Наваждение читать онлайн - Ирина Островецкая

Наваждение

Ирина Островецкая

Извилисты дороги человеческих судеб и неведомы нити случайностей, предопределяющих жизнь. Костя убедился в этом на собственном опыте, когда роковое стечение обстоятельств сперва унесло его мать, а затем довело до смертельного отчаяния отца. Теперь мальчику приходится самому познавать сложный мир взрослых, надеясь на премудрость бабушки и развитую не по летам любознательность. "Наваждение" Ирины Островецкой – серия историй, способных растопить сердца читателей искренностью и простотой подлинного чувства в сочетании с невероятным жизнелюбием.

Ирина Островецкая

НАВАЖДЕНИЕ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СЕНОКОС

Шёл пятый год после окончания той страшной войны, которая унесла с собой столько жизней, что и пересчитывать их было страшно. Оставшись без мужской помощи, деревенские женщины безропотно тянули на себе воз жизненных трудностей, обусловленных той беспощадной войной. Не стонали, не требовали облегчения, думали, что так и должно быть для победы над самым кровавым врагом. Не у кого было требовать. Почти в каждую избу чёрными воронами прилетали похоронки. Иногда по две сразу в одну избу. И уже не надеялись бабы на возвращение тех, кого в начале войны торжественно отправляли на фронт под марш славянки, бодро исполняемый районным духовым оркестром. Тех, кто ушёл на фронт, продолжали любить, и безнадёжно но, всё равно, ждали, всем смертям назло.

Иван Иволгин неожиданно вернулся домой ещё весной сорок третьего. Хромой, больной и худой до прозрачности, но весёлый и счастливый. Его возвращения с нетерпением ждали мать, невестка и маленькая дочка, которой ещё и трёх лет не исполнилось. Женщины порхали над вернувшимся с войны защитником Отечества, словно фрейлины перед королём. Но он тоже старался не уронить лицо в грязь, и, не смотря на свою хромоту и прозрачность кожи, с головой окунулся в деревенскую жизнь. Без лишних слов, без оправданий, приступил к тяжёлой деревенской работе. Председатель диву давался, откуда в таком тщедушном теле силы, а Иван лишь посмеивался в густые усы, и работал, не покладая рук.

Война давно закончилась. Детей в семье подрастало уже трое. Старшая дочка родилась почти сразу после ухода Ивана на фронт, а через какое-то время после возвращения отца семейства, жена Анна подарила ему ещё двоих сыновей, погодков.

Мальчишки были ещё совсем маленькими, когда Анна сообщила о том, что она снова при надежде. Радости Ивана не было границ. Он, тайком от начальства, завалил лося в лесу, и деревня почти неделю пировала, празднуя ту самую победу над врагом Отечества, потому, что Иван звал на вечерины всех, кого встречал на улице. Никто из начальства не стал наказывать фронтовика за незаконно поваленного лося, зато деревня гуляла неделю. Заходил к Ивану на огонёк и сам председатель колхоза. Не ругался по поводу обилия мяса на столе, но предупредил, и пальцем по столу постучал. Бабы сразу же взялись обхаживать важного гостя, и к ночи председатель забыл, о чём предупреждал.

А сам Иван и был тем заслуженным фронтовиком, получившим особо тяжкое ранение под Сталинградом. Он с нетерпением ждал появления ещё одного малыша, потому и раскинул скатерть-самобранку, и всю деревню в кои-то веки накормил досыта, и напоил допьяна.

Соседи к утру последнего дня празднования расползлись по своим избам, кто – как, а сам Иван, так и не ложась спать, приступил к неотложным делам.

Иван старался уберечь жену от тяжёлой работы, но не всегда это у него получалось. Анна не привыкла отсиживаться на печи. Война сделала её сильной, выносливой, ловкой, способной любую преграду преодолеть. Она не покладая рук работала и в доме, и в поле, не смотря на то, что уже успела приятно округлиться. Ребёнок должен был появиться на свет в начале сентября. Пару месяцев всего надо было подождать, но Анна и не думала отдыхать.

Лето в том году выдалось в их местности жарким и не очень дождливым, а председатель ещё и корову выделил в многодетную семью. Иван места себе не находил от вдруг свалившегося на семью огромного, необъятного счастья.

Но случилось так, что всё счастье рухнуло бесповоротно в один момент, и уже никогда не возвращалось в их покосившуюся избу. Иван починить избу так и не успел…

Бабушка часто рассказывала маленькому Косте о матери, об отце и о его неожиданной встрече со страшным медведем, который чуть не съел папу, маму, и его самого, когда они в самую пору рождения Кости, ходили на сенокос. У Кости на ножке даже отметина осталась от медвежьей лапы. И когда мама улетела на облачко, отец заболел своей страшной падучей болезнью, от которой, вскорости, и умер, пережив жену всего на четыре с лишком годочка.

После войны председатель колхоза выделял всем желающим колхозникам места на лесных полянах и лужайках за Морошечным болотом под сенокос. Брали поляны почти все в деревне, а особенно те, которым председатель раздал коров во временное пользование в тяжёлые времена, потому, что в колхозе скот кормить было практически нечем. Люди по одной корове всё-таки прокормят и, тем самым, сберегут колхозное стадо, рассуждал председатель.

Участки в лесу никто не выбирал. Давали, как придётся, но люди и такому благу были рады. Порой до сенокоса надо было идти несколько километров, а потом осенью сено домой привозить на телегах. У Костиных родителей теперь тоже была корова, и волей-неволей приходилось брать участки леса под сенокос. Корова помогала в голодные послевоенные годы выжить. Детям молоко было необходимо, а их в семье Иволгиных было уже трое, и четвёртый малыш был на подходе.

– Армия подрастает! – смеялся Иван, с любовью обнимая жену.

Тем ранним июльским утром Иван с Анной собирались на сенокос. Мать осталась дома, чтобы присмотреть за детьми, а молодые отправились в лес. Иван и ружьишко прихватил. Так, на всякий случай. В лесу без ружья никак нельзя. Иван собирался, малость, поохотиться, пока бы Анна отдыхала после тяжёлого труда.

– Аннушка, ты бы тоже дома осталась, я и один управлюсь. Может, даже зайца или глухаря подстрелю на обед, всё же, детям мясо будет, – ласково рассмеялся Иван. – Смотри, ты же от медведя не убежишь в твоём теперешнем положении.

– В моём теперешнем положении я медведя заикаться научу, – в ответ серебристо рассмеялась Анна, складывая пищевые припасы в берестяной кузов, который должен был Иван нести за плечами, как рюкзак Жена никак не соглашалась остаться дома.

Солнышко только осветило верхушки елей, а Иван с Анной уже шли по натоптанной тропе первого ельника. Дорога была дальней, а времени на сенокос – с гулькин нос. Того и гляди, снова задождит.

Надо было, за пару погожих дней, выкосить и сметать в стога весь участок, который выделили им в правлении колхоза «Светлый Луч». Иван уже скосил часть участка, но работы оставалось ещё слишком много. Сейчас следовало скосить большой участок поляны до полуденной жары. В стога метать сухую траву можно было и на следующий день. Все лесные приметы подсказывали, что дождям ещё пару дней не бывать.

Дома остались мать Ивана, дочка и двое сыновей погодков. Четвёртый ребёнок ожидался к началу сентября. Анна, привычная к тяжёлой работе, даже не задумывалась о том, что беда идёт за ней по пятам. Дома ждала работа в огороде и

другая не менее тяжёлая неотложная работа по дому.

Мать Ивана всячески отговаривала невестку от похода.

– Иван сам справится, – говорила она. – Ты бы, дочка, поберегла себя сейчас, не ходила бы сегодня в лес… Что-то подсказывает мне, что не надо бы тебе в лес…

– Ой, мама, с вашими предрассудками мы и сена на корову не запасём. Зима-то всё расставит по местам. Я пойду с Иваном, – упрямо мотнула головой.

Анна и не думала прислушиваться к словам свекрови. В тяжёлые военные годы они вместе со свекровью тянули на себе дом и дочку, а потом и сыновей погодков поднимали, пока Иван сначала воевал, а потом, после тяжёлого ранения, долго лечился в госпитале.

Иван вернулся домой отчаянно хромая. Он опирался на костыль, но совсем не унывал, радовался, что домой живым вернулся.

– Хромота – дело проходящее. Не убили, и то – Слава Богу.

Анна была рада возвращению мужа. Она ездила к нему в госпиталь, когда пришло сообщение о ранении. Прожила в чужом городе почти месяц, и когда поняла, что дела мужа идут на лад, вернулась домой, чтобы вместе со свекровью тащить на себе все тяготы деревенского быта, растить дочку.

Иван Иволгин первым из немногих мужиков вернулся из госпиталя домой. Война закончилась уже без его прямого участия, но он любил вести долгие разговоры о войне и о его бравом, существенном и значимом участии в военных действиях, и так складно у него выходило, что без его активного участия войну бы никак не выиграть ни одному маршалу или генералу.

– Я от Берлина до Москвы пешком прошагал, потому и охромел, – любил пошутить он.

Односельчане не спорили с ним. Да, и кто будет спорить? В деревне остались одни бабы, подростки, старики и дети. Иван вернулся один из первых. Его и привечали, как первого воина освободителя, и на этом основании, и из-за многодетности их семьи, спустя год после рождения второго сына, выделили Ивану корову трёхлетку, а в придачу, большой надел сенокоса не так далеко от деревни, как другим бабам.

Раннее июльское утро было холодным и мокрым. Роса капельками стекала с игл хвои. Тяжёлые капли падали на землю с определённым звуком, и путникам казалось, что идёт дождь. Хорошо, что Анна прихватила с собой два больших куска старой, ещё довоенной клеёнки для себя и для мужа. Так, на всякий случай прихватила, а, глядишь, и пригодилась клеёнка в лесу. Клеёнка была старая, вся в дырах, но помогала не промочить одежду в ельнике. Супруги укутались в клеёнку и продолжали свой путь, подшучивая друг над другом.

До их поляны дошли уже, когда солнышко выглянуло из-за верхушек огромных елей и сразу начало немилосердно припекать, высушивая мокрый от обильной росы лес.

Иван не стал разводить костёр, и Анне не разрешил готовить чай из душистых трав. Они сложили свои пожитки под широкую ель, и, Иван сразу взялся за косу.

– Ты набери ягод на обед, Аннушка. Я позову тебя, когда устану. Но если не утерпишь, то иди на первую поляну и сено перевороши, когда подсохнет…

На поляне рядом трава уже была скошена, ещё два дня назад. Надо было подождать, чтобы солнышко высушило ту, уже скошенную траву, перевернуть её, снова высушить, и сметать в стог, но было ещё слишком рано думать о стогометании.

К обеду стало совсем жарко. Воздух нагрелся на столько, что долго работать под открытым солнцем стало невозможно. Иван с Анной ушли в тень большой и широкой ели, организовали обед, пили чай из малиновых веток, и прилегли отдохнуть в ожидании, пока жара не спадёт. Когда же тени елей стали длиннее, и стало не так жарко, Иван соорудил что-то вроде шалаша, чтобы не ночевать под открытым небом в лесу, и снова начал косить, Анна же убиралась у костра, ворочала скошенную траву на первой поляне, готовила её к укладыванию в стог. Уже к вечеру вся вторая поляна была скошена, а на первой поляне сено было готово к укладке в стог. Иван радовался, что за пару дней управятся они с работой, лишь бы не задождило, но небо оставалось ясным, а все лесные приметы подсказывали, что сырой погоды не предвидится, и опасаться дождя, нечего было и думать. Оставалось завтра переворошить сегодняшний покос, высушить его на солнышке и наметать травы во второй стог, закрепить стога на полянах травяными петлями, чтобы ветром не разметало сухую и лёгкую траву, и можно было возвращаться домой. Дни в июле длинные, темнеет поздно, а ночи светлые, короткие, и убегают всего за пару часов. Иван думал, что успеет сделать намеченную работу в срок, им определённый.

– Ваня, я на стог заберусь. Ты подавай траву, я утаптывать стану. Быстрее вдвоём управимся, – сказала Анна, забираясь на небольшую кучку сухой травы.

– Аннушка, не шали. Стог пока не высок, а когда станет выше меня, тебе трудно будет слезать, – встревожился Иван.

– Ты же поможешь?! – серебристо рассмеялась Анна, а Иван, словно зачарованный, не мог глаз оторвать от жены.

Они почти закончили работу. Оставалось травяными жгутами перетянуть стог, чтобы ветер траву из стога не растащил по лужку.

Анна неожиданно застонала, схватилась за стропильное бревно и тихо сползла по нему на утоптанную ею вершину стога. Нет, она не упала вниз, осталась на самом верху стога, почти на два метра выше над землёй.

– Аннушка, что случилось?! – испугался Иван.

– Живот чего-то прихватило. Подожди, сейчас пройдёт…

Но ни сейчас, ни потом не прошло, пока не родился мальчик. Ивану пришлось роды принимать на вершине стога без ничего. Под руками ничего, кроме ножа за голенищем, не оказалось, а помощь Анне требовалась немедленно. Он и вилы с граблями отбросил в сторону, чтобы не мешали.

Мальчишка отчаянно кричал, сучил ножками и перебирал маленькими губками, будто что-то искал. И тогда Иван приложил сына к груди матери. Тот успокоился и принялся, причмокивая, сосать.

– Вишь, какой, весь в меня! – с гордостью прошептал Иван, и поцеловал жену.

– Он раньше срока родился, – шепнула в ответ Анна. Оба родителя были счастливы. Они лежали в обнимку на вершине стога, мечтали о будущем, и не заметили, как в небе зажглись первые яркие звёзды. Иван бережно обнимал жену и сына, и рассказам его не было конца. Он не замечал, как постепенно слабеет жена, как силы покидают её тело. Они уснули на вершине стога в объятиях друг друга, а проснулся Иван один от тошнотворно неприятного запаха, исходившего откуда-то снизу, и от страшного шума там, внизу, производимого, неизвестно, кем. Он понял это, когда морда огромного медведя ткнула его в ногу.

– Ах, ты ж, ах, ты ж, скотина! Медведище припожаловали! – вдруг зарычал мужик на незваного гостя, и стал оглядываться по сторонам, ища хоть что-то, что могло бы отпугнуть и отогнать могучего зверя. Под руками ничего не оказалось, кроме ножа, которым он ночью перерезал пуповину сына. Но с одним ножом идти на медведя?… Было слишком неправдоподобно выиграть сражение хромому воину. Вилы лежали в двух метрах от стога, там, где вчера их бросил Иван, когда жене стало плохо, а ружьё осталось у костра. Надо было спрыгнуть на землю и добраться хоть до вил, но как, если медведь не отступает, а роется в основании стога?!

