Режим чтения
Скачать книгу

Маски (сборник) читать онлайн - Рэй Брэдбери

Маски (сборник)

Рэй Дуглас Брэдбери

Уникальное издание

«Что же подвигнуло меня написать книгу о масках? Сами же маски. Да, именно они!»

Уникальное издание неоконченного романа «Маски» и нескольких рассказов великого Рэя Брэдбери, написанных в тот же период 1947–1954 гг. События в романе разворачиваются не в сверхъестественной или научно-фантастической среде, а в измерении межличностных отношений, где одинокий человек лепит себе ложное лицо, остро реагируя на равнодушие окружающего мира. Роман «Маски» Рэй Брэдбери выдвинул на соискание стипендии Гуггенхайма в октябре 1949 года. В книге собраны рекомендации, письма, документы, которые сам Брэдбери заполнял. «Я надеюсь высветить острым лучом прожектора нашу цивилизацию: где она находится и куда идет? Я надеюсь анатомировать глупость, гордыню и пошлость человека, дабы сделать его просвещеннее, а значит, лучше». Тема масок найдет свое развитие в «Марсианских хрониках» 1950 г. – признанном шедевре Брэдбери, где маски играют важную роль и функционируют как на психологическом уровне, так и на уровне социальной критики.

Брэдбери не вернулся к работе над «Масками» после 1950 г. Найденные восемьдесят страниц из этого неопубликованного романа исследователи творчества Рэя Брэдбери, Донн Олбрайт и Джонатан Эллер, выстроили в логической последовательности в данном издании. Первые страницы составляют сжатую версию неоконченного романа. Остальные представляют собой отрывки замыслов, которые Рэй Брэдбери обыгрывал. Перед нами двадцатипятилетний Брэдбери. Это то время, когда он встретил свою будущую жену Маргарет Мак-Клюр и наладил переписку с Доном Конгдоном, молодым редактором. После свадьбы Брэдбери и Мэгги Конгдон стал агентом Брэдбери. И те и другие отношения продлились целую жизнь.

А для нас – это открытие еще одной бесценной странички жизни и творчества Великого Мастера.

Рэй Брэдбери

Маски (сборник)

Ray Bradbury

MASKS

Masks © 2008 by Ray Bradbury

Introduction © 2008 by William F. Touponce

The Masks Beneath Mask Beneath the Mask © 2008 by Jon Eller

Fragment Groups © 2008 by Jon Eller

All rights reserved

© А. Оганян, перевод на русский язык, 2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

* * *

Посвящается Дону Конгдону

На память о годах начальной поры.

    С любовью, Рэй

Я особо признателен профессору Джонатану Эллеру за доведение текста «Масок» до ума.

Введение

Мехико, осень 1945 года

Я скупал маски по всей Мексике. Куда бы я ни заезжал, я всюду приобретал маски. Я покупал их в Пацукаро у сеньора Серды, потому что они были невообразимо хороши. Они отличались от масок, попадавшихся мне во всех остальных уголках Мексики, по дороге из Мехико-Сити в Пацукаро. Он вырезал маски из очень хрупкого бальзового дерева, но с изысканной резьбой. И они волновали воображение и отличались от всего, что мне приходилось видеть. Поэтому я накупил несколько десятков малых масок, к которым прибавились три-четыре бальзовых маски покрупнее – увеличенные подобия тех, что поменьше. Я не стал раздаривать малые маски. А большие маски, на которые был нанесен «шеллак», я преподнес в дар Музею Лос-Анджелеса.

Я и помыслить не мог, что буду так очарован масками. Но их чары одурманили меня, и дело приняло серьезный оборот. Точно так же и Мексика – вдруг как нагрянет, да как ошеломит! Когда едешь по знойному Техасу, вокруг желтизна и серебристая белизна. Короче, ничего особенного. Затем подъезжаешь к мексиканской границе, и начинаются джунгли, все зеленеет. Проезжаешь по всяким городишкам, и раз – оранжевые стены, желтые, синие, красные, белые, опять желтые. И вот уже все цвета радуги хлынули на тебя со стен и домов. Так цвет входит в твою жизнь и воображение. Потом люди с обочин, продающие всякие безделушки или маски. Так сливаются цвета и кружатся маски.

У каждой мексиканской провинции свои маски. Где-то вам попадаются «конкистадоры», «негры-рабы» и «простой люд». Если вы у побережья – вот вам Конкистадор. Дальше от моря, в глубинке, где джунгли встречаются – маски Негра, а может, Индейца. Что же подвигнуло меня написать книгу о масках? Сами же маски. Да, именно они!

    Рэй Брэдбери

Предисловие

Рассказы, вошедшие в настоящее собрание, пронизаны интересом к психологии межличностных отношений. Еще за десятилетие до того, как Р. Д. Ленг опубликовал свои знаменитые труды по экзистенциональной психотерапии, Брэдбери исследовал, как человек на потребу окружающим – и так, и эдак – мастерит себе подложное лицо и как в результате возникает раздвоение личности. Как всегда, изыскания Брэдбери облечены в язык метафор под личиной масок, но, как ни странно, он зачастую обращается к женской психологии, ставя себя на место той, которая живет (если это слово здесь уместно) опустошенной унизительной жизнью. Как, например, в рассказе «Лик Натали», где главная героиня уродует свое лицо под ножом хирурга, дабы досадить своему равнодушному мужу, который давно бросил ее и канул в джунгли Южной Америки:

«Поцелует ли он тебя в шею как когда-то, и если да, расшевелится ли в ячейках и сотах твоего изможденного и выморочного естества последний скуластый муравей выцветшей любви? Где даже после его ухода годами неистово кишели термиты, выедая всю ее, вплоть до белой ломкой скорлупы, подчистую».

Эта поразительная муравьиная метафора отнюдь не дань декоративным фигурам речи. Напротив, Брэдбери использует динамизм образов и ритмичную пульсацию пространных фраз, дабы воссоздать атмосферу неуемного гнева, разъедающего живую материю любви и дать почувствовать, каково приходится тому, в ком все отмерло. Взять хотя бы рассказ «Этюд в бронзе»[1 - Рассказ «Этюд в бронзе» не был включен в данный сборник составителями Эллером, Тупонсом и Албрайтом. (Примеч. переводчика. – А. О.).] и сопряженный с ним рассказ «Дротлдо» о белой женщине из среднего класса, у которой внезапно темнеет кожа и она становится уязвимой ко всем расистским унижениям, которым подвергаются цветные в послевоенной Америке. Этот рассказ и впрямь изучает молчаливое отчуждение женщины от собственного тела. В рассказе «Галлахер Великий» женщина превращается в одеревенелый манекен, чтобы справиться со своим провалом на балетном поприще. Не все рассказы посвящены женским умонастроениям и женской психике. В двух из них главные персонажи – мужчины, нисколько не испытывающие угрызений совести, пока они не попадаются на глаза стороннему наблюдателю. В рассказе «Их ничто не возмущало» одинокий мужчина развлекается в своей квартире эротическими фантазиями о податливых женщинах, пока его не разоблачает хозяин дома. Любопытным приемом в рассказе является то, что читатель не знает, но может заподозрить, что эти женщины – плод чьего-то воображения, чем создается неловкое ощущение соучастия с главным героем. В более длинном из этих двух рассказов анализируется, как некоторые люди заставляют нас испытывать чувство вины. Рассказ «В глазах созерцателя» кажется позаимствованным у Жан-Поль Сартра из его трактата «Бытие и Ничто», в котором в главе «Взгляд» выстраивается экзистенциальный феномен угрызений совести
Страница 2 из 10

на примере сцены, где человека застают врасплох за подслушиванием под дверью и подглядыванием в замочную скважину. Точно такая же ситуация у Брэдбери.

Большинство рассказов не сулят счастливого конца, но в результате обретения цельности восстанавливается и самооценка героя. В рассказе «Бродяга в ночи» герой не догадывается о своих подсознательных желаниях, пока не реализует их во время сомнамбулических похождений. Полагаю, это и есть решение его проблем. Но один из выходов из психологической жесткости и тупика – это принятие «глупой» мудрости карнавала с факирами и провальными бурлескными артистами, которые еще не утратили способности переиначивать реальность. Восстановить хоть какую-то целостность и позволить подлинному «я» осуществиться в условиях социального отчуждения – вот, кажется, цель «Галлахера Великого» – единственного реального героя в этом сборнике Брэдбери.

