Режим чтения
Скачать книгу

Как любовь формирует мозг ребенка? читать онлайн - Сью Герхардт

Как любовь формирует мозг ребенка?

Сью Герхардт

Современная психология

В книге объясняется, почему любовь необходима для развития мозга в первые годы жизни ребенка и как влияют особенности эмоционального взаимодействия между младенцами и их родителями на дальнейшее его развитие и к каким последствиям приводят.

Сью Герхардт, английский психотерапевт и психоаналитик, исследует процесс воздействия самых ранних отношений на формирование нервной системы младенца. Она показывает, как развитие мозга влияет на дальнейшее эмоциональное благополучие, и рассматривает специфические ранние образцы реагирования, которые в дальнейшем могут повлиять на наши способы восприятия стресса, а также на возникновение таких состояний, как анорексия, зависимости разного рода и антисоциальное поведение.

Эта книга – живая и доступная интерпретация последних исследований в области неврологии, физиологии, психоанализа и биохимии. Это бесценное чтение для родителей и специалистов, работающих в области ухода за детьми.

Сью Герхард

Как любовь формирует мозг ребенка?

Моим детям, Джессике и Лоренсу

Перевод сделан с английского издания Psychology Press, a member of the Taylor&Francis Group.

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой-либо форме – графической, электронной или бумажной – без письменного согласия владельцев авторских прав

Об авторе: Сью Герхардт – британский психотерапевт и психоаналитик, занимающийся частным консультированием, сооснователь Оксфордского Проекта для родителей и младенцев (OXPIP), ведущей благотворительной организации, предоставляющей психотерапевтическую помощь родителям и детям.

Благодарности

Многие участвовали в создании этой книги, некоторые – сами того не зная. Я бы особенно хотела поблагодарить своих пациентов, посещавших меня все эти годы, за то, что они многому меня научили.

Я бы хотела поблагодарить своих друзей, которые уделили время прочтению рукописи и снабдили меня неоценимыми отзывами: Джейн Хенрикс, Пола Герхардта, Диану Гудман, Пола Хэрриса, Молли Кеньон-Джонс, Джона Миллера, Джона Фиббса, Паскаля Торрасинта и Эндрю Веста.

Я бы также хотела поблагодарить Фиону Даксбери, Джона Эджингтона, Мортен Крингельбах и Аллана Шора за полезные комментарии к отдельным главам.

В моей профессиональной деятельности я бы хотела поблагодарить Дафну Бриггс за вдохновляющее представление результатов наблюдения за младенцами, с которого все и началось. Я бы также хотела поблагодарить Пенни Джейкс за ее неизменную поддержку в моей борьбе за возможность работать с родителями и детьми, а также всех моих коллег по Оксфордскому проекту для родителей и младенцев, особенно Джоанну Такер. А также Жана Нокса и других коллег по Международной сети привязанности, которые также расширили мои представления о привязанности.

Также я хотела бы поблагодарить всех моих друзей за их поддержку, в особенности Джейн Хенрикс, Энджи Кэй и Найджела Барлоу, за мозговые штурмы и за стимулирование моих детей, за то, что мирились со всем этим, Джона Фиббса за его поддержку на последних этапах написания книги.

Самую большую благодарность я должна выразить Полу Герхардту, который все это время был моим надежным тылом и без которого эта книга не была бы написана.

Благодарности за использование сторонних материалов

Текст

Шесть строк из «Последнего фрагмента» Раймонда Карвера с милостивого разрешения «Гроув/Атлантик».

Описание Денниса Поттера из книги «Биография» Хамфри Карпентера с разрешения «Фабер и Фабер».

Выдержки из книги «Энн Секстон: Биография» Дианы Вуд Миддлбрук. Перепечатано с разрешения «Хоутон Миффлин Компани». Все права защищены.

Приблизительно 45 слов из книги «Чистый лист: Современное отрицание человеческой природы» Стивена Пинкера («Викинг Пингвин», член «Пингвин Путнам Инкорпорейтед», 2002). Воиспроизведено с разрешения Пингвин Букс Лимитед.

Приблизительно 194 слова из «Рождение женщины: материнство как опыт и институт» Адриэн Рич, 1997. Все права защищены. Перепечатано с разрешения «Тайм Уорнер Букс Великобритания».

Выдержка из главы «Нежность и гнев» в книге «Рождение женщины: материнство как опыт и институт», Адриэн Рич, 1986, 1976. Все права защищены. «Нортон и Компани, Инкорпорейтед». Использовано с разрешения автора и «Нортон и Компани, Инкорпорейтед».

Приблизительно 200 слов из работы «Билли» Памелы Стивенсон, 2000. Все права защищены. Воспроизведено с разрешения «Харпер Коллинз Паблишерс».

Приблизительно 300 слов из книги «Дело всей жизни», Рейчел Каск, 2001. Все права защищены. Воспроизведено с разрешения «Харпер Коллинз Паблишерс».

Схемы

Схема 3.1. Из книги «Повреждает ли стресс мозг» Дугласа Бремнера, 2002. Все права защищены.

Схема 5.1. Реклама Альянса по поддержке людей, страдающих депрессией и маниакально-депрессивным синдромом (DBSA). Использовано с разрешения DBSA.

Введение

Новый способ понимания

Эта книга является результатом многолетних наблюдений, подкрепленных обучением и психотерапевтической практикой, в рамках которой особенное внимание уделялось теме проблемных или нарушенных взаимоотношений между младенцами и их матерями. Следуя своему предчувствию о том, что ранние взаимоотношения определенно должны оказывать влияние на дальнейшее психологическое состояние, я начала изучать работы, посвященные вопросам развития мозга у младенцев и маленьких детей. В дальнейшем мне удалось связать эти данные с данными, относящимися к психологически неблагополучным взрослым – людям, страдающим целым рядом проблем, от небольшой депрессии до умственной и физической психопатологии.

По мере изучения мне стало понятно, что происходит нечто новое и замечательное и что мои собственные открытия оказались очень своевременными. Мы подошли к тому моменту, когда из слияния нескольких разных дисциплин родилось новое понимание эмоциональной жизни. Мне бы хотелось предложить вам путеводитель в этот новый мир, который, возможно, изменит ваше понимание партнерских отношений и будет полезен как для родителя, так и для медицинского специалиста. Нередко трудные для понимания неспециалистом и сухо написанные медицинские, научные и академические тексты, на которые я опираюсь, содержат жизненно важную информацию, но она недоступна широкому кругу читателей. Именно эта информация кардинально изменила мое представление об эмоциональной жизни. Соединяя информацию из этих источников и «переводя» ее на более понятный язык, я предлагаю вам самостоятельно совершить подобные открытия.

Новый взгляд, открывшийся на эмоциональную жизнь, появился не из-за какого-то конкретного прозрения, а благодаря воздействию множества событий, произошедших одновременно в неврологии, психологии, психоанализе, биохимии. С тех пор как эти дисциплины начали сообщаться между собой и влиять друг на друга, появилось более глубокое понимание того, как человек становится человеком и как он учится испытывать эмоции по отношению к другим людям. Впервые стало возможно появление полностью биологического объяснения нашего социального поведения – через понимание младенческого периода в жизни человека, развития нашего
Страница 2 из 18

«социального мозга» и изучение биологических систем, включенных в процесс эмоциональной регуляции. Основная задача сейчас состоит в том, чтобы поместить это научное знание в центр нашего понимания эмоциональной жизни человека.

Для меня этот процесс был своего рода путешествием – волнующим, а иногда достаточно болезненным. С одной стороны, мои открытия привели меня к пониманию того, что недостаточная информированность родителей или неспособность родителей справиться со своими обязанностями по заботе о младенце могут привести к серьезным негативным последствиям для их отпрысков, своего рода инвалидности, которая неизбежно будет причинять вред и другим людям. С другой стороны, ко мне пришло понимание того, что можно избежать проявлений поведенческих отклонений, болезней или склонности к преступному поведению, которые обычно считаются следствием «плохих генов», неизбежными и предопределенными. Более того, мои исследования дали мне надежду на то, что при достаточном количестве желания, воли и ресурсов можно предотвратить процесс трансляции травмы от одного поколения к другому: ребенок, выросший в травмирующей обстановке, не обязательно становится травмированным и травмирующим родителем.

Чиновники, руководствуясь добрыми намерениями, осознали, что есть необходимость в поддержке семейной жизни. И они даже предприняли некоторые меры для этого – от налоговых послаблений до курсов для будущих родителей. Политики опасаются, что влияние проблемных семей, связанных с криминальным поведением, насилием и наркотиками, будет слишком дорого обходиться обществу. Несмотря на то что такая поддержка является жизненно необходимой для подобных семей, это очень напоминает раздачу еды голодающим или, если использовать другую аналогию, вкладывание средств в содержание плохо построенного дома. Постоянные проблемы с протечками, плохим отоплением или звукоизоляцией могут быть временно устранены, но ничто не может изменить факт, что дом построен плохо и на его содержание по-прежнему будут уходить значительные суммы. То же и с людьми, основы которых не были в свое время надлежащим образом заложены. Несмотря на то что дорогостоящий ремонт может быть произведен и в более поздние периоды жизни, период закладки фундамента – когда коррекция наиболее действенна – уже закончен. Для того чтобы построить хороший дом, его основы нужно спроектировать заранее.

Эти основы закладываются во время беременности и в течение первых двух лет жизни ребенка. Это период строительства «социального мозга», период, когда формируются индивидуальный эмоциональный стиль и эмоциональные ресурсы. В части I этой книги я опишу процесс формирования социального мозга, то есть той части мозга, в которой формируется процесс управления чувствами в соответствии с действиями других людей, а также процессы становления механизма реагирования на стресс, иммунных реакций и действий нейротрансмиттеров, которые оказывают воздействие на дальнейшую эмоциональную жизнь. Новорожденный человек формируется благодаря воздействию различных социально и культурно обусловленных программ – начиная с физиологических установок, заканчивая эмоциональными ожиданиями и механизмами поиска пары.

При недостаточной деликатности этого воздействия закладываются предпосылки для целого спектра социальных и эмоциональных сложностей в будущем. В части II этой книги рассматриваются определенные тенденции развития в период раннего развития, которые приводят к возникновению таких состояний, как анорексия, психосоматические заболевания, зависимости разного рода, антисоциальное поведение, личностные расстройства и депрессия.

Что может предложить наука?

Благодаря усилиям научного сообщества, разработаны лекарства от всякого рода болезней – таблетки для зависимых, чтобы преодолеть зависимость, антидепрессанты для тех, кто в депрессии, и т. д. Но до недавнего времени научному сообществу нечего было предложить в области понимания эмоциональной жизни. Современная научная парадигма, сложившаяся в эпоху Просвещения, была основана на определенном подходе к знанию, который не применим к эмоциям. Этот подход предполагает линейность и предсказуемость: следствие определяется причиной, стимул определяет реакцию. Чувства в такой ситуации могут только внести беспорядок, так как их сложно предсказать и измерить. К ним с трудом можно применить технологические достижения, которыми так гордится наука.

Этот логически стройный подход был хорошим противоядием против суеверного мира Средних веков. Основной движущей силой, доминировавшей в XVII веке, было стремление найти способ победить голод, неудовлетворительные условия жизни и раннюю смертность путем улучшения материальных условий жизни. И необходимо отметить, что ученые и изобретатели значительно преуспели в этом направлении. Но мы воспринимаем эти изменения мира как данность. В наше время, по крайней мере в развитых странах, мы можем с достаточной степенью уверенности утверждать, что люди могут не бояться голода и большинство доживет до преклонных лет. Имея такую базу, мы можем обратить внимание и на другие аспекты жизни.

По иронии, нынешнее увлечение эмоциями подогрето технологическим прогрессом недавних десятилетий. Наука наконец-то достигла состояния, когда эмоции можно измерить и подсчитать – до определенной степени, разумеется. В неврологии новые технологии томографии позволили ученым составить карту мозговой активности в моменты, когда человек испытывает эмоции, впервые сделав возможным получить своего рода технические измерения, относящиеся к эмоциям. Такого рода исследования в настоящее время образуют отдельное живое направление науки, представленное такими неврологами, как Антонио Дамазио, Джозеф ЛеДу, Даг Ватт и Джаак Панксепп, ратующими за изучение эмоций в рамках неврологиии. Аналогичным образом такие биохимики, как Кэндас Перт, Майкл Рафф и Эд Блалок, относительно недавно выделили биохимические соединения, вызывающие запуск эмоциональных реакций, а также составили карту их рецепторов. Таким образом, после 300-летнего отторжения фундаментальная наука принялась за изучение эмоций.

Аналогичные процессы происходили и в психологии развития, которая обновила, в том числе и технологически, свой инструментарий, необходимый для понимания ранней эмоциональной жизни. В самом начале 70-х годов XX века психиатр Даниель Штерн начал исследовать мир матери и ребенка с помощью видео. Он снимал на камеру процесс взаимодействия матерей и младенцев, а затем, кадр за кадром, анализировал его, выстраивая более полное, чем было доступно прежде, понимание раннего развития. Основанием для его работы стал «скелет» так называемой теории привязанности, впервые озвученной психоаналитиком Джоном Боулби и психологом Мэри Айнсворт в 1960-х. Они стали пионерами в попытках объединить современные им научные разработки с психоаналитическим мышлением, чтобы понять эмоциональную жизнь в ее биологическом контексте. Мэри Айнсворт самостоятельно разработала экспериментальную процедуру, названную «тест “Странная ситуация”», призванную измерять степень эмоциональной привязанности между
Страница 3 из 18

годовалыми детьми и их родителями (Айнсворт и другие, 1978). В ходе теста ребенок ненадолго разлучается со своим родителем в определенных условиях и изучается реакция ребенка на уход родителя, его последующее возвращение, а также на появление и уход из комнаты незнакомого взрослого. Эта методика оказалась настолько точной в своих оценках качества отношений «ребенок – родитель», что используется в качестве базовой и до сих пор.

Еще одним пионером в области изучения эмоций, наряду со Штерном, стал Аллан Шор, который сумел проанализировать и соединить огромное количество информации из различных дисциплин и сформировать синтетический взгляд на вопрос изучения эмоций, который и стал основой для его книги. Его работа открывает возможность понимания эмоциональной жизни в ее биологическом и социальном аспектах.