«Что же ты там ищешь, чёрт лохматый? – напряжённо думал Иван. – Кровь! Вчера сын родился, было много крови, она вся вниз стекла, и вся моя рубаха перепачкана кровью. Этот леший на запал притопал… Хорошо, что Аннушка спит и не

видит, кто у нас гостит…»

Иван скомкал, завязал узлом, промокшую, пропитанную кровью жены рубаху и бросил её далеко от стога, в противоположную от вил сторону.

Медведь понюхал воздух, зарычал, и вразвалочку направился к брошенному комку рубахи. Иван решил действовать быстро. Он осторожно спрыгнул со стога в противоположную от медведя сторону. Схватить вилы было делом нескольких секунд. Осторожно обойдя стог, он неожиданно столкнулся с медведем лицом к морде. Зверь не ожидал увидеть Ивана. От неожиданности он сначала присел, а потом поднялся на задних лапах во весь свой могучий рост, грозно зарычал и замахал передними лапами, снабжёнными огромными когтями. Это была угроза… Иван вытащил из-за голенища нож, выставил вперёд вилы, пригнулся для удачного прыжка и приготовился ждать. Ждать пришлось не долго. Могучий зверь сам бросился на вилы, а острый нож в умелых руках опытного охотника быстро завершил схватку.

Огромный зверь был повержен. Он, лохматой безжизненной массой, лежал у ног Ивана. Стог, так старательно сооружавшийся вечером, был разбросан по всей поляне, и надо было снова его перемётывать, а на верху стога всё ещё спала Анна. Рядом с матерью копошился маленький, только родившийся мальчик, у которого и имени своего пока не было.

Иван, быстро и споро, освежевал тушу убитого зверя. Отрезал шкуру от головы. Не было времени возиться с головой. Надо было срочно возвращаться домой. Анна почему-то не подавала голоса. Наверное, не проснулась ещё…

Иван не мог понять, почему стог ещё стоит, не распался из-за подкопа внизу. По стропилу он осторожно забрался на вершину стога. Одного взгляда опытного охотника было достаточно, чтобы понять, что случилась беда непоправимая. Анна была мертва. Рядом лежал малыш, сучил ножками и молчал. На одной ножке младенца краснел след от медвежьего когтя…

Громкий вопль отчаяния разорвал утреннюю тишину леса. Иван кричал, звал жену, снова кричал, не понимая, что уже ничто не поможет вернуть его Аннушку.

Обессилев от крика, Иван упал рядом с женой, и принялся ласкать и гладить родное лицо. Но и так оживить Анну не получалось. Тело жены оставалось холодным и бесчувственным.

К вечеру мать увидела, как возвращается из леса один сын, и тащит за собой волокушу из сосновых веток и еловых лап. Что-то, накрытое старой клеёнкой, лежало на той волокуше. Мать никак не могла разобрать, что, пока не выбежала на дорогу, чтобы помочь Ивану тащить его непосильно тяжёлую ношу.

После похорон Анны, сын и мать сидели за столом в горнице. Оба молчали. Рядом в люльке кряхтел мальчишка, которого Иван привёз из леса.

– Сын он тебе, Иван, – тихо сказала мать.

– Убери, чтобы глаза мои его не видели, – простонал Иван и отвернулся от люльки.

– Мальчик ни в чём не виноват. Ты же так ждал его появления на свет. И зачем виноватых искать? Вы, хоть, вдвоём живые остались, и то хорошо. У мальчишки вон, ножка как поцарапана, а он молчит, и не слышно его. Ничего, заживёт его ножка, я травами его вылечу.

– Убери, я сказал! – взревел Иван.

Женщина безропотно взяла на руки младенца и унесла из горницы. Иван поставил большой бутыль браги на стол перед собой, взял с печки гранёный стакан…

Когда мать вернулась в горницу, разговаривать было уже не с кем. Иван бесформенной кучей лежал под столом, дети игрались у печки в войну кедровыми и сосновыми шишками, а Иван даже головы не поднимал, не реагировал на детскую возню у печки. Он лежал под лавкой, но его уже давно не было…

С того самого печального дня так и повелось. Иван пил брагу литрами, а на плечи матери легла вся тяжёлая работа по дому…

БАБУШКИНЫ СКАЗКИ

Костя запомнил себя босоногим мальчуганом, донашивавшим ветхие, давно пришедшие в негодность, одежонки, из которых давно выросли его старшие братья. Бабушка без устали штопала, латала, лицевала прохудившиеся места на дырявых штанишках, которым было тысяча лет, но дырки, неведомым образом, снова появлялись на потрёпанных штанишках, когда Костя возвращался домой из своих увлекательных путешествий по лесу. Новые дырки просвечивались на коленях, и Костя виновато прятал глаза, руками растягивая штанины в стороны. Он думал, что так бабушка не заметит дыр на штанишках. Он никак не хотел расстраивать бабушку. Штанишки сами рвались. Он не хотел…

Бабушка никогда не пеняла ему за неаккуратность. На следующее утро, на штанишках красовались новые яркие заплаты, и Костя снова убегал в лес, у которого стояла их перекосившаяся и прохудившаяся изба. Председатель обещал помочь с ремонтом, но пока обходился лишь обещаниями, о ремонте речь больше не заходила.

– Вот, вырастешь, и поправишь, а то, и перестроишь нашу избу, – часто говаривала бабушка, когда Костя спрашивал, почему они так плохо живут.

Матери своей Костя не знал. Бабушка говорила, что мама его очень любила, и с нетерпением ждала появления на свет своего дорогого сыночка. Но пришёл срок, и она улетела на небо в тот момент, когда Костя родился, и он должен, обязательно должен быть достойной сменой матери здесь, на земле. Не зря же отец спас его от лап страшного медведя, шкура которого и сейчас служит одеялом для Кости. Мальчишка никак не мог понять, как он может заменить мать на земле, и, вообще, как люди могут улетать на небо, ни у кого не спросив разрешения. Здесь, дома, они такие тяжёлые, неповоротливые, а когда приходит их час, бодренько улетают, и никто их удержать на Земле не может. Костя никак не мог понять, как у людей получается летать без тел. Тела же закапывают на кладбище с торжественными речами и музыкой одинокого трубача, который совсем недавно приехал в деревню из далёкого госпиталя. Костя никогда не видел летающих и парящих в небесах дядек и тёток в их полном боевом снаряжении, и, что такое снаряжение, Костя тоже не знал. Так говорили дядьки в кафе, откуда они вдвоём с бабушкой часто приводила отца, потому, что сам он и шагу не мог ступить. В небе было царство птиц, а не покойников. Костя сам часами мог завороженно наблюдать за их полётами. Может это птицы носили на себе души умерших людей? Костя этого не знал.

Когда умер соседский дед, сосед, трубач, приехавший откуда-то издалека, и здесь, в деревне осевший после тяжёлого ранения, тоже играл на своей медной трубе, когда деда хоронили. Люди говорили, что дед улетел на небо, и Костя проглядел все глаза, чтобы увидеть, как у старого и вредного деда вдруг в гробу выросли бы крылья за спиной, и у противного ворчуна получилось бы взмыть в небо. Мальчик так ничего и не увидел, хоть и старался до боли в животе. Хотелось посмотреть на эти крылья, потрогать их, чтобы понять, из чего и как эти крылья сделаны. Ведь он мог и себе придумать такие же, чтобы с помощью таких волшебных крыльев слетать к маме на облачко.

Крылья у деда так и не выросли, наверное, потому, что этот вредный дед неустанно ругал всех, кто попадал в его поле зрения. Так говорили бабы, когда деда хоронили.

Деда, как и других покойников, закопали в землю за околицей деревни, поставили крест деревянный на горбике его могилы, и постепенно о нём перестали говорить. Вспоминали лишь изредка, когда к слову приходилось. Костя так никогда и не увидел парящего в небе, словно большая птица, соседского деда. А ему самому уже сейчас хотелось парить в небе такой же

большой птицей, как коршун, чтобы увидеть землю с высоты, но для этого ему не хотелось умирать. И ещё, чтобы долететь до мамочки, и хоть одним глазком рассмотреть её там, на небе, на том белом облачке, откуда мамочка всегда наблюдает за ним. Она его сразу узнает, если он полетит на то облачко. Так про маму рассказывала бабушка, когда Костя приставал к ней с расспросами, или шкодил.

При любой малейшей возможности, втайне от всех домашних, он стремился высоко подпрыгнуть, и, в прыжке, отчаянно махал руками. Так, взлетая, делали, испуганные Костей, жирные вороны, нахально разгуливавшие по их неубранному подворью. Костя всегда надеялся, что, вот, на этот раз его мечта осуществится, у него получится, и он обязательно взлетит, если ещё сильнее станет махать руками. Но сильнее не получалось, и, неуклюже приземляясь, мальчишка шлёпался на землю, не раз разбивая колени до крови. Бабушка терпеливо лечила его разбитые коленки, прикладывала к ушибленным местам ароматные тряпицы, пропитанные настоями каких-то, обязательно, лечебных и очень полезных трав, и никогда не ругала за неуклюжесть, и, самое главное, ни о чём не расспрашивала. Так его тайна всегда оставалась с ним. Он хотел научиться летать, как птица, и никому и никогда не рассказывал, что скоро обязательно улетит на небо к маме, как только летать научится.

Он никогда не перекладывал вину за свои проделки на другие плечи. Старался сам признаваться в своих проказах. Знал, рано, или поздно, но все узнают о его шалостях, и обязательно будут ругать, если он сам не признается. А когда начнут ругать сильно, тогда он обязательно улетит на облачко к маме, и мама обязательно его пожалеет, приголубит и беду отведёт. А пока на земле, он всегда первым сам стремился к победе, потому так упорно учился летать. Так было написано к книжке сказок, которую они с бабушкой каждый раз читали на печи перед сном.

Повзрослев, лёжа в высокой траве за околицей в летнюю пору, он часами наблюдал за полётом птиц, и снова и снова старался убегать на «задник» двора, чтобы научиться подпрыгивать высоко-высоко, взлетать, махая руками, как это делали вороны, и могучим орлом парить в небе.

– Ба, а, ба, почему наши курки не могут подлетать в небо? У них же есть крылья! Они, что, ленивые? – иногда спрашивал он у бабушки. Та только посмеивалась и говорила, что Бог курочкам таких крыльев не дал, чтобы улететь от хозяев, а велел, им служить людям, двор прибирать, червяков и вредных жуков склёвывать да яйца нести, а мясо их надо кушать, чтобы стать сильным и выносливым охотником. – Ба, а тогда я смогу подлететь к маме на облачко, если куриные ножки буду кушать? – однажды, не выдержав, спросил Костя, но о причине своих прыжков на «заднике» двора так и не рассказал. Никто же не видел, как он учился летать!

Бабушка сама догадалась. Она внимательно посмотрела в ясные и пытливые глаза ребёнка, искрившиеся непоколебимой верой и надеждой, и почему-то рассмеялась, концом косынки, украдкой утерев нечаянную слезу.

– Мамочка твоя с белого облачка всегда наблюдает за тобой, и за твоими братиками и сестричкой тоже приглядывает. Вы же все её детки! Она любит вас всех, а за тобой мамочка следит особенно внимательно, ты же самый маленький её сыночек, самый любимый, понимаешь?

– Я не маленький, я – р-рыцарь! – запротестовал Костя, выпятил грудку, развёл в стороны тоненькие ручки-веточки, чтобы занять больше места в комнате, и постарался грозно зарычать, чётко выговаривая букву «Р».

– Я знаю, ты всё сможешь, ты же мой защитник и помощник. Ты же – Костя! Но ты должен ещё совсем немножечко подрасти, окрепнуть и многому научиться. Вон, скоро в школу пойдёшь, а я тебя провожать буду, а потом буду ждать твоего возвращения домой, – сказала бабушка, ласково погладив внука по голове.

– Му-гу… – важно закивал Костя в знак согласия, а потом вдруг не сдержался и выпалил: – Я должен научиться летать, чтобы долететь до того облачка, где мама живёт!

– Когда-то и ты полетишь на то облачко, но это будет совсем не скоро, – почему-то грустно вздохнув, тихо сказала бабушка.

– Да! И мне уже сейчас надо учиться летать! – гордо поведал он бабушке свою самую тайную тайну.

– Ты научишься… Бог поможет, может, лётчиком станешь… А пока у тебя на земле много дел, забыл?! – рассмеялась бабушка и снова ласково потрепала внука по вихрастой голове.

В то время в стране было запрещено верить в Бога, но, в углу бабушкиной комнаты, всегда висела большая разноцветная и очень большая картинка с изображением лица строгого дядьки, взгляда которого так боялся маленький Костя. Мальчишке казалось, что тот строгий дядька на разноцветной картинке, которую бабушка называла иконой, всегда следит за ним, и грозит ему пальцем. Он следит, чтобы не баловался непослушный мальчик, потому, что, где бы ни спрятался в комнате шалунишка, его всегда преследовал внимательный взгляд строгих глаз того, кто висел на стене, на картинке, заправленной в позолоченную и очень тяжёлую раму, под настоящим стеклом. Бабушка говорила, что этот дядька на картинке и есть Боженька, а картинка – это не картинка вовсе, а икона, а рама очень тяжёлая, и если раму случайно уронить, Боженька и убить может, наказав за непослушание. Икона всегда, сколько помнил себя Костя, висела в углу, а на неё бабушка ещё и красиво вышитое полотенце повесила, и никто, даже сам председатель колхоза, в котором бабушка работала на ферме дояркой, не пенял ей за нарушение коммунистического режима. Церкви в деревне не было. У своей драгоценной большой иконы бабушка каждое утро читала замысловатые сказки, разговаривала с Боженькой вычурными словами и кланялась низко, в самый пол, а потом сухой тряпицей осторожно стирала пыль со стекла и рамы иконы. Костя не понимал ни действий бабушки, ни этих вычурных слов, которые и выговорить-то было сложно, но он усердно повторял за бабушкой, с трудом выговаривая, целые странные предложения из той толстой и растрёпанной книжки, которую бабушка называла молитвословом.

Повторяя непонятные слова, он не трудился их запомнить, но старался угодить бабушке, в надежде, что вечером на печи они будут долго читать уже его книжку сказок. Он научился креститься и, спустя какое-то время, мог уже бойко повторять странные слова из бабушкиных сказок, которые она называла молитвами. Ребёнок, росший на воле, не мог до конца осознать и запомнить вычурные и, для него не понятные, слова молитв.

