Контрразведка. Охота за кротами читать онлайн - Анатолий Терещенко

Контрразведка. Охота за кротами

Анатолий Степанович Терещенко

Мир шпионажа

В книге ветерана спецслужб А. С. Терещенко идет речь о предателях из числа разведчиков, о мотивах страшной и позорной для разведчика мимикрии, о том, как этих Иванов, забывших о присяге и не помнящих родства, вычисляли военные контрразведчики. В книге показана конкретная работа специалистов контрразведки последних лет существования нашей общей Родины – СССР. Автор размышляет о политике, роли личности в истории, показывает фрагменты событий 1991 и 1993 годов, похоронивших веру в чистоту власти, и дает их оценку.

Анатолий Терещенко

Контрразведка. Охота за «кротами»

Слово об авторе

Терещенко Анатолий Степанович после окончания в 1967 году Высшей школы КГБ при СМ СССР служил в органах военной контрразведки. С 1974 по 1992 год работал в центральном аппарате 3-го Главного управления КГБ СССР.

С 1984 по 1992 год руководил подразделением, личный состав которого оперативно обслуживал Главное разведывательное управление (ГРУ) Генштаба Вооруженных сил (ВС) СССР.

О доблестной и опасной службе военных разведчиков, своеобразной интеллектуальной элите армии, написаны сотни книг. Они достойны добрых слов. Бойцы незримого фронта вписали своей службой – подвигом золотые страницы в историю Отечества.

Но в семье, как говорится, не без урода: среди офицеров ГРУ попадались предатели, отдавшие душу дьяволу за тридцать сребреников.

О мотивах этой страшной и позорной для разведчика мимикрии, о том, как этих Иванов, забывших о присяге и не помнящих родства, вычисляли военные контрразведчики, и ведет автор разговор в своей очередной книге «Контрразведка. Охота за «кротами». Она явилась результатом существенных дополнений и переработки книги «Оборотни из военной разведки».

Анатолий Терещенко – один из непосредственных организаторов и участников многих оперативных разработок.

Чтобы избежать яканья, придать повествованию динамику, а сюжету – простор, автор решил вести разговор от имени Николая Семеновича Стороженко.

Успехи чекистов в разоблачении вражеской агентуры в 1970-1990-х годах недавно ушедшего от нас тяжелого века с двумя мировыми войнами, одной гражданской и предательским развалом СССР говорили о высоком мастерстве оперативных работников и четком взаимодействии различных подразделений КГБ СССР. В этой книге автор говорит с теплотой и о своих коллегах – участниках тех памятных событий.

Терещенко А.С. – почетный сотрудник органов госбезопасности, член Союза писателей России, член Союза журналистов Москвы. Он член-корреспондент Всемирной академии наук комплексной безопасности РФ, автор пяти поэтических книг: «Полесские волошки», «Огня пугливый луч», «Офицерская честь», «Лирика. Я вслушиваюсь в листьев благовест» и «Мудрилки», а также прозы – «Оборотни из военной разведки», «Смерш в бою», «Наследники Смерша», «Взорванный век» (трилогия), «Под псевдонимом Зорич», «Маршал военной разведки», «Абакумов. Жизнь, Смерш и смерть», «Чистилище Смерша. Сталинские «волкодавы», «Император ГРУ» в соавторстве с А.А. Вдовиным и др.

Произведения Терещенко А.С. публиковались в антологиях и альманахах – «Поэзия-2000», «Московские зори», «Москва… как много в этом звуке», «Я помню чудное мгновенье…», «Лубянка», «Радонеж» и др. Его стихи печатались в центральных газетах и журналах.

Автор опубликовал в газетах и журналах СССР, России и Украины более ста публицистических статей.

Член Союза писателей России

Дмитрий Алентьев

Предисловие

Есть преступления, которые не искупаются, – это измена Родине.

    П. Буаст

Родину, как и мать, не выбирают. Она дается с рождения. Большая Родина, что бы кто ни говорил, начинается с Малой, и душа их пишет с большой буквы. С той Родины, где родился, где прошло твое детство, где живут или жили родители и дальние предки, где впервые почувствовал себя сильным, способным защитить родное и близкое – родню, друга, отчий дом, родную землю.

Нам дороги родители, милы дети и внуки, близки родственники и друзья. Но все представления о любви к ним соединены в одном слове – Отчизна!

«Какой честный человек, – говорил Цицерон, – станет колебаться умереть за нее, если он может принести этим пользу». К сожалению, новые времена внесли немало корректив в этот афоризм.

Не приемлю политиков-временщиков, заботящих только о своем благополучии, путающих власть с бизнесом, казну с собственным карманом. А ведь сила патриотизма напрямую зависит от веры людей в добропорядочность и честность, смелость и спокойствие своих венценосцев, слова которых должны органически вплетаться в дела, направленные на процветание державы.

Для военных людей, соединяющих слово и дело в единый узел, главной является защита государства от внешних посягательств. Для военных же контрразведчиков – это прежде всего обеспечение безопасности частей и подразделений, их мозговых центров – штабов всех степеней – и борьба с вражескими акциями иностранных разведок по внедрению своей агентуры в войска.

Автору этих строк в течение более четверти века довелось заниматься оперативной деятельностью в системе военной контрразведки. Большая часть службы была отдана контрразведывательному обеспечению ГРУ Генштаба ВС СССР – одному из основных объектов первоочередных устремлений ЦРУ США. С 1970-х по 1990-е годы военным чекистам удалось выявить и обезвредить ряд агентов вражеских спецслужб из числа советских военнослужащих. Все без исключения это были люди, шедшие на предательство из корыстных соображений.

События, излагаемые в книге, основаны на документальных материалах. Однако по оперативным и этическим соображениям фамилии некоторых героев и антигероев, а также названия мест событий изменены. Они обозначены звездочками.

Цель написанного – не только популяризация высокого профессионального уровня коллег, оболганных сегодня «четвертой властью». Главное – это предупреждение о том, что, пока существуют государства, независимо от «теплоты» отношений их руководителей между собой, будут активно функционировать разведки, использующие на полях невидимых сражений самые передовые технологии и достижения человеческого разума. Автор этих строк сделал все что мог, чтобы воскресить в памяти поединки военной контрразведки со спецслужбами США в удаляющиеся 1980-е годы. Кто может, пусть сделает лучше.

Тешить себя иллюзиями о паритетном сокращении усилий «больше знать о партнере» – величайшее заблуждение. Помешать же иностранным разведкам в поисках государственных секретов – важнейшая задача контрразведывательных органов любого государства.

В книге показана конкретная работа военных контрразведчиков последних лет существования нашей общей Родины – СССР. Автор размышляет о политике, роли личности в истории, показывает фрагменты событий 1991 и 1993 годов, похоронивших веру в чистоту власти.

К сожалению, за годы «реформаторства» много шансов наладить нормальную жизнь было упущено. Своего пути в лечении социальных болячек мы не искали, а всё надеялись на забугорного «терапевта». Но такие «эскулапы» помогали только в разоружении армии и откачке природных ресурсов. К счастью, надо было некоторым политикам пройти десяток лет,

чтобы согласиться, что заокеанские «доктора» носят с собой не только лекарства, но и яды.

Добить былое величие сверхдержавы, с которой считался весь мир, – вот главная задача радетелей российского благополучия в области «свобод и демократии». Эти кукловоды через своих послушных марионеток уже натворили много такого, что народам России придется разгребать десятилетиями для восстановления прежнего уровня человеческого бытия.

Трижды прав великий философ современности Александр Зиновьев, сказавший, что «перестройщики» и «реформаторы» причинили зла простым людям во сто крат больше, чем сталинисты.

История России – это история почти что постоянно осажденной крепости. Войны изматывали и закаляли ее одновременно. Подумайте только – с 1365 по 1893 год, т. е. за пятьсот с лишним лет, Россия, по подсчетам историков, 305 лет провела в войнах. Победить врагов помогали дух, вера и государственная организованность. Сегодня Россия только собирается с мыслями и готовится к делам, которых невпроворот от недавнего «демократического» безумия.

Часто люди задают вопрос: чем же отличается шпион от разведчика? На этот вопрос когда-то точно ответил американский исследователь «полей сражений на невидимых фронтах» Курт Зингер. В частности, он сказал:

«Все вражеские агенты – это шпионы, все наши – разведчики». Так же часто рассуждаем и мы, только с обратным знаком.

Не столько от власти, сколько от самого народа зависит качество нашей жизни сегодня и в будущем. Именно народ должен нанимать власть и не просить, а жестко требовать от нее положительной отдачи. Работать на это должны мы все, чтобы могли честно сказать словами А. Твардовского:

Готовы были мы к походу.

Что проще может быть:

Не лгать, не трусить,

Верным быть народу.

Любить родную землю-мать,

Чтоб за нее в огонь и в воду,

А если —

То и жизнь отдать.

Только так мы можем выстоять в годину тяжелейших испытаний, выпавших на плечи униженной Отчизны, разрубленной недалекими политиканами-нехристями на кровоточащие куски и ввергнутой в экономический хаос.

Выстоять во имя будущего великой Родины – добрая и значимая цель!

Глава первая

Учебные будни

Ни искусство, ни мудрость не могут быть достигнуты, если им не учиться.

    Демокрит

Служба в армии во все времена была почетна и престижна. Недаром люди еще недавно смотрели с недоверием на тех, кого не брали в армию. В период же ельцинского безвременья, к сожалению, оценки ратного труда поменялись до наоборот. Армия по вине политиканов находилась на заклании. Офицер по зарплате сравнялся с дворником!!! Слава Богу, сегодня вектор заботы о защитниках Родины развернут в нужном направлении.

А не позорно, что еще не так давно народ едва отстоял у правящей «Единой России» свое знамя Победы, как выяснилось, что чинуши из «слуг народа» замыслили заменить более 2 тысяч боевых знамен некими пестрыми флажками с орлами, крестами, «рыночным гламуром». Видите ли, им не понравились символы победного стяга – звезда с серпом и молотом. Но победители присягали на верность Родине и народу в минувшую войну именно этому Знамени. Они еще живы, а потому получается, что власть плюнула в их сторону. Правда, скоро чиновники-либералы поняли, что с символами, окропленными кровью павших защитников России, шутить опасно. Что ж для слуг миллиардеров ветераны – это уже отработанный материал…

Жарким июньским днем 1963 года, отслужив три года срочной службы и оставив ставший родным полк во Львове, Николай Стороженко прибыл в Москву для сдачи вступительных экзаменов в Высшую школу КГБ при СМ СССР.

До службы бредил небом – хотелось стать летчиком. Непременно истребителем. Зачитывался книгами о героях-лет-чиках, строил и поднимал в небо модели самолетов. Все ученические тетради и учебники у него были изрисованы винтокрылыми машинами. Пришло время – подал документы в училище ВВС, но заболел. Пока находился в больнице, завершились вступительные экзамены. Пришлось поступить в педучилище физического воспитания, благо с детства серьезно увлекался спортивной гимнастикой – готовил себя к профессии летчика: свободно крутил «солнышко» на перекладине, почти держал «крест» на кольцах, освоил связку «рондат – фляк – сальто» в акробатике.

А ведь в провинциальном городке Сарны, затерявшемся в болотистом Полесье, где Николай рос, не было ни тренеров, ни хороших снарядов, ни спортивных залов. Ребята – любители этого вида спорта – сами добывали программы, переписывали их в блокноты и самостоятельно разучивали гимнастические элементы и связки.

С этим багажом на уровне второго спортивного разряда он поступил в училище. Кумирами той поры для него были Виктор Чукарин, Валентин Муратов, Альберт Азарян, Борис Шахлин и другие прославленные мастера гимнастического многоборья. Фотографии этих спортсменов красовались на стенах комнаты в общежитии, на крышках картонных чемоданчиков с металлическими уголками, заполняли листы фотоальбомов. Гимнастике он даже посвятил несколько юношеских стихотворений.

В армии продолжал заниматься этим видом спорта в СКА. Здесь же познакомился со старшим лейтенантом Ищенко, офицером – перворазрядником по акробатике. Он оказался особистом – сотрудником Особого отдела КГБ по Прикарпатскому военному округу (ПрикВО), к тому же земляком. Молодежь завидовала его мастерству в прыжках. На одной из тренировок офицер спросил неожиданно: «Коля, когда у тебя заканчивается служба? Какие планы?»

– В этом году. Собираюсь поступать на журфак Львовского университета, – искренне ответил Николай.

– А что дальше? В лучшем случае ты станешь собкором районной газетенки или преподавателем в школе. Тебе нужно повидать мир, небось, кроме Украины, нигде не был. А ведь есть возможность посмотреть Россию, а там, если повезет, то и заграницу, – загадочно произнес офицер.

– Юрий Иванович, о чем речь?

– А не поступить ли тебе в Высшую школу КГБ? По моим наблюдениям, из тебя получится оперативник. Работа интересная, ответственность – государственная. Попробуй… Тут и материальная сторона: вечный студент для родителей, согласись, тяжелая ноша.

– Вообще-то верно. Если бы не родители, то на четырнадцать рублей стипендии я бы не прожил. Да еще при таких физических нагрузках. Тренировки пожирали уйму калорий.

– Что ты мне это говоришь?! Я ведь такую же школу прошел – испытал на своем горбу. Ну вот, а ты хочешь вновь сесть на шею старикам. Подумай, но думай недолго. Жду ответа на следующей тренировке. Я тебе добра желаю.

* * *

Когда Николай принял окончательное решение, то написал родителям. Отец неожиданно приехал в часть, а когда узнал, где сын собирается учиться, то развел руками:

– Жаль, хотел тебя видеть машинистом локомотива. но неволить не буду. Нужное дело – защитник Родины. Твой дед был героем-казаком. Брат деда – офицером в армии Самсонова. Оба смело дрались в Первую мировую, защищая Отчизну, которой присягали на верность. Имей в виду – у чекистов меч обоюдоострый, он сшибал головы врагам настоящим и мнимым. Сколько попадало под его острие невиновных – только бог знает. Я пережил то страшное время. Будь справедлив и щедр на доброту. Не забывай в человеке людское, когда придется решать судьбы людей. Верь в

людей, но вера без дел мертва.

Николай был поражен словами никогда не говорившего на серьезные темы отца, окончившего всего четыре класса сельской школы. Жизненный опыт – пережитые коллективизация и репрессии тридцатых годов, вся война от звонка до звонка в паровозной будке, не защищавшей от осколков и пуль, участие в Сталинградской эпопее, потери товарищей – воспитал в нем порядочность и смелость, терпимость и деловитость, умение сказать правду в глаза…

И вот она, желанная Москва, которой «в детстве кто не бредил». Сразу же с Киевского вокзала, закинув вещмешок на плечи, Николай отправился на Красную площадь увидеть Кремль – живую историю и место, с которого начиналась и начинается столица страны.

Память в воспоминаниях почему-то переместила его в недавнее, но уже прошлое, когда он, сильный и стройный, по приглашению судьи шел в белом шерстяном трико гордой походкой к спортивному снаряду. Вспомнились тренировки в армейском спортклубе (СКА) ПрикВО, где практически случайно решилась его судьба.

Сданы вступительные экзамены. На темно-зеленой гимнастерке появились курсантские погоны. Учеба шла по накатанной колее – лекции, семинары, практические занятия. Гимнастику не бросил. Сначала возглавил команду гимнастов на факультете, а затем и всего вуза. Это были упражнения для тела, но нужно было что-то и для души. Вскоре организовалась группа энтузиастов: вместе ходили по музеям, на выставки, в театры и кино. Особенно любили вечера поэзии.

На первом же курсе Николай записался в центральную библиотеку страны – Ленинку, – которую посещал каждую субботу. Копался в редких книгах, открывал забытые имена поэтов, искал ответы на философские вопросы. Это был ренессанс души.

Когда он прочитал только что вышедшую поэму Егора Исаева «Суд памяти», то, не имея возможности приобрести книгу, сидел целую ночь, переписывая произведение в тетрадь, – так тронули и понравились звонкие звучанием и глубокие смыслом строки мастера стихотворного слова.

Учеба в Москве обогащает любого, пытливые умы с периферии – вдвойне. Шестидесятые годы были годами расцвета поэзии, диспутов-дуэлей между «физиками и лириками». Часто проходили поэтические вечера, собиравшие в основном студенческие массы. Молодежь увлекалась творчеством Е. Евтушенко, Р. Рождественского, Ю. Друниной, Б. Ахмадулиной, А. Вознесенского и других.

В памяти Николая до сих пор четко запечатлелся большой вечер во дворце культуры «Крылья Советов», где в течение двух часов стихи читал фронтовик Эдуард Асадов. Он был любимцем студенчества. Подобные вечера являли собой настоящие праздники души с радостью живого общения с кумирами. Любители стихов тех лет охотились за сборниками «День Поэзии». Читались эти альманахи с превеликим удовольствием…

И в то же время шла серьезная подготовка к будущей работе. Знакомясь со специальной литературой об операциях, проведенных чекистами в разное время, особенно в военное время, приходилось восторгаться умом и хладнокровием оперативников, вязавших тончайшие сети разработок, в которые попадали опытные агенты противостоящих спецслужб, создававших осиные гнезда в стране.

По мере знакомства с материалами о действиях ЦРУ и ФБР США приходилось все глубже понимать сущность глобальных планов наших противников и политику двойных стандартов Запада.

Во все времена разведки и контрразведки оберегали государственную власть, стояли на страже незыблемости державных устоев, закрепленных конституциями. Что же касается КГБ, то это была единственная организация, которую боялись наши враги. Кроме того, она сохранила в себе бескорыстное служение тому государственному строю, который ее создал. Она защищала идеи социализма, единство многонационального государства и существующие законы. И в этой организации была особая система подбора кадров – отбирались для службы в органах в трудовых и армейских коллективах лучшие.

В противовес КГБ СССР существовало ЦРУ США.

«Если мы хотим понять природу ЦРУ, – говорил ветеран американского рабочего движения, отнюдь не коммунист, но человек, верящий в демократию без кавычек, бывший постоянный представитель Всемирной федерации профсоюзов при ООН Э. Демайо, – мы должны прежде всего понять социально-экономическую систему, породившую это ведомство. Наше общество покоится на эксплуатации многих теми немногими, кто владеет и управляет средствами производства, создающими богатство нации, и финансовыми институтами – источниками ее жизненной силы.

Эти всемогущие немногие, располагающие громадными экономическими ресурсами, управляют политической жизнью страны. Они представляют теневое правительство страны, принимающее основные решения, которые передаются для реализации официальным исполнительным и законодательным органам через своих пособников, занимающих ключевые посты во всем федеральном аппарате…

Выступающий против ЦРУ бросает вызов самому могущественному ведомству государственной власти».

Еще одно толкование о роли ЦРУ в системе государственной власти Николай нашел в книге «Невидимое правительство», написанной журналистами США Д. Уайзом и Т. Россом. Они отмечали, что сейчас в Соединенных Штатах два правительства. Одно из них видимое, другое – невидимое. Первое – это правительство, о котором американские граждане читают в газетах, а дети узнают из учебников. Второе – сложный скрытый механизм, проводящий политику США в холодной войне.

Отход Н. Хрущева от власти «по состоянию здоровья» породил среди слушателей множество слухов. Особенно поражало стремление новых властителей кремлевского трона затоптать в грязь вчерашнего вождя, которому чиновничья челядь, окружавшая его, еще недавно готова была лизать башмаки, что и он делал в отношении Сталина и его сподвижников, в числе которых был и сам.

– Неужели мы такая дикая нация, что не можем спокойно принимать кабинеты, кресла, папки с делами, столы без показа грязного белья? – разоткровенничался как-то с Николаем его друг Виктор Тимофеев. – Так гадко от этого на душе. Как не вспомнить тут Талейрана! Предательство – это верх злодейства.

– Ты прав, Виктор, – поддержал Стороженко коллегу, – только неблагородный человек способен в глаза хвалить, а за глаза хулить. Но с другой стороны – злословил Хрущев в адрес Сталина, в чьей команде был «верным сталинцем» до последнего. Так что «по делам вашим вам и воздастся». Как говорится, злые люди походят на мух, которые ползают по человеческому телу и останавливаются только на его язвах. А вообще-то ни один человек, охаивающий покойника, не бывает счастливым. По существу Хрущев – политический труп. Со временем судьба посмеется и над новоиспеченным генсеком. Да, у справедливости в России медленная скорость, а к законности длинная и ухабистая дорога.

Слушателей часто привлекали для несения нарядов на Красной площади в дни государственных праздников. На ленинском пантеоне, в мраморной коробке которого покоилась мумия – тело вождя, топтались и толпились государственные мужи и дамы, бегали с цветами и подарками дети. И никому не приходило в голову, что это шаманство оскорбительно традициям православия. Революционный обычай отменил и христианскую мораль, и традиции

славянства, давно порвавшего с язычеством.

С годами при Брежневе постепенно утихала критика в адрес Сталина, но Николай искал и искал – в спецлитературе, в беседах с живыми участниками событий тех лет – ответ на вопрос: Сталин ли только открыл счет репрессиям? Кто и что его спровоцировало на это? Было ли что-то подобное до него?

Открывались пласты трагедий ленинского периода: от бандитского уничтожения царской семьи, подавления Кронштадтского восстания и до расстрелов восставшего тамбовского крестьянства и храброго поэта Н. Гумилева, не уронившего офицерской чести. Все четче просматривались шаги второго после Ленина чиновника в большевистском ареопаге Л. Троцкого по травле С. Есенина, а затем его физического устранения.

Геноцид против российской интеллигенции с отправляемыми «пароходами умников» за границу, террор против многовековой культуры православия и насаждение безверия просматривались во многих документах. Эти материалы проливали свет на острые вопросы, волновавшие пытливые умы. Приходило осознание того, что марксистско-ленинские молитвы придуманы для таких людей, которые не могут мыслить самостоятельно и никогда не ведают возвышенного состояния души.

