Режим чтения
Скачать книгу

Газетчик читать онлайн - Александр Молчанов

Газетчик

Александр Владимирович Молчанов

Русский нуар

1996 год. Журналист областной газеты приезжает в северный поселок, чтобы написать о загадочном исчезновении школьницы, и обнаруживает целый мир – со своими мировыми обидами, мировыми войнами и совсем не мирными сказами. Здесь, в настоящей России, все наизнанку: слово насыщает, как яблоко, от снов загораются дома, а убитые выходят из огня, чтобы отомстить обидчикам. Редакционное задание превращается в охоту, и газетчик уже сам не знает, кто он – преступник, жертва или сказочник.

Александр Владимирович Молчанов

Газетчик

Роман

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Молчанов А.В., 2018

© Оформление. ООО «Издательство „Э“», 2018

1996 год

1

Над трассой Москва – Архангельск клубилось жидкое горячее марево. Солнце стояло так высоко, насколько оно вообще забирается в этих широтах. Сержант ГАИ Олег Малышев сидел на капоте желто-синей милицейской «копейки», жевал травинку и смотрел на дорогу. Как человек, родившийся и выросший на севере, он всегда с подозрением относился к солнечным дням. В такой день в любой момент мог подуть ветер со стороны Шиченгского озера и пригнать тучи с дождем. Его отец называл это направление: «гнилой угол». Дожди и снегопады всегда приходили оттуда, из гнилого угла.

Ненадежность и обманчивость солнечного дня нервировали Малышева. Как назло, на трассе никто не появлялся уже несколько часов, и найти успокоение в привычной работе у Малышева не получалось.

Где-то рядом послышался гул. Как будто подлетал самолет. Малышев лениво взмахнул и поймал толстого желтобрюхого овода. Откусил размусоленный конец травинки, воткнул в полосатое брюхо и отпустил на волю. Овод с травинкой в брюхе медленно полетел в сторону трассы и скрылся в мареве.

А навстречу так же медленно выехала серебристая «Волга». Малышев встал и отряхнулся. Если бы транспорт двигался в сторону города, поживиться было бы особо нечем, разве что ведром брусники. А машина из города – это, скорее всего, дачник, а то и браконьер. Как повезет.

Малышев встал на обочине, широко расставив ноги, и спокойно смотрел на трассу. Он совершенно не торопился, а когда серебристая «Волга» почти поравнялась с ним, медленно поднял руку с жезлом и показал на обочину – туда, где «Волга» должна была встать. Он ничуть не сомневался, что машина послушается.

«Волга» действительно снизила скорость и остановилась. Но что-то было не так. Траектория ее движения чуть-чуть не совпала с траекторией движения малышевской руки. Водитель нажал на тормоз чуть позже, чем было нужно, и машина проехала чуть дальше, чем должна была. Всего на несколько метров, но теперь Малышеву нужно было пройти эти несколько метров, чтобы оказаться рядом.

В этом не было нарушения ПДД, но было неуважение, которое не осознавалось как оскорбление, но все же чувствовалось. Малышев помедлил секунду, как будто ждал, что водитель сдаст назад на эти несколько метров и инцидент будет исчерпан. Но водитель продолжал сидеть в машине, не оглядываясь. Малышев видел его светлый стриженый затылок.

Он сам подошел к машине. Конечно, оставить без внимания то, что только что произошло, было нельзя. Поэтому Малышев не сразу подошел к кабине. Он остановился позади машины и наклонился, внимательно разглядывая номера. Не было никакой необходимости наклоняться – номера были отлично видны. 142 МР 35, номера волоковецкие, серия А. У ГАИ была четкая инструкция насчет этих номеров: их обладателей нельзя было останавливать и штрафовать даже при нарушении ПДД. Вот почему машина не остановилась рядом, а проехала дальше. Водитель тем самым дал понять свое отношение к тому, что его остановили. Сейчас будет грозить звонком начальству. Малышеву стало скучно.

Он выпрямился, обошел машину со стороны пассажирского места, еще раз остановился и зачем-то пару раз пнул переднее колесо. Не исключено, что это был поиск путей к отступлению. Он мог сказать этой шишке за рулем, что ему показалось, что спущено колесо. Но, конечно, колесо не было спущено. С колесом было все в порядке.

Малышев поднял глаза и посмотрел на водителя через переднее стекло. Понял, что водитель видит его насквозь. Это был не старый еще мужчина с узким лошадиным лицом и огромными, навыкате глазами. «Лупоглазый», – мелькнуло в голове слово из недочитанной когда-то книжки.

Малышев понял, что версия со спущенным колесом не проканает. Он вляпался. Оставалось подойти к водительской дверце и почти подобострастно наклониться вперед, отдавая честь.

– Сержант Малышев, – сказал он. Только после этого стекло опустилось.

Лупоглазый несколько секунд без всякого выражения смотрел на Малышева, потом глубоко вздохнул:

– Ваши документы.

Малышев как загипнотизированный левой рукой достал из нагрудного кармана удостоверение и раскрыл перед лупоглазым. Тот сделал ошибку – протянул руку, чтобы взять документ. В этот момент Малышев увидел золотые часы на его правом запястье. Блеск золотого браслета вывел его из гипнотического состояния. Он отдернул руку с удостоверением. Лупоглазый удивленно посмотрел на него. Лицо Малышева было искажено яростью.

– Посмотрел? – Он задыхался от злости. – Теперь покажи-ка свои документы.

Лупоглазый смотрел прямо в глаза Малышеву.

– Сержант, ты номера видел? – спросил он.

– Видел. – Малышев протянул руку. – Права и техпаспорт.

Лупоглазый выдержал паузу, потом покачал головой:

– Совсем люди страх потеряли.

Перегнулся через соседнее сиденье, достал из бардачка красное удостоверение с золотым гербовым тиснением.

– Что ты там бормочешь? Права и техпаспорт, я сказал.

Лупоглазый подал удостоверение Малышеву и попросил почти примирительно:

– Сержант, давай не будем усугублять.

В этот момент Малышев еще мог протянуть Лупоглазому его удостоверение, отдать честь и вернуться к созерцанию марева, но, к сожалению, последняя фраза, примирительная по содержанию, была произнесена оскорбительно покровительственным тоном.

Буквы плясали у Малышева перед глазами. Он едва сумел их сложить в слова «помощник депутата Государственной думы».

Малышев убрал удостоверение в нагрудный карман.

– Откройте багажник, – сказал он.

Лупоглазый криво усмехнулся:

– Серьезно?

Вместо ответа Малышев развернулся и двинулся к багажнику.

– Перегрелся, сержант, – проворчал Лупоглазый, но протянул руку и нажал нужную кнопку. Крышка багажника щелкнула и приподнялась как раз в тот момент, когда Малышев подошел. Он подцепил крышку кончиками пальцев и открыл ее. В багажнике лежали полупрозрачная пластиковая канистра, черные резиновые сапоги и монтировка.

Через секунду Малышев шел к кабине. В руке покачивалась канистра. Через ручку канистры была продета монтировка, как будто Малышев боялся
Страница 2 из 9

испачкаться. Внутри канистры бултыхало.

Малышев поставил канистру на асфальт, аккуратно вынул монтировку и положил рядом. Лупоглазый смотрел на него со скучающим выражением лица.

– И что?

– А то, – торжествующе сказал Малышев. – Запрещено провозить в багажнике горючие и взрывчатые вещества.

– Слушай, сержант, хватит чудить, – Лупоглазый ронял слова без всякого выражения, – я тороплюсь. Ты уже достаточно накосячил, может, хватит? Покуражился – и будет. Верни мои вещи на место, и разойдемся миром.

– Провозить в багажнике горючие и взрывчатые вещества запрещено, – упрямо повторил Малышев.

– Мне в Волоковце сказали, что в Шиченге заправка не работает, а до Верховажья полного бака не хватает.

Малышев на секунду задумался.

– Я это изымаю. – Он кивнул на канистру.

