Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848 читать онлайн - Иван Жиркевич

Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848

Иван Степанович Жиркевич

Военные мемуары (Кучково поле)

Иван Степанович Жиркевич – офицер гвардейской артиллерии эпохи наполеоновских войн, чиновник артиллерийского департамента (1824–1829), губернатор Симбирской (1835–1836), а затем Витебской (1836–1838) губерний. Он был свидетелем и непосредственным участником многих важных событий того времени. Основная часть мемуаров посвящена событиям эпохи наполеоновских войн.

Не менее интересны воспоминания автора в качестве чиновника. Прямой характер и твердые принципы внушают уважение и доверие к личности мемуариста. Его цепкая память, богатый жизненный опыт, стремление к правдивости в описании военных событий Александровской эпохи и повседневности провинциального дворянства и чиновничества царствования Николая I делают «Записки» ценным историческим источником.

Издание снабжено подробными комментариями.

Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848

© Жиркевич И. С., 2009

© Кучково поле, 2009

* * *

Предлагаемые читателю «Записки» генерал-майора Ивана Степановича Жиркевича впервые были опубликованы в журнале «Русская старина» в последней четверти XIX в. и сразу вызвали живейший интерес читающей публики. Между тем, обнаружены эти мемуары были почти случайно, благодаря интересу одного любопытного человека, никакими узами с Жиркевичем не связанного. В конце 1860-х (или в самом начале 1870-х) годов предводитель дворянства Дисненского уезда Витебской губернии Сергей Дмитриевич Карпов, будучи в гостях у небогатого дворянина Владимира Ивановича Жиркевича, заметил небрежно лежавшие в углу комнаты два огромных тома, густо исписанных не слишком разборчивым почерком. Бумаги, очевидно, не раз использовались не по назначению: края обтрепались, надорвались крайние листы, пообтерлись обложки… Сергей Дмитриевич любил читать, не был и сам чужд сочинительству, поэтому старинные рукописи его заинтересовали. К тому же, быстро выяснилось, что принадлежат они перу человека, о котором еще помнили в Витебской губернии: бывшему здешнему губернатору И. С. Жиркевичу. Свидетель этой находки – внук И. С. Жиркевича Александр (в то время еще ребенок), вспоминал позднее: «С. Д. Карпов… ознакомившись с содержанием мемуаров и сразу убедившись в их ценности, взял на себя труд поместить их в «Русскую Старину».

И это был по-настоящему нелегкий труд: рукописи «писанные крайне связной, дурной скорописью, видимо начерно» (отмечал С. Д. Карпов), пришлось разбирать, переписывать набело, составить необходимые комментарии: отдельные имена и события, памятные в 1840-х годах, были уже забыты к началу 1870-х. Но журнал был заинтересован в публикации мемуаров известного в свое время человека, – и Карпов на протяжении нескольких лет (1874–1890) не оставлял начатого дела. Позднее Александр Владимирович Жиркевич, разбирая бумаги деда, обнаружил еще «несколько набросанных им заметок, имеющих несомненный бытовой и исторический интерес» – и они были опубликованы в «Историческом Вестнике» в 1892 году. К сожалению, не сохранилась обширная переписка, в которой были письма к нему известнейших людей – А. А. Аракчеева, А. П. Ермолова, Д. С. Блудова и др. Письма (по неизвестной причине) были сожжены дочерью бывшего губернатора З. И. Ган. Они могли бы значительно дополнить сведения, содержащиеся в мемуарах. Вероятно, очень интересны и другие принадлежавшие Ивану Степановичу документы, переданные позднее А. В. Жиркевичем в музей гвардейской артиллерии вместе с подлинной рукописью мемуаров деда.

Но и сами по себе «Записки» представляют огромный интерес для любого, интересующегося русской историей первой половины XIX в. И обусловлен этот интерес, прежде всего, личностью мемуариста. Предлагаемые читателю в данном предисловии биографические сведения о И. С. Жиркевиче содержат все, известные о нем на сегодняшний день данные. В совокупности с публикуемыми воспоминаниями, они могут послужить основой для написания полной биографии «дворянина-воина, дворянина-чиновника, дворянина-администратора», как назвал его Сергей Дмитриевич Карпов.

Иван Степанович Жиркевич родился 9 мая 1789 года в Смоленске, в семье небогатого дворянина, предок которого, носивший фамилию Сфурс-Жиркевич, в середине XVII в. выехал из Польши и поселился в Смоленском княжестве. Когда Ивану исполнилось 6 лет, отец определил его в малолетнее отделение Сухопутного шляхетного корпуса (12 июля 1795 г.). После десяти лет учебы 4 сентября 1805 года Жиркевич был выпущен подпоручиком в Лейб-гвардии Артиллерийский батальон, в рядах которого принял участие в сражении при Аустерлице. Неудачное сражение, закончившееся разгромом российско-австрийской армии, принесло первую боевую награду Жиркевичу – орден Св. Анны 3-й степени.

26 апреля 1806 года Жиркевич был назначен адъютантом Лейб-гвардии Артиллерийского батальона, командиром которого был А. А. Аракчеев. На этой должности состоял до 1809 года.

Принял участие в кампании 1807 года, за сражения при Гейльсберге и Фридланде награжден золотой шпагой с надписью «За храбрость».

После завершения кампании, в декабре 1807 года получил отпуск и отправился на родину, в Смоленск, где и пробыл 4 месяца, вместо отпущенных 28 дней («рапортовав себя больным»).

В 1809 году, будучи прикомандирован к 10-й артиллерийской бригаде, принял участие в кампании против Австрии. 4 августа 1809 года произведен в поручики.

В кампанию 1812 года принимал участие почти во всех важнейших сражениях. Проявив в них достойные российского офицера храбрость и стойкость, ни разу не был ранен. За участие в сражении при Бородино штабс-капитан И. С. Жиркевич (произведен 13 января 1813 г.) был награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом (19 февраля 1813 г.).

Вскоре после перехода российской армии через границу, в феврале 1813 года Жиркевич опасно заболел горячкой и был оставлен в местечке Лик. Но вскоре он догнал свою часть, в апреле отличился «в разных авангардных делах» и в сражении под Люценом (20 апреля), а затем «в разных арьергардных делах с 21 апреля по день сражения, бывшего под Бауценом». За проявленные в них отличия 5 декабря 1813 года получил Высочайшее благоволение.

4–7 октября 1813 года Жиркевичу довелось участвовать в «битве народов» под Лейпцигом, где он вновь отличился и был награжден орденом Св. Анны 2-й степени.

Тяжелые условия похода и перенесенная горячка вскоре дали себя знать: в сентябре-октябре того же года Жиркевич вновь сильно простудился, и в марте 1814 года был уволен в отпуск до излечения болезни. При этом некоторое время продолжал находиться при своей бригаде. По возвращении в Россию, 2 мая 1815 года женился на дворянке Смоленской губернии Александре Ивановне Лаптевой.

8 сентябре 1815 года назначен состоять при Гвардейских учебных ротах в Санкт-Петербурге.

9 марта 1816 года переведен капитаном в Батарейную № 58-го артиллерийскую роту, расквартированную в Орле.

Через три года, (1 июля 1819 г.) произведен в подполковники и назначен командиром 4-й Парочной батарейной роты. Дела службы занимали его всецело, но заботы семейные также требовали определенного внимания. Получив отпуск на 28 дней для поездки к матери в Смоленск, задержался там на 2 месяца.

30 января 1820 года получил новое назначение –

командиром 2-й легкой артиллерийской роты 10-й артиллерийской бригады.

В 1824 году вышел в отставку, а в сентябре того же года поступил на службу в артиллерийский департамент начальником 1-го отделения.

В июне 1826 года был командирован в Московское артиллерийское депо. Затем – на Шостенский пороховой завод (июнь-ноябрь 1826 г.).

В начале 1827 года вновь переведен в артиллерийский департамент в С.-Петербурге. И почти сразу (в апреле) командирован в Кременчуг, затем – в Одессу. В следующем году несколько месяцев (с февраля по июнь) занимался в Одессе закупкой серы и открытием цен на свинец. В том же году произведен в полковники.

В начале 1829 года вновь отправился в командировки: в Киев, Каменец, Тирасполь и Измаил.

В апреле 1829 года И. С. Жиркевич назначен помощником командира Тульского оружейного завода по хозяйственной части. С этой должности вышел в отставку в декабре 1833 года, в чине генерал-майора.

24 ноября 1834 года вновь поступил на гражданскую службу по ведомству министерства внутренних дел с чином действительного статского советника.

5 марта 1835 года назначен симбирским гражданским губернатором. Не получив ни одного взыскания по службе, через год был от этой должности отставлен и 27 июня 1836 года получил новое назначение: витебским губернатором «с переименованием в генерал-майоры».

По причине разногласий с генерал-губернатором Витебской губернии П. Н. Дьяковым, через два года подал в отставку и получил ее (24 октября 1838 г.). После этого поселился в Полоцке с семьей – женой, сыном Владимиром и двумя дочерьми (одна из них в замужестве – Глушкова, другая – Ган). Скончался там же от холеры 3 июля 1848 года. Погребен 5 июля под Полоцком на «Красном кладбище».

Воспоминания о жизни своей Иван Степанович начал писать лишь после того, как окончательно оставил государственную службу, отдав ей более 30 лет жизни (первая запись датирована 14 января 1841 г.) и закончил за несколько месяцев до кончины – в 1848 году. Записи он вел не регулярно, от случая к случаю и не всегда придерживаясь хронологической последовательности событий. Повествование доведено до 1838 года, до времени отставки с поста Витебского губернатора.

Первые страницы рукописи посвящены детским и юношеским годам автора, проведенным в Кадетском корпусе. Удивительно, что из его памяти (кстати говоря, совсем не безупречной), не стерлись детские воспоминания о товарищах по классам и преподавателях, яркие впечатления о посещении корпуса императором Павлом Петровичем, цесаревичем Александром Павловичем и великим князем Константином Павловичем. Повествование о событиях наполеоновских войн, в которых И. С. Жиркевичу пришлось участвовать в качестве офицера гвардейской артиллерии (с 1806 по 1815 гг.), насыщенное подробностями, представляет особый интерес как источник по истории отдельных сражений и повседневной жизни российского офицерства той великой эпохи.

В воспоминаниях И. С. Жиркевича читатель найдет много уникальных подробностей из жизни российского чиновничества и дворянства 1820-х – 1840-х годов, организации службы в центральных, губернских и уездных учреждениях; подробностях частного быта провинциальных городов Российской империи: Орла, Тулы, Симбирска, Витебска. Немало интересных деталей, не сохранившихся в официальных архивных документах, можно узнать из «Записок» Жиркевича об организации производства на Тульском оружейном заводе, о реализации в Симбирской губернии правительственной программы по переводу нескольких сот тысяч казенных крестьян в удельное ведомство, о трудном процессе присоединения униат Витебской губернии к Православной церкви и сложных взаимоотношениях гражданских и церковных властей в отношении этого вопроса.

По службе в армии, а затем на гражданском поприще, И. С. Жиркевичу приходилось встречаться со многими известными деятелями первой половины XIX столетия. Надо сказать, что автор «Записок» не пытался скрывать свою небеспристрастность в отношениях к сослуживцам, сотрудникам, начальникам и просто знакомым. Его характеристики почти всегда откровенно предвзяты. Справедливость требует отметить, что в тех случаях, когда приходилось признаваться в негативном отношении к отдельным людям, Иван Степанович добросовестно старался объяснить его причины, подробно описывая все нюансы своих с ними взаимоотношений. В частности, много неприятных моментов в жизни И. С. Жиркевича в Симбирской губернии и позднее, даже в отставке, были связаны с именем помощника управляющего симбирской удельной конторой Андрея Васильевича Бестужева. Однажды И. С. Жиркевич даже заявил посещавшему губернию графу Перовскому: «…с господином Бестужевым… я не хочу иметь ни дела, ни знакомства, ибо последним я его не удостаиваю!» А. В. Бестужев умел найти себе «высоких» заступников, а слишком горячий и прямой, никогда не считавший нужным скрывать свои мысли от вышестоящих, И. С. Жиркевич лучше умел находить врагов. После публикации глав «Записок», посвященных службе автора в Симбирской губернии, где фамилия А. В. Бестужева была скрыта, в редакцию «Русской старины» поступило возмущенное письмо одного из многочисленных родственников Андрея Васильевича – некоего В. А. Бестужева. Автор письма, опубликованного в одном из очередных номеров журнала, настаивал на высокой честности А. В. Бестужева и прямо обвинял И. С. Жиркевича во лжи. Доводы его, однако, не выглядят обоснованными, а в пользу низкого мнения об «удельном чиновнике» Бестужеве свидетельствуют и другие современники и свидетели их отношений с губернатором, в частности, служивший в то время в Симбирской губернии жандармский офицер Эразм Иванович Стогов. Воспоминания Стогова были предложены им самим к публикации в «Русской старине» после появления на страницах журнала первых нескольких глав из «Записок» И. С. Жиркевича.

При всей информативности воспоминаний Ивана Степановича, в них очень мало можно найти сведений о нем самом и его семье. Описаны лишь обстоятельства женитьбы на Александре Ивановне Лаптевой, но о характере ее, внешности, привычках можно судить лишь по отрывочным и косвенным сведениям. Только один раз автор подробно остановился на описании распорядка своего дня, чтобы показать, как много сил и времени занимала у него работа с документами на посту симбирского губернатора. И однажды, когда тяжелые обстоятельства жизни в отставке, почти в нищете, стали уж совсем невыносимы, он позволил себе излить душу на бумаге. Но этот отрывок был выпущен из текста «Записок» при первом издании, не увидит его и нынешний читатель.

О характере и привычках самого автора также довольно сложно составить себе представление, основываясь на тексте его воспоминаний. Но к счастью, этот пробел помогают восполнить воспоминания о Жиркевиче уже упоминавшегося выше Эразма Ивановича Стогова. Позволим себе их процитировать:

«…Видаясь по разным случаям с Жиркевичем, я всегда заставал его за бумагами и составил о нем себе понятие, что это человек дела. Он всегда был как то сдержан, очень вежлив, но малейшая несправедливость, плутовство по делам – выводили его из себя; вспылив, он уже не знал границ гнева…

Жиркевича полюбить очень трудно, но нельзя было не почитать его, нельзя было не уважать честной его

деятельности, его бескорыстия; он отдался весь, без остатка, полезному служебному труду…» При всех этих высоких деловых качествах, при том, что, по словам Стогова, его «достанет управлять тремя губерниями», симбирское дворянство (как впоследствии и витебское) губернатора невзлюбило: он не понимал и не умел строить с людьми человеческих отношений, не бывал в обществе, никого не приглашал к себе. «Как он для общества, так и оно для него – не существовали», – пишет Э. И. Стогов.

Об отмеченных Стоговым чертах характера И. С. Жиркевича сохранились и другие свидетельства. Старательно собиравший все доступные сведения о своем роде и особенно о родном деде, Александр Владимирович Жиркевич, писал, что ему «случалось нередко встречаться с людьми, или знавшими покойного Ивана Степановича лично, или слышавшими о нем от его современников: все отзывы обрисовывали покойного, как идеально честного, правдивого, бескорыстного русского деятеля».

К перечисленным достоинствам И. С. Жиркевича можем добавить, что был он еще и чрезвычайно скромным человеком. Об этом ясно свидетельствуют слова его завещания, написанного за несколько дней до кончины. Иван Степанович просил, чтобы похороны его были самыми скромными, чтобы близкие глубокого траура по нему не носили. И завершал свои последние распоряжения словами: «Да простит Господь мне, как я прощаю всех враждующих мне и ненавидящих меня».

Воспоминания свои Иван Степанович Жиркевич писал «в назидание сыну» («если он поймет меня», – было отмечено в подлиннике). Но, вероятно, думал и о том, что прочесть их могут и другие люди. Как он пишет сам в начал повествования, интерес к рассказам о его полной событиями жизни проявил один из приятелей, который и посоветовал их записать. В рукописи присутствуют следы саморедактуры, фамилии многих известных лиц (особенно тех, с которыми у Жиркевича происходили столкновения по службе) заменены инициалами или вовсе опущены. Все это еще раз свидетельствует о его щепетильности и стремлении не задеть явно своих недругов, многие из которых были живы и даже продолжали служить. Готовя «Записки» к публикации, Карпов раскрыл некоторые сокращенные имена, но в ряде случаев не сделал этого. Либо не смог, либо посчитал ненужным. В данном издании почти все «зашифрованные» Жиркевичем имена и фамилии приведены полностью, при этом исправлены и несколько ошибок, допущенных издателями при первой публикации.[1 - Научно-популярный характер данного издания позволяет исправлять явные ошибки и описки автора и издателей без специальных оговорок.]

При подготовке «Записок» Жиркевича к публикации, С. Д. Карпов сам, по-видимому, разделил их на главы. Кроме того, он написал предисловие и составил ряд примечаний. В данном издании предисловие Карпова опущено, так же, как его примечания, касающиеся, в основном, отдельных известных деятелей первой половины XIX в.: мы посчитали нужным в данном издании поместить небольшие биографические справки обо всех (по возможности) лицах, упоминаемых в тексте «Записок». Справки получились не равнозначными по объему и составу информации: о людях, оставивших заметный след в истории России, известно очень много, и нужно было лишь выбрать факты, значимые в контексте публикуемого источника; о некоторых людях имевшаяся в нашем распоряжении справочная литература позволила обнаружить лишь краткие упоминания; о многих скромных служителях учебных заведений или уездных начальниках, а также о ряде чиновников жандармского ведомства не было найдено никаких сведений. В примечаниях к данному изданию помещены также справки об описываемых автором значительных событиях, хорошо известных его современникам, но не слишком часто упоминаемых ныне.

Авторские примечания И. С. Жиркевича сохранены и помещены в подстраничные сноски.

Текст публикуется по изданию: «Русская старина», 1874, т. 9, 2, с. 207–244; т. 10, № 8, с. 633–666; т. 11, № 11, с. 411–450; № 12, с. 642–664; т. 13, № 8, с. 554–580; 1876, т. 16, № 8, с. 627–648; т. 17, № 9, с. 127–144; № 10, с. 251–266; № 12, с. 771–786; 1878, т. 22, № 7, с. 401–422; т. 23, № 9, с. 33–54; 1890, т. 67, № 7, с. 63–132; № 8, с. 225–277; № 9, с. 667–706. Доп.: Из бумаг генерала И. С. Жиркевича // «Исторический вестник», 1892, т. 48, № 4, с. 150–159.

Используя для удобства читателей современную орфографию, мы постарались сохранить авторский стиль источника. Кроме примечаний научно-справочный аппарат издания включает в себя алфавитный указатель упоминаемых автором имен. Статья указателя содержит лишь фамилию и инициалы лица в том случае, если в примечаниях помещена о нем биографическая справка. Если таковая отсутствует, статья указателя содержит краткие сведения о данном лице.

Часть I***1789–1805

Детство. – Шляхетный корпус. – Милорадович. – Генерал Клингер. – Малолетнее отделение. – Посещение корпуса императором Павлом и великими князьями. – Начальники гренадерской роты. – Учителя. – Товарищи. – Выпуск из корпуса. – Аустерлиц. – Подвиг Демидова.

Один из приятелей моих, слушая рассказ некоторых обстоятельств моей жизни, сказал: «Я бы на месте вашем написал что-нибудь, так много любопытного видели вы и испытали в жизни вашей». И эта мысль несколько раз невольно забегала в мою голову; но с одной стороны, леность, а более затруднение почерка до сего дня останавливали меня. А теперь пришла благая мысль взяться за перо. Вот повесть моего настоящего марания.

При всех превратностях моей кочевой жизни, справедливость слов Св. Писания: «Не надейтеся на князи, на сыны человеческия» – сбывалась со мной в самом строгом и буквальном смысле. Всегда и везде видел я на себе следы лишь одной благости Божьей, а не суетных домогательств и забот человечества.

Я родился в Смоленске в 1789 г., мая 9-го дня, поутру, в половине шестого часа, в тот самый момент, когда князь Потемкин[2 - Потемкин, Григорий Александрович (1739–1791), граф, светлейший князь Таврический, генерал-фельдмаршал (1789), видный государственный и военный деятель России.] имел въезд в сей город и был приветствован как фельдмаршал пушечными выстрелами;[3 - 6.12.1788 русскими войсками под командованием Потемкина после долгой осады был штурмом взят Очаков. После победы Потемкин выехал в С.-Петербург, где был произведен Екатериной II в генерал-фельдмаршалы. Весной 1789 г. возвращался к армии через Смоленск.] бабушка, принимавшая меня, тогда же изрекла пророчество матери моей, что я буду губернатором, – и эта идея с самого юного возраста моего была для матери моей постоянной, так что я более ста раз слышал от нее слова сии, – и, так сказать, надежду, что оное пророчество сбудется тогда, как сам я вовсе и помышления о себе не имел.

Едва исполнилось мне пять лет, в 1795 г., без малейшего особого ходатайства, по одному прошению отца моего записан был я в сухопутный шляхетный кадетский корпус[4 - Сухопутный шляхетный кадетский корпус – основан в 1731 г. как Шляхетный кадетский корпус, с 1743 г. – Сухопутный шляхетный кадетский корпус, с 1756 г. – Императорский Сухопутный шляхетный кадетский корпус. Указом от 10.3.1800 переименован в 1-й кадетский корпус. Корпус готовил офицеров, главным образом, для пехоты и артиллерии.] и, как рассказывали мне, был последний недоросль, помещенный в корпус распоряжением добродетельного графа Ангалта,[5 - Ангальт Федор Евстафьевич (1732–1794),

граф, генерал-поручик (1783), генерал-адъютант Екатерины II. С 1786 г. по свою кончину – директор Сухопутного шляхетного кадетского корпуса.] чему я очень верю, ибо зачисление мое значится в актах 12 июля, а смерть графа последовала в том же месяце. В сентябре сего года привезли меня в Петербург, и с этого дня я начал жить, так сказать, сам собой.

Память я имел всегда скверную, а объем умственный достаточно быстрый, так что без особенного усилия слыл умным и хорошим учеником; но при этом страннее всего было, что я слыл хорошим учеником и по классу черчения, и рисования, тогда как рука моя не провела никогда ни одного прямого штриха, не нарисовала ни одной правильной головы, или даже уха, или глаза, – по другим же предметам я шел хорошо и был из первых учеников. В 1805 г. покойный Милорадович,[6 - Милорадович Михаил Андреевич (1771–1825), граф (с 1813 г.), генерал от инфантерии (1809). В 1805 г. – генерал-майор, шеф Апшеронского мушкетерского полка, командир пехотной бригады. За отличия в боях при Амштеттене и Штейне 8.11.1805 награжден орденом Св. Георгия 3-го класса и чином генерал-лейтенанта.] перед началом кампании против французов приехал в корпус и в классах хотел выбрать несколько кадет для своего штата. Я помню, как он обратился к полковнику Арсеньеву[7 - Арсеньев Никита Васильевич (1775–1847), генерал-майор, тайный советник. В описываемое время – полковник, инспектор 1-го кадетского корпуса. В 1815–1843 гг. – директор и почетный опекун Императорского военно-сиротского дома. Родной брат деда М. Ю. Лермонтова.] (инспектору корпуса) и сказал:

– Ну, этого вы, верно, мне также не дадите, – указывая на меня, а тот отвечал:

– Это у нас лучший ученик, которого мы готовим в артиллерию, а вернее в гвардию. И в сентябре того же года я был произведен в подпоручики лейб-гвардии в артиллерийский батальон, вместе с другим кадетом Поморским,[8 - Поморский Александр Петрович (ок. 1788–1814), штабс-капитан Лейб-гвардии артиллерийской бригады, однокашник Жиркевича по 1-му кадетскому корпусу. О нем упоминал в своих мемуарах А. Х. Эйлер среди тех офицеров, «с которыми по учености, ловкости и образованности трудно было всякому спорить».] который и был по кончину свою (1813) моим постоянным другом.

Накануне выпуска нашего директор корпуса генерал Клингер[9 - Клингер Федор Иванович (1752–1831), генерал-лейтенант, известный немецкий писатель-драматург, один из вождей литературного направления «Drang und Sturm» («Буря и натиск»). На русской службе с 1780 г. Директор 1-го кадетского корпуса (1801–1820).] при собрании всего корпуса, вызвал меня вперед, погладил по голове и сказал:

– Вот вам пример, господа: ему не более двенадцати лет от роду, а завтра он будет гвардии офицером!

На что я отозвался, что я 11 лет уже как в корпусе… Но обстоятельство это показывает, как я был мал ростом и моложав при выпуске, и следствием того было, что первая пара моей гвардейской обмундировки, а именно: гвардейский мундир с бархатным воротником и золотым шитьем, казимировое исподнее платье с золотом обошлись мне 28 рублей на ассигнации; остальная часть обмундировки в такой же пропорции, так что вся экипировка стоила 47 рублей на ассигнации.

Обращаясь к малолетству моему, я не могу без признательности вспомнить первых моих попечителей. Поступил я в отделение малолетних, в камеру к madame Савье, а по увольнении ее к mademoiselle Эйлер; как в первой, так и в другой, и особенно в последней, я нашел истинную материнскую заботу и нежность и по малому возрасту пробыл у нее годы более положенных.

Два случая этого времени врезались в мою память; первый из них – приезд в корпус государя Павла Петровича.[10 - Павел Петрович – Павел I (1754–1801), Император Всероссийский (1796–1801) из династии Романовых, сын Петра III и Екатерины II.] Мы все были в классах, и нас учили, когда приедет государь, приветствовать его: «Ваше императорское величество, припадаем к стопам вашим!» Но этот возглас приказано было делать только тогда, когда государь будет в зале, а не в классах. Павел I приехал во время классов и, войдя к нам в класс, с самой последней скамейки взял на руки одного кадета (Яниша, теперь, в 1841 г., служащего в артиллерии подполковником), взнес его сам на кафедру и, посадя на стол, своими руками снял с него обувь; увидя на ногах совершенную чистоту и опрятность, обратился к главной начальнице с приветом благодарности. Теперь еще не могу забыть минуту бледности и страха, а потом душевного успокоения и слез на лице этой начальницы, г-жи Бугсгевден, и как она, упав на одно колено, целовала руку монарха. По окончании класса, когда государь прибыл в залу, мы его встретили, как научены были, а он, не расслышав, что мы кричали, спрашивал: «Что такое они кричат?» – и был весьма доволен и с нами разделил полдник наш, скушав две булки, так что двоим недостало оных, и затем приказал всем дать конфет.

Другой случай – приезд поутру наследника престола Александра Павловича[11 - Александр Павлович – Александр I (1777–1825), император Всероссийский (с 11.3.1801), из династии Романовых. Старший сын великого князя (потом – императора) Павла Петровича. В 1800 г. – петербургский военный губернатор, сенатор, член Совета при Высочайшем дворе.] и великого князя Константина Павловича[12 - Константин Павлович (1779–1831), великий князь, цесаревич (с 1799), 2-й сын императора Павла I. В 1798 г. назначен главным начальником над 1-м кадетским корпусом.] вместе с князем Зубовым.[13 - Зубов Платон Александрович (1767–1822), светлейший князь (1796) генерал от инфантерии, генерал-адъютант. Государственный деятель, фаворит императрицы Екатерины II. 23 ноября 1800 г. назначен директором, а в феврале 1801 г. – шефом 1-го кадетского корпуса. Автор утвержденного в 1804 г. Александром I проекта создания в губерниях военных корпусов для воспитания в них детей дворян.] Константин был назначен шефом корпуса. Когда они обходили наши камеры, генерал-майор Адамович,[14 - Адамович Иван Степанович, генерал-майор, шеф Павловского гренадерского полка с 14.2.1798. «По неисправности полка» был отставлен от службы 26.08.1798. В октябре 1812 г. в Арзамасе формировал резервы.] мой внучатый брат, командовавший тогда Павловским гренадерским полком,[15 - Павловский гренадерский полк сформирован 19.11.1796 г. из двух батальонов Московского гренадерского полка. 13 апреля 1813 г. за отличие в Отечественной войне 1812 года полк был причислен к составу Гвардии, под названием Лейб-гвардии Павловский, с правами Молодой гвардии. Упразднен в начале 1918 г.] сопровождал их и, поравнявшись против меня, остановил наследника словами:

– Ваше высочество, вот это мой брат!

Великий князь Александр Павлович ущипнул меня за щеку и сказал:

– Купидон!

А я закричал:

– Больно, ваше высочество!

Потом, когда мы прошли в столовую для утреннего завтрака, где обыкновенно я читал на кафедре вслух предстольную молитву, наследник, узнав меня, обратился к Адамовичу и сказал: «Из него славный будет поп!»

В том же (1800) году я был переведен из малолетнего возраста в гренадерскую роту, которой командовал майор барон Черкасов. После него были моими начальниками подполковник Пурпур,[16 - Пурпур Карл Андреевич (1771–1806), генерал-майор (1803), шеф Владимирского мушкетерского полка (1803–1805). До 1801 г. – преподаватель 1-го кадетского корпуса, полковник.] майор Железняков[17 - Железников Петр Семенович (1770–?),

майор, учитель русского языка и литературы в 1-м кадетском корпусе. В 1807 г. вышел в отставку и принял место домашнего учителя у князя Т. Л. Дивлет-Кильдеева. Переводчик.] и майор Ралестин, – в командование ротой последним я выпущен из корпуса. Несмотря на то, что я, можно сказать, был крошкой и необыкновенно моложав, еще в самом корпусе я пользовался расположением и дружбой капитана Черкасова,[18 - Вероятно, имеется в виду Черкасов Павел Петрович (?–1837), генерал-майор, непременный член Военно-ученого комитета. В 1800 г. – капитан и преподаватель 1-го кадетского корпуса. В 1810 г. поступил майором в Свиту по квартирмейстерской части. В 1814 г., в чине полковника, переведен в Гвардейский генеральный штаб.] – он же был моим учителем фортификации, – и у других офицеров, а именно: Риля, Ореуса,[19 - Ореус Федор (Фридрих) Максимович (1783–1866). Генерал от инфантерии. В начале XIX в. – офицер 1-го кадетского корпуса. На рубеже 1840–50-х гг. был директором Полоцкого кадетского корпуса.] Эллермана[20 - Эллерман Христофор Иванович (1782–1831), полковник. В 1800–1808 гг. – преподаватель 1-го кадетского корпуса в чине подпоручика.] и др.; я пользовался уважением несообразно вовсе моему возрасту. Припоминая со всей строгостью о штрафах, неизбежных с малолетством и юностью, я только один раз был наказан розгами подполковником Пурпуром за то, что был записан в классе географии учителем Спироком за леность; но и этот раз несправедливо, в чем и сам Спирок впоследствии сознался, оправдываясь лишь тем, что он это сделал, получив выговор от директора, что он ничего не пишет в ленивом списке, и что, таким образом, один только жребий, пав на меня, был виной моего наказания.

Моими законоучителями в корпусе были: Феофилакт,[21 - Феофилакт (Русанов Феодор Гаврилович) (1765–1821), экзарх Грузии (1817), митрополит Карталинский и Кахетинский (1919–1821), член «Комитета по совершенствованию духовных училищ» Св. Синода, который в 1808 году (26 июня) преобразован в «Комиссию духовных училищ». В 1796–1798 гг. – настоятель Сергиевой пустыни и законоучитель кадетского корпуса.] Михаил[22 - Михаил (Десницкий Матфей Михайлович) (1762–1821), митрополит Петербургский и Новгородский (1818–1821), член Св. Синода (1814). В 1799 г. возведен в сан архимандрита Юрьева монастыря и назначен законоучителем в сухопутный шляхетский корпус.] и Евгений – пастыри, впоследствии известные в России; из них первые два были потом митрополитами.

В мое время начальники корпуса, один за другим, так следовали: Кутузов,[23 - Кутузов (Голенищев-Кутузов) Михаил Илларионович (1745–1813), светлейший князь Смоленский (1812), генерал-фельдмаршал (1812), главнокомандующий Российской армии в 1812 году, разгромившей армию Наполеона. Первый в истории России полный Георгиевский кавалер. В 1794–1797 гг. – главный директор Сухопутного шляхетного кадетского корпуса. Провел реорганизацию и установил в нем строгий режим, усилил практическую направленность обучения, ввел преподавание тактики (сам читал этот курс, а также курс военной истории).] Ферзен,[24 - Ферзен Иван Евстафьевич (1747–1799), граф, генерал от инфантерии, директор 1-го кадетского корпуса (1797–1798).] Андреевский[25 - Андреевский – вероятно, Андреевский Иван Иванович (ок. 1754–1812), генерал-майор. Временно управлял 1-м кадетским корпусом до марта 1799 г.] и Клингер. Первого и теперь очень помню и живо себе представляю в голубом плаще, три звезды, две, на левой, одна, на правой стороне, и шляпа на голове. Вид грозный, но не пугающий юности, а более привлекательный. С кадетами обходился ласково и такого же обхождения требовал и от офицеров. Часто являлся между нами во время наших игр, в свободные наши часы от занятий, и тогда мы все окружали его толпой и добивались какой-нибудь его ласки, на которые он не был скуп. Второй, Ферзен, был в общем смысле немец; третий, Андреевский, просто солдат, а последний, Клингер, суровостью вида и неприветливостью характера навлек на себя общую нелюбовь воспитанников и слыл не только строгим, но даже жестоким человеком. Из офицеров того времени живы в моей памяти: Арсеньев – большой крикун, но любимый кадетами; Перской[26 - Перский Михаил Степанович (1776–1832). Генерал-майор, директор 1-го Кадетского корпуса (1820–1832). В годы учебы Жиркевича – майор, офицер 1-го Кадетского корпуса.] – иезуит в полном смысле слова, был одарен необыкновенной памятью, так что, увидев в первый раз новое лицо воспитанника, он спрашивал всегда имя его и отчество, а потом уже никогда не забывал и, когда через 25 лет, во время бытности Перского уже директором корпуса, я привез для отдачи туда своего племянника, при вступлении моем в комнату он меня встретил словами: «Не ошибаюсь, Иван Степанович Жиркевич». Хорошо был образован, но никогда не был любим кадетами. Железняков, учитель русского слова и душой русский, к несчастью, держался крепких напитков, но кадетами был любим за необыкновенную доброту свою. Ралгерт[27 - Ралгерт – возможно, имеется в виду майор Ранефт Карл Карлович (?–1813), преподаватель в 1-м кадетском корпусе. В 1811 г. – полковник.] – немецкий драгун, добрейшей души человек, но никем не уважаемый. Готовцев[28 - Готовцев Александр Кондратьевич, генерал-майор, шеф Смоленского кадетского корпуса (1.7.1812–1820). При Жиркевиче – майор, офицер 1-го Кадетского корпуса; подполковник (1806), полковник (1811).] – буффон, но души необыкновенной, был любим вообще. Чужин – страшный взыскательностью и хлопотливый, над которым кадеты издевались беспрестанно. Гераковы[29 - Гераков Гавриил Васильевич (1771–1838), учитель истории в 1-м кадетском корпусе (1797–1809), статский советник (1821), писатель.Гераков Семен Васильевич (ок. 1768–1831), полковник, офицер 1-го кадетского корпуса, казначей.] – два брата: один – писатель и учитель истории, шут в обществе, но держал кадет в уважении и слыл ученым; другой – простой офицер, без вычуров. Кадеты, с которыми я был более дружен и в связи: Ахшарумов,[30 - Ахшарумов Дмитрий Иванович (1785–1837), военный историк, генерал-майор (1820). 3.6.1803 выпущен из 1-го кадетского корпуса прапорщиком в Черниговский мушкетерский полк. Участник войн с Францией (1806–1807) и Турцией (1809–1811). В 1812 г. – дивизионный адъютант генерал-лейтенанта П. П. Коновницына, сотрудник походной типографии А. С. Кайсарова. В 1819 г. выпустил «Описание войны 1812 г.» – первую в России научную работу об Отечественной войне 1812 года.] Поморский, барон Пирх,[31 - Пирх Карл Карлович (ок. 1785–1822), барон, флигель-адъютант (1820), полковник, командир Лейб-гвардии Преображенского полка (1820). Выпущен из 1-го кадетского корпуса в 1805 г.] Глинка,[32 - Глинка Владимир Андреевич (1790–1862), генерал от артиллерии (1852). Учился в 1-м кадетском корпусе, выпущен в 1806 г. в Лейб-гвардии артиллерийский батальон. Участник Отечественной войны 1812 года и заграничных походов 1813–1815 гг.] Милорадович,[33 - По-видимому, имеется в виду один из двух братьев: Милорадович Николай Николаевич, выпущен из 1-го кадетского корпуса 4.9.1805 подпоручиком в 4-й артиллерийский полк. Убит в сражении при Аустерлице 20.11.1805.Милорадович Андрей Николаевич (1780–?). Выпущен из 1-го кадетского корпуса 8.6.1805 подпоручиком в Свиту Его Императорского Величества по квартирмейстерской части. В 1830 г. – Генерального штаба генерал-майор.] два брата Берхмановы и два брата Краснокутские.[34 - Краснокутский Семен Григорьевич (1784–1840), действительный статский

советник, обер-прокурор Сената (на 1825 г.). Выпущен из 1-го кадетского корпуса 7.9.1805 прапорщиком в Лейб-гвардии Семеновский полк. Отставной генерал-майор (1821). Участник восстания 14.12.1825. Осужден на 20 лет ссылки на поселение. Умер в Тобольске.Краснокутский Александр Григорьевич (1781–1841), отставной генерал-майор. 4.9.1805 выпущен из 1-го кадетского корпуса подпоручиком в артиллерию. Участник Отечественной войны 1812 года и заграничного похода 1814 г. Автор двух книг.]

Во все время нахождения в корпусе благодетелем и отцом мне был Степан Павлович Краснопольский, служивший при дворе обер-келлермейстером,[35 - Обер-келлермейстер – в 1722–1917 гг. – смотритель винных запасов при дворе, должность, соответствовавшая 14-му классу «Табели о рангах».] а семейство его и старшие сыновья были для меня первыми примерами быта житейского; младший же сын его, Петр Степанович,[36 - Краснопольский Петр Степанович. В 1806 г. выпущен из 1-го кадетского корпуса подпоручиком в 1-ю артиллерийскую бригаду.] совоспитанник со мной, был не только отцом, но и братьями любим менее моего в своем семейств.

Здесь я ознакомился с семействами Фигнеровых и Шестаковых. Первых второй сын, впоследствии известный партизан 1812 года,[37 - Фигнер Александр Самойлович (1787–1813), полковник (1813). Выпускник 2-го кадетского корпуса в С.-Петербурге. В 1812 г. в чине капитана командовал армейским партизанским отрядом. Владея французским, итальянским, немецким и польским языками, виртуозно умея перевоплощаться, отважно проникал в расположение неприятельских войск, добывал информацию, сообщал в Главную квартиру российской армии. М. И. Кутузов называл его человеком «высокой души», фанатиком «в храбрости и в патриотизме».] был мне еще тогда другом, а младший брат его оставил на голове моей всегдашнюю память, рассекши мне шаром с биллиарда голову, – ему было 3 года, а мне 8 лет. Александр Антонович Шестаков и по сие время (1841) дружбой своей оценяет меня, ибо таких людей, как он, надо поискать в мире; он был судьей в Красненском уезде Смоленской губернии и живет теперь (1841) в своем поместье того же уезда.

По выпуске из корпуса, в 1805 г., в октябре месяце, отправился я к батальону своему, бывшему тогда уже на походе против французов.[38 - Жиркевич был выпущен из корпуса 4 сентября 1805 г. в Лейб-гвардии Артиллерийский батальон. Лейб-гвардии Артиллерийский батальон был сформирован 9.11.1796. В кампанию 1805 г. он состоял из двух батарейных и двух легких рот. Роты назывались именами своих шефов. В 1811 г. переименован в Лейб-гвардии Артиллерийскую бригаду.] Сопутниками моими были выпущенные в одно со мной время из пажей: Дохтуров[39 - Дохтуров Иван Сергеевич. Выпущен из Пажеского корпуса 4.9.1805 г. подпоручиком в гвардейскую артиллерию. 26.12.1807 уволен от службы поручиком «за болезнью».] и Козлов.[40 - Козлов Арсений Федорович. Выпущен из Пажеского корпуса 4.9.1805 подпоручиком в гвардейскую артиллерию. 22.10.1809 уволен от службы поручиком «за болезнью».] Батальон наш нагнали мы в Слониме.

Когда я прибыл к батальону, командиром был генерал-майор Иван Федорович Касперский,[41 - Касперский Иван Федорович (ок. 1760–?), генерал-майор (1801). В кампании 1805 г. – командир Лейб-гвардии Артиллерийского батальона.] обласкавший меня и принявший, как сына; он поместил меня для квартирования с адъютантом Саблиным,[42 - Саблин Яков Иванович (ок. 1784–?), полковник (1813). Офицер гвардейской артиллерии (1804–1811), батальонный адъютант (1805–1806), казначей (1806–1810). В 1811 г. назначен командиром 12-й артиллерийской бригады.] с которым всегда располагался вместе друг его лекарь Флеров, и хотя я был зачислен во 2-ю легкую роту, которой командовал полковник Роселем,[43 - Роселем – вероятно, имеется в виду Реслейн Федор (Фридрих) Иванович (1760–1838). Генерал-майор (1807), командир Казанского порохового завода (1806–1830). В 1805 г. командовал легкой ротой Лейб-гвардии Артиллерийского батальона. Участник сражения при Аустерлице.] но я всегда оставался при генеральной штаб-квартире и пользовался столом генерала. По молодости моей, по непривычке к походу и по ненастному осеннему времени на третий или на четвертый день после приезда моего к батальону оказался у меня отек в ногах, и я с трудом мог с посторонней помощью ходить к генералу, что продолжалось со мной все время похода даже до Ольмюца, в Австрии, где я в первый раз вблизи увидел государя. Здесь же увидал и австрийского императора Франца,[44 - Франц II (1768–1835), последний император Священной римской империи (1792–1806) и первый австрийский император (1804–1835). В качестве императора Австрии (а также Венгерского и Чешского короля) носивший имя Франц I. Выдал дочь Марию-Луизу за Наполеона I (в 1809).] бывшего тогда еще римским.

Трудно представить, какой дух одушевлял тогда всех нас, русских воинов, и какая странная и смешная самонадеянность была спутницей такого благородного чувства. Нам казалось, что мы идем прямо в Париж! Тогда и было только разговору о генерал-адъютанте князе Долгоруком,[45 - Долгорукий Петр Петрович (1777–1806), князь, генерал-майор (1798), генерал-адъютант (1798). В 1805 г. – в Свите императора Александра I.] юноше лет 25, который ездил от государя с ответным письмом к Наполеону,[46 - Наполеон Бонапарт, Наполеон I (1769–1821), император французов (1804–1814, 1815), король Италии (1805), протектор Рейнского союза (1806), медиатор Швейцарии (1803).] приславшему Дюрока[47 - Дюрок Жиро Кристоф Мишель (1772–1813), герцог Фельтрский (1808) и Фриульский (1808), дивизионный генерал (1803), обер-гофмаршал (1805).] поздравить государя с прибытием его к армии, – и все дивились остроумию адреса на письме, где будто, избегая титула царского, называли его «Chef de la nation fran?aise!». Так по крайней мере рассказывалось в войске, с добавкой, что когда князь Долгорукий представил письмо и Наполеон остался в шляпе пред ним, то и он тоже надел свою. Прошло несколько дней, и, увы, изменился тон наших суждений!.. Через три дня после того мы подошли к Аустерлицу и расположились на бивуаках по сю сторону города, воображая французов еще по крайней мере, верст за сто от нас. На другой день поутру, 20 ноября, объявлено нам, что во время марша через город будет смотреть нас государь. Обозы приказано оставить на месте. Прекрасная погода. Цель смотра обманула наши ожидания, – мы все были только в одних мундирах. Пройдя до города не боле как версты полторы, нас свернули с дороги в сторону, вправо, и объявили нам, что мы идем занимать позицию. Вдруг говорят нам: «Французы! Заряжайте пушки!» Этого сюрприза мы вовсе не ждали. Я был прикомандирован с двумя легкими орудиями к батарейной роте его высочества, которой командовал полковник Ралль[48 - Ралль Федор Федорович. В 1805 г. – полковник Лейб-гвардии Артиллерийского батальона командир Батарейной роты Его Высочества. Уволен со службы в 1810 г. за болезнью.] – единственное лицо между нами, бывавшее в огне против неприятеля; я же, со своей стороны, отроду не слыхал пушечного выстрела вблизи, а в бытность мою в корпусе во время парадов и пальбы с крепости затыкал уши, едва не падая от страха: так был пуглив! А теперь пришлось вдруг быть в настоящем деле!.. Легкими орудиями командовал старше меня подпоручик Сукин,[49 - Сукин Александр Яковлевич (ок. 1787–?), подполковник (1812). В 1805 г. выпущен подпоручиком из 2-го кадетского корпуса в Лейб-гвардии Артиллерийскую бригаду. В декабре 1811 г. переведен

капитаном в 6-ю артиллерийскую бригаду.] а я был без орудий, и потому, чтобы дать мне особое занятие, генерал приказал мне быть при вторых зарядных ящиках и стоять вне выстрелов. К нашей батарее присоединились 10 австрийских орудий. Полки гвардии расположились в две линии на правом фланге; в первой линии стоял Семеновский полк,[50 - Семеновский Лейб-гвардии полк – один из старейших в русской армии (1687). В 1700 г. наименован Лейб-гвардии Семеновским. Упразднен в 1918 г.] а во второй – Преображенский;[51 - Преображенский Лейб-гвардии полк сформирован в 1687 г., в 1700 г. наименован Лейб-гвардии Преображенским. Упразднен в 1918 г.] на левом фланге в первой линии – Егерский,[52 - Егерский Лейб-гвардии полк сформирован 9.11.1796 г. из егерских команд, состоявших при Лейб-гвардии Семеновском и Измайловском полках и егерской роты подполковника А. М. Рачинского, как Лейб-гвардии Егерский батальон. В 1806 г. переформирован в два батальона и назван Лейб-гвардии Егерским полком. С 1856 по 1871 г. именовался Лейб-гвардии Гатчинским полком. Упразднен после октября 1917 г.] а во второй – Измайловский.[53 - Измайловский Лейб-гвардии полк сформирован 22.9.1730 в Москве из Украинской ландмилиции в составе трех батальонов на правах и преимуществах пехотных гвардейских полков. Упразднен в начале 1918 г.] Между батальонами, по флангам, поставлены были легкие орудия. Пехота сняла ранцы, положила их перед собой на землю и стала заряжать ружья. Внезапно раздались крики: «Гвардия на левый фланг!» – и батальоны, по отделениям, налево, сейчас построились задним строем, т. е. на заднюю шеренгу, позади батареи, отошли, оставя все свои ранцы на месте и батарею нашу одну в поле. Вдруг видим в отдалении: впереди нас, на расстоянии, наверно, мене двух верст, тянется войско. Нам говорят, что это французы, и мы открыли по ним огонь! Я от ящиков из любопытства ушел вперед к орудиям. Здесь-то в моих ушах раздались первые пушечные выстрелы и на них французские отзывы, и здесь впервые увидел я кровь и смерть, но страха во мне как будто вовсе не бывало! После нескольких выстрелов заметили мы, что от французского войска отделилась небольшая толпа и подвинулась вперед, как бы для наблюдения нас. Их, конечно, озадачивали линия ранцев, манерками[54 - Манерка – жестяная фляга для воды.] обращенных вверх, и от солнечных лучей отражавшийся блеск по линии: казалось, что лежат, скрываясь, целые батальоны, и толпа французов, видимо, колебалась – двигаться ли вперед, или нет. Спустя же несколько минут слева от нее начала показываться конница. Тогда полковник Ралль, вызвав офицеров пред фронт, стал советоваться, что нам делать, и, как у нас не оставалось вовсе прикрытия, положили: «Отступать через орудие». К батарее подъехал генерал Касперский и, не найдя меня при ящиках, стал шуметь на меня; но, испугавшись начавшегося наступления французов, приказал отступать, а сам уехал выбирать сзади новую позицию. Одна половина батареи, по принятому предположению, через одно орудие отошла, а другая стала отстреливаться; но французская кавалерия тронулась на рысях и полковник тотчас же скомандовал: «Назад, на передки!» В это время взорвало один ящик, пошла суматоха, но кое-как успокоились и собрались. Отойдя саженей сто или боле, потянулись по гати к мельнице в одну струну левым флангом. Передними орудиями командовал подпоручик Базилевич;[55 - Базилевич Александр Иванович (ок. 1787–1843), генерал-майор артиллерии. В 1805 г. – подпоручик Лейб-гвардии Артиллерийского батальона; штабс-капитан (1812). Будучи полковником в 1815 г. переведен в 13-ю артиллерийскую бригаду.] вдруг слышим его команду: «Стой! стоп! с передков долой! передки кругом! назад поезжай!» Сделалась ужасная суматоха. В это время проезжает верхом государь, при нем были: князья Волконский[56 - Волконский 2-й Петр Михайлович (1776–1852), светлейший князь (1834), генерал-фельдмаршал (1850), генерал-адъютант (1801). В 1805 г. – дежурный генерал и генерал-квартирмейстер российско-австрийских войск. С 22.8.1826 г. – министр Императорского двора и уделов. Почетный член Императорской Военной академии, Петербургской Академии наук и Медико-хирургической академии, Канцлер Российских императорских орденов (1842), управляющий Кабинетом Его Императорского Величества (1826), генерал-инспектор всех запасных войск (1837).] и Долгорукий и барон Винценгероде;[57 - Винценгероде Фердинанд Федорович (1770–1818), барон, генерал от кавалерии (1813), генерал-адъютант (1802). В 1805 г. – генерал-майор, находился в свите Императора Александра I.] все они пробираются между орудиями, а государь говорит солдатам:

– Не годится, ребята, не годится идти назад: вперед – опять вперед! Нехорошо!.. – и с этими словами поехал далее; но, доехав до средины батареи, государь поскакал назад, сказав:

– Поворотить опять назад!.. Ступай куда шли!..

В конце батареи были австрийцы, и они уже находились под палашами французской конницы. Мы же, протянувшись через гать, на правом возвышенном берегу начали выстраиваться. В это время навстречу к нам показались два батальона лейб-гренадер;[58 - 2 батальона Лейб-гренадерского полка.] вытянулись в линию с распущенными знаменами, стрелки впереди, и стали выравниваться с нами, подходя все ближе и ближе к мельничному ручью, протекавшему под плотину. Здесь, собственно, кончилось для нас сражение. Два орудия наши сделали по одному выстрелу, французская конница отошла; неизвестно только, куда девались австрийские орудия. Говорили, будто бы два из оных, головных, отбили французы; но остальные, шедшие за нами, скрылись незаметно для всех нас. По ту сторону ручья, где были французы, появились казаки врассыпную, и мы видели только изредка, как мелькали пистолетные выстрелы. Часа в четыре начало смеркаться. Я выше сказал, что все мы были в одних мундирах, без куска хлеба. Продрогли мы и проголодались. К совершенному моему благополучию, у одного из товарищей оказался сыр, и на мою долю достался кусочек. Вдруг начался шепот: «Сражение проиграно; мы будем отступать!» Затем получено и приказание. Тихо, без шума снимаемся с места и идем через город назад. В городе – теснота, давка, стон от раненых, разбитые погреба!.. Вино из бочек рекой течет по улицам; сыро, снег с ветром и метелью… Вот все, что у меня осталось в памяти от Аустерлицкого сражения.[59 - Сражение в районе Аустерлица (ныне чешский город Словаков) между русско-австрийской армией под командованием генерала М. И. Кутузова (86 тыс. чел.) и французской армией под командованием императора Наполеона (73 тыс. чел.) состоялось 20 ноября 1805 г. В союзной армии находились русский и австрийский монархи, поэтому сражение получило название «Битва трех императоров». В результате сражения русско-австрийские войска были разгромлены. Потери русских войск составили около 16 тыс. убитыми и ранеными, 4 тыс. пленными, 160 орудий; потери австрийцев – около 4 тыс. убитыми и ранеными, 2 тыс. пленными, 26 орудий; французов – около 12 тыс. убитыми и ранеными. В результате поражения под Аустерлицем распалась 3-я антифранцузская коалиция, и император Александр I вынужден был заключить с Наполеоном мир.]

Пошли мы к Галичу. На ночном привале сон одолел меня; но прежде чем я уснул, фейерверкер,[60 - Фейерверкер – в российской армии – унтер-офицерский чин в артиллерии (введен в 1796 г.). Как правило, командовал

прислугой (расчетом) артиллерийского орудия.] старый, лет около пятидесяти, подошел ко мне и, сожалея о моей молодости, подал мне булку ржаного хлеба. Ел ли я ее – того не помню, но товарищи в минуту уничтожили всю порцию; я же хлебнул глотка два или три распущенной в кипятке муки, без соли и масла, в манерке, и зарылся в сено. Ночью, слышу, кричат: «Стой! держи! Раздавите подпоручика, стервецы!» – и тот же Иванов держит в руках правую ямщичью лошадь, а то едва не переехали меня, сонного, ящиком.

В Галич попал я на теплую квартиру вместе с Саблиным и Флеровым, кажется, что на генеральскую; рота же наша была на бивуаках. Я лег около печи… и уже что было далее, ничего не помню боле. Открылась у меня жестокая, нервная с желчью горячка. После узнал я, что меня уложили в коляску генерала и везли двое суток до Тренчина, где в квартире генерала Малютина,[61 - Малютин Петр Федорович, генерал-лейтенант (1800). С 1799 по 1808 гг. командир Лейб-гвардии Измайловского полка.] с которым вместе стоял и Касперский, передали меня на попечение помещика местечка Тренин графа Елешчани, который поручил меня хозяину моей квартиры – портному, объявив ему, что все лекарства и содержание мое будет на его счет, а для похорон моих, на случай моей смерти, оставлено было моим командиром 10 червонцев.

Пришел я в память около 15 декабря, весьма скоро начал поправляться и 26 декабря 1805 г, получив от графа, которого от души поблагодарил, оставленные им 10 червонцев, по подорожной, в тамошней фуре покатил обратно в Россию.

Здесь, кстати, приведу анекдот о подпоручике нашей батареи Николае Петровиче Демидове.[62 - Демидов Николай Петрович (1784 или 1789–1851). Действительный статский советник, известен своими трудами по политэкономии и финансовому праву, в основном на французском языке. В 1804 г. – подпоручик гвардейской артиллерии, в 1812 – штабс-капитан, в 1814 – полковник.] В сражении он был с орудиями при Семеновском полку, под командой капитана Эйлера.[63 - Эйлер Александр Христофорович (1773 или 1779–1849), генерал от артиллерии (1834). Внук математика Л. Эйлера. В 1805 г. – капитан. 27.5.1806 произведен в полковники и назначен командиром роты своего имени. В 1812 г. с отличием сражался при Бородине и Малоярославце, произведен в генерал-майоры. В 1813 г. назначен командовать всей резервной артиллерией и парками на театре военных действий. В 1833–1840 гг. исполнял должность директора Артиллерийского департамента Военного министерства.] Орудия, как выше сказал, стали по флангам батальонов так, что пришлось быть при одном орудии Эйлеру, а при другом – Демидову. Когда приказано было отступать батальону (я говорил уже, какой дух одушевлял нас едва ли не всех в это время, а Демидов в этом смысле был фанатик), видя, что батальон его отступает, он стал горячиться, бранить всех трусами и решительно отвечал, что, не сделав выстрела, не пойдет назад. Эйлер начал уговаривать его к отступлению, но он и его не послушался. В сумятице с орудиями Эйлера отъехали и передки орудий Демидова, и, таким образом, он остался один в поле. Видя уже, что ему делать нечего, он приказал всем солдатам от орудий своих идти за другими, но не мог убедить к тому двух солдат – одного артиллериста, а другого семеновца, которые сказали, что умрут вместе с ним. Батарея отошла уже далеко, когда подскакали французские драгуны. Демидов приложил фитиль – раздался выстрел, и Демидов со шпагой бросился на первого подскакавшего драгуна, ранил его; но, конечно, тут же был окружен и с двумя находившимися при нем солдатами взять в плен и через полчаса представлен лично Наполеону. О подвиге этом через несколько лет потом я читал сам во французских бюллетенях об Аустерлицком сражении, и, как слышал, он изображен на картине Аустерлицкого сражения, в Тюльерийском дворце, написанной во славу победителя и побежденного!

Часть II***1806–1809

Краков. – Брест-Литовск. – Михельсон. – Прибытие в Петербург. – Первый проступок. – Аракчеев. – Его заслуги и строгость. – Эйлер. – Телесное наказание георгиевских кавалеров. – Поход. – Гейльсберг. – Фридланд. – Подполковник Штаден. – Женитьба Аракчеева. – Его приближенные. – Размолвка с женой. – Настасья Минкина. – Корсаков и Шумской. – Бал императору Александру, данный гвардией. – Король и королева прусские в Петербурге. – Новая кампания.

