Режим чтения
Скачать книгу

А собаку я возьму себе читать онлайн - Алисия Хименес Бартлетт

А собаку я возьму себе

Алисия Хименес Бартлетт

Петра Деликадо

Алисия Хименес Бартлетт – испанская писательница, чьи книги переведены на пятнадцать языков и отмечены многими национальными и международными премиями. Известность ей принесла серия детективных романов, главными героями которых стали инспектор полиции Петра Деликадо и ее верный помощник Фермин Гарсон. Оба они – персонажи, выходящие за рамки канонов детективного жанра и весьма непредсказуемые. Так, для Петры Деликадо даже самое трудное и головоломное расследование не заслоняет собой дел сердечных. Петра не только никогда не позволяет себе забывать, что она женщина, но и старается возвести между службой и личной жизнью непроницаемую стену – чтобы иметь возможность максимально реализовать себя по обе стороны этой стены.

«А собаку я возьму себе» – захватывающая история, по ходу которой сыщики, разыскивая преступника, попадают в круг любителей собак и людей, профессионально собаками занимающихся.

По романам Алисии Хименес Бартлетт в Испании снят телесериал «Петра Деликадо». Еще один сериал снимается в настоящее время в Италии.

Алисия Хименес Бартлетт

А собаку я возьму себе

© Alicia Gimеnez Bartlett, 1997

© В. Капанадзе, перевод на русский язык, 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2015 Издательство CORPUS ®

* * *

1

Странно начинаются иные дни. Ты просыпаешься в своей постели, приходишь в себя, спускаешь ноги на пол, варишь кофе… Однако идея будущего, которая смутно маячит перед тобой, вырывается за рамки одного дня. Ты не заглядываешь вперед, но видишь. После этого любое действие начинает приобретать то же пророческое и жизненно важное звучание. «Что-то случится», – говоришь ты себе и выходишь на улицу, готовая держать ушки на макушке и мгновенно откликаться на любую неожиданность, анализируя все, что происходит вокруг. Взять, к примеру, это утро, на первый взгляд совершенно обычное, когда я столкнулась в дверях с соседской старушкой. Поздоровавшись со мной, она завела нескончаемый монолог, а напоследок сообщила, что в моем теперешнем доме в Побле-Ноу в свое время располагался бордель.

Узнав о столь славном историческом прошлом дома, я довольно долго с любопытством разглядывала свое жилище. Подозреваю, что я пыталась обнаружить какие-нибудь следы страстей, некогда бушевавших в этих стенах. Но тщетно: по-видимому, ремонт, который я сделала, оказался слишком радикальным, и каменщики замуровали всю похоть, а маляры забелили все признаки торжествующей плоти. Возможно, что, разыскивая следы прежнего борделя, я неосознанно хотела получить новые стимулы. Это бы меня не удивило. Вот уже два года, как работа, чтение, музыка и цветоводство составляли мои единственные развлечения. Впрочем, это меня не слишком тревожило, поскольку после двух разводов скука имеет вкус покоя. В любом случае, узнав, что здесь некогда было, я впервые за два года задумалась над тем, не слишком ли я далеко зашла в своем стремлении к одиночеству.

Это был мысленный звоночек без заметных прямых последствий для моей жизни. Ведь судьба всегда умеет позаботиться о том, чтобы нейтрализовать порывы, выливающиеся в персональную революцию, и моя судьба указывала, что будет удерживать меня в рамках благоразумия еще долго. Я перестала задаваться неудобными вопросами о былых страстях, что не стоило мне никаких усилий; я добилась этого удивительно легко благодаря тому, что вся моя энергия была поглощена работой. Надо просмотреть множество материалов в отделе документации? Да нет, это не отвлекло бы моего внимания дольше, чем на строго определенное время. Суть в другом: младшему инспектору Гарсону и мне было поручено новое дело. Это объясняло странное утреннее ощущение куда лучше, чем призрак публичного дома. Речь шла о довольно простом деле, надо признать, но оно в конце концов так запуталось, что превратилось в странную загадку, с какой еще не приходилось сталкиваться в новейшей полицейской истории.

Должна предупредить: в те времена мы с младшим инспектором Гарсоном хотя и поддерживали приятельские отношения, но встречались только в баре, который расположен напротив комиссариата. Наша дружба была вписана в профессиональные рамки, и в ней не было места приглашениям на ужин или в кино, чтобы получше узнать друг друга. Зато в этом обшарпанном баре мы вместе выпили такое количество кофе, какое вполне могло бы лишить сна целый полк буддистских монахов.

Гарсон не слишком загорелся порученным нам делом, хотя и был доволен, что мы снова получили возможность немного размяться. Похоже, стало уже обычаем доверять нам подобные расследования, поскольку остальные коллеги были перегружены. Только непроходимые тупицы могли не справиться с этим делом, которое априори представлялось «привычной рутиной». То, как нам сформулировали задание, также звучало не слишком серьезно. «Тут одного типа так измолотили, что он чуть концы не отдал», – сказал комиссар.

Вряд ли для расследования этого преступления требовалось светило из Скотленд-Ярда, тем более что имелось, по крайней мере, три конца, ухватившись за которые можно было приступить к работе. Первый – установить, кто был избитый, поскольку при нем не оказалось документов, удостоверяющих его личность. Второй – выяснить, за что его избили. И третий – узнать, кто нанес ему побои.

Вначале все выглядело так, будто нам предстояло разбирать простую уличную стычку, но, когда главный инспектор добавил, что потерпевший доставлен в больницу Валье-Эброна в состоянии комы, мы поняли: слова о том, что он чуть было концы не отдал, – вовсе не преувеличение. Похоже, речь шла не о пьяной потасовке, а о жестоком избиении.

По дороге в больницу Гарсон продолжал находиться в приподнятом настроении, появившемся, когда нам поручили это дело. Он так сиял от счастья, что казалось, мы не ведем уголовное расследование, а едем на пикник. Я заключила, что, пока он не увидит впавшего в кому потерпевшего, для него будут существовать лишь причины для радости: мы снова работаем вместе и еще достаточно свежи лавры, которыми нас увенчали после успешного раскрытия нашего первого с ним дела. Я почувствовала себя польщенной: не каждый день кто-то демонстрирует тебе свою дружбу, пусть даже этот кто-то – пузатый полицейский, которому уже далеко за пятьдесят.

Больница Валье-Эброна – одна из тех громадин, что органы социального обеспечения выстроили в шестидесятые годы. Уродливый, гигантский, внушительный комплекс, кажется, больше подходит для погребения фараонов, чем для лечения граждан. По мере того как мы поднимались к нему по центральной лестнице, мы сталкивались с типичными представителями больничного населения, состоявшего из простого люда, ковыляющих стариков, уборщиц и многочисленных группок медперсонала. Я немного смутилась, почувствовав себя затерянной среди длинных девятиэтажных корпусов, не зная ни к кому обратиться, ни как проникнуть внутрь. К счастью, у моего напарника Гарсона мысль работала весьма функционально, позволяя ему четко наметить ход действий. Он чувствовал себя в этих коридорах, отделанных темным мрамором, как рыба
Страница 2 из 19

в воде.

– Надо найти дежурного по этажу, – сказал он, – и спросить у него, кто оформлял пострадавшего в отделении скорой помощи.

После этого я только изумлялась тому, как перед нами одна за другой открывались все двери, будто мы обладали волшебной палочкой, позволявшей проникнуть в обиталище людоеда, причем мы ни разу не сбились с пути и нам не пришлось возвращаться обратно. Наконец на последнем этапе нами занялась высокая и мощная, как скала, медсестра.

– Идите взгляните на этого бедолагу, а я тем временем отыщу его карту и посмотрю, кто дежурил в ту ночь.

Мы вошли в трехместную палату. Нужный нам человек занимал левую койку; о его беспомощности свидетельствовали присоединенные к телу многочисленные трубки. Он напоминал труп – был таким же безгласным, неподвижным, бледным. Я долго не могла сосредоточиться на его чертах, пока не преодолела завораживающее воздействие, которое на меня всегда оказывают любые лежащие фигуры, особенно скульптуры. Как только я вижу перед собой один из этих каменных пирогов, скажем, изображающих Карла V, теруэльских любовников или герцога Альбу, на меня словно столбняк нападает, и я почтительно замираю, не в силах пошевелиться. Впрочем, лежащий передо мной человек не имел никакого отношения к отечественной гордости или славе. Он больше напоминал раненого воробушка либо котенка, угодившего под колеса автомобиля. Тощий, маленький, с уродливыми грубыми руками, вытянутыми на простыне, и распухшим от ударов лицом, причем одно веко было лилового цвета, а на губах остались следы запекшейся крови.

– Впечатляет, – сказала я.

– Неплохо его отделали.

– Думаете, это была драка?

– Сомневаюсь, что он защищался. Драка не обходится без шума и криков, были бы свидетели.

– А что говорится в протоколе городской гвардии?

– Неопознанный мужчина, без документов, найден на улице Льобрегос, в квартале Кармело, в три часа ночи. Свидетели нападения отсутствуют. Никаких следов или зацепок. Был немедленно доставлен в больницу Валье-Эброна. Помещен в отделение скорой помощи.

– Полный мрак.

У потерпевшего были ярко-рыжие волосы, несомненно крашеные. Как он выглядел в нормальном состоянии, представить себе было нелегко. Медсестра вернулась вместе с врачом, дежурившим в ту ночь, когда пострадавшего обнаружили. Он привел нас в тесный обшарпанный кабинет. То, что мы полицейские, не произвело на него особого впечатления.

– Я прочту вам результаты осмотра при поступлении, – сказал он и нацепил на нос очки в массивной роговой оправе, контрастировавшие с его юным лицом. – «Поступил в ночь на семнадцатое октября. Пациент – мужчина в возрасте около сорока лет. Особых примет не имеет. Поступил с множественными травмами и сотрясением мозга. Наезд автомобиля исключается. Состояние может быть расценено как результат нескольких ударов, нанесенных, по-видимому, твердым и тяжелым предметом. Больному была сделана срочная операция. В настоящее время находится в коме под наблюдением врачей. Применяется искусственное питание. Прогноз неблагоприятный».

– Как вы полагаете, он придет в себя?

Врач пожал плечами:

– Неизвестно. Он может очнуться, а может завтра же умереть или находиться в таком состоянии длительное время.

– Им интересовались, к нему кто-нибудь приходил?

– Пока нет.

– Если кто-то появится…

– Мы вам сообщим.

– И по возможности постарайтесь задержать того человека до нашего приезда.

– Не слишком на это рассчитывайте. Множество людей умирают здесь так, словно они прошли по земной жизни никем не замеченными.

– Вы не могли бы показать нам одежду, которая на нем была?

Врач провел нас на склад, напоминавший бюро потерянных вещей. Вещи нашего пациента были упакованы в пластиковую сумку, к которой был прикреплен номер. Их оказалось немного: грязные джинсы, оранжевая рубашка со следами крови, куртка и массивная золотая цепочка. Обувь – поношенные кроссовки – была завернута отдельно. Носков при ней не оказалось.

– Это вульгарное украшение указывает нам, что мы имеем дело с человеком из самых низов, – высказала я свое снобистское мнение.

– И напали на него не с целью ограбления. Цепочка по виду стоит немало, – добавил Гарсон.

Я обратилась к заведующей складом:

– В карманах у него ничего не было? Скажем, монет, ключей?

Мой вопрос, должно быть, показался ей бестактным, поскольку ответила она неохотно, процедив сквозь зубы:

– Все, что на нем было, лежит перед вами. Здесь никто ничего трогать не будет.

Тысячу раз в этом убеждалась. Не обидеть испанского труженика труднее, чем прогуляться возле Ниагарского водопада так, чтобы тебя не обрызгало.

Идя через вестибюль к выходу из этого императорского дворца периода упадка, мы уже смогли сделать первые выводы. Интересующий нас тип был люмпеном. Избивший его не собирался грабить свою жертву, однако опустошил ее карманы. То ли он не хотел, чтобы избитого опознали, то ли искал что-то конкретное. Пострадавший, скорее всего, был замешан в некрасивых делах – иначе откуда человеку с такой физиономией взять денег на покупку украшения из золота?

– Позвольте, я расскажу вам, как было дело, – вдруг произнес Гарсон.

– Не лишайте себя такого удовольствия, мой дорогой друг!

– Очевидно, что речь идет о мести, о сведении счетов. Судя по внешнему виду и одежде потерпевшего, на кону были не те гигантские суммы, которыми ворочают мафиози. Нет, давайте-ка спустимся на землю. Готов поспорить, что это наркотики – самая обычная история. Этот бедолага – зауряднейший «верблюд», который на чем-то прокололся. Его решили наказать, но немного перегнули палку. Простейший случай.

– Но тогда он наверняка есть в картотеке, – предположила я.

– Да, и если не в качестве «верблюда», то за совершение какого-нибудь мелкого правонарушения.

– Когда мы получим результаты дактилоскопии?

– Сегодня к вечеру.

– Прекрасно, младший инспектор. Значит, по-вашему, мы можем во всеуслышание объявить о раскрытии дела?

– Не торопитесь. Если все обстоит так, как я сказал, то объявлять об этом будут другие. Для всего, что связано с наркотиками, существует собственный отдел, и эти люди своей добычей не привыкли делиться. Они полистают дело и, если подозреваемый не замешан в чем-то более серьезном, закроют его. Ну и черт с ними, а все-таки в безбрежной пустыне станет одним «верблюдом» меньше!

Я ни на минуту не усомнилась в его правоте. Не потому, что слепо верила в оперативные способности моего коллеги, просто выстроенные им предположения звучали достаточно убедительно. И даже последнее заключение… Имеет ли для кого-нибудь значение, что на земном шаре стало на одного «верблюда» меньше? Ни он не пройдет сквозь игольное ушко, ни еще один богатый торговец наркотиками не войдет в царство Закона. Возможно, уже сегодня дело у нас заберут.

– И что теперь?

– Теперь, Петра, нам придется сделать остановку в Кармело. Осмотрим территорию, поговорим с жителями. Потом из ресторана, куда мы зайдем перекусить, позвоним в дактилоскопическую лабораторию и узнаем, идентифицировали они отпечатки пальцев или нет, а затем, если понадобится,
Страница 3 из 19

повторим звонок. Больше мне ничего не приходит в голову.

Кармело – это необычный рабочий район в Барселоне. Его разномастные дома тесно лепятся на холме, а узкие улочки наводят на мысль, что ты попал в какой-то другой город. Несмотря на свой явно небогатый вид, он выглядит куда более гостеприимно, чем гигантские, вытянутые в одну линию и словно нежилые здания, выстроенные в чистом поле, вдоль железной дороги или шоссе. Здесь не было ресторанов в подлинном смысле слова, зато на каждом шагу встречались бары, где можно было поесть: все рассчитанные на рабочих, все украшенные силой вдохновения своих малоискушенных хозяев, все пропахшие удушливым запахом раскаленного масла. Я робко намекнула Гарсону, что мы вполне могли бы наскоро перекусить стоя, но он вдруг взъерепенился, словно я покусилась одновременно на Достоинство, Бога и Отечество.

– Вы же знаете, что, если я не съем горячего, у меня потом болит голова.

– Да я ничего не сказала, Фермин. Будем есть то, что вы хотите.

– Вам понравятся эти бары для работяг, они по-настоящему демократичны.

Убедиться на собственной шкуре в наличии демократии мы решили в баре на улице Данте под названием «Бочка». Столы, на которые рассчитывал Гарсон, были здесь не индивидуальные, а общие. Ты сидел за ними локоть к локтю с незнакомым тебе человеком, точь-в-точь как в ресторанах Латинского квартала.

Клиенты приходили сюда целыми компаниями и в большинстве своем были одеты в рабочие комбинезоны разных цветов – в зависимости от рода занятий. Они располагались на своих обычных местах и приветствовали нас, как, должно быть, всегда поступали со случайными посетителями.

Тут же начали появляться тарелки с супом, тушеная фасоль, салат и цветная капуста в сухарях. Общее оживление показывало, что люди по-настоящему голодны и искренне радуются еде. Они смеялись, перебрасывались шутками и лишь изредка кидали рассеянный взгляд на экран телевизора, впустую надрывавшегося в углу зала.

Это было поистине симпатичное, да что там – просто отличное заведение, где царил дух гастрономического братства. Однако, похоже, сей маленький сплоченный рай предназначался не для всех. Я была здесь единственной женщиной.