Заглавный рассказ сборника демонстрирует прозу Брэдбери высшей пробы, восходящую к истокам его творческого пути в первые послевоенные годы, основанного на межличностных отношениях. «Маски» датированы 1946–1949 годами. Работа продвигалась мучительно медленно. Вне сомнения, однако, что автор считал жанр романа «престижным» и общепринятым делом, потому что в октябре 1949 года подал заявку на стипендию имени Гуггенхайма, правда, безуспешно. После получения отказа он работал над рукописью от случая к случаю до начала 1950 года, после чего окончательно забросил ее. Латтинг из «Масок» может считаться экзистенциальным героем, ищущим свое истинное «я», подобно некоторым персонажам из более коротких рассказов, но в итоге его повесть внушает гораздо меньше оптимизма. В более широком смысле, однако, «Маски» очень важны для понимания межличностной тематики во всем творчестве Брэдбери. Во-первых, хотя, очевидно, с эстетической точки зрения это был для него тупик – чересчур неуютный и болезненный путь к авторству, – он осознал, что его дело – сочинять циклы жизнеутверждающих рассказов и романы, например, «Марсианские хроники» (1950), но тематика масок осталась в центре его социальной критики. Во-вторых, маски формируют всю психологическую тематику Дня Всех Святых (Хеллоуина) в таких романах, как «Надвигается беда» и «Канун всех святых». В «Масках» Брэдбери хочет, чтобы маски Латтинга подвергали «благополучных» друзей и чужаков иронии, презрению и насмешкам, из-за чего Латтинг попадает в беду, отстраняется от жизни (утратив романтические иллюзии), вместо того чтобы получить желаемый терапевтический эффект высвобождения и углубленного понимания, как надо вылепить личность в угоду требованиям окружающих. Это горестный карнавал разочарований. Процесс, который Латтинг надеется разыграть напяливанием масок, имеет примечательное сходство с экзистенциальной психотерапией, в которой «подлинное» лицо может быть обретено только после долгих поисков среди множества «ложных» ролей.

В любом случае в «Марсианских хрониках» – признанном шедевре Брэдбери – маски играют важную роль и функционируют как на психологическом уровне, так и на уровне социальной критики. Если присмотреться к развитию этой тематики в тексте «Марсианских хроник», то обнаружится, что маскировка марсиан введена автором в качестве дополнительного тематического слоя в ходе сложного процесса переработки книги. В массовых изданиях «Марсианских хроник» Брэдбери почти не упоминает о ношении марсианами масок за исключением «Мертвого сезона», где марсиане, умирающие от человеческой болезни, спускаются с холмов, чтобы оформить дарственную на обширные марсианские угодья в пользу одного из колонистов. Я не могу перечислить здесь все примеры дополнительных слоев; они в основном встречаются в начале книги, но Брэдбери придал маскам новый смысл. В отличие от землян, вторгшихся на планету, марсиане, хоть и обладают телепатией и подвержены душевным расстройствам, психологически вполне здоровы для ношения масок, если им это заблагорассудится, и эмоционально достаточно уравновешены, чтобы не уподобляться своим маскам, а носить их просто ради забавы.

Они усвоили дионисийскую «радостную мудрость» о природе эго/личности и могут обустраивать свою жизнь:

«Городок кишел людьми, которые то и дело сновали, входя и выходя, приветствуя друг друга, нацепив на себя маску – кто золотистую, кто синюю, а кто для разнообразия пунцовую, кто – с серебристыми губами, кто – с бронзовыми бровями, кто-то – насмешливую, а кто-то – нахмуренную, смотря по настроению владельца» («Земляне»).

Этот мотив, использованный иначе, чем в ранней рукописи «Масок», создает контраст, служащий важным ключом к пониманию «Марсианских хроник» как произведения социальной критики. По мере разработки темы марсиан в масках в отдельных рассказах 1948–1949 годов и по мере привнесения мотива масок в контекст «Хроник» летом?осенью 1949 года Брэдбери вышел за рамки романтического разочарования навстречу осознанному утверждению личности как фикции. По ходу он переиначивает роль носителя масок, превращая последнего из одинокого изгоя общества в буквально каждого встречного-поперечного (пусть даже он инопланетянин). После осуществления этой метаморфозы стремление к публикации «Масок» как своего первого романа стало неактуальным для Брэдбери.

«Маски» также очень важны для понимания сдвига в акцентах в творчестве Брэдбери относительно экзистенциальных тем в его последующих романах; эта тема слишком сложна, чтобы ее рассматривать в данном предисловии. Достаточно сказать, что посредством литературных масок, выведенных из карнавальных персонажей, особенно Плута, Шута и Клоуна, Брэдбери нашел источник непрерывного перевоплощения, надевая маски, но оставаясь при этом в неразрывной связи с жизнью, как в своих истинных романах «Надвигается беда» и «Кладбище для безумцев», в которых он крепит узы с окружающими и с бытием.

    Уильям Ф. Тупонс

Маски

Предисловие

Маска под маской, а там еще маска

Папка, озаглавленная «Маски – короткий роман», где Брэдбери сохранил отрывки и отработанный материал, свидетельствует о том, что он приступил к работе в конце 1945 года или начале 1946 года. В это время он жил с родителями в городке Венис-бич и работал в отгороженном углу отдельно стоящего семейного гаража. Дом (по адресу бульвар Венис, 670) стоял близ кирпичного здания подстанции Калифорнийской электрической компании имени Эдисона, в которой работал его отец, и Брэдбери, стуча на своей машинке, мог слышать и видеть, как прямо за гаражным окном, глядевшим на запад, работают турбины. Динамо-машины, творившие мистерии, словно в кафедральном соборе, возбуждали в нем творческую энергию, и некоторые из его лучших ранних рассказов в жанре научной фантастики и фэнтези были созданы в одно время с «Масками».

Это была пора великого преображения двадцатипятилетнего писателя: за лето-осень 1945 года его рассказы начали появляться в престижных журналах и известные литагенты стали предлагать ему свои услуги и литературные связи. В 1946 году он встретил свою будущую жену Маргарет Мак-Клюр
Страница 3 из 10

и наладил дружескую переписку с Доном Конгдоном, молодым редактором, который недавно перешел из журнала «Кольерс» на работу в издательство «Саймон и Шустер». Бывшие коллеги Конгдона по журналу «Кольерс» отзывались о Брэдбери как о новом многообещающем таланте, и вот спустя несколько месяцев после свадьбы Брэдбери и Мэгги Конгдон стал агентом Брэдбери. И те и другие взаимоотношения продлились целую жизнь.

Вступительные страницы и краткое изложение романа объемом 50 000 слов, вероятно, приходятся на ранний этап работы. Судя по контексту, произведение вскоре разрослось в тридцатистраничный, более или менее последовательный отрывок повествования, впервые публикуемый в настоящем сборнике издательства «Гонтлит». Брэдбери отослал этот фрагмент повествования Дону Конгдону с припиской: «это мой второй роман, незавершенный, но в кратком изложении». Он также выслал Конгдону свой первый незаконченный роман, ставший впоследствии «Вином из одуванчиков», и «Лето, прощай». Этот очень зачаточный «второй роман», уже озаглавленный «Маски», рукой Брэдбери, наискосок титульного листа, адресован «Дону Конгдону, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, «Саймон и Шустер». Но затем Брэдбери вычеркивает издательство «Саймон и Шустер» и вписывает «Агентство Харольда Мэтсона» – новое место работы Конгдона. Эти записи позволяют датировать основное повествование не позднее конца августа 1947 года, когда Конгдон покинул издательство «Саймон и Шустер» и стал штатным литературным агентом в «Агентстве Харольда Мэтсона».

В этой ранней форме повествование сохраняет начальный образ Латтинга, повелителя масок, переезжающего из своих роскошных апартаментов в захудалый пансион, где он занимается разоблачением внутренней жизни многих своих друзей, приятелей и незнакомцев. Он также изводит их масками, выставляющими напоказ их наихудшие страхи и страсти. Большинство первых десяти «отрывков» – в сжатом повествовании, но некоторые из них были развернуты, переработаны и даже объединены в эпизоды. Например, Брэдбери объединил девятый и десятый отрывки для создания любовного романа с Лизабетой Симмс. Но он также добавил персонаж – Ральфа Смита, который на протяжении нескольких эпизодов изучает «метод» Латтинга и даже пытается спасти его от углубляющегося психоза с помощью маски, сработанной из старой фотографии юного Латтинга. Брэдбери добавил совершенно новый и примечательный раздел о сеньоре Серде, мексиканском мастере-ремесленнике, который формует маски Латтинга в своей маленькой мастерской в далеком Пацукаро. Брэдбери действительно покупал маски в реально существовавшем магазине Серды в начале ноября 1945 года, во время своих двухмесячных странствий по Мексике со своим другом Грантом Бичем.

Очарование богатым разнообразием масок, обнаруженных автором в Мексике, высекло творческую искру для замысла «Масок». Первоначальная работа над материалом началась не ранее конца ноября 1945 года, по возвращении в Лос-Анджелес после долгого пребывания в Мексике. Имя Уильям Латтинг, производное от имени управляющего книжным магазином, в котором работала Мэгги Мак-Клюр, появилось в повествовании не ранее весны?лета 1946 года, когда Брэдбери встречался и обручился с Мэгги. Следовательно, вероятно, что предварительные страницы, краткое изложение и сохранившиеся 30 страниц текста были сочинены между весной 1946 и летом 1947 годов.

Нет указаний на то, что Брэдбери следовал своему плану для раскрытия образов из широкого круга профессий и личностей. План состоит всего из 41 отрывка со множеством стереотипных характеров. Само повествование содержит лишь пятнадцать отчетливых эпизодов, но последние девять из них содержались только в плане повествования – на тот момент, когда Брэдбери выслал машинописный экземпляр Конгдону. На этом этапе работы, в заключительном эпизоде, Латтинг сталкивается лицом к лицу с маской, изображающей его самого в молодости, и осознает, что растерял свои человеческие качества. Он сломлен, он кончает с собой.