Костя рос непоседливым и жизнерадостным ребёнком. Игрушек в доме почти не было. Один большой фанерный грузовой военный автомобиль синего уже давно выгоревшего цвета, в котором мальчишка возил шишки на растопку печки для бабушки, и тряпичная кукла без одежды, без волос и без лица, служившая и пассажиром и грузчиком и командиром одновременно, были ему даны для забавы. Когда игрушки надоедали, и пока бабушка была на работе, Костя придумывал множество развлечений и забав для воспитания в себе командирских, рыцарских качеств. Бабушка не раз говорила, что, чтобы командиром быть, надо обязательно тренироваться, и командирский дух в себе воспитывать. Маленький Костя свято верил словам бабушки. Он тренировался. Каждый день громко и строго, как ему казалось, отдавал приказы тряпичной кукле, и та старательно их выполняла, правда,

руками самого Кости, но это было совсем неважно, зато, он воспитывал своего безликого солдата, рассказывая ему о новых заданиях, которые сам же и выполнял.

Братья и сестра не выпускали его за ворота, пока он плохо ходил, а когда сознание полностью овладело мозгом, а ножки приобрели бойкость и устойчивость, удержать на подворье непоседливого сорванца уже не мог никто. Лишь только изображение строгого дяди на иконе в углу бабушкиной комнаты пугало и настораживало маленького Костю. Расшалившись, он вдруг останавливался и замирал на месте. Изображение строгого лица всплывало в памяти, и шалить уже не хотелось. Тогда мальчик затаивался, затихал и прятался в своей «халабуде» вместе со своим единственным голым солдатом без лица.

На «заднике» двора Костя сам соорудил «халабуду» из еловых лап, сосновых веток и разного ненужного домашнего хлама и тряпья. Сооружение походило на большую нору непонятного зверя. Внутри можно было находиться в самый сильный дождь. Вода не проникала в середину «халабуды», где всегда было сухо и тепло, благодаря старой, порванной в нескольких местах, клеёнке, которой бабушка раньше застилала обеденный стол. Потом, когда старая клеёнка порвалась, бабушка сменила её на новую, а старую и уже ненужную клеёнку просто выбросила. Старая клеёнка не нужна была бабушке, а Косте она очень даже пригодилась. Он подобрал ценную вещь и приспособил её на крышу своего странного жилища. Бабушка не раз находила его, спящего в «халабуде», и переносила на руках в дом.

– Вот, видишь, дом себе ты уже построил, правда, в нём только ты уместиться можешь. Но это пока только начало. Ты же вырастешь, и в доме своём не поместишься. Надо будет построить настоящий дом. Когда ты вырастешь, ты, обязательно, построишь новый, большой дом, и сможешь сделать всё остальное, – говорила бабушка и снова, и снова ласково гладила внука по голове. Костя внимательно слушал, и обещал себе делать всё так, чтобы бабушка всегда гордилась своим внуком, но не всегда у него получалось быть слишком послушным, да, и как надо гордиться, Костя не знал.

ОТЕЦ

Отец… Он был, и его не было… Отец никогда не мог вылечиться от своей странной падучей и мычащей болезни. Болезнь эта заставляла отца пить горькое лекарство из больших прозрачных, или зелёных бутылок, после чего он не мог ни двигаться, ни слова вымолвить, только махал руками и мычал, пока не засыпал, а засыпая, храпел так, что стены дрожали, и Косте казалось, что отец храпом развалит их избу. Братья говорили, что отец снова «набухался», а бабушка говорила, что папка опять заболел своей странной падучей и мычащей болезнью, от которой лечения у бабушки не было.

Отец почти никогда самостоятельно не мог дойти до дома, когда возвращался из своих странствий по деревне. Он обычно падал под самым крыльцом и засыпал мертвецким сном. Тогда бабушка перетаскивала храпящее, мычащее, бесчувственное тело в дом, раздевала, что-то ласково приговаривала над вонючим, бородатым страшным и громко храпящим дядькой, а потом уходила на свою половину избы, и Костю забирала с собой. Мальчишка, держа своего послушного солдата за ногу, юрким зверьком сам забирались на печь, дожидался возвращения бабушки, и тогда сказкам не было конца. И в каждой сказке Костя видел себя в главной роли рыцаря, героя-победителя. Он всегда обязательно побеждал своих невидимых врагов, спасал королевну, и засыпал счастливый, с ощущением того, что сила и мужество героя сказок помогли ему справиться со всеми невзгодами, встречавшимися на трудном пути в тридесятое царство. Завтра, набравшись новых сил за ночь, он проснётся, высоко подпрыгнет, и уже обязательно подлетит до самого того облачка…

Однажды один из братьев, рассердившись, вдруг обвинил Костю в том, что отец так много «бухает», а мама улетела на облачко по его, Костиной, вине. Расшалившийся малыш вдруг остановился. Онемев от неожиданного обвинения, застыл на месте. Нет, он не заплакал. С той минуты он больше никогда не плакал, даже, когда было нестерпимо больно и обидно. Он знал теперь, что все беды в доме случаются из-за него. Он так ничего и не ответил на выпад старшего брата, а только посмотрел на него долгим, немигающим, внимательным, взглядом, и, не проронив ни слезинки, тихо ушёл в свою «халабуду». В те минуты он даже про солдата забыл. Тот так и остался беспомощно свисать со скамейки на крыльце.

Бабушка уже ночью забрала спящего Костю в дом. Он так и не проснулся до самого утра, а утром принялся тормошить бабушку, чтобы она рассказала ему о маме и папе, и почему только Костя виноват в том, что мама улетела на облачко, а папа так тяжело болеет.

Бабушка торопилась на ферму, и отговорилась от внука обещаниями, надеясь, что мальчик к вечеру забудет о своей просьбе. Костя не забыл, и только бабушка вернулась домой, он обрушил на неё шквал вопросов, требовавших конкретного ответа.

– Ну, что же, ты уже большой, осенью в школу пойдёшь. Я расскажу тебе о маме. Мама твоя была ангелом, воплоти. А ты ни в чём не виноват. Так жизнь сложилась. Судьбу не уговоришь…

– Ба, а что такое судьба? Это та злая тётка, что учиться моих братиков заставляет, и двойки им ставит?

– Она не только твоих братиков учиться заставляет, а всех людей на земле по жизни ведёт. Кого пинками, да затрещинами, а кого и за руку ведёт. Кто как учится, кто чего заслужил. А кто не может, или преуспел уже всю науку одолеть, того ангелы на небо забирают. Кого потом обратно возвращают, а кто и дальше с ангелами летит…

– Бабушка, а кто такой это ангел? Это тот чудак, что по небу летает и людям помогает, когда им трудно жить?

– Да…

– Почему же он нам не помогает? Нам же так тяжело жить, и я виноватый во всём! – выпалил Костя, во все глаза пялясь на бабушку.

– В чём же ты виноват. Нет твоей вины в том, что мы пока так плохо живём. Вот, вы подрастёте, и станете жизнь налаживать. Вы все должны лучше нашего жить, понимаешь?

– Ба, про ангелов расскажи… – настаивал Костя, не веря в то, что его вины нет никакой. Брат же сказал, что именно Костя виноват в том, что мама улетела на облачко, а отец не может выздороветь от своей падучей болезни.

– Ангелы – это небесный народ. Их много. Они помогают не всем, а только тем, кому настоящая помощь нужна. Кто упирается, тому ангелы не помогают, а судьба больно стегает плетьми только упрямых. А мы же сами пока справляемся, правда? – спросила бабушка, прижав внука к себе. Она не требовала ответа, знала: Костя понял её слова правильно.

– Да… Только и нам бы кто бы помог бы папу полечить и маму вернуть на землю! – вздохнул Костя. – Я, когда выросту, ты никогда так много на ферме жить не будешь. Дома будешь жить. Я ангелов попрошу, чтобы тебя больше никто не обижал.

– Ангелы и нам помогают. Ты их просто не можешь увидеть, потому, что они прозрачнее стекла в окошке.

– Ух, ты, а как их лучше закрасить, чтобы увидеть, красками, или карандашами?

– Никак ты их не закрасишь. Они – сущности неба, и сопровождают людей на Землю, помогают им до конца жизни преодолевать все трудности обучения здесь, а потом расселяют людей на облачках. Люди должны научиться вести правильный образ жизни, иначе, приставленный к человеку ангел-хранитель может отвернуться от него, и тогда человек может погибнуть.

– А тогда, куда летят

люди, когда ангелы от них отворачиваются?

– Никуда. Они просто умирают, и их закапывают на кладбище, за околицей.

– А от мамы тоже отвернулся её ангел? Что она не так сделала? – вдруг испуганно спросил Костя.

– Нет, мой мальчик, мама сама была как бы ангелом, но и у неё был свой ангел-хранитель. Ей было пора на небко, и этот ангел забрал её с собой, когда ты уже родился. Ты на замену ей родился, понимаешь?

– Ба, а я же мальчик, а не девочка, как же я смогу её собой заменить? Я же мальчик, а мама – девочкрй была!

– Ты сделаешь много хороших дел, как мальчик. Так ты заменишь свою маму на Земле.

– Я обязательно научусь летать, и тоже туда подлечу, ну, к маме на небко, и заберу её домой, вот увидишь! Пусть она сама свои хорошие дела сделает. Так же больше будет хороших дел, если мы вдвоём будем их совершать?

– Нет, мой голубочек, ты должен все дела на Земле и за себя, и за мамочку твою сделать, тогда Боженька не будет на тебя гневаться.

– Всё равно, ты скажи моему ангелу, что я хочу научиться летать, ладно? Только никому-никому не рассказывай, я уже немножко умею!.. – доверительным шёпотом, уверенно, проговорил Костя, открывая бабушке свою самую тайную тайну.

– Бог тебя научит летать, но это будет совсем не скоро, а пока тебе расти надо. Ты забыл? У тебя же столько дел на Земле! – рассмеялась бабушка. – Тебе и выучиться надо, и семью построить, и избу новую соорудить. Иначе на небко тебя никто не пустит. А мама твоя отдала все свои силы, чтобы ты родился. Она на облачке живёт, и домой не вернётся. Она тебе помогает правильно жить. И ангел-хранитель ей всегда помогал, а сейчас на небе помогает. Папа тоже старался мамочке твоей помогать. Он же не всегда больным был. И медведя убил твой папа, чтобы зверь вас с мамочкой не обидел. Никто не виноват, что папка так сильно заболел. Он мамочку твою сильно любил, потому и заболел, когда без неё остался. А мамочка после твоего рождения улетела на небко, и наблюдает за тобой оттуда, с самого красивого белого облачка. Ты видел такое в небе, правда?

– Да, видел. Только маму не мог рассмотреть… Ба, а скажи, почему папа не сумел мамочку удержать? Я бы схватил бы её, и никогда бы не отпустил…

– Это промысел Божий, кого и как на небко посылать. Мамочке срок пришёл, вот, она и улетела, а папа без мамочки тяжко заболел.

– Она, что, все-все уроки выучила, как моя сестричка, да?

– Да, мой хороший… – сказала бабушка, утирая концом платка надоедливую слезу.

– А как же мама наблюдает за мной, когда нет на небе облачков, и когда ночь тёмная на земле? – не унимался Костя. – А тучи когда собираются и гроза начинается, это, что, ангелы на молниях, как на мечах, дерутся?

– Нет, ангелы никогда не дерутся. И людей учат жить в мире, а люди грешат и дерутся, войны устраивают на Земле. Вишь, как после войны-то трудно живётся. Это и есть наказание за непослушание.

– Ба, а таких разбойников, что дерутся, Боженька покарывает?

– Всем придётся отвечать за свои грехи.

– И мама отвечала?

– У мамочки твоей не было грехов. Потому ей и разрешено кататься на облачке весь день. А ясной ночью, мама садится на самую яркую звёздочку, и летает по тёмному ночному небу. Она видит, что ты растёшь, и научился уже картошку чистить. Мама радуется твоим успехам, и тому, что ты такой молодец.

– Это та звёздочка, что летит по небу и пикает, маму возит?

– Да, мой хороший, та…

– А можно, я буду ночевать в своей «халабуде», когда на небе не будет облачков? Я хочу увидеть, как мама летает на звёздочке. Может, она прилетит сюда, во двор, и я смогу поговорить с ней…

– Нет, нельзя ночевать в твоей «халабуде». Ишь, слово-то какое вычурное нашёл! Мы же у самого леса живём. Ночью всё может случиться, всякий мальца обидеть может. Война недавно закончилась, много разного люда по лесам неприкаянно бродит, а ты ещё слишком маленький и слабенький. Тебя и волк может утащить в лес, а я не услышу, и не успею тебя спасти. Забор-то у нас, сам знаешь, какой худой… Вот, вырастешь, и сам что-то придумаешь, чтобы избу поправить, да забор поставить… – вздохнула бабушка.

Бабушка ещё много интересного рассказывала про маму и про папу, много рассказывала про Боженьку, который всё видит и всё знает, и, что Боженьку невозможно обмануть, даже, если закрыть глаза, или спрятаться под самое толстое медвежье одеяло. Если без спроса стащить конфету из буфета в светлице, Боженька увидит, и строго накажет. Ещё бабушка говорила о том, что Боженька дружит с мамой и помогает бабушке растить маминых сыночков и дочку. Костя свято верил в бабушкины сказки и с опаской посматривал на икону в углу бабушкиной комнаты. Оттуда на него всегда строго посматривал Боженька, и Костя старался избегать строгого, застывшего и всегда находившего его взгляда, особенно, когда, расшалившись, ложился на пол, у бабушкиных ног, чтобы отдохнуть от своих весёлых проделок.

– Бабушка, а почему меня так назвали? Венька меня куриной ножкой зовёт, а не Костей.

– Мамочка тебя так назвала ещё до твоего появления на свет. Хотела, чтобы ты вырос сильным, смелым и постоянным, как твой дедушка Тимофей.

– А где мой дедушка? Он, почему от нас ушёл?

– Он не ушёл, а умер. Его бык забодал. Когда председатель решил коров людям отдать, дед Тимофей пошёл в коровник, чтобы убрать и подготовить коров к выдаче. Бык как-то отвязался, и, когда Тимофей зашёл в коровник, набросился на него и забодал до смерти. Тимофей и охнуть не успел…

– А почему тот плохой, страшный бык отвязался? – испугался Костя.

– Кто знает? Может, почувствовал, что Тимофей собрался стадо коров людям раздать, а может, кто отвязал… Теперь-то у быка загородка крепкая. Сам не выскочит в коровник. Дверь только на улицу у него открывается. Теперь не страшно, – горько вздохнула бабушка.

