Режим чтения
Скачать книгу

Кому же верить? Правда и ложь о захоронении Царской Семьи читать онлайн - Андрей Голицын

Кому же верить? Правда и ложь о захоронении Царской Семьи

Андрей Кириллович Голицын

2013-й год – юбилейный для Дома Романовых. Четыре столетия отделяют нас от того момента, когда вся Россия присягнула первому Царю из этой династии. И девять десятилетий прошло с тех пор, как Император Николай II и Его Семья (а также самые верные слуги) были зверски убиты большевиками в доме инженера Ипатьева в Екатеринбурге в разгар братоубийственной Гражданской войны. Убийцы были уверены, что надёжно замели следы и мир никогда не узнает, какая судьба постигла их жертвы.

Это уникальная и по-настоящему сенсационная книга. В её основу легли воспоминания князя А.К. Голицына, участвовавшего в работе Комиссии по идентификации найденных под Екатеринбургом «Царских останков» с момента её создания. Автор убедительно (с помощью многочисленных документов) доказывает необъективность подходов и методов работы государственной Комиссии в отношении идентификации найденных под Екатеринбургом останков, якобы принадлежащих Царской Семье.

Таким образом, вопросы, кого именно похоронили в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга и где именно подлинное местонахождение останков Царской Семьи и их верных слуг, и сейчас остаются открытыми.

Князь Андрей Кириллович Голицын

Кому же верить? Правда и ложь о захоронении Царской Семьи

Размышления бывшего члена Правительственной комиссии о судьбе Императора Николая II и членов Его Семьи, зверски убитых большевиками в доме инженера Ипатьева в июле 1918 года, и об останках, извлечённых в 1991 году в Поросёнковом Логу на Старой Коптяковской дороге в двенадцати верстах от города Екатеринбурга

Перевод резюме на английский язык А.М. Болотиной

От издательства

Это уникальная и по-настоящему сенсационная книга. В её основу легли воспоминания А.К. Голицына, бывшего членом Комиссии по идентификации «Царских останков» с момента её создания и вплоть до расформирования, а также анализ фактического материала, связанного с ходом расследования.

Автор убедительно доказывает необъективность подходов и методов работы Государственной комиссии как в отношении сбора и способов обработки исторической и криминалистической информации, так и в отношении идентификации найденных под Екатеринбургом останков, якобы принадлежащих Царской Семье.

Вне зависимости от того, каким будет результат противоборства стороны, заинтересованной в «полном и окончательном» закрытии этого вопроса, и стороны, для которой Истина – не пустой звук или отвлечённое понятие, книга останется свидетельством нашей непростой эпохи.

Таким образом, вопросы, кого именно похоронили в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга и где именно подлинное местонахождение останков Царской Семьи и их верных слуг, и сейчас остаются открытыми.

Возможно, до конца прояснить эту загадку не удастся никому. Или – действительно это произойдёт с Божьей помощью.

Предлагаем труд А.К. Голицына на суд читателей.

Эмалевый крестик в петлице,

И серой тужурки сукно…

Какие печальные лица,

И как это было давно.

Какие прекрасные лица

И как безнадёжно бледны —

Наследник, императрица,

Четыре великих княжны…

    Георгий Иванов

…Здесь кедр

топором перетроган,

зарубки

под корень коры,

у корня,

под кедром,

дорога,

а в ней —

император зарыт.

Лишь тучи

флагами плавают,

да в тучах

птичье враньё,

крикливое и одноглавое,

ругается вороньё.

Прельщают

многих

короны лучи.

Пожалте,

дворяне и шляхта,

корону

можно

у нас получить,

но только

вместе с шахтой.

    Владимир Маяковский

«Фальшивонотчики»

(Вместо предисловия)

Растянувшаяся уже более чем на двадцать лет история с обнаружением так называемых «царских» останков и их идентификацией не только не пролила свет на таинственные обстоятельства расправы с телами умученных членов династии и их слуг, но, наоборот, дополнительно породила огромное количество вопросов.

К моменту сенсационной публикации Г. Рябова в 1989 году эта тема была отражена разве что в недоступной широкому читателю книге следователя Н. Соколова и в ряде также раритетных зарубежных публикаций мемуарного характера (М. Дитерихс, П. Жильяр, П. Пагануцци, Р. Вильтон и др.). Теперь же ей посвящены сотни газетных и журнальных статей, брошюры, книги, телевизионные и документальные фильмы, радиопередачи, публикации в Интернете и т. п. Однако, вопреки известному диалектическому закону, количество в данном случае явно не переросло в качество: для непредвзятого стороннего взгляда история Царских останков стала ещё более запутанной, туманной и загадочной.

И дело вовсе не в том, что эти публикации отличаются диаметрально противоположными гипотезами, утверждениями и выводами. Проблема здесь в используемой системе доказательств, при которой игнорируются элементарные нормы обращения с исследуемыми материалами и прослеживается тенденция выдавать желаемое за действительное. Создаётся впечатление, что вначале набрасывается некая конкретная версия произошедших событий, а потом к ней подгоняются подтверждающие её аргументы и свидетельства. А те, которые ей противоречат, либо замалчиваются, либо «опровергаются» далеко не научными методами.

Позволю себе и я изложить собственную версию трагических событий той страшной екатеринбургской ночи с 16 на 17 июля 1918 года и не менее страшных следующих дней. Но при этом я не стану привлекать для её доказательства устраивающие меня аргументы. Во-первых, потому, что у меня их просто нет. А во-вторых, потому, что цель моей реконструкции заключается исключительно и только в том, чтобы показать: именно при таких обстоятельствах можно проследить логику в странных, а порой даже в неадекватных действиях как первооткрывателей останков, так и тех, кто их исследовал.

Итак, вот какой представляется мне картина тех событий: после ночного расстрельного кошмара трупы увозятся под утро из подвала Ипатьевского дома в урочище Четырёх Братьев. Там головы членов Царской Семьи отделяются от тел и помещаются в банки со спиртом, а тела расстрелянных подвергаются долгой мясницкой обработке – измельчаются, растворяются в кислоте и сжигаются дотла. В результате остаётся лишь пепел и небольшое количество мелких костных фрагментов, отысканных Н. Соколовым и позднее увезённых им в эмиграцию. Банки с головами доставляются в Москву, причём голова Государя предъявляется лично Ленину в качестве доказательства совершённой казни и хранится в сейфе его кабинета[1 - Здесь я должен сказать как сторонникам, так и противникам версии пресловутого «ритуального убийства»: зря вы, господа, ломаете копья в жарких схватках, потому что отрезанные головы ни с какой «ритуальностью» (ни с языческой, ни с иудейской, ни с мусульманской) никак не связаны. У отрезанных голов только один смысл: они всего лишь отчётные вещественные доказательства исполнителей казни перед её заказчиками!].

После смерти Ленина голова Государя передаётся в одно из государственных хранилищ, где превращается в череп и хранится до самых перестроечных времён. В эту вольнолюбивую эпоху кому-то и почему-то в высших эшелонах власти захотелось «возникнуть» с монархической темой и заодно навеки
Страница 2 из 28

закрыть будоражившую широкие круги тему жестокой ритуальной расправы большевиков с трупами. Хотя не будем исключать и более прагматичную версию о политическом заказе. Если, конечно, верить слухам о словах Королевы Елизаветы, адресованных однажды М. Горбачёву: «Я не ступлю ногой в Россию, пока мои Августейшие русские родственники не будут похоронены по-христиански».

Так или иначе, осуществление этой идеи поручается Г. Рябову, советнику бывшего министра МВД СССР, писателю и сценаристу, автору нескольких телевизионных сериалов. Он придумывает хитроумный сценарий, сюжетную канву которого излагает в сенсационном газетном интервью приблизительно в таком смысле: никаких голов никто не отрезал, никого в кислоте не растворяли и не жгли. Я, мол, сумел с помощью высоких связей сначала раздобыть путеводную записку Юровского, а потом вместе с геологом А. Авдониным разыскать и сам могильник, где все косточки со всеми головами целёхонькими лежат под спудом.

Затем, строго по сценарию, проводится кропотливая работа по отысканию (в соответствии с хорошо известными антропометрическими данными, полом и возрастом) останков современников тех, кто был расстрелян в Ипатьевском доме. Эти останки вместе с подложенными к ним подлинными черепами закапываются в заново организованном неподалёку, но не в самой Ганиной Яме, могильнике. Далее, при поддержке на редкость услужливых советских СМИ, организуется бравурная пиар-кампания Рябова и Авдонина по раскручиванию общественного мнения. Её главный лейтмотив – «восстановить историческую справедливость и перезахоронить несчастных жертв революции с должными почестями!»

Повторюсь ещё раз, что, при всей кажущейся фантасмагоричности предложенной реконструкции, именно она логически оправдывает и объясняет как непоследовательность в действиях защитников версии подлинности екатеринбургских останков, так и возникавшие по ходу расследования неурядицы и недоразумения.

При здравом, непредвзятом подходе все эти алогичные действия, непоследовательности и недоразумения воспринимаются нормальным сознанием как коробящие фальшивые ноты. И таких фальшивых нот в истории с обнаружением и изучением останков прозвучало немало из уст большого числа людей самых разных профессий и рангов. Последних я условно назвал «фальшивонотчиками». О каких же фальшивых нотах речь?

1. Первая фальшивая нота, относимая мной к разряду досадных для «фальшивонотчиков» недоразумений, связана с размолвкой между Рябовым и Авдониным, которые в какой-то момент вдруг неожиданно начали противоречить друг другу в изложении официальной версии. Особо отмечу при этом таинственное и безвозвратное исчезновение из поля зрения общественности (причём в разгар самых бурных дискуссий о подлинности останков!) главной ключевой фигуры – первооткрывателя Гелия Рябова, который с того момента так более уже никогда на публике не объявился, если не брать в расчёт его молчаливое присутствие на пышной церемонии похорон в 1998 году. Логично предположить, а может быть, даже и утверждать, что кинодраматург, имеющий обыкновение мыслить творчески и образно, позволял себе слишком вольное обращение с «состряпанной» версией и мог по неосторожности проговориться в какой-либо детали. А вот конкретно мыслящий и не склонный к фантазиям геолог Авдонин воспроизводил «легенду» всегда строго по букве. Именно поэтому, после случившейся между ними размолвки и при возникшей необходимости выбрать кого-то одного в качестве действующего лица монтируемого публичного спектакля, предпочтение было отдано второму. А первый, несмотря на лавры первооткрывателя, оказался удалённым невидимой рукой в глухую тень забвения и остракизма.

С момента первой публикации о найденных под Екатеринбургом скелетах вплоть до недавних сообщений об обнаруженных останках последних двух Царских детей прошло уже 20 лет. А «великий» первооткрыватель всё продолжает свое молчание, хотя вполне естественно было бы ожидать его публичной реакции на обретение останков, приписываемых Великой княжне Марии Николаевне и Цесаревичу Алексею Николаевичу. Ан нет! Таинственное, загадочное безмолвие продолжается. Лично меня ореол этой таинственной загадочности поразил ещё в 1997 году после нашей случайной встречи, когда Гелий Трофимович, в ответ на моё недоумение по поводу его внезапного исчезновения, сказал:

– Моё дело заключалось в поиске и нахождении места захоронения. А всё остальное – от лукавого…

2. Здесь нелишне поведать о другой фальшивой ноте, связанной с историей моего знакомства с Г. Рябовым и ярко отображающей тот факт, что вокруг найденных останков с самого начала то и дело возникали какие-то неестественные ситуации, несуразицы, «нестыковки».

Полагаю, что дожившему до нынешних времен бывшему советскому человеку трудно будет себе представить сотрудника МВД СССР (причём высокопоставленного!), делающего три земных (!) поклона перед иконой в доме у совершенно незнакомых людей. Даже монахи при входе в помещение с образами ограничиваются всего лишь крестным знамением. А ведь речь идёт не о наших днях, когда соблюдение церковных обрядов стало привычной нормой поведения первых лиц государства, а о вполне кондовом советском времени конца 1980-х годов.

И, тем не менее, это реально произошло у меня на глазах в моей московской квартире в приснопамятном 1989 году. А поклоны бил ближайший помощник бывшего главы МВД СССР Щёлокова Гелий Трофимович Рябов. И, как я теперь понимаю, бил с единственной целью: убедить меня в своей непоколебимой верности православию и монархическим убеждениям. А это, в свою очередь, ему нужно было для того, чтобы я расположил к нему проживавшего в Париже Главу Императорского Дома Великого князя Владимира Кирилловича, которому мне довелось в ту пору служить доверенным лицом и официальным представителем в России.

Расположение Главы Дома ему было действительно крайне необходимо. Потому что опубликованная им незадолго до того в газете «Московские новости»[2 - Весьма, с моей точки зрения, символично, что первоначальный импульс всей истории с обнаружением и исследованием екатеринбургских останков был дан именно этим органом советской печати. Называемая в широких слоях не иначе как «Масонские новости», эта газета ещё на самых ранних этапах перестройки стала рупором тех диссидентских сил, которые, в отличие от патриотически настроенной среды инакомыслящих, изначально «целили в Россию, а не в коммунизм»! О противоборстве между этими двумя направлениями диссидентского движения в СССР А.И. Солженицыным написана убедительная статья под названием «Нашим плюралистам».] статья о сенсационной находке останков Царской Семьи вызвала в обществе весьма противоречивые отклики, большая часть которых сводилась к неприятию доводов автора и отрицанию самого факта обнаружения захоронения. Особый скепсис по этому поводу царил в кругах церковной общественности. Поддержка со стороны авторитетной фигуры Великого князя могла бы в корне изменить отношение к затеянной им масштабной авантюре. Уверен, что именно эти соображения и натолкнули его на мысль о столь нетипичных для советского милиционера «телодвижениях» перед святыми образами.
Страница 3 из 28

В любом случае на нас с женой эти неловкие коленопреклонения произвели эффект той самой коробящей фальшивой ноты.

За чашкой чая Гелий Трофимович изложил суть своей просьбы: передать Великому князю приглашение войти в состав учреждаемой им в Москве общественной организации «Обретение», цель которой состояла в объективной идентификации найденных останков.

– Вчера, – сказал он, – мне удалось получить одобрение и поддержку моей инициативы со стороны завотделом ЦК В. Фалина, который считает, что таким образом Его Высочество получит возможность привлекать любых авторитетных экспертов, дабы исключить какую бы то ни было фальсификацию при исследовании.

И он протянул мне отпечатанный на машинке текст Устава будущей организации для отправки в Париж.

Должен сказать, что в устах помощника советского министра слова «Его Высочество» прозвучали тоже нарочито и фальшиво. И уж совсем фальшивой показалась мне попытка уговорить Великого князя войти в состав организации, Устав которой был весь испещрён бросающимися в глаза и подзабытыми теперь советскими аббревиатурами: ЦК КПСС, МВД СССР, КГБ СССР и т. п.

И я не ошибся. Великий князь с первого же взгляда на текст Устава сказал, что полностью исключает для себя возможность участия в подобной структуре. Мне пришлось долго его уговаривать, убеждая в том, что расчёт организаторов этой затеи как раз и строился на получении его отказа.

– А потом, – настаивал я, – они создадут нужную им комиссию с «послушными» экспертами и будут трубить о том, что, несмотря на все уговоры и старания, им не удалось привлечь к работе Главу династии как гаранта объективности идентификационного расследования.

В конце концов, после консультаций со своим духовником, архиепископом Антонием Женевским, который тоже разгадал рябовский маневр, Великий князь дал согласие. Поэтому мне не пришлось испытать ровно никакого удивления, когда, вернувшись из Парижа и сообщив Г. Рябову о решении «Его Высочества», я услышал:

– Увы, сегодня утром всё радикально изменилось. Меня вызвал Фалин и категорически запретил что-либо учреждать…

«Ловушка» не сработала! Любопытно, однако, что, вопреки мифическому приказу В. Фалина, общественная организация «Обретение» очень вскоре оказалась благополучно зарегистрированной с «нужным» составом учредителей. Таким образом, сам факт хитроумного маневра Г. Рябова уже не вызывал у меня никакого сомнения. Ведь в те времена ослушаться грозного завотделом ЦК рискнули бы немногие!

3. Теперь по поводу непоследовательности в действиях исследователей останков. Ещё перед началом каких-либо исследовательских процедур скептически настроенные в отношении официальной версии люди настаивали на том, чтобы вскрытие могильника происходило в присутствии не просто достаточного числа свидетелей, но непременно с участием специалистов-геологов. Последним надлежало исследовать земляные пласты захоронения, чтобы выяснить: а) когда сформировались эти пласты? и б) случались ли более поздние вмешательства в них?

Однако в реальности вскрытие могильника было проведено тайно взводом солдат под покровом тёмной ночи и под проливным дождем! Как будто кому-то очень захотелось оставить эти вопросы навсегда безответными. Потому что все эти пласты в выкопанной под дождём яме превратились просто в глиняную жижу под месившими их солдатскими сапогами. Трудно поверить, чтобы сторонники версии подлинности найденных останков добровольно лишали себя столь неоспоримого и веского доказательства, если бы могильник действительно был сформирован в июле 1918 года. То есть в данном случае принятое решение о раскопке могильника в условиях секретности, дождливой погоды и отсутствия экспертов-геологов нельзя не признать нелогичным и непоследовательным. А вот если дело обстояло так, как оно выглядит в моей реконструкции, то, наоборот, эти люди приняли единственно правильное для себя решение, раз и навсегда уничтожив геологические улики.

4. 1993 год. Во властных структурах активно дебатируется вопрос об эксгумации в соборе Петропавловской крепости останков брата Императора Николая II Великого князя Георгия Александровича. Цель – получение фрагмента для сравнительного генетического исследования. Российская общественность и Церковь выступают против эксгумации. Русская Зарубежная Церковь вместо эксгумации предлагает хранящиеся у неё ватные тампоны с кровью замученной в Алапаевске Великой княгини Елизаветы Федоровны, родной сестры Императрицы Александры Фёдоровны, справедливо считая эту кровь более ценным материалом для сравнительного анализа, поскольку в этом случае появлялась возможность сопоставления ещё и по дополнительному параметру, а именно – по гемофилии, передаваемой только по женской линии.

Однако фальшивая нота прозвучала и в этом эпизоде. По непонятным причинам предпочтение было отдано не бесплатному и ценнейшему сравнительному материалу, а дорогостоящей процедуре эксгумации ради получения гораздо менее значимого образца! Спрашивается, где здесь элементарная логика?

Замечу попутно, что, по мнению судмедэкспертов, оспаривающих официальные результаты экспертизы, извлечённый при эксгумации фрагмент останков Великого князя Георгия Александровича не был должным образом оформлен для хранения и транспортировки, как того требуют строгие правила при подобных процедурах. И поэтому ни у кого нет никакой уверенности в том, что этот фрагмент вообще подвергался сравнительному анализу. Впрочем, не может быть уверенности также и в том, что эксгумированные фрагменты не выдавались за «екатеринбургские». Ведь в этом случае любые генетические экспертизы дали бы «фалыпивонотчикам» гарантированные результаты!

5. Следующая фальшивая нота связана с сенсационными интервью судебно-медицинских экспертов, весь июнь 1992 года будораживших печатные и электронные СМИ заявлениями о 100-процентном доказательстве подлинности обнаруженных останков. Оказалось, что столь смелые выводы делались исключительно и только на основании метода «точечного совпадения», который, по общему мнению серьёзных ученых, достоверен всего лишь на 8-10 процентов!

Да и вообще этот метод применяется на практике лишь после получения более чем 80-процентного положительного результата за счёт других, более убедительных идентификационных процедур. И признаётся не в качестве определяющего, а лишь в качестве подтверждающего доказательства.

6. Академик РАН и член Правительственной комиссии по идентификации останков В. Алексеев потребовал у Комиссии проведения исторической экспертизы, в частности – тщательного изучения выводов, сделанных по свежим следам екатеринбургского злодеяния следователем Н. Соколовым. Ему, однако, было прямо сказано, что ни о какой исторической экспертизе не может быть речи и что выводы следователя Н. Соколова никого не интересуют из-за якобы крайней тенденциозности его позиции. Фальшивее, по-моему, не споёшь…

7. А когда дело дошло до исследований останков на генетическом уровне, то отдельные фальшивые ноты уступили место уже целым «аккордам». Например, выяснилось, что наши горе-генетики и следователи по особо важным делам возили по мировым
Страница 4 из 28

лабораториям костные фрагменты, просто завернув их в тряпочки и разложив по кармашкам своих спортивных сумок! А ведь в судебно-медицинской экспертизе проведение подобных процедур регламентировано весьма строго: каждый малейший объект исследования перед транспортировкой опечатывается и пломбируется в присутствии свидетелей и точно так же распечатывается при доставке.

Спрашивается, кто их проверял, когда они возили по лабораториям Англии и США все эти фрагменты? Ведь от одного и того же черепа вполне можно отщипнуть немало кусочков-фрагментов, выдавая каждый за принадлежащий разным людям. И быть при этом уверенным на все сто процентов в получении желаемого конечного результата. После столь серьёзного нарушения процедуры хранения и перевозки исследовательских фрагментов не совсем понятно, каким образом все эти следователи и генетики смогут переубедить меня, например, в том, что они возили по мировым лабораториям не кусочки от выкопанных под Екатеринбургом скелетов, а фрагменты, отпиленные от эксгумированных останков Великого князя Георгия Александровича?! Вот и хочется спросить: что с чем вы сравнивали в своих экспериментах, господа эксперты?!

8. Отдельно следует сказать о противоречивости и запутанности в истории пресловутой «Записки Юровского», которая почему-то существует в разных редакциях, одна из коих якобы написана рукой Покровского под диктовку якобы безграмотного Юровского. Но самое удивительное заключается в том, что ни одна из предлагаемых редакций этой «Записки» никаких решающих ориентиров для точного определения местонахождения захоронения не содержит. Ведь, по версии первооткрывателей захоронения, даже в 1991 году, приступив к раскопкам спустя 12 лет, они ошиблись в местонахождении могильника и копали почти целый день далеко в стороне от него!

Однако я не буду подробно останавливаться на этом вопросе, поскольку он более чем основательно рассмотрен ниже в специальной главе исследования А.К. Голицына. Отмечу только, что, на мой взгляд, фальсификация «Записки» понадобилась всего лишь в качестве отправной точки для всей грандиозной авантюры. И тот факт, что «послушные» следователи не отнеслись с должной серьёзностью к её экспертизе, лишний раз доказывает, что речь идёт о фальшивке.

Все эти и многие другие фальшивые «ноты и аккорды» вызвали у людей, действительно почитающих светлую память царственных страстотерпцев, абсолютное неприятие официального «вердикта».

В помпезном захоронении в Петропавловской крепости чужих косточек под видом Царских останков я лично усматриваю продолжение того глумления, которому Августейшие страдальцы подвергались последние полтора года их земной жизни.

Обо всём этом я успел сказать Борису Немцову до разрыва всяких с ним отношений. Ведь тогда именно он с присущей ему наглостью проигнорировал мнение значительной части Правительственной комиссии, а также всей полноты Русской Православной Церкви и, пользуясь властью первого вице-премьера, принял постановление о признании подлинности екатеринбургских останков и настоял на их захоронении в усыпальнице русских Помазанников.

Отмечу, что за всю долголетнюю политическую карьеру Немцову, как, впрочем, и всем его однопартийцам, удались только две вещи: разорение общественного добра и приумножение собственного. На пике своего возраста-ни я во власти он публично клялся решить три проблемы: погасить долги по зарплате, провести реформу ЖКХ и пересадить чиновников с «Мерседесов» на «Волги».