Из Тренчина отправился я в Краков, куда прибыл на Новый год. У меня в кошельке оставалось еще четыре червонца. Спросив, кто здесь остался из русских начальников, я явился к нему. Это был главный смотритель госпиталей Карловский. На просьбу мою о совете и пособии для проезда далее он предложил переехать к нему на квартиру и списаться с моим начальством о высылке мне жалованья моего, что я и сделал весьма охотно, желая здесь пожить подоле, ибо из рассказов моего хозяина я знал, что в Кракове русских принимают хорошо. С Карловским жил друг его, комиссионер Кенчеев, считавшийся побочным сыном Орлова, человек высшего образования. Здесь началась первая моя общественная жизнь, юношеское чувство любви… Здесь вообще русских, а в особенности Кенчеева, пленяла собой красавица графиня Пазис. Муж ее играл с русскими в карты и обыгрывал их, а они отыгрывались в волокитствах за его супругой. У них была дочь 14 лет, Эмилия, и это был первый предмет моей страсти. Мать смотрела и любовалась на нас, как на детей, и полагала меня значительным и богатым, ибо я служил в гвардии!.. Здесь я получил еще 50 червонцев моего жалованья и прожил их еще прежде, чем они дошли до меня, так что в феврале, когда стали требовать меня, я очутился опять без гроша денег, да в прибавку кое с какими должишками. Занял у Кенчеева 30 червонцев, с которыми едва доехал до Бреста. От графини Пазис и ее дочери уже в Петербурге получил два письма, и на одно из них я ответил. После узнал я, что графиня Эмилия через два года вышла в Варшаве замуж за французского генерала графа Моранда,[64 - Имеется в виду Моран (Morand) Шарль Антуан Луи Александр (1771–1835), граф (1808), дивизионный генерал (1805). Участник военных кампаний Франции с 1792 по 1815 гг. В 1812 г. командовал 1-й дивизией в корпусе Даву.] а потом случилось мне читать в «Записках» Жуи[65 - По всей видимости, имеется в виду произведение Виктора-Жозефа Этьена де Жуи (1764–1846). Французский писатель, драматург. Состоял во Французской академии.] о примерной ее семейной и добродетельной жизни с детьми во Франции.

Приехав в Брест-Литовск, я заглянул в кошелек свой (от Кракова я поехал на почтовых, не рассчитывая кармана своего) и нашел всего два червонца! За границей квартира, подводы и обеды – все даром, а тут должен был или голодать и идти пешком, или искать новые средства и извороту! Узнал я, что в Бресте находится новый главнокомандующий армией Михельсон.[66 - Михельсон Иван Иванович (1755–1807), генерал от кавалерии (1790). Назначен командующим армией на западной границе во время подготовки новой кампании против Наполеона (1805).] Отправился к нему и, явясь в полуформе, откровенно объяснил свое положение. Он тотчас мне сделал предложение – взять команду выздоровевших гвардейцев и идти с ними вслед за гвардией до Петербурга. На отзыв мой, что я молод еще и неопытен, похвалил меня за смышленость мою и велел тотчас выдать мне прогоны на счет моего жалованья. Молодость вперед не смотрит, и, таким образом, я

нагнал батальон недалеко от Порхова, еще на пути в Петербург.

В Петербург мы пришли в апреле 1806 г. Здесь вовсе неожиданно в числе прочих я получил орден Св. Анны на шпагу[67 - Орден Св. Анны 3-й степени: знак ордена (красный эмалевый крест на золотом поле, заключенном в красный эмалевый круг; над крестом – золотая императорская корона) помещался на эфесе холодного оружия («Анненское оружие»).] – за что и сам не знаю. Еще на походе умер казначей наш; вместо него в казначеи назначен был адъютант Саблин; я занял временно его должность, а потом в Петербурге с одобрения графа Аракчеева[68 - Аракчеев Алексей Андреевич (1769–1834), граф (1799), генерал от артиллерии (1807), сенатор (1808), член Государственного совета (1810). В 1806 г. – генерал-лейтенант, инспектор всей артиллерии. С января 1808 г. – министр военно-сухопутных сил (до 1810 г.) и генерал-инспектор всей пехоты и артиллерии (до 1819). С 1817 г. – главный начальник созданных по инициативе императора Александра I военных поселений. В декабре 1825 г. оказался в опале, в 1826 г. получил отпуск по болезни и жил в своем имении Грузино Новгородской губернии.] утвержден адъютантом.

В Петербурге квартиру я имел над квартирой генерала, а под ним жил поручик Наум Иванович Салдин – человек, слывший степенным и холодным и к которому я ходил иногда обедать, а чаще на чай и между тем иногда понтировать помаленьку. Пробывши три или четыре месяца адъютантом, я поехал принимать разные солдатские наградные деньги, – пришлось получить 600 и несколько более рублей. В тот же день случилась вечером у Салдина игра, и я рубль за рубль спустил все 600 рублей и еще с излишком. Что делать?.. Явился к генералу, объявляю о проигрыше, а на вопрос:

– Кому? – не знаю ответа. Получаю угрозу:

– Арест и под суд! – Отвечаю:

– Не верю, ибо знаю благородство души генерала! Наконец получаю обещание пособия и прощения, ежели объявлю имя обыгравшего меня, – не поддаюсь и на это; наконец, разбранив меня за упрямство, генерал дает записку казначею выдать мне проигранную сумму в счет жалованья. Благодарность одна заставила меня тому, чему не вынудили угрозы; слезы на глазах свидетельствовали мое чистое раскаяние!.. Генерал оценил и отдал мне всю справедливость за сие. С того времени одарил меня своим полным расположением и даже дружбой. Но, увы, проигранные 600 рублей расстроили меня до того, что до последнего времени я был в беспрестанной нужде и часто даже не находил средства показаться в люди.

1806-й год познакомил меня с графом Аракчеевым. Слышал я много дурного насчет его и вообще весьма мало доброжелательного; но, пробыв три года моего служения под ближайшим его начальством, могу без пристрастия говорить о нем. Честная и пламенная преданность престолу и отечеству, проницательный природный ум и смышленость, без малейшего, однако же, образования, честность и правота – вот главные черты его характера. Но бесконечное самолюбие, самонадеянность и уверенность в своих действиях порождали в нем часто злопамятность и мстительность; в отношении же тех лиц, которые один раз заслужили его доверенность, он всегда был ласков, обходителен и даже снисходителен к ним.

Меня всегда ласкал он и каждый раз, когда я был у него поутру с рапортом, отпускал не иначе, как благословляя крестом, сопровождая словами: «С Богом, я тебя не держу!» Ставил меня примером для адъютантов своих как деятельного, так и памятливого служаку, – и в сентябре 1806 г., когда я был у него на дежурстве, пригласил меня к себе в инспекторские адъютанты и на отказ мой на меня не осердился за это. Чтобы дополнить черту о нем, прибавлю, что в семь или восемь лет его инспекторства над артиллерией при всех рассказах о злобе и мучительности его из офицеров разжалован только один Нелединский[69 - Нелединский Иосиф Степанович (1784–1833). Майор, командир Аландского артиллерийского гарнизона. В 1800 г., будучи подпоручиком гвардейской артиллерии, был отдан под суд за подделку ассигнации, лишен чинов и дворянства и сослан на каторжные работы в Сибирь. В 1803 г. прощен и вернулся в армию.] за сделание фальшивой ассигнации, за что обыкновенно ссылают в Сибирь. На гауптвахту сажали ежедневно; многих отставляли с тем, чтобы после не определять на службу, и по его же представлению принимали. А при преемнике его, добрейшей души Меллере,[70 - Меллер-Закомельский 1-й Петр Иванович (1755–1823), барон, генерал от артиллерии (1814) сенатор, член Государственного совета (1819). 19.1.1807 назначен генерал-инспектором всей артиллерии (до 1819 г.). В 1808–1810 гг. – директор Провиантского департамента Военного министерства. С 28.2.1812 – директор Артиллерийского департамента Военного министерства. В кампанию 1812 г. – начальник С.-Петербургского и Новгородского ополчений. В 1819 г. – временно управляющий Военным министерством. В 1823 г. уволен в бессрочный отпуск по болезни.] в первый год наделано было несчастных вдесятеро более, нежели во все время управления Аракчеева. Об усовершенствованиях артиллерийской части я не буду распространяться: каждый в России знает, что она в настоящем виде создана Аракчеевым, и ежели образовалась до совершенства настоящего, то он же всему положил прочное начало.

Кстати об артиллерии… Мы возвратились из Аустерлицкого похода в апреле 1806 года и в конце того же месяца было первое учение с пальбой на артиллерийском плаце. В роте генерала Касперского, которой командовал Эйлер, во время учения сделан был выстрел ядром, попавшим в госпиталь Преображенского полка. Орудие оставалось не разряженным и не осмотренным, вероятно, с Аустерлица! Разумеется, пошли толки, предположения и даже мысль, что хотели ядром убить командира. Всякое неприятное событие по гвардейской артиллерии доходило до Аракчеева не иначе, как через меня; послали отыскивать меня по городу, и через мое посредство обошлось все мирно и без тревоги. Наказали, и то не строго, одного канонира, прибавившего будто бы заряд в пушку. Добрая старина!.. А теперь?..

Вот другая черта взыскательности Аракчеева. Мне как адъютанту гвардейского батальона приказано было от него показывать ему в рапорте обо всех артиллерийских офицерах, которые не являлись к разводу. Для исполнения чего я всегда узнавал наперед, кто имел законную причину манкировать своей обязанностью и таковых всех без изъятия, вписывал в мой рапорт, присовокупляя, однако же, всякий раз к общему списку и известного шурина Аракчеева – Хомутова.[71 - Хомутов Василий Федорович. В 1806–1807 гг. подпоручик Лейб-гвардии Артиллерийского батальона. Уволен к статским делам по болезни 10.1.1808.] Но число внесенных никогда не превышало пяти или шести человек. В один день случилось, что у развода не было более двадцати офицеров; я внес в рапорт четырех, и, когда ожидал времени моего доклада, генерал Касперский, заглянув в рапорт, сказал:

– Хорошо! Ты обманываешь графа, я скажу ему!

Делать было нечего, я присел к столу и вписал остальных. Едва успел это сделать, позван был к графу, который, взглянув на рапортичку, тотчас встретил меня словами:

– Это что значит? Сей же час напиши выговор своему генералу, что он худо смотрит за порядком!

Я, выйдя в залу опять, с торжествующим лицом принялся тотчас исполнять сие приказание. Подошел ко мне Касперский, спрашивая меня:

– Что, граф весел?

Я отвечал:

– Очень!

А мне велел написать вам выговор по вашим же хлопотам!

– Ну, брат, – сказал он, – что делать! Теперь и я вижу, что не за свое дело взялся учить тебя.

И, не дожидаясь выхода графа, уехал совсем… В 1809 года, когда граф был уже (с 1808 г.) сделан военным министром и прославился строгостью, вот какой был случай. Во время представления в Михайловском манеже прусскому королю четырех легких орудий, – артиллерия с упряжью от роты Касперского, а люди и лошади были от его высочества, – от сильного мороза при первых движениях одно колесо застыло к оси, осталось без движения; разумеется, граф вышел из себя, и после смотра Эйлера, командовавшего ротой, посадили под арест – на гауптвахту! А фельдфебелей Никитина и Худякова граф приказал мне наказать палками при разводе. Не останавливаясь гневом его, я доложил, что оба фельдфебеля имеют георгиевские кресты и не могут быть наказываемы телесно. Замечание мое взбесило его еще более, и с сильной запальчивостью он отвечал мне:

– Хорошо, сударь! Если вы не хотите выполнять моих словесных приказаний, напишите приказ об этом, я подпишу!

За мной тоже не стало: присел к столу, занес приказ в книгу и на замечание приближенных графа и моих начальников, что я ответом своим еще более его рассердил, хладнокровно отвечал:

– Не ваше дело, я знаю, что вздор!

Пошел к нему в кабинет и подал книгу для подписи.

Граф в совершенном бешенстве кинулся ко мне, закричав:

– Неужели вы думаете, что у меня другого дела нет, как ваша приказная книга, – успеете еще, сударь! Я вас не держу, идите с Богом!

На другой день, когда по обыкновению я пришел с рапортом в 6 часов утра, дежурный адъютант, поручик Чихачев,[72 - Вероятно, Чихачев Матвей Федорович (ок. 1786–1844), генерал-майор. В 1807–1810 гг. офицер гвардейской артиллерии, адъютант А. А. Аракчеева (с 1808). В 1810 г. переведен в Лейб-гвардии Семеновский полк. Уволен от службы в 1816 г. полковником.] встретил меня словами, что «граф не велел мне дожидаться, а приказал принять от меня только рапорт». Я подал его, а вместе с тем подал и приказную книгу, прибавив, что тут приказ, который должен быть подписан графом. Чихачев понес книгу, но в ту же минуту возвратился, говоря:

– Что ты наделал? Граф разругал меня, объявя, что он пошлет меня и тебя на ординарцы – для посылок!

Два дня граф не допускал меня к себе; между тем Эйлера через 6 часов ареста выпустил с гауптвахты, а на четвертый день после того назначено было практическое учение роте его высочества на Волковом поле.

В день учения при морозе в 28 градусов людям при орудиях велено быть в шинелях, а офицерам – в сюртуках; когда я пришел поутру к графу, он тотчас принял меня, но приказал немедленно ехать на место и озаботиться, чтобы были приняты все меры для сбережения людей по случаю необыкновенной стужи. Государь и король прусский[73 - Фридрих Вильгельм III (1770–1840), король Пруссии (c 1797 г.) из династии Гогенцоллернов. В составе 3-й антинаполеоновской коалиции прусская армия приняла участие в сражениях с Наполеоном лишь после поражения русско-австрийских войск при Аустерлице. Но 14.10.1806 Пруссия потерпела сокрушительное поражение под Иеной и Ауэрштедтом. В 1807 г. Фридрих Вильгельм был вынужден подписать мир в Тильзите, после того как лишился половины своих владений. Накануне вторжения Наполеона в Россию, подписал с ним договор, согласно которому прусские войска участвовали в кампании в составе Великой армии. В марте 1813 г. Пруссия перешла на сторону России. В 1814 г. прусская армия в составе союзных войск антинаполеоновской коалиции вошла в Париж. Впоследствии дочь Фридриха Вильгельма III, Шарлотта (в православии Александра Федоровна) вышла замуж за великого князя Николая Павловича (будущего российского императора Николая I).] приехали на ученье и все время были в медвежьих шубах. Ученье производилось с полчаса и с отличной удачей. По окончании оного граф был удостоен посещения монархов и принятием ими завтрака в балагане, устроенном нарочно в большой куче снега, так что даже о существовании чего-либо под снежной массой предполагать было невозможно. Завтрак был совершенно русский и артиллерийский. Кушали: блины, щи, рыбу, икру и подобные предметы, плоды и фрукты, а равно и другие припасы на лотках в виде платформы на обращенных кверху дулами пушках мортирах и пр. Обоим государям служил лично сам граф, а другим родственным им лицам – адъютанты. На мою долю достался принц Ольденбургский,[74 - Ольденбургский Павел Фридрих Август (1783–1853), великий герцог Ольденбургский, из династии Ольденбургов. Эмигрировал в Россию, когда в 1811 г. Ольденбург был оккупирован французскими войсками. Генерал-лейтенант русской службы (1811), занимал пост генерал-губернатора Ревеля. В 1812–1814 гг. принимал участие в войнах против наполеоновской Франции, в 1816 г. возвратился на родину.] старший брат того, который был женат[75 - Ольденбургский Петр Фридрих Георг (1784–1812), генерал-губернатор Эстляндии, затем – генерал-губернатор тверской, ярославский и новгородский и главный директор путей сообщения. В 1809 г. вступил в брак с великой княжной Екатериной Павловной.] на великой княгине Екатерине Павловне.[76 - Екатерина Павловна (1788–1818), великая княжна, четвертая дочь императора Павла I любимая сестра императора Александра I. Герцогиня Ольденбургская (1809), королева Вюртембергская (1816). В 1816 г. вышла замуж за наследного принца Вильгельма Вюртембергского.] Граф предложил тост за здоровье короля. Но тот, обратясь к государю, просил обратить оное на лицо графа, что и было сделано. Граф бросился на колена, поцеловал руки у обоих венценосцев, а затем все шло обыкновенным порядком. За столом сидело человек 60. Тут я впервые увидел в конце стола молодого графа Каменского,[77 - Каменский 1-й Сергей Михайлович (1771–1834), граф, генерал от инфантерии (1810). Сын генерал-фельдмаршала Михаила Федоровича Каменского. Чин генерала от инфантерии получил за штурм Базарджика 14.6.1810.] лет 30, полного генерала и украшенного уже тремя звездами на левой груди.[78 - Жиркевич, возможно, ошибается. С. М. Каменский, действительно, имел 3 звезды: ордена Св. Александра Невского, Св. Георгия 2-й ст., Св. Анны 1-й ст. Из них – звезду ордена Св. Анны носили на правой стороне груди. Кроме того, Каменский имел 4-ю и 3-ю ст. ордена Св. Георгия и орден Св. Владимира 4-й ст. с бантом, кресты за Прагу и за Базарджик.]

По окончании стола граф, выходя, сказал мне:

– Собери сведения о числе обморозившихся во время учения и тотчас приезжай ко мне!

Случаев обморожения, к счастью, не оказалось, и по приезде моем граф встретил меня самым ласковым образом, потребовал приказную тетрадь, собственноручно написал преогромную благодарность всем и каждому, относя успех к рвению дорогих своих сослуживцев – гвардейских артиллеристов, и, по обычаю перекрестив меня, с приветствием сказал:

– С Богом! Я тебя не держу! Оставь меня отдохнуть!

А я, перевернув в книге несколько листов назад, сказал:

– А этот приказ угодно вашему сиятельству подписать?

– Да ты не исполнил еще его?

– Нет! Не смел до подписи!

Граф взял перо и подписал: «Прощаются! Во уважение бывшего сего числа учения», месяц и число, и, обратясь ко мне, прибавил:

– На тебя я не сержусь никогда, да и сердиться не буду!

Никитин и Худяков, в жизни не наказанные телесно, служат теперь

(в 1842 г.) один – полковником, а другой – подполковником по артиллерии.

Все приказания графа ту же минуту я заносил лично в книгу своей рукой, – в торопливости иногда испорчу, вычеркну и продолжаю писать, что следует далее; также и в рапортах помарки и поправки очень часто делал своей рукой, граф никогда за это не сердился, а хвалил меня, и один раз, когда его любимец и родственник адъютант Мякинин,[79 - Мякинин Николай Демидович (1787–1814), генерал-майор (1814). В 1806–1814 гг. – адъютант А. А. Аракчеева. В 1807–1809 гг. – офицер Лейб-гвардии Артиллерийского батальона. Дальний родственник Аракчеева.] которому он отдавал довольно длинное приказание, стал просить позволения записать оное и вышел, чтобы взять карандаш, он сказал:

– Ты, брат, не Журкевич (так звал меня): ты карандаш всегда должен носить с собой!

В том же 1809 г. я вышел из адъютантов; потом через 14 лет, когда я за отсутствием бригадного командира 15-й артиллерийской бригады оной командовал, Аракчеев, проезжая Тульской губернией, остановился на три дня в деревне помещика Арапетова,[80 - Возможно, имеется в виду Арапетов Иван Иванович, отставной майор артиллерии, предводитель дворянства Тульской губернии, помещик в Алексинском и Одоевском уездах Тульской губернии.] где квартировала часть бригадной роты. По долгу службы я отправился к нему с рапортом, и, едва подал ему оный, он стал расспрашивать о служебном порядке. Бывшей при нем Эйлер спросил его:

– Граф! Вы, верно, не узнали полковника?

– Виноват! Ваша фамилия?

– Жиркевич.

– Видно, что совсем потерял глаза, не узнав лучшего, одним словом, единственного своего хорошего адъютанта, – и, обратясь к Клейнмихелю,[81 - Клейнмихель Петр Андреевич (1793–1869), граф (1839), генерал от инфантерии (1841), генерал-адъютант (1826), член Государственного совета (1842). С 1808 г. служил в гвардии. Участник Отечественной войны 1812 года и кампаний 1813 и 1814 гг. С 1814 г. петербургский плац-майор, с 1819 г. начальник штаба поселенных войск; адъютант, затем ближайший сотрудник графа А. А. Аракчеева, управляющий Военным министерством (1842). В 1826 г. в чине генерал-майора был начальником штаба Управления военными поселениями.] велел позвать флигель-адъютанта Шумского,[82 - Шумский Михаил Андреевич (1803–1851), флигель-адъютант (1824–1826), отставной поручик. Сын солдатки Лукьяновой, которого А. Ф. Минкина выдавала за своего сына от А. А. Аракчеева. Несмотря на заботы мнимого родителя о его воспитании и образовании, вел разгульную жизнь. Скончался в больнице приказа общественного призрения от лихорадки.] которого считал своим побочным сыном. При входе его, он взял его за руку и, подведя ко мне, сказал ему:

– Познакомься с этим человеком, братец, – вот тебе лучший образец, как должно служить и как можно любить меня!..

Пригласил меня остаться на все время, что тут пробыл.

Прошло много времени, но и теперь вспоминаю с благодарностью к человеку строгому, но, по моему мнению, справедливому и особенно благосклонному ко мне начальнику.

В конце 1806 г. генерал Касперский уехал лечиться на Кавказ, а в начале 1807 г. мы выступили вторично в поход против французов, в феврале месяце. До возвращения Касперского батальоном командовал полковник Эйлер; от Гатчины начались для нас усиленные переходы, и под артиллерию давали на каждой станции до тысячи подвод, так что орудия, переставленные на сани, две трети дороги везлись на обывательских лошадях, а офицеры все ехали на подводах. Со всем тем больших особенно переходов мы не делали, но только дневки или расстахи были через 3 или 4 дня. Около Шавли нагнал нас Касперский, и я опять попал на его хлебы. В марте месяце мы перешли границу Пруссии и тут узнали, как мы называли «пятую стихию», грязь! Дороги от весенней ростепели до такой степени распустились, что артиллерия в сутки не могла идти в иной день боле двух или трех верст переходом, и один из офицеров наших, Глухов,[83 - Глухов Борис Григорьевич (ок. 1788–?), штабс-капитан 4-й артиллерийской бригады (1817). В 1807 г. – подпоручик Лейб-гвардии Артиллерийского батальона.] на большой дороге с лошадью едва не утонул, но лично сам был спасен, а конь его совсем пошел… в землю! Таким образом тянулись мы до Инстербурга. В апреле подались мы вперед до Бартсонстельна; оттуда генерал мне дал комиссию – отправиться в Кенигсберг для приему на бригаду овса. Собственная же цель моего туда отправления была в том, что я узнал, что брат мой Александр тяжело ранен в январе месяце под Берфридом, лежит в Кенигсберге, где я и отыскал его, прожив с ним более двух недель, а гвардию нагнал уже после сражения под Губрштатом (при Гутштате, 27 мая).[84 - Сражение при Гутштате (Восточная Пруссия) произошло 24 мая 1807 г. между русской армией под командованием генерала Л. Л. Беннигсена (100 тыс. чел.) и французским корпусом под командованием маршала М. Нея (30 тыс. чел.). Русские войска попытались окружить французский авангард во главе с Неем, но французам удалось избежать окружения и разгрома. Гутштадтское дело заставило Наполеона предпринять против русской армии более активные действия.]

Два брата мои, Николай и Александр, служили в Углицком мушкетерском полку,[85 - Углицкий мушкетерский (пехотный) полк образован в 1708 г., как 1-й гренадерский Бильса полк. В 1727 г. переименован в Углицкий пехотный. Упразднен после октября 1917 г.] где был шефом генерал-майор барон Герсдорф.[86 - Герсдорф (Герздорф) Карл Максимович, барон (1761–1813), генерал-майор (1800), шеф Углицкого мушкетерского (пехотного) полка (1800–1813).] Он любил обоих братьев, как сыновей своих. Николай был майором, Александр – штабс-капитаном. За два или за три дня до сражения под Прейсиш-Эйлау[87 - Сражение под Прейсиш-Эйлау (Восточная Пруссия) состоялось 26.1.1807 между русско-прусской армией под командованием генерала Л. Л. Беннигсена (78 тыс. чел., в том числе 8 тыс. пруссаков) и французской армией под командованием императора Наполеона (70 тыс. чел.). В результате упорного многочасового сражения обе стороны понесли большие потери: русские – до 26 тыс. ранеными и убитыми, французы – ок. 30 тыс. Сражение при Прейсиш-Эйлау оценивалось современниками как стратегический успех русской армии.] полк их был расположен около деревни Берфрид и врасплох был атакован французами. Брат Николай первый собрал батальон, бросился с ним на плотину, опрокинул французов и дал время собраться и опомниться всему полку, – одним словом, спас честь, а может быть, и жизнь своему начальнику, но сам получил рану в живот пулей. Другой брат, Александр, пробит пулей в грудь навылет. На последнем была шинель на овчинном меху, мундир, по-тогдашнему в груди подложенный ватой, теплая шерстяная фуфайка, – и выстрел по нем был сделан весьма близко, потому что пуля пробила шинель, мундир и проч., прошла под правые сосуды груди, вышла назад под правую лопатку, пробив опять рубашку, фуфайку, стаметовую подкладку, остановилась между оной и сукном мундира. Сочли его за мертвого и оставили на месте сражения, Николая же положили на подводу и отправили к обозу. Считая свою рану легкой, он ждал с нетерпением рассвета, чтобы освободили его живот от пули; о ране или, как полагали, о смерти брата от него скрывали. Батальон же, прогнав французов, подался несколько вперед; но к ночи ему приказано было возвратиться назад к полку, а полку тоже ретироваться

далее прежней их позиции; брата Николая положили опять на подводу и через два часа его не стало. Брат же Александр в поле на 20-градусном морозе пролежал часов шесть на земле, истекая кровью. Но как неисповедимы судьбы Божии! Он только за несколько дней до сражения поступил во фронт, а до того времени был полковым казначеем. Когда сочли его убитым, то оставили в поле и накрыли его шинелью; место, где он лежал, было саженей в сорока от дороги. Когда батальон ретировался к полку, унтер-офицер, бывший когда-то писарем при брате, шел стороной, не по дороге, а полем, и набрел на убитого офицера. Ночь была лунная; он снимает шинель и начинает шарить в боковом карман мундира брата, находит там золотые часы и узнает оные! Наклонившись к лицу убитого, дабы рассмотреть хорошенько, слышит слабое дыхание, тотчас же бежит на большую дорогу и просит помощи подобрать раненого. Между тем батальон его уже прошел, а шел батальон другого полка, – не помню какого, – но только поручик этого батальона, князь Абамелек,[88 - По всей видимости, имеется в виду князь Петр Семенович Абамелик, поручик Тенгинского мушкетерского полка, в последствии – генерал-майор (1818).] идет с несколькими солдатами к раненому, берут его на руки и почти волоком тащат до большой дороги, где, увидя идущую артиллерию, упрашивают артиллеристов положить раненого на лафет, и таким образом везли брата с лишком 15 верст до первой перевязки его раны.

Брат умер в 1842 г., страдая, конечно, во всю свою жизнь слабостью груди.

При этом не могу без признательности вспомнить добрым и теплым словом поступок генерала барона Герсдорфа. В память покойного брата, пожертвовавшего жизнью за спасение его и чести полка, он назначил его семейству по свою смерть производить лично от себя по 500 р. ассигнациями ежегодно, а по смерти своей приказал выдать единовременно 10 тыс. р., что и было выполнено в точности. Николай похоронен в Пруссии, недалеко от того места, при котором был ранен.

Прибыв к бригаде после Гутштатского сражения, после одного перехода еще вперед, мы пошли опять обратно к Гейльсбергу, где еще предварительно были устроены сильные укрепления; тут 27 мая (28 мая) произошло небольшое сражение,[89 - Сражение при Гейльсберге (Восточная Пруссия), состоялось 29.5.1807 между французским авангардом под командованием маршала Н. Сульта (30 тыс. чел.) и русской армией под командованием генерала Л. Л. Беннигсена (80 тыс. чел.). Упорный и кровопролитный бой, в котором Беннигсен получил ранение, прекратился с наступлением ночи, не принеся успеха ни одной из сторон. Русские потеряли около 10 тыс., французы – 8 тыс. чел. На следующий день Беннигсен отошел к Фридланду.] в котором и я тоже участвовал в звании адъютанта. От Гейльсберга пошли мы к Фридланду; погода в это время была прекраснейшая. К Фридланду мы подошли вечером 1 июня. Тут слышал я разговор генерала, что наши набрели на небольшой отряд французов в городе, и как тот отряд ретировался, то вслед оного отправлена часть гвардейской кавалерии, а для подкрепления начали посылать через город полк за полком и пехоту. Кавалерия, пройдя город, тотчас же расположилась в позиции под стенами города. За пехотой пошла и наша артиллерия. После полудня все наши роты выдвинуты были вперед и сделали несколько выстрелов, – равно и по ним было сделано несколько выстрелов со стороны французов и подбит один лафет в роте графа Аракчеева. Генерал, к которому подъехал командир роты, объявив об этом, послал меня за реку обратно, привезти запасный лафет, с подтверждением, чтобы остальные артиллерийские запасы оставались на том же берегу. Я выполнил сие приказание, и когда приехал к батарее, моего генерала уже не застал, – мне сказали, что он только что отъехал за реку. Это было уже около 5 или 6 часов пополудни. Я вернулся и отыскал генерала, который мне сказал, что ему приказано на этом берегу отыскать позицию для батареи и что гвардия вся придет на эту дорогу.

Возвращаясь к генералу, я видел множество гвардейских офицеров в городе сидящими под окнами в домах; солдаты же были, как я сказал, у самых стен города. Из всего должно было полагать, что до серьезного дела не дойдет, и беззаботные офицеры ожидали только прохождения своих полков через город. Часов в 7 вечера вокруг города открылась канонада. Совершенный ад!.. Из трех мостов на реке левее перед городом, из которых нижний был постоянный, а два – понтонные, последние два тотчас запылали. Поднялась кутерьма, и все улицы наполнились солдатами без начальников. Офицеры бросились к местам своим, но там уже солдат не было, а представлялся невообразимый хаос. Все перемешалось: пехота, артиллерия, кавалерия – друг друга топчет, зарядные ящики взрывает, неприятель так и наседает на нас; мы столпились в улицах так, что нет возможности двинуться куда-нибудь; наконец часть кавалерии кинулась в реку вплавь, а пехота вытянулась в нитку, человек за человеком: вот картина, которую я видел и которую называют «сражение под Фридландом».[90 - Сражение под Фридландом состоялось 2.6.1807. Французская армия под командованием Наполеона (85 тыс. чел.) нанесла поражение русско-прусским войскам (55 тыс. чел.). После упорного боя союзные войска были разгромлены и вынуждены отойти. Потери русских войск составили, по разным сведениям, от 5 до 15 тыс. чел. Поражение привело к заключению перемирия, а затем и Тильзитского мира между Россией и Францией.] А к довершению всего – флегма-главнокомандующий (Бенингсен),[91 - Беннигсен Леонтий Леонтьевич (1745–1826), граф (1813), генерал от кавалерии (1802). В 1807 г. – главнокомандующий русской армией. За Пултуск получил орден Георгия 2-го класса, за Прейсиш-Эйлау – орден Св. Андрея Первозванного. После поражения под Фридландом «уволен до излечения болезни». В 1812 г. вернулся на службу.] едущий с небольшой свитой, но, как будто не его дело, не обращает никакого внимания.

В эту же ночь мы пошли к Ваму берегом реки, а оттуда потянулись на Тильзит.

Последствия и происшествия, приведшие к Тильзитскому миру,[92 - Тильзитский мир – договор «о мире, дружбе и союзе» между Россией и Францией, завершивший русско-прусско-французскую войну 1806–1807 гг. Заключен в г. Тильзите 25.6.1807 в результате личных переговоров императоров Александра I и Наполеона I.] всех печалили; а как я пишу то, что лично видел и где сам участвовал, то скажу, что мой генерал мне предлагал отправиться в Тильзит с полуротой при первом батальоне Преображенского полка, отряженного в главную квартиру Наполеона, для содержания там караулов при государе; но я из патриотизма от сего отказался.

В Петербург мы возвратились в октябрь месяце, и за дела при Гейльсберге и под Фридландом я награжден золотой шпагой с надписью: «За храбрость».

По моем возвращении я нашел в графе к себе то же самое расположение, как и прежде; но когда я стал у него проситься в отпуск, то он шуткой мне отказал, говоря: «Еще рано тебе ездить, надо прежде послужить», а потом согласился вместо четырех месяцев отпустить меня только на 28 дней, но я предварил его, что буду просить отсрочки; он отвечал, что не даст мне ее. Когда я приехал в Смоленск, где, так сказать, познакомился с моей матерью, – ибо, будучи отдан в корпус пяти лет, я совершенно не знал и не помнил ее, – нашел там сестру, бывшую замужем за комиссионером

Фроловым, назначенным в турецкую армию[93 - Имеется в виду Дунайская армия.] казначеем, и брата Александра, только что возвратившегося из-за границы и вышедшего в отставку.

Я прибыл в Смоленск накануне 1808 г. и тотчас же подал рапорт, что я болен, и взял свидетельство о том из врачебной управы, от тестя покойного моего брата, служившего членом оной. Граф Аракчеев, сделавшийся в это время (13 января) военным министром, предписал немедленно выслать меня из Смоленска, что, однако же, не исполнилось, и я действительно пробыл в отпуску четыре месяца, а когда возвратился, то Аракчеев заметил мне: «Ты упрямее меня – поставил на своем!..»

Еще до отбытия моего в отпуск он приказал мне по бытности в Смоленске обратить внимание на две артиллерийские роты, там квартировавшие, предварив, что по возвращении моем он подробно меня на счет их расспросит. Приняв это поручение в некотором роде за секретное полицейское, я душевно оскорбился, но ослушаться Аракчеева не смел и не решался; а как, на мое счастье, в Смоленск был командирован нашей же бригады подпоручик Козлов для показания в упомянутых ротах порядка строевого, то я тотчас же по прибытии моем объявил ему о сделанном мне поручении и просил его познакомить меня с обоими ротными командирами, с подполковником Штаденом[94 - Штаден Евстафий Евстафьевич (1774–1845), генерал от артиллерии. В 1808 г. – подполковник 16-й артиллерийской бригады. Участник кампаний 1805, 1812, 1813 гг. После возвращения из заграничных походов был начальником артиллерии 1-го корпуса. Командир Тульского оружейного завода в 1817–1825 гг. В 1824 г. назначен инспектором всех оружейных заводов. В 1831–1838 гг. – тульский военный губернатор с управлением гражданской частью.] и майором Залдек-Пиковским.[95 - Вероятно, имеется в виду майор 18-й артиллерийской бригады Занден-Пескович. Впоследствии полковник, командир Рижского артиллерийского гарнизона (1814).] Первого в города не случилось, а последний очень понял мою должность и принял меня с большим радушием. Когда же возвратился Штаден, то я, почитая обязанностью моей представиться ему, как старшему в городе артиллерийскому начальнику, немедленно поехал к нему. Он предварен был Залдеком обо мне, и когда я явился, то он очень сухо встретил меня словами:

– Мне сказывали, что вы имеете поручение от Аракчеева – осмотреть вверенные мне роты; не прикажете ли, я их обе выведу в строй и представлю вам как инспектору!

Обиженный таким приемом, я отвечал, что граф не давал мне поручения инспекторского, но частно приказал мне озаботиться о сведениях, относящихся к положению рот, и я частью уже сие исполнил. Но по благородству чувств не желал, чтобы меня принимали за шпиона, и потому просил товарища моего, Козлова, предварить его, Штадена, и Залдека, чтобы они не рисковали своей репутацией, ибо я начальника моего обманывать не хочу и не стану! Но ежели он принимает это в другом виде, а соглашается показать мне роту свою по форме, то я и от этого не откажусь и по осмотре форменно донесу обо всем графу!

Строптивый Штаден, видя мою решимость, с шуткой подозвав своего сына, лет пяти мальчика, скомандовал ему:

– Сми-рно! На пра-во! Во-фронт! На ле-во! Во-фронт! На лево кру-гом! Скорым шагом – марш! – обратился ко мне:

– Вот видите, как я учу собственного своего рекрута, то мне нечего бояться за свою роту, – и мы расстались очень холодно.

Первое мое знакомство в Смоленске было с домом Лаптевых, и я почти ежедневно бывал там и только там встречался со Штаденом. Перед выездом моим из Смоленска обеим ротам дано приказание выступить в Санкт-Петербург, и я в пути обогнал их на второй станции. Штаден, узнав, что я проезжаю, приехал сам на станцию и просил меня отобедать у него. Тут он переменил совершенно свой тон – хлопотал о моем спокойствии в вояже и просил, когда они придут в Петербург, о более коротком с ним знакомстве. По прибытии моем в столицу явился я к Аракчееву, бывшему уже военным министром, который подробно меня расспрашивал о положении рот, находившихся в наружном отношении вовсе не в завидном виде. Я, расхваля обоих командиров, откровенно сказал все, что знал насчет лошадей и обучения солдат. Недели через две из Гатчины тайно приехал ко мне Залдек-Пиковский и просил меня объявить, что расспрашивал граф и как я их описал, – я и ему отвечал со всей откровенностью. Обе роты вступили в Петербург во вторник, на Фоминой неделе.[96 - Неделя, следующая за Пасхой.]

Аракчеев велел им парадировать мимо себя, и когда рота Штадена прошла, а Залдека начала проходить, то при обоих ротных командирах он подозвал меня к себе и сказал вслух:

– Благодарю тебя, «Журкевич», что ты не сделал привычки обманывать меня; роты нахожу, как ты описал мне их. Жаль, что они опоздали дня три, а то я приказал бы им маршировать прямо под качели. Там было бы для них приличное место.

Штадену особенно приказал заботиться лучше о строе и в этом отношении руководствоваться моими советами, что Штаден охотно и усердно принялся выполнять. Этот случай описан мной подробно с целью ознакомить Штадена, бывшего после непосредственным моим начальником.

Весь 1808 г. прошел для меня в усиленных занятиях; Аракчеев, бывши военным министром, хотел сему званию придать особенное уважение. Всех вообще, даже лиц близких по родству к государю, принимал как начальник, с прочими генералами обращался, как с далекими подчиненными; ездил по городу и во дворец всегда с особым конвоем. Один раз, сделавшись нездоров, целую неделю никуда не выезжал из дома, и государь был столь внимателен к заслугам сего государственного человека, что каждый день приезжал к нему рассуждать о делах. В один из таковых дней за болезнью двух адъютантов графа я был им приглашен дежурить у него и должен был стоять у дверей кабинета, когда он читал свой доклад государю. В подобных случаях стоящий обыкновенно у дверей камердинер всегда был удаляем из покоя, дабы не мог слышать, о чем говорилось в кабинете, что было весьма благоразумно, так как государь на слух был несколько крепок, то граф должен был докладывать весьма громогласно, так что на том дежурстве я слышал вполне читаное донесение из турецкой армии фельдмаршала князя Прозоровского,[97 - Прозоровский Александр Александрович (1732–1809), князь, генерал-фельдмаршал (1807). В 1808–1809 гг. – главнокомандующий Дунайской армией.] представлявшего армию в весьма жалком отношении.

Когда Аракчеев переехал на дачу, на Выборгскую сторону, то государь, щадя его здоровье, и туда продолжал ездить ежедневно.

Кстати, здесь расскажу несколько о домашнем быте графа. В начале 1806 года он женился на дворянке Ярославской губернии Настасье Васильевне Хомутовой,[98 - Жиркевич ошибается: жену Аракчеева звали Наталья Федоровна Хомутова (1783–1842), дочь генерал-майора Федора Николаевича Хомутова, с 1806 г. – супруга А. А. Аракчеева.] девице лет 18, очень недурной собой и весьма слабого и деликатного сложения. Графу в то время было лет 50, а может быть, и более; собой был безобразен и в речах произношения гнусливого, что еще более придавало ему лично неприятности, – и с самых первых дней его женитьбы замечено было, что он жену свою ревнует. Еще до женитьбы, ведя жизнь отдаленную от общества, он еще более после того отдалился от него. Обыкновенно вставал поутру около 5

часов; до развода он занимался в кабинете делами с неумеренной деятельностью; читал все сам и на оные клал собственноручные резолюции. Весьма часто выходил к разводу и всегда бывал при этом взыскателен, так что ни один развод не оканчивался без того, чтобы один или несколько офицеров не были бы арестованы. В 12 часов или в первом ездил во дворец с докладом, и проезд его мимо караулов и вообще всех военных был всегда грозой. Около половины третьего возвращался домой и в три часа аккуратно садился за стол; кроме жены, брата ее – графского шурина Хомутова, служившего у нас подпоручиком, – почти всегда обедывали графские адъютанты, Творогов[99 - Творогов (Тварагов) Степан Трофимович (1769–после 1816), генерал-майор (1814), флигель-адъютант (1807). В 1806 г. – подполковник, инспекторский адъютант А. А. Аракчеева.] и Мякинин, и кто бывал дежурными, в том числе и мне приводилось несколько раз обедать у него. Из посторонних гостей, что бывало, впрочем, весьма редко, чаще других бывали у него: Сергей Михайлович Танеев,[100 - Танеев Сергей Михайлович (1749–1825), генерал-майор.] павловский отставной генерал-майор, вечно носивший длиннополый сюртук, смазные сапоги и голову, обстриженную в кружок; генерал-майор Федор Иванович Апрелев[101 - Апрелев Федор Иванович (1763 или 1864–1831), генерал-лейтенант. В 1792 г. при великом князе Павле Петровиче состоял в Гатчине для исправления орудий и обучения артиллеристов. Уезжая, рекомендовал на свое место своего земляка А. А. Аракчеева. В 1809 г. вышел в отставку «по болезни», через несколько лет вернулся на службу и дослужился до чина генерал-лейтенанта. Весной 1825 г. ходили слухи о том, что министром внутренних дел будет назначен «Аракчеева любимец Апрелев, доброй фрунтовик с дурною душою». Апрелев в это время состоял при генерал-фельдцейхмейстере великом князе Михаиле Павловиче в чине артиллерии генерал-майора. Дружеские отношения с Апрелевым и его семейством А. А. Аракчеев поддерживал на протяжении всей жизни.] и Петр Иванович Римский-Корсаков[102 - Возможно, имеется в виду Петр Воинович Римский-Корсаков (?–1815), владелец имения в Тихвинском узде Новгородской губернии (дед композитора Н. А. Римского-Корсакова), отставной гвардейский секунд-ротмистр.] – надворный советник и советник ассигнационного банка; оба они были соседями графа по его имению в Новгородской губернии; иногда обедывали генерал Касперский и полковник Ляпунов,[103 - Ляпунов Семен Ефимович, капитан Лейб-гвардии Артиллерийского батальона (1806), командир батарейной графа Аракчеева роты. В 1807 г. получил чин полковника, в декабре 1811 г. назначен командиром 9-й артиллерийской бригады.] командовавший ротой графа. Обед был всегда умеренный, много из пяти блюд, приготовленный просто, но очень вкусно; вина подавалось мало. За столом сидели не более получаса, и граф всегда был разговорчив и шутлив, иногда даже весьма колко, насчет жены. Так, однажды при мне он сказал ей:

– Вот, матушка, ты все хочешь ездить, кататься, гулять, – рекомендую тебе в кавалеры адъютанта моего «Журкевича».

– Что же, – отвечала графиня, – я совершенно уверена, что господин Жиркевич не отказал бы мне в этом, если бы я его попросила.

– Хорошо, если ты будешь просить, – возразил граф, – он еще сам не просит, ребенок еще, а впрочем, и теперь не клади палец ему в зубы – откусит!..

Графиня видимо сконфузилась и покраснела.

Другой раз, тоже за обедом, – не знаю именно, по какому случаю, обедали я и бывший накануне дежурным адъютантом Козляинов, – граф в продолжение обеда был необыкновенно весел, а в конце подозвал камердинера и на ухо отдал ему какое-то приказание; тот немедленно вышел и тотчас же подал графу какую-то записку.

– Послушайте, господа, – сказал граф, обращаясь к присутствующим, которых было человек с 10. – Высочайший приказ. Такого-то числа и месяца. Пароль такой-то. Завтрашнего числа развод в одиннадцать часов. Подписано: батальонный адъютант Жиркевич (при этом он взглянул на меня). Тут нет ничего особенного, кажется, – продолжал граф, – а вот где начинается редкость, так редкость! Слушайте! «Любезный Синица! (Это был первый камердинер графа.) Если нет графа дома, то положи ему приказ на стол, а если он дома, то уведомь меня немедленно, но отнюдь не говори, что уходил с дежурства!» Тут недостает нескольких слов, – продолжал граф, – «твой верный друг» или «ваш покорнейший слуга», а подписано, посмотрите сами, «М. Козляинов!» – и передал записку, чтобы она обошла кругом стола. – Вот, господа, какие окружают меня люди, что собственный адъютант учит плута-слугу моего меня обманывать и подписывает свое имя. Впрочем, это замечание я не обращаю к вам, господин Козляинов, вы боле не адъютант мой!..

В другой раз, по ежедневной службе моей прибыв в предкабинетный покой, где обыкновенно ожидали приема графа генералы и другие важнейшие лица, я увидел на дверях кабинета прибитый лист в виде объявления. Я полюбопытствовал взглянуть на оный; что же оказалось? Крупными литерами написано: «Я, Влас Васильев, камердинер графа Алексея Андреевича, сим сознаюсь, что в день Нового года ходил с поздравлением к многим господам и они мне пожаловали в виде подарков…» (тут поименно значилось, кто и сколько ему дал денег), и далее Васильев изъявляет свое раскаяние и обещается вперед не отлучаться за милостыней.

Из министров, кажется, никто с графом не был лично близок, кроме министра внутренних дел Козодавлева,[104 - Козодавлев Осип Петрович (1754–1819), государственный деятель, литератор, переводчик. В начале 1783 г. – советник при директоре Императорской Академии наук, княгине Е. Р. Дашковой. В 1784 г. – директор народных училищ С.-Петербургской губернии, член комиссии об учреждении народных училищ, автор проекта устава русских университетов. В царствование Павла I – обер-прокурор сената, сенатор; при Александре I – член комиссии по пересмотру уголовных дел, в 1810 г. – министр внутренних дел. Один из главных сотрудников Александра I по вопросу об улучшении быта крестьян. В 1809 г. основал официальную газету «Северная Почта», где был и редактором, и сотрудником.] который иногда тоже у него обедывал.

Вот как рассказывали мне развод графа Аракчеева с его женой. В 1807 г., отъезжая в армию, Аракчеев отдал приказание своим людям, чтобы графиня отнюдь не выезжала в некоторые дома, а сам, вероятно, ее не предварил, – и один раз, когда та села в карету, на отданный ею приказ куда-то ехать лакей доложил ей, что «графом сделано запрещение туда ездить!». Графиня хладнокровно приказала ехать на Васильевский остров к своей матери и оттуда уже домой не возвращалась. Когда же по окончании кампании граф возвратился в Петербург, он немедленно побежал к жене и потом недели с две ежедневно туда ездил раза по два в день. Наконец, однажды графиня села с ним в карету и проехала с ним Исаакиевский мост, граф остановил экипаж, вышел из него и пошел домой пешком, а графиня возвратилась к матери и более не съезжалась с ним.

До женитьбы Аракчеева в доме у него хозяйничала крепостная, но им отпущенная на волю женщина Настасья.[105 - Минкина Анастасия Федоровна (?–1825), дочь крестьянина села Грузино, управительница имения А. А. Аракчеева. Одно время была замужем за отставным матросом Шумским.] Достоверно никто не знает, были ли у него от нее

дети, но два приемыша, воспитанные в пажеском корпусе, а потом служившие в артиллерии и дошедшие до чинов генерал-майора – Корсаков[106 - Корсаков Александр Львович, генерал-майор, кавалер ордена Св. Георгия 4-й ст.] и до поручичьего чина и флигель-адъютантского звания – Шумской, почитаемы были за его сыновей, а последнего он почти сам выдавал за такового. Но этот ему заплатил особой неблагодарностью: быв за границей, в нетрезвом виде, наговорил ему лично много дерзостей, за что лишен был флигель-адъютантского звания и переведен в гарнизон. Когда графиня Аракчеева отказалась жить с мужем, то Настасья по-прежнему вступила к нему в права хозяйки, в деревню его Грузино, и там имела жестокий конец. Один из комнатных лакеев ее зарезал, а граф из привязанности к ней и под видом благодарности приказал похоронить ее в грузинской церкви, возле того места, где под особым монументом, воздвигнутым в память государя Павла Петровича, он заблаговременно приготовил для своего праха склеп, и где действительно и положен. Сие происшествие случилось незадолго пред кончиной государя Александра Павловича и наделало много шуму в столице.[107 - Уголовное дело об убийстве Анастасии Минкиной описано А. И. Герценом в произведении «Былое и думы».]

В 1808 г. государь ездил в Эрфурт для свидания с Наполеоном.[108 - Переговоры между императорами Александром I и Наполеоном I проходили в Эрфурте (Тюрингия) 15.9–2.10.1808. Результаты переговоров зафиксированы в секретной Эрфуртской союзной конвенции (Франция получила время для завершения войны в Испании, Россия добилась присоединения Финляндии).] Пред возвращением его пришла мысль гвардии дать ему бал, для чего с каждого офицера было взято 50 рублей. Бал был в доме графа Кушелева,[109 - Кушелев Григорий Григорьевич (1754–1833), граф (1799), адмирал (1799), вице-президент Адмиралтейств-коллегии, автор ряда сочинений по организации военно-морского флота. Один из богатейших людей своего времени, получивший огромное приданое за женой – графиней Безбородко.] где теперь Главный штаб, против Зимнего дворца. Народу было множество, но по обширности дома и по разделению предметов празднества, т. е. танцы, театры, акробатические представления, ужин и т. п., все разбивалось в разные отделения и зябло, ибо на дворе стужа была необыкновенная, а покоев, сколь ни силились топить, согреть не могли. Во время танцев на канате у акробатов начали коченеть ноги, главный танцор упал и сломал себе ногу; в зале было так холодно, что местах в десяти горел спирт, а дамы все были закутаны в шали и меха.

Из благодарности за этот бал государыня императрица Мария Феодоровна[110 - Мария Федоровна (София Доротея Августа Луиза) (1759–1828), императрица Всероссийская (с 1796), супруга великого князя (затем императора) Павла Петровича (с 1776). Дочь герцога Фридриха Евгения Вюртембергского. После гибели мужа целиком посвятила себя благотворительной деятельности, развитию женского образования.] дала особый бал в Зимнем дворце, к которому были приглашены без изъятия все офицеры гвардейских полков (чего прежде не случалось, ибо приглашали известное число таковых), и по гвардейскому корпусу было отдано особое приказание от великого князя Константина Павловича, чтобы, кроме дежурных, непременно быть всем на балу к восьми часам вечера; за небытие или опоздание будет взыскано, как за беспорядок по службе.

Около нового, 1809 г. прибыли в Петербург прусские король и королева,[111 - Луиза (Августа Вильгельмина Амалия) (1776–1810), супруга короля Фридриха Вильгельма III. Дочь герцога Карла Мекленбург-Стрелицкого.] и в продолжение четырех недель мы были даже измучены веселостями и приглашениями ко двору. Я, как адъютант, должен был всегда сопровождать генерала своего, Касперского. При одном параде, когда гвардейская артиллерия была представляема королю, я был верхом на лошади моего генерала; но парад как-то не удался. От Аракчеева отдан был приказ по артиллерии с замечаниями, где и на мой счет досталась выходка: «Адъютант был на такой лошади, на каковой офицеру вовсе не прилично быть в строю!»

Я сказал выше, что зять мой, Фролов, находился в турецкой армии казначеем при комиссионерстве. Он приехал в марте месяце с каким-то донесением к графу; это подало мне мысль просить о переводе его из армии на местную службу в Смоленск, и когда я сделал это, то граф отвечал мне:

– Не было еще примера, чтобы из турецкой армии выпустили комиссионера иначе, как со штрафом, и этого нельзя сделать и для Фролова.

Но вслед за тем, не предваря меня, приказал немедленно перевести его в Смоленск, где он и получил место главного смотрителя госпиталя. Когда он подал графу привезенные бумаги, тот спросил его:

– По дороге заезжали вы к жене вашей?

Тот испугался, ибо действительно свернул с прямого пути и пробыл в Смоленске несколько часов, однако же отвечал:

– Точно, заезжал.

– Когда поедете назад, – прибавил граф, – я дозволяю вам пробыть дома с женой, а далее, что будет, посмотрим. Я знаю, что вы женаты на сестре адъютанта моего Журкевича, кланяйтесь ей от меня!

В апреле месяце стали носиться слухи о новой кампании против австрийцев в совокупности с французами.[112 - Австрия открыто готовилась к новой военной кампании против Наполеона. Россия, согласно союзному договору с Францией, должна была выступить на ее стороне.] Мне пришло в голову проситься в армию, и едва я сказал о том графу, как он с лаской одобрил мое намерение и перед отъездом приказал мне явиться за письмом от него к главнокомандующему армией генералу князю Сергею Федоровичу Голицыну.[113 - Голицын Сергей Федорович (1749–1810), князь, генерал от инфантерии (1797), член Государственного совета (1810). Выпускник Шляхетского корпуса, участник русско-турецких (1768–1774, 1787–1791) войн и Польской кампании 1792–1794 гг. В 1801 г. – Рижский генерал-губернатор и инспектор пехоты Лифляндской инспекции. В 1809 г. назначен командовать корпусом, отправленным в Галицию для совместных действий с французскими войсками против Австрии. Подойдя к австрийской границе, действовал крайне аккуратно: «Я больше боюсь моих союзников, чем моих врагов», – писал он. Вскоре после начала военных действий скоропостижно скончался в Галиции.] Но когда я приехал откланиваться перед отъездом и объявил ему, что имею намерение в проезд мой через Смоленск пробыть несколько дней у моей матери, он сказал, что теперь писать со мной не будет, но напишет особо, что в точности исполнил.

Я приехал в Белосток, где была еще главная квартира, в последних числах мая, явился к князю Голицыну и к графу Кутайсову[114 - Кутайсов Александр Иванович (1784–1812), граф (1799), генерал-майор (1806). В 1809 г. – начальник артиллерии корпуса С. Ф. Голицына, участвовал с ним в походе в Галицию.] – начальнику артиллерии. Последний тотчас же предложил мне занять должность его адъютанта, и я благодарил его за это предложение. Кутайсов поехал к Голицыну просить его разрешения на этот предмет, а тот отвечал:

– Я вам не советую этого делать! Этот офицер прислан в армию от Аракчеева с какой-то особенной рекомендацией, а может быть, имеет поручение присматривать за нами, – я слышал, что он будет вести переписку с графом.

И точно. Граф, отпуская меня от себя, вслух при некоторых присутствовавших сказал мне:

– Я буду писать к

Голицыну о тебе, а ты не забывай сам писать ко мне, – я с удовольствием буду получать твои письма!

Когда передавали мне слова князя Голицына, Кутайсов напомнил это обстоятельство, – я решился вовсе не пользоваться дозволением графа, дабы не прослыть шпионом, да и граф, вероятно, позабыл сам об этом, ибо после никогда уже не вспоминал об этом.

Я был назначен в 10-ю артиллерийскую бригаду в батарейную роту, которой командовал майор Данненберг.[115 - Майор Данненберг в 1809 г. командовал батарейной № 10 артиллерийской ротой. Уволен от службы в 1810 г. подполковником.] Мы двинулись с места и перешли границу в июне. Начальник 10-й дивизии генерал-лейтенант Левиз[116 - Левиз Федор Федорович (1767–1824), генерал-лейтенант (1807). В походе в Галицию участвовал в качестве командира 10-й пехотной дивизии.] и шеф Фанагорийского гренадерского полка генерал-майор Инзов[117 - Инзов Иван Никитич (1768–1845), генерал от инфантерии (1828). В 1809–1810 гг. был командиром Киевского гренадерского полка.] приласкали и приглашали меня всегда с приветливостью. Все наши действия ограничились одними передвижениями и наконец стоянкой в Галиции. Наша рота расположилась в Ярославле, между Краковым и Лембергом. Лично я проводил время довольно приятно, находясь часто в кругу генералов, где много слыхал политических разговоров; между прочим, приведу несколько фактов.

Вся кавалерия у нас состояла из девяти дивизий, которой командовал князь Аркадий Александрович Суворов.[118 - Суворов Аркадий Александрович (1784–1811), граф Рымникский, генерал-лейтенант, сын великого русского полководца А. В. Суворова.] Он был обожаем офицерами и солдатами, сколько в память незабвенного отца своего, столько по личным своим качествам. Дивизия его одна, которая встречалась с неприятелем, т. е. австрийцами, но друг по другу никогда не стреляли, а всегда оканчивалось переговорами: «Если вы не уступите нам позицию, которую вы занимаете, – объявлял им князь, – и не отойдете далее, мы начнем действовать»; и австрийцы за этим снимали свой лагерь, а наши занимали место, где прежде стояла австрийская армия. В некоторых местах польские офицеры из войска, находившегося под командой князя Понятовского,[119 - Понятовский Юзеф Антоний (1763–1813), князь, маршал империи (1813). Племянник последнего короля Речи Посполитой С. А. Понятовского. С 1808 г. главнокомандующий Войском Польским. В 1809 г. успешно командовал Польской армией в войне против Австрии. В 1812 г. командовал 5-м армейским (польским) корпусом Великой армии Наполеона.] делали набор рекрутов из поляков. Суворов, проходя города, где делался набор, распускал конскриптов, утверждая, что они, как подданные австрийского императора, не могут искренно служить против него. Но зато поляки принимали другие меры: они подкупали лучших солдат наших и уговаривали их к побегам, – и это было так часто, что в той роте, где я служил, дезертировали из Ярославля более 10 человек лучших рядовых и даже два с георгиевскими крестами, чего прежде никогда не случалось.

При Левизе был адъютантом драгунский капитан Прендель.[120 - Прендель Виктор Антонович (1766–1852), генерал-майор (1831). Из австрийских дворян. С 1804 г. на российской службе, с чином штабс-капитана определен в Черниговский драгунский полк. В 1805 г. исполнял особые поручения при штабе М. И. Кутузова. В 1809 г. прикомандирован к французским войскам, был в сражениях при Регенбурге, Асперне и Ваграме. В 1810–1812 гг. в качестве военного агента в Дрездене выполнял разведывательные задания во Франции, Италии, Голландии, Австрии и Германии.] Физиономия совершенно еврейская, и о нем носились слухи, что он точно из евреев и бывает употребляем от нас как шпион во французской армии. Не знаю, до какой степени было это справедливо, но в течение двух месяцев, которые мы провели в Ярославле, он исчезал раза три из круга нашего, и когда возвращался, то мы имели самые свежие и вернейшие сведения о положении дел как в главной нашей квартире, так равно и у французов. Даже утверждали, что с воли главнокомандующего он будто представлял подобную же роль во французской армии при маршале Нее,[121 - Ней Мишель (1769–1815), герцог Эльхингенский (1808), князь Москворецкий (1813), маршал империи (1804). В 1809–1811 гг. сражался во главе своего Третьего армейского корпуса в Испании и Португалии.] передавая ему то, что было приказано насчет наших войск.