Возвращение эмоций

Самое поразительное в этой работе то, что в ней начинают соединяться дисциплины, которые до того старались держаться друг от друга подальше. Я столкнулась с этим будучи подростком, когда мне хотелось заниматься одновременно и литературой, и биологией, но все мне говорили, что нельзя смешивать гуманитарные и естественно-научные дисциплины, нужно выбрать что-то одно. Я выбрала литературу, а потом стала психотерапевтом, но эта необходимость выбирать смутила меня и как будто уменьшила значимость каждой дисциплины. Эта недавно обретенная возможность соединения различных дисциплин как будто вдохнула новую жизнь в каждую из них.

По иронии судьбы, теперь подтверждается научно, что чувства первичны и наша рациональность, столь высоко ценимая наукой, основана на эмоциях и существовать без них не может. Все чаще и чаще признается, что процесс познания зависит от эмоций, и Дамазио доказал это. Как он показал, рациональная часть нашего мозга не может работать изолированно, а лишь одновременно с частями, ответственными за базовую регуляцию и выражение эмоций: «Похоже, что Природа выстроила систему, отвечающую за рациональность, не столько над системой биологической регуляции, сколько из нее и с ней» (Дамазио, 1994: 128). Высшие отделы коры головного мозга не могут функционировать независимо от более примитивных инстинктивных реакций. Когнитивные процессы перерабатывают процессы эмоциональные, но существовать отдельно от них не могут. Мозг конструирует представления о внутренних физических состояниях, связывает их с другими, уже имеющимися представлениями, а затем посылает сигналы телу в процессе постоянной внутренней обратной связи, запуская таким образом новые физические ощущения, и так далее.

Эти выводы, безусловно, шокировали бы философов и ученых эпохи Просвещения, чьи попытки утвердить мощь рационального начала включали в себя полное отрицание эмоций как чего-то чуждого и ненужного. Отрицание это, безусловно, было вызвано не отсутствием интереса, а скорее отсутствием возможности понимания эмоциональной сферы в рамках науки. Существовали также и вполне прагматические причины для разделения разума и тела. Разводя их по разным территориям, ученые добивались того, что могущественные религиозные власти спокойно относились к вскрытию тел с научной целью, того, что Кендас Перт назвала «разделом территории с Папой» (Перт, 1998: 18). Десакрализация тела сыграла огромную роль и для медицины, и для религии. Эта сделка позволила появиться более рациональной, свободомыслящей культуре. В результате этого пакта наука и технология получили возможность ворваться во многие сферы человеческой жизни с техническими усовершенствованиями, появившимися в век машин, в XVII и XVIII веках. Но эмоциональную жизнь невозможно «починить» с помощью технологии, именно поэтому здесь и появилась линия раздела – эмоции переместились в область художественной литературы, а не науки, имеющей дело с фактами.

В некоторой степени эмоции также стали препятствием в наращивании мощи производства, которое оказало такое существенное влияние на изменение материальных условий жизни в индустриальных странах. Без сомнения, индустриализация оказалась крайне успешной в области достижения доселе неведомого уровня комфорта, грамотности, долголетия, развития сферы развлечения и массовых коммуникаций. Но человеческие чувства оказались за бортом этого бесконечного проникновения капитализма. Наиболее серьезный ущерб был нанесен самым беспомощным, но эти изменения безусловно затронули эмоциональную жизнь всех слоев населения, как мужчин, так и женщин. Так, стремление максимизировать производительность привело к тому, что владельцы фабрик относились к своим рабочим как к придаткам машин, а не как к людям, имеющим чувства. Часами стоя рядом со своими ткацкими станками, люди не имели возможности даже обмолвиться словом друг с другом. В наше время, безусловно, таких крайностей уже не встретить, но мы еще не так далеко ушли от них, как нам хотелось бы верить. Потогонные условия раннего капитализма были перенесены в страны третьего мира, где производятся товары, экспортируемые на Запад, в то время как в развитых странах большинству людей также советуют не усердствовать в выражении своих эмоций в течение большей части дня, хоть они и не работают на фабриках.

К началу XX века Зигмунд Фрейд понял, что мы платим слишком большую цену за эту новую «цивилизацию», угнетая многие из наших наиболее сильных эмоций. Тем не менее он считал, как и большинство людей того времени, что эту высокую цену стоит платить, и направил свои усилия на то, чтобы найти способ управлять мощными эмоциями каким-то рациональным образом. Он хотел предоставить людям какую-то альтернативу вместо полного угнетения запрещенных сексуальных и агрессивных эмоций. Его «лечение беседой» предлагало более тонкий и разумный подход к эмоциям – их признание и проговаривание с целью снизить напряжение. Ранние психоаналитики рассчитывали, что такое лечение позволит избавить пациента от «невроза» и странного, истеричного поведения.

Как бы то ни было, ко времени, когда такие психоаналитические процедуры вошли в моду, и люди стали с большей охотой делиться своими сексуальными переживаниями, и экономика стала меняться. С появлением новых способов массового производства стало необходимо также создавать новые рынки и покупателей, охотно потребляющих новые товары. Равновесие сместилось – произошел переход от строго контролируемой рабочей силы, чьи ценности были сосредоточены на самоконтроле и сбережениях во имя будущего, к обществу массового потребления, любое желание членов которого должно было найти удовлетворение. Процесс продвижения новых продуктов черпал вдохновение в психоаналитических идеях о вездесущности и мощи подсознательных чувств и желаний. В частности, рекламщики аппелировали не только непосредственно к сексуальным потребностям, но также и к желанию быть любимым, вызывать восхищение и принятие другими людьми. Достичь же этого, как следовало из рекламных сообщений, можно было, нося правильную одежду или управляя правильным автомобилем, потребляя правильную еду или покупая правильную мебель. Очевидно, что люди, тратящие деньги на удовлетворение собственных желаний, должны не слишком сильно эти желания
Страница 4 из 18

контролировать.

Ограничения сексуального поведения постепенно снижались. Формальное поведение и строгий контроль над чувствами все больше заменялись растущим признанием сексуальных чувств. Может показаться, что чувства заново встраивались в культуру. Тем не менее разрыв между «разумом» и «телом» в науке оставался прежним. Современная медицина до сих пор старается исключить эмоции из рассмотрения, оперируя такими понятиями, как система кровообращения или процесс заражения, доктора и фармацевтические компании до сих пор настаивают на поиске средств, которые смогут быстро избавить человека от симптомов какой-то болезни, не стремясь при этом понять, как работает человеческий организм в целом.

Новая парадигма

В то же время новая парадигма, новый подход был готов вот-вот появиться на свет. Эта парадигма описывалась такими словами, как «экологическая», «системная», «общая», «кибернетическая» и «всеобъемлющая». Она уже кое-где обосновалась в разных дисциплинах, но пока еще не стала доминирующим взглядом на мир. Во многом битва за установление такого системного подхода была сражением между «новой наукой» и «старой наукой». Истоки этой борьбы лежат в тех же 20 – 30-х годах XX века, когда начался процесс снижения контроля над чувствами. В это же время произошли революционные открытия в физике, которые пошатнули установившийся взгляд на процесс человеческого восприятия. Квантовая теория Макса Планка утверждала, что сущность не обязательно является стабильной и статичной, как мы ее воспринимаем, но скорее описывается как некое взаимоотношение, действующее в определенном ритме в указанный период времени. Теория относительности Альберта Эйнштейна показывала, что пространство и время являются континуумом, который может изгибаться и собираться в складки. Такие радикальные выводы изменили возможности человеческих средств восприятия. «Наблюдаемый нами мир – функция нашего размера», как выразил это Брайан Эпплайрд (1992).

Очевидно, что со снятием ограничений допущения, принятые в науке старого образца, не могли продолжить свое существование. Некоторые ученые, такие как Вернер Хайзенберг, начали утверждать, что «концепция объективной реальности испарилась». Реальность зависит от позиции наблюдателя. Электрон может быть и волной, и частицей, в зависимости от точки зрения. Даже когда мы описываем реальность, мы вовлечены в описание ситуации, в которой эта реальность существует. Таким образом, линейные зависимости – X является причиной Y – не могут быть полностью истинными.

Вместо такой «линейной» науки стала зарождаться новая парадигма, подразумевающая более сложное взаимодействие; и возникать она начала изначально в информатике. Математик Роберт Вейнер первым осознал важность обратной связи для поддержки целостности систем. Несмотря на то что его теория была разработана для ракетных двигателей и летательных аппаратов, она вскоре нашла более широкое применение. Так, замечательный антрополог Грегори Бейтсон использовал ее для объяснения функционирования человеческих систем, таких как семья, и даже для описания работы человеческого организма. И он, и другие ученые открыли, что системы остаются стабильными, только постоянно адаптируясь к изменяющимся условиям. И осуществляют они это посредством обратной связи, для того чтобы понять, какие действия были успешными, а какие нет. Это означает, что, если посмотреть на систему в целом, связи в ней будут не линейными, а кольцевыми. Вместо того чтобы разделять систему на отдельные фрагменты и изучать функционирование этих фрагментов по отдельности, необходимо понять, что каждая из систем связана с другими и они находятся во взаимном влиянии. То, как ведет себя один человек, влияет на то, как ведет другой, а затем поведение этого другого оказывает влияние на первого и так далее. Причина и последствия зависят от точки зрения, от того, где наблюдатель включился в цепочку, от того, насколько много или мало информации принимается во внимание. Не существует единственной правды, истин может быть несколько.

Такой системный подход проник в разные дисциплины. В биологии появились экология и этология. В психологии появился Джон Боулби, который показал: для того чтобы понимать людей, необходимо понимать среду, в которой они находятся, так же как и садовник-селекционер должен изучить состав почвы и особенности климата. В последние десятилетия подход, еще в большей степени опирающийся на взаимодействие, стал завоевывать популярность в психоанализе. В его рамках признается, что психотерапевт и пациент оказывают друг на друга взаимное влияние, являются системой, где обе части взаимодействуют друг с другом, а не только терапевт влияет на пациента. Тем не менее эти тенденции еще пока не полностью победили ведущую парадигму линейного рационализма.

Мой подход к изучению эмоциональной жизни является системным. Я считаю, что человеческие существа, люди, являются открытыми системами, в которые проникают другие люди, так же как воздух, вода, растения. На наше формирование оказывают влияние другие люди в той же степени, что и воздух, которым мы дышим, и пища, которую мы едим. И наши физиологические и духовные системы развиваются во взаимодействии с другими людьми – а наиболее интенсивно этот процесс происходит во младенчестве, именно в этот период взаимодействие вносит наибольший вклад. Мы живем в социальном мире, в котором мы зависим от сложных цепочек социального взаимодействия. И пища на нашем столе, и одежда на нашем теле, и крыша над головой, и наше культурное окружение – все зависит от этих сложных цепочек. Мы не можем выжить в одиночку.

Более того, младенец – наиболее подверженное социальному влиянию существо на планете. В этом влиянии можно найти ключ к тому, что собой представляют его эмоции и как ими управлять. Это означает, что наш младенческий опыт оказывает куда большее влияние на то, какими взрослыми мы становимся, чем мы сами об этом думаем. Именно во младенчестве мы чувствуем впервые и учимся тому, что делать с этими чувствами, начинаем систематизировать собственный опыт и вырабатывать механизмы, которые будут влиять на наше дальнейшее поведение и умственные способности.

Часть I

Основы: младенцы и их мозг

1

Возвращаясь к основам

Тигр – будь то самка или самец – остается Тигром, независимо от того, находится ли он в своей естественной дикой среде в одиночестве или среди тысяч ему подобных. Но суть человека определяется его сосуществованием с другими людьми; его способности не могут быть развиты им в одиночку и самостоятельно. Таким образом, человеческая раса не только в метафорическом смысле, но и в реальности приближается к тому, что становится единым целым.

    С.Т. Колеридж, «Письма», 1806

Однажды темной зимней ночью меня разбудил телефонный звонок, который сигнализировал о том, что начались домашние роды, которые я собиралась запечатлеть на камеру. Я встречалась с матерью раньше, но близко ее не знала. Я прибыла в ее дом и, поднявшись на три лестничных пролета, попала в комнату на верхнем этаже дома, нагруженная звуковым и осветительным оборудованием. Мать и отец сидели на краю кровати в достаточно пустой и
Страница 5 из 18

слабо освещенной комнате, на полу которой были расстелены газеты. Комната была наполнена атмосферой тихой практичности, сосредоточенностью на теле матери. Акушерка перемещалась по комнате, в то время как я заняла один ее угол. События разворачивались быстро, и вскоре мать сидела на корточках над газетами, муж ее поддерживал, а я записывала удивительную гамму производимых ею звуков, которые становились все более настойчивыми и, наконец, перешли в глубокое рычание, сигнализируя о том, что младенец скоро появится на свет. Моя знакомая-оператор не смогла приехать вовремя, чтобы запечатлеть рождение, но я об этом и думать забыла, поглощенная событиями первостепенной важности. Когда ребенок показался на свет, у нас всех стояли слезы в глазах, мы были ошеломлены эмоциями, благоговея перед началом новой жизни и очарованные таинством жизни вообще.

Тот младенец теперь уж наверняка готов покинуть родительский дом и начать собственную взрослую жизнь, часть той жизни, о которой пишут в некрологах, – четыре брака или один, публичная жизнь или жизнь более закрытая, трагедии на жизненном пути, история вклада личности в социальное общее. За скобками остается то, что сделало того ребенка этим молодым человеком, и особенно мощное влияние других людей на то, в какой степени новорожденный ребенок смог проявить свои генетические задатки и потенциал темперамента.

С проблемой такого рода сложно справиться на этом уровне описания. Даже в биографиях мы можем найти информацию о том, что ребенок родился там-то и тогда-то у таких-то родителей, жизнь которых на тот момент разворачивалась таким-то образом, но практически невозможно воссоздать всю динамику взаимоотношений, которая связывала на тот момент родителей и ребенка. Таким образом, нам практически никогда не удается узнать, что же именно происходило в нашем младенчестве, задавая прямые вопросы, хотя некоторые семейные байки и анекдоты проливают на эти истории некоторое количество света. Моя мама говорит, что я была сложным ребенком, который плакал от колик каждый вечер на протяжении многих месяцев, а ходить и говорить я начала очень рано, она дала мне таким образом поводы для гордости и для отторжения, рассказывая о том, что является частью моей собственной истории жизни. Но есть и другие способы вытащить наружу наши младенческие истории, потому что мы всегда несем их в себе и проживаем их снова и снова в наших отношениях с близкими людьми.

