Сокровища Кенигсберга читать онлайн - Александр Косарев

Сокровища Кенигсберга

Александр Григорьевич Косарев

О том, что под Калининградом, бывшим Кенигсбергом, существует система разветвленных и хорошо укрепленных катакомб, знают немногие. Но еще меньше людей знают о том, что прятали в этих катакомбах гитлеровцы в период Второй мировой войны. Возможно, следы знаменитой Янтарной комнаты ведут именно в эти подземелья.

Очередная книга удачливого русского кладоискателя и путешественника, писателя Александра Косарева повествует обо всех перипетиях напряженного соревнования кладоискателей с сотрудниками спецслужб в поисках сокровищ.

Александр Косарев

Сокровища Кенигсберга

Прошлое не уходит, оно просто прячется в тень…

Пролог

«Под Калининградом нет никаких подземных ходов». – Директор областного историко-художественного музея.

«Когда я был мальчишкой, а приехал я в Калининград в 1952 году, то бегал от Северного вокзала до мясокомбината по подземному ходу, а ребята постарше лазили и в более глубокие коридоры». – Калининградский пенсионер.

«У-у, здесь эти подземные бомбоубежища тянутся на целый километр. В них прятались работавшие на авиазаводе немцы во время авианалетов». – Случайный собеседник на улице.

«Все укрепления по Литовскому валу, проспекту Калинина, Гвардейскому проспекту, площади маршала Василевского соединены единой подземной транспортной системой. Говорят, что она проходит даже под Преголью». – Историк, сотрудник историко-художественного музея.

«Когда мы вернемся в Кенигсберг, то уже через месяц на наших подземных заводах начнется выпуск самолетов и танков». – Бывший главный архитектор Кенигсберга.

Часть первая

Глава первая

Неожиданная встреча в Стамбуле

В ноябре 1996 года я по делам крохотной пароходной компании Инморсервис оказался в Стамбуле. Промотавшись полдня со своим шефом по разным строительным организациям в поисках подходящего для наших нужд разборного склада, мы вернулись с ним на свой корабль для того, чтобы перевести дух, а заодно и пообедать. Уже сидя за столом и доедая окрошку, я заметил, что шеф внезапно помрачнел, с досадой оттолкнул тарелку и повернулся ко мне.

– Александр Григорьевич, самое-то главное мы с тобой и забыли!

– Что же именно? – поинтересовался я, отодвигая пустую тарелку и принимаясь за свиную отбивную.

– Машинку моему внуку купить забыли, вот что! Я ведь ему твердо обещал, а обманывать молодое поколение, согласитесь, совершенно непорядочно.

– В чем же дело? – удивился я, – времени у нас до отхода навалом, слона можно купить из местного зоопарка.

– Это у тебя его навалом, – отпарировал шеф, – а мне в три часа надо успеть в банк, а после четырех глава агентирующей фирмы, ну тот, что утром приходил, приглашал на фуршет, тоже, понимаешь, неудобно не явиться.

– Евгений Михайлович, – поспешил я его успокоить, – мое присутствие в банке, как я понимаю, совершенно излишне, да и на фуршет меня не приглашали, так что я вполне могу смотаться в «Галерею» и выбрать там что-нибудь подходящее для вашего Мишки.

Шеф разом повеселел:

– Вот и прекрасно, ты здорово меня в этом случае выручишь. Только смотри, покупай самую навороченную и обязательно с радиоуправлением!

– Нет проблем, – бодро ответил я, – будет вашему внуку к вечеру «тачка».

После фруктового десерта, тщательно вытерев салфеткой руки, Евгений Михайлович вынул бумажник и отсчитал мне несколько двадцатидолларовых купюр.

– Вот, возьми. Поезжай туда на такси и особо-то не торопись. Считай себя свободным до отхода. Только не забудь, что в восемь вечера таможенные власти поднимаются на борт, так что не опоздай.

– Не волнуйтесь, – сказал я, вставая из-за стола и засовывая деньги во внутренний карман куртки, – не подведу.

На том мы тогда и расстались. Я не стал откладывать порученное мне дело в долгий ящик и, поднявшись из корабельного ресторана на палубу, быстро направился к трапу. Предупредив вахтенного о своем отсутствии, я спустился на забитую, как всегда, людьми и машинами пристань стамбульского пассажирского порта Каракей. Пройдя через здание морского вокзала и помахав «карточкой гостя» кучке мирно балагурящих турецких таможенников, я вышел к искренне любимой всеми российскими «челноками» кондитерской, где в любое время дня и ночи продавалась наисвежайшая пахлава. Покупать я ее, конечно, не стал (перемажешься весь медом. Где потом отмываться?). Встал на углу узкого стамбульского тротуарчика и сделал рукой интернациональный, понятный таксистам всего мира жест. Не прошло и нескольких секунд, как рядом затормозил канареечно-желтый корявого вида «фиат» турецкой сборки, повсеместно использующийся здесь в качестве такси. На вопросительный кивок водителя я крикнул: «Галерея». Вторым кивком он пригласил меня садиться. Ехать было довольно далеко, поскольку этот самый дорогой и фешенебельный магазин Стамбула располагается на приличном расстоянии от исторического центра города. Откинувшись на заднем сиденье, я с интересом наблюдал суетливую заграничную жизнь, удивляясь про себя тому, что на столь узких, забитых машинами улочках происходит аварий меньше, чем на широких проспектах нашей столицы. Наконец мы доехали до указанного адреса. Расплатившись, я двинулся вверх по ступеням в этот храм торговли, краем глаза наблюдая, как мой таксист пристраивается к длинной очереди свободных машин, видимо, питая в душе надежду отвезти меня через некоторое время обратно в порт и таким образом еще немного заработать. Только его мечтам в этот день не суждено было осуществиться.

Магазин «Галерея», надо заметить, довольно необычен для Стамбула и выделяется среди других строений своей нетипичной, я бы даже сказал европейской, архитектурой. Хотя он и выглядит одноэтажным, на самом деле имеет два этажа, причем один из них – подземный. Но, конечно, более всего этот турецкий ГУМ славится едва ли не единственным в городе искусственным катком, на котором вовсю резвится турецкая малышня, пока их родители бродят по роскошным бутикам, расположенным по обе стороны широченного коридора этого уникального здания. Рысью пробежавшись по верхнему длиннющему этажу, я добрался до того места, где центральный коридор расходился по трем направлениям. Здесь-то и находился большой детский отдел, набитый игрушками всех сортов и размеров, ну и конечно детьми, что вполне естественно. Довольно быстро я подобрал внуку начальника роскошный гоночный автомобиль китайского производства, комплект батареек к нему, расплатился за покупку и поспешил на выход. Торопился я неслучайно. На неожиданно выдавшийся свободный вечер у меня в уме созрел целый стратегический план. Первым пунктом в нем значилось быстрое возвращение с покупкой на корабль. Вторым же и самым главным пунктом было задумано пригласить давно приглянувшуюся мне бортпроводницу на прогулку по вечернему Стамбулу с непременным посещением той самой кондитерской с жутко вкусной пахлавой. Я уже приближался к выходу из «Галереи», когда услышал явно обращенный ко мне окрик:

– Алекса-андр! Стой, подожди!

Сделав по инерции еще пару шагов, я резко остановился и повернулся в сторону этого голоса. Уж очень мне была знакома и эта интонация, и эта манера слегка тянуть

слова. Но встретить его здесь – не может быть! Однако это был именно он, Юрка-переводчик.

– Юра, голубчик, какими судьбами? – раскинул я руки для братского объятия.

– Да вот, Алекса-андр, – в свою очередь выпустил он из руки чемодан, – судьба играет с человеком, а человек, как ты прекрасно знаешь, играет на трубе.

Мы крепко обнялись. Вот уж действительно странно и причудливо соединяла нас судьба. Первый раз мы, два москвича, встретились и познакомились на Камчатке во время прохождения срочной службы в полку ОСНАЗ ГРУ СССР в 1976 г. И уж куда только не забрасывала потом нас с ним военная необходимость. Вторая наша с ним встреча случилась во Вьетнаме на восстанавливаемом с помощью СССР крупном машиностроительном заводе Ханоя. А третий раз мы совершенно случайно встретились в 1982 году в Ливийской пустыне. Столкнулись мы, можно сказать, нос к носу на единственной улочке небольшого строительного поселка, носящей странное название Тюринштрассе, видимо в честь генерального директора возводимого неподалеку секретного объекта.

– Да, нас с тобой заносит по жизни только в экзотические места, – шутили мы с ним тогда.

И вот теперь еще одна неожиданная встреча здесь, в самом шикарном стамбульском магазине. Я немного отстранился, чтобы разглядеть его как следует. Юра всегда-то был франтоват, но сейчас он выглядел ну просто как лондонский денди. Шикарный костюм, пятисотдолларовые ботинки, часы от «Картье» с золотым браслетом и в довершение всего вишневого цвета чемодан из настоящей крокодиловой кожи, скромно стоявший у его ноги.

– Слушай, да на тебя прямо страшно взглянуть, – сделал я ему посильный комплимент. – Ты, наверное, женился не меньше чем на принцессе.

Юрий в ответ только ухмыльнулся:

– Ну, положим, только на баронессе, но если ты думаешь, что это она мне шмоток накупила, то сильно заблуждаешься.

– Как? – восторженно завопил я на весь магазин, – неужели ты, старый холостяк, наконец женился! А мы-то, ближайшие, можно сказать, соратники и не знаем ничего. Нет, брат, ты не прав! Давай-ка колись скорее, – затормошил я его, – выдавай на-гора государственные секреты. Кто она? Когда это случилось? Зачем ты здесь?

– Погоди, постой, не так быстро, – сказал он, опуская руку мне на плечо, – у тебя, кстати, время-то на сегодняшний вечер есть или как?

Я взглянул на свои изодранные в боях и походах часы и решил, что ради такого случая прогулку с симпатичной девушкой можно на некоторое время и отложить.

– Четыре часа у меня верных, – ответил я без малейшего колебания, – корабль без меня все равно не уйдет, ну а ты, Юрко, сам-то временем располагаешь?

Он вновь как-то очень загадочно усмехнулся:

– Не волнуйся, Саня, МОЯ яхта без меня тоже не уйдет!

После этих его слов я просто потерял дар речи. Крокодиловый чемодан, МОЯ яхта, часы с бриллиантами, естественно, меня просто распирало от любопытства. И тут, надо отдать ему должное, Юрий, сразу поняв мое нетерпение, подумал несколько секунд и предложил:

– А не посидеть ли нам с тобой, старина, вон там, у каточка? Здесь, право, есть чем достойно отметить нашу встречу.

Моих возражений, естественно, не последовало. Мы подхватили нашу поклажу и двинулись вниз по широкой, идущей полукругом лестнице.

Не знаю, сами ли турки проектировали эту «Галерею» или приглашали кого, но эта казалось бы простенькая идея с искусственным катком у них удалась великолепно. Собственно, лед был только приманкой, и все дети катались на нем за сущие гроши. Но ледяное пространство было окружено довольно широким кольцом небольших круглых столиков со стульчиками, за которыми сидели весьма упитанные и хорошо одетые аборигены и еще более щегольски одетые иностранцы, и все с удовольствием смотрели на каток. Причем, если первые со вполне понятным интересом глядели на своих детей и внуков, то пришельцы из других стран просто смотрели на прохладу льда, что вполне естественно во время обычной турецкой жарищи. Но, следуя восточной традиции, просто так сидеть за столиком в турецких харчевнях не принято. Вот по этой-то причине столики были окружены по периметру сплошным кольцом баров, закусочных и мини-ресторанчиков, в которых представитель любой расы и вероисповедания мог найти все и для души и для желудка.

Подобрав себе удобный столик у самой ледяной арены, мы сложили свои вещи на два свободных стула и двинулись на осмотр выставленного для всеобщего обозрения кулинарного великолепия. Дойдя до стойки со всевозможными напитками, Юра остановился.

– Ты, надеюсь, не против «подзакусить» по маленькой?

– Только если по маленькой, – охотно поддержал я его предложение.

– Может быть, возьмем с тобой для начала «африканский набор»? – предложил он.

(На нашем языке это означало литровую бутылку джина «Гордон», четыре банки ледяного тоника и дюжину пива «Хольстен».)

– Да я, Юр, пожалуй, весь набор не потяну, – смущенно пробормотал я, вытаскивая из кармана несколько смятых долларовых бумажек.

– Алекса-а-ндр, – досадливо сморщился он, увидев мои «капиталы», – я тебя умоляю! Сегодня угощение исключительно за мной, и поверь, это ничуть тебя не унизит. А ты, если, конечно, захочешь, даже сможешь оказать мне огромную услугу. Напиши о том, о чем я тебе сейчас поведаю. Рассказ напиши или лучше всего книгу, этим ты с меня точно целую кучу грехов скостишь.

Я удивленно поднял брови.

– Понимаешь, Сань, – предпочел он не замечать мое недоумение, – остался я кое-кому должен в России, да, видно, долг вернуть смогу нескоро, а как прочтут ТАМ твою книгу мои «кредиторы», так, может быть, поймут, в каком я оказался переплете, и простят меня хотя бы еще на годок.

– Какую еще книгу? – замахал я руками, – ты же меня знаешь, я ведь не писатель!

– Ну-ну, не скромничай, я ведь прекрасно помню, какие ты письма сочинял всем нашим девушкам в армии.

– Да-а, когда это было. И письма, согласись, все-таки не книга.

– Книгу не книгу, а рассказ ты точно напишешь, тут никаких сомнений и быть не может. Ладно, это я так, к слову. Давай лучше займемся делом.

И мы занялись. Минут через десять наш столик буквально ломился от выпивки и закуски. Юрий свинтил крышку с горлышка «Гордона», налил в наши стаканы на треть, плеснул туда «Швепса» и выжал в каждый по половинке лимона.

– Как, старый вояка, узнаешь наш любимый, лимонный, номер два?

– Еще бы. Наши желудки во Вьетнаме, как мне кажется, только он один и спасал от окончательного разрушения местными блюдами.

– Ну, все, поехали. За дружбу!

– За боевую дружбу!

Мы поднялись и выпили до дна. Сидевшие неподалеку от нас турки одобрительно зашелестели.

– Ух, хорошо пошла, – шумно выдохнул он, – а теперь, коли тебе так интересно, послушай, Саня, о моих недавних приключениях, – слушай и удивляйся, если еще не разучился.

Такими словами предварил свое повествование мой старый приятель Юрий Сорокин. Он устроился удобнее, пододвинул ко мне тарелку с нарезанным кубиками фруктовым тортом и, пополнив наши стаканы, начал.

– Расскажи мне какой-нибудь провидец несколько лет назад, что со мной вскоре произойдет, я хохотал бы над ним до упаду. Но, как говорится, против фактов не попрешь. Да ты и сам сейчас сможешь по достоинству оценить произошедшие со мной четыре года назад

события.

Глава вторая

Завещание старого танкиста

– Вся эта фантастическая история началась, как я прекрасно помню, двадцать третьего декабря 1991 года. Отец мой, Александр Иванович, был тогда уже очень плох. Он все меньше выходил на улицу, и все больше сидел на диване с газетой, и не столько читал ее, как мне часто казалось, сколько прятался за ней от мамы и от меня, не хотел показывать, как ему плохо и больно. И вот в ТОТ день, а это была суббота, он, как обычно, мусолил в углу дивана свою «Правду», а я сидел за столом возле буфета, ну, ты представляешь где, и копался в забарахлившем магнитофоне. Мама только что ушла в магазин, и мы с отцом были в квартире одни. Внезапно он закряхтел, отложил свое чтиво в сторону и уставился прямо на меня.

– Что, пап, – спросил я его, не прекращая своего занятия, – принести тебе что-нибудь? Тут я отложил отвертку и взглянул на него. Отец сидел, весь напружинившись и подавшись вперед, ко мне, но смотрел почему-то не в мои глаза, а вроде бы сквозь меня, куда-то очень далеко, поверх моей головы, в такие, видимо, дали, в какие мы, в нашей суетной жизни, не слишком часто заглядываем. Видя его состояние, я даже не решился встать и подойти к нему, понимая, что он сейчас очень далеко от нашей убогой «хрущовки». Наконец он как бы очнулся и, словно бы в некотором недоумении, обвел глазами комнату.

– Юра, – тихо попросил он, – мальчик мой, подойди сюда, присядь.

Я вскочил и приблизился к дивану.

– Что, папа, тебе плохо?

– Сыночек, – продолжал он, не замечая моего вопроса, – я, наверное, уже недолго протяну на этом свете и должен сейчас передать тебе одну тайну, которую я долго хранил ото всех. Но ты пообещай мне, Юрик, что никому не расскажешь о ней сейчас, а только после моей смерти можешь ее открыть кому-либо. – Он смахнул выкатившуюся из левого глаза слезу:

– И не раньше, чем через семь лет как похороните меня.

– Конечно, папа, как скажешь. Да ты не волнуйся так, – забормотал я, ощущая, что спина у меня покрывается холодной испариной, – и, пожалуйста, не надо думать об этом.

Он накрыл своей прохладной ладонью мою руку и грустно улыбнулся.

– Всю войну смерть ходила рядом со мной, Юрочка, и я ее не боюсь, нет, просто жалко вас с Валей покидать. Но ты слушай, слушай. Про то, о чем ты сейчас узнаешь, не знает, наверное, уже никто на этой земле.

Историю, услышанную мною в тот день, я изложил в виде книги, в которую, по мере ее написания, включил не только рассказ моего друга, но и другие, не менее интересные, на мой взгляд, документы и материалы, попавшие ко мне во время работы над этой темой.

3 АПРЕЛЯ 1945 г.

– Эй, капитан, ты где? Сорокин, вылезай сейчас же, – загремел рядом с иссеченным шрамами танком под номером 302 зычный голос командира полка Грошева.

Александр Иванович Сорокин – командир отдельного батальона огневой поддержки, проверявший в этот момент вместе с инженером Николаем Уховым качество сварки на опорном катке поврежденного накануне танка, проворно вылез из-под днища своего КВ и вытянулся перед полковником.

– Здорово, капитан, – протянул ему руку Грошев, не смущаясь тем, что комбат изрядно перепачкался во время утренней инспекции своих боевых машин, – готовься принять к себе пополнение.

– Всегда рады, а что дают?

– Вот-вот, сразу видно, что коренной рязанец, – загоготал полковник. – Еще здрасте не сказал, а уже: что дают? Ты, Сорокин, ей-богу, молодец. Такие орлы на войне не пропадают. Пойдем-ка, брат, со мной.

Он повернулся и, сопровождаемый капитаном, торопливо пошел в сторону наспех вырытой на небольшой лесной поляне штабной землянки.

– Только что пришла депеша из штаба фронта, – продолжил он, размахивая для пущей убедительности правой рукой, – из резерва Ставки выделяют для нас как для группы прорыва два десятка новых машин и среди них три тяжелых новейших танка ИС-2. Я их решил в твой батальон отдать. Не возражаешь?

– Никак нет, кто же от такого подарка откажется.

– Вот и замечательно. Бери с собой водителей да инженеров, двух, а хотя бы и трех, и быстренько двигайте с ними на станцию Пиново, там уже наш эшелон стоит на запасных путях.

К двенадцати часам дня капитан Сорокин с сопровождающей его командой уже разговаривал с запаренным комендантом небольшого разъезда Пиново, находящегося километров в семидесяти пяти к востоку от Кенигсберга. Торопливо рассмотрев представленные ему документы, комендант указал рукой на сосновую рощу, метрах в пятистах от железнодорожного полотна.

– Там стоит ваша техника, капитан. Уводите ее отсюда, только, ради Бога, поскорее, а то с утра на нас уже два авианалета было, у меня и так уже четверо погибших.

Танкисты поспешили к указанной майором опушке. Встреченные у рощи караулом в черной морской форме, они быстро оформили акты сдачи-приемки и, рассыпавшись по машинам, начали готовить новые танки к маршу. Вся работа заняла не более двух часов, так как на приемку и перегон боевой техники Александр Иванович выбрал самых опытных и бывалых танкистов. Особо принимались ИСы. Каждый танк сопровождал представитель завода, показывающий принимающим танкистам особенности новой машины и ее комплектацию. Ну и, как водится в таких случаях, тут же присутствовали и два офицера госбезопасности, измучивших за эти два часа капитана заполнением целого вороха актов, расписок и обязательств. Наконец все экипажи доложили о готовности к движению. Комбат взобрался в башню головного танка, и вся колонна, выпуская сизые клубы отработанной солярки, двинулась обратно к линии фронта. Весь путь до небольшого соснового леса, в котором базировался их полк, Александр Иванович не спускался в башню, опасаясь пропустить появление немецких штурмовиков – «фоккеров», как их называли в наших войсках. И хотя над движущейся колонной каждые 10—15 минут проносились наши прикрывающие подтягивающиеся к линии фронта войска ЯКи, он предпочел мерзнуть снаружи, нежели допустить, чтобы его танки попали под внезапный удар в походной колонне. Однако все обошлось, и через два с небольшим часа наш капитан докладывал об успешном выполнении задания полковнику. Грошев принял доклад стоя, затем опустился на табурет и жестом пригласил сесть и Сорокина.

– Иваныч, – начал он, – давай, пока у нас есть время, обговорим порядок действий твоего батальона. Сам понимаешь, предстоит нам нелегкое дело. Судя по всему, скоро придется проламываться через стационарные кенигсбергские укрепления, а это, ясное дело, не фунт изюма. Поскольку у тебя в батальоне теперь сосредоточены самые мощные танки полка, то именно от тебя и твоих ребят в огромной степени будет зависеть общий успех. Основная твоя задача – огнем своих «мастодонтов» расчищать путь нашим пехотинцам и, Христа ради, не лезь только вперед. Кенигсберг, видишь ли, город весьма своеобразный, – продолжал он, – просто каменный кулак, а не город. Только сунешься вперед – считай, сгорел. А нам, Иваныч, людей беречь надо, войне-то, видно, скоро конец. Так что ты стой себе спокойненько, в отдалении, не ближе метров пятисот, а то и шестисот, позади атакующей пехоты, слушай их корректировщиков и бей супостатов откуда-нибудь из-за угла или там из-за стеночки. Да позиции свои почаще меняй, немцы-то, сам знаешь, вояки неплохие, «лопухов» не

уважают.

Обсуждение тактики предстоящих боев продолжалось до самого ужина, и из него Александр Иванович вынес, как ему тогда казалось, достаточно четкое понимание правил действия своего батальона в предстоящих боях.

Альфред Роде – директор Прусского музея изобразительных искусств – проснулся в этот день необычно рано. Полежав несколько минут возле мирно посапывающей жены, он осторожно поднялся с кровати и, даже не пытаясь приготовить себе что-то на завтрак, начал собираться на службу. Давящая глухая тревога за собранные в залах его музея бесценные сокровища не отпускала его в последние дни ни на минуту. Большевистские орды подходили все ближе и ближе. Их мощные пушки два последних дня вели методичную пристрелку на дальних подступах к городу, а ведь сколько еще предстояло сделать, чтобы укрыть и обезопасить собранные им и его предшественниками коллекции. Он поневоле прибавил шаг, стараясь хоть за счет этого сэкономить столь нужное ему именно теперь время. Совершенно неожиданно, когда он уже подходил к горделиво высившемуся в самом центре города бывшему Королевскому дворцу, его резким окриком остановил незнакомый офицер в черной новенькой форме.

– Имею честь видеть доктора Роде? – неожиданно вежливо обратился он к искусствоведу.

– Совершенно верно, – ответил тот, поневоле останавливаясь, поскольку вынырнувшие из-за офицера плечистые солдаты со сверкающими бляхами полевой жандармерии на груди случайно или намеренно, но наглухо перекрыли ему дорогу к пропускному пункту.

– Разрешите представиться, оберштурмбаннфюрер Георг Вист, Главное управление имперской безопасности.

Офицер, лучезарно улыбаясь, сунул два пальца в левый карман кителя, извлек и быстрым движением раскрыл перед глазами директора удостоверение с золотым тиснением на обложке. В ту же секунду у доктора искусствоведения как-то нехорошо и тупо засосало под ложечкой. Несмотря на то, что у офицера был очень приветливый голос и отменные манеры, мрачные и угрюмые лица стоявших за ним солдат не сулили ему ничего хорошего.

– Господин директор, – продолжал между тем офицер, ласково подхватывая Роде под локоток и направляя его несколько в сторону от ворот замка, – я должен ознакомить Вас с чрезвычайно важ… – но доктор уже не воспринимал ласковое воркование офицера.

Механически переставляя ноги, он шел туда, куда его вел черный офицер, всей кожей своей спины ощущая свинцовые взгляды троих верзил, которые, быстро образовав позади него полукольцо, шумно двигались следом. Внезапно они остановились, и Роде, очнувшись от своих невеселых дум, увидел, что они стоят у крытого армейского грузовика, из металлического кузова которого спущена на мостовую короткая переносная лесенка.

– Прошу сюда, – офицер слегка отступил в сторону и, подав доктору жесткую руку в тонкой кожаной перчатке, помог ему подняться по узким и крутым ступенькам в кузов. Затем поднялся сам. Дверь за ними тут же с грохотом захлопнулась.

Доктор Роде, обрадованный уже тем, что мрачные головорезы остались снаружи, с любопытством огляделся. Грязно – зеленый обшарпанный снаружи кузов «бюссинга» внутри напоминал очень уютную, хотя и несколько тесноватую квартирку. У стены, возле кабины, была смонтирована узкая двухэтажная кровать, далее, вдоль стенки, располагался длинный диван, обшитый темно-коричневым бархатом, перед которым были установлены два узких металлических стола. На противоположной же стенке кузова были привинчены разнокалиберные полки и шкафчики. В самом же далеком от кабины водителя закутке стояли какие-то аппараты, возле которых спиной к ним сидел рослый светловолосый офицер в черных наушниках и что-то быстро писал в толстом разграфленном журнале.

– Прошу присаживаться, – оберштурмбаннфюрер энергично усадил директора музея на диван, а сам плюхнулся на койку. – Такая рань, господин Роде, наверное, Вы даже и не позавтракали сегодня утром?

– Верно, не успел, работы, видите ли, в последнее время сильно прибавилось, – начал было отвечать тот, но тут же осекся. – А откуда, позвольте спросить, Вы знаете, что я не завтракал?

Вист презрительно усмехнулся и, бросив снятые перчатки на стол, нажал на кнопку, вделанную в спинку койки.

– Все знать, дорогой доктор, это наша обязанность, а насчет завтрака, так мы ведь специально заезжали за Вами на Беекштрассе, но ваша жена сказала, что Вы уже ушли, даже не выпив свой утренний кофе.

Роде снова почувствовал беспокойство. Слишком пристальное внимание Главного управления имперской безопасности к его скромной персоне невольно наводило на тревожные мысли.

– Не волнуйтесь, доктор, – словно прочитал его мысли офицер в черном мундире, – я и моя команда присланы из Берлина исключительно для оказания Вам всемерной помощи и содействия по всем вопросам. Вот, кстати, и ознакомьтесь сейчас с соответствующими документами.

Вист открыл быстрым движением руки потайной проем в стенке кузова и вынул из него большой серый пакет с оттиснутым на нем орлом, держащим в когтях свастику, множеством других печатей и положил его на столик, перед замершим искусствоведом. В этот момент дверь кузова с визгом распахнулась, и один из сопровождавших их до машины солдат поднялся вовнутрь, держа в руке объемистую корзину. Поставив ее на стол, он неуклюже повернулся и, бряцая навешенным на него оружием, молча удалился. Вист приподнял крышку, выудил из корзинки термос, две большие кружки, бумажный пакет, от которого сладко потянуло давно забытым запахом ветчины, и очень красивую фарфоровую сахарницу.

– Саксония и как минимум XVIII век, – сразу определил Роде.

– Прошу, господин директор. – Вист красноречивым движением ладони пригласил своего гостя подкрепиться. – Надо признаться, я и сам со вчерашнего дня ничего не держал во рту, – он осклабился, – кроме сигарет, конечно.

Выбрав самый аппетитный бутерброд с солидным куском копченого окорока, он бесцеремонно сунул его несколько смущенному таким напором доктору прямо в левую руку, одновременно подвигая к его правой руке кружку с дымящимся и пахучим напитком. Почувствовав, что его рот стремительно наполняется слюной, д-р Роде, торопливым кивком поблагодарив своего неожиданного благодетеля, принялся за еду. Вист же, взяв свою чашку, подошел к радисту и, склонившись над его столом, принялся перелистывать лежавший на нем толстый, наполовину исписанный журнал. Видимо не обнаружив в нем для себя ничего интересного, он похлопал радиста по плечу и, сдвинув на его голове наушники, что-то шепнул ему на ухо. Оба засмеялись. Увидев, что Роде закончил трапезу и принялся вынимать из пакета бумаги, Вист стремительно вернулся к столу и, выбрав из вывалившихся из пакета документов один, видимо самый главный, положил его перед директором.

– Вот с этим документом, г-н доктор, прошу Вас ознакомиться прежде всего.

Роде нацепил очки. Таких документов он прежде никогда не держал в руках. На плотной желтоватой бумаге было написано: «Принимая на себя ответственность перед фюрером и немецким народом за сохранение, во имя будущих поколений, величайших ценностей культуры, созданных арийским гением для прославления бессмертных идей национал-социализма на все времена, я обязуюсь и

клянусь, строго хранить доверенную мне тайну государственной важности. Никогда и никому не открывать ставшие известными мне подробности плана «ГРЮН». Безжалостно уничтожать предателей интересов немецкого народа, препятствующих борьбе нашего фюрера и партии за идеалы национал-социализма».

– Ознакомились, доктор? – Вист учтиво подал ему авторучку с предусмотрительно снятым колпачком и ткнул пальцем в нижнюю часть желтого листа.

Роде опустил глаза и с изумлением увидел, что там типографским способом напечатано его полное имя и все носимые им звания и титулы. Конечно, это его впечатлило. Взяв авторучку, он аккуратно проставил свою подпись в специально очерченном для этого месте. Желтый лист моментально исчез из-под рук искусствоведа, и его место заняли несколько скрепленных листков белого цвета. На первом, в верхней его части, была оттиснута сизая печать со святыми для каждого немца словами: «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО, ВРУЧИТЬ КОНФИДЕНЦИАЛЬНО. (При опасности прочтения посторонними лицами немедленно уничтожить!!!)»

Далее, уже на пишущей машинке, было допечатано: «Доктору искусствоведения Альфреду Роде», и чуть ниже стояла черная со свастикой печать Главного управления имперской безопасности (ГУИБ).

Роде вопросительно поднял глаза на оберштурмбаннфюрера:

– И здесь тоже подпишите, – подтвердил Вист, – если Вас не затруднит.

Далее шли три странички машинописного текста, сделанного явно под копирку. Директору Прусского музея изобразительных искусств также никогда не попадали в руки и столь жесткие и решительные приказы из ведомства, которого заслуженно побаивались все подданные Третьего рейха. Поневоле разволновавшись, он начал торопливо просматривать четкие воинские формулировки секретного плана «ГРЮН».

