Избранник Газового космоса читать онлайн - Максим Хорсун, Игорь Минаков

Избранник Газового космоса

Максим Дмитриевич Хорсун

Игорь Валерьевич Минаков

Роза Миров

Он видел гибель собственного мира в ядерной войне.

Астролетчик и первопроходец, он умер на Большой Луне, которую его народ называет Старшей Сестрой.

Он воскрес в чужом теле на борту дирижабля, прокладывающего путь… с планеты на планету сквозь Газовый космос.

Против него – враждебный и безумный мир, населенный чудовищами, мутантами, кровожадными дикарями. Мир, где не прекращаются войны, а высшие касты плетут интриги и заговоры.

Когда-то его звали орбитер-майором Лазаром, а теперь он Сандро Урия – рабовладелец, тиран, промышленник и… изгой.

Игорь Минаков, Максим Хорсун

Избранник Газового космоса

Пролог

Мир умирал, растворяясь в плазменно-белом пламени ядерного пожарища.

Сквозь пылевые вихри сталкивающихся друг с другом взрывных волн, сквозь плотную пелену радиоактивного дыма пробивалось пугающее свечение. Словно над всей планетой бушевали грозы невиданной силы, словно солнце разлило по бурному океану атмосферы ослепительные блики. Свет просачивался сквозь тучи и верхние слои холодного разреженного воздуха, разжигая полярные сияния. Свечение было отчетливо видно из космоса, и казалось, что планета вот-вот превратится в звезду.

Страшно было даже предполагать, что творилось на ее поверхности.

– Скорее бы все закончилось! – Джинна заломила руки, глядя сквозь прозрачный купол обозрения на залитую огнем полусферу планеты. – Неужели там еще остались люди, способные отдавать самоубийственные приказы?

Агонию Мира так же больно наблюдать, как и страдания любимого человека. Треск и скрежет помех на всех частотах давил на нервы. Хрипела в радиодиапазоне раскаленная поверхность. Мир захлебывался беззвучным криком. Орбитальная спутниковая группировка молчала, то ли введенная в безопасный режим, то ли сожженная электромагнитным импульсом разорвавшихся на границе с космосом ракет.

– Противорадиационные убежища строили основательно, на века, – ответил я. – Это может продолжаться довольно… долго.

– Безумие! – Джинна прижала ладонь к дрожащим губам. По щекам женщины катились крупные слезы. – Что же будет с нами?

С нами…

С десятком не успевших эвакуироваться жителей научных и производственных поселений Старшей Сестры.

Мы были обречены.

Снабжение наших баз прекратилось давно, эвакуация затянулась. Колонизация ближайшей луны была международным проектом, специалистов отправляли в космос совместными усилиями всех развитых стран. И такие же усилия требовались, чтобы вернуть людей обратно. Но в условиях набирающей оборот мировой войны провести такую кампанию было невозможно.

Хотя большая часть эвакуированных наверняка погибла во время обмена ядерными ударами. Убежища, должно быть, переполнены, не каждому повезло отвоевать себе место. Так что неизвестно, кому повезло: тем, кто поспешил вернуться, или тем, кто до последнего дня выполнял программу своего пребывания в космосе.

На Временной, научном модуле, расположенном в разломе Ресница Сестры, мы с Джинной остались вдвоем. Арви, забрав основной запас кислорода и фильтров, отправился на вездеходе за помощью в Меридиан-7 – ближайший город. Если он доберется до цели, преодолев многие мили по исковерканной кратерами и трещинами местности, если те, кто остался в Меридиане, пожелают тратить топливо и поднимать в низкое лунное небо космический корабль, чтобы забрать двух человек со Временной…

Но время идет, а помощи нет. Ресурс модуля тает. Датчик состояния атмосферы стабильно светит желтым. Скоро замигает красный. Температура падает, и внутренние переборки уже серебрятся свежим инеем. Его рисунок божественно красив.

Я сам сделал укол Джинне, а затем уложил, мирно спящую, в криогенную капсулу. Прощай, Джинна, я тебя немного любил. Вторая капсула тоже была наготове, из-под стеклянной крышки лился матово-белый свет.

Я, как мог, оттягивал минуту самоконсервации, ведь это сродни суициду. Кто и когда найдет наши замороженные тела в крохотном модуле среди гор и разломов Ресницы Сестры? Цивилизация уничтожена, планета в огне. Шанс, что нас с Джинной спасут – сейчас или даже через век – один на миллиард.

Но это шанс.

Я рассматриваю наши находки. Кусок обшивки неизвестного космического корабля. Мы нашли его на дне расщелины в миле от Временной. На обломке сохранился символ в виде пятиконечной звезды, начертанный красной краской. Фрагмент нижней челюсти исполинского размера с внушающими трепет клыками, по обе стороны подбородка располагаются то ли рогообразные выросты, то ли высохшие и окостеневшие в вакууме щупальца. Призма из прозрачного кварца с сетью полостей внутри. Джинна предлагала назвать этот артефакт «Лабиринт Лазара», в честь меня – исследователя, обнаружившего его в одном из кратеров Ресницы. Но, на мой взгляд, это слишком пафосно. Невелика честь.

На моих глазах в центральной полости артефакта зажигается холодное пламя. Призрачный огонь неспешно формирует структуру, похожую одновременно на трехмерную спираль и на розу.

Я смотрю на датчик контроля состояния атмосферы: мигает красный.

Ясно, глюки. Пора на боковую.

Укладываюсь в капсулу. Стеклянная крышка отрезает меня от холодного и тесного мирка модуля. Мой новый мирок еще более холоден и тесен.

Проклятье, не сделал себе укол. Теперь я не сомневаюсь, что мой разум помутился. Забыть последовательность процедуры…

Я сам лишил себя шанса.

Ладно. Все равно: надежды – иллюзия, любовь – иллюзия, мир – иллюзия. Реальна только смерть.

Сквозь слипающиеся от инея ресницы смотрю на «Лабиринт Лазара», оставленный в изножье капсулы. Роза внутри артефакта пылает багровым светом, по переборкам плывут всполохи.

Как ночной светильник из детства.

Добрых снов, роза!

Часть первая

Глава 1

На космическом корабле или станции всегда шумно. Постоянно работают вентиляторы, перемешивая воздух. Если этого не делать, рано или поздно в жилых отсеках возникнут зоны, где уровень углекислого газа будет зашкаливать. Это крайне опасно, я знаю, что говорю.

Я проснулся, а точнее – очнулся, и сразу же услышал хорошо знакомый стрекот многочисленных лопастей.

Каким бы это бредом ни казалось, но я жив и, более того, я – на борту космического корабля. Тут тепло, много чистого воздуха, и все, похоже, работает как надо. Нет, это точно не Временная.

Странно, я был уверен, что после светопреставления на нашей планете следующий корабль к Старшей Сестре отправят лет эдак через десять тысяч. Я – космонавт-исследователь, я не верю в чудесные спасения, инопланетян, телепортацию и прочую ересь.

Ощущение, что лежу на груди, а на ребра давят мягкие, но прочные ремни. Невесомость! Ни с чем не спутать.

Я кое-как разлепил веки.

Легкая ткань мерно колышется; кажется, это шелк. Плавают в воздухе золотистые шнуры с кисточками на концах. Я укрыт одеялом, поверх одеяла – широкие ремни. Замуровали меня, точно психа.

Я привязан… к кровати? Под балдахином?

И все это – в невесомости?

Потолок надо мной покрыт изящной гравировкой. Я разглядел какие-то лозы, цветы и что-то вроде кистей винограда. На космических кораблях стены, пол и потолок тоже окрашены по-разному, чтоб легче

ориентироваться. Но о таких художествах я никогда не слышал. Не говоря уже о балдахине…

Что ж, чувствовал я себя довольно сносно для покойника. Поэтому звать на помощь не стал, а молча поерзал под ремнями. Как и предполагал, освободился в два счета.

В невесомости я как рыба в воде: как-никак больше года провел на орбите. Микрогравитация Старшей Сестры тоже не сильно отличалась от невесомости.

Я выбрался из-под одеяла, всплыл над кроватью.

Вот это да! На мне – белая ночная сорочка! И из-под подола торчат голые, давно не видевшие солнца ноги! Похожую ночнушку временами надевала моя жена. А я с нее снимал, да, было дело. Вот Рина обрадуется, когда ей сообщат, что я жив, здоров и возвращаюсь домой.

А может, некому радоваться. Может, Ринка погибла в той страшной войне…

Я кувыркнулся в воздухе. Протянул руку, чтобы откинуть шелка балдахина. И в первую секунду оторопел: откуда у меня взялась эта широченная лапа? Не кисть, а экскаваторный ковш. Волосы на тыльной стороне ладони – рыжие и кольцами. Отродясь у меня таких не было! Сразу пришла мысль, что с глазами что-то не так. Шутка ли: замерзнуть на Старшей Сестре, а потом – прийти в себя, и чтобы ничего не болело! Так не бывает. К тому же, очевидно, все время, пока я валялся без сознания, меня пичкали какими-то лекарствами. Мало ли…

Я откинул полог балдахина и выплыл в отсек.

На полу – красная ковровая дорожка. Красивая такая. Прикручена медными шурупами к полу и тянется до самой двери. Да, до двери, а не до люка. Дверь тут, как в купейном вагоне: с зеркалом в рост и открывается, скорее всего, вбок. Стены обшиты деревом, лакированной вагонкой; с середины высоты и до потолка – обои из темного шелка. Чуть ниже обоев вдоль стен тянутся начищенные до солнечного сияния медные поручни.

Я оттолкнулся от потолка и поплыл к двери, уже догадываясь, что мне предстоит увидеть.

В зеркале отражался незнакомый человек. Лет на пятнадцать, а то и на все двадцать старше меня. С тяжелым, медвежьим лицом, мутными глазками и отвратительными рыжеватыми кудрями на голове.

Я поморщился. Отражение сделало то же самое. Незнакомец поджал губы, показал мелкие желтые зубы. Подергал крыльями носа, нахмурил брови.

Похлопал себя по груди и животу. Молчаливое отражение повторяло за мной каждое движение, точно нарывающийся на драку мим. Что ж… Похоже, меня пичкали сильными лекарствами!

Незнакомец в зеркале был высок и некогда могуч. Насколько я знаю, людей с таким телосложением выбраковывали из участников лунной миссии на первых же этапах отбора. Модули тесны, люки – узки, во временных полевых базах жилого пространства и того меньше. Все мы – герои космоса и, как оказалось, смертники – были невысокого роста, жилисты и худы. Этот, в отражении, попросту не влез бы ни в один из наших скафандров.

Я задрал подол сорочки и, затаив дыхание, принялся изучать свое тело. Мало того, что я вытянулся, расширился в кости, изменился лицом и прилично состарился, я еще изрядно оброс жиром. Некогда литые мускулы прятались под рыхлой массой, покрытой седой шерстью.

Левое бедро с внешней стороны было изрыто беспорядочными шрамами. Меня что, кусала акула? Характерный след; я – спортсмен, заядлый серфер, мне доводилось видеть такие отметины на нашем брате. Внизу живота отыскалась лунка от давнего огнестрельного ранения. Еще интереснее… Значит, когда-то в моих кишках прогрызла тоннель пуля.

Похоже, после гибели на Старшей Сестре я времени не терял.

Ладно, жив, и на том спасибо. Неплохо для начала. Что будет дальше – поглядим. Постепенно я распутаю этот клубок.

После событий на Старшей Сестре меня трудно чем-то испугать.

Я схватился одной рукой за поручень, другой – за ручку двери, потянул вбок. Где-то звякнул колокольчик. Толкнув себя вперед, я оказался в сумрачном коридоре.

Перемещаться вдоль поручней было удобно. Я плыл вперед, задрав ноги, и прислушивался. Надо сказать, размер этого космического корабля или станции меня просто поразил. Столько свободного места. И никаких приборов. Только обшитые деревом стены, паркет на полу, поверх паркета – та же красная ковровая дорожка. На металлическом потолке – искусная гравировка. Светят под круглыми матовыми плафонами лампы… Наверняка экипаж где-то рядом.

В какой-то миг мне показалось, что помимо гула принудительной вентиляции я слышу далекие завывания ветра и даже треск грозовых разрядов. Но невесомость значит – корабль в космосе. Никаких звуков снаружи быть не может.

Ладно, запишем в памяти и оставим на потом.

Я отодвинул в сторону первую попавшуюся дверь. Снова отозвался колокольчик, из отсека пахнуло потом. Извернувшись, насколько позволяло мое укрупнившееся тело, я проплыл под притолокой.

Возле дальней стены в ряд стояли кровати. На них лежали пятеро: тут были мальчишка и длинноволосый юноша, двое мужчин средних лет и похожий на египетскую мумию старик. Каждый укрыт одеялом по подбородок и привязан к кровати знакомыми мне широкими ремнями. Все мирно и крепко спали. Один из мужчин громко шамкал губами и постоянно дергал плечами. Кошмар какой-то, видимо, снился.

Кожа у мужчин и старика была серовато-сизой: вроде не темной, но и отнюдь не светлой. Тонкие, заостренные черты лица, четко очерченные носы и скулы, черные брови…

Мальчишка и юноша, наоборот, были блондинами. Что они забыли в космосе? Молоко ведь на губах не обсохло…

То ли от звона колокольчика, то ли почувствовав мое присутствие, старик начал просыпаться. Завозился, забормотал какую-то околесицу. Не открывая глаз, вытянул из-под одеяла тощую руку и принялся шарить в воздухе. Я ощутил сиюминутную брезгливость, когда увидел, что на руке у старика не хватает двух пальцев. Без мизинца и безымянного пальца его сухопарая кисть походила на серую клешню.

Я решил, что продолжать пялиться неприлично, и выплыл в коридор.

Оказавшись перед следующей дверью, я не удержался и отодвинул ее в сторону.

Ого! Женский отсек!

Снова кровати в ряд и умиротворенные лица. Мерное дыхание, ремни поверх одеял…

Белые ягодицы, гибкая спина и длинная коса, что живет своей жизнью в невесомости.

Девушка одевалась, зацепившись босой ногой за ремень своей кровати. На вытянутых к потолку руках – пестрая майка; раз-два, и майка скользнула вниз, прикрыв острые лопатки и пушок на пояснице. Рядом плавала перекрученная ночная сорочка, которую девушка только что сняла, и прочая одежда, которую, очевидно, намеревалась надеть.