В сущности, наш самый ранний опыт формирует специфические способы построения взаимоотношений с другими людьми, способы реагирования на прилив и затухание эмоционального напряжения и определяется не только психологическими, но и физиологическими шаблонами. Они составляют скелет нашей эмоциональной жизни, скрытого и внешнего сознания, они – невидимая история каждой личности. Как и Фрейд, который называл себя археологом личности, я тоже часто отдаю себе отчет, что часто смотрю на людей, сканируя скрытые структуры. Но в отличие от Фрейда, который под поверхностью видит примитивные мотивы, сексуальные и агрессивные потребности, которые он считал невидимыми двигателями человеческой жизни, я ищу невидимые образцы взаимоотношений, которые вплетаются в наши тела и мозг во младенчестве. Эти образцы определенным образом направляют всю нашу жизнь. Собственные ранние взаимоотношения Фрейда с матерью сформировали в нем ощущение собственной особенности, которое он перенес и на более поздние взаимоотношения – вместе с чувством вины за убийство соперника – своего младшего брата, которому он желал смерти. Соперничество в дальнейшем сыграло огромную роль в профессиональной жизни Фрейда. Возможно, теория хаоса поможет в объяснении этого могущества сюжетов самого раннего детства. Она гласит, что малейшие различия в самом начале процесса могут привести к значительным расхождениям в дальнейшем. Но этот период нашей жизни – раннее младенчество – невролог Даг Ватт назвал «невспоминаемым и незабываемым» (2001:18). Мы не можем сознательно вызвать воспоминания об этих событиях, но и забытыми их назвать нельзя, так как они встроены в наш организм и формируют наши ожидания и поведение.

В самом деле что-то существует под поверхностью, существуют силы, которые побуждают нас к чему-то, но они не совсем те, о которых писал Фрейд. Фрейд видел их в потребностях тела, которые существуют у человека как биологического существа. Он думал, что эти потребности входят в конфликт с социальными правилами и давлением цивилизации, которые составляют ту часть личности, которую назвал «супер-эго»; напряженность и конфликты между этими двумя полюсами может преодолеть только сильное контролирующее «эго». Это представление было очень распространено и, казалось бы, имеет право на существование. Но несмотря на то что такое объяснение соответствовало индивидуальной истории самого Фрейда, оно не вполне подходит для понимания современной эмоциональности, гораздо меньше стесненной давлением социума. И разумеется, это представление совершенно не устраивает меня саму – мое представление о том, как развиваются мозг и тело, – поскольку оно предполагает, что личность гораздо более автономно и самостоятельно формируется, чем это утверждается. Я утверждаю, и позднее опишу это детально, что многие стороны телесных функций и эмоционального поведения сформированы в человеке в результате социального взаимодействия. К примеру, ребенок, о котором плохо заботились во младенчестве, демонстрирует более реактивный ответ на стресс, чем ребенок, о котором заботились должным образом, его биохимические реакции также будут отличными. Мозг сам по себе является «социальным» органом, как его называл Питер Фонаги, выдающийся ученый, который изучал формирование ранней привязанности. Наше сознание возникает и наша эмоциональная сфера получает свою организацию при участии других сознаний, а не в изоляции. Это означает, что те самые невидимые силы, которые формируют наши эмоциональные реакции на протяжении жизни, являются не столько нашими примитивными биологическими потребностями, сколько образцами эмоционального взаимодействия с другими людьми, формирующимися наиболее активно в период младенчества. Эти образцы не неизменны, но, как и любые другие привычки, будучи установлены, очень трудно поддаются изменению.

Женское царство

Для того чтобы понять уникальные для каждого человека образцы реагирования, нам нужно вернуться в самое начало, к основам, обратно к бессловесным дням младенчества, когда нас держали руки наших матерей, или даже раньше – ко времени, когда мы находились в утробе. Это время особенно трудно вызвать в памяти, не только от того, что в младенчестве мы не владеем речью, да и сознательная память еще не развита, но и потому, что этот период жизни ребенка традиционно проходит во взаимоотношениях между женщиной и ребенком. Он проходит за закрытыми дверями, вдали от взглядов, на неартикулируемой территории тел и чувств, молока, газиков и текущих слюней, управляемый сверхсильными гормональными приливами, которые заставляют матерей желать постоянно трогать и смотреть на своих малышей; наполненный чувствами, которые кажутся совершенно
Страница 6 из 18

иррациональными, если попробовать выразить их словами, так же сложно называемыми, как чувства, возникающие при занятии сексом или влюбленности. И так как этот опыт является частным опытом женщин, не мужчин, он был часто скрыт от глаз и не представлен в культуре, за исключением редких случаев, когда писатели-феминистки все-таки давали ему проявиться, так как сделала это Адриэн Рич:

«Плохие и хорошие воспоминания неотделимы для меня друг от друга. Я вспоминаю моменты, когда, кормя грудью каждого из моих детей, я встречалась взглядом с его широко раскрытыми смотрящими на меня глазами и осознавала, что мы прикреплены друг к другу не только за счет соединения груди и рта, но и за счет наших взглядов, направленных друг на друга: глубиной, спокойствием, страстью этого темно-синего взгляда, наполненного мудростью веков. Я вспоминаю то физическое удовольствие, когда ребенок присасывался к моей наполненной молоком груди, в то время, когда у меня не было других физических удовольствий, за исключением наполненного чувством вины удовольствия от постоянного поглощения еды. …Я помню моменты успокоения и мира, когда по какому-то случайному стечению обстоятельств мне удавалось принять ванну в одиночестве. Помню, как я, практически умирая от недосыпа, успокаивала ребенка, которому приснился кошмар, поправляла упавшее одеяло, согревала успокоительную бутылку молока, вела наполовину спящегоребенка в туалет. Я помню, как шла в кровать после резкого пробуждения, наполненная гневом, зная, что мой прерванный сон превратит весь следующий день в ад, что впереди еще полно кошмаров и просьб об утешении, что в своей измотанности я могу накричать на детей, а они не поймут причины такого поведения. Я помню свои мысли о том, что мечтать я разучилась» (Рич, 1977:31).

Женское движение 60-х и 70-х годов XX века открыло возможность рассказать о частной домашней жизни, способствовало разрушению границ между частной и публичной сферами жизни. Мы сейчас свободно обсуждаем занятие сексом и не видим при этом поджатых в возмущении губ окружающих, мы в открытую интересуемся подробностями частной жизни богатых и знаменитых. Мы уже перестали удивляться тому, что публичные люди всего лишь люди и часто преступают мораль, так же как и остальные. Мы признаем, что над детьми совершается сексуальное насилие. Эмоции больше не являются тем, о чем не говорят в обществе. Благодаря этим процессам разрыв между телом и разумом, между рациональным и иррациональным все в большей и большей степени подвергается сомнению. Как я говорила ранее, на мой взгляд, это происходит благодаря все растущему интересу со стороны науки к эмоциям, прорывающемуся через последние преграды в научной среде к исследованию нашей эмоциональной сущности.

Однако измерение уровня мозговой активности или уровня гормонов, включенных в регулирование эмоционального поведения взрослых людей, может служить только вспомогательным средством в нашем понимании эмоциональной жизни. Эти показатели не могут объяснить, почему мы себя ведем так или иначе. Взрослые люди – результат сложных взаимодействий, историй, прописанных в самих системах организма, которые подверглись изменению в течение времени. Они слишком специфические и уникальные. Напротив, мы должны вернуться к истокам эмоциональной жизни, к самым ранним процессам, которые определяют наши эмоциональные траектории, – к младенцу и его или ее эмоциональному окружению.

Незавершенный младенец

В части процесса формирования личности младенцы как глина. Каждый рождается с генетическим планом и уникальным набором возможностей. У ребенка есть тело, запрограммированное развиваться определенным образом, но никаких средств для автоматического развития нет. Младенец – интерактивный проект, а не автономный. Некоторые системы организма человеческого детеныша готовы функционировать, но гораздо больше таких, которые еще не закончены и будут развиваться в ответ на влияние других людей. Некоторые ученые называют младенца «зародышем, попавшим во внешний мир», и в этом есть определенный смысл, так как ребенок не готов функционировать самостоятельно и требует воздействия взрослых людей. В эволюционном смысле это имеет особое значение, так как позволяет наиболее полно передать наиболее эффективным способом человеческую культуру от одного поколения другому. Таким образом каждый ребенок может быть подстроен под те обстоятельства или окружение, в которых он оказался. Ребенок, рожденный в архаичном высокогорном племени в Непале, будет иметь культурные потребности, отличные от ребенка, рожденного на урбанистическом Манхэттене.

Каждый маленький человеческий организм создает свою собственную симфонию – вибрирующую, пульсирующую – из различных ритмов и функций, наполняющих тело, дирижируя ими через систему химических и электрических сигналов. Внутри организма множество систем связаны друг с другом достаточно слабо, и между ними часто случаются разногласия. Эти системы взаимодействуют друг с другом посредством электрических и химических сигналов, стремясь сохранить приемлемый уровень возбуждения, постоянно адаптируясь к изменяющимся обстоятельствам – и внешним, и внутренним. В самые первые месяцы жизни организм только устанавливает этот самый приемлемый уровень возбуждения, определяет исходное состояние для каждой из систем, которое этим системам в дальнейшем нужно будет поддерживать. Когда же происходящие события вызывают возбуждение систем вышеуказанного уровня либо опускают их ниже нормы, системы начинают предпринимать действия для восстановления исходного состояния.

Но в самом начале норму нужно определить, и это социальный процесс. Младенец не может сделать это самостоятельно, для установки нормы ему необходимо скоординировать свои системы с теми людьми, которые находятся вокруг него. Дети матерей, находящихся в депрессии, приспосабливаются к низкому уровню стимуляции и привыкают к низкому уровню положительных эмоций. Дети беспокойных матерей могут приходить в состояние перевозбуждения, и им может казаться, что чувства просто вырываются из человека взрывным образом и что с этим ни сам человек, который чувства испытывает, ни окружающие ничего не могут сделать (либо они могут пытаться полностью отключить все чувства, чтобы справиться с нахлынувшей волной). Дети, которые получают достаточное внимание, ожидают от окружающих и мира адекватного ответа на свои чувства, а также помощи в возвращении комфортного состояния в случае избыточного стимулирования. При этом, получая внешнюю помощь, со временем они научаются управлять процессом самостоятельно.

Ранний, младенческий опыт оказывает огромное воздействие на физиологические системы в связи с их незрелостью и тонкостью регулирования. В частности, есть определенные биохимические системы, которые, в случае проблемного раннего опыта, могут сформироваться так, что они не смогут участвовать в управлении процессами должным образом. Например, могут быть повреждены механизмы реагирования на стресс, а также другие процессы управления эмоциями, в регулировании которых принимают участие нейропептиды. Даже сам рост мозга, темпы которого наиболее
Страница 7 из 18

высоки в первые полтора года жизни, может быть нарушен, если условия, в которых он развивается, неблагоприятны. Как в выращивании рассады – в благоприятных условиях хорошо развивается корневая система и цветок быстро растет, так и с людьми – эмоциональные способности, которые у человеческих детенышей очень слабо запрограммированы по сравнению с другими представителями животного мира, в наибольшей степени зависят от опыта и окружения.

В психологической своей простоте младенец также напоминает рассаду. Чувства начинаются с очень базового уровня. Младенец испытывает общее чувство стресса или удовольствия, комфорта или дискомфорта, но различия между ними, их сложность и возможности управления ими пока очень незначительны. У него пока еще нет достаточных умственных способностей для обработки такой сложной информации. Но в то время пока он полагается на взрослых – в уменьшении недовольства и дискомфорта и в достижении комфорта и удовольствия, – он все в большей и большей степени постигает этот мир. Разные люди приходят и находятся рядом с ним, запахи, звуки и картинки постоянно меняются в течение дня и ночи, и постепенно начинают формироваться шаблоны, схемы. Постепенно младенец начинает распознавать наиболее повторяющиеся события и свойства и сохранять их в памяти как образцы. Это может быть успокаивающий образ улыбающейся матери, входящей в комнату, когда он плачет в своей колыбели, а может быть лицо, наполняющееся неприязнью и недовольством. Смыслы начинают проявляться в тот момент, когда ребенок начинает понимать, что принесет тот или иной образ – удовольствие или боль. Самые ранние эмоции в большей степени регулируют то, нужно ли приблизиться к человеку или оттолкнуть его, и эти образы становятся ожиданиями в отношении эмоционального мира, в котором ребенок живет, помогая ему предугадать, что случится в следующий момент и как лучше реагировать.

Несмотря на то что во многих смыслах ребенок достаточно прост, его клетки несут в себе программы для более сложной жизни. Каждый ребенок несет свой набор генов, которые активируются так или иначе в зависимости от полученного опыта. Уже в первые недели жизни можно наблюдать проявления темперамента. Некоторые дети от рождения более чувствительны и проявляют большую реакцию на различного рода раздражители. У всех детей разные пороги реагирования, и их ответы на стимуляцию могут быть совершенно различными. Эти особенности младенцев оказывают воздействие и на тех, кто заботится о них, а у этих людей в свою очередь также есть свои особенности. Чувствительная мать энергичного, активного и менее чувствительного ребенка может считать его агрессивным и не ощущать, что они настроены на одну волну. Но может случиться и так, что она будет считать его удобным, не требующим лишних усилий, таким, которого легко везде брать с собой. Таким образом, и начинается активное, динамическое взаимодействие между личностями.

Важно отметить, что конечный результат взаимодействия в большей степени зависит от матери или отца, чем от ребенка. Исследования показывают, что даже самые сложные и раздражительные младенцы прекрасно существуют и развиваются в случае, если их родители достаточно отзывчивы и готовы приспособиться к нуждам своего ребенка. Некоторые исследователи даже затруднились дать определение сложного младенца в самые первые недели жизни и предполагают, что такое определение во многом зависит от восприятия родителей (Волке и Ст. Джеймс-Роберт, 1987) и что такой стиль реагирования устанавливается в течение первого года жизни (Сроуф, 1995). Трудные дети могут становиться таковыми в ответ на эмоциональную недоступность своих родителей (Игеленд и Сроуф, 1981). Как бы то ни было, непростой темперамент не может быть причиной гарантированно плохого результата (Бельски и др., 1998), хотя более чувствительный ребенок имеет большую тенденцию к неудачному развитию в случае, если его родители не стремятся познать и удовлетворить его особенные потребности.

