Естественное и искусственное: борьба миров читать онлайн - Владимир Кутырев

Естественное и искусственное: борьба миров

Владимир Александрович Кутырев

Грани философии

Человечество все больше окружает себя искусственной средой и это самая глубокая причина переживаемого им глобального кризиса.

В книге рассмотрены основные направления экспансии искусственного: становление ноосферы как постчеловеческой реальности, космизация Земли, превращение вещей в знаки и информацию. Обсуждается ее влияние на характер познания и понимания, на представление о смысле и границах творчества, общая трагедия духа в мире разума. Приведены аргументы в пользу союза философии и религии против свободы научно-технического разума.

Несмотря на фундаментальный, иногда метафизический подход к вопросам, книга написана эмоционально, понятным языком и может быть интересна не только профессиональным философам.

Владимир Александрович Кутырев

Естественное и искусственное: борьба миров

Предисловие

У людей всегда было много тревог. Время от времени ими овладевало апокалипсическое ожидание конца света, который пошлет высшая разгневанная сила. Пошлет за грехи. Но теперь мы заговорили об угрозе гибели в результате собственной деятельности. Встал вопрос о выживании, означающий, по своей сути, что наше будущее действительно поставлено под вопрос. В подтверждение можно привести многочисленнее факты, указать на очевидные симптомы. Да о них все, кто хочет знать – знают. Как, однако, определить причину того, что теперь нам приходится думать не о жизни и ее процветаний, а о выживании? В чем корень глобальных, быть может, уже и роковых проблем человечества? Правильный диагноз опасности – условие правильной стратегии ее предупреждения, борьбы с ней или, по крайней мере, приспособления к ней.

Смысловым стержнем предлагаемой читателю книги является идея, что в XX веке на Земле образовалось две реальности, «два мира» – мир естественного и мир искусственного. С одной стороны сохраняется то, что может существовать без человека, растет и рождается, а с другой – приобрело невиданную значимость и собственные законы развития то, что им создано, функционирует и изобретается. Искусственное стало самостоятельным и его отношение с естественным определяет нынче содержание любой, сколько-нибудь серьезной проблемы. Если это отношение обострится до несовместимости, до полного взаимного отрицания, до того, что один из миров будет подавлен или поглощен другим, человек как таковой, как Homo sapiens обречен на исчезновение. Либо непосредственное, в результате биологической деградации и вымирания, либо в результате перерождения в иное состояние, возможно более «высокое», но уже нечеловеческое.

Борьба миров, которую Г. Уэллс описал в своем знаменитом романе как столкновение жителей Земли с инопланетными пришельцами, происходит сейчас среди самих землян.

Противоречие между естественным и искусственным возникло вместе с появлением человека. Он существо естественно-искусственное – преобразованная природа. Вместе с человеком оно и развивается. Палеолит, неолит, аграрные, индустриальные и постиндустриальные общества можно рассматривать как этапы изменения способов взаимодействия естественного с искусственным. Особенность нашего времени в том, что одна из сторон этого противоречия – естественное, находится в критическом положении и вот-вот рухнет под напором искусственного. Переживаемый экологический кризис вызван не просто загрязнением окружающей среды. С философской точки зрения проблема выглядит драматичнее: его причина в экспансии искусственного и вытеснении им естественных форм бытия, хотя бы последние были или будут «сверхчистыми». Антропологическая катастрофа, перед которой стоят люди, результат не просто нарастания их телесной слабости, а объективное следствие превращения собственно человеческой цивилизации в постчеловеческую (для начала – человеко-машинную). Образование ноосферы, на что многие уповают как на средство решения всех проблем, на практике предстает как образование на земле техносферы, обостряющей эти проблемы и т. д.

Выступая в разных облачениях, оппозиция между естественным и искусственным воспроизводится и в области знания. Естественное чаще всего отождествляется с природой, что в основном оправдано. Но природой, как известно, называют также «материю», «вселенную», «все существующее». Получается, что в нее входит и искусственное. В таком случае реальное противоречие между миром возникшим до и без человека, с миром им созданным, размывается, а слово «природа» утрачивает свой экологический смысл. Чтобы его сохранить и учесть влияние на человека техногенеза, более целесообразно использовать понятие естественного. «Контрагентом» природы в экологическом контексте чаще всего выступает общество. Обсуждают взаимодействие общества с природой, спорят о моделировании системы «природа – общество». Однако для характеристики того, что теперь воздействует на природу, понятие «общество» – перестает быть адекватным. Создаваемая человеком искусственная реальность, обретая возможность автономного функционирования, отчуждается не только от природы, но и от общества. Она выходит за пределы закономерностей его функционирования. Соответственно система «природа – общество» уже не отвечает задачам объяснения и решения возникающих глобальных проблем. В ней не улавливается специфика угрожающих человечеству опасностей.

В целом, соотнося новые познавательные потребности с наличными категориями знания, можно сказать, что если проблема взаимодействия природы и общества является объектом исследования социальной экологии, то в свете философского взгляда на это взаимодействие, оно предстает как взаимодействие естественного и искусственного. Отношение естественного и искусственного является самым фундаментальным вопросом нашего выживания, а следовательно и своего рода основным вопросом философии. Благодаря такому ракурсу анализа, тематика экологии и глобалистики вводится внутрь процессов, ее порождающих – становления ноосферы, космизации земли, творчества, изменения представлений о реальности вообще. Они же, до сих пор отделявшиеся от конкретных забот о человеке, начинают рассматриваться сквозь призму его судьбы, приобретают философско-антропологическое измерение.

Подчеркивая эвристические возможности понятий естественного и искусственного в осознании сложившейся ситуации, мы не намерены увлекаться отслеживанием перипетий в их использовании разными авторами. Гораздо интереснее обсуждать непосредственно «бытийные» проблемы. Увидеть одну проблему в облике разных определений гораздо важнее, чем обсуждать, какое из определений обладает большими достоинствами. Во многих случаях речь вообще будет идти как бы про другое, например, о соотношении деятельности и общения, познания и понимания, истины и блага, но трактовка этих феноменов все равно обусловлена решением задач сохранения естественного человека в искусственной среде.

В предисловии не принято обсуждать содержательную сторону работы. Мы следуем этому правилу, за одним исключением; здесь же и сразу укажем на опасную тенденцию подмены естественного искусственным, наметившуюся в

практике применения данных категорий. Она возникает, когда единственной сущностной чертой естественного считают «объективность»: естественно то, что развивается по законам, не зависящим от человека. Но поскольку в современном супериндустриальном мире искусственное начинает развиваться по собственным законам, то есть объективно, то получается, что его можно квалифицировать в качестве естественного. Различие субстратов – живого и неживого, рожденного и изобретенного – исчезает. Если робот выполняет функции человека, его можно признать человеком (знаменитый «критерий Тьюринга»). Все предстает естественным, хотя на самом деле все превращается в искусственное. При полной победе данного подхода дело может кончиться тем, что естественное будет казаться чем-то искусственным, так как для технической среды его наличие не является обязательным. Оно для нее «не объективно». Искусственной и необязательной оказывается природа – растения, животные, человек. А естественными, то есть «нормальными» начнут представать системы Искусственного интеллекта, виртуальные реальности и роботы. Провозвестников такого мировоззренческого переворота уже немало. Они критикуют «геоцентризм» в исследовании физических явлений, в том числе земных, «водно-углеродный шовинизм» в понимании жизни, «биологическую ограниченность» в трактовке разума и т. д. Осознавая, что за подобными терминологическими сдвигами стоят реальные процессы, все, берущиеся рассуждать или следовать за чужими рассуждениями об естественном и искусственном, должны ясно видеть и учитывать эту, навязываемую обстоятельствами, смысловую аберрацию.

Дух времени выражает себя во всех направлениях, сказываясь и на характере создаваемых текстов. Плюрализация и технизация жизни ведет к тому, что наиболее распространенный способ изложения мыслей – от общего к частному или наоборот, от частного к общему начинает ограничивать возможности их эффективного развертывания. Модель «древа идей», хорошо соответствовавшая монистическому видению мира, его «открытию», поискам объективной истины и единственно верного решения, перестает коррелировать с проблемной организацией знания, его коллективно-междисциплинарным функционированием, все активнее внедряющимся в практику теоретического творчества.

По мере превращения искусственного в окружающую среду при одновременном сохранении в ней фундаментальных естественных компонентов возникает потребность в построении текстов другого типа: в виде «ризомы» или «клипа». Ризома – группа кустов, зарослей травы, стебли которых объединяются одной корневой системой, иногда переплетаясь вверху, иногда пересекаясь посредине. Каждый стебель самостоятелен, но живет только в целом. Также и клип – отдельные картинки, сюжеты сами по себе может быть далекие друг от друга, а вместе и только вместе они приобретают специфическое единство, новый общий смысл. Наше исследование кризисных проблем современной цивилизации через призму естественного и искусственного структурируется именно по такой, «ризомно-клиповой» схеме.

Заботясь о сохранении естественного в условиях агрессии искусственного, хотелось бы сохранить его представительство хотя бы – для начала – в собственных рассуждениях. Это значит, что мы намерены ориентироваться на философию духа, а не философию разума. Надо преодолевать обычное бездушие господствующего стиля познания, боязнь метафор, аналогий и сравнений, других прочувственных форм освоения окружающей действительности. Кто признаком истинно философского подхода считает голый интеллектуализм и сухой теоретизм, того уже можно признать жертвой искусственного. Он утратил способность к переживанию бытия и лишь осознает его. Это значит, что он утратил радость жизни, вспыхивающую прежде всего от встречи с явлением. Постижение образной сути мира есть самая глубокая предпосылка постижения его смысла, без которой его (смысла) нет, а есть только информация.

Для успешного общения автора с читателями целесообразно помнить, что слов существует больше (или меньше), чем терминов и категорий, терминов больше (или меньше), чем предметов. Следуя за нитью рассуждений, важно не соблазняться устаревшим или периферийным содержанием понятий. В обстановке непрерывного информационного шума, все более плотного экранирования первичной реальности и обрушивающихся на человека потоков социальной лжи, усмотрение существенного, исторически значимого в проблеме предполагает развитую способность к пониманию, которая, в отличие от чистой знательности, не определяется одним теоретическим усердием, чтением книг или даже всесторонним присутствием в культуре. Способность к пониманию, к диалогу друг с другом и миром результат непосредственной вовлеченности в повседневную жизнь, напряженного взаимодействия ума с сердцем. Она рождается в борьбе чувств и рассудка, естественного и искусственного начал нашего существа.

Два мира есть у человека:

Один, который нас творил,

Другой, который мы от века

Творим по мере наших сил

– писал поэт Н. Заболоцкий о современной цивилизации. Ее «двумирность» и «двумерность» стали очевидными. Но отношение к ним разное: как к тому, что порождает кризис и как к тому, что спасает от него, несет благо. В столь популярной сейчас ноосферной философии, начиная с русского космизма, эта двумирность обычно трактуется как этап на пути к полной победе искусственного, которую чают и приветствуют.

«Культурный человек, – противоположен естественному человеку, сыну природы, т. е. дикому человеку, и потребление этой дикости и есть социальный процесс или всемирная история человечества. Культура, образованность и есть та работа духа, которая естественную форму – природу – упраздняет, и потому дух и есть в абсолютной идее третье к логическому и природе, есть негация природы и цель, к которой она, природа, идет в своем изменении и потому в конце этого своего поступления исходит в дух.

…Этот бестелесный человеческий дух и есть сам Разум, или разумный Бог. Боги будете, сказано в Писании»[1 - Сухово-Кобылин А. В. О единстве человечества во Вселенной // Русский космизм. М., 1993. С. 63.].

Очень четкое и определенное видение направленности развития человечества, особенно удивительное, так как было явлено перед началом XX века. Конец века только подтверждает прозорливость его автора. Однако сейчас, большая часть людей, будучи свидетелями, объектами и субъектами происходящего «упразднения» окружающей, внешней и собственной, внутренней природы, громко, в кричит о гибели человечества, экологической и антропологической катастрофе. Не хотят быть Богами? Раньше хотели, теперь не хотят? Одни согласны, другие нет? В этом стоит разобраться. Для ясности объявим заранее: мы против такого «обожения» мира и весь пафос предлагаемой читателю работы в развенчании подобной идеологии. За ней кроется процесс технизации жизни, вытеснения людей робото-компьютерными системами. Мы против прогрессивно-иллюзорных утопий и поощрения безудержного роста искусственного. Надо вести себя так, чтобы естественная и искусственная реальности коэволюционировали, а не перетирали нас подобно жерновам. Но для этого надо прежде всего

правильно понять факторы осложнения ситуации и постоянно вырабатывать механизмы их преодоления, купирования. Если первый мир свое дело сделал, то второй продолжает расширяться. Будем надеяться, что он не уничтожит своего творца. И даже если положение безнадежно, постараемся сделать все, чтобы его изменить.

