Загадочное происшествие в Стайлзе читать онлайн - Агата Кристи

Загадочное происшествие в Стайлзе

Агата Кристи

Эркюль Пуаро #1

В дебютном романе Агаты Кристи «Загадочное происшествие в Стайлзе», вышедшем в 1920 году, читатель впервые встречается с самым знаменитым сыщиком XX столетия – усатым бельгийцем Эркюлем Пуаро, а также с его другом и помощником Гастингсом. Именно в этом романе Пуаро впервые демонстрирует свои дедуктивные способности – раскрывает преступление, опираясь на всем известные факты.

Агата Кристи

Загадочное происшествие в Стайлзе

Глава 1

Я отправляюсь в Стайлз

Повышенный интерес публики к нашумевшему судебному процессу, известному в свое время как «преступление в Стайлзе», теперь несколько поубавился. Однако этот процесс приобрел широкую известность, и мой друг Пуаро, а также обитатели Стайлза попросили меня подробно изложить эту историю, надеясь таким образом заставить умолкнуть сенсационные слухи, которые все еще продолжают распространяться.

Вначале кратко об обстоятельствах, из-за которых я оказался связанным с этим трагическим происшествием.

В связи с ранением меня отправили с фронта в тыл, и после нескольких месяцев, проведенных в довольно унылых, мрачных госпиталях и наводящих тоску санаториях для послебольничного долечивания, я получил месячный отпуск по болезни. А поскольку у меня не было ни родных, ни близких друзей, я как раз пытался решить, что предпринять, когда случайно встретил Джона Кавендиша. Последние десять лет я встречался с ним крайне редко. Собственно говоря, я никогда особенно хорошо его не знал. Начать с того, что он старше меня лет на пятнадцать, хотя и не выглядел на свои сорок пять. В детстве я часто бывал в Стайлзе, имении в Эссексе, которое принадлежало его матери.

Но теперь, встретившись через столько лет, мы с удовольствием предались воспоминаниям о старых временах, и в результате Джон пригласил меня провести мой отпуск в Стайлзе.

– Mater[1 - Мать (лат.).] будет очень рада снова вас увидеть, – добавил он.

– Как она себя чувствует? – осведомился я. – Надеюсь, хорошо?

– О да! Полагаю, вы знаете, что она снова вышла замуж.

Боюсь, я слишком явно выразил удивление. Миссис Кавендиш, какой я ее помнил, вышла замуж за отца Джона – в то время вдовца с двумя сыновьями. Тогда она была красивой женщиной средних лет. Теперь ей никак не могло быть меньше семидесяти. Я запомнил ее энергичной, доминирующей личностью, несколько чрезмерно увлеченной благотворительностью и подобного рода общественной деятельностью. Миссис Кавендиш обожала открывать благотворительные базары и вообще изображать Lady Bountiful[2 - Леди Баунтифул – персонаж пьесы Фаркера, XVII в., иронический тип дамы-благотворительницы. (Здесь и далее прим. перев.)]. Она действительно была щедрой женщиной, да и сама обладала значительным состоянием.

Загородное имение Стайлз-Корт мистер Кавендиш приобрел в первые годы их супружества. Он полностью находился под влиянием жены и, умирая, оставил ей в пожизненное пользование не только имение, но и большую часть доходов, что было явно несправедливо по отношению к двум его сыновьям. Однако мачеха всегда была добра и щедра к ним, да и мальчики в момент женитьбы их отца были еще так малы, что считали ее своей матерью.

Лоуренс, младший, с детства отличался болезненностью. Он получил диплом врача, но довольно быстро оставил медицину и жил дома, в Стайлзе, лелея честолюбивые литературные амбиции, хотя его стихи никогда не имели заметного успеха.

Джон, старший из сыновей, какое-то время занимался адвокатской практикой, но в конце концов тоже обосновался в Стайлзе и стал вести более приятную для него жизнь сельского сквайра. Два года назад он женился и привез жену в Стайлз, хотя я подозреваю, что, если бы мать увеличила ему денежное содержание, он предпочел бы обзавестись собственным домом. Однако миссис Кавендиш относилась к тому типу женщин, которые любят поступать по-своему и ожидают, чтобы это всех устраивало. В данном случае она, разумеется, являлась хозяйкой положения – деньги были в ее руках.

Джон не мог не заметить моего удивления, когда я услышал о новом замужестве его матери, и довольно мрачно ухмыльнулся.

– К тому же он отвратительный прохвост и пройдоха! – в ярости крикнул Джон. – Должен сказать, Гастингс, что это очень осложнило нашу жизнь. А уж Эви… Вы помните Эви?

– Нет.

– О! Наверное, она появилась уже после вашего отъезда. Это помощница моей матери, компаньонка и вообще мастер на все руки! Эви – просто молодчина! Нельзя сказать, чтобы она была особенно молода и красива, но энергии ей не занимать!

– Вы собирались что-то сказать…

– О, про этого типа?.. Он появился из ниоткуда, под предлогом, будто является троюродным братом Эви или что-то в этом роде, хотя сама Эви не особенно охотно признает это родство. Этот тип абсолютный чужак, что сразу видно. У него большая черная борода, и он носит лакированные туфли в любую погоду! Однако мать сразу почувствовала к нему симпатию и взяла его в качестве секретаря… Вы ведь знаете, она постоянно ведает сотнями всяких благотворительных обществ.

Я кивнул.

– Ну и, разумеется, за время войны сотни таких обществ превратились в тысячи! Этот тип, конечно, оказался ей очень полезен. Но вы можете себе представить, как мы были ошеломлены, когда три месяца назад она вдруг объявила, что они с Алфредом помолвлены! Он по крайней мере лет на двадцать моложе ее! Просто-напросто бесстыдная, неприкрытая погоня за наследством!.. Но что поделаешь – она сама себе хозяйка… и вышла замуж за этого типа!

– Должно быть, для вас всех ситуация сложилась нелегкая?

– Мало сказать – нелегкая! Ужасная!

Вот так и получилось, что три дня спустя я сошел с поезда в Стайлз-Мэри на маленькой нелепой станции, не имевшей никакой видимой причины на существование, но все-таки примостившейся посреди зеленых полей и сельских проезжих дорог. Джон Кавендиш ждал меня на платформе и проводил к машине.

– У меня еще осталась капля-другая бензина. Он почти весь расходуется благодаря повышенной активности матери.

Деревня Стайлз-Сент-Мэри находилась милях в двух от станции, а Стайлз-Корт располагался приблизительно на расстоянии мили по другую сторону. Стоял теплый тихий день раннего июля. Глядя на спокойную равнину Эссекса, такую зеленую и мирную в лучах послеполуденного солнца, я не верил своим глазам, мне казалось почти невероятным, что где-то недалеко отсюда идет война. Я вдруг оказался совсем в ином мире.

– Боюсь, Гастингс, вам покажется здесь слишком тихо, – сказал Джон, когда мы повернули к въездным воротам.

– Как раз то, чего я хочу, дружище!

– О, вообще-то здесь довольно приятно, если вы хотите вести бездеятельную жизнь. Два раза в неделю я провожу занятия с добровольцами и помогаю на фермах. Моя жена регулярно работает «на земле». Каждое утро она поднимается в пять часов доить коров и работает до ленча. В общем, это очень хорошая жизнь, если бы не Алфред Инглторп! – Джон вдруг резко затормозил и посмотрел на часы. – Интересно, есть ли у нас время захватить Цинтию? Пожалуй, нет! К этому времени она уже вышла из госпиталя.

– Цинтия? Это не ваша жена?

– Нет. Цинтия – протеже моей матери, дочь ее старой школьной соученицы, которая вышла замуж за подлого солиситора. Он оказался

неудачником, женщина вскоре умерла, и девочка осталась сиротой без всяких средств. Моя мать пришла ей на помощь – Цинтия живет с нами вот уже около двух лет. Она работает в госпитале Красного Креста в Тэдминстере, в семи милях отсюда.

Продолжая говорить, он подъехал к фасаду красивого старого дома. Леди в добротной твидовой юбке, склонившаяся над цветочной клумбой, выпрямилась при нашем появлении.

– Привет, Эви! – крикнул Джон. – А вот и наш раненый герой! Мистер Гастингс – мисс Ховард!

Мисс Ховард пожала мне руку сердечной, почти болезненной хваткой. Мое первое впечатление – невероятно синие глаза на загорелом лице. Это была женщина лет сорока, с приятной внешностью и глубоким, почти мужским, громким голосом. Высокая, плотного сложения, и такие же под стать фигуре крепкие ноги в добротных, толстых башмаках. Ее речь, как я вскоре убедился, напоминала телефонный стиль.

– Сорняки лезут так быстро. Мне за ними никак не поспеть. Я и вас пристрою. Берегитесь!

– Рад быть хоть чем-нибудь полезен! – отозвался я.

– Не говорите так. Никогда не поверю.

– Вы циник, Эви, – смеясь, произнес Джон. – Где у нас сегодня чай – в доме или на лужайке?

– На лужайке. День слишком хорош, чтобы сидеть взаперти.

– Тогда пошли. Сегодня вы уже свое отработали. Пойдемте подкрепимся чаем.

– Ну что ж. – Мисс Ховард стянула садовые перчатки. – Пожалуй, я с вами согласна. – И она повела нас вокруг дома, к тому месту, где в тени платана был накрыт стол.

С плетеного стула поднялась женщина и сделала несколько шагов нам навстречу.

– Моя жена – Гастингс, – представил нас Джон.

Никогда не забуду моего первого впечатления от встречи с Мэри Кавендиш. Ее высокая, стройная фигура четко выделялась на фоне яркого солнечного света. В чудесных желтовато-карих глазах, каких я не встречал ни у одной женщины, будто сверкали искры тлеющего огня. От нее исходила сила глубокого покоя, и в то же время в этом изящном теле чувствовался неукротимый дух. Эта картина до сих пор ярка в моей памяти.

Мэри Кавендиш встретила меня несколькими приветливыми словами, произнесенными низким чистым голосом, и я опустился на плетеный стул, испытывая удовольствие от того, что принял приглашение Джона. Миссис Кавендиш угостила меня чаем. Несколько произнесенных ею фраз усилили мое первое впечатление от этой на редкость обворожительной женщины. Внимательный слушатель всегда стимулирует признательного рассказчика. Я стал в юмористическом тоне описывать отдельные эпизоды моего пребывания в санатории и льщу себя надеждой, что изрядно позабавил свою хозяйку. Джон хоть и славный парень, но блистательным собеседником его вряд ли назовешь.

В этот момент из дома через открытое французское окно донесся хорошо запомнившийся мне с детства голос:

– В таком случае, Алфред, вы напишете принцессе после чая, а леди Тэдминстер я завтра напишу сама. Или, может быть, нам стоит подождать известия от принцессы? В случае отказа леди Тэдминстер может открыть базар в первый день, а миссис Кросби – во второй. Да… потом еще герцогиня со школьным праздником.