С точки зрения ребенка, у него могут быть в самом деле «трудные» родители. Это родители двух типов: родители невнимательные и родители навязчивые. На одном полюсе – если родитель невнимателен – находятся матери в состоянии депрессии, которым чрезвычайно сложно отвечать на запросы своих детей, они апатичны и погружены в себя, они не поддерживают контакт «глаза в глаза» с ребенком и берут их на руки исключительно для того, чтобы переодеть или покормить. Их дети вырабатывают депрессивный способ взаимодействия с другими людьми (Филд и др., 1988). Они демонстрируют меньше положительных эмоций (и левое полушарие их мозга менее активно). В более взрослом возрасте – когда ребенок начинает ходить – они хуже справляются с когнитивными заданиями, и у них встречаются проблемы с привязанностью к матери. В более позднем детстве их эмоциональные проблемы сохраняются и нарастают (Мюррей, 1992; Купер и Мюррей, 1998; Доусон и др., 1992).

На другом полюсе – если родитель навязчив – находятся другие матери, которые могут также находиться в депрессии, но они гораздо более злы, даже если эта злость завуалирована. Это более экспрессивные матери, которые в некотором смысле возмущены потребностями ребенка и чувствуют враждебность по отношению к нему. Они могут выражать это отношение к ребенку тем, что берут его на руки резко и грубо или держат на руках холодно и отстраненно. При этом такая мать очень активно занята ребенком, часто перебивая младенческие инициативы и не читая его сигналов. Жестокие матери также находятся на этом полюсе шкалы (Лайонс-Рут и др., 1991). Дети таких матерей также развиваются хуже и не демонстрируют здоровой привязанности к матери, стремятся к эмоциональному избеганию или дезогранизованы в том или ином смысле.

К счастью, большинство родителей инстинктивно проявляют к своему ребенку достаточное количество внимания, чтобы обеспечить ему эмоциональную безопасность. Но вот что оказывается наиболее критично для младенца – степень, в которой родитель или заменяющий его взрослый эмоционально доступен, его присутствие (Эмде, 1988), достаточное для того, чтобы замечать сигналы и регулировать состояния ребенка, – делать то, что ребенок не в состоянии сделать для себя сам, за исключением самых рудиментарных и примитивных способов (например, сосание своих собственных пальцев, если голоден, или отворачивание головы от излишне стимулирующего воздействия).

Раннее регулирование

В наше время непопулярно расписывать прелести родительства с тех пор, как женщины в ожесточенной борьбе добились равных с мужчинами прав на работе и не хотят испытывать чувство вины от того, что они занимаются карьерой, в то время как кто-то другой занимается их детьми. В моей преподавательской практике я часто встречаюсь с тем, что студенты неизбежно поднимают вопрос, стоит ли винить матерей в том, что они неидеальны. Вина и тревожность часто подогревают враждебность по отношению к исследователям, как это случилось с Джеем Бельски из Университета Лондона, автора одного из наиболее важных исследований в этой области, который изучал воздействие неадекватных воспитателей на детей и в домашних условиях, и в детских садах.

Безусловно,
Страница 8 из 18

очень малого можно достичь, критикуя родителей. Критика не влияет положительно на их возможность позитивно реагировать на собственных детей. В то же время позитивная поддержка может помочь уйти от защитного поведения, которое вредит их детям и поддерживает порочный круг передачи младшим поколениям чувства незащищенности и невозможности управлять собственными эмоциями.

В более широком социальном смысле мне кажется, что настоящий источник многих сложностей родительства лежит в разделенности работы и дома, частной жизни и общественной, которая стала результатом изолированности матерей в их домах, при отсутствии сильной поддержки от других взрослых и без возможности разнообразить ежедневные заботы. Эти условия сами по себе создают базу для развития депрессий и чувства обиды и недовольства, которые так плачевно сказываются на развитии детей. Женщины сталкиваются с искусственно созданной ситуацией, когда им необходимо делать выбор между работой и детьми, хотя очевидно, что им нужно и то и другое (Ньювел, 1992). Но в условиях ограниченного выбора родители, тем не менее, должны основываться на точном понимании того, что происходит с их ребенком.

В физиологическом смысле младенец во многих аспектах неотделим от своей матери, от ее тела. Он зависим от молока, которым она его питает, оно – материнское тело – помогает ему в регулировании сердечного ритма и кровяного давления, оно обеспечивает ему иммунную защиту. Его мускульная активность регулируется ее прикосновениями, так же как и уровень его гормонов. Она согревает его своим телом и помогает снизить уровень гормонов стресса, прикасаясь к нему и кормя его. Это базовое физиологическое регулирование помогает ребенку выжить. Рейчел Каск, писательница, описавшая свой материнский опыт, говорит об этих процессах регуляции так:

Безоблачное существование моей дочери требует серьезной поддержки. Прежде всего, я выполняю роль почек в организме: убираю отходы жизнедеятельности. Затем каждые три часа я заливаю молоко ей в рот. Оно проходит через систему трубочек и выходит наружу. Эти выделения я выкидываю. Каждые 24 часа я погружаю ее в воду, чтобы очистить ее. Я меняю ей одежду. После того как она побыла некоторое время дома, я вывожу ее на прогулку. После того как она погуляла, я приношу ее домой. Когда она хочет спать, я ее укладываю. Когда она просыпается, я беру ее на руки. Когда она плачет, я держу ее на руках, пока она не перестанет. Я раздеваю и одеваю ее. Я наполняю ее любовью, беспокоясь о том, даю ли я достаточно, мало или слишком много. Забота о ней сравнима с ответственностью за погоду или за рост травы (Cusk, 2001).

Основная сложность состоит в том, что забота такого рода нужна детям постоянно в течение многих месяцев. Как пишет Каск, эти задачи «устанавливают крепостное право, рабство, мою невозможность уйти». Ребенку нужен взрослый, заботливый настолько, что способен полностью идентифицировать себя с ребенком, считать его нужды и потребности своими; младенец в этот период жизни является физиологическим и психологическим продолжением своей матери, неотделимым от нее. Если она себя чувствует плохо, когда плохо ее ребенку, она будет стремиться что-то с этим сделать немедленно, устранить причину дискомфорта ребенка – и в этом суть регуляции. Теоретически кто угодно может делать это особенно теперь, когда у нас есть бутылочка с заменителем грудного молока, но биологическая мать ребенка будет делать это еще и в связи с собственным гормональным состоянием, и ей будет более свойственно установить сильную идентификацию с ребенком, чувствовать его эмоции как свои собственные, имея внутренний источник для этого.

Раннее регулирование заключается также в невербальном отклике на чувства ребенка. Мать делает это в основном с помощью мимики, тона своего голоса, прикосновения. Она успокаивает громкий плач ребенка и его перевозбуждение, входя в его состояние, привлекая его громким голосом, зеркально отражающим его плач, постепенно уводя его в покой, снижая громкость и интенсивность голоса, спокойно с ним разговаривая, переводя его своим примером в мирное и спокойное состояние. Или она смягчает напряжение ребенка, находящегося в тонусе, покачивая и крепко обнимая его. Или она может развеселить печального младенца своей улыбкой и широко раскрытыми глазами. Всеми способами невербального общения она возвращает ребенка в комфортное состояние.

Взрослые, обеспечивающие уход за ребенком, в случае, если они не могут достичь этого единения с ребенком и испытывают сложности в замечании и управлении своими чувствами, склонны закреплять эту проблему регуляции, транслируя ее на следующее поколение, на собственного ребенка. Такой ребенок не может научиться отслеживать изменения собственного эмоционального состояния и эффективно управлять этими изменениями, если его мама или папа не научили его это делать и не делали это за него в раннем младенчестве. У него может так и не возникнуть понимания, как ему просто оставаться на плаву, в данном его состоянии. Также он может вырасти с ощущением, что он и вовсе не должен иметь никаких чувств, раз его родители не замечают их и не интересуются ими. Младенцы очень чувствительны к такого рода скрытым сигналам, и они изначально отвечают на то, что их родители делают, а не на то, что они говорят или думают. Но если родители в самом деле отслеживают изменение эмоций у ребенка и быстро отвечают на эти изменения, позволяя восстановить ощущение благополучия, малыш может научиться испытывать чувства и замечать их. Они могут стать осознанными. Если заботящиеся взрослые действуют последовательно, предсказуемо, то могут начать возникать образцы поведения. Младенец может замечать: «Когда я плачу, мама всегда нежно берет меня на руки» или «Если она надевает пальто, я скоро почувствую свежий воздух». Эти бессознательно приобретенные, невербальные образцы и ожидания описаны разными авторами. Даниель Штерн (1985) называет их обобщенными образами взаимодействий. Джон Боулби называет их «внутренние рабочие модели» (1969). Вилма Буччи называет их «схемами эмоций» (1997). Роберт Клайман зовет их «процедурной памятью». В независимости от теории, в рамках которой они описаны, все сходятся на том, что ожидания относительно других людей и их действий сохранены вне сознания, образуются во время младенчества и формируют на всю дальнейшую жизнь фундамент нашего поведения во взаимодействии с другими людьми. Мы не отдаем себе отчета в такого рода допущениях, но они определенно существуют и основаны на нашем самом раннем опыте. И самое главное из этих допущений состоит в том, что мы предполагаем, что окружающие нас люди будут эмоционально доступны для того, чтобы понять чувства и найти способ справиться с ними, достичь комфортного состояния, когда в этом есть необходимость, – другими словами, помогут ребенку в управлении чувствами и достижении чувства благополучия. Те дети, которым не удается сформировать такие ожидания, исследователи в области привязанности называют «ненадежно привязанными».

Родители должны быть для ребенка своего рода эмоциональными тренерами. Они должны постоянно быть рядом и настраиваться на одну волну с ребенком,
Страница 9 из 18

чтобы отслеживать его постоянно меняющиеся состояния, но они также должны помочь ему в переходе на следующий уровень. Чтобы стать настоящим человеком, базовые реакции ребенка должны быть переработаны и нужно сформировать более сложный и специфичный механизм чувств. С родительской помощью общее ощущение «мне плохо» может разложиться на целый спектр чувств, таких как раздражение, разочарование, гнев, беспокойство, боль. И снова младенец, и даже чуть более старший ребенок, не может провести эти различия без помощи взрослого, того, кто уже знает, в чем состоят эти различия. Родитель также должен помочь ребенку в осознании этих чувств, становясь для него виртуальным зеркалом. Он использует детский лепет, преувеличивая и усиливая слова и жесты, чтобы ребенок мог понять, что родители не выражают таким образом свои чувства, а «показывают» ему его чувства (Герджели и Уотсон, 1996). Это своего рода «психологическая обратная связь», которая обеспечивает знакомство с человеческой культурой, в рамках которой мы можем интерпретировать мысли и чувства – свои и чужие (Фонаги, 2003). Родители вводят ребенка в этот более сложный эмоциональный мир, распознавая и называя четко и ясно различные чувства. Обычно это обучение происходит достаточно неосознанно.

Ненадежная привязанность и нервная система

В случае, когда заботящийся взрослый, обычно мать, не в ладу со своими собственными чувствами, ей может быть непросто помочь в этом процессе ребенку. Если ее собственное осознание чувств заблокировано или, наоборот, если она чересчур ими поглощена, ей может быть крайне сложно заметить проявление чувств у ребенка, помочь какими-то способами ими управлять или даже обозначить, назвать их. Хорошие взаимоотношения требуют разумного баланса между осознанием собственных чувств и отслеживанием их проявления у других людей.

Они также зависят от способности терпеть проявления неприятных чувств в моменты их выражения другими людьми. Пожалуй, наиболее распространенная проблема в отношениях, особенно в отношениях родительско-детских, возникает при необходимости регулирования так называемых негативных чувств, таких как гнев и враждебность. Если мать не научилась комфортно справляться с этими чувствами, ей будет непросто выносить их проявление у ребенка; она может ощущать сильный стресс и дискомфорт и желать избавиться от этих чувств поскорее, не разбираясь в них. Часто можно слышать, как мать или отец орет на ребенка: «Заткнись! Не смей себя так вести со мной!» или «Ты маленький дьяволенок! Со мной этот фокус не пройдет!» Их дети научатся тому, что такие чувства надо держать при себе, отрицать сам факт их появления, избегать их проявления, так как они могут расстроить или разозлить их мать. Разумеется, она не поможет ни справиться с ними, ни обсудить их с ребенком. В результате ребенок вынужден контролировать родителя, защищая его от своих чувств. Но детские чувства при этом не исчезают. Исследователи в области привязанности отмечают, что дети в таких семьях учатся выглядеть спокойными и беззаботными, но при измерении их сердечного ритма и нервного возбуждения показатели зашкаливали. Организм находится в смятении. Вместо того чтобы получить помощь в восстановлении комфортного состояния, ребенок понимает, что нет никакой возможности с чувствами справиться. Он пытается подавить их, выключить все чувства сразу, но редко в этом преуспевает. Такой тип привязанности известен под названием «избегающая привязанность».

Другие дети, родители которых не столь постоянны в своих реакциях на чувства собственного ребенка – иногда озабочены ими, иногда игнорируют их, – вынуждены отслеживать настроение родителей, чтобы найти оптимальный вариант получения обратной связи. Они все время держат свои чувства близко под поверхностью, позволяя им бурлить чуть в стороне до того момента, когда, как им кажется, родитель готов обратить на них внимание. Они также понимают, что помощи в регулировании чувств ждать не приходится. Вместо того чтобы подавлять их, они выбирают стратегию преувеличения; они все время находятся в состоянии чрезмерного осознания собственных страхов и нужд, что может привести к подрыву их независимости. На самом деле это может быть именно тем, что подсознательно желает родитель, так как часто взрослые люди такого типа справляются с неуверенностью в себе, стараясь быть чрезвычайно нужными другим людям. Их непредсказуемое поведение приводит к тому, что детское внимание всегда полностью к ним приковано. Или они могут быть настолько озабочены собственными чувствами, находящимися в хаосе, что просто не в состоянии замечать их у других людей. Дети с родителями такого типа формируют так называемую тревожную или амбивалентную привязанность.