Так продлимся…

Глава I. Становление постчеловеческой цивилизации

Живое за пределами жизни

В конце второго тысячелетия после рождества Христова человечество приблизилось к рубежу, исторически сравнимому с возникновением неолита, а по своей будущей значимости, по-видимому, его превышающему. Неолитическая революция, как известно, была переходом от приспособительного действия человека в природе (собирательство, охота, рыболовство) к ее сознательному и целесообразному изменению – преобразованию. Обработка земли с помощью механических орудий, выведение пород животных и растений с желательными признаками представляют собой примеры направленной переделки среды обитания. В этой деятельности люди достигли громадных успехов, распространив ее в конце концов на всю планету. Сейчас на поверхности земли практически нет неиспользованных или нетронутых территорий. Вода и воздух также подвергаются обработке, являясь как предметом, так и средством труда. Однако до определенного времени дело ограничивалось преобразованием наличных форм существующей реальности, когда ее изучаемые и изменяемые свойства чувственно воспринимаются человеком, соизмеримы с его физическими силами. Предмет своего труда он видит, слышит, осязает – взаимодействует с ним как непосредственно живое, телесное существо. Он остается в рамках биосферы – мира, адекватного его организации в качестве высшего представителя бытия природы. Этот мир принято называть макромиром.

Но постепенно, в ходе формопреобразующей, деятельности открылись возможности более глубокого воздействия на окружающую среду. Человек начал проникать за пределы реальности, данной ему как телесному существу и воспринимаемой его органами чувств, начал получать результаты, не имея прямого контакта с вещами. Расщепив атом, он включил в диапазон своего действия так называемый микромир – реальность новых масштабов (атомную, субатомную), не совместимую с его телесными, чувственными органами. Никто из людей непосредственно микромир не ощущал, мы судим о нем только по знакам и проявлениям его силы. Если вначале он был как бы реальностью ученых, то сейчас в этой реальности заняты сотни тысяч, а может быть, миллионы людей. Его воздействие на нас стало повседневной практикой. Микромир – неотъемлемый элемент нашего окружения, и хотя в него с точки зрения чувств, как в бога, можно было бы лишь верить или не верить, столкновение с ним всегда имеет впечатляющие последствия – и положительные, и отрицательные.

Другим полюсом несоразмерности деяний человека с самим собой как земным природным существом является выход в космос, исследование планет – его активность в масштабах мегамира. Разрабатываются космические технологии, космическая биология, медицина, проводятся эксперименты по синтезу химических веществ, по сооружению в космосе сложных инженерных конструкций. Влияние мегамира на нашу жизнь (хотя как и микромир, мы воспринимаем его только опосредованно) вышло за пределы науки и стало экономически значимым. Таким образом, если еще в начале XX века люди действовали в мире соразмерном их чувственно-телесному бытию, равному их биологической нише, то теперь их мир резко увеличился. Можно сказать, что научно-техническая революция – это «революция миров».

Но и в макромире (или «мезокосме», как иногда еще говорят), то есть на самой Земле технологическая революция привела к тому, что началось освоение недр земли, где нет жизни, овладение скоростями, с какими не передвигается ни одно живое существо. Используя специальные приспособления, человек видит, слышит, обоняет во много раз дальше и сильнее, чем позволяют органы его тела (и органы других живых существ), что ведет к росту числа ситуаций, в которых как таковые они его больше не ориентируют. Это вызывает возрастание роли рационального, мыслительного. В XX веке сфера деятельности людей превысила сферу жизни, раздвинула ее границы и стала определяться достигнутой мощью разума.

В условиях новейшего этапа научно-технического прогресса (информационного) деятельность человека выходит за пределы не только его чувств, но за пределы его мышления и воображения, Методологи говорят о контринтуитивности сверхсложных нелинейных систем, ищут «безумные идеи», «немыслимые мысли». И находят, но, как оказывается, за пределами собственно человеческой головы, во взаимодействии с системами искусственного интеллекта. Логики обсуждают вопрос: как возможны «невозможные миры». Получается, что невозможные в двузначной классической логике, они вполне возможны в многозначных, машинно-исчисляемых логических системах. Теоретическая физика в своих авангардных областях покидает трехмерное пространство и оперирует 10-11-мерным, изображая его на ЭВМ, без которых человек не может такое пространство не только изобразить, но и вообразить. Уже обсуждается вопрос: насколько мы можем доверять компьютерам (например, при машинном доказательстве математических теорем). Возникают все новые виды деятельности, где «чистое» человеческое мышление, как и чувства, нас больше не ориентируют.

Этот процесс выливается в формирование компьютерной реальности, реальности отношений, а не вещей. В ней человек присутствует только идеально, проигрывая все действия фактически без участия своего тела, даже в быту, например, наблюдая или «играя» в хоккей по телевизору. Критерием существования внешнего мира в таком случае становится популярный операторский принцип: что вижу, то имею. Что воспроизводится, то и есть. Быть – это быть в восприятии. Появилось немало людей, для которых информационно-компьютерная реальность значимее вещно-объектной, ибо большую часть времени они живут в информационном окружении и они, по крайней мере их сознание, не нуждаются в предметных прототипах (даже если не брать во внимание компьютероманов). Таковы особенности их работы, их жизненного мира.

Совершенно фантастические перспективы открываются с изобретением так называемых мнимых, виртуальных реальностей. Объединение компьютерной графики, телевидения, объемного звучания, специальных костюмов и перчаток, начиненных датчиками со средствами обратной связи – все это позволяет создавать абсолютно искусственные, синтетические среды. Телесно оставаясь в теплой комнате, человек в своем сознании и переживаниях будет, например, мчаться на лыжах по заснеженному горному склону, плыть под водой или обнимать первую красавицу мира. Чудовищное достижение! Сознание отделяется, отчуждается от тела. Субстратно тело человека будет находиться в одном мире, а его дух, психика, даже функциональные отправления – в другом. Какой мир следует считать истинным, «естественным» – собственно человеческим? Единственная надежда, что это изобретение еще не вошло в повседневность и у людей хватит воли причислить его к наиболее опасным наркотикам, а значит, запретить или

ограничить применение решением сугубо профессиональных задач.

Исторически расширение «ойкумены» человека стало возможным благодаря и посредством перехода от преобразования наличной действительности (неолитический этап) к конструированию и созданию искусственной среды обитания. Именно среды, среды, а не отдельных элементов. «Постнеолитический» человек с момента рождения сталкивается с миром, в котором воплотились мысли, нервы, труд живших дотоле поколений. Вокруг него уже не метафорически, а буквально «все меньше окружающей природы, все больше окружающей среды». Указать рядом с собой на естественную, непроизведенную вещь становится все более затруднительным. Экстенсивное развитие, непрерывно втягивавшее в себя элементы нетронутой действительности, сменяется интенсивным, когда материалом труда выступает действительность ранее преобразованная, тот же труд, хотя и прошлый. Человек начинает встречаться «сам с собой», со своей опредмеченной деятельностью. Живое знание сталкивается с другим живым знанием, а также и с овеществленным, новая техника со старым оборудованием, навыками и приемами. В производстве множества материалов – металла, бумаги, тканей – значительное место занимают процессы их восстановления, а внедрение замкнутой безотходной технологии делает этот способ получения продуктов ведущим. Наряду со вторичным сырьем появился и распространяется феномен вторичной информации, когда материалом обобщения одной науки являются факты, добытые в другой. Современный водитель, как субъект действия, едет не столько по дороге, сколько по ее знаковому изображению на обочинах. По дороге едет машина, он же едет «по информации». Летчик сажает самолет «по приборам», космонавт из ракеты не выглядывает вообще. И это только частные примеры. Подобных можно привести огромное количество, ведь оператор – профессия века.

Обобщая сказанное, раскрывая содержание происходящего технологического переворота с точки зрения истории цивилизаций, надо констатировать факт принципиального мировоззренческого значения: во второй половине XX века сфера деятельности людей превысила сферу их жизни, преодолела ее границы, сначала чувственные, а теперь постепенно мысленные, и трансцендирует в новое состояние, которое в определенном отношении является «постчеловеческим». Собственно (исключительно) человеческая реальность стала частью деятельностной реальности. Мир человека перестал быть равный его дому. Природное бытие людей (узкий диапазон температур, давления, состава воздуха, в котором мы можем жить) вступает в противоречие с их деятельностной реальностью и при случайном неопосредованном контакте с ней (радиацией, излучением, скоростью) терпит поражение. Из средств жизни наше окружение превращается в средство труда. В современном мире все меньше мест, все меньше времени, где и когда человек действует как целостное телесно-духовное существо. Это глубинная причина проблем экологии и кризиса гуманизма: живое за пределами жизни! Таков первичный, базовый смысл, определяющий постчеловеческое измерение мира.

Другими словами, человеческой цивилизации больше не существует. Она превратилась в постчеловеческую. Многочисленные «пост» – постструктурализм, постклассическая и постнеклассическая наука, постиндустриальное общество, постистория и постхристианство, постмодерновая культура, наконец, – все это приближение и частное проявление постчеловеческих свойств окружающей нас реальности в целом, когда человек становится элементом, «фактором» чего-то им созданного и более сложного. Оно для него еще не «анти», но уже «пост». Постчеловеческая цивилизация – не цивилизация без человека буквально. Это мир созданный и создаваемый им самим, но приобретающий независимость от своего творца. Изменяясь в дальнейшем по автономным законам и становясь несоразмерным человеку как конечному живому существу, он заново ставит перед ним проблему своего понимания и освоения. Таким становится характер производимой нами «второй природы» – сложной многомерной искусственной реальности, все более и более определяющей нашу жизнь.

Поскольку деятельность современного человека по самой сути опосредована техникой, машинами, то эта цивилизация часто определяется как человеко-машинная.

Факт достаточно признанный и говорит сам за себя. Мы теперь в ней «не одни» еще до того, как появятся разумные роботы, равные отдельному индивиду. Из понятия человеко-машинного мира вытекает, что человек становится компонентом, фактором более общей целостности. Это проявляется в многочисленных частных случаях «факторности» человека, наконец, неслучайности распространения данного понятия. В языке стихийно отразился новый, постчеловеческий статус человека в мире. В газетах уже появились ликующие заголовки: «Робот исследует человека» (речь идет об анализе ДНК человека) или: «Машина – человек, счет 1:0» (речь идет об игре в шахматы).

Не касаясь трактовки индивида как субъекта и как фактора в истории вообще, нельзя не отметить Особую сложность сохранения его субъектности в рамках человеко-машинного взаимодействия. Тенденция здесь такова, что человеческое начало учитывается все меньше, о чем свидетельствует то решающее значение, которое придается во всех прогнозах интеллектуализации ЭВМ, передаче функций человеческого мышления искусственному интеллекту. В научно-технической литературе видно устойчивое стремление к «переквалификации» компьютеров из помощников человека в равноправных участников общения, а потом и превращения в «лиц, принимающих решения» – вместо человека. Указанная тенденция есть выражение агрессивности постчеловеческого мира и противостоять ей без предварительного признания этого феномена невозможно. Вообще, страусиный гуманизм только вредит. Ввиду убежденности большинства специалистов в возможности создания искусственного интеллекта, равного, а следовательно, в будущем превосходящего человеческий по своим функциям, надо допустить принципиальную неединственность интеллекта человека, считаться с перспективой его развития во внечеловеческий, постчеловеческий. И трезво глядя в глаза проблеме, не застилая их ни пленкой оптимистической глупости, ни слезами, поставить вопрос о месте человека в этой новой ситуации. Надо поставить вопрос о границах отношения к нему как к фактору вообще, исследовать его роль в качестве такого фактора в диалоге с машиной – и шире – в «постчеловеческой» реальности, борясь за то, чтобы она не превратилась в бесчеловеческую, чтобы мир, в котором человек «не один», не превратился в мир без человека. Обсуждаемый повседневно, поднятый на политическую высоту вопрос о нашем выживании надо понять и философски. Не все же философам плестись в хвосте событий.