Послышалось неразборчивое бормотание мужчины, а затем в ответ донесся повышенный голос миссис Инглторп:

– Да, конечно! После чая будет вполне хорошо. Вы так предусмотрительны, дорогой Алфред!

Французское окно распахнулось немного шире, и на лужайке появилась красивая седоволосая пожилая леди с властным лицом. За ней шел мужчина, в манерах которого чувствовалась почтительность.

Миссис Инглторп тепло меня встретила:

– Как замечательно, мистер Гастингс, снова видеть вас через столько лет! Алфред, дорогой! Это мистер Гастингс. Мистер Гастингс, это мой муж.

Я с нескрываемым любопытством смотрел на «дорогого Алфреда». Он, безусловно, производил впечатление чего-то инородного. Меня не удивило отношение Джона к его бороде. Это была самая длинная и самая черная борода, какую мне когда-либо доводилось видеть. Инглторп носил пенсне в золотой оправе, и у него было на редкость неподвижное лицо. Меня поразила мысль, что этот человек вполне естественно выглядел бы на сцене, но в реальной жизни он казался удивительно не на месте, звучал фальшивой нотой.

– Очень приятно, мистер Гастингс, – проговорил он глубоким, вкрадчивым голосом и подал руку, почти ничем не отличавшуюся от деревяшки. Затем повернулся к жене: – Эмили, дорогая, мне кажется, эта подушка несколько влажновата.

Миссис Инглторп лучезарно улыбнулась, и Алфред, демонстрируя нежную заботу, заменил подушку. Странное увлечение такой разумной во всем женщины!

С появлением мистера Инглторпа за столом воцарилась какая-то напряженность и завуалированное чувство недоброжелательности. Только мисс Ховард не старалась скрыть своих чувств. Между тем миссис Инглторп, казалось, не замечала ничего необычного. Ее говорливость ничуть не изменилась за прошедшие годы, речь лилась непрерываемым потоком, преимущественно о предстоящем в скором времени благотворительном базаре, который она сама организовала. Иногда миссис Инглторп обращалась к мужу, уточняя даты и время. Заботливая, внимательная манера Алфреда не менялась. Я сразу почувствовал к нему сильную антипатию. Вообще, я склонен считать, что мое первое впечатление обычно правильно и довольно проницательно.

Миссис Инглторп дала некоторые указания Эвлин Ховард. Между тем мистер Инглторп обратился ко мне своим почтительным тоном:

– Служба в армии – ваша постоянная профессия, мистер Гастингс?

– Нет. До войны я служил в «Ллойде»[3 - «Ллойд» – ассоциация страховщиков, занимающаяся страхованием преимущественно морских плавающих средств. Создана в Лондоне в 1688 г.].

– И вернетесь туда, когда все кончится?

– Возможно. Или начну что-нибудь совершенно новое.

Мэри Кавендиш повернулась ко мне:

– Что бы вы в самом деле выбрали в качестве профессии, если бы это зависело только от вашего желания?

– Ну-у! Это зависит…

– Нет ли у вас какого-нибудь увлечения? – продолжала она. – Вас что-нибудь привлекает? Ведь хобби есть у всех… Правда, иногда довольно нелепое.

– Вы будете надо мной смеяться.

Она улыбнулась:

– Возможно.

– Видите ли, у меня всегда было тайное желание стать детективом.

– Настоящим – из Скотленд-Ярда? Или Шерлоком Холмсом?

– О, конечно, Шерлоком Холмсом! В самом деле меня это ужасно привлекает. Однажды в Бельгии я встретил известного детектива, и он совершенно увлек меня. Это был замечательный человек. Обычно он говорил, что хорошая работа детектива заключается всего лишь в методе. Я взял его систему за основу, хотя, разумеется, пошел несколько дальше. Он был странным человеком: небольшого роста, внешне настоящий денди и необыкновенно умен.

– Мне самой нравятся хорошие детективные истории, – заметила мисс Ховард. – Хотя пишут много всякой чепухи. Преступник всегда обнаруживается в последней главе. Все ошеломлены! А по-моему, настоящий преступник виден сразу.

– Есть огромное количество нераскрытых преступлений, – возразил я.

– Я не имею в виду полицию. Я говорю о людях, которые оказались замешаны в преступлении. О семье. Их не проведешь и не одурачишь! Они-то будут знать!

Меня позабавило такое замечание мисс Ховард.

– Значит, вы полагаете, что если бы среди ваших друзей совершилось

преступление, скажем убийство, то можно было бы тут же назвать убийцу?

– Разумеется! Конечно, я не могла бы доказать это своре юристов, но уверена, точно знала бы, кто преступник. Я почувствовала бы его кончиками пальцев, стоило бы ему лишь ко мне приблизиться.

– Это могла бы оказаться и «она», – заметил я.

– Могла бы. Но убийство – это насилие. У меня оно больше ассоциируется с мужчиной.

– Однако не в случае с отравлением. – Четкий, чистый голос миссис Кавендиш заставил меня вздрогнуть. – Только вчера доктор Бауэрштейн говорил мне, что из-за незнания представителями медицинской профессии редких ядов существует, вероятно, бессчетное количество нераскрытых преступлений.

– Что с вами, Мэри? Какая отвратительная тема для разговора! – воскликнула миссис Инглторп. – Меня прямо дрожь пробирает.

Молодая девушка в форме VAD[4 - VAD – добровольческий медицинский отряд (англ.).] легко пробежала через лужайку.

– Ты что-то сегодня поздно, Цинтия! Это мистер Гастингс – мисс Мёрдок.

Цинтия Мёрдок была юным созданием, полным жизни и энергии. Она сбросила свою маленькую форменную шапочку VAD, и меня сразу захватили красота вьющихся каштановых волос и белизна маленькой ручки, которую она протянула за чашкой чаю. С темными глазами и ресницами она была бы красавицей.

Девушка уселась прямо на землю рядом с Джоном, и я протянул ей тарелку с сандвичами. Она улыбнулась:

– Садитесь здесь, на траве! Это намного приятнее.

Я послушно опустился около нее:

– Вы работаете в Тэдминстере, не так ли?

Цинтия кивнула:

– Видно, за мои грехи.

– Значит, вас там изводят? – улыбаясь, спросил я.

– Хотела бы я посмотреть, как это у них получится! – воскликнула Цинтия с вызовом.

– У меня есть кузина, которая работает в госпитале, – заметил я. – Она в ужасе от медсестер.

– Меня это не удивляет. Они такие и есть, мистер Гастингс. Именно такие! Вы даже представить себе не можете. Но я – слава Небесам! – работаю в больничной аптеке.

– Сколько же людей вы отправили на тот свет? – спросил я, улыбаясь.

– О! Сотни! – ответила она, тоже улыбнувшись.

– Цинтия! – громко позвала миссис Инглторп. – Как ты думаешь, ты смогла бы написать для меня несколько записок?

– Конечно, тетя Эмили!

Цинтия быстро встала, и что-то в ее манере напомнило мне о зависимом положении девушки – как бы ни была добра миссис Инглторп, она, видимо, никогда не дает ей забыть об этом.

Затем миссис Инглторп обратилась ко мне:

– Джон покажет вам вашу комнату, мистер Гастингс. Ужин в половине восьмого. Мы вот уже некоторое время как отказались от позднего обеда. Леди Тэдминстер, жена нашего члена парламента (между прочим, она была дочерью последнего лорда Эбботсбёри), сделала то же самое. Она согласна со мной, что следует подать пример экономии. У нас хозяйство военного времени. Ничто не пропадает: каждый клочок использованной бумаги укладывается в мешки и отсылается.

Я выразил восхищение, и Джон повел меня в дом. Широкая лестница, раздваиваясь, вела в правое и левое крыло дома. Моя комната находилась в левом крыле и выходила окнами в сад.

Джон оставил меня, и через несколько минут я увидел из окна, как он медленно шел по траве, взявшись за руки с Цинтией Мёрдок. И в тот же момент услышал, как миссис Инглторп нетерпеливо позвала: «Цинтия!» Девушка вздрогнула и побежала в дом. В это время из тени дерева вышел мужчина и медленно пошел в том же направлении. На вид ему было лет сорок. Смуглый, с чисто выбритым меланхолическим лицом. Похоже, им владели какие-то сильные эмоции. Проходя мимо дома, он глянул вверх, на мое окно, и я узнал его, хотя за пятнадцать лет он очень изменился. Это был Лоуренс, младший брат Джона Кавендиша. Меня удивило, что могло вызвать такое выражение на его лице.

Потом я выбросил эту мысль из головы и вернулся к размышлениям о своих собственных делах.

Вечер прошел довольно приятно, а ночью мне снилась загадочная Мэри Кавендиш.

Следующий день выдался солнечным, ярким, и я был полон чудесных ожиданий.

Я не видел миссис Кавендиш до ленча, во время которого она предложила мне отправиться на прогулку. Мы чудесно провели время, бродя по лесу, и вернулись в дом около пяти часов.

Как только мы вошли в большой холл, Джон сразу потащил нас обоих в курительную комнату. По его лицу я понял, что произошло нечто неладное. Мы последовали за ним, и он закрыл за нами дверь.

– Послушай, Мэри, – нетерпеливо произнес Джон, – произошло черт знает что!.. Эви поскандалила с Алфредом Инглторпом и теперь уходит.

– Эви? Уходит?

Джон мрачно кивнул:

– Да. Видишь ли, она пошла к матери и… О-о! Вот и сама Эви.

Вошла мисс Ховард. Губы ее были сурово сжаты; в руках она несла небольшой чемодан. Эви выглядела возбужденной, решительной и готовой защищаться.

– Во всяком случае, я сказала все, что думала! – взорвалась она при виде нас.

– Моя дорогая Эвлин! – воскликнула миссис Кавендиш. – Этого не может быть!

Мисс Ховард мрачно кивнула:

– Это правда. Боюсь, я наговорила Эмили таких вещей, что она их не забудет и скоро не простит. Неважно, если мои слова не очень глубоко запали. С нее как с гуся вода! Только я сказала ей прямо: «Вы старая женщина, Эмили, а уж недаром говорится: нет большего дурака, чем старый дурак! Ведь Алфред моложе вас на целых двадцать лет, так что не обманывайте себя, почему он на вас женился. Деньги! Так что не допускайте, чтобы у него было много денег! У фермера Рэйкса очень хорошенькая молодая жена. Вы бы спросили у вашего Алфреда, сколько времени он там проводит». Она очень рассердилась. Понятное дело! А я добавила: «Нравится вам это или нет, только я вас предупреждаю: этот тип скорее убьет вас в вашей же кровати, чем посмотрит на вас! Он мерзавец! Можете мне говорить все, что хотите, но запомните мои слова: он негодяй и мерзавец!»

– И что она ответила?

Мисс Ховард скорчила в высшей степени выразительную гримасу:

– «Милый Алфред… дорогой Алфред… Злая клевета… злые женщины… которые обвиняют моего дорогого мужа…» Чем скорее я уйду из этого дома, тем лучше. Так что я ухожу!

– Но… не сейчас…

– Немедленно!