Гарсон моментально освоился. Он с аппетитом уплетал свою цветную капусту, запивая ее вином, и, когда на экране появилась спортивная информация и все на некоторое время умолкли, он тоже зачарованно любовался голами и финтами футболистов. Более того, вскоре он стал обмениваться комментариями с сидящим рядом с ним здоровяком, и они пришли к единому мнению, что тренер одной из команд – «просто бандит». Я искренне восхищалась его способностью так естественно вписаться в окружающую среду.

Мы выпили хорошего кофе за столом, усеянным хлебными крошками и скомканными бумажными салфетками. Только вполне утолив голод, Гарсон поднялся со своего места и стал расхаживать по помещению и расспрашивать посетителей, что им известно о происшедшем в районе нападении. Никаких результатов это не дало. Затем он пошел звонить в лабораторию дактилоскопии. И вернулся с непроницаемым лицом, по которому ничего нельзя было угадать.

– Черт бы его побрал! – произнес он сквозь зубы.

– В чем дело?

– Этого типа нет в картотеке.

– Вы почему-то представляли себе все чересчур просто. Кстати, отчего мы без колебаний причислили его к преступникам? На данный момент он всего лишь жертва.

– Меня бы крайне удивило, если бы он оказался чистеньким.

– Возможно, это преступник, еще не попавший в картотеку.

– Да почти все такого рода подонки попадают туда с младенческих лет.

Мы вышли из бара и направились в сторону дома номер шестьдесят пять по улице Льобрегос. Примерно там было обнаружено тело пострадавшего. Первый осмотр не дал ничего интересного: подъезды, ведущие в квартиры, мастерская по ремонту обуви и чуть поодаль – погребок, где торговали вином в розлив. Все жильцы дома были информированы о страшной находке, однако согласно их заявлениям, сделанным сотрудникам городской гвардии, никто из них не знал потерпевшего.

– Если бы он жил здесь, кто-нибудь его бы узнал, у нас в районе все друг друга знают, по крайней мере в лицо.

Несмотря на это, мы решили на всякий случай снова опросить местных жителей. Как только мы начинали звонить в квартиры нижних этажей, выяснялось, что дальше нам подниматься незачем: женщины сами распахивали двери, выходили на лестничные площадки, а иногда спускались вниз, чтобы поговорить и помочь нам. Многие были одеты в домашние халаты, носили разного фасона фартуки. Они были возбуждены и не скрывали своего любопытства, но в то же время были обеспокоены тем, что в их тихом квартале стали происходить подобные вещи. О своей социальной принадлежности они говорили с гордостью:

– Мы тут все живем своим трудом. У нас здесь сроду не случалось преступлений, и теперь нам только не хватало, чтобы вся эта нечисть хлынула сюда и устраивала разборки на наших улицах.

Было совершенно ясно: если бы кто-нибудь из них располагал какими-то сведениями о пострадавшем, он ими охотно бы поделился. Однако, коль скоро мы начали опрос, следовало довести его до конца, и потому мы болтались по этой треклятой улице еще три дня. Результатов – никаких. Никто не знал потерпевшего, никто не слышал ничего необычного в ночь на 17 октября. Вероятность того, что его избили в другом месте и потом привезли сюда, с каждым разом увеличивалась. Почему именно сюда? Вокруг этой загадки не требовалось выстраивать слишком много гипотез. Речь шла о малолюдном и плохо освещаемом по ночам месте, и этого было достаточно, чтобы избрать именно его.

Только через три дня мы осознали, что упустили время, а ведь именно первые три дня обычно считаются решающими для раскрытия любого преступления. В эти дни, которые следовало ценить на вес золота, мы также посещали больницу в Валье-Эброне в надежде, что состояние больного изменилось или что кто-то его посетил. Но, увы, наш спящий красавец по-прежнему лежал недвижим, и никто им не интересовался. Грустная история. Когда человек на протяжении жизни постепенно теряет всех своих родственников, это еще как-то понятно, но не иметь ни единого знакомого, кого беспокоит твоя судьба, совсем паршиво.

Обычно мы отправлялись к нему под вечер. Несмотря на то что избили его совсем недавно, кровоподтеки на лице уже начали рассасываться, черты становились более четкими. Проступало в нем что-то подлое, грязное, возможно, следы собственных его пороков – это был своего рода убогий портрет Дориана Грея. Гарсон глядел в окно, дружески беседовал со стариками – соседями по палате, а иногда спускался в кафе. Я же не сводила глаз с незнакомца, он меня будто приворожил.

– Скоро вы в него влюбитесь, – сказал однажды младший инспектор.

– Тогда, наверное, я стану единственным человеком, кто его любил.

Гарсон резко повел плечами:

– Не пытайтесь меня разжалобить.

– Как это возможно, что его никто не хватился?

– Множество людей покидают сей мир, и никто этого не замечает: старики, чьи разложившиеся тела полиция обнаруживает через два месяца после того, как они
Страница 4 из 19

преставились в своей постели; нищие, умирающие у входа в метро; свихнувшиеся старухи, годами находящиеся в социальных психиатрических лечебницах, потому что родственники не хотят их забрать к себе… Да что я вам рассказываю!

– В любом случае мне его немного жаль. В таком состоянии он полностью зависим от окружающих, и это ужасно. Обратите внимание: медсестры его не побрили, а у корней его крашенных в соломенный цвет волос начинает проглядывать седина.

– Подумаешь, какое дело!

Этой грубоватой репликой Гарсон и ограничился, когда пришел его черед высказаться. Было очевидно, что ему, как и всему остальному миру, на пострадавшего наплевать и он не вызывает у младшего инспектора никакой жалости.

По возвращении в комиссариат нас ожидал небольшой сюрприз. Сержант Пинилья из муниципальной полиции принес сведения, которые, по его мнению, могли нас заинтересовать. Жильцы некоего дома в Сьютат-Велья позвонили в полицию с жалобой на то, что вот уже три дня в одной из квартир не переставая лает и скулит собака, по всей видимости, оставленная хозяином. Полицейские явились туда с судебным ордером, открыли дверь и обнаружили внутри беспородную псину, умирающую от голода и жажды. Соседи ничего не могли сказать о ее хозяине, кроме того что это был мужчина средних лет, которого они видели так редко, что даже не смогли бы опознать. Полиция опечатала квартиру, а собаку поместила в муниципальный приемник. Если в течение двух дней ее никто не хватится, пса передадут в собачий приют.

Пинилья был убежден, что это жилище принадлежало нашему подопечному, а потому разыскал владельца дома и доставил его к нам словно на блюдечке для допроса.

– Из жильцов вы больше ничего не вытянете, инспектор. Они ничего не скажут, даже если знакомы с ним с детства. Это вообще трудный район.

Сержант прекрасно знал, о чем говорил. Тем не менее мы все же направили своего сотрудника, чтобы он еще раз опросил местных жителей, а сами занялись обнаруженной квартирой.

Владелец квартиры – и всего дома – обладал крайне неприятной внешностью. Он был одет в рыжеватую кожаную куртку, и чуть ли не на каждом его пальце поблескивал золотой перстень. Он не удосужился не только улыбнуться нам, но даже по-человечески поздороваться.

– Я уже сказал по телефону сотрудникам муниципальной полиции, что моей недвижимостью занимается агентство «Урбе».

– Вы никогда не встречались с вашим жильцом, даже когда подписывали договор?

– Нет, всеми формальностями занималось агентство. Они нашли съемщика, подготовили необходимые документы и получили с него задаток. После чего прислали мне фотокопию договора и записку, в которой говорилось: «Игнасио Лусена Пастор является вашим новым квартиросъемщиком». Вот и все.

– Когда это было?

– Примерно три года назад.

Я обратила внимание на его поношенные ботинки.

– Он выживет? – спросил он.

– Мы этого не знаем.

– Вы можете дать мне адрес его родственников?

– У него нет родственников.

– Кто же мне будет платить за квартиру, пока он находится в больнице? Можно мне хотя бы подыскать нового съемщика?

– Ни в коем случае. Квартира опечатана на время, пока продолжается следствие.

– Послушайте, я получаю сущую ерунду со всех этих несчастных съемщиков. У меня живут и арабы, и негры, и кто угодно; время от времени мы выселяем кого-то за неуплату. Не думайте, что я богач, это дерьмовое здание в этом дерьмовом районе досталось мне по наследству, но того, что я выручаю с него, не хватает даже на еду. Если бы я мог, давно бы уже его продал.

– Лусена аккуратно вам платил?

– Да, все шло чересчур хорошо, и что-то обязательно должно было случиться.

– Вы не знаете, он не был замешан в какую-нибудь историю, связанную с наркотиками?

Он возмутился:

– Я уже сказал вам, что ничего не знаю и ни разу не видел этого человека. Все очень просто: одного из моих квартиросъемщиков избили до полусмерти, верно? Прекрасно, согласен, возможно, он торговал наркотиками, а может быть, был сутенером и другой сутенер свел с ним счеты… Да что угодно могло быть, понимаете? Но только в любом случае я понятия об этом не имел.

Похоже, агентству недвижимости «Урбе» предстояло стать тем звеном, через которое можно было установить, является ли избитый Игнасио Лусеной Пастором. Некая барышня сообщила нам, что договором с Лусеной занималась секретарша, которая в агентстве уже не работает.

– Хорошо, дайте тогда нам ее адрес, нам нужно, чтобы она опознала одного человека, – потребовал Гарсон.

– Дело в том, что Мари Пили год назад вышла замуж. Она ушла с работы и переехала в Сарагосу.

– А у вас нет ее нового адреса, номера телефона?

– Нет. Когда она уезжала, то обещала, что напишет, что мы будем продолжать общаться… Ну а потом, вы же знаете, как это бывает…

В голосе Гарсона зазвучали отчаянные нотки:

– И больше никто не разговаривал с этим квартиросъемщиком? Никто не заходил к нему за квартплатой? Никто его никогда не видел?

Девушка с каждым разом выглядела все более обиженной.

– Никто.

– Тогда у вас должно быть название банка, через который он переводил деньги, и номер счета.

– У меня ничего нет, этот сеньор присылал мне чек по почте второго числа каждого месяца, и поскольку никогда не задерживал оплату…

– А в адресе отправителя, естественно, всегда указывалась снимаемая им квартира, – произнес Гарсон, готовый растерзать ее.

– Да, – испуганно пробормотала девушка и, видимо, опасаясь бог весть каких карательных мер с нашей стороны, торопливо добавила: – Это все по закону.

– Покажите нам договор.

– Я не знаю, где он.

– Замечательно, теперь мне все ясно. Вы сдаете квартиры нелегальным мигрантам, людям без документов и официально это никак не оформляете, верно?

– Поговорите лучше с моим шефом.

– Будьте уверены, я доложу обо всем в комиссариате, и оттуда пришлют кого-нибудь разобраться, что же здесь на самом деле происходит.

Девушка только вздохнула, наверное, потому, что знала: рано или поздно все их делишки выплывут наружу.

Уже в машине Гарсон дал волю своему возмущению:

– Это просто черт знает что! Разве нас не убеждают в том, что все мы поставлены на учет и занесены в самые разнообразные списки, что власти осведомлены о самых сокровенных наших мыслях? Так нет же, все это вранье, мы можем сто лет прожить на одном и том же месте, а потом окажется, что мы не существуем, что никто даже не знает нас в лицо.

– Успокойтесь, Фермин. Посмотрим, удалось ли Пинилье вытянуть что-нибудь еще из жильцов.

Сержант Пинилья ничем нас не порадовал. Никто не признал пострадавшего по фотографии, снятой в больнице. Никто. Не фигурировало его имя и в архивах.

– Попытайте счастья вы – возможно, национальной полиции люди боятся больше, чем муниципалов, хотя я сомневаюсь, ведь так легко сказать, что ты кого-то не знаешь! Для чего искать проблем на свою голову?

– А где вы сейчас держите собаку, что была в квартире? – спросила я.

– На складе.

– Навестить ее можно?

Оба моих собеседника взглянули на меня с недоумением, смешанным с любопытством.

– Хотелось бы допросить и ее, – пошутила я.

Пинилья
Страница 5 из 19

захохотал, и мы отправились в путь.

– Похоже, вы решили закатать ее на пожизненную каторгу. Ничего не имею против. Держать собак на складе – большое неудобство, уж вы мне поверьте.

Он привел нас в обширное помещение, располагавшееся в подвале. На громадных полках из дешевого дерева громоздились самые разнообразные предметы. В углу, отгороженный от остального склада металлической сеткой, лежал пес, перед ним стояли две миски, одна с собачьим кормом, другая с водой. Увидев нас, он вскочил и громко залаял.

– Вот она, псина! Как видите, еще не утратила боевого духа!

– Это ж надо, какой урод! – вырвалось у Гарсона.

Пес был действительно не красавец. Тощий, всклокоченный, черный, длинноухий, с короткими кривыми лапами, на которые опиралось напоминавшее старую плюшевую игрушку тело. Была, однако, в его глазах, во взгляде некая реалистическая трезвость, привлекшая мое внимание. Я просунула руку сквозь ячейки сетки и погладила его по голове. Тут же по моим пальцам побежало приятное тепло. Собака взглянула на меня мечтательными глазами и с искренним видом лизнула мою руку.

– Симпатичная собачка, – заключила я. – Подготовьте нам ее, сержант, мы ее забираем.

Пинилья и глазом не моргнул, зато Гарсон сперва просто остолбенел. Потом повернулся ко мне:

– Послушайте, инспектор, что вы собираетесь делать с этим чертовым зверем?

Я устремила на него повелительный взгляд, к которому давненько не прибегала в наших отношениях.

– Я потом расскажу вам об этом, Гарсон, а пока давайте его заберем.

К счастью, он с лету уловил ситуацию и замолчал, поняв, что невыгодно дальше демонстрировать свое удивление.

– Я могу попросить вас об одном одолжении? – сказал Пинилья. – Вам нетрудно будет завезти собаку в приемник, когда вы завершите ваше расследование? Конечно, если она проведет с нами на день больше, ничего не изменится, наш распорядок от этого не пострадает.

Мы свалились на голову сержанта как манна небесная, освобождая его от неудобного пса раньше предусмотренного срока. Ему было ровным счетом наплевать, для чего нам понадобилась собака, лишь бы мы его от нее избавили. Гарсона, напротив, мое решение заинтриговало. Ему не терпелось расспросить меня, но после того как я напомнила ему, кто здесь главный, он бы ни за что не позволил себе приставать ко мне с новыми вопросами. Подозреваю, что, когда мы приехали в больницу, он начал кое о чем догадываться, хотя и тогда не проронил ни слова.

Первая сложность моего плана состояла в том, чтобы незаметно провести собаку в больничную палату. Я и не подумала просить официального разрешения, дающего право войти с псом в больницу. Нет, не то чтобы я была сторонницей неортодоксальных методов расследования, а просто предчувствовала, что любая попытка получить официальный пропуск в этом гигантском лабиринте обернется сотнями бумаг, включая страховой полис, фотокопии и специальные удостоверения, разрешающие держать черных собак.

Я попросила моего коллегу снять свой просторный плащ. Взяла пса с заднего сиденья и сунула его под мышку. Потом накрыла плащом, стараясь не испугать, так что его не стало видно. Он послушно дал это с собой проделать и даже, по-моему, остался доволен, если судить по влажному следу, благодарно оставленному на моей ладони.

Таким образом мы проникли в больницу. Го това поклясться, что Гарсон чертыхался sotto voce[1 - Вполголоса (ит.).], хотя вполне могло быть, что это ворчал пес. Я была спокойна; в конце концов, речь шла о незначительном нарушении правил, которое всегда нетрудно оправдать интересами следствия.

Охранники пропустили нас без звука, как только мы показали им свои жетоны. Не привлекли мы ничьего внимания и по пути в палату нашего подопечного. Открыв дверь, я поняла, что мои молитвы, пусть даже произнесенные мысленно, услышаны. В палате никого из медицинского персонала не было, а оба старика, делившие помещение с пострадавшим, спали. Я освободила своего «агента» от плаща и опустила его на пол. Он был немало удивлен медицинскими запахами, которыми был пропитан воздух. Пес начал обню хивать все подряд, то и дело отфыркиваясь и вертя головой из стороны в сторону, и вдруг замер на месте: его чуткий нос что-то учуял. Мгновенно придя в неистовство, возбужденный своим открытием, он стал прыгать и радостно лаять возле кровати пребывающего в бессознательном состоянии пациента. В конце концов, встав на задние лапы, он увидел того, кто несомненно был его хозяином, и принялся повизгивать от счастья, одновременно норовя лизнуть ему руки, беспомощно лежавшие поверх простыни.