Девушка обернулась. Коса, живущая сама по себе, сплелась кольцами, как кобра. Девушка опешила, я тоже растерялся. За две секунды, которые мы потратили, разглядывая друг друга, я успел оценить ее восточную красоту. Незнакомка была под стать этому кораблю с его паркетом, ковровыми дорожками, деревянной обшивкой и медными инкрустациями: такая же удивительная и неожиданная.

– О, боги… Простите! – пробормотал я, опомнившись.

Схватился за дверь и буквально вышвырнул себя в коридор. Полетел дальше, потряхивая головой, пытаясь избавиться от обескураженности. Одинаковые двери попадались справа и слева, но я больше не пытался узнать, что находится за ними. Наверняка – такие же отсеки, и в них спят спеленатые, совсем не похожие на космонавтов люди.

Кстати, почему они все спят? Ну, кроме старика, который уже,

наверное, проснулся, и девицы. Сонное царство какое-то. Где дежурная вахта? В рубке управления? Где же она? И вообще, какого размера корабль?

Коридор привел в просторный отсек. Места в нем оказалось так много, что у меня закружилась голова. Я отпустил поручень и поплыл вверх и вперед, между треугольными шпангоутами в два ряда, под потолком, туго-натуго обтянутым скрипучей тканью, напоминающей брезент. Не было больше ни дерева, ни ковровых дорожек. Вороненая сталь, тусклый свет ламп и ребристый пол неширокой лентой, – отсек внизу сужался.

Добравшись до противоположной стены, я зацепился ногами за шпангоут, повис, как летучая мышь. Дальше была развилка. Если рвануть вверх, окажешься на служебном уровне, а туда пассажирам подниматься запрещено, – это я прочитал на двери. Надпись была сделана не буквами, а какими-то корявыми кружочками с разновеликими запятыми, но я почему-то сразу понял смысл. Прямо за дверью – что-то вроде багажного отделения, его до конца полета держат под замком. Это тоже было написано кружочками и запятыми. Закрыто – так закрыто. Что я забыл в багажном отделении?

Третий люк вел на уровень ниже. Из прямоугольного проема лился свет. Виднелись скобы, по которым можно было легко спуститься и подняться обратно.

Я отцепился от шпангоута и поплыл к люку головой вниз. Перед носом промелькнули скобы, и вот, оттолкнувшись одной рукой от пола нижнего уровня, я снова переориентировался в пространстве.

Это был еще один «уютный» отсек. Овальный ковер – пестрый, насыщенный теплыми цветами, – привинчен к полу. Вдоль одетых в дерево стен – начищенные поручни и светильники, похожие на витые свечи. Светильники мерцали в полнакала. Свет лился из широкого иллюминатора, выпуклое стекло которого было заключено в толстенный обод из красноватой меди.

Я завис перед иллюминатором. Обзор был отменным.

В голове сразу все встало на свои места. Догадки и предположения, причины и следствия.

И мой изменившийся до неузнаваемости облик, и удивительный корабль вместе с его пассажирами… И оранжевая планета, сплошь затянутая облаками, на которую был направлен широкий нос корабля; и массивы озаренных грозами туч, что громоздились вопреки законам природы прямо в космосе, и похожее на циклон туманное завихрение, находящееся позади оранжевой планеты и раз в десять превышающее ее в размерах…

Все это – предсмертный бред. Сейчас я лежу, скрючившись, в криокапсуле. Мой мозг отмирает слоями, превращаясь в подмороженную капусту, бред с каждой минутой будет становиться вычурнее. В конце концов дело дойдет до духов-покровителей и демонов-вредителей, а потом все рухнет в Обитель мертвых, сойдется в одну белую точку на фоне абсолютной черноты.

Беспокойство из-за того, что не мог толково объяснить произошедшее со мной и с окружающим миром, улетучилось.

Нет смысла искать логику в своем последнем сновидении. Придется довериться его течению, потому что из этих цепких объятий уже не освободиться. А раз так – будь что будет.

…К слову, звезды я не увидел ни одной. Мглистое нечто заполняло пространство, кое-где уплотняясь, кое-где вихрясь, кое-где отражая, надо думать, свет местного солнца. Такой себе осязаемый мировой эфир, существование которого ученые опровергли в начале прошлого столетия.

Я невольно вздрогнул, когда что-то сжало мою пятку. Едва-едва не стукнулся лбом об иллюминатор – вовремя подставил руки, затем плавно потянул ногу вверх и перевернулся вверх тормашками.

Возле меня висел, по-жабьи дрыгая ногами, тот самый старик, чье пробуждение я не досмотрел до конца. Старик был гол, если не считать набедренной повязки из белой льняной ткани, завязанной впереди на узел. Пот собирался на рельефно выпирающих ребрах и срывался мутными капельками в свободный полет. В стариковских глазах цвета мочи читалось немое восклицание. Как будто именно меня он меньше всего ожидал увидеть, как будто я в этом мире был чем-то неправильным, несвоевременным, аномальным и даже зазорным. Я, а не космический корабль, внутренним убранством похожий на постоялый двор. Я, а не грозовые тучи, плывущие по космосу.

– Мой повелитель!.. – смог вымолвить, наконец, старик. – Глаз зрит во все стороны, слава ему! Ты вернулся!

Он потянулся похожей на клешню трехпалой рукой, поймал меня за щиколотку и принялся осыпать ступню поцелуями. Я отпихнул его свободной ногой. Старик послушно отплыл на пару метров, а потом развернулся и воззрился на меня, облизывая губы. Двигался он в невесомости не хуже, чем я. Не хуже… если не сказать круче.

Я молча глядел на старика, лихорадочно соображая, как следует себя вести. У папаши явно не все дома. Что ж, каков мир, таковы и люди, его населяющие. К тому же только теперь я разглядел на поясе у старика ножны, а в них – кинжал приличного такого размера.

Треугольное лицо с выпяченным подбородком, широко расставленные глаза, морщинистый лоб, не единожды перебитый и оттого бесформенный нос, лысина, вокруг которой слегка вились длинные седые волосы. Большие уши распластались вдоль черепа, как сырые оладьи на сковороде. В обеих мочках – по серьге причудливой формы.

В желтых глазах читалась то искренняя радость, то недоумение, потом опять – радость, потом – тревога, и так далее, и так далее…

– Я – Бакхи, повелитель! – с удивлением и обидой проговорил он. – Я – твой самый преданный слуга!

– Бакхи? – пришла моя очередь что-то произнести.

– Ты долго болел, повелитель, – принялся торопливо излагать старик. – Ты долго не приходил в себя, поэтому верному Бакхи пришлось забрать своего доброго повелителя подальше от наследничков, которые собирались отправить его – еще живого – на погребальное кострище. Но ты очнулся, и проводить ритуал Вытеснения, Глаз зрит, больше нет необходимости. Теперь мы сможем вернуться домой, и ты своей справедливой рукой убьешь Псицу и Паршивого Сорванца – брахмомерзкую жену и старшего выродка-сына.

Он говорил столь убежденно, что я на миг поверил, будто далеко-далеко отсюда у меня действительно есть сын – развращенный садист и подонок, и жена – властолюбивая стерва и прелюбодейка.

Из люка вынырнула гибкая фигурка, облаченная в пеструю тунику и брюки. Точно лассо, взвилась в невесомости длинная коса.

– Отец! Отец, неужели это правда?.. – девчонка, которую я застал в момент переодевания, подлетела к старику, прикоснулась пальцами к своим губам и тут же – к животу Бакхи. – Глаз зрит на нас! – она потерлась лбом об плечо Бакхи, потом перевела взор на меня. Спросила с беспокойством: – Повелитель! Свежи ли цветы твоего здоровья? Прикажешь подать одежду и еду?

Столько искренней заботы и любви слышалось в ее голоске, что я дал маху.

– Я – астролетчик, орбитер-майор Лазар. Личный номер 652292. Как вы умудрились забрать меня со Старшей Сестры? Где Джинна? И вообще, что, разрази вас гром, творится?

Лица Бакхи и его дочери вытянулись. Наверное, признавшись, я совершил серьезную ошибку.

– Повелитель? – переспросила девушка. – Как-как ты приказываешь себя именовать?

Желтые глаза Бакхи жгли меня, точно два раскаленных прута. Растерянность на его лице сменилось миной откровенного разочарования.

– Ты совсем не узнаешь нас, повелитель?

– Да я никогда не знал вас раньше, – честно ответил я. –

Извините, ребята. Но вы меня не за того принимаете.

– Ты – Сандро Урия, повелитель, – проговорила девушка, от волнения часто хлопая ресницами. – Я – Сита, твоя рабыня, а это, – она взялась за стариковское плечо двумя руками, – мой добрый отец Бакхи. Неужели не помнишь?

– Помолчи, Сита! – оборвал девушку Бакхи. – Ты же видишь, что повелитель еще не до конца пришел в себя. До Целлиона путь долгий, уверен, что наш господин вспомнит, кто он, кто мы и какие опасности грозят нам в мирах под взором Глаза.

Я развел руками. Сказать мне было нечего. Как я и предполагал, бред с каждой секундой становился все более пестрым. Хотелось, чтобы меня оставили в покое. Сколько кислорода осталось в тканях моего мозга? Жалко было бы переводить его на спор с галлюцинацией.

Сита снова переменилась в лице.

– О, вечное пламя! Как ты похудел, повелитель! – произнесла она, едва не плача. – Сколько тебе довелось перенести! Но будь спокоен – мы тебя не оставим!

Оказывается, гора жирного мяса, которую тут именуют Сандро Урией, недавно была еще объемистей. Жалко, что мускулы, которые оказали бы честь любому тяжелоатлету, пропали без вести под рыхлыми наслоениями. Если мне все же доведется пожить в теле рыжего здоровяка, то я семь потов с него сгоню.

– Прошу, – стариковская клешня указала на люк. – Мы с Ситой проведем тебя в каюту. Там удобная кровать, остаток пути ты проспишь, а когда мы прибудем в порт…

Я живо представил, как эти двое притягивают меня ремнями к кровати. Поправляют одеяло, расправляют шелка балдахина. Потом дают что-то понюхать или делают укол, и я превращаюсь в мирно сопящего идиота. В кусок жирного мяса, который везут из ниоткуда в никуда, через мир, в котором, оказывается, мне грозит множество опасностей.

– Ребята, идите лесом! – я улыбнулся, надеясь все уладить миром. – Оставьте меня в покое. Я только проснулся и обратно на боковую не планирую.

– Слушать не желаю! – возразил Бакхи. Для преданного слуги он был излишне дерзок. – Ты отправишься в каюту сейчас же! Повелитель ведь не хочет накликать на нас неприятности?

Сита вдруг обернулась, черная коса описала широкий полукруг.

В нашу каюту спустились трое. Очевидно, это были члены команды: они носили одинаковые черные сюртуки длиною до колена, короткие белые брюки из материала, похожего на парусину. На головах сидели высокие тюрбаны – видимо, чтоб в условиях невесомости не так больно биться темечками о твердые поверхности. Несколько странно смотрелись босые ноги, торчащие из куцых штанин. Очевидно, в невесомости местные космонавты пользовались всеми двадцатью пальцами.

У каждого на поясе висело по вместительной кобуре, и, судя по всему, в них носили не бутерброды с колбасой.

Эти люди глядели на нашу компанию так, что я бы совсем не удивился если бы прозвучала просьба предъявить документики. Впрочем, я почти угадал.

– Вы нарушаете желто-зеленый пункт пассажирского договора, – проговорил один из космонавтов. – Пассажирам запрещены длительные перемещения по мироходу во время пути. Извольте вернуться в каюты, и тогда помазанник Глазов смилостивится и не станет никого наказывать.

– У нас великая радость, достойнейшие асуры! – заторопился объяснить Бакхи. – Наш повелитель Сандро Урия пришел в себя! К сожалению, после длительной комы он не совсем понимает, кто он и что происходит. Мы с Ситой собирались препроводить его в каюту. А потом мы бы погрузились в сон, согласно договору.

Заметив, что я хочу высказаться, Сита зашептала:

– Умоляю, не спорьте с асурами! На мироходе они в своем праве! Они не посмотрят, беден ты или богат, знатен или сир. Они вольны выкинуть за борт, в дыхание Брахмы, любого! И никто-никто не сможет тебя найти и спасти!

– Наш раджа, – сказал другой член команды, – не разделяет горести и радости пассажиров. Единственное, что его заботит, – безопасность мирохода. Глупость и беспечность пассажиров – вот главные причины катастроф, которые случаются с мироходами.

– Пассажиры всегда суют свой нос куда не следует, – добавил третий, не сводя глаз с Ситы. – И некоторые из них не добираются до пункта назначения.

– Мы уже уходим, почтенные асуры, – Бакхи вцепился клешней в мою «ночнушку» так, что тонкая ткань затрещала. – Мы трижды просим прощения за ненарочное нарушение договора.

Космонавты-асуры мастеровито разлетелись в стороны, освобождая нам проход. Бакхи оттолкнулся от пола и поплыл к люку. Я последовал за ним – тяжеленный морж, неповоротливый на суше, но легкий, как песчинка, в океане. Меня, конечно, подмывало задать коллегам кучу вопросов: о мироходе, о планете, что висела у нас прямо по курсу, о грозовых тучах в космосе, но интуиция подсказывала, что какое-то время следует просто все мотать на ус и держать рот на замке. Похоже, что порядочки здесь покруче, чем на пиратском судне из Бедфьорда.

– Пусть женщина задержится, – сказал тот самый ротозей, что пялился на Ситу. Его товарищи не возразили, но я заметил, как они переглянулись, видимо, не слишком-то одобряя затею своего спутника.

– Ну ладно, пусть задержится… – без энтузиазма согласились они, ловя проплывающую мимо девушку за бедра.

Мы с Бакхи обернулись. Уж не знаю, что было на уме у старого папаши, но я сразу понял, что по-хорошему тут не разойтись. Мне, конечно, плевать на Ситу и ее отца, но я всегда поступал – по крайней мере, хочется так думать – по совести.

– Хорошо, я останусь, – покорно отозвалась Сита. Ее уже оттолкнули к иллюминатору, она отдалялась от люка, длинная коса тянулась следом.