Минуту мы сидели и во все глаза смотрели на нее. Джон Кавендиш, убедившись в том, что его уговоры бесполезны, отправился посмотреть расписание поездов. Его жена пошла за ним, бормоча, что надо бы уговорить миссис Инглторп изменить ее решение.

Как только они вышли из комнаты, лицо мисс Ховард изменилось. Она нетерпеливо наклонилась ко мне:

– Мистер Гастингс, по-моему, вы честный человек! Я могу вам довериться?

Я несколько удивился. Мисс Ховард положила ладонь на мою руку и понизила голос почти до шепота:

– Присматривайте за ней, Гастингс! За моей бедной Эмили. Они тут все как клубок змей! Все! О, я знаю, что говорю. Среди них нет ни одного, кто не нуждался бы в деньгах и не пытался бы вытянуть у нее побольше. Я защищала ее, как могла. А теперь, когда меня тут не будет, они все на нее накинутся.

– Разумеется, мисс Ховард, сделаю все, что смогу, – пообещал я. – Но уверен, сейчас вы просто расстроены и возбуждены.

Она перебила меня, медленно покачав головой:

– Поверьте мне, молодой человек. Я дольше вашего прожила на свете. Все, что я прошу, – не спускайте с нее глаз. Вы сами увидите.

Через открытое окно послышался шум мотора и голос Джона. Мисс Ховард

поднялась и направилась к двери. Взявшись за дверную ручку, она повернулась и поманила меня пальцем:

– Мистер Гастингс, особенно следите за этим дьяволом – ее мужем!

Больше она ничего не успела сказать, так как ее буквально заглушил хор голосов сбежавшихся на проводы людей. Инглторпы не появились.

Когда автомобиль уехал, миссис Кавендиш вдруг отделилась от нашей группы и пошла через проезд к лужайке навстречу высокому бородатому мужчине, который явно направлялся к дому. Она протянула ему руку, и щеки у нее порозовели.

– Кто это? – резко спросил я, так как инстинктивно почувствовал к этому человеку неприязнь.

– Доктор Бауэрштейн, – коротко ответил Джон.

– А кто такой доктор Бауэрштейн?

– Он отдыхает в деревне после тяжелого нервного расстройства. Лондонский специалист, по-моему, один из величайших экспертов по ядам, очень умный человек.

– И большой друг Мэри, – вставила неугомонная Цинтия.

Джон Кавендиш нахмурился и тотчас сменил тему разговора:

– Давайте пройдемся, Гастингс! Это отвратительная история! У Эви всегда был острый язык, но во всей Англии не найти более преданного друга, чем она.

Он направился по тропинке через посадки, и мы пошли в деревню через лес, служивший границей имения.

Уже на обратном пути, когда мы проходили мимо одной из калиток, из нее вышла хорошенькая молодая женщина цыганского типа. Она улыбнулась нам и поклонилась.

– Какая красивая девушка, – заметил я с удовольствием.

Лицо Джона посуровело.

– Это миссис Рэйкс.

– Та самая, о которой мисс Ховард…

– Та самая! – с излишней резкостью подтвердил он.

Я подумал о седовласой старой леди в большом доме и об этом оживленном плутовском личике, которое только что нам улыбнулось, и вдруг ощутил холодок неясного дурного предчувствия. Но постарался не думать об этом.

– Стайлз в самом деле замечательное старинное поместье, – произнес я.

Джон довольно мрачно кивнул:

– Да, это прекрасное имение когда-нибудь будет моим… Оно уже было бы моим, если бы отец сделал соответствующее завещание. И тогда я не был бы так чертовски стеснен в средствах.

– Вы стеснены в средствах? – удивился я.

– Дорогой Гастингс, вам я могу сказать, что мое положение буквально сводит меня с ума!

– А ваш брат не может вам помочь?

– Лоуренс? Он истратил все, что имел, до последнего пенса, издавая свои никчемные стихи в роскошных обложках. Нет! Все мы сидим без денег, вся наша компания. Надо сказать, наша мать всегда была очень добра к нам. Я хотел сказать – была добра до сих пор… Но после своего замужества, разумеется… – Джон нахмурился и замолчал.

Впервые я почувствовал, что с уходом Эвлин Ховард обстановка в доме необъяснимо изменилась. Ее присутствие внушало уверенность. Теперь, когда эта уверенность исчезла, все, казалось, наполнилось подозрением. Почему-то перед моим мысленным взором возникло неприятное лицо доктора Бауэрштейна. Меня переполнили неясные подозрения. Я засомневался во всех, и на какой-то момент у меня появилось предчувствие неотвратимо надвигающегося несчастья.

Глава 2

16 и 17 июля

Я прибыл в Стайлз 5 июля. А сейчас приступаю к описанию событий, произошедших 16-го и 17-го числа этого месяца. И для удобства читателя перечислю как можно подробнее события этих дней. Их последовательность была установлена на судебном процессе в результате долгого и утомительного перекрестного допроса.

Спустя несколько дней после отъезда Эвлин Ховард я получил от нее письмо, в котором она сообщала, что работает в большом госпитале в Миддлингхэме, промышленном городе, находящемся милях в пятнадцати от нас. Эвлин просила написать ей, если миссис Инглторп проявит желание примириться.

Единственной ложкой дегтя в бочке меда моих мирных дней в Стайлз-Корт было странное и, я бы даже сказал, необъяснимое предпочтение, которое миссис Кавендиш отдавала обществу доктора Бауэрштейна. Не могу понять, что Мэри нашла в этом человеке, но она постоянно приглашала его в дом и часто отправлялась с ним на дальние прогулки. Должен признаться, я не в состоянии был увидеть, в чем заключалась его привлекательность.

16 июля был понедельник. День выдался суматошный. Днем в субботу прошел благотворительный базар, а вечером того же дня состоялось связанное с этим событием увеселительное мероприятие, на котором миссис Инглторп декламировала военные стихи. Все мы с утра были заняты подготовкой и украшением зала общественного здания деревни, где происходило это торжество. Ленч у нас состоялся очень поздно, потом мы немного отдохнули в саду. Я обратил внимание на то, что поведение Джона было каким-то необычным – он выглядел возбужденным и обеспокоенным.

После чая миссис Инглторп пошла немного полежать перед своим вечерним выступлением, а я пригласил Мэри Кавендиш на партию в теннис.

Приблизительно без четверти семь нас позвала миссис Инглторп, заявив, что ужин будет раньше обычного, иначе мы можем опоздать. Мы наспех поели, и к концу трапезы машина уже ждала нас у дверей.

Вечер прошел с большим успехом. Декламация миссис Инглторп вызвала бурные аплодисменты. Показали также несколько живых картин, в которых принимала участие Цинтия. Она не вернулась с нами в Стайлз, потому что друзья, с которыми девушка участвовала в том представлении, пригласили ее на ужин, а потом оставили у себя ночевать.

На следующее утро миссис Инглторп к завтраку не вышла, оставшись в постели, так как чувствовала себя несколько утомленной. Однако около половины первого она появилась – энергичная и оживленная – и утащила меня и Лоуренса с собой на званый ленч.

– Такое очаровательное приглашение от миссис Роллстон! Она, знаете ли, сестра леди Тэдминстер. Роллстоны пришли с Вильгельмом Завоевателем[5 - Завоеватель – прозвище Вильгельма, герцога Нормандского, под предводительством которого в 1066 г. норманны завоевали Англию. Стал английским королем Вильгельмом I (1028–1087).]. Это одно из наших старейших семейств!

Мэри отказалась от приглашения под предлогом ранее назначенной встречи с доктором Бауэрштейном.

Ленч прошел очень приятно, а когда мы возвращались назад, Лоуренс предложил проехать через Тэдминстер, что увеличило наш путь примерно на милю, и нанести визит Цинтии в ее госпитальной аптеке. Миссис Инглторп нашла идею отличной, но заходить к Цинтии вместе с нами отказалась, так как ей предстояло еще написать несколько писем. Она высадила нас у госпиталя, предложив вернуться вместе с Цинтией на рессорной двуколке.

Привратнику госпиталя мы показались подозрительными, и он задержал нас, пока не появилась Цинтия. В длинном белом халате она выглядела очень свежо и мило. Цинтия торжественно повела нас вверх по лестнице в свое святилище и там представила подруге-фармацевту, личности, внушавшей некий благоговейный страх, которую Цинтия весело называла Нибз[6 - Важная персона, «шишка» (англ.).].

– Сколько склянок! – воскликнул я, оглядывая шкафы небольшой комнаты. – Вы и в самом деле знаете, что в каждой из них?

– О-о-ох! Скажите что-нибудь пооригинальнее, – простонала Цинтия. – Каждый, кто сюда приходит, произносит именно это! Мы даже подумываем учредить награду тому, кто, войдя к нам первый раз, не произнесет таких слов! И я знаю ваш следующий вопрос: «Сколько

людей вы уже успели отравить?..»

Смеясь, я признал, что она права.

– Если бы вы только знали, как легко по ошибке отправить кого-нибудь на тот свет, то не стали бы над этим шутить. Давайте лучше пить чай! У нас тут в шкафах есть немало тайных хранилищ. Нет-нет, Лоуренс! Этот шкаф для ядов. Откройте вон тот, большой. Теперь правильно!

Чаепитие прошло очень весело, и потом мы помогли Цинтии вымыть чайную посуду. Мы как раз убирали последнюю чайную ложку, когда послышался стук в дверь. Лица Цинтии и Нибз моментально словно одеревенели, замерев в суровой неприступности.

– Войдите, – произнесла Цинтия резким, профессиональным тоном.

Появилась молоденькая, немного испуганная медсестра с бутылочкой, которую протянула Нибз, но та взмахом руки отослала ее к Цинтии, произнеся при этом довольно загадочную фразу:

– Собственно говоря, меня сегодня здесь нет!

Цинтия взяла бутылочку и осмотрела ее с пристрастием.

– Это нужно было прислать еще утром, – строго сказала она.

– Старшая медсестра очень извиняется. Она забыла.

– Старшая сестра должна была прочитать правила на входной двери! – отчеканила Цинтия.

По выражению лица маленькой медсестрички было ясно, что она ни за что не отважится передать эти слова своей грозной начальнице.

– Так что теперь это невозможно сделать до завтра, – закончила Цинтия.

– Значит, – робко спросила медсестра, – нет никакой возможности получить лекарство сегодня вечером?

– Видите ли, – ответила Цинтия, – мы очень заняты, но, если найдем время, сделаем.

Медсестра ушла, а Цинтия, быстро взяв с полки большую склянку, наполнила из нее бутылочку и поставила на стол за дверью.

Я засмеялся:

– Необходимо соблюдать дисциплину?

– Вот именно. Давайте выйдем на наш балкончик. Отсюда можно увидеть весь госпиталь.

Я последовал за Цинтией и ее подругой, и они показали мне разные корпуса. Лоуренс отстал от нас, но через несколько минут Цинтия позвала его присоединиться к нам. Затем она взглянула на часы:

– Больше нечего делать, Нибз?

– Нет.

– Очень хорошо. Тогда мы можем все запереть и уйти.

