В начале было слово. Авторская методика по обучению речи детей с трудностями развития
Ромена Теодоровна Августова
Современная психология
В книге обобщен многолетний опыт автора по обучению речи детей с различными неврологическими заболеваниями, такими, как синдром Дауна, церебральный паралич, олигофрения, заикание и т. п. Первая ее книга «Говори! Ты это можешь» вышла более десяти лет назад и давно стала библиографической редкостью.
Ромена Теодоровна Августова – педагог от Бога. Любовь к ребенку и искреннее желание раскрыть его таланты – вот основа ее метода. У нее непростые ученики, но это не значит, что родителям так называемых «обычных» детей не стоит заглядывать в эту книгу. Еще как стоит! Главное в авторском методе – творческий подход к каждому маленькому человеку, уважение его личности, индивидуальных особенностей.
Известный врач и психолог Владимир Леви написал о первом издании автора: «Книгу стоит прочесть всем, у кого есть дети, и каждому, кто только еще собирается стать родителем, каждой матери и отцу. Каждому педагогу. Каждому человеку!» Лучше не скажешь!
Ромена Августова
В начале было слово. Авторская методика по обучению речи детей с трудностями развития
На обложке использована фотография Е. В. Бацуновой
© Р. Т. Августова, 2015
© ООО «Издательство «Этерна». 2015
Обращение к родителям
В мае 2002 года в московском издательстве «Олимп» вышла моя книга «Говори! Ты это можешь». Речь в ней шла о детях с синдромом Дауна – тех, которые по разработанной мной методике начали заниматься в возрасте трех – трех с половиной лет. В их лексиконе к этому времени имелось не более трех-четырех слов – что-нибудь вроде «мама», «папа», «дай». Некоторые не говорили вовсе. Детей я не отбирала, никаких тестов не проводила, никого не отсеивала.
Все они научились говорить. Те, кого я учила читать, в пять-шесть лет могли читать, а кое-кто годам к семи еще и вполне прилично писал – разумеется, речь идет о тех ребятах, которые занимались регулярно, без значительных перерывов.
Если ребенок, в трехлетнем возрасте произносивший не более трех слов, в восемь лет в состоянии прочесть, понять и пересказать чеховскую «Каштанку», если к этому возрасту он надиктовал две-три общие тетради своих впечатлений от увиденного в музее или по телевизору, если он бойко сочиняет свои собственные маленькие рассказы, то назвать его необучаемым никак нельзя. Результаты, о которых я говорю, зафиксированы мною в авторском фильме «Я приду к вам», в 2006 году на Всероссийском конкурсе документальных фильмов «Встреча» получившем специальную премию жюри.
Мне очень хотелось проследить за интеллектуальным развитием героев книги «Говори! Ты это можешь». Они начали заниматься у меня в дошкольном возрасте, затем пошли в школу, но, к большому сожалению, большинство из них продолжить занятия не смогло: этому помешала их загруженность в школе, расписание школьных уроков и в особенности транспортные проблемы Москвы. А главное – далеко не каждый ребенок способен совместить школьное обучение с какой-либо еще системой и методикой: в школе ученик должен идти совершенно определенным курсом, никакой разнобой планов, сроков, подходов для многих детей уже немыслим. Разумеется, занятия с детьми старшего возраста – это другой уровень достижений и проблем. Надеюсь, серьезный разговор об этом нам еще предстоит.
Некоторое время тому назад я начала заниматься с малышами полутора лет: они и ходить-то не умели, и на урок их не привели, а принесли. Особый контингент составили дети с другими диагнозами, обусловливающими нарушения в развитии речи. Занятия оказались и возможными, и содержательными, и интересными, и результативными, они позволили сделать ряд полезных наблюдений и подтвердили всем известную истину: начинать обучение нужно как можно раньше.
Занятия по моей методике – это именно обучение речи.
Безусловно, разговор идет не о том, чтобы ребенок с синдромом Дауна заговорил в полтора-два года. Полуторагодовалый ребенок с синдромом Дауна не сможет сознательно повторять за педагогом ни отдельные слоги, ни тем более слова. Однако сориентировать его на систему, по которой он будет заниматься через полтора-два года, вполне возможно уже в этом возрасте. Мои занятия с таким малышом – это прежде всего основательная подготовка к возможно более раннему началу речевого процесса с одновременным приобретением конкретных знаний, последовательным формированием уже на этом – раннем – этапе четких представлений об окружающем.
Главная моя цель – дальнейшая разработка методики в применении к совсем маленьким детям, а также новые наработки в обучении ребят, занятия с которыми проводятся в более позднем возрасте, – наработки, которыми обязательно обогащается методика с приходом каждого нового ученика.
Как среди обычных детей, так и среди детей с синдромом Дауна есть более способные и те, что обучаются медленнее, есть трудолюбивые, есть и ленивые. Однако если умственное отставание ребенка не выходит за пределы, являющиеся нормой для данной патологии, то при соблюдении определенных условий – постоянстве в работе, четкой рациональной системе обучения – таких детей можно научить многому. В процессе занятий у ребенка с синдромом Дауна обнаруживаются восприимчивость, интерес к урокам, прекрасная память, формируется привычка к труду, любознательность, усидчивость, потребность познания, отличающие мыслящее существо.
Мне придется не один раз возвращаться к уже сказанному: во-первых, потому что книгу «Говори! Ты это можешь» читали не все, во-вторых, для лучшего усвоения ее основополагающих моментов.
И для начала мне хотелось бы снова и снова поговорить о родителях и с родителями, поскольку без их активной, разумной, последовательной и постоянной помощи в обучении ребенка с синдромом Дауна невозможен по-настоящему значительный результат, которого все мы так желаем.
Со времени выхода книги «Говори! Ты это можешь» прошло несколько лет. Родители, прочитавшие ее и обратившиеся ко мне, подразделяются на две категории. Одни, приступив к занятиям, просят совета, хотели бы что-то уточнить, лучше понять. Это те, которые горят желанием немедленно и самостоятельно, времени даром не теряя, прийти на помощь своему ребенку, личности творческие, преисполненные энтузиазма. Однако довольно часто звучит обращение другого рода: «С интересом прочитала вашу книгу! Возьмите моего ребенка в свою группу!» Эти родители не пробовали и вряд ли попробуют сделать что-то сами, либо, столкнувшись с трудностями – а это неизбежно, – отступят с первых же шагов.
Книгу надо читать внимательно. То, что изложено в ней в нескольких строках небольшого абзаца, иной раз заключает в себе содержание занятий, проводимых на протяжении нескольких месяцев. Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается. Бегло прочитав такой абзац и не попытавшись по-настоящему в него вникнуть, наскоро совершив две-три попытки усадить ребенка за занятия и наспех попросив его повторить за ней какой-нибудь слог либо слово, нетерпеливая мама звонит мне и сообщает: «Я пробовала делать так, как вы советуете, но что-то ничего не получается». – «А сколько раз вы пробовали?» – «Ну, недели
полторы».
На эту тему существует английский анекдот. Иностранец восхищается красотой и ухоженностью английских газонов. «Как вы этого добиваетесь?» – спрашивает он. «Очень просто, – отвечает англичанин. – Стрижем и поливаем, стрижем и поливаем. И так лет триста подряд».
Точно зная, что иду по правильному, не единожды испробованному мной пути, я «пробую» иной раз отнюдь не несколько дней. Все мы знаем – Великая Китайская стена строилась не месяц и не год. Однако же ее построили.
Есть еще одно, часто встречающееся заявление. «Мы занимаемся, но он меня не слушается». Тут я помочь не берусь: научить ребенка слушаться маму и папу я не могу, тем более на расстоянии.
На вопросы родителей я решила отвечать по Интернету. Однако когда мне принялись их задавать, то в большинстве случаев я убеждалась в том, что по поводу очередного такого вопроса уже достаточно подробно высказалась в своей книге – к чему повторять то же самое? В школе дети занимаются по одним и тем же учебникам – одни учатся вполне успешно, другие – плохо, одни стараются докопаться до сути, другие хорошо если наспех перелистают учебник перед уроком. Одному все понятно, другой ничего не понимает, да и не стремится что-нибудь понять. Вынуждена констатировать: встречаются родители, которые в этом смысле мало отличаются от своих детей. Книгу бегло прочитали, ничего в ней не поняли, обвинили в этом не себя, а автора, на том все и закончилось.
И наконец, наиболее распространенная категория. Это те родители, которым хотелось бы получить точную инструкцию, в которой действия педагога были бы четко пронумерованы, с тем чтобы, не сводя глаз с указателей «направо», «налево», «а теперь прямо», можно было бы повести ребенка по хорошо утрамбованной дороге прогресса, опираясь, как на костыли, на чей-то опыт.
Однако никакая самая разработанная и результативная методика не может дать исчерпывающего ответа на постоянно возникающие все новые и новые вопросы. Методика – не инструкция к электрическому прибору: в методике важна идея, рациональное зерно, основополагающий принцип. Нет и не может быть методик, благодаря которым легко и быстро приходишь к желанному результату. Основные, кардинальные положения методики, которой следуешь, должны выполняться безоговорочно, но к ним следует приложить собственную интуицию, чутье и изобретательность. Каждый новый день и каждый новый ученик ставят перед педагогом очередную проблему, и ее нужно решить способом, о котором, возможно, не сказано ни в одной из ранее прочитанных книг. И если чутье, интуиция, умение, те, которыми обладают пчела или муравей, не даны человеку Господом Богом, они приходят к нему в качестве награды за труд, приобретаются настойчивостью и упорством.
«Но ведь я не специалист» – это заявление пап и мам мне приходилось слышать неоднократно. Окончив музыкально-педагогический институт имени Гнесиных и обучая детей игре на фортепьяно, я мало того что не была специалистом – я вообще, даже смутно, не представляла себе, что такое синдром Дауна, и за всю свою жизнь до этого не встречала людей с этим синдромом. И тем не менее, когда пятилетняя девочка с синдромом Дауна дала мне свою ручку, я поняла, что руку эту я уже не выпущу…
Если бы, начиная свою практику, я стала «подгонять» свои уроки под какую-нибудь из существующих теорий, я неминуемо пошла бы чужим путем, так или иначе внутренне ориентируясь на имеющиеся установки. Ничего хорошего из этого не вышло бы, собственную методику я вряд ли смогла бы создать. А если бы еще и прочитала все то, что пишут иной раз о детях с синдромом Дауна, то, наверное, не приблизилась бы к ним на пушечный выстрел. Но, слава Богу, ничего этого я не знала, а потому смело приступила к делу.
Вникнуть в суть любой теории можно только в том случае, если занимаешься ею на практике. Учиться приходится в первую очередь у самих себя, делая выводы из собственных ошибок и достижений. Любитель-садовод, который из года в год занимается выращиванием цветов у себя на даче, в печатных руководствах по этому делу не особенно нуждается. Он может поделиться с вами множеством полезных наблюдений, которые вычитал вовсе не в книге – собственный опыт обогатил его необходимыми сведениями, нужными знаниями и особым чутьем.
Любое механическое заимствование, безоглядное следование инструкциям уводят с пути собственных творческих открытий. Слепо полагаясь на чей-то авторитет, мы оказываемся в плену у чужого опыта. Плох тот спектакль, в котором певцы не сводят глаз с дирижера. Усвоив опорные, базовые моменты методик, которым доверяешь, надо, тем не менее, чувствовать себя свободным: без этого творчество невозможно.
В своей книге я написала о том, в чем убедилась на собственном опыте, что проверено и испытано мною неоднократно. Прежде всего, дорогие родители, я хотела бы, чтобы моя книга стала побуждением к действию, творчеству, поиску самостоятельного пути. Это не роман, не детектив, который можно просто прочитать и отложить в сторону, с тем чтобы заняться более насущными делами. По ней надо работать, и, работая, вы откроете в себе способности, о которых не подозревали. Своего ребенка вы, родители, знаете лучше кого бы то ни было. И помочь ему должны прежде всего вы сами.
Родители детей с синдромом Дауна или другими особенностями развития – это обычные люди с их достоинствами и недостатками: есть трудолюбивые, есть и ленивые, есть аккуратные и не очень, кто-то приходит на урок минута в минуту, кто-то опаздывает на полчаса. Тем не менее со своими жизненными задачами большинство из них вполне справляется, и до рождения особого ребенка все шло как у всех: жили, работали и, не слишком задумываясь о каких-либо методах и системах, растили детей. Но вот появился новый, очень непростой член семьи, которого воспитывать надо по-особому. Как? Поскольку нам, родителям, это неизвестно, необходимо найти тех, кто в состоянии этим заняться. Отдадим ребенка в специальный детский сад, затем в школу, там его научат читать, писать, справятся с его отнюдь не безупречным поведением и, приблизив насколько возможно к нормальному уровню, осуществят то, чего мы хотели бы больше всего на свете. Они, учителя, этому обучены, пусть они и занимаются.
Но если ребенок привык бездельничать и ничему не научен, если в домашней обстановке он чувствует себя безнаказанным, что бы ни вытворял, все приобретенные им школьные знания никак не смогут повлиять на образ его жизни и уж тем более ничего не смогут коренным образом изменить. Урок даже с наилучшим педагогом, если он ничем не подкреплен, останется всего лишь эпизодом. Один эпизод, как правило, ничего не решает, все дело в системе хорошо скоординированных совместных действий педагогов и родителей. Если эти действия не выработаны, если образование и воспитание ребенка с синдромом Дауна родители целиком перекладывают на плечи учителей либо вообще пускают на самотек, то как детей, так и их родителей ожидает довольно печальное будущее. Тем более что рано или поздно придется остаться с ребенком один на один, безо всяких педагогов, а ведь учить его нужно всю жизнь. Куда бы вы ни пошли с ним, чем бы ни занимались, во всем и всегда будет присутствовать момент обучения. Вся окружающая жизнь для
такого ребенка – одна большая книга. И если эта книга разорвана, если в ней перемешаны или вырваны страницы – что же он сможет из нее извлечь?
Когда мы имеем дело с обычным ребенком, необходимость совместных усилий педагогов и родителей никем не оспаривается. Обычный ребенок способен развиваться самостоятельно, и часто приходится сожалеть скорее о чрезмерности всевозможных педагогических ухищрений со стороны тех, кто имеет отношение к его образованию, чем о недостатке внимания. Помочь такому ребенку справиться с домашним заданием берется иной раз все семейство – от бабушки до тети, хотя чаще всего этого вовсе не требуется, ибо главное, чему мы должны были бы обучить наше чадо, – это как раз самостоятельности. И самый запущенный обычный ребенок, если взяться за него как следует, оказывается в состоянии догнать, а иной раз и перегнать своих сверстников.
Ребенок с синдромом Дауна пропущенного не наверстает. Работа с ним должна вестись основательно, методично, не спеша, никакие авралы здесь невозможны.
Ни один из педагогов не зависит от трудолюбия и добросовестности родителей так, как зависит от этого педагог, обучающий ребенка с патологией. Педагогу нелегко, нелегко вдвойне, поскольку обучать помимо ребенка нужно еще и его родителей – и не только методике.
В каком-то смысле с ребенком проще. Учителю не приходится преодолевать его сомнения, выслушивать разглагольствования по поводу теорий, существующих в мировой практике, обсуждать туманные перспективы, не имеющие отношения к данному моменту. Пусть с трудом, но ребенок идет за вами. Взрослый человек уже так или иначе «подкован» теорией, начитался книг, которые полностью вытеснили из его головы его собственные соображения. Родители пробуют то одно, то другое, им кажется, что ребенок топчется на месте, они впадают в панику от того, что вчера малыш как будто бы сделал шаг вперед, а сегодня отступил на два шага назад. Глаголы в разговоре они употребляют только с отрицательной частицей, фиксируя внимание исключительно на том, что у ребенка не получается: не смотрит в книгу, не выговаривает звуки, не понимает, не думает, не слушает. Родителей чрезвычайно трудно отучить от подобного рода констатаций, ибо крошечных сдвигов, тех, которые обусловят прогресс, послужат ключом к дальнейшему продвижению, они либо не замечают, либо не придают им значения. Хватит ли у родителей терпения, не бросят ли они начатое, разрушив то, что скрупулезно, по мельчайшим частицам, создавал педагог?
Мне не хотелось бы обобщать. Среди родителей, безусловно, есть волевые, целеустремленные, одаренные люди и уж во всяком случае нет тех, которые не желали бы своему ребенку добра и не любили бы его всей душой. Но быть при этом педагогом, разумным воспитателем непросто. Очень и очень непросто.
В большинстве случаев, приступив к делу, родители никак не могут добиться от малыша того, чтобы он послушно выполнял их требования. Мама всегда была только мамой, она кормила малыша, поила, дарила игрушки, читала книжки и при этом не ставила никаких условий. Что делать с малышом, который выражает свой протест криком и слезами либо, наоборот, ко всему безучастен и ни на какие уговоры, просьбы и увещевания не поддается?
В подавляющем большинстве даунята упрямы и активно протестуют, когда нарушаются давно сложившиеся правила игры. Далеко не каждый откроет рот и в соответствии с инструкцией мамы, внезапно ставшей педагогом, примется за отработку первых в своей жизни слов – пусть даже за очень желанный и соблазнительный поощрительный приз. К моменту, когда с ребенком стали заниматься, он уже успел приобрести стойкие привычки, отношения с близкими определенным образом сложились, и он не желает уступать завоеванные позиции.
Когда в семье рождается ребенок-инвалид, родители, движимые вполне естественным чувством огромной любви и жалости, окружают его неустанной заботой. Близким по вполне понятным причинам приходится его кормить, одевать, выполняя все то, чего малыш сделать пока не в состоянии. Но в тепличной атмосфере ребенок очень быстро привыкает к обслуживанию. Мир для него – это со всех сторон тянущиеся руки, сующие в рот ложку с кашей, натягивающие носки, штаны и свитера, застегивающие пуговицы, молнии и крючки на одежде, оберегающие, выполняющие за него все то, что он сначала не может, а потом и не хочет делать сам. Привыкают к этому и сами взрослые. Родителями движет бессознательное желание уберечь, помочь, подхватить, в любую минуту прийти на помощь. Воля ребенка парализована с самого начала, безволие и пассивность становятся нормой его поведения. Инерция таких взаимоотношений сохраняется надолго, гораздо дольше, чем это требуется на самом деле.
