Винс и Джой читать онлайн - Лайза Джуэлл

Винс и Джой

Лайза Джуэлл

Романы о сильных чувствах

Помните ли вы свою первую любовь?

А первую близость?

Задавались ли когда-нибудь вопросом, как сложилась судьба у человека, который оставил столь глубокий след у вас в душе?

Впервые Винс и Джой встретились еще подростками. Они провели вместе совсем немного времени – тайком, сбежав от родителей. Все оборвалось после одной чудесной и в то же время очень грустной ночи. Однако им повезло столкнуться позже… через семь лет. С тех пор пути Винса и Джой пересекалась удивительным образом, то забавляя, то приводя в отчаяние, ведь каждый новый эпизод грозил разрушить их устоявшиеся жизни. Что же это – знак или дурная шутка судьбы? И как им разорвать этот заколдованный круг?

Лайза Джуэлл

Винс и Джой

Яше и Амели

Вы – мой счастливый финал

© Сорокина Д., перевод на русский язык, 2016

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

Благодарности

Как всегда, спасибо Юдит и Саре. Если бы не ваша помощь на ранних этапах, мои книги так бы и не были закончены и опубликованы. Пожалуйста, никогда никуда не переезжайте, не умирайте и не теряйте зрения.

Спасибо Шивон, забросившей работу в попытках привести в порядок запутанную хронологию событий. Спасибо, что проследила, чтобы беременности, менструация, свадьбы, разводы и старение происходили в правильные сроки. Обрекать кого-то на беременность сроком в двенадцать месяцев – преступление.

Спасибо О Пакстону за красивую обложку, Робу за прекрасные слова и Луизе – лучшему в мире редактору. И Мэлу, без которого в буквальном смысле слова не было бы этой книги. И, наконец, спасибо Амели, которая превратила меня в тощую, замотанную, дисциплинированную печатную машинку, выдающую по 5000 слов до обеда. Спасибо, что ты была такой хорошей малышкой и за твой полуденный сон, во время которого я умудрялась выдавить еще 1000 слов. Ты – мой ангел.

Или брак предначертан судьбой, или в нем нет вообще никакого смысла – сплошной обман.

    Макс Фриш

Придет время, и любовь настигнет тебя, как крылатая ракета.

    Линда Барри

Кухня Эла и Эммы, суббота,

19 сентября 2003 года, 12.35 ночи

Винс оглядел друзей, сидящих за столом. Они все были примерно одного с ним возраста, тридцать пять – тридцать шесть. Такие же или очень похожие беседы велись сейчас в сотнях лондонских квартир за ужином. Но эта была особенной – они не обсуждали подобные темы очень давно и берегли, как лучший фарфор, для особого гостя. Для него.

Они собрались впервые с тех пор, как он расстался с Джесс, и все казались особенно оживленными, как гости за постановочным телевизионным обедом. Он видел их такими и прежде, с новыми подружками и старыми друзьями, внезапно приехавшими из далеких стран, словно персонажи мыльного сериала.

Они хотели показать, что он, независимо от статуса, по-прежнему один из них. Смотри, говорили они, у тебя потрясающие друзья и жизнь по-прежнему прекрасна. Воссоединившись, они воскрешали общую историю. Помнишь? Помнишь, тогда, в Амстердаме, – холостяцкая вечеринка Саймона, помнишь – на пароме, на обратном пути, Саймона фонтаном стошнило прямо на стол с едой. А помнишь, те выходные в Корнуолле, как Эл стоял на скале посреди моря в пять утра, ничего не соображая из-за таблеток, и как волна сбила его с ног, и мы все думали, что он погиб. Помнишь?

Беседа переместилась к недавним временам, и Винс понял, что знал только половину персонажей, присутствующих в историях, – они вместе учились в университете и еще не были с ним знакомы. Истории об алкоголе, кислоте и венерических заболеваниях. Истории о хождении во сне и половой невоздержанности.

Он опустил подбородок на сложенные ладони и наслаждался атмосферой, слушая воспоминания друзей. Часы на микроволновке показывали 12.38 ночи. Обычно в это время он уже был дома, платил няне, заглядывал к Ларе. Но сейчас он по-прежнему здесь. Некуда идти; не к кому возвращаться. Женатый человек, у которого нет жены, отец, не живущий с собственным ребенком. Сплошное недоразумение. Все в его жизни стало каким-то неустойчивым, шатким. Но здесь, в доброжелательной, теплой, знакомой атмосфере, на кухне Эла и Эммы, с красным вином и виски, циркулирующими в крови, мир снова казался правильным.

Беседа текла своим чередом. Теперь они говорили о школьных днях – это давнее время помнили лишь некоторые из них. Они говорили о безумствах, страсти, поцелуях и объятиях – и тогда Натали задала откровенный вопрос.

– Итак, – с озорной улыбкой начала она, – сколько кому было лет, когда вы потеряли девственность? И с кем? Эл, ты первый.

Эл застонал, но рассказал о девушке по имени Карен и школьной поездке в Париж, когда ему было шестнадцать. Они занимались сексом на нижней койке в хостеле, а над ними нарочно портил воздух его друг Джо, громко и вонюче.

Эмма лишилась девственности в семнадцать, с женатым мужчиной, который обещал уйти ради нее от жены, но потом даже и не позвонил.

У Натали все было более обыденно – четырнадцать лет, парень по имени Даррен, похожий на Стива Нормана из группы Spandau Ballet. Все произошло за тридцать секунд, и он расстроился, что не было крови, считая это признаком того, что на самом деле она не девственница.

Стив распрощался с девственностью в пятнадцать, в гостинице своих родителей, с гостьей из Австрии, заманившей его в свою спальню, когда он шел ночью в туалет. Ей было сорок пять, и у нее были жуткие растяжки и шрам от ребер до лобка после какой-то операции. Она так сильно дергала Стива за его (тогда) длинные волосы, пока на нем скакала, что буквально вырвала клок и победоносно размахивала им в воздухе.

Клэр шокировала всех, объявив, что потеряла девственность с семнадцатилетним кузеном во время семейной поездки, когда ей было тринадцать. Они занимались сексом в кустах на берегу канала Ковентри, пока родители пили и орали друг на друга на катере. Пять лет спустя Клэр узнала, что ее старшая сестра потеряла девственность с тем же кузеном, а он в конце концов стал геем и живет с семидесятилетним стариком.

Том потерял девственность в шестнадцать, в грузовике. За рулем был его приятель, который был под кайфом и решил, что они – пара огромных извивающихся ящериц. Он съехал на обочину, нарвал травы и принялся закидывать ею влюбленную пару, потому что решил, что ящерицы могли проголодаться. Имя девушки Том так и не вспомнил.

А потом настала очередь Винса. Друзья повернулись к нему и ободряюще улыбнулись.

– Давайте, мистер Меллон, – сказал Эл, потирая руки. – Поразите нас. Поведайте о своем развратном, отвратительном, девиантном опыте.

Винс улыбнулся, отбросил промелькнувшую мысль об обмане – только чтобы доставить удовольствие друзьям, – но потом посмотрел в мягко сияющее при свете свечей лицо Натали, любовно обнимающей одной рукой подвыпившего мужа, и решил сказать правду.

– Ночь, когда я лишился девственности, – начал он, – стала лучшей ночью в моей жизни.

На секунду повисло молчание, потом Том сказал:

– Да ладно! Никому не нравится терять девственность.

– А мне понравилось, – ответил Винс. – Это было идеально. Просто идеально.

Все молчали, переваривая неожиданное заявление. Ребята казались немного разочарованными, зато девчонки смотрели на него с

интересом.

– Ну давай, – не выдержала Клэр, – рассказывай. С кем?

– С девушкой, которую встретил в Норфолке. Мне было девятнадцать. Ее звали Джой.

Июль 1986 года

Поздние цветы

– 1 –

Винс бросил сумку под старую койку, отодвинул тонкие занавески с уродливыми маргаритками и впервые увидел ее.

Она сидела в шезлонге, притянув колени к подбородку, держала в правой руке журнал и задумчиво ковыряла другой рукой ногти с черной каймой на ногах. У нее были темно-каштановые волосы до подбородка, они слегка завивались и лежали на щеках, как деревянная стружка. Одета она была во все черное – футболка без рукавов, армейские шорты слишком большого размера, потрепанная тряпичная лента в волосах.

– Винс, дружище, помоги с газом, – из-за бежевой пластмассовой двери появилась голова Криса, он подмигнул приятелю.

– Конечно. Минутку. – Винс снова повернулся к окну и отодвинул занавеску.

Девушка перевернула страницу и передвинула стройные ноги. Она вертела в руке маленький серебряный крестик на кожаном шнуре, висящий на шее, и обхватила пальцами ног край шезлонга.

Тук-тук-тук.

Его раздумья прервал волосатый кулак, стучащий в окно.

– Дружище, пошли, – снова появилось лицо Криса.

– Да. Хорошо. – Винс отпустил занавеску и выпрямился.

Вот дерьмо.

Красивая девушка. В соседнем трейлере. Там, где последние четыре года жили трое мальчишек, два стаффордширских бультерьера и пара из Линкольншира, Джефф и Диана. Винс с минуту пялился на свое отражение в зеркале над газовым камином в гостиной. Он впал в панику. Кто бы мог подумать, что, приехав на две недели в трейлерный парк в Ханстантон, он встретит красивую девушку? Раньше здесь не было красивых. Только страшные. Страшила Кэрол, с еще более уродливой подругой Терезой, которая посылала ему слабовыраженные импульсы, а потом попытала счастье с одним из мускулистых парней, что прогуливались вдоль передвижных каруселей на пирсе и делали вид, будто интересуются некрасивыми девчонками, крутящимися в разноцветных чашах.

Когда Винс впервые приехал в Ханстантон с Крисом и своей мамой, здесь была компания детей его возраста. Они вместе тусовались и слонялись по ярмарочной площади, а однажды даже побывали в ночном клубе. Но с годами почти все перестали приезжать сюда. Предпочитали оставаться дома, с приятелями или девушками, или отправлялись с друзьями за границу. Судя по опущенным шторам трейлера, стоящего напротив, даже у уродин Кэрол и Терезы, похоже, нашлись на это лето варианты поинтереснее.

Винс услышал, как снаружи Крис дружелюбно болтает с загадочной девушкой. Испугавшись, что пропустит что-то важное или, того хуже, что Крис его чем-нибудь скомпрометирует, он провел рукой по волосам, совсем как Джеймс Дин, пробежал кончиком пальца по воспаленным красным шрамам на челюсти и вышел наружу.

– В пригороде Лондона, – отвечал Крис. – Энфилд. А ты?

– Колчестер, – сказала она, проводя серебряным крестом туда-обратно по кожаному шнуру. – В Эссексе, знаешь?

– Ага, – ответил Крис. – Знаю, Колчестер. О, смотрите-ка, кто пришел. – Он повернулся к Винсу. – Винс, иди познакомься с нашей новой соседкой. Это Джой.

Вблизи она оказалась еще красивее. Алебастрово?белая кожа, в чертах лица что-то иноземное. Маленький точеный носик, высокие скулы, но самое необычное – глаза. Небольшие, широко посаженные, с плоскими веками и густыми, темными ресницами. Глаза расписной китайской куклы.

– Привет, – поздоровался он со своей неуклюжей новой улыбкой.

– Привет, – ответила она, положив журнал на колени и спрятав под себя ладони.

Он заметил, как ее взгляд пробежал по шрамам на его челюсти, и сжал руки в кулаки, чтобы перестать прикрывать лицо.

– Значит, вы друзья? – спросила она.

Винс с деланым ужасом посмотрел на Криса.

– Боже, нет. Крис – мой отчим.

– Да ладно? Как так?

– Ну, он женился на моей маме. – Они с Крисом переглянулись и рассмеялись.

– Да, понятно. Конечно. Просто вы похожи на ровесников.

– Да, все так говорят. Но Крис старше меня на десять лет. Ему двадцать девять. А мне почти девятнадцать.

– Ясно, – отозвалась она, глядя то на одного, то на другого, словно сомневаясь в их словах. – А где твоя жена? Твоя мама?

– В «Спаре», – ответил Крис, вытаскивая из маленького деревянного шкафа канистру с газом и сдувая с нее паутину. – Покупает чай. Сейчас вернется. О, вот и она, легка на помине.

Зеленый «Мини» Кирсти затормозил и остановился возле трейлера, под колесами зашуршал гравий.

– А ну-ка помогите мне, – сказала она, направляясь к багажнику.

Крис сразу бросил канистру и поспешил на помощь жене. Винс кивнул Джой и провел пальцами по шрамам.

– Господи, это твоя мама? – восхитилась Джой.

– Ага.

– Выглядит великолепно.

Винс обернулся, ожидая увидеть как минимум актрису Беатрис Даль, но нет – там всего лишь стояла его мама.

– Сколько ей лет? Никогда не сказала бы, что у нее такой взрослый сын.

– Кажется, тридцать семь. Или тридцать восемь. Около того.

– Черт возьми! Она моложе, чем была моя мама, когда родила меня.

Какое-то время они смотрели на маму Винса, и он пытался придумать, что бы сказать. Разговор можно было официально признать самым длинным за всю его жизнь разговором с девушкой не из класса и не подругой одного из его приятелей, и беседа напоминала бадминтонный воланчик, который он пытался удержать в воздухе в одиночку. Ему хотелось спросить ее о чем-нибудь более интересном. Может, о музыке или о загадочных раскосых глазах. Или что такая красивая девчонка делает в дерьмовом трейлерном парке. В его голове возникла добрая дюжина фраз для поддержания беседы, и в ту же секунду все варианты были отвергнуты – слишком лично, слишком пошло, слишком скучно, просто слишком.

Молчание затянулось, словно задержанное дыхание.

Винс перевел взгляд с Джой на машину матери и обратно, пока пытался придумать, как продолжить разговор.

– Надолго ты здесь? – наконец отважился спросить он и почувствовал, как к голове прилила кровь.

– На две недели, – ответила она. – К сожалению.

– А где Джефф и Диана?

– Кто?

– Хозяева вашего трейлера.

– Без понятия. Кажется, мама с папой взяли его в аренду. – Она вытащила из-под себя руки и подняла их ладонями вверх – жест недоумения. Разумеется, ей не было дела до Джеффа или Дианы и вообще до владельцев этого трейлера. Теперь Винс официально признан самым скучным парнем на свете.

– Ясно, – протянул он, и вновь воцарилось молчание. Джой листала страницы журнала, а Винс почувствовал, что вот-вот покроется багровым румянцем.

– Ну, – заговорил он, и рука снова невольно потянулась к шрамам, – значит, скоро увидимся?

– Ага, – отозвалась она. – Похоже на то.

Ее взгляд опустился на страницы журнала. Он потерял ее. Впрочем, подумал Винс, взяв несколько пакетов, привезенных матерью и поднимаясь по ступенькам трейлера, она никогда ему и не принадлежала. Разумеется, нет. Он ведь Винсент Мэллон[1 - Созвучно английскому melon – дыня. (Здесь и далее, за исключением специально оговоренных случаев, примечания переводчика.)]. Или Дынеголовый, как называли его в школе. И глупо было предполагать, что хирургическая операция сможет это изменить. Он не мог разговаривать с девушками, когда был уродом, и теперь, когда

вроде как стал симпатичным, тоже не может.

Когда он через две минуты вернулся назад, шезлонг был пуст и девушки по имени Джой нигде не было.

Винсент Меллон родился с неправильным прикусом. Первые несколько лет порока практически не было заметно, но потом Винс начал напоминать маленького, лысого бульдога. С возрастом дефект развивался и постепенно перестал быть небольшим, но милым недостатком, добавляющим лицу индивидуальность – его нижняя челюсть настолько выдавалась вперед, что он даже не мог нормально жевать. Все, что нужно было откусывать – например, шаурму или печенье, – стало для него недоступным. Еду приходилось разрезать и закладывать глубоко в рот, кусочек за кусочком, вилкой или ложкой. Кроме того, из-за неправильного расположения верхней и нижней челюстей у него начали разрушаться два коренных зуба, и он не мог есть ничего жестче мягкой курицы.

Другими словами, прикус Винса был не просто эстетическим недостатком и большой проблемой, а серьезной физической инвалидностью. И поэтому в прошлом году, спустя годы лечения и медицинских проверок, государственная служба здравоохранения наконец оплатила корректирующую операцию. Слишком поздно, чтобы спасти школьные годы от полного краха или как-то исправить тот факт, что в свои девятнадцать Винс по-прежнему оставался девственником, но, как он надеялся, вполне вовремя, чтобы дать ему шанс взасос поцеловаться с девушкой до того, как ему исполнится двадцать один.

Ни одна девушка не хотела целовать его с таким дефектом. Ни одна девушка даже не хотела говорить с ним без особой необходимости. А ко времени операции он уже закончил школу, лишившись единственной возможности общения с девчонками.

Операция была кошмаром: месяцы жутких мучений, скобы во рту, жидкая пища и обезболивающие. Он превратился в затворника, не желая выходить в мир – его внешний вид навевал воспоминания о фильме «Челюсти», и он чувствовал себя настоящим калекой.

– О господи, – пропищала его мама, когда через два месяца сняли последние скобы. – Господи, только посмотри на себя. Посмотри на себя. О, Всевышний – какой же ты… Красивый.

Винс пялился на свое новое отражение в зеркале, пытаясь осознать увиденное. Он видел глаза орехового цвета в темных глазницах и широкий боксерский нос, унаследованный от погибшего отца. А прямо под носом – много нового: мужественная твердая челюсть, нормальный рот с соприкасающимися губами и подбородок правильной формы. Он приоткрыл рот и изумленно посмотрел на зубы – верхние наконец-то познакомились со своими соседями снизу. Потом Винс слегка повернул голову, чтобы увидеть свой новый профиль. Его губы обрели почти королевский изгиб, а высшей точкой лица теперь стал нос, а не нижняя челюсть. Он больше не походил на бульдога. Он был похож на… На…

– Как же ты похож на отца, – сказала ему мама, убрав наконец со рта руку. – Просто копия. Невероятно. Просто… – Она раплакалась.

Папа Винса, Макс, разбился на мотоцикле, когда Кирсти была на восьмом месяце беременности. Винс видел отца только на фотографиях – большого, сильного, длинноволосого мужчину в джинсах и кожаной куртке. Он казался сделанным из другого теста, и Винс даже не предполагал, что может быть на него похож.

В тот день, на приеме у врача, он попытался вспомнить лицо Макса, мысленно примерить его. Но не мог. Он видел перед собой высокого, худого парня в черной водолазке, с не очень знакомым лицом – этот образ никак не вязался с его погибшим бородатым отцом, настоящим мачо.

Винс клялся себе, что никогда не вернется в Ханстантон после школы. Прошлым летом он был там последний раз, обещал он себе. В прошлом году в это время его уже записали на операцию, и он думал, что следующим летом он будет слишком увлечен сексом, чтобы тащиться сюда с мамой и Крисом. Но все оказалось иначе. Его полуживая социальная жизнь окончательно угасла после операции, и он утратил все контакты со школьными друзьями. И вот он здесь, спустя пять дней после девятнадцатого дня рождения, торчит на двухъярусной кровати в старом сыром трейлере с мамой, ее мужем и биотуалетом. Впрочем, есть и хорошая сторона – он только что купил себе «Сони Дискман» и пять новых СD-дисков, на улице сияет солнце, и по соседству живет красивая девушка. Очень, очень красивая девушка.

Осталось только волшебным образом превратиться в интересного, сексуального, энергичного и привлекательного парня, с которым этой красивой девушке хоть немного захочется поговорить, и жизнь вполне может наладиться.

– 2 –

– Черт, – бормотала Джой, спеша обратно в трейлер и обмахивая лицо журналом, – черт, черт, черт, черт, черт.

Она захлопнула за собой дверь и привалилась к ней, тяжело дыша, а, отдышавшись, направилась к зеркалу.