Незаконченный сжатый «План работы», возможно, датируется 1948–1949 годами, когда Брэдбери ненадолго вернулся к работе над «Масками»; но независимо от даты сочинения в сжатом плане у Брэдбери просматривается твердый замысел «Масок». В нем есть место как для раннего плана, так и восстановленного тридцатистраничного повествования, которое является единственной дошедшей до нас цельной частью произведения. Некоторые неубедительные признаки указывают на то, что Брэдбери, возможно, завершил полный черновой вариант, но единственное, что от него уцелело – это разрозненные страницы из эпизодов, следующих за основным отрывком повествования в данном томе. Каждая группа фрагментов сопровождена редакторским примечанием, описывающим, насколько я могу судить, композиционные взаимоотношения между уцелевшими страницами «Масок».

    Джонатан Эллер

    Центр исследований творчества Рэя Брэдбери

    Университет Индианы, факультет гуманитарных наук

У времени есть поважней дела,

Чем вслушиваться в шепоты и вздохи.

Крадутся годы с ношей масок и учтиво

Украшают ими наши лица.

Маска из железа дана, чтоб остудить гуляку.

Из бронзы маска – высмеять героя.

А большинство – так просто глины ком,

Которому черты ленивого раба придали.

    «Золотой труп», сонет V

    Стивен Винсент Бене

Мы – все до единого подобны луковице.

Отслоите одну оболочку, под ней другая. Отлущите ее, найдете новую. Оторвите и эту, а там еще и еще.

И так до бесконечности.

Так – слой за слоем – сложена наша личность словно луковица. Мы постоянно обременены кипой масок. Кого мы встречаем на улице? Миловидную даму? Подайте мне маску Алчущего сластолюбца! Даме не по нутру неприкрытый интерес? Быстро мне интеллектуальную оболочку и красок для изображения утонченной скуки на физиономии! Мимо протопал ребенок. Детскую маску! Снизойти, опустить взор, заговорить и завязать беседу. А вот пожилой человек. Детскую маску не снимать. Старики и дети – суть две стороны одной медали. Заговорить, опустить взор, ниже, ниже!

И пошло-поехало! Наши лики и кожи сбрасывают свою скорлупу и крошатся.

Маска под маской, а там еще маска

План работы

Мой роман «МАСКИ» посвящен жизни и судьбе человека, который пользуется большим арсеналом масок, купленных, сработанных или вырезанных им самим, чтобы выворачивать наизнанку внутреннюю жизнь своих ближайших друзей. Сталкивая людей на улице, на работе или у себя в гостиной с их собственными отображениями, он раскрывает перед ними роли, которые они играют в жизни. Посредством своих масок он исследует процесс формирования личности не по собственному сокровенному желанию человека, а в угоду ожиданиям друзей, требованиям бизнеса и общества. С помощью масок он надеется доказать, что каждая личность в действительности являет собой множество личностей, принимая самые удобные и выгодные для выживания личины. Он доказывает, что жизнь – это репетиция, примерка, смена ролей. Кому-то маска впору – и он счастлив, а кому-то – удушающая обуза; и только благодаря изворотливости и притворству
Страница 4 из 10

Человека и Его Масок люди могут обрести свое истинное лицо.

Любимый одной женщиной, он доказывает, что ее любовь столь же переменчива, как носимая им маска. Простой заменой одной маски на другую он заставляет ее потерять к нему всякий интерес.

Любимый другой женщиной, он обнаруживает, что она никогда прежде не влюблялась, уходя от одного мужчины к другому, так и не получив удовлетворения. Но наконец она нашла того, кто сойдет за всех и каждого, за Человека с Масками, Человека-Варьете. Он заставляет ее разочароваться в самом себе с помощью простой уловки: он все время носит одну и ту же маску, навсегда становясь одним человеком. И тогда их роману приходит конец.

Привлеченный к суду за нарушение общественного порядка, он надевает простую маску, покрытую слоем податливой глины. Как только обвинитель выступает против него, Латтинг молниеносной рукой вылепливает нос. Нос обвинителя. Глаз. Глаз обвинителя. Подбородок. Подбородок обвинителя. Косой взгляд. Гримасу. Самодовольную ухмылку. Все, что свойственно обвинителю. Вмешивается судья. И опять проворная рука Латтинга тянется к маске. Новый нос, новый рот, новый глаз и подбородок. Ни дать ни взять – судья во всей своей преглупой красе! Зал покатывается с хохоту. Но и зрителям нет спасения от Маски. Она мгновенно преображается то в одного, то в другого из присутствующих в аудитории. За несколько минут судебного заседания он доказывает, что ни одну из трех сторон не интересует правосудие: судья озабочен своей судейской осанкой, адвокат мечтает выиграть дело и вписать еще одну победу в свой послужной список, публика, снедаемая безудержным садизмом, жаждет поглазеть на крючкотворский балаган. Суд заканчивается всеобщим переполохом и негодованием. Все возненавидели Латтинга. Когда он дурачил судью и выводил из себя обвинителя, это принималось на ура, но измываться над самой Толпой – непростительно! Он приговорен за неуважение к суду, но вопреки указаниям своего подзащитного, адвокат выступает с заявлением о его невменяемости, и обвиняемого передают под надзор психиатра.

Роман объемом 50 000 слов.

Краткое изложение

Каждый номер соответствует одной сцене и отрывку объемом в 1000 слов.

1. Саквояжи уложены. Человек в маске уезжает. Поиски нового места жительства.

2. Въезд на новую квартиру. Хозяйка дома.

3. Исследование съемной квартиры.

4. Дети.

5. Старые друзья вторгаются в его частную жизнь.

6. Пари на хозяйку.

7. Полиция устанавливает за ним слежку.

8. Первый роман. Девушка влюбляется в него, потому что он – подобие ее отца.

9. Второй роман. Проститутка влюбляется в него, потому что он похож на всех и каждого. Чтобы избавиться от нее, он снимает маску и становится просто-напросто одним и тем же человеком.

10. Влюбляется в женщину, заполучает ее, жестоко высмеивая ее кавалеров.

11. Убийство.

12. Полиция.

13. Адвокат.

14. Его мать и отец.

15. Новый адвокат.

16. Суд.

17. Оправдательный приговор.

18. Психиатр.

19. Доктор.

20. Мужеподобный.

21. Женоподобный.

22. Политик.

23. Либерал.

24. Авангардист.

25. Реакционер.

26. Художник.

27. Писатель.

28. Актер.

29. Уголовник.

30. Режиссер.

31. Продюсер.

32. Авиатор.

33. Поджигатель войны.

34. Промышленник.

35. Бэббитт.

36. Богач из маленького города (Клод).

37. Отрочество.

38. Военнослужащий.

39. Критик.

40. Йог.

Маски

Мистер Уильям Латтинг въехал в новую квартиру около семи вечера, и все тут же наперебой засудачили о его лице.

– Оно каменное, – говорили они.

– Оно ледяное, – твердили они.

– Оно очень необычное, – удивлялись они.

Каковым оно, вне сомнения, и являлось.

Ибо оно было вовсе не лицом, а маской.

Если бы вы присмотрелись к нему, то приметили бы тоненькие медные проволочки, которыми маска крепилась за ушами. В вас вперялся холодный оценивающий взгляд широких серых глаз. И губы оставались недвижными, когда он принимал ключ от хозяйки, выслушивал ее наставления об отоплении квартиры, о том, что вентили горячей и холодной воды в ванной комнате барахлят, что одно окно туго открывается, и требуется приложение усилий, чтобы его поднять. Он молча ее выслушал, подчеркнуто, с легким поклоном кивнул и поднялся по лестнице в сопровождении ватаги друзей, обремененных бутылками шампанского.

Хозяйка была не в восторге от того, что ее постоялец, едва вселившись, в первый же вечер закатил пирушку. Но что она могла поделать? Его подпись просыхала на заверенном контракте, и была внесена часть арендной платы – зелененькими купюрами, хрустевшими в ее цыплячьих пальчиках.

Дом был старый и шаткий, населенный вздохами, пылью и пауками. Тараканы выползали побродить по кухонному линолеуму.

Наверху в комнате Уильяма Латтинга горел свет и раздавался топот ног от ходьбы взад-вперед, и временами – грохот опрокинутой бутылки или всплески разговоров и смеха, когда распахивалась дверь.

Остальные жильцы всю ночь не спали из-за чрезмерного жара и освещения в верхней комнате. Иногда в доме воцарялась тишина, и доносился чей-то высокий голос.

– Это он, наш новый постоялец, мистер Латтинг, – говорили нижние соседи. – Он вещает, а они внимают. Все слушают. Не проронив ни звука. А он говорит. Ну и дела!

Голос не умолкал.

С десяти часов на задний двор подкатывали лимузины. Мужчины в вечерних костюмах, белых шелковых шарфах и цилиндрах сопровождали дам в мерцающих, расшитых блестками одеждах по черной лестнице. Они переговаривались и держались словно экскурсанты.