Ребенок, погруженный в один из описанных типов привязанностей, будет иметь более слабое ощущение самости, чем ребенок, привязанный более здоровым образом, по причине того, что ему не хватает понимания оптимального уровня «социобиологической обратной связи». Родитель не смог предоставить такому ребенку достаточное количество информации о его собственных, детских, чувствах, чтобы дать ребенку механизм, позволяющий уверенно интерпретировать чувства и поступки – свои и других людей. Вместо этого ребенок может стараться защитить шаткое ощущение себя как личности, избегая других в ситуациях неуверенности в себе (избегающий тип) или, наоборот, цепляясь за других, пытаясь получить больший отклик (тревожный тип) (Фонаги, 2003).

Еще один тип привязанности был описан недавно – его назвали «дезорганизованной» привязанностью. Она формируется в тех семьях, где много всего неправильно идет с самого начала и нет никакой возможности выработать согласованную защитную позицию. Очень часто сами родители не смогли проработать ошеломившие их в свое время травматические переживания, такие как тяжелая утрата или жестокое обращение. Они не в состоянии обеспечить исполнение самых базовых родительских обязанностей по защите ребенка и созданию зоны безопасности, из которой можно спокойно исследовать мир. Их дети не только испытывают недостаток психологической обратной связи, но и испытывают страх и неуверенность в том, как управлять собственными чувствами в условиях такого давления.

Все эти типы дисфункционального родительского отношения нарушают естественные ритмы тела. В нормальном состоянии физиологическое возбуждение, вызванное какими-либо интенсивными эмоциональными переживаниями, должно вылиться в какое-то действие, затем, как только чувство выражено, организм успокаивается и возвращается в спокойное состояние. Это нормальный цикл работы симпатической и парасимпатической нервной системы. Но если возбуждение не снято, этот цикл может быть разорван. В случае избегающего типа тормозящая система может быть запущена поверх механизма «отпускания» или, наоборот, избегание, заторможенное (парасимпатическое) состояние может быть задавлено симпатической системой с требованием «продолжайте!». Такие «незавершенные циклы», по мнению Роз Кэрролл (неопубликовано), могут привести к неблагоприятным состояниям организма, таким как мышечные зажимы, поверхностное дыхание,
Страница 10 из 18

иммунные или гормональные нарушения. Так, сердечно-сосудистая система будет оставаться в возбужденном состоянии, даже если чувства подавлены (Гросс и Левенсон, 1997). В системах организма возникают завихрения там, где эмоции должны быть урегулированы просто и однозначно.

Поток эмоций

Симпатическая и парасимпатическая системы представляют только две из внутренних систем организма. Но человеческий организм состоит и из других систем, каждая из которых пульсирует в своем собственном ритме: кровяное давление, механизмы сна, дыхание и выделительные системы – все они следуют собственным правилам работы одновременно, передавая друг другу и мозгу различные сигналы (Вейнер, 1989). Внутренняя симфония сменяющихся циклов торможения и возбуждения самоорганизуется благодаря механизму обратной связи, влияние систем друг на друга взаимно, благодаря чему постоянно идет процесс взаимного приспособления. Клетки и органы регулируют как свою собственную деятельность, так и деятельность друг друга, у каждого из них есть свои функции, но работают они как единое целое. Примерно такой же является деятельность отдельного человека в рамках социальной системы. Мы учимся до определенной степени управлять собой, но при этом мы нуждаемся в других людях, чтобы управлять состояниями своего тела и сознания. Таким образом человек приспосабливается к жизни в системе, частью которой является.

Этот механизм работает потому, что информация свободно курсирует во всех системах – и внутренних системах организма, и внешних, образованных другими людьми, создавая условия для адаптации к текущим условиям. Наши наиболее тесные взаимоотношения в жизни комфортны благодаря быстрому обмену эмоциональной информацией – тому, что Тиффани Филд назвала «психобиологической настройкой» (Филд, 1985). Эта способность воспринимать состояние другого человека позволяет отдельным личностям приспосабливаться к потребностям друг друга. Более формальные (или менее налаженные) отношения страдают от недостатка такого быстрого отклика, в результате приспособление требует больших усилий и оказывается более трудным. Но личности также могут быть в разной степени настроены на восприятие своих собственных внутренних состояний. И эмоциональная, и физиологическая патология может возникнуть в случае, если информация не может свободно курсировать по электрическим и химическим каналам организма через мозг и другие системы. Эмоциональные сигналы необходимы нам, чтобы наш организм мог оценить, какой способ действия является оптимальным.

Дети, которые не смогли сформировать надежные стратегии для оперирования эмоциями, не могут переносить охватывающие их чувства и, таким образом, не могут реагировать на них должным образом. В силу своих эмоциональных особенностей они слишком быстро стремятся избавиться от чувств. Дети, сформировавшие избегающий тип привязанности, склонны автоматически сразу тормозить эмоции в момент возникновения сильного чувства, чтобы им не пришлось разбираться с тем, с чем они не умеют справляться. Дети с амбивалентной привязанностью готовы с головой погрузиться в сильное выражение собственных чувств безо всякой оглядки на чувства других людей и на то, как выражение чувств может повлиять на других. (Дети с еще более ненадежными типами привязанности склонны все время колебаться между этими двумя стратегиями.) В любом случае, они отрезают себе путь к эмоциональной информации и о своем состоянии, и о состоянии других людей, а без нее у них сильно сужается спектр поведенческих возможностей. Они в самом деле испытывают серьезные затруднения в том, как скоординировать свои (биологические) потребности с их (социальным) окружением и как обмениваться эмоциональной информацией с другими людьми с пользой для всех сторон.

Эти эмоциональные особенности формируются в младенчестве во взаимодействии с самыми первыми партнерами, обычно нашими родителями, и могут быть оценены уже в возрасте 1 года. Кроме того, родители сами являются частью социальных систем, и эти внешние социальные силы также могут сыграть свою роль в формировании искаженных образцов эмоциональной регуляции. Когда общество сфокусировано на создании своих производящих мощностей, как это было в XIX веке, некоторая часть младенцев должна пройти социализацию в условиях формирования личностей с высоким уровнем самоконтроля и отрицания чувств. Фрейдизм, возможно, был попыткой пересмотреть наиболее неумеренные тенденции этого процесса, тем не менее настаивая на важности самоконтроля. В противном случае, когда экономике требуются потребители, обуреваемые желаниями, социальное давление может быть направлено на большее снисхождение к детям в процессе социализации, на снижение родительских требований и ожиданий от ребенка. Эти социальные позывы, тем не менее, не могут быть строго регламентированы, поэтому можно сказать, что разные течения сосуществуют во все эпохи.

Чувства как сигналы

Эмоциональная регуляция в принципе не относится к теме контроля или его нехватки. Она о том, как использовать чувства в качестве сигналов, информирующих о необходимости действия, в частности необходимых для того, чтобы поддержать взаимоотношения. Беспокойство ребенка, возникающее, когда мать выходит из комнаты, требуется для того, чтобы помочь матери и ребенку находиться поблизости друг от друга, что способствует выживанию младенца. Улыбки и счастливые моменты служат той же цели. Гнев свидетельствует о том, что есть какое-то серьезное неблагополучие, требующее срочного внимания. Когда люди обращают внимание на такие сигналы, они в большей степени склонны корректировать свое поведение в соответствии со своими нуждами и нуждами других. Как и более простые физиологические сигналы – жажды, голода или усталости, – они мотивируют к действию, необходимому для поддержания организма в оптимальном состоянии. Если игнорировать голод, то можно от него умереть. Если игнорировать свой гнев, то твое социальное положение может ухудшиться и снизятся шансы на его восстановление. Но при этом если выражать свой гнев, не обращая внимания на то, как это выражение влияет на окружающих, не замечать их сигналы и не прилагать усилия для урегулирования ситуации, то социальная система теряет равновесие и происходит прорыв социально неодобряемого поведения.

Внимание к чувствам является жизненно необходимым. Если они воспринимаются как опасные враги, единственная возможность управления состоит в оказании социального давления и устрашении. В противном случае, если каждый импульс будет поощряться, отношения с другими станут только средством для выхода собственных эмоций. Но в случае, если к чувствам относиться как к вызывающим уважение ориентирам, возникает другая культура, в которой чувства других так же важны, как и свои, а каждый член общества получает мотив для отклика. Совершенно другое отношение возникает к гневу и агрессии в случае, если считается, что они могут быть управляемыми, когда люди, их испытывающие и выражающие, могут быть услышаны и поняты. Они могут использоваться для поддержания взаимоотношений. Эмоционально защищенный, устойчивый человек несет в себе
Страница 11 из 18

базовую уверенность в том, что он будет услышан, и это облегчает ему задачу внутреннего контроля. Эта уверенность в других позволяет ему подождать и подумать вместо того, чтобы действовать импульсивно. Но если агрессия и гнев табуированы, личность попадает в условия, когда напряжение не получает никаких возможностей для выхода, принуждая опираться только на боязнь реакции других, чтобы не взорваться. Это сомнительная стратегия, которая может оказаться неудачной, приводя время от времени к неуправляемому поведению и разрушению взаимоотношений.

Будучи социальными существами, нам необходимо отслеживать состояния других людей в той же степени, что и наши собственные состояния, для того чтобы поддержать те отношения, от которых мы зависим. Младенцы делают это с самого начала своей жизни – замечая выражения лиц, тон голоса, – они крайне бдительны и чутки по отношению к другим людям, это свойственно даже новорожденным. Если вы понаблюдаете за младенцем и его родителем, то увидите импровизированный танец, своеобразный диалог, когда они по очереди высовывают языки или произносят звуки. Позже дети, обретая самостоятельность и мобильность, постоянно обращаются к родителям, отслеживая выражение их лиц с целью найти нужный сигнал: стоит ли потрогать собаку, которая только что вошла в комнату? Или улыбнуться незнакомцу? Фигура человека, к которому ребенок сформировал привязанность, становится отправной точкой, источником социального знания.

Эмоциональная жизнь в большей степени состоит из координирования наших действий с действиями других через внимание к настроениям друг друга и построение предположений о том, что люди будут говорить и как будут действовать. Когда мы обращаем пристальное внимание на кого-то, у нас с ним активируются одни и те же нейроны в мозге; дети, которые наблюдают счастливых людей, демонстрировали увеличивающуюся мозговую активность в левой фронтальной зоне мозга; те же, кто пребывал в атмосфере печали, – в правой (Девидсон и Фокс, 1982). Этот механизм позволяет нам в определенной степени разделять состояние друг друга. Мы можем откликаться на чувства друг друга. Все это запускает механизмы постоянного взаимного влияния, все время передающегося от одного человека к другому. Беатрис Биб, будучи исследователем в области младенчества и психотерапевтом, описала это так: «Ты раскрываешься, и я изменяю тебя в то время, как я раскрываюсь, и ты изменяешь меня» (Биб, 2002). В следующей главе я подробно опишу то, как сам мозг оказывается объектом этих влияний.

2

Создание мозга

Форма возникает в успешном взаимодействии.

    Сюзан Ояма

Первичный мозг

Прекрасное весеннее утро. Мой кот развалился на каменной скамейке на солнце после завтрака, потягиваясь с явным удовольствием. Это картина того, как прекрасно просто жить, момент, когда осознания факта существования и чувственного удовольствия от солнца, воздуха и полного желудка вполне достаточно. Но если большая собака вдруг появится неподалеку, кот будет защищать свое «благополучие», спрыгнув со скамейки и спрятавшись, или, если собака вдруг заденет его, выгнет спину и зашипит, подняв шерсть на загривке, чтобы отпугнуть собаку. Аналогично, если муки голода заставят его искать пропитание, он будет стремиться восстановить свое «благополучие», поймав мышку или полевку. У него может не быть сложного самосознания или средств вербальной коммуникации, но у него есть целый спектр базовых чувств и реакций, которые управляют его поведением и обеспечивают его выживание.

Этот тот уровень, с которого начинают и человеческие существа. У нас одинаковое с другими млекопитающими устройство той части мозга, которое ответственно за выживание. У новорожденного есть базовая версия этой системы: функционирующая нервная система, обеспечивающая дыхание, зрительная система, позволяющая отслеживать перемещения вокруг него и видеть лица, если они достаточно близко, начальное примитивное сознание, которое концентрируется в стволе головного мозга и позволяет реагировать на ощущения и оценивать их с точки зрения выживания. У младенца есть также несколько базовых рефлексов, таких как поисковый, позволяющий найти грудь, сосательный для того, чтобы питаться молоком, способность гневно или печально плакать для привлечения материнского внимания и защитное замирание в случае опасности. Как писал Джаак Панксеп (1998), «эмоциональные системы, обнаруженные у животных, вполне соответствуют тому, что рассматривается как базовая эмоциональная система человека». Но есть и то, что отличает новорожденных людей от других новорожденных млекопитающих. Это их способность реагировать на взаимоотношения с другими людьми. Люди являются наиболее социальными из всех животных, и с самого рождения можно наблюдать эти отличия от других животных – в том, как младенец имитирует мимику своего родителя, и в том, как следит взглядом за лицами других людей.

Первичный мозг, с которым мы рождаемся, прежде всего старается убедиться в том, что организм «работает». Самые «древние» с эволюционной точки зрения структуры, такие как ствол головного мозга и сенсомоторная кора, демонстрируют наибольший уровень метаболизма у младенцев. Первейшая задача младенческого организма – наладить управление внутренними системами; адаптация же к внешним условиям, которая во многом управляется благодаря эмоциональным откликам, следует потом. Активный младенец стремится к взаимодействию с другими людьми, отворачивается, когда его переполняют впечатления, замирает, когда чувствует опасность; у него уже есть зачатки эмоций и саморегуляции. Эмоции являются нашим первым и основным побудителем к действию: они дают знать, стоит ли направиться к каким-то вещам или нужно избежать контакта с ними.

Уход от опасности, возможно, наиболее значимая реакция с точки зрения выживания, и не удивительно, что система, ответственная за страх и самозащиту, расположенная в мозговой миндалине, начинает созревать первой в эмоциональном мозге. Вот как описывает этот процесс Джозеф ЛеДу, эксперт по миндалине: когда ты видишь палку, похожую на змею, ты в страхе отпрыгиваешь или застываешь на месте – то есть сначала действуешь, а потом уже думаешь (ЛеДу, 1998). Несмотря на то что такие реакции являются автоматическими и жестко закреплены, ЛеДу полагает, что они также могут изменяться в ходе обучения и запоминания. Мы адаптируемся к местным особенностям, отмечая и неосознанно запоминая конкретные случаи, вызывающие страх в самые ранние периоды своей жизни, используя их в качестве сигналов, которые становятся неосознанными и «нестираемыми», первичными схемами в реакции страха. Если у вас был неудачный опыт с визгливой няней во младенчестве, вы можете, сами не понимая от чего, съеживаться от визгливых голосов всю жизнь. Эти базовые эмоциональные системы определяют общее состояние организма и наделяют различные ситуации базовыми смыслами. Приблизиться или избежать, жить или умереть.

Однако Джонатан Тернер полагает, что эти базовые чувства страха и гнева слишком негативны для того, чтобы лежать в основе социальной жизни (Тернер, 2000). Они могут работать для кошек, которые взаимодействуют в большей
Страница 12 из 18

степени с целью защиты собственной территории, но определенно не подходят для особей, которые объединяются для жизни в группы. Социальная жизнь людей подразумевает определенный уровень чувствительности и способности реагировать на других, которая совершенно не нужна другим животным. Кроме того, человеческим существам требуется гораздо больше, чем страх и гнев, для того, чтобы эффективно существовать вместе.

Тернер предполагает, что именно по этой причине гнев и страх были переработаны в более сложные состояния, такие как грусть, стыд и чувство вины – все те чувства, которые помогают нам контролировать собственное поведение для достижения социальных целей. В то же время базовое чувство удовлетворенности расширилось до более интенсивных чувств – любви, удовольствия, счастья, – чувств, которые связывают людей друг с другом. Так, слой за слоем, эти более сложные чувства формировались в процессе взаимодействия людей и физиологически обретали форму в самой структуре мозга. С тех пор как Пол Маклин в 1970 году высказал предположение о «триедином» мозге или, иначе говоря, трех различных уровнях мозга, сформировалось общее понимание того, что структуризация мозга произошла в ходе эволюции, начиная с мозга пресмыкающегося, поверх которого сформировался эмоциональный мозг млекопитающих и, наконец, неокортекс человека. Вот как это живо описал Рег Моррисон: человеческий мозг напоминает «старый фермерский дом, похожий на лоскутное одеяло из навесов и пристроек, полностью скрывающих древний земноводный сарай в своей сердцевине» (Моррисон, 1999). Самые базовые жизненные функции находятся как раз в этом древнем «сарае», лежащем в основе мозга, поверх которого развивается система эмоциональных реакций. За пределами и вокруг этих систем лежат префронтальная и поясная зоны коры головного мозга, которые, как полагают, являются мыслительной частью эмоционального мозга, структурами, в которых эмоциональный опыт удерживается, и разрабатываются альтернативные способы действия (см. рис. 2.1).

Социальный мозг

Тернер выдвинул предположение о том, что наша рациональность и способность к речи выросли из «нашей способности быть очень эмоциональными» (Тернер, 2000:60). С развитием эмоционального мозга мы становились все более эмоционально сложно устроенными, все больше альтернатив возникало в ходе взаимодействия с другими людьми. Что в свою очередь потребовало развития способности осознавать и обдумывать собственные эмоции, приведшей к развитию коры головного мозга, в частности ее префронтальной зоны. Роль префронтальной зоны коры головного мозга уникальна. Она связывает сенсорные зоны коры с эмоциональной и ответственной за выживание структурами подкорки.

В коре головного мозга, ответственной за осмысленный отклик на эмоции, первой созревает глазнично-лобный участок (находящийся за глазницами, рядом с миндалиной и поясной извилиной, см. рис. 2.1). Глазнично-лобный участок коры – серьезный участник всей нашей истории, поскольку он играет ключевую роль в эмоциональной жизни. Исследуя, что же происходит при повреждении этой зоны, неврологи собирают общую картину ее функций. Если поражена глазнично-лобная кора, то социальная жизнь невозможна. Люди с поражениями мозга, затронувшими эту зону, не способны чутко относиться к другим. Они становятся нечувствительны к социальным и эмоциональным сигналам, они могут даже стать социопатами. Они могут быть склонны к распаду личности в случае, если их глазнично-лобный участок коры не в состоянии соотносить информацию из окружающей среды с их внутренними состояниями. Таким образом, глазнично-лобная зона коры, совместно с другими зонами коры головного мозга, а также поясная извилина, вероятно, являются зонами, наиболее ответственными за то, что Девид Гоулман называет «эмоциональным интеллектом» (Гоулман, 1996).

Рисунок 2.1

Способность к эмпатии, к тому, чтобы в определенной степени поставить себя на место другого и понять его состояние, требует развитой глазнично-лобной зоны коры. Эта структура тесно связана с правым полушарием головного мозга, ответственным за восприятие общего ощущения от событий, видение общей картины. Также правое полушарие непосредственно участвует в формировании визуальных, пространственных и эмоциональных образов. Фактически, согласно Аллану Шору, глазнично-лобная зона является контролером над всем правым полушарием, которое в свою очередь является ведущим во младенчестве (Шор, 2003). Она больше по размеру и расположена с правой стороны мозга. Вероятнее всего, это именно та зона, где создается наш эмоциональный словарь и способность распознавать чувства и ощущения, включая обработку эстетического опыта, такого как умение наслаждаться вкусом еды, получать удовольствие от прикосновения, созерцания красоты и т. д. (Роллс, 1999). В этой зоне коры циркулирует наибольшее количество опиоидов, она также задействована в процессах вознаграждения и получения любых положительных впечатлений. Но в то же время глазнично-лобная зона коры вовлечена в управление эмоциональным поведением и участвует в формировании отклика на эмоциональные сигналы других людей и в целом во взаимоотношении с другими людьми. Эта управляющая роль сформирована в результате построения тесных нейронных связей с базовыми подкорковыми эмоциональными системами. Это важно в понимании системы управления эмоциональными откликами.

Особенно важна эта роль, когда человек сталкивается с болезненным социальным опытом – таким, как например, боль от расставания с любимым человеком или неприятное чувство стыда. В то время как сильные социальные эмоции спонтанно возникают в глубоких слоях мозга – в миндалевидном теле и гипоталамусе, префронтальная кора действует как центр контроля, который активирует или угнетает активность тех или иных частей мозга. Когда человек испытывает сильный гнев, страх или сексуальное желание, именно глазнично-лобная зона коры отмечает, является ли выражение этих чувств в настоящее время социально приемлемым, и может использовать свою способность подавить импульс (О’Доерти и др., 2003). Она задерживает то, что ЛеДу называет «быстрыми и грязными» эмоциональными импульсами, активируя более осознанные и сложные мотивации. Через свою связь с более примитивными подлежащими структурами она может подавить гнев, выключить страх и в целом затормозить чувства, которые возникают в подкорковых областях.

Эта способность задерживать и откладывать внезапные импульсы и желания – фундамент для нашей силы воли и самоконтроля, так же как и нашей способности к эмпатии, сочувствию. Но глазнично-лобная зона работает только как приложение к эмоциональным импульсам. Она может применить «тонкую настройку» к реакциям более глубоких зон мозга в период их активности. Она не работает сама по себе. В прошлом эта часть головного мозга могла и вовсе остаться незамеченной в связи с тем, что Дон Такер называл «корковым шовинизмом» (Такер, 1992), превозносящим «высшую» кору и забывая об этой зоне, связующей кору и подкорку.

Как развивается социальный мозг

Я была удивлена, обнаружив, что описанные способности не доступны нам от рождения. Есть родители, которые
Страница 13 из 18

бьют своих детей в надежде на то, что они перестанут плакать или съедят морковное пюре, которое родители пытались впихнуть в ребенка в течение последнего получаса. Но нет ничего хорошего в попытке установить для ребенка такую «дисциплину» или заставить его контролировать собственное поведение, так как такой способности у мозга попросту пока не существует. Ребенок не может осознанно распознать расстройство матери и начать есть, чтобы сделать ее счастливой. Его социальные способности пока находятся в зачаточном состоянии, в потенциале, они еще не активированы при рождении. Это нужно записать огромными светящимися буквами – глазнично-лобная зона коры, ответственная за многое из того, что позволяет человеку называться человеком, начинает развиваться практически с нуля уже после рождения. Эта часть мозга развивается после рождения и созревает к моменту, когда ребенок начинает ходить, обычно после года.

Но это не означает, что нужно просто терпеливо ждать, пока сформируется глазнично-лобная зона коры. Автоматически это не произойдет. Наоборот, формирование мозга зависит от того, какой именно опыт младенец получит в ходе взаимодействия с другими людьми. Исследователи называют этот процесс «опытозависимым». Это означает, что построение мозга происходит в процессе получения опыта, что может быть очень значимо с эволюционной точки зрения: каждый человек может подстроиться под ту экологическую нишу, в которой он оказался. Именно по той причине, что в младенчестве мы так зависимы от других и наш мозг на этом этапе настолько пластичен, мы можем встроиться в любую культурную среду и в любые обстоятельства, в которых оказываемся. Мне кажется, что, по сути, младенческий мозг оказывается социально запрограммирован старшими членами нашего сообщества для того, чтобы мы адаптировались к условиям жизни в конкретной семье и социальной группе, в которых мы будем жить и в дальнейшем.

Итак, первые «высшие» структуры мозга являются социальными, и развиваются они в ответ на социальный опыт. Вместо того чтобы показывать ребенку картинки с изображениями предметов и животных, на этом этапе развития лучше просто быть с ним, носить на руках и наслаждаться общением. Без надлежащего опыта общения один на один с заботящимся взрослым глазнично-лобная зона коры вряд ли будет развита в достаточной степени. Решающее значение также играет срок получения такого опыта. Несмотря на то что для людей не был определен точный «период чувствительности», существуют основания полагать, что есть своеобразное окно для развития этой части социального мозга. В одном из своих ранних экспериментов исследователь приматов Генри Харлоу обнаружил, что если изолировать обезьян от других членов группы в течение первого года жизни, то они определенно становятся аутичными и теряют способность устанавливать контакты с другими обезьянами (Блум, 2003). В недавних исследованиях, посвященных изучению сирот в Румынии, было выявлено, что те дети, которых оставляли в колыбели одних на целый день и не давали возможности сформировать тесную связь со взрослым, были в дальнейшем не в состоянии выстраивать взаимоотношения с другими людьми и на месте глазнично-лобной зоны коры у них была виртуальная черная дыра (Чугани и др., 2001). В случае запрета на социальные отношения или их невозможности в период, когда эта зона мозга должна была бы развиваться (до трехлетнего возраста), остается мало надежды на то, что несформированные социальные способности когда-нибудь смогут полностью восстановиться.

Младенец не может развить глазнично-лобную зону коры самостоятельно. Он зависит от отношений с теми взрослыми, которые доступны для общения. Сложно представить, каким образом ребенок может стать частью общества в случае социальной изоляции. Случай Джини, маленькой девочки, родители которой держали ее взаперти в одной комнате почти 13 лет, показывает, насколько сложно восстановиться, когда начало так трагично. Джини была почти полностью заброшена с самого рождения. Ее старшую сестру родители оставляли в гараже, чтобы не слышать ее плач, и она умерла от холода и отсутствия заботы в возрасте 2 месяцев. С 20 месяцев Джини держали в дальней спальне в одиночестве, привязанной к стульчаку. Она не могла двигаться или выглянуть в окно. Когда она звуками выражала свои потребности, ее отец поднимался к ней и бил ее деревянной палкой. Эти невероятные лишения продолжались до ее 13 лет. Ее спасители обнаружили, что она страдает недержанием, способна двигаться примерно как двухлетний ребенок, зациклена на предметах и страхом научена сдерживать в себе любые эмоции. Когда она злилась, она переносила агрессию на себя, расцарапывая себе лицо, пуская сопли и мочась. Она страстно жаждала любви, но, согласно последним документам, описывающим ее состояние в конце второго десятка лет ее жизни, так и не смогла поддерживать ни с кем каких-либо отношений.

В определенном смысле человеческий детеныш должен быть введен в человеческую культуру. Первый шаг в этом процессе – заинтересовать младенца, сделав процесс социального взаимодействия очень приятным. В моей работе с матерями и младенцами это стало своего рода точкой отсчета – если мать находит удовольствие во взаимоотношениях с собственным ребенком, то поводов для волнений нет, даже если какие-то проблемы остались. Когда удовольствие доминирует во взаимоотношениях, родитель и ребенок, сами того не осознавая, занимаются построением младенческой префронтальной коры и развитием ее способностей к саморегуляции и комплексным социальным взаимодействиям. В большинстве семей дети – источник радости. Но система «мать – ребенок» крайне деликатна и может сбиться с пути в случае недостатка внешних и внутренних ресурсов. К счастью, ее достаточно легко вернуть в благоприятное состояние, оказав помощь в нужное время.

Одна из мам, с которыми я работала, Сара, крайне успешная в своей профессиональной деятельности, пришла ко мне в состоянии сильного беспокойства и возбуждения, когда у нее родился первый ребенок. У нее были серьезные сложности с кормлением грудью. Она стала матерью поздно, и ей хотелось, чтобы все было правильно, но напряжение между матерью и младенцем просто витало в воздухе. Выражение лица ребенка было безрадостным и отсутствующим, и ребенок отворачивался всякий раз, когда мать к нему приближалась. Сара призналась: она испытывала такую обиду, что каждый раз, проходя мимо окна на втором этаже дома, не могла отделаться от желания выбросить в окно ребенка. Ситуация довольно быстро улучшилась, когда Сара научилась следовать за желаниями своего ребенка и позволять своему ребенку сообщать о своих потребностях. Вскоре она начала расслабляться, младенец вслед за ней стал расслабляться, и вскоре оба стали получать от общения столько удовольствия, что как-то Сара пришла навестить меня с малышом, светясь от любви, обожая своего младенца, а ребенок улыбался ей в ответ. Благополучие было восстановлено.