План этот, к слову сказать, предусматривал, что в случае возникновения реальной угрозы захвата русскими войсками материальных ресурсов, предметов военного назначения или культурных ценностей, размещенных в специальных хранилищах, лица, ответственные за эти материальные и культурные ценности, совместно с уполномоченными ГУИБ должны были осуществить следующие мероприятия:

«В срок до седьмого апреля 1945 года завершить концентрацию подготовленных к длительному хранению ценностей и провести все мероприятия по маскировке спецобъектов. По получении сигнала «Морской змей» привести в действие систему затопления вышеупомянутых объектов. Данный сигнал должен поступить либо с фельдъегерем, за подписью коменданта гарнизона крепости Отто фон Ляша, либо по радио на частотах * * * * в виде троекратного повторения его в течение двух часов по шесть раз в течение часа». Далее шли ряды непонятных цифр.

В завершение всего перед Роде появилась копия приказа о назначении оберштурмбаннфюрера Георга Виста уполномоченным ГУИБ по обеспечению исполнения плана «ГРЮН» на хранилищах BS KK HZ. Пока д-р Роде знакомился со всеми предназначенными для него документами, Вист непрерывно курил, выпуская узкие струи дыма в вытяжной люк на потолке. Когда же процесс изучения и подписания документов был закончен, оберштурмбаннфюрер сноровисто сгреб все бумаги обратно в конверт, заклеил его и вновь спрятал в свой тайник.

– А теперь, господин директор, займемся делом, – подвел черту под официальной частью черномундирный уполномоченный.

Он аккуратно утопил окурок в пепельнице и придвинулся ближе к Роде:

– Надеюсь, доктор, Вам ясна историческая важность и значимость для нашей великой нации возложенной на нас с Вами миссии?

– Вообще-то, конечно, господин… – неуверенно начал Роде.

– Пусть враг даже и ворвется в НАШ Кенигсберг, – вещал тем временем эсэсовец, совершенно его не слушая, – пусть даже он сотрет с лица земли все наши защитные укрепления. Кроме безжизненных руин, большевикам все равно ничего не достанется. Рано или поздно русские уйдут из нашего города, вернутся в свои северные леса, а мы, немцы, все равно останемся хозяевами на этой земле и возвратим себе все то, что сейчас будет нами укрыто. Вот поэтому, г-н доктор, еще раз напоминаю Вам о строжайшем сохранении тайны, независимо от возможных поворотов переменчивой военной удачи. Ценности, находящиеся под нашим, гм-м-м, присмотром, столь велики и за них уплачено столькими жизнями, что еще две наши жизни, дорогой мой профессор, поверьте уж старому вояке, не перевесят чашу весов, нет не перевесят!

И он так пронзительно взглянул на съежившегося на диване искусствоведа, что у того мигом вспотел затылок. Поняв, что переборщил, Вист успокаивающе похлопал его по плечу.

– Да что Вы, милейший, заерзали? Не надо так волноваться, никто даже и не думает о том, будто Вы можете изменить рейху. Более того, в случае, если начнется штурм города, мне в Берлине специально поручили предоставить Вам совершенно безопасное убежище, рассчитанное на длительный срок пребывания в нем.

Роде, услышав, что о нем помнят даже в столице, несколько приободрился и даже позволил себе улыбнуться. Видя, что директор оттаял, Вист, ругая себя в душе за неуместный нажим, поспешил перевести разговор на другую тему.

– Да, кстати, доктор, доложите мне, какое количество ящиков Вы уже передали нашей «похоронной команде», извините уж меня за несколько окопный юмор, – скаламбурил матерый эсэсовец, ни разу в жизни еще в окопах не сидевший. (Он, что самое удивительное, так и не попадет в это привычное уже миллионам немцев место, ему будет уготована совсем другая судьба.)

– И вот еще что, – добавил он, подумав: – выделите мне в вашем списке особо те ценности, из общего их числа, которые были подготовлены Вами именно для длительного хранения.

Только тут до доктора дошло, почему уже в начале года ему прислали подробный циркуляр из департамента хранителя памятников Восточной Пруссии доктора Фризена, предписывающий ему производить упаковку экспонатов музея только в особую тару, предназначенную для длительного хранения. И кто-то ведь позаботился о доставке ему в музей большого числа прекрасных сосновых ящиков, в каждый из которых был вложен контейнер луженой жести с несколькими листами натурального каучука внутри.

– Да, – подумал Роде, – выходит, все они уже тогда знали, к какому концу идет Германия, и загодя готовились к этому.

Директор испуганно покосился на хмурого офицера, но промолчал. Надо будет на всякий случай вести себя с этим черномундирником поосторожнее, видно, у них в СС не принято церемониться с теми, кто стоит на пути, – решил он про себя. Недаром же подручные у него словно как на подбор, со скотобойни.

– У Вас с собой эти списки, доктор? – потормошил его Вист.

– Да-да, господин оберштурмбаннфюрер, – очнулся тот от своих дум, – данные, правда, не совсем полные, главный архив находится у меня в замке, но все основное здесь. Директор музея вынул из своего портфеля, который он всегда носил с собой, большую тетрадь в черном кожаном переплете, и они оба склонились над ней, образуя немыслимо странный, возможный только в такие критические моменты истории, союз искусствоведа-хранителя и эсэсовца-грабителя.

С самого утра капитан Сорокин и его танкисты готовились к броску на Кенигсберг. И хотя никто им не сообщал о сроке начала операции по штурму города, но чутьем бывалых

воинов они и без того ощущали, что этот момент близок. Дело, как всегда, нашлось всем. Одни загружали снаряды, другие чистили оптику, механики растаскивали по своим машинам запасные траки от гусениц и, нацепив их на проволоку, развешивали на лобовой броне. Работа шла бодро, но без ненужной суеты и спешки. Все основные мероприятия были уже проведены ранее, и сейчас уже наводился как бы глянец. В три часа дня всех командиров вызвали на инструктаж. Совещание было кратким. Полковник зачитал приказ на передислокацию и определил порядок следования колонн. Машины, получившие серьезные повреждения в предыдущих боях, и те, что ремонтники явно не успевали к вечеру ввести в строй, было приказано оставить здесь, а их экипажам двигаться вместе с полком в качестве резерва. Начало марша намечалось на восемь вечера, с тем чтобы до рассвета выйти на ближние подступы к Кенигсбергу, к самой линии фронта, которая проходила тогда примерно в тридцати километрах. Уже в 19:30 танки, обвешанные различным полковым имуществом, по раскисшим проселкам начали вытягиваться к трассе…

Колонна шла медленно, посадив на броню попутную пехоту. Оружие держали наготове, так как окружавшие их сейчас прибалтийские леса просто кишели диверсантами и прочей немецкой агентурой. К месту назначения полк прибыл вовремя, потеряв в дороге только одну напоровшуюся на мину тридцатьчетверку, что при данных обстоятельствах можно было посчитать за неожиданный подарок судьбы.

Закончив предварительную оценку количества упакованного и отправленного имущества, прошедшего через руки доктора Роде, оберштурмбаннфюрер задумался:

«Директор музея, если судить по его отчетам, поработал, конечно, неплохо, однако ясно, что необходимо ускорить упаковку и отгрузку собранного в «Бункер», как минимум, в три-четыре раза. Естественно, при общем недостатке времени, может быть, и ночью всем придется работать на погрузке и упаковке. Завтра уже четвертое, а из шифровки, полученной им из Берлина ранним утром, следовало, что штурм города начнется шестого или седьмого. Как же все, черт побери, затянули, все надеялись на чудо, на провидение и вот дождались!»

Закурив очередную сигарету, Вист несколько успокоился и начал прикидывать, сколько же еще людей он должен подключить для ускорения работ в музее. Тех, кто находился в самом бункере и осуществлял охрану и размещение ящиков с коллекциями, трогать было нельзя, им и так работы будет сверх головы. Транспортная группа, отвечавшая за перевозку от «Замка» до «Лифтовой шахты», состоит всего из десяти человек, а им ведь надо и размещать груз на машине, а потом производить перегрузку его на платформу лифта. Отрывать от них кого-то было явно неразумно, тем более это самые близкие, проверенные десятки раз товарищи, посвященные в тайну. Пожалуй, лучше всего будет попросить у Штерля человек тридцать, а то и сорок из подразделений «фолькштурма», все одно, они вояки неважные, пусть лучше стаскивают со всего дворца все, что там еще осталось, заворачивают, сколачивают ящики, носят их, грузят и вообще делают всю наиболее трудоемкую работу. Ну, а наш доктор пусть теперь занимается только документацией. И не трясется над каждой картинкой, а успевает за общим потоком, в противном случае, боюсь, нам русские не дадут дальше работать так спокойно. Вист торопливо составил несколько коротких радиограмм и передал их радисту. Можно было не сомневаться, приказы о выделении нужных ему материалов и людей придут к помощнику коменданта Кенигсберга генералу Штерлю с таких высот, что тот не замедлит с их выполнением ни минуты.

– Что ж, господин директор, – сказал он, поднимаясь, – пора нам с Вами идти в замок и всемерно ускорить процесс вывозки ваших сокровищ.

Они выбрались наружу и, щурясь на ярком апрельском солнце, двинулись к воротам бывшего королевского дворца. Начиная с того времени, как они миновали проходную дворца, и до позднего вечера работа по сбору и упаковке сотен все еще висящих на стенах и лежащих в запасниках экспонатов музея непрерывно ускорялась. Если раньше, упаковав и соответствующим образом оформив за день десять-двенадцать ящиков, Роде посчитал бы хорошим результатом, то теперь, когда за руководство эвакуацией взялся Вист, обычная норма была сразу превышена более чем втрое. Директор едва успевал составлять краткие описи каждого ящика и следить за их правильной нумерацией. А ведь правильно скомплектовать даже один ящик было вовсе не простой задачей. Например, картины нужно было обязательно подобрать по размерам. Выкроить и спаять из висящего на больших козлах рулона луженой жести соответствующий по размерам контейнер. Затем следовало завернуть каждую картину в кусок солдатского одеяла, целый грузовик которых привез откуда-то один из помощников оберштурмбаннфюрера вахмистр Вайс Векке. После этого они бережно укладывались в контейнер вместе с прилагавшейся к ним описью. Свободное пространство забивалось подушками, и наполненный таким образом контейнер относили на запайку. Ее производила специальная бригада из пяти человек, которые вырезали из того же рулона соответствующий ящику покровный лист жести, припаивали его к контейнеру, затем загибали выступающие поля крышки вниз и еще раз припаивали ее выступающие края к контейнеру своими топорообразными паяльниками, уменьшая таким образом риск проникновения в него воды вдвое. Контейнер маркировали и относили к плотникам. Там бригада фолькштурмовцев, тщательно обмерив его, выпиливала и сколачивала сосновый ящик, само собой с крышкой. Уже после окончательной сборки специальная команда маркеров с переносным кузнечным горном выжигала на боковых стенках положенные надписи, ставила согласованную с Роде нумерацию и специальные клейма Главного управления имперской безопасности. Сотрудниками музея делались регистрационные записи в расходных ведомостях и амбарной книге, и только после всех этих процедур уже полностью готовый к захоронению ящик укладывали на погрузочную площадку. Так производилась подготовка к хранению живописных работ. Сложнее обстояло дело с отправкой столь любимого доктором Роде янтаря. Каждый экспонат коллекции, а она насчитывала по реестру семьдесят две тысячи пятьсот двенадцать единиц хранения, требовалось упаковать в отдельную картонную коробочку, отметить в списке хранилища, сложить в контейнер, обложить со всех сторон картоном и каучуковыми листами и только потом запаять и заколотить.

– Хорошо, что янтарный кабинет Фридриха собрали и упаковали заранее и без спешки, – радовался Роде, только надо бы его поскорее вывозить, а то с каждой ночью бомбежки все сильнее и сильнее.

– Георг, Георг, – закричал он, увидев идущего по двору Виста, – идите сюда!

Эсэсовец приблизился к нему.

– Что случилось, доктор?

– Оберштурмбаннфюрер, – обратился к нему Роде по всей форме, – отдайте своим людям распоряжение сегодня же и весьма срочно отправить сто девяносто три ящика из подвала музея. И отправить их надо в наипервейшую очередь.

– А что там у нас хранится? – в свою очередь поинтересовался Вист.

– О, это совершенно уникальные вещи. Прежде всего, я там сложил знаменитый янтарный кабинет Фридриха Великого, затем порядка пятидесяти

работ итальянских и фламандских живописцев прошлого века. Несколько ящиков с древними русскими иконами. Боже, одни чеканные оклады из золота и серебра чего стоят! Там же упаковано венецианское стекло XVII века, фарфор, серебряные сервизы из Литвы…

– Все понял, господин директор, – почти пропел Вист, – мы сейчас же этим займемся, а Вам, как мне кажется, явно пора отдохнуть. Вы, я вижу, едва держитесь на ногах, а ведь завтра день будет еще более напряженный.

Не слушая слабых возражений Роде, он быстрым взглядом обшарил уже сумеречную площадь перед дворцом и, помахав кому-то рукой, крикнул:

– Гюнтер, иди сюда!

Подбежал молодой осунувшийся парень в запыленной полевой форме, мотоциклетных очках и перчатках с раструбами.

– Гюнтер, – обратился к нему Вист, – доставь сейчас же господина директора домой на Беекштрассе, а завтра пораньше привезешь его сюда.

– Шести часов отдыха Вам хватит, профессор? – повернулся он к Роде. Тот молча кивнул.

– Вот и прекрасно. – Он взял под козырек вместо прощания и, круто повернувшись на каблуках, двинулся к въезжавшей в ворота замка машине.

На том они и расстались. Лейтенант Гюнтер Шлих повез на своем мотоцикле засыпающего искусствоведа в его небольшую, скромно обставленную квартиру, а Георг Вист, увидев, что прибыли его личные подрывники Карл Брюгге и Ганс Уншлихт, решил вместе с ними произвести инспекцию последнего, еще не заполненного хранилища и заодно осуществить операцию по маскировке запасного выхода из этого сказочно богатого склада. Дождавшись, пока измученные фольксштурмовцы нагрузят последний грузовик, они тоже поднялись в его кузов, прихватив из своего штабного автомобиля чемодан со взрывчаткой. Долго ехать им не пришлось, хотя из-за светомаскировки машина двигалась неторопливо, постоянно огибая воронки и кучи кирпичей от рухнувших во время бомбежек домов. На одном из перекрестков предупрежденный заранее водитель грузовика притормозил. Вся «троица» спрыгнула на засыпанную кирпичной крошкой брусчатку и, свернув в недлинный переулочек, деловито двинулась в темноту, унося с собой и смертоносный груз. Включив десантные фонарики, дабы не свалиться ненароком в окоп или траншею, украсившие за последние дни все улицы города, они довольно скоро подошли к одиноко стоящей на окраине городского предместья старинной кирхе. Было уже около полуночи, когда они подошли к высоким резным дверям. Для таких, как они, специалистов по взломам и грабежам, вскрыть примитивный церковный замочек было сущим пустяком. Скрежетнуло железо отмычки, и дверь со слабым скрипом отворилась. Три едва различимые в ночном мраке тени проскользнули вовнутрь, и дверь также тихо затворилась. Оказавшись в кирхе, они снова включили свои фонари. Ганс с Карлом, разделившись, двинулись к восточной стене закладывать заряд взрывчатки в нишах у пристеночной колонны, а Вист свернул налево и, пройдя мимо нескольких рядов длинных деревянных скамеек, добрался до небольшого подсобного помещения около аналоя. Зайдя в него, он открыл стоявший у стены шкафчик для церковной одежды и сдвинул в сторону висевшие на плечиках рясы. На стене открылась прямоугольная текстолитовая пластина с расположенными на ней в ряд шестью латунными клеммами. Повесив фонарь на крючок в шкафу, Вист вынул из кармана галифе три проводка и последовательно, с максимальной осторожностью соединил клемму 1 с клеммой 6, 2 – с 5 и 3 – с 4. Покончив с этим, он перевел дух и вытер со лба пот. Он производил эту операцию только второй раз в жизни и страшно боялся ошибиться в порядке подключения, поскольку знал, что при неправильном соединении сработает замурованная прямо под шкафом мина, и, естественно, волновался. Теперь ему оставалось только включить механизм открывания потайного люка, который прямо из кирхи вел в расположенный глубоко под землей трехэтажный артиллерийский склад, выстроенный аж в 1913 году, в преддверии Первой мировой войны. В настоящее время ГУИБ оборудовало на самом нижнем его этаже свое тайное хранилище.

Выйдя из комнатки, Вист поводил фонарем по рядам скамеек, отыскивая своих коллег по грабительскому промыслу. Те все еще копошились у колонны, и Вист сам направился к большому деревянному кресту, стоящему в центре кирхи. Дойдя до него, он нагнулся к его основанию и вдавил носком сапога шляпку кованого гвоздя, несколько выступающего из древесины. Откуда-то из-под земли раздался приглушенный жужжащий звук, и одна из мраморных плит в полу начала медленно опускаться вниз. Вист снова осветил фонарем колонну, где его подчиненные заканчивали свою работу. Он стоял молча, так как знал, что торопить людей, когда они работают с взрывчаткой, весьма опасно, и терпеливо ждал, когда они завершат установку заряда и подойдут к нему. И действительно, буквально через минуту подрывники почти одновременно поднялись с колен и двинулись к нему.

– Хватит ли у вас мощности заряда для полного обрушения здания? – озабоченно спросил оберштурмбаннфюрер, когда они приблизились. – Чтобы все здесь рухнуло наверняка?

– Должно хватить, – отозвался тяжело дышащий от напряжения Карл, – я только сегодня заглядывал в справочник по подрывному делу. Там ясно сказано, что для приведения в вид непригодный для дальнейшего использования каменного здания соответствующей кубатуры, требуется заряд весом шестьдесят граммов тротила на квадратный метр площади.

– Прекрати свои нудные рассуждения, – прервал его оберштурмбаннфюрер, – вот я хоть и не заглядывал сегодня в справочник, но точно знаю, что взрывчатку надо было распределить более равномерно, а не всю ее валить в одну кучу.

– Да она и так рухнет, – загудел своим низким голосом Ганс, который так же, как и его напарник, основательно вымотался за день и смертельно хотел спать, – кирха ведь уже старенькая, того и гляди сама развалится.

– Дармоеды и лентяи, – в сердцах обругал их Вист, – только жрать и спать хорошо умеете! Впрочем, ладно, поджигайте шнур и пойдем вниз, нас еще другие дела ждут. Он приблизился к образовавшемуся в полу квадратному отверстию, оперся на пол руками и спрыгнул вниз. За ним последовал Ганс, а потом и Карл, предварительно подпаливший окурком длинный бикфордов шнур. Дождавшись, пока грузный Карл протиснется в люк, Ганс перевел механизм запирания лаза на реверс и нажал на кнопку «Пуск». Так же неторопливо массивная сейфовая крышка пошла назад. Спустившись по чугунной винтовой лестнице на этаж ниже, все трое остановились на лестничной площадке и замерли в ожидании. Через какое-то время они почувствовали, что земля ощутимо дрогнула, и до них донесся ослабленный толщей земли грохот.

– Вот и порядок, – повеселел насупившийся было Карл, – старый конь борозды не испортит, как говорят русские крестьяне, и Вы, господин оберштурмбаннфюрер, зря меня обвиняли в лености и обжорстве, старый Карл еще покажет…

Но Вист уже не слушал его бормотание, так как спешил завершить программу работ на сегодня и хоть немного поспать. Быстро спустившись на несколько пролетов вниз, они через полураспахнутую клинкетную дверь попали в большой, хорошо освещенный зал со сводчатым потолком, на котором висели два железных щелястых ящика вентиляционной системы. Взглянув на них,

уполномоченный ГУИБ сразу вспомнил фразу из инструктажа, который он получил перед самым вылетом в Кенигсберг в незаметном особнячке, расположенном на улице имени Г. Геринга в Берлине.

– Запомните, господа, – вещал им с кафедры седоусый полковник инженерных войск, – система вентиляции и система затопления подземных сооружений города – суть одно и то же. Все зависит от положения рычагов запорных устройств, установленных в кессонных камерах. Система затопления каждого объекта рассчитана нашими инженерами таким образом, чтобы каждый этаж заполнялся водой в течение пяти, десяти, ну максимум, двадцати минут, и то, если подлежащая затоплению площадь превышает по объему пять тысяч кубометров. И я не советую Вам, господа, медлить с выходом на поверхность, если эта система будет приведена когда-нибудь в действие…

В этом сводчатом зале, несмотря на столь поздний час, вовсю кипела работа. Раздетые по пояс солдаты из специального батальона СС непрерывно перевозили на низеньких дребезжащих вагонетках разнокалиберные деревянные ящики и, повинуясь указаниям начальника охраны объекта гауптмана Хайнца Зильберта, складывали из них аккуратные штабеля и пирамиды. Увидев внезапно появившуюся в черном дверном проеме троицу, капитан Зильберт, вздрогнув от неожиданности, потянулся было за пистолетом, но, узнав в одном из вошедших своего лишь позавчера назначенного начальника, вытянулся и взял под козырек. Вист, видя, что начальник охраны, фамилию которого он в суете последних дней уже успешно забыл, собирается рапортовать, остановил его успокаивающим движением руки и по-свойски протянул ему ладонь для рукопожатия.

– Если я не ошибаюсь, гауптман Хайнц…

– Зильберт, – подсказал сообразительный начальник охраны.

– Да-да, Зильберт, – якобы вспомнил Вист, – подскажите мне, пожалуйста, сколько под вашим началом здесь находится людей?

– Докладываю, – щелкнул тот каблуками. – Два оператора грузового лифта, четверо солдат поставлены на разгрузке и еще шесть человек развозят грузы на тележках. Затем двое дизелистов при электростанции и трое собаководов со своими овчарками.

– Итого сколько?

– Всего восемнадцать человек, вместе со мной, разумеется.

– А на какое же количество личного состава у вас здесь рассчитано жилое помещение?

– Спальных мест имеется сорок восемь, а запасов продуктов и воды хватит на месяц для расчетного количества в девяносто семь человек.

«Отлично, – подумал Вист, – здесь и моя команда спокойно разместится, да и доктор Роде будет под присмотром».

– Покажите мне сейчас, гауптман, как вы здесь разместились, – попросил он уже вслух.

– Прошу сюда, – капитан повернулся и двинулся по пока еще не заваленному ящиками проходу, между проложенными вдоль всего зала путями узкоколейки, давая на ходу необходимые, по его разумению, пояснения.

– Здесь, господин оберштурмбаннфюрер, на площади тысяча шестьсот двадцать два квадратных метра, производится размещение поступающих согласно полученным указаниям грузов. Вон там, – показал он вперед рукой, – расположена центральная лифтовая шахта грузоподъемностью в двадцать тонн, а вот за этой дверью, что справа от Вас, находится наша казарма.

– Прекрасно, прекрасно, – устало пробормотал Вист, – но лифт мы, пожалуй, осмотрим несколько позже, а пока проводите нас в жилое помещение.

Они попетляли некоторое время между ящичных штабелей и скоро вышли к широкой двустворчатой двери, обшитой обычным листовым железом. Отворив ее, они оказались в несколько более узком, но примерно столь же длинном, как и предыдущий зал, помещении казармы.

– Это что за свалка при входе? – обратил Вист внимание гауптмана на хаотично наваленные по обе стороны двери груды разнокалиберных ящиков, канистр и мешков.

Начальник охраны заметно смутился.

– Никак не успеваем разобрать все это, господин оберштурмбаннфюрер, все силы моих солдат брошены на размещение государственного имущества, а тут ведь лежат наши припасы, продукты, посуда, вода, патроны да много чего, даже специальные консервы для собак есть!

– Возьмите это на заметку, – снизил тон Вист, – негоже разводить такой свинарник в казарме.

– Так точно, – обрадовано поддакнул Хайнц, – все сделаем в лучшем виде.

Они прошли дальше. Посреди подземной казармы стояли в линию два десятка сдвинутых попарно столов, окруженных скамейками, разногарнитурными стульями, а вдоль стен были установлены двухярусные солдатские кое-как заправленные, койки с валяющимися на некоторых из них кителями, ремнями и прочей солдатской амуницией. В конце казармы виднелись точно такие же, как и в начале ее, двустворчатые железные двери. Увидев несколько свободных коек, безмерно уставший Вист уселся на одну из них и с наслаждением вытянул гудящие от ходьбы ноги. Конечно, следовало бы завершить осмотр, но его тело уже отказывалось повиноваться. Последний раз он был в этом подземелье три месяца назад, когда здесь еще и электричества-то не было, и ходил по нему с фонарем в сопровождении специально выделенного ему проводника из службы подземных сооружений Кенигсберга, который так же, как и этот капитан, нудно вещал о квадратных метрах, запорах для водонепроницаемых дверей и ориентировочных разметках в галереях подземного лабиринта.

– Гауптман, – измученным голосом произнес он, – пришлите сюда дневального, пусть принесет нам какой-нибудь ужин и воды. Мы здесь у вас отдохнем часов до пяти, если Вы не возражаете.

– Что Вы, господин оберштурмбаннфюрер, сочту за честь. А ужин мой денщик сейчас Вам подаст.

– Надеюсь, не из собачьих консервов? – крикнул вслед уходящему Зильберту Вист, вызвав у своих подручных гомерический хохот.

4 АПРЕЛЯ 1945 г.

Проснувшись от громкого стука, директор музея вначале никак не мог спросонок сообразить, кто это так колотит по его двери. Но, вспомнив в этот момент вчерашнюю прощальную фразу Виста, поспешно поднялся и, накинув на пижаму домашний халат, торопливо зашаркал к двери. На пороге стоял подвозивший его вчера вечером мотоциклист Гюнтер, кажется, и изображал всем своим видом крайнюю степень нетерпения. На улице стоял еще полный мрак. Увидев, что директор музея еще даже не одет, лейтенант даже притопнул ногой от досады.

– Доктор, – громко зашипел он, – мы уже должны были прибыть с Вами в замок, а вы все еще в пижаме! Господин уполномоченный будет крайне недоволен нашим опозданием!

– Ничего, ничего, молодой человек, – пробормотал, зевая, искусствовед, – я ему все сам объясню, ведь ваш начальник очень милый и культурный человек, он не будет ругаться.

– М-да-а? – недоверчиво протянул лейтенант, вспомнивший, как вчера этот берлинский культурный уполномоченный так треснул по уху уронившего ящик с картинами фольксштурмовца, что беднягу еле-еле откачали.

– Подождите меня буквально десять минут, – попросил лейтенанта Роде и, не дожидаясь ответа, засеменил обратно в спальню. Он успел одеться и даже написать короткую записку жене, чтобы она не беспокоилась за него в том случае, если он задержится. В этот момент на улице резко зарокотал двигатель мотоцикла, и Роде поспешил к выходу. Накинув у вешалки пальто, он вышел на темную улицу и, горестно вздохнув, запер за собой дверь,

снова открыть которую ему довелось только ранним утром десятого апреля.

Оберштурмбаннфюрер Вист проснулся без посторонней помощи. Он медленно поднял часы к глазам и повернул их так, чтобы на них падал свет от далекой лампочки на столе у дневального. Стрелки показывали без семи минут пять. – «Отчего же я проснулся?» – подумал он, с трудом поворачиваясь на жесткой солдатской койке. Он чутко прислушался, но в подземелье было тихо, только где-то вдалеке слышалось слабое собачье тявканье.

«Трое собаководов, – вспомнил он доклад начальника охраны. – И что же они здесь делают, эти собаководы? Под землей!» – подумал он, поднимаясь и нехотя натягивая на себя уже несвежее, пыльное и пахнущее едким потом обмундирование. С трудом засунув отекшие за ночь ноги в сапоги, Вист поднялся и толкнул сопевшего на верхней полке Карла:

– Вставай, толстяк, пойдем сосиски кушать.

Тот всхрапнул и резко сел на койке. Вист усмехнулся. Его всегда забавляла эта способность своего помощника подниматься столь странным образом. Причем в девяти случаях из десяти Карл продолжал спать и дальше, только уже сидя. В это время у ночника завозился дневальный. Он уже увидел, что оберштурмбаннфюрер встал и, помня приказ гауптмана о всяческой помощи уполномоченному ГУИБ, поспешил к нему.

– Где здесь у вас клозет? – задал ему самый насущный на данную минуту вопрос Вист.

– Прошу за мной, – ответил дневальный, жестом руки приглашая его за собой.

Они проследовали в следующее помещение, до которого Вист со своими помощниками вчера не дошел. Справа, сразу за распашными дверьми, был отгорожен проволочный вольер для собак, а слева, у дальнего торца стены, приглушенно тарахтела небольшая дизельная электростанция, около которой сонно клевал носом дежурный дизелист. Миновав дизельную, они подошли к двери с крупной надписью «Воздушный кессон». Дневальный толкнул железную дверь, и они оказались в небольшой бетонной камере, в которой были еще две двери. На правой был нарисован белой краской череп с костями, под которым виднелась уже полустертая от времени и сырости надпись: «Внимание! Без письменного предписания коменданта крепости не входить. Печать без старшего офицера СС не снимать! Нарушение карается расстрелом!»

Уполномоченный ГУИБ похлопал рукой по холодной дверной стали и подумал: «Вот ведь причуды судьбы: тысячи людей трудились над неповторимыми и единственными, поистине бесценными шедеврами, собранными на этом тайном складе, а он, можно сказать рядовой офицер СС, получил власть своей рукой скрыть от всего мира эти шедевры, быть может, навсегда. Однако сигнал еще не получен, и будем надеяться, что он нескоро прозвучит в эфире». Вист толкнул вторую дверь и, справив малую нужду, вернулся в казарму. Часы показывали пять двадцать. Дневальный уже растолкал обоих его подчиненных, и они вскоре предстали перед ним хоть и заспанные, но уже одетые.

– Туалет там, – махнул им рукой Вист, – слева от дизельной. Сходите, что ли, умойтесь, а то на ваши небритые рожи даже мне смотреть тошно.

Карл и Ганс дружно кивнули всклокоченными головами и, зевая на ходу, гуськом двинулись в указанном направлении. Используя свободную минуту, Вист, усевшись за стол, вынул из кармана кителя записную книжку и авторучку.

«Так, – подумал он, – прежде всего прикинем, что же сегодня нужно будет сделать».

Когда свежевымытые и даже причесанные подрывники вернулись, у него уже был набросан план из тринадцати пунктов, которые, кровь из носа, нужно было выполнить сегодня до ночи.

Роде и Гюнтер подъехали к проходной замка только в половине седьмого. Лейтенант, заглушив двигатель, сразу куда-то исчез, а директор начал ежедневный обход по залам своего музея. Конечно, он никогда не делал это так рано, но в остальном все было как обычно. Правда и смотреть-то теперь уже было особенно не на что. Большинство картин было уже снято со стен, и они уныло стояли в штабелях в проходах между залами, все было сдвинуто со своих привычных мест и перепутано. В других залах царил точно такой же беспорядок. Проходя по ним, Роде искренне грустил о двух последних годах, когда руководимый им музей расцветал месяц от месяца, пополняясь все новыми и новыми шедеврами. От тоскливых мыслей его отвлек громкий стук сапог, раздавшийся у него за спиной. Директор повернулся. Его догонял оберштурмбаннфюрер. Сегодня он выглядел мрачным и был явно не в духе.

– А, доктор, – поприветствовал его Вист, заметив директора в проходе между двумя залами, – как спалось сегодня?

Не дожидаясь ответа, он обвел рукой опустевшие стены:

– Вам не кажется, что это просто катастрофа, доктор?

– Да-да, – поддакнул директор, имея в виду разгром, учиненный эвакуационной командой. – Вы несомненно правы, это настоящая катастрофа для нашего городского музея, господин оберштурмбаннфюрер.