– Хорошо, – согласился Лупоглазый. – Теперь я могу ехать?

– Штраф заплатите и поезжайте.

– Что?

– Что слышал. Штраф. Пятьдесят тысяч.

Лупоглазый поднял стекло и повернул ключ зажигания.

Не нужно было этого делать.

2

Обычно Вера Зуева обедала на работе, в столовой на первом этаже районной администрации. Она была методистом спортивного комитета, а по вечерам вела баскетбольную секцию. В сочетании с основной работой это давало ей право круглый год ходить в ярко-красном спортивном костюме. Кажется, никто и никогда не оспаривал это ее право, и красное пятно привычно маячило на всех праздниках, митингах и даже слушаниях по бюджету и совещаниях в администрации.

Сегодня в обеденный перерыв Вера зашла домой, благо от администрации до ее квартиры в трехэтажном благоустроенном доме, где с середины 1980-х жила почти вся элита поселка, было пять минут спокойным шагом. Вере нужно было забрать кое-какие документы, а кроме того, она хотела проверить кое-что связанное с сыном. Было у нее некоторое подозрение, которое она раньше времени не хотела высказывать вслух.

Так или иначе, в 13.45, когда сын Веры, десятиклассник Алексей, вернулся из школы, она была еще дома. Стояла на кухне, листала документы и думала, что, в принципе, можно было бы забрать их и завтра. В дверях скрежетнул ключ, потом дернулась дверная ручка, и дверь распахнулась.

– Ни фига себе, не заперто, – послышался голос Алексея.

– Видно, кто-то есть дома, – ответил Алексею женский голос.

Вера вздохнула с облегчением.

– Или папа с утра забыл дверь запереть. – Алексей заглянул в кухню. – О, мама, привет.

Алексей был худощавым юношей, темноволосым, с длинной челкой, спадающей на глаза. Глаза у него были мамины, серые, а губы отцовские – тонкие и капризные.

– Ботинки сними, наследишь в коридоре, – сказала Вера, не оборачиваясь.

– А ты что, дома? – Он снял ботинки и одним пинком отправил их назад – через коридор к входной двери.

– Что за вопросы? Это мой дом. – Вера положила документы в черную спортивную сумку. – Не забудь пообедать. И Нину накорми, будь гостеприимным хозяином.

За спиной Алексея появилась высокая девушка в темно-зеленом платье. В руках она держала сине-золотой учебник Эккерсли по английскому языку.

– Здравствуйте, Вера Александровна.

– Привет, Нина. Как хорошо, что я тебя дождалась. Деньги за август отдам.

Нина пожала плечами.

– Можно было через Алешу. Спасибо, конечно.

Вера достала из сумки кошелек, отсчитала несколько купюр и положила на кухонный стол.

– В августе у вас восемь занятий было, правильно?

Нина стояла у двери, не отвечая и не подходя к столу. А Алексей как ни в чем не бывало прошел по кухне и по-хозяйски заглянул в кастрюлю на плите.

– Наверное, – сказала наконец Нина. – Не помню.

– Пообедайте. Там суп и котлеты на сковородке. Что в школе интересного?

– А что там может быть интересного, в этой дурацкой школе? – пожал плечами Алексей. – Мам, ты нас задерживаешь.

И Алексей, и Нина явно ждали, что Вера уйдет. Но она почему-то не уходила. Сама не могла себе объяснить почему. Вроде все прояснилось. Все ее подозрения, что Алексей на самом деле не занимается английским языком с Ниной Шаровой из 11-го «Б», а деньги, которые выделяются из семейного бюджета на неправильные глаголы и сложные времена, Алексей и Нина просто делят пополам, – все эти подозрения не подтвердились. Вот Алексей, вот Нина. В руках у Нины учебник Эккерсли. Вроде все идет по плану. Но что-то в этой картине тревожило Веру, и она не могла объяснить, что именно.

– Как там Анатолий Аркадьевич Мокин поживает? – Вера упорно пыталась продолжить разговор, который никак не хотел завязываться. – Нина, он у вас тоже преподает?

– Да, Вера Александровна, историю.

– Интересно?

– Ну так. Вчера Ницше нам читал.

– Кого?

– Ницше. Философа.

– Зачем?

Нина пожала плечами:

– Не знаю.

– Интересно?

– Ну да. О том, что человек – только переходная ступень между животным и сверхчеловеком.

– И что ты об этом думаешь?

– Ма-ам, – заныл Алексей, – нам заниматься надо, а мне потом еще уроки делать. Время тикает.

– Подожди, – отмахнулась Вера, – мне просто интересно, зачем школьникам читать Ницше. Это что, есть в школьной программе?

– Я не знаю, – сказала Нина, – но мне кажется, в этом есть смысл.

– Какой? Насколько я помню, Мокин – историк. Он должен учить вас истории.

– Он говорит, что история никого ничему не учит. И учить ее нет никакого смысла. А вот стремиться стать сверхчеловеком – в этом смысл есть.

– Бред, – решила Вера, – совсем дед из ума выжил. Страна летит в пропасть, а он детям фашистскую литературу читает. Я подниму этот вопрос в РОНО.

– Не надо, Вера Александровна, пожалуйста, – попросила Нина, – мы его любим.

– Кого, Ницше? – не поняла Вера.

– Анатолия Аркадьевича.

Алексей взял из рук Нины учебник, отодвинул стул, сел за стол и с деловым видом стал листать страницы, давая понять, что разговор окончен.

– Ладно, занимайтесь, – махнула рукой Вера. Через секунду хлопнула входная дверь.

Вера вышла из дома. В ее душе царило смятение. Читать Ницше детям, это надо же додуматься! Вера никогда не читала Ницше, но в самой этой фамилии было что-то фашистское, пугающее. Понятно, в стране сегодня такой беспредел, что никто ни за что не отвечает. По телевизору ток-шоу о сексе, на прилавках книги, которые много лет были запрещены. Хотя с начала перестройки прошли уже годы, Вера никак не могла привыкнуть к переменам. Для нее все произошло слишком быстро. Или, может, слишком долго она прожила в мире ограничений и запретов.

Возле дома на скамеечке сидела Алена Игоревна Сторожева, известная всему поселку как Сторожиха.

– Здравствуйте, Алена Игоревна, – сказала Вера, проходя мимо.

– Подь-ка сюды, – велела Сторожиха.

– Алена Игоревна, я на работу опаздываю.

– Подь сюды, я сказала.

Вера подчинилась. Сторожиха кивнула на скамеечку рядом с собой.

– Присядь-ка.

Спорить было бесполезно. Вера села.

– У меня только три минуты. – Она посмотрела на часы. До конца обеденного перерыва оставалось семь минут. Если через три минуты ей действительно удастся уйти, за оставшееся время она успеет добежать до администрации. Опаздывать Вера не любила.

– Ты видела, Нинка Шарова с твоим Алексеем ходит?

Вера махнула рукой.

– Да при чем тут ходит? Она с ним английским занимается. Леше через год поступать, а он в английском ни бе, ни ме, ни
Страница 3 из 9

кукареку.

– Смотри, Верка, потеряешь парня. Парень у тебя хороший, а Нинка эта – порченая.

– Ой, давайте не будем! – Вера вдруг рассердилась и встала.

– Смотри, мое дело – предупредить. Принесет тебе в подоле, что будешь делать?

Вера невольно оглянулась на окно своей кухни на втором этаже. Ей показалось, что на окне колыхнулась занавеска.

– Все, некогда мне. – Она развернулась и быстро зашагала в сторону администрации.

Сторожиха смотрела ей вслед, качала головой и долго что-то бормотала про себя.

В это время в квартире на втором этаже Алексей и Нина быстро раздевались, бросая одежду прямо на пол. Избавившись от одежды, они кинулись друг к другу. Не было ни ласк, ни прикосновений, ни поцелуев. Алексей схватил Нину, подсадил ее на кухонный стол и вошел в нее. Она закусила губу от боли, но не стала просить пощады. Они занимались любовью неумело, но изо всех сил.