Подъехал фургон для перевозки мебели, и двое дюжих грузчиков внесли в вестибюль большой стенд, обтянутый синим бархатом, и подняли по лестнице наверх. Хозяйка выглянула и заметила пятьдесят две маски, пришитые к стенду медной проволокой; все они отличались цветом, размерами и очертаниями. Она захлопнула дверь и прижалась к ней спиной, приложив руку к сердцу и прислушиваясь к его биению.

Вечеринка началась шесть бутылок назад. Уильям Латтинг восседал в центре комнаты, как обычно. Иногда он по полчаса молчал, но его серые глаза были всегда настороже. Гостям в комнате казалось, они не могут и шагу ступить, не подвергаясь его мысленному осуждению. В третий раз за четверть часа в дверь постучались и вошли носильщики с очередным бархатным стендом, увешанным масками. Уильям Латтинг остановил их на выходе из своей комнаты:

– Здорово сработано, черт побери!

– Да ты никак шутить с нами вздумал! – воскликнул один из них.

Работяги уставились на своего работодателя. Он был не в той маске, что прежде, а напялил новую, большую, заскорузлую и с виду глуповатую.

– Вот вам пятерка за труды! – сказал он, бесцеремонно припечатывая купюру к ладони грузчика. – Горло промочить!

Грузчик сначала уставился на банкноту, потом на маску.

– Годится! – Его лицо медленно расползлось в улыбке. – А как же без этого, мистер Латтинг!

Выйдя за порог, они переглянулись:

– Вот чудила!

Латтинг помахал рукой собравшимся в комнате и сорвал глупую маску. Под ней оказалась гладкая, бесстрастная серая маска из папье-маше. Сценка, разыгранная с носильщиками, вызвала одобрительный смех. Не проронив ни слова, он занял
Страница 5 из 10

свое место на стуле. На столике, который доставал до его колен, лежали три стопки – по полдюжины масок в каждой, впрессованных одна в другую. Весь вечер его наманикюренные пальцы проворно перебирали эти маски, сортировали, меняли, то натягивали, то сбрасывали.

В первом часу ночи раздался стук в дверь.

Латтинг даже не обернулся.

– Войдите! – гаркнул он, силясь перекричать стоявший гвалт.

Вошла съеженная хозяйка, ошеломленная переполохом и огоньками, мерцавшими в поднятых бокалах. Теребя пальцы, она окинула всех взглядом.

– Я ищу мистера Латтинга! – закричала она.

Латтинг уставился в потолок.

– Дражайшая мадам, вы не одиноки. Я ищу его уже многие годы!

– Но где же он? – Она посмотрела на Латтинга. – Это вы – мистер Латтинг?

Она сделала несколько неуверенных шажков. Потом она узнала бриллиантовый перстень на его левой руке.

– Так это вы и есть!

– Как знать, – рявкнул Латтинг. – Если вы ищете того джентльмена с розовым бесстрастным лицом, каштановыми бровями и ямочкой на щеке, мадам, то вряд ли вы его найдете. Мы не бываем совершенно одинаковы. Вернуться назад невозможно. И вам не советую. Все переменчиво. Вот он я. Чем могу служить?

– Вечеринка, – прошептала хозяйка, чтобы не смутить гостей упреком, – от нее ужасный шум.

– Неужели? – прошептал мистер Латтинг, склоняясь к ней, и в этот самый миг его правая рука плавно, неслышно, украдкой, исподтишка сменила прежнее лицо на новое – устремленное вперед лицо подозрительной сплетницы с блеском в глазах, которая шушукается, гримасничает, язвит; лицо прачки, умудренное годами, падкое на грехи.

Хозяйка, казалось, ничего даже не заметила, а если и заметила, то было так привычно видеть подобное пылающее злобой лицо, что она поделилась с ним своей ужасной тайной. Она предостерегла мистера Латтинга цыплячьими пальчиками:

– Ужасный шум. Нашим постояльцам приходится вставать в пять утра, рыть канавы, заливать цемент. У вас тут очень шумно!

– Шумно, это точ-чно! – прошипел мистер Латтинг из-под кляузной маски. – Что за бесцеремонные люди!

– Вот и я про то же! – воскликнула хозяйка, доверительно кивая.

– Ужасно бесцеремонные! Никогда не подумают о нас, обездоленных! – вскричал мистер Латтинг вполголоса, ломаясь, из-под заостренной куриной женской маски. – Никогда! Эти никогда не подумают! Чтоб они сгинули со своими брильянтами, шикарными машинами и…

– И шампанским! – вскричала хозяйка.

– И своим чертовым шампанским, благодарю, – прошептал мистер Латтинг, всплеснув руками.

Он уставился на потолок, словно вечеринка бушевала на крыше.

– Чтоб им пусто было с их пьянками-гулянками! А нам с вами куда деваться? Я вас спрашиваю? А? – Он моргнул с отсутствующим взглядом. – Некуда! Они еще, чего доброго, до трех-четырех утра будут топтаться, хамло неотесанное!

– У-у, хамло! – хозяйка уставилась в потолок.

Вечеринка притихла. Бокалы зависли в воздухе. Сцена прямо-таки потрясла гостей до глубины души.

– А теперь послушайте меня, моя дорогая, – очень доверительно прошипел мистер Латтинг, прижав палец к орлиному носу. – Вам следует спуститься к себе и забраться в постель. А я замолвлю пару-тройку словечек этим скользким богатеям. Вы позволите мне позаботиться об этом? А?

– А вы справитесь? – изумилась хозяйка.

– Не извольте беспокоиться, милейшая! Еще как справлюсь! Вы только топайте к себе! А я их зонтиком по макушкам, зонтичком!

Хозяйка потянулась, чтобы взять своего благодетеля за руку.

– Спасибо вам. Мы все так устали. Я так устала. Спасибо!

Она обернулась и обнаружила себя в окружении гуляк.

– Что такое! – завизжала она.

В отчаянии она смерила их с головы до пят, узрела бокалы в руках. И заморгала в недоумении, не понимая, что происходит. Она глянула на мистера Латтинга на его стуле, сгорбленного, с трясущимися заскорузлыми руками в женской маске, и с воплем пулей вылетела за порог, грохнув дверью.

Взрыв хохота. Все разинули рты и загоготали. Принялись пить. Комната задребезжала.

– Прекратить! – приказал Уильям Латтинг.

Все прекратилось так же внезапно, как началось.

Латтинг вскочил, гневно потрясая зонтом и тыча им в гостей.

– Вы слышали, что она сказала! – заверещал он надтреснутым голосом. Старушечья маска осыпала их всех обвинениями:

– Угомонитесь! Прочь! Вон!

Он показал на дверь.

– Поздно. Порядочным людям давно пора в постель. Мне утром вставать, стирку делать, за детьми присматривать, мужа на работу провожать!

В голосе сквозило безудержное негодование и раздражение. Он стукнул зонтом по столу, сметая с него бокалы, заковыляв старушечьей походкой.

Гости так и застыли в изумлении.

– Браво! – сказал кто-то, поднимая бокал за Латтинга.

– Убирайтесь! – взвизгнул Латтинг.

– Послушайте, мы и часу тут не пробыли! – пожаловался кто-то из угла.

– С глаз долой!

Он распахнул дверь и встал, раскачиваясь из стороны в сторону, в проеме:

– Порядочные люди, порядочные женщины вроде меня, у которых годами не бывало мужчины, не могут уснуть! А мы вспоминаем все вечеринки нашей юности, когда мы были пышными да сочными – и прямо плакать хочется!

Из его глаз брызнули слезы.

– А теперь проваливайте!

Гости слушали и верили. Вот что невероятно – они поверили! Кем бы он ни был, ему до?лжно было верить безоговорочно, без сомнений и споров.

– Это моя квартира, и меня содержит Управление общественных работ, – голосил Латтинг старушечьим голосом. – У меня никого нет, муж пьет, не просыхая, дети бросили школу, а мой удел – холодная постель. Так что катитесь отсюда к чертям собачьим и дайте мне поспать!

Гости оставили свои бокалы и взяли свои меха.

– Изысканное гостеприимство.

– Спокойной ночи, Латтинг.

Они выходили по-одному – волна духов за волной никотина, а за ними – волны белых шарфов и норковых шубок.

– Убирайтесь! – верещал мистер Латтинг. – Скатертью дорога!

И грохнул дверью.

Десяток мужчин и десяток женщин на ощупь пробирались в темноте по нескончаемым ступенькам, читая сдавленным шепотком имена обитателей крошечных комнатушек-гробиков:

– Гачичелли. Моран. Смит. Бледсо. Келли. Лопес. O’Тул. Аракелян.

За какой-то дверью стрекотала пишущая машинка.

– Держу пари, это Сароян! – воскликнул один мужчина.

– Что за Сароян? – не поняла какая-то женщина.

– Замнем для ясности, – поморщился мужчина. – Ну и вечеринка! Так это и есть великий Латтинг? Он каждый раз так выпроваживает гостей?

– Да.

– И друзья спускают ему это с рук?

– Да.

Он раскурил сигару, не сводя с нее глаз.

– Гм. Да. Черт возьми!

Уильям Латтинг затворил дверь и обернулся, не оглядываясь по сторонам. Он приблизился к стулу и плюхнулся на него, не меняя обличья. Минут через пять после того, как он отдышался в тишине, сквозь глазные прорези маски Латтинг заприметил молодого человека в кресле в дальнем углу.