Средства превращаются в цели

Основные вехи в переоценке положения человека в окружающем мире обычно связывают с именами Коперника, Дарвина, Винера. Коперник отодвинул нас из центра мира на периферию, тем самым лишив космической избранности. Дарвин показал, что в биологическом плане люди только один из многих видов, возникших в процессе органической эволюции и тем самым лишил нас несоизмеримости с остальной

живой природой. Винер поставил вопрос о соотношении человека с техникой, в перспективе способной к воспроизведению его действий. И хотя первые две вехи уже оспариваются, например, сторонниками «антропного принципа» или представителями «тонких реалий», третью, техническую веху мы еще не прочувствовали. Отдать отчет в изменившейся роли современной техники только предстоит. Главное здесь то, что техника перестает быть средством деятельности человека, его «орудием». Она партнерствует с ним, а во многом решительно подчиняет. Хорошо знакомые с ситуацией, но не ставшие ее пленниками, специалисты по технике описывают дело в весьма тревожных тонах. «Благодаря развитию вычислительной техники, средств информатики, многие операционально-технические, в том числе интеллектуальные, функции стали от человека уходить. Наметились такие тенденции развития техники, когда машина перестает быть средством деятельности в СЧМ (системах человек-машина), а сам человек превращается в такое средство. Человек оказывается не в системе деятельности, а вне ее, он теряет – место и роль субъекта деятельности».[2 - Зинченко В. П. Эргономика и информатика // Вопросы философии. 1986, № 7. С. 61.]

Цели и раньше не были независимыми от средств, но современная техника их почти предопределяет. (Мы слышали споры философов техники о том, нейтральна она или нет. Считаем, что к этому надо подходить исторически: техника была относительно нейтральной, а теперь почти абсолютно – нет). Есть средства соразмерные человеку, а есть превышающие его. Мощность средств образует огромное поле притяжения целей, задавая их выбор и содержание. И чем мощнее средства, тем мощнее это поле. Технические силы требуют приложения. А став постчеловеческими, они приобретают онтологическую самостоятельность и собственную рациональность.

Тенденция к онтологизации, к появлению имманентных закономерностей и «интересов» присуща всей искусственной реальности – технике, производству и, при широком понимании, культуре в целом. Признаки этого можно обнаружить в самых различных сферах нашего бытия. Стихийная логика производства, если ее сознательно не подчинять целям человека, ведет к тому, что оно способно полностью развиваться само для себя (строительство электростанций нужно для выработки энергии, энергия нужна для производства стали, сталь нужна для строительства электростанций). И так каждый цикл с приращением. Такова логика, как теперь говорят, «индустриального эгоизма». Отдельные сферы производства также имеют свои законы роста.

Специалисты хорошо знают о феномене саморазвития транспортных сетей. Дороги легче появляются там, где они уже есть. Существуют и иные механизмы превращения средств в цели: для удовлетворения какой-то потребности проектируется завод. Необходимость поставки материалов заставляет строить к нему дорогу. Построенную дорогу, чтобы она была эффективной, рационально соединить с уже имеющейся. Образуется транспортный узел, который целесообразно использовать полнее, потому встает вопрос о желательности строительства на том же месте еще одного завода. Размер города увеличивается. Проекты его реконструкции также разрабатываются под сильным влиянием технических требований распределения транспортных потоков, диктующих их непременное замыкание (кольцевание), наличие развязок, освобождение прилегающих территорий и т. д., без чего они теряют эффективность, но что очень часто вступает в резкое противоречие с задачами сохранения исторической среды, тишины, чистоты и другими потребностями горожан. Главными пропагандистами тех или иных «проектов века», навязываемых обществу, обычно выступают отраслевые структуры, министерства или компании.

За многими трудностями международной жизни, безумием гонки вооружений, когда сокращение вооружений делается только для того, чтобы в их производстве выйти на новый технологический уровень, стоит «ум» частного интереса и собственная логика техники, во многом формирующая мысли и цели людей. Довольно часто необходимость прогресса обосновывается самим прогрессом, а главный аргумент в его пользу – неотвратимость: «все равно не остановишь». На тех же основаниях мы примиряемся со смертью. «Внешние» по отношению к производству цели даже не придумываются и прогресс ради прогресса становится как бы нормой. На самых высоких политических уровнях признано, что в случае милитаризации космоса человечество утратит контроль над решениями о войне и мире. Война может разразиться ломимо воли людей и это будет буквальная реализация «постчеловеческой» роли техники, ее тенденции к саморазвитию. Тем не менее значительная часть спутников продолжает выполнять военные задачи, а развитые страны создают особый род войск – «космические вооруженные силы». Безуспешными были все попытки приостановки работ по генной инженерии и биотехнологии, несмотря на то, что их весьма вероятным следствием будет окончательное расшатывание природного иммунитета людей (первым грозным признаком чего стало возникновение синдрома его дефицита). Робкие голоса о необходимости регулирования исследований в области искусственного интеллекта не слышит почти никто. Ведь без него невозможно реализовать грандиозные планы строительства технополисов, информационных городов и «интеллектуальных зданий», становящихся неотъемлемой частью «деятельности науки на благо человека».

Между тем потребности производства вовсе не тождественны потребностям людей или тождественны им предельно абстрактно, а конкретно они могут вступать в противоречие не только с экологией, но и с гуманизмом. Вряд ли, например, кто будет оспаривать экономическую рациональность 2-3-сменной работы заводского оборудования, но столь же очевидно, что ночной труд ненормален для человека, противоречит биологическим ритмам его существования. Это своего рода «загрязнение времени». Какова в таких случаях цена врачебных советов ложиться спать в один и тот же час с точностью до 10 мин. всем, кто страдает расстройством сна, а таких миллионы, и какова цена различным «научным» вычислениям циклов ума, чувств и физической силы человека! (Одно из французских революций 19 века началась с отказ булочников от выпечки хлеба по ночам. Они сочли, что ради прихоти богачей иметь на завтрак горячие булки не стоит жертвовать естественными условиями жизни). В реальной практике интересы производственно-технического роста и интересы общества в целом, экономическая рентабельность и представления о нравственном и должном сталкиваются сплошь и рядом. В настоящее время в России мы прямые свидетели конфликта между новыми технико-экономическими задачами и традиционными духовными ценностями. Какие бы страсти вокруг этого ни кипели, довольно уверенно можно прогнозировать, что потребности в модернизации переплавят существующие формы жизни в свою пользу.

Культура как бытие

Причины сциентизма и технократизма как мировоззрения нельзя понять без выявления их онтологических корней. «Страшно все техническое… отданное закону своего развития, – писал М. М. Бахтин, обсуждая проблему отрыва культуры от живых конкретных людей, – оно может время от времени врываться в это

единственное единство жизни как безответственно страшная и разрушительная сила»[3 - Бахтин М. М. К философии поступка // Философия и социология науки и техники. М., 1987. С. 87.]. Еще раньше, до современной НТР, в метафорической форме об этом хорошо сказал В. Шкловский: «Вещи переродили человека, машины особенно. Человек умеет сейчас только их заводить, а там они идут дальше сами. Идут, идут и давят человека»[4 - Шкловский В. Б. Зоо или письма не о любви // Избр. соч. т. 1. С. 187.]. С законами развития объективной реальности, будь то естественная или искусственная, не считаться нельзя. Однако человек, как показывает история, не остался рабом законов природы. Таким же образом он должен попытаться овладеть законами развития искусственной реальности. Но для начала надо признать их «бытийность», феномен возможной независимости от человека.

Серьезное осмысление всех этих проблем, философская рефлексия их причин заставляют сделать вывод, что при достижении какого-то определенного уровня сложности мира, возникшего в результате человеческой деятельности, происходит его «отпадение» от своего творца. Притом так, что он не просто уходит в прошлое, а своим автономным существованием ставит перед людьми новые актуальные задачи. Искусственный мир становился бытием, которое не просто «за» нами, оно «впереди» нас. Тенденции к самостоятельному развитию появляются и в теоретической сфере, в науке. Начинают самоорганизовываться не только предметно-технические, но и информационно-технические системы, на определенном же этапе они начинают самопрограммироваться. По мере самосовершенствования, их базой, «данными» становятся не отдельные сведения или параметры явлений как элементарная информация, а «знание», то есть информация более сложная, организованная, структурированная. Образуются банки знаний, способные взаимодействовать с программами, генерировать новое знание. Знание не только обезличивается, но и обесчеловечивается. Существующий массив информации оказывается структурой, порождающей другую информацию. Создается информационно-компьютерная наука, которая, опредмечиваясь, становится одним из основных факторов «отпадения» от человека созданного им мира, его превращения в противостоящую ему реальность. Оказывается, что эффект познания «определяется и не только творческими способностями, но и системами правил, в первую очередь таких, которые способны генерировать новые правила. Само теоретическое знание как система гипотез, законов и допущений может быть понято как матрица или система матриц, продуцирующих различные правила интеллектуальной и предметно-практической деятельности».[5 - Ракитов А. И. Философия компьютерной революции М., 1991. С. 164.] Хорошо бы это опровергнуть, но лучше, как ни обидно для нас, людей, привыкших считать себя единственными субъектами творчества, это признать, не прятаться от фактов и озаботиться таким положением, поставить проблему соотношения творческих способностей субъекта и саморазвития науки. Важно признать главное: на каком-то этапе сложности развитие и функционирование создаваемых систем неизбежно выходит, за первоначально поставленные при их создании задачи. Человеческое общество в целом достигло этого этапа. В условиях сложного нелинейного взаимодействия рациональные по от дельности решения способны превращаться в иррациональные, не зависящие от человека.

Иногда создается впечатление, что современную науку делает великий «Никто». Невольно вспоминается печальная шутка Ст. Ежи Леца: наука и техника так совершенствуются, что человек скоро сможет обойтись без самого себя. К сожалению, охотников переживать драматизм ситуации человека в постчеловеческом мире немного. Диалектике легче присягать, чем следовать. Предпочитают либо предаваться утешительной иллюзии, что человек всегда будет оставаться субъектом сотворенного им мира, не замечая здесь ничего нового, либо с энтузиазмом развенчивают эту субъективность, полностью отождествляя человека с «фактором», лишая его гуманистической перспективы, а в конце концов и места в возникающем новом, прекрасном компьютеризованном мире.

Тенденция к субстанциализации науки и техники отражается в методологических спорах, в частности, сторонников методологического индивидуализма и методологического коллективизма. Превалирует вторая ориентация, установка на то, что в познании надо исходить из целого, а не из элементов, из общего, а не из индивида (так называемый социоцентризм), начинать с идеи (гипотезы), а не с факта. Сначала это считалось приемом «гносеологического оборачивания», теперь же как бы онтологизировалось, вследствие чего можно с уверенностью говорить о кризисе эмпиризма, редукционизма с одной стороны, и приоритете системности, теоретизма – с другой. Нужно, как известно, стремиться к удержанию, опосредованию разных сторон противоречия, но для этого важно видеть их действительное соотношение с той или иной конкретной ситуацией.

В этом отношении нас ждет еще немало сюрпризов. Кто, хотя бы 20 лет назад мог подумать, что в «век науки», в условиях ее полного господства, над нами будут прокатываться волны мифов и суеверий, что толпы людей начнут осаждать колдунов, ясновидцев, гадалок, взвешивать души, изгонять дьявола и т. д. Правда, истины ради надо сказать, что уже в прошлом веке кое-кто об этом думал: «Наука дает тому, кто трудится и ищет в ней, много удовольствия, тому же, кто узнает ее выводы, – очень мало. Но так как постепенно все важнейшие истины должны стать обыденными и общеупотребительными, то прекращается и это малое удовольствие; так при изучении столь изумительной таблицы умножения мы уже давно перестали радоваться.

Можно почти с достоверностью предсказать дальнейший ход человеческого развития: чем меньше удовольствия будет доставлять интерес к истине, тем более он будет падать; иллюзия, заблуждение, фантастика шаг за шагом завоюют свою прежнюю почву, ибо они связаны с удовольствием; ближайшим последствием этого явится крушение наук, обратное погружение в варварство. Опять человечество должно будет сызнова начать ткать свою ткань, после того как оно, подобно Пенелопе, ночью распустило ее».[6 - Ницше Ф. Соч. В 2-х томах. Т. 1. М., 1990. С. 373–374.]