– Она – моя рабыня… – процедил я, глядя по очереди на каждого. Поразительно, насколько мерзким может оказаться мой голос, если добавить в него ледяных интонаций. Наверное, Сандро Урия в роли повелителя и рабовладельца был той еще сволочью. Тогда неудивительно, что сын у него – Паршивый Сорванец, а жена – Псица.

– Все пассажиры – рабы хозяина мирохода, – ответил, пожимая плечами, первый.

– А мы забудем, что видели, как вы разгуливаете по палубам, – добавил второй.

А третий просто помахал рукой: мол, брысь отсюда!

– Сита знает, что делать, повелитель, – прохрипел мне в ухо Бакхи. – Не будем терять время и усугублять свою вину. – Он указал клешней в сторону коридора, в конце которого располагалась моя «каюта-люкс». – Вы ведь не хотите пострадать из-за рабыни?

– Она же твоя дочь, Бакхи, – проговорил я, наклонившись к бесформенному уху слуги. Сейчас же промелькнула мысль: как так получилось, что Бакхи слуга, имеет право на жалование, отпуск и собственность, а Сита – рабыня, то есть существо бесправное?

– У меня много детей, – желтые глаза Бакхи потемнели. – А повелитель – один. И жизнь одна. Глаз зрит!

По центральному коридору в нашу сторону плыл человек. Как и Бакхи, он был нагим, если не считать набедренной повязки. Бритая голова, на затылке – узкая косица длиною в добрых три локтя, темные от замысловатых татуировок руки…

– Свет тебе, посвященный! – Бакхи вскинул обе руки над головой, свел ладони.

– Нужно усыпление? – голос нового участника действа был бесцветным, нарочито скучным.

Я поглядел посвященному в лицо и снова слегка опешил. На высоком лбу незнакомца была цветная татуировка – что-то вроде желто-зеленого кошачьего глаза с расходящимися

от зрачка во все стороны золотистыми лучами. Засмотревшись, я не сразу заметил Ситу: та проплыла мимо. Очевидно, ее отпустили восвояси. Неужели самоуверенных наглецов вспугнуло появление этого лысого с косичкой?

– Нужно, посвященный, – торопливо ответил Бакхи. – Тройное.

– Это повлияет на конечную стоимость перелета, – снова прозвучал тусклый голос.

– Я верну долг по прибытии на Целлион, посвященный, – пообещал старик, а потом указал на меня клешней. – Вот мой повелитель, он пришел в себя после долгой болезни и не совсем понимает, что происходит.

– Понятно, – вздохнул посвященный, а затем обратился ко мне: – Ты смотришь на меня?

– Да, посвященный, – помимо воли пролепетал я. Кошачий зрачок не отпускал мой взгляд, просто напасть какая-то…

– Ты проснешься после второго звонка, – сказал посвященный. – А сейчас – спать!

Мир померк, я рухнул в темный колодец. Нетренированный организм воспринимает невесомость как безостановочное падение, и, скорее всего, в тот момент я просто перестал себя контролировать, превратился в безвольную груду мяса. Хорошо, что не обмочился.

В полудрему прокрадывались ощущения. Я понял, что Бакхи буксирует меня мимо шпангоутов, потом – через коридор пассажирского уровня. Как я и боялся, меня спеленали, притянули к кровати ремнями. Потом я услышал первый звонок: это закрылась дверь каюты. Наверное, второй звонок прозвучит не скоро. До второго звонка – целая вечность. Мироход подбирается к оранжевому Целлиону, на пути его поджидает гроза и штормовой ветер. Путешествие через газовую среду – рисковое предприятие. Но я ничего не увижу, я буду спать, повинуясь гипнозу посвященного с татуировкой, спать и видеть сны, как это делают другие пассажиры, ибо иных занятий на борту мирохода для меня не предусмотрено.

…Пробираюсь на Временную, чтобы разбудить Джинну, ведь она слишком рано списала себя со счетов. В скафандре, протискиваясь через узкие проходы и цепляясь за оборудование. Оказывается, смерть здесь – на Старшей Сестре, на виду у всех звезд Галактики – не смерть вовсе. Здесь открываются врата в иные миры. Как и зачем – я не знаю. Но еще не поздно вернуть все на места и переписать последние страницы жизни. Пусть Джинна отправится вместе со мною на Целлион, Глаз зрит, она должна получить шанс.

Смерзшиеся замки криокамеры наглухо заблокированы, я разбиваю их геологическим молотком. Покрытая с двух сторон инеем крышка нехотя поднимается.

Свет Младшей Сестры, льющийся сквозь свод обзорного купола, отражается в холодных, остекленевших глазах. Почерневшая и сморщенная плоть, выпирающие наружу кости… Это Рина – моя жена, погибшая во время ядерного удара. Она тянется ко мне серой, похожей на клешню, рукой с отгоревшими пальцами.

– Принеси мне Розу, дорогой… – шепчут покрытые волдырями губы; вместе со словами наружу выливаются струйки ледяного пара.

Звенит второй звонок.

Глава 2

– Как тебя зовут? – спросил Бакхи, помогая надеть сюртук. Белая сорочка, панталоны, чулки и туфли были уже на мне.

– Сандро Урия, – пробурчал я. Придется притворяться, что поделаешь? Хотя бы какое-то время, а потом… Потом – суп с котом. Слава богу, я тут на правах господина и повелителя. Имею право быть угрюмым, молчаливым и в ответ на любой вопрос посылать куда подальше.

В мою каюту вбежала раскрасневшаяся Сита. Она была одета в пеструю тунику и алые брюки: широкие в поясе и на бедрах, сильно зауженные внизу.

– Повелитель, открылись смотровые палубы! – сообщила она, сверкая глазами.

Я поджал губы. Пробрюзжал:

– Целлион… Чего такого я не видел на этом Целлионе?

Наверное, у меня получилось. Сита побледнела и выскользнула за дверь. Да, на мироходе снова была гравитация. Не знаю, стандартная ли единица или, может, половина, но после долгого времени в невесомости мне хватало с лихвой.

– Слушай, Бакхи… – я исподлобья поглядел на слугу. – Чего мы здесь забыли?

– Псица подсунула тебе в салат паука, – ответил Бакхи, завязывая на моей шее платок. – Паук укусил за нёбо… это был шшен… – многозначительно добавил слуга, как будто слово «шшен» имело для меня какой-то смысл.

– И чего? – спросил я, начиная помимо воли ощупывая языком нёбо.

– Половину оборота Колеса ты был без чувств! – взмахнул клешней старик. – Дыхание едва прослушивалось!

– Почему меня не лечили?

Бакхи настороженно поглядел мне в глаза. Очевидно, я ляпнул глупость.

– Как мой повелитель смеет думать такое? Я сам лечил тебя: дважды пускал кровь, чтобы очистить тело от яда!

– Хорош лекарь… – пробурчал я, покрываясь испариной. Мизансцена представлялась жуткая: похожий на мумию старик склоняется над телом своего господина, в руках – длиннющий ланцет. Отражается в лезвии пламя свечей…

– Паршивый Сорванец объявил о твоей смерти, повелитель, – сказал Бакхи, поправляя на мне сюртук. – Многим известие пришлось на руку: и врагам, и друзьям. Дюжина семейств прислала Сорванцу венки – значит, в их глазах ты покойник.

Да, что-то мне подсказывало, что господина Сандро Урию недолюбливала уймища народу. Как только появился шанс, его поспешили пустить в расход.

– Мы сбежали, похитив твое тело с погребального костра Лестницы Очищения, – проговорил Бакхи. – Тебя уже умастили маслами и переодели в саван. Мостафу убила стража, воины Абхая и сам Скорпион присягнули Паршивому Сорванцу, едва яд шшена свалил тебя. Но Глаз зрел на нас, и мы все-таки ушли от погони.

– Почему на Целлион? – я пытался сложить кусочки мозаики, совершенно не представляя, какой должна получиться картинка.

– Мы с Ситой надеялись, что король браминов сможет убедить скитающуюся душу вернуться обратно в тело.

Пол качнулся, я не устоял на ногах и неловко сел на кровать. Стены задрожали, за бортом что-то заныло, заскрипело… и сразу же неподалеку грянули бубны, завизжали дудки.

Бакхи указал клешней на дверь.

– Прошу, повелитель. На Целлионе нынче неспокойно. Орда хозяйничает в пустыне, птиценогие злы, как никогда раньше, но, слава Глазу, мы тут долго не задержимся. Вернемся домой следующим мироходом, и да окажутся на кольях головы дерзнувших покуситься на твою драгоценную жизнь!

Я кивнул, тяжело протопал к выходу из каюты. Возле двери оглянулся: кровать, балдахин, шелковые обои… Последняя тихая пристань, в которой мне довелось остановиться. Мое ближайшее будущее терялось за надвигающимся грозовым фронтом.

Я толкнул дверь.

У порога ждала Сита. При моем появлении она присела, выполняя какую-то нестандартную разновидность книксена. В коридоре толпились остальные пассажиры, тут же околачивались асуры в черных фраках и тюрбанах. Я так и не понял, какую именно функцию они выполняли на мироходе: были ли стюардами или все-таки матросами. По крайней мере, теперь они изволили обуться в сандалии. После инцидента на смотровой палубе я понял, что не переношу на дух эту черно-белую братию.

У выхода на палубу со шпангоутами нас поджидал посвященный. Был он все так же гол и скучен, как и во время первой встречи.

Бакхи обогнал меня и Ситу, подбежал к посвященному. Переминаясь с ноги на ногу, он принялся что-то втолковывать ему. Тот бесстрастно выслушал, затем коротко кивнул. Через мгновение рядом возник паренек из «черно-белых». Протянул

посвященному никелированные клещи и бумажный пакет, а старику – тряпицу. Бакхи подал посвященному правую руку.

– Он что, с ума сошел? – от дикости происходящего у меня перехватило дыхание.

– Отец стар, – неопределенно ответила Сита. – Посвященный поднял для нас цену, потому что ему пришлось дважды использовать свой дар. А у нас так мало денег…

Посвященный откромсал моему верному слуге мизинец, положил обрубок в бумажный пакет, аккуратно свернул, а затем вручил пареньку в тюрбане. Тот поклонился и нырнул в толпу.

Бакхи, улыбаясь, подошел к нам с Ситой. Он прижимал окровавленную тряпицу к ране, в потускневших глазах стояли слезы.

– Старый дуралей! Неужели ты не мог попросить монету у своего повелителя? – бросил я с укором.

Бакхи снова недоуменно приоткрыл рот.

– Твой дом стал рассадником ахавитской заразы, и все монеты теперь в руках у верховной жрицы – Малати, чье второе имя – Псица! – прошамкал он. – Ты до сих пор не понял? Псица и Паршивый Сорванец сделали тебя нищим! А объявив мертвым – еще и бесправным!

– Хорошо, что хуже некуда! – ответил я, поглядывая, как кровь Бакхи капает с тряпицы на пол.

Старик и его дочь округлили глаза.

– Если они объявят тебя воскрешенным незаконно, то за твоей головой начнут охоту все истребители нечисти! – выпалил Бакхи. Потом подумал и добавил: – Но, полагаю, до этого не дойдет, повелитель. Они ведь не совсем звери, что-то человеческое в них должно было остаться.

Что тут сказать? Быть может, эта Псица, подложившая мужу в еду ядовитого паука, и не совсем плохой человек – чем боги не шутят? Быть может, Паршивый Сорванец, который отправил на костер живого отца, тоже не больше чем плохо воспитанный карапуз, все может быть в этом чокнутом пространстве. Но я бы не стал полагаться.

Однако, чтоб Бакхи не нервничал, я согласился:

– Нет, они не посмеют. Глаз зрит.

– Глаз зрит! – поддакнула Сита.

– Не посмеют, повелитель, – повторил Бакхи. – Нужна особая смелость, чтоб заигрывать с духами. У них таковой нет.

– И ладно, – я решил прекратить этот бессмысленный разговор. – Бакхи, займись багажом. У нас ведь есть багаж?.. А мы с Ситой выйдем наружу, понюхаем, чем пахнет здешний воздух.

– Слушаюсь! – Бакхи коротко поклонился и умчался выполнять приказ, отмечая свой путь кровавой капелью. Старый конь борозды не испортит! Скоро-скоро я отделаюсь от горе-спасителей. Сам выясню, что к чему. Если же останусь с этими двумя, то они утащат меня на дно местной Обители мертвых, и пикнуть не успею. Утащат со своими Паршивыми Сорванцами, Псицами и прочими семейными дрязгами, в которых я ни в зуб ногой и разбираться категорически не собираюсь. Я не намерен отвечать за поступки, совершенные неким Сандро Урией – рабовладельцем и тираном.

Я не просился в его шкуру.

…Мне не нужны были чьи-то пояснения, чтобы найти дорогу. Просто пристраивайся за очередной спиной, топай себе ножищами, считай шаги вдоль палуб и трапов. Верная Сита шла рядом, терлась плечом о мое плечо.

Я так и не понял, когда мы перешли из мирохода в терминал. Просто в какой-то момент обратил внимание, что мы все спускаемся по винтовой лестнице, и стены вокруг не металлические, а каменные.

Наконец, мы одолели изматывающий спуск и вышли в просторный павильон под высоченным сводом.

Мне сразу же предложили купить рабов: мальчика и девочку, братика и сестричку. Не успел я отогнать одного назойливого продавца, как на меня насел следующий. Тот бесцеремонно сунул мне под нос копченую тушку какого-то зверя и, цокая языком, принялся нахваливать ее вкусовые качества. Я снова повел плечом, продавца копченостями отпихнули назад, меня же стали упрашивать купить чудо-талисманы – фигурки, вырезанные из кости каких-то «изначальных». После того как я несколько раз громко объявил, что денег нет, и даже вывернул карманы сюртука для наглядности, от меня отстали. Благо, рядом шли люди, с которых можно было содрать монетку.

Людской поток вильнул в сторону, пропуская паланкин, который несли восемь рабов. По крайней мере, я решил, что эти не поднимающие глаз мускулистые парни – рабы. Я вообще быстро приспосабливаюсь к переменам – так нас тренировали. Поэтому мыслить новыми категориями было не тяжело. В конце концов, в каждом из нас сидит дикарь, угнетенный и подавленный общественной моралью и нормами, как головная боль – лекарством. Создай необходимые условия, и этот дикарь вылезет из темной пещеры подсознания и задаст всем жару.