В тот день я увидел Лоуренса совсем в ином свете. В сравнении с Джоном узнать его было значительно труднее. Он почти во всем казался мне противоположностью своему брату, к тому же был замкнут и застенчив. Однако Лоуренс в известной мере обладал очарованием, и я подумал, что тот, кто хорошо его знал, мог бы испытывать к нему глубокие чувства. Обычно его манера обращения с Цинтией была довольно скованной, да и она со своей стороны тоже немного его стеснялась. Но в тот день они оба были веселы и болтали непринужденно, как дети.

Когда мы ехали через деревню, я вспомнил, что хотел купить марки, и мы остановились у почты.

Выходя оттуда, я столкнулся в дверях с невысоким человеком, который как раз хотел войти. Извиняясь, я поспешно сделал шаг в сторону, как вдруг этот человек с громкими восклицаниями обнял меня и тепло расцеловал.

– Mon ami[7 - Мой друг (фр.).], Гастингс! – закричал он. – Это в самом деле mon ami Гастингс?!

– Пуаро! Какая приятная встреча! – воскликнул я и обернулся к сидящим в двуколке: – Мисс Цинтия, это мой старый друг мсье Пуаро, которого я не видел уже много лет.

– О, мы знакомы с мсье Пуаро, – весело отозвалась Цинтия, – но я не думала, что он ваш друг.

– В самом деле, – серьезно ответил Пуаро. – Я знаю мадемуазель Цинтию. Я здесь благодаря миссис Инглторп.

Я вопросительно взглянул на него.

– Да, мой друг, миссис Инглторп любезно распространила свое гостеприимство на семерых моих соотечественников, которые – увы! – оказались беженцами со своей родной земли. Мы, бельгийцы, всегда будем вспоминать миссис Инглторп с благодарностью.

Пуаро выглядел экстраординарно. Он был невысок – чуть больше пяти футов четырех дюймов, с головой, напоминающей по форме яйцо, которую всегда склонял немного набок, и носил сильно напомаженные, имеющие воинственный вид усы. Аккуратность его в одежде была поистине феноменальной. Я думаю, пылинка на рукаве причинила бы ему больше боли, чем пулевое ранение. Тем не менее этот эксцентричного вида денди небольшого роста, который, к моему огорчению, теперь сильно хромал, в свое время был одним из самых знаменитых работников бельгийской полиции. Его способности детектива были уникальными, он всегда добивался триумфа, раскрывая самые сложные и запутанные преступления.

Пуаро показал мне маленький дом, где поселились его соотечественники, и я пообещал в ближайшее время его навестить. Затем он элегантно приподнял шляпу, прощаясь с Цинтией, и мы поехали дальше.

– Славный человек, – заметила она. – Я не представляла себе, что вы знакомы.

– Сами того не зная, вы общались со знаменитостью, – сообщил я. И до конца нашего пути рассказывал о различных успехах и триумфах Эркюля Пуаро.

В Стайлз мы вернулись в очень веселом настроении. И как раз когда входили в холл, из своего будуара вышла миссис Инглторп. Она была чем-то раздражена, лицо у нее было взволнованное и разгоряченное.

– О! Это вы… – произнесла миссис Инглторп.

– Что-нибудь случилось, тетя Эмили? – спросила Цинтия.

– Разумеется, нет! – резко ответила она. – Что могло случиться?

Заметив горничную Доркас, которая шла в столовую, миссис Инглторп крикнула ей, чтобы та принесла в будуар несколько марок.

– Да, мэм[8 - Мэм – сударыня, госпожа (сокр., разг.).]. – Старая служанка заколебалась, а потом неуверенно добавила: – Может, вам лучше лечь, мэм? Вы очень устало выглядите.

– Пожалуй, вы правы, Доркас… да… хотя нет… не сейчас… Мне нужно закончить несколько писем до отправки почты. Вы зажгли камин в моей комнате, как я просила?

– Да, мэм.

– Тогда я лягу сразу же после ужина.

Миссис Инглторп снова вернулась в будуар. Цинтия пристально посмотрела ей вслед.

– Интересно, в чем дело? – обратилась она к Лоуренсу.

Казалось, он ее не слышал, потому что, не говоря ни слова, резко повернулся и вышел из дома.

Я предложил Цинтии поиграть перед ужином в теннис. Она согласилась, и я побежал наверх за ракеткой.

Миссис Кавендиш в этот момент спускалась по лестнице. Может, мне показалось, но, по-моему, она тоже выглядела странной и обеспокоенной.

– Ваша прогулка с доктором Бауэрштейном удалась? – спросил я, стараясь казаться как можно более безразличным.

– Я никуда не ходила, – коротко ответила она. – Где миссис Инглторп?

– У себя в будуаре.

Мэри сжала перила лестницы, потом взяла себя в руки и, видимо решившись, быстро прошла мимо меня вниз по лестнице через холл к будуару, дверь которого закрыла за собой.

Когда несколькими минутами позже я торопился к теннисному корту, мне пришлось пройти мимо открытого окна будуара, и я не мог не услышать обрывка разговора. Мэри Кавендиш говорила тоном женщины, которая отчаянно старается владеть собой:

– Значит, вы мне не покажете?

– Моя дорогая Мэри, – ответила миссис Инглторп, – это не имеет ничего общего с вами.

– В таком случае покажите мне!

– Я говорю вам, это совсем не то, что вы вообразили. И совершенно вас не касается.

– Разумеется, – с горечью произнесла Мэри Кавендиш, – я должна была знать, что вы станете его защищать.

Цинтия ждала меня и встретила с нетерпением.

– Послушайте! – сказала она. – Это была ужасная ссора! Я все узнала от

Доркас.

– Какая ссора?

– Между ним и тетей Эмили. Надеюсь, она наконец узнала о нем всю правду!

– Значит, там была Доркас?

– Конечно, нет! Просто так случилось, что она оказалась около двери. Это был настоящий скандал! Хотела бы я знать, в чем там дело?

Я вспомнил цыганское личико миссис Рэйкс и предупреждения Эвлин Ховард, но мудро решил промолчать. Тем временем Цинтия израсходовала все гипотезы и весело пришла к заключению, что теперь «тетя Эмили его прогонит и больше никогда не захочет с ним разговаривать».

Мне очень хотелось повидать Джона, но его нигде не было видно. Явно произошло нечто важное. Я старался забыть те несколько фраз, которые мне случайно довелось услышать, но никак не мог выбросить их из головы. Каким образом, однако, все это касалось Мэри Кавендиш?

Когда я спустился к ужину, мистер Инглторп был в малой гостиной. Лицо его, как всегда, было бесстрастным и невозмутимым. Меня снова поразила странная нереальность этого человека.

Миссис Инглторп спустилась к ужину последней. Она все еще выглядела возбужденной, и во время ужина за столом стояла какая-то довольно неприятная, напряженная тишина. Инглторп был необычно тих, хотя, как обычно, он постоянно окружал жену небольшими знаками внимания, укладывая ей за спину подушку и вообще играя роль преданного супруга. Сразу же после ужина миссис Инглторп ушла в свой будуар.

– Мэри, – попросила она, – пришлите мне, пожалуйста, кофе. У меня всего пять минут, чтобы застать отправку почты.

Мы с Цинтией уселись у открытого окна в малой гостиной. Кофе нам принесла Мэри Кавендиш. Она выглядела возбужденной.

– Ну как, молодежь, вы хотите зажечь свет или вам хочется посумерничать? – поинтересовалась она. – Цинтия, вы отнесете миссис Инглторп ее кофе? Я сейчас налью.

– Не беспокойтесь, Мэри, – вмешался Инглторп. – Я сам отнесу его Эмили.

Он налил кофе и вышел из комнаты, осторожно неся чашку.

Лоуренс последовал за ним, а миссис Кавендиш села с нами.

Какое-то время мы все трое молчали. Была чудесная ночь, теплая и тихая. Миссис Кавендиш обмахивалась пальмовым листом.

– Слишком душно, – проговорила она. – Будет гроза.

Увы! Подобные гармоничные моменты всегда непродолжительны. Мой рай был грубо нарушен звуком хорошо знакомого и очень неприятного мне голоса, который донесся из холла.

– Доктор Бауэрштейн! – воскликнула Цинтия. – Какое странное время для визита!

Я ревниво глянул на Мэри Кавендиш, но она, похоже, совершенно не была взволнована, деликатная бледность ее щек ничуть не нарушилась.

Через несколько минут Алфред Инглторп ввел доктора, который, смеясь, протестовал, что в таком виде не может появиться в гостиной. Зрелище и впрямь оказалось жалкое: он буквально весь был заляпан грязью.

– Что с вами, доктор? Что вы делали? – воскликнула миссис Кавендиш.

– Я должен извиниться, – ответил Бауэрштейн. – На самом деле я не собирался заходить в дом, но мистер Инглторп настоял.

– Ну, похоже, вы и правда попали в затруднительное положение! – воскликнул Джон. – Выпейте кофе и расскажите нам, что с вами произошло.

– Благодарю. С удовольствием.

Доктор довольно уныло засмеялся и стал описывать, как, обнаружив очень редкий экземпляр папоротника в труднодоступном месте и стараясь достать его, он поскользнулся, потерял равновесие и постыднейшим образом упал в пруд.

– Солнце скоро высушило мою одежду, – добавил он, – однако, боюсь, вид у меня не очень респектабельный.

В этот момент миссис Инглторп позвала из холла Цинтию.

– Отнеси, пожалуйста, мой портфель, дорогая! Хорошо? Я ложусь спать.

Дверь в холл была открыта. Я встал, когда поднялась Цинтия. Джон стоял рядом со мной. Таким образом, было три свидетеля, которые могли бы поклясться, что миссис Инглторп несла в руке чашку кофе, еще не отпив его.

Мой вечер окончательно и бесповоротно был испорчен присутствием доктора Бауэрштейна. Мне казалось, что он никогда не уйдет… Наконец он все-таки поднялся, и я с облегчением вздохнул.

– Пройдусь с вами до деревни, – сказал ему мистер Инглторп. – Мне нужно повидать нашего финансового агента в связи с расходами по имению. – Он повернулся к Джону: – Ждать меня никому не надо. Я возьму ключ.

Глава 3

Трагическая ночь

Чтобы сделать эту часть моей истории более понятной, я прилагаю план второго этажа Стайлза.

В комнаты прислуги ведет отдельная дверь. Эти комнаты не соединены с правым крылом постройки, где расположены комнаты Инглторпов.

Кажется, была полночь, когда меня разбудил Лоуренс Кавендиш. В руках он держал свечу, и по его возбужденному виду я понял, что произошло нечто серьезное.

– Что случилось? – спросил я, садясь на кровати и пытаясь собраться с мыслями.

– Нам кажется, что мать серьезно больна. Похоже, у нее что-то вроде припадка. К несчастью, она заперла дверь изнутри.

– Иду немедленно! – Спрыгнув с кровати и натянув халат, я поспешил за Лоуренсом по проходу и галерее к правому крылу дома.