Обобщением этих новых явлений можно считать признание нашим философским сообществом, до тех пор «традиционно материалистическим», бытийности культуры в целом. В 80-е, начале 90-х годов рухнул один из краеугольных камней исторического материализма. Из «отражения бытия», из «надстройки общества» не только наука, но и любое знание, остальные формы культуры начали рассматриваться как саморазвивающиеся, а значит, «реальные». Не обходится и без крайностей, когда вся философия трактуется как философия культуры или вовсе вытесняется культурологией. Один из первых на бытийный характер культуры обратил внимание В. П. Визгин. «Знание о мире – это тоже своего рода мир. Что же узнал человек в своем познании? Он узнал, что из мира исхода нет. Все созданные им продукты, знание и культура оказались тоже мирами. Осваивая и преодолевая мир в культуре и познании, человек не выходит из него. Непредсказуемость, спонтанность, вязкость и непрозрачность бытия не исчезли. Они как бы из

первого, физического мира перекочевали в ментальный мир (открытие подсознания) и в мир самого объективного знания. Человек по-прежнему окружен миром, более того, он сам несет его в себе. В принципе любое творение человека, выводящее на контакт с бытием, ведет себя как мир, т. е. как автономное образование, наделенное, бесконечностью значений, открытое для дальнейшего явления и бросающее своей „неисчерпаемостью“ вызов человеку как своему творцу…»[7 - Визгин В. П. Культура – знание – наука // Наука и культура. М, 19 в 4. С. 62.]

Как всякая подлинно мировоззренческая идея, при знание собственной бытийности культуры и, следовательно, наличия у нее постчеловеческого измерения ценно тем, что, расширяя горизонт наших представлений о мире, освещает, выводит из тупика многие частные проблемы. Теперь, например, гораздо плодотворнее обсуждать, каким образом, почему и в каком смысле культура, особенно в ее научно-технической ипостаси может нести человеку как добро, так и зло, не удовлетворяясь тезисом, что все дело в применении, в технологии. Этот тезис давно уже работал со сбоями, ибо не давал объяснения, почему проблемы, вызванные научно-техническим прогрессом, носят глобальный, не зависящий от социального устройства, характер. Нельзя сказать, что человек когда-либо полностью властвовал над обстоятельствами. Но его могущество в овладении природной стихией постоянно росло и одновременно крепло убеждение, что на смену царству необходимости придет царство свободы. Сейчас обнаружился внутренний кризис могущества человека, обостривший проблемы экологии, гуманизма, общим знаменателем которых является становление постчеловеческой цивилизации. Оказывается, что «вторая природа» развивается по законам, с которыми надо считаться как с объективными, а стихийность может носить сознательный, например, «управленческий» характер, вследствие чего нерациональное, неразумное способно выступать в разумной форме.

Глава II. Утопическое и реальное в учении о разуме

Ноосфера как утопия

Основоположники учения о ноосфере (Э. Леруа, П. Тейяр де Шарден, В. И. Вернадский) верили, что человеческий разум, превращаясь в планетарную геологическую силу, приведет к упорядочению природной и социальной действительности, к более совершенным формам бытия. Как результат планомерного, сознательного преобразования биосферы, ее перехода в качественно новое! состояние возникнет ноосфера. Этот процесс рассматривался ими как несомненное благо, несущее человечеству разрешение его трудных проблем. В. И. Вернадский и даже П. Тейяр де Шарден (последний, правда, не охотно, но логика требовала) связывали его с социалистической организацией жизни людей, расширяя задачи преодоления стихийности природы до преодоления стихийности развития общества. В некоторых случаях ноосфера рассматривалась как полное устранение зла, как всеобщее благо, что особенно типично для ее космических вариантов (К. Э. Циолковский).

Нет смысла в подробном воспроизведении такого рода представлений. Они давно стали тривиальными, а люди, стоявшие у их истока, превращены в иконы. Пытаясь преодолеть политическое идолопоклонство, мы продолжаем культивировать научное. Некоторые направления мысли, близкие к учению о ноосфере или являющиеся его предпосылками, например, «русский космизм», фактически еще не были объектом трезвого анализа. Критический взгляд на них как бы неприличен и свидетельствует об отсутствии у покушающегося на него возвышенности духа. Глобальные проблемы современности, однако, столь тревожны, что требуют мыслить и действовать, несмотря на теоретические стереотипы. Суть взгляда на ноосферу, который мы хотим здесь развернуть и который, как нам кажется, более отвечает ситуации, такова: это учение с самого начала несло в себе элементы утопии; в нем переплелись аксиологические и онтологические подходы без какого-либо их разграничения; ценностные характеристики ноогенеза до сих пор являются однозначно положительными, что противоречит диалектике жизни; надо различать трактовку ноосферы как утопии и ее реальное состояние. Одно не должно заслонять другое.

В мировоззренческих теориях элементы утопии неистребимы. Утопия – некая система идей, выходящих за рамки наличного бытия и связанных, помимо знания, верой и надеждой. Утопии – «бывшие» мифы, мифы разума, пришедшие на смену мифам чувственного воображения в процессе исторической рационализации человеческого духа. В развитии общества идеалы, мифы, утопии играют двоякую роль: бывают полезными, функциональными, вдохновляют и направляют людей (их можно назвать «практопиями»), а могут дезориентировать, вести к упадку или быть моделью упадка (тогда их называют дистопиями) – притом одна и та же утопия на разных этапах своего существования. Важно вовремя от нее отказаться, скорректировать или сменить на другую. Об опасной двойственности мифов и идеалов, наиболее ярко обнаружившейся в XX веке, проницательно писал Н. Бердяев. «Утопии выглядят гораздо более осуществимыми, чем в это верили прежде. И ныне перед нами стоит вопрос, терзающий нас совсем иначе; как избежать их окончательного осуществления»[8 - Цит. по статье «Утопия» // Советская энциклопедия М., 1977. Т. 27. С. 143.]. Это высказывание Н. Бердяева относится прежде всего к социальным утопиям. Но не только. Социальные утопии обычно опираются на предположение о возможности идеально разумного устройства жизни во всей глубине, когда совершенному устройству общества соответствует упорядоченная природа и совершенный человек. Социальные утопии – ядро более глобальных, направленных на переустройство всего мыслимого мира.

Особенностью развития утопий, вообще идей является то, что по мере приближения к воплощению, в них обнаруживаются дотоле скрытые противоречия. Возникает необходимость преодоления данной утопии, прежде всего через разграничение желаемого и сущего в ней, ценностных и онтологических представлений о реальности. Под закон жизни и смерти утопий подпадает и учение о ноосфере в той его части, где оно действительно утопично. Из него же следует, что если на первом этапе становления ноосферы трудно, неоправданно ожидать критического отношения к отражающему происходящие процессы учению – оно выступает как положительное решение существующих в тот период острых проблем, то на этапе полноты раскрытия, когда оно приобретает черты реальности со своими собственными проблемами – мы обязаны это делать.

Сейчас ноосфера в стадии интенсивного воплощения и по масштабам соперничает с «чистой» биосферой. Появилась угроза существованию природы в качестве самостоятельной целостности. Между тем отношение к ноосфере продолжает быть преимущественно восторженным, будто ее развитие не стоит ни в какой связи с кризисом современной цивилизации. Научно-рациональные элементы деятельности превозносятся как абсолютное добро, как необремененные внутренними противоречиями. «По мысли В. И. Вернадского, ноосфера – это гармоническое соединение природы и общества, это торжество разума и гуманизма, это слитая воедино наука, общественное развитие и государственная политика на благо человека, это – мир без оружия, войн и экологических проблем, это –

мечта, цель, стоящая перед людьми доброй воли, это – вера в великую миссию науки и человечества, вооруженного наукой».[9 - Барсуков В. Л. Яншин А. Л. В. И. Вернадский – великий ученый и мыслитель // Вестник АН СССР. 1988. № 6. С. 56. 26.] Извиняющее данный панегирик обстоятельство, что он был высказан в юбилейном докладе. Но это вполне адекватное отражение отношения к ноосфере, до сих пор господствующего в нашем повседневном сознании, науке и философии.

Ноосфера как реальность

Каково же действительное содержание процессов в «области планеты, охваченной разумной человеческой деятельностью», как определяет ноосферу философский словарь? При непредвзятом взгляде их надо назвать глобальными проблемами человечества. Становление ноосферы и возникновение угрожающего самому существованию людского рода кризиса – один и тот же процесс. Ноосфера как реальность является искусственной средой, которая теснит и подавляет ареал биологического бытия. Формирование искусственной среды открыло перед людьми небывалые возможности для роста их материальной обеспеченности, комфорта и безопасности, подняло на новую ступень культурное развитие, но оно же ведет к загрязнению воды и воздуха, опустыниванию почвы, общей деградации естественной среды обитания. По последствиям для человека чрезмерное разрастание искусственного явление сугубо противоречивое, с неясными перспективами.

Демиург искусственного – разум, мысль, проект. Их опредмеченное выражение и плоть – техника. «Разум Сеть потенциальная техника, техника есть актуальный разум, – отмечал П. А. Флоренский. – Другими словами, содержанием разума должно быть нечто, что воплощаясь, дает орудие. А так как содержание разума, как выяснено, – термины и их отношения, то можно сказать: орудия – не что иное как материализованные термины, и потому между законами мышления и техническими достижениями могут быть усматриваемы постоянные параллели».[10 - Флоренский П. A. Homo faber. Публикация в: Половиккин С. М. Флоренский П. А, логос против хаоса. М, 1989. С. 56–59.] В технике для П. А. Флоренского воплощается логос, противостоящий хаосу. Хотя как религиозный человек он чувствовал узость сведения духа к разуму, культуры к науке и технике и вместо ноосферы предлагал говорить о пневматосфере (духосфере), экспансия рациональной компоненты духа с начала XX века была так сильна, что мышление стало почти отождествляться с духовностью и понятие пневматосферы не прижилось. Не потому, что оно высказано в частном письме к В. И. Вернадскому, а потому, что оно не рождалось у других, не было укоренено во времени – ни тогда, ни сейчас. Не случайно, потребность в обновлении мировоззрения, идеологии, психологии мы сужаем до потребности в обновлении мышления, духовность начинали называть менталитетом, а любовь заменяется техникой любви («сексом»). Культура сциентизируется, технизируется, поэтому приходится сказать, что подлинным денотатом ноосферы является искусственная реальность, образующий фактор которой, в широком смысле слова – технология.

Структурно, ноосфера и техносфера – синонимы. Не разрушая категориальной сущности, этот ряд можно продолжить понятиями наукосферы, рациосферы, инфосферы, интеллектосферы. И все они, порождаясь природой, «снимают» ее, противостоят ей. Основное глобальное противоречие, разламывающее нашу судьбу – противоречие между естественным и искусственным, между универсумом природы и универсумом деятельности. Данное противоречие существовало с момента появления человечества, но в настоящее время оно обострилось до критического состояния. Нет смысла повторяться насчет различных, возникающих перед нами опасностей. Об этом все пишут. Специфически философская проблема, заметил как-то известный специалист по социальной экологии Р. Баландин, в другом: как удивительно неразумное устроена «ноосфера», сколько бессмыслицы в поведении людей, если они пустячные, необязательные, а то и сомнительные удобства или удовольствия готовы оплачивать собственной жизнью.

Чем обусловлено это «неразумие» сферы разума? Только ли субъективными причинами – человеческой глупостью, слабостями, недальновидностью? Они, как говорится, «имеют место», но суть вопроса все-таки глубже. Осмелимся выдвинуть тезис, расходящийся с традиционными философскими представлениями в принципе, а именно: субстанциально логос не является противоположностью хаоса. Все дело в уровне организационной сложности бытия и месте человека в нем.

Начиная с античности, стихийное, слепое, хаотическое отождествляется с материей, телесностью, а форма, структура – с идеей, разумом. Мысль противостоит природе как сознание – бессознательному, как закон и мера – беспорядочному, косному, непредсказуемому. Если, однако, оппозицию логоса и хаоса опустить с божественно-космической высоты на землю, то это оппозиция освоенного и дикого (вареного и сырого по Леви-Строссу), это отношение между искусственным и естественным. Говоря современным языком, это, с одной стороны, знание, информация, а с другой, «вещность», субстрат, который надо организовать, «обработать». Подлинно мы знаем то, что создали сами. Тогда мы им владеем, управляем, оно нам подчинено. Горшок не может быть сложнее горшечника, машина не может создавать то, что не помыслил человек. Критерием истины как и критерием нашего могущества, господства над природными объектами считается практическое осуществление замысла по их преобразованию.

Но что происходит с этой тысячелетней парадигмой, когда ноосфера начинает преобладать над биосферой? Она «перестает работать», теряя объяснительную силу. Действительно, разве мы не свидетели «хаоса по-управленчески». Множество акций предпринимается сознательно, по планам и целевым программам, а результаты сплошь и рядом противоположны намечавшимся. В синергетике, особенно в работах И. Пригожина, показано, как хаос превращается в порядок. Порядок из хаоса. Но не отношение, по-видимому, симметрично. И надо считаться с тем, что порядок может превращаться в хаос. Хаос из порядка!

