Совсем того! читать онлайн - Жиль Легардинье

Совсем того!

Жиль Легардинье

Эндрю Блейк решает резко изменить свою жизнь. Причин достаточно: его жена умерла, дочь вышла замуж и уехала жить в Америку, любимая работа стала неинтересна.

Блейк поручает управление предприятием секретарше, перебирается из родной Англии во Францию и нанимается… мажордомом в поместье, расположенное в глухой провинции. Его обитатели не первый взгляд люди не слишком приятные: замкнутая и надменная хозяйка; суровая кухарка – старая дева, способная разговаривать ласково только со своим котом по кличке Мефистофель; страдающая от неразделенной любви юная горничная; чудаковатый нелюдим управляющий; нахальный подросток, в свои четырнадцать так и не научившийся читать… Куда я попал? Надо бежать отсюда, – решает Блейк. Но задерживается на день, потом на неделю, затем на месяц… И неожиданно для себя обретает верных друзей и новую жизнь.

Жиль Легардинье

Совсем того!

Gilles Legardinier

Compl?tement cramе!

Издание подготовлено при содействии Editions Fleuve Noir, подразделения Univers Poche, и литературного агента Анастасии Лестер

Published originally under the title "Compl?tement cramе!" © 2011, Editions Fleuve Noir, un department d'Univers Poche

Перевод с французского Елены Леоновой

1

Был поздний вечер, довольно прохладный. Пожилой мужчина в смокинге нервно ходил взад и вперед под стеклянным козырьком отеля «Савой», в самом центре города, то и дело нажимая на кнопки мобильного телефона. В какой-то момент из вестибюля отеля вышел администратор вечера, проходившего в большом зале, – через крутящуюся дверь наружу вырвались звуки оркестра, игравшего Коула Портера.

– По-прежнему никаких известий от мистера Блейка? – спросил он, подойдя к пожилому мужчине.

– Пытаюсь до него дозвониться, но он не отвечает. Подождите еще минуту.

– Очень досадно. Надеюсь, с ним не случилось ничего серьезного…

«Единственная веская причина – это если он при смерти!» – подумал мужчина с телефоном.

Едва администратор ушел, как мужчина набрал номер домашнего телефона своего старого друга. Выслушав приветствие на автоответчике, он глухим голосом произнес:

– Эндрю, это Ричард. Ответь, умоляю тебя. Тебя тут все ждут. Я уже не знаю, что им говорить…

Внезапно на том конце подняли трубку:

– Где это меня все ждут?

– Слава тебе господи, ты дома! Только не говори мне, что ты забыл про церемонию вручения награды за успехи в производстве… Я ведь тебя предупреждал, что сделаю все, чтобы тебя номинировали.

– Мило с твоей стороны, но мне это ни к чему.

– Эндрю, ты не просто номинирован, ты победил. Сообщаю, что награда присуждена тебе.

– Потрясающе. И что же это за награда? Принимая во внимание возраст участников, вряд ли что-нибудь съедобное. Клизма? А может, направление на эндоскопию брюшной полости?

– Сейчас не время шутить. Одевайся и мчись сюда.

– Никуда я не помчусь. Я помню, Ричард, что ты говорил мне о награде, но я также прекрасно помню, как сказал тебе, что меня это не интересует.

– Ты отдаешь себе отчет, в какое положение ты меня ставишь?

– В это положение, дружочек, ты поставил себя сам. Я ни о чем тебя не просил. Представь, что я заказываю у тебя две тонны устриц, потому что очень хорошо к тебе отношусь, а потом разыгрываю целый спектакль, требуя, чтоб ты их съел…

– Приезжай немедленно, иначе… Иначе я скажу твоей домработнице, что ты практикуешь культ вуду, и больше ноги ее не будет в твоем доме.

Блейк от души рассмеялся:

– Крепко же ты попал, если грозишься такими пустяками! Напугать Маргарет… Бедная Маргарет. Ну-ну, давай! Это все равно как если бы я угрожал твоей жене сообщить в Службу защиты хорошего вкуса, что именно она сотворила со своими волосами и с вашим пуделем…

– Оставь Мелиссу в покое. Я не шучу, Эндрю. Если ты не явишься… Ты знаешь, на что я способен!

– Как в тот раз, когда ты обвинил меня в похищении домашней обезьянки миссис Робертсон? До самой смерти она была уверена, что ты ее съел. А Маргарет в любом случае тебе не поверит. Я скажу ей, что ты наркоман. Кстати, если тебе удастся заставить ее уволиться, я оплачу тебе недельное пребывание на Багамах вместе с твоей женой и ее прической.

– Перестань вязаться к прическе моей жены! – раздраженно сказал Уорд. – Эндрю, хватит пререкаться! Я добился, чтобы награду дали тебе, так будь добр явиться за ней, и побыстрей!

– Обожаю, когда ты повышаешь голос. В юности меня привлекла в тебе именно твоя горячность. Я благодарю тебя за хлопоты, но играть в отличника не стану, и не надейся. Я не считаю себя предателем. Я предупреждал тебя с самого начала. Все эти церемонии – скучища, а награды, которые эти самодовольные ослы раздают друг другу, не стоят ровным счетом ничего. Я не приду. Но если ты не прочь отправиться куда-нибудь пропустить по стаканчику, то я с удовольствием, вечер у меня свободен.

Уорд едва не задохнулся от ярости:

– Слушай, Блейк: если ты меня кинешь, наша дружба окажется под угрозой.

– Мой дорогой Ричард, все это время у нас был миллион поводов разругаться. Нам многое приходится прощать друг другу…

За полвека с лишним Эндрю Блейк в самом деле часто выводил приятеля из себя, но в этот вечер он допек его окончательно.

– Эндрю, ну пожалуйста!

– В том состоянии, в каком я нахожусь, только ты один и можешь меня чуточку порадовать. Ты всего-навсего скажешь им, что я разбил себе башку и теперь не способен даже вспомнить свое имя. А чтобы оживить церемонию, расскажи им, будто я думаю, что я Губка Боб[1 - Персонаж американского мультсериала. – Здесь и далее прим. пер.] и что в последний раз, когда у меня было просветление, я упросил тебя пойти и получить награду вместо меня. Ты даже можешь оставить ее себе.

Из отеля снова вышел администратор. Прежде чем он подошел к Уорду, тот успел шепнуть в трубку:

– Обещаю, корешок, что ты мне за это заплатишь.

– Жизнь уже позаботилась о том, чтобы отомстить за тебя, друг мой. Я тоже крепко тебя обнимаю.

Ричард Уорд нажал отбой; его лицо приняло озабоченное выражение:

– Эндрю Блейк только что срочно госпитализирован.

– Боже мой!

– Его жизнь, кажется, вне опасности. Если вас устроит, я могу получить награду от его имени. Я знаю, он себе не простит, если вечер будет испорчен.

2

Сидя за письменным столом, Эндрю Блейк захлопнул ноутбук и закрыл глаза. Сосредоточившись, точно слепой, на своих ощущениях, он легонько провел ладонями по краям ноутбука и, опустив руки на стол, погладил гладкую деревянную поверхность. До него за этим столом работал отец. В ту пору компьютеров не было и итогов каждый месяц не подводили. Совсем другое было время.

Не размыкая век, Эндрю ощупал скругленный край старой дубовой столешницы, погладил бортики и латунные ручки выдвижных ящиков. Тепло дерева, прохлада металла. Сколько ощущений – столько же и воспоминаний. Он проделывал этот ритуал, только когда чувствовал себя очень уставшим. Вот как сегодня вечером. От того небольшого предприятия, которое он унаследовал, сохранился разве что этот стол. Все остальное со временем изменилось: адрес, торговый оборот, оргтехника, окружающая обстановка, люди, он сам. Перемены были столь значительны, что Эндрю порой не узнавал того, чему посвятил бол? ьшую часть жизни.

Не открывая глаз, он выдвинул нижний ящик справа и запустил туда руку. Нащупал громадный

степлер, который в детстве с трудом поднимал, три потрепанных блокнота, зажигалку, бронзовое пресс-папье, подаренное сотрудниками.

Все эти реликвии не просто будили воспоминания, а прямо-таки переносили его в то время, когда жизнь была проще, не все зависело от него и он не был старше всех в своей фирме. Касаясь этих привычных вещей, он воссоздавал в своем воображении мир, некогда существовавший в реальности: от прежних телефонных звонков до запахов смазочного масла и горячего металла, доносившихся из соседней мастерской. Он слышал голос отца, его быструю речь, строгую и такую родную. Что бы он подумал о своем сыне сегодня? Какой дал бы совет? Прошли годы, и Эндрю в свою очередь стал мистером Блейком. Он открыл глаза и задвинул ящик.

Он уже давно с особым чувством относился ко всему, что делалось в последний раз – и нередко делалось безотчетно. Его научило этому конкретное событие – последний ужин с отцом, обычный ужин, в конце которого мать со смехом попросила их поскорее освободить тарелки, потому что ей не хотелось пропустить сериал по телеку. О чем они говорили? Обо всем и ни о чем. Просто беззаботно болтали – как люди, которые думают, что наговориться о серьезном еще успеют. Но жизнь распорядилась иначе: у отца той же ночью случился разрыв аневризмы. И обыденный эпизод стал последним и главным. С того вечера прошло почти сорок лет, и все же, вспоминая о нем, Эндрю всегда ощущал боль в груди и головокружение, у него как будто земля уходила из-под ног. С той поры он стал бояться, что жизнь лишит его вещей, которые ему дороги. Более того, он видел, что жизнь отнимает у него людей, которых он любит, и это только подпитывало его страх. Он выработал для себя философию: ценить все и в каждую минуту, потому что в любую минуту все может рухнуть.

Страх не избавляет от реальной опасности, и жившее в нем чувство не предотвратило новых несчастий. Он пережил много моментов, ставших последними: вот его жена, Диана, – он держит ее в объятиях, а она смеется, положив голову ему на плечо, – это был полдень четверга; вот дочь Сара просит его рассказать сказку на ночь – это было во вторник. Ее последняя игра в теннис. Последний раз, когда они все трое смотрели кино. Последний анализ крови, которому он не придал особого значения. Список можно было продолжать бесконечно, каждый день вспоминалось что-то новое. Все эти моменты, важные и не очень, мелькают один за другим, пока тебе не откроется их значимость, пока все они не лягут на чашу весов, заставив ее качнуться в роковую сторону.

Когда он уставал, у него возникало мерзкое ощущение, что жизнь уже позади, что теперь он живет только для того, чтобы выполнять свои обязанности перед миром, который ему совершенно безразличен. Он уже ни о чем не мечтал и все чаще думал о смерти.

Он протянул руку к большому конверту. Его содержимое он готовил методично, в течение нескольких недель и втайне от всех. Бумаги, вечно эти бумаги. Он не стал открывать конверт. Он подумал о своих решениях и о том, к чему они приведут. В который раз мысленно перебрал их, одно за другим, и ни о чем не пожалел. Кто-то постучал в дверь. Он быстро сунул конверт в верхний ящик.

– Войдите!

В дверях стоял молодой человек в костюме.

– Извините меня, мистер Блейк. Мне бы хотелось вам кое-что сказать.

– Четырехчасового совещания вам не хватило, мистер Эддинсон?

– Очень жаль, что вы так плохо отнеслись к нашим предложениям. Вам следовало бы подумать.

Будь Блейк молодым гепардом, он вцепился бы нахалу в лицо и растерзал бы его в клочки, но он был старым львом. И он лишь усмехнулся.

– Подумать? Я полагаю, что это мне все еще неплохо удается, и, кстати, именно поэтому ваши «предложения» действуют мне на нервы.

– Но они направлены на улучшение работы предприятия…

– Вы уверены? Оставьте меня, Эддинсон. Вы и ваши сторонники за сегодняшний день изрядно мне надоели.

– Мы делаем все от нас зависящее, в интересах каждого…

– В интересах каждого? Для кого вы работаете, мистер Эддинсон? Чему вас учили в этих ваших школах, откуда вы вышли с уверенностью, что все знаете? Для вас нисколько не важна наша продукция. Вам совершенно наплевать на клиентов, для которых мы ее производим. Ваше кредо – продавать как можно больше, неважно, нужно людям то, что вы продаете, или нет, снижать себестоимость, пусть даже урезая рабочим зарплату, любыми способами повысить собственный рейтинг и разбогатеть, чтобы потом переметнуться в другую компанию и там проделывать все то же самое, только еще лучше – или еще хуже, это как посмотреть.

– Вы слишком суровы.

– Меня не интересуют ваши суждения. Вас еще и в проек те не было, когда я уже руководил этим предприятием, начинал с того, что подметал заводские цеха. Я знал в них каждый закоулок. Я не заканчивал школ, где бы мне вдалбливали в голову, будто я пуп земли. Я изучал жизнь, я знаю по имени каждого, кто со мной работает, знаю, как зовут его жену, детей, я видел, как они растут. Вы считаете меня старым кретином? А мои взгляды безнадежно устаревшими и патерналистскими? Думайте что хотите. Хозяин здесь я, а вы – мой служащий.

– Мир меняется, мистер Блейк. И к нему надо приспосабливаться.

– К чему приспосабливаться? К порочным системам, которые придумали люди вроде вас? Вы и вам подобные служите только себе. И позвольте вам сказать, что однажды вас крепко занесет. Разумеется, вы не глупы, Эддинсон, но в человеке ценно не наличие ума как такового, а то, на что он его употребляет.

– Ваши высокие принципы, Блейк, не спасут нашу фирму.

– А ваши мелкие принципы ее погубят. И не забывайте, что это моя фирма. Мы производим металлические коробки уже более шестидесяти лет. Потребители ценят нашу продукцию за прочность и удобство. Быть может, она не так привлекательна, как вся эта модная халтура из ярко-зеленого пластика, но она практична. Мы приносим пользу, мистер Эддинсон. Люди полагаются на нас! Я даже не знаю, понимаете ли вы, о чем я говорю… Так вот, вопреки вашим сомнительным теориям, мы не станем производить коробки из металла меньшей толщины, чтобы увеличить объем продаж. Мы не станем переносить завод в другую страну ради удешевления рабочей силы. Мы будем делать нашу работу! В связи с этим, мистер Эддинсон, у меня возникает вопрос: в чем состоит ваша работа? Оптимизировать? Продвигать? Захватывать новые рынки? Ловить любую возможность? Все это слова, претенциозные слова, чтобы набить цену самому себе.

– Без нас вы не продадите…

– Вы так думаете? Однако же более пяти десятилетий продавали. Как ни наивно звучит, но я полагаю, что вещи полезные не так уж трудно продавать, а вот всякая новомодная дребедень нуждается в том, чтобы ее сбывали любыми способами. Но не будем уходить от дел: я не дам вам возможности оттачивать свои молодые волчьи клыки на моем предприятии.

– У вас не будет выбора, мистер Блейк. Я ведь не один. Банки на моей стороне.

– Вы мне угрожаете?

– Я пришел к вам, чтобы спокойно обо всем договориться, а вы меня оскорбляете.

– Вы пришли, чтобы бросить мне вызов, и я вам ответил. А теперь ступайте. Я достаточно терпел вас сегодня. И все же я хочу поблагодарить вас, Эддинсон: до вашего прихода у меня еще оставались сомнения относительно будущего, но теперь они рассеялись.

– Что вы хотите

сказать?

– Скоро вы увидите, что я тоже способен к инновациям… Ступайте.

3

– Хизер, вы еще здесь?

Поглощенная чтением, молодая женщина не слышала, как подошел патрон. От звука его голоса она вздрогнула.

– Добрый вечер, сэр. Я должна доделать отчет о сегодняшнем совещании. Отдел маркетинга просит к завтрашнему дню.

– Бросьте его и идите домой.