– Младший инспектор Гарсон! – возвестила я торжественным голосом. – Представляю вам Игнасио Лусену Пастора.

– Черт побери! – только и сумел вымолвить Гарсон. На самом деле он бы и не успел ничего добавить, потому что из-за этой суматохи оба старика проснулись. Один из них глядел на пса выпученными глазами, считая, очевидно, что продолжает спать, зато второй, быстренько сообразив, что происходит что-то необычное, нажал на кнопку звонка, одновременно громко призывая медсестру. На какое-то мгновение я растерялась, не зная, как реагировать, и только смотрела, как Гарсон берет пса, выхватывает у меня плащ, завертывает в него нарушителя спокойствия и быстро идет к двери.

– Пойдемте, инспектор, здесь нам больше нечего делать.

Мы шли по бесконечным коридорам легкой походкой с проклятой псиной в руках, а та издавала пронзительные вопли и вовсю орудовала лапами, пытаясь высвободиться из объятий моего напарника. По мере того как мы приближались к выходу, позади оставалось все больше удивленных лиц, пытавшихся определить, откуда доносятся эти завывания. Я старалась не менять выражения лица, вести себя естественно и идти как можно быстрее, не переходя на бег. Когда впереди уже замаячил выход, светлый и спасительный, один из охранников, должно быть, наконец сообразил, что непонятные жалобные и возмущенные звуки исходят от нас.

– Минуточку! – крикнул он, справившись с удивлением.

– Что делать? – шепотом спросил Гарсон.

– Продолжайте идти, – ответила я.

– Остановитесь! – снова крикнул охранник.

– Петра, ради всех святых! – тихо взмолился Гарсон.

– Я велел вам подойти сюда! – На этот раз голос охранника прозвучал сзади и очень близко. И в тот самый момент, когда я поняла, что нового предупреждения не будет и он вот-вот настигнет нас, подчиняясь животной реакции, не оборачиваясь и не предупредив Гарсона, я вдруг бросилась бежать что было сил. Я миновала главную дверь, пронеслась вниз по лестнице и не останавливалась, пока не подбежала к стоянке. Только там, тяжело дыша, я обернулась. Никто в белом халате или форме охранника не преследовал меня, и только Гарсон, отдуваясь, с багровым лицом и демонстрируя отвратительную спортивную подготовку, преодолевал последние метры дистанции. Он остановился рядом, не в силах сказать ни слова. Я дернула за его плащ, и среди складок возникла лохматая голова нашего свидетеля. Хорошо еще, что он умолк, видимо, осознав драматизм ситуации. На меня вдруг напал смех, я принялась хохотать и все никак не могла остановиться. Гарсон
Страница 6 из 19

и пес изумленно взирали на меня с одинаковым выражением на физиономиях.

– Можно узнать, какого дьявола вы это сделали, Петра?

Я попыталась вновь обрести серьезность.

– Простите меня, Фермин, мне очень жаль. Понимаю, что должна была вас предупредить.

– Интересно, что мы скажем в больнице, когда нам понадобится опять там побывать.

– Расслабьтесь, да они нас даже не узнают!

– Но старики из палаты видели собаку!

– Я бы не слишком заморачивалась по этому поводу. А кроме того, младший инспектор, где ваш здоровый авантюризм?

Он взглянул на меня с такой же опаской, какую вызвал бы у него буйно помешанный. Я открыла дверцу и поместила пса на заднем сиденье. Он снова начал поскуливать, вспомнив о своих горестях.

– Поторопитесь, нам еще надо завезти эту проклятую зверюгу в приемник.

Всю дорогу Гарсон высказывал мне свои упреки, замаскированные под вопросы:

– Вы не находите, что можно было бы найти менее шумный способ опознания Лусены?

– Подскажите какой.

– Мы даже не опросили сами его соседей по дому.

– Опросим, но, зная, кто такой Лусена Пастор, извлечем гораздо больше толка. Кстати, не забудьте предупредить комиссара о незаконной деятельности агентства недвижимости «Урбе». Надеюсь, их хорошенько прижмут.

– Не беспокойтесь. Однако мне кажется, что эта система с привлечением собак…

– Вы никогда не слышали о безошибочном чутье животных, Гарсон? Не знаете, кого используют на муниципальной очистной станции Барселоны, чтобы выяснить, не заражена ли вода? Так я вам скажу: рыбок! А кого использовали в токийском метро, чтобы обнаружить ядовитые газы, распыленные террористами? Попугаев в клетках! И не заставляйте меня напоминать вам о долгой традиции сотрудничества между полицией и собаками: таможни, поиск пропавших людей, наркотики…

Я искоса следила за выражением его лица, оно стало задумчивым, но он так и не признал до конца мою правоту.

– А то, что вы бросились бежать, не предупредив меня, это как?

– Поймите, я уже два года умираю со скуки.

– Напомните мне, чтобы я подарил вам какой-нибудь пазл, потому что во второй раз я такую гонку вряд ли выдержу.

Мой смех был прерван диковинным видением. Мы добрались до места назначения. Перед нами возвышалось громадное, старое, обшарпанное здание. Словно прилепившееся к горам Кольсерола, безмолвное, оно производило поистине зловещее впечатление.

– Это что за чертовщина?

– Муниципальный приемник для собак, – объяснил Гарсон и продолжил путь по пустынному шоссе. По мере того как мы приближались к зданию, мрачное впечатление от него только усугублялось благодаря доносившимся до нас лаю и вою. Они сливались в единый многоголосый хор, достаточно жуткий.

Когда мы остановились у облупившихся стен, лай сделался еще громче. Я вновь взяла на руки нашего незадачливого свидетеля, и он прижался ко мне, словно предчувствовал ожидающее его грустное будущее. Нас встретил приятный молодой человек. Узнав, что мы из полиции, он удивился и признался, что обычно общается только с сотрудниками городской гвардии. Пока он заполнял карточку, мы сели. Бедный пес уткнулся в мои колени в поисках защиты. Мне стало любопытно.

– Все ли собаки находят новых хозяев?

– Нет, к сожалению, только те, кто имеет хоть какой-нибудь признак породы.

– Как по-вашему, у этого пса есть такой признак?

Молодой человек улыбнулся:

– Разве что какой-нибудь экзотической. – От него тоже не ускользнуло, насколько уродлив пес.

– А что происходит с теми, кого не забирают?

– Все задают мне этот вопрос. А как вы сами думаете?

– Их умерщвляют.

– По истечении определенного срока. Другого выхода нет.

– Газовая камера? – предположил Гарсон, возможно, перед ним замаячили образы Холокоста.

– Смертельная инъекция, – изрек сотрудник приюта. – Это совершенно цивилизованная система, при которой животные не страдают и не переживают агонии. Они засыпают, чтобы не проснуться.

Завывания, несколько смягченные стенами здания, были ответом на его слова.

– Хотите, покажу вам помещение?

До сих пор не понимаю, почему я согласилась на его предложение. Сотрудник повел нас по длинному коридору, освещенному несколькими голыми лампочками. В каждой из просторных клеток, поставленных рядами, сидело по три или четыре собаки. При нашем появлении сразу же поднялся гвалт. Животные реагировали на нас по-разному. Одни приникали к прутьям, стараясь просунуть сквозь них морду и лизнуть нас. Другие безостановочно лаяли и крутились на месте, выписывая безумные спирали. Тем не менее обе стратегии преследовали одну и ту же цель: привлечь наше внимание. Было очевидно, что им известны жестокие правила игры: гости входили, прохаживались взад и вперед по коридору и в результате одну из собак – всего лишь одну! – освобождали из заключения. Я ужаснулась. Наш гид продолжал давать пояснения, но я их уже не слышала, меня вдруг обуяла дикая тоска. Я остановилась, взглянула вниз и увидела, что наш безобразный песик молча следует за мной вплотную, поджав хвост.

– Послушайте, Гарсон! – позвала я.

Но мой напарник беседовал с сотрудником приюта и ничего не слышал из-за собачьего гама.

– Эй, послушайте! – почти заорала я. – Остановитесь, пожалуйста, я передумала. Наверное, я возьму собаку себе.

– Что? – недоуменно переспросил младший инспектор.

– Да, оставлю у себя, пока хозяин не оправится. Вообще-то я думаю, она нам еще понадобится в расследовании. В конце концов, я могу выделить ей местечко в садике возле моего дома.

Сотрудник приюта понимающе улыбнулся. Он ничего не сказал, за что я была ему благодарна. Не хватало мне его замечаний, чтобы выставить меня перед Гарсоном сентиментальной дурой.

На обратном пути мы долго ехали молча. Наконец Гарсон не выдержал и открыл огонь:

– При всем уважении к вам, инспектор, и понимая, что это не мое дело, хочу все же заметить, что жалеть всех подряд не очень хорошо для полицейского.

– Знаю.

– Я много чего повидал на этом свете, можете себе представить. Видал такие картины, от которых кровь в жилах леденеет: брошенных младенцев, самоубийц, свисающих с потолочной балки, молоденьких девушек-проституток, избитых до полусмерти… Так вот, я всегда старался ничего не принимать близко к сердцу. Иначе рано или поздно загремишь в психушку.

– Меня потрясли глаза этих собак.

– Но это всего лишь собаки.

– Зато мы люди.

– Ладно, инспектор, не придирайтесь, вы понимаете, что я хочу сказать.

– Конечно, понимаю, Гарсон, и благодарна вам за ваши намерения, но ведь речь идет только о том, чтобы подержать у себя собаку, пока ее хозяин не выздоровеет. К тому же то, что я сказала о дальнейшем использовании собаки, чистая правда. Она еще поможет нам в расследовании.

– Ну, если это будет так же, как в первый раз, то избави бог.

– Почему вы вечно всем недовольны? Делаю вам предложение: если вы отвезете меня домой, угощу вас виски.

Очутившись в своем новом доме, пес не стал слишком расстраиваться; вероятно, он прикинул, что избежал куда худшей участи. Он обследовал комнаты, вышел в сад, а когда я предложила ему воду и печенье, решил не отказываться.
Страница 7 из 19

Видя, что животное успокоилось, мы с Гарсоном неспешно выпили виски.

– Надо подыскать ему имя, – сказала я.

– Назовите его Ужастиком, – предложил Гарсон. – С его внешностью это будет в самый раз…

– Неплохо придумано.

Новоокрещенный улегся у моих ног и вздохнул. Вздохнул и Гарсон, после чего закурил и безмятежно уставился в потолок. После многочисленных забот этого дня мы получили право немного расслабиться. Я размышляла над тем, правда ли, что глаза моего помощника видели столько жестокостей. Весьма возможно.

2

Мы тщательно обыскали квартиру, которую Игнасио Лусена Пастор снимал в старом квартале, – довольно жалкую халупу, тем более что жилец даже не удосужился привести ее в более или менее божеский вид. Стол, четыре стула, телевизор и диван, почти готовый продемонстрировать свои внутренности, составляли все убранство гостиной. Спальня тоже не выглядела слишком уютной, в ней стояли раскладушка, этажерка с журналами и стол, похожий на пюпитр, в ящиках которого мы обнаружили писчую бумагу и пару бухгалтерских книг, которые Гарсон забрал в качестве вещественного доказательства. Остальное не представляло особого интереса – немногочисленные личные вещи мало что говорили о привычках либо предпочтениях их хозяина. Вот журналы немного выдавали его вкусы: то были еженедельники, посвященные автомобилям и мотоциклам, журнал с голыми девушками, а также разрозненные выпуски трех энциклопедий. Одна из них была посвящена Второй мировой войне, другая – породам собак и третья – фотографии. Единственным украшением комнатушки были два грубо вылепленных из глины голубка, которых Лусена разместил на своем ночном столике.

– Если ваша версия верна, Гарсон, и он торговал наркотиками, то не должен бы он в таком случае быть чуточку богаче?

– Да это же самая что ни на есть мелкая сошка!

– Однако же избили его зверски. Слишком для человека, занимающегося мелкими делишками, вы не находите? Это не укладывается у меня в голове.

– А вы рассчитываете свои силы, когда прихлопываете комара?

То, что говорил Гарсон, не было лишено смысла, однако факты, в том числе связанные с преступлением, стремятся к гармонии, а в его рассуждениях было что-то такое, что не сочеталось с хорошо выстроенной гипотезой. Столь свирепая месть требовала веского мотива.

Ящики письменного стола оказались пусты. Неужели этот человек ничего не хранил? Какого дьявола он тогда завел себе письменный стол? Ни единой бумажки, даже квитанции за газ отсутствуют. Возможно, конечно, что кто-то, избив жильца, потом очистил его квартиру, но в таком случае он же и навел в ней снова порядок.

Мы отправились расспрашивать соседей. Они не встретили нас аплодисментами. Уже в третий раз им пришлось отвечать на одни и те же вопросы: вы знакомы с Лусеной? Видели ли его хоть раз? Часто ли он здесь бывал? Все ответы сводились к одному категорическому «нет». Мы показали им фотографию, на которой пострадавший был запечатлен на больничной койке, однако она не только не помогла пробудить воспоминания, но, напротив, до того встревожила опрашиваемых, что полностью отшибла у них память. Для всех этих людей Лусена никогда не существовал. Они боялись, но не чего-то осязаемого и конкретного, внешнего и реального, а всего изменчивого и эфемерного, то есть самой жизни. Они испытывали страх как некую всеобъемлющую и абсолютную субстанцию. Как нечто тотальное. Наверное, это было единственное, что в них действительно присутствовало: страх. Брошенные женщины, утратившие надежду юноши, нелегальные чернокожие иммигранты, нищие арабские семьи, безработные пьяницы и старики с десятью тысячами песет пенсии. Они никого не знали, и их никто не знал. Они не разговаривали и не улыбались, погруженные в состояние, близкое к животному, в силу того что были лишены всего человеческого. Как не похожи были эти недоверчивые люди на веселых домашних хозяек, которых мы на днях опрашивали в квартале Кармело. Жизнерадостные женщины, что оживленно болтали, убирались у себя дома с помощью средств, пахнущих сосной, носили яркие разноцветные халаты и держали на телевизоре фотографию сына, проходящего военную службу. Это была та самая дистанция, отделяющая пролетариат от маргиналов.

Мы вышли из обшарпанной квартиры, ничего не добившись. Игнасио Лусена Пастор оказался призраком, который жил там, пользуясь своей бестелесностью, чтобы вращаться среди живых. Мы уже собирались перейти на другую сторону улицы, как вдруг кто-то окликнул нас от дверей. Это была одна из соседок, которых мы только что опрашивали. Я хорошо запомнила эту женщину, очень молодую, несомненно марокканку, вышедшую открыть нам дверь в окружении целого выводка ребятишек, мал мала меньше. Она сделала нам знак, чтобы мы подошли, не желая выходить на свет. Говорила она на примитивном испанском, мягком и прерывистом, как дыхание.

– Я дважды видела этого человека в одном и том же баре. Я была на улице, а он внутри.

– В каком баре?

– Через две улицы отсюда, на правой стороне, бар «Фонтан». Там всегда мужчины выпивают.

– Он был один?

– Не знаю. Я шла в магазин.

Несмотря на страх, она улыбалась. У нее были очень красивые глаза – черные и бездонные.

– Почему вы не сказали об этом сотрудникам городской гвардии? – спросил Гарсон.

– Дверь им открыл мой муж, не я.

– А ваш муж не хочет осложнений, верно?

– Мой муж говорит, что это не наши проблемы. Он каменщик, хороший работник, но не хочет проблем из-за испанцев.

– Но вы так не думаете? – мягко спросила я.

– Для моих детей эта страна уже родная, они в этой стране пойдут в школу. Главное – не делать ничего плохого, не обманывать.

– Я вас очень хорошо понимаю.

– Не рассказывайте, что я с вами разговаривала.

– Обещаю, что об этом никто не узнает.

Она улыбнулась. Ей было не больше двадцати пяти. Ее силуэт растворился в темноте.

– Вот это я понимаю! – воскликнул довольный Гарсон. – Примерная гражданка, да и только!

– Да, и вы можете побиться об заклад, что наша великая страна раскроет объятья ее детям, примет их с любовью и сделает для них элементарные вещи. Фактически она уже делает это – вы видели, в каких условиях они живут?

