Режим чтения
Скачать книгу

Стать собой читать онлайн - Валерий Кувакин

Стать собой

Валерий Александрович Кувакин

Работа профессора МГУ имени М. В. Ломоносова посвящена анализу психологии отношений между личностью и содержаниями ее внутреннего мира, потребностями и «голосами» тела, опознанию Я в человеке. Обсуждаются вопросы внутренней безопасности личности, ее защиты от «вирусов разума», деструктивных мировоззрений, навязчивых идей и фанатизма. Предлагаются процедуры экзистенциального клиринга, мониторинга сознания, а также психо-интеллектуальные технологии личностного роста, дается общая характеристика современных, наиболее продвинутых моделей человека.

Книга обращена к философам, психологам, культурологам и всем, кому интересны пути человеческого самопознания и совершенствования.

Валерий Кувакин

Стать собой

ВВЕДЕНИЕ

Предлагая читателю эту небольшую книжку, я испытываю некоторое затруднение в определении ее тематики. По образованию я специалист в области философии. Но моей излюбленной проблемой во все большей мере становился человек, что определило мой дрейф в сторону психологии. Это стало ясно, когда я написал книгу «Твой рай и ад: Человечность и бесчеловечность человека».

Вместе с тем, сложилось так, что около 15 лет тому назад я оказался одним из учредителей «Русского гуманистического общества» (с 2001 г. – Российское гуманистическое общество). Моя работа как «организованного» гуманиста постоянно требовала практичности, в том числе и в вопросах психологии человека, его внутреннего мира и роли в нем мировоззрения. Российское гуманистическое общество – это специфическая организация. Она объединяет людей не по профессиональному или партийно-идеологическому принципу, а по мировоззренческому. Основополагающие принципы современного светского гуманизма складываются из критического мышления, научной картины мира и общечеловеческих моральных, интеллектуальных и экзистенциальных ценностей.

Учитывая критику в свой адрес в ХХ в., современный гуманизм, особенно внимательно следит за тем, чтобы не стать очередной «духовной» обузой для человека, очередной утопией и идеологией. С другой стороны, он, как одна из современных версий антропоцентрического мировоззрения, во избежание превращения в нечто эгоцентричное, нарциссическое или перфекционистское, вменяет себе в обязанность держаться в рамках здравого смысла и не уходит ни в область эзотерического и трансцендентного, ни в область элитарного.

Границы этих требования предполагают максимально ясное и трезвое понимания феномена человека, выяснение того, чем он может быть помимо мировоззрения, профессии и совокупности социальных ролей, что есть собственно человек как человек, не обремененный многообразными содержаниями внутреннего мира или даже культурными традициями. Иначе говоря, встает задача прояснить, с чего начинается человек, как он становится человеком, каково его аутентичное бытие или существование.

Для гуманизма этот поиск важен и по его внутренним причинам: ему нужно четко знать, каково его отношение к человеку, на каком основании он может сказать ему: попробуй примерить к себе меня как мировоззрение. При этом гуманизм должен сказать ему, чем он – как «изм» среди других «измов» – хорош и чем плох. Возможно, даже опасен, если захочешь стать и быть гуманистом. Но чтобы сказать это, важно знать, кому гуманизм говорит это. Что такое в этом смысле «пред» или «внемировоззренческий» человек, к которому он идет со своими, как предполагается, ценностями и возможностями? Насколько правомерно гуманистическое предложение, гуманистический проект для человека?

Многим такая постановка вопроса о человеке покажется неправомерной, невозможной или идеалистической. Но, утрируя их возражения, можно сказать: «Человек есть то, что он ест, пьет, слушает, видит, носит в себе, на себе…». Но так мы никогда не дойдем до человека.

Я исхожу из определенного метафизического предположения, что человек – это прежде всего личность, нечто не редуцируемое, имеющее в себе что-то такое специфическое и базовое, что составляет если не его неизменную природу, то его актуальный, данный здесь-и-теперь потенциал, собственно человеческую жизненную силу, разворачивающуюся как становление и бытие человека.

Если это хотя бы отчасти справедливо, то тогда нужно представить себе общую картину «архитектуры» человека, его внутреннюю динамику. А с практической точки зрения важно предложить минимальные психологические, интеллектуальные и мировоззренческие процедуры становления и роста личности, хотя бы во имя ее свободы и аутентичности, во имя ее возможности и права самой стать и быть собой.

Вот почему читатель найдет здесь и философию, и психологию, и мысли о гуманизме, и даже феноменологическую (не нормативную) «технологию» программы «стать собой».

НЕМНОГО ИСТОРИИ О ПЕРЕХОДЕ ОТ ИДЕИ К ЧЕЛОВЕКУ

Если живешь относительно долго (кажется, я могу это сказать о себе – уже 70), то обретаешь историю. Свою собственную, в том числе и историю идей, обитающих в сознании. Некоторые из этих историй короткие, некоторые длятся десятилетиями, меняясь, перерастая в другие или врастая в другие, даже противоположные по содержанию. Процесс этот понятен и вполне прост. Если думаешь о чем-то, и это не дает тебе покоя, то не исключено, что находится решение, открывается какое-то продолжение хода мысли, возникает цепочка решений, а с нею – история идеи или проблемы.