На паланкине восседал неимоверно толстый желтокожий человек с благостным лицом китайского болванчика. Из одежды на нем была лишь набедренная повязка вроде той, что носил Бакхи, – завязанная узлом впереди. Эта странная непритязательность в одежде окружающих людей меня забавляла. На груди здоровяка висело золотое ожерелье, за полцены которого, предполагаю, он мог купить все шелка Целлиона. И, тем не менее, здоровяк щеголял складками на брюхе.

– Сита! – я взял свою рабыню за локоть. – Кто этот малый?

Сита поглядела на меня снизу вверх.

– Это – раджа, хозяин мирохода, на котором мы летели, – с ноткой удивления отозвалась она. – Помазанник Глазов, рожденный и живущий в дыхании Брахмы.

– Н-да, – протянул я. – Что-то запамятовал. Кстати, деньги имеются только у твоего бережливого папаши? Или ты тоже что-то припасла на черный день?

– Ты мне никогда не давал денег, – ответила Сита, запуская пальцы в декольте. – Но отец в один счастливый день рождения одарил меня пятью монетами. Я их всегда ношу с собой. Вот они!

Сита выудила из декольте тощий мешочек, развязала тесемку, вывалила на ладонь четыре окислившихся медяка и одну серебряную монетку.

Что ж, не густо.

Я ткнул пальцем в медяк.

– Ты можешь купить какой-нибудь еды и питья?

– Да, – ответила Сита, а потом замялась и спросила нерешительно: – Ты желаешь, повелитель, чтобы я немедленно принесла поесть?

– Ну да, лавка – там! – я указал на прилавок, огороженный с трех сторон шкурами; некоторые пассажиры уже что-то жевали, и запахи доносились аппетитные: пахло карри, кофе и вроде даже шашлыком.

– Быть может, стоит подождать отца, повелитель? – попросила рабыня, и голос ее дрогнул. – У него ведь денег больше, чем у меня…

– Так! – я бесцеремонно сграбастал с ее ладони все монеты, кроме одного медяка. – Твой господин не ел целую вечность, а ты изволишь проявлять скупость. После всего, что я для нее сделал, она жалеет свои гроши! Деньги рабам не положены. Ступай, я буду ждать возле статуй!

Арку ближайшего выхода охраняли два мраморных изваяния. С одной стороны – худая чешуйчатая химера с головой нетопыря, попирающая лапой грудь поверженного витязя, с другой – человек в скафандре, похожем на допотопный водолазный костюм.

– Слушаюсь! – Сита смахнула слезу и стала протискиваться к лавке со снедью.

У меня не было времени корить себя за то, что ограбил беззащитное существо. Я оглянулся: возле лестницы народ поредел. По ступеням сбежал Бакхи. Худой-худой, но окованный железом дорожный сундук старик тащил на горбу и, казалось, не замечал ноши. Очень сильный и живучий у меня слуга, хоть стар и сух, словно мумия. Мощи ходячие, а не человек.

Бакхи поднялся на носочки, стал искать взглядом нас с Ситой. Я мгновенно втянул голову в плечи, перебежал,

пригнувшись, к арке выхода. Выглянул наружу, увидел длиннющую лестницу, сплошь запруженную людьми. По обеим ее сторонам стояли торговцы; внизу виднелись раскрытые ворота и забор, сложенный из необработанного известняка.

Я решил, что пока буду протискиваться по лестнице, меня успеют трижды заметить. Такой вариант не устраивал. Я собирался во что бы то ни стало отделаться от этих двоих. Мне почему-то казалось, что самостоятельно я быстрее разберусь, что произошло со мной. Продолжать думать, будто мои похождения – бред умирающего человека, не имело смысла. Я дышал, я ощущал, я мыслил. Мне хотелось действовать. Мне хотелось жить.

Я кинулся к следующей арке. Налетел на пеструю толпу, что двигалась через павильон, горланя песни и бренча на лютнях и мандолинах. Меня тут же затянуло в человеческий водоворот, пришлось двигаться, подчиняясь ритму музыки. Чьи-то нахальные руки проверили карманы сюртука, но быстро убрались не солоно хлебавши: монетки я сжимал в кулаке. Вырвавшись, я оказался рядом с паланкином хозяина мирохода. Недолго думая, пробежал под носилками. Рабы едва не уронили раджу, обалдев от такой наглости. Кто-то попытался достать меня плетью, но влепил в торговца, несущего на плече кувшин. Кувшин упал и раскололся. По полу, вымощенному мраморной плиткой, растеклось ярко-красное вино. Торговец завопил благим матом, ему на помощь, выхватывая из-под плащей дубинки, кинулись какие-то личности в пышных чалмах, завязалась потасовка. Дребезг бьющегося стекла и треск дубинок заглушил музыку и стал аккомпанементом моему отступлению.

За второй аркой оказалась короткая лестница и рынок: торговые ряды были расположены бессистемно, образуя лабиринт с многочисленными тупиками. Секунду или две я смотрел на рынок с верхней ступени; за это время я загнал в память образ лабиринта и определился с направлением. Оглянулся, ни Бакхи, ни Ситы не увидел; возле дерущихся стояла столбом пыль. Я кинулся по ступеням вниз, в мгновение ока пересчитал их ножищами, нырнул в ближайший проход между рядами и перешел на шаг. Двинулся быстро, без лишних движений, экономя силы и дыхание.

Воздух был густым и жарким; он вливался в глотку парным молоком, которое я, кстати, терпеть не мог с детства. Меня окружали люди в сюртуках и панталонах, в цветастых халатах и шароварах, в плащах и монашеских рясах, в хитонах философов, в одних набедренных повязках. На головах были тюрбаны, чалмы, шляпы или просто всклокоченные волосы и потные лысины.

Я шел, почти не глядя по сторонам. Под ногами шуршал песок, хрустели мелкие ракушки. Меня то и дело окликали и пытались поймать за рукав, мне заискивающе улыбались, но через миг кричали вслед что-то нелицеприятное. Я же шагал, сжав зубы; я пробирался к выходу с другой стороны рынка, ловко огибая прилавки, набитые всякой всячиной, торговцев, не очень многочисленных покупателей и их рабов.

Слева и справа продавали снедь, одежду, утварь, механическое оборудование вроде примитивных электромоторов и генераторов. Деловито стучали топорами мясники, разделывая туши страховидных коров и свиней, рабы отгоняли тряпками золотистых мух, что роями носились туда-сюда. Здесь же работали гончары; кузнецы, одетые лишь в фартуки и набедренные повязки, ковали всякую всячину – от лемехов для плугов до мечей всех разновидностей и размеров.

Потом раздался басовитый рокот, рынок накрыла густая тень. Я поглядел вверх и едва не сел от изумления на задницу.

Над рынком на малой высоте плыл дирижабль. Огромный, настоящий небесный исполин. Оболочка дирижабля была укреплена сверкающей на солнце металлической обшивкой, гондолы показались мне произведением дизайнерского искусства, в котором сочетались, не конфликтуя друг с другом, средневековые ракушки-завитушки и хромированные плоскости, а также четкие грани, характерные для поздней технической эпохи. Мотогондолы располагались в два уровня, и было их по двенадцать с каждой стороны. Их винты и создавали тот самый басовитый рокот.

Неужели это и есть – мироход, вроде того, что доставил нас на Целлион?

Меня толкнули, пришлось крутануться, пропуская господина в чалме и халате, который вел за собой мохнатое козлорогое создание, больше похожее на ящера, чем на млекопитающее.

Опять бред, подумалось мне. На дирижабле – на другую планету? Через космос?

«Они вольны выкинуть за борт, в дыхание Брахмы, любого! И никто-никто не сможет тебя найти и спасти!» – вспомнились слова Ситы.

– Дыхание Брахмы, – пробормотал я, вскидывая голову.

Еще раз поглядел на дирижабль, провожая его взглядом. Под гондолой исполина проскользнул биплан. Я успел разглядеть пилота в кожаном шлеме и круглых очках-консервах. Биплан, тарахтя дизелем и волоча за собой дымный шлейф, пронесся над торговыми рядами и скрылся за выветренной скалой, что, словно крепостная стена, огораживала рынок с одной стороны.

Значит, авиация худо-бедно существует. Уже хорошо, астролетчик не останется без работы.

Я обернулся. Увидел помпезное белокаменное строение, окруженное колоннадой. Это оттуда, значит, я вышел.

Над строением возвышалась узкая башня. К ней был пришвартован еще один дирижабль. Его корпус неспешно поворачивался вокруг похожего на перст шпиля, отзываясь на дуновение ветра, точно флигель великанских размеров.

Да, какой бы дикостью это ни казалось… Похоже, я определился с тем, что здесь называют мироходом.

Вдалеке виднелись еще шпили. Много шпилей; лес шпилей. Вот, значит, как выглядит космодром на этом Целлионе.

Я не дошел до конца рынка – протиснул пузо между двумя прилавками и выбрался на заваленный мусором пустырь. Двое местных сидели среди отбросов и нечистот, приспустив шаровары, и облегчались. Я им не мешал, я усиленно размышлял, обливаясь потом в своем сюртуке.

Количество вопросов увеличивалось в геометрической прогрессии.

Как я здесь оказался? Что это за мир такой? Почему я – в теле объемистого рабовладельца со скверным нравом? Как мы преодолели путь от одной планеты до другой на дирижабле?! Даже если допустить, что я в Обители мертвых и солнечная система проклятой Обители находится внутри сверхплотной газовой туманности… но ведь астрономических расстояний никто не отменял! Сколько лет понадобится, чтобы добраться таким тихим ходом до соседней планеты?

Я снова уставился на небо. Где здесь солнце? Ох, мать твою…

На этот раз ноги не выдержали. Я присел рядом с облегчающимися аборигенами.

– Совсем плохо, дорогой, да? – спросил меня самый сердобольный, не прекращая дуться.

Я только отмахнулся. Ведь меня прострелили навылет, поразили во все жизненно важные органы сразу.

Солнца здесь не было!

Вместо него небо рассекал золотистый столб веретенообразной формы. Столб окутывала светящаяся дымка. Интересно, что скрывалось внутри: звезда? Черная дыра?

– Да, дорогой! Глаз зрит! – улыбнулся в бороду сердобольный абориген.

Что ж, теперь понятно, откуда появилась поговорка. Плазменная колонна, чуть-чуть изогнутая на концах, действительно очень походила на глаз. На кошачий, а скорее – на змеиный.

Да, Глаз зрит. Глаз зрит, в каком дурацком положении я очутился. Я мог утешиться лишь тем, что Теория Вселенской Относительности, как известно, допускает существование параллельных миров. Это

было единственное рациональное объяснение, которое удалось найти; единственная зацепка, позволившая мне сохранить связь с реальностью.

И все же захотелось побежать обратно. Отыскать Бакхи и Ситу, поплакаться им в жилетки. Кто я без них? Великовозрастный младенец, который не знает об окружаемом мире ничего, который опасен для себя самого.

Я нашел силы подняться и выпрямить спину. Снова вперился в небо, каждой пядью кожи ощущая его тяжесть и тяжесть газовой среды, заполняющей пространство. Тяжесть дыхания Брахмы.

Тот циклон, который я наблюдал в иллюминаторе мирохода, всходил над горами на юге. Над выветренными вершинами показался край бело-серого диска. Вдоль его кромки сверкали беззвучные грозы. На западе висели две луны, в зените – одна, на севере – еще одна, окруженная тусклым кольцом.

Вообще, небо было – как на картине художника-фантаста. Те любят нагородить всего сразу: кучу лун и планет, одна из которых обязательно будет с широкими кольцами, несколько спиральных галактик и разноцветных туманностей…

Потом до меня дошло, что луны Целлиона – не луны вовсе, а другие планеты. Просто расстояния в этой солнечной системе несравнимо меньшие, чем в нашей. Может быть такое? Ну, если принять на веру существование газовой среды, тогда здесь может быть все. Буквально – все. И малые астрономические расстояния, и с планеты на планету – на дирижабле, и космические штормы с ветром и дождем, и анабиоз при помощи гипноза посвященных… Путь, наверное, все равно долгий. Как кругосветное путешествие на паруснике в эпоху географических открытий. Естественно, очень удобно – держать пассажиров усыпленными да под замком, чтоб не мешались под ногами и не опустошали запасы провианта. Мироходы же летают с планеты на планету вдоль окружности того самого Колеса, в оборотах которого здесь измеряют время.

Мне бы найти кого-то, кто разбирается в мироустройстве, и порасспросить его хорошенько. Может, тогда станет ясно, что делать дальше.

И смогу ли я вернуться обратно…

В обледеневший модуль на Старшей?

Лучше не тешить себя надеждами. Назад дороги, скорее всего, нет, и возвращаться некуда. Я должен действовать, я должен выжить, я должен найти свое место в этом мире, а не стоять истуканом, вытаращившись на небо. Нравы тут крутые, всегда стоит опасаться удара в спину.

Не спи, в общем, астролетчик! Вот тебе твой космос – неоткрытый и опасный…

– Эй, уважаемый! – развязано обратился я к сердобольному засранцу. – Скажи мне, где отдыхают асуры?

Тот ощерился.

– Асуры? Э-э-э, дорогой… – протянул он, разглядывая меня. – Двери в этот дивный уголок под Взором закрыты для тех, кто ступает ногами по грязной земле. Тебе не позволят даже прикоснуться к дверной ручке.

Я сунул в его грязную, потную ладонь медную монетку.

– Просто покажи это место.

Глава 3

Я ожидал, что придется вернуться и пройтись торговыми рядами до решетчатых ворот, что виднелись за рынком. Но засранец в засаленном халате повел меня через пустырь в сторону неприглядных лабазов. Второй тип тоже натянул залатанные шаровары и поспешил за нами, сохраняя дистанцию.

Как будто я не замечу!

Обычно тому, кто взбирается по скале, не советуют смотреть вниз, иначе закружится голова. Я же не разрешал себе смотреть вверх, на парадоксальное небо. Под ногами хрустели ракушки, глиняные черепки и чьи-то кости. Пахло не очень приятно; плохое было место, донельзя замусоренное, словно городской пляж в разгар лета. Судя по звуку, над нашими головами то и дело проносились бипланы. Суетливый день был в разгаре, и Глаз пригревал, не жалея тепла.

Засранец что-то бормотал на неизвестном языке, улыбался и поторапливал, стоило мне хоть на секунду сбавить шаг. Я уже понимал, что плакали мои денежки, но сильно не расстраивался. Я был достаточно зол, чтобы совершать не очень хорошие поступки.

