Мохнатый бог читать онлайн - Михаил Кречмар

Мохнатый бог

Михаил Арсеньевич Кречмар

Книга «Мохнатый бог» посвящена зверю, который не меньше, чем двуглавый орёл, может претендовать на право помещаться на гербе России, – бурому медведю. Во всём мире наша страна ассоциируется именно с медведем, будь то карикатуры, аллегорические образы или кодовые названия. Медведь для России значит больше, чем для «старой доброй Англии» плющ или дуб, для Испании – вепрь, и вообще любой другой геральдический образ Европы.

Автор книги – Михаил Кречмар, кандидат биологических наук, исследователь и путешественник, член Международной ассоциации по изучению и охране медведей – изучал бурых медведей более 20 лет – на Колыме, Чукотке, Аляске и в Уссурийском крае. Но науки в этой книге нет – или почти нет. А есть своеобразная «медвежья энциклопедия», в которой живым литературным языком рассказано, кто такие бурые медведи, где они живут, сколько медведей в мире, как убивают их люди и как медведи убивают людей.

А также – какое место занимали медведи в истории России и мира, как и почему вера в Медведя стала первым культом первобытного человечества, почему сказки с медведями так популярны у народов мира и можно ли убить медведя из пистолета… И в каждом из этих разделов автор находит для читателя нечто не известное прежде широкой публике.

Есть здесь и глава, посвящённая печально известной практике охоты на медведя с вертолёта, – и здесь для читателя выясняется очень много неизвестного, касающегося «игр» власть имущих.

Но все эти забавные, поучительные или просто любопытные истории при чтении превращаются в одну – историю взаимоотношений Человека Разумного и Бурого Медведя.

Для широкого крута читателей.

Михаил Арсеньевич Кречмар

Мохнатый бог

Моему отцу, Арсению Васильевичу, без которого никогда не было бы этой книги

Введение

В августе 1984 года в городе Магадане произошло чрезвычайное происшествие. На окраине посёлка авиаторов Сокол, всего в двухстах метрах от околицы, бурый медведь убил и съел двух человек, пошедших по ягоды.

Не сказать чтобы до этого случая «медвежья тема» совершенно не трогала магаданцев. Когда на одной шестидесятой части земного шара живёт всего полмиллиона человек и около пятнадцати тысяч медведей, понятно, что какие-то контакты между ними неизбежны. Даже такие, которые носят не совсем деликатный характер. Конечно, медведи приходили на сенокосные станы, отбирали рыбацкий улов на отдалённых точках, громили охотничьи избушки, но реакция народа на все эти проделки была однозначной: пусть бузят, на то они и медведи.

Иногда случались происшествия более трагического характера – то NN пытался поймать медвежат и его сгребла в объятия медведица, то ММ неудачно стрелял на охоте и медведь снял с него голову. Но и к таким трагедиям общественность относилась если и с сочувствием, то вполне сдержанно. Охота, как известно, пуще неволи, а охоту на опасного зверя легко приравнять к войне. Соответственно тот, кто идёт добровольно на такую охоту, имеет шанс не только убить, но и быть убитым.

Поэтому рядовой обыватель не без основания считал, что пострадавший напрашивался на неприятности сам. Вот он, например, медведей не стреляет, и никто его не хапает когтистой лапой из-за куста.

Возможно, рядовой обыватель придумал бы своё объяснение и гибели двух ягодников непосредственно в городской черте, но 1984 год был годом особенным, призванным нарушить такое отношение к бурому медведю. Потому что в сентябре в среднем течении Колымы, в устье речки с романтическим названием Белая Ночь, бурый медведь напал на палатку со спящими людьми и убил двоих, а затем был застрелен третьим из револьвера.

Именно тогда к автору обратились геологи из Центральной комплексной территориальной экспедиции с просьбой составить инструкцию, которая бы «обеспечивала технику безопасности при проведении полевых работ», а говоря человеческим языком, – инструкцию, при соблюдении которой медведи вас точно не съедят.

Изучая бурых медведей с профессиональной точки зрения – как охотовед и биолог, – я хорошо понимал, что задача передо мной поставлена довольно сложная. Поэтому лекции о «медвежьей опасности», которые мне приходилось читать, я обычно начинал с не очень утешительного заверения, что большая часть написанного в моей инструкции – чушь, и если медведь на самом деле решит кого-нибудь съесть, тому уже никакая инструкция не поможет.

В самой инструкции я сделал основной упор на самые элементарные правила – нет, не техники безопасности, а санитарии, потому что, по моему глубокому убеждению, большая часть наших неприятностей от общения с дикими животными происходит от того, что мы не понимаем друг друга. Животные, которые привыкают питаться на отходах человеческой деятельности (можно было бы сказать: пищевыми отходами, хотя это не совсем так – пищевыми отходами нельзя, например, назвать отходы китобойного промысла или рыбы при производстве рыбной муки, которая и вовсе – удобрение; кроме того, «пищевые отходы» в нашем представлении – это что-то вроде вёдер с помоями, которые воруют официантки в столовых для того, чтобы кормить домашних свиней. А «проблемные» медведи чаще всего приходят на всякие крупные объекты, как, например, скотомогильники или места слива рыбных отходов. – М. К.), чаще всего не находят с нами взаимопонимания, а напротив – терпят от нас всяческие неприятности. А иногда – как в случае с медведями – кое-какие неприятности терпим и мы от них.

Поэтому, по моему мнению, идеальные отношения с дикими зверями на лоне природы должны быть вроде самых лучших отношений между соседями по коммунальной квартире. Это значит – свести любые отношения к минимуму. Не ловить, не изводить, не предъявлять дурацких требований. Не преследовать и не убивать. Но и не заигрывать, не подкармливать, не пытаться приручить и вовремя убирать мусор. Выручат нас не ружья и пистолеты, собаки и колючая проволока, а знание особенностей поведения зверя.

Именно тогда я проникся довольно активным интересом к «медвежьей теме». Во многом этому способствовало то, что отец, профессиональный зоолог и прекрасный охотник, с четырнадцати лет стал брать меня с собой в экспедиции в самые интересные места на северо-востоке Азии. Этот угол Сибири без преувеличения может быть назван одним из самых «медвежьих» в России, а следовательно, и на земном шаре.

Медведи окружали нас повсюду. Они приходили по ночам к полевому стану, ловили в сумерках рыбу на другом берегу реки, бесшумно уступали дорогу, когда мы двигались их тропами. Я постоянно сталкивался с умом, хитростью, силой этого зверя, которого со всем убеждением считаю ровней человеку во многих аспектах жизни.

Неудивительно, что после окончания Пушно-мехового института я стал изучать именно медведей.

Стоит вспомнить, что медведи окружали нас не только в природе.

На экспедиционных стоянках и рыбацких станах, на становищах и лодочных пристанях медведи были обязательными героями рассказов. В них медведи шалили, строили козни, убивали людей и (чаще всего) умирали сами. Некоторые из этих случаев были поучительными, некоторые – забавными.

Со временем я стал собирать всё, что можно было

узнать о взаимоотношениях медведя и человека. Сегодня я подготовил известные мне факты в той форме, в какой они Moiyr заинтересовать читателя – охотника, туриста и просто человека с натуралистскими наклонностями. Это не книга об охоте на медведей и тем более не книга о медведях-людоедах. И охотничьи наблюдения, и случаи людоедства рассматриваются в ней лишь как составные части одной проблемы – взаимоотношения двух видов млекопитающих: Homo sapiens и Ursus arctos. При этом я старался по возможности не цитировать воспоминания известных охотников на медведей. Вместо этого я обратился к воспоминаниям людей, понимавших в медвежьей охоте не меньше, чем прославленные медвежатники средней полосы России. Я говорю об известных путешественниках, чья жизнь прошла в соприкосновении с дикой природой. Многие из них были к тому же и страстными охотниками, не расставались с оружием и превосходно умели владеть им. Вряд ли полковник (на момент написания цитирующегося в данной книге «Третьего путешествия в Центральной Азии») Н. М. Пржевальский, полковник П. К. Козлов, арктический исследователь Ф. Кук понимали в медведях меньше, чем князь А. А. Ширинский-Шихматов и другие авторитетные охотники на «чёрного зверя».

И ещё. В книге приведено много сведений, относящихся к незаконной добыче, отстрелу и способам охоты на бурого медведя. Большая часть этих упоминаний носит чисто познавательный характер и, надеюсь, не будет рассматриваться как доказательство связи автора с браконьерским миром. Я намеренно не разглашаю имён многих людей, с которыми произошли эти случаи, – отчасти потому, что рассказ об их гибели и тщательный разбор обстоятельств её не доставят удовольствия их родственникам, отчасти потому, что некоторые из них действовали вопреки закону. Там, где я не являюсь специалистом, – особенно в той части, которая касается этнографии, – я старался обратиться к первоисточникам. Далее, я не буду стараться предстать перед вами специалистом по всем медведям во всём мире и специально оговариваю, что очерк по биологии бурого медведя, открывающий эту книгу, сделан на основе моих личных исследований на северо-востоке Сибири.

Не могу не высказать своей благодарности людям, которые сопровождали меня в экспедициях, походах, охотничьих турах, исследовательских экскурсиях. Без их помощи и замечаний эта книга вышла бы значительно менее полной и в неё не вошло бы много интересных и замечательных фактов. Особенно мне хотелось бы поблагодарить Владимира Аксёнова, Михаила Гунченко, Евгения Шевченко, Владимира Коваля, Ивана Перепелицу, Александра Кантурова, Никиту Малеева, Владимира Соловья, Владимира Дунаева, Павла Морзоева, Андрейса Вайводса, Владимира Бухонина, Виктора Емеца, Олега Ракова, Александра Кляцына, Владимира Арамилева, Василия Солкина, Алексея Костырю, Дмитрия Бахолдина, Гарри Рейнольдса, Ричарда Шайделера, Дэвида Клейна, Эрика Фоллмена и Джона Хехтеля.

За сим приношу извинения за привлечённое внимание, заранее благодарный

Михаил Кречмар

Часть I Медведь как он есть

Глава 1 Медведи и люди: история взаимоотношений

Сила есть – ума не надо. Детские впечатления о нашем герое чаще всего напоминают именно эту поговорку.

Бурый медведь известен каждому из нас с самой колыбели. Бурого медведя мы видим в детских книжках, народных сказках, анекдотах, детских игрушках. Для большинства это неуклюжий увалень, немного простоватый, немного коварный, однако по-своему симпатичный зверь. Он обязательно наделён неимоверной мощью, которую использует направо и налево, иногда с пользой, а чаще – без. Более глубокое знакомство с этим абстрактным персонажем заставляет нас относиться к нему более серьёзно.

Медведи как они есть, или по-научному как семейство млекопитающих, появились на исторической арене почти одновременно с первобытными людьми и в течение всей истории развивались, так сказать, бок о бок. В первую очередь это касается самого типичного представителя этого семейства – бурого медведя. И другие медведи занимали в истории человечества заметное место – как, например, медведь пещерный, – но об этом речь ещё впереди. Тем не менее обычаи и традиции, связанные с бурым медведем, до сих пор очень заметны в нашей повседневной жизни.

История совместного существования людей и медведей тесно связана с историей освоения человечеством земного шара. Однако всерьёз взаимоотношения этих двух видов млекопитающих обострились довольно поздно – в тот интереснейший период, которым ознаменован переход от Средневековья к Новому времени.

Если XV–XVII века принято называть эпохой Великих географических открытий, то XIX и в особенности XX век было бы справедливо обозначить как века Великого освоения пространств. Только к этому времени – точнее, ко второй половине XIX столетия – человечество приобрело необходимую материальную базу, набрало ту гигантскую мощь, которая должна была принести победу в неизбежной, как тогда казалось, схватке с природой.

Схватки не получилось – человечество, вооружённое наисовременнейшей технологией, входило в живое тело природы, как нож в масло. Было время, когда казалось, что захват-освоение «диких земель» – дело лишь недолгого времени. Наступил момент, когда человечество занесло ногу над пропастью экологического краха и в ужасе оглянулось… Выяснилось, что природа и люди не могут существовать раздельно и, разрушая окружающую среду, человечество губит самоё себя.

В эпоху Великого освоения пространств в первую очередь пострадали именно крупные млекопитающие. Некоторые из них исчезли с лица Земли, как, например, тасманийский волк, другие вплотную подошли к роковой черте вымирания – это американский бизон, беловежский и кавказский зубры, яванский и белый носороги, амурский тигр.

Бурому медведю в данном случае повезло больше. Он не был поголовно истреблён, когда леса Сибири и Северной Америки наполнились сначала лихим народом, а потом – бесчисленными экспедициями освоения, и даже не оказался на грани исчезновения. Хотя не для всех подвидов этого зверя безудержная экспансия человечества прошла безболезненно.

Если говорить о поведении большинства людей в первый этап освоения Сибири по отношению к бурому медведю, то это поведение, безусловно, было направлено на истребление данного вида. Конечно, ни у нас, ни в Северной Америке не проводилось специальных экспедиций по очистке больших территорий от опасных животных, как это происходило в Восточной Африке, но не будем забывать, что с оружием не расставался ни один, пусть даже временный, житель тундры или тайги. И если он в каком-нибудь живом существе замечал угрозу для его жизненных интересов, то без особого раздумья пускал в него пулю. В первую очередь это касалось такого неудобного соседа, как бурый медведь.

Подобное отношение к нашему зверю привело к тому, что ряд его рас, или подвидов, оказались на грани исчезновения. В такое положение попали, например, сирийский и тянь-шаньский белокоготный медведи. В настоящее время все они строго охраняются законом.

Истреблению медведей способствовало также укоренившееся мнение о вредоносности этого зверя. В 30-х годах прошлого столетия, например, считалось, что около

половины всех потерь крупного рогатого скота в деревнях приходится на долю отнюдь не волка, а бурого медведя. И в какой-то степени эти претензии к косолапому были оправданны. В Европейской части России, а также в освоенных районах Южной Сибири и Дальнего Востока в то время большая часть домашней скотины находилась «на руках». Условия её содержания были, конечно, далеко не идеальные, коровы и лошади нередко паслись на закрытых полянах, в лесу, присмотр за ними был чистой формальностью – тут, конечно, поле деятельности для хищников было обширное.

Дело доходило до того, что в некоторых заповедниках, как, например, в Карелии, отстрел медведей поощрялся круглый год. Во многих областях и автономных республиках за медведя выплачивалась премия – как за волка. И это тоже не способствовало процветанию медвежьего племени.

После Великой Отечественной войны в руках человека волей научно-технического прогресса оказалось оружие истребления, сыгравшее решающую роль в сокращении медвежьего поголовья. Я говорю не о дальнобойных винтовках и карабинах, в которых какие-то недалёкие люди склонны видеть корень всех зол, не моторную вездеходную технику и не малую авиацию, хотя отнюдь не склонен преуменьшать её роль, – я говорю о простейшей на первый взгляд штуке, сделавшей охоту на медведя делом, доступным каждому человеку и одновременно безопасным на 99 процентов. Я говорю о петле из стального троса.

Конечно, самоловы на медведя были известны с незапамятных времён. Охотничьи книги прошлых десятилетий пестрят описаниями разных «щемих», «кулёмок», «опадней», «кряжей», избушек-живоловок. Просто поразительно, насколько народная мысль была хитра на изобретения такого рода.

Но, несмотря на присутствующее в подобных самоловах инженерное остроумие и смекалку, все они были далеко не просты в изготовлении, трудоёмки в работе и не давали гарантии успеха. В самом деле – медведь мог уклониться от щемихи, выскочить из жёма, а большой зверь был вполне способен разобрать изнутри избушку-живоловку. Время от времени это случалось, и насмарку шёл огромный, тяжёлый физический труд.

Петля дала возможность охотнику, как говорится, не уродуясь и не тратя излишнего времени, устанавливать на своём участке огромное количество самоловов. Конечно, и это дело, как всякое другое, требовало определённой сноровки, опыта и умения, но всё равно затраты на добычу медведя – а взять этого умного и осторожного зверя даже в наших чересчур медвежьих местах не так-то просто – свелись к минимуму.

Так как человеку в любом деле свойственно стремиться к совершенству, то очень скоро «петельная» добыча медведей тоже была возведена в ранг искусства. Петли ставили простые, двойные и дублированные, на тропах и на приваде, с «очепом» – вздёргивающие жертву мгновенно на дерево, и с «шалашиком». Одним словом, петлевой промысел за кратчайший срок – какие-нибудь десять-двенадцать лет – достиг невиданного расцвета. Всё произошло настолько быстро, что этот варварский промысел даже не успел найти практически никакого отражения в многочисленной романтизированной охотничьей литературе.

Нельзя сказать, что с петлями никак не боролись. С самого начала они были официально запрещены в охотничьем законодательстве. Но труднодоступность большинства медвежьих угодий, малочисленность «лесной охраны» и продержавшееся вплоть до конца 70-х годов отношение к медведю как к вредному хищнику привели к тому, что на подобные запрещённые методы власти часто закрывали глаза. Весь этот комплекс причин, способствовавших развитию браконьерства, имел в результате плачевные итоги.

В различных районах Чукотки и Камчатки, а также на юге Дальнего Востока появились охотники-медвежатники, хвастливо доводившие до сведения неискушённых слушателей совершенно фантастические сведения о количестве убитых ими животных. И самое удивительное – чаще всего эти цифры оказывались правдой! Если для степенного и неспешного промысловика довоенного времени, вооружённого примитивной трёхлинейкой или винчестером, это число за всю его беспокойную жизнь редко пересекало роковой сороковой рубеж, то в расцвет петельной эпопеи появились молодцы, набиравшие за десять-двенадцать лет на своём счету сотню-другую медведей. Число медвежатников росло и множилось, постепенно закрепилось представление о медведе как о звере примитивном и в добыче доступном. То, что время от времени такого горе-охотника мишка всё же сгребал в свои объятия, объяснялось элементарным нарушением правил «техники безопасности» – неквалифицированно прикрутил трос, установил слишком лёгкий «потаск» (тяжёлое бревно, привязанное к другому концу петли, которое мешает зверю двигаться) или дрогнула рука, когда добивал пойманного, уже, казалось бы, совсем беззащитного зверя. Пуля попала по петле, зверь вырвался и…

Одним словом, элемент риска в этой охоте был сведён к риску пешехода, переходящего улицу. Правда, появился новый контингент покалеченных медведями людей – туристов, геологов, рыболовов – из тех, кто спокойно шёл по своим делам медвежьими тропами и попал в лапы разъярённого пойманного хищника.

Петли сделали гораздо больше вреда для сокращения поголовья медведей, чем проклинаемые всеми авиабраконьеры. Дело в том, что у медведей очень скоро выработался условный рефлекс на звук авиационного двигателя. Заслышав его, они сразу спешили в укрытие, которое частенько находилось поблизости. Это делало их в большинстве случаев малоуязвимыми для отстрела с воздуха.

Когда с петлевым промыслом начали вести наконец достаточно эффективную борьбу, численность медведей во многих районах СССР оказалась непоправимо подорванной. В частности, это относится к некоторым областям Европейской России, Западной Сибири, а также к ряду местностей на Камчатке.

Но существует и ещё один вид ущерба, нанесённого петлевым промыслом охотничьему хозяйству. Борьба за существование, с одной стороны, удалая азартная охота, на которой было воспитано не одно поколение российских воинов, солдат, борцов за свободу, мыслителей, писателей, таких как Л. Толстой, И. Тургенев, Н. Некрасов, – с другой были в одночасье подменены корыстной бесхозяйственной погоней за «длинным рублём». Дошло до того, что к середине 70-х годов, когда «петлевики» на практике стали отходить от дел, на северо-востоке Сибири практически не осталось людей, способных добывать зверя с оружием в руках.

Прекращение варварского петлевого лова практически означало прекращение промысла вообще. Способствовала этому в какой-то мере и введённая в ту пору лицензионная система: отныне за право добыть одного медведя охотник должен был внести пятьдесят рублей и получить специальную бумагу – лицензию. Отвыкшей от контроля вольнице это правило показалось каким-то недопустимым ущемлением охотничьих привилегий. Потребовалось несколько лет, чтобы положение хоть как-то нормализовалось. Одним словом, наступил такой момент, когда добыча медведей на Дальнем Востоке свелась к минимуму.

И медведи сразу повели себя по-другому.

Если в силу экономических, социальных или иных причин наступает перерыв в промысле куропатки, зайца или лося, результаты его

вряд ли будут иметь абсолютно непредсказуемые последствия. Когда же дело касается крупного хищника, очень трудно заранее предположить итог его строгой охраны или недоопромышления.

Но всякое рациональное использование должно иметь под собой разумную научную основу – на то оно и рациональное! И такую же основу должна иметь под собой и охрана.

Известно достаточно много примеров, когда прекращение промыслового пресса со стороны человека давало у других животных, в частности крупных хищников, рецидив агрессивного поведения. Такие явления особенно ярко прослеживаются там, где строгая охрана сочетается с туризмом, а значит, и с большим количеством народа рядом со зверем. Это происходило в национальных парках Азии, Африки и Северной Америки. Очень ярким примером остаётся история с бурым медведем гризли в национальных парках США и Канады.

Когда первые фронтиреры-скваттеры проникли на великие пространства за рекой Миссисипи, бурый медведь являлся типичным обитателем тех лесов и прерий. Конечно, недавних жителей окультуренных пространств Британии, Франции и Германии (да, добавим, и Новой Англии) не мог не поразить этот зверь, трансформированный их фантазией в какое-то допотопное чудовище. И поскольку они, видимо, считали, что соседство с медведем недопустимо для цивилизованного человека, то и к охоте на него они отнеслись со всей серьёзностью – как к индейским войнам. Словом, когда власти Соединённых Штатов, спохватившись, стали принимать меры по спасению своего гризли, то едва не опоздали…

Одним из национальных парков, призванных сохранить остатки американских бурых медведей, стал небезызвестный Йеллоустон. Кроме популяции медведей эта охранная территория должна была защищать от разрушения уникальный памятник природы – Долину гейзеров.