Открытый учебник Эккерсли лежал на полу, под темно-зеленым платьем Нины.

3

Лупоглазый повернул ключ зажигания. Двигатель завелся сразу, с полуборота.

С красным от ярости лицом Малышев подбежал к «Волге», схватил лежащую на асфальте монтировку и с размаху всадил ее в левое переднее колесо машины. Монтировка легко воткнулась в черную резину, колесо коротко пшикнуло, и «Волга» слегка накренилась влево.

Лупоглазый втопил в пол педаль газа. Машина прыгнула вперед и в сторону и заглохла.

Монтировка крутанулась и отлетела. Малышев подобрал ее и несколько раз с размаху ударил по капоту. После третьего или четвертого удара монтировка пробила капот и, по-видимому, задела там внутри какой-то важный проводок. Как Лупоглазый ни крутил ключ зажигания, машина больше не заводилась.

– Вылезай, урод, – хрипло сказал Малышев. Через переднее стекло он видел, что Лупоглазый шарит в бардачке – что-то ищет. Его движения были быстрыми и судорожными, как в немом кино.

Малышев выдернул монтировку и шарахнул по боковому стеклу. К его удивлению, стекло выдержало удар. Он ударил еще раз. И еще. На стекле не осталось даже царапины.

Черт возьми. Это был не триплекс, а самое настоящее пуленепробиваемое стекло.

Малышев огляделся. Он подумал, что можно было бы тросом прицепить машину Лупоглазого к его «копейке» и доставить в Шиченгу, а там ребята помогут выковырять начинку из скорлупы. Правда, у Соловьева могли возникнуть вопросы.

Но у него уже была другая идея.

– Ладно, паразит. Посмотрим, как тебе вот это понравится.

Малышев поднял канистру, открутил крышку и стал поливать «Волгу» бензином. Сначала капот. Потом переднее стекло. Потом крышу. То, что осталось на дне, плеснул в боковое стекло. Стекло тут же покрылось радужными разводами.

Малышев самодовольно ухмыльнулся, увидев сквозь разводы по-прежнему ничего не выражающее лицо Лупоглазого. Достал из кармана зажигалку и показал ее Лупоглазому. Тот смотрел на зажигалку, но не двигался с места. Малышев крутанул большим пальцем ребристое колесико. В руке вспыхнул и заплясал маленький огонек.

Дверь «Волги» щелкнула и открылась. Лупоглазый вышел из машины.

– Давно бы так, – удовлетворенно кивнул Малышев и убрал зажигалку в карман.

Лупоглазый стоял прямо перед ним.

– А теперь-то что? – спросил он.

Малышев положил ему руку на плечо и развернул лицом к машине.

– Руки на капот, – скомандовал он.

Лупоглазый подчинился.

Малышев поднял монтировку и ударил Лупоглазого по затылку. Тот ткнулся лицом в капот и замер.

Несколько секунд Малышев смотрел на Лупоглазого, распластанного на капоте. У него был вид человека, который хорошо сделал свою работу и теперь хочет отдохнуть. Однако его работа еще не была закончена.

Первым делом он снял с правой руки Лупоглазого часы. Это были «Ролекс», настоящие, золотые, тяжелые и красивые. Малышев не удержался и надел их на руку. Дальше он открыл дверцу «Волги», взял Лупоглазого под мышки и перетащил его с капота в машину. Усадил на водительское сиденье.

За его спиной послышалось гудение.

– Этого еще не хватало, – проворчал Малышев.

Со стороны поселка по трассе ехала фура. Усатый мужик в зеркальных очках, восседавший за рулем, покосился на Малышева и спокойно перевел взгляд обратно на трассу. Фура проехала мимо. Малышев посмотрел ей вслед и на всякий случай запомнил номер.

Потом положил руку на дверцу машины и повернулся к Лупоглазому. И замер. Лупоглазый исчез. Секунду или больше Малышев смотрел на пустое водительское сиденье, а потом послышался негромкий звук – нечто среднее между скрипом и шипением. Малышев наклонил голову и увидел, как из его груди вылезло окровавленное острие монтировки.

Лупоглазый, стоящий за спиной Малышева, толкнул его ногой, и Малышев упал на водительское сиденье лицом вперед.

Лупоглазый засунул руку в карман Малышева, достал зажигалку, щелкнул и бросил ее на крышу машины. По крыше влево и вправо пробежала синяя волна огня.

Не оглядываясь, Лупоглазый быстро пошел в сторону желто-синей «копейки» Малышева, сел за руль и вырулил на трассу. Через секунду он ехал в сторону поселка.

Зашипела рация, прикрепленная к приборной панели, и женский голос передал сообщение всем патрулям: в Волоковце угнана серебристая «Волга», государственный номер А 142 МР 35. Лицо Лупоглазого ничего не выражало. Он выключил рацию и посмотрел на свое правое запястье.

Желто-синяя милицейская «копейка» резко затормозила, развернулась и поехала обратно. Она остановилась на пригорке примерно в полукилометре от места, где Малышев и Лупоглазый встретились. Лупоглазый вышел из машины и встал посреди трассы. Он смотрел на объятую пламенем «Волгу».

В нескольких шагах от нее стоял человек в комбинезоне защитного цвета. В одной руке у человека была корзина, в другой – длинная палка.

Лупоглазый сел в машину, завел двигатель и сдал назад.

Трасса опустела.

4

Нина проснулась от ужаса. Она не помнила точно, что именно ей приснилось. Что-то липкое, клейкое, инопланетное, от чего она пыталась убежать, но, как это бывает во сне, ноги не слушались. Она проснулась, но ужас, который она пережила во сне, странным образом остался, никуда не ушел.

Она не сразу поняла, где находится. За окном было темно. Она была голой и лежала на диване, накрытая одеялом. Рядом спал Алексей. Нина почувствовала боль между ног и все вспомнила: кухню, Эккерсли и то, чем они занимались с Алексеем. Она вылезла из-под одеяла и вышла в кухню. Нашла свою одежду, быстро оделась. Взяла учебник и вернулась в комнату. Положила руку на плечо Алексея.

– Леша, просыпайся.

Алексей застонал.

– Сейчас, мам.

– Леша, сейчас твои родители придут с работы.

Алексей открыл заспанные глаза и посмотрел на Нину.

– Сколько времени?

Она нашла глазами часы на телевизоре.

– Без пятнадцати шесть.

– Да. Сейчас отец придет, – подтвердил Алексей. – Хочешь, я тебя провожу?

– Нет, – сказала Нина, – сама дойду.

– Ладно, – легко согласился Алексей. – Захлопни дверь.

Нина поцеловала его в щеку и вышла из квартиры.

Она шла по вечернему поселку и думала о своем сне. Это был не просто сон, это было предупреждение. Но о чем?

После смерти матери Нина жила с тетей в маленьком синем доме на берегу реки. Каждую весну река разливалась, и вода подходила почти к окнам их дома. Нина думала, что когда-нибудь
Страница 4 из 9

вода поднимется выше, чем обычно, и синий домик оторвется от фундамента и уплывет.

На шатком навесном мосту она снова почувствовала то, что пережила во сне, – ощущение чего-то липкого, клейкого и страшного. Как будто за ней кто-то наблюдал. Остановилась посреди моста, наклонилась, опершись о дощатые перила. Отпустить сейчас руки – секунду будет холодно, еще секунду больно. А потом все кончится.

Нина резко выпрямилась. Она вспомнила, откуда это ощущение. Она думала, все давно прошло и забыто, но нет, не прошло и не забыто. Оно снова здесь, и если она не сделает что-нибудь прямо сейчас, оно останется с ней навсегда.

Дома Нина первым делом подошла к телефону, стоящему на холодильнике, и набрала номер. В трубке послышался недовольный мужской голос.

– Сергей Семенович, это Нина.

– Какая еще Нина?