Вист взглянул на него и, сообразив, что они говорят о разных вещах, поправился:

– Я имею в виду то, что здесь осталась еще масса всякого не отправленного и даже не упакованного имущества.

Дипломированный искусствовед Роде даже скривился при слове «имущество», но ничего не возразил, подумав, что тот по-своему действительно прав.

– Это черт знает что! – продолжал негодующий Вист, – всего пять залов, как я вижу, очищены на сто процентов, а в остальных еще хоть кучка в углу, да лежит! Да я ведь не побывал пока в ваших, доктор, запасниках. Вот, кстати, давайте-ка вместе туда сейчас и наведаемся. Где это у Вас, в подвале?

– Да, – вяло отозвался Роде, – там.

Они быстро спустились по лестнице в подвал и, попетляв пару минут по гулким и пустынным коридорам, подошли к дверям музейного склада.

«Внимание всем офицерам, задействованным в плане «ГРЮН».

Сообщаю, что массированная атака русских войск ожидается на рассвете шестого апреля. Противник сосредоточил крупные силы тяжелой артиллерии и танков и рассчитывает сломить сопротивление защитников города до пятнадцатого апреля. В связи с этим обстоятельством приказываю:

1. С полуночи сегодняшнего дня всем уполномоченным находиться в подземных укрытиях, не далее чем в двухстах метрах от порученных вам объектов.

2. Не позднее чем в тринадцать часов доложить о готовности к выполнению задания. Офицерам Липке, Ранке, Висту, Штуде и Шниттке прибыть к коменданту города за получением дополнительных инструкций в одиннадцать тридцать по берлинскому времени.

    Гауптштурмфюрер Штандлер».

Так уж повелось на войне, что перед наступлением бывает особенное, можно даже сказать, настороженное затишье. Это и понятно. Готовящая наступление сторона озабочена наиболее тщательным и скрупулезным выполнением всех подготовительных мероприятий, и ей уже не до ежедневной рутины войны. Защищающаяся же сторона, чувствуя, что готовится особенно сильный натиск, бросает все силы на укрепление своих позиций и возведение запасных. Такая же настороженная тишина установилась и вокруг Кенигсберга начиная с утра четвертого апреля. Танкисты капитана Сорокина использовали это время достаточно оригинально – устроили баню. Делалось это очень просто. Танком валилось несколько деревьев. В подходящей воронке или канаве разводился сильный огонь, и через час-полтора, когда дрова догорали и в бочке из-под

бензина доводилось до кипения два с половиной десятка ведер воды, танкисты сооружали саму баню. Надо сказать, что у них на это уходило не более четверти часа. В центре ямы устанавливался специально сваренный в ремонтных мастерских раскладной, обрешеченный осиновыми плашками настил, около него втыкалось несколько кольев, и все это сооружение накрывалось огромным куском трофейного камуфлированного брезента. Такая незатейливая конструкция исправно действовала в любом месте, в любое время года и в любую погоду. Ведь посудите сами, деревья, вода и канавы у нас всегда имелись в изобилии. Танкисты намывались впрок и надолго. Все они уже по предыдущему фронтовому опыту знали, что в наступлении мыться будет некогда, и с толком использовали последние спокойные часы перед боем.

В девять тридцать в здании комендатуры, которое располагалось в центре города, недалеко от магистрата, начальником гарнизона города генералом от инфантерии Бернгардом Отто фон Ляшем было собрано небольшое совещание. Присутствовали только заместители коменданта и старшие командиры воинских подразделений, дислоцирующихся в пределах города.

– Господа офицеры, – обратился к ним Ляш, – нам предстоят тяжелые времена, и мне хотелось бы обратиться сегодня к населению Кенигсберга с воззванием. Нам, военным, все же легче, у нас в руках оружие, мы имеем первоклассные защитные сооружения и значительное количество всякого рода припасов. Говоря военным языком, мы можем держать оборону не менее двух, а то и трех месяцев. Все зависит от того, как мы встретим первый, несомненно самый мощный натиск азиатских орд. И в этом нам должны помочь наши доблестные командиры городских фортов. Имея такие мощные стены, прекрасную крупповскую артиллерию и полностью укомплектованные гарнизоны, мы вправе рассчитывать на то, что они железной стеной встанут на пути атакующего противника и позволят нам сдержать его на значительном расстоянии от городских стен. Но вот гражданское население, несомненно, будет терпеть значительные неудобства в связи с обстрелами и пожарами. Хочу вам зачитать выдержки из моего воззвания…

Твердо представляя себе, что сегодняшние сутки, может быть, единственные, которые у него еще есть для того, чтобы завершить эвакуацию музея, Вист развил с раннего утра бешеную деятельность. За два последних дня он отлично усвоил, как действует вся цепочка по упаковке, перевозке и укладке отправляемых на захоронение ящиков со складируемым имуществом, и, вытребовав себе в помощь еще два взвода фольксштурмовцев, весьма грамотно расставил их на всех участках работы. Теперь он мог легко контролировать весь этот процесс и с помощью небольшого резерва, всегда находившегося у него под рукой, быстро устранять возникающие, по мере нарастания темпа эвакуации, проблемы. Увлеченный этой работой, он едва не забыл о приказе явиться в комендатуру к половине двенадцатого. Вспомнил он об этом только минут за десять до назначенного срока. Хорошо, что его штабная машина была в этот момент у него под рукой, и он, оставив за себя лейтенанта Гюнтера, помчался в комендатуру. У небольшого окошка в приемной, где выдавали пропуска, его уже ожидали. Едва он громко назвал свою фамилию дежурному, как сзади к нему подошел офицер в морской форме и, отведя его в самый дальний угол приемной, представился:

– Фрегатен-капитан Герберт фон Крапке. Оберштурмбаннфюрер, я не буду долго отнимать Ваше, столь драгоценное сейчас, время, – произнес он вкрадчивым голосом. – Мне поручено передать Вам этот пакет и дождаться от Вас ответа.

С этими словами он вынул из внутреннего кармана кожаного реглана плотный узкий конверт мышиного цвета и быстрым движением руки вложил его в руку эсэсовца. Вист тут же вскрыл пакет и пробежал глазами короткий текст:

«Оберштурмбаннфюреру СС Густаву Георгу Висту, уполномоченному Главного Управления Имперской безопасности. Отдел 2-12.

Совершенно секретно. Вручить конфиденциально.

Господин оберштурмбаннфюрер, извещаю Вас, что на подводной лодке U-2О3 для Вас как для уполномоченного ГУИБ по осуществлению плана «ГРЮН» зарезервировано одно место. Лодка стоит у подземного причала №6 в конце галереи, обозначенной на имеющемся у Вас плане под номером В-17. Пароль для прохода – «Ночной дождь».

Обращаем Ваше внимание на то, что отход лодки от причала произойдет не позже, чем через час после передачи сигнала «Морской змей».

Данный документ необходимо иметь с собой как пропуск на борт лодки.

    Капитан порта Пиллау Г.Д. Штрассель».

Ниже стояла замысловатая подпись и приписка уже от руки: «Уважаемый партайгеноссе, прошу не отказать руководству порта в небольшой просьбе. Ее суть изложит Вам податель этого письма». Складывая и засовывая во внутренний карман бумагу, которая, и это Вист понимал однозначно, была для него единственным шансом на спасение из обреченного города, он повернулся к посыльному с самой дружелюбной улыбкой, на какую был еще способен.

– Тут написано, что Вы передадите какую-то просьбу вашего командования, не стесняйтесь, сделаю все, что в моих силах.

Выражение угрюмой озабоченности разом сползло с лица моряка.

– Просьба и в самом деле пустяковая, г-н Вист, – торопливо начал он. – В порту Пиллау на специальном складе находится весьма важная техническая документация, а также ценные морские навигационные приборы, и мое командование, естественно, проявляет сильную озабоченность об их сохранности в виду участившихся налетов вражеской авиации. Руководство порта в моем лице просит Вас изыскать возможность для укрытия этого и другого имущества Имперского флота в ваших подземных хранилищах.

«Видно, их основательно достали «Иваны», раз уж и спесивые моряки пришли с подобной просьбой ко мне», – подумал Вист, – а вслух сказал:

– Не волнуйтесь, обер-лейтенант, имущество наших славных моряков будет мною укрыто и спасено непременно. Я лично прослежу за погрузкой и складированием вашего груза. Кстати, у меня здесь рядом грузовик, и мы могли бы вместе подъехать к вашему складу.

– Это было бы прекрасно, – оживился моряк, – только боюсь, одного грузовика нам не хватит.

– Гм, – хмыкнул Вист, – а сколько же у вас всего груза?

– Примерно полтора вагона, – отвечал тот.

– Ничего себе-е, – протянул Вист, – но так и быть, дополнительные грузовики я могу вызвать по радио, но за Вами остается их загрузка. Согласны?

– Так точно! – отчеканил моряк, и они торопливо вышли из комендатуры.

Весь остаток дня Вист и его команда метались по городу на своих «Бюссингах», свозя на центральный сборный пункт всевозможные ценные вещи, оборудование, имущество ювелирных магазинов или просто раритеты, приборы, документацию и даже личные вещи. Вист не отказывал никому.

«Зачем портить с кем-то отношения, – рассуждал он, – раз ко мне обращаются сейчас за помощью, стало быть, и в дальнейшем будут следить за тем, чтобы у меня не было особых проблем. Поскольку отныне от моей собственной безопасности зависит сохранность их собственного имущества».

Несколько раз снующие по городу грузовики Виста попадали под бомбежки и обстрелы постоянно висящих над Кенигсбергом русских штурмовиков. Эвакуаторы при этом тоже несли потери, но пока не столь

большие, чтобы они могли поставить под удар всю операцию. Только в сумерках уполномоченный ГУИБ, весь в поту и дорожной пыли, добрался наконец до бывшего королевского замка. Первый, кого он увидел, когда миновал КПП замка, был сидящий рядом со штабелем свежесколоченных ящиков доктор Роде.

– А-а, господин директор, хорошо, что Вы еще здесь, – крикнул ему Вист, – я ведь только что хотел посылать за Вами.

Роде очнулся от полудремы, в которой пребывал после сумасшедшего дня, полного нервотрепки и беготни.

– Оберштурмбаннфюрер, это Вы? – заливисто зевнул он, – а я, кажется, задремал. Но Вы видите, как мы тут славно поработали?

– Неужели все, что еще оставалось в замке, успели упаковать? – кивнул на штабель Вист.

– Вот именно все! В основном благодаря Гюнтеру, прекрасный, должен сказать, у Вас помощник.

– А-а, я рад. Кстати, где он сейчас?

– В госпиталь поехал, повез одного из ваших водителей, Брауна кажется, на перевязку.

– Что с ним? – поинтересовался Вист, – действительно серьезно ранен?

– Боюсь что да. Попали под бомбы, когда ехали сюда. Сопровождающий из грузовой бригады был убит наповал, а шофер ранен в бок осколком. Машину он, правда, довел до ворот, но дальше сам идти не смог. Гюнтер его на своем мотоцикле увез и пока что не вернулся.

– Еще кто-нибудь при этом пострадал?

– Да, двое солдат из фольксштурма погибли, когда на задний двор упала мощная бомба.

Но Вист только досадливо отмахнулся, эти горе-вояки его абсолютно не интересовали. В это время в распахнутые ворота замка, бряцая оружием, начала втягиваться колонна солдат под предводительством невысокого седого полковника вермахта.

6 АПРЕЛЯ 1945 г.

Мощь артиллерийского огня, обрушенного в это утро советскими войсками на Кенигсберг, оказалась беспрецедентна. Несколько сотен орудий особо крупного калибра обрушили свой удар как по самому городу, так и по укреплениям вокруг него. Собранная в единый кулак разрушительная сила такого масштаба была столь велика, что передовые полевые укрепления немецких войск были довольно быстро попросту стерты с лица земли. В буквальном смысле в пропаханные снарядами и бомбами бреши немецкой обороны ринулись танковые корпуса 39-й и 43-й армий. С юга их поддержали войска 11-й гвардейской армии. Девять часов утра шестого апреля 1945 г. дало начало самой скоротечной и самой разрушительной по своим результатам штурмовой операции Второй мировой войны. В одиннадцать двадцать усиленный батальон капитана Сорокина получил по радио приказ атаковать предместья Кенигсберга. В составе второго эшелона своего танкового полка его тяжелые танки, построившись плотным клином, двинулись к устью реки Преголь, протекающей с востока на запад и делящей город примерно пополам.

Завязались ожесточенные бои. Немцы понимали, что им отступать просто некуда, и дрались с отчаянностью обреченных.

Утро шестого апреля уполномоченный ГУИБ Вист и доктор Роде встречали в странном строении, с виду более похожим на большой подземный гараж. Это полностью скрытое под землей бетонное сооружение первоначально было выстроено как грузовой терминал, в котором производилась разгрузка и перевалка боеприпасов, предназначенных для расположенных неподалеку фортов внешнего обвода. Оно было упрятано в дебрях старинного парка и огорожено высоким кирпичным забором с единственным въездом. Эвакуационная команда именовала этот вросший в землю бункер «центральный вокзал». И в самом деле, это просторное подземелье напоминало сейчас грузовой двор железнодорожного вокзала крупного города. Вдоль его стен в несколько рядов стояли штабеля из сотен разнокалиберных деревянных и металлических ящиков, баков, мешков и контейнеров, среди которых копошились погрузочно-разгрузочные бригады. Грузовик с эвакуационной командой подъехал к широко распахнутым воротам «центрального вокзала» без четверти девять. Карл помог выбраться наружу совершенно не отдохнувшему и поэтому отчаянно зевающему профессору и провел его через охрану на первый подземный горизонт. Только тут директор музея мог в полном объеме оценить ту колоссальную работу, которую он с Вистом проделал за последние несколько дней. Естественно, он не подозревал, что на этот сборный пункт свозились экспонаты не только его музея, но разубеждать его в этом никто, естественно, не стал.

На перевалочном складе «центральный вокзал» третьи сутки шла практически непрерывная работа. Четверо сменяемых каждые полчаса эсэсовцев нагружали на платформу гидравлического лифта очередную порцию груза и опускали ее вниз, на семь с половиной метров к уровню «А». Там работало уже шесть человек (только проверенные люди Виста), которые перегружали поступившие из «центрального вокзала» грузы на низкие четырехколесные тележки и бегом катили их по двойному узкоколейному пути к другому лифту, где грузили их уже на другую лифтовую платформу, приводимую в действие солидными, ручной ковки морскими цепями. Причем верхняя команда грузчиков совершенно не знала, что дальше происходит с отправляемым грузом, а нижняя команда и понятия не имела о том, куда после деваются спускаемые ими на цепном лифте ящики. Даже ночевали эти команды в разных казармах и в разных районах города. Такую систему ввел сам Вист и очень ею гордился. В самом же тайном складе еще предшественником Виста была собрана разношерстная компания из штрафников, лагерных охранников и осужденных за разные мелкие преступления полицейских. Эти вообще сидели в бункере безвылазно больше месяца, не общаясь ни с кем. Никто из участвующих в этой операции на каком-либо участке никогда не сталкивался с работающими на другом участке, обеспечивая, таким образом, режим сохранения тайны. Более того. Каждый уполномоченный ГУИБ имел тайные полномочия ликвидировать любых своих подчиненных только по подозрению в излишнем любопытстве или просто уличенных в нелояльном высказывании. Но, трезво понимая, что все они загнаны в угол и в такой обстановке возможны совершенно непредсказуемые проявления человеческой природы, Вист вел себя со всеми крайне дружелюбно и подчеркнуто вежливо.

– Нервы в кулак, – повторял он себе каждое утро, – ни одного опрометчивого шага, Георг, иначе можешь неудачно поскользнуться на самой последней ступеньке.

Пока Роде, путаясь в ногах у погрузочной команды, изумленно бродил по заваленному разнообразными ящиками складу, наш вечно улыбающийся гестаповец сидел в своем грузовике и принимал вместе с радистом очередной циркуляр из Берлина. Сидя за столом радиооператора, он внимательно следил за столбцами цифр, которые тот быстро записывал в рабочий журнал. Когда же он отложил карандаш и снял с головы наушники, Вист, расшифровывавший радиограмму по мере ее поступления, уже понял, что объявлена готовность номер один. Вынув из-под своей походной, прикрученной к борту грузовика койки свой походный чемодан, он открыл тайник, вынул оттуда хранившиеся там документы и, наскоро упаковав свои личные вещи, запер его на оба замка. Затем, вытащив из-под матраса браунинг и две обоймы к нему (в дополнение к табельному вальтеру) и рассовав оружие по карманам, подхватил чемодан и тоже двинулся к «центральному вокзалу». Он уже спускался по крутому

пандусу к распахнутым воротам склада, как почувствовал, что почва под его ногами вдруг ощутимо вздрогнула и в воздухе повис грозный рев от тысяч русских снарядов. Последние метры ему уже пришлось преодолевать бегом, так как в Кенигсберге забушевала настоящая огненная буря.

– Что вы стоите как истуканы? – завизжал уполномоченный на застывших охранников. – Срочно запереть ворота, и никого, слышите, никого до моего особого распоряжения вовнутрь не пускать!

Подождав, пока его указание будет выполнено, он приказал остаться при воротах только одному из них, а всех остальных отправил на погрузку. Сортировку и отгрузку на нижний горизонт завезенных ранее на «центральный вокзал» грузов команда Виста продолжала до глубокой ночи, однако, несмотря на все их усилия, вниз было спущено не более сорока процентов от их общего количества.

Вечером, сидя за столом в подземной казарме, Альфред Роде заикнулся было о возвращении домой, но Вист сразу пресек эту попытку, заявив, что об этом не может быть и речи.

– Вы слишком дороги для нашей великой нации, мой дорогой профессор, – заявил он во всеуслышание, когда они уже ночью сидели за ужином. – Большевики яростно обстреливают наш город, и мы – тут он обвел пристальным взглядом сидевших рядом товарищей по грабительскому промыслу – не имеем права подвергать Вашу драгоценную жизнь даже малейшей опасности.

С этой минуты д-р Роде находился под постоянным наблюдением в любое время дня и ночи.

Батальон Александра Ивановича с раннего утра принял участие в подавлении одного из фортов внешнего обвода Кенигсбергской крепости. Применяемый для этого метод был весьма прост. К форту подтягивались тяжелые орудия из резерва Главного командования и несколько десятков тяжелых танков. Поскольку выдвигать на прямую наводку неуклюжие и многотонные орудия приходилось довольно близко к вражеским укреплениям, а скорострельность наших суперпушек была невелика, то для заполнения пауз во время перезарядки как раз и использовались постоянно кочующие с места на место танковые группы. Мало того, что они принимали огонь фортов на себя, уменьшая потери среди артиллеристов РГК, но в какой-то степени непрерывный огонь танковых пушек ослеплял немецких наблюдателей и наводчиков. Неоднократно во время таких вылазок на танкистов Сорокина обрушивался ответный залп немецких дальнобойных орудий, но пока Бог их миловал, потерь у наших танкистов практически не было.

Уже ближе к вечеру смертельно уставшие танкисты получили приказ отойти в лес для отдыха и пополнения боезапаса. Наш комбат надеялся, что после загрузки боекомплектов его не будут никуда дергать, но в половине одиннадцатого ночи всех командиров батальонов и рот собрал на совещание полковник Грошев. Разложив на наскоро сколоченном столе крупномасштабную карту Кенигсберга, он пригласил всех подойти ближе.

– Внимание, товарищи, – начал он, – командование фронта решило перенацелить наш полк вот на этот район немецкой обороны. Оба форта, прикрывавших это направление, в основном подавлены. Пока мы отдыхаем, наша бомбардировочная авиация будет всю ночь обрабатывать полевые укрепления и городские кварталы на пути нашего завтрашнего удара. Основной нашей задачей будет помочь штурмовым группам отрезать центр города от порта. Концентрированным ударом мы должны будем уже к четырнадцати часам отбросить врага, выйти к реке и далее наносить удар вдоль нее, в общем направлении на север, к центру города. Сейчас разрешаю отдыхать до шести тридцати. Артподготовка в наших интересах будет проводиться с семи до восьми тридцати. И запомните, товарищи командиры, ваша главная задача – строго держаться позади пехоты и огнем расчищать ей дорогу. Поверьте, пехотинцы лучше себя чувствуют не тогда, когда впереди горят наши танки, а когда те же танки поддерживают их огнем своих пушек в любой момент боя. Это все, до утра все свободны!

7 АПРЕЛЯ 1945 г.

Весь день седьмого апреля доктор Роде провел в подземном бункере. Основной его задачей было указывать, куда и как размещать ящики с музейными коллекциями. Сначала ему было даже интересно командовать здоровенными эсэсовцами, которые подчинялись ему беспрекословно. Но по мере того, как количество спускаемых грузов все возрастало, он все чаще присаживался отдохнуть, а ближе к ночи и вовсе еле таскал ноги. Мотавшийся весь день снизу вверх и обратно, Вист около десяти ночи вспомнил об оставленном в бункере директоре.

«Как он там, наш искусствоведишка? – ехидно подумал он, – наверное, лежит уже на койке в полной прострации. Несомненно, мои ребята загоняли его до смерти. Надо будет пойти взглянуть на него, а то не дай Бог помрет от перегрузки, мы ведь тогда целых десять лет будем разбираться, где какая картина лежит и куда привешивается та или иная янтарная цацка».

Приняв это решение, Вист подбодрил напоследок команду верхнего лифта и, призвав их не прекращать работу до отгрузки последнего ящика, с очередным грузом спустился на подземный горизонт «А». Дойдя до второго лифта, он решил прокатиться и на нем. Дождавшись, когда солдаты наполнят его платформу очередной порцией художественных ценностей, он запрыгнул на ящики, и лифт, пощелкивая цепями, начал свое движение. Дождавшись, пока платформа остановится на последнем этаже, он спрыгнул на пол и с удивлением увидел, что д-р Роде хотя и пожух, но все еще на ногах, а вот его подручные от усталости едва ли не падают.

«Пора всем отдохнуть, – подумал он, – а то ведь моим людям явно придется работать до трех, а то и до четырех утра».

Вот так и получилось, что первую секунду нового дня восьмого апреля Вист встречал, сидя с доктором Роде за одним столом и попивая с ним кофе из одной кофеварки. После краткого полуночного ланча вся подземная команда продолжила прием и размещение постоянно опускающихся к ним на лифте драгоценных грузов. Работа по спуску и размещению в хранилище более полутора тысяч ящиков и металлических контейнеров была в основном завершена к половине пятого утра восьмого апреля. Последнюю порцию примерно из трех десятков ящиков с архивом местного гестапо, если судить по сопроводительным документам, солдаты даже не стали снимать с площадки лифта, решив, что с ними и там ничего не сделается. Вымотавшиеся за последние трое суток обитатели подземной казармы, поняв, что эта безумная гонка наконец-то окончилась, не дожидаясь каких-либо дополнительных указаний, раздеваясь на ходу и бросая свое обмундирование куда попало, расползлись по койкам. Вист же, озабоченный длительным отсутствием приказов из центра, по линии внутренней телефонной связи связался с «центральным вокзалом». Трубку взял Гюнтер.

– Ну как там у вас наверху? – поинтересовался уполномоченный ГУИБ, – «Иваны» сильно жмут?

– Сейчас ведь еще ночь, оберштурмбаннфюрер, и русские спят, но мне кажется, что отдыхают только пехотинцы. Обстрелы и бомбардировки не прекращаются ни на минуту, и здесь наверху просто ад кромешный, – отозвался тот. – Прямо и не знаю, как буду выгонять отсюда охранное подразделение и команду первого лифта. Здесь все ходуном ходит от непрерывных взрывов.

– А ты с ними не миндальничай, – посоветовал Вист, – скажи их вахмистру, что подземелье

заминировано и времени до взрыва осталось совсем немного. Я почти уверен, что их тебе после этого и выгонять не придется, сами исчезнут как вампиры при свете солнца. Да, кстати, проверь, подняли ли они лифт в верхнее положение, если нет, то пусть срочно поднимают, иначе тебе к нам никак не спуститься.

Было слышно, как лейтенант Шлих со стуком положил трубку на крышку телефонной коробки, но через минуту взял ее снова.

– Площадка поднимается, господин оберштурмбаннфюрер. Вы как всегда оказались правы, они и в самом деле забыли ее поднять.

– Хорошо, что вспомнил. А теперь, Гюнтер, слушай меня очень внимательно. Как только все уйдут, загоняй нашу штабную машину в «центральный вокзал» и тщательнейшим образом, на все запоры, закрывай въездные ворота.

– Понял!

– Ты меня не перебивай, лучше слушай. Поставишь затем нашу машину передними колесами рядом с площадкой лифта и залезай под ее кузов. Там, у левого бензобака, увидишь ящик с цифровым замком. Наберешь ручками с лимбами код 3335, да не перепутай смотри. В этом ящике лежит катушка парашютной веревки. Ты ее осторожно размотаешь и привяжешь к нижнему засову въездных ворот. Только, ради всего святого, действуй очень осторожно и не дерни ее ненароком, иначе, мой дорогой камрад, мы встретимся с тобой уже на небесах. После этого запускай лифт на спуск, после чего прыгайте вместе с радистом на его площадку. Когда он остановится, двигайтесь по рельсам налево, туда, где на рельсах установлена «стрелка». Отсчитаешь примерно сто шестьдесят шагов и по правую руку увидишь в стене нишу. В ней будут две двери: большая с круглым маховиком в центре и маленькая под номером 32. Сначала зайди в большую, слева на стене увидишь блестящий штурвал с красной меткой на ободе, установи его в положение ЕХ и выходи, закрыв эту дверь до щелчка. Потом заходи в маленькую дверцу и проделай с точно таким же штурвалом точно такую же операцию. Затем спустись по открывшемуся трапу на три пролета вниз и иди по коридору с литерой В-12 до поворота направо. За поворотом найдешь четыре двери. Стучи гаечным ключом по двери с литерой 3 – тебя встретят.

– Все понял, – услышал он в ответ, – когда начинать?

– Приказ последует или от меня лично, либо, что вероятнее всего, по радио. С этой минуты пусть радист постоянно прослушивает известную ему частоту. В эфире должен прозвучать сигнал «Морской змей», вот он-то и будет тебе приказом. Как получите этот сигнал, тут же звоните мне сюда, вниз, а если телефонная связь случайно прервется, действуй по моей инструкции.

– Слушаюсь, господин оберштурмбаннфюрер, – отчеканил лейтенант и повесил трубку.

Вист тоже отключил телефон и, вынув сигарету, собрался закурить, но, вспомнив, что сам запретил курение где бы то ни было, кроме кессонной камеры, положил сигарету обратно в пачку, так как сил тащиться туда уже не было.

«Кажется, на сегодня все, – подумал он, – благодарение Богу, практически все успели спрятать, рейхслейтер должен быть мной доволен». Он поднялся и, пошатываясь от усталости, двинулся к своей койке в дальнем конце казармы. Плюхнулся на нее и еле успел стащить запыленные и ободранные сапоги и привалиться к подушке своей койки, как мгновенно уснул. Но обморочный его сон продолжался недолго. Внезапно он почувствовал, что его трясут за плечо.

– Какого черта! – зарычал сквозь сон Вист. – Дайте же мне поспать, наконец!

Но тряска не прекращалась. Наконец ему удалось разлепить веки и вырваться из сонной одури. Перед ним стоял дневальный.

– Господин оберштурмбаннфюрер, – отступил тот на шаг назад, – Вас к телефону!

Капитан, капитан, – надрывался сквозь треск в наушниках шлемофона знакомый голос начальника штаба, – быстрее отходите к Бранденбургштрассе, надо срочно поддержать огнем вторую роту!

Капитан Сорокин включил лампочку подсветки в своей командирской башенке и развернул на коленях выданную только позавчера карту Кенигсберга. Поводив пальцем по незнакомым пока улицам города, он вскоре нашел искомую.

«Ну, фрицы, и понапридумали же названий, язык сломаешь», – беззлобно подумал он.

Он переключился на внутританковую сеть и скомандовал:

– Круглов, стой!

Заскрежетали фрикционы, и новенький ИС-2 замер посреди изрытого воронками скверика, в котором, правда, не осталось уже ни одного целого дерева. Следовавший за их танком второй ИС тоже остановился, развернув башню вдоль перпендикулярной улицы. Капитан приник к щели и внимательно осмотрел окружающую их местность. Пригород, в котором они воевали, представлял собой удручающее зрелище. Размолоченные бомбами и огнем артиллерии остовы домов дымились или горели. Удушливая кирпичная пыль, смешанная с гарью и пороховыми газами, мрачной пеленой окутывала все окрестности. В соседнем квартале кипел бой, и оттуда доносился непрерывный треск пулеметных и автоматных очередей, грохот рвущихся гранат. Собственно, огневая поддержка наступающей пехоты и была основной задачей нашей танковой группы. Имея такой мощный танк, как ИС-2, они были практически неуязвимы, если, конечно, не угодить под бомбу или под обстрел поставленных на прямую наводку зенитных 88-миллиметровых пушек. Грозную опасность представляли и «фаустники», но от них существовала только одна защита – держаться подальше от еще целых, не разбитых строений, особенно с подвалами. А поскольку в этом удивительном, ни на что не похожем городе все дома были с подвалами и полутораметровыми стенами, то танки комбата Сорокина и курсировали на приличном удалении от тех кварталов, где еще шли бои. Укрываясь за развалинами домов от частых артиллерийских налетов немцев, все еще удерживающих центр города, они выбирали особенно яростно огрызающийся огнем дом и несколькими снарядами превращали его в кучу дымящегося строительного мусора.

– Иваныч, – услышал он голос своего наводчика, – давай еще раз врежем по граненому стакану (так они называли между собой странной формы сооружение недалеко от железнодорожного вокзала), кажется, опять там пулеметчик ожил.

– Что ж, давай, Пилипенко, порадуй нас своим искусством, – милостиво разрешил он, и наводчик с заряжающим заерзали и засопели в своем закутке, заряжая танковое орудие.

Снаряд для стоявшей в башне их танка 122-миллиметровой пушки был столь тяжел, что даже два таких здоровых мужика с трудом управлялись с этой задачей. Наконец лязгнул замок орудия, и Тарас Пилипенко доложил о готовности к стрельбе.

– Поберегись, – предупредил экипаж Александр Иванович и надавил на педаль спуска.

Страшной силы грохот затопил все вокруг. Щелкнул затвор, и дымящаяся раскаленная гильза со звоном вывалилась на дно танковой башни.

– Есть! – дружно завопили танкисты, видя, как на третьем этаже «граненого стакана» вспухает кирпичное облако.

– Клюев, – обратился капитан к стрелку-радисту, – свяжись-ка с командиром Макрели-2 и передай ему приказ на передвижение к Бранденбург, вот дьявол, штрассе.

– Круглов, разворачивайся, – крикнул он водителю, – уснул что ли?

Взревел дизель, и ИС-2, легко крутанувшись на одном месте, давя в прах своей 46-тонной громадой попадающиеся под траки кирпичи, двинулся на новую позицию. Второй танк огневой поддержки пехоты пополз вслед за ними. Танкисты, как правило, не видят,

что происходит сзади. В свои перископы они видят только то, что происходит впереди их машин, и поэтому не заметили, как на том месте, где они только что стояли, несколько мгновений спустя взметнулись высокие фонтаны взрывов. Немцы за два штурма быстро поняли, какую опасность представляют для них новые ИСы, и вели поэтому за ними непрерывную охоту. На этот раз наши танкисты избежали опасности, но они еще не знали, что на этой войне им повезло в последний раз и часы большинства из них уже сочтены.