Прошли годы. Медведи в национальном парке размножились и наряду с гейзерами стали одной из самых привлекательных приманок для туристов.

А потом…

Кое-кто считает, что винить в случившемся надо только туристов. Конечно, свалки пищевых отходов вокруг кемпингов привлекали медведей, и они потихоньку, сперва по ночам, памятуя о дальнобойных стволах винчестеров и ремингтонов, стали приближаться к человеческому жилью. Но огнедышащие стволы молчали. Медведи уловили перемену в поведении людей, обнаглели, принялись рыться в мусоре, невзирая ни на погоду, ни на время суток, ни на щелчки фотокамер и блеск объективов. Затем сочли (и справедливо), что территория вокруг кемпингов также является их собственностью.

В таком неустойчивом состоянии отношения между медведями и людьми пребывали недолго. На первые агрессивные выпады люди сперва не обратили внимания, усыплённые добродушным видом мохнатых увальней. До той поры, пока не начались первые несчастные случаи. И вот – первый смертельный исход.

Когда Департамент рыбы и дичи спохватился и закрыл на некоторое время национальный парк для посещений, агрессивное поведение, как пишут наблюдатели, стало нормой более чем для половины его обитателей. «Из машины не выходить!» – такая надпись прочно завоевала место на дорогах парка по сию пору.

Безотчётный страх перед человеком у большинства диких зверей, видимо, уже закрепился генетически, и поэтому говорить, что медведи Сибири и Дальнего Востока более агрессивны по отношению к человеку, – бессмысленно. Мнение, что европейские медведи осторожнее сибирских, имеет под собой более твёрдую основу. Возможно, дело в том, что на территории густонаселённых районов страны медведей, не проявляющих страха перед людьми, неизбежно отстреливают. И практически всех, быстро, не давая им достигнуть значительных размеров и прерывая их жизнедеятельность, так сказать, в зародыше. Одновременно с этим достигается и другой результат – у них меньше шансов оставить потомство и передать свои беспокойные качества преемникам.

Таким образом, в Европейской России уже давно действует искусственный отбор, направленный в сторону «уважения к человеку», несоприкосновения с ним и плодами его деятельности. Это и неудивительно, ибо там у медведей есть обширный материал для закрепления рефлексов. Другое дело, что в Сибири и на Дальнем Востоке, где добыча зверя всё же не столь велика, некоторая часть животных просто при отсутствии опыта может не увидеть «человека в человеке» и счесть плоды его трудов за свою законную добычу.

А может, и не столько добычу. Медведь крайне любопытен – это аксиома. Медведя интересует всё необычное, но отличить необычное от безопасного он может не всегда. Давно прошли те времена, когда даже слабый человеческий запах служил зверю безошибочным индикатором тревоги. Ещё в книге В. Каверзнева «Медведи и охота на них», выпущенной в 1933 году, медвежьи капканы рекомендуется вываривать в хвойном отваре. Сейчас же такая рекомендация вызывает только усмешку.

К настоящему времени на земле практически не осталось мест, где на расстоянии двадцати километров не найти предмета, сделанного человеческими руками. Человек заполонил собой, продуктами своего производства всё пространство. Консервные банки, полиэтиленовые пустые пакеты, доски с гвоздями, железные бочки из-под горючего можно встретить и в ледяной пустыне Антарктиды, и в арктической дриадовой тундре и на каменных папахах гольцов посреди эвенкийской тайги, на тропических островах Тихого океана и в южноамериканской сельве. Человек, по выражению В. Вернадского, создал вокруг себя антропосферу – сферу человеческой деятельности, и в этой сфере оказался весь растительный и животный мир планеты. Так что тревожный в былые времена человеческий запах стал неотъемлемой частью нашего мира, любого уголка земного шара. Неудивительно поэтому, что медведь не проявляет той прежней легендарной осторожности, которая отличала его, судя по работам прежних авторов, от других хищных зверей. Медведь с интересом обнюхает бочку с бензином, заглянет в окно промысловой избушки, опрокинет брошенный в тундре снегоход… Известен факт, когда медведь забрался в оставленный посреди тундры неисправный американский истребитель «Кобра»… Это произошло во время Второй мировой войны, когда на Северо-Востоке действовал корпус, который перегонял самолёты из Америки в сражающийся СССР…

Присутствие людей – фактор, в значительной степени ограждающий творения рук человеческих от посягательства зверья. Сами мы порой с трудом себе представляем, как одно наше присутствие удерживает животных на значительном расстоянии от нашего жилья – постоянного или временного. Не раз и не два экспедиции и туристские группы проходили по местам, буквально кишащим зверьём, так и не встретив никого на своём пути. Недаром в экспедициях 30-х годов бытовало выражение: «В дороге встретишь только того зверя, который сам на ловца бежит».

Именно такое определение часто подходит бурому медведю.

Однако зададим вопрос – нуждается ли бурый медведь в охране? Не совершаем ли мы, объявляя поход в его защиту, такую же ошибку, что была допущена в 70-е годы по отношению к волку? Тогда в результате ослабления усилий в борьбе с волками многократно вырос ущерб, наносимый ими животноводству. Не ошибкой ли было прекращение выплаты премий,

запрещение неограниченной охоты, введение лицензионной системы? Зачем нам и нашему хозяйству бурый медведь?

Мне кажется, что уже давно разумное большинство людей на нашей планете пришло к выводу, что любой вид животных вне зависимости от его взаимоотношений с человеком имеет право на существование. В настоящее время никакая наука не в состоянии определить, что найдём мы через десять, двадцать, сто лет на том месте, где сегодня что-то потеряем. В конце концов мы придём к тому, что охране будет подлежать любая, даже самая маленькая часть живой природы. Так, истребляемый у нас ныне волк в Германии, Франции, Польше находится под охраной закона. А в Соединённых Штатах всерьёз рассматривают вопрос о повторном заселении волком тех штатов, в которых он ранее был истреблён. Постепенно наступает время, когда жители передовых стран осознают, что дикие животные – это не братья наши меньшие, а компаньоны по проживанию в одном доме – на планете Земля. И никому из нас другого дома не будет.

Ущерб, наносимый медведями охотничьему и сельскому хозяйству, вовсе не так велик, как его порой пытаются представить. Условия содержания лошадей и крупного рогатого скота в деревнях и посёлках Северной России и Сибири резко отличаются от довоенных. Можно сказать, что опасность со стороны этих мохнатых хищников в значительной степени миновала. Домашнему оленеводству медведь угрозы практически не представляет; посевы овса в лесной зоне сведены к минимуму, и вред зверя здесь также ничтожен.

Единственной серьёзной претензией, предъявляемой к бурому медведю, может быть то, что

БУРЫЙ МЕДВЕДЬ

В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ

ЯВЛЯЕТСЯ ЕДИНСТВЕННЫМ МНОГОЧИСЛЕННЫМ

КРУПНЫМ ХИЩНИКОМ,

СО СТОРОНЫ КОТОРОГО ВОЗМОЖНО

НЕСПРОВОЦИРОВАННОЕ НАПАДЕНИЕ НА ЧЕЛОВЕКА.

С другой стороны, медведь всегда занимал в культурной жизни как русского народа, так и других народов Евразии своё, совершенно особое место. Медведь знаком нам и был знаком нашим предкам как персонаж сказок, баек, легенд, множества «медвежьих» пословиц, поговорок, присказок. «Неуклюжий, как медведь», «медведь на ухо наступил», «с медвежьей силой», «пусть медведь работает…» Издавна медведь неотделим от бескрайних просторов России, её глухих урманов, лесов, голубых пространств сибирской тайги. Выражение «русский медведь» прочно вошло в языки всех народов мира. Не случайно же именно медведь стал эмблемой Московской Олимпиады, ещё раз подтвердив свой титул исконно русского зверя.

Но даже если мы отложим на время в сторону соображения морального характера, то только один экономический эффект, получаемый (или который можно получать) от этого зверя, значительно превосходит небольшой ущерб, им причиняемый.

Об этом и ещё о многом другом, что удалось мне узнать, изучая бурого медведя, и будет рассказано в этой книге.

Глава 2 Медведь как он есть

Бурый медведь – крупный могучий зверь, облик которого всем давно и хорошо известен. Плотное, сбитое туловище, мощные лапы с кривыми длинными когтями, короткая сильная шея и большая лобастая башка с маленькими тёмными сонными глазками, которые отчего-то принято называть «свиными».

Служители зоопарков недолюбливают медведей именно за эти глаза. Утверждают, что по ним невозможно угадать, какие мысли шевелятся под черепом в мохнатой клыкастой башке.

Человеку, повстречавшему медведя в природе, на первый взгляд кажется, что зверь состоит из одной этой головы и приставленных к ней лап. Только чуть погодя видишь сверху над лапами и башкой колеблющийся мохнатый горб туловища – и это последнее, что успеваешь заметить, потому что зверь, почуяв на себе чей-то взгляд, тотчас растворяется в ближайших зарослях.

Так исчезать умеет только медведь – мгновенно и бесшумно, точно призрак. И ещё минуту стоишь неподвижно, соображая – видел ты кого-нибудь на пустом месте или только поблазнилось тебе, изнурённому пустынностью дикого леса. Но нет, подойдя к самой опушке, обнаружишь на полоске влажной земли крупные отпечатки, похожие на следы босой ступни с когтями. За эти следы и закрепилось среди аборигенов Сибири тайное прозвище бурого медведя – «босой старик».

Заговорив о лапах, есть смысл вспомнить и о когтях.

Коготь бурого медведя может представлять довольно внушительное зрелище – в нашем доме до сих пор находится медвежья шкура с серыми когтями длиной 14 сантиметров. Но наибольшей длиной и остротой обладают лишь когти медведя, только что покинувшего берлогу. В течение лета они стачиваются и затупляются, с тем чтобы вновь отрасти за зиму.

Когти бурого медведя – это вполне многофункциональное орудие труда с очень разнообразным использованием. Первое, что приходит в голову, когда рассматриваешь эти гибкие роговые крючки, – перед тобой орудие убийства. Конечно, когти медведя не обладают жалящей остротой когтей тигра или, к примеру, леопарда. Но ужас медвежьих когтей – в силе лапы, из которой они растут. А эту силу трудно преувеличить. От удара медвежьей лапы лопается борт дюралевой лодки, рвётся четырёхмиллиметровая стальная проволока, ломаются позвонки лошади или сохатого. Она в состоянии свалить лиственничный пень, по размерам сопоставимый с самим медведем, погнуть лист двухмиллиметрового железа, из которого сделан борт вездехода, разломать охотничью избушку или раздавить железную консервную банку. Даже осенью, когда весь зверь заплывает жиром перед тем, как залечь в берлогу, и тело его окутывается мягкой толстой шубой жировой ткани, лапы его остаются свободными от этого покрова. Они остаются тем, чем должны быть, – мускулистыми, жилистыми, молниеносными лапами хищника. Ибо бурый медведь остаётся хищником, что бы про него ни говорили любители теории всеобщего миролюбия.

Когти – это как раз и есть один из главных инструментов этого хищника. Когда имеешь дело с медвежьими когтями, надо помнить, что они не растут просто из лапы пучком, как торчат гвозди из доски. Каждый коготь растёт из пальца, как ноготь на руке человека, и этот палец сам по себе способен к действиям. Медведь может подогнуть четыре когтя к ладони, а оставшимся проткнуть банку со сгущённым молоком. Когда медведь наносит удар, пальцы с когтями на его лапе растопырены, для того чтобы увеличить площадь поражения. После удара зверь сжимает ладонь – так, чтобы полукруглые костяные серпы ещё глубже вошли в тело жертвы и удерживали её, пока она не перестанет двигаться.

Однако когти несут и другие функции, полезные для бурого медведя. Например, когтистая лапа – прекрасный инструмент для разламывания трухлявых деревьев в поисках насекомых. А ещё – нечто вроде экскаваторного ковша, если требуется разрыть нору арктического суслика или сурка, выкопать берлогу или разгрести неохраняемую могилу на кладбище.

Физическая мощь бурого медведя издавна вызывала самое неподдельное удивление у охотников и натуралистов, да и любого человека, кто с ним сталкивался. Казалось, люди не в состоянии спокойно относиться к живому существу, наделённому столь феноменальными способностями.

Медведь со светлой шкурой может оказаться родным братом медведя со шкурой тёмной (оба снимка сделаны в одном месте, на расстоянии 2 км друг от

друга)

Ещё А. Черкасов писал о медведе: «Сила челюстей его удивительна: зубами он дробит огромные кости, перекусывает толстые берёзовые бастрыги, а лапами бьёт так сильно, что с одного удара убивает до смерти человека и роняет лошадь на землю. Сила его замечательна: он, стоя на дыбах, легко держит в передних лапах больших быков и лошадей и даже перетаскивает их с одного места на другое».

Клыки у медведя также являются непосредственно орудием убийства. Их он использует по большей части для того, чтобы удерживать уже пойманную добычу. При этом пускает в ход всю мощь своих тяжёлых челюстей – их усилия бывает достаточно, чтобы промять насквозь ствол дробового ружья. По крайней мере, о таком случае рассказывает великий знаток русского медведя профессор Н. К. Верещагин.

Зубная система бурого медведя производит на специалиста двойственное впечатление. Массивные острые клыки плотоядного хищника рядом с бугорчатыми плоскими коренными зубами, предназначенными скорее для перетирания пищи, говорят о том, что рацион бурого медведя включает в себя много элементов как животного, так и растительного происхождения.

Какой вид пищи и когда он предпочитает, мы поймём, когда подробнее рассмотрим всего лишь один год из жизни бурого медведя.

Глава 3 Медвежья жизнь как крайняя форма индивидуализма

Жизнь медведя трудна, голодна и полна неожиданностей. Границы владений нашего героя протянулись от джунглей Южной Азии и нагорий Тибета до убогих чахлых тундровых кустарников и полосы лесотундры. Они образуют область обитания бурого медведя – его ареал.

Конечно, было бы наивно думать, что медведи, живущие в столь разных местах, во всём походят друг на друга. Как и люди, они образуют различные расы или подвиды. Учёные-систематики в разное время выделяли на территории СССР до 10 таких «медвежьих народов». Это, правда, не идёт в сравнение с дробной системой, которая была принята в Соединённых Штатах, – один американский исследователь ухитрился выделить на одной Аляске около 40 видов медведей. Но время прошло, систематики поуспокоились, золотой период их расцвета прошёл, и сейчас считается, что на территории Евразии, помимо четырёх основных подвидов бурого медведя: обыкновенного, восточно-сибирского, камчатского и маньчжуро-уссурийского, – выделяют ещё медведя сирийского, белокоготного и кавказского.

Пожалуй, из крупных млекопитающих никто, кроме бурого медведя, не может похвастаться такой огромной «захваченной» территорией. Я добавлю, что пресловутый медведь гризли, обитающий в Северной Америке, по существу ничем не отличается от нашего русского топтыгина.

Между ареалами различных подвидов не существует резко проведённых границ. Пограничные территории шириной в десятки, а то и сотни километров заселены зверями, обладающими промежуточными чертами.

Каждая разновидность медведя выделяется своими характерными признаками, которые проявляются не только во внешнем облике, но и в поведении, в образе жизни. Их определяет бытие медведя.

А бытие нашего героя обусловлено прежде всего особенностями климата и способом добывания пищи.

Безусловно, бурый медведь никогда бы не смог завоевать такие огромные пространства в Евразии и Северной Америке, если бы не умел приспосабливаться ко всему на свете. У учёных принято говорить, что бурый медведь – вид экологически пластичный.

Науке известно огромное количество так называемых узкоспециализированных видов, как современных, так и давно вымерших. Хрестоматийный пример целого класса, вымершего в незапамятные времена из-за того, что жизнь резко переменилась, – пресловутые динозавры. Их в большинстве своём как раз и отличала необычайно узкая специализация. Из множества современных зверей такого рода можно вспомнить жирафа, ленивца и сумчатого медвежонка – коала. Коала питается только листьями определённой группы эвкалиптов, жираф – прекрасный пример приспособления к жизни в саванне и нигде более; ленивец – своеобразный приспособленец к висячему образу жизни в условиях изобилия корма. Он живёт (а может, правильнее – существует) в кронах деревьев южно-американской сельвы, повиснув спиной вниз на ветках и медленно жуя листья. Ленивец погибает, даже если расстояние между соседними деревьями – тем, которое он уже объел, и тем, на которое ему хочется перебраться, оказывается слишком велико.

В противоположность этим узким специалистам, про которых можно сказать, что они постоянно пребывают на «лезвии экологической бритвы», существуют пластичные виды, для которых нет таких жёстких границ среды обитания. Среди них, конечно, чемпион по выживанию – «комнатная собачка дьявола» – серая крыса. А также волк, ворона и, конечно же, бурый медведь.

Одним из главных показателей пластичности животного является его всеядность.

Ещё один пример похожего «приспособленца» в дружной семье животных – кабан, также «захвативший» изрядный кусок земной поверхности. Тот всеяден настолько, что через эту свою черту вошёл в русскую народную мудрость. В пернатом мире повадками и образом питания очень похож на медведя ворон.

И что интересно – именно эти животные имеют и наиболее высокий среди зверей и птиц «интеллектуальный уровень». А если мы продолжим поиски всеядных аналогов, то в конце концов через обезьян упрёмся в самих себя. Люди всеядны в высшей степени.

Именно всеядность, как считают некоторые учёные, способствует выработке настолько сложного поведения у вышеперечисленных животных (включая человека). Кое-кто даже усматривает в нём первичные элементы разума. В самом деле – для того, чтобы поддерживать свою жизнь столь разнообразными способами, как это делает бурый медведь, можно предположить, что он обладает гораздо более широким набором реакций, чем, скажем, корова. Бурый медведь собирает ягоды и охотится на крупных копытных, ловит рыбу и выкапывает из нор сусликов, разоряет муравейники и ищет падаль, разыскивает гнёзда и громит охотничьи избушки… Всем этим он занимается во славу живота своего и для продления жизни.

С другой стороны, ошибочно считать медведя тупым пожирателем самого доступного корма – он отнюдь не прочь поразнообразить свой рацион. Опытные охотники знают, что во время нереста лососёвой рыбы медведь лучше всего «клюёт» на мясную приваду, а пытаться приманить его гнилой горбушей – дохлый номер. Зато в начале лета груда прошлогодней кеты для него – лучшее лакомство.

Интереснее всего, что медведь всякий раз пользуется новыми способами добывания пищи. Трудно найти другого зверя, столь быстро реагирующего на возникающие изменения в окружающей среде, как бурый медведь.

Тогда почему же медведи, раз они такие умные, так не любят друг друга?

Главный враг бурого медведя (кроме человека) – это сам бурый медведь.

…В Департаменте рыбы и дичи штата Аляска на шкафу моего друга Гарри Рейнольдса среди папок, карт и полевых дневников пылился костяк

медвежьей башки. Хорошо зная своего коллегу, я всё время удивлялся, как он может держать в своём крохотном кабинете такой здоровенный вонючий череп.

– Это не простой медведь, – хитро улыбаясь, сказал Гарри, – он был одним из сотни медведей, носивших

радиоошейники в хребте Брукса, в нашем районе исследований. Мы брали у них пробы крови, позволяющие выяснить, кто в какой степени родственник друг другу. Ну и наблюдали за ними, само собой разумеется.

– Так вот, этот медведь – ему был присвоен номер 1652,—продолжал Рейнольдс, – убил и съел четырёх молодых медведей, которые, вероятно, были его детьми, а также старую медведицу, которая, судя по анализу ДНК, была его матерью. В конце концов, он возомнил себя самым крутым медведем на нашем участке тундры и вломился в балок к трапперам-эскимосам. Эскимосам он не успел объяснить, сколь он крут, потому что они его, не задумываясь, пришлёпнули.

Случай, когда большой медведь напал и убил медведя поменьше, я лично наблюдал весной на Охотском побережье во время сопровождения группы иностранных охотников, приехавших в Магаданскую область охотиться на медведя.

Один из гостей был германским банкиром и владельцем казино, охотой не интересовался и поехал с охотниками, что называется, за компанию. Он отходил от лагеря не более чем на 600 метров, сидел недолго на валунах, а затем возвращался обратно. Однако к концу поездки, когда его компаньоны начали обрастать трофеями, он забеспокоился.

Пригласив меня в палатку, он произнёс бессмертную фразу, почти дословно совпадавшую с фразой, прочитанной мной когда-то в книге Дж. Хантера «Охотник».

– Вы ведь охотник, правда? Вот и охотьтесь! Убейте мне приемлемого медведя, а я потом приду в это место, мы сфотографируемся – вот и у меня будет трофей!

Решение это меня несказанно обрадовало – перспектива иметь неотстрелявшегося клиента мне совершенно не улыбалась.

Должен сказать, что охота в одиночку и сопровождение клиента на охоте – это до такой степени разные вещи, что даже обсуждать их вместе несколько неудобно. В сопровождении охотника гид должен находить компромисс между поисками трофея и личными предпочтениями гостя. Иногда бывает так, что клиент просит вас объяснить ему, почему вы ведёте себя так или иначе, а вы не можете… Просто ваш личный опыт и какие-то необъяснимые, буквально витающие в воздухе приметы подсказывают, что поступать надо именно так, а не иначе. Но гость довольно часто, обладает собственным охотничьим опытом, иногда – не меньшим, а то и большим, чем у проводника, тем более – приобретённым в очень различных условиях. Когда же охотишься в одиночку, то считаться приходится только с самим собой.

Итак, я шёл вдоль скального клифа Охотского моря. В этих местах он не был сплошным обрывом – скальники перемежались длинными, уходящими вниз зелёными луговинами, на которых паслись медведи и снежные бараны. Внизу на скалах белыми кружевами висел прибой. Я шёл против ветра и вдруг увидел на кромке обрыва в полукилометре от себя довольно крупного медведя. Меня насторожило то, что медведь вёл себя беспокойно, время от времени садился на землю, крутил головой, будто пытаясь поймать крутящийся над скалами ветер.