Однажды утром, совсем ранней весной, бабушка ушла на работу раньше обычного времени, совсем ночью. Костя ещё крепко спал, когда она ушла. Проснувшись и ещё немного понежившись на печи, не одеваясь, озорник выскочил на старое крыльцо покосившейся избы босой, в одной ночной сорочке. Бабушка запрещала ему выскакивать на улицу без одежды в раннюю весеннюю пору, когда ещё снег не освободил сонную, не проснувшуюся от долгой и суровой зимы землю, но бабушки в то время в доме не было. Костя точно знал, что она ушла. Она слишком рано, ещё совсем, совсем затемно, ушла на ферму. Предыдущей ночью бабушка так и не дождалась возвращения отца и совсем не ложилась спать, даже сказку Косте на ночь не прочитала, очень волновалась. И ночью ушла на ферму…

Братья и сестра привычно собирались в школу. Скоро должен был подъехать к их подворью старый крытый дырявым брезентом грузовик, каждый день, забиравший детей из их деревни в районную школу. Костя должен был остаться один в избе до возвращения бабушки. Он ещё не ходил в школу, и спешить на грузовик ему не было нужды. В печке стояла неостывшая еда, а соседка обещалась приглядеть за парнишкой до бабушкиного возвращения. Костя приготовился ждать бабушку, но сначала, пока никто не обнаружил, у него терпежа не хватало, как захотелось босыми ногами побродить по уже почти совсем растаявшему снегу. Хоть напоследок, с зимой надо попрощаться, решил он, и, не замеченный никем из детей, выскочил на крыльцо.

С минуту, слегка поёживаясь, он стоял на

холодных досках крыльца и наслаждался влажным, с утренней изморозью, свежим весенним воздухом и мечтательно смотрел в светлевшее с каждой минутой небо, ища то облачко, с которого мама наблюдала за ним, чтобы первым помахать ей рукой и сказать: «Доброе утро, мамочка!». Но облачков в небе не было совсем, и было само небо, до рези в глазах, тёмно-синего цвета, высоким-высоким и прозрачным, с загулявшимися звёздочками в вышине. Скоро и те проказницы-блудницы, запоздавшие звёздочки, тоже погасли. Небо постепенно светлело, и с каждой минутой становилось всё больше голубым. Костя уже знал, что такой цвет неба называется голубым. У него были цветные карандаши, а сестра иногда вырывала из старых тетрадей чистые листы в клеточку. Костя на них рисовал и небо, и землю и солнышко, и то облачко, с которого мамочка наблюдала за ним. На каждой такой картинке он обязательно рисовал красивую маму на облачке. Но то было не настоящее, а нарисованное на листике в клеточку небо, и мама на облачке тоже была не настоящей.

Сейчас он всматривался в живое, настоящее небо, не нарисованное, без клеточек, и внимательно наблюдал, как там, в вышине, постепенно гасли запоздавшие звёзды. Бабушка говорила, что звёздочки по небу целыми ночами хороводы водят и песни поют, только в каждую пору года разные. А тех звёздочек, которые не успевали убегать с неба до утра, ослепляло и поджаривало, как яичницу-глазунью, себе на завтрак солнышко. Потому-то звёздочки старались убежать с неба, чтобы не попасться солнышку на завтрак. Счастливицы звёздочки затаивались в остатках прошлой ночи, и, волей-неволей, постепенно гасли и улетали спать за небо до следующей ночи. Костя хотел рассмотреть, как же будут убегать с неба непослушные звёздочки, и как их будет ловить солнышко своими яркими лучами. Он даже не обращал внимания на то, что ноги совсем замёрзли. Иначе можно было всё просмотреть!

Когда все звёзды погасли, а небо стало высоким и ярко-голубым, но ноги онемели от холода, и не осталось запала терпеть, он уже почти собрался незаметно юркнуть в дом и отогреться на печи. Совсем, случайно, он посмотрел вниз, на огромную лужу у крыльца, и тут же зажмурился от яркого солнечного света, всё ещё отражавшегося в глазах. Солнце ослепило, захотелось чихнуть. Он понял, почему звёзды утром гаснут. Их с неба солнышко отправляет спать до следующей ночи, и, чтобы не чихать от яркого солнечного света, они сами убегают с неба, а солнышко своими лучами небо подметает и землю согревает. Сегодня он обязательно расскажет бабушке о своём открытии!..

Привыкнув к яркому свету, Костя снова открыл глаза, и больше не стал смотреть в небо. Он внимательно посмотрел на большую лужу, которая озером разлилась между крыльцом и почти разломанным забором. Он оторопел и совсем забыл, что от холода давно уже не чувствует ног. Он собирался сегодня в этой огромной, как море-окиян, луже, что разлилась ещё с позавчерашнего дня, отправлять кораблики к далёким берегам, за тридевять земель в тридесятое царство. Необходимо было торопиться за прекрасной принцессой, или даже королевной. Костя пока не определил, где находится это самое тридесятое царство, и кто главнее: принцесса, или королевна, но по берегам лужи ещё вчера перед сном успел настроить дворцов и замков из талого снега, в которых могла бы жить та принцесса, или даже королевна. Дворцы и замки были ледяные, но вполне, как нарисованные в книжке, которую бабушка обычно читала ему перед сном.

Неожиданно в этой самой, большой луже Костя обнаружил бесформенную кучу промокшего тряпья, снёсшую с берегов лужи все только вчера построенные хрустальные замки изо льда. Он понял, что это был именно тот свирепый, разрушительный див-ураган, который совсем недавно, этой ночью, когда Костя ещё спал, разрушил всю, построенную Костей, сказку, повалил забор, и выплеснул много воды из самой лужи. Сейчас Он тихо лежал в луже, и не шевелился, но буйствуя перед падением, в щепки разломал забор и почти всё, что Костя так старательно строил вчера перед сном. Тридесятого царства уже не было и в помине, там лежал сапог с набойкой, которую поставили, когда бабушка возила отцовские сапоги в починку в район, и это было всего на прошлой неделе! Да, это был отцовский сапог. Костя успел хорошо рассмотреть набойку.

Стуча босыми заледеневшими ногами по холодным деревяшкам ступенек, не обращая внимания на замёрзшие ноги, Костя кубарем скатился вниз, в липкий, мокрый снег, и обнаружил в той бесформенной, насквозь промокшей массе тряпья странно затихшего отца. Кожа уха отца почему-то была сине-фиолетово-серого цвета, а само лицо носом уткнулось в лужу и совсем не булькало носом, будто отец и не дышал вовсе. Отцовская шапка отлетела далеко в сторону, и была уже совсем не нужна своему хозяину. Волосы намокли в луже и тонкими верёвочками прилипли к странно синей голове, которую отец так и не поднял при приближении сына. Он был непривычно затихшим и смирным, лёжа в луже. Не обругал, как обычно бывало, ни слова не вымолвил, когда Костя тронул его рукой. Кожа лица отца была холодной, как снег, и совсем не живой, жёсткой, какой-то серой, как лист линолеума перед печкой. Это напугало, заставило мальчишку вбежать в избу и громко завопить от страха и боли в ногах. Костя сам не понимал, зачем кричит, но кричать в тот момент было необходимо. На его крики сбежались братья и сестра. Дети спрашивали его, тормошили, а он лишь продолжал кричать, подгибая под себя замёрзшие ноги, и дрожащим, ледяным пальчиком указывал на входную, открытую настежь, дверь. Сестра первой догадалась выбежать во двор. Она тут же всё поняла и позвала братьев.

Никто не утешал Костю. Никому он был не нужен, не интересен. А он и не плакал вовсе. Какая-то пустота поселилась внутри. Больше ничего он не ощущал в тот день.

Мальчишка, тихонько поскуливал, когда, отсидевшись на печи, чтобы отогреть замёрзшие ноги, сам быстро одел штанишки, валенки, накинул на худенькие плечи заплатанную ватную телогрейку до самых пят, и шмыгнул из избы, в свою «халабуду». Никто не обратил на малыша внимания, никто не остановил. Там, в «халабуде», завернувшись в старую медвежью, ту самую, шкуру, которая досталась ему при рождении, он просидел до тех пор, пока вокруг не утихла суматоха. Он слышал, как приехал грузовик, чтобы везти детей в школу, но в то утро дети остались дома, грузовик уехал без них. Вскоре прибежала чем-то перепуганная бабушка. Она громко причитала и горько плакала, и совсем не искала Костю. В те минуты ей было не до внука, спрятавшегося в «халабуде». Бабушка безостановочно и очень громко плакала, что-то неразборчиво причитала. Она совсем не вспоминала о маленьком рыцаре, спрятавшемся в своей «халабуде». Тот рыцарь был готов самоотверженно сражаться со всеми Дивами и Змеями-Горынычами на свете за покой бабушки, но его пугали слишком громкие разговоры собравшихся на подворье чужих людей и соседей.

Набежавшие соседи, как могли, утешали бабушку, но она оставалась безутешной. Снова приехал знакомый грузовик, но вместо детей он увёз затихшего и одеревеневшего отца. Костя подсмотрелл, как затащили застывшее тело отца в грузовик, и снова спрятался в «халабуде». С тех пор отца он никогда не видел. В тот страшный момент своей юной жизни мальчишка впервые

по-настоящему узнал, что такое смерть. Бабушка теперь постоянно плакала и говорила, что Боженька и папку забрал к маме на облачко, а её, совсем старую, оставил на земле. И теперь мама с папой вместе наблюдают за тем, как Костя растёт и становится с каждым днём взрослее и сильнее. Но теперь бабушка рассказывала свои истории сквозь слёзы, и не всегда соглашалась читать сказки, а утешить её маленький Костя не мог, как ни старался.

ПЕРВЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ В СУДЬБЕ

Той осенью Костя пошёл в свой первый класс. Бабушка провожала его в школу. До грузовика провожала, и снова плакала. После смерти отца она часто плакала, и маленькое сердце мальчишки разрывалось на части от собственного бессилия и жалости к ней. Он не мог помочь, утешить, и только махал рукой на прощанье, а бабушка стояла у покосившейся калитки, плакала, утираясь концами платка, и без устали махала ему рукой, провожая внука в его первую дальнюю дорогу в районный центр, в первый класс.

Его устроили в интернат, чтобы каждый день не возить первоклассника в школу по морозу зимой, и в слякоть осенью и весной. Домой Костя возвращался только по субботам, а в понедельник тот же старый грузовик снова увозил его в школу. Каждый понедельник бабушка провожала его до околицы и долго махала рукой, пока грузовик не скрывался в густом ельнике, куда уходила дорога в районный центр. Костя неустанно махал рукой бабушке в ответ, и, уже в машине, с нетерпением начинал дожидаться долгожданной субботы, когда после уроков за ним снова приедет грузовик и повезёт обратно, домой, к бабушке. На крыльце он обязательно оставлял своего голого, безликого солдата, которому ни дождь, ни снег, ни сильный ветер были не страшны, и приказывал своему безликому подчинённому помогать бабушке, пока сам учился в школе.

Однажды, ранней весной, грузовик приехал в интернат только за Костей среди недели, и совсем не после уроков, а среди дня. Мальчик ещё не знал, как круто и бесповоротно уже изменилась его хрупкая жизнь. Бабушки, его дорогой, любимой бабушки больше не было на свете, а он и не подозревал о невосполнимой утрате. Обрадовался, что домой раньше времени вернуться можно. Но дома бабушки уже не было. Она тоже улетела на облачко к маме и папе, а ему никто не хотел рассказывать о трагедии, случившейся с самым дорогим человеком… Косте даже не дали попрощаться с бабушкой. Её увезли и похоронили без него. Мальчишке сообщили, что бабушка уехала далеко в город. Она тяжело заболела, и ей необходимо лечить сердце. Но он чувствовал, что большие дяди и тётя, которые приехали уже на следующий день, говорят неправду, и угрюмо молчал, когда эти чужие люди разговаривали и спорили в светлице, под бабушкиной иконой, как лучше определить судьбу малыша и остальных детей. Он и тогда не плакал вовсе. Он не мог понять, что происходит вокруг. С нетерпением ждал возвращения бабушки, но она не приходила и не приходила, а сестра всё плакала, и не могла толком объяснить Косте, что произошло. Насупленные братья сидели на лавке у стены и молчали, тайком утирая скупые слёзы. Они тоже почему-то плакали, но Косте ни о чём не рассказывали. От них мальчишка тоже ничего не мог добиться. Тогда он подошёл к самому большому дяде, погрозил ему пальцем, и указал на икону. Не сказав ни слова, дядя почему-то выбежал на крыльцо, а сестра заголосила тонко и протяжно. Костя же удрал в свою «халабуду», и, до самой темноты, просидел в ней.

В избе остались ночевать те два дяди и тётя. Впервые он спал на печи один, без бабушки. Утром чужие люди собрали его пожитки в старый, заплатанный мешок, который нашли в погребе, и увезли самого Костю за тридевять земель, в тридесятое царство, как часто говаривала бабушка, как было написано в книжке сказок, которую Костя случайно забыл на лавке в светлице. Только одна сестра подошла к нему, обняла и поцеловала на прощание. Братья, оба, потупившись, так и остались сидеть у стены, будто их приклеили к лавке. Они были похожи на нахохлившихся воробьёв, которые не успели спрятаться от случайного ливня в летнюю пору. Так он их и запомнил. И сестру запомнил, всю в слезах, обещавшую обязательно разыскать его потом, когда всё в жизни успокоится и наладится. Он поверил сестре, но никто и никогда его больше не разыскивал. Никому он был не нужен, брошен и всеми забыт, как забыт им был его верный голый солдат-командир без волос и без лица, который так и остался на опустевшем крыльце нести свою нелёгкую караульную службу, как книжка сказок, случайно забытая на лавке в светлице. Тётя запретила брать игрушку с собой, а книжку в суматохе он забыл сам.

Костю везли куда-то далеко сначала, до аэродрома, в том старом грузовике, который ещё в понедельник вёз его в школу, потом они летели куда-то на «кукурузнике», которому Костя не раз старался подражать, когда в прошлой жизни гонялся за стрекозами на лужайке у опушки.