Чем дальше и глубже шло постижение контрразведывательного ремесла на лекциях и практических занятиях, тем больше оно убеждало Николая в правильности выбранной профессии с юридическим уклоном.

Органы не случайно называются во многих странах органами государственной безопасности, потому что они, так должно быть, защищают интересы страны и народа.

«Закончу учебу, – думалось ему, – уеду в какой-нибудь глухой гарнизон и стану настоящей грозой шпионов».

То были наивные мечты человека с курсантскими погонами. Разве мог он предвидеть, что через какой-то десяток лет придется действительно встретиться лицом к лицу с первым живым «кротом» – агентом иностранной разведки с погонами советского старшего офицера.

Три года учебы пробежали быстро. Остался год до выпуска. Весной на предпоследнем курсе пришла любовь. Первое свидание с Людмилой Николай назначил у памятника Маяковскому. Шли по улице Горького по направлению к Белорусскому вокзалу. Легко и вдохновенно читал своей спутнице стихи Есенина, Бунина, Фета, Языкова – пахучие, звонкие, нежные. Потом Коля осмелел и стал декламировать свое стихотворение, посвященное милой даме. Когда закончил и посмотрел на подругу, то увидел в ее васильковых глазах жемчужины душевной росы – она прослезилась…

В августе они расписались. Потом была свадьба, даже две: одна в Москве, другая на Полесье. На московских посиделках собрались человек десять самых близких друзей в малюсенькой комнате громадной коммуналки. Молодоженам вручили скромные подарки. При передаче настенных часов сослуживец Александрин щекотливо заметил:

– Примите, дорогие Николай и Людмила, наш подарок. Пусть эти часы идут и идут. Они остановятся только в двух случаях: кончится завод у них или у кого-то из хозяев. Так пожелаем, чтобы они долго-долго не останавливались!

Кто думал тогда за свадебным столом, что слова окажутся пророческими! Ровно через двадцать лет часы и сердце Людмилы остановились одновременно. Но это было все потом, а пока – последние каникулы и выпускные экзамены…

Глава вторая

Лейтенантские погоны

Мы стали суровей и строже…

    П. Комаров (из песни)

Тихо в комнате. Звонко тикают подаренные на свадьбе часы с золочеными стрелками. По телевизору передают в записи фрагменты концерта Муслима Магомаева. Лейтенант Стороженко пришивает на мундир первые офицерские погоны. Завтра получение диплома и вручение «поплавка».

«Кто думал, что из глубинки, – рассуждал Николай, – я приеду в далекую и высокую Москву и закончу чекистскую академию?»

Пела душа, горели радостью глаза. Он стал примерять форму, заглядывая в зеркало, – нравился строгий офицерский покрой…

Спортивный зал Школы на Ленинградском проспекте. В строю – общевойсковики, авиаторы, моряки, пограничники, связисты. Командование вручает дипломы о высшем юридическом образовании и дорогие каждому военному белые академические ромбики с красной звездочкой и золотистым гербом великой страны.

По традиции выпуск обмыли в ресторане. Вернулся Коля домой рано – ждали жена и крохотная дочурка. Жена взяла в руки диплом, внимательно прочла его и тихо промолвила:

– Поздравляю. диплом жизненный, даже гражданская специальность есть – юрист-правовед! Закончишь службу, пойдешь на наше закрытое предприятие юрисконсультом.

– О чем ты, Люсьен, – так он ее ласково величал, – служба ведь только начинается. Может, и диплом не пригодится – времени ох как много.

– Пролетит оно быстро. То, что впереди, кажется бесконечно далеким, а оглянешься – пролетело, как одно мгновение. Мама моя так часто говорит. Старики это хорошо знают. А что касается значка, то он по-мужски скромный и в то же время по-военному красивый…

* * *

Вскоре лейтенант Стороженко получил предписание убыть в распоряжение начальника военной контрразведки ПрикВО. Людмила с дочерью еще некоторое время должна была оставаться в Москве, предварительно дав согласие, что поедет туда, куда пошлют мужа. За столицу она не держалась.

Перрон Киевского вокзала. Поезд Москва – Львов тронулся. Николай прижал нос к холодному стеклу окна вагона – надо хоть как-то рассмешить прослезившуюся супругу с дочуркой на руках. Вокзал уплывал медленно, смещая влево провожающих. И вот уже исчезла из поля зрения Люда. Поезд стремительно набирал скорость.

Встретили молодого специалиста на месте тепло. Однако начальник отдела генерал-майор Николай Кириллович Мозгов, узнав, что прибывший офицер пишет стихи, совсем не зло, а с улыбкой заметил:

– Нашей службе стихоплеты не нужны. Не та работа. Я ищу для первого сектора ра-бо-тяг, – последнее слово он умышленно разбил по слогам, – думающих только об оперативной работе – трудной и неблагодарной. Так что пока забудь о стихах. Не забудешь – тебя забудет служба. Мы тебя взяли в очень ответственный участок – штабной. Не каждый и с опытом попадает в такое подразделение. Мы же верим, что справишься с работой.

Тут же расспросил о семье и по-отечески распорядился устроить лейтенанта как положено. Такой прием поначалу обескуражил Николая. Но начальник отдела кадров полковник Михаил Петрович Забродин, как бы оправдываясь за недипломатичность начальника, признался, что тоже балуется стихами, а в отношении генерала заметил: «Не переживай, это очень справедливый человек, чекист-трудоголик».

Николаю он порекомендовал не афишировать хобби и начал подробно рассказывать об особенностях работы и поведения офицера-контрразведчика в частях.

Пройдет много-много времени – лейтенант станет полковником, двадцать лет проработает в центральном аппарате военной контрразведки, встретится с живыми шпионами, уволится со службы, станет членом Союза писателей СССР, напишет много статей и с десяток книг, а Михаил Петрович отойдет в мир иной – и вдруг в совете ветеранов Департамента ВКР в Москве ему передадут одно из стихотворений, написанных Забродиным. Называлось оно «Память о мужестве»:

Кое-кто призывает сейчас

Позабыть боевые награды.

Поучает безнравственно

нас,

Что в войне было много бравады?!

В рефератах ученых иных

Полководцев в шеренгу не строят.

Очень рано забыли о них,

Потеряли в период застоя!

Кое-кто до абсурда дошел,

Заявляя: войну проиграли…

Драгоценный металл стал тяжел,

Не нужны ордена и медали.

Как опасны кощунство и бред,

Убить веру в величье событий,

Эти домыслы – подлинный вред,

Всплеск совсем непонятных амбиций.

Видно, тем, кто такое твердит,

Без труда доставались награды.

Иль не помнят заветы солдат,

Много раз их уже повторяли:

«В бой ходили не ради наград,

За Отечество головы клали…»

И пускай и сейчас, и всегда

На груди ветерана-солдата

Горят орден, медаль и Звезда,

Храня память и мужество свято!

    Михаил Петрович Забродин. 1992 г.

Не будем вдаваться в литературные достоинства и слабости стихотворения, вникнем в его духовный смысл. Он высок!

Слушал лейтенант полковника Забродина внимательно. Николаю сразу же понравился этот мягкий и рассудительный человек, подавший руку на крутом пути к неизвестной практике.

– У вас будет хороший наставник – майор Деев Дмитрий Николаевич, – сказал он, прощаясь с Николаем.

Молодой лейтенант получил в оперативное обслуживание гарнизон с радиотехническим полком ПВО сухопутных войск, отдельную роту сопровождения воинских грузов, штабную роту и гараж командующего войсками округа, а также окружные медицинские склады в городе Буске.

Рабочее место действительно определили в кабинете с майором Деевым. Он являлся фронтовиком, участвовал в разоблачении агентуры абвера, был награжден орденами и медалями за ликвидацию шпионов в действующих частях на фронте и в тылу. Майор был человеком преданным своему делу, откровенным и прямым. Начальство его побаивалось за крутой нрав, готовность пойти в атаку на любого обидчика, с какими бы погонами он ни ходил. Говорили, что на партийных собраниях от него доставалось даже начальникам с лампасами.

И все же Деев не спешил откровенничать с молодым оперативным работником. Недели три он приглядывался к нему, а потом разговорился, да так, что его монолог показался слушающему спрессованной лекцией. Затронув проблемы контрразведки, он настолько приземлил лейтенанта, что тому на некоторое время показалась бессмысленной его текущая работа в гарнизоне по поимке шпиона.

– Пойми вот что: в наше время американцам не хватит ни денег, ни сил, чтобы навербовать много агентуры в частях. Во время войны, правда, немецкая военная разведка абвер пыталась пролезть в некоторые штабы наших частей. Но тогда до Генштаба немцам было трудно добраться. Понимаешь, существует так называемая мишенная система. Это принцип работы разведки – бить прицельно в «десятку», получая стратегическую информацию. А твой полк – где-то на краю мишени. Твои солдаты и офицеры их не интересуют, хотя те могут и клюнуть, но встанет вопрос связи. Это самое слабое звено в цепи «разведчик – агент» и наоборот. Генштаб в масштабе всей армии – это и есть «десятка».

В стране несколько таких объектов: ЦК КПСС, депутатский корпус, сотрудники МИДа, Совмина, Госплана, офицеры разведки и прочее. Мы же с тобой занимаемся вопросами помощи командованию в защите секретов, пресечения возможностей хищения оружия и боеприпасов. Армия – гарант стабильности государства.

Почему с нами считаются другие страны? Потому, что мы сильны. Потеряем силы – уроним уважение в мире. Я уже заканчиваю службу, но хочу, чтобы ты понял: военная контрразведка была, есть и будет, пока существует государство и его армия…

Зазвонил телефон. Деев стремительно протянул руку, и в его огромной ладони застыла черная эбонитовая «гантель» старомодного телефонного аппарата, стоявшего здесь, наверное, с первых послевоенных лет.

– Здравствуйте. Буду рад встретиться. Согласен. Да, в 18.30 у памятника Мицкевичу. Прекрасно. До встречи.

Николаю было понятно, что выходил на срочную связь кто-то из негласных помощников, но Дмитрий Николаевич, будто это было обычное дело, продолжил:

– Благополучие армии у нас зависит не от общества, а исключительно от вождей. Те, кто поймет важность нашей службы, будут защищены от неприятных неожиданностей. Вот послушай. – С этими словами он полез в карман, достал записную книжечку в потертой кожаной обложке и стал медленно читать:

«Верьте мне: анализируя исходы военных баталий, невольно пришел к выводу, что не столько храбрость пехоты или отвага кавалерии и артиллерии решали судьбы многих сражений, сколько это проклятое и невидимое оружие, называемое шпионами».

Эти слова произнес не философ, раздумывающий в тиши кабинета о роли личности в истории, не правительственный чиновник, считающий армию нахлебницей народа, не писатель – рафинированный миротворец-пацифист, не знающий, для чего в государстве живет особой жизнью армия, а великий полководец. Кто бы, ты думал?

– Наполеон, – последовал ответ.

– Верно. Француз прекрасно понимал, что без пронырливости и ловкости своего агента Шульмейстера он не одержал бы блестящих побед в 1805 году. Ульм и Аустерлиц были в такой же степени результатами стратегического гения, как и негласной деятельности имперского шпиона Карла Шульмейстера. Генерал Савари, у кого был на связи Карл, представил своего верного агента Наполеону словами:

«Вот, ваше величество, человек, состоящий сплошь из одних мозгов, без сердца». Наполеон благосклонно усмехнулся в ответ, но никакой новой награды Шульмейстер не получил, а он так мечтал стать кавалером ордена Почетного легиона!

У Наполеона поначалу было своеобразное отношение к разведчикам и шпионам. Он говорил: «Шпион – это естественный предатель» – и не ставил их заслуги на одну доску с заслугами офицеров и генералов армии.

Так поступал и Сталин – ни одному разведчику и контрразведчику при жизни не дал Героя Советского Союза.

Кстати, ты знаешь, куда он был внедрен? – задал вопрос Деев и тут же сам на него ответил: – Советником руководства Генштаба и шефа австрийской разведки генерала Мака, который ждал от Шульмейстера «объективных данных по французским войскам». Карл добывал такие материалы. Более того – случай уникальный в истории, – специально для Мака по распоряжению Наполеона в одном экземпляре издавалась французская газета, в каждом номере которой публиковались статьи и заметки, подтверждающие информацию Шульмейстера о бедственном положении французской армии. Карл обставлял добычу этой газеты «опасностью быть разоблаченным и большими трудностями». Доверчивый Мак читал газетные полосы и охотно верил тому, во что хотел верить!

Стотысячная армия австрийцев была рассеяна французами в три недели до прихода русских отрядов. Вот так, дорогой!

Сегодня противник интересуется секретами в верхах. Разоблачение «крота» – бывшего полковника ГРУ Пеньковского – тому пример. Ты думаешь, сейчас нет Пеньковских в нашем Генштабе?.. (Как в воду смотрел – уже тогда «рылся» в секретах ГРУ Генштаба майор Поляков, о котором пойдет речь ниже.)

После этих слов Дмитрий Николаевич как-то горько поморщился, словно его одолел кратковременный озноб, и вновь продолжил:

– А мы ищем агентов там, где их в мирное время никогда не будет: в отделении, взводе, роте… А надо искать прежде всего в Москве. Туда в

первую очередь направлены следы разведок Запада. Там больше всего кандидатов для вербовки. Они ведут борьбу тайно, такой же тайный заслон противнику и мы должны поставить. А на деле что получается? Хрущев сначала ошельмовал институт негласных помощников, а отсюда до сих пор нет глубоко продуманной правовой основы подобных отношений. Мы чего-то стесняемся, стыдимся того, что открыто делают наши друзья и враги. Шпионаж на пользу своей страны считается у них высшей формой проявления патриотизма.

Говорят, было перепроизводство «сексотов и стукачей» в период сталинского правления и они, дескать, являлись основным генератором репрессий. Нет, их не было вообще как таковых, а использовались шкурники, завистники, обиженные, а не патриоты державы. Шла борьба за власть двух политических линий Троцкого и Сталина. А чубы трещали у простого народа. То же самое происходит и сегодня. Есть среди нашей агентуры честные люди, их большинство, но, с другой стороны, если приглядишься – найдешь людей, ищущих выгоды. Ничего, опыт – дело наживное. Только недостаток его вызывает уверенность в себе. Опыт – самый лучший учитель, только плата за обучение слишком велика…

Помолчав немного и бросив рассеянный взгляд на кусты, осыпанные пушистым снегом, Дмитрий Николаевич достал из трофейного портсигара сигарету «Памир» и стал ее разминать, видно, по старой привычке, как папиросу. Прикурил от бензиновой зажигалки, сделанной неизвестным умельцем из винтовочной гильзы, затянулся глубоко, с явным удовольствием и, выпустив сизое колечко дыма, опять потянулся к своей записной книжке. Взял ее, полистал, почмокал губами и промолвил:

– Послушай еще одну быль. Фуше, министр полиции при Бонапарте, в своих мемуарах так писал о важности шпионажа в подготовке императора к сражениям: «Лошади, которые везли золото французского банка к будущим полям сражений в Австрии для оплаты секретных агентов, имели большее значение, чем стремительная и отважная конница Мюрата». Вот так, дорогой мой, Наполеон думал о победах своей армии. Он понимал толк в силе невидимого оружия, хотя разведчиков несильно жаловал.

* * *

Долго еще сидели в кабинете два оперативника – молодой лейтенант и пожилой майор. Последнему хотелось выговориться, а первый с удовольствием слушал его рассуждения и особенно короткие истории фронтового периода о захвате «языков», оперативных «играх в эфире», фильтрационной работе, борьбе с лесными бандами бандеровцев в послевоенный период.

Николаю хотелось слушать и слушать ветерана, потому что это был не отредактированный спич на партсобрании, а какая-то живая правда, правда о невыдуманной жизни. И каждый раз, когда он возвращался из гарнизона, молил Бога, чтобы застать Деева в кабинете.

Оформляя информацию от негласного источника, Деев каждый раз комментировал:

– Сынок, не разменивайся на мелочи. Если взял документ, то он должен продвинуть решение какого-то конкретного оперативного вопроса, а бумажка ради бумажки – это глупость, которая может кончиться даже преступлением. Есть у нас еще специалисты по отбору «мелочевки». Грош цена таким чекистам. Ты думай, как не навредить конкретному человеку. И тому, кто сигнализирует, и тому, о ком этот сигнал. При таком подходе можно пропустить главное.

Руководство 1-го сектора Особого отдела КГБ округа требовало конкретных результатов. В отчетных «простынях» у многих офицеров зияли пустотами графы о проведении «профилактик». Оперативники понимали всю абсурдность втягивания их в круг такого рода «воспитательных бесед». Удовлетворение приходило на учениях, где проигрывались боевые условия работы. Но полигонные занятия скоро заканчивались.

Приходя домой, Николай делился с женой неудовлетворенностью от служебной деятельности. Домой – понятие условное, своей квартиры не было, жена не работала, так как нянчилась с маленькой дочуркой. Цены в городе кусались. Спасали харчи с родного Полесья от родителей.

Прошло полтора года. Чем дальше приходилось вникать в службу, тем все чаще появлялось желание покинуть оперативную работу, за которую Николая даже хвалили на совещаниях. Однако обязанности перед семьей, гордость за принадлежность к офицерскому корпусу и стремление дойти до цели, охотничий инстинкт заарканить все же шпиона сдерживали запальчивость молодого оперативного работника.

Беда была одна – быт заедал. Квартиру надо было освобождать – приезжал хозяин. Но к счастью, вскоре нашелся выход – открылась вакансия с поездкой за границу. Стороженко направили в Южную группу войск (ЮГВ).

Перед отправкой в Венгрию Николая пригласил к себе в кабинет начальник военной контрразведки округа генерал-майор Мозгов. Николай Кириллович почти в извинительном тоне заметил, что не смог добыть жилье, а потому решил направить его как хорошо зарекомендовавшего себя офицера за границу. Расчет один – набравшись опыта, вернуться снова во Львов. А в конце добавил:

– Спасибо за службу. Я в тебе не ошибся. Значит, и поэты могут хорошо работать!

30 декабря 1969 года Николай с семьей поездом Москва – Будапешт выехал к новому месту службы. На львовском перроне лейтенанту вспомнились слова отца, сказанные им накануне отъезда за границу: «Сынок, береги свой авторитет, офицерскую честь – ты теперь защитник Родины за ее пределами».

С одной стороны, эти слова казались на первый взгляд каким-то штампом. Но Николай знал, что они могли родиться только в искренней душе работяги. Работяги – машиниста паровоза с посиневшей от порезов осколками антрацита кожей на руках. Он был верен Отчизне не столько словом, сколько делом.

Сидя в купе, чета Стороженко обсуждала туманные перспективы неизвестной службы.

– Коля, прости за глупый вопрос. Тебя оставят в Будапеште или направят на периферию? – поинтересовалась супруга.

– Какой Будапешт? Далеко не все лейтенанты начинают службу с европейских столиц. Таких офицеров, как я, без роду и племени, посылают в глухие гарнизоны. Так что готовься, дорогая, жить почти что в зоне – за колючей проволокой или бетонным забором.

Поезд остановился на станции Чоп. Тут меняли вагонные тележки, переводя их под узкую западную колею. В Чопе, последнем населенном пункте СССР на этой границе, можно было потратить оставшиеся рубли. Николай обежал близлежащие магазины и на резервные 11 0 рублей набил доверху полиэтиленовый пакет…

Свисток – и поезд тронулся, медленно приближаясь к мосту через реку Тиса. В коридоре стали скапливаться пассажиры.

– Чего это люди всполошились? – испуганно заметила Людмила.

– Сейчас поймешь. Возьми копейки, бросим на счастье в реку. – Николай приспустил раму, и в образовавшуюся щель полетели три семейные монетки.

– Ну, Коля, теперь нам повезет.

– Должно, Люсьен…

А поезд продолжал лететь навстречу ветру, поднимая за собой пелену сухой, снежной пыли, нередко горлопаня пронзительным свистком перед станциями и переездами.

Проезжая крупные железнодорожные узлы, Николай, как потомственный железнодорожник, обратил внимание на обилие паровозов. В отличие от советских пассажирских, зеленых и синих, здесь все были черные. Он узнавал знакомые марки – узкие «германки» и широкие «венгерки», проходившие на наших железных дорогах в

послевоенное время соответственно сериями 52-ТЭ и ТМ.

На первых отец бил рекорды по вождению тяжеловесных товарных составов, на вторых – водил пассажирские поезда.

Ход раздумий прервало экстренное торможение. Послышался грохот, а потом поднялся крик и началась беготня по вагону. Как выяснилось, на неохраняемом переезде застрял советский танк, возвращающийся с учений, – заглох двигатель. Минут через десять его тросом стянула другая машина.

Это была первая встреча военного контрразведчика с проблемами пребывания «ограниченного контингента советских войск» на территории Венгрии.

Поезд медленно подплывал к восточному вокзалу венгерской столицы. На перроне, к огромному ликованию жены, семейство Стороженко встретил автобусом знакомый по львовскому периоду службы комендант отдела майор Усанов.

Глава третья

На рубеже двух систем

В крепкой дружбе наша сила,

Дружбе слава и хвала.

    Р. Бернс

– Здравствуй, Венгрия! – прошептал Николай.

Гордость наполнила молодого оперативника от слов, сказанных полковником Забродиным перед поездкой в Южную группу войск:

«Николай Семенович, ты едешь на защиту наших рубежей – в передовой эшелон обороны стран Варшавского договора. Твоя часть в случае чего первая примет на себя возможный удар противника и будет сковывать его до подхода основных сил. Ты получил во Львове небольшой опыт – используй и развивай его за границей. Верю, что удача и успех подружатся с тобой. Пусть чекистское счастье повернется к тебе лицом. Это тоже важно в нашем деле!»

А еще Николаю вспомнились слова генерала Мозгова, как всегда, коротко оценившего работу перед отъездом: «Спасибо за службу. Я в тебе не ошибся. Значит, и поэты могут хорошо работать!»

