Режим чтения
Скачать книгу

Смерть приходит в конце читать онлайн - Агата Кристи

Смерть приходит в конце

Агата Кристи

Крайне необычный детектив для Агаты Кристи. Действие разворачивается в Древнем Египте, на западном берегу Нила, возле Фив (ныне Луксор). Людская сущность ничуть не поменялась с тех времен – ведь и тогда совершались запутанные и загадочные преступления…

Агата Кристи

Смерть приходит в конце

Профессору С.P.K. Гленвиллу

Дорогой Стивен,

Вы первый подали мне эту идею – написать детективный роман из жизни Древнего Египта. Без вашей помощи и поддержки эта книга не была бы написана.

Хочу поблагодарить Вас за книги, которые Вы мне давали, и за терпение, с коим отвечали на мои вопросы, жертвуя своим временем и покоем. Но Вы ведь знаете, с каким интересом и удовольствием я работала над этой книгой…

    Ваш признательный и преданный друг

    Агата Кристи

Примечания автора

Описанные в этой книге события происходят за 2000 лет до нашей эры в Египте, а точнее, на западном берегу Нила, возле Фив, ныне Луксора[1 - Из-за скудости достоверных сведений из истории Древнего Египта и невозможности их точного датирования история этой страны условно делится на пять периодов – царств: Раннее, Древнее, Среднее, Новое и Позднее. В пределах этих крупных временных отрезков события обозначаются обычно не по столетиям, а по династиям правивших тогда царей – фараонов, списки которых включают тридцать династий. Судя по указаниям, содержащимся в тексте (две тысячи лет до н. э., период XI династии), события, описываемые в романе, можно в целом отнести к эпохе Среднего царства. Начало этой эпохи было смутным временем в истории Древнего Египта: Северный и Южный Египет были разъединены, более того, и Север и Юг были раздроблены на мелкие княжества – номы, и номархи вели между собой борьбу за власть. Преодолеть междоусобицы и воссоединить всю страну удалось лишь в пору правления фараонов XII династии, когда в Египте на время воцарились стабильность и процветание.]. Место и время действия выбраны автором произвольно. С таким же успехом можно было назвать другие место и время, но так уж получилось, что сюжет романа и характеры действующих лиц оказались навеяны содержанием нескольких писем периода XI династии, найденных экспедицией 1920—1921 годов из нью-йоркского музея «Метрополитен»[2 - «Метрополитен» – один из крупнейших музеев мира, основанный в Нью-Йорке в 1870 году и обладающий замечательной коллекцией произведений искусства древних цивилизаций, в том числе египетской.] в скальной гробнице на противоположном от Луксора берегу реки и переведенных профессором Баттискоумбом Ганном для выпускаемого музеем бюллетеня.

Читателю, возможно, будет небезынтересно узнать, что получение должности жреца «ка»[3 - В древнеегипетской религии важное место занимали мифы о загробной жизни. Согласно верованиям египтян, человек состоит из нескольких сущностей, в частности тела, души и невидимого двойника «ка», который рождается и живет вместе с человеком. Чтобы обеспечить вечную жизнь после смерти, следовало сохранить все сущности человека. Тело сохранялось с помощью мумифицирования; пристанищем для «ка» должны были служить усыпальницы (от огромных пирамид у фараонов и знати до скромных гробниц у земледельцев и слуг), в которые помещалось все, что было нужно человеку при жизни. Судьба души человека решалась на суде богов: ее либо пожирало за грехи чудовище, либо она отправлялась в страну блаженства.], а следует отметить, что культ «ка» являлся неотъемлемым признаком древнеегипетской цивилизации, было, по сути дела, весьма схоже с передачей по завещанию часовни для отправления заупокойной службы в Средние века. Жреца «ка» – хранителя гробницы – наделяли земельными владениями, за что он был обязан содержать гробницу того, кто там покоился, в полном порядке и в праздничные дни совершать жертвоприношения, дабы душа усопшего пребывала в мире.

В Древнем Египте слова «брат» и «сестра», обычно обозначавшие возлюбленных, часто служили синонимами словам «муж» и «жена»[4 - Подобное семантическое развитие данных слов отражает, по-видимому, существовавшую некогда систему семейно-брачных отношений, при которой допускались браки между кровными родственниками одного поколения.]. Такое значение этих слов сохранено и в этой книге.

Сельскохозяйственный год Древнего Египта, состоявший из трех сезонов по четыре тридцатидневных месяца в каждом, определял жизнь и труд земледельца и с добавлением в конце пяти дней для согласования с солнечным годом считался официальным календарным годом из 365 дней. Новый год традиционно начинался с подъема воды в Ниле, что обычно случалось в третью неделю июля по нашему календарю. За многие столетия отсутствие високосного года произвело такой сдвиг во времени, что в ту пору, когда происходит действие нашего романа, официальный новый год начинался на шесть месяцев раньше, чем сельскохозяйственный, то есть в январе, а не в июле. Чтобы избавить читателя от необходимости постоянно держать это в уме, даты, указанные в начале каждой главы, соответствуют сельскохозяйственному календарю того времени, то есть разлив – конец июля – конец ноября, зима – конец ноября – конец марта и лето – конец марта – конец июля.

Глава 1

Второй месяц разлива, 20-й день

Ренисенб стояла и смотрела на Нил.

Откуда-то издалека доносились голоса старших братьев, Яхмоса и Себека. Они спорили, стоит ли укрепить кое в каких местах дамбу. Себек, как обычно, говорил резко и уверенно. Он всегда высказывал свое мнение с завидной определенностью. Голос его собеседника звучал приглушенно и нерешительно. Яхмос постоянно пребывал в сомнениях и тревоге по тому или иному поводу. Он был старшим из сыновей, и, когда отец отправлялся в Северные Земли[5 - Северные Земли – номы (княжества), расположенные в дельте Нила (Нижний Египет), в отличие от Южных Земель, расположенных в верхнем течении Нила (Верхний Египет).], все управление поместьем так или иначе оказывалось в его руках. Плотного сложения, неторопливый в движениях, Яхмос в отличие от жизнерадостного и самоуверенного Себека был осторожен и склонен отыскивать трудности там, где их не существовало.

С раннего детства помнились Ренисенб точно такие же интонации в спорах ее старших братьев. И от этого почему-то пришло чувство успокоения… Она снова дома. Да, она вернулась домой.

Но стоило ей увидеть сверкающую под лучами солнца гладь реки, как душу опять захлестнули протест и боль. Хей, ее муж, умер… Хей, широкоплечий и улыбчивый. Он ушел к Осирису[6 - Осирис – одна из важнейших фигур в религии древних египтян, общеегипетский бог сил природы, главный в загробном мире, председательствующий в суде богов при определении участи душ умерших.] в Царство мертвых, а она, Ренисенб, его горячо любимая жена, так одинока здесь. Восемь лет они были вместе – она приехала к нему совсем юной и теперь, уже вдовой, вернулась с малышкой Тети в дом отца.

На мгновенье ей почудилось, что она никуда и не уезжала…

И эта мысль была приятна…

Она забудет восемь лет безоблачного счастья, безжалостно прерванного и разрушенного утратой и горем.

Да, она их забудет, выкинет из головы. Снова превратится в юную Ренисенб, дочь хранителя гробницы Имхотепа, легкомысленную и ветреную.
Страница 2 из 13

Любовь мужа и брата жестоко обманула ее своей сладостью. Она увидела широкие бронзовые плечи, смеющийся рот Хея – теперь Хей, набальзамированный, обмотанный полотняными пеленами, охраняемый амулетами, совершает путешествие по Царству мертвых. Здесь, в этом мире, уже не было Хея, который плавал в лодке по Нилу, ловил рыбу и смеялся, глядя на солнце, а она с малышкой Тети на коленях, растянувшись рядом, смеялась ему в ответ…

«Забудь обо всем, – приказала себе Ренисенб. – С этим покончено. Ты у себя дома. И все здесь так, как было прежде. И ты тоже должна быть такой, какой была. Тогда все будет хорошо. Тети уже забыла. Она играет с детьми и смеется».

Круто повернувшись, Ренисенб направилась к дому. По дороге ей встретились груженные поклажей ослы, которых гнали к реке. Миновав закрома с зерном и амбары, она открыла ворота и очутилась во внутреннем дворе, обнесенном глиняными стенами. До чего же здесь было славно! Под сенью фиговых деревьев, в окружении цветущих олеандров и жасмина блестел искусственный водоем. Дети, а среди них и Тети, шумно играли в прятки, укрываясь в небольшой беседке, что стояла на берегу водоема. Их звонкие чистые голоса звенели в воздухе. Тети держала в руках деревянного льва, у которого, если дернуть за веревочку, открывалась и закрывалась пасть, – это была любимая игрушка собственного детства Ренисенб. И снова к ней пришла радостная мысль: «Я дома…» Ничто здесь не изменилось, все оставалось прежним. Здесь не знали страхов, не ведали перемен. Только теперь ребенком была Тети, а она стала одной из матерей, обитающих в стенах этого дома. Но сама жизнь, суть вещей ничуть не преобразились.

Мяч, которым играл кто-то из детей, подкатился к ее ногам. Она схватила его и, смеясь, кинула назад ребенку.

Ренисенб поднялась на галерею, своды которой поддерживали расписанные яркими красками столбы, вошла в дом и, миновав главный зал – его стены наверху были украшены изображением лотоса[7 - Лотос – водяная лилия, ассоциировавшаяся у египтян с Нилом, источником жизни.] и мака[8 - Мак – растение, из семян которого добывается опиум и которое у многих народов является символом забвения, сна или смерти.], – очутилась в задней части дома, на женской половине.

Громкие голоса заставили ее застыть на месте, чтобы вновь насладиться почти забытыми звуками: Сатипи и Кайт ссорятся, как всегда! И, как всегда, голос Сатипи резкий, властный, не допускающий возражений. Высокого роста, энергичная, громкоголосая Сатипи, жена Яхмоса, – по-своему красивая, но деспотичная женщина. Она вечно командовала в доме, то и дело придиралась к слугам и добивалась от них невозможного злобной бранью и неукротимым нравом. Все боялись ее языка и спешили выполнить любое приказание. Сам Яхмос восхищался решительным и напористым характером своей супруги и позволял ей помыкать собою, что приводило Ренисенб в ярость.

В паузах между пронзительными возгласами Сатипи слышался тихий, но твердый голос Кайт. Кайт, жена красивого, веселого Себека, была широка в кости и непривлекательна лицом. Она обожала своих детей, и все ее помыслы и разговоры были только о детях. В своих ежедневных ссорах со свояченицей она стойко держала оборону одним и тем же незатейливым способом, невозмутимо и упрямо отвечая первой пришедшей ей в голову фразой. Она не проявляла ни горячности, ни пыла, но ее ничто не интересовало, кроме собственных забот. Себек был очень привязан к жене и, не смущаясь, рассказывал ей обо всех своих любовных приключениях в полной уверенности, что она, казалось бы, слушая его и даже с одобрением или неодобрением хмыкая в подходящих местах, на самом деле все пропускает мимо ушей, поскольку мысли ее постоянно заняты только тем, что связано с детьми.

– Безобразие, вот как это называется! – кричала Сатипи. – Будь у Яхмоса хоть столько храбрости, сколько у мыши, он бы такого не допустил. Кто здесь хозяин, когда нет Имхотепа? Яхмос! И я, как жена Яхмоса, имею право первой выбирать циновки и подушки. Этот толстый, как гиппопотам, черный раб обязан…

– Нет-нет, малышка, куклины волосы сосать нельзя, – донесся низкий голос Кайт. – Смотри, вот тебе сладости, они куда вкуснее…

– Что до тебя, Кайт, ты совершенно невоспитанна. Не слушаешь меня и не считаешь нужным отвечать. У тебя ужасные манеры.

– Синяя подушка всегда была у меня… Ой, посмотрите на крошку Анх: она пытается встать на ножки…

– Ты, Кайт, такая же глупая, как твои дети, если не сказать больше. Но просто так тебе от меня не отделаться. Знай, я не отступлю от своих прав.

Ренисенб вздрогнула, заслышав за спиной тихие шаги. Она обернулась и, увидев Хенет, тотчас испытала привычное чувство неприязни.

На худом лице Хенет, как всегда, играла подобострастная улыбка.

