Режим чтения
Скачать книгу

Ненависть и прочие семейные радости читать онлайн - Кевин Уилсон

Ненависть и прочие семейные радости

Кевин Уилсон

Мировой бестселлер (Эксмо)

Есть ли предел родительскому эгоизму? Чадо А и чадо Б, как зовут родители Анни и Бастера, ответят, что никаких пределов нет. Кажется, их мать и отец способны пойти на что угодно, чтобы отделаться от детишек. Вероятно, даже инсценировать свою смерть… Усаживайтесь поудобнее, у А и Б припасено много историй об их сумасшедшей семейке, после которых вы будете считать своих родителей идеальными.

Кевин Уилсон

Ненависть и прочие семейные радости

Посвящается Энн Ли

С какой все же абсурдностью порой

ведут себя они в любви к нам, детям,

и мы не менее нелепо являем им свою любовь.

Со странной и бесстыдною гордыней

кичатся они тем, что понуждают

их волю выполнять – да как!

А взять саму их жизнь! Уж мы куда умней

сумели б ею распорядиться!

    Уильям Мередит. «Родители»

Все это не было настоящим – всего лишь декорации. Откровенно сценические декорации.

    Дороти Хьюз. «В укромном месте»

Пролог

«Преступление и наказание». 1985 год

Художники: Калеб и Камилла Фэнг

Мистер и миссис Фэнг называли это искусством – их отпрыски же считали сущим бедствием.

– Вечно вы наделаете дел – и в сторону, как ни в чем не бывало, – заявила их дочь Анни.

– Все это намного сложнее, чем кажется, детка, – молвила миссис Фэнг, раздавая членам семьи строго распределенные роли предстоящего ивента[1 - «Ивент», или «эвент» («случай, событие»), «хэппенинг» («событие, происшествие»), «перформанс» («представление, игра») являются близкими друг к другу формами акционистского искусства постмодернизма, зародившимися в 60-х гг. XX в. Различаются они главным образом степенью срежессированности, масштабности «события» и вовлеченности в него аудитории. Объединяет их то, что все они являются «искусством действия», своего рода «живыми картинами», стирающими грань между искусством и действительностью, провоцирующими реакцию зрителей и побуждающими их к действию. – Здесь и далее примеч. пер.].

– И в то же время в том, что мы делаем, все довольно просто, – добавил мистер Фэнг.

– Да, и в то же время просто, – отозвалась его жена.

Анни и ее младший брат Бастер ничего не ответили.

Семейство направлялось в Хантсвилл, что находился довольно далеко, в двух часах езды от дома, поскольку было весьма нежелательно, чтобы Фэнгов кто-либо узнал. Анонимность являлась ключевым моментом их так называемых событий: это позволяло разворачивать действо без опасения, что некие добрые люди, предвидя грядущий кавардак, внезапно вмешаются и все испортят.

Мистер Фэнг, исполненный жажды скорейшего воплощения нового творческого замысла, вовсю гнал семейный минивэн по автостраде.

– Сынок, не хочешь повторить, что от тебя сегодня требуется? – посмотрел он в зеркало заднего вида на шестилетнего мальчугана. – Убедиться, что все ясно и понятно?

Бастер заглянул в выданный ему листок с мамиными схематичными карандашными набросками.

– Я буду есть горстями желейные бобы и очень громко хохотать.

– Верно, – с удовлетворенной улыбкой кивнул мистер Фэнг.

Тут миссис Фэнг предложила, чтобы Бастер еще и подбрасывал конфеты в воздух, и все сидящие в машине дружно сочли это неплохой идеей.

– Анни, – продолжил мистер Фэнг, – ты за что отвечаешь?

Девочка всю дорогу глядела в окно, считая сбитых вдоль шоссе животных, и успела уже добраться до пяти.

– Я – «тайный агент». Предупреждаю хозяина.

Мистер Фэнг снова улыбнулся:

– А затем?

Анни зевнула:

– Затем делаю ноги.

Когда семейство наконец прибыло к назначенному месту, все четверо уже были внутренне готовы к тому, что случится дальше – к той эксцентрической сцене, которую они разыграют в столь краткий промежуток времени, что для большинства посетителей торгового центра она мелькнет лишь странным видением.

Фэнги вошли в запруженный народом торговый центр и тут же растворились в толпе, делая вид, будто друг друга не знают. Мистер Фэнг, усевшись за столиком на фуд-корте, незаметно настроил и сфокусировал крошечную камеру, спрятанную в выпуклых очках, от которых у него всякий раз, как их приходилось надевать, вокруг глаз почему-то вылезала сыпь. Миссис Фэнг с многозначительным видом расхаживала по моллу, неистово, с непомерной горячностью размахивая руками, дабы заранее создать у окружающих впечатление, что дама малость не в себе. Бастер коротал время, выуживая из фонтанов монетки, отчего его мокрые карманы топорщились, полные звонкой мелочи. Анни, слоняясь по моллу, купила себе в киоске, торговавшем разными дурацкими безделушками, модное тату и отправилась в туалет, чтобы притереть к плечу новую картинку – череп с розой между зубами. Закончив, девочка опустила закатанный рукав на место, спрятав под ним татушку, и оставшееся время просто сидела в одной из туалетных кабинок, пока часы не пропиликали «пора».

Момент настал, и каждый из них неспешно двинулся к магазину, торговавшему целыми россыпями всевозможной карамели. Все четверо были готовы к созданию нового произведения искусства, которое могло возникнуть лишь в том случае, если каждый из них безукоризненно исполнит все, что от него требуется.

Побродив минут пять по проходам между лотками, Анни подергала за рубашку тинейджера, стоявшего за кассой.

– Хочешь что-нибудь купить, деточка? – отозвался паренек. – Тебе что-нибудь достать? Я был бы очень рад тебе помочь.

Он был настолько добр к ней, что Анни даже устыдилась того, что ей сейчас предстояло сделать.

– Я вообще-то не ябеда… – начала она.

В недоумении паренек склонился к ней поближе:

– А что такое, мисс?

– Не хочу показаться ябедой, но вон та тетенька крадет у вас конфеты. – Она указала на свою мать, которая стояла у диспенсера с желейными бобами с массивным серебряным совком в руке.

– Вон та? – уточнил продавец.

Анни кивнула.

– Ты сделала сегодня доброе дело, деточка, – сказал паренек и, вручив ей леденец на палочке, который к тому же оказался и свистулькой, пошел звать менеджера.

Анни стянула обертку и, прислонясь к прилавку, быстро схрупала леденец, наполнив рот царапучими сахарными осколками. Покончив с конфетой, девочка прихватила с кассы еще один леденец и сунула в кармашек на потом. Когда из задней комнаты показались менеджер с хозяином, Анни спокойненько вышла из магазина, ни разу не обернувшись, и без того прекрасно зная, что сейчас произойдет.

Наполнив уже пятый пакет желейным драже, миссис Фэнг с опаской огляделась и быстро сунула незапечатанный пакет вслед за другими себе под куртку. Затем вернула совок в держатель, двинулась, насвистывая, по проходу, старательно изображая нарочитый интерес еще к нескольким видам карамели, и наконец устремилась к выходу. Стоило миссис Фэнг ступить наружу, как ее ухватили за руку, и мужской голос произнес:

– Извините, леди, но, сдается мне, у нас есть маленькая проблемка.

И хотя в следующую минуту миссис Фэнг готовилась изобразить великую досаду и разочарование, в это мгновение она не сдержала едва заметной улыбки.

Мистер Фэнг с приличного расстояния наблюдал, как его супруга помотала головой и с недоверием проследила за рукой менеджера, указывавшего на смехотворные выпуклости на ее одежде: вся ее
Страница 2 из 23

«контрабанда» красноречиво выпирала со всех сторон, и это привносило в происходящее особенно забавную абсурдность.

– Я диабетик, говорю я вам! – закричала его жена. – Мне вообще нельзя конфет!

При этих словах несколько посетителей магазина обернулись на шум.

Теперь мистер Фэнг подступил как можно ближе к разворачивающемуся действу, и тут же его супруга возмущенно заорала:

– Это противоречит Конституции! Мой отец играет в гольф с самим губернатором! Вот я сейчас…

В этот момент миссис Фэнг еле заметно повела плечами – и пакеты с драже разом стали просыпаться.

Бастер пронесся мимо отца и некоторое время просто глядел, как у матери из-под одежды градом сыплются желейные бобы, с глухим стуком ударяясь о пол. Потом с воплями «Бесплатные конфеты! Бесплатные конфеты!» мальчик бросился на колени к маминым ногам и стал огромными горстями запихивать в рот драже, которое все продолжало сыпаться с миссис Фэнг. Очень скоро рядом с Бастером пристроились еще двое детишек – точно его мать являла собой только что разбитую пиньяту – и, барахтаясь, лихорадочно набирали свою долю бобов. Бастер же начал громко хохотать с сильной хрипотцой в голосе, от которой казался изрядно старше своих лет.