Здесь же я познакомился с майором Ховеном,[122 - Ховен Егор Федорович, генерал-майор. В 1810 г. – майор конной № 22-го артиллерийской роты. В 1815 г. переведен в Лейб-гвардии Артиллерийскую бригаду. В 1816–1821 гг. – командир 1-й Лейб-гвардии артиллерийской бригады.] впоследствии сделавшимся моим непосредственным начальником и желавшим мне причинить большие неприятности и даже несчастье. Он был назначен командиром конной роты при 10-й дивизии; прибыв в Ярославль для принятия роты, приласкал меня и почти всякий день проводили мы вместе. Он отличался особенной деятельностью, как строевой, так и хозяйственной, и завел примерное щегольство в роте. Офицеры его крепко любили и уважали, ибо вне службы он со всеми был необыкновенно приветлив и обходителен, к тому же большой хлебосол. Но я тотчас приметил, что все это было в нем ненатуральное, но натянутое и с расчетом, ибо пред нашим ротным командиром Данненбергом, как пред старшим себя, он вытягивался в струнку и даже унижался излишними вниманиями, а за глаза беспрестанно смеялся на его счет и критиковала все его поступки. Здесь же я был произведен на вакансию поручика.

Часть III***1810–1812

Аракчеев уволен от звания военного министра. – Барклай де Толли. – Ермолов. – Безрассудная отвага офицеров. – Сухозанет. – Объявление о войне с французами. – Дело под Видзами. – Рахманов и граф Ожаровский. – Движение Депрерадовича к Смоленску. – Спасение тещи и невесты.

В мае 1810 года возвратился я в Петербург. Припоминаю забавный анекдот с одним из моих товарищей, поручиком Базилевичем. Высокого роста, широкоплечий, красивый собой, но довольно ограниченный, он имел привычку, возвращаясь с каких-либо маневров, шутливо рассказывать всем о своих проделках; подобным образом при обратном переходе со Смоленского поля в казармы на Исаакиевском мосту он подъехал ко мне и спросил:

– Видел ли ты, как сегодня государь, проезжая мимо меня, обласкал меня, поклонился, – и ни слова не сказал тебе!

Едва он успел кончить эти слова, сзади подъезжает верхом командовавший бригадой полковник Эйлер и самым жестким голосом говорит Базилевичу:

– Александр Иванович! Государь император приказал вас арестовать на 24 часа и посадить на арсенальную гауптвахту за то, что вы очень рано открыли пальбу из ваших орудий, когда еще не построились колонны к атаке!

Это нас всех так рассмешило, что у нас обратилось в пословицу, когда кого-либо посадят под арест, говорить: «Его обласкали, как Базилевича…»

В августе или сентябре того же 1810 г. граф Аракчеев передал звание военного министра Барклаю де Толли[123 - Барклай де Толли Михаил Богданович (1757–1818), граф (1813), князь (1815), генерал-фельдмаршал (1814), член Государственного совета (1810). Участвовал в русско-турецкой (1787–1791), русско-шведской (1788–1790) войнах и Польской кампании 1792–1794 гг. В 1800-х гг. участвовал в русско-прусско-французской и русско-шведской войнах. С 18.1.1810 по 24.8.1812 –

военный министр Российской империи. В кампанию 1812 года – главнокомандующий 1-й Западной армии. Во время заграничных походов 1813–1815 гг. – главнокомандующий всеми русскими и прусскими армиями.] и был причислен состоять при особе государя. По этому случаю он давал так называемый прощальный обед корпусу офицеров гвардейской артиллерии, единственный, сколько запомню, во все время моего служения с ним; ибо с этого времени он уже решительно не вмешивался ни в какое служебное отношение по бригаде. После обеда, перейдя в другие комнаты, мы с жадным любопытством читали в особой книжке собранные собственноручные записки к Аракчееву государей Павла и Александра, и, как кажется, книжка эта с умыслом была оставлена на столе в гостиной. Множество записок из этого числа были сокрыты под бумагой с приложением по углам печати Аракчеева, другие же лежали сверху, на виду. Теперь не припомню содержания многих из них, кроме писанной карандашом государем Павлом Петровичем, следующего содержания: «Барон! Кто такой дурак, который маршировал сегодня в вахтпараде, в замке такого-то взвода?..»

Генерал-майор Касперский еще в начале 1811 г. уволен был в отпуск для излечения болезни, и в его отсутствие командовал бригадой полковник Эйлер. Бывши ротным командиром, он занимался фронтовой службой, как мы тогда называли, «педантски», т. е. со всеми малейшими подробностями; а как в продолжение двух военных кампаний, в сражениях под Аустерлицем и под Фридландом, он заслужил репутацию нелестную для воина, то сослуживцы его крепко за это не любили. Но как удивился я, когда, возвратясь из похода моего в Галицию, я застал его уже командующим бригадой и услышал отзывы своих товарищей, что Эйлер совершенно переменился, из педанта сделался, так сказать, товарищем для офицеров; расположение офицеров к себе он удержал до конца своего командования; а ко мне он даже был особенно внимателен.

В первых числах сентября 1811 г., приехал в Петербург генерал-майор Ермолов.[124 - Ермолов Алексей Петрович (1772–1861), генерал от инфантерии (1818), генерал от артиллерии (1837), почетный член Петербургской Академии наук (1818). С мая 1811 г. в чине генерал-майора командовал гвардейской артиллерийской бригадой.] Он тогда был еще командиром конной роты, которую, однако же, сдал по новому положению другому штаб-офицеру, и потому считался только по артиллерии. Во время прошедших войн с французами Ермолов и князь Яшвиль[125 - Яшвиль (Яшвили) Лев Михайлович (1772 или 1768–1836), князь, генерал от артиллерии (1819). В 1811 г. в чине генерал-майора был начальником артиллерийской бригады 4-й дивизии. За отличие в арьергардных боях начала Отечественной войны 1812 г. произведен в генерал-лейтенанты. В 1813 г. назначен начальником артиллерии действующей армии. В 1816–1832 гг. – начальник артиллерии 1-й армии.] составили себе громкую репутацию первых артиллеристов по армии, хотя были оба совершенно отличны и образованием, и храбростью. Яшвиль – грузин, пылкий, более невежда, нежели образованный, но неглупый, опытный и отчаянно заносливый в сражениях. Ермолов же, напротив, твердый, скрытный, необыкновенного ума, с познаниями обширными и теоретическими, и практическими, в сражениях примерно хладнокровен. Оба они относительно нас, гвардейской артиллерии, отзывались весьма нелестно и в особенности о наших полковниках Эйлере и Ляпунове; даже слух носился, что Ермолов при ретираде под Фридландом, нагнав обе батарейные роты, которыми тогда они командовали, искал хотя одного из них, громко угрожая ударами нагайки. А теперь вдруг и неожиданно Ермолов назначается командиром гвардейской артиллерийской бригады.[126 - Высочайшим приказом от 10.5.1811 Ермолов назначен командиром гвардейской артиллерийской бригады, оставаясь инспектором нескольких конных артиллерийских рот. Высочайшим приказом от 13.11.1811 он назначен также командиром 2-й гвардейской пехотной бригады.] Это случилось в тот самый день, когда получено было предписание отправить меня немедленно в Смоленск проселочной дорогой на Старую Русу, Холм, Торопец и Духовщину навстречу артиллерийским рекрутским партиям, направленным уже из Смоленска в Петербург по описанному тракту, с тем чтобы я оные обратно отвел к Смоленску. Получив в тот же день все бумаги, я на другой день, когда прочие офицеры представлялись Ермолову, хотя еще не выехал, не счел, однако, нужным ему являться. Он спросил обо мне и выразился: «Знаю, это тоже любимец Аракчеева!»

Я не знаю, почему тогда считали все, будто Аракчеев с удалением от военного министерства впал в немилость, когда, напротив, он сделался совершенным подручником государя[127 - С января 1810 г. А. А. Аракчеев возглавлял Департамент военных дел Государственного совета.] не только по военной части, но и вообще по всем государственным делам. Обо всем этом я узнал уже после, на походе, от товарища своего, особенно меня любившего, Вельяминова,[128 - Вельяминов Алексей Александрович (1785–1838), генерал-лейтенант. Участвовал в войнах 1805, 1810, 1812, 1813–1814 гг. В 1816 г. назначен начальником штаба Отдельного Грузинского (позднее Кавказского) корпуса при А. П. Ермолове. В 1818 г. впервые участвовал в делах против горцев. В 1829 г., командуя 16-й дивизией, участвовал в турецкой войне. В 1831 г. занял пост командующего войсками Кавказской линии и начальника Кавказской области. По его предложению пассивная оборона на Кавказе, рекомендованная Паскевичем, сменилась периодом экспедиций и набегов.] который в это время был в одном чине со мной, т. е. поручиком.

Первым приступом Ермолова было так называемое им очищение бригады. Он стал жаловаться инспектору, что нашел большой застой в производстве по бригаде; что он желал бы очень подвинуть вперед некоторых, лично ему известных или по храбрости, или по образованию своему, для чего он почитает весьма удобным так называемых фронтовиков перевести в армию, где они с пользой могли бы употребляться к приготовлению запасных войск. На первый раз он предложил перевести в армию полковников Эйлера и Ляпунова; капитанов Саблина, Фриша,[129 - Фриш Матвей Карлович (ок. 1785–?), полковник (1813). В 1811 г. – капитан Лейб-гвардии Артиллерийской бригады. В декабре 1811 г. переведен подполковником в 4-ю артиллерийскую бригаду.] Королькова[130 - Корольков Николай Васильевич (ок. 1784–?). В 1811 г. – капитан Лейб-гвардии Артиллерийской бригады. 4.12.1811 переведен подполковником в 13-ю артиллерийскую бригаду. В 1815 г. – полковник, командир 26-й артиллерийской бригады.] и Сукина. О низшем разряде офицеров на этот раз он умолчал. Инспектор по соглашению с Аракчеевым убедил, однако же, Ермолова, что Эйлер ему необходим как помощник по фронту, а остальные все тот же час были переведены в другие бригады. Это сделалось не более как в две недели со дня принятая Ермоловым бригады, а через неделю пришло обо мне предписание, чтобы меня считать в отпуску на три месяца со дня окончания моего поручения, – что крепко Ермолову не понравилось, и он еще более возымел против меня предубеждение, так что, когда Алексей Александрович Вельяминов, которого он предпочитал всем, приняв во внимание свое, стал меня выхвалять ему как хорошего офицера, любимого всеми товарищами, он никак этому не хотел верить, ссылаясь, что я непростительно и посредством интриги уклонился от моего с ним

знакомства, тогда как я был должен искать его, если бы я был действительно таким, каким меня описывал Вельяминов.

В Петербург я вернулся из отпуска в последних числах февраля 1812 г., а 5 марта бригада наша выступила в поход, в Вильно.[131 - В это время уже было известно о подготовке Наполеона к вторжению в Россию. Ответную передислокацию своих войск вдоль границы начал император Александр I. В районе Вильно располагалась 1-я Западная армия под командованием генерала от инфантерии М. Б. Барклая де Толли.] Когда я явился к Ермолову, он меня принял весьма сухо, а в продолжение похода, заметив, что я не имею ни верховой лошади, ни хорошей обмундировки, стал обращаться со мной еще холоднее и даже с некоторой небрежностью, что меня чрезвычайно огорчало, но я не находил средств пособить этому. Одно утешало меня, что Ермолов каждый день более и более сближался с Вельяминовым и редкий день проходил, чтобы не был в квартире у него, где всегда заставал и меня, ибо я могу похвалиться, что преимущественно пред всеми моими товарищами пользовался дружбой Вельяминова.

Не доходя до Вильно, нас остановили в м. Даугелишках, где мы простояли до последних чисел мая 1812 г., а около этого времени пришли в Вильну, где находился уже государь[132 - Александр I прибыл в Вильно 21.4.1812.] и где были делаемы маневры. Когда мы стояли в Даугелишках, наша рота была расположена в деревне, отделенной от местечка небольшим озером, так что через оное до штаб-квартиры было не более четверти версты, а в объезд должно было ехать около четырех верст. В апреле, когда уже в поле снегу вовсе не было, но на озере еще держался остаток льда, в нашу роту приехали в гости из штаба наши офицеры: Вельяминов, Базилевич, Демидов, князь Михаил Горчаков,[133 - Горчаков 2-й Михаил Дмитриевич (1793–1861), князь, генерал-адъютант (1830), генерал от артиллерии (1844). В 1807 г. поступил юнкером в гвардейскую артиллерию, с которой участвовал в кампаниях 1812, 1813 и 1814 гг. Участник турецкой войны 1828–1829 гг., Польской кампании 1831 г., подавления Венгерской революции 1848 г., Крымской кампании 1854–1855 гг. В 1856 г. – наместник Царства Польского.] адъютанты Ермолова: Фон-Визин,[134 - Фонвизин Михаил Александрович (1787–1854), генерал-майор (1819). Вступил в службу подпрапорщиком в Лейб-гвардии Измайловский полк в 1803 г. Участник Отечественной войны 1812 года и Заграничных походов 1813–1815 гг. С 1812 г. – адъютант А. П. Ермолова. С 1814 г. – командир 37-го егерского полка. Участник движения декабристов. Приговорен к каторжным работам. В 1853 г. возвратился на родину (с. Марьино Бронницкого уезда Московской губ.).] Поздеев[135 - Вероятно, Поздеев Иван Васильевич (?–1820), полковник, командир Гусарского принца Оранского полка. В 1812 г. – поручик 7-й резервной артиллерийской бригады. Адъютантом Ермолова назначен 6.09.1812.] и бывший при нем же ротмистр Кавалергардского полка Римский-Корсаков.[136 - Римский-Корсаков Павел Александрович (1785–1812). Штабс-ромистр Кавалергардского полка, убит в Бородинском сражении. А. С. Норов вспоминал: «Погиб добрый друг гвардейских артиллеристов, кавалергардский ротмистр Корсаков, одаренный богатырскою силою, и которого сабля долго пролагала себе широкую дорогу в рядах неприятеля, но картечь пробила его латы».] Все они были приятели товарища нашего Афонасья Столыпина.[137 - Столыпин Афанасий Алексеевич (1788–1866), штабс-капитан. Предводитель дворянства Саратовской губернии. Дед М. Ю. Лермонтова. В 1812 г. – поручик Лейб-гвардии Артиллерийской бригады.] Пообедав хорошенько у нас и по какому-то особому случаю спеша возвратиться в штаб-квартиру, они заметили, что немного опоздали, тогда Столыпин вдруг предложил ехать обратно через озеро, взявши на себя быть их вожатым. Сперва стали смеяться такому вызову; потом, видя его настойчивость и насмешку с выражением «струсили», и другие стали требовать непременно ехать через озеро, а у берегов уже саженей на десять и льда не оставалось Вельяминов и Поздеев одни поехали в объезд, а прочие в глазах наших, сперва вплавь, а потом проламываясь на каждом шагу через лед, побрели озером. Ермолов, с другого берега, увидев в окно это безрассудство, вышел к ним навстречу и, когда они перебрались, порядком намылил им головы, грозил арестовать их и отдал приказ по пехотному гвардейскому корпусу, которым он уже тогда командовал, не оставляя начальства и над бригадой нашей, не называя, однако же, имен, но выставляя как безрассудный поступок, нисколько не приписывая таковой мужеству. Я здесь упоминаю это происшествие не в упрек Ермолову и не в осуждение, а для того, чтобы можно было судить о духе товарищей моих и об образе мыслей моего начальника, которого при явном его нерасположении ко мне я не переставал в душе уважать.

Во время маневров в Вильне главнокомандующий 1-й западной армией военный министр Барклай де Толли сделал мне очень строгое замечание, что я принимаю маневры не в виде настоящего сражения, ибо, имея пред собой в нескольких саженях, небольшое возвышение, при наступлении открыл пальбу из орудия, не занявши этой высоты. Замечание вполне справедливое, по тактике; но если бы я, забыв равнение фронта, самовольно решился податься вперед и тем нарушил линию фронта, тогда, вероятно, дело со мной окончилось бы не замечанием, а арестом, и меня, верно, бы не спросили о самовольной моей выскочке, на сколько саженей впереди от меня находилось упомянутое возвышение…

До поступления моего в канцелярскую службу я пользовался необыкновенно хорошим зрением, чем даже хвастал. Приготовляясь ко вторым маневрам под Вильной, наша бригада ночевала под монастырем на Антоколе, где было назначено сборное место. Это, я думаю, около четырех верст от города. Собравшись в кружок, мы стояли несколько офицеров вместе. К нам подошел Ермолов и с видом нетерпения говорил о замедлении некоторых полков и обратил наше внимание, что по другую сторону города, несколько вправо, идет, кажется, какой-то полк, что можно было заключить по отблеску штыков на ружьях.

– Ну, господа, – сказал Ермолов, – кто угадает, какой это полк?

Взглянув в ту сторону, я отвечал:

– Должно быть, егеря!

– Почему ты это заключаешь? – сухо спросил он у меня.

– Другие имеют белые панталоны, – отвечал я, – а этот весь в темном.

– Ну, брат, на этот раз я поймал тебя, – возразил он мне опять очень сухо. – Сегодня у нас пятнадцатое мая,[138 - Приказ о переходе на летнюю форму одежды по 1-й Западной армии был отдан 5 мая.] и все полки в белых панталонах; нехорошо, брат, пули лить!

Я покраснел, но повторил:

– Может быть, я ошибаюсь, но еще раз подтверждаю, что идущие солдаты с ног до головы имеют одежду темную!

Прошло около часа времени; прошел мимо егерский полк и в зимних панталонах. Ермолов сейчас поехал навстречу и спросил, отчего не в летних панталонах. Затем подъехал опять ко мне.

– Виноват, товарищ, – сказал он, – признаюсь в этом и всем буду рассказывать, какое у тебя отличное зрение: чуть ли не за пять верст отличил одежду!

Егеря пришли прямо с караула, и потому одни они были в зимних панталонах.

После маневров мы опять отошли от Вильны, и штаб-квартира нашей бригады расположилась в Свенцянах, а мы по окрестным деревням. Во время стоянки здесь у Ермолова ожеребилась его верховая кобыла; он приказал хорошенько отпоить жеребенка, а потом

зарезать и зажарить; приглашая офицеров на это жаркое, он говорил, что хочет заблаговременно приучить их ко всякой случайной пище, так как бог знает, что придется еще есть. Обстоятельство это мне тем памятно, что Ермолов к обеду этому приглашал не только всех офицеров из штаба, но даже из близквартировавших деревень, кроме меня, что меня ужасно потревожило и огорчило, ибо это было явное доказательство его ко мне нерасположения и небрежения.

Вот чем еще памятна для меня стоянка около Вильны. В 1808 г. к нам в гвардию переведен был из армии поручик Сухозанет[139 - Сухозанет 1-й Иван Онуфриевич (1788–1861), генерал от артиллерии (1834), генерал-адъютант (1825). Переведен в Лейб-гвардии Артиллерийский батальон в 1808 г. из 1-го артиллерийского полка и назначен адъютантом к князю Л. М. Яшвилю.] тем же чином, и как я был в это время четвертым подпоручиком, то он стал мне, как называют, «на голову». В 1809 г. я произведен был в поручики, следовательно недалеко от Сухозанета. В 1811 г., в первых числах февраля Сухозанет, числясь адъютантом при князе Яшвиле, переименован капитаном по артиллерии и назначен командиром роты Яшвиля. В конце февраля того же года артиллерии, инженерам и кадетским корпусам дано старшинство одного чина перед армией и вместе сделано производство и уравнение из майоров и капитанов в подполковники, причем также произведен Сухозанет. В 1812 г., когда мы были в Свенцянах, государь смотрел две роты: батарейную 1-й бригады, полковника Глухова,[140 - Глухов Василий Алексеевич (ок. 1763–?). В 1812 г. – полковник, командир 1-й артиллерийской бригады, с 26.4.1812 – командир батарейной роты № 3 3-й артиллерийской бригады. 13.8.1812 переведен состоящим по артиллерии с назначением командиром парков 2-й линии при Шостенском пороховом заводе, но успел принять участие в сражении при Бородино, в котором был ранен (награжден орденом Св. Анны 2-й степени).] старика лет 70-ти и имевшего орден Георгия 4-й степени, и конную – Сухозанета. Последняя ему так понравилась, а первая, напротив, так не понравилась, что он Сухозанета тем же чином перевел опять к нам в гвардию, а Глухова для исправления предоставил под команду Сухозанета, а потом и вовсе лишил бригады и роты, и Сухозанет стал у нас старше всех капитанов. В декабре при производстве по линии он произведен был в полковники,[141 - Чин полковника И. О. Сухозанет получил за отличие в бою при Чашниках.] а в мае за Бауценское дело[142 - Сражение при Бауцене состоялось 8–9.5.1813 между Наполеоном и объединенной русско-прусской армией под командованием российского генерала П. Х. Витгенштейна. Закончилось отступлением союзников и заключением перемирия. Русские потеряли ок. 6400 солдат, пруссаки – 5600; французские потери составили 18–20 тыс. чел.] получил чин генерал-майора.[143 - Приказом от 26.5.1813.] Он был из кадет; выпущен в 1804 г. 16-ти или 17-ти лет, а в 1813 г., т. е. через 9 лет, на 25-летнем возрасте, имел уже генеральский чин и за Лейпциг ленту св. Анны.[144 - Орден Св. Анны 1-й степени И. О. Сухозанет получил за отличие в сражениях под Дрезденом и Кульмом. За сражение под Лейпцигом награжден золотой саблей «За храбрость» с алмазами.] Не помню, кто-то весьма остроумно выразился на этот счет, что он одного человека знает только, который в чинах шел шибче Сухозанета, и этот человек был Барклай де Толли, который, в 1807 г., командовал полком в чине генерал-майора, а в 1814 г. был уже генерал-фельдмаршалом.

14 июня бригаду нашу собрали на тесные квартиры в штаб, в Свенцяны, и тут мы узнали, что французы перешли границу.[145 - Великая армия Наполеона начала переправу через границу России 12.6.1812.] Вечером того же дня возвестили нам о скором прибытии государя и гвардии. Для государя заняли квартиру в небольшом домике графа Платера, на конце города. Для караула была поставлена пехотная батарейная рота его высочества. Все офицеры бригады стояли на фланге, когда подъехал государь и вышел из коляски. Еще выходя, он поздоровался с солдатами и громко объявил:

– Поздравляю, господа, с военными действиями, примемся работать! Французы перешли Неман в Ковно 12-го числа, а теперь к делу! – Потом, поцеловав Ермолова, присовокупил: – Будет работы, мы имеем дело не с обыкновенным человеком. Ну, как думаешь, Алексей Петрович, чья возьмет?

– Государь, – отвечал Ермолов, – мы имеем дело точно с необыкновенным человеком, но все-таки с человеком! Его надобно бить его же оружием!

– Каким? – живо спросил государь.

– Упрямством! Le plus opiniatre sera toujours vain-queur!» (Кто переупрямит, тот и выиграет!)[146 - Замечание Ермолова, каким оружием можно победить Наполеона, было сказано по-французски, весь же разговор, а равно и ответ государя на это замечание, происходил на русском языке. – И. Ж.]

– Ну, что касается до этого, – сказал весело государь, – то я с ним готов буду поспорить. – И потом сказал: – На что ты поставил мне целую роту молодцов для караула, отпусти; пусть отдыхают, для меня довольно и десятерых!

На замечание Ермолова, что сейчас пришел Преображенский полк и что не прикажет ли государь сменить артиллеристов.

– Не надо, – сказал государь, – и они сберегут меня, – что нам всем чрезвычайно польстило.

Я в этот день назначен был главным рундом.[147 - Главный рунд – главный обход караулов в крепости или лагере, производящийся главным дежурным час спустя по наступлении ночи.] По пробитии зари, когда я пошел с патрулем обходить посты, я имел обнаженную шпагу. Войдя в сад, у двери, выходящей туда и отворенной, я увидал, что часовой задремал… А между тем все окна в сад были отворены. С одной стороны, не слыша оклика себе, а с другой – при мысли о несчастии, которое должно неизбежно постигнуть задремавшего часового, если государь заметит сию небрежность, поставило меня на минуту в затруднительное положение. Концом шпаги разбудил я часового, но тот так смешался и испугался за свою вину, что от робости все-таки не сделал оклика, так что я был уже вынужден заговорить с ним об этом и, возвратясь на гауптвахту, приказал немедленно сменить этого часового, все еще не зная, довести ли о таком проступке до начальства или наказать его по домашнему порядку. Я пошел далее по городу и чрезвычайно обрадовался, встретив на улице государя в одном сюртуке и фуражке, выходящего из квартиры Аракчеева. По форме я окликнул государя и он, отозвавшись:

– Солдат, – сказал мне, улыбаясь: – Я говорил, молодцы артиллеристы, знают свое дело! – Это меня удивительно как облегчило; так что о вине часового я никому другому, кроме его ротного командира, не объявлял, и его очень милосердно наказали противу того, чего тот заслуживал за свой важный проступок. На другой день мы выступили на бивуаки, и для нас тоже началась уже действительная кампания.

Первые неприятельские выстрелы, в 1812 г., которые мы услыхали вдалеке, были под Видзами. Туда в числе прочих раненых привезли мне двоих знакомых: полковника Рахманова,[148 - Рахманов Петр Александрович (?–1813). Математик, военный писатель, издатель «Военного журнала». В 1812 г. – полковник Лейб-гвардии Преображенского полка, адъютант М. Б. Барклая де Толли. 23.6.1812 ранен в арьергардном бою под Кочергишками; убит в сражении под Лейпцигом.Интересно, что в № 39 «Санкт-Петербургских ведомостей» от 16 мая 1811 г. было помещено следующее объявление:«Узнал я, что подписка на «Военный журнал»,

издаваемый Г. Рахмановым, окончилась; почему прошу, желающего уступить полное число № оного за 20 руб. доставить в Московской части, в Грязной улице в доме под № 231, ко мне, л-гв Артиллерийского батальона поручик Жиркевич.] бывшего адъютантом при Барклае, до того издававшего «Военный журнал», и гусарского поручика Фигнера,[149 - Фигнер Николай Самойлович (1787–1813). В начале 1812 г. был поручиком Мариупольского гусарского полка. 19.6.1812 тяжело ранен в арьергардном деле при Козянах. В декабре 1812 года переведен в Лейб-гвардии Гусарский полк. Умер от болезни в Калише.] женатого на воспитаннице Мордвинова, с которым в феврале я виделся в Смоленске. Рахманов был весьма боек на язык. Государь посетил его и Фигнера. С государем был генерал-адъютант граф Ожаровский.[150 - Ожаровский Адам Петрович (1776–1855), граф, генерал от кавалерии (1826), генерал-адъютант (1807). В 1812 г. состоял при Главной квартире 1-й Западной армии.] Тот, шутя над раной Рахманова, у которого картечью оторвало два пальца на правой руке, поострился, сказав государю: «Rakhmanoff est puni, par o? il a p?ch?» (Рахманов в том наказан, чем грешил).

– Берегитесь, граф, – возразил Рахманов по-русски, – этак не придется вам головы снести в эту кампанию!

Не помню, кто мне рассказывал это, Вельяминов или князь Горчаков, которые тут были у Рахманова, когда государь неожиданно посетил его и, несмотря на присутствие императора, который сам невольно улыбнулся, все находившиеся тут засмеялись; один граф Ожаровский, как заметно было по выражению его лица, не сообразив тотчас всю колкость ответа Рахманова, стоял с серьезным выражением лица.

Из лагеря под Дриссой[151 - Укрепленный лагерь российской армии располагался к северо-западу от г. Дрисса Витебской губернии (ныне Верхнедвинск Витебской обл. Республики Беларусь). Строительство его началось в апреле 1812 г. согласно стратегическому плану, разработанному советником императора Александра I генералом К. Л. Фулем. 2.7.1812 военный совет, созванный Александром I, принял решение оставить лагерь.] мы выступили в первых числах июля 1812 г. и шли через Полоцк к Витебску, где, как слышно было у нас, готовились дать сражение неприятелю. Первоначально мы расположились около большой дороги, идущей в Оршу, и с того места, где была расположена наша бригада, даже простым глазом видели происходившую под местечком Островной стычку с неприятелем,[152 - 13.7.1812 г. под Островно (местечко в Витебской губ.) происходили бои между арьергардом 1-й Западной армии и авангардом Великой армии.] а в подзорную трубу очень хорошо можно было различать даже передвижение войск. После дневки перевели нас на другую позицию, которая заслоняла проселочную дорогу, прямо идущую на Смоленск через Лиозну и Рудню, и тут уже мы были поставлены в боевую позицию; но, простояв одни сутки, потянулись на Лиозну. Все эти переходы и колебания так уронили дух в войске, что не только офицеры, но и солдаты начали роптать на главнокомандующего Барклая.

Государь из-под Полоцка отбыл от армии в Москву через Смоленск.[153 - Александр I покинул армию в ночь на 7 июля. Через Смоленск он направился в Москву, далее – в С.-Петербург.]

Не помню теперь, какого числа, наверное между 10 или 15 июля, когда мы стояли под Лиозной, вечером, уже в совершенные сумерки, потребовали меня и моего ротного начальника капитана Гогеля[154 - Гогель Александр Григорьевич (1787–1812). В кампанию 1812 года – командир легкой роты № 2-го.] к генерал-лейтенанту Депрерадовичу,[155 - Депрерадович Николай Иванович (1767–1843), генерал от кавалерии (1826), генерал-адъютант (1819). Участник русско-турецкой войны 1787–1791 гг. и военных действий в Польше в 1792 и 1794 гг. Участвовал в заговоре, результатом которого стало убийство императора Павла I. Участник войн с Францией 1805, 1806–1807 гг. В 1812 г. в чине генерал-лейтенанта командовал гвардейской кавалерийской дивизией. Отличился во время заграничных походов 1813–1815 гг. В русско-турецкую войну 1828–1829 гг. командовал гвардейскими частями в действующей армии.] командовавшему 1-й гвардейской кавалерийской дивизией. В его квартире были собраны уже несколько генералов и полковых командиров. Когда мы прибыли, как кажется, уже последними, он объявил нам, что он назначен начальником особого легкого отряда, отправляемого открыть дорогу армии к Смоленску[156 - Депрерадович получил приказ командира 6-го корпуса Д. С. Дохтурова «сделать поиск к Смоленску» 16 июля.] и, как предполагать должно, дорога эта, быть может, занята уже неприятелем; а потому все мы должны ожидать жаркой встречи с незваным гостем.

– Хотя я, – продолжал Депрерадович, – совершенно уверен, что каждый из нас готов жертвовать жизнью за государя и отечество, но решился предварить вас о нашем предназначении с тем, что если кто-либо не чувствует в себе твердости идти на видимую опасность, то лучше бы и не шел в этот отряд!

Разумеется, что подобного труса ни одного не оказалось.

Мы отправились к своим местам в 10 часов вечера; с особенной предосторожностью и тишиной снялись с бивуаков, как будто неприятельская цепь нас окружала в нескольких только шагах, и выступили в поход на Рудню. В отряде этом были полки: кавалергардский, конногвардейский, гвардейские егеря, лейб-гвардии Финляндский полк,[157 - Лейб-гвардии Финляндский полк сформирован в декабре 1806 г. в Стрельне близ С.-Петербурга как Императорский батальон милиции в составе пяти пехотных рот и артиллерийской полуроты. 22.1.1808 за отличие в кампании 1807 г. причислен к Лейб-гвардии и наименован Лейб-гвардии батальоном Императорской милиции. 19.10.1811 назван Лейб-гвардии Финляндским полком. Упразднен в начале 1918 г.] сводный гренадерский батальон, конная гвардейская артиллерийская рота и наша 2-я легкая рота. Этот отряд шел с такой быстротой, что когда приходили к месту отдыха, то из пехоты на бивуаки едва-едва вступало несколько человек, но через час или два молодцы-егеря и финляндцы бывали всегда уже в полном комплекте. На отдыхах мы обыкновенно стояли три или четыре часа и, сваривши кашу, опять подымались в поход. Жар был нестерпимый, и мы не более как в 38 часов прошли около 75 верст до Смоленска, без малейшей встречи с неприятелем. Третий роздых мы имели около удельного имения Приказ Выдры. Я знал, что в этом имении очень часто бывает мой внучатый брат Пирамидов, женатый на Лаптевой, сестре моей невесты, ибо он служил по удельному ведомству, поэтому я по прибытии на бивуак, отправился в волостную контору отыскивать голову и расспросить его, давно ли был у них Пирамидов и когда и куда он уехал из Смоленска, а также не знают ли чего-либо о Лаптевых, которых деревня была недалеко от Выдры. У головы квартировал Депрерадович. Каков же был сюрприз для меня, когда голова сказал мне, что Пирамидов только несколько часов как выехал от них в деревню к теще своей, за 12 верст от них, и что ни его семейство, ни семейство Лаптевых вовсе не думали выезжать никуда. Это меня так сильно озадачило и напугало, что я тут же пошел к Депрерадовичу просить позволения отправиться тотчас же к Лаптевым, вывезти оттуда мою невесту и всю родню в Смоленск. Депрерадович сделал мне вопрос: «В какую сторону лежит деревня?» – и когда я сказал, что к Днепру, он сперва мне решительно отказал, говоря, что хотя по другой стороне и тянется цепь казаков, но что на это полагаться

никак нельзя, что неприятель местами может очень легко пробраться на нашу сторону для розысков и что я тогда могу даром попасться в плен. Но я стал его убедительно просить отпустить меня, и он благословил меня, подтвердив, чтобы я сам на себя пенял и не выдал бы известия о том, что отряд наш идет на Смоленск.

Взявши у головы подводу, часов в 10 утра поехал я в Нолинцы (деревня Лаптевых), куда и прибыл в самый полдень. Во двор господский я должен был въехать аллеей, так что можно было приезд мой видеть еще сажень за сто от дома. Первый предмет, бросившийся мне в глаза, когда я въехал на двор, была огромная масса сухарей, приготовленных для армии и сушившихся на солнце, а затем в окне я увидел все семейство Лаптевых, сидящих за обеденным столом, и в конце стола, прямо против окна, мою невесту, которая, вскочивши, закричала: «Ах! Иван Степанович приехал!» Тут и другие все бросились к окну, а потом и на подъезд, с вопросом, что значит мой приезд из похода. Этот вопрос мне показался весьма странным; но каково же было мое изумление, когда мать моей невесты и даже Пирамидов объявили мне, что они вовсе не имеют понятия ни о какой опасности; что они слышали, будто армия приближалась к Витебску или Могилеву; но что около этих мест где-то было сражение и французы уже прогнаны назад; что на днях государь был в Смоленске, смотрел там 12 армейских рот и рекрутов, всех успокоил и обнадежил; и что они вовсе не собираются и не думают куда-либо выехать. Я, объяснив им их ослепление, стал убедительно просить матушку тот же час собраться и ехать по крайней мере в Смоленск, что составляет не более 18 верст; там она сама могла удостовериться, что им никак нельзя долее остаться в деревне. Она же мне объявила, что это вовсе не так легко сделать, как я предполагаю, что она обыкновенно все лето живет в деревне, следовательно, на лето у нее в Смоленске вовсе нет запасу; теперь же пора рабочая, мужики все в поле, и от работы отрывать их грешно. В дальний путь, с семейством ей ехать и вовсе нельзя. «На это нужны деньги, а у меня их вовсе нет, – сказала она и потом прибавила: – Да что это, Иван Степанович, вы нас пугаете, вас, верно, послали по какому-нибудь делу в Смоленск и вы хотите, чтобы ваша невеста была ближе к вам и потому всех нас за собой и тянете? Раненько, молодой человек, вздумали надо мной шутить».

После долгих и долгих убеждений, она понемногу начала давать веру моим словам, обещала подумать и дня через два приехать в Смоленск на несколько дней. Пробыв часа два у них, отправился я к отряду своему, в деревню Ольшу. Когда я явился после к Депрерадовичу, он с любопытством стал спрашивать меня, что слышно около Днепра о французах, но я удивил его моим рассказом, и он мне серьезно сказал: «Напишите сейчас к вашим родным, что я вам велел их уведомить: они не могут оставаться в деревне и отправьте к ним нарочного». Разумеется, я поспешил исполнить приказание генерала, и будущая теща моя с четырьмя дочерьми, из коих две беременные, с двумя малютками, с дворней, человеке до пятнадцати, без денег, без гардероба, без запасов на другой день в 5 часов утра перебралась в Смоленск; а через полчаса после ее выезда в деревню наехали свои мародеры и весь дом повернули вверх дном, так что оставшаяся дворня, а частью и крестьяне, бегом прибежали в Смоленск и принесли весть о том…

Часть IV***1812

Смоленск. – Дер. Шеломец. – Барклай и Багратион. – Битвы 3 и 4 августа. – Предсказание об иконе Божьей матери. – Пожар и отступление. – Общая ненависть к Барклаю. – Ошибки начальства. – Бородино. – Партизан Фигнер. – Первая победа. – Кафтан Мюрата. – Выговор. – Рассказы о Кутузове. – Бедствия неприятельских и наших войск.

В тот же день, вечером, подойдя к Смоленску,[158 - Отряд Депрерадовича подошел к Смоленску 18 июля.] без всякого приказания мы расположились на Покровской горе, а на другой день ввечеру и армия подошла, и мы заняли следующую позицию: лицом к Петербургу, так что левый фланг упирал в Днепр, а правый – примыкал к дорой на Духовщину. По другую же сторону Днепра, у Красного, позицию занимала дивизия Неверовского.[159 - Неверовский Дмитрий Петрович (1771–1813), генерал-лейтенант (1812). Участвовал в русско-турецкой войне 1787–1791 гг. и в войне с Польшей в 1792–1794 гг. В 1812 г. командовал 27-й пехотной дивизией, оказавшей под Красным упорное сопротивление превосходящим силам конницы Мюрата. Наполеон не смог отрезать русские войска от Смоленска и зайти им в тыл, о чем сообщал П. И. Багратион: «Нельзя довольно похвалить храбрости и твердости, с какою дивизия, совершенно новая, дралась против чрезмерно превосходных сил неприятельских». Скончался в результате ранения, полученного в сражении под Лейпцигом.] Тогда носились слухи, что Наполеон действительно приказал одному корпусу идти от Орши, усиленным маршем, к Смоленску, но что сие не выполнилось из опасения, ибо французы получили сведения, что государь в Смоленске делает смотр большому числу войск, при котором было не менее 200 орудий артиллерии. Последнее было действительно справедливо. Это обстоятельство дало возможность 2-й армии, которой командовал князь Багратион,[160 - Багратион Петр Иванович (1769–1812), князь, генерал от инфантерии (1809). Участвовал в русско-турецкой войне 1787–1791 гг., в Итальянском и Швейцарском походах Суворова. В войнах с Францией 1805, 1806–1807 гг. командовал арьергардом русской армии. В русско-турецкой войне 1806–1812 гг. – главнокомандующий Молдавской армией. 16.3.1812 г. назначен главнокомандующим 2-й Западной армией. Скончался в результате ранения, полученного в сражении при Бородино.] соединиться с 1-й.[161 - Главные силы 1-й и 2-й армий соединились под Смоленском 20–22.7.1812.] Багратион, в чине полного генерала, был старее Барклая; но последний, кроме звания главнокомандующего, носил еще звание военного министра. Когда князь, предупредив прибытие своих войск, приехал часом или двумя ранее в Смоленск, то в ту же минуту отправился к Барклаю; но тот, узнав, что приехал Багратион, сам поехал к нему на встречу,[162 - Встреча М. Б. Барклая де Толли и П. И. Багратиона произошла 21 июля.] и оба, один другому, предоставляли честь первенства. Но князь Багратион настоятельно сам подчинил себя младшему, утверждая, что тот, как военный министр, более облечен доверием государя. К несчастию, между сими двумя главными военачальниками согласие было непродолжительно.

Утверждение наше около Смоленска ознаменовалось тотчас событием, не имевшим до того времени подобного себе в армии… Беспрестанное отступление от границы до Смоленска, как я уже говорил выше, возбудило ропот, но сверх того, оставляя большое пространство родной земли неприятелю, солдаты привыкли не только равнодушно смотреть на разорение своего родного края, но даже и сами тому способствовали, рассуждая: «Лучше самим взять, чем отдать неприятелю». Они не считали для себя особенно важным преступлением, если по домам и оставленным усадьбам и брали что-либо, и вот источник мародерства, для которого на русском язык и названия не придумано. Около Смоленска оно дошло до чрезвычайности, и главнокомандующий, скрипя сердце, решился самой строгой мерой положить тому преграду. Около 20 июля при собрании отрядов от каждой части войск расстреляли 7 человек на Покровской горе. Говорили, что в числе

их два человека, едва ли виновные на самом деле, подверглись той же участи. Они были уличены в грубостях военному полицеймейстеру, которому по своему понятию считали нимало не подчиненными, ибо военная полиция была еще новость для целой армии и как бы что-то ей чуждое.[163 - Полиция учреждалась в армии во время походов и предназначалась для обеспечения порядка в обозе и на квартирах армии. Состояла из обер-полицмейстеров, полицмейстеров, гевальдигеров, обозных и пр.] Военные у нас привыкли смотреть на полицию презрительно, и этот взгляд был распространен начиная от солдата до высшего начальства.

До нашествия французов в самом Смоленске жил мой зять, Фролов, служивший там при военном госпитале смотрителем; сестра же моя скончалась в марте месяце, когда мы подошли к Смоленску. Зятя я застал еще в его доме, но он уже собирался выехать вслед за моей матерью, которую я успел найти у моей тетки Адамовичевой, за Смоленском, верстах в пятнадцати. Она перебиралась в Дорогобуж, к родному своему брату, весьма налегке; так мало думали, чтобы французы пошли далее Смоленска! Да и мы мечтали, что по соединении обеих армий дадут решительный отпор неприятелю. Конечно, были люди, которые рассчитывали и на противные результаты.

Деревня моей матери была за Днепром, верстах в шести от Смоленска и почти в одном расстоянии от наших бивуаков, не проезжая город. Мужички наши с усердием ежедневно таскали ко мне живность и другие запасы, пока мы стояли близко к Днепру, и не только я, но и мои товарищи в эту стоянку имели хорошее продовольствие; кроме того, я каждый день по несколько часов проводил с невестой, ибо семейство ее прожило в Смоленске дней десять, а потом отправилось через Ельну в Москву, не зная решительно, где и у кого со временем будут иметь пристанище.

Близ Смоленска мы простояли около двух недель. Раз пять нас подавали вперед по береговой дороге к Витебску на Рудню и два раза доходили до деревни Гаврики, следуя всегда на деревню Шеломец. А как в каждой дислокации похода встречалось это последнее название, то солдаты прозвали эти передвижения «ошеломелыми», и действительно, мы сами не могли понять причину наших маршей и контрмаршей. Впоследствии Алексей Петрович Ермолов при мне рассказывал, «что тогдашнее наше положение до такой степени было сомнительно, что один Бог мог распутать наши дела… Наполеона потеряли из виду: то думали, что он обходит Смоленск и тянется боковыми путями на Москву; то – что он заслонил нам Петербург и думает дать туда направление всей своей армии».

– Один раз в Гавриках, – говорил Ермолов, – я был в таком положении, что едва ли когда кто другой находился в подобном. Барклай сидел среди двора одного дома на бревнах, приготовленных для построек; Багратион большими шагами расхаживал по двору, и ругали в буквальном смысле, один другого. «Ты немец! Тебе все русское нипочем», – говорил князь. «Ты дурак и сам не знаешь, почему себя ты называешь коренным русским», – возражал Барклай. Оба они обвиняли один другого в том, что потеряли из виду французов и что собранные каждым из них сведения через своих лазутчиков одни другим противоречат! Я же в это время, – добавил Ермолов, – будучи начальником штаба у Барклая, заботился только об одном, чтобы кто-нибудь не подслушал их разговора, и потому стоял у ворот, отгоняя всех, кто близко подходил, говоря, что «главнокомандующие очень заняты и совещаются между собой».

Наконец 2 августа, когда мы стояли в параллель дороги на Духовщину, нам опять объявили поход на Шеломец и на Гаврики. Мы выступили вечером, часов в девять, всю ночь тянулись нога за ногу и едва прошли верст десять, как вдруг в третьем часу утра услыхали пушечные выстрелы за Днепром, и нас опять повернули усиленным маршем к Смоленску. Французы, маскируя свои движения, между Красным и Лядами, у местечка Рососны, сделали действительную переправу и ударили на Неверовского. Я не буду описывать то, что уже известно из реляций и чего сам не видал; но когда мы подошли к городу, то в глазах наших по другую сторону происходила жаркая свалка. Неверовский со своими остатками приперт был уже к самой стене города; гренадеры были высланы к нему на подкрепление и удержали французов. Справедливо ли, но как тогда, так и после слышал я, что возможностью подкрепления Неверовского гренадерами опять руководил случай. Гренадерами командовал принц Мекленбургский.[164 - Мекленбург-Шверинский Карл Август Христиан (1782–1833), принц (с 1817 – герцог), генерал-лейтенант (1812). На российской службе с 1798 г. В 1806–1807 гг. сражался с французами в Польше и Восточной Пруссии. Участник русско-турецкой войны 1806–1812 гг. В Отечественной войне 1812 года командовал 2-й гренадерской дивизией. Участвовал в заграничных походах 1813–1815 гг. После окончания военных действий с Францией уволился с русской службы.] Вечером 2-го числа, когда была прислана в его дивизию дислокация о походе, он так крепко спал, что его долго не могли добудиться; будили в несколько приемов, что взяло времени около двух часов, и двумя часами дивизия запоздала выступлением; а это опаздывание вместо вреда обратилось к нашей выгоде. Если бы гренадеры были несколько верст далее на походе, французы, оттеснивши Неверовского, непременно бы заняли Смоленск и были бы уже в тылу наших.

Бой 3 и 4 августа происходил в виду наших армий, которые в течение двух недель стояли тылом к Смоленску, а лицом к Петербургу; теперь же, когда дрались за Смоленск, мы стояли, уже повернувшись на своей оси. Наша бригада в резерве стала на левом фланге, против Раевского пролома, и одна из рот, вместе с нами составлявшая резерв артиллерийский, подполковника Нилуса,[165 - Вероятно, Нилус Богдан Богданович, подполковник и командир батарейной роты № 30 2-й резервной артиллерийской бригады.] была отделена от нас и с этого берега Днепра фланкировала стену города у этого пролома с большей, конечно, славой, но без всякой для себя опасности; ибо в то время, когда французские колонны, пользуясь кустарниками и рытвинами, с этой стороны стали спускаться в обход стены к пролому, удачными выстрелами Нилусовой батареи были удержаны и не дошли до Днепра, а потому не могли на этот раз отрезать и уничтожить переправу для бившихся за Смоленском наших войск. Но до Нилусовой батареи не долетало ни одно неприятельское ядро, ибо она стояла гораздо выше той французской батареи, которая была направлена против нее.

Нашей бригадой за отделением Ермолова к важнейшим занятиям командовал полковник Эйлер. 3 августа, когда мы заняли нашу позицию, он, подойдя к моему бивуаку, вызвал меня и сказал:

– Ты хорошо знаешь, Иван Степанович, церковную службу и, верно, знаешь, какое читают Евангелие, когда служат молебен Божией Матери? Правда ли, что тут говорится, что она пробудет в отсутствии из дома три месяца и потом возвратится опять к себе?

Я отвечал, что хотя и говорится о трех месяцах, но это уже в прошедшем, а не в будущем отношении, и повторил ему буквально выражение этого текста Евангелия.

Он мне тут же прибавил:

– Ну, вот теперь на этом тексте основывают нашу надежду! Говорят, что мы Смоленск отдадим французам, но через три месяца опять будем тут же.

Тотчас вынесли чудотворный образ Божией Матери[166 - Смоленская икона Божией Матери

(Одигитрия) – одна из святынь русской православной церкви. По преданию, написана евангелистом Лукой. В Смоленск была передана великим князем киевским Владимиром Мономахом. 5.8.1812 г. икона была вынесена из смоленского Георгиевского храма на Покровскую гору, где перед ней всю ночь совершался молебен. Позднее сопровождала русские войска. Накануне Бородинского сражения перед этой иконой молилось русское воинство «об одолении иноплеменных». Перед занятием Москвы французами была отправлена в Ярославль. После окончания Отечественной войны 1812 года (в декабре) икона была торжественно перенесена в Смоленск, где и установлена вновь в кафедральном соборе.] из церкви, что над Днепровскими воротами, и при этом пели непрестанные молебны, причем все повторяли эти слова.[167 - Образ этот был теперь у нас в резерве, при роте Нилуса, при ко торой он и находился в течение всего похода до возвращения в Смоленск. Пророчество это, переданное мне Эйлером 3 августа, на позиции под Смоленском, действительно сбылось, ибо Смоленск занят обратно 3 ноября, и образ этого именно числа, внесен опять на Смоленскую стену. – И. Ж.]

В то время, когда происходила самая жаркая битва в Смоленске, который переходил на глазах наших несколько раз из рук в руки, и когда город весь был объят пламенем, я увидел Барклая, подъехавшего к батарее Нилуса и с необыкновенным хладнокровием смотревшего на двигавшиеся неприятельские колонны в обход Раевского[168 - Раевский Николай Николаевич (1771–1829), генерал от кавалерии (1813). Участвовал в войнах с Турцией (1788–1790), Польшей (1792–1794) и в Персидском походе 1796 г., в войнах с Францией 1805 г., 1806–1807 гг., русско-шведской (1808–1809), русско-турецкой (1806–1812) войнах. В Отечественную войну 1812 года командовал 7-м пехотным корпусом, успешно противостоявшим превосходящим силам противника в Смоленском сражении 4.8.1812. Отличился при Бородино. Участвовал в заграничных походах 1813–1814 гг. После войны командовал корпусом на юге России, с 1824 г. в отставке.] и отдававшего свои приказания… Но какая злость и негодование были у каждого на него в эту минуту за наши постоянные отступления, за смоленский пожар, за разорение наших родных, за то, что он нерусский! Все накипавшее у нас выражалось в глазах наших, а он по-прежнему бесстрастно, громко, отчетливо, отдавал приказания, не обращая ни малейшего внимания на нас. Тут вдруг увидели, что по мостам переходят войска наши на эту сторону Днепра, за ними толпой тащатся на повозках и пешими бедные смоленские обыватели; резерв наш передвинулся за пять верст на дорогу, идущую в Поречье, и две батарейные роты наши заняли возвышение вперерез большой дороги, а позади расположились гвардейские кавалерийские полки. Толпы несчастных смолян, рассыпавшихся по полю без крова, приюта, понемногу собирались сзади, около нас, чтобы продолжать далее свое тяжелое странствование. Крики детей, рыдания раздирали нашу душу, и у многих из нас пробилась невольно слеза и вырвалось не одно проклятие тому, кого мы все считали главным виновником этого бедствия. Здесь я сам слышал своими ушами, как великий князь Константин Павлович, подъехав к нашей батарее, около которой столпилось много смолян, утешал их сими словами:

– Что делать, друзья! Мы не виноваты. Не допустили нас выручать вас. Не русская кровь течет в том, кто нами командует. А мы и больно, но должны слушать его! У меня не менее вашего сердце надрывается.

Когда такие слова вырывались из груди брата царева, что должны были чувствовать и что могли говорить низшего слоя люди?

Ропот был гласный, но дух Барклая нимало не поколебался, и он все хранил одинаковое хладнокровие; только из Дорогобужа он отправил великого князя с депешами к государю, удостоверив его, что этого поручения по важности он никому другому доверить не может. Великий князь, как говорят, рвал на себе волосы и сравнивал свое отправление с должностью фельдъегеря.[169 - Фельдъегерь – специальный военный агент для доставки правительственной корреспонденции.] В этом случае Барклая обвинять нельзя. Трудно повелевать над старшими себя и отвечать за них же. А великий князь и Багратион были старее Барклая, и они оба роптали не менее других.

На этой позиции мы простояли только несколько часов, потом нас повели по дороге на Духовщину. Едва мы сделали несколько верст, как нас своротили по проселку на большую дорогу из Смоленска в Москву. Проселком мы шли около 20 верст и на дороге имели ночлег. Этот переход был до такой степени затруднителен, что колонны беспрестанно останавливались, ибо, кроме того, что по этой дороге едва-едва могла пробраться крестьянская телега в одиночку, – до такой степени она была узка, – она сверх того была вся в горах и пересечена источниками, на которых еле держались мосты, а другие таки просто обрушивались под орудиями. Наконец мы стали вытягиваться на большую дорогу в 16 или 18 верстах от Смоленска.

После слышал я суждение Ермолова, что здесь была самая важная ошибка в эту кампанию. Багратион шел уже по Московской дороге; мы были в гористых ущельях; французы хотя и не перешли Днепра, но уже стояли почти против того пункта, где мы гусем выходили из ущелья, и у них под носом был брод; так что, ежели бы Жюно[170 - Жюно Жан Андош (1771–1813), герцог д’Абрантес (1807), французский дивизионный генерал (1801). В кампанию 1812 г. – командир 8-го армейского корпуса Великой армии. Под Смоленском заблудился, во время описываемого боя при Валутиной Горе бездействовал, за что едва не лишился командования.] схватился и перешел через Днепр, мы все живьем были бы перехвачены или, самое лучшее еще, отрезаны опять от Багратиона и отброшены к Духовщине, тогда бы нам другого пути не было, как идти на Белую и оттуда искать случая вновь соединиться с Багратионом. Но, к нашему счастью, казаки, не помню теперь, под командой Исаева или Карпова,[171 - Исаев 2-й и Исаев 4-й – командиры донских казачьих полков, но находились они первый – в Финляндии, последний – в Дунайской армии. Скорее всего, здесь был полк Карпова 2-го.] цепью своей так хорошо закрывали наше критическое положение и удерживали натиски французской кавалерии, переправленной без пехоты за Днепр, что мы этому обязаны своим спасением. Когда мы вышли на большую дорогу, тогда гренадеры обращены были к Валутиной горе[172 - Валутина гора – деревня Смоленского уезда той же губ., где 7.8.1812 трехтысячный отряд под командованием генерала П. А. Тучкова сдерживал натиск французской пехоты, стремившейся вновь разделить русские 1-ю и 2-ю Западные армии, отступавшие от Смоленска.] и там твердостью своей загородили путь французскому напору в преследовании нас.

Выйдя на большую дорогу, мы благополучно следовали к Дорогобужу. Здесь со мной встретился странный случай. Года за четыре, бывши в отпуску, ездил я из Смоленска проселком к дяде моему, в деревню Михайловку, находящуюся верстах в восьми от Дорогобужа, в сторону к Смоленску. В Дорогобуже я не был и местности не знал. Когда мы теперь пришли к Дорогобужу, нас поставили в позицию: разумеется, армия впереди, а резерв – позади ее. Меня откомандировали фуражировать в тылу наших. Я поехал по проселку и сделал верст десять. Приехавши в одну деревню, приказал команде отправиться по дворам для отыскания овса и сена, а сам остался у входа в

селение. Вдруг подходит ко мне человек и называет меня по имени. Не узнавши его, я спрашиваю, кто он и что ему нужно. Он отвечает, что он – человек моего дяди и что удивляется, как я приехал на эту дорогу за французами, ибо французы в двух верстах отсюда по дороге от Ельни к Дорогобужу. Из слов его замечая, что французы обходят уже Дорогобуж, я стал подробнее его расспрашивать, и зачем он сам тут, ибо я полагал, что деревня дяди, Михайловка, уже нами пройдена и находится впереди нашей линии. Как же я удивился и вместе с этим испугался, когда он удостоверил, что эта и есть самая деревня дяди и что я, вместо того чтобы ехать в тыл армии, сам теперь нахожусь впереди оной и почти на носу у французов! Собравши фуражиров, я пошел на рысях к роте, но роту уже не нашел на старом месте, а на новой позиции, и в проезд мой я уже перерезал передовую линию. Это обстоятельство долго было для меня загадкой; но в 1830 г., когда я служил в Туле и Ермолов был у меня, в разговоре с ним я коснулся этого обстоятельства, и он вдруг остановил меня вопросом:

– Как ты знаешь это? Ведь это наша государственная тайна! За нее Багратион настаивал, чтобы нашего тогдашнего генерал-квартирмейстера Толля[173 - Толь Карл Федорович (1777–1842), граф (1829), генерал от инфантерии (1826), генерал-адъютант (1823), член Государственного совета (1830). Окончил Сухопутный кадетский корпус (1796). Принимал участие в Швейцарском походе Суворова 1799, в войнах с Францией (1805) и Турцией (1806–1809). С 1810 г. в свите императора по квартирмейстерской части. В кампанию 1812 г. в чине полковника был прикомандирован к 1-й Западной армии и назначен на должность генерал-квартирмейстера. С декабря 1812 г. – генерал-квартирмейстер Главного штаба при Александре I. Участвовал в заграничных походах в 1813–1814 гг. С декабря 1815 г. – генерал-квартирмейстер Главного штаба, с 1823 г. – начальник штаба 1-й армии. Во время русско-турецкой войны (1828–1829) гг. – начальник штаба действующей армии.] ежели не расстрелять, то по крайней мере облечь в «белый крест» (т. е. разжаловать в солдаты),[174 - В то время ремни, поддерживающие ранцы, белились и сходились крест-накрест на груди у солдат.] ибо он расположил под Дорогобужем армию так, что она стояла тылом к французам, а лицом – к Москве. Я объяснил Ермолову все мной написанное выше.