Мы дошли до ощетинившейся ржавой арматурой кучи строительного мусора. Засранец вынул из-под халата массивный пистолет с магазином, размещенным перед спусковым крючком.

– Деньги давай! – без обиняков заявил он мне. Его подельник ускорил шаг, желая присоединиться к потехе.

Отобрать у засранца пистолет оказалось не сложнее, чем пресловутые монетки – у безропотной Ситы. В одно мгновение оружие сменило владельца, а абориген очутился на земле. Оказалось, что Сандро Урия обладает всеми качествами, необходимыми, чтобы не сплоховать в уличном бою. Он был очень быстр и силен, как слон. В молодости, полагаю, Урия задавал жару. Да и сейчас… чего уж там!

Второй абориген выхватил револьвер. Поднял его двумя руками и направил ствол так, словно намеревался попасть мне непременно между глаз. Я нащупал на моем оружии предохранитель, решительно отогнул его и стиснул пусковой крючок на долю секунды раньше, чем бандюган. Пистолет разразился не одиночным выстрелом, а лающей очередью; этого я, конечно, не ожидал и с перепуга выпустил рукоятку. Абориген рухнул лицом в пыль, одновременно на землю брякнулся мой пистолет. Я наклонился, чтобы подобрать оружие, и едва не поплатился жизнью.

Первый попытался всадить мне в спину нож. Я услышал, как он вскочил на ноги, но успел лишь чуть-чуть отклониться. Что, впрочем, меня и спасло… вместе с толщиной сукна, из которого был пошит сюртук, и толщиной сала на моих боках. Лезвие, идущее вскользь, увязло в этих слоях, как шальная пуля – в бронежилете.

От боли я вовсе рассвирепел. Выбил ногой нож, сломав заодно засранцу запястье. Врезал тяжелым, словно молот, кулачищем по зубам. А когда абориген опять оказался на земле, наподдал под дых.

Присел, направил на перхающего кровью разбойника пистолет. Красный туман перед глазами постепенно редел. Теперь можно было и побеседовать.

– Далеко до города? – спросил я раненого.

Тот вздумал строить из себя героя.

– Слышь, ты – мертвец! Мы тебя найдем, ты слышишь? – пролепетал он, бледнея, а потом прижал к груди сломанную руку и принялся ее баюкать.

Я ткнул дымящимся стволом в перебитое запястье, требуя, чтоб он чуть серьезнее отнесся к моим словам.

– Ты знаешь, кто я? – спросил своим коронным ледяным тоном.

– И кто? – без интереса переспросил засранец и сплюнул кровь вместе с обломками зубов.

– Я – Сандро Урия!

Наверное, называть свое имя было опрометчиво. Но какое-то неожиданное и совершенно ненужное бахвальство овладело мной.

Абориген выпучил глаза. А затем заерзал всем телом, суча ногами и руками, словно хотел зарыться, как перепуганный навозный жук.

– Я не знал, Шакаджи! Не убивай, Шакаджи, я не знал! – частил он, и кровь брызгала из его рта на замызганный халат.

Тут я опять дал маху.

– Кто такой Шакаджи? – спросил почти машинально.

Абориген протянул здоровую руку. Я увидел, что на ней не хватает мизинца и безымянного пальца. В ту же секунду рука разбойника превратилась в серую клешню Бакхи. Я почувствовал, что падаю. Запоздало подумал о торчащей в разные стороны арматуре…

А потом земля прогнулась подо мной и обволокла, точно трясина.

Постепенно материализовались стальные переборки жилого отсека Временной. Я смотрел на мир, который пылал в ядерном огне, а снаружи в стекло обзорного купола стучалась и что-то беззвучно кричала моя жена. Я взглянул на себя ее глазами и увидел труп с вываленным языком и

покрытыми инеем волосами.

…Пришел в себя на ходу. Споткнулся и едва не упал, обалдев от происходящего.

Оказывается, я куда-то бегу.

Куда? Зачем? Где я?

Перешел на шаг. Осмотрелся.

Вокруг – серые стены лабазов. Дорожки вымощены мелким щебнем. Нависают и отбрасывают разнонаправленные тени фермы подъемных кранов. Огромный мироход плывет, чтобы состыковаться с причальной башней.

Значит, я не убежал далеко. Повезло.

Да что со мной вообще происходит!

Я собрался протереть глаза, но увидел, что руки – в крови. Потом понял, что потерял порезанный разбойником сюртук, и на мне лишь грязная, липкая сорочка и такие же грязные панталоны. Туфли я тоже потерял, бреду теперь в порванных чулках, как последний оборванец. А за поясом у меня – пистолет.

Выхватил пушку, снял магазин. Сердце тревожно забилось. Вроде патроны на месте. Слава Глазу! Если и стрелял, то немного…

Как меня назвал тот выродок?

Шакаджи, по-моему.

И еще глаза так выпучил. Мол, очень ему страшно. Мол, очень меня боится.

Неужели я прикончил полудурка?..

Я привалился спиной к стене лабаза, перевел дух. Огляделся и понял, что забрел в тупик. Дорогу мне преграждал штабель необработанных бревен высотою локтей в десять. Нужно было вернуться к развилке, попробовать другую дорожку. Отдохнуть бы для начала пару минут…

Урчали двигатели мирохода, скрипели тросы подъемных кранов, громыхало мое сердце. Потом я расслышал отдаленное пение: где-то за лабазами, среди причальных башен, несколько сотен глоток тянули минорную мелодию.

Что ж, стоит пойти на пение. На космодроме я найду тех, кто сможет рассказать о мироходах и газовой среде. Или просто подскажет, где найти навигаторов и пилотов. Я – космонавт, они – тоже космонавты, уверен, мы найдем общий язык. Ничего другого не придумать, поэтому будем работать с тем, что имеется.

Скрипнул щебень, взлетели над плоскими крышами странные, похожие на взлохмаченные парики птахи.

Кто-то крался за мной. Кто-то преследовал, стараясь не выдавать себя лишним шумом. Тем не менее я спохватился вовремя.

Покой нам только снится…

Оттолкнулся от стены, подбежал к бревнам. Заставил старика-рабовладельца подпрыгнуть, ухватиться за край штабеля и поработать чуть-чуть мышцами. Старик-рабовладелец, оказывается, только и ждал, когда ему дадут возможность вспомнить молодость и размять кости. Без особых усилий я закинул свое массивное тело наверх.

С другой стороны была улочка, которая выходила на бетонное поле. Над бетонкой колыхалось жаркое марево, искажая силуэты бипланов, стоящих в отдалении.

Зашелестел щебень, в тупик вбежал мой преследователь. Я, вместо того чтобы спрыгнуть со штабеля и дать деру, задержался на бревнах. Врага надо знать в лицо…

Отогнул предохранитель, приготовился стрелять… но в следующий миг вернул скобу на место.

За мной гнался Бакхи. Его худосочная грудь ходила ходуном, он был весь в поту, даже набедренная повязка напиталась влагой, хоть снимай и выжимай. Длинные волосы свалялись в неприятные, липкие на вид сосульки.

Первым делом Бакхи подбежал к стене, возле которой я переводил дух. Обнюхал ее, затем опустил нос к земле, несколько раз с шумом втянул воздух. И лишь после поглядел на штабель бревен.

Я заметил, что к правому предплечью старика примотан ремнем маленький арбалет. Его тетива была натянута, на ложе поблескивал заряд. Бакхи-Бакхи, а еще верный слуга…

Сидеть на бревнах и дальше смысла не было. Я скатился вниз, побежал по щебню, дорывая чулки, к концу улицы.

– Стой, кем бы ты ни был! – заорал Бакхи из тупика. – Стой, глупец! Ты всех нас погубишь!

Ну конечно. Я остановлюсь, а он в меня – из арбалета. Иглой или стрелой, чем там у него было заряжено? Не разглядел толком…

На пустынную бетонку я выруливать не стал, зачем облегчать Бакхи погоню? Побежал вдоль, лавируя между оставленных машин. От них пахло мазутом и соляркой, у меня не было времени знакомиться с конструкцией каждой, но аналогии я находил на ходу. Вот – топливозаправщик, вот – буксир, вот – погрузчик.

Тут же я начал натыкаться на людей. На меня удивленно взирали чумазые рабы и служащие в желтой униформе: коротких штанах и куртках нараспашку. Купцы проворно отступали, рефлекторно хватаясь за кошельки, прикрепленные к поясам халатов или панталон. Никто не посмел заступить мне дорогу, и немного погодя я понял почему. Я ведь бежал, не выпуская из рук пистолет. Наверное, обо мне сразу сообщили кому следует, вот только никто не рискнул задержать вооруженного здоровяка с глазами загнанной в угол крысы. Так получилось, что я опережал на несколько драгоценных минут всех, кто в тот момент охотился за моей головой.

Один складской двор, затем второй. Не сразу удается найти проход в строе разновеликих контейнеров. Гудят тали, неспешно разворачиваются подъемные краны, чихают дизельные двигатели автопогрузчиков…

Я решил, что Бакхи теперь не скоро меня нагонит, и перешел на шаг. Сунул пистолет за пояс, прикрыл сверху сорочкой. Пригладил растрепанные волосы. Мне казалось, что я уже не так сильно привлекаю к себе внимание.

Я прошел перед раскрытыми воротами эллинга – колоссальной пещеры из гофрированного металла. Внутри, окруженный строительными лесами, лежал мироход. На лесах и внизу, у гондол, возились похожие на желтых муравьев люди. В обшивке мирохода застрял – ну кто бы мог подумать? – астероид величиной с грузовик. Двое дельцов в роскошных халатах и чалмах вели беседу с высокопоставленным асуром. Все трое перебрасывали костяшки счет (у каждого имелись свои) и посмеивались. Из обрывка разговора я понял, что доход от продажи астероида несколько раз покроет затраты, связанные с ремонтом и простоем мирохода. Редкоземельные металлы ценятся повсюду!

Снова склады и технические постройки. Снова удивление, а затем – испуг в чужих глазах. Идет Шакаджи в окровавленной одежде, как будто никогда не умирал, как будто ничто под Взором не в силах остановить этого огневолосого демона, будь он трижды проклят, душегуб и старый греховодник!

Тамтамы ведут бешеный ритм. Звучит заунывное, монотонное пение, четыре сотни ног поднимают цементную пыль. Двести или около того туземцев подтягивают очередной мироход к причальной башне. Инерция толкает воздушную махину с оболочкой тигровой окраски на лабазы, двигатели мотогондол работают на реверсе, туземцы упираются босыми ногами в бетон, стискивая канаты, сброшенные с мирохода. Из одежды – лишь бусы и ремни. На миг мне становится дурно, а Шакаджи весело – он уже видел такую картину, причем не раз. Дело в том, что у дикарей отрезаны губы, а зубы – заострены. На лицах цвета темной бронзы всегда звериный оскал. Зачем? Наверное, чтоб вводить в ужас недругов. Ну и заодно – пришельцев из других миров.

Неподалеку стоит, опираясь на копье, мальчик-туземец. На плечах – шкура какого-то зверя, но, несмотря на меха, несмотря на жару, мальчика сильно знобит. Страшная рана на лице еще не успела зажить и сочится лимфой. На Шакаджи он глядит без страха, только мутны от боли и слез глаза, и в ответ на любые вопросы юный охотник лишь стучит изуродованными напильником зубами.

Но вот туземцам удается перебороть инерцию, мироход деликатно трется оболочкой о причальную башню, наверху звучат довольные возгласы. Через

секунду или две мироход надежно стыкуется, винты мотогондол замирают. Даже с земли слышно, как грохочут каблуки пассажиров по многочисленным палубам. Человеческий поток начинает перетекать из брюха космического дирижабля внутрь башни.

…Я оказался возле задней стены павильона – брата-близнеца того, в котором сегодня устроил первую заварушку на Целлионе. Естественно, тут же обнаружились несколько входов-выходов для техперсонала. И через некоторое время под Взор вывалила компания в черных сюртуках и тюрбанах, возглавляемая полунагим посвященным. К асурам присоединилась группка портовых служащих. Минут десять они разговаривали, то и дело поглядывая на мироход. Служащие обращались к асурам с очевидным почтением.

Что ж, кастовое расслоение общества – налицо. Не по душе мне такие правила игры, но что поделаешь, если уже вляпался?

К асурам подкатил автокар, за которым волочились пять деревянных вагончиков без крыш. Кабриолет по-целлионски на тарахтящем дизеле. Водитель автокара вышел и раскланялся, асуры стали занимать вагончики, рассаживаясь на установленные внутри скамьи. Я понял, что сейчас эту компанию увезут в гостиницу, и мне снова придется битый час ждать, пока выпадет очередной шанс пообщаться с водителями мироходов.

Я выбрался из-за контейнера с мусором, за которым прятался до последнего момента, побежал к «паровозику».

– Почтенные асуры! Позвольте поговорить с вами! – прокричал я на ходу, стараясь, чтобы в моем голосе прозвучала и положенная учтивость, и, одновременно, фирменная властность Сандро Урии. Проклятый дизель грохотал так, что асурам не довелось оценить ни того, ни другого. Они оглянулись; в их глазах, наверное, я выглядел немолодым босоногим психом в покрытой подозрительными бурыми пятнами одежде.

Старший из портовых служащих ругнулся на непонятном мне наречии. Может, конечно, не ругнулся. Может, сказал: «Добро пожаловать!», только очень-очень недовольным тоном. В следующий миг, пока его молодые коллеги хлопали ушами, он метнулся наперерез. Бросился мне под ноги, намереваясь повалить на бетон. У меня с реакцией было все в порядке, поэтому я просто перепрыгнул служащего и врезался всей массой в последний вагончик, да так, что тот пошел юзом.

Пренебрежительность асуров сменилась гневом. Посвященный наставил на меня свой третий глаз, собираясь вырубить при помощи гипноза. Я же зачастил, стараясь перекричать дизель:

– Позвольте с вами поговорить! Я разбираюсь в воздухоплавании, я могу быть полезен! Я могу рассказать о таком воздухоплавании…

На меня навалились портовые служки. Да, всей толпой. Притиснули к деревянному борту, заломили руки. Я стоял беспомощный, дурак дураком, ощущая, как в пузо давит рукоять оставшегося за поясом пистолета.