Рубеж самостоятельности любой системы по отношению к человеку определяется, мерой ее сложности. Мы иступили в мир нелинейных взаимодействий, состоящий из систем с многозвенными обратными связями. Вернее не вступили, а создаем, ибо сами по себе вещи не сложны и не просты, это зависит от притязаний к ним. Огурец прост для еды, сложнее его вырастить, необычайно трудная задача произведшего биологический аналог. И птица легко парит в поднебесье. Это просто ее жизнь. Но сколько сведений из механики, физики, химии нужно для того, чтобы в воздух, а тем более в космос поднялся человек. Весьма сложная теория, как известно, нужна для того, чтобы объяснить, как ребенок держит голову. Ее у нас нет, но младенец, к счастью, не знает об этом и делает все без математических расчетов. Напротив, простейшее движение робота-манипулятора является результатом предварительно составленной программы. Вообще, сложность там, где искусственность. И чем отчужденнее процессы или объекты от возможности их непосредственного восприятия человеком как целостным телесно-духовным существом, тем они являются для него более сложными.

Действительно, не редкость, когда решения,

рациональные по отдельности, в условиях сложного взаимодействия превращаются в иррациональные. Возникает «ловушка рациональности», выбраться из которой, руководствуясь одной последовательностью рассуждений – нельзя. Люди, плененные такой рациональностью, все экологические требования к какой-либо социотехнической системе воспринимают как безответственные и абсурдные, хотя на самом деле абсурд заключен в логике ее развития. Абсурд для человека. Типичной при управлении сверхсложными системами является ситуация, когда отдельное конкретное решение по улучшению ее функционирования дает эффект общего ухудшения. Усиление воздействия, направленное на болевую точку системы либо бесполезно, либо приводит к противоположному результату. Чтобы разгрузить улицы Москвы от приезжих, в районе 3-х вокзалов построили огромный универмаг. Но, оказывается, люди не склонны удовлетворяться одним магазином, хотя бы в нем было «все». Зато он стал притягивать в город дополнительные массы приезжих. Так рациональное решение превращается в иррациональное, так логос порождает хаос. Конечно, этот пример элементарен, примитивен, развитие можно просчитать на несколько ходов дальше, но связи бывают еще более многоступенчатыми. На определенное этапе управляющая система становится сложнее системы, которой надо управлять. Надеяться, что искусственная реальность, ноосфера как целое, как универсум деятельности будет подвластной нашей воле, хотя бы и вооруженной большими компьютерами, значит плодить иллюзии.

Известно, что человеколюбивый титан Прометей дал людям огонь. Огонь – символ техники, орудийности, господства человека над природой. Теперь техника угрожает господством над человеком. Придется вспомнить что Прометей дал еще одно благо, которым мы часто пользуемся, не замечая.

Хор: Не сделал ли ты больше, чем сказал?

Прометей: Я от предвидения избавил смертных.

Хор: Каким лекарством их уврачевал?

Прометей: Слепые в них я поселил надежды.[11 - Эсхил. Прикованный Прометей // Античная литература. Антология. Ч. 1. М., 1989. С. 231.]

Ноосфера как гармония – сциентистский аналог социально-политической утопии коммунизма и прочих, более ранних мечтаний о рае. В соответствии с духом времени она опирается на науку. Так к ней и надо относиться, хотя против утопий и надежд вообще выступать нет смысла. Они полезны в той мере, насколько смягчая трагические реалии, помогают жить. Когда же утопия самодовлеюща, мешает трезвому взгляду на вещи, она может стать опаснее того, от чего спасает. Нужны реалистические надежды, функциональные утопии. Надежды, что возможно длительное совместное развитие биосферы и ноосферы, при котором скорость преобразования окружающей среды будет не выше скорости нашей адаптации к ней. Эти надежды надо отличать от иллюзий и вытекающих из них ошибочных действий с целью, если не исключить их, то хотя бы ограничить.

Автотрофы: люди или роботы

Одной из самых сомнительных, да и просто антигуманных, требующих соответствующей оценки идей в учении о ноосфере, является положение о возможности для человека автотрофного питания. Эта идея с далеко идущими последствиями, она лежит в фундаменте упований на индивидуальное бессмертие людей. Тем она привлекательна и тем опасна. А также тем, что научное сообщество обсуждает ее не как некую фантазию, а вполне серьезно, пытаясь поставить на практические рельсы. Предполагается, что в будущем человек станет пополнять свой энергетический потенциал посредством химико-электрических процессов, минуя стадию их превращения в органическое вещество, в растения и прочие живые формы. Переходным этапом к этому состоянию можно считать питание гидропонной массой или некими растворами, вводимыми прямо в кровь, без использования органов пищеварения. Но далее лучше не конкретизировать и рассуждающие об автотрофном питании избегают думать на тему, во что в таком случае превратится человек, как изменится его облик и стоит ли его вообще тогда называть человеком. Человек ли голова профессора Доуэлла, к которой подводили питательные смеси и информацию? Кто это будет делать, когда все достигнут стадии «цефализации», о чем мечтают энтузиасты автотрофности? Чтобы уйти от неприятных вопросов, они толкуют о «первородном грехе человечества» (гетеротрофное питание), ссылаются на вегетарианцев, упрекающих остальных людей в том, что те едят трупы (причем сами вегетарианцы не автотрофы), привлекают аргументы из арсенала моральной демагогии. Когда это делается не злонамеренно, то… прости им Господи, они не ведают, о чем говорят.

Во времена В. И. Вернадского представления об автотрофной форме разума по необходимости были довольно туманны. Сейчас другое дело. Сейчас можно уверенно заявить: мечты сбываются, автотрофы рядом с нами. Это стремительно совершенствующиеся системы Искусственного Интеллекта, высокоорганизованные компьютерно-технические устройства. Их создатели, да и широкая публика не сомневаются, что естественный человеческий разум может быть воспроизведен искусственно. А где воспроизведен, там и превзойден. Однако это уже будет нечто иное, не «мы». Не случайно в литературе появляются оценки искусственного интеллекта как этапа эволюционного снятия человеческого разума. «Ближайшие поколения, – мечтают энтузиасты роботизации человека, сами пока, по недоразумению, находясь в его образе, – вынуждены будут примириться с неизбежным сбрасыванием интеллектом своей принудительной (?! – В. К.) биотической оболочки, начинающей сковывать его дальнейший рост и угрожать физическому существованию его носителя, а одна из эпохальных задач их деятельности обеспечить надежную преемственность, по возможности! безболезненное перерастание в „постчеловеческую“ цивилизацию».[12 - Назаретян А. П. Интеллект во вселенной. М., 1991. С. 195. Аналогичные идеи в литературе по искусственному интеллекту высказываются все чаще. См., например: Molik Peter. Artificial intellegent as evolutionary stage of human mind // Jornal of the British Interplanetary society. 1984. Vol. 34.] Как видим, заботясь о спасении от «угрозы физическому существованию носителя разума», его (носителя) предлагают поскорее ликвидировать. Заняться данной процедурой должен сам носитель – ближайшие поколения. Им предлагается своеобразная программа самоубийства. Еще раньше, доводя до «вселенской евгеники», подобные идеи высказывал К. Э. Циолковский. «Могущество совершенных проникает на все планеты, на всевозможные места жизни и всюду. Оно, без страданий, уничтожает несовершенные зачатки жизни. Эти места заселяются их собственным зрелым родом».[13 - Циолковский К. Э. Грезы о земле и небе. Тула. 1986. С. 376.]

В свете таких вдохновляющих планов разговоры об автотрофном человеке выглядят мировоззренческой подготовкой, идеологическим компостом для произрастания искусственного интеллекта и вытеснения им человек как живого «несовершенного» существа. Соотносительно с требованиями автотрофности он представляет собой робот нулевого поколения, «компьютер из мяса» в этом качестве будет действительно вытеснен более современными формами. По параметрам автотрофного интеллекта он – роботообразное. Включенный во взаимодействие с высокой, сложной и скоростной технологией, он тормозит ее

прогресс. Знаменитые слова К. Э. Циолковского: земля – колыбель человечества, но человечество не будет вечно жить в колыбели, справедливы для «разума вообще», который действительно может быть и в другом месте, на другой основе, но жизнь, в том числе в ее высшей разумной форме – явление земное. И когда говорят о ее распространенности по всей Вселенной, то без всяких оснований и аргументов совершают довольно банальную подмену понятий – жизни и разума. Если на Земле они были до сих пор разделены – и по объему, и по сути, то «для Вселенной» их отождествляют.

Естественное человеческое мышление, сплетенное с чувствами и переживаниями, неотрывно от людей как рождено – смертных, биотических, разделенных «по пополам» существ. Разум «без жизни» есть выход за пределы человека, антропологии и гуманизма. Не случайно, наиболее решительные адепты искусственного мы теперь вправе написать («автотрофного») интеллекта от критики антропоцентризма перешли к критике гуманизма. Как мировоззрения и как практики. Если на первых порах эта критика велась в экологической маске, была направлена против «идеологии господства человека над природой», то вскоре выяснилось, что за ней скрывается тенденция к еще более агрессивной форме господства разума чисто технического. И не только над природой внешней, но и над самим человеком, природой внутренней. Антропоцентризм атакуется не с позиции сохранения естественного, а с позиции экспансии искусственного. Мировоззренческое обесценивание гуманизма ведется с целью сциентизации, а не натурализации жизни.[14 - Дискуссию о судьбе гуманистического мировоззрения см.: Назаретян А. П. В многомерном мире раскрывается ограниченность гуманизма // Общественные науки и современность 1991. № 6; Моисеев Н. Н. Рациональный гуманизм // ОНС 1992. № 3; Школенко Ю. безграничность гуманизма // ОНС. 1992. № 4; Назаретян А. П. Беспределен ли человек? (Еще раз о гуманизме и его паллиативах). ОНС. 1992 № 5 и др.]

Таким образом можно с уверенностью утверждать, что проблема человека «традиционного» и «человека» автотрофного – это проблема соотношения живого биогенного разума, продукта развития естественной реальности – людей и разума техногенного, продукта развития созданной этими людьми искусственной реальности – роботов шестого и последующих поколений. Между ним есть несомненное сходство, но нас в данном случае занимает различие этих форм разума, ибо сходство можно найти кого угодно с чем угодно и если человека ампутировать до головы, а духовность свести к информации, то разница между ним и компьютером будет только количественная. С другой стороны, если роботов наделит чувствами, переживаниями, телесностью, то разница тоже сотрется, но делать этого нет смысла, так как значило бы лишить их тех преимуществ, ради которых он создаются. Высокосовершенные роботы – не новая раса людей, а новая форма разума – автотрофного, техногенного. Его развитие не остановить, за ним не угнаться! Для тех, кто желает оставаться человеком, единственно! по-видимому, здравое отношение к данному процессу – параллельная борьба за сохранение естественной среды, своего существования как условия сохранения своего разума.

Прельщение бессмертием

Наступление сциентизма на жизнь сопровождаете его выступлениями против смерти. Идеология автотрофности, рационализации, цефализации, отражая экспансию ноотехносферы, непременно включает в себя мысль о бессмертии. Отрицание жизни маскируется заботой о ее спасении, более того, «совершенствовании». Как правило, это не лицемерие, а выражение объективного коварства, заложенного в диалектике реальности. Непосредственно к злу никто стремиться не хочет. Все делается во имя лучшего, во имя блага. Но зло так или иначе будет, поскольку оно является оборотной, стороной развития. Субъективно оно обычно осуществляется в форм положительных намерений. В самом деле. Не умирать жить вечно, разве не высшая мечта человечества и человека? Это не просто мечта, утопия, это «королева утопий».

Между тем смерть вплетена в саму суть жизни, в ее природу. Все рожденное должно умереть, чтобы родилось новое. Небытия нет. Все – бытие, а смерть – переход в другое, в инобытие. Акт рождения и смерти – самый глубокий, самый фундаментальный и драматический фазис обновления, связанный с превращением живого в неживое и наоборот. Исключить этап смерти, значит лишить бытие основательности, полюсов пульсирования, создающих необходимое напряжение для его развития. Забота о бессмертии, начиная с древних религий, в той или иной форме всегда была выражением ухода от жизни. Касаясь в основном поведения личности, она была способом смягчения присущего ее самосознанию трагизма. В условиях становления искусственной реальности, желание бессмертия приобретает принципиально иной смысл. Оно подрывает жизнь как целое.