– Репетитор Алеши. Передайте ему трубку, пожалуйста, я забыла кое-что сказать по домашнему заданию.

– А, сейчас. Леха! Эй, двоечник, иди сюда, тебя твоя учительница!

Отец Алеши был простой работяга в коммунальной службе поселка – ремонтировал мостки и копал канавы для водопроводных труб.

– Нина, привет, – послышался бодрый голос Алексея. – Забыла что-то?

По слишком бодрым ноткам Нина поняла, что отец стоит рядом. Но это было не главное, ей нужно было, чтобы Алексей ее услышал. Что он скажет в ответ – не так важно.

– Слушай меня внимательно, – сказала она. – Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал.

5

Павлу Пшеницыну в начале лета исполнилось двадцать два. Это был очень полный молодой человек, рыжий, с большим, круглым, густо покрытым веснушками лицом. Он с детства хотел работать в милиции, никакие другие варианты даже не рассматривал. Несмотря на внушительные габариты, милицейская форма сидела на нем как вторая кожа. Трудно было представить его в чем-то другом.

Непонятно, как Пшеницыну это удавалось, но он всегда выглядел как представитель власти и закона. Даже когда пил пиво в пятницу вечером в баре «Улыбка» на берегу реки. Или когда копал грядки. Или чинил машину. Или когда перелезал через забор жилого дома на улице Подгорной.

Пшеницын спрыгнул с забора и подошел к дому. Он посмотрел в окно комнаты, приложив ладони к лицу, чтобы не отсвечивало.

– Мать моя женщина, – негромко сказал он и перешел к соседнему окну. Заглянул в него и ничего не сказал. Обошел дом и вошел без стука.

Его глазам открылась следующая картина. Стол был заставлен пустыми бутылками, немытой посудой и завален объедками и огрызками. Рядом лежал опрокинутый стул, под стулом – мужчина в белой рубашке. Рубашка была испачкана кровью, голова мужчины в крови. Пол вокруг тоже был залит кровью.

Перед ним на коленях стоял другой мужчина. Этот был лохматый, усатый, одет в тельняшку с длинными рукавами. Он обнимал себя за плечи и раскачивался из стороны в сторону.

Мужчину в тельняшке Пшеницын знал. Валера Шаврин, бездельник, вор и пропойца. Пшеницын подошел ближе. Шаврин поднял глаза и тихонько зашипел.

– Тихо, тихо, – успокоил его Пшеницын, – сиди, где сидишь.

Он медленно обошел Шаврина слева и через открытую дверь вышел в спальню. В спальне из мебели была только широкая двуспальная кровать. Постельного белья не было, кровать была покрыта каким-то ворохом тряпья, в котором можно было разглядеть занавески. Поверх тряпья лежала голая женщина, бесстыдно раскинув ноги. Пшеницын встал над ней и несколько секунд стоял, наклонив голову, и смотрел. На вид женщине было лет тридцать – тридцать пять. Наверное, ее можно было бы назвать симпатичной, если бы не следы регулярного употребления некачественного алкоголя на лице.

Пшеницын подошел к ней ближе, протянул руку и потрогал грудь. Грудь была твердая и холодная.

– Понятно, – сказал Пшеницын и повернулся к двери.

В дверях стоял Шаврин и улыбался.

– Я тебе сказал, где сидеть? – удивился Пшеницын. – Вернулся на место, живо.

– Я за Любку любого порву, – сказал Шаврин.

Пшеницын взялся за край занавески, выдернул ее из-под женщины и накрыл ее сверху. Это было не по инструкции, но Пшеницыну сейчас было плевать на инструкции.

– Ты кто, – сказал Шаврин.

Пшеницын подошел к нему и толкнул в плечо.

– Пошел, давай, – скомандовал он.

– Сам пошел! – заорал Шаврин и взмахнул рукой. Пшеницын увидел большой кухонный нож. Он легко перехватил руку с ножом, пару раз стукнул ею о дверной косяк. Пальцы Шаврина разжались, нож упал и воткнулся прямо в его босую ногу. Шаврин заорал, оттолкнул Пшеницына и кинулся к окну.

– Стоять! – крикнул Пшеницын, но Шаврин уже с разбега нырнул в окно. Стекло с грохотом разлетелось, и Шаврин застрял. Передняя часть туловища оказалась на улице, а ноги остались в комнате.

– Замечательно, – сказал Пшеницын. – Просто замечательно.

Пшеницын отвез истекающего кровью Шаврина в районную больницу, а сам поехал в райотдел. Райотдел размещался в трехэтажном кирпичном здании на берегу реки. Рядом стоял небольшой деревянный домик – здесь райотдел сидел до 1986 года. Говорят, это было первое здание, построенное в Шиченге в 1936 году, когда район отделили от Архангельской области и сделали самостоятельной административной единицей. Здание было примечательно тем, что в конце 1970-х из него сбежали трое заключенных, отбывавших пятнадцать суток, – ухитрились прорыть тоннель до реки. Конечно, их сразу поймали и добавили каждому по два года за побег. После этого появилось новое здание, со стальными решетками и бетонными полами. Отсюда так просто не сбежишь.

– Тебя Соловьев искал, – сказал Пшеницыну дежурный на входе.

– Он еще у себя?

– Вроде да.

Пшеницын поднялся на второй этаж, прошел через пустую приемную и вошел в кабинет начальника райотдела Геннадия Сергеевича Соловьева. Кабинет был просторный, в три окна. Все три выходили на площадь перед универмагом.

– Разрешите?

Соловьев сидел за столом и читал какое-то письмо. Бросил на Пшеницына короткий взгляд, неопределенно махнул рукой и вернулся к чтению.

Пшеницын встал у двери.

– Присядь, не маячь, – сказал Соловьев.

Сел на стул у окна.

Полковник Соловьев был седой как лунь, хотя ему было совсем немного за пятьдесят. На первый взгляд это был очень спокойный, тихий и осторожный человек. Но это первое впечатление было обманчивым. Пшеницын знал, что полковник умеет быть разным, и бывают у него настроения, когда лучше держаться от него подальше. Сейчас оно было именно таким.

Соловьев дочитал бумагу, отложил.

– Что там случилось на Подгорной? – спросил он, не глядя на Пшеницына. Он смотрел прямо перед собой, погруженный в свои мысли.

– Значит, что там случилось. Докладываю, – начал Пшеницын. – Валерий Шаврин, не работающий, тридцать шесть лет, вместе с женой Любовью, возраст тридцать два года, продавщицей орсовского магазина, и мужчиной примерно сорока лет, личность не установлена, выпивали на квартире Шавриных по адресу улица Подгорная, дом шесть. Дальше произошло, вероятно, следующее. Шаврин выпил лишнего и заснул, после чего гость поимел его жену. То ли в процессе, то ли после этого Любовь Шаврина скончалась.

– Причина смерти?

– Нужно ждать вскрытия. Видимых повреждений нет. Предварительно – алкогольная интоксикация. Затем Шаврин проснулся и нанес гостю один или несколько ударов тяжелым
Страница 5 из 9

предметом, предположительно стулом. В результате гость скончался.

– Это тебе Шаврин сказал?

– Он пока не очень может говорить.

– А что такое? Пьяный он, что ли?

– И это тоже.

– Что это значит? Где он сейчас? В допросной?

Пшеницын вздохнул:

– В больнице.

– Что случилось? Ты что? Ты его?..

– Нет, что вы! Я его пальцем не тронул! – Пшеницын решил не упоминать о ноже. – Шаврин пытался удрать с места происшествия через окно. Неудачно, в общем, там все получилось. Порезался слегонца.

Соловьев пожевал губами и передвинул через стол письмо, которое только что читал.

– Прочти.

Пшеницын встал, подошел, наклонился, нависая над столом, и, не прикасаясь к листу, прочел. Это было не письмо, а заявление.

– Прочитал? – спросил Соловьев.

– Так точно.

– Что думаешь?

