Звук снега читать онлайн - Кэтрин Кингсли

Звук снега

Кэтрин Кингсли

Спустя десять лет после громкого скандала, заставившего ее практически бежать на континент, Джоанна ди Каппони, молодая вдова итальянского графа, возвращается в Англию, чтобы любой ценой спасти сына умершей сестры от его отца – Гая де Саллисса, маркиза Гривза, о котором идет молва как о жестоком негодяе, виновнике смерти жены.

Однако Гай – вовсе не чудовище и не убийца, а всего лишь одинокий, усталый, измученный человек, изнемогающий под грузом тайн. Человек, для которого Джоанна, настороженная и недоверчивая, становится настоящим лучом солнца, озарившим мрак его существования и подарившим надежду на новую жизнь, любовь и счастье…

Кэтрин Кингсли

Звук снега

© Julia Jay Kendall, 1999

© Перевод. А.М. Фроловский, 2016

© Издание на русском языке AST Publishers, 2017

* * *

Поэта взор в возвышенном безумье

Блуждает между небом и землей.

Когда творит воображенье формы

Неведомых вещей, перо поэта,

Их воплотив, воздушному «ничто»

Дает и обиталище и имя…

И это может быть горячий лед

И столь же странный снег.

    Уильям Шекспир,

    «Сон в летнюю ночь»

1

Стэнтон-Холл,

Хорблинг, Линкольншир.

30 августа 1812 года

«Странно порою ведет себя Господь, опрокидывая мир как раз в тот момент, когда этого меньше всего ожидаешь, – сердито подумала Джоанна. – Почему Он нанес Лидии такой нечестный удар, не позволив участвовать в давно ожидаемом и вполне невинном развлечении?» Причин для этого Джоанна не находила, сколько ни старалась. Если уж надо было поразить кого-то болезнью в эти дни, то лучше бы Господь выбрал ее. По крайней мере, она бы так не страдала от кори. Что такое корь, Джоанна знала по собственному опыту. Но именно потому, что она такой опыт имела, вновь страдать от этой болезни ей было не положено, и единственное, что она сейчас могла сделать для Лидии, это обеспечить максимальный комфорт.

– Лидия, любимая, ты должна успокоиться, – сказала Джоанна, выжимая смоченное в пахнущей лавандой воде полотенце и прикладывая его к горячему лбу лежащей в постели кузины. – У тебя лихорадка, пытаться что-то делать в таком состоянии попросту вредно, а уж что-то изменить и вовсе невозможно.

Из покрасневших воспаленных глаз Лидии выкатились слезинки, но она вскинула голову и дерзко посмотрела на Джоанну.

– Я не на службе! – выпалила она срывающимся голосом. – И я буду танцевать в свой день рождения. Что бы ты или кто-то еще ни говорил, это меня не остановит.

Джоанна присела на краешек кровати и взяла кузину за руку.

– Я понимаю, что тебе очень хочется быть с гостями, но это невозможно. И не только потому, что это опасно для твоего здоровья. Ты можешь заразить других. И риск весьма велик. Ты слышала, что говорил доктор – твоя болезнь очень заразна. Постарайся быть благоразумной.

– Благоразумной?! – воскликнула Лидия, отдергивая руку. – В том, что происходит, нет ничего разумного или справедливого, и я не желаю принимать это! Я ждала этого вечера весь год, Джо, ты-то знаешь! Что такого ужасного я совершила, чтобы быть наказанной таким образом – слечь от болезни в день своего восемнадцатилетия? Сегодняшний вечер должен был стать моим триумфом! – Лицо Лидии стало совсем мрачным. – В конце концов, диагноз еще не точный. Сыпи же у меня нет, не так ли? А пока нет сыпи, нет и полной уверенности, что у человека корь. Так сказал доктор Макфадден, и ты при этом присутствовала.

– Но также доктор сказал и то, что оба мальчика Тупфордов свалились с корью на прошлой неделе, а ты сидела рядом с ними на воскресной церковной службе. И еще Макфадден сказал, что остальные симптомы кори у тебя налицо, а сыпь появляется в последнюю очередь.

Лидия сморщилась и уткнулась лицом в подушку.

– Хорошо тебе говорить, – сказала она, всхлипнув. – Ты-то можешь пойти и повеселиться без меня. Можно даже представить, что это твой день рождения празднуют. Ведь тебе исполнился двадцать один год. Правда, две недели назад. Зачем тебе я, если все будут суетиться вокруг тебя, поздравляя с достижением совершеннолетия? У тебя есть шанс получить целую кучу предложений, пока я буду валяться здесь, страдая в темноте, в полном одиночестве.

Джоанна с трудом сдержала улыбку, подумав о склонности кузины к чрезмерной драматизации всего происходящего.

– Не могу представить, что кто-то будет суетиться вокруг меня, – ответила она, вновь отжав полотенце и положив его на лоб Лидии. – Это ты всегда притягиваешь к себе всеобщее внимание, что, впрочем, естественно для такой очаровательной девушки.

– Это ты себе комплимент сделала. – Лидия раздраженно хмыкнула. – Ведь мы похожи как родные, а не двоюродные сестры. Все об этом говорят. Единственное, что нас различает, – возраст. Ну, и мое солидное приданое, пожалуй. Но это не то, что люди могут увидеть, разглядывая внешность, не так ли?

– У нас есть общие черты, Лидия, но моя внешность лишь бледное подобие твоей, – сказала Джоанна совершенно искренне. – У меня нет твоего искрящегося взгляда, твоего шарма. А именно это делает женщину по-настоящему красивой. Поэтому люди тянутся к тебе, как мотыльки на свет, в желании приобщиться к излучаемому тобой блеску. А я только и могу, что довести их до слез своей скукой.

– Это из-за того, что ты ведешь себя так, словно тебе приятнее проводить время с твоими дурацкими рисунками, чем с молодыми людьми, – ответила Лидия несколько раздраженно. – В самом деле, Джо, ты старше меня, но порою кажется, ты плохо представляешь, что требуется в жизни. Ведь акварели не обеспечат тебя красивой одеждой и не наденут обручальное кольцо на палец. И уж, конечно, рисование не наполнит твое сердце страстью и любовью.

Джоанна в ответ только улыбнулась. Лидии никогда не понять, какое наслаждение может доставлять подбор цветовой палитры, выбор света и процесс нанесения красок на бумагу или холст. Также как не понять ей и то, почему кузину практически не интересует возможность выйти замуж за кого-то, кто принесет ей высокий титул и положение в обществе. Не хватило бы ни слов, ни терпения, если бы она в очередной раз попыталась объяснить это. Лидия была готова влюбиться в любой день недели и разлюбить в день следующий. Джоанне этого было не дано. Если уж она полюбит кого-то, это случится однажды и на всю жизнь.

Несмотря на поразительное внешнее сходство, интересы двоюродных сестер отличались столь же разительно, как день и ночь. Лидию прежде всего заботили ее внешность и социальное положение, из которого она стремилась извлечь максимум выгоды и как можно быстрее. Джоанна же считала, что общество способно только помешать ей в любимых занятиях. К тому же оно не может дать ей сколь-либо высокую оценку, поскольку она не обладает ни положением, ни богатством, ни красотой.

– Полагаю, сегодня ты наконец примешь чьи-нибудь ухаживания, и подозреваю, что это будет лорд Холдинхэм, – нарочито ровным тоном вдруг заявила Лидия.

– Лорд Холдинхэм? – переспросила удивленная Джоанна. – О ком это ты?

– Ты прекрасно знаешь, о ком. О Чарлзе Мейтланде, виконте Холдинхэме, наследнике титула графа Данли и одном из самых знатных людей Британии, – ответила Лидия. – Он, может быть, и не герцог, но его состояние весьма внушительно, а внешность очень привлекательна. Между прочим,

Клара Кодрингтон утверждает, что Чарлз в этом году должен жениться. Ее папа рассказал, что на этом вроде бы настаивает отец Чарлза. Так что, учитывая отцовский наказ и твое совершеннолетие, молодой лорд Холдинхэм вполне может жениться на тебе, разве нет?

– Послушай, Лидия, – подчеркнуто спокойно, как к ребенку обратилась Джоанна к кузине, – я не могу понять, с чего это ты взяла, что достижение мной совершеннолетия вдруг изменило отношение ко мне лорда или кого-то другого? Большинство молодых людей уже задвинули меня на дальнюю полку своего сознания и забыли о моем существовании.

– Не говори глупости. Все прекрасно знают, что в течение года ты соблюдала траур в связи со смертью дяди Эдварда и тети Аманды и фактически пропустила два сезона. Очень и очень сомнительно, что кто-то может задвинуть тебя на дальнюю полку после столь короткой презентации. Для этого надо было участвовать как минимум в трех сезонах и во всех трех провалиться.

– Неужели? – сухо спросила Джоанна, подавляя душевную боль, которая всегда появлялась у нее при воспоминании о смерти родителей. – А скажи-ка, ты сама придумала эти нормы и правила или они где-то записаны?

Из груди Лидии вырвался булькающий хриплый звук, перешедший в сильный кашель.

– Все дело в том, что ты стала совершеннолетней, – сказала кузина, справившись с приступом. – И теперь никто, включая моих родителей, не может запретить тебе самой выбирать того или иного жениха. Но мама и папа, безусловно, думают о твоем счастливом будущем. Честно говоря, я даже слышала, как они обсуждали Генри Уамока в качестве подходящего варианта, поскольку очевидно, что он не равнодушен к тебе. Хотя лично я лучше бы умерла, чем вышла за него. Но это ничего не значит.

– Действительно, это ничего не значит, – заметила Джоанна, пытаясь сменить тему неприятного для нее разговора.

Но Лидия, не обращая внимания на ее слова, продолжила:

– Уверена, что мистер Уамок не случайно включен в число приглашенных на этот вечер. Мама и папа рассчитывают подтолкнуть его сделать решительный шаг, несмотря на отсутствие у тебя приличного приданого. Ты же знаешь, как сильно все мы хотим, чтобы ты составила хорошую партию. А у Генри есть весьма богатый дядюшка, которому больше некому оставить свои деньги. Таким образом, перспективы имеются, и совсем неплохие. Хотя, конечно, до смерти дяди он мало чем будет владеть. Но при всем при том Генри довольно видный молодой человек, по крайней мере мужского обаяния у него не отнимешь, не правда ли?

– Лидия, дорогая, – медленно произнесла Джоанна, осмысливая только что услышанное, – а тебе не приходило в голову, что я вообще не хочу выходить замуж? – Про себя она подумала, что уж глуповатый Генри Уамок, который постоянно пытался оказаться рядом, точно был последним, с кем она хотела бы соединить судьбу. – Или, по крайней мере, не хочу выходить замуж не по любви, – добавила Джоанна вслух.

– О, только не надо снова об этом. Любовь – роскошь, доступная только богатым. Даже я не уверена, что при определенных обстоятельствах смогу до конца сопротивляться браку не по любви, хотя у меня в этом, к счастью, нет необходимости. В твоем же случае замужество необходимо. И мы обе это прекрасно знаем.

– Но я не из самой бедной семьи, между прочим, – резко напомнила Джоанна. – Мое наследство может быть и скромное, но его вполне достаточно, чтобы свести концы с концами.

– Возможно. Однако мама говорила, что положение незамужней женщины в твоей ситуации лишено смысла, если, конечно, у тебя не имеются какие-то резонные расчеты на более счастливое будущее. А ведь ты у нас и есть воплощение здравого смысла, если отбросить некоторую романтическую чувственность.

– Похоже, ты считаешь меня несговорчивой и расчетливой, – с удивлением констатировала Джоанна.

– Да, ты, безусловно, упрямица. Но я уверена, что упрямишься ты лишь для того, чтобы подобрать лучшую партию, – хмыкнула Лидия. – Я же знаю тебя, тебе просто нравится быть таинственной и загадочной.

– Мне?! – только и смогла воскликнуть еще более удивленная такой ерундой Джоанна.

– Да, тебе, – произнесла Лидия, придавая голосу шутливо-мрачный оттенок. – Между прочим, я видела, какие взгляды ты бросала на Холдинхэма, когда он был в Лондоне.

– И какие же? – спросила Джоанна.

– Ты то и дело косилась в его сторону, когда думала, что никто этого не видит. И было видно, что он тебе нравится. Я в этом абсолютно уверена. Признайся, Джо. Ведь у нас никогда не было секретов друг от друга.

Джоанна сердито покачала головой. Она действительно украдкой наблюдала тогда за Холдинхэмом, однако делала это исключительно в целях самозащиты, чтобы иметь возможность уклониться от встречи с ним наедине. Ведь лорд уже несколько раз пытался увлечь ее в сад, а жаловаться на это отцу Лидии, по мнению Джоанны, было бессмысленно.

– Что ж, отлично. Ты поймала меня, – сказала она игриво, намереваясь перевести этот нелепый разговор в шутку. – Полагаю, мне не остается ничего иного, как рассмотреть его кандидатуру. Тем более чтобы доставить тебе удовольствие, коль уж тебя так сильно волнует мое замужество. Ты же знаешь, я не могу ни в чем тебе отказать.

– Ты смеешься надо мной, – сказала Лидия, правда, без особой уверенности в голосе.

– Я?! – воскликнула Джоанна, стараясь сохранить строгое выражение лица. – Признаюсь, до сих пор я совершенно не представляла, сколь ужасно мое положение, но ты открыла мне глаза. И теперь я думаю, что ты, возможно, права. Я должна использовать любую возможность уже хотя бы для того, чтобы не остаться в старых девах. Холдинхэм с этой точки зрения, пожалуй, даже лучше многих других.

Губы Лидии неожиданно задрожали.

– Нет! Ты не можешь так думать! – воскликнула она, глядя на кузину так, будто та заявила, что луна сделана из зеленого сыра и она собирается съесть ее целиком.

– А почему нет? – ответила Джоанна, которая не могла пересилить желание подразнить Лидию. – Ты же сама говорила, что он весьма красив и вскоре будет располагать приличным состоянием, звучным титулом и прекрасным поместьем. Возможно, он не обратит внимание на то, что мне нечего предложить ему со своей стороны, если, конечно, не считать умных разговоров.

– Я так и знала! Я догадывалась, что ты поощряешь его ухаживания, заставляя всех нас ждать, гадать о том, что произойдет, и волноваться… О, Джо, как ты можешь?

К пущему удивлению Джоанны, Лидия разрыдалась.

– Ты могла хотя бы мне сказать о своих намерениях, – произнесла она сквозь слезы и всхлипнула: – А я считала, что мы с тобой лучшие подруги.

– Лидия, я и подумать не могла, что мои брачные намерения так много для тебя значат, честное слово, – растерянно сказала Джоанна. Она ощутила чувство вины за попытку подшутить над кузиной, выбрав столь волнительную, как оказалось, ее девичьему сердцу тему.

– Именно так я и думала… Конечно, я не была абсолютно уверена в твоих чувствах. Но… но теперь…

Лидия смолкла на полуслове и уткнулась лицом в подушку.

– И что теперь? – осторожно поинтересовалась Джоанна, силясь понять, в чем причина столь сильного расстройства Лидии. – Скажи же, наконец, что тебя так огорчило?

Лидия лишь сильнее вжалась в подушку и молчала.

– Неужели ты в самом деле

думаешь, что если я не выйду замуж именно сейчас, когда стала совершеннолетней, я буду обречена на жалкую безрадостную жизнь?

Лидия отрицательно покачала головой.

– Нет? – задумчиво произнесла Джоанна, прикидывая, как правильнее продолжить эту странную игру в угадайку. При том, что кузина очень любила поболтать о всякой всячине, она могла быть удивительно немногословной, когда дело касалось ее сокровенных мыслей. Возможно, Лидия, более чем она сама, осведомлена о фактах, порочащих репутацию Холдинхэма, и они ее беспокоят? – Тогда, может быть, ты считаешь, что лорд Холдинхэм собирается сделать мне предложение, и опасаешься, что я приму его, так?

Ответом был едва заметный кивок, за которым вновь последовало всхлипывание.

Сердце Джоанны сжалось от любви к кузине. Может, она и была легкомысленной, но всегда думала о людях, которых любила, переживала за них и беспокоилась. Сама мысль о том, что можно быть такой дурой, чтобы хоть на мгновение захотеть принять предложение Холдинхэма, вызывала у Джоанны смех. Но вполне возможно, Лидия не понимала этого. Ей мешала твердая убежденность в том, что каждая девушка тайно мечтает выйти за человека с хорошим положением, независимо от того, какую он имеет репутацию.

– Послушай, Лидия, – обратилась она к кузине, – ты зря так волнуешься за меня. Не стоит, поверь. – Она погладила кузину по влажным волосам. – Для тебя сейчас главное настроиться на полное выздоровление и уж, конечно, не переживать за меня. В любом случае, я очень сомневаюсь, что Холдинхэм даже задумывался о том, чтобы сделать мне предложение. Насчет этого я, в отличие от тебя, совершенно спокойна.

Лидия наконец оторвала лицо от подушки.

– Я н-не… Я не верю т-тебе, – произнесла она, заикаясь. – Ты просто хочешь утешить, что… чтобы мне стало л-лучше.

– Что ж, хорошо. Полагаю, так оно и есть, – согласилась Джоанна, – если под утешением ты имеешь в виду стремление очистить твою голову от ненужных мыслей. Ты же знаешь, что я люблю тебя больше всех на свете и мне невыносимо видеть тебя такой несчастной, тем более из-за меня.

– Вот и не делай ничего, что может огорчить меня, – сказала Лидия, вытирая глаза тыльной стороной ладони. – Я тоже люблю тебя, Джо. Но порою мне кажется, ты считаешь меня какой-то маленькой глупой девочкой. Уверяю тебя, это не так. Замечаешь ты это или нет, но я стала совершенно взрослой и у меня есть глаза. Поэтому я не могла не заметить, как Холдинхэм постоянно увивается возле тебя.

– Прости меня, если я была столь бестактна, – произнесла Джоанна, целуя кузину в лоб. – Однако при всем при том я никогда не считала тебя ненаблюдательной. Ты замечаешь множество вещей, которые совершенно ускользают от моего внимания.

Лидия действительно очень живо улавливала малейшие намеки на сближение и отдаление в ухаживании и всего за четыре коротких месяца, прошедших после первого представления в свете, предсказала состав семи будущих пар, хотя и немного ошиблась из-за своей самоуверенности.

– Что ж, это в самом деле мне присуще, – согласилась Лидия. – А вот ты с трудом замечаешь даже важные вещи, в том числе внимание, которое выказывает тебе Холдинхэм. Я бы не стала говорить об этом, но ты должна знать о его намерениях прежде, чем примешь его ухаживания и разобьешь тем самым мое сердце.

Джоанну внезапно осенило.

– Лидия, любовь моя, – начала она осторожно, – а не в том ли проблема, что ты сама рассчитываешь на Холдинхэма? Если это так, ты вполне можешь признаться мне, пожалуйста.

– Не говори ерунды, – без каких-либо эмоций парировала Лидия. – С чего бы это мне на него рассчитывать? Он слишком стар для меня. Я просто забочусь о тебе, дорогая Джо. Я понимаю, что в ближайшее время ты должна выйти замуж. Но только не за него, Джо. Он сделает тебя несчастной… Я не вынесу этого! – Ее щеки сделались мокрыми от слез. – Тебе и так пришлось несладко эти три года из-за того, что твои родители погибли в той ужасной катастрофе. – Лидия вытерла глаза. – Это так несправедливо!

Джоана вдруг поняла, что лихорадка и переживания по поводу обманутых ожиданий на сегодняшний вечер могут сейчас нанести Лидии куда больше вреда, чем женитьба Холдинхэма на ее засидевшейся в девках кузине. Что в данную минуту действительно было нужно Лидии – так это хороший отдых.

– Послушай меня, любимая, – ласково сказала Джоанна, вставая с кровати, – тебе необходимо выкинуть из головы все мысли о моем замужестве. Из-за них она только сильнее болит. А мне нужно идти, чтобы подготовиться к встрече гостей. Я не хочу заставлять их ждать.

– Нет… не оставляй меня одну, пожалуйста! – вскрикнула Лидия, хватая ее за руку. – Пожалуйста, не сейчас!

– Что ж, хорошо, – спокойно сказала Джоанна, которой совсем не хотелось, чтобы у кузины вновь началась истерика. – Я побуду с тобой, но недолго. А ты должна обещать, что закроешь глаза и постараешься заснуть.

Лидия тяжело вздохнула, но затем кивнула и закрыла глаза. Джоанна присела и стала гладить ее по голове, любуясь тем, как пряди волос переливаются на свету, превращаясь из бронзовых в золотые. Джоанне было даже страшно представить, в каком отчаянии пребывала сейчас кузина. В течение всего дня в Стэнтон-Холл съезжались гости. Ее гости. Представители многочисленных семейств со всех концов графства слетались на этот слабый теперь огонек, чтобы пригласить на танец именно Лидию. Джоанну, конечно, тоже могли рассматривать в качестве претендентки, но она была уверена, что если о ней и вспоминали, то исключительно из вежливости. Лидия была единственным ребенком сэра Квентина и леди Оксли, она согревала их жизнь, и родители делали все, чтобы найти ей даже не «золотого», а «бриллиантового» жениха. Забота же о Джоанне была для них не более чем обязанность, которая легла на их плечи после смерти ее родителей, родственный долг, который они честно исполняли, но от которого были бы рады избавиться. Лидия, к счастью, пребывала в полном неведении относительно этого и в силу своей романтической натуры полагала, что родители считают Джоанну второй не менее любимой дочерью. Впрочем, для нее самой Джоанна действительно была обожаемой сестрой.

Будь Джоанна устроена по-другому, воспитана на иных примерах, она постаралась бы побыстрее выйти замуж, чтобы угодить тете и дяде, но она родилась у людей, любовь которых друг к другу была всеобъемлющей и беззаветной, и Джоанна не допускала даже мысли, что у нее может быть как-то иначе. Да и о браке без любви она теперь знала не понаслышке. Тетя Элис принесла во вновь созданную семою богатое приданое и уважаемое, но совсем не знатное имя, а дядя Квентин – настоящее, хотя и запущенное имение и потомственное баронетство. Казалось бы, объединение богатства и высокого титула дало каждому именно то, что ему недоставало, но семейная жизнь никому радости не приносила. Неоспоримым доказательством этого были их постоянные бесконечные ссоры.

На данном этапе жизни тетя Элис страстно желала одного – с помощью дочери повысить свое положение в обществе, и ее амбиции не знали границ. Реакция леди Оксли на слова доктора о том, что Лидии в ближайшие две недели не следует покидать свою комнату, была чем-то средним между приступом гнева и истерикой. Джоанна без особого

успеха пыталась ее успокоить в течение целого часа. Тетушка грозилась отправиться в постель с бутылочкой успокоительной настойки опия, и только то, что званый вечер уже невозможно было перенести на более поздний срок, удержало ее от этого шага.