– Кто вы?! – потребовал он ответа, холодея.

Молодой человек не шелохнулся. Казалось, он не знал, как пошевелить руками, ногами или губами. Наконец он перестал пялиться, хлопнул себя по коленям и выпалил:

– Невероятно! Потрясающе! Глэдис говорила мне, что вы неподражаемы,
Страница 6 из 10

я сказал ей, быть такого не может, он просто невменяем, дурачится со своими игрушками. Вот что я сказал Глэдис, а она посмотрела на меня как на дитя малое и говорит, ты просто не знаешь Уильяма Латтинга. Но теперь-то я знаю!

Казалось, он пытается дотянуться до Латтинга с большого расстояния.

– Вы – актер!

Это определение его не удовлетворило.

– Нет, вы – нечто гораздо большее. Большинство актеров недоумки. Им бы только подражать да руками размахивать. Мало кто из них обременен интеллектом. Вы же заставили меня поверить. Я даже не испытываю чувства неловкости. Я думал, все будет непристойно, и меня стошнит при виде кого-то, кто занимается дуракавалянием.

– Прекратите, – велел Латтинг. – А то сейчас стошнит меня.

– Шутки в сторону. Я вполне серьезно.

Смит был на грани срыва, потому что не мог выразить словами свои чувства.

– Вы великолепны, неотразимы. Я счастлив, что пришел!

– Я же велел всем уйти, – сказал Латтинг, помолчав.

– Я был не в силах уйти. И пока не собираюсь.

– Я мог бы заставить вас уйти, – холодно процедил Латтинг.

В его словах сквозило нечто вполне конкретное. Достаточно ему надеть определенную маску, промолвить определенное слово – и этот юноша вскочит как ошпаренный и без оглядки исчезнет в темных недрах дома.

– Могли бы, но не станете, – уверенно сказал юноша. – Я Ральф Смит. Помните, Глэдис познакомила нас в начале вечеринки?

Латтинг шевельнул рукой. На его лицо мгновенно легла тонкая хрупкая маска женщины. Она была очень бледна, и глаза были обведены тончайшими синими линиями. Тонкие прямые губы были обведены розовым, а брови очерчены черным. Латтинг заговорил пронзительно визгливым голосом:

– Мистер Латтинг, позвольте представить вам мистера Смита, он очаровательный мальчик и писатель к тому же. Вам следует ценить знакомство с ним, он хороший собеседник, такой же, как вы! Умненький мальчик, а какой прехорошенький!

Смит залился краской.

– Какая же Глэдис дура! Я думал, провалюсь со стыда под пол.

– Так значит, я дура! – закричала Глэдис. – Вот твоя благодарность за то, что я тебя сюда привела на встречу с великим Латтингом. Так значит, да? Ну, Смит, чтоб я еще раз связалась с тобой!

Рот у Смита задергался. В глазах появилась мольба. Руки вытянулись вперед и задвигались в воздухе. Ноги сдвинулись с места. Он оказался в беспомощном положении. Один раз он чуть не произнес имя «Глэдис», но вовремя осекся. Бессердечная, язвительная, обличительная речь в адрес этого глупого юнца Смита продолжалась. По ее окончании Смит рассыпался в извинениях, обливаясь потом, и совершенно одурел.

– Ладно, – Латтинг сбросил маску. – Вам не мешает чего-нибудь выпить.

Он налил себе и ему, не глядя на мистера Смита.

– Вы явились в логово льва подергать его за гриву?

Он закупорил бутылку.

– Не вы первый… Я уже привык к тому, что люди приходят поглазеть и вынести приговор. Это единственная радость в моей жизни.

– Слова человека, который потерпел неудачу в любви.

– Ничуть. Скорее, потерпел неудачу в жизни. Моя первая ошибка – то, что я родился. Вторая ошибка – то, что я не ушел после того, как обнаружил первую ошибку.

Он протянул Смиту выпивку.

– Я уже вижу, чем это кончится. Мы проговорим до рассвета. Вы попытаетесь меня разговорить, как вам покажется, до бесконечности. Вы будете рассказывать об этой ночи своим друзьям или впоследствии опишете ее в книге.

– Видел ли кто-нибудь ваше лицо?

– С тех пор, как мне минуло восемнадцать, – никто.

– А до этого?

– Я иногда и сам сомневаюсь, было ли у меня когда-нибудь лицо.

– Могу ли я когда-нибудь увидеть ваше лицо?

– Нет.

– Почему нет?

– Для этого есть веские основания личного характера.

– Вы все время в маске?

– Даже во сне.

– А когда вы влюблены?

– На этот случай тоже есть маска. Ироничная.

– Где вы раздобыли эти маски?

– В Индии, в Перу, в Мексике, в Боливии и в Зоне Панамского канала. На Гаити и в Суахили-ленде. Некоторые я заказал резчикам с хорошо развитым чувством ненависти, которые носили маски в долгие периоды великого гнева и негодования. Их пот въелся в маску и тем самым придал ей подлинности.

– Вы же не хотите сказать, что от пота маски становятся лучше?

– Во всяком случае, уже хорошо, что он там наличествует, даже если не веришь в такие вещи. Хотя бы об одной переменной величине не нужно заботиться.

Смит прикурил сигарету, медленно оборачиваясь, чтобы получше разглядеть комнату. Она была переполнена. Со всех четырех стен на него дико таращились сто, двести резных образин, поблескивающих в тусклом освещении и готовых ринуться на него при малейшем мановении Латтинга. В такой комнате одиночество тебе не грозит. Так и чувствуешь себя зажатым среди толпы людей в тесной комнатушке. Он обернулся и пристально посмотрел на стройную фигуру того, кто застыл в кресле, напялив серую маску, и сжимал тонкими длинными пальцами подлокотники, наставив на Смита серые глаза.

– Что за обшарпанная комната, – сказал Смит. – Чего ради вас занесло под самую крышу этакого заведения? Захотелось пестроты или пафоса? Это выше моего понимания.

Латтинг не двигался. Лишь слегка зашевелились его губы под выемкой рта холодной маски.

– Умеете выглядывать из окон?

Смит удивленно поднял брови.

– Разумеется. А что такое?

– Выключите свет, подойдите к тому окну, приподнимите самую малость жалюзи и посмотрите вниз.

– Раз уж вы так просите.

Смит нехотя выключил свет. Послышался звук осторожного перемещения по пустой комнате. Мгновение спустя зашуршали и приподнялись жалюзи. Расплывчатый профиль его лица возник в свете уличных фонарей.

– Ну, – нетерпеливо спросил Латтинг. – Что же вы видите?

– Фонарный столб, тротуар четырьмя этажами ниже, запертую на ночь бакалейную лавку и человека в сером на нижней ступеньке каменного фасада.

– Долго же вы к нему подбирались.

Лицо Смита запечатлелось в просвете жалюзи. Рука держалась за подоконник, напряженный корпус подался вперед.

– Он следит за вами?

– Да.

В затемненной комнате Латтинг представлял собой не больше, чем тень, отсвет, расплывчатый силуэт.

– Зачем?

– Затем, что меня подозревают в убийстве.

Жалюзи хлестко захлопнулось. Лицо Смита исчезло в темноте. Было слышно его дыхание. Он не двигался.

– Можете включить свет, – тихо сказал Латтинг. – Вам все еще хочется провести здесь за разговорами всю ночь?

Наутро, около девяти часов, хозяйка, поднимаясь раз за разом на ступеньку, думала, какая же это тяжкая ноша. Не успела хозяйка прикоснуться к двери, как та распахнулась, и на нее зыркнул дикий мордоворот, и голос из-под маски завопил:

– Полагаю, вы явились за остальной суммой?

– Да, – ответила хозяйка, – действительно.

– Подите прочь!

Дверь захлопнулась – ее заперли изнутри.

Она принялась колотить в дверь.

– Гоните арендную плату!

– Неряха! – крикнул он. – Грязнуля!

Он высунул маску наружу, чтобы она могла на нее полюбоваться. Резьба на маске изображала красные гримасы, алые нахмуренные брови и скрежещущие зубы.

Она с воем побежала вниз по лестнице.

У себя в комнате мистер Уильям
Страница 7 из 10

Латтинг выложил деньги на стол.

– Итак, – медленно проговорил он, – ставлю двадцать пять долларов, мой милый Смит, что через час я спущусь вниз и обнимусь с моей квартирной хозяйкой миссис Флаерти как ее старый возлюбленный, и все будет хорошо.

Смит достал свои деньги.

– Даю десятку сверху.

Уильям Латтинг молча покачал головой:

– Вы наивны. Вы плохо меня знаете. Считайте, плакали ваши денежки.

В десять утра в дверь миссис Флаерти постучали как никогда нежно и ласково. И когда она отворила ее, перед ней возникла деревянная личина с вырезанной на ней лучезарной улыбкой и развеселыми глазами.

– Ах, миссис Флаерти!

– Кто это?

Она прижала ладонь к губам.

– Это ты?

– Ну вот, пришел и напугал милую женщину, – сказала жизнерадостная маска.

– Мистер Латтинг, – сказала она.