Пшеницын пожал плечами:

– Сложно сказать. Трасса рядом. Если с трассы кто, тогда искать бесполезно.

– Займись.

– А как же Шаврин?

Соловьев поморщился.

– Что Шаврин? Скажи Кустову – пусть съездит в больницу и заберет его.

– А раскрытие кому? – В голосе Пшеницына зазвучала обида, но он ничего не мог с собой поделать.

– Тебе, тебе раскрытие, – усмехнулся Соловьев. – Давай не тормози, займись девчонкой. В таких делах первые несколько часов решающие.

– Слушаюсь. Разрешите идти?

– Иди.

Пшеницын вышел из кабинета.

6

Белая «Нива» ехала по трассе Москва – Архангельск. За рулем сидел корреспондент областной газеты «Русский Север» Андрей Розанов. Его правая рука лежала на руле, а в левой он держал сигарету «Мальборо лайт», которой время от времени затягивался.

Розанов неплохо заработал на только что прошедших президентских выборах. Вместе с несколькими лучшими областными журналистами его пригласили в штаб поддержки Бориса Ельцина, и он несколько месяцев сидел в кабинете на первом этаже обладминистрации и писал пресс-релизы для районных газет.

Розанов был совершенно убежден, что делает важное и нужное для страны дело. Его не смущало, что время от времени приходилось нарушать закон. Например, когда его просили передать конверт с деньгами представителям другого издания. Розанов принял это задание как само собой разумеющееся. И очень удивился, когда один пожилой редактор из довольно консервативной газеты вдруг начал упираться.

Разговор происходил в кабинете этого редактора под портретом Ленина.

– Это что, взятка? – спросил он.

– Нет, почему, – сказал Андрей. – Просто деньги.

– Не бывает просто денег. Если вы принесли конверт с деньгами, значит, я должен что-то сделать взамен.

– Нам бы хотелось, чтобы вы ставили материалы, которые мы вам присылаем.

– Когда материалы интересные – мы ставим, когда нет – не ставим.

– Это деньги за те, что вы поставили.

– Иначе говоря, взятка, – упирался редактор.

– Называйте как хотите. – Андрей начал злиться. Ему нужно было зайти до вечера еще в три редакции.

– Если вы хотите купить у нас рекламу, почему просто не обратиться в рекламный отдел?

Андрей вздохнул. Неужели он должен объяснять очевидное?

– Мы не можем проводить эти деньги официально. И не можем допустить, чтобы наши тексты появились с официальной пометкой «реклама».

– Молодой человек, а вы совсем ничего не боитесь?

– А чего я должен бояться? Пусть боятся те, кто не с нами.

Редактор внимательно посмотрел на него.

– Хорошо, я возьму.

Давно бы так.

Редактор взял конверт и положил его в стол.

– Но отдам их в бухгалтерию, пусть там оприходуют.

– Это ваше дело.

Андрей вышел в коридор, достал из кармана желтую пачку «Мальборо лайт» и закурил. Год назад он курил «Приму».

Деньги брали все, ни один не отказался. Журналисты купались в деньгах. Ребята, которые еще весной стреляли пару сотен до получки, теперь каждое утро ездили на работу на такси. Некоторым казалось, что так будет вечно. Осенью должны были пройти выборы губернатора и мэра, в феврале – в законодательное собрание. Все это обещало очень неплохие заработки. Некоторые друзья Андрея даже увольнялись из своих газет, чтобы освободить руки для приема денег кандидатов.

Андрей почти сразу понял две вещи. Первое: предвыборные деньги – как вода, которая протекла на верхнем этаже. Жители каждого этажа стараются, чтобы вниз попало как можно меньше. Если развить эту метафору, журналисты живут в подвале этого дома. Капельки, которые до них долетают, – ничто по сравнению с деньгами, которые пилят наверху.

И второе: денежный дождь не будет идти вечно. Те, кто наверху, обязательно найдут способ сделать так, чтобы даже капелька не просочилась вниз.

Поэтому он постарался те сорок миллионов рублей, что в июне были переведены на его счет, не тратить на ерунду, а купить машину – эту самую белую «Ниву», на которой он сейчас ехал. Андрей понимал, что такого шанса может больше не быть, а машина нужна, если он собирается и дальше работать корреспондентом «Русского Севера» и мотаться по районам. А он собирался. Он понимал, что предвыборные заработки – это временно, а газета – надолго, за нее нужно держаться.

После выборов в редакции произошли некоторые перестановки. Ушел заместитель главного Раков, который, собственно, и привел Андрея и нескольких его ближайших друзей в предвыборный штаб. Они вместе ушли делать независимую радиостанцию. Откуда у них взялись деньги на оборудование, понятно: пока шел денежный дождь, Раков находился этажом выше Андрея. Если Андрей после выборов мог позволить себе купить машину, Раков смог открыть радиостанцию.

То, что Андрей отказался уйти на радио вместе с Раковым, который в свое время взял его в газету и научил всему, некоторые коллеги восприняли как предательство. Но сам Раков его, кажется, одобрил.

– Делай, как тебе лучше, – сказал он.

Главный предложил Андрею занять место Ракова, но он отказался. Редакторская карьера его не прельщала. Хотелось не сидеть ночами на верстке, а работать в поле. Правда, он не ожидал, что эта работа окажется такой тяжелой. То, что он видел, попадая на своей «Ниве» в северные районы, выдержать было непросто. После второй командировки Андрей, никогда особо не прикладывавшийся к спиртному, напился вдребезги.

Но редакторам и читателям нравились его репортажи, полные живых деталей и мрачного юмора, так что приходилось снова садиться в свою «Ниву» и ехать в очередной район. На это раз в Шиченгский.

Белая «Нива» остановилась на обочине. Андрей вышел из машины. Сделал несколько шагов в сторону леса, посмотрел на небо. Листья на деревьях опадали. Небо висело низкое, тяжелое.

Андрей почувствовал резкий приступ головной боли. Как будто его виски кто-то сжал и медленно, со скрипом стал сжимать. Он заскулил и опустился на одно колено. Ему показалось, что сейчас его вырвет. Не исключено, что, если бы вырвало, это принесло бы облегчение. Но нет, этого не произошло. В глазах у Андрея потемнело. Он подумал, что может умереть прямо сейчас.

Не глядя, он оперся рукой на что-то, черневшее рядом, и поднялся. Головная боль ослабла, но не ушла, спряталась под черепной коробкой. По лицу градом катился пот.

Андрей смотрел на остов сгоревшей машины. У машины были разворочены капот и боковая дверца, но все стекла уцелели, хотя и закоптились. Это было странно.

Андрей понял, что это та самая «Волга», в которой нашли
Страница 6 из 9

тело сержанта ГАИ Малышева. Эта машина стояла на стоянке обладминистрации в центре Волоковца и оттуда была угнана. Пуленепробиваемые стекла. Андрей читал об этом случае в сводках и даже хотел съездить написать репортаж, но редактор отправил его в Белозерск – готовить материал о колонии для смертников, которым заменили расстрел на пожизненное заключение. Россия совсем недавно ввела мораторий на смертную казнь.

В этой истории была загадка. Никто не знал, как украденная машина оказалась на трассе в ста километрах от Волоковца и какое отношение к ней имел Малышев. То обстоятельство, что в груди Малышева обнаружилась монтировка, ясности не добавляло. Не понятно было и то, куда делась машина самого Малышева – желто-голубая милицейская «копейка», довольно приметная машина.

Андрей провел рукой по лицу, вытирая пот. Он забыл, что испачкал руку копотью, когда опирался на капот, и теперь вся эта копоть оказалась у него на лице, превратив его в черную маску.

7

– Мать-то у нее умерла, а отец неизвестно где. Ее хотели в детский дом отдавать, но я предложила, чтобы пожила у меня. Что ей в детском доме делать, она уже не ребенок. Двенадцать лет ей было. Вот с тех пор так и живем. Ничего, она девочка послушная, трудолюбивая. Учится хорошо, по дому все делает.