По прибытии к армии Кутузова дух солдат ожил, и мы положительно уже стали приготовляться к сражению. Около Бородина первая наша позиция, т. е. резерва, была левее, сзади оного, и 24-го числа я тут встретил Б. Н. Гольцова, мужа старшей сестры моей невесты; он сообщил мне последнее о ней сведение, которое я имел в России, и через него я написал к ней. В этот день французы делали большое обозрение наших войск и упорно нас атаковали, так что ядра их ложились даже у нас, в резерве, около наших орудий, хотя и без вреда нам. Того же числа нас подвинули вперед, к самой линии, и расположили нас на левом фланге армии, где мы и провели все 25 августа 1812 г.

26 августа поутру с зарей раздался первый пушечный выстрел, и этот звук уже не прерывался до захождения солнца. При самом начале рота наша хотя и не была в линии и стояла позади батарейной роты графа Аракчеева, но ядра долетали до нас и много нас тревожили; одно из них разбило колесо под одним орудием и, сделав рикошет, поднялось прямо над моей головой, так что повышение оного от земли мне было видимо и я, едва успев присесть, почувствовал, что воздухом от полета ядра как будто ударило меня в поясницу, отчего я весь согнулся. Солдаты закричали:

– Поручика убило! – но я, выпрямившись, отвечал:

– Погодите, ребята! Мы еще не у места. Вот посмотрим, что будет, когда сами будем в деле!

Часа два мы были на этом месте, потом нам приказано было отойти назад, сближаясь с центром. Тут мы простояли часу до первого вне выстрелов и успели даже пообедать. Но едва кончили нашу закуску, как подъехал какой-то адъютант. После мы узнали, что это был один из адъютантов Дохтурова – Дохтуров же.[175 - Дохтуров Дмитрий Сергеевич (1759–1816), генерал от инфантерии (1810). Участник войн со Швецией (1788–1790) и с Францией (1805, 1806–1807, 1812, 1813–1814). В 1812 г. командовал 6-м пехотным корпусом 1-й Западной армии. При Бородино в начале сражения корпус Дохтурова находился в центре русских позиций. После ранения генерала Багратиона принял командование 2-й Западной армией и стойко удерживал позиции за Семеновским оврагом. Вернувшись из заграничных походов, вышел в отставку.Дохтуров Николай Михайлович (1788–1865), племянник Дмитрия Сергеевича Дохтурова, генерал от кавалерии (1857), сенатор (1846). В 1812 г. – подпоручик Лейб-гвардии Семеновского полка, адъютант генерал-адъютанта Е. Ф. Комаровского. В сражении при Бородино состоял при главнокомандующем М. И. Голенищеве-Кутузове.]

– Где здесь батарейная рота капитана Гогеля? – закричал он.

Я и поручик Столыпин вскочили и подбежали к нему, закричав: «Наша!» Гогель же начал объясняться, что хотя это рота и его, но она не батарейная, а легкая. Не различая этого, Дохтуров сказал нам, что мы должны идти на левый фланг, где нам он укажет место. Гогель стал было затрудняться, но мы, а вместе и все прочие офицеры настояли, чтобы идти туда. Дохтуров поехал вперед и повел нас кустарниками, почти без дороги; а как в этом пункте ядра ложились в учащенном количестве, то наш вожатый начал забирать левее и левее, дабы выйти из-под выстрелов. Но едва мы вышли из кустов, как по нас раздался залп, и мы прямо очутились пред двухъярусной неприятельской батареей. Адъютант поскакал назад. Гогель смешался, крича ему в след:

– Покажите нам место!

Я же, будучи впереди, при первом орудии, тронулся, скомандовав:

– Рысью! – и, втянувшись в интервал двух колон в линии, закричал: – Выстраиваться влево!

Нижнего яруса неприятельская батарея дала несколько выстрелов картечью, а верхняя пустила ядрами, так что в одно время ядром убило лошадь под Гогелем и оконтузило картечью подпоручика Ваксмута,[176 - Ваксмут Андрей Яковлевич (1791–1849), генерал-лейтенант. В 1812 г. – подпоручик Лейб-гвардии Артиллерийской бригады.] который был при соседних от меня орудиях. Мы распорядились сами и открыли огонь. Нижнего яруса батарея тотчас же отошла к верхней, но зато ядра просто посыпались на нас как град, и мы едва-едва простояли с час. Множество людей выбыло из фронта, довольно перебито лошадей и подбито 3 или 4 лафета.

Гогель давно уже послал известить о нашем трудном положении, и нас сменила другая легкая рота Вельяминова; но как и он получил контузию, то этой ротой командовал Лодыгин.[177 - Лодыгин (Лодыгин) Николай Иванович (ок. 1788–после 1844), генерал-майор, воронежский военный губернатор (1836–1841). В 1812 г. – штабс-капитан Лейб-гвардии Артиллерийской бригады. В 1813 г. был последовательно произведен в капитаны (апрель) и полковники (декабрь).] Когда под Гогелем убили лошадь, он был возле меня. Упавши вместе с конем, он едва выпутал ноги и, весь бледный, дотащился до меня.

– Что же это ты, Александр Григорьевич? – сказал я ему, – или тебе седла не жаль? Вели снять, а то после будет поздно! – И приказал это солдату сделать; сам же Гогель не в состоянии был и этого приказать.

Когда нашу роту сменили, мы пошли на прежнее место, но уже другим и гораздо кратчайшим путем. Тут перед сумерками подъехал какой-то адъютант, стал расспрашивать нас о наших

потерях[178 - В сражении при Бородино русские армии потеряли более 40 тыс. чел. убитыми и ранеными. Среди них 27 генералов. Французы также потеряли убитыми и ранеными более 40 тыс. чел., среди них – 49 генералов и один маршал.] и повреждениях, записывая все карандашом, и объявил именем Кутузова, чтобы мы назавтра были бы готовы сами атаковать французов, чему мы очень верили; но когда смерклось, то получили другое приказание – идти назад к Можайску.

Под Можайском, где все наши четыре роты сошлись опять вместе, возник спор у офицеров батарейной роты его высочества с Лодыгиным, который утверждал, что офицеры первой роты много прихвастывают, за что вступился подпоручик князь Михайла Горчаков и вызвал Лодыгина на дуэль. Они дрались на саблях, и Лодыгин получил рану в руку, и затем помирились. Поводом же к спору послужило составление реляции о сражении и представление к наградам.

Когда мы дошли до Москвы, то на бивуаках при деревне Фили 1 сентября Вельяминов, князь Горчаков, я и еще несколько из наших товарищей обедали у поручика Столыпина. Перед самым обедом зашел ко мне и к Вельяминову артиллерийский штабс-капитан Фигнер; мы его пригласили с собой к Столыпину, и тут зашел разговор, в котором Фигнер с горячностью стал утверждать, «что настоящая война есть война народная; что она не может быть ведена на общих правилах; что ежели бы ему дали волю и дозволение выбрать человек 50 охотников, он пробрался бы внутрь французского лагеря, до места пребывания Наполеона, и непременно бы убил его, и хотя уверен, что и сам бы жив не остался, но охотно бы пожертвовал жизнью!».

Против этих мыслей возникло много возражений, и предположение это называли варварством. Но когда кончился обед, Фигнер обратился с просьбой к Вельяминову, чтобы он вместе с ним отправился к начальнику штаба Ермолову и поддержал бы его вызов на партизанство, что тот охотно исполнил.

2 сентября 1812 г., против всякого ожидания в ночь мы оставили Москву и расположились по Рязанской дороге. Отсюда мы видели зарево пожара, уничтожавшего нашу древнюю столицу. Через несколько дней легкие роты были разделены на половины, и мне с одной из таковых пришлось состоять при Семеновском полку, которым тогда командовал полковник Посников.[179 - Посников Федор Николаевич (1784–1841), генерал-майор (1813). В 1812 г. – полковник, командир 1-го батальона Лейб-гвардии Семеновского полка. С 20 августа, по причине болезни полкового командира, командовал Лейб-гвардии Семеновским полком. В 1813 г. назначен шефом Малороссийского гренадерского полка. Участник кампаний против Наполеона в 1805–1814 гг.] Впрочем, это причисление ничего особенного не значило, ибо во время похода рота всегда соединялась вместе, а только при квартирном расположении на возвратном походе каждая половина располагалась вместе с полком. Полковник Посников был так ко мне внимателен, что несколько раз приглашал меня квартировать с собой.

С Рязанской дороги мы боковыми трактами перешли на Калужскую около города Подольска, а потом подались через Тарутино до деревни Латышевки, где была главная квартира Кутузова, а гвардия перед этой деревней – на бивуаках. Мы простояли на одном месте до 6 октября.

6 октября было известное дело под Тарутиным.[180 - Имеется в виду сражение, состоявшееся 6 октября между русскими армиями и авангардом французских войск под командованием маршала Иоахима Мюрата на реке Чернишне в районе села Тарутино. Предпринятое по инициативе русского командования, сражение было выиграно и ускорило выход Наполеона из Москвы.] Как ни маловажно было это дело по своему исходу, как ни старалось все начальство путать, где без пользы погиб достойный сожаления храбрый генерал Багговут,[181 - Багговут Карл Федорович (1761–1812), генерал-лейтенант (1807). На русской службе с 1779 г. Участник русско-турецкой войны 1789–1791 гг., Польской кампании 1792–1794 гг., войнах с Францией (1805, 1806–1807), со Швецией (1808–1809). В кампанию 1812 г. командовал 2-м пехотным корпусом 1-й Западной армии. В Тарутинском сражении командовал колонной из двух корпусов. В начале боя возглавлял передовые полки, был убит одним из первых выстрелов французской артиллерии. В рескрипте вдове Багговута император Александр I писал: «Я потерял в нем храброго военачальника, полезного отечеству».] тем не менее мы все в лагере ликовали этой победе. Во-первых, это была, если можно сказать, наша первая победа над французами, которые от нас бежали, между тем как мы до сего времени все от них уходили, и, во-вторых, значит, чувствовали себя уже на столько сильными, а французов не такими грозными, что перешли в наступление.

В лагере много продавалось казаками из вещей, принадлежавших неаполитанскому королю Мюрату,[182 - Мюрат Иоахим (1767–1815), король Неаполя и Обеих Сицилий (1808), маршал империи (1804). Женат на Каролине Бонапарт (родной сестре Наполеона) (с 1800). За любовь к пышным костюмам и внешним эффектам современники называли его «театральным королем».] весь обоз которого был захвачен казаками и разграблен. Пришел мне на память один замечательный случай: в числе продаваемых вещей был какой-то темно-пунцовый бархатный кафтан Мюрата, вышитый на груди, на спине и по подолу золотом, отороченный каким-то мехом, и такого же цвета бархатная шапка, на манер конфедераток, но без пера; все это купил за ничтожную цену, кажется за пять рублей, офицер нашей бригады Добрынин, и после одной попойки, происходившей у князя Горчакова, когда уже порядочно нагрузились, пришла шутовская мысль нам одеть Добрынина в мюратовское платье, воткнуть в шапку вместо недостающего пера красный помпон музыкантский и в таком наряде пустить его по всему лагерю. Эффект произошел необыкновенный! Где мы ни проходили, все выбегали из палаток и с хохотом присоединялись к нам. Дежурный генерал Коновницын,[183 - Коновницын Петр Петрович (1764–1822), граф (с 1819), генерал от инфантерии (1817), генерал-адъютант (1812), член Государственного совета (1819). В 1810–1811 гг. командовал дивизией, охранявшей Балтийское побережье. В Отечественную войну 1812 года генерал-лейтенант, начальник 3-й пехотной дивизии. С 4 сентября назначен дежурным генералом при М. И. Кутузове. В заграничном походе командовал гренадерским корпусом. Пользовался любовью и уважением солдат. С 1814 г. – военный министр. С 1819 г. начальник военно-учебных заведений и директор Царскосельского лицея.] Кайсаров[184 - Кайсаров Паисий Сергеевич (1783–1844), генерал от инфантерии (1833). С 1805 г. – адъютант генерала М. И. Кутузова, с которым участвовал в кампании против Франции 1805 г. Во время войны с Турцией в 1811–1812 гг. руководил канцелярией Кутузова, а затем состоял при нем же секретарем мирного конгресса в Бухаресте. В кампанию 1812 г. в чине полковника состоял при штабе М. И. Кутузова дежурным генералом. Участвовал в заграничных походах 1813–1815 гг., где проявил себя талантливым разведчиком. Отличился при подавлении польского восстания в 1831 г. С 1842 г. в отставке.] и многие другие из штабных и близких лиц главнокомандующего разделяли нашу общую веселость.

Вдруг показались дрожки и на них Кутузов, который с изумлением глядит на эту толпу, которая с хохотом и шутками приближается к нему. Он остановился, зовет к себе Добрынина и спрашивает, кто он такой. Тот называет себя и на новый вопрос, офицер он или нет, отвечает,

что он офицер.

– Стыдно, господин офицер, – громко и явственно заговорил Кутузов, глядя сердито на несчастного Добрынина, а равно и на всех нас. – Не подобает и неприлично русскому офицеру наряжаться шутом, а вам всем этим потешаться, когда враг у нас сидит в матушке Москве и полчища его топчут нашу родную землю. Плакать нужно, молиться, а не комедии представлять; повторяю вам всем, что стыдно! Так и передайте всем своим товарищам, кого здесь нет, что старику Кутузову в первый раз в жизни случилось покраснеть за своих боевых товарищей. Ступайте, так и скажите, что я за вас покраснел! А ты, голубчик, – продолжал Кутузов обращаясь к Добрынину, который стоял все время как ошпаренный, – ступай поскорее к себе домой, перемени это дурацкое платье и отдай его поскорее кому-нибудь, чтобы оно не кололо тебе глаза.

Можете себе представить, как мы себя чувствовали после такого неожиданного урока и как всем нам было совестно глядеть друг другу в глаза! Куда девался и хмель!

В ночь с 11 на 12 октября мы пошли к Малому Ярославцу, наперерез пути французской армии.

Под Малым Ярославцем сражение происходило в виду нашем,[185 - Сражение за Малоярославец началось около 6 часов утра 12 октября, продолжалось до темноты. Город 8 раз переходил из рук в руки. Общая численность участвовавших войск достигала 50 тыс. чел. с обеих сторон. Потери у русских и у французов составили примерно по 7 тыс. чел. Сожженный город удержали французы, но дорога на Калугу была перекрыта русскими войсками. В результате, Наполеон был вынужден прекратить движение на юг России и отступить на разоренную еще на первом этапе войны Старую Смоленскую дорогу.] и на походе одно неприятельское ядро упало на мою батарею. Это было единственное ядро, которое удостоило долететь до гвардии.

К ночи за моей батареей разбита была палатка, принадлежавшая Семеновского полка штабс-капитану Кошкареву,[186 - Кашкаров Николай Иванович (ок. 1784–?). В 1812 г. – подпоручик Лейб-гвардии Семеновского полка, батальонный адъютант. На 1819 г. – штабс-капитан.] в ней ночевал Кутузов. Около 10 часов вечера, когда он, вероятно, начинал засыпать, вдруг пальба, прекратившаяся совершенно у города часу в восьмом, внезапно открылась в большом размере. Кутузов вышел из палатки и с сердцем сказал:

– Ох уж этот мне Дмитрий Сергеевич (Дохтуров), и уснуть не даст! Оставил бы их, проклятых, в покое. Кашкаров! Пошли узнать, что это за тревога? – Потом, войдя в палатку, он проспал уже до рассвета, до нового похода.

На одном из маршей Кутузов, на дрожках подъехав к Семеновскому полку, впереди которого ехали верхом Посников, я и другие ближайшие офицеры, объявил нам, что перехвачен курьер, везший известие к Наполеону о маллетовском заговоре,[187 - В октябре 1812 г. в Париже отставной бригадный генерал граф Клод Франсуа Мале попытался организовать переворот, объявив о смерти Наполеона. Был разоблачен, схвачен и расстрелян. Наполеон узнал о заговоре 6.11.1812 в Смоленске, после чего принял решение покинуть армию, чтобы скорее вернуться в Париж.] возникшем в Париже. Рассказав подробно обстоятельства этого дела, он прибавил: «Я думаю, собачьему сыну эта весточка не по нутру будет. Вот что значит не законная, а захваченная власть!»

Кутузов был вообще красноречив; но при солдатах и с офицерами он всегда говорил таким языком, который бы им врезывался в память и ложился бы прямо на сердце.

В одну деревню, где назначена была квартира для Семеновского полка и вместе главная квартира Кутузова, он приехал вперед один в крытых санях парой и с конвоем двух только казаков. Сани въехали во двор, а сам он вошел в избу и уселся на скамье. Квартиргер полка подпоручик Буйницкий,[188 - Буйницкий Иосиф Федорович (ок. 1790–?). В 1812 г. – прапорщик Лейб-гвардии Семеновского полка. Майор Северского конно-егерского полка (1817).] прибывший туда незадолго для занятия квартир, внезапно вбежал в ту же избу и, найдя неожиданно главнокомандующего, оробел и спешил выйти. Кутузов остановил его и спросил:

– Какого полка и что тебе надобно, мой друг?

Буйницкий отвечал:

– Семеновского, прибыл для занятия квартир.

– Чего же ты испугался меня и бежишь вон, – продолжал Кутузов, – а еще гвардеец, и не нашелся! Обожди. Присядь со мной и побеседуем вместе. Успеешь еще занять квартиры – полк далеко. – Усадил его с собой и продержал с четверть часа.

Так как я пишу здесь не реляции, а то, что случалось со мной или что до слуха моего доходило необыкновенного, то, не вдаваясь в подробности преследования неприятеля от Малого Ярославца до Красного, в котором мне ни разу не пришлось действовать, перейду просто уже к Красному.

3 ноября мы подошли к Красному. Тут после сильных морозов, начавшихся от Вязьмы и продолжавшихся дней десять, сделалась сильная оттепель На дневке вечером, часу в пятом, Кутузов, объезжая бивуаки, подъехал к Семеновскому полку. За ним ехало человек пять генералов, в числе которых были принц Александр Виртембергский,[189 - Вюртембергский Александр Фридрих Карл (1771–1833), принц, генерал от кавалерии (1800). В рядах австрийской армии участвовал в войнах с Францией в 1794–1799 гг., на российской службе с 1800 г. В 1811 г. – белорусский военный губернатор. В кампанию 1812 года состоял при штабе главнокомандующего. Участвовал в заграничных походах. После наполеоновских войн – по-прежнему белорусский военный губернатор.] Опперман[190 - Опперман Карл Иванович (1766–1831), граф (1829), генерал-инженер (1823), почетный член Петербургской Академии наук (1829), член Государственного совета (1827). Из дворянского рода герцогства Гессен-Дармштадт. В 1783 г. вступил на русскую службу. Участник русско-шведской войны 1789–1790 гг. и подавления польского восстания в 1794 г. Руководил работами по укреплению обороноспособности приграничных русских крепостей. В 1810 г. создал в Петербурге школу инженерных кондукторов (в 1819 преобразована в Главное инженерное училище). С 28.2.1812 г. – директор Инженерного департамента Военного министерства. В мае-сентябре 1812 г. инспектировал пограничные крепости. С начала октября 1812 г. состоял при Главной квартире, участвовал в заграничных походах 1813–1815 гг.] и Лавров,[191 - Лавров Николай Иванович (1761–1813), генерал-лейтенант (1811). Участник русско-турецкой (1787–1791) и русско-польской (1792–1794) войн, Итальянского и Швейцарского походов А. В. Суворова 1799 г., а также кампаний против французов 1806–1807 гг. В Отечественную войну 1812 года командовал 5-м пехотным корпусом. Находился в сражениях при Бородино, Малоярославце и Красном. Скончался от болезни.] а позади их семь человек конногвардейцев везли отбитые у неприятеля знамена.

– Здравствуйте, молодцы семеновцы! – закричал Кутузов. – Поздравляю вас с новой победой над неприятелем. Вот и гостинцы везу вам! Эй, кирасиры! Нагните орлы пониже! Пускай кланяются молодцам! Матвей Иванович Платов[192 - Платов Матвей Иванович (1753–1818), граф (1812), генерал от кавалерии (1809). Участник русско-турецких войн (1768–1774, 1787–1791). В 1806–1807 гг. участвовал в войне с Францией, в 1807–1809 – с Турцией. В кампанию 1812 года командовал летучим казачьим корпусом, входившим в состав 1-й Западной армии. В 1-й период войны его части составляли арьергард 2-й Западной армии, который вел успешные бои под Миром, Романовым, Иньковом. Отличился при Бородино. В сентябре получил под

свое командование летучий казачий корпус из донских ополченский полков, сражавшихся под Малоярославецм, при Вязьме, Духовщине, под Смоленском, Красном, при Березине. В заграничных походах 1813–1815 гг. командовал казачьим корпусом.] доносит мне, что сегодня взял сто пятнадцать пушек и сколько-то генералов… не помнишь ли ты, Опперман, сколько именно?

Опперман отвечал:

– Пятнадцать.

– Слышите ли, мои друзья, пятнадцать, то есть пятнадцать генералов! Ну, если бы у нас взяли столько, то остальных сколько бы осталось? Вот, братцы, пушки пересчитать можно на месте, да и тут не верится; а в Питере скажут: «Хвастают!»

Затем Кутузов подъехал к палатке генерала Лаврова, командовавшего в то время 1-й гвардейской пехотной дивизией и расположившегося за Семеновским полком. Кутузов и прочие генералы сошли с лошадей и приготовились пить чай у Лаврова. Тут же кирасиры сошли с лошадей, стали в кружок и составили из знамен навес вроде шатра. Кто-то из офицеров, подойдя к знаменам, стал читать надписи на одном из них, вслух все те сражения, в которых отличался тот полк, которому принадлежало знамя, и в числе прочих побед прочел: «Аустерлиц!»

– Что там? – спросил Кутузов. – Аустерлиц? Да, правда! Жарко было и под Аустерлицем! Но омываю руки мои пред всем войском: неповинны они в крови аустерлицкой! Вот хотя бы и теперь, к слову, не далее как вчера я получил выговор за то, что капитанам гвардейских полков за Бородинское сражение дал бриллиантовые кресты в награду. Говорят, что бриллианты – принадлежность кабинета и что я нарушаю предоставленное мне право. Правда, и в этом я без вины виноват. Но ежели по совести разобрать, то теперь каждый, не только старый солдат, но даже и последний ратник, столько заслужили, что осыпь их алмазами, то они все еще не будут достаточно награждены. Ну, да что и говорить! Истинная награда не в крестах или алмазах, а просто в совести нашей. Вот здесь кстати я расскажу о дошедшей мне награде. После взятия Измаила я получил звезду Св. Георгия;[193 - За взятие Измаила в декабре 1790 г. М. И. Кутузов награжден чином генерал-поручика и орденом Св. Георгия 3-го класса.] тогда эта награда была в большой чести. Я думаю, здесь есть еще люди, которые помнят молодого Кутузова. (Тут Кутузов вздернул нос кверху.) Нет? Ну, после! Когда мне матушка-царица[194 - Императрица Екатерина II.] приказала прибыть в Царское Село к себе, я поспешил выполнить ее приказание – поехал. Приезжаю в Царское. Прием мне был назначен парадный. Я вхожу в залу в одну, в другую, все смотрят на меня, я ни на кого и смотреть не хочу. Иду себе и думаю, что у меня Георгий на груди. Дохожу до кабинета, отворяются двери; что со мной сталось? И теперь еще не опомнюсь! Я забыл и Георгия, и то, что я Кутузов. Я ничего не видел, кроме небесных голубых очей, кроме царского взора Екатерины. Вот была награда. – И с чувством, постепенно понижая голос, Кутузов приостановился – и все кругом его молчало.

Потом весь этот рассказ он повторил на французском языке принцу Александру Виртембергскому, видимо, с целью, чтобы от него перешло это выше – в Петербург…

Тут один из офицеров Семеновского полка сказал громко:

– Не правда ли, как эта сцена походит на сцену из трагедии «Дмитрий Донской» (трагедия Озерова)![195 - Озеров Владислав Александрович (1769–1816), литератор. Автор драматических пьес «Ярополк и Олег» («Смерть Олега Древлянского»), «Эдип в Афинах», «Фингал», «Поликсена». Историки театра считают В. А. Озерова преобразователем русской трагедии и заслуги его сравнивают с заслугами Карамзина, как преобразователя русского прозаического языка. Трагедия В. А. Озерова «Дмитрий Донской» была написана в 1807 г., когда стали ясны планы Наполеона относительно России. Трагедия отвечала патриотическим настроениям публики, что во многом определило ее ошеломляющий успех.]

Посников закричал: «Ура! спасителю России!» – и громкое «ура» понеслось и разлилось по всему войску. Столь неожиданный возглас тронул каждого из присутствующих, а Кутузова, конечно, более всех.

Он вдруг встал на скамейку и закричал:

– Полноте, друзья, полноте! Что вы! Не мне эта честь, а слава русскому солдату! – и потом, бросив вверх свою фуражку и сильно возвысив свой голос, закричал: – Ура! ура! ура! доброму русскому солдату…

Потом, когда «ура» утихло, Кутузов уселся опять на скамью и, обращаясь к Лаврову, продолжал так:

– Где это собачий сын сегодня ночует? Я знаю, что в Лядах он не уснет покойно. Александр Никитич (партизан Сеславин,[196 - Сеславин Александр Никитич (1780–1858), генерал-майор (1813). Участвовал в войнах с Францией 1805–1807 гг. и Турцией 1806–1812 гг. В начале кампании 1812 г. – адъютант военного министра М. Б. Барклая де Толли в чине капитана. С 30.9.1812 командовал армейским партизанским отрядом, действовавшим на Боровской дороге. При преследовании отступавшего неприятеля участвовал в боях при Вязьме, у Ляхова, Борисова, Вильно. 30.10.1812 произведен в полковники и назначен командиром Сумского гусарского полка. Участвовал в заграничных походах 1813–1815 гг. В 1820 г. вышел в отставку.] в это время только капитан гвардии) дал мне слово, что он сегодня не даст ему покоя. Вот послушайте, господа, какую мне прислал побасенку наш краснобай Крылов:[197 - Крылов Иван Андреевич (1768 или 1769–1844), литератор. Первую книгу басен выпустил в 1809 году. Крылов стал героем многочисленных анекдотов и легенд и, прозванный «дедушкой Крыловым», слился в сознании современников со своими баснями, которые В. А. Жуковский охарактеризовал как «поэтические уроки мудрости».] собрался волк на псарню, псов потревожить. Войти-то он вошел, да вот как пришлось выбираться оттуда – давай за ум! Собаки на него стаей, а он в угол, ощетинился и говорит: «Что вы, друзья! За что это вы на меня? Я не враг вам. Пришел только посмотреть, что у вас делается, а вот сейчас и вон пойду». Но тут подоспел псарь, да и отвечает ему: «Нет, брат волчище, не провесть тебе нас! Правда, ты серый умен, но и я, дружище, сед уже и не глупее тебя». – Тут Кутузов снял шапку и рукой, кругом головы, показал седины свои). – «Не уберешься так легко отсюда, как пришел сюда!» – И пустил стаю псов на него, – прибавил он. Громкое «ура» повторилось вновь по войску!..[198 - Кутузов пересказал басню И. А. Крылова «Волк на псарне», написанную в октябре 1812 г.]

Эта сцена рассказана не вполне верно Данилевским[199 - Михайловский-Данилевский Александр Иванович (1790–1848), военный историк, генерал-лейтенант (1835), флигель-адъютант (1816), член Российской академии наук (1841). С началом кампании 1812 г. вступил в С.-Петербургское ополчение, определен адъютантом к М. И. Кутузову, состоял при нем всю кампанию, занимался составлением журналов военных действий, иностранной перепиской. Участвовал в заграничных походах 1813–1814 гг., русско-турецкой войне 1828–1829 гг. С 1835 г. – сенатор и председатель военно-цензурного комитета; с 1839 г. – член Военного совета. С лета 1831 г. по повелению императора Николая I занимался изучением архивных материалов эпохи наполеоновских войн, на их основе в 1830–1840-х гг. создал цикл трудов о войнах России в 1805–1815 гг.: «Описание похода во Францию в 1814 г.», «Описание Отечественной войны в 1812 г.» (у Жиркевича – «История войны 1812 года»), «Описание войны 1813 г.» и др.] в его «Истории войны 1812 года» со слов Ваксмута, бывшего в

моей полуроте подпоручиком и находившегося тут же, вместе со мной. Здесь сцена эта описана с исторической верностью.

Около Красного, верстах в 12-ти, находится деревня моего двоюродного брата Платона Васильевича Жиркевича. В молодых летах, дослужившись до чина надворного советника и в звании обер-секретаря сената, он, женившись, оставил службу. Не зная никакого языка, кроме русского, без особенного образования, он слыл всегда, однако же, умным и деловым человеком и неоднократно приглашаем был дворянством и начальством на службу, по выборам, но решительно и всегда от сего отказывался; занимался же более всего торговлей, сплавляя из Поречья хлеб по Двине в Ригу. В 1812 г. у него скопилось хлеба в Риге 2-годовая пропорция по случаю запрещения вывоза оного за границу. Когда открылась кампания, по всем вероятиям, можно было предполагать, что хлеб примут в казну, и он в начале июня лично для сего отправился в Ригу. Но какой же был ему сюрприз, когда вместо обращения на продовольствие приказано было все магазины, на форштадт,[200 - Магазин (от арабского махазин – склад, амбар) – склад (продовольственный, фуражный, аптечный); форштадт – предместье (с нем.).] пред крепостью, где был сложен и его хлеб, предать огню! И он, бедняга, оставив дома беременную жену на сносе, должен был немедленно выбраться из Риги и две станции шел пешком. К Смоленску он прибыл 1 или 2 августа и нашел жену уже в Смоленске. На вопрос, как и когда она туда прибыла, она отвечала ему, что только накануне выбралась из дома и ровно ничего не взяла с собой. Проводив жену к одному родному своему, верст за 20, за Смоленск, он верхом поспешил к себе в деревню, чтобы захватить серебро и часть одежды. Но едва добрался до дома, как окружен был французами и посажен под присмотр. Жена его родила 6 августа. Когда французы положительно заняли всю Смоленскую губернию, тогда она отправилась обратно к мужу, который присутствием своим в деревне спас свое имущество от расхищения вполне, так как к нему в дом поставлен был под благовидным предлогом караул для присмотра за ним; а затем по неимению в виду значительных помещиков и по знанию о личном уважении к нему соседей он был назначен французским начальством подпрефектом Смоленской провинции. Префектом же был определен некто Г.(В.) Сольтской (?), помещик Могилевской губернии.

Когда мы расположились у Красного и, узнав, что мы будем дневать тут, я отпросился у полковника съездить в деревню брата, узнать что-нибудь об его участи, и каково же было мое удивление, когда я застал там все семейство и услыхал все подробности, выше мной описанные. Я тотчас посоветовал брату ехать в главную квартиру и там объяснить все дело. Последствия были очень неприятные для него, и только один милостивый манифест 12 декабря[201 - «О прощении жителей от Польши присоединенных областей, участвовавших с французами в войне против России». Навлекшие на себя «праведный гнев» государя жители приграничных губерний, которые «устрашась насилия и принуждения, или мечтая спасти имущества свои от разорения и грабительства, вступали в налагаемые от него [неприятеля. – Ред. ] звания и должности», так же, как и сражавшиеся против русских с оружием в руках, но возвратившиеся к месту жительства после изгнания французов, получали «общее и частное прощение, предая все прошедшее вечному забвению и глубокому молчанию, и запрещая впредь чинить какое-либо по делам сим притяжание…».] успокоил его личность, хотя совесть нисколько и никогда его не упрекала. Свидание же мое с ним доставило мне несколько удовольствия, а важнее всего я получил тулуп, хотя простой и крытый затрапезой, но когда я явился в нем на бивуаки, товарищи мои встретили меня с большой завистью.

По возвращении моем к роте узнал я, что капитан мой Гогель, который оставался старшим артиллерийским офицером при гвардии, получил приказание отрядить одну полуроту с егерским полком, назначенным в особый отряд, для встречи идущей от Смоленска к Красному французской колонны. Я убедительно просил его командировать меня туда, но он отказал под тем предлогом, что не может сам остаться только при шести орудиях своей роты, бывши начальником, когда другая рота, состоящая в его команд, будет оставаться без раздробления, в комплекте, и назначил из той роты Вельяминова, а при нем – Лодыгина и Зварковского.[202 - Зварковский Николай Акимович (Екимович) (1787–1847). Генерал-лейтенант, председатель артиллерийского ученого комитета, начальник артиллерийского отдела Генерального штаба. В 1812 г. – подпоручик Лейб-гвардии Артиллерийской бригады.]

Эта полурота на другой день, не наведя на себя ни одного неприятельского выстрела, покрылась честью отличного подвига, так что Вельяминов и Лодыгин получили Георгиевские кресты, а Зварковский – золотую шпагу. На мою же долю только пришлось несколько благосклонных слов прямо от Кутузова, и вот по какому случаю.

После оттепели сделался легкий морозец. На походе моя полурота перевозилась с одной горы на другую, и тут же подъехал в крытых санях Кутузов. Пара, везшая его, была не подкована, и при начале спуска с горы одна лошадь упала. Я тотчас же приказал солдатам спустить сани с горы и на себе поднять их на другую сторону. Кутузов, увидя мою заботливость, велел подозвать меня к себе и, когда я подошел, спросил, как меня зовут. Получив ответ, сказал мне:

– Припомни, друг мой Жиркевич, меня старика под старость. Как ты меня бережешь, старика, так и тебя когда-нибудь беречь станут!

В этот же день я видел, до какой степени начали доходить, с одной стороны, отчаяние, а с другой стороны, ожесточение в этой войне. При выходе нашем на большую дорогу, путь наш пересекся гвардейским егерским полком. Вдруг я вижу, что в рядах оного преспокойно идет себе один французский солдат с ружьем на плече. Он до такой степени был обезумевшим, что, конечно, полагал себя в тылу своих товарищей. Но тут заметил его один егерский солдат и, не говоря ни слова, прикладом ударил его по голове так, что тот без чувств упал на землю. Я стал строго за сие выговаривать ударившему, но тот с жестокостью возразил мне:

– Ваше благородие! У меня не стало ни отца, ни матери от этих бестий; и другого утешения не имею, как не щадить ни одного из них; я поклялся перед Богом в этом.

В Копысе мы простояли три дня. Сюда прибыл из Петербурга великий князь Константин Павлович, и первым приступом его к начальству над гвардейским корпусом было требование, чтобы офицеры не отступали на походе от установленной формы. Но главнокомандующий отдал приказ против этого и требовал, чтобы каждый сберегал здоровье свое, одевался теплее, но избегал безобразия. Со всем тем, невзирая на то, что морозы доходили до 25°, великого князя мы иначе не видали на поход, как верхом, в шпензере[203 - Шпензер – короткая охотничья куртка в обтяжку.] сверх мундира, и всегда в шляпе.

Из Копыса мы опять пошли боковой дорогой и вышли на большую – уже у Ошмян.[204 - Ошмяны – уездный город Виленской губернии, в районе которого 23–26.11.1812 происходили бои между отрядами Великой армии с одной стороны и русскими партизанскими отрядами и регулярными войсками с другой.] Здесь (верст 40 или 50 до Вильны) нам представилось зрелище наиужаснейшее, подобного которому не случалось никогда видеть и на

полях битв… Морозы стояли постоянно около 30°, при жестоких метелях и ветре, дувшем все время нам в лицо; следовательно, и колонновожатые наши, т. е. французы, претерпевали ту же участь, но только с той разницей, что мы в своем климате более или менее освоились с этими непогодами, а им она была в диковинку и в новинку. Но и у нас было не без бед. Очень и очень часто случалось видеть даже гвардейских молодцов, замерзающих на дороге, а пособить было нечем. В рядах ослабеет солдат, не может идти, оставляют его за собой в ожидании следующих за корпусом подвод и обоза, а для присмотра за ним остается свежий и исправный товарищ его. Но не только обывательские, но даже обозные лошади, не быв подкованы, по гололедице едва передвигали ноги и только на дневках или уже на другой день, утром, когда полки выходили в новый поход, достигали бывшего ночлега. А между тем не только ослабевший, но и оставшийся при нем засыпали сном вечным, и эта смерть для слабого была менее страшна, чем для бодрого человека, ибо последний видит заблаговременно то, что и его ожидает то же самое, когда он начнет слабеть.

Более нежели на 50 верст не только по дороге, но и в стороны от селений виднелись одни лишь трубы да печи, а все, что только имелось в деревне удобосгораемого, употреблено на топливо, и от Ошмян до Вильны нельзя было двух шагов пройти без того, чтобы не наткнуться на один или на несколько трупов. В других местах видно было, что некоторых смерть заставала на трупах их товарищей в то время, когда они готовились ими утолить свой голод. Еще ужаснее было видеть, как десятками залезали в самую середину костров и обгоревшие, оставались в таком положении. Другие, не испустившие еще последнего дыхания, тлели буквально на угольях, не высказывая ни малейшего страдания в потухающих глазах.

Почти на каждых 20 саженях встречались или покинутое орудие, или с зарядами фура и под оными по четыре, по три, по две и одной лошади, с упряжью, павших. О взятии этих фур или орудий на подводы никто даже не имел помышления, ибо каждый заботился о личном своем сохранении, или о сбережении вверенной ему команды. Счастлив был тот, у кого имелся тулуп, как у меня, или кто еще не износил своей ватной шинели, а бедные солдаты, хотя в Копысе и получили полушубки, но страшно терпели от несообразной по времени года обуви. Тогдашняя форма заключалась в так называемых «кожаных крагах», плотно облегающих икру ноги и застегивающихся медными пуговицами. Для красы в этом месте не вставлялось сукно при панталонах, а пришивался кусок холста. А как солдат не имел возможности ничего подвертывать под краги, то тут и начиналось для него самое гибельное от стужи поражение. Мы, артиллеристы, были счастливее тем, что ранцы и кивера клали на орудия и зарядные ящики, шли без ружей и с тепло покрытой головой и делали больше движения; имели возможность на ходу один другому пособлять и отогревать отмороженные члены. Лошади у нас ковались на шипы и мы всегда имели запас в подковах. Вот пример для будущих времен. Боже сохрани еще от подобных обстоятельств.

В Вильну мы пришли 5 декабря 1812 г.[205 - Город Вильно был освобожден русскими войсками 28.11.1812.] Тут я узнал, что мне за Бородино дали орден Св. Владимира 4-й степени.[206 - Орден представлял из себя красный эмалевый крест с расширяющимися концами, с черной эмалевой каймой. Как дополнительное отличие к ордену 4-й степени, полученному за военные подвиги, присоединялся бант из орденской ленты (из трех равных по ширине полос: двух черных и красной).]

Я квартировал на форштадте в Вильне; когда мне случилось проходить в город, я насчитал неубранных до 20 трупов. Потом, дня через два, улицы в городе и на форштадте очистились. В устроенных французами лазаретах, в канавах, на дворах, вблизи жилых улиц валялось около 30 000 трупов, которые вывозились на лошадях наших за город. Там их складывали в костры и сжигали. Но хотя мы простояли в Вильне двадцать два дня и ежедневно совершалась подобная операция, все-таки осталось более половины из них.

Часть V***1813

Поход за границу. – Болезнь. – Малчевская. – Прусский король. – Прием русской армии в Германии. – Назначение князя Витгенштейна главнокомандующим. – Сражение 21 апреля 1813 г. – Весть о кончине князя Кутузова. – Отступление. – Сражение 9 мая. – Подполковник Марков. – Шутка Костенецкого. – Отступление от Гохкирхена и от Дрездена.

11 декабря 1812 г. Александр I прибыл в Вильну, а 12 декабря, в день его рождения, объявлены были различные манифесты, 26 декабря мы опять выступили в поход, и я с полуротой в Вильне присоединился к своей бригаде.

1 января 1813 г. мы перешли границу и вступили в Пруссию.

На втором или третьем переходе, перед городом Лык, у меня открылась горячка: бригадный лекарь объявил, что я едва ли проживу два дня. Когда рота пришла в город, мой ротный начальник капитан Гогель, объявив товарищам моим, что хотел бы лично похоронить меня, остался со мной в Лыке. На 8-й или 9-й день после кризиса я встал уже с постели, а взамен меня бывший до того времени здоровым, Гогель слег и на 3-й день скончался. Это меня так поразило, что я получил вторичный приступ горячки, и меня перенесли на другую квартиру. На этот раз это была скорее необыкновенная слабость, нежели раздражение, так что с приближением вторичного кризиса я не мог даже говорить от слабости, не помнил и не слыхал, что около меня делается. В это время не сходили у меня с ума мать и невеста, и думал, что они скажут, когда прочтут в газетах, что я исключен из списков умершим. Но молодость свое взяла, и я стал выздоравливать.

Дней через пять после моего кризиса привезли в Лык товарища моего, поручика Стаховича,[207 - Стахович Пармен Иванович (ок. 1793–после 1849), флигель-адъютант. В 1813 г. – подпоручик Лейб-гвардии Артиллерийской бригады. В 1834–1841 гг. – командир Лейб-гвардии 1-й Артиллерийской бригады.] который оставлен был на второй станции от Лыка больным тоже горячкой. При первом возвращении его к памяти он вспомнил, что и я нахожусь в Лык, желал, чтобы его перевели туда и положили бы со мной на одной квартире; он привез мне известие, что я 13 января произведен в штабс-капитаны. Когда меня оставили в Лыкове, при мне было около 100 рублей ассигнациями, и, покуда я был болен, лечивший меня доктор при военном госпитале Ханов ни за свои посещения, ни за прописываемые лекарства, которые отпускались из госпиталя, ничего не брал, и деньги были все целы; но когда я начал поправляться, то доктор присоветовал мне, для укрепления пить вино, и это скоро истощило мои финансы. Узнавши, что в Лыке оставлен по болезни обер-провиантмейстер гвардейского корпуса Гове,[208 - Гове Александр Петрович (1764–после 1834), генерал-майор (1813). Участвовал в войнах с турками в 1789–1791 гг. и с поляками в 1794 г. Находился в действующей армии в кампаниях 1805, 1806–1807 гг. В 1810 г. – член Провиантской экспедиции Военного министерства. В 1812 г. после начала военных действий командирован в 1-ю Западную армию, при которой до 20.2.1813 состоял в должности полевого генерал-провиантмейстера и находился при Главной квартире в походах 1813–1814 гг. С 1834 г. – в отставке.] я обратился к нему с запиской, и он прислал мне еще 100 рублей ассигнациями с тем, чтобы после удержать из моего жалованья. Когда привезли Стаховича, то на вопрос его,

есть ли у меня деньги, я ему объявил, что имею 8 рублей серебром, а он мне сказал, что имеет 2 рубля серебром.

Хотя я еще не вставал с постели, но уже говорил твердо; Стахович же был еще очень слаб, часто впадал в беспамятство, забывался, но, приходя в себя, всегда возобновлял разговор о деньгах, не зная, где достать оных. В Лыке кроме нас еще насчитывалось человек 11 гвардейских офицеров, оставшихся здесь по болезни, и, на наше счастье, никто не случился из числа их знающий немецкий язык лучше меня, хотя и я по-немецки едва-едва мог выпросить для себя необходимое. В одно утро входит к нам городской почтмейстер и просит меня, чтобы я объяснил ему и прочел ему бумагу на русском языке, поданную ему каким-то русским человеком; но он не знает ни кто он, ни чего требует. Взяв ее в руки, я увидал, что это подорожная, по которой какой-то хорунжий следует в Россию до Харькова, и что для него требуется пара лошадей. Когда я объяснил это почтмейстеру, аккуратный немец стал требовать, чтобы я сказал, кем подписана подорожная. По неясности подписи я долго не мог разобрать фамилию подписавшего и его звание, и это затруднило наши обоюдные объяснения. Нетерпеливый хорунжий с азартом вошел в комнату и малороссийским наречием закричал:

– Ну, що вы там робите? Долго ли мне будет ожидать коней?

Стахович в эту минуту только лишь пришел в память и слабым голосом просил меня узнать, кто этот малороссиянин и куда он едет. На сделанный ему от меня переспрос он отвечал, что он сам из-под Ромны, водил в армию лошадей, пожертвованных харьковским дворянством, а теперь едет в Харьков представить отчеты. Я, зная, что и Стахович сам Роменского уезда, спросил у хорунжего, не знает ли он в Ромнах кого-нибудь из Стаховичей.

– А чи не ты ли тоже Стахович? – спросил меня малороссиянин.

– Нет, – отвечал я, – а вот кто. – И показал ему на лежавшего товарища.

Тогда мой хорунжий бросился со всех ног на больного, начал целовать его ноги, с плачем и криком продолжал соболезновать и утверждал, что не только покойный отец Стаховича, но и мать его, и вотчим – его благодетели! Потом вдруг, как бы угадав нужду Стаховича, спросил:

– А есть ли у тебя гроши? А то будешь в болезни нуждаться!

Стахович откровенно признался, что денег у него вовсе нет, и тогда хорунжий объявил, что у него в кожухе зашито 1000 рублей ассигнациями, нажитые им от продовольствия лошадей, и потому если Стахович возьмет их все и даст ему записку, то для него же сделает большое одолжение, так как он боится, чтобы дорогой не ограбили его. Но Стахович, поблагодарив его за вызов, не решился взять более 300 рублей, о чем малороссиянин крепко горевал и потом с видимой совестливостью и озабоченностью, просил, не напишет ли Стахович матери, чтобы ему за одолжение на месте дали несколько возов соломы. Разумеется, со Стаховичем и я разбогател в совокупности.

Оправившись от болезни, мы вместе со Стаховичем отправились к бригаде, которую нашли недалеко от Калиша. Моя рота стояла в Конине. Вместо Гогеля командиром был назначен капитан Демидов. Тут мне удалось познакомиться с семейством Брониковских, имение которых было от Конина верстах в восьми. Семейство это состояло из двух стариков – мужа и жены, сына и племянницы их, лет 16-ти, Малчевской; когда главная квартира проходила эти места, государь квартировал у Брониковских и, видимо, заняла его Малчевская, ибо он пробыл тут дня три или четыре и одарил все семейство: старику дал ленту, сына пожаловал в камер-юнкеры и уехал в Калиш, где главная квартира простояла около месяца. Государь не один раз приезжал оттуда к Брониковским, несмотря на 40-верстное расстояние, на распутицу и на самую неисправную дорогу, и два раза присылал за ними приглашения на балы, в Калиш. Это мне рассказывала сама Малчевская, в то время уже невеста молодого Брониковского. Меня же она особенно сконфузила, увидевши в строю на параде, данном по случаю приезда прусского короля. В то время, когда мы проходили церемониальным маршем мимо государя и короля, которые стояли по правой стороне, я вдруг слышу, с левого бока кто-то громко кричит:

– Пане капитане! Пане Жиркевичу! Добрый день пане!

Я обернулся и вижу – Малчевская машет мне платком. Признаюсь, я очень испугался, ибо мне тотчас пришло в голову, что государь может это заметить и примет это в худую для меня сторону.

Под Калишем сформировали сводную роту из восьми батарейных и четырех легких орудий под командой полковника Лодыгина, а при легких орудиях я поступил тоже в состав этой роты. Прочие же орудия гвардейской артиллерии поступили в особый резерв.

В первых числах апреля или в конце марта мы выступили в новом составе в поход, и тут случилось со мной забавное происшествие. По случаю наступивших жаров полки с места выходили всегда очень рано, а наша артиллерийская рота даже до полуночи. За станцию перед Штейнау мой командир, Лодыгин, с вечера уехал в город, а я остался вести роту на походе. Идучи ночью, рота, не ожидая никакой для себя встречи, одета была в старую амуницию. Версты за две не доезжая до Лигница, когда начинало только рассветать, подъехал ко мне верхом какой-то прусский штаб-офицер и спросил, какая это идет команда и не принадлежит ли рота к гвардейскому корпусу. Получив утвердительный ответ, он объявил мне, что прусский король, желая сделать сюрприз государю, вечером прибыл в Лигниц и послал его навстречу войскам, которые будут проходить, объявить им, что он желает их видеть, а потому посланный попросил меня у самого города несколько приостановиться, пока короля разбудят и доложат ему о прибытии моей роты.

Я тотчас исполнил его требование и, приостановясь, велел людям по возможности прибраться и переменить амуницию, весь же хлам сложить на обоз и на запасные лафеты, которым приказал тронуться не прежде как через полчаса после нашего выступления, рассчитывая, что этого времени достаточно нам будет, чтобы пропарадировать мимо короля.

Едва успела рота пройти с версту, как представилось нам до того невиданное зрелище: мост через реку Одер был убран арками из цветов, а на передней арке красовалась надпись: «Komm uns Willkommen» (т. е. «приди к нам желанный»). У моста ожидал меня тот же адъютант короля с известием, что его величество встал и ожидает моего в город вступления. Сообщив это мне, он поскакал к королю. Я ехал перед ротой; улица, по которой мы вступили в город, была обсажена по обеим сторонам деревьями, и, подходя к площади, нас встретил Лодыгин пешком и только что успел мне сказать:

– Смотри направо! Король!

Я принял первые слова за указание поворота, скомандовал двум первым орудиям: «Левое плечо вперед» и поворотил их у самого угла площади, а сам с поворотом моей лошади увидел короля, сходящего по ступенькам с незначительной террасы первого дома. Это произошло так быстро и так неожиданно, что я едва успел сдержать лошадь перед самым, так сказать, носом короля. Дав шпоры коню, чтобы подъехать и отрапортовать ему, я встретил новую препону. Над террасой был сделан навес для солнца, и я ударился так сильно о железный прут, придерживавши навес, что пошатнулся на лошади и кивер повис на чешуе у меня на затылке. Я оправился и отрапортовал ему. Король ломаным русским языком милостиво спросил у меня:

– Не ушиблись ли? Какая эта

бригада и рота?

Сделав первые ответы по-русски, на прочие вопросы я стал отвечать по-французски и тем видимо облегчил королю разговор со мной. Тут озадачило меня новое обстоятельство: орудия благополучно заезжали на углу, делая повороты направо. Король стал у самого угла, я – с правой у него стороны. На углу случились деревья и проточная канава, а прислуга около орудий с правой стороны, не зная и не быв предупреждена, что король стоит у нашего угла, каждый возле него обхватывал дерево и перескакивал канаву. Я же, не имея возможности никак пособить этому неустройству, только разводил руками и хмурил лицо при каждом их прыжке. Король в самых милостивых и благосклонных выражениях благодарил меня за порядок и за веселый и бодрый вид людей, продержал меня около себя еще с четверть часа; затем пришлось мне показать королю еще новый спектакль. Прямо к нам подошли наш обоз и запасные лафеты, нагруженные разным хламом, и поверх всего этого на каждом возу стояли клетки с курами, утками и др. птицами; лежали связанные бараны и телята купленные, а вернее всего, забранные во владениях его королевского величества. Все это кричало, кудахтало, мычало, и вместо того, чтобы пройти мимо короля как можно скорее, начали ровняться и заезжать по два в ряд. Насилу кончилось мое мучение, и, получив от короля еще привет, мы расстались с ним. Чего не случается в походе!

Недостанет слов описывать, как мы были принимаемы, следуя через Силезию, Саксонию до Люцена. Там, где проезжал государь, не только в городах, но и в селениях, въезды украшались арками, цветами, флагами и на всех возможных языках надписями, и мы всегда бывали первыми, которые проходили под этими триумфальными воротами. Государя везде встречали толпы народа, во главе которого стояли самые красивые девушки, все в белом, и усыпали путь его целым дождем цветов. А Силезия и Саксония не бедны красавицами! У каждого въезда приветствовали государя речами многоглаголивые немцы, называя его не иначе как «ангелом и спасителем». Нас же встречали с самым искренним радушием, а хлеб-соль – по средствам каждого хозяина, но всегда в довольстве: а хозяйки или хозяйские дочери непременно и сплошь все в нас влюблялись! Было время…

В половине апреля 1813 г. мы вступили в Дрезден, где провели праздник Св. Воскресения Христова. Наша рота квартировала в версте от города, по дороге к Лейпцигу, в деревне Лабгейде. Я стоял на квартире вместе с Лодыгиным. Хозяева у нас были необыкновенно милые и для нас дали немецкий спектакль; играли комедию Коцебу[209 - Коцебу Август Фридрих Фердинанд фон (1761–1819), немецкий драматург и романист. В 1781–1790 гг. служил секретарем С.-Петербургского генерал-губернатора. В 1798–1800 гг. – директор придворного театра в Вене, в 1801 г. – директор немецкого театра в С.-Петербурге. На русский язык в начале XIX в. было переведено свыше двадцати пьес А. Коцебу и повесть «Опасный заклад». От имени Коцебу образовано обозначение низкопробной драматургии, засилье которой на русской сцене в первой четверти XIX века вызывало протесты сатириков и критиков, – «коцебятина».] – весьма мило, в особенности две хозяйские дочери. 15 или 16 апреля мы опять тронулись в поход, а князь Кутузов оставался по нездоровью в Бунцлау. Через три перехода мы подошли к Люцену.[210 - Городок Люцен располагался в 20 км к юго-западу от Лейпцига на западной окраине Саксонии. 20.4.1813 здесь произошло сражение между Наполеоном и объединенной русско-прусской армией под командованием генерала Витгенштейна. В немецкой истории известно как сражение при Гроссгершен по названию деревни на месте битвы. В результате сражения русско-прусская армия вынуждена была отступить за Эльбу. Саксония вновь подчинилась Наполеону.] Перед этим по общему согласию товарищ наш, прапорщик князь Трубецкой, отправился в Альтенбург для закупки нам разных запасов, как то: сахару, кофею, сыру и т. п. и возвратился к роте 21 апреля утром, в то самое время, когда мы уже выстроились в линию перед сражением, а все запасы с поспешностью были положены в зарядный ящик моего орудия, где также лежал мой офицерский знак. Первый неприятельский выстрел попал в нашу провизию и взбросил ее на воздух.

Кутузов в это время считался главнокомандующим всеми нашими армиями, а 1-й западной армией командовал Тормасов.[211 - Тормасов Александр Петрович (1752–1819), граф (1816), генерал от кавалерии (1801), член Государственного совета (1811). С 1772 г. на военной службе. В 1803–1808 гг. – киевский и рижский генерал-губернатор, затем главнокомандующий в Грузии и на Кавказской линии. С 15.3.1812 главнокомандующий 3-й Обсервационной армией. Под его руководством была одержана первая победа над неприятелем в кампанию 1812 года – под Кобриным. В кампанию 1813 г. находился в сражении под Люценом. Весной 1813 г. во время болезни М. И. Кутузова исполнял обязанности главнокомандующего русской армией. С 1814 г. – главнокомандующий в Москве, многое сделал для восстановления Москвы после пожаров.] 21 апреля мы в первый раз сошлись с пруссаками на походе, и я помню, как кавалерия их, в одном селении, переходя с правой стороны на левую, часа два задерживала поход наш.

Тотчас за деревней нашли мы Тормасова, лежащего на траве под деревом и окруженного адъютантами; нас удивило, что он при нашем прохождении даже не приподнялся, чтобы взглянуть на нас! Пройдя несколько саженей, нас остановили в колонне позади прусских войск. Правее нашей роты стояли Преображенский и Семеновский полки, тоже в колоннах. Подъехал государь к войскам и, поздоровавшись, сказал:

– Ребята! Вот ваш главнокомандующий! – указывая при этом на графа Витгенштейна.[212 - Витгенштейн Петр Христианович (1768–1843), граф, светлейший князь (с 1836), генерал-фельдмаршал (1826). Службу начал в 1781 г. в Л.-гв. Семеновском полку. В кампанию 1812 г. командовал 1-м отдельным пехотным корпусом, с которым прикрывал петербургское направление. 6.10.1813 части под его командованием взяли Берлин. После смерти Кутузова 13.4.1813 занял пост главнокомандующего, но после неудач российской армии при Люцене (за это сражение получил орден Св. Андрея Первозванного) и Бауцене был заменен М. Б. Барклаем де Толли. По отзывам современников, был честным и гуманным военачальником. С 1829 г. в отставке.] – Поздравьте его хорошенько победой!

Едва «ура» раздалось в линиях, как открылась канонада впереди нас между пруссаками и французами. Государь в ту же минуту, сказав Лодыгину:

– Будьте готовы и ждите приказаний! – поскакал вперед, к линии, вправо от нас. Не прошло полчаса, к нашей роте подскакал флигель-адъютант прусского короля и объявил, что государь велел нам идти вперед. В дивизионной колонне, с песенниками впереди, мы тронулись с места. Государь с прусским королем стояли на небольшом возвышении у Гросс-Гершена, где, как говорят, в Тридцатилетнюю войну был убит Густав-Адольф.[213 - Густав II Адольф (1594–1632), именовавшийся Северным Львом, шведский король (1611–1632), видный военный реформатор, полководец. Наиболее знаменитые победы одержал в среднеевропейской тридцатилетней войне (1618–1648) между австрийскими и испанскими Габсбургами, католическими князьями Германии и папством с одной стороны, и протестантскими князьями Германии, Данией, Швецией, Голландией и Францией – с другой. Погиб в решающем и победоносном

для Швеции сражении при Люцене 6.11.1632.] Когда мы подошли ближе, государь, отделясь от толпы, шагом подъехал к нам и сказал:

– Молодцы! Спасибо! Смотрите поработайте, когда будет нужно, а теперь стой!