По первым двум позициям результат оказался нулевым. Про третью позицию так сказать нельзя: один чиновник всё-таки ездил на «Волге». Это был сам Немцов, великий популист и демагог.

9. После постановления Правительственной комиссии о признании екатеринбургских останков в Госдуме состоялись слушания, в которых выступили все, кто категорически не признал столь волюнтаристского решения. Среди них было немало крупных учёных, медиков, судмедэкспертов, генетиков, юристов, приводивших убедительные аргументы, опровергающие как непосредственно сами выводы Комиссии, так и способы их получения. Отсылаю интересующихся этой темой к изданному впоследствии сборнику, в котором опубликованы прозвучавшие на слушаниях доклады. В них фальшивые ноты «фальшивонотчиков» выявлены в огромном количестве. Однако самая громкая фальшивая нота послышалась мне тогда… в гробовом молчании со стороны наших оппонентов, которые ни на одно, я подчеркиваю – НИ НА ОДНО, аргументированное отрицание сделанных ими выводов не дали не только развёрнутого, но даже самого краткого возражения! Они сидели и слушали критику в свой адрес отстранённо и индифферентно, как бы говоря всем своим видом: критикуйте нас сколько угодно, господа хорошие, но принятое правительством постановление о перезахоронении вам уже не отменить…

10. Отгремели пафосные речи и громогласные интервью организаторов и участников торжественных похорон псевдоостанков в июле 1998 года. Тогдашняя антигосударственная власть, довольно потирая руки, закрыла уголовное дело по обстоятельствам убийства Царской Семьи, а православный народ не преминул по-своему отреагировать на пышную акцию. Он просто проигнорировал появление в притворе Петропавловского собора новоявленных могил, хотя почитание им Царственных мучеников не переставало усиливаться. Причём настолько, что спустя всего два года церковное священноначалие посчитало необходимым завершить, наконец, неоправданно затянувшуюся на целое десятилетие процедуру их причисления к лику всероссийских святых.

Время шло, но и после канонизации притвор Петропавловского собора всё не становился местом массового паломничества православного люда, традиционно весьма охотно посещающего святые могилы независимо от степени их удалённости. Огорченные «фальшивонотчики» перешли к тактике умолчания: ни выступлений, ни статей, ни интервью. И даже никаких реплик или опровержений, когда в разных странах (в Японии, в США, в Англии) время от времени вдруг появлялись сообщения о результатах перепроверок генетических и прочих экспертиз, которые признавались малоубедительными или вовсе сфальсифицированными. Так продолжалось почти десять лет.

И вдруг – сенсация! В июле 2007 года поблизости от Коптяковской дороги обнаружены косточки общим весом в 70 граммов. И история стала повторяться практически по всем пунктам. Потому что сразу же, до всякой генетической или иной экспертизы, эти косточки со стопроцентной уверенностью объявляются останками Цесаревича Алексея Николаевича и Великой княжны Марии Николаевны! Потому что снова исследования проводятся в закрытом режиме, без участия независимых экспертов! Потому что вновь удаляется в тень забвения фигура первооткрывателя, на сей раз не только Г. Рябова, но и А. Авдонина! Потому что только через год, в 2008 году, почему-то вдруг выяснилось, что в Эрмитаже хранится рубашка Государя с его кровью после полученного в Японии ранения (хотя заместитель директора Эрмитажа Г.В. Вилинбахов, по собственному его свидетельству, знал о наличии её в Эрмитаже будучи ещё студентом)! Потому что вновь наступает неожиданная пауза, растянувшаяся уже на четыре года, в течение которых
Страница 5 из 28

якобы доказанные всеми мыслимыми экспертизами останки Царских детей хранятся в холодильнике то ли морга, то ли судебно-медицинской лаборатории! И наконец, потому что опять зазвучали знакомые фальшивые ноты!

Отмечу только, что предыдущие фальшивые ноты в сравнении с нынешними даже обладателю абсолютного музыкального слуха могут показаться верхом благозвучия. Чтобы убедиться в этом, достаточно ознакомиться с двумя недавно вышедшими из печати произведениями: с тонюсенькой брошюркой В.Н. Соловьёва «Тайны старой Коптяковской дороги» (2010 г.) и с толстенной книгой Наталии Розановой «Царственные страстотерпцы. Посмертная судьба» (2008 г.).

Начнём с В.Н. Соловьёва. Читатель, вероятно, уже догадался, что речь идёт о том самом следователе по особо важным делам, который не сходил с газетных полос и телеэкранов в течение всего времени работы Комиссии по идентификации екатеринбургских останков вплоть до их захоронения в 1998 году. И который после девятилетнего пребывания в тени вновь объявился на публике в 2007 году, чтобы проинформировать общественность о найденных под Екатеринбургом 70 граммах косточек, принадлежащих, по его утверждению, «вне всякого сомнения, Царским детям».

Прежде чем прокомментировать некоторые фальшивые рулады, прозвучавшие в брошюрке следователя, хотелось бы сказать несколько слов о нравственной позиции этого человека с точки зрения верности профессиональному принципу беспристрастности в ведении следствия и установлении истины.

В 1995 году мне стало известно, что руководитель службы безопасности президента генерал А.В. Коржаков с доверием воспринимает скандальные заявления г-на Дальского, выдававшего себя за сына чудом выжившего Цесаревича Алексея Николаевича и требовавшего признания своей персоны в качестве законного наследника российского престола. Мне удалось не только лично переговорить с генералом, но и убедить его в том, что г-н Дальский, скорее всего, спутал реальную историческую фигуру Цесаревича с вымышленным персонажем, известным под именем лейтенанта Шмидта. Попутно я попросил его вмешательства в работу Правительственной комиссии по идентификации екатеринбургских останков, которая уже тогда, под давлением возглавлявших её нескольких вице-премьеров, весьма тенденциозно и часто бездоказательно склонялась в пользу признания подлинности останков, безапелляционно отвергая справедливые протесты со стороны инакомыслящих членов Комиссии.

Нелишне будет заметить, что в тот момент генерал А.В. Коржаков, в силу известных особенностей своего прямого начальника, испытывавшего к нему полное доверие, нередко подменял его де-факто на высшем государственном посту и поэтому пользовался непререкаемым авторитетом среди чиновничьего люда. Именно на это я и рассчитывал, когда просил его воздействовать на работу Правительственной комиссии в сторону более объективного рассмотрения основного вопроса.

– Я откомандирую одного из моих сотрудников, которому поручу собрать вместе с вами побольше конкретного материала о ходе расследования, чтобы затем уже предметно переговорить с главой Комиссии, – сказал А.В. Коржаков.

Этим сотрудником оказался умнейший Алексей Анатольевич Милованов, с которым и по сей день меня связывают близкие дружеские отношения. Я быстро ввёл его в курс дела, рассказав не только о тенденциозности руководителей Комиссии, но и о предвзятости позиции следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры В.Н. Соловьёва, напрочь игнорировавшего выводы Н. Соколова. А ведь он имел возможность допрашивать многих участников и свидетелей кровавой расправы в Ипатьевском доме по самым свежим следам!

– Пожалуй, с него и начнём, – предложил А. А. Милованов. – Я могу позвонить ему, представиться и договориться о встрече.

До этого мне уже несколько раз доводилось спорить с В.Н. Соловьёвым до хрипоты, всякий раз поражаясь легковесности его аргументов и склонности выдавать желаемое за действительное. Поэтому я стал уговаривать А.А. Милованова пойти к нему инкогнито, просто в качестве моего друга и единомышленника, чтобы, не вспугнув следователя присутствием официального лица, дать ему высказаться. Я был уверен, что и на этот раз он обнаружит поверхностность суждений и предвзятость подходов к ведению следствия.

Так мы и поступили. В течение получаса мой новый друг внимательно и молча слушал нашу бурную перебранку. И вдруг, поймав следователя на каком-то противоречивом высказывании, вмешался в разговор:

– Владимир Николаевич, вы же сначала говорили иначе! Как это понимать?

– Ну, вот ещё один эксперт выискался, – раздражённо отреагировал В.Н. Соловьёв. – Вы что, тоже из Дворянского собрания?

А.А. Милованов подошёл к нему и предъявил удостоверение сотрудника всесильной тогда службы безопасности президента России. Воцарившееся тягостное молчание здорово смахивало на гоголевскую «немую сцену».

– Меня прислал к вам Александр Васильевич Коржаков, – сказал А.А. Милованов. – Ему не совсем понятно, почему следствие столь упорно игнорирует мнения оппонентов и вместо обоснованных, аргументированных ответов на их возражения занимается отписками и голословными опровержениями их доводов?!

Тут-то следователь по особо важным делам Генпрокуратуры и явил свою «высокую» принципиальность и «непоколебимую» верность идее независимого и беспристрастного следственного процесса.

– Дорогой Алексей Анатольевич, – с робким возмущением воскликнул он, – какие же указания мне выполнять?! Я что-то не пойму… Нельзя ли, в конце концов, чётко определиться и однозначно сказать, каким должно быть заключение следствия? Так и передайте. Я сделаю всё в лучшем виде…

Забавно, что, встретившись с В.Н. Соловьёвым за ужином спустя 15 лет (летом 2010 года), я напомнил ему после третьей рюмки об этом эпизоде и спросил, как он отреагирует, если я предам гласности те его высказывания.

– А я не собираюсь ничего отрицать, – ответил следователь. – У меня есть чёткое объяснение той моей позиции. Так что напрасно меня пугаете!

Что ж, посмотрим, услышим ли мы это чёткое объяснение. Скорее всего, думается мне, верх возьмёт та же самая тактика умолчания, к которой не раз прибегали в затруднительных случаях «фальшивонотчики» всех рангов: вице-премьеры, следователи, судмедэксперты, генетики и далее по списку.

Теперь перейдём к фальшивым нотам, которыми изобилует брошюрка этого услужливого искателя «истины». Во-первых, выясняется, что, ко всему прочему, ему не чуждо заимствование чужих мыслей, выдаваемых за собственные, что на языке его профессии именуется простым словом «плагиат». На странице 8 своей брошюры В.Н. Соловьёв пишет: «Соколов Н.А. не хотел передавать материалы Тирсу М.Н., которому не доверял по политическим причинам, но был вынужден подчиниться воле Великого князя Николая Николаевича».

Все эти закавыченные здесь слова даны в брошюре без всяких кавычек от лица автора, хотя принадлежат они парижскому исследователю екатеринбургской трагедии Николаю Россу и были опубликованы издательством «Посев» почти на четверть века раньше (в 1987 году) на 16-й странице его книги «Гибель Царской Семьи». В менее явном виде вся 8-я страница брошюры – сплошной плагиат 16-й страницы
Страница 6 из 28

книги Н. Росса.

Однако главная фальшивая нота всей брошюры В.Н. Соловьёва состоит в том, что он, прекрасно понимая более чем слабую доказательность своих аргументов в пользу защищаемой версии, пытается эмоционально воздействовать на сознание православной общественности умилительными, с его точки зрения, подробностями, ровно никакого света не проливающими ни на юридические, ни на исторические, ни на криминалистические или идентификационные аспекты основной проблемы.

Зачем, спрашивается, далёкому от Церкви автору понадобилось ударяться в мистику и рассказывать о некоей жительнице Украины, видевшей несколько раз один и тот же сон, в котором «к ней приходила (воцерковлённый человек сказал бы не “приходила”, а “являлась”! – 3. Ч.) Богородица и говорила о том, что нужно искать останки Царских детей неподалеку от первого захоронения» (С. 54)? Неужели только ради того, чтобы сообщить читателю о счастливом совпадении: «письмо этой православной женщины пришло в адрес Генеральной прокуратуры за несколько дней до того, как были найдены останки»? Во-первых, как выяснилось, сама Генпрокуратура была уведомлена о находке останков «лишь спустя десять дней после окончания раскопок». Следовательно, поисковики никак не могли воспользоваться столь «ценной» информацией. Во-вторых, невооружённым глазом видно, что автора вообще не волнует вопрос о реальной роли украинской «православной женщины» в нахождении захоронения. Почему? Да просто потому, что интерес его лежит совсем в иной плоскости. Ему крайне важно донести до сознания верующих людей, что останки были обнаружены по прямому вмешательству Божией Матери. Ведь в этом случае не только отрицание подлинности останков, но даже малейшее в ней сомнение становится тягчайшим грехом и кощунством!

А вот ещё одна яркая и откровенная апелляция к верующему сознанию. Автору задают вопрос: «Расскажите подробнее об идентификации останков двух человек, найденных в районе “мостика из шпал” в 2007 году». Развёрнутый ответ настолько елейный и коробящий ухо своей фальшивостью, что я не могу отказать себе в удовольствии процитировать его полностью. Читайте и умиляйтесь!

«В 2004 году по моей просьбе в одном из монастырей была написана икона Цесаревича Алексея с птичкой (пунктуация авторская. – 3. Ч.). Перед ней молились мои товарищи в надежде найти Царственных брата и сестру. Вторая икона – Христа Вседержителя (Спаса Вседержителя! – З.Ч.) – во время предыдущих исследований находилась рядом с останками Царской семьи. Эти две иконы сопровождали частицы праха Императорской семьи и слуг, когда я вылетел с ними в Екатеринбург в сентябре 2007 года. С иконой Цесаревича произошла интересная история. В конце 2007 года ко мне обратились монахини и священник из США. Они рассказали, что на протяжении трёх лет молились у списка подобной иконы в Храме Господнем в Иерусалиме и просили Господа помочь обрести мощи Цесаревича Алексея. Их интересовал вопрос, откуда появилась подобная икона. Я рассказал историю создания иконы и порадовался тому, что Господь услышал молитвы о Царской семье и её верных слугах» (С. 72).

Предоставляю читателю возможность самому определить информативную ценность процитированного пассажа. Отмечу только, что следом за ним напрямую встык идёт абзац сугубо криминалистического свойства: о костях, о зубах, об антропологии, о воздействии кислоты, огня и т. п. Какую же функцию выполняют приведённые умилительные подробности? Разумеется, всё ту же – расположить к своей версии православный народ. Авось устремится он толпами в притвор Петропавловской крепости!

В другом месте В.Н. Соловьёв рассказывает о своей встрече с оптинским старцем Илием. Православной общественности хорошо известно, что этот старец ныне является духовником Святейшего Патриарха. Почему бы не воспользоваться столь авторитетной фигурой в собственных интересах? И вот автор пишет: «Я честно рассказал старцу о нашей трудной работе, закончившейся тем, что останки неизвестных людей из болотистого лога на окраине Екатеринбурга обрели своё настоящее имя. Старец Илий внимательно выслушал меня и посоветовал написать брошюру в виде вопросов и ответов» (С. 3).

Пусть старец вроде бы никак не высказывается по поводу доверия или недоверия к авторской версии о подлинности останков. Но ведь всё-таки «внимательно выслушал», «посоветовал»… И более того, с последней 80-й страницы брошюрки под фотографией, запечатлевшей автора с этим старцем в его келье, звучат душещипательные патетические слова, как бы подталкивающие читателя к мысли о том, что, скорее всего, Илий всё-таки склонится к принятию авторской версии: «Мудрый старец, услышав мой рассказ о посмертной судьбе Царственных Страстотерпцев, промолчал и задумался. На всё воля Божья».

Боже, какая фальшь!

С аналогичной целью В.Н. Соловьёв публикует и свою фотографию, на которой он стоит рядом с Патриархом Алексием. «Что бы вы там ни говорили о неприятии Святейшим выводов идентификационной комиссии, а он ведь тоже, как видите, и “внимательно меня выслушивал”, и задумывался», – как бы внушает нам автор.

Теми же мотивами руководствуется следователь по особо важным делам, когда пишет о находке 2007 года: «На раскопки были приглашены представители Русской Православной Церкви, которые совершили положенные службы на месте обнаружения человеческих останков и на протяжении всех исследований помогали археологам» (С. 57).

Здесь незадачливый автор умудрился в одной фразе сделать сразу несколько ляпов. Во-первых, совершенно очевидно, что духовенство приглашалось не на раскопки, а после раскопок и обнаружения косточек. Во-вторых, словосочетанием «положенные службы» он в очередной раз с головой выдаёт собственную невоцерковлённость. Потому что в подобных обстоятельствах совершаются не «положенные службы», а только одна служба, которая именуется панихидой. А в-третьих, совсем непонятно, каким образом люди с семинарским образованием могут помогать в исследованиях учёным-археологам?!

«Ну что вы придираетесь к каким-то там формальным ляпам?» – скажете вы и будете правы. Конечно же, главное в этой фразе не ляпы, а её подспудный смысл, внушаемый православному народу: великое открытие совершилось не только по благословению Церкви, но и при её активнейшем участии! А как иначе после провальной эпопеи 1998 года увеличить кредит доверия к своим «открытиям» в глазах церковной общественности?!

Вообще следует сказать, что столь активная апелляция к подобным «лирическим отступлениям» бывает нужна только в тех случаях, когда ущербна сама доказательная база, когда приходится подтасовывать факты и прибегать к странному методу доказывать недоказанное недоказанным. Именно такой метод использует В.Н. Соловьёв в дискуссии с Ю.А. Бурановым, крупным учёным-историком, оспаривавшим подлинность пресловутой «Записки Юровского». Он отвергает его аргументы, утверждая, что «находка останков в 2007 году и экспертные исследования вещественных доказательств окончательно опровергли и без того неубедительные позиции Буранова и его сторонников».

Во-первых, находка 2007 года ещё далеко не доказана и поэтому, сама по себе, не может служить каким-либо доказательством другого спорного
Страница 7 из 28

обстоятельства. А во-вторых, даже если она будет доказана бесспорно, то, на мой взгляд, станет дополнительным аргументом в пользу того, что и от каждого из остальных тел осталось не более как 35 граммов обожжённых огнём и кислотой косточек!

На странице 64 В.Н. Соловьёв негодует по поводу негативной реакции доктора медицинских наук, профессора и протоиерея Сергия Вогулкина на поспешные и неоправданно мажорные (как и в случае с останками первого захоронения) выводы, которые были сделаны сразу после самых первичных исследований косточек, найденных в 2007 году. А между тем о. Сергий Вогулкин очень аргументированно и обстоятельно высказался насчёт чрезмерного и преждевременного оптимизма учёных-генетиков.

Он пишет: «Методика, которая была использована в уже проведённых генетических исследованиях, до сих пор ни одним судом в мире не признаётся как доказательство. Игнорируются результаты генетических экспертиз, проведённых в других странах и давших отрицательные результаты. Однозначный вывод звучит так: если бы сегодня в суд были представлены все материалы дела об убийстве Царской Семьи, то они были бы возвращены для дополнительного расследования».

Такое заключение привело следователя в невероятную ярость. В гневе он не стал искать каких-либо аргументов, опровергающих мнение ненавистного оппонента (впрочем, таковых, на мой непрофессиональный взгляд, скорее всего, и не существует), а отреагировал совсем в стиле склочной потасовки известных персонажей Ильфа и Петрова, неуместно и не по делу переругивавшихся репликами типа «сам дурак!». Он пригрозил профессору-протоиерею Сергию Вогулкину и поддержавшему его учёному-биологу из Екатеринбурга О.Г. Макееву тем, что… обязательно встретится с ними и задаст им «риторический вопрос, знают ли они хоть что-нибудь о таком понятии, как человеческая совесть?»!

Ну, разумеется, откуда православному священнику, да ещё и профессору, знать, что такое человеческая совесть. То ли дело следователь-криминалист! Только ему одному открыты глубины человеческой души, будь он хоть трижды плагиатором или угодливым чинушей, манипулирующим следствием по принципу «чего изволите». Потому что он знает больше. Он знает не только что такое совесть, но и что такое полное её отсутствие!

Теперь обратимся к книге Наталии Розановой, озаглавленной «Царственные страстотерпцы. Посмертная судьба», которую В.Н. Соловьёв квалифицирует как «по-настоящему ценный научный труд» (С. 55). Внимательно ознакомившись с её содержанием, я смею утверждать, что к науке она не имеет ровно никакого отношения, потому что речь идёт о заурядном компилятивном сочинении, включающем выписки из различных идентификационных экспертиз и рассуждения по самым разным поводам с обильным цитированием всевозможных авторов и документов. А это вовсе не признак научности.

Примечательно, однако, другое. Все эти рассуждения носят подчёркнуто тенденциозный характер. Впечатление, будто автор выполняет чей-то заказ, требующий от него превращать в доказательство своих предположений любые аргументы, даже если они «притянуты за уши» и грешат явной противоречивостью.

Сошлюсь для примера на утверждение Н. Розановой о том, что сторонники версии о сожжении всех трупов выдвигают её исключительно ради доказательства ритуального характера расправы с жертвами екатеринбургского злодеяния. «Можно с уверенностью сказать, – пишет она, – что “крестьянская” версия о сожжении тел была принята Дитерихсом-Соколовым именно с целью обосновать концепцию убийства в контексте средневековой ритуальной легенды, приспособленной к нуждам политического расследования» (С. 404).

При этом она нисколько не отрицает, что два трупа были всё-таки сожжены. Что касается остальных, то они уцелели от огня по неким объективным причинам, а не потому, что убийцы принципиально не хотели их сжигать. По её логике получается, что если бы не эти «объективные причины», то сожгли бы всех. И что же, спрашивается, в этом случае следовало бы говорить именно о ритуальном убийстве? Чушь полная! И Дитерихс, и Соколов не хуже Розановой знали, что сожжение трупов убийцами ни о какой ритуальности не свидетельствует. Во все времена и во всех странах это был классический способ заметания следов преступления, не более того. А в данном конкретном случае существовал ещё и мотив не позволить белым использовать останки в качестве знамени в их борьбе с красными. Так для чего же возникать с ритуальной темой? А просто для того, чтобы те, кому вздумается настаивать на версии сожжения всех трупов, чётко себе представляли, что рискуют попасть в список антисемитов, отстаивающих версию ритуального убийства!

Вообще говоря, автор чрезмерно преувеличивает антисемитский фактор как первопричину непризнания абсолютным большинством православного народа подлинности екатеринбургских останков. Ей, как более воцерковлённому, чем В.Н. Соловьёв, человеку, должно быть хорошо известно, что, в сравнении с другими социальными группами, среди верующих людей ксенофобские настроения распространены в наименьшей степени хотя бы потому, что они квалифицируются Церковью как сугубый грех. К тому же никто из её оппонентов не утверждает, что расстрел в подвале Ипатьевского дома был несомненным ритуальным убийством. Они просто настаивают на том, что этой версии следует дать обоснованное опровержение, не более того!

Тем не менее вся 7-я глава книги целиком посвящена антисемитскому фактору. И состоит она из 120 страниц, на которых почти нет цитирования других авторов, то есть она практически полностью написана самой Н. Розановой. Учитывая, что во всех остальных главах пространные цитаты и публикуемые документы иногда составляют больше половины текста, можно сделать вывод, что одна 7-я глава – это почти 50 процентов всего, что написано самим автором. Вот и хочется спросить: зачем столько внимания откровенно малозначительному аспекту в столь разноаспектной проблеме, какой является проблема екатеринбургских останков? Создаётся впечатление, что изначально книга писалась под другим рабочим названием. Например, что-нибудь вроде «Царские страстотерпцы – не ритуальные жертвы».