– Давайте ближе к делу. Опишите вчерашний день.

– Утром позавтракала, как обычно, ушла в школу. Обед – ее нет, вечер – ее нет. Я звонить Зуевым, она с их мальчиком английским занимается. Они говорят: не приходила. Я – Мокину домой, говорит, и в школе ее не было.

Пшеницын слушал сухой, надтреснутый голос Шаровой и в сотый раз осматривал комнату Нины. Стол, кровать, шкаф с одеждой. Одежды немного – два платья и спортивная форма. Над столом книжная полка: «Мастер и Маргарита», учебники, пара дамских романов. Ни записки, ни…

– Она вела дневник?

– Дневник в смысле где оценки?

– Дневник, где люди записывают свои мысли и события дня.

– Нет, кажется, не вела.

– Вы с ней вообще часто разговаривали?

– Часто. Мы всегда разговаривали.

– О чем?

– Обо всем. О погоде. О школе. О политике. Она телевизор почти не смотрела, некогда, так я ей пересказывала.

– А она вам что-нибудь рассказывала?

Тетушка задумалась.

– Говорила, что в школе много нагружают.

– А не говорила, что ей кто-нибудь угрожал?

– Окстись, милой. Кто ей может угрожать? Выдумаешь тоже.

– А дружила она с кем?

– Ой, не знаю я подружек ее.

– Вспоминайте. Может, кто приходил к ней в гости. Или она упоминала о ком-то.

– Дак с Аней Трубниковой дружила.

– Дружила? А вы откуда знаете?

– Знаю.

– Они гуляли вместе или Аня к ней в гости приходила?

– И гуляли. И Аня к ней приходила. И Нина к ней тоже ходила.

– Часто?

– Часто, чуть не каждый день! А почему вы говорите «дружила»? Вы что, думаете?..

– Ничего я не думаю, – буркнул Пшеницын. – Парень у нее был?

– Какой парень, она еще школьница!

– Не знаете вы нынешних школьниц, – сказал сквозь зубы Пшеницын, думая о своем.

– Нет, парня у нее не было. Я уверена.

Как же, уверена она. Сидит небось, уткнувшись в телевизор с утра до вечера, света белого не видит. Где уж тут увидеть, что с человеком рядом творится.

– А на трассу она не ходила?

– Зачем ей на трассу?

– Не знаю, может, продавать что-нибудь.

Старуха посмотрела на него сердито.

– Павлик, ты на что намекаешь?

– Ни на что я не намекаю. Просто выясняю, что и как.

– А ты не выясняй, а иди девочку мою ищи.

– Пойду, куда я денусь.

Только зря время потерял. Хотя нет, не зря. Нужно поговорить с Трубниковой, может, что-нибудь знает. Пшеницын посмотрел на часы, вышел из синего домика на берегу и направился к школе.

Через несколько минут после того, как он ушел, в дверь Шаровых позвонили. На пороге стоял Лупоглазый.

8

Павлик Пшеницын вошел в школу. Это было длинное трехэтажное здание напротив районной администрации. Сколько же лет он здесь не был? Со дня выпускного – ни разу. Он сразу учуял знакомый запах – смесь запахов краски, чистящих средств, пота, бумаги и чего-то еще. Как и не было этих пяти лет: Павлик снова почувствовал себя школьником, который опоздал на урок.

Внизу, в холле, висело расписание. Напротив стояла скамейка, на ней сидел дежурный. Его обязанностью было подавать звонки, нажимая на кнопку на стене. Дежурил бледный подросток. Не поднимая головы, он читал книгу Германа Гессе «Под колесами».

Пшеницын подошел к расписанию, несколько секунд тупо смотрел на него, потом поднялся по лестнице на второй этаж. В школе было две лестницы. Одна – рядом с входом, вторая – в другом конце здания. Существовало нелепое правило: по лестнице рядом с дверью можно только спускаться, а по дальней лестнице – только подниматься. За соблюдением этого правила на переменах следили дежурные с повязками – они стояли на каждой лестничной площадке.

Пшеницына и его одноклассников это правило дико бесило. Они то и дело шли на прорыв и старались спуститься по лестнице для подъема или подняться по той, что для спуска. Особенно это им нравилось, когда дежурили девочки из старших классов. В момент прорыва всегда можно было дать волю рукам, причем девчонкам это, кажется, тоже нравилось.

Поднявшись на второй этаж, Павлик постучался и вошел в учительскую. Когда-то этот кабинет вызывал у него священный трепет. Теперь он видел, что это просто небольшая комната с двумя столами, шкафом для методических пособий и телевизором в углу. За столом сидела молодая женщина.

– Здравствуйте, – сказал Пшеницын. – Сержант Пшеницын. Подскажите, пожалуйста, в каком классе учится Анна Трубникова.

– В десятом «А», – ответила женщина, – а что случилось? Она что-то натворила?

– Нет, мне просто нужно с ней поговорить. Какой у них сейчас урок?

– Расписание у вас за спиной.

– Точно. Спасибо.

В школе всегда было два расписания. Одно для учеников – на первом этаже, второе для учителей – в учительской.

Пшеницын подошел к расписанию и быстро нашел нужную строчку. Расписание было, как и в его времена, заполнено вручную, синей шариковой ручкой.

– География. Четырнадцатый кабинет, – сказал он. – Спасибо. – И повернулся к женщине: – А вы, простите, кто?

– Меня зовут Ольга Николаевна, я преподаю литературу.

– Я вас раньше здесь не видел.

– Я приехала два года назад. Вместе с мужем.

– А откуда вы, если не секрет?

– Из Волоковца.

Лицо Ольги Николаевны залилось румянцем. Ее явно смущал прилипчивый милиционер.

– И как вам у нас, нравится?

Ольга Николаевна задумалась.

– Здесь тихо.

– Да, – согласился Пшеницын, – здесь тихо.

Тут у него возникла еще одна идея.

– Мне нужно будет где-то поговорить с этой девочкой, Аней…

– Трубниковой, – подсказала Ольга Николаевна.

– Да, Трубниковой. Есть сейчас свободные кабинеты?

Ольга Николаевна встала и подошла к стойке, на которой висели ключи.

– Спортзал свободен. Сейчас сдвоенное занятие на стадионе.

– И долго он будет свободен?

– До часу.

Пшеницын взял ключи, поблагодарил и вышел.

Проходя по коридору второго этажа, Пшеницын зашел в туалет. За эти пять лет здесь ничего не изменилось. Те же надписи на стенах и черные круги от сгоревших спичек на потолке. Дурацкая забава – послюнявить конец спички, собрать на него штукатурку со стены, поджечь и
Страница 7 из 9

бросить в потолок. Спичка прилипает к потолку, прогорает до конца, и на потолке остается черный кружок копоти.

Пшеницын сделал свои дела, ополоснул руки в раковине и огляделся в поисках полотенца. Разумеется, никакого полотенца здесь не было и в помине. Железный ящик, где по идее должны были лежать салфетки, пустовал, а сушилка была сломана, кажется, еще до того, как Пшеницын пришел сюда учиться. Сейчас он просто помахал в воздухе руками, стряхивая воду на пол. Уже у двери увидел на раковине нацарапанную циркулем надпись «Пшеницын – чмо». Настроение заметно испортилось. Он помнил эту надпись, но не знал, что она до сих пор здесь.

Пшеницын постучал в дверь кабинета. Приоткрыл. У доски стоял высокий худощавый мужчина в очках, внешне чем-то похожий на телеведущего Леонида Парфенова. Это был Николай Кораблев. Он что-то рассказывал о природе Северной Америки.

Пшеницын тихонько кашлянул. Кораблев повернулся и сделал вопросительное лицо. Пшеницын поманил его рукой. Кораблев поморщился, но подошел.

– Что случилось? У нас урок, – сказал он.

– Мне нужно поговорить с Аней Трубниковой. Она в классе?