Известные представления наиболее яркого апологета бессмертия Н. Федорова, доводившего его до воскресении из мертвых, были пронизаны откровенным отвращением к природе как «нашему общему врагу». Это сублимированная месть «совершающего подвиг» аскета, враждебному ему плотскому миру. Чувственная любовь к жизни заменяется умозрительной любовью к бессмертию. В отличие от других предшественников на стезе аскетизма, он гениально предугадал технические возможности преодоления природы, преобразовав мечты о рае и бессмертии на небе в полуинженерные по своей форме проекты их реализации в космосе. Не зря Лев Толстой счел его «слишком материалистом». Во взглядах Н. Федорова удивительно сочетались мистические и прагматические компоненты. Его можно назвать автором одной из первых грандиозных концепций, характерных для современного научно-религиозного сознания, в котором в качестве «сверхъестественной силы» выступает некая высшая цивилизация, а всемогущим богом является компьютер максимальной мощности.

Воображать бессмертие можно по-разному. Подразумевая под ним несколько большую продолжительность жизни, но тогда незачем бы использовать несоответствующий термин, или радикально: конечное существо должно стать бесконечным. Что прежде всего для этого нужно? Избавиться от бренного тела, прервать цикл смертей и рождений. Необходимо «посадить» сознание, понимая как информацию, на бессмертный неорганический субстрат, чем в сущности и являются системы искусственного интеллекта. Их отличие от человека – отсутствие души, духовных чувств, возникающих во взаимодействии мысли с природой: при встрече с внешней природой возникает техника, при встрече с природой внутренней возникает душа. Разум – это кинжал, воткнутый в теле человека. Образуется рана – его душа. Тогда внешняя природа тоже одухотворяется. Отнимите у человека сознание смертности, влечение и страдание, чувство любви и красоты – и заветная мечта сциентистов осуществится. Она уже осуществляется: 1) непосредственно, через создание роботов с искусственным интеллектом, как мы говорили выше; 2) в самом человеке, в результате угнетения его природного начала и кризиса эмоциональности, превращения ее в «нервы», что в совокупности выражается в утрате чувства жизни. Автотрофная ориентации доводит эти процессы до логического конца, а идеологии, бессмертия

человека выступает как апология его смерти. Смерти через бессмертие.

Допустим, однако, возможность существования некоего бестелесного сознания. Это не человек, да и вопреки традиционным религиозным представлениям, не душа ибо для души нужно тело. «За душой» научных сторонников бессмертия стоит бессмертная информация. Она, разумеется не простая, а осознавшая самое себя. Каков характер ее бессмертия? Может ли она быть «личной», индивидуальной? Нам кажется, что индивидуальное бессмертие невозможно не только из-за бренности природного субстрата, но «по определению». Его запрещает сама логика. Бессмертие – бесконечность во времени, а понятие индивидуальности предполагает единичное, то есть конечное. Индивидуальное, единичное потому и единичное, что выделено, о-граничено, о-конечено: а) в пространстве; б) во времени. Пространство и время, как известно, неразрывны, будучи разными параметрами мирового континуума. О бессмертии, следовательно, можно говорить лишь применительно к бытию в целом. Отдельное, индивидуальное не бессмертно, будь то тело, душа или конкретный информационный комплекс. Умирает даже информация, ибо при изменении общих условий она превращается в дезинформацию и должна обновляться.

У сциентистов, техницистов нет ясности в отношении личного бессмертия. В свое время академик В. Глушков предлагал людям вместо смерти «уйти в машину», что в принципиальном плане уже осуществляется. Наряду с; тем, что идеи, мысли большинства умерших остаются в памяти родственников или в книгах, они теперь кодируются, вводятся в компьютеры, циркулируют в единой системе информации. Образы умерших маячат на телеэкранах, говорят, поют и пляшут. Но мы почему-то не считаем их живыми. Впрочем не все. Современные последователи Н. Федорова твердо уверены «во всесилии знания, побеждающего смерть и могущего на базе информационных программ биополевых систем возвратить к жизни всех ушедших в небытие».[15 - Подробное обоснование гипотезы «биополевой формации как субъекта жизни и психики» предлагает, например, А. К. Манеев в книге: Человек: философские аспекты сознания и деятельности. Минск, 1989.] Мы таким образом встретимся со своими воскресшими отцами, которые, правда, в отличие от «отцов» Н. Федорова будут на «небелковой основе» (узнаем ли мы тогда их?), и предстанут «более совершенными» (а мы, увы, рождались от несовершенных). Весь этот идеологический вздор нужен для самообмана и отождествления небелковых, то есть автотрофных систем с людьми, в то время как на самом деле так называемые воскресшие отцы, – а вернее «большие братья» – это новые мощные и в целом действительно бессмертные носители информации, возникшие в ходе становления искусственной реальности.

Как ни странно, в период зарождения идей о возможности технического обеспечения бессмертия человека, когда все было довольна туманно при господствовавшей тогда почти всеобщей религиозности, отношение к ним было более здравым. Не только со стороны «позитивистов» или атеистов, что тогда само собой разумелось. Н. Бердяев, например, тоже считал, что обещаемое бессмертие является безличным, а в таком случае оно бессмысленно. Человек как бы растворяется во вселенной, сама же идея бессмертия есть его своеобразное «прельщение».[16 - См.: Бердяев Н. Самопознание. Опыт философской автобиографии. Париж. 1949.] Мы думаем, что подобная оценка сохраняет свое значение, более того, на фоне сциентистского перерождения сознания людей она актуализируется. Идейная «работа на бессмертие», поставленная на научную почву, грозит ускорить наш конец. Ей надо противостоять: «Пусть жизнь и умирает, но смерть не должна жить».[17 - Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 64.]

В бессмертие, как и в бога, можно только верить. Это область, как показал еще Кант, практического разума. Объекты веры, поклонения историчны, они меняются: священные камни, деревья, тотемные животные, богочеловек (Будда, Христос, Мухаммед) и вот – бессмертна техника, мыслящие роботы, большие компьютеры. Ряд бесконечен, а мы – конечны. Стоит задуматься: если уж потребность сознания в постулировании некоего абсолюта неистребима, то не лучше ли продолжать культивировать веру в бога в образах человека? А в области предметной деятельности вместо упования на ноосферу, которая будет управлять всем и вся, попытаться управлять самой ноосферой. Центр тяжести наших забот по выживанию надо переносить на регулирование искусственной среды и ее приведение к человеку, к его мере, соотнося с возможностями взаимной адаптации. Однако в конце XX века нельзя при этом не считаться с принципиально новым фактором нашей жизни – ее космизацией. Как она влияет на становление постчеловеческого мира, ноосферы и что несет людям?

Глава III. Космос опускается на землю…

«Человек постепенно перерождается – из жалкого просителя он становится в воинственную позу и начинает требовать: дескать выкладывай мать-природа всю истину. Так заявляет о себе новая космическая эра, к которой мы подходим, медленно подходим, но верно».[18 - Циолковский К. Э. Грезы о земле и небе. Тула, 1986. С. 425.] Эти соображения были высказаны К. Э. Циолковским в начале нашего века. Немногим более 30 лет назад один из людей, оторвавшись от своей планеты, пересек «роковую» черту и на Земле начался отсчет реального космического времени.

Подлинное значение великих событий выявляется не сразу. Наука, философия, даже фантастика до сих пор недооценивают, что это был не только выход землян в космос, но и приход космоса на землю. Мы поверхностно представляем себе действительные масштабы влияния космоса на человека. Оно огромно. Не где-то там, вверху, а именно здесь и на тех, кто никогда и никуда не собирается улетать. Изменяется содержание большинства земных понятий, представлений, ценностей. «Вторжение» космоса на нашу планету, ее освоение им требует иного ракурса рассмотрения проблем, нежели это делается в рамках так называемой космической философии.

Космос и техника как противоположность природы и жизни

При кажущейся вечности таких понятий как космос, природа, жизнь, их смысл в каждый период времени разный. Он определяется уровнем развития человечества, спецификой решаемых в том или ином обществе задач, связью с другими понятиями. Важно не отвлекаться на необязательные, на данный момент праздные смыслы слов, чтобы не запутывать суть дела. В настоящее время самая острая, стоящая перед людьми проблема – «выживание», условием которого является сохранение адекватного человеку качества окружающего мира. Эта проблема и будет главной призмой нашего рассмотрения всех космических вопросов.

Украшение конской сбруи – таково первоначально значение слова «космос» в древней Греции. Потом оно расширилось до «небесного пространства». Этот космос был живой, одушевленный и даже населенный. Пифагор, как математик, отличая космос от хаоса, понимал под ним прежде всего «порядок», гармонию реальности. После Аристотеля и у римлян космос отождествляется с миром в целом. Universumom. В славянских языках его аналог – «свет». Весь свет, весь мир, Вселенная. В новое европейское время слово космос теряет философскую окраску. В него начали вкладывать преимущественно астрономическое содержание, а «все

сущее» именовали Природой (Спиноза), Материей (Ф. Бэкон), Абсолютной Идеей (Гегель). В религиозном сознании представление о предельно широкой реальности совпадает с представлением о Боге и его проявлениях.

В XX веке за космосом закрепилось не чисто астрономическое значение, но он не равен и бытию в целом. Космос – это то, что «вне Земли». Хотя с астрономической точки зрения Земля обычное космическое тело и все мы живем в космосе, все люди – космонавты, осваивать космос – значит действовать за пределами нашей планеты. Космос выступает своего рода антиподом Земли. Есть Космос и есть Земля. Не входит в него и природа, если это слово не употребляется сугубо философски, когда толкуют, например, «о природе вещей». Смысловой центр понятия «природа», его основное содержание в современном сознании связывается с Землей, и, когда мы говорим о «сохранении природы», то имеем в виду собственную планету.

Однако разве радиация, сернистый газ, цианистый калий не на Земле? Что же мы защищаем и от чего защищаемся? Тревогу вызывает состояние природы, терпящей поражение от… природы? Ведь радиоактивные вещества, если брать их как материю, тоже природа и они тоже на земле. Приходится делать вывод, что в актуальном, преимущественно экологическом смысле слова, природа не равна нашей планете, даже ее поверхности. Нас она заботит прежде всего как плацента и аура существования человека. Природа в экологическом смысле слова – это нечто живое, естественное – биосфера и то, что обеспечивает «возможность живого», включая в себя, как его предпосылку, сложившуюся структуру косного вещества. Но в принципе планета наша может вращаться и без природы. Есть Земля и есть Природа. Земля как космическое тело. Природа как жизнь на нем.

Антиподом живого, естественного является среда, в которой оно не способно развиваться. Такого рода среда – в космосе. По крайней мере в том, какой мы знаем. Экологически космос, его условия противоположны условиям существования биосферы. Космос и природа, космос и жизнь, какую мы знаем на Земле – враги. Они не могут вступать в прямой контакт друг с другом. Для встречи с космосом человек вооружается специальной техникой. Не только активной, проникающей в него, но и пассивной, изолирующей от него.

Фактически с космосом взаимодействует наша мысль и техника. Ничто органическое, естественное с космосом не совместимо. Не встречался с ним и живой человек. Он только находится в нем. Если встретится – погибнет. Взлетевшие с Земли в Космос люди больше всего боятся прямого контакта с ним: не дай Бог.

«Парадокс проникновения человека в космос в том, что для этого требуется» – техника, создание которой ведет к появлению «очагов космоса» на самой Земле. Нужна технология такого уровня, с которой человек тоже не может вступать в прямой контакт. Она воспроизводит вокруг себя соответствующую среду. На поверхности Земли уже есть обусловленные производственной деятельностью совершенно не пригодные для жизни пространства. В биосфере появляется все больше мертвых пятен. Пятен космоса. Или она приводится на грань способности к воспроизводству, к состоянию, от которого человеку надо защищаться. Современная городская квартира, оборудованная кондиционером, автономным водоочистителем, ионизатором, противошумными стеклами или вообще без окон, с противогазами и радиометрами на случай экстремальных выбросов ближайшего предприятия – это прообраз кабины межпланетного корабля, примитивное жилище космонавта на собственной земле. В особо загрязненных городах выход на улицу похож на выход в космос – люди торопливо пересекают ее как вражескую территорию. Собственно говоря, если разразится экологическая катастрофа, то это будет ситуация космоса на Земле. Мечта о массовом переселении на новые планеты может осуществиться раньше, чем мы думаем и по-другому, чем думаем, в духе рассказа об обезьяньей лапе, исполняющей все желания владельца, но превратным образом (захотев денег, он получает их как страховку за погибшего сына).