Здесь я позволю себе небольшое отступление сугубо автобиографического свойства. Впервые о леденящих кровь событиях в Ипатьевском доме я услышал в пятилетием возрасте, когда мы ещё жили в эмиграции и готовились к репатриации в Советский Союз. В то время распространялась молва о том, что после расстрельного кошмара в подвале Великая княжна Анастасия Николаевна вдруг начала подавать признаки жизни и была заколота штыками сквозь подушку. Вспоминаю этот рассказ как первое в моей жизни серьёзное психологическое потрясение. Своим наивным детским сознанием я никак не мог взять в толк, как же она, бедненькая, не понимала, что подушка – плохой щит для острого металлического штыка…

После репатриации я успел поступить в первый класс советской школы, но вскоре нас репрессировали (конфисковав среди прочего и семейный фотоальбом с фотографией Царской Семьи на первой странице). На одном из уроков обожаемая мной учительница (я до сих пор помню, что её звали Татьяна Карповна) рассказала нам о «дедушке Ленине», который спасал
Страница 8 из 28

животных, помогал бедным, заботился о больных и дарил детям щедрые подарки. Вернувшись из школы, я закатил родителям грандиозный скандал за то, что они скрывали факт существования этого «святого» человека.

У меня до сих пор перед глазами растерянный взгляд родителей. Моя мать взяла меня за руку и вывела во двор. Потом уже я узнал, что опытные советские люди предупредили родителей воздерживаться от «крамольных» тем внутри квартирных стен, в которые наверняка вмонтированы подслушивающие устройства. Во дворе тихим заговорщическим голосом моя мать сказала:

– Ты помнишь про Великую княжну, которую закололи штыками? Так вот, это было сделано по приказу того самого человека. Только дай мне слово, что ты об этом будешь молчать! Иначе нам всем очень не поздоровится…

Это происходило в 1949 году. С того дня вплоть до момента спуска красного флага с купола Большого Кремлёвского дворца в декабре 1991 года я жил на родной земле внутренним эмигрантом.

Мне понадобился этот рассказ только для того, чтобы читателю было ясно, что я воспитан с младых ногтей в культе мученического подвига Царственных страдальцев, к которым мои родители молитвенно обращались за заступничеством ещё в 20-е годы минувшего века, за многие десятилетия до официальной канонизации. Чтобы было ясно и то, что не только Н. Розановой, но мне тоже очень хотелось бы поклониться мощам глубоко почитаемых мною святых. Но, в отличие от неё, риск ошибки в определении подлинности этих мощей для меня абсолютно недопустим. К сожалению, после личного общения на эту тему с такими фигурами, как Немцов, Яров, Рябов, Соловьёв и компания, степень этого риска вырастает в моих глазах до гигантских масштабов.

Упоминавшийся мною выше Великий князь Владимир Кириллович, конечно же, более, чем кто-либо, был заинтересован в обретении мощей своих ближайших родственников (Государь был его двоюродным дядей). Но, как он говорил мне лично, даже если степень вероятности останков достигнет 99 процентов, то и в этом случае он не сможет дать согласия на признание их в качестве мощей. Я был поражен мудростью его суждения, когда он сказал:

– А зачем, собственно говоря, заниматься несвойственными церковной традиции манипуляциями с обнаруженными костями, подвергая их каким-то многосложным исследованиям? Разве не разумнее было бы просто оставить их под спудом и на месте найденного захоронения построить часовню, освятив её в честь новомучеников и исповедников российских? И тогда все те, кто склонен верить в принадлежность останков Царской Семье, могли бы приходить туда для молитвенного поклонения ей, а остальные возносили бы свои молитвы всем новым мученикам, первыми из которых стали Царственные страдальцы. Ведь, по молитвам верующего народа, мощи имеют обыкновение сами являть себя.

Я очень посоветовал бы Н. Розановой хорошо поразмыслить над этим мнением Великого князя хотя бы для того, чтобы избавиться от более чем сомнительных «богословских» постулатов, коими пестрит 4-я глава её книги. В основу этих постулатов Н. Розанова кладёт определение VII Вселенского Собора, которое гласит: «…осмеливающиеся отвергать что-либо из того, что посвящено Церкви, будет ли то Евангелие, или изображение креста, или иконная живопись, или святые останки мученика (выделено Н. Розановой. – З.Ч)… таковые, если это будут епископы или клирики, были бы низлагаемы, если же будут иноки или миряне, были бы отлучаемы» (С. 212).

Поскольку основную массу тех, кто не признал постановления Правительственной комиссии по идентификации екатеринбургских останков, составляют как раз «епископы, клирики, иноки и миряне», то угроза низложения и отлучения звучит не просто устрашающе, но даже катастрофически. Потому что, исходя из текста анафематствований, возглашаемых в первое воскресенье Великого поста (праздник Торжества православия), все эти несчастные «низложенные и отлучённые» подлежат, к тому же, как отвергающие установления Вселенских Соборов, ещё и преданию анафеме!

Спешу успокоить тех, кто мог ненароком устрашиться нависших угроз, а заодно пристыдить незадачливого «богослова»: в цитируемом соборном определении говорится об «осмеливающихся отвергать что-либо из того, что посвящено Церкви». А Церкви посвящено только то, что ею самой признано в качестве святыни. Может быть, Н. Розановой известна какая-то закрытая информация о признании Церковью екатеринбургских останков в качестве мощей? Едва ли. Поэтому можно смело обвинять её в прямом подлоге!

Н. Розанова подвергает беспощадной критике своих оппонентов, не признающих или оспаривающих официальную версию об останках. Она громит церковного археолога С.А. Беляева, журналиста П.А. Мурзина, профессора В.Л. Попова, академика В.В. Алексеева, члена Госкомиссии А.К. Голицына и многих других. В отношении академика В.В. Алексеева она опускается до мелочных обвинений, откровенно намекая на то, что этот крупный историк требовал проведения исторической экспертизы из сугубо корыстных соображений: «Кроме сомнительных предложений, – пишет Н. Розанова, – все письма В.В. Алексеева отличались и типичными дополнениями: “Для проведения… исследований группой научных сотрудников нашего института потребуется финансирование в 60–80 млн руб.’’» (С. 356). А что особенного в том, что директор научно-исследовательского института требует дополнительного финансирования для своего учреждения, которому заказываются внеплановые исследования?

Могу себе представить, что бы она написала про своих оппонентов, если бы они, а не милые её сердцу Авдонин и Рябов рассорились из-за денег, которые им предлагали для раскопок останков соперничавшие между собой губернаторы Э. Россель и А. Тулеев! Н. Розанова цитирует в своей книге воспоминания некоего Г.П. Васильева, который пишет: «Г.Т. Рябов изначально принял решение не участвовать в раскопе из-за того, что А.Н. Авдонин отверг его предложения провести вскрытие захоронения под патронатом Амана Тулеева, который обещал Гелию Трофимовичу для этих целей миллионы рублей против 200 тысяч, обещанных Э. Росселем» (С. 220). Это обстоятельство ничуть не мешает Н. Розановой утверждать, сравнивая Г. Рябова ни более ни менее как с великим археологом Г. Шлиманом, что «Гелий Рябов, как и Генрих Шлиман, использовал дарованные ему судьбой особенные жизненные обстоятельства не для корысти, а для достижения благородной цели» (С. 212)!

Серьёзных упреков заслуживает Н. Розанова ещё и по части маленьких хитростей, эдаких негромких фальшивых ноток, которые во многом напоминают соловьёвские приемы подспудного воздействия на сознание людей, не верящих в подлинность останков.

Особенно ярко этот приём прослеживается в подборе иллюстративного материала. Общеизвестно, что Российский Императорский Дом и Российское Дворянское собрание поначалу с интересом отнеслись к идентификации найденных под Екатеринбургом останков в надежде на то, что процесс исследования прольёт свет на тайну обнаруженного захоронения. Именно поэтому Великая княгиня Леонида Георгиевна неоднократно посещала судебно-медицинские лаборатории в Екатеринбурге и Москве и выслушивала мнения специалистов, а князь А.К. Голицын, основатель и предводитель Российского Дворянского собрания,
Страница 9 из 28

согласился войти в состав Правительственной комиссии по идентификации екатеринбургских останков и проработал в ней до самого её роспуска в 1998 году. Однако по ходу расследования стали выявляться одна за другой пресловутые фальшивые ноты. В результате Российский Императорский Дом и Российское Дворянское собрание солидаризировались с Церковью и отказались признать подлинность останков.

А что мы видим на иллюстративных вклейках книги Н. Розановой? Вот фотография Великой княгини Леониды Георгиевны в Свердловском областном бюро судебно-медицинской экспертизы, а под ней надпись о том, что Великая княгиня «верит в подлинность останков». Автор не поясняет, почему же, веря в подлинность останков, Великая княгиня в день похорон оказалась не в Петропавловской крепости, а в Троице-Сергиевой лавре на панихиде, которую служил Патриарх Алексий II? Маленькая хитрость? Да. Авось кто-нибудь да клюнет!

А вот фотокопия какого-то старинного документа. Читаем: «КЛЯТВЕННОЕ ОБЕЩАНИЕ. Обещаюсь и клянусь всемогущим Богом пред святым Его Евангелием…» Красивые слова клятвы в верности Государю Императору и в безупречном служении Отечеству. Подпись – И.А. Сергеев. Кто такой И.А. Сергеев? Это один из первых вместе с Н.А. Соколовым следователей, по свежим следам изучавших обстоятельства гибели Царской Семьи. А почему же не приводится такая же типовая клятва, которую по долгу службы непременно должен был дать в своё время и Соколов? Потому что её никто не искал по архивам. Дело в том, что симпатии «фальшивонотчиков» целиком на стороне Сергеева, который, в отличие от Соколова, вовсе не интересовался этническим составом команды расстрельщиков и ритуальной стороной злодеяния!

Но в одной иллюстрации Н. Розанова допустила непростительный промах! Цветная фотография изображает «динамичную» фигуру её любимого следователя по особо важным делам В.Н. Соловьёва. Того самого, который смиренно искал мудрых советов у старца Илия, молился перед написанной по собственному заказу иконой Цесаревича с птичкой и благодарил «Господа за услышанные молитвы о Царской семье и её слугах». На фотографии «усердный богомолец» встречает Святейшего Патриарха Алексия II у трапа вертолёта и в сердечном приветствии… крепко жмёт ему руку! Оказывается, иногда можно петь и нефальшиво…

И, наконец, не могу оставить без внимания ещё одну фальшивую ноту г-жи Н. Розановой. В 6-й главе своей книги она сообщает о настойчивых ходатайствах её единомышленников, пытающихся убедить биологических родственников Императорской Семьи Тихона Куликовского, графиню Ксению Шереметеву, герцога Файфа и Николая Романова предоставить образцы своей крови для сравнительной экспертизы. Она приводит письменные обращения к этим людям, подписанные В.О. Плаксиным, П.Л. Ивановым, А.Е. Себенцовым и Ю.Ф. Яровым. В этом же ряду сообщается и о моём письме на имя Первоиерарха Русской Зарубежной Церкви митрополита Виталия, в котором я прошу его воздействовать на Т.Н. Куликовского, чтобы он согласился дать свою кровь. Но дело в том, что, в отличие от всех остальных, цель моей просьбы заключалась не в подтверждении версии о подлинности останков, а в её опровержении, поскольку к этому времени я уже вдоволь наслушался фальшивых нот и аккордов! Для читателя, однако, этот существенный нюанс так и останется неведомым. Он будет уверен, что «свое личное прошение митрополиту Виталию написал и член Дворянского собрания З.М. Чавчавадзе» (С. 315) исключительно для того, чтобы помочь вышеуказанным «фалыпивонотчикам» довести своё чёрное дело до логического завершения. А жаль!

А разве у читателя книги Н. Розановой не возникнет уверенности в том, что теперь (наконец-то!) и Русская Зарубежная Церковь признала подлинность останков, когда он ознакомится с предваряющим книгу вступлением епископа Штутгартского Агапита? Разумеется, да! Особенно после того, что в этом вступлении «фальшивонотчики» названы «подвижниками правды», которые «в результате кропотливой работы» сумели отыскать мученические останки. У меня дрожь проходит по коже, когда я представляю себе Рябова, Соловьёва, Немцова и прочих «искателей истины» в белых ризах «подвижников правды»!

Но мне всё-таки хочется подпортить автору книги ощущение крупной удачи с подключением в свой лагерь епископа Агапита. Во-первых, в своём вступлении владыка нигде однозначно не высказывается о своей безусловной уверенности в подлинности останков, а говорит только, что «искать истину мы должны». Во-вторых, мнение викарного епископа, не входящего в состав Синода Русской Зарубежной Церкви, ни в коей мере не может ассоциироваться с позицией самой Зарубежной Церкви.

Мне довелось беседовать по этому поводу не с последними лицами из священноначалия РПЦЗ. Они говорили мне, что ни Первоиерарх этой Церкви, ни члены её Синода вообще не осведомлены о публичном выступлении их епископа. И обещали выяснить, испрашивал ли он на это благословение своего правящего архиерея, архиепископа Берлинско-Германского и Великобританского Марка. А под конец беседы сказали:

– Пришлите нам, пожалуйста, либо саму книгу, либо ксерокопию вступления владыки Агапита. Потому что за всю его священническую и архиерейскую карьеру им не было написано ни одной строчки. А тут целое вступление к книге! Поскольку мы не очень уверены, что из-под его пера ещё что-либо когда-нибудь появится, нам очень хотелось бы сохранить этот уникальный документ.

* * *

В заключение напомню о приближающейся крупной исторической дате – 400-летии окончания первой русской смуты и воцарения на российском престоле Дома Романовых. Не сомневаюсь, что в рамках подготовки к этому юбилею и непосредственно в ходе самого празднования ситуация с захороненными в притворе Петропавловской крепости останками всплывёт с неотвратимой неизбежностью. Как же отреагируют на неё Священноначалие нашей Церкви и государственная власть?

За несколько месяцев до восшествия на престол Предстоятелей нашей Церкви Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл дал подробное интервью, в котором всесторонне обосновал позицию Русской Православной Церкви в отношении проблемы екатеринбургских останков и непризнания их в качестве святых мощей Царственных Страстотерпцев. Текст этого интервью публикуется в Приложении к настоящей книге, и я очень рекомендовал бы ознакомиться с ним В. Соловьёву и Н. Розановой, как, впрочем, и другим людям, декларирующим свою православность и верность Церкви, но при этом дерзающим публично оспаривать её официальную позицию.

Главное их заблуждение (независимо от того, сознательное оно или несознательное) состоит в том, что они отказываются принять в расчёт мудрое и взвешенное отношение Церкви к вопросу о мощах. Наличие или отсутствие мощей ни в коей мере не влияет на почитание Церковью тех или иных угодников Божиих. Когда святые мощи являют себя с несомненной достоверностью, то Церковь поощряет поклонение им ради обретения сугубой духовной помощи и заступничества. Однако при малейших сомнениях она принимает принципиальное решение, оставляя вопрос открытым в ожидании благовремения. И делается это по единственной причине: поклонение лжемощам есть величайший грех святотатства и кощунства. Эта
Страница 10 из 28

непреложная истина раскрыта в интервью Святейшего Патриарха со всей очевидностью и убедительностью.

Хочется верить, что ею проникнутся не только «фальшивонотчики», но и люди, облечённые властью на всех уровнях. А ещё очень хочется верить, что эпоха тотального богоборчества прошла безвозвратно, уступив место тем временам, когда высшая государственная власть будет, наконец, обязана посчитаться с мнением Церкви – единственным общественным институтом, имеющим абсолютное и нераздельное право определять, что есть святыня, а что – нет.

К счастью, среди нынешних государственных мужей уже не просматриваются наглые и безапелляционные политики типа Немцова, Ярова и иже с ними. Но найдутся ли дерзновенные, добропорядочные и объективные деятели, которые захотят, чтобы исторические правда и справедливость восторжествовали на государственном уровне? И достанет ли им мужества признать, что захоронение псевдоостанков в 1998 году стало той самой великой ошибкой, которая «хуже преступления»? Ведь ни для кого не секрет, что совершил её вполне сознательно и от лица государства тогдашний первый вице-премьер Б. Немцов, который опустился сегодня до банального уличного хулиганства в своём неприкрытом стремлении к сеянию новой смуты ради низложения существующей государственной власти!

Я хорошо помню свои беседы с этим ностальгирующим ныне по лихим 90-м годам «хулиганом» (таковым было недавнее определение мирового судьи), равно как и с его коллегой на посту главы Правительственной комиссии по идентификации останков Ю. Яровым. Обоих я тщетно пытался убедить в необходимости открыть государственные архивы, в том числе президентский и все прочие, относящиеся к спецслужбам. Только там, по мнению авторитетных политиков и учёных, можно было отыскать если не всю правду о Екатеринбургской трагедии, то, по крайней мере, ту её существенную часть, которая способна пролить свет на многие запутанные и спорные вопросы.

Апломб и категоричность, с которыми эти главы Комиссии отклоняли даже просто саму постановку вопроса о необходимости открытия государственных архивов, давно утративших всякую актуальность в закрытости своего статуса, тоже отдавали изрядной фальшивостью. Мы не раз обсуждали эту тему с автором настоящей книги А.К. Голицыным. Он весьма убедительно говорил о странных «двойных стандартах», когда, по решению высшей государственной (законодательной и исполнительной) власти, архивы, хранящие гораздо более близкую по времени информацию, открывают свои секреты в угоду зарубежных, далеко не дружественных России стран, а старые архивы, могущие послужить гражданскому миру внутри нашего общества, так и остаются наглухо закрытыми!

Действительно, как объяснить, что Польша получила исчерпывающую правду о событиях под Катынью, а нашей российской общественности отказано в возможности узнать истину о событиях под Екатеринбургом?! Невольно напрашивается вывод: правда о катыньской трагедии позволяет заклеймить Сталина как главного виновника большевистского произвола, а правда о екатеринбургском злодеянии может показать, что он, оказывается, всего лишь не более как продолжатель этого произвола.

То же самое следует сказать и о суперзасекреченных архивных материалах, связанных с приложениями к известному пакту Молотова – Риббентропа. Они почему-то легко переправляются за рубеж и становятся лёгкой добычей не столько антисоветской, сколько антирусской западной пропагандистской машины. А вот моей жене, снимавшей российский документальный фильм о позорном Брест-Литовском мире и искавшей соответствующие исторические материалы в наших архивах, было отказано под сомнительным предлогом их «полного отсутствия». К счастью, ей удалось найти эти материалы в Австрии и Германии, но суть дела от этого не меняется: если надо доказать коварство Сталина, то – пожалуйста, милости просим, а если вы собираетесь чернить Ленина или Троцкого, то – ни-ни!

Эти «двойные стандарты» вполне вписываются в ряд тех самых фальшивых нот, о которых я говорил выше. Остается только надеяться, что нынешняя власть, столь активно декларирующая переустройство государственной жизни на основе «истинно демократических правовых принципов», прислушается к здравому голосу нашей Церкви и положит конец фальсификациям и подтасовкам в исследовании посмертной судьбы святых всероссийских Новомучеников – невинных Царских страдальцев.

Их же молитвами и заступничеством да воцарится на Русской многострадальной земле благословенный мир и правда Божия!

* * *

P.S. А.К. Голицын упоминает в своей книге нынешнего главу Следственного комитета РФ А. Бастрыкина, написавшего в 1998 году, в бытность его научным сотрудником одного из научно-исследовательских институтов в Петербурге, статью, в которой в резкой форме раскритиковал работу Комиссии по идентификации екатеринбургских останков с точки зрения юридической обоснованности проведённых следственных и процессуальных действий. В частности, он корил следствие в том, что, игнорируя элементарные правила криминалистики, оно «велось только по одной версии, другие версии не выдвигались и не проверялись, а попытки специалистов предложить их отвергались».

В заключение своей статьи доктор юридических наук А. Бастрыкин категорически потребовал дополнительной проверки объявленных результатов «путём производства дополнительного расследования».

Теперь, став крупным государственным чиновником, он, по-видимому, «решил» уверовать в подлинность останков без всяких «дополнительных проверок»!

Такова первая фальшивая нота г-на Бастрыкина.

А вторая заключается в следующем. Готовя первое издание этой книги к публикации, мы с А.К. Голицыным обратились весной 2010 года к г-ну Бастрыкину, возглавлявшему тогда Следственный комитет при Генеральной прокуратуре, с официальным письмом, в котором просили его о встрече для выяснения мотивов, побудивших его столь смело «проигнорировать конъюнктурные соображения и отважно выступить в защиту профессионального подхода к важному государственному делу».

Мне доподлинно известно, что, прочитав письмо, г-н Бастрыкин сказал своему ближайшему окружению:

– Это – очень серьёзное и важное дело. Непременно встречусь с авторами письма после моего возвращения из отпуска.

Однако по его возвращении из отпуска никто нас так и не пригласил. По прошествии ещё двух месяцев мы получили письмо, в котором некий представитель его аппарата извещал нас о том, что Александр Иванович никак не может с нами встретиться по причине крайней занятости.

С кем же консультировался отважный и непреклонный профессор Бастрыкин в течение этих двух с лишним месяцев, чтобы в одночасье превратиться в робкого и послушного чинушу, не пожелавшего остаться верным своему профессиональному долгу и смирившегося с выводами, сделанными, по его же словам, «наперекор элементарным правилам криминалистики»?! Очень не хочется верить, что весь этот переворот в сознании г-на Бастрыкина осуществлён состоящим ныне в его подчинении столь же непрофессиональным, сколь и амбициозным следователем по особо важным делам В. Соловьёвым! Ведь ещё сравнительно недавно он клеймил последнего за профнепригодность и
Страница 11 из 28

игнорирование элементарных процессуальных норм ведения следствия. Впрочем, учитывая скандал вокруг более чем странных предложений главы Следственного комитета по части трудоустройства депутата Госдумы А. Хинштейна, вполне можно допустить и такой вариант.

Помимо изобличения новоявленного «фальшивонотчика» в лице г-на Бастрыкина, не могу не отреагировать в этом постскриптуме на интервью В. Соловьёва, опубликованное 25 января 2011 года в газете «Известия».

В нём следователь по особо важным делам теперь уже Следственного комитета пополнил череду своих фальшивых нот новыми, не менее звучными.

Отстаивая непричастность Ленина и Свердлова к решению об убийстве Царской Семьи, он утверждает, что «на сегодня нет ни одного достоверного документа, который бы доказывал их инициативу» в этом злодеянии. А заглядывал ли этот следователь в президентский архив? Уверен, что, учитывая вовсе не преклонный возраст г-на Соловьёва, ему ещё придётся краснеть за подобные утверждения, когда этот архив окажется наконец рассекреченным! Впрочем, как это ни парадоксально, в самом интервью содержатся логически неопровержимые доказательства того, что приказ о расстреле шёл из Москвы.

В. Соловьёв говорит о направлении в Тобольск специального комиссара Василия Яковлева с чётким заданием «живыми доставить членов царской семьи сначала в Екатеринбург», а потом в Москву. При этом у Яковлева имелся «мандат за подписью Ленина и Свердлова, предписывающий расстреливать на месте всякого, кто попытается помешать ему выполнить задание». Почему же тогда не расстреляли Юровского и иже с ним?! Разве они, расстрелявшие Царскую Семью, не помешали Яковлеву «выполнить задание»?! Кому вешает лапшу на уши В. Соловьёв? Кто ему поверит, что такие жестокие и мстительные диктаторы, как Ленин и Свердлов, могли впоследствии «официально одобрить» столь наглое нарушение их собственноручно подписанного строжайшего приказа?!