Он долго помнил этот мучительный полёт. Сначала он думал, что на этом самолёте сможет долететь до нужного облачка, удрать от, державшей его за руку, тётки, и спрыгнуть в мягкий и ослепительно белый пух того самого облачка, когда самолёт подлетит к нему. Но потом его начало отчаянно тошнить, потому, что самолёт постоянно проваливался вниз, а потом, с трудом, карабкался вверх. В такие минуты моторы самолёта надсадно гудели, а самого Костю прижимало к сидению так, что и пошевелиться мальчишка не мог. Ему в окно и смотреть не захотелось, а мысли совсем запутались. Тошнило слишком сильно, и он больше не мог себя сдерживать. Ему дали какой-то бумажный зелёный кулёк, и сказали, что можно вырвать в него, чтобы не запачкать сидение. Костя не хотел вырывать, но сдержаться не смог. К концу полёта кулёк был переполнен, и сидение безнадёжно запачкано, а он не знал, куда сунуть этот злосчастный кулёк, из которого вытекало жидкое и очень вонючее содержимое его желудка. От этого, невозможно вонючего, запаха, снова тянуло вырвать, и Костя не мог себя сдерживать. Тётя, которая ехала с ним, брезгливо выхватила из его рук проклятый кулёк, который сама же и дала в начале полёта. Вместо кулька сунула в руки какую-то грязную тряпку, чтобы он вытер лицо и руки, но вонь не улетучивалась и вызывала новые приступы тошноты, а вырывать уже было почти нечем. Понадобился ещё один кулёк. У Кости земля уходила из-под ног, но он снова не плакал, он тихо, чтобы никто не слышал, звал бабушку. Потом мальчишку пересадили в чудо-машину. Он таких ещё никогда не видел, и от восторга совсем забыл о недавних неприятностях, а потом он зашёл, в сопровождении взрослых, в большой, настоящий, самолёт, в котором совсем не болтало, и он мог смотреть на облака сверху. Он прилип к маленькому круглому окошку, которое кто-то назвал иллюминатором. Не отрываясь, он смотрел вниз, на облака, проплывавшие под самолётом. Он был уверен, что, когда взлетит самолёт в небо, на одном из этих пушистых облаков, там, наверху, он обязательно увидит маму и бабушку с папой. Среди множества облаков он старался отыскать то заветное и единственное облачко, но так и не сумел его отыскать. Облаков было очень много, и в глазах начинало рябить. Он отворачивался, тёр заслезившиеся глаза, а потом снова прилипал к иллюминатору. Костя так и не успел найти маму на облачке, а самолёт, как могучий филин, уже выпустил свои могучие железные

ноги с колёсами в самом низу, и вскоре побежал по широкой дороге, вымощенной чем-то твёрдым, серого цвета, весело подпрыгивая. Полёт был завершён, принеся новые разочарования. Костя так и не нашёл в небе то, что искал.

Потом снова его везли в машине. Уже в другой, закрытой, очень удобной и, тоже, очень красивой машине. Он таких красивых машин ещё никогда не видел даже на картинках, и с восторгом оглядывался по сторонам, даже забыв о своём горе. И вообще, за свою короткую жизнь он ничего не видел из того, что за эти несколько дней ему пришлось увидеть и пережить. Поездка в тридесятое царство оказалась настолько увлекательной, что Костя и о бабушке на время призабыл. В тридесятом царстве и правила поведения, и погода, и обстановка и каменные высокие, похожие на замки, дома, и множество людей вокруг оказались чужими и незнакомыми. Новыми. И еда была совсем другой, не бабушкиной, не вкусной. И сама жизнь стала другой, новой, не совсем понятной и не очень доброй. Бабушки не было рядом, и Костя робел от непривычки. Он не мог сразу привыкнуть и приспособиться к новой жизни без бабушки…

Приходилось самостоятельно привыкать к новым, непривычным, условиям с первых минут путешествия в тридесятое царство. Костя привыкал с трудом. Не было рядом его «халабуды», в которую, он, живя дома, всегда прятался, при малейшей опасности. Не было рядом ни его безликого, но послушного солдата-командира, ни синего фанерного автомобиля, в котором он обычно возил хворост н шишки на растопку печи для бабушки, и самой бабушки тоже не было рядом. Надо было встречать неожиданности самому. Встречать их с открытым лицом, без страха, не закрывая глаз, как сказочные рыцари, о которых они с бабушкой читали в той книжке сказок. Он обязательно должен был привыкнуть к новшествам, чтобы не пропустить чего-то важного, нужного, или, опасного, такого, что могло угрожать или повредить ему, потому, что, никто уже не смог бы его защитить, он должен был сам стоять за себя. Как и от кого защищаться, он пока не знал.

ТРИДЕСЯТОЕ ЦАРСТВО

Косте сказали, что привезли его в детский дом. В этом странном доме он должен был остаться без бабушки, сам! Он не соглашался, просил вернуть его домой, но те дядьки и тётка, которые привезли его сюда, куда-то убежали, а он остался один, в окружении новых тёток, которые не позволили ему убежать.

После странного мытья в большой светлой комнате, наполненной тёплым мокрым туманом, Костю вытерли большим пушистым полотенцем. Он таких полотенец никогда не видел, и сначала отскочил в сторону, а потом ему даже понравилось вытираться мягкой пушистой тканью.

В той мокрой и душной комнате, в которой из потолка по железным трубкам струйками текла вода, было много загородок, а из потолка, за каждой загородкой, торчали такие же странные трубки. На концах у этих трубок были какие-то нашлёпки с множеством чёрных дырочек. Он рассмотрел: из этих-то странных дырочек, по мановению волшебной палочки, очень тоненькими струйками текла вода, как будто дождик шёл, и спрятаться от такого дождя было невозможно. Нашлёпки походили на подсолнухи в бабушкином огороде, только лепестки у этих подсолнухов были водяные, а не жёлтые. Вода начинала течь из нашлёпок, как только, тётка в промокшем халате касалась чего-то такого, что можно было покрутить. Ему не разрешали прикасаться к блестящей ручке в самом начале трубы. А как хотелось, что было силы, крутануть эту ручку!

Эти трубки, с вытекающей из них водой, какие-то тётки, что сопровождали его в помоечную комнату, назвали душем. Но там же, в каждой загородке, Костя успел подсмотреть, была прилажена ещё одна толстая трубка, в самом начале которой, тоже было прилажено что-то блестящее. Костя тайком крутанул это «что-то», и из толстой трубки мгновенно толстой, тугой струёй хлынула холодная вода. Он даже взвизгнул от неожиданности, попытался заткнуть трубку пальцем, но ничего не получилось. Вода потекла сильной струёй в проход, и на него прикрикнули, потрогали это «что-то», и трубка вздохнула, а вода перестала течь. Ему пригрозили и повели вытираться.

Потом ему выдали совсем новый комплект одежды. У него никогда не было новых и таких красивых вещей. Ему даже совсем коротенькие штанишки выдали, которые для красоты он надел поверх новых, длинных штанишек! Его остановили и заставили переодеться.

Косте очень понравились и наглаженные чёрные штанишки, и белая мягкая маечка, и чистая белоснежная рубашечка, и тёплое пальтишко без бабушкиных заплат, которое было ему впору, и не болталось у самых носков красивых ботиночек, которые могли видеть все, кто смотрел в эти минуты на самого Костю. Самое главное, у него появились совсем новые, никем не ношенные, блестящие чёрные ботинки, остро пахшие кожей. Такого запаха Костя никогда раньше не ощущал. Валенки пахли совсем не так. Ботиночки же ярко сияли при свете солнца, обильно лившего свои лучи в огромное, как ворота, окно спальной палаты. Он ещё не привык к новой одежде и не уставал её рассматривать, любуясь сам собой.

Новая одежда слегка стесняла, а новая обстановка вокруг пугала и смущала. Большие окна и высокие потолки комнат вселяли неуверенность в маленькую душу больше всего. Мальчишке казалось, что он так и остался под открытым небом, хоть и не выходил на улицу, и если случится дождь, то обязательно намочит его. Но небо в тот день было густо-голубым, и дождя не предвиделось, а, всё равно, было страшно.

От страха он хотел спрятаться под одну из широких лавок, покрытых какими-то гладкими, светлыми тряпками. Но его удержала какая-то новая тётка. Она оказалась доброй и разговорчивой. Страх постепенно прошёл, но напряжение осталось. Хоть тётка и не собиралась причинять ему вреда, а стала рассказывать обо всём, что его окружало в той большой комнате, которую она назвала спальной палатой, Костя всё время ожидал от неё подвоха.

– Ты ещё новичок, позже освоишься и привыкнешь, – сказала ему тётка и вдруг погладила по голове. Впервые в жизни чужая тётка погладила его! От неожиданности он отшатнулся, и собрался, было, юркнуть под ближайшую лавку. – Ой, не спеши под кровать! – услышал он вдогонку, и приостановился. – Извини, если напугала тебя. Прости, я больше не стану к тебе прикасаться.

– Я не Новичок, я – Костя! – сказал он, остановившись и насупившись, будто утверждаясь в новой обстановке.

– Ладно, Костя, давай знакомиться дальше. Ты ничего не бойся. Ничего страшного больше не случится в твоей жизни, пока ты находишься здесь. Понял?

– Му-гу… – пробормотал Костя, и, на всякий случай, кивнул. Он не верил её словам, но ему больше не хотелось прятаться под незнакомую лавку, которую тётя назвала кроватью. Ему стало интересно, что же будет дальше. Значит, так тут живут, в тридесятом царстве…

Потом, после того, как они с доброй тёткой определили его место в спальной палате, эта добрая тётка повела новичка в библиотеку. Костя уже знал, что такое библиотека. В его прошлой жизни в старой школе тоже была библиотека, но там было совсем не интересно. Книжек было мало, и никто их не читал, а сам Костя читать, пока, не научился. Интереснее было на переменках и после уроков играть в тряпичный мяч на лужайке. А те ученики, что жили по соседству, стремились после уроков удрать домой, или бродили по лесу до

самого вечера. Девчонки шили себе кукол из старых тряпок, а потом придумывали одёжки к ним. Мальчишки до самой темноты не уставали играть тряпичным мячом в невиданную игру, которую они называли футболом.

Здесь же, в тридесятом царстве, всё выглядело совсем другим, ярким, солнечным, праздничным. И книжек было много в этой новой библиотеке. Такого количества ярких книжек, Костя никогда в своей жизни не видел. Он даже не понимал, как такое может быть.

У него дома была одна-единственная книжка сказок, зачитанная до дыр и отлетевших по старости листов, забытая им на лавке в светлице. Зимней порой, греясь на печи в ожидании бабушки, Костя бережно складывал книжные листы и снова и снова просил бабушку прочесть ему очередную сказку. Он знал эти сказки наизусть, но не мог побороть желание услышать полюбившиеся сказочные истории ещё, и ещё раз, и каждый раз он находил для себя что-то новое в каждой старой сказке. Бабушка никогда не отказывала внуку. Ночами, при свете лучины, читала она внуку про славные подвиги героев-победителей из разодранной, но такой интересной книжки, на потёртой обложке которой мальчик уже сам умел прочитать едва проступавшее слово «Сказки». Он опять и опять бережно складывал в стопку уже прочитанные листы, чтобы потом бабушка смогла ещё раз прочитать внуку очередную сказку на сон грядущий. Но бабушка куда-то уехала, так тётя сказала, которая увезла его из родного дома, и больше никогда он бабушку не видел.

Здесь, в большом, светлом и просторном доме жили такие же дети, каким был и он. Костя совсем потерял направление, в котором мог бы находиться его родной дом. Только по ночам ему часто снились картинки из прошлой жизни. Бабушка часто оказывалась рядом и улыбалась ему своей ласковой и доброй улыбкой. Но постепенно, с годами, картинки из прошлого тускнели, стираясь из памяти, а лицо бабушки становилось нереальным, далёким и прозрачным, будто кто-то невидимый и злой пытался стереть из памяти дорогие сердцу воспоминания ученической резинкой, но Костя снова и снова восстанавливал в душе дорогие сердцу воспоминания.

Мальчик постепенно начал забывать всё, что окружало его в прошлой жизни, только фанерный грузовик, да своего безликого и голого солдата-командира, оставленного на крыльце, а самое главное, бабушку, советницу и защитницу, он так и не смог забыть никогда. В самые тяжёлые моменты жизни он звал на помощь бабушку, упрямо восстанавливая в мозгу дорогие сердцу черты: и лицо бабушки, до мельчайших подробностей, вдруг всплывало перед ним.

– Бабушка, бабушка, это же я, твой внучек, твой Костя! Я же здесь! Приди ко мне, помоги мне!

И бабушка обязательно помогала. Неприятности отступали, а Костя продолжал свой жизненный путь на Земле…

Он старался вспоминать и своего друга-солдата без лица, оставленного на крыльце родного дома, и синий грузовик, устало застывший в талом снегу двора. Когда воспоминания всплывали в памяти, и бабушка ласково улыбалась в мыслях, трудные ситуации сами собой разрешались в нужном Косте направлении.

В самом начале его пребывания в тридесятом царстве, его привели в одну из волшебных комнат. Он уже знал, что она называлась библиотекой, и, что такое библиотека, Костя тоже уже знал. У них в интернате в такой комнате готовили уроки и читали неинтересные газеты об ударных стройках на просторах страны, и называли её избой-читальней, а не библиотекой.

Эта же библиотека в его новой жизни совсем была не похожа на ту, что осталась в районном центре его края. Но здесь было тридесятое царство, здесь всё должно было удивлять рыцаря-путешественника…

В этой комнате, которую называли библиотекой, куда его привели, в самом начале пребывания в детском доме, было так много книг, что глаза ребёнка разбежались в необъяснимом удивлении и восторге. Он даже вообразить не мог, что бывает на свете такое количество самых настоящих книг, и их ему обязательно сможет прочитать бабушка, когда приедет за ним. А пока он не мог сконцентрировать своё внимание ни на одной из книг. Ему хотелось сгрести в охапку сразу все книжки, затащить их на печку и, без устали, смотреть картинки, пока бабушка не погасит керосинную лампу. Но ни бабушки, ни печки здесь, в тридесятом царстве, не было и в помине. Тут и так было слишком жарко от яркого солнца, которое нещадно жарило в огромное, как ворота, окно комнаты и нагревало воздух до пота под мышками. А снега на улице тут и в помине не было, будто никогда и не бывало. Там, за огромным, открытым настежь, окном, пышно цвели какие-то другие деревья и летали такие же пчёлы. Он видел их за окном. Он и представить себе не мог, что в домах тридесятого царства такие огромадные окна, что кажется, будто ты гуляешь на улице, а на самом деле, ты в доме похаживаешь!

– Костя, тебе надо забрать учебники и сложить их в свою тумбочку у кровати. Ты знаешь, где твоя кровать? – неожиданно строго спросила библиотечная тётя, тыча, ему в руки, стопку учебников и тетрадей, ручку и чернильницу, тем самым, возвращая его к реальности.

– Не-е… Дома я на печке спал… – растерялся мальчик. – А это, что, всё для меня? И взять можно? Так много… – несказанно удивился он, указывая на стопку книг, и никак не решаясь взять их в руки. Костя испугался, он никогда раньше не обладал таким богатством. Он боялся, что за дверью этой волшебной комнаты злые разбойники попытаются отнять у него его богатство, а он ещё не нашёл меча-кладенца, чтобы их победить.

«А вдруг кто-то отнимет моё богатство, а бабушки нет рядом, и заступиться некому. Лучше не брать, чтоб, случаем, не побили. Пусть их… с ихними книжками…» – пришла спасательная мысль, и он постарался взгромоздить учебники на стол библиотечной тётки.