Мало-помалу вокруг них собралась толпа где-то из двух десятков человек – и вот тогда его мать принялась громко рыдать.

– Я не вынесу, если еще окажусь за решеткой! – заголосила она.

Тут Бастер оторвался от застлавших пол бобов и убежал. Только теперь он спохватился, что забыл пошвырять конфеты в воздух, и уже предвидел, что ему припомнят эту оплошность вечером, когда семья соберется обсудить свой новый успех.

Тридцать минут спустя Фэнги-младшие встретились у фонтанов и стали ждать, пока их матушка сумеет выпутаться из истории, избежав последствий своего нелепого поступка. Скорее всего, охранники торгового центра продержат ее до тех пор, пока отец не сумеет убедить их отпустить женщину, ограничившись предупреждением. Он будет трясти перед охранниками их с мамой резюме и газетными вырезками из «The New York Times» и журнала «ArtForum», вещать, что это есть «искусство публичного перформанса», этакая «срежиссированная стихийность», «проекция реальной жизни». Они, разумеется, заплатят за драже, и, скорее всего, отныне в этот молл им будет путь заказан. Вернувшись вечером домой, они будут ужинать и в красках представлять, как нынешние посетители заведения рассказывают своим домашним и друзьям об этом странном и примечательном событии, случившемся сегодня после полудня в магазине.

– А вдруг им все-таки придется сесть в тюрьму? – спросил Бастер сестру.

Вполне серьезно обмыслив подобный вариант, девочка пожала плечами:

– Тогда мы автостопом доберемся до дома и будем ждать, когда они оттуда сбегут.

Бастер согласился, что это вполне даже разумный план, и, в свою очередь, предложил:

– Или мы могли бы пожить здесь, в молле, а мама с папой даже не знали бы, где нас искать.

Но Анни помотала головой.

– Мы очень им нужны, – возразила она. – Без нас у них ничего не получится.

Бастер выгреб из кармана всю добытую недавно мелочь и разложил на две равные стопки, после чего они по очереди с сестрой принялись швырять монетки обратно в фонтаны, всякий раз загадывая желания, которые как будто были достаточно незамысловаты, чтобы однажды воплотиться в явь.

Глава 1

Едва Анни появилась на площадке, как человек из съемочной группы сообщил, что ей придется остаться топлес.

– Простите, что? – не поняла она.

– То самое, – сказала незнакомая ей женщина. – Эту сцену мы снимаем без верха.

– А вы кто такая?

– Я – Дженни, – представилась та.

– Нет, я не о том, – сказала Анни, решив, что, может быть, просто ошиблась площадкой. – Что вы делаете в фильме?

Дженни недовольно нахмурилась.

– Я скрипт-супервайзер, помощник режиссера по сценарию, и мы с вами не раз уже общались. Помните, недавно я вам рассказывала один случай, как мой дядюшка пытался меня поцеловать?

Ничего подобного Анни припомнить не смогла.

– То есть вы следите за соблюдением сценария? – переспросила она.

Дженни с улыбкой кивнула.

– В моем экземпляре сценария эта сцена не предполагает обнаженки.

– Ну, – не удивилась Дженни, – думаю, тут допустимо вносить изменения. Наверное, это чье-то авторитетное мнение.

– Но когда мы репетировали, никто об этом даже не обмолвился.

Дженни в ответ лишь пожала плечами:

– А Фримэн что, тоже сказал, что от меня требуется полураздеться?

– О да, – кивнула Дженни. – Первое, что он сделал нынче утром, так это подошел ко мне и сказал: «Передай Анни, что в следующей сцене она снимается топлес».

– И где в данный момент Фримэн?

Дженни огляделась по сторонам.

– Да вроде как собирался найти гонца, чтобы послать за каким-то совершенно немыслимым сэндвичем.

Анни зашла в пустовавшую душевую кабинку и позвонила своему агенту.

– Они хотят, чтобы я снялась обнаженной.

– Категорически нет! – вскинулся ее агент Томми. – Ты кинозвезда почти что первой величины. Тебе нельзя сниматься в полной обнаженке крупным планом.

Анни поправила агента, что речь идет не о полном обнажении в кадре, а лишь о сцене топлес.

На другом конце линии повисла пауза.

– А-а, ну, это вовсе и не плохо, – сказал наконец Томми.

– Но этого не было в сценарии.

– В фильмах много вылезает такого, чего не было в сценарии, – ухмыльнулся агент. – Сразу вспоминается то кинишко, где у статиста на заднем плане из штанов высовывался член.

– Ага, – хмыкнула Анни, – и все кино насмарку.

– Ну, в том случае – да, – согласился Томми.

– Короче, я хочу сказать, что не собираюсь этого делать.

Агент вновь ненадолго умолк. Анни показалось, будто в трубке слабым фоном слышны звуки какой-то видеоигры.

– Знаешь, это не самая лучшая идея. У тебя сейчас, может статься, оскароносная роль – а ты тут хочешь гнать волну?

– Ты правда считаешь, что это оскароносная роль? – переспросила Анни.

– Ну, это зависит от того, насколько сильные у тебя в будущем году будут соперницы. С женскими ролями, кажись, там будет жидковато, так что да – вполне даже возможно. Впрочем, мало ли что я там считаю, не обращай внимания. С «Крайним сроком» вон я и не думал, что ты вообще попадешь в номинацию – и гляди, чем все обернулось.

– Ладно, я поняла.

– Внутреннее чувство мне подсказывает, что лучше тебе раздеться – может быть, таково режиссерское видение сцены.

– А мое внутреннее чувство с этим не согласно, – возразила Анни.

– Это можно понять, только вот строптивых актеров, знаешь ли, не очень любят.

– Я лучше пойду.

– К тому же у тебя классная фигура, – добавил агент, когда Анни уже занесла палец, чтобы сбросить вызов.

Анни попыталась связаться с Люси Уэйн, что как раз и снимала «Крайний срок», за роль в котором Анни номинировалась на «Оскар». В том фильме она играла стеснительную, подсевшую на наркотики библиотекаршу, которая снюхивается со скинхедами, причем, естественно, с трагической развязкой. Может, это кино было и не самым подходящим для ее актерского резюме, Анни прекрасно это понимала, – однако оно дало ее карьере хороший стартовый толчок. Анни доверяла Люси и на протяжении всех съемок чувствовала себя в умелых руках. Если бы Люси велела ей остаться топлес,
Страница 3 из 23

Анни сделала бы это без вопросов.

Естественно, Люси на звонок не ответила, а оставлять ей послание голосовой почтой в подобной ситуации Анни сочла не очень-то уместным. Итак, единственный надежный авторитет, способный ее успокоить, оказался вне доступа, а потому ей пришлось прибегнуть к немногим, еще оставшимся у нее, вариантам.

Родители решили, что это в целом отличная идея.

– Думаю, тебе было бы неплохо обнажиться полностью, – высказалась мать.

– Чего же только топлес? – где-то на заднем плане громогласно возмутился отец. – Скажи им, что ты это сделаешь, если тот мужик, что у них в заглавной роли, снимет с себя подштанники.

– А знаешь, он прав, – заметила мама. – Женская нагота в наши дни уже давно не вызывает бурного отклика. Скажи режиссеру, что, если он хочет пробудить реакцию публики, в его фильме надо показать чей-нибудь пенис.

– Ладно, мне, похоже, ясно, что главной-то проблемы вы не уловили, – раздраженно сказала Анни.

– А в чем проблема, детка? – не поняла мать.

– Да в том, что я не хочу снимать перед ними блузку! И вообще не хочу ничего снимать! И уж совершенно точно не хочу, чтобы Итан снимал с себя подштанники! Я хочу, чтобы эта сцена в фильме осталась именно такой, как мы ее репетировали.

– Ну, по мне, так это просто скучно.

– Почему-то меня это не удивляет, – бросила в телефон Анни и вновь повесила трубку, злясь, что вот же угораздило ее попасть в окружение разных недоумков, если не сказать больше.

Тут из соседней кабинки донесся чей-то голос:

– Я б на вашем месте им сказала: хотите, чтобы показала сиськи, – накиньте еще сто тысяч баксов.

– Чудная мысль, – усмехнулась Анни. – Спасибо за совет.

Когда она позвонила брату, Бастер заявил, что в ее случае лучше вылезти в окно дамской комнаты и удрать куда подальше. Таков был, впрочем, его обычный способ разрешения любых проблем.

– Дуй оттуда к черту, пока тебе не велели делать нечто такое, чего тебе совсем не захочется, – посоветовал он.

– Послушай, я же не сумасшедшая. Разве все это ни странно?

– Странно, – подтвердил Бастер.

– Никто ни разу не заикнулся ни о какой обнаженке – и вдруг в день съемок от меня требуют снять верх.

– Это странно, – повторил брат. – Не скажу, чтоб так уж удивительно, но все ж таки странно.

– Не удивительно?