Делая наивный вид, будто уральские самочинные большевики во главе с Юровским вероломно нарушали кремлёвские инструкции, В. Соловьёв приводит в доказательство этой версии расстрел Юровским двоюродного брата Ленина Владимира Ардашева и его сына Георгия. Хотел бы в связи с этим сообщить историку-самоучке Соловьёву, что верноподданные Ардашевы происходили из семьи, которая предала семейной «анафеме» всех своих родственников по линии Ульяновых ещё тогда, когда выяснилось, что старший брат Ильича Александр покушался на цареубийство! Этим обстоятельством, кстати говоря, и объясняется факт участия Владимира Ардашева в организации на Урале мирной демонстрации против разгона Учредительного собрания. И поэтому приводимый В. Соловьёвым эпизод с расстрелом Ардашевых может свидетельствовать только об обратном. А именно о том, что Юровский осуществил эту расправу с кузеном и племянником Ленина по прямому указанию последнего.

Интервью завершается словами: «Я храню останки наследника великой империи и великой княжны в качестве “вещественных доказательств”. Боюсь, что рано или поздно их придётся захоронить по общим правилам – среди “невостребованных останков”».

Как же позволяет себе высказываться столь кощунственно верный сын Православной Церкви, на сто процентов уверенный в том, что располагает святыми мощами? Как он может допускать мысль о святотатственной передаче их для захоронения где-нибудь рядом с «невостребованными останками» бомжей или других неопознанных, без вести пропавших людей? Ведь, по учению Церкви, никакие государственные законы и инструкции не подлежат исполнению её членами, если они вступают в противоречие с этим учением! Так что решайте, Владимир Николаевич, оставаться ли верным Церкви или «общим правилам»…

Князь З.М. Чавчавадзе

Часть I

Тайны следствия

«Дело» Н.А. Соколова против «Записки» Юровского – Покровского

17 июля 1918 года в подвале дома инженера Ипатьева большевиками были зверски умерщвлены Император Николай II и Его Августейшая Семья.

На протяжении всех последующих лет, во все советские годы, не переставала распространяться ложь и клевета вокруг имени Государя, которого большевистская пропаганда превратила в злодея, в корыстного, жадного и жестокого властелина. В предисловии к сочинению некоего Марка Касвинова под названием «Двадцать три ступени вниз» автор предисловия написал: «Уже при жизни он (Николай II) заслужил ненависть народа и позорную кличку “Кровавый”». Сам Касвинов заканчивает своё повествование словами: «Страшен был конец Романовых. Но, как было однажды замечено, ужас их смерти бледнеет перед ужасом их жизни». «Советский энциклопедический словарь», издания 1980 года, о Государе выдаёт такую справку: «Находился под влиянием реакционных, политических и религиозных деятелей, авантюристов».

Цитировать таковую мерзость можно без конца. Известно, что большевистские правители, начиная с самого «вечно живого», питали лютую ненависть к Государю, ненависть, которую они стремились внедрить в сознание граждан порабощённой ими страны, оправдывая тем самым своё собственное злодейство.

В какой-то степени побуждал к тому страх перед Государем, ибо память о нём в народе не иссякала, и не случайно поэтому в канун шестидесятилетия большевистского переворота и грядущей вослед таковой же годовщины екатеринбургского злодеяния дом Ипатьева срочно, в одну из тёмных ночей, был снесён. В секретном постановлении ЦК КПСС за подписью тогдашнего шефа КГБ Андропова, в частности, говорилось: «Антисоветскими кругами на Западе периодически инспирируются разного рода пропагандистские кампании вокруг царской семьи Романовых, и в этой связи нередко упоминается бывший особняк купца Ипатьева в городе Свердловске. В последнее время Свердловск начали посещать зарубежные специалисты. В дальнейшем круг иностранцев может значительно расшириться, и дом Ипатьева станет объектом их серьёзного внимания».

Б.Н. Ельцин, в то время первый секретарь Свердловского обкома партии, в книге «Исповедь на заданную тему» писал: «Получаю секретный пакет из Москвы. Читаю и глазам своим не верю: закрытое постановление Политбюро о сносе дома Ипатьевых в Свердловске. А поскольку постановление секретное, значит, обком партии должен взять на себя всю ответственность за это бессмысленное решение». Но это Ельцин писал уже сидя в президентском кресле, а в те годы упорно ходили слухи о его активном участии в сносе особняка. В 1990 году русская газета в Аргентине «Наша Страна» напечатала маленькую заметку, в которой говорилось: «Выдающий теперь себя за демократа, бывший член номенклатуры, коммунист Борис Ельцин был интервьюирован в программе французского телевидения “Апостроф”. Отвечая на вопрос ведущего передачу Бернара Пиво, Ельцин признался, что в 1977 году он отдал приказ снести Ипатьевский дом, в котором были убиты Царь Николай II и его Семья. “Я поступил так, – цинично объявил нынешний народный депутат, – чтоб этот дом не превратился в место паломничества”»[3 - Наша Страна. 1990. № 2077. 26 мая.]. А генерал Дмитрий Волкогонов пишет: «Борис Ельцин, будучи местным секретарём партии, старательно выполнил приказ». Конечно, в «Исповеди» Ельцин себя всячески обеляет. Он как бы подтверждал
Страница 12 из 28

«обеспокоенность» в Политбюро ЦК партии тем, что к дому Ипатьева интерес растёт, но сам нервозности оного будто бы не разделял. «Я к этому относился совершенно спокойно, – пишет Ельцин, – поскольку понятно было, что интерес этот вызван не монархическими чувствами, не жаждой воскресения нового царя. Здесь были совсем другие мотивы – и любопытство, и сострадание, и дань памяти, обыкновенные человеческие чувства». И добавляет: «Я хорошо себе представлял, что рано или поздно всем нам будет стыдно за это варварство».

Может быть, «представлял», может быть, сам лично относился «спокойно» к тому интересу, который, в связи с приближавшейся памятной датой, проявлялся к месту гибели последнего русского Царя. Но то, что касается непосредственно особняка Ипатьева, то он, особняк, до своего разрушения вниманием спецслужб обойдён не был, и вряд ли без указаний на то со стороны областной партийной верхушки. На самом деле дом бдительно охранялся, за всеми «подозрительными» лицами, кто задерживался около особняка и обращал на себя внимание «нездоровым» любопытством, велась слежка.

Мне самому в этом довелось убедиться. В тот год, в июле мы с моим близким другом литератором Борисом Всеволодовичем Шуплецовым совершили поездку по уральским местам. В Екатеринбурге, тогдашнем Свердловске, мы прожили неделю. Что дом Ипатьева находится под надзором, нам было известно от наших свердловских знакомых, поэтому первый раз на разведку мы отправились под вечер. Обошли дом несколько раз вокруг, постояли у полукруглого окна, заложенного кирпичом, за которым находилась та самая комната в подвале, но никаких сотрудников «в штатском» не заметили и, надо сказать, осмелели, решив, что, как говорится, у страха глаза велики. На следующий день приехали с утра, вооружившись фотоаппаратом. Солнце уже припекало. Мы остановились в тени под деревьями на углу Вознесенского проспекта и Вознесенского переулка, размышляя о том, откуда лучше поснимать с тем, чтобы не обращать на себя особого внимания, в то же время наблюдая за происходящим вокруг. Прямо над нами окно. Это угловая комната, где жили Их Величества и Наследник Престола. Дальше по фасаду парадный подъезд, через который в дом инженера Ипатьева вошла Царская Семья, привезённая из Тобольска. За парадным входом ворота во внутренний двор. Сюда был подан грузовик в тёмную ночь 17 июля 1918 года. Ничего подозрительного замечено нами не было. Какие-то люди появлялись с разных сторон, но не задерживались и проходили мимо, никак на особняк Ипатьева не реагируя. И на нас тоже. В доме размещалось какое-то учреждение, имеющее отношение то ли к Союзпечати, то ли к почтовому ведомству, во всяком случае, какого-то очень нейтрального свойства. Когда план действий у нас созрел, мы разделились. Борис Всеволодович отправился обозревать дом со стороны, противоположной Вознесенскому переулку, минуя ворота, через которые в ту тёмную, трагическую ночь на Ганину Яму ушёл грузовик с трупами, а я, стараясь внешне выглядеть совершенно непринуждённо, вошёл через парадный подъезд внутрь особняка.

Сразу от входа шла короткая деревянная лестница, заканчивавшаяся небольшой площадкой с гипсовым бюстом первого председателя ВЦИКа у стены. Налево с площадки дверь вела в жилую часть дома. По плану, приведённому в книге следователя Соколова, первая комната являлась проходной. Таковой она, видимо, и оставалась. В комнате никого не было. Справа у стены стоял шкаф и ещё какая-то канцелярская мебель. Прямо дверь вела в парадные апартаменты, где когда-то обитала Царская Семья, а налево – в комнату коменданта. Оттуда слышались голоса. Дальше я не пошёл. Спустился вниз, сфотографировал лестницу с бюстом и вышел на улицу. Бориса Всеволодовича возле дома не было. Я пошёл в сторону Вознесенского переулка, как бы ему навстречу и вдруг увидел странную фигуру в светлом костюме, наверное, в сером, которая, неестественно прислонившись спиной к стене Ипатьевского особняка, заглядывала через плечо за угол дома. Как-то сразу стало всё ясно. Быстро прошёл вдоль дома, завернул с проспекта мимо «серого костюма», на него не глядя. Борис Всеволодович стоял, задумавшись, перед дверью, ведущей из переулка в тот самый полуподвал. Она не то чтобы была закрыта, она как будто была замурована, заварена, замазана, во всяком случае, понятно, что по прямому назначению дверь эта не использовалась, наверное, с тех памятных июльских дней. Но это я разглядел накануне, а тогда, почти не останавливаясь, взял под руку Бориса Всеволодовича, и мы с ним, как бы о чём-то рассуждая, спустились по Вознесенскому переулку и за домом Попова свернули влево. На следующий день мы появились у Ипатьевского особняка уже во второй половине дня и с некими уловками. Шли врозь и по противоположной стороне Вознесенского проспекта, шли медленно, присматриваясь по сторонам, не задерживаясь особенно нигде. Обратили внимание на две странно-подозрительные фигуры в сером облачении, как-то непонятно слоняющиеся возле дома. Рисковать не стали.

Если верить Рябову, то мы с ним посетили дом Ипатьева почти одновременно, буквально накануне его уничтожения, с той разницей, что мне приходилось озираться по сторонам, ощущая некую даже «преступность» своего положения, а его с почётом сопровождало милицейское начальство. Не знаю, побывал ли тогда Рябов на Ганиной Яме, но через тринадцать лет после того, как дом Ипатьева был взорван, в разгар горбачёвской «перестройки», мир взбудоражила весть о том, что под Свердловском, в районе деревни Коптяки, обнаружено место, где была захоронена Царская Семья. Крушение советской власти и политические изменения, произошедшие в стране, на какое-то время ослабили сенсационный накал вокруг этого открытия, но в 1991 году, уже решением новой власти, могила была вскрыта. Вскрывали тайно, в непогоду, под надзором высокого чина из соответствующего комитета. Археологам, которые были привлечены к работам по вскрытию могилы и предупреждены об «ответственности за отказ или уклонение от выполнения обязанностей специалиста», только на месте раскопа было объявлено, что официальной целью экспедиции является «вскрытие предполагаемого захоронения семьи последнего русского царя».

Как известно из публикаций Рябова, он в 1979 году, с группой свердловских единомышленников, частично царское захоронение раскопал и извлёк оттуда три черепа, которые год спустя этими же людьми были отдельным вложением возвращены в могильник. Именно это «отдельное вложение» в 1991 году оказалось открытым первым. Как записано в «Протоколе осмотра места происшествия», на глубине 60–70 сантиметров был обнаружен деревянный ящик из красных досок. Из ящика были извлечены пять полиэтиленовых пакетов, в которых находились кроме трёх черепов более десятка костных фрагментов от разных частей скелетов.

Вскрытие «предполагаемого Царского» захоронения вызвало неадекватную реакцию в обществе, не только на российской территории, но и за её пределами. Пресса поднимала темы как политического характера, так и характера нравственного. Известная в эмиграции писательница Зинаида Алексеевна Шаховская в интервью газете «Известия» сказала: «Вся эта история с выкапыванием скелетов производит чудовищное
Страница 13 из 28

впечатление. Кто бы там ни был похоронен – красные или белые, – нельзя поступать столь бесцеремонно ни с христианской, ни с юридической точек зрения. Это оскорбительно»[4 - Известия. 1991. 14 сентября.]. А писатель Владимир Алексеевич Солоухин, посетивший с группой паломников места, связанные с гибелью последнего российского Императора и Его Семьи, в тот самый 1991 год в статье, напечатанной газетой «Литературная Россия», писал: «И вот мы стоим на краю Ганиной ямы. У священников возникла мысль поставить крест на дне ямы, но после маленького обсуждения вопроса они от этого отказались. В самом деле, костры ведь жгли не в яме, а на ровной площадке рядом с ней. Не это ли место надо считать настоящей могилой убиенных? А то, что место кострищ разграбили потом, разметали и заляпывали глиной и что при этом несколько мелких предметов попало и в яму, – это ещё не резон считать её местом захоронения. Захоронения как такового не было вообще, нечего было хоронить – серная кислота, керосин, бензин и огонь сделали своё дело, а застывший человеческий жир нашли не в яме, а в земле на месте костров. Страшно об этом говорить, но приходится».

* * *

В Послании Патриарха Московского и Всея Руси Алексия II и Священного Синода Русской Православной Церкви к 75-летию убийства Императора Николая II и Его Семьи, в частности, было сказано: «Мы призываем наши высокие гражданские власти возобновить детальное расследование убийства Николая II, Его Семьи, членов Императорской Фамилии и Их родственников. Руководить таким дорасследованием должна авторитетная и полномочная комиссия, в которую могут войти представители Церковного Священноначалия, органов высшей государственной власти, учёного мира, церковной и светской общественности. Комиссии этой необходимо рассмотреть все аспекты екатеринбургского преступления – нравственные, правовые, политические».

После обращения Святейшего Патриарха к Президенту Российской Федерации Б.Н. Ельцину, 23 октября 1993 года распоряжением председателя Совета министров, каковым в то время был В.С. Черномырдин, была создана Комиссия по изучению вопросов, связанных с исследованием и перезахоронением останков российского Императора Николая II и членов его семьи, которой был придан правительственный статус. Этим же распоряжением был утверждён первый состав её членов в количестве двадцати двух человек, двое из которых вскоре выбыли. Председателем Комиссии был назначен вице-премьер Юрий Фёдорович Яров, а его заместителем – мэр Санкт-Петербурга Анатолий Александрович Собчак. Членский состав распределился таким образом: девять членов Комиссии были представлены чиновничьим аппаратом всех ведущих ведомств в ранге заместителей министров, два официальных представителя судебной медицины, руководитель Росархива и шесть лиц от общественности и Православной Церкви, которую в Комиссии представлял член Священного Синода, митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий.

Комиссии по распоряжению Черномырдина предписывалось «разработать совместно с заинтересованными организациями необходимые предложения и внести их в Совет Министров». Ко времени создания Правительственной комиссии уже была проведена судебномедицинская экспертиза и возбуждено уголовное дело, расследование которого было поручено старшему прокурору-криминалисту Главного следственного управления Генеральной прокуратуры Владимиру Николаевичу Соловьёву.

Первое заседание Правительственной комиссии состоялось 26 октября, то есть на третий день после её учреждения. Председательствующий Яров с первых же слов чётко определил поставленную верховной властью задачу: провести исследования и подготовить материалы и рекомендации по «перезахоронению останков». Для наибольшей оперативности состав Комиссии был разделён на три группы, каждой из которой была определена сфера её компетенции.

– Возьмите свой список, который у вас в руках (имелся в виду список членов Комиссии. – А.Г.), – сказал Яров. – Я по порядку всех назову. Когда я буду называть цифру один, вы будете иметь в виду, что это первая группа по вопросу, касающемуся исследований. Под цифрой два у вас будет вторая группа, которая будет заниматься вопросами ритуала и церемонии, третья группа должна определить дату и место перезахоронения.

Тут же были назначены руководители каждого направления, по которым Комиссия должна осуществлять свою деятельность. Первую группу возглавил главный судебно-медицинский эксперт Минздрава РФ Владимир Олегович Плаксин, ритуальную – Собчак и третью – начальник Росархива Рудольф Германович Пихоя. Каждой группе было предписано к следующему заседанию Комиссии, назначенному на 3 ноября, подготовить соответствующие доклады с конкретными рекомендациями и предложениями, а Плаксину Яров в дополнение поручил составить справку о «ходе выполнения судебномедицинской экспертизы» и представить её в Секретариат Комиссии в течение трёх-четырёх дней, с тем чтобы к следующему заседанию члены Комиссии успели с ней ознакомиться.

На такое авральное начало отозвался владыка Ювеналий. Он сказал, что Комиссия собралась в первый раз и что сроки, которые предлагаются для осмысления серьёзных вопросов, очень коротки, тем более, как ему известно, общественное мнение в отношении достоверности останков, обнаруженных под Екатеринбургом, очень противоречиво, а также среди родственников, которые обращаются в адрес Патриарха (он назвал Николая РомановичаРоманова[5 - Внук Великого князя Петра Николаевича, брата Великого князя Николая Николаевича, бывшего Верховного главнокомандующего.], Ольгу Николаевну Куликовскую[6 - Последняя супруга Тихона Николаевича Куликовского, племянника Императора Николая II.], Великую княгиню Леониду[7 - Супруга Великого князя Владимира Кирилловича.] и кого-то из самозванцев, кажется, «принца» Долгорукова из Испании), нет полного единомыслия, а есть, наоборот, очень веские возражения против тех выводов, которые имеются на сегодняшний день.

– На первом вопросе, я имею в виду вопрос, связанный с исследованием останков, мы можем очень долго задержаться, а потому разрабатывать за три-четыре дня все другие вопросы вряд ли будет возможно. Это нужно учесть к следующей встрече, – сказал владыка, добавив, что к будущему заседанию он подготовит более обстоятельный письменный документ со своими соображениями и предложениями (Приложения 1, 2, 3).

Первое заседание Комиссии носило более организационный характер, когда обсуждались вопросы распределения ролей, степень компетенции Комиссии и круг её полномочий, выяснялись какие-то вопросы финансового свойства и члены Комиссии присматривались друг к другу. Никаких серьёзных обсуждений не было, тема останков практически не затрагивалась, и только кратко её коснулся глава первой группы В.О. Плаксин. Он сообщил, что судебно-медицинская экспертиза костных останков начала свою работу по постановлению прокуратуры Свердловской области 23 августа 1991 года, то есть через две недели после того, как было вскрыто захоронение на Коптяковской дороге, дав беглый обзор по проделанной работе. В частности, он сказал, что был разработан программно-аппаратный комплекс для проведения идентификационных исследований
Страница 14 из 28

по черепу и прижизненным снимкам, с помощью которого «окончательно идентифицированы семь скелетов и установлена принадлежность останков пяти конкретным членам семьи Романовых, доктору Боткину и служанке А.С. Демидовой». И заверил, что, как только Прокуратура представит необходимые документы, «будут сформированы окончательные выводы экспертизы» для передачи их в Правительственную комиссию (Приложение 4).

Надо сказать, что на первом этапе работы Комиссии настроение было довольно оптимистическое. Казалось, что задачей, поставленной верховной властью, являлось беспристрастное и безусловное обретение истины, без всякого обременения какими бы то ни было политическими соображениями. Именно в это время у меня состоялась встреча с Владимиром Николаевичем Соловьёвым, ещё летом назначенным вести следствие по «Царскому делу». Впечатление от встречи осталось прекрасное. Мы долго беседовали, коснувшись всех проблем, которые будоражили общественное мнение и порождали ряд сомнений вокруг всей истории, связанной с убийством в Ипатьевском доме. Естественно, коснулись мы и двух персон, Рябова и Радзинского, о которых Владимир Николаевич отозвался без всякого энтузиазма, отметив, что вопросы к этим господам есть и что он предполагает «в порядке следственного производства» их допросить. Меня приятно обрадовало то, что Владимир Николаевич, как он очень искренне и уверенно говорил, считает долгом профессиональной чести и обязанностью патриота своего Отечества в этом страшном и запутанном деле, оставаясь абсолютно независимым от каких-либо посторонних влияний, твёрдо следовать по пути поиска правды.

На втором заседании Правительственной комиссии, 3 ноября 1993 года, Владимир Николаевич сделал довольно обстоятельное сообщение о ходе расследования «уголовного дела по факту гибели Царской Семьи», начиная с момента вскрытия захоронения в «лесном массиве в 15 километрах от города Екатеринбурга», в котором неоднократно подчёркивал то, что все существующие версии должны быть тщательно изучены и только после этого возможно будет делать какие-то выводы.

– В настоящее время, – сказал Владимир Николаевич, – существует большое количество версий, домыслов, легенд и откровенных фальсификаций о гибели Царской Семьи. Создана целая «индустрия» фальсифицированных «житий», авторы которых цепко держатся за свои версии. Широко, как в России, так и за границей, распространяются слухи о том, что документы, связанные с гибелью Николая II, сознательно сфальсифицированы по указанию партийных органов в 20-30-е годы. Подобные обвинения выдвигаются и в адрес Соколова Н.А. Ответ на многие вопросы может дать только комплексное изучение материалов, находящихся в России и за её пределами. Основным источником доказательства на сегодня является следственное дело Соколова.

Но он также отметил, что существуют документы, свидетельства, воспоминания, многие из которых входят в категорическое противоречие с тем, что известно из «Записки Юровского», главного участника и организатора расстрела Царской Семьи. В качестве примера Владимир Николаевич назвал некоего Мейера, интервью с которым было напечатано в немецком журнале ещё в конце 50-х годов. В интервью были опубликованы документы областного Совета с решением о расстреле Царской Семьи и отчёт о её «ликвидации».

– Необходимо, – сказал Владимир Николаевич, – выяснить судьбу Мейера, принять меры к поиску этих документов и проведению экспертных исследований для определения их подлинности, а также провести архивную проработку фактов, изложенных Мейером.

Коснувшись темы судебно-медицинского исследования, он отметил, что объём экспертных работ, выполненных ведущими специалистами России, Великобритании, США при участии германских учёных, завершён. Отметил, что наряду с методами, апробированными десятилетиями, были применены новейшие методы исследования, которые дают основание предположить, что неподалёку от Екатеринбурга найдены останки Николая II, Александры Фёдоровны, трёх дочерей и лиц из окружения Царской Семьи.

– Вместе с тем, – сказал Владимир Николаевич, подводя итог своему сообщению, – Комиссии следует рассмотреть вопрос о полноте исследования. С точки зрения «разумной достаточности», возможно, получив указанные материалы, на проблеме можно было бы поставить точку. В данном случае, учитывая необычность ситуации, следует провести весь комплекс возможных исследований, чтобы устранить даже самую малую «зацепку» для оппонентов. Многие российские и зарубежные исследователи критически относятся к подлинности материалов, рассекреченных в последние годы рядом государственных и партийных архивов. Необходимо провести исторические и криминалистические (графологические, почерковедческие и другие) экспертизы документов, таких как «письма русского офицера», «записки» Юровского и т. п.