Я прикинул– видеть меня он не может, – я нахожусь ещё довольно далеко от него и стою на фоне холмов. Ветер дует на меня – значит, он не может меня почуять. Правда, может быть, с наветренной стороны идёт ещё одна группа охотников из нашего же лагеря и медведь чует именно их. С другой стороны, вроде никто, кроме нас, в эту сторону не собирался идти. Но медведь совершенно очевидно выглядел встревоженным. Поэтому я решил двигаться как можно осторожнее и укрылся за камнями. Медведь же продолжал идти мне навстречу, постоянно останавливаясь и нюхая воздух. И в тот момент, когда я решил остановиться и подождать, пока медведь сам подойдёт ко мне на расстояние верного выстрела, зверь вдруг развернулся и кинулся вниз по уходящей к морю зелёной луговине и скрылся из вида. Почти сразу же оттуда раздался отчаянный медвежий крик, наподобие того, как орут медвежата, когда их шлёпает разъярённая их непослушанием медведица.

Я сразу сообразил, что произошло, – странное поведение большого медведя объяснялось тем, что он скрадывал другого медведя, который пасся на луговине внизу и которого я не видел. Сразу же прикинув, что медведям сейчас явно не до меня, я побежал по гребню обрыва, уже совершенно не скрываясь, и наконец увидел поразительную картину.

.

На небольшой лужайке большой медведь прижимал лапами к земле маленького медведя – похоже, трёхлетку, только что отогнанного матушкой. Он держал его голову в пасти и, видимо, только что прокусил череп, потому что малыш уже не орал, а просто дрожал в агонии. Большой медведь тряхнул его раз-другой, словно желая наверняка убедиться, что медвежий подросток уже не оживёт.

Тут пуля из самозарядного карабина «Тигр» и пробила его грудную клетку, задев позвоночник. Он так и упал на землю, не разжав челюсти, которые раздавили череп молодого сородича.

Агрессивность медведей по отношению друг к другу, их крайний «индивидуализм», возможно, объясняются особенностями их питания. «Два медведя в одной берлоге не уживаются» – гласит русская поговорка. Благодаря своим размерам и образу жизни медведь – крайне энергоёмкий зверь, поэтому он испытывает необходимость есть постоянно и помногу. Запасы же пищи в наших суровых условиях отнюдь не безграничны.

Вот и ответ на вопрос, почему большие медведи так не любят друг друга.

Чем-то он сродни старой шутке времён застоя: у нас не может быть второй партии, потому что две мы не прокормим.

Американский зоолог Стефен Герреро считает, что взаимная агрессия является нормой поведения бурого медведя и не наблюдается только у самки по отношению к собственным детёнышам.

Как утверждает этот же автор, именно она обеспечивает равномерное расселение зверей по территории.

Неуживчивостью медведей долгое время занимался испанский зоолог Ривьеро Кольменьерес. Он изучал социальные отношения в группе бурых медведей. Зверей он держал не где-нибудь, а в Мадридском зоопарке, в большой открытой вольере. Его наблюдения показали, что небольшие молодые самцы вполне терпимы друг к другу и иногда между ними возникает даже что-то вроде взаимных привязанностей. Такие медведи часто играют между собой, уступают друг другу невостребованных самок и иногда даже совместно атакуют старых самцов.

Старые же медведи-самцы совершенно неспособны ужиться с кем бы то ни было и не переносят близкого присутствия других медведей. Конечно, будучи заключёнными в компанию себе подобных, эти звери чувствуют себя отвратительно. Жизнь их становится сущей каторгой, выходом из которой может стать только смерть. Однако в природе именно взрослые большие звери составляют касту самцов-резидентов (хозяев – по терминологии охотников-промысловиков), которая и является основой медвежьего населения.

Так что несколько медведей в одной берлоге уживаются только в случае, если это семья – медведица со своими медвежатами.

Кроме человека есть ещё два вида млекопитающих, которые могут попробовать поставить на место «хозяина тайги». На Дальнем Востоке – это тигр, а на всём остальном ареале в голодные годы – волки. Известный натуралист, исследователь Приморья Л. Капланов упоминает случаи успешного нападения тигра на бурого медведя.

Однако, внимательнее читая литературу,

постепенно приходишь к выводу о том, что гораздо чаще случается наоборот. В частности, В. Байков приводит два случая убийства медведем уссурийских тигров. Другой современный исследователь рассказывает о том, что когда медведи Сихотэ-Алиньского хребта выходят из берлог, они начинают тигров… тропить! Не для того, чтобы полакомиться кошатиной. Их задача гораздо проще. В принципе тигр как хищник гораздо «способнее» медведя. Средний тигр убивает за неделю двух-трёх подсвинков или одного-двух изюбрей. И тут выступает на сцену бурый медведь.

Выступает он на неё в качестве вымогателя. Ему достаточно найти остатки добычи полосатого хищника, чтобы обеспечить себе пропитание. А если возле добычи ещё пребывает её законный хозяин, то последний предпочитает уйти, не связываясь с косолапым великаном.

Сведения о случаях нападения стай волков на медведя противоречивы и, главное, немногочисленны. Вероятнее всего, волки представляют для медведя опасность лишь в зимнее время и в голодные годы.

Капитан-исправник Анадырского края Н. Сокольников в начале прошлого века пишет: «Ламуты не знают, чтобы волки когда-либо загрызли медведя, они, случается, на него напирают, но не могут – кидаютца по одному, а он их лапой».

Русский натуралист А. Черкасов, напротив, приводит реальный случай, когда бурый медведь всё же пал жертвой стаи волков. Произошло это зимой в Забайкалье. Вот как он это описывает:

«Однажды глубокой осенью, уже по снегу, я нашёл в лесу до половины съеденного медведя, около которого, кроме волчьих следов, никаких других не было. Надо полагать, что медведь был растерзан волками живой, ибо около трупа место было избито, истоптано медвежьими и волчьими следами и видна была кровь, медвежья и волчья шерсть; кроме того, попадались карчи и камни, которые, по-видимому, лежали не на своих местах и, вероятно, служили медведю при обороне; они тоже были окровавлены и исцарапаны когтями. Промышленники утверждают, что медведи, преследуемые волками, не имея возможности спастись от них, заскакивают на поленницы дров или на зароды (стога) сена, оставленные или в лесу, или около – в логах окрестными жителями, и защищаются поленьями до последней возможности».

Серьёзный отпор может дать медведю и великан северной тайги – взрослый лось. Советский орнитолог Владимир Правосудов весной 1987 года на реке Яме нашёл труп медведя, в грудной клетке которого зияла дыра, как будто пробитая поленом. Рядом держалась лосиха с лосёнком. На лосихе в бинокль можно было разглядеть многочисленные раны.

Однажды мне пришлось наблюдать поразительную картину, как крупный медведь пытался оценить возможность удачного нападения на семью лосей в бассейне реки Колымы.

…Был блёклый сентябрьский день на реке Кедон, правом притоке Омолона. Я медленно шёл вверх по реке, обходя острова леса, и был уже довольно далеко от лагеря. Прямо впереди серой черепахой поднимался осыпавшийся пологий склон сопки.

«Вот сейчас поднимусь на него, и вся пойма будет как на ладони – подумал я. – Листья уже пооблетели, так что больших животных я по-любому увижу…»

Склон, засыпанный крупными, покрытыми чёрным лишайником камнями, выглядел устрашающе круто. Тем не менее подниматься по нему было довольно легко – размеры камней где-то соответствовали высоте стандартных ступенек на лестнице. Так я и карабкался по этому холму-лестнице, вместо площадок используя систему ориентиров: возле жёлтенькой лиственницы передохну, под кустом стланичка посижу, а на моховой полянке огляжусь.

По склонам всегда поднимаешься не прямо в лоб а чуть-чуть наискось. Так и видишь побольше, и идти полегче. И всё время кажется, что будто за угол заглядываешь. А угол такой большой, практически бесконечный. И вот, поднявшись уже метров на двести, я заглянул ещё за один такой уголок…

Река, только что подошедшая прямо под сопку, чуть поодаль чуть-чуть отворачивала от неё, оставляя под бортом горы маленький островок леса – точнее, не леса, а так – метров двести тополей, метров двести мелкого чозениевого подроста, всё остальное – сплошной серый галечник. На другом берегу реки – жёлто-красно-коричневое лиственничное редколесье.

И вот… В этом маленьком островке, который всего-то – из винтовки насквозь перестрелить – стоят четыре лося. Причём как стоят!

Три лося находились вместе на опушке тополей: взрослый огромный бык-рогач почти чёрного цвета, самка и молодой лось прошлого года с маленькими рогами-шпильками. Чуть поодаль, в чозениевом подросте стоял другой лось-рогач, пришедший явно с недобрыми намерениями. Видно было, как он сшибает молодые деревца своими могучими лопатами-рогами, роет копытами галечник и ревёт. Причём как он ревёт, было именно что видно. Звуки с такого расстояния до меня не доносились, или их каким-то ветерком относило, только видно было, как из его морды регулярно вылетало облачко белого пара.

Несмотря на такое устрашающее поведение соперника, лось-семьянин даже и ухом не вёл. Не ревел, не рыл копытом землю и тем более не портил зелёные насаждения. Видимо, зело он был уверен в собственных силах и в привязанности подруги.

На другом берегу реки, в лиственничном редколесье, стоял пятый сохатый. Стоял он практически неподвижно. Только принюхиваясь и прислушиваясь. Видимо, пытался реально оценить свои шансы в предстоящей схватке гигантов.

Но и это было ещё не всё!

Прямо подо мной, на маленькой сухой протоке под склоном горы, буквально в двухстах метрах от меня лежал, вытянувшись, как кошка, большой бурый медведь. В отличие от меня он не мог видеть лосей, зато он их, без сомнения, слышал и прекрасно чуял. Он специально занял позицию с подветренной стороны и всячески пытался оценить возможность присовокупить кого-либо из лосиной семейки к своему столу. Мне, так же как и медведю, было очевидно, что большой бык-сохатый в разгар гона ему не по зубам. Поэтому медведь, скорее всего, хотел отбить от семьи молодого лося, но как это сделать?

Огромный зверь крутился на открытом месте, и, кажется, в сильную оптику можно было наблюдать, как шестерёнки, подсчитывающие вероятности, крутятся у него в голове. Его движения говорили о его животных желаниях гораздо красноречивее, чем выкрутасы стриптизёрши на подиуме. Он вставал столбиком на задние лапы, поводил огромной лобастой башкой направо и налево, пытаясь поймать тончайшие струйки лосиного запаха, который говорил бы ему о перемещениях семьи, ложился на живот, продолжая вертеть головой. Наконец, он успокоился и замер, лёжа на гальке, видимо, взвешивая все шансы добраться до лосиного подростка.

Через десять минут он поднялся, видимо, приняв какое-то решение, прошёл вдоль склона протоки, попутно обсасывая ягоды шиповника с ветвей, перешёл русло протоки по чёрному хрустящему льду, переплыл Кедон и направился по лиственничному редколесью к нашему лагерю. Туда он и пришёл через два дня. Но это уже совсем другая история.

Немного погодя ушёл (но только в другую сторону) и лось-пришелец – в поисках более доступной самки. Больше я его никогда не видел.

Надо обязательно сказать об одном качестве характера бурого медведя, накладывающем заметный отпечаток на его поведение. Это любопытство. Именно интерес – первая

реакция медведя на какое-либо новое и не вполне понятное явление. Медведи интересуются решительно всем – бочками из-под бензина, надутыми резиновыми лодками, хлопающим пологом палатки или шевелящимся на склоне предметом, который может оказаться как снежным бараном, так и человеком или брошенной телогрейкой.

По большей части любопытство служит тому же «животному» интересу – нельзя ли это «нечто» по возможности съесть? Для того чтобы внести ясность в сей принципиальный вопрос, предмет сперва исследуется медведем на расстоянии. В первую очередь, зверь определяет, как пахнет объект его исследований. Одновременно выясняется, не издаёт ли предмет каких-либо подозрительных звуков. Затем зверь подходит поближе. Последняя стадия изучения – проба когтем или зубом. И если оказывается, что предмет беззащитен и съедобен, – тогда, увы…

Правда, исследование не всегда доводится до конца. Наряду с любопытством в характере медведя присутствует и такая традиционная для дикого зверя черта, как подозрительность. И если медведь по какой-то причине вдруг сочтёт, что объект его изучения может оказаться опасным, то ретируется.

Наиболее последовательны в своих изысканиях самые молодые и самые крупные звери. У первых смелость в обращении с незнакомыми предметами зиждется на недостатке жизненного опыта. Из-за этого они часто не способны правильно оценить опасность и соразмерить с ней свои силы. Уверенность вторых основана на осознании своей силы.

Здесь уместно немного поговорить о такой странной для дикого зверя черте, как «чувство собственного достоинства». Чаще всего оно проявляется как раз у самых больших медведей, не привыкших уступать кому-либо добычу, дорогу или просто место под солнцем.

Мой отец во время маршрута на полуострове Тайгонос в северном Приохотье заметил на поляне крупного медведя. Обойти его не представлялось возможным, и отец, не желая убивать зверя, нашёл, как ему показалось, выход. Он выстрелил из винтовки в куст перед носом зверя.

После выстрела медведь повёл себя достаточно странно. Во-первых, сразу он не убежал, на что, признаться, рассчитывал отец. Он подошёл к кусту, обнюхал место, куда попала пуля, и вновь начал неторопливо пастись. Так, по крайней мере, могло показаться со стороны. Но во время пастьбы медведь довольно быстро занял место, на котором прицельный выстрел в него стал невозможен, а когда удалился под прикрытие густых зарослей, вдруг бросился удирать со всех ног от опасного места.

Впечатление «продуманности» поступков зверя вызывается тем, что медведь, как кажется, не предпринимает опрометчивых шагов. В книге зоолога Юрия Язана упоминается, что во время охоты на лосей в Печорской тайге «пустые» броски практически исключаются. «Чёрный зверь» никогда не бросится на другое животное – будь то лось, олень, кабан или человек, – не будучи заранее уверен в результатах своего нападения. Подготовка атаки проводится традиционными для хищника приёмами – преследованием, скрадыванием и засадой. Берёт медведь добычу на коротком рывке – так что жертва обнаруживает перед собой хищника лишь в самые последние секунды.

Сторонники теории врождённого «миролюбия» бурых медведей обычно приводят примеры из личной практики или наблюдений знакомых. Примеры эти заключаются в том, что, дескать, медведь проходил в ста метрах от оленя, сохатого или самого рассказчика и не проявил к нему никакого интереса. Действительно, если медведь не уверен в успехе своего нападения, то он считает своим долгом показать, что не очень-то ему и хочется этого мяса.

Надоело-с. Не барское это дело – за оленями гоняться. Что характерно, и противоположная сторона, т. е. потенциальная жертва, тоже знает, где и при каких обстоятельствах надо остерегаться медведя, а при каких – нет. Понимает, что заметный издали и спокойно идущий медведь в сто раз безопаснее скрытно крадущегося. Тем не менее, если кто глупый решит испытать судьбу и подойдёт к такому прогуливающемуся мишке на критические 10–15 метров, он мгновенно поймёт, что имеет дело не с библейским львом.

Потому что если медведь о чём-нибудь и думает, так это о том, что бы сегодня поесть.

Глава 4 Меню нашего героя

Наряду со столь тривиальными блюдами, как кедровые шишки, ягоды, мёд и гнилая рыба, в меню медведя могут присутствовать и осколки бутылок, и консервные банки, и даже камни. Однажды мне повстречался медвежий помёт, почти целиком состоявший из изжёванного полиэтилена.

Я уже упоминал о том, что если внимательно рассмотреть медвежью пасть, то она производит некое двойственное впечатление: мощные клыки хищного зверя, призванные разрывать мышцы и дробить кости добыче, сосуществуют с плоскими поверхностями коренных зубов, перетирающих растительную пишу.

Анализ питания такого, в общем-то далеко не безопасного животного проводится довольно интересным способом. В самом деле, не подойдёшь же к мирно пережёвывающему на лугу пишу гиганту и не задашь ему вопрос, наподобие Нильса из сказки Сельмы Лагерлёф: «А не ответите ли вы, многоуважаемый Медведь, что изволите вы кушать в настоящее время?».

Первый способ изучения меню бурого медведя заключается в элементарном подглядывании. Исследователь следует за бурым медведем по пятам. Ну, не совсем по пятам, а на значительном расстоянии, вооружённый биноклем, и следит за всеми действиями своего подопечного, стараясь точно замечать места, где медведь решает перекусить. Заодно старается разглядеть и то, чем он перекусывает.

Другой метод изучения этого зверя сравнительно безопаснее, но возможен только ранней весной и поздней осенью, когда землю укрывает белый мягкий слой снега, на котором остаются отчётливые следы. По следам всё видно – вот мишка гнилую муравьиную колоду развалил, вот погрыз сухое бревно, вот копался на дне высохшей протоки, пытаясь добраться до снулой, оставшейся с прошлого года кеты – судя по глубине выкопанной ямы он учуял её почти что с метра из-под снега…

Третий способ, самый малопривлекательный и неаппетитный, но при этом и наиболее результативный – это разборка помёта зверя. Промывая эту массу, как старатель крупинки золота, исследователь находит в ней непереваренные стебли растений, семена трав, шелуху орехов, кости животных. Затем в результате многолетней практики он опознаёт бренные останки и фиксирует, кого и когда медведь удосужился слопать.

По-настоящему полную картину о медвежьей диете может дать только совокупность этих способов.

Меню бурого медведя меняется очень сильно, во-первых, в зависимости от времени года, во-вторых, от места, в котором он обитает, – в кавказском ли горном лесу, тибетской степи, северной тайге или чукотской тундре.

По времени года его рацион можно разбить на три составные части.

«Весенняя» диета – когда медведь переживает самый неприятный период: кругом холодно, снег, и под этим снегом скрывается всё съедобное. Правда, после выхода из берлоги ему немного помогает остаток зимнего жира. Вопреки легенде медведи выходят из берлог отнюдь не истощёнными! Они сохраняют на себе достаточно жирку, чтобы просуществовать в царстве снега и весенних вьюг до первых проталин и первых ростков съедобной зелени.

По-настоящему они худеют только в начале лета.

Весна, в понимании медведя, длится, пока снег не растает настолько, что уже не мешает ему гулять по лесу. В поймах рек крупные звери ищут хоть какой-нибудь харч по руслам пересохших водотоков, под корягами, в завалах брёвен, куда течение сносит с осени мёртвых отнерестившихся лососей. Но и теперь медведя не покидает его обычная подозрительность. На открытые пространства вроде русла большой реки он днём носа не кажет. А если прижмёт…

Именно весной медведь, лишённый свежей зелени, становится самым опасным хищником северной тайги – нападает на лосей и оленей, давит на пастбищах коров, раскапывает жилища сусликов и сурков…

Ещё один грех северного медведя – «сбор» новорождённых телят северного оленя в период отёла. Например, в стаде одной только бригады совхоза «Омолон» в верховьях реки Утачан в мае 1989 года медведи «собрали» 60 телят.

Весной медведи начинают кидаться и на человека.

Искать пишу медведям помогает острый нюх, который позволяет им разыскивать глубоко под снегом мёртвую рыбу, оставшуюся на дне нерестовых проток, обнаруживать утонувших в полыньях лосей и находить падаль иногда на очень большом расстоянии (по ветру – около 9 км).

Кстати, ко всеобщему удивлению, лоси тонут очень часто. Обычно это происходит поздней осенью, когда ледяная вода начинает схватываться чёрным ломким льдом. Лось, переплывая реку, из-за ледяной кромки не может выйти на берег, режется, начинает биться, устаёт, и его сносит течением под крепкие льдины.

Медведи ранней весной из-за глубокого снега предпочитают держаться на крохотных пятачках – диаметром до полукилометра вокруг места зимовки. Постепенно приходя в себя после зимнего сна, зверь подолгу, часами, лежит на солнышке, а в непогоду и по ночам укрывается в самой берлоге.

Те маленькие медведи и медведицы с медвежатами, которым в благословенной пойме не хватило места, кормятся на рано оттаивающих юго-восточных склонах гор и в тундре. Там они собирают остатки прошлогодних ягод – шикши (водяники. – Ред.), брусники – и орешков кедрового стланика. Ещё они переворачивают камни, добывая маленьких северных зайцев – пищух.

Иногда голод припирает настолько, что медведи закусывают хвоей кедрача и лишайниками.

В конце весны, когда снег под ударами солнца начинает быстро таять, медведи с гор уходят в долины рек, которые на Севере напоминают оазисы. Пройдя ранним утром по предгорьям, можно увидеть, как за ночь белую снежную пелену исчертили прямые линии «ходовых» медвежьих следов.

Лето, как отдельную главу из жизни бурого медведя, можно условно заключить в следующие рамки: со времени обсыхания поймы и до начала массового созревания ягод и кедрового стланика, т. е. примерно с конца июня и до начала или середины августа.

Бурые медведи на своих наделах тяготеют к тому малому числу мест, где они могут рассчитывать на съестное. Это, как правило, разного рода устья, стоки с озёр, пересыхающие лужи, поросшие хвощами поляны и приплески. Здесь же чаще всего стоят рыбацкие сети и полевые станы сенокосчиков. Что происходит, когда «индивидуальные участки» людей и медведей перекрываются, я расскажу попозже, но во многом это и так понятно.

Лето для бурого медведя – сезон травы, хвощей и злаков. Иногда он отвлекается на поиски птичьих гнёзд, жилищ ос, шмелей, Муравьёв и лесных пчёл. Может при случае придавить лапой зазевавшегося утиного хлопунца или броском из засады достать лосёнка, но в целом в это время наш герой обычно переключается на растительный рацион.