– Но…

– Хизер, вы ведь моя помощница, а не их. И если я говорю, что вы можете заняться этим позже, никто не вправе возражать.

– Хорошо, сэр.

Молодая женщина не заставила себя уговаривать и сложила листы в папку. Она вдруг подумала, что Эндрю Блейк крайне редко заходит к ней в кабинет, и внимательно по смотрела на него. Сегодня вечером он выглядел усталым. Высокий, почти полностью седой, тонкие черты лица, открытый взгляд из-за круглых очков. В правом уголке рта залегла небольшая складка, придававшая лицу чуть горестное выражение. С некоторых пор она часто ловила его на физиономии шефа. В тот день на Блейке был темно-зеленый бархатный пиджак и красная бабочка. Что касалось манеры одеваться, то Хизер всегда удивлял его странный вкус – или отсутствие вкуса, – но ей эта манера нравилась.

Он молча стоял перед ней с большим конвертом в руке.

– Отправить по почте?

– Нет. Но раз уж вы здесь, я должен вам сказать.

Он потер глаз кулаком. Он то и дело тер глаза тыльной стороной сжатой в кулак ладони, подняв локоть и плотно сомкнув веки, точно мальчуган, которому хочется спать. Этот жест она отметила, когда пришла работать на фирму. Он ей казался трогательным. У пожилого мужчины – жест ребенка. Потом она обнаружила у него и другие привычки: описывать ногами круги под столом или играть в катапульту шариковыми ручками на совещаниях, когда ему было скучно, – то есть всегда. Она стала его изучать. В их отношениях не было фамильярности, но они чувствовали друг к другу искреннюю симпатию. Она знала все его странности, знала, что линейка неизменно лежит у него справа от телефона, что он во всем любит ясность и точность, что он человек честный. Они никогда не говорили о личной жизни, но она всегда знала, в каком он расположении духа. Он спрашивал, какие у нее новости, и с вниманием выслушивал ответ. Он ничего от нее не скрывал. Дверь его кабинета была закрыта, только когда он звонил своему давнему другу и компаньону Ричарду Уорду. В такие минуты она иногда слышала, как он смеется. В другое время она ни разу не слышала, чтобы он смеялся.

Эндрю Блейк подошел к ней:

– Хизер, меня какое-то время не будет.

– Что-то со здоровьем? – сразу встревожилась она.

– Могут же быть и другие причины, даже у старика. Он сел на стул напротив своей помощницы.

– Пока что я не могу сказать вам больше, но прошу мне доверять.

Он положил перед ней конверт.

– Хизер, вы работаете у меня уже три года, и я имел возможность наблюдать за вами. Вы женщина серьезная и отзывчивая. Я испытываю к вам доверие. Я долго думал, прежде чем принять решение. Эта фирма очень много для меня значит.

– Для чего вы мне это говорите? Вы меня пугаете. С вами все в порядке?

– Хизер, вам столько же лет, сколько моей дочери, и я знаю, чего вы ждете от жизни. Вы задумываетесь о том, чем будете заниматься в дальнейшем. Вы не хотите стоять на месте. Это правильно, в вашем возрасте люди часто делают выбор. Я вижу, что газета у вас часто открыта на странице с объявлениями… А я много думаю о том, что оставлю после себя. Ну так вот: поскольку я на какое-то время исчезну, я попросил своего адвоката подготовить документы, наделяющие вас всеми полномочиями руководителя предприятия.

Молодая женщина побледнела.

– Нет, не делайте этого, – испугалась она. – Я уверена, вы выкарабкаетесь. Вы душа этой фирмы, заводские вас обожают. Медицина сумеет вам помочь. Не теряйте надежды…

Хизер говорила быстро, ее голос и взгляд выдавали волнение. Блейка это тронуло, он искренне улыбнулся, и молодая женщина смутилась. Блейк накрыл ее ладонь своею.

– Все хорошо, Хизер. Я же сказал вам, что не болен. И врачи мне не помогут. Просто у меня кризис возраста, мне ведь стукнуло шестьдесят – вот и все. Так что успокойтесь и выслушайте меня. Мы поступим таким образом: я на некоторое время уеду развеяться и подумать, чему посвятить остаток жизни. А вы тем временем побудете на моем месте.

– Но я не справлюсь!

– Каждый раз, когда надо было принимать решение, вы высказывали мне свое мнение, и мы часто приходили к согласию. Вот и продолжайте в том же духе. Не слушайте ничьих советов, не идите на поводу у кретинов, они слишком дорого нам обходятся. На работу никого не нанимайте, разве что на завод. В случае необходимости или если вам нужен будет совет, звоните Ричарду Уорду или цеховому мастеру Фарреллу.

– Мы не будем видеться?

– До моего возвращения – нет.

– Вы будете доступны по телефону или хотя бы по электронной почте?

– Не знаю. Я буду вам позванивать время от времени.

– Это немыслимо, вы не можете вот так уехать. Мы пойдем ко дну, и это будет моя вина!

– Дайте себе шанс. Вы рискуете добиться гораздо большего успеха, чем я. Вы же понимаете, что я не доверил бы свою фирму кому попало.

Он указал на конверт:

– Прочтите все внимательно. Наш юрист, мистер Бендерфорд, зайдет к вам завтра утром подписать документы. Еще вам нужно будет найти помощницу. Надеюсь, вам повезет так же, как мне повезло с вами. А теперь марш домой! Завтра вы начинаете совсем другую работу.

– Вас здесь не будет?

– Нет, Хизер. С той минуты, как вы подпишете бумаги, вы станете директором. Я желаю вам удачи. Я уверен, что все будет хорошо. Просто оставайтесь собой.

Он встал, обошел письменный стол. Наклонился и легонько поцеловал молодую женщину в лоб. Он впервые позволил себе это. Получилось искренне, но как-то неумело. Это потому, что у него давно уже не было случая кого-то целовать, даже дружески.

Они долго не двигались с места. Каждого одолевали сомнения и страхи, свойственные его возрасту.

4

Всякий раз, когда Эндрю Блейк переступал порог «Браунинга», ресторана в районе Сент-Джеймс, он испытывал на редкость приятное чувство от того, что заведение, где он любил бывать, не изменилось со времен его молодости. Те же массивные двери со стеклянными вставками, начищенные до блеска медные перила, учтивое приветствие метрдотеля Терренса, работающего здесь уже восемь лет, – и все это в классическом интерьере: дерево и темно-красный бархат. Именно здесь он дважды в месяц обедал с Ричардом Уордом. На этот раз, однако, Эндрю пожелал его видеть раньше, чем истек традиционный двухнедельный перерыв.

Пребывая в том возрасте, когда люди ищут себе друзей-ровесников в разного рода клубах, модных и не очень, Эндрю позволял себе роскошь иметь настоящего друга еще со школьных лет. Терренс встретил его и сообщил:

– Мистер Уорд уже здесь. Я провожу вас.

Эндрю удивился: Ричард редко приходил первым. Он последовал за метрдотелем, с легкостью лавировавшим между столиками. Эндрю шел, стараясь ничего не задеть. Ему показалось, что проходы стали уж? е, чем прежде. А может, это ему стало труднее двигаться?

Ресторан «Браунинг» отличался той особенностью, что по краям его просторного центрального зала располагались небольшие ниши, позволявшие занимавшим их посетителям наслаждаться тишиной, но не

чувствовать себя отрезанными от остальной публики. В одной из таких ниш и ждал Эндрю его друг и компаньон. Мужчины обнялись.

– Ну? – спросил Блейк. – Как все прошло?

– На сцене мне казалось, что я произношу надгробную речь, было очень странно. Ты все же мог бы прийти…

– Надгробную речь? Не дождешься. Если лучшие уходят первыми, то я рискую оказаться в последних рядах…

– У тебя сегодня торжественный вид, – заметил Уорд. – А я рад встрече.

Они уселись за столик.

– Как поживает Мелисса? – спросил Блейк, раскрывая меню.

– Она в Нью-Йорке с какой-то подружкой. Рыщут по галереям в поисках произведений искусства для украшения загородного дома. Слава богу, не нашего, так что пусть себе рыщут… В любом случае ничего не найдут, разве что купят себе по паре туфель, которые наденут всего один раз. Чем я заслужил удовольствие так быстро снова тебя увидеть? Неужто наука добралась и до тебя? Ты наконец-то проконсультировался с эскулапом, и он сообщил тебе те же дурные вести, что и всем нам? Добро пожаловать в клуб старых развалин, дружище!

Блейк никак не отреагировал. Уорд наклонился к нему с лукавой усмешкой:

– Только не говори мне, что ты побывал у проктолога. Это было бы слишком хорошо! Я поспорил с Соммерсом на бутылку, что это случится до конца текущего года…

Блейк вдруг поднял на друга глаза:

– Ричард, я принял решение.

Уорд на некоторое время задумался.

– Ты поговорил с Сарой?

– Моя дочь живет в десяти тысячах километров от меня, и единственный мужчина, который теперь для нее что-то значит, – это ее изобретательный муж. Вполне объяснимо. Ей плевать, что со мной происходит.

– Тем не менее, когда я видел ее в прошлом месяце, она беспокоилась о тебе. Я всего лишь ее крестный, но, странное дело, вижусь с ней чаще, чем родной отец…

Блейк отвел взгляд и принялся изучать меню. Уорд молча согласился переменить тему.

– Не трудись выбирать, – сказал он, – я уже заказал.

– Зачем?

– Затем, что ты всегда три часа размышляешь, а потом заказываешь то же, что и я. Я подумал, что можно сэкономить время.

Эндрю, казалось, пропустил колкость мимо ушей. Он опять посмотрел на друга, на этот раз с явным беспокойством.

– Тебе удалось выяснить, что я просил? Уорд, отвечая, намеренно повысил голос:

– Изменить себе лицо и тело, чтобы стать похожим на Мэрилин, не так-то просто. Даже с грудными имплантами ты рискуешь иметь вид ее восковой статуи, перенесшей пожар…

В зале несколько человек повернули голову в их сторону.

– Ричард, – настаивал Блейк, – я не шучу.

– Я знаю. Именно это меня и удручает. Разумеется, я нашел. Но я не уверен, что это хорошая идея. Отойти от дел – почему бы нет, но возвращаться во Францию…

– Я хочу вернуться. Это единственное, что меня еще интересует.

– Хорошо, но ты бы мог сделать по-другому. Ты должен подумать.

– Со вчерашнего дня ты уже второй, кто советует мне подумать. В конце концов вы внушите мне, что у меня старческое слабоумие.

– Поезжай и проведи остаток лета у Сары. Она прекрасно устроена, у нее есть лишняя комната для друзей.

– Я не друг.

– Эндрю, как бы тебе сказать… Возвращаться во Францию…

Ричард помолчал, прежде чем высказаться напрямую.

– Прости за откровенность, но твой возврат в прошлое не вернет к жизни Диану.

– Это я понимаю, поверь мне. И всегда понимал.

– Тогда зачем?

– Здесь я больше не чувствую себя в своей тарелке. Я даже задаю себе вопрос, для чего я хожу на работу. Я все время что-то прокручиваю в голове, о чем-то сожалею. Дошел до того, что каждый вечер, ложась спать, я думаю, почему я еще жив.

– Рано или поздно всем нам хочется махнуть на все рукой. У каждого бывает такой период. А потом это проходит. Займись гольфом. Приходи к нам в гости. Мелисса сетует, что ты у нас не бываешь. Она пристрастилась к итальянской кухне и будет счастлива заполучить тебя в качестве под опытного кролика… Перемени образ мыслей – и ты почувствуешь себя гораздо лучше. Ты ведь не первый раз впадаешь в депрессию.

– На этот раз все по-другому.

– Ну так что? Единственное, что у тебя есть, чтобы преодолеть кризис, – эта бредовая идея? Впрочем, от тебя следовало ждать чего-то подобного. Когда-то, после того как мы закончили учебу, ты тоже хотел все бросить. Помнишь? Ты купил яхту, удостоверился, что у тебя морская болезнь и что яхта не велосипед, ею не так просто управлять. «Морской волк» – подумать только, до чего претенциозное название, – до сих пор, наверное, стоит на рейде в Портсмуте, откуда тебе даже не удалось ее вывести…

Ричард рассмеялся, вспомнив этот досадный эпизод, но Блейк оставался серьезен. Увидев выражение лица Блейка, Ричард резко оборвал смех и спросил:

– И что ты рассчитываешь там найти? Ты же знаешь: там, где я нашел тебе место, они ничего не знают. Я не посвятил их в твою тайну. Для них это не игра.

– Догадываюсь.

– Ты меня огорчаешь, старина. Тебе надо бывать на людях, заводить новые знакомства, а не искать, куда бы сбежать. Тебе посчастливилось быть в добром здравии в том возрасте, когда многие большую часть времени проводят в больницах и зовут своих мануальщиков – и даже хирургов – по имени…

– Ты понятия не имеешь, что я испытываю.

– Не делай вид, будто я намного старше тебя. Хочу напомнить, что разница между нами всего-то четыре месяца…

– У тебя есть Мелисса. А я один-одинешенек. Кроме тебя, у меня нет близких людей. Сара далеко, у нее своя жизнь. Никому я, в сущности, не нужен.

– Хватит. В любом случае этот твой план возвращения во Францию – нелепость от начала до конца. И я не знаю, какого черта я опять оказываюсь в него втянут. Чем это кончится на сей раз? Кому я должен буду приносить извинения? В первый раз нам еще и двенадцати лет не было. Ты уговорил меня спрятаться в мусорном баке, чтобы напугать старушку Моррисон.

– Вот была ведьма! Надо же было что-то делать, эта старая стерва протыкала все мячи, которые попадали к ней в сад! Не пожалела даже тот, кожаный, новенький, который подарили Мэтту на день рождения. Она наводила ужас на всех окрестных ребят.

– И ведь правда, никто слезинки не проронил, когда ее нашли лежащей возле лестницы с разбитой головой.

– Я уверен, что это был заговор мячей. Они отомстили за себя, они сделали так, что она свалилась!

– Мячи не сдаются! – улыбнулся Уорд.

– Теперь-то можно признаться, срок давности истек! – весело продолжал Блейк. – Но я что-то не припомню, как именно мы ее напугали…

– Ясное дело, ты не помнишь! Первым к баку приехал мусоровоз! Чудо, что он не расквасил нас в лепешку!

Блейк вдруг вспомнил эту сцену и просиял:

– А ведь правда! Я совсем забыл!

– К счастью, мы еще не потеряли способность над этим смеяться!

Мужчины дружно расхохотались. Однако к Блейку быстро вернулась серьезность.

– Все это прошлое, – бросил он.

– Это наша история, Эндрю. И перестань смотреть на вещи так, будто тебе уже не на что надеяться. Там, куда ты хочешь поехать, жизнь тоже непростая. Хозяйка – вдова, и я не хочу, чтобы ты нагонял на нее еще большую тоску. Но раз уж ты не желаешь отказаться от своей бредовой затеи, обещай, что будешь играть по-серьезному.

– Ты еще сомневаешься?

– От типа, который нарядился собственной мамашей и пошел к директору лицея извиняться за «своего сына», я не жду ничего

хорошего…

5

Осеннее очарование лесной дороги, по которой ехало такси, не сняло с Эндрю Блейка усталости. День у него начался с рассветом: он рано встал, сел в поезд до Парижа, потом пересел на другой поезд, идущий в провинцию; люди вокруг трещали на языке, которым он тоже владел, и неплохо. Теперь, когда они почти добрались, он понял, что, у него уже не будет времени передохнуть.

– Странно, – сказал вдруг шофер, – я уже десять лет кручу здесь баранку, а по этой дороге еду впервые. Я и не подозревал, что здесь есть дорога. Город совсем близко, а кажется, будто кругом одни леса.