К нам присоединился Джон Кавендиш. Несколько слуг стояли в испуганном и возбужденном ожидании.

– Как по-твоему, что нам лучше сделать? – обратился Лоуренс к брату.

Я подумал, что никогда еще нерешительность его характера не проявлялась так явно.

Джон сильно подергал ручку двери комнаты миссис Инглторп, но безрезультатно. К этому времени проснулись уже все домочадцы. Изнутри комнаты доносились тревожные, пугающие звуки. Нужно было что-то немедленно предпринять.

– Сэр, попытайтесь пройти через комнату мистера Инглторпа! – крикнула Доркас. – Ох! Бедная хозяйка!

Вдруг я сообразил, что Алфреда Инглторпа с нами нет. Его вообще нигде не было видно. Джон открыл дверь в комнату Алфреда. Там было совершенно темно, но Лоуренс шел сзади со свечой, и в ее слабом свете было видно, что постель нетронута и не заметно никаких следов пребывания кого-либо.

Мы подошли к смежной двери. Она тоже оказалась заперта со стороны комнаты миссис Инглторп. Что было делать?

– О, дорогой сэр! – снова закричала Доркас, заламывая руки. – Как же нам быть?

– Я думаю, мы должны попытаться взломать дверь. Хотя это будет трудно. Пусть одна из горничных пойдет разбудит Бэйли и скажет, чтобы он немедленно отправился за доктором Уилкинсом. Давайте попробуем взломать дверь. Хотя подождите минутку! Кажется, есть еще дверь из комнаты Цинтии?

– Да, сэр. Но она всегда заперта. Ее никогда не открывают.

– Ну что же, все равно надо посмотреть.

Джон быстро побежал по коридору к комнате Цинтии. Мэри Кавендиш уже была там и трясла девушку за плечо, стараясь ее разбудить. Должно быть, Цинтия спала удивительно крепко.

Через минуту-другую Джон вернулся:

– Бесполезно. Там тоже заперто. Придется ломать. Мне кажется, эта дверь не такая крепкая, как та, в коридоре.

Мы все разом налегли на дверь. Рама была добротная и упорно сопротивлялась нашим совместным усилиям, но наконец мы почувствовали, что дверь подалась под нашей тяжестью и с оглушительным треском распахнулась.

Всей гурьбой мы оказались в комнате. Лоуренс продолжал держать свечу. Миссис Инглторп лежала на кровати; все ее тело сотрясали ужасные конвульсии. Должно быть, во время одной из них она опрокинула стоявший рядом столик. Однако, когда мы вошли, судороги, сводившие ее конечности, уменьшились, и

она откинулась назад, на подушки.

Джон прошел через комнату и зажег свет. Затем послал Анни, одну из горничных, вниз, в столовую, за бренди, а сам подошел к матери. Тем временем я отпер дверь в коридор.

Я повернулся к Лоуренсу, чтобы спросить, можно ли их оставить, так как в моей помощи они больше не нуждались, но слова буквально замерли у меня на губах. Мне никогда не приходилось видеть такого странного выражения на человеческом лице. Оно было белое как мел. Свеча, которую Лоуренс продолжал держать в дрожащей руке, шипела и капала на ковер, а его глаза, пораженные ужасом или чем-то подобным, неотрывно смотрели через мою голову в какую-то точку на дальней стене. Будто он увидел что-то, вынудившее его окаменеть. Я инстинктивно проследил за его взглядом, но не увидел ничего необычного. В камине еще продолжали слабо мерцать огоньки в пепле, на каминной доске чопорно, в ряд стояли безделушки. Все имело явно безобидный вид.

Неистовые по силе приступы у миссис Инглторп, казалось, прошли. Она была даже в состоянии заговорить – задыхаясь, короткими фразами:

– Сейчас лучше… очень внезапно… Глупо с моей стороны запереть все двери изнутри.

На кровать упала тень, и, подняв глаза, я увидел Мэри Кавендиш, которая стояла около двери, обняв одной рукой Цинтию. Она придерживала девушку, выглядевшую совершенно ошеломленной и непохожей на себя. Лицо Цинтии было очень красное, и она все время зевала.

– Бедняжка Цинтия очень перепугалась, – проговорила миссис Кавендиш низким четким голосом. Сама она была одета в рабочую одежду. Значит, было намного позднее, чем я думал: слабая полоска дневного света пробивалась сквозь оконные занавески, и часы на камине показывали около пяти утра.

Ужасный крик задыхающейся миссис Инглторп, донесшийся с кровати, заставил меня вздрогнуть. Новый приступ боли овладел несчастной старой леди. Ее конвульсии стали такими неистовыми, что было страшно смотреть. Возле больной царило замешательство. Мы все стояли рядом, но были совершенно бессильны помочь или облегчить боль. Следующая конвульсия подняла миссис Инглторп с кровати так, что она опиралась на запрокинутую голову и на пятки, в то время как все тело невероятно изогнулось. Напрасно Мэри и Джон пытались дать ей еще бренди. Минуты шли… Миссис Инглторп снова страшно изогнулась.

В этот момент, авторитетно растолкав всех, в комнату вошел доктор Бауэрштейн. На мгновение он замер, глядя на несчастную, и в этот момент миссис Инглторп, увидев доктора, задыхаясь, крикнула:

– Алфред!.. Алфред!.. – и неподвижно упала на подушки.

В следующую секунду доктор оказался уже у постели и, схватив ее руки, стал энергично работать, применяя, как я понял, искусственное дыхание. Он отдал несколько коротких, резких приказов слугам. Завороженные, мы следили за ним, хотя, по-моему, все в глубине души понимали, что уже слишком поздно – ничего нельзя сделать. По выражению лица доктора я понял, что у него самого очень мало надежды.

Наконец, мрачно покачав головой, он прекратил свои попытки. В этот момент мы услышали снаружи шаги, и сквозь толпу домочадцев пробился доктор Уилкинс – небольшого роста, полный, суетливый человек.

В нескольких словах доктор Бауэрштейн объяснил, что он как раз проходил мимо ворот, когда выехала машина, посланная за доктором Уилкинсом, и тогда он изо всех сил побежал к дому. Слабым жестом руки доктор Бауэрштейн указал на неподвижную фигуру на кровати.

– Оч-чень печально… Оч-чень печально, – пробормотал доктор Уилкинс. – Бедная славная леди! Она всегда была слишком деятельна… слишком деятельна… несмотря на мои советы. Я ее предупреждал. У нее было далеко не крепкое сердце. «Спокойнее! – говорил я ей. – Спокойнее!» Но напрасно! Ее усердие и стремление к добрым делам были слишком велики. Природа взбунтовалась. Да-да! При-ро-да взбун-то-ва-лась!

Я обратил внимание на то, что доктор Бауэрштейн пристально следил за доктором Уилкинсом, когда тот говорил.

– Конвульсии были необычайно сильными, – доложил он, не отрывая от него взгляда. – Мне жаль, доктор Уилкинс, что вас здесь не было в этот момент и вы сами не были свидетелем. Конвульсии по своему характеру были титанические.

– О-о! – протянул доктор Уилкинс.

– Я хотел бы поговорить с вами наедине, – сказал доктор Бауэрштейн. И повернулся к Джону: – Вы не возражаете?

– Разумеется, нет.

Мы вышли в коридор, оставив докторов одних, и я слышал, как за нами в замке повернулся ключ.

Мы медленно спустились по лестнице. Я был крайне возбужден. Вообще, я обладаю определенным талантом дедукции, и манеры доктора Бауэрштейна положили начало моим самым, казалось, невероятным предположениям.

Мэри Кавендиш коснулась моей руки:

– В чем дело? Почему доктор Бауэрштейн ведет себя так странно?

Я посмотрел на нее:

– Знаете, что я думаю?

– Что же?

– Послушайте! – Я огляделся. Все находились довольно далеко от нас. – Я полагаю, что миссис Инглторп отравили! И уверен, доктор Бауэрштейн подозревает именно это.

– Что? – Она съежилась и прислонилась к стене; зрачки ее глаз расширились. Затем с неожиданностью, заставившей меня вздрогнуть, закричала: – Нет-нет! Только не это… Не это!

Резко повернувшись, Мэри убежала вверх по лестнице. Я последовал за ней, боясь, как бы она не потеряла сознание, и нашел ее стоящей, опершись на перила. Мертвенно-бледная, она нетерпеливо отмахнулась от меня:

– Нет… Нет! Оставьте меня. Я хотела бы остаться одна. Дайте мне побыть одной минуту-другую. Идите к остальным.

Нехотя я повиновался. Джон и Лоуренс находились в столовой. Я присоединился к ним. Все молчали. Я только высказал то, что думал каждый из нас.

– Где мистер Инглторп? – спросил я.

Джон покачал головой:

– В доме его нет.

Наши взгляды встретились. Где же Алфред Инглторп? Его отсутствие было странным и необъяснимым. Мне вспомнились слова умирающей миссис Инглторп. Что скрывалось за ними? Что еще она могла бы сказать, будь у нее время?

Наконец мы услышали, что врачи спускаются по лестнице. Доктор Уилкинс выглядел значительным, пытаясь за внешним спокойствием скрыть возбуждение. Доктор Бауэрштейн держался в тени. Его мрачное, бородатое лицо не изменилось. Доктор Уилкинс заговорил от имени обоих.

– Мистер Кавендиш, – обратился он к Джону, – я хотел бы получить ваше согласие на вскрытие.

– Это необходимо? – мрачно спросил Джон. Спазм боли изменил его лицо.

– Безусловно, – подтвердил Бауэрштейн.

– Вы хотите сказать…

– Что ни доктор Уилкинс, ни я не могли бы в подобных обстоятельствах выдать свидетельство о смерти.

Джон склонил голову:

– В таком случае у меня нет альтернативы. Я должен согласиться.

– Благодарю вас, – кротко отозвался доктор Уилкинс. – Мы предполагаем, что это произойдет завтра вечером… или, вернее, уже сегодня. – Он глянул на льющийся из окна дневной свет. – В подобных обстоятельствах, боюсь, следствия не избежать… Эти формальности необходимы, но я прошу вас, особенно не расстраивайтесь.

Последовала пауза. Затем доктор Бауэрштейн вынул из своего кармана два ключа и отдал их Джону.

– Это ключи от дверей двух смежных комнат. Я их запер, и, по-моему, лучше, если они пока будут оставаться закрытыми.

Врачи ушли.

У меня в голове все время вертелась одна мысль, и я

чувствовал, что пора ее высказать. Но это было несколько неосторожно. Я знал, что Джон испытывал ужас перед оглаской и вообще был добродушным и беспечным оптимистом, который предпочитал никогда не идти навстречу опасности. Возможно, будет трудно убедить его в разумности моего плана. Лоуренс, с другой стороны, обладал большим воображением, меньше придерживался общепринятого, и я чувствовал, что могу положиться на него как на своего союзника. Сомнений не было – для меня настал момент взять инициативу на себя.

– Джон, – произнес я, – мне хотелось вас о чем-то спросить.

– Да?

– Вы помните, я говорил вам о моем друге Пуаро? Бельгийце, который сейчас находится здесь. Он один из самых знаменитых детективов.

– Да, помню.

– Я хочу, чтобы вы разрешили мне пригласить его расследовать это дело.

– Что? Прямо теперь? Еще до вскрытия?

– Да. Время очень дорого. Особенно если… если был какой-то подлый обман.

– Ерунда! – сердито воскликнул Лоуренс. – По-моему, все это выдумка Бауэрштейна. У доктора Уилкинса и мысли такой не было, пока Бауэрштейн не вложил ее ему в голову. Он на этом просто помешан. Яды – его хобби, вот они ему везде и мерещатся!

Признаться, меня немало удивило отношение Лоуренса. Он так редко проявлял сильные эмоции.

Джон колебался.

– Я не могу чувствовать как ты, Лоуренс, – сказал он наконец. – Я склоняюсь к тому, чтобы предоставить Гастингсу свободу действий. Хотя предпочел бы немного подождать. Не хотелось бы ненужного скандала.

– Нет-нет! – энергично возразил я. – Вы не должны этого бояться. Пуаро – сама осторожность!

– Очень хорошо. Тогда действуйте, как считаете нужным. Я вам доверяю. Хотя если все так, как мы подозреваем, то дело, кажется, совершенно ясно. Прости меня господи, если я несправедлив к этому человеку и виню его в случившемся.

Я посмотрел на часы. Было шесть часов. Я решил не терять времени.

Правда, я разрешил себе пять минут задержки. Я потерял это время, роясь в библиотеке в поисках медицинской книги с описанием отравления стрихнином.

Глава 4

Пуаро расследует

Дом в деревне, который занимали бельгийцы, находился довольно близко от парковой калитки. Можно было сэкономить время, отправившись туда по узкой тропинке, проложенной среди высокой травы. Это значительно сокращало путь. Я, конечно, пошел по этой тропинке и был уже почти у дома, когда мое внимание привлек бегущий мне навстречу человек. Это был мистер Инглторп. Где же он был все это время? И как собирался объяснить свое отсутствие?

– О господи! Это ужасно! – нетерпеливо бросился он ко мне. – Моя бедная жена! Я только сейчас узнал.

– Где вы были? – спросил я.

– Меня задержал Дэнди. Был уже час ночи, когда мы кончили работу. И тут я обнаружил, что забыл ключ. Мне не хотелось будить всех в доме, и Дэнди уложил меня у себя.

– Как вы узнали?

– Уилкинс постучал и сообщил Дэнди. Бедная моя Эмили! Такое самопожертвование! Такой благородный характер! Она постоянно себя перегружала, не щадила своих сил…

Меня охватило отвращение. Каким же омерзительным лицемером был этот человек!

– Мне надо спешить! – заторопился я, довольный тем, что он не спросил, куда я иду.

Через несколько минут я уже стучал в дверь «Листуэй коттедж». Не получив ответа, постучал снова. Окно над моей головой осторожно открылось, и выглянул сам Пуаро.

Увидев меня, он воскликнул от удивления. В нескольких словах я сообщил о случившемся и сказал, что хочу просить его помощи.

– Подождите, друг мой, сейчас я впущу вас в дом, и, пока буду одеваться, вы мне все расскажете.

Через несколько минут он открыл дверь, и я прошел за ним в комнату. Тут Пуаро усадил меня в кресло, и я поведал ему всю историю, ничего не утаивая и не опуская никаких обстоятельств, какими бы незначительными они ни казались. Он тем временем тщательно одевался.

Я рассказал о том, как проснулся; о последних словах миссис Инглторп; об отсутствии ее мужа; о ссоре, которая произошла за день до этого; о случайно услышанном мною обрывке разговора Мэри и ее свекрови; о недавней ссоре между миссис Инглторп и Эвлин Ховард и о намеках последней…

Вряд ли я говорил так четко и понятно, как мне того хотелось. Я часто повторялся, возвращался назад из-за какой-нибудь забытой детали. Пуаро по-доброму улыбнулся:

– Ваш разум в смятении? Не так ли? Не торопитесь, mon ami! Вы взволнованы, возбуждены. Это вполне естественно. Как только вы успокоитесь, мы с вами упорядочим все факты: каждый аккуратно поставим на свое место. Проверим и кое-что отбросим. Важные факты отложим в одну сторону; неважные… пуф-ф… – он надул щеки и довольно комично выдохнул, – отбросим прочь!

– Все это хорошо, – возразил я, – но как вы решите, что важно, а что нет? По-моему, это очень трудно.

Пуаро энергично затряс головой. Сейчас он тщательно приводил в порядок свои усы.

– Не так уж и трудно. Voyons![9 - Посмотрим. (фр.)] Один факт ведет к другому. Продолжим! Как выглядит следующий факт? Подходит? А merveille![10 - Великолепно!] Хорошо! Пойдем дальше! Следующий маленький факт… Подходит? Нет! Ах как странно! Чего-то не хватает… какого-то звена в цепи… Проверим. Поищем. И этот странный маленький факт, эта ничтожная маленькая деталь, которая раньше не подходила… Мы находим ей место! – Пуаро сделал экстравагантный жест. – Оказывается, он очень важен. Просто потрясающе!

– Да-а…

– Ах! – Пуаро так сурово погрозил мне пальцем, что я даже вздрогнул. – Берегитесь! Беда детективу, который скажет: «Это мелочь… Не имеет значения! Не подходит – значит, забудем об этом!» На таком пути детектива ожидает путаница и неразбериха. Все имеет значение!

– Я знаю. Вы всегда мне это говорили. Поэтому в моем рассказе я вдавался во все детали, независимо от того, казались они мне уместными или нет.

– И я вами доволен, друг мой! У вас хорошая память, и все факты вы сообщили мне подробно. Правда, я ничего не говорю о том порядке, в каком вы их излагали. Он был поистине плачевен. Но я принимаю во внимание ваше состояние – вы расстроены. К этому же отношу и то обстоятельство, что вы упустили один факт первостепенной важности.

– Какой же? – удивился я.

– Вы не сказали, хорошо ли вчера вечером миссис Инглторп поужинала.

Ничего не понимая, я уставился на него. Не иначе как война повлияла на мозги моего друга! Между тем он был занят чисткой своего пальто, прежде чем надеть его, и, казалось, полностью поглощен этим занятием.

– Не помню, – ответил я. – Но все равно, не вижу…

– Не видите? Но ведь это имеет первостепенное значение!

– Не понимаю почему! – заявил я, несколько уязвленный. – Насколько могу припомнить, миссис Инглторп ела вчера вечером немного. Она была явно расстроена, и это лишило ее аппетита, что естественно.

– Да, – задумчиво протянул Пуаро. – Вполне естественно. – Он открыл ящик, вынул небольшой чемоданчик, затем повернулся ко мне: – Теперь я готов. Отправляемся в Стайлз и изучим все на месте. Извините, mon ami, вы одевались в спешке, у вас галстук немного сдвинут. Разрешите! – Ловким движением он поправил мой галстук. – Вот так! Теперь пошли!

Мы поспешили через деревню и повернули у входных ворот. Пуаро остановился на минуту и печально посмотрел на прекрасный обширный парк, все еще блестевший в утренней росе.

– Такая красота… Между тем бедная

семья погружена в печаль, убита горем.

Говоря это, он проницательно смотрел на меня, и я почувствовал, что краснею под его настойчивым взглядом.

Действительно ли семья убита горем? Велика ли печаль, вызванная смертью миссис Инглторп? И тут я понял, что в Стайлзе отсутствует эмоциональная атмосфера горя. Умершая женщина не обладала даром пробуждать любовь. Ее смерть явилась шоком, несчастьем, но не вызвала большого сожаления.

Пуаро, казалось, читал мои мысли. Он мрачно кивнул.

– Вы правы, – сказал он. – Не похоже, чтобы эту семью связывали крепкие кровные узы. Миссис Инглторп была добра и щедра к этим Кавендишам, но она не являлась их родной матерью. Голос крови… Всегда помните это – голос крови!

– Пуаро, – попросил я, – мне очень интересно, скажите, почему вы хотели знать, хорошо ли поужинала вчера миссис Инглторп? Я все время верчу эту фразу в голове, но не вижу никакой связи.

Минуту-другую мы шли молча.

– Я могу вам это сказать, – наконец ответил Пуаро, – хотя, как вы знаете, не в моих привычках объяснять что-либо, пока дело не закончено. Видите ли, нынешнее заключение состоит в том, что миссис Инглторп умерла от отравления стрихнином, предположительно оказавшимся в ее кофе.

– Да!

– Ну так вот. В котором часу был подан кофе?

– Около восьми часов.

– Значит, она выпила его между восемью и восемью тридцатью. Конечно, ненамного позже. Между тем стрихнин – яд быстродействующий. Его действие сказалось бы очень скоро. Возможно, через час. Но в случае с миссис Инглторп симптомы не проявлялись до пяти часов утра, то есть девять часов! Однако плотный ужин, принятый приблизительно одновременно с ядом, мог задержать его действие, хотя и не настолько. И все-таки подобную возможность нужно иметь в виду. Но, судя по вашим словам, миссис Инглторп за ужином ела очень мало, а симптомы тем не менее не проявлялись до раннего утра. Странное обстоятельство, друг мой. Может быть, его объяснит вскрытие. А пока это следует запомнить.

Когда мы приблизились к дому, нас вышел встретить Джон. Лицо у него было осунувшимся и усталым.

– Это ужасное происшествие, мсье Пуаро, – сказал он. – Гастингс объяснил вам, что мы заинтересованы в том, чтобы не было никакой огласки?

– Я прекрасно понимаю.

– Видите ли, пока это всего лишь подозрение. Ничего определенного.

– Совершенно верно. Обычная мера предосторожности.

Джон повернулся ко мне и, вынув портсигар, зажег сигарету.

– Вы знаете, что этот тип Инглторп вернулся?

– Да. Я его встретил.

Джон бросил спичку в соседнюю куртину цветов. Это было слишком для чувств Пуаро! Он достал злосчастную спичку и аккуратно до конца ее сжег.

– Чертовски трудно решить, как к нему относиться, – продолжил Джон.

– Эта трудность просуществует недолго, – спокойно заявил Пуаро.

Джон выглядел озадаченным, хотя вполне понял значение такого загадочного замечания. Он подал мне два ключа, которые ему передал доктор Бауэрштейн.

– Покажите мсье Пуаро все, что он захочет увидеть.

– Комнаты заперты? – спросил Пуаро.

– Доктор Бауэрштейн счел это желательным.

Пуаро задумчиво кивнул:

– В таком случае он вполне уверен в своем предположении. Ну что ж, это облегчает нашу работу.

Вместе мы отправились в комнату, где произошла трагедия. Для удобства я прилагаю план комнаты миссис Инглторп и расположение в ней основной мебели.

Пуаро запер дверь изнутри и приступил к детальному осмотру. Он переходил от одного предмета к другому с проворством кузнечика. Я остался стоять у двери, боясь уничтожить какую-нибудь важную улику. Пуаро, однако, не оценил моего терпения.

– В чем дело, друг мой? – воскликнул он. – Почему вы там стоите… как это у вас говорится? Ах да! Почему застряли в двери?

Я объяснил, что опасаюсь уничтожить какие-либо важные следы.

– Следы? О чем вы говорите? В комнате побывала чуть ли не целая армия! Какие теперь можно найти следы? Нет-нет! Идите сюда и помогите мне в поисках. Я поставлю сюда мой чемоданчик; пока он мне не понадобится.

Пуаро поставил свой маленький чемоданчик на круглый столик у окна. Крайне опрометчиво! Незакрепленная крышка стола накренилась, и чемоданчик сполз на пол.

– Ну и стол! – воскликнул Пуаро. – Ах, друг мой, можно жить в большом доме и не иметь комфорта!

Высказавшись таким образом, он продолжил поиски. На некоторое время его внимание привлек небольшой фиолетового цвета портфель с ключом в замке, стоявший на письменном столе. Он вынул ключик из замка и передал его мне. Я, однако, не увидел в нем ничего особенного. Это был обычный ключ с самодельным проволочным кольцом.

Затем Пуаро обследовал раму двери, которую мы ломали, и убедился в том, что она действительно была закрыта на засов изнутри. Оттуда он перешел к противоположной двери, ведущей в комнату Цинтии. Эта дверь, как я уже говорил, тоже была на задвижке. Пуаро открыл и закрыл ее несколько раз, проделав это с величайшей осторожностью. Задвижка работала бесшумно. Вдруг что-то в ней привлекло его внимание. Приглядевшись, он быстро вынул из своего чемоданчика пинцет и ловко вытащил из задвижки кусочек ткани, который тут же заклеил в маленький конверт.

На комоде стоял поднос со спиртовкой и маленькой кастрюлькой, в которой оставалось немного темной жидкости, а рядом с ней чашка с блюдцем. Содержимое чашки было выпито.

Удивительно, как я мог быть настолько невнимательным, что всего этого не заметил? А ведь это, несомненно, была важная улика! Пуаро осторожно опустил палец в кастрюльку, попробовал темную жидкость и скривился.

– Какао… кажется, с ромом. – Затем он перешел к нагромождению вещей на полу, где опрокинулся столик и валялись разбитая лампа для чтения, несколько книг, спички, связка ключей и разбросанные вокруг осколки кофейной чашки. – О, это любопытно! – произнес Пуаро.

– Должен признаться, не вижу ничего особенно интересного.

– Не видите? Обратите внимание на лампу. Ламповое стекло разбито на два куска, и они лежат там, где упали, а кофейная чашка разбита вдребезги и раздавлена почти в порошок.

– Ну, – отозвался я устало, – наверное, кто-то наступил на нее.

– Совершенно верно, – подтвердил странным тоном Пуаро. – Кто-то наступил на нее.

Он поднялся с колен и медленно прошел к камину, где некоторое время стоял с отсутствующим взглядом, прикасаясь пальцами к безделушкам и автоматически поправляя их. Привычка, свойственная Пуаро, когда он бывал возбужден.

– Mon ami, – наконец обратился Пуаро ко мне, – кто-то наступил на эту чашку и раздавил ее. И причина, почему он так поступил, заключается либо в том, что в ней был стрихнин, либо (что более серьезно) потому, что там стрихнина не было!

Я ничего не ответил. Я был просто ошеломлен, но знал, что просить его объяснить – бесполезно.

Через минуту-другую Пуаро очнулся от своих размышлений и продолжил обследование. Он поднял с пола связку ключей, перебирая их, выбрал наконец один блестящий ключик и попробовал его в замке фиолетового портфельчика. Ключ подошел. Пуаро открыл замок, но, секунду поколебавшись, снова запер. Связку ключей, а также ключ, бывший в замке, он спрятал в свой карман.

– У меня нет полномочий просматривать находящиеся тут бумаги. Но это должно быть сделано. И немедленно!

Потом он очень внимательно проверил

ящички умывальника. Когда Пуаро пересекал комнату в сторону левого окна, его особенно заинтересовало круглое пятно, еле заметное на темно-коричневом ковре. Он опустился на колени, внимательно разглядывая его, даже понюхал.

Наконец налил несколько капель какао в пробирку, которую достал из своего чемоданчика, тщательно закупорил ее и спрятал. Затем вынул маленькую записную книжку.

– В этой комнате мы сделали шесть интересных находок, – сообщил Пуаро, быстро что-то записывая. – Перечислить их или вы сделаете это сами?

– О-о! Пожалуйста, перечислите! – поспешно попросил я.

– Ну что же, очень хорошо! Во-первых, растоптанная кофейная чашка; во-вторых, портфель с ключом в замке; в-третьих, пятно на полу.

– Оно могло быть там давно, – перебил я.

– Нет. Пятно все еще влажное и пахнет кофе. В-четвертых, найден фрагмент какой-то темно-зеленой ткани. Всего две-три нитки, но вполне узнаваемые.

– А-а! Так вот что вы заклеили в конверт! – воскликнул я.

– Да, может быть, это кусочек платья миссис Инглторп и не имеет никакого значения. Посмотрим! В-пятых, вот это! – Драматическим жестом он показал на большое пятно свечного стеарина на полу около письменного стола. – Должно быть, оно сделано вчера, в противном случае хорошая горничная сразу же убрала бы его с помощью горячего утюга и промокательной бумаги. Как-то раз одна из моих лучших шляп… Однако это не имеет значения.

– Скорее всего, это случилось прошлой ночью. Мы все были очень взволнованы. Или, может быть, миссис Инглторп сама уронила свечу.

– Вы принесли в комнату только одну свечу?

– Да. Ее нес Лоуренс Кавендиш. Но он был очень расстроен. И похоже, что-то увидел… Вон там! – Я показал на камин. – Что-то там буквально парализовало его!

– Интересно, – быстро откликнулся Пуаро. – Да, это наводит на размышления. – Он окинул взглядом всю стену. – Но это большое стеариновое пятно не от его свечи: здесь белый стеарин, тогда как свеча мсье Лоуренса, которая все еще стоит на туалетном столике, розового цвета. И вообще, в комнате миссис Инглторп нет свечей, только настольная лампа.

– В таком случае к какому выводу вы пришли? – полюбопытствовал я.

На это мой друг ответил лишь раздраженным замечанием, предлагая мне подумать самому.

– А шестая находка? – напомнил я. – Наверное, образец какао?

– Нет, – задумчиво отозвался Пуаро. – Я мог бы включить его в шестую, но не стану. Нет, шестую находку я пока подержу при себе. – Он быстро оглядел комнату. – Думаю, здесь нам больше нечего делать, разве что… – Он задумчиво уставился на остывший пепел в камине. – Огонь горит и разрушает. Но случайно… может быть… Давайте посмотрим! – Опустившись на колени, Пуаро стал проворно разгребать пепел, с величайшей осторожностью перекладывая на каминную решетку какие-то недогоревшие кусочки, и вдруг тихо воскликнул: – Пинцет, Гастингс!

Я быстро подал ему пинцет, и он ловко вытащил из пепла маленький клочок полуобгорелой бумаги.

– Вот, mon ami! – закричал детектив. – Что вы об этом думаете?

Я внимательно рассмотрел найденный фрагмент. Вот его репродукция:

[11 - «…ие и» (англ.).]

Я был озадачен. Бумага была необычно плотная, совершенно не похожая на почтовую. Неожиданно меня осенило.

– Пуаро! – закричал я. – Это же фрагмент завещания!

– Совершенно верно.

Я быстро взглянул на него:

– Вы не удивлены?

– Нет, – мрачно ответил он. – Даже ожидал этого.

Я вернул ему кусочек бумаги и пронаблюдал, как Пуаро спрятал его в свой чемоданчик с той же методичной осторожностью, с какой делал все. Голова моя пошла кругом. Что за осложнение с завещанием? Кто его уничтожил? Тот, кто оставил стеариновое пятно на полу? Очевидно… Но как он сюда проник? Все двери были закрыты изнутри.

– Теперь, друг мой, – быстро проговорил Пуаро, – пойдемте! Я хочу задать несколько вопросов горничной… Ее зовут Доркас, не так ли?

Мы прошли через комнату Алфреда Инглторпа, и Пуаро задержался в ней достаточно долго, сделав довольно-таки исчерпывающий осмотр. Потом мы вышли, заперев за собой дверь, как и в комнате миссис Инглторп.

Я проводил Пуаро вниз, в будуар, который он изъявил желание осмотреть, а сам отправился на поиски Доркас.

Однако, когда я вернулся, будуар оказался пуст.

– Пуаро! – позвал я. – Где вы?

– Я здесь, друг мой!

Через французское окно он вышел из комнаты и стоял, любуясь цветочными клумбами.

– Восхитительно! – бормотал Пуаро. – Восхитительно! Какая симметрия! Обратите внимание на этот полумесяц или на те ромбы… Их аккуратность радует глаз! Подбор растений превосходный! Их посадили недавно, не так ли?

– Да, по-моему, их сажали вчера после полудня. Да входите же! Доркас уже здесь.

– Eh bien, eh bien![12 - Хорошо, хорошо! (фр.)] Не сердитесь из-за минутной радости, которую я себе позволил.

– Да, но есть дело более важное!

– Почему вы думаете, что эти чудесные бегонии менее важны?

Я пожал плечами. Когда Пуаро в таком настроении, с ним просто невозможно разговаривать.

– Вы не согласны? Однако подобные случаи бывали. Ну хорошо! Давайте войдем и поговорим с преданной Доркас.

Доркас стояла в будуаре – руки сложены спереди, упругие аккуратные волны седых волос под белым чепцом – яркий пример образцовой прислуги прежних лет.

Поначалу она отнеслась к Пуаро с некоторой подозрительностью, но он быстро сумел расположить ее к себе.

– Прошу вас. – Детектив пододвинул ей стул. – Садитесь, мадемуазель!

– Благодарю вас, сэр.

– Вы провели с вашей хозяйкой много лет, не так ли?

– Десять лет, сэр.

– Это долгий срок и очень преданная служба! Вы были сильно привязаны к ней, не правда ли?

– Она была для меня очень хорошей госпожой, сэр.

– Тогда вы не будете возражать, если я задам вам (разумеется, с разрешения мистера Кавендиша) несколько вопросов?

– О, конечно, сэр!

– В таком случае я начну с расспросов о событиях, которые произошли вчера после полудня. Ваша хозяйка с кем-то ссорилась?

– Да, сэр. Но я не знаю, должна ли я… – Доркас заколебалась.

Пуаро пристально посмотрел на нее:

– Любезная Доркас, необходимо, чтобы я знал как можно подробнее об этой ссоре. Не думайте, что вы таким образом выдаете секреты вашей госпожи. Она мертва, и надо, чтобы мы знали все… если собираемся за нее отомстить. Ничто не может вернуть ее к жизни, но мы надеемся, если здесь было предательство, отдать убийцу под суд.