– Помнится, бродили слухи, будто бы для самого первого фильма Фримэна Сандерса сняли полностью сымпровизированную сцену, где одну актрису поимел кобель, но потом эти кадры вырезали.

– Никогда такого не слышала, – пожала плечами Анни.

– Впрочем, сильно сомневаюсь, что Фримэн тебе что-нибудь подобное предложит.

– Так и что мне сейчас делать?

– Вали оттуда к черту! – крикнул в трубку брат.

– Я не могу так просто смыться, Бастер, – возразила Анни. – У меня есть контрактные обязательства. К тому же, мне кажется, это хороший фильм. Мне, по крайней мере, дали хорошую роль. Я просто скажу им, что не собираюсь сниматься в этой сцене.

Тут снаружи, за кабинкой, раздался голос Фримэна:

– Не собираешься сниматься в этой сцене?

– Что там за черт? – спросил Бастер.

– Я лучше пойду, – быстро сказала Анни в трубку.

Когда она покинула душевую кабинку, Фримэн стоял, привалясь задом к раковине, и поедал сэндвич, настолько громоздкий, будто сразу три сэндвича водрузили один на другой. Одет режиссер был в свою обычную рабочую одежду: черный костюм и галстук, изрядно помятую белую сорочку, солнечные очки и жалкие потрепанные кеды без носков.

– Так и в чем проблема? – осведомился он.

– И давно ты тут стоишь? – спросила Анни.

– Не так чтобы давно. Ассистентка сказала, что ты в туалете, и народу стало любопытно, то ли ты просто струхнула, узнав, что придется малость оголиться, то ли тут коксом балуешься. Вот я и думаю: схожу-ка разузнаю.

– Допустим, я не балуюсь коксом.

– Я даже разочарован.

– Я не собираюсь раздеваться, Фримэн.

Режиссер огляделся, ища глазами место, куда бы он мог примостить свой сэндвич, и, очевидно, только сейчас осознав, что находится в общественной уборной, предпочел оставить еду в руках.

– Ладно, ладно, – ухмыльнулся он. – Я ведь всего-то сценарист и режиссер – что бы я в этом соображал?

– Но это же просто бессмысленно! – чуть не завопила Анни. – Какой-то мужик, которого я в жизни не видела, является ко мне в квартиру – и тут стою я с сиськами наружу!

– У меня сейчас нет времени объяснять тебе, что тут все гораздо сложнее, – поморщился Фримэн. – По сути дела, тут речь идет о самообладании, и Джина должна стремиться контролировать любую ситуацию. И здесь она именно так это и реализует.

– Я не собираюсь оголяться, Фримэн.

– Если ты не желаешь стать настоящей актрисой, то снимайся и дальше в киношках о супергероях да всяких мыльных операх.

– Иди к черту, – огрызнулась Анни и, метнувшись мимо режиссера, выскочила из туалета.

Вскоре она встретила своего партнера по фильму Итана, который топтался по тесному пятачку, с непомерной значительностью проговаривая свои реплики.

– Ты уже слыхал? – кинулась к нему Анни.

Итан кивнул.

– И что?

– Могу дать один совет. Я бы на твоем месте взглянул на эту ситуацию так, будто ты не актриса, которой велят оголить бюст, а лишь некая актриса, играющая другую актрису, которой надо оголить бюст.

– Ясно, – выдавила она, с трудом поборов желание врезать ему до бесчувствия.

– Послушай, – продолжал разглагольствовать Итан, – это привнесет в сцену лишний пласт нереальности, что, кажется мне, сделает действие многосложным и еще более интересным.

Не успела она что-либо ответить, как к ним подошел, тряся планом съемок, первый ассистент режиссера:

– Следующим снимаем ваше визави. И как мы будем это делать, коли ты еще кипишь?

– Никак не будем, – отрезала Анни.

– Что ж, печально.

– Я буду у себя в трейлере, – бросила она, уходя.

– Актеры, на площадку! – заорал у нее за спиной ассистент.

Худшим фильмом, где ей довелось сниматься в одной из первых своих ролей, был «Пирожок на небесах»[2 - «Pie in the sky when you die» (англ.) – букв. «пирог на том свете». Выражение происходит из антирелигиозной песни американских рабочих «Поп и раб».]. Он был о частном детективе, расследующем убийство во время состязания по поеданию пирогов на сельской ярмарке. Прочитав тогда сценарий, Анни решила, что это комедия, и была потом немало шокирована, узнав, что фильм с уморительными репликами типа: «Я, видно, из тех, кому достаются одни пироги с потрохами» и «Ты поймешь, что я вовсе не проста, как кусок пирога», – на самом деле являлся вполне серьезной криминальной драмой. «Это вроде «Убийства в ”Восточном экспрессе”», – сказал тогда ей сценарист во время читки, – только вместо поезда здесь использован пирог».

В первый день съемок один из главных актеров при поедании на скорость пирогов получил пищевое отравление и выбыл из состава. Потом свинья из тамошнего частного зверинца вырвалась из загончика и порушила изрядно записывающей аппаратуры. Потом, отсняв пятнадцать дублей исключительно сложной сцены, вдруг обнаружили, что в камере нет пленки. И вообще, на съемках того фильма Анни довелось испытать совершенно нереальные ощущения – когда что-то из декораций вдруг разваливалось от малейшего прикосновения.

И наконец, дойдя до
Страница 4 из 23

середины фильма, режиссер заявил, что Анни требуется поносить контактные линзы, дабы изменить голубой цвет глаз на зеленый.

– В этом фильме нужны вспышки зеленого, чтобы цеплять зрительский глаз, – объяснил он.

– Но ведь мы уже полфильма сняли, – возразила Анни.

– Верно, – ответил режиссер, – сняли всего полфильма.

Одной из снимавшихся с ней тогда актрис была кинозвезда Равен Келли, сыгравшая роковую женщину в нескольких лентах классики нуара. На площадке семидесятилетняя Равен – никогда, казалось, не сверявшаяся со сценарием, а на репетициях разгадывавшая кроссворды, – оттягивала на себя буквально каждую сцену. Когда они с ней сидели бок о бок перед гримерами, Анни спросила, как же та выдерживает съемки в этом фильме.

– Это работа, – с легкостью ответила Равен. – Я всего лишь делаю то, за что мне платят, чем бы это ни было. Просто всегда надо стараться изо всех сил, хотя порой сам фильм бывает, скажем, не очень. Ну, и невелика беда! Главное – что платят. Никогда не понимала профессиональных актеров, и лично меня всегда меньше всего на свете интересовало актерское мастерство, сценические методы и прочая такая же дребедень. Просто встаешь там, где тебе велели стоять, говоришь свой текст и топаешь домой. Это всего лишь представление.

Гримеры между тем закончили работу, в результате чего Анни сделалась моложе, а Равен – старше своих лет.

– Но самой-то вам это нравится?

Келли устремила взгляд на Аннино отражение в зеркале.

– Отвращения не вызывает, – ответила она. – По крайней мере, при такой работе времени хватает на что угодно – чего еще можно пожелать!

Анни сидела на диване у себя в трейлере с опущенными жалюзи, закрыв глаза и глубоко, размеренно дыша под усыпляющий «белый шум» из шкатулки-антистресса. С каждым вздохом она представляла, как немеет та или иная часть ее плоти: сперва пальцы на руке, затем рука от запястья до локтя, далее от локтя до плеча – и так все тело до тех пор, пока Анни не погрузилась в состояние, максимально близкое к смерти. Это была старая проверенная техника семейства Фэнг, к которой они прибегали, прежде чем сотворить нечто совершенно катастрофическое. Вся хитрость заключалась в том, что, когда так вот, понарошку, побываешь в объятиях смерти, а потом от этого очнешься – ничто на свете, какой бы ужас ни внушало, уже не кажется серьезно стоящим внимания. Анни хорошо помнила, как они всей семьей, вчетвером сидели, притихнув, в своем минивэне. Каждый из них так вот медленно умирал, потом возвращался к жизни – и спустя считаные мгновения они резко распахивали дверцы машины и неистово врывались в жизнь каждого, кому случилось в тот день и час оказаться с ними в одном пространстве.

Через полчаса Анни вновь обрела плоть и решительно поднялась на ноги. Она стянула с себя футболку, расстегнула бюстгалтер, беспечно уронив его на пол. Глядя в зеркало, критически понаблюдала за собой, с выражением читая свой текст злополучной сцены.

– Разве я сторож сестре своей? – молвила Анни, борясь с желанием скрестить руки на груди.

Потом, произнеся последнюю свою реплику в сцене: «Боюсь, мне это просто безразлично, доктор Незбит», – Анни, по-прежнему топлес, распахнула дверь трейлера и прошла пятьдесят ярдов до площадки, невозмутимо миновав толпу выпучивших глаза ассистентов и помощников.

Фримэна она нашла в его режиссерском кресле, все с тем же покусанным сэндвичем в руке.

– Ну что, покончим-таки с этой чертовой сценой?