– Вы ведь впустите этого скверного человека, не правда ли? – спросил он.

– Что такое?

– Я глубоко опечален и раздосадован. О, примите мои извинения, прошу вас о прощении, а не то я умру.

– Но вы были такой странный, – сказала она, стоя в дверях.

– Чудовище, дикарь, варвар, подлец, подонок.

– Не всё сразу, – сказала она.

– А еще болван, жулик, трусишка и чей-то там сын…

– Умоляю!

Она взглянула на обманчиво сияющее лицо. Он сцепил пальцы, словно поклонялся ей. Схватил ее за руку и облобызал губами теплой маски.

– Снисхождения! Вы – леди, а я – неотесанный мужлан!

– Ну я бы не сказала.

В ее глазах читалась неуверенность.

– Вы были так любезны, что поднялись ко мне по всем этим ступенькам, с ноющей спиной…

– Как вы узнали?

– Спины всегда побаливают, мадам, а боль в вашей спине – перл среди всех болей! Я виноват. Возьмите деньги. И вот еще доллар в придачу. Угостите всех дам шоколадным мороженым и расскажите, как этот гадкий мистер Л. обращался с вами и как он потом вынужден был платить отступного, чтобы ему это сошло с рук.

– Теперь вы ведете себя очень даже благопристойно, – сказала она.

– О, как отрадно слышать это от вас. Я весь в горячечном возбуждении. Во мне все бурлит!

– А я как раз затеяла чаепитие, – сказала она. – Зайдете на чашечку?

– Вы завариваете только лучший чай. Сочту за удовольствие.

– Вот бы вы всегда так себя вели.

Она отправилась за сервизом.

– Но ведь артисты такие нервные и своеобразные.

– Желудок.

Он взял у нее розовую чашку.

– Знаете ли, у меня с желудком неладно.

– Ах, бедненький. Кусочек сахару или два?

В двенадцать пополудни мистер Латтинг похлопал Смита по груди.

– Гоните деньги, – сказал он.

– Какие деньги? – спросил Смит.

– Смотрите, – сказал Латтинг.

Он постучал в окно и помахал миссис Флаерти, которая вывешивала свежее белье на веревку на залитом солнцем заднем дворике.

Она помахала ему в ответ и захихикала.

– Черт побери! – и мистер Смит выудил из кармана деньги расплатиться за проигранное пари.

Маленькая девочка играла желтым мячиком, когда мистер Уильям Латтинг спустился во двор глотнуть свежего полуденного воздуха.

– Привет!

Латтинг посмотрел на нее сверху вниз. Она показалась ему очень нежной, теплой как молоко, очень вежливой и заинтересованной им. Она сначала отвела глаза, а потом снова посмотрела на его умеренную, простую бесстрастную маску.

– Я – Анна Монтгомери, – сказала она. – Я живу на втором этаже в конце коридора. А вы – мистер Латтинг.

– И тебе хочется узнать, почему я ношу эту маску, – сказал он.

– Да.

– И зачем я переехал в этот район из очень престижного района у реки, при том, что у меня есть роскошная машина. Вот что тебе хочется знать. Так?

Она ненадолго задумалась, а затем кивнула.

– Ну, – сказал он очень тихо, присаживаясь рядом. – Я ношу эту маску, чтобы меня спрашивали, зачем я ее ношу.

– А!!! Ха-ха-ха!!! – рассмеялась она.

– Нет, вполне серьезно! В самом деле! Никаких других причин. Если хочешь, назови это экспериментом.

– А что под ней? – поинтересовалась она, глядя на его неподвижный рот.

– Тоска зеленая, – ответил он.

Ветер трепал ее мягкие локоны. Она крепко сжимала резиновый мяч.

– Нет, я хочу сказать, что у вас под маской?

– Лицо.

– Тогда почему вы им не пользуетесь?

– Я не умею ходить с каким-то одним выражением на лице. Милая мадемуазель, в наши времена невозможно хранить на лице одно-единственное выражение. Если я улыбаюсь, то получается лицемерно. Прости, я хочу сказать, я не чувствую, что у меня на лице улыбка, это просто игра. Если я улыбаюсь, моя улыбка вырождается в печаль. Как бы это объяснить? Я лишен переживаний. Я – Пустотелый Человек. Один из величайших пустопорожних человеков нашего времени. Я совершенно полый.

– У вас есть сердце, легкие, желудок и печень.

– В этом нас уверяют ученые, причем чеканным и безапелляционным тоном.

Девочка призадумалась и повернулась к нему, когда ей пришел в голову новый вопрос:

– Вы ходите в церковь?

– На этот случай у меня тоже припасена изумительной работы маска, бледная, словно чистейший костяной фарфор, и высокохудожественная. Ей-богу, она совершенно бесстрастна: из нее вытравлены, выпарены последние остатки чувств и эмоций. Ее глаза возведены только и только к небесам. Из золотистого венчика на макушке постоянно струится слабый аромат ладана. Могу как-нибудь дать тебе поносить. Она хранится у меня наверху в футляре.

– А вы забавный, – сказала она и убежала играть.

Некий сеньор Серда, что живет в приозерном городе Пацукаро, в захолустной мексиканской глубинке, получил от него инструкции по изготовлению маски к определенному сроку. И сеньор Серда трудился ночами напролет при свете коптилки, а порой – при свете доброй, почти тропической луны, плавающей среди слоистых облаков и десяти миллиардов звезд. В Соединенных Штатах ничего подобного не увидишь.

Многие годы жил да был в Соединенных Штатах жестковатый мистер Уильям Латтинг при своих обедах и винах. За коктейлем, бывало, его одолевали сомнения, и он задумывался: «Вот в этот самый момент сеньор Серда работает на меня. В трех тысячах милях отсюда, на мощеном дворике, под плеск фонтана, в компании птицы, что прыгает и скребется в клетке на столбе – вот он сеньор Серда с ножом и древесиной. Мы, двое, вдалеке друг от друга, заняты одним делом. Он отвечает за внешний облик, а я – за его костяк и мышцы. Я отвечаю за разум, который оживит и одушевит эту заготовку. Это еще вопрос, кто и что для кого готовит? Может, это я – вдохновитель? Нет, не всегда. Но в данном случае – да».

Например, однажды в мае он пишет сеньору Серде пространное подробное послание:

«Сеньор Серда, во мне бродят силы, которые созреют к 1 августа или около того. Я умоляю Вас, нет, поскольку я щедро плачу Вам, то я требую от Вас; нет, так тоже не годится; так как Вы мой добрый друг, я прошу Вас, будьте добры, вырежьте, изготовьте и доставьте мне к этому сроку маску следующей формы и содержания!»

После чего стремительными росчерками грифельного карандаша он наносил лицо, его размеры и какие чувства и настроения следует на нем изваять.

«Сеньор Серда, маска, безусловно, должна быть у меня к 1 августа. Прошу не подведите меня, ибо в противном случае Вы даже
Страница 8 из 10

не представляете, что со мной станет. Я окажусь в крайней опасности, а Вы наверняка не желаете причинить мне вред или подвергнуть меня опасности. Приступайте к работе без промедления, но, как всегда, прилежно. Это должно быть само совершенство».

Так проходил июнь, и время от времени Латтинг невольно ощущал, как это новое чувство в нем росло, разрасталось, норовило выйти наружу, проявиться, искало выхода и не находило, загнанное внутрь ширилось, возрождалось, преумножалось, выплескиваясь через край. Июнь прошел в ужинах и восхитительных мимолетных вечеринках для горстки приглашенных. Он призывал гостей явиться, не мешкая.

– Алло, Роби? Заходите сегодня ко мне с Эльмой. Договорились? Ты настоящий друг!

И они заходили. Кто бы посмел отказаться: сам Латтинг приглашает! Виделись с ним изредка, а когда виделись – гадали, в каком обличье он предстанет на этот раз? Он мог войти в любой образ, явиться в доселе неведомом облике. Они приходили готовые к тому, что через полчаса их выдворят. Он похлопывал их по плечу, пожимал руки, прикасался к дамским подбородкам, раскланивался и удалялся. Его слуга разносил прощальные бокалы, а затем принимался выключать свет до тех пор, пока не становилось так темно, что компании приходилось на ощупь выбираться наружу и под фонарным столбом в очередной раз твердить: до чего же странный фрукт этот Латтинг! Бывало, он мог продержать их лишний час, а иногда – оставить на весь вечер, если они умели подыграть ему, когда он был расположен к игре, и находился кто-нибудь, способный подобрать нужную приманку для его «эго». Он вещал, а они сидели, даже не пригубив бокалы, осознавая, что на других вечеринках, в иных местах они жили бы одной выпивкой, но здесь питие только отвлекало, притупляя мысль, вместо того чтобы сохранять остроту и свежесть ума при беседе с господином в маске.

Во время одного июньского застолья при свечах он задумался среди теней, пляшущих по комнате, о темном мексиканском дворике, где работал его друг. Он поднял глаза, блики играли на его маске, и промолвил:

– Серда.

– Что? – приятели взглянули на него.

– Серда. Мой друг, моя опора. Интересно, как он там?

– Кто такой Серда?

– Не важно. Он – это я. Вот кто.