– Ничего не изменилось, правда, Ренисенб? – пропела она. – Не понимаю, почему мы все терпим от Сатипи. Кайт, конечно, может ей ответить. Но не всем дано такое право. Я, например, знаю свое место и благодарна твоему отцу за то, что он дал мне кров, кормит меня и одевает. Он добрый человек, твой отец. И я всегда стараюсь делать для него все, что в моих силах. Я вечно при деле, помогаю то тут, то там, не надеясь услышать и слова благодарности. Будь жива твоя ненаглядная мать, все было бы по-другому. Она-то уж умела ценить меня. Мы были как родные сестры. А какая она была красавица! Что ж, я выполнила свой долг и сдержала данное ей обещание. «Возьми на себя заботу о детях, Хенет», – умирая, завещала мне она. И я не нарушила своего слова. Была всем вам рабыней и никогда не ждала благодарности. Не просила, но и не получала! «Она всего лишь старая Хенет, – говорят люди. – Что с ней считаться?» Да и с какой стати? Никому нет до меня дела. А я все стараюсь и стараюсь, чтоб от меня была польза в доме.

И, ужом скользнув у Ренисенб под локтем, она исчезла во внутренних покоях со словами:

– А про те подушки, ты прости меня, Сатипи, но я краем уха слышала, как Себек сказал…

Ренисенб отвернулась. Она почувствовала, что ее давнишняя неприязнь к Хенет стала еще острее. Ничего удивительного, что все они дружно не любят Хенет из-за ее вечного нытья, постоянных сетований на судьбу и злорадства, с которым она раздувает любую ссору.

«Для нее это своего рода развлечение», – подумала Ренисенб. Но ведь и вправду жизнь Хенет была безрадостной, она действительно трудилась как вол, ни от кого никогда не слышала благодарности. Да к ней и невозможно было испытывать благодарность – она так настаивала на собственных заслугах, что появившийся было в сердце отклик тотчас исчезал.

Хенет, по мнению Ренисенб, принадлежала к тем людям, которым судьбою уготовано быть преданной другим, ничего не получая взамен. Внешне она была нехороша собой да к тому же глупа. Однако отлично обо всем осведомлена. При способности появляться почти бесшумно ничто не могло укрыться от ее зоркого взгляда и острого слуха. Иногда она держала то, что обнаружила, при себе, но чаще спешила нашептать это каждому на ухо, с наслаждением наблюдая со стороны за произведенным впечатлением.

Время от времени кто-нибудь из домочадцев начинал уговаривать Имхотепа прогнать Хенет, но Имхотеп даже слышать об этом не желал. Он, пожалуй, единственный относился к ней с симпатией, за что она платила ему поистине собачьей
Страница 3 из 13

преданностью, от которой остальных членов семьи воротило с души.

Ренисенб постояла еще с секунду, прислушиваясь к ссоре своих невесток, подогретой вмешательством Хенет, а затем не спеша направилась к покоям, где обитала мать Имхотепа Иза, которой прислуживали две чернокожие девочки-рабыни. Сейчас она была занята тем, что разглядывала полотняные одежды, которые они ей показывали, и добродушно ворчала на маленьких прислужниц.

«Да, все было по-прежнему», – думала Ренисенб, прислушиваясь к воркотне старухи. Старая Иза чуть усохла, вот и все. Голос у нее тот же, и говорила она то же самое, почти слово в слово, что и тогда, когда восемь лет назад Ренисенб покидала этот дом…

Ренисенб тихо выскользнула из ее покоев. Ни старуха, ни две маленькие рабыни так ее и не заметили. Секунду-другую Ренисенб постояла возле открытой в кухню двери. Запах жареной утятины, реплики, смех и перебранка – все вместе. И гора ожидающих разделки овощей.

Ренисенб стояла неподвижно, полузакрыв глаза. Отсюда ей было слышно все, что происходило в доме. Скрежет и гомон, доносившиеся из кухни, скрипучий голос старой Изы, решительные интонации Сатипи и приглушенное, но настойчивое контральто Кайт. Хаос женских голосов – болтовня, смех, горестные сетования, брань, восклицания… И вдруг Ренисенб почувствовала, что задыхается в этом шумном женском обществе. Целый дом крикливых вздорных женщин, никогда не закрывающих рта, вечно ссорящихся, занятых вместо дела пустыми разговорами.

И Хей, Хей в лодке, собранный, сосредоточенный на одном – вовремя поразить копьем рыбу.

Никакой зряшной болтовни, никакой бесцельной суетливости.

Ренисенб выбежала из дому в жаркую безмятежную тишину. Увидела, как возвращается с полей Себек, а вдалеке к гробнице поднимается Яхмос.

Тогда и она пошла по тропинке к гробнице, вырубленной в известняковых скалах. Это была усыпальница великого и благородного Мериптаха, и ее отец состоял жрецом – хранителем этой гробницы, обязанным содержать ее в порядке, за что и дарованы были ему владения и земли.

Не спеша поднявшись по крутой тропинке, Ренисенб увидела, что старший брат беседует с Хори, управителем отцовских владений. Укрывшись в небольшом гроте рядом с гробницей, мужчины склонились над папирусом[9 - Папирус – травянистое растение, в изобилии произраставшее в дельте Нила, из стеблей которого в древности изготавливался писчий материал; рукопись на нем также называлась папирусом.], разложенным на коленях у Хори. При виде Ренисенб оба подняли головы и заулыбались. Она присела рядом с ними в тени. Ренисенб любила Яхмоса. Кроткий и мягкосердечный, он был ласков и приветлив с ней. А Хори когда-то чинил маленькой Ренисенб игрушки. У него были такие искусные руки! Она запомнила его молчаливым и серьезным не по годам юношей. Теперь он стал старше, но почти не изменился. Улыбка его была такой же сдержанной, как прежде.

Мужчины тихо переговаривались между собой.

– Семьдесят три меры[10 - Мера – старинная единица измерения сыпучих тел, равная 26,238 литра.] ячменя у Ипи-младшего…

– Тогда всего будет двести тридцать мер пшеницы и сто двадцать ячменя.

– Да, но предстоит еще заплатить за лес, за хлеб в колосьях мы расплачивались в Пераа маслом…

Разговор продолжался, и Ренисенб чуть не задремала, убаюканная тихими голосами мужчин. Наконец Яхмос встал и удалился, оставив свиток папируса в руках у Хори.

Ренисенб, помолчав, дотронулась до свитка и спросила:

– Это от отца?

Хори кивнул.

– А о чем здесь говорится? – с любопытством спросила она, развернув папирус и глядя на непонятные знаки, – ее не научили читать.

Чуть улыбаясь, Хори заглянул через ее плечо и, водя мизинцем по строчкам, принялся читать. Письмо было написано пышным слогом профессионального писца Гераклеополя.[11 - Гераклеополь – город на Ниле в Верхнем Египте; в конце Древнего царства был столицей Египта, которая потом переместилась в Фивы.]

– «Имхотеп, жрец души умершего, верно несущий свою службу, желает вам уподобиться тому, кто возрождается к жизни бессчетное множество раз, и да пребудет на то благоволение бога Херишефа, повелителя Гераклеополя, и всех других богов. Да ниспошлет бог Птах вам радость, коей он вознаграждает вечно оживающего. Сын обращается к своей матери, жрец «ка» вопрошает свою родительницу Изу: пребываешь ли ты во здравии и благополучии? О домочадцы мои, я шлю вам свое приветствие. Сын мой Яхмос, пребываешь ли ты во здравии и благополучии? Приумножай богатства моих земель, не ведая устали в трудах своих. Знай, если ты будешь усерден, я вознесу богам молитвы за тебя…»

– Бедный Яхмос! – засмеялась Ренисенб. – Он и так старается изо всех сил.

Слушая это напыщенное послание, она ясно представила себе отца: тщеславного и суетливого, своими бесконечными наставлениями и поучениями он замучил всех в доме.

Хори продолжал:

– «Твой первейший долг проявлять заботу о моем сыне Ипи. До меня дошел слух, что он пребывает в неудовольствии. Позаботься также о том, чтобы Сатипи хорошо обращалась с Хенет. Помни об этом. Не забудь сообщить мне о сделках со льном и маслом. Береги зерно, береги все, что мне принадлежит, ибо спрошу я с тебя. Если земли зальет, горе тебе и Себеку».

– Отец ни капельки не изменился, – с удовольствием заметила Ренисенб. – Как всегда, уверен, что без него все будет не так, как следует. – Свиток папируса соскользнул с ее колен, и она тихо добавила: – Да, все осталось по-прежнему…

Хори молча подхватил папирус и принялся писать. Некоторое время Ренисенб лениво следила за ним. На душе было так покойно, что не хотелось даже разговаривать.

– Хорошо бы научиться писать, – вдруг мечтательно сказала она. – Почему учат не всех?

– В этом нет нужды.

– Может, и нет нужды, но было бы приятно.

– Ты так думаешь, Ренисенб? Но зачем, зачем это тебе?

Секунду-другую она размышляла.

– По правде говоря, я не знаю, что тебе ответить, Хори.

– Сейчас даже в большом владении достаточно иметь несколько писцов, – сказал Хори, – но я верю, придет время, когда в Египте потребуется множество грамотных людей. Мы живем в преддверии великой эпохи.

– Вот это будет замечательно! – воскликнула Ренисенб.

– Вовсе не обязательно, – тихо отозвался Хори.

– Почему?

– Потому что, Ренисенб, записать десять мер ячменя, сто голов скота или десять полей пшеницы не требует большого труда. Но, возможно, кому-то покажется, будто самое важное уметь написать это, словно существует лишь то, что написано. И тогда те, кто умеет писать, будут презирать тех, кто пашет землю, растит скот и собирает урожай. Тем не менее на самом деле существуют не знаки на папирусе, а поля, зерно и скот. И если все записи и все свитки папируса уничтожить, а писцов разогнать, люди, которые трудятся и пашут, все равно останутся и Египет будет жить.

Сосредоточенно глядя на него, Ренисенб медленно произнесла:

– Да, я понимаю, что ты хочешь сказать. Только то, что человек видит, может потрогать или съесть, только оно настоящее… Можно написать: «У меня двести сорок мер ячменя», но если на самом деле у тебя их нет, это ничего не значит. Человек может написать ложь.

Хори улыбнулся, глядя на ее серьезное лицо.

– Ты помнишь, как чинил когда-то моего игрушечного льва? – вдруг
Страница 4 из 13

спросила Ренисенб.

– Конечно, помню.

– А сейчас им играет Тети… Это тот же самый лев. – И, помолчав, доверчиво добавила: – Когда Хей ушел в царство Осириса, я была безутешна. Но теперь я вернулась домой и снова буду счастлива и забуду о своей печали – потому что здесь все осталось прежним. Ничто не изменилось.

– Ты уверена в этом?

Ренисенб насторожилась.

– Что ты хочешь сказать, Хори?

– Я хочу сказать, что все меняется. Восемь лет – немалый срок.

– Все здесь осталось прежним, – твердо повторила Ренисенб.

– Тогда, возможно, перемена еще грядет.

– Нет, нет! – воскликнула Ренисенб. – Я хочу, чтобы все было прежним.

– Но ты сама не та Ренисенб, которая уехала с Хеем.

– Нет, та! А если и не та, то скоро буду той.

– Назад возврата нет, Ренисенб. Это как при подсчетах, которыми я здесь занимаюсь: беру половину меры, добавляю к ней четверть, потом одну десятую, потом одну двадцать четвертую и в конце концов получаю совсем другое число.

– Я та же Ренисенб.

– Но к Ренисенб все эти годы что-то добавлялось, и потому она стала совсем другой!

– Нет, нет! Вот ты, например, ты остался прежним Хори.

– Думай как хочешь, но в действительности это не так.

– Да, да, и Яхмос, как всегда, чем-то озабочен и встревожен, а Сатипи по-прежнему помыкает им, и они с Кайт все так же ссорятся из-за циновок и бус, а потом, помирившись, как лучшие подруги, сидят вместе и смеются, и Хенет, как и раньше, бесшумно подкрадывается и подслушивает и жалуется на свою судьбу, и бабушка ворчит на рабынь из-за кусков полотна! Все, все как было! А когда отец вернется домой, он поднимет шум, будет кричать: «Зачем вы это сделали?», «Почему не сделали того?», и Яхмос будет оправдываться, а Себек только посмеется и скажет, что он тут ни при чем, и отец будет потакать Ипи, которому уже шестнадцать лет, так же, как потакал ему, когда тому было восемь, и все останется прежним! – выпалила она на одном дыхании и умолкла, обессиленная.

Хори вздохнул и тихо возразил:

– Ты не понимаешь, Ренисенб. Бывает зло, которое приходит в дом извне, оно нападает на виду у всех, но есть зло, которое зреет изнутри, и его никто не замечает. Оно растет медленно, день ото дня, пока не поразит все вокруг, и тогда гибели не избежать.