Фримэн улыбнулся.

– Вот и молодец! Излей в ней всю свою злость.

Обнаженная выше пояса, Анни стояла на площадке, чувствуя на себе липкие взгляды глазевших на нее статистов, съемочной группы, актеров – в общем, всех и каждого задействованного в фильме человека, – и мысленно внушала себе, что у нее все под контролем. Что она полностью контролирует ситуацию. Абсолютно, без единого сомнения, все контролирует.

«Звук и ярость». Март, 1985 год

Художники: Калеб и Камилла Фэнг

Бастер всякий раз хватал барабанные палочки вверх тормашками, но мистер и миссис Фэнг решили, что так оно еще и лучше. Мальчик судорожно давил ногой на педаль бас-барабана и нервно вздрагивал с каждым извлекаемым из него звуком. Анни бренчала на гитаре, и пальцы у нее вовсю горели, хотя концерт их длился не более пяти минут. При том, что оба они ни разу в жизни в руки не брали своих инструментов, брату с сестрой удавалось производить еще более жалкое впечатление, чем можно было ожидать. Песню, что сочинил для них мистер Фэнг, они горланили, отчаянно фальшивя и к тому же вразнобой. Хотя песню эту они разучили всего за пару часов до выступления, припев оказалось на удивление легко запомнить, и теперь брат с сестрой во всю глотку его выкрикивали для нескольких изумленно застывших зевак:

Скорбен этот мир! В нем надо жалость позабыть!

Грохнем всех родителей – и можно дальше жить!

Перед ними в открытом футляре от гитары лежали кое-какие монетки и единственная купюра в один доллар. К футляру была прилеплена картонка с написанным детской рукой призывом:

НАШЕМУ ПЕСИКУ ТРЕБУЕТСЯ ОПЕРАЦИЯ, ЕМУ НУЖНО КОЕ-ЧТО ОТРЕЗАТЬ!

ПОЖАЛУЙСТА! ПОМОГИТЕ ЕГО СПАСТИ!

Прошлой ночью Бастер старательно выводил на ней каждое слово под папину диктовку.

– «Операция» напиши с ошибкой, – велел отец.

Кивнув, Бастер написал: «Апирация».

Но миссис Фэнг замотала головой:

– Все же предполагается, что они бесталанны, а не безграмотны. Бастер, ты знаешь, как пишется слово «операция»?

Мальчик кивнул.

– Ладно, пусть будет написано правильно, – согласился мистер Фэнг и выдал ему чистую картонку.

Закончив объявление, Бастер воздел перед родителями картонку для проверки.

– Ох, бог ты мой, – прыснул мистер Фэнг. – Это уже едва не перебор.

Миссис Фэнг рассмеялась и кивнула:

– Ага, едва.

– Перебор чего? – в искреннем недоумении воскликнул Бастер, но родители вдруг так безудержно расхохотались, что и не слышали вопроса.

– Это наша новая песня, которую мы только что сочинили, – объяснила Анни собравшейся перед ними аудитории, которая на удивление с начала их концерта заметно увеличилась. Они уже спели шесть песен – одна мрачнее и тоскливее другой, – причем играли настолько неумело, что со стороны казалось, дети здесь не песни исполняют перед публикой, а разражаются капризным буйным гневом.

– Для нас ценна любая мелочь, что вы пожертвуете для нашего любимого песика, мистера Корнелиуса. Благослови вас бог!

С этими словами Бастер взялся что есть силы молотить палочками по тарелкам хай-хета: «та-ти-та-ти-та!» – а его сестра принялась дергать за струну, другой рукой водя пальцем вверх и вниз по грифу, отчего гитара издавала заунывный вой, то и дело менявшийся тонально, но не терявший своей скорбной сути.

– Не ешь, не ешь той кости! – звонким йодлем заголосила Анни.

– Не ешь, не ешь той кости, – уныло повторил за ней брат.

Анни поглядела в толпу, однако не нашла в ней родителей – вокруг были лишь чужие, сочувственно роняющие слезы лица людей, которые не могли просто взять да отойти от двух таких искренних и печальных ангелочков.

– Она тебя погубит! – отчаянно пропела девочка.

Бастер угрюмым эхом повторил за ней строку.

– Не ешь, не ешь той кости!

И не успел брат повторить эти слова, как
Страница 5 из 23

из толпы раздался громкий отцовский голос:

– Это ж вообще невыносимо!

Толпа всколыхнулась резким вздохом, как будто кто-то в самой толчее бухнулся в обморок. Однако Анни с Бастером продолжили играть как ни в чем не бывало.

– Лечить тебя кто будет? – заголосила дальше девочка.

– Народ, я что, не прав? – вопросил отец. – Это же ужас что такое!

Стоявшая в переднем ряду женщина обернулась и зашипела на него:

– Тише вы! Просто помолчите!

В этот момент с противоположной стороны донесся голос матери:

– Да он прав! Эти дети – сущий ужас. Брысь отсюда! Научитесь сперва играть на своих инструментах! Кыш!

Анни принялась громко плакать, а Бастер с таким старанием стал хмуриться и дуться, что у него аж заныло все лицо. И хотя они вполне были готовы к тому, что родители так себя поведут – в этом-то и крылась самая суть нынешнего перформанса, – все ж таки в этот момент детям почти не пришлось притворяться, изображая обиду и замешательство.

– Да заткнетесь наконец вы, черт возьми?! – выкрикнул кто-то в толпе, хотя было не очень понятно, относится это к испортившим концерт крикунам или к самим детям.

– Играйте дальше, детки, – сказал кто-то.

– Не бросайте свою работу, – призвал их чей-то голос, явно не родительский, и это, в свою очередь, вызвало у слушателей новые выкрики поддержки.

К тому моменту, как Анни с Бастером закончили песню, толпа разделилась на две почти равные фракции: тех, что хотели непременно спасти мистера Корнелиуса, и тех, что оказались полными и законченными негодяями. Мистер и миссис Фэнг еще накануне предупредили детей, что такое наверняка и случится.

– Даже самые несносные подонки несколько минут могут побыть вполне приятными, любезными людьми, – объяснял им отец. – Но пройдет чуть больше времени – и они снова превратятся в тех мерзавцев, каковыми и являются на самом деле.

Поскольку собравшийся вокруг них народ продолжал кипеть и спорить, а сет-лист их выступления оказался исчерпан, Анни с Бастером разревелись как можно громче, яростно колотя по своим инструментам, да так, что у Анниной гитары лопнули две струны, а Бастер опрокинул установку с тарелками и стал со злостью пинать ее левой ногой. В сторону брата с сестрой одна за другой летели монеты, усеивая пол возле их ног, причем было совсем неясно, бросают их дружелюбные к маленьким музыкантам люди или же ярые ненавистники.

Наконец мистер Фэнг вскричал:

– Да хоть бы сдохла ваша псина!

И тогда Анни, не задумываясь, ухватила свой инструмент за гриф и что есть силы ударила о землю – гитара разлетелась вдрызг, осыпав толпу щепками. Бастер, понимая, что импровизация продолжается, поднял над головой малый барабан и принялся бить им по бас-барабану. Потом, оставив учиненный вокруг беспорядок, Анни с Бастером рванули наутек через парковый газон, резко шарахаясь из стороны в сторону, чтобы сбежать от любого, ежели кто вдруг бросится за ними вдогонку.

Домчавшись до скульптуры в виде ракушки, дети забрались внутрь и стали тихо ждать, пока вернутся родители.

– Надо было нам забрать деньги, – пробурчал Бастер.

– Да, мы их честно заработали, – согласилась Анни.

Брат вытянул из ее волос щепку от гитары, и до прибытия родителей они больше не проронили ни слова. Отец вернулся с недобро зыркающим, оплывшим глазом, разбитые очки с мини-камерой свисали возле головы.

– Это было потрясающе! – восхитилась мать.

– Камера вот только разбилась, – добавил отец. Пострадавший глаз настолько отек, что едва мог открыться. – Так что в записи ничего нет.

Но его жена лишь отмахнулась, слишком радостная и счастливая, чтобы из-за такого переживать:

– Это же предназначалось лишь нам четверым!

Анни с Бастером не торопясь выбрались из ракушки и двинулись вслед за родителями в сторону поджидавшего их минивэна.

– А вы вдвоем были просто невероятно ужасны, – произнесла мать. Внезапно остановившись, она опустилась возле детей на колени и поцеловала каждого в лоб.

Мистер Фэнг кивнул и мягко положил ладони им на макушки:

– Вы и впрямь были ужасны.

И дети, сами того не желая, заулыбались.

Пусть от сегодняшнего «события» не останется ничего, кроме того, что будет жить в их памяти и в памяти тех нескольких изумленных прохожих. Это вполне даже устраивало Анни с Бастером.

Взявшись за руки, семейство зашагало к солнцу – в сторону вовсю разливающегося из-за горизонта закатного зарева, – весело и почти в унисон распевая:

Грохнем всех родителей —

И можно дальше жить!