– Аминь! – с жаром откликнулась Доркас. – Не называя никого по имени, скажу – есть один в этом доме, кого никто из нас никогда терпеть не мог! То был черный час, когда его тень впервые упала на порог этого дома.

Пуаро подождал, пока ее возмущение уляжется, а потом деловым тоном продолжал спрашивать:

– Давайте вернемся к ссоре. Когда вы о ней услышали?

– Видите ли, сэр, мне вчера случилось проходить по холлу…

– В какое время это было?

– Я не могу сказать точно, сэр, но еще задолго до чая. Может, в четыре часа… а может, немного позже. Так вот, сэр, иду я, значит, и вдруг слышу голоса, очень громкие и сердитые. Не то чтобы я собиралась слушать… но так уж случилось. Я остановилась. Дверь была закрыта, но госпожа говорила очень резко и громко, и мне ясно было слышно, что? она говорит. «Вы мне лгали, вы обманули меня!» – сказала она. Я не слышала, что ответил мистер Инглторп. Он говорил гораздо тише,

чем она… но миссис Инглторп ответила: «Как вы смеете? Я содержала, одевала и кормила вас! Вы обязаны мне всем! И вот как вы мне отплатили! Принеся позор нашему имени!» Я опять не услышала, что он сказал, но она продолжала: «Что бы вы ни говорили, это не имеет значения. Я отчетливо вижу свой долг. Я все решила. Не думайте, что страх перед оглаской или скандал между мужем и женой смогут удержать меня». Потом мне показалось, что они выходят, и я быстро ушла.

– Вы уверены, что слышали голос именно мистера Инглторпа?

– О да, сэр! Чей же еще голос это мог быть?

– Ну а что случилось потом?

– Позже я вернулась в холл, но все было тихо. В пять часов миссис Инглторп позвонила в колокольчик и попросила меня принести в будуар чашку чаю… Никакой еды… только чай. Выглядела она ужасно – такая бледная и расстроенная. «Доркас, – сказала она, – я пережила большой шок». – «Мне очень жаль, мэм, – ответила я. – Но вы почувствуете себя лучше, мэм, после чашки крепкого горячего чая!» Она держала что-то в руке. Я не знаю, было это письмо или просто листок бумаги, но на нем было что-то написано, и госпожа все время смотрела на этот листок, как будто не могла поверить своим глазам. «Всего несколько слов, – прошептала она, будто забыла, что я рядом, – и все изменилось!» А потом она мне вдруг и говорит: «Никогда не верьте мужчинам, Доркас! Они этого не стоят!» Я поспешила уйти и принесла ей чашку хорошего крепкого чая. Миссис Инглторп меня поблагодарила и сказала, что, наверное, почувствует себя лучше, когда его выпьет. «Я не знаю, что делать, – поделилась она. – Скандал между мужем и женой – ужасная вещь, Доркас! Если бы я могла, то лучше бы все это замяла». Тут вошла миссис Кавендиш, и госпожа больше ничего не сказала.

– У нее в руке все еще было письмо или какая-то бумажка?

– Да, сэр.

– Как вы думаете, что она сделала потом с этим письмом?

– Гм… я не знаю, сэр. Может, заперла его в свой фиолетовый портфель.

– В нем она обычно держала важные бумаги?

– Да, сэр. Каждое утро приносила его с собой и каждый вечер брала наверх.

– Когда она потеряла от него ключ?

– Вчера в полдень заметила, что ключа нет, и велела, чтобы я хорошенько его поискала. Она очень рассердилась.

– Но у нее был дубликат?

– О да, сэр!

Доркас с большим удивлением смотрела на Пуаро. По правде говоря, я тоже. Как он узнал про потерянный ключ? Пуаро улыбнулся:

– Это неважно, Доркас! Знать – моя обязанность. Вот этот ключ был потерян? – И он вынул из своего кармана ключ, который нашел наверху, в замке портфеля.

Доркас смотрела на него так, что казалось, ее глаза вот-вот выскочат из орбит.

– Да, сэр, это действительно он. Где вы его нашли? Я его везде искала.

– О-о! Видите ли, вчера он был не на том месте, где оказался сегодня. А теперь давайте перейдем к другому вопросу. У вашей хозяйки было темно-зеленое платье?

Такой неожиданный вопрос крайне озадачил Доркас.

– Нет, сэр.

– Вы вполне уверены?

– О да, сэр.

– Есть у кого-нибудь другого в доме зеленое платье?

Доркас задумалась.

– У мисс Цинтии есть зеленое вечернее платье.

– Светло– или темно-зеленое?

– Светло-зеленое, сэр. Из материи, которая называется шифон.

– О, это не то, что мне нужно. И ни у кого другого в доме нет ничего зеленого?

– Нет, сэр… я такого не знаю.

По лицу Пуаро нельзя было прочитать, огорчило его это или нет. Он только заметил:

– Хорошо, оставим наряды в покое и продолжим наш разговор. Есть ли у вас основания думать, что ваша госпожа прошлой ночью принимала снотворные порошки?

– Прошлой ночью нет, сэр. Я знаю, что прошлой ночью не принимала.

– Почему вы так уверены?

– Потому что коробочка была пустая. Последний порошок она приняла два дня назад и больше не заказывала.

– Вы в этом вполне уверены?

– Конечно, сэр.

– Тогда этот вопрос ясен. Между прочим, вчера ваша госпожа не просила вас подписать какую-нибудь бумагу?

– Подписать бумагу? Нет, сэр.

– Вчера, когда пришли мистер Гастингс и мистер Лоуренс, ваша хозяйка писала письма. Вы не могли бы сказать, кому они были адресованы?

– Боюсь, не могла бы, сэр. Вечером меня не было. Может, вам это скажет Анни, хотя она легкомысленная и небрежная девушка. Так и не убрала вчера вечером кофейные чашки. Вот так и случается каждый раз, когда меня нет, чтобы за всем присмотреть!

Пуаро предостерегающе поднял руку:

– Раз чашки не были убраны, Доркас, прошу вас, пусть они еще постоят. Я хочу их посмотреть.

– Очень хорошо, сэр.

– В котором часу вчера вы ушли?

– Около шести часов, сэр.

– Благодарю вас, Доркас! Это все, о чем я хотел вас просить. – Он встал и подошел к окну. – Я восторгался этими цветами. Между прочим, сколько вы нанимаете садовников?

– Теперь только троих, сэр. До войны их было пять. Раньше все было, как и положено в доме джентльмена. Вам бы тогда посмотреть, сэр! Все было прекрасно. А теперь только старый Мэннинг и молодой Уильям. Да еще новомодная садовница… в брюках и все такое. Ах, скверные времена, сэр!

– Хорошие времена снова вернутся, Доркас! Во всяком случае, будем надеяться. Не пришлете ли вы ко мне Анни?

– Да, сэр. Благодарю вас, сэр.

– Как вы узнали, что миссис Инглторп принимала снотворные порошки? – живо полюбопытствовал я, как только Доркас вышла из комнаты. – И об утерянном ключе, и о существовании дубликата?

– Давайте по порядку. Что касается снотворного порошка, то я узнал о нем из этого. – Он показал мне маленькую картонную коробочку, какие аптекари используют для порошков.

– Где вы ее нашли?

– В ящичке умывальника в спальне миссис Инглторп. Это и была шестая находка в моем списке.

– Но так как последний порошок был использован два дня назад, то, полагаю, это не имеет большого значения?

– Возможно. Однако вы не видите ничего странного в этой коробочке?

Я внимательно осмотрел ее.

– Нет. Не вижу.

– Взгляните на наклейку.

Я внимательно прочитал наклейку: «Один порошок перед сном по мере надобности. Миссис Инглторп».

– Нет, и тут ничего необычного.

– Даже в том факте, что нет фамилии аптекаря?

– О! – воскликнул я. – Действительно странно!

– Видели вы когда-нибудь, чтобы аптекарь прислал такую вот коробочку без своей напечатанной фамилии?

– Нет, пожалуй, не видел.

Я заволновался, но Пуаро остудил мой пыл, заметив:

– Тем не менее все очень просто. Так что не стоит делать из этого загадки.

У меня не было времени ответить на его замечание, так как послышавшийся скрип башмаков возвестил о приближении Анни.

Это была рослая, крепкая девушка, которая явно находилась в сильном возбуждении, смешанном с определенной долей отвратительного чувства удовольствия от произошедшей в доме трагедии.

Пуаро сразу перешел к сути дела:

– Я послал за вами, Анни, полагая, что вы можете рассказать мне что-нибудь о письмах, которые миссис Инглторп отправила вчера вечером. Сколько их было? Не запомнили ли вы фамилии и адреса?

Анни подумала.

– Всего было четыре письма, сэр. Одно – мисс Ховард, другое – адвокату, мистеру Уэллсу, а кому еще два – я, кажется, не помню… О да, сэр! Третье было адресовано поставщикам Россам в Тэдминстер. Четвертого не припомню.

– Подумайте, – настаивал Пуаро.

Однако Анни напрасно напрягала свои мозги.

– Извините, сэр, но я начисто забыла. Наверное, не обратила на него внимания.

– Это не имеет

значения, – заявил Пуаро, ничем не выдавая своего разочарования. – А теперь хочу спросить вас о другом. В комнате миссис Инглторп я заметил маленькую кастрюльку с остатками какао. Она пила его каждую ночь?

– Да, сэр. Какао подавали в ее комнату каждый вечер, и миссис Инглторп сама разогревала его ночью… когда ей хотелось.

– Что в нем было? Только какао?

– Да, сэр, с молоком, чайной ложкой сахара и двумя чайными ложками рома.

– Кто приносил какао в комнату миссис Инглторп?

– Я, сэр.

– Всегда?

– Да, сэр.

– В какое время?

– Обычно когда приходила задергивать шторы, сэр.

– Вы приносили его прямо с кухни?

– Нет, сэр. Видите ли, на газовой плите не так много места, поэтому кухарка обычно готовила какао заранее, перед тем как поставить овощи на ужин. Я приносила какао наверх, ставила на столик возле вращающейся двери и вносила в ее комнату позже.

– Вращающаяся дверь находится в левом крыле, не так ли?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/agata-kristi/zagadochnoe-proisshestvie-v-staylze/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Мать (лат.).

2

Леди Баунтифул – персонаж пьесы Фаркера, XVII в., иронический тип дамы-благотворительницы. (Здесь и далее прим. перев.)

3

«Ллойд» – ассоциация страховщиков, занимающаяся страхованием преимущественно морских плавающих средств. Создана в Лондоне в 1688 г.

4

VAD – добровольческий медицинский отряд (англ.).

5

Завоеватель – прозвище Вильгельма, герцога Нормандского, под предводительством которого в 1066 г. норманны завоевали Англию. Стал английским королем Вильгельмом I (1028–1087).

6

Важная персона, «шишка» (англ.).

7

Мой друг (фр.).

8

Мэм – сударыня, госпожа (сокр., разг.).

9

Посмотрим. (фр.)

10

Великолепно!

11

«…ие и» (англ.).

12

Хорошо, хорошо! (фр.)