– А это не может подождать до конца урока?

– Не может.

Кораблев повернулся к классу.

– Аня Трубникова, с тобой хотят поговорить.

Девочка, сидевшая на первой парте в правом крайнем ряду, встала, сложила учебники в портфель и вышла. Взгляды всех одноклассников были устремлены на нее.

– Пойдем в спортзал, – сказал ей Пшеницын. – Я взял в учительской ключи.

Пшеницын и Аня молча прошли через всю школу и спустились в спортзал.

Когда-то спортзал казался Пшеницыну огромным. Сейчас он видел, что это не очень большое помещение с тремя окнами, забранными сеткой, – чтобы не разбить мячом. Вдоль стены стояли скамейки для зрителей. В углу были свалены маты.

Аня бросила портфель на маты, повернулась к Пшеницыну, положила руки ему на плечи и улыбнулась.

– Это ты здорово придумал, – сказала она, – ненавижу географию. Что толку изучать страны, в которых никогда не сможешь побывать.

– Я пришел по делу.

– Конечно, по делу, – согласилась Аня, – знаю я твои дела. Иди сюда.

Аня потянула Пшеницына на себя – в сторону матов.

– Ты что делаешь? – рассердился Пшеницын. – Мы вообще-то в школе.

– Какая разница? Дверь же заперта. Чего ты боишься?

– Если нас здесь застукают, мне крышка.

– Раньше ты так не боялся.

– Сейчас другая ситуация.

– Какая еще другая? Давай же! Я так хочу заняться этим в школе! Это так возбуждает.

Аня провела рукой по ширинке Пшеницына.

– Я же вижу, ты тоже хочешь.

– Подожди. Нам надо поговорить.

– Ненавижу разговоры!

– Да стой же ты!

Пшеницын оттолкнул Аню от себя. Она обиженно смотрела на него.

– Ты чего толкаешься?

– Сядь, – сказал он.

Аня не двинулась с места.

– Сядь, я сказал.

Пшеницын подошел к Ане, взял ее за руку и усадил на скамейку. Сам встал прямо перед ней.

– Меня интересует твоя подруга Нина Шарова.

– Ах, вот оно что, – разочарованно протянула Аня. – Она мне не подруга.

– Ее тетка говорит, что вы общались.

– Нет, мы не общались.

– В смысле?

– Чего тебе не понятно? Мы не подруги.

– Тетка сказала, что вы все время вместе зависали.

– Не было такого.

– Ничего не понимаю.

– Не было такого, я же говорю. Мы не зависали. Ни разу от слова «никогда».

– Тетка врет, получается?

– А что случилось?

– Шарова исчезла.

– Сбежала, что ли?

– Не знаю. Может, сбежала. Или чего похуже.

– В смысле похуже?

– Например, ее похитили.

– Кто?

– Трасса рядом. Мало ли уродов ездит. Засунули в машину, изнасиловали, а потом задушили и выбросили где-нибудь в лесу.

– Что ты такое говоришь?

– Аня, не забывай, в каком мире мы живем. Это не добрый мир. Это очень злой мир.

– Ладно. А от меня-то чего надо?

– Во-первых, держи язык за зубами.

– По поводу?

– По поводу нас.

– Что я, больная, что ли? Естественно, я держу.

– Ни одна живая душа не должна узнать, что мы встречались. Сейчас к школе будет все внимание. Нужно быть очень осторожными.

– Ага, а то, что ты приперся посреди урока, – это очень осторожно.

– Я торопился тебя предупредить. Поэтому приходится рисковать. К тому же на самые очевидные вещи обычно обращают меньше внимания.

В это время в учительской Ольга Николаевна рассказывала завучу, седой и строгой женщине по фамилии Пергамент, о том, что пришел человек из милиции, что хотел поговорить с Аней Трубниковой и что она дала ему ключ от спортзала. Пергамент выслушала Ольгу Николаевну, ничего не сказала, вышла и направилась к спортзалу.

Пшеницын никак не мог осознать того, что говорила Аня.

– Давай вернемся к твоей подруге.

– Да что ты все «подруга» да «подруга». Я же говорю: мы вообще не общались.

– Кто-то из вас врет. Или ты, или тетка Шаровой.

– Ага. Или Нинка врала тетке, что мы с ней подруги.

– А ей-то зачем врать?

– А сам-то не понимаешь?

– Нет. Не понимаю.

– Если она говорила тетке, что уходит тусить со мной, а на самом деле со мной не тусила, какой напрашивается вывод?

– Какой?

– Блин, Пшеницын, какой же ты тупой! Напрашивается вывод, что Нинка тусила с кем-то другим.

– С кем?

– Скорее всего, с парнем каким-нибудь. Поэтому и не хотела, чтобы тетка знала.

– С парнем? – Пшеницын почесал затылок.

Пергамент подошла в двери спортзала и дернула ручку. Заперто. Она постучала в дверь кулаком:

– Немедленно откройте.

Повернулся ключ, дверь открылась. За дверью стоял Пшеницын и с удивлением смотрел на Пергамент. Она заглянула за его плечо и увидела, что Аня сидит на скамеечке, а ее портфель стоит рядом.

– Что вы здесь делаете?

– Веду опрос свидетеля. А вот что вы здесь делаете?

Пергамент вспыхнула. Что себе позволяет этот мальчишка!

– Вы не имеете права ее допрашивать!

– Еще как имею.

– Павлик!.. – Голос Пергамент поднялся до визга. Пшеницын спокойно и, кажется, даже насмешливо смотрел на нее.

– Я вам не Павлик, а Павел Сергеевич. Или сержант Пшеницын. Нахожусь при исполнении. Будете повышать на меня голос – привлеку к административной ответственности.

Пергамент молча открывала и закрывала рот.

– Можете быть свободны, – подвел итог Пшеницын.

Пергамент развернулась и молча вышла из спортзала.

– Мощно, – сказала Аня.

Пшеницын пожал плечами.

– Ты что, ее совсем не боишься?

– А что она мне может сделать? Я при исполнении.

– Вот поэтому я в тебя и влюбилась. – Аня встала, взяла Пшеницына за руку и прижалась к нему всем телом. – Давай, а?..

– Нет, – сказал Пшеницын, – мы же договорились. Пока с этими делами завязываем.

– Что, и в баню ко мне больше не придешь?

– Посмотрим. Может, и приду. Как вести себя будешь.

– Я плохая девчонка, товарищ милиционер, я плохо себя вела, отшлепайте меня.

– Ладно, хватит уже. Ты можешь узнать, с кем встречалась Шарова?

– А чего узнавать, я и так знаю. С Лешкой Зуевым из десятого «Б».

– Ты уверена?

– Конечно, уверена. Она с ним английским занималась, готовила его к экзаменам. Только они там не английским занимались.

– Ты это точно знаешь?

– Куда уж точнее.

– Она тебе сама об этом говорила? Или это просто сплетня?

– Пшеницын, вот ты представитель власти, а сердце женщины не понимаешь. Мы такие вещи сердцем чувствуем. Конечно, они трахались. Это всегда видно со
Страница 8 из 9

стороны.

На краю сознания Пшеницына зародилась какая-то тревожная мысль. Он постарался ее удержать.

– Погоди. А что касается нас с тобой – это тоже видно со стороны?

Аня задумалась.

– Наверное, видно.

– Думаешь, Пергамент насчет нас все поняла?

– Может быть, и поняла.

– Фак.

– Она ничего не докажет.

– А ей и не надо ничего доказывать.

– Ладно, все, расходимся. Это была глупая идея – прийти сюда.

– А я тебе что говорила?

Пшеницын махнул рукой и вышел из спортзала.

Он вошел в учительскую и положил ключ перед Ольгой Николаевной. Пергамент сидела за столом у окна, погрузившись в какие-то бумаги. Было понятно, что ни черта в этих бумагах она сейчас не видит. У нее были красные уши, вся она кипела. Нужно было срочно залить этот пожар, пока не рвануло.