Глава 2

Бастер стоял, поеживаясь, на поле в штате Небраска: ветер дул настолько ледяной, что в руках едва не замерзало пиво. Вокруг него скучковались четверо бывших солдат, всего год назад вернувшихся из Ирака, – молодые и на удивление веселые ребята, чья беспримерная отвага была исчерпывающе доказана в многочисленных военных рейдах по Ближнему Востоку. Рядом на листах полиэтилена были разложены до смешного громоздкие, похожие на пушки, ружья, грозным своим видом как будто претендующие на исключительную всеразрушительность.

На глазах у Бастера один из молодых людей по имени Кенни, ловко орудуя шомполом, вогнал приготовленный снаряд на всю глубину в ствол ружья, которое все присутствующие именовали не иначе как «Ядренадер».

– Вот и славно, – заплетающимся языком произнес Кенни, что было неудивительно, учитывая количество валяющихся у него под ногами банок из-под пива. – А теперь я только открою этот вот вентиль на баллоне с пропаном и поставлю регулятор давления на шестьдесят PSI[3 - PSI (англ. Pound-force per square inch) – фунт-сила на квадратный дюйм, употребляемая в основном в США единица измерения давления.].

Заиндевевшими пальцами Бастер с немалым усилием занес это в свой блокнот и спросил:

– А как расшифровывается это PSI?

Кенни поднял взгляд на Бастера и сдвинул брови.

– Понятия не имею.

Кивнув, Бастер сделал для себя пометку потом, при случае, это выяснить.

– Открываем вентиль, – продолжал между тем Кенни, – выжидаем несколько секунд, чтобы отрегулировать, потом заворачиваем вентиль и открываем другой – вот тут. От него пропан подается прямо в камеру сгорания.

Джозеф – круглолицый и румяный, как мальчишка, с двумя отсутствующими пальцами на левой руке – от души глотнул пива и вдруг захихикал:

– А вроде классно выходит!

Кенни закрыл вентили и направил свою хитроумную штуковину вверх.

– Теперь давим на запал…

Не успел он договорить, как воздух вокруг задрожал, и послышался звук, которого Бастер в жизни не слыхивал: звук густого, раскатистого взрыва. Картофелина, за которой тянулся огненный, быстро исчезающий шлейф, вылетела в воздух и скрылась на поле где-то в сотне ярдов, если даже не в полмили от них. У Бастера сердце скакнуло в груди, и он невольно задал себе вопрос, ответа на который искать, в общем-то, и не собирался: почему же настолько глупое, смешное и никому на свете не нужное занятие делает его сейчас таким счастливым?

Джозеф, обхватив рукой Бастера, притянул к себе поближе:

– Скажи, потрясно, да?!

Чувствуя, что в любой момент может пустить слезу, Бастер закивал:

– Да, точно. Чертовски потрясно!

Бастер приехал в Небраску по заданию мужского журнала «Potent», чтобы написать статью об этой четверке бывших солдат, которые за
Страница 6 из 23

последний год создали и протестировали самую высокотехнологичную в мире картофельную пушку[4 - Предназначенное для развлекательной стрельбы дульнозарядное орудие, приводимое в действие сжатым воздухом или за счет энергии, образующейся при воспламенении смеси горючего газа и воздуха.].

– Это настолько мужское хобби, – сказал ему редактор, который был почти на семь лет моложе Бастера, – что мы просто обязаны написать об этом в нашем журнале.

Бастер тогда сидел в своей однокомнатной квартире во Флориде, интернетная его подружка на послания не отвечала, деньги почти вышли, над третьим, уже давно не укладывающимся в сроки романом никак не работалось – и тут позвонил редактор и предложил «одно дельце». Но даже при том, как ужасно на тот момент складывались его жизненные обстоятельства, Бастер взял это задание с огромной неохотой.

Два года прописав о скайдайвинге, о беконных фестивалях да разных интернет-сообществах с их играми в виртуальной реальности, даже играть-то в которые Бастеру казалось слишком сложно, он был уже на грани ухода из журнала. На практике эти «редкие и уникальные события» никогда не оправдывали его ожиданий, и Бастер буквально выдавливал из себя статьи, в которых все эти занятия представали хоть и не сильно увлекательными, но все же меняющими жизнь человека к лучшему. Вот, к слову сказать, ездить по пустыне на песчаных багги он поначалу как будто мечтал всю жизнь – хотя, пока не представилась такая возможность, даже не помышлял об этом. Но, едва взявшись руками за руль, Бастер понял, насколько сложен этот, не такой уж и легкодоступный, вид развлечений и какой искусности требует от ездока. Пока он пытался освоить управление этим транспортом, а инструктор терпеливо объяснял, как правильно разгоняться, как рулить, Бастер внезапно обнаружил, что ему очень хочется снова оказаться дома и читать книжку про детективов, которые колесят по пляжу на песчаных багги и разрешают свои хитроумные загадки. Однажды он перекувырнулся на багги, и его сняли с трассы – тогда Бастер вернулся в отель и меньше чем за час написал для журнала статью, а после долго курил траву, пока не провалился в сон.

В истории с картофельной пушкой он предвкушал нечто подобное. Несколько часов он будет скучно и утомительно объяснять, как эти пушки устроены и на каких принципах действуют – пока не увидит вблизи, собственными глазами, как они стреляют картошкой. В итоге он надолго застрянет там, у черта на куличках, в самый разгар зимы, пока не соберется-таки с духом улететь обратно домой. И теперь, уже на борту, держа в одной руке сэндвич-барбекю, а в другой – купленный впопыхах перед отлетом экземпляр «World Music Monthly», читать который он не испытывал ни малейшего желания, Бастер понимал, что совершает ошибку.

Когда его самолет приземлился в Небраске, неожиданно оказалось, что все четыре героя его будущей статьи ожидают Бастера у багажного терминала. Все четверо были одинаково одеты в бейсболки с эмблемой «кукурузников Небраски»[5 - Штат Небраска носит шутливое название «Кукурузный штат», а его жителей, соответственно, именуют кукурузниками.], в черные шерстяные пальто, плотные брюки из вощеного хлопка и добротные «редвинговские» ботинки. Все четверо были высокие, статные и симпатичные ребята. Один из них, как ни странно, держал в руках чемодан Бастера.

– Ваше? – спросил он, когда Бастер приблизился к ним, подняв ладони, словно хотел показать, что не вооружен.

– Ага, – кивнул Бастер. – Но вам, друзья, не было надобности меня тут встречать. Я собирался взять машину напрокат. Вы ж еще на той неделе оставили моему редактору подробные указания.

Тот, что держал его чемодан, развернулся и двинулся к выходу.

– Хотели принять со всем радушием, – буркнул он через плечо.

Сидя в машине в плотном окружении бывших военных, Бастер едва не поддался иллюзии, что его похитили. Он потянулся в карман куртки, явно слишком холодной для здешней погоды, и вытащил ручку с блокнотом.

– А это зачем? – спросил один из парней.

– Заметки буду делать, – пояснил Бастер. – Для статьи. Решил вот для начала узнать ваши имена да, может быть, задать пару вопросов.

– Наши имена легко запомнить, – сказал водитель. – Вряд ли их нужно записывать.

И Бастер убрал блокнот обратно в карман.

– Я – Кенни, – представился парень за рулем, затем указал на того, что сидел с ним рядом, на пассажирском месте: – Это – Дэвид. – В завершение он махнул рукой над головой, указывая на заднее сиденье: – А по бокам от вас – Джозеф и Арден.

Джозеф протянул ему руку, и Бастер с готовностью ее пожал.

– Так что, – заговорил Джозеф, – вы увлекаетесь оружием?

– Да нет, как-то не особо, – замотал головой Бастер и тут же почувствовал, что атмосфера в салоне стала напряженнее. – В смысле, я никогда еще сам не стрелял. Я вообще, знаете ли, не любитель насилия.

Арден выразительно вздохнул и уставился в окно.

– Мало таких любителей, я лично незнаком, – угрюмо произнес он.

– А как насчет картофельной пушки? – спросил Джозеф. – Неужто вы мальчишкой никогда не мастерили себе нечто подобное, не наполняли лаком для волос и не пулялись в соседскую собаку?

– Не-а, – пожал плечами Бастер. – Уж извините.

У него уже появилось ощущение, что задуманная статья от него уплывает безвозвратно, и он уже представил, как роется в интернете и состряпывает всю историю от себя.

– А на войне? – подал голос Дэвид.

– Я не сторонник войны.

Бастер уперся взглядом в свои ботинки – черные, кожаные, украшенные замысловатой строчкой, – в которых уже слегка онемели от холода большие пальцы. Ему пришло вдруг в голову: вот бы сейчас перегнуться через Джозефа, распахнуть дверцу да и сигануть из их тачки!..

– А что, вам уже доводилось бывать в Небраске? – сменил тему Арден.

– Несколько раз пролетал на самолете, – ответил Бастер. – Так что могу лишь представлять.