И он задумывался: спорится ли работа у Серды? И будет ли маска впору? «Чепуха, его маски всегда были мне впору. И теперь будут».

Он думал о Серде весь июнь и весь июль; в последнюю неделю июля его мысли кипели в голове шипучими пузырьками. Он доходил до кондиции. Следил за своей почтой. Нервничал до исступления. Никого не принимал. Заперся в комнате и ждал прибытия того, чему суждено было прибыть. Он и маска должны подойти друг другу как две части головоломки, как Инь и Ян, с невиданной точностью, впритирку, чтобы между половинками не протиснулось бы и лезвие ножа. Он объяснил Серде, чего он хочет; резец работал. Он пытался представить, какую часть он вырезает сейчас, какие эмоции запечатлеваются на маске. Уже 15 июля. Маска ДОЛЖНА быть готова. Вот ее в оберточной бумаге укладывают в коробку. Лак просушен. Засыпают опилками, причудливо завитыми бумажными спиральками. Теперь – на станцию. В долгое путешествие по синим горам, под кремовыми облаками, сквозь раскаленную пустыню. А если, боже упаси, она потеряется в пути!

И так каждый день, всякий раз с новой маской от Серды – та же история. Вот маска готова. Лак высох. Коробка. Поезд. Наступил конец июля и его обуяла непреодолимая страсть – заполучить лицо, новое мощное творение!

А вдруг Серда умер? Он представил себе длинную похоронную процессию на кладбищенском холме. Ваятелю суждено было попасть под резцы несметного множества резчиков-насекомых в земле Пацукаро. Он слышал высокий глухой перезвон, который бывает, когда язык-скалка разминает бронзовые бедра колоколам. Он видел, как на распростертого Серду сыплются комья земли.

Последний день ожидания. Первое августа. Непрерывное курение. Безудержные возлияния. Затворничество. Он совершенствуется…

И тут.

Звонок в дверь. Дверь распахивается.

Коробка прибыла.

Непринужденно вскрывается коробка, словно это обычное дело. Стакан и сигарета отложены в сторону. Он смотрит на слугу, кивком приглашая его выйти. Затем поддевается крышка ящика, рассыпаются безумные конфетти, папиросная бумага, опилки…

Явление новой маски!

Иногда провозвестником новой маски становился сам сеньор Серда. Бывало, с изысканным испанским наклоном он писал: «Сеньор Американец! Я задумал и изготавливаю новую маску, о которой Вы и помыслить бы не могли. Сие Вам неведомо. Настанет день, и я ее Вам пришлю. Ждите!»

Уильям Латтинг разражался хохотом и выпивал за здоровье Серды. Старый добрый Серда! Он качал головой и гадал: какой же будет маска? На удивление вдохновляющая! Добротная, аккуратная. Приятно получить новую маску вот так – вдруг, ниоткуда. Перед ним открывались новые горизонты. Восхитительно! Никакой нервозности. Одно чистое ликование. Никакой напряженности, никаких ожиданий или треволнений. Все будет прекрасно, по-новому. Он получит новую пищу для ума. Он будет ждать прибытия новой бесподобной маски от сеньора Серды, словно старинного вина, в предвкушении приятного события. Он заранее обзвонит друзей и обо всем расскажет:

– Ждите же ждите! И узреете!

Его свободный ум отплясывал под музыку Серды, а не наоборот. Он должен был подлаживаться к маске. Вот прекрасный вызов, ни разу не оставленный без внимания, ни разу не оставшийся безответным! В противном случае маской должен был быть он собственной персоной! Когда он извлекал из коробки заранее задуманную маску, он впадал в эротический экстаз, и как только маска касалась его лица, его щеки заливались краской и возгорались. Он, прерывисто дыша, туго-натуго натягивал маску, его глаза вспыхивали в прорезях. Ротовое отверстие спирало дыхание, а из ноздрей сквозь носовые отдушины сыпались искры! Маска и Латтинг дышали, сочетанные, пригнанные друг к другу, сцепленные, впечатанные, неразрывные!

Но с масками-сюрпризами от Серды все было иначе.

Маски-сюрпризы обдавали холодом, как инструмент – флейта, труба, на которой предстояло сыграть, испытать на разные лады голоса, жесты, настроения, отношения и оттенки. Они дразнили, доставляли наслаждение, изумление, подобно зажженной в темноте спичке перед зеркалом, лицу, новому потрясению. Они были холодны, холодны. Требовалась смекалка, чтобы раскусить их загадку. Он со смехом вскрывал коробку, сгорая от любопытства и радуясь тому, что беспроблемная жизнь подбросила ему какую-то новую проблему, дабы подвергнуть его испытаниям хоть ненадолго.

– A, мистер Латтинг, добрый вечер!

– И везде-то вас знают, – заметил Смит по пути к столику в уголке затемненного ночного клуба.

Певица исполняла душещипательный романс.

– Да, знают.

Латтинг присел и положил на столик небольшой сверток.

– Что это? – поинтересовался Смит.

– Моя персона. Заметьте, моя маска гладкая, серая, почти лишена черт и бесстрастна.

– Да.

Смит протянул руку к свертку, развернул, и кончик его пальца в чем-то увяз. Он поднес палец к глазам.

– Это же, черт возьми, модельная
Страница 9 из 10

глина!

– Терпение, мой друг.

Латтинг взглянул на соседний столик. Под прорезями маски незаметно ходили его горящие глаза. Мимо словно павы проплывали официантки в белом, с превеликим почтением разглядывая мистера Латтинга. За столиком в окружении трех мужчин непринужденно восседала женщина. Казалось, ей ужасно льстит находиться в центре внимания этой троицы. В ответ она озаряла их своим сиянием. И тут она заприметила глазевшего на нее Латтинга. Его маска не дрогнула, не шевельнулась и никоим образом не выдала его интереса.

– Кто она? – вполголоса полюбопытствовал Латтинг.

Смит поднял глаза:

– А! Эта? Вы не могли о ней не слышать. Лизабета Симмс. Ну вы же знаете ее. Каждую ночь – новый мужчина, по воскресеньям – двое. Вы ведь слышали о ней! Только не говорите, что нет!

– Та, что ни разу не выходила замуж?

– Ей тридцать четыре. Шикарна, не правда ли? Наверняка каждый миллионер в городе делал ей предложение остепениться. Но Лизабета так своеобразно устроена, что ставит силки на всю дичь разом. От нее нет спасения никому, кто носит брюки. Говорят, электрики, приходящие к ней на квартиру чинить вентилятор, сильно рискуют.

– Так вот, значит, как обстоит дело, – проговорил Латтинг.

Певица закончила унылое песнопение; играла только музыка. От сигареты в руке Латтинга струился дымок. Иногда Латтинг застывал на полчаса, не пошевелив даже пальцем. Вот он вперил свой взгляд в белоснежную женщину с изящными руками, тонкой шеей и темными очами. Все мужчины говорили ей что-то наперебой, но она не смотрела на них и не слышала их. Ее очарованный взор был прикован к маске напротив.

– Что происходит?

Смит немного нервничал.

– Как знать, – отрешенно пробормотал Латтинг.

– Только не говорите мне, что она вас заинтересовала.

– Некоторые женщины таят в себе вызов. А она – настоящий, неподдельный, откровенный вызов.

– Какой еще вызов, – фыркнул Смит, – мне достаточно подойти и договориться с ней о встрече на моей квартире, вот и все свидание. Завтра она будет с кем-нибудь другим.

– Нет, нет, вы не так поняли, – медленно проговорил Латтинг.

Его горящие глаза не мигали.

– Она сама есть вызов. Вопрос в том, чтобы заполучить ее не на одну ночь, а на всю жизнь. Вот в чем вызов.

– Какой же для этого должен быть мужчина? У нее вечно пропадает интерес. Из такого уж она теста. С таким вызовом не справиться.

– Значит, нет?

Латтинг размял пальцами кубики глины в коробочке, вытянул наружу и мягкими ваятельными движениями размазал по маске. Розоватая глина отбрасывала на свету блики. Он то прикладывал, то отрывал руку, прикасался, разглаживал, колдуя над маской. И при этом не сводил с женщины глаз. Она же в свою очередь отвечала на его интерес не менее внимательным взглядом.

Израсходовав всю глину, он большим и указательным пальцами вылепил на чистой маске брови, настроил рот на режим улыбки, одним нажатием и касанием заострил нос. Затем молниеносно поднял руку и поприветствовал женщину.

– Боже мой! – вырвалось у Смита.

Лизабете Симмс оказывал знаки внимания некий белобрысый субъект с ямочкой, сияющей розовой улыбчивой физиономией и остреньким носом.

Маска Латтинга превратилась в подобие этого розового юноши.

Розоволицый, склонившись к Лизабете, что-то ей нашептывал, силясь в чем-то ее убедить. По ту сторону зала Латтинг умоляюще заламывал руки, дабы убедить ее в чем-то похожем. Латтинг следил за каждым его жестом и спустя миг повторял:

– Что за чертовщина! Точно по образу и подобию! – изумился Смит.

Лизабета Симмс безудержно расхохоталась.