– Черт, – снова пробормотала она, с отвращением разглядывая свое бледное лицо и стирая указательным пальцем следы теней из-под глаз. Потом подняла руки и с ужасом уставилась на темные волосы, растущие под мышками. Она опустила голову и понюхала. Ужасно. Остается надеяться, что он не заметил. Во время этого позорного знакомства она все время держала руки прижатыми к телу, с ужасом осознав, что забыла сегодня воспользоваться дезодорантом.

Она снова вспомнила их неловкую беседу и почувствовала, как по позвоночнику медленным слизняком прополз ужас.

– Черт, – снова прошипела она. – Черт.

Тот парень. Винс. Боже. Он великолепен. Просто великолепен. Самый симпатичный парень, которого она видела в жизни. Высокий, крутой, красивый. Старомодная привлекательность – сильная челюсть, уверенный взгляд, потрепанный вид. И эти шрамы. Джой нравились шрамы. Он был пламенным. Как Джеймс Дин, как Хамфри Богарт, как Марлон Брандо.

Но Джой упустила свой шанс, таки не придумала, как продолжить беседу. Она задала только один тупой вопрос: почему его отчим его отчим. Он наверняка решил, что она полная дура.

Она перешла из ванной в гостиную в передней части трейлера и осторожно выглянула в окно, раздвинув ярко-оранжевые шторы, пахнущие пылью и чужими людьми. Его мама закрывала свой маленький зеленый «Мини». Джой с интересом за ней наблюдала. Ухоженная и миниатюрная, в узких хлопчатобумажных шортах, розовом топе и кедах, она выглядела лет на двадцать пять. Крашеная пепельная блондинка, волосы аккуратно подстрижены шлемом, тонкие черты лица, на шее висят темные очки. Джой еще ни разу не видела такой моложавой, активной мамы. Она казалось веселой и беспечной. Не верилось, что она могла родить такого высокого, мужественного ребенка, как ее сын. Не верилось, что она вообще могла родить ребенка. Слишком узкие бедра, слишком легкая походка.

Дверь соседского трейлера открылась, и появился отчим. Он напоминал Б. А. Робертсона, только без подбородка. Темные, блестящие волосы, вьющиеся на шее и над ушами, небольшая челка, спадающая на лоб. На нем была светлая хлопчатобумажная рубашка, заправленная в узкие джинсы всего на несколько оттенков темнее, и ремень с большой пряжкой. Джой заметила татуировки на покрытых темными волосами руках и грубый, поросший щетиной, подбородок – казалось, об него можно зажигать спички. Высокий, широкоплечий мачо. Наверное, нравится многим женщинам. Настоящий красавчик. Но не ее тип. Слишком волосатый, слишком

примитивный, слишком старый.

Она наблюдала, как мама и отчим с интересом общаются. Они еще были друг другу в новинку – судя по тому, как они друг к другу прикасались и кружили друг вокруг друга. Они были влюблены. Это объясняло девичью походку мамы.

Джой восхищалась чужими семьями, восхищалась всегда, с самого детства. Ей нравилось смотреть, как другие дети встречаются с родителями у школьных ворот после учебы, нравилось наблюдать, что носят чужие мамы, на каких ездят машинах, как встречают своих детей. Сравнивать прически, цвет ногтей и длину каблуков. Даже теперь знакомство казалось ей неполным, если она не знала родителей человека. И даже теперь, почти в восемнадцать лет, она продолжала сравнивать чужих родителей со своими.

Она подняла взгляд, когда дверь напротив снова открылась и появился Винс. Джой разглядывала его несколько минут, теперь можно было сделать это незаметно. Судя по его виду, он спал с француженками и курил американские сигареты, мог победить в драке и написать стихотворение за один день.

Джой провела пальцем по своей голой руке и почувствовала, как на теле проступили мурашки, словно минное поле. Потом услышала знакомый грохот отцовской машины – она тряслась, перекатываясь через ограничители скорости, по испещренной гравием дороге, ведущей к лагерю. Джой вздохнула и опустила шторы.

– Привет, милая. – Джой слышала тяжелое дыхание мамы с другого конца трейлера.

– Привет, мам.

– И во сколько ты раскачалась? – спросил отец, бодро вошедший следом.

Раскачалась, раздраженно повторила про себя Джой. Она ненавидела, когда отец так говорил. Раскачалась.

Она пожала плечами и принялась вертеть в руках крестик.

– Соседи приехали, – заметил он, опуская какие-то вонючие свертки на обеденный стол и кивком указывая на трейлер напротив.

– Да, – ответила ее мать, прислонившись к кухонной столешнице, чтобы перевести дух. Небольшие, но обильные капли пота стекали по ее лбу, исчезая в густых бровях. – Ты их видел? Не могу понять, кем они друг другу приходятся – семья или что.

– Мерзкая компашка, – высказался отец, разворачивая перевязанный бечевкой сверток из старой газеты и доставая наружу что-то медное, похожее на очередное ведерко для угля. – Ты пропустила отличную утреннюю охоту за антиквариатом, – он с довольной улыбкой поднес новое приобретение к свету, – в Бернем-Маркет полно чудесных маленьких лавочек. И мы отлично позавтракали в пабе.

– Ты поела, милая? – спросила мама, наконец набравшись сил, чтобы дойти до другого конца трейлера и грузно усесться напротив Джой. На ней было одно из тех тесных платьев, что она всегда упорно надевала летом – из плотного хлопка, с ремнем на талии и короткими рукавами, которые глубоко врезались в кожу и затрудняли движения. Как будто ревматизма, астмы и двух пудов лишнего веса, что она носила на себе, было мало.

Джой опустила взгляд на изуродованные ноги матери, красные голени, испещренные мраморной сеткой синих вен, пухлые лодыжки, выпирающие из ее воскресных ортопедических туфель, как корка на пироге. Бедная мама. Лето было для нее настоящим кошмаром. Жара, духота и необходимость оголять нескладное, нелюбимое тело, которое она с радостью прятала в остальное время года.

А потом Джой посмотрела на отца, моложавого и стройного, в белоснежном поло и бежевых широких брюках – он словно создан для жаркой погоды. Казалось даже, он насмехается над женой своей способностью оставаться нетронутым временем и жизнью.

Джой была поздним ребенком – ее маме, Барбаре, было сорок, а отцу, Алану, сорок два.

– Итак, какие планы на вечер? – спросил отец.

Джой вздохнула. Планы. Еще одно словечко, придуманное специально, чтобы ее раздражать. Какие, по его мнению, у нее могли быть планы в этом вонючем трейлерном парке на окраине Ханстантона? Она пожала плечами и почесала предплечье.

Она понятия не имела, где они нашли эту забытую богом грязную, старую жестяную банку. Она отличалась особенным уродством даже среди остальных здешних развалюх. Неуютный интерьер в коричневых тонах, с узловатыми нейлоновыми покрывалами на всей мебели. Почему родители решили, что две недели в этом печальном, заплесневелом месте на самом краю изломанного побережья северного Норфолка в компании пары воркующих дряхлых предков поможет ей залечить раны последних нескольких месяцев, оставалось загадкой. Честно говоря, она подозревала, что они и сами не знают. Но они по-прежнему были полны решимости оставаться чуткими и «позитивными», несмотря ни на что. Она знала: они будут наслаждаться этим отпуском всеми правдами и неправдами, каким бы неудобными и неприятным ни было это место. В этой семье не будет ни негатива, ни нытья, ни жалоб. И она подчинится правилам, потому что виновата во всем сама и после того ужаса, на который она обрекла родителей, ей стоило как минимум улыбнуться и сделать вид, что она прекрасно проводит время.

Вновь отодвинув оранжевую штору и наблюдая за непонятными передвижениями загадочной соседской семьи, она подумала, что, если повезет, ей даже не придется делать вид.

– 3 –

Паб «Нельсонс Армс» был забит загорелыми парами в летних нарядах, а палисадник заполнен детьми, лазающими по разноцветному развлекательному комплексу и съезжающими по огромному красному языку гигантской головы клоуна.

Крис поставил на стол напитки и сел.

– Ваше здоровье! – провозгласил он, протянув свою пинту с пивом к бокалу с белым вином Кирсти и кружке с «Гиннессом» Винса. – За лето и отличный отпуск!

– Точно, точно! – поддержала Кирсти.

– И за нашего Винсента – чтобы он наконец сорвал свою чертову розу. Если повезет.

– Крис!

– А какой иначе был смысл проходить через всю боль и страдания? Время не ждет. Тебе почти девятнадцать, на дворе лето, вокруг полно роскошных девушек. Вперед!

Винс с деланым отвращением осмотрел паб – женатые пары и толстые девочки-подростки в дешевых топах и потертых джинсах. Он бросил на Криса испепеляющий взгляд.

– Роскошные девушки? Где?

– Еще не вечер. Даже шести нет. Никогда не знаешь, кто может появиться в следующую минуту.

– Крис, дружище, это не Сен-Тропе. Ночные огни Ханстантона не привлекают роскошных девушек.

– Ну, даже не знаю, – ответил отчим, поднял кружку и подмигнул Кирсти. – Как насчет новой соседки?

Винс почувствовал, что краснеет, и поспешил спрятать лицо за кружкой с «Гиннессом».

– Какой соседки?

– Ты знаешь какой. Та бледная милашка с крестом и в черных шмотках. Ты знаешь.

– Что? Та девушка из трейлера Джеффа и Дианы?

– Ага, именно. Думаю, она очень тебе подходит. Любит всякую мрачную хренотень, как и ты. К тому же обладательница отличной пары ног. Ты ее видела, Кей? Крошка-гот.

Крис повернулся к жене. Она покачала головой и рассмеялась.

Винс неодобрительно посмотрел на Криса, подняв брови. Винс переживал готический период пять лет назад, когда Кирсти только познакомилась с Крисом, и теперь Крис не мог примириться с тем, что Винс уже продвинулся вперед и теперь стал скорее… Честно говоря, он и сам не знал, кем стал, но для Криса он навсегда остался готом.

– Ну, в любом случае она красотка и, похоже, вполне готова.

– Ох, Крис, оставь его в покое, – мягко вступилась Кирсти.

– Да, Крис, оставь меня в

покое, – подтвердил Винс. На самом деле, негодование было притворным, и Винс был не против подколов Криса. Так повелось с тех пор, как Крис появился в жизни Винса, когда тому было четырнадцать.

* * *

До Криса у Кирсти были другие парни. Она много лет работала секретарем на заводе «Беллинг», где на двадцать мужчин приходилась одна женщина. Каждый день в офисе за Кирсти ухаживали мужчины в костюмах и обручальных кольцах, но она предпочитала тех, кто работает руками, и потому встречалась с парнями из цеха.

Винс понял, что с Крисом у них все серьезно, еще до того, как с ним познакомился. Мама без умолку болтала об этом парне из Шеффилда.

– Тот парень, о котором я говорила, Крис, который из Шеффилда, ходил на прошлой неделе на «Омен?3» – говорит, полная чушь.

– Кстати, у этого Криса из Шеффилда новая машина – «Гольф GTI». Ярко-зеленый, со спойлерами и литыми дисками.

– Этот Крис из Шеффилда – у него есть приятель, который работал водопроводчиком. Обещал попросить его заглянуть к нам и разобраться с бойлером.

О его девушке она тоже упоминала.

– Девушка Криса, похоже, перекрасила волосы в каштановый цвет. Странное решение.

– Мама девушки Криса тоже живет в Шеффилде – и, похоже, это его немного достало. Она рассуждает, как настоящая старая карга.

– Похоже, между Крисом и его девушкой что-то неладно.

Когда девушка с каштановыми волосами и мамой-каргой была устранена и Крис стал наконец доступен, Винсу казалось, что он слышит о нем уже много лет и знает целую вечность.

Сначала он засомневался, что они смогут поладить. Крис любил софт-рок и обожал валяться под машинами. Его волосы были чуть-чуть длиннее, чем нужно, а штаны – немного у?же, чем следовало. Винс – бледный, меланхоличный, одинокий подросток с огромным подбородком, любитель закрыться в комнате и слушать суицидальную музыку – был практически его противоположностью. Но он быстро проникся к Крису. Ему нравилось, что Крис с уважением относится к его маме, не забывает позвонить, всегда провожает до дома, познакомил ее со своей семьей и друзьями, никогда не расстраивает. И Винсу нравилось, что он делает шаги, чтобы сблизиться, но при этом не слишком старается. Он не пытался втереться в доверие, уважал личное пространство. Например, если Винс смотрел телевизор в гостиной, Крис принимался читать газету, обращаясь к нему только во время рекламных пауз.

Крис был из тех, кто все правильно понимает. Он отлично чувствовал характер и настроение и всегда все делал вовремя.

Предложение маме Винса не стало исключением.

Крис встречался с Кирсти уже шесть месяцев, и Винс как раз начал думать, что ему стоит остаться с мамой подольше и будет здорово, если Крис сделает ей предложение, женится на ней и будет с ними всегда. Вскоре Кирсти пришла вечером домой с кольцом на пальце.

Через несколько месяцев они поженились и пышно отметили свадьбу в пабе Энфилда. Крис сыграл несколько песен со своей сомнительной группой в стиле Status Quo, и Винс вел себя чудесно, а когда говорил речь, сказал, что был неожиданно обрадован появлению в их жизни нового человека. Еще он сказал, что Крис осчастливил не только его маму, но и всю их семью и он гордится, что может называть Криса отчимом. Крис прослезился на глазах у всех гостей.

Крис очень помогал Винсу после операции – был рядом в тяжелые моменты, делал для него пюре, учил сосредотачиваться на хорошем и настраиваться на позитивный лад. И теперь, хотя они были абсолютно не похожи почти во всем и никогда не сблизились бы при других обстоятельствах, у Криса появился самый преданный друг.

– Не оборачивайся, – заговорщически пробормотал, уткнувшись в кружку, Крис. – Угадай, кто сюда вошел. – Его взгляд был направлен за плечо Винса, на входную дверь паба.

Винс украдкой обернулся, чтобы посмотреть. Она. Джой. Она выглядела менее дикой и растрепанной, чем раньше: волосы аккуратно расчесаны на пробор, одета в белоснежную мужскую рубашку без воротника, серые легинсы и «мартенсы» на толстой подошве. Винс не мог не заметить, что у нее прекрасная осанка и она двигается, словно состоит из одних мускулов.

За ней следовали два довольно пожилых человека – нелепого вида полная дама в слишком узком джинсовом платье и огромных очках от солнца и стройный загорелый мужчина в рубашке, свободных брюках и блейзере. Их внешний вид совершенно не соответствовал обстановке, словно они потерялись на обратной дороге с экскурсионной поездки в Стратфорд-на-Эйвоне. Винс немного удивился, когда Джой обратилась к одному из них, и до него дошло, что они, должно быть, ее родители.

Он резко повернулся и обнаружил, что Крис и мама смотрят на него с улыбкой.

– Что?

– Она, – заявил Крис, стуча пальцем по столу. – Попомни мое слово, это та самая.

– Ой, ладно, молчи.

– Нет, серьезно. Только глянь. Словно специально для тебя сделана. Пожалуй, я приглашу их выпить. – Он приподнялся со стула.

– Что?! Нет! – заупрямился Винс, схватив Криса за запястье.

Крис аккуратно разжал его пальцы и встал.

– Винсент, не дрейфь. Все будет отлично. Доверься мне.

Крис ушел.

– О боже, – простонал Винс, сложил ладони и принялся молиться, чтобы они отказали, хотя знал, что этого не случится. В этом источник всех проблем с Крисом – ему невозможно отказать.

Разумеется, через несколько секунд он уже двигал стулья вокруг стола, чтобы освободить место для Джой и ее родителей, пока они неловко топтались рядом. Он посмотрел на Джой и улыбнулся. Джой улыбнулась в ответ, и он резко отвернулся. Все представились друг другу, и Джой грациозно опустилась на стул рядом с ним. Винс упорно пялился в свою кружку и пытался унять заливавший его щеки румянец.

– Итак, – начал Крис, сложив ладони, – что привело вас в солнечный Ханстантон?

– Да просто, – ответил Алан, – знаете ли, захотелось сменить обстановку.

– Сменить обстановку? – усмехнулся Крис. – Значит, вы попали по адресу. Здесь, в Ханстантоне, – самое подходящее место.

Он повернулся к Кирсти и Винсу и снова захихикал.

Винс посмотрел на родителей Джой за другим концом стола, напряженных и смущенных. Барбара пила из винного бокала теплый апельсиновый сок, Алан со знанием дела потягивал из кружки портер.

У мамы Джой было странное круглое лицо, мешки под бесформенными глазами, слегка крючковатый нос и ужасная фигура. Она вежливо улыбалась, пока Алан беседовал с Крисом, периодически делая напряженный глоток из бокала. На верхней губе проступил легкий пот. Вряд ли она был красивой хоть когда-нибудь.

У Алана был вид человека, когда-то давно убедившего себя, что он – настоящий подарок, и, похоже, не планирующего расставаться с этим заблуждением. Черты его лица были аккуратны и симметричны, но мелковаты, словно кто-то сдвинул их в центр, чтобы освободить место для чего-то несуществующего. В нем было что-то колониальное, словно он долго жил в жарком климате, общался с местным населением и наблюдал из-под тента за игрой в крикет. Он явно считал, что сделал Барбаре большое одолжение, женившись на ней, – об этом буквально кричали все его жесты и бесцеремонные манеры.

Беседа продвигалась вперед довольно тяжело в основном трудами Криса, мама изо всех сил старалась добавить легкости, Алан терпел их общество, а Барбара, Винс и Джой смущенно

молчали.

– Так значит, вы постоянные посетители Ханстантона? – спросил Алан.

– Ага, – ответил Крис. – Вот уже четвертое лето.

– Значит, вам здесь нравится?

– Очень. Местечко скромное, но что-то в нем есть. А пляжи – просто фантастика.

– Да, наслышан о пляжах. Честно говоря, в основном ради них мы и приехали. Песчаные дюны, бодрящий, соленый морской воздух, хвойные леса.

– Да, точно, Алан. Я в свое время повидал много пляжей, но здешние… Горизонт так далеко, что его почти не видно. Нечасто видишь столько свободного пространства между собой и краем мира. Дух захватывает…

– Дааа, – мечтательно протянул Алан.

– Чудесно, – добавила Барбара. Беседа начала угасать.

– Ммм, – отозвалась Кирсти с натянутой улыбкой.

– Итак! – воскликнул Крис, прервав подкравшееся молчание, словно разбив кирпичом окно. – Джой. Что ты за девушка?

– В смысле? – Она смущенно на него посмотрела.

– Расскажи о себе. Чем занимаешься? Чем увлекаешься?

Джой рассмеялась.

– Ну, я только закончила предвузовскую подготовку.

– По каким предметам?

– Искусство, театр и литература.

– Значит, творческая личность?

– Вроде того.

– Прямо как наш Винсент. Он у нас тоже творческая личность. Да, Винс?

Винс пожал плечами и издал странный, незнакомый ему доныне булькающий звук.

– Да, он рисует, делает всякие штуковины. А видела бы ты, что он вытворял в детстве со своими волосами и маминым лаком!

Крис рассмеялся, а Алан посмотрел на него таким взглядом, словно впервые заметил, что он здесь.

– Значит, теперь в университет? – спросила Джой Кирсти, спеша на помощь.

Джой заерзала на стуле.

– Да, я собиралась. Мне дали место в Бристоле. Но мне… Пришлось отложить учебу. Надеюсь, я смогу пойти туда в следующем году.

– А, – отозвалась Кирсти и ободряюще кивнула. – Разумеется.

– Да, – сказала Джой.

– Ага, – совершенно неуместно вставила Барбара.

Винс глубоко вздохнул и попытался побороть поглотившее его чувство тревоги. Чертов кошмар. За всю историю Вселенной в одном месте еще никогда не собиралось шестеро настолько неподходящих друг другу людей. Даже Крис со своим щенячьим стадным инстинктом не мог спасти положения и заставить эту разношерстную компанию вести нормальную беседу.

– Значит, вы – парочка страдальцев, вынужденных торчать здесь и тусоваться с родителями, несмотря на возраст. – Крис перевел взгляд от Джой к Винсу и обратно. – Конечно, это не две недели с друзьями на Тенерифе, верно? Думаю, вам стоит развеяться.