Ренисенб смотрела на него, широко раскрыв глаза. Хори говорил как-то странно, словно обращался не к ней, а к самому себе, размышляя вслух.

– Что ты хочешь сказать, Хори? – воскликнула она. – От твоих слов мне становится страшно.

– Я и сам боюсь.

– Но о чем ты говоришь? Какое зло имеешь в виду?

Он взглянул на нее и вдруг улыбнулся:

– Не обращай внимания, Ренисенб. Я говорил о болезнях, которые поражают плоды.

– Как хорошо! – с облегчением вздохнула Ренисенб. – А то уж я подумала… Я сама не знаю, что я подумала.

Глава 2

Третий месяц разлива, 4-й день

1

Сатипи, по своему обыкновению, громогласно, на весь дом наставляла Яхмоса:

– Ты должен отстаивать свои права. Сколько раз я тебе говорила, что с тобой никто не будет считаться, если ты не можешь постоять за себя. Твой отец велит тебе делать то одно, то другое, то третье, а потом спрашивает, почему ты не выполнил его приказаний. Ты же покорно выслушиваешь его и просишь прощения за то, что не выполнил того, что он велел, хотя, богам известно, сделать то, что он хочет, порой просто невозможно. Твой отец относится к тебе как к безответственному мальчишке! Будто тебе столько же лет, сколько Ипи.

– Мой отец никогда не относится ко мне, как к Ипи, – тихо возразил Яхмос.

– Разумеется, нет, – с удвоенной яростью переключилась на новую тему Сатипи. – Его безрассудная любовь совсем испортила этого баловня. С каждым днем Ипи наглеет все больше и больше. Слоняется без дела, а стоит дать ему поручение, заявляет, что оно ему не по силам. Безобразие! И все потому, что знает – отец ему потворствует и всегда будет на его стороне. Вам с Себеком следует воспрепятствовать этому.

– Что толку? – пожал плечами Яхмос.

– От тебя с ума можно сойти, Яхмос, всегда ты так. Никакой твердости характера, словно ты не мужчина. Что бы твой отец ни говорил, ты сразу соглашаешься!

– Я очень его люблю.

– Правильно, и он этим пользуется. Ты же покорно выслушиваешь его обвинения и просишь прощения за то, в чем вовсе не виноват! Ты должен, когда надо, возражать ему, как это делает Себек. Себек никого не боится.

– Да, но вспомни, Сатипи, что мне, а не Себеку отец доверяет вести хозяйство. Отец не полагается на Себека, дела решаю я, а не Себек.

– Именно поэтому отцу давно пора сделать тебя совладельцем! Когда он уезжает, ты заменяешь его во всем, даже совершаешь жреческие обряды. Все делаешь ты, и тем не менее никто не считает тебя полноправным хозяином. Этому надо положить конец. Тебе уже немало лет, а на тебя до сих пор смотрят как на мальчишку.

– Отец предпочитает быть единовластным владетелем, – с сомнением в голосе возразил Яхмос.

– Именно. Ему доставляет удовольствие, что все в этом доме зависят от него и от его прихотей. От этого нам и так нелегко, а будет еще хуже. На сей раз, когда он приедет, ты должен поговорить с ним самым решительным образом. Скажи ему, что требуешь узаконить твое положение и записать это на папирусе.

– Он не будет слушать.

– А ты заставь его слушать. О, если бы я была мужчиной! Будь я на твоем месте, я бы знала, как поступить! Порой мне кажется, что мой муж не человек, а слизняк.

Яхмос вспыхнул.

– Ладно, посмотрим, что можно сделать. Быть может, на этот раз мне удастся поговорить с отцом, попросить его…

– Не попросить, а потребовать! В конце концов, ты его правая рука. Только на тебя он может положиться в свое отсутствие. Себек чересчур необуздан, твой отец ему не доверяет, а Ипи слишком молод.

– Есть еще Хори.

– Хори не член семьи. Твой отец ценит его мнение, но правом распоряжаться в своих владениях он облечет только кровного родственника. Вся беда в том, что ты слишком кроток и послушен, – у тебя в жилах не кровь течет, а молоко. Ты не думаешь обо мне и наших детях. Пока твой отец не умрет, мы не займем в доме подобающего нам положения.

– Ты презираешь меня, Сатипи, да? – сокрушенно проговорил Яхмос.

– Ты выводишь меня из себя.

– Ладно, обещаю тебе поговорить с отцом, когда он вернется. Даю слово.

– Верю. Только, – еле слышно пробормотала Сатипи, – как ты будешь говорить? Опять будешь вести себя как мышь?

2

Кайт играла с самой младшей из своих детей, крошкой Анх. Девочка только начала ходить, и Кайт стояла на коленях, раскинув руки, и, ласково подбадривая, подзывала дочку к себе. Малышка, неуверенно ковыляя на нетвердых ножках, наконец добралась до материнских объятий.

Кайт хотела поделиться с Себеком радостью по поводу успехов крошки Анх, но вдруг заметила, что он, не обращая на нее внимания, сидит, задумавшись и нахмурив свой высокий лоб.

– О Себек, ты не смотришь на нас! Скажи своему отцу, маленькая, какой он нехороший, – даже не смотрит, как ты ходишь!

– Мне хватает других забот, – раздраженно отозвался Себек.

Кайт села на корточки и откинула закрывшие лоб до густых темных бровей пряди волос, за которые хваталась пальчиками Анх.

– А что? Разве что-нибудь случилось? – спросила она, не проявляя особого интереса, просто по привычке.

– Отец мне не доверяет, – сердито
Страница 5 из 13

ответил Себек. – Он старый человек, упорно держится нелепых старомодных представлений, будто все должны ему подчиняться, и совсем не считается со мной.

– Да, да, это плохо, – покачав головой, пробормотала Кайт.

– Если бы у Яхмоса хватило духа поддержать меня, можно было бы образумить отца. Но Яхмос чересчур робок. Он рабски следует любому отцовскому распоряжению.

– Да, это правда, – подтвердила Кайт, развлекая ребенка звоном бус.

– Когда отец вернется, скажу ему, что я принял собственное решение о том, как поступить с лесом. И что лучше рассчитываться льном, чем маслом.

– Ты совершенно прав, я уверена.

– Но отец так настаивает на своем, что его не переубедишь. Он станет возмущаться: «Я велел тебе расплачиваться маслом. Все делается не так, когда меня нет. Ты пока еще ничего не смыслишь в делах». Сколько, он думает, мне лет? Он не понимает, что я мужчина в самом расцвете сил, а он уже старик. И когда он отказывается от любой нетрадиционной сделки, мы только проигрываем. Чтобы стать богатым, нужно рисковать. Я смотрю дальше собственного носа и ничего не боюсь, а у моего отца этих качеств нет.

Не отрывая глаз от ребенка, Кайт ласково проговорила:

– Ты такой храбрый и умный, Себек.

– На этот раз, если ему не понравится то, что я сделал, и он опять примется меня ругать, я скажу ему всю правду. И если он не позволит мне поступать по собственному разумению, я уйду. Навсегда.

Кайт, которая протянула к ребенку руки, резко повернула голову и застыла в этой позе.

– Уйдешь? Куда?

– Куда глаза глядят! Мне надоело выслушивать попреки и придирки старика, который чересчур много мнит о себе и не дает мне показать, на что я способен.

– Нет, – твердо сказала Кайт. – Нет, говорю я, Себек.

Он уставился на нее во все глаза, словно только сейчас заметил ее присутствие. Он так привык к тому, что она лишь вполголоса поддакивает ему, что воспринимал ее как некий убаюкивающий аккомпанемент к своим речам и часто вообще забывал о ее существовании.

– Что ты имеешь в виду, Кайт?

– Я хочу сказать, что не позволю тебе делать глупости. Все имущество – земля, поля, скот, лес, лен – принадлежит твоему отцу, а после его смерти перейдет нам – тебе, Яхмосу и детям. Если ты поссоришься с отцом и уйдешь из дому, он разделит твою долю между Яхмосом и Ипи – он и так чересчур благоволит к нему. Ипи это знает и часто злоупотребляет благосклонностью отца. Ты не должен играть ему на руку. Если ты поссоришься с Имхотепом и уйдешь, Ипи от этого будет только в выигрыше. Нам нужно думать о наших детях.

Себек не сводил с нее глаз. Потом коротко и удивленно рассмеялся.

– Никогда не знаешь, чего ожидать от женщины. Вот уж не предполагал, Кайт, в тебе столько решительности.

– Не ссорься с отцом, – настойчиво повторила Кайт. – Промолчи. Веди себя благоразумно, потерпи еще немного.

– Возможно, ты и права, но ведь могут пройти годы. Пусть отец пока хоть сделает нас совладельцами.

– Он не пойдет на это, – покачала головой Кайт. – Он слишком любит говорить, что мы все едим его хлеб, что мы зависим от него и что без него мы бы пропали.

Себек взглянул на нее с любопытством.

– Ты не очень жалуешь моего отца, Кайт.

Но Кайт уже снова занялась делающей попытки ходить Анх.

– Иди сюда, родненькая. Смотри, вот кукла. Иди сюда, иди…

Себек смотрел на склоненную над ребенком черноволосую голову жены. Потом с тем же озадаченным выражением на лице вышел из дому.

3

Иза послала за своим внуком Ипи.

И вскоре Ипи, на красивом лице которого застыла гримаса вечного недовольства, стоял перед ней, и она скрипучим голосом распекала внука, напряженно вглядываясь в него тусклыми глазами. Хотя зрение у старухи порядком ослабело, взгляд ее по-прежнему оставался проницательным.

– Что это такое? Что я слышу? То одно не желаешь делать, то другое! Согласен приглядывать за волами, но не хочешь помогать Яхмосу или следить за пахотой? К чему это приведет, если ребенок вроде тебя будет говорить, что он желает и чего не желает делать?

– Я не ребенок, – угрюмо возразил Ипи. – Я уже взрослый, и пусть ко мне относятся как к взрослому, а не держат на побегушках, поручая без моего ведома то одно, то другое. И пусть Яхмос мною не командует. Кто он такой, в конце концов?

– Он твой старший брат и ведает всеми делами во владении моего сына Имхотепа, когда тот отсутствует.

– Яхмос – дурак, недотепа и дурак. Я куда умнее его. И Себек – дурак, хотя и хвастается, как он хорошо соображает. Отец уже велел в письме поручать мне ту работу, которую я сам выберу…

– Ничего подобного, – перебила его Иза.

– …кормить и поить меня послаще и еще добавил, что ему очень не понравится, если до него дойдут слухи, что я недоволен и что со мной плохо обращаются.

Повторив наставления отца, он улыбнулся хитрой, злорадной улыбкой.

– Ах ты, негодник! – в сердцах бросила Иза. – Так я и скажу Имхотепу.

– Нет, бабушка, ты этого не скажешь.

Теперь он улыбался ласково, хотя и чуть нагло.

– Только мы с тобой, бабушка, из всего нашего семейства умеем соображать.

– Ну и наглец же ты!

– Отец всегда поступает, как ты советуешь. Он знает, какая ты мудрая.

– Возможно… Пусть так, но я не желаю слышать это от тебя.

Ипи засмеялся:

– Тебе лучше быть на моей стороне, бабушка.

– О чем это ты ведешь речь?

– Старшие братья очень недовольны, разве ты не знаешь? Конечно, знаешь. Хенет тебе обо всем докладывает. Сатипи и днем и ночью, как только остается с Яхмосом наедине, убеждает его поговорить с отцом. А Себек просчитался на сделке с лесом и теперь боится, что отец разгневается, когда узнает. Вот увидишь, бабушка, через год-другой отец сделает меня совладельцем и будет во всем слушаться.

– Тебя? Младшего из своих детей?

– Какое значение имеет возраст? Сейчас вся власть в руках отца, а я единственный, кто имеет власть над ним.

– Я запрещаю тебе так говорить! – рассердилась Иза.

– Ты у нас умная, бабушка, – тихо продолжал Ипи, – и прекрасно знаешь, что мой отец, несмотря на все его громкие слова, на самом деле человек слабый…

И сразу умолк, заметив, что Иза перевела взгляд и смотрит куда-то поверх его головы. Он повернулся и увидел Хенет.

– Значит, Имхотеп – человек слабый? – скорбным тоном переспросила Хенет. – Не очень-то ему будет по душе твое мнение о нем.

Ипи смущенно рассмеялся.