Оставшуюся часть пути до забронированного Бастером отеля в салоне царило дружное, всеохватное молчание: ни один из пятерых, сидящих в машине, не проронил больше ни слова, радио перестало ловить и тихо шипело помехами, мотор же, судя по звуку, слегка добавил оборотов.

Оставив троих приятелей дожидаться его в незаглушенной машине, Джозеф пошел отнести чемодан Бастера в номер.

– Вы из-за них не беспокойтесь, – с легкостью сказал ему Джозеф. – Они сейчас просто малость взвинчены. Мы все остались без работы и смастерили вот картофельные пушки – и теперь, когда вы станете писать о нас статью, нам просто не хочется выглядеть в ней кучкой неудачников. Я им все талдычу, что вы, мол, по зову службы должны сделать нас в статье крутыми парнями. Разве не так?

Бастер вдруг понял, что сует ключ-карту в электронный замок вверх ногами, но даже когда он сделал это как надо, дверь все равно не открылась.

– Разве не так? – повторил вопрос Джозеф.

– Да, разумеется, – ответил Бастер. Он представил тех троих, что дожидались внизу, – лишившихся покоя и уже сожалевших, что позволили какому-то чужаку и полному профану засвидетельствовать существование их удивительнейшей штуки, о которой вот-вот узнает целый свет.

Где-то после дюжины попыток открыть свой номер при помощи ключ-карты, Бастер даванул хорошенько на дверь и, попав наконец
Страница 7 из 23

внутрь, прямиком направился к мини-бару. Вынув оттуда крохотную бутылочку джина, осушил ее в один глоток, тут же потянулся за второй и так же разом заглотил содержимое. Краем глаза Бастер видел, как Джозеф распаковывает за него чемодан, аккуратно раскладывая его рубашки, штаны и исподнее по ящикам комода.

– Что-то маловато взяли вы теплой одежды, – заметил Джозеф.

– Кажется, у меня там есть какие-то кальсоны, – отозвался Бастер, усердно и целенаправленно надиравшийся возле мини-бара.

– Бог ты мой, Бастер, – чуть ли не вскричал Джозеф. – Вы ж отморозите себе задницу!

Бастер уже готов был предложить, что он лучше избавит их от своего присутствия на демонстрации картофельного орудия. И впрямь – закажет себе в номер гамбургер и усядется смотреть ненавязчивое кабельное ТВ, потихоньку опустошая здешний мини-бар. А потом отправится к себе во Флориду – причем достаточно долгим путем, чтобы его выперли из съемной квартиры, и тогда он вновь переедет к родителям.

И тут он вспомнил последний год, проведенный с отцом и матерью: как молча сидел за обеденным столом, в то время как родители разрабатывали все более замысловатые ивенты, – и Бастер никак не мог понять, является он там действующим лицом или нет, и все время ожидал, что во имя искусства вот-вот где-то что-нибудь взлетит на воздух.

– Так и что мне теперь делать? – спросил он, желая произвести впечатление вполне здравомыслящего индивида.

– Займемся шопингом, – просиял Джозеф.

В то время как Кенни, Арден и Дэвид бродили за ними на безопасном удалении по торговому центру «Форт Вестерн» в Небраска-Сити, Джозеф азартно перерывал вешалки с одеждой и прочие предметы необходимой в холода экипировки, то и дело переправляя выбранное Бастеру в его с готовностью подставленные руки.

– Так ты, значит, зарабатываешь писательским трудом? – спросил он.

– Ну да, – кивнул Бастер. – Пишу в основном статьи, внештатным сотрудником. Я написал два романа, вот только никто их не читает.

– А знаешь, – сказал Джозеф, передавая Бастеру две пары шерстяных носков, – я и сам подумываю стать писателем.

В ответ Бастер изобразил интерес, подбадривающе, как ему казалось, гукнул, и Джозеф продолжил:

– Я даже записался на вечерние курсы писательского мастерства в местном колледже, хожу по вторникам. Пока что выходит не очень, но учитель наш говорит, я подаю надежды.

Бастер снова одобрительно покачал головой.

Троица позади между тем подступила к ним поближе, слушая разговор.

– Он здоровский писатель, – вклинился Дэвид, и Кенни с Арденом согласно закивали.

– А знаешь, какая у меня любимая книга? – спросил Джозеф.

Бастер в ответ отрицательно замотал головой, и Джозеф расплылся в улыбке:

– «Дэвид Копперфилд» Чарлза Диккенса.

Бастер ни разу не читал этой книги, хотя и знал, что прочесть ее не мешало бы, и потому кивнул:

– Великолепное произведение.

Тут Джозеф так громко и радостно захлопал в ладоши, словно ждал этого момента долгие годы.

– Обожаю там первую фразу: «Меня зовут Дэвид Копперфилд», – вдохновенно заговорил он. – Ведь это исчерпывающе сообщает то, что надо знать читателю. Все свои произведения я начинаю подобным образом: «Меня зовут Харлан Эйден», или «Я известен под именем Сэм Фрэнсис», или «Когда он появился на свет, родители дали ему имя Джонни Роджерс».

Бастер тут же припомнил первые слова из «Моби Дика» и обмолвился об этом Джозефу.

– «Зовите меня Измаил», – мигом процитировал тот. – Нет, такое все же не по мне. Это звучит не так здорово, как «Меня зовут Дэвид Копперфилд».

Какой-то старичок с пустой тележкой попросил компанию раздвинуться, чтобы он мог подобраться к стойке с носками, однако никто из них и ухом не повел.

– Видишь ли, – запетушился Кенни, – своими словами этот мужик, Измаил, производит такое впечатление, будто мнит себя уж очень важной шишкой. Он что, просто так не может сказать нам свое имя? Он собирается требовать от нас, чтобы к нему обращались именно так? – И Кенни состроил такую физиономию, будто всю свою жизнь вынужден был пересекаться с подобными экземплярами.

– К тому же это, возможно, и не настоящее его имя, – предположил Арден. – Он просто говорит, как нам его называть.

Итак, все трое сошлись на мнении, что, судя по всему, читать «Моби Дика» у них нет ни малейшего желания.

– Так что извини, Бастер, – подытожил Джозеф, – но «Дэвид Копперфилд» все ж таки у нас победитель и по-прежнему мировой чемпион.

В этот момент Дэвид отошел от компании и вернулся с упаковкой самогреющих грелок для рук.

– Люблю ими побаловаться, когда дубак на дворе, – вручил он грелки Бастеру.

Почти что исчерпав возможности своей кредитки на черное шерстяное пальто, непромокаемые штаны, «редвинговские» ботинки и бейсбольную кепку «кукурузников Небраски», Бастер вернулся с компанией в машину, и они покатили к следующему пункту назначения – магазину с алкоголем.

– А о чем была последняя твоя статья? – полюбопытствовал Дэвид у Бастера, и тот не задумываясь ответил:

– Мне пришлось делать репортаж с самой масштабной в мире групповухи.

Кенни на всякий случай включил поворотник и съехал к краю дороги. Наспех припарковавшись, он резко развернулся на сиденье:

– Что, еще раз?

– Вы, мужики, когда-нибудь слыхали про такую Эстер-Перепихушку? – спросил Бастер.

Все четверо многозначительно закивали.

– Так вот, я видел воочию, как она побила рекорд по самой большой в мире групповухе. За один день у нее был секс с шестьюстами пятьюдесятью мужиками.

– Да ну, ты… – начал Джозеф, даже зардевшись от смущения. – Ну, в смысле, ты-то с ней сексом не занимался? Я верно понял?

– О боже, нет, конечно! – вздернулся Бастер.

Тут же ему вспомнились двухчасовые телефонные пререкания с редактором журнала, когда он отказался хоть каким-то боком присутствовать на этой оргии. «Это называется «гонзо-журналистика», – просветил его тогда редактор. – Сейчас найду тебе это словечко в интернете…»

– Так ты что, – подал голос Кенни, – и правда смотрел, как эту тетку трахают шестьсот пятьдесят мужиков?

– Ну да, – кивнул Бастер.

– И тебе за это еще и заплатили? – недоумевал Кенни.

– Ну да.

– Да уж, – заговорил Арден, – ничего себе! Ничего потряснее я в жизни не слыхивал!

– На самом деле не так уж это было и потрясно, – пожал плечами Бастер.

– То есть как?

– Ну, в смысле, может, это здорово звучит, но на самом деле я битый день там просидел без дела, глядя, как скопище волосатых и каких-то бесформенных мужиков со свисающими удами ждут своей очереди трахнуть тетку, которую уже все это откровенно задолбало. Кое у кого из них я взял интервью, и некоторые мне признались, что своим женам они в тот день сказали, будто пошли играть в гольф или смотреть кино. А один кадр самонадеянно похвастался, что его подружка пригрозила с ним порвать, если он ввяжется в это мероприятие. Причем тут же вдруг помрачнел и добавил: «А клевая была девчонка!» Всякий раз, как очередной мужик отрывался от Эстер, она взглядывала на какого-то типа, что сидел за столом с тремя различными часами, целой кипой бланков с согласием да арифмометром, и спрашивала, много ли там еще осталось.