– Выслушайте же, – твердил я, ощущая ненависть к себе, к ним, к этому Глазу и всем мирам, что вращаются вокруг него. Мне бы только спокойное местечко, мне бы только толковых объяснений, мне бы только уцепиться за что-нибудь… А пока я падал со свистом в ушах, проносясь сквозь события и время, абсолютно чужой в чужом мире под змеиным Взором. – Есть миры, в которых неведомо о газово… о дыхании Брахмы. Я могу рассказать о них.

Один из асуров кинул мне в лицо косточкой от персика. Второй поморщился и указал пальцем на ухо, мол, все равно не слышно, можешь не стараться. Трое других поспешно отвернулись, не желая наблюдать неприятное зрелище – расправу надо мной.

Я хотел сказать посвященному о реактивных двигателях, о гироскопах, аэродинамике и электронных системах. Но слова застревали в горле, они были слишком тягучими, многосложными, почти непроизносимыми на здешнем языке.

Он, наверное, что-то понял. Поднял руку, звеня нанизанными на жилистое запястье браслетами, щелкнул пальцами. Служки крякнули, приподняли меня и перекинули через борт, как мешок с песком. Так я был удостоен аудиенции. И снова мой взгляд оказался прикованным к татуированному лбу посвященного. Несомненно, на желтокожем челе был изображен тот самый Глаз, который зрит во все стороны и на всех поплевывает с высокой колокольни.

Асур, запустивший косточкой, поспешил пересесть в другой вагончик. Я же примостился на скамью напротив посвященного.

– Ты смотришь на меня? – спросил тот, точь-в-точь как его собрат с мирохода, доставившего меня на Целлион.

– Да, посвященный, – безвольно булькнул я.

– Трогай! – рука с браслетами снова поднялась. Водитель автокара только этого и ждал. Заскрежетала трансмиссия, «паровозик» погнал по бетонке мимо шеренги безгубых аборигенов.

– Открой мне свой разум!

Вытатуированный глаз подмигнул. Его змеиный зрачок, его мутная склера ожили и засияли, затмевая дневной свет. Шеренга аборигенов стала темным и расплывчатым частоколом, ровная бетонка обернулась черной бездной. Был лишь свет Глаза и тьма мира, а бесстрастный голос настойчиво требовал от меня откровений:

– Открой мне свой разум…

Я почему-то начал рассказ с книжки о Стаффе – первом астролетчике Мира, которую мне подарил в детстве ее автор, как выяснилось в дальнейшем – довольно известный писатель, эксперт в области истории и теории космонавтики. Наша семья познакомилась с ним на одном из Южных пляжей в бархатный сезон. Мой отец был авиаинженером и мастером спорта по планеризму, так что с писателем он спорил со знанием дела. Поедая арбузы и внимая их диспутам, я все больше проникался идеей когда-нибудь оказаться в числе первопроходцев солнечной системы…

– …и в тех мирах смерть находит человека много раз.

На этой фразе я окончательно пришел в себя.

По-моему, посвященный успел наговорить всякого. Вот только записалось все куда-то на подкорку, просто так не вспомнишь.

Дизельный «паровозик» стоял возле распахнутых ворот, у КПП слонялись два бородатых солдата в форме бежевого цвета, белых чалмах и сандалиях. Солдаты отгоняли мух от бород, лениво поглядывая в сторону «паровозика». За воротами виднелось поле растрескавшейся, спеченной земли, а за ним – размытые жаркой дымкой очертания городских построек.

– Асуры могут… мне помочь? – спросил я, едва елозя одеревеневшим языком. – Мне нужно разобраться, как я здесь оказался…

– Чужак ли ты или сумасшедший ахавит, на тебе нет знака, а значит, нам не по пути… – мне показалось, что в бесцветном голосе посвященного позвучала нотка сожаления. – Асуры не примут тебя и не помогут. Каждый из тех, кто живет в мирах Зрака, верит в переселение душ. Но душа твоя пришла из тьмы. А во тьме нет ничего и никого, кроме хаоса и демонов.

– Какие демоны?.. – я сжал кулаки. – Вы ведь – водители мироходов. Вы – высшая каста! Как вы можете оставаться такими зашоренными?

– Есть одно существо, которое поможет тебе разобраться с тем, кто ты есть, – сказал посвященный. – Это – король браминов, имя которому – Исчадие.

Я насупился. Я им о космосе, о ракетах, а они мне – о браминах и демонах из хаоса.

– Где я могу отыскать этого человека? – поинтересовался на всякий случай.

– Исчадие – не человек, – ответил посвященный, открывая мне дверцу. – Все дороги на Целлионе ведут к королю браминов. Становись на любую и иди вперед.

– Кто мне может рассказать о Глазе и о мирах Колеса? – спросил я, уже не особенно надеясь услышать что-то

толковое.

– Отыщи в городе Даорака, он – знаток сфер, живет за проспектом Узорчатых Башен, – посвященный захлопнул дверцу, поднял руку, тряхнул браслетами. – Но вначале реши для себя: быть может, оставаться Шакаджи не так уж и плохо?

Водитель выжал педаль газа. Дизель, словно рассерженный спрут, вычихнул черное облако, «паровозик» рванул с места в карьер.

– Как называется город? – выкрикнул я вслед этой нелепой конструкции.

– Джавдат, дорогой, – прозвучало за спиной.

Я обернулся. На меня глазели, меланхолически пожевывая жвачку и отмахиваясь от мух, солдаты.

– Ну, спасибо, – ответил, не понимая еще, как следует себя вести. – Пройти дадите?

В случае чего – у меня ведь пистолет за поясом. Только не хотелось бы снова за него хвататься, я ведь не Сандро Урия какой-нибудь, я – цивилизованный человек…

– Почему не дадим? Конечно, дадим! – искренне, как мне показалось, удивились солдаты. – Только куда ты, брат, собрался – босой и с раной в боку? Сцапают шакахи на полдороге, не дойдешь до города.

– Не стоит беспокоиться, братцы, – ответил я в тон, – дойду как-нибудь.

– Не-е-е, дорогой, – протянул один из бойцов, – я сейчас тебе дам свой старый халат и сандалии. Вот наденешь это все, брат, тогда и пойдешь себе, куда глаза глядят.

– Да какой халат… – отмахнулся я.

– Снимай сорочку, – приказал второй, – сейчас поправим тебе бок, а то вся жизнь в песок вытечет, Глаз зрит!

Ну что тут поделаешь!

– Снимай-снимай, – поддержал товарища первый, – пушку положи на землю, заберешь потом, не нужна нам она. Свои – ха-ха! – надоели.

Меня все еще не покидало ощущение, что это – обман, но один из бородачей уже сбегал на КПП и принес оттуда полосатый халат, сандалии и сумку. Второй же вынул бинт, широкий обрезок ткани, пузырек с бесцветной жидкостью.

Вот уж правда: не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Хрен разберешься в местной культуре-мультуре. Я положил пистолет на землю, стянул заскорузлую от засохшей крови и грязи рубаху. Прозрачная жидкость в пузырьке оказалась спиртом, бок ожгло, но на сердце полегчало.

Не обманывают, пожалели.

На рану наложили тугую повязку, накинули на плечи халат, намотали ткань на голову – получился тюрбан. Я заметил, что на запястьях у солдат одинаковые татуировки – скрещенные молнии. Кастовый знак, скорее всего.

– Носи на здоровье, – сказал хозяин халата и сандалий. – Не гляди, что не новое. Зато чистое: обе жены халат стирали со щелочью.

– Спасибо, братцы, – все еще обескуражено пробормотал я. – Ну, я пойду?

– Иди-иди, – ответили мне, – жены-дети есть?

Есть, конечно. Жена – Псица, сын – Паршивый Сорванец. Ждут дома.

– Привет им передавай! Скажи, кшатры Нагиз и Тактай добра пожелали!

Я еще раз поблагодарил, спрятал пистолет под халатом, вышел за ворота. Вот что значит ездить в одном вагончике с асурами. Честь тебе и почет со всех сторон.

Глава 4

До города было миль пять. По иссушенной Глазом земле шагалось легко, как по асфальту. Впереди клубилось жаркое марево, плечи и спину припекало.

Неожиданно подумалось: а я ведь не ел с тех пор, как разлепил веки на мироходе! Полагаю, солидные отложения на боках любезно приютившего меня господина Урии не дадут скончаться от голода. Ух, я выжму из этой ходячей горы все соки, заставлю заново обрасти мускулами. Слава Глазу, тут хороший задел по массе.

Из марева вынырнули искаженные фигурки всадников. Кто-то ехал мне навстречу со стороны города. Я остановился, чтобы смахнуть пот с лица, затем опять зашагал вперед. Естественно, на душе стало тревожно. Поле-то – огромно, а эти едут в мою сторону.

По мере приближения всадников дурные предчувствия крепчали.

«Шакахи! – думал я. – Вот они какие: шакахи!»

Всадники носили шлемы в виде шакальих голов. Такие себе люди-псы в стеганых доспехах, вооруженные ружьями и ятаганами. Восседали они на высоких тонконогих животных, лишь отдаленно похожих на лошадей. Скорее – на короткошеих жирафов с пятнистыми шкурами и рожками на головах. Шакахи объехали меня с двух сторон, затем прошлись по кругу, опустив песьи носы. Чего им было нужно, я понятия не имел; на грабителей эти люди не походили. Следом за всадниками ступали два мохнатых ящера, запряженные в телегу. На телегу была водружена клетка, в которой сидели три чумазых оборванца. На груди у одного из них висела деревянная табличка с полустертым словом «ахави…».

Ага, вот после этого я разглядел и петли арканов, болтающиеся у седел шакахов.

Не сказав ни слова, люди-псы оставили меня в покое. Просто повернули в сторону, двинули перпендикулярно моей дорожке. Скрипя колесами, развернулась телега. Один из оборванцев протянул сквозь прутья руки и прохрипел:

– Достопочтенный! Спаси!

Да какой я достопочтенный? Костюмированная миграционная служба не тронула, значит, Глаз пока еще зрит на Сандро Урию. Прибавлю лучше шагу…

Вскоре я добрался до предместья. Под ногами была пыльная грунтовка, по обе стороны дороги тянулись глинобитные заборы высотой мне по грудь и выше, к заборам цеплялись темно-зеленые, почти черные плющи. Листва шуршала, словно полиэтилен. Дома были сложены из необработанного известняка и глины, изредка попадались аккуратно оштукатуренные и побеленные жилища – в них, наверное, обитал «средний класс». Крыши – плоские, углы – прямые; в общем, строили здесь, особенно не утруждаясь. Попахивало нечистотами: скорее всего, централизованную канализацию до пригорода не дотянули, поэтому местные повсеместно пользовались нужниками с открытыми выгребными ямами.

Предместье трансформировалось в промышленный квартал. Приземистые кирпичные трубы дымили, по рельсам сновали вагонетки и дрезины, в цехах грохотали машины, им вторили молоты сотен, если не тысяч кузнецов. На одинокого путника рабочие внимания не обращали; оставалось лишь гадать: неужели это старый халат и тюрбан сделали меня в доску своим?

Растительности было – кот наплакал. Почти черные кустарники, похожие на самшит, карликовые пальмы и кипарисы. Ни газонов, ни клумб.

Тоскливо, пыльно, жарко и одноцветно.

Я пересек «кольцевую». По мощенному брусчаткой тракту двигались в два ряда громоздкие автомобили на дизельных движках. Тут же ехали всадники верхом на пятнистых животных, каких я видел у шакахов; шли пешим ходом караванщики, придерживая под уздцы грузовую разновидность «пятнистых». Собственно, те уже не были пятнистыми, их бока покрывала свалявшаяся в колтуны густая шерсть, на спинах намечались по два горба, между которыми громоздились тюки.

За «кольцевой» начались собственно кварталы Джавдата. Вокруг меня теснились двух– или трехэтажные здания с террасами для отдыха на плоских крышах. Арки дверных и оконных проемов были либо овальными, либо стрельчатыми.

Я соблазнился запахом жареного мяса и нырнул в первую попавшуюся чайхану. Не успели глаза привыкнуть к полутьме, как меня подхватили под локоть.

– Заходи-заходи, дорогой! – зачастил хозяин в белоснежном переднике поверх таких же белых брюк и рубахи. – По глазам вижу, что голодный! Сейчас все будет!

Я приземлился на тахту, перед которой тут же водрузили низкий столик.

– Послушай, уважаемый…

Хозяин склонил голову, готовый внимать тому, что скажет клиент.

– Я только-только вернулся в Джавдат.

Не знаю, насколько здесь изменились цены… – я показал хозяину свое богатство: два медяка и один серебряный.

– Не стоит бередить душу по таким пустякам, – хозяин забрал мелкую монетку, – цены в Джавдате существенно не менялись с конца Лихолетья.

Тем я и утешился.

Ждать пришлось недолго. Вскоре на столике появилась тарелка дымящейся шурпы, блюдо с овощной нарезкой, горячий хлебец, миска моченой ягоды, плошка с пряным соусом и горячий чайник. Я сам наполнил свою пиалу зеленым чаем.

Взялся экспериментировать, пробуя по чуть-чуть то и другое. Шурпа на мой вкус была слишком жирной, но вполне съедобной. Горячая волна прошла по изнуренному вынужденной голодовкой телу, ноги благодарно вспотели. Опасаясь, как бы желудок не воспротивился, я умял юшку, а мясо и гущу только попробовал.

Такого вкусного хлеба я не ел очень давно, быть может – вообще никогда. В овощном ассорти, кроме лука и сладкого перца, все ингредиенты были незнакомыми: черные стручки, похожие на спаржевую фасоль, какие-то рыхлые и водянистые дольки. Моченая ягода энтузиазма не вызвала: была она кислой и забродившей. Такая, наверное, от запоров хорошо помогает. А острый соус я весь выбрал хлебом. Аппетит разгулялся, пришлось доесть остатки шурпы.

После я снова подозвал хозяина.

– Мне нужен проспект Узорчатых Башен.

– Что? Так давно не бывал в нашем городе, э?

Мне не хотелось хамить человеку, который за грош накормил чужака сытным обедом, поэтому я лишь кивнул и сдержанно улыбнулся.

– Идешь прямо, считаешь мосты: первый и второй проходишь, на третий поднимаешься, оттуда будут видны нужные тебе Узорчатые Башни.

– Ну, спасибо тебе, хозяин, – я направился к выходу, – напоил-накормил.