31 декабря 1969 года Стороженко прибыл в отдел военной контрразведки – Особый отдел КГБ по ЮГВ – и сразу же получил предписание принять артиллерийский полк, расположенный в поселке Фертед недалеко от австрийской границы.

Полк был укомплектован пушками и тяжелыми гаубицами, поэтому пришлось осваивать новую материальную часть. Командир полка полковник Николай Соленый принял нового особиста несколько настороженно. От предшественника Николаю стало известно, что командир любит чарку, поэтому комполка посчитал, что вслед за «комиссарским» глазом прибыл дополнительный контроль – чекистский.

Время показало, что командир – порядочный человек, профессионал высокого класса. В нем была, что называется, «военная косточка» – любил и жалел солдата. Офицеры говорили, что он снарядами может рисовать: цель накрывал с первого же выстрела без всяких «вилок». Прошел всю войну в расчете знаменитых «сорокапяток», а закончил военное лихолетье командиром отдельного дивизиона 152-миллиметровых гаубиц. Победу встретил в майорских погонах с пятью орденами и десятком медалей на груди. Имел несколько ранений. Служба его помотала по Союзу.

– Что я тебе скажу, – как-то в одной из первых бесед заметил командир, – занимайся своим делом. Иностранцев, желающих знать, что делается у нас за забором, здесь полно. Из достопримечательностей – музей графа Эстерхази, у которого служил когда-то композитор Гайдн. Есть в селе две корчмы, которые посещают почти все офицеры гарнизона с семьями. Я иногда, когда на душе тяжко, тоже захожу. Сразу тебе признаюсь: жена у меня тяжело больна.

Воцарилась гнетущая тишина с молчанием двух офицеров – полковника и лейтенанта.

«Зачем откровенничает командир? Не собирается ли в чем-то упредить меня?» – подумал Николай.

– Ты у замполита был? – спросил неожиданно полковник.

– Нет, товарищ полковник.

– Ну, ты зайди, зайди к нему…

Стороженко представился замполиту подполковнику Гусаченко. Встретил он с порога словами:

– Товарищ лейтенант, вы солдат партии, боец ее вооруженного отряда, это обязывает нас работать в связке. Прошу меня первого информировать обо всех событиях негативного плана в гарнизоне.

– Товарищ подполковник, – прикинулся непонимающим оперработник, – когда я ехал сюда, меня инструктировали, что все информационные материалы мне необходимо докладывать своему непосредственному начальнику в соединение – подполковнику Левшину.

– Не горячитесь… К словам замполита и начальника политотдела прислушиваются все офицеры, в том числе и ваш начальник, входящий в состав парткомиссии дивизии. Я вижу, вы не понимаете роль политработников в армии. Не забывайте, что Леонид Ильич Брежнев – выходец из когорты партийных бойцов. Комиссаров он поддерживает.

– Такого правового института уже давно в Советской армии нет.

– Замполиты – это их последователи!

– Комиссары приставлялись к спецам-командирам, офицерам царской армии. Сейчас же командный состав все коммунисты, – усердствовал в отстаивании своей точки зрения Стороженко.

– О, у вас, как я вижу, замашки энкавэдиста… Вы полагаете, что чекисты вновь встанут над партией Ленина?

– А они никогда не стояли. Много честных сотрудников госбезопасности тоже заплатили жизнями за доверчивость или неприятие «законов джунглей», которые навязывались сверху. Партийные органы руководили ЧК…

Неприятный осадок оставила первая встреча с замполитом, пытавшимся, по всей видимости, расправиться руками военного контрразведчика с командиром полка. Первое время «комиссар» приглашал Николая на чашечку кофе – помириться и заодно выяснить обстановку в полку. Он любил ковыряться в «грязном белье» офицерских семей, и оперативник однажды не выдержал:

– То, что вы предлагаете мне делать, выходит за рамки моей компетенции. Сейчас другие люди в органах, иные задачи поставлены нам руководством КГБ. Условия заграницы требуют от нашей службы заниматься контрразведкой. Не ждите, что я буду собирать для вас информацию о том, кто, когда и с кем ночевал, посетил корчму и прочее.

Замполит выслушал оперработника, краснея и ерзая в кресле, но попытался возразить:

– Пойми же, ты, мы с тобой бойцы партии, роль которой изо дня в день повышается, – переходя с «ты» на «вы» и обратно, продолжал настаивать подполковник. Он готов был разглагольствовать еще, но Николай уважительно остановил его, сославшись на срочную работу.

Чекист действительно назначил встречу на 18.30 с начальником штаба 3-го дивизиона, который на полигоне несколько раз фиксировал автомашину с западногерманскими номерами. Водитель производил фотографирование. Майор Сидоров передал контрразведчику номер автомобиля и описал внешность иностранца и его действия. Эти материалы срочно были переданы венгерским сотрудникам госбезопасности. Через неделю коллега Николая с венгерской стороны майор Иштван Ковач сообщил, что установленный по номеру машины немецкий турист Густав Шрам задержан в районе режимного объекта Венгерской народной армии (ВНА) под Будапештом при попытке скрытого фотографирования.

Это был первый успех молодого контрразведчика. Помогли друзья – так тогда назывались венгерские коллеги. Взаимодействие по линии госбезопасности обеспечивало лучшее понимание друг друга в решении общих задач.

Тем временем события в полку разворачивались стремительно. Нарастал кризис власти. Не без помощи замполита командиру полка Николаю Соленому предложили уволиться…

Вскоре он

сдал дела молодому энергичному подполковнику Ванюшкину, быстро сколотившему вокруг себя здоровый коллектив. Он был одинаково требователен к себе и подчиненным. Большим подспорьем новому командиру в деле приведения гарнизона в божеский вид стал приезд в полк выпускника Академии тыла и транспорта майора Литвинова – трудолюбивого и энергичного офицера. Впоследствии он дорос до первого заместителя начальника Тыла ВС СССР в звании генерал-полковника.

Командир полка стоял возле курилки, окруженный офицерами штаба части. Начальник тыла оживленно размахивал руками. Как показалось Стороженко, подходившему к собравшимся офицерам, речь могла идти о каком-то ЧП.

– Надежда вот на кого, – вдруг кивнул головой Ванюшкин в сторону оперативника.

– Здравия желаю, доброе утро, – взяв под козырек, поприветствовал новоиспеченный старший лейтенант собравшихся офицеров.

– Утро в небе доброе, а вот на душе оно хмурое, – обронил комполка.

Выяснилось, что ограблен гарнизонный магазин.

– Я информировал комдива и военного прокурора, – сообщил Ванюшкин, – но ты знаешь, что силенок у следователей маловато. Когда «пинкертоны» прибудут – неизвестно. Надо действовать по горячим следам. Да, чуть было не забыл, попроси помощи у своих коллег.

Вечером Николай срочно встретился с двумя своими помощниками и получил первичную информацию. А через два часа он уже беседовал с рядовым Николаенко, у которого обнаружились некоторые предметы пропажи из военторговского магазина. Солдат признался, что ему их подарил рядовой Куциев. Дальше уже никаких версий ни выдвигать, ни проверять не надо было…

* * *

Стороженко находился в кабинете, когда ему позвонил венгерский коллега – начальник контрразведки Шопронского погранотряда майор Ласло Хегедюш – и сообщил, что из-за снежных заносов три заставы остались без хлеба, а на станции Петехаза вторые сутки стоит занесенный снегом поезд с пассажирами из Австрии. Пограничники пытались пробиться к составу на своем грузовике – безуспешно.

Зайдя в кабинет к командиру полка, Стороженко коротко изложил суть проблемы.

– Надо направить гусеничную технику. Как не помочь друзьям в беде? Евгений Петрович, – обратился он к начальнику штаба полка майору Шевцову, – дайте команду зампотеху и начальнику автослужбы.

Советский гарнизон поделился запасами хлеба и сухарей с терпящими бедствие местными пограничниками. В сторону же застрявшего поезда дополнительно направилось несколько гусеничных тягачей и мощных «Уралов» с солдатами. Кроме того, бойцы прихватили с собой термосы с горячим чаем.

По возвращении раскрасневшиеся армейцы оживленно делились впечатлениями с товарищами. Оказалось, в поезде, кроме венгров, в двух вагонах ехали австрийские и немецкие туристы. Командир дивизиона доложил Ванюшкину о выполненном задании, и тот, расчувствовавшись, патетически произнес:

– Люди живут поступками, а не идеями. Ваш поступок лучше всяких слов спецпропаганды. Спасибо за службу.

– Служу Советскому Союзу! – отчеканил подчиненный.

Прошел месяц, и на стол оперработнику легла информация о недостаче нескольких секретных документов в штабе полка. Заместитель начальника штаба майор Сергей Петренко в течение недели искал шесть документов.

Версий было много. Дивизионное начальство требовало от Николая чуть ли не ежечасно докладывать о ходе и результатах поиска.

– Задействуйте все силы и средства. Очертите круг лиц, соприкасавшихся с документами. Я должен получить ответы на вопросы: когда это произошло, кто и как мог похитить или утерять? Вы поняли меня, товарищ старший лейтенант? – раздраженно требовал всегда спокойный начальник особого отдела дивизии подполковник Николай Васильевич Левшин, обращаясь к Стороженко.

К поисковым мероприятиям были подключены почти все негласные источники, сосредоточенные в штабе полка. На очередной встрече агент «Овод» сообщил, что один из ящиков «секретки» из-за ветхости Петренко распорядился оставить в штабной машине, находившейся в автомастерской для покраски.

Петренко еще раз заверил начштаба полка, что тщательно проверил второй раз все ящики. Документов нигде не было. Как же он был удивлен, когда документы все же были обнаружены в одном из «проверенных» им ящиков…

* * *

Дислокация гарнизона в нескольких километрах от австрийской границы требовала дополнительных усилий от оперативника. Самовольщики, дезертиры, особенно беглецы с оружием и боекомплектом, доставляли немало хлопот контрразведчикам в любое время суток. Главное, нельзя было допустить прорыва участка венгеро-австрийской границы.

Это случилось в марте. Дули холодные ветры с австрийских Альп. В 3.15 ночи внезапно зазвонил телефон: дежурный по Особому отделу КГБ ЮГВ передал указание руководства принять срочные меры в связи с уходом с поста рядового М. с автоматом и 60 патронами.

Стороженко о случившемся ЧП поставил в известность дежурного по венгерскому погранотряду. Вообще беглецы вели себя по-разному, но спокойно, а этот, прорываясь к границе и встретив венгерских пограничников, открыл по ним огонь из автомата. Убив одного из преследовавших и ранив сторожевого пса, преступник оторвался на некоторое время от пограничного наряда и почти достиг контрольно-следовой полосы (КСП).

Взобравшись на стог сена, он видел, как цепью шли его соотечественники – такие же, как и он, солдаты. Шли вместе с венгерскими пограничниками и полицейскими. Выждав удобный момент, беглец нажал на спусковой крючок. После первой же очереди упали замертво наш солдат и мадьярский полицейский. Цепь залегла. Преступник прекратил стрельбу. Но стоило кому-нибудь приподняться, как пули вспарывали землю. Операция длилась около полутора часов. Последнюю точку в этой трагедии поставил снайпер из армейского БТРа…

* * *

Не прошло и года командования полком Василия Викторовича Ванюшкина, как в гарнизоне вспыхнула очередная свара. Замполит стал собирать очередную «компру», теперь уже против нового командира. Вмешался командующий войсками ЮГВ генерал-полковник Борис Петрович Иванов. Прибыв в гарнизон, он выслушал сначала одну сторону, а затем другую. Переговорил с офицерами штаба полка, а после обеда пригласил к себе старшего лейтенанта Стороженко.

Войдя в кабинет и представившись, Николай не мог оторвать взгляда от орденских планок. На груди генерала горела Золотая Звезда Героя Советского Союза.

– Товарищ Стороженко, я не случайно приехал в гарнизон. Наверное, уже обо всем знаешь. От вашей службы разве что скроешь, – заулыбался он. – Хочу выяснить природу конфликта между замполитом и новым командиром полка…

Оперативник был объективен. Через неделю зарвавшегося «комиссара» перевели в гарнизон с меньшим объемом служебных обязанностей.

В этот же период Николай пытался «вычислить» военнослужащего, который, по данным венгерских пограничников, приезжая на карьер за песком, каждый раз интересовался участком границы, проходившим вдоль озера Ферте. Солдата интересовало, судя по сигналу, инженерное оборудование на КСП в районе застав Мексикопусто. Он якобы рисовал схему подходов к вероятному месту прорыва. Рисовал на отдельном листе, который спрятал в записную книжку. Приметы

солдата давались размытые.

День за днем собирались данные. Дело в том, что в связи со строительством жилого дома гарнизонные машины часто ходили за песком. В числе рабочих команд надо было искать объект оперативной заинтересованности. Не исключалось, что неизвестный планировал прорваться через КСП с автоматом в руках, что привело бы к тяжелым последствиям. Оперативные мероприятия шли активно, но результатов, к сожалению, не давали.

Начальник военной контрразведки дивизии Н.В. Левшин взял под личный контроль работу по этому сигналу. Приезжал неоднократно, помогал словом и делом. Успех пришел символично в День Победы – 9 мая. В одной из бесед с агентом «Гром» Стороженко получил данные на неприметного солдата – гарнизонного фотографа. Раскрыть его планы не представляло больших сложностей. Обнаружился и листок со схемой вероятного прорыва границы. Однако планам потенциального беглеца не суждено было сбыться. Его задержали и отправили в Будапешт для дальнейшего разбирательства.

Надо отметить, что новый замполит подполковник Мурзин тоже помог оперативнику в вычислении потенциального преступника. Об этом человеке у Николая остались самые добрые воспоминания.

Накануне очередных учений с выездом на Хаймашкерский военный полигон Стороженко решил провести операцию по дезинформации. Доложил начальству, но оно почему-то молчало, по-видимому, не желая брать на себя ответственность в даче санкции, а может, по другим причинам.

Тогда все свои действия Николай согласовал с командиром полка. В ствол 152-миллиметровой гаубицы умельцы вбили бревно, сварили металлический каркас, сшили брезентовый чехол – получилось орудие непонятного калибра. Цель – приманка для чересчур «любопытных». Протянули эту «каракатицу» до полигона и обратно. Получен был неплохой результат. По данным венгерских контрразведчиков, на приманку попались несколько иностранцев, которых друзья серьезно подозревали в причастности к агентуре противника.

За успехи в работе по делу оперативной проверки и предотвращению измены Родине руководство Особого отдела КГБ по ЮГВ представило материалы в Москву о награждении старшего лейтенанта Стороженко медалью «За боевые заслуги». Скоро в отдел пришла телефонограмма о том, что Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 февраля 1971 года он награжден этой правительственной наградой. Медаль привез в гарнизон заместитель начальника Особого отдела КГБ по ЮГВ полковник Кузнечиков. Командир полка построил на плацу личный состав, где в торжественной обстановке и была вручена Стороженко награда.

* * *

Через год Стороженко перевели в соседний гарнизон на капитанскую должность. Он приступил к работе в мотострелковом полку, но тоже на границе с Австрией в городе Сомбатхее. Начальник так и сказал:

– Ты у меня специалист по приграничью. Сам бог велел принять такое хозяйство…

В новом полку теперь у него был напарник – старший лейтенант А. Танцура. Вдвоем работать было легче. Здесь тоже установились теплые деловые и личностные отношения с местными пограничниками и командованием полка.

Во время изучения оперативной обстановки внимание Николая привлекли бывшие советские гражданки, вышедшие замуж за иностранцев. Одни из них были разведены, другие зарегистрировали новые браки и мотались по заморским городам и весям. Естественно, ими не могли не заинтересоваться западные разведслужбы.

Одна особа привлекла внимание капитана Бодрова, который познакомился с ней случайно. Стали встречаться, дело дошло до постели. Она жила в роскошном особняке, купленном новым мужем-американцем. Зная, что Бодров – москвич и может уехать в столицу, она, по всей видимости, не без подсказки мужа или его «друзей» крепко «ухватилась» за офицера.

«Неожиданный» приезд супруга, встреча с ним и особенно беседа так напугали донжуана, что тот прибежал к контрразведчику. Он долго умолял оперативника не докладывать об амурных похождениях командованию. Решили поиграть с американцами. Для этого подключались специалисты из Будапешта и Москвы…

В Сомбатхее Николай получил самое звездное звание – восемь звезд капитана, – которое обмыли с друзьями-коллегами россиянами и венграми.

Глава четвертая

Место службы – Лубянка

Первая ступень всякого творчества есть самозабвение.

    М. Пришвин

Время летело быстро. Хотя философы и говорят, что оно имеет только направление, не имея ни начала, ни конца. Время произошло от времени.

Весной 1974 года в гарнизоне работала инспекторская проверка, учиненная Центром. Представители 3-го Главного управления КГБ остались довольны работой капитана Стороженко и предложили должность в столице. Николай дал согласие.

Военно-транспортным самолетом его доставили на военный аэродром Чкаловский. Речь шла о «сватанье» – беседе с недавно назначенным начальником военной контрразведки генерал-лейтенантом Николаем Алексеевичем Душиным.

«Так вот она какая, Лубянка, внутри! – удивился Николай, поднимаясь на седьмой этаж дома № 2. – Сколько интересных событий здесь происходило – и героических, и кровавых!»

Сначала с ним переговорил начальник отдела, затем его заместитель. После этого направили в приемную, где пришлось ожидать свидания с шефом около часа. И вот порученец предложил зайти в кабинет.

Встретил капитана Стороженко высокий горбоносый генерал с «гакающим», как ему показалось, южным говорком. Сначала подумалось – не земляк ли? Николая поразили размеры кабинета.

«И зачем ему такое футбольное поле?» – невольно промелькнуло у Николая. Беседа началась с дежурных вопросов: какие дела и сигналы вел, имелись ли негласные помощники из числа старшего офицерского состава, в чем заключались особенности оперативной обстановки в гарнизонах, что закончил. В конце спросил об увлечениях…

Отвечал Стороженко достойно, хотя несколько и волновался – с начальством такого уровня, тем более, как говорили, проработавшего в аппарате ЦК КПСС, не встречался. Коварно-неожиданный вопрос последовал в завершающий момент разговора.

– А вы справитесь, если дадим вам в обслуживание Главное управление кадров Минобороны СССР?

Офицер по-армейски коротко отчеканил.

– Должен. Справлюсь, товарищ генерал!

Это была его ошибка. Но он, пришедший из войск, не понимал никаких подтекстов, не владел эзоповщиной, не знал «бархатного» языка – говорил прямо, как думал. А как думал, так бы и делал. Ответ по форме не понравился вчерашнему зам. завсектором ЦК КПСС. Беседа закончилась. Генерал скривился, потом чмокнул губами и отправил капитана к кадровикам. Куратор отдела по кадрам подполковник Федин принял его через несколько часов:

– Что же ты, пацан, подвел меня? Как ты ответил Душину на предложение принять ГУК?

Непонятно, чего было больше в этом наскоке кадровика – страха за свою репутацию или сопереживания за фиаско оперативника, – на голом месте поскользнулся. Однако, к его чести, он тут же стал инструктировать «провинившегося», что надо было сказать дипломатично: постараюсь оправдать ваше высокое доверие мне, а поэтому приложу все свои силы, чтобы с помощью старших товарищей побыстрее освоить вверенный мне объект.

– Ну что же, поеду снова в ПрикВО, – ответил Стороженко.

– Не

горячись. В тебе что-то генералу понравилось.

– Я не девица, чтобы нравиться мужику, – выпалил с досадой Николай.

– У-у, хохол упрямый. Спрячь горячность. Все будет нормально…

Через двое суток после «сватанья» на Лубянке Стороженко вернулся в полк, который ему стал еще дороже.

Однако скоро пришлось расстаться с гарнизоном, так как шифротелеграммой он откомандировывался в распоряжение начальника военной контрразведки Союза. На сдачу дел начальник дал неделю…

* * *

В Москву семья Стороженко прибыла поездом. Вещи шли контейнером. Поселились у родственников. Законную площадь пообещали дать через пару месяцев. Но прошло почти два года, прежде чем Николай получил ордер на первую в жизни свою квартиру.

В оперативное обслуживание дали один из институтов МО СССР. Объект был «голый» – помощников почти не было. Задачу поставили жесткую – в течение нескольких месяцев наладить четкий контрразведывательный процесс. Основание – проявление интереса ЦРУ к новому институту. Эти данные были получены советской разведкой.

«Вот она, «десятка» деевской «мишенной системы». Не было бы счастья, да несчастье помогло, что судьба меня определила на такой объект», – искренне говорил сам себе Николай.

Пугало только одно: если до этого он соприкасался с обветренными лицами пушкарей, танкистов, мотострелков, то здесь ему пришлось общаться с военно-технической интеллигенцией, обладавшей высоким культурным уровнем. «Белые воротнички» Советской армии – так их называл начальник института генерал-майор авиации Олег Рукосуев. На объекте проходили службу бывшие «засвеченные» военные разведчики, специалисты главных штабов, полиглоты, доктора наук, генералы и адмиралы.

Первоначальную робость Николай заглушил своим кратким обетом: «Справлюсь! Я обязан справиться!»

Среди сотрудников института были лица, попавшие в разное время в поле зрения западных спецслужб. Одних противник тщательно изучал, к другим же осуществлял вербовочные подходы, но они отвергли западных радетелей благополучия, третьи скрывали подобные случаи и по возможности «прятались от света», а четвертые могли и попасться на крючок.

В середине 1970-х годов в очередной раз была запущена утка о том, что американские спецслужбы якобы 80 % конфиденциальной информации вытягивают из открытых источников – газет, журналов, брошюр и книг. Мода есть мода. Увлеклись этой идеей и в СССР. Росли объемы наработок в информации, шедшей на самый верх. У специалистов возникал вопрос: если в ведущих странах Запада существует жесткая цензура на публикацию режимной информации, а оно так и было, то все, что поглощает институт, может оказаться для советского руководства дезинформацией, отредактированной западными спецслужбами.