– В смысле? – не понял Винс.

– Ну, сбежать. Смотаться. Улизнуть. Пойти и развлечься, заняться… Ну, что там делают тинейджеры-переростки, когда им удается свалить от чертовых предков.

Винс почувствовал, как от удовольствия у него по спине побежали мурашки. Предложение Криса, конечно, было тупым, но сбежать от этой отвратительной ситуации, выйти за дверь, глотнуть свежего воздуха и почувствовать лучи вечернего солнца было слишком прекрасной идеей, чтобы отказываться. Но Алан считал иначе.

– Ну, – пробормотал он, – неплохая идея, хм, Крис, но вообще-то мы с Барбарой и Джой собирались сегодня вечером поужинать.

Он натянуто улыбнулся и сложил руки на груди. Этот человек явно привык, что за ним последнее слово, и этот человек явно еще не сталкивался с настойчивостью Криса.

– Ой, да брось, Алан. Если бы ты был молодой девчонкой, охота бы тебе было ужинать с родителями? Устройте с Барбарой чудесный романтический ужин, только ты и она. Или лучше присоединяйтесь к нам с женой. На побережье есть несколько забегаловок с отличной кухней. Алан, ты любишь бургеры?

Он посмотрел на Алана с настойчивым блеском в глазах.

– Честно говоря, Крис, мы не любители фастфуда. Жирная еда – не для меня.

– Тогда как насчет хорошего карри?

– Неплохо. Очень люблю карри. Но Барбара не может есть острую пищу. У нее изжога. И, честно говоря, сегодня мы собирались провести вечер тихо. По-семейному, понимаешь? Без обид.

– Понимаю, Алан. Понимаю. Тогда знаешь что? Давайте отпустим на вечер молодежь, вы с Барбарой пойдете и тихо проведете вечер, мы с женой поедим карри, а как-нибудь на неделе соберемся и проведем время все вместе? Когда вам меньше захочется… тишины? А? Как насчет такого варианта?

– Ну, даже не знаю. – Алан растерянно посмотрел на дочь. – Джой… Ты что думаешь?

– По-моему, отличная мысль. Я все равно не голодная. Что думаешь, Винс?

Она повернулась к Винсу.

– Ну, пожалуй, да. Почему нет? Погода прекрасная. Можем прогуляться к морю.

– Да. Отлично. Тогда идем.

Она встала и взяла сумку.

– Что – сейчас?

– Ага. Пошли.

– Отлично. Да. Хорошо.

Через несколько минут Винс вышел из «Нельсонс Армс» на улицу, в теплый, приятный вечер, полный невероятных загадок, вместе с самой красивой девушкой, с которой когда-либо оставался наедине.

Они стояли на тротуаре возле паба, рядом с большим, потрепанным указателем, гласящим «Добро пожаловать в трейлерный парк «Сивью». Он поскрипывал под легкими порывами соленого морского ветра.

– Боже. Ну и кошмар! – сказала Джой.

Винс рассмеялся.

– Прости, пожалуйста. Крис бывает немного… назойлив.

– Что ты, не извиняйся! Это я должна перед ним извиняться. Перед ним и твоей мамой. Теперь они там встряли.

– О, насчет Криса не беспокойся. Он найдет способ от них избавиться, когда ему надоест. Он достаточно умен.

У входа в паб была привязана маленькая собачка, белая с коричневыми пятнами и непропорционально короткими ногами. Хозяин оставил ей воду в пластиковом контейнере. Собака умоляюще на них посмотрела, и они, не сговариваясь, опустились на корточки, чтобы с ней поздороваться. Приветствуя их, пес радостно натянул поводок.

– Привет, – проворковала Джой, почесывая ему шею.

– А ты дружелюбный парень, верно? – заметил Винс, потрепав его по попе.

Собака завертелась от восторга. Подняв глаза, Винс увидел улыбку Джой.

– Мне нравятся люди, которые любят собак, – сказала она.

– Да?

– Ага. Никогда не доверяй тому, кто не любит собак, таков мой девиз.

– Верно, – согласился Винс, опуская взгляд. Он посмотрел на руку Джой, опущенную на жесткую шерсть собаки. Длинную и тонкую, с голубыми венами, что перетекали от запястья к костяшкам пальцев, словно ледяные реки. На указательном пальце было серебряное кольцо в форме свернувшегося дракона. Пока Винс разглядывал кольцо, в его голове родилась мысль, такая яркая, что ему пришлось сжать челюсти, чтобы не произнести ее вслух.

Ты веришь в любовь с первого взгляда?

– Итак, – сказал он, поднимаясь на ноги и краснея, – мы обрели свободу. Что будем с ней делать?

Джой еще раз погладила собачку на прощание и тоже встала.

– Ну, – протянула она, – ты же у нас знаток Ханстантона – тебе и решать.

– Хорошо. – Винс внимательно оглядел дорогу. Он не знал, что предложить. Ему еще ни разу не приходилось выбирать, чем заняться в Ханстантоне. Он всегда просто делал то же, что мама и Крис. И вообще, что любит делать такая девушка, как Джой? Похоже, она из тех, кто читает русские романы и слушает сложную музыку. Возможно, она бегло говорит по-французски и умеет есть устрицы. Он мысленно перебрал все возможные варианты, что бы найти что-то, хоть что-нибудь отдаленно имеющее отношение к культуре или шику.

– Внизу на побережье есть

кинотеатр, – наконец сказал он. – Можем посмотреть, что там показывают.

– Знаешь что, – сказала Джой, – давай просто найдем хороший паб и расслабимся, ладно?

Винс повернулся к ней и с облегчением улыбнулся. И они пошли.

– 4 –

У Джой не было парня уже почти два года. Два года ее никто не брал за руку, она не ощущала на коже чужих губ, волос на своей щеке. Единственными людьми, с которыми она контактировала с тех пор, как ей исполнилось шестнадцать, были учителя, врачи и консультанты. Она не помнила, как пахнут мужчины. Она не сомневалась – жены специалистов, с которыми она имела дело последние несколько месяцев, считали запах своих мужей восхитительным и больше всего на свете любили вдыхать их особенный пьянящий аромат, но Джой помнила только слова – ни запахов, ни звуков, ни чувств – лишь бесконечные слова.

Ее последнего мужчину даже мужчиной было назвать нельзя. Кирен Сондерс, прыщавый семнадцатилетний подросток из Дагенхама, с которым она познакомилась на автобусной остановке в четырнадцать лет. Он прошел мимо в кожаной куртке с бахромой, у него были тонкие ноги в черных джинсах и огромные «мартенсы». Пройдя мимо, он обернулся на Джой, сидящую на скамейке в школьной форме. Она наблюдала, как он уходил прочь по дороге, постоянно оборачиваясь, чтобы на нее посмотреть, а потом вдруг вернулся и предложил ей сигарету.

Первым впечатлением Джой о Кирене был его запах – сигаретный дым и протухшая в стиральной машинке одежда. И ее совершенно очаровал красный прыщ у него на подбородке – такой зрелой желтой головки она еще не видела. Она согласилась дать ему номер телефона только из вежливости и вовремя не сообразила продиктовать его неверно.

На следующей неделе он зашел за ней домой, чтобы отправиться на первое свидание. Он стоял у нее на пороге в коже и джинсах, с обесцвеченно-розовыми волосами, как у попугая, и держал в изодранных руках большой букет хризантем.

Он признался ей в любви после третьего свидания, а через полгода купил помолвочное кольцо в магазине «Элизабет Дюк». Золотое, с тремя маленькими сапфирами и двумя крошечными рубинами. Она носила кольцо, чтобы не обидеть Кирена.

– Почему ты никогда не говоришь, что любишь меня? – спросил он однажды вечером. – Ты ведь меня любишь, да?

Она посмотрела в его большие нежные глаза, до последней капли прочувствовала его нервную, искреннюю любовь и поняла, что может дать только один ответ.

– Да, – сказала она, – Конечно, люблю.

Она не представляла, что можно ответить «нет».

Они проводили долгие часы на его односпальной кровати, целуясь и лаская друг друга. Джой не нравилось, когда он засовывал ей в рот свой скользкий язык или вонзал свои обкусанные ногти в ее тело. Когда ласки начали перемещаться под одежду, а потом и под нижнее белье, они стали нравиться Джой все меньше и меньше. Но она никогда ему не отказывала. Одним дождливым вечером она даже позволила ему засунуть свою руку в штаны и положить ее на липкие яйца. Но она понятия не имела, что делать дальше, а Кирен впал от волнения в глубокий ступор, поэтому она обхватывала их со всем энтузиазмом, на который была способна, пока не почувствовала, что пора убрать руку и положить ее на какое-нибудь менее интимное место.

Джой позволяла Кирену себя трогать не из жалости. Не из благородных намерений. И не из страха. И не из благодарности. Она позволяла ему это просто-напросто потому, что не считала, что у нее есть право отказать. Если бы она в какой-то момент сказала Кирену «нет», это значило бы, что она считает себя в чем-то лучше него. И хотя любой с первого взгляда определил бы, что Кирен объективно не дотягивает до уровня Джой, а ее родители не скрывали отвращения к благонамеренному, но неприятному молодому человеку при одной мысли о том, что он может хоть пальцем тронуть их драгоценную, нежную девочку, Джой ничего этого не видела. В ней не было ничего особенного, и она не имела права отказывать людям в их сокровенных желаниях.

К счастью для Джой, Кирен никогда не просил ее девственности. Он столь же ценил ее девственность, сколько сама Джой ею тяготилась. Он взял ее за руку, а глаза его наполнились слезами, когда Джой сообщила ему, что у нее еще ни с кем не было секса. По убеждениям Кирена, девственность Джой была таким бесценным сокровищем, что на него не имел права посягать никто в мире, а уж тем более он сам.

Они расстались через два года. Джой больше не смогла выносить бесконечные часы бесплодных, бессмысленных ласк на узкой кровати и поняла, что покончить с этим можно, только разорвав отношения. Он так рыдал, что у него в носу запузырились сопли, но в остальном повел себя достойно. Через неделю он принес ей на день рождения мягкого медведя и желтые цветы, и больше она его не видела.

В первый день учебы в подготовительном колледже Миранда, одна из школьных задир, проявила к Джой внезапное расположение. Она одаривала Джой сигаретами, травкой и маленькими синими таблеточками, пока одним осенним вечером, спустя два месяца со дня начала их дружбы, когда они смотрели закат, сидя у окружного Лондонского шоссе и попивая бурбон, Миранда внезапно повалила Джой на траву и сунула ей в рот свой язык.

Джой позволила ей исследовать свой рот и контуры зубов, и Миранда была в восторге. Она даже позволила Миранде задрать свою футболку и облизать соски, но ни одна из них не имела понятия, что делать дальше. Их дружба сошла на нет, когда Миранда встретила на каникулах взрослую лесбиянку, которая научила ее всему, что нужно, и Джой с тех пор оставалась совершенно нетронутой.

Джой не очень представляла, что такое секс или страсть. За свои почти восемнадцать лет она не встретила никого, с кем ей хотелось бы заняться сексом, никогда не чувствовала возбуждения или покалывания в низу живота. Сама мысль о том, что кто-то может в нее проникнуть, казалась ей чуждой – словно целиком проглотить вареное яйцо, или протянуть из одного уха в другое леску. Она влюблялась в поп-звезд и актеров и в недостижимых мальчиков из соседней престижной школы, но она никогда не испытывала настоящего сексуального влечения.

До этого момента.

Она наблюдала, как Винс идет к ней через паб, неся в руках две пинты светлого пива. Ей нравились его густые, светло-каштановые волосы, ниспадающие мягкими волнистыми прядями спереди и коротко подстриженные по бокам и сзади. На нем была черная футболка, заправленная в черные суконные брюки. Крепкая, гладкая шея, широкие, сильные плечи. В красивых, больших ладонях пивные кружки казались хрупкими. Он был человеком, с которым она хотела бы потерять девственность. С места в карьер. Прямо так.

– Итак, – сказала она, задержав дыхание, когда он сел рядом, – расскажи про шрамы.

Да, и еще одно насчет этого Винса – с ним она легко могла говорить о чем угодно.

Он улыбнулся и провел по ним пальцами.

– Ааа, – протянул он, – шрамы. Ты правда хочешь знать?

– Ага, – кивнула она.

– Хорошо. У меня была операция. Год назад. У меня из челюсти вынули кусок кости, вставили спицы, все такое.

– Ничего себе. Зачем?

Винс пожал плечами.

– Чтобы избавить меня от уродства.

Джой рассмеялась.

– В смысле – «от уродства»?

– В смысле, я выглядел странно. У меня был неправильный прикус, вот такой, – он выдвинул вперед

нижнюю челюсть, – и из-за этого были проблемы с едой, зубами и вообще, и поэтому мне сделали операцию. Они работали над костью вот здесь. – Он показал на шрамы.

Джой содрогнулась.

– Больно было?

– О да. Жуткие мучения. Я не мог нормально есть еще несколько месяцев, очень похудел. Весил меньше шестидесяти килограммов, когда они сняли скобы. Выглядел как скелет. Настоящий ад – не мог ни говорить, ни глотать, ни двигать челюстью. Целый год я только слушал музыку и пил антибиотики. Просто кошмар.

– Боже, бедняга. Теперь все в порядке?

– Да. Ну, почти. Еще немного побаливает, затекает по утрам, зевать не очень приятно…

– А ты… Ты… Я хотела спросить, насколько ты был уродлив?

– Ну, ребята в школе считали меня весьма отвратительным. Называли «Дынеголовый».

– Дынеголовый? Почему Дынеголовый?

– Из-за фамилии.

– Твоя фамилия Мелон?

– Ага. С двумя «л».

– Серьезно?

– Ага. Меллон. Могло быть хуже. Я мог оказаться девчонкой с огромными сиськами.

– А по-моему, красивая фамилия.

– Считаешь?

– Ага. Мне нравится.

– Хм. Раньше я об этом не задумывался. Даже хотел поменять ее после того, как мама вышла за Криса, – взять его фамилию.

– Какую?

– Джебб.

– О нет, – она со вздохом покачала головой, – Меллон – куда лучше.

– Думаешь?

– Господи, да. Если хочешь, давай поменяемся.

– Зачем? Какая у тебя фамилия?

– Даунер. Мило, да?

– Ну да, неплохо. Особенно в сочетании с твоим именем. Прямо оксюморон[2 - В английском языке слово «даунер» (downer) также означает «депрессант», «нечто угнетающее», а «джой» (joy) – «радость», «счастье».].

Джой улыбнулась.

– Вроде того, – сказала она. – У врачей я имела колоссальный успех.

– Врачей?

– Да, врачей, – вздохнула Джой. Ей хотелось ему рассказать. Хотелось, чтобы он знал. – Думаю, будет справедливо сообщить тебе, что ты сидишь в пабе с психом.

– Ну да, конечно.

– Серьезно. В этом году я провела в больнице четыре недели. Нервный срыв. – Она умолкла и напряженно улыбнулась, ожидая его реакции, но заранее зная, что он поймет.

А потом она рассказала ему все – то, что ни рассказала бы никому, грязные и жалкие подробности. Рассказала, как вернулась домой из школы и обнаружила отца, сидящего на кухонном стуле со спущенными брюками, и Тони Моран, соседку, у него на коленях, и как Тони Моран продолжала самозабвенно прыгать на ее отце, когда Джой вошла, а отец смотрел через плечо Тони в немом ужасе.

Она рассказала ему, как отец дал ей 500 футов хрустящими купюрами по 10 футов, чтобы она не рассказывала матери, и как она потратила деньги на одежду, но вернула все в магазин на следующие же выходные, потому что чувствовала себя ужасно виноватой. А потом она спрятала 500 футов в шкаф, в коробку из-под обуви, и несколько недель наблюдала, как ее мама раболепствует перед отцом, готовит ему ужин, чистит ботинки, массирует ему вечером ноги, пока он лежит на диване, в то время как он продолжает интрижку с Тони Моран. Рассказала ему, как хотела рассказать все маме, но не решалась, слишком боясь последствий, которые, как она знала, сильнее ударят по маме, чем по отцу, и как она научилась узнавать запах Тони Моран, когда отец возвращался домой с гольфа или с заседания комитета.

Она рассказала ему об ужасном ощущении секретности, которое дополнительно стимулировал ее отец, словно ложь была их общей увлекательной тайной, и как со временем становилось все труднее и труднее хранить эту тайну.

Финал наступил, когда она переживала стресс из-за вступительных экзаменов, таскала десятикилограммовое портфолио формата A1 по стране, в то время как на улице стояла необыкновенная для этого времени года жара. Джой сидела у кабинетов рядом с десятками других кандидатов, считала, что все они лучше нее, и вообще не понимала, зачем она на это пошла.

Паническое настроение не покидало ее, словно прочто обосновалось в ее теле. Иногда она забывала, как нужно ходить, как переставлять ноги. А иногда забывала, как правильно дышать, сердце останавливалось, а потом снова начинало бешено колотиться. Она провела столько времени, замкнувшись в себе, в странном маленьком пузырьке навязчивых идей, что стала рассеянной и смешной, казалась почти сумасшедшей. Она постоянно оставляла везде вещи, забывала длинные разговоры, не являлась на встречи. Но она не догадывалась, насколько близка к полному краху, пока не явилась одним весенним утром на собеседование в Школу искусств в Челси – без портфолио. Она не догадывалась, что оставила портфолио дома, пока ее не попросили его показать – в этот момент она расплакалась и выбежала из комнаты. Потом она села не на тот поезд и уехала в Норидж. У нее с собой было недостаточно денег, чтобы купить обратный билет до Лондона, и ее маме пришлось приехать из Колчестера, чтобы отвезти ее домой.

На следующее утро почтальон принес не одно, а целых три отказных письма из трех лучших университетов, и Джой решила, что ей следует вообще отказаться от этой затеи. Это откровение впервые за месяц прояснило ее сознание, и она с изумительным чувством ясности села, скрестив ноги, на кровать и выпила двадцать три таблетки парацетамола, запив пилюли третью бутылки персиковой водки.

Через полчаса ее нашла мать и поспешила вместе с ней в больницу, где Джой промывали желудок соленой водой, пока она не почувствовала себя выжатой, как губка.

В больнице, задним числом, Джой поняла, что на самом деле не хотела себя убивать. Она знала, что ее найдет мама, знала, что выпила недостаточное количество таблеток. Она хотела просто вернуться домой и обо всем забыть. Но все вокруг восприняли произошедшее крайне серьезно и решили принять соответствующие меры. На следующий же день ее отправили к психиатру.

А еще через день пришло письмо из Бристольского университета – ей предлагали место на отделении графического дизайна. Мама ответила им от ее имени и объяснила, почему она не сможет поехать.

Следующие несколько недель Джой помнила плохо. Череда таблеток и вопросов. Видимо, она рассказала кому-то о своем отце и Тони Моран, потому что четыре недели спустя, когда она наконец вернулась домой, ее отец пребывал в состоянии глубокого раскаяния, и все выглядело совсем иначе. Потому эти каникулы. Потому оттенок наигранной сердечности на всем, что делали и говорили ее родители.

Это из-за Алана Джой попала в больницу. Алан их с мамой должник. И Алан платил по счетам.

Когда в половине двенадцатого паб закрылся, они инстинктивно двинулись в противоположном от трейлерного парка направлении, к побережью. Песня Word Up[3 - «Верно» (англ.). Песня группы Cameo. (Прим. ред.)] ревела из открытых окон дешевого ночного клуба на променаде. Они перешли дорогу и миновали открытые двери клуба. У входа стояли девушки с суровыми лицами, одетые в выцветшие джинсы, курили крепкие «Мальборо» и пили сидр. Накачанные парни в нейлоновых куртках пили пиво из пластиковых стаканчиков и насмешливо ухмылялись.

Они прошли по мягкой, ухоженной траве променада мимо аккуратной беседки и направились к скамейкам, установленным на берегу моря. Над головой кружили чайки, их сердитые крики перемешивались со слабыми отзвуками музыки из клуба. На пляже никого не было.