Очень трудно переоценить в летней диете зверя значение такого вроде бы непривлекательного, грубого корма, как хвощ. Для многих животных он ядовит. А вот брюхо медведя – ничего, спокойно переваривает хрустящую хвощевую массу, и зверь даже ухитряется набрать на ней какой-никакой жирок. В среднем течении Анадыря, где после половодья раскидывается настоящее царство хвоща, я не раз встречал медведей, которые вечерами мирно пасутся на полянах, выедая прогалины в высоком хвощевнике – словно некие диковинные травоядные животные, когтистые коровы или мохнатые свиньи.

Чем ближе к осени, тем больше пристрастия наш герой начинает испытывать к разным ягодам. Предпочтение мишка отдаёт голубике. Другой излюбленной ягодой у медведей нашего Севера остаётся чёрная смородина. В Европейской России вне конкуренции находится малина.

Теперь мы можем перейти к самому приятному, с мишкиной точки зрения, времени – осени.

Основным осенним кормом на Северо-Востоке для нашего героя служат не лососи и не ягоды на таёжных полянах. Основой многочисленности и могущества здешнего медвежьего племени стал совершенно особый вид хвойных растений, с виду похожий на густые непролазные заросли торчащих из земли сосновых веток. Это растение зовётся кедровым стлаником.

Кедровый стланик был впервые описан академиком П. Палласом в 1784 году как подвид кедра европейского. Почтенный академик, видимо, считал, что это какая-то кустарниковая форма кедровой сосны, угнетённая суровыми морозами и сибирскими метелями. Лишь в 1857 году ботаник Регель признает его за самостоятельное растение.

Ботаник Б. Ивашкевич рисует это растение как «полукуст-полудерево высотою до 4 метров». Но такие гиганты встречаются только в долинах и распадках. А в верхних частях сопок, в лесотундре и на плоскогорьях преобладает убогий стелющийся кустарник. Его кусты имеют очень характерные чашеобразные очертания, т. е. все стволы расходятся из одной точки. Там, где стланик не угнетают ни морозы, ни свирепые ветры, заросли достигают совершенно феноменальной густоты. Продираясь сквозь переплетение смолистых, толщиной в человеческую руку, стволов, вы можете несколько часов не касаться ногой земли, балансируя на сетке нависших над почвой ветвей. Только медвежьи тропы прорезают этот зелёный покров сопок, словно тоннели Муравьёв в брошенной наземь овчине.

Заросли кедрового стланика покрывают собой около 70 процентов гигантской территории востока России, начиная от правобережья Лены и кончая Тихоокеанским побережьем Камчатки. Они могут встречаться в виде элемента подлеска – эдакие тёмно-зелёные шары в беломошном лиственничном бору; их тугие стволы переплетаются с ольхой и шиповником в непроходимых зарослях речных долин. Наконец, стланик образует свои собственные, ни с чем не сравнимые, практически непроходимые кустарниковые леса, которыми занято почти всё побережье Охотского моря. Леса, которые сродни африканскому «бушу» или австралийскому «скрэбу». И везде медведи, медведи, медведи…

Плоды кедрового стланика – шишечки, очень похожие с виду на кедровые, только по размеру раз в десять меньше. Что не мешает им содержать семена, по своим питательным качествам вполне сопоставимые со знаменитыми кедровыми орехами.

Кедровый стланик является тем гвоздиком, вокруг которого завязан большой узел взаимосвязей между самыми разными зверями

и птицами, так или иначе использующими его в своей жизни. Кедровый стланик – это ключик, которым открывается секрет животного разнообразия сурового востока России. Кедровки и бурундуки, белки и полёвки, синицы и даже такой общепризнанный

хищник, как соболь… Но бурый медведь остаётся самым большим и одним из главных потребителей этого чудо-кустарника.

При этом наш герой использует кедрач полностью – заросли стланика служат ему источником пиши и превосходным укрытием, хвоя стланика используется для выстилки в берлогах, молодые побеги поедаются во время весенней бескормицы…

Когда урожай стланика особенно велик, медведь старается не особенно утруждать себя в сборе пищи. Мой отец наблюдал на Кроноцком полуострове Камчатки, как медведи собирают шишечки лапами и ртом, лёжа на брюхе посреди кустарника. Иногда они переползают на несколько метров к другому, неиспользованному кусту, даже не вставая на ноги.

Литературные данные (от Крашенинникова до современных исследователей) традиционно утверждают, что вторым китом благосостояния дальневосточных бурых медведей являются лососи. Всего этих лососей шесть: горбуша, кета, сима, чавыча, нерка и кижуч.

Некоторые авторы склонны даже считать их основой существования медведей Дальневосточного региона.

Однако наши наблюдения говорят о том, что, несмотря на обилие медведей вдоль нерестовых рек, рыба в питании медведя уходит на третье место по сравнению с ягодами и кедровыми орехами.

Практически во всех случаях (за исключением весны) медведи предпочитают ловить живую рыбу, поедая снулую лишь в случае крайней необходимости. Я не раз и не два наблюдал медвежью рыбалку и должен сказать, что это незабываемые впечатления. Так мы удерживаем в памяти куски той дикой жизни, в которой более не участвуем.

В середине сентября сумерки сходят на землю из середины небесного свода. Как будто бы кто-то невероятно большой разбивает в зените склянку густых фиолетовых чернил, и они начинают стекать к краям горизонта, освещённым из-под земли пронзительными оранжевыми солнечными лучами.

Этот последний отсвет зари словно гасит все движения на планете: замолкают чайки на речных перекатах, вороны, тяжело переваливаясь в воздухе, спешат в ночные кроны тополей, и даже осенний ветерок гаснет в вершинах корейской ивы.

Я сажусь на шершавую серую каменистую косу прямо напротив высокого лесного берега. Передо мной в двадцати метрах чернеет полоса рыхлой земли: именно здесь каждый вечер медведь спускается к воде, чтобы ловить рыбу.

Постепенно под ватную куртку забираются тонкие цепкие пальцы морозного воздуха. Затекают руки, но шевелиться нельзя: медведь в темноте видит плохо и способен пройти в метре от неподвижного человека. Но только от неподвижного! Малейшее движение руки способно свести на нет многие часы ожидания.

В стеклянной тиши наконец раздаётся чуть слышимый шелест сухой травы. Это сказка о том, что животные ходят бесшумно! Каждый зверь издаёт звуки при своём движении: северный олень щёлкает копытами, лось стучит по ветвям рогами и шуршит о кусты, бурый медведь пыхтит и грохочет когтями о камни.

Это в случае, если он ничего не боится.

Да, сквозь шорох раздвигаемой травы я слышу еле различимое пофыркиванье. Медведь «нюхтит» – так говорят об этом звуке сибирские охотники. Но вот он подошёл к опушке и замер. Наступает самый решительный момент моего ожидания.

Когда я говорю о том, что медведь шумит в пути, я обязательно делаю оговорку: если он ничего не боится. Если медведь чем-то обеспокоен, то может просочиться, как кошка, через частокол ивовых прутьев в трёх метрах за спиной затаившегося стрелка. Мой отец помнит такой случай, когда он обнаружил зверя позади на расстоянии вскинутого ствола среди куста стланика.

Медведь чувствует беспокойство уже сейчас. Ему очень хочется знать, не находятся ли на нерестилище другие медведи. Или люди. Это ему тоже было бы интересно. Он фыркает в последний раз, громко щёлкает веткой и исчезает.

Конечно, медведь никуда не исчез и стоит сейчас в двадцати шагах от меня в кромешной тьме, которая тем временем спустилась на берега. Но для меня его не существует, потому что я потерял последнюю нить, связывавшую меня со зверем. Я его не слышу. Мне хочется кашлять, шевелить руками и вообще встать и пойти в лагерь.

Сейчас он занимается тем же самым, что и я в последние полтора часа. Слушает. И эти последние пять минут ожидания мне даются куда труднее, чем предыдущие девяносто. Слух, который сейчас весь направлен на меня, отточен и многими годами таёжной жизни. Годами, целиком проведёнными в ожидании встречи с клыками соперника или выстрела из засады.

И вот эта тишина взрывается радостным сопеньем и хлюпаньем. Истомившийся зверь решает, что любое секретничанье сейчас ни к чему, и быстро, почти бегом выскакивает из леса. Плюх! это он бросается в вожделенную протоку. Сейчас он находится в пятнадцати метрах. Но это меня не особенно настораживает. Он пришёл ловить рыбу.

Медведь громко шлёпает лапами по мелководью, фыркает, плещется и иногда глухо, утробно рычит. О том, что он делает, мне приходится только догадываться. К счастью, мне не раз приходилось видеть эту картину в более светлое время. Медведь растопыренными когтями прижимает рыбу ко дну, цепляет её и выкидывает на берег.

Вся рыбалка в целом занимает не более пятнадцати минут. Наконец зверь выходит на берег и шумно отряхивается, словно охотничий пёс, вернувшийся с уткой к хозяину. Затем он бродит по берегу ещё минут пять, собирая улов пастью, и с треском скрывается в кустах. Встреча с большим зверем – как встреча с прошлым человечества.

Медведь комфортнее чувствует себя всё-таки в сумерках. Это позволяет ему использовать качества, которые развиты у него лучше всего. Качеств этих два: обоняние и слух. На своё зрение медведь особенно не полагается. Причём чем крупнее медведь, тем больше он ценит ночную мглу и тем меньше старается он шевелиться средь бела дня. Медведи маленькие и медведицы с медвежатами более беспечны.

Принято считать, что сумеречный и ночной образ жизни выработался у бурых медведей не сам по себе, а под гнётом всяких неприятных обстоятельств. А самым неприятным из всех возможных обстоятельств является для медведя близкое соседство с человеком. Ибо так уж повелось, что человек при виде бурого медведя предпочитал пускать в него пулю. А понятно, что посветлу это делать не в пример удобнее, нежели в сумерках. Как показали наблюдения, сделанные в тех местах, где медведей не стреляли уже долгое время, например на Кроноцком полуострове Камчатки и на полуострове Тайгонос Охотского побережья, медведи там одинаково активны в любое время суток.

В принципе медведи Восточной России являются по своему образу жизни и повадкам достаточно типичными представителями медвежьего племени – угрюмыми, одинокими опасными лесными отшельниками.

Однако на территории Северо-Востока есть уникальная группа медведей, которая обитает в тундрах Восточной Чукотки.

Чем же она может быть примечательна?

Ну, во-первых, общественное мнение единодушно в том, что медведь является типичным таёжным зверем и в тундру заходит временами и ненадолго. Медведи же Чукотки в тундре рождаются, живут и умирают. Может быть, это потомки тех медведей, которые тридцать тысяч лет назад через Берингийский мост (сушу, которая располагалась на месте современного Берингова пролива. – М. К.)

перешли на Североамериканский континент, а значит, являются реликтовыми родственниками американских гризли. Кто знает? Очевидно одно – медведи Чукотки невелики размером, цветом посветлее своих колымских и камчатских соседей, миролюбивы и одновременно с этим – более плотоядны. В их рационе гораздо больше животной пищи, чем в питании каких-либо других медведей мира (кроме, разумеется, белого).

Мне приходилось изучать экологию тундрового медведя Чукотки на Анадырском нагорье, в окрестностях озера Эльгыгытгын, в бассейне реки Амгуэма и в приморских тундрах Восточной Чукотки.

Основной весенней пищей бурых медведей Анадырского нагорья является северный олень. Это происходит за счёт того, что в окрестностях озера Эльгыгытгын находится родильный дом диких северных оленей Чукотки. О том, как это происходит, я расскажу поподробнее в другом месте, но всё же сейчас замечу, что речь идёт совсем не о добыче взрослых здоровых животных. Основной добычей медведей служат маленькие беспомощные оленьи детёныши.

Правда, пытаясь как можно полнее использовать скудный ресурс чукотской тундры, отдельные медведи становятся весьма активными хищниками. Так, самец умеренных размеров на Чукотском нагорье в верховьях реки с варварским названием Чаантальвевергин приспособился добывать столь крупного и осторожного зверя, как снежный баран. В конечном итоге я обнаружил остатки шести животных, добытых этим мастером охоты. Для ловли баранов он разработал собственную (и весьма остроумную) схему нападений, которая, похоже, действовала безошибочно.

Он подстерегал баранов в том месте, где тропа перегибается через плечо отрога или сопки – в том месте, где они выходят с крутого склона на гребень, и поэтому очень ограничены в манёвре.

Хитрый медведь залегал в метре от того места, через которое должен был пройти баран, поднимающийся на отрог. Как только голова зверя показывалась из-за перегиба, он бросался на него с расстояния трёх-пяти метров.

Развернуться на месте, тем более на крутом горном склоне, не может даже такой быстрый и вёрткий зверь, как снежный баран. И поэтому медведь практически гарантированно успевал завалить и убить хотя бы одного толсторога из стада.

Есть ещё один зверёк, который является основой благосостояния бурого медведя в тундре, – это евражка, американский длиннохвостый суслик.

Ловля сусликов, а точнее выкапывание их из нор в тундрах Чукотки и Аляски, – неотъемлемая часть медвежьей жизни. Именно благодаря сусликам тундровые медведи могут пережить самое трудное время – весеннее. Собственно говоря, медведи и заселяют тундровую зону что на нашем, что на американском берегу Берингова пролива только в тех районах, где её населяют евражки.

А медведи на берегу Берингова моря нашли другой, более внушительный источник питания. И в этом им, как уже не раз бывало, помог человек.

Именно человек (а точнее – охотники зверосовхозов) ежегодно теряет в море несчётное количество убитых морских животных – нерп, лахтаков, моржей.

Я попытаюсь сейчас нарисовать картину моржового промысла у чукотских берегов не изящным пером романтика, а скорее едкой тушью скептика, и вы поймёте, что является манной небесной бурых медведей Восточной Чукотки.

На моржовый промысел из села Н. выходят два вельбота. В двух вельботах четыре самозарядных карабина и два десятка здоровенных чукчей. Чукчи стригут раскосыми глазами всю поверхность моря, засекая каждый тёмный предмет на его поверхности. Если этот тёмный предмет оказывается головой моржа или тюленя, четыре карабина немедленно начинают плеваться в него свинцом.

Если чукчам сегодня везёт, то они не убивают моржа, а только ранят. И зверь, словно гигантская гусеница, начинает биться в волнах в ожидании смерти. Но чукчи слишком практичны, чтобы убивать его сразу.

У них в вельботе приготовлены заточенные штыри из арматурного железа с зазубринами на конце. К ним привязаны огромные – в метр диаметром – поплавки от японского невода, сорванные штормом и прибившиеся к нашему берегу. Когда-то давным-давно этот прибор

считался национальной снастью и носил название пых-пых. Тогда арматурную железину заменял костяной гарпун, а японский поплавок – надутая тюленья шкура. Но с тех пор это приспособление осталось лишь в музеях да в писаниях магаданских романтиков, тоскующих по добрым старым временам.

Вот эти арматурные железяки втыкаются в ещё живое тело моржа, и следом за ними за борт летят огромные оранжевые буи. Если духи благосклонны к чукчам, то морж может позволить себе пожить ещё некоторое время и воткнуть в себя столько поплавков, чтобы удержаться на поверхности даже после смерти. А если уж всё плохо, то буй метит место, где труп лёг на дно, и его вылавливают со специального катера-буксира.

Но чаще всего чукчам всё-таки не везёт.

И моржа убивают они наповал. И этот морж тонет в Беринговом море. Так происходит с тремя моржами из пяти.

Но не надо упрекать чукчей совсем уж в отсутствии предусмотрительности. Кроме двух вельботов со стрелками у них есть ещё и третий. Он специально постоянно курсирует вдоль берега и высматривает выброшенные на берег трупы. И если труп выбросило не очень далеко на берег и он ещё не затух хорошенько, то его, может, ещё и попытаются отбуксировать до зверофермы. А если морж лежит нехорошо, да и успел загнить, тогда поступают с ним совсем по-простому: отстреливают из карабина клыки для последующего обмена на «огненную воду» и… оставляют его бурым медведям.

Теперь вам понятно, что морской берег, усеянный мёртвыми тушами, представляется в воображении нашего героя неким райским местом, ради которого можно поступиться некоторыми принципами? Например, жить не в лесу, а в тундре.

Летнее меню медведи активно разнообразят сексом.

Гон бурого медведя происходит с конца мая до начала июля. Самки начинают интимную жизнь на четвёртом году жизни, самец может принимать в ней участие с трёх лет, но фактически такой возможности он не имеет.

Более крупные и более удачливые соперники отгоняют его от вожделенной самки, и лес оглашается злобным рёвом сражающихся хищников.

Впрочем, и сами любовные игры бурых медведей проходят отнюдь не мирно. Сплошь и рядом мы в литературе встречаем случаи, когда самец в порыве страсти убивал свою подругу или серьёзно её калечил. Я лично разделывал двух самок, спины которых «украшали» огромные шрамы, полученные во время бурных сексуальных игр.

Молодые медведи держатся вместе с матерью в первые два с половиной года жизни, пока не достигают подросткового возраста.

Тогда медведица отгоняет их от себя и снова становится способной принести потомство.

А теперь перейдём к главному качеству, без которого бурый медведь не смог бы выжить на нашем Севере. Я говорю о зимнем сне бурого медведя.

Глава 5 Зимний сон бурого медведя

Наполеон Бонапарт медведя бы не одобрил. Впрочем, Эдисон тоже. Великий полководец отводил сну не больше четырёх часов в сутки. Аналогично поступал и самый плодовитый американский изобретатель. Медведь же во сне проводит более трёх четвертей жизни. А так как жизнь бурого медведя не столь и продолжительна, можно сказать, что он жертвует

ею с безумной расточительностью.

Зимний сон бурого медведя иногда по ошибке называют «спячкой». На севере Европы и в Восточной Сибири медведь спит по 6–8 месяцев. Спит по-настоящему, с храпом, ворочанием и пробуждением. Словом, делает медведь во сне всё что угодно, только не ходит под себя и не сосёт лапу. Если кто-то случайно, по умыслу или сдуру потревожит медведя в его берлоге, зверь способен проснуться почти мгновенно. Даже спокойно пробуждаясь, медведь приходит в себя меньше чем за полчаса. И это после полугода дремоты! Из истинной спячки многие звери, например суслики, выходят в течение многих часов. А у медведя температура тела во время сна поддерживается на нормальном уровне.

Сон помог медведю прижиться на нашем Севере. Иначе зверь таких размеров и с такими запросами к пище просто вымер бы в наших широтах.

К слову заметить, в более тёплых краях медведь может на зиму вообще не ложиться. Например, на Кавказе и в Средней Азии в тёплые зимы многие медведи совсем не засыпают.

Ко сну медведь готовится в высшей степени основательно. Из-за накопленного сала осенний зверь может стать тяжелее почти на треть!

Крупные самцы набирают до 120 килограммов жира. Я однажды промерил лезвием ножа слой сала на загривке одной чукотской медведицы – оно по самую рукоятку погрузилось в белую рыхлую ткань. Длина моего клинка была 15 сантиметров.

Другой этап подготовки косолапого ко сну – постройка зимнего убежища, берлоги.

Медведь ложится на зиму в самых разных местах. Иногда дух захватывает от беспечности вроде бы осторожного зверя. Но чаще всего он забивается в такие крепи, где, как говорится, чёрт не то что ногу – голову сломит.

В том, что касается места для берлоги, мишки бывают очень требовательны. Они предпочитают спать на сухом месте, чаще всего – какой-нибудь сухой гриве или холме среди самой что ни на есть густющей чащобы. Иногда они роют убежище в склоне оврага или на береговом увале реки. Зимой вход в берлогу – так называемое чело – должен быть укрыт густым снежным одеялом.

Нередко медведи ложатся на зиму и посреди сплошного леса в глухом захламлённом урочище.

В лесах у медведей есть свои излюбленные «медвежьи углы». Это чаще всего труднопроходимые, заросшие участки леса. В горах – глухие склоны с естественными пещерами. Их любят медведи Алтая, Восточных Саян, Тянь-Шаня и Аляски.

Иногда медведи залегают в самых невероятных местах. Нет ничего необычного в том, если зверь зазимует под выворотнем, корнями деревьев, посреди густой сосновой поросли, а то и просто в снежной яме под деревом. А. А. Ширинский-Шихматов пишет о берлогах вблизи деревень. Однажды ему пришлось стрелять медведя в 125 саженях от деревни в 25 дворов. В другом случае медведица с четырьмя лончаками лежала под горой на расстоянии не более 200 сажен от деревни, стоявшей на горе, причём каждый день местные дворняги бегали на берлогу и облаивали спящих мишек.

Ещё более оригинальный случай описывает Н. А. Мельницкий. Медведь забрался в ограду одиноко стоявшей церкви на высоком и крутом берегу реки Шексны вблизи Гарецкого монастыря и, пролежав всю зиму под ёлками, растущими у церкви, вышел из своей берлоги в пасхальную ночь.

Однако рекорд побил некий медведь на Печоре, который зазимовал в кабине брошенного посреди тайги КамАЗа-лесовоза, натащив туда предварительно сухой травы.

Сам я, отыскивая медвежьи укрытия на территории Восточной Сибири, встречал только земляные берлоги. Всего мне посчастливилось найти сорок шесть таких убежищ. Ни на Чукотке, ни на Колыме, ни на побережье Охотского моря я не нашёл ни одной берлоги, устроенной в скалах или расщелинах. Только однажды, в Северном Приохотье, мне пришлось услышать о медведях, зимующих в каменных трещинах.

Тут, наверное, следует заметить, что медведь – копатель первостатейный. Берлоги, которые он роет в тундрах Чукотки, достойны всяческого уважения – это настоящие норы длиной два с половиной – три метра, с полукруглой камерой в конце хода. Диаметр хода колеблется от сорока до семидесяти сантиметров, камеры – от полутора до двух метров. И всё это выкапывается в так называемом мелкообломочном грунте, который на одну половину состоит из крупного песка или гравия, а на вторую – из камней самого разного размера – от голубиного яйца до лошадиной головы. Причём медведь лишён возможности дважды воспользоваться своим убежищем – вешние воды каждый год обваливают потолок его берлоги и он снова вынужден сооружать новое зимнее жилище.