Пшеницын наклонился к Ольге Николаевне и негромко сказал:

– Дайте нам пару минут.

И показал глазами в сторону Пергамент. Ольга Николаевна кивнула и выскользнула из кабинета. Пшеницын подошел к Пергамент, взял стул, с грохотом пододвинул его к столу и сел. Пергамент вздрогнула, но глаза не подняла.

– Людмила Ивановна, прошу прощения за то, что я сегодня…

– Не нужно этого, – оборвала его Пергамент. – Вы делаете свою работу, я – свою.

– Вот об этом я и хотел поговорить.

Пергамент наконец посмотрела на него.

– Говорю сейчас неофициально, – начал он и замолчал.

Пауза затянулась.

– Слушаю, – сказала Пергамент.

– Еще раз подчеркиваю, что говорю совершенно неофициально. Более того, если вы кому-то передадите мои слова, я скажу, что этого разговора не было.

И снова замолчал, глядя прямо в маленькие черные глаза.

– Хорошо, – сказала она, тем самым принимая его условия.

– Пропала Нина Шарова.

Лицо Пергамент ничего не выражало.

– Об этом будет официально объявлено в течение нескольких часов. Будет розыск, появятся ориентировки и так далее. Вот об этом я и говорил с Аней Трубниковой. Мне нужно было кое-что узнать.

– Узнали?

– Да. В смысле нет.

– Как это?

– Пропала молодая симпатичная девушка. Какие могут быть версии?

– Ее похитили, изнасиловали и убили, – уверенно сказала Пергамент, как будто это самое обычное дело.

– Все правильно.

– У вас есть подозреваемый?

– На этот вопрос я вам не отвечу. Но вместо этого задам другой вопрос.

– Спрашивайте.

– У вас ведь работает учитель географии Кораблев…

– Он еще преподает астрономию.

– О’кей. Пусть будет астрономию. Мне это фиолетово. Я слышал, он недавно развелся с женой? Живет один?

– Да. Его жена вышла замуж за Бокова.

– А вот этого я не знал. Давно?

– На прошлой неделе.

– У Кораблевых был ребенок?

– Да, мальчик. Три года. Боков собирается его усыновить.

– Очень интересно. – Пшеницын встал. – Спасибо вам за помощь. Прошу о моем визите и нашем разговоре никому не рассказывать.

– Это все, что вы хотели мне сказать?

– Я и так уже сказал слишком много, Людмила Ивановна. Надеюсь, дальше этих стен наша беседа не уйдет.

– Можете не сомневаться, Павел Сергеевич.

Выйдя из учительской, Пшеницын двинулся было к выходу, но потом развернулся и зашел в туалет. Там он уперся спиной в дверь и с размаху ударил ногой по раковине. Край, на котором было нацарапано «Пшеницын – чмо», откололся. Пшеницын поднял его и выбросил в открытую форточку. Выходя из туалета, Пшеницын чуть заметно улыбался.

Когда он спускался по лестнице, предназначенной для подъема, прозвенел звонок. Двери всех кабинетов открылись разом. Оттуда выбегали школьники и направлялись в столовую, бросая портфели на ходу. Школа полнилась криками и разговорами.

Пшеницын был уверен, что план по отвлечению внимания Пергамент от него и Ани сработает. Но даже не подозревал, к каким последствиям он приведет.

9

Пшеницын вернулся в райотдел и сразу поднялся к Соловьеву. Он собирался рассказать, что пропавшая Нина встречалась с Алексеем Зуевым. Но начальник не дал ему и рта раскрыть.

– Сегодня в Шиченгу приехал журналист из «Русского Севера». Будет писать об этом деле. Я эту газету знаю. Они не ограничатся официальной информацией. Этот газетчик будет копать и наверняка постарается найти какую-нибудь гадость о нас или об администрации. Я их манеру знаю. Они всегда стараются привлечь читателей за счет того, что ругают власть.

– У нас свобода слова, – неопределенно сказал Пшеницын.

– Свобода не должна превращаться во вседозволенность, – поучительно ответил Соловьев. – Нужно сразу поставить этого журналиста в рамки.

– Это как? В камере его закрыть?

Соловьев удивленно посмотрел на него.

– Ты почему так со мной разговариваешь? Забыл, где работаешь?

– Геннадий Сергеевич, сейчас другое время. Журналисту нельзя просто приказать писать о чем-то или не писать. Он все равно напишет то, что захочет.

– Время всегда одинаковое. Всегда можно найти способ…

– Я могу с ним встретиться и предложить делиться информацией. И надеяться, что он окажется ленивым и нелюбопытным настолько, чтобы этой информацией воспользоваться.

Соловьев помолчал.

– Ты неглупый парень, Павлик.

Пшеницын посмотрел на начальника ясными и ничего не выражающими глазами.

– Разрешите выполнять?

– Выполняй.

Пшеницын вышел из кабинета начальника в состоянии крайнего раздражения. Соловьев, проживший всю жизнь при тоталитаризме, не понимал новых неписаных правил. Одно из этих правил гласило – нельзя ссориться с прессой. После президентских выборов четвертая власть стала реальной силой в стране. Если в газете появлялась публикация о деятельности какой-то официальной структуры, необходимо было на эту публикацию отреагировать. Провести расследование и доложить, какие меры приняты.

Если милиция попытается нажать на журналиста – это будет скандал до небес. И виноватым будет он, Пшеницын.

Гостиница «Северная», двухэтажное деревянное здание, была рядом с райбольницей. У входа стояла белая «Нива», забрызганная грязью. В холле было полутемно. На стойке поместилась большая лампа с зеленым абажуром. Под ней сидел пожилой мужчина и читал книгу. Мужчина этот был отставной военный, служил где-то на Чукотке. В Шиченгу переехал года три назад, у него здесь вроде жили какие-то родственники. Пшеницын напряг память и вспомнил фамилию – Ситников.

– Здравствуйте, – сказал он. – Журналист в каком номере?

Ситников поднял голову от книги и посмотрел на Пшеницына. Пшеницын заметил обложку книги. Плутарх, том второй.

– В седьмом.

– Спасибо.

Пшеницын поднялся на второй этаж и постучал в дверь седьмого номера. Тишина. Пшеницын спустился в холл.

– Его нет в номере.

– Он там, – уверенно сказал Ситников и перевернул страницу.

– Не открывает.

– Может, спит.

– Когда он приехал?

– Сегодня утром.

– Он выходил из номера?

– Нет.

– Дайте запасной ключ.

Ситников задумался.

– Давайте соображайте быстрее. Вдруг у него там сердечный приступ?

Ситников открыл шкафчик и достал из него ключ.

– Я пойду с вами.

Пшеницын взял ключ у него из руки.

– Сидите здесь.

Ситников не стал спорить.

Пшеницын открыл дверь и вошел в номер. Обстановка была, что называется, спартанская – две кровати по стенам, стол. Потом Пшеницын увидел журналиста и сразу понял, что проблемы будут.

Розанов лежал в одежде поверх одеяла на
Страница 9 из 9

одной из кроватей. Лицом к стене.

– Здравствуйте, – сказал Пшеницын и сделал несколько шагов в его сторону. – Я сержант Пшеницын. У вас все в порядке?

Журналист не пошевелился. Пшеницын подошел к кровати и наклонился. Глаза были открыты, журналист смотрел на стену. Пшеницын прикоснулся к его плечу. Розанов нехотя повернул голову и посмотрел на него.

– Что вам нужно? – спросил он.

– У вас все в порядке?

– Нет, – сказал журналист.

– Вызвать врача? Здесь больница рядом.

– Не нужно. Врач не поможет.

– Что случилось?

– Ничего особенного. Просто моя жизнь утратила всякий смысл.

Пшеницын посмотрел в окно. За окном были видны окна больницы. Одно окно было открыто, на подоконнике сидел человек в больничной пижаме и курил. Рядом торчали костыли.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=15068980&lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.

Adblock
detector