Дело шло к вечеру. Глаз вроде бы оставался на месте, но наклон его изменился. Теперь он лежал почти параллельно горизонту. Внеатмосферный циклон – тот самый, с молниями по всей окружности, – занимал половину неба; еще час-другой, и он поглотит Глаз. Воздух стал прозрачнее, пыль немного улеглась, идти было еще легче, чем через пустошь, отделяющую порт от города.

Возле первого моста я остановился передохнуть. Надо мной возвышалось сооружение, возведенное из внушительных известняковых блоков. Под мостом протекала ядовито-зеленая от нечистот речушка. Несколько местных стояли у поросших мхом опор и справляли малую нужду. Пришлось и мне присоединиться к ним, ведь, насколько я успел понять, об общественных туалетах в Джавдате слыхом не слыхивали.

Возле второго моста я опять задержался. Группа бородачей в набедренных повязках и тюрбанах отбивала заковыристый ритм на барабанах разного размера. Перед ними вышагивал факир, чье лицо было черно от копоти. Он изрыгал в небеса пламя, а публика восторженно ахала.

Я был сыт, одет, за мной никто не гнался, и я позволил себе присоединиться к беспечным зевакам. Я впитывал этот мир каждой своей клеткой. Я надеялся, что он перестанет отторгать меня, словно иммунная система – чужеродный белок. Я должен был понять свою миссию; ведь не просто так случилось это чудесное спасение, ох, боюсь, что не просто так…

– Сандро Урия? – окликнули меня.

Этого еще не хватало! Я кое-как отделался от рыб-прилипал Бакхи и Ситы, и прочие знакомцы старого греховодника мне ни к чему. Сандро Урия – больше не Сандро Урия, теперь он – другой человек. Не хочу иметь что-то общее с рабовладельцем и… Шакаджи, кем бы он ни был.

Я нырнул в толпу, втянул голову в плечи.

– Сандро Урия, остановись!

Увы мне бесталанному беглецу: голос прозвучал совсем рядом. Пришлось оглянуться; на меня смотрел, гордо приосанившись, длинноволосый юноша в черном, расшитом серебром камзоле. Правой рукой он сжимал рукоять похожего на кортик кинжала. Нехороший признак, не к добру. Где-то я уже видел парня… А! На мироходе! Он ехал в одной каюте с Бакхи. Чего ему от меня понадобилось?

– Ты обознался, молодой человек, – пролепетал я. – Мое имя… – Какое бы придумать имя? И в сию же секунду? Зачем же гадать! Назову настоящее, его здесь все равно никто не слыхал, кроме Бакхи и Ситы. – Мое имя – Лазар. Я путешествую…

– Лазар? – переспросил юноша; он сделал ударение на последний слог, согласно местной манере произношения. – Ложь не поможет. Знаю-знаю, достопочтенный! Ты – мастер по части притворств и обмана. Я искал тебе весь день, и теперь ты не уйдешь. Сандро Урия, ты – мертвец! Ты должен быть возвращен на Лестницу Очищения. Семья не давала разрешения на твое воскрешение. Пусть все эти люди будут свидетелями – на Синфеоне ты признан мертвым!

У меня отвисла челюсть. Быстро же расползается слава! Семейка расстаралась. А Синфеон – это вообще где?

Нужно было сейчас же взять себя в руки и прекратить этот цирк.

– Я не знаю тебя, юноша, и на Синфеоне никогда не бывал. Прощай! – я отвернулся и пошел прочь.

– Остановись, мертвец, или я ударю тебя в спину!

И действительно, за моей спиной зашелестела сталь. Еще не до конца веря, что этот начинающий истребитель незаконно оживших покойников решился исполнить угрозу, я прыгнул в сторону. Один бок мне уже располосовали, рисковать вторым не хотелось.

Позади хакнули, что-то тяжелое упало на брусчатку. Отлетел к моим ногам, звеня и высекая искры, кортик. Двое здоровяков в белых туниках поверх кольчуг и пышных чалмах с перьями заламывали руки лежащему на животе наемнику. Юноша, едва не плача, пытался вырваться, но куда ему было мериться силами с двумя мужиками, у которых плечи – толщиной с его туловище?

– Лихо они парня… – сказал я, обратившись к одному из зевак – полуголому старичку, который сидел на тростниковой циновке в позе лотоса.

– Маджаи следят за порядком в Джавдате и не допускают смертоубийств, – ответил тот, пощипывая себя за волосы на груди. – Белокожий, надо думать, забыл об этом. В его родном Синфеоне, Глаз зрит, еще не окончилось Лихолетье. Вот и решил, что можно вести себя, как на припортовых пустырях! Эх, Глаз каждому может напечь голову! Даже мудрому из мудрых.

Старичок был не прочь поболтать еще, но я уже взял ноги в руки и отправился к последнему, третьему мосту, который находился в конце улицы.

Поднялся по вытертым ступеням, как мне советовал хозяин чайханы, и сразу увидел проспект Узорчатых Башен. Это была довольно оживленная часть города, лежащая в низине. Над широкой улицей стелился черный дым, который выкашливали автомобили. С машинами состязались в скорости коляски и кареты, бдили на перекрестках маджаи, сновали по тротуарам горожане. С одной стороны возвышался ряд высоких изящных башен. Если они и были узорчатыми, то с расстояния я не заметил, в каком именно месте.

И где здесь искать единственного знатока небесных сфер?

А потом я обнаружил, что в конусообразной крыше одной из башен открыт люк и что в этом проеме поблескивает объектив телескопа.

«Странные все-таки люди, – думал я, спускаясь с другой стороны моста. – Садись на мироход и отправляйся хоть на Синфеон, хоть вдоль всего Колеса, а они в телескоп на небо смотрят!»

Когда я переходил через проспект, то невольно залюбовался, как двое представителей низших каст дерутся на обочине из-за кучки дерьма ездовой твари. У каждого было видавшее виды ведерко, и каждый хотел всенепременно уйти с добычей. Зачем, им, интересно, это добро? Виноград

удобрять?

За праздность я едва не поплатился. Мне засвистели и загикали. Пятнистое животное пронеслось в сантиметрах от меня, обдав жаром, следом прогрохотала высоченными колесами двуколка. Я отпрянул и пулей вылетел на тротуар.

Нужную мне башню опоясывал глинобитный забор. Я прошел через замусоренный проулок, повернул еще раз и оказался во дворе.

Передо мной был одноэтажный, но длинный, словно коровник, дом. На окнах – некрашеные ставни, дверь открыта и подперта половинкой кирпича, чтоб не закрывалась от сквозняка. На бельевой веревке неподвижно висели застиранные до дыр тряпки, – сразу было видно, что живут здесь люди скромного достатка. Пузатый мальчишка, сидя на земле, играл с деревянной фигуркой животного непонятной породы. Мальчик был покрыт белесой пылью с головы до ног, точно пудрой. Он зыркнул на меня исподлобья, шмыгнул носом, под которым собралась уже изрядная капля, и продолжил игру. В углу двора имелась колонка, окруженная невысыхающими зелеными лужами; женщина в платье длиною до пят орудовала ржавым рычагом. В патрубке колонки сипело и булькало, но, несмотря на усилия женщины, в подставленное ведро не срывалось ни капли.

Я прокашлялся, не желая напугать ее своим неожиданный появлением. Женщина отпустила рычаг и обернулась. У нее было немолодое лицо с большими родинками по обе стороны носа.

– Я ищу Даорака, достопочтенная.

– Тебя прислали из городского Дивана? – она с сомнением поглядела на мой старенький, с чужого плеча халат.

Я улыбнулся со всей возможной в тот момент искренностью.

– Нет, я пришел по личному делу.

Женщина потемнела лицом. На миг мне даже показалось, будто это ее родинки неожиданно разрослись, превратившись в коричневую корку. Ну что опять не так!

– Вы замучили Даорака своими набегами! – едва сдерживая гнев, проговорила она. – Уходи, иначе мы кликнем маджаев. Мы – честные люди, и от всяческих шакахов нас защищают законы Джавдата!

Мальчишка вдруг отшвырнул деревянное чудо-юдо и заголосил менингитным голосом. По пыльному пузу забарабанили слезы.

Мы поглядели на дитя, потом снова повернулись друг к другу.

Улыбаться больше не было сил. Кто бы знал, как я устал за сегодня! И опять! Опять мне пришлось брать себя в руки и вещать, используя остатки убеждения.

– Я не собираюсь никому причинять неприятности, достопочтенная. Мне только нужно поговорить со знатоком сфер. Асуры сказали, что я должен обратиться к Даораку. Я не шаках, Глаз зрит!

– Асурам нет дела до тех, кто топчется по грязи… – проворчала женщина. – Будь по-твоему, я позволю Даораку выйти из дома. Но если ты один из тех, кто желает причинить моему сыну вред!.. – она не договорила, сверкнула глазами и пошла к крыльцу.

Вот тебе раз! Сколько же лет знатоку сфер? Хорошо, если ему исполнилось двадцать…

Я взялся за рычаг колонки, применил дюжую силу Сандро Урии, и из патрубка потекла узенькая, искрящаяся в вечернем свете Глаза струйка.

Даорак подошел ко мне, прихрамывая. Он действительно оказался еще молодым человеком, хотя его сильно старила кучерявая и седая – в его-то годы! – бородка. Как большинство местных, знаток сфер носил халат, шаровары и тюрбан. Одежда была под стать моей – выцветшей и видавшей виды.

Даорак был от рождения калекой, из закатанного левого рукава торчал крошечный, розовый, как у младенца, кулачок – часть недоразвитой руки. Добрые люди же добавили от себя: пол-лица знатока сфер бугрилось от шрамов и наслоений дикого мяса. Один глаз зарос почти полностью, виднелась только щелка, вдоль которой постоянно собиралась влага: то ли слезы, то ли гной.

– Матушка Ибтихаж сказала, что ты прибыл по велению асуров.

Знаток сфер смотрел не на меня, а куда-то вбок; при этом говорил торопливо, глотая окончания слов и нервно улыбаясь.

– Да, достопочтенный, – ответил я со вздохом. – Зовут меня Лазар, мы можем присесть где-нибудь и поговорить?

– Ты пришел один? – он быстро оглянулся.

– Я не сделаю тебе ничего дурного, Даорак. Не бойся! – я вымученно улыбнулся. – Мне нужно только, чтобы ты рассказал о мирах Колеса и о природе Глаза.

– А зачем? – Даорак вдруг хихикнул. – Если ты прожил столько лет и до сих пор ведать не ведаешь о Колесе и Глазе, значит, ты – неприкасаемый, нижайший из низких. А такие в небо не глядят. И асуры прислали тебя, простака, ко мне шутки ради! Как я сразу не догадался!

Я вспомнил, как истово дрались двое неприкасаемых за навоз, а маджаи смотрели со стороны, усмехались в бороды и не торопились вмешиваться. Действительно, некоторым в этом мире не до небесных сфер. Я же решил не огорошивать юного астронома рисковыми откровениями – дескать, явился я из иного мира, в котором планеты отделены друг от друга миллионами миль вакуума, а люди живут лишь на одной. И нет там ни дыхания Брахмы, ни Глаза, ни асуров с их диковинными мироходами.

– У меня же мучительно болят зубы, – продолжил Даорак, – я не имею сил открывать рот по желанию каждого незваного гостя.

– За что тебя так? – спросил я, проведя пальцем по своей щеке.

– Чего-чего? – он передернул худыми плечами, снова захихикал. – Пустынный шаках решил притвориться смиренным бактром?

– Будь мужчиной! – проворчал я, используя интонации Сандро Урии. – Давай поговорим о деле, я все равно так просто не уйду!

– Как? Ты разве не слыхал о Лжеце из Джавдата, якобы последователе брахмомерзкого учения Ахава? – на Даорака словно ушат холодной воды опрокинули. Он принялся наматывать бороду на палец. – Откуда ты прибыл, Лазар, не знающий о Колесе и Глазе? – пробормотал, посмеиваясь. – Когда-то я мог говорить о небесных сферах, не замечая времени и голода. Но меня обезобразили и лишили здоровья. Теперь я трижды калека, и выступать паяцем по желанию каждого неприкасаемого – слишком много чести будет! Но если ты ничего не слыхал о Лжеце из Джавдата, это полностью меняет дело! Я ведь – одна из небесных сфер Целлиона, и обо мне полагается знать всякому живущему здесь!

– Так не будем тянуть шакаха за хвост! Вечер близится, Глаз зрит!

– Глаз зрит, но не туда да не тогда, – парировал Даорак незнакомой мне до сих пор прибауткой. – Пойдем вон на ту скамью, назвавшийся Лазаром! – указательный палец недоразвитой ручки показал на задрапированный густой тенью закуток в глубине двора.

– Так тебе неизвестно, чем я знаменит на Целлионе? – переспросил калека, когда мы уселись.

А ведь его распирало! Ненормальный малый, с него станется. Неужели он учудил что-то гадкое?

Даорак потер здоровой рукой колено.

– Ничего серьезного, просто разминка для ума, – заговорил он. – И зубы уже почти не болят. Но как мне рассказать о том замечательном дне, когда ты несведущ, как капуста? – он сунул нижнюю часть бороды в рот, послюнявил волосы. – А зачем тебя прислали асуры? Чтоб посмеяться над больным человекам, верно?

Я слез со скамьи, подобрал в пыли осколок красного кирпича. Даорак с присвистом вздохнул и отпрянул, поджав недоразвитую ручку. Решил, наверное, что я собрался проломить ему голову. Жалкий, чокнутый, испуганный насмерть молокосос!

– Вот, – я положил обломок на скамью. – Нарисуй мне Глаз и Колесо. Так будет понятнее.

– Прямо здесь? – он тряхнул обслюнявленной бородой.

– Конечно!

Даорак присел рядом со мной. Сначала он

нарисовал короткую черточку, потом, мурлыча что-то под нос, начертил четыре окружности.

– Черточка – это Глаз, – понял я. – Он же является осью, на которое надето Колесо. А окружности – орбиты.

Меня разбирало любопытство, а Даорак продолжал орудовать осколком. На ближайшей к Глазу орбите он нарисовал один кружок, на второй – два на противоположных сторонах окружности; на третьей отметил целых три, расположив равносторонним треугольником. Четвертую орбиту он почему-то оставил без планет.

Это было очень четкое, даже какое-то механистическое мироустройство. И абсолютно не соотносимое с моими знаниями физики и астрономии.