Медведи начинают копать берлоги заблаговременно, в августе-сентябре.

Если какое-нибудь место полюбилось медведю, то он будет из года в год строить там новую берлогу, так как за лето тонкий потолок норы, бывшей в употреблении, обычно обваливается. Как-то мой отец в долине Колымы на одной сухой гриве обнаружил шесть берлог разной степени свежести.

Не всегда медведи жируют в непосредственной близости от берлоги. Тогда медведям приходится совершать кочёвки, иногда и довольно протяжённые. Перед залеганием нам приходилось прослеживать медведей на расстояние до сорока километров и более. Когда выпадает первый октябрьский глубокий снег, долины рек прочерчивают извилистые корявые пунктиры медвежьих следов, ведущих к зимним укрывищам.

Поиск берлог – это особое искусство, которым владеет считанное количество охотников-медвежатников и натуралистов. В условиях Восточной Сибири, где медведи живут на огромных участках, поиск берлог затруднён ещё и тем обстоятельством, что место зимнего залегания удалено от участка летнего обитания порой на десятки километров. В конечном счёте единственный верный способ поиска обитаемой берлоги – это поиск её по следам идущего на берлогу медведя – тропление. Этот способ хорош ещё и тем, что охотник с большой степенью вероятности знает, какой зверь лежит в найденной им берлоге.

Существует точка зрения, что медведи на Дальнем Востоке совершают настоящие массовые перекочёвки от мест осеннего нагула до берлог. Я не знаю, насколько это характерно для Уссурийского края и Сихотэ-Алиня (Алексей Костыря – специалист, занимавшийся радиомечением медведей в этом районе, утверждает, что таких перекочёвок как массового явления не существует. – М. К), но на севере Восточной Сибири – на Чукотке, Колыме и Охотском побережье – таких перекочёвок точно не наблюдается.

С. Устинов, специалист, изучавший бурых медведей Прибайкалья, утверждает, что сибирские медведи, в отличие от медведей Европейской России, направляясь к берлоге, специально следы не запутывают. Медведи севера Дальнего Востока, в свою очередь, более склонны к тому, чтобы всячески затруднить человеку и зверю поиски их зимних убежищ. Я наблюдал у медведей Чукотки и Колымы все классические трюки запутывания следов, описанные у А. А. Ширинского-Шихматова для медведей Новгородской и Псковской губерний, – петли, скидки и даже проходка в пяту (это когда медведь пятится задом, а затем прыгает в сторону). Поиски берлог на Севере занимают не один день и являются довольно тяжёлым предприятием. Мало того, что сам зверь старается устроить своё зимнее логово в труднодоступном месте, порой – посреди высокого скалистого склона, или

под завалом из брёвен в русле старой глухой протоки. Нет, тропить зверя, идущего «на берлогу», приходится в самое сложное время – предзимье. В этот период свежий снег скрывает все незначительные препятствия на земле, лыжи ещё не могут служить помощником, мороз выдавливает воду на поверхность в любой впадине на земле, день становится короче, а ночи – холоднее. В конце концов, в какой-то момент случается снегопад, который приковывает человека к дому на несколько дней. И именно в это время медведи уходят на берлоги.

Южнее зоны вечной мерзлоты бурые медведи выкапывают берлоги, которыми пользуются многие годы, если не десятки лет. Некоторые из таких берлог имеют специальные устройства – «предохранители» на случай посещения незваными гостями. Так, многолетняя копаная берлога в южном Сихотэ-Алине имеет Г-образную форму – «зимовальная камера» располагается за поворотом. Как вы догадываетесь, за поворот никто заглянуть не решается… На юге Дальнего Востока медведи ложатся и в естественных гротах, и в глубоких щелях в скальниках.

Спать в берлогу медведи Восточной Сибири обычно ложатся где-то во второй декаде октября. К этому времени полностью заканчивается ледостав на озёрах и многих реках и выпадает первый, обычно ещё совсем неглубокий снег. Некоторые звери, однако, продолжают бродить почти до середины ноября.

Говоря о феномене зимнего сна у медведей, нельзя не упомянуть о том, что именно тогда и происходит у нашего героя великое таинство рождения детёнышей.

По поводу сроков появления медвежат на свет у разных авторов существует значительный разнобой мнений. Однажды в Карелии слепых медвежат извлекли из тёплой берлоги аж 4 января. Самые поздние случаи датируются у охотников 3 марта. В Ленинградском зоопарке медвежонок однажды появился 25 декабря.

Как ни удивительно, новорождённые медвежата весят около 500–600 граммов. Прозревают они где-то через месяц после рождения. Однако к моменту выхода из берлоги они успевают увеличиться в размерах более чем в десять раз. У медведя может одновременно родиться от одного до четырёх медвежат. Тройни у дальневосточных медведей отнюдь не редки. А четверни несколько раз регистрировались на северо-западе России. О помёте в пять медвежат писал в 1915 году выдающийся русский медвежатник Н. Мельницкий. В Карелии в середине января 1966 года была добыта медведица с пятью недавно родившимися медвежатами. Ещё охотник Ю. Смирнов сообщил о том, что он в Бокситогорском районе Ленинградской области встречал медведицу с пятью медвежатами. Вот, наверное, и все эпизоды, когда медведица могла рассчитывать на получение ордена «Мать-героиня». Правда, А. А. Ширинский-Шихматов упоминает о том, что однажды на Валдае была добыта медведица с шестью (!) эмбрионами. Однако этот случай носит совершенно исключительный характер.

Заговорив о рождении, разумно вспомнить и о сроках жизни бурого медведя. В книге П. Данилова, О. Русакова и И. Туманова «Хищные звери Северо-Запада СССР» говорится, что в природе медведи редко доживают до 20 лет, в неволе же предельный возраст составляет 34 года. В Ленинградском зоопарке самец Гриша перенёс годы блокады и дожил до 29 лет, а затем был «выбракован по старости», т. е. попросту убит.

Б. Завацкий отметил предельный возраст медведя в Енисейской тайге – это оказалось 27 лет. Сам я определял предельный возраст для медведей бассейнов рек Колымы и Анадыря: самца – 27 лет, а самки – 32 года.

Глава 6 Самый большой медведь

Человеку всегда было свойственно интересоваться всем самым большим на свете. Самой высокой горой, самым глубоким морем, самым длинным червяком и т. д. Из этого интереса родилась и всемирно известная «Книга рекордов Гиннесса». Понятно, что мимо нашего внимания не мог пройти незамеченным самый большой наземный хищник. И хищник этот – медведь.

Другой вопрос, каким медведем он оказался – бурым или белым, продолжает до сегодняшнего дня волновать специалистов, охотников, любителей природы и просто досужих зевак, любителей всего самого большого. Чуть ниже мы попытаемся дать ответ на этот вопрос.

Пальму первенства в размерах оспаривают между собой гигантский бурый медведь кадьяк и белый медведь – все остальные представители отряда хищных держатся от них поодаль.

Размеры бурого медведя – самая больная тема для охотников, зоологов-медвежатников и любителей рекордов среди животных.

Средний медведь таков. Взрослая самка весит около 100–150 килограммов. Самая большая медведица, которую доводилось взвешивать лично мне, тянула на 200 килограммов, но это был совершенно выдающийся экземпляр. Взрослый самец на востоке России весит от 150 килограммов и больше…

Насколько может быть больше – вот в чём вопрос!

Прежде чем начать серьёзный разговор о медвежьих габаритах и их пределах, я объясню самый простейший способ определить размеры зверя «на природе». В нём нет ни головоломных научных терминов, ни умопомрачительных формул, ни километровых лент с расчётами. Любой юный натуралист способен им воспользоваться. Способ этот был известен ещё предкам Чингачгука. Это определение по следам.

Известно, что ширина следа передней лапы медведя, обитающего в северной тайге, прямо зависит от его размеров, в частности веса тела.

Ширина отпечатка передней лапы от 5 до 7 сантиметров указывает на то, что эти следы принадлежат медвежонку, родившемуся в этом году. Для медвежонка-годовика, или лончака (на охотничьем жаргоне), она равна 6–9 сантиметрам. Одинокие медвежьи самки и молодые самцы, уже обретшие самостоятельность, но не собственные территории и отовсюду изгоняемые, имеют следы шириной от 10 до 15 сантиметров. А следы крупного самца – хозяина угодий, или, как принято выражаться в среде биологов, самца-резидента, могут достигать ширины 19,5 сантиметра. Сразу же оговорюсь, что лапу такого размера я имел честь «пожать» всего один раз. Это позволил мне один убитый медведь в среднем течении Анадыря. Весил он не менее 400 килограммов. Обычная ширина лапы взрослого самца колеблется от 16 до 18 сантиметров.

Для определения величины и социального статуса медведей Карелии, Северного Урала, Сибири, Дальнего Востока и Аляски этот способ подходит очень хорошо.

Однако медведи Кавказа и гор Средней Азии не считают необходимым держаться этого правила. Нет-нет да и подкинут учёному загадку (а то и свинью) мелкие большеногие медведи и крупные самцы с «женским размером» лапы.

Разумеется, данные о размерах зверей – не догма. Прежде всего приходится помнить, что пружинные весы, которыми обычно «вооружены» русские зоологи, не очень точны. Большое значение имеет, когда и в каком состоянии был добыт зверь. Осенний вес может быть на добрую треть выше, чем у того же медведя летом, – из-за накопленного на зиму жира. Желудок зверя вмещает около 20 килограммов пиши, так что вес голодного и плотно пообедавшего медведя тоже довольно сильно различается.

Вряд ли ошибусь, если скажу, что основная масса людей, не вдаваясь во всякие ухищрения профессионалов-систематиков, делит бурых медведей условно на две расы – на тех, что живут западнее Урала, и тех, что восточнее. Согласно тем же таинственным традициям народной

зоогеографии, медведи, живущие в Европейской России, несравненно меньше медведей сибирских и тем более дальневосточных. Камчатских каких-нибудь.

В качестве справки я отмечу, что долгое время мировой рекорд по размерам добытого бурого медведя держал не кто иной, как экс-диктатор Румынии Чаушеску. Абсолютно точно я не смогу указать место отстрела этого медведя, но одно знаю совершенно достоверно – дело было в Румынии! Естественно, западнее Урала. За другими сведениями я отсылаю к руководителям той спецслужбы, которая охраняла жизнь президента во время этого ответственного предприятия.

Бурые медведи Карелии достигают максимального веса более 250 килограммов. Причём это, по-видимому, не предел для европейских мишек. В журнале «Охота и охотничье хозяйство» сообщалось о медведе из белорусских лесов, которого держали в одном из местных зверинцев. Этот медведь дожил до вполне преклонного медвежьего возраста в 35 лет и весил 420 килограммов. Конечно, определённую скидку здесь надо сделать на зоопарковское кормление, но всё равно можно уверенно сказать, что этот медведь и на вольном выпасе выглядел бы весьма внушительно. О больших медведях, добывавшихся в Новгородской и Вологодской губерниях, пишет князь-охотник А. А. Ширинский-Шихматов.

За Уралом средоточием громадных медведей издавна считаются Приморский край и Камчатка. Ещё в середине прошлого века о Камчатке писалось: «Чёрные медведи водятся по всей Камчатке в огромном количестве, и без всякого сомнения они давно бы уже истребили жителей, если бы они не были так смирны и миролюбивы, как нигде». «Огромные медведи попадаются вдоль берега залива (Петра Великого. – М. К.) на каждой версте, приводя солдат в ужас своим ростом и мохнатым видом». «Гигантские медведи Камчатки мирны и травоядны…» «Встреченные мной здесь медведи без сомнениев относятся к самому великому и устрашающему племени этих животных, рядом с коими медведи Тюрингии казались бы коккер-спаниелем между ног волкодава…»

Самое удивительное во всех этих байках то, что в научной литературе мы не находим подтверждения столь ярким впечатлениям путешественников прошлого. В самой исчерпывающей сводке «Наземные позвоночные Восточной Камчатки» вдумчивый исследователь Юрий Аверин приводит промеры для более чем двадцати убитых медведей. Самый большой вес камчатского медведя, по его данным, составлял 185 килограммов, самки– 176. На юге Дальнего Востока подробная работа, посвящённая медведям – бурому и белогрудому, – была выполнена Гордеем Фёдоровичем Бромлеем. У него самый большой самец потянул на 321 килограмм, самка – на 199.

Немаленькие медведи поселились на континентальной Чукотке. Ваш покорный слуга дважды отмечал для медведей Анадыря вес самцов свыше 300 килограммов. К слову сказать, самого большого медведя взвесить мне так и не удалось! Однако его шкуру вместе с головой, лапами и несколькими кусками жира я всё-таки зацепил за безмен. Её масса составляла 120 килограммов! Длина тела этого гиганта от носа до кончика хвоста была 268 сантиметров.

Размеры приморских медведей уточнил Виктор Юдин. Его «самый большой медведь» весил 416 килограммов. У него же мы находим и известие о самке в 362 килограмма! Видимо, для особей женского пола эта цифра – абсолютный рекорд. Кстати, глубокоуважаемый Виктор Георгиевич переносит центр «крупности» бурых медведей в хребет Сихотэ-Алинь.

У профессора В. Г. Гептнера в его «Определителе фауны СССР» мы находим цифру, обозначающую максимальный вес бурого медведя в 750 килограммов, но эта цифра из-за лаконичности изложения специального текста ничем не подкреплена.

Вообще-то, у зоологов-систематиков не очень принято судить о «кондициях» того или другого животного на основании такой зыбкой величины, как вес. Первая причина заключается в вышеупомянутой неточности этого параметра. Вторая – в том, что… А впрочем…

Попробуйте-ка измерить точный вес зверя, который вдвое тяжелее вас, когда под ногами хлюпает талый снег или вода, лицо сжигает мелкий беспощадный гнус, а сама добыча завалилась в какую-нибудь яму или шлёпнулась на берегу реки, где до ближайших деревьев, за которые можно зацепить безмен, – метров триста и вы ещё вдобавок пребываете один на один с объектом ваших исследований!

Здесь любой фанатик науки подумает, так ли уж нужен этот проклятый вес и чем его можно по возможности заменить!

Заменять его принято такой частью животного, как череп. Практически вся современная систематика млекопитающих построена на бесчисленном множестве промеренных черепов. Черепом, бережно хранящимся в музейной коллекции, может пользоваться не одно поколение исследователей. Вы можете привезти череп хоть с Тибетского нагорья, хоть с Марса, хоть из Антарктиды. Это тоже может оказаться довольно муторным мероприятием, но уже не имеет ничего общего с описанной ранее радостью.

Поэтому неудивительно, что по черепам принято судить обо всех зверях на свете – от землеройки до африканских слонов. В том числе и о медведях.

В итоге, согласно промерам черепов из коллекций музеев мира зоологи установили, что самые крупные медведи обитают на побережье Аляски и в Приморском крае. Чуть меньше черепа медведей Камчатки, промежуточное положение между ними занимают черепа медведей Анадырского края.

Крупным хищникам вообще очень везёт на ореол легенд, складывающийся вокруг них самих, их поведения и образа жизни. Достаточно вспомнить ставшие совершенно хрестоматийными примеры со львом, тигром и леопардом.

Бурый медведь занимает в этом ряду своё достойное место. Но больше всего в этом отношении повезло тем бурым медведям, которые обитают на североамериканском континенте и которые знакомы обывателю под загадочным псевдонимом «гризли».

Должен сразу вас огорчить: «гризли» – это всего-навсего американский жаргон. Правда, освящённый традицией, опять-таки американской.

В переводе слово grizzly означает «седой». Правда, изредка его путают с созвучным ему выражением «ужасный», однако пишется оно иначе – grisly. Однако доподлинно известно, что авторы этого названия – капитаны Мерриуэзер и Кларк – имели в виду первое значение.

Ни по размерам, ни по сложению тела, ни тем более по цвету шерсти американский бурый медведь не отличается от своего евразийского собрата. Действительно, на севере Аляски и в Скалистых горах нередко встречаются светлые, почти жёлтые звери, но такие же «блондины» обычны на Чукотке и в Средней Азии – местах, примерно соответствующих по условиям хребту Брукса и Йеллоустону.

К слову сказать, медведи, обитающие на границе области распространения, отличаются гораздо большими отклонениями в окраске, чем наши обычные северотаёжные бурые мишки. Тундровые медведи Чукотки и Южного Таймыра, горные медведи Тибета, Средней Азии и Кавказа гораздо светлее и меньше по размерам своих сородичей из вятской и енисейской тайги.

Среди бурых иногда попадаются даже медведи-альбиносы. Дважды в Средней Сибири таких «белых» зверей встречали известные специалисты-медвежатники А. Грачёв и Б. Завацкий. Мне самому экипаж вертолёта Анадырского авиаотряда рассказывал о том, что в центре Корякского нагорья они в 1978–1979 годах встречали одну и ту же медведицу белого цвета,

возле которой держался бурый малыш.

Бурые медведи проникли в Новый Свет сравнительно недавно – они пересекли сухопутный перешеек (так называемый Берингийский мост) между Азией и Америкой в течение последнего оледенения – около 30 тысяч лет тому назад. Первоначально эти звери освоили территорию современной Аляски, а на юг они двинулись, только когда протаял проход в Кордильерском Ледяном Щите (огромном леднике, отделявшем Аляску от остальной части Северной Америки. – М. К). Было это около 13 тысяч лет тому назад. Заметим попутно, что задолго до бурых Америку заселили предки современных чёрных медведей – барибалов.

Первыми англосаксами, сделавшими детальное описание гризли и собравшими коллекционные экземпляры, были капитаны Льюис и Кларк во время своей знаменитой экспедиции к Тихому океану. Они посетили берега Миссури в 1804–1806 годах.

«Вчера отряд был атакован двумя белыми (здесь в смысле «светлыми». – М.К.) медведями, которые преследовали наших людей, вышедших разбивать лагерь. Один из медведей был убит Льюисом, но даже смертельно раненный он пытался добраться до нас. Индейцы сообщили нам, что этот род медведей считается у них самым ужасным – этот зверь заходит прямо в их лагеря и похищает не только детей и женщин, но даже и взрослых воинов».

Однако ранее, в 1666 году, о существовании некоего ужасного медведя сообщил французский иезуит Клод-Жан Аллойз, живший некоторое время вместе с индейцами у реки Ассинибойн. А Генри Келси из компании Гудзонова залива (Fur Trade and Hudson's Bay Company – компании, занимавшейся скупкой и заготовкой мехов в Северной Америке. – М. К.) 20 августа 1691 года уже видел гризли и бизонов, пасшихся в прериях Манитобы.

Американская литература, ревниво следящая за приоритетом англосаксов, как правило, умалчивает о том, что первыми белыми людьми, столкнувшимися с бурым медведем на американском материке, были испанские конкистадоры из экспедиций Вальдеса и Коронадо, задолго до англосаксов обследовавшие юго-запад современных Соединённых Штатов.

Бурый медведь до начала европейской экспансии заселял практически весь запад континента – от мыса Лисбурн на севере Аляски до пустыни Сонора в Мексике. В Калифорнии медведь был настолько обычен, что попал на герб и флаг штата. Это не помешало благодарным калифорнийцам полностью стереть свою живую эмблему с лица Земли. Последний дикий гризли в Калифорнии был убит в 20-х годах XIX века.

В качестве примера традиционного описания гризли, или, как его ещё называют, серого медведя, сделанного в середине XIX столетия, можно привести выдержку из монументального труда географа Гартвига «Природа и человек на Крайнем Севере», изданного в Москве в 1863 году.

«Тогда как богач не постыдится носить шубу американского медведя (барибала. – М. К), мех бурого идёт только на санные полости. Тождествен ли американский бурый медведь с европейским, ещё достаточно не разъяснено; во всяком случае, они очень близки. Летом он доходит до берегов Полярного моря и нападает на других животных гораздо чаще своего чёрного собрата. Говорят, когда он очень голоден, то нападает даже на человека; но все медведи, которых видел Ричардсон, при появлении его немедленно обращались в бегство. Серый медведь, миссурский, поднимается в Скалистых горах до 61 градуса с. ш. В пушной торговле этот зверь имеет малое значение, но заслуживает упоминовения, потому что он больше, хищнее и независимее всех других медведей, он одолевает даже мощного бизона. Он иногда достигает громадной длины 9 футов и относительно высок и широк…Такого медведя мы напрасно будем искать в Африке, Азии или Европе, и американцы с гордостию указывают на серого медведя, когда говорят им, что в их отечестве менее проявляется силы и хищности, чем в восточном полушарии».

Здесь заметим, что та длина, которая казалась громадной европейскому географу Гартвигу (около 2,7 м), отнюдь не является привилегией медведей Нового Света. Нисколько не меньших медведей мы встречаем на Дальнем Востоке, в Сибири, на Камчатке, в Анадыре. В середине прошлого века шкура почти трёхметрового медведя была выставлена в музее г. Барнаула. Изредка медведи подобных размеров отстреливались и в Олонецкой губернии – современной Карелии. Известный современный американский зоолог Р. Рауш утверждал, что хотя ему довелось лично промерить более ста медведей, только некоторые из них достигали веса в 400 килограммов. Эти же сведения подтверждает А. В. Ф. Бэнфилд в своей монументальной сводке «Млекопитающие Канады», где говорит, что вес североамериканского гризли колеблется между 136 и 526 килограммами. При этом замечает, что максимальный вес принадлежит старому медведю из зоопарка.

В принципе все более поздние исследователи сходятся на том, что гризли представляет собой один вид с бурыми медведями Старого Света и отличается от них примерно так же, как карельский медведь отличается от забайкальского. Откуда же взялась тогда легенда о необычайной свирепости и размерах серого американского медведя? А то, что мы имеем дело с легендой, сомневаться почти не приходится.