– Все наладится, Петра.

– Только не клянитесь на Библии.

Гарсон покивал головой как человек рассудительный, терпеливый и уравновешенный. По его мнению, я часто впадала в крайность при изложении своих взглядов.

Затем, разумеется, мы отправились в бар «Фонтан». В моем возрасте уже следовало бы понять, что бар отягощает биографию любого испанца, точно так же, как в биографии шведов непременно присутствует дом с паркетным полом. Тут не важен ни класс, ни верования, просто где-то в глубине у каждого простирается эта нейтральная и общая с другими территория, где нет виноватых и где ты можешь дать полную волю самым подлинным сторонам своего эго. Как я и воображала, «Фонтан» занимал в социальной пирамиде отечественных баров самый низ, так сказать, подвал. Пышный, словно барочная церковь, с собственным алтарем в виде стойки и с витражами, расписанными блюдами с мидиями и желтой паэльей, этот бар принадлежал
Страница 8 из 19

к числу самых убогих заведений такого рода, куда я никогда не заходила. Многочисленные прихожане громко переговаривались, сидя за столами, уставленными бутылками, а главный священнослужитель с шумом мыл стаканы.

Мы представились хозяину, показали ему фото Лусены и получили неохотные ответы типа: не знаком, никогда его не видел. То же самое повторили и трое клиентов, игравших в карты за засаленным столом в углу бара.

– Но, насколько мы понимаем, он здесь часто бывает.

– Неправильно вы понимаете. Он не из постоянных клиентов, иначе бы я его вспомнил. Но если он всего раз или два заходил… что ж, сюда многие заходят.

Больше мы из него ничего не вытянули. Впрочем, возможно, он говорил правду: то, что арабка видела здесь пару раз Лусену, не означало, что он был завсегдатаем.

– Вы обратили внимание, Петра, что в детективных фильмах всегда известно, кто из персонажей лжет? И как это у них в кино получается?

– Одно мне совершенно ясно, Гарсон: дерьмовое это дело, и продвинуться в нем хотя бы на шаг равносильно победе.

– Все дела такие.

– И вся эта обстановка: непонятный тип, избитый в темном переулке, грязные квартиры, нелегальные иммигранты, вонючие бары… Поистине комиссар подсунул нам жемчужину криминалистики!

– А вы бы предпочли что-нибудь другое? – насмешливо осведомился Гарсон. – Маркизу, повешенную в своем дворце на шелковом чулке? Или похищенного шейха?

– Идите к черту!

Я слышала, как он от души смеется за моей спиной. Однако он был прав. В жизни не бывает ни легких дел, ни абсолютных добродетелей, ни вечного зла, а потому нам не оставалось ничего иного, кроме как не падать духом. Я повернулась к нему:

– Пришлите своего человека в этот бар. Пусть сидит там круглые сутки. Ясное дело, инкогнито и чтобы ушки держал на макушке. По крайней мере, в течение недели. И перестаньте насмехаться над своим начальством!

– Вижу, что вы в ужасном настроении, а между тем не все так плохо. Мы встретили весьма законопослушную женщину, молодую марокканку.

– Не напоминайте о ней, мне становится грустно, когда я представляю, какая у нее жизнь.

– Снова ваша жалость?

Я взглянула на него – он был такой радостный, такой довольный, как будто мы с ним были двумя школьниками на переменке или двумя клерками во время перерыва на кофе.

– Знаете, почему со мной это происходит, Фермин? Потому что в последнее время я слишком мало занимаюсь сексом.

Он тут же отвел взгляд, улыбка застыла на его лице. Цель поражена.

– Черт побери, инспектор!

– Я серьезно говорю, это ведь доказано: когда перестаешь вести активную сексуальную жизнь, начинаешь ощущать жалость к слабым и обездоленным. И наоборот, если ты интенсивно занимаешься сексом, то чужие беды затрагивают тебя гораздо меньше… Ты их просто не видишь.

Гарсон смотрел по сторонам, стараясь скрыть замешательство. Он по-прежнему оставался все таким же застенчивым. Любопытно, достаточно небольшого удара по традиционной структуре общения, чтобы перегородки, разделяющие друзей разного пола, зашатались, как при землетрясении.

– Напоминаю вам, что я дважды разведена; имеется в виду, что мне знакомы прелести супружеской близости… скажем так, длительной близости. Однако же теперь все это происходит так скоропалительно…

Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения Гарсона, даже с учетом того, что он называл моей «природной оригинальностью». Он надел плащ и посмотрел на серое небо взглядом метеоролога.

– Как вы думаете, инспектор, дождь будет? Лучше нам вернуться в комиссариат и выяснить, что собой представляют эти чертовы тетради, которые мы нашли.

Цель поражена и потоплена.

Инспектор Патрисио Сангуэса, специалист по финансовым преступлениям, бросил взгляд на бухгалтерские книги Лусены. Ему не понадобилось много времени, чтобы обнаружить, что тетради пронумерованы, то есть имеют соответственно номера один и два. Затем он погрузился в изучение страниц, исписанных почерком малограмотного человека. Он рассматривал их по многу раз, перелистывал взад и вперед и при этом массировал себе подбородок на манер философа-сократика. Мы с Гарсоном в благоговейном молчании курили, с каждым разом все больше убеждаясь, что замешательство, демонстрируемое нашим коллегой, есть признак некоего существенного предчувствия. Наконец он заговорил:

– Это очень странно. Как сами можете убедиться, это не официальная и не коммерческая бухгалтерия. Нет упоминания ни НДС, ни других показателей, связанных с какой-то торговой либо производственной деятельностью. Возможно, речь идет о записях для внутреннего пользования. Но тогда возникает вопрос: а что, собственно, тут учитывается? Статьи какие-то странные, цифры тоже, а временные сроки – вообще бессмыслица.

– Можешь привести примеры?

– До они на каждой странице. Вот смотрите: «Ролли: пять месяцев. От 5000 до 10000. Сакс: 4 года. 7000. Джар: 1 год. 6000 минус расходы».

– Видимо, это шлюхи, – сказал Гарсон.

– Заключать со шлюхой договор на четыре года? Какой смысл? А эти имена!

– Возможно, это клички.

– Не знаю. Я передам тетради моим людям, чтобы они внимательно просмотрели их строчка за строчкой, а после скажу, в чем тут дело. Пока же можно думать что угодно.

Я взяла такси и поехала домой: пора было заняться собакой. Как только я открыла дверь, меня встретил громкий лай, заставив подозревать худшее, например, что вся моя мебель приведена в негодность. Увидев меня, Ужастик запрыгал, словно суфийский дервиш, в полном экстазе. Он любил меня, ну возможно ли такое? Он признавал меня своей спасительницей и благодетельницей, отдавал мне искреннюю дань вечной преданности. Если бы я знала, что завоевать собачью любовь так просто, то, возможно, не стала бы дважды выходить замуж. Я отправилась проверить, не натворил ли чего песик в мое отсутствие. И быстро успокоилась: новый жилец сделал свои дела в уголке сада, не тронув ни ковры, ни мебель. «Очень хорошо», – сказала я ему, подразумевая, что так и следовало себя вести, и погладила его нелепую голову. Пес вытянулся от удовольствия, отчего сделался еще уродливее.

Печенье, которое я оставила в качестве единственной еды, исчезло. Я задумалась, подходит ли такая пища собаке. Наверняка нет. Я поискала в «Желтых страницах» какое-нибудь ближайшее заведение, занимающееся домашними животными. И быстро наткнулась на название, показавшееся мне идеальным: «Собачий очаг». Оно не отличалось оригинальностью, зато в его каталоге числилось буквально все, начиная с консультаций ветеринара и кончая питанием и средствами гигиены.

– Ну что же, Ужастик, – сказала я, – пора нам сделать первый шаг, не имеющий отношения к полиции.

Поскольку поводка у пса пока не было, мне опять пришлось нести его на руках.

Магазин был красивый и просторный. Меня встретил мужчина примерно моего возраста, атлетически сложенный, и с улыбкой спросил, чем может служить. Я растерялась, поскольку понятия не имела, что именно мне нужно.

– Понимаете… – начала я, – в силу обстоятельств, не имеющих отношения к делу, я унаследовала этого пса. – Я продемонстрировала ему Ужастика, убежденная, что вызову
Страница 9 из 19

у него сочувствие. – Так что мне нужно все, абсолютно все, в чем может нуждаться собака, начиная с визита ветеринара.

– Понимаю, – сказал он довольно низким голосом. – А я как раз ветеринар. Это заведение принадлежит мне, и наверху располагается мой кабинет, но, поскольку мой помощник отлучился, я могу, если хотите, осмотреть собаку прямо здесь.

Я кивнула. Он присел на корточки рядом с Ужастиком.

– Как его зовут? – спросил он снизу.

Я на мгновение замешкалась, потом призналась:

– Ужастик.

Он поднял голову, пристально взглянул на меня, так что я успела рассмотреть, что глаза у него темно-зеленые, и улыбнулся, обнажив безукоризненные зубы.

– Вы знаете, сколько ему лет?

Я покачала головой. Он раскрыл Ужастику пасть и вгляделся в нее.

– Полагаю, ему около пяти лет. А предыдущий хозяин вам известен?

– Да, это мой приятель.

– Я спрашиваю вас, потому что зачастую мы должны принимать во внимание привычки, обретенные собакой благодаря первому хозяину.

– Понятно, – сказала я, начиная терять спокойствие.

– Похоже, со здоровьем у него все в порядке. Ваш приятель не говорил, делал ли он собаке прививки?

– Нет, не говорил, и я уже не могу у него спросить… Он отправился в путешествие.

– Хорошо, тогда мы на всякий случай введем ему ежегодные вакцины. – Внезапно что-то привлекло его внимание. Он дотронулся до уха Ужастика. – Смотрите-ка, у него шрам! Похоже на укус, да, это безусловно укус большой и свирепой собаки, поскольку шрам очень глубокий.

– Он недавний?

– Нет-нет, он выглядит достаточно старым. На этом месте уже никогда не вырастет шерсть, хотя след от укуса почти незаметен и пса совершенно не уродует.

Я глупо хихикнула:

– Вы полагаете, его возможно еще больше изуродовать?

Мой собеседник встал во весь рост – высокий, широкоплечий, с коротко подстриженными русыми волосами.

– Не бывает уродливых собак, просто не бывает. В каждой есть свои элементы красоты. Только надо уметь их разглядеть.

– Что же вы разглядели в моем псе? – спросила я всерьез.

Он нагнулся и, опершись ладонями в колени, присмотрелся к Ужастику.

– У него очень благородный взгляд, а ресницы длинные и загибающиеся кверху.

Я тоже наклонилась.

– И правда, а я и не замечала.

Оба мы одновременно почувствовали нелепость ситуации и резко выпрямились, постаравшись выглядеть серьезнее, чем требовалось. Дальше все пошло гораздо быстрее, ветеринар занялся своим делом и ввел псу вакцину. Затем он вспомнил о другой своей роли и выказал готовность продать мне все, в чем нуждался мой новый друг. Я сразу поняла, что Мачадо, любитель разъезжать «без багажа, налегке»[2 - Цитата из стихотворения «В поезде» испанского поэта Антонио Мачадо (1875–1939).], никогда не мог бы себе позволить завести собаку. Я приобрела ошейник с поводком, шампунь против паразитов, щетку, автопоилку, кормушку, мешок с кормом, корзинку-кровать, салфетки для чистки ушей и, отдельно, для чистки глаз. В общем, целое приданое, от которого не отказалась бы дочка магната. Разумеется, я не могла все это унести, а потому ветеринар записал мой адрес и пообещал, что его помощник сегодня же доставит все покупки мне на дом. Пришлось заполнять карточку клиента. Поскольку мне не хотелось ловить на себе любопытные взгляды и пускаться в объяснения, в графе «Профессия» я указала: «библиотекарь».

Вернувшись домой, я налила себе на два пальца виски и уселась читать газету. Ужастик явно одобрил мои привычки, потому что быстренько развалился рядом и заснул. Кажется, его ресницы и в самом деле были сильно загнуты. Забавный тип этот ветеринар и довольно приятный. Вообще интересный мужчина, да что там интересный – красавец, самый настоящий красавец. Наверняка женат и имеет пятерых детей, или гомосексуалист, или его «помощник» на самом деле – двадцатилетняя девушка, с которой у него роман. В любом случае это создавало трудности для осуществления того, чего, как я заметила, чертовски мне хотелось: очутиться с ним в постели. То, что я сказала Гарсону, было голой правдой, мои интрижки в последние два года производили жалкое впечатление, итог был весьма неудовлетворительным. Думаю, что в целом их можно было определить как чересчур обезличенные. Я вздохнула.

Через час в дверь позвонили. Я бросилась открывать, Ужастик путался у меня под ногами, и, когда наконец дверь распахнулась, у меня не осталось сомнений в том, что сам Господь ниспослал мне этого шелудивого пса. Передо мной стоял ветеринар собственной персоной, нагруженный объемистой коробкой.

– Моему помощнику пришлось срочно уехать, так что я пришел сам, как только закончил прием. Не слишком поздно?

Я лихорадочно соображала, что на мне надето в качестве домашней одежды. Вроде бы ничего особо кошмарного.

– Поздно? Да ну что вы! – с улыбкой произнесла я. И застыла на месте как идиотка.

– Можно это куда-нибудь поставить? – спросил он.

– Ох, извините! Проходите, пожалуйста.

Если я и дальше буду демонстрировать свою тупость, эта ослепительная красота покинет меня так же внезапно, как появилась.

– Можно поставить коробку здесь, если вас не затруднит.

Ужастик приплясывал вокруг гостя, обнюхивая его.

– Прекрасно, вижу, что он меня узнал. Знаете, я забыл вас предупредить: нужно заботиться о том, чтобы в поилке все время была свежая вода. Это все-таки сухой корм, он требует большого количества жидкости. Питье собаке необходимо.

Я улыбнулась:

– Кстати, о питье: как вы насчет пропустить рюмочку?

Он изумленно замер. Должно быть, подумал, что только сорокалетние бабенки атакуют так прямолинейно. В общем, я, видимо, вышла за рамки, слишком резко перейдя от одного к другому. И попыталась смягчить свой просчет:

– Я увидела, как вы тащите эту тяжеленную коробку… Конечно, если кто-то вас дожидается…

– Никто, – пробормотал он. Потом, оправившись от неловкости, с беспечным видом произнес: – С удовольствием выпью с вами.

Не помню, чтобы когда-нибудь делала столь сильный ход, но как прикажете поступать охотнику, когда добыча не пытается убежать и к тому же находится на расстоянии выстрела?

– По правде говоря, приглашаю вас не без задней мысли. Собираюсь задать вам множество вопросов насчет собак, – крикнула я из кухни.

– Задавайте! – отозвался он, освобождая тем самым мне проход, через который я хотела проникнуть.

Я положила лед в его стакан и протянула ему с потугами на кокетство, о котором, казалось, и думать забыла.

– Расскажите мне обо всем, что я должна знать, чтобы стать настоящей хозяйкой собаки.

Он рассмеялся, и звуки его голоса напомнили мне очаровательное Моцартово арпеджио.

– Прежде всего вы должны знать, что собака будет всегда любить вас, что бы ни случилось. Она никогда ни в чем вас не упрекнет, не осудит ваше поведение или поступок. И будет абсолютно счастлива всякий раз, как вас увидит, у нее не будет ни хороших, ни плохих дней. Она никогда вас не предаст и не уйдет к другому хозяину. Однако наряду с этими замечательными достоинствами вас ждут известные неудобства – собака всегда будет зависеть от вас, никогда не станет самостоятельной, как это обычно происходит
Страница 10 из 19

с ребенком, и, возможно, именно вам придется определять момент ее смерти, если сопутствующие старости болезни превысят меру.

Я слушала его как завороженная. Его краткая речь показалась мне самой поэтичной из всего, что я слышала в последнее время.

– А что взамен должна делать я?

– В общем-то немного: кормить, минимально заботиться, ну, а если вы действительно хотите получать от нее удовольствие, то наблюдать за ней. Обращайте внимание на настроение, проявляющееся в некоторых ее движениях, на тоску в ее вздохах, на то, как радостно она вертит хвостом, на честность ее взгляда…

– На простодушие, – добавила я на грани инфаркта.

– На простодушие, – подтвердил он, глядя мне прямо в глаза.