Родители заглушают все доводы рассудка, подсказывающего, что жалость должна быть разумной, что нельзя во всем потакать ребенку. И даже в том случае, когда подросший малыш начинает проявлять инициативу, родители очень часто подавляют его желание сделать что-то самостоятельно. Им некогда, в доме полно дел, вечная спешка, бесконечный круг забот. Обучать ребенка нет ни времени, ни терпения.
К делу приступает педагог. И ученик его, этот не умеющий говорить человечек, отнюдь не tabula rasa. В эту табулу уже глубоко впитались определенные привычки, в чем мы имеем возможность убедиться на первых же уроках.
С семилетним Костиком я занимаюсь у него дома. Костик с увлечением перебирает логопедические карточки, рассматривает картинки в книжке. Но вот урок окончен, бабушка наливает нам чай, ставит на стол вазочку с вареньем. С улицы приходит мама Костика, снимает в коридоре сапоги, направляется к нам.
Костик берет со стола чашку с горячим чаем, идет в коридор и выливает чай в мамин сапог. И пока мама с воплями выливает воду из одного сапога, мальчик льет чай в другой сапог – уже из моей чашки. Все это он проделывает не спеша, спокойно, не опасаясь возмездия. И воду льет он в сапоги, а не себе на голову. По части подобного рода выдумок Костик необыкновенно изобретателен.
Попробуйте теперь представить себе последствия такого поступка, если бы подобный фокус проделал шестилетний Костиков брат, поведение которого тоже не является образцом, но который, тем не менее, прекрасно понимает, что подобного безобразия ему не простят.
Костик вечно крутился у плиты, наблюдая за тем, как няня чистит овощи, жарит рыбу, готовит салат, режет хлеб. Его можно было бы обучить накрывать на стол, убирать и мыть за собой посуду. Однако сметливость мальчика постоянно была направлена только на то, чтобы сыграть хорошенькую шуточку с кем-нибудь из домашних: насыпать в чай соль, вылить суп из тарелки на пол… Ничто никем не осуждалось, не преследовалось, не наказывалось. Убирали, подтирали, этим все и ограничивалось.
Как-то раз няня Костика два с половиной часа просидела с ним в подвале, поскольку Костик ни за что не хотел покинуть это мрачное помещение. Однако меня Костик в подвал не приглашает, пробовал, но ничего из этого не вышло, так как я с первого же раза категорически отказалась составить ему компанию, объяснив раз и навсегда, что в подвале мне делать нечего.
Любой ребенок прекрасно чувствует, когда слово «нет» говорится всерьез, а когда можно ныть, хныкать, орать дурным
голосом и топать ногами, чтобы в конце концов добиться своего. Хорошо зная, что мое «нет» непреклонно, Костик в пререкания не вступает: никаких воплей не издает, за руку к погребу не тащит. И совсем другое дело Костиковы родные, у них можно вытребовать все что угодно.
С самого начала и мама, и няня, и бабушка шли у Костика на поводу, в глубине души, возможно, даже не отдавая себе в этом отчета, они считали, что раз ребенок у них не такой, как все, то ничего тут не поделаешь: не может он вести себя нормально. Приходится, конечно, нервничать и раздражаться, ругать – и только. Не виноват он, что таким уродился.
Нам предстоит обучать ребенка речи. Он будет именно учиться говорить, совершая для этого волевые усилия – по многу раз повторять отдельные слоги, объединять их в слова, добиваться четкого произношения отдельных звуков. Все это очень непросто. И если воля ребенка не развита, если к труду и дисциплине он не привык, то как он будет эти усилия совершать? С течением времени Костик, возможно, поутихнет, но заставить его выполнять разумные требования родные все равно будут не в состоянии. Взяв такую власть над своими близкими, Костик вряд ли захочет под их руководством преодолевать какие-либо трудности. Взаимоотношения с родными определенным образом сложились, стереотип поведения полностью сформировался.
Ребенок не должен сидеть в четырех стенах своей квартиры: вам совсем не хочется, чтобы некая невидимая стена отделяла его от окружающих. Он должен выработать навыки общения, научиться подчинять себя определенным правилам, как же иначе?
Продукт семейного воспитания приводят в детский сад – учите! Здесь игрушки общие, нужно делиться, нельзя драться, играй с другими детьми, учись так же, как все дети, рисовать, наклеивать аппликации из цветной бумаги на картон, готовя подарок маме. Утренники, елки, хороводы, не стой в сторонке, все дети танцуют, дай ручку этому малышу, ведь у тебя уже завелись маленькие приятели. В детском саду имеются логопед, музыкальный руководитель. Все это очень хорошо. Если особый ребенок не будет чересчур агрессивен и усвоит некий кодекс поведения, ребята примут его в свою среду, а хорошие умные воспитатели помогут ему адаптироваться. А если нет?
Интеграция, интеграция, интеграция… Последнее время мы все чаще и чаще слышим это слово. Отдадим ребенка с синдромом Дауна в малышовую группу детского сада, желательно его поступление в нормальную школу, короче говоря, речь идет том, что в нормальной среде он займет свое законное место. И детский сад – это только начало. Впереди долгие годы неустанного труда, ведь отстоять свое право на место в социуме человек с синдромом Дауна сможет только в том случае, если это право он завоюет. И ему, и его родным – к сожалению, к большому сожалению – приходится всю жизнь за это право бороться.
Время упускать нельзя. Пока ребенок маленький, все как будто бы не так страшно. Маленький ребенок всегда пользуется симпатией и расположением окружающих, ребенку все прощается. Мы любим его таким, какой он есть. Ну, не говорит. Ну, плохо себя ведет. Но он такой симпатичный, забавный, он все равно самый дорогой и самый лучший. Даст Бог, выправится.
Но вот он уже подросток, вот вполне взрослый человек. Скрывать его недостатки становится все труднее. То, чего он не умеет, не знает, не понимает, становится все более очевидным. Поступки вашего сына или дочери все чаще вызывают не только недоумение, но и осуждение посторонних людей – в лучшем случае снисходительную жалость. Будущее, о котором вы старались не думать, утешая себя всевозможными иллюзиями, стало настоящим. Все, чего вы в свое время не сделали, жестоко мстит за себя.
Далеко не все родители способны мужественно пережить шок от рождения ребенка с патологией. Тревога за будущее малыша омрачает все житейские радости. Очень многие специалисты подливают масло в огонь, и чего только не приходится иной раз выслушивать даже от друзей и родственников. Так что же делать?
Прежде всего, взяться за самих себя. Разве может неорганизованный, неуверенный в себе, сомневающийся человек добиваться от ребенка неукоснительного выполнения своих требований, доводить дело до конца? Разве сможет вечно раздраженная мать терпеливо объяснить непонятное? Как можно требовать от ребенка аккуратности, если неаккуратны вы сами?
«Вы не представляете, что у нас творится дома! Содом и гоморра!» – заявляет мне мать шестилетнего мальчика. Мальчик сидит на диване в разных носках – один носок красный, другой зеленый, – легко себе представить, в какой спешке его одевали. На урок они явились с сорокаминутным опозданием, книжки, которые я им дала на дом, не взяли, рабочую тетрадь забыли, и я записываю очередное задание на листочках, которые, конечно, тут же будут потеряны. Между тем ребенок в семье один, и ребенок этот очень хочет учиться.
На каждом шагу мы внушаем ребенку, что взрослые всегда и все делают так, как надо. И поэтому их слово – закон, и сами они – образец для подражания. Но ребенок не слепой. Он видит, что мы, взрослые, отнюдь не всегда ведем себя образцово, – и вера в правильность того, что мы ему говорим, подорвана так же, как непререкаемость нашего авторитета.
Природа вложила в нас разные задатки, создала непохожими друг на друга. Меланхолик не станет холериком, как бы ни старался. Не требуйте от себя невозможного и все-таки попытайтесь стать немного другими, приобрести необходимые качества, ибо ваши обстоятельства требуют от вас целеустремленности, трудолюбия, огромного терпения, постоянства в осуществлении своей цели.
Безусловно, упрекать родителей в недостаточной любви к своему малышу не приходится. Все помыслы, все усилия семьи направлены на то, чтобы обеспечить ребенку-инвалиду нормальное существование на белом свете. Научить говорить, научить читать, научить думать, преодолеть врожденный дефект – на это надеются, этого страстно желают. Как в любой другой семье, каждый занят своим делом: отец работает, добывая средства к существованию, бабушка обед готовит, дед с внуком гуляет. На мать возложена ответственная задача ездить с малышом на занятия и между стиркой, уборкой и хождением в магазин выкраивать свободные полчаса, чтобы сесть с ним за стол и выполнить домашнее задание. Но ведь задача заключается не в том, чтобы, отгородившись от всего на свете, ребенок выводил свои первые буквы или решал арифметические задачи. Мы учим его ориентироваться в окружающем мире – самом обычном, для всех, кроме него, доступном. И если и папа, и бабушка, и дедушка будут в курсе того, чем занимается ребенок на уроке, то на ходу, не отрываясь от дел, они помогут ему – каждый по-своему. Дедушка, гуляя с внуком по лесу, не только не пройдет мимо муравейника, но специально отыщет его, чтобы показать ребенку. Он обратит его внимание на стук дятла, вдвоем они постараются разглядеть в ветвях эту пеструю трудолюбивую птичку. На уроке как раз шла речь о муравьях и дятлах – санитарах леса, только птицы в доме учительницы не летают и муравьи не ползают, там их можно разве что на картинке увидеть. Такой аспект работы доступен каждому из тех, кто ходит с ребенком на прогулку в парк, летом живет с ним на даче и т. д.
От родителей, приехавших на консультацию,
часто приходится слышать: «У вас тут и музеи, и галереи, а что мы можем показать ребенку в провинции, где-нибудь в небольшом городишке, а то и в селе?» Очень многое. Поблизости от вас природа, а это источник неисчерпаемый. Я помню, как мой двенадцатилетний племянник поздно вечером стал лихорадочно собираться к своему приятелю: «Они купили цыплят для дачи, завтра они их увезут, а я никогда цыпляток не видел». У вас и куры, и цыплятки, и огороды, луну можно ребенку показать, звезды – в городе их не увидишь.
В лесу можно не просто погулять, походить по бревну, покачаться на какой-нибудь ветке, побегать по травке. Можно понаблюдать за птичками, постоять у муравейника, поискать дупла, в которые прячутся белки, набрать шишек и желудей. На даче ребенку можно поручить ухаживать за цветами, кормить домашних животных. Любовь к природе может стать прибежищем и местом приложения творческих сил для любого человека – для ребенка с синдромом Дауна в том числе.
Маленьких детей я учу не только любви – еще и уважению к природе. Учу осторожно обходить воробьев и голубей, клюющих зерно на дороге, хоть и понятно всем, что обижаться на бесцеремонное обращение им несвойственно. Лично я никогда не сгоню кота с дивана, я вежливо перенесу его на другое место, я не могу грубо прогнать собаку, которая прицепилась ко мне и уже минут двадцать бежит рядом – мне перед ней неудобно. Маленьким детям свойственно любить животных: вот малыш порывается погладить незнакомого кота, вот сидит на дороге и составляет две половинки червя – авось половинки срастутся и снова будет нормальный здоровый червь… Куда все девается?
В небольшом прибалтийском городке верующие отмечали церковный праздник. Церковь стояла на высоком холме. Взрослые заполнили храм, а ребятишки резвились, бегая вверх и вниз по горке. Два мальчика лет восьми собирали грибы, я им помогала. К нам присоединился еще один мальчик с дедушкой, они последовали нашему примеру. Сбор каждого «гриболова» был невелик: по одной-две сыроежки, кому-то попался масленок, мне шампиньон. «Я часто сюда хожу собирать грибы, – сказал один из мальчиков. – Моя бабушка берет сковородку и жарит их или варит суп: у нас есть такая кастрюлечка игрушечная. И потом мы едим». В это время подъехала машина, из нее выглянула молодая дама. Мальчик с дедушкой направились к автомобилю. «А это что за дрянь?» – строго спросила дама. «Это я собрал грибы, их можно варить», – ответил мальчик. «Выброси сейчас же! Тащишь в машину всякий мусор!»
О каком «уважении к природе» можно говорить, если мы не уважаем интересы собственного ребенка? Стараемся ли мы вникнуть в хрупкий, очень тонкий мир его желаний и представлений? Не с нашей ли помощью все разрушается? Отстранили раз, оттолкнули еще раз, затем недоумеваем и возмущаемся, когда, став подростком, ребенок начинает изо всех сил упрямо и, с нашей точки зрения, неразумно и необоснованно защищать свой мир от вторжения, предпочитая пребывать в нем в гордом одиночестве.
Ребенок с синдромом Дауна особенно нуждается в участии, а вернее сказать – в соучастии, в сотворчестве, тесном контакте со всеми без исключения окружающими его людьми. «Я с вами не пойду гулять, вы скучно ходите», – заявляет пятилетний Ваня родителям. Родители работают, и все, что связано с образованием Вани, поручено бабушке и дедушке. Бабушка и дедушка очень настойчивые, трудолюбивые и надежные люди, им вполне можно доверять. И бабушка, и дедушка, и папа, и мама, и тетя – это хорошая, крепкая семья, где Ваню все любят. Он не сирота. Он всегда опрятен, хорошо одет, редко болеет. Ваня никогда не пропускал занятий, несмотря на то что ездил очень издалека. Все как будто шло хорошо и более того – прекрасно. Ваня очень рано научился читать, еще в дошкольном возрасте увлеченно смотрел по телевидению образовательные передачи, совсем маленький диктовал дедушке свои впечатления об этих передачах: общих тетрадей с записями за несколько лет накопилось немало. Я была очень довольна и Ваней, и тем, как занимались с ним бабушка и дедушка. У каждого человека должна быть сфера интересов – любимые книги, любимые телепередачи, много чего. В течение долгого времени кропотливо, скрупулезно, настойчиво мы с дедушкой и бабушкой Вани создавали эту самую «сферу интересов».
Для чего все это было? Когда Ване исполнилось пятнадцать лет, он переехал к родителям, и как только это произошло, Ваня перестал ездить на уроки. Кончился просмотр передач, прекратились записи в общих тетрадях. За все эти годы ни папа, ни мама ни разу ни на одном уроке не побывали, ни разу не позвонили, ни о чем не спросили.
Но ведь жить в дальнейшем Ване придется с родителями, и к нему – способному, развитому, трудолюбивому – им нужно будет искать свой особый ключ, знать, как с ним – не с ребенком, а взрослым человеком – быть дальше, как не дать ему остановиться в развитии. Пути к этому должны быть проложены многолетней, каждодневной личной практикой, очень тесным, разумным, целенаправленным взаимодействием родителей и с ним самим, и с теми, кто взял на себя основной труд по его воспитанию и обучению.
Если вся семья будет знать, что это за игра в «последнее слово» или в «расскажи все, что знаешь», то дорога в парикмахерскую или магазин ни папе, ни маме, ни ребенку не покажется скучной. Сведения, которые ребенок почерпнул на уроке из книжек, можно дополнить живыми впечатлениями, сделать это на ходу, но при этом – целенаправленно. Конечно, окружающие сообщают ребенку все новую и новую информацию о том, что он видит вокруг, но – вразнобой, информация эта разрозненна, отрывочна, ни с чем не связана. И совсем другое дело, если мы, педагоги и родители, сообща выстраиваем некую общую, цельную, совокупную картину, все элементы которой сопряжены друг с другом.
Чем подкрепляется то, что имеет непосредственное отношение к изучаемому предмету? Кругозор ребенка надо расширять, это всем известно. Ребенок растет, зоопарк он, конечно, посетил, цирк и кукольный театр тоже. А Исторический музей, Бородинскую панораму, Оружейную палату? Ему уже девять лет, он живет в Москве, но его ни разу не водили на Красную площадь. «Мы как-то пошли, но ему это было неинтересно…» Возможно. Если он не подготовлен, то да, неинтересно. А если подготовлен?
Мне не один раз приходилось наблюдать за тем, как ребенок с синдромом Дауна, его мама и папа проводят время где-нибудь в парке. Всякий раз картина одна и та же: ребенку купили мороженое, он прокатился на пони, с пони пересел на качели, затем на карусели – это все. Вокруг растут деревья, летают птицы, трава зеленеет. Где здесь береза, а где дуб? Как ты это узнал? Вот сосна, а вот елка – какая между ними разница? Из земли торчат вывороченные корни – что такое корни, для чего они нужны растению? Сорвал цветок – тоже корешки в земле остались. Что теперь будет с цветком? Нельзя изучать жизнь природы исключительно по карточкам и картинкам в книжке. Обычному ребенку мы постоянно что-то объясняем – на ходу, невзначай, не слишком углубляясь в суть предмета, и ему этого достаточно. Ребенку с синдромом Дауна такие пояснения тем более необходимы. Его нужно учить наблюдательности, интересу к окружающим его явлениям.
Безусловно, не следует превращать прогулку в какой-то
нудный урок, в «обязаловку», бесконечно что-то изучая – дома, в школе, в лесу, на море. Не злоупотребляйте этим, но и не упускайте подходящего случая уточнить и расширить уже имеющиеся представления. И конечно, ребенок должен быть подготовлен к подобного рода беседам, ибо с бухты-барахты мы ничего не должны делать – ни с маленьким ребенком, ни с ребенком постарше.
Мы уже читали «Снежную королеву», там речь шла о кривом зеркале. Оно разбилось, и осколок попал в глаз мальчику. На улице курортного городка в день моего отъезда выставили три больших кривых зеркала. Пусть ребенок, мой ученик с синдромом Дауна, с кем-нибудь из родных сходит на соседнюю улицу и собственными глазами увидит, что это за зеркала: сделать это сама я уже не успеваю. Думаете, сходили? Нет.
Не сходили в Москве и в зоологический музей, где широко представлены всевозможные мамонты и динозавры. Поражаясь гигантскому размеру, мы рассматривали их на карточках, смотрели мультфильм «Ледниковый период» – разве этого достаточно? Все вместе – дети, я и родители – съездили в Третьяковскую галерею, провели там три часа, много чего посмотрели. Прошло пять лет, «подвиг» этот никто не повторил.
Недавно я смотрела по телевидению очень интересные передачи: «Остров пингвинов», «Зимнее чудо Страны восходящего солнца», любимый Ванин сериал «Обезьяны-воришки» и еще более любимый «Подводная одиссея команды Кусто». Интересно, как там Ваня? Жаль, что нельзя обсудить с ним увиденное. И очень жаль, что я не научила его покупать и просматривать телепрограмму, самостоятельно отбирая то, что ему хотелось бы посмотреть.