Поместье Бовилье, дорога на Бовилье. Адрес недвусмысленно указывал на то, что это место респектабельное. Асфальтовая лента дороги, по обеим сторонам которой рыжел красивый, растущий на холмах лес, поднималась в гору. На ее вершине, в просвете деревьев, показалась стена, и машина поехала вдоль нее. Стена растянулась на несколько километров; наконец в низине, на поляне, она перешла в мощное укрепление, в центре которого красовались величественные ворота. Между двух колонн, увенчанных каменными, изъеденными временем львами, находились железные кованые ворота, украшенные литерой «В»[2 - Первая буква фамилии Beauvillier (Бовилье).]. Машина остановилась.

– Вот вы и приехали. – Шофер бросил взгляд на ворота и спросил: – Это дом престарелых?

– Надеюсь, что нет.

– В любом случае вам повезло, погода хорошая. Поздняя осень в этих краях бывает очень приятной.

Эндрю расплатился и вышел из машины. Шофер вынул из багажника единственный чемодан и, пожелав пассажиру приятного пребывания, уехал. Глядя на удаляющееся такси, Эндрю вдруг почувствовал себя страшно одиноким.

Стоя перед решеткой ворот, он глубоко вздохнул. Было тепло. Легкий ветерок шевелил сухую траву, заполонившую пространство до самых ворот. Они, должно быть, открываются нечасто, мелькнуло в голове у Эндрю. На одной из колонн было выгравировано название поместья: «Бовилье». Сквозь решетку вдалеке, за деревьями, виднелся небольшой замок с многочисленными остроконечными крышами. Справа от портала имелась калитка.

Солнечный свет, отражавшийся от стены, слепил глаза. Эндрю увидел домофон. Устройство, похоже, было не в лучшем состоянии. Эндрю нажал на кнопку. Никакого ответа. Нажал второй раз – безуспешно. Тогда он решился толкнуть калитку – она со скрипом открылась.

Вокруг было так тихо и спокойно, что поместье казалось необитаемым. Эндрю аккуратно закрыл за собой калитку и ступил на покрытую гравием аллею. Гравий под его ногами шуршал так же, как у его дяди Марка в Пилсбери. Когда он с родителями приезжал к дяде Марку, то часами ходил по гравийной дорожке, слушая этот особенный звук.

Блейк шел по аллее прямо. Он уже очень давно не испытывал того странного чувства, которое охватывает человека, впервые оказавшегося в совершенно незнакомом месте. Не выскочат ли откуда-нибудь с лаем собаки? Даже в очках он видел не так уж хорошо. Наверное, он услышит их приближение, но что это ему даст? Бежать-то он все равно не сможет. Он попытался тихонько произнести по-французски: «На помощь!», стараясь, чтобы не был заметен английский акцент.

Ему трудно было катить большой чемодан, колесики на неровной дороге оказались бесполезны. Во все стороны, насколько хватало глаз, раскинулся парк. Временами меж деревьев мелькал силуэт здания. На повороте от каштановой рощицы, которую огибала аллея, Эндрю наконец увидел его целиком: это был изумительной красоты старинный замок, сложенный из белого известняка и красного кирпича. Здание было оригинальной конструкции, над всей постройкой возвышалась большая четырехугольная башня, у ее подножия располагалось входное крыльцо. Оба крыла здания украшали узкие балкончики и островерхие башенки. Окна на каждом этаже были свои, особенные: высокие на первом этаже, пониже на втором и третьем и разной величины слуховые окошки под самой кровлей. Карнизы с кобылками придавали еще большее очарование всему ансамблю, который невозможно было отнести к какому-то одному стилю. В постройке ощущалось влияние нормандских частных домов, неоготики и даже волшебных сказок…

Эндрю направился к крыльцу, стараясь шагать спокойно и уверенно. Быть может, на него смотрят, а он знает, как важно первое впечатление. Он поднялся по широким полукруглым ступеням, прикрытым навесом-маркизой в виде веера из матового стекла. Прежде чем заявить о своем присутствии, Эндрю выдержал паузу и приосанился.

Он дернул за цепочку колокольчика и сразу же засомневался, достаточно ли сильно. Тогда он дернул еще раз, уже гораздо энергичнее, – и колокольчик громко зазвонил.

Эндрю ждал, и, как всегда, когда ему приходилось ждать, в голове пронеслось множество вопросов. Что если он ошибся адресом? А если в доме никого нет? Вдруг, с его-то везением, он обнаружит хозяйку мертвой и уже высохшей, как та мышь, на которую он наткнулся, когда в последний раз наводил порядок в гараже?

Внезапно сквозь витражи, украшавшие входную дверь, мелькнула чья-то тень. Кто-то щелкнул замком, и дверь отворилась. На пороге стояла женщина лет пятидесяти, в меру полная, каштановые волосы собраны в конский хвост. Женщина без малейшего стеснения оглядела его.

– Здравствуйте. Вы, наверное, новый мажордом?

– Именно так. У меня назначена встреча с мадам Бовилье.

– Входите. Я ее кухарка.

– Она здорова?

Если б женщина ответила, что ее хозяйка мертва и ее высохший труп лежит в гараже, Эндрю нисколько не удивился бы и уверовал в знамения.

– Мадам ждала вас к полудню. Побудьте здесь, я предупрежу ее.

После ослепительного света, разлитого по парку, Эндрю пришлось некоторое время привыкать к полумраку холла. Кухарка удалилась, ее шаги по плиточному полу с голубым цветочным узором были долго слышны. Холл был обставлен разностильной старинной мебелью. Через несколько минут женщина вернулась, нарушив тишину решительным стуком каблуков.

– Мадам сейчас вас примет. Оставьте вещи на банкетке. Хотите что-нибудь выпить?

– Не сейчас, спасибо.

– Вы хорошо добрались?

Странно, она произносила эти любезные слова довольно жестким тоном.

– Превосходно, благодарю вас.

Кухарка повела его на второй этаж по красивой дубовой лестнице, занимавшей все пространство башни. Преодолев еще несколько ступенек, ведущих в коридор, она постучала в первую дверь. Голос изнутри дал разрешение войти, и она открыла дверь и отстранилась, пропуская посетителя.

Занавеси в комнате были задернуты. Мадам Бовилье сидела за письменным столом. В полумраке виден был только ее силуэт. Тонкий лучик света, пробившийся между шторами, позволял различить, хоть и с трудом, бювар, аккуратную стопку папок, телефон, бронзовую фигурку балерины и фарфоровый письменный прибор.

Мадам Бовилье встала и протянула руку.

– Месье Блейк – так, кажется?

– К вашим услугам, мадам. Счастлив познакомиться. Эндрю слегка пожал протянутую ладонь и почувствовал, что она дрожит. Хозяйка опустилась в кресло за письменным столом, сделав ему знак занять мягкое кресло напротив. Сиденье было настолько низким, что Блейк, человек довольно высокого роста, оказался гораздо ниже хозяйки.

– Я уже начала беспокоиться из-за вашего опоздания, но у нас не было номера вашего мобильного телефона,

чтобы с вами связаться.

– Я очень сожалею, мне надо было вам его сообщить. Разумеется, я перепутал время пересадки в Париже со временем своего прибытия сюда…

– Забудем это. Ваши рекомендации выше всяких похвал, и мне очень советовали взять вас. Так вот, я беру вас с испытательным сроком в четыре месяца. То есть до начала следующего года.

– Благодарю вас, мадам.

Несмотря на полумрак, Блейк отметил гордую посадку головы, тщательно уложенную прическу, энергичные жесты хозяйки. Однако в ее поведении чувствовалась какая-то надломленность. Мелодичный размеренный голос казался слишком юным. – Ричард не так давно говорил то же самое и про его собственный голос.

– Мне дали понять, что вы знаете Францию, – сказала она.

– Я имел возможность часто бывать здесь. Моя жена была француженка. Я не приезжал сюда с того времени, как она ушла из жизни.

– Я очень сожалею.

И она тотчас же продолжила:

– Одиль – вы ее уже видели – расскажет вам, как устроен наш дом и что будет входить в ваши обязанности. Я не требую, чтоб вы носили специальную форму, но сорочка и галстук обязательны. По понедельникам у вас будет выходной. Я очень ценю пунктуальность. Вы увидите, что дом у нас спокойный, гостей много не бывает. А теперь я попрошу вас меня оставить, меня ждут другие дела. На все вопросы вам ответит кухарка.

– Хорошо, мадам.

Эндрю встал, чтобы проститься. Он стоял на пороге, когда мадам Бовилье окликнула его:

– Месье Блейк!

– Да, мадам.

– Сегодня вы вошли в дом с главного крыльца. Это исключение. Обслуживающий персонал пользуется служебной дверью с западной стороны или дверью кухни, сзади.

Эндрю снес удар, не моргнув глазом:

– Я понял, мадам.

– Добро пожаловать.

6

Здание имело сложную планировку – это можно было предположить, судя по одному внешнему виду. Выйдя от хозяйки и спустившись по лестнице, Эндрю чуть было не заблудился. Поколебавшись, он повернул назад и, к большому своему облегчению, вскоре очутился на пороге, как ему показалось, буфетной. Одиль, стоя к нему спиной, наполняла сахарницу. Яркий свет лился из окна и ведущей в сад стеклянной двери. Эндрю вошел. Услышав это, кухарка резко обернулась.

– Тут мои владения, – бросила она. – Никто не входит без моего разрешения.

Блейк застыл на месте.

– Я ничего не имею против лично вас, – продолжала кухарка. – Просто я думаю, что у нас нет реальной потребности в ваших услугах, да и средств их оплачивать тоже. Но я командую только на кухне.

Эндрю отошел к двери. Одиль закрыла сахарницу и вытерла руки о фартук.

– Пить по-прежнему не хотите? – поинтересовалась она.

– Я бы выпил стакан холодной воды, если можно. Женщина направилась к большому холодильнику и достала графин. Вернувшись к длинному столу посреди буфетной, поставила на него графин и стакан.

– Ну, идите же, я вас не съем, – позвала она, повернув голову к Эндрю.

– Вы только что сказали, что…

– Я предпочитаю, чтобы с самого начала между нами была полная ясность, вот и все.

– Понимаю.

Одиль выдвинула стул и села. Эндрю обвел взглядом помещение. Внушительного вида газовая плита занимала все внутреннее пространство старинного камина. На стенах висели полки с посудой и кухонная утварь, под ними располагались тумбы с современными cтолешницами. Все пребывало в идеальном порядке. У каждой вещи было свое место, и даже кухонные тряпки были аккуратнейшим образом сложены и висели на поперечной ручке плиты. Эндрю вдруг увидел возле камина великолепного ангорского кота, сидящего в позе сфинкса. Шерсть у кота была светло-коричневая в темную полоску, глаза закрыты, а мордочка чуть приподнята, точно он нюхал воздух.

– Его зовут Мефистофель, – с гордостью сообщила Одиль.

– Какой красавец!

– Только не пытайтесь его погладить, он этого терпеть не может. Настоящий дикарь. Признает только меня.

Одиль налила в стакан воды.

– Мадам вам все объяснила?

– Она сказала, что это сделаете вы…

– Что ж, давайте. Итак, нас теперь четверо на службе у хозяйки. Я занимаюсь готовкой и помогаю Мадам в ее личных делах. Каждое утро приходит девушка – убирать, стирать, гладить. Зовут ее Манон, завтра вы с ней познакомитесь. Есть еще управляющий, он живет на другом конце поместья, в охотничьем домике. Все, что внутри замка, его не касается, но за все, что снаружи, отвечает он. Вопросы есть?

– Чего вы ждете от меня?

– Как я понимаю, вы возьмете на себя секретарские обязанности, почту и всякое такое. Еще вы будете обслуживать приемы. И вы же будете проглаживать газету.

– Проглаживать что? – переспросил Эндрю.

– Газету. Я вам завтра покажу. Она ждет ее ровно в семь утра, вместе с завтраком. Я готовлю поднос, вы несете его наверх. Потом я помогаю ей одеться. В первый день я буду с вами и мы все пройдем вместе, шаг за шагом. Вы, конечно, хотите взглянуть на свою комнату?

Эндрю второпях допил воду: Одиль уже вышла из буфетной.

7

Чем выше они поднимались, тем у?же и круче становились лестницы. Эндрю с трудом волок свой чемодан, следуя за Одиль, которая подробно рассказывала ему о доме.

– Мадам принимает чаще всего на первом этаже в маленькой гостиной. Большая предназначена для застолий, но их она давно уже не устраивала. Она не любит, когда заходят в библиотеку. На втором этаже – ее комнаты и те, которыми больше не пользуются. На третий и выше она никогда не поднимается. Там бывший кабинет Месье.

– Вы знали его?

– Нет, я поступила на службу к Мадам восемь лет назад, а он, по-моему, умер года за три до того. А вы, как вы получили здесь работу?

Вопрос застал Эндрю врасплох: он еще не вполне освоился со своей ложью. С трудом переводя дух, он принялся импровизировать:

– Моя прежняя хозяйка умерла. Мне пришлось искать работу.

– Не хватает сбережений, чтобы уйти на пенсию?

– В Великобритании другая социальная система…

– Я об этом слышала. Там многое по-другому… Они поднялись на четвертый этаж.

– Вот наши владения, – сказала Одиль, показывая на длинный, узкий коридор с выступами и бесчисленными дверями. – Моя комната вон там. А вы поселитесь на другом конце. В остальных комнатах всякий хлам. Туда никто не заходит. Мы с вами соседствуем со старьем, уважаемый.

Одиль потянула новичка на его половину.

– Занятно все-таки: во Франции вы всегда селите прислугу на самых верхних этажах, – отметил Эндрю. – А у нас, в Англии, прислуга живет внизу, в подвальных помещениях. По-моему, странно, что слуги живут выше, чем хозяева…

Одиль резко повернулась и строго посмотрела на Блейка:

– Не забывайте, что мы устроили революцию. У нас ваша королева давно лишилась бы головы… Сюда.

Одиль двинулась дальше и уже спокойным тоном сказала:

– Комната у вас небольшая, но вид из окна красивый. Есть ванная и туалет. Учитывая состояние водопровода… В общем, если не хотите мыться ледяной водой, нам лучше договариваться, чтобы не принимать душ одновременно. Вы как любите – утром или вечером?

– Утром.

– Вот и хорошо. А я – вечером. Мешать друг другу не будем.

Она открыла дверь, но переступать порог не стала и пригласила Блейка войти.

– Вот ваши владения. Я покажу, где постельное белье и полотенца. Манон не обязана у вас убирать, но вы можете договориться с ней напрямую.

Эндрю вошел в комнату и вкатил чемодан – после

штурма лестницы сердце у него колотилось. Если б он мечтал вернуться в молодость, то лучшего случая ему было не найти: комнатка являла собой типичный образчик студенческой каморки. Мансарда, оклеенная выцветшими обоями с геометрическим рисунком и меблированная небольшой кроватью, парой книжных полок, шкафом и маленьким письменным столом со стулом.

– Ну, устраивайтесь, не буду вам мешать. Когда закончите, спускайтесь вниз. Нам еще надо кое о чем договориться.

– Спасибо, что проводили.

Одиль, ничего не ответив, закрыла дверь. Блейк стоял не двигаясь и обводил взглядом комнату. Потом подошел к окну. Солнце уже клонилось к закату и вытягивало тени. Окно выходило на парк, вид и в самом деле был великолепный. Многие деревья еще не сбросили листву, и косые лучи освещали пышные кроны. Конструкция замка была настолько замысловатой, что Эндрю никак не мог сообразить, где же парадный вход. Он подошел к кровати и попробовал рукой матрас. Сейчас он мог бы уснуть на обыкновенной доске – до того устал. Он открыл шкаф, осмотрел полки. Прошел в ванную и открыл краны – они как-то странно завибрировали, но потом вода все же потекла.