Боже, такого не может быть на самом деле! Он оказался нежным, умным, мужественным, обаятельным. Да я была бы готова приютить у себя боа-констриктора, если бы только он расписал мне его достоинства! Если мне не удастся затащить моего гостя в постель, то я не смогу больше без отвращения краситься перед зеркалом. Я посмотрела на Ужастика, нежданно-негаданно возведенного в ранг загадочного мифологического животного.

– Ты женат? – спросила я.

– Разведен, – ответил он без колебаний.

Эхо этого магического слова на какой-то миг повисло в воздухе, но тут же было уничтожено омерзительным телефонным звонком. Ужастик насторожился. Я в раздражении взяла трубку.

– Инспектор Деликадо?

Что понадобилось Гарсону в такое время? Или он всерьез воспринимает известные слова о том, что полицейский всегда на посту?

– Должен сообщить вам прискорбную новость.

Но даже этим он не смог привлечь мое рассеянное внимание.

– Что там стряслось, Гарсон?

– Боюсь, что дело, которое мы ведем, переходит в разряд убийств.

Я стряхнула с себя эротические видения.

– Что вы имеете в виду?

– Звонили из больницы. Игнасио Лусена Пастор только что скончался.

– Скончался? Но отчего?

– Ничего необычного. У него вдруг резко ухудшилось состояние, и, пока его везли в операционную, произошла необратимая остановка сердца. Хорошо бы вы приехали. Я буду ждать вас у входа в больницу.

– Еду.

– Инспектор…

– Что еще?

– Если возможно, не привозите эту собаку.

Я со злостью бросила трубку, мне было не до шуток. Потом повернулась к гостю, который уже поднялся на ноги.

– Боюсь, мне придется уехать, срочное дело на работе…

– В библиотеке? – уточнил он с недоверчивой иронией.

– Да, – ответила я, не вдаваясь в подробности. – Оставайся, если хочешь, и допей виски.

Он отрицательно покачал головой. Мы оба направились к двери. Он припарковал свой пикап напротив дома – новехонький автомобиль с силуэтом собаки на дверце. Я пожала ему руку и пошла к своей машине. Но вдруг обернулась:

– Эй, послушай, я даже не знаю, как тебя зовут!

– Хуан.

«Имя Крестителя»[3 - Испанский аналог имени Иоанн – Хуан.], – разочарованно подумала я. Очень возможно, это были бы чудесные мгновения… Как знать, может, когда мы в следующий раз увидимся, он не покажется мне привлекательным. А все Игнасио Лусена Пастор! Бывают же такие вредные люди, напоминающие насекомых, что находят свою смерть в твоем стакане виски, и приходится извлекать их с помощью пальца.

Да, перед нами лежал Лусена, мертвый. Мы с Гарсоном не без любопытства рассматривали его в гробу-холодильнике. Смерть могла бы про явить напоследок снисходительность и придать покойнику достоинство, которого он был лишен при жизни. Но этого не произошло. Лусена приобрел сходство со сломанной куклой, потрепанной и жалкой. Его крашеные волосы напоминали паклю.

– Им по-прежнему никто не интересовался?

– Никто, – подтвердил врач.

– Что делают в таких случаях?

– Подержим тело еще три дня. Затем, если от вас не будет никаких указаний, наш сотрудник отвезет гроб на кладбище, где он будет похоронен в общей могиле.

– Сообщите нам, когда это произойдет, мы распорядимся насчет объявления в газетах, глядишь, кто-то и объявится в самый последний момент – на похоронах.

Дело осложнялось, принимало дурной оборот, не сулило ничего хорошего. Наша птичка больше не запоет, она унесла свои тайны в могилу, и нам теперь предстоит распутывать убийство. И никаких следов. Прежде чем принять хоть какую-то стратегию, мы отправились повидать инспектора Сангуэсу. У него тоже не было для нас особых новостей. Ни в одной из двух бухгалтерских книг они не обнаружили ни единого понятного имени, ни номера телефона, ни адреса.

– Ничего, ребятки, только эти нелепые прозвища в ряд, странные промежутки времени, такие разные, и некие суммы, не сообразующиеся ни с логикой, ни с арифметическими действиями.

– Что ты можешь сказать об этих числах?

– В первой книге они очень малы: пять тысяч, три, семь, двенадцать тысяч – самое большее. Во второй книге они существенно возрастают – от двадцати до шестидесяти тысяч. Это наводит на мысль, что, возможно, речь идет о разной бухгалтерии, но это только предположение. Просто деньги могут исчисляться отдельными суммами, хотя речь идет об одном и том же.

– А общая сумма?

– Даже ее подсчитать невозможно, поскольку временные периоды, которые этот мерзавец вписывает перед каждым числом, сильно варьируются. Что означает пять тысяч за четыре года? Что в течение четырех лет он получал или платил пять тысяч песет? Но как: ежедневно или единовременно, а может, по пять тысяч в год? Не знаю, это настоящий ребус, причем из самых заковыристых.

– Не огорчайтесь, инспектор, – сказал Гарсон, – в этом деле все какое-то странное.

– Расскажите, чем там у вас закончилось, мне любопытно.

– Потом расскажем. Сейчас мы хотим повидаться с ребятишками из газет. Передавать привет от тебя?

– Передай им смертельный поцелуй.

Нам пришлось чуть ли не умолять, чтобы хоть какое-нибудь агентство печати опубликовало сообщение о смерти Лусены. Конечно же этому делу не хватало журналистского блеска. В нем не было ни сексуальных извращений, ни политической либо расовой подоплеки… ничего такого, что бы продавалось. В конце концов, кому интересно, что некий неизвестный люмпен скончался от побоев? Хотя, если вдуматься, такое отсутствие интереса было нам на руку: по крайней мере, и журналисты, и наши начальники оставят нас в покое.

Несмотря ни на что, заметка появилась в нескольких газетах в рубрике происшествий. Но никакой пользы из этого мы не извлекли, поскольку в назначенный час на кладбище Кольсерола присутствовали лишь священник, могильщик, социальный работник, доставивший тело, да еще Гарсон, я и Ужастик. Младший инспектор открыто осудил мое решение привезти с собой собаку. Чтобы как-то оправдаться, я объяснила, что это было необходимо. Сказала, что предполагаю отпустить пса во время церемонии и что, если в этот момент где-нибудь поблизости окажется какой-нибудь дружок усопшего, Ужастик укажет нам на него. Объяснение даже для меня самой выглядело смешным, но не могла же я признаться своему напарнику, что поступаю так, потому что чувствую: своей жизнью пес обязан несчастному Лусене Пастору. Я хотела, чтобы на похоронах этого одинокого человека присутствовал хотя бы один его
Страница 11 из 19

друг.

Церемония, если можно назвать это так, проходила в холодную пасмурную погоду. Казалось, все собравшиеся проклинали судьбу всякий раз, когда очередной порыв ледяного ветра обрушивался на нашу маленькую группу. Тут уж было не до торжественности. Могильщик тер руки в толстых рабочих рукавицах, соцработник, отвернувшись в сторону, сморкался, а священник бормотал свое: «Господи, прими Игнасио в Твое лоно…» Гарсон громко чихнул. Единственным, кто внутренне не протестовал, был, похоже, Ужастик. Прижавшись к моим ногам, он выглядел спокойным и в меру любопытным.

Предваряющий захоронение ритуал закончился с удивившей меня стремительностью. Принесли гроб, до того стоявший в отдалении. Я заметила, что Ужастик занервничал. Внезапно он выскочил вперед и, глядя на простой сосновый гроб, в котором лежал его хозяин, издал жалобный, долгий, пронзительный вопль. Присутствующие были потрясены. Священник сурово взглянул на меня. Я подхватила пса на руки, но это его не успокоило, и он продолжал завывать, теперь уже без остановки.

– Надо же, до чего преданными бывают зверюшки! – глубокомысленно заметил могильщик.

Однако священник не был настроен на мистику и, утратив всю свою сдержанность, обернулся ко мне и чуть ли не раздраженно приказал:

– Немедленно уберите отсюда собаку!

Я поспешно повиновалась.

Очутившись в машине, Ужастик немного успокоился, и я сумела отчасти развеять его скорбь с помощью конфетки для курильщиков – Гарсон всегда держал их в бардачке. Пес внимательно лизнул ее и в конце концов смирился. Как он сумел учуять Лусену через наглухо закрытый по обыкновению гроб, навсегда останется для меня загадкой.

Вскоре появился Гарсон, кутаясь в свой плащ. Он был вне себя от ярости.

– Этот чертов священник развел целую канитель, Петра! Пришлось выслушать проповедь о том, что кладбище – святое место и что мы проявили неуважение…

– Воспринимайте это спокойнее. Зато хоть кто-то заплакал на похоронах этого бедолаги.

– Бедолаги? Мы даже не знаем, какими делишками он занимался.

– У каждого в жизни должна быть минута славы. Мы подарили ее Игнасио Лусене Пастору.

– Да-да, все это замечательно, вот только проглотить то, что вывалил на нас священник, пришлось мне… Слушайте… да от меня пахнет эвкалиптом.

– Не от вас – от Ужастика, ваши конфеты пришлись ему по вкусу.

– Этого только не хватало! Хотите, я скажу вам одну вещь, инспектор? Когда мне было девять лет, меня укусила собака, и с тех пор я их ненавижу!

Я засмеялась:

– В нашей стране всех в детстве кусала какая-нибудь собака; должно быть, это коллективное бессознательное, выявляющее наши грехи.

– Черт, вполне может быть!

– Послушайте, Гарсон, я могу компенсировать вам моральный ущерб. Приглашаю вас поужинать вместе у меня дома.

До этого он изображал, что сердится, теперь же сделал вид, будто ему неудобно.

– Даже не знаю, инспектор, не хотелось бы прибавлять вам работы. Думаю, вам не очень хочется сейчас готовить.

– Мы всегда можем полакомиться кормом Ужастика… – заметила я, – и таким образом вы будете отомщены за конфеты.

После антрекотов с кремом из шпината мы перешли в гостиную, чтобы продегустировать бренди. Отчаиваться было преждевременно, хотя мы прекрасно сознавали, что дело нам досталось запутанное и продвигается очень медленно. Вначале мы не могли даже установить личность жертвы, теперь же совершенно не представляли мотива преступления. Не знали, что ищем.

– Потрохами чую, что он был сутенером, – сказал Гарсон.

– Давайте будем исходить из реальности. У нас нет ни улик, ни свидетелей. Пока что в нашем распоряжении лишь две тетрадки со странными именами и две географические точки: бар, где его видели и на который еще можно возлагать кое-какие надежды, и улица, где его обнаружили.

– Но это просто улица. Возможно, на него напали в другом месте, а бросили там по чистой случайности.

Я сделала большой глоток из своего стакана.

– А еще в нашем распоряжении Ужастик.

– Послушайте, инспектор, вы не преувеличиваете возможности вашей ищейки? Это все-таки не Рин-Тин-Тин[4 - Кличка овчарки – персонажа серии американских фильмов.]. К тому же всякий раз, когда этот пес выходит на сцену, мы с вами откалываем какой-нибудь номер.

– Я говорю совершенно серьезно, Фермин. Пес несомненно ходил в те же места, что и Лусена, и видел людей, с которыми тот встречался. Если бы речь шла о человеке, мы сказали бы, что он «знает», и «знает», по-видимому, много. Надо отвести его в оба места. В оба.

– В бар тоже?

– Да, конечно. Он ничего нам не расскажет, но мы можем рассчитывать на его чутье, на то, что он признает людей и обстановку. Видели, как он узнал своего хозяина, хотя тот лежал в закрытом гробу?

– Если вдуматься, есть в этом что-то такое, от чего кровь в жилах стынет, правда?

– Да.

Мы оба взглянули на собаку.

– И все-таки, что вы собираетесь с ним делать?

– Не знаю, но пока у него есть одна работенка, которая может оказаться важной.

Я погладила пса по голове, и он, словно все поняв, приподнял свое изуродованное ухо и посмотрел на меня с благодарностью за роль, которую я ему предлагала.

3

Не было еще девяти, когда мы дошли до горбатой улицы Льобрегос и зашагали по ней, пока не добрались до того места, где был найден Лусена. Ужастик был в восторге от прогулки, он повиливал хвостом и обнюхивал все подряд. Напротив, Гарсон, будь у него хвост, наверное, поджал бы его. Идея использовать пса по-прежнему казалась ему глупостью, в собачью непогрешимость он верил еще меньше, чем в непогрешимость Папы, но ему не оставалось ничего другого, как смириться.

Ужастик не почувствовал ничего особенного в месте, где был обнаружен его хозяин. Он покружил там, потом поднял морду и понюхал воздух. После чего выбрал направление и отправился в путь, не демонстрируя при этом особого воодушевления. Я вела его на поводке, не дергая и давая ему возможность самому избирать маршрут. Пес проследовал вверх по улице, время от времени останавливаясь, чтобы обнюхать стену того или иного здания. В какой-то момент он пересек проезжую часть улицы и свернул в узкий переулок. Там он остановился у дерева, задрал заднюю лапу и долго мочился. Эта физиологическая пауза вызвала раздражение у Гарсона, но он сдержался.

Когда мы дошли до конца переулка, внимание Ужастика, похоже, что-то привлекло, и он прибавил шагу. Я с надеждой взглянула на своего напарника. И тут пес рванулся вперед. Я была вынуждена последовать за ним, уверенная, что мы напали на след. За двумя последними домами квартала открывался огромный пустырь. Часть его была огорожена сеткой. За ней находилось много людей с собаками.

– Это еще что за чертовщина? – тяжело дыша, спросил Гарсон.

– Понятия не имею. Сейчас выясним, вы только не говорите, что мы из полиции, пока все не разузнаем.

По мере того как мы приближались, я старалась разобраться в том, что происходит. Крепкого сложения блондинка лет этак пятидесяти оборонялась от нападавшей на нее собаки свирепого вида. Левая рука у нее была защищена специальным рукавом, в правой она сжимала хлыст. Собака яростно впивалась
Страница 12 из 19

зубами в стеганую материю и рычала, женщина же властным голосом выкрикивала команды. За происходящим наблюдали несколько мужчин, каждый из них со своей собакой. Мы присоединились к другим зевакам, следившим за спектаклем из-за ограды. Ужастик был перепуган, он жался к моим ногам, стараясь укрыться от криков и щелканья хлыста в воздухе.

Когда женщина сочла, что можно закончить упражнение, она вызвала другого владельца собаки из числа тех, что, очевидно, дожидались своей очереди. Ритуал схватки повторился. Женщина отдавала команды собаке по-немецки, иногда поворачивалась к ее хозяину и громко разъясняла ему что-то по-испански. Шум стоял изрядный, и в целом зрелище впечатляло, хотя и выглядело довольно грубым.

– Думаете, это имеет какое-то отношение к тому, что мы разыскиваем? – шепотом спросил Гарсон.

– Не знаю. Затаитесь и наблюдайте.

Рядом с нами стоял паренек, положивший свой велосипед наземь, чтобы было удобнее следить за происходящим.

– Они их дрессируют? – как бы невзначай спросила я.

– Это тренировочная площадка.

– Стало быть, тренируют, – произнесла я, не выказывая особого интереса.

Паренек посмотрел на меня как на идиотку.

– Это собаки для личной охраны, а женщина – их тренер.

– Вон оно что… – протянула я.

– Она профессиональный инструктор, – объяснил он.

– Ты ее знаешь? – полюбопытствовала я, рискуя вызвать некоторые подозрения.

– Так, вижу иногда, они все время здесь занимаются. – Он взглянул на Ужастика и, поколебавшись, спросил: – Что, собираетесь этого тренировать?

– Как знать, возможно… Он очень храбрый пес, когда захочет, – ответила я с недовольством в голосе.

Паренек отвернулся, нацепил маленькие наушники, взял велосипед и укатил, даже не попрощавшись.

Мы же оставались на прежнем месте, пока занятия не закончились. Прочие зеваки к тому времени разошлись. Собаки и их хозяева начали выходить наружу. Инструкторша прощалась с ними у калитки и беседовала с некоторыми владельцами. Мы не могли глазеть на них и дальше, не привлекая внимания, следовало либо подойти к ней, либо отправиться восвояси. У нас было слишком мало информации, чтобы пренебречь хоть какими-то данными.

– Предоставьте это мне, – шепнула я Гарсону.