Простояли мы тут с полчаса. Прусский король, окруженный огромной свитой, подъехал мимо нас к своей кавалерии, которая была влево выстроена в линию, и в это самое время из-за деревни, бывшей у нас перед глазами, полетела куча ядер. Король, не смешавшись, даже не прибавив шагу, продолжал свой путь по кавалерийской линии. К нам подскакал флигель-адъютант с приказанием государя немедленно выстроиться косым фронтом, подав левый фланг батареи вперед так, чтобы можно было анфилировать деревню. В то же время гвардейские егеря пошли в атаку, на деревню. Исполнив приказание, мы открыли сильный огонь и держались часа с полтора в виду самого государя. Но так как фланг наш был очень выдвинут, то французы, поставив новую батарею, взяли нас во фланг, смешали в кашу, и в продолжение нескольких минут мы потеряли одного офицера и около шестой части прислуги; у нас подбили пять лафетов под орудиями, так что мы едва утащили ноги, сопровождаемые тучей ядер с фланга и с фронта. Отойдя за кавалерию, начали мы немного исправляться, и в это время она свернулась в колонны. Наступили сумерки, мы прошли еще несколько назад; остановились, отпрягли лошадей и часть из них отправили за дровами и за соломой. Наконец совсем стемнело. Около 10 часов внезапно впереди из пехотной колонны, стоявшей у нас правде, раздалась ружейная пальба батальным огнем. Потом говорили, будто бы наш или прусский какой-то разъезд подъехал близко к пехоте, которая приняла его за неприятеля. Эта перестрелка указала французам точку расположения пехоты, и они со всех своих батарей открыли туда быстрый и непрерывный огонь. Несмотря на наше отдаление, и к нам залетело несколько ядер; само собой разумеется, что это произвело у нас тревогу и беспорядок, но нельзя себе представить, что сделалось с прусской кавалерией, стоявшей пред нами! У них тоже все приготовлено было к покою: всадники спешены, лошади размундштучены и подпруги ослаблены; часть людей отправлена тоже за дровами и за соломой, а те, которые оставались при конях, имели в поводу по три и четыре лошади. Все это внезапно смешалось и понеслось назад. И мы, которые сражались со второго часу дня, причем не только не потеряли ни одного шагу места, а, напротив, значительно подались вперед, должны были без видимой причины спасаться бегством. К счастью, французы за темнотой не видали всей нашей суматохи и не воспользовались ею как следует, иначе мы поплатились бы дорого. К утру за какой-то небольшой речкой начали собираться наши расстроенные отряды, и опять началась наша ретирада.

На беду, 22 апреля разнеслась у нас весть о кончине Кутузова.[214 - Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов скончался 16.4.1813 в Силезском городке Бунцлау. После бальзамирования тело и сердце Кутузова были доставлены в С.-Петербург и 13.6.1813 торжественно захоронены в Казанском соборе.]

Прошло уже с лишком 30 лет, а и теперь (в 1846 г.) не могу вспомнить без волнения те минуты, когда произошел рассказанный выше кризис. Бодрость духа, возраставшая, можно сказать, не по дням, а по часам, в войске, вдруг упала. Возвращаясь к Дрездену, то при обходе старого города пришлось нам проходить деревню Либгейде, где мы не более как пять дней тому назад пировали героями и хвастались, что французам не видать более саксонок, а теперь, несмотря на теплую погоду, я все старался укрыть свое лицо в шинель так, чтобы проехать через деревню и не быть узнанным своими хозяйками, которые, стоя на балконе, с изумлением глядели на наше обратное шествие и, узнав меня, жалобно спрашивали, что все это значит и зачем мы идем назад.

Около Дрездена мы простояли три дня, потом опять стали отступать далее и остановились, пройдя Бауцен.[215 - Городок Бауцен находился в 40 км восточнее Дрездена. Здесь 8–9.5.1813 произошло сражение между Наполеоном и объединенной русско-прусской армией под командованием генерала Витгенштейна. Закончилось отступлением союзников в Силезию. 23.5.1813 между Наполеоном и союзными войсками было заключено перемирие, продолжавшееся до 29.7.1813.] Тут приготовлены уже были временные укрепления. Гвардия находилась на самом левом фланге, у подошвы Богемских гор. 8 мая, в день моего ангела, в палатке мы играли в бостон: я, капитан Демидов, назначенный командиром 2-й легкой роты, к которому я поступил с моими орудиями у Дрездена, и адъютант нашего корпусного командира Лаврова, Семеновского полка поручик Бибиков.[216 - Бибиков Гавриил Гаврилович (1785–после 1843), тайный советник, гофмейстер, камергер (1825). В 1813 г. – поручик Лейб-гвардии Семеновского полка.] Игра наша была довольно крупная, и у меня было записано более тысячи призов, как в часу четвертом, после обеда, ударили везде «подъем» и началось передвижение войск. Гвардия вытянулась ближе к центру, а мои четыре орудия поставлены были в передней линии в небольшом укреплении; позади меня расположился прусский батальон под командой капитана Гунта. Вправо от меня была главная батарея, занятая ротой великого князя (Константина Павловича?) и выстроенная на одном из семи возвышений, составлявшая центр позиции и вместе угол, ибо тут правый угол несколько загибался назад, так что гвардия расположенная в самом центре позади, составляла базис треугольника. Около 8 часов вечера показались перед линией нашей колонны войска и до нас дошла канонада, начавшаяся за Бауценом и приближавшаяся к нам постепенно, так что несколько ядер упало и на мою батарею. Когда стало смеркаться, на нашу линию перешли войска, сражавшиеся днем под самым Бауценом, и составили передовую цепь почти у самой моей батареи, так что и наши, и французы ночевали от батареи моей не далее как в саженях ста. Разумеется, ночь для нас была не очень покойна, и, дабы лучше судить об этом предмете, приведу здесь случай с нашим адъютантом, подпоручиком Тиманом-старшим.[217 - Тиман 1-й Андрей Иванович (ок. 1790–1814). Поручик Лейб-гвардии Артиллерийской бригады; бригадный адъютант.] Он был послан с приказанием к линии и вместо своих заехал в колонну французов. Его наиболее обманул оклик, сделанный ему на немецком языке (в этой колонне были и саксонцы): «Wer da?» «Freund!» – отвечал Тиман; вместо ответа кто-то схватил его лошадь под уздцы, и через две минуты он уже стоял перед французским генералом, ужинавшим в своем каре. Тот пригласил его разделить с ним ужин, а потом отправил его за свою линию. После Тиман рассказывал, что 8-го числа пленных наших у французов было очень немного и большей частью раненые. Так как Тиман был сын друга и любимца графа Аракчеева, то на другой день, когда он не явился перед товарищами, все мы считали его убитым, и Аракчеев при самом начале перемирия велел справиться между пленными, взятыми у нас французами, нет ли в числе их Тимана, и получил утвердительный ответ; тогда по воле государя отправлено было ему 50 червонцев, но оные через два дня возвращены с известием, что Тиман скрылся. Это нас очень удивило, ибо тогда он еще не явился, но дня через три спустя пришел к нам переодетый студентом. Около Дрездена при пособии одного немца удалось ему с одним прусским офицером переодеться и пробраться в

Богемию, где он явился к начальнику австрийских войск. Этот, как рассказывал Тиман, долго колебался, что с ними делать: следовало ли их возвратить французам или отправить в русскую армию? Наконец решился на последнее, но, кроме пропускного билета, не дал никакого пособия, и они во время пути, питались подаянием.

9 мая, в день моего рождения, едва стало рассветать, я приготовился приветствовать французов заревым выстрелом. Но, заметив, что колонны находятся на походе обратно к Бауцену, я поопасался своим выстрелом произвести тревогу по линии; когда же совершенно рассвело, то предо мной не осталось и следа неприятеля. Цепь наша тотчас стянулась за линию.

Укрепление, доставшееся мне на долю, отстояло саженей на 1000 от Бауцена. Линия шла косвенно: левый фланг упирался в горы и был от города не более как на 500 сажень, а передовая батарея едва ли отстояла от города на 300 сажень, так что ее выстрелы достигали на дрезденскую дорогу за Бауцен. Бауцен лежит на высоте, и французская позиция, кроме упомянутой батареи, доминировала нашу; но нас защищали от выстрелов – отдаление и речка, протекавшая у самого города.

Поутру, часу в восьмом, французы повели атаку на наш левый фланг, и по горам, покрытым лесом, загремела ружейная перестрелка; со стороны французов видны были две небольшие пушчонки, что составляло живописную картину для нас. Но потом пушечная пальба стала приближаться к нам, а так как перед моей батареей не было видно ни пехоты, ни кавалерии, то предполагать должно было, что приближается одна артиллерия. Неприятель спустился с гребня высот, прилегающих к Бауцену, и за городом, точно чешуя, серебрился блеск от ружей пехоты. Выстрелы стали достигать до меня, и у меня убило двух человек у орудия левого фаса моего укрепления. Узнав, что против нас действуют гаубицы,[218 - Гаубица – орудие для метания камней (первоначально), позднее – артиллерийское орудие, способное вести навесную стрельбу как по видимым, так и по невидимым целям, т. е. с закрытой огневой позиции. В российской артиллерии качествами гаубицы обладал единорог.] и зная, что они фланкируют мой левый фас, тогда как мои выстрелы не могли доставать до французской батареи, я приказал два орудия перевезти за ров и поставить в поле, а людям приказал прилечь в ров. Подозвав капитана Гунта, я объяснил ему, что он может отвести свой батальон подалее от выстрелов, ибо французских войск, кроме батареи, перед нами не видно и, кроме того, находится еще река, которую без переправы перескочить нельзя, следовательно, при малейшем движении он всегда будет иметь время приблизиться к батарее, – он это исполнил.

Еще 8 мая (1813) вечером, когда я только что был поставлен на позицию, подскакал ко мне конно-артиллерист в солдатской шинели и в солдатской амуниции и закричал:

– Где командир батареи?

– Что тебе, брат, надобно? – спросил я.

– Кстати, ты меня назвал братом. Будем же им действительно! Я – подполковник Марков![219 - Марков Александр Иванович (1781–1844), генерал-майор (1814). В 1813 г. – подполковник, командир конно-артиллерийской № 23-го роты 1-й запасной артиллерийской бригады. За отличие при Бауцене награжден орденом Св. Георгия 4-й ст.] – отвечал артиллерист. – Вот моя рота позади вас, саженей двести. Прошу полагаться на меня. Мы в самом центре, и, верно, жутко придется вам. Когда не выдержите, захотите отдохнуть, пожалуйста, тогда дошлите до меня, я и без приказания сменю вас! – И, подавши мне руку, он поехал к своему месту.

9-го числа, когда я перевез два орудия из-за бруствера за ров, а людям приказал одним – спуститься в ров, а другим, правого фаса, – присесть за бруствер, чтобы их напрасно не тревожили неприятельские выстрелы; сам я перешел вперед, за правый фас моего реданта,[220 - Редан (редант) – открытое с тыла полевое укрепление, состоявшее из двух фасов, расположенных в виде исходящего угла (60–120°), вершина которого направлена в сторону противника. Разновидность редана – флешь.] и, упершись спиной на вал, наблюдал, что делается у французов, и любовался картиной сражения на горах. Вдруг вижу, с левого фланга едет шагом по линии генерал-майор Костенецкий,[221 - Костенецкий Василий Григорьевич (1768 или 1769 или 1772–1831), генерал-лейтенант (1826). Участвовал в русско-турецкой войне 1787–1791 гг., отличился в кампаниях 1805, 1806–1807 гг. В Отечественную войну 1812 года в чине генерал-майора командовал артиллерией 6-го пехотного корпуса, отличился при обороне Смоленска, в Бородинском сражении, в котором после гибели генерала А. И. Кутайсова исполнял его обязанности и командовал всей артиллерией. В 1813–1814 гг. командовал артиллерией различных корпусов, находился во всех основных сражениях, несколько раз был ранен.] в эти два дня командовавший артиллерией гвардейского корпуса; не доезжая сажень 50 до моего укрепления, он, вынув саблю из ножен, пустился ко мне в галоп. Зная множество различных проказ за ним, я не удивился этому, но не мог придумать, чтобы это значило. Шагах в десяти от меня он поехал опять шагом и саблю вложил в ножны. Откачнувшись от бруствера и обойдя спереди ров, я пошел к нему навстречу и в эту самую минуту между им и мной упало французское ядро, дало рикошет и полетало далее. Лошадь Костенецкого уперлась и подалась несколько назад, а он, дуя ее кулаком по голове, хладнокровно мне говорит:

– Я было скакал, чтобы вас изрубить. Но теперь прошу у вас извинения: я думал, что вы трусите! Вижу теперь, что вы бережете людей ваших. Это благородно! Пожалуйста, стойте, где и прежде стояли. Очень хороший пример для прислуги вашей!..

Поговорив еще немного со мной, Костенецкий поехал далее.

За этим следовало еще приключение. Начальник прусских войск генерал Пирх,[222 - Пирх Георг Дубислав Людвиг фон (1763–1838), прусский генерал-лейтенант. В начале 1813 г. полковник, командир Верхнесилезской бригады. Участвовал в сражении при Бауцене. Произведен в генерал-майоры (1813).] под командой которого состоял капитан Гунт, объезжая свою линию, спросил его, зачем он так далеко стоит от батареи, вверенной его охранению. Тот отвечал, что артиллерийский начальник велел ему отойти. Он пришпорил лошадь и подскакал к укреплению; я и его встретил, подобно Костенецкому.

– Скажите мне, пожалуйста, – спросил Пирх, – отчего вы не приказываете стрелять, когда у вас неприятельская батарея перед лицом и которая так сильно всех нас беспокоит?

– Ужели прикажете мне податься вперед, перед линией, – отвечал я, – я буду жертвовать людьми совершенно бесполезно, так как мои орудия не достают до французов!

– Сомневаюсь! – сказал Пирх. – Я согласен, что выстрелы могут быть неполные, но чтобы они не долетали до неприятельских батарей, когда его выстрелы далеко перелетают за нас, это невероятно!

Я тотчас же приказал сделать выстрел из единорога – и гранату в виду нашем разорвало по сю сторону реки, у подошвы Бауценских высот.

– Вижу, – сказал Пирх, – что и генерал не должен спорить с артиллеристом, знающим свое дело!

– Если вы, генерал, разрешите мне выдвинуться вперед, тогда…

– Нет! – перебил он меня. – Этого я не вправе сделать! Мы должны ждать, что будет далее вперед! Но кажется, что нам не придется долго ждать!

– Напротив, – возразил я, – не думаю, чтобы эта атака на наш фланг была действительная, мне кажется, что это

одна маска!

– Из чего вы это заключаете?

– А вот посмотрите пристально на высоты и замечайте, какая блестящая полоса извивается по гребню гор и двигается все более и более к нашему правому флангу, хотя войска и не видно!

Он стал смотреть в подзорную трубу и, удостоверившись в правильности моих замечаний, сказал, что сейчас пошлет известить о сем кого нужно. Пока мы разговаривали с Пирхом, пальба стала уменьшаться и наконец совершенно прекратилась.

Часу в двенадцатом из обоза приехал ко мне верхом мой денщик Василий и привез полуприготовленный бифштекс, несколько сухих щепок, чайник с кофеем и спросил, где прикажу разогревать.

Указав ему на ров, я послал к капитану Гунту пригласить его ко мне. Он думал, что зову для совещания, и удивился, когда я объявил ему об обеде. Он признался, что уже два дня, кроме черствого сухаря и воды, у него ничего во рту не было, ибо накануне он в числе прочих дрался под Кенигсвартом;[223 - 7.5.1813 при Кенигсварте войска под командованием М. Б. Барклая де Толли разбили итальянскую дивизию Пейри.] но еще более удивился, когда я ему сказал, что я ни разу не оставался без обеда и что мой денщик, в какое бы время ни было, в самом пылу сражения, всегда меня отыщет и привезет что-нибудь, и в доказательство моих слов я привел настоящее обстоятельство, что он поехал из обоза, отстоящего от нас почти за милю, когда пальба еще не прекращалась, и поэтому не мог знать, что не попадет под выстрелы.

Французы дали нам преспокойно пообедать, но в половине третьего открылась новая великолепная картина: подобной в другой раз в жизни не пришлось мне более видеть. Я сказал выше, что правее меня, на одной из высот, находившейся в центре или на углу линии, в таком расположении, что высоты, понижаясь одна перед другой, шли в прямом направлении назад линии; там, на углу линии, построено было укрепление, на котором была расположена батарейная рота его высочества, и оно отстояло от меня не более 150 или 200 сажень. Перед фронтом батареи на дистанции с версту был лес. Во рву перед нашей артиллерией залегли гвардейские егеря. Внезапно со стороны французов вскачь справа и слева от леса понеслась конная артиллерия и, остановясь на половине дистанции против нашей главной батареи, открыла самый учащенный батальный огонь. В то же самое время перед нами на горах появились густые колонны, неподвижно утвердившиеся на высотах, а внизу оных началась переправа, и открылся сильный пушечный огонь по сю сторону реки, – к нам. За конной же артиллерией, когда несколько прочистился дым и уменьшилась пальба, как из земли родились, стояло 5 или 6 пехотных колонн, видимо, скрывавшихся до сего времени в лесу. Все эти колонны двинулись на нашу главную батарею, и впереди колонн шагом, верхом на белой лошади, подбоченясь ехал в синем плаще генерал. С нашей стороны посыпалась как град картечь, и егеря бросились из рва в атаку. Мимо меня в этот момент проскакало 12 орудий нашей конной гвардейской артиллерии и 8 орудий прусских, которые, выехав сажень 50, заняли почти весь промежуток между мной и главной батареей; но и мне можно было открыть огонь.

Тут открылся совершенный ад. Я полагаю, что в самые первые минуты взорвало 5 или 6 ящиков или фур. Пальба длилась уже около часу, как опять мимо меня потянулась пешая батарейная рота полковника Либштейна,[224 - Либштейн Андрей Иванович, в 1813 г. – подполковник (а не полковник, как у Жиркевича) 18-й артиллерийской бригады.] и я решительно не знаю даже, где бы он мог занять место, думаю, что должен был заменить конную артиллерию. Но в тот момент, когда она проходила линию, с высоты, где была прежде рота его высочества, во фланг наш направились французские выстрелы, и у Либштейна вдруг взорвало два ящика. Сам Либштейн, пеший, подбежал ко мне и, усевшись за бруствер, закричал:

– Скажите мне, ради Бога, что из этого будет?

Как ни суетился я около своих орудий, но не мог не рассмеяться и отвечал:

– Не знаю; но что-то недоброе!

В эту минуту подскакал адъютант и объявил мне и Либштейну приказание – немедленно сняться, идти назад и примкнуть к кавалерии, которую мы уже нашли отступающей колоннами, но с расстановкой, время от времени. Тут же примкнула к нам рота его высочества с 11 целыми и одним подбитым орудиями; она едва успела сняться с высоты и уйти от французской пехоты. Все мы потянулись в Гохкирхенское ущелье.

Сражение происходило в самый ясный и прекраснейший весенний день, 9 мая 1813 г., и кончилось часу в 5-м или 6-м вечера. Счастье наше, что у французов не было легкой кавалерии, а то во время нашего отступления понесли бы мы огромный урон, но зато их артиллерия самым ужасным образом провожала нас. Тиман, который в это время находился еще в плену, в Бауцене, после рассказывал нам, что на высотах, где мы видели большие неподвижные колонны, собраны были в толпах окрестные поселяне, служившие маской для усиления числительности неприятеля.

Когда мы входили в Гохкирхенское ущелье, князь Яшвиль, начальник артиллерии, приостановил было нашу роту, свернувшуюся уже в одно (орудие), и велел нам занять высоту для прикрытия ретирады, но, усмотря за нами роту Либштейна, отпустил нас следовать далее, и расположил для той же цели батарейные орудия.

Ретирада наша безостановочно продолжалась до Швейдница. Тут узнали мы, что заключено перемирие,[225 - Перемирие было заключено 23.5.1813 в Пойшвице на 6 недель, затем продлено еще на 3 недели, до 29.7.1813. Одновременно, при посредничестве Австрии, завязаны были мирные переговоры. Обе стороны стремились лишь выиграть время и поспешно производили новые формирования. 30.7.1813 австрийский министр иностранных дел Меттерних, извещая французов о конце перемирия, заявил о вступлении Австрии в войну на стороне союзников. Позднее к антифранцузской коалиции присоединилась и Швеция.] и подались еще далее. Государь и гвардия расположились в Петервальде; штаб гвардейской артиллерии стал во Франкенштейне, а наша рота заняла деревню Шенгольде. Здесь я получил записку от генерал-майора Эйлера, нашего бригадного начальника (но в то время начальствовавшего над артиллерийским резервом, состоящим из 18 рот), приглашавшего меня к себе в замок Петольц, за Франкенштейном. Когда я приехал к нему, то он просил меня быть ему помощником и взять в мое управление его канцелярией. Тут мы простояли до окончания перемирия, т. е. до 3 августа 1813 г.

Замок Петольц, верстах в четырех от Франкенштейна, куда было перенесено временно управление прусской Силезии, лежит у подошвы Богемских гор и занимает прелестное местоположение. Не помню теперь имени хозяина, но замок изобиловал всевозможной сельской роскошью. Оранжереи, парники, прекрасное и удобное помещение. В распоряжении генерала было два или три комплекта музыки. Меня все, как обыватели, так и подчиненные генерала, почитали и называли его правой рукой. Я затеял по воскресеньям в Петольце собрания и фейерверки, и к нам с разных сторон, кто пешком, кто в экипаже, непременно к четырем часам стекались прелестные пруссачки и там оставались до фейерверка, который по моему распоряжению всегда отсрочивался как можно позже…

3 августа из Силезии мы пошли горами в Богемию и вышли на Теплиц…

13 августа вечером подошли к самому Дрездену, и по всему казалось, что произойдет жаркое

сражение: войска подходили со всех сторон.[226 - 14–15.8.1813 под Дрезденом произошла битва между союзной Богемской (русские, австрийцы и пруссаки) и наполеоновской армиями. Армией союзников командовал фельдмаршал К. Шварценберг. Несмотря на численное превосходство и отчаянную храбрость российских войск, сражение закончилось победой Наполеона. Из-за сильного дождя, мешавшего стрельбе, битва велась, в основном, холодным оружием.] Тут мы впервые сошлись с австрийцами. Ночью пошел проливной дождь, и к утру 14 августа из черноземного грунта сделалось совершенное болото, и я, не преувеличивая нисколько, говорю, что кирасиры, собственно, по этой причине по нескольку раз переменяли свою позицию, отыскивая более твердое место, где бы лошади не утопали по колена. Со всем тем, однако же, началась перестрелка, довольно слабая, под самыми стенами Дрездена. Дождь продолжал лить весь день и 15 августа; в этот день Эйлер отдал мне приказание отправиться к самому Дрездену, в цепь стрелков, отыскать там генерала Рота,[227 - Рот Логгин Осипович (1790–1851), генерал от инфантерии (1828). Из французских дворян, принят на российскую службу в 1797 г. с корпусом принца Конде. Участвовал в кампаниях против Франции 1805, 1806–1807 гг. и русско-турецкой войне в 1808–1812 гг. В кампанию 1812 г. находился в 1-м отдельном пехотном корпусе. За отличия 3.1.1813 произведен в генерал-майоры. В кампанию 1813 г. участвовал в сражениях под Люценом, Бауценом, Пирной и Дрезденом. Отличился в кампании 1814–1815 гг. В войне с турками, в 1829 г., командовал 5-м пехотным корпусом. В 1831 г. участвовал в подавлении польского восстания.] который просил дать в его распоряжение несколько легких орудий, спросить, сколько ему надо, и если не более одной роты, то чтобы я отыскал подполковника Тимофеева[228 - Вероятно, имеется в виду Тимофеев Павел Петрович (ок. 1770–1815). Подполковник, командир легкой роты № 4-го 11-й артиллерийской бригады.] и его роту отвел бы на то место, куда укажет Рот. Здесь мне в первый раз пришлось слышать визг пуль. Генерала Рота я отыскал в кустах, в самой передней линии стрелков, и обратился к нему с объяснением, зачем я явился. Он с живостью мне сказал:

– Ради Бога, батюшка, дайте скорее артиллерию!

– Где же прикажете ее поставить? – спросил я. Рот указал мне на небольшое возвышение, с которого можно было стрелять продольно, по аллее, в конце которой строились французские колонны. Я поскакал от него к Тимофееву, привел его на указанный путь и подъехал к Роту, чтобы донести об исполнении.

– Скажите мне, пожалуйста, вы, верно, не адъютант? – спросил меня Рот.

– Никак нет, ваше превосходительство, – отвечал я, – я состою по особым поручениям при моем генерале.

– Ну видите, что я угадал, – сказал он, – адъютант с этим делом в другой раз не пустился бы сюда!

В это время мимо меня просвистало несколько пуль.

Не знаю, какая была причина гнева Рота на адъютантов.

18 августа началось отступление от Дрездена,[229 - После поражения под Дрезденом расстроенные войска союзников, потеряв до 25 тыс. солдат и 40 орудий, отступали тремя колоннами от Дрездена на юг через долины Рудных гор в сторону Богемии (ныне Чехия). Колонна русских войск отступала на Теплиц через Диппольдисвальде и Альтенберг.] 1-я гвардейская дивизия еще накануне, с вечера, отошла по шоссе к Теплицу и наблюдала дорогу из Пирны, а 2-я дивизия и впереди ее резервная артиллерия пошли ущельями гор на Дило-Донвальц, возле которого имели ночлег на 17 августа.

Часть VI***1813

Трудности похода. – Граф Остерман-Толстой. – Обед 30 августа. – Второе пиршество союзников. – Лейпцигская битва. – Плен князя Трубецкого. – Стоянка во Франкфурте. – Шалости офицеров

Не знаю, как сильнее выразиться насчет этой дороги, иначе как выражался о ней в кругу нашем полковник барон Таубе,[230 - Таубе Карл Карлович (ок. 1776–?), полковник (1812), командир Лейб-гвардии Артиллерийской бригады (1815). С ноября 1812 г. командовал 1-й артиллерийской бригадой.] командир 1-й бригады и 1-й батарейной роты:

– Это такой дорога, по которой и один раз ходить не можно, а мой рота там была два и осталась жива!

Представьте себе из кремня, вырубленный уступами ящик, по которому может идти в ширину только повозка саксонского крестьянина. Полотно, или основание, этого ящика от поверхности углублено местами до двух и даже до трех саженей на поверхности, тропинка, удобная для одного пешего, и затем густой сосновый лес. Не должно забывать о спусках и подъемах с горы на гору, так сказать непрерывных, до самого почти Теплица. Само по себе разумеется, при такой дороге и при таких препятствиях движение наше не могло обойтись без ломок. Сломается ось, колесо у ящика или под орудием, дабы не задерживать задних, поднимали из ящика, т. е. с полотна дороги, на руках поврежденное, но не прежде, пока не вырубали наверху окраин дороги деревьев, расчищали площадку и делали от нее спуски. Но взамен этих трудностей там, где дорога несколько выравнивалась, вид книзу представлял картину, едва ли воображаемую. Наш путь лежал по самому хребту горы, а теплицкое шоссе идет по отлогостям оных к Эльбе, и там, где хотя несколько просвечивался лес, мы могли видеть как на ладони все, что происходило на шоссе.[231 - 17–18.8.1813 близ населенного пункта Кульм (ныне Хлумец в Чехии) произошло сражение между союзными войсками, входящими в состав Богемской армии, и французским корпусом генерала Вандама. Перед Вандамом была поставлена задача захватить г. Теплиц и запереть союзников в горах. Оказавшийся на дороге от Дрездена к Теплицу русский корпус генерала А. И. Остермана-Толстого преградил путь французам. Бой закончился полным разгромом корпуса Вандама. Кульмская победа не позволила Наполеону развить успех Дрезденского сражения и сохранила готовую уже распасться коалицию. Русские участники битвы были награждены специальной наградой прусского короля – Кульмским крестом.]

Кому неизвестно, как 1-я гвардейская дивизия и основа 2-го пехотного корпуса на плечах своих удерживали натиск Вандамма[232 - Вандам Доменик Жозеф Рене (1770–1830), граф Унзебургский (1808), французский дивизионный генерал (1799). В кампанию 1812 г. – помощник командующего 8-м (вестфальским) армейским корпусом Великой армии (до 25.7.1812). В 1813 г. командовал 32-м военным округом, с 1.7.1813–1-м армейским корпусом. В сражении под Кульмом взят в плен казаками В. Д. Иловайского.] до Теплица и как полки Преображенский и Семеновский, бросившись на две стороны, направили свои удары на смутившегося неприятеля и подавались шаг за шагом к Теплицу. Это все без подзорной трубки можно было разглядеть, как игру в шахматы. Я в это время ехал сзади роты его высочества, где случайно попал фургон английского генерала Вильсона,[233 - Вильсон Роберт Томас (1777–1849), сэр, барон Священной Римской империи (1800), английский военный и политический деятель, генерал армии (1841). В 1812 г. был британским представителем при штабе М. И. Кутузова. В кампанию 1813 г. выполнял различные поручения союзного командования, инспектировал германские крепости, участвовал во всех крупных сражениях. 7.9.1813 назначен британским представителем при австрийской армии.] находившегося при главной квартире армии. Разумеется, при подобных обстоятельствах скоро знакомишься, и мы разговорились в особенности о предмете, который

больше всего нас всех тревожил. Когда приходилось через прорезь леса видеть шоссе, заметно было, что 1-я дивизия отошла уже вперед нашей, т. е. находилась ближе к Теплицу, чем мы; то зная, что дефиле наше оканчивается пред самым Теплицом, то если дивизия не удержится и неприятель конец дефиле займет незначительным отрядом, то он всех нас поодиночке заберет. Не знаю, помнит ли теперь кто, но я помню очень хорошо, что Вильсон говорил нам между прочим, что в его экипаже находятся бумаги и документы, весьма важные для воюющих держав, и если бы случилось таковое несчастие, о котором мы предполагали, то просил нас, чтобы мы расхватали его бумаги, бросились бы вправо, лесами, стараясь выбраться к Праге, и там передали бы эти бумаги главному начальству, отнюдь не выдавая оных французам.

Наконец часу в седьмом вечера выбрались мы на ровное место и нашли 1-ю дивизию тоже почти у самого нашего выхода. Повидавшись с нашими товарищами и поздравив их с победой, мы пошли тотчас за Теплиц, а их оставили перед городом. Тут мы видели раненого графа Остермана-Толстого[234 - Остерман-Толстой Александр Иванович (1771–1857), граф, генерал от инфантерии (1817), генерал-адъютант (1814). Службу начал в 1788 прапорщиком. Участник русско-турецкой войны 1787–1791 гг., кампаний против Франции 1805, 1806–1807 гг. С 1.7.1812 командовал 4-м пехотным корпусом. В 1813 г. при Бауцене тяжело ранен в плечо. С 14.8.1813 командовал гвардейским корпусом. В сражении при Кульме ему оторвало ядром левую руку (за отличие удостоен ордена Св. Георгия 2-го класса). В отставке с 1826 г. Покинул Россию в 1836 г.] (а в горах с нами вместе несли на носилках Моро[235 - Моро Жан Виктор (1763–1813), дивизионный генерал (1794) французской армии. Выдвинулся во время революционных войн 1792–1794 гг. Командовал Рейнской армией (1799–1800). Отрицательно относился к Наполеону и был замешан в заговоре против него. Демонстративно отказался принимать орден Почетного Легиона. В 1804 г. по необоснованному обвинению был арестован, но вскоре ему разрешили уехать в Америку. В 1813 г. по приглашению Александра I вернулся в Европу и назначен советником при Главной квартире союзных армий. Во время сражения при Дрездене ему ядром оторвало обе ноги. Скончался и похоронен в С.-Петербурге.]). О графе Толстом тут же был рассказан анекдот.

Когда ему раздробило руку выше локтя, он упал без чувств и был вынесен за линию; пришедши в себя, увидел, что несколько лекарей толкуют по-латыни о том, как следует ему отнять руку. Молодой лекарь конногвардейской артиллерии Кучловской[236 - Кучковский Фома Карпович (Корнеевич) (1786–1843), действительный статский советник, президент виленской медико-хирургической академии (1835–1840). В 1812 г. – штаб-лекарь Лейб-гвардии Артиллерийской бригады.] сказал своим товарищам:

– Напрасно, господа, толкуем по-латыни, граф ее лучше нашего знает!

– Ты, молодец! – сказал граф. – На, режь ты, а не другой кто! – И предоставил ему сделать операцию.[237 - Русский художник Василий Кондратьевич Сазонов написал картину, изображающую Остермана-Толстого во время хирургической операции, произведенной над ним на поле битвы под Кульмом.]

В то время, когда кончилась операция и делали перевязку, подъехал к группе князь Меншиков,[238 - Меншиков Александр Сергеевич (1787–1869), князь, генерал-адъютант (1817), адмирал (1833), член Государственного совета (1830). На военной службе с 1809 г. В 1811 г. стал флигель-адъютантом Александра I, постоянно находясь в свите императора, сопровождал его в заграничных походах русской армии. С 1827 г. был начальником Главного морского штаба и членом кабинета министров. В 1855–1856 гг. был генерал-губернатором Кронштадта, затем ушел в отставку.] бывший тогда еще в чин штабс-капитана и флигель-адъютантом, и с видом жалостливого участия обращается к Остерману с вопросом:

– Как вы себя чувствуете?

– Voyez, prince, – отвечает граф, – quelle mеsaventure m’est arrivеe! Donnez moi une prise!.. (Посмотрите, князь, какая случилась со мной неприятность! Дайте мне табаку понюхать!..)

Лет 30 спустя мне пришлось слышать от самого Алексея Петровича (Ермолова), что ему под Кульмом гораздо было труднее управиться с Остерманом, нежели с французами![239 - За проявленную в сражении под Кульмом храбрость король Пруссии наградил Остермана-Толстого Большим прусским Железным крестом, наградой, которая за всю свою историю вручалась только семь раз. В Государственном историческом музее хранится кубок, поднесенный «храброму Остерману от чешских женщин в память о Кульме 17 августа 1813 года».После ранения Остермана-Толстого командование принял А. П. Ермолов. В дальнейшем генералы спорили, кому из них принадлежит решающая роль в победе.] В пылу сражения граф постоянно стоял перед фасом-каре, обращенным к Дрездену; но французы с противной стороны, в обход каре, готовились вести атаку.

– Тогда, – говорит Ермолов, – я спешил объявить это Остерману, приглашая отдать каре несколько назад!

– О! Это мне никогда даром не проходит! Ни на шаг назад! – кричал граф. – Вы все трусы! Стоять и умирать на месте!..

– Так что, – продолжал Ермолов, – мне едва не приходилось его тащить!..

Когда мы прошли за Теплиц, лошади под артиллерией почти во всех ротах, исключая гвардейских, были до такой степени изнурены, что мне никогда не случалось в другой раз встречать. Они садились на задние ноги, подобно собакам, и слышан был от них стон, похожий на вой!.. Это обстоятельство столь покажется невероятным, что я вынужден объяснить его. Я уже говорил, что дефиле имело основу кремнистый камень. Лошади с первых шагов при спусках с гор, привыкшие упираться задними ногами, теряли подковы, не имея чем заменить их, а повторяя это, почти на каждых десяти саженях одну и ту же операцию, так утрудили задние ноги, что наконец не могли на них держаться. В ротах же гвардейской артиллерии еще с зимы 1812 г., был большой запас подков, хранившихся в передках при орудиях, при зарядных ящиках, в торбах, что давало возможность на месте подновлять ковку. Это сберегло лошадей, так что после Кульмского дела, 18-го числа бывшего, все роты гвардейской артиллерии выведены были в полном своем составе вместе с войсками на парад 19 августа 1813 г. и представились в блестящем виде, к удивлению государя…

19 августа, после бывшего парада, капитан Демидов, командовавший 2-й легкой ротой, в которой я числился, по какому-то неудовольствию отрапортовал себя больным. Эйлер предписал мне отправиться к роте и вступить в командование оной, что и продолжалось во все время стоянки нашей под Кульмом с лишком две недели.

30 августа гвардейская пехота и пешая гвардейская артиллерия, в день ангела государя, давала обед прусской гвардейской пехоте и артиллерии. С офицеров было взято по 50 рублей ассигнациями с каждого. Распорядителем праздника был флигель-адъютант Сипягин.[240 - Сипягин Николай Мартемьянович (1783 или 1785–1828), генерал-лейтенант (1826), генерал-адъютант (1814). Участвовал в кампаниях против Наполеона 1805, 1806–1807 гг. В кампанию 1812 г. в чине штабс-капитана и звании флигель-адъютанта состоял при великом князе Константине Павловиче, затем – при генерале П. И. Багратионе. В 1813 г. отличился в ряде авангардных и арьергардных дел. С 20.5.1813 исполнял должность начальника штаба резервных войск, отличился в сражениях при Дрездене, Кульме, Теплице. 15.9.1813 произведен в

генерал-майоры. 28.3.1827 назначен Тифлисским военным губернатором. В боях с персидскими войсками командовал отдельным отрядом. В 1828 г. участвовал в войне с турками.] Моя рота была расположена у селения, названия не помню, и тут была моя квартира. Позади моего дома находилась большая мазанковая рига. Эта рига была главным средоточием торжества. Сперва все стены, кроме столбов, были вынуты, а потом к обоим концам пристроили дуги, а к центру еще особенно приделан (навес); все это составило галерею из одних столбов. Столбы до потолка увились зеленью, и посредине был поставлен стол в три аршина ширины, так что поперек стола могли свободно есть три особы; в полукруге столы были поставлены так, что собеседники сидели с одной только стороны и все были обращены лицами к главному столу. Люстры и арматура снаружи были сделаны из ярких цветов, добытых в Праге. В интервалах между столбами перед обедом были расставлены по два гренадера Павловского полка. У переднего фасада стояла в карауле рота Преображенского полка, со знаменем и хором музыкантов того же полка, а позади галереи, в трех местах, хоры других гвардейских полков. Песенники всех полков были собраны тоже позади галереи. Гости наши собрались в два часа, а государь прибыл в три. За столом занимали места: император австрийский в средине, прусский король справа, государь слева от него; возле прусского короля сидел Барклай де Толли, возле государя – князь Шварценберг;[241 - Шварценберг Карл Филипп фон (1771–1820), князь, герцог фон Крумау, австрийский государственный и военный деятель, фельдмаршал (1812). В русскую кампанию 1812 года командовал Австрийским вспомогательным корпусом Великой армии. После вступления Австрии в войну с Наполеоном стал командующим Богемской армией и главнокомандующим всеми вооруженными силами союзников.] за Шварценбергом – великий князь Константин Павлович, а за Барклаем – прусский принц;[242 - Вильгельм I (1797–1888), король Пруссии (с 1861), первый император (кайзер) объединенной Германской империи (Второго Рейха) (с 1871). Второй сын короля Фридриха Вильгельма III. Служил в армии с 1814 г. и был, по отзывам, храбрым солдатом. 3.8.1813 награжден орденом Св. Георгия 4-го класса.] за офицерскими столами сидели одни пруссаки, а мы прислуживали и угощали гостя соответственно тому роду войск и оружия, к которому принадлежал угощаемый: так, гренадеры выбрали гренадер, егеря – егерей, саперы – сапер и т. д., на мою долю пришелся артиллерист. В самой средине обеда, в нескольких шагах от галереи вспыхнул огонь в строении, занимаемом кухней. Государь встревожился и сказал великому князю по-русски:

– Нет ли опасности?

– Здесь Эртель,[243 - Эртель Федор Федорович (1768–1825), генерал от инфантерии (1823). В чине генерал-майора в 1798–1799 гг. – обер-полицмейстер Москвы. С сентября 1802 по февраль 1807 г. – обер-полицмейстер С.-Петербурга. В декабре 1812 г. назначен генерал-полицмейстером всех российских действующих армий. За усердие награжден орденом Св. Александра Невского.] ваше величество! – отвечал великий князь.

Государь и все русские, понявшие остроту, расхохотались. (Эртель – известный петербургский обер-полицеймейстер, а тогда генерал-полицеймейстер в армии.) И действительно, менее нежели в четверть часа гвардейцы по бревну разобрали горящее здание и разнесли в сторону, оставив напоказ печь, кастрюли и поваров.

После обеда государь обходил как гостей, так и угощавших и с каждым милостиво разговаривал, чем так очаровал иностранцев, что они по отъезде государя со слезами припоминали каждое сказанное им слово. Прусский же король занялся слушанием песенников наших, где главным рожечником (играющим на рожке) был моей роты бомбардир Минаев, и он его заставлял несколько раз проигрывать и повторять обычные при русских песнях «solo», так что через неделю мой Минаев от истощения в груди отправился на тот свет, а потом через несколько дней за усердие его были присланы две медали: одна золотая – от австрийского императора, а другая серебряная – от прусского короля. Сделавшиеся достоянием роты, медали эти были обращены к образу в память покойного.

5 сентября 1813 г., в день ангела императрицы,[244 - Имеется в виду Елизавета Алексеевна (Луиза Мария Августа Баденская) (1779–1826), российская императрица (с 1801), супруга императора Александра I (с 1793).] на том же месте гвардейская кавалерия наша угощала прусских кавалеристов в присутствии монархов и военачальников. Этот пир кончился весьма плачевно. Когда государи отбыли, офицеры продолжали свое угощение; головы разгорячились; началась проба лошадей и скачка через барьер. Командир прусского гвардейского уланского полка, молодец лет 30-ти, без кивера и без сабли пустился перескакивать какую-то преграду и на самом взносе лошади сорвался с нее и тут же убился до смерти. Это произошло в виду нашем.

4 октября сражение под Лейпцигом[245 - Сражение под Лейпцигом (известное также как Битва народов), произошло 4–7.10.1813 на территории Саксонии. В первый день сражения Наполеон удачно атаковал, но под давлением превосходящих сил союзных армий России, Австрии, Пруссии и Швеции вынужден был отступить к Лейпцигу. 7.10.1813 Наполеон с большими потерями начал отступление во Францию. Сражение завершило кампанию 1813 г., открыв союзникам прямую дорогу во Францию.] уже было в полном разгаре, а мы находились в резерве и варили кашу; часу в двенадцатом приказано было опрокинуть котлы и на рысях всей артиллерии идти вперед. Это был тот самый момент, когда французы, бросившись на гвардейскую батарейную роту графа Аракчеева, проскакали ее и устремились к государю. Государь приказал своему конвою отразить эту атаку – и батарея была спасена.

Офицеры этой роты, и в особенности подпоручик Тиман – младший,[246 - Тиман 2-й Александр Иванович (ок. 1791–?). В 1813 г. – поручик Лейб-гвардии Артиллерийской бригады. В 1818 г. – полковник.] рассказывали после подробности сделанного на них удара. Французские конно-егеря бросились вскачь на батарею и, проскакав в интервалах между орудий, понеслись далее, а задние стали рубить канониров и приступили уже к управлению пушками. В это время он, Тиман, бросился на землю, и через него перескочило уже несколько всадников, как вдруг стали поворачивать орудие и хоботом лафета прямо на него!.. Он вскочил, перебежал на другую сторону орудия и опять бросился на землю. Не прошло пяти минут, как французская кавалерия обратилась назад, а за ними наши казаки – и опять несколько лошадей перепрыгнули через него, но ни одна не задела его копытом. Он лежал ни жив ни мертв и остался невредим. Другой офицер этой роты, прапорщик князь Трубецкой, попался уже в плен, и один кавалерист, взяв его за воротник, тащил его за собой. Но их обскакали сперва французы, за ними казаки, а вслед за последними подоспел нашей же гвардейской артиллерии поручик Ярошевицкий,[247 - Ярошевицкий Леонтий Федорович (ок. 1787–?). В 1813 г. – поручик Лейб-гвардии Артиллерийской бригады. В 1814 г. произведен в штабс-капитаны и капитаны. В декабре 1815 г. переведен в 18-ю артиллерийскую бригаду без повышения чина (капитаном). Подполковник (1816).] который в этот день был командирован на ординарцы к начальнику артиллерии. Князь Яшвиль находился за болезнью в отсутствии, а его место во время Лейпцигского сражения заступал

начальник его штаба генерал-майор Сухозанет, распорядившийся и нас подвинуть вперед в самый необходимый момент, так что этим делом обратил на себя особенное внимание государя. При нем-то и был Ярошевицкий. Желая отличиться в глазах самого государя, он пустился в атаку вместе с казаками и имел случай отбить князя Трубецкого у француза, ударивши последнего по руке шпагой. Пока все это происходило, Сухозанет распорядился, чтобы на то место, где была расстроенная рота графа Аракчеева, поставить нашу роту и немедленно подать ее вперед. Это было перед деревней Вахау. Лейб-гвардии Финляндский полк в то же время пустился бегом для занятия этой деревни и, не доходя оной, взял несколько вправо; мы тотчас открыли огонь. Каково же было наше удивление, что предметы, против которых были обращены наши орудия, были: Ярошевицкий и князь Трубецкой, быстро к нам приближавшиеся, один – на лошади, а другой – пеший, с бледным и длинным лицом! Князь Трубецкой между товарищами слыл большим нувелистом; вращаясь всегда в кругу генералитета, в корпусной и дивизионной квартирах, он всегда первый доставлял нам политические и придворные новости. В настоящем случае Ярошевицкий в коротких словах спешил нам объяснить, как он спас Трубецкого и поскакал к Сухозанету. Трубецкой молчал и никак не мог прийти в себя, так все это быстро сделалось, а мы, вместо того чтобы пожалеть бедного товарища, стали подшучивать над ним:

– Зачем туда ходил? Не разузнал ли чего? Что у них нового? Кто у них там командует? и т. д.

Я забыл сказать, что Демидов, мой капитан, выздоровел и командовал опять ротой. Уже часа два, как мы продолжали пальбу, раздался голос одного бомбардира:

– Капитана убили!

– Которого? – закричало вдруг несколько голосов.

– Демидова!

– Ну, хорошо еще, что не Жиркевича! – кто-то отвечал на это.

Вышло, что под Демидовым была убита лошадь, и он, освободясь из-под нее, хладнокровно подошел ко мне рассказать этот случай.

5 октября мы простояли все на том же месте, а 6-го нас подняли, когда еще не рассветало, и приказали быть в готовности. Едва показался свет, нас отделили от гренадер, выстроили три роты в колоннах в одну линию и двинули вперед. Перед нами уже было несколько рот еще впереди, а в интервалах между ними гвардейская пехота. При первых лучах зари пальба уже загремела по всем направлениям, а войска двигались точно на маневрах, стесняя круг свой к одному центру – Лейпцигу. Погода была ясная, но дул сильный ветер, резкий и холодный. Часов в девять прискакал к нам государь в мундире Семеновского полка, в шляпе, закрытой клеенкой, и без султана. Мы стояли в это время на небольшом возвышении; орудия были сняты с передков. Государь остановился, стал смотреть в подзорную трубу на происходившую битву и, когда посмотрел вправо от нас, вдруг вскричал:

– Что это там делается? Я, право, разобрать не могу!..

Это восклицание заставило нас всех пристально посмотреть в ту сторону, куда он глядел. Мы ничего не могли разглядеть за дымом, но заметили только, что на этом пункте, с нашей стороны, вдруг прекратилась пальба, а потом, когда дым несколько расчистился, мы могли различить, что какая-то масса войск очутилась позади общей линии нашей, так что первая мысль государя и наша была, что французы, сделав сильную атаку, осадили наших и теперь, заняв их место, с оного начнут по ним стрелять. Государь послал кого-то немедленно узнать, что это значит, и стал еще внимательнее рассматривать в подзорную трубу. Едва прошло десять минут, как прискакал капитан князь Голицын[248 - Голицын Александр Сергеевич (1789–1858), князь, генерал-майор (1854), калишский военный начальник (военный губернатор) и пограничный комиссар с Пруссией. Писатель. В 1813 г. – штабс-капитан Лейб-гвардии Семеновского полка, адъютант Л. Л. Беннигсена. В 1849–1854 гг. – начальник портового города Ейска.] в мундире Семеновского полка, имея руку на перевязи; бросив повод лошади, он соскочил с нее, подбежал к государю и подал ему какой-то лоскуток бумаги. Государь спросил его:

– Что это, ранен, князь?

– Ничего, государь. Только оцарапан, – отвечал он.

Тогда государь прочел записку и, обратясь к нам и другим, тут стоявшим, с веселым лицом сказал:

– Вот вам разгадка! Это саксонцы перешли на нашу сторону,[249 - В разгар боя 6 октября вся саксонская дивизия (3 тысячи человек при 19 орудиях), сражавшаяся в рядах наполеоновских войск, перешла на сторону союзников. Чуть позже то же совершили вюртембергские и баденские части.] пишет граф Бенингсен! Ну, что, князь, здоров граф? – И с этими словами государь галопом поскакал в ту сторону, откуда приехал Голицын.

В этот день нам не пришлось сделать ни одного выстрела, но несколько французских ядер долетало до нас, и не без вреда для роты. Эту ночь мы провели на месте сражения, а 7 октября рано утром, обойдя слева Лейпциг, пустились вслед за французами и через два дня перестали бивуакировать, а стали располагать свои ночлеги на тесных квартирах.

Мы шли на Веймар, Мейнинген, Вюрцбург и Ашаффенбург и около Мейнингена уже так отдалились, или, лучше сказать, отстали от французов, что нашим ротам отводились квартиры по крайней мере верст на пять в сторону от дороги, в горах, а орудия оставляли на тракте. Обыватели этих мест до нашего прихода не видали русского солдата и имели о нем понятие, как о людоеде. Когда мы объявили им, что мы – русские, они этому верить не хотели, называя нас пруссаками и ссылаясь в этом случае на то, что мы объясняемся с ними по-немецки.

Около Вюрцбурга нам пришлось проходить около самой цитадели, где еще оставался французский гарнизон, который не препятствовал нам пройти. 1 или 2 ноября мы прибыли во Франкфурт-на-Майне. Под Лейпцигом командовавший 1-й ротой полковник Базилевич был легко ранен; между тем капитаны Лодыгин и Демидов произведены были в полковники, Лодыгин – за Кульм, а Демидов, старше его, – за Лейпциг, чем почел себя обиженным, и Лодыгину, как старшему, поручена была бригада и рота его высочества; мне же велено вступить в командование 1-й легкой ротой, и с ней я вступил во Франкфурт один из бригады при гвардии; прочие же роты оставались версты за четыре в Оффенбахе.

Мне отвели квартиру против самой ратуши у одной вдовы, хозяйки большого торгового дома, по фамилии Менони ди-Петро. Этот дом имел свои конторы, кроме Франкфурта, в Лионе и в Лейпциге; в последнем городе в доме ее квартировал взятый в плен саксонский король.[250 - Фридрих Август III (1750–1827), курфюрст саксонский, король Саксонии (с 1806) под именем Фридрих Август I, герцог варшавский (1807–1815).]

Когда я прибыл на квартиру, хозяйка дома встретила меня у подъезда и повела в парадные комнаты, предоставляя их в мое распоряжение. Но я усиленно ее упросил, чтобы мне дали две или три комнаты в стороне, и прибавил, что мне больше всего нужнее кухня, ибо я, как начальник роты, держу стол для своих офицеров. Насчет комнат мне была сделана уступка, но насчет кухни как хозяйка, так равно и главный поверенный по делам, решительно отказали, утверждая, что это будет для них большая обида, если я откажусь от их стола. Тут для большого их вразумления я объявил, что у меня в роте пять человек офицеров и что это еще не вся моя компания; что в Оффенбахе квартирует целая наша бригада и что каждый мой товарищ,

приезжая во Франкфурт, непременно будет останавливаться у меня, а когда придет бригада для парадов, то наберется у меня офицеров человек до двадцати. Но все это ни к чему не послужило. Хозяйка и поверенный настояли на своем и просили только об одном, чтобы часа за два до обеда объявлять, сколько персон обедают, а все прочее предоставить им на их усмотрение. И точно. Я квартировал во Франкфурте до 30 ноября 1813 г.: мои ротные офицеры каждый день со мной обедали; каждый день два или три гостя являлись из Оффенбаха, разделяли нашу трапезу, и постоянно обед состоял из пяти блюд с таким количеством бутылок старого рейнвейна, что мы всегда часть отдавали нашим денщикам. В продолжение нашей стоянки раз пять или шесть были парады, и хозяйка всякий раз отправляла на место парада целые корзины с винами и закусками, прося только для принесения их людей, и со всем тем в день выхода моего из Франкфурта хозяйка меня провожала как сына, со слезами на глазах, далеко за город. В мое распоряжение предоставлена была ложа в театре, я был записан членом в клубе, и когда хозяйка заметила, что я не курю табаку, но мои гости курят и не выпускают трубок из рта, то каждый день приносила ко мне в кабинет по фунту турецкого табаку. Едва вставал я поутру с постели, которую убирали каждый день тонким постельным бельем, и выходил в кабинет, там уже стоял стол с кофе и полудюжиной чашек. На другом столе лежали всех сортов писчая бумага, полящика карандашей, гусиных новоочиненных перьев, коробки с вакшафом, турецким табаком, две или три пачки разных названий сигар; все это каждый день переменяли на свежее и новое. Тотчас являлся поверенный с вопросом, не нужно ли чего-нибудь для меня, сколько будет сегодня у меня обедать и к которому часу должен быть обед. Я иначе не соглашался обедать, как с хозяевами, и они принимали это за большую честь и удовольствие. Обед каждый день был ровно в час.

В моей роте офицерами были тогда поручик Стахович, подпоручики Понкратьев,[251 - Вероятно, имеется в виду Панкратьев Владимир Петрович. Переведен в Лейб-гвардии Артиллерийскую бригаду из 1-й артиллерийской бригады в январе 1814 г., подпоручик. 6.11.1815 переведен в Лейб-гвардии Драгунский полк с назначением адъютантом генерала от кавалерии Винценгероде.] Попов[252 - Попов Павел Васильевич (ок. 1794–1839), генерал-майор (1828). В начале 1814 г. из прапорщиков 2-й резервной артиллерийской бригады переведен в Лейб-гвардии Артиллерийскую бригаду. Адъютант А. П. Ермолова (с 1816 г.).] и прапорщик Похвиснев.[253 - Похвиснев Дмитрий Васильевич. В начале 1814 г. из прапорщиков 26-й артиллерийской бригады переведен в Лейб-гвардии Артиллерийскую бригаду. В 1815 г. – поручик.] Чаще других навещали меня во Франкфурте два брата Тимана, Сумароков,[254 - Сумароков Сергей Павлович (1793–1875), граф (с 1856), генерал-адъютант (1834), генерал от артиллерии (1851). Службу начала в 1809 г. юнкером в гвардейской артиллерии. Участник Отечественной войны 1812 года, заграничных походов 1813–1815 гг., русско-турецкой войны 1828–1829 гг., польской кампании 1831 г. позднее много трудился над усовершенствованием русской артиллерии.] Лодыгин, Дунин-Барковский,[255 - Дунин-Барковский Дмитрий Андреевич (1793–1836). В 1813 г. – подпоручик Лейб-гвардии Артиллерийской бригады; будучи уволенным в отпуск по болезни в декабре 1813 г., в армию не возвратился. Уволен от службы за болезнью в 1816 г. штабс-капитаном. Городницкий (Черниговской губернии) уездный предводитель дворянства (1822–1825, 1827–1829).] Дивов[256 - Дивов Николай Андрианович (1781–1869), генерал-майор. В 1811 г. – прапорщик Лейб-гвардии артиллерийской бригады. В 1812 г. в сражении при Бородино – ординарец А. И. Кутайсова потом – А. П. Ермолова. В 1823 г. – петербургский вице-губернатор, затем – шталмейстер двора великого князя Михаила Павловича.] и князь Горчаков. Последний более являлся к театру. В одном доме со мной квартировали прусский гвардейский офицер Шулцендорет и еще какой-то австрийский капитан. Первого я также приглашал к столу моих хозяев, а последнего даже вблизи никогда не видел. Это я все рассказываю для того, чтобы показать, до какой степени русские пользовались доверием и расположением франкфуртских обывателей. Молодость бывает не без шалостей. Все мы вообще, офицерство, куртизировали актрис в театре. Тогда там были две славные своим талантом: фрау фон Буш и Генриетта Миллер, первая к тому была еще красавица. В конце спектакля, играли ли наши любимые актрисы или нет, мы постоянно их вызывали, но, не довольствуясь еще этим, выходя из театра на улицу, к подъезду кричали:

– Виват фрау фон Буш! Виват Генриетта Миллер!

От театра до моей квартиры нужно было идти по главной улице, и, к каждому дому подходя, один из нас дергал колокольчик, дверь отворялась, дворник выглядывал в окно с вопросом: «Что угодно?»

– Виват фрау фон Буш! Виват Миллер! – кричали мы, и это повторялось всякий день.

Во Франкфурте были розданы некоторым лицам медали в память 1812 г.[257 - Серебряная медаль «В память Отечественной войны 1812 года» учреждена 5.2.1813 приказом императора Александра I войскам, данным в Клодова (Польша). Награждались все воинские чины армии и ополчения, принимавшие участие в боевых действиях против неприятеля до 1.1.1813, а также медицинские чины и священники, непосредственно принимавшие участие в сражениях, по именным спискам, утвержденным императором. Носили медаль в петлице (на груди) на ленте ордена Св. Андрея Первозванного. Всего на С.-Петербургском монетном дворе было изготовлено 260 тыс. шт. (до 1816 г.).] и я надел ее 21 ноября. Мы выступили из этого города 30 ноября.

Из Франкфурта нам дан был маршрут прямо до Базеля. Мы шли через Дармштадт, Гейдельберг и Карлсруэ, но там нас вдруг остановили и расположили на кантонирквартиры.[258 - Кантонир-квартиры – вид квартирного расположения войск. Армия располагалась на кантонир-квартиры в случае отсутствия угрозы нападения противника. Как и при расположении растянутого лагеря, фланги и центр прикрывались большим числом войск. Для каждого соединения назначались свои сборные места, на удобной для сражения позиции выделялось главное сборное место всей группировки войск. Каждая кантонир-квартира имела свою систему охранения.] Моей роте досталось стоять в городе Бренштейне, принадлежавшем собственно маркграфине Баденской,[259 - Маркграфиня Баден-Дурлахская Амалия (ур. принцесса Гессен-Дармштадтская) (1754–1832), супруга маркграфа Баден-Дурлахского Карла Людвига (1755–1801).] матери императрицы Елисаветы Алексеевны. Во время этой стоянки я откормил своих лошадей, ибо там смело требовал удвоенную порцию фуража, потому что немцы нам ни в чем не отказывали, была бы лишь им выдана квитанция. Таким образом, я заготовил для роты более нежели на 200 талеров железных подков, и все это сошло с рук. Конечно, если бы впоследствии стали сверять квитанции с настоящей потребностью, то было бы плохо, но этого никогда не могло случиться, и никто из нас об этом не беспокоился.