– Ну, что же ты делаешь?! Ты же должен учиться! Книжки не кусаются. Бери их, и учись хорошо. Тут всё для вас устроено. И на печке ты больше не будешь спать. У нас нет печек. Тоже ещё мне Емеля нашёлся! У нас для вас удобные кровати есть, а не печка! Ты же уже был в спальной палате!.. – рассержено-удивлённо воскликнула библиотечная тётя, а Костя даже присел от страха. Он так тогда и не понял, чему злая тётка так удивляется и почему сердится и кричит, и почему он Емеля? Его же Костей зовут! А сердитая тётка не обратила внимания на его изумление и страхи, и продолжала: – В конце учебного года ты сдашь учебники мне. Слишком мало у тебя времени. Постарайся, чтобы книги выглядели такими, какие ты взял в руки сейчас, понял? Чернила не разлей, ученик-горе-мученик! Перо в ручке береги, не сломай, ты же в тетрадях пальцем писать не стаешь, а чернил уже мало осталось. Я тебе в чернильницу из своих личных запасов налила.

Чего налила тётка в эту белую, наверное, стеклянную, штучку, и из каких своих запасов, Костя не понял, но закивал головой в знак согласия, потому, что отныне он невольно становился обладателем несметного богатства в виде стопки книг, нескольких тетрадей и чернильницы с ручкой. Ему даже альбом для рисования выдали, и карандаши разноцветные в придачу, среди которых даже белый был. Им можно было нарисовать и снег, и то заветное облачко! Можно было рисовать, сколько захочется, а ему уже хотелось нарисовать те облака, которые он видел из иллюминатора большого настоящего самолёта, который привёз его сюда, в тридесятое

царство.

– Понял, – радостно воскликнул мальчик, осознав, что всё это богатство уже никто у него не отнимет. Оно действительно предназначается только ему одному, и никому больше.

Принимая драгоценный дар в виде стопки книжек, тетрадей и чернильницы, он не понимал решительно ничего, особенно, о каком времени говорит тётка, и зачем отдаёт ему в руки целое богатство. – А посмотреть картинки можно? – Уже восторженным шёпотом спросил он, собираясь тут же, на месте, сесть прямо на пол, и открыть одну из книжек.

– Нет, не здесь рассматривать учебники будешь в учебной комнате, там и учиться по ним будешь. Понял? – запротестовала тётка, и строго посмотрела на малыша, который был росточком чуть выше её стола. – Ты должен старательно и прилежно учиться по этим учебникам. Насмотришься ещё. Будь с книжками аккуратным. Понимаешь меня? – тётя почему-то сердилась. Костя совсем не понимал, что такое «быть прилежным, быть старательным, и быть поаккуратнее». Его испугали новые непонятные слова. Захотелось снова удрать в свою «халабуду», или в лес, чтобы тётка больше не сердилась на него. Там, в лесу, на одной из полян, раскинув широко руки и ноги, в сочной траве лужайки, он «прилежал» бы хоть до самого позднего вечера и смотрел бы в небо, чтобы увидеть, как мама летит на блестящей звёздочке и пикает, чтобы он, Костя смог её рассмотреть. Но ни леса, ни «халабуды» в новой жизни пока не было, и нового солдата сделать было не из чего, да, и не умел ещё сооружать кукол Костя. Надо было черпать мужество из глубин собственного сознания. Чтобы не убежать прочь от сердитой тёти, надо было быть сильным и стойким, как те рыцари из сказок, про которых читала ему долгими зимними вечерами бабушка в прошлой жизни. Ведь не убежал же Иван-Царевич от Бабы-Яги, не струсил! Следовало походить на любимых героев, иначе справиться с новыми непонятностями было слишком трудно.

Костя уже тогда умел поймать настроение собеседника и определить для себя: следует убегать в «халабуду», или можно продолжить разговор. Этому научили его братья, часто и густо колотившие малыша, почём зря, когда бабушки не было дома. Но сейчас его бить никто не собирался, а, всё равно, было страшно, потому, что тётка за столом сильно сердилась.

Новшества, так неожиданно свалившиеся на голову, пугали, заставляя дрожать ноги в коленках. Библиотечная тётка почему-то была недовольна и часто срывалась на крик, но тётя, с которой он пришёл в библиотеку, казалась доброй и внимательной. Она стояла рядом и не кричала напрасно, она даже защищала его! Мальчик был уверен в том, что сейчас его не побьют, добрая тётя не позволит злой тётке махать руками. А, если, что, он убежать успеет…

– У-гу… – на всякий случай кивнул головой Костя, так ничего до конца не поняв из слов сердитой тётки. Неожиданно для себя, на одной из полок, он вдруг увидел ту самую, родную книжку сказок! Здесь Она выглядела очень красивой, ярко-синей, не растрёпанной, а совсем новой, настоящей, и красовалась на полке в третьем ряду стеллажа. Он сразу узнал знакомый переплёт любимой книги, и, пугаясь самого себя, указал на книжку пальцем. – Тётя, а можно мне вон ту книжку взять вместо этих всех? – Спросил он, снова пытаясь положить стопку выданных книг на стол библиотечной тётки.

– Глупый дикарёнок, забери сейчас же книжки, они же тебе для учёбы необходимы!.. – сердито воскликнула библиотечная тётка, но их забрала тётя, с которой он пришёл в библиотеку. – По учебникам ты учиться будешь. Как тебе без них? Тебе же в школу ходить надо! Это обязательный комплект первоклассника, а то – сказки, для внеклассного чтения, а ты пока читать не умеешь. Научишься читать, тогда возьмёшь. Таких книг у нас много в наличии.

– Тётя, я умею читать ту книжку. Дай мне её… – настаивал мальчик. От досады он чуть не плакал, но сумел окончательно не расплакаться, пот ому, что добрая тётя пришла ему на помощь, потребовав книгу сказок…

Сердитая библиотечная тётка, молча, но очень нервно, сняла книгу со стеллажа и положила её перед Костей на свой стол. Она специально не развернула книгу правильно к мальчишке. Буквы для него оказались «вверх ногами».

– Читай! – коротко приказала тётка.

Костя был совсем мал ростом. Плоскость стола вредной тётки была на уровне его плеч, но мальчишка яростно боролся за право обладания волшебной книгой. Он поднялся на пальцах ног, упёрся рантами красивых ботинок в пол, и стал немного выше ростом. Затем развернул книгу к себе и прочёл на титульном листе слово «Сказки». Тётка безжалостно перевернула страницу, и перед Костей возник текст первой сказки. Он знал эту сказку наизусть, и всегда поправлял бабушку, если она случайно ошибалась во время чтения. Мальчишка бегло и протяжно стал пересказывать текст первой сказки. То, что было написано на первой странице книги, Костя мог повторить на память, слово в слово, с закрытыми глазами.

– Лида, дай мальчишке книжку, он заслужил! – не выдержала добрая тётя, которая привела новичка в библиотеку. – Ты же видишь, он знаком с ней!

– Вот, ты такая умная! Дикарёнок порвёт книжку, а мне отвечать за потрёпанность книги перед директором, – почему-то ещё больше рассердилась библиотечная тётка.

– Не будь такой злой, Лида, Это тебе не к лицу. И не называй ребёнка дикарёнком. Он же первый день в детском доме! Дай ему эту книгу под мою ответственность. Ты же видишь, он её наизусть знает. Если мальчишка книжку растреплет, я сама тебе заплачу из своей зарплаты! Ему же так легче будет освоиться. Ведь он – сирота, никого из родни у него не осталось!

– О, ещё одна сердобольная и богатая благодетельница нашлась, сироту пригрела. Знаешь, сколько их у нас? Всех не пережалеешь! – сердито воскликнула библиотечная тётка, но книгу на полку не положила, и Костя смог забрать свою драгоценность с собой в палату и сложить её в тумбочку вместе с учебниками, которые только, что выдала ему сердитая библиотечная. Потом, уже повзрослев, он подружился с тётей Лидой, с Лидией Петровной, потому, что часто захаживал в библиотеку за книгами о воздухоплавателях. Тогда он всё ещё продолжал мечтать, и, желая научиться летать как птицы, с интересом читал любые книг на нужную ему тему. Но это было потом. А сейчас…

Костя сидел на своей новой кровати, совсем не похожей на бабушкину печку и на широкие лавки в интернате, куда его увозили на всю неделю в первом классе, пока бабушка дожидалась его дома. Она просто куда-то уехала, и ничего не сказала Косте. Бабушка обязательно скоро вернётся, а пока… Сидя на предназначенной для него кровати, он долго рассматривал яркие картинки в книжках, которые выдала ему строгая библиотечная тётка.

ПЕРВЫЕ КОНФЛИКТЫ

Костя успел рассмотреть картинки во всех учебниках, сложил книжки в тумбочку стопкой, как научила его добрая тётя, которая сопровождала его весь тот первый и самый трудный день пребывания в детском доме. Как раз, в тот момент, когда в палату ворвались дети, вернувшиеся из школы, он рассматривал яркие картинки в новой, совсем не потёртой, книжке сказок, которую с таким скрипом и под большую ответственность доброй тёти, библиотечная тётка дала ему вместе с учебниками. Но Костя ещё не знал, что такое «под большую ответственность».

– О, у нас новый Буратин! – вдруг поросёнком

тёти Нюши, соседки по подворью из старой жизни, завизжал какой-то толстый и очень большой мальчишка, и, с завидным проворством неуклюжего толстого медвежонка, подлетел к Косте, с любопытством заглядывая через плечо, в книжку, которую тот спокойно и с интересом рассматривал, сидя на кровати. Этот толстяк, похожий на поросёнка тёти Нюши, вдруг решил вырвать книгу из рук новичка. Он был намного крупнее и сильнее Кости, и ему удалось ловко выхватить книгу.

– О, дай позырить! Клёво вставляет! Где прибарахлился?! – жизнерадостно завопил толстяк, и принялся небрежно листать книгу, не заботясь о том, что рвёт листы.

В тот момент, Костя и не подозревал, что противостояние между ним и этим, ещё совсем не знакомым, толстым мальчиком окажется долговечным и постоянно проявляющимся в каждый момент малейшей слабости, которую допускал в жизни именно он, Костя. Толстяк мастерски умел пользоваться слабостями противника, но это знание созрело у Кости с годами.

В ту, первую их встречу Костя впервые подрался, яростно отбиваясь от толстяка, всеми фибрами своей неокрепшей души стремясь защитить дорогую сердцу книжку и желая, чтобы его, Костю, наконец, оставил в покое этот юркий жирун.

Книга, до драки, спокойно лежавшая у Кости на коленях, разорвалась почти на две части, отлетев далеко под чужую кровать. Её следовало достать, и толстый мальчишка ждал момента, когда Костя опустится на четвереньки, чтобы дотянуться до порванной книги. Костя почувствовал подвох, и накинулся на толстяка с кулаками. Неожиданно он вспомнил, как старший брат обычно ставил его на колени, и повторил те же действия, изо всех своих силёнок ударив толстяка под коленку ногой, обутой в сверкавший чёрным боком, совсем новенький ботинок.

Острый рант врезался в мякоть толстой ноги противника. От неожиданности, толстяк, взвизгнув поросёнком в очередной раз, как подкошенный, рухнул на четвереньки и завопил, что было мочи, будто его избивали все мальчишки, находившиеся в это время в палате. На шум прибежала воспитательница, та добрая тётя, которая водила Костю по большому и светлому детскому дому с огромными, как ворота, окнами в стенах и множеством волшебных комнат. Тётя терпеливо и увлекательно рассказывала обо всех премудростях, новой жизни. Водила по детскому дому, чтобы ознакомить новичка с правилами и условиями пребывания в этом доме, похожем на дворец сильного рыцаря из тридесятого царства. Этот удивительный дом был совсем не похож на их перекошенную избу в деревне. Он очень понравился Косте и он решил, что обязательно должен был позвать сюда бабушку, когда она вернётся из своих путешествий.

И тётя, водившая его по дому, тоже была очень доброй. Она в библиотеке помогла снова обрести, утраченную на дорогах прошлой жизни, любимую книжку. Он обязательно познакомит её с бабушкой, когда бабушка приедет за ним. В том, что бабушка обязательно его найдёт, Костя ни минуты не сомневался.

– Что у вас тут происходит?! – строго крикнула Тётя, но Костя почему-то знал, что она не будет ругать нового мальчика. Он верил ей, ведь Она была доброй и справедливой королевой тридесятого царства, в которое волей Судьбы попал Костя. Так он решил, когда впервые познакомился с ней. В тот день Костя научился делить события и людей на «плохих» и «хороших». А разорванная книжка пока так и оставалась лежать под кроватью.

– Это он всё. Он дерётся, Фундрик недоструганный! Ой, ой, как больно! – завопил толстяк ещё громче, всё ещё, стоя на четвереньках, растирая грязной рукой ушибленные места под коленками, и тыча в Костю жирным пальцем, перепачканным в чернилах. Костя потрясённо молчал. Он ещё не привык к откровенному вранью и коварству своего первого противника.

– Славик, какого зверя ты сейчас изображаешь?! А, слово-то какое выбрал: Фундрик. Что это слово обозначает? – не обратив должного внимания на нытьё толстяка, вдруг рассмеялась Тётя. Вместе с ней рассмеялись другие мальчишки, окружившие их.

– А, вона, сычом сидит и изображает! – снова ткнул пальцем толстяк в сторону Кости. – Я не зверь, а он – фундрик! Я книжку доставал из-под кровати. Завалилася она туда случайно. Я только посмотреть хотел, а она сама вдруг и завалилася, – снова соврал мальчишка, и опять безжалостно ткнул грязным пальцем в Костю. – Это Фундрик виноватый, шо она завалилася…

– Даже сама завалилась, или от тебя убежала?! – рассмеялась Тётя.

– Не-е, не сама! Этот придур книжку под кровать запулил, и меня сильно покалечил! У меня чёрные синяки будут и температура поднимется! Меня в изолятор надо положить, ножки перебинтить и конфетками покормить!

– Это правда?! – строго спросила Тётя у Кости, не обращая внимания на нытьё толстого мальчишки. Выглядела она немного удивлённой, но строгой. – Ты его ударил?

Костя, молча, опустил голову, и ничего не ответил. Врать он ещё не научился, а признаваться не хотел. Ударил же!

– Видите, видите, он меня, чеснок на полку, ударил, и книжку под кровать запулил по чесноку. Это Фундрик недоструганный сделал, а не я! А вы мине не верите, а мине бо-ольно! Это он драчун фундрячный, а не я! Я хотел только книжку посмотреть, а он полез драться, а у меня чёрные синяки будут под коленками из-за его пиняков! В изолятор меня надо, я – раненый, меня надо усиленно кормить!.. – ещё громче взвыл толстый мальчишка, безжалостно тыча пальцем в сторону Кости, а Костя не мог сообразить, как можно так долго врать. Откуда и слова берутся у этого толстого нытика? Крупные слёзы прозрачными и дрожащими шариками обильно и «честно» покатились по румяному, перепачканному чернилами и грязью лицу толстяка. Наглец, таким образом, старался убедить Тётю в своей правоте. Он, всё ещё, не поднялся с колен и, для большей убедительности, яростно размахивал грязными руками. – Хотите, ща, покажу синяк?! Ща, только штанину задеру!..