Мы пошли в сторону женщины, и, когда нас уже отделяли от калитки считанные метры, Ужастик вдруг взвизгнул как одержимый и потянул за поводок, пытаясь убежать. Она обратила на нас внимание и, взглянув на собаку, улыбнулась. Проводив всех, она прямиком направилась к нам. Пес окончательно впал в истерику, прижимаясь к моим ногам. Я реально ощутила, насколько он силен, несмотря на свои небольшие размеры.

– Успокойся! – орала я ему.

Инструкторша успокаивающе помахала мне рукой.

– Возьмите его на руки! – распорядилась она. Я кое-как выполнила этот приказ. – А теперь прикройте ему глаза ладонью! Вот так!

Ужастик застыл на месте. Тут она дотронулась до его головы, погладила, позволила себя обнюхать. Пес постепенно расслабился, успокоился.

– Можете его отпустить.

– Не понимаю, с чего это он…

– Не волнуйтесь, просто всегда происходит одно и то же. После того как собаки увидят меня на тренировке, они начинают бояться меня как огня. Это из-за криков и хлыста.

– Меня не удивляет, что они так боятся, – вмешался в разговор Гарсон. – Вы в самом деле выглядите весьма внушительно.

Женщина звонко рассмеялась:

– Поверьте, все это чистый театр! Но собаки не отличают видимость от реальности, для этого они слишком благородны. Вы живете поблизости?

– Нет, – ответила я. – Мы оказались здесь по служебным делам, и наше внимание привлекли ваши занятия.

– Здесь многие останавливаются и смотрят. Наши лучшие зрители – это пенсионеры, а в выходные дни еще и дети.

– Вы учите собак нападать? – спросил Гарсон.

– Я учу их защищать хозяина, подчиняться любой его команде, а также брать след. Это моя специальность.

– И любая собака может этому научиться, даже такая? – Я указала на Ужастика.

– В принципе… Правда, я работаю только со специальными породами, предназначенными для охраны.

– Полагаю, что в наши времена недостатка в клиентах вы не испытываете.

– Не могу пожаловаться. Есть много любителей, кроме того, многие люди приходят ко мне по необходимости: коммерсанты, желающие обучить свою собаку, чтобы она охраняла их магазин; охранники…

– Увлекательная профессия, – сказал младший инспектор.

– Вы правда так считаете?

– Конечно! Ведь это живое дело, сплошные эмоции.

Гарсон не только перехватил у меня инициативу, тем самым нарушив мой приказ, но и пустил в ход свое воображение. Его задушевная манера возымела действие.

– Послушайте, на сегодня я уже кончила. Почему бы нам не выпить пива вон в том баре?

– Прекрасно! – воскликнул Гарсон.

Я возразила:

– Мне это вряд ли удастся, я еще должна вернуться на работу. Встретимся там через пару часов, Фермин?

Я оставила их, окутанных облаком восклицаний и счастливых совпадений, по дороге в бар. Гарсон все хорошо обстряпал, и, если надо будет что-то выяснить, он это выяснит. Его новая знакомая по всем признакам принадлежала к числу словоохотливых особ.

Я отвела Ужастика домой и оставила там, чтобы он отдыхал после стольких переживаний. Сама же направилась в магазин ветеринара. Меня встретил его пресловутый помощник, про которого он не раз упоминал, оказавшийся вовсе не юной красоткой, а молодым человеком с вульгарной физиономией и скучающим взглядом. Мне пришлось дожидаться, пока Хуан Монтуриоль закончит прием. Чтобы скоротать время, я принялась листать журналы, все без исключения посвященные собакам. Просто невероятно: я поняла, что вокруг собак вращается целый мир, о котором я даже не подозревала: ветеринары, производители собачьего корма, инструкторы, тренеры… В общем, было очевидно, что люди не только читают газеты и совершают прогулки – под нивелирующим покровом большого города, оказывается, скрывались многочисленные любители редких вещей: виноделы, солнцепоклонники, грибники и ярые собачники.

Наконец появился Хуан в белом халате. Он вежливо прощался с дамой, тянувшей за собой маленькую собачонку, и вдруг заметил меня. Возможно, это было всего лишь мое воображение, но глаза у него округлились.

– Какая-то проблема? – спросил он, и я готова поклясться, что уловила в его голосе иронические нотки.

– Я только на минутку, – пришлось мне извиняться.

Он пригласил меня в кабинет и усадил в кресло, предназначенное для клиентов с собаками. Пахло дезинфекцией. С картины на меня глядели несколько щенков ангельского вида.

– Я пришла, чтобы задать тебе чисто технический вопрос, просто из любопытства. Я хочу знать следующее: если собака ищет след и приводит тебя в место, где находятся другие собаки… – Было трудно сделать вид, будто столь конкретный вопрос пришел мне в голову случайно, да это и не понадобилось. Он перебил меня:

– Ты ведь из полиции, верно?

– Можно спросить, как ты это узнал?

– Если человеку сообщают по телефону о чьей-то смерти и он должен срочно уехать из дома, возможны два варианта: либо он врач, либо полицейский. Если бы ты была врачом,
Страница 13 из 19

то, учитывая близость наших профессий, обязательно сказала бы об этом, когда я осматривал твою собаку.

– С такими дедуктивными способностями ты тоже должен был бы работать в полиции.

– Если ты сделаешь мне хорошее предложение… Какая у тебя должность?

– Я инспектор.

Он присвистнул. Шаг за шагом он воспроизводил типичную реакцию человека, узнавшего, что ты служишь в полиции.

– Чем могу помочь служителю закона?

Я вооружилась терпением.

– Сегодня утром мы отвели моего пса на место, где было совершено преступление, в надежде, что он наткнется на что-нибудь знакомое и пойдет по следу. И он действительно пошел в определенном направлении. Мы – за ним и… Вот тут-то и начинаются сомнения: он привел нас на пустырь, где находилась тренировочная площадка и было множество собак. Скажи: это важно, что он привел нас туда, то есть означает ли это, что маршрут был ему знаком, или же он просто издалека учуял собак и направился к ним?

Он пригладил свои прекрасные русые волосы. Вид у него стал серьезный и задумчивый. Нет, он был не просто приятный, привлекательный или обаятельный мужчина – он был красавец, писаный красавец, при виде которого замирало сердце и перехватывало дыхание.

– На каком расстоянии от этой площадки вы находились?

– Трудно сказать… Даже не знаю, две длинные улицы, причем одна из них шла под углом.

– Понимаешь, сложно утверждать что-либо, обе версии правдоподобны. Очень может быть, что определяющим тут стал запах других собак, но… Нет, не рискну сказать тебе ничего окончательного, я не специалист в этой области.

– Ты же ветеринар!

– Да, я знаю анатомию животного, его привычки, условия его размножения и все, что связано с его заболеваниями. Однако собаки – это нечто гораздо большее. Тебе известно, к примеру, что в США существуют даже собачьи психиатры? Речь идет о весьма сложном животном, не случайно оно было другом человека на протяжении всей истории; ему передались наши неврозы и мании.

Когда он улыбался, смотреть на его пухлые губы и белоснежные зубы становилось почти невыносимо.

– Стало быть, мне лучше обратиться к кинологам, у нас в полиции есть такой отдел.

Он снова почесал в затылке, сводя этим жестом меня с ума.

– Не уверен, что это то, что надо. Наверняка в этом отделе знают толк в дрессировке, но не в поведении собак. Это слишком узкий профиль. К тому же они, как правило, имеют дело всего лишь с одной породой: немецкой овчаркой.

Он встал и подошел к картотеке. Порылся в ней.

Его затылок вызывал в памяти классическую греческую статую.

– Мы вот что сделаем: я дам тебе адрес, где ты найдешь лучшего специалиста по собакам в этом городе. Речь идет о магазине, специализирующемся исключительно на литературе о собаках, и о собаках там знают все.

Хуан извлек большую голубую карточку и переписал с нее данные на бланк для рецептов.

– Название магазина – «Бестиариум», а хозяйку зовут Анхела Чаморро.

– Женщина? – вырвалось у меня.

– Тебя это удивляет? – вернулся он к иронии.

– Нисколько.

«Нисколько!» И это тонкий, хитроумный ответ, своего рода словесный карамболь? Куда делась моя язвительность, характерная для общения с противоположным полом? Со мной вечно происходило одно и то же: когда я становилась Дианой-охотницей, то есть больше всего нуждалась в стрелах, мой колчан оказывался пуст.

Я поблагодарила его и начала прощаться. Возможно, эта хваленая специалистка чудесным образом поможет в расследовании, но передо мной возникнет определенное препятствие. Теперь я уже не смогу свободно встречаться с этим красавчиком под тем предлогом, что якобы хочу задать ему вопросы как знатоку собак. К счастью, у меня еще оставался Ужастик; нужно будет придумать ему какую-нибудь неопасную, но коварную болезнь, например, маленькую психологическую фобию по примеру американских барбосов.

Внезапно за моей спиной раздался его голос:

– Петра, ты не против, если мы продолжим и допьем то, что не допили в прошлый раз?

– Ты по-прежнему хочешь выпить со мной, зная, что я из полиции?

– Я хочу знать, с кем пью, и теперь я это знаю. Магазин я закрою в восемь.

– Я заеду за тобой.

Тоже сильный ход. А как же иначе? Неужели же я поверила, что он появился на пороге моего дома с коробкой в руках случайно? Ужасный тип, он чуть было не заставил меня вообразить, будто я непобедимая лучница, хотя в действительности я вела себя как заблудившаяся лань. И нет ничего, что мне было бы так противно в этой жизни, как исполнять подобную роль. Однако охота только началась, так что мы еще посмотрим, кому первому достанется добыча.

Ровно через два часа после того, как я оставила Гарсона на милость укротительницы хищников, я вернулась в комиссариат и стала его ждать. Он опоздал больше чем на полчаса, чего с ним никогда не случалось. Вошел в участок довольный и нарядный, и пивом от него несло, как от валлийского шахтера.

– Вы не знаете, до чего увлекательным может стать мир собак, Петра, – начал он с порога. – И не представляете, как ловко Валентина умеет укрощать этих зверюг.

– Валентина?

– Ну да, инструктор. Ее зовут Валентина Кортес.

– Похоже, вы не испытали трудностей в общении.

– Да, она очень открытая и душевная женщина. Разумеется, я все у нее выспросил. В общем, ничего, по-моему, подозрительного. Ужастик, по-видимому, привел нас туда случайно.

– Нам придется проверить, единственная ли это возможность.

– Как хотите, но только я не думаю, что женщина как-то замешана в этом деле.

– Ну и ну, Гарсон! Как видно, Валентина успешно дрессирует не только собак, но и полицейских.

Он надулся, как в былые времена, когда я любила его подразнить.

– Инспектор… Даже не знаю, как вам на это ответить, не нагрубив.

– Да будет вам злиться! – сказала я и ударила его по плечу. – Если вам нужен повод для брюзжания, то я его немедленно предоставлю.

– Что вы имеете в виду?

– Что у нас нет времени на то, чтобы поесть.

– Почему?

– Я поговорила с нашим человеком, дежурившим в баре «Фонтан». Проведя там неделю, он пришел к выводу, что постоянные клиенты заходят туда, только чтобы выпить кофе. В остальное время там бывают лишь случайные люди. Если кто-то и знал Лусену, этот человек должен появиться в баре после обеда – подобные посетители не меняют привычек. Так что мы должны заехать ко мне домой за Ужастиком и оказаться в баре не позднее начала четвертого.

– Вы все еще не расстались с мечтой сделать из этого чертова барбоса детектива?

– Чертов барбос? А кто распинался насчет увлекательного мира собак?

Он последовал за мной с большой неохотой. Если у Фермина Гарсона и было что-то святое, помимо выполнения профессионального долга, так это отношение к еде. Я утешила его, сказав, что он сможет заказать себе бутерброд в баре, а уже в машине отвлекла его расспросами про инструкторшу.

– Как вы понимаете, себе на жизнь она зарабатывает собаками. Ее родители были крестьянами и жили в деревне. Она обожает сельскую жизнь и говорит, что, когда уйдет на пенсию, купит на свои сбережения домик за городом – это мечта ее жизни. Замужем она не была. Живет одна, у нее в Орте
Страница 14 из 19

маленькая квартирка.

Очевидно, что разговор у них крутился вокруг ее личной жизни, по крайней мере, женщина предпочла обсуждать именно эту тему. Впрочем, Гарсон, в любом случае, не мог бы задать ей никаких существенных вопросов без риска вызвать подозрения.

Мы заехали за Ужастиком, который тут же принял вид бывалой полицейской собаки и, казалось, забыл об утренних злоключениях. В занюханный бар «Фонтан» мы прибыли как раз в тот момент, когда чад от подгоревшего масла начал смешиваться с запахом кофе. Наш соглядатай, сидевший за стойкой, бросил на нас заговорщический взгляд. Мне стало его жалко. Провести целую неделю в подобном свинарнике – нелегкое, должно быть, испытание.

Хозяин при виде Ужастика состроил недовольную физиономию, но, поскольку наверняка нас узнал, от замечаний воздержался. Мы сели за столик и попросили кофе, а Гарсон еще и бутерброд с омлетом. За соседним столом составилась партия в домино. В бар то и дело входили новые люди, причем одни мужчины; некоторые из них здоровались, иные появлялись молчком. Ужастик не подавал никаких признаков того, что узнал кого-либо из них. Я не сводила глаз с хозяина, чтобы не пропустить какого-нибудь его жеста или гримасы, которые служили бы предупредительным сигналом. Он был спокоен и внимания на нас не обращал. С сосредоточенным выражением на неприятной физиономии он знай себе наливал кофе и бренди, которое пахло скипидаром. Гарсон напрасно требовал себе заказанный омлет: как выяснилось, кухарка уже ушла. Катастрофа. Так прошли полчаса, показавшиеся мне вечностью. Младший инспектор судорожно подрыгивал ногой, словно следовал ритму обезумевшего диксиленда. Зато Ужастик мирно дремал на полу, усеянном окурками, креветочными усами и бумажными салфетками. Я погладила его по голове, желая растормошить. В ответ он лишь ласково лизнул мне руку. Но тут же навострил уши и, глядя на дверь, вскочил на ноги. Виляя хвостом, он потянул за поводок, явно стремясь освободиться. Я отпустила его. Только что вошедший посетитель уже пошел к стойке. Ужастик с визгом кинулся к нему и, встав на задние лапы, оперся передними на его бедро. Незнакомец погладил его, улыбнулся и обратился к хозяину бара:

– Эй, а что здесь делает этот?

Слова вырвались у него сами собой, и только произнеся их, он понял, что что-то неладно, и беспокойно огляделся по сторонам. Гарсон был уже тут как тут.

– Мы из полиции, – объявил он. – Вам знакома эта собака?

– Нет-нет. Я не знаю, чья она.

– Будет лучше, если вы сейчас помолчите и поедете с нами в участок.

Не помню, что он там возмущенно бормотал, но младший инспектор тихим и не терпящим возражений голосом велел ему заткнуться. Приехав в комиссариат, мы оставили Ужастика в машине. Дежурные отвели задержанного в свободный кабинет. Мы же с Гарсоном, прежде чем допросить его, обсудили ситуацию наедине.

– Если у него есть хоть капля ума, он ничего не скажет, какими бы сведениями ни располагал. Сомневаюсь, что свидетельство собаки может иметь законную силу.

– Вы заставите его раздеться догола, как поступили однажды с тем подозреваемым? – поинтересовался Гарсон.

– Ни в коем случае!

– Почему?

– Он же страшен как черт.

Да, он был так же безобразен, как Лусена, и имел мерзкий, жуликоватый, жалкий, порочный, нездоровый, пришибленный и убогий вид. Но главным доказательством его полной маргинальности был тот факт, что, имея такую внешность, он наряжался. На нем были красные вельветовые штаны, воротник цветастой рубахи стягивался кожаным галстуком, пропущенным через что-то наподобие металлического медальона, как у Буффало Билла, когда тот одевался для торжественных случаев. Он сказал, что его зовут Сальвадор Вега, и уверял, что не был знаком с Игнасио Лусеной Пастором. Выглядел он робким и перепуганным. Гарсон сразу же это заметил и решил пустить в ход самые грубые свои методы.

– Чем занимаешься?

– Мастерю кое-что.

– Что именно?

– Делаю голубок и всяких птичек из гипса. Некоторые фигурки раскрашиваю и продаю в лавки, торгующие всяким старьем, остальные оставляю, как они есть, и их у меня покупают магазины ручных поделок.