Наконец он сел и глубоко вздохнул. Что он здесь делает? Ричард, конечно, прав, считая его замысел нелепым. Выдавать себя за мажордома… Атмосферу в доме трудно назвать умиротворенной. Не очень-то радостно находиться между хозяйкой, которая запретила ему пользоваться главным входом, и кухаркой, которая, точно капитан военного корабля, ревностно охраняет подступы к капитанскому мостику. Да еще и кот по имени Мефистофель… Пожалуй, жизнь здесь может превратиться в сущий ад…

Эндрю, решив разобрать чемодан, положил его на кровать. Он хотел просто развесить рубашки, а чемодан с остальными вещами сунуть в шкаф, но полки оказались недостаточно широкими и прочными. Прислонившись к стене, он оглядел свое новое царство. Последний раз они с Дианой переезжали в загородный дом в Дебни лет двадцать назад. На мгновение у него возникло то особенное, уже знакомое ему чувство, когда впервые оказываешься в новом месте, зная, что это место твое и ты можешь обустроить его по своему вкусу, не спрашивая ничьего мнения. Однако он быстро вспомнил, что он все-таки не у себя дома и что на этот раз он один. Сегодня ему некому преподносить приятные сюрпризы, и некому улыбнуться в ответ на заманчивое предложение, и никто не поможет ему тащить тяжелый груз. Эндрю поспешил из комнаты в надежде избавиться от подступившего к горлу комка.

Спускаясь с этажа на этаж, Блейк смог наконец, ни на кого не отвлекаясь, проникнуться атмосферой дома. Ему нравилось рассматривать замок изнутри, это отгоняло грустные мысли. Один, он мог наблюдать, вслушиваться. Вот паркет скрипит, вот следы от снятых со стен картин, вот потертости на коврах… Его окружала душная тишина дома, роскошь и блеск которого остались в далеком прошлом.

Блейк шел не торопясь, держась за перила, заглядывая в каждое лестничное окно. На этаже хозяйки он прислушался. Подойдя к буфетной, увидел, что кот сидит в той же позе, с закрытыми глазами, но уже ближе к плите, – точно статуэтка, которую чуть передвинули. Дверь в сад была открыта. Эндрю хотел войти, но не решался. Он слегка пошумел, желая привлечь внимание Мефистофеля, но тот не соизволил даже открыть глаза. Блейк, нарочно громко топая, все-таки вошел на кухню и склонился над котом, – в этой позе его застала вернувшаяся из сада Одиль.

– У вас какая-то проблема? – спросила она, подняв бровь.

– Нет, никакой, – ответил Блейк, быстро распрямившись.

– Комната нравится?

– Прекрасная комната, – ответил Блейк, подумав про себя, что он, конечно, будет занимать ее недолго.

Солнце садилось. Стоящие в ряд медные кастрюли отражали его теплый свет, разбрасывая золотые отблески по всему помещению. Дуновение ветра проникло и на кухню, но сквозняк был не в силах ничего там нарушить или даже пошевелить, разве что шерстку ангорского кота, который чуть вздрогнул.

– Ну, не стойте же на пороге, входите.

– Я думал, что…

– Хорошо. Раз уж мы будем жить под одной крышей, надо устроить хороший прием.

Одиль вышла и вернулась с листьями салата, которые сразу же сунула под кран, чтобы смыть крупицы земли.

– У вас есть огород? – спросил Блейк.

– Не такой большой, как мне бы хотелось, но нам хватает. Я вам его завтра покажу, если хотите.

– Стало быть, вы готовите еду. Даже для того человека, что живет в охотничьем домике?

– Ох, о нем-то я совсем забыла! Лучше будет, если вы сходите к нему дотемна. Он немного странный.

– Немного странный?

Одиль не стала распространяться и указала на дверь в сад.

– Спускайтесь вот по этой дорожке. Никуда не сворачивайте, тогда не заблудитесь. Это недалеко, но отсюда не видно. Пропустить охотничий домик невозможно: он небольшой, кирпичный, увит плетистой розой. Идите прямо сейчас. И заодно скажите управляющему, чтобы шел за едой. Там есть домофон, но он не работает…

Она пошла к раковине, а потом будто спохватилась:

– Если хотите, я буду ждать вас к ужину. Я еще помню свой первый вечер здесь. Прежняя прислуга оставила меня ужинать одну, за этим самым столом. Жуткое было ощущение. Не знаю, о чем мы станем говорить, но если я могу вам помочь…

– Спасибо вам большое. Одиль кивнула.

Удивительно, подумалось Блейку, у «капитана», оказывается, есть сердце…

Эндрю вышел из замка и пошел по дорожке. Вскоре до него перестал доноситься шум воды в раковине. Сумерки сгущались, деревья уже были неразличимы и казались большой темной массой. Блейк никогда не любил выходить из дому в это время суток – «между волком и собакой», как говорила Диана по-французски. Всегда в момент, когда солнце садилось, если он был вне дома, если рядом не было родных, он ощущал грусть и одиночество. Чтобы немного взбодриться, он глубоко вздохнул и прибавил шагу.

8

Если часть поместья – та, что находилась перед замком, – была устроена вполне классическим образом: газоны, аллеи, симметрично расположенные живые изгороди, явно нуждавшиеся в том, чтобы их подстригли, то часть позади замка представляла собой пышно разросшийся сад: по обе стороны длинной центральной лужайки тянулись цветники и деревья. Это обширное пространство со множеством укромных уголков лежало между двух лесистых холмов. Эндрю трудно было изучать рельеф местности в лучах заходящего солнца, к тому же он иногда спотыкался о попадающиеся на тропинке камни. Он миновал обвитую зеленью беседку и заброшенный вольер и наконец увидел домик с освещенными окнами, приютившийся под высокими ясенями возле заросшей травой клумбы.

Блейк сошел с дороги и двинулся напрямик через клумбу. Подойдя к двери, он услышал громкие голоса и звуки борьбы. Дрались двое мужчин. Грохотала опрокидываемая мебель. Эндрю отпрянул от двери. Крадучись он подошел к окну и осторожно заглянул внутрь. Он никого не увидел, а между тем голоса звучали все злобнее. Ссора, по всей вероятности, происходила в соседней комнате. Чтобы в этом убедиться, он пошел вдоль фасада к другому окну.

Аккуратно переступив через грядку, приложил ребро ладони к стеклу и прищурился. Вдруг чья-то рука грубо схватила его за предплечье и заломила руку за спину. Эндрю застонал от боли. Он почувствовал под подбородком что-то

холодное. Кто-то прошипел ему в самое ухо:

– Я тя предупреждаю, мудак, пальцем шевельнешь, я те башку размозжу, на куски порву и собаке брошу…

Эндрю, хоть и не все слова понял, смысл сказанного уловил вполне.

– Я пришел… поздороваться… с вами, – дрожащим голосом проговорил Блейк. Что-то продолжало больно давить ему на горло.

– Ага, приятель, знаю все, что ты скажешь. Я пришел с миром, ведите меня к вашему главному! Ну, день добрый – впрочем, сейчас уж вечер добрый. Опять явился за инструментами, мудила! Мало тебе было на прошлой неделе… Слушай меня внимательно: я сейчас тебя вежливо разверну, чтоб посмотреть на твою воровскую рожу при свете, а ты, если будешь вести себя смирно, получишь шанс увидеть завтра восход солнца.

Мужчина еще сильнее заломил руку, вынудив Блейка развернуться к нему лицом.

– Черт! Стыда у них нет! – воскликнул мужчина, увидев лицо своего пленника. – Уже стариков стали на дело посылать! Вот гады. Скажи, ты правда один? Ведь не этими же нежными ручками ты умыкнул у меня хренову кучу инструментов? Где твои дружки?

– Нет у меня никаких дружков. Вы мне делаете больно. Я новый мажордом, месье Блейк.

Мужчина удивленно заморгал. Он уловил английский акцент, совсем непохожий на акцент, с каким говорили цыгане, осложнявшие ему жизнь. Он убрал дуло ружья от горла Блейка и отпустил его руку.

– Мажордом… – повторил огорошенный мужчина. – А я принял вас за…

– За миску с мясом для вашей собаки, я знаю. Блейк отвел от себя дуло и, морщась, потер руку.

– Странная у вас манера принимать гостей, – проворчал он.

– А вы потоптали мне весь шнитт-лук, – ответил мужчина, показав на примятые растения.

– Мадам Одиль просила вам сказать, что вы можете прийти за едой.

Мужчина помог Эндрю отряхнуть одежду.

– Мне правда очень жаль, месье Стейк.

– Блейк, меня зовут Блейк. Я, пожалуй, лучше пойду.

– Но вы не можете так просто уйти! Это слишком глупо. Зайдите, поквитаемся.

– Каким же образом? Ружьем? Ножом?

– Да нет же, это означает, что я приглашаю вас пропустить по стаканчику, отметить, так сказать, ваш приезд.

Мужчина, еще совсем недавно похожий на кровожадного зверя, теперь расплылся в любезнейшей улыбке. Эндрю смотрел на него растерянно и с некоторой опаской. Он начинал понимать, что имела в виду Одиль, когда говорила, что управляющий «немного странный».

Мужчина решительно протянул ему руку:

– Филипп Манье, управляющий поместьем. Эндрю, мгновение поколебавшись, в конце концов пожал ее.

– Эндрю Блейк. Сожалею, что потоптал ваш смит-лук.

– Шнитт-лук, или лук-резанец, ароматическая трава семейства… кажется, лилейных. Кстати, у нас в это время говорят «добрый вечер». «Добрый день» только до шестнадцати часов, а вообще это зависит от местности.

– А после восемнадцати тридцати у вас принято здороваться с ружьем наперевес, да?

– Ну, не злитесь. Я же сказал, что сожалею. И потом, нельзя же прямо так заглядывать людям в окна.

– Я хотел постучать в дверь и тут услышал драку.

– Правда? Так это же телевизор! Дэн отказался нести деньги в полицию, хотя это могло помочь освободить Джейм са, и тогда Тодд набросился на него с кулаками.

– Я все-таки пойду. Я уверен, что скоро явится Билл и всех их арестует.

– Вы уже видели эту серию?

Блейк глубоко вздохнул и повернулся, чтобы идти.

– Нет, кроме шуток, останьтесь. Ну пожалуйста. Вообще-то я рад, что у нас появился еще один мужчина. Знаете, три барышни – это не так просто.

– Три барышни?

– Мадам Бовилье, Одиль и малышка Манон. У них, как это говорится, не все дома…

Управляющий повел Эндрю к двери.

– Ну, пойдемте, уж будьте так добры, – приговаривал он. – Добро пожаловать.

– Если я правильно понял здешние обычаи, я только раз могу войти через эту дверь. В следующий раз я должен буду лезть через мусоропровод или в окно?

Манье несколько удивленно посмотрел на него:

– Не понял?

Эндрю пожал плечами и переступил порог дома. Не успев войти, он, к своему удивлению, встретился нос к носу с золотистым ретривером, который сразу же принялся его облаивать. Пес был молодой, глупый, орехового цвета.

– Лежать, Юпла! – прикрикнул Манье, сделав вид, будто замахивается. – Не бойтесь, он не злой.

Пес и в самом деле оказал гостю восторженный прием, облизав ему обе руки.

– Если это он должен был меня съесть, пусть даже по кусочкам, не знаю, как бы он справился…

Манье достал из стенного шкафа бутылку и два стакана.

– Это мой друг. Именно он предупредил меня о вашем появлении. Он хороший сторож.

Блейк потрепал собаку по голове и шепотом сказал:

– В следующий раз скажи ему еще, что я не вор. Похоже, ты самый нормальный из всей здешней компании…

– Ну, выпьем за нашу странную встречу!

Манье поднял стакан. Блейк, потирая подбородок, все еще побаливавший от знакомства с ружейным дулом, присоединился к управляющему. Проглотив содержимое, он чуть было не задохнулся.

– Крепкое, да? – засмеялся Манье.

– Я должен идти. Меня Одиль ждет.

– И пусть подождет, так ей и надо. А то строит из себя хозяйку. Я иду с вами.

9

Быстро поужинав, Эндрю помог Одиль убрать со стола. За ужином они то подолгу молчали, то говорили о каких-нибудь безобидных вещах. Блейк, воспользовавшись моментом, стал наблюдать за Мефистофелем, надеясь увидеть его с открытыми глазами или, того лучше, в движении. Однако кот превосходно исполнял роль набитого соломой сфинкса. Он опять отдалился от плиты, и Эндрю не заметил когда. Прямо фокусник.

Когда настало время идти к себе, Блейк уже не помнил, ни что он ел, ни о чем они с Одиль говорили, – виной тому был, без сомнения, гадкий аперитив управляющего.

– Спокойной ночи, мадам Одиль, и спасибо, что усадили меня за свой стол.

– Пустяки. Спокойной ночи, месье Эндрю. И не забудьте: завтра я жду вас здесь в шесть утра, будем входить в курс дела.

Эндрю согласно кивнул и направился к двери. На пороге он обернулся:

– «Мадам Одиль, месье Эндрю»… Вам не кажется, что это звучит немного старомодно? Может, мы могли бы звать друг друга по именам?..

– По мне, лучше быть старомодной, чем излишне фамиль ярной, месье Эндрю.

– Как хотите, но мне странно, что вы предпочитаете стиль Джейн Остин, а я предлагаю вам нечто близкое к Виктору Гюго…

Кухарка ничего не ответила, и Блейк вышел из буфетной.

Единственная энергосберегающая лампочка распространяла по комнате холодный свет, отчего «домик Барби» больше напоминал холодильную камеру на каком-нибудь рыбном рынке. На этот раз у Эндрю не было выбора: прежде чем лечь спать, придется разобрать чемодан. Открыв его, он стал вынимать одну за другой свои вещи и раскладывать их в шкафу. Пустой чемодан ему удалось закинуть на шкаф. Шкаф был узкий, а чемодан широкий, так что сооружение стало по форме напоминать гриб. В крохотной ванной он расставил туалетные принадлежности и опустил в стакан на полке под зеркалом две зубные щетки.

На кровати еще осталась небольшая сумка. Он вынул из нее фотографию в рамке, аккуратно, чтобы не разбилась, завернутую в бордовую пижаму. Это был снимок, сделанный на юге Франции, куда они втроем ездили в отпуск. Диана сияла, Сара смеялась; жена и дочь стояли, положив голову ему на плечо. Один из лучших моментов в его жизни. В тот день ветер опрокидывал зонты на пляжах и террасах

кафе, повсюду царила атмосфера какой-то сюрреалистической паники, а им было весело. Счастье читалось на их лицах. Они тогда не знали, что это последние каникулы, которые они проводят вместе. Опять «последний раз».

Эндрю поставил фотографию на тумбочку. Потом опять запустил руку в сумку, достал маленького плюшевого кенгуру и осторожно поставил рядом с фотографией, мордочкой к себе.

– Добрый вечер, Джерри, – сказал Эндрю.

Игрушка в нескольких местах вытерлась, круглые полосатые глазки совсем потускнели. Эндрю с нежностью смотрел на кенгуру. Немного поколебавшись, он взял его в руки и крепко прижал к себе. Потом поднес к носу, чтобы ощутить его запах, и вернул на место. Множество картин ожило в его памяти. Некоторые вещи способны заставить забыть время, но не способны уменьшить боль. За краткое утешение приходится платить. Ожившее в вас счастье кажется еще более далеким, когда вы откладываете вещь, – как накатившая и отбежавшая волна.