Стороженко и его коллеги на совещаниях били тревогу. Их поддерживал начальник подразделения подполковник Николай Петрович Петриченко – высокообразованный офицер, с энциклопедическими знаниями человек. До работы в органах КГБ служил в морской пехоте на Черноморском флоте. Он мог постоять за подчиненного, в борьбе за правду шел тараном на ложь. Терпеть не мог лодырей и блюдолизов, зато к трудягам относился предельно внимательно, активно продвигал их по службе. Стороженко считал за счастье, когда тот вызывал его к себе. Минуты общения с человеком большой души и интеллекта вдохновляли его. Для Николая это был второй Деев.

На всю жизнь запомнился случай, ставший и укором, и уроком. Дело в том, что вышестоящее начальство в угоду партийным директивам перед очередным партсъездом потребовало от оперсостава усиления профилактической работы с лицами, высказывавшими так называемые нездоровые политические суждения. Петриченко критически относился к таким нововведениям, усматривая в них элементы перерождения военной контрразведки в охранку.

Как-то Стороженко попутал бес. Получив материал о том, что одна из машинисток в кругу сослуживцев в резкой форме критиковала социальную политику Брежнева и его «серого кардинала» Суслова, он доложил об этом начальнику.

Петриченко внимательно, как это делал обычно, выслушал (слушать он умел и научил Николая), а потом тихо сказал:

– Товарищ капитан, представьте на мгновение, что этой женщиной была бы ваша мать или жена. Как бы вы поступили? Разве не правда, что зарплаты в семьдесят рэ хватает только на худой прокорм? А как быть со всем остальным? Я думаю, машинистка имела право, моральное право, высказать свое мнение по поводу условий жизни. Давайте договоримся: больше подобных материалов не докладывайте. Не мелочитесь, не надо, вы же рождены для честной и чистой работы – у вас это получается. Занимайтесь своим де-е-лом, – последнее слово он умышленно растянул для акцента и, улыбнувшись, крепко пожал руку: – И пожалуйста, не обижайся.

* * *

Офицеры С. Безрученков, А. Вдовин, А. Золотухин, В. Кондратов, Н. Кожуханцев, А. Моляков, В. Перец, А. Семин, В. Филиппов и другие, окружавшие Стороженко в период становления его на новом месте, были исключительно порядочными людьми. Эти мужики отличались высоким порогом долга, профессионализма и искренне верили в победу добра над злом. Они были мастерами своего дела.

Но были и такие, кто рос по службе с помощью «телефонного права» и «отцовских лифтов». Росли неприятные блюдолизы и активные тихони. Во 2-м отделении 1-го Отдела Главка, возглавляемом Петриченко, таких не было. Там трудились «шахтеры» военной контрразведки.

У мусорных урн, превращенных в своеобразные курилки, офицеры часто спорили по такому вопросу: органы госбезопасности – это вооруженный отряд партии или нет?

– Какой мы боевой отряд, – в сердцах брякнул один из сослуживцев. – Мы должны быть ответственными не перед партийным чиновничеством, а перед народными депутатами, перед Верховным Советом, перед советской, а не партийной властью.

О роли засилья партаппаратчиков в органах безопасности, порой мешающих объективности и росту профессионализма, честно сказал в своей небольшой, но яркой книге «Записки контрразведчика» фронтовик, генерал-майор Вадим Удилов, бывший заместитель начальника управления КГБ СССР по линии контрразведки, с которым Стороженко пришлось общаться по службе. Вот его слова:

«Обстановка в госбезопасности не изменилась даже во времена хрущевской оттепели. Наоборот! Партийная элита решила покрепче привязать к себе этот грозный орган. На руководящие посты, теперь уже КГБ, назначались партийные и комсомольские деятели… За ними тянулись десятки партийных и комсомольских работников рангом пониже на должности заместителей или начальников управлений. Они создавали угодный верхушке режим и в конце концов добились того, что в Положении об органах госбезопасности говорилось: «КГБ – это инструмент КПСС».

Во времена Брежнева вместо поиска кадров по деловым качествам возобладал принцип подбора по родственным связям и личной преданности. Видимо, так было надежней!»

И дальше он утверждал в книге, что в органах КГБ, особенно во внешней разведке, собралось сынков именитых отцов видимо-невидимо!.. Что же делали в это время руководители и сотрудники КГБ – чистые профессионалы? Тех, кто критически оценивал обстановку и имел собственное мнение, под различными предлогами, подчас

надуманными, увольняли с работы. Другая часть сотрудников, видя все эти перекосы, как только могла потихоньку противилась им, потому что для многих таких «и шапка не по Сеньке» была. Это отражалось на качестве работы.

* * *

Выходя как-то от секретаря-машинистки, Стороженко в коридоре случайно столкнулся с начальником отделения. Петриченко пригласил в кабинет.

– Садись. В ногах правды нет. Ну как, институт не надоел?

– Нет, что вы! Коллектив нравится, отношение с командованием – норма. Работается легко. Аппарат свой сколотил. Идет отдача – может, и шпиона найду, – короткими фразами «отстреливался» подчиненный.

– Тебе надо расти. Принимай у майора Молякова информационные подразделения ГРУ. Ты уже пообтерся среди информатики. Эта же работа связана с большими секретами, а значит, велика вероятность выхода на шпиона.

– Я даже не знаю, как быть. Так неожиданно…

– Все перемещения в нашей службе неожиданные.

– Справлюсь ли? Там полно генералов, а я привык.

Договорить начальник не дал:

– Адаптировался ведь к ученым, привыкнешь и к лампасам. Главное – не робей перед их важным видом. Они такие же, как и все. Это вчерашние твои артиллеристы и мотострелки, которые преуспели в армейской карьере – стали военными дипломатами. Языковая подготовка, правда, у них высокая. Некоторые владеют в совершенстве несколькими иностранными языками.

Объект оказался намного сложнее, чем полагал капитан. Тесного делового взаимодействия между руководителями военной разведки и контрразведки в то время не было из-за капризности начальства. Руководители ГРУ нередко скрывали факты вербовочных подходов спецслужб противника к отдельным своим офицерам за рубежом, вынуждая военных контрразведчиков тратить оперативное время на установление этих фактов и фактически действуя параллельно. На это уходило много времени, сил и средств. Руководство военной контрразведки КГБ смотрело на ГРУ свысока. Мешал человеческий фактор – амбиции. Но кто был Душин, а кем являлся Ивашутин?! У второго и опыта, и авторитета было больше.

А вот оперативные офицеры с той и другой стороны понимали, что гордыня мешает общему государственному делу.

* * *

Чекисты получали все новые и новые данные об активизации работы ЦРУ и других разведок стран НАТО по отношению к личному составу ГРУ за рубежом. Дела оперативного учета росли как грибы. Почти у каждого работника второго отделения в производстве были сигналы, дела оперативных проверок (ДОП), а у некоторых дела оперативных разработок (ДОР), у каждого более двух десятков негласных помощников и такое же примерно количество доверенных лиц, работа с которыми требовала полной самоотдачи.

В своей основе сотрудники второго отделения 1-го отдела 3-го Главного управления представляли собой золотой фонд военной контрразведки. Это была кузница профессионалов – охотников за шпионами («кротами», «оборотнями» и пр.), а ГРУ для них представляло ту «десятку», куда целился и всегда будет целиться противник. Оперативники, работавшие в ГРУ, активно взаимодействовали и с подразделениями внешней контрразведки ПГУ КГБ, которым в то время руководил разрекламированный и обласканный «демократами» первой волны конфликтный генерал Олег Калугин. Кстати, сегодня Калугин проживает в США – сбежал и приторговывает там, как коробейник-офеня, секретами. Есть все основания считать, что он был завербован американцами.

Как-то Стороженко зашел на доклад к Петриченко и неожиданно стал свидетелем его резкого разговора по телефону с каким-то генералом. Как потом выяснилось, это был Калугин. Разговор шел о проколах его подразделения в обеспечении безопасности военных разведчиков за рубежом.

– Вы почему поганите людей? Кто вам дал право нарушать принципы конспирации? С вашими капризными неучами наши люди не хотят работать. Я хочу, чтобы вы наконец поняли, что мы вместе делаем одно общее дело. Всё, не надо мне никаких оправданий.

Положив трубку, он с досадой произнес:

– Ну совсем зажрались блатные… Откуда у них будет ответственность? Их же все боятся потревожить. Грязная все же эта личность – Калугин, – в сердцах проговорил начальник отделения.

* * *

Время неумолимо отсчитывало генсеку последние дни. Сообщение о кончине Л. Брежнева пришло неожиданно, ноябрьским утром. По коридорам Лубянки даже заходил анекдот.

– Случилось землетрясение.

– Где и когда?

– В Москве в квартире Леонида Ильича со стула упал мундир с наградами.

Состоялся скоротечный траурный митинг, а через несколько дней главой страны стал Юрий Владимирович Андропов, деятельность которого в народе в целом оценивалась положительно. Сотрудники воодушевились. Стрелка внутриполитического барометра поползла в сторону наведения порядка с перспективой реального реформирования в области экономики, активизации борьбы с преступностью, чего и требовали простые граждане. Арест нескольких милицейских генералов-взяточников (сегодня бы их назвали «оборотнями»), снятие с должности шефа МВД говорили о том, что новый генсек на правильном пути. Потом выяснилось, что ошибок было много и у руководства КГБ и ЦК КПСС, и у Андропова.

Перегибы по вине местных властей, а может, и с целью компрометации политики Андропова – незаконные задержания праздношатающихся в рабочее время, – к сожалению, были. И все же люди вдохнули свежесть перемен к лучшему после брежневского благополучия, названного застоем. Страна заметно стала подниматься.

Андроповская попытка государственной стабилизации, к сожалению, не увенчалась успехом – слишком короткий срок был определен судьбой этому политику. После его ухода из жизни начался трагикомический спектакль, в котором роли играли люди, далекие от высокого профессионализма в деле государственного строительства.

* * *

Личный состав отделения жил напряженной жизнью – ему было не до политики. Это были люди, увлеченные сложной работой контршпионажа и действительно «живота не жалеющие ради безопасности страны». Головы пухли от планов контрразведывательных операций. Именно в это время Стороженко назначили сначала заместителем, а потом и начальником легендарного 2-го отделения, которым недавно руководил Петриченко. Это радовало. Продолжение традиций старших поколений воодушевляло в работе. Отделение разрасталось. Скоро оно насчитывало более тридцати человек. У начальника появились два заместителя.

Оперативники трудились в напряженной обстановке. Но уже тогда проявились нездоровые тенденции – уравниловка делала свое черное дело. Лодыри, трусы, блатники, окунувшись в «прелести» работы агентуристов, старались лечь «на крыло», чтоб улететь в другие, вспомогательные подразделения. Они не желали работать там, где был постоянный риск – от зари до зари. Платили ведь всем одинаково, только работалось по-разному. Дело доходило до того, что на совещаниях оперативники прямо ставили вопрос: когда им поднимут оклады? Однако никто не реагировал на требования чекистских «шахтеров». Чиновничий же аппарат КГБ жил беспроблемно: высокие оклады, спецталоны, спецпайки, персональные машины, по рангам дармовые дачи. Оперативникам давалась одна привилегия: более половины из них получали компенсацию за единые проездные билеты,

остальные ждали очереди. О дачах и личных машинах никто не думал – не было ни денег, ни времени.

Поздним вечером в тиши кабинета Стороженко работал над планом очередной операции по ДОП. Неожиданно открылась дверь, и в проеме появилась седая голова начальника соседнего отделения подполковника Анатолия Зыкова.

– Николай, ты знаешь, я сидел сейчас над бумагами и размышлял: как же мы разрослись. Пятое управление занимает уже целое здание, а толку от него никакого. Только вырос его начальник Бобков. Охранка есть охранка, но обеспечит ли она безопасность страны в лихолетье? Не думаю. А дежурных служб сколько развелось с полковничьими должностями?! Нас, агентуристов, в этом здании 10–15 %, остальное – «интеллигенция», мягко говоря.

– Ну, допустим, не все. Есть нужные подразделения, без которых мы не обойдемся. А ты что, раньше об этом не знал?..

– Нет, просто никогда не задумывался. Ходил на службу и считал, что я самый обеспеченный человек. Печально, что прозрел только теперь. У меня ведь была прекрасная специальность. Я краснодеревщик, – разоткровенничался Зыков.

– Я тоже обожаю дерево, определяю породы по запаху. Люблю читать текстуру отшлифованных досок, кольца на поперечных срезах. В свое время даже написал такие строки:

Люблю рубанок и пилу,

И запах свежей стружки,

Гору опилок на полу,

Глоток воды из кружки.

Я в срезе веток узнаю

Историю их роста…

* * *

Приход Горбачева к власти встретили с надеждой на перемены к лучшему. Единственное, что настораживало, так это перемывание косточек мертвым генсекам – недавним друзьям – и откровенное заигрывание перед Западом.

Однако перестройка не только не облегчила жизнь миллионам тружеников, а наоборот, ухудшила и без того трудную жизнь. Только на четвертом году своего позорного правления Горбачев наконец остановил шнек чудовищной жертвенной машины в Афганистане. По его указанию были выведены советские войска, из этой горной страны с гордым народом, где в огне непонятной войны гибли наши парни.

Экономика все больше скатывалась к обрыву. Распоясались западные разведки в вербовочной работе. Всплеск особой враждебности испытывали на себе сотрудники военной разведки. Разгорались угли межнациональных конфликтов. Сокращение ракетного вооружения больше походило на одностороннее разоружение в угоду заокеанским покровителям. Нарастало шельмование армии и органов КГБ. Топорное использование войск в Тбилиси и Вильнюсе, Риге и Баку для решения политических задач, а затем бессовестное открещивание от дачи санкций Горбачева и Шеварднадзе породило в обществе недоверие к власти, больно ударило по авторитету силовых ведомств. Генсек партией практически не руководил, а руководил кто-то другой этим разрушительным процессом.

Специалисты КГБ, готовя аналитические сообщения наверх, не скрывали правду о состоянии страны, но информация игнорировалась. Руководство военной разведки и контрразведки приглашало Горбачева на крупные оперативные совещания – он не приходил. Создавалось впечатление, что председатель КГБ Чебриков поддерживает Горбачева, а личный состав стоит от этого где-то в стороне. На одном совещании в КГБ Горбачев все же поприсутствовал – прослушал доклад и удалился. Вот тогда многие из сотрудников госбезопасности поняли, что судьба страны его не интересует, он к ней безразличен…

* * *

В кабинете зазвонил телефон. Стороженко снял трубку. – Моляков, зайдите ко мне.

Начальник отдела сообщил Стороженко о присвоении ему звания полковника. Но на душе Николая особой радости не было. Чем дальше уводила перестройка страну от реальностей, тем чаще начальник отделения размышлял: «Кто виноват в бедламе? Почему он произошел? К чему мы и идем и куда придем?»

В оперативной библиотеке Николай взял книгу с выдержками из «Послевоенной доктрины США» в изложении Аллена Даллеса. Открыл сборник и сразу же нашел то, что искал. Прочитал раз, второй – и стало страшно неуютно на душе: все идет по сценарию Запада. Даллес писал:

«Посеяв в СССР хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности поверить… Мы найдем единомышленников, своих союзников и помощников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своим масштабам трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания.

Из литературы, искусства мы вытравим их социальную сущность, отчуждим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением тех процессов, которые происходили в глубинах народных масс.

Литература, театры, кино, пресса – все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства, мы будем всячески додерживать и поднимать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, предательства, всякой безнравственности.

В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху, незаметно, но активно и постоянно будем способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности; бюрократизм и волокиту возведем в добродетель. Честность и порядочность будем осмеивать, они никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчивость, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу, – все это мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветет махровым цветом. И лишь немногие, очень немногие, будут догадываться или даже понимать, что происходит».

«Неужели этого хотят и наши вожди? Значит, они перерожденцы?! – подумал Стороженко. – Разве в идеях социализма только ошибки прошлого? Не могли же люди без объединяющей духовной силы создать столько материальных ценностей, превратить недавнюю страну с сохой в сверхдержаву? Да и дружба народов, пусть порой и наивная, все же была не пустым звуком. Перестройку (свою ли?) Горбачев назвал «революцией в революции». Такого термина в истории нет, ибо в революции ее антиподом может быть только контрреволюция…»

Надо отметить, что перестройка с ее дешевым лозунгом построения социализма с человеческим лицом самым отрицательным образом повлияла на контрразведывательную деятельность.

Во-первых, был огульно ошельмован в очередной раз институт негласных помощников – основа в работе любой спецслужбы. Вчера еще честно помогавшие люди избегали встреч с оперативным составом, что сразу же было уловлено иностранными разведками. Они стали работать напористее и наглее.

Во-вторых, и до этого скудное финансирование оперативных подразделений упало до такого уровня, что делились даже проездные билеты, сократился парк оперативных машин, урезались деньги на финансирование отдельных оперативных операций.

В-третьих, военные контрразведчики почувствовали, что генсек лукавит, уходя от решений сложных государственных вопросов, проявляет неискренность, подставляя военных.

В-четвертых, утечка режимных данных нередко шла на таком высоком уровне, что оперативникам нечего было и думать о перекрытии ее каналов.

И наконец, службу начали покидать разочарованные опытные работники,

профессионалы высокого класса, меняя скромные кабинеты Лубянки на роскошные апартаменты в офисах зарождающегося олигархического бизнеса и банков.

Это потом, когда стали открываться материалы перестроечного времени, стало совсем ясно, что с Горбачевым играл Запад по своим правилам.

В газете «День» № 22 за 1993 год были опубликованы четыре снимка и текст:

«Эти снимки принадлежат парижскому агентству «Гамма». Они сделаны фотографом Ефимом Абрамовичем, как утверждают, агентом КГБ. Время снимков – начало 1970-х годов, место – Сицилия, о чем свидетельствует знаменитый фонтан с колесницей в Палермо. На снимках Раиса Горбачева. В то же время в Сицилии на встрече молодых политиков присутствовал и ее супруг – М.С. Горбачев, недавний комсомольский работник, а потом партийный лидер Ставрополья. Именно в это время завязались связи будущего «перестройщика № 1» с политической элитой Запада, намечались контуры особых отношений Горбачев – Тэтчер.

Мало что известно об этой сицилийской встрече и о другой, подобной же. Но, по-видимому, эти контакты послужили стартом политики «нового мышления», которая кончилась исчезновением СССР».

Надо отметить, что Горбачев в бытность секретарем по сельскому хозяйству мог открыто контактировать с американцами. Так, 4 сентября 1981 года он принимал Дж. Кристала, как указывалось в официальном сообщении, специалиста по сельскому хозяйству и общественного деятеля. В середине ноября 1983 года такого рода контакт повторился.

Как писал А.П. Шевякин в книге «Загадка гибели СССР. История заговоров и предательств»:

«Особое внимание в нашей литературе обращают на знаковую попытку выйти на связь с М.С. Горбачевым со стороны американцев незадолго до старта «перестройки».

Весной 1984 года – примерно за год до захвата Горбачевым власти – в Женеве в ходе конференции по разоружению руководитель советской стороны Чрезвычайный и Полномочный Посол СССР В. Исраэлян получил приглашение со стороны американского коллеги Льюиса Филдса, только что вернувшегося из Вашингтона, встретиться «на нейтральной почве». По словам Исраэляна, встреча состоялась «…в одном из загородных ресторанов». В конце встречи Филдс предложил советскому дипломату пройтись после обеда.

«В Вашингтоне хотели бы установить серьезный, деловой контакт с кремлевским руководством, – начал Филдс. – И вице-президент Буш готов встретиться с одним из новых советских лидеров во время своего визита в Женеву. Встреча должна носить строго конфиденциальный характер». На мой вопрос, имеют ли американцы конкретно кого-нибудь из советских лидеров в виду, Филдс однозначно ответил, что вице-президент хотел бы встретиться с Михаилом Горбачевым как наиболее вероятным будущим лидером Советского Союза.

У меня сразу же возник вопрос, почему это важное предложение делается через меня, а не по нормальным дипломатическим каналам – через наше посольство в Вашингтоне или американское в Москве. Филдс вразумительного ответа дать не смог, сказав, что лишь выполняет полученное поручение…

Тем временем в середине апреля в Женеву прибыл Буш. Его выступление на конференции по разоружению было намечено на 18 апреля, а накануне мне на квартиру позвонил (советник генерального секретаря ООН, директор ряда «международных» центров, член масонского клуба «Магистериум» (Москва, 1993 г. – Авт.) Садрудин Ага-хан и таинственно сообщил, что 17-го вечером со мной хотел бы встретиться «наш общий друг».

Беседу мы начали втроем. Буш кратко коснулся главной цели своего визита в Женеву. Когда Ага-хан покинул нас и мы с Бушем остались вдвоем, он сразу же перевел разговор на возможность проведения неофициальной советско-американской встречи. В качестве своего собеседника как будущего советского лидера он назвал только одну фамилию. «Вашим следующим лидером будет Горбачев», – уверенно заявил он. Эти слова врезались мне в память.

Через неделю в Москве при первой же встрече с министром доложил ему о предложении Буша. Громыко внимательно выслушал, не прерывал и не задал ни одного вопроса. Когда я закончил доклад, наступило тягостное молчание. Министр смотрел куда-то в сторону от меня и о чем-то напряженно думал. Затем, обернувшись ко мне, он сказал: «Ну, как там у вас дела на конференции по разоружению?» Я понял, что разговор закончен». (Израэлян В. Несостоявшаяся встреча //Аргументы и факты, 1991, № 25.) Горбачев часто беседовал с видными деятелями Запада с глазу на глаз, стремился уединяться, разговаривать на улице и без своих переводчиков. Такие беседы были у него с папой римским, Бушем, Колем и другими их представителями. 24 января 1991 года к Горбачеву напросился на встречу посол США Мэтлок. Разговор состоялся без переводчика. Таким образом, несанкционированные контакты или беседы без свидетелей со стороны главного «перестройщика» стали чуть ли не нормой.