Дети с синдромом Дауна, да и другими синдромами, эмоциональны, артистичны, у них очень хороший музыкальный слух. Они неравнодушны к красоте, восприимчивы к каким-то особым, тонким вибрациям мира, чутко улавливают настроения окружающих их людей. Как в любом ребенке, в них нужно поддерживать все то, что делает душу душой, – пусть они слушают музыку, изучают живопись, общаются с природой. Усилия педагогов, родителей, воспитателей по их развитию должны быть совместными. И мне еще и еще раз хочется напомнить, что, когда речь идет об обучении и воспитании ребенка с проблемами развития, триада «родители, ученик и учитель» должна быть неразрывной. Только в этом случае возможен надежный, прочный успех.
Трудные дети
Я назвала эту главу «Трудные дети», хотя легких детей среди нашего с вами контингента не бывает. И наиболее трудную категорию среди детей с синдромом Дауна составляют дети, у которых синдрому Дауна сопутствует аутизм. Если обычный дауненок так или иначе, в большей или меньшей степени, способен к саморазвитию, то аутичный ребенок без активнейшего нашего вмешательства не обойдется.
Есть еще категория трудных детей, никаких не аутистов, напротив – абсолютно расторможенных, не знающих никакого удержу. Внимание их перескакивает с предмета на предмет, они что-то хватают, тут же бросают, в книге лихорадочно взад-вперед переворачивают страницы. Их невозможно привлечь ни картинкой, ни рассказом, карточки они сметают со стола. Рядом с таким малышом тут же, на коврике может находиться очень спокойный, послушный, вполне заинтересованный в занятиях ребенок, у которого недостаток один, но зато очень существенный: ему уже давным-давно пора заговорить, но он не произносит даже слово «мама».
С них, с этих ребят, с их приобщения к занятиям я и хочу начать изложение своей системы.
«В шесть лет мой сын, мальчик с синдромом Дауна, не произносил ни единого слова, речи не понимал совсем. Поведение было неадекватным. Что вещи имеют названия, не понимал. Показать, где мама, где сестра, где братья, не мог», – свидетельствует мать Саркиса А. Заметим, кстати, что Саркис был так называемым мозаиком.[1 - Мозаик – организм, имеющий в клетках разные наборы хромосом, например половина клеток имеет 46, а половина 47 хромосом. Мозаики составляют около 2 % среди людей с синдромом Дауна. – Прим. ред.]
У Ани тоже синдром Дауна, ей почти 4 года. Она ползает по дивану, одну за другой сбрасывает на пол диванные подушки, затем встает, пытаясь сорвать со стены градусник и фотографию в рамке. Ее внимание привлекают часы, шнурок от настольной лампы. Громкими криками Аня выражает свое неудовольствие, когда ее пытаются усадить на место и отнимают трубку телефона, которую Аня успела схватить, несмотря на наш с мамой бдительный контроль.
Шестилетний Ростислав вообще ни на что внимания не обращает, лежит, держа в руках деревянный брусок, который непрестанно крутит, поворачивая то так, то эдак. С небольшими вариациями он выводит одну и ту же тягучую мелодию, на лице его блуждает неопределенная улыбка.
А вот на урок пришел пятилетний Боря. Послушно лезет на диван, усаживается на нем, в руках у него игрушечная машинка, которую он вверх колесами кладет на стол. Я машину переворачиваю, но оказывается, делать этого не следует: машина должна лежать именно вверх колесами и никак иначе.
Боря очень красивый мальчик, личико у него прелестное. Это не просто ребенок, ежедневно радующий нас вполне предсказуемыми достижениями: вот встал на ножки, вот пошел, вот сказал свое первое слово. Он – особенный, его всему надо учить. Как учить, как добиться взаимодействия с ним? На карточки он не смотрит, в книжку не глядит, взор его погружен в себя, он полностью отстранен от происходящего вокруг. Как всякий ребенок, удовлетворяя свою потребность в движении и ощущениях, он стремится чем-то активно манипулировать, что-то бросать, двигать, тащить, растягивать. Он бесконечно что-то крутит, вертит, чем-то стучит, часами рвет на мелкие кусочки газету, кружится и кружится на одном месте.
Из множества окружающих его предметов выбрав один-единственный, освоив с этим предметом какое-либо действие, аутичный ребенок целиком на нем сосредоточивается: Юра целый день ходит, прижимая к груди игрушечный рояль, назойливо названивающий одну и ту же набившую оскомину надоедливую мелодию, Артем не выпускает из рук длинную ложку, которой мама мешает варенье, Даня [не путать с Даниэлем! – Р. А.] непрерывно листает толстый журнал – дойдет до конца и начинает сначала. Расширить сферу своих действий они не стремятся, чувствуют себя вполне комфортно и хотят только одного – чтобы им не мешали.
Как будут развиваться эти дети? Иной раз трудно определить перспективу даже в том случае, когда малыш достаточно сообразителен, листает книжки, любит свои игрушки. Заговорить-то он заговорит, но когда? Будет ли говорить чисто или нам предстоит долгая и изнурительная работа по исправлению дефектов его произношения? Ведь даже живой, любознательный, инициативный ребенок иной раз начинает говорить значительно позже, чем его куда менее бойкий сверстник, и, возможно, нам долго придется биться с каждой его согласной, с каждым новым слогом. Такое тоже бывает. Что же в таком случае можно сказать о перспективах ребенка, который не понимает наших слов, не может выполнить ни единой, самой элементарной, просьбы и абсолютно безучастен к чему бы то ни было?
Никаких готовых рецептов в данном случае существовать не может. Ибо методика обучения, какой бы прекрасной она ни была, – это не сеть, которую можно набросить на любого малыша, с тем чтобы он
неукоснительно следовал по предначертанному нами пути. Что из уже имеющихся наработок окажется все-таки приемлемым, а что придется заново изобретать?
Ребенок не может справиться с тем, что вы ему предлагаете? Ну, так и не предлагайте привычный шаблон – это не для него. Педагог объявляет ребенка ни к чему не годным? Но ведь и сам педагог иной раз беспомощен, не в состоянии выйти за раз и навсегда усвоенные, привычные пределы и использует то, что давным-давно за него придумали другие. То, что эти другие придумали, может быть, прекрасно, но не для данного случая.
Безусловно, решение сложных задач требует от педагога очень больших усилий. И, к большой нашей печали, есть дети, патология которых несовместима не только с каким бы то ни было обучением, но иной раз даже и с жизнью. Однако гораздо чаще нам приходится иметь дело с очень как будто бы трудными детьми, которые учиться, тем не менее, могут и вообще могут многое, и это многое, вся их дальнейшая биография зависит от нас с вами, его родителей и педагогов.
Если речь идет об обычном ребенке с синдромом Дауна, чей диагноз не слишком отягощен дополнительно, то здесь все обстоит гораздо проще: даже полуторагодовалых малышей удается без особого принуждения вовлечь в процесс обучения. Они и книжки любят, и слова запоминают (только что сказать их пока не могут), и картинки с удовольствием рассматривают. Но что нам делать с детьми вроде Ани, Юры, Ростислава и Бориса? Покупаем развивающие игры, схемы, таблицы, всевозможные подборки, пробуем то одно, то другое, обучаем ребенка манипулировать кружочками, колечками, кубиками, продевать в дырки шнурки, удочкой с магнитом вылавливать рыбок и т. д. Через некоторое время все это богатство оседает на полках либо валяется где попало: то здесь, то там находим фишки, буквы, цифры, выметаем из-под диванов фломастеры, разрозненные детали мозаик и пазлов.
Мы не отступаем: вновь и вновь сооружаем из кубиков нехитрые постройки, нанизываем на палочку колечки, играем с мячом и машинкой. И безусловно, проделывая все это вместе с нами, ребенок что-то осваивает и чему-то учится. Однако подлинным взаимодействием такое наше соучастие в игре назвать нельзя. Действия должны быть именно взаимными: я дам тебе машинку, а ты дай мне мячик, ты дашь мне коробочку со спичками, а я зажгу тебе свечку, и т. д. Когда речь идет о нормальном ребенке, такое взаимодействие кажется нам естественным, само собой разумеющимся: он и спички даст, и за свечками сходит, и воду самостоятельно нальет в игрушечную ванночку. Но представьте себе мальчика, способного часами включать и выключать электрический свет, неустанно нажимая на выключатель либо требуя этого от вас. Больше всего на свете он любит всякого рода огоньки, как зачарованный смотрит на тлеющие в камине угли, и вам приходится без конца чиркать спичкой, зажигая и затем задувая свечи. Мальчик не терпит в этом ни малейшего промедления и яростно сопротивляется попыткам переключить его внимание на что-либо другое. Такой ребенок будет бушевать, сметая игрушки и книжки, которые вы разложили на столе в надежде заинтересовать его чем-то помимо огоньков.
Где та невидимая ниточка, за которую нужно ухватиться, чтобы размотать весь клубок? Как найти подход к ребенку, чье развитие существенно отстает от развития его сверстников-даунят? Только ребенок, только он сам может подсказать нам, с чего начать, как действовать. Наблюдение над ним приобретает особое значение, ибо самые, казалось бы, незначительные жест, взгляд, предпочтение какой-либо игрушки могут оказаться тем ключом, при помощи которого со скрипом и скрежетом ларчик начнет открываться.
Замечательному музыканту, выдающемуся педагогу, скрипачу Столярскому достаточно было посидеть на лавочке возле детской песочницы, чтобы, наблюдая за детьми, не проверяя ни слуха, ни ритма, ни музыкальной памяти, ни чего бы то ни было еще, по каким-то признакам, которые он и сам, вероятно, не смог бы назвать, безошибочно определить, кому из детей следовало бы учиться в музыкальной школе, да не в обычной, а специальной – в школе для особо одаренных детей.
Конечно, речь в данном случае идет не о детях с синдромом Дауна, и, конечно, не каждый из нас Столярский: далеко не всем даны прирожденное чутье, сверхтонкая интуиция и вообще то, что называется «божьим даром». Но ведь многому можно научиться. Дорогие родители, учитесь ли вы наблюдать, анализировать, делать выводы? Педагогом за один день не станешь, однако ваш малыш постоянно перед вами, ни обучающий его педагог, ни врач не имеют такой возможности наблюдать за его поведением, за реакцией на окружающее, какой располагаете вы. Пользуетесь ли вы своим преимуществом?
Что явится лучом, внезапно прорезающим тьму? Что он все-таки любит? Какими предметами предпочитает манипулировать? Может быть, любит музыку? Книга лежит перед ним вверх ногами, однако мультики он смотрит, хоть и по-своему: ему нравятся мелькающие, быстро сменяющие друг друга кадры, а иной раз его совершенно завораживает неторопливо падающий на экране снег. И мы всегда знаем, какой эпизод он выделяет и готов смотреть множество раз.
На что ребенок реагирует? Какое событие возбудило его интерес и запечатлелось в памяти? Кому как не родителям это должно быть известно лучше всего?
Войдя в комнату, аутичный мальчик Петя застывает у стены, пристально вглядываясь в висящую на гвоздике игрушку: это звенящие металлические трубочки, между которыми подвешен на ниточке крохотный дельфин. Оказывается, не так давно мальчика водили в дельфинарий – и вот пожалуйста, заметил и распознал. Честно говоря, сама я все это время принимала дельфина за самолетик: принесли откуда-то, вглядываться не стала, повесила на стенку – и все.
Любимой и, собственно говоря, единственной книжкой аутичного мальчика Юры А.,[2 - Юры у меня два: один Юра А., другой Юра Щ., два Коли и два Вани – Ваня-рыжик, младший, и Ваня А., старший, тот, о котором я писала в книге «Говори! Ты это можешь».] которую он вообще признавал, была та, где иллюстрациями к незамысловатому, в две-три строчки, тексту служили большие, цветные, во всю страницу, фотографии.
Одна из иллюстраций пользовалась исключительным Юриным вниманием. Книгу он постоянно открывал на одном и том же месте. Приглядевшись к фотографии, мы с Юриной мамой поняли, в чем причина такого интереса. На ней был изображен коридор, в точности такой же, как в Юриной квартире, – та же планировка, точно такая же мебель, точно так же расставленные вешалка, шкаф, небольшой комод. Даже предметы, стоящие на комоде, соответствовали тем, что находились на комоде в коридоре у Юры.
Крупно выведя печатными буквами слова «мама», «бабушка», «Ромена», «читать», «гулять», «песенки петь» на больших листах бумаги, мы с Юриной мамой развесили эти плакаты по всей квартире. Я не учила Юру читать (подобную систему я вообще никогда не использую), но, как оказалось, в данном случае попала в точку. Мы приучали Юру, «отвечая» на вопрос, показывать пальцем на соответствующее слово.
Кто будет петь Юре песенку? – Мама. Кто будет Юру кормить? – Бабушка. Кто будет Юре книжки читать? – Ромена. Дело шло ни шатко ни валко, мы водили Юриным пальцем по строчкам, совсем не уверенные в том, что он понимает, чего
от него хотят.
Как-то раз к Юриным родителям пришли друзья. К их посещению Юра остался равнодушен, но когда гости собрались уходить, мальчик тоже стал рваться на улицу. Капризничал, кричал, но было уже поздно, и родители на Юрины капризы не поддавались. В отчаянии Юра рванулся к висевшему в коридоре плакату и энергично, уверенно, безо всякой подсказки ткнул пальцем в слово «гулять».
Борис тащит родителей к качелям во дворе, Глеб обожает гимнастические упражнения, прыгает на батуте, висит вниз головой в руках у папы, Юра прикипел душой к одной и той же страничке в книге. Бывают еще любители одной и той же рекламы, кое-кто выхватывает один-единственный эпизод из мультфильма, оставаясь глухо-равнодушным ко всему прочему. Попробуем заинтересовать ребенка картинкой, на которой изображено то, что по каким-то никому не ведомым причинам он выделил и предпочитает. Это должны быть не просто хорошо знакомые ситуации. Ребенок тысячу раз видел, как бабушка варит суп, мама закладывает в стиральную машину белье, папа предается своему любимому занятию – разбирает рыболовные снасти, однако никакой радости узнавания, глядя на картинки с подобным сюжетом, он не испытывает. Здесь важно попасть в точку.
Задача эта непростая хотя бы потому, что для того, чтобы найти подходящую картинку, нужно иметь очень большой запас карточек. А кроме того, педагог должен иметь представление о том, что окружает ребенка в быту, что происходит в его жизни.
Я знаю, что в доме у Андрея живет большой зеленый попугай, что в его комнате недавно соорудили шведскую стенку, что во дворе у Костика затеяли строительство, Петя побывал в дельфинарии, а Юра с мамой провели лето на берегу моря.
Соответственно каждому конкретному случаю я подбираю подходящие сюжеты. Вот попугаи на ветках и в клетках, вот дети плещутся в море, вот качели, песочница, дельфины прыгают через обруч, мальчик кубики расшвырял.
Как бы ни были хороши тщательно подобранные, красочные, разноцветные, разнообразные карточки, это отнюдь не означает, что ребенок тут же заинтересуется ими. Он может какое-то время полностью их игнорировать, смотреть и не видеть того, что, с вашей точки зрения, должно его непременно привлечь. Ребенок бросает на карточки беглый, мгновенно ускользающий взгляд – и это все. Бывает и хуже: он может активно, чтобы не сказать – яростно, протестовать против всяких попыток заинтересовать его: отворачивается, сметает карточки со стола и т. д. Он не видит того, что на них нарисовано, точно так же, как, просидев три часа в гостях, мы не можем вспомнить, какие занавески висели в комнате на окнах у наших знакомых, а уж об обоях на стенах и говорить нечего. Ибо увидеть означает вглядеться и осознать.
Категорически не признавал поначалу карточек Юра Щ., вовсе не аутист, напротив – активный, любознательный, наблюдательный и сообразительный ребенок. Он расшвыривал их во все стороны, а если забывал это делать, то, спохватившись, вызывающе глядя на меня, размахивался с особым шиком, от плеча – и карточки, точно птицы, разлетались по всей комнате.
Чей характер окажется сильнее? Мой. И я не отступаю; картинки как бы ненароком то и дело возникают перед моим учеником на обеденном столе, над кроватью, в ящике с игрушками, я в беспорядке разбрасываю их на ковре, ребенок их разгребает, перекладывает, освобождая место для других игрушек, и т. д.
Перебрав множество вариантов, приучая ребенка к тому, что карточки постоянно оказываются в поле его зрения, в конце концов добиваюсь желанного результата – ребенок все чаще, все дольше и все осмысленнее останавливает на них свой взор.
Буйство Юры Щ. продолжалось до тех пор, пока на глаза ему не попалась карточка, на которой были изображены синие в клеточку чайники и две чашки – всем хорошо известные изделия Санкт-Петербургского фарфорового завода. Как оказалось, точно такие же чашки стояли в серванте у Юры дома. Вот тут Юра понял, что на карточках, помимо знакомых чашек, можно обнаружить еще кое-что, и стал к ним приглядываться. Мама часто водила двухлетнего Юру в церковь, и я подложила к карточкам маленький календарик с изображением иконы Божьей Матери. С календариком в руках Юра сначала застыл, затем стал креститься по какой-то одному ему понятной схеме и кланялся, кланялся, кланялся…
Побывав с мамой в Иордании, Юра узнал на карточке водопад, закрыл уши, зашипел, изображая шум воды, и сделал испуганное лицо – показал, как он испугался этого самого водопада, когда впервые увидел его.
Дети мало того что привыкают к показам и рассказам по карточкам – без карточек не обходится ни одно занятие: по собственной инициативе дети с них начинают и ими же заканчивают урок, в особенности тогда, когда сами начинают говорить. В каких еще случаях я использую карточки, какими они должны быть, сколько их потребуется (немерено!), как их изготавливать – разговор об этом нам еще предстоит.
Манипуляции с карточками становятся для ребенка постоянным занятием, к которому он привык и без которого уже не обходится. У меня не было ни одного ученика, которого я не смогла бы вывести на эту первую ступень своей методики, не заинтересовала бы тем, что изображено на предлагаемых ему картинках, количество которых постепенно увеличивается. Теперь ребенок готов подолгу рассматривать карточки, любимые выискивает: не успеешь оглянуться, как он уже вытащил и вытряхнул коробку или папки с моей коллекцией, так как подглядел, где они находятся.
Карточки шестилетнего Андрея домашние держали на шкафу и доставали оттуда только тогда, когда приступали к занятиям. Когда мы начали заниматься, ребенок был глух и нем, ни к чему интереса не проявлял, зато умел с необычайной быстротой и ловкостью, стоило только на секунду отвернуться, залезть под стол и втиснуться там в узкую щель между тремя ящиками с книгами и игрушками. После чего, словно какой-нибудь Гудини, из этой щели выскальзывал.
Как-то вечером Андрей сел на диван, долго смотрел на находящийся вне пределов досягаемости пакет с карточками и наконец отчетливо, ни к кому конкретно не обращаясь, сказал: «Дай!» Затем мы услышали от него непонятное слово «аш», которое Андрей повторял, глядя на игральную карту. Означало это «Саша»: так зовут его старшего брата, большого любителя игры в преферанс.
А когда няня положила на тарелку Андрея блин, Андрей потребовал добавку: «Бим!» Все это может показаться незначительным только тому, кто не знает, что такое работа с такими детьми, как Андрей.
Придя на урок и первым делом вытряхнув на диван карточки, Андрей принимается их сортировать, и я легко могу определить, по какому признаку он это делает. Его действия совсем не похожи на бесконечное верчение перед глазами какой-нибудь палочки, ложечки, веревочки, на те механические манипуляции, которым он целыми часами предавался раньше.
Андрей большой любитель экзотических животных. Львы оказываются у него в одной кучке, тигры в другой, слоны в третьей. Он безошибочно относит к львам львицу с детенышами, несмотря на существенную разницу в их облике. Леопардов Андрей не признает, пытается засунуть их куда-нибудь подальше. Мы с ним уже учимся произносить отдельные слоги. И если раньше поощрительными призами служили маленькие сухарики, то
теперь за каждый сказанный слог Андрей получает карточку. Всякий раз он бросает на картинку острый внимательный взгляд – определяет, стоит ли стараться, и если карточка не в его вкусе, никаких слогов вы от него не добьетесь.
Ребенок разбирает картинки, по-своему их сортирует, не нуждаясь, однако, в том, чтобы разделить с вами это удовольствие. Он по-прежнему независим и самодостаточен – отнюдь не в лучшем смысле этого слова. И хотя на пути прогресса сделан очень важный шаг, это совсем не означает, что, перейдя некий рубеж, он начнет с легкостью осваивать все то, чему вы хотите его обучить.
Я раскладываю на столе все, чем мы собираемся заниматься: свечи, спички, две-три игрушки, кусочек мыла, парочку ложек и деревянный брусок с высверленными в нем кружочками – это наш подсвечник. Детям очень нравится пламя свечей, которые я шумно задуваю, но прежде, чем я зажгу, а затем задую свечку, ребенок должен дать мне совершенно определенный предмет – ложечку, машинку, кусочек мыла и т. д.
Рассчитывать на то, что малыш незамедлительно выполнит просьбу, поначалу не приходится. Во-первых, он может просто не понимать, чего от него хотят, либо понимает, но полностью игнорирует. Во-вторых, он не научился еще сосредоточивать внимание и, совершая осознанное волевое усилие, притормаживать непосредственный импульс: малышу желательно, чтобы поскорее зажглась свеча, при чем здесь кусочек мыла, коробочка спичек, ложка, которые перед ним разложили? Коробок со спичками еще туда-сюда, он уже приметил, что без спичек свечка не зажжется, но все остальное? Досадная помеха, не более того. Ребенок упрямится, хнычет, хватает и дает что попало. Выбрать всего из двух игрушек нужную – задача для него непростая. Мы помогаем ему сделать это, направляя его руку (через некоторое время руку отпускаем). Сначала мы прощаем ему ошибки, добиваясь хотя бы выполнения команды «дай». Дай что угодно, только дай! Начать он может и с одного предмета, но затем будем настаивать на том, чтобы он именно выбрал из двух предметов тот, который у него просят.
Количество предметов постепенно (очень постепенно) увеличивается, и как только ребенок начинает путаться, немедленно убираем лишнее. А еще через некоторое время мы просим его дать нам не просто машинку, а «красную машинку», «красный шарик», «красную рыбку», из двух ложек выбрать большую либо маленькую и т. д. Спешить здесь тоже не следует.
Главное на начальном этапе – приучить ребенка выполнять, условно говоря, «команду». Слово это может показаться не совсем подходящим и, более того неприятным, как неприятен всякий диктат. Но будем помнить, что мы имеем дело с аутичным малышом, который зачастую действует как некий одушевленный механизм. Круг осмысленных представлений у него крайне узок, ему легче воспринять краткий приказ, а не распространенную просьбу. Поэтому – не будьте многословны.
Ребенок не сразу подчиняется установленному вами порядку, четкая система взаимных действий не скоро становится само собой разумеющейся. Первое, что он должен усвоить, – это то, что он не один, вас двое и существуете вы не только для того, чтобы его обслуживать, незамедлительно выполняя его желания. Вы должны убедить малыша в том, что вам не жаль для него никаких усилий, что и фонарик, и свечку вы согласны зажигать, гасить и снова зажигать тысячу раз – но только в том случае, если и он сделает что-то по вашему требованию. Все должно быть по справедливости: партнерство – равноценным, уступки – взаимными. Игрушку ребенок берет, а не просто хватает, и не потому, что она ему понравилась, а потому, что одно без другого не существует: он дает мне то, что я у него прошу, и тогда я зажигаю свечу. Последовательность эта обязательна, совершенно определенна.
Направляя Анину ручку и приговаривая: «Сюда, сюда вставляем свечку, вот так», я приучаю Аню самостоятельно вставлять свечу в отверстие брусочка. Свечек у нас столько же, сколько отверстий, – четыре, три желтые, одна зеленая. Желтые свечки всегда занимали три первые дырочки, зеленая оказывалась в четвертой. Через несколько занятий Аня уверенно берет зеленую свечку, переворачивает ее так, чтобы фитилек оказался сверху, зажигает о соседнюю – так же, как это делаю я, когда не нахожу спичек, – и ставит на нужное место. Ребенок, который два месяца только и делал, что плясал по дивану, кричал и разбрасывал игрушки, оказался очень наблюдательным.
Мы с Аниной мамой усложняем задачу: запасаемся новыми, разноцветными свечками, в определенном порядке вставляем их в подсвечник – красная, белая, желтая, зеленая. Через два-три урока Аня начинает самостоятельно расставлять их точно так же. Свечки мы считаем: «раз, два, три, четыре». И довольно скоро и Аня, и другие малыши начинают показывать вразбивку, где у нас «свечка два», «свечка раз» (вторая и первая по счету) и т. д.[3 - У вас обязательно должен быть ассистент, причем бдительный. Мама, бабушка либо няня должны придерживать руки ребенка, следить, чтобы он не придвигался к столу слишком близко. Стоит вам зазеваться, и ребенок может протянуть руку к горящей свече. И если даже огонек погас, то воск все равно горячий, не говоря уже о том, что, подглядев, как это делается, он научится зажигать спички и устроит пожар в доме. Позанимались какое-то время – и пусть об этом упражнении навеки забудет.]
Запись на диске. Дефектолог обучает ребенка с синдромом Дауна вкладывать в соответствующие пазы кружок, звездочку, треугольник, находя эти пазы в деревянном брусочке. Преисполненная самых лучших намерений и стремления помочь своему младшему братишке, рядом с педагогом суетится девочка постарше. Обе наседают на малыша, а тот буквально втискивается спиной в стену, желая оказаться как можно дальше и от брусочков, и от своих учителей.
Цель, которую ставит перед собой дефектолог, понятна: она хочет научить ребенка определять формы различных предметов, ибо, как ей кажется, только сопоставляя их, ребенок сможет выполнить поставленную перед ним задачу. Сделать это он, однако, не в состоянии, и, обманывая самого себя, выдавая желаемое за действительное, дефектолог водит рукой ребенка, направляет ее и получает нужный результат: все до единой фигурки оказываются в своих гнездах.
В действительности же, если бы ребенок вложил в нужный паз хотя бы один предмет – но самостоятельно! но уверенно! без чьей-либо помощи! – это было бы подлинным, а не придуманным успехом. Для этого нужно было бы сначала научить его манипулировать только каким-либо одним предметом, ну допустим, правильно вставить только кружок, прибавляя все остальное по мере усвоения предыдущего задания. А самое главное: научившись вкладывать кружочки, треугольники, звездочки и квадраты в соответствующие выемки, справится ли ребенок, если ему дать брусочек, в который потребуется вложить уже не геометрические фигуры, а, скажем, различные по форме фрукты – яблоко, грушу, банан? Просто? Не для всех. Вполне возможно, что задачу с геометрическими фигурами он решил методом подражания, опираясь исключительно на зрительное восприятие наших собственных действий.
Обучение трудных детей не должно сводиться к простому механическому подражанию. Осознание и осмысление – вот к чему оно должно сводиться. На основе
приобретенного опыта сможет ли ребенок решить новую, чуть более сложную задачу? Чему служит каждое из достижений, для чего они? Какой будет следующая ступень? Что является почвой, а что ростком, который на этой почве вырастет? Нельзя работать по принципу «пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что». Ни одна из наработок сама по себе не существует, все они должны служить лишь звеном одной общей цепи. Каждый предыдущий этап работы должен обусловливать последующий, каждый ее элемент – четко вписываться в систему. Всякий раз мы должны помнить, что привычные приемы, вполне результативные в работе с обычными детьми, темп занятий, их объем и содержание в данном случае часто оказываются совсем не подходящими. И для решения самой простой задачи приходится искать особые, всякий раз новые способы, находить выход из все новых и новых затруднительных положений, делая эту задачу понятной и выполнимой.
«Ну-ка покажи, где у нас лампочка? Ну, покажи, покажи – где лампочка? Где у нас свет горит? – спрашивает бабушка годовалого внука. – А часики где? Где они тикают? Во-о-он они, часики».
Мы говорим: «Дай мне ложечку», «Дай мячик», «Покажи, где лампочка», и нормальный ребенок, которому нет еще и года, после двух-трех попыток успешно справится с задачей. Не то у нашего с вами ученика. Самое, казалось бы, простое действие, которое ему надлежит выполнить, складывается из множества составляющих. Во-первых, что значит – лампочка? Именно лампочку нужно выбрать из окружающих предметов. Где она: справа? слева? сзади? сверху? снизу? Отыскивая глазами требуемый предмет, нужно перевести взор, привести в движение тело, поменяв его положение в пространстве: повернуться в нужную сторону, оглянуться, запрокинуть или опустить голову. Следует команда руке: руку надо вытянуть в нужном направлении, вытянуть также и палец.
Синтез всех составляющих у обычного ребенка осуществляется мгновенно, все команды мозга разными частями тела выполняются практически одновременно, его мозг, его «компьютер», моментально выдает решение. Наш с вами ученик сразу справиться со всем комплексом задач не в состоянии.
Если обычный ребенок крутится и вертится во все стороны, куда-то тянется, что-то достает, затем с места на место перекладывает, наклоняется, поднимая то, что уронил, оборачивается, чтобы проследить за проезжающей машиной либо реагируя на оклик, то он знает, чего он хочет, и совершает свои действия осмысленно и целенаправленно. Аутичный ребенок мало того что плохо соображает, еще и не натренирован двигаться. Он может подолгу оцепенело сидеть на одном и том же месте, до бесконечности производя одно и то же однообразное движение. И если мы просим его что-то дать, взять, отнести, переставить, то следует учитывать, что, во-первых, он должен осознать, что именно он должен сделать по нашей просьбе, во-вторых, это действие совершить, и то, и другое для него одинаково непросто. Именно поэтому каждое отдельное движение нужно тренировать. «Где тут кот, а где собачка? Ну, давай, давай, быстренько соображай!» Быстренько не получается. Вы еще долго будете держать его руку и направлять ее в нужную сторону – и это несмотря на то, что он уже давно знает, где на картинке собака, а где кот. Палец в нужное изображение он уткнет сам, а вот разрабатывать точное движение всей руки в сторону, вверх, вниз и т. д., указывая на далеко отстоящий предмет, он будет с нашей помощью: аутичный ребенок производит это движение вяло, неуверенно, нерешительно, слишком медленно. Помогать ему приходится долго. Мы просим его показать, где мама, где бабушка, а где он сам, и сразу это не получается. Сначала пусть учится показывать, где мама, затем – отдельно – себя, затем объединяем обе задачи в одну – и все это опять-таки с нашей помощью. Нескоро наступит момент, когда он сможет справиться с этим самостоятельно, но отступать не следует.
Я наблюдала за тем, как ребенка с тяжелыми последствиями перенесенного менингита обучали определять разницу между командами «возьми» и «дай». Эта разница представлялась педагогу, маме и бабушке настолько очевидной, что казалось абсолютно непонятным, почему ребенок ее не улавливает. Теряя терпение, они бились над заданием – ничего не выходило.
Главная ошибка и дефектолога, и родных заключалась в том, что и «взять», и «давать» они учили ребенка на одном и том же уроке, одновременно. Мама держала мяч в руках, и для того, чтобы мяч дать, сначала нужно было взять его из рук мамы, а затем его маме вернуть. «Ну возьми, возьми мячик! А теперь дай! Дай мячик маме!» Какое действие обозначает каждое из этих слов? Что значит «взять» и что значит «дать»? Взять – это захват предмета и движение руки к себе, дать – захват предмета и движение от себя. Ребенок сбит с толку, он не может определить направление каждого последующего движения – к себе? к маме? Мяч переходит из рук в руки, туда-сюда, туда-сюда, и где тут «взять» и где тут «дать» – непонятно.
Куда разумнее было бы разделить два этих действия, начав с глагола «дай»: это и проще, и естественнее. Мяч не должен находиться в руках у мамы: пусть он лежит отдельно, на полу либо на столе. Слово «возьми» мы вообще не должны пока употреблять. Сначала «дай», затем «покажи», затем «скажи» – вот самые первые просьбы, с которыми мы подступили бы к годовалому брату либо сестренке нашего малыша с синдромом Дауна. Такова была бы их последовательность, не правда ли? Брать дети учатся без наших просьб, возьмут то, что нравится, так что оглянуться не успеешь!
Ни команд, ни просьб, ни требований что-то нам принести, подать, убрать ребенок не выполняет. Причину этого окружающие объясняют тем, что он упрям, ленив, непонятлив, просьб наших вообще не слышит и т. п. На самом же деле он этому не обучен, и его надо тренировать.
Вот мы учим ребенка поднимать специально брошенный нами кубик: одной рукой помогаем ему нагнуться, другой держим его руку, направляем ее к кубику, с нашей помощью он захватывает кубик, и мы поднимаем его с пола. Ну и кто этого не знает? Все знают. Делать все это пробовали, ну и что? Вообще нагнуться может, а нагнуться, чтобы по нашей просьбе что-то поднять, – нет. Когда мы играем с ним в мяч, за мячиком бегает, приносит его, поднимает с пола. А нас он не слушается, потому что не понимает смысл слова «подними».
И вот вопрос – сколько? Сколько раз пробовали? И как? Делать это нужно спокойно, мягко, терпеливо: вы ребенка не наказываете, не требуете: «А ну-ка подними то, что бросил!», вы его просто учите тому, чего он не умеет. Учите осваивать различные движения и, выбирая их направление, менять положение тела. Обратите внимание, как много действий вы совершаете вместо ребенка, действий самых простых, естественных, элементарных, тех, которые, как нам кажется, он вполне мог бы совершать сам. «Ни дверь сам не откроет, ни мыла с умывальника не возьмет, ничего не делает», – жалуется бабушка.
Вы думаете, он не наблюдательный? Наблюдательный, уверяю вас! Еще и какой наблюдательный! В книге «Говори! Ты это можешь» я писала о двух аутичных мальчиках Васе и Саркисе. О Саркисе его мама как-то с горечью сказала: «Что вот этот шкаф, что мой сын…» Вася был ничуть не лучше. Что обнаружилось позднее? Много удивительных качеств. Если вы подойдете к делу разумно,
то и есть ребенок сам научится, и одеваться, и мыться, и игрушки складывать.
Когда Глеб приходит на занятие, сопровождающие его мама либо бабушка спешат выдвинуть из-под стола стул, на котором Глеб сидит во время урока. Стул я немедленно задвигаю обратно: «Возьми стул с одной стороны, теперь с другой стороны. Двумя руками возьми». Сначала я Глебу помогала, мы выдвигали стул в четыре руки, теперь Глеб это делает самостоятельно с каждым разом все лучше и лучше. Мыло не берет? Всякий раз протягивайте его руку за мылом, пока он не возьмет его сам. Не спешите приходить на помощь немедленно. Ребенок сначала должен подумать, осмыслить то, что вы ему сказали. Может быть, он справится сам? Сначала мы его руку держим и направляем, потом достаточно только коснуться ее: касание будет напоминанием, сигналом «пуск», а потом уже и этого не понадобится.
Если вы ребенка кормите, потому что «сам не ест», то кормить будете вечно. Научите сначала просто взять ложку, потом научите держать ее, не выпуская из рук. Главная трудность – суп зачерпнуть и донести до рта: над этим движением придется поработать основательно. Ребенку надо ощутить, что ваши движения совместны, что не только вы орудуете ложкой, но и он тоже, он должен почувствовать это физически. Напоминаю: речь в данном случае идет об очень трудных детях. В основном это аутисты. Такие ученики у меня были и есть. Успех здесь в очень высокой степени зависит от настойчивости родных. Родные должны очень хорошо представлять себе, что одевать, кормить, убирать за ребенком, всячески его обхаживать не составляет особого труда, когда он маленький, и совсем другое дело – делать это, когда он вырастет. И потому постарайтесь не упустить время.
Аутичный ребенок сидит, словно каменное изваяние, далеко не всегда. Ему многое может нравиться: он и к окну вас тащит за занавеской прятаться, и в каравай с удовольствием играет, и книжки слушает, и картинки вместе с вами рассматривает – правда если нужно что-то показать в книжке, то он пользуется как указкой вашим пальцем. Степень отстраненности ребенка от окружающих может быть разной. Если, играя, аутичный дауненок подает вам мяч, колечко, кубик, машинку по вашей просьбе – это уже диалог, он уже не сам по себе, вас – двое, и вы в контакте.
«А теперь дай мячик бабушке!» – говорите вы. К игре присоединилась бабушка, и задача усложнилась: ребенок должен дать мячик определенному лицу, и выбрать это лицо даже из небольшого количества участников игры оказывается для него делом непростым. Чтобы он не слишком путался, сидеть вам следует на одних и тех же местах, игрушка пусть будет все время одна и та же, хорошо знакомая. И только тогда, когда ребенок хорошенько освоится, вы будете меняться местами и увеличите количество участников и количество игрушек.
Точно таким же образом мы начинаем приучать ребенка выполнять определенные действия за обедом, на прогулке и т. п.
Детям очень нравится плескаться в воде. Поставьте на табурет маленький тазик с теплой водой, положите рядом два куска мыла, сухую тряпку, небольшое полотенце, две какие-нибудь плавающие игрушки. Перед тем как ребенок опустит руки в воду, попросите его дать вам мыло, какую-нибудь из игрушек: плескаться в воде вы будете вместе. Пусть учится самостоятельно вытирать лужицу на табуретке, выливать воду из мисочки и затем ставить эту мисочку на место. «Дай мне ложку (вилку, кусочек хлеба), – говорите вы за обедом. – Дай большую ложку, дай маленькую». Мы постепенно вводим ребенка в круг самых обычных домашних дел, помогаем обживать окружающую его среду.
В комнате у Юры А. рядом со столом всегда стояла большая корзина с фруктами, и, проходя мимо нее вместе с мальчиком, я всякий раз останавливалась и просила его дать мне то лимон, то яблоко, то грушу, то банан. Казалось бы – что особенного? Но когда мы имеем дело с отрешенным от мира аутичным ребенком, добиться этого – большое достижение. Добились. Однако стоило выложить фрукты из корзины на стол, и мальчик начинал ошибаться: ему приходилось осваивать нечто новое, его сбивало с толку отсутствие корзины.
Приходя к Юре на урок, я приучала его подавать мне вешалку, чтобы я могла повесить свое пальто. Шкаф был заранее открыт, мама подводила к нему Юру, с ее помощью он снимал деревянные плечики и тут же выпускал их из рук – вешалка со стуком падала на пол. Я стояла, держа пальто в руках, но Юра, забыв о моем присутствии, поворачивался спиной и брел куда глаза глядят.
Наступил день, когда, завидя меня, с другого конца довольно длинного коридора Юра направился к шкафу, подошел к нему, вытащил вешалку, протянул ее мне. Это был абсолютно самостоятельный поступок.
Точно так же я приучала Юру брать у меня сумку и относить ее в комнату, а в комнате вместе с мамой придвигать к дивану маленький стол, вытаскивать из комода скатерть, накрывать ею стол и затем раскладывать на столе тетрадки и книжки. И точно так же, как вешалку, на полпути он выпускал сумку из рук, скатерть клал комком, а до книжек и тетрадок дело вообще не доходило. Однако я не отступала.
Такого рода обучение должно быть обязательным, систематическим – только в таком случае вы добьетесь желаемого результата. Все, чему мы обучаем ребенка с серьезными отклонениями от нормы, требует от нас неиссякаемого терпения и неукоснительного постоянства. Могу сказать, что никто из Юрочкиных домашних моему примеру не следовал: забывали либо не успевали, хотя остановиться у корзины с фруктами на одну-две минуты было не так уж сложно. Вешалку он подавал только мне, окружающие не утруждали Юру этой заботой.
Папа семилетнего Костика – того самого, что выливал горячий чай в мамины сапоги, – был страшно удивлен и очень обрадован, когда Костик вызвался донести до дому вытащенный из машины багаж. До этого, придя на урок, я постоянно вручала Костику свои сумки, он относил их в комнату, самостоятельно ставил на стол железный поднос, на поднос – подсвечник, приносил свечки, вытаскивал из сумки игрушки, карточки, фонарик. Костик прекрасно знал, где что лежит, великолепно обращался со всякого рода включателями и выключателями, запирал и отпирал любую дверь. Но когда Костик собирался на прогулку, штаны, рубашку, свитер ему надевала няня, и физически вполне крепкий, достаточно сообразительный мальчик по-барски разваливался в кресле, чтобы ему натянули носки.
Нашу домашнюю работу не переделать: готовим обеды, завтраки, ужины, моем, убираем. Подражая нам, нормальный ребенок берется за веник, вырезает кружочки из теста, во все стороны разбрызгивает воду – «стирает». Он повсюду лезет, во все суется, вызывая наш веселый смех, а то и досаду своими настойчивыми попытками «помочь».
Ребенок с патологией иной раз вообще не замечает наших трудов, живет как на другой планете. Нам и в голову не приходит, что он мог бы принять участие в этих трудах. Куда проще сделать все самому, не отвлекаться, не раздваиваться, обучая его, – ведь это дополнительное напряжение и дополнительная нагрузка на нашу нервную систему. Однако чем больше пусть поначалу ритуальных действий научится совершать аутичный ребенок, чем больше приобретет полезных привычек, тем лучше будет осваивать, осмысливать и обживать окружающую среду.
Ребенок уже не
возражает против нашего присутствия, он заинтересован в нашем участии, и мы очень мило проводим время, сидя на ковре и занимаясь нашими игрушками. Используем все, что может привлечь внимание. Это может быть панель, на которой размещен разнообразный набор того, что свистит, гудит, крутится, издает всевозможные звуки: то волк завывает, то утка крякает, то раздается пение, то веселый смех, то петушок поет, то курочка кудахчет. Развиваем неловкие пальчики, совсем непросто орудовать ими – за штырек ухватиться, один палец в дырочку просунуть, чтобы крутить им телефонный диск, и т. д.
Кое-чему наш малыш уже научился. У него появились свои предпочтения, любимые предметы: ложки, колотушки, барабанчик, книжки, которые он выбирает из общей кучи и подолгу самостоятельно листает. Все, что он умеет, он все-таки проделывает отнюдь не по нашей просьбе, но исключительно по собственному желанию. И уж если он научился из двух-трех игрушек выбрать ту, которую мы у него попросили, то это очень большое достижение.
Игрушек у ребенка много, однако, играя с ними, он должен учиться не просто манипулировать предметом, все эти игры не более чем приправа к основному блюду: до тех пор пока с каждым из окружающих его предметов, в частности с игрушкой, он не соотнесет конкретное название, в отношении обучения речи мы не продвинемся ни на шаг.
Мы определяем словом и сам предмет, и действие, которое производит с ним ребенок. Эти слова накапливаются всякий раз с появлением новой игрушки. Они должны быть точными, четкими, очень конкретными. Не будьте многословны: излишняя информация отвлекает внимание ребенка, утомляет его и мешает ему выделить главное.
Направляем луч фонарика то в потолок, то в угол, в зеркало, на люстру, на мамин портрет и т. д. Следя за движением луча, ребенок водит глазами и попутно запоминает названия предметов, которые всегда находились на одном и том же месте, но на которые он никогда раньше не обращал внимания. Самостоятельно размахивая фонариком, малыш делает уморительно смешные движения – «быстро-быстро» либо «медленно-медленно». Игра с фонариком, помимо прочего, приучает его смотреть вдаль и менять направление взгляда.
Свечки, фонарики, игрушки, карточки… О карточках забывать не будем ни в коем случае. На то, чтобы ребенок приучился играть со своими карточками, раскладывать их, по-своему сортировать, не расшвыривал бы их во все стороны, ушло немало времени. Теперь он знает, что это не просто бумажки, пригляделся к ним и полюбил их. Мы берем две картинки с изображением хорошо знакомых предметов и показываем их ему: во-первых, он должен на карточки посмотреть, во-вторых, показать то, что у него просят, в-третьих, назвать то, что на картинке изображено. Смотреть смотрит, но не показывает и уж тем более ничего не называет. «Возьмем ложечку, молоко нальем в чашку, вымоем руки мылом, где наши варежки, куда они запропастились?» – ребенок неоднократно слышал все это. И хотя варежки Глеб самостоятельно не надевает, есть сам еще не научился и руки ему моет мама, что такое варежки, ложка и мыло, представление как будто бы должен иметь?
На столе перед Борей две карточки – на одной машина, на другой очки. Предметы эти он видел в своей жизни тысячу раз: вся Борина семья носит очки, а на машине Боря постоянно ездит с родителями. Видеть видел, ездить ездил, но что машина это машина, а очки это очки, ему невдомек.
И Глеб, и Боря – мальчики, что называется, не от мира сего. С изображением известных им предметов они не увязывают их названий, хотя должны были слышать их множество раз, – так, как будто звучащий вокруг них мир это хаос, смешение разнородных шумов, которые они не способны дифференцировать.
Самое поразительное – не понимать того, что каждый предмет имеет свое название, может иной раз абсолютно контактный, эмоциональный, подвижный ребенок без каких-либо признаков аутизма.
Сереже, приехавшему из Екатеринбурга, было 9 лет, и он не говорил. Сначала Сережа научился повторять за мной слова по слогам, потом стал произносить их целиком. Таких слов набралось достаточно много, говорил он их чисто, но показать на картинке, где дом, собака, кошка, машина, не мог. И если Саркис, Вася, Андрей пребывали в оцепенении, то этот мальчик был очень живым. Подражая тому, что видел по телевизору, он показывал дома театрализованные представления, устраивал на столе сражения игрушечных солдат, в идеальном порядке выстраивал полки пехотинцев, кавалерию, отряды пограничников – а сам не мог показать, где у него ухо, а где глаз. Сережа был активным, сообразительным, коммуникабельным ребенком. Для меня явилось полной неожиданностью то, что в свои 9 лет он не был этому обучен. Мне казалось, что в мире не существует родителей, которым не приходило бы в голову начать с того, с чего обычно начинают, а именно: учат ребенка показывать, где у него нос, где глазки, где на картинке кот, а где собачка, где домик, где машинка. Сережа этого не знал.
Ко мне обращается мать семилетнего ребенка: «Научите моего сына говорить». Мало того что у мальчика синдром Дауна – он еще слепой, у него случаются припадки эпилепсии. С таким «букетом» его никуда не берут, сидит дома.
Я задаю матери ряд обычных вопросов: понимает ли ребенок обращенную к нему речь, в состоянии ли он выполнить какую-то элементарную просьбу, определит ли за обедом, где у него тарелка, а где ложка, отличит ли на ощупь игрушечного мишку от зайчика? Нет, ничего этого он не знает и не умеет.
Но ведь прежде чем определить предмет словами, тот, у кого есть зрение, определяет его глазами, тот, кто не видит, – при помощи осязания. Этому учат, существуют специальные методики. «Он у нас раньше показывал, где у него носик, где уши, где глазки, но дальше мы не учили, не знали, как учить».
Как же так? Почему родители ограничились «ушками» и «глазками»? Наши слова – это изреченные мысли. Какие могут быть мысли у ребенка, который не получает информации об окружающем мире?
Становится понятным, что первое, чего следует добиться от ребенка, – это осознание смыслового значения слова. Добиваться этого мы будем при помощи предметных логопедических карточек.
Логопедические карточки существуют давным-давно. Что нового в том, что ребенок учится узнавать по карточкам названия всевозможных предметов? Все это так, и тем не менее хотела бы я на вас посмотреть, когда вы подступаете с ними к аутичному ребенку.
И Глеб, и Андрей, и Боря давно преодолели свое негативное отношение к карточкам. Но одно дело – перебирать те, что нравятся, и совсем другое – при помощи указательного пальца отвечать на вопросы педагога: запоминать, показывать, отличать одно от другого.
Аутичному мальчику Пете я из урока в урок показываю одни и те же две карточки: на одной из них машинка, на другой кошка. «Это машина. Это кошка. Покажи, где машина, а где кошка», – говорю я и прижимаю Петин палец к соответствующей картинке.
Петя в состоянии абсолютно безотчетно, словно эхо, повторить за мной услышанное слово (что он и делает всякий раз, глядя на картинку), но отличить машинку от кошки пока не может, палец свой прижимает наобум. Кстати – если ребенок, подражая вам, начнет просто указывать на какую попало карточку, не огорчайтесь. Наоборот – радуйтесь! Одну вашу просьбу
он уже выполнил, слово «покажи» связывается у него с конкретным действием. Иной раз ребенок не в состоянии показать на картинке нужный предмет, потому что не понимает, что значит слово «покажи».
Слова, обозначающие действия, ребенок с тяжелой патологией запоминает гораздо хуже, чем слова, обозначающие предметы: запоминание названия предмета связано у него с конкретным зрительным представлением. И если определить и запомнить, глядя на неподвижную картинку, что действующее лицо на ней подметает, что-то бросает, вертит, ребенку все-таки помогает понять предмет, которым это лицо орудует, то определить, что такое смотрит, а тем более думает, объяснить ему бывает очень трудно. Более подробный разговор об этом нам с вами еще предстоит.
Для того чтобы ребенок понял смысл поначалу самых простых глаголов, сопровождая его действия соответствующими словами, мы помогаем ему взять, дать, наклониться, через что-то переступить, помахать рукой – все это самые обычные движения тела. Ребенку бывает достаточно с нашей помощью проделать их несколько раз, и он улавливает смысл нашей команды. Но не всегда. Есть дети, которых нужно тренировать очень долго, прежде чем они поймут, что от них требуется. Великолепным образом Женя запоминает – при этом чисто произносит – названия отдельных предметов, изображенных на карточке, точно так же, как замечательно быстро учится читать, но самая простая сюжетная карточка вызывает у него затруднение. Сколько мы ни бились, самостоятельно определить, что девочка на картинке «сидит на стуле», а мальчик «держит палку», он очень долго не мог. Выполнить команду «дай» и «покажи» Глеб был не в состоянии даже через два с половиной года занятий, хотя к этому времени уже прекрасно изображал, как лиса с котом дерутся из-за денег, как они вниз головой повесили Буратино, как гоняются друг за другом две собаки, как крепко держится мальчик за шею гуся, – все это он показывал по собственной инициативе, а не по моему требованию. Глеб – это мальчик «три в одном»: синдром Дауна, аутизм и стойкий негативизм образуют у него очень сложный комплекс. Три года назад комплекс этот исчерпывающе определялся четырьмя словами – «полное отсутствие всякого присутствия», чего сейчас сказать уже никак нельзя. Шаг за шагом Глеб осваивает все новые территории, и это, как говорится, «уже совсем другая история», заслуживающая отдельного разговора.
Терпение и труд все перетрут. Через два с половиной месяца (!) неустанных трудов шестилетний Петя в состоянии показать, где машинка, где кошка, и правильно их назвать: он узнает эти предметы даже на рисунках своей сестры Кати, а Катя отнюдь не выдающийся художник. Примерно столько же времени понадобилось семилетнему Саркису для того, чтобы разобраться, где у него мама, а где он сам. Прибавляем к машинке и кошке лягушку, затем домик и т. д., заучивая все новые и новые названия предметов. Делать это надо очень постепенно, и если ребенок начинает путаться, новую карточку немедленно убираем. От ребенка, не умеющего говорить, ни в коем случае не следует добиваться того, чтобы он учился показывать и одновременно называть предмет, изображенный на картинке. Речью займемся позднее. Пете с его эхолалией некоторым образом повезло: синдрома Дауна у него не было, говорил он хоть и невпопад, но чисто.
Еще через некоторое время в наших занятиях с Петей наступает новый, очень существенный прорыв. Я молча показываю очередную карточку – и, внимательно в нее вглядевшись, Петя тихо, но уверенно произносит: «Ботинка». Точно так же через некоторое время мальчик узнал и назвал качели, затем собаку, и мы приступили к карточкам, на которых дети ели, спали, гуляли и т. д. «Пить, спит, едем, гулять», – объявлял Петя, как попало употребляя глаголы, но в данном случае такого рода ошибки значения не имели.
Это было огромным, очень важным достижением. Петя понял, что каждый предмет, все то, что его окружает, имеет собственное название и что от него требуется это название определить, при этом – вслух. На вопрос «Как тебя зовут?» мальчик стал уверенно отвечать: «Петя».
Удивительно, как проявляется иной раз в ребенке радость узнавания смыслового значения слова. О Васе Андрееве, мальчике с церебральным параличом, я уже писала. Все то время, что Вася с тусклым взором, никогда не улыбаясь, сидел за столом, передвигая игрушки, либо рвал на клочки газеты, бабушка и прабабушка читали ему книжки. Никакой реакции на прочитанное Вася не обнаруживал. Когда мальчик заговорил, выяснилось, что все книжки он запомнил наизусть. Как-то я принесла ему свою сказку про маленького ослика и прочитала: «Ослик подошел к речке, посмотрел на свое отражение и первый раз в жизни увидел, какие большие у него уши». Внезапно Вася залился смехом, он хохотал без остановки, и мы с бабушкой никак не могли понять, в чем дело. Наконец из груды книг, лежащих на столе, Вася вытащил одну книжку, открыл ее на нужной странице и ткнул пальцем в текст, в котором присутствовало слово «отражение». Я поняла причину Васиного восторга: он радовался тому, что неожиданно для самого себя понял, что это слово значит.
В автобиографическом рассказе «У истоков дней» И. Бунин пишет: «Мои [ребенка трех лет. – Р. А.] восприятия вдруг озарились первым ярким проблеском сознания, когда я разделился на воспринимающего и сознающего. И все окружающее меня внезапно изменилось, ожило, приобрело свой собственный лик… Я принял этот день за начало своего бытия».
Мир озарился светом – в переносном, разумеется, смысле – и для слепоглухонемой семилетней американской девочки Елены Келлер, когда учительница, подведя ее к крану с водой и подставив ладонь Елены под струю, написала на этой ладони слово «вода». С этого момента, с осознания смысла написанного на руке слова, начался для ребенка, ослепшего и оглохшего в полтора года и с тех пор пребывавшего во мраке, новый период – период феноменальных успехов в обучении. В четырнадцать лет, по-прежнему слепая и глухая, она начала учиться говорить на иностранных языках. И свободно говорила затем на немецком и французском, читала по-латыни и по-гречески, обнаружила большие математические способности и великолепный писательский дар, окончила Кембриджский университет и в нем же преподавала. Оказывается, бывает и такое. «В мире было два великих человека – Наполеон и Елена Келлер», – так отозвался об этом феноменальном явлении американский писатель Марк Твен.
С Петей мы продолжали двигаться дальше – до тех пор, пока в дело не вмешались Петины родные: им захотелось ускорить темп нашего продвижения. Вопросы посыпались на Петю градом: «Как зовут папу? А маму? А сестричку? Маму Ира зовут, Ира, понял? А сестричку Катя. Скажи: Ка-тя». Как-то раз на уроке я задала привычный вопрос: «Как тебя зовут, мальчик?» – «Машинка», – ответил мне Петя. Все пошло прахом. Петя стал называть себя «лягушкой», «Катей», «папой», лягушку – «ботинком» и т. д., словно в исправно действующей музыкальной шкатулке сломалось какое-то хрупкое колесико и очень тонкое устройство перестало работать.
Но это было не все. На обороте наших карточек рукою Петиной мамы были сделаны поправки: не «ботинка», а «ботинок», не «гулять», а «они гуляют», не просто «спит», а «дети спят». От
аутичного ребенка, перед которым только-только забрезжил свет, который сделал первые шаги на пути осознанного восприятия мира, сказав свои первые осмысленные слова, требовалось одновременно с этим разобраться в спряжениях, склонениях, числах. Невыполнимая задача.
То, что для достижения хорошего результата требуются терпение, упорство, настойчивость и выдержка, понятно каждому. Однако я не один раз убеждалась в том, что теоретическое понимание этой простой истины – это одно, а практическое ее осуществление – совсем другое. Терпение воспитателя иной раз истощается слишком быстро. Меня с досадой спрашивают: «Так сколько же времени он будет с двумя карточками разбираться?» И я отвечаю: «До тех пор, пока не научится это делать».
Каждое из достижений ребенка, словно драгоценный камень, добывается тяжким трудом. Нет достижений «более значимых» и «менее значимых». Поначалу малозаметные, на первый взгляд ничтожные сдвиги – это уже успех, который не приходится игнорировать, ибо в нем содержится зародыш последующих достижений, указание на то, каким путем следовать дальше. У каждого ученика своя динамика, свой темп развития, свой уровень достижений, и оценивать их нужно по отношению к исходной точке. Мы должны объективно учитывать все факторы, обусловливающие отставание ребенка. Есть дети, об успехах которых я говорю: по сравнению с тем, что было до того, как они стали заниматься, – это много, по сравнению с тем, чего предстоит добиться, – это мало. Кое-кто из ребят, казалось бы не имеющих особых перспектив, не только догоняет, но и перегоняет тех, что начинают учиться без особых затруднений.
С какого-то момента становится ясно, кого из детей удалось вывести из аутичного состояния, а кто по-прежнему в нем пребывает. Если ребенок с синдромом Дауна начал осознавать смысл сказанных ему слов, если научился выполнять просьбы (команды) «дай» и «покажи», если вошел с нами во взаимодействие, то следующей такой командой-просьбой будет «скажи». Теперь учиться говорить ребенок будет таким же образом, как все дети с синдромом Дауна, которые у меня занимались и занимаются. Трудности предварительного обучения преодолены, и ребенок начинает набирать темп. Предсказать, на каком этапе это произойдет, сложно: как правило, такие дети приступают к занятиям поздно и в достаточно запущенном состоянии. И если удается вывести ребенка из состояния отрешенности от внешнего мира, установить с ним контакт, повести за собой и раскрыть, то всякий раз поражаешься тому, что так долго таилось под спудом, – это и внимание, и усердие, и память, и какие-нибудь особые таланты. Вася, Саркис, Аня, Женя, Юра, Андрей, Петя, Глеб – дети, занятия с которыми требуют не просто терпения, а терпения исключительного. Два с половиной месяца понадобилось Саркису для того, чтобы он научился показывать, где мама и где он сам, – после этого стало возможным дальнейшее продвижение. Он не только вполне осмысленно заговорил, он поражал меня исключительной наблюдательностью, фантазией, изобретательностью в играх. Я уже писала о том, какая фантастическая память обнаружилась у страдающего церебральным параличом Васи, который только через шесть месяцев упорнейших занятий смог произнести даже не первое слово, а первый звук.
К тому, что я писала об этом ребенке, могу добавить такой факт. Как-то, когда что-то стало получаться и Вася уже стал произносить достаточное количество слогов, я от начала до конца прочитала ему стихотворение Лермонтова «Выхожу один я на дорогу». Стихотворение Вася внимательно выслушал, я прочитала его еще раз. На третий раз Вася, который слов еще не говорил, начал читать стихотворение вместе со мною: абсолютно точно, в нужных местах он говорил нужные слоги – те, что знал и мог произнести.
Таким образом, с двух раз, он запомнил очень непростое стихотворение, состоящее из пяти строф. И мало того, исхитрился особым способом его рассказать. Заговорил вполне осмысленно аутичный мальчик Борис, у Саркиса, помимо всего, обнаружились хорошие способности к рисованию. Задаешься вопросом, на который, вероятно, очень трудно найти ответ: почему все эти столь прекрасные качества были скрыты за непроницаемой стеной, которой ребенок отгородился от всех и вся? Почему все это не только не находило выхода, но и не обнаруживало ни малейших признаков?
Дальнейшее продвижение и обучение детей с особо сложными случаями аутизма, страдающих аутизмом в его, так сказать, классическом виде, требует отдельного разговора, невозможного в пределах этой книги. Могу сказать одно – занятий мы не бросаем и на месте не стоим. Однако, работая с такими детьми, приходится столь скрупулезно прорабатывать каждую мелочь, на каждом шагу изобретая способы справиться с проблемой, что описать это было бы очень сложно – тем более что каждый такой случай, при всей своей типичности, всегда новый и для меня бесконечно интересный именно тем, что исключает какой бы то ни было шаблон.
А. П. Чехов писал: «…терапевты, когда учат лечить, советуют индивидуализировать каждый отдельный случай. Нужно послушаться этого совета, чтобы убедиться, что средства, рекомендуемые в учебниках за самые лучшие и пригодные для шаблона, оказываются совершенно непригодными в отдельных случаях».[4 - А. П. Чехов. Рассказы и повести. М.: Правда, 1981. С. 295.] Общих рекомендаций всегда оказывается недостаточно. Только пристальное внимание, острое видение плюс горячее желание помочь ребенку обеспечат нужное направление поиска. Важно не проглядеть каких-то не заметных постороннему взгляду подсказок, которые помогут найти точку приложения сил. Искать, не оставлять усилий и не терять надежды – ничего другого не остается. Все мы знаем: дорогу осилит идущий. Даже самая маленькая победа приближает желанный результат. Я с уверенностью могу сказать, что исключения, когда поневоле теряешь веру в успех, встречаются не так уж часто. Но и здесь тоже ничего не доказано: вполне понятно, что в особо трудных случаях для прорыва требуется гораздо более длительный срок и далеко не у всех воспитателей, педагогов и родителей хватает терпения и настойчивости, чтобы его дождаться.
Не спешите объявлять ученика необучаемым, неспособным, хуже того – безнадежным! Прежде чем делать окончательный вывод, надо перепробовать очень и очень многое. Ребенка ни с кем не нужно сравнивать, он никого не должен догонять, у него, как у каждого из нас, свои особенности, свой путь, свои достижения. И такой, какой он есть, пусть не спеша, пусть понемногу – он тоже движется вперед, реализуя свои возможности. Наша задача – всех растить, всех учить, никого не выбраковывая, с тем чтобы дать возможность созреть и расцвести лучшему, что есть в каждом из этих ребят.
Карточки и первые книжки малышей
Раннее обучение речи на начальном этапе подразумевает активное накопление ребенком пассивного словаря. Малыш с синдромом Дауна постоянно слышит вокруг себя звучащую речь: взрослые сообщают ему названия окружающих предметов, обращаются с вопросами, дают пояснения. Чаще всего делается это на ходу, от случая к случаю, и мы не слишком отдаем себе отчет в том, усвоил ли ребенок сказанное нами, дошли ли наши слова до его сознания. Он не говорит, и точно определить, что
он знает, а чего не знает, затруднительно. Вполне возможно, представления малыша даже о том, что встречалось ему неоднократно, смутны и расплывчаты либо вообще не зафиксировались, и для того, чтобы их у ребенка закрепить, я использую карточки.
Работа с карточками конкретизирует задачу. Покажи, где кот, а где собачка, где домик, где машинка? – ребенок должен ответить, указав пальцем на соответствующую картинку. Становится понятно, что ему известно, а что – неизвестно.
Без такого рода занятий не обходится ни один ученик. Вопрос в том, каков объем этой работы? Не ограничились ли вы полутора десятками карточек? Сколько предметов он знает по картинкам? Связывает ли то, что на них видит, с тем, что окружает его в реальной жизни? По какому принципу вы отбираете карточки и существует ли вообще такой принцип? Сколько карточек у вас имеется? Зачем вообще нужны какие-то карточки, если есть книжки с картинками?
В возрасте трех-четырех лет ребенок с синдромом Дауна вполне может относиться к книге уже более или менее сознательно: не бросать, не швырять, рассматривать картинки. Но нашему ученику всего полтора года! Книжки-раскладушки нам вполне годятся (очень часто это, по сути, те же сброшюрованные карточки), однако такому малышу трудно охватить взглядом страницу в книге, если эта книга достаточно большого формата. Книгу нужно перелистывать, делать это маленький ребенок не умеет. Карточки ребенок может сам и как угодно вертеть в руках, перебирать, вглядываясь в яркие, крупные, выразительные рисунки, и если даже делает это механически, вертит и крутит, как нам кажется, совершенно безотчетно, то все равно через некоторое время неожиданным для себя образом вы обнаружите, что вертел и крутил он их не напрасно.
О карточках речь уже шла. Мы не раз говорили о том, что именно карточки помогают вовлечь в процесс занятий детей с аутизмом. Но объем этих занятий с такими детьми расширяется медленно, и карточек им требуется не так уж много, в то время как полутора-, двухгодовалые дети с синдромом Дауна, чье развитие является для данной патологии и данного возраста нормой, достаточно легко осваивают все аспекты работы с карточками, и работа эта оказывается очень результативной.
Логопедические карточки, широко употребляемые в практике дефектологов и логопедов, – это наборы, составленные по определенному тематическому принципу. Большим разнообразием они не радуют – это непременные фрукты, овощи, тигры с зебрами, обувь, мебель и т. п. Я делаю карточки сама, и карточек у меня не два и не три десятка – их у меня несколько тысяч. К чему мне такая обширная, все пополняющаяся и пополняющаяся коллекция, вы поймете, познакомившись с тем, как я работаю с карточками, а делаю я это на протяжении всего того времени, что ребенок у меня учится.
Будем надеяться, что со временем на прилавках книжных магазинов появятся диски, сборники адаптированных сказок и рассказов, буквари и масса другого вспомогательного материала, предназначенного для обучения детей с синдромом Дауна. А пока – вы не найдете в магазинах всего того, что вам может понадобиться. И если вы решили заниматься по предлагаемой мною методике, придется все делать самим: искать, вырезать, клеить. Кстати сказать, занятие это очень увлекательное – если, конечно, вас вообще увлекает работа с ребенком, а без этого о чем можно говорить?
Не выбрасывайте разорванные книжки, журналы, рекламные проспекты, внимательно просмотрите их и отберите рисунки и фотографии, которые могут заинтересовать малыша. Карточки должны быть цветными, рисунок четким. Пусть у вас будет несколько изображений одних и тех же предметов, животных, растений и т. д. – кошки разных мастей, полосатые и пятнистые, с бантиками и без бантиков, собачки разных пород, разноцветные зонтики и машинки, одежда на детях всевозможных фасонов. И кроме того, картинки сюжетные: мама моет ребенка, кормит его, причесывает, читает ему книгу. Один малыш кубиками играет, другой по телефону звонит, третий самостоятельно надевает сапожки. Постоянно пополняя свою коллекцию, со временем вы накопите материал на все случаи жизни. Будете ли вы заучивать с ребенком глаголы, прилагательные, предлоги, наречия, перейдете ли со временем к обсуждению всевозможных сюжетов, займетесь ли изучением географии или истории – всегда и везде вам будут нужны карточки, и заготавливать их нужно заранее, с тем чтобы подходящая иллюстрация всегда оказывалась под рукой.
Чем больше карточек, тем лучше. Ребенок нуждается в разнообразии зрительных впечатлений, одни и те же карточки ему надоедают. «Я это уже видел», – заявляет малыш. Опять придется перелистывать журналы либо разыскивать что-то подходящее в Интернете. В Интернете можно обнаружить все что угодно, но если печатать фотографии из Интернета на обычном домашнем принтере, то такие карточки не очень удовлетворяют меня качеством цветопередачи и вдобавок получается один и тот же формат. Работать с большим количеством карточек одинакового формата (а у меня карточек сотни и сотни) утомительно, поэтому я предпочитаю доморощенный способ вырезания подходящих картинок из журналов.
Постепенно вы научитесь с первого взгляда оценивать, для чего сейчас или в дальнейшем вам может понадобиться та или иная фотография в журнале, которую вы собрались вырезать.
Уже по одному тому, какие карточки родители приносят на урок, я могу определить, освоились ли они с методикой. Неопытные родители чаще всего изготавливают изделия, глядя на которые невозможно понять, что они имели в виду, вырезая картинку или фотографию из журнала и наклеивая ее на картон. Не сразу находишь где-нибудь в уголке крошечный домик с трубой и понимаешь, что картинка выбрана потому, что ребенок учится показывать домики, а у домиков двери, окна и трубы. Вот еле различимые вилки, ложки, ручки, карандаши в руках у персонажей на карточке размером чуть больше почтовой марки: вот женщина держит в руках розу, при этом белая роза на фоне белого платья почти не видна. А вот не виданное мною ни разу в жизни – что уж говорить о ребенке? – устройство: громоздкая электропила, ничуть не похожая на ту, что изображают в детских книжках. Либо немыслимо «крутые» лыжи у лыжников на горных склонах. Но ведь в своих книжках ребенок видит другие лыжи, пилы, санки!
Как правило, опытные родители, те, что вошли в систему занятий, не вырезают все подряд, не забрасывают меня десятками и сотнями изображений кошек и собак: наметанным глазом они выискивают то, что требуется сейчас, и то, что может пригодиться в будущем. Повторяю: карточки будут нужны всегда, с их помощью мы будем разбираться в глаголах и прилагательных, предлогах и падежах. Они – незаменимое подспорье в работе с книгой. И конечно, привыкнув внимательно разглядывать картинки, ребенок намного зорче будет всматриваться в реальную жизнь, заметит в окружающем подробности, на которые не обращал внимания раньше.
Карточка должна привлекать ребенка симпатичными подробностями. Все должно быть понятным, узнаваемым, таким, как в жизни. Напрасно считают, что безжизненное, схематичное изображение понятней ребенку. Наоборот! Вот в каком-то безвоздушном, ничем не заполненном пространстве, в котором ребенок никогда не
пребывал, человек размахивает топором, девочка держит веник. Где все это происходит, почему все так безрадостно, скучно и пусто? Поскольку, глядя на картинку, ребенок должен вычленить и осознать действие, которое совершает персонаж, понятно, что детали окружающей обстановки не должны ее перегружать, но не до такой же степени! Окружающей обстановки вообще нет. Где он находится, этот человек с топором: в лесу, у себя во дворе, где? А девочка? Где она производит уборку? Если в комнате, то почему комнаты нет? Ничего нет, пустота.
Обычному ребенку достаточно мельком взглянуть на картинку, и он понимает, для чего и почему вместо комнаты или леса ему показывают абстрактную и голую схему, от которой веет неодолимой скукой. Он знает, что эту скуку можно и даже нужно претерпеть, она ненадолго: существует множество интересных картинок, которые он так или иначе еще увидит. Малыша с синдромом Дауна трудно увлечь задачей сосредоточиться на том, что вот этот мальчик в бесцветно-серых штанах и такой же унылой футболке «лежит на диване», а вот эта девочка в столь же убогом платье «сидит на стуле». И все это вместо того, чтобы расширить видение, расцветить красками и узнаваемыми подробностями и без того суженное пространство. Маленькому ребенку должно быть интересно, его не затиснешь в узкие рамки осознанной необходимости, это осознание придет позже, но и тогда, когда оно придет, пусть как можно реже ребенок сталкивается с тем, что не вызывает у него интереса и не приносит радости.
Помимо всего прочего, картинки на карточках и в книжках – первое соприкосновение ребенка с изобразительным искусством. В процессе занятий исподволь и незаметно у ребенка формируется ощущение цвета, пространства, перспективы и в конечном счете – художественный вкус.
Больно смотреть на безобразные, неряшливые изделия, которые продаются иной раз в качестве наглядных пособий. Бездарные халтурщики, носящие гордое имя художников, с полным равнодушием и отвращением ко всему на свете – в том числе и к собственному труду – выполняют свою работу, отбивая у ребят желание учиться, рассеивая вокруг скуку и уныние, делая мир бесцветным и безрадостным. Казенщину я не признаю ни в каком виде и, как уже говорила, предпочитаю вырезать цветные фотографии из журналов, все мои друзья и знакомые оповещены об этом, со всех сторон мне тащат вороха печатной продукции. Ни реклама в аптеках и магазинах, ни журналы в поезде либо самолете не остаются без внимания.
Стало быть, карточки вы будете делать сами. Вот ряд простых, но полезных советов:
1. Рисунок на картон наклеивайте только с одной стороны для того, чтобы ребенок не отвлекался, рассматривая карточку с обеих сторон: на обороте совсем не обязательно окажется нужный в данный момент рисунок.
2. Для наклеивания рисунков пользуйтесь клеящим карандашом. Перед тем как купить, обязательно его проверьте: подсохший в карандаше клей рвет и мнет бумагу.
3. При наклеивании картинки на картон не следует покрывать клеем всю оборотную сторону рисунка, достаточно провести карандашом по периметру – в этом случае на карточке не будет пузырей.
4. Не наклеивайте рисунки на слишком толстый картон, иначе разрастающаяся коллекция будет занимать много места. Однако карточки должны быть достаточно плотными, иначе ребенку неудобно держать их в руке, зато очень удобно мять!
5. На картоне не должно быть сгибов: карточки помнутся и быстро придут в негодность.
6. Ламинировать карточки не следует: если вы возьмете несколько штук сразу, они будут скользить в руках, и это очень неудобно. Да и некогда вам будет этим заниматься.
7. Для того чтобы ребенку было легко манипулировать карточками, они должны иметь достаточно большой формат. Не стремитесь к тому, чтобы карточки были одинакового размера, – у вас это не получится.
8. Маленькие дети разбрасывают карточки по всему столу, бросают на пол, и вы не успеваете их поднимать, в ворохе карточек невозможно найти нужную. Можно распределить их по карманам специально сшитого пояса, вытаскивая нужные карточки по одной, по две, сколько потребуется.
9. Для карточек подберите специальную коробку. На уроке дети аккуратно кладут отработанные карточки в ее крышку и таким образом не путают их с чужими, не теряют и не забывают, уходя домой. Все это, казалось бы, мелочи, но в нашей работе каждая мелочь должна быть предусмотрена, ибо, пока вы шарите по полу, собирая то, что ребенок набросал, он вполне может сбросить туда же телефон, карандаши, книги и его снова придется привлекать к работе.
10. Карточки берегите, одни и те же карточки будут нужны вам на самых разных этапах занятий с ребенком. Не позволяйте малышу их мять, рвать и пачкать.
11. И наконец, самое, пожалуй, главное. Карточки нужно готовить заранее. Прочитайте книгу от начала до конца и определите, какие сюжеты вам понадобятся в будущем, чтобы каждый последующий этап обучения был бы обеспечен необходимым наглядным материалом. Если спохватитесь в последний момент, заниматься будет очень трудно.
Имеющиеся карточки сразу же распределите в соответствующие папки – предметные отдельно, сюжетные отдельно, среди сюжетных тоже произведите разделение по темам. Это же касается карточек, при помощи которых вы изучаете с ребенком глаголы, прилагательные, существительные с предлогом и т. д.
Начинаем мы с того, с чего начинают все. «Покажи, где кот, а где собака, где дом, а где машина?» С таким заданием маленький ребенок без труда справляется. Однако на этом мы не останавливаемся. К уже знакомым собачкам, кошкам, ложкам, чашкам, тарелочкам, столам, стульям, сапожкам, изображенным на картинках, прибавляются зонтики, салфетки, скатерти, уже не шапочки, а шляпы, не варежки, а перчатки.
Ребенку нет еще и двух лет, но он без труда запоминает названия все новых и новых предметов. Это отнюдь не означает, что мы заучиваем все подряд, по принципу «чем больше, тем лучше». Я отбираю для заучивания названия только тех предметов, которые не один раз встретятся ребенку как в быту, так и на страницах детских книжек. Поскольку тематику книг для малышей я прекрасно знаю, то все эти предметы мне хорошо знакомы. На карточках появляются кораблики, мельницы, телеги, работящие мужички – в соответствии с содержанием все новых и новых нехитрых сказочек, которые мы скоро будем читать или уже читаем ребенку. Никто уже не ходит в лаптях, мало кто ездит на телеге, ветряную мельницу ребенок тоже может увидеть только на картинке, но лапти, телеги, полушубки, кадушки, ухваты, скалки и прялки – какой сборник русских народных сказок обходится без изображения предметов крестьянского быта? Пассивный словарь малыша постоянно пополняется и расширяется, он еще не умеет говорить, но уже многое знает. Новые слова, однажды прозвучав, не должны кануть в вечность, не оставив в памяти следа, и я не упускаю случая закрепить их повторением: по моей просьбе ребенок выискивает на сюжетной картинке знакомые предметы. Первые сказки я не столько читаю, сколько пересказываю, употребляя в пересказе новые для ребенка слова и – постепенно – их синонимы. Все это подкрепляю карточками. В дальнейшем нам не придется объяснять ребенку значение каждого второго слова в книжке, которую ему читают, а сам
он не будет постоянно останавливаться, застревая на незнакомых словах, когда начнет читать самостоятельно. Ведь даже умея читать, ребенок затрудняется прочитать неизвестное ему слово, так как не может уловить, что же получается в целом из произносимых им слогов.
Если ребенок вполне уверенно показывает какой-то предмет на одной картинке, то это вовсе не означает, что он так же уверенно назовет и покажет его на другой картинке. Возможно, он просто привык к тому, что, когда вы произносите что-нибудь вроде «А где здесь барабан?», нужно указать пальцем на левый нижний угол карточки, связывая эти слова с определенным направлением движения и определенным местом на карточке. Барабан он, конечно, видит, но пока что не совсем точно соотносит это слово с названным вами конкретным предметом. И стоит только переместить этот барабан в другую обстановку, изменить на картинке фон и антураж – и ребенок окажется сбит с толку.
Для того чтобы малыш действительно усвоил то, с чем вы его знакомите, у вас, как я уже сказала, должно быть достаточно карточек, на которых одни и те же предметы были бы изображены в разных масштабах и ракурсах. Меняйте карточки, лежащие перед ребенком на столе, местами, образуя уже не горизонтальный, а вертикальный ряд, разложите их по кругу, по периметру квадрата, треугольника и т. д. Расширяя поле зрения ребенка, увеличивайте расстояние между ними. Все это научит его выискивать глазами нужную карточку.
Теперь надо учиться всматриваться в детали, подмечать подробности. Детали на карточках становятся все меньше, подробности – все многочисленнее. Покажи полоски на платье, покажи, где карманы, пуговицы, воротничок, у кошки бант, а у собачки ошейник, где у машинки колеса, а где фары. У животных имеются копыта, когти, рога, горбы, клювы, у рыб – плавники, у дома – окна, дверь, лестница, труба, из которой дым идет. Вопросы типа «где у Вани глазки?», «а носик где?», «а ушки?» родители, безусловно, ребенку уже задавали. Ну хорошо. А брови где? А подбородок? А лоб? Переносица? Не слишком ли быстро исчерпывается перечень?
Наступает момент, когда, осознав, что все на свете имеет название, двухлетний ребенок начинает активно интересоваться, как называется то, что он видит вокруг себя. Он ходит по дому, указывает пальцем на окружающие его предметы и требует, чтобы ему ответили на вопрос, который он словесно задать пока не может, но который всем совершенно ясен: «Что это?» Момент, когда в диалоге с окружающими инициатором становится ребенок, приобретает особое, очень большое значение.
Хорошо, если новые названия плотно смыкаются с уже известными. Объяснять ничего не придется. Глядя на картинку, совсем маленький ребенок легко усвоит, что «всадник» – это тот, кто сидит на лошади, а уж лошадей на карточках он видал-перевидал… «Бахрома» имеется на скатертях и шарфах, головных платках, а «оборочки» украшают платьица и переднички.
«Бахрома», «всадник», «переносица»… «Какие трудные слова!» – удивляется мама маленькой девочки. Но ведь я не прошу двухлетнего ребенка сказать их, ребенок должен запомнить, как выглядит всадник, точно так же, как он запомнил, как выглядят чайник, стул, часы и множество других предметов. Почему слова «всадник» и «бахрома» запомнить труднее? Только потому, что слова эти редко звучат? Но ведь на рисунках в детских книжках и то, и другое встречается постоянно. Кстати, слово «всадник» легко дополнить словом «наездник». Двухлетняя Маша, совсем маленькая Аполлинария легко показывают и бахрому, и наездника; дети в этом возрасте знают, где у них находятся локоть, колено, переносица, – никакой особенной сложности это для них не представляет.
Случается, что родители сами вводят ребенка в заблуждение.
Анина мама получает задание из огромного количества имеющихся у нее карточек показать Ане те, на которых «ребенок спит», и те, на которых «ребенок не спит».
На следующий день она приносит мне целый ворох картинок. «Спит» выбрано верно, а вот с «не спит» получается неувязка. Здесь и старичок, идущий под дождем с зонтиком, и дети, читающие книжки, и девочка, играющая с куклой, – все они, разумеется, не спят. Маме это ясно, а ребенку нет. Ребенок показывает что попало и как попало, вопрос до него явно «не доходит».
Иной раз бывает нелегко разобраться в том, почему ребенок нас не понимает. Скрытые причины такого непонимания приходится искать постоянно.
Если двухлетнему ребенку показать картинку, на которой мальчик читает книгу, то его прежде всего привлечет именно то, что мальчик читает, и разбираться, спит он при этом или не спит, ребенок не станет. Если мальчик на карточке лежит с закрытыми глазами, укрыт одеялом, прижал к себе любимую игрушку, то он, конечно, спит, а не спит для него тот, который тоже лежит, но с открытыми глазами. Тех, которые читают, играют, гуляют, кушают, к категории «неспящих» относят ребята постарше, малышу лет двух-трех это недоступно, смысл вопроса от него ускользает.
Однако, если мы обрушим на ребенка град всевозможных сведений, он запутается, но совсем не потому, что слова «слишком трудные», а сам он еще «слишком мал».
Вот подборка карточек «Рабочие инструменты», на которых наряду с молотком, пилой и топором изображены шпатель, отвертка, разводной ключ, щипцы, секатор и т. п. Если в семье постоянно всем этим пользуются и ребенок неоднократно наблюдал, как папа плотничает, а дедушка секатором подрезает на даче кусты и деревья, можно научить его во всем этом разбираться: отличать долото от рубанка, а секатор от ножовки – в противном случае это не имеет смысла.
Мама трехлетней девочки радуется тому, что ее дочка среди прочего может уверенно показать, где сапфиры, а где бриллианты на фотографии, вырезанной из модного журнала. Если уж заучиваем бахрому, то почему не заучить и бриллианты? Разбираться в драгоценных камнях девочка станет не скоро, но показывает уверенно: бриллианты на фотографии справа, сапфиры слева, это она хорошо запомнила. Имеет ли это смысл?
К удивлению родных, ребенок с синдромом Дауна, которому нет еще и трех лет, уверенно показывает на карте все до единого континенты! «Ну-ка! Где у нас Африка? Покажи! Правильно! Молодец! Вот она Африка», – радуются папа с мамой.
Если ребенок в состоянии отличить на карточке графин от чашки, определяя эти предметы по их контуру, то почему не определить по контуру Африку? Но ведь в этом возрасте слово «Африка» ничего для него не означает. Никакого содержания в это слово он не вкладывает, подобное умение свидетельствует о хорошей зрительной памяти, но ничем интеллект ребенка не обогащает.
Вот машина. Но почему она «скорая помощь»? А почему пожарная? Спортивная? Что за Африка такая? Африка – это что? Материк? А материк что такое?
Маленькому ребенку вы это разъяснять не будете. Малышу с синдромом Дауна дай бог хорошо разобраться в том, что его непосредственно окружает, во всем остальном он разберется позже.
И когда в детском саду, проверяя, как трехлетний дауненок усвоил урок, его просят показать на картинке, где полиция, а где скорая помощь, имея в виду соответствующие машины, то он покажет их, опираясь исключительно на механическое запоминание. Обычные дети того же возраста уже имеют – пусть приблизительные – сведения о том,
что такое полиция и куда спешит скорая помощь. Малыш с синдромом Дауна представлений об этом не имеет, хорошо если в этом возрасте он говорит два-три слова и уверенно показывает, где у него нос и где глазки. Милиция? Может быть, показать еще и тюрьму?
Насколько трехлетний дауненок в интеллектуальном отношении отстает от своего нормального сверстника? Намного. Но это неважно. Молодые и полные энтузиазма логопед с дефектологом уже взялись за выполнение программы-максимум. Что намечено в наших планах? Геометрические фигуры? Пространственные представления? Приступим!
«Выше» – «ниже», «дальше» – «ближе»,
«Треугольник», «круг», «квадрат»…
А ребята, а ребята
Все никак не говорят.
От родителей ребенка, который мало того что сам не говорит, но еще и не очень хорошо понимает то, что говорят ему, иной раз приходится слышать: «С большим трудом, но мы уже кое-чего добились: он цвета знает, животных, может показать на карточках верблюда, зебру, тигра. И буквы учит».
Скажите, почему, по какому неискоренимому шаблону все это изучается в первую очередь? Экзотические животные, неизбежные геометрические фигуры, цвета и т. д.? Вспомните: разве, приступая к изучению иностранного языка в школе, мы начинали с треугольников и квадратов? Разве заучивали подряд по полтора десятка названий предметов одежды либо тех же овощей? Все это делалось постепенно.
Я вовсе не противница того, чтобы трехлетний ребенок отличал верблюда от зебры, а зебру от тигра. Но для чего ему, такому маленькому, таблицы? Есть дети, которые очень любят рассматривать на картинках именно животных. Очень хорошо – пусть рассматривают. Но не в обязательном порядке, не в первую очередь: формально, механически ребенок ничего не должен заучивать. Зачем? Какой в этом смысл? Все получится само собой: в самом недалеком будущем мы прочитаем малышу сказки о волках, мишках, лисах и т. п. Это будет живой материал, никакого зазубривания не понадобится. К тому, что волк, медведь и заяц – это животные, мы его подведем без всяких таблиц, в свое время, и я вас уверяю – с птицами он их не перепутает и в дальнейшем без труда отнесет к миру зверей экзотических животных Африки, Австралии, островов Коммодо и Мадагаскар.
Ваш старший сын разбирался во всем этом уже в четыре года? Но ведь и верблюд, и гиппопотам не были для него просто рисунком на карточке: тем или иным способом он связал их с чем-то уже известным, поместил в некую среду обитания, наделил определенными качествами. Вы не просто сказали ребенку «это верблюд», вы наверняка добавили к сказанному какие-то сведения, что-то рассказали о существовании пустынь, где «один песок, представляешь?», обратили внимание на то, что на спине у верблюда имеются горбы, сообщили: на верблюде так же, как на лошади, можно ездить. Все это ребенок воспринял, запомнил и «выдаст» при первой же возможности. Заложенные в него природой любознательность, жажда все новых и новых открытий, потребность постоянно расширять границы привычного мира требуют пищи, обусловливают активный интерес к информации, которую вы ему сообщаете. Это совершенно другое дело.
Что касается нашего с вами случая – вместо того чтобы мучиться, разбираясь с ребенком в том, чем отличаются друг от друга круги и треугольники, пусть для начала освоится с тем, что окружает его в реальной жизни. Пусть он узнает, как называются предметы, не те, что отстоят от него за тысячи километров, а те, что постоянно находятся у него перед глазами, – пусть усвоит, как с ними обращаются, научится ими пользоваться.
Произвольно вырванные из некоего контекста, разрозненные, разобщенные, отрывочные, ни с чем не связанные сведения, формальное, механическое заучивание не только не обогащают интеллект ребенка с синдромом Дауна – они создают в его голове дополнительный хаос. Представление о том, что, сообщая ребенку все новую и новую информацию, мы тем самым способствуем развитию его интеллекта, абсолютно ошибочно: большой объем информации ребенок усваивает плохо либо не усваивает вообще. Цель некоторых педагогов зачастую заключается в том, чтобы насильственным образом преподать малышу то, что, по их мнению, он «уже должен знать». А знать он должен чуть ли не все на свете.
Интереса ради я как-то попросила трех мам, приехавших на консультацию из разных городов, показать мне тетради с записями домашних заданий. Их дети, трехлетние малыши с синдромом Дауна, посещали детские сады, где с ними занимались логопеды. Во всех трех тетрадях я обнаружила одно и то же: всенепременные и обязательные, разрисованные в разные цвета родительской рукой фрукты и овощи, список которых надо было заучить и которые надо было отличать друг от друга. Самым интересным оказались пояснения: овощи – это то, что растет в земле, а фрукты – то, что растет на дереве. Поскольку дети говорить не умели, где фрукт, а где овощ их учили показывать пальцем.
Но позвольте! Во-первых, ребенок не понимает, что значит слово «растет». Во-вторых – как это «растет в земле»? И в-третьих: если вы покажете ему лимон и спросите, что это, он вполне может не догадаться, что лимон растет на дереве. Он вообще не знает, где что растет.
Как раз тогда, когда я писала эти строки, попав, как говорится, «в десятку», мне позвонила мать мальчика четырех лет с диагнозом «гидроцефалия», перенесшего шунтирование и переболевшего менингитом.
Ребенок не говорит, не в состоянии самостоятельно показать, где на карточке кот, а где собака, но логопед, занимающаяся с ним, начала, как обычно, с фруктов и овощей. «Ну, значит, скоро последуют треугольники с кругами», – сказала я. «Уже последовали», – ответила мама.
Всякий раз я недоумеваю: в связи с чем, в каком контексте сообщаются ребенку – даже такому ребенку – эти сведения? Почему именно с них надо начинать? Почему это так важно, так необходимо? Куда спешить?
Одно дело, имея перед глазами картинку с конкретным изображением, заучить название предмета и показывать его, и совсем другое – соответствующим образом сгруппировать карточки, перекладывая туда-сюда морковь, лук, виноград, яблоки: овощи к овощам, фрукты к фруктам, не отдавая себе отчета в том, что же их отличает, и руководствуясь исключительно механической памятью.
В случае, когда мы имеем дело с обычным ребенком, подборки, схемы и таблицы, возможно, помогут ему поскорее сделать необходимые обобщения: яблоки и груши – это фрукты, вишни и черешни – ягоды, хотя, вообще говоря, он прекрасно справится со всем этим безо всяких таблиц. Мозг обычного ребенка самостоятельно, по принципу самообучения, объединит разрозненные сведения в стройную систему. Случайные наблюдения, мимоходом сказанное слово – все это тут же, незамедлительно вплетается в общую картину, отдельные элементы которой тесно сопряжены друг с другом. И я не встречала еще обычного ребенка, которому было бы неизвестно, что молоток и клещи – это инструменты, а куртка и свитер – одежда, хотя вовсе не обязательно, что ему пришлось посещать детский сад, чтобы в этом разобраться. Так же как мы, взрослые люди, по ряду каких-то несознаваемых признаков можем приблизительно, а иногда и очень точно определить национальность незнакомого человека, обычный ребенок легко относит к цветам и розу, и лилию, и сирень, и
незабудку, хотя цветы эти весьма и весьма отличаются друг от друга.
В отличие от проблемного ребенка, он уже давно подготовлен к тому, чтобы подвести черту под тем, что давно знает, он очень быстро разберется, где фрукты, где овощи, где посуда, а где головные уборы, и очень скоро начнет самостоятельно делать нужные обобщения. К этому его подготовил жизненный опыт. Он давно заметил и прочно усвоил, что в кастрюле варят суп, из чашки пьют чай, на сковородке жарят котлеты. Все эти предметы имеют отношение к еде, и все это – посуда. Мне было пять лет, когда в детском саду воспитательница спросила: «Дети, а мышь это кто?» И я ответила: «Мышь – это маленькое животное из породы грызунов». Никаких лекций о грызунах мне не читали. Когда я о них услышала? Уж наверняка не накануне. Но я точно определила мышь туда, куда следовало, ввела безошибочно в уже существующую в моей голове систему. Располагать этой системой обычный ребенок начинает поразительно рано. Ребенку с синдромом Дауна мы помогаем создать ее в течение довольно-таки длительного времени. Он не располагает большим багажом осознанных наблюдений, и, начиная со всякого рода обобщений, мы фактически начинаем с конца.
На осознание некой совокупности признаков, делающих овощи овощами, а фрукты фруктами, проблемный ребенок пока что не способен. Навязанные ему мертвые схемы, следование набившим оскомину формальным образцам никоим образом не продвинут его в интеллектуальном развитии и не возбудят в нем его собственной заинтересованности; они не вызовут у него ничего, кроме ощущения обязаловки, однообразия и скуки. Вот уж действительно – «всякому овощу свое время». Предметы, имеющие сходные свойства либо одно и то же назначение, ребенок с синдромом Дауна будет в состоянии сознательно распределить по определенным группам тогда, когда приобретет, расширит и обогатит свой личный опыт, когда не торопясь, с чувством, толком, расстановкой освоит достаточно обширный материал, сведет воедино то, с чем знакомился на протяжении длительного времени. Дойдет дело и до овалов с треугольниками. Если ребенок уже не один раз видел висящие на стене картины, разглядывал их и обсуждал, то попутно, легко и непринужденно запомнит слово «рама», самым непосредственным образом связанное со словом «картина», – одно без другого почти не встречается, так же как не встречались ранее наездник без коня и бахрома без скатерти. А чуть позже он уяснит, что рамы бывают прямоугольные, квадратные, круглые и овальные. После чего уже с удовольствием начнет отыскивать геометрические фигуры где-нибудь на прогулке. Но нет никакой жизненной необходимости в том, чтобы он зазубривал их в три года, еще не умея говорить.
Какие животные называются домашними, а какие дикими?
Для того чтобы отличать диких животных от домашних, ребенок должен сначала «обжить» среду их обитания. Если он во всех подробностях проработает достаточное количество сюжетов, в которых фигурируют собаки, кошки, кони, коровы, петухи и курочки, а соответственно, и их хозяева, которые этих животных кормят, поят, запрягают в телегу, берут с собой на охоту, то ребенку не придется ничего зазубривать.
Вывод напрашивается сам: домашние животные это, конечно, такие, у которых есть хозяин, те, что живут от этого хозяина поблизости – в конюшнях, в хлеву, в будках, курятниках, в то время как волк всегда появлялся из леса, лиса туда же, в лес, утащила петуха, медведь живет в берлоге, белка в дупле, волк в логове, а крот и вовсе под землей. (Виталик утверждает: «Глухари живут в глухарнике».) Если Ване уж очень не хочется выполнять какое-либо задание на уроке, он ссылается на своего попугая Карлушу: «Мне надо идти домой, там Карлуша скучает. Его надо кормить, быть заботливым хозяином».
Да, хозяева бывают заботливые и не очень. Встречались нам плохие, злые, несправедливые хозяева, выгонявшие состарившихся животных на улицу, и хозяева добрые, хорошие. Есть на свете животные, у которых вообще нет хозяев – ни добрых, ни злых, хотя они рады были бы иметь хоть какого-нибудь. Это животные бродячие – бродячие кошки, бродячие собаки. Так же как диким животным, им приходится самим добывать себе пропитание. Домашним животным повезло: при помощи топора, пилы и молотка хозяин строит им удобный, хороший дом, кошка и вовсе среди ковров живет, а дикому животному приходится жилище устраивать иной раз прямо в земле, где-нибудь под выступившими наружу корнями деревьев.
Мы хотим, чтобы наш ученик думал? К этому надо его подвести, не делая выводов вместо него, не выполняя вместо него задачу. Если мы констатируем у ребенка с синдромом Дауна слабость ассоциаций и ставим перед собой задачу развития у него ассоциативного мышления, то почему мы начинаем с формально организованных блоков, вычлененных слов и понятий, не включенных в какой-либо контекст?
Ничего не надо с мучениями зазубривать, ничего ребенку навязывать. Зазубривание в ряде случаев дается ему хуже всего. С ним механически заучивают дни недели, названия месяцев, да мало ли что еще? Ни уму, ни сердцу это ничего не дает: скучно, утомительно, неинтересно. Понедельник, вторник, среда… Лук, редиска, свекла, горох… Январь, февраль, март, апрель… Ну и так далее.
Вырезаем три фигурки, наклеиваем их на картон. Два мальчика и одна девочка. Мальчиков зовут Понедельник и Вторник, девочку Среда. Из них Понедельник самого высокого роста, Вторник поменьше, Среда самая маленькая. Либо наоборот.
Вертикально, друг под другом, располагаем наши карточки: Понедельник, Вторник, Среда. Дети будут трудиться на огороде: Понедельник копать грядку, Вторник поливать выросшие на ней овощи, Среда собирать урожай. Перед каждым из действующих лиц кладем соответствующее изображение огорода (нарисуем сами). Карточки перемешиваем: пусть ребенок поставит детей по росту и каждому подберет соответствующую работу. Обо всем этом попутно порассуждаем – кто за кем и что за чем.
Теперь возьмем названия следующих трех дней недели. Здесь мальчик один – Четверг, а девочек две – Пятница и Суббота. Заняты они рыбной ловлей: Четверг ловит рыбу, Пятница кладет ее в ведро, Суббота жарит на сковородке. Кто первый, кто второй, кто третий? Что сначала, что потом? В воскресенье обе бригады не работают, отдыхают.
Пока карточки перемешиваем, пока разбираемся, кто чем занят, ребенок незаметно для себя запомнит последовательность дней недели гораздо быстрее, чем сделал бы это, просто зазубрив.
То же относится и к последовательности времен года. Нам легко и интересно рассуждать на эту тему, когда ребенок уже достаточно пожил на свете, чтобы припомнить, как летом он ездил на море, а потом вернулся в Москву, и погода уже совсем испортилась, шел дождь, падали листья, а затем и вовсе снег пошел. Но было хорошо, можно было кататься на санках, наступил Новый год. Из птиц в городе остались вороны, воробьи и голуби, остальные улетели на юг. И снова пришло лето, но не сразу, сначала травки не было, а она постепенно выросла, так же как листики на деревьях. Ребенок приучается прослеживать умственным взором всю цепочку событий, а это очень важно. Такие воспоминания и рассуждения очень увлекают детей, если не только им рассказывают, но и они рассказывают – тогда, когда умеют
говорить.
«Давай будем беседовать», – говорит Максим, усаживаясь на диван. Вспомните, сколько таких бесед мы затеваем с обычным ребенком. Ребенок с синдромом Дауна нуждается в них не меньше. Но должно пройти немало времени, прежде чем без насилия и нажима, естественным образом, в результате постоянной и планомерной работы дауненок начнет самостоятельно мыслить, самостоятельно рассуждать, овладеет способностью восприятия и обработки полученной информации, а это и есть то, к чему мы стремимся. Вся наша работа – не что иное, как путь к тому, что вложено природой в каждого ребенка, в том числе и в ребенка с синдромом Дауна. Суммируя жизненные впечатления, расширяя и обогащая собственный жизненный опыт, ребенок должен учиться и обобщать, и делать выводы без натаскивания. Механически заученные сведения – это никакая не эрудиция и уж тем более не свидетельство развитого интеллекта.
А пока – идем дальше.
Покажи, где одно яблоко? А где два? А где много? Приучаю ребенка небольшое количество предметов определять глазами, не обязательно всякий раз пересчитывать их пальцем. Покажи, где малыш голый, а где он одет? Удивляемся – почему мальчик голый? Рассуждаем: на Аполлинарии кофточка, юбочка и колготки, на ногах тапочки. И Коля тоже одет. А малыш почему-то голый.
Где цветок ромашка, а где цветок колокольчик? Слово «цветок» малыш уже знает, неоднократно его слышал, и теперь учится отличать цветы друг от друга. «Покажи, где здесь букет цветов?» – спрашиваем мы, делая ударение на предпоследнем слове. Букетов еще не было. Слегка растерявшись и все-таки сообразив, букет ребенок показывает. Неизвестное слово «букет», тесно связанное со словом «цветы», он определяет по некоему маленькому контексту. Через некоторое время, отбросив слово «цветы», оставляем только «букет» по принципу «плюс-минус», описанному в книге «Говори! Ты это можешь».
Где здесь мама-курочка (уточка, мышка)? А где ее дети-цыплята (утята, мышата…)? На первых порах, отвечая на вопрос «Где у цыпленка мама?», ребенок вполне может указать на собственную маму, поскольку то, что курочки, кошки, лошадки, собачки тоже иной раз мамы, ему не всегда понятно: гуляют себе курочки с цыплятками, вот и все.
Если цыпленок на картинке бродит один, спрашиваем: «Цыпленок, цыпленок, где твоя мама?» – и малыш обескураженно разводит руки в стороны – нету мамы.
Стало быть, все живые существа имеют папу и маму. Раскладываем на столе карточки, подыскиваем цыпленку маму-курочку, утенку – маму-уточку, жеребенку – маму-лошадку. Учимся определять родственные связи между людьми: родители, дедушки и бабушки, внуки, внучки, братья и сестры, да притом еще младшие и старшие. В очередной раз хочу подчеркнуть: заучивать все это ребенок должен хотя и целенаправленно, но очень постепенно, незаметно для самого себя, среди всего прочего, не зазубривая в непременном порядке все сразу и побыстрее. Возвращаемся время от времени к уже пройденному, повторяем (обязательно!), загибая пальчики, перечисляем, добавляем новое, ни на чем не «зацикливаясь», но ничего из виду не упуская.
Где мальчик улыбается, а где плачет? Слово «улыбается» двухлетнему ребенку вряд ли так уж хорошо знакомо. Но теперь он будет знать, что оно означает: видно, что у мальчика на карточке хорошее настроение, у него веселые глаза, радостная улыбка и беленькие ровные зубки. Ясно, что ничего плохого с ним не происходит. А плачущего мальчика мы пожалеем, погладим ладошкой так же, как это делают мама с бабушкой, когда нам самим больно.
Кстати говоря: обязательно обращайте внимание ребенка на мимику и жесты изображенных на картинке персонажей. Он должен учиться подражать им. Вот малыш на карточке поднял ручки – поднимем и мы. Вот другой малыш закрыл руками лицо, вот еще один закрыл глаза, наклонил голову, удивился, испугался, обрадовался, уперся руками в бока, развел руки в стороны – среди прочего ребенок приучает свое тело двигаться. Он осмысливает положения, в которых неоднократно оказывался сам: вот мама купает малыша, а малыш плачет, вот девочка самостоятельно ест, вся перемазалась кашей, а сок пролила на передничек, вот мальчик ехал с горки на санках и упал в снег – все это хорошо знакомо. Если на карточке изображен стол, вокруг которого стоят стулья и на котором для предстоящего обеда расставлены тарелки, спрашиваем, перечисляя всех известных ребенку друзей и родственников: «Куда сядет мама? А бабушка? А ты куда? Где здесь Ванина тарелочка? А Юрочкина? А из какой тарелки будет есть Максим?» То же самое, если на картинке куча перевязанных лентами красивых коробок, под елкой свалены игрушки и т. д.
Удачно подобранные карточки дают возможность вызвать у ребенка активную эмоциональную реакцию, сопереживать и соответственно действовать. Кого могут оставить равнодушным машины разных цветов и марок? Машин на карточках множество. Можно оказаться за рулем в любую минуту. Вот он руль, всякие рычаги и кнопки. Двухлетний Левушка с упоением давит на кнопку – «би-би!», переключает рычаги, в одной руке у него карточка с изображением мобильного телефона, которую он прикладывает к уху, другой рукой Лева производит различного рода операции на панели нарисованного автомобиля. А вот гараж и рядом две машины. Знакомая картина: у Левиного папы гараж почти такой же.
На этой карточке автомобиль застрял в грязи, брызги летят во все стороны, двинуться не может ни туда, ни сюда. А здесь машину чинят, папа открыл капот, дети вместе с папой заглядывают, смотрят – что с мотором? Какой-то неизвестный дядя залез под грузовик, видны только ноги, а рядом лежат инструменты. Еще машина. Ее поливают из шланга. Из шланга можно полить также цветы, дети взяли шланг без спросу, балуются, вымокли все, а дворник ругается. На картинке он вон какой сердитый! Юра берет лежащую на моем столе трубочку, приставляет ее к нарисованной машинке – «поливает траву». Ему нет еще и трех лет, но какую же наблюдательность он обнаруживает!
А вот это что? На рисунке три головы лежащих на полу людей, головами они тесно соприкасаются, а расположены так, что их фронтальная проекция напоминает венчик цветка с тремя лепестками. Не было случая, чтобы ребенок с синдромом Дауна остался равнодушен к этому странному положению голов и не принялся бы вертеть карточку и так, и эдак, выискивая, какое же положение правильное. Получается, что никакое. Точно так же, если на картинке изображен человек, стоящий на руках вниз головой, ребенок в недоумении обязательно станет ею манипулировать.
В особую группу мы выделяем картинки, которые не просто позволяют ребенку запомнить название предмета, но побуждают совершать некоторые действия. Вот домик: можно постучать в дверь либо сделать вид, что открываешь ее ключом. «Режем хлеб» на картинке, раздаем по кусочку всем изображенным на ней персонажам, суп «солим», «кормим» нарисованных воробьев и уток, бросая на страницу крошки хлеба.
Увидев топор в руках лесоруба, изображаем, как рубят дрова, «бросаем камни» – мелкие легко, крупные с трудом, «вытаскиваем колючки» из шерсти нарисованной собаки.
Показывая ребенку козу на картинке, я отдергиваю руку от рогов – укололась, рога острые, колючие! Что еще у нас колючее и острое? Зубы у волка, кончик карандаша,
иголка и ножик. Подражая мне, ребенок сам дотрагивается до рогов и с гримасой показывает мне свой палец в доказательство того, что тоже пострадал – больно, вон какой след оставили рога! Юра приходит домой с прогулки и видит в передней сапожную щетку. Подходит, трогает, делает вид, что сильно укололся. Колючая, ежа напоминает!
На одной карточке разноцветные шарики, на другой елка без игрушек. Мы с Аполлинарией аккуратно «вешаем» нарисованные шарики на нарисованную елку. Гуляя с родителями, она подходит к растущей во дворе елке, на которую до сих пор не обращала внимания, и разводит руками. Родители догадываются: нету на елке игрушек! Совсем маленький ребенок уже не привязывает слово и действие к карточке, он переносит их в другую, реальную, жизненную ситуацию.
Чем активнее малыш действует, тем лучше вникает в смысл того, что видит на картинке. Он не посторонний наблюдатель, он все проделывает сам, орудуя воображаемыми предметами, – «рубит», «режет», «колет», «стучит». Он легко входит в ситуацию, никакие условности ему не мешают, он увлечен тем, что на равных вступает во взаимодействие с персонажами, нарисованными мальчиками, девочками, лесорубами, молотобойцами. И конечно, при этом он хорошо запоминает слова, которые я твержу из урока в урок, поскольку и дома? в которые можно постучать, и дорожки, по которым можно «быстро бегать», и мешки, завязанные веревками, которые нужно «развязать», сначала в изобилии встречаются ему на карточках, затем кочуют из книжки в книжку. Он видит их не по одному разу, всякий раз я повторяю: «открой дверь», «беги быстро», «развяжи веревку», и двухлетний ребенок с синдромом Дауна все это проделывает, хорошо понимая, о чем я его прошу.
На картинке комната. Почему в ней такой беспорядок? Стулья перевернуты, книжка валяется на полу, ложка почему-то на диване, платье висит на стуле, игрушки разбросаны по всему дому. Куда все это положим? Все правильно: платье нужно повесить в шкаф, ложку отнести на кухню, книжку поставить на полку, игрушки сложить в ящичек. Вот они на картинке – и шкаф, и полка, и ящик. Сюда повесим, сюда поставим, сюда положим, в нарисованные шкафы и ящики, опять-таки двумя пальцами.
Ребенок самостоятельно замечает на картинке то, что можно обыграть: натягивает одеяло на захворавшего щенка, кладет на лоб щенку ладонь, как это делают ему самому, когда он болеет.
Юра делает вид, что крошит хлеб двум курочкам у забора. Карточку с курочками он откладывает в сторону, роется в стопке, находит карточку с цыпленком, затем карточку с петушком, прикладывает их к той, что с курочками. Вся семья в сборе.
На выдумки Юра неистощим: ножницами он «отрезает» Карабасу-Барабасу бороду, «вытаскивает» колючки из крыла птицы. На одной из карточек дети раскатывают тесто, и Юра активно «лепит пельмени», отряхивая руки от воображаемой муки. Тихим голосом я пою нарисованным детям колыбельную песню. Двумя пальцами Юра берет за шиворот изображенного тут же кота, встает с дивана и «вышвыривает» кота в коридор. Догадываюсь – чтобы не шумел, не мяукал, не мешал детям спать. Выбросив кота и взяв у меня зонтик, Юра бродит по комнате, переступает через воображаемую лужу, затем в нее садится.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/romena-teodorovna-avgustova/v-nachale-bylo-slovo-avtorskaya-metodika-po-obucheniu-rechi-detey-s-trudnostyami-razvitiya/?lfrom=931425718) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
notes
Примечания
1
Мозаик – организм, имеющий в клетках разные наборы хромосом, например половина клеток имеет 46, а половина 47 хромосом. Мозаики составляют около 2 % среди людей с синдромом Дауна. – Прим. ред.
2
Юры у меня два: один Юра А., другой Юра Щ., два Коли и два Вани – Ваня-рыжик, младший, и Ваня А., старший, тот, о котором я писала в книге «Говори! Ты это можешь».
3
У вас обязательно должен быть ассистент, причем бдительный. Мама, бабушка либо няня должны придерживать руки ребенка, следить, чтобы он не придвигался к столу слишком близко. Стоит вам зазеваться, и ребенок может протянуть руку к горящей свече. И если даже огонек погас, то воск все равно горячий, не говоря уже о том, что, подглядев, как это делается, он научится зажигать спички и устроит пожар в доме. Позанимались какое-то время – и пусть об этом упражнении навеки забудет.
4
А. П. Чехов. Рассказы и повести. М.: Правда, 1981. С. 295.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.