В сумке оставался только мобильный телефон. Эндрю, переместившись поближе к свету, включил его. Сигнала не было. Словно старатель с металлоискателем, Блейк медленно приблизился к окну, надеясь поймать сеть. Никакого результата. Впрочем, кто станет ему звонить?

Он почистил зубы, потом рассмотрел себя в новом зеркале. В другой обстановке и при другом свете он и выглядел как-то иначе. Не будь перед ним его собственного живого отражения, доверься он лишь тому ощущению, которое было у него внутри, он бы решил, что уже умер.

Эндрю лег в постель, старательно завернулся в одеяло. Снял очки и положил их на тумбочку. Бросил последний взгляд на Джерри и погасил свет. Удобно устроил голову на подушке. Запах постельного белья напомнил ему запах весны. Он уже скучал по своей собственной постели. Сколько лет он не спал в односпальной кровати? И, как каждый вечер, Эндрю пожелал доброй ночи Диане, которая уже давно спала вечным сном. Семь лет, четыре месяца и девять дней, если быть точным.

10

Его дурной сон прервал далекий грохот. За ним последовала самая настоящая бомбардировка. Наконец, он ощутил глухой удар и услышал испуганный голос:

– Месье Блейк, уже пятнадцать минут седьмого. Вы забыли, что вам надо вставать.

В дверь опять постучали. Эндрю с трудом повернулся, пытаясь осознать, что происходит. Внезапно дверь открылась и на пороге появилась Одиль.

– Поторопитесь! Мы опаздываем. Мадам будет недовольна!

Блейк надел очки и сел на кровати.

– А если б я спал голым? – возмутился он.

– Тогда бы вы замерзли, – ответила, ничуть не смутившись, кухарка. – Быстро принимайте душ, через пять минут я жду вас внизу.

Эндрю поднялся так стремительно, что у него закружилась голова. Он не имел даже времени отрегулировать воду, чтобы пошла теплая. Сначала он мылся холодной, потом взвыл, потому что пошла горячая. Толком не проснувшийся, но уже на взводе, он все же появился в буфетной вовремя.

– Поскольку это ваш первый день, я сама сходила за газетой, – объявила Одиль. – Пойдемте в прачечную, я покажу вам, как ее прогладить.

Они миновали несколько коридоров, пока не добрались до комнаты, в которой стояли стиральная машина и сушка. Кухарка показала ему гладильную доску, на которой лежал экземпляр «Фигаро».

– Прежде всего вы должны надеть на доску специальный чехол, иначе та поверхность, на которой гладит Манон, будет испачкана типографской краской и потом будет пачкать белье.

Одиль сунула Блейку в руки маленький утюг.

– Ставьте терморегулятор на тройку, не больше, иначе может загореться. Я-то знаю, со мной случалось…

– О'кей, терморегулятор на цифру три.

– И берите утюг только с зеленой ручкой, другим гладит Манон…

– …Я понял: краска и все такое, пачкается чистое белье.

– А теперь – действуйте.

– Так прямо и гладить газету?

– Так и гладить. Утюг убирает складки и закрепляет типографскую краску. У Мадам пальцы не будут черные. Разве в английских аристократических домах так не делают?

– Куда уж нам, мы и читать-то не умеем, – проворчал Эндрю. – Может, когда мы совершим революцию, попросим у вас взаймы Карла Великого, чтобы он нам школы придумал.

Эндрю старался как мог. Запах нагретой краски вызывал у него тошноту. Вдруг он замешкался, увидев крупный заголовок: «Цены на сталь выросли на 20 %: промышленность под угрозой».

– Мадам терпеть не может, когда до нее читают ее газету, – заметила Одиль.

– Вы полагаете, что взгляд англичанина способен замусолить страницу? Да и как она узнает? Неужели в корзинке для рукоделия у нее спрятан детектор лжи?

– Мадам не занимается рукоделием, а вам не следует над ней насмехаться. Вы будете удивлены, когда узнаете, на что она способна…

– Вот если бы она была способна читать газету, не боясь испачкать пальцы, я был бы сильно удивлен. Эта ее причуда смешна.

– Не вам судить, смешная причуда или нет.

– Что вы хотите этим сказать?

Эндрю перестал гладить и уставился на Одиль.

– Мадам, по крайней мере, не спит с плюшевой игрушкой, точно ребенок… – ответила кухарка.

Эндрю воздел руки к небу:

– Вы не только позволяете себе входить без предупреждения к мужчине, с которым едва знакомы, вы еще…

– Вы опаздывали, Мадам бы вам этого не простила!

– …вы еще подсматриваете за его интимной жизнью!

– Вовсе нет.

– Ну, раз уж вы так себя ведете, позвольте мне рассказать вам историю Джерри.

– Мне это не интересно. И я не знаю никакого Джерри.

– Это плюшевый кенгуру, над которым вы потешаетесь. Я никуда не езжу без него. Это любимая игрушка моей дочери; этого кенгуру подарил ее крестный, вернувшийся из Австралии, когда ей исполнилось пять лет, и она назвала его Джерри. Она повсюду таскала его с собой. Потерять Джерри было бы для нее самым большим несчастьем. Много лет она не расставалась с ним даже ночью. Она не могла уснуть, если Джерри не было рядом. А потом в один прекрасный день Джерри остался сидеть на углу кровати. Она перестала брать его в руки. Через некоторое время она отправила его на полку. А позже она поехала учиться в университет, а его с собой не взяла. В этом не было ничего особенного, но меня это потрясло. Я взял себе привычку каждое утро приходить в пустую комнату дочери и здороваться с ее брошенным другом. С тех пор я беру его с собой повсюду. И вы можете над этим смеяться, если хотите…

– Мне жаль, правда жаль. Я не хотела… Неожиданно их разговор прервал дым, идущий от газеты.

– Проклятие! – воскликнула Одиль, хватая утюг. – Биржевые котировки горят!

– Когда речь идет о ценах, «горят» означает «резко пошли вверх».

– Смейтесь, смейтесь. Вот она выставит нас обоих – тогда будет не до смеха.

– Не беда: смотрите, страницы с вакансиями целы…

Эндрю в одиночестве уселся за стол в буфетной и налил себе чаю. После бурного начала дня он смаковал каждый глоток крепкого сладкого «Эрл-Грея». Взгляд Эндрю остановился на коте: животное, похоже, как сидело на этом самом месте еще накануне, так и продолжало сидеть, не двигаясь.

– Ну, Мефистофель, в чем же твой секрет? Сделай одолжение, открой глаза, пусть у меня будет хотя бы маленькое доказательство, что ты живой кот, а не мумия.

В какую-то минуту у Блейка возникла мысль дернуть кота за хвост и посмотреть на его реакцию, но Одиль появилась раньше, чем Блейк перешел к

действию.

– Ну и ну! Я прямо отказываюсь верить! – проворчала кухарка, тяжело опускаясь на стул. – Если б я спалила хоть малюсенький кусочек ее газеты, представляю, какую взбучку она бы мне устроила. А тут – ни слова не сказала. Мало того, она промолчала по поводу того, что вы небриты, и она находит забавным, что вы носите зеленую бабочку с голубой сорочкой… Чудеса, да и только! Эндрю улыбнулся:

– Вы правы, она не сделала мне ни единого замечания, когда я поставил перед ней поднос. Ваши тосты очень вкусно пахли, но запах жженой бумаги заглушал все…

Одиль посмотрела на часы:

– Вы уже видели Манон?

– Нет еще. Она, может, еще не приехала.

– Приехала, я видела в окно ее велосипед. По четвергам она всегда опаздывает.

Затем Одиль обратилась к коту:

– Пожелай мне, Мефистофель, побольше смелости, я иду помогать Мадам приводить себя в порядок.

Одиль встала со стула. Эндрю гнусавым голоском пробормотал:

– Ну, давай: м-я-я-я-у-у-у…

Одиль резко повернулась и с надеждой уставилась на животное, сидевшее все так же невозмутимо.

– Ты заговорил, Мефистофель?

– Размечтались, он и глаз-то еще не открыл… Окажись у Одиль в руках сковородка, она бы огрела ею Блейка.

11

Блейк заканчивал складывать чистую посуду, когда услышал пронзительный звук свистка, донесшийся с парадной лестницы. Свисток был похож на тот, каким судья сообщает о назначении пенальти во время футбольных матчей. От неожиданности чуть было не уронив на пол стопку тарелок, Блейк поспешил взглянуть, в чем дело. Кот между тем даже не пошевелился.

Выйдя в коридор, Эндрю едва не столкнулся с девушкой, которая с наушниками на голове бегом возвращалась из прачечной.

– Что происходит? – взволнованно спросил Блейк.

Незнакомка, сняв наушники, указала на лестницу второго этажа: там стояла Одиль и вертела висевшим на веревочке свистком. Свет лился на нее сзади, из высокого окна, и от этого она слегка смахивала на кровожадного трансильванского графа Дракулу, увидевшего свою жертву.

– Зачем вы свистели? – спросил Эндрю.

– Чтобы познакомить вас с Манон. Никогда не знаешь, где она. С этой своей музыкой она не слышит, когда ее зовут. Вот мне и приходится свистеть.

Девушка улыбнулась Блейку, решая, протянуть ли ему руку или сделать реверанс, точно перед ней была сама английская королева.

– Здравствуйте… – наконец просто сказала она. Эндрю решил, что она мила. У нее были большие глаза, обрамленные очень черными ресницами, и длинные каштановые волосы, придерживаемые заколкой. Своей живостью и изяществом она напоминала балерину. Даже не двигаясь, она излучала энергию.

– Здравствуйте, – ответил он. – Мне жаль, что наше знакомство состоялось на ходу. Я мог бы дождаться, когда вы заглянете в буфетную.

– Нет проблем, – улыбнулась она. – Только я развешиваю белье и сейчас опять иду в прачечную.

Резко зазвонил колокольчик. Блейк сперва подумал, что это у входной двери, но Одиль, устремившись вверх по лестнице, воскликнула:

– Мадам зовет меня!

«У Дракулы, оказывается, есть господин», – подумал Блейк. Хотя это мало что меняло. Он повернулся к Манон и спросил:

– Если я правильно понял, Одиль зовет вас при помощи свистка, а Мадам зовет Одиль при помощи колокольчика, так?

– Само собой.

– А меня как они станут вызывать? Трещоткой, а может, сигнальным револьвером?

– Сигнальный револьвер уже предназначен для управляющего, с тех пор как сломался домофон.

– Замечательно. И при этом, наверное, считается, что можно сохранять невозмутимое спокойствие, живя точно на палубе авианосца, с которой поминутно взлетают самолеты?

– У меня дома есть еще один плеер… Если хотите, я могу одолжить его вам. Включите погромче – и ничего не будете слышать.

– Очень мило. Но в моем возрасте надо только немного подождать – и перестанешь слышать вообще…

Из коридора на втором этаже донесся звук торопливых шагов. По лестнице сбежала перепуганная Одиль и сообщила:

– В ванной у Мадам нет воды, но я слышу, что где-то капает…

– Над какой комнатой расположена ванная Мадам? – спросил Блейк.

Одиль, нахмурив брови, принялась изо всех сил соображать.

– Над библиотекой, это там, за нами! – воскликнула Манон.

– Но Мадам не хочет, чтобы туда входили, – запротестовала Одиль.

– У нас нет выбора, – ответил Блейк. – Манон, ведите. Эндрю вошел в библиотеку. С потолка стекала вода.

Одиль смотрела, не переступая порога.

– У Мадам в ванной, может, уже и нет воды, но я буду иметь удовольствие сообщить ей, что отныне вода есть в библиотеке.

– Что же нам делать? – спросила Одиль с искаженным от ужаса лицом.

– Надо перекрыть воду и побыстрей, иначе ванну примут энциклопедии. Где находится общедомовый кран?

– В подвале.

– Вы можете пойти и перекрыть его?

– Нет.

– Что вы сказали?

– Я не пойду.

– Вы хотите сказать, что это входит в мои обязанности?

Одиль стояла, точно окаменев.

– Вы можете хотя бы показать мне, где кран?

– Разумеется, нет. Я скорее уволюсь с работы. Внизу огромные мохнатые пауки и ужасные мыши…

– Она боится мышей и пауков, – со вздохом сказала Манон.

– А вы, мадемуазель, вы сможете меня проводить? Надо торопиться, вода заливает книги.

– Вход в подвал там. А где кран, я не знаю… Спускаясь по пыльным и плохо освещенным лестницам, Эндрю вспомнил, что еще вчера считал это место на редкость спокойным.

12

Пользуясь тем, что солнце было в зените, Блейк, Одиль и Манон выставляли мокрые книги вдоль изгороди для просушки. Увидев большое количество книг, пришедший за своим обедом Манье сказал:

– Все-таки она решилась отправить весь этот хлам на барахолку.

Блейк, с трудом выпрямившись, поздоровался с Манье и, не переставая промокать тряпкой том Мигеля де Сервантеса «Назидательные новеллы», сказал:

– Прежде чем она совершит эту ошибку, вам стоит прочитать хотя бы вот это. Здесь есть история цыганки, она может вас заинтересовать.

Манье бросил взгляд на книгу:

– Они почему-то мокрые…

– Неполадки с водопроводом.

– Раз это внутри дома, то меня не касается. Появившаяся на пороге кухни Одиль показала на полочку под навесом, где лежала плотно закрытая коробка.

– Ваш обед на месте. И не забудьте вернуть мне использованные коробки.

Не сказав больше ни слова, она вернулась на кухню. Манье взял еду и повернулся, чтобы идти к себе. Проходя мимо Блейка, он предложил:

– Ну, так как вы насчет того, чтобы выпить у меня вечерком?

– Почему бы и нет? Как-нибудь на днях…

– Как пожелаете, месье Блейк.

Манон вышла из дома с новой стопкой книг.

– Это последние, – объявила она. – Нам еще повезло. Хорошо, что вы быстро сообразили, что делать, а то мебель и пол погибли бы. Мы дешево отделались.

Блейк взял у нее часть книг.

– Спасибо, Манон.

Они вместе разложили книги на солнце. Одиль возилась у плиты. Блейк воспользовался случаем, чтобы спросить:

– Манон, скажите, Манье и Одиль всегда такие?

– Какие такие?

– Как кошка с собакой.

– Я другими их никогда не видела. Он носу не показывает в замке, только если Мадам его изредка вызывает, а Одиль не ходит в парк, только на огород.

– А вы когда-нибудь едите все вместе?

– С моим распорядком дня не получается, нет времени. В половине третьего я должна быть в школе.

– А что вы там делаете, если

не секрет?

– Помогаю штатным преподавателям. И готовлюсь к конкурсу на должность учительницы младших классов.

– Замечательный план!

– В прошлом году я не прошла. Живу я с мамой, надо подрабатывать, вот я и поступила. Не такая уж плохая работа…

– И раз уж вы позволили задавать вам вопросы, скажите, у вас, наверное, есть мобильник?

– Разумеется, правда довольно старый…

– Но он ловит здесь?

– Нет, не ловит. Однажды я слышала, как месье Манье говорил, что единственное место в поместье, где есть связь, – это на холме, в лесу.

– На холме в лесу?

– Да, где-то там.

Манон как-то неопределенно указала на лесистую местность, расположенную еще дальше, чем дом управляющего. Девушка посмотрела на часы:

– Мне надо убегать. Даже если ехать на велосипеде, до города не так близко.

– Бегите, Манон. До завтра. И не опаздывайте, а то Одиль покажет вам красную карточку.

– Но я никогда не опаздываю!

– Кроме утра четверга, насколько я понял.

– Это все из-за Жюстена. В среду вечером нет занятий, мы встречаемся и проводим вечер вместе, вы понимаете…

Девушка опустила глаза, ее застенчивая улыбка тронула Блейка.

– Так в вашем возрасте и надо. Бегите.

Манон ушла, махнув ему рукой. Блейк по ставил последнюю книгу, слегка влажную, к изгороди. «Последний день приговоренного к смерти» Виктора Гюго. Диана наверняка сказала бы, что это знак.

Войдя в кухню, Эндрю сразу понял, что Одиль чем-то недовольна. Она двигалась резче, чем обычно, и, разговаривая с ним, даже не повернулась.

– У меня из-за всей этой суеты аппетит пропал, – сказала она. – Возьмите поесть в холодильнике, на средней полке. Микроволновка здесь. Мадам хочет вас видеть в своем кабинете ровно в пятнадцать часов.

– Хорошо.

– Если будет что-то срочное, я наверху, у себя в комнате.

– Вы неважно себя чувствуете?

– Нет, напротив. Впервые за долгое время я могу позволить себе передохнуть. Раз уж Мадам сочла нужным вас взять, надо же и вам что-то делать. Оставляю кухню на вас.

Оказавшись во владениях кухарки один, Блейк почувствовал себя странно. Кот сидел чуть ближе к плите, чем утром. Блейк открыл холодильник и обнаружил нагромождение стеклянных контейнеров, о содержимом которых мог только догадываться. Увидев единственную тарелку, он снял с нее прозрачную пленку, потом в поисках вилки выдвинул все ящики и уселся за стол. Попробовав блюдо, он изумился. Это была изысканная смесь слегка припущенной семги и кусочков овощей. Эндрю с удовольствием опустошил тарелку и вымыл ее в раковине, отметив при этом, что стряпня Одиль отличается изумительным вкусом. Потом он вернулся посмотреть, как сохнут книги, и, полузуясь случаем, несколько минут погрелся на солнышке. Он был рад, что ему предстояло свидание с мадам Бовилье. Он собирался ей кое-что сказать.

13

– Месье Блейк, что вы скажете о вашем первом дне здесь?

– Он прошел довольно бурно…

Поскольку солнце еще не било прямо в окно, занавеси были раздвинуты, и Эндрю мог наконец разглядеть мадам Бовилье. В чертах лица чувствуется характер. Руки тонкие, но выразительные. Из украшений только скромное обручальное кольцо на безымянном пальце.

– Эта протечка – настоящая проблема, – с раздражением сказала она. – Я очень беспокоюсь за книги. Понимаете, они мне чрезвычайно дороги. Книги были страстью Франсуа, моего покойного мужа.

– Не волнуйтесь. Манон все вытерла, и книги не пострадали. Уже завтра они вернутся на полки.

– Рада слышать. Однако это не решает проблемы водопровода. В доме все разваливается… Узнайте у Одиль телефон месье Пизони, это он должен все ремонтировать в замке. Велите ему прийти как можно скорее.

– Пизони… Записал, мадам.

Эндрю представил ее себе более молодой, с длинными белокурыми волосами. Ей бы очень пошло. Сегодня у нее была обычная прическа женщин ее возраста: завитые и тщательно уложенные седые волосы. Ее голубые глаза, должно быть, когда-то покоряли сердца.

– Завтра утром, – опять заговорила она, – вы сходите за почтой к ящику у главных ворот. Мы вскроем ее вместе, и я вам скажу, на что надо подготовить ответ.

Блейк слушал вполуха, поглощенный разглядыванием Мадам. Губы у нее были тонкие и прямые, что могло бы придавать ей суровый вид, если бы не мелодичный голос, смягчавший впечатление. Она сказала еще что-то, но он не расслышал.

– Ну вот, на сегодня все, – заключила она. Блейк кивнул, встал и направился к двери.

– Ах да, забыла, – опять обратилась она к нему. – Завтра я принимаю хорошую подругу, мадам Берлинер. Я жду ее на чашку кофе. Приготовьте все в маленькой гостиной к пятнадцати часам. На днях у меня непременно будут еще гости. Я вас предупрежу, когда станет известно, в какой день и в котором часу.

Эндрю вышел. Он ничего не сказал ей из того, что хотел сказать. Слишком увлекся ее разглядыванием.

Когда Одиль спустилась в кухню, Блейк стоял, прислонившись спиной к дверному косяку, и созерцал сад.

– Все прошло хорошо? – спросила Одиль.

– Никаких проблем. Я занес домой последние книги. Досушатся ночью в прачечной.

– Прекрасно.

– Одиль, мне казалось, что ваша хозяйка не устраивает светских приемов…

– Она очень хочет показать всем свою новую игрушку.

– Что за новая игрушка?

– Вы.

Блейк еле сдержался, чтобы не воскликнуть от удивления. Одиль, едва заметно улыбаясь, встала на пороге рядом с ним.

– Как вы находите мой огород?

– Очень хороший.

– У вас был огород на прежнем месте работы?

– Знаете, я как-то больше интересовался листовым железом. С овощами я сталкивался, когда их надо было закладывать в консервные банки…

Блейк тотчас спохватился, что эта шутка могла разрушить официальную версию о его прежней работе, но Одиль ничто не насторожило, и она продолжала:

– А я предпочитаю закладывать овощи в морозилку. Я считаю, так они лучше сохраняют свои вкусовые качества. Консервы все на один вкус.

Люди слышат только то, что хотят слышать. Блейк сменил тему:

– Мадам Бовилье выходит когда-нибудь из своей комнаты?

– Она спускается к гостям…

– Обидно, имея такой большой дом с прекрасным парком, жить затворником.

– Каждый волен поступать, как ему хочется. Одиль вернулась в кухню.

– Ты, наверное, проголодался, мой миленький, – обратилась она к Мефистофелю.

Кот и ухом не повел. Сидел у плиты, точно приклеенный. Открыв холодильник, Одиль сказала:

– Становится прохладно, месье Блейк. Не держите дверь открытой слишком долго.

Эндрю посмотрел на небо, потом в сторону лесистого холма.

– Хорошо, закрываю.

Одиль что-то искала в холодильнике. Блейк закрыл дверь в сад и спросил:

– Могу я задать вам практический вопрос?

– Я вас слушаю.

– Если мне нужно будет позвонить…

– Есть стационарный телефон в кабинете Мадам. Она дает им воспользоваться в случае крайней необходимости. Боже мой, куда же я ее поставила?..

– Кстати, спасибо за сегодняшний обед. Было очень вкусно.

Одиль обернулась:

– Что вы ели?

– То, что лежало в тарелке. Одиль залилась краской:

– Вы съели еду Мефистофеля?

Кот резко открыл глаза. Это удивило Блейка больше, чем слова кухарки. Каким образом он понял? Глаза у него были какого-то сверхъестественного оранжевого цвета.

– Мне очень жаль, – неуверенно проговорил Блейк. – Но это было действительно вкусно,

почти вкуснее…

Он осекся.

– Договаривайте, договаривайте, – занервничала Одиль. – Вкуснее, чем то, что я готовлю вам?

– Я не это хотел сказать. Это было просто-напросто замечательно.

– Вы, как Манье, станете утверждать, что лучше быть моим котом, чем моим коллегой?

– Я ничего такого не говорил.

Мефистофель слушал диалог, поворачивая голову в сторону то одного, то другого. Блейк смотрел на него как зачарованный.

– Бедный малыш! – запричитала Одиль, бросившись ласкать кота. – Мамочка тебе быстро приготовит другую еду.

Потом, совершенно переменив тон, она обратилась к Блейку:

– Сегодня утром вы одурачили меня, а потом опустошили миску безответного котика. С меня хватит! Убирайтесь вон из моей кухни!

14

Несмотря на сумерки и проблемы со зрением, Блейк был полон решимости идти до конца. Ему нужно было во что бы то ни стало позвонить, даже если бы для этого потребовалось влезть на дерево. Ситуация, в которой оказался Блейк, не терпела промедления, однако звонить из замка, где его разговор могли услышать, он не хотел. Он спустился по аллее и, миновав заброшенный вольер, через некоторое время углубился в лес, стремясь выбраться на гребень холма. Ветви порой хлестали по лицу, но это его не останавливало. Он шел и шел, не замедляя шага, спотыкаясь, хватаясь за стволы деревьев и продираясь сквозь густой подлесок и колючий кустарник, преграждавший путь на вершину.

Наконец он очутился в густых зарослях низкорослого кустарника, где каждый шаг давался ему с трудом. Обдуваемый холодным ветром, он мог видеть с возвышенности изрезанный силуэт замка и значительную часть долины, в глубине которой лежал ближайший город.

Блейк осторожно достал из кармана мобильный телефон. Он понимал, что, если уронит его, отыскать аппарат в вечернем полумраке среди сплетенных веток и сухих растений будет очень трудно. От этой мысли его прошиб холодный пот. Без мобильника он погибнет. Он поправил очки и сощурил глаза, стараясь разглядеть, действительно ли есть связь. Манон сказала правду. Хорошая девочка. В памяти его телефона хранилось всего пять имен. Он нажал на Ричарда Уорда – тот поднял трубку на четвертом гудке.

– Добрый вечер, Ричард, это Блейк.

– Как поживаешь?

– Не очень. Ты мне нужен.

– Ты врезался в мусоровоз? Твоя лодка дала течь?

– Если бы ты меня видел… Я стою посреди леса, в краю, населенном сумасшедшими.

– Миленькое определение Франции…

– Ричард, я хочу все бросить. Я хочу вернуться.

– Но ты только вчера приехал, насколько я помню.

– Ты не представляешь себе, что мне пришлось пережить за это время…

– Они заставили тебя есть улиток? Кормили плесневелым сыром?

– Ты недалек от истины: кошачьей едой. И самое ужасное – она мне понравилась.

– Тебе нравится кошачья еда? Прежде чем ты пойдешь на прием к гастроэнтерологу, не забудь проконсультироваться у психиатра.

– Ричард, ты был прав: ехать сюда было с моей стороны глупостью.

– Раньше надо было думать, дорогой. Ты пообещал продержаться по крайней мере до конца испытательного срока. Ты дал слово.

– Вчера вечером управляющий хотел меня пристрелить и чуть не сломал мне руку, потому что я потоптал у него под окном какую-то хреновину.

– Надо же, у тебя там бурная жизнь! Я тебе завидую. Как подумаю, что мы с Мелиссой в это время тупо пялились в телевизор…

– Умоляю тебя. Мне шестьдесят шесть лет, я уже не в том возрасте, чтобы терпеть подобное.

– Браво, приятель, ты продержался в два раза дольше, чем Христос! Продолжай в том же духе! Но если увидишь, что они идут к тебе с большим деревянным крестом и гвоздями, беги со всех ног и зови на помощь, а я постараюсь выслать тебе подкрепление.

– У меня сил нет, а тебе плевать.

– У тебя не было сил еще до отъезда, старина, и позволь тебе напомнить, что ты отправился туда по собственной воле. Ты настойчиво просил меня об этом. И мы договорились, что ты пристойно отработаешь испытательный срок, не создавая проблем и не заставляя меня краснеть за тебя. После этого ты свободен.

– А если эти месяцы будут последними в моей жизни?

– Не пытайся меня разжалобить. В Лондоне ты бы умудрился отравить их себе точно так же.

– Я мог бы поехать к Саре…

– Эндрю, тебе не совестно? Ты ведешь себя как десятилетний мальчишка, который плетет невесть что, лишь бы отвертеться от неприятной обязанности.

– Так ты мне не поможешь?

– Я уже помог тебе, когда в очередной раз уступил твоим капризам. Я нашел тебе это место. Вот и работай. Обнимаю тебя, Эндрю. Звони, если будет что-то серьезное. А пока прекрати топтать людям всякие там хреновины.

Уорд повесил трубку. Эндрю остался один – ночью, в зарослях шипастого кустарника. Он сделал шаг, но споткнулся. Нога зацепилась за что-то, и он свалился в кучу каких-то стелящихся колючих растений. Он думал только о том, как не выпустить из рук мобильник.

– Bloody hell![3 - Здесь: Да чтоб тебя! (англ.)] – выругался Эндрю.

Слезы бешенства и отчаяния выступили у него на глазах, но чувство собственного достоинства не позволило ему вконец раскваситься. Он представил себя умирающим тут, в лесу, представил, как Юпла находит его тело, изодранное волками и другим зверьем. Его собранные по всему лесу останки будут положены в пищевые контейнеры, позаимствованные у Одили, и отправлены в Англию. Несколько минут он старался отогнать от себя эти бредовые мысли.

Потом с трудом поднялся – сначала на четвереньки, затем в полный рост – и стал выпутываться из растительной ловушки. Когда он наконец выбрался на свободу, то чувствовал себя без сил.

Спустившись с холма, Эндрю обнаружил, что его одежда пришла в негодность. Брюки и свитер были порваны во многих местах. Лицо и руки горели из-за множества глубоких царапин. К счастью, до аллеи было не так далеко. Выйдя на опушку леса, Блейк испытал облегчение. Он так вымотался, что хотел обратиться за помощью к Манье, но, опасаясь новых неприятностей, передумал.

Блейк уже двинулся в сторону замка, как вдруг заметил возле дома управляющего чью-то тень. Эндрю спрятался за деревом. В свете, падающем из окна, действительно мелькнул силуэт. Снова тот же вор. Блейк скользнул к кустам гортензии, чтобы лучше видеть. Что делать? Закричать, вызывая Манье? Пытаться справиться с вором самому? В его-то возрасте?..

Сквозь листву Блейк увидел, что тень бродит вдоль фасада. Вдруг дверь дома отворилась, и на улицу выскочила Юпла. Однако пес, вместо того чтобы наброситься на незнакомца, радостно кинулся ему навстречу! На пороге появился Манье. К нему приблизилась невысокая и тоненькая фигурка незнакомца. Блейк стоял слишком далеко, чтобы хорошо разглядеть, но решил, что скорее всего это не незнакомец, а незнакомка. Блейк вздохнул. Управляющий и его гостья вошли в дом, и дверь закрылась.

Блейк, еле передвигая ноги, добрался до замка. В своей комнате на стене он будет отмечать черточкой каждый прожитый день – так делают заключенные. Свобода наступит не завтра. Надо продержаться четыре месяца.

15

– В доме все в порядке? – поинтересовалась мадам Бовилье.

– Одиль печет пирожные, Манон закончила драить лестницы и занимается бельем. Вот только месье Пизони запаздывает.

– Это на него похоже. Чудо, что он так быстро откликнулся. Уж не знаю, что вы там ему сказали…

– Я обрисовал

ему ситуацию с критической стороны.

– Вы взяли почту?

– Взял. Кстати, у меня есть предложение: не починить ли нам звонок на главных воротах?

– Если это будет стоить недорого, почему бы и нет? Поговорите с Филиппом, и мы подумаем.

Мадам Бовилье смотрела на пришедшую корреспонденцию с нетерпением ребенка. Блейк положил пакет с конвертами разного формата на письменный стол. Мадам Бовилье церемонно вскрывала конверты ножичком в виде шпаги. В конвертах по большей части была реклама и каталоги: «Требуйте свой выигрыш!», «Всего один шаг – и слиток ваш», «Ваш номер выиграл», «Поздравляем! Вы выиграли набор электронных гаджетов»…

Эндрю с удивлением обнаружил, что хозяйка относится ко всем этим завлекалкам совершенно серьезно. У него было сильное подозрение, что под очередным «гаджетом» подразумевалась старая вешалка. А что, тресни ею себя по башке, и увидишь небо в алмазах; а сунешь крючок в ухо, услышишь хруст костей. Чем не мультимедиа? Мадам Бовилье все читала и рассматривала печати на липовых сертификатах, точно на настоящих юридических документах. И всякий раз давала мажордому распоряжение:

– Ответьте им незамедлительно, что в данный момент мы ничего не заказываем, но подтверждаем наше участие в розыгрыше.