Это самый мрачный вариант космизации Земли. Для здравомыслящих людей здесь нет предмета спора. Надо сделать все, чтобы он не осуществился. А вот идея «экологического производства», искусственной имитации естественных условий жизни, рассматриваемая частью ученых как основной путь решения экологических проблем, представляется более привлекательной. Она привлекательна и коварна. Примеров создания среды в замкнутом объеме достаточно много: у водолазов, на подводных лодках, в экспериментальных устройствах типа фитотронов, на ряде оснащенных новейшей техникой предприятий. Их суть – изоляция человека от естественной среды. Такое существование совпадает с сутью его бытия в космосе. Для проектировщика искусственного биосферного сооружения Земля выступает как любое другое безжизненное тело в околосолнечном пространстве. Как Луна или Марс. Только с разными данными о силе планетного притяжения и газового состава внешней оболочки. Принятие данного способа решения проблем экологии за норму обесценивает всякую деятельность по сохранению естественной среды обитания и ориентирует на космизацию нашего бытия в буквальном смысле слова. Это не стратегия жизни на Земле. Это стратегия пребывания в космосе. Поскольку закон единства организма и среды обойти нельзя, искусственная среда потребует искусственного обитателя.

Как природа и жизнь, с точки зрения перспектив человека, представляют собой нечто единое, так, с этой точки зрения, едины космос и техника. В то же время парно они противостоят друг другу.[19 - Специальное исследование отношения «техника-природа» провел Г. Рополь. См. его статью с характерным заголовком: «Техника как противоположность природы» // Философия техники в ФРГ. М., 1989.] Для развития техники природа как нечто живое, естественное нужна на первоначальном этапе, пока она является продолжением органов человека. В принципе же, особенно выйдя на уровень автоматов, она способна к саморазвитию, действию на безжизненных планетах, что открывает перед ней возможность безграничной пространственной экспансии. По своей «природе» техника космична. Как космична реализуемая в ней мысль. А жизнь, какую мы знаем – белковые тела – явление земное.

Н. А. Бердяев в удивительно актуальной и наиболее глубокой во всей философии техники работе «Человек и машина» писал: «Техника отрывает человека от Земли, она наносит удар всякой мистике земли, мистике материального начала, которая играла такую роль в жизни человеческого общества. Актуализм и титанизм техники прямо противоположны всякому пассивному животно-растительному пребыванию в материальном лоне, лоне матери – земли, Magna – mater, она истребляет уют и тепло органической жизни, приникающей к земле. Смысл технической эпохи прежде всего в том, что она заканчивает теллурический период в истории человечества, когда человек определялся землей не в физическом только, но и в метафизическом смысле слова… Техника имеет космическое значение, через нее создается новый космос».[20 - Nicholas Berdyaev. Man and Machine // Philosophy and Technology. London, 1972, P, 208.] С тех пор как были написаны эти слова, они стали оправданы и наоборот: новый космос создается не только метафизически, но и буквально, в

физическом смысле слова и непосредственно на земле, а космизм из спекулятивного философского течения превратился в одно из важнейших направлений практической деятельности.

Осознание родового единства техники и космоса, их противоположности природе и жизни затруднено тем, что оно ставит человека перед драматическими перспективами. На земле образуется среда, которая начинает отрицать условия его бытия как естественного существа. Особую роль, как мы видели, здесь играет понятие ноосферы. Время, когда жил В. И. Вернадский, позволяло верить в возможность гармонизированного, направляемого общим разумом людей развития биосферы. Понятие ноосферы как бы обобщало надежды на превращение природы в ансамбль могущественных сил, служащих человеку под его руководством в качестве дирижера. Таковы были обещания начинавшейся научно-технической революции, когда глобальные проблемы лишь чуть брезжили на горизонте. Однако теперь она в полном разгаре. И как обычно бывает при реализации надежд, в них обнаруживается изрядная доля утопии. Практически ноосфера предстала как техносреда, искусственное образование с собственными законами функционирования. Именно ее разрастание порождает экологический кризис, ставя человека перед необходимостью борьбы за выживание. С высоты нынешней ситуации ясно, что ноосфера феномен не столько природы, сколько космоса. Биосфера – оболочка земли; создаваемая разумом искусственная среда тоже пока в основном на земле. Но она рвется в космос и призывает его на землю. Сущностные характеристики техники не привязаны к нашей планете. Прометей был прикован к скале, но похищенный им огонь – небесный. Ноосфера, включенная в систему бытия, предстает как часть космоса. С другой стороны, космос как реальность, а не просто идея или объект созерцания, появляется для нас благодаря науке и технике. Космизм в онтологическом плане – это идеология техногенной среды.

Космизм как научная парадигма

Становление искусственного мира, сначала в виде модификации естественных форм, потом их имитации и создание невиданных в природе вещей и веществ, а скоро и существ, вместе с прямым выходом в космос смещает центр нашей деятельности с земли на «небо». Движение от жизни и природы к технике и космосу, от естественного к искусственному – это стрела, пронзающая всего человека. И прежде всего, его сознание.

Поворотным пунктом в космизации нашего сознания является отказ от геоцентризма науки. Можно, однако, спросить, а разве Коперник уже не сделал этого? Да, конечно, но он преодолел его в астрономической области, касающейся устройства собственно Вселенной. Теперь же речь ведется, как ни парадоксально, об отказе от геоцентризма на Земле, о «космической революции» в науке вообще. Наука пошла по космическому пути – вот мотив, все громче звучащий среди методологов и философов. Только в биологии насчитывается около десятка направлений космического характера – астробиологическое, космологическое, планетарное, астронавтическое, микрофизическое, космической медицины и т. д. Прорабатываются проблемы будущего производства вне Земли, развития систем жизнеобеспечения космонавтов, возможности космического использования земной промышленности. На выход в космос нацелен военно-промышленный и военно-исследовательский комплекс большинства развитых стран. В этом начинают усматривать суть нового этапа научно-технического прогресса. Или даже «ускорения прогресса», редко задумываясь, «зачем».

Признавая подобного рода влияние космоса на науку, мы хотим сказать больше: его нельзя ограничить расширением «сфер захвата». В таком случае было бы достаточно признать факт разделения научных дисциплин на геоцентрические и геоэксцентрические, отметив при этом, что число последних растет. Проблема, однако, глубже. Если мы осознали космологический смысл техники, то отсюда вытекает, что космизация науки совпадает с процессами ее технизации. В фундаментальных областях с ее превращением в проектирование и мыследеятельность. От «открытия мира» человек переходит к его «изобретению», порождая искусственную реальность, которая распространена гораздо сильнее пока на Земле и именно она вносит решающий вклад в формирование негеоцентричности мышления. Современный уровень техники – вот причина торжества космической и истощения теллурической научной парадигмы, свидетелями чего мы являемся.

На фоне отказа от геоцентризма нарастает критическое отношение к антропоцентризму. Пафос критики – его несовместимость с задачами сохранения природной среды. С библейских времен поставленный господином над всей землей и ее тварями, человек не сдерживал своего губительного эгоизма. Теперь ради собственного блага он должен перестать считать себя привилегированным существом. Но предлагая отказаться от геоцентризма, как-то забывают уточнять, в пользу чего это должно быть сделано. Исходя из содержания критики, логично было бы думать, что в пользу природы, биосферы, то есть антропоцентризм заменяется природоцентризмом. Увы, природоцентризм представляется уже нереальным, он противоречит прогрессу, который «не остановишь». И наиболее распространенная антитеза антропоцентризму или «ничего», или антропокосмизм – «человек космический». Антропокосмизм – последнее слово философии техники.

Поскольку в понятии антропокосмизма человек (антропос) остается, то фактически это или только воспроизведение отказа от геоцентризма, или человеку тут не придается решающего значения. Он просто «слово» и мы имеем отказ от приоритетности земли и человека имеете. Отказ в пользу космоса ли? Неужели в пользу пустого космического пространства как некой бессубъектной, неструктурированной сферы? По-видимому, все-таки нет. Центр, субординации существуют: в этой роли выступает та же техника, но не «вообще», а имитирующая человека, его поведение и функции. Это высокоразвитые компьютерные системы с искусственным интеллектом как носители самостоятельной исследовательской активности. Образы объектов, которые они дают, строятся из информационной субстанции. Когда по телевизору показывают комету, это не результат пропорционального уменьшения ее действительного размера, как в оптическом телескопе, а информационно-графический продукт работы вычислительной машины. Это так называемая «натурная информация». С действительным объектом она совпадает по математическим параметрам, а краски, коричневое ядро и голубой хвост вполне условны. Человеческое восприятие космических процессов, как и процессов в микромире, так или иначе опосредовано техникой и наши органы чувств имеют дело в основном с экранами.

Промежуточной, переходной ступенью к антропокосмизму можно считать превращение человека в «человеческий фактор», когда он берется как элемент более сложной организационно – деятельностной системы. Переставая быть в центре природы и выросшей на ней теллурической культуры, он становится одним из компонентов человеко-машинного взаимодействия. Возникает так называемый «технологический человек». Не обязательно в космосе, хотя космонавты наиболее яркие его представители, а на земле, и не в далеком будущем, а сейчас. Одна из последних

Всесоюзных конференций, проходившая в 1991 году в Новосибирске, называлась «Проблемы эффективного включения человеческого фактора в интеллектуальные системы». Здесь, действительно, заподозрить антропоцентризм просто невозможно. В аналогичном контексте ведется речь о преодолении антропоморфизма, а нередко и биологизма в… биологии (ее превращении в теорию эволюции знаковых систем, в биосемиотику), психологизма в… психологии (ее превращении в когнитивистику) и вообще о деантропологизации… творчества.[21 - Об этом, например, см.: «Формы представления знаний и творческое мышление». Новосибирск, 1989; Кудряшов А. Ф, Онтология. Методология. Негеоцентризм, Санкт-Петербург, 1993.] Таков новый, «постмодернистский» образ науки.

В странное противоречие с ним вступает антропный принцип (АП) – предмет острой моды в космологии последнего десятилетия. Некоторые теоретики утверждают, что это настоящая антикоперниянская революция. Из АП вытекает особое, привилегированное положение человека во Вселенной. Если бы человека не было, Вселенная была бы другой. Данная Вселенная предопределена присутствием в ней нас как наблюдателей, хотя известно, что ее возраст около 17 млрд. лет, Земля существует только 5 млрд. лет, человек же намного моложе. Оказывается, миллиарды лет «Все» развивалось, «имея в виду» человека.

Если рассуждать в рамках классического естествознания, то АП абсурден и кто, продолжая мыслить в этой парадигме, соглашается с ним, выступает как бездумный последователь моды. Серьезные представители классической, да и неклассической, но еще не ставшей постмодернистской науки, относятся к АП более трезво. Великий фантаст и философ Ст. Лем иронически сравнил его с «принципом ликера Chartreuse», взятого в качестве космогонического критерия. «Изготовление этого ликера было, правда, возможно благодаря свойствам космического вещества, но мы можем прекрасно себе представить историю и космоса, и Солнца, и Земли, и человечества без ликера Chartreuse».[22 - Lem S. Das Kreative Vernichtungerprinzip. The World as Holocaust // Bibliotheca XXI Wieku. Krakow? 1986. P.29.] С классической точки зрения АП – это элементарное нарушение законов логики, ибо из более позднего события выводится более раннее, а также происходит общее перевертывание причинно-следственной зависимости; отношение между человеком и вселенной напоминает то отношение, при котором за причину жары или холода принимают расширение ртути в стеклянном столбике термометра. Можно вспомнить, наконец, о репутации Беркли у ученых-естественников, критику солипсизма объективным идеализмом и материалистами.

Тем не менее АП завоевывает все большее влияние параллельно и вместе с отказом от гео- и антропоцентризма. Парадокс? Только на первый взгляд. Фактически же АП есть дополнительное подтверждение отхода науки от антропоцентризма. Никакого присутствия реального, живого человека при космогенезе он не предполагает. Это во-первых и это вполне очевидно. Но главное, если говорить сугубо кратко, в другом. Как пишет Дж. Уилер самый известный сторонник АП, «Соображения Хокинга, Дикке и Картера приводят к вопросу: а не замешан ли человек в проектировании (курсив наш – В. К.) Вселенной более радикальным образом, чем мы думали до сих пор».[23 - Космология: теории и наблюдения. М, 1978. С. 368.]