Самые первые источники удовольствия – это запах, прикосновение и звук. Младенцы с самого рождения распознают голоса своих родителей и предпочитают их всем прочим. Любящие объятия родителей по силе своего стимулирующего
Страница 14 из 18

воздействия могут сравниться только с грудным вскармливанием. Не случайно изображение Мадонны с младенцем стало иконой в человеческой культуре. В любящих руках мамы или папы, где тепло и безопасно, мышцы могут расслабиться, дыхание стать глубже, все напряжения снимаются мягким покачиванием или нежным поглаживанием. Было обнаружено, что сердечный ритм ребенка синхронизируется с сердечным ритмом родителя, так что если родитель расслаблен и спокоен, то же произойдет и с младенцем. Материнская нервная система, по сути, коммуницирует с нервной системой ребенка, успокаивая ее через прикосновение. Когда мы физически ощущаем прикосновения и объятия других людей, мы чувствуем психологическую поддержку. В фильме «Прикосновения» Эшли Мантагю есть сцена, иллюстрирующая это явление: растерянный и сильно расстроенный пациент психбольницы во время беседы с психиатром кажется более способным сфокусироваться на лице доктора и отвечать внятно на вопросы после того, как психиатр подходит к нему и берет его за руку, чтобы убедить его в своем сочувствии и заботе. Это глубокое удовлетворение от прикосновений сохраняется и в нашей взрослой жизни: так, потерявшие близких находят успокоение в объятиях, влюбленные обмениваются сексуальными прикосновениями, и многие люди избавляются от стрессов повседневной жизни на сеансах массажа.

Сила улыбки

Как только мир перестает расплываться перед глазами, зрение начинает играть все большую роль во взаимоотношениях. Контакт «глаза в глаза» теперь становится основным источником информации о чувствах и намерениях других людей: чувства теперь видны на лице. Эта привычка полагаться на выражение лица, возможно, является наследием из африканской саванны, когда нашим предкам-приматам приходилось общаться молча, чтобы не привлекать внимания хищников. Этого удавалось достичь через визуальные средства, развив широкий диапазон мимических движений и язык тела, служащий для передачи информации (Тернер, 2000). Разумеется, внимательность к лицам прочно запрограммирована в людях, и это очевидно даже у новорожденных.

К моменту начала хождения человеческий детеныш научается использовать лица своих отца и матери в качестве непосредственного руководства к действиям в текущих условиях. Безопасно ли выползти за дверь? Нравится ли папе посетитель? Это явление известно как «социальное соотношение», младенец использует визуальную коммуникацию на расстоянии, чтобы понять, что стоит делать и чего делать не стоит, что чувствовать и что чувствовать не надо, используя лицо родителя в качестве источника информации (Фейнман, 1992).

Рисунок 2.2

Но согласно Аллану Шору, взгляд в лицо играет гораздо более значимую роль в жизни человека. Особенно в младенчестве эти взгляды и улыбки помогают мозгу расти. Как это работает? Шор предполагает, что позитивные, подбадривающие взгляды являются наиболее важными стимулами для роста социального, эмоционального мозга (см. рис. 2.2.)

Когда ребенок смотрит на мать (или отца), он распознает расширение зрачков как информацию, что ее симпатическая нервная система активна и она испытывает приятное возбуждение. В ответ на это его нервная система также переходит в приятное возбуждение, и сердцебиение учащается. Эти процессы запускают биохимическую реакцию. Сначала выделяется нейропептид удовольствия, бета-эндорфин, особенно много его в глазнично-лобной зоне коры. «Эндогенные» или собственного производства опиоиды, такие как бета-эндорфин, известны своей способностью стимулировать рост нейронов, регулируя поступление глюкозы и инсулина (Шор, 1994). Будучи натуральными опиоидами, они также заставляют нас хорошо себя чувствовать. В то же время другой нейротрансмиттер, называемый «дофамин», выделяется в стволе головного мозга и опять же направляется в префронтальную зону коры. Это также улучшает захват глюкозы в этой области, помогая новой ткани расти в префронтальной зоне. Допамин, возможно, также приводит к хорошему самочувствию, так как он производит энергетический и стимулирующий эффект; он вовлечен в процесс получения удовольствия от награды. Итак, используя такой технический и окольный путь, мы поняли, как взгляды слепо любящих родителей запускают приносящую удовольствие биохимию, которая приводит к росту социального мозга (Шор, 1994).

Мозг ребенка особенно активно растет в течение первого года жизни – он более чем вдвое увеличивается в весе. Невероятно активный метаболизм глюкозы, существующий в первые два года жизни, запускается биохимическими откликами ребенка на действия его матери и облегчает процесс экспрессии генов. Как и многое другое в человеческом развитии, процесс активации генов и их экспрессии часто зависит от социального окружения. Гипокамп, кора височной доли, префронтальная и передняя поясная извилины – все они незрелы при рождении. Но успех их роста и генетически заложенного развития зависит от количества положительного опыта, который получит человек. Большее количество позитивного опыта в раннем возрасте приводит к развитию мозга с большим количеством нейронных соединений – мозга, в котором сеть соединений богато разветвлена. Количество нейронов уже задано при рождении, и больше нам не важно, но что требуется, так это соединить их друг с другом и заставить работать. Чем больше соединений, тем больше возможностей использовать различные области мозга.

В частности, между 6 и 12 месяцами происходит взрывной рост синаптических соединений в префронтальной зоне коры. Они достигают своей максимальной плотности именно тогда, когда развитие приносящих удовольствие отношений между родителями и ребенком наиболее интенсивно, когда формируется тесная привязанность. Этот скачок роста в префронтальной коре достигает финального высокого уровня в самом начале периода хождения, когда радость от возможности самостоятельно передвигаться вызывает восторг у ребенка, а также порождает в родителях гордость и радость. Вообще же ребенок становится социальным существом с развитием у него социального мозга. Но практически весь первый год жизни уходит на то, чтобы добраться до этой стартовой точки.

К концу первого года жизни подготовительная часть младенчества подходит к концу. Можно сказать, что ребенок к этому моменту достигает уровня развития, которого другие животные достигают еще в утробе. Но, проходя этот процесс вне утробы, процесс построения человеческого мозга в большей степени подвержен социальному влиянию. Это продолжение зависимости человека вне утробы позволяет сформироваться сильной социальной связи между ребенком и взрослым, который о нем заботится, воспитателем. Этот процесс запускает биохимические механизмы, которые обеспечивают создание большого количества нейронных соединений и позволяют мозгу развиваться в том темпе, который в дальнейшем уже никогда не будет достигнут. Как бы то ни было, нейронные соединения продолжают создаваться на протяжении всей жизни. Показательным примером является исследование мозга Эйнштейна, произведенное несколько лет назад исследователями из Канады. Они сравнили мозг Эйнштейна с мозгом других мужчин, умерших в том же возрасте, и обнаружили, что мозг Эйнштейна
Страница 15 из 18

был на 15% шире в теменной зоне, чем мозг других людей. Теменная зона задействована в процессах математических рассуждений и пространственном мышлении. Основная мысль: чем больше вы используете ту или иную зону, тем больше она развивается. И обратное верно – если вы не используете ее, вы ее утратите: отсутствие активности приводит к нейронной атрофии, как и к атрофии мышечной.

Навигатор для младенца

Первый год жизни уходит на построение этих умственных «мускулов». Соединения нейронов выстраиваются с высокой скоростью, создавая плотную сеть, тот сырой материал, из которого возникает сознание. Затем опыт «приговаривает клетки к их единственно возможной роли» (Грену и Блек, 1992) по мере того, как они занимают свое место в системе и начинают умирать, если не используются. Этот процесс известен как «пасынкование», удаление лишних ветвей. Мозг сохраняет то, что ему нужно, и позволяет отмереть тем лишним соединениям, которые не будут нужны в дальнейшей жизни конкретного индивидуума. На замену хаотичному построению связей приходит построение схем и комбинаций. Наиболее частый и повторяющийся опыт начинает закрепляться и формировать проторенные пути, в то время как неиспользующиеся соединения отсекаются. Мозг начинает обретать форму и структуру.

Это происходит через неосознанную фиксацию схем, которые формируются, когда целая группа нейронов одновременно переходит в активное состояние. (Отдельные нейроны не могут создавать схемы.) Схемы формируются скоплением нейронов, когда они переходят в активное состояние, реагируя друг на друга и на внешние стимулы, а затем успокаиваясь, создавая в мозге «шум вечеринки» (Варела и др., 1996). Это время, когда участки мозга становятся метаболически активными, внося свой вклад в поведенческий репертуар индивида (Чугани и др., 2001), причем наш социальный интеллект наиболее чувствителен к тому опыту, который мы получаем в период между 6 и 18 месяцами. Как только нейроны сгруппированы в схемы, они могут использоваться для организации получаемого опыта, что делает взаимодействие с другими более предсказуемым. Даниель Сигель говорит, что мозг это «машина предсказаний» (Сигель, 1999). Он спроектирован таким образом, чтобы помочь нам найти свой путь, предоставляя варианты наиболее вероятных исходов и сохраняя знание о нашем окружении.

По сути, мозг начинает структурировать опыт, который ребенок получает при общении с другими людьми, отмечая неосознанно общие признаки, то, что повторяется снова и снова. Если отец каждый вечер врывается в дом, хлопает дверью и целует свою дочку в носик, то она начнет считать, что именно так и поступают отцы. Если ее мать всегда морщит нос от отвращения и ворчит, меняя ей подгузник, грубо его стягивая, то девочка может начать считать, что смена подгузника процесс крайне неприятный и, более того, ее телесные функции могут стать источником неудовольствия для окружающих. Именно повторяющийся и типичный опыт структурирует мозг – создавая базовые чувственные категории, такие как «стол» и «собака», но в специфически сенсорной форме. Внутренняя картинка будет моментальным снимком ситуации: как выглядели лица других людей, что чувствовало мое тело, когда они совершали это действие. Если опыт вероятнее всего не повторится, то и запоминать его не стоит, поскольку его нельзя будет использовать для прогноза.

Если опыт не является высокотравматичным, единичный случай оставляет небольшой след. Исключение из этого правила составляют взрывоопасные и чрезвычайно возбуждающие ситуации, регистрируемые миндалиной мозга, ответственной за мгновенные реакции в опасных ситуациях. Лица, выражающие страх и гнев, будут записаны в ней и будут вызывать автоматический ответ. Эти ситуации могут быть опасны для жизни и требовать чрезвычайно быстрой реакции. Однако, в случае хронического недостатка позитивных социальных взаимодействий с другими людьми, способность преодолевать такие примитивные реакции может не сформироваться. Сформированные после рождения связи между префронтальной зоной коры и миндалиной могут прерваться, так как не смогли стать прочными. В этом случае они становятся слишком слабыми, чтобы подавить страх, вызываемый миндалевидной железой, или скорректировать ранее сформированное ожидание страха в случае, если оно больше не является актуальным.

Сформированные проводящие пути и внутренние образы являются руководством для взаимодействия. Мы полагаемся на них, когда какое-то событие или особенность вызывает их в памяти. Они не находят выражения в словах, поскольку это и не требуется. Мы просто, не осознавая этого, используем их в качестве фундамента для нашего поведения и ожиданий от других. Оказывается, мы предпочитаем в большинстве случаев, чтобы наши ожидания подтвердились, даже если они являются неприятными (Свонн, 1987).

Тем не менее люди разработали способ пересматривать эти внутренние образы в изменившихся условиях. Это функция осознанного самоанализа, который возможен благодаря способностям префронтальной зоны и передней части поясной извилины коры головного мозга. Эти части мозга позволяют продлить эмоцию во времени, давая индивиду возможность осознать опыт и сформировать альтернативы перед началом действия. Например, внутренний образ и чувство отвращения и неприятия, сформированные при смене подгузника, могут возникнуть и во взрослой жизни в ситуациях, задействующих ту же группу нейронов, – например, при постановке клизмы в больнице. Но вместо автоматической реакции на эту ситуацию префронтальная зона может поставить ее на паузу и решить, в самом деле ли это так стыдно и отвратительно в случае, когда процедура необходима для сохранения здоровья.

Расположение префронтальной зоны уникально тем, что открывает ей доступ к общему состоянию организма и пониманию его потребностей. Она прочно связана с внутренними подкорковыми эмоциональными системами, так же как и с сенсорной информацией о внешнем мире. У нее также есть связи с центрами двигательных и химических реакций мозга. Как писал Дамазио (1994), у нее есть возможность «подслушать» деятельность всего организма. С ее помощью индивид может осознать и свое собственное состояние, и состояние окружающих и остановить собственное поведение, если оно социально неодобряемо. Это происходит благодаря связи префронтальной зоны коры с подкорковыми областями – в частности, с гипоталамусом и миндалиной. Эта связь позволяет остановить возбуждение и подавить спонтанное эмоциональное поведение, такое как агрессия. В нашей гипотетической ситуации она также способна подавить отвращение, которое индивид испытывает в больнице, и позволит ему спокойнее отнестись к клизме.

Сила визуального образа

Как я уже писала, первым из жизненно важных социальных инструментов развивается глазнично-лобная зона префронтальной коры. Она начинает созревать к 10-месячному возрасту, когда младенец начинает осваивать хождение и глазнично-лобная зона начинает выстраивать связи с другими участками, несмотря на то что полностью этот процесс завершится только к 18 месяцам.

Этот процесс развития происходит в ключевой момент, когда мозг вырабатывает способность сохранять
Страница 16 из 18

визуальные образы. В глазнично-лобной зоне есть специализированные нейроны, которые отвечают за распознавание лиц, в то время как другая часть мозга (височная доля), начинающая созревать в то же время, начинает обрабатывать визуальную сторону лиц. Сначала эти образы похожи на «вспышки», но при повторении ситуаций с участием других людей снова и снова они становятся объемными визуальными образами, нагруженными эмоциями, образами себя рядом с другими, не зафиксированные в каком-то времени и пространстве, а просто врезавшиеся в память. Это важный момент в эмоциональной жизни человека, поскольку он становится первым наброском внутренней жизни – внутренней библиотеки образов, к которой можно обращаться снова и снова, сложность и наполненность ассоциациями и мыслями будет все возрастать по мере роста ребенка. Эти эмоционально нагруженные образы, судя по всему, достаточно близки к психоаналитической идее «внутреннего объекта» или интернализированной матери.

Внутренние образы также становятся важным источником эмоциональной саморегуляции. В будущих ситуациях со сходным типом эмоционального возбуждения они могут быть использованы в качестве руководства к тому или иному поведению в отсутствие воспитателя. Но без эффективно усвоенных родительских стратегий утешения и успокоения сильного возбуждения в правом полушарии мозга индивид легко восприимчив к стрессу, который может легко перерасти в ошеломляющее страдание. В то же время эта способность сохранять эмоциональные образы людей и выражений их лиц, а также мысленно возвращаться к этим образам подводит фундамент под построение сложного человеческого мира значений, выходящих за рамки чисто ситуационного отклика.