По этому поводу генерал-лейтенант госбезопасности Н.С. Леонов, депутат IV созыва Госдумы, говорил:

«Во всем мире принято составлять подробную запись беседы, если вел ты ее в качестве официального лица или госчиновника. Какие аргументы приводили обе стороны, какие обязательства мы на себя взяли – это ведь не частности. Первыми, кто нарушил эту практику, были Горбачев и Шеварднадзе. Они начали вести переговоры, содержание которых не фиксировалось в записях.

Они часто прибегали к услугам не своих, а чужих переводчиков. О чем шла речь на подобных переговорах, у нас в стране никто не знал. В ходе таких переговоров они свободно могли брать со стороны нашего государства обязательства, никого не ставя об этом в известность». (Морозов М. Кремлевские секреты хорошо идут под водочку// Комсомольская правда, 4 февраля 1997.)

* * *

Но вернемся к чекистскому ремеслу.

Работа любой контрразведки – это прежде всего коллективный труд, хотя он конспиративно детализован и индивидуален. Это мозаика, где каждый фрагмент укладывается в определенное место, совокупность которых и создает законченный узор – результат творческого труда коллектива и личности. А еще деятельность контрразведки сравнима со звучанием оркестра, в котором трудно выделить отдельный инструмент. В коллективе второго отделения каждый играл, причем профессионально, на своем инструменте в общем слаженном оркестре.

Поэтому эта книга не о Стороженко, а о процессе становления большинства честных и чистых чекистов – военных контрразведчиков, прошедших через горнило испытаний своего времени. Их работа канула в Лету, оставив заметный след в патриотическом деле защиты Родины – борьбе не с мнимыми врагами страны, а глубоко законспирированными агентами иностранных разведок, вставших, как правило, на путь предательства, как правило, из-за корыстных соображений.

О том, какие наработки по вскрытию «оборотней в погонах» были в багаже второго отделения 1-го отдела военной контрразведки КГБ СССР, и пойдет дальше речь.

Глава пятая

«Иуда» разоблачен

Нельзя быть злодеем другим, не будучи и для себя негодяем.

Подлость универсальна.

    Б. Пастернак

Первым учебным материалом при работе Стороженко в центральном аппарате военной контрразведки, поднимающим желание трудиться по-серьезному в поиске «крота», была аналитическая справка по делу

оперативной разработки (ДОР) – «Бумеранг», по которому проходил фигурант под псевдонимом «Иуда», разоблаченный американский шпион, сотрудник Главного разведывательного управления (ГРУ) Генштаба ВС СССР подполковник Попов П.С.

Дело в том, что на занятиях по чекистской подготовке молодым оперативникам, прибывшим недавно в отдел, его руководитель полковник Ермолаев Иван Авраамович настоятельно рекомендовал глубоко «проутюжить» эти материалы.

– Нужно много учиться, чтобы немного знать, но знать глубоко, – часто говорил начальник подразделения. – Не ленитесь читать с лупой то, о чем потом будете писать.

Он конечно же имел в виду планирование операций по вычислению предателей в погонах.

Но начнем всё по порядку.

Попов Петр Семенович родился в крестьянской семье на тверской земле. Был участником Великой Отечественной войны, которую закончил в должности порученца при энкавэдэшном генерале Серове И.Н. Именно по рекомендации этой одиозной личности он и попал на службу в ГРУ.

В 1951 году Попова направляют на работу в Центральную группу войск (ЦГВ), находившуюся в Австрии, и назначают стажером в легальную резидентуру ГРУ с задачей подбора кандидатов на вербовку среди иностранцев.

Через год в стране пребывания у него завязывается любовный узел с австрийкой Эмилией Коханек, по всей видимости, подставой ЦРУ. Жена Попова с двумя детьми в это время проживала у своих родителей в городе Калинине (Тверь).

Австрийская пассия требовала не только внимания к себе, но и приличных денежных затрат. Зарплаты не хватало на утехи, а поэтому шел поиск дополнительного финансового источника. Проблема, где достать деньги для расходов на любовницу, как тень, преследовала офицера. И однажды он решился…

Сразу же после бурно проведенного новогоднего праздника в обществе любимой дамы – 1 января 1953 года – он выходит на вице-консула США в Вене с настоятельной просьбой познакомить его с кем-либо из сотрудников американской разведки. Такая просьба советского офицера, естественно, не могла «заржаветь» у американцев.

Вскоре на Попова вышел кадровый сотрудник ЦРУ США Джордж Кайзвальтер. Выслушав россиянина, янки сразу же «взял быка за рога». А бык оказался молочной коровой, которую можно и нужно было доить. Предателю дали кличку «Грэлспайс». Оборотень сразу начал активно действовать.

За период своей работы на американцев в Австрии Попов выдал сначала четырех офицеров советской военной разведки. Потом у новоиспеченного «крота» пошло-поехало, как по накатанной дорожке. На тайных встречах он сдает адреса конспиративных и явочных квартир, на которых принимает свою агентуру. Вычислить ее теперь никакого труда для американцев не составляет. Но он продолжает усердствовать, сообщая фамилии своих помощников из числа иностранцев.

Перед самым отъездом в СССР его «послужной список» предательства существенно пополнился. Американцы уже располагали сведениями, полученными от своего агента, на более восьмидесяти офицеров советских спецслужб.

Кроме того, оборотень передал церэушникам данные о структурных изменениях в центральном аппарате ГРУ, о системе обучения офицеров военной разведки, а также обобщенные данные секретного характера по другим военно-политическим вопросам…

* * *

В 1954 году его отзывают в Москву, чтобы направить в другое место службы – в ГДР, где он пробыл до 1958-го.

За годы службы в Германии у Попова появилась шпионская матерость. Он считал себя агентом со стажем, который знал, где, что и как искать и как уйти из-под чекистского колпака. Основными технологическими приемами по добыванию секретной информации в Группе советских войск в Германии были опросы военнослужащих, ознакомление с режимными материалами и присутствие на крупных совещаниях с участием командования группы войск и представителей Генерального штаба Вооруженных Сил СССР.

На таких совещаниях он максимально сосредотачивался, включаясь в процесс запоминания. Слуховой памятью бог его не обидел, как не обделил и зрительной. Дома он воспроизводил все то, что слышал и видел и что нужно было американцам, тщательно фиксируя на бумаге выуженные сведения.

Следует заметить, что Попов в совершенстве владел навыками стенографии. Их он активно использовал в преступных целях, на чем и попался. Дело в том, что советская разведка получила копию одного шпионского донесения, в котором «оборотень» сообщил в ЦРУ о содержании оперативного совещания.

Естественно, военные контрразведчики стали искать «крота» в первую очередь среди присутствовавших на этом совещании офицеров и генералов. Всего сквозь сито оперативного разбирательства надо было просеять более тысячи человек, участников совещания. Но, как говорится, в постоянном и кропотливом труде – надежда! А потом, за что возьмешься с трудолюбием, все заблестит. И заблестело.

Анализ шпионской «шпаргалки» показал, что, по всей вероятности, она писалась не с магнитофонной ленты, а со стенографического текста. Специалисты-эксперты тоже склонялись к этой версии. Теперь возникла задача найти лиц, присутствовавших на совещании и знающих стенографию. Через неделю военные контрразведчики обладали списком дюжины таких офицеров. Потом уже методом исключения вышли на Попова, продавшего товар американцам…

* * *

В качестве агента под псевдонимом «Грэлспайс» Попов шел, не боясь быть изобличенным, на личные встречи с представителями американских спецслужб, в данном случае ЦРУ. Именно на таких встречах он передавал собранную секретную информацию, получая за нее предательские сребреники. Все это продолжалось вплоть до его откомандирования в Москву в 1958 году.

Интересно заметить, что в это же время в советскую столицу прибывает в качестве атташе административно-хозяйственного отдела посольства США Рассел Аугуст Лэнжелли. В аэропорту его встречал вместе с «чистыми» дипломатами установленный разведчик ЦРУ господин Римстэд, работающий под «крышей» первого секретаря посольства. Насторожило оперативников то, что он первым подошел и поприветствовал прибывшего соотечественника. Этот, казалось бы, маловажный на первый взгляд штрих о возможной принадлежности нового сотрудника посольства к спецслужбам США был взят оперативниками на заметку.

Стали внимательно присматриваться к образу жизни и деятельности американца. Но он своим поведением не выдавал связи с разведкой. Вечерами после работы новый сотрудник совершал безобидные прогулки по городу, изучая достопримечательности столицы. Посещал театры, музеи, выставки. Нередко с семьей выезжал в Подмосковье и любовался его красотами.

Создавалось впечатление, что другие проблемы, выходящие за рамки его компетенции как хозяйственника, его не интересуют, что он «чистый» дипломат, заботящийся только о работе, семье, своем здоровье и культурном отдыхе.

Однако через некоторое время Лэнжелли ломает рамки дипломатичной благопристойности и вместе с посольским коллегой – атташе по экономическим вопросам Уинтерсом – начинает бродить по местам, далеким от культурных очагов и достопримечательностей столицы.

Служба наружного наблюдения не раз фиксировала их вместе в глухих уголках парков и скверов, на стройках, у детских площадок и в

проходных дворах. Подозрительно крутились они у ресторанов и баров, не заходя туда, где можно было бы перекусить или выпить по чарочке столичной водки.

Как бается в нашей пословице, их сам черт лычком связал – с кем поведешься, от того и наберешься. Все это, пока что косвенно, говорило о том, что Лэнжелли не тот, за кого себя выдает, что, по всей вероятности, он связан со спецслужбой и приехал в Москву для проведения агентурной работы. Подозрения усилились, когда чекисты получили объективные данные на партнера Лэнжелли по совместным прогулкам – Уинтерса.

Он оказался кадровым разведчиком с узкой специализацией – работа против граждан Советского Союза. В послужном списке у него были интересные этапы: служил в военно-морской разведке США, изучал русский язык в разведцентре в Колорадо, а затем прошел курс обучения в Русском институте Колумбийского университета. Сразу же после окончания учебы его взяли на службу в ЦРУ.

* * *

Дальнейшее наблюдение за Лэнжелли показало, что он тоже «рыцарь плаща и кинжала». Его связь с разведкой доказывалась конкретными действиями. Он стал активно проверяться, пытаясь вскрыть за собою «хвост» наружного наблюдения и при необходимости благополучно оторваться от него.

Так, 21 января 1959 года Лэнжелли с утра покинул посольство на автомашине. Покатался по Москве, заехал в магазин и купил модную тогда среди москвичей цигейковую шапку. А вечером вместе с женой, которая села за «баранку», направился из посольства домой в сторону проспекта Мира, где они проживали.

На маршруте Лэнжелли снова тщательно проверялся: голова крутилась, как волчок. Цель – вскрыть за собой возможную слежку. Для этого он использовал разные ухищрения: приказывал жене резко менять скоростной режим на шоссе, начинать движение в последний момент при переключении светофора на красный цвет, перестраиваться и т. д. Когда машина оказалась в правом крайнем ряду на проспекте Мира и попала в пробку, он вышел из автомобиля в московской шапке и, смешавшись в толпе с возвращающимися с работы москвичами, направился в сторону метро. Жена одна повела машину дальше.

Лэнжелли вошел в метро и доехал до станции «Проспект Мира». Создавалось впечатление, что он не собирается выходить. Но когда двери вагона стали закрываться, он придержал правой ногой одну из створок и выскочил на платформу. Походил по станции, все время озираясь и поглядывая на часы. Где-то в районе 19.45 американец покинул метро и внешне спокойно направился к автобусной остановке, при этом тоже старательно проверяясь.

Ровно в 20.00 возле остановки появился офицер в звании подполковника. Лэнжелли и незнакомец как бы пошли в одном направлении, затем поравнялись и сразу же разошлись. Могло показаться, что это совершенно случайная встреча, но на то и щука, чтобы карась не дремал, – бдительность и профессионализм сотрудников наружного наблюдения позволили зафиксировать кратковременный контакт. Американец и офицер обменялись какими-то небольшими предметами.

Перед чекистами встала в данной ситуации главная проблема – надо все сделать даже ценой потери из-под контроля американца, чтобы установить советского офицера. А подполковник, пройдя еще десятка два метров, вдруг развернулся и подошел опять к остановке и на автобусе доехал до гостиницы «Останкино».

Теперь для оперативников уже не существовало особых трудностей выяснить личность офицера. Незнакомец оказался подполковником Советской армии Поповым Петром Семеновичем, прибывшим в Москву из Калинина.

Вскоре контрразведчики уже располагали первичными установочными данными о том, что офицер недавно прибыл из Группы советских войск в Германии (ГСВГ), где служил по линии ГРУ. В 1958 году он был откомандирован в СССР за «неслужебную связь с австрийской гражданкой» и отчислен из военной разведки.

Попова направили в распоряжение отдела кадров штаба Тыла ВС СССР. Семья его проживала, как уже говорилось, в городе Калинине, а он в дни приездов в столицу коротал время в облюбованной им гостинице.

* * *

Сразу стало ясно, что стандартно подходить к изучению этого опытного в делах разведки офицера через агентуру или доверенных лиц оперативники не могли. Он бы быстро обнаружил проявленный к нему интерес. Поэтому решено было с учетом зафиксированного подозрительного контакта Попова с установленным американским разведчиком – агентуристом – круглосуточно контролировать его поведение силами наружной разведки, особенно при поездках по Москве. Упор делался на выявлении возможного использования им для связи с американцами почтового канала как в столице, так и в Калинине.

Подключили и силы радиоконтрразведки, что сразу принесло некоторую подвижку в изучении объекта оперативной заинтересованности. Анализ передаваемых шифровальных сообщений радиоразведывательным центром ЦРУ США из Франкфурта-на-Майне показал, что начиная с января 1959 года эти сообщения постоянно шли для неизвестного агента, вероятнее всего, осевшего в пределах Москвы или Московской области. Передачи велись в 22.00 по субботам и в 6.30 по воскресеньям.

Но все же главной удачей контрразведчиков был перехват письма, отправленного из Москвы в Калинин на имя

Попова от имени некоего Смирнова. Обстоятельное исследование почтового вложения специалистами показало, что в письме имеется тайнописный текст. В нем Попова благодарили за высокое качество собранных и переданных им (в ЦРУ. – Авт.) материалов, и ставились очередные задачи по сбору секретной информации. Интересовались янки и новым местом службы офицера. Тексты и конверт сфотографировали. Тайнопись чекисты прочитали и «спрятали» снова под открытое письмо, которое тут же отправили адресату.

Живя в Калинине в ожидании назначения на новый участок службы, Попов часто общался с офицерами-«секретоносителями» местного гарнизона, что свидетельствовало о вероятном сборе им очередной порции товара – шпионской информации – для продажи своим заморским хозяевам.

В феврале 1959 года он снова приехал в Москву и остановился в прежней гостинице. Сначала Попов пообщался с офицерами отдела кадров штаба Тыла МО, а потом заехал в ГРУ. Чувствовалось, что эти контакты не случайны, что таким образом он «ошкуривает» своих будущих и старых коллег, выуживая секреты у болтливых говорунов.

Учитывая, что чекисты уже располагали прямыми уликовыми доказательствами его не только причастности, но и активизации в работе на ЦРУ, и в целях минимизации ущерба стране и ее вооруженным силам решено было в очередной приезд в Москву задержать офицера-«оборотня».

* * *

19 февраля 1959 года он был арестован. В ходе личного обыска у подполковника Попова контрразведчики обнаружили: в записной книжке домашний телефон Лэнжелли, пароли для вызова на личные встречи, шесть листов специальной копировальной бумаги, блокнот, в котором при помощи тайнописи был записан текст очередного агентурного донесения американцам.

Одновременно провели обыск и на квартире Попова в городе Калинине, в ходе которого нашли и другие предметы шпионской экипировки.

В частности, в укромном месте хранились: инструкция по способам связи агента с разведывательным центром на территории США как в условиях Москвы, так и заграницы. Нашли

план односторонних радиопередач «центр – агент», шифровальный и дешифровальный блокноты, проявитель тайнописных текстов на бумаге и другие предметы, свидетельствующие о связи советского офицера с американской разведкой.

Попов был обескуражен внезапным задержанием. И понимая, что чекисты его выследили, как зверя, и теперь многое знают о его преступной деятельности, на первом же допросе предатель сознался.

«Колоть» шпиона на противоречиях в дальнейших показаниях не пришлось. Он заявил, что начал работать на американцев в качестве агента ЦРУ с начала 1953 года. Пошел на связь из корыстных соображений. Рассказывал все подробно, как собирал секретную информацию, где и кому ее передавал. Сомнений в его откровенности у чекистов за время первых допросов не было. Именно это обстоятельство позволило подвести контрразведчиков к мысли о возможности проведения оперативной игры с американской спецслужбой, которая, естественно, не должна была знать о факте задержания своего агента.

Нужно было сделать все, чтобы янки поверили – агент работает активно и ему можно доверять. Такая игра позволяла бы не столько дурачить противника, сколько, а это самое главное в таких ситуациях, перехватывать разведывательные устремления ЦРУ к военно-политической проблематике.

Попов признался, что в 1958 году, накануне отпускной поездки на родину, он встречался с Лэнжелли на территории Восточной Германии. Американский разведчик проинструктировал его тогда о способах двухсторонней связи. Упор делался на проведение личных контактов, особенно в первые месяцы их работы в Союзе, а потом постепенном переходе на использование тайников.

Со слов Лэнжелли, он подобрал ему ряд безопасных мест для личных встреч – это детская площадка в Сокольниках, музыкальный магазин на Петровке, общественный туалет на Пушкинской площади, в ресторанах «Астория» и «Арагви», в Центральном детском театре и у входа на станции метро «Проспект Мира».

По телефону Попов мог связаться с американцем в Москве в любое время, а лучше после 19.00, звоня ему на квартиру. На этой же встрече разведчик ЦРУ передал своему агенту адреса заграничных «почтовых ящиков», по которым он всегда мог отправить собранные материалы, зашифровав их или спрятав в письме с использованием тайнописи через «письма-прикрытия».

Планом операции при проведении оперативной игры с церэушниками предусматривалось такое объяснение длительного отсутствия агента в Москве: он теперь, дескать, служит в одной из режимных частей Алапаевского гарнизона, что на Урале. На операцию по игре чекисты отводили срок не более года.

За этот период нужно было помочь руководству ГРУ вывести из-под удара раскрытых Поповым нелегалов и отправить их в страны, где они могли бы чувствовать себя на первых порах в относительной безопасности. Нужно было также быстро среагировать и на выданных агентом противнику советских офицеров военной разведки, отправив их в Союз по экстренной замене.

Но все же самым главным моментом в оперативной игре было то, чтобы американец не разочаровался в агенте, заброшенном на периферию. Необходимы были такие дезинформационные материалы, которые бы заставили Лэнжелли держаться за своего источника и верить в его возвращение на службу в Москву.

* * *

Накануне встречи, согласно плану по связи, Попов позвонил на квартиру Лэнжелли и спросил паролем: «Боря дома?» Последовал ответ: «Вы ошиблись, это американский дом». Эти пароль и отзыв означали, что они встречаются в 20.00 в первую среду у означенного ресторана.

18 марта 1959 года Попова вывезли из следственного изолятора и конспиративно доставили на квартиру вблизи ресторана «Астория» под эскортом опытных оперативников.

А в это время сотрудник наружного наблюдения сообщил в штаб операции, что Лэнжелли в 19.30 вместе с женой выехали на автомашине из дома. К двадцати часам они оказались уже у вышеупомянутого ресторана.

Надо заметить, что подъезд ресторана чекисты заранее оборудовали скрытой камерой визуального наблюдения, которая четко зафиксировала, как американцы вышли из автомобиля, как муж подал руку жене. Не осталась незамеченным и одна существенная деталь – нежно обнимая супругу, он быстрым движением левой руки вынул из ее жакета небольшой предмет.

Попов по условиям встречи стоял уже у телефона-автомата в небольшом коридорчике. Когда американец закрыл за собой входную дверь, в руку советского гражданина перекочевала небольшая коробочка, а Лэнжелли получил от Попова другую. Произошел мгновенный обмен «сувенирами». Такое конспиративное действо могли зафиксировать только высокие профессионалы своего дела.

В переданной информации Попов сообщал в ЦРУ, что получил должность командира батальона отдельной части в городе Алапаевске. К сожалению, выезжает к месту службы один – семья остается в Калинине. Этот элемент легенды должен был оправдывать периодичность его приездов с далекого Урала в Калинин и Москву.

Лэнжелли передал Попову блокнот с заданием по сбору сведений подготовки советских вооруженных сил к возможным боевым действиям в связи с обострением «берлинского вопроса». Также американец просил собрать информацию по межконтинентальным баллистическим ракетам (МБР) и местам базирования стартовых площадок для их запуска.

В пакете, помимо заданий, находились: новый адрес «почтового ящика» американской разведки в Западной Германии и «гонорар» – 20 000 рублей.

Вторая встреча прошла 23 июля 1959 года опять же в «Астории». Попов передал «собранную» информацию, которую с нетерпением ждали американцы с учетом остроты предыдущего задания, а Лэнжелли вручил офицеру пакет с новым заданием и 15 000 рублей.

В этом задании, в частности, говорилось:

«Можно отвечать на вопросы по номерам, т. е. в ответе ссылаться на номер вопроса и давать информацию минимальным количеством слов. Нам полезно знать, от кого или как Вы получили сведения, например от человека определенной специальности, из проходивших через Ваши руки документов и т. п.»

Следующая встреча прошла 18 сентября 1959 года в ресторане «Арагви». Опять же, согласно плану по связи, Попов позвонил после 19.00 на квартиру Лэнжелли и спросил: «Федор дома?» Отзыв был, как и прежде: «Вы ошиблись, это американский дом», что означало, что встреча произойдет в 20.00 в первое воскресенье.

На этом свидании разведчика с агентом Лэнжелли вручил Попову пакет с 20 000 рублей и измененные данные по условиям связи. Дело в том, что к этому времени семья американского «дипломата» переехала на другую квартиру и у него теперь был новый номер домашнего телефона.