– Ну ничего себе! Ничего ужаснее я в жизни не слыхал, – снова вставил
Страница 8 из 23

Арден.

– А еще, – продолжал Бастер, поняв вдруг, что, единожды начав об этом говорить, он уже не в силах остановиться, – там стоял стол с едой для участников, и все эти голые мужики толпились вокруг, делая себе какие-то убогие сэндвичи и горстями пожирая «M&Ms».

– Да уж, не приведи господь, – замотал головой Дэвид.

– И тебе пришлось обо всем этом писать, притом что у тебя самого, готов поспорить, это вызывало жуткую гадливость? – посочувствовал Джозеф.

– Именно, – ответил Бастер, тронутый тем, что Джозеф очень точно уловил, насколько дико писать заметки о вещах, вызывающих у тебя лишь отвращение. – И потому я написал довольно неожиданную статью о том, что эта Эстер-Перепихушка, не будучи ни актрисой, ни порнозвездой, скорее походила на профессиональную спортсменку – на эдакого сурового марафонца, – и в этом плане я, как ни противно мне было все это наблюдать, мог лишь восхищаться ее выносливостью.

Кенни одобрительно закивал:

– Ничего себе! А лихая, должно быть, получилась статейка.

– Ну вот, – продолжал Бастер, – а спустя три недели вдруг выяснилось, что какая-то другая тетка, порнозвезда, побила ее рекорд аж на двести с гаком мужиков.

Все сидевшие в машине грохнули таким оглушительным смехом, что сперва даже не услышали, как в боковое стекло стучится полицейский.

При виде копа у Бастера возникло неодолимое желание получше спрятать контрабанду – и не важно, что ничего противозаконного при нем не имелось и за ним не значилось!

Кенни опустил стекло, и полицейский сунул голову в салон.

– Припарковались вы, ребята, на дороге, – сообщил он. – Не самая умная мысль.

– Да, сэр, – отозвался Кенни. – Мы как раз уже отъезжаем.

Тут полицейский воззрился на Бастера, сидевшего на заднем сиденье, и недоуменно заморгал: как это он кого-то в своем городке да не знает?

– Ваш друг? – спросил он.

– Ага, – отозвался Джозеф.

– С армии?

– Спецназ, – тихо ответил Арден, заговорщицки поднеся палец к губам.

– Ух ты, – восхитился коп, – это что, типа «Call of Duty. Black Ops» в реале?

Несмотря на то что всю свою жизнь Бастер врал напропалую без малейших усилий, на сей раз он сумел лишь осторожно кивнуть, подтверждая сказанное.

– Ладно, езжайте, – разрешил коп и закрутил рукой в запястье, указывая им путь в сторону горизонта.

– Спецназ! – фыркнул себе под нос Бастер. Вот уж точно все уже в дурмане предвкушения!

В ликеро-водочном магазине, окрыленный мыслью, что впервые за долгие годы он наконец завел друзей, Бастер вытряхнул почти всю имевшуюся в бумажнике наличность, чтобы купить все то, что выбрали себе бывшие вояки. В новой одежде ему было тепло и надежно, и, отдавая кассиру последние деньги, Бастер подумал, что был бы совсем не прочь остаться в этом городе навсегда.

Наконец и Бастеру пришла очередь стрельнуть. Он налег на массивную, установленную на треноге воздушку, которую его друзья-солдаты именовали «Воздушные войска номер один». Вместо картошки это орудие заряжалось двухлитровыми бутылками с содовой.

– Понимаешь, у нас как-то язык не поворачивается называть это картофельной пушкой, – пояснил Дэвид, который по мере наступления вечера как будто все плотнее затягивался одеждой.

– Кто-то пуляется мячиками от пинг-понга, кто-то – бутылками с содовой, а кто-то и теннисными мячами, в которые напихивают мелких монет, – сказал Джозеф. – На мой взгляд, правильнее было бы назвать это пневматической пушкой или же пушкой внутреннего сгорания.

Кенни еще раз пошагово проинструктировал Бастера, и, хотя дело это было довольно сложным и при неправильных манипуляциях могло причинить стрелку серьезные повреждения, Бастеру казалось, что он впитал каждое свое будущее действие уже на уровне подсознания. Он зарядил ствол, затем повернул вентиль на воздушном компрессоре, пока давление не набрало нужного уровня PSI.

– Ну что, приятель, – напутствовал его Джозеф, – не беремся утверждать, что это получше секса или чего-то другого, однако, когда ты это сделаешь, то будешь на седьмом небе от счастья.

Бастеру очень хотелось оказаться на седьмом небе от счастья. У него нередко случались минуты отчаяния, когда он полностью замыкался в себе, и тогда ему казалось, будто гигантское напряжение всех его переживаний напитывает энергией целый мир. Когда он обмолвился об этом однажды своему психоаналитику, доктор сказал:

– Ну, если это и правда медицинский случай, то не находите ли вы, что не мешало бы вам заняться чем-то более… хм-м… стоящим, что ли?

Бастер нажал на спусковой крючок. Послышался звучный хлопок, за которым последовало тихое и продолжительное шипение, словно из мастерски взрезанной шины медленно выходил воздух. Кто-то из приятелей вручил ему бинокль, и Бастер проследил траекторию выпущенной бутылки, покуда она не приземлилась где-то в трехстах ярдах от него. С немалым удивлением Бастер обнаружил, что даже спустя какое-то время, после того как он пальнул из пушки, ощущение счастья в нем нисколько не убавилось.

– Это, наверно, никогда не может надоесть? – спросил он новых друзей, и все четверо без колебаний ответили:

– Нет!

Когда наконец кончилась содовая и опустели два привезенных с собой мешка картошки, приятели встали кружком и принялись ненавязчиво намекать, что кому-нибудь неплохо бы отправиться в магазин и прикупить еще пивка, но добровольцев на это дело как-то не нашлось.

Хоть и порядком сомлев от алкоголя, Бастер все же начал в уме прикидывать основную мысль своей статьи: бывшие солдаты конструируют и собирают свое игрушечное оружие, дабы потом, стреляя по очереди, одновременно и забывать, и вновь переживать свой недавний военный опыт. Теперь все, что ему требовалось, – это собрать факты в поддержку своей идеи.

– И как часто вы этим занимаетесь? – спросил он.

Друзья воззрились на него так, словно ответ и без того был совершенно очевиден.

– Да каждый божий день, точнее вечер, – сказал Кенни, – если, конечно, ничего интересного по телику не идет – чего не случается почти что никогда.

– Мы же безработные, Бастер, – пояснил Джозеф. – Все живем с родителями, девушки ни у кого из нас нет. Вот нам и остается разве что пить да стрелять всякой хренью.

– Так говоришь, будто мы чем-то дурным тут занимаемся, – попенял ему Арден.

– Ну, я не специально, – отмахнулся тот и взглянул на Бастера: – Это лишь так кажется, когда я пытаюсь выговориться.

– Послушайте, – заговорил Бастер, не уверенный, что облек свой вопрос в правильную форму, – а все вот это – в смысле, стрельба из картофельных пушек – никогда не напоминает вам о службе в Ираке?

Не успел он закончить фразу, как ребята вокруг него как будто разом протрезвели.

– Ты хочешь знать, не терзают ли нас призраки войны? – спросил Дэвид.

– Да нет, – открестился от вопроса Бастер, уже понимая, что лучше бы он и дальше без лишних слов просто пулялся картошкой в атмосферу, – мне просто интересно: когда вы стреляете из картофельных пушек, вам не вспоминается при этом ваша армейская пора?

Джозеф тихо усмехнулся:

– Мне вообще все, знаешь ли, напоминает армию. Просыпаюсь, иду в ванную – и вспоминаю, как в Ираке вместо воды можно было найти лишь лужи мочи на улицах да прочего дерьма. А потом я одеваюсь – и вспоминаю, как натягивал
Страница 9 из 23

там форму и обливался по?том, не успев даже застегнуться. А потом иду завтракать – и вспоминаю, как там, в Ираке, было в рот куска не взять, чтобы песок на зубах не хрустел. Так что армейскую нашу пору трудно не вспоминать.

– Я подумал, может, для вас эти картофельные пушки своего рода способ вновь испытать пережитый там боевой азарт? – неуверенно спросил Бастер, вновь ощущая, как безнадежно уплывает от него задуманная статья.

– Лично я в Ираке составлял рапорты о степени загрязненности воздуха, – сообщил Арден.

– И это было адски скучное занятие, – добавил Кенни, – пока, конечно, не наступал сам ад. И вот тогда становилось чертовски жутко!

– Но ведь оружие-то при вас имелось? – спросил Бастер.