С таковой же позицией обратился к членам Комиссии митрополит Ювеналий, подчеркнув, что до тех пор, пока высказываются какие-либо сомнения в отношении результатов исследований, нельзя приступать к официальному захоронению.

– Нельзя, – сказал владыка, – этого предпринимать и до завершения расследования уголовного дела по факту гибели Царской Семьи. В данном случае большое значение будет иметь заключение о высказываемых в некоторых кругах мнениях о ритуальном убийстве. Оставление без внимания этой темы чревато вспышкой антисемитских настроений. О времени похорон говорить, конечно, сейчас преждевременно. Можно лишь утверждать, что это состоится после снятия всех сомнений в отношении подлинности останков.

И владыка Ювеналий, которого председатель Комиссии величал только по имени и отчеству, добавил:

– Сейчас возглавляемая мною Синодальная комиссия изучает материалы и ведёт исследовательскую работу на предмет канонизации Царской Семьи. Если до захоронения не состоится канонизация, то наши церковные богослужения будут носить заупокойный характер. Если же до захоронения состоится церковное решение о канонизации, тогда это будет носить характер перенесения святых мощей, и перед ними будут возноситься молитвы, как перед святыми.

Ярым противником продолжения работ по изучению проблем исторического характера был член комиссии Радзинский. Он заявлял, что все медицинские исследования полностью подтвердили идентичность найденных останков тем лицам, о которых идёт речь, что со стороны Церкви кощунственно и не по-христиански откладывать погребение останков тех, кто был зверски убит в подвале Ипатьевского дома, и «искренне» возмущался тем, что эти останки содержатся где-то в Екатеринбурге, сваленные в подвальном помещении какого-то милицейского учреждения.

– Графологическая экспертиза «Записки Юровского», – сказал Радзинский, – ничего не даст. Предположим, что это не он написал, что он был болен, кому-то поручил или кто-то переписал. И экспертиза это подтвердит, и что это даст? Ведь трупы всё равно найдены там, где написано в этой записке.

Тема эта не обсуждалась, ибо уже стало понятно, что тем авральным наскоком, который был предложен на первом заседании Комиссии, проблема решена быть не может. С этого момента картина начала резко меняться. Позиции
Страница 15 из 28

членов Комиссии разошлись в своих оценках. Чиновничье представительство в Комиссии полностью принимало точку зрения официальную, которую отрабатывали медэкспертиза и следствие. Из так называемой общественности, от власти независимой, двое, драматург Э.А. Радзинский и геолог А.Н. Авдонин (Приложение 5), были апологетами официальной точки зрения. Все разговоры на заседаниях Комиссии о проведении дополнительных исследований у них вызывали только раздражение. Они всегда, с первых дней настаивали на том, что никаких исследований проводить не нужно, что всё уже давно доказано. Их позиция неизменно была категорично-однозначна: останки подлинные – Царские. Никаких иных точек зрения они априори не воспринимали. Радзинский, как известно, ещё в 1989 году свою «убеждённость» обнародовал, ну а Авдонину, как говорится, сам Бог велел: ведь он не только нашёл Царскую могилу, но и первый об этом заявил в «свердловские» правоохранительные органы.

Крыло противное, то есть те члены Комиссии, которые настаивали на более углублённом подходе к изучению вопросов исторического характера и высказывали на этот счёт своё собственное суждение, во многом идущее вразрез с выводами, к которым склонялось следствие, на первом этапе представлено было директором Уральского института истории и археологии Вениамином Васильевичем Алексеевым и художником Ильёй Сергеевичем Глазуновым. К этой немногочисленной группе я отношу и свою собственную персону. Но эта группа, утверждавшая, что одних медицинских заключений недостаточно, что необходимо осуществить очень обстоятельное исследование всех исторических документов и решить проблему свидетельских противоречий, практически никакой роли не играла и никакого воздействия на ход следствия не имела. Если бы не представительство Русской Православной Церкви, то, вероятно, весь процесс идентификации пришёл бы к своему завершению значительно быстрее.

В 1989 году, сразу же за появлением на публичной арене Рябова с его сенсационным открытием, в США была учреждена Российская зарубежная экспертная Комиссия. Возглавил Комиссию Пётр Николаевич Колтыпин-Валловский, о котором в «кратких сведениях» было сказано, что он является основателем объединения «За Свободу России» и «Фонда Царя Мученика», а также в течение двадцати лет был начальником известной монархической организации – «Российский Имперский Союз-Орден».

В конце 1993 года Нью-Йорк посетил член Правительственной комиссии В.В. Алексеев, где он встретился с П.Н. Колтыпиным, который передал письмо на имя председателя нашей Комиссии Ю.Ф. Ярова и документ, названный Меморандумом № 1. В письме, подписанном, кроме Колтыпина, ещё двумя учредителями Экспертной комиссии, вице-председателем князем Алексеем Павловичем Щербатовым и секретарём профессором Евгением Львовичем Магеровским, в частности, говорилось:

«Милостивый Государь Юрий Фёдорович!

Мы обращаемся к Вам с искренней надеждой, что Вы и Ваша комиссия примут участие в прояснении очень важных вопросов, требующих полнейшего, ясного разъяснения, как для нас, так и для целого ряда учёных Запада.

Краткий меморандум, излагающий нашу точку зрения по ряду сновных вопросов, касающихся расследования судьбы останков узников дома Ипатьева, прилагаем» (Приложение б).

В Меморандуме сформулированы, как там указано, «соображения Комиссии в вопросах, требующих первоочерёдного внимания», состоящие из шести пунктов. «Комиссия считает, – говорилось в первом пункте, – что всё, к чему имели какое-либо прикосновение органы коммунистической партии, комитета государственной безопасности, прокуратуры и следствия, даже в самое “перестроечное” время, нуждается в чрезвычайно осторожном отношении и повышенной требовательности доказательств, как в отношении лиц, являющихся источниками или передатчиками информации, так и самих вещественных доказательств, ими переданных или благодаря им найденных, включая и экспертизу относящихся к делу документов». Далее в Меморандуме шла конкретизация тех вопросов и проблем, по которым высказывались настороженность и подозрения. Акцент делался на самой фигуре Рябова, смущала его принадлежность к «следственным и карательным органам», порождали массу вопросов ореол секретности вокруг вскрытия захоронения на Коптяковской дороге в 1991 году, «Записка Юровского», противоречия в свидетельствах участников убийства (Юровского, Быкова и Ермакова) и целый ряд других вопросов, которые требовали убедительных ответов.

Членам Правительственной комиссии формально Меморандум был вручён, но никакому анализу и обсуждению он подвергнут не был. Вообще никакой реакции на инициативу Зарубежной комиссии не последовало. Спустя какое-то время мне пришлось обратиться по этому поводу к Ю.Ф. Ярову с письмом, в котором я писал: «Должен довести до Вашего сведения, что недавно я имел телефонный разговор с главой Зарубежной Комиссии в США, П.Н. Колтыпиным-Валловским, который жаловался мне на невнимание, проявленное к инициативе его группы тем, что на переданный ими в адрес нашей Комиссии “Меморандум” не последовало даже формального уведомления о его получении». Далее я писал, что со стороны Колтыпина были высказаны опасения в том, что Комиссия работает в атмосфере секретности, к чему русское зарубежье относится очень болезненно, полагая, что весь процесс контролируется со стороны власти. В заключение я высказал мысль, что имело бы смысл пригласить кого-нибудь из членов американской Комиссии в Москву с тем, чтобы это лицо доложило о проблемах, их волнующих, которые мы могли бы совместно обсудить, и предоставило в Правительственную комиссию имеющиеся в их распоряжении материалы. Моё обращение к председателю Комиссии также продолжения не имело. Было понятно, хотя этого не говорилось вслух, что вмешательство Зарубежной комиссии нежелательно.

Официальная точка зрения, то есть точка зрения власти, которую лоббировал в Комиссии её председатель, настаивала на том, что в принципе исследования завершены и выводы, сделанные судебной экспертизой, не оставляют сомнений в том, что изъятые из могильника под Екатеринбургом человеческие останки принадлежат Царской Семье. Эту позицию разделяли все представители чиновничьих ведомств и двое из упомянутых «независимых», оба лица заинтересованные. К моему несказанному удивлению, к этому крылу уже после второго заседания Комиссии примкнул и прокурор-криминалист Владимир Николаевич Соловьёв.

В Справке, представленной в Комиссию в июне 1994 года, позиция следствия, им возглавляемого, была сформулирована весьма определённо. «По результатам выполненных идентификационных антропологических исследований, – писал Соловьёв, – экспертиза с избыточно высокой степенью достоверности доказала принадлежность пяти скелетов лицам, представляющим одну конкретную семейную группу в составе Романова Николая Александровича, Романовой Александры Фёдоровны, Романовой Ольги Николаевны, Романовой Татьяны Николаевны, Романовой Анастасии Николаевны. Судебно-медицинская экспертиза завершена. Экспертная комиссия считает, что полученная совокупность результатов проведённых антропологических и генетических исследований в силу своей
Страница 16 из 28

поглощающей идентификационной значимости исключает необходимость проведения ещё каких-либо исследований для подтверждения выводов экспертизы».

В одночасье исчезли широкомасштабные заверения о «комплексных изучениях материалов», «о необходимости провести исторические и криминалистические экспертизы документов», о поисках подтверждений тому, что заявлено было уже в 50-е годы Мейером, и выяснения его судьбы.

Таковая перемена явилась для меня совершенной неожиданностью, ибо, находясь под обаянием нашей с ним первой встречи, я искренне верил в его «устремлённость обрести истину».

Позиция Авдонина и Радзинского удивления не вызывала. Конечно, лица, лично заинтересованные в однозначном решении вопроса, членами Правительственной комиссии быть не должны и участие их в прокурорском расследовании должно было быть ограничено ролью свидетелей, так же как, впрочем, и всё чиновничье представительство, которое к тому же постоянно менялось, моментально реагируя на все пертурбации, которые происходили во власти, что, естественно, пользы делу не приносило. Чиновник знал, каковая роль ему предназначена, а потому особенно в суть дела не вникал и никакой самостоятельности в работе Комиссии не проявлял. Он, как представитель ведомства, наделён был служебным поручением, то есть командирован для присутствия на заседаниях Комиссии, имея в лице вице-премьера непосредственного начальника, которым определялась для подчинённого линия поведения и его точка зрения. Собственного мнения высказывать, видимо, не рекомендовалось.

Единственным исключением был Вячеслав Иванович Брагин, заместитель министра культуры, в ноябре 1994 года после ухода в отставку министра Сидорова сменивший на этом посту свою предшественницу. Из всего административного членства он один только не следовал субординационным установкам и имел собственное своё суждение, твёрдо придерживаясь принципа обстоятельного и честного расследования всего комплекса проблем вокруг Царских останков. В том же году по настоянию Святейшего Патриарха в Комиссию был включён, сначала в качестве приглашённого, а позднее – членом, старший научный сотрудник Института всеобщей истории РАН Сергей Алексеевич Беляев.

Страсти вокруг останков бушевали с первых дней возникновения Правительственной комиссии, и критика в её адрес звучала не только из русского зарубежья и из стана монархистов «черносотенного толка», как это часто представляли СМИ, ориентированные на официальную позицию. Это отметил даже прокурор-криминалист. В одном из документов, представленном в распоряжение Комиссии, он написал: «Однако (то есть несмотря на то, что подлинность царских останков не вызывает никаких сомнений. – А.Г.), в средствах массовой информации и заявлениях отдельных учёных и представителей различных общественных кругов нередко звучат критические высказывания в адрес экспертной комиссии, касающиеся закрытости материалов экспертизы, некомпетентности экспертов в вопросах идентификации личности по костным останкам, неполноты проведённых исследований, недостаточности проработки различных версий о судьбе членов царской семьи». Соловьёв говорит об этом вовсе не от желания разобраться в «критических высказываниях», о которых он упоминает. Вынуждают обстоятельства, особенно отношение Церкви ко всей этой истории. «В апреле этого года (1994), к заседанию Комиссии, – писал Соловьёв по поводу проекта “Заключения” Генеральной прокуратуры, – в принципе мы были готовы дать такой документ. Такой документ был подготовлен, черновой вариант. Но в связи с позицией Священного Синода и Святейшего Патриарха мы несколько изменили формулировки».

Большинство средств массовой информации, конечно, поддерживали, а некоторые рьяно отстаивали официальную версию, но был целый ряд газет и журналов, которые публиковали материалы, причём часто весьма аргументированные, ставившие под сомнение те оптимистические выводы, к которым склонялась Правительственная комиссия.

Леонид Болотин, очень обстоятельно исследовавший отечественную прессу, посвящённую этой теме в статье «Средства массовой информации о Цареубийстве», писал: «“Русский Вестник” является наиболее последовательной газетой, которая стремится вопрос дорасследования убийства Царской Семьи и проблему Екатеринбургских останков освещать именно с позиций Православия. Практически все материалы “Русского Вестника” однозначно оценивают современное следствие Генеральной прокуратуры РФ как злонамеренную дезинформацию» [8 - Правда о Екатеринбургской трагедии. М.: Русский вестник, 1998.].

Были и другие издания, например: «Русь Державная», «Радонеж», писательские «Литературная газета» и «Литературная Россия», журнал «Держава», который издавал скульптор Клыков. Публикации в этих изданиях очень уязвляли Правительственную комиссию в непрофессиональном и тенденциозном подходе к исследуемой проблеме и в игнорировании всего, что не согласовалось с версией, которую отрабатывала Генеральная прокуратура.

Должен признаться, что на первых порах мне представлялось, что основополагающая задача Комиссии, делегированная властью, – это организация комплексной серьёзной научной работы по исследованию останков, принадлежавших «предположительно Царской Семье», во имя установления истины, а потому в патриотическом рвении и желании посильно тому способствовать я предложил взять на себя труд по составлению общего документа, который включил бы в себя наиболее острые вопросы, главным образом относящиеся к компетенции исторического исследования, вызывающие сомнения и волнующие широкую общественность. Моя инициатива как будто бы встретила сочувствие. Яров поблагодарил, сказав, что такой документ будет очень полезен, ибо он снимет в будущем обвинения Комиссии в недобросовестности её подхода к изучаемой проблеме, в том, что, как он выразился, «Комиссия отмахнулась». Документ мною, довольно объёмный, был составлен и передан Ю.Ф. Ярову, но, как оказалось, трудился я напрасно (Приложение 38). На Комиссии он представлен не был, не обсуждался и никакой пользы делу не принёс[9 - Ссылку на своё «сочинение» я неожиданным образом обнаружил в книге Наталии Розановой, изданной в 2008 году, в которой автор «разоблачает» колчаковского следователя и утверждает бесспорную подлинность «останков». Цитата, изъятая из контекста моей «Докладной записки», была недобросовестно ею использована с целью весьма тенденциозной.].

Позднее мне стало ясно, что для следствия, которое вела Генеральная прокуратура и что полностью принималось Правительственной комиссией, никаких альтернативных проблем не существовало. Была тайная версия убийства и сокрытия трупов Николая II и Его Семьи, сочинённая советской властью, и эту версию требовалось теперь публично подтвердить. Более обнажённо эту мысль выразил Леонид Болотин. Он написал: «Существует группа очень и очень влиятельных в России людей, которые добиваются одного – Екатеринбургские останки должны быть признаны царскими при любых обстоятельствах».

Комиссия просуществовала пять лет. За это время трижды менялся «хозяин» председательского кресла. Был период энергичных попыток работу Комиссии
Страница 17 из 28

завершить признанием принадлежности останков Царской Семье и лицам, разделившим с ними горькую судьбу, и провести их захоронение. Особенно эта тенденция проявилась в 1995 и 1996 годах, когда шла подготовка к президентским выборам. К этому времени собирались приурочить торжественное погребение «Царских останков». Рассчитывали, видимо, что эта акция поможет Ельцину одолеть Зюганова. Тогда Яровым и Собчаком была совершена попытка в довольно грубой форме принудить митрополита Ювеналия согласиться с заключением Прокуратуры и выводами судебной экспертизы. Это привело к конфликту. Владыка заявил, что «игнорирование позиции Русской Православной Церкви может поставить под вопрос дальнейшее участие представителя Церкви в работе Комиссии», а при такой постановке вопроса он лично принимать участие в работе Комиссии больше не будет. А это уже грозило бы скандалом и полной дискредитацией всего, к чему пришло официальное следствие. Поняв, что Церковь за годы демократии, освободившись от опеки вездесущего КГБ, вышла из прямого подчинения власти и что без представителя Православной Церкви Комиссия вообще потеряет всякий престиж, Яров тут же пошёл на попятную, извинившись прилюдно и сказав что-то вроде того, что владыка не так его понял.

Как известно, никаких похорон в предполагаемое Прощёное воскресенье не состоялось. В начале 1996 года Яров покинул пост председателя Комиссии. Его сменил В.Г. Кинелёв. В январе 1997 года председателем Комиссии был назначен В.Н. Игнатенко. Он провёл одно заседание, на котором присутствовало всего три члена Комиссии и несколько приглашённых специалистов из медицинской сферы. Обсуждались вопросы только материального характера, ибо было заявлено, что «задержка с завершением экспертных исследований в рамках уголовного дела связана с отсутствием финансирования». На этом председательствование Игнатенко завершилось. Вскоре от должности заместителя председателя был освобождён А.А. Собчак. Выведен из состава Комиссии Р.Г. Пихоя. Деятельность Комиссии замерла на долгие месяцы.

Последний председатель Правительственной комиссии был назначен в конце 1997 года. Им стал Борис Ефимович Немцов. Первое заседание комиссии с новым председателем состоялось 3 ноября. Оно было довольно представительным. Присутствовало девятнадцать членов Комиссии и семь приглашённых лиц. Открывая заседание, Немцов критически отметил, что «решение вопросов, связанных с идентификацией останков Императора Николая II и членов его Семьи, неоправданно затянулось». Поразмышляв недолго о проблемах сугубо внутреннего характера (финансирования, изменения состава Комиссии), Немцов заявил, что Комиссия «завершает свою работу в январе 1998 года». Результатом проведённой работы Комиссии, как он сказал, должны явиться два документа: первый документ – это «Заключение Комиссии по вопросам, связанным с идентификацией останков», второй – письмо председателя Комиссии, то есть его – Немцова, «в адрес Президента Российской Федерации с изложением основных выводов Комиссии и просьбой о принятии окончательного решения по данному вопросу». Членам Комиссии предписывалось в месячный срок представить на его, Немцова, имя предложения по подготовке указанных документов (Приложения 27, 28, 29, 30, 31). Одновременно Генеральной прокуратуре и Центру судебной медицины было поручено в течение двух месяцев завершить все исследования по тем вопросам, которые были представлены в Комиссию митрополитом Ювеналием от имени Русской Православной Церкви и дать по ним исчерпывающий ответ.

После председателя Комиссии слово было предоставлено прокурору-криминалисту Соловьёву, который, во-первых, заверил, что при выделении необходимых средств на все поставленные вопросы в указанный срок будут оформлены документальные ответы, и, во-вторых, сделал общий обзор проведённого им следствия с выводами весьма оптимистического характера. Он заявил, что все экспертные исследования фрагментов от костных останков, проведённые в лабораториях Лондона и США, дали однозначное, стопроцентное заключение о принадлежности изучаемых фрагментов останкам, обнаруженным под Екатеринбургом. В этот момент к Соловьёву с вопросом обратился Илья Сергеевич Глазунов. Он спросил, от каких костей брали фрагменты для исследования и брали ли таковые от черепа, который следствием классифицируется как череп Государя.

– Нет, – ответил Соловьёв, – костные фрагменты черепа не исследовались.

– Тогда о чём речь? – сказал Илья Сергеевич. – Естественно, никакого черепа Государя Императора в могильнике, который нашёл милицейский журналист Рябов, не было.

Вспоминая позднее своё членство в Правительственной комиссии, Глазунов написал: «По окончании заседания Борис Ефимович с нескрываемой укоризной посмотрел на меня: “Илья Сергеевич, ну что вы, дело-то ясное. Мы, кстати, готовы помочь созданной вами академии, а вы упрямитесь. Неужели вы в самом деле не хотите, чтобы царские останки были наконец захоронены в вашем родном городе, в Петропавловской крепости?” Вздохнув, я подарил ему первую часть своей книги “Россия распятая”, изданной в “Роман-газете”. Чёрным фломастером подписал: “Молодому реформатору от старого монархиста”. Больше меня на заседания в “Белый дом” уже не приглашали. Единогласие любили не только коммунисты, любят и демократы».

С рядом предложений выступил В.В. Алексеев. Он настаивал на том, что к завершению работы Правительственной комиссии необходимо ответить на вопросы, имеющие отношение к проблемам исторического характера, против чего категорически протестовал Соловьёв. Немцов, как бы согласившись с обеспокоенностью Алексеева, сказал, что мысль хорошая, но предложил провести историческую экспертизу, не включая её в орбиту тех тем, ответы на которые должны были быть получены в течение двух последующих месяцев. Стало понятно, что проблемами исторического характера Комиссия заниматься не намерена, после чего Алексеев свои вопросы снял. Немцов всем своим видом самоуверенно демонстрировал благоприятное завершение медикокриминалистических исследований под эгидой Правительственной комиссии.

– Доказательная база медэкспертизы, – сказал Немцов, – составляет 99,9 процента.

Оптимизм Немцова разделяли, конечно, не все. С.А. Беляев, например, настаивал на том, что необходимо провести сопоставление выводов следствий Соколова и Соловьёва, а В.И. Брагин, уже после заседания, говорил, что он очень обеспокоен давлением со стороны Немцова, ибо видит в этом твёрдое решение власти провести захоронение останков, как уже широко заявлялось, в день Прощёного воскресенья, 1 марта 1998 года, невзирая ни на какие протесты и рассчитывая, видимо, на то, что перед таковым давлением Церковь не устоит.

Последнее заседание Комиссии, финальное заседание, состоялось 30 января 1998 года. Председатель Немцов, высказав слова благодарности в адрес членов Комиссии, Генеральной прокуратуры и учёных, которые, как он выразился, «внесли свой вклад в решение вопросов идентификации Императора Николая II, членов Его Семьи и лиц из их окружения», заявил, что целью данного заседания является «принятие решений, завершающих работу Комиссии».

Протокольный документ, подводящий черту
Страница 18 из 28

под пятилетней деятельностью Комиссии и подписанный её председателем, гласил:

«Рассмотрев Справку (то есть документ, составленный Соловьёвым) о вопросах, связанных с исследованием гибели семьи российского императора Николая II и лиц из его окружения, расстрелянных 17 июля 1918 года в Екатеринбурге, и другие материалы, содержащие ответы на вопросы, поставленные Комиссией в обращении к Генеральной прокуратуре Российской Федерации от 15 ноября 1995 года, представленную Генеральной прокуратурой Российской Федерации, Справку о результатах экспертных исследований костных останков из места захоронения семьи российского императора Николая II, представленную Республиканским центром судебномедицинской экспертизы Минздрава Российской Федерации, заслушав доклады Томилина В.В. и Соловьёва В.Н…. Комиссия решила:

1. Считать, что на вопросы, поставленные в письме от 15 ноября 1995 года, Генеральной прокуратурой Российской Федерации представлена информация, удовлетворяющая Комиссию.

2. Констатировать, что научные исследования, проведённые в 1997–1998 годах Республиканским центром судебно-медицинской экспертизы Минздрава Российской Федерации, а также доктором биологических наук Е.И. Рогаевым, существенно расширили доказательную основу ранее сделанного заключения об идентификации останков.