Негативное выражение лица

Однако это особенное внимание к лицам имеет и обратную сторону. Негативные взгляды и взаимодействия также сохраняются в памяти. Негативный взгляд может запустить биохимическую реакцию так же, как и позитивный. Неодобрительное выражение материнского лица может вызвать выброс гормона стресса, такого как кортизол, который блокирует захват нейронами эндорфинов и дофамина, а также прекращает те приятные ощущения, которые они вызывают. Такие взгляды и выражения лиц также имеют мощное воздействие на растущего ребенка. Их огромное влияние в младенчестве объясняется тем, что ребенок крайне зависим от родителя в регулировании своих состояний – как психологических, так и физиологических. Все, что угрожает этой регуляции, вызывает сильный стресс, так как подвергает риску вопрос выживания. И не важно, чем вызван этот недостаток регуляции – эмоциональной недоступностью воспитателя или его физическим отсутствием. Все, что нужно младенцу, взрослый, который эмоционально находится с ним на одной волне в достаточной степени, чтобы помочь регулировать его состояния. Наиболее полно задокументированные свидетельства губительного воздействия изоляции, я полагаю, связаны именно с тем, что ребенок эмоционально отрезан от других и не имеет возможности регулировать свои состояния. В одном исследовании в яслях дети демонстрировали, что не само по себе отсутствие матери вызывает повышение уровня гормонов стресса, таких как кортизол, а отсутствие фигуры взрослого, который был бы ответственен и внимателен к их состояниям в любой момент. Если какой-то из сотрудников яслей принимал на себя эту обязанность, уровень кортизола не повышался. Без такой фигуры ребенок находится в состоянии стресса (Деттлинг и др., 2000).

Тем не менее мозг подросшего младенца, начинающего ходить, нуждается в определенном количестве кортизола для того, чтобы завершить тот этап развития, который ему нужно пройти (Шор, 1994). Повышенный уровень кортизола облегчает рост норадреналиновых нервных отростков от спинного мозга к префронтальной коре. Этот канал доставки норадреналина помогает дальнейшему созреванию префронтальной зоны коры в возрасте от 1 до 3 лет, усиливая кровообращение в этой зоне и формируя ее связи (через гипоталамус) с парасимпатической нервной системой. Парасимпатическая система жизненно необходима подросшему младенцу, поскольку она является запрещающей системой, позволяющей ребенку прекратить делать что-то и научиться тому, что поведение может быть неприемлемым или опасным. По мере того как начинающий ходить ребенок исследует домашнее окружение, родитель теперь выдает запреты «Нет! Не делай этого!» в среднем каждые 9 минут (Шор, 1994). На ребенка это воздействует обуздывающе. Мир теперь не его личная раковина. Опасности подстерегают за каждым углом, и есть пределы его радостному изучению мира. Он открывает, что родители, которые 90% времени в его младенчестве позитивно взаимодействовали с ним, прилагая все усилия, чтобы настроиться на его волну, теперь могут быть ужасным образом не заодно с ним. Они доносят до него это, говоря с ним строго и смотря негативно. Родители оказывают ему холодный прием. Они настоятельно отказываются от позитивного восприятия его действий и дают понять, что ему необходимо соответствовать групповым нормам или он будет социально изолирован. Для такого социального существа, как человек, подобное отношение является настоящим наказанием.

Эти неодобряющие или отрицающие взгляды вызывают резкий переход от симпатического возбуждения к парасимпатическому возбуждению, создавая эффект, испытываемый нами как стыд, – внезапное снижение кровяного давления и поверхностное дыхание. Я прекрасно помню свои чувства в семилетнем возрасте, когда меня вызвали в кабинет к директору школы. Я восхищалась и любила директора школы и пришла в кабинет с позитивными ожиданиями. Но его лицо выглядело угрюмым, когда я вошла, – и что моя мама делает здесь в середине учебного дня? Она, вероятно, решила прийти к нему, выслушав мои обычные жалобы, когда предыдущим вечером она пришла пожелать мне спокойной ночи. Меня не выбрали для школьной эстафеты, хотя, как мне казалось, должны были. Я помню шок и унижение, когда меня призвали к ответу за мое недовольное нытье. Я помню, как кровь отхлынула от лица, как меня внезапно затошнило и закружилась голова, и резко потемнело в глазах. Теперь я понимаю: то, что происходило со мной, было резким снижением моего симпатического возбуждения, которое упало благодаря связи между префронтальной зоной коры и блуждающим нервом (через гипоталамус), активированной моим стыдом.

Стыд – важный параметр социализации. Но важно также, чтобы стыд проходил. Важно, чтобы организм получил «дозу» кортизола, но передозировка крайне вредна, о чем я буду писать в следующей главе. Так как ребенок продуцирует кортизол в ответ на выражение лица родителя, его вывод также зависит от изменившегося лица родителя. Маленький ребенок не может сделать этого самостоятельно, поэтому, если родитель не поможет ему в восстановлении благополучного и урегулированного состояния, он может застрять в этом состоянии возбуждения. Польза от кортизола, позволяющего затормозить эмоциональное возбуждение, будет утрачена.

Вербальная личность

Финальная стадия раннего эмоционального развития мозга – стадия формирования вербальной личности. Мы можем наблюдать, как средства коммуникации младенца с другими
Страница 17 из 18

становятся все более и более сложными: начиная с прикосновений, затем переходя через доминирование визуальных образов, в возрасте между двумя и тремя годами наконец включается вербальная коммуникация. Каждый новый способ коммуникации добавляется к предыдущему, и никакие из средств не теряются. Люди обретают новые навыки, опираясь на уже имеющиеся, добавляя новые к предыдущей стадии развития, а не исключая ее.

Глазнично-лобная зона коры оформилась и хорошо «укоренилась», ее способности к управлению чувствами все растут, и теперь начинают формироваться связи между правой и левой зонами глазнично-лобного участка коры, связывая между собой выражение чувств и управление ими. Происходит сдвиг от доминирования правого полушария к развитию левого полушария головного мозга. Левое полушарие ответственно за другие, отличные от правого, способы функционирования и специализируется на речи и построении последовательностей – один сигнал за другим, поочередно, в отличие от правого полушария, которое пытается выстроить цельную картину и интуитивно ухватить все возможности. Как только происходит этот сдвиг, мозг становится более стабильным и в меньшей степени способен к изменениям. Левое полушарие создает операции более высокого уровня, опираясь на достижения правого полушария. Левое полушарие изучает созданную активностями правого организованную личность, упрочивает ее и учится доносить выражение этой личности до других.

Начинают развиваться новые ключевые зоны мозга. Сначала созревает передняя поясная извилина, окружающая миндалину и гипоталамус (см. рис. 2.1), которая задействована в уделении внимания чувствам (Ротбарт и др., 2000). Это развитие приносит лучшее осознание внутренних состояний, таких как боль или удовольствие. Вероятно, она также способствует прислушиванию к собственным чувствам, а также к чувствам других людей и участвует в формировании эмоционального возбуждения, но также может принимать участие в контроле над страданием, через переключение внимания на другие события и объекты.

Вскоре после этого начинает развиваться еще одна важная часть префронтальной коры – дорсолатеральная зона. Это то место, где происходит обдумывание наших мыслей и чувств, где мы их проигрываем. Дорсолатеральная префронтальная кора – главная часть того, что называют «рабочей памятью». Поддерживая нейроны в активном состоянии на протяжении некоторого времени, она может удерживать воспоминания и сравнивать их. Эта способность удерживать какие-то вещи в уме является ключевым аспектом нашего умения планировать, оценивать разные возможности и делать выбор. Она дает нам большую гибкость и возможность корректировать мышление в связи с текущей ситуацией. (Люди с поврежденной дорсолатеральной корой сталкиваются с проблемами в адаптации; они склонны быть косными в своем поведении и привержены своим старым идеям.) Таланты дорсолатеральной коры лежат в основном в оценивании информации, а не в прямом управлении подкорковыми эмоциональными системами, как это делает глазнично-лобная зона коры. Их задачи различны.

Второй год жизни отмечен растущей способностью в области освоения речи, которая зарождается в левом полушарии. И дорсолатеральная кора, и передняя поясная извилина, которые связаны между собой, вовлечены в процесс говорения и беглости речи. (Согласно Панксеппу, в случае повреждения передней поясной извилины потребность говорить и мотивация обсуждать чувства, например в состоянии горя, утрачивается.) По мере развития этих частей мозга слова начинают играть такую же важную роль, что и взгляды. Эмоции можно выразить словесно, так же как и с помощью прикосновения и языка тела. Это сознательное внимание к эмоциям открывает более широкий спектр возможных реакций. Вместо того чтобы полагаться на автоматические привычки и ожидания, порожденные образами прошлого опыта, теперь появляется некоторое пространство для маневров. Способы совершения действий и способы обдумывания теперь могут быть подвергнуты проверке. Менее очевидные или более сложные решения могут быть найдены, обычно в дискуссии с другими людьми. Родители теперь могут пояснять правила жизни в социуме более развернуто: «Мы не берем чужие вещи» или «Если ты съешь рыбные палочки, то получишь свой любимый йогурт».

Это серьезная перемена в фиксации опыта – уход от «предупреждающих образов», сформированных на основе повторяющихся ситуаций с другими людьми. Разумеется, более ранние, довербальные формы образов, основанные в основном на оценке лиц людей и языка их тела, продолжают снабжать нас информацией для формирования эмоциональных реакций. Но теперь нужно управляться и с вербальной частью ответов других людей. И качество этих ответов, этой обратной связи имеет значение. Если воспитатели хорошо понимают ребенка, они смогут распознать его текущее эмоциональное состояние и правильно его назвать. Это позволит ребенку сформировать эмоциональный словарь, который поможет правильно понять испытываемое чувство и отличать друг от друга различные внутренние состояния – например, понимать, что чувствовать себя уставшим это не то же самое, что чувствовать себя грустным. Но если воспитатели (родители) не говорят о чувствах или неверно представляют их, ребенку будет гораздо труднее выражать чувства и обсуждать их с другими людьми. И если чувства остаются неназванными, то эмоциональным возбуждением гораздо труднее управлять более осознанным, вербальным способом – таким, как, например, выговориться, когда у тебя плохое настроение. Вместо этого управление чувствами будет происходить с помощью прежних, довербальных способов, и оно – управление – не сможет быть развито за счет новых мнений и обдумывания. Это означает, что и представление ребенка о собственной личности будет оставаться достаточно недифференцированным, неструктурированным.

Самосознание также сильно зависит от еще одной части мозга – гиппокампа, развитие которого приходится на третий год жизни. В то время пока кратковременная память удерживает текущий опыт, гиппокамп действует более избирательно и удерживает те события, которые необходимо сохранить в долговременной памяти. Они затем становятся ресурсом для префронтальной коры, которая может вызвать эти определенные воспоминания в любой момент. Гиппокамп тесно связан и с передней поясной извилиной, и с дорсолатеральной корой головного мозга. Как и последняя, он является местом, где сходятся сенсорные пути, местом синтеза информации и представлений о месте и времени. Это означает, что теперь появляется способность запоминать последовательность событий, происходящих непосредственно с тобой: сначала со мной произошло вот это, а затем вот то. Появляется «до», «во время» и «после». Это позволяет ребенку создать внутреннего «персонального рассказчика» и иметь прошлое и будущее – иметь возможность выстроить повествовательный аспект личности, а не только личность, существующую в текущем моменте. Родители теперь могут говорить с ребенком о будущем: «Не унывай! Мы пойдем посмотрим на уток в парк сегодня утром чуть позже», – и они могут сослаться на прошлое: «Помнишь, как ты разделся на свадьбе дяди
Страница 18 из 18

Боба!»

Возможно, причина, по которой мы не помним свое самое раннее младенчество, в том, что дорсолатеральная кора и ее связь с гиппокампом еще не полностью сформирована в этот период. Возможно, отдельные события в этом периоде не важны так же, как постепенное появление образцов и схем, вырастающих из шума и гвалта обычной жизни. Наиболее сильные эмоциональные воспоминания младенчества хранятся вместо этого в миндалине или, возможно, в других частях мозга, недоступных сознанию. Они формируют основу, фундамент нашей жизни. Но по мере того как мы растем, нам может быть нужна более детальная информация для принятия решений. И именно перед гиппокапом стоит задача запоминания, как, где и когда происходили значимые события – контекст и место, – и сохранения их в таком состоянии, когда возможен их сознательный вызов.

Эти полностью левополушарные формации – гиппокамп, дорсолатеральная кора и поясная извилина – вместе играют главную роль в формировании социальной личности, которая имеет свою историю и общается с другими людьми для поддержания самосознания. Удивительно, но формирование этой вербальной, имеющей историю личности само по себе является критическим для эмоциональной устойчивости во взрослой жизни. Серьезный исследователь в области теории привязанности, Мери Мейн, работала над изучением схем привязанности и разработала метод измерения надежности привязанности у взрослых. То, что она обнаружила, было достаточно неожиданно. Она обнаружила, что, когда взрослые люди говорили о своей эмоциональной жизни и важных взаимоотношениях в период взросления, не имело значения, было ли их детство «счастливым» или нет. Их текущая эмоциональная безопасность зависела в большей степени от того, могли ли они сформировать связный и согласованный рассказ о себе, о периоде своего взросления. Люди, испытывавшие эмоциональные сложности во взрослом возрасте, не могли рассказать о своих чувствах или говорили очень много, но несвязно и перескакивали с одного на другое. Например, если взрослый человек говорил, что его отношения с матерью были чудесными, но при этом не мог вспомнить ни одного приятного события, когда он был с ней, его рассказ рассматривался как внутренне непоследовательный (Отказывающий тип). С другой стороны, если взрослый не мог составить связный рассказ о своем прошлом без того, чтобы постоянно возвращаться к болезненным и сложным воспоминаниям и чувствам, его эмоциональное состояние также нельзя было назвать безопасным (Озабоченный тип) (Мейн и Голдвин, 1985). Мне не очень ясно, играет ли история сама по себе решающую роль в создании надежного самосознания, или она является побочным продуктом внимательных взаимоотношений с другими и получения правильного отклика от них, породивших надежное представление о себе. Безусловно, когда эмоции заблокированы от сознания или вышли из-под контроля, у человека остается меньше возможностей для того, чтобы осмыслить их, используя ресурсы левого полушария.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/s-gerhardt/kak-lubov-formiruet-mozg-rebenka-2/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.

Adblock
detector