– Но ведь ты не скажешь ему об этом, Хенет. Пожалуйста, Хенет, дай слово, что не скажешь… Милая Хенет…

Хенет скользнула мимо него к Изе. И хныкающим голосом, правда, громче, чем обычно, проговорила:

– Конечно, не скажу. Тебе ведь хорошо известно, что я всегда стараюсь никому не причинять неприятностей. Я всей душой служу вам и никогда не передаю чужих слов, кроме тех случаев, когда долг обязывает меня сделать это.

– Я просто дразнил бабушку, вот и все, – нашелся Ипи. – Так я и объясню отцу. Он знает, что я никогда не скажу такое всерьез.

И, коротко кивнув Хенет, вышел из комнаты.

– Красивый мальчик, – глядя ему вслед, проронила Хенет. – Красивый и уже совсем взрослый. И какие дерзкие ведет речи!

– Опасные, а не дерзкие, – недовольно возразила Иза. – Не нравятся мне его мысли. Мой сын чересчур к нему снисходителен.

– Ничего удивительного. Такой симпатичный мальчик.

– Судят не по внешности, а по делам, –
Страница 6 из 13

снова резко проговорила Иза. И потом вдруг добавила: – Хенет, мне страшно.

– Страшно? Чего тебе бояться, Иза? Скоро вернется господин, и все встанет на свои места.

– Встанет ли? Не знаю. – И, опять помолчав, спросила: – Мой внук Яхмос дома?

– Несколько минут назад я видела, как он возвращался домой.

– Пойди и скажи ему, что я хочу с ним поговорить.

Хенет вышла и, разыскав Яхмоса на прохладной галерее, украшенной массивными, ярко расписанными столбами, передала ему пожелание Изы. Яхмос тотчас поспешил явиться.

– Яхмос, Имхотеп со дня на день будет здесь, – сразу приступила к делу Иза.

Добродушное лицо Яхмоса осветилось улыбкой.

– Я знаю и очень рад этому.

– Все готово к его приезду? Дела в порядке?

– Я приложил все усилия, чтобы выполнить распоряжения отца.

– А как насчет Ипи?

Яхмос вздохнул.

– Отец слишком к нему благоволит, что может оказаться пагубным для мальчика.

– Следует объяснить это Имхотепу.

Лицо Яхмоса отразило сомнение.

– Я поддержу тебя, – твердо добавила Иза.

– Порой мне кажется, – вздохнул Яхмос, – что вокруг одни неразрешимые трудности. Но как только отец вернется домой, все уладится. Он сам будет принимать решения. В его отсутствие действовать так, как ему бы хотелось, нелегко, да еще когда я не наделен законной властью, а лишь выполняю его поручения.

– Ты хороший сын, – медленно заговорила Иза, – преданный и любящий. И муж ты тоже хороший: ты следуешь наставлениям Птахотепа[12 - Птахотеп (Птаххетеп) – по преданию, сановник фараонов V династии, автор поучений, которые дошли до нас в списках Нового царства.], которые гласят:

…заведи себе дом.

Как подобает, его госпожу возлюби.

Чрево ее насыщай, одевай ее тело,

Кожу ее умащай благовонным бальзамом,

Сердце ее услаждай, поколе ты жив![13 - Здесь и далее стихи в переводе В. Потаповой.]

Но им сказано: не позволяй жене взять над собой верх. На твоем месте, внук мой, я бы всегда об этом помнила.

Яхмос взглянул на Изу и, покраснев от смущения, вышел из ее покоев.

Глава 3

Третий месяц разлива, 14-й день

1

Повсюду царила суматоха приготовления. В кухне уже напекли сотни хлебов, теперь жарились утки, пахло луком, чесноком и разными пряностями. Женщины кричали, отдавая распоряжения, слуги метались, выполняя приказы.

«Господин… Господин приезжает…» – неслось по дому.

Ренисенб помогала плести гирлянды из цветов мака и лотоса, и душа ее исходила радостным волнением. Отец едет домой! За последние несколько месяцев она, сама того не замечая, окончательно втянулась в прежнюю жизнь. Чувство смутной тревоги перед чем-то неведомым и загадочным, возникшее в ней, по ее мнению, после слов Хори, исчезло. Она прежняя Ренисенб, и Яхмос, Сатипи, Себек и Кайт тоже ничуть не изменились: как и всегда перед приездом Имхотепа, в доме шумная суета. Пришло известие, что хранитель гробницы прибудет до наступления темноты. На берег реки послали одного из слуг, который криком должен был возвестить о приближении господина, и вот наконец ясно послышался его громкий предупреждающий клич.

Бросив цветы, Ренисенб вместе с остальными побежала к причалу. Яхмос и Себек уже были там, окруженные небольшой толпой из рыбаков и землепашцев, – они все возбужденно кричали, указывая куда-то пальцем.

А по реке под большим квадратным парусом, надутым северным ветром, быстро шла ладья. За ее кормой следовала еще одна ладья-кухня, на которой теснились слуги. Наконец Ренисенб разглядела отца с цветком лотоса в руках, а рядом с ним сидел еще кто-то, кого Ренисенб приняла за певца.

Приветственные крики на берегу раздались с удвоенной силой. Имхотеп в ответ помахал рукой. Гребцы оставили весла и взялись за фалы[14 - Фал – снасть, служащая для подъема и спуска парусов.]. Послышались возгласы: «Добро пожаловать, господин!» – и слова благодарности богам за счастливое возвращение:

– Слава Себеку[15 - Себек – бог воды и разлива Нила, изображавшийся с головой крокодила.], сыну Нейт[16 - Нейт – богиня воды и моря, войны и охоты.], который покровительствовал твоему благополучному путешествию по воде! Слава Птаху, доставившему тебя из Мемфиса к нам на юг! Слава Ра[17 - Ра – бог солнца, игравший одну из ключевых ролей в пантеоне древнеегипетских богов.], освещающему Северные и Южные Земли!

И вот уже Имхотеп, сойдя на берег, отвечает, как того требует обычай, на громкие приветствия и вознесенную богам хвалу по случаю его возвращения.

Ренисенб, зараженная общим радостным волнением, протиснулась вперед. Она увидела отца, который стоял с важным видом, и вдруг подумала: «А ведь он небольшого роста. Я почему-то думала, что он куда выше».

И чувство, похожее на смятение, овладело ею.

Усох отец, что ли? Или просто ей изменяет память? Он всегда казался видным, властным, порой, правда, суетливым, поучающим всех вокруг, иногда она в душе посмеивалась над ним, но тем не менее он был личностью. А теперь перед ней стоял маленький пожилой толстяк, который изо всех сил тщетно пытался произвести впечатление значительного человека. Что с ней? Почему такие непочтительные мысли приходят ей в голову?

Имхотеп, завершив свою напыщенную ответную речь, принялся здороваться с домочадцами. Прежде всего он обнял сыновей.

– А, добрый мой Яхмос, ты весь лучишься улыбкой, надеюсь, ты прилежно вел дела в мое отсутствие? И Себек, красивый мой сын, вижу, ты так и остался весельчаком? А вот и Ипи, любимый мой Ипи, дай взглянуть на тебя, отойди вот так. Вырос, совсем мужчина! Какая радость моему сердцу снова обнять тебя! И Ренисенб, моя дорогая дочь, ты снова дома! Сатипи и Кайт, вы тоже мне родные дочери. И Хенет, преданная Хенет…

Хенет, стоя на коленях, вцепилась ему в ноги и нарочито, на виду у всех, утирала слезы радости.

– Счастлив видеть тебя, Хенет. Ты здорова? Никто тебя не обижает? Верна мне, как всегда, что не может не радовать душу… И Хори, мой превосходный Хори, столь искусный в своих отчетах и так умело владеющий пером! Все в порядке? Уверен, что да.

Затем, когда приветствия завершились и шум замер, Имхотеп поднял руку, призывая к тишине, и громко возвестил:

– Сыновья и дочери мои! Друзья! У меня есть для вас новость. Уже много лет, как вам известно, я жил одиноко. Моя жена, а ваша мать, Яхмос и Себек, и моя сестра – твоя мать, Ипи, – обе ушли к Осирису давным-давно. Поэтому вам, Сатипи и Кайт, я привез новую сестру, которая войдет в наш дом. Вот моя наложница Нофрет, которую из любви ко мне вы все должны любить. Она приехала со мной из Мемфиса, что в Северных Землях, и останется здесь с вами, когда мне снова придется уехать.

С этими словами он вывел вперед молодую женщину. Она стояла рядом с ним, откинув назад голову и высокомерно сощурив глаза, – юная и красивая.

«Она совсем еще девочка, – с изумлением смотрела на нее Ренисенб. – Ей, наверное, меньше лет, чем мне».

На губах Нофрет порхала легкая улыбка, в ней сквозила скорей насмешка, чем желание понравиться.

Черные брови юной наложницы были безукоризненно прямой формы, кожа на лице цвета бронзы, а ресницы такие длинные и густые, что за ними едва можно было разглядеть глаза.

Семейство хозяина дома в растерянности молча взирало на нее.

– Подойдите, дети, поздоровайтесь с Нофрет. – В голосе Имхотепа звучало раздражение. – Разве вам не известно, как
Страница 7 из 13

следует приветствовать женщину, которую отец избрал своей наложницей?

Они один за другим приблизились к ней и, запинаясь, произнесли положенные слова приветствия.

Имхотеп, чтобы скрыть некоторое замешательство, преувеличенно радостным тоном воскликнул:

– Вот так-то лучше! Сатипи, Кайт и Ренисенб отведут тебя, Нофрет, на женскую половину. А где короба? Короба не забыли снести на берег?

Дорожные короба с круглыми крышками переносили с ладьи на берег.

– Твои украшения и одежды доставлены в сохранности. Пригляди, чтобы их аккуратно выложили.

Затем, когда женщины все вместе направились к дому, он обратился к сыновьям:

– А как дела в хозяйстве?

– Нижние поля, которые в аренде у Нехте… – начал было Яхмос, но отец его перебил:

– Сейчас не до подробностей, дорогой Яхмос. С этим можно повременить. Сегодня будем веселиться. А завтра мы с тобой и Хори займемся делами. Подойди ко мне, Ипи, мой мальчик, я хочу, чтобы ты шел до дома рядом со мной. Как ты вырос! Ты уже выше меня!

Себек, хмуро шагая вслед за отцом и Ипи, прошептал на ухо Яхмосу:

– Украшения и одежды, слышал? Вот куда ушли доходы от наших северных владений. Наши доходы.

– Молчи, – предостерег его Яхмос, – не то отец услышит.

Как только Имхотеп вошел в свои покои, тотчас появилась Хенет, приготовить ему воду для омовения. Она вся сияла.

Имхотеп, отбросив показную веселость, озабоченно спросил:

– Ну, Хенет, что скажешь про мой выбор?

Хотя он был настроен вести себя самым решительным образом, тем не менее отлично сознавал, что появление Нофрет вызовет бурю, по крайней мере на женской половине дома. Иное дело Хенет, полагал он. И верная Хенет не обманула его ожиданий.

– Красавица! Необыкновенная красавица! – восторженно воскликнула она. – Какие волосы, как сложена! Она достойна тебя, Имхотеп, иначе и не скажешь. Твоя покойная жена будет рада, что такая женщина скрасит твое одиночество!

– Ты так думаешь, Хенет?

– Я уверена, Имхотеп. Ты столько лет оплакивал жену, пора тебе наконец снова вкусить радости жизни.

– Да, ты ее хорошо знала… Я тоже чувствую, что заслужил право жить, как подобает настоящему мужчине. Но вряд ли мои снохи и дочь будут довольны этим решением, а?

– Еще чего! – возмутилась Хенет. – В конце концов, разве они не зависят от тебя?

– Истинная правда, истинная правда, – согласился Имхотеп.

– Ты их щедро кормишь и одеваешь. Их благополучие – плод твоих усилий.

– Несомненно, – вздохнул Имхотеп. – Ради них я вечно в труде и заботах. Но порой меня одолевают сомнения: понимают ли они, чем обязаны мне?

– Ты должен напоминать им об этом. Я, покорная и преданная тебе Хенет, никогда не забываю о твоих благодеяниях. Дети же порой бездумны и себялюбивы, они слишком много мнят о себе, не понимая, что лишь выполняют твои распоряжения.

– Истинная правда, – подтвердил Имхотеп. – Я всегда знал, что ты умная женщина, Хенет.

– Если бы и другие так думали, – вздохнула Хенет.

– А что? Кто-то плохо к тебе относится?