3. Представленные Комиссии документы и фактические материалы в совокупности позволяют сделать вывод о принадлежности останков 9 человек, изъятых в 1991 году из группового захоронения в окрестностях Екатеринбурга, членам семьи российского императора Николая II (следует поимённый перечень всех лиц. – А.Г.).

Считать, что в результате проведённых работ по идентификации останков с применением доступных современной науке методов исследований получен исчерпывающий научный материал (включая фиксацию анатомического строения и повреждений черепов путём компьютерной томографии), и в связи с этим нет необходимости в дальнейшем сохранении останков царской семьи и лиц из их окружения в качестве объектов исследования, что позволяет провести их захоронение.

Приложить к настоящему протоколу текст Заявления митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия…»

Текст Заявления митрополита Ювеналия был передан им на последнем заседании Комиссии, 30 января, и подписан тем же числом. «Участвуя в Комиссии с начала её создания, – писал владыка, – я открыто и свободно высказывал суждения и сомнения, которые были не только у меня, но и те, с которыми встречался в Церкви и обществе. Предоставленные на данном заседании Заключения Генеральной прокуратуры и Республиканского центра судебно-медицинской экспертизы Российской Федерации подводят итог исследованиям. Полагаю, что их нельзя принять с абсолютной достоверностью». В то же время владыка пишет, что он не находит оснований не доверять позиции, к которой пришли Генеральная прокуратура и судебная экспертиза, однако подчёркивает, что «вся научная, историческая и нравственная ответственность целиком ложится на авторов заключения, которые представили в Комиссию свои выводы».

Суть этого Заявления, хотя и достаточно дипломатично, сводилась к тому, что Церковь, с одной стороны, соглашаясь с тем, что, как пишет владыка, «нашей жизни присуща потребность иметь памятное место об умерших – могилу», с другой же – в самом факте предания земле останков видит только создание символической могилы «в память о последнем Российском Императоре, Его Семье и их верных слугах, принявших мученическую кончину, где будут совершаться и молитвы, и которая станет символом покаяния».

«Если потребуется моя подпись под официальным решением Комиссии, – заканчивает владыка Ювеналий, – то я буду готов её поставить при условии, если к подписываемому документу будет приложено настоящее заявление в качестве его неотъемлемой части».

На следующий день, 31 января, своё «Особое мнение» представил академик В.В. Алексеев. «Оставляя на совести судмедэкспертов и генетиков результаты их исследований, – писал он, – вынужден снова констатировать, что источниковая база этих исследований крайне сомнительна. Принятое Комиссией 3.11.1997 года решение о вынесении исторических аспектов проблемы за рамки её работы ошибочно, более того, оно противоречит деятельности самой Комиссии. В представленных на её заседание 30.1.1998 года документах две трети текстов были посвящены тем самым историческим аспектам, но их исполнение оставляет желать много лучшего. Оно не соответствует последним достижениям науки в этой области, страдает предвзятостью, противоречит некоторым новым фактам и выводам, а потому требует существенного пересмотра. Пренебрежение историческими фактами не позволило чётко ответить на 10 вопросов, поставленных Синодом Русской православной церкви. Нарушило комплексное решение проблемы останков и оставило сомнение в их подлинности».

Как пример он приводит коллизию с «черепом Николая II», на котором должен был оставаться след от сабельного удара, нанесённого ему ещё в бытность Наследника Престола японским экстремистом и который на черепе, вынутом из екатеринбургского могильника, обнаружен не был. Уязвляя научных коллег от медицины, он писал: «Российскими учёными методом исторической экспертизы восстановлена полная картина проникающего ранения в голову выдающегося русского полководца М.И. Кутузова. Убедительно доказано и признано, что его глаз сохранился. Так почему же с такой же убедительностью нельзя идентифицировать череп Николая II, расстрелянного на 150 лет позднее ранения Кутузова?»

Вопрос, поставленный академиком Алексеевым, не был оригинальным. Эта тема неоднократно звучала на заседаниях Комиссии, а также была включена в те «десять вопросов», ответы на которые требовала Православная Церковь, поэтому медицинская экспертиза обязана была высказать собственное своё авторитетное мнение. «Справку о результатах экспертных исследований костных останков», как заключительный аккорд медико-судебной экспертизы, представил на последнем заседании Комиссии главный судебно-медицинский эксперт В.В. Томилин. Среди прочих заключений, подтверждающих неоспоримую подлинность останков, четырнадцатым пунктом этого документа говорилось: «Императору Николаю II в 1891 году были причинены три рубленые раны головы. Одна из них сопровождалась поверхностным сколом кости толщиной “в лист обыкновенной писчей бумаги”. То есть повреждение затрагивало лишь наружную костную пластинку свода черепа. Однако к моменту исследования наружная костная пластинка в области локализации повреждения на черепе не сохранилась из-за их разрушения в результате длительного (70 лет) нахождения останков в условиях захоронения под действием влияния целого ряда внешних факторов. Поэтому судить о наличии или отсутствии повреждения в данной области головы не представляется возможным».

Не рассчитывая ни на какую реакцию и понимая полную бессмыслицу собственной инициативы, я всё же передал в адрес Правительственной комиссии «Записку», в которой выразил своё отрицательное отношение к работе, проведённой прокурором-криминалистом Соловьёвым, отметив, что в ней полностью отсутствует следственно-криминалистический анализ и что
Страница 19 из 28

всё так называемое следственное производство по своему содержанию представляет собой не юридический документ, а популярное литературно-детективное изложение исторических событий по известным источникам. В конце своего Заявления я написал:

«Во все годы работы Комиссии я придерживался убеждения и его высказывал (мои письменные материалы, переданные в Комиссию 17 апреля 1994 года, 11 ноября 1995 года, 20 октября 1997 года, 12 января 1998 года – Приложения № 39, № 40), что одновременно с заключением судебно-медицинской экспертизы Комиссия должна представить профессионально-убедительное заключение по тем вопросам, которые волнуют широкую общественность, как в нашем Отечестве, так и за рубежом, порождают сомнения и недоверие, с тем, чтобы в будущем была устранена всяческая возможность уязвлять Комиссию в недобросовестности и уж, тем более, в злонамеренности.

В связи с тем, что моя инициатива оказалась неэффективной, я должен с огорчением для себя и справедливости ради признать своё участие в работе Комиссии беспредметным» (Приложение 41).

Следствие 1918–1919 годов по делу об убийстве Царской Семьи было проведено по горячим следам совершённого злодеяния по распоряжению Верховного правителя России адмирала Колчака высокопрофессиональным, добросовестным и непредвзятым следователем по особо важным делам Николаем Алексеевичем Соколовым.

«Мне выпало на долю, – писал Соколов в предисловии к своей книге, вышедшей в эмигрантском издательстве «Слово» в Вене уже после его смерти, – произвести расследование об убийстве Государя Императора Николая II и Его Семьи. В пределах права я старался сделать всё возможное, чтобы найти истину и соблюсти её для будущих поколений», добавив к тому, что он предпочитает рассказывать об этом «языком хотя и сухим, но юридических фактов». Книгу он писал в эмиграции, куда ему удалось вывезти материалы следствия и те вещественные доказательства, которые были обнаружены в доме инженера Ипатьева и вокруг заброшенного рудника в районе деревни Коптяки. Всё повествование построено строго на основе фактического материала, без домыслов, размышлений и без всяческих теоретических фантазий. Это многочисленные допросы свидетелей и участников преступления, заключения разных экспертов по предметам, на которых заметен был след злодеяния, его собственные наблюдения.

Соколов приводит составленную судебным следователем Намёткиным, который вошёл в дом Ипатьева сразу же, как только Екатеринбург был освобождён от большевиков, подробную опись всех помещений, где в заточении находилась Царская Семья, и всего того, что там было обнаружено. Описывая прихожую, одна из дверей в которой ведёт в комнату, где обитал сам главный палач, Намёткин не упускает ничего, начиная от цвета, в который покрашены стены, и, педантично обходя комнату, фиксирует всё, что видит, и всё, что там находит.

«В правом углу, – пишет он, – между вешалкой и печкой полушёлковая свёрнутая портьера. В том же углу печка с герметической заслонкой; на полу у печи лежит куча золы, мелких углей, жжёной бумаги, среди которых оказались сгоревшие гильзы от револьвера, волосы, медальоны, половина погона, куски материи, пуговицы и разные металлические пластинки». Рядом он находит коробку «с остриженными волосами четырёх цветов», принадлежащими Великим княжнам, по словам сопровождавшего следователя при осмотре Ипатьевского дома Терентия Ивановича Чемодурова, Государева камердинера. Он же подтверждает, что обнаруженный в соседней комнате маленький ключ на белом шнурке принадлежал Наследнику Алексею Николаевичу, которым отпиралась шкатулка, где он хранил деньги, а пузырьки из-под лекарств, фарфоровая баночка с остатками борного вазелина, электрический прибор для согревания служили для лечения Цесаревича.

Через год, вслед за Намёткиным, Н.А. Соколов внимательно обследует дом Ипатьева. Обойдя верхний жилой этаж, все комнаты, где когда-то находилась Царская Семья, комнаты, где обитала охрана и комендант, описав всё, не упустив никаких мелочей и произведя фотосъёмку интерьеров и предметов, там обнаруженных, Соколов спустился вниз, в подвал. В протоколе осмотра помещения, «где произошло убийство Государя Императора и его Семьи», он подтверждает, что внешний вид этого помещения соответствует его описанию в акте члена Екатеринбургского окружного суда Сергеева, который, сменив Намёткина, вёл предварительное следствие. Со своей стороны он отмечает всё, что представляет юридическую ценность. Особенное его внимание привлекают следы «замывки обоев» и разрушения восточной стены, находящейся под аркой, как раз напротив входной двери. «Ясно видимых штыковых ударов, – записывает Соколов в протоколе, – нигде в комнате убийства не усматривается, но обращает внимание в этом отношении на себя арка, о которой упоминается в протоколе выше, в пункте “б”. На той стороне арки, которая ближе всего к косяку двери из комнаты убийств в кладовую, усматриваются продолговатые в 1–2 миллиметра разрывы обоев. Получается впечатление, что по этой стороне арки как будто бы скользило острие штыка». А в пункте «б», о котором упоминает Соколов, говорится: «На лицевой стороне арки, ближайшей к правому косяку двери, снята часть деревянной обшивки, покрывающей арку вместе с обоями. Над этой выемкой имеется сделанная чёрным карандашом надпись: “Рисовал…”, подпись фамилии неразборчива. Под этой выемкой в штукатурке арки имеется в глубину штукатурки углубление конусообразной формы, несомненно, пулевого характера. На стене, обращённой к Вознесенскому переулку, имеются три надписи, сделанные карандашом».

«В этой же комнате, – продолжает Соколов, – Сергеев обнаружил на южной стене надпись на немецком языке:

Belsatzar ward in selbiger Nacht

Von seinen Knechten umgebracht[10 - У Гейне имя библейского царя «Bulthasar», а на стене комнаты было написано «Belsatzar», т. е. «Белый Царь» – неофициальный титул русского монарха в народе.].

(В эту самую ночь Валтасар был убит своими холопами.)

Это двадцать первая строфа известного произведения немецкого поэта Гейне “Balthasar”. Она отличается от подлинной строфы у Гейне отсутствием очень маленького слова “aber”, то есть “но, всё-таки”.

Когда читаешь это произведение в подлиннике, становится ясным, почему выкинуто это слово. У Гейне двадцать первая строфа – противоположение предыдущей двадцатой строфе. Следующая за ней и связана с предыдущей словом “aber”. Здесь надпись выражает самостоятельную мысль. Слово “aber” здесь неуместно…

На этой же южной стене я обнаружил обозначение из четырёх знаков. Снимок передаёт их вид».

Во всё время проведения следствия Соколова сопровождает Роберт Вильтон, корреспондент английской газеты. Покинув красную Россию вместе с Соколовым, уже у себя на родине он издал книгу «Последние дни

Романовых», написанную по следственным материалам, которые Вильтон пунктуально фиксировал и собирал. В начале своего повествования он писал: «Я долго изучал места, где происходило Екатеринбургское злодеяние, начав с Ипатьевского дома. Меня свёл туда судебный следователь Соколов. Он разъяснил мне ход драмы с точностью, не допускавшей сомнения. На стенах подвальной комнаты я видел кровавые пятна, о которых большевики, когда мыли
Страница 20 из 28

комнату, позабыли; я видел непристойные надписи, рисунки, сделанные рукой русских тюремщиков; я прочёл другие надписи на немецком, на венгерском, на еврейском языке».

Подытоживая всю проведённую работу внутри дома Ипатьева, Соколов написал:

«Доказано, что между 17 и 22 июля 1918 года, когда Ипатьев восстановил своё нарушенное владение домом, в нём произошло убийство. Оно случилось не в верхнем этаже, где жила Царская Семья. Кровавая бойня совершилась в одной из комнат нижнего, подвального этажа. Один выбор этой комнаты говорит сам за себя: убийство было строго обдумано. Из неё нет спасения: за ней глухая кладовая без выхода; её единственное окно с двойными рамами покрыто снаружи толстой железной решёткой. Она сильно углублена в землю и вся закрыта снаружи высоким забором. Эта комната – в полной мере застенок.

Убивали из револьверов и штыком. Было сделано свыше тридцати выстрелов, так как нельзя допустить, чтобы все попадания были сквозные, и пули не остались бы в телах жертв. Одни из жертв находились перед смертью вдоль восточной и южной стен, другие ближе к середине комнаты. Некоторые добивались, когда лежали уже на полу. Если здесь была убита Царская Семья и жившие с ней, нет сомнения, что из своего жилища она была заманена сюда под каким-то лживым предлогом. Наш старый закон называл такие убийства “подлыми”».

Кровавый след из подвала Ипатьевского дома ведёт следователя Соколова на рудник в урочище Четырёх Братьев. От дома Ипатьева он идёт пешком, по той дороге, по которой годом ранее в тёмную июльскую ночь убийцы увезли «хоронить» свои жертвы. Миновав Верх-Исетск, дорога уходит в лес, который тянется на протяжении всего пути. Примерно на девятом километре от Верх-Исетска дорогу пересекает «горно-заводская» железнодорожная ветка, на перекрёстке которых находится переезд № 184 с домиком для путевого сторожа. В этом месте лес отступает и дорога к переезду идёт по открытой местности, но вскоре за переездом она снова уходит в таёжную темень.

«В четырёх верстах от Коптяков, – пишет Соколов, – к западу от дороги, имеется старый рудник. Наружными разработками и шахтами здесь некогда добывали железную руду. Это было давно… Между переездом № 184 и описанным рудником коптяковской дороги имеются и другие рудники. Они ближе к Екатеринбургу. К ним гораздо легче подъехать, так как коптяковская дорога местами плоха для езды.

Но ни один из них не имеет других удобств, какими отличается рудник в урочище Четырёх Братьев: он совершенно закрыт для постороннего взора густой чащей молодого леса; нигде нет такой удобной глиняной площадки, лишённой всякой растительности, и рядом с ней глубокие шахты».

На основании показаний большого количества свидетелей, лиц, причастных к убийству, или непосредственных участников этого злодеяния Соколов составил очень убедительную картину событий, происходивших на руднике. Он достоверно установил, что движение по Коптяковской дороге было прекращено на рассвете 17 июля и возобновлено 19 июля с шести часов утра. От Екатеринбурга застава, откуда уже был проезд запрещён, находилась недалеко от железнодорожного переезда № 184. С севера Коптяковская дорога была перекрыта в километре от самой деревни. Вся территория была оцеплена. В зоне оцепления оказалось примерно около семи километров Коптяковской дороги. Всё это время попасть в деревню или выехать из неё местный житель не мог, и все попытки проехать дорогой или миновать её стороной, которые совершали некоторые смельчаки, оборачивались встречей с вооружёнными людьми и угрозами за ослушание неминуемой расправой. Пересекать запретные кордоны могли лишь те, кого пропускала охрана, то есть непосредственные участники и организаторы всей этой таинственной акции. Важные сведения о том, что происходило в эти дни, дал следователю Соколову опрошенный им путевой сторож с переезда № 184 Яков Иванович Лобухин. Он рассказал, что в ночь на 17 июля, когда уже начало рассветать, он проснулся от шума мотора, очень тому удивившись, ибо никогда прежде его переезд в такой ранний час никакие машины не пересекали. Проснулся и его сын. В окно они видели, как в рассветной дымке мимо их домика со стороны Екатеринбурга в сторону Коптяков по объездной дороге прошёл грузовой автомобиль, в кузове которого сидело четыре человека с винтовками в солдатской форме. Тогда же сразу было прекращено движение по Коптяковской дороге.

В семь часов утра, опять же из города, через переезд прошёл грузовой автомобиль, но в лес он не углубился, как первый, который путевой сторож со своим сыном видели ночью, а остановился, как показал Соколову Лобухин, «саженях в ста пятидесяти» от их переезда. Точно они не утверждали, но обоим показалось, что в кузове были «бочки или ящики». Через несколько часов переезд пересёк ещё один грузовик и тоже на Коптяки не поехал, а остановился возле предыдущего. «Тут я хорошо запомнил, – как записано в протоколе допроса Я.И. Лобухина, – что в этом автомобиле в железных бочках бензин везут». Сын Лобухина показал на допросе Соколову, что он решил воспользоваться случаем и, взяв бутылку, отправился к месту, где остановились оба грузовых автомобиля. Тогда он уже точно увидел, что в автомобилях везли бензин в железных бочках, которых он насчитал не менее трёх. Около машины были вооружённые люди в солдатской форме, человек пять. Лобухин-младший попросил, чтобы ему дали бензину, и один из охранников налил ему полную бутылку.

«Многие видели, – подытоживая рассказ Лобухиных, написал Соколов, – как возили бензин. Оценивая показания свидетелей, я утверждаю, что его было доставлено на рудник самое меньшее сорок пудов» (640 килограммов).

Бензин на грузовиках довозили до того места за переездом № 184, на которое указывали Лобухины, а дальше к руднику уже перевозили на лошадях. Кроме бензина на рудник, как установило следствие, было привезено более 11 пудов серной кислоты. Соколов этот факт устанавливает документально. Большевики, покидая в спешке Екатеринбург, многие документы не успели уничтожить, что для следствия явилось очень важным доказательным материалом. В протоколе Следственного дела от 16 декабря 1919 года Соколов приводит тексты предписаний, адресованные на имя управляющего аптекарским магазином «Русское Общество»:

1. «Предлагаю немедленно, без всякой задержки и отговорок выдать из вашего склада пять пудов серной кислоты предъявителю сего. Областной Комиссар Снабжения Войков».

2. «Предлагаю выдать ещё три кувшина серной кислоты». Получатель тот же, предписание подписано тем же лицом и тем же днём: 17 июля.

Касательно этого вопроса Соколов допросил Ивана Матвеевича Сретенского, бывшего, как указано в протоколе, «в момент февральского переворота уездным исправником», который показал: «Я сам осмотрел кислоту на складе. Она была в японских глиняных кувшинах, а кувшин помещался в ящике (те самые, которые видели Лобухины в кузове грузовика. – А.Г.). Они (ящики) были довольно толстые: иначе они и не могли быть сделаны, так как кувшин кислоты весил два пуда и тридцать один фунт» (это более 40 килограммов).

Итак, следователем Соколовым было установлено, что на рудник в урочище Четырёх Братьев было в общей сложности привезено не менее 650 литров
Страница 21 из 28

бензина и 176 литров серной кислоты.

«Что же привозил на рудник грузовой автомобиль в ночь на 17 июля? – задаёт вопрос Соколов. – Что прятали на дне шахты? Зачем привозили сюда кислоту и бензин? Самый лучший ответ на все эти вопросы дадут предметы, которые были найдены на руднике».

Пьер Жильяр, наставник Цесаревича Алексея Николаевича, вместе с Вильтоном принимавший участие в расследовании Соколова, вспоминая дни, проведённые на руднике, писал: «Следственные власти предприняли систематические изыскания в лесу. Каждая пядь земли была изрыта, ископана, испытана, и вскоре шахта, почва лесной поляны и трава по всей окрестности выдали свою тайну. Сотни предметов и обломков вещей, по большей части затоптанных и втоптанных в землю, были открыты; их принадлежность была установлена, они были классифицированы следственной властью. Были найдены среди прочего…» Жильяр приводит перечень многих предметов, найденных в самой шахте и в округе Ганиной Ямы, принадлежащих как членам Царской Семьи, так и их окружению. «Наконец, – пишет он далее, – кости и куски обгоревших костей, частью разрушенные кислотой и частью носящие на себе следы режущего орудия или пилы; револьверные пули (те, вероятно, которые остались в трупах) и довольно значительное количество расплавившегося свинца».

Соколов даёт более точное юридическое заключение: «24 кусочка свинца, 2 пули от револьвера системы Нагана и одна оболочка от такой же пули. Форма кусочков свинца весьма характерна. Свинец расплавился в огне и, охлаждаясь затем, сохранил неправильную форму застывшей массы. Пустая оболочка от пули – закопчена. Из неё вытек свинец под действием огня» (24 кусочка свинца – это, возможно, 24 пули, расплавленные в костре, а если это так, то застрять они могли не в одежде, а в телах убитых. – А.Г.).

Возле рудника Соколов обнаружил следы двух кострищ, сохранившихся с прошедшего года. Один костёр находился совсем рядом с шахтой, в восьми с половиной метрах от неё, круглой формы и диаметром в один метр. Другой костёр немного в стороне, в двадцати девяти шагах от первого, как отметил Соколов, был значительно крупнее, занимая территорию в три метра в диаметре. Территория костров, глиняная площадка, на которой был разведён один из них, вся местность вокруг открытой шахты были подвергнуты тщательному обследованию. Большинство находок было сделано именно там. Там же была обнаружена часть костных останков.

На руднике вскоре после бегства большевиков побывал лесничий Василий Гаврилович Редников. На допросе у Соколова 4 августа 1919 года он сообщил: «Утром я, Зубрицкий, Тетенёв и пять человек из нашей команды пошли со мной туда на рудник. Мы обследовали тогда, как могли, состояние открытой шахты. Около шахты было кострище, другое кострище было дальше, у старой берёзы. Мы стали копаться в кострищах и нашли в обоих кострах следующие вещи: несколько обгорелых планшеток от корсетов, несколько фестонов от обуви, как нам показалось, три топаза, горелые всевозможные пуговицы. Я не могу теперь сказать, – продолжает далее Редников, – какие именно вещи и в каком именно костре мы находили, но я точно помню и категорически удостоверяю, что тогда мы в костре у шахты нашли несколько мелких осколков раздробленных обгорелых костей. Это вовсе не были кости какого-либо мелкого животного. Это были осколки крупных костей крупного млекопитающего и, как мне тогда казалось, осколки трубчатых костей. Они, повторяю, были обгорелые. Мы их находили в самом кострище».

В тех же кострищах при более тщательной обработке грунта Соколов уже в следующее лето обнаружил ряд вещественных улик, не замеченных Редниковым и его спутниками, в том числе, как отмечено в одном из протоколов, «куски сальных масс, смешанных с землёй». А со дна открытой шахты, где в течение месяца Соколов проводил раскопки, были извлечены труп маленькой собачки, женский палец и осколки костей «млекопитающего», разрезанные, разрубленные и сильно обожжённые. Все эти находки были засыпаны землёй с глиняной площадки, на которой сохранились остатки одного из кострищ.