Наиболее вероятным дело представляется так. Люди, заселявшие североамериканский континент, по преимуществу – англосаксы и французы, у себя дома с медведями вообще не сталкивались. За их отсутствием. На большей части Западной Европы бурый медведь исчез ещё до начала религиозных войн. Уже оказавшись в Америке и пробираясь сквозь лесные районы восточного побережья на запад, они встречали на своём пути небольших растительноядных чёрных медведей. Эти встречи и создали у них некий безобидный стереотип. Но столкнувшись в Скалистых горах и канадских прериях с «настоящими», бурыми медведями, эти люди испытали просто душевное потрясение. Вдобавок ни с какими другими «серьёзными» хищниками североамериканские поселенцы более не встречались. Ни пумы, ни красные рыси, ни оцелоты не представляли для людей серьёзной опасности. Таким образом, психологически легко объяснимо, что этот медведь отпечатался в их сознании, как «самый из самых» известных человеку хищников. Далее мы ещё будем встречать этот феномен на страницах нашей книги. Бурый медведь на самом деле часто оказывает сильное впечатление на восприятие встречающих его людей.

Здесь же ещё я замечу, что русские поселенцы в Америке, начавшие заселять Аляску, т. е. самые «медвежьи места» американского континента, отнюдь не вынесли о тамошних мишках такого сакраментального мнения, как французы и англичане о медведях Скалистых гор. А уж русские-то поселенцы медведей за свою жизнь понавидались – каких хотите! Однако, как это обычно бывает, к их, в данном случае самому компетентному мнению, не прислушались. Однако именно в их руках, если так можно выразиться, и находился ключ к разгадке тайны «самых больших медведей».

В конце прошлого века на трёх островах у побережья Аляски – Кадьяк, Афогнак и Шуяк – был описан самый крупный бурый медведь, названный по имени одного из островов «кадьяком». Именно кадьякский медведь, вес тела которого в отдельных случаях превышает тонну, является на сегодня самым большим наземным хищником. Содержавшийся, наконец, в Берлинском зоопарке экземпляр этого хищника завоевал бурому медведю лавры

крупнейшего – он весил почти 1200 килограммов!

Но на этом заканчивается, так сказать, официальная история «самых больших медведей». Далее я попытался сделать краткий очерк нескольких теорий, выдвинутых как профессиональными зоологами, так и любителями-энтузиастами.

Случилось так, что Аляска и восток России стали ареной ожесточённых споров между профессионалами-зоологами и дилетантами-энтузиастами о существовании здесь некоего «самого большого медведя».

«…Он взглянул туда, и кровь застыла в его жилах – там, на гребне холма, на расстоянии броска камня от того места, где он должен был выйти из каньона, стоял акла, огромный медведь северных пустынь!

Акла, страшный бурый зверь, ростом вдвое выше белого полярного медведя; это таинственное чудовище, о котором мало кто из белых людей слышал; свирепое животное, оставляющее на песке следы длиной в половину руки человека; акла, чьё имя однозначно со словом „ужас“ на языке эскимосов!

Встречается он так редко, что многим ихалмютам никогда не доводилось видеть даже его следов, чему они очень рады. И всё-таки он существует, этот гризли Барренс».

Ф. Моуэт. Люди оленьего края

Я думаю, что дискуссия о том, в чьём краю водятся «самые большие медведи», ведёт своё начало с диспута у костра некоего первобытного становища, когда решающим аргументом служила палица предводителя, разнимавшего хвастунов.

Идея поисков «самого большого медведя» принадлежит писателю Олегу Куваеву, получившему известность своим романом «Территория», в основу сюжета которого легли поиски золота на Чукотке в эпоху крушения сталинского режима. Какое-то время его называли даже «Джеком Лондоном советского Севера».

Профессиональный геолог в прошлом, О. Куваев в начале 70-х годов предпринял ряд собственных географических изысканий. В их основе лежали поиски нескольких сенсационных объектов, сведения о которых он получил у местных оленеводов. В их числе оказался и некий очень большой медведь. «Мы услышали много интересных вещей… О гигантском горном медведе, который изредка встречается в глухих долинах Анадырского нагорья.

Медведь тот настолько велик и свиреп, что при виде даже его следов (пастухи показывали руками размер следов) ударяются в бегство и люди и олени. Медведь этот, однако, весьма редок, и не каждому пастуху, даже всю жизнь проведшему в горах, удаётся его увидеть».

О поисках этого монстра писатель опубликовал очерк под названием «Самый большой медведь» в журнале «Вокруг света».

В качестве отправной точки для поисков самого большого медведя О. Куваев выбрал окрестности озера Эльгыгытгын – гигантского метеоритного кратера в центре Анадырского нагорья. Причины, по которым Куваев решил искать именно здесь, сформулированы следующим образом:

«Район озера Эльгыгытгын… один из самых глухих на Чукотке. Даже геологические экспедиции здесь бывали краем: по перспективности район не относится к первоочередным. Но с давних пор он был Меккой оленеводов. Детом здесь холодно, в отдельные годы на озере даже не исчезает лёд, о чём говорит перевод названия: Нетающее озеро. Детом для спасения от овода и комаров сюда испокон веку прикочёвывали стада. Я рассчитывал, что найду здесь достаточное количество пастухов для сбора сведений. И если где-то бродит канадский аклу или кадьяк, то и чукотский аклу запросто мог сохраниться среди сотен глухих горных долин, окружающих озеро Эльгыгытгын. Надо сказать, что само озеро числилось у чукотских старожилов легендарным. Ходили слухи о невероятных рыбах, обитающих в нём. О стадах медведей, пасущихся на его берегах. Даже магнитное поле Земли вело себя здесь неразумно: отклонялось на 17 градусов…»

Окрестности озера, как, впрочем, и оно само, многократно описаны различными арктическими исследователями, но я имею возможность не повторять чьё-то мнение, а высказать своё: на берегах этого озера ваш автор провёл три полновесных полевых сезона, в то время, когда Институт биологических проблем Севера занимался дикими северными оленями Чукотки.

Озеро Эльгыгытгын представляет собой чашу почти идеально круглой формы на холмистом плато Анадырского плоскогорья. Оно произвело на меня довольно мерзкое впечатление.

Впервые я увидал его 14 июля. Озеро практически полностью было покрыто ноздреватым рыхлым синеватым ледяным панцирем. Нас, высадившихся на берег в относительно ясную погоду, сразу же до костей пронизало ледяным ветром.

Холмистые берега с выходами скальных останцов были все испещрены пятнами нерастаявших сугробов, называемых в просторечии «снежниками», которые дожили до самой середины лета. Кустарники, произраставшие в этих местах, не поднимались выше голенища кирзового сапога, только в особо укромных местах доставая до колена исследователя. По местным меркам это были настоящие «джунгли». Даже в относительно яркие солнечные дни в пейзаже главенствовали серый и бурый цвета. На горизонте, под северным берегом, со стороны Чаунской низменности и Северного Ледовитого океана маячили свинцовые клочья лёгких кучевых облаков. Над озером стоял постоянный шелест ломающегося оседающего льда.

Немного попозже нам пришлось на себе испытать, что означают эти маленькие облака с севера. Дело в том, что озеро располагается на высоте 500 метров над уровнем моря – величина ничтожная для Кавказа или Средней Азии, но для Заполярья, где один метр превышения идёт за десять в субтропиках, весьма чувствительная. Это высота, на которой обычно двигаются облака со стороны полярных льдов и Северного океана. На уровне озера, где расположился наш лагерь, облака превращались в туман, в котором иногда нельзя было отличить бочку из-под бензина от заблудившегося оленя на расстоянии прямого ружейного выстрела.

Именно в этом месте О. Куваев, а за ним ещё две экспедиции искали своего «самого большого медведя».

Вопреки утверждениям Куваева оленеводы уже давно не подкочёвывают к этому озеру, и в весеннее время все его окрестности заполняются огромным количеством диких северных оленей. Начиная с конца мая они собираются в северной части Анадырского нагорья, которое служит диким оленям Чукотки таким же родильным домом, как горы Дрем-Хед для белых медведей острова Врангеля. Самки северных оленей, именуемые на туземный манер «важенками», рассыпаются небольшими группами по проталинам. На этих едва оттаявших мокрых бурых полосках земли появляются на свет божий длинноногие маленькие большеглазые дрожащие оленята – дальние родственники знакомого нам с детства Бемби.

В это время здесь и собираются бурые медведи, привлечённые лёгкой добычей. Правда, они не объединяются в стаи, да и вообще существование таковых надо отнести за счёт творческой фантазии пастухов-оленеводов. Медведи подходят сюда из кустарниковых долин рек Чаун и Юрумкувеем и из леса-уремы поймы Анадыря. Конечно, есть среди них и те медведи, которые живут непосредственно в тундровой зоне, т. е. те, которые в ней родились, размножались и умрут. Но это совсем не те устрашающие гиганты, которые описаны у Ф. Моуэта, и не те, которые фигурировали в подслушанных Куваевым рассказах пастухов. Это преимущественно небольшие, весом не более 150–200

килограммов, светло-бурые или вовсе рыжие звери. В период отёла оленей медведи, не торопясь, бродят по тундровым угодьям, где они распугивают осторожных важенок и находят мокрых, ещё не способных двигаться оленят, которых тут же на месте съедают.

Так пятнадцатитысячное стадо «дикарей» платит свою весеннюю дань нескольким десяткам медведей.

Большого оленя медведь может поймать разве что случайно. Мне приходилось в бинокль наблюдать сцены, вполне достойные библейской мечты о львах, возлежащих рядом с ягнятами. Крупный мишка, неторопливо покачиваясь, проходил в ста метрах от пасущихся оленей, которые при его приближении спокойно отходили в сторону.

Летом ситуация с пищей коренным образом меняется. Медведю не удаётся построить своё благополучие на одних оленях. Тем более что «дикари» – истые кочевники и быстро перемещаются в пространстве. Там, где сегодня паслись тысячные стада этих зверей, с завтрашнего дня в течение месяца можно не увидеть ни одного, что не подходит для такого оседлого зверя, как наш герой.

Тут и вступает в действие фактор, который, с одной стороны, мешает безгранично увеличиваться численности медведей (словами О. Куваева – «собираться в стада»), с другой – препятствует увеличению размеров животных до беспредельно гигантских.

Словом, не допускает того, чтобы именно в тундре жили «самые большие медведи».

Этот фактор – пища. Здесь просто нечего есть. Чукотская тундра настолько скудна, что оказывается не в состоянии кормить большого оседлого зверя. Потому чукотские медведи… Правильно – мелкие.

Небольшие жёлтые пузатые медведи Чукотского полуострова – вот и всё, что тундра способна произвести среди медвежьего племени. Родить на своих просторах «аклу» устрашающих размеров она уже просто не в состоянии.

Таким образом, существование гигантского бурого медведя в чукотских тундрах выглядит нереальным не только с точки зрения современной науки, но даже – здравого смысла. К чести О. Куваева, он не поддался искушению состряпать какую-нибудь дешёвую сенсацию и закончил свой очерк вполне пессимистично. Однако, хотел он этого или нет, он проложил путь позднейшим исследователям-любителям двумя отправными точками для поисков.

Во-первых, он предположил, что «самый большой медведь» является представителем какого-либо вымершего вида (в исполнении автора он вполне мог быть пещерным медведем). Впоследствии сам Куваев отказался от этой довольно нелепой гипотезы, но у неё оказалась собственная долгая жизнь.

А во-вторых…

Главной отправной точкой для последующих искателей было непосредственно само озеро Эльгыгытгын. Дело в том, что из озера вытекает довольно протяжённая (около 300 км), быстрая и одновременно безопасная река Энмываам (в переводе с чукотского – «река со скалистыми берегами»).

Энмываам – один из самых живописных водных путей Северо-Востока. Последующие исследователи разыскивали «самого большого медведя» преимущественно по берегам этого водотока, проведя перед этим несколько дней на берегах самого озера.

Первым из последователей Олега Куваева был корреспондент всё того же журнала «Вокруг света» Владимир Орлов. Владимир Орлов, кроме уже упоминавшейся версии о сохранившемся пещерном медведе, параллельно разрабатывал ещё две – на этот раз сугубо оригинального производства: «самый большой медведь» является путешествующим посуху в летнее время белым медведем или является гибридом белого и бурого медведей.

Поводом для первой из них послужили бытующие среди коренного населения Чукотки легенды о белом бродячем медведе-людоеде – «къочатко». В исполнении чукотских боянов это белый медведь чудовищных размеров, используемый «на посылках» ещё одним персонажем местного демонического пантеона – Древовтыкающей Женщиной. Къочатко обречён всю жизнь бродить в пурге, подстерегая заблудившихся охотников. Он беспощаден, злобен и способен на подлости, как всякий нормальный злой дух. В. Орлов, видимо, забыл, что если принимать легенду о къочатко за реальность, то за реальность приходится принимать, кроме его гигантских размеров, и прочие особенности его морфологического строения, например наличие у него пяти пар лап.

Реальной подоплёкой для этой гипотезы послужили имевшие на самом деле в конце 70-х годов несколько зимних заходов белых медведей вглубь континентальной Чукотки.

…Это произошло в год с тяжёлой ледовой обстановкой. Тюленьи стада откочевали из ближайших морей Ледовитого океана. Так белые медведи остались без пищи и стали усиленно её искать, при этом некоторые из них предприняли довольно длительные, хотя, похоже, и безуспешные, сухопутные вояжи. Практически все звери, попавшие в незнакомую обстановку, вышли к человеческому жилью, к помойкам на окраинах посёлков, рыбалкам, стойбищам оленеводов – и были перебиты. Три из установленных шести убитых белых медведей были убиты прямо в посёлках, а не в стойбищах. Про стойбища как раз данные все неофициальные – «аборигены», не будь дураки, скрыли от властей эту информацию.

О том, как туго им пришлось, можно судить по тому, что последний бродяга-медведь, убитый у Вакаревой рыбалки на реке Майн (об этом случае мы позднее расскажем подробно – тогда был серьёзно покалечен человек), громадный самец, так отощал, что весил всего 130 килограммов.

Гибридов между этими двумя видами (белыми и бурыми медведями) в природе не существует. Это связано, в первую очередь, с особенностями гона (у белых медведей он проходит с середины марта по середину апреля, у бурых – в первую половину лета), кроме того, места обитания этих зверей практически не пересекаются.

Тем не менее корреспондент Орлов для проверки все этих трёх версий проделал в составе экспедиции нашего института ставший уже традиционным путь из Эльгыгытгына по Энмывааму (спустя десять лет его был вынужден проделать и ваш покорный слуга), потерял на порогах всю свою аппаратуру, однако, несмотря на все трудности и опасности пути, сумел по дороге лицезреть мелкого медведька не бурого, а какого-то светлого оттенка (к цвету шкуры у медведей мы ещё вернёмся) и укрепился в убеждении, что медведи на Чукотке «какие-то не такие».

Тем же традиционным маршрутом в поисках «самого большого медведя» воспользовался магаданский прозаик Альберт Мифтахутдинов. Кстати, этот путешественник своего «самого большого медведя» нашёл!

«И тут мы увидели его! На середине склона пасся медведь. Мы переплыли ручей, вышли к склону. Это был гигантский чёрно-бурый экземпляр со светлыми подпалинами на подбрюшье и боках. Величиною с полторы-две коровы. Что-то невообразимое. Он мирно поедал траву и ягоды…

Я видел бурых камчатских медведей, встречался с ними нос к носу, участвовал в экспедиции по отлову и мечению белых медвежат на острове Врангеля, но такого мне не приходилось видеть даже среди белых.

…Биологи приняли во внимание результаты наших поисков самого большого медведя».

Трудно понять, что в данном случае подвело магаданского прозаика – наблюдательность или вкус? Куваев же не случайно оставил открытым конец своей эпопеи, придав ей тем самым откровенно ритуальный характер, понимая, что бездоказательные утверждения в счёт не идут. Осмелюсь только напомнить,

что автор, собирая в течение десяти лет материалы по медведям в тех самых местах, промерил несколько сотен следов различных зверей и не встретил за всё время отпечатка шириной более 19,5 сантиметра. Не думаю, что в число разных чудесных качеств этого зверя входит умение летать по воздуху.

Однако после того, как в результате открытия А. Мифтахутдинова страсти по медведю в Магаданской области несколько поуспокоились, призрак «самого большого медведя» посетил Камчатку. Теперь уже речь пошла о Корякском нагорье. На этот раз решили, что тамошний «самый большой медведь», встреченный местным жителем Родионом Сиволобовым, есть не кто иной, как короткомордый медведь ископаемой фауны – арктодус. Как обычно, последовали усиленные поиски энтузиастов, в результате которых были убиты медведи. Несколько раз поступали сведения и о добыче «истинного арктодуса». Но с его останками продолжали происходить чудеса, характерные для подобных существ при их жизни. Шкуры гнили, мясо вперемешку с костями сжигалось адептами командно-административной системы, черепа воровали таинственные коллекционеры или их не выдавало коренное население под предлогом отправления религиозных культов…

Словом, арктодуса ищут до сих пор.

Глава 7 «Другие» медведи

На свете, кроме бурого, существует ещё шесть видов медведей. С тремя из них людям приходилось общаться довольно часто. Интересно, что эти звери имеют в своём русском названии приставку, обозначающую цвет шкуры. Я говорю о белом и двух чёрных медведях – дальневосточном, которого во избежание путаницы принято называть «гималайским», а также чёрном североамериканском медведе – барибале. Каждый из этих зверей сам по себе настолько интересен, что заслуживает отдельного рассказа.

Начнём с барибала.

Как это ни парадоксально, американский чёрный медведь отнюдь не является родным братом восточно-азиатского чёрного медведя. Скорее, он его кузен или даже двоюродный внук. По науке он выделен в отдельный род, т. е. со своим гималайским близнецом он находится в такой же семейной связи, что и с бурым и белым медведями.

Предки барибала перебрались в Северную Америку через Берингийский мост гораздо ранее предков современного бурого медведя. Там, изолировавшись от всех остальных представителей медвежьего семейства, барибал был вынужден эволюционировать самостоятельно.

Сегодня принято считать, что в Америке всего много. Гораздо больше, чем в России. Так вот, барибал – это самый многочисленный медведь мира. В начале XX века в Северной Америке было полмиллиона барибалов. Но и сегодня в Канаде и США (без учёта Аляски) их 160–170 тысяч.

Как и другие медведи, барибал – индивидуалист, т. е. зверь, обитающий на определённой территории и защищающий её от вторжения своих собратьев (конечно, если он в состоянии это сделать). Индивидуальный участок барибалов колеблется от 0,5 до 1,3 кв. километра.

Барибал – медведь сравнительно небольшой. Вес взрослых зверей колеблется от 68 до 113 килограммов, отдельные, особо крупные самцы могут весить около 200 килограммов. Канадский зоолог Бэнфилд приводит максимальный вес в 270 килограммов. Самые крупные барибалы заселяют острова архипелага Александра у западного побережья Канады.

По сравнению с привычным нам бурым медведем барибал выглядит несколько стройнее. Холка, столь заметная у нашего мишки, у барибала почти не выдаётся за лопатками. Морда его чуть-чуть одутловата, так что при рассмотрении сбоку он приобретает почти римский профиль. Изогнутые острые когти, наряду с небольшим весом и стройной фигурой, позволяют барибалу с лёгкостью лазать по деревьям даже в зрелом возрасте, что практически невозможно для нашего топтыгина.

Несмотря на то что в названии этого медведя написано «чёрный», окрас шкуры барибала может варьироваться так же сильно, как и у обыкновенного бурого медведя. От иссиня-чёрного она изменяется через различные оттенки бурого и светло-коричневого цветов до практически белого. Однако у барибалов любых цветов конец морды неизменно остаётся желтоватым или буроватым, а на груди обязательно присутствуют белые полосы или пятна.

На северо-западе канадской провинции Британская Колумбия существует весьма специфическая цветовая вариация барибала – белая, а точнее, жёлтая. Тамошние медведи не полные альбиносы, глаза у них не красные, а тёмные, губы, нос и подошвы лап серые или бурые, тогда как при альбинизме им полагается быть розовыми или красными. Больше всего их живёт на Кермодеком полуострове и по месту обитания их называют «кермодами».

Эта территория сама по себе достаточно своеобразна и славна как раз обитающими на ней светлыми формами различных животных. Медведи отнюдь не обладают монополией на этот тип окраски. На Кермодском полуострове обычны белые норки, росомахи и другие виды зверей.

Интересно, что барибалы в качестве берлоги для зимнего сна предпочитают использовать дупла. Замечательные, не идущие в сравнение ни с одним лесом Евразии чащи Нового Света предоставляют для этого все возможности. Подходящие для зимовки дупла барибалы находят в перестойных деревьях красного клёна, дуба, жёлтой берёзы, тсуги. Там, где коренные леса подвырублены, чёрные медведи приспособились зимовать в различных наземных укрытиях (в пещерах, под валежником и выворотнями). Иногда они выкапывают и земляные берлоги, как простые русские медведи.

Сроки залегания барибала в берлогу очень сильно зависят от климата местности, в которой тот или иной зверь изволит проживать. Если аляскинские и северо-канадские барибалы залегают в сентябре-ноябре, чтобы проснуться лишь в апреле-мае, то их флоридские и луизианские собратья, обитающие в субтропиках, могут бодрствовать практически в течение всей зимы, лишь иногда укладываясь вздремнуть на несколько особо неприятных дней.

Свадьбы барибалов проходят в июне-июле. Эти медведи куда более многодетны, чем их бурые родственники. Им случается приносить три-четыре, а иногда и пять детёнышей. Первую зиму они переживают вместе с матерью. Однако в полтора года медвежата начинают проявлять медвежий характер. Так что несмотря на всю многодетность, а может быть и поэтому, медведицы быстро теряют инстинкт материнства. Если медвежата ходят с матерью, то она, не задумываясь, бросается на любого приближающегося к ним медведя, но достаточно им обрести независимость, как родные дети подпадают под статус «чужого зверя».