– Какой еще телефон, кто там совсем сдурел, – сонно бормотал Вист, опять натягивая ненавистные сапоги. Резко встав, он внезапно потерял на секунду сознание, и дневальный еле-еле успел подхватить его под локоть.

Добравшись до стола дежурного, уполномоченный буквально рухнул на стоящую около него табуретку и взял лежащую на столе трубку.

– Слушаю, кто говорит?

Мембрана болезненно щелкнула его по ушной перепонке и только после этого отозвалась голосом Гюнтера:

– Господин оберштурмбаннфюрер, только что на Ваше имя поступила срочная телеграмма из Берлина.

Вист пододвинул к себе журнал дежурного и вынул авторучку.

– Готов, диктуй!

Лейтенант откашлялся и начал:

– Главное управление импер…

– Короче, – прохрипел Вист, – цифры диктуй!

– Да-да сейчас, – пробормотал еле слышно Гюнтер, – вот они: 43456 02858 78557 72230 66858 29446 77820 89805 23230 21097 44859 66936 12109. Подпись: Юрген-45.

Уполномоченный ГУИБ услышал позади себя подозрительный шорох и резко обернулся. За его спиной уныло переминался с ноги на ногу дежурный по казарме.

– Что ты здесь топчешься, милейший? Сходи-ка лучше на кухню, да и свари мне пару хороших чашек кофе, – обратился к нему Вист, рассчитывающий в отсутствие дневального расшифровать телеграмму, а заодно и сбросить с помощью бодрящего напитка остатки сонной одури. Интуиция подсказывала ему, что вновь лечь и доспать ему сегодня уже не удастся.

Приказ, переданный ему из Берлина, был краток и гласил следующее.

«Быть готовым к приему сигнала «Морской змей». Вскрыть пакет с красной полосой».

Подпись: Кальтенбруннер.

Пакет с красной наклейкой, врученный ему еще в Берлине, лежал у него во внутреннем кармане кителя уже две недели, и вот, значит, пришла пора его вскрыть. Он вынул пакет, положил его на стол и ножницами из походного несессера аккуратно вскрыл конверт. Из него выпали кусочек плотного тонкого картона, покрытого колонками цифр, и текстолитовая пластинка с отверстиями и бронзовыми «украшениями» в виде двусторонних выступов. Повертев пластинку в руках, Вист небрежно сунул ее в карман и принялся за расшифровку текста. В это время послышалось осторожное шарканье сапог дневального, несущего из кухни кастрюльку с кофе и тарелочку с печеньем. Увидев это, Вист положил конверт и смятый лист с расшифрованной радиограммой в пепельницу и чиркнул зажигалкой. Дневальный, покосившись на догорающую бумагу, осторожно поставил кофе на стол, вынул из тумбочки чашку с ложкой, сахарницу и деликатно удалился за соседний стол, понимая, что оберштурмбаннфюрер крайне занят и мешать ему сейчас не следует.

Вист налил себе полчашки кофе, щедро сыпанул туда сахару и, с наслаждением отхлебнув настоящего бразильского напитка, продолжил работать над шифровкой. Собственно, в ней содержалась только инструкция по пользованию специальным ключом (текстолитовой пластинкой с бронзовыми шишечками), с помощью которого только он, Вист, получал возможность свободно пройти через все отсечные броневые двери и кессоны под Кенигсбергом, вплоть до подземной базы подводных лодок.

«Прекрасно, – подумал уполномоченный, – очень вовремя». Он допил кофе и взглянул на часы. Они показывали без четверти двенадцать.

Он снова снял трубку телефона и набрал 22. На этот раз никто из «центрального вокзала» не отвечал так долго, что Вист стал беспокоиться, уж не попала ли тяжелая авиабомба в его передвижной узел связи, но наконец наверху сняли трубку.

– Лейтенант Шлих слушает, – раздался голос Гюнтера.

– Вы что там уснули, почему так долго не отвечали? – раздраженно рявкнул на него Вист.

– Мы восстанавливали сбитую антенну, господин оберштурмбаннфюрер, – не обращая внимания на его тон, невозмутимо отозвался его помощник. – Кстати, ее сбивают уже второй раз за сегодняшний день.

– Так, значит, вы с Хуго все-таки поднимались наверх?

– Естественно, поднимались, поскольку без наружной антенны нет совершенно никакой слышимости.

– Тогда расскажи мне, как там обстановка в городе? Удалось ли нашему генералу Ляшу отразить натиск большевиков?

– Боюсь, что нет, оберштурмбаннфюрер, судя по грохоту боя, русские штурмовые группы овладели как минимум половиной города, и у меня почему-то создалось такое впечатление, что мы с вами находимся внутри совсем небольшого пятачка, пока еще не захваченного «Иванами».

– Неужели положение столь серьезное?

– Да оно, как мне кажется, просто безнадежное. Вы там внизу просто не представляете, что русские снаряды сделали с нашим городом, как минимум половины зданий уже не существует. Снаряды и бомбы падают с такой частотой, словно капли воды во время дождя. Мы тут с радистом не захвачены «Иванами» только потому, что ближайший к нам форт все еще огрызается, но боюсь, он долго не продержится, ибо русские по нему стреляют из таких мощных пушек, что даже у нас от разрывов потолок трескается.

– Понял тебя, – отвечал лейтенанту Вист, – но вы должны продержаться там только до сигнала, после чего сразу же спускайтесь сюда.

Эсэсовец долил еще кофе в свою чашку и задумался. Судя по докладу Гюнтера, положение обороняющегося гарнизона было совершенно безнадежно. Значит, и поступления решающего сигнала следует ожидать в ближайшие часы, а может быть, даже и минуты. И еще он подумал о том, что было бы совсем не лишним пройти сейчас до подземной базы подводных лодок, дабы не плутать потом в подземных коридорах, когда придет время уносить ноги.

«Заодно и этот странный ключ испытаю», – решил он и жестом подозвал сидевшего за соседним столом дневального. Когда тот приблизился, Вист поднялся и, морщась от ноющей боли в натруженных ногах, указал ему на место, где только что сидел сам, и сказал как отрезал.

– Приказываю сидеть здесь, ждать звонка от лейтенанта Шлиха. Если он позвонит, тщательно запишешь все, что он тебе продиктует. Захочешь отлучиться, разбуди своего начальника, черт, опять забыл, как его зовут.

– Гауптман Хайнц Зильберт, – бодро отчеканил дневальный.

– Вот именно, его, и дословно передашь то, что я тебе сейчас сказал. Надеюсь, ты все понял, и накладок не будет.

– Так точно! – вытянулся дневальный, щелкая каблуками.

Благополучно преодолев два квартала размолоченных и обугленных зданий, Макрель-1 и Макрель-2, перевалив через два ряда окопов, приблизились к полуразрушенной, стоящей несколько в глубине квартала кирхе. Капитан Сорокин скомандовал остановку и огляделся. Вторая рота, которую они должны были поддержать огнем, закрепилась в двух относительно сохранившихся трехэтажных домах, но с того места, где они сейчас стояли, были видны только верхние этажи этих двух зданий. Сорокин вызвал командира второй машины.

– Степашин, – как слышишь меня, Степашин?

– Слышу хорошо, Александр

Иванович.

– Предлагаю подняться повыше, а то из этой ямы ни черта не видно.

– Согласен, но куда же мы двинемся? Как только танки высунутся на открытое пространство, нас тут же накроет немецкая артиллерия.

– Предлагаю в таком случае заехать в кирху. Самое, пожалуй, высокое место.

– Так мы и там как на ладони окажемся.

– А мы за оставшуюся стеночку спрячемся и накроем оттуда пулеметные позиции у речки.

– Понял, капитан. Пока фрицы нас там засекут, мы самое малое по пять-шесть снарядов успеем выпустить.

– Так и порешим. Вперед!

Танки, синхронно повернувшись на месте, поползли на вершину пологого холма, под прикрытие покосившейся кирпичной стены католического собора. В нескольких метрах от движущихся машин хлопнули разрывы шальных минометных мин, но экипажи, не обращая внимания на звон осколков по броне, продолжили свое движение. Наконец они достигли развалин кирхи и, кроша гусеницами плиты из белого мрамора, подогнали свои танки к остаткам алтаря. В соборе уцелела практически вся западная стена и некоторая часть южной. Используя это удачное стечение обстоятельств, танкисты поставили свои машины вдоль уцелевшей стены на расстоянии примерно восьми метров одну от другой. Развернув орудия в сторону приземистых неприметных строений, они зарядили их и начали выискивать достойные своих калибров цели. Однако бушующие в районе действия второй роты пожары делали их усилия напрасными.

– Миша, Клюев, – позвал капитан радиста, – свяжись-ка со штабом, пусть нам из второй роты дадут целеуказание, а то ведь мы тут как слепые котята крутимся, а время-то не ждет!

Радист защелкал тумблерами, завертел рукоятки настройки радиостанции и забубнил в микрофон. Александр Иванович слегка откинулся на неудобном танковом сиденье, давая отдых своей затекшей спине, и тут же вспомнил о том, как еще совсем недавно на улицах Рязани устанавливали первые громкоговорители, передававшие новости из самой Москвы.

А вот теперь какой-то мальчишка, Мишка Клюев, вполне свободно обращается со сложнейшей радиостанцией, не испытывая, видимо, к ней ни трепета, ни почтения.

– Капитан, – услышал он в наушниках голос Михаила, – капитан, вторая рота на связи.

Комбат прижал ларингофоны к горлу и нажал кнопку вызова.

– Кто на связи, я – Макрель-1. Отвечайте!

– Макрель, я – Грач-2. Не могу переправиться через речку. Подсоби огнем, браток!

– Грач, я – Макрель-1, укажите ракетами направление стрельбы, а то из-за дыма пожаров мы ничего не видим!

– Макрель, сейчас дам залп зелеными ракетами, смотри внимательно!

Через несколько секунд Александр Иванович действительно увидел в свой перископ зеленые шарики сигнальных ракет, вылетающих из окон одного из двух зданий, где засела наша пехота.

– Тарас, – хлопнул он по плечу наводчика, – видишь подсветку?

– Конечно.

– Тогда лупи!

Грохнул выстрел. Пилипенко с Гуськовым снова закряхтели, выволакивая очередной снаряд из боеукладки.

– Макрель, я – Грач-2, – зазвенело в шлемофоне. Ниже берите, снаряд по воду пошел.

– Понял, понял – сейчас исправим.

– Тарас, опусти ствол и бери на пять градусов ниже.

Пилипенко крутанул ручку вертикальной наводки и доложил:

– Готово, командир!

Следующий снаряд тоже угодил в воду разлившейся по весне небольшой речки, вызвав у пехотинцев целый взрыв негодования и безудержной матерщины.

– А черт, – пробормотал капитан, торопливо оглядывая окрестности в смотровые щели, – как бы нас не засекли, уж больно долго мы здесь толчемся!

С третьей попытки им все-таки удалось попасть снарядом туда, куда надо.

– Нормально, мужики, – оживился Грач, – теперь чуть правее.

– Чуть, это сколько, пять метров или пятьдесят?

– Метров на двадцать, двадцать пять.

– Как, парни, зарядили?

– Угу, – дружно отозвались заряжающий с наводчиком.

– Готовы? Огонь!

Танк тяжело дернулся.

– Клюев, выйди-ка на вторую «рыбку».

Степашин откликнулся мгновенно:

– Макрель-2 на связи.

– Слушай, Витя, давай-ка, браток, пяток снарядов, влепи в тот железный ангарчик. Последний разрыв видел?

– Видел!

– Вот туда и клади.

Экипажи обоих танков успели выпустить еще по два снаряда, и на этом их непосредственное участие в самой кровопролитной войне двадцатого века было закончено.

Майор вермахта Франц Зейбель, не отрывая трубки полевого телефона от уха, прокричал новые данные наводчикам находящейся под его командованием гаубичной батареи. Черные от копоти и кирпичной пыли артиллеристы, качаясь от усталости и бессонницы, загнали четыре фугасных снаряда в казенники четырех пушек и по свистку фельдфебеля дернули за спусковые шнуры.

– Комбат, Макрель-1, – услышал капитан Сорокин в наушниках, – где вы, куда переместились?

Уже порядком угоревший от пороховых газов капитан не сразу понял, кто его вызывает.

– Кто там, Клюев?

– Старший лейтенант Ухов, Вас зовет!

– Да-да, вспомнил нашего штабного. Передай: Макрель-5 на связи Макрель-1. Мы предположительно находим…

Страшный грохот от взрыва и ни с чем не сравнимый, сводящий скулы хруст обрушивающегося здания разом оборвал связь обоих экипажей со своими. Навсегда…

Некоторое время ошеломленные танкисты сидели молча, даже не шевелясь, пытаясь понять, что произошло. Первым опомнился механик-водитель головного танка.

– Кажись, завалило нас, командир. Я ничего не вижу.

– Спокойно, всем сидеть на местах, – повысил голос капитан. – А ты, Алексей, лезь-ка, брат, к нижнему люку, проверь, как он там открывается.

Механик, нажав на рычаг, откинул сиденье в сторону и, треснувшись головой о какую-то железку, злобно зашипел. Все танкисты, отходя от шока, захохотали. Круглову, правда, в этот момент было совсем не до смеха. Мало того, что в голове звенело от удара, он никак не мог вспомнить, куда положил утром свои инструменты, и ожидал поэтому заслуженного нагоняя. Но не это больше всего волновало нашего водителя. Копаясь во всем этом хозяйстве, он вдруг припомнил, что даже не проверил, действует ли механизм открывания нижнего люка, хотя и обязан был сделать это при приемке новой машины. Спина его облилась потом при мысли о том, что тот может и не открыться. К счастью, он вскоре добрался до самого люка и увидел, что механизм отпирания его сделан совершенно иначе, нежели в привычной тридцатьчетверке, и вовсе не требует применения инструментов.

– Все в порядке, капитан, – радостно выдохнул Алексей Круглов, – сейчас я его открою.

Он примерился и, наваливаясь всем телом, провернул маховик запорного устройства. Только тут, услышав доклад Круглова, капитан Сорокин вспомнил о втором экипаже:

– Клюев, быстро второй танк на связь!

– Слушаюсь!

Через несколько секунд в наушниках зазвучал тревожный голос радиста второго танка:

– Макрель-1, Макрель-1, отвечайте, здесь Макрель-2.

– Федор, – нажал на кнопку вызова Александр Иванович, – Федор, как вы там, все живы?

– Полный порядок, – услышал он в ответ, – все целы, но не видим ни черта!

– Открывайте не мешкая нижний люк и вылезайте под днище, попробуем осмотреться. Пусть ваш механик Котенков первым вылезает, он ведь у нас самый миниатюрный.

– Так точно, – ответил уже командир второго танка Степашин. – Мы выйдем через минуту, вот только нижний люк откроем и

выйдем.

Пока шли эти переговоры, Круглов уже ослабил крепления запоров, и стальная крышка с глухим стуком вывалилась наружу. Он отключил свой шлемофон от танковой сети и, ловко извиваясь всем телом, исчез в черном провале. Какое-то время из люка доносился стук его сапог и скрежет кирпичных обломков, а затем в открытом проеме снова показался осыпанный кирпичной пылью шлем механика.

– Товарищ капитан, – крикнул он через минуту, – кажется, нас тут не совсем наглухо завалило, можно будет попробовать добраться до второго танка. Только всем придется потрудиться малость лопатами.

Услышав это не очень обнадеживавшее известие, капитан Сорокин решил, что пора вылезти самому и оценить обстановку на месте. Выскользнув в люк и извиваясь ужом под брюхом танка, он прополз под кормой ИСа и, повернувшись на спину, осторожно подтянулся на руках. Вокруг стояла кромешная тьма. Капитан краем глаза увидел, что в узкой полоске света, пробивающейся из люка его танка, показались чьи-то сапоги.

– Эй, кто там лезет?

– Да я это, Гуськов, товарищ капитан.

– Возьми с собой фонарик, – остановил его Александр Иванович, – нет, лучше два. Стой, передай Степашину, чтобы он там у себя включил фары.

– Понял, товарищ капитан, – гаркнул здоровяк Гуськов, и его сапоги исчезли из виду.

Через минуту на втором танке включили фары, и капитан увидел, что дела у них не столь плохи, как казалось вначале. Александр Иванович взглянул на часы. Стрелки показывали двадцать минут первого.

– Ага, – подумал он, – следовательно, нас завалило примерно в двенадцать.

Выбравшись из-под танка, капитан осторожно встал во весь рост и, включив оба фонаря, осмотрел каменный мешок, в котором они оказались. Положение их было хотя и критическое, но все же не безнадежное. Им повезло прежде всего в том, что, прежде чем на них обрушилась восточная стена кирхи, на уже лежащие вокруг кучи битого кирпича упали ранее удержавшиеся в стене стропила и часть крыши. И в тот момент, когда от одновременного взрыва нескольких гаубичных снарядов стена накренилась, готовая похоронить под обломками находящиеся под ней танки, эти стропила, вывалившись из своих гнезд, образовали над машинами некое подобие шалаша. На него-то и завалилась обрушившаяся стена. Таким образом, все они оказались как бы в некоем гроте, где сохранилось достаточное количество воздуха и вроде бы имелась некоторая возможность совместными усилиями пробить проход между попавшими в ловушку танками. Подождав, пока весь экипаж выберется из машины, капитан приказал начать расчистку завала. Со стороны второго танка тоже послышались удары ломов и скрежет лопаты. Так как оба экипажа имели неплохой набор походного шанцевого инструмента, работа по расчистке соединительного прохода вчерне была закончена примерно за час напряженной работы. Вот тут-то и случилось событие, разом перевернувшее судьбы всех участников этой драмы. Сержант Гуськов, торопливо раскидывая кучу мраморных обломков метрах в трех от кормы головного танка, обнаружил под ними стальную рифленую крышку люка.

– Товарищ капитан, – радостно крикнул он, – смотрите, здесь лаз какой-то нашелся!

Подсвечивая себе фонариком, Александр Иванович приблизился к нему.

– Что тут у тебя случилось?

– Смотрите, товарищ капитан, какая здесь штуковина под полом нашлась.

Сержант опустился на колени и, пустив в ход саперную лопатку, отбросил последние обломки мраморной плиты, покрывавшие ребристую стальную плиту.

– Наверное, это люк в подвал или канализацию какую. Как вы думаете, товарищ капитан, может, там и второй выход где-нибудь есть?

«Чем черт не шутит, – подумал Сорокин, – может быть, и действительно есть».

На более или менее расчищенную площадку позади головного танка начали протискиваться танкисты из второй машины. Все столпились вокруг неожиданной находки, освещая найденный люк светом нескольких фонарей. В этот момент капитан Сорокин заметил в руке одного из танкистов лом.

– А ну-ка, Ренат, – приказал он, – стукни-ка сюда да покрепче.

Заряжающий второго танка Ренат Насымов протиснулся вперед и, подняв лом, с силой ударил по стальной плите. Глухой и короткий звук показал, что перед ними отнюдь не тонкая пластина, а капитальная броневая дверь.

– Попробуем взорвать, товарищ капитан? – спросил лейтенант Степашин, привыкший к быстрым и решительным действиям.

– Пожалуй, да, – ответил капитан, – после минутного колебания. Расходитесь все быстро по танкам, а ты, Тарас приспособь здесь пару лимонок, что ли.

Приказ был выполнен незамедлительно. Ведь никто из них не знал, сколько еще продержатся перекрытия, и даже малейший шанс выбраться из ловушки придавал всем сил и уверенности. Через несколько минут лимонки были прикручены к люку, и веревка от связанных вместе колец взрывателей заведена в командирский танк. Все танкисты, повинуясь приказу комбата, попрятались по своим машинам.

– Давай, – скомандовал капитан, и державший веревку Гуськов резко дернул ее к себе.

Тут надо заметить для непосвященных, что взрыв даже одной гранаты в тесном пространстве завала наделал бы много дел, а тут рванули сразу две. Сильнейший удар по ушам и вихрь удушающей кирпичной пыли доставили танкистам много неприятных минут. Когда же пыль слегка улеглась, они смогли выбраться из танков и посмотреть на результат взрыва. К удивлению всех, ребристая крышка даже не прогнулась.

– Вот это да, – озадаченно зачесал голову комбат, – крепка зараза!

После непродолжительного раздумья он решил, что выхода у них все равно нет и приказал в качестве вышибного заряда использовать уже две противотанковые гранаты, имевшие раз в пять большую взрывную мощность.

Сказано – сделано. Все тот же Тарас Пилипенко уложил на люк две увесистые гранаты, связанные им обрывком телефонного кабеля, навалил на них сверху тяжелые обломки для увеличения ударного эффекта и доложил о готовности. Танкисты, уже испытав на себе все неприятности, связанные с первым взрывом, решили на этот раз спрятаться за второй машиной – в самой дальней точке от люка. Но для страховки они на всякий случай перенесли остатки боезапасов во второй танк, так как боялись, что снаряды, оставшись в командирском танке, сдетонируют. На это у них ушло еще около получаса. Наконец все приготовления были завершены. Сжавшись в плотную кучу за кормой второго танка, они привели в действие взрывное устройство…

Вист повернулся, пробарабанил по столешнице костяшками пальцев первые такты вступления к опере «Гибель богов» Вагнера и, не оборачиваясь, двинулся к выходу из подземной казармы. Оказавшись в дизельной, он подошел к замаскированному входу на нижний уровень бункера БШ, который располагался рядом с дизельной электростанцией, за бутафорским электрощитом, стоящим в пяти метрах от мерно урчащего дизеля. Оглядев помещение и убедившись, что кроме собак в вольерах никаких живых существ рядом нет, уполномоченный быстрыми, отработанными движениями поставил ручки фальшивых рубильников в нужные положения и, легко повернув «электрощит» на девяносто градусов, вставил замысловатую пластинку своего ключа в специальную прорезь обнаружившейся за ним стальной двери. Он повернул круглую рукоятку запора, и она

мягко откатилась в сторону. Вынув ключ, он закрыл ее и по спиральной чугунной лестнице начал подниматься наверх. Миновав две площадки, на которые выходили двери со второго и первого этажей старого артиллерийского склада, и еще раз сверившись с выданным ему в Берлине планом подземных коммуникаций Кенигсберга, он уверенно двинулся вдоль слабо освещенной штольни, на стене которой время от времени попадалась написанная на кирпичной облицовке белой краской надпись А-12. Буква «А» указывала на то, что это галерея самого верхнего уровня и, чтобы спуститься на более глубоко залегающий горизонт, требовалось преодолеть как минимум одну кессонную камеру. Скоро он добрался до перегораживающей галерею стены с очередной дверью, которую он так же успешно преодолел с помощью своего чудо-ключа. За этой дверью обнаружилась довольно широкая площадка, на которую выходили еще две двери, над которыми было написано крупными буквами А-5 и А-14. Вист обернулся. Над дверью, которую он только что закрыл, была надпись А-12.

«Как, однако, все разумно сделано, – удовлетворенно подумал он. – Для того, кто имеет план и ключ, в этих лабиринтах невозможно заблудиться, в отличие от тех, кто здесь оказался случайно. Так, теперь посмотрим, где же спуск на нижний уровень?»

Последствия взрыва противотанковых гранат оказались ужасны. Когда капитан Сорокин вновь обрел способность ориентироваться в пространстве и внятно излагать свои мысли, то чудом уцелевшие часы на его руке показывали уже начало третьего. Те из танкистов, которые несколько раньше оправились от вызванной взрывом контузии, уже поползли к люку проверить результат столь рискованного эксперимента. На этот раз тот не выдержал. Не сказать, чтобы открылся, нет, но явно просел и сдвинулся в сторону. Образовалась небольшая щель шириной сантиметров в двадцать-двадцать пять. Танкисты устроили короткий консилиум и решили, что если произвести еще один взрыв, то вряд ли они уцелеют, поскольку и так большинство балок от ударной волны сильно просело и потрескалось. В безвыходной ситуации умные мысли осеняют людей почему-то гораздо чаще. Самую плодотворную идею выдвинул на этот раз Алексей Котенков.

– Мужики, – воскликнул он, – у нас же американские домкраты есть!

– Точно, – поддержал его Круглов, – давай, Леха, тащи свой домкрат, а я свой принесу.

Механики расползлись по своим машинам и после довольно длительных поисков вернулись, нагруженные двумя бочонкообразными домкратами, монтировками и прочими необходимыми в таких случаях инструментами.

Домкраты эти были поистине уникальны. Производились они в Америке и использовались, по слухам, для подвешивания бомб большого калибра в «летающие крепости» В-29. Развивая усилие до двадцати тонн и являясь довольно компактными, они поступали в нашу страну через Англию по ленд-лизу и использовались для комплектования новейших и в то время еще секретных танков ИС-2. Механики сложили в кучу принесенные инструменты и принялись прилаживать домкраты, для того чтобы отжать с их помощью плиту люка от пола кирхи. Работа сразу осложнилась тем, что для домкратов не было площадки для упора, но кто-то сразу предложил использовать для этого запасные гусеничные траки. Их принесли, и работа вновь закипела. Используя мощь обоих домкратов, механики одолели-таки люк и медленно, сантиметр за сантиметром расширили щель настолько, что стало возможным просунуть в нее голову. Домкраты были временно отложены, и наводчик второй машины Усов протиснулся в образовавшееся отверстие. Механики придерживали его за ноги. Через несколько секунд Зиновий Сеевич задергался, давая понять, что его пора вытаскивать. Солдаты, надсадно ухнув, выдернули его из дыры и довольно удачно поставили на ноги.

– Ну, и что там? – спросило сразу несколько голосов.

– Там свет виден, товарищ капитан, – наконец ответил Зиновий, сплевывая прилипшую к губам кирпичную крошку.

– Пролом, что ли, внизу усмотрел? – спросил Александр Иванович.

– Нет, там будто электрический свет, только очень слабый.

– А что находится прямо под люком?

– Под самим люком темновато, товарищ капитан, но вроде как лестница там такая, – Зиновий покрутил пальцем в воздухе, – винтом вниз идет.

– Людей там, случайно, не видно?

– Нет, товарищ капитан, глухо, как в погребе.

Комбат повернулся к танкистам:

– Круглов, Котенков, давите люк дальше, а остальные марш под танки. Слышите, как стропила стонут, не ровен час, все рухнет на наши головы!

Все обратились в слух. Действительно, растревоженный взрывами завал медленно, но неуклонно оседал на изнемогающие под многотонной тяжестью балки. Механики вновь принялись за работу. Теперь они уже действовали более умело и споро. Все остальные забрались под днище танка и тихо лежали, прислушиваясь к хриплому дыханию механиков и стуку рычагов привода домкратов. Развязка наступила довольно быстро. Крышка люка протяжно застонала и с глухим стуком съехала куда-то в сторону. Отложив домкрат и взяв в руку фонарь, первым в квадратную горловину съехал механик второго танка Алексей Котенков. Остальные двинулись за ним. Каждый спускающийся вниз поневоле обращал внимание на солидную толщину стальной крышки. По самым грубым прикидкам, толщина ее была не менее тридцати сантиметров. Спрыгивающие вниз солдаты попадали на металлическую решетчатую площадку, от которой вниз уходила винтовая лестница примерно метровой ширины. По внешней стороне ее шла чугунная ограждающая решетка с широким стальным поручнем. Вся лестничная шахта действительно освещалась тускло горящими лампочками, которые, тоже по спирали, уходили куда то вниз. Здесь, внизу, стояла глухая, настороженная тишина. Осторожно, стараясь не греметь сапогами, танкисты спустились на следующую площадку. На нее из бетонной стены выходили две массивные стальные двери. С помощью прихваченных с собой инструментов танкисты попытались их открыть, но безрезультатно, сейфовые двери с резиновой окантовкой стояли непоколебимо. Потерпев неудачу, они опустились ниже. На следующем этаже обнаружились еще две точно такие же двери, и тоже наглухо запертые. Несколько приунывшие танкисты продолжили свой спуск и вскоре оказались на последней, самой нижней, уже не решетчатой, а бетонной площадке. Здесь была только одна раздвижная клинкетная дверь, между стеной и створкой которой неожиданно обнаружилась небольшая, только-только просунуть руку, щель. Они попробовали сдвинуть дверь ломами, но довольно быстро убедились, что их сил явно не хватит. Тогда танкисты решили вернуться к уже испытанной методике, опробованной на верхнем люке. Двое из них быстро доставили вниз оставленные наверху домкраты, плитки гусеничных траков и, укрепив их на двери, начали споро отдавливать ее в сторону. Работа не заняла много времени, и через пять минут проем уже достиг сорока сантиметров, что позволило танкистам проникнуть в него.

Возвращаясь обратно в казарму от базы подводных лодок, Вист специально засек время, чтобы узнать, сколько минут уйдет у него на дорогу от бункера, до спасительного люка на U-2О3. Он шел намеренно неторопливо, тщательно отпирая и запирая за собой стальные двери. Дойдя наконец до двери с цифрой «3», вырисованной белой

краской в верхней ее части, он в последний раз вставил в специальную прорезь свой ключ-пластину. И когда внезапно появился из-за электрощита, его часы показывали 14.23. Не обращая внимания на изумленные взгляды двух возившихся у электроплиты солдат, Вист аккуратно запер за собой стальную дверь и, крякнув от натуги, поставил в исходное положение прикрывающий ее железный ящик. После этого он, привлеченный доносящимся от плиты аппетитным запахом, направился к ней взглянуть, что эти двое на ней готовят. Солдаты, видя, что высокое начальство двинулось к ним, повернулись к нему и приняли стойку «смирно», хотя и были без кителей, в широких специальных фартуках.

– Вольно, вольно, – махнул им рукой уполномоченный.

Поскольку он не был профессиональным военным, ему всегда претили все эти, как он считал, надуманные и вычурные рапорты, вкупе со щелканьем каблуками. Тем более сейчас. Не евший и не спавший нормально уже в течение трех суток, он ощущал сильные муки голода. Его несчастный желудок, регулярно сбиваемый с толку то крепким кофе, то случайными бутербродами, непрерывно урчал, требуя горячей пищи. Пройдя между поварами, уполномоченный снял крышку с кастрюли и с любопытством заглянул вовнутрь нее. В ней аппетитно пузырилась гороховая каша с морковью и кусочками консервированного мяса. Вист сглотнул слюну.

– Это что у нас готовится, обед или завтрак? – спросил он, поворачиваясь к поварам и облизываясь.

Повара переглянулись и одновременно пожали плечами.

– По времени получается обед, а по плану должен быть завтрак, – ответил тот из них, кто был постарше.

– И это все, что у нас есть? – задал еще один вопрос уполномоченный, вообще-то не привыкший питаться из солдатского котелка. При этом он выразительно указал пальцем на булькающее варево.

– Да ну что Вы, господин оберштурмбаннфюрер, – ответил уже тот, кто был помоложе, – продуктов запасено очень много, только герр гауптман не разрешает их трогать, говорит, что сначала надо съесть то, что уже открыто.

«Вот идиот-то, – подумал Вист про капитана, – да этот солдафон, видимо, собирается сидеть в этой норе до второго пришествия». Но вслух сказал совсем другое:

– Экономия – это хорошо, это по-немецки, однако, я полагаю, что после такой адски тяжелой работы наши славные сыны фюрера заслуживают гораздо лучшего угощения. Кстати, ваш капитан еще спит, я полагаю?

– Так точно, спит без задних ног, – улыбнулся старший повар. – Только мы вот с Германом уже проголодались и решили заодно и на всех приготовить.

– Молодцы, – похвалил их Вист, – одобряю ваше, достойное немецкого солдата рвение, но поройтесь там хорошенько в своих, я имею в виду, припасах, надо бы превратить этот заурядный завтрак в праздничный обед. Только не гремите сильно, а то разбудите ненароком своего бережливого капитана.

– Слушаемся! – вытянулись оба повара.

Они осторожно сняли с плиты кастрюлю и, стараясь не стучать при ходьбе сапогами, двинулись вслед за Вистом в казарму. Подходя к двери, уполномоченный снова уперся взглядом в вольер с овчарками.

– Да, все никак не выясню, зачем здесь сидят эти милые зверюшки? – спросил он, указывая пальцем на скулящих псов.

– Они несли здесь охрану, пока наш взвод не перевели сюда, а потом такая гонка началась, что вывести их на поверхность, наверное, позабыли, – сказал один из поваров. – Вы уж, господин оберштурмбаннфюрер, прикажите убрать их отсюда, уж очень от них псиной несет.

– Непременно, непременно, – рассеянно пробормотал Вист, входя в казарму.

В ней все еще было темно. Горела только слабенькая лампочка на столе у дежурного. Увидев приближающегося Виста, дневальный встал. Он открыл было рот, собираясь сделать доклад, но уполномоченный его опередил.

– Лейтенант Шлих мне за время моего отсутствия не звонил?

– Нет, г-н оберштурмбаннфюрер, все тихо.

Вист задумался: «А не позвонить ли мне самому, выяснить, как там наверху обстановка?» Но, видя, как повара споро расставляют миски и выкладывают на блюда различные консервированные закуски, решил сделать это после обеда.

Расчищая столы для обеда, один из поваров осторожно, стараясь не разбудить спящих солдат, переложил на ближайший к складу стол два ручных пулемета МГ-34 и охапку фаустпатронов, имевшихся на вооружении охранного взвода. Валявшуюся повсюду форму и амуницию он аккуратно складывал на свободные койки, очищая от нее стулья и скамейки. Внезапно загудел зуммер телефона, и сидящий за столом рядом с ним уполномоченный мгновенно поднял трубку.

– Вист слушает.

– Докладывает лейтенант Шлих.

– Что случилось, Гюнтер?

– Только что прошла передача открытым текстом. Состояла из двух слов и четырех цифр. «Морской змей» и 18:00. Передано трижды.

«Вот и все, – подумал эсэсовец, – финита ля комедиа. Наш город королей (Кенигсберг), видимо, доживает свои последние часы».

Он сглотнул образовавшийся в гортани противный ком и, допив из все еще стоявшей на столе утренней чашки последний глоток кофе, сказал ожидающему на другом конце провода лейтенанту:

– Забирайте с Хуго из машины все свое имущество и быстро спускайтесь сюда. Ты там не забыл за это время, что и как надо делать, чтобы не заблудиться в подземелье?

– Помню все, оберштурмбаннфюрер, до последнего слова. Да, кстати, как мне поступить с радиостанцией? По инструкции, как Вы наверняка помните, ее нельзя оставлять без присмотра!

Вист на секунду задумался:

– Знаешь что, расстреляй ты ее из автомата и оставь в машине, чувствую, она нам больше не понадобится.

– Слушаюсь, – отозвался Гюнтер, – будем у вас внизу минут через двадцать.

– Поторапливайтесь, – сказал, заканчивая разговор, Вист, – а то от обеда ничего не останется!

Он повесил трубку и бодро встал из-за стола.

Перед взором протиснувшихся в образовавшуюся щель наших бойцов открылась совершенно удивительная картина. Неожиданно для себя все десять танкистов оказались в довольно большом, тускло освещенном рядами электрических лампочек помещении размером в ширину около 30 и в длину порядка 90—100 метров. Стены, выложенные из серого камня, плавно переходили в сводчатый потолок. Практически все это помещение, за исключением нешироких проходов, посередине которых были проложены рельсы узкоколейки, было заставлено высокими штабелями деревянных ящиков. Причем ящики в этих штабелях были странного и необычного вида. Во-первых, солдаты отметили, что они все были разных размеров. Тут были и громадные ящики размером 3Ѕ4 метра и совсем маленькие, размером с коробку из-под ботинок. Большинство ящиков было сделано из толстых сосновых досок, и они имели достаточно свежий вид. Они даже не были окрашены, как будто их сделали совсем недавно. Но некоторые из них, причем лежали они в особых штабелях, имели совершенно другой, более потрепанный вид, и многие были окованы и окрашены. Но что роднило все эти ящики, так это схожие клейма на всех. «Ведомство Геринга», «Секретно», «Без особого распоряжения не вскрывать» – перевел лейтенант Степашин выжженные на ящиках надписи.

Во-вторых, их удивило и то, что все эти рукотворные штабеля и кучи были и сложены как-то по-разному. Одни были выложены почти до потолка, другие же едва достигали им до пояса. Побродив некоторое время среди

многих сотен непонятных ящиков, они вышли к противоположной стене этого подземного склада, где их ждал новый сюрприз. Они наткнулись на невиданных размеров грузовой лифт, то есть сначала даже не поняли, что это. Просто им показалось – нашелся новый проход. Но это оказался не проход, а глухой тупик, в котором на железном поддоне лежала большая куча металлических, выкрашенных в мышиный цвет ящиков. Потом они заметили свисающие вдоль стен мощного вида цепи. Фонарями они проследили их направление. Оказалось, что вместо потолка в этой необычной комнатке видны на большой высоте створки люка. Только тут кто-то высказал догадку, что перед ними лифт. Подивившись на столь необычную громадину, они всей компанией отправились на разведку дальше.

Штурмовая группа под командованием старшего лейтенанта П.С. Гурьева, преодолев каменный завал в безымянном переулке, вплотную приблизилась к пролому в стене большого дома. Сержант второго года службы Михаил Веселкин осторожно выглянул из-за угла и, быстро осмотревшись, снова юркнул в переулок.

– Немцев не видно, товарищ старший лейтенант, – доложил он. – Слева по направлению к центру города трехэтажный дом стоит, весь выгорел, а справа виден высокий кирпичный забор, почти целый. – Он утер лоб грязным рукавом гимнастерки и добавил, – кругом трупы лежат, по виду свежие.

Восемнадцать автоматчиков, пользуясь короткой передышкой, осматривали и перезаряжали оружие, готовясь к очередной атаке. Некоторые даже успели закурить. Дослушав до конца доклад сержанта, командир повернулся к солдатам:

– Кончай коптить, курилки, и так дышать нечем, мало вам вокруг дыма! Так, слушать мою команду! Русицкий, Сычев и Веселкин, бегом вдоль кирпичного забора, проверьте, что там за ним. Встретите противника – сразу назад. Полищук и Зверев отсюда вас прикроют из пулемета. Остальные, по двое, бегом через улицу и быстро занять мне трехэтажку, пока в нее кто-нибудь другой не влез.

Солдаты, побросав самокрутки, взяли свое оружие и приготовились к броску. Старший лейтенант, широко размахнувшись, швырнул к дому напротив переулка гранату, и сразу после взрыва вся группа рванулась вперед, каждый к своей цели. Двое из них, под командованием сержанта Веселкина, короткими перебежками двинулись вдоль забора из грязно-красного, исклеванного осколками снарядов кирпича. Пробежав вдоль него около семидесяти метров, они добрались до массивных железных ворот, к которым от улицы вел выложенный брусчаткой проезд. Солдаты подергали за одну из створок, но ворота были закрыты наглухо. Сержант, которому хотелось поскорее вернуться к своим, не стал долго искать способ, как им пробраться за забор. Он отвел подальше обоих солдат, вынул из заплечного мешка последнюю противотанковую гранату и, выдернув чеку, довольно удачно метнул ее в сторону ворот. От взрыва одну створку вывернуло винтом, и все они, используя для маскировки поднятую взрывом кирпичную пыль, протиснулись в образовавшуюся щель.

К их удивлению, они оказались на территории довольно обширного старого парка. Брусчатая дорожка, идущая от ворот, плавно поворачивала направо, в глубь парка, одновременно довольно круто уходя вниз, под землю. Держа автоматы перед собой, они сбежали по ней и через минуту уперлись в бетонную стену с нависающим над ней каменным козырьком. В середине этой стены также располагались еще одни, теперь уже брусовые, окованные узорчатыми железными полосами ворота. На них, что удивительно, не было ни ручки, ни замочной скважины. Тогда Веселкин, вынув из-за голенища финский нож, попытался отжать с его помощью створку от косяка, но безуспешно. И тут ему почудилось, что из-за двери раздался какой-то звук. Сержант, сделав товарищам предостерегающий жест, чтобы они не шумели, припал ухом к широким доскам ворот.

Гюнтер, закончив разговор с Вистом, повесил трубку на рычаг и поднялся в кузов столько месяцев служившего им домом, «бюссинга». Радист эвакуационной команды – Хуго, опершись на стол обоими локтями и сдвинув наушники на виски, дремал за столом, на котором стояла радиостанция. Гюнтер похлопал его по плечу. Когда тот очнулся от полудремы и снял наушники, он взял их у него из рук и бросил на стол.

– Все, уходим, Хуго. Собирай свое барахло.

– Куда это? – испуганно спросил тот, думая, что придется выбираться из бетонного укрытия «центрального вокзала» на поверхность, где все еще гремел бой и часто рвались снаряды.

– Да не трусь ты, – успокоил его лейтенант, – спускаемся вниз, к Георгу в гости. Там уже и обед готов. Поедим с тобой наконец-то нормально, да и отоспимся.

Через несколько минут, моментально собравшийся радист Х. Рейнхальд уже стоял на широкой площадке гидравлического лифта с двумя туго набитыми солдатскими ранцами, в то время как лейтенант с максимальной осторожностью привязывал шнур подрывного механизма к массивному внутреннему засову въездных ворот. Покончив с этим опасным и малоприятным занятием, он направился к пульту управления, чтобы поскорее пустить лифт, но внезапно вспомнил наставления Виста относительно радиостанции.

– Вот черт, едва не забыл! – сплюнул он.

Обойдя грузовик, он просунул ствол «шмайсера» в распахнутую дверь кузова и двумя короткими очередями привел их безотказную новенькую рацию в полную негодность. Затем, забросив автомат за плечо, он вновь направился к пульту лифта.

Услышав за дверью грохот выстрелов, сержант отпрянул было от нее, но, тут же сообразив, что стреляли не по нему, почему-то решил, что за дверью происходит казнь. Он резко повернулся и подбежал к прикрывающим его с тыла бойцам:

– Парни, у кого еще есть гранаты, кажется, там кого-то расстреливают!

Сычев отрицательно покачал головой, а Русицкий с готовностью вытащил из кармана ребристую лимонку и протянул ее сержанту. Но тот только ощерил усы.

– Да ты что, это же как слону дробина!

– А я на улице фаустпатрон видел, – припомнил вдруг Владимир Сычев.

– Где? – крикнул сержант.

– Да там он, у ворот, за упавшей тумбой лежит.

– Тащи скорее, может быть, кого спасти успеем!

Сычев, разбрасывая сапогами мелкие камешки, бросился вверх по дороге, в то время как Веселкин с Русицким, укрывшись за изгибом дороги, взяли дверь на прицел, резонно опасаясь появления из подземелья эсэсовцев-карателей.

Медленно ползущий вниз лифт наконец-то опустился на уровень «А», к брошенным на рельсах тележкам, с помощью которых артиллерийские снаряды и пороховые шашки подвозились от складов к пушкам. Работающие в аварийном режиме лампы освещения еле-еле рассеивали мрак, и последние обитатели «центрального вокзала» вынуждены были простоять пару минут неподвижно, ожидая, пока их глаза не привыкнут к темноте.

– Куда же мы пойдем теперь? – спросил радист, закидывая один из ранцев за спину и протягивая другой Гюнтеру.

– Налево, – пробурчал лейтенант, пытаясь привести в действие свой карманный фонарь, но сколько он его ни тряс, тот никак не хотел работать.

– Да черт с ним, дойдем как-нибудь, – дернул его радист за рукав, и они осторожно, стараясь не споткнуться о рельсы, двинулись вдоль тоннеля, отсчитывая на ходу шаги, дабы не пропустить нужную дверь.

Заслышав грохот сапог, Веселкин обернулся. Из-за поворота показался

несущийся со всех ног Сычев. В каждой руке он нес по трубе фаустпатрона с большими шишкообразными набалдашниками.

– Вот, товарищ сержант, пока два, а не хватит, я еще принесу, их там, оказывается, много валяется.

Сержанту между тем было не до разговоров. Он выхватил гранатомет из рук Сычева, откинул прицельную рамку и, приладившись, выстрелил в то место на воротах, где, по его разумению, должен был находиться замок. Пригнувшиеся перед выстрелом солдаты едва начали поднимать головы, как в этот момент сработал 20-килограммовый заряд тротила, спрятанный под днищем штабной машины Виста, а еще через секунду дружно рванули двенадцать 200-литровых бочек с бензином, стоявших на заправочной площадке рядом с лифтом.

Услышав позади себя странный хлопок, Гюнтер остановился и только начал поворачивать голову, как ударная волна сшибла их обоих с ног, и все вокруг озарилось феерическим светом от падающего в подземелье жутко ревущего водопада пылающего бензина. В тот же момент передняя часть разорванного пополам тяжелого грузовика с душераздирающим грохотом рухнула в шахту лифта. Сотни литров бензина, вогнанные остатками грузовика, словно бы громадным поршнем, в подземную галерею, огненным валом покатились вдоль рельсов. Завопив от ужаса, лейтенант с радистом рванулись было вперед, но ревущий смерч через секунду настиг их и поглотил.

Ровно в 15:00 в подземной казарме по приказу Виста, зажгли полный свет, и полуодетые солдаты, привлеченные аппетитным запахом, идущим от кастрюли с гороховой кашей, начали понемногу вылезать из коек. Кое-кто уже отыскал свой китель и оделся. Другие в поисках своей формы бродили, щурясь от яркого света, между столами, стараясь ухватить кусочек другой от выставленных деликатесов. Дневальный, поглядывая на Виста, шикал на них и отгонял от банок и бутылок, полагая, что оберштурмбаннфюрер сам даст соответствующий сигнал к началу трапезы. Но ему в этот момент было не до того. Озабоченный долгим отсутствием лейтенанта с радистом, он вновь и вновь крутил телефонный диск, пытаясь связаться с «центральным вокзалом», но каждый раз слышал только короткие гудки заблокированной линии. Решив про себя, что верхний телефон сломался, он поднялся из-за стола и двинулся к выходу из казармы в поисках Ганса или Карла, для того чтобы послать кого-нибудь из них наверх для выяснения, где и по какой причине задержались его помощники. Он успел пройти почти половину казармы и уже видел лениво натягивающего сапоги Ганса, как сзади что-то громко лязгнуло, и в казарме мгновенно наступила гробовая тишина. Почувствовав неладное, Вист повернулся.

Порядочно проблуждав по складу, танкисты неожиданно для себя обнаружили в середине левой, если смотреть от лифта, стены еще одну дверь. Обычную распашную двустворчатую дощатую дверь, обитую тонким листовым железом. Резонно полагая, что за ней располагается какой-то другой отдел этого склада, они, предводительствуемые капитаном, дружно направились к ней. Откинув ударами сапог обе ее половинки, танкисты гурьбой ввалились в следующее помещение. И в ту же секунду пожалели, что сделали это. Помещение, в котором они оказались, по виду напоминало им предыдущее, только вот содержимое его в корне отличалось. При входе, правда, справа и слева громоздились кучи все тех же ящиков и бочек, но дальше… дальше была картина, которую они никак, ну абсолютно никак не ожидали увидеть здесь, в этом глухом подвале.

За ящиками, занимавшими пространство не более 10—15 метров от торцевой стены, справа и слева виднелись ряды многоярусных солдатских коек, стояли столы, заставленные котелками и бутылками, но самое-то ужасное: и на койках, и на лавках, и за столами сидели, лежали и стояли десятки эсэсовцев в форме и без оной.

Тут надо немного остановиться и оценить состояние наших солдат в этот полный драматизма момент. Я даже не хочу говорить сейчас о чисто психологическом шоке: они ведь знали, что сзади выхода нет, а тут оказалось, что его нет и впереди. Но кроме того, наши танкисты были практически безоружны. Только по чистой случайности у двоих из них имелись автоматы, а у четверых на поясе висели в кобурах пистолеты. Вот и все! У немцев же, кроме значительного численного перевеса, имелись как минимум два ручных пулемета и несколько фаустпатронов. Все это наши танкисты разглядели на ближайшем к ним столе. Ради справедливости надо отметить, что и немцы тоже совершенно не ожидали появления наших солдат, а тем более с этой стороны, то есть со стороны наглухо отрезанного от поверхности двадцатиметровым слоем земли склада.

Давно замечено, что неожиданность действует на людей более ошеломляюще, чем ясно видимая и осознаваемая опасность. Огорошенный внезапностью человек вроде бы и не спит, и не загипнотизирован, но разум его уже не владеет телом, и ни один палец не может шевельнуться, и ни одно слово не может сорваться с уст. Похожая ситуация случилась и сейчас. Все находившиеся в подземной казарме на глубине примерно двадцати семи метров под землей бывалые и в массе своей совсем нетрусливые немецкие вояки застыли, будто пораженные громом, когда с грохотом распахнулись двери склада и оттуда, словно из тьмы преисподней, вывалилась толпа чертей в черных одеждах, с черными лицами и в черных рогатых шлемах. Они стояли молча, грозно глядя на опешивших немцев, будто посланцы ада, явившиеся за душами нераскаявшихся грешников. Парализующий шок был тем более силен, что они появились оттуда, откуда не могло появиться ни одно живое существо, ибо все обитатели этого подземелья твердо знали, что войти на склад можно было только через их казарму и никак иначе.

Немая сцена не могла, конечно, длиться слишком долго. На долю секунды раньше других очнулся от этой губительной оторопи гауптман Зильберт:

– Внимание, – истошно завопил он, – к оружию!

Но было уже поздно. Грохот гуринского автомата и жужжащий звон рикошетирующих пуль заставил всех броситься куда попало в поисках укрытия.

В ту же секунду, дружно сообразив, что пора уносить ноги, наши танкисты бросились обратно, в помещение склада с ящиками, забыв даже прикрыть за собой дверь. Попрятавшись за штабелями, они торопливо приготовили к бою имевшееся у них оружие и стали ждать ответной атаки. Прошло пять минут, десять, двадцать… Был слышен на стороне немцев непонятный шум, грохот падающей мебели и звон бьющегося стекла. Через некоторое время все утихло. Обе стороны затаились…

Когда совершенно внезапно бешеная стрельба оборвалась и Вист, держа в каждой руке по пистолету, выглянул из-под стола, за которым он прятался от русских пуль, в дверях склада уже никого не было. Только стоны раненых свидетельствовали о том, что все это ему не померещилось.

– Что это? Откуда? Этого не может быть! Мы в окружении! – метались в голове у Виста судорожные мысли. Он был так напуган и ошеломлен, что, появись сейчас эти черные солдаты снова, он не смог бы даже выстрелить, так как в этой суматохе совсем забыл снять свои пистолеты с предохранителей. Он несколько пришел в себя только тогда, когда рядом оказался полураздетый Карл с винтовкой в руках.

– Оберштурмбаннфюрер, – шепнул он ему, – принимайте командование на себя, капитан Зильберт убит наповал.

– Кто

это был там? – запинаясь, спросил его Вист, указывая стволом «вальтера» на двери склада.

– Русские танкисты, – отозвался тот, – я их видел несколько раз на Восточном фронте.

– Как же они здесь оказались? – прошептал уполномоченный. – Здесь ведь ни один танк не пролезет!

Карл только пожал плечами и, понимая, что его начальник все еще пребывает в шоке, два раза выстрелил в настежь распахнутые двери склада. Хлопнуло еще несколько разрозненных выстрелов, и тут Вист словно бы очнулся.

– Прекратить огонь, – завопил он. – Там ценности рейха! И кто-нибудь, быстро вынести раненых в дизельную. А те, кто не занят, должны перегородить казарму баррикадой. Стрелять только наверняка, – добавил он секунду спустя.

Несколько человек из охранного подразделения принялись вытаскивать из-под столов раненых и убитых, а остальные, собравшись примерно в середине казармы, взялись сооружать примитивную баррикаду из тех же столов, лавок, коек и ящиков с тушенкой. Загремела падающая на пол посуда, бутылки и миски с гороховой кашей. В несколько минут сооруженную баррикаду солдаты наскоро забросали матрасами с коек, зная по опыту, что автоматная пуля, легко пробивающая стол и деревянную тумбочку, столь же легко вязнет в ватном матрасе.

Пока происходили все эти события, Вист, руководивший выносом раненых, подсчитал первые потери от неведомым путем проникших на склад русских танкистов. Результаты оказались неутешительны. Двое, в том числе и капитан, были убиты наповал и трое солдат ранены. Один из них, получивший две пули в грудь, был явно не жилец. Итого, в строю из двадцати семи осталось только двадцать два человека. Приказав поварам быстро перевязать раненых и выдать им по стакану шнапса в качестве лекарства, он сунулся было опять в казарму, но тут же отпрянул назад.

– Э-э, да мы тут все как на ладони, при таком освещении, – внезапно догадался он, – русские нас перестреляют здесь так же легко, как куропаток в поле.

Подозвав к себе одного из дизелистов, он приказал ему выключить свет в казарме и, наоборот, включить его на полную мощность на складе. Только после выполнения приказа уполномоченный нырнул в темноту. Опасаясь шальной пули, он быстро улегся на пол и неумело, благо в темноте никто его не видел, пополз к спрятавшимся за баррикадой солдатам. Добравшись до них, он шепотом приказал доложить, каким оружием располагают ее защитники. С этим, как оказалось, дело обстояло совсем скверно. На руках обороняющихся имелось только пять винтовок, два автомата и два пистолета, один из которых лежал у него в кобуре. Имелась еще, правда чисто теоретическая возможность, достать пулеметы и фаустпатроны, валяющиеся сейчас недалеко от входа на склад, но, во-первых, это было крайне опасно, а во-вторых, если трезво рассудить, совершенно бесполезно. Пулеметы были без лент, они лежали где-то в грудах всевозможных припасов, сложенных у дверей склада, и найти их под огнем русских, да еще и в кромешной темноте, было просто нереально. Применять же противотанковые фаустпатроны на складе, заваленном легковоспламеняющимися предметами, было бы просто самоубийственно. И тут Виста словно толкнуло – он вспомнил наконец о директоре музея. В этой суматохе он совсем забыл о нем!

– Господин Роде, – все также шепотом позвал он его, – с Вами все в порядке?

– Благодаренье Богу, я жив, господин оберштурмбаннфюрер, – донеслось до него из темноты. Пуля черного человека порвала полу моего пиджака.

С души Виста в этот момент, несомненно, свалился тяжеленный камень.

«Старика профессора надо спасать, – подумал он, – здесь слишком опасно».

– Ганс, – зашипел он, – быстро выведи господина профессора в дизельную и покорми его там хоть чем-нибудь.

– Понял, – тихо отозвался его помощник и пополз туда, откуда только что слышался голос старого директора.

Так, напряженно вглядываясь во мрак, в полной тишине они лежали около часа. Зажечь свет и посмотреть на часы никто не решался.

Капитан Сорокин, оценив сложившуюся обстановку и понимая, что такую толпу эсэсовцев он двумя автоматами не остановит, послал всех безоружных наверх. Минут через десять те возвратились, увешанные оружием с ног до головы. Принесли и пулемет, и гранаты, и даже одинокий кирзач с патронами. Немцы не атаковали, видимо, по той причине, что не знали численности находящихся на складе наших солдат, ну а наши не атаковали, так как именно знали, что перед ними противник серьезный, хорошо вооруженный и, к несчастью, весьма многочисленный.

Внезапно один из автоматчиков открыл огонь.

– Что еще случилось? – раздраженно воскликнул Вист.

– Там кто-то мелькнул, – едва успел ответить солдат и тут же, сраженный осколком разорвавшейся рядом с баррикадой гранаты, рухнул навзничь.

С обеих сторон вновь началась беспорядочная стрельба. Русские танкисты с такой яростью поливали свинцом защитников баррикады, что уполномоченный решил, что сейчас последует ее штурм. Однако он ошибся. Автоматный обстрел постепенно затих, и в подземелье снова наступила относительная тишина. Приказав вынести раненых к свету, Вист и сам выполз через вторые двери в помещение дизельной. В результате второй перестрелки потери оказались еще больше, пятеро убитых и трое раненых. Среди пострадавших оказался и Карл, получивший касательное ранение спины осколком гранаты. Вист приуныл. Загадочное поведение противника сбивало его с толку.

«Почему они не атакуют нас? – вновь и вновь задавался он одним и тем же вопросом. – Раз они каким-то образом оказались на складе, что им мешает получить подкрепление и выбить нас из казармы в смежное помещение?»

Постепенно его мысли переключились на неизвестно где пропавших Хуго и Гюнтера: «Может быть, в последний момент большевики захватили их и узнали о том, каким путем можно попасть на склад? Да, но если так, то они должны были появиться совершенно с противоположной стороны, через фальшивый электрощит. Просто неразрешимая загадка».

Примерно через час такого тихого сиденья, не слыша со стороны немцев ни шороха, Сергей Гуськов решил посмотреть, не ушли ли немцы совсем, уж больно тихо было за железной дверью. Но, едва он показался из-за дверного косяка, как короткая очередь из пулемета рубанула ему поперек груди, и он упал замертво. Это послужило для наших своего рода сигналом для начала активных действий. Началась стрельба, в дверной проем полетели гранаты. К удивлению всех, немцы отвечали крайне вяло, словно бы нехотя. Но, когда Касымов и Клюев приблизились к двери и бросили в помещение, где закрепились фашисты, еще несколько гранат, то оба были ранены ответными выстрелами. В довершение всех бед, немцы выключили в своей подземной казарме свет, а на складе, наоборот, включили его на полную мощность. Такой оборот дела крайне не понравился нашим танкистам, а так как они не знали, где проходят электрические провода, то им пришлось перестрелять почти все лампочки на складе. Горели лишь две самые дальние, при входе на спиральную лестницу, но, чтобы их разбить, требовалось идти туда специально, а делать это никому не хотелось, так как в любую секунду немцы могли пойти в атаку. В наступившей темноте вялая перестрелка продолжалась, и чем дольше сохранялось такое положение вещей, тем

мрачнее становились мысли у танкистов. Патроны были на исходе, и достать боеприпасы не представлялось возможным. Лейтенант Степашин, прячась за ящиками, подполз к Сорокину:

– А что, Александр Иванович, давай вскроем с тобой какой-нибудь из этих ящиков. Вдруг там патроны есть или еще какое оружие. Ты ведь видишь, немцы не пользуются фаустпатронами, наверное, боятся при взрыве сами пострадать.

Особо раздумывать не приходилось. Оставив Степашина за себя, капитан на пару с механиком Кругловым пробрались к сейфовой двери, через которую они попали на этот склад, где было наиболее безопасно, и сняли с ближайшего штабеля один из плоских, очень похожих на патронные, ящиков. Несоответствие между большим объемом ящика и его небольшим весом несколько их удивило, но не остановило. Пользуясь саперной лопаткой и монтировкой, они сбили с него крышку. Под ней, к их удивлению, оказался другой ящик, выполненный из оцинкованного железа. Пришлось применить кинжал. Под железной крышкой обнаружился слой листового белого каучука, с двух сторон проложенного картоном. Когда же сняли и эту преграду, то увидели внутри ящика тщательно отшлифованные торцы деревянных щитов размером с разложенную шахматную доску. Капитан и механик недоуменно переглянулись.

– Что за чертовщина, зачем немцам понадобилось так тщательно упаковывать какие-то доски? – вслух удивился Круглов.

Движимые больше любопытством, нежели необходимостью, наши танкисты, естественно, решили вытащить одну из них. И только когда одну из досок вынули и поднесли ближе к свету, увидели, что одна сторона у нее оклеена крупными, тщательно отшлифованными кусками янтаря. Достали еще несколько досок. На всех с одной стороны был прикреплен янтарь: то гладко отполированный, то с естественной шероховатостью, то с замысловатой резьбой.

– Тьфу ты, дьявол, – обозлился комбат Сорокин, – да здесь какие-то финтифлюшки лежат, ты давай-ка, Ляксей, неси сюда какой-нибудь другой ящик.

Минут за двадцать они распотрошили семь или восемь ящиков. В двух они нашли порядка десяти картин в тускло сиявших, позолоченных багетах, во всех остальных оказался янтарь. Янтарь на досках и щитах, янтарь в картонных коробочках и в виде каких-то сложных конструкций на пружинках. В каждом ящике обязательно находилась тщательно сложенная ведомость, а то и целая книга, видимо, с описанием и указанием по каждой янтарной детали. Поняв, что оружия и боеприпасов они здесь не найдут, капитан и водитель вернулись к своим. Немцы тем временем совсем прекратили стрельбу.

Судорожно прокручивающему в голове всевозможные планы спасения Висту снова попались на глаза возбужденно бегающие по вольеру овчарки. Подозвав к себе одного из двух оставшихся в живых собаководов, он спросил:

– Твои собаки смогут внезапно напасть на «Иванов»?

– Так точно, – уверенно ответил тот, – они бросаются молча и приучены сразу вцепляться в человека и перегрызать ему горло.

– Прекрасно, – обрадовался Вист, – вот и давай, выпусти на них сейчас штук пять самых злобных, посмотрим, что из этого получится.

Собаковод быстро открыл дверцу вольера и, прицепив на специальные поводки шесть крупных псов, потащил их во мрак казармы. Вист, естественно, последовал за ними. Приказав всем прекратить стрельбу, он дал команду спустить собак. Те, возбужденные запахом свежей крови, со злобным рычанием бросились через баррикаду в сторону склада, и через несколько секунд оттуда раздались крики, стрельба и стоны.

Пользуясь передышкой, танкисты завалили ящиками вход в соседнее помещение, заклинили монтировкой люк в лифтовой шахте, поднявшись по цепи, как по лестнице, и собирались заклинить еще два небольших люка на потолке в центре зала. Но в этот момент, со стороны немцев послышался лай собак, и несколько крупных псов ворвались на склад, легко перемахнув через баррикаду из ящиков. Конечно, те из танкистов, кто держал в руках оружие, с трудом, но отбились от собак, но раненые, лежащие у боковой стены, никакого сопротивления оказать не могли и были загрызены псами насмерть.

– А русских ведь на складе совсем немного, – внезапно догадался уполномоченный, внимательно прислушиваясь к звукам борьбы, доносившимся со склада, – пожалуй, даже не больше десятка. Так вот, значит, почему они не атакуют, у них у самих там крайне мало людей. Ну что же, – решил он, – это мне сейчас очень на руку.

Оставив на баррикаде только пятерых солдат с винтовками, он приказал всем остальным уходить. Через минуту, оказавшись в помещении дизельной, Вист разделил их на две группы. Одним он приказал оказывать посильную помощь раненым, а троих, самых крепких, под командой Ганса отправил на разведку. Задача разведчиков была такова. Они должны были, поднявшись на второй этаж артиллерийского склада, добраться до двери, выводящей к лестнице запасного выхода, и, спустившись на один пролет, зайти на нижний склад с другой стороны, то есть практически в тыл нашим танкистам. Уже оказавшись там, они должны были попробовать произвести разведку намерений русских танкистов, а заодно, может быть, и выяснить, каким путем они там оказались. Поднявшийся вместе с разведгруппой на следующий уровень Вист с помощью своего чудо-ключа отпер дверь второго этажа и, еще раз объяснив им задачу, спустился в помещение дизельной. К этому времени к имеющимся шестерым раненым добавился еще один, совсем еще юный парень, которому пуля раздробила ключицу. Он лежал весь в крови на полу, а один из собаководов неумело бинтовал его прямо поверх мундира.

«За какие же грехи я попал в такое идиотское положение, – злился на себя Вист, – ну надо же было приключиться этому немыслимому, поистине дурацкому казусу именно сегодня!»

Он взглянул на часы: семнадцать двадцать пять. «Ну, что же, осталось всего полчаса до затопления бункера, – быстро прикинул он, – пора бы мне позаботиться и об эвакуации. Всех здоровых и легкораненых нужно будет отправить в «тупиковую шахту», откуда они через городскую канализацию доберутся до реки, а оттуда, попозже, легко смогут просочиться на окраины, где, переодевшись в гражданское, может быть, сойдут перед русскими за торговцев или крестьян. Гансу же с Карлом следует поручить доставить доктора Роде прямо к нему домой. Пусть пока приглядывают за ним, а то как бы наш милейший профессор не ляпнул случайно чего лишнего».

Вист вынул из кармана блокнот и, часто сверяясь со схемой кенигсбергских подземелий, начал рисовать план выхода на поверхность для оставшихся в живых солдат. Но, нарисовав его примерно наполовину, он задумался, отложил карандаш, а затем и вовсе порвал листок с нарисованными на нем проходами на мелкие части.

«Нет, старина Георг, – решил он, – так не пойдет. Первое, о чем меня спросят в Берлине, так это о том, сколько осталось живых свидетелей, которые знают, где сложены сокровища Рейха, и почему я это допустил. Пожалуй, я оставлю возможность спастись только троим: Роде, Карлу и, конечно, Гансу. Остальным придется «держать здесь оборону» до конца. Кстати, этот урок нашему искусствоведу будет весьма полезен на будущее».

Прекрасно понимая, что отстреливаться скоро будет совершенно нечем, Александр Иванович решил, что пришла пора отступать наверх и

попытаться отсидеться под танками, надеясь, что их когда-нибудь откопают. Первыми двинулись на выход Степашин и Круглов. Но едва они скрылись за клинкетной дверью, как оттуда раздался шум борьбы, и капитан, шедший третьим, услышал крик механика: «Саша, здесь га…» Поняв, что дело плохо и враг неведомым образом зашел с тыла, капитан Сорокин выхватил из кобуры свой «ТТ» и дважды выстрелил в просвет двери. По лестнице дробно загремели чьи-то сапоги. Услышав в своем тылу выстрелы, к капитану подбежали все оставшиеся в живых танкисты.

– Надо отходить, братцы, – сказал им комбат, – и будьте наготове, кажется, на лестнице засели немцы.

Все приготовили оружие и осторожно выглянули на лестничную площадку. В тусклом свете ламп танкисты увидели лежащих на полу Степашина и Круглова. В спине механика так и остался торчать нож с костяной ребристой ручкой. Но самих немцев на площадке уже не было. Откуда они вылезли и куда потом пропали, так навсегда и осталось для капитана Сорокина загадкой.

В этот момент раздался условный стук в дверь, и уполномоченный торопливо отпер ее. В дизельную, звеня оружием, ввалились запыхавшиеся разведчики.

– Ну, что там? Определили, какие там силы у русских? – затормошил их Вист.

– Разведка не очень удалась, господин оберштурмбаннфюрер, – ответил за всех плечистый автоматчик в окровавленной форме. – Мы только-только спустились по дальней лестнице к складу, как услышали, что эти чумазые «Иваны» идут из склада в нашу сторону. Ну, мы тогда спрятались за дверями и кинжалами убили первых двоих, но тут нас заметили и начали стрелять. Тогда, согласно вашей инструкции, мы снова поднялись наверх и, наглухо заперев двери склада второго этажа, вернулись сюда.

– Прекрасно, – громко возликовал Вист, – русские, значит, отступают. Эх, если бы на запасном выходе стояло несколько мин, они бы все там и остались навсегда!

– Есть в нашем распоряжении средство и получше, – подал голос старший дизелист. – В технической инструкции к электростанции есть глава о том, что на лестничный марш запасного выхода можно подать высокое напряжение, безусловно, смертельное для всего живого!

– Что же ты раньше молчал? – набросился на него с кулаками Ганс, – мы там жизнью рисковали, а тут, оказывается, достаточно было просто кнопку нажать, мерзавец ты недоделанный!

– Спокойно, Ганс, не горячись, – осадил его Вист, – я более чем уверен, что наш дизелист сейчас же исправит свою ошибку.

Дважды повторять ему не пришлось. Тот резво бросился к своему агрегату и, поставив регулятор газа на полные обороты, перебросил напряжение на линию защитного поля.

Пока капитан вместе с Пилипенко осматривал убитых, Котенков и Усов, опасаясь, что фашисты засели где-нибудь на верхних площадках, держа автоматы наизготовку, начали осторожно подниматься по лестнице. Из-за клинкетной двери показался последний прикрывающий их отход, Федор Гурин, – стрелок-радист второго танка.

– У немцев снова собаки лают, – сообщил он капитану, – но как бы издалека.

Едва он произнес эти слова, как раздался резкий звенящий треск, и от лестницы в разные стороны густо полетели фиолетовые искры.

– Ток, ток! – завопил в ужасе Пилипенко, и поднявший голову комбат увидел, как тела Котенкова и Усова с почерневшими, обугленными руками и искаженными судорогой лицами валятся вниз.

– Что делать, – истерично заметался по площадке Тарас, – что же теперь делать, капитан?

Бледный как смерть Гурин тоже тревожно озирался, чувствуя, что из этой смертельной ловушки им уже не суждено выбраться. Но все же он превозмог себя и не поддался панике. Напротив, он высказал идею, которая только и могла их спасти в таком аховом положении.

– Комбат, – обратился он к капитану, – а что если мы эти дощечки к ногам привяжем?

И он указал рукой на валяющиеся вокруг разбитые ранее комбатом ящики с янтарными панелями.

– Янтарь-то, товарищ капитан, он ведь прекрасный изолятор, авось, долезем как-нибудь доверху, только руками, не дай Бог, за перила схватиться.

Рядом с ними заскулил в это время совсем потерявший голову Пилипенко. От досады, обиды и бессильной злобы на дурацкую ситуацию Сорокин сильно треснул его ладонью по затылку:

– Замолкни, сука, и без тебя тошно. Садись вот, привязывай, – подтолкнул он к нему сапогом несколько янтарных досок.

Поскольку веревок у них с собой не оказалось, пришлось снять с убитых ремни и с их помощью примотать бруски с янтарными украшениями к сапогам. Если бы немцы в этот момент догадались выключить освещение на лестничном марше, где наши сейчас находились, то, скорее всего, танкисты неминуемо бы погибли, так как действовать в кромешной тьме только с двумя фонарями, находясь на узкой лестнице, на которую к тому же подано высокое напряжение, было бы практически невозможно. Но выключить аварийное освещение на этой лестнице можно было только с первого этажа подвала, на котором немцев в этот момент не было.

Тарас Пилипенко, видимо хорошо взбодренный командирской оплеухой, между тем быстрее всех прикрутил бесценные панели к подошвам и осторожно ступил на первую ступеньку недобро искрящейся лестницы. Ничего страшного с ним не произошло, и он начал медленно подниматься, держа руки с еще одной янтарной панелью перед собой. Капитан и радист, воодушевленные его примером, двинулись за ним следом. Но не успели они подняться и до половины марша к следующей площадке, как снова услышали внизу злобное рычание собак, и из-за двери склада начали выскакивать мощные, упитанные овчарки. В попытках достать отходящих танкистов они с яростным рычанием бросались на лестницу, но, пораженные электрическими разрядами, тут же валились вниз.

«Только бы теперь не сорваться, – напряженно думал Вист, – сыграть роль до конца и нигде не сфальшивить. Ошибиться сейчас нельзя ни в коем случае, как-никак моя собственная жизнь тут уже висит на волоске».

Незаметным жестом он подозвал к себе Ганса и, когда тот приблизился, шепнул ему на ухо:

– Готовься уходить, не отпускай от себя директора ни на шаг!

– Карла предупредить? – еле слышно пробормотал тот в ответ.

Вместо ответа Вист только утвердительно кивнул головой. На весь этот мимолетный разговор у них ушло не более пяти секунд, и вот за эти ничтожные секунды судьбы всех находившихся в бункере солдат, как все еще обороняющих баррикаду, так и лежащих с ранами на полу в дизельной, были предрешены.

Через несколько минут Вист построил всех находившихся рядом с ним боеспособных солдат и произнес небольшую, но прочувственную речь.

– Доблестные солдаты фюрера, – громко начал он, – кучка большевистских агентов проникла в наше тайное подземелье, но благодаря вашей гранитной стойкости и беспримерному героизму большая часть их уничтожена, а остальным, как показала разведка, путь обратно перекрыт благодаря тому, что лестница, по которой они сюда спустились, подключена нами к току высокого напряжения.

Солдаты, неожиданно услышав столь радостное известие, одобрительно загудели. Вист, широко улыбаясь, поднял ладонь:

– Тихо, тихо, я еще не закончил.

Снова воцарилась тишина.

– Теперь осталось только схватить двух или трех оставшихся на складе красных агентов и доставить их сюда. Давайте

запустим на склад и всех остальных собак, – повернулся он к собаководам. – Пусть и наши доблестные псы тоже поучаствуют в охоте. Вперед, солдаты фюрера!

Строй солдат рассыпался, и все, даже легкораненые, двинулись в казарму, чтобы поучаствовать в поимке, как всем представлялось, загнанных в ловушку и изгрызенных собаками большевиков.

– Эй, дизелист, – крикнул уполномоченный ГУИБ солдату, оставшемуся было у электростанции, – включай в казарме свет и сам тоже давай помогай товарищам, захватишь вражеского агента – представлю к железному кресту.

За металлическими воротами моментально вспыхнул яркий свет, и вся охранная команда, возглавляемая фельдфебелем охранной роты, с трудом удерживающим воющих и рвущихся с поводков псов, ввалилась в казарму. Пока солдаты перебирались через баррикаду, пока спускали с ошейников собак и осторожно, опасаясь все же получить напоследок пулю, крались вдоль стен к дверям склада, Ганс с Карлом, вошедшие последними, споро подхватив свои ранцы и небольшой чемоданчик Виста, вернулись в дизельную.

– Заклиньте чем-нибудь дверь, – крикнул им Вист, быстро направляясь к кессонной камере.

Пока его подчиненные собирали вещи, он уже успел открыть фальшивый электрощит и отпереть как выходную дверь, так и дверь на винтовую лестницу. После этого, сорвав с двери кессона свинцовую печать и вставив ключ в скважину, он с натугой откатил порядком подзаржавевшую дверь в сторону. Устройство механизма пуска воды в подземелье было просто и надежно. За стальной дверью находился только один массивный маховик и высоко поднятый кованый рычаг с противовесом. Вист торопливо взглянул на часы.

– Без трех шесть, – пробормотал он, – ну да ничего, три минуты в общем потоке истории ничего не решают.

Он решительно взялся за маховик и начал проворачивать его, как было сказано на инструктаже, по часовой стрелке до упора. Почувствовав, что маховик дошел до предела, он на мгновение остановился, вытер внезапно вспотевшие ладони и, не давая себе даже секунды задуматься над тем, что он творит, повис всей своей тяжестью на рычаге.

Утирая лица от струящегося по ним холодного пота, трое оставшихся в живых танкистов упрямо и равномерно поднимались по трещащей и искрящейся лестнице. Они уже миновали второй этаж и двигались к первому, успешно пройдя большую часть дьявольской лестницы, когда непонятный ревущий звук заставил их замедлить шаг и прислушаться.

– Что это такое там внизу грохочет? – спросил встревоженный радист у капитана.

– Не знаю, Федя, – отвечал тот, – по звуку похоже на какой-то водопад, но откуда бы ему здесь взяться?

Отчасти капитан был прав, это действительно был водопад, правда, не естественный, а искусственный. Если бы в этот момент он посмотрел на часы, то увидел бы, что на них ровно шесть, и в этот час в гибнущем Кенигсберге начал действовать план «ГРЮН». Прошло еще несколько секунд, и они с изумлением увидели, что на нижней площадке забурлила вода, поднимая вверх обломки ящиков и куски янтарных украшений. Но нашим танкистам было уже не до них. С трудом сохраняя равновесие на неуклюжих янтарных «копытах», они заспешили наверх к люку. Но на верхней площадке их поджидал еще один неприятный сюрприз. Для того чтобы пролезть в люк, нужно было так или иначе опереться на поручень лестницы, а он, как мы помним, был все еще под напряжением. Александр Иванович решил сам выполнить столь опасный кульбит. Оторвав несколько длинных, примерно 35-сантиметровых янтарных пластин, он заткнул их за ремень на животе и, опершись ими на поручень, одним мощным прыжком рванулся вверх, к свету танковых фар. Его все же тряхнуло током, и довольно сильно, но он все же смог выскочить из люка и откатиться в сторону. Теперь ему предстояло вытаскивать Пилипенко с Гуриным. Вынув из кармана уцелевший после прыжка фонарь, Александр Иванович включил его и огляделся. Заметив в куче мусора две доски, он вытащил их и поспешил обратно к люку. Вода бушевала уже на площадке второго этажа. Увидев это, капитан быстро, не теряя ни секунды, засунул обе доски в люк. Остававшиеся внизу танкисты положили их на поручень и, упираясь в них сапогами, протиснулись в распахнутый люк. Через несколько секунд все спасшиеся, казалось, от верной смерти танкисты были в сборе. Отдышавшись и сняв с ног спасшие их янтарные пластины, они решили еще раз попытаться связаться со своим полковым командованием и поползли для осуществления этой идеи по пробитому ими проходу ко второму танку, так как только на нем после обвала уцелела антенна. Уже подобравшись вплотную ко второму ИСу, они увидели, что из-под днища танка пробивается узкий лучик солнечного света. Оказалось, что пока они воевали внизу, наверху тоже шли тяжелые бои, и то ли снаряд, то ли бомба попала именно в их завал и пробила в нем небольшое отверстие размером только-только голову просунуть. Но это уже был реальный шанс на спасение. Используя ранее брошенные у люка ломы, танкисты несколько расширили пролом и, обдирая в кровь руки, протиснулись наружу.

Пока их начальник приводил в действие систему затопления, Карл и Ганс действовали четко и слаженно. Первый, не обращая внимания на саднящую рану, подхватил и вынес все их вещи на лестничную площадку, тогда как второй, вырубив кинжалом кусок проволоки из ограждения собачьего вольера, намертво скрутил обе створки ведущих в казарму дверей, использовав для этого приклепанные на них крепкие стальные петли. На всю эту суету, сидя на прислоненной к уже остывшей электроплите скамеечке, безучастно смотрел измученный и ничего уже не понимающий бывший директор бывшего Прусского музея изобразительных искусств доктор Альфред Роде. И только когда раздался грозный рев падающей воды, он удивленно поднял голову, явно недоумевая, откуда здесь мог появиться какой-то водопад. В этот момент из кессонной камеры буквально вылетел Вист. Мгновенно оценив обстановку, он схватил Роде за руку и, сдернув его со скамейки, поволок к выходу на лестничную площадку.

– Стойте, стойте, – затрепыхался вдруг тот, – куда же Вы, здесь ведь раненые остались! Да не тащите же меня, я никуда один не пойду!

Никак не ожидавший столь яростного сопротивления Вист выпустил доктора и оттолкнул его к здоровяку Гансу, который своими железными лапами моментально скрутил брыкающегося директора и вопросительно взглянул на разъяренного Виста. Но тому доктор нужен был живым. Однако и втолковывать строптивцу всю отчаянность их положения ему было уже некогда. Выхватив из кобуры пистолет, он несколькими торопливыми выстрелами прикончил пытавшихся отползти от него раненых и ткнул еще дымящийся ствол «вальтера» прямо в лоб профессора.

– Ну, ты видишь, идиот, вот они уже и мертвые, – гаркнул он, – теперь мы можем наконец идти?

Онемевший от ужаса Роде только хрипел в могучих объятиях Ганса, физически ощущая, как прыгающий на курке палец этого ощерившегося эсэсовца Виста сейчас закончит этот непрерывный кошмар последних дней, в котором он, профессор Роде, оказался явно по какому-то нелепому и безумному стечению обстоятельств. А из-под двери казармы, бурля и пузырясь, пробивалась черная, с резким кислым запахом вода, и Вист, отступив на шаг назад, махнул Гансу

пистолетом:

– Скорее вытаскивай его на лестницу, потом будем объясняться!

– Пошел, – рявкнул на внезапно обвисшего директора Ганс и сильным толчком колена отбросил Роде к дверному проему, где его подхватил и буквально, как тряпичную куклу, выволок на лестничную площадку толстый Карл. Вслед за ним мощным броском из дизельной выскочил Ганс, и последним, словно капитан с тонущего корабля, шагнул через высокий порог водонепроницаемой двери и сам Вист. В пятнадцати метрах позади него тонущие солдаты уже молотили прикладами по связанным проволокой створкам, но он, не отвлекаясь на посторонние звуки, хладнокровно извлек ключ из гнезда двери и сильным толчком захлопнул ее, разом отрезая тех, кому можно было жить дальше, от тех, кому уже не суждено было увидеть над собой вновь серое балтийское небо.

Несколько отдышавшись, трое эсэсовцев буквально на руках вытащили безвольно обвисшего Роде наверх, в галерею А-12.

– Стойте, – приказал им Вист, когда они наконец выбрались на уровень «А».

– Идем туда, к свету, – махнул он рукой, приглашая своих спутников к тускло горящей невдалеке лампе.

Подойдя к ней, он опустил на пол свой чемодан и снова вынул из внутреннего кармана карту подземелий. Развернув и осмотрев ее при тусклом свете лампы, он оторвал от нее солидный кусок и подал его Карлу.

– Вот, смотри внимательно, – принялся объяснять он ему их общую задачу. – Вы двинетесь сейчас вот сюда…

Тщательно растолковав им маршрут дальнейшего передвижения, он также дал им еще несколько приказаний насчет директора, пообещав на прощание своим верным соратникам непременно и скоро их разыскать, торопливо пожал им руки и двинулся по уже пройденному маршруту к базе подводных лодок, где его ждал сытный ужин, добрый бокал коньяка и крепкий сон, вплоть до самой высадки в Киле.

Спрятавшись среди руин, трое наконец-то выбравшихся из-под завала танкистов, пережидая огневой налет, пролежали несколько минут в ближайшей к кирхе водосточной канаве. Когда обстрел несколько утих, они, используя в качестве укрытий попадающиеся на пути воронки и траншеи, начали пробираться в расположение своей части. Поначалу все складывалось вроде бы удачно, но в этот день Бог был, видимо, особо немилостив к танкистам. Уже преодолев половину пути, они вновь попали под шквальный обстрел, во время которого осколками снаряда был наповал убит Михаил Гурин. При других обстоятельствах они бы никогда не бросили товарища, но обязанность срочно доложить командованию о судьбе секретных машин гнала их вперед. Они постояли только полминуты над телом убитого, сняв свои шлемы, и двинулись дальше. Только сейчас Александр Иванович заметил, что волосы у Пилипенко из иссиня-черных стали сплошь седыми.

«Ну и дела, – подумал он в эту минуту, – хотя и всякое случается на войне, однако сегодняшний день выдался на редкость пакостный».

Добравшись наконец до штаба своего полка, капитан Сорокин узнал, что из всего его батальона на ходу осталось только четыре танка и что к этому моменту они уже выведены из боя для дозаправки и пополнения боезапаса. Выяснив, где они базируются, воины двинулись было в том направлении, как вдруг его последний спутник вскрикнул и, потеряв сознание, мешком рухнул на землю. Хорошо, что медики оказались под рукой и сразу отнесли сраженного внезапным сердечным приступом заряжающего в палатку с красным крестом.

День уже клонился к вечеру, когда вконец измученный капитан добрался наконец до остатков своего батальона. В строю у него остался только один тяжелый танк КВ и три густо иссеченных осколками Т-34. Прикинув, что только КВ в состоянии вытащить ИСы из кирпичного завала, капитан, взяв на броню несколько танкистов из резерва, двинулся обратно к развалинам кирхи. Освобождение обоих танков продолжалось почти всю ночь и закончилось в общем-то успешно. Пока они приводили выдранные из-под обломков боевые машины в порядок и перегоняли их в расположение полка, началось утро 8 апреля. Не успел Александр Иванович поспать после этого кошмарного дня и двух часов, как поступил приказ на передислокацию. Через полчаса все оставшиеся на ходу танки полка, вытянувшись в цепочку, двинулись на новые позиции. Но и тут танкистам Сорокина не повезло. После внезапного налета немецких штурмовиков под его командованием осталось только двенадцать человек и всего три танка из шести: ИС, КВ и Т-34. Поэтому командованием полка его часть была признана утратившей боеготовность и отведена в резерв.

А на следующий день, как всем нам хорошо известно из учебников истории и многочисленных военных мемуаров, Кенигсберг пал, и жалкие остатки батальона капитана Сорокина, как и многие другие, сильно потрепанные при беспрецедентном штурме ударные части, вывели на переформирование. Но пока это происходило, четырехлетняя война окончилась, и жизнь всех оставшихся в живых участников этой драмы пошла совсем по другим рельсам. На память о том страшном дне остались в вещмешке у капитана только три янтарных бруска длиной сантиметров по тридцать пять, причем на тыльной стороне каждого из них имелось по два узких, но глубоких паза, предназначенных для крепления их на деревянных панелях. Во время трудной послевоенной жизни два этих бруска куда-то запропали, а над третьим изрядно потрудился муж его двоюродной сестры, доморощенный ювелир-любитель Алексей, отпилив от него добрую половину на свои немудреные поделки. Это чрезвычайно расстроило Александра Ивановича, но, однажды приняв на себя обет молчания, он ничего не сказал и в этот раз, а только бережно припрятал оставшийся янтарный кусочек подальше.

На этом месте мы вынуждены расстаться со всеми героями нашего повествования, и мне осталось только вкратце поведать вам об их дальнейшей судьбе.

Уполномоченный Главного управления имперской безопасности Густав Георг Вист не без трудностей добрался до своего родного города Бремена, где и скончался в психбольнице 17 октября 1947 года.

Известный искусствовед, автор нескольких научных монографий доктор Альфред Роде благополучно дожил в своем доме по адресу: Кенигсберг, ул. Беекштрассе, д. 1, вместе со своей женой вплоть до пятнадцатого декабря 1945 года. Но в ночь на 16 декабря он, опять же вместе с супругой, «скоропостижно» скончался якобы от дизентерии, да так «скоропостижно», что прибывшим к нему домой на следующий день представителям советской комендатуры не удалось найти ни трупов супругов, ни даже их могил.

Карл Брюгге, по кличке «мясник», был найден убитым выстрелом из пистолета в спину в маленьком приморском городишке Пиллау 21 мая 1949 года.

Шарфюрер СС Ганс Уншлихт исчез бесследно.

Старшина Тарас Пилипенко скончался от обширного инфаркта 9 апреля 1945 г., лежа среди других раненых на полу полевого госпиталя, в 3 ч. 17 м.

По удивительному стечению обстоятельств в том же самом госпитале после тяжелейшей контузии лежал в коме и сержант М.Ф. Веселкин, пришедший в себя только 18 апреля в санитарном эшелоне под Новгородом. Вспомнить о том, что привело его на больничную койку, он смог только через семь лет.

Бывший же командир танкового батальона майор в отставке А.И. Сорокин, только по одному ему известным причинам сорок шесть лет хранивший эту тайну, был похоронен в

конце марта 1991 года в Москве, на Ваганьковском кладбище.

Часть вторая

Глава третья

Первый анализ

Юрий разлил остатки джина по стаканам и по неизменной в веках, чисто русской традиции поставил ее под стол.

– Ты замечаешь, Алекса-ндр-р, какие у этих т-у-рок бутылки маленькие!

– Да это не бутылки маленькие, это мы с тобой слишком разогнались, – отвечал я, с трудом ворочая языком.

– Тогда давай по кофе-ю ударим, здесь он, слава Богу, пока на уровне мировых стандартов.

Взбодрив себя парой чашек пахучего турецкого кофе, он продолжил свое захватывающее повествование:

– Несколько дней спустя после похорон я, ради досужего интереса, сходил в нашу районную библиотеку полюбопытствовать насчет Калининграда – Кенигсберга и заодно выяснить, каким образом в непонятно кем выстроенном трехэтажном подвале оказались какие-то ящики со странными янтарными панелями. И ты представляешь себе, не успел я заикнуться библиотекарю о предмете моего интереса, как она буквально через минуту вынесла мне целую пачку книг и среди них небольшую, страниц на шестьдесят, книжонку, но, Бог ты мой, именно она открыла мне на многое глаза.

– Вот рекомендую Вам прочитать для начала книгу Владимира Дмитриева «Дело о Янтарной комнате», потом вот эту, энциклопедию «Города России» и еще справочник-путеводитель по Калининграду. Заодно могу предложить и книги, в которых описываются события военных лет, – монотонно ворковала она, вписывая их в мой формуляр.

А я уже открыл эту маленькую книжечку и буквально впился в нее глазами. Наверное, есть все же судьба как у человека, так и у книги. Эта небольшая брошюрка, изданная аж в 1960 году крошечным, всего тридцатитысячным тиражом, неведомым образом сохранилась и попала мне в руки именно в тот момент, когда в ней возникла необходимость. Забыв обо всем на свете, я буквально проглотил содержание этой книжечки, и пелена незнания спала наконец-то с моих глаз. Конечно, я и раньше слышал о Янтарной комнате, но что это такое и куда она пропала, мне было, в общем-то, безразлично. Но теперь, прочитав о том, что некий оберштурмбаннфюрер Рингель исхитрился буквально накануне штурма Кенигсберга упрятать Янтарный кабинет вкупе с другими несметными сокровищами в подземный бункер, я был совершенно ошарашен. Когда до меня дошло, что мой отец был фактически одним из немногих, если не единственным человеком, который хранил у себя дома кусочки этой всемирно известной комнаты, этого уникального и неповторимого образца ювелирного творчества, меня даже охватил нервный озноб. Кое-как справившись с сотрясающим меня возбуждением, я принялся перечитывать подряд все, что имелось по интересующей меня теме в этой библиотеке. Просидев в ней до закрытия и исписав общую тетрадь полученными сведениями, я отправился домой. Стояла уже глубокая ночь, но мне не спалось. Сидя на кухне и методично наливаясь чаем, я разбирал свои записи и, припоминая отцовский рассказ, пытался совместить одно с другим. Однако на каком-то этапе понял, что добытых сведений мне явно не хватает. Наскоком решить эту загадку не удалось. Наутро, сидя за своим столом в Бюро технической информации над переводом очередного нудного реферата, я вдруг осознал, что доставшаяся мне в наследство тайна успела так глубоко забраться мне в голову, так подчинить себе весь ход моих мыслей, что на все остальные дела энергии моей уже явно не хватит. С трудом домучив свой перевод и записавшись на два дня в Ленинку, благо, была уже среда, я просидел там четыре дня кряду. Перечитав все, что удалось найти по темам Калининград, Кенигсберг, Янтарная комната и поиски последней, я несколько сбросил пар охотничьей лихорадки. Проблема оказалась не столь проста, как мне показалось вначале. И основная трудность поисков заключалась в том, что при штурме Кенигсберга были использованы столь мощные средства разрушения, что от исторической части города практически ничего не осталось. И когда началось восстановление уже благополучно переименованного в Калининград Кенигсберга, то оказалось, что снести все эти руины под ноль и выстроить город заново встанет и дешевле и быстрее, нежели расчищать сплошные развалины и пытаться реконструировать старые здания. Поэтому после недолгих рассуждений я решил действовать таким образом: найти поскорее старую, лучше всего довоенную карту Кенигсберга, а заодно и какую-нибудь более современную карту города. Затем предполагалось свести их к одному масштабу и, пользуясь теми сведениями, которые оставил мне отец, отыскать ту самую кирху, через которую наши танкисты и попали в искомый подвал. Чтобы не забыть какой-нибудь важной детали, я записал весь отцовский рассказ со всеми самыми мельчайшими подробностями, которые мне только удалось припомнить. Позже, уже при скрупулезном анализе всех собранных материалов, мне удалось примерно очертить район возможных поисков.

Я рассуждал примерно так:

– Кирха, в которой были завалены наши танки, была явно не маленькой российской церквушкой. Каждый тяжелый танк по длине был уж никак не меньше восьми метров, да расстояние между ними было около восьми-десяти метров, судя по воспоминаниям отца. Итого, если теперь принять во внимание, что рухнувшая стена завалила оба танка и спереди и сзади, то явно стена была длиннее, чем оба танка, то есть самая маленькая длина кирхи была, пожалуй, метров тридцать, а то и сорок. Значит, это была не маленькая дворовая церковь, а вполне приличный собор, который наверняка был отмечен на городских планах того времени. Затем. Отец упоминал, что, перед тем как танки попали в завал, они обстреливали какие-то привокзальные сооружения, и снаряды их пушек при промахах падали в воду. Жаль, что я не знаю точно, как далеко мог стрелять ИС, но явно не на десять километров. Скорее всего они действовали не так далеко от Калининградского морского залива, а он подходит к городу только с одной стороны, с западной. Судя по туристическому путеводителю, в который я тут же сунул нос, залив этот действительно врезается в город очень узким языком. Отсюда делаем практически однозначный вывод, что искомая кирха располагалась не далее полутора-двух километров от залива, в западной части Кенигсберга. Стояла она, несомненно, в самом городе или, на худой конец, в его крупном пригороде и была отнюдь не маленькой по своим размерам. Да, и еще одно: она была построена, конечно, не на возвышенности, иначе как бы морская вода из залива так быстро затопила нижние этажи подвала.

Итак, когда с общим географическим положением искомого объекта я, можно сказать, определился, меня заинтересовал следующий вопрос. А сколько же подземных ходов вело в это подземелье. Прикинем – взял я в руку карандаш – лаз, по которому танкисты спустились в подвал, это раз. Большой грузовой лифт, обслуживавший все три подвальных этажа, – это два. Кроме всего прочего, должен же быть еще хоть один коридор, по которому ушли эсэсовцы перед затоплением подземных складов. Ну, если даже и не успели уйти, то ведь как-то они туда попали. Узенький лаз из кирхи явно неудобен, а на грузовом открытом лифте людей не перевозят. Да, скорее всего, был и третий путь, который вел с поверхности в подземелье. Взяв лист бумаги, я попробовал изобразить

графически, что у меня получалось, если строго следовать первоначальной легенде. Талантом рисовальщика Бог меня не обидел, и с этой проблемой удалось справиться довольно быстро. Теперь, по логике вещей, следовало оценить размеры подземного склепа. Длину склада, в который им удалось проникнуть, отец оценивал в сто метров, ширину – примерно в тридцать. Предположим, что на сколько-то процентов он ошибся так как под землей, как, впрочем, и под водой, все кажется несколько большим. Итого получаем где-то семьдесят на двадцать пять, всего около полутора тысяч квадратных метров. Это один подвал, так называемый складской, да другой, в котором сидели немцы, за двустворчатой железной дверью, тоже, наверное, был не меньше. Следовательно, общая длина всего комплекса была никак не меньше двухсот метров, если считать и тамбуры и лестничные площадки. Далее. Высота сводчатых потолков оценивалась танкистами метров в шесть-семь. Пусть так. Три этажа по семь метров да перекрытия – это, пожалуй, наберется порядка двадцать пяти-тридцати метров, если считать от пола кирхи до пола самого нижнего этажа. Стало быть, надо полагать, что вода поднялась во время затопления подземелья метров на двадцать, не менее.

– Ох-хо-хо, Саня, – заерзал в своем кресле Юрий, – не слабая, как видишь, попалась мне задачка. Рельсы – вот еще вопрос. Отец говорил, что на складе с ящиками проходило три параллельных рельсовых узкоколейки, на которых даже стояли кое-где небольшие четырехколесные открытые платформы, или вернее будет сказать транспортные тележки. А они-то зачем там присутствовали? Уж не для перевозки ли всех этих ящиков их там установили? Постепенно у меня выкристаллизовалась мысль о том, что этот трехэтажный подвал строился когда-то очень давно и совсем для других целей, а под склад для картин и янтаря его заняли, скорее всего, случайно, просто как готовое укрытие для ценностей. И тут меня осенило. Да это же наверняка были подземные артиллерийские погреба, ну конечно же! Понятно теперь назначение и тележек, да и циклопического лифта, явно сконструированного для подачи артиллерийских снарядов к тяжелым орудиям, которыми были вооружены кенигсбергские форты и другие укрепления. Значит, Янтарную комнату упрятали на нижний этаж артиллерийского погреба, решил я, а на верхних его этажах, может быть, и сейчас ржавеют тысячи снарядов для крепостных орудий? Ничего себе ситуация, правда? Но в этот момент до меня дошло, что в моих предположениях есть некоторая нестыковка. Что-то тут не вязалось. Тогда я снова взялся за «Дело о янтарной комнате» и вскоре понял, что здесь не так. Ведь сама Янтарная комната, как я вскоре выяснил, могла занимать не более пятидесяти, ну в худшем случае шестидесяти небольших ящиков, а в подвале их было несколько сотен, а может быть даже и тысяч. Ответ на этот вопрос нашелся.

«Кенигсбергское янтарное собрание насчитывало до семидесяти тысяч образцов… В Кенигсберг прибыли по приказу рейхскомиссара… экспонаты из фондов Минского музея. Летом 1943 года в распоряжение Альфреда Роде поступило несколько вагонов с экспонатами Харьковского музея. А в декабре прибыли коллекции Киевского музея. Их не стали распаковывать. Приходили транспорты с коллекциями из Луги, Любани, Волхова, Ростова и Вильнюса».

Так вот в чем дело, количество постоянно прибывающих ценностей было столь велико, что их туда начали перевозить заранее, так как у немецких искусствоведов просто руки до всего не доходили, и скорее всего саму-то Янтарную комнату доставили в хранилище буквально накануне штурма. Ведь были же найдены после войны свидетели, которые утверждали, что видели ящики с янтарем во дворе замка еще пятого апреля. Правда, этот янтарь мог быть и не из Янтарного кабинета, а из музейной коллекции. И кстати, где же был в это время доктор Роде? Об этом я прочитал уже ниже.

«В тот же день, 5 апреля, доктор Роде исчез. Где он находился до 10 апреля – неизвестно, во всяком случае, в то время выяснить этот момент доподлинно не удалось. По словам самого профессора Роде, он болел… Так ли это было или не так – теперь никто уже не сможет установить правду…»

Как бы то ни было, основной задачей, стоявшей передо мной в тот момент, было отыскание достаточно подробных карт как старого Кенигсберга, так и современного Калининграда.

26 МАРТА 1992 г.

То, что поиск таких специфических карт будет изначально затруднен, Юрий догадывался. Он несомненно еще помнил те времена, когда Калининград был закрытым городом и даже просто приехать в него было весьма затруднительно, тем более найти подробную карту самого города, сие было под силу разве что Джеймсу Бонду. Однако, решив, что не боги горшки обжигают и под лежачий камень вода не течет, он направился в то место Москвы, где всю жизнь эти карты покупал, а именно: на Кузнецкий мост, в магазин «Атлас». Протолкавшись полчаса в душном метро, он с наслаждением выбрался на знакомую каждому москвичу брусчатую мостовую. Собственно, в сам магазин Юрий мог бы и не заходить, так как слева от дорожного спуска, вдоль тротуара, стояли столы с массой всяческой литературы, в том числе и географической. Подойдя к одному из лотков, заваленных кипами туристических схем и картами отдельных областей и районов, он обратился к тепло одетой (на дворе была ранняя весна) продавщице:

– Что-нибудь по Калининграду балтийскому у вас есть?

Не говоря ни слова, та порылась в своем развале, выудила из него цветную карту Калининградской области и протянула ему. Юра быстро развернул сложенный в несколько раз лист плотной бумаги. Карта оказалась двусторонней: на одной стороне была изображена вся Калининградская область, в масштабе 1:200 000, а на другой – присутствовала уже только часть этой же карты, но в масштабе 1:50 000.

На этой же части находилось и относительно крупное изображение Калининграда. Центральная, историческая, часть города оказалась на удивление небольшой, порядка трех километров в диаметре.

«Прекрасно, – подумал тогда он, – если изображение города еще и увеличить вдвое на ксероксе, то можно будет получить достаточно приличное и подробное изображение, куда можно будет вписать названия улиц и переулков». Эти мысли промелькнули у него в голове, пока он складывал карту в обратном порядке.

– Сколько она стоит? – спросил он у продавщицы.

– Пять тысяч, – гулко прокашлявшись, прохрипела она.

– Приемлемо, – решил он и вынул деньги.

Сунув карту в прихваченную из дома папку, Юрий все же решил дойти до «Атласа» и поискать что-нибудь по Калининграду и там. Увы, ничего нового, кроме точно такой же карты, только более дорогой, он там не нашел.

– Ну что же, – решил тогда он, – лиха беда начало.

Вернувшись домой и разложив покупку на полу, Юрий улегся рядом и начал тщательно ее изучать. Однако особо полезной информации из нее ему почерпнуть не удалось. Единственно, что его порадовало, так это то, что на свободном поле только что купленной карты удалось найти два интересных адреса. Первый был Калининградский – улица Пионерская, д. 59. Там располагалось местное геодезическое предприятие. А второй адрес был московский, и по нему на Волгоградском проспекте, в доме 45, помещалось отделение Роскартографии. Вдохновило его еще и то, что теперь он узнал

хоть какие-то адреса, куда мог теперь обратиться для продолжения своих поисков. Ясное дело, до Калининграда было далеко, но Волгоградский проспект был вполне досягаем. Что касается карты современного города, у него почему-то не было ни малейших сомнений в том, что он ее вскорости добудет, но вот где искать карту старого Кенигсберга, тут он пребывал в полной растерянности.

«У кого вообще такая карта могла бы быть? – постоянно размышлял он. – Надежда на ветеранов отпадала за давностью лет, ну кто же так долго будет хранить совершенно бесполезный кусок бумаги? Искать ее у военных? Вряд ли в Москве широко пользуются картами города, удаленного на 1420 километров от Кремля. Конечно, в Генеральном штабе эти карты, ясное дело, имелись, вот только ни одного знакомого у него в вышеупомянутом учреждении не было. Так, оставим пока военных в покое, – решил он. – Где же еще?» Юрий провел целый день в подобных размышлениях, но так ничего путного и не придумал. Что ему оставалось делать? В результате, после долгих и бесплодных размышлений, он поступил так, как поступал всегда в подобных случаях, – сел вечером у телефона, открыл свою потрепанную записную книжку и начал обзванивать всех подряд.

Вопросы, дабы не сбиться, он записал заранее и звучали они так: «Нет ли у вас знакомых или родственников в балтийском Калининграде? Не были ли вы сами или ваши друзья в этом славном городе? Не служил ли в Калининградской области кто-нибудь из ваших друзей или родственников? Нет ли у вас среди знакомых человека, работающего в области картографии?»

Просидев пару вечеров в обнимку с телефонной трубкой и досыта наболтавшись с близкими друзьями, просто друзьями и случайными, шапочными, знакомыми, которым долго приходилось объяснять, кто он, собственно, такой, Юрий получил 50 процентов отрицательных ответов на свои вопросы и 50 процентов обещаний передать его вопросник далее, по цепочке, уже другим знакомым и родственникам. Такой способ поисков у него назывался «пустить волну». Теперь следовало подождать примерно три-четыре дня, пока эта телефонная волна, пройдя Москву во всех направлениях, не вернется обратно хоть с какой-нибудь полезной для него информацией.

Глава четвертая

«Толмач» под «колпаком»

29 МАРТА 1992 г.

Подполковник ФСБ Владимир Степанович Крайнев сидел на кухне в своей недавно отделанной по европейскому стандарту квартире и пил в гордом одиночестве датское пиво «Берг». Жена Елена была на суточном дежурстве в Пента-отеле, а дочь Машка еще не вернулась с курсов испанского. Сегодня подполковник пребывал в наимрачнейшем расположении духа. Бесконечные реорганизации и перетасовки в их «конторе» уже изрядно осложнили работу его отдела, и он чувствовал, что еще немного и его начнут обвинять в полном развале вверенного ему подразделения. А что он мог поделать, если как минимум треть его подчиненных только тем и занималась, что постоянно сдавала или принимала дела, а каждый месяц трое-четверо подавали рапорты на увольнение. Еще двоих-троих, как обычно самых толковых, начальство регулярно забирало на затыкание постоянно возникающих и совершенно непредвиденных прорывов. Как можно в этой непрерывной текучке поставить деятельность отдела на устойчивые рельсы, было совершенно непонятно. Владимир Степанович открыл третью бутылку ледяного, с балкона, пива и взялся за пачку «Беломора». Он уже потянулся было за спичками, лежавшими на краю стола, как зазвонил висевший на стене телефон. Подполковник отбросил в сторону папиросную коробку и снял трубку.

– Крайнев слушает, – недовольно буркнул он в микрофон, думая, что это опять звонят с работы по поводу очередного происшествия. Но в трубке неожиданно зазвучал голос его давнего приятеля по бане и рыбалке Михаила Шершнева.

– Привет, пропащий, – жизнерадостно завопил тот в трубку, – ты куда исчез, елки-моталки? Почему с нами осенью на Селигер не поехал?

Владимир Степанович аж сморщился. Шершнев, в общем и целом, был неплохим парнем, но уж очень везунчиком, причем везунчиком потомственным и профессиональным. И в МГИМО-то он дуриком попал, и женился-то он на дочери известного дипломата, и вечно этому счастливчику во всех лотереях везло!

– А, Мишуня, – постаравшись хоть немного смягчить голос, прогудел подполковник, – рад тебя слышать.

Пока тот, захлебываясь от восторга, рассказывал о том, какого он леща вытащил из Кривого омута во время последней рыбалки, Владимир Степанович расковырял пачку папирос и торопливо закурил, едва не уронив при этом телефонную трубку.

– Ты представляешь, Степаныч, – бурно живописал свои похождения Шершнев, – я его волоку, леска звенит, удилище трещит, ну, думаю, сейчас уйдет! И тут, да ты только представь себе эту картину, моя Ольга хватает половник, как тигрица прыгает в камыши и по балде его хрясь, хрясь, тот и обмяк. Такая, знаешь ли, лопата этот лещ оказался, почти на два с половиной кило потянул!

– Да-да, ну надо же, – время от времени поддакивал подполковник, глотая горький папиросный дым.

Но скоро ему надоело слушать про рыбацкие похождения приятеля, не то у него было настроение, и, дождавшись момента, когда тот замолк, набирая очередную порцию воздуха, сказал:

– Ты меня извини, у меня еще тут работы по горло, а ты, наверное, с каким-то важным вопросом ко мне?

– А, да, – поперхнулся на половине фразы тот, – это тут у моего двоюродного братца проблема небольшая возникла. Карта старого Кенигсберга ему зачем-то понадобилась, вот я, собственно, тебе по этому поводу и звоню.

– Хорошо, Михаил, – взял инициативу в свои руки подполковник, – дай-ка мне его номер телефона, я сам ему позвоню, и мы постараемся решить его маленькую проблемку.

– Пожалуйста, – охотно отозвался Шершнев, – записывай.

Слушая как он шуршит листами телефонной книжки, Владимир Степанович ткнул папиросный окурок в пиалу, взял с подоконника обгрызенную ученическую ручку и измятую, замызганную тетрадь, используемую для экстренных записей.

– Ну, пиши, – раздалось наконец в трубке 335-1*– **, – Владимир, как и тебя, кстати, Владимир Егорович. Я на тебя надеюсь, Степаныч, не пропадай. Елене привет. Пока!

В телефонной трубке уныло зазвучал сигнал отбоя. Подполковник повесил трубку на место и решил сразу же позвонить шершневскому брату, чисто из любопытства узнать, зачем тому понадобилась карта уже давно не существующего города. Он снова снял трубку и набрал записанный только что номер. Трубку взяли после первого же гудка.

– Вас слушают, – раздался приятный женский голос.

– Мне бы Владимира Егоровича, – попросил подполковник, думая о том, что, судя по голосу снявшей трубку женщины, везет всей родне Шершнева, а не только ему одному.

– Да, кто говорит? – зазвучал в трубке уже мужской голос.

– Добрый вечер, – приветствовал его Владимир Степанович, – я звоню по просьбе Михаила насчет карты.

– Карты? – неподдельно удивился мужчина.

– Да, карты Кенигсберга или это не Вы его о ней просили?

– Ах да, и правда. Но понимаете, это нужно не мне. Мне накануне позвонил бывший сослуживец и очень просил принять участие в этих поисках, вот для него я и стараюсь.

– Так, так, – с интересом подумал подполковник, – кто-то, видимо, ведет тотальный поиск, дело

становится все более занимательным.

– Пожалуй, я мог бы ему помочь, – сказал он своему собеседнику. – Вы мне дайте, пожалуйста, телефончик вашего сослуживца, а я ему позвоню сам и, может быть, помогу.

– Пожалуйста, – отозвался Шершнев № 2, – телефон его такой: 191-4*-**. Вы успели записать?

– Угу, – пробормотал Владимир Степанович, выводя в тетради новые цифры. Да, а как его звать-величать?

– Юрий Александрович его зовут, а фамилию его я за давностью лет уже запамятовал.

– Ничего страшного, – успокоил своего собеседника Крайнев, – это не столь уж и важно, лишь бы человек был хороший.

Он попрощался и посмотрел на часы. Было уже около одиннадцати, и звонить вроде бы было поздновато, но подполковник уже «завелся» и не хотел откладывать звонок до завтра. Будучи пока не очень уверенным, что это именно тот человек, который ищет карту, он тем не менее приготовился к длительному сидению на кухне, а именно: достал и открыл еще одну бутылку «Берга», а заодно и закурил новую папиросу. Кроме того, он принес из комнаты дочери портативный диктофон фирмы «Олимпус» и подключил его к особому выходу своего телефона. По устоявшейся профессиональной привычке он старался сохранять на пленке все мало-мальски важные телефонные переговоры, чтобы иметь потом возможность прослушать их, не торопясь и многократно, выжав из каждого слова и каждой паузы максимально возможную информацию, которая вполне могла бы и ускользнуть при скоротечном разговоре с незнакомым собеседником. Подготовившись таким образом, он снова снял трубку и набрал номер неведомого Юрия Александровича. На том конце провода долго не отвечали, и подполковник уже решил, что хозяева либо спят, либо пребывают в гостях, как трубку наконец сняли. Крайнев нажал кнопку записи.

– Слушаю Вас внимательно, – зазвучал твердый мужской голос, кто говорит?

– Здравствуйте, – стараясь придать своему голосу эдакую скучающую интонацию, приветствовал его подполковник. – Позвольте представиться, Владимир Степанович. А вы Юрий Александрович, надеюсь?

– Совершенно верно, – отвечал обладатель твердого голоса, – он самый. Вы по какому, собственно, вопросу?

– Я, собственно, по поводу карты города Кенигсберга звоню, – лениво протянул подполковник, – не Вы ли ее ищете?

– Да, я, – сразу оживился Юрий, – извините, я тут в наушниках сидел и не слышал звонка, а Вы, наверное, долго звонили?

– Никак радиолюбительством увлекаетесь? – позволил себе несколько оживить беседу подполковник, показывая этим и свою некоторую причастность к этому виду технического творчества.

– Да нет, просто перевод переговоров с пленки делал.

– Так Вы, значит, профессиональный переводчик! – обрадовался только голосом Владимир Степанович, – и можно будет к Вам обратиться с небольшой просьбой, за плату, разумеется?

– А-м-м-м да -а, конечно, но если можно, то на следующей неделе, на этой я слишком занят на работе, вот даже на дом приходится кое-что брать. – Да, а что Вы говорили насчет карты?

– Ну да, конечно, карта, – будто бы только что вспомнил подполковник, – но я, правда, не очень понял, какая именно карта Вам нужна, военная или туристическая? А может быть, Вам просто нужна транспортная схема города? И, кстати, карта какого Калининграда Вам требуется? – Подполковник специально прикидывался неосведомленным, справедливо полагая, что, уточняя детали, его собеседник несколько раскроет свои намерения. В разговоре образовалась небольшая пауза.

– Собственно, мне нужны две карты, – наконец прорезался голос Юрия. И обе карты того Калининграда, что стоит на Балтийском море. Видите ли, уважаемый Владимир Степанович, мне для работы требуются достаточно подробные карты города, причем как современного, так и старого, лучше довоенного, когда он еще назывался Кенигсберг. А Вы действительно можете мне в этом помочь?

– Ну-у, естественно, – придал своему голосу тембр солидной уверенности подполковник (ни когда до этого никому и никаких карт не достававший), у меня еще по старой работе сохранились хорошие связи (уверенно соврал он), и я твердо надеюсь Вам помочь. Что касается современного Калининграда, то считайте, что эта карта у Вас уже в кармане, что же до карты Кенигсберга…

Тут он сделал небольшую, строго рассчитанную по времени паузу, давая своему собеседнику несколько секунд для того, чтобы тот насладился радостным известием, и внезапно, но с самой доверительной интонацией задал тот вопрос, который и интересовал его в первую очередь во всем этом разговоре:

– Да, кстати, Юрий Александрович, все хочу Вас спросить, а зачем Вам, собственно, понадобилось это убогое старье?

Прижав трубку к уху, подполковник начал отсчет секунд, по опыту зная, что чем дольше длится пауза перед ответом, тем больший секрет составляет этот ответ для посторонних, если только прикрывающая легенда не придумана собеседником заранее. «Сейко» на левом запястье Владимира Степановича отсчитали двенадцать секунд, прежде чем подполковник услышал в трубке хоть какие-то членораздельные звуки.

Секрет большой, понял подполковник, а готовой легенды-то у него и нет. Вот именно такого вопроса его собеседник явно и не ожидал. Тем не менее он напряженно ждал хоть какого-то ответа, понимая, что Юрий Александрович, сильно нуждаясь в этих картах, будет вынужден ответить хотя бы что-нибудь. Он рассчитывал на то, что сейчас легко вынудит этого переводчика слепить свою историю второпях, без должной проработки, что позволит ему в дальнейшем с помощью этой, наскоро выдуманной и поэтому сырой легенды крутить этого Юрия по всем координатам.

– Да я вот, гм, – наконец собрался с мыслями тот, – так уж получилось, взялся написать книгу о Кенигсберге.

– Как интересно, – тут же перебил его Владимир Степанович. – Вы по истории города пишете или беллетристику какую? – Он уже чувствовал себя не на собственной кухне, а в своем кабинете на Лубянке, один на один с очередным подозреваемым.

– Да, примерно так, – легко согласился Юрий с предложенным подполковником сценарием.

– Ах, как здорово, – заохал Владимир Степанович, – я первый раз в жизни разговариваю с настоящим писателем, – преднамеренно польстил он своему собеседнику. Он снова поднес к глазам часы. Ловушка была расставлена классически. Или этот Юрий сию же минуту подтвердит, что он профессиональный писатель и, следовательно, сможет назвать хотя бы одну опубликованную в открытой печати работу, или, если он это все выдумал и ни одной своей работы он не назовет, стало быть, и писательство его, по сути, только отговорка, а карты ему нужны совсем для других целей. Для каких именно целей, пока не будем выяснять, а то как бы он не сорвался, почувствовав мой слишком пристальный интерес. Именно так думал бывший майор КГБ, а теперь подполковник ФСБ В.С. Крайнев.

– Вы ведь, уважаемый Юрий Александрович, наверняка подскажете мне, где я могу почитать ваши произведения, – непринужденно произнес он свою следующую убойную фразу.

Снова потянулись тягучие секунды. Но на этот раз Юрий отреагировал быстрее.

– Должен огорчить Вас, Владимир Степанович, – услышал он, – это будет моя первая, можно сказать, тренировочная работа, так что ничего у меня пока не опубликовано.

– Очень жаль, –

быстро свернул разговор на эту тему подполковник (уверившийся в своей догадке), но я надеюсь, что как только выйдет Ваша книга, я буду Вашим первым читателем.

– Конечно, конечно, – облегченно вздохнул Юрий, – так когда мне ожидать от вас известий по поводу карт?

– Надеюсь, что в течение двух ближайших недель, – бодро заверил его подполковник, – можете быть абсолютно спокойны!

– Да, кстати, Владимир Степанович, – перебил его Юра, – если это потребует расходов, тогда Вы сразу мне звоните, я всегда готов выплатить любую сумму, и, если потребуется, даже авансом.

– Вот и прекрасненько, – бодро завершил разговор Крайнев, – желаю Вам спокойной ночи.

Он, не дожидаясь ответа, повесил трубку телефона и довольно потер ладони.

– Как я славно этого субчика зацепил, – пробормотал он, – ведь здесь явно что-то нечисто. Он перемотал пленку диктофона и еще раз прослушал запись. «Как там этот Юра сказал, любые деньги, – размышлял он, – это хороший признак, ну просто замечательный. Любые деньги просто так незнакомым людям не предлагают! Предлагать любые деньги, по нашим временам, можно только в том случае, если на карту поставлена жизнь или есть возможность в результате получить суперденьги. Теперь прикинем, насколько здесь подвергается опасности его жизнь. Ну, хорошо, живет себе некий переводчик, Юрий Александрович, переводит себе рефераты и диссертации и вдруг, ни с того ни с сего, на ровном, можно сказать, месте, ему требуются карты давно снесенного с лица земли города, причем так срочно, что за них ему никаких денег не жалко. Нет, пожалуй, опасности для жизни эта ситуация явно не представляет. А значит, дело, скорее всего, касается суперденег! Так, так, голубчик, ужо мы тебя сейчас проверим! Ужо мы выясним, какого ты полета птица!

Владимир Степанович торопливо открыл тетрадь на чистой странице и начал набрасывать план работ на завтра.

Я видел этот план, и поэтому привожу его почти дословно. Вот как он выглядел.

Пункт 1. Выяснить фамилию Юрия Ал-ча.

2. Установить состав его семьи и адрес.

3. Проверить на его месте работы (характеристика, зарубежные контакты, форма допуска к секретным материалам, участие в международных выставках).

4. Знакомства (особенно с немцами и евреями).

5. Если он не женат, установить возможное наличие любовницы и ее контакты.

6. Проверить его на пристрастие к азартным играм.

7. Проверить квартиру на предмет приобретения дорогих вещей.

8. Установить возможное наличие загранпаспорта.

Подполковник отложил ручку и задумался. Потом резко встал и двинулся в свой домашний кабинет. На кухню он вернулся уже с толстым академическим атласом, подаренным ему как-то, ради хохмы, сослуживцами на день рождения. Он отодвинул в сторону пустые пивные бутылки и бережно уложил тяжелый фолиант на обеденный стол. Найдя в нем по оглавлению Калининградскую область, он открыл нужную страницу.

– Итак, – провел он пальцем по разрисованному листу, – что мы имеем с гуся? На востоке у нас Литва, с юга Польша, а через море что у нас? Ага, Швеция! И что это нам дает? Да пока ровным счетом ничего. Но шутки в сторону, господа офицеры, на кону суперденьги! Заметим себе, – продолжал он свои рассуждения, – этот переводчик не заинтересован в приобретении только современной карты Кенигсберга, нет же. – Он снова прослушал запись. – Вот оно, – задумчиво пробормотал он.

«Собственно говоря, мне нужны две карты», – в который раз за сегодняшний вечер прозвучал в квартире на одиннадцатом этаже престижного дома в Безбожном переулке Юрин голос.

– Вот как, – обрадованно крякнул подполковник, – именно две, а не одна! Вот где собака-то зарыта! Ведь произвести их сравнение можно, только имея сразу две карты!

Владимир Степанович вытряхнул из пачки очередную папиросу и, чиркнув спичкой, глубоко затянулся.

– Сравнение, сравнение, но что же и с чем этот Юрий собрался сравнивать? Непонятно.

Зазвонил телефон. Машинально взглянув на циферблат часов, подполковник поднял трубку:

– Крайнев слушает!

– Пап, это я, – услышал он голос дочери, – ничего, если я у Вероники заночую, а то мне страшновато домой одной ехать.

В другой момент Владимир Степанович непременно приказал бы излишне самостоятельной, по его мнению, дочери срочно брать такси и ехать домой, но сейчас ему было не до того.

– Делай там, что считаешь нужным, малышка, – быстро пробормотал он ей и, опасаясь утерять мысль, повесил трубку.

Он встал из-за стола и, усиленно дымя, заходил по кухне.

– Итак, местность в Калининграде осталась ведь той же самой, значит, нашего переводчика интересует некий объект, который точно был изображен на старой карте Кенигсберга и точно отсутствует на современной. Но если иметь на руках ДВЕ карты, то можно достаточно точно установить место на плане современного города, где этот объект раньше находился! Что ж, вполне логично, – решил он, – но с какой целью это затеяно? Если то, что разыскивается, сейчас отсутствует, то для чего же, черт побери, все усилия?

Почувствовав, что его голова уже распухла от напряженной работы, Владимир Степанович решил, что на сегодня ему загадок достаточно и что впереди целая рабочая неделя, которой ему вполне хватит для распутывания этой, как он тогда считал, простенькой задачки.

Наш подполковник немного ошибался, над этой простенькой задачкой ему пришлось биться три месяца двадцать три дня и еще четыре часа.

Юра опустил черную эбонитовую трубку на вилообразные рычаги старинного телефонного аппарата, чудом сохранившегося в их скромной двухкомнатной квартирке, снова сел было к магнитофону и даже надел наушники, но только что состоявшийся странный телефонный разговор совсем перебил ему рабочее настроение.

– Кто это был такой, – задумался он, – откуда он взялся? Видимо, сработала все-таки пущенная им позавчера «телефонная волна». Славно, что отыскался человек, имеющий возможность достать эти карты. Но все же непонятно, кто это такой и кто его навел на меня?

Он потянулся к записной книжке, но тут же отказался от идеи снова обзванивать своих родственников и друзей. Во-первых, было уже слишком поздно, а во-вторых, снова обзванивать десятки людей с целью выяснения, кто это ему только что звонил, было бы просто глупо.

– А-а-а, впрочем, какая, собственно, разница, – решил он. В конце концов, я не делаю ничего противозаконного, а этот Владимир Степанович, возможно, тем и зарабатывает на жизнь, что достает нуждающимся необходимый картографический материал.

После этого, уверив себя, что доделает перевод утром, он наскоро почистил зубы и улегся в постель.

30 МАРТА 1992 г.

Утром следующего дня подполковник В.С. Крайнев прибыл к себе на работу необычно рано. Достав из встроенного шкафа новую папку скоросшивателя, он уселся за свой рабочий стол, положил ее перед собой и черным, специально хранимым только для таких случаев, японским фломастером надписал в специальном разграфленном окошечке: «Дело № 86—92, начато 27 марта 1992 г.». Он подумал еще секунду и решительно написал название дела «ТОЛМАЧ», припомнив, что именно так на Руси называли раньше переводчиков. После этого он вынул из кармана пиджака и положил перед собой написанный вчера план, набрал телефон спецсправочной и, дождавшись, когда ему

ответят, заказал адресную справку по телефону, по которому он вчера беседовал с Юрием. Положив трубку, он вынул из ящика еще гэдээровского письменного стола лист писчей финской бумаги фирмы «SIGNATYR» и написал первые строки на первом листе в деле «ТОЛМАЧ».

Этому делу будет суждено разрастись до трех толстенных томов, и когда преемник подполковника сдаст его после бесславного окончания, в архив, оно будет украшено аж тремя, весьма редко встречающимися на одном деле пометками: «ХРАНИТЬ ВЕЧНО» и «ДЕЛО ОСОБОЙ ВАЖНОСТИ», «ПРОВЕСТИ ПОВТОРНОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ».

Тут замурлыкал внутренний телефон, и Владимир Степанович снял трубку.

– Подполковник Крайнев слушает, – четко и раздельно произнес он, так как страшно не любил, когда его переспрашивали, особенно по телефону.

Звонили из справочной, причем голос телефонистки был ему хорошо знаком.

– Телефон 191– 4*– ** установлен по адресу: проспект Маршала Жукова, дом №38, квартира №*6, – услышал он мелодичный голос телефонистки Галины Хуповец, которой он давно симпатизировал.

– Кто там у нас сейчас проживает, Галюнчик? – вставил и свое слово подполковник.

– Проживает, – телефонистка умолкла на несколько секунд: – Сорокин Александр Иванович, с семьей из двух человек. Сам он 1918 года рождения, паспорт серия тридцать МЮ, номер 3***49, выданный сто десятым отделением милиции девятого апреля 1962 года.

– Прекрасно, просто превосходно, Галюш, а какое РЭУ их дом обслуживает? – спросил в довершение разговора Крайнев.

– 124-е, – кокетливо поиграла голосом девушка, – если Вам интересно, Владимир Степанович, то оно расположено по улице Октябрьское Поле, дом №6. Директором там является Смирнова Флюра Касымовна. Ее рабочий телефон 192– 9*– **.

– Спасибо за оперативность, Галчонок, – поблагодарил Крайнев телефонистку, – шоколадка за мной.

Он положил трубку и, завершив запись только что полученных сведений, вызвал по «интеркому» своего недавно назначенного заместителя Илью Федоровича Хромова. Пока тот двигался к его кабинету по длинным лубянским коридорам, подполковник уже подготовил для него небольшую «объективку» на А.И. Сорокина. Когда Илья вошел, Крайнев уже дописывал последние строки в кратком сопроводительном плане оперативных мероприятий по плану «ТОЛМАЧ».

– Илюша, – по-свойски обратился он к майору, – коли ты у меня числишься на стажировке, то вот тебе первое самостоятельное дело. Для начала собери, пожалуйста, вот по этим людям максимум информации, но веди себя деликатно, не выделяй их из прочих. И все время держи в группе других, совершенно непричастных людей, будь то жильцы расположенных рядом квартир или коллеги по работе. Это обязательно!

Майор взял в руки поданный ему Крайневым лист бумаги.

– Сорокин Александр Иванович и Сорокин Юрий Александрович. Адрес: Москва, проспект Маршала Жукова, дом №38, квартира №*6, – начал читать вслух Хромов.

– Так, телефон РЭУ, телефон начальника, начальницы, – поправился он, – а место работы? – он вопросительно взглянул на Владимира Степановича. Тот сделал отсекающий знак рукой – это все, что у нас пока есть!

– Это родственники или просто однофамильцы?

– Предполагаю, что отец с сыном.

– Еще кто-то прописан в этой квартире?

– Вот все это тебе и предстоит узнать.

– Понял.

– Ты вот что, Илья, не ищи что-то конкретное в этом деле, а собирай-ка пока все, что попадется, то есть абсолютно любую информацию по этим двоим. Мне пока важна любая мелочь, так как я сам пока еще не знаю, что и где мы должны искать.

Майор изумленно поднял брови:

– А Вы только что сказали «ДЕЛО».

– Дело имеется, это верно, вот лежит, – слегка хлопнул ладонью по папке подполковник, – но это дело начал я сам, в тренировочных, так сказать, целях. На него нет ни приказа сверху, ни каких-либо других инициативных документов. Еще раз повторяю, это дело открыл я сам!

Хромов понимающе кивнул. Он тут же припомнил два предыдущих случая, когда Крайнев самолично инициировал подобные расследования. Причем оба раза они закончились блестяще проведенными процессами и поощрениями от руководства, причем не только самому Крайневу, но и некоторым другим отличившимся сотрудникам отдела.

«Ну, Степаныч, – подумал он, – ну хват, опять что-то загарпунил. Надо будет поднапрячься, глядишь, и меня продвинут, если повезет успешно раскрутить это дельце».

– Я все понял, товарищ подполковник, – вытянулся он, – будем действовать скрытно, но оперативно.

Видя, что майор собирается уходить, Крайнев остановил его.

– И еще одно, Илья Федорович, – сказал он. – Пошли-ка ты в эту квартиру Гену, пусть он там походит под видом работника «Мосгаза», что ли, или «Мосэнерго», посмотрит, послушает. Не только, конечно, в эту квартиру, пусть и другие в этом подъезде посетит.

– Все понял, Владимир Степанович, – отвечал майор, – все сделаем в лучшем виде. Разрешите идти?

– Иди, доклад по проделанной работе сделаешь послезавтра в 18 ч. 15 м.

Хромов, аккуратно прикрыв за собой дверь, вышел. Подполковник же открыл ежедневник и посмотрел, что у него на сегодня записано в графе «неотложек». Оказалось, что немало. На первом месте значился доклад начальнику второго управления по делу «Дольфа», затем по плану ему следовало бы провести инструктаж в техническом отделе, а также сделать около десятка обязательных звонков по хозяйственным и оперативным службам.

«Не забыть бы в этой суете позвонить в Калининградское управление по поводу карт города», – подумал он и снова взялся за трубку внутреннего телефона.

– Галчонок, это снова я, найди мне, пожалуйста, контактные телефоны нашего Калининградского управления. Да нет, не в Московской области, а на Балтике. Да-да, где янтарь копают. Телефоны мне нужны следующие: дежурного по управлению, начальника, естественно, да и техотдела, пожалуй, если имеется. Нет, соединять меня не надо, только телефоны найди. Ну, пока, жду с нетерпением.

Он заложил руки за голову и с хрустом потянулся.

– Ну что ж, отлично, – он опустил руки и положил их на стол, – запустил машину! Не пройдет и трех суток, как я буду хорошо знаком со славным семейством Сорокиных, а вот они со мной – вряд ли!

Он встал, открыл форточку и похлопал себя по карманам в поисках папирос.

В это самое время, когда подполковник Крайнев разворачивал свою ловчую сеть, Юрий Александрович Сорокин, он же «Толмач», совершенно не подозревая о происходящей вокруг него суете, ехал к себе на работу в НПО «Атом». Сойдя с двадцать третьего троллейбуса, сразу за платформой «Дмитровская», он начал осторожно подниматься по довольно крутой, а главное страшно скользкой улочке, которая через пять минут и привела его к знакомым дверям. Погода в тот день стояла преотвратная, но настроение у него, на удивление, было бодрое и напружиненное. Предъявив пропуск и поднявшись пешком наверх, точнее на четвертый этаж, где и располагалось его бюро, он снял куртку и, повесив ее на вешалку, открыл облупленную, слегка рассохшуюся дверь и ввалился в теплую, наполненную терпким запахом духов комнату переводчиков. Его появление вызвало, как всегда, легкое оживление среди незамужней, а впрочем, не будем кривить душой, и замужней части женского персонала группы переводчиков. Что говорить, Юра был видный мужчина.

Крепкая, спортивная фигура, слегка смуглое правильной формы лицо со слегка прищуренными карими глазами, черные, всегда аккуратно подстриженные усы – короче вылитый герой-любовник эпохи немого кино. Юрий Александрович поздоровался, расписался в журнале «прихода-ухода» и, не усаживаясь за свой стол, сразу направился к конторке Надежды Филипповны, дородной хозяйки всего переводческого отдела.

– Юрочка! – приветствовала его она, едва он показался в дверях, держа в руках пачку листов с переводом вчерашних переговоров, – как ты вовремя, а я только-только хотела идти тебя разыскивать!

– Да я оформление вчерашних переговоров с канадцами заканчивал, – продолжал Юрий, – потому и припозднился.

– Ох, Юрочка, я знаю, ты у нас как пчелка трудишься, мне даже совестно становится, – замахала та пухлыми ручками, – я чувствую, что совсем уже тебя заездила. Но это совсем по другому случаю, мой дружочек. Тебя Василий Семенович (В.С. Вешкин занимал в тот год должность начальника отдела кадров НПО «Атом») разыскивал, просил зайти к нему, как только ты появишься.

– Что это наш ВВС обо мне вспомнил? – удивился Сорокин.

Надежда Филипповна слегка подалась вперед и, навалившись мощной грудью на стол, слегка прикрыла рот ладонью.

– Мне кажется, что речь пойдет по поводу Вьетнама, – понизив голос и округлив глаза, шепнула она.

– Вот как? – задумался Юрий, – ну я тогда, с Вашего позволения, схожу к нему прямо сейчас и проясню этот вопрос.

– Конечно, Юрочка, сходи, а заодно заскочи, пожалуйста, в буфет, захвати мне пару булочек с маком.

Кивнув головой в знак согласия, старший переводчик отправился на шестой этаж, туда, где находился кабинет начальника отдела кадров. Проходя мимо буфета, он заглянул в его распахнутую дверь и, увидев, что очередь проголодавшихся не столь велика, как обычно, решил взять для своей начальницы пакетик ее любимых пирожков. Пристроившись в конец куцей очереди, он вскоре купил четыре щедро политые глазурью булочки с маком для Надежды Филипповны и еще два песочных коржика для себя, расплатился и, осторожно уложив все в бумажный пакетик, продолжил свой путь к кабинету начальника отдела кадров. Эта рутинная процедура заняла у него всего семнадцать минут.

Интересно, как бы он поступил, если бы знал наперед, что эти минуты изменят всю его дальнейшую жизнь на сто восемьдесят градусов?

31 МАРТА 1992 г.

Старший лейтенант ФСБ Сергей Загорский был первым, кто в этот день появился у директора РЭУ № 124 Ф.К. Смирновой. На должность директора она была назначена префектурой совсем недавно, и появление буквально через две недели после назначения в ее еще не до конца отремонтированном кабинетике офицера контрразведки перепугало ее не на шутку. Однако старший лейтенант был, несмотря на молодость, хорошим психологом. Широко улыбнувшись, он обвел глазами вчерне заштукатуренные стены и сожалеючи развел руками.

– Сапожник на Руси, как я понимаю, все также без сапог!

Флюра Касымовна шутку оценила и, робко улыбнувшись в ответ, указала Сергею на стул для посетителей.

– Садитесь, пожалуйста, – она слегка замялась, – не знаю, как сейчас к офицерам положено обращаться?

– А Вы обращайтесь ко мне просто: Сергей Валерьевич. Впрочем, я к Вам буквально на несколько минут, так что мы с Вами даже и познакомиться толком не успеем.

Он расстегнул пальто и уселся на жалобно пискнувший стул.

– Дело у меня совершенно пустяковое, – он положил на стол свою тощую кожаную папку. Начальство мое затеряло какую-то бумагу со списком ветеранов-фронтовиков, и вот послали меня к Вам, восполнить, так сказать, утрату.

– Вас интересуют данные по всему моему участку? – облегченно вздохнула она.

– Ну что Вы, что Вы, слава Богу, нет, список только на один дом запропал.

– И какой же это дом?

Прекрасно помнивший не только дом, но и квартиру Загорский тем не менее минуты две сосредоточенно рылся по карманам своего пальто и пиджака, давая понять своей собеседнице, сколь малозначительно и пустяково его задание. Найдя наконец изрядно помятый обрывок накладной из прачечной с какими-то каракулями, он, якобы, посмотрел на него и с удовлетворенным видом снова сунул в карман.

– Фу, еле нашел, – пробурчал он с довольной ухмылкой, – а то уж думал, что в управлении забыл. Дом № 38 по проспекту Маршала Жукова, вот какой требуется адрес.

Смирнова улыбнулась и легко поднялась со своего места.

– Сергей Валерьевич, – сказала она, – подождите, пожалуйста, несколько минут, я сейчас принесу домовую книгу, по которой Вы легко восстановите Ваш список.

Она выпорхнула из комнатки, а оставшийся в одиночестве старший лейтенант вынул толстый, в коленкоровой обложке ежедневник, раскрыл его на чистой странице и, приготовив свою любимую паркеровскую авторучку, изготовился к основной работе оперативника, а именно к письму. Флюра Касымовна и в самом деле вернулась буквально через несколько минут.

– Сразу видно, что у Вас архивы в порядке, – радушно встретил ее Сергей, а то бывает, что некоторые управдомы по часу ищут, – он сделал эффектную паузу, щелкнул пальцами и закончил, – и… не находят!!!

Смирнова смутилась от несколько незаслуженной похвалы, ведь на самом деле идеальный порядок в делах был заведен еще ее предшественницей, три недели назад ушедшей на пенсию.

«Какой, однако, галантный молодой человек, – подумала она, – и симпатичный».

В это время Сергей уже вгрызся в изрядно потрепанный том, выискивая нужный ему материал. Увидев, что он никак не устроит и книгу и тетрадь для записи у себя на коленях, Смирнова решила предоставить столь приятному во всех отношениях офицеру для работы свой стол, резонно полагая, что для переписи всех проживающих в доме ветеранов ему понадобится не более получаса.

– Сергей Валерьевич, – деликатно тронула она его за плечо, – пересаживайтесь лучше на мое место, а я пойду пока в бухгалтерию, проверю, как там наш квартальный отчет поживает.

Поблагодарив ее кивком головы, старший лейтенант подождал, пока за ней закроется дверь и, не теряя даром ни одной секунды, открыл затертый том на странице, посвященной квартирам №*6 и №*7.

«Вот где ты, голубчик, – удовлетворенно подумал он, увидев знакомую фамилию, – сейчас мы тебя срисуем».

В таких случаях он всегда говорил мы, так как ощущал себя в эти моменты неотъемлемой частью некоего тайного братства, сурового, но справедливого. Быстро переписав все сведения об обитателях квартиры № *6 дома № 38, и по сию пору стоящего в глубине того самого микрорайона, что располагается позади магазина «Ветеран», на пересечении проспекта Маршала Жукова и улицы Октябрьское Поле, он едва не упустил надпись, сделанную слабо различимым карандашом.

Надпись эта гласила: «Сорокин А.И. выбыл в связи со смертью. 10.02.92 г. Св. См. ТМ – 549***09».

Внеся и это уточнение в свой ежедневник, Сергей аккуратно вложил его в розовую пластиковую обложку, сунул ее в папку и захлопнул домовую книгу.

«Все, – подумал он, – свою часть задания я успешно выполнил».

Теперь у расположенного совсем недалеко от 124 РЭУ кафе «Каменный цветок» он должен был встретиться со своим сослуживцем Геннадием Цветковым, слывшим в управлении непревзойденным мастером по проникновению в жилища москвичей. Обладая

недюжинными способностями к перевоплощению и уникальной зрительной памятью, Цветков был поистине живым фотоаппаратом, со всеми признаками «мокрого обмылка», как сказал о нем однажды бывший начальник отдела, в котором он успешно работал вот уже почти шесть лет.

Встреча двух контрразведчиков произошла именно так, как в принципе и должны происходить подобные встречи. Увидев, что его напарник возвращается из жилищной конторы, Гена не торопясь подошел к стоящему рядом с остановкой 19-го и 61-го троллейбусов ларьку, взял бутылку «Клинского» пива, пластиковый стаканчик и пристроился у небольшого откидного столика, прикрученного прямо к палатке. Заметив этот маневр, Сергей, хоть и не любил пиво, тоже взял небольшую бутылочку «Хольстена», правда, уже в другой палатке и, пошарив вокруг глазами, приблизился к тому же самому откидному столу.

– У Вас не найдется ли случайно открывалки, – обратился он к осторожно наполняющему пивом пластиковый стаканчик мужчине в телогрейке, со стоящим между ног фибровым потертым чемоданчиком и каким-то прибором, висящим на плече.

– Давай сюда, – отозвался тот, ставя бутылку на хлипкий столик.

Сергей подал ему свой «Хольстен». Мужчина в телогрейке привычно взял бутылку левой рукой и, хитро захватив пробку безымянным пальцем правой руки, на котором у него красовалось массивное обручальное кольцо, с легким хлопком снял с нее крышку.

– Держи, – протянул он бутылку обратно.

Сергей, отхлебнул глоток чуть кисловатого пива и видя, что рядом с ними никого нет, тихо спросил:

– Давно стоишь?

– Минут десять, – ответил Геннадий.

– М-да, а пивом от тебя несет так, будто ты тут с утра обретаешься.

– Это еще со вчерашнего дня не выветрилось!

– Смотри, на работу сейчас не заявляйся, а то точно неприятностей не оберешься!

– А я и не собираюсь. Ты лучше расскажи, что в РЭУ накопал?

– Немного, но кое-что нарыл. Запоминай: квартира *6, до 10 февраля проживали трое. Сам Сорокин Александр Иванович, его жена Валентина Львовна 1936 года рождения, ну и сын Юрий. Ему сейчас около 34 лет. В домовой книге есть приписка, что Александр Иванович недавно скончался, ты это тоже проверь, когда будешь внутри. Квартира двухкомнатная, хрущевский вариант, туалет раздельный, кухня от входа направо, площадь ее пять с половиной метров. В этом доме нет газовых колонок, только плиты. Так что поменяй там вдове заодно и пару прокладок на кухне или в ванной, иначе чаем тебя вряд ли угостят.

Геннадий сморщился:

– Я уже этот чай видеть не могу, не только что пить!

– Терпи, казак, генералом будешь!

– Спасибо, утешил. На каком этаже квартирка-то?

– На втором, но лифта нет.

Цветков натужно захрюкал, давясь от смеха.

– Без лифта, я туда, конечно, не доберусь, ну ты меня и уморил.

– Да, ты еще посмейся, я ведь это про то, что тебе прыгать будет невысоко, если придется с балкона бросаться, в случае поспешного бегства.

Геннадий, посерьезнев, прокашлялся, допил свое пиво и, подхватив чемодан и щелкнув каблуками, склонил голову, давая Сергею понять, что он готов к выполнению очередного задания.

– Ладно, ладно, хватит паясничать, – упрекнул его старший лейтенант, – я сейчас поеду в управление, а ты иди уж, но отчет чтобы мне не позже шестнадцати приволок.

Уже повернувшийся к нему спиной Гена запнулся на секунду, поддернул плечом сползающий с него прибор в коричневой эбонитовой коробке и, согласно кивнув головой, неспешно двинулся прочь от ларьков.

Начальник отдела кадров научно-производственного объединения «Атом» полковник в отставке В.С. Вешкин все утро занимался подбором документов для группы переводчиков, направляемых для работы во Вьетнам. По заключенному недавно между правительством этой страны и НПО «Атом» договору необходимо было направить на строительную площадку, располагавшуюся в горном районе в двухстах пятидесяти примерно километрах от Сайгона, не менее пяти переводчиков, знакомых со специфической терминологией и с опытом работы по специальности не менее трех лет. Номером один в этой группе бесспорно считался старший переводчик Юрий Александрович Сорокин, кадровый сотрудник института, знающий, кроме всего прочего, и вьетнамский язык, хотя и в недостаточном объеме, как сам он недавно заявил на предварительном собеседовании. Василий Семенович как всякий умудренный опытом кадровик готовил, конечно, документы на большее количество переводчиков, зная, что всегда лучше иметь некоторый запас подготовленных и заблаговременно оформленных людей, особенно тех, кто собирался вот в такие длительные и ответственные командировки. Список переводчиков, предназначенных для обеспечения вьетнамского проекта, был им вчерне уже прописан и лежал у него на рабочем столе, на самом видном месте, ибо сегодняшний день Василий Семенович решил посвятить именно этой проблеме. Для этого он и пригласил с утра старшего переводчика Сорокина, во-первых, чтобы объявить ему о том, что он назначен руководителем группы переводчиков на стройке в Лан-Соне, а во-вторых, для того, чтобы заодно обсудить с ним и персональный состав остальных командируемых.

Список этот выглядел так:

1. Сорокин Ю.А. – руководитель группы.

2. Стойкин В.О. – старший переводчик.

3. Фролов М.С. – переводчик.

4. Котнева Л.М. – переводчик.

5. Селиверстова О.Е. – переводчик.

6. Лисенко В.В. – резерв первой категории.

7. Царева Л.П. – резерв первой очереди.

8. Рачицкий Д.И. – резерв второй очереди.

В это время в дверь его кабинета постучали.

– Войдите, – крикнул Вешкин, прикрывая створки высокого железного шкафа с личными делами сотрудников, – не заперто!

Дверь распахнулась, и Василий Семенович увидел на пороге начальника режимного отдела Алексея Германовича Скрыпку.

– А, гость дорогой, прошу, – повел ладонью в направлении глубокого кожаного кресла, стоявшего подле его рабочего стола, Василий Семенович.

Он тоже направился к своему стулу и, усевшись, собрался рассказать своему коллеге свежий анекдот про Василия Ивановича, услышанный им только сегодня, по пути на работу, но тот, уронив на столешницу сцепленные пальцами руки, огорошил его первой же фразой:

– Беда, Василий Семенович, попали мы с тобой в разработку.

– Господи, – откинулся тот на стуле, – что еще стряслось?

– Пятнадцать минут назад от меня ушел нарочный с Лубянки!

– Так, так и? – снова пододвинулся к нему кадровик.

– Приказано срочно собрать весь имеющийся в нашем распоряжении материал на троих человек из нашего института!

– Сразу на трех! – всплеснул руками Василий Семенович.

– Не на трех, а на троих, – поправил его несколько более молодой и образованный работник спецотдела, – но мне показалось, что интересует мое руководство все же только один из них!

– Так кто же эти трое? – нетерпеливо заерзал на сиденье Василий Семенович, – не тяни за яйца, Германыч, я ведь уже не такой, как ты удалец, бравый молодец, нервишки мои, сам знаешь, никуда стали.

Вместо ответа Скрыпка неожиданно поднес палец к губам, бесшумно вскочил и, крадучись, приблизился к входной двери. Тут и сам Вешкин услышал, что за дверью его кабинета раздается слабый, то ли шуршащий, то ли скрипящий звук. Он замер. В ту же секунду Алексей Германович быстрым движением руки ловко и

совершенно бесшумно накинул бронзовый дверной крючок на запорное кольцо и еще раз показал начальнику отдела кадров прижатый к губам палец. Вешкин понимающе покачал головой и для пущей убедительности демонстративно зажал рот ладонями.

И тут в дверь постучали. Естественно, что никто из находившихся внутри комнаты людей даже не шевельнулся. Через несколько секунд стук повторился, и кто-то несколько раз подергал снаружи за дверную ручку. Ответом снова была гробовая тишина. Наконец стук удаляющихся шагов возвестил двум затаившимся начальникам отделов, что нежданный посетитель наконец-то ушел. Тем не менее майор Скрыпка вернулся к столу все также на цыпочках. Он сел и, приблизив голову к застывшему Василию Семеновичу, прошептал:

– Это был один из них!

– Кто? – прошипел в ответ кадровик.

– Юрий Сорокин. Это один из той троицы, по которой нам предложено собрать компромат!

– Да как же ты узнал, что это именно он там, за дверью? – недоверчиво закрутил головой Вешкин.

– А больше некому, – ответил особист. – Я видел, как он шел по коридору в сторону твоего кабинета, а я только что проводил нарочного и тоже собрался идти к тебе, как меня задержал своей болтовней Шапкин. (Шапкин Игорь Родионович работал в 1992 году заместителем директора НПО по капитальному строительству.) Тут я заметил, что этот Сорокин как сквозь землю провалился. А в коридоре-то за это время ни одна дверь не открылась и ни один человек не прошел! – зловеще прошептал Скрыпка.

Майор поднял голову, прислушиваясь, но не услышав на сей раз ничего подозрительного, продолжил:

– Список этот состоит из трех фамилий: Лисенко, Груздева и Сорокин. Теперь посуди сам. Груздева – она же баба, да и за границу ни разу еще не выезжала. Теперь возьмем Виктора Лисенко. Совсем еще пацан, институт закончил без году неделя. Я взглянул у себя в картотеке. У него пока только два выезда было, и оба краткосрочные в соцстраны.

– Так, так, интересно получается, – вытаращил на него глаза кадровик.

– И ты заметь, Семеныч, все трое, как на подбор, из отдела Филипповны, а так в жизни не бывает. Это просто аксиома, что всякая сеть состоит, как правило, из людей совершенно разных специальностей!

– Какая сеть? – выдохнул встревоженный не на шутку Василий Семенович.

– Какая, какая, – злобно зашипел майор, – ясно какая, шпионская!

У Вешкина после этих слов с отчетливым щелчком отвисла нижняя челюсть.

– Так вот, – захлебываясь словами, продолжил Скрыпка, – отсюда я и делаю вывод о том, что наши лубянковские ребята интересуются именно Сорокиным, а остальных добавили просто для кучи, видно, дело настолько серьезно, что даже НАМ, людям облеченным высочайшим доверием, они не рискуют дать всю информацию!

Тут начальник отдела кадров сообразил, что если он допустит хоть малейший промах или упустит хоть малейшую крупицу информации о старшем переводчике Сорокине, то в этом случае он сразу может прощаться с этим теплым и насиженным за долгие годы местечком, его вышибут на пенсию в один момент. От этой мысли Вешкин мгновенно пришел в себя и собрал все свое самообладание в кулак.

– Спокойно, спокойно, да не кипятись ты так, – торопливо перебил он бушующего майора, – не будем нервничать, у нас здесь все под контролем! Предлагаю разделить работу пополам. Ты напишешь все про загранкомандировки этих ребят, о конференциях и работу с иностранными делегациями, а я, в свою очередь, освещу, насколько это возможно, наши внутриинститутские дела. Ну там, трудовая дисциплина, контакты с прекрасным полом, участие в общественной жизни, слухи, сплетни и т.д. Так как тебе такое предложение? – заглянул он в глаза Скрыпки.

Но, заметив, что его собеседник все так же мрачен, Василий Семенович стушевался.

Очнувшись в этот момент от своих невеселых дум, Алексей Германович осовело взглянул на Вешкина:

– Ты что-то сейчас говорил?

Поняв, что тот его совсем не слушал, Василий Семенович снова изложил свой план.

– Но это еще не все, – вновь воодушевляясь, добавил он. – Когда все будет готово, мы с тобой сверим и скоординируем наши материалы. Таким образом, каждый из нас в кратчайший срок составит наиболее точное и компетентное исследование по всем троим переводчикам. Ведь мы пока только предполагаем, что основным фигурантом является Сорокин, а если это не так, если мы ошибаемся?

В этот момент Скрыпка заметил лежащий на столе список переводчиков, который Вешкин так и не убрал.

– А это у тебя что за бумага лежит? – спросил он, беря ее в руки и поднося к глазам.

– Это я для Вьетнама списочек подготовил, сам Кербель (генеральный директор НПО «Атом») на прошлой неделе приказал!

– Час от часу не легче! Они что, все уже оповещены? Взгляни повнимательнее, ведь здесь у тебя фигурируют двое из тех, на кого пришел оперативный запрос!

– Нет, успокойся, пожалуйста, я только сегодня собирался этим заняться, – досадуя на свою излишнюю торопливость, начал оправдываться Вешкин, – еще никто и ни гу-гу.

– Ты уж и скажешь, ни гу-гу, – перебил его Алексей Германович, – а в любой курилке только об этом и судачат.

– На каждый роток не накинешь платок, – отпарировал отставной полковник, – давай все же о деле думать.

– Действительно, – несколько обмяк майор, – не будем заранее паниковать, может быть, ничего серьезного и нет! Хорошо, сейчас расходимся до семнадцати часов, а затем созваниваемся и смотрим, у кого что получилось.

Оставшись один, Василий Семенович вызвал одну из сотрудниц своего отдела и поручил ей немедленно собрать все журналы контроля прихода и ухода сотрудников во всех без исключения отделах и лабораториях.

– А будут спрашивать, почему, говори, что началась плановая проверка из министерства, – инструктировал он ее. – Все журналы должны быть здесь через пятнадцать минут, – хлопнул он своей широкой ладонью по столу для пущей убедительности.

От этого удара злополучный список ворохнулся и плавно спланировал под батарею отопления. Василий Семенович посмотрел ему вслед, но, пересилив свою лень, все же встал со стула, опустился на корточки и, покряхтывая от напряжения, вытащил его оттуда. После этого он засунул листок в самый нижний ящик стола и для верности запер ящик на ключ.

– Полежи-ка пока здесь, дружок, – пробурчал он, – не созрел ты еще!

2 АПРЕЛЯ 1992 г.

Этот вечер Владимир Степанович специально освободил от всех служебных дел для того, чтобы проанализировать все собранные им к этому времени материалы по делу «Толмач». Раскрыв на столе заветную папку, он отщелкнул закрывающий документы замок и, вынимая листы один за другим, разложил их по столешнице. За окном хлестал подхваченный ураганным ветром дождь, а наш подполковник, потушив в своем кабинете верхний свет и оставив включенной только старинную настольную лампу, погрузился в свое любимое занятие. В том, что он зацепил перспективное дело, у него не было ни малейших сомнений. Взять хотя бы главного фигуранта по делу, Юрия Александровича Сорокина. Он развернул анкету, полученную только сегодня утром с места его работы из НПО «Атом».

– Так, – начал он читать вслух. – Сорокин Ю.А. родился 29 ноября 1952 года, родители – Сорокин Александр Иванович 1916 года рождения и Сорокина, урожденная Жовнерик, Валентина Львовна

1931 года рождения. М-да, приличная у них была разница в возрасте. Но ничего, это пока не криминал. Далее, наш герой рос, рос и в семнадцать лет окончил среднюю школу № 283. Служба в Советской армии. В/Ч 28103.

Тут подполковник уже не стал колебаться. Снова взяв авторучку, он начал набрасывать очередной план оперативных мероприятий.

1. Уточнить принадлежность воен. части 28103. Характеристика, поощрения, чем занимался, воинское звание.

Далее, продолжал он свой монолог, после завершения срочной службы наш Ю.А. возвращается домой и буквально через две недели поступает на работу опять же, что весьма интересно, в воинскую часть, на этот раз уже в Москве. Вторым в его плане появился пункт по поводу еще одной воинской части, носящей номер 45603. Так, он работает там около года и поступает в МГИМО на переводческий факультет, который наш Юрий Александрович успешно оканчивает в 1979 году. По распределению он работает затем три года в Институте биофизики Минздрава СССР в скромной должности переводчика.

Подполковник тщательно вписал в свой план и вопросы, касающиеся времени, которое «Толмач» провел в стенах этого также закрытого и крайне засекреченного института. Далее он, уж неизвестно каким образом, переводом устраивается в НИИ атомного приборостроения, преобразованного в 1990 году в НПО «Атом», где и работает по сию пору.

«И каково же резюме? – задал сам себе вопрос подполковник. – А резюме просто, как правда, – ответил он себе же, – наш переводчик всю свою сознательную жизнь служил или работал только в воинских частях или в секретных институтах, так или иначе связанных с оборонным сектором нашей экономики».

Крайнев снял трубку особой телефонной сети (в лубянском просторечье «секретки»). Через несколько секунд характерное пощелкивание подсказало ему, что он вышел в линию.

– Отдел 25-Б, подполковник Крайнев, номер 105—14, – сказал он в микрофон, – прошу выяснить принадлежность к родам войск воинских частей под номерами: 28103 и 45603.

Положив трубку, подполковник протер уставшие за день глаза и, достав пачку папирос, потряс в воздухе коробком спичек. Но тот был пуст.

– Видно, все же придется вставать, – подумал Крайнев и, отодвинув тяжелое кресло, выбрался из-за стола. Он подошел к стенному шкафу, открыл одну из створок и, нашарив в кармане своего роскошного кашемирового пальто полный коробок, с наслаждением закурил.

Докурив папиросу до мундштука, он ловким щелчком выбросил его в урну и вернулся к разложенным на столе бумагам. Взяв в руки донесение лейтенанта Цветкова, Владимир Степанович в третий раз принялся за его изучение. Пропустив за ненадобностью расположение комнат и описание мест общего пользования, он сразу перешел к описанию обстановки жилых комнат.

«Общее впечатление от меблировки, вида и количества украшений на стенах, оснащения кухни и оформления спальни позволяет однозначно характеризовать хозяев квартиры как выходцев из среды зажиточных крестьян или мелких служащих, скорее всего из провинции. Часть предметов, а именно: настенные часы с боем, характерные бисерные вышивки на стенах гостиной, явно католическая застекленная икона в углу спальни и ряд менее существенных безделушек однозначно указывают на то, что либо сам хозяин квартиры воевал в конце войны на территории Германии, либо там был кто-то из его ближайших родственников. Общий вид висящей на вешалке одежды и обуви указывает на весьма скромные доходы семьи. Да и то, что большая часть предметов в обстановке обеих комнат и кухни куплены явно не менее пятнадцати лет назад, позволяет сделать вывод о том, что ни родители Ю.А. Сорокина, ни он сам не имели, скорее всего, особенно в последние годы, каких-либо побочных доходов. Для справки: А.И. Сорокин работал в последние годы перед пенсией водителем на «скорой помощи», а его супруга Валентина Львовна трудилась всю жизнь в системе среднего образования. Заслуженная учительница СССР. Из недвижимого имущества Сорокины являются владельцами только крохотной однокомнатной дачки в районе Апрелевки. По моим данным, ответственный квартиросъемщик А.И. Сорокин действительно скончался в марте этого года. Установлено, что он действительно похоронен на Ваганьковском кладбище. В комнате Ю. Сорокина имеется видеокомплект фирмы JVC и импортная пишущая машинка, но все это достаточно устаревшая техника, примерно пятилетней давности. Что же касается пишущей машинки, то она была выдана Юрию Александровичу со склада НПО «Атом» три месяца назад. Накладная №340912 прилагается».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/aleksandr-kosarev/sokrovischa-kenigsberga/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.