Когда мы вновь пошли в поход, во Фрейбурге я находился с моей ротой один при гвардии; я парадировал мимо государя и австрийского императора. Лошади мои поотъелись и танцевали под музыку. При последнем зарядном ящике пристяжная лошадь сбила валек с крюка, и как это уже был конец войска, сзади не шло ни одного солдата, а за убылью в

сражениях при этом ящике не было подручного, то я подскочил к ящику, слез с лошади, надел валек на крюк и поехал за ротой. Едва я отъехал несколько шагов, подъезжает ко мне граф Милорадович, командовавший гвардейским корпусом.

– Бог мой! – сказал он. – За что это государь велел вас арестовать?

– Не знаю ничего, – отвечал я, – может быть, за то, что лошадь сшибла валек у ящика.

– Жаль мне, очень жаль, – сказал граф и поехал далее.

Мы прошли город Леррах, и рота моя расположилась в деревне, верстах в четырех оттуда; тут же была дивизионная квартира Ермолова. Мы простояли два дня, и офицеры ездили взглянуть на Рейнский водопад; я же оставался дома, не имея ни желания, ни духу, так был убит новостью, сказанной мне Милорадовичем. В самый день происшествия приехал ко мне фельдъегерь с приказанием явиться к графу Аракчееву. Я несколько встревожился, но не испугался, ибо обдумал, что я не сделал ничего такого, чтобы Аракчееву могло быть поручено лично расправиться со мной. Когда я явился к графу, он меня встретил словами:

– У меня, Жиркевич, до тебя есть просьба! Но прежде скажи мне, за что на тебя прогневался сегодня государь?

– Может быть, государь признал за беспорядок, что лошадь под ящиком валек сбила?

– Не знаю, – сказал Аракчеев, – но все-таки, брат, нехорошо, ежели государь на кого сердится! А теперь вот в чем дело. Князь Андрей Николаевич Долгорукий[260 - Долгоруков Андрей Николаевич (1772–1834), князь, статский советник. Вероятно, речь идет о его сыне – Илье Андреевиче (1797–1847): в 1813 г. он поступил юнкером в Лейб-гвардии артиллерийскую бригаду, в 1815 г. назначен адъютантом к графу Аракчееву. Начальник штаба генерал-фельдцейхмейстера (1832). В 1844 г. – генерал-лейтенант.] прислал ко мне сына своего для определения в службу. У меня никого нет близко знакомого, кому бы я мог передать и поручить юношу. Сделай для меня дружбу, возьми его к себе в роту и прими на свое попечение. Все, что ты для него сделаешь, отец его примет на свой счет, а я – на мой собственный! Вот молодец! Рекомендую его тебя!

Тут разговор обратился на посторонние предметы, и он меня, не задерживая, отпустил домой.

По возвращении моем, когда я все ожидал еще напророченного мне ареста, принесли мне высочайший приказ, и я, к удивлению моему, прочел, что мне вместе с другими, начальствовавшими на параде, объявлено высочайшее благоволение.

Как мне после рассказывал один из адъютантов Ермолова, развязка этого обстоятельства была следующая. Когда, пройдя мимо государя, я отправился далее, государь сказал вслух Милорадовичу:

– Прикажите арестовать командира роты!

Милорадович уехал, а Ермолов приблизился к государю и сказал:

– Я слышал, ваше величество, приказание ваше насчет штабс-капитана Жиркевича; осмелюсь ходатайствовать за него. Рота, которую вы изволили теперь смотреть, та самая, о которой я вам докладывал во Франкфурт, что вовсе не получает фуража для лошадей, а теперь вы изволили видеть, каковы лошади?

– Да, это правда твоя, Алексей Петрович, лошади сыты; но все-таки не в порядке, потерты и худо вычищены; да и к тому же людей много недостает в роте!

– Что лошади потерты, от этого избавиться нельзя, государь, – возразил Ермолов, – не ремонтируя роту от начала похода, это не вина командира, да и командиры один другого сменяют, а новые не могут отвечать за прежних.

– Ну хорошо, пусть будет по-твоему. Объявить в приказ командиру роты, как и прочим, благодарность! – сказал государь.

На другой же день был переведен в гвардейскую артиллерию командир 1-й бригады полковник Таубе. В начале кампании он был еще поручиком и адъютантом князя Яшвиля и в продолжение похода, переведенный в гвардию один за другим, до полковника, получал чины.[261 - На начало кампании 1812 года К. К. Таубе был подполковником (а не поручиком, как сказано у Жиркевича) Лейб-гвардии Артиллерийской бригады и командовал батарейной № 3-го артиллерийской ротой; адъютантом Яшвиля не был. С начала 1814 г. исполнял обязанности командующего Лейб-гвардии Артиллерийской бригады (командиром назначен Высочайшим приказом 4.6.1815).] Под Бородином у нас был тоже полковник Таубе, Карл Максимович,[262 - Таубе Роман (Карл) Максимович (?–1812), барон, полковник Лейб-гвардии Артиллерийской бригады. В сражении при Бородино ему оторвало ядром ногу. Скончался от раны в Ярославле 22 сентября.] которого все офицеры без исключения любили и уважали и которому оторвало ногу. Сколько того любили, в такой же степени к теперешнему обратилась наша общая антипатия. Этого Таубе у нас иначе не звали как: «Керль-это-Керль!» – по ответу его на сделанный ему вопрос одним генералом о его имени и отчестве. Когда еще он не был назначен к нам командовать, но уже был произведен в полковники, то, проезжая раз по фронту нашей бригады, молодежь-офицерство встретило его и провожало криками: «Керль-это-Керль! Ату-его!»

Часть VII***1814

Франция. – Беспокойный мэр. – Служебные неприятности. – А. П. Ермолов. – Сражение под Бриенном

Наконец 1 января 1814 г. мы перешли Рейн, в Базеле, и вступили в пределы Франции. Когда мы шли немецкими провинциями, мы не находили для себя ничего странного, так уже мы свыклись и с говором, и с их обычаями, но на втором переходе услыхать кругом себя чистый французский язык было для нас особенной новостью.

Не припомню теперь именно, в какой деревне, рота, войдя и установя парк, стала расходиться по квартирам, меня встретил мой хозяин, деревенский мэр, со всем своим семейством, более состоящего из женского пола, ибо мужчины, вероятно, все попали в конскрипцию.[263 - Конскрипции (с фр. – воинская повинность) – система всеобщей воинской повинности, существовавшая во Франции в 1798–1818 гг. Согласно закону, для каждого департамента и коммуны устанавливалась квота новобранцев – конскриптов. Все граждане мужского пола в возрасте от 20 до 25 лет включительно делились на 5 возрастных классов, которые поочередно подлежали призыву (за исключением лиц, получавших льготы).] Обласкав всех, я стал расспрашивать мэра об их положении и просил его доставить нам, сколько нужно будет, фуража и хорошенько кормить людей в квартирах. На последний счет он меня обнадежил, а о фураже объявил, что во всей деревне овса нет ни зерна и ни за какие деньги достать его нельзя. Но мои фуражиры начали уже свое дело, и тут же фельдфебель мне объявил, что они нашли на кладбище большую яму, куда ссыпано значительное количество овса. Я расположился спокойно отдохнуть, но не прошло четверти часа, вбегает мэр и кричит:

– Разбой! Грабительство! Святотатство!

Начинаю его расспрашивать, в чем дело, хотя и догадываюсь о чем он кричит.

– Помилуйте, – говорит он, – ваши солдаты разрывают могилы наших покойников. Это неслыханное дело! Одни варвары в состоянии это делать!

– Погодите, не горячитесь очень, – возразил я, – мы постараемся все это расследовать.

Но мой мэр ничего не хотел слушать и еще более прежнего начал кричать:

– Разбой! Святотатство!

Объяснив ему все, что мне доложил фельдфебель, я добавил, что никакого святотатства тут не совершено, а что, напротив, его бы следовало арестовать за сокрытие фуража и за ложное донесение; но мэр, не принимая никаких объяснений, продолжал по-прежнему кричать на все лады, что мы варвары! На эти крики в

комнату и к дому собралась толпа женщин с детьми, которые еще пуще мэра кричали. Вся эта сцена мне сильно прискучила, и, чтобы получить себе покой и положить этому конец, я обратился к юнкеру князю Долгорукову[264 - Долгоруков Илья Андреевич вскоре после описываемых событий произведен в прапорщики (5.3.1814) «по знанию наук».] и сказал ему, указывая на мэра:

– Возьмите этого человека и расстреляйте его за деревней!

Долгорукий взял его за воротник и потащил из комнаты, и вдруг куда девалась у француза прыть. Затрясся, побледнел; жена его и дочери бросились ко мне в ноги, умоляя о пощаде и обещая мне достать вдвое более фуража, сколько я требовал. Конечно, что вся это трагикомедия этим и кончилась, но, вероятно, осталась в памяти и передается, как предание, позднейшему потомству, как «варвар московит» хотел расстрелять мэра…

Во время похода на одном из переходов Ермолов, командовавший 2-й гвардейской дивизией, при которой всегда шла моя рота, подъехал ко мне, сошел с лошади и пошел со мной пешком.

– Ну, слышал ты новость, любезный сослуживец? Вам дали нового командира, да какого еще! Немца! Карла Таубе! Знаешь что? Шмерц разгонит всех моих сотоварищей и сослуживцев. Нет, любезный Иван Степанович, ни один из вас не останется с ним служить.

Я говорил выше о неудовольствии на меня Ермолова и о последствиях оного. Теперь я промолчал, но, едва лишь мы пришли на квартиру, рапортовался больным и более перед фронт роты не являлся.

Первое известие, которое получил о бригаде полковник Таубе, приехавший не совсем, но временно взглянуть на бригаду, был мой рапорт о болезни, и он немедленно сделал следующее распоряжение: полковника Лодыгина, командовавшего до сего времени бригадой и ротой его высочества и по прибытии Таубе сказавшегося больным, он немедленно перечислил к 1-й роте, но дал предписание не вступать в командование оной, прежде как по выздоровлении; по моему же рапорту для командования по фронту приказал прикомандировать к роте из роты его высочества штабс-капитана князя Горчакова 2-го. За этим на другой день назначил инспекторский смотр моей роте поутру, в 8 часов. Это было под городом Везулем. Лодыгин к роте еще не прибыл, а я к фронту не вышел. Таубе приехал на смотр верст за 25 и прямо к строю. Тут он спросил у князя Горчакова обо мне и может ли он меня видеть. Горчаков отвечал, что я не так болен, чтобы мог отказать ему в посещении. Тотчас после парада он и все офицеры вошли ко мне, и вместо приветствия Таубе грубо спросил меня:

– Вы больны, господин Жиркевич?

– Болен, – отвечал я.

– Чем?

Я назвал такую болезнь, что все присутствовавшие захохотали, ибо никто, да и я сам, этого не ожидал. Меня взбесил тон, которым был сделан вопрос, а также дурацкое освидетельствование меня г-м Таубе.

– Ah! c’est une esp?ce de galanterie![265 - «А, это своего рода любезность!»] – сказал Таубе, и обратился с расспросами о роте.

Я объявил Таубе, что, будучи больным, я не в состоянии разговаривать с ним стоя; он отвечал, что я – хозяин дома и могу делать что хочу, а потому я пригласил всех офицеров садиться и сам тоже сел. Таубе один не сел и стоял в кругу нашем. Наконец, видя, что я не обращаю к нему моего приглашения, он объявил откровенно, что, проехав верхом около 25 верст и пробыв на морозе с лишком два часа, он с охотой бы теперь выпил рюмку водки. Я ему предложил водки и сыру, но более ничего не мог ему подать, так как повар мой, фронтовой солдат, находился на смотру и обеда еще не готовил. Таубе выпил две рюмки водки и съел более чем полкруга сыру (frommage de Brie); раскланялся с нами и уехал. Вот встреча, сделанная нами новому начальнику; можно ли после этого обвинить его, что он нас не любил. Но со всем тем он стал и не переставал искать нашего общего расположения.

Как скоро Таубе ухал, мы тотчас уселись обедать, и во время стола я сочинил и подписал рапорт к нему, в котором объяснил, что я будто болен застарелой… болезнью, просил его поспешить назначением на мое место нового командира роты, а мне – испросить увольнение для излечения болезни в Россию. Этот рапорт я отправил за Таубе вслед, в роту его высочества, куда он на время поехал. К вечеру я получил частное письмо от адъютанта 1-й бригады при Таубе, Соколова, при котором, обращая обратно рапорт мой по приказанию Таубе, извещал меня, что полковник делает единственно из снисхождения ко мне и что завтра же пришлет лекаря, который даст мне форменное свидетельство о болезни, которое можно будет представить для испрошения мне отпуска. Я опять обратил рапорт к Соколову и просил доложить Таубе, что я снисхождения ни от кого себе не прошу и не желаю, кроме как от Бога.

Насмешки и издевательства насчет Таубе не переставали, и на третий день после отсылки моего послания второй штабс-капитан Стахович подал мне рапорт, где пишет, что, признавая себя неспособным служить в артиллерии по недостатку сведений, просит о переводе по кавалерии. Этот рапорт я отправил тоже к Таубе в бригадную квартиру. Прошел день, к нам явились товарищи из других рот и приняли участие в деле. На последующий день я получил форменное предписание, в котором Таубе с вежливостью, не упоминая обо мне собственно ничего, ставит мне на вид, что я не предотвратил неприятностей от подчиненного мне офицера, не удержав его от дерзкого поступка, и что он с сожалением должен прибегнуть к строгим мерам, почему предписывает мне штабс-капитана Стаховича, арестованного, немедленно отправить к нему в штаб-квартиру.

Едва это предписание было прочтено, как князь Горчаков тоже подал рапорт, прося о переводе его по слабости зрения в пехоту, и в то же время в других ротах подали рапорты, кто об увольнении в отпуск, кто о переводе: Лодыгин, Демидов, Сумароков, Дивов, князь Трубецкой и др., так что Таубе стал выходить из себя. Когда наш бригадный адъютант Тиман, докладывая ему о прибытии Стаховича, вручил ему мое донесение с просьбой князя Горчакова, он обратился к Тиману с вопросом:

– Ну что же вы не подаете рапорта и не проситесь никуда?

– Сейчас подам, – отвечал Тиман и тут же принес от себя прошение.

Этим случаем в особенности воспользовался Ярошевицкий, который за Лейпцигское сражение произведен был уже в штабс-капитаны, сблизился с Таубе и сделался его наперсником. Между тем мы подались к Лангру. Там Ермолов, услышав об истории, прислал приказ, чтобы офицеры всей бригады прибыли в его квартиру. Когда те явились, он вышел к ним и взволнованным голосом начал с ними беседу:

– Что вы делаете, безумные? Вы хотите, чтобы из вас кого-нибудь расстреляли? Это будет, вы увидите. Я уверяю вас, что это будет. Ведь это бунт!

Тут не знаю кто-то из них, так как я, рапортуясь больным, у Ермолова не был, возразил:

– Бунт есть умышленное и условленное согласие, а из нас никто один другого не подговаривал и подговаривать не станет.

– Знаю, – сказал Ермолов, – в вас другое чувство действует. Но, может быть, только я один умею оценить это, а всякий другой вправе вас обвинить по наружности. Я уверен, что если бы стали вас всех расстреливать, то каждый бы вышел вперед, чтобы с него начали. Но послушайте, мои друзья, мои сослуживцы, приостановитесь и опомнитесь! За кем теперь очередь подавать просьбу?

Все молчали.

– С вами говорит не генерал ваш Ермолов, а ваш товарищ и друг. Ну,

отвечайте искренно.

Вышли Коробьин[266 - Коробьин (Корабьин) Григорий Николаевич (ок. 1783–?). В 1812 г. – поручик Лейб-гвардии Артиллерийской бригады.] и Ваксмут.

– Ну вот дело! Еще раз прошу вас остановиться. Обождите, дайте мне два дня сроку, а там делайте что хотите; пусть хоть вас всех расстреляют, я не буду более удерживать.

Тотчас после этого Ермолов отправился к Аракчееву, рассказал ему о происшедшем и просил его, как носящего мундир гвардейской артиллерии, вступиться в это дело. Аракчеев отвечал, что он уже слышал об этом и еще прежде представлял государю, что назначение Таубе огорчит офицеров, но государю угодно было и затем все-таки сделать это назначение, а потому он, Аракчеев, как слуга и чтитель воли государя, будет поддерживать Таубе.

– Впрочем, – продолжал граф, – вы сами, Алексей Петрович, имеете голос. Просите аудиенцию у государя. Он не откажет вам, и объясните ваши мысли.

Ермолову дана была аудиенция. Первым словом государя было, когда взошел Алексей Петрович:

– Это просто бунт!

– Нет, государь. Общее раздражение и огорчение, клянусь честью и совестью моей.

– Если так, – отвечал государь, – то я их всех распущу, а бригаду наполню новыми.

– Государь, – возразил Ермолов, – этих офицеров будет трудно заменить другими.

Тут государь, не говоря ни слова, вышел в другой покой и оттуда принес в красном сафьянном переплете список офицеров гвардейских полков; развернул артиллерийскую бригаду и начал читать поименно список и о каждом подробно говорил, что он о нем и в каком отношении разумеет. Затем, дойдя до последнего прапорщика, прибавил:

– Вот видишь, Алексей Петрович, что я всех твоих офицеров знаю лично. Мне их будет жаль, но потворствовать не хочу и не могу.

Ермолов молчал. Государь раза три прошелся по комнате, и быстро подойдя к нему, положив руку на его плечо, сказал:

– Ну вот еще что я согласен сделать. Призови их и скажи им, что я знаю их дело. Желал бы очень, чтобы они свои просьбы взяли назад. Кто же «не возьмет», – продолжал государь, остановившись на минуту, может идти куда желает. Я отпускаю.

Ермолов с чувством душевного умиления низко поклонился.

Рассказывая мне впоследствии всю эту сцену, Ермолов говорил, что на ангельском лице государя была видна вся борьба, происходившая в душе его. Чувства строгости, взыскания и соболезнования о людях, честно исполнивших долг свой в тяжелые годины, быстро сменялись, и он без умиления до сего времени (1847) не может о сем вспоминать.

Ермолов передал желание государя офицерам, и все просьбы были взяты обратно, кроме Лодыгина, Демидова, Стаховича и моей. Меня и Лодыгина отпустили в Россию; Демидова – к германским водам, а Стаховича великий князь Константин Павлович упросил перевесть в гвардейскую конную артиллерию.

Адъютанта Тимана мы похоронили возле Труа.[267 - Российская Гвардия прибыла в Труа 28.1.1814, после сражения под Бриенном (см. примечание ниже).] Он внезапно занемог горячкой и на третий день умер. За неимением нашего священника пастор прусских войск совершал погребальную службу. Наши похороны гвардейского офицера поразили прусских гвардейцев. В особенности что их поражало – это то, что офицеры сами подняли гроб и несли его на руках более трех верст, до самого кладбища.

– Этой чести у нас и фельдмаршал не добьется, – говорили они; а мы им отвечали, что любимый товарищ по чувствам выше и дороже фельдмаршала.

К Труа до перехода за него мы подходили два раза. В первый раз я стоял на квартире в селении у какого-то священника, который сперва не показывался, а потом, во время нашего обеда вбежал в комнату и закричал:

– Русские грабят церковь!

Плохо поверив этому, я, однако, тотчас побежал за патером. Церковь была заперта; он стал доставать ключ из кармана, чтобы отпереть двери, но в то же время спросил меня:

– Что же вы хотите делать? Вы одни, а их там очень много!

– Ничего, – сказал я, и выдернув ключ из замка, вбежал вовнутрь церкви. «Разбойники! Грабители!» – раздался мой голос под сводами церкви, и в ту же минуту увидел – человек десять, бросившихся мимо главного алтаря к окнам, стали выбираться через оные. Я догнал одного и ударил его в голову ключом так, что раскроил ему затылок; но другие товарищи вытащили его за окно. К счастью и чести нашей, русских здесь ни одного не было, а оказались одни баварцы. Поступок мой удивил священника, и он, возвратясь в дом, рассказывал как о необыкновенном случае и не оставлял нас до самого нашего выступления.[268 - Далее в подлиннике помета автора «Воспоминаний»: «Полоцк, 1847 г. марта 18 дня» и затем следует три страницы заметок И. С. Жиркевича о бедственном его положении в этом городе, где он поселился в 1845 году почти без средств, с женой и дочерью и, как сам выражается: «не имея в виду ничего хорошего»… Излив свою грусть, Жиркевич пишет: «Затем обращусь к бывшему давно со мной и буду продолжать (рассказ о событиях в моей жизни) с 1814 по 1824 год». Прим. С. Д. Карпова.]

По вторичном нашем движении в феврале 1814 г. вперед к Труа и за него, перед сражением, к Бриенну рота, которой я продолжал командовать, рапортуясь больным, на марше проходила мимо князя Яшвиля, только что вернувшегося из Ландека, где он лечился от болезни. Перед ротой ехал штабс-капитан князь Горчаков 2-й, а я следовал за ротой на повозке. Князь Яшвиль спросил князя Горчакова:

– Вы командуете ротой?

– Нет, – отвечал Горчаков, – полковник Лодыгин.

– Где же Лодыгин?

– Болен.

– Ну, следовательно, вы же командуете теперь ротой?

– Нет, – опять возразил Горчаков, – не я, а штабс-капитан Жиркевич.

– Ну где же этот? – спросил Яшвиль.

– И он болен.

– Как это? Что это значит? Я тут вовсе ничего не понимаю! Командир болен, командующий болен тоже. Да где же они оба?

– Следуют за ротой на повозках.

– А! Ну вот теперь я знаю! Они больны только на походе, а начнется сражение, то оба явятся за крестами. Нет, меня не проведете! Я остановлю ваши расчеты. Теперь храбростью никого не удивите. Трусы у нас теперь повывелись, и давно уже их нет в армии!

Затем, обратясь к адъютанту, князь Яшвиль приказал тот же час дать предписание бригадному командиру: меня и Лодыгина впредь до выздоровления перевести в резерв.

Бриенское сражение[269 - Бриеннское сражение между армией Наполеона и русскими корпусами под командованием прусского фельдмаршала Блюхера состоялось 17.1.1814. Первое крупное сражение после вторжения союзников (в январе 1814) на территорию Франции. В ходе ночного сражения французам удалось захватить замок Бриенна, в то время как сам город остался за русскими. Через два дня, 20.1.1814, Блюхер, соединившись с Главной армией союзников под командованием австрийского фельдмаршала Шварценберга, атаковал Наполеона при Ла-Ротьере и заставил французов отступить.] было все совершено в виду нашем, но мы в нем не участвовали, а после оного сделали опять несколько маршей назад;[270 - Жиркевич, по-видимому, путает хронологию событий: гвардия после Бриенна некоторое время бездействовала в Труа.] потом вновь стали подаваться вперед и дошли до Арсис-сюр-Об,[271 - Арси-сюр-Об стало местом сражения, которое произошло 8–9.3.1814. Небольшая армия Наполеона была отброшена союзными войсками под командованием австрийского фельдмаршала Шварценберга. Это сражение стало

последним, где Наполеон лично командовал войсками (перед его первым отречением от власти).] где опять сражение происходило перед нашими глазами, в равнине, на самом берегу реки, к которой наша армия упиралась правым флангом. Когда же сражение кончилось, мы опять отступили один небольшой переход назад; потом вдруг повернули к Парижу и пошли к нему, не останавливаясь более.

17 марта башни парижские показались пред нами. 18-го происходило известное сражение под его стенами,[272 - 17.3.1814 союзные армии вплотную подошли к столице Франции. Город защищали войска под командованием маршалов Мармона и Мортье. Наполеон в это время на севере Франции пытался деблокировать французские гарнизоны, и, значительно усилив свою армию, принудить союзников к отступлению, угрожая их тыловым коммуникациям. 18.3.1814 армии фельдмаршалов Блюхера и Шварценберга (главным образом русские корпуса) атаковали и после ожесточенных боев захватили подступы к Парижу. К 5 часам дня защитники Парижа, желая спасти город от бомбардировок, отправили к русскому императору парламентера. Александр I дал такой ответ: «Он прикажет остановить сражение, если Париж будет сдан: иначе к вечеру не узнают места, где была столица».Капитуляция Парижа была подписана в 2 часа утра 19 марта в селении Лавилет.] а 19 марта 1814 г. союзные войска вступили в Париж во всем параде.[273 - В полдень 19 марта в Париж вошли русская и прусская гвардии во главе с императором Александром I и королем Пруссии.]

Часть VIII***1814–1815

Вступление в Париж 19 марта 1814 г. – Коленкур и депутаты. – Представление «Весталки» в Большой Опере. – Пребывание в Париже. – Въезд графа д’Артуа и Людовика XVIII. – Театры. – Молебствие на площади Согласия. – Отпуск. – Возвращение в Россию. – Женитьба.

Находясь в резерве при роте графа Аракчеева, я пожелал быть свидетелем первого момента главного торжества России, и рано поутру я, одевшись в форму, выехал верхом в Бонди, где была квартира государя. Я туда приехал в ту самую минуту, когда подъезжали кареты депутатов, присланных к государю с приветствием от города. Карет было семь или восемь, и в каждой сидело по два сановника; все они, как мне показалось, были в черных фраках, но имели шарфы через плечо. Они остановились, не доезжая дома, где жил государь, и вошли сперва в другой дом, ближайший к нему, но в скорости с непокрытыми головами пошли ко дворцу. Покои государя были в глубине двора, довольно обширного и отделявшегося от улицы сквозной решеткой. У ворот и у подъезда стояли часовые, а внутри двора – караул. Когда депутаты были допущены к государю, примчался на серой лошади, в шитом мундире какой-то генерал в сопровождении двух казаков, двух французских трубачей и двух ливрейных лакеев. Мы, стоявшие здесь зрителями, с любопытством начали расспрашивать друг друга: кто это? И нам кто-то из генералов сказал, что это герцог Коленкур.[274 - Коленкур Арман Огюстен Луи (1773–1827), маркиз, герцог Виченцкий (1808), французский дивизионный генерал (1805), государственный деятель, дипломат, мемуарист. В 1807–1811 гг. – посол в С.-Петербурге. В ходе русской кампании находился при Наполеоне. С ноября 1813 г. до отречения императора занимал при нем пост министра иностранных дел.] Подъехав к воротам, он соскочил с лошади, вошел один во двор, снял шляпу и скорыми шагами пошел ко дворцу. Но на подъезде часовые скрестили ружья, загородили ему вход, и Коленур стал расхаживать взад и вперед подле крыльца. Немного погодя вышел князь Волконский и вступил с ним в довольно продолжительный разговор. Пока они разговаривали, Коленкур все стоял без шляпы. Депутаты вышли из дворца и мерными шагами отправились прямо к каретам своим. Заметно было, что они все были взволнованны, а некоторые из них платками утирали слезы. Князь Волконский вошел во дворец, тогда Коленкур остановился внизу у крыльца, против двери, и все внимание его обратилось на выход из дворца. Государь появился. Коленкур униженно, почти до земли, преклонил голову. Подойдя к нему, государь с видимым умилением приготовился его слушать, но потом вдруг быстро повернулся назад и опять вошел во дворец. Видимо было, что Коленкур этого не ожидал и едва мог придти в себя; потом, порывисто надев на себя шляпу, большими шагами пустился со двора, вскочил на лошадь и во весь дух помчался к Парижу мимо войск, стоявших уже по дороге для вступления. Эго было сделано с такой поспешностью, что два ливрейных лакея едва его догнали, а казаки и трубачи отстали от него.

Через полчаса, около восьми часов утра, государь вышел на крыльцо, сел на светло-серого коня и окруженный свитой, к которой примкнуло много офицеров тех полков, которые не вступали в Париж, стал приближаться к Пантенской заставе, около которой стояла несметная толпа народа. По дороге встретили короля прусского, который присоединился со своей свитой к нам, так что собралось всех не менее двух тысяч генералов и офицеров, окружающих своих монархов и представлявших великолепное зрелище. По мере приближения к Парижу толпы народа увеличивались; окна, крыши, тротуары – все было залито движущейся массой, которая кричала, махала платками по мере нашего прохождения. От Пантенской заставы мы ехали через Сен-Мартенское предместье, вдоль бульваров к Елисейским Полям, где войска прошли церемониальным маршем мимо государей. Впереди шла баварская и прусская кавалерия; за ними – наша гвардейская легкая кавалерия; потом австрийские гренадеры, наш гренадерский корпус, 2-я гвардейская пехотная дивизия, прусская гвардия, 1-я гвардейская пехотная дивизия, наша кирасирская дивизия и конвой. Несмотря на долгий изнурительный поход, в продолжение которого солдаты не получали никакого обмундирования, даже не имели порядочной обуви, все мгновенно преобразилось, и пред нами проходили не те лахмотники, которых мы привыкли видеть, а щеголи в чистых, блестящих мундирах. Смотр продолжался почти до трех часов, после коего войска отправились на занятые заранее для них места, кто в городе, кто за городом, а государь пешком пошел на Сен-Флорентинскую улицу, в дом Талейрана,[275 - Талейран (Талейран-Перигор) Шарль Морис (1754–1838 же), князь Беневентский (1806–15), герцог Дино (с 1817), французский дипломат и государственный деятель. Занимая ответственные посты во Французском правительстве, поддерживал контакты с Александром I и австрийским двором, передавая им за плату информацию о планах Наполеона. В апреле 1814 г. возглавил временное правительство, способствовал реставрации Бурбонов.] а король прусский – во дворец Виллеруа, на Бурбонской улице. В карауле была 1-я рота Семеновского полка со знаменем. Вся огромная свита понемногу рассеялась. Загородные гурьбой возвратились к своим частям, на бивуаки, а мы, т. е. больные, заняли квартиру в Бонди.

Я отправился в Париж уже 20 марта 1814 г., в обществе нескольких товарищей: Лодыгина, князя Трубецкого, Тиманова и Стаховича, все верхами, и с нами двое служителей. Выезжая из Бонди, едва успели сделать несколько шагов, заметили в поле с правой стороны женщину, машущую платком. Мы все приостановились, и, к удивлению нашему, оказалось, что это была женщина не рабочего класса, но прилично одетая дама, с пустой корзинкой на руке, которая, вероятно, прежде была наполнена провизией. Она объявила нам, что

она, соболезнуя об участи раненых, решилась пойти на место бывшего сражения, не найдет ли случая пособить кому-нибудь, который, может быть, еще сохранил признаки жизни, и что она действительно набрела в нескольких шагах от дороги на тяжело раненного русского офицера, еще живого, и, увидав нас, решилась просить нашей помощи. В это время мы увидали маркитанта на повозке, возвращающегося с провизией к войскам, в арьергард; подошли к нему, прося, чтобы он взял раненого на свою повозку, но тот и слышать того не хотел и только после 15 хороших нагаек свернул к раненому, которого мы бережно уложили и отправили при одном из наших служителей в лазарет в Бонди.

Это обстоятельство нас несколько позадержало, но со всем тем мы в 10 часов въехали в заставу. Сдав служителю наших лошадей для отправления к роте, сами пошли пешком и при первой встрече фиакров взяли их и отправились в Пале-Рояль, где условились собраться к четырем часам в трактире у Вери и затем рассеялись все кто куда глядел.

Новость предметов и обстоятельств сократили чрезвычайно время. Не успел опомниться, как уже било четыре часа, и у Бери собралось нас, т. е. артиллеристов, человек десять. Рассказам и разговорам не было конца. Все были в каком-то неописанном восторге. Все наперерыв передавали свои первые впечатления, радуясь, что настало для всех время отдыха. Обед и несколько бутылок шампанского разрумянили лица и еще более развязали языки; со всем тем, когда пробило пять часов, общий приговор состоялся отправиться всем в большую оперу, где назначено было представление «Торжество Траяна»[276 - Марк Ульпий Траян (53–117), римский император (с 98 г.) из династии Антонинов. При Траяне Римская империя достигла своих максимальных границ: завоеваны Дакия и Аравия, Армения Великая, вся Месопотамия. Траян правил в согласии с сенатом, широко раздавал права римского гражданства провинциалам. Стремясь приостановить разорение средних и мелких землевладельцев и горожан, распространил систему государственной помощи детям малоимущих родителей и сиротам. При Траяне велось большое строительство в Риме и провинциях. По случаю своих побед любил устраивать пышные празднества для народа Рима.] и куда ожидали государя, – решено и отправились. Через коридор мы вышли в какой-то переулок, но там встретили такое стечение народа, что решительно не было возможности не только пробраться вперед, но даже подумать тронуться с места. На вопрос наш, сделанный одному господину, стоявшему тут же в толпе, что за причина такой тесноты, он отвечал, «что это – хвост от дверей театральной кассы, а дальше уже не теснота, а настоящая давка, ибо билеты выдают не каждому, но с разбором, а более военным иностранных войск, а потому если мы имеем тоже намерение быть в опере, то нужно поспешить, дабы получите билеты». При этом он добавил, что берется нас провести через толпу до кассы, но с тем, чтобы мы взяли для него билет, на что мы с радостью согласились; тогда он закричал:

– Place, messieurs! Place pour les gеnеraux russes! (Место, господа! Место русским генералам!)

И бросился расталкивать народ, который сторонился с уважением и видимым любопытством, и мы в пять минут все очутились у входа в театр. Взявши билеты, мы уже не пошли назад, а спешили занять места наши. Театр еще не был освещен, исключая пяти или шести горевших ламп по стенам, но места, кроме лож, были уже все заняты. Часов в шесть спустилась люстра, и кругом заблистали кенкеты,[277 - Кенкет – старинная комнатная лампа с горелкой, расположенной ниже резервуара, наполненного маслом.] а в половине седьмого ложи начали быстро наполняться дамами в блестящих нарядах. Музыканты стали настраивать инструменты, но их совершенно не было слышно: все заглушалось общим говором. Все вокруг нас и вопреки нашим обычаям говорило вслух, без всякой женировки;[278 - Т.е., без всякого стеснения, не боясь затруднить или обеспокоить, причинить неудобство окружающим.] разносчики газет, ходя между рядами кресел, по ложам, во все горло выкрикивали название своих газет с объявлением разных новейших известий; другие предлагали лорнеты и зрительные трубки на время представления за дешевую плату; мужчины все были в шляпах. В семь часов ровно поднялся занавес. На сцене в числе декораций виднелся Траянов столб.[279 - Имеется в виду Траянова Колонна – мраморная колонна в Риме, высотой ок. 38 м, воздвигнутая императором Траяном ок. 114 г. в честь победы над даками. Стала образцом для Вандомской колонны в Париже и Александровской колонны в С.-Петербурге.] Какой-то актер, выйдя из-за кулис, подошел к рампе и обратился к публике с объявлением, что назначенная на афише пьеса «Le triomphe de Trajan» не может быть представлена по болезни актера Лаиса.[280 - Лаис или Франциск Лэ (Fran?ois Lay dit Lays), знаменитый певец, родился в 1758 г.; в молодости готовился к духовному званию и получил прекрасное образование. Дебютировал в Париже, в 1779 году, с большим успехом и в продолжение более 40 лет каждый его выход на сцену Большой Оперы возбуждал восторг в слушателях. Он покинул сцену в 1822 году и назначен был профессором музыки в консерватории, а в 1827 году оставил все свои занятая, поселился в деревне, где и умер. Во время революции он отличался крайностью своих политических принципов.] Публика выслушала эти слова со вниманием, но когда объявляющий прибавил, что труппа униженно (humblement) просит публику вместо назначенной оперы принять «Весталку»,[281 - «Весталка» – опера итальянского композитора Гаспаре Спонтини (1774–1851), придворного композитора Наполеона, поставленная в Парижской опере при поддержке императрицы Жозефины в 1807 г.] со всех сторон раздался крик:

– A bas la Vestale! Nous ne voulons pas la Vestale! а bas! Le triomphe de Trajan! Le triomphe de Trajan! (Прочь «Весталку»! Не хотим! Торжество Траяна!)

Крики стали доходить до исступления. Провозвестник кланялся, кланялся и еще что-то хотел говорить, но тут раздалось:

– ? la porte! ? la porte le parleur! ? la porte! (Вон говоруна! Вон!)

И сделалась такая кутерьма, что несчастный актер поспешил убежать со сцены. Кто-то из ложи закричал:

– La musique! La musique!

Капельмейстер пошептал что-то ближним музыкантам; шепот пошел далее и оркестр «Vive Henri IV». Несколько голосов в креслах произнесли:

– Qu’est ce que c’est que ?a?

И затем вновь раздались крики, заглушившие оркестр.

Прошло с полчаса, начали понемногу утихать, как из ложи бельэтажа с правой стороны раздался возглас:

– Messieurs!

Все обратились на этот призыв, и водворилась глубокая тишина. Новый посланник от дирекции театра начал просить и убеждать публику согласиться на перемену спектакля; но новые «? bas! ? la porte!», раздавшиеся сильнее прежнего, согнали его с поприща красноречия. Музыка вновь заиграла «Vive Henri IV»,[282 - Знаменитая песня Колло («Да здравствует Генрих Четвёртый, да здравствует храбрый король, этот четырежды черт, имевший тройной дар: пить, воевать и быть галантным кавалером») посвящена королю Франции Генриху IV. Была очень популярна в эпоху Наполеоновских войн и позже.] и публика на этот раз прослушала музыку без малейшего ропота, но даже подпевала оркестру. Все происходившее, как невиданное дотоле нами, чрезвычайно нас занимало и интересовало и мы с напряженным вниманием следили за ходом всей этой комедии, но время текло своим чередом, и часы уже показывали половину девятого. Вдруг снова поднялся

занавес; сцена оставалась с прежней декорацией и опять появился актер с объявлением, и опять раздались крики: «A bas! A la porte!» Но кто-то подогадливее, в креслах, вскочив на свое место, громко закричал:

– Paix, messiurs, paix! Laissez nous entendre que veut done monsieur! (Замолчите, господа, дайте нам выслушать, что этот господин хочет!) Все несколько замолчало, и актер, раскланиваясь весьма низко, объявил, «что труппа привыкла всегда свято исполнять волю публики и готова начать представление «Торжество Траяна», но почитает обязанностью предварить, что не собственной волей она хотела переменить спектакль, а что на это было объявлено желание союзных монархов, которые, уклоняясь от всего, что хотя бы косвенно могло напомнить их собственный триумф, из скромности просили перемените пьесу! «Весталку» они почтут своим присутствием, а в случае настояния о представлении «Траяна», отказываются быть к театре». Со всех сторон раздалось:

– La Vestale! La Vestale! – Музыка заиграла опять «Vive Henri IV», а зрители начали подпевать оркестру, но еще не кончили второго куплета, как вся зала задрожала от крика:

– Vive Alexandre! – Государь и прусский король появились в бельэтаже, в средней ложе. Государь был в кавалергардском вице-мундире и с Андреевской звездой. Восторг и восхищение публики были до такой степени велики, что нет возможности даже и передать наглядно; все, кто был в театре, поднялись как один человек, все взоры устремились на среднюю ложу; махали всем, что было под рукой: платками, шляпами; из тех лож, из которых не вполне было видно государя, дамы, мужчины становились на балюстрады или свешивались через них, так что становилось страшно, ожидая каждое мгновение, что вот-вот да и упадет кто-нибудь! Неумолкаемый крик и возгласы приветствий продолжались более получаса, и государь беспрестанно раскланивался на все стороны, и, едва переставал кланяться и показывал вид, что садится, раздавались вновь крики:

– Vive Alexandre! Vive Alexandre! – и государь подходил опять к барьеру и кланялся. Прусского короля никто не замечал, в ложе он или нет. Оркестр несколько раз начинал увертюру и несколько раз принужден был останавливаться. Наконец около четверти десятого волнение поутихло; в креслах и в партере все стояли спиной к сцене, а лицом к государевой ложе. Увертюра окончилась, и только с началом самой оперы устроился настоящий порядок в местах.

Ложа Наполеона находилась над самой авансценой, в бельэтаже, с левой стороны; она была отделана, насколько мог заметить, с большой роскошью; над ней возвышался одноглавый орел.

В средине первого акта из ложи над авансценой, с правой стороны, полетело вниз несколько лоскутков бумажек. Из кресел кто-то закричал:

– Лаиса! Лаиса! – Лаис не участвовал в спектакле, да к тому мы полагали, по первому извещению, что, будучи больным, его и в театре нет, но, к удивлению нашему, Лаис вышел на сцену, одетый в черный фрак, и, подняв один из билетиков, подошел к лампе над будкой суфлера, прочел про себя написанное и потом, обратясь к публике, сказал:

– Messieurs! Ce n’est rein de plus qu’on exige de faire entendre notre chant national! (Господа, здесь ничего более, как требование нашего народного гимна!)

– Пойте! Пойте! – раздалось несколько голосов. Лаис обратился к музыкантам и сказал:

– Messieurs, maintenant c’est votre affaire! (Господа, теперь это ваше дело!) – Оркестр повиновался. Но певец вместо «Vive Henri IV» запел: «Vive Alexandre!», и едва он произнес это имя, все обратилось к ложе и повторило в один голос: «Vive Alexandre!» Государь встал, приблизился к краю ложи и приветливо раскланялся. Музыка по крайней мере раз семь начинала арию и всякий раз останавливалась на первых тактах, прерываемая общими криками публики. Наконец в креслах некоторые зрители начали уговаривать, что эти все овации могут беспокоить царя и было бы прилично временно воздержаться и дать возможность высоким посетителям насладиться музыкой и спектаклем, и, когда мало-помалу шум и волнение начали утихать, Лаис запел:

Vive Alexandre!

Vive ce roi des rois!

Sans rien prеtendre,

Sans nous dicter des loic и т. д.[283 - «Да здравствует Александр, да здравствует царь царей. Ничего не требующий, не предписывающий нам законов», и проч.]

Во втором куплете приветствие относилось и к имени прусского короля. В конце 1-го акта произошло новое приключение. Актриса, игравшая роль весталки, как будто в исступлении и забывши свою роль, вскричала:

– Vive le roi! – и повторила это еще два раза. Из многих лож посыпались белые банты и кокарды. Раздалось несколько жидких аплодисментов, тотчас покрытых ропотом, раздавшимся почти во всех концах залы:

– C’est une horreur! mais qu’est ce qu’on veut donc?[284 - Многие Французы положительно заключали, что государь наш настоятельно желал возвращения Бурбонов из того, что русская армия, при вступлении своем в Париж, имела на левой руке, выше локтя, белую пере вязку. Это было сделано после Лейпцигского сражения, с той целью, что шведская армия, имевшая синие мундиры, ошибочно не могла бы быть принята за французское войско. А как вообще шведы носят перевязку на руке, то – государь, желая этим польстить шведам и сблизить различие форм, приказал в нашей армии иметь тоже перевязку; но, по занятие Парижа, этот знак был немедленно отменен. В кокарде нашей последовало тоже изменение, ибо прежде она была черная с оранжевым, а тут присоединен, цвет белый, отчего наша кокарда, по оранжевому цвету, сделалась сходной с австрийской, а по цвету черному с белым – с прусской. Символ союза.] (Это гадость! Чего же хотят?), – но скоро все смолкло. Тогда над наполеоновой ложей кто-то из высшего над нею этажа спустил белое полотно и покрыл императорского орла. Мне показалось в эту минуту, что все как будто с умыслом приутихло, и весталка стала продолжать свою роль с каким-то уже принужденным напряжением. Конец 1-го и весь 2-й акт прошел без дальнейших приключений, но когда занавес окончательно опустился, из той ложи, из которой прежде был опущен покров для орла, показался мужчина во фраке, сдернул покрывало, стал рвать с места орла и потом, разломав его, в кусках бросил на авансцену. Публика уже расходилась, так что демонстрация эта не обратила на себя особенного внимания. Часы показывали четверть второго.[285 - Государи уехали из театра между 1-м и 2-м актом, выйдя незаметно для публики из ложи. – И. Ж.]

В театре мы все как-то разместились врознь. Я приехал, как и другие, в город верхом и в одном сюртуке, не озаботясь приискать себе заблаговременно квартиру и теперь, выйдя из театра, один, не зная города, я решительно не знал, где провести ночь. К великой моей радости вспомнил, что полковник Голубцев[286 - Голубцов Евграф Никифорович (1777–1835), статский советник (1826), чиновник особых поручений при министерстве финансов (1834). В 1814 г. – полковник Лейб-гвардии Артиллерийской бригады, уволен от службы за болезнью в 1816 г.] и Лодыгин говорили, что они нашли себе приют в de la Victoire, H?tel Mirabeau, а потому я к первому попавшемуся мне под руку лицу обратился с вопросом, где эта улица, как туда пройти, и, к счастью моему, напал на такого, который сам шел в ту сторону. Пройдя всю улицу Ришелье, дружески разговаривая с моим незнакомым спутником, я увидел перед собою вывеску «H?tel Mirabeau»; поблагодарив его за любезность, мы расстались, и я, позвонив в колокол и узнав от «porteer» (привратника), что тут стоят два русских полковника, приказал отвести

себе нумер; зайдя предварительно на минутку к товарищам, вернулся к себе, и, несмотря на усталость, на удобство моего помещения, я долго не мог заснуть, такое сильное впечатление произвело на меня все, что я видел и в чем участвовал за эти два дня в Париже.

На другой день, проснувшись довольно рано, я прежде всего озаботился обмундироваться в гражданскую одежду, и мы вместе с Лодыгиным отправились в Пале-Рояль и там заказали себе полную пару и купили сапоги. Но в то время, когда Лодыгин стал рассчитываться за взятые им сапоги, вынимая кошелек, он рассыпал на пол червонцы. Хозяин и прислуга бросились подбирать, и первый с большой заботливостью спрашивал:

– Вполне ли собрана монета? – Лодыгин, сосчитав, отвечал:

– Кажется, все поднято, – а по-русски сказал мне, что он решительно не знает, все ли поднято, так как за эти два дня он не считал, что у него было в кошельке, и только все расходовал! Прошло после того несколько дней, я, гуляя с Лодыгиным по Пале-Роялю, заметил какого-то незнакомого человека, который, несколько раз забегая вперед нас, пристально глядел нам в лицо. Не обратив первоначально особого на это внимания, мы продолжали свою прогулку, но когда сделалась видима настойчивость этого господина в преследовании нас и подозревая со стороны его умысел придраться к нам как к офицерам неприятельских войск, что случалось нередко со стороны французских офицеров, то мы и обратились к нему довольно сурово с вопросом, чего ему от нас угодно. Господин с необыкновенной вежливостью просил извинения, что остановил нас, но, имея нечто сказать нам, желает знать, были ли мы тогда-то, в такой-то лавке и покупали ли мы там себе сапоги. На утвердительный наш ответ он попросил для большей верности осмотреть клеймо на голенищах и, уверившись в справедливости наших показаний, обратился к нам с радостным лицом и сказал:

– Я, господа, хозяин этой лавки, и когда вы покупали у меня сапоги, то вы разроняли деньги, и хотя уверяли, что собрали все, тем не менее после вашего ухода я нашел под прилавком три червонца, которые душевно радуюсь возвратить по принадлежности!

Мы его очень благодарили и сказали ему, что мы постараемся поступок его сделать гласным, так как он приносит ему честь, и действительно, рассказывая это происшествие как своим товарищам, так и другим знакомым офицерам, мы настоятельно их просили непременно купить там себе сапоги, что они и делали, и сапожник этот, как я слышал после от князя Трубецкого, не успевал исполнять все заказы, столько ему их делали.

Со мной повторился почти такой же случай. В гостинице («H?tel Mirabeau») я прожил девять дней, и, когда пришлось мне выбираться оттуда, при расчете моем с хозяином в числе денег я ему дал две наши 100-рублевые ассигнации. Тогда курс еще не утвердился и за 100-рублевую ассигнацию выдавали золотом 74 франка. Прошло более месяца, и накануне въезда Людовика XVIII,[287 - Людовик XVIII (1755–1824), младший брат казненного короля Людовика XVI, король Франции (1814–1824) из династии Бурбонов. До 1795 г. звался Людовик Станислав Ксаверий, граф Прованский. После казни брата объявил себя регентом его сына Людовика XVII, а после смерти последнего – королем Людовиком XVIII. В то время проживал в разных странах, в частности в Курляндии.Въезд в Париж совершил 21 апреля (3 мая) 1814 г.] идучи как-то мимо гостиницы, я зашел туда, чтобы спросить себе порцию цыплят («poulets ? la Marengo»), которые мне очень нравились; заказав их, я взял газету, как подходит ко мне хозяин гостиницы и подает 40-франковую монету, объявляя мне, что при расчете моем с ним я ему заплатил лишнее, потому что в то время он не знал курса наших денег, но несколько дней тому назад разменяв мои ассигнации у банкира, он получил за каждую 94 франка. Поблагодарив хозяина за его честность, я подозвал прислужницу и велел принести себе белый бант или кокарду на шляпу, а деньги эти ей подарил, считая их себе не принадлежавшими, а случайно дошедшими ко мне.

Во время пребывания моего в Париже в памяти моей остались следующие происшествия.

Въезд графа д’Артуа.[288 - Речь идет о Карле X (1757–1836) – король Франции (1824–1830), последний представитель старшей линии Бурбонов на французском престоле. Младший брат Людовика XVI и графа Прованского (будущего Людовика XVIII). С рождения до вступления на престол (то есть большую часть жизни) носил титул графа д’Артуа. До вступления на престол Людовика XVIII находился во главе государства в качестве королевского наместника.] Это было дней через пять или шесть после нашего вступления в Париж. Я смотрел на него из окна «H?tel Mirabeau». Д’Артуа ехал верхом, в мундире национальной гвардии. Свита его была весьма немногочисленная; из русских генералов заметил при нем только одного Милорадовича. Никакого на улицах не стояло войска и не провожало его, только толпа мальчишек бежала за его свитой и, махая палками со вздетыми на них лоскутками белого холста, орали: «Vive le roi!» (Да здравствует король!) Народ не только не поддерживал эти возгласы, но даже проходившие в это время по тротуару не останавливались, чтобы посмотреть на шествие.

Въезд короля Людовика XVIII. В то время я занимал квартиру на улице Ришелье, и с 7 часов начали проходить мимо окон моих батальоны национальной гвардии со знаменами и музыкой, размещаясь шпалерами по обе стороны тех улиц, по которым должен был проезжать король. Над самой моей головой через улицу была перетянута из окон двух насупротив лежащих домов из искусственных цветов, цепь и на оной посреди улицы утверждена была, из цветов же, корона. На крышах и в окнах выставлены были флаги и знамена белые, с вышитыми лилиями, а с балконов спускались разноцветные ковры. По обеим сторонам улицы стояли под ружьем национальные гвардейцы. Король проехал мимо этого места часу во втором. Он ехал в большой открытой коляске, запряженной цугом, в восемь лошадей, в мундире национальной гвардии и в голубой ленте ордена Св. Духа, без шляпы, кланяясь приветливо на все стороны. Рядом с ним сидела герцогиня Ангулемская,[289 - Мария Тереза Шарлотта (1778–1851), дочь Людовика XVI и Марии Антуанетты; когда пала монархия, содержалась вместе с родителями в Тампле; после казни родителей (1793), тетки (1794) и смерти младшего брата (1795), была обменена на группу видных французских республиканцев, оказавшихся в австрийском плену. В 1799 г. была выдана замуж за своего двоюродного брата, герцога Ангулемского, потенциального наследника французского престола (бракосочетание состоялось на территории Российской империи, в Митаве в 1806 г.), но брак их остался бездетным. Вернувшись во Францию в 1814 во время реставрации Бурбонов, рьяно защищала монархию и права династии, что позволило Наполеону сказать о ней: «Она была единственным мужчиной в семье Бурбонов». Когда ее дядя взошел на престол как Людовик XVIII, получила титул дофины Франции.] а напротив их, впереди, старик принц Конде,[290 - Принц Конде Луи Антуан Жозеф (1756–1830). Сразу после взятия Бастилии вместе с отцом и сыном уехал из Франции и воевал против революции в созданной ими армии дворян-эмигрантов. В 1804 г. по приказу Наполеона был схвачен и казнен младший Конде – герцог Луи Антуан Энгиенский. С гибелью принца (его нашли удавленным в собственной спальне) пресеклась королевская ветвь Конде-Бурбон.] тоже без шляпы. Когда коляска поравнялась

с висевшей на воздухе короной, она спустилась в коляску, а цветная цепь повисла по бокам ее. Впереди коляски прежде всех ехали жандармы, за ними три или четыре взвода легкой кавалерии, потом два взвода гренадер бывшей императорской гвардии. Весьма заметно было, что с концов фалд мундиров их и с сумок сняты были орлы, но ничем другим не были еще заменены. Перед самой коляской в буквальном смысле тащились в белых платьях с белыми поясами, с распустившимися от жару и поту волосами 24 каких-то привидений! В программе церемониала въезда эти несчастные названы «девицами высшего сословия», чему трудно было поварить. Около коляски ехали французские маршалы и десятка два генералов, тоже французских. Ни русских, ни других иностранных войск при этом не было. Нам, русским, было отдано в приказе, чтобы находиться в этот день безотлучно при своих частях, но многие из офицеров, подобно мне, прикрываясь гражданским костюмом, смотрели на церемонию. Народу хотя и было довольно много, но нельзя было сравнить с той массой, которая толпилась при вступлении нашем в Париж, и приветственные клики как со стороны национальной гвардии, так и народа раздавались весьма вяло, но когда показались взводы императорской гвардии, то раздался дружный крик:

– Vive la garde! (Да здравствует гвардия!), – и в одно время с этим криком – такой же громкий и отчетливый:

– Vive la garde Impеriale! (Да здравствует гвардия императорская!) – На что генералы отвечали тут же:

– Vive la France! – Но ни один из них не прибавил: – Vive le roi!

Вскоре я узнал, что мне в приказах уже вышел отпуск в Россию, и я, не сносясь ни с бригадным командиром, ни с преемником моим по роте, прямо отправился в канцелярию дежурного генерала, объявил им сам о себе и просил выдать мне подорожную в Россию, что и сделали, к великому моему удивлению, не зная лично меня и без малейших справок. Сверх подорожной снабдили меня еще открытым предписанием через Францию и всю Германию бесплатно получать: квартиру лично для себя и для прислуги, продовольствие для себя, моим людям и лошадям и в случае надобности подводы. Так легки были в то время канцелярские порядки и служебные обряды.

Состоя в резерве и причисленный к батарейной роте графа Аракчеева, вместе с нею первую назначенную квартиру я имел около Парижа, в Нельи, в доме знаменитой актрисы, любимицы парижской публики Дюшенуа;[291 - Дюшенуа (известная под именем Екатерина-Жозефина Рафен (Rafin)) род. в 1780 г. близ Валансъен, в дер. Сен Сое (St. Saulve); вступила на сцену французского театра 12 июля 1802 г.; оставила сцену в 1830 г.; ум. 8 января 1835 г.] отлично устроенная, но в это время довольно разоренная вилла. Там я прожил не более четырех суток, а когда получил подорожную, будучи вольным казаком, я перебрался к своей роте, за Шаронтонскую заставу, в дер. Валентон, верстах в десяти от Парижа. Квартира мне была отведена у какого-то горожанина (bourgeois), с отлично отделанными комнатами и зеркальными стеклами; при доме находился большой сад, и из него был восхитительный вид на Париж, так как деревня расположена на первом возвышении к городу, и хотя я тут прожил более месяца, но ночевал только один раз, а остальное время безвыездно жил в городе.

Время препровождения моего заключалось по утрам в обзоре достопримечательных мест в Париже, начиная с Луврского музея и кончая китайскими банями (bains chinois), в которых китайского только и есть, что их название. Более же всего полюбил я Ботанический сад (jardin des Plantes), в котором я много нашел для себя интересного и поучительного; в Париже так было много сосредоточено замечательного, что я всегда почти опаздывал к обеду, куда заранее я условливался сойтись со своими товарищами. Обедывали мы чаще всего в Пале-Рояле у «Very» и «Fr?res Proven?aux», а также и в других ресторанах; но более всего там, ибо это был почти центр Парижа, откуда все театры весьма близки. Вечером непременно отправлялся в какой-либо театр. В опере я был четыре раза, и при мне давали «Весталку», «Ифигению» Глюка, «Торжество Траяна» и «Алцесту» Глюка,[292 - Глюк Кристоф Виллибальд (1714–1787), австрийский композитор. Несколько лет жил в Париже. Там были написаны многие его оперы, в том числе «Алцеста» и «Ифигения в Тавриде», считавшаяся одной из вершин творчества композитора. Еще одна опера «Ифигения в Авлиде» написана ранее и впервые поставлена в Вене.] с участием в этих операх двух тогдашних знаменитых певцов: Лаиса и г-жи Браншю.[293 - Браншю (Александрина-Каролина Шевалье-де-Левит в замужестве) род. в 1780 г. на остр. Сен-Доминго. Воспитанница знаменитого Гарати, дебютировала в 1799 г. на сцене Большой Оперы, которая носила тогда название «Театра Республики и Искусств»; в 1804 г. вышла замуж за танцовщика Браншю; оставила сцену в 1826 г.; ум. 3 (15) октября в 1850 г. в Пасси.] Лаис имел довольно высокий тенор, весьма легко владел голосом, а г-жа Браншю, обладая большими голосовыми средствами, сверх того была неподражаемая драматическая актриса, возбуждавшая восторг зрителей донельзя.

Во французском театре я был три раза и видел там «Силлу», «Магомета», «Мизантропа»[294 - «Силла» – опера Г. Ф. Генделя, «Магомет» – пьеса Вольтера, «Мизантроп» – пьеса Ж.-Б. Мольера.] с Тальмой, Флери, Дюшенуа и Марс.[295 - Тальма (Франц-Иосиф) род. 3 (15) февраля 1763 г. в Париже; дебютировал на сцене французского театра в 1787 г. в роли Сеида, Магомета – Вольтера; ум. в Париже 7 (19) октября 1826 г.Флери (Иосиф-Авраам Бенар, под названием) род. в Люневиле в 1750 г.; дебютировал на сцене Французской Комедии в 1772 г. в роли Эшета (Мероппа), всего более имел успех в ролях высокой комедии; оставил сцену в 1818 г.; ум. близ Орлеана 24 апреля (5 марта) 1822 г.Марс (Анна-Франциска-Ипполита Буте, известная под именем девицы) родилась 9 февраля 1779 г.; дебютировала, в 1793 г., на сцене театра Фейдо (Feydeau), а затем, покровительствуемая актрисой Конта (M-lle Contat), поступила на сцену французского театра, которую не покидала до 7 апр. 1841 г.; ум. 8 (20) марта 1847 г.]