Они одновременно опустились на скамейку, вдохнули свежий морской воздух, и когда в

легкие Джой попала морская соль, она почувствовала, что ее переполняет счастье. Она выпила слишком много, и ее посетило непривычное чувство блаженной расслабленности. Впервые в жизни Джой чувствовала себя… Нормальной.

Ее больше не смущали внешняя привлекательность и загадочная задумчивость Винса. Винс был не тем, кем казался. Он не был ни крутым, ни угрюмым. Не слишком умным и не слишком сложным. Но Джой его не боялась.

Он был интересным, мягким и забавным.

Добрым, благородным и думающим.

Изгоем и неудачником.

Он пропустил лучшее время своей юности.

Прямо как она.

Джой еще ни разу не встречала человека, похожего на себя. Всю жизнь она пыталась перекроить себя, чтобы приобщиться к общепринятым стандартам. Всю жизнь она принимала неудобные позы, словно актриса в ящике фокусника, а сегодня вечером, выйдя вместе с Винсом из паба, она словно вытянула ноги после трудной дороги, словно размяла шею после долгих часов учебы. Ей не приходилось делать вид, что она крутая или умная, что она заинтересована или взволнована – она просто была собой. И это было облегчением.

– Ты классный, – сказала она, притянув колени к груди и с улыбкой повернувшись к Винсу.

Он удивленно вздрогнул и смущенно улыбнулся.

– Я? Правда?

– Да. Ты. Правда.

Она взяла его руку и без малейших колебаний или стеснения поднесла ее к губам и поцеловала.

– Ты тоже очень классная, – сказал он. Снова улыбнулся, взял ее руку, поднес ко рту, и, когда его губы соприкоснулись с ее кожей, Джой почувствовала покалывание по всему телу, как при чихании.

А потом они рассмеялись, приблизили друг к другу лица и поцеловались под отдаленные крики девочек-подростков, подпевающих песне Venus[4 - «Венера». Песня группы Shocking Blue (1969). (Прим. ред.)].

– 5 –

На следующее утро Винс проснулся под воркование диких голубей.

Он стер с прямоугольного окна толстый слой конденсата и всмотрелся в расположенное напротив запотевшее окно соседнего трейлера. Запотело ли оно из-за сладкого, свежего утреннего дыхания Джой Даунер? Накопило ли на себе ее ночные мечты, мысли и движения, каждую капельку, каждое мгновение ее сна? Находилась ли она там, по другую стороны коричневой металлической стены, бормотала ли тихонько во сне, высунув одну ногу из-под одеяла и слегка согнув ее в колене? Или, может, как раз просыпалась, потирая глаза, потягиваясь, взъерошив шелковистые волосы сжатыми кулаками?

Он поднес кулак к стеклу, чтобы стереть новый слой конденсата, и в этот момент шторы в окне напротив приоткрылись, мясистая рука протерла запотевшее стекло, и появилось большое, жирное лицо, с глазами, прищуренными от утреннего света.

Барбара.

Винс опустил штору и упал лицом в подушку, слегка подрагивая от ужасной картины, запечатлевшейся в голове.

Он встал с кровати и направился в гостиную. Крис ел свежеиспеченный хлеб, покрытый толстым слоем арахисового масла, а Кирсти была еще в ночнушке – значит, за завтраком ходил Крис. На столешнице стоял свежезаваренный чайник, Винс налил себе кружку чая и сел. Шторы в дальней части трейлера еще были наполовину закрыты от слепящего солнца, озаряющего внутреннее пространство оранжевым светом и подчеркивающим облако дыма от сигареты Кирсти. По радио какой-то веселый диджей кричал про прекрасную погоду и представлял новую песню Клиффа Ричарда.

– Хлеба? – предложил Крис, потянувшись за ножом.

– Нет, спасибо, – ответил Винс. Хрустящий ломоть почему-то показался ему непривлекательным.

– Влюбился?

– Что?

– Влюбился, – повторил Крис, обращаясь к Кирсти.

Винс что-то проворчал и положил в кружку ложку сахара.

– И во сколько вы вчера заявились домой?

– Не знаю. В час или в два.

Крис рассмеялся.

– Да ладно, в час или два! В три тридцать – вот во сколько. Да чем, черт побери, вообще можно заниматься в Ханстантоне до гребаных трех тридцати утра? Или не стоит спрашивать?

– Мы просто разговаривали, и все.

– Ааа, – протянул Крис, намазывая очередную порцию арахисового масла из банки на кусок хлеба. – Разговаривали? Пожалуй, лучшая дорога к девчонке в трусики. Раз вы проговорили всю ночь, можешь считать, полпути уже пройдено.

Винс наблюдал, как новая порция смешивается с уже намазанным жирным маслом на бутерброде Криса, и почувствовал, как сжимается желудок.

– Чушь, – пробормотал он.

– Истинная правда.

– Нет. Джой – она не такая. Мы просто друзья.

Крис покачал головой и криво усмехнулся.

Винс поймал взгляд, который бросила через стол на Криса его мама. Крис закрыл рот, воздержавшись от очередного комментария, и опустил взгляд.

– Хорошо, – буркнул он, – друзья так друзья. Ну и отлично.

Несколько мгновений прошло в молчании, не считая истерической болтовни по радио и шелеста страниц журнала Кирсти.

– Итак, – заговорил Крис, – твоя новая «подружка». Как думаешь, она захочет пойти сегодня с нами на пляж?

– Не знаю, – выпалил Винс, теряя терпение. Он мечтал об одном – спокойно посидеть, размышляя о чудесном вчерашнем вечере. Ему не хотелось связывать его с реальными обстоятельствами. Не хотелось обсуждать планы его и ее родителей, заниматься такими банальностями, как договоренности. Ему хотелось просто пребывать в восторженном состоянии, пока каким-нибудь образом он вновь не окажется в ее компании. Разве это так много?

– Если хочешь, я у нее спрошу, – предложил Крис.

– Черт побери, просто забей, ладно?

– Да брось, Винс. Перестань. Не хочешь посмотреть на нее в купальнике? – Крис приподнял бровь, и Винс не смог сдержать улыбки. – Предоставь это мне.

* * *

Отлично, думал Винс несколько часов спустя, сидя в маминой машине и глядя в зеркало заднего вида.

Прямой как палка Алан сидел за рулем блестящего «Ягуара», преодолевая вероломные ограничители скорости на грунтовой дороге к пляжу странными, резкими, диагональными движениями. Рядом с ним, едва заметная за приборной панелью, сидела неестественно радостная Барбара с неким подобием шляпы на голове. Она то и дело промокала пот на лбу носовым платком. А сзади, прижатая к двери огромной корзиной для пикника, сидела Джой.

Положив один локоть на корзину, а другой высунув в открытое окно, Джой задумчиво разглядывала пейзаж, а морской бриз трепал ее волосы. Каждый раз, когда Алан совершал один из своих странных, заковыристых маневров на ограничителе скорости, она хваталась за оконную раму и слегка хмурилась.

В некотором смысле план Криса привел к обратным результатам. Приглашая Джой поехать с ними на пляж, он, сам того не желая, пригласил и ее родителей.

Тупица.

Пляж Холмс-Бич был частью природного заповедника, где раскинулись ароматные, тенистые хвойные леса, бескрайние пляжи и волнистые песчаные дюны. Румяный кассир в деревянной будке взял по 50 центов за машину, чтобы они могли проехать на пляж. Каждые полмили, или около того, Крис выходил из машины, открывал ворота и, делая поклон, манерным жестом предлагал Алану проехать за ними.

Над головой раскинулось бескрайнее небо, сапфирово?синее, покрытое маленькими облачками. Липкий соленый пот собирался вокруг ног Винса на зеленых виниловых сиденьях автомобиля. Он глотнул из банки теплой колы и посмотрел, как Крис массирует сзади большим пальцем стройную, загорелую шею его матери.

И тогда в голове у него

возникла совершенно другая картина – они с Джой на берегу прошлым вечером. Джой запустила свои тонкие пальцы в его волосы, прижалась грудью к его груди, обвила ногой его бедра. Он вспомнил незнакомое, странное ощущение, когда его язык встретился с ее языком и как быстро он к этому привык. Но лучше всего он помнил страсть, охватившую Джой, помнил стоны, слетавшие с ее губ, ее рот, жадно впивающийся в его, стук зубов, на который они не обращали внимания. Она задала тон, положила его руку на свою голую грудь под футболкой, сжала рукой через ткань штанов его пах, прижимаясь к нему ближе и ближе.

Они целовались так почти три часа.

Люди проходили мимо, отпуская комментарии вроде – «ой-ой-ой», «продолжай, сынок». Но они ничего не замечали, сцепившись в узле бешеной страсти.

Когда они наконец разъединились и решили вернуться в трейлерный парк, у Винса во всем теле кипела кровь – каждый миллиметр был напряжен, разгорячен и готов взорваться. Пока они шли обратно, держась за руки и медленно остывая, он обдумал свой первый сексуальный опыт и решил, что три часа на пляже с Джой Даунер почти в девятнадцать лет с лихвой компенсируют все, что он упустил до этого. А когда они попрощались у дверей ее трейлера и ее руки пробежали вверх-вниз по его голой коже под футболкой, Винс принял решение. С этой девушкой он лишится девственности.

Парковка на пляже была забита, и им удалось припарковаться лишь в сотне метров от дороги. Алан остановился рядом, опустил стекло и махнул рукой.

– Сначала высажу девочек, с едой. Сейчас вернусь.

– Отличная идея.

Крис и Кирсти тоже помахали ему руками, широко улыбаясь, пока его машина не скрылась из виду.

– Как же он мне не нравится, – сказала Кирсти, отстегнув ремень и слегка содрогнувшись. – У меня от него мурашки по коже. Могу поспорить, он бьет эту Барбару. И возможно, ходит по проституткам, – добавила она, поразмыслив.

– Ой, ладно, – отмахнулся Крис. – Ты сделала эти выводы, поговорив с ним полчаса?

– Да, – вызывающе ответила она, поглядывая на машину Алана. – Мне не нравится, как он на меня смотрит. Как разговаривает с женой. Жуткий тип.

Они достали из багажника пляжные полотенца, крем от солнца, пакеты с чипсами и пластиковыми контейнерами разных размеров и форм и направились к дорожке, где на солнце их ждали Барбара и Джой с нелепой корзиной.

Они дождались Алана и направились к пляжу – странная процессия несочетаемых людей с разными полотенцами, нагруженных снаряжением для пикника. Винс ускорил шаг, чтобы поравняться с Джой на выстланной деревом дорожке. На ней снова были черные походные шорты и хлопковая майка – такое впечатление, что мужская. Волосы были собраны на макушке в растрепанный хвост. Судя по ее виду, она собиралась отскребать обезьяний помет с деревьев в Борнео.

– Что слушаешь? – спросил он, указывая на плеер, торчащий из кармана ее рубашки.

– А, всякое, – ответила она. – Разное.

Она улыбнулась ему и убрала наушники в карман.

– Прости за все это, – сказал он, спрятав потные ладони в карман шорт.

– За что?

– Ну, что Крис вытащил вас на пляж. Я же говорил, он умеет быть убедительным.

– Не парься, – с легкостью ответила она. – Папа все равно собирался съездить на этот пляж. Зато мы проведем день вместе.

Винс посмотрел на нее, чтобы убедиться, что она действительно это сказала, и почувствовал волну удовольствия, осознав, что так оно и есть.

– Круто, – одобрил он. – Мыслишь позитивно. Мне нравится.

Какое-то время они бродили в поисках идеальной дюны, которую Крис прошлым летом считал своей.

Они шли вверх и вниз по пескам, головы пекло полуденное солнце, ноги щекотала трава, пока наконец им не встретилась дюна, которая устроила и Алана, и Криса.

Они разложили пушистые пледы и бархатные пляжные полотенца. Алан и Барбара минут десять раскладывали желто-зеленую заслонку от ветра, не разобравшись в тонкостях отдыха в дюнах, а потом начался немного неудобный для всех процесс раздевания перед незнакомцами.

Крис стянул с себя футболку уверенным жестом двадцатидевятилетнего мужчины с волосатой грудью, полным набором штанг в гараже и тридцатью сеансами загара за спиной. Кирсти застенчиво выскользнула из шорт и топа, под которыми обнаружилось черное бикини с фальшивой золотой эмблемой «Гуччи» между чашечками, которая переливалась на солнце при каждом движении.

Алан сделал вид, что не смотрит, как она раздевается, но так сильно втянул живот, что ребра, казалось, вот-вот порвут его рябую кожу. Каждый раз, снимая с себя очередной предмет одежды, он аккуратно его складывал и убирал в пакет. Винс обратил внимание на его гладкие ниже колен ноги, а одет он был в синие синтетические плавки с резинкой на талии.

Барбара неуклюже выбралась из тесного хлопчатобумажного платья, и сначала показалось, что на ней еще одно платье, но это был громоздкий закрытый купальник, который соответствовал скорее определению «купальный костюм». Края шорт этого костюма врезались в ее ноги.

Винс повернулся, чтобы посмотреть на Джой. Да уж, далеко зашла – сняла свои «мартенсы» и расстегнула рубашку, под которой был серый верх от купальника, но похоже, больше она ничего снимать не планировала.

Алан стянул кожаные сандалии и аккуратно поставил их на песок.

– Давай, милая, – он принялся уговаривать дочь, – раздевайся. Ты не можешь просидеть тут весь день, как военнопленный.

– Вообще-то могу.

– Ой, ради бога, – пробормотал он. – Прекрасный солнечный день, отличные каникулы, а ты сидишь тут в одежде, как монашка. Не понимаю. Да у тебя там и смотреть-то не на что.

– Алан, пожалуйста, – вмешалась Барбара, – оставь ее в покое. Она может остаться в одежде, если ей хочется.

– Кто бы говорил!

– Алан! – укоризненно воскликнула Барбара.

– Да-да, – проворчал он, – я не должен расстраивать наше драгоценное чадо. Знаю, знаю.

Продолжая что-то тихо ворчать, он выдавил себе на руки солнцезащитный крем и принялся его тщательно растирать.

– Лови, – он бросил бутылку Барбаре, которой только-только удалось не без труда усесться, – намажешь мне спину?

Кирсти красноречиво посмотрела на Криса. На дюне воцарилась угрюмая атмосфера.

Джой наблюдала, как ее мама тщательно втирает крем в веснушчатые плечи Алана, и в ее взгляде читалось плохо скрываемое отвращение. Она встала.

– Пойду пройдусь. Ты со мной? – спросила она у Винса.

– Да, конечно. – Он поднялся на ноги.

– Не забудьте, через час обед, – напомнил Алан, постучав по часам.

– Я не голодная.

– Все равно возвращайся, хотя бы из вежливости. В самом деле, – пробормотал он, – к чему все это чертово представление? В час. Ровно. Чтобы была здесь, – повторил он, тыкая в нее часами.

– Да, – прошипела она. – Конечно.

Потом они перелезли через небольшой бугорок у подножия дюны и направились к пляжу.

– Прости, – сказала Джой, поправляя хвост.

– Он всегда такой?

– Нет, не всегда. Только когда забывает делать вид, что он хороший. Чем занимается большую часть времени.

Когда они забрались на вершину последней дюны, перед ними раскинулся пляж, напоминающий далекую страну. Он простирался на многие мили во всех направлениях, и семьи туристов виднелись здесь и там, словно разбросанные монеты. Собаки с изгвазданными в песке

хвостами носились кругами по твердому, влажному песку – невероятно огромное пространство для игр сводило их с ума. Малыши с ведерками сидели, раскинув ноги, строили из податливого песка замки и машины. Вдалеке ровный пляж превращался в серебристую водную рябь, блестящую, как стекло. Море казалось лишь тонкой синей полоской где-то вдали.

– Ммм, – протянула Джой, глубоко вздохнув и обхватив себя руками.

Здесь, без защиты дюн, температура была минимум на пять градусов прохладнее, веял освежающий бриз.

Несколько мгновений они наслаждались видом, а потом пошли по берегу.

– Итак, – начала Джой, – каково это – иметь клевых родителей?

Винс улыбнулся.

– Не знаю. Наверное, хорошо.

– Ты знаешь, как тебе повезло?

– Догадываюсь. Они, конечно, далеко не идеальны, но…

– Я думала, что меня удочерили, – перебила она.

– Серьезно?

– Ага. Никогда не могла поверить, что мои родители – действительно мои родители. И дело не только в том, что я на них не похожа. Просто… У меня ощущение, что я из другого племени, понимаешь? Взять хотя бы тебя, Криса и твою маму – вы совершенно разные, но в вас есть что-то общее, словно вы все родом из одного места. Может, дело в том, что я родилась не в Англии…

– Не в Англии?

– Нет. В Сингапуре.

Винс удивленно на нее посмотрел.

– Правда?

– Ага. Папа работал в компании «Ягуар». Он был директором по продажам в крупнейшем салоне Сингапура. Они с мамой прожили там около десяти лет. Они вернулись, когда мне было несколько недель.

– Забавно. Знаешь, когда я тебя увидел, сразу подумал, что в тебе есть что-то экзотическое.

– Экзотическое? – усмехнулась она.

– Да. Глаза, – сказал он, заключив их в рамку из пальцев. – Есть в них что-то восточное.

Джой рассмеялась с довольным видом.

– Считаешь?

– Да. Определенно. Они сногсшибательны.

Она подняла руку и прикоснулась к глазам. Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

– А может, тебя правда удочерили, – предположил он. – Может, поэтому у тебя такие глаза?

Она улыбнулась и убрала с лица прядь волос.

– Неа. Я видела свидетельство о рождении. Черным по белому. Я – отпрыск Барбары и Алана Даунер. Официально. Увы.

Винс пожал плечами.

– Может, какая-то ошибка…

– А как насчет тебя? Ты похож на папу? Знаешь, как он выглядел?

– Да. Я видел фотографии. Несколько фотографий. Они с мамой были не так уж давно знакомы, когда он умер. И женаты не были.

– Ты на него похож?

– Несомненно. Особенно с тех пор как, – он указал на шрамы. – Он был, знаешь ли, рокером. Длинные волосы, борода, джинсовая куртка. В плане стиля у нас мало общего.

– Серьезно? – рассмеялась она.

– Да. Маме нравятся мачо. Иногда я думаю… – начал он, но остановился.

– Продолжай.

– Иногда я думаю, как бы прошло мое детство, если бы он был рядом. Знаешь, иногда мне кажется, что могло бы быть туго. Может, он бы во мне разочаровался, считал бы слабаком. Я не очень в теме всех этих «мужских» штук – мотоциклы, футбол, возможно, ему бы это не понравилось.

– Хотя у тебя нет мотоцикла и бороды, ты все равно мужественный.

– Да?

– Да. Невероятно мужественный.

Винс рассмеялся.

– Ты меня разыгрываешь.

– Не разыгрываю, – засмеялась она. – Это правда так.

Винс недоверчиво посмотрел на нее.

– Да ладно, – сказала Джой, – ты же понимаешь?

– Что понимаю?

– Что ты настоящий красавчик.

– Гм… Нет.

– Хочешь сказать, тебе никогда такого не говорили?

– Кто?

– Например, девушки.

– Ну, – Винс пожал плечами, провел рукой по волосам, снова пожал плечами, – у меня еще не было подруги.

Ну вот. Он ей сказал.

– Ты серьезно?

– Ну, настоящей подруги. То есть у меня были друзья-девушки, но я никогда… Никогда еще ни с кем не встречался. По-серьезному. Просто я не интересовал девушек в этом смысле. Я был Дынеголовый, понимаешь? А на последний год вообще выпал из жизни. И… Черт. Поверить не могу, что все это тебе рассказываю. Считаешь, я неудачник?

– Нет. Конечно, нет. У меня тоже толком не было отношений.

– Нет?

– Нет. У меня был всего один парень. Кирен. На три года старше меня. Но между нами не было ничего серьезного. Ну, – она рассмеялась, – кроме того, что он подарил мне помолвочное кольцо.

– Ты была помолвлена?

В воображении Винса возник взрослый мужчина, преподносящий Джой кольцо. Он был похож на Брайана Ферри.

Она опять рассмеялась.