– Так, раненый, ты куда лез, до моего прихода? – строго спросила Тётя, обращаясь к толстяку, и, своим неожиданным для толстяка, вопросом, прекращая закатывание штанины и нытьё отчаянного вруна.

– Не-е, я не лез! Это он меня повалил!

– Ого, такой маленький, и повалил такую глыбу?! – весело рассмеялась Тётя.

– Ага, а вы как думали? Это он должен полезть за книжкой, а не я! – уже, совсем нахально, врал, и продолжал «добросовестно» плакать мальчишка. «Искренние» слёзы горохом катились по грязным щекам, а толстяк продолжал размазывать мокрую от слёз грязь по лицу такими же грязными руками, и вскоре лицо нытика превратилось в уродливую маску страшного монстра. Но он же почти и не врал! Подрался же с ним Костя! – Сам же закинул, сам пусть и лезет под кровать! Нечего было у меня книжку из рук шарпать. Я бы позырил, и отдал бы её этому Фундрику…

– Бедненький, в ножку раненный боец! – рассмеялась Тётя, будто, жалея толстяка. Но вдруг лицо её стало серьёзным. – Ты же только, что сказал, что книга сама случайно упала под кровать, и ты полез её доставать. Так, достань, и прекрати паясничать! Или не пролезешь?!

– Не поле-езу, сам пускай ле-езе-ет! – с негодованием взревел вдруг толстяк.

– Ах, ты, бессовестный! – возмутилась Тётя. – Книга – это драгоценный дар. Она нужна вам, чтобы вы, а не кто-то другой, учились познавать мир, который вас окружает. Под кроватью книга однозначно валяться не должна, не место

ей там. Доставай её оттуда, Славик, да, поживее! – строго прикрикнула на толстого мальчишку Тётя. Лицо её стало не таким приветливым, даже сердитым и красным, и толстому, неповоротливому, на первый взгляд, Славику, ничего другого не осталось, как встать на четвереньки снова и залезть под кровать, чтобы достать запавшую под неё порванную и растрёпанную книгу. Косте, до боли и чесания в пятке, захотелось изо всех сил снова пнуть новеньким ботинком под толстый зад отчаянного вруна. Тот, как раз, стоял в удобной позе для удачного пинка, и Костя еле сдержал свои порывы.

– Не я кидал эту книжку! Этот Буратин недофундренный первый начал! Пусть сам и лезет! – заупрямившись, неожиданно зло завопил толстяк, сдав немного назад и сделав попытку подняться, но Тётя не смягчила наказания, и толстяк всё-таки достал книгу из-под кровати, но продолжал держать боевой трофей в руках, будто и не собирался отдавать книжку Косте. Костя даже к окну отвернулся, чтобы не пнуть своего обидчика побольнее. Он не хотел видеть, как порванную книжку с особым интересом продолжает рассматривать толстяк.

От злости горячие слёзы навернулись на глаза, когда Костя увидел, во что превратилась новенькая яркая книга сказок, которую он так выпрашивал у сердитой библиотечной тётки всего полчаса назад, но он сдержался, не заплакал. Костя уже знал, что бабушка обязательно поможет ему справиться с неразрешимой задачей. Надо только тихонько позвать её на помощь, а добрая Тётя, зря ругать, не станет и поможет в его беде.

– Я не буду разбираться, кто из вас первый, а кто второй затеял драку. Вы оба порвали книгу, и оба виноваты.

– А чего это я виноватый?! Книжку Фундрик закинул, а я виноватый?!

– Славик, а ты уступать не пробовал?

– А с какой это капусты я должен уступать?! Он первый начал! – бессовестно врал толстяк.

– За то, что не уступили друг другу, оба и будете наказаны. Сейчас Славик пойдёт к умывальнику, и тщательно умоется, а потом берёт тряпку, швабру и ведро с водой. Славик, ты меня услышал?

– Ага… – еле выдавил из себя Славик.

– Протрёшь пол в палате перед тихим часом, понял?! До обеда чтоб успел! Все остальные идут в класс делать уроки. Обед уже скоро, поторопитесь, скоро горн на обед протрубит. А ты, Костя, пойдёшь со мной в учительскую. Там обсудим, что делать с книгой, и с твоим поведением. – они уже почти вышли из палаты, но вдруг Тётя остановилась, обернулась, и пригрозила пальцем толстяку, который что-то шептал остальным мальчишкам, собравшимся в тесный кружок возле него. – Только попробуй своё задание перебросить на кого-нибудь из мальчишек, спать будете в чулане! Стоя будете спать! Ты меня услышал, Славик?

– Ага…

– Занесёшь книжку в учительскую, и приступай к выполнению задания. И помни, будешь строго наказан, если ослушаешься! – пригрозила Тётя толстяку, который так и не выпустил растерзанную книжку сказок из рук.

Толстяк победно расхохотался, услышав последние слова доброй Тёти, и Костя не удержался, набросился на обидчика с кулаками. Он с негодованием вырвал растрёпанную драгоценную книгу из рук растерявшегося противника, напоследок больно ткнул его в бок и, с гордо поднятой головой, отправился вслед за Тётей. Сейчас она казалась ему уже не такой доброй, как полчаса назад. От волнения его даже начало предательски подташнивать, будто он летел в маленьком четырёхкрылом самолёте…

– Я сам понесу свою книжку! – сказал он, догоняя учительницу в коридоре. Она ничего ему не ответила, просто утвердительно кивнула.

В комнате, куда привела Костю Тётя, никого не было. Было тихо и душно, а за огромным, как ворота, окном назойливо жужжала какая-то муха. Сама комната, по понятиям Кости, была невероятно большой, просторной и светлой, но в ней было почему-то очень жарко. В огромное окно уже по-летнему светило яркое солнце, наполняя комнату жаром и ярким светом. Было видно, как пылинки весело плясали в солнечных лучах, и Костя даже зажмурился от неожиданной яркости. Воздух в комнате нагрелся на столько, что дышать было нечем. Здесь было слишком неуютно, и он не спешил войти в эту большую, как их лужайка у школы, в старой жизни, комнату. Огромное пространство яркого света и жаркого воздуха напугали его. Поэтому он и не спешил откликнуться на зов Тёти.

Ещё вчера, когда Костю, в огромном для него, стареньком стёганом ватнике, увозили из деревни, на землю падал мокрый снег, и небо было сплошь покрыто тяжёлыми тучами. Было холодно и сыро, но привычно. Ночевали на вокзале, и он укрылся ватником, когда ложился спать на широкую и жёсткую лавку зала ожидания. Это тоже было привычно. В его «халабуде» не всегда было тепло и мягко. Но здесь, в этой огромной комнате, было слишком жарко, а за окном какие-то волшебные деревья были сплошь усыпаны белыми цветами. Ветер безжалостно срывал и кружил в жарком воздухе лепестки этих цветов, посыпая ими дорожки, будто зима надумала посыпать землю под деревьями пушистым белым снегом. Небо, без единого облачка, сияло синевой, и было так уморительно высоким, будто лето перепутало свою пору.

Тётя будто и не почувствовала жара солнечных лучей. Она подошла к окну и распахнула его настежь, а потом прошла к одному из столов у этого самого, уже открытого окна.

Муха давно перестала жужжать, и куда-то улетела, а в окно залетел жаркий ветер и стал ворошить бумаги на почти пустых столах. За окном громко чирикал воробей, или какая-то другая птица. Косте не хватало терпения разбираться в этом чириканье. Сейчас Тётя будет его наказывать. Надо продумать пути отступления и оценить обстановку…

Костя умел считать. В комнате было три одинаковых и очень странных стола, с множеством выдвижных ящичков. Мальчик никогда таких столов не видел. Ему показалось, что это большие шкафы укоротили наполовину. Он остановился у двери, не решаясь закрыть её и приготовившись удрать, куда глаза глядят, если ему будет грозить хоть малейшая опасность. Тогда он и подумать не мог, что здесь, в детском доме, он поселился на долгие годы учёбы в школе. Он тогда ещё верил, что бабушка обязательно разыщет своего любимого внука, и обязательно приедет, чтобы забрать его обратно в деревню. Там, на самом подворье, есть его «халабуда», там есть, куда спрятаться от неприятностей в страшную минуту. Он с нетерпением ждал приезда бабушки, а пока…

– Ну, что же ты стоишь у двери? – тихо спросила Тётя. Голос её был спокоен, а карие лучистые глаза светились неподдельной добротой. – Иди сюда, малыш. Надо больную полечить, – спокойно продолжала Тётя. Костя оглянулся по сторонам и не увидел никого, кто бы стонал и охал, и кого бы надо было срочно мазать зелёнкой. Это у него, у самого, лицо пылало от кулака того толстого мальчишки. Значит, Тётя будет лечить его. Он не любил зелёнки, и бабушка никогда не мазала его зелёнкой. Она всегда прикладывала тряпицы к ушибленным местам, от чего на следующий день ушибов, как не бывало. Наверное, бабушка передала Тёте, как надо лечить Костю. Сейчас тётя достанет откуда-то бабушкину помятую алюминиевую миску, ленёт в неё настоя какой-то душистой травы, и будет прикладывать тряпицу к лицу Кости, как делала всегда бабушка, когда он прибегал домой с синяками… Это не больно, уверял он себя, но в комнату войти всё же опасался. – Ну, что же ты стоишь у

открытой двери? Закрывай дверь, чтобы сквозняк нам не мешал, и иди сюда. Сейчас мы склеим книжку и оставим её сохнуть на солнышке, а вечером ты сможешь её забрать и почитать. Сам сможешь?

– Не-е… – мотнул головой Костя. – Я и так всё знаю… – прошептал он.

– Знаешь, я сегодня дежурю, и смогу тебе почитать совсем новую сказку, если ты сделаешь уроки. Вы делали уроки в школе, в которой ты учился?

– Не-а… – на всякий случай, снова мотнул головой Костя. – А чё то такое, уроки?…

Он несмело прикрыл большую, необычно белую, и очень тяжёлую дверь, и так же несмело приблизился к столу, за которым сидела добрая тётя. Ему было тяжело толкать тяжёлую дверь, чтобы она закрылась. Руки до сих пор чувствовали напряжение, которое испытал мальчишка, чтобы исполнить волю Тёти, а она уже лукаво смотрела на него и улыбалась.

«Биться не будет…» – решил он для себя и вдруг совсем успокоился.

– Ну, что, горемыка, зачем набедокурил? – с доброй улыбкой обратилась к нему Тётя.

– Не-а, я ничего не делал, я читал и картинки смотрел, а он… – упрямо мотнул головой Костя, насупившись, изобразив на лице гримасу злости, и снова сжал кулаки. Так всегда делали его братья, чтобы напугать его…

– Что, и меня побить собираешься? – вдруг весело рассмеялась Тётя, совсем не так, как хотелось Косте, отреагировав на преувеличенно-злое выражение лица ребёнка. И было столько доброты в её смехе, что мальчишка невольно расслабился и разжал кулачки. Он даже попробовал улыбнуться. Ему даже стыдно стало, что Тётя так о нём подумала.

– Не-е… – протянул он, и вдруг более широко и открыто улыбнулся в ответ.

– Книжку не ты забросил под кровать?

– Не-а… – снова насупился Костя и замолчал. Ему вдруг показалось, что ему не поверили, и сейчас крепко поколотят за строптивость и неаккуратность, как всегда поступали братья, когда Костя делал что-нибудь не так, как этого требовали обстоятельства.

– Ну, подойди же поближе, не трусь, давай познакомимся, – примирительно сказала Тётя, и ладонью вверх протянула Косте свою точёную маленькую руку с розовыми мягкими пальцами. Бабушка говорила, что такой жест всегда расценивается, как выражение дружелюбия, даже собаки его понимают, и Костя несмело сделал ещё один шажок по направлению к укороченному шкафу-столу. – Ну, что же ты так меня боишься?! Я же драться не стану! Меня зовут Тамара Андреевна, а тебя – Костя. Правильно я говорю?

– Му-гу… – угрюмо кивнул Костя.

– Я – твоя учительница, и буду учить тебя до пятого класса. В пятом классе у тебя будет много учителей. Сегодня меня в школе подменили, а завтра я буду с вами целый день. И так ещё целых три года, понял?

– Му-гу… – снова мотнул головой Костя в знак согласия, но он совсем ничего не понял из того, о чём говорила Тамара Андреевна. На всякий случай кивнул, чтобы не побили и не наказали. Он решил, что обязательно уедет отсюда, когда за ним бабушка приедет.

– Ну, вот, познакомились, – почему-то с облегчением вздохнула Тётя Тамара Андреевна. Ей тоже тяжело далось знакомство с совсем диким мальчишкой, который был совершенно не знаком с цивилизацией. – Обещай больше не драться, а со всеми своими бедами приходить ко мне. Вместе во всём разбираться будем, ладно?

– Му-гу… – едва кивнул Костя.

– Ну, вот и хорошо. А теперь давай книгу лечить, а то Лидия Петровна нас с тобой сильно ругать будет, и ни одной интересной книжки больше не даст прочитать. Подойди ко мне и смотри, что я буду делать. Тебе это пригодится. Ещё не одну книжку склеишь за свою жизнь.

Они старательно склеили разорванные листы тонкой папиросной бумагой. Даже буквы просвечивались сквозь прозрачность бумаги, и их свободно можно было разглядеть.

Когда прозвучал горн к обеду, книгу положили сохнуть на широком подоконнике, а вечером Тамара Андреевна прочитала одну из сказок из «полеченной» книжки всем мальчишкам из палаты, в которой в ту, самую первую ночь в детском доме, пришлось ночевать Косте. Он не стал напоминать Тёте Тамаре Андреевне про какую-то «новую» сказку. Он тогда ещё свято верил, что скоро вместе с бабушкой вернётся домой в их перекошенную, но такую родную избу, в которой каждый уголок был знаком, где всегда было тепло и уютно. Бабушка его обязательно найдёт и приедет за ним сюда, в этот большой и совсем чужой, незнакомый Косте, детский дом. В этом доме живут такие хулиганы, которые рвут интересные книжки и дерутся. Здесь нет его «халабуды», и негде прятаться от кулаков злых толстых мальчишек, разве, что, под большую тяжёлую тряпку, зашитую в белую простыню на странной железной лавке, которую здесь называли кроватью, и которая противно скрипит при любом движении тела.