– Пиренна, – сказал Даорак, указывая на ближайший к Глазу кружочек. – Ее сейчас нет на небе, зимой же она засияет, как маяк. Это – Лифостратон и Синфеон, – знаток сфер по очереди прикоснулся к кружкам на второй орбите. – Дальше: Карабелла, Арракан и Вишал.

– А Целлион? Забыл? – не удержал язык за зубами я.

– Темнота, – отрезал Даорак. – Целлион, Бхаскар и Амала – спутницы Вишала, – он вытянул руку вверх и указал на циклон, загадка которого не давала мне покоя весь день… не считая тех минут, когда приходилось стрелять и убегать.

– Это – что? Газовый гигант? – ахнул я.

– Вишал – это уплотнение в дыхании Брахмы.

– Уплотнение?

– Сверхтяжелое уплотнение, вокруг которого обращаются три мира-сестры.

– Круто, – не удержался я. – А что же находится вот здесь? – я прикоснулся носком сандалии к четвертой орбите.

Даорак на мгновение задумался. Борода вновь намоталась на палец.

– Я понял! Тебя действительно послали асуры, – заявил знаток сфер. – Они хотят испытать меня… Если и это испытание я выдержу с честью, меня заберут из Джавдата на мироход, на котором больше никто не будет бить и унижать калеку и книгочея.

Я пожал плечами, ломать комедию не хотелось.

– Вынужден разочаровать тебя, друг мой, я пришел по совету, а не по велению асуров.

– Ладно-ладно! – Даорак вскинул руки. – Я все равно расскажу тебе. Четвертый круг – это граница мира, за ней лишь тьма, населенная чудовищами…

Все ясно, межзвездное пространство имеет здесь дурную репутацию. Глаз всматривается в бездну, бездна всматривается в Глаз.

– О чудовищах я уже что-то слышал, – сказал я, припоминая беседу с посвященным. – Лучше скажи-ка мне, что такое Глаз?

Даорак растерялся.

– Глаз? А чем может быть Глаз? Глаз и есть Глаз. Глаз Брахмы, если тебе угодно. Он зрит на нас! – знаток сфер захихикал.

– Погоди! – я отобрал у горе-астронома кирпичный осколок и сделал центральную отметку на схеме мироустройства глубже. – То, что мы видим, – это столб из разогретой пыли и газа. Внутри него находится небесное тело, которое и отвечает за светопреставление.

Я хотел сказать «звезда», но не было – не было! – такого слова в языке, на котором говорили народы, населяющие миры Колеса.

– Ты действительно так думаешь? – Даорак прыснул. – Тогда ты безумен, как и я. А может – даже больше. Как жаль, что тебя не было в тот замечательный день, когда меня привязали к скаковому бактру и протащили по проспекту под свист и улюлюканье толпы.

– Уверяю, это зрелище не доставило бы мне удовольствие, – ответил я. – Скажи, за что они так?

– Я же говорю, то была лишь разминка для ума! Никакого прикладного назначения! – Даорак перечеркнул схему мироздания крест-накрест. – Я написал трактат, в котором описывалось Колесо, не овеянное дыханием Брахмы.

«Мир без газовой среды! – мысленно воскликнул я. – Этот мальчишка попытался описать обычный космос!»

– Миры в моем представлении были холодны и безжизненны, – проговорил Даорак, вновь наматывая бороду на палец. – И ничто не могло удержаться на их поверхности, все улетало в бездну, потому что отсутствовало давление от дыхания Брахмы, благодаря которому камень, брошенный вверх, падает обратно на землю.

«Похоже, что о гравитации здесь не знают, – подумал я. – Подменили одно понятие другим и радехоньки. Но теперь понятно, почему посвященный отправил меня к Даораку. Этот сбрендивший мальчишка – один из тех, кто допускает существование миров, «не овеянных дыханием Брахмы».

– Я прочитал отрывки из трактата блаженствующей толпе во время празднества Первоступления, думал, развлеку почтенных горожан! – Даорак сунул руку под халат и поскреб живот. – Как же! Горожане повеселились!

– Это сделали по приказу жрецов?

А что я еще мог предположить? Служители культа, как всегда, быстро нашли способ заткнуть рот дерзнувшему высказываться о том, что вселенная может быть устроена не так, как все привыкли считать.

– Что ты! Брамины Целлиона кротки и ласковы! – Даорак часто-часто заморгал уцелевшим глазом. – Но многие не любят слышать о том, что черное – это белое, а белое – это черное. Тем более – из уст калеки, неспособного выполнять свои обязанности по касте.

– А из какой ты касты? – тут же спросил я.

– А! – Даорак склонил голову набок и почесал ухо недоразвитой ручонкой. – Кшатр! Но меня изгнали вместе с матушкой Ибтихаж. Я давно живу под башней, мне нравится зажигать огни, и я…

– А если я тебя скажу, что ты был отчасти прав? Что существуют миры, не овеянные дыханием Брахмы? И таких – большинство! Колесо – одно во Вселенной, и я не могу даже представить условия, благодаря которым газовая среда – дыхание вашего Брахмы – сохранило бы нынешнюю плотность и газовый состав.

– Ты определенно и глуп и безумен! – рассмеялся Даорак. – Мне, конечно, лестно, что ты проникся моей идеей, но каждый знает, что кроме Колеса и Глаза нет ничего.

– Ты ошибаешься, дружище. Существует бесконечное множество иных миров… – начал я менторским тоном, но знаток сфер меня прервал.

– Каждый знает, что мы живем внутри черепа Брахмы! – воскликнул он, начиная потихоньку трястись всем телом. – Вне его тверди нет ничего! Тьма, хаос и их чудовищные порождения!

– Стой-стой! – пришла моя очередь поднимать голос. – Ты хочешь сказать, что ваш мир умещен внутри чьей-то черепной коробки?

И смех, и грех. Мы сидели на корточках и рисовали на пыли круги и черточки, словно два древних философа, которые взялись спорить об истинной форме Мира. И доводы были соответствующими! Позаимствованными из эпохи камня и меди!

– Брахма выдумал миры Колеса, и мы существуем лишь в его голове, – подтвердил Даорак, недобро поблескивая уцелевшим глазом.

– Нет, ты постой!

Пришла моя очередь смеяться; наверное, это было не очень вежливо, ведь кто я такой? Чужак, пришелец. Но не смог я удержаться: этот малый зарезал меня без ножа.

– И Глаз Брахмы – он находится внутри черепа Брахмы? И смотрит внутрь?

– Внутрь, потому что снаружи нет ничего, кроме тьмы и…

– Ну да, – я отмахнулся. – И дыхание Брахмы – оно тоже внутри черепа?

– Конечно… – от изумления Даорак перестал трястись. – Где же ему еще быть? От рассеивания его оберегают стенки черепа Брахмы.

Теперь я по-иному поглядел на местное мироустройство.

– Постой, друг, еще раз. Вот эта граница, – я ткнул пальцем в перечеркнутую схему, указал на самую большую окружность, внутри которой находился и Глаз, и орбиты с планетами. – Она – что? Твердая?

– Твердая, – сказал Даорак. – О чем я и толкую битый час.

Глава 5

Ночью на Целлионе было светло, как на Земле

сразу после заката. Сияли далекие и близкие планеты – миры Колеса, мерцало небо, точно гигантская газовая трубка.

Ни одной звезды. Мир, замкнутый внутри черепа Брахмы… Местная наука и мифология переплелись столь тесно, что истину уже не вынешь на поверхность, щелкнув пальцами. Придется рыть землю. И, быть может, не на провинциальном Целлионе, а во внутреннем пространстве – на Синфеоне.

Я брел вдоль проспекта. Идти, в общем-то, было некуда. Переутомление давало о себе знать, я терялся в собственных мыслях, а проезжающие мимо экипажи расплывались в серые полосы без начала и конца.

Потом вдруг стало светло, как днем. Я оказался в центре яркого круга. То включились мощные электрические лампы, установленные на верхнем этаже ближайшей «узорчатой башни». Вскоре огни засияли вдоль проспекта. Я поглядел на небо и увидел тускло серебрящуюся громаду идущего на посадку мирохода. Понятно, – если глядеть на Джавдат сверху, огни «узорчатых башен» сливаются в линию, по которой ориентируются асуры. Наверное, таких маяков натыкано по всей планете.

Среди черных безжизненных скал… В песках вдоль берега единственного мелкого моря, именуемого здесь Океаном Небесных Слез… Среди кремниевых пустынь, где живут аборигены, которые уродуют себе лица…

Я вдруг отчетливо представил себе и пустыню, и клинообразные скалы, и конусы палаток из грубо выделанной кожи, и самих аборигенов – кочевников, свирепых налетчиков и каннибалов. Представил так, будто все это было мне знакомо чуть ли не с рождения.

Каменистая пустошь – ровная, как столешница. Посреди нее – ряд одинаковых башен, в тени одной из них – тела смотрителей. Последний уцелевший стоит на коленях и глядит на меня. «Пощади, Шакаджи…» – бормочет он разбитыми губами. Естественно, я не собираюсь марать об него руки. Я подаю знак одному из своих бойцов – целлионскому аборигену с отрезанным носом. Тот коротко взмахивает тяжелым ятаганом. «Шакаджи-и-и!» – кричит смотритель…

Мне снится Сита.

Снится так и эдак. Снится, как родная жена не снилась. Просто не пойму, что со мной происходит. Я преисполнен похоти, как подросток. И мне запредельно хорошо.

– …а еще есть Самех, ему постоянно нужны люди, – слышу я женский голос. – Но Самех крут нравом, он паршивый командир и платит гроши. Все от него бегут, как только появляется куда, ну, ты меня понимаешь, Лазар.

Открываю глаза.

Убогая комнатка. Стены побелены известью, кое-где штукатурка осыпалась, виднеются стыки известняковых блоков. Дверь, рядом столик, заставленный разноцветными склянками, над столиком – овальное зеркало. Накинуты на зеркало бусы из стекла и меди. Окно закрыто ставнями, коптит потолок керосиновая лампа, прикрученная к стене.

Я лежу на кровати, по плечи укрытый залатанной простыней. Кровать узка, ко мне прижимается незнакомая женщина. Моя одежда лежит ворохом на комоде, придавленная пистолетом. Из-за двери доносятся взрывы хохота и пьяные голоса.

– Так что там насчет Самеха? – спрашиваю по инерции, как будто продолжаю давно начатый разговор. Мне становится чертовски неудобно, я покрываюсь гусиной кожей, но вида не подаю.

– Уходит днем. Вернее, уйдет, если ему удастся восполнить потери. Слышала, в последний раз его сильно пощипали птиценогие.

У этой женщины длинные каштановые волосы и несвежее лицо. Тело горячо и крепко, как у девушки, хотя эта пора для нее давно прошла. Она не прочь поговорить… сколько же я ей заплатил? Выложил, что осталось? Похоже на то…

– В пустыне нынче опасно, как никогда, – говорит она. – Зачем тебе понадобилось Исчадие именно сейчас? Пережди один оборот, все уладится, тогда и пойдешь. В Джавдате можно отыскать работу. В порту и на рынке всегда нужны грузчики.

– Я должен идти, – отвечаю, особенно не задумываясь.

– Так припекло, да? – спрашивает она. – Только не ври, что ты паломник или из тех, кто охоч до туманных пророчеств.

– Просто… – я сосредотачиваюсь, и правильный ответ сам собой слетает с языка. – Просто все оплачено, дорогуша.

– А-а-а… – тянет она. – Раз все оплачено, то стоит рискнуть. Надеюсь, это чудовище помирит тебя с самим собой.

Она откидывает простыню, выскальзывает из постели. Я гляжу на нее, поддавшись этой простой магии. Под левой грудью у незнакомки – застарелый шрам от огнестрельного ранения. Женщина подхватывает с пола розовый пеньюар, накидывает на плечи.

– Твое время вышло, Рыжик, одевайся, – говорит она. – Если вернешься живым в Джавдат, то сам знаешь, где найти Сластену Адель.

Одеваться – так одеваться. Я жутко хочу спать, я чувствую себя куда более усталым, чем во время прогулки по проспекту Узорчатых Башен. Сластена Адель уже у зеркала; она лохматит волосы, затем подхватывает деревянный гребешок и принимается расчесываться. Сквозь пеньюар просвечивает стройная фигурка.

…Я спрятал пистолет под халатом. Этот жест уже вошел в привычку. Видимо, матерею постепенно.

– Счастливо оставаться, дорогуша. Спасибо за все.

– Удачи, Лазар, – Сластена отвернулась от зеркала, взглянула на меня. – Заходи в гости.

Я поднял щеколду, отворил дверь. Пьяные голоса и смех стали во много крат громче. Я больше ничего не говорил, просто вышел и двинул по деревянной лестнице вниз. Прошел под овальной аркой, расписанной замысловатым орнаментом, и оказался в душном зале, где ели и пили. Кто-то набивал брюхо, сидя на табурете за столом, кто-то – устроившись на тахте, кто-то – на циновке рядом с кальяном. К слову, накурено было так, что у меня защипало глаза.

– Эй, Лазар! – обратился ко мне, как к старому знакомцу, половой. – Выглядишь, будто загнанный бактр! Завтрак готов, сейчас принесу во-он туда! – он указал на стол у входа. За ним спал, уткнувшись лицом в скрещенные руки, какой-то тип.

Я уселся напротив умаянного, ожидая, чего там наобещал половой. Очень мило, что этот Шакаджи, который неуклонно сводит меня с ума непредсказуемыми проявлениями, позаботился о моем пищеварении. Кстати, я совершенно не понимал, сколько времени провел сомнамбулой, и сейчас связь с реальностью ощущал особенно нечетко. Выглянув в окно, я увидел все те же сумрачные двухэтажки и неоновое небо.

Вскоре подошел половой. На столе появилось блюдо жареных ребрышек, яичница из пяти яиц, какой-то сумасшедший салат, уже знакомые мне моченые ягоды, лаваш и кофе.

Я моментально взбодрился. Принялся за ребрышки, одновременно загребая вилкой яичницу. Выяснилось, что я голоден, как хромоногий шаках, который не в силах догнать добычу. Все было вкусно, все радовало глаз… но тут спящий что-то промычал, вытянул грязную руку и положил ее прямо в яичницу. И, само собой, продолжил спать.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/igor-minakov/maksim-horsun/izbrannik-gazovogo-kosmosa/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.