Вопрос Дж. Уилера скорее риторический и на него можно твердо ответить – замешан. Но замешан в создании моделей Вселенной, которое теперь является, основным способом ее теоретического исследования. Обязательное при этом применение средств вычислительной техники на каком-то этапе приводит к тому, что они включаются в содержание самой познавательной деятельности. Познавательный акт сливается с объектом познания. Боровский принцип слияния наблюдателя с объектом модифицируется в том плане, что наблюдение теперь опосредуется вычислительными машинами и мы знаем объект в «их» форме. Не случайно, другой видный сторонник АП Б. Картер при последующем его уточнении отводит человеку роль не наблюдателя, а «программиста» Вселенной. Компьютерная метафора – рассмотрение естественного интеллекта как вычислительного устройства – становится призмой, преломляющей взгляды ученых на всю реальность. Космологи овладевают специальностью дизайнера, используя информацию о Материи как обычную материю для кройки и шитья. Говоря более обобщенно, на объяснение естественной Вселенной переносится ситуация создания искусственной реальности, в фундаменте которой лежит некий «проект», «программа» и «деятельность» и в которых человек действительно «замешан с самого начала». Это ситуация, когда познание трансформируется в проектирование, мысль отражающая в мысль творящую.

Хотя в выработке «программы Вселенной» человек творящий играет как будто большую роль, нежели человек наблюдающий, создаваемые им модели принципиальным образом зависят от уровня развития общества как такового, накопленной информации и средств ее обработки. Роль исследователя в компьютерном моделировании – быть одним из факторов данного процесса. Антропный принцип не противоречит отказу от гео- и антропоцентризма потому, что он также техноцентричен, как вся новейшая наука. Более того, он находится на передовых рубежах ее технологического перерождения, мировоззренчески перенося этот техницизм с Земли и ближайшего Космоса на Вселенную в целом. Вопрос же о том, какова Вселенная «на самом деле», перестал быть правомерным уже после теории относительности Эйнштейна, с крушением классической парадигмы науки как естествознания в буквальном смысле слова (как знания естества). Конец естествознания, а, например, по мнению Г. П. Шедровицкого, это конец науки и нынешние занятия теоретиков следует считать мыследеятельностью, совпадает с концом теллурического периода развития человечества, открытием микро- и мегамиров, формированием техногенной, «постприродной» и «постчеловеческой» реальности – космосферы. Предметно понятая ноосфера – это космосфера.

Космическая мифология

После полета Ю. А. Гагарина в космосе побывало около тысячи землян и десятки тысяч автоматических летательных аппаратов. Однако встречный поток, пожалуй, интенсивнее. Нет дня, чтобы в печати не сообщалось о контактах землян с НЛО или его экипажем. Как рассказывают очевидцы, инопланетяне по своему внешнему облику не так уж сильно отличаются от людей; чуть больше или меньше рост, длиннее уши или голова, из одежды, независимо от звезды отправления, предпочитают комбинезоны серебристого цвета. Почти всегда с компакт-антеннами. Основное занятие инопланетян на Земле, как, впрочем, пока и землян в космосе – наблюдение, хотя в последнее время они начинают переходить к действиям, иногда добрым, спасительным, иногда криминальным. Есть случаи похищения людей. Немало землян сами были в разных тарелках, а несколько женщин признались, что вступали с пришельцами в интимную связь.

Освоение земли инопланетными космонавтами идет неравномерно. До второй мировой войны она их практически не интересовала. Первые посещения стали фиксировать в 40-50-е годы на американском континенте, параллельно с ростом числа полетов реактивной авиации. В последующие годы излюбленным местом посадок стала Европа. На территории бывшего СССР,

несмотря на многочисленные пуски ракет, они не появлялись почти до перестройки. По-видимому, по политическим мотивам. Зато в последние годы мы имеем контактов с визитерами из других миров больше, чем до этого за тысячелетия. Надо также учитывать, что поскольку прошлое, в сущности, заложник настоящего (когда на Земле изобрели прожекторы, на Марсе появились световые вспышки, после создания атомной бомбы взрыв в Тунгусской тайге стали считать ядерным, вслед за запуском искусственного спутника Земли возникли теории искусственного происхождения Луны и т. д.), то в прошлом открывается все больше свидетельств о пребывании на Земле чужих космонавтов. Последнее, будоражащее широкие круги уфологической общественности открытие, что Иисус Христос был не «галилеянин», а «инопланетянин».

Массовый интерес, доверие к подобного рода теоретически ничем не обоснованным и предметно никогда не предъявленным фактам показывают, что сознание людей претерпевает глубокую трансформацию не только в рациональной, но и в творчески мистической области. Меняется направленность нашего воображения. Все новое, необычное теперь склонны объяснять космическими, а не земными причинами. Природные катаклизмы, социальные проблемы, собственное здоровье связываются с состоянием небес. Но это не небеса человекоподобного бога христианской или мусульманской религии. Наоборот, он с них вытесняется: или астрологией, или максимально совершенными объектами технической мысли, когда в роли всемогущей силы выступает некая высшая цивилизация, управляемая всезнающим сверхмощным компьютером. Благо же проистекает от силы и знания автоматически.

Мне могут возразить, указав на ренессанс христианства в нашей стране. Но он обусловлен социально-политическими обстоятельствами. На Западе такого религиозного подъема нет. И ему все равно не хватает живой веры, эмоционального восприятия существования бога. Еще в начале XX века каждый человек видел, либо лично знал конкретных людей, видевших ангела или черта. Прибегали испуганные, рассказывали, как удалось выпутаться из передряги. Все знали основные приемы одоления дьявола, возможности ангелов соответствующего чина – херувимов, серафимов. Где они теперь? Время от времени в каждом городе являлось более старшее божество – Богородица или сам Христос. На этих местах воздвигались храмы. На небе обычно видели огненные кресты библейские знамения, атрибуты церковной службы. В дохристианскую эпоху (в христианскую тоже, но это расценивалось как суеверие) люди встречали леших, домовых, вырывались из лап водяного, унося при этом остатки его тинистой бороды. За прямые контакты с нечистой силой много людей заплатило жизнью на костре. На процессах ведьм суды с абсолютной достоверностью, привлекая неопровержимые вещественные улики, доказывали их вину. Теперь всего этого практически нет. Природные божества умерли, Богочеловек стал преимущественно Словом. Последняя, получившая мировую известность встреча с Богородицей произошла 40 лет назад в Грушеве (на Балканах), а об инопланетянах газеты пишут каждый день, кино-, теле-, видеоиндустрия предается космической оргии и 45 млн. взрослых американцев, например, уверены, что межзвездные путешественники регулярно посещают их страну.

Развитие науки не дает каких-либо преимуществ в преодолении мифологичности сознания. Этот параметр неотъемлем от человека и меняется только по форме. Чтобы неграмотная старуха поверила в целебную силу воды, православный батюшка должен потрудиться: петь молебен, кадить ладаном, опускать в воду крест. Для интеллигентного человека с высшим образованием достаточно объявить по телевизору, что после взмаха руки некоего проходимца без сана и звания любой предмет приобретает его (не бога, а именно его) целебную силу и миллионы «верующих в науку» сядут заряжать банки с кремом. Потом мажутся им, как дикари кровью жертвенных животных. В эпоху темного Средневековья Себастьян Брант, знаменитый автор «Корабля дураков», сажая на него астрологов, сетовал:

С прискорбием гляжу теперь я

Как расплодились суеверья:

О звездах ныне столько чуши

Наворотили – вянут уши.

Но верят в чушь глупцы, кликуши![24 - Брант Себастьян. Корабль дураков. М., 1989.]

В наш век, по мере космизации воображения людей, занятия астрологией стали гораздо более почтенными и мало кто рискнет посадить ее многочисленных приверженцев в «Корабль дураков». Астрологические прогнозы передают вместе с прогнозом погоды. Из ряда суеверий и ересей она перешла в категорию «официального», базисного мифа.

Космическая мифология синкретична, она питается как экспериментально удостоверенными знаниями о земле и космосе, так и традиционными религиозными представлениями, в особенности Востока, гипотезами научной фантастики и сайентологии. Она дает ответ на вопросы, по которым теория не может сказать чего-либо определенного. Космологи, как известно, бьются над так называемым астросоциологическим парадоксом: по идее, кроме человека, во Вселенной должны быть и другие представители разума – но они до сих пор никак себя не обнаруживают. Разные хитроумные попытки поймать сигналы внеземного разума безуспешны, хотя на это затрачиваются большие средства, строятся гигантские телескопы и т. д. Между тем непрерывно происходящие встречи землян с НЛО этот астрологический парадокс разрешают давно и запросто. В целом космическая мифология обеспечивает адаптацию человека к новой техногенной реальности, одновременно превращая его в материал и средство ее дальнейшего роста. Упование на космос как на среду продолжения земной жизни – самая неоправданная иллюзия и самый великий миф нашего времени, а большинство людей – его носители и жертвы. Однако тот, кто верит в возможность влияния на свою собственную судьбу и не отдает ее звездам, тот не имеет права быть пленником мифа. Философ, «человек с рефлексией», просто мыслящий человек должен стремиться «быть выше», чтобы сохранить за собой свободу выбора действий или хотя бы свободу отношения к объективным тенденциям развития.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/vladimir-kutyrev/estestvennoe-i-iskusstvennoe-borba-mirov/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Сухово-Кобылин А. В. О единстве человечества во Вселенной // Русский космизм. М., 1993. С. 63.

2

Зинченко В. П. Эргономика и информатика // Вопросы философии. 1986, № 7. С. 61.

3

Бахтин М. М. К философии поступка // Философия и социология науки и техники. М., 1987. С. 87.

4

Шкловский В. Б. Зоо или письма не о любви // Избр. соч. т. 1. С. 187.

5

Ракитов А. И. Философия компьютерной революции М., 1991. С. 164.

6

Ницше Ф. Соч. В 2-х томах. Т. 1. М., 1990. С. 373–374.

7

Визгин В. П. Культура – знание – наука // Наука и культура. М, 19 в 4. С. 62.

8

Цит. по статье «Утопия» // Советская энциклопедия М., 1977. Т. 27. С. 143.

9

Барсуков В. Л. Яншин А. Л. В. И. Вернадский – великий

ученый и мыслитель // Вестник АН СССР. 1988. № 6. С. 56. 26.

10

Флоренский П. A. Homo faber. Публикация в: Половиккин С. М. Флоренский П. А, логос против хаоса. М, 1989. С. 56–59.

11

Эсхил. Прикованный Прометей // Античная литература. Антология. Ч. 1. М., 1989. С. 231.

12

Назаретян А. П. Интеллект во вселенной. М., 1991. С. 195. Аналогичные идеи в литературе по искусственному интеллекту высказываются все чаще. См., например: Molik Peter. Artificial intellegent as evolutionary stage of human mind // Jornal of the British Interplanetary society. 1984. Vol. 34.

13

Циолковский К. Э. Грезы о земле и небе. Тула. 1986. С. 376.

14

Дискуссию о судьбе гуманистического мировоззрения см.: Назаретян А. П. В многомерном мире раскрывается ограниченность гуманизма // Общественные науки и современность 1991. № 6; Моисеев Н. Н. Рациональный гуманизм // ОНС 1992. № 3; Школенко Ю. безграничность гуманизма // ОНС. 1992. № 4; Назаретян А. П. Беспределен ли человек? (Еще раз о гуманизме и его паллиативах). ОНС. 1992 № 5 и др.

15

Подробное обоснование гипотезы «биополевой формации как субъекта жизни и психики» предлагает, например, А. К. Манеев в книге: Человек: философские аспекты сознания и деятельности. Минск, 1989.

16

См.: Бердяев Н. Самопознание. Опыт философской автобиографии. Париж. 1949.

17

Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 64.

18

Циолковский К. Э. Грезы о земле и небе. Тула, 1986. С. 425.

19

Специальное исследование отношения «техника-природа» провел Г. Рополь. См. его статью с характерным заголовком: «Техника как противоположность природы» // Философия техники в ФРГ. М., 1989.

20

Nicholas Berdyaev. Man and Machine // Philosophy and Technology. London, 1972, P, 208.

21

Об этом, например, см.: «Формы представления знаний и творческое мышление». Новосибирск, 1989; Кудряшов А. Ф, Онтология. Методология. Негеоцентризм, Санкт-Петербург, 1993.

22

Lem S. Das Kreative Vernichtungerprinzip. The World as Holocaust // Bibliotheca XXI Wieku. Krakow? 1986. P.29.

23

Космология: теории и наблюдения. М, 1978. С. 368.

24

Брант Себастьян. Корабль дураков. М., 1989.