«Крушение власти Адмирала, – писал Соколов, – не позволило мне произвести научное исследование этих костей, какое бы я желал. Однако врач Белоградский, которому они были предъявлены мною на допросе, показал: “Я не исключаю возможности принадлежности всех до единой из этих костей человеку. Вид этих костей свидетельствует, что они рубились и подвергались действию какого-то агента”».

Следствие в своих выводах пришло к полной убеждённости, что в подвале дома инженера Ипатьева была умерщвлена Царская Семья и Её верные слуги. Трупы убитых были вывезены из Екатеринбурга через Верх-Исетск в сторону деревни Коптяки. Следователь Соколов уже в эмиграции, подводя итог своим изысканиям на руднике и вещественным находкам, там найденным, написал:

«Рудник выдал тайну Ипатьевского дома.

Вечером 16 июля Царская Семья и жившие с Ней люди были живы.

Ранним утром 17 июля, под покровом ночной тьмы, грузовой автомобиль привёз их трупы на рудник в урочище Четырёх Братьев.

На глиняной площадке у открытой шахты трупы обнажили. Одежду грубо снимали, срывая и разрезывая ножами. Некоторые из пуговиц при этом разрушались, крючки и петли вытягивались. Скрытые драгоценности, конечно, были обнаружены. Некоторые из них, падая на площадку, среди множества других, оставались незамеченными и втаптывались в верхние слои площадки.

Главная цель была уничтожить трупы. Для этого, прежде всего, нужно было разделить трупы на части, разрезать их. Это делалось на площадке. Удары острорежущих орудий, разрезая трупы, разрезали и некоторые из драгоценностей, втоптанные в землю. Экспертиза установила, что некоторые из драгоценностей разрушены сильными ударами каких-то твёрдых предметов: не остро-режущих орудий. Это те именно, которые были зашиты в лифчиках Княжон и разрушены в самый момент убийства пулями на их телах.

Части трупов сжигались на кострах при помощи бензина и уничтожались серной кислотой. Оставшиеся в телах пули падали в костры; свинец вытапливался, растекался по земле и, охлаждаясь затем, принимал форму застывших капель; пустая оболочка оставалась. Сжигаемые на простой земле трупы выделяли сало. Стекая, оно просалило почву. Разорванные и разрезанные куски одежды сжигались в тех же кострах. В некоторых были крючки, петли и пуговицы. Они сохранились в обожжённом виде. Некоторые крючки и петли, обгорев, остались не разъединёнными, не расстёгнутыми.

Заметив некоторые оставшиеся предметы, преступники побросали их в шахту, пробив в ней предварительно лёд, и засыпали их землёй. Здесь та же самая картина, что и в Ипатьевском доме: скрыть от мира совершённое зло.

Так говорят о преступлении самые лучшие, самые ценные свидетели: немые предметы».

* * *

Выводы, к которым пришло следствие, были приняты как факт. Мир был абсолютно убеждён в том, что узники дома Ипатьева, или, как он именовался в официальных советских документах, Дома Особого Назначения, в ночь на 17 июля, обманно сведённые в подвальное помещение, были там злодейски истреблены. Безжизненные их тела были вывезены на Ганину Яму, где в течение двух суток, в разведённых кострах, густо обливая трупы бензином и кислотой,
Страница 22 из 28

убийцы уничтожали следы своего кровавого преступления. Пепел и недожжённые фрагменты человеческих тел они сбросили в шахту или утопили в болоте. Таковая картина вполне корреспондировалась со взглядами на большевиков того времени, о кровожадности и жестокости которых ходили легенды.

В 1989 году, спустя семь десятилетий после гибели Царской Семьи, весь мир облетела сенсационная весть, кардинально менявшая взгляд на эту трагическую страницу нашей истории. 16 апреля газета «Московские новости» опубликовала статью под броским названием «Земля выдала тайну», в качестве иллюстрации к которой была напечатана фотография черепа, принадлежавшего, как там утверждалось, Государю Императору Николаю II. Автором этого сенсационного открытия и обладателем величайшей «реликвии» явился, тогда, конечно, никому ещё не известный, Гелий Трофимович Рябов, как потом выяснилось, старый сотрудник МВД и сочинитель сценариев на темы чекистских подвигов. Сам о себе он написал: «Я не эксперт-криминалист, не графолог, но знаком с этой профессией и теоретически и практически. Я работал следователем».

Следом за газетной публикацией, в том же апреле, журнал «Родина» начал печатать, как было указано в уведомлении об авторе, «журнальный вариант повести» Рябова под названием «Принуждены вас расстрелять», с параллельным комментарием доктора исторических наук Генриха Иоффе.

Выводы следователя Соколова, к которым привели его находки на руднике, о том, что тела Царственных мучеников были полностью уничтожены, Рябов объявил ошибочными. Ошибочным объявлялась и злодейская суть большевиков. Никакого надругательства над трупами и огненной экзекуции на Ганиной Яме большевики не учиняли. В кострах сожгли только одежду. Тела вывезли в сторону Екатеринбурга и похоронили на Коптяковской дороге, рядом с железнодорожным переездом № 184.

Через четыре дня после публикации в «Московских новостях» Рябов выступил в Историко-архивном институте. Там он очень подробно изложил все перипетии, связанные с поисками Царской могилы, посвятив довольно много времени событиям семидесятилетней давности, достаточно примитивно эти события осветив, постоянно подчёркивая собственные монархические симпатии и свою глубокую приверженность православной вере. Это, конечно, вызывало эмоциональную реакцию в основном молодёжной аудитории, часто сопровождаемую бурными аплодисментами. Надо помнить, что времена ещё были советские и «научный атеизм» являлся одним из основополагающих звеньев коммунистической идеологии. Повествуя историю своего открытия, Рябов сказал:

– Я занялся этим делом довольно случайно. Дело в том, что, когда по поручению Министерства внутренних дел я приехал в Свердловск для того, чтобы встретиться с личным составом свердловского управления (понятно, что МВД. – А.Г.) и поговорить о фильме «Рождённые революцией» (автором сценария которого был он сам. – А.Г.), в тот момент, когда я сошёл на перрон, я сказал встречающему: «Отвезите меня в особняк Ипатьевых». Сказал непроизвольно, инстинктивно, интуитивно, как угодно. Утром за мной приехала милиция, естественно, меня отвезли в этот особняк, мне показали абсолютно всё, в том числе и подвал, в котором всё это произошло. Потом меня познакомили с очень симпатичным краеведом, геологом по профессии, которому я почему-то совсем неожиданно сказал, что, с моей точки зрения, главное, что надо сделать, – это найти могилу Романовых, потому что только это даже с точки зрения абсолютно марксистской откроет истину, и если мы это найдём, то многое сможем доказать и многое подтвердить. Он посмотрел на меня как на сумасшедшего и сказал, что сделать это невозможно, потому что, по его предположениям, они уже давно сгнили и, во-вторых, в этих местах построены дома, проложены дороги, железные дороги и это всё совершенно невозможно. Я сказал, что я беру на себя документальную часть вопроса (то есть получение закрытой информации) и что если удастся установить когда-нибудь это место, то всё остальное будем делать вместе.

Вскользь Рябов упоминает краеведа-геолога в своём сочинении, опубликованном журналом «Родина»: «…Красивый человек средних лет слушает мои вопросы. Нет, он ничего не знает».

Уже после крушения советской власти, в 1991 году, давая объяснения прокурору Свердловской области В.И. Туйкову, Рябов несколько иначе излагает свой приезд в столицу «красного Урала». «В августе 1976 года, – записано в протоколе, – я по просьбе бывшего министра внутренних дел Щёлокова приехал в Свердловск для представления работникам милиции моего фильма. Начальник политотдела УВД, полковник предложил мне осмотреть достопримечательности города. Я сказал, что с удовольствием познакомился бы с историей города восемнадцатых-двадцатых годов. Начальник политотдела сказал, что он знает человека, который интересуется и знает много об этом периоде. Через некоторое время мы с ним приехали к этому человеку. Им оказался Авдонин Александр Николаевич, кандидат геологоминералогических наук (это тот самый геолог-краевед, о котором Рябов говорил студентам-историкам. – А.Г.). Увидев у меня на пиджаке значок “Заслуженный работник МВД СССР”, Авдонин принял моё знакомство с ним настороженно. Но потом, когда начальник политотдела уехал, мы с Авдониным разговорились, в том числе и об императоре России, и не помню, в связи с чем и почему, я ему сказал, что нельзя ли попытаться найти могилу бывшего царя Николая II и членов его семьи. Авдонин ответил, что, во-первых, скорее всего никакой могилы царя нет, а во-вторых, зачем это надо, ведь с ними давно покончили и что теперь историю ворошить. Сказал, что если и попытаться это сделать, то всё равно ничего не получится».

Авдонин тому же Чуйкову, за месяц до встречи прокурора с Гелием Рябовым, сообщил следующее:

«С детства я занимался краеведением, но, так как я жил в Свердловске, я заинтересовался и вопросом об обстоятельствах расстрела семьи императора Николая II. Меня интересовал и вопрос о месте захоронения их останков. Много лет я читал соответствующую литературу, беседовал с различными людьми, знающими об этом. В одной из бесед с Геннадием Николаевичем Лисиным в 60-х годах, а ему в то время было около 80 лет, он сообщил мне примерные ориентиры места, где сжигали останки семьи Николая II (то есть значит, что всё же сжигали? – А.Г.). Об этом он знал с того времени, когда помогал следователю Соколову в 1919 году в поисках места захоронения Романовых (если его сведения идут от Соколова, то «ориентиры места» указать он мог только на Ганиной Яме. – А.Г.). В итоге я решил, что, когда у меня будет свободное время, я попытаюсь найти место захоронения Романовых.

Примерно в 1976 году в Свердловск приехал Гелий Рябов. Познакомились мы с ним при следующих обстоятельствах. Я хорошо знал Корлыханова Ивана Степановича, работника Чкаловскою РК КПСС. В момент приезда Рябова он был начальником политотдела УВД Свердлоблисполкома. Он и познакомил меня с Рябовым. Я узнал, что его волнует судьба Романовых, так как он намеревался создать о них фильм. Я ему рассказал о том, что знаю. Он спросил, знаю ли я место захоронения семьи Романовых. Я ему сказал, что предположения у меня есть, но требуются архивные материалы. Он пообещал мне
Страница 23 из 28

помочь в этом вопросе, сказал, что ничего бояться не надо, так как будем работать под эгидой Щёлокова».

Далее события, по Рябову, развивались следующим образом. В Ленинграде он встретился с сыном Юровского, который передал ему копию записки своего отца, как пишет Рябов, «с личными поправками». Надо сказать, что так вот просто, с улицы заявиться к Юровскому Рябов, конечно, не мог. Сын цареубийцы себя публично никак не афишировал. Я это могу утверждать, ибо на то имею свой собственный опыт.

Случился оный в конце 60-х или в самом начале 70-х годов. У меня был друг – Олег Антонович Кулиш. Как-то мы с ним встретились в Доме журналиста. Я вошёл с улицы, а он в фойе у гардероба беседовал с высоким господином в морском мундире. Я подошёл поздороваться. Олег Антонович представил мне своего собеседника: Александр Яковлевич Юровский. Я несколько оторопел, услыхав столь «известную» фамилию. Внешне, конечно, виду не подал и, после рукопожатия, отошёл, но встреча эта меня заинтересовала, и я попросил Кулиша при случае поинтересоваться, не сын ли его знакомый Юровского Якова из дома Ипатьева. Как мне потом рассказал Олег Антонович, он этот вопрос задал адмиралу Юровскому, на что тот сухо и не особенно любезно ответил, что никакого отношения к «этому лицу» не имеет. Юровского я несколько раз видел потом. Он был дружен с директором Дома журналиста, тоже адмиралом в отставке, и, видимо, навещал его, появляясь в Москве. Внешне он чем-то отца напоминал.

А Рябов встретился с Юровским, конечно, благодаря мощной поддержке в «высоких сферах». Об этом совершенно откровенно пишет Н. Розанова: «Рябов снова обратился за помощью к Щёлокову, который в присутствии Рябова (то есть не «обратился», а прямо-таки заявился к министру в кабинет. – А.Г.) позвонил в Управление МВД в Ленинграде, прося содействия в розыске Юровских». Ну а что такое «просьба» министра МВД, к тому же ещё и члена ЦК КПСС, понятно без лишних комментариев.

«Записка Юровского» явилась той «ариадниной» нитью, которая привела Рябова на Коптяковскую дорогу. В Историко-архивном институте, вспоминая об этом периоде своих поисков, Рябов говорил, что, получив «Записку», он снова перечитал все свидетельские показания из следственного дела Соколова и, сопоставив их с тем, что писал Юровский, пришёл к полному убеждению, что теоретически место могилы обнаружено. Оставалось найти его практически. «Обнаружить его (то есть место захоронения), – в беседе с прокурором Туйковым сказал Рябов, – помог анализ показаний сторожа будки № 184

Лобухина, соответствующих страниц книг Дитерихса и Соколова с “запиской Юровского”. Анализ позволил прийти к выводу, что в них идёт речь об одном и том же месте». Познакомиться с книгами Соколова и Дитерихса, как об этом заявил Рябов, он смог также благодаря помощи министра внутренних дел Щёлокова, который по каким-то причинам опекал своего подчинённого, открывая ему доступ к тайным хранилищам.

С «Запиской Юровского» Рябов отправляется в Свердловск, где, как он говорил, его «товарищи, опытные геологи, мгновенно исследовали нужное место». Авдонин, давая объяснения тому же прокурору Туйкову, в частности, сказал: «Мы сделали топографическую съёмку Ганиной Ямы и Коптяковской дороги до железнодорожного переезда. К этому времени у нас были работы Соколова, Дитерихса (Рябов привез?). К этому времени у нас были и записки Юровского. Оценив всё в совокупности, мы пришли к выводу о месте захоронения семьи Романовых». На первом этапе обнаружения Царских останков Авдонин с Рябовым не вступает в серьёзное противоречие, но уже в 1993 году, назначенный членом Правительственной комиссии, в письме на имя Ю.Ф. Ярова Авдонин пишет: «На сокрытие останков в этом месте указывает и руководитель расстрела царской семьи Я.М. Юровский, но документ об этом нами был найден слишком поздно – в конце поисковых работ».

Впоследствии же он изменил свою позицию и стал заявлять, что место захоронения найдено было им лично ещё до приезда Рябова с упомянутой «Запиской». В 1997 году в сборнике, посвящённом проблемам гибели Царской Семьи, Авдонин в статье «О поисках и извлечении останков царской семьи на Старой Коптяковской дороге», уже без тени всякого смущения, написал: «Как один из главных исполнителей поисков останков и их вскрытия, заявляю следующее: В осуществлении поисков мной и моими коллегами двигала не жажда славы, а только желание установления исторической истины и раскрытия тайны останков царской семьи. Она была раскрыта не на основании “Записки Юровского”, как об этом утверждают представители оппозиции (в сноске Авдонин даёт такое объяснение: “Оппозиция – силы, противодействующие официальному расследованию гибели царской семьи в нашей стране”; к оным “силам”, по Авдонину, автоматически причисляются Рябов вместе с Радзинским. – А.Г.), а на основе устной истории – многолетнего поиска и опроса непосредственных и косвенных свидетелей событий 1918 года в Екатеринбурге, живших ещё в 1960–1970 годах (то есть Рябов, по Авдонину, как бы вовсе ни при чём. – А.Г.). В деле по прокурорской проверке факта вскрытия останков имеется объяснительная записка Г. Рябова, в которой он указывает о встрече с А.Я. Юровским в 1978 году, передавшим ему тогда копию записки отца. Но именно в том – 1978 году я сообщил Рябову в письме, что предполагаемое место захоронения царских останков нами найдено. С “запиской Юровского” Рябов приехал к нам в 1979 году на вскрытие останков».

Следовательно, если принять как достоверный факт заверения Авдонина, то становится непонятным вся детективная эпопея вокруг документа главного участника расстрела, который один из «изыскателей» (Рябов) получает от сына того самого «главного», а другой (Радзинский) «случайно» находит в московском архиве. Если поверить Авдонину, что в самые что ни на есть глухие советские годы, в период особой обострённости со стороны партийной власти и карательного ведомства в отношении всего, что так или иначе связано было с событием в доме Ипатьева, который к тому времени был уже снесён с лица земли, какой-то малоприметный кандидат геолого-минералогических наук, что-то прочитав из воспоминаний екатеринбургских большевиков, спокойно, собственной инициативой, без всякой посторонней помощи и попечительства всё видящих и всё знающих органов (местные жители заложили бы в первые пятнадцать минут), ничего не боясь, находит захоронение, в котором покоятся останки последнего русского Царя, то это значит, что ни одному слову Рябова и Радзинского верить нельзя.

Если же фантазирует Авдонин и приписывает себе тщеславия ради (или по другой причине) заслуги, которые во всяком случае не одному ему принадлежат, и эти амбициозные претензии сохраняются в документах, представленных в Правительственную комиссию, то приходится предполагать, что сие не личная инициатива екатеринбургского геолога, а тенденция, идущая откуда-то извне. Ведь иначе трудно объяснить постоянно меняющуюся картину. Могильник на Коптяковской дороге, долгое время фигурировавший как «находка Рябова», сначала трансформировался в «находку Рябова и Авдонина», а затем, когда было возбуждено уголовное дело по факту гибели Царской Семьи, превращается уже в «находку одного Авдонина». С того
Страница 24 из 28

момента Рябов сгинул в небытие (как многие полагают, не по своей воле), уступив «пальму первенства» Авдонину, своему бывшему соучастнику по «археологическим» изысканиям, который на удивление очень скоро вошёл в роль главного действующего лица. Конечно, никогда не посмел бы Авдонин по собственному почину так беспардонно поступить с человеком, которому он, может быть, обязан был своим участием в столь «рискованном» тайном предприятии, не имея на то соответствующего покровительства (без «эгиды» Щёлокова, которой Авдонин обязан Рябову, он бы никогда не посмел раскапывать могильник на Коптяковской дороге), да и Рябов без некоего распоряжения вряд ли добровольно, из гуманных соображений согласился бы пожертвовать мировой своей славой. Человек он самолюбивый, амбициозный и не без тщеславия. Следствие, осуществляемое прокурором-криминалистом Соловьёвым, понятно, на подобные «пустяки» внимания не обращало.

Далее Рябов повествует о том, как этот поиск происходил, что их вывело на нужное место, какими дилетантскими методами они пользовались, как они вскрывали могильник, сколько на то ушло времени. Эти его откровения во многом противоречат тому, что он же сам писал в собственном дневнике, потом живописал в публикациях ещё советского времени, и тому, что говорил уже в 1991 году, давая объяснения прокурору Чуйкову. Представляет, конечно, несомненный интерес дневник, который Гелий Трофимович, как в нём указано, вёл якобы непосредственно на месте «раскопок предполагаемого захоронения царской семьи». Довольно подробно и пунктуально Рябов фиксирует весь происходивший процесс, не упуская даже упомянуть такую мелкую деталь (наверное, для большей убедительности, что не задним числом составлялся дневник), к делу как бы вовсе не относящуюся, но характерную с точки зрения непосредственного впечатления, как он с супругой, сойдя с поезда, прежде чем отправиться к «заветному месту», зашёл в магазин и запасся десятью бутылками воды. Открывается дневник 31-м числом, мая месяца 1979 года, первым «трудовым» днём. «08.45, пригородный поезд до

Шувакиша. Пришли на место, сняли рюкзаки… Пробито пять скважин под шпалами. В двух из них бур извлёк слой чёрной субстанции с запахом мазута (мазут-то откуда? – А.Г.). Я уверен, это искомое: останки трупов Романовых и их людей (в этой могиле 9 человек, все, кроме Алексея и Демидовой). Всё, что осталось в результате воздействия, бензина, серной кислоты».

Тут, конечно, многое непонятно. Особенно заключённое в скобки указание на количество погребённых в ещё не раскрытом могильнике, и, главное, точно определено, что кроме Алексея в могильнике отсутствует Демидова (это так в «Записке Юровского», что Рябов слепо повторяет; он тогда ещё не знал, что экспертиза и следствие после некоторых колебаний – первой кандидатурой была Анастасия – определят отсутствующей Марию. Рябов что, по чёрной субстанции и запаху мазута определил содержание могильника и количество жертв, там погребённых, или это позднейшая вставка?). Историк В.В. Алексеев, опубликовавший в своей книге дневник Рябова, никак сию коллизию не прокомментировал, но по тому, как текст воспроизведён, создаётся впечатление, что это текст авторский.

На следующий день с раннего утра команда Рябова приступает к вскрытию захоронения. Дневник фиксирует последовательность этого процесса. «Снят слой мокрой травы, верхний слой земли, обнажены шпалы. Сняли 1-й слой шпал, под этим слоем обнаружен 2-й слой шпал, проложенный вдоль дороги, здесь же навалены сучки, остатки деревьев, камни, кирпич. Упёрлись в 3-й слой шпал. Мне поручено следить за костром и заготавливать топливо (то есть ведут себя спокойно, как туристы, приехавшие на пикник. – А.Г.). Стоп! Зовут к раскопу. Эврика! Первая находка – обнаружена часть фрагмента тазобедренной кости, чёрного цвета, по виду обработанная сильным хим. реактивом. Обнаружены: часть позвонка и позвонок. Г.Т. Рябов дрожит от волнения (тут почему-то он вдруг начинает себя именовать в третьем лице, прямо как в «Записке Юровского», и, думаю, не случайно. – А.Г.), много говорит, прерывает, грубо требует внимания к оценке найденного. Здесь же обнаружена 21 тазобедр, кость. Под шпалой, под слоем грязно-жёлтой воды Гелий обнаружил кисть руки. Стал шарить руками под водой, заявил, что он прощупывает рёбра, кисти рук с маленькими косточками. Фрагментов одежды нет (это не случайное уточнение, оно с прицелом. – А.Г.). Влад, опустив руки в воду, обнаружил череп, извлёк челюсть с зубами. Гелий пошёл промывать череп… При просовывании руки в жидкую глиняную массу ребята устанавливают, что трупы лежат друг на друге (прямо-таки ясновидящие. – А.Г.). Извлечены позвонки… обнаружили ещё череп… Произведена фотосъёмка. Снова поиски в глине, Влад опять извлекает череп. Промыли здесь же в ручье, на черепе в затылочной части крупное отверстие от пули. Череп обнаружен между мелких костей и позвонков (позвонки, позвонки, позвонки. – А.Г.). Пообедали. Сфотографировали 3 черепа вместе… маленький и с пулевым отверстием (этот череп Рябов потом будет выдавать за череп Государя. – А.Г.) Гелий взял себе, а 3-й череп с золотыми зубами передал Авдонину. Черепки керамической фляги и позвонок (к позвонкам Рябов проявляет особое внимание. – А.Г.) взял Ген.[надий] Петрович». «2 июня 1979 г. Открыта шахта».