– Нет-нет, то есть никто нарочно меня не обижает… Просто я тружусь не покладая рук, что, по правде сказать, делаю с радостью, но… признательность и благодарность – их так не хватает!

– В этом ты можешь положиться на меня, – великодушно пообещал Имхотеп. – И твой дом здесь, запомни.

– Ты слишком добр, господин. – Помолчав, она добавила: – Рабы ждут тебя, вода уже согрета. А потом, когда они тебя омоют и оденут, тебе предстоит пойти к твоей матери, она зовет тебя.

– Кто? Моя мать? Да-да, конечно… – Имхотеп чуть заметно смутился, но тут же поспешил скрыть смущение, воскликнув: – Конечно, конечно. Я и сам собирался навестить ее. Скажи Изе, что я тотчас приду.

2

Иза, в праздничном одеянии из полотна, заложенного в мелкую складку, встретила сына язвительной усмешкой:

– Добро пожаловать, Имхотеп! Итак, ты вернулся домой – и не один, как мне донесли.

Собравшись с духом, Имхотеп спросил:

– Ты уже знаешь?

– Разумеется. Все только об этом и говорят. Я слышала, девушка очень красивая и совсем юная…

– Ей девятнадцать… и она недурна собой.

Иза рассмеялась – злым коротким смешком.

– Что ж, седина в бороду, а бес в ребро.

– Матушка, я решительно не понимаю, о чем ты.

– Ты всегда был глуп, Имхотеп, – невозмутимо проговорила Иза.

Имхотеп вновь собрался с духом и рассердился. При том что он обычно был преисполнен самомнения, матери всякий раз ничего не стоило сбить с него спесь. В ее присутствии ему всегда было не по себе. Ехидная насмешка в ее подслеповатых глазах приводила его в замешательство. Мать, отрицать не приходилось, никогда не была высокого мнения о его умственных способностях. И хотя сам он не сомневался в собственной значительности, такое отношение матери тем не менее каждый раз выводило его из равновесия.

– Разве мужчина не может привести в дом наложницу?

– Почему же? Может. Мужчины вообще в большинстве своем дураки.

– Тогда в чем же дело?

– Ты что, не понимаешь, что появление этой девушки нарушит покой в доме? Сатипи и Кайт будут вне себя и распалят своих мужей.

– А какое им до этого дело? Какое у них право быть недовольными?

– Никакого.

Имхотеп разгневанно зашагал вдоль покоев.

– Почему я не могу делать, что хочу, в собственном доме? Разве я не содержу своих сыновей и их жен? Разве не мне они обязаны хлебом, который едят? Разве я не напоминаю им об этом ежедневно?

– Чересчур часто напоминаешь, Имхотеп.

– Но это же правда. Они все зависят от меня. Все до одного.

– И ты уверен, что это хорошо?

– Разве плохо, когда человек содержит свою семью?

Иза вздохнула.

– Не забывай, что они работают на тебя.

– Ты хочешь, чтобы я позволил им бездельничать? Естественно, они работают.

– Они взрослые люди. Яхмос и Себек, по крайней мере.

– Себек мало смыслит в делах и все делает не так, как надо. К тому же он часто ведет себя крайне нагло, чего я не намерен терпеть. Вот Яхмос – хороший, послушный мальчик.

– Он уже далеко не мальчик, – вставила Иза.

– Однако мне нередко приходится по нескольку раз ему объяснять, прежде чем он поймет, что от него требуется. Я и так вынужден думать обо всем, поспевать всюду. Мне приходится, будучи в отъезде, присылать сыновьям подробные наставления… Я не знаю ни отдыха, ни сна! И сейчас, когда я вернулся домой, заслужив право хоть немного пожить в мире и покое, меня снова ждут неприятности. Даже ты, моя мать, отказываешь мне в праве иметь наложницу, как подобает мужчине. Ты сердишься…

– Нет, я не сержусь, – перебила его Иза. – Мне даже интересно посмотреть, что будет твориться в доме. Это меня развлечет. Но я тебя предупреждаю, Имхотеп, когда ты снова задумаешь отправиться в Северные Земли, возьми девушку с собой.

– Ее место здесь, в моем доме. И горе тому, кто посмеет с ней дурно обращаться.

– Дело вовсе не в том, посмеют или не посмеют с ней дурно обращаться. Помни, что в иссушенной жарой стерне легче разжечь костер. Когда в доме слишком много женщин, добра, говорят, не жди. – Помолчав, Иза не спеша добавила: – Нофрет красива. А мужчины теряют голову, ослепленные женской красотой, и в мгновение ока превращаются в бесцветный сердолик[18 - Сердолик – полудрагоценный поделочный камень, обычно желтый, оранжевый или дымчатый.]. – И глухим голосом проговорила
Страница 8 из 13

строку из гимна: – «Начинается с ничтожного, малого, подобного сну, а в конце приходит смерть».

Глава 4

Третий месяц разлива, 15-й день

1

В зловещем молчании слушал Имхотеп доклад Себека о сделке с лесом. Лицо его стало багровым, на виске билась жилка.

Вид у Себека был не столь беззаботным, как обычно. Он надеялся, что все обойдется, но, увидев, как отец все больше мрачнел, начал запинаться.

– Понятно, – наконец раздраженно перебил его Имхотеп, – ты решил, что разбираешься в делах лучше меня, а потому поступил вопреки моим распоряжениям. Ты всегда так делаешь, когда меня здесь нет и я не могу за всем проследить. – Он вздохнул. – Не представляю, что стало бы с вами без меня!

– Появилась возможность заключить более выгодную сделку, – упрямо стоял на своем Себек, – вот я и пошел на риск. Нельзя вечно осторожничать.

– А когда это ты осторожничал, Себек? Ты всегда стремителен и безрассуден, а потому и принимаешь неверные решения.

– Разве у меня была когда-нибудь возможность принять решение?

– На этот раз, например, – сухо отпарировал Имхотеп. – Вопреки моему приказу…

– Приказу? Почему я должен подчиняться приказам? Я уже взрослый человек.

Потеряв терпение, Имхотеп перешел на крик:

– Кто тебя кормит? Кто одевает? Кто заботится о твоем будущем? Кто постоянно думает о твоем благополучии, о твоем и всех остальных? Когда уровень воды в Ниле упал и нам угрожал голод, разве не я присылал вам с севера еду? Тебе повезло, что у тебя такой отец, который печется обо всех вас! И что я требую взамен? Только чтобы вы прилежно трудились и следовали моим наставлениям…

– Разумеется, – возвысил голос и Себек, – мы должны работать на тебя, как рабы, чтобы ты мог дарить своей наложнице золотые украшения!

Вконец разъяренный Имхотеп двинулся на Себека.

– Наглец! Как ты смеешь так разговаривать с отцом? Берегись, не то я выгоню тебя из дому! Пойдешь куда глаза глядят!

– Берегись и ты, не то я сам уйду! У меня есть мысли… отличные мысли, как можно разбогатеть, если бы я не был связан по рукам и ногам твоими распоряжениями.

– Все сказал? – угрожающе спросил Имхотеп.

Себек, немного поостыв, сердито пробормотал:

– Да, больше мне нечего сказать… пока.

– Тогда иди и присмотри за скотом. Нечего бездельничать.

Себек резко повернулся и зашагал прочь. Когда он проходил мимо Нофрет, оказавшейся неподалеку, она искоса взглянула на него и засмеялась. Кровь бросилась Себеку в лицо, и он невольно к ней рванулся… Она стояла неподвижно, глядя на него презрительным взглядом из-под полуопущенных век.

Себек что-то невнятно пробурчал и двинулся в прежнем направлении. Нофрет снова рассмеялась и неспешным шагом приблизилась к Имхотепу, теперь взявшемуся за Яхмоса.

– Почему ты позволил Себеку делать глупости? – напустился он на старшего сына. – Ты обязан был помешать ему. Разве тебе не известно, что он совсем несведущ в торговых делах? Он слишком самоуверен, воображает, что все непременно получится так, как он задумал.

– Ты не представляешь, отец, как мне трудно, – начал оправдываться Яхмос. – Ты сам велел поручить эту сделку Себеку. Мне пришлось предоставить ему возможность решать самостоятельно.

– Решать самостоятельно? Он этого не умеет. Его дело – следовать моим распоряжениям, а ты обязан смотреть за тем, чтобы он их выполнял.

– Я? По какому праву?

– По какому праву? По тому, которым я тебя наделил.

– Будь я законным совладельцем, у меня было бы право…

Он умолк, потому что подошла Нофрет. Зевая, она мяла в руках алый цветок мака.

– Имхотеп, не хочешь ли пройти в беседку на берегу водоема? Там прохладно, и я велела подать туда фрукты и пиво. Ты уже покончил с делами?

– Повремени, Нофрет, повремени немного.

– Пойдем сейчас, – тихо произнесла Нофрет. – Я хочу, чтобы ты пошел сейчас…

На лице Имхотепа появилась довольная глуповатая улыбка.

Яхмос поспешил сказать:

– Давай сначала закончим разговор. Это очень важно. Я хочу попросить тебя…

Нофрет, оставив без внимания слова Яхмоса, произнесла, обращаясь к Имхотепу:

– Ты не можешь в собственном доме поступать, как тебе хочется?

– В другой раз, сын мой, – решительно проговорил Имхотеп. – В другой раз.

И ушел вместе с Нофрет, а Яхмос, глядя им вслед, остался стоять на галерее.

Из дома появилась Сатипи.

– Ну, поговорил? – спросила она. – Что он сказал?

Яхмос вздохнул.

– Наберись терпения, Сатипи. Время было не совсем… подходящим.

– Ну конечно! – воскликнула Сатипи. – Вечно у тебя неподходящее время. Каждый раз ты этим отговариваешься. А если по правде, ты просто боишься отца. Ты, как овца, только блеять умеешь, а не разговаривать, как мужчина! Ты что, не помнишь, что обещал поговорить с отцом в первый же день его приезда? А что получается? Из нас двоих я больше мужчина, чем ты, так оно и есть.

Сатипи остановилась, но только чтобы перевести дух.

– Ты не права, Сатипи, – мягко сказал Яхмос. – Я начал было говорить, но нас перебили.

– Перебили? Кто?

– Нофрет.

– Нофрет! Эта женщина! Твой отец не должен позволять наложнице вмешиваться в деловой разговор со своим старшим сыном. Женщинам не положено вмешиваться в дела мужчин.

Возможно, Яхмосу хотелось посоветовать Сатипи придерживаться того правила, которое она так решительно провозглашала, но он не успел раскрыть и рта.

– Твой отец должен немедленно дать ей это понять, – продолжала Сатипи.

– Мой отец, – сухо отрезал Яхмос, – не выказал ни малейшего неудовольствия.

– Какой позор! – вскричала Сатипи. – Твой отец совсем потерял голову. Он позволяет ей говорить и делать все, что она хочет.

– Она очень красива… – задумчиво произнес Яхмос.

– Да, она недурна собой, – фыркнула Сатипи, – но не умеет себя вести. Плохо воспитана. Грубит нам и даже не извиняется.

– Может, это вы грубы с ней?

– Я сама вежливость. Мы с Кайт оказываем ей должное почтение. Во всяком случае, у нее нет оснований жаловаться на нас твоему отцу. Мы ждем своего часа.

Яхмос пристально взглянул на нее.

– Что значит «своего часа»?

Сатипи многозначительно рассмеялась.

– Это чисто женское понятие, тебе его не постичь. У нас есть свои секреты и свое оружие. Нофрет следовало бы держаться поскромнее. В конце концов, жизнь женщины проходит на женской половине, среди других женщин. – В ее голосе прозвучала угроза. – Твой отец не всегда будет здесь, – добавила она. – Он снова уедет в свои северные владения. Вот тогда посмотрим!

– Сатипи…

Сатипи рассмеялась громко и весело и исчезла в глубине дома.

2

У водоема резвились дети: два сына Яхмоса, здоровые, красивые мальчики, больше похожие на мать, чем на отца; трое детишек Себека, включая младшую крошку, едва научившуюся ходить, и четырехлетняя Тети, хорошенькая девочка с печальными глазами.

Они смеялись, кричали, подбрасывали мячи, порой ссорились, и тогда раздавался пронзительный детский плач.

Сидя рядом с Нофрет и не спеша отхлебывая пиво, Имхотеп заметил:

– Как любят дети играть возле воды. Сколько я помню, всегда было так. Но, клянусь Хатор[19 - Хатор (в других местах Баст, Пахт и т. д.) – богиня любви и брачного плодородия; ее священным животным была кошка, и сама богиня изображалась с головой кошки.], какой от них шум!

– Да, а здесь могло бы
Страница 9 из 13

быть так покойно, – тотчас подхватила Нофрет. – Почему бы тебе не сказать, чтобы их сюда не пускали, пока ты здесь? В конце концов, следует быть почтительным к хозяину дома и дать возможность ему отдохнуть. Разве не так?

– Видишь ли… – не сразу нашелся что ответить Имхотеп. Мысль эта была новой для него, но приятной. – По правде говоря, они мне не мешают, – неуверенно закончил он. И добавил с сомнением в голосе: – Дети привыкли играть на берегу водоема.

– Когда ты уезжаешь, разумеется, – быстро согласилась Нофрет. – Но, по-моему, Имхотеп, принимая во внимание все, что ты делаешь для семьи, им полагалось бы проявлять к тебе больше почтительности, больше уважения. Ты слишком снисходителен, слишком терпелив.

– Я сам во всем виноват, – проговорил Имхотеп, добродушно вздыхая. – Я никогда не требовал особого почтения.

– И посему эти женщины, твои снохи, пользуются твоей добротой. Им следует дать понять: когда ты возвращаешься сюда на отдых, в доме должны быть тишина и покой. Я сейчас же пойду к Кайт и скажу ей, чтобы она увела отсюда своих детей, да и остальных тоже. Тогда сразу станет тихо.

– Ты очень заботлива, Нофрет, и добра. Ты всегда печешься о том, чтобы мне было хорошо.

– Раз хорошо тебе, значит, хорошо и мне, – отозвалась Нофрет.

Она поднялась и направилась к Кайт, которая стояла на коленях у воды, помогая своему младшему сыну, капризному, избалованному мальчишке, отправить в плавание игрушечную деревянную ладью.

– Уведи отсюда детей, Кайт, – требовательно сказала Нофрет.

Кайт непонимающе уставилась на нее.

– Увести? О чем ты говоришь? Они всегда здесь играют.

– Но не сегодня. Имхотепу нужен покой. А дети чересчур шумят.

Грубоватое, с крупными чертами лицо Кайт залилось краской.

– Не выдумывай, Нофрет! Имхотеп любит смотреть, как дети его сыновей здесь играют. Он сам говорил.

– Но не сегодня, – повторила Нофрет. – Он велел передать, чтобы ты увела всю эту свору в дом. Он хочет побыть в тишине… со мной.

– С тобой… – Кайт не договорила, поднялась с колен и подошла к беседке, где полусидел-полувозлежал Имхотеп.

Нофрет последовала за ней.

Кайт не стала деликатничать:

– Твоя наложница говорит, что детей надо увести. Почему? Что они делают плохого? За что их прогоняют отсюда?

– Потому что так желает господин, разве этого не достаточно? – ровным голосом произнесла Нофрет.

– Вот именно, – раздраженно подхватил Имхотеп. – Почему я должен объяснять? Кому принадлежит этот дом, в конце концов?

– Потому что она так захотела. – Кайт повернулась к Нофрет и смерила ее взглядом.

– Нофрет заботится о том, чтобы мне было удобно, хочет сделать мне приятное, – сказал Имхотеп. – Больше никому в доме нет до этого дела, кроме, пожалуй, Хенет.

– Значит, детям больше нельзя здесь играть?

– Когда я возвращаюсь домой на отдых – нет.

– Почему ты позволяешь этой женщине, – вдруг гневно вырвалось у Кайт, – настраивать тебя против твоей собственной плоти и крови? Почему она вмешивается в давно заведенные в доме порядки?

Имхотеп счел нужным показать свою власть и заорал:

– Порядки в доме завожу я, а не ты! Вы все тут заодно – поступаете как хотите, устраиваетесь, как вам удобно. И когда я, хозяин этого дома, возвращаюсь из странствий, никто не уделяет должного внимания моим желаниям. Позволь тебе напомнить, что здесь хозяин я! Я постоянно думаю о вас, забочусь о вашем будущем – и где благодарность, где уважение к моим нуждам? Их нет. Сначала Себек ведет себя нагло и непочтительно, а теперь ты, Кайт, пытаешься меня в чем-то упрекать. Почему я обязан вас содержать? Поостерегись так разговаривать со мной, иначе я перестану вас кормить. Себек заявляет, что он уйдет. Вот и скажи ему, пусть уходит и прихватит с собой тебя и детей.

На мгновенье Кайт застыла. Ее неподвижное лицо совсем окаменело.

Потом она сказала совершенно бесстрастным голосом:

– Я уведу детей в дом…

Сделав шаг-другой, она остановилась около Нофрет.

– Это дело твоих рук, Нофрет, – еле слышно проронила она. – Я этого не забуду. Я тебе этого не забуду…

Глава 5

Четвертый месяц разлива, 5-й день

1

Совершив поминальный обряд, который надлежит исполнять жрецу – хранителю гробницы, Имхотеп вздохнул с облегчением. Все до мелочей было выполнено как подобает, ибо Имхотеп был человеком в высшей степени добросовестным. Он излил вино, воскурил благовония, совершил положенные приношения еды и питья душе умершего.

И вот теперь в примыкающем к гробнице прохладном гроте, где его ждал Хори, снова превратился в землевладельца и занялся делами. Они обсудили положение в хозяйстве, что и по какой обменной цене сейчас идет, какие доходы получены от сделок с зерном, скотом и лесом.

Спустя полчаса или около того Имхотеп с удовлетворением кивнул головой.

– У тебя отличная деловая хватка, Хори, – заметил он.

– Так и должно быть, Имхотеп, – улыбнулся Хори. – Недаром я уже много лет веду твои дела.

– И преданно мне служишь. Ладно, а сейчас мне хотелось бы с тобой посоветоваться. Речь пойдет об Ипи. Он жалуется, что все им командуют.

– Он еще очень молод.

– Но проявляет большие способности. Он считает, что братья не всегда к нему справедливы. Себек, по-видимому, груб и требует беспрекословного повиновения, а Яхмос чересчур робок и осторожен, что не может не раздражать. Ипи юноша горячий. Он не любит, когда ему приказывают. Более того, он говорит, что только я, его отец, имею на это право.

– Верно, – согласился Хори. – По-моему, это и порождает все недоразумения, которые не идут на пользу твоему хозяйству. Ты позволишь мне говорить откровенно?

– Разумеется, мой дорогой Хори. Твои слова всегда разумны и хорошо обдуманы.

– Тогда вот что я скажу тебе, Имхотеп. Когда ты уезжаешь, тебе следует оставлять здесь за себя человека, наделенного законными полномочиями.

– Я доверяю свои дела тебе и Яхмосу…

– Я знаю, что в твое отсутствие мы имеем право действовать от твоего имени, но этого недостаточно. Почему бы тебе не взять в совладельцы одного из сыновей, письменно засвидетельствовав его право на ведение твоих дел?

Имхотеп, нахмурившись, зашагал по залу.

– И кого же из моих сыновей ты предлагаешь? Себек умеет распоряжаться, но не умеет слушаться. Ему я не доверяю, у него дурной характер.

– Я имел в виду Яхмоса. Он твой старший сын. Человек он добрый, отзывчивый. И предан тебе.

– Да, характер у него хороший, но он чересчур уж уступчив. Со всеми соглашается. Конечно, будь Ипи постарше…

– Давать власть слишком молодому всегда опасно, – перебил его Хори.

– Верно-верно. Хорошо, Хори, я подумаю о том, что ты сказал… Яхмос, конечно, примерный сын, послушный…

– Тебе следовало бы всерьез над этим призадуматься, – мягко, но настойчиво сказал Хори.

– Что ты имеешь в виду, Хори? – внимательно взглянул на него Имхотеп.

– Только что я сказал, что опасно давать власть слишком молодому, – медленно произнес Хори. – Но не менее опасно слишком долго не давать власти.

– Ты хочешь сказать, что Яхмос привык выполнять приказания, а не приказывать сам? Пожалуй, в этом что-то есть. – Имхотеп вздохнул. – Да, нелегко править семьей. И особенно трудно совладать с женщинами. У Сатипи неукротимый нрав. Кайт никого вокруг не замечает. Но я
Страница 10 из 13

им объяснил, что к Нофрет они должны относиться с уважением. По-моему, могу я сказать…

Он замолчал. По узкой тропинке, задыхаясь, бежал раб.

– В чем дело?

– Господин, к берегу пристала фелюга[20 - Фелюга – небольшое парусное судно прибрежного плавания с косым четырехугольным парусом.], с сообщением из Мемфиса прибыл писец по имени Камени.

Имхотеп встревоженно поднялся на ноги.

– Опять неприятности! – воскликнул он. – Это столь же несомненно, как то, что бог Ра плывет в своей лодке по небесному океану. Нас ждут новые неприятности. Стоит мне дать себе поблажку, обязательно что-нибудь случается.

Он, стуча сандалиями, поспешил вниз по тропинке, а Хори сидел неподвижно и смотрел ему вслед.

На лице его была написана тревога.

2

Ренисенб от нечего делать бродила по берегу Нила, и вдруг она услышала шум и крик – к причалу бежали люди. Она последовала за толпой. В приближающейся к берегу фелюге стоял молодой человек, и на мгновенье, когда она увидела в ярком свете солнца его силуэт, сердце ее замерло.

Безумная, несбыточная надежда овладела ею.

«Хей! Хей вернулся из Царства мертвых».

И сама же посмеялась над собой за эту тщетную надежду. В ее воспоминаниях Хей всегда виделся ей в лодке, плывущей по Нилу, а этот молодой человек походил телосложением на Хея – вот ей и пришла в голову такая фантазия. Молодой человек оказался моложе Хея, у него были ловкие, изящные движения и веселое, приветливое лицо.

Юноша представился писцом по имени Камени из северных владений Имхотепа.

За хозяином дома послали раба, а Камени отвели в дом и предложили ему еду и питье. Вскоре появился Имхотеп и долго беседовал с писцом.

О чем они говорили, стало известно на женской половине дома благодаря Хенет, которая всегда приносила все новости первой. Ренисенб порой удивлялась, каким образом Хенет удавалось выведать и разузнать даже то, что хранилось в строжайшей тайне.

Камени, сын двоюродного брата Имхотепа, как выяснилось, служил у Имхотепа писцом. Он обнаружил подделку счетов, а поскольку дело было сложным и запутанным и в подлоге оказались замешаны управляющие, он счел за лучшее самому явиться сюда и обо всем доложить хозяину.

Ренисенб эта история мало интересовала.

Однако доставленное Камени известие переменило все планы Имхотепа – он стал срочно готовиться к отъезду. Отец намеревался было еще месяца два пробыть дома, но теперь решил, что чем скорее он отправится на север, тем лучше.

По этому случаю были созваны все обитатели дома и щедро наделены многочисленными наставлениями и поручениями. Следует делать то и это. Яхмос ни в коем случае не должен делать того-то и того-то. Себеку надлежит проявлять благоразумие в том-то. Как все это, думала Ренисенб, ей знакомо! Яхмос был само внимание, Себек мрачен и угрюм, Хори, как всегда, спокоен и деловит. От назойливых требований Ипи отец отмахнулся решительнее обычного.

– Ты еще слишком молод, чтобы самому распоряжаться средствами на твое содержание. Слушайся Яхмоса. Ему известны мои желания и воля. – Имхотеп положил руку на плечо старшего сына. – Я доверяю тебе, Яхмос. По возвращении мы продолжим разговор о том, чтобы сделать тебя совладельцем.

Яхмос расцвел от удовольствия. И даже расправил плечи.

– Смотри только, чтобы все было в порядке, пока меня здесь нет, – продолжал Имхотеп. – Пригляди, чтобы к моей наложнице относились с должным почтением. Ты за нее в ответе. Следи за порядком на женской половине дома. Заставь Сатипи прикусить язык. Присмотри, чтобы Себек должным образом наставлял Кайт. Ренисенб тоже должна быть вежлива и предупредительна по отношению к Нофрет. Кроме того, я не потерплю, чтобы с дорогой мне Хенет обращались дурно. Я знаю, что наши женщины ее недолюбливают. Но она уже давно живет среди нас, и ей по праву позволено говорить то, что кое-кому может быть не по сердцу. Она, конечно, не блистает ни красотой, ни умом, но нам она предана и, помните, всегда блюдет мои интересы. Я не позволю выказывать ей пренебрежение.

– Все будет так, как ты велишь, отец, – ответил Яхмос. – Правда, случается, Хенет болтает лишнее.

– Подумаешь! Все женщины болтают лишнее. И Хенет не больше других. Что касается Камени, то он останется здесь. У нас есть возможность содержать еще одного писца. Он будет помогать Хори. А вот насчет того земельного участка, который мы отдали в аренду женщине по имени Яаи…

Имхотеп перешел к делам по хозяйству.

Когда наконец все было готово к отплытию, Имхотепа вдруг одолели сомнения. Он отвел Нофрет в сторону и тихо спросил:

– Нофрет, ты довольна, что остаешься здесь? Может, тебе лучше поехать со мной?

Нофрет покачала головой и улыбнулась.

– Ты ведь скоро вернешься, – сказала она.

– Месяца через три, а может, и четыре. Кто знает?

– Вот видишь, скоро. А мне здесь будет хорошо.

– Я поручил Яхмосу и двум другим моим сыновьям выполнять каждое твое желание, – самоуверенно проговорил Имхотеп. – В случае малейшего твоего недовольства на их головы падет мой гнев.

– Они выполнят твой приказ, Имхотеп, не сомневаюсь. – Нофрет помолчала. – Кому, по-твоему, я могу полностью доверять? Кто по-настоящему тебе предан? Я не говорю о членах семьи.

– Хори. Мой дорогой Хори. Он поистине моя правая рука, человек разумный и выдержанный.

– Но он и Яхмос как братья, – задумчиво произнесла Нофрет. – Может…

– Тогда Камени. Он тоже писец. Я приставлю его к тебе в услужение. Если ты будешь чем-то недовольна, продиктуй ему письмо ко мне.

– Отличная мысль, – кивнула Нофрет. – Камени приехал из Северных Земель. Он знает моего отца. Твои родственники не смогут на него повлиять.

– И Хенет! – вспомнил Имхотеп. – Есть еще Хенет.

– Да, – с сомнением в голосе согласилась Нофрет, – еще есть Хенет. Быть может, ты поговоришь с нею сейчас, в моем присутствии?

– С удовольствием.

За Хенет послали, и она тотчас явилась, будто только этого и ждала. Она принялась сетовать по поводу отъезда Имхотепа. Но он прервал ее причитания:

– Да-да, моя дорогая Хенет, но от этого никуда не денешься. Я из тех людей, кому редко удается отдохнуть в тиши и покое. Я должен день и ночь трудиться на благо моей семьи, хотя это принимается как должное. А сейчас мне нужно всерьез поговорить с тобой. Я знаю, что ты служишь мне верно и преданно. А потому могу полностью тебе доверять. Охраняй Нофрет, она мне очень дорога.

– Тот, кто дорог тебе, господин, дорог и мне, – твердо заявила Хенет.

– Очень хорошо. Значит, ты будешь предана Нофрет всей душой?

Хенет повернулась к Нофрет, которая наблюдала за ней из-под полуопущенных век.

– Ты чересчур красива, Нофрет, – сказала она, – вот в чем беда. Поэтому все тебе завидуют. Но я присмотрю за тобой и буду передавать тебе все, что они говорят или замышляют. Можешь на меня рассчитывать!

Наступило молчание. Взгляды обеих женщин встретились.

– Можешь на меня рассчитывать, – повторила Хенет.

Улыбка, странная, загадочная улыбка тронула губы Нофрет.

– Да, – согласилась она, – я верю тебе, Хенет. И думаю, что могу на тебя рассчитывать.

Имхотеп громко откашлялся.

– Значит, мы договорились. Все в порядке. Улаживать дела – это я умею, как никто.

В ответ послышался сдержанный смешок. Имхотеп резко обернулся и увидел в дверях главного зала
Страница 11 из 13

свою мать. Она стояла, опираясь на палку, и казалась еще более высохшей и ехидной, нежели обычно.

– Какой у меня замечательный сын! – обронила она.

– Я должен спешить… Мне надо еще кое-что сказать Хори… – озабоченно пробормотал Имхотеп и так поспешно вышел из зала, что ему удалось не встретиться с матерью взглядом.

Иза повелительно кивнула головой Хенет, и та беспрекословно выскользнула из главных покоев.

Нофрет встала. Они с Изой смотрели друг на друга.

– Итак, мой сын оставляет тебя здесь? – спросила Иза. – Советую тебе ехать с ним, Нофрет.

– Он хочет, чтобы я осталась здесь.

Голос Нофрет был тихим и кротким. Иза коротко рассмеялась.

– И вправду, какой толк ему брать тебя с собой! Но почему ты не хочешь ехать – вот чего я не понимаю. Что задерживает тебя здесь? Ты жила в городе, много, наверное, путешествовала. Почему ты предпочитаешь остаться в этом скучном доме среди людей, которые, я буду откровенна, тебя не любят, более того, ненавидят?

– И ты меня ненавидишь?

– Нет, – покачала головой Иза, – у меня нет к тебе ненависти. Я уже старуха и, хотя плохо вижу, все же способна разглядеть красоту и любоваться ею. Ты красива, Нофрет, и мне приятно на тебя смотреть. Потому что ты красива, я не желаю тебе зла. Но послушай меня: поезжай в Северные Земли вместе с моим сыном.

– Он хочет, чтобы я осталась здесь, – повторила Нофрет.

В покорном тоне теперь явно слышалась насмешка.

– Ты остаешься здесь с какой-то целью, – резко сказала Иза. – Интересно с какой? Что ж, потом пеняй на себя. А пока будь осмотрительна и благоразумна. И никому не доверяй!

Она круто повернулась и вышла из зала. Нофрет стояла неподвижно. Медленно, очень медленно ее губы раздвинулись в усмешке, делая ее похожей на разозлившуюся кошку.

Глава 6

Первый месяц зимы, 4-й день

1

Ренисенб взяла себе в обычай почти каждый день подниматься наверх к гробнице. Иногда она заставала там Яхмоса и Хори, иногда одного Хори, а порой там вовсе никого не было, но всегда, поднявшись, Ренисенб испытывала странное чувство облегчения и покоя, едва ли не избавления от какой-то опасности. Больше всего ей нравилось, когда она находила у гробницы одного Хори. Ей была приятна его сдержанность: не любопытствуя ни о чем, он одобрительно принимал ее появление. Обхватив одно колено руками, она садилась в тени у входа в грот – обитель Хори – и устремляла взор на полосу зеленых полей, туда, где сверкали воды Нила, сначала бледно-голубые, потом в дымке желтовато-коричневые, а дальше кремово-розовые.

Первый раз она поднялась туда, когда ее вдруг охватило непреодолимое желание избавиться от женского общества. Ей хотелось тишины и дружеского участия, и она обрела их там. Это желание не исчезло и потом, но уже не из-за стремления бежать из дома, где царили суета и раздоры, а из-за ощущения, что грядет нечто более грозное.

– Я боюсь… – однажды сказала она Хори.

– Чего ты боишься, Ренисенб? – изучающе посмотрел на нее он.

– Ты как-то говорил про болезни, которые поражают плоды. И недавно мне пришло в голову, что то же самое происходит с людьми.

Хори кивнул головой:

– Значит, ты поняла… Да, Ренисенб, это так.

Неожиданно для себя самой Ренисенб сказала:

– Именно это происходит у нас в доме. К нам пришло зло. И я знаю, кто его принес. Нофрет.

– Ты так считаешь? – спросил Хори.

– Да, – энергично тряхнула головой Ренисенб, – да. Я знаю, о чем говорю. Послушай, Хори, когда я вернулась сюда к вам и сказала, что все в доме осталось по-прежнему, даже ссоры между Сатипи и Кайт, это была правда. Их ссоры, Хори, были ненастоящие. Они были для них развлечением, заполняли досуг, женщины не испытывали друг к другу неприязни. Но теперь все стало по-другому. Теперь они не просто ругаются, теперь они на самом деле стараются оскорбить друг друга и, когда видят, что цель достигнута, искренне радуются! Это страшно, Хори, страшно! Вчера Сатипи так разозлилась, что воткнула Кайт в руку длинную золотую булавку, а два-три дня назад Кайт опрокинула тяжелую медную кастрюлю с кипящим маслом Сатипи на ногу. Сатипи целый вечер бранит Яхмоса – ее слышно во всех покоях. Яхмос выглядит усталым и задерганным. А Себек ходит в деревню, знается там с женщинами и, возвратившись домой пьяным, кричит о том, какой он умный.

– Да, все это так, я знаю, – нехотя согласился Хори. – Но при чем тут Нофрет?

– Потому что это ее проделки. Она обронит одному одно, другому другое, но всегда что-нибудь обидное – вот тут-то все и начинается! Она как стрекало, которым подгоняют вола. И ведь знает, что говорить. Иногда мне кажется, что ей подсказывает Хенет…

– Да, – задумчиво сказал Хори. – Вполне может быть.

Ренисенб вздрогнула.

– Не люблю я Хенет. Противно смотреть, как она крадучись ходит по дому. Твердит, что предана нам всей душой, но кому нужна ее преданность? Как могла моя мать привезти ее сюда и так привязаться к ней?

– Мы знаем об этом только со слов самой Хенет, – сухо отозвался Хори.

– И с чего это Хенет так полюбила Нофрет, что ходит за ней по пятам, прислуживает ей и что-то нашептывает? О Хори, если бы ты знал, как мне страшно! Я ненавижу Нофрет! Хорошо бы она куда-нибудь уехала! Она красивая, но жестокая и плохая!

– Какой ты еще ребенок, Ренисенб. – И тихо добавил: – Она идет сюда.

Ренисенб повернула голову и увидела, как по крутой тропинке, что шла вверх к гробнице, поднимается Нофрет. Она чему-то про себя улыбалась и тихо напевала. Дойдя до того места, где они сидели, она огляделась вокруг. На лице ее было написано лукавое любопытство.

– Вот, значит, куда ты бегаешь ежедневно, Ренисенб.

Ренисенб сердито молчала, как ребенок, тайное убежище которого оказалось раскрытым.

Нофрет огляделась.

– А это и есть знаменитая гробница?

– Совершенно верно, Нофрет, – ответил Хори.

Она взглянула на него и улыбнулась своей хищной улыбкой.

– Она, верно, приносит тебе недурной доход, а, Хори? Ты ведь человек деловой, я слышала, – со злой насмешкой добавила она, но на Хори это не произвело впечатления. Он по-прежнему улыбался ей своей тихой, степенной улыбкой.

– Она приносит недурной доход всем нам… Смерть всегда кому-нибудь выгодна…

Нофрет вздрогнула, обежала взглядом столы для приношений, вход в усыпальницу и ложную дверь.

– Я ненавижу смерть! – воскликнула она.

– Напрасно, – тихо проговорил Хори. – Смерть – главный источник богатства у нас в Египте. Смерть оплатила украшения, что на тебе надеты, Нофрет. Смерть тебя кормит и одевает.

– Что ты имеешь в виду? – не сводила с него глаз Нофрет.

– Имхотеп – жрец «ка», он совершает заупокойные обряды. Все его земли, весь его скот, лес, лен и ячмень дарованы ему за то, что он служит душе умершего. – Он помолчал, а потом задумчиво продолжал: – Странные люди мы, египтяне. Мы любим жизнь и потому очень рано начинаем готовиться к смерти. Вот куда идет богатство Египта – в пирамиды, в усыпальницы, в земельные наделы, которые придаются гробницам.

– Перестань говорить о смерти! – крикнула Нофрет. – Я не хочу этого слышать.

– Потому что ты настоящая египтянка, потому что ты любишь жизнь, потому что… и ты порой чувствуешь, что смерть бродит где-то поблизости…

– Перестань!

Она едва не набросилась на него. Потом, пожав плечами, отвернулась и
Страница 12 из 13

пошла вниз по тропинке.

Ренисенб вздохнула с облегчением.

– Как хорошо, что она ушла, – с наивной откровенностью проговорила она. – Ты ее напугал, Хори.

– Пожалуй… А ты тоже испугалась, Ренисенб?

– Нет, – не совсем уверенно произнесла Ренисенб. – Все, что ты сказал, – чистая правда, только я почему-то раньше об этом не задумывалась: ведь мой отец священнослужитель души усопшего.

– Весь Египет одержим мыслями о смерти! – с внезапной горечью воскликнул Хори. – И знаешь почему, Ренисенб? Потому что мы верим только в то, что видим, а думать не умеем и боимся представить себе, что будет с нами после смерти. Вот и воздвигаем пирамиды и гробницы, укрываясь в них от будущего и не надеясь на богов.

Ренисенб с удивлением смотрела на него.