Косте удалось уснуть этой первой ночью в детском доме, уже под утро. Ему снилась их старая, покосившаяся от времени и ветров, но такая родная изба, и бабушка в ней. Она совсем и не плакала, а, молча и очень внимательно, наблюдала за ним, утвердительно качала головой, покрытой привычным платком, будто была со всем согласна. Бабушка во сне ласково улыбалась, но не звала и ничего не обещала. Молчала и улыбалась…

ПЕРВЫЙ УРОК

Утром следующего дня, в умывальной комнате тот жирный мальчик брызнул из железной трубки, которую тут называли краном, струёй воды в сторону новичка. Он промазал, а Костя с ловкостью рыси отскочил на безопасное расстояние, но драться с толстяком не стал. Толстяк же показал ему жирный кулак, и драться тоже не полез. После завтрака в большой столовой, за малышами во двор детского дома приехал, остроносый синенький, автобус. Такой же, как оставленный дома игрушечный автомобиль из потрескавшейся и облупившейся от старости фанеры, и тоже синего цвета. Костя в настоящей жизни никогда таких машин не видел. Ему показалось, что старый фанерный автомобиль вдруг увеличился, стал большим-пребольшим и приехал только за ним, Костей, чтобы отвезти его домой, но дети наперегонки полезли в открытую дверь автобуса, оттолкнув новичка в сторону.

В новой одежде, в новых ботиночках, которые поблёскивали из-под наглаженных штанишек, показываясь при каждом шаге своими блестящими бочками, с большим новым портфелем в руках, он последовал за остальными, но свободных «сидячих» мест в салоне автобуса уже не было. Какая-то необычно красивая девочка подозвала его к себе, строго приказала:

– Садись со мной, я тебе место заняла! – И похлопала маленькой ладошкой по свободному месту на двойном сидении. Костя даже оробел – сама королевна из тридесятого царства его усадила рядом с собой! – Я тебя уже видела. Теперь ты всегда будешь моей парой, понял?

Она больше ничего не сказала, но её звонкий голосок всю дорогу звенел в его ушах. Всю дорогу до школы он старательно рассматривал красивую королевну, и последовал за ней, когда дети выпрыгнули из остановившегося автобуса, крича, о том, что приехали. У дверей класса Костя притормозил, испугался, а дети с победными криками, обминая его, вбегали в просторную комнату, сплошь заставленную громоздкими и необычными деревянными столами, шумно бросали портфели на наклонённые поверхности этих странных столов, именуемых партами. Никто из детей даже не взглянул в его сторону. Костя растерянно заглядывал в комнату и не решался войти. Даже та красивая девочка убежала от него, смешавшись с

орущей толпой детворы, и Костя не мог найти её среди орущих и дерущихся детей. Дрались между собой, визжали и смеялись все дети в большой комнате, а он остался стоять у двери в одиночестве, слухом иногда вылавливая выкрикнутые в азарте слова. Он снова был совсем один, совсем никому не нужен. Он уже знал, как называются эти наклонные столы, занявшие всё пространство огромной комнаты. Он слышал, как дети называли их партами, а потом и сам догадался.

У них, в старой школе, столы были совсем другими, и комната, в которой учились дети в его старой жизни, была значительно меньше и темнее. В ней было всего одно маленькое окошко, а детей в комнате умещалось всего девять человек. Единственное окно в той классной комнате взрослые не разрешали открывать никогда. Ещё была большая печка в углу, которую тётка Глашка периодически подтапливала, чтобы дети не замерзали в самые лютые холода.

В это первое, и уже жаркое утро, теперь уже, новой жизни, ему впервые предстояло войти в свой новый первый класс, но он стоял у двери и не решался сделать первый шаг навстречу неизвестности. До тошноты пугали резкие перемены, и он продолжал растерянно оглядываться по сторонам, и снова не видел свободных мест. Детей было совсем не десять. Никто из них не сидел на месте, и Костя не мог их сосчитать, а солнце слепило глаза, как вчера в учительской в детском доме. Его никто не звал. Он ничего вокруг не видел, кроме скачущих, орущих, визжащих, разгорячённых игрой мальчишек и девчонок. Даже разобрать, где, кто, не удавалось. Поэтому, он и стоял молча у двери, дожидаясь конца странностям. Вскоре надсадно и очень громко прозвенел, первый в его жизни, громкий звонок. Он вздрогнул от неожиданно громкого звука, резавшего слух. Даже уши заложило от такого могучего звона. Бросив портфель на пол, Костя закрыл уши ладошками, но не убежал. Ему стало интересно, что же будет дальше…

В их старой школе тётка Глашка, возвещая о начале или конце урока, звякала медным колокольчиком, который часто терялся, или украдался, и тогда уроки продлевались на неопределённое время, пока всем миром искали затерявшийся колокольчик.

Сейчас всё было по-другому: звонок, волшебным образом, звонил сам, никто по коридору с медным колокольчиком не бегал, а в класс вошла всё та же тётя, Тамара Андреевна, с какой-то большой книжкой в руках.

Костя так и стоял у дверей, не решаясь войти в бушующий класс. Тамара Андреевна слегка подтолкнула его, жестом приглашая войти внутрь большой, светлой комнаты, именуемой классом.

– Де-ти, ти-хо! Училка в классе! – вдруг протяжно заверещал кто-то из детей. Костя не понял, кто кричал, девочка, или мальчик. Дети мгновенно притихли и разбежались по своим местам. Только он так и остался, одиноко стоять у дверей класса.

– Здравствуйте, дети, садитесь. Костя, и ты садись… Ах, да, ты ещё наших порядков не знаешь. Дети, у нас – новый ученик. Его зовут Костя Иволгин, и он теперь будет учиться в вашем классе. Прошу любить и жаловать. Славик, собери свою сумку, и пересядь к Антону. Костя сядет на твоё место, рядом с Соней. Костя, теперь это – твоё место. Садись.

– Буратин он, а не Иволгин! Я не хочу сидеть с Антоном! – возмущённо воскликнул Славик.

– Ничего, это пойдёт тебе на пользу. Через «не хочу» постарайся. Быстренько собирайся, не задерживай нас. А ты, Костя, подбери свой портфель и занимай место на первой парте первого ряда, рядом с Соней, – строго приказала Тамара Андреевна.

Недовольный решением учительницы, толстый Славик, вчерашний противник Кости по драке в палате спального корпуса детского дома, нехотя вылез из-за парты, громко хлопнул откидной крышкой, и, демонстративно, с невероятным грохотом, потащил свой портфель по полу, до парты, на которую указала учительница. Так вредный толстяк выразил свой протест, несогласие с решением учительницы, а по дороге, так, чтобы она не увидала, хулиган внушительно покачал кулаком своему вчерашнему противнику. Костя не понял жеста, адресованного ему Славиком, до перемены, когда мальчишки схватились в неравном бою в коридоре. А пока Костя несмело сел на указанное место за первой партой, и поставил свой новенький портфель, сверкавший отполированной кожей, на столешницу парты. Портфель, уверенно и нахально, пополз вниз, чтобы с грохотом свалиться на пол. Костя едва успел его подхватить. У него такой драгоценности, как настоящий новенький и такой красивый портфель, дома и в помине не водилось. До приезда в детский дом, он и не подозревал, что такие восхитительные портфели бывают на свете. Всё, на что мог рассчитывать первоклассник в его деревне – это полотняный мешок на шлейке, сшитый вручную из мешковины, или, пришедшая в негодность, хозяйственная сумка. У Кости был старый выгоревший от долгой службы мешок, с которым ещё, совсем давно, ещё его старшая сестра начинала ходить в школу. Так говорила бабушка.

За долгие годы службы, мешок износился, и прохудился, до огромных дыр во многих местах, но бабушка наставила ярких заплат на самые дырявые дырки. С такой пёстрой обновой в первый день своего первого учебного года Костя и пошёл в первый класс, в свою районную школу.

Там, дома, у них мешки ценились по количеству ярких заплат, и мешок Кости выигрывал их множеством и пестротой.

Здесь же, в детском доме, вчера ему выдали новенький, слегка запылившийся большой портфель, в который поместились все книжки и тетрадки, и ещё было много свободного места, куда можно было запихнуть своего безликого солдата, но тот остался дома на крыльце.

Сейчас этот новый, вредный портфель безжалостно сползал вниз, по наклонной поверхности парты, норовя упасть на пол. Костя не знал, что сделать с красивым портфелем, чтобы прекратить неудобное его сползание. Было очень неловко и стыдно, но портфель упрямо сунулся вниз и скрипел. Как ни старался придержать Костя свой портфель, негодник, всё равно, нахально лез, куда хотел. Костя периодически отпихивал его вверх, и совсем не обращал внимания на скрежетание портфеля о парту, и недовольство тех, кто его окружал.

Неожиданно Костя услышал тихий язвительный смешок рядом с собой. Оглянулся, и обомлел… Рядом с ним за партой сидела та же красивая девочка, что пригласила его сесть на её сидение в странном синеньком автобусе. Королевна из тридесятого царства сидела рядом с ним, за одной партой, и почему-то смеялась!

Теперь ему удалось лучше рассмотреть эту девочку. С громадными коричневыми бантами в тёмных волосах и с ярко-белым воротничком на коричневом форменном платье, девочка была ослепительно хороша. Костя даже задохнулся от восторга. Он никогда не видел таких лент, и девочки такой красивой тоже не видел никогда. Девочки в его старом классе тоже заплетали волосы в косы, но вплетали в них тряпочные ленты, оторванные от прохудившейся одежды.

Те девочки были совсем не похожи на эту утончённую кукольную красавицу, так похожую на королевну из тридесятого царства из второй сказки. Нет, таких лент он никогда не видел. И такой красивой девочки ему встречать не приходилось…

– Ты чего?! – настороженно и совсем громко спросил Костя.

– Т-ссс… – сделав огромными, свои большие и красивые глаза, приложила девочка указательный пальчик к ярким, розовым губкам, – Я – ничего, я – Соня, а ты – глупый Буратин! –

тихо рассмеялась девочка.

– Соня-засоня! – сердито буркнул в ответ Костя и отвернулся от девочки, в который раз, поправляя сползавший портфель. Он не хотел ни грубить, ни отворачиваться. Он хотел, не отрываясь, рассматривать красивое личико, но девочка посмела смеяться над ним! Над сказочным героем-победителем, рыцарем из второй сказки, смеяться было недопустимо! А портфель всё сползал и сползал на колени, снова норовя с грохотом свалиться на пол.

– Костя, положи портфель под парту, или подвесь его на крючок сбоку. Подними крышку и посмотри, там имеется отделение специально для твоего нового портфеля, а с боку парты есть крючок. Посмотри внимательнее, – сказала Тамара Андреевна, и продолжила рассказ о букве «К» и о словах, которые начинаются с этой буквы. Урок был посвящён повторению и закреплению пройденного материала. – Дети, а кто-нибудь из вас помнит, какие слова начинаются на букву «К»?

– Ко-ко-ко! – вдруг громко, и очень похоже, закудахтал Костя, весьма точно подражая курицам в бабушкином сарае. Он не понял, почему все дети подняли руки вверх, он хотел сказать, и сказал. Первым сказал!.. Класс мгновенно отреагировал на реплику, и дружно взорвался громким весёлым смехом. Тамаре Андреевне стоило большого труда утихомирить ребят, и самой не расхохотаться.

Костя не понимал, почему смеются дети, и вместе с ними весело хохочет Тамара Андреевна. Они, что, никогда курей не видели, и не слышали, как кудахчет наседка?! В его деревне курицы именно так и кудахтали. А разве бывает иначе?! Он сказал то, что знал, и руку не дёр вверх к потолку, чтобы его заметили и оценили. Он знал, потому и сказал. Он был уверен в правильности своих знаний. Он мог бы ещё и прокукукать кукушкой и прококовать тетеревом, но решил больше не лезть вперёд. «Пусть сами скажут, что знают, а я знаю, что я знаю…», подумал он.

– Знаешь, Костя, а ты правильно подметил. Курочка произносит свою речь именно так. Молодец. Сегодня у тебя первая хорошая отметка. А теперь давайте прочтём, что же написано в букваре на страничке с буквой «К». Читай, Костя, – отсмеявшись, предложила Тамара Андреевна.

Букварь у Кости был аккуратно уложен в новенький портфель, который выдали ему вчера, а портфель лежал под партой. Громко хлопнув крышкой, Костя полез под парту за портфелем, чтобы достать из него букварь.

– Вылезай! На, читай! – шёпотом почти выкрикнула Соня, и сильно пнула мальчишку коленкой в бок. Костя совсем завалился под парту, и не знал, как оттуда выбраться, а девочка, тем временем, подсунула свою книгу ему под нос. Он был смущён, но благодарен девочке-королевне, которая так заботливо предложила свой учебник герою-рыцарю. Поблагодарить благодетельницу он так и не смог, не успел, не осмелился. Ему надо было что-то говорить, а что, он не знал. Буквы расползались, расплывались перед глазами. Он не мог разобрать ни одного слова в книге, которую подсунула Соня. Он, до сих пор, совсем не умел читать. На память запоминал то, о чём по вечерам читала ему бабушка в книжке сказок, но сам так и не осилил чтение… Тамара Андреевна всё поняла, и не стала стыдить отстающего ученика.

– Хорошо, Костя, садись. После уроков зайдёшь в учительскую. Там и поговорим. Ладно? Вылезай из-под парты и садись. Садись и послушай… – примирительно сказала Тамара Андреевна, едва сдерживая весёлый смех. Усадив Костю на место, учительница успокоила разбушевавшийся весельем класс, и продолжила урок.

До учительской в тот день Костя так и не дошёл. И уроков в тот день у него больше не случилось. Новая драка, на первой же перемене, была кровавой и беспощадной. Костю безжалостно били, он яростно отвечал на удары, а потом наносил свои, такие, которым научился у братьев ещё дома.

Его противник, жирный Славик, сначала не сдавался, а потом, после точного удара красивым ботинком Кости в живот, вдруг согнулся пополам, и с оглушительным рёвом куда-то убежал. Костя не стал преследовать врага. Пусть бежит с поля боя, решил он.

Не побежал он за Славиком ещё и потому, что у него из носа ручьём текла кровь, безжалостно пачкая НОВУЮ, красивую, такую белую рубашку, в которую его вчера нарядили тёти, когда вывели из помоечной комнаты.

Костя кулаком подтирал красные ручейки, без спроса струившиеся из носа, по нижней части лица. Та красивая девочка подошла к нему и сунула что-то в руку, но тут прозвенел новый оглушительный звонок, и дети рванули в класс занимать свои места. Вместе со всеми убежала и его королевна. Костя так и остался стоять у окна в коридоре. Он знал, что надо сделать, чтобы кровь перестала течь из разбитого носа, и, закинув голову вверх, тихо приговаривал те слова, которые обычно говаривала бабушка, когда он в кровь разбивал коленки.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/irina-ostroveckaya/navazhdenie/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.