При мне было два парада наших войск. Первый – в день Пасхи, на площади между Елисейскими Полями и Тюльерийским садом. На этом самом месте в 1793 г. казнен король Людовик XVI.[296 - Людовик XVI (1754–1793), король Франции (с 1774) из династии Бурбонов. 21.9.1792 низложен, предан суду Конвента и казнен на гильотине 21.1.1793 в Париже на площади Революции, позднее названной площадью Согласия.] В Св. Христово Воскресенье 1814 г. воздвигнут был амвон в несколько ступенек и на нем был поставлен аналой для Евангелия и стол для прочей принадлежности к водосвятию. Я в это время стоял на террасе Тюльерийского сада, против самого амвона, в числе зрителей. Прежде всего государь с прусским королем объехали линию войск, расположенную около сада и по смежным улицам, а потом войска стянулись в колонны и построились в каре на площади. 1-я гвардейская пехотная дивизия стала спиной к дворцу Элизе-Бурбон, где жил государь; прусская гвардия – спиной к Тюльерийскому саду, 2-я гвардейская пехотная дивизия – спиной к Сене, а вся кавалерия – вдоль главной аллеи Елисейских Полей, спиной к Нёльисской заставе. А так как дорога по этой аллее к самой заставе поднимается все вверх, в гору, то из сада можно было видеть последний ряд кавалеристов, что производило прекрасный вид. Середина площади на большое пространство оставалась свободной, но шагах в ста от амвона расположена была цепью

французская национальная гвардия. Когда войска построились и стали на предназначенные им места, государь и прусский король одни вошли на амвон, а свита их осталась в довольно почтительном отдалении. Любопытство и вольность обращения французов на этот раз не уважили приличия. Лишь только началось богослужение, вся цепь национальной гвардии как будто по условию сомкнулась к самому амвону, так что оба государя очутились окруженными одним неприятелем и отделенными совершенно от своих. Никогда не забуду этих величественных и истинно драгоценных для русского сердца минут! Благоговение так было сильно для своих и для чужих, что на террасе Тюльерийского сада, где я стоял, удаленный почти на 200 сажень от амвона, не только было слышно пение певчих, но каждый возглас дьякона или священника доходил до нас. Пока происходило передвижение войск, меня осыпали расспросами, чтобы я указал государя, великого князя, главнокомандующих и других значительных лиц, но началась служба, все смолкло, и все присутствующие, а их была несметная толпа, обратились в слух. Когда же гвардия русская, прусская и с ними вместе стоящая близ амвона национальная гвардия преклонили колена, то весь народ бросился тоже на колена, вслух читал молитвы, и многие утирали слезы. Необыкновенную картину представляла кавалерия, на лошадях, с опущенными саблями и обнаженными головами. Государь и прусский король все время, без свиты, вдвоем, с одними певчими, сопровождали священника, когда он проходил по рядам войск и кропил их святой водой; наконец пушечные выстрелы возвестили об окончании этой необыкновенной церемонии, дотоле невиданной парижанами.

Когда народ начал расходиться, один из зрителей подошел ко мне и, взяв в руки висевший в петлице у меня крест Св. Владимира, спросил:

– Позвольте полюбопытствовать, ведь это орден Св. Анны?

– Нет, – отвечал я, – вот орден Святой Анны. – И при этом расстегнул мундир свой (в этот день я надел мундир), под которым закрыт был на мне этот орден. Эффект вышел неожиданный: несколько лиц, вероятно прежде обративших внимание на наш разговор, обступили меня и начали, как чудо, рассматривать крест и делать о нем разные вопросы. Действительно, в то время орден этот был замечателен тем, что кругом был осыпан стразами, которые принимали за бриллианты. Удовлетворив по возможности любопытству окружавших меня лиц, я застегнул вновь мундир, спрятав под него орден. Тогда подошла ко мне девушка лет семнадцати, ее называли в толпе графиней, расстегнула мне мундир, вынула опять наружу орден, сказав мне:

– Присутствующие дамы прислали меня просить вас не скрывать этого ордена и позволить им удовлетворить свое любопытство, и, кроме того, мы находим, что кто носит подобные знаки на груди, тому неприлично скромностью закрывать свою заслугу! – Кругом послышались одобрительные голоса:

– Браво! Браво! Графиня!

Во время другого парада, данного собственно для Людовика XVIII, я находился опять на террасе Тюльерийского сада, но с другой стороны, т. е. к набережной Сены. Король сидел в павильоне и оттуда смотрел на проходившие полки нашей гвардии. Во всех полках музыканты вместо маршей играли «Vive Henri IV». Но всего любопытнее было это видеть герцога Велингтона,[297 - Артур Уэлслей, 1-й герцог Веллингтон (1769–1852), принц Ватерлоо (1815), фельдмаршал (1815). Выдающийся британский государственный деятель, полководец, разбивший Наполеона при Ватерлоо 18.6.1815. Имел высшие звания ряда других стран (в том числе русского генерал-фельдмаршала). В 1828–1830 гг. – премьер-министр Великобритании.] который только лишь приехал в Париж и, услыхав о параде, схватил какую-то упряжную лошадь, вскочил на нее и на этом буцефале прискакал к войскам. Потом ходил анекдот о нем, что будто на сделанный ему вопрос, что всего более ему понравилось в Париже он отвечал:

– Гренадеры русской гвардии!

Я был свидетелем снятия статуи с Аустерлицкой колонны на Вандомской площади.[298 - Аустерлицкая или Вандомская колонна. Отлита из 1250 австрийских и русских пушек, захваченных войсками Наполеона в ходе Аустерлицкого сражения. На стволе – 76 барельефов с эпизодами военной кампании 1805 г. Высота – 44 м. Сначала была увенчана статуей Наполеона в тоге римского цезаря. В 1814 г. статуя была снята союзниками и использована (вместе с другой статуей Наполеона) для отливки конной статуи Генриха IV, а на верху Вандомской колонны был укреплен белый флаг. В 1833 г. при короле Луи-Филиппе на колонну была водружена новая статуя Наполеона I – на этот раз в виде «маленького капрала». Позднее, при Наполеоне III, на колонне была установлена новая статуя Наполеона I в тоге римского императора.] Известно, что в день вступления союзных монархов в Париж неприязненные лица императорскому правлению хотели стащить статую, и уже были наброшены на нее веревки, но государь, узнавши об этом, повелел немедленно отрядить батальон Семеновского полка для содержания караула при колонне, и этот караул все время находился до снятия статуи. Новое же временное правительство распорядилось закрыть статую белым холщовым покровом, а через несколько дней начали устраивать блоки наверху площади колонны с той целью, чтобы на них поднять статую с места, а потом спустить ее. Столбы для блоков представляли точное изображение виселицы. Я пришел на площадь уже тогда, когда статуя была поднята и частью уже занесена за край колонны; внизу стояли большие роспуски для отвоза ее; народу собралось несколько тысяч, но такая была тишина, что слышно было каждое слово распорядителя работами; статую спустили и народ разошелся в безмолвии.

Я выехал из Парижа на другой день по подписании мира.[299 - «Парижский мир», заключен 18(30).5.1814 представителями Австрии, Великобритании, Пруссии и России с одной стороны, и Франции – с другой. Впоследствии к договору присоединились Швеция, Испания, Португалия.] Лодыгин, с которым я должен был ехать вместе, отправился прежде всего проститься с офицерами роты его величества, квартировавшими в верстах тридцати от Парижа, в деревне, где был замок, принадлежавший Бернадоту,[300 - Бернадот Жан Батист Жюль (1763–1844), маршал Франции (1804), князь Понте-Корво (1806). 21.8.1810 с согласия императора Наполеона сейм Швеции избрал его наследником Швецкого престола под именем принца Карла-Юхана. С 1818 г. – король Швеции под именем Карла XIV Юхана, основатель династии Бернадотов.] вследствие чего и я поехал туда же, где, пробыв два дня, пустились в обратный путь, в Россию, на долгих, на своих лошадях… Я с Лодыгиным – четверней, в его коляске; а прислуга наша – в моей телеге, на тройке. При отъезде нашем мы облеклись с ним опять в военную форму. Повсюду, где мы имели ночлеги или дневные отдыхи, делая обыкновенно два перегона, нас принимали с большим радушием и гостеприимством, тем более что мы первые доставляли известие о заключении мира; только перед Нанси мы встретили какую-то французскую гусарскую бригаду, и как оная шла в густой колонне, то мы принуждены были немного свернуть с дороги и, остановив свой экипаж, ожидать, пока она нас минует, и тут, признаюсь, мы много наслушались для себя нелестного, в особенности от простых гусар. Но мы прикинулись не понимающими французского языка и в душе смеялись над произносимыми на счет нас ругательствами.

В Нанси, откуда только лишь вышло это войско, пока мы были у мэра для получения билетов на квартиры, собралась под окнами молодежь, с криками:

– Vive L’Empereur! Vive la France! A bas les alliеs! («Да здравствует император! Да здравствует Франция! Долой союзников!») – И этими криками все и покончилось, без дальнейших для нас последствий. За то мэр назначил квартиру у какого-то из самых рьяных роялистов, и нас за весть о мире запоили шампанским…

Рейн мы переехали в Фор-Луи, откуда ехали на Карлсруэ, Бруксгаль (где в гостинице обедали за одним столом со шведским принцем, сыном последнего короля из дома Вазы[301 - Имеется в виду, по-видимому, принц Густав (1799–1871), сын последнего шведского короля из Пфальцской династии (происходившей от королевской династии Ваза) Густава IV Адольфа, низложенного в 1809 году. Состоял на австрийской военной службе. Носил титул принца Вазы. Умер, не оставив наследников мужского пола.]), Вюрцбург, Готу, Лейпциг и Берлин. До этого города мы блаженствовали: останавливались где нам нравилось по три и четыре дня, располагались как дома, со всеми удобствами, нисколько не заботясь о нашем продовольствии, зная, что самое обильное угощение будет нам предложено; лошади за это путешествие так раздобрели и поправились, что мы решились их вместе с экипажами продать в Лейпциге, взявши за все весьма хорошую цену, рассчитывая на эти деньги покутить в Берлине, а сами с прислугой поехали на подводах, требуя их от земства того края, через который мы ехали. По приезде в Берлин разочарование наше было велико. Во-первых, по желанию нашему пробыть здесь дней десять нам насилу дозволили пробыть неделю, и вместо постоя у обывателей нам отвели квартиру в казармах, без мебели; а о продовольствии нам объявили, что нас Бог будет кормить, если сами не имеем на то средств. Но как я выше сказал, что мы продали своих лошадей и экипажи в Лейпциге за хорошую цену и, кроме того, сберегли все свои небольшие деньги, какие остались у нас во Франции, то образовалась приличная сумма, на которую мы тоже прилично кутнули, занявши отличный нумер в «H?tel de la Russie» под Липами и поставивши на своем, просроча 10-ть дней. Из Берлина мы взяли почтовых до первой станции, а потом опять поехали на обывательских подводах и на продовольствии обывателей до Юрбурга, где уже положительно вся наша роскошь кончилась, и Лодыгин на почтовых поехал в Петербург, а я – в Вильну.

В Вильне в это время квартировала новосформированная рота для гвардейской артиллерии под командой капитана Левашова,[302 - Левашов Константин Александрович (1781–?), полковник. В 1812 г. – капитан Лейб-гвардии Артиллерийской бригады, занимался формированием гвардейского резерва.] у которого я и остановился, не решаясь пускаться далее в путь, пока не соберу сведений о местопребывании моей матери и прочей родни, почему и прожил там до половины июля 1814 г. Списавшись с зятем моим Фроловым и получив от него ответ, поспешил в Смоленск, а оттуда поехал с ним в Воронежскую губернию к двоюродным моим братьям, Сахаровым, у которых мать моя, убегая от французов, нашла себе приют. Невеста же моя в это время с матерью была в Тверской губернии.

Относительно пребывания нашего во Франции мне на память пришло еще одно обстоятельство. После нашего первого отступления от Труа Ермолов, бывши у Аракчеева, завел с ним разговор и коснулся отступления, осуждая оное.

– Что делать, Алексей Петрович, – сказал граф, – иначе быть не может.

– Да помилуйте, ваше сиятельство, сколько же у вас войска, чтобы можно было опасаться подаваться вперед! В одной австрийской армии через Рейн прошло пехоты 120 тысяч!

– Правда ваша, но теперь налицо в строю 18 тысяч.

– Где же прочие?

– Позади, на кантонир-квартирах; за недостатком обуви в стужу и грязь не могут делать похода!..

И вправду, во всю кампанию, до взятия Парижа, дрались лишь русские и пруссаки, иногда баварцы, виртембергцы и даже баденцы; но об австрийских войсках ни в одной реляции не упоминается, а между тем главнокомандующий всеми армиями был австрийский фельдмаршал князь Шварценберг, который более всех других настаивал, чтобы не идти на Париж, а возвратиться к Рейну…

Цель записок моих – не столько удержание в памяти случайностей моей жизни, сколько наставление в будущности сыну моему, потому там, где я находил или видел зло, я описываю оное подробнее другого. Таким образом скажу, что зять мой, Фролов, бывши в 1813 г. смотрителем Шкловского военного госпиталя, нажил 40 тыс. рублей ассигнациями. Я пожелал знать от самого Фролова, как он накопил такую значительную сумму и в такое короткое время, тем более что по характеру его я знал его всегда за самого человеколюбивого и притом слабого, близко к трусости наклонного чиновника. Основанием его фортуны была стачка с медиком, комиссаром, священником и с ревизорами госпиталя. Разумеется, что при этом положении он должен был с ними делиться и многих угощать. Усиленное показание высшего разряда порций, задержание выключки своевременно умерших, погребение сих последних без гробов, употребляя при выносе их один и тот же гроб под всех, наконец, искусственное поддержание справочных цен на припасы, а через это стачка с подрядчиками – вот источники, из которых собиралось золото, а приезжавшие ревизоры, получая свою долю, весьма значительную, находили все отлично, и госпитальные чиновники кроме прибыли получали еще награды.

Прибыв в Смоленск, я узнал, что семейство Лаптевых из Ярославской губернии перебралось в Тверскую, к родственнице матери моей невесты, Шишкиной, рожденной Талызиной, по первому мужу Гедеоновой. (Первый муж ее был родной брат Е. Я.) Родной мой край представлял все еще только одно пожарное пепелище. В имении матушки, Малосельи, более половины крестьян перемерло, осталось всего лишь 16 душ, и Фролов, к которому от сестры перешло это имение, по крайней мере озаботился продовольствием мужикам и обсевом их и своих полей. В Новинцах же, дер. Лаптевой, все стояло вверх дном. Поля не засеяны, крестьяне не призрены, и что всего чувствительнее для имения – отсутствие хозяев, тем более что в самое это время выдавалось пособие от правительства. Как известно, что все подобные распоряжения вначале как-то идут живее и удовлетворительнее для нуждающихся, а впоследствии, по прошествии некоторого времени, участие и рвение остывают, и вот явное доказательство тому: матушка, не будучи налицо, по возвращении своем ничего не получила уже на свою долю.

В Смоленске я пробыл только два дня и поехал с Фроловым прямо в Елец, а оттуда в Задонскую деревню Сергея Семеновича Сахарова. У него в это время жила моя мать. Семейство Сахарова, с которым я до сего времени не только не был знаком, но даже не знал о его существовании, состояло из трех братьев: Петра – старого холостяка, Ивана – женатого, имевшего деревню в Елецком уезде, и Семена – тоже немолодого холостяка, но еще более устарелого от несчастия, ибо он был разжалован в матросы, но потом прощен, и двух сестер: Матрены – девицы лет 35-ти, жившей с Семеном Сахаровым, и Марьи, по первому мужу Кожиной, а в это время Туровской. Мать Сахаровых была родная сестра моей матери, а отец их при императрице Екатерине II служил при дворе и был один из ее камердинеров. Сахаровы обворожили меня своим приемом, да в это

время иначе и быть не могло. В таком краю, где молодые мужчины за войной совершенно исчезли, появление военного, да к тому же молодого гвардейского офицера, составляло происшествие, и я в кругу моих родных, переезжая из одного дома в другой, не замечал, как летели дни…

С матерью и с Фроловыми мы отправились в исходе октября 1814 г., в Смоленск, куда и прибыли 3 ноября. Здесь я узнал, что семейство Лаптевых все возвратилось и живет в деревне. Разумеется, что я сейчас же поспешил туда, но как меня поразил вид моей невесты! Она предшествовавшую зиму во время краткого переезда из Ярославской губернии в Смоленск, отъехавши из города в деревню, на Днепре, с санями провалилась под лед и спаслась каким-то чудом; но с того времени открылось у нее сильное кровохаркание, так что при малейшем нравственном потрясении кровь немедленно вырывалась горлом чашки по две; да к этому у нее была корь, от которой выпали все волосы на голове. Тем не менее я стал настаивать на моем искательстве…

Теперь надо представить себе положение нас обоих и наших семейств. У моей матери в обрез ровно ничего! У Лаптевых, кроме той же скромности достатка, большой долг, сделанный для прокормления крестьян и огромной дворни. На мне один старый мундир, два фрака, статский сюртук, без жалованья и даже без видов содержать себя! Я не знаю право, что я думал тогда, но упрямство мое было так велико, что я настаивал на свадьбе. Иногда мне казалось, что я будто бы добиваюсь, чтобы мне отказали, но сердечная привязанность и внимание ко мне моей невесты не только не ослабели, но с каждым днем все больше усиливались, и чем более я размышлял о бедственном ее положении, тем дороже и милее становилась она мне. Наконец в апреле 1815 г., на Вербной неделе, когда я стал настоятельно просить Е. Я. решить нашу участь, она, при всей ангельской кротости вынуждена была сказать мне, что я сошел с ума и что я сам не знаю, чего желаю и чего требую; я с сердцем уехал и сватовство свое считал совсем расстроенным.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/i-s-zhirkevich/zapiski-ivana-stepanovicha-zhirkevicha-1789-1848/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Научно-популярный характер данного издания позволяет исправлять явные ошибки и описки автора и издателей без специальных оговорок.

2

Потемкин, Григорий Александрович (1739–1791), граф, светлейший князь Таврический, генерал-фельдмаршал (1789), видный государственный и военный деятель России.

3

6.12.1788 русскими войсками под командованием Потемкина после долгой осады был штурмом взят Очаков. После победы Потемкин выехал в С.-Петербург, где был произведен Екатериной II в генерал-фельдмаршалы. Весной 1789 г. возвращался к армии через Смоленск.

4

Сухопутный шляхетный кадетский корпус – основан в 1731 г. как Шляхетный кадетский корпус, с 1743 г. – Сухопутный шляхетный кадетский корпус, с 1756 г. – Императорский Сухопутный шляхетный кадетский корпус. Указом от 10.3.1800 переименован в 1-й кадетский корпус. Корпус готовил офицеров, главным образом, для пехоты и артиллерии.

5

Ангальт Федор Евстафьевич (1732–1794), граф, генерал-поручик (1783), генерал-адъютант Екатерины II. С 1786 г. по свою кончину – директор Сухопутного шляхетного кадетского корпуса.

6

Милорадович Михаил Андреевич (1771–1825), граф (с 1813 г.), генерал от инфантерии (1809). В 1805 г. – генерал-майор, шеф Апшеронского мушкетерского полка, командир пехотной бригады. За отличия в боях при Амштеттене и Штейне 8.11.1805 награжден орденом Св. Георгия 3-го класса и чином генерал-лейтенанта.

7

Арсеньев Никита Васильевич (1775–1847), генерал-майор, тайный советник. В описываемое время – полковник, инспектор 1-го кадетского корпуса. В 1815–1843 гг. – директор и почетный опекун Императорского военно-сиротского дома. Родной брат деда М. Ю. Лермонтова.

8

Поморский Александр Петрович (ок. 1788–1814), штабс-капитан Лейб-гвардии артиллерийской бригады, однокашник Жиркевича по 1-му кадетскому корпусу. О нем упоминал в своих мемуарах А. Х. Эйлер среди тех офицеров, «с которыми по учености, ловкости и образованности трудно было всякому спорить».

9

Клингер Федор Иванович (1752–1831), генерал-лейтенант, известный немецкий писатель-драматург, один из вождей литературного направления «Drang und Sturm» («Буря и натиск»). На русской службе с 1780 г. Директор 1-го кадетского корпуса (1801–1820).

10

Павел Петрович – Павел I (1754–1801), Император Всероссийский (1796–1801) из династии Романовых, сын Петра III и Екатерины II.

11

Александр Павлович – Александр I (1777–1825), император Всероссийский (с 11.3.1801), из династии Романовых. Старший сын великого князя (потом – императора) Павла Петровича. В 1800 г. – петербургский военный губернатор, сенатор, член Совета при Высочайшем дворе.

12

Константин Павлович (1779–1831), великий князь, цесаревич (с 1799), 2-й сын императора Павла I. В 1798 г. назначен главным начальником над 1-м кадетским корпусом.

13

Зубов Платон Александрович (1767–1822), светлейший князь (1796) генерал от инфантерии, генерал-адъютант. Государственный деятель, фаворит императрицы Екатерины II. 23 ноября 1800 г. назначен директором, а в феврале 1801 г. – шефом 1-го кадетского корпуса. Автор утвержденного в 1804 г. Александром I проекта создания в губерниях военных корпусов для воспитания в них детей дворян.

14

Адамович Иван Степанович, генерал-майор, шеф Павловского гренадерского полка с 14.2.1798. «По неисправности полка» был отставлен от службы 26.08.1798. В октябре 1812 г. в Арзамасе формировал резервы.

15

Павловский гренадерский полк сформирован 19.11.1796 г. из двух батальонов Московского гренадерского полка. 13 апреля 1813 г. за отличие в Отечественной войне 1812 года полк был причислен к составу Гвардии, под названием Лейб-гвардии Павловский, с правами Молодой гвардии. Упразднен в начале 1918 г.

16

Пурпур Карл Андреевич (1771–1806), генерал-майор (1803), шеф Владимирского мушкетерского полка (1803–1805). До 1801 г. – преподаватель 1-го кадетского корпуса, полковник.

17

Железников Петр Семенович (1770–?), майор, учитель русского языка и литературы в 1-м кадетском корпусе. В 1807 г. вышел в отставку и принял место домашнего учителя у князя Т. Л. Дивлет-Кильдеева. Переводчик.

18

Вероятно, имеется в виду Черкасов Павел Петрович (?–1837), генерал-майор, непременный член Военно-ученого комитета. В 1800 г. – капитан и преподаватель 1-го кадетского корпуса. В 1810 г. поступил майором в Свиту по квартирмейстерской части. В 1814 г., в чине полковника, переведен в Гвардейский генеральный штаб.

19

Ореус Федор (Фридрих) Максимович (1783–1866). Генерал от инфантерии. В начале XIX в. – офицер 1-го кадетского корпуса. На рубеже 1840–50-х гг. был директором Полоцкого кадетского корпуса.

20

Эллерман Христофор Иванович (1782–1831), полковник. В 1800–1808 гг. – преподаватель 1-го кадетского корпуса в чине подпоручика.

21

Феофилакт (Русанов Феодор Гаврилович) (1765–1821), экзарх Грузии (1817), митрополит Карталинский и Кахетинский

(1919–1821), член «Комитета по совершенствованию духовных училищ» Св. Синода, который в 1808 году (26 июня) преобразован в «Комиссию духовных училищ». В 1796–1798 гг. – настоятель Сергиевой пустыни и законоучитель кадетского корпуса.

22

Михаил (Десницкий Матфей Михайлович) (1762–1821), митрополит Петербургский и Новгородский (1818–1821), член Св. Синода (1814). В 1799 г. возведен в сан архимандрита Юрьева монастыря и назначен законоучителем в сухопутный шляхетский корпус.

23

Кутузов (Голенищев-Кутузов) Михаил Илларионович (1745–1813), светлейший князь Смоленский (1812), генерал-фельдмаршал (1812), главнокомандующий Российской армии в 1812 году, разгромившей армию Наполеона. Первый в истории России полный Георгиевский кавалер. В 1794–1797 гг. – главный директор Сухопутного шляхетного кадетского корпуса. Провел реорганизацию и установил в нем строгий режим, усилил практическую направленность обучения, ввел преподавание тактики (сам читал этот курс, а также курс военной истории).

24

Ферзен Иван Евстафьевич (1747–1799), граф, генерал от инфантерии, директор 1-го кадетского корпуса (1797–1798).

25

Андреевский – вероятно, Андреевский Иван Иванович (ок. 1754–1812), генерал-майор. Временно управлял 1-м кадетским корпусом до марта 1799 г.

26

Перский Михаил Степанович (1776–1832). Генерал-майор, директор 1-го Кадетского корпуса (1820–1832). В годы учебы Жиркевича – майор, офицер 1-го Кадетского корпуса.

27

Ралгерт – возможно, имеется в виду майор Ранефт Карл Карлович (?–1813), преподаватель в 1-м кадетском корпусе. В 1811 г. – полковник.

28

Готовцев Александр Кондратьевич, генерал-майор, шеф Смоленского кадетского корпуса (1.7.1812–1820). При Жиркевиче – майор, офицер 1-го Кадетского корпуса; подполковник (1806), полковник (1811).

29

Гераков Гавриил Васильевич (1771–1838), учитель истории в 1-м кадетском корпусе (1797–1809), статский советник (1821), писатель.

Гераков Семен Васильевич (ок. 1768–1831), полковник, офицер 1-го кадетского корпуса, казначей.

30

Ахшарумов Дмитрий Иванович (1785–1837), военный историк, генерал-майор (1820). 3.6.1803 выпущен из 1-го кадетского корпуса прапорщиком в Черниговский мушкетерский полк. Участник войн с Францией (1806–1807) и Турцией (1809–1811). В 1812 г. – дивизионный адъютант генерал-лейтенанта П. П. Коновницына, сотрудник походной типографии А. С. Кайсарова. В 1819 г. выпустил «Описание войны 1812 г.» – первую в России научную работу об Отечественной войне 1812 года.

31

Пирх Карл Карлович (ок. 1785–1822), барон, флигель-адъютант (1820), полковник, командир Лейб-гвардии Преображенского полка (1820). Выпущен из 1-го кадетского корпуса в 1805 г.

32

Глинка Владимир Андреевич (1790–1862), генерал от артиллерии (1852). Учился в 1-м кадетском корпусе, выпущен в 1806 г. в Лейб-гвардии артиллерийский батальон. Участник Отечественной войны 1812 года и заграничных походов 1813–1815 гг.

33

По-видимому, имеется в виду один из двух братьев: Милорадович Николай Николаевич, выпущен из 1-го кадетского корпуса 4.9.1805 подпоручиком в 4-й артиллерийский полк. Убит в сражении при Аустерлице 20.11.1805.

Милорадович Андрей Николаевич (1780–?). Выпущен из 1-го кадетского корпуса 8.6.1805 подпоручиком в Свиту Его Императорского Величества по квартирмейстерской части. В 1830 г. – Генерального штаба генерал-майор.

34

Краснокутский Семен Григорьевич (1784–1840), действительный статский советник, обер-прокурор Сената (на 1825 г.). Выпущен из 1-го кадетского корпуса 7.9.1805 прапорщиком в Лейб-гвардии Семеновский полк. Отставной генерал-майор (1821). Участник восстания 14.12.1825. Осужден на 20 лет ссылки на поселение. Умер в Тобольске.

Краснокутский Александр Григорьевич (1781–1841), отставной генерал-майор. 4.9.1805 выпущен из 1-го кадетского корпуса подпоручиком в артиллерию. Участник Отечественной войны 1812 года и заграничного похода 1814 г. Автор двух книг.

35

Обер-келлермейстер – в 1722–1917 гг. – смотритель винных запасов при дворе, должность, соответствовавшая 14-му классу «Табели о рангах».

36

Краснопольский Петр Степанович. В 1806 г. выпущен из 1-го кадетского корпуса подпоручиком в 1-ю артиллерийскую бригаду.

37

Фигнер Александр Самойлович (1787–1813), полковник (1813). Выпускник 2-го кадетского корпуса в С.-Петербурге. В 1812 г. в чине капитана командовал армейским партизанским отрядом. Владея французским, итальянским, немецким и польским языками, виртуозно умея перевоплощаться, отважно проникал в расположение неприятельских войск, добывал информацию, сообщал в Главную квартиру российской армии. М. И. Кутузов называл его человеком «высокой души», фанатиком «в храбрости и в патриотизме».

38

Жиркевич был выпущен из корпуса 4 сентября 1805 г. в Лейб-гвардии Артиллерийский батальон. Лейб-гвардии Артиллерийский батальон был сформирован 9.11.1796. В кампанию 1805 г. он состоял из двух батарейных и двух легких рот. Роты назывались именами своих шефов. В 1811 г. переименован в Лейб-гвардии Артиллерийскую бригаду.

39

Дохтуров Иван Сергеевич. Выпущен из Пажеского корпуса 4.9.1805 г. подпоручиком в гвардейскую артиллерию. 26.12.1807 уволен от службы поручиком «за болезнью».

40

Козлов Арсений Федорович. Выпущен из Пажеского корпуса 4.9.1805 подпоручиком в гвардейскую артиллерию. 22.10.1809 уволен от службы поручиком «за болезнью».

41

Касперский Иван Федорович (ок. 1760–?), генерал-майор (1801). В кампании 1805 г. – командир Лейб-гвардии Артиллерийского батальона.

42

Саблин Яков Иванович (ок. 1784–?), полковник (1813). Офицер гвардейской артиллерии (1804–1811), батальонный адъютант (1805–1806), казначей (1806–1810). В 1811 г. назначен командиром 12-й артиллерийской бригады.

43

Роселем – вероятно, имеется в виду Реслейн Федор (Фридрих) Иванович (1760–1838). Генерал-майор (1807), командир Казанского порохового завода (1806–1830). В 1805 г. командовал легкой ротой Лейб-гвардии Артиллерийского батальона. Участник сражения при Аустерлице.

44

Франц II (1768–1835), последний император Священной римской империи (1792–1806) и первый австрийский император (1804–1835). В качестве императора Австрии (а также Венгерского и Чешского короля) носивший имя Франц I. Выдал дочь Марию-Луизу за Наполеона I (в 1809).

45

Долгорукий Петр Петрович (1777–1806), князь, генерал-майор (1798), генерал-адъютант (1798). В 1805 г. – в Свите императора Александра I.

46

Наполеон Бонапарт, Наполеон I (1769–1821), император французов (1804–1814, 1815), король Италии (1805), протектор Рейнского союза (1806), медиатор Швейцарии (1803).

47

Дюрок Жиро Кристоф Мишель (1772–1813), герцог Фельтрский (1808) и Фриульский (1808), дивизионный генерал (1803), обер-гофмаршал (1805).

48

Ралль Федор Федорович. В 1805 г. – полковник Лейб-гвардии Артиллерийского батальона командир Батарейной роты Его Высочества. Уволен со службы в 1810 г. за болезнью.

49

Сукин Александр Яковлевич (ок. 1787–?), подполковник (1812). В 1805 г. выпущен подпоручиком из 2-го кадетского корпуса в Лейб-гвардии Артиллерийскую бригаду. В декабре 1811 г. переведен капитаном в 6-ю артиллерийскую бригаду.

50

Семеновский Лейб-гвардии полк – один из старейших в русской армии (1687). В 1700 г. наименован Лейб-гвардии Семеновским. Упразднен в 1918 г.

51

Преображенский Лейб-гвардии полк сформирован в 1687 г., в 1700 г. наименован Лейб-гвардии Преображенским. Упразднен в 1918 г.

52

Егерский Лейб-гвардии полк сформирован 9.11.1796 г. из егерских

команд, состоявших при Лейб-гвардии Семеновском и Измайловском полках и егерской роты подполковника А. М. Рачинского, как Лейб-гвардии Егерский батальон. В 1806 г. переформирован в два батальона и назван Лейб-гвардии Егерским полком. С 1856 по 1871 г. именовался Лейб-гвардии Гатчинским полком. Упразднен после октября 1917 г.

53

Измайловский Лейб-гвардии полк сформирован 22.9.1730 в Москве из Украинской ландмилиции в составе трех батальонов на правах и преимуществах пехотных гвардейских полков. Упразднен в начале 1918 г.

54

Манерка – жестяная фляга для воды.

55

Базилевич Александр Иванович (ок. 1787–1843), генерал-майор артиллерии. В 1805 г. – подпоручик Лейб-гвардии Артиллерийского батальона; штабс-капитан (1812). Будучи полковником в 1815 г. переведен в 13-ю артиллерийскую бригаду.

56

Волконский 2-й Петр Михайлович (1776–1852), светлейший князь (1834), генерал-фельдмаршал (1850), генерал-адъютант (1801). В 1805 г. – дежурный генерал и генерал-квартирмейстер российско-австрийских войск. С 22.8.1826 г. – министр Императорского двора и уделов. Почетный член Императорской Военной академии, Петербургской Академии наук и Медико-хирургической академии, Канцлер Российских императорских орденов (1842), управляющий Кабинетом Его Императорского Величества (1826), генерал-инспектор всех запасных войск (1837).

57

Винценгероде Фердинанд Федорович (1770–1818), барон, генерал от кавалерии (1813), генерал-адъютант (1802). В 1805 г. – генерал-майор, находился в свите Императора Александра I.

58

2 батальона Лейб-гренадерского полка.

59

Сражение в районе Аустерлица (ныне чешский город Словаков) между русско-австрийской армией под командованием генерала М. И. Кутузова (86 тыс. чел.) и французской армией под командованием императора Наполеона (73 тыс. чел.) состоялось 20 ноября 1805 г. В союзной армии находились русский и австрийский монархи, поэтому сражение получило название «Битва трех императоров». В результате сражения русско-австрийские войска были разгромлены. Потери русских войск составили около 16 тыс. убитыми и ранеными, 4 тыс. пленными, 160 орудий; потери австрийцев – около 4 тыс. убитыми и ранеными, 2 тыс. пленными, 26 орудий; французов – около 12 тыс. убитыми и ранеными. В результате поражения под Аустерлицем распалась 3-я антифранцузская коалиция, и император Александр I вынужден был заключить с Наполеоном мир.

60

Фейерверкер – в российской армии – унтер-офицерский чин в артиллерии (введен в 1796 г.). Как правило, командовал прислугой (расчетом) артиллерийского орудия.

61

Малютин Петр Федорович, генерал-лейтенант (1800). С 1799 по 1808 гг. командир Лейб-гвардии Измайловского полка.

62

Демидов Николай Петрович (1784 или 1789–1851). Действительный статский советник, известен своими трудами по политэкономии и финансовому праву, в основном на французском языке. В 1804 г. – подпоручик гвардейской артиллерии, в 1812 – штабс-капитан, в 1814 – полковник.

63

Эйлер Александр Христофорович (1773 или 1779–1849), генерал от артиллерии (1834). Внук математика Л. Эйлера. В 1805 г. – капитан. 27.5.1806 произведен в полковники и назначен командиром роты своего имени. В 1812 г. с отличием сражался при Бородине и Малоярославце, произведен в генерал-майоры. В 1813 г. назначен командовать всей резервной артиллерией и парками на театре военных действий. В 1833–1840 гг. исполнял должность директора Артиллерийского департамента Военного министерства.

64

Имеется в виду Моран (Morand) Шарль Антуан Луи Александр (1771–1835), граф (1808), дивизионный генерал (1805). Участник военных кампаний Франции с 1792 по 1815 гг. В 1812 г. командовал 1-й дивизией в корпусе Даву.

65

По всей видимости, имеется в виду произведение Виктора-Жозефа Этьена де Жуи (1764–1846). Французский писатель, драматург. Состоял во Французской академии.

66

Михельсон Иван Иванович (1755–1807), генерал от кавалерии (1790). Назначен командующим армией на западной границе во время подготовки новой кампании против Наполеона (1805).

67

Орден Св. Анны 3-й степени: знак ордена (красный эмалевый крест на золотом поле, заключенном в красный эмалевый круг; над крестом – золотая императорская корона) помещался на эфесе холодного оружия («Анненское оружие»).

68

Аракчеев Алексей Андреевич (1769–1834), граф (1799), генерал от артиллерии (1807), сенатор (1808), член Государственного совета (1810). В 1806 г. – генерал-лейтенант, инспектор всей артиллерии. С января 1808 г. – министр военно-сухопутных сил (до 1810 г.) и генерал-инспектор всей пехоты и артиллерии (до 1819). С 1817 г. – главный начальник созданных по инициативе императора Александра I военных поселений. В декабре 1825 г. оказался в опале, в 1826 г. получил отпуск по болезни и жил в своем имении Грузино Новгородской губернии.

69

Нелединский Иосиф Степанович (1784–1833). Майор, командир Аландского артиллерийского гарнизона. В 1800 г., будучи подпоручиком гвардейской артиллерии, был отдан под суд за подделку ассигнации, лишен чинов и дворянства и сослан на каторжные работы в Сибирь. В 1803 г. прощен и вернулся в армию.

70

Меллер-Закомельский 1-й Петр Иванович (1755–1823), барон, генерал от артиллерии (1814) сенатор, член Государственного совета (1819). 19.1.1807 назначен генерал-инспектором всей артиллерии (до 1819 г.). В 1808–1810 гг. – директор Провиантского департамента Военного министерства. С 28.2.1812 – директор Артиллерийского департамента Военного министерства. В кампанию 1812 г. – начальник С.-Петербургского и Новгородского ополчений. В 1819 г. – временно управляющий Военным министерством. В 1823 г. уволен в бессрочный отпуск по болезни.

71

Хомутов Василий Федорович. В 1806–1807 гг. подпоручик Лейб-гвардии Артиллерийского батальона. Уволен к статским делам по болезни 10.1.1808.

72

Вероятно, Чихачев Матвей Федорович (ок. 1786–1844), генерал-майор. В 1807–1810 гг. офицер гвардейской артиллерии, адъютант А. А. Аракчеева (с 1808). В 1810 г. переведен в Лейб-гвардии Семеновский полк. Уволен от службы в 1816 г. полковником.

73

Фридрих Вильгельм III (1770–1840), король Пруссии (c 1797 г.) из династии Гогенцоллернов. В составе 3-й антинаполеоновской коалиции прусская армия приняла участие в сражениях с Наполеоном лишь после поражения русско-австрийских войск при Аустерлице. Но 14.10.1806 Пруссия потерпела сокрушительное поражение под Иеной и Ауэрштедтом. В 1807 г. Фридрих Вильгельм был вынужден подписать мир в Тильзите, после того как лишился половины своих владений. Накануне вторжения Наполеона в Россию, подписал с ним договор, согласно которому прусские войска участвовали в кампании в составе Великой армии. В марте 1813 г. Пруссия перешла на сторону России. В 1814 г. прусская армия в составе союзных войск антинаполеоновской коалиции вошла в Париж. Впоследствии дочь Фридриха Вильгельма III, Шарлотта (в православии Александра Федоровна) вышла замуж за великого князя Николая Павловича (будущего российского императора Николая I).

74

Ольденбургский Павел Фридрих Август (1783–1853), великий герцог Ольденбургский, из династии Ольденбургов. Эмигрировал в Россию, когда в 1811 г. Ольденбург был оккупирован французскими войсками. Генерал-лейтенант русской службы (1811), занимал пост генерал-губернатора Ревеля. В 1812–1814 гг. принимал участие в войнах против наполеоновской Франции, в 1816 г. возвратился на родину.

75

Ольденбургский

Петр Фридрих Георг (1784–1812), генерал-губернатор Эстляндии, затем – генерал-губернатор тверской, ярославский и новгородский и главный директор путей сообщения. В 1809 г. вступил в брак с великой княжной Екатериной Павловной.

76

Екатерина Павловна (1788–1818), великая княжна, четвертая дочь императора Павла I любимая сестра императора Александра I. Герцогиня Ольденбургская (1809), королева Вюртембергская (1816). В 1816 г. вышла замуж за наследного принца Вильгельма Вюртембергского.

77

Каменский 1-й Сергей Михайлович (1771–1834), граф, генерал от инфантерии (1810). Сын генерал-фельдмаршала Михаила Федоровича Каменского. Чин генерала от инфантерии получил за штурм Базарджика 14.6.1810.

78

Жиркевич, возможно, ошибается. С. М. Каменский, действительно, имел 3 звезды: ордена Св. Александра Невского, Св. Георгия 2-й ст., Св. Анны 1-й ст. Из них – звезду ордена Св. Анны носили на правой стороне груди. Кроме того, Каменский имел 4-ю и 3-ю ст. ордена Св. Георгия и орден Св. Владимира 4-й ст. с бантом, кресты за Прагу и за Базарджик.

79

Мякинин Николай Демидович (1787–1814), генерал-майор (1814). В 1806–1814 гг. – адъютант А. А. Аракчеева. В 1807–1809 гг. – офицер Лейб-гвардии Артиллерийского батальона. Дальний родственник Аракчеева.

80

Возможно, имеется в виду Арапетов Иван Иванович, отставной майор артиллерии, предводитель дворянства Тульской губернии, помещик в Алексинском и Одоевском уездах Тульской губернии.

81

Клейнмихель Петр Андреевич (1793–1869), граф (1839), генерал от инфантерии (1841), генерал-адъютант (1826), член Государственного совета (1842). С 1808 г. служил в гвардии. Участник Отечественной войны 1812 года и кампаний 1813 и 1814 гг. С 1814 г. петербургский плац-майор, с 1819 г. начальник штаба поселенных войск; адъютант, затем ближайший сотрудник графа А. А. Аракчеева, управляющий Военным министерством (1842). В 1826 г. в чине генерал-майора был начальником штаба Управления военными поселениями.

82

Шумский Михаил Андреевич (1803–1851), флигель-адъютант (1824–1826), отставной поручик. Сын солдатки Лукьяновой, которого А. Ф. Минкина выдавала за своего сына от А. А. Аракчеева. Несмотря на заботы мнимого родителя о его воспитании и образовании, вел разгульную жизнь. Скончался в больнице приказа общественного призрения от лихорадки.

83

Глухов Борис Григорьевич (ок. 1788–?), штабс-капитан 4-й артиллерийской бригады (1817). В 1807 г. – подпоручик Лейб-гвардии Артиллерийского батальона.

84

Сражение при Гутштате (Восточная Пруссия) произошло 24 мая 1807 г. между русской армией под командованием генерала Л. Л. Беннигсена (100 тыс. чел.) и французским корпусом под командованием маршала М. Нея (30 тыс. чел.). Русские войска попытались окружить французский авангард во главе с Неем, но французам удалось избежать окружения и разгрома. Гутштадтское дело заставило Наполеона предпринять против русской армии более активные действия.

85

Углицкий мушкетерский (пехотный) полк образован в 1708 г., как 1-й гренадерский Бильса полк. В 1727 г. переименован в Углицкий пехотный. Упразднен после октября 1917 г.

86

Герсдорф (Герздорф) Карл Максимович, барон (1761–1813), генерал-майор (1800), шеф Углицкого мушкетерского (пехотного) полка (1800–1813).

87

Сражение под Прейсиш-Эйлау (Восточная Пруссия) состоялось 26.1.1807 между русско-прусской армией под командованием генерала Л. Л. Беннигсена (78 тыс. чел., в том числе 8 тыс. пруссаков) и французской армией под командованием императора Наполеона (70 тыс. чел.). В результате упорного многочасового сражения обе стороны понесли большие потери: русские – до 26 тыс. ранеными и убитыми, французы – ок. 30 тыс. Сражение при Прейсиш-Эйлау оценивалось современниками как стратегический успех русской армии.

88

По всей видимости, имеется в виду князь Петр Семенович Абамелик, поручик Тенгинского мушкетерского полка, в последствии – генерал-майор (1818).

89

Сражение при Гейльсберге (Восточная Пруссия), состоялось 29.5.1807 между французским авангардом под командованием маршала Н. Сульта (30 тыс. чел.) и русской армией под командованием генерала Л. Л. Беннигсена (80 тыс. чел.). Упорный и кровопролитный бой, в котором Беннигсен получил ранение, прекратился с наступлением ночи, не принеся успеха ни одной из сторон. Русские потеряли около 10 тыс., французы – 8 тыс. чел. На следующий день Беннигсен отошел к Фридланду.

90

Сражение под Фридландом состоялось 2.6.1807. Французская армия под командованием Наполеона (85 тыс. чел.) нанесла поражение русско-прусским войскам (55 тыс. чел.). После упорного боя союзные войска были разгромлены и вынуждены отойти. Потери русских войск составили, по разным сведениям, от 5 до 15 тыс. чел. Поражение привело к заключению перемирия, а затем и Тильзитского мира между Россией и Францией.

91

Беннигсен Леонтий Леонтьевич (1745–1826), граф (1813), генерал от кавалерии (1802). В 1807 г. – главнокомандующий русской армией. За Пултуск получил орден Георгия 2-го класса, за Прейсиш-Эйлау – орден Св. Андрея Первозванного. После поражения под Фридландом «уволен до излечения болезни». В 1812 г. вернулся на службу.

92

Тильзитский мир – договор «о мире, дружбе и союзе» между Россией и Францией, завершивший русско-прусско-французскую войну 1806–1807 гг. Заключен в г. Тильзите 25.6.1807 в результате личных переговоров императоров Александра I и Наполеона I.

93

Имеется в виду Дунайская армия.

94

Штаден Евстафий Евстафьевич (1774–1845), генерал от артиллерии. В 1808 г. – подполковник 16-й артиллерийской бригады. Участник кампаний 1805, 1812, 1813 гг. После возвращения из заграничных походов был начальником артиллерии 1-го корпуса. Командир Тульского оружейного завода в 1817–1825 гг. В 1824 г. назначен инспектором всех оружейных заводов. В 1831–1838 гг. – тульский военный губернатор с управлением гражданской частью.

95

Вероятно, имеется в виду майор 18-й артиллерийской бригады Занден-Пескович. Впоследствии полковник, командир Рижского артиллерийского гарнизона (1814).

96

Неделя, следующая за Пасхой.

97

Прозоровский Александр Александрович (1732–1809), князь, генерал-фельдмаршал (1807). В 1808–1809 гг. – главнокомандующий Дунайской армией.

98

Жиркевич ошибается: жену Аракчеева звали Наталья Федоровна Хомутова (1783–1842), дочь генерал-майора Федора Николаевича Хомутова, с 1806 г. – супруга А. А. Аракчеева.

99

Творогов (Тварагов) Степан Трофимович (1769–после 1816), генерал-майор (1814), флигель-адъютант (1807). В 1806 г. – подполковник, инспекторский адъютант А. А. Аракчеева.

100

Танеев Сергей Михайлович (1749–1825), генерал-майор.

101

Апрелев Федор Иванович (1763 или 1864–1831), генерал-лейтенант. В 1792 г. при великом князе Павле Петровиче состоял в Гатчине для исправления орудий и обучения артиллеристов. Уезжая, рекомендовал на свое место своего земляка А. А. Аракчеева. В 1809 г. вышел в отставку «по болезни», через несколько лет вернулся на службу и дослужился до чина генерал-лейтенанта. Весной 1825 г. ходили слухи о том, что министром внутренних дел будет назначен «Аракчеева любимец Апрелев, доброй фрунтовик с дурною душою». Апрелев в это время состоял при генерал-фельдцейхмейстере великом князе Михаиле Павловиче в чине артиллерии генерал-майора. Дружеские отношения с Апрелевым и его семейством А. А. Аракчеев поддерживал на протяжении всей

жизни.

102

Возможно, имеется в виду Петр Воинович Римский-Корсаков (?–1815), владелец имения в Тихвинском узде Новгородской губернии (дед композитора Н. А. Римского-Корсакова), отставной гвардейский секунд-ротмистр.

103

Ляпунов Семен Ефимович, капитан Лейб-гвардии Артиллерийского батальона (1806), командир батарейной графа Аракчеева роты. В 1807 г. получил чин полковника, в декабре 1811 г. назначен командиром 9-й артиллерийской бригады.

104

Козодавлев Осип Петрович (1754–1819), государственный деятель, литератор, переводчик. В начале 1783 г. – советник при директоре Императорской Академии наук, княгине Е. Р. Дашковой. В 1784 г. – директор народных училищ С.-Петербургской губернии, член комиссии об учреждении народных училищ, автор проекта устава русских университетов. В царствование Павла I – обер-прокурор сената, сенатор; при Александре I – член комиссии по пересмотру уголовных дел, в 1810 г. – министр внутренних дел. Один из главных сотрудников Александра I по вопросу об улучшении быта крестьян. В 1809 г. основал официальную газету «Северная Почта», где был и редактором, и сотрудником.

105

Минкина Анастасия Федоровна (?–1825), дочь крестьянина села Грузино, управительница имения А. А. Аракчеева. Одно время была замужем за отставным матросом Шумским.

106

Корсаков Александр Львович, генерал-майор, кавалер ордена Св. Георгия 4-й ст.

107

Уголовное дело об убийстве Анастасии Минкиной описано А. И. Герценом в произведении «Былое и думы».

108

Переговоры между императорами Александром I и Наполеоном I проходили в Эрфурте (Тюрингия) 15.9–2.10.1808. Результаты переговоров зафиксированы в секретной Эрфуртской союзной конвенции (Франция получила время для завершения войны в Испании, Россия добилась присоединения Финляндии).

109

Кушелев Григорий Григорьевич (1754–1833), граф (1799), адмирал (1799), вице-президент Адмиралтейств-коллегии, автор ряда сочинений по организации военно-морского флота. Один из богатейших людей своего времени, получивший огромное приданое за женой – графиней Безбородко.

110

Мария Федоровна (София Доротея Августа Луиза) (1759–1828), императрица Всероссийская (с 1796), супруга великого князя (затем императора) Павла Петровича (с 1776). Дочь герцога Фридриха Евгения Вюртембергского. После гибели мужа целиком посвятила себя благотворительной деятельности, развитию женского образования.

111

Луиза (Августа Вильгельмина Амалия) (1776–1810), супруга короля Фридриха Вильгельма III. Дочь герцога Карла Мекленбург-Стрелицкого.

112

Австрия открыто готовилась к новой военной кампании против Наполеона. Россия, согласно союзному договору с Францией, должна была выступить на ее стороне.

113

Голицын Сергей Федорович (1749–1810), князь, генерал от инфантерии (1797), член Государственного совета (1810). Выпускник Шляхетского корпуса, участник русско-турецких (1768–1774, 1787–1791) войн и Польской кампании 1792–1794 гг. В 1801 г. – Рижский генерал-губернатор и инспектор пехоты Лифляндской инспекции. В 1809 г. назначен командовать корпусом, отправленным в Галицию для совместных действий с французскими войсками против Австрии. Подойдя к австрийской границе, действовал крайне аккуратно: «Я больше боюсь моих союзников, чем моих врагов», – писал он. Вскоре после начала военных действий скоропостижно скончался в Галиции.

114

Кутайсов Александр Иванович (1784–1812), граф (1799), генерал-майор (1806). В 1809 г. – начальник артиллерии корпуса С. Ф. Голицына, участвовал с ним в походе в Галицию.

115

Майор Данненберг в 1809 г. командовал батарейной № 10 артиллерийской ротой. Уволен от службы в 1810 г. подполковником.

116

Левиз Федор Федорович (1767–1824), генерал-лейтенант (1807). В походе в Галицию участвовал в качестве командира 10-й пехотной дивизии.

117

Инзов Иван Никитич (1768–1845), генерал от инфантерии (1828). В 1809–1810 гг. был командиром Киевского гренадерского полка.

118

Суворов Аркадий Александрович (1784–1811), граф Рымникский, генерал-лейтенант, сын великого русского полководца А. В. Суворова.

119

Понятовский Юзеф Антоний (1763–1813), князь, маршал империи (1813). Племянник последнего короля Речи Посполитой С. А. Понятовского. С 1808 г. главнокомандующий Войском Польским. В 1809 г. успешно командовал Польской армией в войне против Австрии. В 1812 г. командовал 5-м армейским (польским) корпусом Великой армии Наполеона.

120

Прендель Виктор Антонович (1766–1852), генерал-майор (1831). Из австрийских дворян. С 1804 г. на российской службе, с чином штабс-капитана определен в Черниговский драгунский полк. В 1805 г. исполнял особые поручения при штабе М. И. Кутузова. В 1809 г. прикомандирован к французским войскам, был в сражениях при Регенбурге, Асперне и Ваграме. В 1810–1812 гг. в качестве военного агента в Дрездене выполнял разведывательные задания во Франции, Италии, Голландии, Австрии и Германии.

121

Ней Мишель (1769–1815), герцог Эльхингенский (1808), князь Москворецкий (1813), маршал империи (1804). В 1809–1811 гг. сражался во главе своего Третьего армейского корпуса в Испании и Португалии.

122

Ховен Егор Федорович, генерал-майор. В 1810 г. – майор конной № 22-го артиллерийской роты. В 1815 г. переведен в Лейб-гвардии Артиллерийскую бригаду. В 1816–1821 гг. – командир 1-й Лейб-гвардии артиллерийской бригады.

123

Барклай де Толли Михаил Богданович (1757–1818), граф (1813), князь (1815), генерал-фельдмаршал (1814), член Государственного совета (1810). Участвовал в русско-турецкой (1787–1791), русско-шведской (1788–1790) войнах и Польской кампании 1792–1794 гг. В 1800-х гг. участвовал в русско-прусско-французской и русско-шведской войнах. С 18.1.1810 по 24.8.1812 – военный министр Российской империи. В кампанию 1812 года – главнокомандующий 1-й Западной армии. Во время заграничных походов 1813–1815 гг. – главнокомандующий всеми русскими и прусскими армиями.

124

Ермолов Алексей Петрович (1772–1861), генерал от инфантерии (1818), генерал от артиллерии (1837), почетный член Петербургской Академии наук (1818). С мая 1811 г. в чине генерал-майора командовал гвардейской артиллерийской бригадой.

125

Яшвиль (Яшвили) Лев Михайлович (1772 или 1768–1836), князь, генерал от артиллерии (1819). В 1811 г. в чине генерал-майора был начальником артиллерийской бригады 4-й дивизии. За отличие в арьергардных боях начала Отечественной войны 1812 г. произведен в генерал-лейтенанты. В 1813 г. назначен начальником артиллерии действующей армии. В 1816–1832 гг. – начальник артиллерии 1-й армии.

126

Высочайшим приказом от 10.5.1811 Ермолов назначен командиром гвардейской артиллерийской бригады, оставаясь инспектором нескольких конных артиллерийских рот. Высочайшим приказом от 13.11.1811 он назначен также командиром 2-й гвардейской пехотной бригады.

127

С января 1810 г. А. А. Аракчеев возглавлял Департамент военных дел Государственного совета.

128

Вельяминов Алексей Александрович (1785–1838), генерал-лейтенант. Участвовал в войнах 1805, 1810, 1812, 1813–1814 гг. В 1816 г. назначен начальником штаба Отдельного Грузинского (позднее Кавказского) корпуса при А. П. Ермолове. В 1818 г. впервые участвовал в делах против горцев. В 1829 г., командуя 16-й дивизией, участвовал в турецкой войне. В 1831 г. занял пост командующего войсками Кавказской линии и начальника Кавказской области. По его предложению пассивная оборона на Кавказе,

рекомендованная Паскевичем, сменилась периодом экспедиций и набегов.

129

Фриш Матвей Карлович (ок. 1785–?), полковник (1813). В 1811 г. – капитан Лейб-гвардии Артиллерийской бригады. В декабре 1811 г. переведен подполковником в 4-ю артиллерийскую бригаду.

130

Корольков Николай Васильевич (ок. 1784–?). В 1811 г. – капитан Лейб-гвардии Артиллерийской бригады. 4.12.1811 переведен подполковником в 13-ю артиллерийскую бригаду. В 1815 г. – полковник, командир 26-й артиллерийской бригады.

131

В это время уже было известно о подготовке Наполеона к вторжению в Россию. Ответную передислокацию своих войск вдоль границы начал император Александр I. В районе Вильно располагалась 1-я Западная армия под командованием генерала от инфантерии М. Б. Барклая де Толли.

132

Александр I прибыл в Вильно 21.4.1812.

133

Горчаков 2-й Михаил Дмитриевич (1793–1861), князь, генерал-адъютант (1830), генерал от артиллерии (1844). В 1807 г. поступил юнкером в гвардейскую артиллерию, с которой участвовал в кампаниях 1812, 1813 и 1814 гг. Участник турецкой войны 1828–1829 гг., Польской кампании 1831 г., подавления Венгерской революции 1848 г., Крымской кампании 1854–1855 гг. В 1856 г. – наместник Царства Польского.

134

Фонвизин Михаил Александрович (1787–1854), генерал-майор (1819). Вступил в службу подпрапорщиком в Лейб-гвардии Измайловский полк в 1803 г. Участник Отечественной войны 1812 года и Заграничных походов 1813–1815 гг. С 1812 г. – адъютант А. П. Ермолова. С 1814 г. – командир 37-го егерского полка. Участник движения декабристов. Приговорен к каторжным работам. В 1853 г. возвратился на родину (с. Марьино Бронницкого уезда Московской губ.).

135

Вероятно, Поздеев Иван Васильевич (?–1820), полковник, командир Гусарского принца Оранского полка. В 1812 г. – поручик 7-й резервной артиллерийской бригады. Адъютантом Ермолова назначен 6.09.1812.

136

Римский-Корсаков Павел Александрович (1785–1812). Штабс-ромистр Кавалергардского полка, убит в Бородинском сражении. А. С. Норов вспоминал: «Погиб добрый друг гвардейских артиллеристов, кавалергардский ротмистр Корсаков, одаренный богатырскою силою, и которого сабля долго пролагала себе широкую дорогу в рядах неприятеля, но картечь пробила его латы».