– Что ты говоришь, Хори? У нас ведь так много богов, так много, что я не в силах их всех запомнить. Только вчера вечером мы вели разговор о том, кому какой из богов больше нравится. Себеку, оказалось, Сехмет[21 - Сехмет – богиня войны и палящего солнца, воинственная львицеголовая супруга бога Птаха.], а Кайт молится богине Мехит[22 - Мехит – местная богиня, покровительница семьи, богиня-львица, иногда отождествлялась с богиней Хатор.]. Камени всем богам предпочитает Тота[23 - Тот – бог мудрости, счета и письма, изображался с головой птицы ибис.] – ну конечно, ведь он писец. Сатипи верит в коршуноголового Гора[24 - Гор – бог охоты, изображался с головой коршуна.] и нашу здешнюю богиню Меритсегер[25 - Меритсегер – змееподобная богиня пустыни, охраняющая также кладбища и покой усопших.]. Яхмос сказал, что поклоняется Птаху, потому что он творец всего на земле. Я больше других люблю Исиду[26 - Исида – жена-сестра Осириса, богиня плодородия, воды и ветра, охранительница семьи.]. А Хенет утверждает, что лучше всех наш местный бог Амон[27 - Амон – бог солнца в Фивах, по мере возвышения Фив стал одним из главных богов всех египтян Амоном-Ра, и культ его распространялся на весь Египет.]. По ее словам, среди жрецов ходит поверье, что в один прекрасный день Амон станет самым могущественным богом в Египте, поэтому она приносит жертвы ему, хотя пока он совсем не главный бог. И затем есть Ра, бог солнца, и Осирис, перед которым взвешивают на весах сердца умерших.[28 - Описание такого суда имеется в некоторых дошедших до нас древнеегипетских памятниках: на одну чашу божественных весов кладется сердце покойного, а на другую фигура богини истины Маат или ее символ – перышко; если сердце перетягивает истину – грешника пожирает чудовище, сидящее около весов, если же чаши весов уравновешены, покойник считается оправданным и отправляется в блаженную страну.]

Ренисенб с трудом перевела дыхание и умолкла. Хори улыбался.

– А в чем, Ренисенб, различие между богом и человеком?

Она опять удивилась.

– Боги умеют творить чудеса.

– И это все?

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, Хори.

– Я хочу сказать, что тебе бог, по-видимому, представляется только мужчиной или женщиной, которые способны делать то, чего не могут делать обычные люди.

– Странно ты рассуждаешь! Я не понимаю тебя.

Она озадаченно смотрела на него, а когда взглянула вниз в долину, ее внимание привлекло нечто иное.

– Посмотри! – воскликнула она. – Нофрет беседует с Себеком. Она смеется. – И вдруг ахнула. – Нет, ничего. Мне показалось, что он хочет ее ударить. Она пошла в дом, а он поднимается сюда.

Явился Себек, мрачный, как грозовая туча.

– Пусть крокодил сожрет эту женщину! – выкрикнул он. – Мой отец сделал большую, чем всегда, глупость, взяв ее себе в наложницы.

– Чем она тебе так досадила? – поинтересовался Хори.

– Она, как всегда, оскорбила меня! Спросила, поручил ли мне отец и на этот раз торговать лесом. Я готов был задушить ее.

Он походил по площадке и, подобрав камень, швырнул его вниз в долину. Потом тронул камень покрупнее, но отскочил, когда свернувшаяся в клубок под камнем змея подняла голову. Она, шипя, вытянулась, и Ренисенб увидела, что это кобра.

Схватив тяжелую палку, Себек яростно бросился на змею и, хотя первым же удачным ударом переломил ей хребет, все равно продолжал с остервенением бить по ней палкой, откинув голову и что-то злобно бормоча сквозь зубы. Глаза его сверкали.

– Перестань, Себек! – крикнула Ренисенб. – Перестань! Она уже мертвая.

Себек остановился, забросил подальше палку и рассмеялся.

– Одной ядовитой змеей меньше на свете.

И снова расхохотался. Он заметно повеселел и зашагал вниз по тропинке.

– По-моему, Себеку нравится убивать, – тихо заметила Ренисенб.

– Да, – не выказав удивления, проговорил Хори, по-видимому, лишь подтверждая то, что давно знал. Ренисенб повернулась к нему.

– Змей надо бояться, – произнесла она. – Но какой красивой была эта кобра…

Она не могла отвести глаз от растерзанной змеи. Почему-то сердце ее пронзило острое сожаление.

– Я помню, когда мы все еще были детьми, – не спеша заговорил Хори, – Себек подрался с Яхмосом. Яхмос был на год старше, но Себек крупнее и сильнее. Он схватил камень и принялся бить Яхмоса по голове. Прибежала ваша мать и разняла их. Я помню, как она кричала: «Нельзя этого делать, Себек, нельзя, это опасно. Говорю тебе, это опасно!» – Он помолчал и добавил: – Она была очень красивая… Я понимал это еще в детстве. Ты похожа на нее, Ренисенб.

– Правда? – обрадовалась Ренисенб. И спросила: – А Яхмос сильно пострадал?

– Нет, хотя поначалу казалось, что сильно. Зато Себек на следующий день заболел. По-видимому, чем-то отравился, но ваша мать сказала, что это из-за его злости и жаркого солнца. Стояла самая середина лета.

– У Себека ужасный характер, – задумчиво проронила Ренисенб.

Она снова бросила взгляд на мертвую змею и, вздрогнув, отвернулась.

2

Когда Ренисенб подошла к дому, на галерее сидел Камени со свитком папируса. Он пел. Она остановилась и прислушалась к словам песни.

В Мемфис хочу поспеть и богу Пта взмолиться:

– Любимую дай мне сегодня ночью!

Река – вино!

Бог Пта – ее тростник,

Растений водяных листы – богиня Сехмет,

Бутоны их – богиня Иарит[29 - Иарит – богиня-змея, охранительница власти фараонов.], бог Нефертум[30 - Нефертум – бог растительности, бог-младенец, родившийся в цветке лотоса.] —

цветок.

Блистая красотой, ликует Золотая,[31 - Золотая – эпитет богини любви и радости Хатор.]

В лучах зари. Вдали Мемфис,

Как чаша с померанцами[32 - Померанец – вечнозеленое деревце из семейства рутовых, родом из тропической Азии, из золотистых горько-кислых плодов которого получают эфирные масла.], поставлен

Рукою бога для нее, прекрасной.

Он поднял глаза и улыбнулся.

– Тебе нравится моя песня, Ренисенб?

– А что это такое?

– Это любовная песня, которую поют в Мемфисе.

И, не спуская с нее глаз, тихо повторил:

В Мемфис хочу поспеть и богу Пта взмолиться:

– Любимую дай мне сегодня ночью!

Лицо Ренисенб залилось краской. Она вбежала в дом, едва не столкнувшись с Нофрет.

– Почему ты так спешишь, Ренисенб?

В голосе Нофрет звучало раздражение. Ренисенб удивленно взглянула на нее. Нофрет не улыбалась. Лицо ее было мрачно-напряженным, руки стиснуты в кулаки.

– Извини, Нофрет, я тебя не разглядела. Здесь в доме темно, когда входишь со света.

– Да, здесь темно… – Нофрет секунду помолчала. – Куда приятнее побыть на галерее и
Страница 13 из 13

послушать, как Камени поет. Он ведь хорошо поет, правда?

– Да. Да, конечно.

– Но ты не стала слушать. Камени будет огорчен.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/agata-kristi/smert-prihodit-v-konce/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Из-за скудости достоверных сведений из истории Древнего Египта и невозможности их точного датирования история этой страны условно делится на пять периодов – царств: Раннее, Древнее, Среднее, Новое и Позднее. В пределах этих крупных временных отрезков события обозначаются обычно не по столетиям, а по династиям правивших тогда царей – фараонов, списки которых включают тридцать династий. Судя по указаниям, содержащимся в тексте (две тысячи лет до н. э., период XI династии), события, описываемые в романе, можно в целом отнести к эпохе Среднего царства. Начало этой эпохи было смутным временем в истории Древнего Египта: Северный и Южный Египет были разъединены, более того, и Север и Юг были раздроблены на мелкие княжества – номы, и номархи вели между собой борьбу за власть. Преодолеть междоусобицы и воссоединить всю страну удалось лишь в пору правления фараонов XII династии, когда в Египте на время воцарились стабильность и процветание.

2

«Метрополитен» – один из крупнейших музеев мира, основанный в Нью-Йорке в 1870 году и обладающий замечательной коллекцией произведений искусства древних цивилизаций, в том числе египетской.

3

В древнеегипетской религии важное место занимали мифы о загробной жизни. Согласно верованиям египтян, человек состоит из нескольких сущностей, в частности тела, души и невидимого двойника «ка», который рождается и живет вместе с человеком. Чтобы обеспечить вечную жизнь после смерти, следовало сохранить все сущности человека. Тело сохранялось с помощью мумифицирования; пристанищем для «ка» должны были служить усыпальницы (от огромных пирамид у фараонов и знати до скромных гробниц у земледельцев и слуг), в которые помещалось все, что было нужно человеку при жизни. Судьба души человека решалась на суде богов: ее либо пожирало за грехи чудовище, либо она отправлялась в страну блаженства.

4

Подобное семантическое развитие данных слов отражает, по-видимому, существовавшую некогда систему семейно-брачных отношений, при которой допускались браки между кровными родственниками одного поколения.

5

Северные Земли – номы (княжества), расположенные в дельте Нила (Нижний Египет), в отличие от Южных Земель, расположенных в верхнем течении Нила (Верхний Египет).

6

Осирис – одна из важнейших фигур в религии древних египтян, общеегипетский бог сил природы, главный в загробном мире, председательствующий в суде богов при определении участи душ умерших.

7

Лотос – водяная лилия, ассоциировавшаяся у египтян с Нилом, источником жизни.

8

Мак – растение, из семян которого добывается опиум и которое у многих народов является символом забвения, сна или смерти.

9

Папирус – травянистое растение, в изобилии произраставшее в дельте Нила, из стеблей которого в древности изготавливался писчий материал; рукопись на нем также называлась папирусом.

10

Мера – старинная единица измерения сыпучих тел, равная 26,238 литра.

11

Гераклеополь – город на Ниле в Верхнем Египте; в конце Древнего царства был столицей Египта, которая потом переместилась в Фивы.

12

Птахотеп (Птаххетеп) – по преданию, сановник фараонов V династии, автор поучений, которые дошли до нас в списках Нового царства.

13

Здесь и далее стихи в переводе В. Потаповой.

14

Фал – снасть, служащая для подъема и спуска парусов.

15

Себек – бог воды и разлива Нила, изображавшийся с головой крокодила.

16

Нейт – богиня воды и моря, войны и охоты.

17

Ра – бог солнца, игравший одну из ключевых ролей в пантеоне древнеегипетских богов.

18

Сердолик – полудрагоценный поделочный камень, обычно желтый, оранжевый или дымчатый.

19

Хатор (в других местах Баст, Пахт и т. д.) – богиня любви и брачного плодородия; ее священным животным была кошка, и сама богиня изображалась с головой кошки.

20

Фелюга – небольшое парусное судно прибрежного плавания с косым четырехугольным парусом.

21

Сехмет – богиня войны и палящего солнца, воинственная львицеголовая супруга бога Птаха.

22

Мехит – местная богиня, покровительница семьи, богиня-львица, иногда отождествлялась с богиней Хатор.

23

Тот – бог мудрости, счета и письма, изображался с головой птицы ибис.

24

Гор – бог охоты, изображался с головой коршуна.

25

Меритсегер – змееподобная богиня пустыни, охраняющая также кладбища и покой усопших.

26

Исида – жена-сестра Осириса, богиня плодородия, воды и ветра, охранительница семьи.

27

Амон – бог солнца в Фивах, по мере возвышения Фив стал одним из главных богов всех египтян Амоном-Ра, и культ его распространялся на весь Египет.

28

Описание такого суда имеется в некоторых дошедших до нас древнеегипетских памятниках: на одну чашу божественных весов кладется сердце покойного, а на другую фигура богини истины Маат или ее символ – перышко; если сердце перетягивает истину – грешника пожирает чудовище, сидящее около весов, если же чаши весов уравновешены, покойник считается оправданным и отправляется в блаженную страну.

29

Иарит – богиня-змея, охранительница власти фараонов.

30

Нефертум – бог растительности, бог-младенец, родившийся в цветке лотоса.

31

Золотая – эпитет богини любви и радости Хатор.

32

Померанец – вечнозеленое деревце из семейства рутовых, родом из тропической Азии, из золотистых горько-кислых плодов которого получают эфирные масла.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.

Adblock
detector