В принципе статус «чужого зверя» среди барибалов по отношению к соплеменникам весьма уместен. Барибалы обожают полакомиться друг другом, т. е. являются обыкновенными каннибалами. Особенно не прочь закусить детёнышами своих родственников, а может и своими собственными детьми, взрослые самцы.

Дело доходит до того, что, если где-то начинают выбивать крупных самцов барибалов (как это проверялось на практике американскими охотниками), общая численность этих медведей начинает вдруг резко расти.

Барибал не только самый многочисленный, но, наверное, и самый промышляемый медведь мира. Его охотничья ценность выяснилась ещё на заре освоения Северной Америки, когда большую часть её территории осваивало храброе и безжалостное племя охотников за пушниной. Вот

выдержка из одного географического исследования середины XIX века, касающаяся нашего героя:

«К самым драгоценным зверям Гудзонбайских стран принадлежит чёрный американский медведь, который, как известно, не водится ни в Азии, ни в Европе. Хотя он принадлежит к числу самых мелких медведей, но нежный и блестящий долговолосый мех его даёт ему место в пушной торговле, которого не занять его собратиям как Старого, так и Нового Света. Кроме жёлто-буро-го пятна с каждой стороны длинной морды он весь чёрного цвета. Американский медведь живёт в лесной области и питается преимущественно плодами, ягодами, кореньями, птицами, яйцами и мёдом. Он нападает на других четвероногих, только когда очень голоден, и редко наносит вред человеку, разве для собственной защиты. Он очень быстро лазает по деревьям и скалам, и так как он очень осторожен, то летом весьма трудно подойти к нему. Но именно излишняя осторожность иногда вовлекает его в беду, и из его примера мы можем видеть, что во всём вредно доходить до крайности. Из боязни всех возможных опасностей американский медведь при малейшем шорохе поднимается на задние лапы, чтобы посмотреть сквозь кусты и в это время падает от пули, которой старался избежать. Зимою, когда на снегу остаются следы, чаще стреляют американского медведя, тем более что в это время года мех его лучше, а жир вкуснее. При отыскивании его следов индейцы выказывают необыкновенную ловкость, какой можно ожидать от острых чувств этих испытанных охотников. Индейцы, убившие медведя, перед тем, как сдирать шкуру, тысячу раз извиняются перед „бабушкой" (так зовут они его)».

В этом отрывке уже указывается (а мы это ещё раз подчеркнём), что барибал, как, впрочем, и гималайский медведь, куда больший вегетарианец, чем гризли, и уж тем более – белый медведь. Обеспечивать себе питание ему очень помогает умение «профессионально» лазать по деревьям. Оно позволяет ему добывать плоды диких фруктовых деревьев, каштаны, жёлуди, а также различные орехи непосредственно с древесных крон.

Другой чёрный медведь – гималайский, или белогрудый, обитающий в Юго-Восточной Азии – от Афганистана и северной Индии до острова Тайвань и Японии, – на территорию нашей страны заходит крайней северо-восточной частью своего ареала. Он занимает практически всё Приморье и небольшую часть Хабаровского края.

В древности ареал этого вида занимал большую часть Евразии, а затем сильно сократился. Из ныне сохранившихся видов медведей белогрудый, безусловно, может претендовать на самый почтенный возраст.

Это подтверждают и палеонтологические данные, и ряд архаичных черт в строении его черепа.

Белогрудый медведь по размерам приближается к своему североамериканскому собрату – средний вес колеблется между 80 и 120 килограммами. Самый крупный из белогрудых медведей, осмотренных профессором Г. Ф. Бромлеем, известным исследователем Приморья, весил 192 килограмма, натуралист В. П. Сысоев добыл самца, весившего 220 килограммов. Известному зоологу С. П. Кучеренко не попадались звери, весившие более 180 килограммов. Зоолог Владимир Арамилев застрелил медведя, весившего 260 килограммов, что на сегодняшний день является абсолютным рекордом.

По сравнению с другими медведями белогрудый имеет наиболее стабильную окраску. Он является, так сказать, самым чёрным из всех медведей – чёрных и бурых. По крайней мере, мне не попадались сведения о значительных отклонениях в окраске этих зверей в книгах самых различных исследователей. Цвет его шкуры, как правило, смоляно-чёрный, на груди расположено большое V-образное белое пятно, и ещё одно белое пятнышко – на нижней челюсти. У него крупные округлые уши, узкая, коническая острая морда на крупной голове. Передние лапы гораздо сильнее задних – что понятно, если учесть склонность белогрудого медведя к древесному образу жизни.

Белогрудый медведь на нашей территории залегает в берлогу в ноябре, а выходит из неё в начале апреля. Впрочем, для него, как и для барибала, слово «берлога» прежде всего означает дупло в перестойном дереве. Изредка он укладывается зимовать в расщелинах среди камней или в земляных углублениях. Бывает, что вход в дупло облюбованного дерева или мал, или вовсе отсутствует. Тогда зверь прогрызает дырку нужных ему размеров.

Очень тщательно подготавливают берлогу беременные самки и мамаши с медвежатами. Вход в такое «медвежье гнездо», по свидетельству С. П. Кучеренко, всегда располагается сверху. Самец же вполне может «угнездиться» кое-как, иногда его бок можно усмотреть прямо «с улицы».

По рациону белогрудый медведь преимущественно вегетарианец, чем отличается от медведя бурого. В частности, ему совершенно несвойственно хищничество. Даже в весеннее, самое тяжёлое для медведей время он не преследует диких млекопитающих и не нападает на домашних животных, чем, с точки зрения последних, в выгодную сторону отличается от бурого медведя. Животные в диете белогрудого медведя больше мелкие – всякие муравьи (одно из местных названий этого медведя – «муравьятник»), личинки различных насекомых, моллюски, лягушки, змеи, мыши. Летом звери в основном едят ягоды черёмухи, актинидий, жимолости, малины, смородины и голубики. Когда с дубов начинают осыпаться жёлуди, медведи переключаются почти исключительно на них.

Однако, несмотря на общий синдром вегетарианства, белогрудый медведь слывёт самым конфликтным зверем на юге Дальнего Востока России. При неожиданной встрече с человеком именно «белогрудка» склонен, не задумываясь, переходить к нападению. Именно этот зверь пометил своими когтями многих охотников Приморья и юга Хабаровского края.

Гон у гималайских медведей проходит в июне-июле. Протекает он, как утверждают зоологи, в довольно спокойной форме, однако скверный медвежий характер всё же даёт о себе знать, и потому драки между самцами – обычное дело. Но и они не ведутся с таким ожесточением, как у бурых собратьев.

В отличие от барибала самка белогрудого медведя ходит с детёнышем два года. Способными к самостоятельному размножению они становятся на четвёртом году жизни.

Как и другие медведи, белогрудые мишки – индивидуалисты, «личные территории», которыми они обладают, колеблются от 2 до 6 кв. километров. Но на участках леса с обильным урожаем желудей или орехов может собираться до десятка медведей на квадратном километре.

В качестве основных врагов белогрудого медведя, кроме человека, можно назвать тигра и бурого медведя.

Тигр является самым постоянным и злейшим врагом этого зверя. Кое-кто утверждает даже, что медвежатину он предпочитает другому мясу. Но значительную долю в этой его органической неприязни занимает, конечно, врождённая ненависть к любым крупным хищникам, которые кажутся ему возможными конкурентами и просто врагами. Тигры обычно ловят медведей в мелколесье, на полянах и в других местах, лишённых крупных деревьев, на которых медведь привык искать своё спасение.

Во время учёта тигра зимой 2005 года в южном Сихотэ-Алине учёный Виктор Гапонов обнаружил двух тигров, которые целенаправленно занимались поиском белогрудых медведей, лежащих в берлогах. Этих медведей тигры в буквальном смысле слова «выгрызали» из берлог, убивали и

ели. В первый момент эта история мне показалась совершенно невероятной – белогрудый медведь обычно ложится в дупле живого дерева, и его отделяет от внешнего мира кольцо из 20–25 сантиметров сырой промороженной древесины. Это дерево с трудом поддаётся топору, а не то что зубам и когтям зверя. На поверку же выяснилось, что тигры воспользовались очень специфическими условиями, которые сложились в результате пожара на одном из отрогов Сихотэ-Алиня. Кедровый лес на этом отроге после пала засох на корню, и от многих деревьев, потом сгнивших, осталась лишь основа в виде тонкой пустотелой «дудки» с толщиной стенок около пяти-десяти сантиметров. С этой защитой тигры справлялись уже легко. Учёные обнаружили одного гималайского медведя, сидевшего на дереве с оторванной ступнёй, а под деревом – следы двух крупных амурских тигров. На следующий день исследователи вернулись к этому месту, но обнаружили только следы пиршества полосатых хищников. Местные же охотники утверждают, что это не первая медвежья охота «полосатой парочки».

Исследователи Дальнего Востока, такие как Н. Байков и С. Кучеренко, считают амурского тигра одним из основных врагов белогрудого медведя. Но такой случай «бригадной специализации» полосатых хищников при охоте на мишку был отмечен впервые.

В России считается, что чёрный медведь панически боится даже следов тигра. Один дрессировщик утверждал, что если на цирковой арене «поработали» тигры, то гималайские медведи после этого категорически отказываются на ней что-либо делать довольно долгое время, даже если ковёр обработан опилками с нафталином.

Однако в Индии гималайский медведь не очень-то робеет перед полосатыми кошками и, случается, обращает их в бегство. По крайней мере, об этом с уверенностью пишет такой известный охотник и знаток фауны, как Джим Корбетт. Хотя допускаю, что бенгальский тигр не внушает такого почтения (с медвежьей точки зрения), как его уссурийский собрат.

Бурые медведи при встрече в тайге также предпочитают не вспоминать, что произошли с белогрудым от некоего общего предка. Похоже, что крупные самцы используют любую возможность, чтобы при случае полакомиться мясом своего родственника (как, впрочем, и любым другим мясом).

Считается, что белогрудых медведей в России где-то 8-10 тысяч. Однако некоторые специалисты полагают, что их может быть вдвое и даже втрое больше.

В отличие от двух чёрных медведей, каждый из которых, если так можно выразиться, был один растительнояднее другого, белого медведя трудно обвинить в вегетарианстве. Белый, или полярный, медведь по своему призванию – хищник и трупоед.

Сами условия его обитания – мир полярных пустынь, льда и снега, в котором практически не встречается никакой растительности, – толкают его на это.

Белый и бурый медведи очень близки друг другу – об этом говорят замечательные специалисты по истории фауны Б. Куртен и Н. К. Верещагин. Все исследователи с большей или меньшей степенью вероятности считают, что белые медведи отделились от бурых и ушли во льды где-то в середине плейстоцена. Самые древние ископаемые останки этого зверя относятся к периоду около 80 ООО лет назад и были обнаружены близ Лондона. Более поздние находки, датируемые где-то 10 ООО лет до н. э. и относящиеся уже к послеледниковому времени, обнаружены в Дании и на побережье Балтийского моря.

Как ни странно, бурые и белые медведи до сих пор не очень сильно отличаются и в чисто биологическом плане. Так, исследователями установлено, что у обоих видов сходный состав белков крови, а также то, что в неволе их можно успешно скрещивать – причём гибриды плодовиты – по крайней мере, до второго поколения.

Белый медведь – зверь, который зарекомендовал себя одним из самых «конфликтных» видов медведей по отношению к человеку, поэтому здесь есть смысл на нём остановиться поподробнее.

Наряду с кадьяком белый медведь считается самым крупным наземным хищником. При этом зачастую его предельный вес указывается в тонну. Я переворошил уйму самой разной литературы по этому поводу – от сугубо научной до мемуаров известных арктических путешественников – и со всей определённостью установил: никто ЛИЧНО медведя весом в 1000 килограммов не взвешивал. Обычные описания таких гигантов выглядят следующим образом: «Этот медведь был необычайно велик и потому весил, наверное, с тонну». Мне это понятно, тем более что я сам многократно был свидетелем, как подобным образом «на глазок» устанавливался вес других животных, в частности медведей бурых.

Если проверка не производилась, этот вес приобретает такое замечательное свойство, как способность к самостоятельному росту в зависимости от даты охоты. Чем старше воспоминания, тем крупнее размеры добытого зверя.

Р. Перри, автор переизданной в нашем Гидрометеоиздате популярной монографии «Белый медведь», подробно остановился на вопросе «сколь велик он может быть», зная, как подобного рода данные интересуют широкую публику. «Как по размеру, так и по весу белые медведи почти так же огромны, как гигантские бурые медведи на Аляске и острове Кадьяк. В качестве рабочей гипотезы можно принять следующий вывод: длина среднего самца —

2,4 метра, вес – 360–450 килограммов и даже больше; для медведицы соответствующие цифры составляют 1,8 метра и 317 килограммов, причём даже самая крупная самка никогда не достигает размеров крупного самца».

Далее британский автор даёт подробный обзор сведений о размерах белых медведей, приводимых разными полярными исследователями, начиная от экспедиции Виллема Баренца в 1596 году. Он перечисляет герцога Абруццкого, убившего на Земле Франца-Иосифа медведей, длина которых достигала 2,8 метра; норвежцев, утверждавших, что ими на Шпицбергене были добыты животные длиной 2,9 метра; канадца Трэмблея, застрелившего на архипелаге медведя длиной 2,9 метра и весом 810 килограммов. Однако право, доверять или нет этим сведениям, Перри целиком оставляет читателям.

Если кто и заслуживал почётного звания «бродяги Севера», так это самец белого медведя. Он обитает в торосах и дрейфующих льдах прибрежной кромки материкового берега. Хотя едва ли найдутся такие пространства полярных морей, на которые не ступала бы лапа этого зверя.

Но всё-таки будет ошибкой думать, что областью его распространения является весь без исключения бассейн Северного Ледовитого океана. В регионе, где белый медведь изучен наиболее подробно, т. е. в Канадском секторе Арктики, северной границей его странствий во льдах считается 73-я параллель – где-то 270–360 километров от берега. По утверждению канадского полярника Стефанссона, медведи редко посещают участок полярного бассейна в районе так называемого полюса недоступности. Как считает названный автор, разводья и сопутствующие им тюлени появляются в этих морях слишком редко, чтобы там могли постоянно обитать белые медведи. На станции СП-1 под руководством Ивана Дмитриевича Папанина 1 августа 1937 года видели медведицу с двумя медвежатами в 630 километрах от ближайшей суши, под 88-й параллелью.

Один из претендентов на достижение Северного полюса, Р. Пири видел следы белого медведя в районе 80 градусов северной широты, а самый известный исследователь полярного бассейна Ф.

Нансен видел его следы севернее 83 градусов.

Но, наверное, рекордсменом среди всех белых медведей (по длине пройденного расстояния и по трудности осуществлённого предприятия) будет тот белый медведь, который, судя по всему, пересёк ледяной щит Гренландии и был застрелен Хейг-Томасом уже после окончания этого путешествия. Медведь был предельно истощён, а грубая кожа подушечек лап была стёрта совершенно. Следы его вели прямо через ледяной щит – ту самую негостеприимную область Арктики, о которой Пири пишет, что путешественник, попавший сюда, наблюдает только три явления: «бесконечные просторы замёрзшей равнины, бесконечный купол холодного голубого неба и холодное белое солнце; целыми днями, а то и неделями он может двигаться, не видя ничего, кроме чёткой голубой линии горизонта». Естественно, ни о нерпах, ни о лахтаках – столь привычных для белого медведя видов пищи, говорить не приходится на высоте 1500 метров над уровнем моря. Как считает Хейг-Томас, этот зверь мог пройти от 400 до 1200 километров, пока в самом конце своего пути не нашёл смерть от пули.

Благодаря своим превосходным физическим данным белые медведи могут позволить себе бодрствовать в самое тяжёлое время в Арктике – полярную ночь, когда «полдень походил на сумерки, на небе видны звёзды и луна. Обычные подразделения времени исчезают. Всё обращается в нескончаемую темноту, будь то полдень, полночь, утро или вечер» (Ф. Кук. Моё обретение полюса).

Обязательно ложатся в берлоги лишь медведицы, и то лишь те, которые должны принести потомство. И для самцов, и для пустующих самок эта процедура является совершенно необязательной. Андерсон и Стефансон утверждают, что медведи-самцы никогда не залегают в Канадском секторе Арктики. Советский охотовед Савва Успенский в своём сочинении, посвящённом белому медведю, очень много рассуждает об устройстве берлог беременными самками, при этом деликатно опуская вопрос о зимовке взрослых самцов.

В Арктике имеются особые места, которые издавна принято считать своеобразными «родильными домами» белых медведей, в том числе на Земле Франца-Иосифа, севере полуострова Таймыр, в Канадской Арктике… Но самый широко известный пример, который обошёл страницы огромного количества иллюстрированных изданий, экраны кинотеатров и телевизоров, – остров Врангеля. Именно там, в горах Дрем-Хеда, располагается самая известная на сегодняшний день залёжка самок белых медведей.

Время свадеб белых медведей растянуто примерно на месяц – с середины марта до середины апреля. Вообще, обычно во время гона медведи держатся парами, однако иногда самку сопровождают несколько самцов, образовывая своеобразную «свадьбу». В такой «свадьбе» бывает до семи-восьми зверей, они следуют друг за другом на некотором расстоянии.

Медведи, как и люди, уделяют на свадьбе особенно много времени разборкам между собой. Звери часто ревут и рявкают, а драки между самцами – это уж самое обычное дело.

Беременные медведицы осенью выходят на сушу и проводят зиму в снежных берлогах. Эти укрытия строятся чаще всего вблизи морских побережий. Особенно охотно звери «заселяют» крутые склоны гор, на которых ветер надувает мощнейшие сугробы в несколько метров толщиной.

Сами берлоги представляют собой овальные камеры длиной и шириной 1,5 метра и около метра высотой. Иногда эти инженерные сооружения усложняются тем, что имеют ниши различной глубины, туннели и даже несколько камер. Земляные берлоги вроде тех, что приняты у бурых мишек, учёные обнаружили лишь в Канаде – на юге Гудзонова залива.

Весной, выходя из берлоги, медведица прокапывает наружу лаз, имеющий обычно наклон книзу. Так тёплый воздух, не выходя из камеры, скапливается под её сводом.

В принципе снежная берлога белого медведя – сооружение довольно тёплое (особенно, если сопоставить температуру внутри неё с окружающей средой). Успенский говорит, что в невскрытой берлоге воздух согрет до минус 9,9 градуса, при «уличной» температуре минус 30 градусов по Цельсию.

Именно температура, а не подросшие дети стимулирует медведицу покинуть своё снежное убежище. На острове Врангеля, как свидетельствует русский исследователь Беликов, массовое вскрытие берлог начинается при повышении температуры до минус 15–20 градусов и с началом устойчивой весенней безветренной погоды.

Возле взломанной берлоги семья медведей держится не более 4–5 дней, хотя в принципе если их застаёт пурга, то срок этот естественным путём удлиняется.

В зоопарках медвежата рождаются в ноябре или декабре, а на воле – тут учёные никак не могут прийти к согласию – между ноябрём и февралём. Большей частью у медведицы рождаются двое медвежат, в редких случаях – трое и чрезвычайно редко – четверо. Гренландские эскимосы утверждают, что ещё ни один из них не видел за свою жизнь медведицу с тремя медвежатами.

Только что родившийся детёныш белого медведя по размеру не больше крысы или морской свинки – длиной от 20 до 30 сантиметров, весит 450–900 граммов. Однако к выходу из берлоги – через два – два с половиной месяца один детёныш весит до 16 килограммов.

Выкармливание детёнышей – занятие достаточно изматывающее даже для белого медведя. Практически все медведицы с медвежатами, которых различные полярные исследователи встречали (читай – стреляли) в марте, были сильно истощены. Взрослая медведица, застреленная Кеттлицем, спутником Джексона, на Земле Франца-Иосифа, весила 176, а другая – и вовсе 136 килограммов.

Считается, что сразу после выхода из берлоги медведицы сперва нарушают свои привычки закоренелых хищниц и находятся на вегетарианской диете и питаются в основном лишайниками. Только много времени спустя звери приступают к более привычной для них охоте на тюленей. Интересно, что так же ведут себя после выхода из берлоги бурые медведи в приполярных областях, в частности на Аляске.

Охота, а значит – и питание этого зверя, связана почти исключительно с тюленями. Чаще всего их добычей является вездесущая кольчатая нерпа, которая нам больше известна по надписям в книжках и табличкам в зоопарках как «обыкновенный тюлень».

Тюлени не имеют возможности дышать под водой и поэтому вынуждены по нескольку раз за час выныривать на поверхность, чтобы набрать в лёгкие воздух для очередного нырка. Тут-то их и подкарауливает коварный полярный медведь. Летом и осенью, когда лёд ещё так плотен, тюлени, чтобы отдышаться и осмотреться, всплывают в трещинах и разводьях. Вокруг этих мест всё обычно утоптано следами многочисленных медведей-охотников, которые сами стараются держаться как можно незаметнее.

Норвежский исследователь Педерсен пишет, что если на солнечной стороне фьорда снег девственно чист, то теневая сторона его буквально истоптана бесчисленными медвежьими следами.

Когда лёд становится прочным и толстым, тюлени прекращают свои кочёвки и держатся в строго определённом районе, где они поддерживают в незамерзающем состоянии несколько лунок. Возле этих лунок или «продухов», как их называют русские поморы, их и караулит белый медведь. Он разламывает лапами ледяной купол, который намерзает над лункой, и давит вылезшего отдохнуть тюленя. Другие морские звери, в частности моржи, становятся его жертвами гораздо реже.

Тот же

Педерсен утверждает, что медведь не может убить моржа-самца и нападает только на самок и детёнышей. Однако эскимосы рассказывают, что медведь прыгает на моржа с верха ледяного выступа. Схватив моржа зубами за загривок, медведь проламывает ему череп ударом лапы.