Это уже третий день, и если Рябову доверять, то надо всё время помнить, что дневник писался ещё при советской власти и непосредственно во время «тайной операции» в Поросёнковом Логу. Третий день группа лиц приезжает из города, копает посреди дороги среди бела дня, рядом горит костёр, возле которого они спокойно трапезничают, вокруг разложены черепа, позвонки, другие кости, бутылки с водой, тут же валяются шпалы, и ничего их не беспокоит, не волнует, ничего они не остерегаются, а времена ещё суровые, брежневские. Роберт Мэсси (Месси), автор известной книги «Николай и Александра», в 1995 году в журнале «New Yorker» писал, что основные события, которые привели к открытию «предполагаемых останков Романовых, произошли в советский период, когда партия и КГБ твёрдо стояли у власти. Трёх человек, якобы действующих совершенно независимо друг от друга, вдруг по какой-то причине охватило желание найти последнее место упокоения убиенных Романовых. Первый – Гелий Рябов, бывший следователь или судебный исполнитель из МВД, ставший кинорежиссёром и занимавшийся патриотической пропагандой. Вполне возможно, что ему протежировал министр внутренних дел Щёлоков. Второй – г-н Александр Авдонин, геолог из Екатеринбурга (Свердловска), а третий – Эдвард Радзинский, пользующийся успехом писатель и сценарист из Москвы. В 1979 и 1980 годах двое из них, Г. Рябов и А. Авдонин, открывали могилу и рылись в её содержимом, при этом чудеснейшим образом избежав надзора полиции».

Даже прокурор Соловьёв в своей справке, представленной на последнем заседании Комиссии 23 января 1998 года, писал: «Работу по поискам останков группа вела законспирированно, поскольку у её участников имелись веские основания предполагать, что она вызовет отрицательную реакцию властей, правоохранительных и политических органов». Откуда у Соловьёва таковые сведения, кто ему доложил о «законспирированности», с чьих слов он эту информацию
Страница 25 из 28

вставил в официальный документ, опубликованный в материалах Правительственной комиссии? Если сам придумал, то ведь не для красного словца, а, наверное, с тем, чтобы предупредить удивление дотошного скептика, который, конечно, обратил бы внимание на то, что вот так без всякого страха группа частных лиц производит действия, по тем временам властью преследуемые. Рябов в своём дневнике никакой настороженности не отметил. Авдонин тоже не озирался по сторонам, когда из могильника доставали черепа («работали» спокойно под «эгидой» Щёлокова?) и тут же, в ручье отмывали их от глины и «чёрной субстанции». Соловьёв (уже под другой «эгидой») понимает, что они этот момент (опасения, что их обнаружат) по какой-то причине упустили, и подправляет их, вводя всю эту детективную историю в рамки реалий того времени.

Задним числом Рябов (видимо, не без влияния со стороны прокурора-криминалиста) свою «оплошность» тех лет тоже постарался исправить. В книге «Как это было», изданной в 1998 году, он написал: «Мы все испугались… Мгновенье назад мы были законопослушные советские люди, сейчас мы – с точки зрения Лубянки – враги пролетарского государства. Что нас ожидает в будущем?» О страхе перед Лубянкой Гелий Трофимович вспомнил вдруг через тридцать лет, а когда писался дневник и когда он из глинистой жижи извлекал шпалы, слой за слоем, и черепа с позвонками, тогда он не трясся от ужаса, что вот-вот из лесной чащи выскочат свердловские чекисты с собаками и наручниками.

Итак, по тому, что записано Рябовым в дневнике, который он, по его утверждению, вёл непосредственно во время вскрытия захоронения, до самих останков добраться удалось только после того, как были извлечены три слоя шпал. Прокурору Туйкову он по этому поводу сказал: «Как происходило вскрытие, подробности этой работы я описал в дневниках за 1979 и 1980 годы. Ксерокопии этих записей прошу приложить к этому объяснению». Это Рябов говорит в 1991 году. В журнальном варианте его повести, той, что двумя годами ранее встречи с прокурором была опубликована журналом «Родина», картина этого момента представлена совершенно в ином виде. «Утро было раннее, – писал Рябов. – Приготовили лопаты, вот и первый удар вглубь. Сняли слой земли, в которой лопата упёрлась во что-то жёсткое, пружинящее. Хворост, ветки, хорошо сохранившиеся. Под ними снова земля – перемешанная, перекопанная (с чем перемешанная? Кем перекопанная? – А.Г.). На мгновенье я остановился, чтобы перевести дыхание, и вдруг он (напарник) крикнул сдавленно: “Железяка какая-то!” Это была тазовая кость чёрно-зелёного цвета. И сразу же пошли кости, кости, целые скелеты, черепа… Мы достали три – обгоревшие от кислоты (на кислоте Рябов постоянно акцентирует внимание. – А.Г.), с пулевыми ударами, у кого в виске, у кого на темени» (в дневнике – пулевое отверстие в затылке. – А.Г.). Через десять лет после собственноручной записи в дневнике Рябов никаких настилов из шпал не обнаруживает (похоже на то, что «подённый» дневник писался уже в 1989 году или даже в 1991-м). А студентам в Историко-архивном институте он рассказал, что когда они вскрыли «это место», то под слоем земли попались им только «палки и доски». Исчезли «брёвна, кирпичи, камни». Их, наверное, команда распределила между собой на сувениры, и Рябов то, что ему досталось, вместе с черепами и позвонками увёз в Москву. Информация, которая идёт от Авдонина, во многом не совпадает с тем, что говорил и писал Рябов. В записке, составленной 31 октября 1993 года в адрес председателя Правительственной комиссии Ю.Ф. Ярова и содержавшей информацию о нахождении царского захоронения и его вскрытия в 1979 году, Авдонин сообщал: «После длительных поисков это место (то есть могильник) было обнаружено мною вместе с геологом Михаилом Кочуровым при проверки грунта дороги с помощью простого инструмента в виде большого штопора. В районе Поросёнкова Лога, ввёртывая его в землю, мы попали на глубине порядка 40 см во что-то деревянное. Площадь из дерева составляла примерно 2 м на 3 м. Мы нашли настил – место, где застрял автомобиль. В этом же году место было вскрыто. Деревянный настил находился на глубине порядка 30–40 см от поверхности земли. Сразу же под настилом оказались человеческие останки». Авдонину без всяких изменений вторит прокурор-криминалист уже в 1998 году в «заключительном» документе следствия. Он пишет: «В 1978 г. в районе Поросёнкова Лога группой А.Н. Авдонина (Рябов как открыватель Царской могилы вообще не фигурирует. – А.Г.) найдено понижение почвы, где при бурении на небольшой глубине обнаружили деревянный настил. Летом 1979 года место было вскрыто. Деревянный настил находился на глубине 30–40 см от поверхности земли. Сразу же под настилом оказались человеческие останки». Единственное, что в документе Соловьёва не совпало с текстом, который он переписывал, в чём он счёл нужным «подправить» Авдонина, – это протяжённость во времени самого события. Авдонин с Кочуровым набрели на деревянный настил в 1979 году и тогда же произвели вскрытие захоронения. По Соловьёву, вскрытие произошло тоже в 1979 году, но на следующий год после обнаружения настила. Гораздо важнее отметить, что картина всего этого действа, представленная

Авдониным и Соловьёвым, во многом расходится с тем, что в разное время живописал Рябов. Казалось бы, искали, копали, извлекали оба вместе, а из рассказа каждого в отдельности создаётся впечатление, будто бы речь идёт о событиях, между собой не связанных. (Эти разночтения почему-то следователя Генеральной прокуратуры никак не интересуют, и почему-то только авдонинская версия им принимается как абсолютно достоверная.)

Оба постоянно противоречат друг другу, и оба путаются. Например, Авдонин, давая объяснения прокурору Туйкову, как-то странно не может назвать многие даты, связанные с самыми, казалось бы, знаменательными событиями в его собственной судьбе. Он говорит: «Какого числа я не помню, мы приехали на поляну и вскрыли Яму». «Какого числа и в каком месяце 1980 года мы вернули останки в захоронение, я не помню». Позднее, когда Авдонин стал членом Правительственной комиссии, «память» у него восстановилась. В статье, напечатанной в сборнике «Романовских чтений» (изданном в 1997 году), он писал: «Вскрытие было произведено 1 июня 1979 года (Рябов в Историко-архивном институте сказал: «30 мая 1979 года ранним утром мы вскрыли это место, обнаружили палки и доски». —А.Г.). Раскоп – примерно метр на метр. Человеческие останки встречены на глубине порядка 70 см (в 1993 году останки встречены были под деревянным настилом, 30–40 см, что повторил в своём финальном документе прокурор-криминалист. – А.Г.). Здесь сразу же, на небольшом расстоянии друг от друга, обнаружены три черепа. Они изъяты для последующей идентификации. Раскоп закрыт». В отличие от Рябова, по Авдонину, вся процедура «вскрытия ямы» и всё с этим действием связанное, вместе с завершением всех работ и заметанием следов своего присутствия, заняло один день. А точнее об этом сказал сам Авдонин: «На всё ушло шесть часов времени». Эти временные противоречия очень странны, если поверить, что Рябов действительно вёл свой дневник непосредственно во время самих событий, ибо тогда он никак не мог, фиксируя эти события, запутаться в сроках и в датах. Из этого
Страница 26 из 28

можно сделать только один вывод: кто-то из «компаньонов» озвучивает фальшивую информацию. Случайно или умышленно – это тоже вопрос.

В 1991 году официально было вскрыто захоронение на Коптяковской дороге. Для проведения этой акции решением облисполкома было выделено финансовое обеспечение всего комплекса необходимых работ и создана группа «людей из числа работников правоохранительных органов, археологов, экспертов», которую возглавил старший помощник прокурора области В.А. Волков. Научная часть «экспедиции» была представлена археологом Л.Н. Коряковой, которая все три дня, проведённые на раскопе, вела очень обстоятельную запись проистекавших событий. Никаких шпал в три слоя и деревянных настилов «экспедиция» не обнаружила. «Вдоль ямы, около южной границы, – записала Корякова, – были найдены остатки брёвен, а в центральной части – остатки досок, брошенных туда в 1979 году» (то есть к историческому захоронению отношения не имеющих; их что, Рябов из Москвы привёз?). Территория, предназначенная для вскрытия, заранее была обнесена высоким деревянным забором, «сколоченным на скорую руку», как отметила Корякова. Охраняли два милиционера с автоматами. Было пасмурно и холодно, дождь лил почти не переставая. Это событие на одном из заседаний Комиссии вспоминал Р.Г. Пихоя. Он сказал:

– Есть один вопрос неприятный, но я его вынужден поставить. Мы должны дать заключение, что всё-таки раскопки мы делали неправильно. То есть проведение самостоятельных раскопок создало те проблемы, с которыми мы сейчас сталкиваемся. Это и в нравственном отношении было не очень прилично, и, самое главное, имело серьёзные последствия для дальнейших процессуальных действий.

Рябов и Авдонин в этом отношении тоже свою лепту внесли, к тому же много путаницы оставили, повествуя о своих «поисках и находках». Странные примеры разночтений в описании события, в которых оба принимали совместное участие и в которых были связаны общей идеей и общими устремлениями, можно приводить без конца. Но эти разночтения возникли уже во времена постсоветские, когда эта тема получила широкое распространение, а тогда, на первом этапе всей этой истории, в 1989 году фигуры Авдонина, не только как «первооткрывателя» Царской могилы, но даже имевшего хоть какое-то касательство к обнаруженным екатеринбургским останкам, не существовало. Был Рябов. Он без всяких краеведов и компаньонов появился на газетно-журнальных страницах и на экранах телевидения с черепами, которые выкопаны были, по его словам, из Царской могилы под Екатеринбургом и один из которых принадлежал последнему Российскому Государю. Это сенсационное известие ошеломило мир. Ошеломило настолько, что тут же вспомнилось, что существовала то ли версия, то ли легенда, будто бы в знак подтверждения совершённой экзекуции три головы были доставлены в Кремль и хранились в сейфе самого вождя рабочих и крестьян.

Вслед за Рябовым явился Радзинский. В мае того же года, на следующий месяц после появления повести Рябова в «патриотическом» журнале «Родина», «леворадикальный» «Огонёк» опубликовал очерк Радзинского «Расстрел в Екатеринбурге», в котором также сообщалось с претензией на сенсационность о существовании могильника с Царскими останками и о несостоятельности тех выводов, к которым, на конечном этапе своего расследования, пришёл колчаковский следователь Соколов (очень трудно объяснить простым совпадением такое одновременное появление аналогичных материалов на тему, надо сказать, для советской власти «деликатную», имея в виду, что журнал, в отличие от газеты, готовит материал для публикации за несколько месяцев до выхода номера в свет).

Но сочинение Радзинского уже того фурора не произвело, с которым мировая общественность встретила появление в печати, на телевидении, на арене публичного общения с вопросами и ответами, с демонстрацией фотографий извлечённых из захоронения черепов, в том числе и черепа Николая II, автора повести «Принуждены вас расстрелять». Лавры пионера на первом этапе достались первопроходцу, в венок которого, правда, вплетена была и терновая ветвь. Радзинский обойдёт своего конкурента позднее, когда будет назначена Правительственная комиссия, членом которой он станет, в то время как Рябов исчезнет из всех средств массовой информации. А то, что они были конкурентами, причём агрессивными, тому я свидетель. Мне довелось знать их обоих.

С Рябовым я познакомился по его инициативе. В то время, когда мировая его слава ещё не претерпела переоценки, он предпринял энергичные шаги к созданию некой международной внегосударственной организации с весомым представительством лиц, известных в русском зарубежье, которая своим авторитетом должна была бы способствовать подтверждению того, что могильник, им обнаруженный, действительно является Царским, ибо, как известно, открытие его в некоторых кругах вызвало реакцию полного недоверия. Собственных связей у Рябова с русской эмиграцией не было, поэтому он обратился к князю Чавчавадзе и с его помощью устроил приватную беседу на волнующую его тему в одном из ресторанов на Тверской (тогда ещё улице Горького), где кроме Зураба Михайловича Чавчавадзе присутствовали писатель Владимир Алексеевич Солоухин и я. Разговор был долгий, но, в общем, беспредметный. Впечатление от знакомства с Рябовым осталось настороженное, не убеждавшее в искренности его намерений и его самостоятельности во всей этой истории: милицейский след и близость к Щёлокову порождали определённые сомнения. Рябову очень нужно было найти поддержку в лице Главы Императорского Дома Великого князя Владимира Кирилловича, проживавшего во Франции, авторитет которого, конечно бы, укрепил в кругах русской эмиграции уверенность в подлинности екатеринбургской находки. Рябов знал, что мы, Зураб Чавчавадзе и я, являемся доверенными лицами Великого князя и что В.А. Солоухин также давно и хорошо знаком с Главой Императорского Дома.

Видимо, вся эта встреча и была затеяна Гелием Трофимовичем для того, чтобы, соблазнив нас учредительством некоего международного объединения вокруг события, связанного с судьбой последнего российского Императора, заручиться нужными ему рекомендациями. Надо особо отметить, что эта встреча имела место ещё в те времена, когда на официальном уровне монархические симпатии покровительством не пользовались. Скорее наоборот. Именно в то время у моего знакомого на таможне была конфискована монархическая литература. Рябов же очень искренне демонстрировал нам свою монархическую приверженность, пронизанную глубоким религиозным чувством. Но альянса не произошло. От вопросов, нарушающих общую концепцию последних звеньев трагической судьбы Царской Семьи, которую пропагандировал Рябов, он старался дипломатично уклоняться, что не всегда у него получалось. К примеру, когда кто-то из нас поинтересовался его отношением к четырём знакам, обнаруженным Соколовым на стене в подвальной комнате, где произошла экзекуция над узниками Ипатьевского особняка, Рябов даже в некотором раздражении резко заявил, что никаких каббалистических знаков на самом деле не было и что это глупая выдумка английского журналиста. А то, что обнаружил Соколов, так это просто
Страница 27 из 28

случайное касание карандаша. Стоял у стены некто, как это выглядело в объяснении Рябова, и почёсывал спину (Боткин или лакей Трупп?), а в руке он держал какой-то пишущий инструмент, и иногда случайно, без всякого, конечно, умысла, касался им стены, на которой эти касания оставили след, объявленный уже в эмиграции каббалистическими письменами, чем потом ловко воспользовались «белогвардейские антисемиты» для подтверждения ритуального характера самого убийства. Говорилось это без юмора, вполне серьёзно. Такого же уровня были его размышления и по другим «неудобным» вопросам, связанным главным образом с событиями в урочище Четырёх Братьев.

Очень нелицеприятно отзывался Рябов о Радзинском, болезненно реагируя на всякое о нём упоминание, особенно когда возникали вопросы о параллельных их путях, приведших обоих к открытию Царской могилы. Здесь Рябов впадал в ярость и, награждая своего соперника малоприятными эпитетами, заявлял, что Радзинский на самом деле ничего не нашёл, что место, которое он указывает, ложное, никаких там останков нет и все его на сей счёт заверения всего лишь проявление чёрной зависти и жажды мировой славы.

С Радзинским я не раз в то время встречался на Николиной Горе у моего большого друга Бориса Алимова, у которого тот, снимая дом на соседнем участке, часто появлялся. К Рябову он относился внешне без особого озлобления, удостаивая всяческое о нём упоминание с высоты своего драматургического превосходства брезгливо-иронической улыбкой, всем своим видом показывая, что смешно и нелепо вообще о таковой ничтожной персоне говорить серьёзно. Об открытии Рябова отзывался с полным пренебрежением и так же, как тот, в свою очередь, обвинял его в том, что он распространяет фальшивые слухи, ибо место, им объявленное Царской могилой, таковой не является, добавляя, что и черепа вовсе не «Августейшие». Говорил это без раздражения, а скорее даже с неким сочувствием в адрес «убогого» и тщеславного своего конкурента, как бы посмеиваясь над ним. О том, что настоящее, подлинное место, где была погребена Царская Семья, знает только он, заявлял без тени смущения и с полной убеждённостью в своей правоте.

Странным во всей этой истории их антагонизма, во всяком случае внешнего, было то, что они ни в чём принципиально друг другу не противоречили и все события и всю концепцию собственных умозаключений слепо основывали без всякого критического анализа на так называемой «Записке Юровского». Главный стержень их повествования сводился к тому, что никаких душераздирающих сцен на руднике не происходило, что следствие Соколова упёрлось в тупик и с того момента пошло по ложному следу, что, естественно, никакой «массы человеческих обрубков», о которых живописал бывший комиссар по снабжению, на самом деле не было. Всё происходило, как утверждали оба, без всякого глумления и садизма. Местный совдеп на свой страх и риск постановил расстрелять Царя и всю Его Семью с последующим тайным сокрытием трупов. Их вывезли на рудник и, предварительно обшарив и раздев, сбросили в шахту, которая оказалась неудачной. Поэтому на следующий день трупы оттуда извлекли и повезли в сторону города на Московский тракт, где присмотрели более подходящее и надёжное место, но по дороге грузовик застрял. Там в «мочажине», прямо на дороге трупы и зарыли, кроме двух, которые сожгли, пока копали яму, и схоронили отдельно под тем же костром. Оба без всякого сомнения утверждали, что останки последнего Русского Императора и членов Его Семьи погребены там, где в своей «Записке» указал Юровский, правда, само место могилы каждый определял по-своему.

Естественно, полное согласие у них было и в том, что из центра никаких распоряжений по поводу «ликвидации» не поступало, что Москва никакого отношения к этой экзекуции не имела и что там, в Совнаркоме, о расстреле Царя узнали только на следующий день, приняв сие к сведению и никак не выразив в адрес самостийного Екатеринбурга какого-либо неудовольствия. А то, что картина событий, ими нарисованная, во многом расходилась со свидетельствами и документами прежних лет, что «Записка Юровского», на основании которой эта картина и рисовалась, сама давала основания для недоверия, их нисколько не смущало. Наоборот. И для Радзинского, и для Рябова авторитет Юровского бесспорен. Он ими воспринимается как некий бесстрастный летописец, которому оба верят слепо (а может быть, должны верить?). Рябов, например, в своей «повести», размышляя над «Запиской Юровского», удовлетворённо заканчивает: «И ещё, подумал я: могила Романовых – не миф, она существует реально. Существует, мы не сомневались – зачем Юровскому лгать? Его записка не предназначалась для всеобщего сведения». Для Радзинского «Записка» также документ кристальной чистоты. «Дело о семье бывшего царя Николая II, – пишет он, – закрывает навсегда все догадки и споры, ибо Дело заканчивается той самой “Запиской” – несколькими страничками машинописного текста – рассказом главного участника событий, Я. Юровского (так ласково это звучит в устах советского драматурга. – А.Г.). Всё, что случилось в ту ночь, которую он считал исторической, Юровский изложил в памятной записке, которую составил через два года» (а Авдонин уверяет, что к поиску царской могилы «Записка Юровского» никакого отношения не имела).

Рябов и Радзинский только в одном испытывали непримиримое противоречие, которое порождало их ярую неприязнь друг к другу: в приоритете. Каждый претендовал на то, что только им найдена подлинная Царская могила и что место, на которое указывает его конкурент, является ложным. Можно, конечно, предполагать, что этот антагонизм был искусственного происхождения.

В начале апреля 1989 года М.С. Горбачёв совершил визит в Англию. Циркулировал тогда таковой слух, что якобы при встрече с советским генсеком Королева Великобритании на его приглашение посетить Советский Союз ответила, что поездка Её может быть осуществлена только после того, когда будет предана гласности судьба Императора Николая II и Его Семьи после убийства, совершённого в доме Ипатьева, и обнародовано место их погребения. Утверждали, что Горбачёв таковые заверения дал (видимо, к таковому вопросу был заранее подготовлен, ибо на таком уровне подобных случайностей не бывает). Сам он, когда я к нему, уже, естественно, в ельцинские времена, обратился с вопросом, так ли это было на самом деле, от ответа дипломатично уклонился, а вторично вернуться к этой теме не позволили обстоятельства.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=14820162&lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Здесь я должен сказать как сторонникам, так и противникам версии пресловутого «ритуального убийства»: зря вы, господа, ломаете копья в жарких схватках, потому что отрезанные головы ни с какой «ритуальностью» (ни с языческой, ни с иудейской, ни с мусульманской) никак не связаны.
Страница 28 из 28

У отрезанных голов только один смысл: они всего лишь отчётные вещественные доказательства исполнителей казни перед её заказчиками!

2

Весьма, с моей точки зрения, символично, что первоначальный импульс всей истории с обнаружением и исследованием екатеринбургских останков был дан именно этим органом советской печати. Называемая в широких слоях не иначе как «Масонские новости», эта газета ещё на самых ранних этапах перестройки стала рупором тех диссидентских сил, которые, в отличие от патриотически настроенной среды инакомыслящих, изначально «целили в Россию, а не в коммунизм»! О противоборстве между этими двумя направлениями диссидентского движения в СССР А.И. Солженицыным написана убедительная статья под названием «Нашим плюралистам».

3

Наша Страна. 1990. № 2077. 26 мая.

4

Известия. 1991. 14 сентября.

5

Внук Великого князя Петра Николаевича, брата Великого князя Николая Николаевича, бывшего Верховного главнокомандующего.

6

Последняя супруга Тихона Николаевича Куликовского, племянника Императора Николая II.

7

Супруга Великого князя Владимира Кирилловича.

8

Правда о Екатеринбургской трагедии. М.: Русский вестник, 1998.

9

Ссылку на своё «сочинение» я неожиданным образом обнаружил в книге Наталии Розановой, изданной в 2008 году, в которой автор «разоблачает» колчаковского следователя и утверждает бесспорную подлинность «останков». Цитата, изъятая из контекста моей «Докладной записки», была недобросовестно ею использована с целью весьма тенденциозной.

10

У Гейне имя библейского царя «Bulthasar», а на стене комнаты было написано «Belsatzar», т. е. «Белый Царь» – неофициальный титул русского монарха в народе.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.