Есть у меня одна такая история, начало которой трудно вспомнить, но хорошо знаю, что возникла она из смутной неудовлетворенности относительно любых мыслей или идей. Наблюдая за жизнью идей, я понял, что идея, с одной стороны, как таковая бессильна, а с другой, – кажется всесильной, когда «овладевает массами». Но после некоторого периода идейного (идеологического или «духовного») насилия над ними она неизбежно терпит фиаско, будучи и в начале этого насилия над людьми и при своем издыхании извращенной и де факто признающей бессилие реализовать себя. И хотя мысль о немощи мысли перед лицом бытия и ее негативной мощи в отношении людей казалась слишком неопределенной, она обрела поддержку, упав на тексты Шестова, неустанно обращавшего внимание на «власть идей».

Перемены в России конца прошлого – начала нынешнего, XXI века также обострили вопрос об идеях, их трансформациях в индивидуальном и общественном сознании. Так, остро переживалось крушение идеи «научного социализма» и вообще марксизма как «науки» и «высшего достижения мировой культуры». Это переживание было полярным: почему такой властной оказалась в России идея марксизма-ленинизма или социализма (как ни крути, а верили в нее глубоко и массово), но, с другой стороны, почему идея «научного социализма» могла быть так чудовищно извращена в ее практике. Ведь если так обращаться, скажем, с идеями фундаментальных естественных наук, то они просто «не позволят» так практиковать себя – будет полный абсурд и крах эксперимента с самого его начала.

Скажут, так и получилось в СССР. Потому он и развалился. Может быть поэтому, может быть не поэтому. Не в этом здесь дело. Вопрос в другом: возможно ли в принципе истинное понимание марксизма (как и любого учения или идеи) и его «истинное» воплощение в жизнь. Мне
Страница 2 из 7

кажется, нет, и я об этом писал. Во-первых, марксизм – не наука и даже более того – местами что-то весьма мессианское, агрессивное и насильническое, даже мрачное, во-вторых, ни одна из идей – даже «естественнонаучная» – не имеет внутренней защиты от ее извращения в практике применения и реализации.

Вот это последнее и занимало меня в период крушения СССР[1 - Одним из выражений этого интереса стала статья «Возможно ли демократическое понимание марксизма?» (Вестн. МГУ. Серия «Философия». 1991. № 6.).].

Другим направлением моих размышлений об идеях была ситуация в отношениях межу идеями и личностью, в сознании которой обитают идеи[2 - Под идеей в данном тексте я буду иметь в виду понятие, слово (или даже образ) для обозначения и презентации какой-либо действительности, феномена или процесса, а также некое единство содержания, которое так или иначе заключает эта идея, и безусловной идеальности ее формы. В дальнейшем, возможно, пойдет разговор о таких идеях, которые уже в своем формальном выражении не относятся к какой-либо реальности, т.е. им ничего не соответствует. Например, идея дкргираща, написание которой на русском языке получилось в результате хаотичного движения моих пальцев по клавиатуре. Маловероятно, что этому слову что-нибудь соответствует в действительности, которую называют бытием, хотя есть и такие измерения мира, в которых оно законно существует. Но и об этом позже. Не рассматриваются здесь и такие идеи, которые заключают в себе содержания, заведомо не существующие. Это прежде всего достаточно большая группа псевдонаучных терминов, попросту лживые понятия, которые изобретают либо лжеученые, либо адепты различных паранормальных верований: «тонкие поля», «аура», «карма», «энергетика» (как некая сверхъестественная сила, а не в смысле «энергетическая промышленность») и т.д.]. Как быть свободным человеком, не подчиняться диктату идей и в то же время быть разумным человеком, иметь богатое содержанием мировоззрение, хранить в сознании, своем «идейном багаже» как можно больше идей, нужность которых трудно отрицать?

Что интересно, в России это мало кого волнует. Думаю, что мы все ещё недостаточно внутренне (да и внешне) свободны и осмотрительны, чтобы озаботиться этим. Странно, но на Западе об этом тоже мало думают. Видимо потому, что обошли эти темы юридически (а не мучились, как я, осмыслить их философски). Вместе с тем наши западные соседи настолько «естественно» и постепенно усвоили правило быть собой как свободными, критичными и ответственными существами, что и не заметили, как обрели относительно высокую степень внутренней свободы без философских рефлексий и когнитивных исследований в этой области, т.е. практически, эволюционно-исторически.

Результат оказался весьма эффективен: чувство свободы, достоинства, некое особое – естественно критичное, осторожное и прагматичное – отношение к идеям у людей в зрелых демократических обществах налицо. Но что особенно важно – они оставили позади себя эпохи религиозных и светских «идеократий», обществ, которые деспотически манипулируют внутренним миром людей с помощью той или иной идеи, идеологии. Освободившись от откровенного господства той или иной идеологии, они вступили в эпоху социального, идейного, идеологического и культурного плюрализма, перманентного разговора, обсуждения и обмена идеями – соответственно компромисса, консенсуса, полилога, договоренностей и т.д. – внутри сообщества. Можно сказать, что, не потеряв единодушия в общем и в каких-то фундаментальных принципах (это и обеспечивает национальное, государственное и общественное единство, духовное здоровье страны), люди Запада нашли способы сохранять, обогащать и главное – понимать и защищать разнообразие стилей жизни и мировоззрений как на уровне групп, так на уровне личностей. Соответственно утвердился и идейный плюрализм как норма, едва ли не как самый верный способ сохранения динамического социального равновесия и свободы, достоинства человека, независимо от того, каковы его убеждения. Оттого и терпимость, некая дистанция свободы по отношению друг к другу, гражданское, морально-правовое уважение к человеку так естественны в условиях реальной демократии.

В противоположность такому положению дел, большинство россиян все еще считают, что есть такие идеи, точнее одна, русская идея, которая должна «господствовать» в обществе, чтобы оно стало наконец-то счастливым или благополучным. Надо только найти ее и сделать всеобщей.[3 - Здесь важно не путать идею и закон, точнее, конституцию, которая будучи «верховной» – отсюда и положение о верховенстве закона – перестает быть собственно идеей, а становится социально-правовой реальностью, поставленной людьми над самими собой. Закон тем самым превращается в социальную объективность, которую нужно просто знать и которой нужно подчиняться, как мы подчиняемся или учитываем в своей жизни законы природы. Единственным в данном случае существенным отличием принятого в обществе юридического закона от физического состоит в том, что первый может меняться в соответствии с предусмотренными для этого законами. Здесь понятно и то, что речь идет о законах, принятых свободным путем, с соблюдением необходимых демократических процедур.] На деле таких идей не существует. Т.е. может быть они и есть в книжке или в голове, но не в жизни. Какие только идеи не получали свою власть над людьми! Претворялись в жизнь. Итог был одинаково печален – все заканчивалось либо застоем и гниением, либо революциями. Непонимание роли идей в жизни аналогично нашим заблуждениям относительно разделения властей, обязательной выборности и периодической смене власти. Многие считают это необязательной, пустой формальностью, мол, разделение властей – формальная фикция, только усложняющая и бюрократизирующая общество. Смена власти – глупость, так как новая тоже будет «хапать», тогда как старая уже «нахапала», вот есть «хороший» человек во власти, пусть он всегда при ней и будет.

Но оказывается, что без этой простой и казалось бы излишней социальной механики свобода и демократия, рациональная организация общественной жизни невозможны. Выскажу мысль, способную возмутить многих: в этих случаях именно сам принцип разделения властей и смены выборной власти важнее тех лиц – «хороших» ли или «плохих», – которые выбираются и меняются. Главное, чтобы они свободно и демократично выбирались и обязательным образом менялись.

И тогда изменения к лучшему не заставят себя ждать. (Не буду развивать эту мысль, отсылаю интересующихся к любому элементарному учебнику по политологии.)

Большинству россиян приоритет права и закона кажется неприемлемым равнодушием и рассудочностью в отношениях между людьми, бездушием и холодностью, ригоризмом и скукой… Можно согласиться, что налет всего этого есть в отношениях между собой у европейцев или американцев. Но неоспоримы и преимущества. Это как правильная температура в помещении: и не слишком жарко, чтобы не расслабляться, и не слишком холодно, чтобы замерзнуть. Но ничего существенного люди там не утратили: ни чувств, ни сердечности отношений, ни умения радоваться, ни бдительности в отношении сохранения своих прав и свобод, ни
Страница 3 из 7

гражданской активности и т.д.[4 - Когда я смотрел телерепортажи о саммите «двадцатки» (начало апреля 2009 г.) я не мог не поражаться высокой политической активности демонстрантов, десятками тысяч выходивших на улицы «хоронить» капитализм. Да, социализма в их сознании, думал я, много больше, чем у тех из россиян, которые ненавидят демократию, либерализм, капитализм и называют себя советскими людьми, сторонниками социализма и марксизма. И это, пожалуй, не мировоззренческая проблема, а проблема качества мировоззрения человека, его общей интеллектуально-психологической и гражданской зрелости.] Они обрели в итоге зрелое и прочное чувство ответственности, надежности отношений, уважения человека и его собственности, понимание важности «игры по правилам», высокой значимости профессионализма, хорошего качества труда и т.д.

Но опять-таки не это главная моя тема. Главная – вопрос об идеях и их судьбе в сознании и жизни человеке, вопрос об их роли в судьбе человека. Подозреваю, что для большинства такая формулировка представляется неясной или непонятной. Но нужно набраться терпения, ведь не исключено, что нам удастся прояснить в этой области кое-что важное для жизни каждого из нас, независимо от того, кто мы по профессии, что думаем об окружающем и какой образ жизни ведем.

Если вернуться к моей истории о роли идей и их отношении ко мне и о моем – к ним, то нужно сказать, чем кончилась для меня вся эта разборка. Долгое время я «боролся» с идеями моего внутреннего мира, обуздывая их, развивая систему контроля и мониторинга этой области моего сознания. Я старался (стараюсь и сегодня) быть критичным и скептичным, вырабатывать умение запускать в мышление как можно больше разных и конкурирующих идей, чтобы заставить их хотя бы бросаться друг на друга, и меньше тем самым – не меня. Но все время сверлила мысль: ну хорошо, загонишь ты свои идеи в нечто вроде «зоопарка», будешь с ними обращаться как со слугами, может быть, добьешься от них послушания, но кто в тебе будет задавать программу работы с идеями. Да и сами эти установки и принципы работы с идеями разве не являются некоторой идейной программой? Если идеи нас программируют, то кто, если не идеи, могут или должны программировать идеи так, чтоб лишить их диктаторских притязаний? Есть ли в человеке какие-то качества или инстанции, которые могут управлять идеями благотворным для него образом? А вдруг программирование идей и управление ими в принципе невозможно без идей? Тогда круг замкнется и из него не будет выхода.