– Вот, – молвил в сторону Латтинг, – и первая победа. Послушайте, Смит, а не прогуляться бы вам к бару на пару минут. Она скоро ко мне подойдет, но если вы будете здесь, ничего не получится.

– А как же ее свита?

– Она от них избавится. Я знаю. Одного отошлет за аспирином, другого – позвонить по телефону, третьего – за сигаретами. Внимание!

Троица отправлялась исполнять свои задания прямо у них на глазах. Нехотя.

Смит вздохнул.

– Я скоро.

Встал и зашагал прочь.

– Не спешите возвращаться, – посоветовал Латтинг.

Он сидел, с отсутствующим видом созерцая ее. Время от времени он месил глину и перелицовывал свое лицо. Для начала он превратился в Смита, который только что удалился, затем – в сидевшего по ее правую руку угрюмого футболиста. После чего он вылепил нос, брови и впалые щеки метрдотеля и поцеловал свою руку, словно это была ее ручка. Счастливая, она чинно сидела во время всего представления. Наконец одну половину лица он уподобил белобрысому, а вторую – Смиту: стоило ему повернуть к ней одну половину, как менялась жестикуляция, а с ней и личность. Он подмигнул ей.

Оркестр заиграл новую мелодию. Посетители вышли потанцевать. Лизабета Симмс была среди них одна. Она тихо встала и, не отрывая взгляда от Латтинга, направилась к нему. Остановилась у его столика, ничего не говоря. Потом сказала:

– Добрый вечер.

– Добрый вечер, – сказал он.

– Меня зовут Лизабета Симмс, – представилась она.

– Очень приятно, – сказал он, – присядете?

Роман Латтинга с Лизабетой Симмс длился месяц. Она вполне искренне и не на шутку влюбилась в него. По ее собственному меткому признанию:

– Он олицетворяет всех и каждого. Пройдет час, и он уже другой человек. Он один стоит тысячи мужчин. Уж я-то в них разбираюсь. Их у меня было видимо-невидимо. Я не знала счастья, не могла ни на ком остановиться, пока не встретила Уильяма Латтинга. Все осталось по-прежнему, ей-богу, я, можно сказать, сплю со всеми подряд, но теперь у меня один мужчина – воплощение всех мужчин. Вот почему я влюблена в него. Я, может, даже выйду за него замуж и угомонюсь. Даже не верится!

Только Латтинга это не устраивало. Как только он понял, что эксперимент с Лизабетой превзошел все ожидания и при желании он может держать ее при себе хоть до скончания дней своих, то сразу же потерял к ней всякий интерес.

Он стал все время носить простую синюю маску, вырезанную в Греции, которая была у него несколько лет. Он не снимал ее ни утром, ни днем, ни ночью.

– О боже! – стенала Лизабета. – Все та же маска! Тот же характер!

Он носил синюю греческую маску ежедневно целых три недели.

– Неужели ты не можешь надеть какую-нибудь другую? – умоляла она.

– Нет, – отвечал он, вполне осознавая последствия.

Он носил греческую маску каждый день.

В конце третьей недели Лизабета съехала от него. Больше он ее не видел. Только тогда он снял греческую маску.

– Пришлось повозиться, – признался он. – Но она ушла. Не вынесла сожительства с одним-единственным мужчиной. Соскучилась по всем остальным мужчинам, которые жили во мне. Прощай, Лизабета!

Греческую маску он сжег.

Вскоре после разрыва с Лизабетой у него начались неприятности с полицией. То тут, то там в городе он оказывался возмутителем спокойствия и предстал перед судом по обвинению в нарушении общественного порядка. Шеф полиции кричал, что ношение маски в общественных местах создает нездоровую атмосферу. Латтинг тут же выкрутился, заявив, что он ветеран войны, с изуродованным лицом под маской. Но так
Страница 10 из 10

как он не унимался, непрерывно донимая добрых людей своими масками, то его снова привлекли к суду, где он потребовал правосудия. На суде, по словам адвоката, а может, судьи, он принялся передразнивать всех и вся, и в итоге на него наложили огромный штраф за неуважение к суду.

Полиция продолжает дознание на основании слухов, согласно которым Латтинг замышляет убийство. Латтинг говорит, что на протяжении нескольких лет он кого-то медленно убивает. Читатель догадается, что Латтинг на самом деле замышляет самоубийство, и он убивает нечто в самом себе, а маски служат орудием убийства его души и веры. До полиции это не доходит; там считают, что он готовит реальное, а не символическое убийство.

Квартирная хозяйка опасается, что под маской Латтинга таится нечто ужасное. Она делится своими соображениями с дочерью. Они пытаются всяческими уловками выманить его из квартиры. Он умиротворяет их, представ перед дочерью в маске человека, в которого она мечтала бы влюбиться, а его описание он выпытал у нее однажды ночью. Перед матерью он предстает в маске ее давно умершего отца. Он приходит и сидит у нее в гостиной. Разговаривает с ней так, как некогда разговаривал ее покойный отец. Так Латтинг находит выход из очередной затруднительной ситуации.

Его любовные похождения продолжаются. С помощью своих масок он крутит четыре романа одновременно. А когда женщины начинают его ревновать к другим, он просто отвечает:

– Как вы можете ревновать ко мне? Вы ведь любите эту маску и то, как я в ней себя веду. Когда я надеваю другую маску, я уже не тот, кого вы любите, а другой. К новой женщине я иду в новой маске. Разве можно ревновать к другому человеку? Нельзя. Это нелогично и глупо. Ради всего святого, прекратите ревновать. Я люблю вас, вы – меня. Так чего же вам еще надо?

Одну из влюбленных в него женщин зовут Аннетт.

– Ты любишь меня? – спрашивает он ее.

– О, да, да, я люблю тебя.

– Ты любишь мое лицо, – говорит он, – и ничего больше. Ты из тех женщин, кто выходит замуж за внешний облик.

– Нет, нет, это ребячество, – возмущается она. – Я люблю тебя всего без остатка.

– А если бы у меня было другое лицо.

– Я бы все равно тебя любила, – отвечает она.

Он снимает одну маску и надевает другую.

– О-о, – говорит она, встает и уходит.

– Я так и думал, – торжествует он. – Лизабета любила меня за то, что я был сразу сотней мужчин зараз. А эта любила меня за то, что я был одним-единственным. Ох уж эти разные, все поглощающие женщины!

К Латтингу обращались за советом. Он встречает посетителей в маске, изображающей их самих, выпячивая присущие им пороки и недостатки, к досаде одних или радости других. Большинство друзей отворачивается от его едких пародий на них самих и предпочитает вести тот же бессмысленный образ жизни, что и раньше. Некоторые даже пытаются убить его за то, что он беспощадно обнажает их слабости, а некоторые, напротив, набираются ума.

К нему приходит молодая женщина с подарочной коробкой.

– Откройте, – обращается она к нему.

Она долгие годы была влюблена в своего отца, но поскольку общество, в котором она живет, осуждает подобное поведение, то все ее чувства подавлены, загнаны внутрь.

Латтинг открывает коробку и обнаруживает маску. Она заказала ее в качестве особого подарка.

– Это маска моего отца, – говорит она.

– Вот оно что! – удивляется Латтинг.

– Наденьте ее, – просит она.

Он надевает маску.

– Теперь, – говорит она, присаживаясь рядом, – можете взять меня за руку.

Латтингу все хуже и хуже от череды любовных похождений и разоблачений пустопорожней любви с помощью масок. Его эксперименты с представителями общества, церкви и искусства только усугубляют его состояние. Он понимает, по какому тонкому льду катится наша цивилизация со своей жестикуляцией и кривлянием, лишь бы скрыть свою внутреннюю порочность. Он впадает в глубокую депрессию.

Чтобы спасти Латтинга от самого себя, Смит разыскивает, находит и пускает в ход фотографию семнадцатилетнего Латтинга. Смит заказывает маску, в точности повторяющую черты Латтинга в этом возрасте, пятнадцать лет назад.

И дарит эту маску Латтингу.

Латтинг в ужасе смотрит на маску и понимает, что потерял все – юность, чистоту, веру, доверие, порядочность. Он сломлен ею. Эксперимент окончен. Латтинг совершает самоубийство.

Когда с мертвого Латтинга снимают маску, открывается лицо безупречного цвета и очертаний. У него не было никаких физических изъянов, чтобы прятаться под маской.

Смит добивается, чтобы Латтинг был кремирован вместе с масками.

Человек под маской

(факсимильные фрагменты)

I группа фрагментов – истоки

Стопка черновых листов из папки с «Масками» проливает свет на то, как Брэдбери экспериментировал с различными приемами повествования и голосами в начальных сценах. Одна из самых коротких сцен представляется нам вступительным кадром к вариантам короткого рассказа на тему «Масок» с неким мистером Йоваром, показывающим своему другу Сиарди, как с детства маски помогают ему скрывать лицевой паралич. В этой паре строк Брэдбери готовится исследовать, как череда тщательно подобранных масок может сымитировать полноценную последовательность человеческих эмоций.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/rey-bredberi/maski/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Сноски

1

Рассказ «Этюд в бронзе» не был включен в данный сборник составителями Эллером, Тупонсом и Албрайтом. (Примеч. переводчика. – А. О.).

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.

Adblock
detector