– Нет, мне было четырнадцать, Бог с тобой. Это просто смешно. К тому же я никогда его не любила.

– Нет?

– Нет. Он был милым парнем, но мы не собирались жениться. Понимаешь, был просто такой этап, мы пробовали всякое.

Ааа, подумал Винс, вот оно. Загадочное всякое. Всякое означает, что Джой уже «делала это». Всякое означает, что она ласкала, раздевала, соблазняла, владела и принадлежала.

– Я еще не влюблялась по-настоящему, – продолжала она. – Никогда не была из тех девчонок, ну знаешь, которые сидят у телефона. Нормальных девчонок.

Она снова рассмеялась. Но Винс не слушал. Он слишком увлекся размышлениями о мириадах сексуальных возможностей, скрывающихся за словом «всякое». Позиции, эмоции, выделения. Дрочить, делать минет, миссионерская поза, по-собачьи, оральный секс, анальный секс, она сверху, он сверху, сзади, восклицать, лизать, сосать, трахаться – и все такое чуждое, пугающее, захватывающее.

Винс знал, как все это выглядит. Конечно, знал. Он читал журналы, смотрел видео, видел, как его приятели терлись по углам с растрепанными девчонками, задрав им до талии юбки. Он видел все это, это всякое, но не пробовал.

А Джой пробовала.

Конечно, пробовала.

Все пробовали.

Все, кроме священников, монашек и уродов вроде него.

– Хочешь, пойдем куда-нибудь спрячемся?

Джой улыбалась ему, приложив ладонь ко лбу козырьком, чтобы закрыть глаза от солнца.

– Спрячемся?

– Да. Знаешь, в какое-нибудь укромное место.

Он улыбнулся.

– Например?

– В эти дюны, – кивком указала она.

– Да, – сказал он, – хорошо.

Болтая, они двинулись туда, откуда пришли, и пока они шли и болтали, Винс чувствовал, что меняется, словно позади остается целый этап его жизни, а настоящая жизнь вот-вот должна начаться.

Он шел по пляжу с такой красивой девушкой, что чувствовал себя киногероем, но ее красота не лишала его разума. С красивой девушкой, чьи груди он ласкал, которую он целовал на протяжении трех часов, которая не была девственницей и считала его привлекательным, симпатичным и классным. Красивой девушкой, которая не была знакома с Дынеголовым и знала его только таким, какой он был сейчас. А он шел по пляжу, босиком, с голым торсом, на солнце, легко и откровенно болтая с этой красивой девушкой, словно это было самой обыкновенной вещью на свете. А ведь даже то, насколько все это казалось нормальным и правильным, было само по себе необыкновенным.

И с приятной уверенностью взрослого человека Винс знал, что когда они найдут, где «спрятаться» и растянутся на песке, то снова будут целоваться. Знал, что снова прикоснется к ее груди, что язык этой красивой девушки будет ласкать его язык. Еще он знал, что его рука обхватит ее за шею, его ступни будут гладить шелковистую кожу ее голеней, и он со всем этим справится, и будет совершенно спокоен. Потому что ждал этого так долго, думал об этом столько лет, смотрел, как это происходит со всеми, кого он знал, а

теперь это происходило с ним, и ему было девятнадцать, и он был мужчиной, а она женщиной, и, наконец, настал его черед, и он был готов.

Он был готов ко всему.

Через пять минут Джой запустила руку в его шорты и нежно, осторожно положила ладонь на его член.

Через две секунды он кончил прямо ей в руку.

– 6 –

На следующий день Винс проснулся, полный решимости спасти свое доброе имя. Неважно, что Джой его долго успокаивала и заверяла, что все в порядке, такое случается со всеми, и ничего страшного не произошло, – он никак не мог успокоиться. Дело было даже не в смущении – Винс был просто расстроен.

Красивая девочка хотела ему подрочить, а он упустил такой шанс. Он должен доказать себе, что может сдержаться, а не мгновенно выстреливать, как четырнадцатилетний мальчишка.

Когда он вышел из спальни, Крис в паре розовых перчаток мыл посуду, напевая песню Лайонела Ричи.

– Доброе утро.

– Доброе.

– Где мама?

– Поехала за мясом. У нас сегодня барбекю. Не против?

– Ага, – пробормотал он. – Круто.

– Сегодня снова встречаетесь с красоткой Джой?

Винс плюхнулся на диван и вздохнул.

– Не знаю. – Он пожал плечами. – Возможно.

Крис обеспокоенно посмотрел на него.

– Ты в порядке, дружище?

– Да, все отлично.

– Уверен?

– Да. Совершенно.

– Между вами с Джой все хорошо? Да?

– Хорошо. Отлично.

Винс взял вчерашнюю газету и какое-то время бездумно ее листал, но не мог ни на чем сосредоточиться. Его разумом владело вчерашнее происшествие на пляже. Он глянул на Криса, качающего головой в такт музыке и долбящего по воображаемым барабанам – он вовсю шлепал пластиковой щеткой по грязной воде.

А случалось ли такое когда-нибудь с мачо Крисом? Он снова посмотрел на него и взволнованно облизал пересохшие губы.

– Знаешь, – неуверенно заговорил он. – Знаешь…

– Что, дружище?

– Знаешь… Ну, знаешь… Как дрочат?

Крис рассмеялся и снял перчатки.

– Конечно знаю, юный Винсент.

– Знаешь, иногда тебе это делают девушки?

– О да.

– И, знаешь как бывает, ну, когда ты не ожидаешь… Ты когда-нибудь… Боже!

Он раздраженно хлопнул себя по ногам.

– Винс, спокойно, вдохни поглубже. – Крис сел рядом с ним, сжимая в руках кухонное полотенце. – Не торопись. Расскажи, что собирался. Хорошо?

Винс глубоко вздохнул и виновато улыбнулся.

– Вчера Джой залезла ко мне в трусы.

Брови Криса подпрыгнули вверх, рот растянулся в широкой улыбке.

– Да? Правда? Правда?

– Да. На пляже. А я не ожидал. И… И…

– Кончил в штаны?

Винс выдохнул.

– Да. Причем через несколько секунд. Она сказала, что все круто, но я… Даже не знаю. Она такая опытная и все такое, а я чувствую себя полным неудачником.

– О, Винсент, Винсент, Винсент. – Крис с любовью потрепал его по спине. – Такое случается со всеми.

– Да?

– Конечно, да.

– А с тобой бывало?

– Черт возьми, разумеется! Но поспешу уточнить, что это случилось довольно давно. Но когда я был в твоем возрасте – да. Конечно. Не один раз. Твое тело напряжено, словно крепко сжатая пружина, ведь ты мужчина, и смысл твоего существования – добраться до женской щели и ее обрюхатить? Верно?

Винс кивнул.

– И вот рядом с тобой девушка, в небе светит солнце, ты возбужден, и вдруг немного… Опережаешь события. Это вполне естественно.

– Но что мне сделать, чтобы такого больше не случилось?

Крис пожал плечами.

– В этом деле ничего нельзя знать наверняка, особенно когда ты немного… перезрел. Самое лучшее – научиться расслабляться в ее присутствии. Понимаешь? Проводить с ней время. Узнать ее поближе. Двигайся в нужном направлении постепенно.

– Да, да. Ты прав.

– И помни – она всего лишь девчонка. Иди к ней прямо сейчас. И не забывай. Всего лишь девчонка. Просто человек. Чем скорее ты ее увидишь, тем скорее расслабишься. Оседлай снова эту лошадку!

Крис слегка толкнул Винса локтем по боку и встал.

– Да, – сказал Винс, чувствуя в себе уверенность. – Да. Спасибо, друг.

– Не вопрос. – Крис неторопливо направился к сушилке для посуды, сжимая в руке полотенце. – Итак, – сказал он, взял мокрую чашку и принялся лениво вращать ее в руке, – она просто сделала это? Просто залезла туда и взяла в руку, без приглашения?

Винс кивнул.

– Ага.

Крис глубокомысленно кивнул, похоже, он был под впечатлением.

– Какая девушка! – пробормотал он и тихонько, радостно рассмеялся.

Тем утром Винс делал все с удвоенной скоростью, чтобы скорее отправиться к Джой. В душе он наскоро провел куском мыла по телу, практически не дав ему вспениться. Потом быстро надел трусы и штаны. Он проглотил чай так быстро, что поперхнулся, и смотрелся в зеркало всего десять секунд – в двадцать раз меньше обычного времени.

Через десять минут Винс уже стоял у двери Джой и нетерпеливо стучал в нее. Открыл Алан.

– О, доброе утро, Винсент.

– Доброе, Алан. Ой… Мм… Мистер Даунер. Позовете Джой? Пожалуйста?

– Хмм, не уверен, что она уже встала. Джой, – он окликнул дочь через плечо, – ты жива?

Из одной из спален послышалось приглушенное ворчание.

– К тебе гость. Заходи, заходи, – жестом пригласил он Винса, но без особого энтузиазма.

Винс стоял посреди кухни, а Алан неторопливо направился к обеденному столу, взял газету и нарочито погрузился в чтение. Через несколько секунд открылась дверь ванной, и появилась ужасающе одетая Барбара в стеганом розовом халате и прозрачной шапочке для душа. От неожиданности она сжала халат рукой.

– Ой, Винсент. Ты меня напугал.

А потом открылась дверь спальни, и появилась Джой. Увидев Винса, она расплылась в улыбке.

– Доброе утро. – Она провела рукой по растрепанным волосам.

– Доброе, – улыбнулся он. – Пойдем гулять?

Она просияла.

– Дай мне десять минут. Даже нет – всего пять.

Она поднялась на цыпочки, нежно поцеловала его в губы и снова исчезла в своей ароматной девчачьей спальне.

Они пошли к побережью, обвив друг друга руками, и целый час бродили по окраинам города, не ослабляя объятий. Винс думал о сотнях, тысячах обнимавших друг друга пар, мимо которых он проходил за свою жизнь. Думал о тех парнях, на которых он с завистью смотрел, размышляя, каково это, когда девушка ходит с тобой прилюдно, соединившись таким образом. А теперь он сам стал одним из этих парней и ничего странного не ощущал. Это даже было не особенно приятно.

Просто правильно.

Они купили блестящие на солнце пончики и вытирали друг у друга с щек сахарную пудру.

Они вращали скрипучие стенды с открытками и смеялись над изображениями печальных осликов и городских зданий, напечатанных блеклой фотокраской семидесятых. Джой купила открытку с видом побережья, чтобы отправить другу в Сан-Диего, в основном из-за бедняка, невольно запечатленного на пленке много лет назад – в оранжевых клетчатых клешах и ботинках на платформе.

Когда солнце поднялось высоко, начал оживать парк с аттракционами, послышался приторный запах жженого сахара и технического масла. Они слонялись по лабиринтам ярмарочных забав, где сбивали орехи или бросали кольца, мимо рядов уродливых плюшевых медведей и огромных пластиковых кукол, прозрачных пакетов с розовой сахарной ватой и длинных веревок из зефира пастельных оттенков, свисающих, как сахарные канаты. Улыбались маленьким детям, вращающимся с замершими от восторга лицами на

неспешных каруселях.

К обеду они вернулись обратно к трейлерам и поели салат, сидя в шезлонгах с Крисом и Кирсти. Там же они провели ленивый полдень на солнце, время от времени отправляясь босиком в трейлер, чтобы достать из холодильника холодные напитки. Крис слушал по трескучему приемнику футбол, а Кирсти красила ногти в цвет электрик, разделив пальцы на ногах мягким розовым кастетом.

Около пяти часов приехал фургон с мороженым, и тишина была прервана криками тридцати детей, просящих у матерей деньги и перелезающих друг через друга, чтобы дотянуться до продавца. Винс купил всем по шарику, а Крис вынес «Монополию». Они вчетвером сидели на пушистом пледе, подобрав ноги, бросали кости, чтобы приобрести недвижимость, и ели мороженое. Джой была цилиндром, Винс утюжком, Крис машинкой, а Кирсти, как всегда, скотч-терьером.

К половине седьмого никто так и не выиграл, но всем было все равно.

К семи откуда-то вернулись отсутствовавшие весь день Барбара и Алан – они сжимали в руках пакеты из коричневой бумаги, и на каждом была новая шляпа. Алан неодобрительно посмотрел на Джой, когда направился к ним и увидел, что ее рука лежит на голом бедре Винса.

Затем последовала короткая перебранка – Алан пытался уговорить Джой пойти с ними в трейлер «обсудить планы насчет ужина».

– Но я не голодна, – возразила она. – Я весь день ела.

– Четно говоря, – пробормотал Алан, сжимая и разжимая кулаки, – я думал, у нас семейные каникулы. Барбара? Разве мы планировали не семейные каникулы? В чем тогда весь гребаный смысл?

Джой громко цокнула языком, и Алан побагровел.

– Мы здесь только ради тебя, ты же в курсе? – выпалил он.

– Алан… – пожурила его Барбара.

– Нет, правда – говорю как есть…

– Да, но, Алан, мы же договорились…

– Да, да, да, – раздраженно выдохнул он. Барбара виновато улыбнулась и осторожно повела Алана за локоть обратно к трейлеру.

Все четверо переглянулись. Крис состроил Джой смешную рожицу, и она улыбнулась.

– Извините, – растерянно пробормотала она.

– Ты заметила, – обратился к Джой Винс, – как часто мы извиняемся за родителей?

– О чем это ты? – с деланым негодованием вклинился Крис. – Расскажи-ка, почему тебе приходится извиняться за меня? Я совершенно, охренительно безупречен.

– Да, конечно, – фыркнул Винс, после чего Крис устроил одну из своих игривых, но слегка утомительных драк, повалив Винса на спину и молотя кулаками возле его ушей.

Джой наблюдала за ними с удивленной кривой улыбкой.

– Вы ведь знаете, что такое поведение выдает в вас геев? – спросила она, невозмутимо поигрывая прядью волос.

Кирсти громко расхохоталась и восхищенно шлепнула себя по бедрам.

– Что? – хором переспросили Крис и Винс.

– Да-да. Латентная гомосексуальность проявляется в непреодолимом желании физического контакта с представителем своего пола.

Винс не обиделся, а почувствовал лишь восхищенный трепет, что его девушка могла: а) оперировать такими длинными словами и б) сбить с толку Криса. Крис же, напротив, был потрясен.

– Иди ты, – усмехнулся он.

– Нет-нет, – поддразнил Винс, – а ведь правда. Ты скомпрометировал сексуальность северного самца.

– Золотые слова, – заявил Крис, поправляя прическу. – Севернее Уотфорда случаев не было, уж поверьте. Они произрастают только на юге.

– Ты о Джоне Инмане или Ларри Грейсоне? А, да, и еще Рассел Харти, раз уж зашла речь.

Джой приподняла бровь, и Крис с наигранным гневом посмотрел на Винса.

– А я?то думал, она милая девочка, – сказал он. – Ну, соревнование окончено. Можешь оставить ее себе. Она твоя.

Теперь настала очередь Винса задать Крису хорошую взбучку, а Кирсти и Джой расхохотались так громко, что дикие голуби внезапно взлетели с соседнего дерева, словно сброшенные со скатерти крошки.

Крис направил горлышко на угли и нажал на бутылку. На тлеющие огоньки упали мелкие сиреневые капли, породив стену янтарного пламени, и Крис проткнул поверженную сосиску, слегка повернув ее набок.

– Ну, давайте, – принялся уговаривать он, – последняя сосиска. Кто будет?

Все вежливо отказались, потирая набитые животы.

Ленивый пьяный вечер плавно перетек в ленивое пьяное барбекю. Крису удалось убедить упрямого Алана и Барбару присоединиться к ним, как и другую не ожидающую ничего особенного пару, просто проходящую мимо во время приготовлений. Пол был завален грязными бумажными тарелками, обглоданными костями и шкурками от картошки, а Алан открывал очередную бутылку божоле. Он уже слегка порозовел, а голос становился громче с каждым бокалом вина.

– Итак, – сказал он, поворачиваясь к Кирсти, которая сидела на покрывале, согнув ноги, – Кирсти.

Он произнес ее имя так громко, что она слегка вздрогнула.

– Трудно поверить, что такая юная крошка, как ты, могла произвести на свет такого гиганта. – Он жестом указал на Винса. – В вашей семье принято начинать пораньше?

– Алан, – прошипела Барбара.

– Что такое? – огрызнулся он. – Мужчина уже не может сделать девушке комплимент? По-моему, это сексизм!

– Ох, Алан…

– Все в порядке, – успокоила Барбару Кирсти. – Ничего страшного. Я родила Винса в семнадцать. – Она с улыбкой повернулась к Алану. – Не так уж и рано.

– Тогда, – воскликнул Алан с улыбкой на лице, – я должен сказать, что ты, дорогая, прекрасно сохранилась. Выглядишь не старше тридцати.

– Спасибо, – улыбнулась Кирсти, принимая комплимент как истинный профессионал. – Все благодаря молодому любовнику. – Она подмигнула Крису. – Помогает сохранять молодость.

Алан хихикнул.

– О да, да, да. Я вижу. Прилив крови делает свое дело, верно? – Он подмигнул. – Для кожи нет ничего лучше, чем здоровая сексуальная жизнь.

– АЛАН!

– Да боже, что?! Я просто констатирую факт. Всем известно, что активная сексуальная жизнь помогает сохранить молодость. Разве не так, Кирсти?

– Совершенно верно, Алан, – игриво согласилась Кирсти.

– К тому же это отличное физическое упражнение. Во всяком случае, похоже на то. – Он окинул взглядом ценителя ухоженные, загорелые ноги Кирсти. – Ни грамма лишнего веса. Как у юной девушки.

Кирсти вежливо рассмеялась, но в воздухе повисло неловкое молчание.

– Приятно посмотреть, – самозабвенно продолжал он, – когда женщина на пороге среднего возраста так хорошо за собой следит. Очень приятно. – Он улыбнулся ей, обнажив подкрашенные вином зубы.

– А сейчас, – объявила Джой, схватив Винса за руку и поднимая его на ноги, – мы пойдем гулять.

Взрослые обернулись и удивленно на них посмотрели.

– Да, – подтвердил Винс, послушно поднимаясь на ноги, – пойдем погуляем.

Прежде чем кто-либо успел запротестовать, они зашли в трейлер, взяли сумку Джой и две банки пива, пожелали всем спокойной ночи и как можно быстрее бежали прочь от печальных звуков подвыпившей тусовки среднего возраста.

– 7 –

– Мой отец – самое отвратительное существо в мире. – Джой рассерженно отхлебнула из банки «Хайнекен». – Боже. Бедная твоя мама. Ужасно неловко.

– О, мама справится, – заверил Винс, успокаивающе сжав ее ладонь. – У нее большой опыт в подобных вопросах.

– Дело не в этом. Просто понимаешь… Перед моей мамой, передо мной, перед Крисом – это… Это ненормально, – пожала плечами она. – Знаешь, как будто он может

заинтересовать твою маму. При том, что она такая красавица, у нее есть Крис и все такое. Но он такой самовлюбленный кретин, что всерьез полагает, будто у него есть шанс. Знаешь… Как будто стоит ему включить обаяние, и она сломя голову бросится к нему в объятия… Черт! – раздраженно воскликнула она, повалившись спиной на траву.

Они шли в сторону пригорода и оказались на маленьком, залитом лунным светом поле. Винс посмотрел вниз, на лежащую сердитую Джой и улыбнулся.

– Знаешь, что мне больше всего в тебе нравится? – спросил он.

– Нет, – угрюмо ответила она. – Что?

– Все.

Она громко засмеялась.

– А знаешь, что мне больше всего нравится в тебе?

– Нет. Скажи.

– Это, – ответила она, обхватила его за плечи, повалила на себя и залезла языком к нему в рот.

В голове у Винса все поплыло.

Поцелуи становились все более страстными, а руки Джой принялись метаться по его телу, растягивая ткань футболки. Наконец до него дошло, что она пытается стянуть футболку, он принял удобную позу, и она рывком сорвала ее с его лопаток и отбросила в сторону.

Внезапно охватившая Джой страсть была такой сильной, что Винс оказался в странном положении: он ощущал приятную свободу от ответственности за происходящее, словно сидел на ветке дерева у них над головами, наблюдал и, возможно, даже жевал яблоко.

Цели, подумал он, когда ее бедро коснулось его члена, нужно сосредоточиться на определенных целях. На какое-то время он сосредоточился на ритме своего языка у нее во рту, стараясь воспроизводить крутящиеся, вращающиеся движения. А потом принял решение. Грудь. Следующей целью станет грудь. Он принялся расстегивать пуговицы на ее рубашке, чувствуя, как маленькие жемчужные диски скользят у него в руках. К черту пуговицы, подумал он, к черту. И сосредоточился на том, чтобы стянуть свободную рубашку через голову. После этого следовало побеспокоиться о бюстгальтере. Но ему не пришлось беспокоиться о бюстгальтере, потому что в тот момент, когда он снял рубашку, Джой закинула руку за спину и его расстегнула, и теперь он болтался между ними, как что-то лишнее и совершенно бессмысленное. Винс потянул его, и он упал куда-то в сторону, и вот они оба оказались обнаженными по пояс. Вдвоем. Они снова обнялись, Винс почувствовал, как его голая кожа соприкасается с ее грудью, и в этот самый момент утратил способность разумно мыслить и всякий самоконтроль, потому что вся кровь, кроме той, что поддерживала его ошеломительно твердый член, хлынула ему в голову.

Джой постанывала и вздыхала ему в ухо, пока они терлись друг о друга, а потом убрала его руку со своей груди, и он подумал – нужно помедленнее, слишком быстро, слишком быстро, стоп. Но пока он думал, она вела его руку куда-то вниз, к своей талии, к свободной резинке шорт, медленно коснулась мягкого живота, а потом его словно ударило током – он почувствовал волосы на лобке у Джой.

От удовольствия у Винса загудело в ушах.

Она опустила его руку еще ниже, и внезапно Винс оказался на пороге нового мира.

– Ты уверена? – быстро спросил он ее на ухо.

– Мммммм. – Он плечом почувствовал, как она решительно закивала.

И когда он начал знакомиться с этим новым миром, робко и осторожно исследуя мягкие складки и холмики, изучая рельеф и раздумывая, что делать дальше, Джой снова продолжила игру. Она занялась пуговицами его джинсов, отодвинула ткань и засунула руку в его трусы, и вот они голые по пояс, погрузившие руки друг другу в трусы, при свете луны, за многие мили от всех. Винс попытался сосредоточиться на тысяче вещей, которые ему следовало делать – целовать губы, ласкать грудь, чувствовать новый мир, руку у себя в трусах, обхватившую его член, словно теплый, нежный поцелуй.

В тот самый момент, когда Винс подумал, что все зашло настолько далеко, насколько возможно, что они сделали все, что собирались, она принялась стягивать с его бедер джинсы, а потом трусы. Судя по всему, Джой намереваясь его раздеть, полностью раздеть, чтобы он стал совершенно голым, но Винс не знал точно, чего она хочет. Он не хотел быть голым и беззащитным один и потому стал снимать с нее шорты и трусики, а потом они, совершенно обнаженные, катались вместе в траве. Совершенно обнаженные.

И тогда Винс почувствовал, что наступил тот самый момент, время задавать вопросы.

– Эмм, – пробормотал он, пытаясь с определенными затруднениями оторвать от Джой свои губы, – эмм, подожди, подожди, подожди.

– Что? – Она отодвинулась от него – растрепанные волосы падают на лицо, губы покраснели и распухли.

– Что именно мы сейчас делаем?

– Не знаю, – задыхаясь, сказала она.

– Я имею в виду – мы?..

– Не знаю, – повторила она.

– Потому что мне надо знать, потому что…

– Я пью таблетки, – сказала она.

– Ясно, – ответил он.

– От ПМС.

– Что?

– Я на таблетках от ПМС. Не для… Я еще девственница.

– Да? А я думал…

– Что?

– Ничего. Ты девственница.

– Ага. А ты?

– Гм, да. Да.

– И ты… Хочешь?

– С тобой?

Она кивнула.

– Боже. Да. Пожалуйста. А ты?

Она снова кивнула:

– Очень. Очень, очень хочу.

– Уверена?

– Да. А ты?

– Да. – Винс сглотнул. – О боже.

– 8 –

Они шли назад по сухим скошенным полям и темным, пустым проселочным дорогам. Джой чувствовала себя израненной, словно она целый день каталась на огромной лошади. Кожа на лице натянулась из-за высохшей слюны, а губы распухли и, казалось, вдвое увеличились в размере. Винс обнимал ее за плечи, а она обхватила его за талию.

Когда несколько минут назад она первый раз попыталась встать, колени подвели ее. Стали как желе. Истерически хихикая, она опустилась на колени. Винс помог ей подняться на ноги, обнял и снова поцеловал.

Она это сделала. Они сделали. Сделали все. Они оба хотели все попробовать, все, чего не пробовали прежде. Они делали это во всех возможных позициях: сзади, она сверху, даже стоя у дерева. Оба попробовали и оральный секс. Джой никогда не думала, что когда-нибудь захочет засунуть в рот мужской пенис, но как только Винс предложил ей – легко, словно речь шла о новом сорте мороженого, – ее было уже не остановить. Она не испытала оргазма – ей было слишком неудобно, – но делать это, заниматься сексом, потерять девственность с этим сильным, красивым мужчиной, с которым она чувствовала себя так хорошо и уверенно, было самым прекрасным, что она испытала за всю свою жизнь.

– Мы можем повторить завтра? – спросила она, сжав его талию.

– Да, – ответил Винс. – Почему бы нет? И как насчет послезавтра?

– Определенно. И, конечно, нам придется заняться этим во вторник, ведь у тебя день рождения.

– Разумеется. Я должен получить именинный трах. Это традиция.

Она рассмеялась.

– А потом – после Ханстантона, мы можем заняться этим в Колчестере?

– Ага. И в Энфилде.

– Ах да, Энфилд. Всегда мечтала сделать это в Энфилде.

– Мне кажется, мы должны делать это всегда. Знаешь, просто не останавливаться, и все. Везде. Путешествовать по миру и заниматься этим. Без конца.

Она кивнула и снова сжала его талию. Он резко остановился, повернул ее к себе и пристально на нее посмотрел.

– Ты знаешь, что ты – лучшее, что случалось со мной за всю жизнь?

Она улыбнулась.

– И со мной.

– И, знаешь, я так долго размышлял, случится ли это и как именно, когда, с кем. Знаешь, долгие годы

воображения, но мне и в голову не приходило ничего похожего. Правда. Ничего.

– И мне.

– И когда я сказал тебе, что, похоже, влюбился в тебя, я говорил не просто потому что – ну, знаешь, – не из-за того, что происходило, потому что думал, что ты хочешь это услышать. Я сказал, потому что… Действительно влюбился. Абсолютно.

Джой улыбнулась. Все прошедшие годы, вся боль, Кирен, Миранда, Тони Моран, передозировка, больница, потеря места в Бристоле, все эти годы существования без жизни больше ничего не значили. Она оставила эту девушку позади еще тогда, когда впервые увидела Винса три дня назад. Но, стоя здесь, в полях Норфолка, держа его за руки, слушая, как он признается ей в любви, с еще ноющей болью между ног, она почти видела, как та девушка превращается в крошечную точку и исчезает за горизонтом.

– Правда?

– Несомненно. Серьезно.

А потом Джой призналась, что тоже его любит. И впервые в жизни она говорила о своих чувствах серьезно.

Когда они вернулись к трейлерам, там было тихо и спокойно. Пледы, бумажные тарелки и скомканные обрывки бумажных полотенец убрали. От барбекю еще исходило ощутимое тепло. В трейлере Джой было темно. Мерцающее сияние черно-белого телевизора виднелось у Винса.

Они поцеловались и шепотом пожелали друг другу спокойной ночи, Джой сняла ботинки, взяла их в руки и босиком поднялась по ступенькам трейлера.

– Увидимся завтра, – прошептала она, целуя свою ладонь. – Добрых снов.

– И тебе, – прошептал он в ответ. – И спасибо.

Она улыбнулась, послала ему воздушный поцелуй и исчезла.

В трейлере царила странная атмосфера – Винс почувствовал это сразу, как только вошел.

Телевизор работал, но его не смотрели ни Крис, ни Кирсти. Они сидели напротив друг друга за столом, Крис сжимал в руке пустую кружку, Кирсти стряхивала сигаретный пепел в переполненную пепельницу. Взгляд у Кирсти был застывший, словно она хотела удержать что-то в себе. Между ними явно состоялся серьезный разговор.

– Все нормально? – спросил Винс и взял с кухонной полки стакан.

– Да. Все в порядке.

– Почему вы еще не спите?

– Немного засиделись.

– Да?

– Ага, не могли избавиться от мерзавцев, – невесело рассмеялся Крис.

Винс наполнил стакан водой из крана и сел рядом с родителями.

– Почему вы так странно себя ведете?

– Странно?

– Да. Уклончиво. Что произошло?

– Все в порядке, милый, – заверила Кирсти. – Просто сегодня все немного перебрали. Немного увлеклись. Плохо себя вели. Вот и все.

– Что значит – «плохо себя вели»?

– Да ничего особенного. Ничего страшного. Кстати, как прошел твой вечер? – спросила она, сжав его ладонь.

– Отлично, – ответил он. – Прекрасно.

– Куда вы ходили?

– Да просто в город. – Он покраснел.

– А ты в курсе, что у тебя трава в волосах? – ухмыльнулся Крис.

Винс ощупал голову и положил на неровную поверхность стола комок жухлой травы.

– Ой, – удивленно произнес он.

– Ой, – рассмеялся Крис.

– Ну да, – сдался Винс, не в силах сдержать широкой самодовольной улыбки, расползающейся по лицу.

Крис похлопал его по спине и рассмеялся.

– Ну что, на этот раз удалось сдержаться? Удержать лодку в гавани?

– Крис! – Винс с ужасом и смущением взглянул на маму.

– Да ладно, дружище. Ты же знаешь, у меня нет секретов от твоей мамы.

Кирсти ухмыльнулась.

– Должна сказать, без этих подробностей я могла бы и обойтись.

– Так все было круто, да? – продолжал допытываться Крис.

– Очень круто, – улыбнулся Винс. Ему вдруг захотелось им все рассказать, поделиться потрясающей новостью о потерянной девственности. – Просто потрясающе.

– Да?

– Да.

– Я все правильно прочитал между строк, юный Винсент?

– Не знаю, о чем ты.

– Вы наконец сделали это? Ты и та девушка? Сделали?!

Винс ухмыльнулся и пожал плечами.

– Возможно.

– Да ты красавчик! – Крис обхватил Винса за плечи и сжал своей медвежьей хваткой. – Просто красавчик!

– Крис, честное слово, – любовно проворчала Кирсти, – ты поднял такой шум, будто он покорил Эверест.

– В этом есть определенное сходство, моя прекрасная жена. Через два дня парню исполнится девятнадцать. Он справился с этим испытанием, Бог его любит!

– Мне очень жаль портить романтическое настроение, милый, но я надеюсь, вы не забыли о мерах предосторожности?

– Она пьет таблетки, – радостно доложил Винс.

– Хорошо, но дело не только в контрацепции. Не забывай про СПИД.

Винс улыбнулся.

– Она девственница. Была. Девственницей. Как и я. Мы оба сделали это первый раз.

– Ах, – протянул Крис и сложил руки на груди с гордой улыбкой. – Поздние цветы. Разве не чудесно?

И Винс снова улыбнулся, потому что это правда было чудесно. Вообще-то, это было просто потрясающе. Он всегда думал, что если и потеряет когда-нибудь девственность, то это случится с какой-нибудь безликой женщиной в красивом белье, которая делала это с парой десятков других мужчин, имеет большой опыт и научит его всему, что знает. Представлял, что это будет приятно, но немного неловко – пересечение запретного барьера на пути к другим целям, таким как любовь и отношения.

Он всегда представлял секс с девственницей как занятие по определению неуклюжее и неловкое – словно пара макак, пытающихся поменять шину, или два новичка-пилота, выводящих самолет в штопор: слепой ведет слепого.

Но все оказалось совершенно не так. Это больше походило на посещение Тадж-Махала с кем-то, кто не видел его прежде, с кем-то, кто не мог подсказать, как избежать бесчисленных торговцев на входе, кто не знал, откуда раскрывается лучший вид и что лучше всего любоваться им ближе к вечеру – этот «кто-то» появился в неудачное время, поспешил ко входу, встал в неправильную очередь, а потом замер рядом с тобой в немом восхищении, и вы одновременно увидели чудо из чудес впервые.

Той же ночью Винс ненадолго проснулся от звука заработавшего мотора и ярких фар автомобиля, проехавшего мимо его окна.

На следующее утро, когда он проснулся, трейлер Джой был уже пуст, машины ее родителей нигде не было, а на ступенях лежал предназначавшийся для него конверт.

В нем лежала влажная записка, написанная синими чернилами, и совершенно нечитаемая из-за неожиданного дождя, быстро и сильно пролившегося тем утром – сколько Винс ни всматривался в текст под всеми возможными углами, различить он смог только три слова —

«Мне ужасно стыдно».

Кухня Эла и Эммы, 1.03 ночи

– Что? – спросила Эмма. – И это все, что там было написано?

– Нет, но разобрать я смог только эти слова. Все остальное превратилось в пятна и подтеки. Различались еще разрозненные слова, «что (?)» или «потому», но никакого смысла уловить было невозможно.

– Черт, – выругалась Клэр, – это ужасно. Как думаешь, что же там все-таки было написано?

Винс пожал плечами.

– Не представляю, – смущенно улыбнулся он. – Я решил, что она просто передумала, понимаете? Решила, что бросаться ко мне в объятия посреди поля было не слишком достойно. В любом случае, она явно не могла меня видеть. Вот так.

– Но это очень грустно. Твоя первая любовь закончилась меньше чем через неделю.

– Знаю. Но что поделать?

– Боже, – протянула Натали, – интересно, что с ней стало?

– Я ее видел, – сказал Винс. – Примерно семь лет спустя.

– Правда! И что она делала?

– Ну, –

улыбнулся он. – Интересный вопрос.

Сентябрь 1993 года

Пропавшая кошка

– 9 –

Магда вытащила у Винса изо рта градусник и поднесла к свету.

– Хмм, – протянула она, – температуры нет. Может, ты просто простыл?

– Дай сюда. – Винс вырвал градусник у Магды из рук, пробежал взглядом по серебристой полоске ртути и со вздохом отдал обратно.

– Я чувствую, у меня грипп.

– Ну, раз ты чувствуешь, то оставайся дома. Но на работу за тебя я звонить не буду. Сам справишься. – Магда поднялась с постели Винса и потрепала его по голове. – Ну, я пошла.

Она откинула блестящие черные волосы за плечи и взяла звенящую связку ключей от своей работы.

Винс посмотрел на время на своих радиочасах.

– Занятия с персоналом, – объяснила она.

Винс надул губы.

– Но я болею, – напомнил он. – Ты не можешь остаться и поухаживать за мной?

– Нет, не могу! Мне нужно обучать персонал. Продавать одежду. Зарабатывать деньги. А ты не грусти. Ты можешь целый день смотреть телик, везучая скотина. И ты всегда можешь попросить Джеффа зайти и вытереть твой потный лоб, если станет совсем туго.

Она наклонилась и поцеловала его в лоб, оставив розовый след от помады.

– Жить будешь?

– Думаю, да.

– Мне зайти попозже?

– Пожалуйста.

Она улыбнулась ему, послала воздушный поцелуй и закрыла за собой дверь спальни.

Винс слышал, как она уходит, и повернулся, чтобы посмотреть в окно. Листья с некоторых деревьев уже начали опадать, небо казалось водянистым и блеклым, как в межсезонье, и у него была простуда.

Лето окончательно и бесповоротно прошло.

Винс направился в кухню, где Джефф в трусах гладил белую рубашку.

– А я думал, ты заболел, – пробормотал он, перебегая взглядом с рукава рубашки на экран телевизора с утренними новостями и обратно.

– Так и есть, – подтвердил Винс и для эффекта громко шмыгнул носом. – Просто хотел сделать тосты. – Он достал из холодильника хлеб. – Подумываю расстаться с Магдой, – неожиданно для самого себя признался он. Ведь он не думал об этом до этого самого момента.

– Ясно, – сказал Джефф, переворачивая рубашку. – Почему?

Винс пожал плечами и вытащил из холодильника упаковку пива.

– Ну а что дальше? Мы вместе пять месяцев. И что? Съехаться? Жениться?

– Ну да, – пробурчал Джефф.

– И она такая чудесная девушка. Ну, ты сам знаешь.

– Чудесная, – подтвердил Джефф, – чудесная девушка.

– И что думаешь? Что мне делать? Ты…

– Тссс. – Джефф поднес ладонь к губам Винса и указал на человека в броском костюме на экране. – Рынки.

– Пффф, – отмахнулся Винс. – И чего ты всполошился? Как будто там можно заработать денег. Это не…

– Боже, Винсент, заткнись же ты, наконец.

Винс прищелкнул языком и принялся демонстративно намазывать масло на хлеб, а потом тяжело плюхнулся на стул. Он всегда считал Джеффа забавным. Они впервые стали соседями в Луишеме, год назад, и так хорошо поладили, что, когда им надоело жить в холодном, тесном доме вместе с тремя надоедливыми девицами из Южной Африки, они решили свалить оттуда и найти новое место вместе.

Эту квартиру они обнаружили на сайте объявлений – не особенно роскошная, но с определенными элементами стиля: деревянные полы, высокие потолки и лепнина, позволяющая им почувствовать себя в изысканной лондонской мечте. Кухня была старой и неудобной, но в ней было огромное панорамное окно на Блэксток-роуд, огромная старая плита и потрепанная столешница в деревенском стиле. Квартира была крутой. И Джефф был крутым. Даже слишком. Крутым, в духе холодного душа. Винсу нравилось, что Джефф крутой, но только когда Джефф был крутым с другими людьми – теперь же он стал крутым и с Винсом, и тому казалось, что он живет с медлительным айсбергом.

Винс сидел и жевал тост, пока Джефф дрейфовал из комнаты в комнату, собираясь на работу. Пятнадцать минут спустя он появился в элегантном синем двубортном костюме, хрустящей белой рубашке, кожаных черных ботинках и галстуке с изысканным узором, благоухая духами «Кристиан Диор» и покачивая портфелем, словно ему не терпелось отправиться на праведный труд.

– Ты не мог бы здесь немного пропылесосить, дружище? Раз уж ты все равно целый день дома.

– Я тебе кто – жена?

– Я всего лишь спросил. Хорошо. Увидимся. Не жди.

Когда он ушел, Винс и впрямь почувствовал себя почти женой – причем брошенной женой.

Четыре часа спустя Джефф вернулся. Развязанный галстук болтался на его шее, словно петля. Изо рта несло перегаром, а глаза покраснели и слезились.

– Что случилось? – спросил Винс, проводив его взглядом в коридоре.

– Гребаные уроды, – выругался Джефф вместо ответа. Он бросил чемодан на пол и стянул с себя галстук.

– Что такое?

– Гребаные уроды, – снова повторил он. – Меня сократили. Не дали даже день доработать. Пришлось уходить немедленно. Боже.

– Шутишь?

– А что, похоже?

– Нет, – признал Винс. – Не особо.

– Гребаные ублюдки. Последним поступил – первым продан. Господи Иисусе. – Он схватился рукой за голову и со всех сил треснул по кухонному столу. – Что мне теперь делать?

– Найти другую работу?

– Да, точно, – обрушился Джефф на Винса. – Ведь раз «Дженсен Хайэм» сокращают штат, значит, в Сити полно вакансий! Остальным банкам не терпится принять на работу мелких сошек, вышвырнутых «Дженсен»!

Винс пожал плечами. Принципы существования Сити оставались для него полнейшей загадкой.

– Нет, – вздохнул Джефф, – все в прошлом. Пузырь лопнул. Мечта умерла. Реальность жестока, дружище… Реальность жестока.

Винс прикусил щеку, пытаясь не рассмеяться. Джефф всегда вел себя, словно работал на камеру.

– Итак, – повторил Винс Джеффу его же вопрос, – что ты будешь делать?

– Не знаю, – сказал Джефф, откинув голову назад. – Ни хрена я не знаю. – Он громко вздохнул и пошлепал себя ладонями по бедрам. – Но прямо сейчас я собираюсь нажраться. Ты сможешь дойти до паба?

Винс взвесил преимущества шатания по дому в халате, просмотра дневной телепрограммы и поедания тостов перед редким гедонистическим удовольствием как следует напиться днем посреди рабочей недели и пошел в свою комнату одеваться.

Джеффу понадобилось еще два дня и чертова прорва спиртного, чтобы решить, что делать со своей жизнью дальше. Он раздумывал над различными бизнес-схемами – доставка сэндвичей для состоятельных людей, магазины галстуков для состоятельных людей, планирование вечеринок для состоятельных людей, – но когда родители сказали ему, что арендовали роскошную виллу с пятью спальнями в Эстепоне на всю зиму и пригласили его «развеяться» и «как следует все обдумать», он, не раздумывая, согласился. Положил свое выходное пособие в банк под высокий процент, взял ракетку для тенниса, солнечные очки и плавки и упорхнул в Коста-дель-Соль, практически не оглядываясь. Будущее могло подождать до следующего года.

А Винсу тем временем понадобился новый сосед.

– 10 –

Кассандра Макафи явно была не в себе. Это стало ясно с того момента, как она вошла: опоздав на полчаса, спиной вперед, извиняясь перед Тедом из квартиры напротив за прерванный ужин. Когда Винс открыл дверь, она повернулась к нему и сделала гримасу. Ее ноги были перевиты наподобие каната, и она как-то странно пританцовывала.

– Ооо, туалет, умоляю. Я сейчас

лопну.

Огорошенный Винс указал ей в сторону ванной комнаты.

– Вторая дверь.

Она бросила сумку к его ногам, пролетела мимо, не разводя коленей, и кинулась в нужную дверь. Минуту спустя она появилась вновь, застегивая джинсы.

– Прошу прощения, – виновато улыбнулась она. – Кассандра. Кесс. – Она протянула ему руку. Он осторожно ее пожал.

– Винс.

– Винс, – повторила она. – Милая квартирка.

Она положила руки в карманы и огляделась. Высокая и стройная, с плечами пловчихи и кудрявыми медовыми волосами, уложенными на затылке в пучок. У нее была чистая кожа с розоватым румянцем и пухлые губы. Но Винса смутила ее одежда: лоскутные расклешенные джинсы, неоновые кроссовки, толстый вязаный кардиган темно-зеленого цвета с красным воротником и синими накладными карманами и разноцветный бархатный шарф с блестками, свободно болтающийся на шее.

Она словно намазалась суперклеем и прошлась по Кадмен-маркет[5 - Кадмен-маркет (англ. Cadmen Market) – рынок в Лондоне, где продается альтернативная одежда, в том числе из Азии и Африки.].

– Вау, – восхитилась она, запрокинув голову и глядя на высокие потолки и лепнину в углах, – просто чудесно. И так много места. Это замечательно, ведь у меня тонны барахла. – Она улыбнулась, как будто это хорошо.

– Ой, – сказала она минуту спустя, открыв дверь в спартанскую, минималистскую спальню Джеффа, – какая унылая комната. Как можно так жить? Здесь нужен цвет. И драма. Комнате нужна… душа. – Она драматично встала посреди комнаты, раскинув руки, словно миссионер. На мгновение она умолкла, слегка приоткрыв рот, словно поджидая вдохновение. – Можно я ее покрашу?

– Гм, да, конечно. Уверен, мы можем здесь все переделать.

– Тертая малина, – безапелляционно заявила она, сложив руки на груди, – сочная, насыщенная малина. Такая сочная, что захочется слизать ее со стены. Ммм.

– Ммм, – повторил он, – звучит здорово.

На завтра у Винса было назначено еще две встречи по просмотру комнаты Джеффа, и он сомневался в отношении этой безумной, с запахом пачулей женщины в безвкусной одежде, которая намеревалась покрасить стены в малиновый цвет. Но ей, похоже, казалось, что осмотр был скорее формальностью, она явно считала себя вне конкуренции и была готова переехать прямо сейчас. Поскольку она казалась вполне безобидной, Винс уступил и даже мысленно поставил перед собой задачу отменить завтрашние встречи. Так было гораздо легче.

– Ты помнишь про Мадлен? – спросила она за бокалом вина на кухне.

– Гм, нет, – наморщился он, пытаясь припомнить все детали их разговора. – Кто такая Мадлен?

– Моя кошка. Я говорила тебе по телефону. Ты сказал, это круто. Помнишь?

– Ах да. Твоя кошка.

– Ну, вообще-то она – больше, чем кошка. Мой лучший друг. У нас особая связь. – Она постучала себя по виску и зажгла только что сделанную самокрутку. – У меня была подруга. Медиум. Она сказала, что Мадлен в прошлой жизни была монахом. В двенадцатом веке. Скорее всего, где-то на севере. На острове. Причем не просто старым монахом, а весьма почитаемым. Знаменитым монахом.

Винс скептически посмотрел на нее.

– Знаю, звучит безумно. Я подумала, она сумасшедшая. Но, похоже, это правда.

Еще один скептический взгляд Винса.

– Нет, я серьезно. Каждое утро она просыпается при восходе солнца и начинает молиться. Примерно так. – Она закрыла глаза и издала странный гудящий звук. – И всегда лицом к востоку. Всегда к востоку.

Винс рассмеялся. Не сдержался – уж больно серьезный у нее был вид. Она улыбнулась и выпустила струйку дыма.

– Да, – сказала она, – знаю. Я тот еще фрукт. Но ты привыкнешь. Честно. И обязательно полюбишь Мадлен. Поверь. Она откроет для тебя новые стороны жизни. Так говорят все, кто ее встречает.

Кесс переехала через четыре дня. Ее привез в доме-автоприцепе какой-то белый парень с рыжими дредами и завязанной в узел козлиной бородкой. Дом был до отказа забит вещами, даже окна завалены. Ее имущество высыпалось из запотевшего фургона в обветшалых коробках, свертках и одеялах и было больше похоже на то, что выбрасывают, чем завозят в новое жилище.

На протяжении дня гостиная постепенно заполнилась цветами. Все больше горшков перетаскивалось из фургона и располагалось по всей комнате. Папоротники, монстеры, традесканции – огромные старые растения с каскадами новых побегов, висящих на них, словно дети-акробаты. Они росли в разношерстных горшках, побитых или расколотых надвое огромными переросшими корнями. Теперь они стояли на подоконниках, полках и кофейном столике, принеся с собой влажный, пахнущий землей аромат улицы.

Наконец, когда в квартире, кажется, яблоку стало негде упасть, Кесс со своим рыжим приятелем появились на пороге, гордо неся перед собой плетеную кошачью корзину.

– Вот она! – сияя, заявила Кесс. – Ее Высочество Мадлен, собственной персоной. – Она открыла дверку, и появилась кошка. – Добро пожаловать в новый дом, Мадлен.

Большая и очень пушистая, с густой рыжеватой шерстью. У нее была приплюснутая мордочка, словно она врезалась в стену, и желтые глаза. Она потрясла затекшими лапками и начала очень медленно обходить всю квартиру, обнюхивая вещи, обрачиваясь на каждый звук, внимательно изучая углы и заглядывая за мебель. Ее пушистые лапки очаровательно топали по деревянному полу.

– Вот так, девочка, – сказала Кесс. – Что думаешь, а? Нравится?

Кошка повернулась на звук голоса Кесс, направилась к хозяйке и принялась любовно тереться о ее ноги, словно пытаясь связать их невидимой веревкой.

– А это твой новый сосед, – сообщила Кесс, указывая на Винса.

Кошка направилась к Винсу, прижалась к его ногам и громко мяукнула.

– Ну вот, – сказала Кесс, довольно сложив руки на груди, – ей нравится квартира и нравишься ты. Все будет просто отлично.

Винс посмотрел на огромный клок светло-рыжей шерсти, оставшейся на штанине его любимых черных брюк, и попросил Бога, чтобы она оказалась права.

– 11 –

Малышка Беттани Белль вот-вот сделает первые шаги! Улыбнитесь ее целеустремленности, когда она отважно зашагает на робких ножках, держа вас за руку своими маленькими, словно настоящими, пальчиками! Эта бесстрашная малютка уже готова завоевывать мир в своем любимом комбинезончике с настоящими жемчужными пуговичками!

Винс взял ручку и зачеркнул слово «держа», заменив его на «схватив», и перечитал текст. Вздохнул, зачеркнул «маленькими, словно настоящими, пальчиками», исправив на «словно настоящими крошечными пальчиками». Взгляд Винса перешел от листа бумаги, лежащего перед ним, к станции метро «Тоттенхем» за окном, и на него навалилось привычное, но мучительное осознание: у Винса была самая глупая в мире работа.

Он был готов это признать. Нельзя работать в отделе маркетинга «Коллекций Коулфорд Сванн», если не можешь себе в этом признаться. Никто из сотрудников не воспринимал свою работу всерьез. «Коулфорд Сванн» – семейная компания из Эссекса, производящая приторных фарфоровых чудовищ вроде Беттани Белль уже сорок лет. Помимо легионов маленьких розовощеких пупсов в сшитой вручную одежде, они выпускали копии викторианских кукол с жутковатыми лицами, небольшой ассортимент ужасающе реалистичных новорожденных младенцев с опухшими веками и обрубками пуповины и даже целый

очаровательный миниатюрный городок «Блиссвиль», где нужно было собирать домик за домиком и выставлять их на специальной подставке под красное дерево, которая бесплатно прилагалась к заказам, превышающим 100 фунтов.

«Коулфорд Сванн» рекламировала себя исключительно в тонких воскресных цветных журналах, но она все равно считала себя одним из самых высококлассных профессиональных игроков на рынке «современных коллекций». И Винс действительно не мог отрицать, что их товары были сделаны красиво и продуманно, с мельчайшими деталями и любовью. Если рассмотреть их кукол вблизи – вглядеться в маленькие стеклянные глазки, изящные шелковые платьица, крошечные кожаные ботиночки на пряжках, если прикоснуться к мягким шелковистым волосам – невозможно было не согласиться, что они стоят каждого пенни из своих 59,00 фунтов, но, несмотря на качество и мастерство, ничто не могло изменить тот факт, что куклы в целом были просто отвратительны.

Каждую неделю приходила большая посылка, обклеенная наклейками «хрупко» и адресованная начальнице Винса, двадцативосьмилетней Мелани. Каждый понедельник Мелани созывала с утра совещание, и они вчетвером являлись к ней в кабинет, чтобы посмотреть на очередное детище «Коулфорд Сванн», гордо восседающее на столе. И каждый понедельник с утра они покатывались со смеху, чуть ли не до слез, как минимум пять минут.

Задачей Винса было написать текст, сопровождающий каждый новый продукт в еженедельной рекламе. Всем было известно, что из всех глупых работ в отделе у Винса была самая глупая, и остальные члены команды не уставали восхищаться приторными литературными глубинами, которых он достигал, вооружившись лишь ручкой и листком бумаги.

Винс и сам не понял, как оказался на этой работе. После академического отпуска он получил диплом в сфере изучения средств массовой информации, после колледжа полгода проработал для получения опыта в рекламном агентстве и потом каким-то образом очутился в отделе копирайтинга. Агентство он покинул, не имея представления, что делать дальше, и, поскольку шестимесячный опыт в копирайтинге был единственным в эмпирической пустыне его резюме, три года спустя ему пришлось ступить на эту тропу. Так он оказался здесь, став агентом по рекламе в самой вульгарной компании на свете.

Каждые несколько недель его настигал мини-кризис, раздумья о своем вкладе в историю человечества, в будущее, в собственное развитие. Он забавлял себя идеями о благотворительной работе, волонтерстве, написании романа, работе сиделкой, но потом получал несколько насмешливых замечаний на работе, и подобные мысли тут же исчезали в его сознании, словно напуганные ярким солнцем кроты, заползающие обратно в свои черные норы.

Один из подобных кризисов испытывал он и в тот день, надрываясь над рекламным текстом о малышке Беттани Белль и ее розовом комбинезончике, но на этот раз на уме была не только работа. Любовные переживания волновали его не меньше. В предыдущий вечер они с Магдой поругались. Ее явно насторожило его беспокойство и растущая неуверенность потому что после продолжительного раунда секса, инициатором которого неожиданно выступила Магда (верный знак ее тревоги), она свернулась рядом с ним на кровати и так погладила по руке, что стало ясно – она хочет не погладить его руку, а начать неудобный разговор.

– Винс? – начала она.

– Да.

– Что ты чувствуешь по отношению ко мне?

– Что?! – рассмеялся он, внутренне застонав.

– Ну, что ты думаешь обо мне? О нас?

– Ну, – сказал он, поглаживая ее по руке, – я думаю, ты потрясающая. И ты это знаешь.

– Нет, ну правда. На самом деле. Ты понимаешь, о чем я. Ты меня… любишь?

О боже. И что ей ответить? Можно солгать. Сказать «да». Раньше он так и поступал. Но обычно это было до секса. Не после. И не с постоянной девушкой. Сейчас все по-другому. Просто Магда была другой.

Когда потрясающе красивая девушка, за вечер с которой многие мужчины готовы были бы заплатить хорошие деньги, девушка с упругими, оливковыми грудями и сосками, словно лепестки роз, сворачивается рядом с тобой после сорока минут самозабвенного, увлеченного секса, обхватывает тебя длинной, гладкой средиземноморской ножкой, смотрит на тебя огромными глазами цвета какао и спрашивает, любишь ли ты ее, каким надо быть мужчиной, чтобы не выбросить победоносно в воздух кулак и не закричать: «Да, да, да!»? Когда чудесная девушка, которая забирала за тебя постиранную одежду, подружилась с твоими друзьями, напоминала о дне рождения твоей мамы, сделала тебе как минимум пятьдесят божественных минетов, спрашивает, любишь ли ты ее, как вообще можно ответить «нет»?

Поигрывая с прядью ее волос, он обдумывал свой следующий шаг и печально, отчаянно улыбался. Она осуждающе на него посмотрела, и Винс почувствовал, как напряглось ее тело.

– Ясно, – сказала она, резко села и, словно защищаясь, прижала одеяло к груди.

– Магда…

– Нет, Винс. Все нормально.

– Но…

– Ты хотя бы не стал мне лгать.

– Но Магда, я не…

– Винс, просто забудь. Сделаешь только хуже.

– В смысле, я даже не знаю, что такое любовь.

– О боже…

– Прости, – сказал он и легонько тронул ее за предплечье. – Со мной, наверное, что-то не так.

– О боже, – Магда уронила голову на грудь и отчаянно провела рукой по волосам, – мужчины! Проклятые мужчины. Какие же вы все… жалкие.

– Нет, правда, – упорствовал он, – наверное, со мной что-то не так. Может, я… инвалид. Понимаешь. Я чувствую, что должен тебя любить. Может, даже люблю. Может, я слишком заморочен, и даже не могу разобраться в собственных чувствах. Может, отсутствие отца в детстве…

– Слушай. Винс. Может, заткнешься?

– Тссс. – Винс прижал палец к губам и глазами показал в сторону комнаты Кесс.

– Я не замолчу, – сказала она, сорвав с него оставшуюся часть одеяла и накрывшись ею. – И не буду слушать твои вонючие рассуждения на тему, почему ты меня не любишь…

А потом, разумеется, она заплакала.

Они проговорили около часа. И ни к чему не пришли.

Проснувшись на следующее утро, Винс был уверен, что все кончено. Они расстались. Но у Магды было иное мнение на этот счет.

– Думаю, нам нужно какое-то время пожить отдельно, – фыркнула она. – Мне нужно личное пространство.

– Хорошо, – кивнул он. – Согласен.

– Не звони, – предупредила она.

– Не буду, – пообещал Винс.

– Я сама позвоню, когда буду готова.

– Хорошо. Прекрасно.

Уходя, она многозначительно поцеловала его в губы и остановилась у дверей спальни, чтобы послать ему взгляд, полный глубокой печали.

И на этом все. По крайней мере, на какое-то время.

Винс вздохнул. Он признал, что поступал так всегда: оставлял сложные ситуации висеть в воздухе, как личинки на удочке, надеясь, что если они провисят достаточно долго, их может просто проглотить какая-нибудь крупная рыба. Непростительное поведение, ведь он не собирался продолжать отношения. Без вариантов. Он осознавал это с шокирующей ясностью. Но было куда спокойнее на этом этапе, где он ее не «бросил», не был мерзавцем, она не говорила про него гадостей своим друзьям, не плакала над бутылкой вина и не теряла вес. Ему нравилась неопределенность. И хотя он понимал, что вечно это длиться не может и испытательный срок когда-нибудь кончится, он

надеялся, что все само собой потихоньку сойдет на нет, а не выльется в бурный финал со слезами, разбитым сердцем и единственным желанием – чтобы все это прекратилось.

Пора признать, он просто бесчувственный чурбан.

Бесчувственный чурбан с тупой работой.

Несомненно, жизнь не должна быть такой пустой и бессмысленной.

Несомненно, его чувства должны быть более глубокими.

Он снова вздохнул и уставился на Беттани Белль, безуспешно пытаясь подобрать слова, чтобы описать ямочки на ее щеках.

– 12 –

Вечером в понедельник, когда Винс вернулся домой, Кесс сидела на корточках в саду перед соседним домом и призывно шептала в темноту: «Кис-кис-кис».

– Кесс? – окликнул он соседку, резко остановившись.

– Винс! – Она поднялась. – Слава богу. Ты вернулся.

– Что? – спросил он. – Что случилось?

– Мадлен пропала. Ушла гулять вчера вечером, и с тех пор я ее не видела. Поможешь поискать?

– Гм… Да, конечно, – сказал Винс. – Сейчас, только заброшу домой вещи. – Он продемонстрировал пакет из магазина разливного пива и рабочую одежду. – Проклятье, – пробормотал Винс себе под нос, поднимаясь по ступеням к парадной двери и доставая из кармана куртки ключи. Последнее, чем ему хотелось сейчас заниматься – это шататься в темноте по Финсбери-Парк вместе с Кесс в поисках дурацкой кошки.

– У вас же гребаная связь, – прошипел он, поднимаясь в квартиру. – Не можешь, что ли, послать чертовой кошке чертово телепатическое сообщение?

Несколько минут спустя Винс вышел на улицу и обнаружил Кесс, которая вглядывалась в почтовый ящик соседского дома.

– Что ты делаешь? – спросил он, подойдя к ней с фонариком в руках.

– Смотри, – ответила она, указывая на нижнюю часть двери, – тут створка. Она могла случайно сюда забрести и попасть в ловушку.

– А у нее нет адресника?

– Нет, – отрезала Кесс, – конечно, нет. Надевать кошкам ошейники очень опасно.

– Да?

– Ага. Они могут удавиться. У нее есть чип.

– Чип?

– Да, недавно появились крошечные микрочипы, размером с рисовое зернышко. Он вживлен ей в шею, и на нем хранится вся информация о ней, чтобы ветеринар мог просканировать ее своей штукой и вывести на компьютер все данные о ней, если она потеряется или поранится.

– Здорово, – восхитился Винс. – Но как можно догадаться, кто она такая, без помощи ветеринара?

Судя по взгляду Кесс, она собиралась сообщить ему, что он тупица, но передумала.

– Не знаю, – пробормотала она и снова повернулась к почтовому ящику.

– Она уже пропадала раньше? – Винс осветил фонариком нижнюю часть живой изгороди вокруг соседского дома.

– Нет. Хотя как сказать. Она выходит на улицу, и я не знаю, чем она там занимается, но она всегда возвращается минимум один раз в сутки. Уйти так надолго и не возвращаться – это на нее не похоже. Боюсь, она потерялась. Заблудилась. Может, хотела найти дорогу назад, в старую квартиру. Может, не стоило выпускать ее так рано. Боже, это невыносимо…

Тем вечером они обыскали Финсбери-Парк-роуд, Уилберфорс-роуд и Блэксток-роуд. В квартиру вернулись около девяти, и к тому времени Винс продрог до костей.

Когда они вошли, Кесс увидела на столе упаковку пива и кассету из видеопроката.

– Ой, – спохватилась она. – Вот черт. Прости. Я испортила тебе вечер. Я не подумала.

– Не беспокойся, – сказал Винс, опускаясь на радиатор в стиле викторианской эпохи и чувствуя, что тело начинает оттаивать.

– Нет. Серьезно. Мне ужасно стыдно. Ты, наверное, считаешь меня эгоисткой.

– Пожалуй, но это часть твоего уникального обаяния.

Она печально улыбнулась.

– Ну позволь, позволь разложить тебе карты.

– О боже.

Кесс предлагала ему разложить Таро с того самого момента, как переехала.

– Ну давай, – упорствовала она, – я за тебя беспокоюсь. Ты попал в лимб. Выглядишь истощенным…

– Истощенным?

– Ага. Опустошенным.

– Это все дурацкий нут, которым ты меня пичкаешь. Мне нужно мясо, а не гадание Таро. – Убежденная веганка, Кесс была категорическим противником готовой еды и заправляла на кухне каждый вечер, готовя огромные порции карри и нута, чечевицы и странных корнеплодов, которыми затем пичкала Винса, словно еврейская мамаша. После чего Винс наслаждался самым обильным за всю свою жизнь стулом и терял несколько килограммов веса.

– Ну хорошо. Я могу заказать карри. С мясом. Специально для тебя. За мой счет. Или восхитительную куриную тикку.

– Или виндалу.

– Или виндалу. А ты позволишь разложить тебе карты. Можно?

– Ну ладно, давай.

– Круто! – Она открыла кухонный ящик и достала несколько буклетов по доставке еды.

– Итак, – начала она, пока они ждали курьера, – что у вас с Магдой?

– Не скажу, – возмущенно заявил Винс.

– Но почему? – обиделась Кесс.

– Это жульничество.

– Жульничество?

– Оно самое. Ты выуживаешь информацию о моей личной жизни перед гаданием.

Кесс зацокала языком, подняв брови.

– Это работает совсем по-другому. Я тебе не какая-нибудь гадалка.

– И как же это работает?

– Карты описывают текущую ситуацию и подсказывают, как с ней справиться. Они дают тебе совет. И если ты расскажешь мне, как обстоят дела, мне будет проще растолковать их ответ. Итак, – снова попыталась она, – как дела с Магдой?

– Все в порядке. Мы разговариваем. Почти что.

– И как долго продлится этот «испытательный срок»?

Она достала из шкафа тарелки и посуду.

Он пожал плечами.

– Не знаю. Он ведь неофициальный. Думаю, она хочет, чтобы я сделал что-нибудь эдакое. Признался в любви. Или позвал замуж.

– Ого, – протянула она, отрывая бумажные полотенца, – похоже, девочка влюбилась не на шутку.

– В смысле?

– Ну, я бы никогда не стала дожидаться, пока какой-нибудь парень не решит, любит он меня или нет. Боже. Ты или любишь, или нет. Третьего не дано.

После еды Кесс протянула Винсу колоду замусоленных карт и положила подбородок на левое колено.

– А теперь я хочу, чтобы ты всерьез сосредоточился на своей ситуации сегодня, опыте прошлого и надеждах и желаниях будущего. И давай перемешивай карты. Не торопись. Сосредоточься, если хочешь получить ответ. Говори с картами. Задавай картам вопросы.

– Хорошо, – сказал он и осторожно взял карты. – Без проблем.

Фрагменты жизни промелькнули в его голове, словно слайд-шоу, пока он мешал старые карты. Крошечные пальчики Беттани Белль. Шелковистые бедра Магды. Тип, пахнущий сырым луком, рядом с которым он сидел тем утром в метро. Вечеринка в честь третьего дня рождения его маленького брата на выходных. Ничего важного. Никаких серьезных вопросов. Потому что иногда задать вопрос сложнее, чем на него ответить.

– Хорошо. – Кесс забрала у него карты и начала раскладывать их на столе в маленькие стопки рубашками вверх. – Посмотрим, что же происходит в Винсляндии.

Она принялась медленно и вдумчиво вскрывать карты, постукивая по зубам ногтями и потихоньку выдыхая дым самокрутки.

– Хммм, – протянула она, перекладывая подбородок на другое колено, – интересно. Эта карта говорит о каком-то препятствии, помехе. Как будто ты застрял в прошлом. Как в зыбучих песках. А эта карта обозначает сожаления или неоконченные дела. Тебе это ни о чем не говорит?

Он пожал плечами и задумался.

– Ну, вообще-то я всегда хотел получить специализацию еще по одному предмету. Хотел

заняться историей искусств, но мои руководители посчитали, что я с такими объемами не справлюсь, и посоветовали сосредоточиться на трех основных направлениях. Я понимаю, что в масштабах жизни это не так существенно, но всегда чувствовал…

– Нет-нет-нет, – оборвала Кесс, – только не ничтожные, бесполезные специализации, ради всего святого. Я говорю о серьезных вещах. Настоящих. Понимаешь? О любви. Что с любовью? Я все сильнее подозреваю о нереализованном романтическом чувстве. Сколько раз у тебя были серьезные отношения с девушками?

– Ну, Магда, – начал он считать с большого пальца, – до нее несколько месяцев была Хелен…

– Что пошло не так с Хелен?

– Да все так. Просто расстались, и все.

– Почему?

– Не знаю. Просто не получалось.

– Мужчины. – Кесс подняла брови и сердито потушила самокрутку о пепельницу. – Боже, почему вы все такие бестолковые, если речь идет о чувствах?

– Я не бестолковый, – возразил он. – Я правда не знаю, почему мы расстались.

Он не лгал. Он познакомился с ней, они встретились, потом еще раз, они продолжали встречаться, а потом, пять месяцев спустя, по какой-то причине встречаться перестали. Как он припоминал, дело было в том, что «он ей не открывался». Винс не понял тогда, что она имела в виду, и не понимал сейчас. Если ты «открываешься», значит, у тебя внутри есть что-то, что ты скрываешь от окружающих – крепко захлопнутая раковина или запертая шкатулка с чем-то, спрятанным глубоко внутри. Но дело-то было вовсе не в этом. Он был с ней мил, они приятно проводили время, смеялись, наслаждались сексом, ездили на неделю в Корнуолл, жили в маленькой рыбацкой деревушке Порт Айзек и ни разу не поругались. Все пять месяцев с Хелен были просто превосходны, но оказалось, этого мало.

– Ну должна же она была хоть что-то сказать? Дать хоть какое-то объяснение?

– Сказала, что я должен раскрыться. Черт его знает, что это значит.

– Хмм. Да. Понимаю. Ты немного… скрытный.

– Что? Мне нечего скрывать.

– Возможно, но создается такое впечатление. Ты кажешься… загадочным.

– Загадочным?

– Ага. Шрамы, хмурые брови, пальто. Кажется, ты полон тайн и страхов.

– Я?

– Да, ты. Когда я впервые сюда приехала, ты меня заинтриговал.

– Правда?

– Ага. Но потом я поняла, что ты просто… – Она захлопнула рот. – Неважно.

– Что?

– Ничего.

– Боже, Кесс. Нельзя вот так начать говорить и вдруг умолкнуть. Ты поняла, что я просто что?

Кесс вздохнула и снова подняла колени к подбородку – она была из тех девушек, что всегда занимали необычные позиции – скрестив ноги, на столе, на полу, в позе эмбриона.

– Просто… парень. Знаешь ли.

– Нет, не знаю. Просто парень. Что это значит? Это плохо?

– Не так уж плохо. Но в каком-то смысле разочарование, при такой… опасной внешности.

– Я выгляжу как опасный человек?

– Да. Но только выглядишь. Ты надежный. И это прекрасно, это хорошо. Просто замечательно. Но некоторые девушки чувствуют себя в некотором смысле обманутыми – они ведь думали, что им бросили вызов.

Винс сокрушенно покачал головой.

– Боже. Так вот чего хотят девушки? Вызовов? И опасности?

– Да. Некоторые. Не все. Некоторым нравятся сосунки.

– Погоди-ка. Теперь ты назвала меня сосунком?!

– Нет. Совсем нет. Но ты мягкий. И надежный. Неправильная девушка может принять тебя за сосунка.

– Ну, со мной такого пока не случалось. – Винс гневно сложил руки на груди.

– Ну и хорошо, – не слишком убежденно произнесла Кесс. – Я рада. Итак, вернемся к твоей любовной хронике. Кто был до Хелен?

Винс вздохнул.

– Келли – несколько недель, до нее Лиззи – несколько месяцев, а до этого мы год встречались с Джейн – она вернулась в Австралию. На этом все.

– А в школе? А твоя первая девушка?

– У меня в школе не было девушки.

– Да ладно! Быть не может.

– Нет. Я был слишком уродлив. И потерял девственность в девятнадцать лет, – похвалился Винс.

– Обалдеть! – Кесс выпрямилась с нескрываемым восхищением.

– Да. Если быть точным, за три дня до девятнадцатого дня рождения.

– Черт, да ты долго раскачивался. А с кем?

– Что?

– С кем ты потерял девственность? Со своей первой любовью?

– Нет. Просто с девушкой.

– Какой девушкой?

– Мы познакомились на каникулах.

– Как ее звали?

– Джой. Джой Даунер.

– Так ты помнишь ее фамилию? Значит, все не так просто. Никто не запоминает фамилий после случайного секса.

– Все, скажем так, было быстро, но глубоко.

– Курортный роман?

– Да. Вроде того. Мы влюбились, у нас был секс, потом она оставила мне прощальное письмо и исчезла до рассвета.

– Оу. – Кесс слегка передернула плечами. – Кошмар. Почему она тебя бросила?

Винс пожал плечами.

– Не знаю. Письмо попало под дождь. Буквы расплылись.

– Тогда откуда ты знаешь, что она прощалась?

– Потому что смог разобрать только слова «мне так стыдно». В ту же ночь, когда был секс. Что еще это могло означать?

– Оно еще у тебя?

– Что, письмо?

– Да. Старое письмо. Оно здесь?

Кесс явно была возбуждена.

– Ну, вообще-то да. Думаю, да.

Винс отличался сентиментальным отношением к бумаге и не мог выбросить ничего, написанного вручную. Поэтому на дне его шкафа хранилась картонная коробка, заполненная открытками, приглашениями и письмами за последние пять лет. Он хранил даже самоклеящиеся бумажки с короткими скучными записками вроде напоминаний о том, что надо оставить денег молочнику, и извинений за съеденную лапшу из холодильника. Разумеется, послание Джой тоже хранилось где-то в недрах его комнаты.

– О, найди его, ладно? Хочу посмотреть.

– Зачем?

– Чтобы прочитать.

– Я же сказал, его прочитать невозможно.

– Я хочу уловить энергетику.

– О боже. – Он возвел глаза к потолку.

– Ладно тебе, Винсент. Сделай одолжение. Смотри – карты говорят тебе искать сожаления и помехи в прошлом, а ты рассказал мне про эту девушку, в которую ты влюбился и которая загадочно исчезла, оставив вымокшую под дождем записку. Думаю, это требует более тщательного изучения. И тебе нужно принести мне записку!

Винс вздохнул, но поковылял в спальню, чтобы достать из шкафа коробку. Он смутно подозревал, что записка может быть где-то среди бумаг по его диссертации, но обнаружил ее в тетради за свою первую неделю обучения в колледже, рядом с ксерокопией вводной инструкции и пожелтевшим от возраста чеком из продуктового магазина за 23.09.87.

– Ух ты, – сказала Кесс, осторожно подержав записку двумя пальцами, – в этом письме столько энергии.

Она осторожно положила его на стол и расправила.

– В нем столько вибраций, что она могла вообще не писать ни слова.

– Слушай, Кесс, – он забрал письмо, – мы можем просто вернуться к Таро?

– Да, но не сейчас. – Она сжала письмо. – В этом письме печаль. Слезы.

– Кесс. – Он опять потянулся было к письму, но она вскочила на ноги и отошла подальше.

– Винсент, подожди, дай мне закончить. Это важно.

Она снова подняла письмо и закрыла глаза.

– Слезы. Злые, печальные слезы. Знаешь что? – Она опустила письмо и повернулась к нему. – Не думаю, что это прощальное письмо. Думаю, в нем гораздо больше. Что случилось в ту ночь, когда она уехала?

– О боже, – простонал Винс. – Ничего такого. Мы провели день с Крисом и моей мамой, потом было барбекю с ее родителями, потом мы ушли и занимались сексом в

поле.

– И как?

– Кесс!

– Нет, я имею в виду, это был позитивный опыт?

– Да, спасибо за вопрос.

– И что она сказала тебе на прощание?

– Не знаю. Все было давно. Думаю, что-нибудь вроде «до завтра».

– И?

– И что?

– Ну, она сказала, что ей понравилось.

– Что – секс?

– Да.

– Возможно. Не помню.

– А потом?

– Ну, мы поцеловались и обнялись.

– И?

– Кесс!

Он посмотрел на часы. Без четверти полночь.

– Может, закончим? Уже совсем поздно. Я хочу спать.

– Нет-нет-нет! – воскликнула она, подскочив к нему. – Нет. Не ложись спать. Мне нужно побольше узнать об этой девушке. Какой она была? Красивой?

– Да, очень красивой. Очень милой, очень сексуальной и очень красивой, и потеря девственности с ней – лучшее, что со мной случалось. Могу я теперь идти спать?

– Ага! Ну наконец-то начинает проясняться. Значит, ты провел идеальную ночь с идеальной женщиной, а потом она исчезла до рассвета, ты никогда ее больше не видел и так и не узнал, почему. Похоже, в этом – корень всех твоих несчастий. Эта девушка оставила тебя в лимбе – по каким-то загадочным причинам, – и с тех пор ты не можешь двигаться дальше. Ты застрял в этом идеальном моменте, с которым с тех пор ничего не может сравниться. Боже, как печально. Ты должен ее найти!

– Что?!

– Да-да. Найти, поговорить с ней и узнать, почему она ушла.

– Кесс, – пробормотал Винс, поднимаясь на ноги и запустив пальцы в волосы, – я ценю твой энтузиазм и все такое, честное слово. Но уже почти полночь, это очень глупый разговор, и я иду спать.

– Нет! Мы должны составить план! Должны найти Джой Даунер! Должны… Мадлен!

Они повернулись на знакомый звук – скрипнула дверь.

– Мадлен! Ты вернулась!

Кесс сразу бросила записку, которой размахивала в воздухе, бросилась к двери, схватила независимую Мадлен и подняла ее в воздух.

– О боже, где ты была, дрянная девчонка? Мы так о тебе беспокоились!

Винс приподнял бровь, услышав, как его безосновательно включили в список сочувствующих.

– Мы обыскали всю округу. Ой, как странно ты пахнешь. Пахнешь… – Она уткнулась носом в густую кошачью шерсть и глубоко вдохнула. – Фу, «Обсешн». Ой, ненавижу «Обсешн». У меня была соседка, которая не стирала постельное белье – только иногда пшикала на него «Обсешн». С тех пор не переношу его. Вы воняете, мадам Мадлен. Воняете, воняете, воняете. Поверить не могу, ты сидела у кого-то дома, в тепле и уюте, наслаждаясь ласками какой-то надушенной вонючей женщины, пока мы искали тебя на ледяных улицах… Ну ты даешь, честное слово! – Она опустила кошку на пол и направилась к ящику с ее едой. – Ты плохая девочка. Очень, очень плохая. А теперь хочешь мисочку рыбных консервов?

Винс взял со стола сморщенную от дождя записку и тихо улизнул с кухни, пока пристальное внимание Кесс переключилось на кошку.

Забравшись под одеяло несколько минут спустя, он почувствовал себя совершенно истощенным. Если бы дурацкая кошка не пропала, он мог попытаться спасти испорченный день просмотром видео, пивом и ранним отходом ко сну. А теперь он чувствовал себя, словно по его самолюбию проехались катком. Его не только вдруг заставили осознать, что он полный олух и источник больших разочарований каждой встреченной в жизни женщины, но и заставили воскресить воспоминания, которые он предпочел бы оставить в далеком прошлом. Воспоминания, когда у него из груди словно вырвали сердце и положили обратно перевернутым.

Унизительные воспоминания о том, как он впервые в жизни без остатка подарил себя другому человеку и получил на следующее утро разочарование, словно не подошедшую по размеру футболку.

Пока он лежал в кровати, терзаемый мрачными мыслями, дверь медленно открылась, и на одеяло упал луч света. Послышался глухой стук и звук шлепка – что-то приземлилось к нему на кровать, – а потом раздалось громкое довольное мурлыканье, струящееся сквозь тьму, словно акустические пузыри. И хотя Винс не разделял страсти Кесс к этому существу, ему было приятно чувственное присутствие Мадлен, сегодня она впервые решила почтить его своим ночным присутствием.

– 13 –

Винс направлялся на празднование третьего дня рождения Кайла и, как обычно, протянул с покупкой подарка до последней минуты. Трудно было поверить, что с рождения Кайла прошло уже три года. Все произошло как будто вчера. Появление на свет братишки девятого сентября 1990 года стало для Винса одним из самых ярких дней в жизни. Крис позвонил ему полседьмого утра и сообщил, что у Кирсти раскрытие шесть сантиметров и, если он хочет увидеть самого свежего братика или сестренку, нужно срочно приезжать в больницу. Несколько мгновений Винс пребывал в состоянии шока, не совсем представляя, что значит раскрытие шесть сантиметров, но догадываясь, что какое-то отверстие готовилось к выходу из него головки. А потом в кровь хлынул адреналин, и он вдруг понял, что происходит. В считаные минуты он перестанет быть единственным ребенком своей матери.

Около восьми ему сообщили, что его мама в операционной, ребенок не выходит сам и ее готовили к кесареву сечению. Он ждал за дверью операционной, самым банальным образом прогуливаясь туда-обратно, пока через десять минут не появился Крис, одетый в зеленую больничную одежду и держащий в руках маленький белый сверток, казалось, слишком маленький, чтобы быть ребенком.

– Это мальчик, – сообщил он, вытирая набежавшую слезу. – Чудесный маленький мальчик. Смотри.

Винс заглянул в маленькое отверстие в верхней части свертка, увидел пару огромных мигающих глаз, приплюснутый нос и пучок влажных черных волос и решил, что младший брат – самое красивое, что он когда-либо видел в жизни.

А теперь Кирсти снова была беременна. Ребенок должен был родиться в январе, и Винс еще не определился, что думать по этому поводу. Что, если будет девочка? Он не понимал девушек своего возраста, что уж говорить о тех, что и до его колен не доставали? Чем занимаются маленькие девочки на заднем дворе в солнечный денек? Хотят ли, чтобы их покрутили до головокружения? Он сомневался. Наверное, они предпочитают играть в чаепития. Винс посмотрел на часы и понял, что может опоздать, и хотя опаздывал он в 90 % случаев, день рождения Кайла был не из их числа. Винс схватил первую попавшуюся груду яркого пластика и поспешил к кассе.

Когда в два часа Винс вошел в дверь кухни, Крис наполнял льдом раковину и складывал в него банки пива.

– Где он?

– Только проснулся. Кирсти его будит. Сейчас спустится.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=21634476&lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Созвучно английскому melon – дыня. (Здесь и далее, за исключением специально оговоренных случаев, примечания переводчика.)

2

В английском языке слово «даунер» (downer) также означает «депрессант», «нечто угнетающее», а «джой» (joy) – «радость», «счастье».

3

«Верно» (англ.). Песня группы Cameo. (Прим. ред.)

4

«Венера». Песня

группы Shocking Blue (1969). (Прим. ред.)

5

Кадмен-маркет (англ. Cadmen Market) – рынок в Лондоне, где продается альтернативная одежда, в том числе из Азии и Африки.