Поначалу Блейк думал, что Мадам его просто-напросто дурачит, но потом убедился, что это не так. В кипе конвертов нашелся один, на котором адрес замка был написан от руки. К удивлению Блейка, Мадам его даже не распечатала и отправила прямиком в шредер. Заработал нож, и письмо, выйдя из машины в виде бумажной лапши, упало в корзину. С радостной улыбкой Мадам занялась следующим письмом, в котором ей обещали выслать чек…

Блейк наблюдал эту странную сцену, не произнося ни слова. У него было впечатление, что он вернулся в те времена, когда они с братьями играли в шпионов, передавая друг другу через окошечки, вырезанные в листах картона, «секретные документы», которые на самом деле были всего лишь вырезками из газет. Покончив с корреспонденцией, мадам Бовилье выглядела довольной, будто сделала важное дело.

Выйдя от хозяйки, Эндрю был в растерянности. Его взгляд упал на Манон, которая начищала стоящую на буфете статуэтку медведя. Блейк догадался, что статуэткой она занимается только для виду, а на самом деле поджидает его.

– Месье Блейк, – позвала она тихим голосом.

– Да, Манон.

– Я хотела бы у вас кое-что спросить…

– О чем?

– Я предпочитаю поговорить об этом с вами, а не с Одиль, потому что она из всего делает трагедию. Ну вот: в следующий вторник у Жюстена день рождения, и я готовлю ему сюрприз…

– Вы хотите получить жалованье пораньше?

– Нет, с этим все в порядке, я выкручусь, но мне бы хотелось не приходить в этот день на работу, чтобы как следует все приготовить.

– А что вы делаете по дому во вторник?

– Убираю ваш этаж и обе гостиные.

– Ну, я думаю, это можно пережить. Давайте я поговорю с Мадам.

Девушка аж подпрыгнула от радости:

– Спасибо, вы такая няша!

Эндрю не знал этого слова. Видя непонимание на его лице, Манон объяснила:

– Это значит, что вы – сама любовь и доброта! Разговор был прерван стуком во входную дверь. Блейк пошел вниз, но дверь уже открыла Одиль.

– Здравствуйте, месье Пизони.

– Приветствую вас! Давненько мы не виделись.

– Все работало, – ответила кухарка, – не было надобности вас звать.

– А я уж думал, вы на что-то рассердились и теперь вызываете из Пласара второго мастера. Ему тут достаются все легкие заказы, а когда непонятно, в чем проблема, когда нужен знаток, вот тут обращаются к Пизони! Я мечтаю о том дне, когда мне позвонит клиент и скажет, что поломка у него пустяковая, но, видать, не скоро дождусь.

Мужчина был невысокого роста, полный, с красным лицом. Пришел он не один. Позади него стоял здоровяк с ящиком инструментов.

Одиль представила Эндрю:

– Это месье Блейк, наш новый мажордом, он будет принимать у вас работу.

Мужчины пожали друг другу руки.

– Блейк – это звучит по-английски.

– Я и есть англичанин.

– Надеюсь, мы с вами поладим лучше, чем наши предки: я корсиканец.

– Если водопровод не будет исправлен к завтрашнему дню, я сошлю вас на остров Эльба.

– Мне не очень-то нравится, когда смеются над нашим императором. Он был великий человек.

– Не такой уж и великий, насколько мне известно… Но довольно шуток! Хоть о французах говорят, что они не любят мыла, пойдемте все же в ванную.

Трое мужчин и Одиль поднялись в комнаты хозяйки. В кабинете ее не было. Одиль постучала в смежную комнату.

– Мадам, пришли водопроводчики.

Мадам Бовилье отреагировала далеко не сразу. Когда она наконец открыла дверь, то выглядела крайне встревоженно. Занавески в спальне были задернуты. Блейк попал сюда впервые. Он нашел спальню маленькой – меньше, чем можно было подумать, находясь в коридоре. Одиль следила за тем, чтобы все, не мешкая, как можно быстрее прошли в ванную комнату. Никаких флаконов, никакого белья – очевидно, все было убрано в ожидании визита мужчин. Однако в воздухе витал какой-то запах – жасмина? – с примесью чего-то лекарственного. Пахло тут чем-то еще, но Блейк не смог определить, чем именно.

– Олег, дай-ка мне пассатижи, – попросил Пизони. Здоровяк открыл ящик и вынул инструмент. Пизони, важный, как хирург перед операцией, нырнул сначала под раковину, а затем полез под ванну. – О-ла-ла! И это – оборудование? – запричитал он, выпрямившись. – Кто вам его устанавливал, древние египтяне, что ли? Оно же эпохи фараонов! Если его не поменять, будут новые протечки, это уж как пить дать, и в один прекрасный день дом сгниет от сырости и просто развалится на куски, а вы все под ними погибнете. Будет катастрофа – и очень скоро. Одиль застыла в ужасе.

– Здорово сказано, прямо как в Библии, – вмешался Блейк. – Восьмая казнь египетская. Малоизвестная. Проклятие водопроводной муфты.

Пизони, проигнорировав его слова, обратился к Одиль:

– Вы поступайте как знаете, но мое мнение категорическое: все надо менять.

Олег как-то странно смотрел на своего начальника. Пизони достал блокнот.

– Я составлю вам смету, – сказал он. – Быстро, потому что дело не терпит. Вы получите ее через три недели. Мы с мадам Бовилье давно знакомы. Я ей доверяю. Если она пожелает, я начну работы раньше, чем будет готова смета.

Одиль уже была готова согласиться, но все же бросила вопросительный взгляд на Блейка.

– Если вы не возражаете, месье Пизони, – сказал тот, – мы все сделаем по порядку. Сперва вы скажете нам, какие работы намерены произвести и во что это нам обойдется, а потом мы решим, подходит нам это или нет.

Пизони старательно избегал смотреть в сторону Эндрю.

– Мадам Одиль, здесь все прогнило. Чем раньше мы начнем, тем будет лучше. Это вопрос национальной безопасности.

И, чтобы проиллюстрировать свои слова, повернулся к помощнику:

– Олег, молоток!

Здоровяк подал мастеру кувалду, но Блейк заступил ему дорогу.

– Давайте не будем ничего крушить. Вы сначала сделаете смету, а потом посмотрим.

– Это что еще за Трафальгар?[4 - Имеется в виду Трафальгарская битва – морское сражение между британскими и франко-испанскими морскими силами, произошедшее 21 октября 1805 г. у мыса Трафальгар, в котором Наполеон потерпел сокрушительное поражение. Имя Трафальгар во

французском языке стало нарицательным, обозначающим катастрофу.]

– Спросите у императора.

16

– Скорей бы уж выходной, – проворчал Блейк.

– В ожидании выходного отнесите вот это, – сказала Одиль, вкладывая ему в руки поднос с красиво разложенными пирожными. – И постарайтесь не уронить.

Эндрю вышел из буфетной, пересек холл и бедром толкнул дверь в малую гостиную. Мадам Бовилье устроилась на потертом диване; напротив нее в кресле восседала, сверкая украшениями, мадам Берлинер. Отправляясь в гости к приятельнице, мадам Берлинер, жена владельца страхового агентства, нацепила все свои побрякушки. Мадам Бовилье смотрела на нее с почти детским восторгом и легкой завистью. Мадам Берлинер явно обожала слушать себя.

– Ах, бедняжка! И как вам только удается одной со всем справляться! При нынешней-то жизни!

Блейк предложил ей пирожные в надежде, что она хоть на минуту замолчит. Она ухватила пальцами одно, помяв соседние, и невозмутимо заработала челюстями.

– Вот мы, например, решили сделать в доме ремонт, – продолжала она с полным ртом. – Так нам с большим трудом удалось найти мастеров. Никто не желает работать. Но деваться было некуда: отделка в гостевых комнатах совершенно вышла из моды. Пришлось нанимать дизайнера. Столько хлопот! Но когда он показал нам проект, мы поняли, что не зря мучились. Это будет и-зу-ми-тель-но!

Мадам Берлинер сразу не понравилась Эндрю. Было что-то неприятное в ее поведении, в манере общения. Блейк протянул поднос с пирожными хозяйке – та сочла себя обязанной взять одно из помятых. Блейк впервые стоял так близко к мадам Бовилье. Ему показалось, что она чем-то встревожена. Блейк предложил дамам еще кофе.

– Я обязательно сменю шторы, – не унималась гостья. – Старые мне жуть как надоели. Жизнь слишком коротка, чтобы проводить ее среди некрасивых вещей!

«Жизнь слишком коротка, чтобы тратить хоть минуту на таких, как ты», – подумал Блейк. Он встречал немало особ подобного рода: они приходят вроде бы повидать вас, но говорят, не закрывая рта, без конца похваляясь перед теми, кому в жизни повезло меньше, чем им. Эндрю всегда их терпеть не мог. Но сейчас его потрясло выражение лица мадам Бовилье: она слушала болтовню гостьи, растерянно оглядывая собственную гостиную, которой вдруг стала стыдиться. Неудивительно, что после таких визитов она подолгу не выходит из своей комнаты.

– Спасибо, месье Блейк, вы можете оставить нас. Стыд не любит свидетелей.

Вечером, сидя на кухне напротив Одиль, Блейк продолжал злиться. Кухарка смотрела на него с веселой улыбкой.

– Кто это вас так порадовал? – язвительно спросил Блейк.

– Вы. Обычно самая сердитая в этом доме я. Мне приятно, что кто-то принял у меня эстафету.

– Нет, вообразите себе! С одной стороны, предприимчивый прохвост, с другой – негодяйка под видом подруги. Что еще надо, чтобы отравить себе жизнь?

– Я с вами совершенно согласна. Вы еще не видели других знакомых Мадам…

– Все такие же мерзкие?

– Есть и похуже.

– Однако она не производит впечатления человека, неразборчивого в знакомствах.

– Конечно, нет. Но когда боишься даже собственной тени, иной раз и сглупишь… Простите, я не должна была говорить о Мадам в таком тоне.

Мефистофель смотрел на Блейка своим загадочным взглядом. Он сидел меньше чем в метре от плиты. Эндрю кивнул на кота:

– Похоже, он простил меня за то, что я съел его еду.

– У него доброе сердце…

– Не хочу бередить старую рану, но тот обед был очень вкусным.

– Вам не нравится то, что я вам готовлю? Мадам не хочет ничего нового, Филипп ест все подряд – так с какой стати я буду лезть из кожи вон?

– Я же не говорю, что вы готовите невкусно! Я говорю, что надо иметь настоящий талант, чтобы приготовить такое блюдо.

Одиль поспешно встала, чтобы не показать Блейку, как она тронута. Она взяла тряпку, открыла духовку, в которой ничего не готовилось, и пошла к раковине мыть руки, которые и так были чистыми.

Блейк подмигнул коту:

– Так ты, значит, не любишь, когда тебя гладят.

Кот отвел взгляд.

– Тем хуже для тебя, – продолжал Эндрю. – Ты многого себя лишаешь.

– Он любит, когда его гладят, – вмешалась Одиль, – но только если глажу я. И потом, это не его время, потому что обычно…

Не дав ей договорить, Мефистофель встал, подошел к Блейку и принялся, мурлыча, тереться о его ноги. Кухарка была потрясена. Впрочем, к ее изумлению примешивалась изрядная доля ревности. Эндрю погладил кота – тот и не думал сопротивляться.

– Это действительно ваш кот, Одиль. Внешняя сдержанность и подлинное обаяние.

Одиль от удивления отрыла рот.

– А почему он меняет место на кухне? – спросил Блейк.

– Это же кот! У него не на все есть причины…

– В этом я не уверен. Вы позволите мне на днях провести эксперимент?

– Что вы собираетесь делать?

– Доверьтесь мне.

– Вы обещаете, что не причините ему зла и не заставите меня нервничать?

– Мефистофель ничем не рискует, вы же – напротив… Кухарка сделала вид, что собирается запустить в мажордома тряпкой. На миг обоих охватило легкое, почти ребяческое веселье.

– Мадам Одиль, все это замечательно, но я должен вас покинуть. Пойду к месье Манье. Надо обсудить с ним кое-какие дела.

17

Едва приоткрылась дверь, Юпла радостно бросилась встречать Блейка. Собака прыгала и поскуливала, восторженно виляя хвостом. Что и говорить, настоящая сторожевая.

– Месье Кейк! Как хорошо, что вы зашли. Если бы знал, я бы что-нибудь приготовил.

– Прошу прощения, что без предупреждения, но мне нужно с вами поговорить. Я не очень вас побеспокоил? Вы никого не ждете?

Манье с усмешкой покачал головой, однако видно было, что ему немного не по себе.

– Выпьете чего-нибудь?

– Нет, спасибо, я только что из-за стола.

– Может, ликеру?

– Нет, правда, не хочу.

– Ну, а в шахматы вы играете?

Эндрю не был уверен, что понял смысл вопроса.

– Что вы сказали? Это что, тоже какое-то выражение?

– Нет, просто я спрашиваю, играете ли вы в шахматы. Черные и белые клетки, король, ферзь, ладьи, кони…

– А почему вы спрашиваете?

– Потому что вы не похожи на любителя посидеть за бутылкой, вот я и думаю, чем бы нам занять время.

Своей искренностью Филипп обезоруживал.

– Я играл в молодости, но это было так давно.

– Вот и замечательно. Вспомним молодость. Но только не сегодня, я думаю. Ну, так о чем вы хотели со мной поговорить?

– Надо бы починить домофон на главных воротах. А заодно наладить линию между вашим домом и замком.

Манье, скривившись, почесал подбородок.

– Что касается главных ворот, я не против. А вот мой… Если линией будете пользоваться вы – согласен, но если Одиль…

– Что у вас с Одиль? – воспользовавшись удобным моментом, задал вопрос Эндрю.

– Да ничего, в том-то и дело! Я даже не имею права заходить на кухню! А ведь мы трудимся на одну хозяйку!

– Вы что, поссорились?

– Она всегда боялась потерять работу. Вот и отпихивает всех, кто может ступить на ее территорию. Я работал здесь до нее и тоже жил отдельно. Держать меня на расстоянии не так уж сложно. С вами у нее будет больше хлопот…

– Неужели со временем она так и не успокоилась?

– Не думаю.

– Все еще настроена против вас…

– Тут другое… Вам я могу признаться. Я один, она тоже одна, вот я как-то и попытался…

– Понимаю.

– А

ей это не понравилось. Вот с тех пор она на меня и взъелась. Я, конечно, действовал не очень-то деликатно, но все же…

– Простите, что задаю вам такие вопросы, но, раз уж я здесь, я хочу понять, почему в замке все идет вкривь и вкось. И это касается не только водопровода, но и того, что творится у людей в головах.

– Мир таков, месье Клейк! Таков печальный удел человеческий. Мы катимся к хаосу, и люди все дальше от совершенства…

– Стало быть, это правда…

– Это вы о чем?

– О том, что французы философствуют по любому поводу. Ну, ладно, Манье, плесните мне вашего глистогонного, и я пойду.

Филипп торопливо достал бокалы и бутылку без этикетки.

– Знаете, месье Флейк, играть в шахматы на воздухе гораздо приятнее, чем в доме. Мы можем устроиться в беседке. Давайте не будем откладывать в долгий ящик, воспользуемся последними погожими деньками…

– Вы мне положительно нравитесь, месье Манье. В самом деле нравитесь. Но если вы еще раз исковеркаете мою фамилию, я вырву ту хреновину, что у вас потоптал, и скромлю вам вместе с землей и корнями.

18

Четвертый день подряд Блейк осторожно ставил свой таинственный прибор возле кота, а тот позволял себя гладить.

– В конце концов я разгадаю твой секрет, – шепнул коту Блейк.

Утреннее солнце заливало кухню ярким светом. Одиль была на этаже Мадам, помогала ей одеваться. Ровно в девять часов Эндрю услышал, что кто-то ковыряет ключом в замочной скважине. Он вышел в холл, но звук шел не от входной двери. Он пошел назад, и тут в конце западного коридора увидел крадущуюся тень. Если это Манон, то почему она прошла через служебную дверь, которой никто никогда не пользуется? А если это не Манон? Надо пойти посмотреть, подумал Блейк. Решительным шагом он устремился за тенью. В кладовой никого, в прачечной тоже. Блейк осторожно открыл последнюю дверь.

– Манон, вы здесь?

В дальнем углу комнаты, возле полок с бытовой химией стояла Манон и что-то искала на верхней полке.

– Здравствуйте, месье Блейк. Как поживаете? Произнося эти слова, она даже не обернулась. Что-то здесь не так, подумал Эндрю. Он уже собрался развернуться и уйти, но не в его характере было, почуяв неладное, не попытаться разобраться, в чем дело.

– Хорошо, спасибо. А вы?

– Классно, все в порядке.

Голос у девушки был какой-то странный.

– А как прошел день рождения Жюстена? – спросил Блейк. – Вы все успели приготовить, как хотели?

Девушка перестала шарить среди коробок и флаконов и тяжело вздохнула. Вся как-то обмякнув, она прильнула лбом к полке. Потом тихонько заплакала.

– Что случилось, Манон?

Эндрю положил руку ей на плечо. Она продолжала плакать, потом опять вздохнула и ответила:

– Это был худший вечер в моей жизни.

– Не всегда получается так, как хотелось. Не стоит так расстраиваться.

Манон повернулась к Блейку: лицо ее выражало горечь, глаза опухли и покраснели от слез.

– Не в этом дело, – сказала она, шмыгая носом. – Он меня бросил.

– Бросил вас во время празднования своего дня рождения? Но почему?

– Потому что он большой подлец!

– Но он вам что-то сказал?

– Жюстен не хочет от меня детей.

– Но, может быть, еще рано строить такие планы…

– Не рано. Я беременна, уже два с половиной месяца. Эндрю остолбенел.

– Я хотела сделать ему сюрприз, – продолжала Манон. – Мне так хотелось сообщить ему первому, в день, когда ему исполнилось двадцать шесть. Сначала он подумал, что я его разыгрываю, ну, чтобы его проверить. А когда убедился, что это правда, рассвирепел. Обвинил меня в том, что я все подстроила, а я ничего не подстраивала! Он сказал, что я хочу его захомутать, но что он не поддастся. Мы разругались, и он уехал и сказал, что больше мы никогда не увидимся.

Они стояли в тесной комнатушке, посреди полок, заставленных коробками, пакетами и бутылками, под голой, свисающей с потолка лампочкой. Эндрю перевернул ведро вверх дном и знаком предложил Манон сесть. Сам он устроился напротив нее на ящике с бутылками. Оторвав от рулона кусок бумажного полотенца, протянул девушке:

– Высморкайтесь.

– Спасибо.

– Вы говорили об этом с матерью?

– Она терпеть не может Жюстена, она мне запрещала с ним встречаться. Если узнает, что я от него беременна, она меня выгонит.

И потом, я хочу оставить ребенка. Я буду одна его воспитывать! Я хочу видеть, как он растет. Это мой малыш, и я ко всему готова. Если мне повезет, он будет вылитый отец, и он всегда будет у меня перед глазами. Его, по крайней мере, я всегда смогу обнять…

Манон опять разрыдалась. Эндрю дотронулся до ее руки:

– Могу я высказать свое мнение?

– Если хотите, месье Блейк, но это ничего не изменит. Жюстен ушел, ребенок родится в мае, я опять не пройду по конкурсу, и мать выгонит меня из дому.

– Вы все видите в черном свете. Вам надо успокоиться и подумать.

– Вам легко говорить! Не вы же оказались в такой ситуации. Меня не интересуют прописные истины. Вы добрый, но вы не можете понять, каково мне…

– Вам, конечно, трудно в это поверить, Манон, но мне тоже было столько лет, сколько сейчас вам. И у меня есть дочь, чуть постарше вас. Мне, конечно, трудно представить себя на месте беременной женщины, но я прекрасно помню, что почувствовал, когда жена сообщила мне, что я стану папой. Мы действительно хотели иметь ребенка, мы надеялись, что у нас будет малыш. И тем не менее в тот вечер, когда жена объявила мне о своей беременности, меня охватила страшная паника. Я изо всех сил старался этого не показать, но меня на миг охватило желание бежать без оглядки. Моя жена так ничего и не узнала о моем тогдашнем состоянии. Вы первая, кому я об этом рассказываю. Я много раз спрашивал себя, откуда взялась такая странная реакция. Частично ответить на этот вопрос я смог лишь в сорок лет. Я думаю, что меня пугала ответственность. Я боялся того, что потеряю право вести прежнюю беззаботную жизнь молодого мужчины. Чтобы быть до конца честным, скажу, что я, наверное, не хотел, чтобы моя жена любила еще кого-то, кроме меня. Это не служит оправданием, но, быть может, кое-что объясняет.

Манон смотрела на Блейка. Он продолжал:

– Я не знаком с Жюстеном, но открою вам секрет: все мужчины устроены более или менее одинаково. Даже если мы по-разному выглядим и по-разному живем, мотивы наших поступков в общем-то схожи. Всю жизнь мы стремимся удо влетворять свои желания, в лучшем случае – исполнять свой долг в соответствии с возможностями. Женщины устроены иначе. Вы никогда не действуете исключительно в своих интересах. В вашей жизни главное не ваши желания и возможности, а чувство любви к другому существу. Мы своими поступками преследуем какую-то цель, а вы всегда действуете ради кого-то.

– По-вашему выходит, что Жюстен вернется?

– Вот пример практического женского ума в противоположность мужскому. Мы обожаем абстрактные теории.

Однако вы правы, Манон, жизнь – штука конкретная. Мне бы очень хотелось вас успокоить, но я не знаю, вернется ли Жюстен. Вместе с тем я понимаю и ваше желание сообщить ему о таком важном событии, и его реакцию.

– Он испугался?

– По всей вероятности, да. Испугался до такой степени, что наговорил невесть чего.

– Он ревнует к будущему малышу?

– Слишком много чести мужчинам – полагать, что они смотрят так далеко и соображают так быстро. Он ждал, что вы будете служить

ему, такому молодому, свободному…

– …и такому красивому…

– А вы ему объявили, что отныне и навеки связаны с маленьким существом и ответственны за него.

Манон громко шмыгнула носом:

– Какая же я идиотка…

– А вот пример женской поспешности в сравнении с нерешительностью мужчин. Вы поступили так, как вам казалось лучше. И вы были правы. Но это не всегда производит желаемый эффект. Какой реакции вы от него ждали?

– Я думала об этом несколько недель. И в результате нарисовала себе идеальную сцену: он прыгает от радости, хватает меня на руки и прижимает к себе – но не слишком сильно, чтобы не навредить малышу, – а потом бежит в цветочную лавку. Там он скупает все красные розы и дарит их мне, потом встает одним коленом на землю и просит меня выйти за него замуж.

– Одно, по крайней мере, вы нарисовали верно: он убежал.

– Не очень-то любезно с вашей стороны смеяться надо мной.

– Манон, я просто хочу показать вам, что даже в худшие моменты жизни все обстоит не так мрачно, как кажется. Вы в добром здравии, ребенок тоже. Жюстен жив-здоров. Все возможно.

Манон опять высморкалась.

– Что же мне теперь делать?

Замок наполнился пронзительным звуком свистка.

– Хорошего понемножку, – прокомментировал свисток Эндрю. – Пойдемте. А я подумаю.

– Наверно, Одиль меня давно ищет. Пообещайте, что ничего ей не скажете.

– Обещаю. Я вот не смею даже вообразить, что она подумает, когда увидит, как мы выходим вдвоем из этой каморки…

19

Блейк и Манье лежали рядышком на полу и, просунув руки под ванну, орудовали слесарными инструментами.

– Держите крепко, месье Блейк, не то сорвет.

– Давайте, затягивайте.

Застав их в таком положении, Одиль остолбенела от неожиданности. Когда нужная деталь была установлена, мужчины вздохнули с облегчением и расслабились. Кухарка, подняв одну бровь, проговорила:

– Сегодня утром вы были с горничной в кладовой, теперь вот валяетесь с управляющим в ванной Мадам…

– А день еще не закончился… – отозвался Эндрю. Манье ухмыльнулся. Одиль явно не нравилось, что тот находится в доме. Блейк с трудом поднялся и объявил:

– Я в подвал, пустить воду. А вы, Манье, смотрите, не течет ли. И не забудьте про раковину. Одиль, если что не так, дайте два коротких свистка. Только не торопитесь, мне нужно время, чтобы одолеть эти чертовы лестницы. Оставляю вас одних.

– Мы постараемся вести себя прилично… – весело сказал Филипп.

Кухарка метнула в него злой взгляд.

Когда Блейк вернулся из подвала, вода текла из крана как ни в чем не бывало. Никаких следов протечки не наблюдалось.

– С вами нам теперь никакая смета Пизони не страшна, – с облегчением сказала Одиль.

Когда они шли через спальню мадам Бовилье, первоначальное впечатление, возникшее у Блейка, подтвердилось: спальня действительно была небольшая. В коридоре он попытался на глаз измерить общую длину спальни и ванной комнаты. Даже при грубой прикидке стена коридора была гораздо длиннее, чем стена спальни и ванной.

Манье, в свою очередь, озирался кругом, словно ребенок, которому позволили посетить запретную зону. Одиль замыкала шествие, не позволяя обоим мешкать.

– Ну, договорились? – обратился Манье к Эндрю. – После обеда приходите ко мне, и я покажу вам парк.

– С удовольствием. А заодно посмотрим, как решить проблему с домофоном. Одиль, вы не хотите к нам присоединиться?

Кухарка, удивившись приглашению, съежилась, точно устрица, политая лимонным соком.

– Спасибо, но мне некогда, – ответила она. – Надо составить список покупок на следующую неделю.

И решительным тоном, обращаясь к Манье, сказала:

– Список будет лежать вместе с вашим сегодняшним ужином. И постарайтесь в этот раз ничего не забыть. У Мадам теперь часто гости.

Манье пошел к себе. Одиль осталась с Блейком и Мефистофелем в буфетной.

– А я разгадал поведение вашего кота, – заявил мажордом.

– Если вы позволите себе хоть малейший намек на то, что с Мефистофелем не все в порядке, я на неделю посажу вас на голодный паек.

– Двадцать два градуса по Цельсию.

– Что-что? У него температура? – озабоченно спросила Одиль.

Но тут же вспылила:

– Вы что, температуру ему мерили? Ненормальный!

– Успокойтесь. Я всего лишь измерил температуру воздуха там, где он сидит. Мефистофель предпочитает ровно двадцать два градуса. Если у вас работает плита, он садится подальше, потому что ему слишком жарко, а если дверь в сад долго остается открытой, он садится поближе к плите, где потеплее.

Одиль была поражена. Теперь она смотрела на своего кота с еще большим восхищением.

– Мефистофель, ты гений!

– А по-моему, он просто клубок шерсти, который очень уважает комфорт!

20

Пройдя вдоль живой изгороди, Манье открыл деревянную калитку и пригласил Блейка в сад. Эндрю сразу почувствовал очарование этого уголка.

– Какое великолепие, – тихо проговорил он.

– Восемьсот кустов роз двадцати двух сортов, и все посадил я сам, и сам за ними ухаживаю. Сейчас уже последние отцветают, но видели бы вы эту картину летом! Идите по дорожкам и вдыхайте аромат. Розы пахнут сильнее, когда светит солнце, но и в такой день, как сегодня, вы получите удовольствие.

Блейк шагал между зеленых кустов, усыпанных цветами. Здесь были розы всевозможных красок и оттенков, от белого до ярко-красного: кремовые, оранжевые, карминовые, алые… Эндрю дышал полной грудью, ловя в потоках воздуха благоухание и следуя за ним, словно открывал новый для себя, прежде неведомый мир. На расстоянии всего нескольких метров существовала совершенно другая реальность. Запахи насмешливыми феями кружились вокруг него, щекотали ноздри, заманивали богатством ощущений. Эндрю закрыл глаза и подумал, что надо обязательно вернуться сюда вместе с Дианой…

– Там, в глубине, я поставил скамейку, – сказал Манье.

Голос управляющего вернул Блейка к действительности.

– Это прекрасно, – задумчиво проговорил Блейк.

– Хорошо, что хоть кто-то это понимает, а то я, знаете, привык и уже ничего не замечаю.

– Разве Мадам сюда не приходит?

– С тех пор, как умер месье Франсуа, нет. Это ведь он попросил меня устроить здесь для нее розарий.

– Вы знали месье Бовилье?

– Так он же меня и нанимал! Интересная история. Как-то прихожу в понедельник на завод – я работал токарем-фрезеровщиком, – и узнаю, что я уволен. Это было лет пятнадцать назад, если не больше. Вот так вот взяли и выгнали, как собаку, и весь наш металлургический цех заодно: дескать, нерентабельный он. Решили перенести производство в Польшу. Я остался ни с чем. Сбережений ноль. Платить за квартиру нечем. В округе никакой работы нет. Катастрофа, да и только. Это был такой удар, что я даже матери ничего не стал говорить, она в то время была еще жива. Мир ее праху. На следующий день, как всегда по вторникам, я сел на велосипед и поехал ее навестить. Качу себе, а тут навстречу здоровенная такая тачка, но не едет, а вихляет – то в одну сторону ее занесет, то в другую. И прямо у меня на глазах как врежется в каштан! Удар был страшный. Грохот дьявольский. Я уж думал, водителю конец. Бросил велосипед и побежал туда. Двигатель уже загорелся. Ветровое стекло разбилось, я заглянул в салон и вижу: водитель шевелит рукой. Ну, вытащил я бедолагу, отволок его подальше, к дереву прислонил. И тут машина

взорвалась. Водителем оказался месье Бовилье, ему за рулем с сердцем стало плохо. Он два месяца пролежал в больнице, а когда вышел, стал меня искать и нашел. Я рассказал ему, что со мной случилось, и он предложил мне работать у него. Могу честно сказать, что следующие несколько лет останутся самыми прекрасными в моей жизни. Я как будто обрел вторую семью. Гуго, их сын, только что закончил учебу и собирался ехать в Южную Африку. Я недолго был с ним знаком, но убедился, что парень он хороший. Мы часто смеялись. Месье и мадам Бовилье прекрасно ладили друг с другом. Я все делал для них. Именно в тот период мы вместе занимались садом. Месье позволил мне подновить домик, в котором я живу до сих пор. Он оплатил все материалы. Он был добрый малый, месье Франсуа. К несчастью, болезнь не делает разницы между добрыми малыми и подлецами. Он рано умер. Подумать только, в то самое утро, когда его в последний раз положили в больницу, мы с ним еще обсуждали ремонт крыльца. Он говорил, какие работы надо будет сделать, а вечером уехал и не вернулся. Тогда мы разговаривали с ним в последний раз – и не подозревали об этом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/zhil-legardine/sovsem-togo-2/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Персонаж американского мультсериала. – Здесь и далее прим. пер.

2

Первая буква фамилии Beauvillier (Бовилье).

3

Здесь: Да чтоб тебя! (англ.)

4

Имеется в виду Трафальгарская битва – морское сражение между британскими и франко-испанскими морскими силами, произошедшее 21 октября 1805 г. у мыса Трафальгар, в котором Наполеон потерпел сокрушительное поражение. Имя Трафальгар во французском языке стало нарицательным, обозначающим катастрофу.