Шпион же в своем донесении информировал, что в настоящее время находится в отпуске в Калинине и запланировал встретиться с коллегами из военной разведки и крупным специалистом в области ракетостроения. Называлась фамилия ученого, которого знали и американцы.

* * *

С учетом того, что за время оперативной игры были выведены из-под удара все нелегалы, которых выдал Попов, и заменены засвеченные им офицеры ГРУ в зарубежных резидентурах, у чекистов не было больше смысла дурачить янки. А вот задержать американца с поличным представлялось с оперативной точки зрения реальным и целесообразным.

15 октября 1959 года Попов вызвал

Лэнжелли на очередную встречу на 9.00 следующих суток в автобусе маршрута № 107.

16 октября шпион приехал в район встречи на «такси». Лэнжелли в 8.45 вышел из новой квартиры на Кутузовском проспекте. Встретившись на остановке и обменявшись взглядами, они сели в отъезжающий автобус, плотно заполненный пассажирами, среди которых были и оперативники. Попов сразу же прошел вперед, за ним устремился американец, сопровождаемый «бдительными гражданами». Как только разведчик поравнялся со своим агентом, он тут же передал ему пакет. Шпион в свою очередь сунул американцу небольшой конверт с «собранной информацией». По договоренности Попов дал оперативникам сигнал об окончании операции по связи и обмену материалами.

При выходе из автобуса на одной из остановок они были задержаны сотрудниками оперативной группы КГБ СССР.

– На каком основании?.. Я гражданин Соединенных Штатов Америки… Я – дипломат, вы ответите за этот беспредел, – бормотал трясущимися губами побледневший американец.

Но когда ему предъявили некоторые фото- и кинодокументы, где он был запечатлен в «боевой» работе со своим агентом, Лэнжелли сразу же понял, что пойман с поличным. В висках застучало, он то краснел, то бледнел, мысль волчком крутилась в воспаленном мозгу, как лучше выйти из этого дурацкого положения. И он сам себе посоветовал – надо сдаться, и попросил связаться со своим консулом.

Уже через трое суток с клеймом «персона нон грата» по протесту МИД СССР Лэнжелли с семьей покинул пределы нашей страны, в которую приехал как враг. Карьера американского разведчика была серьезно подмочена.

Попова же ждал суд, потому что без правовой оценки преступной деятельности его нельзя было как бы то ни было наказывать.

Как и во все времена, нравственные уроды, которые из корыстных побуждений перебегали на сторону противника или шли в тайное услужение ему, чтобы предавать своих коллег по тяжелому и опасному цеху, каким являлась разведка, заслуживали одного позорного слова – предатели. Степень осуждения таких оборотней всегда во все времена и во всех странах была по справедливости жесткой.

Глава шестая

«Янг» под колпаком контрразведки

Низкий человек знает только выгоду…

    Конфуций

О предательстве полковника Олега Пеньковского Стороженко впервые узнал на лекции по оперативной подготовке в Высшей школе КГБ. Но разве мог предполагать, что пройдет некоторое время и он окажется в том подразделении, офицеры которого принимали активное участие в разоблачении матерого шпиона в недрах ГРУ под кличкой «Янг».

В литерных (аналитических) делах того времени еще было много материалов о предателе, поэтому Николай внимательно знакомился с ними, понимая, что опыт, наработанный старшими товарищами, пригодится в дальнейшем. Он не ошибся, считая, что опыт учит понимать, что невероятное не всегда ложно, и что опыт хорош, если за него не заплачено слишком дорого. Именно для того, чтобы в дальнейшем не платить дорого за возможные ошибки в деле поиска «кротов», он и корпел над интересными делами.

Военная карьера Пеньковского даже на первый взгляд была довольно необычной. После окончания в 1939 году Киевского военного училища его направляют в войска. Он участвовал в советско-финской войне. С июня 1941 года начал контактировать с военной разведкой РККА. Некоторое время, с 1944 по 1945 год, являлся офицером связи – порученцем будущего главного маршала артиллерии С. Варенцова. В 1945-м Олег Пеньковский, двадцатишестилетний подполковник, по рекомендации Варенцова и маршала Конева был принят в Военную академию им. Фрунзе. В наградном листе Пеньковского значились пять боевых орденов, включая редкий «штабной» орден Александра Невского. В этом же 1945 году подполковник женился на 17-летней дочери генерала Д.А. Гапановича, начальника политуправления и члена Военного совета МВО. После появления первого ребенка – дочери – он получил, по всей видимости, не без помощи тестя шикарную квартиру в элитном по тем временам доме. В карьерном росте племянника, очевидно, принимал участие и его дядя, в будущем генерал армии – В.А. Пеньковский.

В 1948 году он оканчивает Военную академию имени М.В. Фрунзе. Там овладел азами английского языка и намеревался поступить в престижную Высшую военно-дипломатическую школу (ВВДШ). Но получился облом – Пеньковского не приняли, не помогло и вмешательство тестя. Служба в Москве после «Фрунзенки» началась в центральном военкомате МВО. В начале 1949 года не без помощи маршала Конева и его зама – генерала Маландина – он зачисляется слушателем ВВДШ. В первых числах февраля 1950 года Пеньковский получил звание полковника.

На банкете, где почетный гость Иван Конев, бросив три полковничьи звезды в бокал с водкой, провозгласил тост «за одну большую генеральскую звезду» одного из самых молодых полковников в стране.

В 1953 году Пеньковский завершил учебу в ВВДШ, потом она будет называться Военно-дипломатической академией, и был направлен в Главное разведывательное управление Генштаба ВС СССР, но там с самого начала службы не сумел найти ключи к новым сослуживцам. Репутация выскочки быстро утвердилась за молодым полковником. От него начальство постаралось избавиться.

С 1955 года его назначают на должность исполняющего обязанности военного атташе СССР в Турции. Вместе с женой он вылетел в Анкару. Деловых и товарищеских отношений с коллегами и посольскими работниками у него не сложилось. Пеньковских считали высокомерными людьми, в свою очередь супруга и.о. ВАТ пренебрежительно называла своих коллег «колхозниками».

В январе 1956 года в Анкару из Кабула перевели генерал-майора Н.П. Савченко (Рубенко) и назначили его ВАТ СССР и руководителем резидентуры ГРУ в Турции. С новым руководством у Пеньковского тоже не сложилось деловых отношений, и он, пытаясь отомстить своему начальнику за «глупость и грубость» в своей работе, донес на него в Москву через каналы КГБ. В ноябре 1956 года все руководство ВАТ было отозвано в СССР. Пеньковский понял, что такой его поступок не прибавит «пера в его шляпу» в системе ГРУ.

Тогдашний начальник управления кадров ГРУ генерал Смоликов обрисовал положение Пеньковского так:

«Дорогой мой Олег Владимирович, не так важно, кто прав, а кто виноват. Важно, что уважаемый Николай Петрович Савченко уже был генералом, а вы, простите меня, только полковник. И вряд ли кто-либо из наших с вами начальников-генералов захочет после этого инцидента пригласить вас к себе в отдел. А неволить кого-либо не в наших правилах».

Итак, Пеньковский не сумел перерасти генеральского порученца, который поселился в нем навсегда.

В 1958 году он не без помощи Варенцова направляется на ракетные курсы при Военно-инженерной академии им. Дзержинского. 23 апреля 1959 года Пеньковскому исполнилось 40 лет. Его служебные амбиции не были полностью удовлетворены, хотя в мае того же года Пеньковский получил диплом с высшими оценками по всем дисциплинам и был отмечен как лучший выпускник курса. После окончания курсов его опять направляют в ГРУ. Офицера определили на работу в Управление внешних сношений Госкомитета по координации научно-исследовательских работ (УВС ГККНИР) при Совете министров СССР. По его мнению, это было прикрытое добродетелью

выдавливание его из центрального аппарата ГРУ и конец карьерному росту.

Что же касается УВС ГККНИР, оно напоминало в это время старорежимную «богадельню», куда прибивался весь хлам секретных служб, имитирующих важную государственную работу. Это было время армейского скепсиса в результате существенного сокращения Вооруженных Сил

СССР как результат хрущевской «политической пластики» в духе «веселого душегуба». «Юмористом с кастетом в руках» называли его импровизированные шаги во внутренней и внешней политике некоторые острословы.

Появился скепсис и у разведчиков, сдобренный профессиональной «деформацией» в связи с постоянной «облученностью» спецслужбистов, их сталкиванием с изнанкой жизни.

В ноябре 1960-го полковник Пеньковский предложил свои услуги ЦРУ. Американцы отнеслись к поступку советского офицера, как к подставе. Никак не прореагировали они на его письмо. Тогда в апреле 1961 года он повторил свои намерения английской разведке МИ-6. Несмотря на британский снобизм, разведка Ее Величества отреагировала достойно…

* * *

Документы свидетельствовали, что, будучи по натуре авантюристом, Пеньковский вел двойную жизнь. Одна была фальшивая, показная, другая – реальная, подлинная. Из этих двух ипостасей он хотел иметь выгоду в виде зарплат, подарков, перспектив роста. Он был бонвиваном, гулякой, лебезил перед начальством, умел показать мокрую спину при минимальных затратах собственных сил. Некоторые сослуживцы принимали его угодничество как человеческую доброту, а карьеризм – как служебное рвение. Нередко успехи сослуживцев выдавал за свои…

Несмотря на суетливость и нетерпеливость, как отзывался о нем англичанин Эндрю Мортон, он почти всегда жил так, как будто бы в его распоряжении находился геологический запас времени или песочные часы, которые можно опять перевернуть после того, как прошел еще один год, – запас песка казался постоянным. Пеньковский был склонен переоценивать свой реализм. Кроме того, он усвоил привычку многих чиновников его уровня сардонически реагировать на абсурдный характер и сюрреалистический стиль советских бюрократических лабиринтов.

На одном из занятий по чекистской подготовке, которое вел полковник И.А. Ермолаев – начальник 1-го отдела 3-го

Главка КГБ, участник операции по разоблачению шпиона, был поднят вопрос о личностных качествах «крота».

– И все же, какие главные черты, по вашему мнению, выделяли Пеньковского среди офицеров? – спросил у начальника на этом занятии капитан Стороженко.

– Качество личности, – повествовал чекист, – ее совокупный психологический портрет. К сожалению, у нас мало изучается, и не им измеряется роль человека в коллективе. Порой руководство оценивает работника, создавшего себе репутацию удобными словами, а не реальными делами. Не случайно в личных делах многих офицеров, в том числе и офицеров разведки, лежали характеристики-близнецы с одной стандартной концовкой: «…предан социалистической Родине, Коммунистической партии. хранить секреты умеет» и прочее. Так было и с Пеньковским.

Даже у оперативника, обслуживавшего подразделение, в котором трудился будущий шпион, были на него разрозненные данные, но он не смог свести их в единый психологический портрет.

Объективно же этот портрет сложился только в ходе следствия. В нем есть такие мазки: человек умный, обладает организаторскими способностями, одновременно тщеславен и честолюбив, обожал, когда его замечали, постоянно искал высокопоставленных покровителей и через них всякий раз пробивал карьеру. Даже женитьбу на дочери известного генерала подчинил своему пути к успеху по службе. Крепкой семьи не создал и действовал, сообразуясь с собственной логикой авантюриста. Была у него еще одна характерная черта – постоянно подчеркивал свою близость к высокопоставленному начальству.

– А как и когда вышли на него? – поинтересовался кто-то из офицеров.

– Первые подозрительные признаки косвенного характера появились у оперативника тогда, когда стали поступать данные о проявлении им повышенного интереса к секретам, выходящим за пределы его должностных обязанностей. Таких сигналов было несколько – их посчитали тогда чисто субъективными данными. Но когда поступило сообщение, что при работе с секретными документами он закрывает на замок дверь кабинета, чекисты стали пристальнее присматриваться к полковнику.

* * *

30 декабря 1961 года сотрудники наружного наблюдения засекли подозрительную встречу жены английского дипломата Анны Чизхолм с неизвестным мужчиной в подъезде дома № 4 по Арбатскому переулку.

При выяснении личности им оказался советский гражданин, офицер ГРУ Генштаба ВС СССР Олег Пеньковский. С этого времени и началась активная работа по сбору улик на предателя. Было установлено, что Пеньковский вне службы вел разгульный образ жизни, а для этого требовались деньги, и деньги немалые. О его времяпрепровождении ходили легенды. Он любил расслабиться в ресторанах и кафе с нужными ему людьми то ли для «ошкуривания» объекта беседы для получения от захмелевшего болтуна секретных сведений, то ли это было рыцарское ухарство в щебетании с дамой сердца. Однажды Пеньковский так назюзюкался, что, сидя за столиком в ресторане с очередной жрицей любви, в знак подчеркнутого уважения к даме снял с ее ножки туфлю, налил туда шампанское и, подняв тост за здоровье присутствующей, выпил из этого «бокала».

– Браво, браво! – закричала публика, редко видевшая такое проявление чувства кавалера не первой свежести к молодой особе.

При таком прожигательстве жизни полковничьей зарплаты, естественно, не хватало, поэтому еще в конце 1960 года он пытался установить преступную связь с иностранной разведкой. Для этой цели он подготовил письмо с предложением своих услуг. Легальных контактов для встречи с иностранцами у него было достаточно, так как он работал от ГРУ в Госкомитете по координации научно-исследовательских работ. Это письмо он передал одному иностранцу в американском клубе в Москве. Однако янки отнеслись настороженно к намерениям советского офицера.

Надо заметить, что в то время начальник контрразведки ЦРУ США Д. Энглтон не очень доверял инициативникам из социалистического лагеря, предлагавшим добровольно свои услуги американской разведке, боясь подстав со стороны «коварного и всесильного» КГБ.

Тогда Пеньковский решил пойти другим путем – связать свою судьбу с англичанами. Скоро удобный случай представился. В декабре 1960 года в Москву вместе с делегацией английских специалистов прибыл под личиной бизнесмена разведчик Грэвилл Винн. Из разговора с ним полковник понял, что это тот тип, перед которым можно открыться и попытаться выйти на разведчиков Великобритании. Они быстро подружились.

Когда в апреле 1961 года, в последний день пребывания Винна в Москве, друзья прогуливались по Красной площади, Пеньковский неожиданно заявил, что располагает рядом сведений, которые любой ценой должны быть переправлены на Запад.

А находясь на представительском ужине в ресторане гостиницы «Националь», Пеньковский более подробно рассказал Винну о себе, о службе в ГРУ Генштаба и о своем желании сотрудничать с английской разведкой. Там же он передал

тщательно запечатанный конверт, содержавший полный отчет о всей своей предыдущей деятельности и ряд секретных документов, для того чтобы убедить СИС в искренности своих намерений.

А 20 апреля того же года Пеньковский в составе советской торговой делегации отправлялся на 16 суток в Лондон. Теперь он вез с собой во внутреннем кармане пиджака шестнадцать страниц убористо написанного текста с ТТД трех новейших ракет…

Вместе со специалистами начальник ГРУ отправил в страну «детей Альбиона» и свой родственный довесок. В аэропорту Шереметьево генерал Серов, одетый в модный по тем временам светло-серый габардиновый плащ и такого же цвета шляпу, подозвал руководителя делегации Пеньковского и предупредил:

– С вашей «командой» поедут в Англию моя жена и дочь Светлана. Хотелось бы, чтобы их присутствие в делегации прошло под сурдинку не только для англичан, но и для ваших командировочных… Олег Владимирович, будь добр, присмотри за женщинами. Заграница – не дома, чего не бывает, сам понимаешь. И ты поспокойнее, суетиться не надо и побольше достоинства.

Потом он подозвал стоявших в стороне дам и отрекомендовал им благодетеля:

– А это Олег Владимирович, вот познакомьтесь, будет вашим начальником. Слушайтесь его во всем! Он вам все покажет в Лондоне и вокруг. И купить все поможет, сами понимаете.

И действительно, в Лондоне ему удалось «уговорить» жену генерала взять у него деньги на траты. Мадам согласилась, пообещав: «Мой муж вернет вам все, что вы решитесь на нас потратить».

У Пеньковского голова шла кругом от дел: служебных, туристических, магазинных и шпионских.

То было время хрущевского балагана. Как писал в документальном романе «Они умирают в начищенных ботинках» англичанин Эндрю Мортон – знаток Пеньковского с позиций Лондона, – это был период пышного расцвета подношений. В центральных аппаратах министерств и ведомств, в том числе и ГРУ, ожили старинные манеры начинать любое дело по-восточному, с одаривания начальства.

«Машинистке секретного отдела причитался английский шоколадный набор, секретарше босса – «Шанель № 5», охране – нож «Золинген», зажигалка «Ронсон», темные очки «Пайлот». Столоначальникам – авторучка «Паркер», галстук с имперским единорогом или коронами, теннисный инвентарь «Макинтайр» или словари Вебстера. Командному составу полагались (уже без ограничений в цене) немецкие ружья, фотоаппараты или сервиз «Цвибельмюстер», швейцарские часы «Лонжин», японские транзисторы или шведский хрусталь.

Детям и внукам лидеров привозились автомобильные аксессуары, пластинки, книги Бердяева, Сергея Булгакова и Розанова. Все категории одариваемых интересовались порнографией…»

Кроме того, проявляли живой интерес партчиновники и военные к «тлетворному искусству» – пластинкам с песнями Лещенко, Вертинского, Реброва и др.

Для этого были нужны деньги, и большие деньги. Где он их брал, остается нам только догадываться. Явно свои не тратил!

И еще он усвоил одну истину: хочешь ездить за границу – вози подарки, иначе пошлют другого.

Каждый вечер, завершив свои официальные дела, Пеньковский выскакивал из гостиницы «Маунт ройял» и направлялся на конспиративную квартиру, где встречался с высокопоставленными чинами английской и американской разведок СИС и ЦРУ. Беседы продолжались до глубокой ночи. Их особенно интересовали те девять месяцев, которые он провел в Военной академии имени Ф.Э. Дзержинского, изучая ракетную технику.

Там он и был завербован, получив кличку «Янг». Вербовку закрепили письменным обязательством – подпиской о тайном сотрудничестве.

Тут же в номере ему была поставлена задача по сбору политической, военной и экономической информации. Заморские хозяева передали ему чувствительный транзисторный приемник для прослушивания шифрованных радиопередач, блокнот с шифрами и кодами, средства для нанесения и проявления тайнописи, миниатюрный приемник «Минокс», фотопленки и другие предметы шпионской экипировки. Все это он, вернувшись в Москву, спрятал дома в оборудованном тайнике письменного стола. С этого рубежа оборотень начал активно «работать» в ГРУ против ГРУ и всей страны.

* * *

Для легализации контактов с советскими гражданами англичане приглашали в свое посольство специалистов. Часто на таких приемах бывали и сотрудники Госкомитета по науке и технике. Получал подобные приглашения и

Пеньковский, но не для развития внешнеторговых контактов, а совсем для других целей – шпионских. Там тоже присутствовал англичанин Г Винн.

Во время вояжей по роду службы в европейские столицы Пеньковского тренировали, как собаку для охоты. На конспиративных квартирах его обучали (занятия шли по несколько часов), как советскому военному разведчику стать первоклассным шпионом. В то же время «доили» – выпытывали все то, что хранилось им в памяти. А хранил он много, так как собирал товар для продажи. Выслуживаясь перед хозяевами, Пеньковский однажды в порыве явного бахвальства заявил:

«Взорву в Москве все что угодно – выполню любое задание».

В частности, как писали газеты, он сделал предложение, которое и сегодня потрясает нормально мыслящих людей. Показав на карте Москвы двадцать девять мест, где располагались главные военные, политические и государственные учреждения страны, он вызвался в день «Х» по сигналу ЦРУ и МИ-6 заложить в близлежащих магазинах страны, на почтах, в подъездах жилых домов атомные «бомбы-малютки» с часовым механизмом. По его предложению они должны быть установлены на одно и то же время с таким расчетом, чтобы до срабатывания он сам успел уехать.

Обосновал эту сумасбродную идею своими глубокими познаниями в военном деле. Шпион всячески старался убедить американских разведчиков в необходимости этого теракта.

Даже известный противник инициативников – предателей из Советского Союза – начальник контрразведки ЦРУ Энглтон, оценивая в те дни надежность шпиона, назвал его «анархистом и человеком с причудами, который по какой-то причине пытается втянуть нас в войну с Россией».

Неуравновешенный и амбициозный Пеньковский был готов лично уничтожить миллионы своих соотечественников.

Для снятия стресса ему предлагали секс с разного рода проститутками, работавшими на английскую разведку. От такого отдыха он, естественно, не отказывался. Шпион понимал, что это тоже своеобразная плата за его нервное перенапряжение, за невосстановленные, погибшие нервные клетки в ходе переживаний на опасной тропе предательства. О низости и скотстве своих поступков он не задумывался, мечтал только о деньгах, больших и скорых деньгах и о том, чтобы быстрее их потратить.

О фактах обширных связей «рыжего», своего дружка Пеньковского, с женщинами легкого поведения подробно расскажут на процессе свидетели – его собутыльники по пьяным оргиям Рудовский и Финкельштейн.

В один из визитов в Лондон неожиданно Винн пригласил Пеньковского в гости в свой дом. Советский офицер впервые видел быт британского дома снаружи и внутри. Увитые багряным плющом стены дома, ярко-зеленый, как мох, дерн на лужайках. Во дворике стоял стойкий аромат чайных роз. Горел камин, потрескивая дровами с запахом смолки. За раскрытыми окнами жужжали пчелы. Стройная жена Винна Шейла

для приличия поинтересовалась родителями гостя.

– Отец погиб на фронте, а мать жива, – ответил полковник.

Вино в графинах скоро испарилось за частыми тостами, но гостю, сидевшему в шотландском клетчатом кресле, не хотелось уходить. Камин манил и притягивал к себе, успокаивая возбужденную его натуру…

* * *

За время заграничных поездок «крот» передал противнику 106 экспонированных фотопленок, в которых было более пяти тысяч кадров. Это были материалы секретного характера, полученные разными путями на шпионской стезе.

А теперь к вопросу его «засветки». Из материалов судебного разбирательства установлено: как уже говорилось, впервые Пеньковский попал в поле зрения органов советской контрразведки в конце 1962 года. Согласно плану по связи, шпион должен был передать часть собранных им секретных материалов при личной встрече жене английского дипломата Анне Чизхолм на Цветном бульваре, где она часто гуляла с детьми. Коробка конфет, в которой находились четыре фотопленки, была передана в качестве «угощения» детям англичанки на лавочке одной из детских площадок, куда якобы случайно забрел Пеньковский.

Этот подозрительный факт, как уже говорилось, и был зафиксирован сотрудниками наружного наблюдения. Затем уже все действия подозреваемого в шпионаже и его встречи с иностранцами контролировались чекистами, что позволяло не только разоблачить матерого шпиона, но вскрыть его связи с разведчиками США и Великобритании, работавшими легально под «крышами» соответствующих посольств в Москве.

А их, этих преступных связей, было много, прямо или косвенно обеспечивающих безопасность работы Пеньковского и Винна в столице. Это прежде всего сотрудники посольства Англии А. Рауссел, Г. Кауэлл, его жена П. Кауэлл, Р. Чизхолм и его жена А. Чизхолм, Д. Варлей, Ф. Стюарт и сотрудники посольства США А. Дэвисон, Х. Монтгомери, Р. Карлсон, Р. Джэкоб и В. Джонс.

В 1962 году в ходе агентурно-оперативных мероприятий был получен визуально еще один серьезный уликовый факт. Оперативники зафиксировали момент фотографирования Пеньковским в квартире на подоконнике каких-то документов, что дало еще одно основание подозревать его в причастности к разведке противника. Надо отметить, что такую «процедуру с бумагами» он проделывал несколько дней подряд.

Участник тех событий И.А. Ермолаев пояснил, что наблюдение за шпионом велось из окна противоположного дома. «Уже тогда, как видите, уровень спецтехники позволял не только фиксировать манипуляции подозреваемого в шпионаже с листами машинописного текста, но и четко определить содержание его работы с неизвестным фотоаппаратом. Как потом выяснилось, это была шпионская мини-фотокамера «Минокс». Сомнения после этого рассеялись – перед нами был явный шпион».

22 октября 1962 года после получения санкции от генерального прокурора Пеньковский был арестован при выходе из здания Госкомитета по координации научно-исследовательских работ. В ходе обыска в его квартире чекисты обнаружили тайник с арсеналом шпионского снаряжения: шифры, коды, средства тайнописи, два фотоаппарата «Минокс», микрофотопленки, машинописные листы секретных документов. На столе стояла пишущая машинка, на которой он перепечатывал некоторые записи для того, чтобы легче читались тексты – шпионские донесения – хозяевами в разведцентрах США и Великобритании, и радиоприемник, на котором прослушивались радиопередачи по линии «центр – агент».

Тогда же была изъята и инструкция, по которой он обучался и действовал в личине оборотня. В частности, в ней давались такие рекомендации по радиосвязи:

«Мы считаем, что этот способ имеет большие преимущества с точки зрения безопасности… Вам очень важно натренироваться, чтобы вы могли узнать и записать цифры при передаче… Для этого нужно просто регулярно практиковаться».

Более детально говорилось о тайниках:

«Они будут оставаться основным способом для посылки сообщений и материалов вами. Для оперативности этого способа нам необходимы описания тайников, обещанные вами. Вам придется в будущем находить и другие. При выборе тайников имейте в виду, что они должны находиться в местах, нормально доступных иностранцам. Мы считаем, что будет лучше, если мы будем заранее согласовывать день и час, в который вы будете заряжать условленный тайник, чтобы мы могли его сразу же опустошить, не дожидаясь сигнала…»

Дальше в шести пунктах шло подробное разжевывание технологии работы с тайниками.

* * *

Спустя некоторое время полковник юстиции в отставке В. Смольников в статье «Неотвратимое возмездие» напишет, что во исполнение этих инструкций «…Пеньковский с рвением приступил к выполнению заданий иностранных разведок. Он фотографировал технические отчеты и другие секретные материалы, выуживая данные военного характера у своих знакомых военнослужащих, фиксировал те сведения о советском вооружении, которые он получил во время службы в армии».

На следствии, а затем на суде Пеньковский признался, что преступную связь с английской и американской разведками он установил исключительно из корыстных соображений – не хватало денег на развлечения с собутыльниками и женщинами легкого поведения.

Наглядней всего характеризует авантюризм шпиона его письмо руководству КГБ при СМ СССР, написанное на третий день после ареста.

«Прошу вас оказать мне доверие и помочь реабилитироваться и вернуться в наше общество и в свою семью ценой огромнейшей пользы, которую я сейчас еще имею возможность принести. Я смогу вырвать у врага гораздо больше сведений и материалов, нежели передал.

Это реально с точки зрения сложившихся в настоящее время условий, что является моей жизненной целью. Не превращайте меня в труп – это будет подарком врагу. Забросьте меня туда, где меня ждут. Большего вреда я уже не принесу, и вы ничем не рискуете.

Беру на себя следующие условия: если изменю своему обещанию и буду присылать некачественные материалы или «дезу» – уничтожьте семью, да и со мной вы можете всегда расправиться. Но этого не будет. В горячем стремлении принести сейчас реальную пользу Родине – моя сила.

Помогите искупить преступление.

О. Пеньковский. 25.Х.1962».

Он был предателем – и страхи его были страхами предателя. Подонок отдавал на заклание даже семью – жену, дочерей и мать – ради сохранения своей подлой жизни.

* * *

Как уже ранее упоминалось, Пеньковский вышел на англичан через Г. Винна. Так кто же этот господин? Грэвилл Винн родился в Англии в 1919 году в семье инженера, работавшего на шахтах Среднего Уэльса. После окончания школы получил высшее образование. В начале войны был призван в армию по всеобщей мобилизации и служил в одном из подразделений военной разведки. По завершении военного лихолетья решил заняться бизнесом. Вначале коммерческая деятельность не заладилась – не хватало средств и опыта. В это время, по всей вероятности, ему подставила плечо английская разведка. Не без помощи «Интеллидженс сервис» он основал две компании – «Грэвилл Винн лимитед» и «Мобайл Экземишенз лимитед».

Именно будучи представителем этих и ряда других фирм, Винн мотался по странам Европы. Бывал он и на территории Советского Союза. Английская разведка стала активно с ним работать

начиная с 1955 года, понимая, что его деятельность – это прекрасная «крыша» для операций по связи.

Он проходил шпионскую подготовку на специальных курсах. Обучался вскрытию «хвостов» – наружного наблюдения противной стороны за собой, – работе с тайнописными текстами, по подбору тайников, кодированию, запоминанию фотографий советских граждан, интересующих английскую разведку.

Таким образом, он становится профессиональным разведчиком, использующим легальные возможности для проведения подрывных акций на территории СССР как главного противника в ходе холодной войны.

На суде было установлено, что Винн, выполняя задание спецслужбы, намеревался направить в Москву несколько фургонов, согласовав это мероприятие с Госкомитетом по координации научно-исследовательских работ, для демонстрации фильмов, показа диапозитивов и чтения лекций на техническую тематику. В одном из фургонов был устроен тайник, в котором Пеньковского планировали вывезти на Запад в случае непредвиденной ситуации, как это сделали потом с другим предателем-разведчиком ПГУ КГБ, другим Олегом – Гордиевским.

На том же процессе разоблаченный шпион показал, что он, боясь за свою шкуру, неоднократно ставил вопрос гарантий своей безопасности в случае осложнения обстановки. Американцы и англичане «обещали» разные варианты оставления СССР вплоть до побега на подводной лодке, рыболовецкой шхуне или на самолете. Рисовать подобные варианты спасения спецслужбы великие мастера, но им нужней действующий агент, а о провалившемся нет никакой заботы. Это закон джунглей – слабый пусть погибает, найдем нового дурака таскать каштаны из костра.

Специалисты из английской разведки в Лондоне изготовили для своего агента фальшивый паспорт с тем расчетом, что в случае опасности он должен был перейти на нелегальное положение и находиться в определенное время в условленном месте. Эта забота иностранных разведчиков так растрогала шпиона, что он отправил в Центр письмо такого содержания:

«Мои друзья!

Получил ваше письмо с паспортом и описанием к нему… Крепко жму ваши руки, большое спасибо за заботу обо мне, я всегда чувствую вас рядом с собою.

Ваш друг. 5 сентября 1962 года».

Пеньковскому же обещали звание полковника английской и американской армий, ответственную должность в разведке этих стран, оклад в несколько тысяч долларов. По тем временам это была внушительная сумма. Кстати, находясь в одной из командировок в Лондоне, он на конспиративной квартире даже примерял полковничью форму американской армии. Это были только обещания.

Пеньковского спецслужбы лицемерно хвалили, но вывозить за границу не спешили. Им казалось, что он еще мало поработал на них.

На вопрос председательствующего суда о том, как оценивали его работу иностранные разведчики, работавшие с ним, Пеньковский ответил:

– Мне говорили, что я провожу большую работу, и высоко оценивали ее как с точки зрения объема, так и с точки зрения важности полученных материалов. По их оценке можно сказать, что я работал не зря.

* * *

Стороженко не раз обращался как к оперативным, так и к следственным материалам по делу о Пеньковском не только для расширения собственного чекистского кругозора, но и для проведения занятий с личным составом подразделения в дальнейшем. Это был уникальный опыт разоблачения матерого шпиона, и этот опыт ветеранов нельзя было потерять.

То, как работали оперативники на последней фазе дела по Пеньковскому, видно из содержания протокола следственного эксперимента для подтверждения правильности показаний шпиона о способе использования тайника № 1.

«В ночь на 2 ноября 1962 года на столбе № 35 на Кутузовском проспекте в Москве была сделана ранее описанная Пеньковским метка. В это же время в подъезде дома № 5/6 по Пушкинской улице был заложен тайник в виде спичечной коробки, обмотанной медной проволокой, при помощи которой она крепилась к костылю, поддерживающему отопительную батарею.

В коробку было вложено донесение, изъятое у Пеньковского при аресте. Подъезд был оборудован специальной аппаратурой, позволяющей видеть и фотографировать действия человека, изымающего содержание тайника.

В 8 часов 50 минут были набраны номера телефонов, названных Пеньковским, а в 9 часов 20 минут у столба с меткой появился помощник военно-воздушного атташе посольства США в Москве А. Дэвисон. Он дважды прошел мимо столба, внимательно осматривая его. В 15 часов 15 минут в подъезд дома № 5/6 по Пушкинской улице зашел человек, который в момент изъятия содержимого тайника был задержан сотрудниками органов безопасности.

При проверке документов этот человек оказался сотрудником американского посольства в Москве Р. Джэкобом».

Эксперимент лишний раз подтвердил, что Пеньковский – реальный, действующий агент иностранной разведки, что с ним противник сотрудничает четко и профессионально.

* * *

А теперь об ущербе, нанесенном стране шпионом. Он был огромен по своим политическим, военным и экономическим масштабам. Надо отметить, что это был период становления наших Ракетных войск стратегического назначения (РВСН). Разворачивались на несение боевых дежурств межконтинентальные баллистические ракеты (МБР). Режим секретности в то время по этому роду войск был жесткий, потому что это были особо охраняемые секреты нашего нового поколения оружия, обеспечивающего гарантированную безопасность страны, надо сказать, и до сих пор.

Пеньковский через свои связи в центральном аппарате Министерства обороны СССР по крупицам собрал и выдал данные о некоторых местах расположения этого грозного оружия с привязкой к конкретной местности, а также отдельные планы по строительству новых шахтных колодцев для МБР.

Военному ведомству пришлось срочно менять не только планы оснащения РВСН ракетной техникой, но и «уходить» с отдельных, уже готовых боевых позиций. Стоили эти мероприятия государству, понятно, не один миллион рублей.

Огромный вред «Янг» нанес противовоздушной обороне (ПВО) страны, выдав святая святых – отдельные элементы системы опознавания, так называемой свой – чужой. Пришлось и тут казне советского государства тратить колоссальные средства на латание появившихся брешей при восстановлении режимных мер.

Кроме того, Пеньковский «проинформировал новое свое руководство» о структуре центрального аппарата военной разведки по состоянию на 1960–1961 годы, руководителях ГРУ и отдельных офицерах, работающих в резидентурах за рубежом, местах дислокации некоторых НИИ, доктринальных сведениях о стратегическом и тактическом использовании нелегальной разведки. Этим самым он не только сковал и дезорганизовал деятельность разведаппаратов военной разведки за границей, но и практически бросил отдельных вчерашних коллег под жернова контрразведки противника.

Вместе с тем он передал секретные сведения о военной политике страны – стратегических планах СССР, о направлениях в развитии новейших видов оружия, в частности лазерного…

Всего за полтора года работы он передал 5000 кадров фотопленки с различными данными шпионского характера.

Ущерб стране, нанесенный предательством оборотня в погонах военного разведчика, действительно был огромен, и в то же время следует

заметить, что если бы чекисты не обезвредили его, то негативные последствия были бы во много крат больше и опаснее для боеготовности Советской армии. Не случайно последовали суровые санкции против военных руководителей, которые пусть косвенно, но были виновны в том, что Пеньковский как шпион состоялся и что ему в ряде случаев удавалось через болтунов выкачивать секретнейшую информацию о наших вооруженных силах.

Были сняты с должностей и разжалованы до звания генерал-майоров начальник ГРУ генерал армии И. Серов, главный маршал артиллерии С. Варенцов. Серьезно наказали ряд других генералов и офицеров.

11 мая 1963 года Военная коллегия Верховного суда СССР огласила приговор изменнику Родины О. Пеньковскому и Г. Винну. Суд приговорил Пеньковского к ВМН – расстрелу, а Винна – к 8 годам лишения свободы. Суд также вынес частное определение о незаконной деятельности ряда сотрудников посольств США и Великобритании в Москве.

А 17 мая того же года центральные газеты опубликовали сообщение:

«Президиум Верховного Совета СССР отклонил ходатайство о помиловании Пеньковского О.В., приговоренного Военной коллегией Верховного суда СССР за измену Родине к смертной казни – расстрелу.

Приговор приведен в исполнение».

Так закончилась операция контрразведчиков по разоблачению шпиона, нацеленного спецслужбами противника на длительную работу. Сколько предатель принес бы еще вреда стране. Одному Богу только известно. Ясно, что много! Но «крот», или, если называть современным сленгом – «оборотень», был обезврежен.

Необходимо отметить гуманную сторону КГБ в работе по предателю. Семью попытались оградить от негативного воздействия общественного мнения. Им помогли сменить фамилию, место жительства и прочее. Старшая дочь продолжала работать в одном из аналитических подразделений КГБ. Из всех членов семьи в предательство Пеньковского не могла поверить только его мать, добрая русская женщина, посещавшая его в тюрьме в простой повязанной вокруг лица косынке.

* * *

Разоблачением шпиона был нанесен ощутимый удар по ЦРУ и МИ-6.

За относительно быстрый провал шпиона после его вербовки слетели со своих должностей и непосредственные руководители агента в американской и английской разведках. А чтобы хоть как-то реабилитироваться перед своим правительством, разжечь антисоветские настроения и опорочить Советский Союз, ЦРУ неуклюже состряпало фальшивку под названием «Записки Пеньковского», изданную в ноябре 1965 года отдельной книгой. Их написали по указанию ЦРУ бывший сотрудник журнала «Лайф» Фрэнк Гибни и перебежчик из СССР Петр Дерябин.

В ней от начала и до конца сплошная блефонада. Даже буржуазная печать поставила под сомнение наличие рукописи шпиона, считая, что только человек с отключенным сознанием, а проще, круглый дурак, может поверить в существование подобного виртуального дневника с рассуждениями о советской политике на уровне 1965 года, то есть спустя два с половиной года после судебного процесса.

По этому поводу бывший сотрудник ЦРУ Пол Плэкстон в одной из статей журнала «Уикни ревью» писал:

«Утверждение издателей «Записок…» о том, что Пеньковский передал рукопись на Запад еще осенью 1962 года, звучит нелепо, так как он, зная, что за ним внимательно следят, не стал бы подвергать себя опасности разоблачения».

А еще один осиновый кол забил издателям «Записок.» известный «специалист по русскому вопросу» Зорза из английской газеты «Гардиан». Он тоже воспринял эту книгу как фальшивку и обратился в ЦРУ за ее русским текстом. Однако, как пишет Зорза, «штаб американской разведки не смог предъявить оригинала».

Вот и вся «правда» о Пеньковском и его несуществующих «Записках…». Хотя таких «правд» до сих пор всплывает много. Некоторые авторы переворачивают события по Пеньковскому с ног на голову, понимая, что для рекламы можно использовать и дешевый авторитет подобным «открытием».

Так предатель Резун, он же Виктор Суворов, написал при активной помощи консультантов-разведчиков из МИ-6 в Англии, а издал в России очередную «свою» книгу под названием «Кузькина мать». Она возвращает читателя к временам Карибского кризиса. Если кратко, то книга о том, что третью мировую войну предотвратил человек, который в бывшем СССР, да и в современной России считается английским и американским шпионом, предателем Родины – это Олег Пеньковский. Комментировать не хочется этот детский лепет взрослых дядей, настроенных враждебно к России.

В 2010 году появился еще один «бестселлер» контрразведчика Анатолия Максимова «Главная тайна ГРУ», в котором он утверждает, что Пеньковский жив, так как был двойным агентом, работая против американцев. Автор приобрел эту книгу и дал почитать своим коллегам, в том числе и участвовавшим в оперативных операциях и следствии по Пеньковскому. Ответ один – очередной бред!

Глава седьмая

«Тигр» ломает когти

Ни один плут не настолько глуп, чтобы не найти основание для своих подлостей.

    Т. Корнер

1971 год. Это был первый год службы Стороженко в центральном аппарате военной контрразведки, на знаменитой Лубянке, с которой связаны и подвиги в работе честных, порядочных чекистов, и преступления злодеев, выполнявших злую волю тиранов и партийных царедворцев.

В этих стенах, с одной стороны, разрабатывались планы по локализации заговора иноземного врага молодой России Б. Локкарда, нейтрализации британского шпиона С. Рейли и террориста Б. Савинкова, расследовалось дело об убийстве английскими оккупационными властями 26 бакинских комиссаров. Отсюда отправлялись на задание командир отряда особого назначения «Победители» Д. Медведев и его легендарный разведчик Н. Кузнецов. А с другой стороны – готовились материалы для сомнительных с правовой точки зрения процессов над так называемыми врагами народа и прочее. В застенках лубянских казематов в одинаковых условиях сидели и жертвы, а потом и их палачи. Эту тему достаточно глубоко разработал А. Солженицын. И все же светлых дел с позиций организации борьбы со шпионажем было больше.

Именно здесь Николай надеялся встретиться с конкретным делом на живого шпиона в «десятке» деевской «мишенной системы». Скоро этот случай, хотя и косвенно, для чекиста с периферии представился.

Суть вопроса в том, что коллеги из соседнего подразделения совместно с территориальными органами госбезопасности вели ДОР на подозреваемого в проведении шпионской деятельности военнослужащего. Так как сил и опыта по таким делам у них было недостаточно, их руководство обратилось за помощью к тогдашнему начальнику второго отделения подполковнику В.С. Филиппову, который подключил к этому делу профессионалов-разработчиков.

После реализации дела они рассказывали личному составу отделения некоторые особенности поиска агента ЦРУ США – так сказать, для науки, расширения оперативного кругозора, что стало большим подспорьем для дальнейших удачных стартов военных контрразведчиков на тропе поиска отщепенцев – предателей в армейских погонах.

Но всё по порядку…

* * *

Под чекистским колпаком оказался молодой человек, на которого сделала ставку американская разведка. Речь шла о старшем инженере лаборатории физики плазмы одного из московских вузов

– некоем Александре Нилове, который с 1972 года находился в длительной заграничной командировке в Алжире. Там он по контракту работал в Национальном институте нефти, газа и химии в небольшом городке Бумердесе.

За границей Нилов быстро завязал знакомства с иностранцами. Близких друзей среди соотечественников у него не было. Для Александра они – «совки», «рабочие лошадки», а он, как сам себя считал, – голубых кровей и белой кости. Они скучны, со стандартным мышлением, заботятся даже за бугром о какой-то советской нравственности. Совсем иное он наблюдал в поведении иностранцев – раскованы в беседах и поступках, коммуникабельны, без комплексов.

«Иностранцы, – рассуждал на досуге молодой человек, – почему-то мне ближе становятся с каждым разом после общения с ними».

Но тут надо пояснить, откуда взялась такая переоценка отношения к людям. Дело в том, что у Нилова возникло чувство – его сердце воспылало страстной любовью к очаровательной перуанке с американским паспортом по имени Глория. Они стали встречаться все чаще и чаще. Девушка так пленила его, так вскружила голову, что у пылко влюбленного зародились планы жениться на иностранке, а затем выехать для постоянного проживания в США…

Ах, если бы знал Александр, что его давно опекали сначала англичане, а затем американцы, а Глория не кто иная, как «медовая ловушка», – элементарная подстава ЦРУ. Но, к сожалению, он, ослепленный высоким и святым с его стороны чувством, не догадывался о возможности такого поворота событий, хотя мог и должен был предвидеть, что в ходе знакомств и «зачисток» дружественных контактов с ним затевается коварная игра. Идет его приручение через стандартное и старое как мир профессиональное изучение, а если образно сказать, то началась охота: развешиваются красные флажки и ленточки из фольги, ставятся капканы, копаются ямы-ловушки. С позиции охотников жертва была обречена.

Почти все его «импортные друзья» – инженеры, дипломаты, преподаватели, бизнесмены – прямо или косвенно были связаны со своими спецслужбами. Каждый помогал им в условиях заграницы как и чем мог. Одни – как разведчики, – прикрытые всевозможными «крышами», рыскали по стране в поисках информации и ее поставщиков, другие – в качестве платных негласных помощников, третьи безвозмездно сторожили случай принести пользу стране, пославшей их в Алжир.

Западный мир привлекал и зазывал Александра красочными журналами, со страниц которых смотрели «расшнурованные» красотки на фоне дорогих лимузинов и яхт, внутренних интерьеров квартир и вилл. В одной из бесед с «отцом» Глории в ее квартире (как потом выяснилось, это была «липовая» семья, сколоченная специально под кандидата на вербовку), когда Нилов рассматривал пачку цветастой периодики, хозяин заметил:

– Придет время, и в России будут публиковать подобное. Это время вам, россиянам, надо приблизить – оно не за горами. Все будет зависеть от вашего руководства в Кремле. Народ таких вопросов не решает.

В квартиру «гостеприимного» американца Сашу тянуло прежде всего из-за стройной смуглянки Глории, которую хотелось видеть рядом всегда. Она, подобно журналам, зазывала в красивую, беззаботную жизнь. Будучи человеком поступка и находясь в плену чар молодой американки, Нилов при очередном визите поинтересовался у «родителей» Глории путями получения гражданства США.

Последовал ответ, что этими вопросами занимаются американские дипломаты в ранге консульских работников.

– Как на них выйти? – торопливо спросил Александр.

– Постараюсь вас познакомить со специалистом по этим проблемам, – ответил «отец».

* * *

Вскоре знакомство состоялось с вице-консулом миссии США при посольстве Швейцарии в Алжире Вильямом Гэлрайтом (у США в то время своего посольства в Алжире не было и все дипломатические сношения решались через швейцарцев). Кадровый сотрудник американской разведки, каким являлся Вильям, с пониманием отнесся к просьбе советского инженера. Он готов помочь Нилову, но все это не так просто, как думает россиянин. Гражданство любой страны надо заслужить, тем более такой богатой, как Соединенные Штаты Америки.

В конце концов «дипломат» хлопает «настоящего русского парня» по плечу и раскрывает карты, ставя одно простое условие, – он должен поработать на Америку. Только при таком варианте он сможет ему посодействовать в выезде в США.

– А в чем будет заключаться моя помощь Вашингтону? – наивно спросил Александр.

– Вы можете помочь нам только одним – негласным сотрудничеством с американской разведкой, – прямо в лоб, без всяких обиняков ответил вербовщик Вильям.

Когда Нилов услышал такой ответ, настроение сразу же упало, за грудиной враз похолодело, гулко застучало охолонувшее от испуга сердце. Он заметался с решением поставленной американцем непростой задачи.

– Не могу я пойти на такое дело, – с дрожью в горле, не узнавая свой голос, ответил кандидат на вербовку.

– В таком случае я не смогу вам ничем помочь. Вы потеряете шанс стать гражданином великой страны и быть рядом с Глорией. Вы же ее любите? Так?

– Да!!!

– Так в чем же дело?

– Дайте мне подумать.

– Думайте, только недолго…

* * *

«Родители» Глории вскоре отправили «дочь» в Штаты, мотивируя ее неожиданный отъезд необходимостью доучиться на каких-то курсах при университете. Таким образом, Глория выходила из игры. На последней встрече она заверила Александра, что после сдачи зачетов и двух экзаменов постарается развернуть свое дело – прибыльный бизнес ей обеспечивают родственники, что будет ждать его и надеется встретиться на американской земле.

– Саша, будь благоразумен, и Бог будет с тобой, он поможет тебе в начинаниях. – Глория словно намекнула на желательность положительного ответа на предложение вице-консула.

– Буду!..

Когда Глория улетела в США, Гэлбрайт стал чаще «окучивать» колеблющегося россиянина, в сознании которого шла яростная борьба мотивов. Обработка со стороны церэушника происходила с продуманной настойчивостью и психологически выверенно. Акценты ставились на подчеркивании его исключительности, наличии якобы широкого общекультурного кругозора и возможностей с таким личностным потенциалом безболезненно встроиться в американский быт. От похвал у Нилова «в зобу дыханье сперло». Он плавился, как воск на солнце, и постепенно склонял себя к ответу: «Да!»

* * *

31 мая 1974 года на очередной встрече в ресторане алжирской столицы «Звезды Магриба» Нилов наконец дал согласие на работу в качестве платного агента ЦРУ.

На второй конспиративной встрече с Вильямом (это было в начале июня) Александр заполнил небольшую анкету, якобы нужную в дальнейшем при решении вопроса об американском гражданстве, что было элементарной туфтой, ответил на несколько десятков вопросов, написал пространную автобиографию и передал янки две фотокарточки.

– Все это нужно будет при заведении дела на кандидата в граждане США, – слукавил разведчик.

– Что я должен делать?

– Дела у нас с тобой впереди…

В тот вечер Гэлбрайт праздновал победу и решил дальше не напрягать мозги – дать им отдохнуть и загрузиться спиртным. Через несколько часов он назюзюкался, как поросенок.

* * *

«Внутренне я уже видел себя агентом ЦРУ, –

вспоминал Нилов на следствии. – А в этом качестве мне лучше было жить без Глории. Почему я решился пойти на вербовку? Во-первых, мне очень импонировало то обстоятельство, что выбор пал именно на меня. Значит, я исключительная личность. Во-вторых, привлекала сама необычность ситуации. Я всегда мечтал о приключениях, путешествиях, о таком, чего не было в моей жизни. В-третьих, было совершенно очевидно, что многочисленные контакты с иностранцами могут стать известными и тогда – прощай, карьера. И конечно же непоследнюю роль сыграла корысть. Мерещился солидный счет в иностранном банке, фешенебельная вилла на курорте, гоночная машина последних марок, яхта и. шикарные женщины.»

Надо отметить, что Гэлбрайт при встречах, в процессе изучения Александра, постоянно подчеркивал, что он будет богат, что в швейцарском банке сразу же после того, как он начнет поставлять информацию, откроется долларовый счет. Американец словно вдалбливал в сознание молодого человека принцип русской пословицы – «О чем тому тужить, кому есть чем жить».

Александр вначале поверил в легкость пути достижения заветной цели, потому что серьезной работой новый хозяин его не нагружал.

В дальнейшем процесс обучения новоиспеченного шпиона, которому был присвоен псевдоним, а вернее, кличка, «Тигр», проходил на вилле разведчика, «крышующего» должность вице-консула. На этой, по существу, конспиративной квартире шло натаскивание «молодого специалиста «ордена плаща и кинжала», как подыскивать тайники, как их закладывать и изымать, как работать с тайнописными текстами, как принимать и расшифровывать односторонние агентурные радиопередачи. Как работать с шифроблокнотами, как пересылать и читать микроточки.

Особое внимание уделялось инструктажам о поведении агента и конкретных способах выполнения заданий на территории СССР. На одной из встреч Вильям порекомендовал Александру по прибытии в Москву попытаться устроиться в какое-нибудь подразделение ГРУ, а лучше – в его центральный аппарат на любую должность. Это звучало как святая наивность, но факт есть факт: американец нацеливал своего агента на один из объектов первоочередных устремлений ЦРУ в СССР.

* * *

Как только Вильям почувствовал, что Нилов полностью привязан к нему, в поведении американского разведчика появились элементы чванства и надменности. Александр, как человек, не поднаторевший в шпионских делах, и то заметил, что в вопросах конспирации у Гэлбрайта не всё в порядке.

Были случаи, когда он подхватывал «Тигра» в людных местах города, что могло привести к «засветке» агента. Вильям не столько баловался спиртным, сколько злоупотреблял градусным пойлом. Пил помногу и разные напитки.

Летом 1974 года они сидели в известном ресторане «Звезды Магриба». Янки в тот вечер сильно перепил. Он просто, выражаясь заслуженным для этого состояния сленгом, ужрался…

В пьяной горячности разведчик стал кричать на своего агента, угрожать ему, что если тот будет отлынивать от работы, то сдаст его чекистам. Нес еще какую-то ахинею, набрасывался на Александра чуть ли не с кулаками. Побил ресторанную посуду на столике, что могло закончиться его приводом в полицейский участок.

Эта выходка не столько напугала, сколько оскорбила россиянина. Он готов был отказаться от дальнейшего сотрудничества с хамоватым психопатом, посчитавшим: что может Юпитер, то не позволено быку.

А на утро следующего дня протрезвевший с опухшим лицом и дрожащими руками Вильям чуть ли не на коленях ползал у ног «Тигра», прося прощение за свое недостойное поведение. Примирение наступило так же быстро, как и возникла ссора.

Американец прекрасно понимал, что сейчас от агента ждать солидного трофея не стоит. У него его просто нет, но, как охотник, натаскивающий собаку, готовился к предстоящей большой охоте за важными секретами. Он почему-то видел его в сердце советской военной разведки. Но судьба к птенцу гнезда Гэлбрайта повернулась другой стороной.

* * *

Трехлетняя командировка Нилова в Алжир закончилась быстро. Вот и последняя встреча. Она состоялась у Александра со своим «наставником» 8 июля 1974 года в машине американца. В салоне автомобиля «Тигр» получает от разведчика еще один, теперь уже детальный инструктаж о поведении в Советском Союзе. Гэлбрайт вручил ему радиоприемник фирмы «Сони» для прослушивания зашифрованных радиопередач и подарок – дорогие наручные часы швейцарской сборки «Ролекс», оказавшиеся элементарной штамповкой. В конце встречи сообщил приятную новость – Александру по линии ЦРУ присвоено первичное офицерское звание – лейтенант.

Но это была явная ложь, так как ЦРУ не имеет права присваивать воинские звания. Они остаются только у тех, кто приходит в разведку из армии, флота и других военизированных подразделений США.

На этой встрече Вильям передал россиянину материальное вознаграждение в сумме 4000 алжирских динаров.

– Это тебе на покупку подарков, карманные расходы и прочее. Потом мы подбросим еще, но это будет уже в Москве. Что же касается валюты в швейцарском банке – она закапала в долларах, как и договаривались. Счетчик включен, – еще раз напомнил янки о приятном.

Такая забота патрона польстила самолюбию Александра. Он даже готов был поблагодарить американца, но почему-то сдержался и только с улыбкой кивнул головой.

В августе 1974 года Нилов возвращается в Москву уже полнокровным агентом американской разведки под псевдонимом «Тигр», где ему предстояло охотиться за секретами. Если говорить откровенно и образно, «когти» у него чесались. Он желает как можно быстрее включить авантюрную натуру в «негласную» работу, подгоняемый одновременно долгом перед новыми хозяевами и болезненным романтизмом не без меркантильных соображений.

Согласно плану связи, он должен был обработать тайник, заложенный персонально для него американцами в Москве. В один из хмурых вечеров догорающего лета, а точнее, 30 августа 1974 года, Нилов с соблюдения мер конспирации прибыл к месту нахождения тайниковой закладки по адресу: Палиха, дом № 13. Он знал заранее, что за металлическим шкафом с автоматом для перевода трамвайных стрелок будет находиться камуфляж – доска в виде неотесанного топорища со вбитым с торца ржавым гвоздем. Он, по всем правилам шпионского ремесла, но не без чувства боязни и страха несколько раз проверился. Никого вблизи не было видно. Александр протянул руку за ящик и извлек именно то, за чем пришел…

Домой летел, как на крыльях, – хотелось быстрее ознакомиться с содержимым вложения. Это же была первая иностранная «посылка». Дощечка оказалась с двумя полостями внутри. В первом выдолбленном гнезде находились 500 рублей, копирка для нанесения тайнописи, свернутая в рулончик инструкция, план операций по связи, два шифроблокнота. Во втором гнезде лежала линза пулевидной формы для чтения микротекстов и микроточек. Стоило, допустим, нацелить острие линзы на микроточку – экспонированную пленку величиной с маковое зернышко, – детали увеличивались в 65 раз, превращаясь в строки текста указаний по линии «центр – агент».

Из устного инструктажа он знал, что микроточка поступит с письмом «от Игоря». Искать ее надо будет в «кармане» под первой и последней буквами своей фамилии на конверте

в волокнах бумаги. Содержимое шпионской передачи взволновало агента – конечно же он ожидал более крупной суммы!

Затем, примостившись удобно в кресле у торшера, он стал внимательно рассматривать шпионскую экипировку. Сердце от волнения работало на повышенных оборотах, руки неестественно тряслись. Он взял линзу и принялся читать инструкцию, текст которой гласил:

«Милый друг!

Мы искренне надеемся, что ваше воссоединение с семьей и друзьями доставило вам радость и облегчило тяготы приспособления к контролю государства. Вы должны гордиться тем, что сотрудничеством с нами Вы делаете большое дело для себя и Америки. вы должны верить, что мы относимся к вам с величайшим уважением и восхищением.

Мы надеемся, что однажды сможем снова встретиться на Западе и поговорить свободно. А пока это время не наступило. План, который мы предлагаем, и та подготовка, которую вы получили, помогут нам поддерживать связь друг с другом.

Наш язык может показаться сухим, но лишь потому, что нам приходится быть краткими из-за размеров этой пленки. Вам не следует уничтожать ни миллиметра этой инструкции…

Спрячьте эту пленку, шифровальный и дешифровальный блокноты, линзу и вашу тайнописную копирку в такое место, которое вам будет удобным и к которому лишь вы будете иметь доступ. Мы полагаем, что первые два-три месяца по возвращении в страну ваши планы, место жительства и военной службы будут неопределенные.

Как только определитесь, сообщите информацию письмом с использованием тайнописи. Мы хотим вам дать несколько советов, как избежать опасности быть раскрытым…»

Далее предлагалось, устроившись на режимный объект, добиваться расположения к себе сослуживцев, быть активным в партийно-политическом процессе, не перечить начальству и т. д. Кроме того, тут же давались подробные указания о приеме односторонних радиопередач из Франкфурта-на-Майне. Женский голос дважды в неделю будет выходить в эфир. Указывались параметры частот и московское время. Агенту будут диктовать разбитый по группам шифровальный ряд. Если он начинается четным числом, то можно пропустить такую шифровку.

Заканчивалась инструкция мягко:

«Помните, что для нас важнее всего ваша безопасность. Мы всегда с вами. Не стесняйтесь. Пишите о своих нуждах. Мы всегда пойдем вам навстречу».

Согласно плану связи, через месяц после выемки контейнера «Тигр» должен был отправить в Париж на подставной адрес ЦРУ первое донесение в виде «письма-прикрытия», исполненного тайнописью.

Время пронеслось быстро. Тридцать суток в бытовых и служебных заботах пролетели мгновенно, и за границу понеслась весточка:

«Жан Шенье. Франция. Париж – 60-я улица Ваграм 75017. Привет, старина! Вот наконец у меня есть время, чтобы послать тебе маленький привет из Москвы, которая, как всегда, прекрасна…»

Эти невинные слова на самом деле говорили о том, что тайник обработан – контейнер изъят. Подробности излагались в другом письме.

«Теодору Ф. Лоллару. США. Штат Нью-Мехико, 8711, город Альбукерке, улица Парижский путь, 3625.

Дорогой Тедди! Наконец у меня есть возможность написать о своих делах в России и, в частности, в Москве. Здесь работается тяжело. Дело продвигается медленно, так как русские очень придирчивые покупатели. Они крайне серьезные люди и редко улыбаются. Это крайне замкнутая нация…»

Дальше шел довольно-таки нудный текст без ссылки на погоду, время, маршруты движения. Все округло, подстрижено, не привязано к временным и погодным реалиям – письмо же готовилось заранее. А между этими словами был вмонтирован невидимый текст – тайнописный – такого содержания:

«Послание 1. Получил вашу «деревяшку». Адрес все тот же. Живу с родителями. Скоро ухожу в армию. Буду служить в Ракетных войсках стратегического назначения. Надеюсь подготовить тайнописное послание в декабре. К вашим услугам. «Тигр».

Но прежде чем активно включиться в работу на американцев, агент, чтобы не оставлять без присмотра всех важных и явных улик дома (готовился в армию), спрятал их в тайник в районе Измайловского лесопарка. Он вложил все «ценные» материалы в металлическую капсулу от кубинской сигареты «Белинда», обмотал содержимое целлофаном и зарыл в землю в условленном месте. В московской квартире оставил лишь листы тайнописной копирки и транзисторный приемник «Сони».

Служба началась с принятия присяги на плацу воинской части. Сначала армейскую службу он постигал в Ракетных войсках, а потом продолжил в частях Военно-воздушных сил.

О своих изменениях в жизни, в частности, о том, что его призвали в армию, он сообщил американцам очередным «письмом-прикрытием». В конце тайнописного текста обратился с просьбой: «Прошу регулярного денежного содержания и жду приказов».

* * *

Шпион начал служить в войсках, но к настоящей работе по сбору секретных данных для ЦРУ не приступил и приказа от своих заокеанских «доброхотов» не дождался, так как вскоре был арестован сотрудниками органов госбезопасности.

После непродолжительного следствия в 1975 году состоялся суд над шпионом-неудачником. На суде в последнем слове Нилов заявил:

«Я понимаю всю тяжесть содеянного, глубину совершенного преступления. Я раскаиваюсь, что стал на путь измены, на путь предательства интересов моего народа. Мне стыдно перед вами, сидящими здесь. Перед родными, перед друзьями, перед самим собой».

Получилось так, что «Тигр» не запустил своих когтей в государственные и военные секреты, обломал их на пути к ним. А вернее, ему обломали когти оперативники КГБ.

Военный трибунал Московского военного округа, принимая во внимание смягчающие обстоятельства – шпион не успел собрать хотя бы малозначимую информацию секретного характера, – счел необходимым применить к нему минимальную меру наказания.

Глава восьмая

Провал агента «Алекса»

В беду попадают, как в пропасть, вдруг, но в преступление сходят по ступеням.

    А.А. Бестужев-Марлинский

Это был первый «живой» шпион, в разоблачении которого принимал участие Стороженко. Агент ЦРУ оказался в том институте, в котором еще недавно работал офицер…

Помощник военного атташе майор Филатов проснулся рано. Вчера он получил срочное задание найти в книжном магазине красочную литературу по истории страны пребывания. Особого недоумения прихоть начальника не вызвала. Он догадывался, что книги по этнографии предназначались для подарка проверяющему из Центра – одному из руководителей ГРУ, впервые собирающемуся посетить Алжир, где он намеревался провести инспекцию военного аппарата посольства СССР.

На машине не хотелось ехать из-за боязни вновь, как это было уже дважды за последний месяц, попасть в аварийную ситуацию. Только поэтому Филатов и принял окончательное решение пройтись пешком по городу и выполнить задание шефа. Он быстро оделся и вышел из дома.

Несмотря на раннее утро, улицы города были запружены людьми, машинами и велосипедами. Все это гремело, скрипело, сигналило, создавая какую-то необыкновенную мешанину звуков разной тональности. Автомобильные пробки быстро растаскивали полицейские.

Филатов радовался, что отказался от автомашины. Столько бы времени потерял! Его двигала вперед, просто-таки увлекала мысль во что бы то ни стало найти

начальнику необходимые книги – еще со времен пылкой курсантской юности любил угождать отцам-командирам. Таким он остался и в майорских погонах. Натуру не обманешь, ее трудно переделать! Как говорится, слабость натуры – это единственный недостаток, который невозможно исправить.

Безуспешно обойдя несколько кварталов с книжными магазинами, он, расстроенный, с тяжелым чувством направился в посольство…

* * *

Неожиданно за спиной скрипнули тормоза автомашины. За рулем сидела миловидная девушка. Она приоткрыла дверцу и пригласила его в машину. Вообще в Алжире принято подвозить пешеходов, поэтому Филатов не придал особого значения этому доброму жесту.

– Вам куда? – на французском языке спросила незнакомка.

– В советское посольство, – с неожиданной откровенностью ответил мужчина.

– О, вы знаете французский. Вы дипломат?

– Да!

В процессе разговора познакомились. Его звали Анатолий, а ее – Нади. Через несколько минут американка знала, что советский дипломат озабочен поиском литературы по местной этнографической тематике.

– Вы ищете довольно редкие книги, – с едва заметным акцентом, теперь уже по-русски промолвила Нади. – Не тратьте себя в поисках таких книг, тем более в этом районе. Надо знать город, чтобы иметь представление, где искать подобную литературу.

От неожиданной участливости симпатичной девушки офицер опешил. Пусть небольшой, но профессиональный опыт подсказывал ему держаться настороже. Соблазнительно красивое, как в рекламных клипах, лицо, пухлые губы, гордо посаженная голова с рыжим хвостом на затылке, большие голубые глаза, легкое платьице, плотно облегающее точеную фигуру с высокой грудью, и длинные, словно растущие от шеи ноги с округлыми коленками и налитыми икрами могли свидетельствовать о совсем не случайном появлении ее возле советского военного разведчика…

Прошло еще некоторое время, и пассажир уже знал, что американка занимается российской филологией, а ее родители, временно проживающие в Алжире, – специалисты по этнографии. В родительской библиотеке должны быть книги по этой тематике. В худшем случае она их сможет достать у коллег или получить ответ на вопрос, где их можно купить.

– Ну, дипломат, давайте встретимся через некоторое время, я попытаюсь вам помочь, – предложила Нади.

– Честно, не откажусь от помощи, – последовал ответ Анатолия.

Договорились встретиться через неделю на этом же месте.

* * *

Филатов дипломатом в прямом смысле не был. Служил в аппарате военного атташе и по технической должности, какую он занимал, дипломатическим иммунитетом не пользовался. Это ущемляло его болезненное самолюбие. Ему казалось, что он достоин большего, поскольку достаточно образован, общителен, деловит, да и внешностью не обижен. Вот уж истинно: самолюбие – это наполненный ветром воздушный шар, из которого вырывается буря, лишь только уколешь его. Это любовный роман, продолжающийся у таких людей всю жизнь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/anatoliy-tereschenko/kontrrazvedka-ohota-za-krotami/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.