– Черт! – сказал Гарсон. – Как по-вашему, инспектор, можно заработать на жизнь, раскрашивая голубок?

Задержанный занервничал.

– Господом клянусь, что занимаюсь именно этим! Хотите, отведу вас ко мне домой и покажу свою мастерскую с формами из пластика и фигурками? Так я и зарабатываю себе на жизнь. Денег мне хватает, я оплачиваю аренду квартиры, все счета, и у меня даже есть свой пикапчик, чтобы развозить изделия. Можем прямо сейчас пойти, если вы мне не верите.

Гарсон резко подошел к нему, схватил за лацканы и притянул к себе, так что они чуть не столкнулись носами.

– Послушай меня, сукин ты сын! Я не поверю ни единому твоему слову, пока ты будешь отрицать, что знаком с Лусеной. У нас есть свидетели, утверждающие, что ты его знаешь!

– Это вранье!

– Вранье? Обещаю тебе одну вещь: ты попался мне на пути, и начиная с этого момента все у тебя будет плохо, хуже некуда. Я лично об этом позабочусь. Ты меня понял?

Тут вступила я:

– Послушай, а вот я действительно верю, что ты делаешь этих птичек. И знаешь почему? Потому что видела двух голубок в квартире Лусены и готова поспорить, что они точно такие же, как те, что делаешь ты.

Он немного помолчал.

– Моих голубок многие покупают.

Гарсон потерял терпение. Он набросился на него и, ухватив за руку, нанес пару ударов. Задержанный перепугался и умоляюще взглянул на меня:

– Скажите ему, чтобы прекратил! Он ненормальный!

– Никакой он не ненормальный, просто у него лопнуло терпение. Я пока держусь, но оно у меня тоже вот-вот лопнет. Умер человек, и мы тут шутки шутить не намерены.

– Умер? Я не знал. В баре мне сказали, что он в больнице и что полиция ищет кого-то – видимо, того, кто с ним такое сотворил, но, что он умер, я не знал.

– Значит, ты был с ним знаком? – спросила я.

Он опустил голову и тихо произнес:

– Да.

Гарсон бросился на него, оторвал от стула и начал трясти:

– Проклятый ублюдок, выходит, ты знал его? Ты просто подонок и даже хуже, ты самое распоследнее дерьмо. И ты не знал, что он умер? Надеешься, скотина, что мы тебе поверим? Да ты же наверняка его и убил! Если ты сию же минуту не расскажешь все, что знаешь, я тебе зубы выбью, понял?

Агрессивность Гарсона меня впечатлила. Вот что делает голод с человеком. Я положила ему руку на плечо, чтобы вернуть в нормальное состояние. Не хватало еще, чтобы он избил задержанного.

– Вы были друзьями? – продолжила я допрос.

– Не то что друзьями, а так, виделись иногда, пиво вместе пили. Мне он нравился.

– Что за делишки обделывал Лусена?

– Не знаю, клянусь вам, не знаю. Знаю только, что жил он один, с этим ужасным псом, а если и был замешан во что-то, в свои дела меня не посвящал. Мы с ним о футболе разговаривали.

Гарсон стукнул кулаком по столу, и задержанный резко отпрянул, словно боялся, что следующий удар придется ему в физиономию.

– О футболе, значит, сучий потрох?

Я и сама подумала, что сейчас Гарсон накинется на него, и тихо проговорила:

– Спокойно, младший инспектор,
Страница 15 из 19

спокойно.

До смерти перепугавшийся Сальвадор Вега повернулся ко мне.

– Велите, чтобы он меня не трогал, – взмолился он.

– Никто тебя не тронет, но ты должен рассказать нам правду и ответить на наши вопросы, ничего не утаивая. Чем занимался Игнасио Лусена?

Задержанный ослабил узел галстука Буффало Билла и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке.

– Он имел дело с собаками, – сказал он.

Гарсон не дал ему продолжить и взвыл:

– С собаками? Ты что, нас за идиотов считаешь? Как это понять: имел дело с собаками?

– Я вам правду говорю, это единственное, что я знаю! Он доставал людям собак.

Не дожидаясь, когда мой напарник снова взорвется, я сделала знак, чтобы он держал себя в руках.

– Ты хочешь сказать, что он ими торговал?

– Да, думаю, что так.

– И где он их брал?

– Он никогда мне об этом не рассказывал, правда. Он был очень скрытный и, даже выпив пару рюмок, язык особо не распускал. Помню только, что он мне говорил: «На этой неделе я должен передать пару собак», и все.

– Полагаешь, собаки были краденые?

– Да, я всегда так думал, но мне и в голову не приходило спросить его об этом – он был очень вспыльчивый.

Я немного помолчала. Гарсон все еще тяжело дышал после вспышки.

– Он когда-нибудь называл при тебе имя того, кому передавал этих собак?

Сальвадор Вега опустил глаза. Я постаралась найти наиболее убедительный тон:

– Подумай хорошенько, ведь речь идет об убийстве. Если ты говоришь правду и всего лишь выпивал с ним по рюмке время от времени, то тогда должен выложить все, что о нем знаешь. Если же ты что-нибудь по глупости утаишь, это может быть поставлено тебе в вину.

Он часто закивал головой в знак согласия.

– Однажды он сказал, что отвозит собак в клинику для какого-то своего дружка, который там преподает.

– На медицинский факультет?

– Ну да.

– Для опытов?

– Этого я не знаю.

– Это все, что тебе известно?

– Богом клянусь! Мне всегда казалось забавным, что он занимается собаками, и как-то раз я его спросил об этом, но он о себе ничего не рассказывал, совсем ничего.

Гарсон не выдержал:

– Неудивительно, что это казалось тебе забавным: его торговля собаками – просто смехота одна! Ну и занятие!

И тут впервые запуганный им человечек ответил с вызовом и достоинством:

– Каждый устраивается в жизни как может, и я не понимаю, почему это кажется вам таким странным. Я делаю гипсовые фигурки, он доставал собак. Не все могут стать нотариусами.

Любопытно, что верхнюю ступень в профессиональной иерархии у этого люмпена занимали нотариусы. Не банкиры, не фабриканты, а именно нотариусы.

– Как по-твоему, кто мог убить его?

– Честно, не знаю.

– Хорошо, – вздохнула я.

Мы отправили его домой в сопровождении двух наших сотрудников, чтобы они произвели у него обыск. Он сказал, что нам нет нужды получать соответствующую санкцию от судьи, поскольку хочет, чтобы мы как можно быстрее убедились в его невиновности. Гарсон выглядел как шекспировский актер, только что сыгравший Отелло, – измученным и возбужденным. Зверский голод, который он, видимо, испытывал, придавал ему грозный облик.

– Вы верите в эти байки про собак? – спросил он.

– Мне не остается ничего другого. Пусть проверят его по картотеке. Приставьте к нему на недельку кого-нибудь, и чтобы глаз с него не спускал. А наш человек в баре «Фонтан» пусть остается там еще на неделю и следит за контактами и телефонными звонками хозяина. Сходите завтра туда сами и поговорите с ним. Интересно, подтвердит ли хозяин слова этого типа насчет бесед о футболе с Лусеной. Если он снова не захочет с нами сотрудничать, скажите ему, что мы знаем о его знакомстве с Лусеной, которое он скрыл, и можем официально привлечь его за это.

– Хорошо, инспектор. Полагаю, сейчас уже слишком поздно, чтобы ехать на медицинский факультет.

– Съездим туда завтра.

– Значит, на сегодня все?

– Нет, нам осталось нанести еще один визит.

– Вы меня извините, инспектор, но сейчас семь часов, и я кроме завтрака, честно говоря, ничего не ел и…

– Сожалею, Фермин, но не мне объяснять вам, что такое издержки профессии… Еще один визит, и я вас отпущу.

Прежде чем усесться в машину, Гарсон забежал в соседний бар и купил пакет жареной картошки. Ужастик поджидал нас, не проявляя признаков нетерпения, но, когда учуял картошку, словно взбесился.

Мы медленно продвигались вперед в плотном потоке машин под собачье повизгивание и хруст картошки во рту у младшего инспектора. Мои нервы были напряжены и грозили скоро лопнуть. В конце концов я не выдержала:

– Ну хватит, Фермин, угостите же наконец своей картошкой, будь она проклята, этого чертова пса, пока он не свел меня с ума!

Младший инспектор, словно ворчливый и жадный ребенок, переправил один-единственный маленький кружочек на заднее сиденье. Помню, я подумала, что никогда еще в жизни не становилась свидетельницей столь дикой ситуации.

К счастью, как только мы вошли в «Бестиариум», на нас снизошло успокоение. Это был ухоженный и уютный книжный магазин, оформленный в бледных тонах и наполненный негромкими звуками джазовой музыки. Анхела Чаморро встретила нас с улыбкой. Ей было, наверное, под пятьдесят. В первую очередь привлекали внимание ее чудесные глаза орехового оттенка. Одета она была под стать тому неброскому успокаивающему стилю, который использовала при оформлении своего магазина. Волосы, чуть тронутые сединой, были собраны в пышный пучок на затылке. Когда я сказала, что нас прислал Хуан Монтуриоль, она рассыпалась в похвалах ветеринару, а узнав, что мы из полиции, пришла в восторг. И взглянула на часы:

– До восьми осталось совсем чуть-чуть, так что я сейчас закрою магазин, и мы сможем спокойно побеседовать. В такое время уже редко кто заходит.

Она провела нас в небольшую подсобку, заполненную пачками книг. На складном столике стоял использованный чайный сервиз, а на полу с задумчивым видом дремала огромная лохматая собака. От неожиданности я вздрогнула.

– Пожалуйста, не бойтесь, это моя Нелли, превосходный экземпляр пиренейской ищейки, совершенно безобидной. Присаживайтесь. – Она с величайшей нежностью погладила собаку по спине. Та вздохнула. – Я вас слушаю. Правда, хочу предупредить, что, возможно, не смогу ответить на все интересующие вас вопросы.

– Хуан сказал, что вы лучший специалист по собакам в стране.

Слегка покраснев, она улыбнулась:

– Надеюсь, вы ему не поверили.

В ней чувствовался класс; к тому же она была умна и сообразительна и моментально уловила все оттенки в поведении Ужастика в Кармело. Выслушав эту историю, она на мгновение задумалась, а потом спросила:

– Ваш пес демонстрировал интерес, когда вы вели его по улицам?

– Интерес?

– Шел ли он, уткнувшись носом в землю и не отвлекаясь на то, чтобы обнюхать другие вещи или просто задержаться где-то?

– Боюсь, что нет, он нюхал все подряд, особенно вначале, а потом немного сосредоточился.

– На каком расстоянии от этой тренировочной площадки вы находились, когда он начал сосредотачиваться?

– Думаю, примерно метрах в четырехстах или пятистах.

– А не было ли у какой-нибудь из этих собак
Страница 16 из 19

течки?

– Этого я не знаю, возможно, и была. Можем выяснить, если надо.

– Понимаете, если бы собаку вела туда память, это означало бы, что по какой-то причине данное место вызывало у него приятные воспоминания. Возможно, хозяин водил ее туда на прогулку, возможно, там ее чем-то угощали. Она никогда не привела бы вас в такое место, с которым у нее связан негативный опыт, пусть даже кратковременный. Если же, напротив, она взяла в тот день конкретный след, вело ее что-то очень привлекательное – пустующая сука, например. Пятьсот метров – значительное расстояние, почти максимальное, на котором чутье собаки еще действует. Нужно учитывать и погодные условия – это важнейший переменный фактор. Был ли тот день ветреным?

Застигнутые врасплох, мы с Гарсоном переглянулись.

– Вы помните, какой был день, Фермин?

– Абсолютно не помню.

– Ладно, в общем, это не так страшно. Скажем так: сама по себе группа собак не представляет собой достаточного мотива для того, чтобы включить обонятельные ресурсы животного. Конечно, как я вам уже сказала, там могла находиться собака, у которой была течка, или речь шла о еде, которой инструкторы поощряют животных за хорошее выполнение команд.

– Инструктора зовут Валентина Кортес.

– У нее очень хорошая репутация.

– Вы ее знаете?

– Лично не знакома, но в нашем мире собачников все мы в конце концов узнаем друг о друге.

– Итак, то, что Ужастик привел нас туда, ни о чем не говорит. Возможно, до этого он там никогда не бывал.

– Выясните насчет пустующей суки, это важно.

Гарсон вынул блокнот и записал.

– Я хочу задать вам еще один вопрос, Анхела, поскольку вижу, что вы человек, знающий о собаках все.

– Ой, ну что вы! – Мои слова ее ужасно обрадовали.

– Речь идет о собаках, используемых на медицинском факультете. Для чего они нужны и где их обычно берут?

– Насколько я знаю, их используют для исследований. Идеальная порода для медицинских исследований – английская гончая, симпатичная собака средних размеров, чье родовое предназначение – охота. С этими гончими охотятся на фазанов, на зайцев… И даже научили их охотиться на рыб! Позднее открыли сходство некоторых их тканей с тканями человека, что положило начало их использованию на медицинских факультетах всего мира. Теперь их разводят в специальных питомниках; существуют и центры их содержания.

– А на факультетах не нуждаются в дополнительных поставках, например, за счет краденых собак?

– В общем-то истории про людей со дна общества, снабжающих факультет собаками – или их трупами! – по-моему, принадлежат прошлому, хотя кто знает? Другое дело – частные лаборатории, косметические фирмы, где так мало прозрачности. Вы, конечно, знаете о резко отрицательном отношении общества к вивисекции. В результате эти компании наглухо закрывают свои двери, так что никто не знает, каких собак они используют, где их берут и что с ними делают. Рекламировать свою деятельность они не решаются. Поэтому в этом мире общества защиты животных мало что могут сделать.

Ее ясный взгляд словно растворился в воздухе.

– Вы полагаете, то, что я вам тут наговорила, может помочь в вашем расследовании? – Она была счастлива сотрудничать.

– Ну конечно нам это помогло!

– Хотя должна предупредить вас, что в мире собак нет ничего незыблемого или окончательного. Собаки – не машины, это живые существа с неожиданными реакциями, чувствами, собственной личностью, и я убеждена, что у них даже есть… душа. – Она глядела на нас, завороженная мистикой собственного высказывания.

– Я… – впервые за все время беседы открыл рот Гарсон.

Она сразу же вся обратилась в слух.

– Да, пожалуйста.

– Извините, а можно я съем одно из этих печений? – Он указал на почти опорожненную тарелку, стоявшую рядом с пустой чашкой.

Она пришла было в замешательство, но тут же радостно рассмеялась:

– Дорогой мой, простите меня! Сию минуту приготовлю вам чай, как это мне в голову не пришло!

Гарсон пустился в запоздалые объяснения:

– Дело в том, что я целый день не ел, потому что был занят служебными делами, и начинаю чувствовать какую-то слабость…

Она готовила чай в примыкавшей к подсобке маленькой кухоньке и сочувственно говорила:

– Представляю, как утомительно день напролет заниматься расследованием. И опасно!

Я повернулась к Гарсону и осуждающе покачала головой, как поступают с допустившим оплошность ребенком. Он в ответ лишь пожал плечами, выступая в роли легкомысленного баловня, которого нельзя не любить. Лохматая собака внимательно смотрела на нас.

Магазин мы покинули в одиннадцатом часу вечера. А до этого пили чай с печеньем, а также узнали, что Анхела – вдова и ее муж был ветеринаром, что ее магазин процветает и что она обожает собак. Поэтому, когда был растоплен лед и к подкрепившемуся Гарсону вернулось хорошее настроение, он принялся рассказывать ей о забавных обычаях, бытующих в его далеком селении под Саламанкой и связанных с пастушьими собаками. Она зачарованно слушала, словно не было на свете темы интереснее, чем эти степные псы.

Я вернулась домой растерянная и усталая. Ужастик кинулся к своей миске с кормом и стал заглатывать его как одержимый. Поистине этот пес был alter ego Гарсона. Я бросила пальто на диван и нажала на клавишу автоответчика:

«Петра, это Хуан Монтуриоль. Я ждал, что ты заедешь за мной, но уже половина девятого. Иду домой. Предполагаю, что, когда тебе назначает свидание полицейский, такое может произойти. Надеюсь, ты, по крайней мере, нашла ужасного серийного убийцу из американских фильмов».