Но в какой-то момент пришел ответ: это дело могут и должны взять на себя наши естественные потребности.

ОТ ИДЕЙ К ПОТРЕБНОСТЯМ

Ответ показался неплохим. Хотя бы потому, что потребности – это что-то изначально мое, особенно если речь идет о базовых естественных потребностях. Потребность – не пришелец, она рождена со мною и во мне как способ выживания в условиях планеты Земля, в фундаментальных условиях бытия природы. Конечно, потребности историчны и эволюционны, но это мало что меняет в онтогенетическом смысле. Вот идеи – это пришельцы, их – великое множество, целые вселенные, даже противоположные по своему содержанию и смыслу, и я перед ними – просто букашка, ничто. Повторю: они такие разные, вплоть до противоположности, что мысль о том, что есть «хорошие» идеи, а есть «плохие», начинает буксовать, поскольку мы можем видеть счастливых людей, руководствующихся «плохими» (с точки зрения «наших» идей) идеями и несчастных, живущих по «хорошим» идеям. Мало этого. Идеи без стука приходят и иногда уходят как безответственные часовые со своего поста, обрекая человека на беззащитность, на одиночество, точнее на ситуацию, когда ты один на один с этим бесконечным огромным миром, который есть не-Я.

А вот потребность – это исконно мое, изначально присутствующее во мне как часть моей жизни. Потребность – это совсем не идея. Если я ищу смысла, то это выражение именно моего собственного желания, потребности, в ней нет никакой идеи, а есть выражение меня как человека. Подавляющее большинство потребностей, если не все, в своей изначальной данности суть способы моего существования. Они также изначально во мне, как и я изначально живу удовлетворением моих потребностей. В свете такого понимания потребностей, на них можно поставить, доверить им себя.

Эта ставка кажется оправданной. Если опереться на них, то, судя по всему, опасность оказаться в рабстве у идей может блокироваться приоритетом моих потребностей по отношению к идеям-пришельцам. Можно даже оставить за скобками то обстоятельство, что некоторые потребности являются благоприобретенными и даже насильственно «вдолбленными» в человека. Как бы там ни было, такие потребности не являются фундаментальными в том смысле, что, во-первых, так или иначе, опираются на естественные, во-вторых, основные жизненные потребности на то и основные, что без них существование человека невозможно.

Ученые выделяют разные комплексы потребностей. Их не так уж и много. Чаще всего называют потребности в безопасности, в признании, в дружбе, в новом опыте. По А. Маслоу, гомеостатические потребности[5 - Гомеостатические потребности связаны с сохранением в человеке жизненного баланса, динамического равновесия с целью поддержания и продолжения жизни.] должны отвечать пяти критериям:

1) безопасности;

2) препятствовать возникновению болезни;

3) их удовлетворение излечивает болезни, вызванные их неудовлетворением;

4) одну потребность нельзя удовлетворить с помощью другой;

5) здоровые, а значит удовлетворенные люди, не испытывают этих потребностей.

Почти все фундаментальные потребности естественны, по крайней мере, сама возможность их проявления заложена в нас генетически. Но, как отмечалось выше, естественным потребностям бросают вызов желания и культура, способные сформировать как позитивные, так и негативные искусственные потребности и желания. При этом «ложные желания», как пишет польский психолог К. Обуховский, бывают основой «социальной и органической патологии».[6 - Обуховский К. Галактика потребностей: Психология влечений человека. – СПб.: «Речь», 2003, с. 69.]

Он предлагает такую классификацию потребностей:

1. Физические потребности (пища, воздух, диапазон температур, давления и т.д.). В этой связи он пишет: «Удовлетворение физиологических потребностей является прямым условием жизни и заключается в сохранении внутреннего равновесия организма в условиях его постоянного нарушения, вызванного внутренними и внешними изменениями».[7 - Там же, с. 87.]

2. Потребности, связанные с познанием мира, с общением с другими людьми, с определенным смыслом своей жизни, т.е. потребности в ориентации.

3. Естественные, но не обязательные потребности, связанные с инстинктом продолжения рода и различными формами его проявления, т.е. сексуальные потребности.

4. Индивидуальные потребности: потребности зависимости, патологические потребности и потребности отличия.

Хотя я и говорил выше о преимуществах потребностей по сравнению с идеями, мой оптимизм оказался чрезмерным. При ближайшем рассмотрении оказывается, что потребности и идеи связаны между собой.

В каких отношениях находятся идеи и потребности? Физические потребности
Страница 4 из 7

могут обходиться и без идей, но так бывает редко. Ведь даже для того, чтобы удовлетворить потребность в пище нужно думать, как ее получить. Тем более без идей не обходятся потребности в познании и смысле. Можно предположить, что потребность, обладая интенциональностью, т.е. определенной предметной целенаправленностью, ищет определенные идеи, отбирает их в качестве инструментов своего удовлетворения. Как таковая, потребность если не слепа, то подслеповата. В полной мере зрячей ее делают идеи, конкретизируя как ее цель, так и пути достижения. Но именно эта «подслеповатость» потребности и ее одномерность, сильная степень изолированности от других потребностей (эгоизм потребности) заставляют усомниться в том, что именно они являются той высшей и надежной инстанцией, которые определяют или должны определять наше поведение и всю нашу жизнь и уж тем более наши управленческие программы в отношении идей, содержаний сознания.

Еще более тревожным обстоятельством является экс-центризм потребности. Потребность – это всегда «нехватка», потребность удовлетворяется выходом за нее как таковую. Инстанция выхода – прежде всего внешний мир, мир предметный или культурный, сотканный из артефактов предметного или смыслового характера. Как пишет А.Н. Леонтьев, «в своих первичных биологических формах потребность есть состояние организма, выражающее его объективную нужду в дополнении, которое лежит вне его. Ведь жизнь представляет собой существование разъятое: никакая живая система как отдельность не может поддержать своей внутренней динамической равновесности и не способна развиваться, если она выключена из взаимодействия, образующего более широкую систему, которая включает в себя также элементы, внешние по отношению к данной живой системе, отделенные от нее» (http://flogiston.ru/library/leontev).

Потребность не только «недостаточна», поскольку есть выражение нехватки, но и эгоистична, она не может «думать» ни о чем другом, кроме как о своем и именно своем удовлетворении.

Это делает потребности плохим союзником Я, они стоят к нему спиной и в лучшем случае слепым образом обеспечивают его существование. Но это вовсе не значит, что мы должны выключить их из позитивного ресурса совершенствования человека или просто махнуть на них рукой как на такую константу, которую не изменить. Мы можем (по крайней мере в возможности) руководить ими не хуже, чем идеями, быть может, это даже проще, поскольку потребностей, кажется, меньше чем идей. Грубо говоря, здесь от индивида требуются как минимум процедуры обзора и осмысления потребностей, процедуры выстраивания их значимости или приоритетности, определения их потенциала (силы), а также выработка программ и методов управления, гармонизации и собственно удовлетворения.

В общем смысле, кажется самоочевидным, что нам следовало бы опираться на позитивные, созидательные и продуктивные потребности, но установить критерии этих качеств не всегда представляется возможным.

Таким образом, обращение к потребностям как более надежным инстанциям внутренней жизни, как и критериям внешней активности человека не является релевантным способом решения вопроса о надежных основаниях существования личности.

ТЕЛО И ЕГО ГОЛОСА

Но не пойти ли дальше, точнее «ниже»? – стал думать я, уже с какой-то обреченностью. Не поискать ли более надежного основания для безопасности и деятельности нашего Я? Собственно выбора в этом поиске уже и не было. Осталась только наша плоть, тело как, по меньшей мере, что-то биологическое, сложно устроенное, обладающее всеми ресурсами живого организма. Возможно, нужно слушать его, его голоса, руководствоваться ими и быть счастливым и свободным? Возможно, наше тело действительно тот фундамент, который лежит ближе всего к бытию мира и, следовательно, наиболее древняя, опытная и мудрая основа нашего бытия? Ведь еще не доказано, что мы «не от мира сего». Оно, тело, как реальная часть всеобщего бытия бесконечно древнее нашего сознания, всех «высших» и «вершинных» потребностей человека? Тело «знает» что-то такое, что мы, возможно, никогда не узнаем. Вот и прислушивайся к его голосу. Ведь утверждал же А. Бергсон, что подлинность располагается не над нами, а под нами в виде «жизненного порыва» и потока «творческого напряжения» самого органического мира. И мы его продукт.

Тело, говорят, «знает» лучше, чем мы, опутанные мыслями-идеями, знаниями, сотканными из идей. У плоти есть инстинкты, древность которых несомненна, за ними лежит многомиллионный опыт выживания живого на нашей планете. Значит, мы должны довериться им и лишь совершенствовать наш слух, чтобы как можно лучше различать голоса плоти.

Инстинкты – это голоса тела. Ощущения – тоже голоса, но они могут принадлежать не только телу, но и сознанию, и даже Я, например чувство идентичности, удовлетворения, счастья, чувство собственного достоинства и т.д. Инстинкты действительно самые древние наши инструменты выживания и адаптации к среде.

Но очевидны и их пределы: они консервативны и безальтернативны, не способны к сколько-нибудь быстрым модификациям и существенным изменениям. Они жестко детерминируют человека, если он отдается им во власть. В человеке они являются представителями животного в нем и вместе с тем генетической связью человека со всей земной биотой. Инстинкты, кроме того, демонстрируют отражение в нас как биологических существах качественные единообразия и стабильности в природе, повторяющееся в ней, закономерное. Всякое или почти всякое изменение порядка вещей, на который «настроена» инстинктивная программа действий, может разрушить субъекта этого инстинкта, либо приведет к невыполнению программы самого инстинкта, его сбою.

Но с телом нужно дружить, оно – субстанциальное, точнее, бытийное воплощение, форма и способ существования личности в мире объектов и разного рода материально-энергетических полей. Личность не только «хозяин» тела, его «менеджер», она в немалой степени зависит от тела. Но это особого рода зависимость. В ней есть существенные «разрывы», позволяющие человеку-личности владеть важнейшими возможностями и ресурсами (особенно свободой и разумом) именно как метателесному, т.е. психофизическому существу. Поэтому тело – это одновременно и мудрое материнское лоно, и воплощение Я, и форма, и способ его бытия. Со своей стороны, личностное начало во многом управляет телом, использует его для реализации своих познавательных, интеллектуальных, мировоззренческих и иных программ, которые нельзя свести к физико-химическим и биологическим уровням организации бытия. Особенно велика заслуга разума и познавательных дарований человека перед телом. Благодаря научным познаниям тело человека стало жить в Европе, США или Японии вдвое дольше, чем лет сто – сто пятьдесят тому назад.

Позитивный «симбиоз» тела и Я человека кажется естественным, безальтернативным, т.е. однозначно позитивным. Однако это не так. Мы можем видеть многочисленные случаи разрушения телом, его «голосами», т.е. инстинктами – человеческого интеллекта и даже свободы. Мы можем видеть многочисленные случаи истязания тела заблудившимся в себе или впадающим в экстремальные состояния Я (духом, по старой терминологии). Тело
Страница 5 из 7

дает возможность Я пробудиться и опознать себя. Я дает возможность телу не только быть в гармонии с собой, но и наилучшим образом жить и действовать в качестве полноправного и благополучного партнера в ансамбле «тело – Я», т.е. быть собственно человеческим телом.

Но психо-телесное единство отнюдь не что-то автоматическое и «окончательное». Судьба тела кажется неясной. Не разойдутся ли где-то в будущем дороги тела, плоти человека и Я? Вопрос этот отнюдь не праздный и не (только) религиозный. Уже сегодня мы видим вхождение в тело многого из того, что не является им изначально и что не только помогает человеку выжить, но и грозит заменить его плоть. Это началось давным-давно, когда были сделаны первые опыты вживления в тело различных предметов, металлов, зубных пломб. Появились протезы. Сегодня – вживляемые в тело чипы, искусственные органы и части тела.

Перспективы плоти, как она дается нам от рождения, весьма неопределенны, поскольку процессы слияния и взаимопроникновения человека и вещей мира кажутся беспредельными.

Но почему-то хочется верить в то, что люди не захотят «перемещаться» из естественного тела в искусственное. Возможно, они изберут один из альтернативных путей, скажем, модификацию тела без изменения его субстрата, т.е. живой плоти, обладающей мыслительным органом и многими прекрасными качествами, в том числе и эстетическими.

* * *

Кажется, мы отвлеклись от главной нашей темы: отношения Я к его внешним по отношению к нему ресурсам: идеям, потребностям и телу. Поэтому вернемся на нашу главную дорогу и зададимся вопросом: если ни идеи, ни потребности, ни тело не являются надежной и гарантированной опорой человека как личности, как собственно человека (не можем же мы сводить наше личностное начало или ставить его в зависимость от содержаний сознания, от потребностей или плоти), то тогда в поисках своей генетической и экзистенциальной опоры наше Я остается наедине с собой?

Впрочем, если оно хочет действительно остаться наедине с собой, по крайней мере, чтобы задуматься над всем этим в обстановке, когда никто не мешает, ему нужно – пусть и на время – выставить за дверь как идеи, так и потребности вместе с голосами тела.

Но прежде мы должны подвергнуть их строгому критическому анализу, допросу, обращая внимание прежде всего на оборотную, темную сторону этих феноменов, на их притязания и спонтанные усилия «стянуть одеяло на себя».

Для начала давайте нарисуем портрет идеи.

ГОСПОЖА ИДЕЯ

Идеи вошли в жизнь человека в доисторические времена. Однако возникновение представлений об идеях, их открытие произошло относительно недавно. Поворотным пунктом стала, скорее всего, эпоха, которую К. Ясперс назвал вторым осевым временем (примерно середина первого тысячелетия до нашей эры). Идея была обнаружена как что-то особенное в сознании и жизни людей. Она стала предметом анализа, рефлексии. Идея стала обрастать идеями о ней. Возможно, самым ярким примером такого оборота дела стала философия Платона, в которой идеи обрели царственное положение. За ними был признан статус чего-то идеального, вечного и самого совершенного. Еще одним свойством идеи оказалась всеобщность ее формы, т.е. идея, как всеми признано, может быть безразмерной по отношению к своему содержанию. Скажем, идея человека вмещает в себя всех бывших, существующих и будущих существовать людей. Ни один из них, формально говоря, не ускользнет от нее. Найдет, накроет и вместит всех. Идея была понята идеалистически, как нечто виртуальное, но исключительно значимое, важное и высокое – отсюда однокоренные слова: идея – идеальное – идеал.

У идей обнаружились некоторые положительные свойства: идею невозможно убить физическим образом. Идея не изнашивается подобно вещам, а напротив, чем больше мы ее практикуем, тем совершеннее она делается, ее можно передавать другим, не теряя ее при этом, подобно отданному другому рублю или яблоку. Она оказалась вне времени и пространства, т.е. вечной и чистой, по Платону. Для идеи, как и руководимого ею разума, нет никаких препятствий или барьеров. Перед ней бессильны расстояния, толщи земные и небесные бесконечности[8 - «Великое есть дело, – писал М.В. Ломоносов, – достигать во глубину земную разумом, куда рукам и оку досягнуть возбраняет натура, странствовать размышлениями в преисподнюю, проникать рассуждением сквозь тесные расселины и вечною ночью помраченные вещи и деяния выводить на солнечную ясность».]. С идеями на уровне формальной логики можно обращаться как угодно, непосредственного физического или материального ущерба мы при этом не несем. Другими словами, наши ошибки в этой сфере физически безопасны, правда, до того момента, пока мы не совершаем какого-либо физического действия или какого-то поступка на их основе, руководствуясь ими. Но что интересно, сколько бы мы ни извращали ее, сколько бы ошибок и ложных операций с нею ни совершали, сама идея никогда на это не пожалуется, все стерпит и не скажет, что, мол, ты ошибся, что я не такая и т.д. (Это может сделать лишь конкурирующая идея или чисто практическая ситуация, скажем, тупика или невозможности реализовать какую-нибудь физическую потребность на основе этой идеи.) Можно и дальше перечислять достоинства идеи, особенно в теоретических науках, в которых все моделирование реальностей теоретично, идейно. Они позволяют делать сложные мыслительные (идейные) эксперименты, модели и т.д.

Но поскольку у меня отношения с идеями давние и непростые, то я буду говорить не столько о светлой стороне дела, сколько в основном о тех, к сожалению, «теневых» чертах идеи, о которых, как мне неоднократно приходилось убеждаться, большинство из нас не задумывается по самым разным причинам. Собственно именно ввиду нашего по большей части идеалистического отношения к идеям я и загляну за их фасад.

Что это за черты?

Во-первых, идеи подают, позиционируют себя, как мы уже сказали, в качестве чего-то идеального и истинного. Плохое здесь в том, что они, мягко говоря, не отличаются при этом скромностью. Ни одна из идей как таковая не говорит нам – я могу нести в себе ложь, я тебе на подхожу, я могу тебя подвести или просто загубить. Если мы и замечаем это в них, то это не заслуга идей, а заслуга нашего разума, который использует для выявления ошибки обязательно и как минимум другую идею.

Отсюда другое ее свойство, т.е., во-вторых, идея как таковая, т.е. в своей самотождественности несовместима со всякой другой идеей и по сути враждебна ей. Идеи в принципе, по самой своей сущности несовместимы друг с другом. Как, скажем, идея воздуха может быть тождественна или совместима с идей ботинка? Никак. Отсюда – бесконечные споры, скандалы, война идей друг с другом. Ее легко угадать как в непрекращающихся идейных битвах политиков, философов и всяких идеологов, так и в науке в виде конкуренции точек зрения, доказательств, опровержений и интерпретаций. Но если мы коснемся идей оценочных, нормативных суждений, то вот где открывается настоящий хаос в отношениях между идеями, вечная война не на жизнь, а на уничтожение! Об одном и том же мы найдем массу несовместимых и прямо противоположных идей.

Неизбежность драчливости и несовместимости идей вытекает уже из того, что они идеальны,
Страница 6 из 7

беспримесны, стерильны и больше всего озабочены этой своей чистотой. Неистребимый перфекционизм идей – это высшая степень перфекционизма. Человек бессознательно или на практике может их путать и т.д., но, повторю, к самим идеям как таковым это не имеет никакого отношения. Может быть, он делает это отчасти из-за безотчетного страха, поскольку они так строги, бескомпромиссно последовательны и безжалостны по отношению к человеку, когда он поддается их настырности, отдается в их руки, и они получают власть над ним? Но вместе с тем, разве не идеи, их жажда совершенства и абсолютности заставляет людей в познавательных усилиях добиваться этой перфектности? Не является ли эта жажда истины знаком нашей прикованности к идеям, не перфекционизм ли идей делает нас их галерниками?

Драчливость идей – яркая их черта. Она с полной силой заявила о себе уже в античности, отлившись для нас во вполне бесчеловечную формулу: «Платон мне друг, но истина дороже».[9 - В оригиналах эта мысль выражена не столь свирепо. По Аристотелю: «Хотя Платон и истина мне дороги, однако священный долг велит отдать предпочтение истине». Платон: «Сократ – друг, но самый близкий друг – истина». Так что власть идей была освящена самыми авторитетными умами человечества. Действительно, что может быть выше «священного долга» перед идеями! Непонятен только пустяк: что заставляет человека так прогибаться перед идеями и лезть к ним в добровольное и «священное» рабство?] В конце концов так говорит не Аристотель и Платон, а истина-идея. Если ее послушать, то идеи-не-истины не бывает. Этого для начала она хочет от человека – признать ее в качестве ценности, бульшей чем сам человек, даже друг. Но уже в этом есть что-то зловещее и вампирообразное.

Итак, она хочет быть самым дорогим для человека сокровищем. Дороже чем сам человек, ибо она истина и на ней, а не на человеке лежит печать вечности и совершенства. (Ну кто это, кроме Христа-богочеловека мог сказать, что Я – это путь, истина и жизнь?) Нет, повторю, идеи-лжи, лживых идей. Есть только идеи-истины. Так говорит истина-идея, и ничего другого она говорить не может. В этом смысле она одномерна и однозначна.

В-третьих, мы можем сказать, что она не только драчлива, но и самоуверенна до бесконечности. Она не самокритична (это возможность свободного человека), не в состоянии оглянуться на себя и не способна на самооценку. Сама по себе идея не рефлексивна, она не в состоянии посмотреть на себя со стороны, осмыслить и оценить себя, у нее нет разума. Она в этом смысле одномерна, «безмысленна».

В-четвертых. сопутствующим качеством этого недостатка являются слепая напористость, даже нахальство, если хотите, бессовестность и бесцеремонность, попросту абсолютная невоспитанность, имморализм идеи как таковой. Способу, каким она входит в наше сознание, позавидовал бы любой карманник или медвежатник. Мы никогда не чувствуем, как она оказывается в глубине нашего существа, не то чтобы в желудке или под кожей, а именно в самой глубокой глубине нашего существа, в самой главной, собственно человеческой его части – в мозгу, в сознании, чуть ли не в самой сердцевине нашего Я. И все это без каких-либо материальных признаков, если не считать звуков или зрительных образов как посредников в совершенно незаметном переходе идеи от человека, из книги, из телевизора или Интернета – в наш внутренний мир.

В-пятых, идея не только внутренне совершенна и перфектна, а внешне – внеморальна (имморальна – глуха к моральным чувствам и нормам, идущим от человека и общества), но и в одном своем качестве, пожалуй, страшна. Эта черта соседствует с ее «чувством непогрешимости» и всеобщностью ее формы, являясь своего рода их синтезом. Идея – истинный захватчик, экспансионист. Она только и ищет, как бы включить в себя то, что ей принадлежит «по идее», никакой предмет не ускользнет от включенности в нее, если он ей соответствует опять-таки «по идее». В этом смысле идея тотальна. Ее тотальность имеет продолжение в перманентной политике экспансии, не вести которую идея просто не в состоянии. Единственная «социальная мечта» идеи – это быть всеобще и безоговорочно признанной, жить и хозяйничать в сознании всех без изъятия людей. На этот крючок попались мыслители Просвещения, наивно поверившие, что наше благо – единомыслие в истине-идее, которая и есть естественный, лежащий в основе человека и общества идеал, наше всеобщее спасение.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/valeriy-kuvakin/stat-soboy/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

1

Одним из выражений этого интереса стала статья «Возможно ли демократическое понимание марксизма?» (Вестн. МГУ. Серия «Философия». 1991. № 6.).

2

Под идеей в данном тексте я буду иметь в виду понятие, слово (или даже образ) для обозначения и презентации какой-либо действительности, феномена или процесса, а также некое единство содержания, которое так или иначе заключает эта идея, и безусловной идеальности ее формы. В дальнейшем, возможно, пойдет разговор о таких идеях, которые уже в своем формальном выражении не относятся к какой-либо реальности, т.е. им ничего не соответствует. Например, идея дкргираща, написание которой на русском языке получилось в результате хаотичного движения моих пальцев по клавиатуре. Маловероятно, что этому слову что-нибудь соответствует в действительности, которую называют бытием, хотя есть и такие измерения мира, в которых оно законно существует. Но и об этом позже. Не рассматриваются здесь и такие идеи, которые заключают в себе содержания, заведомо не существующие. Это прежде всего достаточно большая группа псевдонаучных терминов, попросту лживые понятия, которые изобретают либо лжеученые, либо адепты различных паранормальных верований: «тонкие поля», «аура», «карма», «энергетика» (как некая сверхъестественная сила, а не в смысле «энергетическая промышленность») и т.д.

3

Здесь важно не путать идею и закон, точнее, конституцию, которая будучи «верховной» – отсюда и положение о верховенстве закона – перестает быть собственно идеей, а становится социально-правовой реальностью, поставленной людьми над самими собой. Закон тем самым превращается в социальную объективность, которую нужно просто знать и которой нужно подчиняться, как мы подчиняемся или учитываем в своей жизни законы природы. Единственным в данном случае существенным отличием принятого в обществе юридического закона от физического состоит в том, что первый может меняться в соответствии с предусмотренными для этого законами. Здесь понятно и то, что речь идет о законах, принятых свободным путем, с соблюдением необходимых демократических процедур.

4

Когда я смотрел телерепортажи о саммите «двадцатки» (начало апреля 2009 г.) я не мог не поражаться высокой политической активности демонстрантов, десятками тысяч выходивших на улицы «хоронить» капитализм. Да, социализма в их сознании,
Страница 7 из 7

думал я, много больше, чем у тех из россиян, которые ненавидят демократию, либерализм, капитализм и называют себя советскими людьми, сторонниками социализма и марксизма. И это, пожалуй, не мировоззренческая проблема, а проблема качества мировоззрения человека, его общей интеллектуально-психологической и гражданской зрелости.

5

Гомеостатические потребности связаны с сохранением в человеке жизненного баланса, динамического равновесия с целью поддержания и продолжения жизни.

6

Обуховский К. Галактика потребностей: Психология влечений человека. – СПб.: «Речь», 2003, с. 69.

7

Там же, с. 87.

8

«Великое есть дело, – писал М.В. Ломоносов, – достигать во глубину земную разумом, куда рукам и оку досягнуть возбраняет натура, странствовать размышлениями в преисподнюю, проникать рассуждением сквозь тесные расселины и вечною ночью помраченные вещи и деяния выводить на солнечную ясность».

9

В оригиналах эта мысль выражена не столь свирепо. По Аристотелю: «Хотя Платон и истина мне дороги, однако священный долг велит отдать предпочтение истине». Платон: «Сократ – друг, но самый близкий друг – истина». Так что власть идей была освящена самыми авторитетными умами человечества. Действительно, что может быть выше «священного долга» перед идеями! Непонятен только пустяк: что заставляет человека так прогибаться перед идеями и лезть к ним в добровольное и «священное» рабство?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.

Adblock
detector