Среди эскимосов также широко распространены истории, что белый медведь способен проломить моржу череп куском льда, отломив его предварительно от тороса.

Российский исследователь Анатолий Кочнев, правда, считает все эти рассказы образцами мифов, сборником которых, по его словам, и является книга Перри. Однако сам он лично наблюдал несколько успешных охот белого медведя на моржа.

Как и все остальные медведи, полярные мишки не брезгуют мясом собственных сородичей, ни даже детёнышами своего же вида, будь они так неосторожны, что попадутся на расстояние успешного броска от одинокого «папаши». Зоолог Хейг-Томас пишет, что самец может пытаться даже подманить медвежат, идущих за матерью, пользуясь их природным любопытством, размахивая лапами и катаясь по снегу. В конечном итоге эти ухищрения служат для того, чтобы сожрать собственных отпрысков. Нансен непосредственно видел, как белый медведь изловил и съел двух годовалых медвежат. В той части книги, где пойдёт речь о мамашах медвежьего племени и почему они так опасны для человека, мы ещё вернёмся к этому явлению.

То, что белые медведи могут предпринимать в отдельные годы значительные кочёвки по земле вглубь материка, было известно довольно давно. Перри говорит о некоем медведе-рекордсмене, достигшем форта Маккензи, пройдя 180 километров вверх по реке Маккензи, по пути вламываясь в мясные склады и убивая собак.

Самая южная точка, где на морском побережье Евразии отмечен белый медведь, – побережье Кроноцкого полуострова Камчатки. Этот случай отмечен таким внимательным и щепетильным исследователем, как В. Аверин, которого трудно обвинить в склонности к преувеличениям ради сенсации.

Из прочих медведей я только вскользь упомяну малайского медведя, которого местные жители называют бируангом, медведя-губача, обитающего в тропической Индии, а также южноамериканского очкового медведя. Всё это звери небольших размеров (и даже очень небольших – по сравнению с бурыми и белыми гигантами). Самый мелкий и самый неизученный из них – это бируанг, который весит самое большее 65 килограммов. Он коренаст, силён и покрыт гладкой чёрной шерстью.

Населяет он обычно горные и равнинные тропические леса Бирмы, Индокитая, Малакки, а также Суматры и Борнео.

Бируанг – самый «древесный» из всех медведей и буквально сутками может не покидать кроны. На деревьях он находит пишу и спит, принимая своеобразные солнечные ванны.

Он поедает нежные ростки кокосовой пальмы, фрукты и листья. Как и бурый медведь, он не прочь полакомиться муравьями, а также другими общественными насекомыми – термитами. Своими сильными лапами и когтями он разрушает их прочные жилища и извлекает съедобный объект длинным тонким языком и подвижными губами.

Приносит самка малайского медведя обычно двух медвежат, которые рождаются в каком-нибудь уединённом месте на земле и несколько месяцев живут с родителями. В спячку этот зверь, естественно, не впадает.

Медведь-губач покрупнее бируанга и весит уже до 140 килограммов. У этого медведя довольно стройное тело на высоких ногах, огромные когти и длинная острая морда. Он покрыт удивительно лохматой жёсткой шерстью, обычно чёрного цвета, иногда с рыжеватым оттенком.

Как и большинство других медведей, губач является типичной «совой». Днём он спит где-нибудь в траве, кустах или неглубокой пещере, при этом удивительно громко храпит – так, что это нашло своё отражение даже в научной литературе. Его пищей по преимуществу служат беспозвоночные, падаль и разная тропическая растительность. Устрашающие когти нужны этому лохматому мишке не для «кровопролитиев», а для того, чтобы ломать гнилые стволы деревьев и термитники. Оттуда он добывает разных насекомых, ради чего приводит в действие удивительный естественный насос. Дело в том, что губач, как явствует из его названия, обладает длинной мордой с очень подвижными голыми губами, которые могут сильно вытягиваться наподобие трубки. Ноздри при этом у зверя смыкаются. Два передних зуба у губача отсутствуют, из-за чего впереди образуется щель. Нёбо у него полое. Эти особенности позволяют губачу действовать своей мордой, как насосом, – сперва выдувать насекомых из их разрушенных убежищ, а затем втягивать их внутрь. Возникающий при этом шум бывает слышен очень далеко – более чем за сто метров – и иногда может стоить медведю жизни, привлекая к нему внимание охотников.

Детёныши у губачей рождаются в земляном убежище наподобие берлоги. Их может быть от одного до трёх.

В первое время самец опекает потомство вместе с самкой, что совсем несвойственно остальным видам медведей.

Очковый медведь – единственный во всей фауне южно-американского континента. Это небольшой зверь, весящий не более 140 килограммов. Он населяет горы от Колумбии до Северного Чили.

Шерсть у него лохматая, чёрная, иногда с буроватым оттенком, за исключением больших белых кругов вокруг глаз, каковым он и обязан своим названием. Очковый медведь живёт по большей части в горных лесах, но иногда появляется и на открытых луговых склонах. Считается, что этот медведь – самый растительноядный в семействе. Он питается листьями, плодами, корнями, молодыми проростками. Местами он вредит посевам кукурузы. Однако ни о каких конфликтах наподобие тех, что случаются с нашими мишками, здесь не может быть и речи.

Британский киносценарист М. Эндрюс во время своего путешествия в Эквадор сделал попытку снять на плёнку этого редчайшего и осторожного зверя. Несколько дней он провёл на склонах горы Антисана, но при этом даже не смог увидеть ни одного медведя. Однако его гид, местный житель Хулио, пеон с асиенды, утверждал, что ему доводилось стрелять этого зверя, несмотря на то, что он занесён в международную Красную книгу. Впрочем, пеон скорее всего об этом не имел никакого понятия.

Когда-то очковые медведи являли собой вожделенную мечту каждого охотника. Ещё бы – наряду с ягуаром это один из крупнейших хищников континента! (Правда, мы уже знаем, что назвать «хищником» очкового медведя можно только с большой натяжкой.) В основном медведей стреляли во время их сезонных миграций с гор в затопляемые поймы перуанских рек.

На сегодняшний день, по мнению Эндрюса, наибольшую опасность для медведей представляют не охотники, а владельцы больших асиенд, интенсивно занимающиеся сельским хозяйством. Теперь причиной убийства служит порча посевов на полях, о чём я уже упоминал выше. Конечно, происходит и браконьерский отстрел самок с целью отлова детёнышей для зоопарков. Получается так, что медведи могут чувствовать себя в безопасности, только находясь на заоблачных, покрытых лесами склонах гор, которые контролирует знаменитая латиноамериканская наркомафия. Там-то уж мишкам ничто не угрожает.

Американский зоолог Берни Пейтон с 1977 года изучал этого зверя в труднодоступных районах Перу, однако за пятьдесят четыре поездки ему довелось встретить всего шесть

медведей.

Как ни странно, самыми опасными существами здесь оказались не медведи, а люди. Когда я повстречал Берни во время Десятой Североамериканской конференции по проблемам медведей, то обратил внимание, что его лицо изуродовано жуткими шрамами. Когда я спросил о том, как он ухитрился их получить, Берни попросту ответил: «Марксисты».

Оказывается, во время своих медвежьих странствий Берни попал в лапы какой-то марксистской радикальной организации. Они повесили его вниз головой и начали с живого снимать кожу.

Но… Крики Берни услышали боевики наркомафии, которые сменяли патрули на какой-то из кокаиновых плантаций. И они спасли его и даже предоставили медсестру, которая выхаживала его несколько недель.

«Сегодня у меня язык не повернётся сказать об этих людях дурное слово. Кроме того, они своим режимом устанавливают настоящие зоны покоя в джунглях, где находят убежище и медведи, и другие экзотические животные. Они, конечно, плохие люди в общем понимании этого слова. Но для охраны природы они делают больше, чем многие природоохранные фонды».

Раньше зоогеографы считали, что очковый медведь заселил Южную Америку, проникнув по Карибскому сухопутному мосту на территорию современной Венесуэлы, – только тогда это был скорее не сам очковый медведь, а первобытный барибал – медведь, который первым проник на Американский континент триста тысяч лет тому назад. Однако наш зверь напоследок подкинул исследователям «вкуснейшую» загадку: согласно генетическому анализу его ближайшим родственником оказался не барибал, а малайский медведь бируанг! Что бы это значило?..

Теперь оставим влажные тропические леса, куда мы забрели, рассматривая других представителей медвежьего семейства, и перенесёмся в нашу хмурую северную тайгу.

Часть II Мохнатый бог

Глава 8 Мохнатый бог

Все мы, безусловно, боимся темноты. Но не той голубой ночной кисеи, усыпанной россыпями звёзд, и не сумрака комнаты с колышущимся отблеском скрытого светильника. В каждом из нас спит ужас перед абсолютным мраком ночного кошмара.

Тьма нашего подсознания густо населена. В ней бродят самые причудливые образы мировой демонологии, собранные современным человеком за всю историю цивилизации. От первого неизвестного хищника, разогнавшего у погасшего костра семью рамапитеков, до оскаленного механического черепа Терминатора.

Бурый медведь занимал в кошмарах наших предков столь много места, что человек создал настоящую религию, посвящённую ему, – строго говоря, множество разных религий, возникших в разное время и в разных местах. Древнее медвежьего культа может быть только захвативший всю Евразию культ лося и северного оленя.

Этнографы считают, что впервые наши предки усмотрели божественный лик в оскаленной медвежьей морде ещё в неандертальскую эпоху. С материалистической точки зрения именно охота на крупных животных усиливала родственные связи. А так как охота на медведей была одной из самых опасных и трудных (и остаётся таковой во многом и в настоящее время), то своей эволюцией мы должны быть обязаны как раз медведям.

Временем зарождения первых религиозных представлений, по мнению археологов, следует считать мустьерскую эпоху, или средний палеолит. Именно этим периодом датируются найденные в Германских Альпах захоронения медвежьих черепов из пещеры Драхенлох, что означает «Драконова дыра».

Человек мустьерского времени, как считает академик Б. А. Рыбаков, жил 35-100 тысяч лет тому назад и был по сравнению с питекантропом вполне цивилизованным. Он был хорошо знаком с огнём и оставил нам следы как временных охотничьих стоянок, так и особых мастерских. Он уже умел строить хижины. Мустьерцы охотились практически на всех крупных и опасных животных.

Венцом мустьерской культуры было, как и полагается всякой порядочной цивилизации, изобретение чудо-оружия – им оказался привязанный к тонкой прямой палке острый каменный наконечник. Это было копьё, которое позволяло вступать в ближний бой не только со зверем, но и с человеком.

В мустьерских «медвежьих» пещерах кости наших героев – медведей – составляли большую часть всех звериных останков, а количество убитых зверей в одном месте достигало восьмисот и даже тысячи!

Культ медведя, по мнению археолога Б. Васильева, относится к так называемому дошаманскому периоду религиозных воззрений, т. е. к тому времени, когда каждый человек считал себя в силах обратиться к своему богу безо всяких посредников, даже если этим богом был угрюмый мохнатый лесной отшельник.

В конце каменного века медвежий культ был занесён первопоселенцами и в Северную Америку.

О настоящих «медвежьих склепах» каменного века рассказывает нам А. Д. Столяр. Он утверждает, что среди пещер, в которых, вообще-то, встречаются самые разные останки, есть пещеры, занятые почти исключительно медвежьими костями. Они труднодоступны, и, похоже, неандертальцы только бывали в них, но не жили постоянно. Хоронили в пещерах не медведей целиком, а только черепа и кости их лап.

Могилы, созданные для медведей людьми в карстовой пещере Драхенлох, расположены в альпийской зоне на высоте около 2,5 километра. Черепа и кости лап медведей хранились в специально огороженном камнями отсеке пещеры.

В пещере Регурду на Кавказе кости медведя были захоронены в яме и прикрыты массивной каменной плитой. В Ильинской пещере (возле Одессы) кости медведей находились за специальной каменной оградой; череп медведя был обложен камнями. Можно резонно предположить, что эти могилы служили нашим предкам для магических целей. То ли мёртвые медведи приманивали к племени живых, то ли, наоборот, отгоняли от охотников хищников. А может, древние маги «оживляли» убитых чудовищ и использовали их в своих целях?

Ритуальные захоронения пещерных медведей мы находим в горах Гарца, в Оверни, в Тюрингских Альпах. Рисунки с изображением медведя, явно ритуального характера, обнаружены и в некоторых памятниках кроманьонской эпохи. Амулеты, обереги и талисманы из медвежьих когтей, клыков и фаланг пальцев известны на всей территории древнейшей Ойкумены. Не будет преувеличением сказать, что, с точки зрения атеиста, всё современное религиозное сознание выросло из культа медведя.

Одновременно с этим культ медведя, как и любого другого священного животного, постепенно обрастал многочисленными запретами, табу и эзотерическими обрядами. О некоторых из них мы можем судить по этнографическим сведениям из не столь далёкого прошлого.

Мужчины-лапландцы, принимавшие участие в охоте на медведя, считались «нечистыми». На протяжении трёх дней они должны были жить в специально построенной хижине (юрте), где они разделывали и поедали тушу медведя. Прежде чем войти в предназначенную для них юрту, охотники снимали с себя одежду, в которой они охотились, и жёны плевали им в лицо красным соком ольховой коры. В юрту они проникали не через обычную дверь, а через отверстие сзади. Двое мужчин с частью уже приготовленного мяса отряжались для того, чтобы отдать его женщинам, которым запрещалось приближаться к мужской юрте. Эти мужчины притворялись иноплеменниками, которые принесли подарки (или дань) из далёкой страны. Медвежатину нельзя было

передавать женщинам через дверь юрты: необходимо было просунуть мясо через отверстие, образованное откинутым краем полога.

По окончании трёхдневного заключения мужчинам разрешалось вернуться к жёнам. Однако, прежде чем выйти из юрты, они один за другим обегали вокруг очага, держась за цепь, на которой над костром подвешивают горшки. Эта беготня рассматривалась как некий обряд очищения. После этого охотники получали право покинуть юрту через обычную дверь и присоединиться к женщинам. Однако вождь охотничьей партии должен был исполнять обет воздержания ещё в течение двух дней.

Приволжские народы имя медведя связывали с могущественным духом Кереметом. У удмуртов и марийцев это бог зла, который имеет свойство превращаться в медведя. Встреча с медведем на дороге у них же сулила бурю.

У племени огузов их родоначальник, Огуз-хан, имел медвежьи плечи и руки, соответственно и медведи почитались этим народом за родственников.

Верховный бог манси Нуми-Торум имел когти и медвежьи лапы, его родственник и ближайший помощник Консыг-Ойка (который и был собственно медведем) положил начало целому клану Пор.

Манси считали, что Консыг-Ойка был сыном Нуми-Торума и жил с ним в одном доме на небе. В те времена люди были ещё примитивнее медведей, им недоступен был ни огонь, ни примитивнейшие орудия. С неба медведю понравилась земля, особенно то, что она меняет свой наряд с белого на зелёный. Хорошая жизнь всегда грешит некоторым однообразием, поэтому медведь уговорил своего родственника отпустить его на землю. Нуми-Торум после долгих уговоров спустил медведя в люльке на землю. Но медведю жизнь на примитивной земле не показалась сахаром и он снова стал проситься обратно. Но в мансийский рай мишку не пустили, а дали лук, стрелы и огонь, чтобы было чем поддерживать своё существование. От тяжёлой жизни, в конце концов, медведь сильно опустился, озверел и дошёл до своего нынешнего состояния – стал пакостить, и допакостился до того, что один из семи братьев-охотников среди людей заколол его. Он и забрал себе лук, стрелы и огонь, а также научил всех других людей ими пользоваться.

Медведица, положившая начало мансийскому клану Пор, поступила ещё проще – для того, чтобы родить первого «медведе-человека», ей было достаточно съесть зонтичное растение порых.

Это, однако, её не уберегло от стрел охотников, которые взяли её дочь с собой. Перед смертью медведица передала дочери обряд почитания зверя. В результате то ли неизгладимой психической травмы, полученной в детстве, то ли искусственного зачатия дитя вышло не очень удачным. Первые Пор-люди (называвшиеся также «менквами») были страшны на вид (остро– и многоголовые), злобны и человекоядны.

Медвежий праздник, или «медвежьи пляски», у народа манси проводился после удачной охоты на медведя с целью задобрить своего грозного предка.

Убивший медведя охотник просил прощения у головы медведя, водружённой на стол. Он вставал и, кланяясь, заявлял морде: «Ты прости, это не я тебя убил, это ружьё моё убило, а его, ты же знаешь, сделали не мы. Так что убили Тебя нечаянно, больше такого не случится». Вступались за своего друга и другие охотники. Шаман пел длинную протяжную песню, а затем три охотника исполняли свой танец. Из их пантомимы зрители узнавали про медвежье житьё-бытьё на небе и на земле, обо всех перипетиях охоты – как выследили и подстерегли зверя, как убили его почему-то семью стрелами.

Очень показательно, что в среде многих примитивных народов бытовало поверье, что можно избегнуть медвежьей мести или божьего гнева за убиение животного, попытавшись свалить вину на кого-нибудь другого. Тон в этом поверье задавали финны, пытаясь убедить убитого медведя, что он пал не от их руки, а попросту свалился с дерева.

Как и всё на свете, медвежий ритуал делится учёными людьми на «восточный» и «западный» толки. «Западный» ритуал является охотничьим культом. Целью его было вымолить у зверя прощение за его добычу и последующее съедение. Этим культом «грешили» таёжные охотничьи племена, разбросанные по северной приполярной области Сибири, – обские угры, кеты, эвенки и эвены.

Приобские кеты имеют два мощных родовых объединения, у истоков которых стоят могущественные духи Кайгусь и Койотбыль.

Кайгусь, приняв решение жениться, не нашёл ничего умнее, как перед браком принять облик здоровенного медведя, и утащил понравившуюся ему девушку. Естественно, весь народ всколыхнулся и кинулся в погоню. В итоге неразумный дух был убит, но перед смертью объяснил своей жене (а та передала дочке – полумедведице), что его можно воскресить с помощью специального обряда. Этот обряд и стал позднее медвежьим праздником.

Дух Койотбыль был в представлении кетов сыном мужчины и медведицы. Последняя нашла в своей берлоге мёртвого мужика и с помощью различных ухищрений сперва воскресила, а потом и оженила его на себе.

Эти северные народы медведя не откармливали специально, как на Амуре и Сахалине, но, когда зверя убивали на охоте, устраивали праздник, который длился несколько дней.

Считают медведя своим предком и современные корейцы. По их легенде, сын бога Тангун сошёл на землю в районе священной корейской горы Пэктусан, за неимением женщин сошёлся с медведицей (судя по всему – гималайской – почернее волосом и поизящнее), и от этого причудливого брака пошёл по миру корейский народ.

У айнов тоже был миф о женщине, которая родила сына от медведя, и многие айны, живущие в горах, гордятся тем, что происходят от медведя. Таких людей именуют потомками медведя, и они с гордостью говорят о себе: «Что до меня, то я дитя бога гор. Я происхожу от бога, который правит в горах», – имея в виду медведя.

Гартвиг указывает: «Немало расточают якуты похвал и медведю. Никогда не забудут они низко поклониться, проходя мимо его берлоги, и прозой и стихами восхваляют храбрость и благородство любимого „дядюшки"».

Д. Фрэзер приводит примеры самых разных проявлений поклонения медведю у первобытных народов: «Алеуты уверены, что они наносят оскорбление душе страшного полярного медведя, если не соблюдают относящиеся к ней табу. Душа медведя задерживается у того места, где она покинула тело на три дня. По их поверью, человек, который нанёс обиду душе медведя, наказание постигает куда быстрее, чем тот, кто обидел души заурядных морских зверей».

Гренландские эскимосы также почитали «нанука» – как они называли белого медведя. Вот что рассказывает об этом полярный исследователь Фредерик Кук.

«Собаки исполняли вокруг поверженного медведя дикую пляску, однако у того ещё было достаточно сил. Он выбрасывал вперёд лапы, да с такой силой, что держал в полном бездействии всю свору. Подоспели другие эскимосы, впереди них тоже мчались собаки. Тотио (один из эскимосов, сопровождавших Ф. Кука в его путешествии к Северному полюсу.—М. К.) подоспел первым и погрузил копьё медведю под лопатку. Зверь принадлежал ему.

Молодой эскимос приумножил свои победы, завершив тем самым перечень деяний, закреплявших за ним право считаться настоящим мужчиной. Он уже успел обзавестись двенадцатилетней невестой, однако без убитого медведя помолвка не могла считаться нерушимой. Он принялся танцевать от радости, переполнявшей

его любящее молодое сердце…»

Интересно, что отголоски обряда посвящения в мужчины привились у первопоселенцев Юкона. В период «золотой лихорадки» среди старожилов Аляски бытовала такая побасёнка: «Гражданином штата может считаться тот человек, который помочился в Юкон, познал любовь индианки и убил медведя гризли». Однако, добавляли мудрые старожилы, нельзя вносить путаницу в два последних пункта и будущий гражданин не должен стремиться убить индейскую женщину и познать любовь медведицы.

Бурый медведь был одним из самых почитаемых животных у эвенков. Культ медведя отражён в наскальных рисунках на Ангаре, Токко, Мае. Много скульптур медведя в археологических памятниках с неолита вплоть до Средневековья. Они найдены в могильнике Самусь у г. Томска, на стоянке Берёзовская, в поселении Кондон и во многих других местах. Культ медведя дожил в запретах, оберегах, поверьях, преданиях и обрядах до наших дней.

Эвенкийское божество Сингкэн, по некоторым сведениям, имело образ старых медведей, медведя и медведицы, одетых в национальный эвенкийский костюм. «Я несколько раз посещал их жильё-берлогу во время своих камланий, – рассказывал 80-летний эвенк Р. П. Архипов этнографу С. И. Николаеву, – но они всегда встречали меня по-медвежьи, высунувшись по пояс из берлоги».

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/mihail-krechmar/mohnatyy-bog/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания