа галльской «Минервы» Цезарь умалчивает. По более поздним надписям мы можем более или менее точно определить, что «Минерву» ее галльские почитатели звали Бригантией или Бригиттой – это имя исследователи считают родственным скандинавскому «Фригг» и славянскому «Берегиня». Впоследствии Языческую Богиню Бригитту сделали… католической святой, не сменив даже имени. «Юпитер» же на самом деле назывался Таранисом (буквально – «громом») и изображался с громовым колесом о шести спицах в руке – такое же в Древней Руси символизировало Перуна, его вырезали на притолоках
Страница 17 из 19

дверей, потолочных балках-матицах, деревянном узорочье наружной стороны избы – полотенцах, очельях, причелинах, наличниках. Делали это с двойной целью – защитить дом от недоброй силы знаком грозного Божества – и оберечь этот же дом от гнева самого Громовержца своеобразным мистическим «громоотводом». С прочими мужскими Божествами галлов такой ясности нет.

А теперь стоит сравнить киевское Пятибожие, индийскую Панчадэватту и пятерку главных Богов галлов из книги Цезаря. Во всех перечнях-пятерках только по одному женскому Божеству (Макошь, Деви, «Минерва»). В каждом – по одному солнечному Божеству

(Хоре Даждьбог, Сурья, «Аполлон»). Повелитель бурь и ветров, лучник Рудра, вызывает в памяти строки русского «Слова о полку Игореве»: «Се ветры, Стрибожи внуци, веют стрелами от моря». Очевидно, им соответствует галльский воин «Марс». «Юпитер», верховный Бог и Громовержец, очень напоминает Перуна. И если Цезарь называет галльского «Юпитера» владыкой небес, то в одном из древнерусских сочинений XV века на вопрос: «Колико есть небес?» – дается ответ: «ПЕРУНЪ есть многь». То есть Перун – это как бы и есть небо[20 - С небом обычно отождествляют Сварога. Однако на размышления наводит то обстоятельство, что ни в одном тексте Сварог и Перун не упоминаются рядом. Оба они связаны с Небом, Железом, Огнем. Оба имеют святыней молоты. Обоим приписывают победу над Змеем. А если вспомнить, что рай, в котором правит ведический царь Богов и Громовержец Индра, называется СВАРГОИ, а сам Он – Свараджем-Самодержцем, закрадывается, самое меньшее, подозрение – Сварог и Перун – а не два ли это имени одного Бога, как, несомненно, обстоят дела с Даждьбогом и Хорсом.].

Но кто соответствует в индийской Панчадэватте галльскому «Юпитеру»-Таранису и русскому Перуну (оба имени, кстати, буквально обозначают «гром»)? На первый взгляд, Вишну-Нараяна, индуистское Божество-Хранитель, изображающееся как холеный принц или щеголеватый царедворец, увешанный золотыми украшениями и гирляндами, с заботливо уложенной высокой прической, с цветком лотоса и причудливой раковиной в руках, с мягкими, едва ли не женственными очертаниями ухоженного тела, очень мало похож на суровых Богов воинственных северян – русов и галлов. Ни один источник не отождествляет Вишну с Небом, не приписывает ему власти над громом и молнией.

Однако всегда ли на этом месте в Панчадэватте находился Вишну? В другой группе индуистских Божеств, знаменитой «троице»-Тримурти, Вишну как раз занимает место Громовержца. Кроме него, в Тримурти входят созидатель Брахма и буйный, косматый разрушитель Шива, предводитель злых духов и ночных чудовищ. У балтов, соседей и ближайших родичей славян, в главном святилище Ромуве почитались податель плодородия юный Потримпс, Бог колдовства и призраков, бородатый Патолс и Громовержец Перкун. У шведов в Упсале почитался Фрикко (Фрейр), дававший приплод скоту, урожай полям, чадородие людям, свирепый, длинноволосый и длиннобородый колдун, повелитель нежити Один и Громовержец Тор. У галлов, согласно римскому историку Лукану, кроме цезаревой пятерки, почиталась и триада Богов, в которую наряду со свирепым Богом-колдуном Тевтатом, которого изображали с длинными волосами, и добрым Езусом, изображавшимся в окружении деревьев и работающих крестьян (кстати, покровительствовал он и торговцам – уж не «Меркурий» ли Юлия Цезаря перед нами?), входил наш знакомец «Юпитер»-Таранис. Наконец, в договоре русского князя Святослава Игоревича с императором Восточной Римской империи Иоанном Цимисхием упомянута странная триада: «клянемся Богом, в него же веруем, и Перуном, и Волосом». Отношение победителя Хазарского каганата к христианской вере известно хорошо и заключается оно в словах: «вера хрестьянска уродьство есть». Так что Бог договора – определенно не Христос. Как не может быть Христом тот Бог, о неизбежности Чьего суда уведомлял в «Слове о полку Игореве» Велесов внук, шаман-оборотень Боян полоцкого князя-чародея Всеслава Брячиславича. И тот Бог, что в той же великой поэме указывает путь князю Игорю из половецкого плена в Русскую землю – в ответ на Языческую молитву Ярославны, обращенную к Солнцу, Ветру и Днепру Словутичу! И тот Бог, о котором князь еще некрещеных болгар Пресиян писал в своей так называемой Филиписийской надписи: «Когда кто-то говорит правду – Бог видит. И когда кто-то лжет – Бог видит. Болгары сделали много хорошего христианам, а христиане забыли об этом – но Бог видит!» Сам болгарский правитель, кстати, величал себя «От Бога князь» – при том, что от христиан он себя, как мы с Вами, читатель, только что видели, четко отличал. Так что Бог во всех приведенных цитатах – будь это одно Божество, или в каждом случае другое – определенно не Христос. Скорее уж называющееся так Божество подобно индуистскому Брахме или доброму Езусу галлов. Русский Волос – Велес, косматый повелитель зверей и мертвецов, прекрасно вписывается в один ряд с Шивой, Патолсом, Одином, Тевтатом. А вот на месте Хранителя и в этой Языческой троице опять Громовержец Перун.

Между прочим, ученые, изучающие мифы индоиранских народов, давно обратили внимание, что десять воплощений-«аватар» Вишну почти полностью совпадают с десятью обличьями, которые способен принимать иранский Бог войны Веретрагна, чье имя означает «Убийца Вритры» – Вритрахан у индусов, одно из прозвищ уже упоминавшегося нами Индры, Громовержца Индии. В свою очередь, одно из прозвищ Вишну – Упендра, что можно перевести как «Младший Индра», «Меньшой Индра», «Искусственный Индра» или, наконец, «Заместитель Индры». Уж не в «Троице» ли, не в Тримурти ли Вишну замещал Громовержца Вед? Похоже на то, читатель, и замена еще не успела как следует позабыться – на одном из сравнительно поздних изображений XVI–XVIII веков в небесах над поляной, где воплощение Вишну, Кришна, играет и водит хороводы с пастушками-гопи, нарисовано Тримурти, состоящее из Шивы верхом на быке, Брахмы на лебеде и… Индры на слоне[21 - Интересно, что ископаемые волосатые «слоны» – мамонты – на русском Севере и в Сибири отождествлялись русскими поселенцами с мифическим зверем Индриком или Индрой (!).].

Тогда следует предположить, что и в Панчадэватте произошла аналогичная подмена Индры Упендрой-Вишну. И изначально индийскую божественную пятерку возглавлял повелитель небес, Громовержец Индра, в Ведах – царь Богов-Дэвов, вполне сопоставимый с Перуном русов и «Юпитером»-Таранисом галлов.

Итого: в трех пятерках Богов главные места занимают Громовержцы, воплощающие собою небо (киевский Перун, индийский Индра, галльский «Юпитер»-Таранис), затем следуют солнечные Божества (Хоре Даждь-бог, Сурья, «Аполлон»). Очень похожи наш Стрибог и индуистский Рудра – оба связаны со стрелами и бурей. Про галльского «Марса» мы знаем гораздо меньше (собственно, только о Его воинственности), но в компанию он, пожалуй, вписывается. Женские Божества – по одному в каждой Пятерке (Макошь, Деви, «Минервал-Бригитта). Зато гораздо труднее сравнивать Семарьгла, про которого мы, по сути, совершенно ничего не знаем, кроме имени, с «Меркурием» галлов, о котором тоже не очень много известно, и Ганешей, про которого известно-то много, да вот только он явно чересчур изменился с тех пор, как
Страница 18 из 19

ведические арии, предки индийцев, вторглись с севера в Индостан. Вряд ли по нашу сторону Гималаев маленький Бог тоже носил на пухлых детских плечах слоновью голову. Хотя… кто знает – на рисунках еще каменного века в знаменитой Каповой пещере, что на Южном Урале, изображено существо с толстым туловищем, тонкими ручками и ножками и головою мамонта. Неведомый персонаж явно главенствует над прочими изображениями пещеры, и как знать – может быть, уральский камень хранит самое древнее из изображений добродушного индийского Божества? Впрочем, славянам он, судя по всему, являлся все же под каким-то другим обликом.

Если же отвлечься от внешности и сосредоточиться на занятиях Богов, на их власти и дарах, то сходство между Ганешей и галльским «Меркурием» будет поразительное. Галльский Бог «Меркурий»-Езус – «добрый», а Ганеша единственный в сонме индийских Богов и Богинь не имеет гневных и ужасных воплощений. Ганеша покровительствует спутникам, хранит границы и посылает материальное благополучие. Последнее качество (в сочетании с исключительной добротой) в наше меркантильное время делает маленького Бога одним из самых популярных индуистских Божеств как в самой Индии, так и за ее пределами. Я уже говорил, читатель, что на изображения слоноголового Бога можно наткнуться в едва ли не любой «эзотерической» лавке России, в самой же Индии, по отзывам путешественников, Его изображения и символы (в том числе, как ни странно, свастика) буквально повсюду. Кстати – вспомните оценку Цезарем галльского «Меркурия» как самого почитаемого Божества галльского пантеона.

Так что соответствие трех Пятибожий у народов, давным-давно раскиданных ветрами и бурями истории по простору Евразийского материка, едва ли не полное. В современной (а на самом деле – чуть не вечной, во всяком случае, одних лет с самой российской интеллигенцией) моде на поиски «заимствований» во всяком сходстве русского с нерусским нам с вами, читатель, пришлось бы сейчас ломать головы над неразрешимой задачей – кто и от кого заимствовал Пятибожие? Большинство современных исследователей мгновенно заявят, что славяне-то, «естественно», идею Пятибожия позаимствовали (правильно, где уж нам, сиволапым обитателям «этой страны»). А вот дальше и их мысли-скакуны поневоле должны будут попридержать бег, а то и вовсе остановиться – ибо очень и очень сложно представить себе проповедников из Индии, босиком, в оранжевых накидках на голое тело, бредущих через славянские земли в далекую Галлию. Или друидов, которые, покинув свои священные круги каменных глыб и заповедные дубравы, отправятся за тридевять земель в жаркую Индию.

Впрочем, этим людям не впервой, они и не такое представляли и даже записывали в учебниках. Чего стоит пресловутый «путь из варяг в греки», с легкостью необыкновенной проложенный нашими историками через поросшие непроходимыми лесами водоразделы Восточной Европы, где нет и никогда не могло быть никаких «волоков». По карте-то отчего не проложить – бумага, как известно, терпит. Или норманнская теория – по которой мифическая шведская русь, не отразившаяся ни в одном источнике, с ходу углубилась невесть зачем в леса и дебри Восточной Европы (при том, что в Западной скандинавы отдалялись от устья впадавшей в море реки только по направлению к добыче масштабов Лондона или Парижа), браво преодолела на веслах ее холмы и болота, ельники и дубравы, завоевала в рекордные сроки земли, вдвое-втрое превосходившие Скандинавию со всеми ее выселками – Нормандиями, Исландиями, Гренландиями – и в не менее рекордный срок позабыла и о завоевании, и о собственном происхождении, в считаные поколения переняв язык, веру, обычаи данников, ровным счетом ничего не сохранив из праотеческих. Что уж там перед этим нагромождением чудес (повторяю, «украшающим» собою учебники) странствие босого брахмана в землю неведомых никому в Индии кельтов?!

Я искренне люблю фантастику, читатель, и мне доводилось даже, признаюсь, ее писать. А как историку мне доводилось читать немало сочинений коллег. Так вот, как человек, немного понимающий и в том, и в другом, свидетельствую – все жалкие потуги наших фантастов блеснуть воображением меркнут перед тем, что зачитывает иной раз скучный серенький лектор полудремлющим над конспектами студентам исторических факультетов.

Но я-то не настолько богат фантазией, увы. То есть если бы речь шла о сходстве только с индийским образцом, или только с кельтским, я бы еще нашел в себе силы принять очередную теорию заимствования хотя бы к рассмотрению. В конце концов долгое и не бесследное соседство славян с кельтами на Западе и индоиранскими племенами, господствовавшими в степи до явления гуннов в IV веке христианского летоисчисления, – это действительно факт. Но вот представить себе заимствование ТАКИХ масштабов – извините. Мое недостаточно развитое воображение – и уважение к вашему здравому смыслу, читатель – не позволяют мне сделать этот смелый шаг. И поэтому предлагаю вам несколько более простое объяснение – а именно: почитание Пяти Богов – Громовержца, Солнечного, Воителя-Бури (сразу вспоминается название русской сказки «Буря-богатырь Коровий сын»), Доброго Дарителя Богатств и Матери – существует с тех незапамятных времен, когда далекие предки индоариев, славяноруссов и кельтских племен были единым народом. Благо, и у кельтов, и у индоариев сохранились предания о далекой северной (у кельтов – северо-восточной, у индов – северо-западной) прародине.

Но ведь невозможно, чтобы в течение тысячелетий эта не самая простая структура сохранялась в разных странах с разной природой, разными соседями без существенной причины? Да, читатель, невозможно. Причина была, и очень веская. Настолько веская, что в этой главе я не стану рассматривать еще и ее, эту причину, объединявшую Индию, Ирландию и Русь, а посвящу этой причине следующую главу.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/lev-prozorov/rus-bez-kresta-yazychestvo-nash-zolotoy-vek/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

На фоне такого отношения бросается в глаза «Слово о полку Игореве», спокойно упоминающее Языческих «бесов», но ни разу не упомянувшее Христа, святых, «православную христианскую веру». Впрочем, этот вопрос слишком обширен и слишком далеко уведет нас от нашей темы.

2

Любопытной иллюстрацией к воззрению христиан на Языческих Богов служит книга «Религия московитов», вышедшая в Лейпциге еще в 1717 году. На содержащейся в ней гравюре Боги капища 980 года – Перун, Мокошь, Стрибог, Хорс и другие – изображены с собачьими и кошачьими мордами, копытами, рогами, длинными ушами и прочими чертами нечисти. От этой книги счел необходимым предостеречь своих читателей еще Андрей Кайсаров в «Славянской и российской мифологии» в 1804 году, однако историк (!) А.А. Бычков считает возможным ссылаться на эту карикатуру еще в начале XXI столетия.

3

Впрочем,
Страница 19 из 19

такая постановка вопроса – Языческий Бог или олицетворение праздника – не совсем осмысленна. У язычников бывают Божества, «отвечавшие» за тот или иной отрезок времени – римский Ватикан, скажем, или русские Полудницы, можно также вспомнить святую Пятницу и святую Середу «народного православия». Однако нам важнее, что летопись таких «кумиров» на киевском холме не упоминала.

4

Я настаиваю на именно таком написании этого имени, причины чего подробно разъясню при рассмотрении образа этого Божества.

5

В XIX веке в городе Вильно (современном Вильнюсе) при ремонте дома богатого купца XV века выступали в стене гулкое пустое пространство. Естественно, первой мыслью нашедших было «Клад!». Однако на самом деле это оказалась потайная молельня, единственным ценным предметом в которой был золотой кумир Перкуна на алтаре. Видимо, купец, вынужденный притворяться католиком, не желал забывать Богов Пращуров. Причем дом этот, названный впоследствии «домом Перкуна», стоял через дорогу от собора святой Анны! Во время Первой мировой войны идол, к тому времени, конечно, прописавшийся в музее, был эвакуирован в Петроград. Однако из всех составов, шедших в это время в восточном направлении по густонаселенной, тесной Аитве, именно этот загадочно и необъяснимо пропал – а вскоре людям стало не до древних кумиров, пусть и трижды золотых. Цел ли сейчас золотой Громовержец и где находится – неизвестно.

6

Но и они вполне безопасными не считались. Еще прабабка автора этих строк ругалась: «Подь ты к Ефесту!» Отчего именно кузнец античного Олимпа так не глянулся прабабушке, что она направляла к нему всех, кем была недовольна – непонятно, а у нее уже не спросишь.

7

Впрочем, в Западной Белоруссии был один случай, когда, можно сказать, шляхтич впрямую столкнулся с Языческим Богом – некий пан Норкун приехал в Перунов день плетью гнать своих хлопов, чествовавших Громовержца, на барщину. Немедленно появилась грозовая туча, вскоре затмившая все небо. Пан со словами: «Ты Перун, я – Норкун!», выстрелил в тучу из ружья (!) (Судя по этой детали, дело было не ранее XVII века.) В ответ ударила молния, конь шляхтича-богоборца был убит на месте, а всадник – парализован. Поправившись, очень впечатленный этим случаем пан не только перестал препятствовать чествованию Громовержца, но и заповедал своим потомкам блюсти его день. Предание было записано в конце 1970-х годов от 80-летнего старца, еще заставшего этот праздник. Коня, однако же, жалко.

8

Разумеется, все сказанное никак не обозначает, что в обоих лагерях собрались дураки и негодяи. Нет, конечно же – в том и трагедия, что обе, порочные по содержанию и антирусские по воплощению, идеи поддерживали очень часто неглупые, талантливые и очень порядочные люди, хотевшие только добра… Многие из них раскаивались. Потом.

9

Самое любопытное, что в данном случае для подобных построений есть некоторые основания. Действительно, у лопарей-саамов есть божество-громовик Айеке-Тиермес, символом и оружием которого является молот – как и у Тора. Аналогичное божество Укко-Таара (Туури, Тоори) есть у прибалтийских финнов. Вот только почему-то никто из скандинавских ученых не сомневается, что это саамы и финны заимствовали у их предков Ека-Тора, Тора-на-Колеснице, а не наоборот.

10

Считается, что здесь в искаженном виде описывается святилище Аркона на острове Рюген в Балтийском море.

11

С оппонентами (особенно из презренных «патриотов») они не стесняются. Контраст напоминает какую-нибудь светскую даму времен крепостного права, перешедшую из гостинной, где только что сюсюкала с «ма шер княжной Мими» в людскую: «Манька, дура, на конюшню захотела?!»

12

Средневековые алхимики называли так вещество, к счастью, столь же мифическое, как эликсир вечной молодости или философский камень, прикосновением превращающий в золото любые металлы. Зачем алхимикам потребовался растворяющий все, с чем соприкасался «универсальный растворитель» алкагест, я, откровенно говоря, не понимаю.

13

С дозволения читателя я не стану останавливаться на очередных «сомнениях» наших «объективных» и «критически настроенных» ученых мужей в отношении этих Божеств. Ничего особенно нового по сравнению с уже рассмотренными «методами научной критики» этих господ читатель не извлечет для себя, а к теме книги все это имеет весьма отдаленное отношение. Да и утомительно это, откровенно говоря.

14

Я глубоко убежден, что все поморские и рюгенские «Чернобоги», «Триглавы», «Радегасты», «Свентовиты» и прочие «Руевиты» – это не имена Богов, а прозвища, имеющие больше отношения к конкретному кумиру – как, скажем, в Православии была богородица Троеручица или Казанская, что вполне соответствует поморянскому идолу «Триглав» и велетскому кумиру, по городу, где располагался храм, «Радегаст». Настоящие, общеславянские имена Богов, вроде «Проне»-Перун или Сварожич, прорываются реже.

15

Автор готовит книгу «Повести черных лет: язычники крещеной Руси от Богомила Соловья до Несмеяна Кривого».

16

Вадим Кожинов в своем труде «История Руси и русского слова» высказал очень ценную мысль, что именно хазары первоначально занимали в былинах место «татар».

17

Как известно, распятие времен земной жизни Христа производилось на «Т»-образном столбе, а не кресте – в «Суде гласных букв» античный автор Лукиан (около 160 года) указывает, что именно букву «тау» (современное «Т») «тираны приняли за образец, ее вид копировали, когда ставили столбы, на которых распинали людей». Его современник, христианин Минуций Феликс, восклицает в сочинении «Октавий»: «Мы не почитаем крестов и не желаем их. Это вы (язычники. – Л.П.), имея деревянных богов, почитаете и деревянные кресты как принадлежности ваших богов». В болгарских культовых братствах так называемых русальцев всем участникам во время исполнений обрядов плодородия строго воспрещалось молиться христианскому богу и креститься – но в костюм русальца входил большой металлический нагрудный крест.

18

Этой чрезвычайно интересной темы мы в настоящей книге касаться не станем. Читателя же отсылаем к книге Станислава Эдуардовича Ермакова «Тропою забытого волшебства».

19

Обычные эпитеты Богов в ведических текстах – «белый, как камфора», «камышеволосый, русобородый, лотосовоголубоокий». Короче говоря – очень мало похожего на тех смазливых цыганят, которыми заполнены вклейки кришнаитских сочинений.

20

С небом обычно отождествляют Сварога. Однако на размышления наводит то обстоятельство, что ни в одном тексте Сварог и Перун не упоминаются рядом. Оба они связаны с Небом, Железом, Огнем. Оба имеют святыней молоты. Обоим приписывают победу над Змеем. А если вспомнить, что рай, в котором правит ведический царь Богов и Громовержец Индра, называется СВАРГОИ, а сам Он – Свараджем-Самодержцем, закрадывается, самое меньшее, подозрение – Сварог и Перун – а не два ли это имени одного Бога, как, несомненно, обстоят дела с Даждьбогом и Хорсом.

21

Интересно, что ископаемые волосатые «слоны» – мамонты – на русском Севере и в Сибири отождествлялись русскими поселенцами с мифическим зверем Индриком или Индрой (!).

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.

Adblock
detector