Джоанна отвлеклась от размышлений и заметила, что дыхание Лидии успокоилось, а сжимающие ее руку пальцы расслабились. Прекрасно понимая, что, если она не уйдет сейчас, то не уйдет никогда, Джоанна немедленно встала.

– Тебе в самом деле нужно идти? – чуть слышно спросила Лидия.

– Да, – ответила Джоанна. – А ты должна думать о том, что я своим присутствием на вечере буду всем напоминать о тебе. Хотя вряд ли кому-то из гостей потребуется напоминание об этом. В общем, ты – героиня, страдающая от тяжелой болезни, а я – простая посланница, доносящая сведения о твоем великом мужестве и стойкости перед лицом обрушившегося несчастья. Ведь все обожают тебя, уж это я точно знаю.

– Надеюсь, – произнесла Лидия, и по ее лицу было видно, как она страдает. – О, Джо, почему это свалилось именно на меня? О нет, не подумай, будто я желаю, чтобы заболела ты. Но согласись, для тебя это не было бы большой трагедией. А у меня такое ощущение, что жизнь закончилась.

– Извини, я все-таки пойду. Но я обязательно проведаю тебя попозже, ты не против? Надеюсь, ты будешь крепко спать. Но может быть, стоит тебя разбудить и рассказать, как проходит вечер?

– Нет, не стоит. Спасибо за то, что так добра и заботишься обо мне. Но лучше ты все расскажешь мне завтра. Я не хочу портить тебе вечер. К тому же чувствую себя страшно усталой и мне действительно следует поспать. – Лидия повернулась на бок и подсунула под голову ладонь. – Спокойной ночи. Приятно тебе провести время. И, Джо, не забывай о Холдинхэме. Он совершенно тебе не подходит, но ты нравишься ему.

Джоанна улыбнулась, подумав, что Лидия напоминает мартовское небо: минуту назад угрожающее громом и молнией, а сейчас проясняющееся и обещающее солнечный день.

– Ты смелая девушка, – прошептала она, целуя кузину в висок. – Поспи как следует, а утром мы с тобой увидимся.

Джоанна направилась к выходу. Но не успела она дотронуться до ручки, как дверь открылась и на пороге появилась Банч, незамедлительно стиснувшая ее в объятиях и вытащившая из комнаты. Окруженные волнами морщинок голубые глаза пожилой женщины светились.

– Наконец-то! Я давно все приготовила и жду тебя. Вода уже, наверное, остыла, пока ты нянчилась с этой Лидией. Скоро восемь, и через полчаса тебя ждут внизу. Или ты забыла?

Раскрасневшиеся лицо женщины свидетельствовало о том, что она в самом деле волнуется. Но сердитый тон, конечно, был напускным – поворчать Банч любила так же, как пожаловаться.

– Не волнуйся, Банч, мы со всем справимся. Ведь мы же всегда справлялись, не так ли? – успокоила ее Джоанна, похлопывая по плечу.

– Мы? Наверное, ты хотела сказать, что я справлюсь. Ты всегда, что бы ни случилось, говоришь, что все нормально, а потом ожидаешь, что я совершу чудо, – сердито парировала Банч, быстро расстегивая пуговицы на платье Джоанны. – Ты и маленькая была такая же. Придешь вся растрепанная со спутанными волосами. Бог весть что можно подумать! Но только и скажешь: «Не волнуйся, Банч».

– Но ты действительно можешь привести все в порядок. И почему я не могла побыть со своей сестрой?

– Потому что без тебя я ничего не могу сделать.

– Ой! Осторожнее! – вскрикнула Джоанна, поскольку Банч принялась стягивать с нее платье и крючки-застежки зацепились за волосы.

– Осторожнее? Это тебе следует быть осторожнее, девочка моя. Я до сих пор не говорила с тобой об этом, но сегодня у тебя будет последний реальный шанс заполучить мужа, который дадут тебе эти Оксли. Если ты им не воспользуешься, то рискуешь провести всю оставшуюся жизнь под пятой у леди Оксли. А к приживалкам всегда не слишком хорошо относятся. И не надейся, что я собираюсь разделить с тобой эту участь. Я твоя старая гувернантка, а не мама, и имею право собраться и уйти в любой момент, когда мне захочется.

Банч наклонила Джоанну к тазу и принялась тереть ее мочалкой и обливать водой точно так же, как она это делала, когда воспитаннице было пять лет.

– Будь я на твоем месте, я бы хорошенько над этим подумала.

– Не продолжай, Банч. Все это я уже слышала от Лидии, – сказала Джоанна, ежась от стекающей по коже холодной воды. – Она считает, что если я не выйду замуж к завтрашнему утру, навсегда останусь одинокой и бедной, а вся моя оставшаяся жизнь будет серой и бесплодной.

– Единственная разумная мысль, которую эта девчонка произнесла за последний месяц.

– Не стоит грубить, Банч. Не Лидии вина в том, что родители внушили ей, будто единственными ее достоинствами являются привлекательная внешность и приданое. И в том, что они не привили ей мысль о важности образования, она тоже не виновата. У нее есть голова на плечах, ей просто надо тренировать свой ум.

Банч громко хмыкнула.

– Ни одному ребенку, каким бы красивым он ни был, не пойдет на пользу убеждение в том, что весь мир вращается вокруг него. Слава богу, тебе, моя девочка, подобные мысли никогда не приходили в голову.

– Если бы они пришли, – Джоанна широко улыбнулась, – ты бы выпорола меня так, что я потом неделю бы не смогла присесть. К тому же я совсем не красива, по крайней мере не так, как Лидия. Она стала настоящей красавицей, ты не находишь? Когда я смотрю на нее, то представляю танец фей в лунной пыли. Она способна очаровать каждого, кто увидит ее. Не сомневаюсь, что Лидия получит то, чего хочет – красивого знатного мужа, который будет благословлять землю, по которой она ходит.

– Подумай и о своем будущем в том же духе, Джоанна. Твой отец был хорошим и умным человеком, но он совершенно не понимал, что жить следует на те деньги, которыми располагаешь, да и у твоей матушки, упокой Господь ее душу, было не больше житейского смысла, чем у него. На то наследство, которое они тебе оставили, ты, конечно, можешь протянуть какое-то время, но на всю жизнь его ни при каких условиях не хватит. Поверь мне, дорогая, я говорю тебе это, исходя из собственного опыта. Ты думаешь, почему я покинула свой прелестный маленький домик в Йоркшире и приехала приглядывать за тобой? Не так просто жить не имеющей денег леди.

– Мне жаль, что у тебя так сложились обстоятельства, но я каждый день благодарю Бога за то, что он послал мне мою дорогую Банч. Шестнадцать лет, которые мы провели вместе, были чудесными, несмотря на все падения и взлеты, ведь правда?

– Ты пытаешься сменить тему, как и всякий раз, когда тебе не нравится, что я говорю, – сказала Банч, энергично растирая Джоанну полотенцем. – Надо было научить тебя быть более практичной, но ты унаследовала артистическую натуру своего отца и мягкое сердце матери. Это неплохие черты, но они могут создать массу проблем для человека, который не имеет достаточно средств для нормальной жизни. Одним идеализмом не прокормишься.

Джоанна нахмурилась, вновь вспомнив тревожные слова Лидии. Почему все так настойчиво подталкивают ее к поиску выгодного жениха, если для нее брак без любви самое ужасное, что может быть? Неужели содержимое кошелька важнее, чем состояние души? Впрочем, было бы глупо обижаться на любящих Лидию и Банч за то, что их волнует ее

финансовое благосостояние.

– Нет худа без добра, – сказала она, влезая в тонкую нижнюю юбку, которую держала Банч. – В конце концов, есть вилла, которую оставила мне бабушка. А в Италии жизнь дешевле, чем в Англии, и, должна признаться, мне всегда хотелось побывать в этой стране.

Банч саркастически хмыкнула.

– И в каком состоянии, по твоему разумению, эта вилла пребывает после пяти лет, прошедших со смерти этой доброй женщины? Да и ранее в нее ничего не вкладывалось. Твоя бабушка полагала, что об имении, коль скоро оно перейдет к тебе, позаботится твой отец, но затем, к сожалению, узнала много интересного о состоянии его дел – твоя матушка была достаточно горда, чтобы рассказать ей о том, каково их реальное финансовое положение. Так что ты, конечно, сможешь жить на своей итальянской вилле, но без крыши над головой.

Джоанна пожала плечами. Она сомневалась в абсолютной справедливости услышанного – Банч имела склонность использовать для описания жизненных ситуаций самые черные краски.

– Подними-ка руки, Джоанна. Вот так. Ты должна постараться выглядеть поэлегантнее сегодня. Ты же не цирковая актриса.

Еще минут через пятнадцать Банч сердитым голосом объявила, что Джоанна готова к вечеру, хотя и не слишком вписывается в собирающуюся компанию.

– Будь такой, какая ты есть, веди себя естественно, – давала она последние наставления, придирчиво оглядывая прическу воспитанницы и дополняя ее последними штрихами. – Не вздумай поправлять волосы руками, иначе наверняка сломаешь розу, которую я вставила. И вообще, любое проявление нервозности выглядит непривлекательно. Не забыла, как следует улыбаться и эффектно пользоваться веером? Он у тебя совсем не для того, чтобы бить мух.

– Постараюсь сделать все наилучшим образом, – заверила Джоанна, наклонившись к пожилой женщине и целуя ее в щеку. – Спасибо за помощь, дорогая Банч. Видишь, ты действительно можешь все организовать как надо.

– Бог видит, я стараюсь. – Банч быстро заморгала и провела пальцами по глазам, но тут же, будто испугавшись, поправила ими прядку седых волос. – Ужас как много пыли в этом доме. Это из-за того, что настоящую уборку здесь устраивают только по тринадцатым полнолуниям, и эта скаредная леди Оксли не приказывает слугам хотя бы мебель почаще протирать, правда, за исключением тех случаев, когда требуется произвести впечатление на гостей. Иди, дитя. Сделай так, чтобы я гордилась тобой в этот вечер. Ты так похожа на свою мать сейчас…

– Я постараюсь вести себя так, чтобы вы обе могли мной гордиться, – нежно сказала Джоанна, вытирая с щеки гувернантки слезы, которая та так старательно пыталась скрыть. – Пожалуйста, не жди меня. Я могу освободиться очень поздно, а тебе следует отдохнуть. Я тоже могу со многим справиться, хочешь верь, хочешь не верь.

– Я не сомневаюсь, что ты можешь справиться с чем угодно, но только если твердо решишь сделать это, – резко ответила Банч. – Вопрос в том, что ты решишь сегодня. Ну как бы там ни было, все, что могла, я сделала, остальное зависит от тебя.

Джоанна вышла в холл и встала рядом с тетей и дядей, чтобы, как они выразились, проводить последних припозднившихся гостей. Вечер, насколько Джоанна могла судить, прошел нормально. Тетушка Элис оправилась от своего подавленного состояния и блестяще исполняла роль заботливой матери, которая пытается подняться над своими проблемами, чтобы гостям было приятно и весело. Танцы были организованы прекрасно, и Джоанна участвовала во всех без исключения. Ноги ее теперь болели от различных кадрилей и хороводов, в которых им пришлось изрядно потрудиться, а губы почти свело из-за необходимости улыбаться в течение пяти часов. Тем не менее она заставила себя улыбаться, когда появившийся перед ними Холдинхэм склонился к ее руке. Его темные волосы были безукоризненно уложены, взгляд серых глаз излучал холодный расчет.

– Вы были сияющей звездой этого вечера, мисс Кару, – произнес он с заговорщической улыбкой, заглядывая ей в глаза.

– Отнюдь, – ответила Джоанна, молясь про себя, чтобы его пальцы поскорее оторвались от ее руки. Что в нем такого? Что заставляет Лидию думать, будто Джоанна не желает ничего иного, как только удалиться с ним в темную комнату и предаться любовным утехам? – Спокойной ночи, лорд Холдинхэм. Передайте привет вашему отцу.

Она высвободила руку. Холдинхэм на мгновение нахмурился, но появившиеся на лбу морщинки тут же разгладились и на лице появилась мягкая улыбка.

– Благодарю вас, мисс Кару. Я, безусловно, передам ваш привет по назначению. Надеюсь, что до нашей следующей встречи пройдет не так много времени – моя жизнь становится мрачной, если вас нет неподалеку, чтобы скрасить ее своим присутствием. Надеюсь, вы скоро выйдете замуж и сможете дарить мне свое общество чаще и регулярнее.

Джоанну так и подмывало остановить этот напор, посильнее наступив на мысок блестящей туфли Холдинхэма, но она только дежурно ему улыбнулась и отошла к следующему гостю. Впрочем, от Холдинхэма Джоанна чего-то подобного и ожидала. Кто несколько удивил ее необычным для него поведением, так это Генри Уамок. Сначала он по своему обыкновению следовал за ней по пятам, но примерно с середины вечера вдруг прекратил преследование и начал вести себя так, будто она стала невидимой или, по крайней мере, никогда не была объектом его внимания. Джоанна даже начала опасаться, что Уамок готовится сделать ей предложение и тем самым поставит в неловкое положение их обоих. Собственно, она уже давно чувствовала, что он может попросить ее руки в любой подходящий момент, только не говорила об этом Лидии, опасаясь еще большей заботы со стороны кузины.

Как раз в тот момент, когда Джоанна подумала об Уамоке, Генри появился в холле и, недолго поговорив с тетей и дядей, направился прямиком к ней. Внутри Джоанны все сжалось.

– Это самый прекрасный вечер из всех, на которых я присутствовал, мисс Кару, – сказал он, поклонившись. – Блюда, танцы, компания… О да, и компания! Я ухожу окрыленным человеком.

Уамок поднял голову и пристально посмотрел ей в глаза.

Еще раз перебрав в памяти те необычные черты, которые она заметила в поведении Уамока, Джоанна вдруг подумала, а не учится ли он у Холдинхэма технике обольщения, пытаясь подражать ему. Бедный Генри. Он довольно привлекателен внешне, особенно хороши голубые глаза. Но у него не было того щегольского шарма, каким обладал Холдинхэм, той утонченной извращенности, позволявшей Холдинхэму убедить любого, даже считающего его мошенником, в чем угодно. В Уамоке не было ничего такого, чтобы могло раздражать Джоанну, ей было просто скучно с ним до зевоты.

– Я очень рада, что вам понравилось, мистер Уамок, – сказала она, вежливо улыбнувшись. – Надеюсь, вы будете хорошо спать. Сельский воздух так освежает.

– Сельский воздух наполняется музыкой, когда мы дышим им вместе, – произнес он, многозначительно поднимая брови. – До следующей встречи, мисс Кару.

Джоанна вздохнула и подумала о том, что следует подыскать благоприятный предлог, который позволил бы избежать компании Уамока в течение предстоящей недели, иначе он, не дай бог, убедит себя в ее расположении и действительно сделает предложение.

Наконец ушел последний гость, и

Джоанна отправилась наверх. Она заглянула к Лидии. Та крепко спала, глубоко, почти без хрипов дыша. Джоанна подумала, как завтра утром расскажет ей о вечере – подробно, стараясь не упустить ни одну деталь. Правда, о танцах надо сказать, что они удались, но, конечно, не настолько, как было бы, присутствуй на них Лидия. Это ей очень понравится – да, собственно, так оно и было. Джоанна теперь была почти уверена, что не позже конца года состоится свадьба кузины. Она видела, сколько молодых джентльменов были обескуражены и расстроены, когда гостям сообщили о ее болезни. Лидия, несомненно, имела грандиозный успех в этом сезоне, хотя и не танцевала на собственном дне рождения.

Джоанна торопливо прошла по коридору в свою комнату, стремясь побыстрее оказаться в кровати. К счастью, Банч заботливо оставила несколько свечей зажженными, и Джоанна, не теряя времени, сняла платье, надела ночную рубашку и нырнула в прохладные простыни. Не успела еще погаснуть последняя задутая ею свеча, а она уже погрузилась в глубокий сон.

«Папочка? Ты пришел поцеловать меня и пожелать спокойной ночи?» Джоанна протянула руки, чтобы обнять склонившегося к ней отца… О, как долго она не ощущала объятий его сильных, придающих уверенности рук!

– Любимая… О, дорогая моя! Не могу поверить, что сбылось то, о чем я всегда мечтал – ты в моих руках! Поцелуй же меня, Джоанна. Скрепим поцелуем наши обещания…

Глаза Джоанны широко распахнулись, сердце практически остановилось – она осознала, что мужчина, который явился к ней в сладком сне, был вовсе не ее отцом, и пришел он отнюдь не во сне, а наяву. Она резко приподнялась и изо всех сил толкнула Генри Уамока в обнаженную грудь.

– Какого черта ты здесь делаешь?! – выкрикнула она. – Ты с ума сошел?

– Но, дорогая моя, разве я не правильно понял твои намерения? – сказал Генри, склоняясь к ней, и она ощутила на шее прикосновение его влажных губ.

– Мои намерения? – выпалила Джоанна и повернула голову, стараясь увернуться от поцелуя. – Какие намерения?

– Голубка моя, я обожаю твою скромность, но меня-то не надо дурачить, а никого другого здесь нет. Лучше позволь мне доказать свои чувства так, как это может сделать горячо любящий мужчина.

Джоанна поняла, на что он намекает, и у нее перехватило дыхание от услышанного оскорбления. В этот момент дверь комнаты приоткрылась, и Джоанна, чувствуя, как холодеет сердце, увидела сонно потирающую глаза Лидию.

– Ты не спишь, Джо? Мне чего-то так неспокойно, может, ты дашь еще немного настойки белолоза…

Лидия вдруг замерла с широко раскрытыми глазами и полуоткрытым ртом, осознав, что происходит. Чуть более секунды продолжалась немая сцена. Затем губы кузины задрожали и из полуоткрытого рта вырвался душераздирающий крик, эхом отозвавшийся в коридоре. Генри мгновенно вскочил на ноги и принялся неловко натягивать брюки и рубашку. Джоанна, инстинктивно прикрыв грудь, недвижно сидела на кровати. Она не могла ни говорить, ни двигаться, ни даже сколь-либо логично думать. Мозг отрешенно фиксировал ужасные крики Лидии и движения Генри, пытавшегося проскочить мимо нее к спасительной двери. Однако было уже поздно. Выход из комнаты заблокировал возникший из темноты с ружьем в руках сэр Квентин в сбившемся набок ночном колпаке. За ним Джоанна различила тетю Элис, которая открывала и закрывала рот, будто выброшенная на берег рыба. Слов слышно не было, но в широко раскрытых глазах отражался шок от того, что она увидела. Шум где-то хлопающих дверей и гул голосов постепенно вернули Джоанну в реальность и она вдруг поняла, как скомпрометирована в глазах окружающих. Сердце ее словно остановилось.

– Остановись и объяснись, – проревел сэр Квентин, – не то я выпущу твои кишки на подвязки!

– Я… Я не вооружен, сэр, – с трудом пробормотал Генри.

– Ха! Меня меньше всего интересует, вооружен ты или нет, парень! – выкрикнула тетя Элис. – Что за позорище ты здесь устроил?

– Он… Мистер Уамок… – Джоанна нашла наконец в себе силы говорить. – Он пришел в мою комнату без приглашения и попытался изнасиловать меня, – дрожащим голосом произнесла она.

– И ты думаешь, что кто-то может поверить в эту сказку, милочка? Я своими глазами видела, чем вы здесь занимались! – воскликнула тетя Элис.

– О, мама, – всхлипнула Лидия, – тебе следует простить Джо – она не понимала, что делает. Я уверена. Ты же знаешь, кузина обращает мало внимания на то, как следует вести себя в обществе. Ну, пожалуйста, пожалуйста, мама, папа, не наказывайте ее.

– Я помогу вашей дочери снова лечь в кровать, леди Оксли. Она не здорова, и новые огорчения могут ей повредить, – раздался из-за спины сэра Квентина спокойный голос Банч, и Джоанна окончательно вернулась из полупризрачного кошмара в реальность. – Возможно, будет лучше всем одеться и продолжить разговор внизу, в библиотеке, подальше от глаз и ушей ваших гостей, – предложила Банч, бросив многозначительный взгляд в сторону холла, где, Джоанна не сомневалась, уже начала собираться толпа любопытствующих.

– Да, – согласился сэр Квентин, направляя ствол ружья в сторону Генри Уамока. – Отличное предложение, мисс Фитцвильямс. Полагаю, мистер Уамок и моя племянница должны многое объяснить. Джоанна, приведи наконец себя в порядок. Пойдемте со мной, мистер Уамок.

Как она смогла пережить последующие два часа, Джоанна не знала. Все было как в тумане: со всех сторон сыпались нелепые вопросы, она отвечала, пытаясь доказать свою невиновность, Генри Уамок нес какую-то лживую околесицу, выставляя себя полным идиотом.

– Вы говорите, что мисс Кару пригласила вас в свою спальню, мистер Уамок?

– Да, сэр Квентин, именно так и было. Она дала понять, что мое внимание будет воспринято ею благосклонно.

Джоанна даже рот открыла от удивления.

– Я не делала ничего подобного! – закричала она. – Он лжет и ничем не докажет свои утверждения. Я только пожелала ему доброй ночи и сразу пошла наверх, проверить, все ли в порядке у Лидии. После этого отправилась к себе и практически тут же уснула. Следующее, что я помню, – мистер Уамок пытается лапать меня.

Сэр Квентин и бровью не повел.

– И каким же образом мисс Кару дала вам понять, что одобряет ваши намерения, мистер Уамок? – продолжал он допрос, будто вообще не слышал возражения племянницы.

– Мисс Кару… Она… Она позволила мне поцеловать ее в саду, сэр. Она говорила, что весь год думала, как бы завлечь меня. Ведь у нее нет приданого. Она… Она сказала, что не может больше сдерживать свою страсть и готова отдаться мне, поскольку не в состоянии больше переживать любовную агонию сердца.

Заметив, с каким негодованием и удивлением на него смотрит Джоанна, он вытер вспотевший лоб носовым платком. А Джоанна с сожалением подумала, что для людей, обладающих таким же складом мышления, каким обладает Генри Уамок, этот небольшой образец фантастической выдумки может быть весьма впечатляющим. Эту мысль тут же подтвердила Элис Оксли. Когда она посмотрела на Джоанну, ее лицо приняло совершенно новое выражение. В принципе, не будь ситуация столь нелепа, его можно было бы истолковать как уважение.

– Неужели вы не видите, сколь абсурдна его история? – спросила Джоанна, с трудом сдерживая слезы.

– То есть вы решили принять

безрассудное приглашение мисс Кару? – спросила тетя Элис, точно так же, как и ее муж, игнорируя протест племянницы. – И вы не подумали о ее чести, о ее репутации, о том, что она может забеременеть, наконец, не говоря уже том, что вы оставите ее с разбитым сердцем? – На последней фразе голос леди Оксли задрожал от негодования.

– Вы неправильно поняли, – ответил Генри, нервно теребя пальцами пуговицы жилетки. – Я не хотел поступать непорядочно. Мы собирались утром объявить о нашей помолвке. А эта ночь осталась бы нашей тайной. – Он опустил голову. – Если бы я не был столь одержим страстью, я бы лучше подумал о том, что может случиться. Но я был не в силах сопротивляться своим чувствам, тем более после того, как мисс Кару так… с таким энтузиазмом на них ответила. Но я готов поклясться перед вами в том, что намеревался подписать специальный документ, подтверждающий, что мы официально заключим брак так скоро, как это будет возможно.

«О, неплохо, неплохо. Даже очень ловко. Но от начала до конца это вовсе не твоя идея, не так ли Генри?» – пронеслось в голове у Джоанны. Но вслух она ничего не сказала, лишь презрительно посмотрела на Уамока сузившимися глазами. Теперь она была полностью уверена, что Генри проконсультировался на предмет достижения своей цели жениться на ней с Холдинхэмом и тот предложил ему сценарий, который сейчас и разыгрался. Это вполне в духе Холдинхэма. И сделал он это исключительно для собственного удовольствия. «Надеюсь, вы скоро выйдете замуж и сможете дарить мне свое общество чаще и регулярнее», – припомнила Джоанна несколько удивившие ее слова лорда. Если следующая встреча состоится, она попросту выпустит ему кишки!

– Повторяю, – сказала Джоанна, на этот раз с раздражением в голосе, – мистер Уамок придумал всю эту историю, очевидно, для того, чтобы спасти свою шкуру. Я рассказала вам чистую правду, и, полагаю, вы достаточно хорошо меня знаете, чтобы поверить моим словам, а не этому практически незнакомому человеку.

– Надеюсь, вы отдаете себе отчет в том, мистер Уамок, – в очередной раз отвергая ее попытку принять участие в разговоре, продолжил сэр Квентин, – что после вашего экстраординарного дурацкого поступка у вас не остается иного выбора, как жениться на мисс Кару и сделать это как можно быстрее. Лично я сомневаюсь, что, пустившись в это компрометирующее приключение, вы думали о предстоящей свадьбе. Но что произошло, то произошло, и единственное, что мы теперь можем, это замять скандал, возможно, воспользовавшись болезнью моей дочери. Например, могло быть так: вы услышали стоны Лидии и решили позвать на помощь Джоанну, а поняв, что та крепко спит, попытались разбудить ее.

– Нет… О, пожалуйста, дядя, нет! Ты не можешь быть настолько жестоким, чтобы заставить меня выйти замуж. Я не сделала ничего плохого.

Дядя, продолжавший пристально смотреть на Генри Уамока, поджал пухлые губы.

– Естественно, никто не поверит ни единому слову, однако свадьба будет наименьшим злом в сложившихся обстоятельствах.

– Конечно, сэр Квентин, – с готовностью поддержал Генри. – Я с радостью исполню решение. Понимаю ваши сомнения относительно того, что я рассказал, но уверяю вас, самым большим и искренним моим желанием с тех пор, как я увидел мисс Кару, было получить ее руку и сделать своей законной женой. Признаюсь, я поначалу немного сомневался, поскольку у нее нет никакого состояния, но я преодолел это, будучи не в силах сопротивляться зову моего…

– Не желаю больше ничего слушать о ваших переживаниях, мистер Уамок. Утром мы с женой объявим нашим гостям о вашей помолвке, а как только определим день свадьбы, сообщение о ней будет немедленно размещено в газетах.

Сэр Квентин поднялся, давая понять, что разговор окончен.

– Однако, дядя Квентин, боюсь, что это затея и меня тоже касается, – вмешалась Джоанна, поднимаясь с кресла и стараясь заставить сердце биться хоть чуть-чуть медленнее. – Так вот, я не выйду за мистера Уамока.

Все присутствующие в библиотеке одновременно повернули головы в сторону Джоанны и уставились на нее. Первой обрела дар речи тетя Элис:

– Ты сошла с ума, девочка? У тебя нет выбора. Ведь ты не настолько глупа, чтобы не понимать этого.

– У меня есть выбор, – сказала Джоанна, сама удивляясь тому, как спокойно звучит ее голос, хотя внутри все трепетало. – Я не могу выйти замуж за человека, которого не люблю, ни при каких обстоятельствах. Я не сделала ничего предосудительного. История, которую поведал мистер Уамок, не более чем выдумка, таковой и останется, и я не стану участвовать в дальнейшем обмане.

– Обмане? – взорвался Генри. – Да как ты смеешь! Все произошло именно так, как я рассказал. Я не стану рисковать своим словом и репутацией, как бы тебе ни хотелось защитить свою девичью честь. – Он явно уже сумел взять себя в руки. Однако пальцы все еще заметно подрагивали. – Я предлагаю взять тебя под защиту своего имени, а ты отказываешься из-за глупой гордости? Не будь дурочкой, моя ненаглядная. Ты ведешь себя по принципу «назло бабушке сломаю себе руку».

– Наверное, вы имели в виду не бабушку, а тетушку, мистер Уамок, – ответила начинавшая терять терпение Джоанна. – Но я не собираюсь ничего никому делать назло и ломать ничего не собираюсь, за исключением этого фарса со свадьбой, затеваемой единственно ради соблюдения священных для Британии правил приличия. Ступайте и поищите кого-нибудь другого, чтобы скомпрометировать и принудить выйти за себя замуж. Со мной этот номер не пройдет.

Она подняла голову и с вызовом посмотрела в блестящие голубые глаза Генри.

– Джоанна, – заговорила тетя неожиданно мягким и добрым голосом, – ты сейчас не совсем ясно соображаешь. Неприятности, навалившиеся на тебя этим вечером, очевидно, мешают тебе здраво рассуждать. Тебе необходимо поспать, моя овечка. Утро вечера мудренее, и, проснувшись, ты увидишь все в ином свете.

– Мне искренне жаль, тетя, но утром я увижу все точно таким же, как и сейчас, – сказала Джоанна, твердо решив, что должна отстаивать свою позицию, несмотря ни на что. Сдаться будет равносильно смерти. Ведь если ее заставят выйти замуж за Генри Уамока, это будет означать, что жизнь ее кончилась. – За мистера Уамока я не выйду ни при каких обстоятельствах, и мне остается только молить, чтобы вы простили меня за мой отказ.

В глазах Элис Оксли появился стальной оттенок. Голос зазвучал холодно и резко:

– Мы должны простить тебя? Полагаю, что нет, Джоанна. Мы взяли тебя к себе, когда тебе было некуда приткнуться, мы кормили и одевали тебя, представили обществу, мы делали все что могли, чтобы, несмотря на твои недостатки, найти тебе достойного жениха. И как ты отплатила нам за все? Опозорила, предавшись разврату прямо под крышей нашего дома и сделав свидетелем этого свою бедную невинную кузину. – Она пересекла комнату и подошла так близко, что ее лицо оказалось не более чем в дюйме от лица Джоанны. – Попробуй только не послушаться, и ты навсегда вылетишь из этого дома, а твое имя больше никогда не будет упоминаться в приличном обществе. Я тебе это обещаю!

Джоанна посмотрела в холодные глаза тетушки и, уже особо не размышляя, приняла окончательное решение.

– В таком случае я ухожу, – сказала она. – Я не могу оставаться с

людьми, которые не верят мне и заставляют выйти замуж помимо моей воли.

– Не валяй дурака, Джоанна! – вмешался сэр Квентин, лицо которого сделалось красным от злости. – Горячий темперамент оказывает тебе плохую услугу. Ты можешь сильно пожалеть! У тебя нет средств на жизнь, и жить тебе негде, да и идти отсюда некуда.

– А вот и есть куда! – парировала Джоанна, вспомнив, что говорила ей перед началом вечера Банч. – Теперь, когда мне исполнился двадцать один год, я полностью самостоятельна и могу уехать куда угодно. Я отправляюсь в Италию, на виллу ди Камильяно и больше никогда не прикоснусь к ручке вашей двери.

2

Вейкфилд-эбби,

предместье Пангберна, Беркшир.

6 ноября 1818 года

У Джоанны было такое ощущение, что зубы вот-вот начнут один за другим выскакивать изо рта. Настолько сильно трясло и раскачивало нанятую ею карету, колеса которой то и дело увязали в размытой колее. Шесть лет Джоанна прожила под солнечным небом в итальянской провинции совершенно новой жизнью. Она вышла замуж за прекрасного человека и потеряла его, похищенного неожиданной смертью. Но во всех бедах и радостях теплота яркого солнца и красота волнистых пейзажей Италии дарили ей комфорт и спокойствие. Она уже успела забыть, каким тусклым, сырым и противным бывает ноябрь в Англии. Впрочем, приближающаяся зима может быть еще хуже.

Джоанна посильнее закуталась в плащ и безуспешно попыталась отогнать мысли о холоде да и вообще любые мысли. Лучше ни о чем не думать и ничего не чувствовать. Она опустила усталые глаза, и взгляд уперся в стоящую на коленях лакированную шкатулку – шкатулку, в которой хранились письма Лидии. Попытка спрятаться от самой себя оказалась безуспешной.

Лидия умерла. И не имеет никакого значения, сколько слез она пролила и с какой злостью бранила Бога. Лидия ушла из этого мира, и что бы ни делала Джоанна, ее не вернуть. Самым ужасным было то, что Джоанна целый год не знала о смерти кузины. Письма перестали приходить, но она думала, что на то были обычные житейские причины. Возможно, думала Джоанна, Лидия решила попутешествовать. Она всегда об этом мечтала. К тому же все последние годы она думала о том, как освободиться от ужасного брака, и только страх оставить любимого маленького сына в руках мужа удерживал ее дома. Страх и любовь к сыну – только этим Лидия и жила.

– Что-то ты, моя дорогая девочка, слишком бледна. Может, попросить кучера остановиться у ближайшей гостиницы? Ты смогла бы там погреться у огня и как следует подкрепиться.

– Нет, спасибо. Банч, мне хочется добраться до Вейкфилда как можно скорее.

Джоанна посмотрела в доброе морщинистое лицо старой женщины и вдруг ощутила острый приступ стыда. Конечно же, ей следовало подумать и о том, чтобы Банч было комфортно в дороге, а не только о том, как поскорее добраться до Вейкфилда. Ведь Банч сейчас здесь исключительно из-за нее. Это Джоанна сорвала их обеих с обжитого места в Пезаро, практически не дав время на сборы.

– А с другой стороны, – продолжила она, как бы размышляя, – отдохнуть – это неплохая идея. Можно было бы и остановиться в гостинице, но там вряд ли окажутся свободные комнаты.

– Уверена, дитя, что у контессы ди Каппони проблем с комнатой в гостинице быть не может. Вопрос в том, нужна ли она тебе, если ты постелью толком не пользуешься.

Джоанна невольно вздрогнула. Еще одно подтверждение, что Банч знает о ней все. Она действительно толком не спала с тех пор, как умерла Лидия, и не знала, сможет ли вообще когда-нибудь спать спокойно. Глаза наполнились теплой влагой. Бедная, бедная Лидия! В глубине души Джоанны жило страшное опасение, что к смерти Лидии как-то причастен Гай де Саллисс. Как Джоанна ни старалась, она не смогла избавиться от этого подозрения, которое возникло у нее сразу же после прочтения письма сэра Квентина. Джоанна понимала нелепость своих подозрений. Ведь она даже не знала, как умерла Лидия. Жизнь кузины могли унести инфлюэнца и множество других ужасных болезней, и априори обвинять в причастности к ее смерти мужа, каким бы грубым и неприятным человеком он ни слыл, было по крайней мере несправедливо.

Письмо в траурном конверте, которое она получила от Оксли, сообщало очень мало. Тон его был холодным и даже с намеками на обвинение, как будто Джоанна была как-то виновата в том, что случилось. Она почувствовала этот настрой Оксли сразу, как начала читать письмо, сначала испытав шок, затем пытаясь мысленно возразить, а в конце концов приняв его как данность и перестав обращать внимание.

«Дорогая Джоанна!

Посылаю этот знак привязанности к тебе Лидии, поскольку такова ее последняя воля. Не скрою, твоей тете и мне потребовалось довольно много времени, чтобы решить, что мы должны уважить ее желание. Мы никогда не одобряли то, что она переписывалась с тобой, и не вмешивались только потому, что Лидия была уже замужней женщиной, живущей собственной независимой от нас жизнью. Таким образом, мы посылаем тебе ее любимый кулон, который она носила с детства, но делаем это с большим нежеланием. По доброте и невинности своей души наша дорогая Лидия продолжала верить в добродетельность, и я уверен, что если бы умерла ты, она была бы в высшей степени огорчена, носила бы траур и выказывала бы положенные в таких случаях знаки уважения, вне зависимости заслуженно это или нет. Именно такое поведение свойственно порядочной женщине.

Однако для тебя, как очевидно, смерть Лидии не имеет большого значения – она скончалась в ноябре, а мы так и не получили от тебя ни слова соболезнования или хотя бы короткого сообщения, что ты знаешь о том, что она покинула нас. Интересно, имеется ли в твоем холодном сердце хоть капелька сожаления?

Прошу не отвечать на это послание, поскольку ни я, ни леди Оксли не желаем поддерживать с тобой в дальнейшем какую-либо связь.

Твой и т. д., баронет Квентин Оксли».

Каких-либо добрых слов от них Джоанна, конечно, не ожидала, но манера, в которой ей сообщили трагическую новость, буквально шокировала ее.

– Не понимаю, зачем нам останавливаться, если мы уже так близки к цели, – нарушила Банч ее печальные размышления, – тем более, что ты настроена ехать. Кстати, ты думаешь, лорд Гривз получил твое письмо? – спросила она. – А то, может, он и не ждет нас. Тогда действительно надо остановиться и предупредить его запиской.

– Мое письмо, вне всяких сомнений, уже дошло, – уверенно ответила Джоанна.

Уверенность была вполне обоснована – письмо она отправила до отъезда, а они ехали явно медленнее, чем почтовые кареты.

– Даже если это так, то, что скажет маркиз, увидев тебя на пороге своего дома, все равно остается вопросом, не правда ли?

– Мы подумаем об этом, когда приедем. Он, конечно, может отправить нас назад, если у него в самом деле столь скверный характер, но, честно говоря, я не верю, что лорд Гривз такой монстр, который может отказать в элементарном гостеприимстве двум женщинам, проделавшим столь длинное путешествие. Тем более что я дала слово Лидии.

– Твое стремление исполнить это обещание может не произвести на него никакого впечатления, ведь, если верить твоей кузине, он не интересуется ничем, кроме самого себя и удовольствий. Уверена, что как раз это и заставило Лидию обратиться к тебе с той

просьбой.

– Наверное, ты права, – согласилась Джоанна, вспоминая о том, как странно настойчива была Лидия, требуя от нее определенного ответа, будто предчувствовала, что должно что-то случиться. Те слова запали в душу Джоанны, хотя она и отнесла их на счет чрезмерной склонности кузины к мелодраматизму. Она была молода и здорова. Что с ней могло случиться?

«Дорогая, любимая кузина, пожалуйста, сделай то, о чем я прошу, – писала Лидия. – Ты должна дать мне слово сделать все, что в твоих силах, чтобы забрать миленького сынишку у него. Гай совершенно не заботится о Майлзе. Получив долгожданного наследника, он посчитал, что его долг исполнен на годы вперед, и практически забросил нас обоих. А мой сын очень нуждается в любви, нуждается в ком-то, кто будет заботиться о его интересах, не думая о себе. И я не знаю никого, кроме тебя, кто был бы способен на это».

– Я не знаю, каких действий ожидала от меня Лидия, – сказала Джоанна. – Но я не могу просто прийти в Вейкфилд и объявить, что намерена забрать сына Гривза с собой в Италию. Он никогда не позволит сделать это, и я не имею права винить его.

Банч строго посмотрела на нее:

– С тех самых пор, как ты ухватилась за этот абсурдный план, я не перестаю твердить, что прежде следует подумать, а уж потом действовать. Ты часто ведешь себя чересчур импульсивно и имеешь склонность действовать наобум, Джоанна. Конечно, надо было дождаться от лорда Гривза письма с изложением того, что он считает нужным делать. И если бы ты последовала моему совету, мы бы не оказались сейчас в таком затруднительном положении.

– Наверное, не оказались бы, – ответила, пожимая плечами, Джоанна. – Но ничего лучшего я придумать не смогла. Несчастный ребенок уже год живет без матери, и если обстановка в Вейкфилде так мрачна и угнетающа, как писала Лидия, его жизнь вряд ли была счастливой. Ради памяти Лидии я не могу отстраниться от такого важного для нее дела, как забота о сыне. Ему же только пять, Банч, и рядом нет ни одного близкого человека, кроме бессердечного отца.

– И ты, совершенно не знакомая ему женщина, думаешь, что сможешь войти в эту жизнь и стать матерью и спасительницей в одном лице?

– Ничего подобного я не думаю, – резко возразила Джоанна.

– Ах-ах! – многозначительно произнесла старая женщина. – Значит, ты собираешься проведать мальчика, как полагается вежливой родственнице, и навсегда раскланяться. Да уж, это существенно изменит жизнь ребенка.

– Почему ты бываешь такой невыносимой, Банч? – По взгляду Джоанны было видно, что она начинает сердиться. – Я постараюсь поступить наилучшим образом. В любом случае, что сделано, то сделано – мы уже практически на месте и поздно поворачивать назад. Майлз будет знать, что я просто приехала погостить на какое-то время, а потом уеду в Италию. Не думаю, что это нанесет какой-то вред.

– Разве кто-то сказал, что ты навредишь? Речь идет о том, что ты совсем не знаешь, что там произошло и происходит.

– Я знаю то, что сообщила Лидия: Гай де Саллисс – самовлюбленный маньяк, чудовище, превратившее ее жизнь в земной ад. Не исключено, что и с сыном он ведет себя таким же образом. Я намерена выяснить, так это или нет. Тогда и решу, что делать дальше.

– Если Гай де Саллисс таков, как утверждала Лидия, я бы настоятельно посоветовала держаться от него подальше, – сухо сказала Банч. – А пока, будь я на твоем месте, я бы готовилась к тому, что на пороге дома, в который мы едем, нас встретит ужасного вида маркиз, вооруженный топором.

– Мне кажется, что сейчас не время для шуток, – ответила Джоанна и отвернулась.

Сказанное Банч вызвало острое чувство досады, и, похоже, из-за того, что старая женщина затронула то, о чем тревожилась, хоть и старалась скрыть это, сама Джоанна. Она со страхом думала о том, какой будет реакция Гая де Саллисса на их приезд. Лидия несколько раз писала, что его неистовая ярость заставляет ее опасаться за свою жизнь. Правда, первое письмо, которая кузина прислала сразу после свадьбы, свидетельствовало совсем о других отношениях. Плохо сгибающимися от холода пальцами Джоанна раскрыла стоящую на коленях шкатулку и достала то самое письмо. Ей захотелось перечитать его, чтобы хоть на мгновение вернуться в те времена, когда Лидия была так счастлива и все в окружающем ее мире обещало долгую прекрасную жизнь.

Джоанна смотрела на листок бумаги, вспоминая, как обрадовалась, когда узнала новости об переменах, произошедших в жизни Лидии. Кузина писала, как она, примерно через месяц после отъезда Джоанны в Италию, встретилась с будущем мужем на вечернем рауте в Лондоне:

«И там был он, Джо, самый красивый, очаровательный мужчина из всех, кого я когда-либо видела, античный бог из греческих мифов, которые ты так любила читать. Он только что вернулся с Пиренейского полуострова, где был ранен в ногу. Поэтому мы ранее не встречались. Рана все еще сильно беспокоит его, но он считает, что уже достаточно поправился, чтобы выходить в общество. Можешь себе представить? Наши глаза встретились, и я поняла: случилось то, чего я ждала всю жизнь! Хотя в тот момент я даже не знала, кто он такой. И представь мое удивление и радость – вскоре выяснилось, что он маркиз, весьма влиятельный и обладающий огромным состоянием человек! В том же месяце мы поженились!

Сейчас апрель, и мы приехали в Лондон. Чувствую себя как в раю. О самом сезоне подробнее напишу в другой раз. Пока – о себе. Гай, безусловно, знает всех, соответственно повсюду мы встречаем блестящий прием. Ты и представить не можешь, насколько отличается положение замужней женщины, носящей высокий титул. Это так великолепно, причем буквально во всех отношениях, что даже трудно поверить. К тому же, как я уже написала, Гай действительно знаком со всеми. Наверное, я должна смущаться, говоря обо всем этом, но я слишком счастлива, чтобы кривить душой и скрывать свои чувства!

Он настолько совершенен, что, не знай я его, я бы не поверила, что подобные люди существуют. Он добр, внимателен, обожает меня и при этом, как я уже говорила, обладает очень красивой внешностью. Он любит покупать мне разные вещицы. Фактически у меня теперь имеется еще одно приданое, помимо того, которым меня обеспечили папа и мама! О, Джо, драгоценности, которые он уже успел подарить мне, выше всяких ожиданий. У меня теперь есть полный комплект украшений с изумрудами и бриллиантами, достойный самой королевы! Колье, серьги и сочетающиеся с ними браслеты, огромный перстень! Выглядеть более величественно, чем я в таком убранстве, просто невозможно. Маму распирало от гордости. В общем, несмотря на то, что я переболела корью и не станцевала танец именинницы, я вышла замуж в этом году и моя свадьба стала свадьбой года.

Ты обязательно должна навестить Вейкфилд-эбби! Это самый грандиозный дом, какой только можно представить, самый огромный из всех, которые я видела. Он, пожалуй, слишком большой для нас двоих, хотя, естественно, есть еще целая армия слуг. Я, конечно, постараюсь сделать так, чтобы Вейкфилд был постоянно заполнен гостями, иначе в перерывах между поездками в Лондон мне не с кем будет поболтать. Да и не очень интересно жить в таком потрясающем месте, если оно не может потрясти друзей или родственников.

Мне безумно нравится быть маркизой и

хозяйкой Вейкфилда, но еще больше – женой Гая. И еще, дорогая моя Джо, я так скучала по тебе. Но мама и папа запретили писать тебе. Слышала бы ты, какие ужасные вещи они про тебя говорили! Они по всему городу распространяли слухи о том, какая ты якобы злая и неблагодарная, прямо вырожденка какая-то. Абсолютно несправедливо! Я не верю и никогда не поверю ни единому слову и использую любую возможность, чтобы заступиться за тебя. Знай, я обожаю тебя и так будет всегда. О, Джо, как мне хочется, чтобы ты была так же счастлива, как я! Поверь, тебе стоит подумать о замужестве, оно дает так много преимуществ.

    С любовью,

    твоя Лидия.

P. S. Кажется, у меня появился чудесный маленький секрет!!! Я расскажу тебе об этом в следующем письме».

Секретом, конечно, была ее беременность. Джоанна свернула письмо и положила его на дно шкатулки. За пять лет в ней накопилось много писем – писем, по которым можно было четко проследить, как у Лидии постепенно исчезали иллюзии относительно женитьбы и мужа.

И вот Джоанна подъезжала к Вейкфилд-эбби. Еще немного времени, и она наконец встретится с человеком, о котором последние пять лет слышала так много, и в основном ужасные вещи. Она не очень представляла цель этой поездки и не знала, что предпримет, когда собственными глазами увидит, что происходит в Вейкфилде. Но Джоанна была готова действовать и была уверена, что не позволит кому бы то ни было помешать ей познакомиться с сыном Лидии и позаботиться о нем. Это был ее священный долг перед памятью любимой кузины.

Примерно через час довольно ощутимый удар в стенку отвлек Джоанну от размышлений – карета снизила скорость и резко повернула направо. Выпрямившись и потуже затянув шарф, Джоанна выглянула в окно. Проливной дождь прекратился, но и серый холодный день был уже на исходе. Сквозь запотевшее окно она увидела очертания огромного дома. Дымилось лишь несколько из украшавших его крышу многочисленных квадратных труб. Большинство высоких узких окон на фронтальной стене, указывающих на викторианский стиль, были темны.

– Похоже, он нас прямо-таки заждался, не так ли? – с грустным смешком прокомментировала из темноты Банч. Она нарисовала на запотевшем окне кружочек и теперь осматривала через него окрестности. – Если нас вообще ждут, то должно быть, с другой стороны дома.

– Мы подъехали к главному входу, – решительно сказала Джоанна, гордо подняв подбородок. – Возможно, лорд Гривз рассчитывает, что мы обидимся и уедем. Но я готова играть роль контессы, не сомневающейся в том, что маркиз обязан принять ее в любой день недели. Мы должны двигаться вперед, дорогая Банч, и преодолеть все препятствия, которые подготовит на нашем пути судьба.

Банч затрясла головой в приступе смеха.

– Ах ты, девочка моя любимая, твоя очаровательная головка всегда отличалась полным отсутствием здравого смысла, – сказала она, успокоившись. – Но я не перестаю восхищаться твердостью твоего характера, хотя это и самый непрактичный дар из полученных тобой от Господа. Но имей в виду, мужчины не любят упрямых женщин.

– Я не упряма, – возразила Джоанна. – Просто у меня на все есть своя точка зрения.

– Не имеет значения, как ты это объясняешь сама себе, правда остается правдой, – констатировала Банч, откидываясь на мягкую спинку сиденья. – Отлично, контесса, двинемся вперед! В конце концов, нам следует понять, что происходит. Кстати, тебе не приходило в голову, что его светлости может просто не быть дома? В большинстве окон нет света, а именно так бывает в отсутствие хозяина.

Джоанна отрицающе махнула рукой:

– Не говори глупости. Конечно же, он здесь. Он еще должен соблюдать траур.

– О, и ты полагаешь, что во время траура кто-то полностью изолирует себя от общества, как требовали от тебя Оксли? Я думаю, что нет, – заявила Банч, скрестив руки на груди. – К тому же сегодня шестое ноября, а ты не знаешь, в какой день ноября умерла Лидия. Может, он уже снял траур, не исключено, что он вообще готовится к новому браку. Ведь совершенно очевидно, что он не любил свою жену, и почему бы ему не попытаться заново начать свою жизнь?

– Потому что он не может так поступить, – упрямо парировала Джоанна.

Она натянула шарф повыше, на самый нос, который так замерз за время пути, что казалось, дотронься она до него пальцами – тут же отвалится.

Карета подъехала к массивному зданию и резко остановилась.

В доме ничего не изменилось. Не открылась ни одна дверь, никто не вышел, вообще нигде не было заметно никакого движения и не слышно никаких звуков, если не считать громкого стука дверцы кареты, которую с раздражением захлопнула Джоанна, выходя на улицу. Она прямиком направилась к входной двери и заколотила по ней так, будто пыталась выломать ее и таким образом попасть внутрь. Остановила ее Банч, с неожиданной для шестидесятидвухлетней женщины силой перехватив руку Джоанны.

– Подожди! – потребовала она.

– И не подумаю. Они не имеют права вести себя с нами таким образом.

– Ты должна подождать, – повторила Банч тоном, не терпящим возражений. – Слуги выходят к контессе, иначе быть не должно. И ты должна играть именно эту роль, девочка моя.

По-прежнему пылающая гневом Джоанна все-таки послушалась, вернулась в карету и плюхнулась на сиденье.

Но Банч, как и обычно, оказалась права. Спустя всего несколько минут входная дверь распахнулась, и из дома вышел дворецкий в сопровождении двух лакеев с фонарями в руках. Они спустились по лестнице и направились сквозь туман к карете.

Джоанна, к своему сожалению, в этот момент смотрела в противоположную сторону и пропустила начало столь желательного для нее развития событий. Что происходит, она поняла, когда один из лакеев вежливо открыл дверцу кареты. Она наклонилась, чтобы выйти, покачнулась, но тут же восстановила равновесие, чтобы не свалиться прямо в руки лакею. Это упражнение в эквилибристике не было случайным – контесса не должна вываливаться из кареты, если хочет произвести надлежащее впечатление.

– Могу я вам помочь, мадам? – достаточно вежливо, хотя и подчеркнуто сухим тоном спросил дворецкий. – Наверное, ваш кучер сбился с пути? В такую неприветливую погоду это не удивительно.

– Он привез нас именно туда, куда мы ехали, – ответила Джоанна таким высокомерным тоном, на какой была способна с наполовину закрытым шарфом ртом и едва шевелящимися от холода губами. – Я – контесса ди Каппони. Лорд Гривз ожидает меня.

– Прошу извинить меня, ваша светлость, – сказал с поклоном дворецкий, – но я, к сожалению, вынужден сообщить вам, что его светлость никого не ожидает. Его нет в имении, более того, он отсутствует на протяжении последних трех месяцев.

– Что?! – воскликнула Джоанна, отказываясь верить услышанному. – Это… Это невозможно! Я проделала долгий путь из Италии, чтобы встретиться с ним! Он должен быть здесь, учитывая, что у него сейчас траур в связи с кончиной жены.

– У его светлости очень много дел, из-за которых он должен бывать повсюду, ваше сиятельство. Кроме того, полагаю, что он уже снял траур.

– Я… Я понимаю, – произнесла Джоанна низким голосом, думая о том, что вновь оказалась права Банч. Надо было как следует обдумать это путешествие, а не полагаться на случай. – Что ж… Теперь мне все ясно:

лорд Гривз не получил моего письма, иначе обязательно был бы здесь. – Джоанна ощутила растерянность, но лишь на мгновение. – В таком случае скажите, пожалуйста, лорд Уакомб в имении? Честно говоря, я приехала повидаться именно с ним, – настойчиво продолжила она, решив, что хуже все равно не будет.

– Вы приехали повидаться с лордом Уакомбом? – недоверчиво уточнил дворецкий. – А вы знаете, что он мальчик пяти лет отроду?

– Да, конечно, – ответила Джоанна, инстинктивно убирая с лица мешавший ей говорить шарф. – Ему должно быть так одиноко сейчас, когда он остался без родителей. Точнее, когда он остался без мамы, а папа уехал, – поправилась она.

Но дворецкий, похоже, ничего не слышал. Он смотрел на Джоанну так, будто у нее было две головы.

– Моя… миледи, – пролепетал он. – Вы… Этого не может быть… О, помоги мне Боже! – забормотал он, отступая нетвердыми шагами назад.

Причину паники Джоанна поняла уже через пару секунд. Она не подумала о своем сходстве с Лидией, которое могло оказаться еще более сильным при тусклом свете. Не удивительно, что дворецкий испытал шок, когда она развязала шарф и он увидел ее лицо. Как она могла быть столь неосмотрительной?

Джоанна самостоятельно выбралась из кареты и подошла к нему.

– Сэр, пожалуйста, – произнесла она тоном, какой обычно использовала, чтобы успокоить испуганных животных, – не тревожьтесь так. Я – кузина леди Гривз, кузина, только и всего. Нам всегда говорили, что мы очень похожи. Я в самом деле приехала навестить лорда Уакомба. Леди Гривз писала мне, что хочет, чтобы я позаботилась о нем, если с ней что-то случится. Вот я и приехала, как только узнала о…

– О, моя… О, моя добродетель! – Дворецкий поднял фонарь, подошел поближе и внимательно посмотрел на Джоанну, затем на Банч. – Простите меня, ваша светлость, – обратился он к Джоанне, – но я на мгновение подумал… Впрочем, не имеет значения, что я подумал. Кузина, вы сказали? Что ж, это все объясняет. – Дворецкий опустил фонарь и принял прежнюю позу, хотя было видно, что от шока он оправился не полностью. – Полагаю, вам и вашей компаньонке будет более удобно в доме. Не соизволите ли последовать за мной? Диксон принесет ваши саквояжи.

– Большое спасибо, – сказала Джоанна, почувствовавшая искреннюю благодарность и облегчение, поскольку абсолютно не знала, что бы стала делать, если бы пришлось поворачивать назад.

Она улыбнулась и жестом позвала Банч, которая, по своему обыкновению, поджала губы и всем своим видом олицетворяла преимущество знаний и опыта.

Джоанна решила, что им с Банч очень повезло. Слуги вне всякого сомнения знали, что нужно делать, когда в доме гости. Тотчас при их появлении в камине гостиной затрещал огонь, а через полчаса лакеи внесли подносы с горячим гороховым супом, свежевыпеченным хлебом и тонкими кусочками холодной ветчины.

– Прошу извинить за слишком простую пищу, ваша светлость, – сказал дворецкий, следя за тем, как блюда ставят на стол. – Но мы можем предложить только то, что приготовила на ужин для прислуги Маргарет, служанка, которая помогает на кухне. Наша главная повариха Эмили на неделю уехала.

– Мы были бы благодарны за любую пищу, – ответила Джоанна. – А эта выглядит вкусной.

Вкусной еда оказалась не только на вид, тем более сдобренная бутылочкой восхитительного французского кларета, которую дворецкий по своей доброте принес из подвалов лорда Гривза.

Амброз, как звали дворецкого, лично осмотрел отведенные им комнаты, убедившись, что они как следует проветрены и горящий в камине огонь дает достаточно тепла.

– В этом ужасном климате кто угодно может подхватить что-нибудь смертельное, – проворчал он, завершив проверку.

У провожавшей его глазами Джоанны сразу возник вопрос, не пытается ли дворецкий таким образом сообщить ей причину смерти Лидии. Однако о Лидии он не сказал ни слова. Подумав об этом, Джоанна вдруг поняла, что также ничего дворецкий не сказал ни о маркизе, ни о маленьком Майлзе.

А она сама не решилась спросить его и даже не знала, с какого из мучавших ее вопросов начать. Отчего умерла Лидия? Но ведь язык не повернется произнести это. Нет, пожалуй, следует подождать, выбрать подходящее время, найти человека, к которому можно обратиться с этим вопросом.

А что с Майлзом? Джоанне не терпелось его увидеть, однако она посчитала, что разумнее будет отложить встречу до утра. Ребенка, видимо, постарались побыстрее отправить в детскую. Ему там должно быть поспокойней, и вовсе ни к чему совершенно незнакомой тете сейчас тревожить малыша.

Но сама Джоанна была чересчур возбуждена и сомневалась, что сможет уснуть.

В голове, не давая успокоиться, кружился целый рой мыслей и вопросов. И самые главные из них: где сейчас Гай де Саллисс и почему он не остался дома, чтобы позаботиться о маленьком сыне?

3

Взгромоздясь на лесенку из красного дерева, Джоанна склонилась над иллюстрированной книгой, привлекшей ее внимание в библиотеке. Она не торопясь перелистывала страницы, любуясь каждой деталью великолепно выполненных картинок. Кое-что о Гае де Саллиссе теперь она могла сказать определенно – у него был отличный вкус, он хорошо разбирался в дорогих книгах, а его коллекция альбомов по искусству была выше всяких похвал. Джоанна ежедневно погружалась в их изучение на протяжении последних двух недель, тем более что других занятий просто не было.

Две долгие недели – и ни одной вести от высокомерного лорда Гривза! Две долгие, бесконечно тянущиеся недели, за которые Джоанна не смогла ничего узнать о смерти Лидии! Слуги, как только она упоминала имя их бывшей хозяйки, становились словно немыми и лишь тупо смотрели в ответ. А Амброз, когда она напрямую спросила его, от чего умерла маркиза, побледнел и долго топтался на месте.

– Вам лучше спросить об этом маркиза, – промолвил наконец дворецкий и под пустяковым предлогом удалился.

Отношения с Майлзом тоже не складывались. Джоанну все сильнее охватывало отчаяние, особенно по ночам. Она практически не спала, безуспешно пытаясь придумать, как подступиться к мальчику таким образом, чтобы ему захотелось пойти ей навстречу.

Джоанна вздохнула и посмотрела в высокое зарешеченное окно, по которому барабанили капли дождя. Они стекали по стеклу и сливались в ручейки на подоконнике.

Майлз уныло плелся рядом с миссис Лоппит. Голова, как обычно, опущена, маленькие ручки бессильно свисают по бокам, защищающее от холода пальто кажется мешковатым на худенькой фигурке. Бедный малыш, его жизнь была строго регламентирована – какая бы ни была погода, няня выводила Майлза на прогулку ровно в двенадцать часов и водила его по дорожкам, словно собаку на поводке.

Джоанна ясно представила безжизненное выражение глаз мальчика. Этот взгляд, а еще то, как Майлз старался избежать малейшего физического контакта, сразу насторожили Джоанну. Не меньше насторожила ее сама миссис Лоппит. Джоанна, наверное, никогда не забудет момент, когда миссис Лоппит привела мальчика в гостиную и представила гостям. Это произошло на следующий день после их приезда. Еще утром через лакея Джоанна передала просьбу встретиться с Майлзом, но ответная записка из детской была категоричной: лорд Уакомб будет представлен в четыре часа по полудни

и ни минутой раньше. Джоанна даже засомневалась в адекватности миссис Лоппит. Но выбора не было – она не могла указывать, что делать Майлзу и уж тем более его деспотичной няне.

Майлз произвел на Джоанну самое благоприятное впечатление. Она увидела очаровательного мальчика в длинной детской рубашечке, из-под которой торчали забавные острые коленки. Темные волосы были аккуратно уложены, щеки слегка блестели – Джоанна сразу поняла, что во время умывания их тщательно терли мылом. Вместе с тем ребенок был очень худ.

Бедное дитя, для которого Лидия была всем миром!

При виде Джоанны огромные глаза Майлза, казалось, стали еще больше.

– Мама? – пролепетал он, отступая назад.

Глаза блеснули, и Джоанна могла поклясться, что в них мелькнул страх.

– Нет, мой дорогой, я не твоя мама, – ласково сказала она, вставая перед ним на колени. Джоанна помнила, какое впечатление произвело ее сходство с Лидией на Амброза, и понимала, что Майлз, учитывая его возраст, может испугаться еще сильнее. – Я – тетя Джоанна, кузина твоей мамы. Она, наверное, рассказывала обо мне. Мы были очень дружны, и я могу представить, как сильно ты грустишь о ней. Мне тоже очень ее жаль.

Мальчик посмотрел на нее так пристально, что, казалось, пронзил взглядом насквозь. Но через мгновение он прикрыл глаза, опустил голову и, засунув в рот пальчик, уставился в пол.

Сердце Джоанны сжалось – он был таким маленьким, таким беззащитным, таким потерянным! Она пригляделась к нему внимательнее, ища сходство с Лидией. Мамиными явно были ресницы – такие же длинные, пушистые и черные, будто измазанные сажей. Не вызывало сомнений и то, от кого достался мальчику красивый изгиб черных бровей. А вот линия губ была незнакома: нижняя чуть полнее верхней. И сейчас, как отметила Джоанна, немного подрагивала. Вообще, только резко очерченный квадратный подбородок Майлза производил впечатление чего-то твердого, все остальное казалось каким-то неопределенным и трепещущим.

– Я так долго ждала встречи с тобой, – сказала Джоанна, осторожно протягивая к нему руку.

Вместо ответа мальчик крошечными шажками начал отодвигаться назад, пока не уперся в спинку стула. Джоанна вопросительно посмотрела на миссис Лоппит. Та только пожала плечами.

– Ребенок очень стеснителен, – заявила она жестким и бесстрастным тоном. – Но вести себя он, по крайней мере, умеет. Не правда ли, ваша светлость?

– Он был… Он всегда был таким необщительным? – спросила Джоанна, встав и отведя миссис Лоппит в сторону, чтобы Майлз не мог слышать, что о нем говорят.

– Как я уже сказала, он просто стеснителен. Что требуется этому ребенку, так это твердая дисциплина и жесткий распорядок дня. Тогда он преодолеет этот недостаток. А Майлз обязан преодолеть, ведь однажды он станет маркизом.

Потрясенная категоричностью этого заявления, Джоанна ничего не ответила. Если для своего маленького сына, безусловно, еще не оправившегося от смерти матери, лорд Гривз выбрал такую няню, то каков же он сам? Бессердечный, пожалуй, будет слишком мягким определением.

– Я… Мне бы хотелось видеться с Майлзом ежедневно, если вы не против. Я могла бы читать ему или играть с ним в детской, в общем, заняться чем-то, что могло бы хоть немного порадовать его, – сказала Джоанна, силясь придать голосу уверенность.

– Прошу прощения, миледи, но распорядок дня ни в коем случае не может быть нарушен, – ответила миссис Лоппит не терпящим возражений тоном. – Исходя из этого, я согласна приводить его милость сюда в это время каждый день на пятнадцать минут. Примерно столько времени отводит маркиз на встречи с сыном, когда бывает дома. Таким образом, мы не нарушаем распорядок ребенка, а это именно то, чего хочет лорд Гривз.

С этими словами миссис Лоппит повернулась, представив взору Джоанны прямую, как у деревянного солдатика, спину. Плотная черная ткань платья при этом скрипнула, как бы ставя точку под заявлением хозяйки.

Майлза из комнаты тут же увели, и в последующие дни Джоанна встречалась с ним на пятнадцать минут в одно и то же строго отведенное время. Разговаривать мальчик не хотел, поэтому Джоанна решила ему читать. Она съездила в город и купила в местной книжной лавке книги, которые особенно нравились ей в детстве. Каждый день она читала Майлзу одну из них, а он сидел рядом, положив руки на колени и уперев взгляд в свои свисающие с дивана ноги. Он никогда не смотрел Джоанне в глаза и не произнес ни слова, даже не здоровался и не прощался. С каждым днем тревога Джоанны росла.

Это был не тот ребенок, о котором так восторженно писала Лидия: «маленький проказник, то и дело совершающий невинные шалости, не по годам развитый малыш, уже демонстрирующий острый ум и физические способности». Джоанна совершенно не узнавала описанного Лидией Майлза в сидящем рядом с ней мальчике.

Джоанна с силой потерла лоб костяшками пальцев, пытаясь активизировать мыслительный процесс для решения главной сейчас задачи: как преодолеть барьер, возведенный Майлзом между собой и остальным миром. Она хорошо знала, как чувствует себя человек, ошеломленный страшным несчастьем, способным кого угодно выбить из колеи. Ведь ей довелось пережить преждевременную смерть родителей, а затем гибель любимого мужа Космо. Но она знала, что и в такой ужасной ситуации можно вернуться к жизни и обрести надежду. Ей в этом помогала Банч. Да, Банч с ее неистребимым прагматизмом. Банч, которая не позволила ей остаться в изоляции от общества, когда решила, что время, отпущенное жизнью на переживания, прошло. Банч, которая чуть ли не силой заставила ее вернуться к привычным для человека занятиям.

Возможно, размышляла Джоанна, потирая пальцем уголок рта, в чем-то подобном нуждается и Майлз. Ему нужен кто-то, кто поможет вспомнить, что жизнь, в общем-то, веселая штука. Видимо, это должна сделать она. Вопрос в том – как? Что может увлечь пятилетнего ребенка настолько, чтобы он захотел вернуться из своего замкнутого мирка в большой живой мир?

Взгляд Джоанны упал на лежащую на коленях книгу. Она была раскрыта на картинке, изображавшей мраморный барельеф Орфея и Эвридики. Джоанна хорошо помнила их историю, и у Банч они числились среди самых любимых героев мифологии.

Джоанна осторожно обвела пальцем фигуры Орфея – вот он какой, величайший поэт и музыкант, женившийся на своей обожаемой Эвридике. А вот так представляли его любимую, с которой случилось несчастье. Эвридику ужалила змея, и она умерла.

Джоанна улыбнулась – в памяти всплыл голос пересказывающей эту легенду Банч:

«По уши влюбленный мужчина – вот кем был этот Орфей. Обезумев от горя, он отправился в подземное царство Аида в надежде каким-то образом забрать оттуда Эвридику. Он был таким очаровательным, что появился шанс спасти возлюбленную, и у него уже начало получаться…»

Джоанна быстро перевернула страницу, не желая «услышать» отнюдь не счастливый конец этой истории. Типичным для Банч было не просто читать своей юной воспитаннице подобные истории, а интонационно или с помощью комментариев обращать внимание на те места, которые могли бы послужить уроком. Благодаря этому Джоанна на всю жизнь запомнила, что Орфей, практически уже осуществивший план спасения, нарушил правило, которому был обязан

следовать, и из-за этого окончательно потерял жену. Бедная Эвридика навсегда осталась в подземном мире.

Нет, Банч не оставляла никаких иллюзий, если считала, что это пойдет на пользу Джоанне. Иногда становилось грустно, но действительно шло на пользу. Воспоминания о детстве заставили Джоанну задуматься в несколько ином направлении. Подземный мир… Орфей нашел способ установить контакт с его обитателями, он очаровал их, подарив свои стихи и музыку. Что ж, Джоанна, конечно, не поэт, а пение ее не дай бог кому услышать, но зато она очень неплохо разбирается в живописи. А в данном случае это гораздо лучше. Молчаливое искусство скорее привлечет молчаливого ребенка.

Возможно, это и есть путь в мир Майлза, способ вывести его на свет, научить дышать тем воздухом, которым дышит весь остальной мир.

Джоанна спрятала лицо в ладони и сделала глубокий вдох, стараясь отрешиться от всего постороннего. Затем начала молиться, вкладывая в молитву всю душу. «О Боже, пожалуйста, сделай так, чтобы моего умения хватило для решения этой задачи. У меня нет ничего другого, чтобы дать ему, я не могу придумать ничего лучшего, не знаю другого способа, которым могла бы воспользоваться. Прошу тебя, пожалуйста, покажи мне правильный путь!»

На какое-то мгновение ей показалось, что Бог ответил самым явственным образом – в тишине молитвенного полузабытья, подобно грому среди ясного неба, пророкотал голос:

– Не желаю слушать это! Вообще ничего, понимаешь? Оставь меня в покое раз и навсегда, ясно тебе?

Джоанна потрясла головой и быстро заморгала. Конечно же, Бог не мог быть таким грубым, ни в коем случае, даже если ему ужасно надоело отвечать на вопросы людей, а в последнем Джоанна серьезно сомневалась. Как она вскоре поняла, расстраиваться по этому поводу действительно не следовало. Это был не Бог, а дьявол, принявший образ Гая де Саллисса маркиза Гривза, который стремительно ворвался в библиотеку, громко хлопнув за собой дверью.

– Гнусный болван, – пробормотал он, кидая папку с бумагами на стоящий у окна письменный стол и плюхаясь на ближайший к этому украшенному золоченой медью произведению мебельного искусства стул. Присутствия Джоанны он не заметил.

Джоанна застыла в своем импровизированном убежище на верху лестницы и благодарила не только Господа, но и всех богов и богинь, о которых когда-либо слышала, за то, что Гривз не смотрит в ее сторону. Промелькнула мысль, что если и дальше стоять недвижно, будто статуя, то он, может быть, ее и не заметит и вскоре уйдет.

Стараясь не дышать, Джоанна приоткрыла глаза и взглянула на его темное величество – надо же получить представление о том, как на самом деле выглядит дьявол в человеческом обличии. Дальнейшее произошло помимо ее воли. Глаза сами собой широко раскрылись, и отвести взгляд она уже не могла. О небеса! Перед ней был самый красивый мужчина, которого ей когда-либо доводилось видеть. В Италии Джоанна встречала немало мужчин, которые вполне могли быть натурщиками Микеланджело при изваянии Давида. Но ни один из них не мог бы сравниться с Гаем де Саллиссом.

Это не значит, что он был копией «Давида», более того, Гривз вообще не был на него похож. Но природа одарила его такой грацией и силой, какую Джоанна не чувствовала ни в ком другом. Симметричные черты лица делали его загадочно красивым: густые брови, прямой нос с узкой переносицей и четко очерченными ноздрями, идеальной формы уши, которым мог бы позавидовать любой скульптор. Прядь густых темных волос слегка поднималась надо лбом и естественной волной ниспадала на висок. Глаза Гривза были опущены, но Джоанна была почему-то уверена, что они цвета темной вишни, как у сына. И рот был такой же, как у Майлза, – довольно широкий, с чуть выступающей вперед нижней губой. Но, о боже, насколько противоположное впечатление производила эта деталь! В ней не было и следа мягкости и невинности. Наоборот, она усиливала ощущение железной воли, создаваемое квадратным подбородком.

Гай де Саллисс неожиданно встал и повернулся к окну, слегка наклонив голову и положив руку на бедро.

Джоанна вздрогнула, будто по спине пробежал холодный ветерок, но продолжила наблюдение. Теперь ее взгляд мог легко охватить его фигуру целиком: широкие плечи, узкие бедра, длинные ноги, в которых угадывалась мощь, как это бывает, когда наблюдаешь за игрой мышц застывшего перед боем молодого бычка.

Ее глаза отмечали все это автоматически – сработал навык художника. Но надо было остановиться. Ведь за этим занятием она как-то забыла, что перед ней грубиян, мерзавец и к тому же ужасный отец.

Зато теперь Джоанна поняла, почему кузина влюбилась с первого взгляда и совершенно потеряла голову. Гай де Саллисс был именно таким мужчиной, какого искала Лидия, – принц, темный и сильный, таящий в себе скрытую угрозу. Только, занимаясь поисками, Лидия забыла, как опасны могут быть темные принцы не только для врагов. Жаль, что Джоанны не было тогда рядом, чтобы напомнить ей об этом.

Гай де Саллисс громко вздохнул, вернулся к столу и вновь опустился на стул, приложив ко лбу ладонь. Если бы Джоанна не знала, с кем имеет дело, она бы наверняка подошла к нему. Он выглядел таким разбитым, таким несчастным, что любой, даже не имеющий и грамма сострадания человек, постарался ему помочь. Вместе с тем чуть скривленные губы и напряженные плечи выдавали бушевавшее у него внутри раздражение.

Гай де Саллисс взял лежащую перед ним папку и пристально посмотрел на нее. Затем порывистым движением бросил на стол и ударил по ней кулаком, будто желая вбить папку в деревянную столешницу и таким образом убрать навсегда.

– Черт бы тебя побрал, Лидия! – прорычал он. – О боже! Неужели ты никогда не оставишь меня в покое?

Джоанна смотрела на него с ужасом. Если и были нужны какие доказательства того, что Гривз загубил свою жену, то он их только что предоставил. На смену страху пришел гнев, быстро заполнивший ее всю без остатка. Будь у Джоанны сейчас ружье, она бы, наверное, застрелила Гривза, не задумываясь.

– Как вы смеете! – выкрикнула она, забыв, что минуту назад молилась о том, чтобы остаться незамеченной. – Следовало бы запустить этой книгой в вашу башку, но я слишком уважаю произведения искусства!

Лорд на мгновение замер, сжав пальцами край стола, затем резко вскинул голову и посмотрел в сторону стеллажей. Взгляд метнулся снизу вверх и застыл на лице Джоанны.

Джоанна была готова уже ко всему, но только не к тому, что произошло за этим.

Она ощутила нечто похожее на удар, когда их взгляды встретились. Глаза Гривза были темны, как безлунная ночь, в них не угадывалось никаких эмоций, и вместе с тем он смотрел так пристально, что ей на секунду показалось, что лорд может убить ее взглядом. Было такое ощущение, что он видит Джоанну насквозь, что его взгляд пробил кожу, начал испепелять кости и вот-вот доберется до трепещущей в страхе души. Однако очень скоро пришло понимание, что все это не более чем ее собственные выдумки. На самом деле перед ней сидел бледный как мел человек, состояние которого было близко к обмороку.

– Лидия? – услышала она единственное слово сквозь хриплое дыхание.

Гай де Саллисс выпрямился и словно во сне направился к стеллажу, не отводя от Джоанны глаз.

– О боже… Лидия! Этого не

может быть. Я… Я, наверное, сплю, – продолжал бормотать он.

У Джоанны мелькнула мысль притвориться призраком Лидии и посмотреть, что из этого выйдет, но она отбросила ее.

– Нет, лорд Гривз, – ответила Джоанна, не двигаясь со своего места. – Не Лидия.

– Не Лидия? Кто же тогда? – В его удивленных глазах она видела страстное желание найти ответ на этот вопрос.

– Я – Джоанна, кузина Лидии. Джоанна ди Каппони. Именно обо мне хотел предупредить дворецкий, когда вы приехали, но вы не пожелали его слушать. Мы с моей компаньонкой прибыли сюда две недели назад. – Она сделала паузу, заставляя себя принести извинения. – Я… Я знаю о своем шокирующем сходстве с вашей покойной супругой и прошу простить меня за то, что так встревожила вас.

Лорд закрыл глаза и стоял так несколько секунд, затем, похоже, стараясь сдержать смех, опустил голову и закрыл лицо руками.

– Встревожила меня… – донеслись до Джоанны приглушенные слова. – О нет… Вовсе нет. Пожалуйста, не беспокойтесь об этом ни в малейшей степени. – Он поднял все еще бледное лицо и посмотрел на нее снизу вверх. – Но не могли бы вы объяснить мне, какого черта вы здесь делаете? Не в доме, я имею в виду, а в моей библиотеке, да еще наблюдая за всем сверху, словно орлица с неприступной скалы.

– Я читала, – попыталась защититься Джоанна, думая о том, со всеми ли незнакомками лорд Гривз ведет себя столь грубо. – Что еще делают в библиотеке?

– И вторглись для этого в исключительно мои владения? Может, искали что-нибудь важное?

Джоанна устремила на него уничижительный взгляд, с трудом сдерживая ярость, возникшую от столь несправедливой инсинуации.

– Я люблю читать. А в вашей библиотеке, как ни странно, оказались книги. Надеюсь, вы не настолько самовлюбленный, что считаете, будто они написаны исключительно для вашего удовольствия?

Он пристально посмотрел на нее, его лицо было абсолютно бесстрастным.

– Позвольте мне дать вам хороший совет – спуститесь вниз. И может, пока будете спускаться, вы вспомните о хороших манерах, которые у вас, надеюсь, имеются.

Манеры? И у него хватает наглости обвинять ее в отсутствии манер! Однако Джоанна не стала отвечать. Понадобилась вся ее выдержка, чтобы неторопливо закрыть книгу, аккуратно положить ее на место. Затем спуститься по лестнице, стараясь как можно грациознее переставлять ноги.

Когда она достигла пола, Гривз отступил назад с элегантным поклоном и поддержал ее за руку.

– Не будет ли угодно контессе присесть? – сказал он. При этом стул ей не подвинул, зато сам уселся на прежнее место за письменном столом.

Джоанна не поддалась и на эту провокацию – села в ближайшее к ней кресло, сложила руки на коленях и обратилась к Гаю де Саллиссу:

– Итак, теперь вы знаете, кто я такая.

– О да. Я знаю о вас все. Или есть еще что-то интереснее? – поинтересовался Гривз нарочито ровным тоном, но уголки губ при этом дрогнули в усмешке.

Джоанну бросило в краску. Следовало помнить о сплетнях, которые распускали о ней Оксли. Ведь Лидия предупреждала ее. Высшее общество везде одинаково. Жадное до слухов, оно готово участвовать в любых инсинуациях. Бог знает, что о ней говорили, но общий смысл слухов нетрудно было представить по насмешливо-ироническому выражению лица лорда Гривза. Что ж, хорошо. Пусть думает все что хочет. Она не станет унижать себя попытками что-то ему объяснить.

– Понятно, – сказала Джоанна, стараясь сохранить самообладание. – Значит, Лидия рассказывала вам о наших отношениях.

– Упоминала о них. – Он сложил руки на груди. – И кажется, я начинаю понимать причину вашего появления здесь. Ваша кузина умерла год назад как раз в этом месяце. Вы вдруг ощутили потребность отдать долг уважения ее могиле? Или запоздалые угрызения другого рода одолели вас и заставили броситься в Вейкфилд без приглашения?

Джоанна вскочила. Явное оскорбление уничтожило робкие зачатки терпимости к этому человеку, которое она пыталась вызвать в себе. Только что грязно ругал Лидию, а теперь смеет обвинять в недостатке родственных чувств ее? Упершись руками о письменный стол, она наклонилась к нему:

– Послушайте, вы, я отправилась сюда в ту же минуту, как узнала о смерти Лидии. И приехала я сюда с единственной целью – посмотреть, как живется Майлзу, и помочь ему, если надо. Вы хоть помните, кто это? Он ваш сын. Ему пять лет, у него темные волосы и худенькое личико, будто он постоянно недоедает. Он никогда не улыбается и не разговаривает, он вообще боится сделать что-либо, что может выйти за рамки правил, созданных для него этим драконом в образе няни, выбранном вами…

– Хватит! – крикнул Гай, выпрямляясь во весь рост. Теперь он начал склоняться к Джоанне, упершись руками в письменный стол с противоположной стороны, и через несколько секунд его пылающие гневом черные глаза оказались в дюйме от глаз Джоанны. – Никогда не говорите о Майлзе так, будто вы имеете на это какое-то право! Я его отец, и я буду решать, что ему надо, а что нет. И никто, а тем более вы, не будет давать мне указания! Я ясно все объяснил?

Джоанна холодно улыбнулась.

– О, абсолютно, милорд. Вы решили, что ваш сын не нуждается ни в любви, ни в заботе, ни в воспитании, что его способности в гораздо большей степени расцветут в условиях бесконечных ограничений и жесткой дисциплины под руководством женщины, которая создана управлять буйнопомешанными в психбольнице! – Она смолкла на несколько мгновений, чтобы восстановить дыхание. – Полагаю, вы должны понимать, что ваш любимый наследник в таких условиях лишается нормальной жизни и в конце концов безнадежно замкнется в себе?

Гай резко опустился на стул.

– Что дает вам основания говорить такие ужасные вещи? – спросил он.

– Если бы вы соизволили побыть с ним некоторое время, вы бы сами поняли что, – ответила Джоанна, присаживаясь напротив. Она поняла, что ради Майлза должна подавить свой гнев и раздражение на его отца. Ради Майлза и ради Лидии она должна что-то делать, а не злиться. – Очевидно, ваш сын совсем недавно был нормальным счастливым ребенком. По крайней мере, моя кузина так считала, а она – мать. Но сейчас он явно в беде.

– Скажите, контесса, вы всегда склонны к мелодраматизму?

Чтобы сохранить спокойствие, Джоанна постаралась дышать глубже и медленнее.

– Уверяю вас, у меня вообще нет склонности к мелодраматизму.

Гай хмыкнул.

– Надеюсь, вы извините меня, – сказал он, вновь резко поднимаясь, – но имеются кое-какие дела, которыми я должен заняться. Доброго дня, контесса.

Ошеломленная столь резким отказом продолжить разговор, Джоанна некоторое время сидела неподвижно, затем встала, резко повернулась и, не прощаясь, пошла к выходу. Дверь за собой она закрыла с максимальной осторожностью.

Теперь, когда Гривз ее не видел и отпала необходимость притворяться собранной и спокойной, она была готова разрыдаться от бессилия и злости. Джоанна потерла виски. Он не знала, что может еще сказать и был ли вообще смысл говорить с ним. Можно ли объяснить что-то человеку, который с самого начала не воспринял ее слова? Не зря говорят, что за красивым фасадом часто скрываются гниль и труха. Вот и не верь поговоркам.

4

Когда за излучающей неприязнь Джоанной ди Каппони закрылась дверь, Гай облегченно

вздохнул.

Чтобы не поддаться гневу и не взорваться в те двадцать минут, которые она находилась рядом, потребовалась вся его выдержка, а теперь, когда она наконец ушла, предаваться бессмысленной ярости не хотелось.

Кроме того, Гривз до глубины души был потрясен своим более чем глупым поведением при встрече с этой проклятой женщиной. Шок при виде призрака Лидии, который, как показалось, вдруг предстал перед ним, практически лишил его способности к действию. В какой-то ужасный момент он даже подумал, что лишился сознания или вовсе умер.

Ему и так чуть ли ни каждую ночь снилась Лидия. Снилась живой, такой, какой лорд видел ее в последний раз. Лицезреть, как она, еще более прекрасная, чем когда бы то ни было, материализовалась из воздуха, было явным перебором.

Гай вздрогнул. Уж лучше бы это и вправду оказался призрак. Призраки всегда уходят, они не прикидываются незваными гостями и уж точно не обретают плоть. Как Господь мог быть так недобр к нему, чтобы создать еще одну женщину, очень похожую на Лидию, и сделать так, чтобы она появилась в его доме? Впрочем, поняв, что перед ним живая женщина, Гривз увидел и различия, хотя и еле уловимые. Когда он оправился от шока, а Джоанна спустилась с лесенки и свет из окна упал на ее лицо, Гай заметил, что в контессе было нечто воздушное, чего он никогда не замечал в Лидии. То же красивое лицо, те же волосы цвета спелого меда, и чуть раскосые светло-карие глаза, тот же круглый подбородок и изгиб губ, но во всем этом была еще какая-то мягкость, из-за которой Джоанна ди Каппони казалась более нежной. Более красивой.

Гай сделал несколько поворотов головой, да так сильно, что шейные позвонки хрустнули, и он помассировал мышцы подушечками пальцев. Сейчас гораздо важнее было подумать не о сходстве контессы с его покойной женой, а о сыне. Может ли Майлз так сильно переживать из-за матери, как здесь наговорила кузина Лидии?

Если быть честным, то обычное безразличие Лидии к Майлзу время от времени действительно сменялось приступами материнской нежности, во время которых она, казалось, могла задушить сына от избытка любви. Однако происходило это, как правило, только тогда, когда кто-то за ними наблюдал.

Гай еще раз с силой повернул голову в сторону.

Случались и другие вспышки любви. Лидия могла неожиданно выскочить из комнаты и помчаться в детскую, чтобы поплакать над «ее дорогим малышом, единственным в мире человеком, который любит меня по-настоящему». О боже, как часто лорд слышал эти слова. Но, значит, и Майлз тоже их слышал.

Однако за исключением этих редких приступов любви Лидия практически не замечала Майлза. Куда больше ее занимали бесконечные светские мероприятия, из-за которых она то и дело уезжала из дома.

Хотя… Хотя правдой было и то, что перед отъездом Гай заметил, что мальчик ведет себя необычно тихо. Новая няня… Как там ее имя? Ах да, миссис Лоппит. Или Лаппет? Он сжал пальцами виски, в которых чувствительно отдавались удары пульса. В любом случае надо со всем этим разобраться.

Гривз попытался вспомнить, как нанял эту Лоппит. Когда это было? Месяцев восемь назад? Она показалась ему строгой, но доброй, и производила впечатление человека, способного на протяжении всего дня вести себя одинаково ровно и выдержанно. Это выгодно отличало ее от той смешной неуклюжей женщины, которая по настоянию Лидии была нанята присматривать за Майлзом, когда тот достаточно подрос, чтобы не нуждаться в кормилице.

Что, интересно, имела в виду эта несносная, сующая нос в чужие дела кузина, называя выбранную для Майлза няню драконом, который больше подходит для устрашения буйных душевно больных?

И с чего это, черт побери, она решила, что у его сына серьезные проблемы? Он обычный маленький мальчик. У него и времени-то еще не было, чтобы столкнуться с какими-то проблемами, слава богу. Похоже, эта контесса чересчур нервная и излишне возбудимая. Собственно, в этом нет ничего удивительного, если вспомнить ее биографию. Впрочем, чтобы окончательно убедиться в ее неправоте, он прямо сейчас пойдет в детскую и увидит все собственными глазами.

– Лорд Гривз! О боже, вы напугали меня. Я не слышала, как вы вошли, – защебетала миссис Лоппит, приседая в глубоком реверансе, когда увидела его на пороге комнаты. – Я даже не знала, что вы дома, милорд.

– Ничего удивительного, ведь я только что приехал, – сказал Гай, переводя взгляд на сына.

Мальчик сидел на стуле у окна, глядя на улицу, и даже не повернул голову, когда услышал голос отца.

Гай помрачнел и направился к нему.

– А как вы поживаете, молодой человек? – спросил он, предварительно прочистив горло. – Скучал по папе?

Майлз повернул голову, посмотрел на него, несколько раз моргнул и снова отвернулся к окну.

– Ну а с няней ты хорошо себя вел? – спросил Гривз, надеясь, что, может быть, этот вопрос вызовет более адекватную реакцию.

Но не последовало вообще никакой реакции. Он по-прежнему видел только затылок неподвижно сидящего Майлза. Гаю это нравилось все меньше, точнее, совсем не нравилось. Неужели за рассказом Джоанны ди Каппони действительно что-то стоит? Про себя он взмолился, чтобы это было не так. Более того, лорд вдруг понял, что готов молить Бога о том, чтобы Майлз оказался просто сердитым и замкнутым мальчиком.

– Скажите мне, миссис… ээ… няня, – начал он, направляясь к женщине, которая разглаживала еле видимые складки на фартуке, – как вел себя сын в мое отсутствие?

Задавая вопрос, Гай сопроводил миссис Лоппит в детскую спальню и, войдя следом, закрыл дверь.

– О, сущим ангелом, милорд. Он все делал именно так, как ему говорили, никаких проблем. О, в первые дни случались и приступы плача и вспышки злости, но сейчас это все в прошлом. Твердая рука – вот что нужно было его маленькой светлости, чтобы встать на путь истинный.

– Твердая рука? И насколько же должна быть тверда эта рука? – поинтересовался Гай нейтральным тоном.

– Настолько, чтобы это было понятно маленьким мальчикам. Совсем ни к чему позволять им думать, будто они могут заниматься всякой ерундой, а к подобным занятиям их тянет постоянно. Но как мы с вами говорили, милорд, четкое соблюдение правил, жесткий распорядок дня превращают совершенно развязанного мальца в маленькую кроткую овечку.

– Пожалеешь розгу – испортишь ребенка. Такова философия воспитания? – спросил Гай, стараясь не выдать нарастающее раздражение.

– Вы поняли меня абсолютно правильно, – ответила няня с самодовольной улыбкой. – Нет ничего страшного, если ради быстрого исправления проказника его руки и, прошу прощения, спина пораньше узнают вкус розог.

– О! – не удержался от восклицания с трудом сдерживающий гнев Гай. Пороть его ребенка? Никто не имеет право делать это. Никто! – Полагаю, я вас прекрасно понял, – продолжил он спокойно, решив выудить какие-нибудь подробности того, что здесь происходило. – А не расскажите ли вы мне о других методах, которыми вы пользуетесь? Совершенно очевидно, что они весьма эффективны.

– Благодарю вас, – произнесла миссис Лоппит, чопорно улыбнувшись. – Хорошо, позвольте подумать… Вот, например. Была такая проблема – его маленькая светлость периодически вставал по ночам с кровати. А ведь удерживать детей в постели весьма полезно – это предупреждает

возможные проказы и приучает к мысли, что постель есть постель и думать о чем-то кроме сна в ней недопустимо.

– Вы хотите сказать, что… что вы привязывали его к кровати?

– О да, милорд. Видите ли, этот способ позволяет еще и быстро отучить мочиться под себя по ночам, – с видом мудреца сообщила она. – Да, у меня была и такая проблема с его маленькой светлостью. Однако несколько ночей, проведенных в собственных испражнениях, и порция розог утром достаточно быстро избавили его от этой привычки.

Гая слегка замутило, пальцы опущенных рук непроизвольно сжались в кулаки. Он не верил своим ушам. Ребенка всего пяти лет от роду сечь розгами? Привязывать к кровати и заставлять по нескольку часов лежать в собственных испражнениях? Боже правый, удивительно, что бедный Майлз не всадил в эту женщину нож. Сам лорд чувствовал, что вполне мог бы сделать это.

– Спасибо, – сказал он тоном таким же холодным, каким вдруг сделалось его сердце. – Вы рассказали мне все, что я хотел узнать.

– О, не за что, милорд. Это столь необычно для отца – проявлять такой интерес к ребенку, который, скажем, в силу возраста подходит только для детской. Но я не из тех, кто настаивает, чтобы родители держались подальше от воспитания. Уверена, что мальчик рад вас видеть после долгой разлуки.

– Что ж, а я уверен, что для него будет лучше, если он больше никогда не увидит вас. Значит так, вы собираете свои вещи и в течение часа покидаете этот дом. И не ожидайте от меня рекомендательного письма, мадам.

Миссис Лоппит уставилась на него, раскрыв рот.

– Но, милорд, вы… Я… Я делала именно то, что вы от меня требовали! Я сделала из вашего сына великолепно ведущего себя ребенка, который никогда не скажет чуши, который…

– Который вообще не говорит, как я сегодня понял, – перебил ее Гай. – Это вы считаете великолепным поведением?

– Это… Это все из-за той женщины, да? Вы уже успели наслушаться от нее разных историй. Поверьте, милорд, все это ложь. Контессе просто не нравится, когда ей отказывают в чем-нибудь. Но если бы я поддалась на ее постоянные требования, она бы быстро избаловала его маленькую светлость и свела бы на нет все результаты моей отличной работы. Я абсолютно уверена в этом! Кстати, я точно следовала вашим инструкциям, сэр. Вы же сказали, что не хотите, чтобы вашего сына баловали, что нужно приучать его к дисциплине. И это именно то, что я делала!

– Я хотел, чтобы ребенок ощутил упорядоченность и постоянство в своей жизни. Хотел, чтобы он после потери матери вновь почувствовал женскую заботу. Я не просил, чтобы вы превратили его в деревянную марионетку на веревочках, которая двигается только тогда, когда за них кто-то дергает, – продолжил он, уже почти не сдерживая гнев. – И уж точно я не просил издеваться над ним днем и ночью!

– Но я… Я… Ох! – только и сумела произнести миссис Лоппит, прежде чем залиться слезами, которые принялась аккуратно вытирать квадратным куском материи, извлеченным из кармашка фартука. – Мне следовало ожидать чего-то подобного, никак не меньшего, – всхлипнула она. – Говорят же в деревне, что вы сделали несчастной жизнь вашей жены. Теперь я могу поверить этому. Говорят, что перед смертью она…

– Вон! – взревел Гай, взбешенный тем, что кто-то осмелился касаться столь интимной темы. – Чтобы духу твоего здесь не было, женщина!

Миссис Лоппит без оглядки выскочила из детской. Через несколько секунд раздался звук, похожий на выстрел – это хлопнула дверь ее комнаты.

Гай глубоко, с облегчением вздохнул. Каким же полным идиотом он был! Как он мог, подбирая няню для сына, не разглядеть в этой женщине столь явные черты не имеющего самоограничений тирана?

Он быстро вернулся в детскую. Майлз по-прежнему неподвижно сидел у окна. Гай склонился к сыну и осторожно положил ладонь на его худенькую ручку.

– Тобой больше не будет заниматься эта противная няня, Майлз. Мы найдем кого-нибудь другого, кто будет исполнять ее обязанности. Не бойся, я прослежу, чтобы новая няня была хорошей и доброй. Она не будет привязывать тебя к кровати. Я очень сожалею о том, что делала здесь та женщина.

Гай замолчал, не зная, что еще можно сказать.

Майлз убрал руку из-под его ладони.

– Послушай, мой мальчик, будет лучше, если ты забудешь прошлые обиды, постарайся сделать это. Эта няня делала многое из того, что ни в коем случае не должна была делать. Но теперь с этим покончено. Сейчас тебе принесут хороший ужин, потом поспи как следует, и утром все предстанет перед тобой в новом, более приятном свете.

Майлз никак не реагировал. Более того, он прикрыл рукой одно ухо, будто вообще не хотел слышать голос отца.

– Хорошо, сейчас ты можешь не разговаривать со мной, если не хочешь. Но я надеюсь, что утром ты обо всем хорошенько подумаешь и поймешь, что молчать нет причин. У тебя, наверное, другая точка зрения, видимо, неприятная для меня, но я сделаю все, чтобы она изменилась. Я помогу тебе. Никаких злых нянь ты больше не увидишь. Это я тебе твердо обещаю.

Майлз приложил палец к губам и прижался лбом к оконному стеклу. Что ему делать дальше, Гай совершенно не знал. Он несколько минут просто смотрел на мальчика, уперев, по своему обыкновению, руки в бока.

– Что ж, похоже, мне пора пожелать тебе спокойной ночи, – сказал он наконец. – До завтра!

Мальчик не ответил, и Гай решил, что ему, чтобы хоть как-то поддержать отцовский авторитет, лучше уйти. Что делать дальше, он не знал. У него совершенно не было навыков занятий с детьми. Весь опыт сводился к тому, что ребенка подводили к нему, он коротко восхищался, и его снова уводили. Все остальное входило в сферу забот гувернанток и нянь.

Но сейчас Гривз больше всего на свете хотел найти решение. Видит Бог, он был готов пожертвовать обеими руками, лишь бы Майлз чувствовал себя в безопасности и был счастлив.

Обдумывать ситуацию Гай по привычке направился в библиотеку. Там в располагающей к размышлению тишине он наполнил большой бокал шерри и призвал на помощь логику. Что ж, очевидно, прежде всего следует озадачить Амброза поисками новой няни и дать ему соответствующие инструкции. Затем Гай должен лично поговорить с каждой из кандидаток и выбрать, помоги, Боже, такую, которая действительно подходит. Все правильно. Однако проблема заключалась в том, что на все это могли потребоваться недели. А между тем бедный маленький Майлз будет проводить дни и ночи, уставившись невидящим взглядом в окно?

И вдруг лорд вспомнил, что говорила Джоанна ди Каппони. «И приехала я сюда с единственной целью – посмотреть, как живется Майлзу, и помочь ему, если надо… Полагаю, вы должны понимать, что ваш любимый наследник в таких условиях лишается нормальной жизни и в конце концов безнадежно замкнется в себе?»

– Вот и отлично! – громко воскликнул Гай, хлопнув ладонями по подлокотникам кресла, в котором сидел. – К черту предрассудки! Позволим этой женщине проявить свою заботливость. Ведь она утверждает, что так беспокоится о мальчике. Посмотрим, что скажет эта изысканная избалованная контесса, когда получит конкретное предложение. Ха! Это будет отличная проверка ее искренности.

– Прекратишь ты ерзать, наконец?! – воскликнула Банч, глядя на Джоанну сквозь толстые стекла очков, которыми она пользовалась для чтения. – Люди могут

подумать, что тебя мухи одолели.

– Извини. – Джоанна поставила на место хрустальное пресс-папье, которое сама не зная зачем взяла с письменного стола. – Никак не могу успокоиться. Очевидно, что в любой момент меня могут позвать, из-за этого и нервничаю. Этот монстр может запросто выставить нас за дверь, и это будет конец всех планов помочь Майлзу.

– Я уже сто раз говорила – если бы ты думала…

– Да знаю, знаю. Если бы я думала, прежде чем что-то сделать, мы бы не попали в такую переделку, – сказала Джоанна, подражая голосу и мимике Банч. – От того, что ты прочтешь мне очередную лекцию, Майлзу легче не станет да и нам никак не поможет. У меня осталось совсем немного денег, Банч. Можно, конечно, написать мистеру Фробишеру и попросить, чтобы он выслал некоторую сумму. Однако мне не хотелось бы использовать приносящий нам доход капитал, для которого мы с таким трудом нашли надежного управляющего.

Банч хмыкнула, сердито посмотрев на Джоанну.

– У тебя бы не было таких проблем, если бы ты прислушалась к тому, что я говорила три года назад. Более непрактичной девицы я сроду не видела. Удача шла тебе прямо в руки, а ты только и сделала…

– Пожалуйста, давай не будем возвращаться к этой теме, – поспешила прервать ее Джоанна. – У нас и без того достаточно проблем. О, Банч, побереги свои нервы – ты еще не встречалась с маркизом, хотя есть шанс, что ты его так и не увидишь. Поверь, это однозначно самый спесивый, самый наглый, обладающий самым мерзким характером человек, которого я имела несчастье встретить в своей жизни.

– Что ж, это говорит о многом, – сухо ответила Банч.

– Это только слова, которые слабо отражают реальность, – сказала Джоанна.

В это время раздался стук в дверь, и она вскочила так резко, будто хотела выпрыгнуть из собственной кожи.

– О нет… Неужели он решился? – прошептала Джоанна. – Принесли распоряжение о нашем выдворении?

– Открой дверь. Другого способа получить ответы на твои вопросы все равно нет, не так ли?

– Ну и ладно! – выкрикнула через плечо Джоанна, распахивая дверь.

На пороге в своей красной с золотом ливрее стоял Диксон с абсолютно бесстрастным выражением лица.

– Его светлость просит, чтобы вы немедленно пришли в библиотеку, ваша светлость.

– Просит? – холодно переспросила Джоанн. – Я полагала, его светлость считает, что все в мире делается исключительно по его велению.

Уголки губ Диксона слегка дрогнули, но он мгновенно восстановил контроль над эмоциями и не позволил себе расплыться в улыбке.

– Он привык, что его слушаются, это так, ваша светлость.

– Скажите, вы давно служите в этом доме, Диксон?

– Достаточно давно, чтобы знать, что его светлость не любит ждать, – ответил слуга и низко поклонился. – Я бы посоветовал пойти к нему на встречу как можно скорее, – прошептал он, не поднимая головы. Затем прокашлялся и быстро выпрямился, застыв с таким видом, будто ничего не говорил.

– Благодарю вас, – сказала Джоанна, поощрив ласковой улыбкой стремление Диксона как можно тактичнее передать жесткий приказ. – Я спущусь в библиотеку прямо сейчас. Так что нет необходимости передавать что-то его высокородию… ой… его светлости.

Она могла поклясться, что Диксон, сделав несколько шагов по коридору, потихоньку засмеялся.

На самом деле, не передавая через лакея ответ, Джоанна решила выиграть немного времени. Она не собиралась немедленно мчаться к ужасному маркизу, будто дрессированная собачка, которую поманили пальцем. Кроме того, ей действительно требовалось несколько минут, чтобы успокоиться. Гаю де Саллиссу ни к чему знать, как она нервничала при одной мысли о том, что придется провести какое-то время рядом с ним, а тем более как сильно ее огорчила перспектива изгнания и крушения планов. Сердце сжималось при одной мысли о том, что придется оставить Майлза в таком состоянии.

Взглянув на себя в зеркало, Джоанна поправила волосы и решила идти прямо так, не переодеваясь. В конце концов, у нее не было пяти платьев, чтобы менять их каждый час. Да и зачем? Она привыкла к простой жизни и не умела быть расточительной.

По непринужденному виду Банч было видно, что она не собирается подбодрить бывшую воспитанницу хотя бы пожатием руки, поэтому Джоанна, не оборачиваясь в ее сторону, с решительным видом вышла из комнаты. Однако чувствовала она себя так, будто направляется в клетку со львом, и сожалела, что не владеет никакими женскими уловками, которые бы весьма пригодились в данном случае. Вот Лидия знала бы, что делать!

Размышляя таким образом и стараясь унять нарастающее волнение, Джоанна миновала показавшийся бесконечно длинным коридор, затем не менее длинный холл и наконец два пролета грандиозной лестницы, пройдя мимо строя изображенных на портретах узконосых предков маркиза.

Впрочем, нет. Даже чар Лидии оказалось недостаточно, чтобы смягчить жестокое сердце ее кичливого мужа.

Оказавшись перед одной из множества дверей главного холла, Джоанна гордо выпрямила спину – оставалось совсем немного. Она прошла желтую гостиную, красную гостиную, свернула в желто-кремовую гостиную и, миновав ее, оказалась перед массивной дверью библиотеки, возле которой стоял на страже Диксон.

При ее приближении он склонил голову, затем сделал легкий шаг в сторону и распахнул дверь.

– Контесса ди Каппони, ваша светлость, – объявил он.

У Джоанны округлились глаза.

– Джоанна, – было бы вполне достаточно, – прошептала она, входя вслед за Диксоном в библиотеку.

Гай де Саллисс сидел за своим сверкающим позолотой письменным столом, спиной к окну, полностью поглощенный написанием письма. Оторвав взгляд от бумаги, он медленно поднял глаза на стоящую перед ним женщину, положил на место перо. Его взгляд скользнул по контессе сверху вниз и обратно. Джоанна ощутила укол оскорбленного достоинства – прием напоминал встречу служанки с господином. Разве это просто высокомерие? Конечно, она была права, определив характер Гривза как спесивый и кичливый. Сами собой сжались кулаки, которые она уперла в бедра, краска залила шею и начала подбираться к щекам.

– Вы хотели видеть меня? – спросила Джоанна, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно, несмотря на бешеные удары сердца и острое желание схватить перо и воткнуть его в горло лорду.

Не потрудившись даже привстать, Гай жестом указал на кресло.

– Присядьте, будьте так любезны.

Она опустилась в кресло. При этом ей, как всегда, не повезло – солнечный лучик, пробившийся через затянувшие небо облака, попал прямо ей в глаз, заставив повернуть голову и посмотреть маркизу прямо в лицо. Устремленный на нее взгляд Гая был тяжел и холоден.

– Очень хорошо, что вы нашли несколько минут для меня. Смею надеяться, что вы здесь не испытываете какие-либо неудобства.

Не испытывает? Врожденная гордость не позволила Джоанне продолжать игру, в которой она исполняла роль мышки, а он кошки.

– Никаких, милорд, если не считать, что я вынуждена упаковывать свои вещи, – произнесла она с высоко поднятой головой.

Он внимательно посмотрел на нее, и Джоанна впервые увидела в его глазах какой-то интерес.

– Упаковывать вещи? Могу я спросить, почему?

Джоанна пожала плечами.

– В первую же нашу встречу вы дали понять, что здесь мне не рады. Кроме

того, вы ясно показали, что Майлз не нуждается в моей помощи. Естественно, там, где считают мое присутствие лишним, я не останусь. Навязываться я не привыкла.

– Все ровно наоборот, контесса. Вы совершенно неверно истолковали мое поведение. – Гай сцепил руки в замок. – Я не хочу, чтобы вы уезжали.

Джоанна непонимающе посмотрела не него, пытаясь понять, правильно ли поняла слова маркиза.

– Вы не… Вы не хотите, чтобы я уезжала?

– Да, именно это я сказал. Если вы постараетесь выслушать меня, не перебивая на каждом слове, я все объясню.

Он встал, подошел к книжным полкам и прислонился мощным плечом к облицованному красным деревом перекрытию.

Ошарашенная Джоанна следила за его перемещениями, медленно поворачиваясь в кресле.

– Говорите, пожалуйста, я слушаю, – сказала она, чувствуя, что в голове все перепуталось.

– Я ходил в детскую проведать сына. То, что я увидел, сильно встревожило меня. – Гай опустил голову, уперев взгляд в мыски своих туфель, и следить за выражением его лица она уже не могла. – Должен поблагодарить вас за то, что вы меня предупредили, – явно пересиливая себя, добавил он.

– Я… Мне просто хотелось, чтобы вы заметили, что не все в отношении вашего сына делается правильно.

Гривз резко вскинул голову.

– Заметил! Не все правильно! За кого вы меня принимаете, контесса? За полного идиота или всего лишь за ненаблюдательного безответственного дурака?

– Я ни за кого вас не принимаю, я слишком мало вас знаю, чтобы делать какие-то выводы, – выдавила Джоанна сквозь зубы, сердясь, что приходится лгать. Вместо этой почти вежливой фразы следовало сказать то, что она действительно про него думала – дьявол с ледышкой вместо сердца и ужасным взрывным характером.

– Разумно, – произнес он. – Но вернемся к делу. Я выгнал эту скверную женщину, которая была приглашена, чтобы присматривать за сыном. – Гай скрестил руки на груди и вновь уставился на мыски туфель. – И теперь мне нужен кто-то на ее место. Вспомнив о том, как горячо вы говорили о своем беспокойстве и… и принимая в расчет ваше неопределенное положение здесь, я подумал, что Майлзом могли бы заняться вы. Если вы согласитесь, конечно.

Гай поднял голову и одарил Джоанну скептическим взглядом, в котором ясно читалось, что ее беспокойство о Майлзе он считал не более чем попыткой оправдать свое намерение остаться в этом доме на правах постоянной гостьи.

Джоанна почувствовала, как задрожали лежащие на коленях руки, и испытала одновременно горечь обиды и радостное облегчение. Она опустила голову: слезы в ее глазах – последнее, что следовало видеть Гаю де Саллиссу. Майлз! Что бы там ни было, у нее появился шанс помочь мальчику, и больше ничего не имело значения. Во имя этого она была готова не обращать внимание на маркиза с его бессмысленным высокомерием и деспотизмом и даже не вспоминать о страданиях, которые он причинил своей жене.

«О, Лидия… Это только начало. Но, по крайней мере, сделан первый шаг. И клянусь небом и землей, я помогу твоему маленькому сыну».

Джоанна отвернулась и, собрав волю в кулак, попыталась загнать вглубь подступившие к глазам слезы. Только убедившись, что удалось успокоиться, она повернулась к маркизу. Но при этом старалась смотреть куда-то в сторону, а не на него. На Гривза ей хотелось смотреть меньше всего.

– Я с радостью буду присматривать за Майлзом. Правильно ли я понимаю, что вы хотите, чтобы я исполняла обязанности няни?

– Я хочу, чтобы вы позаботились о нем. Как вы назовете себя в этой роли, меня интересует меньше всего.

– Прошу прощения, милорд, но для меня это важно. Я должна знать свое положение в этом доме. Хотя бы для того, чтобы не смущать слуг, – объяснила Джоанна с достоинством.

– О, боже правый! – проворчал Гай. – Что ж, хорошо, но иметь контессу в качестве няни будет довольно странно. – Он упер кулаки в бока. – Но коль скоро вы являетесь кузиной моей покойной жены и соответственно родственницей моего сына, вы будете его… ээ… его…

– Я всегда была и буду его тетушкой, – закончила она за Гая. – Однако это не означает, что я не могу занять должность гувернантки. Многие несостоятельные родственники выступают в такой роли. Это естественно, не означает, что я считаю себя несостоятельной.

– Хорошо, значит, вы будете его гувернанткой, – согласился Гай. – Но я приглашаю вас с испытательным сроком, скажем, в три месяца. Если за это время мой сын не изменится, вы, надеюсь, без лишних разговоров уберетесь восвояси.

– Согласна, – твердо сказала Джоанна. Что ж, она и сама теперь постоянно молила Бога, чтобы Майлз изменился. Принятое решение окончательно ее успокоило, и она решилась посмотреть на Гая. – А какую комнату вы мне отведете? Я буду жить в детской?

– А где вы сейчас остановились?

– В одной из гостевых комнат, милорд, – с наигранной скромностью ответила она. – Конечно, не королевские апартаменты, однако, думаю, вам приятно будет узнать, что они гораздо лучше того, к чему следует приучать гувернантку.

– Не давите на меня, – сказал лорд, бросая предупреждающий взгляд. – Если вы пытаетесь обыграть свой статус вдовы итальянского аристократа, то уверяю вас, он не производит на меня никакого впечатления. Однако я не вижу причин возражать против того, чтобы вы остались там, где расположились сейчас.

– Очень мило с вашей стороны. А что насчет моей компаньонки, милорд? Что мне делать с ней? Мисс Фитцвильямс уже не молодая женщина и всецело зависит от меня.

– О, гувернантка с компаньонкой? – Он покачал головой. – Не имею понятия, что вам с ней делать. Заприте ее в шкафу, если хотите. Главное, чтобы она не попадалась мне на глаза.

Глаза Джоанны сузились.

– Запереть ее в шкафу? Это вы так шутите? Если да, то не нахожу в такой шутке ничего смешного.

– Меня не интересует, в чем вы находите смешное, а в чем нет. От вас требуется присматривать за моим сыном и постараться извлечь его из скорлупы, которой он себя окружил. Что касается всего остального, то самым лучшим для нас будет встречаться так редко, насколько это возможно.

– Это совпадает и с моим желанием. Таким образом, я и мисс Фитцвильямс будем принимать пищу в своих комнатах, правильно я поняла? – добавила она. Джоанне было все равно, где и как жить, но о Банч она обязана была позаботиться.

– Да хоть на голову себе ставьте блюда с едой в своих комнатах, контесса. Сомневаюсь, что я буду бывать дома так часто, чтобы замечать, где вы едите и где спите, и тем более забивать себе этим голову.

– Очень хорошо, милорд, – сказала она, поднимаясь. – Итак, подытожим: я делаю то, что мне нравится, хожу куда хочу, сплю и ем, где и с кем хочу, но при этом стараюсь избегать встреч с вами. Договоренность действует все время, пока я буду заниматься Майлзом. Я правильно изложила?

Джоанна ожидала его реакции, затаив дыхание. Она понимала, что вступила в игру с человеком, характером напоминавшим дьявола. Но сдержаться не смогла.

Прошло не менее трех секунд, прежде чем Гривз, сделав шесть длинных шагов, подошел к ней вплотную. Она точно знала, что шесть, потому что считала их, и каждый шаг тревожно отдавался в ее сердце. Джоанна не думала, что маркиз настолько выше ее, и отметила это, только когда он склонил к ней пышущее гневом лицо.

– Я убедился: все, что о

вас говорили все эти годы, – правда, более того, слухи даже щадили вас, – процедил он сквозь зубы, глядя на нее сверху вниз. – В ту минуту, когда я решил доверить вам жизнь моего сына, я, наверное, сделал самую большую ошибку в своей жизни, если, конечно, не считать мою…

Он резко оборвал фразу. Но Джоанна без труда поняла, как она должна была закончиться – самой большой ошибкой он считал женитьбу на Лидии. Неужели маркиз думает, что она не знает, как он относился к жене? Но у Джоанны хватило воли, чтобы не рисковать достигнутым, задав этот готовый сорваться с языка вопрос.

– Если вы так считаете, лорд Гривз, то почему даете мне шанс? – спросила она вместо этого. – Почему доверяете вашего ребенка моей заботе?

– Потому что… я в отчаянии, я совершенно запутался, – ответил он, и напряженные губы не оставляли сомнения в его искренности. – Уже из-за одного вашего поразительного сходства с моей покойной женой я хотел, чтобы вы как можно быстрее уехали отсюда. Напоминания о Лидии тяжелы для меня. – Голос маркиза чуть дрогнул, и он сделал паузу. – Я совершенно не представляю, поможет ли это сходство Майлзу быстрее привыкнуть к вам или запугает еще сильнее. Но узнать это сейчас невозможно, поскольку он не хочет разговаривать.

– Он не проявил ни малейших признаков испуга. Поверьте, я бы никогда не допустила, чтобы Майлзу из-за меня стало еще хуже.

– Что ж, смею надеяться, что ему с вами будет хорошо. Он сильно любил свою мать и был очень расстроен тем, что происходило в прошлом году. И несмотря на то, что я думаю о вас, буду искренне благодарен, если вы ему как-то поможете. Действуйте так, как считаете нужным.

Гай тяжело вздохнул, отошел в сторону и резко повернулся к ней спиной.

Джоанна даже поперхнулась, настолько неожиданным было видеть такое проявление чувств человеком, который до сих пор казался ей совершенно бесчувственным. Тем важнее было подобрать правильные слова, которые следовало сказать сейчас.

– То, что вы думаете обо мне, милорд, не столь важно, – мягко произнесла она. – Единственное, о чем следует думать сейчас и вам и мне, это самочувствие вашего сына. Я благодарю вас за то, что вы дали мне этот шанс, от всего сердца благодарю! Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь Майлзу преодолеть этот трудный для него период.

Не в силах добавить еще хоть слово, она вышла из библиотеки.

5

– Не вижу смысла оставаться здесь, в этом Вейкфилде, даже на минуту, моя девочка, – сказала Банч, аккуратно складывая белую ночную рубашку и укладывая ее в свой саквояж. – Ты во мне не нуждаешься, и делать мне здесь нечего, разве что выслушивать твои бесконечные рассказы о том, как тебя беспокоит судьба этого маленького мальчика, и сетования на безразличие его отца.

– Прости меня, – сказала Джоанна с искренним сожалением, – я не хотела тебе надоедать. Просто голова забита мыслями о том, что делать с ними обоими, и я не могу говорить ни о чем другом. Но я, конечно же, не хотела спровоцировать твой отъезд.

– Кто сказал, что ты спровоцировала мой отъезд? Не будь такой тонкокожей, Джоанна. Твоя обидчивость порою подводит тебя настолько, что ты можешь забыть обо всем другом, – заявила Банч, прекратив упаковывать вещи. – Я же говорила тебе, что сестра пригласила меня на Рождество. Я ее не видела уже шесть лет. Ты ведь не настолько эгоистична, чтобы не отпустить меня? К тому же я живу в этом ужасном месте пять недель, совершенно ничего не делая, а ты знаешь, что я не привыкла бить баклуши.

Джоанна знала, что Банч права. Просто Банч всегда была рядом или почти всегда. На протяжении двадцати с лишним лет она была ее наставницей и советчицей. Представить, что можно жить без Банч, было крайне трудно. И Джоанна прекрасно понимала что, пытаясь задержать ее, вела себя как эгоистка.

– Конечно, тебе следует ехать, моя дорогая, – сказала она. – Я только не думала, что это произойдет скоро. Я надеялась, что Рождество мы проведем вместе.

– У тебя и без меня будет чем заняться. Ты и так все дни и ночи возишься с мальчиком, а лорд Гривз еще решил организовать рождественский бал. Надо же будет кому-то проследить, чтобы слуги сделали все как надо. А то они носятся в разные стороны, будто цыплята с отрубленными головами. Более глупой подготовки мне еще не приходилось видеть. – Банч поджала губы. – Эта миссис Кампьон может быть и хорошая домоправительница, когда все идет свои чередом, но совершенно не знает, как управлять таким огромным хозяйством, когда привычный распорядок меняется. Ей самой требуются четкие указания. А я учила тебя именно тому, как организовывать жизнь в доме. Для чего, как ты думаешь?

– Меня не станут слушать, – сказала, горько усмехнувшись, Джоанна. – Слуги и так на взводе, а я для них не более чем досадное недоразумение.

– Проблема в том, что они не могут понять, каково твое положение здесь, моя девочка. Сколько раз я тебе говорила, что социальный порядок – это основа всего! А ты после своего приезда делаешь все, чтобы нарушить его. Ты приехала сюда как контесса и кузина их покойной хозяйки. Так оно и должно быть.

Банч тщательно сложила платье и обернула его папиросной бумагой.

– Не помнимаю, что ты имеешь в виду, Банч? – возмущенно переспросила Джоанна.

– Я имею в виду, что они вдруг узнали, что ты – новая няня…

– Гувернантка, – поправила Джоанна.

– Это всего лишь слова, обозначающие почти одно и то же. Няня ли, гувернантка – в данном случае разницы нет. Ты завтракаешь, обедаешь и ужинаешь в детской и кроме как с мальчиком ни с кем ни о чем не разговариваешь, в том числе и со мной. Ты даже спать стала в свободной спальне возле детской. Лично я прекрасно понимаю – причина в том, что бедный парнишка иногда ходит по ночам и ты хочешь быть к нему поближе. Но позволь спросить, что, по-твоему, должны думать об этом остальные?

Джоанна приоткрыла рот, намереваясь что-то сказать, но Банч продолжила, не дожидаясь ответа:

– Я сама тебе скажу. Все думают, что лорд Гривз намеренно отдалил тебя от себя, загнал так далеко, насколько это было возможно, чтобы не показаться слишком невежливым и в тоже время лишить тебя возможности общаться с окружающими. Что еще могут подумать люди, которые знают, что ты здесь, но практически тебя не видят?

– Но это же неправда, Банч. Майлз нуждается во мне. Ему требуется все мое внимание! – возразила Джоанна. – Кстати, уже наметился некоторый прогресс. Он наконец позволил искупать и одеть себя. Затем я уложила его в постель, и он до утра проспал сухим. Правда, спит он по-прежнему очень неспокойно. Но как бы ты спала, если бы тебе снились страшные сны о твоей покойной маме? А я уверена, что именно такие сны он и видит.

Банч хмыкнула, устремляя взгляд на Джоанну:

– Если бы ты спросила меня, что ты делаешь не так, я бы посоветовала прекратить его баловать. Постоянно ругать так же плохо для ребенка, как и пытаться уберечь его от всего на свете.

– Я не пытаюсь уберечь его от всего на свете, я стараюсь сблизиться с ним.

Банч захлопнула саквояж и закрыла замок.

– Свежий воздух и физическая активность – вот как бы я определила то, что помогло бы Майлзу де Саллиссу вернуться к нормальной жизни. А ты относишься к нему так, будто он сделан из венецианского стекла.

Джоанна помрачнела. С такой

точки зрения она о воспитании Майлза не думала. Однако очень может быть, что Банч права. Стараясь избегать малейших намеков на ужасные методы миссис Лоппит, Джоанна впала в другую крайность и действительно стала относиться к мальчику так, будто он был наполовину сломанной игрушкой, которую следовало оберегать от любых прикосновений, чтобы не сломать окончательно. А ведь, возможно, он нуждается в таком же отношении, как любой другой оправившийся от болезни ребенок.

– Ты настоящий бриллиант, Банч! – воскликнула Джоанна, подскочив к пожилой женщине и заключив ее в объятия. – Кажется, ты нашла верное решение! Да, именно так я и буду действовать. Для начала обновлю его гардероб – больше никаких платьиц и детских рубашечек! Он будет одеваться так, как положено мальчику. И… И еще ему нужна собака. Да, именно так! Щенок. Теперь я точно знаю, что подарить ему на Рождество. Это гораздо лучше, чем еще одна книжка, которую я собиралась подарить, правда?

– Собака – это здорово, – сказала Банч, одобрительно кивая. – Она поможет ему научиться думать о ком-то еще, кроме себя.

Джоанна в восторге хлопнула в ладоши.

– Отлично! И еще он, конечно же, должен научиться ездить на лошади. О небеса, я в его возрасте при первой возможности запрыгивала на пони! Надо сходить в конюшню и поговорить с грумом, посмотреть, что он может предложить. Мне тоже потребуется кобыла, чтобы я могла скакать рядом с ним. Кстати, грум и насчет щенка может что-нибудь посоветовать. Должна же быть где-то поблизости собака с пометом?

Банч покачала головой.

– Ты прямо как твой отец, и это меня порою тревожит. У вас так: пришла в голову идея – и вы тут же бросаетесь воплощать ее в жизнь, совершенно не думая о последствиях. Следующим шагом, насколько я тебя знаю, ты станешь учить ребенка перескакивать через барьеры, чтобы он окончательно обрел уверенность в себе.

Джоанна рассмеялась.

– Единственное, о чем я сожалею, дорогая Банч, это то, что ты не направила меня на этот путь три недели назад.

– Ты сначала наделаешь ошибок, – сухо ответила Банч, – прежде чем начнешь прислушиваться к советам. Кстати, подумай о том, чтобы подружиться со слугами. Если ты хочешь узнать, что случилось с твоей кузиной, то только они могут рассказать тебе правду. Но ты не выудишь из них ни слова, пока не докажешь, что тебе можно доверять. А сейчас не могла бы ты позвать лакея? Карета меня уже ждет.

Джоанна не сомневалась в справедливости последних слов Банч и решила попозже обдумать совет как следует. Сейчас же она покорно дернула за шнурок звонка, а затем, стараясь не шуметь, прошмыгнула в комнату, в которой спала до того, как перебралась поближе к детской. Там, недолго порывшись в своих вещах, она вынула подарок, приготовленный Банч к Рождеству. Это была небольшая, написанная маслом картина, на которой была изображена ее любимая трехцветная кошка, сидящая на западной веранде виллы ди Камильяно и смотрящая на живописно раскинувшиеся вдалеке холмы. Джоанна вставила картину в рамку и красиво упаковала еще в Пезаро, но даже представить не могла, что придется вручить подарок до Рождества, и уж тем более при прощании.

– Банч, – сказала она, протягивая сверток пожилой женщине, – пусть это будет в твоем багаже, пока ты едешь. Не разворачивай, пожалуйста, до Рождества, а когда развернешь, вспомни обо мне. Знай, что я очень сильно люблю тебя и всегда буду благодарна за все то, что ты для меня сделала. Ты же вернешься? Или нет?

– Не валяй дурака, – улыбнулась Банч. – Конечно же вернусь. Иначе что ты без меня будешь делать? Но имей в виду, это произойдет не завтра – сестра имеет право подольше наслаждаться моим присутствием после столь долгой разлуки.

Джоанна поцеловала Банч в мягкую щеку и поспешила выйти из комнаты, опасаясь, что вот-вот расплачется.

Это могло случиться только с ней. Сбегая вниз по лестнице, на нижнем пролете она налетела прямо на поднимающегося Гая де Саллисса. И лишь то, что он одной рукой успел обхватить Джоанну за талию, а другой ухватиться за перила, спасло их от того, чтобы не упасть и не сломать шеи.

– Такие срочные дела? – насмешливо спросил он.

Ощущая через ткань платья его сильную руку, Джоанна залилась краской. Больше всего ей хотелось сейчас превратиться в клубок тумана и раствориться в воздухе. С момента их последней беседы прошло три недели, и все это время они практически не разговаривали. Вопреки утверждениям миссис Лоппит Гай де Саллисс не требовал, чтобы Майлза ежедневно приводили к нему для коротких встреч, зато сам часто приходил в детскую без предупреждения, молча наблюдал за ними и так же неожиданно уходил. При этом Гривз, как правило, ничего не говорил, за исключением слов, предусмотренных правилами приличия, да и приветствия не всегда произносились вслух. В таких случаях Джоанна, давая знать, что заметила его появление, молча кивала и изображала подобие улыбки. В его присутствии она всегда ощущала бессознательную тревогу, иногда такую сильную, что по спине пробегали мурашки. И еще порою появлялось странное ощущение, что ее тело как-то по-особому, не так, как ум и сердце, реагирует на близость маркиза.

Сейчас мурашки бегали не только по спине, а по всему телу, приятно щекоча. Даже прикосновения Космо, которого Джоанна искренне и сильно любила, не оказывали такого возбуждающего эффекта. Прикосновения супруга были приятны, обещали тепло и уют, но не пробуждали скрытую где-то в глубине чувственность. По крайней мере, из-за объятий мужа она не ощущала неожиданной слабости в коленях, как это было в данный момент. Но с какой это стати она сейчас вдруг вспомнила о Космо?

Чувствуя, что ей становится трудно дышать, Джоанна посмотрела на Гая и еще больше встревожилась, увидев его светящиеся изнутри темные глаза, выражение которых так и не научилась понимать.

– Вы потеряли дар речи? – мягко спросил он, чуть сильнее сжав теплыми руками ее талию. – А я думал, что это совершенно невозможно.

Воззвав к остаткам чувства собственного достоинства, Джоанна опустила голову и сделала крошечный шаг в сторону.

– Я… Я хотела выйти на улицу, милорд, – пробормотала она, не переставая поражаться тому, что с ней происходит – ноги отказывались повиноваться, а сердце билось так, будто Джоанна только что не спускалась, а бежала вверх по лестнице.

– Выйти на улицу? В такую погоду? А вы знаете, что там льет как из ведра?

Она не знала. Огорченная отъездом Банч, Джоанна даже не выглянула в окно.

– У меня есть одна идея, и я хотела узнать, насколько она выполнима, – промямлила Джоанна.

– Признаюсь, заинтригован. Интересно, что это за идея, которая может заставить бежать на улицу в такую погоду, даже не захватив зонтика? Я надеялся, что наемная карета, которая стоит у дверей, ожидает не вас. – Гривз убрал руку с ее талии, как бы позволяя уйти. – А вы покидаете нас, контесса? О, наверное, забота о ребенке оказалась слишком тяжелой ношей для вас?

Издевка, прозвучавшая в вопросе и в тоне, которым он был задан, не столько рассердила, сколько удивила.

– Нет, – спокойно ответила она, хотя лицо продолжало пылать, – карета предназначена для моей компаньонки мисс Фитцвильямс. Это она уезжает, не желая более досаждать вам своим присутствием. Что касается меня, я

ни при каких условиях не оставлю вашего сына, если, конечно, вы не снимете с меня эту обязанность.

Маркиз удивленно приподнял черную бровь.

– О, это способно внушить уверенность. Как повезло Майлзу, что у него появилась такая защитница. Однако мне не терпится узнать, сможет ли он когда-нибудь защитить вас от меня. Ведь я настоящий дьявол во плоти.

Джоанна слегка отвернулась, чтобы не видеть его пронзительного взгляда.

– Я делаю то, что могу, милорд, – сказала она, желая в душе оказаться где-нибудь за сотни миль отсюда, в любом месте, лишь бы не испытывать этот дискомфорт, причину которого она даже не могла определить. – И прошу вас разрешить мне и впредь делать то, что я могу, чтобы помочь вашему сыну выздороветь.

Теперь слегка повернул голову Гай, опасаясь встречи с ее взглядом.

– Что ж, продолжайте делать, как вы выразились, то, что можете.

– В таком случае не разрешите ли вы заказать Майлзу новую одежду? Та, которую он сейчас носит, ему уже не подходит по возрасту.

Джоанна рискнула посмотреть Гривзу в лицо и тут же поняла, что совершила ошибку. Он был слишком красивым, чтобы она могла быть спокойной, находясь с ним совсем рядом. Джоанна почувствовала, как кровь вновь приливает к лицу, и опустила глаза.

– Заказывайте все, что вам нравится. Я уже говорил, что нет нужды даже советоваться со мной по поводу таких пустяков.

– А по поводу чего, милорд, вы хотели бы, чтобы я советовалась с вами? – тут же уточнила она. – Или лучше спросить, что вы не считаете пустяковыми вещами? Вы постоянно заглядываете в детскую, но еще ни разу не поинтересовались, есть ли улучшения в поведении вашего сына. Или это тоже у вас относится к категории незначительных пустяков?

– Да вы настоящая хулиганка, ведь правда? – весело сказал Гай, чем еще больше рассердил Джоанну. – Теперь я совсем не удивлен, почему вы заслужили такую репутацию.

– Я теперь тоже не удивлена той репутацией, которую заслужили вы, милорд, – мгновенно парировала она, одновременно прилагая усилия, чтобы окончательно не вспылить.

– О, Лидия успела сообщить вам по секрету, насколько я жесток? – Гай пожал плечами. – Что ж, это вполне естественно. Хотя, должен признать, вы обладаете гораздо более острым умом, чем ваша кузина. – Он осмотрел Джоанну сверху вниз с явным интересом. – Скажите, контесса, вы такая с рождения или ваш талант развивался постепенно, в частности, во время вашего короткого замужества, когда вы вращались в кругу итальянской аристократии?

– Если вы имеете в виду мой брак с Космо ди Каппони, могу заверить, что он женился на мне на такой, какой я была, и вовсе не думал о том, какой я стану, – ответила Джоанна холодным, как лед, тоном. – Если у меня и правда есть то, что называется остроумием, этим я обязана исключительно родителям.

К своему удивлению, она вдруг начала понимать, что эта словесная пикировка с маркизом доставляет ей удовольствие. Если у кого и был острый ум, то это у него. Причем такого ума Джоанна не встречала ни у одного мужчины, которого знала до встречи с Гривзом. Как бы ни относилась она к этому человеку, она не могла не признать наличие у него высокого интеллекта. Это открытие заставило Джоанну нервничать еще сильнее.

– Если вы отодвинетесь чуть в сторону, я смогу пройти, чтобы заняться тем, чем собиралась, – уже не заботясь о вежливости, сказала она, чувствуя, что просто не может оставаться с Гаем рядом.

Уголки его губ приподнялись в полуулыбке.

– Но теперь мне действительно не терпится узнать, что за дела заставляют вас уходить из дома в такую погоду и в такой ужасной спешке. Ах да! Конечно. Прошу прощения. Кто бы он ни был, вы не должны заставлять его ждать.

Один резкий толчок – и он покатится вниз по ступенькам. Джоанна уже подняла руку, но в последний момент, сама не зная как, сумела остановиться.

– Вы совершенно правы, милорд, – ответила она, гордо поняв голову и придав лицу невозмутимое выражение, – я ухожу, чтобы встретиться с вашим грумом. Он красивый мужчина, гораздо симпатичнее вас.

Гай на секунду задумался, почесывая нос.

– Тумсби, безусловно, славный малый, но назвать его очень красивым можно только с большой натяжкой, – сказал он. – Передайте ему привет от меня… Да, и пожалуйста, постарайтесь не так сильно наседать на него. В свои семьдесят три он вряд ли обладает такими же жизненными силами, как прежде, к тому же в холодную погоду его сильно беспокоят суставы.

Гай отвернулся и пошел вверх по лестнице. Через несколько мгновений до Джоанны донесся его сдержанный смех. Она тоже не удержалась и прыснула. Да, чтобы там ни было, но в Гае де Саллиссе она встретила достойного контрпартнера.

6

Вейкфилд-эбби.

Канун Рождества 1818 года

Кареты начали прибывать в восемь. Они подъезжали одна за другой, и из них поодиночке и группами появлялись беззаботно болтающие люди, одетые по самой последней моде. Все говорило о том, что здесь будут отмечать не только наступление Рождества, но и официальное окончание траура маркиза Гривза. Джоанна, затаившаяся в тени верхнего пролета лестницы, была лишена возможности наблюдать за тем, как эти люди входили в дом, сверкая безукоризненно подобранными драгоценностями, помахивая веерами, активно жестикулируя, приветствуя друг друга поклонами и реверансами. Не могла она, несмотря на все старания, и избавиться от саднящего чувства обиды. Нет, Джоанна обижалась не на то, что не была приглашена. Бог свидетель, она даже не думала об этом. Обидно было за Лидию. Все здесь вели себя сейчас так, будто ее любимая кузина никогда не жила в этом доме и не была маркизой, будто она вообще не существовала. Можно ли представить более печальную судьбу?

Гай де Саллисс стоял в главном холле, украшенном ветвями остролиста и гирляндами из еловых лап и освещенного помимо множества свечей яркими искрами рождественских поленьев, весело потрескивающих в камине. Гай, улыбаясь, приветствовал подходящих гостей. Он тоже вел себя так, будто в этом доме ничего не случилось. Сквозь гул голосов расслышать его слова было, конечно, невозможно, но даже в жестах, которые поражали Джоанну, ощущалось исходящее от маркиза обаяние. Причем слово «обаяние» было просто первым пришедшим на ум и лишь в самой малой степени выражающим то, что она чувствовала, когда смотрела на Гривза. Стоя посреди холла в черных брюках и фраке, резко контрастирующих с белоснежной сорочкой и на тон темнее шейным платком, он был не просто обаятелен, он был невыносимо прекрасен.

Теперь Джоанне было понятно, что Лидия, подпав под его гипнотическое влияние, просто не могла не стремиться к нему. Джоанна сама ощущала силу его чар даже на таком расстоянии. Ничего удивительного, что ее чуть не хватил удар, когда он оказался совсем рядом, остановив ее на лестнице. И конечно же, не удивительно, что бедная Лидия, забыв обо всем, угодила прямо в его объятия. В вечернем наряде, весело смеющийся и шутивший с гостями Гривз был настоящим принцем из сказки.

– О, слава небесам, ваша светлость, вы здесь! А я вас повсюду ищу. Бегала в детскую, но Маргарет сказала, что не видела вас с тех пор, как вы уложили в постель лорда Уакомба. Так вот, миссис Кампьон беспокоится, что так долго не подают заливное – оно стало совсем жидким от тепла

свечей!

Джоанна обернулась и увидела Уэнди, самую расторопную из служащих в доме горничных, которая, пытаясь отдышаться, поглаживала себя по груди.

– Значит, придется еще немного попридержать его и поставить на холод – пусть зажелируется как следует, – сказала Джоанна, с неохотой покидая свое укрытие и направляясь за быстро идущей Уэнди.

Через пару минут она уже была на кухне, где ее взору предстала совсем другая картина, которую можно было назвать «кромешный ад».

– Контесса! Где вы ходите? – завопил Эмиль, не успела Джоанна появиться в дверях. Поварской колпак наполовину сполз с его лысой головы, по выражавшему полное смятение красному лицу стекали крупные капли пота. – О! Я заканчиваю это… Как вы его называете? Ризотто, да? Но не могу положить креветки. На таком огне они в момент подгорят!

Джоанна поспешила к нему и прошептала на ухо, что нужно делать. Затем направилась к суетившемуся у другой печи кондитеру.

Про себя она в очередной раз поблагодарила Бога за пробудившийся у нее в Италии интерес к кулинарии. Джоанна уйму времени провела на кухне, где под руководством своего куоко училась готовить различные блюда. Приобретенный опыт пришелся сейчас весьма кстати. Полезным оказался и совет, данный перед самым отъездом Банч, которую она тоже мысленно поблагодарила.

Первый шаг к сближению с прислугой дался Джоанне не так легко. Она долго настраивалась, стараясь преодолеть врожденную застенчивость и взять себя в руки. Однако попытка оказалась весьма успешной.

По крайней мере, так считала Джоанна. Сейчас. А две недели назад, когда она пришла к миссис Кампьон и предложила свои услуги, ей показалось, что она совершила ужасную ошибку – домоправительница явно заподозрила Джоанну в желании самой возглавить приготовления к рождественскому балу за ее спиной.

– Если вы считаете нужным давать слугам советы, ваша светлость, будет лучше, если вы станете делать это через меня, – коротко ответила миссис Кампьон без особого энтузиазма.

– Речь идет не совсем о советах. Ведь вам не помешает дополнительная пара глаз? – уточнила Джоанна, застенчиво глядя в пол. – Я понимаю, что вы гораздо больше меня знаете о том, как управлять таким огромным домом, но у меня тоже есть небольшой опыт, и он подсказывает, что очень полезно иметь кого-то, кто будет следить за всякими мелочами, до которых вечно не доходят руки.

– Что ж, хорошо, если вы сами хотите. – Голос миссис Кампьон звучал уже не так безразлично. – Я очень плотно загружена украшением дома. Подумайте, не могли бы вы помочь чем-то на кухне. Если бы вы понимали по-французски… Но, наверное, нет?

– Я знаю французский, – с готовностью сообщила Джоанна, – и буду рада, если это пригодится.

– Отлично! Значит, вы сможете сказать этому Эмилю, чтобы он прекратил хныкать и занялся, наконец, своей работой. – Миссис Кампьон сердито выдернула и вновь закрепила одну из заколок, которые удерживали ее чепчик на голове. – Он уже всех измучил. Из-за него и у других все начинает валиться из рук! Не знаю, как они смогут приготовить торжественный ужин на сотню персон, если целый год не готовили ничего, кроме обычных блюд для живущих в доме. Честное слово, не знаю! – Домоправительница, прикрыв глаза ладонью, покачала головой. – Его светлости не следовало затевать грандиозный бал менее чем через месяц после столь долгого отсутствия, тем более с такой плохо обученной прислугой. Слишком мало времени для того, чтобы подготовиться как следует.

– Не волнуйтесь так, – сказала Джоанна, стараясь произнести это как можно мягче. – Мы вместе подумаем над тем, чтобы все получилось. Кстати, почему бы нам не начать прямо сейчас с составления меню? Я всегда считала, что одна голова хорошо, но две лучше.

В конце концов, миссис Кампьон согласилась на все предложения. Произошло это, скорее всего, из-за того, что она была буквально загнана в угол обстоятельствами и времени на споры попросту не было. Однако к удивлению миссис Кампьон Джоанна оказалась весьма опытной в общении с людьми. Даже с теми из слуг, которых она прежде не видела, отношения наладились быстро и без каких-либо проблем. Прислуга не пыталась вступать с Джоанной в пререкания, а контесса скорее просила, чем отдавала приказы, однако четко и без суеты объясняя, что надо делать.

Так было и сейчас. Все дружно работали, время от времени взглядом обращаясь к Джоанне за указаниями, но в целом каждый просто делал то, что ему было положено в соответствии с должностью. Даже миссис Кампьон, выглядевшая гораздо менее измотанной, чем остальные, время от времени без стеснения обращалась к контессе, когда требовалось с кем-то или с чем-то разобраться.

Джоанне, к ее удивлению, все это очень нравилось.

Однако часа через три, когда банкет близился к завершению, она внимательно огляделась и решила, что ее присутствие на кухне уже не обязательно. Джоанна набросила накидку и выскользнула в ясную холодную ночь.

Стараясь идти как можно быстрее, чтобы не замерзнуть, Джоанна направилась к серебрившемуся в свете луны зданию конюшни, где, как она знала, ее ждут такие нужные сейчас мир и спокойствие. После суеты вечера ей тоже требовалось расслабиться.

Тумсби оказался добрым и отзывчивым человеком. У него в самом деле, как сказал зло подшутивший над ней Гай де Саллисс, с трудом сгибались колени и болели суставы, но свое слово он держал твердо. Правда, щенка грум не достал – сразу сказал, что подходящего нет во всей округе, зато предложил молодого двухлетнего кобелька со спокойным характером.

– Миссис, лучшего я не знаю, – сказал он в тот холодный вечер две недели назад, когда Джоанна пришла к нему мокрая от дождя и расстроенная столкновением с Гаем де Саллиссом. – Его хозяин получил офицерский патент и уезжает в Индию, поэтому ищет хороший дом, в который можно было бы отдать собаку. Он ласковый, как летний денек, этот Боско, и умнее иного человека. Я ездил в качестве загонщика на охоту с капитаном и был поражен тем, как аккуратно этот пес приносит в своей пасти подстреленных птиц и как четко выполняет команды. Вот только, ээ… – Старик снял шапку и, сдвинув брови, почесал лысину. – Я о мальчике, миссис. Будет ли он достаточно хорош для такой собаки, вот в чем вопрос. Он слегка не в себе с тех пор, как его бедная мамочка покинула нас. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Думаю, Майлз будет хорошим хозяином, Тумсби. Им обоим будет хорошо вместе. Они смогут подарить друг другу целый мир добра.

Тумсби вновь приподнял шляпу и почесала затылок. Затем кивнул.

– Пожалуй, вы правы, миссис. Обещаю, что скажу капитану. Скажу, что у Боско будет дом. Он будет рад. Да уж. Он так беспокоился. А теперь узнает, что Боско будет жить здесь, в аббатстве. Это намного лучше, чем везти его куда-то.

– Спасибо, – сказала Джоанна, довольная быстрым исполнением ее задумки. – А как насчет пони для его маленькой светлости и лошади для меня? Я хочу научить Майлза ездить верхом. Только имей в виду, я задумала это как сюрприз для его отца, поэтому постарайся быть поосторожней и не выдать наш секрет…

Забежав в конюшню, Джоанна тут же направилась в каморку грума.

Боско, который оказался большим золотистом ретривером, приподнял добродушную морду, мягко спрыгнул с подстилки,

сооруженной для него Тумсби из старого одеяла и охапки сена, подошел к ней и в знак признания осторожно лизнул кончиком шершавого языка.

Джоанна опустилась возле него на колени.

– Завтра, – сказала она, почесывая мягкую шерсть за ухом собаки, – завтра ты встретишься со своим новым маленьким хозяином. Я знаю, ты не понимаешь, почему тебя здесь оставили на три дня одного, и нервничаешь из-за этого, и по хозяину, конечно, ужасно скучаешь. Но поверь мне, ты очень нужен Майлзу. Обещаю, ты сможешь сделать для него много хорошего. – Она достала захваченную на кухне большую кость с остатками мяса и дала ее Боско. – Имей в виду, он немного застенчив. Но тебе просто следует быть повнимательней к нему. Уверена, вдвоем мы сможем изменить его в лучшую сторону.

Целиком и полностью сосредоточившись на кусочках великолепной говядины, Боско счастливо урчал и эти рассуждения уже не слушал.

Джоанна прикрыла дверь каморки и двинулась вдоль длинного ряда стойл. Лошадь, которую Тумсби подобрал для Джоанны, сразу ее узнала и приветствовала тихим ржанием. Калли была серой в яблоках молодой кобылой с длинными грациозными ногами, красивой удлиненной головой и взрывным, но добрым нравом, весьма напоминавшим характер новой хозяйки.

Джоанна была уверена, что в Калли течет арабская кровь, и с опаской думала о том, как лошадь поведет себя, когда она ее оседлает и попытается поехать. Пока она только периодически выводила Калли, приглядываясь к манере хода, но они уже подружились. По верховой езде Джоанна скучала даже больше, чем по своей вилле. Сможет ли она здесь наслаждаться прогулками верхом? Впрочем, Тумсби твердо сказал, что Джоанна может брать лошадь, когда захочет, а именно он единовластно правил в конюшне и принимал решения, кому, когда и на какой лошади ездить. Порою ей казалось, что даже Гай де Саллисс, при всех его амбициях, не решился бы оспаривать решения старого грума.

Когда Джоанна подошла к Калли, кобыла тихо фыркнула, высунула из стойла морду и ткнулась носом ей в грудь, раздвинув полы шерстяной накидки. Джоанна засмеялась и извлекла спрятанное под накидкой яблоко. Она каждый день приносила такие маленькие подарки, чтобы заслужить доверие лошади, и та, похоже, уже успела привыкнуть к этому.

– Какая ты у меня умная девочка, – сказала Джоанна, поглаживая бархатный нос лошади, которая деликатно взяла яблоко с ладони и принялась аппетитно хрумкать. – Не понимаю, как тебе могли дать такое простое имя. Ты ведь настоящая аристократка. Но не бери в голову. Это не главное. Если Тумсби так же отлично выберет пони, как это вышло с тобой, а зная его глаз, я в этом не сомневаюсь, мы вот-вот сможем взять с собой Майлза и немного порезвиться.

Неожиданно скрипнула дверь, и она услышала звук шагов и чьи-то приглушенные голоса. Джоанна замерла. Калли повела ушами, тихо заржала и принялась трясти головой, будто ей вдруг стало что-то мешать. Джоанна даже не могла представить, кому могло что-то понадобиться в конюшне в такое время. Но кем бы ни были эти люди, лошадям, судя по доносящимся из стойл звукам, они были явно не знакомы. Из двери каморки высунулся Боско, очевидно, посчитавший себя обязанным предпринять собственное расследование.

– Тсс, дорогой! – прошептал женский голос, и тут же раздался звук, свидетельствующий, что ее компаньон споткнулся о ведро. Женщина захихикала. – Старайся не шуметь, иначе все эти животные начнут реветь.

– Лошади не ревут, они рожат… ржут, я имею в виду, – ответил «дорогой» с модным сейчас в свете легким акцентом. – Это ослы ревут.

– Хорошо, ржут. Не важно, какие звуки они издают, главное, чтобы они не продемонстрировали это сейчас. Ты же знаешь, как Гривз относится к своим лошадям. Он о них заботится как о детях. И будь осторожней с фонарем. Еще не хватало, чтобы эти бесценные животные сгорели.

– Бог с ним, с Гривзом, и его лошадьми, я привел тебя сюда совсем не для того, чтобы о них разговаривать.

У Джоанны округлились глаза. Живя в Италии, она приобрела достаточный опыт, чтобы не удивляться тому, что во время вечеринок случаются подобные интрижки, но тот же опыт подсказывал, что эти двое вели себя слишком рискованно – бал продолжался и их отсутствие могло быть замечено в любой момент. Что касалось самой Джоанны, то проявлением храбрости с ее стороны, очевидно, было не выдать своего присутствия. Поэтому она тихо села, прислонившись спиной к дверце стойла, и замерла в надежде, что незваные гости скоро уйдут. Подслушивать чужие амурные тайны отнюдь не было ее коньком, и уж тем более не хотелось долго находиться в таком положении.

– Ламбкин, Ягненочек![1 - Lambkin (англ.) – ягненок. – Здесь и далее примеч. перев.] Что ты делаешь? – неожиданно вскрикнула женщина. – У тебя такие холодные руки!

Ягненочек? О боже, эта ночь обещает затянуться надолго.

– Иди же поближе ко мне, небесное создание, покажи мне свои прелести. Я весь вечер не сводил глаз с этой белоснежной груди. Думаешь, это легко – бродить вокруг с бесстрастным видом, когда внутри все пылает?

Джоанна обхватила голову руками, чтобы не рассмеяться.

– Бесстрастным? – прыснула женщина. – Ты явно не справедлив к себе. Я чувствовала себя так, будто на меня то и дело обрушивается горящий таран.

Ягненочек грубовато хохотнул.

– Значит, вот как ты это называешь, мой Нежный лепесток. И коль уж речь зашла о лепестках, почему бы тебе не показать мне свой цветочек? Клянусь, от моего желания того и гляди пуговицы на брюках загорятся. При одной мысли об этих пухлых розовых складочках меня переполняет страсть. Подними же свои юбки, открой ножки, молю тебя! Позволь мне упиться видом этих трогательных волосиков, дай мне возможность боготворить тебя и ублажить глазами, руками, губами, всем своим существом. Дозволь мне дать тебе тот дар, что дал своей Еве Адам, и вознести тебя к вершинам наслаждения, подобного тому, который испытали они в раю.

Джоанна подумала, что сроду не слышала подобной ахинеи. Похоже, этот Ягненочек считает себя поэтом. Кто-то явно дал ему дурной совет относительно возможной карьеры.

– Даже не надейся что-нибудь увидеть, если не найдешь чистое и удобное место. Я не собираюсь пачкать платье, лежа на холодной земле, как это было прошлый раз.

– Любовь моя! Я не повинен в таких ужасных вещах. Идем сюда. Взгляни, эта каморка выглядит весьма интимно, и в ней полно сена, на котором нам будет совсем неплохо. Я положу на него свой плащ, а затем положу тебя.

Он засмеялся над этим, как ему показалось, остроумным выражением. Из каморки донеслись звуки возни и стоны, затем вновь послышались слова.

– Нет лучше постели, чем из сена, да? О боже, это здорово! Вот, расправь это вот так… Раздвинь ножки чуть шире, мой Нежный лепесток в пылающей Сахаре. – За этим последовали стоны. – О боже! Оо… Боже! Вот так. О, позволь же, наконец, погрузиться вглубь моему тарану, дай влить в тебя мой жар, испепеляя тебя дикой страстью. О боже! Да, да, да… Так! Помоги мне войти в твое лоно, как агнцу в жертвенный очаг. Я буду счастлив умереть твоим рабом! А-а… А-ах!

Джоанна, чтобы не рассмеяться, зажала рот обеими руками. Таких неуклюжих гипербол ей в жизни не приходилось слышать.

Через несколько минут раздался громкий стон Ягненочка и чуть слышные стоны Нежного лепестка,

затем наступила тишина.

«Слава богу, – подумала, успокаиваясь, Джоанна. – Теперь они вполне могут идти танцевать. Их наверняка хватятся, если они еще какое-то время будут отсутствовать».

Но она ошиблась.

– Готов поспорить, что твой зануда муж никогда не брал тебя на груде сена, – сказал тяжело дышавший Ягненочек.

– Мой зануда муж меня вообще нигде не брал, – ответила Нежный лепесток и кокетливо усмехнулась. – Кстати, именно так говорила в свое время и Лидия.

Джоанна, услышав имя кузины, мгновенно насторожилась. Она села прямее и стала слушать более внимательно, впервые почувствовав интерес к разговору забредших на конюшню любовников.

– Ради неба, не говори больше о Лидии, – попросил Ягненочек без особых эмоций в голосе. – Она умерла, ее похоронили, и слава богу. Обо всем прочем я сегодня уже наслушался. Во всех углах сегодня шептались: Лидия этак, Лидия так, будто она до сих пор может давать повод для каких-то слухов. Она была погребена Гривзом на вечный покой год тому назад, и это конец всей истории. Гривзом погребена… Ха! Здорово. Надо будет запомнить.

– Она была моей подругой, – раздраженно напомнила Нежный лепесток. – Мне кажется, ты ведешь себя жестоко. Ты же знаешь, как несчастлива она была с ним. Он относился к ней по-скотски!

– Да он был святым в отношениях с ней, глупая ты женщина. Ты вообще должна была перевести все это в шутку и продолжать кокетничать, разве не так? А ты что делаешь? Только и не хватало сейчас говорить о таких вещах. Ночь только началась…

– Я не только кокетничать с тобой не собираюсь, а даже приблизиться к себе больше не позволю, если ты будешь так говорить о Лидии! Как ты можешь быть таким бесчувственным, таким безжалостным, тем более зная, как она умерла?

Джоанна с трудом сдержала желание подползти поближе, чтобы не пропустить самого важного. Она до сих пор не знала, как умерла Лидия, и считала, что не должна спрашивать об этом Гая де Саллисса. Или она вполне может это сделать? Может ли?

– Не понимаю, с какой стати я вдруг стал бесчувственным? Из-за того, что отказываюсь считать Лидию святой только потому, что она умерла? – раздраженно заговорил Ягненочек. – Она же была просто испорченным ребенком.

– Она была ангелом! Милым, нежным ангелом, который старался делать все, чтобы муж был счастлив, пока не стало очевидно, что ему от нее вообще ничего не нужно. Почему, как ты думаешь, она проводила так много времени без него? Это же была пытка, настоящая пытка – быть рядом и чувствовать, что муж не обращает на тебя ни малейшего внимания! – Нежный лепесток тихо всхлипнула. – И ты такой же, как он! Теперь я знаю. Я всех предупрежу, что та несчастная, которая решит связать с тобой свою судьбу, кончит так же, как Лидия, – с разбитым сердцем, обесчещенной и одинокой. Не желаю больше говорить с тобой! Никогда!

Джоанна услышала шуршание юбок, а еще через мгновение хлопнула дверь конюшни. Она ощутила разочарование – она не услышала ничего, чего бы не знала ранее, если, конечно, не считать того, что друзья Гая де Саллисса на его стороне. Но иного трудно было ожидать. Все сказанное Нежным лепестком только еще раз подтверждало то, что писала Лидия о своем несчастном браке. Хотя маленькая подсказка в разговоре все-таки прозвучала. «Тем более зная, как она умерла», – сказала Нежный лепесток, заступаясь за подругу. Это может означать только то, что кончина Лидии не была мирной.

Джоанна вздрогнула. О боже! Она догадывалась об этом, но надеялась, что подозрения не оправдаются. Намного легче было бы узнать, что Лидия, у которой всегда были проблемы со здоровьем, заболела и мирно ушла к Создателю во сне.

Что ж, необходимо набраться смелости и при первой же возможности спросить о том, как это произошло на самом деле, у Гая де Саллисса. Нет никаких оправданий тому, что она не сделала это до сих пор. Чего она опасалась? Узнать правду о том, что случилась? Или того, что становится в его присутствии ранимой и не уверенной в себе? В любом случае, это обыкновенная трусость. Джоанна молчала слишком долго, и никто не смеет осудить ее, если она наконец заговорит.

– Дрянь! – услышала она крик Ягненочка. – Посмотрим, захочу ли я еще хоть раз доставить тебе удовольствие. Отправляйся к своему чертову мужу! Он при всем желании не сможет трахать тебя так, как тебе нравится. Возраст не тот.

Дверь хлопнула еще раз.

Джоанна облегченно вздохнула. Двое людей, помимо своего желания вызвавших в ней за короткий промежуток времени столько неприятных ощущений, наконец ушли. Она даже поежилась, подумав, что может еще столкнуться с ними лицом к лицу. Но тут же успокоилась – она даже не знала, как они выглядят и как их зовут.

Джоанна подождала еще минут десять, давая любовникам возможность по отдельности проделать путь до дома, пожелала спокойной ночи Боско и тоже поспешила к себе. Настроение было испорчено, холод ночи пронизывал насквозь. Она приподняла накидку и накинула на голову.

Яркие звезды тысячами бриллиантов усеяли небо, которое было так близко, что казалось, протянув руку, можно схватить одну из них. Одна звезда горела особенно ярко и по-особому переливалась. Джоанна поняла, что именно она возвещает о рождении младенца Христа и благой вести, которую Он несет миру. Джоанна остановилась и, запрокинув голову, стала любоваться ею. Звезда непостижимом образом рассеяла тьму и напряжение, оставшиеся в душе после ухода Нежного лепестка и Ягненочка. Казалось, что если как следует напрячь слух, то можно будет услышать ангелов, поющих о мире и добре. Джоанна вздохнула и улыбнулась. Мир и добро – то, к чему она стремилась всю жизнь, и то, что всегда оказывалось таким иллюзорным. Впервые она почувствовала это, когда погибли родители. До того страшного дня жизнь казалась ей сплошной идиллией. Зато после Джоанна была вынуждена постоянно бороться за то, чтобы сохранить хотя бы подобие мира. С добром повезло немного больше. Примером искренней доброжелательности с самого детства была преданная Банч, а позднее – Космо.

О, как она устала от этой борьбы, от постоянной необходимости угадывать скрытый смысл, вплетенный в самые обыкновенные слова! Слава богу, что с ней было ее искусство. Благодаря живописи она всегда могла хоть ненадолго забыть о грубых реалиях повседневной жизни. Джоанна очень надеялась, что рисование может стать выходом и для Майлза, но положенные перед ним карандаши и стопка рисовальной бумаги так и остались не тронутыми до сих пор. Он по-прежнему целые дни проводил сидя у окна, причем было похоже, что он даже не видит, что за этим окном происходит.

Джоанна полностью сосредоточилась на яркой звезде. Она сложила ладони вместе и стала молиться:

«Боже, пожалуйста, в этот день Твоего чудесного рождения верни Майлзу радость жизни. Сделай так, чтобы он вновь стал обычным маленьким мальчиком, чтобы он вспомнил, что можно играть, быть смешным, быть любимым и дарить любовь другим. Молю Тебя: развей тьму, которой он окутал себя, покажи ему путь назад, к свету. И пожалуйста, Боже, научи меня, как помочь ему на этом пути, дай силы вытащить его к свету».

Она перекрестилась, накинула на голову импровизированный капюшон и продолжила путь к дому.

Джоанне и в голову не могло прийти, что все это время за ней наблюдал

Ламбкин. Охваченный ужасом, он смотрел на нее из-за высокого бордюра, образованного кустами роз, не отрывая глаз и забыв о начинающей обжигать ему пальцы сигаре.

7

– Гривз! Гривз, бога ради, мне надо с тобой поговорить.

Услышав за спиной взволнованный шепот, Гай быстро свернул разговор и повернулся. Перед ним стоял белый как мел и дрожащий Малколм Ламбкин.

– О небо, парень, что случилось? – озабоченно спросил Гай, жестом извиняясь перед гостями и отводя друга в сторону.

– Не здесь, – прошептал Ламбкин. – Где-нибудь… Где-нибудь, в более тихом месте. О боже, мне надо выпить.

– Безусловно, – сразу согласился Гай. Малколм, обычно являющий собой образчик безразличия ко всему окружающему, был явно потрясен до глубины души. – Пойдем-ка в библиотеку, там нам никто не помешает.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=22556817&lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Сноски

1

Lambkin (англ.) – ягненок. – Здесь и далее примеч. перев.