137

Столыпин Афанасий Алексеевич (1788–1866), штабс-капитан. Предводитель дворянства Саратовской губернии. Дед М. Ю. Лермонтова. В 1812 г. – поручик Лейб-гвардии Артиллерийской бригады.

138

Приказ о переходе на летнюю форму одежды по 1-й Западной армии был отдан 5 мая.

139

Сухозанет 1-й Иван Онуфриевич (1788–1861), генерал от артиллерии (1834), генерал-адъютант (1825). Переведен в Лейб-гвардии Артиллерийский батальон в 1808 г. из 1-го артиллерийского полка и назначен адъютантом к князю Л. М. Яшвилю.

140

Глухов Василий Алексеевич (ок. 1763–?). В 1812 г. – полковник, командир 1-й артиллерийской бригады, с 26.4.1812 – командир батарейной роты № 3 3-й артиллерийской бригады. 13.8.1812 переведен состоящим по артиллерии с назначением командиром парков 2-й линии при Шостенском пороховом заводе, но успел принять участие в сражении при Бородино, в котором был ранен (награжден орденом Св. Анны 2-й степени).

141

Чин полковника И. О. Сухозанет получил за отличие в бою при Чашниках.

142

Сражение при Бауцене состоялось 8–9.5.1813 между Наполеоном и объединенной русско-прусской армией под командованием российского генерала П. Х. Витгенштейна. Закончилось отступлением союзников и заключением перемирия. Русские потеряли ок. 6400 солдат, пруссаки – 5600; французские потери составили 18–20 тыс. чел.

143

Приказом от 26.5.1813.

144

Орден Св. Анны 1-й степени И. О. Сухозанет получил за отличие в сражениях под Дрезденом и Кульмом. За сражение под Лейпцигом награжден золотой саблей «За храбрость» с алмазами.

145

Великая армия Наполеона начала переправу через границу России 12.6.1812.

146

Замечание Ермолова, каким оружием можно победить Наполеона, было сказано по-французски, весь же разговор, а равно и ответ государя на это замечание, происходил на русском языке. – И. Ж.

147

Главный рунд – главный обход караулов в крепости или лагере, производящийся главным дежурным час спустя по наступлении ночи.

148

Рахманов Петр Александрович (?–1813). Математик, военный писатель, издатель «Военного журнала». В 1812 г. – полковник Лейб-гвардии Преображенского полка, адъютант М. Б. Барклая де Толли. 23.6.1812 ранен в арьергардном бою под Кочергишками; убит в сражении под Лейпцигом.

Интересно, что в № 39 «Санкт-Петербургских ведомостей» от 16 мая 1811 г. было помещено следующее объявление:

«Узнал я, что подписка на «Военный журнал», издаваемый Г. Рахмановым, окончилась; почему прошу, желающего уступить полное число № оного за 20 руб. доставить в Московской части, в Грязной улице в доме под № 231, ко мне, л-гв Артиллерийского батальона поручик Жиркевич.

149

Фигнер Николай Самойлович (1787–1813). В начале 1812 г. был поручиком Мариупольского гусарского полка. 19.6.1812 тяжело ранен в арьергардном деле при Козянах. В декабре 1812 года переведен в Лейб-гвардии Гусарский полк. Умер от болезни в Калише.

150

Ожаровский Адам Петрович (1776–1855), граф, генерал от кавалерии (1826), генерал-адъютант (1807). В 1812 г. состоял при Главной квартире 1-й Западной армии.

151

Укрепленный лагерь российской армии располагался к северо-западу от г. Дрисса Витебской губернии (ныне Верхнедвинск Витебской обл. Республики Беларусь). Строительство его началось в апреле 1812 г. согласно стратегическому плану, разработанному советником императора Александра I генералом К. Л. Фулем. 2.7.1812 военный совет, созванный Александром I, принял решение оставить лагерь.

152

13.7.1812 г. под Островно (местечко в Витебской губ.) происходили бои между арьергардом 1-й Западной армии и авангардом Великой армии.

153

Александр I покинул армию в ночь на 7 июля. Через Смоленск он направился в Москву, далее – в С.-Петербург.

154

Гогель Александр Григорьевич (1787–1812). В кампанию 1812 года – командир легкой роты № 2-го.

155

Депрерадович Николай Иванович (1767–1843), генерал от кавалерии (1826), генерал-адъютант (1819). Участник русско-турецкой войны 1787–1791 гг. и военных действий в Польше в 1792 и 1794 гг. Участвовал в заговоре, результатом которого стало убийство императора Павла I. Участник войн с Францией 1805, 1806–1807 гг. В 1812 г. в чине генерал-лейтенанта командовал гвардейской кавалерийской дивизией. Отличился во время заграничных походов 1813–1815 гг. В русско-турецкую войну 1828–1829 гг. командовал гвардейскими частями в действующей армии.

156

Депрерадович получил приказ командира 6-го корпуса Д. С. Дохтурова «сделать поиск к Смоленску» 16 июля.

157

Лейб-гвардии Финляндский полк сформирован в декабре 1806 г. в Стрельне близ С.-Петербурга как Императорский батальон милиции в составе пяти пехотных рот и артиллерийской полуроты. 22.1.1808 за отличие в кампании 1807 г. причислен к Лейб-гвардии и наименован Лейб-гвардии батальоном Императорской милиции. 19.10.1811 назван Лейб-гвардии Финляндским полком. Упразднен в начале 1918 г.

158

Отряд Депрерадовича подошел к Смоленску 18 июля.

159

Неверовский Дмитрий Петрович (1771–1813), генерал-лейтенант (1812). Участвовал в русско-турецкой войне 1787–1791 гг. и в войне с Польшей в 1792–1794 гг. В 1812 г. командовал 27-й пехотной дивизией, оказавшей

под Красным упорное сопротивление превосходящим силам конницы Мюрата. Наполеон не смог отрезать русские войска от Смоленска и зайти им в тыл, о чем сообщал П. И. Багратион: «Нельзя довольно похвалить храбрости и твердости, с какою дивизия, совершенно новая, дралась против чрезмерно превосходных сил неприятельских». Скончался в результате ранения, полученного в сражении под Лейпцигом.

160

Багратион Петр Иванович (1769–1812), князь, генерал от инфантерии (1809). Участвовал в русско-турецкой войне 1787–1791 гг., в Итальянском и Швейцарском походах Суворова. В войнах с Францией 1805, 1806–1807 гг. командовал арьергардом русской армии. В русско-турецкой войне 1806–1812 гг. – главнокомандующий Молдавской армией. 16.3.1812 г. назначен главнокомандующим 2-й Западной армией. Скончался в результате ранения, полученного в сражении при Бородино.

161

Главные силы 1-й и 2-й армий соединились под Смоленском 20–22.7.1812.

162

Встреча М. Б. Барклая де Толли и П. И. Багратиона произошла 21 июля.

163

Полиция учреждалась в армии во время походов и предназначалась для обеспечения порядка в обозе и на квартирах армии. Состояла из обер-полицмейстеров, полицмейстеров, гевальдигеров, обозных и пр.

164

Мекленбург-Шверинский Карл Август Христиан (1782–1833), принц (с 1817 – герцог), генерал-лейтенант (1812). На российской службе с 1798 г. В 1806–1807 гг. сражался с французами в Польше и Восточной Пруссии. Участник русско-турецкой войны 1806–1812 гг. В Отечественной войне 1812 года командовал 2-й гренадерской дивизией. Участвовал в заграничных походах 1813–1815 гг. После окончания военных действий с Францией уволился с русской службы.

165

Вероятно, Нилус Богдан Богданович, подполковник и командир батарейной роты № 30 2-й резервной артиллерийской бригады.

166

Смоленская икона Божией Матери (Одигитрия) – одна из святынь русской православной церкви. По преданию, написана евангелистом Лукой. В Смоленск была передана великим князем киевским Владимиром Мономахом. 5.8.1812 г. икона была вынесена из смоленского Георгиевского храма на Покровскую гору, где перед ней всю ночь совершался молебен. Позднее сопровождала русские войска. Накануне Бородинского сражения перед этой иконой молилось русское воинство «об одолении иноплеменных». Перед занятием Москвы французами была отправлена в Ярославль. После окончания Отечественной войны 1812 года (в декабре) икона была торжественно перенесена в Смоленск, где и установлена вновь в кафедральном соборе.

167

Образ этот был теперь у нас в резерве, при роте Нилуса, при ко торой он и находился в течение всего похода до возвращения в Смоленск. Пророчество это, переданное мне Эйлером 3 августа, на позиции под Смоленском, действительно сбылось, ибо Смоленск занят обратно 3 ноября, и образ этого именно числа, внесен опять на Смоленскую стену. – И. Ж.

168

Раевский Николай Николаевич (1771–1829), генерал от кавалерии (1813). Участвовал в войнах с Турцией (1788–1790), Польшей (1792–1794) и в Персидском походе 1796 г., в войнах с Францией 1805 г., 1806–1807 гг., русско-шведской (1808–1809), русско-турецкой (1806–1812) войнах. В Отечественную войну 1812 года командовал 7-м пехотным корпусом, успешно противостоявшим превосходящим силам противника в Смоленском сражении 4.8.1812. Отличился при Бородино. Участвовал в заграничных походах 1813–1814 гг. После войны командовал корпусом на юге России, с 1824 г. в отставке.

169

Фельдъегерь – специальный военный агент для доставки правительственной корреспонденции.

170

Жюно Жан Андош (1771–1813), герцог д’Абрантес (1807), французский дивизионный генерал (1801). В кампанию 1812 г. – командир 8-го армейского корпуса Великой армии. Под Смоленском заблудился, во время описываемого боя при Валутиной Горе бездействовал, за что едва не лишился командования.

171

Исаев 2-й и Исаев 4-й – командиры донских казачьих полков, но находились они первый – в Финляндии, последний – в Дунайской армии. Скорее всего, здесь был полк Карпова 2-го.

172

Валутина гора – деревня Смоленского уезда той же губ., где 7.8.1812 трехтысячный отряд под командованием генерала П. А. Тучкова сдерживал натиск французской пехоты, стремившейся вновь разделить русские 1-ю и 2-ю Западные армии, отступавшие от Смоленска.

173

Толь Карл Федорович (1777–1842), граф (1829), генерал от инфантерии (1826), генерал-адъютант (1823), член Государственного совета (1830). Окончил Сухопутный кадетский корпус (1796). Принимал участие в Швейцарском походе Суворова 1799, в войнах с Францией (1805) и Турцией (1806–1809). С 1810 г. в свите императора по квартирмейстерской части. В кампанию 1812 г. в чине полковника был прикомандирован к 1-й Западной армии и назначен на должность генерал-квартирмейстера. С декабря 1812 г. – генерал-квартирмейстер Главного штаба при Александре I. Участвовал в заграничных походах в 1813–1814 гг. С декабря 1815 г. – генерал-квартирмейстер Главного штаба, с 1823 г. – начальник штаба 1-й армии. Во время русско-турецкой войны (1828–1829) гг. – начальник штаба действующей армии.

174

В то время ремни, поддерживающие ранцы, белились и сходились крест-накрест на груди у солдат.

175

Дохтуров Дмитрий Сергеевич (1759–1816), генерал от инфантерии (1810). Участник войн со Швецией (1788–1790) и с Францией (1805, 1806–1807, 1812, 1813–1814). В 1812 г. командовал 6-м пехотным корпусом 1-й Западной армии. При Бородино в начале сражения корпус Дохтурова находился в центре русских позиций. После ранения генерала Багратиона принял командование 2-й Западной армией и стойко удерживал позиции за Семеновским оврагом. Вернувшись из заграничных походов, вышел в отставку.

Дохтуров Николай Михайлович (1788–1865), племянник Дмитрия Сергеевича Дохтурова, генерал от кавалерии (1857), сенатор (1846). В 1812 г. – подпоручик Лейб-гвардии Семеновского полка, адъютант генерал-адъютанта Е. Ф. Комаровского. В сражении при Бородино состоял при главнокомандующем М. И. Голенищеве-Кутузове.

176

Ваксмут Андрей Яковлевич (1791–1849), генерал-лейтенант. В 1812 г. – подпоручик Лейб-гвардии Артиллерийской бригады.

177

Лодыгин (Лодыгин) Николай Иванович (ок. 1788–после 1844), генерал-майор, воронежский военный губернатор (1836–1841). В 1812 г. – штабс-капитан Лейб-гвардии Артиллерийской бригады. В 1813 г. был последовательно произведен в капитаны (апрель) и полковники (декабрь).

178

В сражении при Бородино русские армии потеряли более 40 тыс. чел. убитыми и ранеными. Среди них 27 генералов. Французы также потеряли убитыми и ранеными более 40 тыс. чел., среди них – 49 генералов и один маршал.

179

Посников Федор Николаевич (1784–1841), генерал-майор (1813). В 1812 г. – полковник, командир 1-го батальона Лейб-гвардии Семеновского полка. С 20 августа, по причине болезни полкового командира, командовал Лейб-гвардии Семеновским полком. В 1813 г. назначен шефом Малороссийского гренадерского полка. Участник кампаний против Наполеона в 1805–1814 гг.

180

Имеется в виду сражение, состоявшееся 6 октября между русскими армиями и авангардом французских войск под командованием маршала Иоахима Мюрата на реке Чернишне в районе села Тарутино. Предпринятое по инициативе русского командования, сражение было выиграно и ускорило выход Наполеона из Москвы.

181

Багговут Карл Федорович (1761–1812), генерал-лейтенант (1807). На русской службе с 1779 г. Участник

русско-турецкой войны 1789–1791 гг., Польской кампании 1792–1794 гг., войнах с Францией (1805, 1806–1807), со Швецией (1808–1809). В кампанию 1812 г. командовал 2-м пехотным корпусом 1-й Западной армии. В Тарутинском сражении командовал колонной из двух корпусов. В начале боя возглавлял передовые полки, был убит одним из первых выстрелов французской артиллерии. В рескрипте вдове Багговута император Александр I писал: «Я потерял в нем храброго военачальника, полезного отечеству».

182

Мюрат Иоахим (1767–1815), король Неаполя и Обеих Сицилий (1808), маршал империи (1804). Женат на Каролине Бонапарт (родной сестре Наполеона) (с 1800). За любовь к пышным костюмам и внешним эффектам современники называли его «театральным королем».

183

Коновницын Петр Петрович (1764–1822), граф (с 1819), генерал от инфантерии (1817), генерал-адъютант (1812), член Государственного совета (1819). В 1810–1811 гг. командовал дивизией, охранявшей Балтийское побережье. В Отечественную войну 1812 года генерал-лейтенант, начальник 3-й пехотной дивизии. С 4 сентября назначен дежурным генералом при М. И. Кутузове. В заграничном походе командовал гренадерским корпусом. Пользовался любовью и уважением солдат. С 1814 г. – военный министр. С 1819 г. начальник военно-учебных заведений и директор Царскосельского лицея.

184

Кайсаров Паисий Сергеевич (1783–1844), генерал от инфантерии (1833). С 1805 г. – адъютант генерала М. И. Кутузова, с которым участвовал в кампании против Франции 1805 г. Во время войны с Турцией в 1811–1812 гг. руководил канцелярией Кутузова, а затем состоял при нем же секретарем мирного конгресса в Бухаресте. В кампанию 1812 г. в чине полковника состоял при штабе М. И. Кутузова дежурным генералом. Участвовал в заграничных походах 1813–1815 гг., где проявил себя талантливым разведчиком. Отличился при подавлении польского восстания в 1831 г. С 1842 г. в отставке.

185

Сражение за Малоярославец началось около 6 часов утра 12 октября, продолжалось до темноты. Город 8 раз переходил из рук в руки. Общая численность участвовавших войск достигала 50 тыс. чел. с обеих сторон. Потери у русских и у французов составили примерно по 7 тыс. чел. Сожженный город удержали французы, но дорога на Калугу была перекрыта русскими войсками. В результате, Наполеон был вынужден прекратить движение на юг России и отступить на разоренную еще на первом этапе войны Старую Смоленскую дорогу.

186

Кашкаров Николай Иванович (ок. 1784–?). В 1812 г. – подпоручик Лейб-гвардии Семеновского полка, батальонный адъютант. На 1819 г. – штабс-капитан.

187

В октябре 1812 г. в Париже отставной бригадный генерал граф Клод Франсуа Мале попытался организовать переворот, объявив о смерти Наполеона. Был разоблачен, схвачен и расстрелян. Наполеон узнал о заговоре 6.11.1812 в Смоленске, после чего принял решение покинуть армию, чтобы скорее вернуться в Париж.

188

Буйницкий Иосиф Федорович (ок. 1790–?). В 1812 г. – прапорщик Лейб-гвардии Семеновского полка. Майор Северского конно-егерского полка (1817).

189

Вюртембергский Александр Фридрих Карл (1771–1833), принц, генерал от кавалерии (1800). В рядах австрийской армии участвовал в войнах с Францией в 1794–1799 гг., на российской службе с 1800 г. В 1811 г. – белорусский военный губернатор. В кампанию 1812 года состоял при штабе главнокомандующего. Участвовал в заграничных походах. После наполеоновских войн – по-прежнему белорусский военный губернатор.

190

Опперман Карл Иванович (1766–1831), граф (1829), генерал-инженер (1823), почетный член Петербургской Академии наук (1829), член Государственного совета (1827). Из дворянского рода герцогства Гессен-Дармштадт. В 1783 г. вступил на русскую службу. Участник русско-шведской войны 1789–1790 гг. и подавления польского восстания в 1794 г. Руководил работами по укреплению обороноспособности приграничных русских крепостей. В 1810 г. создал в Петербурге школу инженерных кондукторов (в 1819 преобразована в Главное инженерное училище). С 28.2.1812 г. – директор Инженерного департамента Военного министерства. В мае-сентябре 1812 г. инспектировал пограничные крепости. С начала октября 1812 г. состоял при Главной квартире, участвовал в заграничных походах 1813–1815 гг.

191

Лавров Николай Иванович (1761–1813), генерал-лейтенант (1811). Участник русско-турецкой (1787–1791) и русско-польской (1792–1794) войн, Итальянского и Швейцарского походов А. В. Суворова 1799 г., а также кампаний против французов 1806–1807 гг. В Отечественную войну 1812 года командовал 5-м пехотным корпусом. Находился в сражениях при Бородино, Малоярославце и Красном. Скончался от болезни.

192

Платов Матвей Иванович (1753–1818), граф (1812), генерал от кавалерии (1809). Участник русско-турецких войн (1768–1774, 1787–1791). В 1806–1807 гг. участвовал в войне с Францией, в 1807–1809 – с Турцией. В кампанию 1812 года командовал летучим казачьим корпусом, входившим в состав 1-й Западной армии. В 1-й период войны его части составляли арьергард 2-й Западной армии, который вел успешные бои под Миром, Романовым, Иньковом. Отличился при Бородино. В сентябре получил под свое командование летучий казачий корпус из донских ополченский полков, сражавшихся под Малоярославецм, при Вязьме, Духовщине, под Смоленском, Красном, при Березине. В заграничных походах 1813–1815 гг. командовал казачьим корпусом.

193

За взятие Измаила в декабре 1790 г. М. И. Кутузов награжден чином генерал-поручика и орденом Св. Георгия 3-го класса.

194

Императрица Екатерина II.

195

Озеров Владислав Александрович (1769–1816), литератор. Автор драматических пьес «Ярополк и Олег» («Смерть Олега Древлянского»), «Эдип в Афинах», «Фингал», «Поликсена». Историки театра считают В. А. Озерова преобразователем русской трагедии и заслуги его сравнивают с заслугами Карамзина, как преобразователя русского прозаического языка. Трагедия В. А. Озерова «Дмитрий Донской» была написана в 1807 г., когда стали ясны планы Наполеона относительно России. Трагедия отвечала патриотическим настроениям публики, что во многом определило ее ошеломляющий успех.

196

Сеславин Александр Никитич (1780–1858), генерал-майор (1813). Участвовал в войнах с Францией 1805–1807 гг. и Турцией 1806–1812 гг. В начале кампании 1812 г. – адъютант военного министра М. Б. Барклая де Толли в чине капитана. С 30.9.1812 командовал армейским партизанским отрядом, действовавшим на Боровской дороге. При преследовании отступавшего неприятеля участвовал в боях при Вязьме, у Ляхова, Борисова, Вильно. 30.10.1812 произведен в полковники и назначен командиром Сумского гусарского полка. Участвовал в заграничных походах 1813–1815 гг. В 1820 г. вышел в отставку.

197

Крылов Иван Андреевич (1768 или 1769–1844), литератор. Первую книгу басен выпустил в 1809 году. Крылов стал героем многочисленных анекдотов и легенд и, прозванный «дедушкой Крыловым», слился в сознании современников со своими баснями, которые В. А. Жуковский охарактеризовал как «поэтические уроки мудрости».

198

Кутузов пересказал басню И. А. Крылова «Волк на псарне», написанную в октябре 1812 г.

199

Михайловский-Данилевский Александр Иванович (1790–1848), военный историк, генерал-лейтенант (1835), флигель-адъютант (1816), член Российской академии наук (1841). С началом кампании 1812 г. вступил в С.-Петербургское ополчение, определен адъютантом к М. И. Кутузову, состоял при нем всю кампанию, занимался

составлением журналов военных действий, иностранной перепиской. Участвовал в заграничных походах 1813–1814 гг., русско-турецкой войне 1828–1829 гг. С 1835 г. – сенатор и председатель военно-цензурного комитета; с 1839 г. – член Военного совета. С лета 1831 г. по повелению императора Николая I занимался изучением архивных материалов эпохи наполеоновских войн, на их основе в 1830–1840-х гг. создал цикл трудов о войнах России в 1805–1815 гг.: «Описание похода во Францию в 1814 г.», «Описание Отечественной войны в 1812 г.» (у Жиркевича – «История войны 1812 года»), «Описание войны 1813 г.» и др.

200

Магазин (от арабского махазин – склад, амбар) – склад (продовольственный, фуражный, аптечный); форштадт – предместье (с нем.).

201

«О прощении жителей от Польши присоединенных областей, участвовавших с французами в войне против России». Навлекшие на себя «праведный гнев» государя жители приграничных губерний, которые «устрашась насилия и принуждения, или мечтая спасти имущества свои от разорения и грабительства, вступали в налагаемые от него [неприятеля. – Ред. ] звания и должности», так же, как и сражавшиеся против русских с оружием в руках, но возвратившиеся к месту жительства после изгнания французов, получали «общее и частное прощение, предая все прошедшее вечному забвению и глубокому молчанию, и запрещая впредь чинить какое-либо по делам сим притяжание…».

202

Зварковский Николай Акимович (Екимович) (1787–1847). Генерал-лейтенант, председатель артиллерийского ученого комитета, начальник артиллерийского отдела Генерального штаба. В 1812 г. – подпоручик Лейб-гвардии Артиллерийской бригады.

203

Шпензер – короткая охотничья куртка в обтяжку.

204

Ошмяны – уездный город Виленской губернии, в районе которого 23–26.11.1812 происходили бои между отрядами Великой армии с одной стороны и русскими партизанскими отрядами и регулярными войсками с другой.

205

Город Вильно был освобожден русскими войсками 28.11.1812.

206

Орден представлял из себя красный эмалевый крест с расширяющимися концами, с черной эмалевой каймой. Как дополнительное отличие к ордену 4-й степени, полученному за военные подвиги, присоединялся бант из орденской ленты (из трех равных по ширине полос: двух черных и красной).

207

Стахович Пармен Иванович (ок. 1793–после 1849), флигель-адъютант. В 1813 г. – подпоручик Лейб-гвардии Артиллерийской бригады. В 1834–1841 гг. – командир Лейб-гвардии 1-й Артиллерийской бригады.

208

Гове Александр Петрович (1764–после 1834), генерал-майор (1813). Участвовал в войнах с турками в 1789–1791 гг. и с поляками в 1794 г. Находился в действующей армии в кампаниях 1805, 1806–1807 гг. В 1810 г. – член Провиантской экспедиции Военного министерства. В 1812 г. после начала военных действий командирован в 1-ю Западную армию, при которой до 20.2.1813 состоял в должности полевого генерал-провиантмейстера и находился при Главной квартире в походах 1813–1814 гг. С 1834 г. – в отставке.

209

Коцебу Август Фридрих Фердинанд фон (1761–1819), немецкий драматург и романист. В 1781–1790 гг. служил секретарем С.-Петербургского генерал-губернатора. В 1798–1800 гг. – директор придворного театра в Вене, в 1801 г. – директор немецкого театра в С.-Петербурге. На русский язык в начале XIX в. было переведено свыше двадцати пьес А. Коцебу и повесть «Опасный заклад». От имени Коцебу образовано обозначение низкопробной драматургии, засилье которой на русской сцене в первой четверти XIX века вызывало протесты сатириков и критиков, – «коцебятина».

210

Городок Люцен располагался в 20 км к юго-западу от Лейпцига на западной окраине Саксонии. 20.4.1813 здесь произошло сражение между Наполеоном и объединенной русско-прусской армией под командованием генерала Витгенштейна. В немецкой истории известно как сражение при Гроссгершен по названию деревни на месте битвы. В результате сражения русско-прусская армия вынуждена была отступить за Эльбу. Саксония вновь подчинилась Наполеону.

211

Тормасов Александр Петрович (1752–1819), граф (1816), генерал от кавалерии (1801), член Государственного совета (1811). С 1772 г. на военной службе. В 1803–1808 гг. – киевский и рижский генерал-губернатор, затем главнокомандующий в Грузии и на Кавказской линии. С 15.3.1812 главнокомандующий 3-й Обсервационной армией. Под его руководством была одержана первая победа над неприятелем в кампанию 1812 года – под Кобриным. В кампанию 1813 г. находился в сражении под Люценом. Весной 1813 г. во время болезни М. И. Кутузова исполнял обязанности главнокомандующего русской армией. С 1814 г. – главнокомандующий в Москве, многое сделал для восстановления Москвы после пожаров.

212

Витгенштейн Петр Христианович (1768–1843), граф, светлейший князь (с 1836), генерал-фельдмаршал (1826). Службу начал в 1781 г. в Л.-гв. Семеновском полку. В кампанию 1812 г. командовал 1-м отдельным пехотным корпусом, с которым прикрывал петербургское направление. 6.10.1813 части под его командованием взяли Берлин. После смерти Кутузова 13.4.1813 занял пост главнокомандующего, но после неудач российской армии при Люцене (за это сражение получил орден Св. Андрея Первозванного) и Бауцене был заменен М. Б. Барклаем де Толли. По отзывам современников, был честным и гуманным военачальником. С 1829 г. в отставке.

213

Густав II Адольф (1594–1632), именовавшийся Северным Львом, шведский король (1611–1632), видный военный реформатор, полководец. Наиболее знаменитые победы одержал в среднеевропейской тридцатилетней войне (1618–1648) между австрийскими и испанскими Габсбургами, католическими князьями Германии и папством с одной стороны, и протестантскими князьями Германии, Данией, Швецией, Голландией и Францией – с другой. Погиб в решающем и победоносном для Швеции сражении при Люцене 6.11.1632.

214

Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов скончался 16.4.1813 в Силезском городке Бунцлау. После бальзамирования тело и сердце Кутузова были доставлены в С.-Петербург и 13.6.1813 торжественно захоронены в Казанском соборе.

215

Городок Бауцен находился в 40 км восточнее Дрездена. Здесь 8–9.5.1813 произошло сражение между Наполеоном и объединенной русско-прусской армией под командованием генерала Витгенштейна. Закончилось отступлением союзников в Силезию. 23.5.1813 между Наполеоном и союзными войсками было заключено перемирие, продолжавшееся до 29.7.1813.

216

Бибиков Гавриил Гаврилович (1785–после 1843), тайный советник, гофмейстер, камергер (1825). В 1813 г. – поручик Лейб-гвардии Семеновского полка.

217

Тиман 1-й Андрей Иванович (ок. 1790–1814). Поручик Лейб-гвардии Артиллерийской бригады; бригадный адъютант.

218

Гаубица – орудие для метания камней (первоначально), позднее – артиллерийское орудие, способное вести навесную стрельбу как по видимым, так и по невидимым целям, т. е. с закрытой огневой позиции. В российской артиллерии качествами гаубицы обладал единорог.

219

Марков Александр Иванович (1781–1844), генерал-майор (1814). В 1813 г. – подполковник, командир конно-артиллерийской № 23-го роты 1-й запасной артиллерийской бригады. За отличие при Бауцене награжден орденом Св. Георгия 4-й ст.

220

Редан (редант) – открытое с тыла полевое укрепление, состоявшее из двух фасов, расположенных в виде исходящего угла (60–120°), вершина которого направлена в сторону противника. Разновидность

редана – флешь.

221

Костенецкий Василий Григорьевич (1768 или 1769 или 1772–1831), генерал-лейтенант (1826). Участвовал в русско-турецкой войне 1787–1791 гг., отличился в кампаниях 1805, 1806–1807 гг. В Отечественную войну 1812 года в чине генерал-майора командовал артиллерией 6-го пехотного корпуса, отличился при обороне Смоленска, в Бородинском сражении, в котором после гибели генерала А. И. Кутайсова исполнял его обязанности и командовал всей артиллерией. В 1813–1814 гг. командовал артиллерией различных корпусов, находился во всех основных сражениях, несколько раз был ранен.

222

Пирх Георг Дубислав Людвиг фон (1763–1838), прусский генерал-лейтенант. В начале 1813 г. полковник, командир Верхнесилезской бригады. Участвовал в сражении при Бауцене. Произведен в генерал-майоры (1813).

223

7.5.1813 при Кенигсварте войска под командованием М. Б. Барклая де Толли разбили итальянскую дивизию Пейри.

224

Либштейн Андрей Иванович, в 1813 г. – подполковник (а не полковник, как у Жиркевича) 18-й артиллерийской бригады.

225

Перемирие было заключено 23.5.1813 в Пойшвице на 6 недель, затем продлено еще на 3 недели, до 29.7.1813. Одновременно, при посредничестве Австрии, завязаны были мирные переговоры. Обе стороны стремились лишь выиграть время и поспешно производили новые формирования. 30.7.1813 австрийский министр иностранных дел Меттерних, извещая французов о конце перемирия, заявил о вступлении Австрии в войну на стороне союзников. Позднее к антифранцузской коалиции присоединилась и Швеция.

226

14–15.8.1813 под Дрезденом произошла битва между союзной Богемской (русские, австрийцы и пруссаки) и наполеоновской армиями. Армией союзников командовал фельдмаршал К. Шварценберг. Несмотря на численное превосходство и отчаянную храбрость российских войск, сражение закончилось победой Наполеона. Из-за сильного дождя, мешавшего стрельбе, битва велась, в основном, холодным оружием.

227

Рот Логгин Осипович (1790–1851), генерал от инфантерии (1828). Из французских дворян, принят на российскую службу в 1797 г. с корпусом принца Конде. Участвовал в кампаниях против Франции 1805, 1806–1807 гг. и русско-турецкой войне в 1808–1812 гг. В кампанию 1812 г. находился в 1-м отдельном пехотном корпусе. За отличия 3.1.1813 произведен в генерал-майоры. В кампанию 1813 г. участвовал в сражениях под Люценом, Бауценом, Пирной и Дрезденом. Отличился в кампании 1814–1815 гг. В войне с турками, в 1829 г., командовал 5-м пехотным корпусом. В 1831 г. участвовал в подавлении польского восстания.

228

Вероятно, имеется в виду Тимофеев Павел Петрович (ок. 1770–1815). Подполковник, командир легкой роты № 4-го 11-й артиллерийской бригады.

229

После поражения под Дрезденом расстроенные войска союзников, потеряв до 25 тыс. солдат и 40 орудий, отступали тремя колоннами от Дрездена на юг через долины Рудных гор в сторону Богемии (ныне Чехия). Колонна русских войск отступала на Теплиц через Диппольдисвальде и Альтенберг.

230

Таубе Карл Карлович (ок. 1776–?), полковник (1812), командир Лейб-гвардии Артиллерийской бригады (1815). С ноября 1812 г. командовал 1-й артиллерийской бригадой.

231

17–18.8.1813 близ населенного пункта Кульм (ныне Хлумец в Чехии) произошло сражение между союзными войсками, входящими в состав Богемской армии, и французским корпусом генерала Вандама. Перед Вандамом была поставлена задача захватить г. Теплиц и запереть союзников в горах. Оказавшийся на дороге от Дрездена к Теплицу русский корпус генерала А. И. Остермана-Толстого преградил путь французам. Бой закончился полным разгромом корпуса Вандама. Кульмская победа не позволила Наполеону развить успех Дрезденского сражения и сохранила готовую уже распасться коалицию. Русские участники битвы были награждены специальной наградой прусского короля – Кульмским крестом.

232

Вандам Доменик Жозеф Рене (1770–1830), граф Унзебургский (1808), французский дивизионный генерал (1799). В кампанию 1812 г. – помощник командующего 8-м (вестфальским) армейским корпусом Великой армии (до 25.7.1812). В 1813 г. командовал 32-м военным округом, с 1.7.1813–1-м армейским корпусом. В сражении под Кульмом взят в плен казаками В. Д. Иловайского.

233

Вильсон Роберт Томас (1777–1849), сэр, барон Священной Римской империи (1800), английский военный и политический деятель, генерал армии (1841). В 1812 г. был британским представителем при штабе М. И. Кутузова. В кампанию 1813 г. выполнял различные поручения союзного командования, инспектировал германские крепости, участвовал во всех крупных сражениях. 7.9.1813 назначен британским представителем при австрийской армии.

234

Остерман-Толстой Александр Иванович (1771–1857), граф, генерал от инфантерии (1817), генерал-адъютант (1814). Службу начал в 1788 прапорщиком. Участник русско-турецкой войны 1787–1791 гг., кампаний против Франции 1805, 1806–1807 гг. С 1.7.1812 командовал 4-м пехотным корпусом. В 1813 г. при Бауцене тяжело ранен в плечо. С 14.8.1813 командовал гвардейским корпусом. В сражении при Кульме ему оторвало ядром левую руку (за отличие удостоен ордена Св. Георгия 2-го класса). В отставке с 1826 г. Покинул Россию в 1836 г.

235

Моро Жан Виктор (1763–1813), дивизионный генерал (1794) французской армии. Выдвинулся во время революционных войн 1792–1794 гг. Командовал Рейнской армией (1799–1800). Отрицательно относился к Наполеону и был замешан в заговоре против него. Демонстративно отказался принимать орден Почетного Легиона. В 1804 г. по необоснованному обвинению был арестован, но вскоре ему разрешили уехать в Америку. В 1813 г. по приглашению Александра I вернулся в Европу и назначен советником при Главной квартире союзных армий. Во время сражения при Дрездене ему ядром оторвало обе ноги. Скончался и похоронен в С.-Петербурге.

236

Кучковский Фома Карпович (Корнеевич) (1786–1843), действительный статский советник, президент виленской медико-хирургической академии (1835–1840). В 1812 г. – штаб-лекарь Лейб-гвардии Артиллерийской бригады.

237

Русский художник Василий Кондратьевич Сазонов написал картину, изображающую Остермана-Толстого во время хирургической операции, произведенной над ним на поле битвы под Кульмом.

238

Меншиков Александр Сергеевич (1787–1869), князь, генерал-адъютант (1817), адмирал (1833), член Государственного совета (1830). На военной службе с 1809 г. В 1811 г. стал флигель-адъютантом Александра I, постоянно находясь в свите императора, сопровождал его в заграничных походах русской армии. С 1827 г. был начальником Главного морского штаба и членом кабинета министров. В 1855–1856 гг. был генерал-губернатором Кронштадта, затем ушел в отставку.

239

За проявленную в сражении под Кульмом храбрость король Пруссии наградил Остермана-Толстого Большим прусским Железным крестом, наградой, которая за всю свою историю вручалась только семь раз. В Государственном историческом музее хранится кубок, поднесенный «храброму Остерману от чешских женщин в память о Кульме 17 августа 1813 года».

После ранения Остермана-Толстого командование принял А. П. Ермолов. В дальнейшем генералы спорили, кому из них принадлежит решающая роль в победе.

240

Сипягин Николай Мартемьянович (1783 или 1785–1828), генерал-лейтенант (1826), генерал-адъютант (1814). Участвовал в кампаниях против Наполеона 1805, 1806–1807 гг. В кампанию 1812 г. в чине штабс-капитана и звании флигель-адъютанта состоял при

великом князе Константине Павловиче, затем – при генерале П. И. Багратионе. В 1813 г. отличился в ряде авангардных и арьергардных дел. С 20.5.1813 исполнял должность начальника штаба резервных войск, отличился в сражениях при Дрездене, Кульме, Теплице. 15.9.1813 произведен в генерал-майоры. 28.3.1827 назначен Тифлисским военным губернатором. В боях с персидскими войсками командовал отдельным отрядом. В 1828 г. участвовал в войне с турками.

241

Шварценберг Карл Филипп фон (1771–1820), князь, герцог фон Крумау, австрийский государственный и военный деятель, фельдмаршал (1812). В русскую кампанию 1812 года командовал Австрийским вспомогательным корпусом Великой армии. После вступления Австрии в войну с Наполеоном стал командующим Богемской армией и главнокомандующим всеми вооруженными силами союзников.

242

Вильгельм I (1797–1888), король Пруссии (с 1861), первый император (кайзер) объединенной Германской империи (Второго Рейха) (с 1871). Второй сын короля Фридриха Вильгельма III. Служил в армии с 1814 г. и был, по отзывам, храбрым солдатом. 3.8.1813 награжден орденом Св. Георгия 4-го класса.

243

Эртель Федор Федорович (1768–1825), генерал от инфантерии (1823). В чине генерал-майора в 1798–1799 гг. – обер-полицмейстер Москвы. С сентября 1802 по февраль 1807 г. – обер-полицмейстер С.-Петербурга. В декабре 1812 г. назначен генерал-полицмейстером всех российских действующих армий. За усердие награжден орденом Св. Александра Невского.

244

Имеется в виду Елизавета Алексеевна (Луиза Мария Августа Баденская) (1779–1826), российская императрица (с 1801), супруга императора Александра I (с 1793).

245

Сражение под Лейпцигом (известное также как Битва народов), произошло 4–7.10.1813 на территории Саксонии. В первый день сражения Наполеон удачно атаковал, но под давлением превосходящих сил союзных армий России, Австрии, Пруссии и Швеции вынужден был отступить к Лейпцигу. 7.10.1813 Наполеон с большими потерями начал отступление во Францию. Сражение завершило кампанию 1813 г., открыв союзникам прямую дорогу во Францию.

246

Тиман 2-й Александр Иванович (ок. 1791–?). В 1813 г. – поручик Лейб-гвардии Артиллерийской бригады. В 1818 г. – полковник.

247

Ярошевицкий Леонтий Федорович (ок. 1787–?). В 1813 г. – поручик Лейб-гвардии Артиллерийской бригады. В 1814 г. произведен в штабс-капитаны и капитаны. В декабре 1815 г. переведен в 18-ю артиллерийскую бригаду без повышения чина (капитаном). Подполковник (1816).

248

Голицын Александр Сергеевич (1789–1858), князь, генерал-майор (1854), калишский военный начальник (военный губернатор) и пограничный комиссар с Пруссией. Писатель. В 1813 г. – штабс-капитан Лейб-гвардии Семеновского полка, адъютант Л. Л. Беннигсена. В 1849–1854 гг. – начальник портового города Ейска.

249

В разгар боя 6 октября вся саксонская дивизия (3 тысячи человек при 19 орудиях), сражавшаяся в рядах наполеоновских войск, перешла на сторону союзников. Чуть позже то же совершили вюртембергские и баденские части.

250

Фридрих Август III (1750–1827), курфюрст саксонский, король Саксонии (с 1806) под именем Фридрих Август I, герцог варшавский (1807–1815).

251

Вероятно, имеется в виду Панкратьев Владимир Петрович. Переведен в Лейб-гвардии Артиллерийскую бригаду из 1-й артиллерийской бригады в январе 1814 г., подпоручик. 6.11.1815 переведен в Лейб-гвардии Драгунский полк с назначением адъютантом генерала от кавалерии Винценгероде.

252

Попов Павел Васильевич (ок. 1794–1839), генерал-майор (1828). В начале 1814 г. из прапорщиков 2-й резервной артиллерийской бригады переведен в Лейб-гвардии Артиллерийскую бригаду. Адъютант А. П. Ермолова (с 1816 г.).

253

Похвиснев Дмитрий Васильевич. В начале 1814 г. из прапорщиков 26-й артиллерийской бригады переведен в Лейб-гвардии Артиллерийскую бригаду. В 1815 г. – поручик.

254

Сумароков Сергей Павлович (1793–1875), граф (с 1856), генерал-адъютант (1834), генерал от артиллерии (1851). Службу начала в 1809 г. юнкером в гвардейской артиллерии. Участник Отечественной войны 1812 года, заграничных походов 1813–1815 гг., русско-турецкой войны 1828–1829 гг., польской кампании 1831 г. позднее много трудился над усовершенствованием русской артиллерии.

255

Дунин-Барковский Дмитрий Андреевич (1793–1836). В 1813 г. – подпоручик Лейб-гвардии Артиллерийской бригады; будучи уволенным в отпуск по болезни в декабре 1813 г., в армию не возвратился. Уволен от службы за болезнью в 1816 г. штабс-капитаном. Городницкий (Черниговской губернии) уездный предводитель дворянства (1822–1825, 1827–1829).

256

Дивов Николай Андрианович (1781–1869), генерал-майор. В 1811 г. – прапорщик Лейб-гвардии артиллерийской бригады. В 1812 г. в сражении при Бородино – ординарец А. И. Кутайсова потом – А. П. Ермолова. В 1823 г. – петербургский вице-губернатор, затем – шталмейстер двора великого князя Михаила Павловича.

257

Серебряная медаль «В память Отечественной войны 1812 года» учреждена 5.2.1813 приказом императора Александра I войскам, данным в Клодова (Польша). Награждались все воинские чины армии и ополчения, принимавшие участие в боевых действиях против неприятеля до 1.1.1813, а также медицинские чины и священники, непосредственно принимавшие участие в сражениях, по именным спискам, утвержденным императором. Носили медаль в петлице (на груди) на ленте ордена Св. Андрея Первозванного. Всего на С.-Петербургском монетном дворе было изготовлено 260 тыс. шт. (до 1816 г.).

258

Кантонир-квартиры – вид квартирного расположения войск. Армия располагалась на кантонир-квартиры в случае отсутствия угрозы нападения противника. Как и при расположении растянутого лагеря, фланги и центр прикрывались большим числом войск. Для каждого соединения назначались свои сборные места, на удобной для сражения позиции выделялось главное сборное место всей группировки войск. Каждая кантонир-квартира имела свою систему охранения.

259

Маркграфиня Баден-Дурлахская Амалия (ур. принцесса Гессен-Дармштадтская) (1754–1832), супруга маркграфа Баден-Дурлахского Карла Людвига (1755–1801).

260

Долгоруков Андрей Николаевич (1772–1834), князь, статский советник. Вероятно, речь идет о его сыне – Илье Андреевиче (1797–1847): в 1813 г. он поступил юнкером в Лейб-гвардии артиллерийскую бригаду, в 1815 г. назначен адъютантом к графу Аракчееву. Начальник штаба генерал-фельдцейхмейстера (1832). В 1844 г. – генерал-лейтенант.

261

На начало кампании 1812 года К. К. Таубе был подполковником (а не поручиком, как сказано у Жиркевича) Лейб-гвардии Артиллерийской бригады и командовал батарейной № 3-го артиллерийской ротой; адъютантом Яшвиля не был. С начала 1814 г. исполнял обязанности командующего Лейб-гвардии Артиллерийской бригады (командиром назначен Высочайшим приказом 4.6.1815).

262

Таубе Роман (Карл) Максимович (?–1812), барон, полковник Лейб-гвардии Артиллерийской бригады. В сражении при Бородино ему оторвало ядром ногу. Скончался от раны в Ярославле 22 сентября.

263

Конскрипции (с фр. – воинская повинность) – система всеобщей воинской повинности, существовавшая во Франции в 1798–1818 гг. Согласно закону, для каждого департамента и коммуны устанавливалась квота новобранцев – конскриптов. Все граждане мужского пола в возрасте от 20 до 25 лет включительно делились на 5 возрастных классов, которые поочередно подлежали призыву (за исключением лиц, получавших

льготы).

264

Долгоруков Илья Андреевич вскоре после описываемых событий произведен в прапорщики (5.3.1814) «по знанию наук».

265

«А, это своего рода любезность!»

266

Коробьин (Корабьин) Григорий Николаевич (ок. 1783–?). В 1812 г. – поручик Лейб-гвардии Артиллерийской бригады.

267

Российская Гвардия прибыла в Труа 28.1.1814, после сражения под Бриенном (см. примечание ниже).

268

Далее в подлиннике помета автора «Воспоминаний»: «Полоцк, 1847 г. марта 18 дня» и затем следует три страницы заметок И. С. Жиркевича о бедственном его положении в этом городе, где он поселился в 1845 году почти без средств, с женой и дочерью и, как сам выражается: «не имея в виду ничего хорошего»… Излив свою грусть, Жиркевич пишет: «Затем обращусь к бывшему давно со мной и буду продолжать (рассказ о событиях в моей жизни) с 1814 по 1824 год». Прим. С. Д. Карпова.

269

Бриеннское сражение между армией Наполеона и русскими корпусами под командованием прусского фельдмаршала Блюхера состоялось 17.1.1814. Первое крупное сражение после вторжения союзников (в январе 1814) на территорию Франции. В ходе ночного сражения французам удалось захватить замок Бриенна, в то время как сам город остался за русскими. Через два дня, 20.1.1814, Блюхер, соединившись с Главной армией союзников под командованием австрийского фельдмаршала Шварценберга, атаковал Наполеона при Ла-Ротьере и заставил французов отступить.

270

Жиркевич, по-видимому, путает хронологию событий: гвардия после Бриенна некоторое время бездействовала в Труа.

271

Арси-сюр-Об стало местом сражения, которое произошло 8–9.3.1814. Небольшая армия Наполеона была отброшена союзными войсками под командованием австрийского фельдмаршала Шварценберга. Это сражение стало последним, где Наполеон лично командовал войсками (перед его первым отречением от власти).

272

17.3.1814 союзные армии вплотную подошли к столице Франции. Город защищали войска под командованием маршалов Мармона и Мортье. Наполеон в это время на севере Франции пытался деблокировать французские гарнизоны, и, значительно усилив свою армию, принудить союзников к отступлению, угрожая их тыловым коммуникациям. 18.3.1814 армии фельдмаршалов Блюхера и Шварценберга (главным образом русские корпуса) атаковали и после ожесточенных боев захватили подступы к Парижу. К 5 часам дня защитники Парижа, желая спасти город от бомбардировок, отправили к русскому императору парламентера. Александр I дал такой ответ: «Он прикажет остановить сражение, если Париж будет сдан: иначе к вечеру не узнают места, где была столица».

Капитуляция Парижа была подписана в 2 часа утра 19 марта в селении Лавилет.

273

В полдень 19 марта в Париж вошли русская и прусская гвардии во главе с императором Александром I и королем Пруссии.

274

Коленкур Арман Огюстен Луи (1773–1827), маркиз, герцог Виченцкий (1808), французский дивизионный генерал (1805), государственный деятель, дипломат, мемуарист. В 1807–1811 гг. – посол в С.-Петербурге. В ходе русской кампании находился при Наполеоне. С ноября 1813 г. до отречения императора занимал при нем пост министра иностранных дел.

275

Талейран (Талейран-Перигор) Шарль Морис (1754–1838 же), князь Беневентский (1806–15), герцог Дино (с 1817), французский дипломат и государственный деятель. Занимая ответственные посты во Французском правительстве, поддерживал контакты с Александром I и австрийским двором, передавая им за плату информацию о планах Наполеона. В апреле 1814 г. возглавил временное правительство, способствовал реставрации Бурбонов.

276

Марк Ульпий Траян (53–117), римский император (с 98 г.) из династии Антонинов. При Траяне Римская империя достигла своих максимальных границ: завоеваны Дакия и Аравия, Армения Великая, вся Месопотамия. Траян правил в согласии с сенатом, широко раздавал права римского гражданства провинциалам. Стремясь приостановить разорение средних и мелких землевладельцев и горожан, распространил систему государственной помощи детям малоимущих родителей и сиротам. При Траяне велось большое строительство в Риме и провинциях. По случаю своих побед любил устраивать пышные празднества для народа Рима.

277

Кенкет – старинная комнатная лампа с горелкой, расположенной ниже резервуара, наполненного маслом.

278

Т.е., без всякого стеснения, не боясь затруднить или обеспокоить, причинить неудобство окружающим.

279

Имеется в виду Траянова Колонна – мраморная колонна в Риме, высотой ок. 38 м, воздвигнутая императором Траяном ок. 114 г. в честь победы над даками. Стала образцом для Вандомской колонны в Париже и Александровской колонны в С.-Петербурге.

280

Лаис или Франциск Лэ (Fran?ois Lay dit Lays), знаменитый певец, родился в 1758 г.; в молодости готовился к духовному званию и получил прекрасное образование. Дебютировал в Париже, в 1779 году, с большим успехом и в продолжение более 40 лет каждый его выход на сцену Большой Оперы возбуждал восторг в слушателях. Он покинул сцену в 1822 году и назначен был профессором музыки в консерватории, а в 1827 году оставил все свои занятая, поселился в деревне, где и умер. Во время революции он отличался крайностью своих политических принципов.

281

«Весталка» – опера итальянского композитора Гаспаре Спонтини (1774–1851), придворного композитора Наполеона, поставленная в Парижской опере при поддержке императрицы Жозефины в 1807 г.

282

Знаменитая песня Колло («Да здравствует Генрих Четвёртый, да здравствует храбрый король, этот четырежды черт, имевший тройной дар: пить, воевать и быть галантным кавалером») посвящена королю Франции Генриху IV. Была очень популярна в эпоху Наполеоновских войн и позже.

283

«Да здравствует Александр, да здравствует царь царей. Ничего не требующий, не предписывающий нам законов», и проч.

284

Многие Французы положительно заключали, что государь наш настоятельно желал возвращения Бурбонов из того, что русская армия, при вступлении своем в Париж, имела на левой руке, выше локтя, белую пере вязку. Это было сделано после Лейпцигского сражения, с той целью, что шведская армия, имевшая синие мундиры, ошибочно не могла бы быть принята за французское войско. А как вообще шведы носят перевязку на руке, то – государь, желая этим польстить шведам и сблизить различие форм, приказал в нашей армии иметь тоже перевязку; но, по занятие Парижа, этот знак был немедленно отменен. В кокарде нашей последовало тоже изменение, ибо прежде она была черная с оранжевым, а тут присоединен, цвет белый, отчего наша кокарда, по оранжевому цвету, сделалась сходной с австрийской, а по цвету черному с белым – с прусской. Символ союза.

285

Государи уехали из театра между 1-м и 2-м актом, выйдя незаметно для публики из ложи. – И. Ж.

286

Голубцов Евграф Никифорович (1777–1835), статский советник (1826), чиновник особых поручений при министерстве финансов (1834). В 1814 г. – полковник Лейб-гвардии Артиллерийской бригады, уволен от службы за болезнью в 1816 г.

287

Людовик XVIII (1755–1824), младший брат казненного короля Людовика XVI, король Франции (1814–1824) из династии Бурбонов. До 1795 г. звался Людовик Станислав Ксаверий, граф Прованский. После казни брата объявил себя регентом его сына Людовика XVII, а после смерти последнего – королем Людовиком XVIII. В то время

проживал в разных странах, в частности в Курляндии.

Въезд в Париж совершил 21 апреля (3 мая) 1814 г.

288

Речь идет о Карле X (1757–1836) – король Франции (1824–1830), последний представитель старшей линии Бурбонов на французском престоле. Младший брат Людовика XVI и графа Прованского (будущего Людовика XVIII). С рождения до вступления на престол (то есть большую часть жизни) носил титул графа д’Артуа. До вступления на престол Людовика XVIII находился во главе государства в качестве королевского наместника.

289

Мария Тереза Шарлотта (1778–1851), дочь Людовика XVI и Марии Антуанетты; когда пала монархия, содержалась вместе с родителями в Тампле; после казни родителей (1793), тетки (1794) и смерти младшего брата (1795), была обменена на группу видных французских республиканцев, оказавшихся в австрийском плену. В 1799 г. была выдана замуж за своего двоюродного брата, герцога Ангулемского, потенциального наследника французского престола (бракосочетание состоялось на территории Российской империи, в Митаве в 1806 г.), но брак их остался бездетным. Вернувшись во Францию в 1814 во время реставрации Бурбонов, рьяно защищала монархию и права династии, что позволило Наполеону сказать о ней: «Она была единственным мужчиной в семье Бурбонов». Когда ее дядя взошел на престол как Людовик XVIII, получила титул дофины Франции.

290

Принц Конде Луи Антуан Жозеф (1756–1830). Сразу после взятия Бастилии вместе с отцом и сыном уехал из Франции и воевал против революции в созданной ими армии дворян-эмигрантов. В 1804 г. по приказу Наполеона был схвачен и казнен младший Конде – герцог Луи Антуан Энгиенский. С гибелью принца (его нашли удавленным в собственной спальне) пресеклась королевская ветвь Конде-Бурбон.

291

Дюшенуа (известная под именем Екатерина-Жозефина Рафен (Rafin)) род. в 1780 г. близ Валансъен, в дер. Сен Сое (St. Saulve); вступила на сцену французского театра 12 июля 1802 г.; оставила сцену в 1830 г.; ум. 8 января 1835 г.

292

Глюк Кристоф Виллибальд (1714–1787), австрийский композитор. Несколько лет жил в Париже. Там были написаны многие его оперы, в том числе «Алцеста» и «Ифигения в Тавриде», считавшаяся одной из вершин творчества композитора. Еще одна опера «Ифигения в Авлиде» написана ранее и впервые поставлена в Вене.

293

Браншю (Александрина-Каролина Шевалье-де-Левит в замужестве) род. в 1780 г. на остр. Сен-Доминго. Воспитанница знаменитого Гарати, дебютировала в 1799 г. на сцене Большой Оперы, которая носила тогда название «Театра Республики и Искусств»; в 1804 г. вышла замуж за танцовщика Браншю; оставила сцену в 1826 г.; ум. 3 (15) октября в 1850 г. в Пасси.

294

«Силла» – опера Г. Ф. Генделя, «Магомет» – пьеса Вольтера, «Мизантроп» – пьеса Ж.-Б. Мольера.

295

Тальма (Франц-Иосиф) род. 3 (15) февраля 1763 г. в Париже; дебютировал на сцене французского театра в 1787 г. в роли Сеида, Магомета – Вольтера; ум. в Париже 7 (19) октября 1826 г.

Флери (Иосиф-Авраам Бенар, под названием) род. в Люневиле в 1750 г.; дебютировал на сцене Французской Комедии в 1772 г. в роли Эшета (Мероппа), всего более имел успех в ролях высокой комедии; оставил сцену в 1818 г.; ум. близ Орлеана 24 апреля (5 марта) 1822 г.

Марс (Анна-Франциска-Ипполита Буте, известная под именем девицы) родилась 9 февраля 1779 г.; дебютировала, в 1793 г., на сцене театра Фейдо (Feydeau), а затем, покровительствуемая актрисой Конта (M-lle Contat), поступила на сцену французского театра, которую не покидала до 7 апр. 1841 г.; ум. 8 (20) марта 1847 г.

296

Людовик XVI (1754–1793), король Франции (с 1774) из династии Бурбонов. 21.9.1792 низложен, предан суду Конвента и казнен на гильотине 21.1.1793 в Париже на площади Революции, позднее названной площадью Согласия.

297

Артур Уэлслей, 1-й герцог Веллингтон (1769–1852), принц Ватерлоо (1815), фельдмаршал (1815). Выдающийся британский государственный деятель, полководец, разбивший Наполеона при Ватерлоо 18.6.1815. Имел высшие звания ряда других стран (в том числе русского генерал-фельдмаршала). В 1828–1830 гг. – премьер-министр Великобритании.

298

Аустерлицкая или Вандомская колонна. Отлита из 1250 австрийских и русских пушек, захваченных войсками Наполеона в ходе Аустерлицкого сражения. На стволе – 76 барельефов с эпизодами военной кампании 1805 г. Высота – 44 м. Сначала была увенчана статуей Наполеона в тоге римского цезаря. В 1814 г. статуя была снята союзниками и использована (вместе с другой статуей Наполеона) для отливки конной статуи Генриха IV, а на верху Вандомской колонны был укреплен белый флаг. В 1833 г. при короле Луи-Филиппе на колонну была водружена новая статуя Наполеона I – на этот раз в виде «маленького капрала». Позднее, при Наполеоне III, на колонне была установлена новая статуя Наполеона I в тоге римского императора.

299

«Парижский мир», заключен 18(30).5.1814 представителями Австрии, Великобритании, Пруссии и России с одной стороны, и Франции – с другой. Впоследствии к договору присоединились Швеция, Испания, Португалия.

300

Бернадот Жан Батист Жюль (1763–1844), маршал Франции (1804), князь Понте-Корво (1806). 21.8.1810 с согласия императора Наполеона сейм Швеции избрал его наследником Швецкого престола под именем принца Карла-Юхана. С 1818 г. – король Швеции под именем Карла XIV Юхана, основатель династии Бернадотов.

301

Имеется в виду, по-видимому, принц Густав (1799–1871), сын последнего шведского короля из Пфальцской династии (происходившей от королевской династии Ваза) Густава IV Адольфа, низложенного в 1809 году. Состоял на австрийской военной службе. Носил титул принца Вазы. Умер, не оставив наследников мужского пола.

302

Левашов Константин Александрович (1781–?), полковник. В 1812 г. – капитан Лейб-гвардии Артиллерийской бригады, занимался формированием гвардейского резерва.