– Черт! – пробормотала я сквозь зубы, а затем прибегла и к более крепким выражениям. Я же совершенно о нем забыла. До какой же степени идиотизма способна довести меня работа? Во что я играю – в сыщика из детективного романа? Куда я так торопилась, желая разоблачить убийцу? Или он перестанет быть убийцей, проведя еще несколько часов на свободе? А теперь я все потеряла: обворожительную улыбку, торс грузчика, ягодицы древнегреческой статуи! И самое ужасное, что Хуан Монтуриоль воспримет мое поведение как упрямство и принципиальную позицию относительно того, «кто берет на себя инициативу». А мне бы ничего подобного как раз не хотелось, во-первых, потому, что я действительно могла подумать об этих вещах, и, во-вторых, потому что это излишне осложнило бы отношения и растянуло бы процесс, заканчивающийся постелью. У меня жутко испортилось настроение.

Ужастик закончил есть и подошел ко мне, повиливая хвостом.

– Пошел вон, образина! – выкрикнула я и махнула рукой, отгоняя его. Он непонимающе уставился на меня черными бусинками глаз. – Ладно уж, иди ко мне, – тут же оттаяла я, видя его замешательство. Я села, и он устроился у меня на коленях, млея от счастья. По-моему, я первая заснула.

4

Мы обнаружили дона Артуро Кастильо, преподавателя фармакологии Барселонского университета, в факультетском буфете, где он пил кофе с коньяком. На нем был белый халат, большие очки в черепаховой оправе, а из верхнего кармана высовывалось несколько шариковых ручек. Когда мы подошли к нему, он беседовал со своим коллегой и хохотал
Страница 17 из 19

во все горло. Он среагировал на нас так, будто всю жизнь принимал полицейских и приглашал их завтракать. А именно это он и сделал – угостил нас кофе и попутно рассказал, что в этот бар одновременно стекаются студенты, пациенты клиники и представители самых разных ветвей медицинской науки. Открытый и приветливый человек, он, видимо, спасался от одиночества, сопутствующего его исследованиям, тем, что приходил поболтать в это оживленное место. Мы попросили отвести нас куда-нибудь, где было бы не так шумно, и он предложил нам свой кабинет. Он по-прежнему не проявлял любопытства и не стремился узнать, чего мы от него хотим. Когда я перешла к делу и спросила, знает ли он Игнасио Лусену Пастора, имя не произвело на него никакого впечатления.

– Какой-нибудь студент? Студент, совершивший преступление? Надеюсь, что не убийство, хотя, если вдуматься, любой из моих учеников мог бы стать преступником.

Он весело захохотал. Мы показали ему фотографию Лусены.

– Речь идет об этом человеке. Насколько нам известно, он поставлял вам собак для экспериментов, доктор Кастильо.

– Так ведь это Пинчо! Вы имеете в виду Пинчо? Ну разумеется, я его знаю! Понятия не имел, как его по-настоящему зовут. Но он уже давно к нам не заходит. Такой низенький, с забавной физиономией и очень неразговорчивый. А почему он оказался на больничной койке?

– Он уже не на больничной койке, а в могиле. Его убили. Забили насмерть несколько дней назад.

Кастильо посерьезнел.

– Пинчо убили? Боже, а я и не знал!

– Нам сказали, что он похвалялся дружбой с вами.

Он выглядел удивленным и растерянным.

– Дружбой со мной… Каждый раз, когда он приводил мне собаку, мы с ним немного болтали, пили пиво в баре. Да, полагаю, он гордился знакомством со мной, ведь по всему было видно, что он происходит из очень простой среды.

– Вы использовали собак для экспериментов?

– Вообще-то у факультета есть собственный питомник. Однако время от времени мы могли покупать собак со стороны для практики интернов. Сейчас этого уже никто не делает, но во времена Пинчо такое довольно часто случалось.

– А вы никогда не спрашивали его о происхождении этих собак?

– Честно говоря, нет.

– Они ведь могли быть украдены?

– О чем вы говорите! Это же были беспородные собаки, не представлявшие никакой ценности в денежном выражении. Таких и в муниципальном приюте сотни. Если мы перестали использовать их, то только из-за их плохого состояния: многие были больны, заражены паразитами, да и точно определить их возраст было невозможно. Все это снижало достоверность экспериментов.

– Тогда почему же вы не брали собак из приюта?

– Это обходилось бы гораздо дороже, учитывая оплату вакцинации и оформление официальных документов. Пинчо же держал собак дома, что было удобно. Бедняга нуждался в деньгах, и поскольку давно нас обслуживал… А потом он вдруг перестал приходить безо всяких объяснений.

– Доктор Кастильо, вы не могли бы вспомнить хотя бы некоторые клички собак, купленных факультетом? Может быть, они у вас где-то записаны?

– Если у них и были клички, они меня не интересовали. Проводить опыты на собаках – не очень приятное занятие, понимаете? Пойдемте, я вам кое-что покажу.

Он привел нас в просторное соседнее помещение, оказавшееся лабораторией. Люди в белых халатах сновали между длинными столами, медицинскими приборами и шкафами с химикалиями. Доктор Кастильо остановился возле носилок. На них, раскинув лапы, лежала в бессознательном состоянии собака средних размеров; на светлой шерсти выделялись золотистые пятна. Трахея у нее была вскрыта, и в кровоточащий разрез вставлена толстая трубка, второй конец которой заканчивался чем-то вроде электрокардиографа. Каждый вздох собаки сопровождался шумом. Подключенные к ее телу провода передавали схему на разлинованную бумагу. Зрелище было удручающее.

– Понимаете теперь, почему это занятие не из приятных? По окончании экспериментов они становятся полными инвалидами. И мы делаем им смертельную инъекцию. По крайней мере, они не страдают. Но нужно иметь мужество, чтобы смотреть на них, когда они еще живы. Они пытаются играть с тобой, лижут тебе руки… Когда же попадают сюда, становятся тихими, инертными, не стараются сбежать или как-то спастись. Глянешь им в глаза и понимаешь, что они знают, что умрут.

– Это ужасно! – воскликнула я, потрясенная увиденным и услышанным.

– Так делается наука! Поэтому я не желаю ничего знать о собаках, пока они не попали на операционный стол и им не сделали анестезию, а тем более их клички. Ими занимается Мартин, служитель питомника. Он их растит, кормит, а мои помощники готовят собак к исследованиям. Вот одна из немногих привилегий, какие есть у начальника!

– Мы можем поговорить с Мартином?

– Хорошая мысль, возможно, он знает про Пинчо больше, чем я. Ведь именно Мартин с ним общался, платил ему и принимал собак.

– Вы могли бы сделать для нас кое-что еще, доктор Кастильо? Вам нетрудно было бы проверить, не соответствует ли какое-нибудь из этих чисел денежным суммам, которые ваш отдел выплачивал Пинчо?

– Давайте заглянем в компьютер. Пойдемте со мной.

Мы вернулись в его кабинет. Он с довольным видом продемонстрировал нам компьютер.

– Вы только взгляните, какая вещь! Последняя новинка. Пришлось сражаться со всей университетской администрацией, чтобы мне выделили бюджет, которого хватило бы на покупку этого чуда. Совершенная машина, причем многофункциональная. С одинаковым успехом хранит научную информацию и ведет учет покупок в супермаркете. А какое высокое разрешение!

Он наклонился над клавиатурой и напечатал: «Вот здорово!» Мы с Гарсоном незаметно переглянулись. Рывшаяся в ящике с документами медсестра перехватила наши удивленно-недоверчивые взгляды и улыбнулась. Младший инспектор вынул из своего портфеля тетрадь Лусены номер два и показал ее Кастильо.

– Даты не проставлены? – спросил тот.

– Нет.

Он бросил взгляд на числа, прочел вслух:

– Пятьдесят тысяч, сорок тысяч… – Он покачал головой. – Нет-нет, что вы, тут и думать нечего! Мы никогда не платили Пинчо такие суммы.

– Хорошо, тогда попробуем взглянуть на другие цифры.

Гарсон протянул ему тетрадь номер один.

– Десять тысяч, восемь тысяч пятьсот… Да, это уже больше похоже на правду.

Он покопался в компьютере и вскоре обнаружил то, что нам было нужно. Все эти числа действительно соответствовали суммам, выплаченным Лусене за собак. Причем обнаружились и даты выплат. Последняя сделка была совершена два года назад. Мы попросили Кастильо распечатать нам экземпляр этого списка. Я обратила внимание на то, что в нем отсутствовали странные отрезки времени, указанные в бухгалтерии покойного.

– Как по-вашему, доктор, к чему могут относиться эти пометки: шесть месяцев, два года?..

– Ах, эти? – сказал он рассеянно. – Тут все ясно: это примерный возраст собаки.

Гарсон звучно хлопнул себя по лбу:

– Возраст собаки! Ну конечно!

– Но только примерный возраст. Как я вам уже говорил, его важно знать, чтобы рассчитать различные варианты, к которым может привести эксперимент. В данном случае этот
Страница 18 из 19

показатель неточен, хотя должен вам сказать, что Пинчо прекрасно умел его определять. В собаках он разбирался, это несомненно. Бедняга, какой конец его ждал!

Энергичным шагом он отправился на поиски смотрителя собак. К нам тут же подошла медсестра и насмешливо взглянула на нас.

– Доктор Кастильо – признанный международный авторитет в фармакологии, знаменитость, он участвует в конгрессах по всему миру. Но вы, наверное, знаете, что ученые обычно бывают немного эксцентричными… Или вам это не известно?

Мы виновато закивали, вспомнив про наше злополучное переглядывание. Произнеся свою речь, медсестра сразу исчезла. Гарсон был слишком возбужден, чтобы вступить с ней в перепалку.

– Вы видите, инспектор? Чертовы тетради перестают быть полной загадкой! Нелепые имена – это собачьи клички, месяцы и годы – возраст собак, а числа – выплаченные за них суммы.

– Пока что только одна тетрадь проливает свет на это дело, вторая же продолжает оставаться туманной. В любом случае, не слишком радуйтесь раньше времени.

Вошел пожилой мужчина в синем комбинезоне. Он тоже знал Лусену как Пинчо и никогда не спрашивал, где тот берет собак. Держался он так скованно, что Гарсон счел своим долгом успокоить его:

– Послушайте, это всего лишь обычная беседа, как при любом расследовании. Мы ни в чем вас не обвиняем.

– Мне доктор Кастильо сейчас сказал, что убили Пинчо, и хотя я его почти не знал… но все-таки, так умереть… Собаки у меня на глазах умирают, но смерть человека всегда впечатляет больше, вы понимаете?

– Кажется, понимаю, – сказала я.

– С этим Пинчо что-то было нечисто. Как-то раз я сказал об этом доктору, но он ведь у нас святой, такой добрый со всеми… Он не захотел лишать Пинчо возможности заработать немножко.

– Почему он вызывал у вас подозрения?

– Даже не знаю, из-за своего обличья, что ли. А потом я с самого начала был уверен, что у него какие-то делишки или с городской гвардией, или с работниками приюта. Это единственная возможность доставать столько собак. Не ловил же он их по улицам. Было время, когда у нас обучалось много интернов и требовалось много собак. И вот ты заказываешь ему, к примеру, семь штук – ровно столько он и добывает. Сами подумайте, с такой легкостью… Поневоле заподозришь неладное.

– Вы поддерживали с ним связь по телефону?

– Нет, он всегда сам сюда приходил, потому что все эти дела с собаками за один день не обделаешь…

– Когда вы его видели в последний раз?

– Он очень давно перестал появляться. Мы здесь с ребятами его еще обсуждали, дескать, либо он выиграл в лотерею, либо помер.

– Вы не думали, что он мог найти себе работу?

– Работу? Знаете, я не шибко грамотный и мало в чем разбираюсь, но бездельников вижу насквозь, и поверьте, Пинчо был не из тех, кто работает.

Этот скромный труженик с проницательным взглядом подсказал нам возможный путь. Если Лусена с легкостью удовлетворял все заявки на собак, это означает, что у него была налажена система их приобретения. Наш собеседник делал очевидный вывод: Пинчо контактировал с коррумпированным сотрудником низшего звена в городской гвардии либо в муниципальном приюте для собак. Оставалось найти его.

Гарсон же более важной считал тему бухгалтерских книг, что тоже было понятно. Содержание одной из них полностью для нас прояснилось, кроме того, она помогла нам выстроить факты хронологически. Последняя собака была продана кафедре два года назад. Очевидно, к тому времени Лусену уже не удовлетворяли десять тысяч песет за собаку, которые ему платил медицинский факультет. Однако его деятельность на этом не прекратилась: мы располагали тетрадью номер два, показывающей, что торговля продолжалась. Только вот суммы платежей настолько возросли, что трудно было понять, с чем это связано. Как говорил Гарсон, объектом сделок по-прежнему оставались собаки: похожие клички, сопоставимый возраст… Единственным, что изменилось, была цена.

– Наверное, ему платили больше за то же самое в каком-нибудь другом месте.

– За поставку собак для экспериментов?

– Совершенно верно. А где проводят подобные исследования, кроме университета?

– В фармацевтической промышленности, как нам сказала Анхела Чаморро.

– Они столько платят за каких-то бродячих собак?

– Мы же не знаем, почем сейчас собачатина на черном рынке.

Я в некотором отчаянии взглянула на Гарсона.

– Все это настолько жутко и в то же время так нелепо! Вы понимаете, что мы влипли в какую-то нелепую историю?

– Из-за этой нелепой истории убили человека.

– И мы не знаем даже, кем он на самом деле был.

– Вы же сами однажды сказали, инспектор: никто не знает, кем в действительности был Шекспир, но он писал литературные произведения.

Так вот, возможно, мы не знаем, кем был Лусена Пастор, но он торговал собаками.

– Торговал собаками, с ума сойти!

Гарсон вдруг посмотрел на часы:

– Петра, я пошел, у меня запланирована встреча во время обеда.

– По работе?

– Нет, частная. Увидимся в комиссариате.

– Когда вернетесь, сразу же свяжитесь с сержантом Пинильей. Скажите ему, чтобы он занялся сотрудниками городской гвардии и муниципального приюта. Необходимо выяснить, кто обеспечивал Лусену собаками.

– Если этот кто-то существует.

Я с тревогой взглянула на него и суровым голосом повторила:

– Если этот кто-то существует.

Думать, что, возможно, мы начинаем двигаться в неправильном направлении, – хуже всего. Сразу возникает ощущение собственной тупости, как у играющего в прятки ребенка, который ищет своих товарищей в одном углу, а они сидят в другом, да еще подсмеиваются над ним. Более того, это проклятое дело не вызывало во мне никаких чувств, в нем отсутствовали эмоциональные компоненты. Ничтожная жертва не запускала во мне механизмы справедливого возмездия, как это было в моем предыдущем деле с изнасилованными девушками. В сущности, мы ни на миг не допускали, что Лусена может оказаться невиновным. С самого начала мы были убеждены, что в известной мере он сам нарывался на неприятности, и это стоило ему жизни. Ужасно, если вдуматься, ведь единственным, из чего мы исходили, чтобы прийти к такому заключению, была на самом деле его внешность, а вернее, социальная принадлежность, отразившаяся в его внешнем виде. Разве стали бы мы подозревать его в чем-то, если бы он выглядел как большой начальник? Но Лусена был таким же, как собаки, которыми он торговал: беспородным, уродливым, меняющим кличку с каждым новым хозяином, не имеющим ни родных, ни знакомых, которые искали бы его после смерти. С одним отличием: собаки вызывали жалость, потому что за ними не числится никакой вины.

Так вот, должна ли я угрызаться из-за того, как относилась до сих пор к этому жалкому человечку? Правильно ли осуждать себя за то, что я не испытываю горячего желания расследовать его убийство? Я и так уже почтила его память, привезя на кладбище собаку, то есть сделала гораздо больше того, что мог бы одобрить любой здравомыслящий человек. Так что к черту Лусену! Мы сделаем все, что по-хорошему можем сделать, чтобы поймать убийцу, то есть как раз то, что диктуется строгим исполнением
Страница 19 из 19

нашего долга.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/alisiya-himenes-bartlett/a-sobaku-ya-vozmu-sebe/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Сноски

1

Вполголоса (ит.).

2

Цитата из стихотворения «В поезде» испанского поэта Антонио Мачадо (1875–1939).

3

Испанский аналог имени Иоанн – Хуан.

4

Кличка овчарки – персонажа серии американских фильмов.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.

Adblock
detector