– Ну да, все мы были при оружии, – кивнул Джозеф. – У меня, к примеру, была девятимиллиметровая «беретта» да карабин М4. Но, окромя учебных стрельб по мишеням, я там оружие не применял.

– То есть ты никого в Ираке не убил?

– Никого, слава те господи, – помотал головой Джозеф.

Бастер обвел взглядом остальных из четверки – все как один с улыбкой покачали головой.

– Что же вы тогда там делали? – недоуменно спросил Бастер.

Тут же выяснилось, что Джозеф и Кенни занимались размещением и обустройством Центров военных действий. А Дэвид был консультантом по логистике при иракской армии.

– Так что я в основном имел дело с цифрами да расчетами, – улыбнулся он.

– А как же твои пальцы? – Бастер обескураженно указал на левую руку Джозефа с недостающими фалангами.

– Господи, Бастер! Да я вовсе не в Ираке их лишился! – воскликнул тот. – Испытывал однажды катализаторы для наших новых картофельных пушек, вот они и жахнули прямо у меня в руке.

– Ох, ничего себе! – выдохнул Бастер.

– Что, разочаровали мы тебя? – усмехнулся Кенни.

– Да нет, я б не сказал, – торопливо ответил Бастер.

– Нам просто скучно жить, – заметил Джозеф. – Это, пожалуй, самый простой ответ. Видишь ли, не важно, кто ты и чем по жизни занимаешься – ты все равно вынужден вечно лезть из кожи, что-то придумывая, чтобы не помереть со скуки.

Кенни между тем прикончил свою банку пива и наклонился за еще одной картофельной пушкой, размерами заметно меньше предыдущих, которая трубкой соединялась с серебристой канистрой и была оснащена прицелом.

– К примеру, сварганить нечто вот эдакое, – добавил он, протягивая пушку Бастеру. – Взгляни-ка на ствол.

Однако Бастер колебался, все еще неуверенно оглядываясь на остальных.

– Нормально, не дрейфь, – подбодрил его Джозеф, подняв изувеченную ладонь. – Совершенно безопасно.

Бастер склонился над пушкой, но не заметил в ней ничего особенного.

– А что я должен тут увидеть?

– Ствол нарезной, – подсказал Кенни. – Как у настоящего оружия.

Бастер провел пальцами изнутри пэпэхашного дула и ощутил характерные желобки.

– И что это дает? – спросил он.

– Точность стрельбы, – пожал плечами Кенни. – Из него можно попасть в мишень аж с пятидесяти ярдов. Ну-ка, Джозеф, покажи ему!

С этими словами он передал орудие Джозефу и подхватил с земли пустую пивную банку. Затем размеренной походкой двинулся в сторону от компании, громко отсчитывая шаги, пока не удалился на порядочное расстояние. Там он застыл на месте, точно официант с подносом, держа пустую банку на ладони прямо над головой.

– Кажется, это не самая лучшая затея, – поморщился Бастер.

Однако Джозеф тут же уверил его:

– Если бы я не мог это сделать, то ни за что бы не взялся.

Арден вскрыл новый мешок с картошкой, вручил один «снаряд» Джозефу, и тот принялся аккуратненько заталкивать овощ внутрь нарезанного острой спиралью ствола, оставляя следом счищенную часть клубня.

– Видишь, какой маленький снаряд в итоге получился? – довольно хмыкнул Джозеф.

Он открыл подачу газа, впустил необходимое количество в камеру, после чего припал к глазку прицела.

Когда щелкнул курок, Бастер увидел лишь яркий шлейф воспламенившегося газа вслед за устремившимся к цели клубнем. Тут же раздался звук сминаемого алюминия, и Кенни – с рукой совершенно целой и невредимой – наклонился поднять с земли покоробленную банку и всем на обозрение вновь поднял ее над головой.

– Просто невероятно! – воскликнул Бастер, хлопнув Джозефа по плечу.

– Неплохо, да? – отозвался тот, то ли смущенный похвалой, то ли взволнованный, то ли испытывавший то и другое вместе.

– Я следующий, – сказал Арден и, подхватив одну из оставшихся еще невыпитыми банок пива, бодро потрусил к тому месту, где стоял Кенни. Остановившись, он водрузил банку себе на голову – ни дать ни взять отпрыск Вильгельма Телля! – и стал ждать, пока Джозеф прицелится и стрельнет.

– Может, пари заключить? – запоздало спросил Дэвид, однако шансы в таком споре были бы столь очевидно однобоки, что никто не видел смысла суетиться.

– Чего уж тут, не откладывать же, – произнес Джозеф, пальнул из своей картофельной пушки…

И промазал.

– Ну же, давай! – проорал Арден. – Прошла чуть не на милю стороной!

К Бастеру тем временем подошел Кенни с той самой банкой, которую покорежил своим выстрелом Джозеф. С рваными краями, облепленная еще теплыми ошметками картофеля, она больше походила на осколок, извлеченный из тела какого-нибудь бедолаги. У Кенни кровоточила на руке перепонка между большим и указательным пальцем, однако его это, похоже, ничуть не беспокоило.

– Жаль, у нас нет видеокамеры, – посетовал он. – Такое все же неплохо было бы иметь на память.

Джозеф перезарядил пушку, выстрелил – и снова промахнулся.

Потом еще раз.

– Наверное, я просто целюсь чуть выше, чем нужно, поскольку боюсь попасть ему в лицо, – объяснил стрелок.

– Хочешь попасть – страх по фигу, – посоветовал ему Кенни и принялся мочиться у всех на виду.

Джозеф в очередной раз запихнул картофелину в дуло. Лицо у него теперь сделалось бледным и сосредоточенным. Только теперь Бастер вдруг почему-то ощутил, что за последние полчаса температура вокруг упала градусов на двадцать по Фаренгейту.

Джозеф невыносимо долго вглядывался в глазок прицела и наконец выстрелил.

Хлопок взрыва сотряс холодный воздух, прокатившись реверберирующим эхом, – звук, который Бастер готов был слушать бесконечно. Банка на голове у Ардена взорвалась, выпустив пышный пивной гриб и отлетев на добрые двадцать ярдов тому за спину. Сам Арден, намокший и облепленный обрывками «снаряда», зашагал обратно, к остальной компании, издалека попахивая пивом и картошкой фри. Бастер отдал ему банку, из которой начал было пить сам, и Арден прикончил ее в один глоток.

Дэвид достал еще одну банку и протянул Бастеру, предложив:

– Ну что, продолжим испытывать удачу?

Бастер скептически посмотрел на пиво, потом перевел взгляд на Джозефа.

– Даже и не знаю.

– Статье твоей это по-любому пойдет лишь на пользу, – подначил Кенни.

И хотя Бастер не мог не согласиться с истинностью этого утверждения, ноги его вдруг отчего-то вросли в землю.

Джозеф между тем снял пушку с плеча и протянул Бастеру.

– Можно наоборот – ты в меня пальнешь, – предложил он. – Тоже выйдет неплохая история.

Бастер даже засмеялся, пока не понял, что Джозеф говорит это на полном серьезе.

– Не боись, – подбодрил тот, – я совершенно уверен, у тебя получится.

– Это ж нарезной
Страница 10 из 23

ствол, – напомнил Арден, – стреляет с офигенной точностью.

Бастера внезапно осенило, что его новые друзья уже не просто заметно, а даже впечатляюще пьяны и тем не менее управляются с оружием с довольно-таки высоким уровнем мастерства и сноровки. Способность здраво мыслить у приятелей, конечно же, изрядно пошатнулась – и все же Бастер как-то подспудно верил, что все их действия подчинены определенной логике.

Он попытался оценить ситуацию рационально. Имелась вполне реальная возможность, что Бастер кого-нибудь ранит, – но самого-то его уж точно не могут подстрелить! Он же защищен от любой напасти, никакое несчастье к нему никогда не пристанет.

– Я неуязвимый, – сказал он, и все согласно закивали.

Схватив пиво, Бастер решительно двинулся в сторону от компании.

– Не промахнись, – бросил он через плечо.

– Ни за что, – ответил Джозеф.

Бастера так немилосердно трясло, что у него никак не получалось установить на голове банку.

– Дай мне пару секунд! – крикнул он Джозефу.

Он закрыл глаза, заставив себя дышать протяжными глубокими вдохами, и вскоре почувствовал, как тело постепенно мертвеет. Он представил, как доктора отключают его от аппарата жизнеобеспечения, и он медленно, шаг за шагом, отходит. Наконец полностью уйдя в небытие, Бастер сделал новый вдох – и враз оказался живым. Когда он открыл глаза, то был полностью готов к тому, что произойдет дальше.

Уже начинало темнеть, однако он отчетливо мог видеть, как Джозеф привел свое орудие в рабочее положение. Бастер закрыл глаза, задержал дыхание… И не успел он даже осознать, что пушка выстрелила, как над ним метнулось облако жара, дунул порывом ветер, смяв стоящую у него на голове пивную банку. Раздался звук, свидетельствующий о том, что нечто безвозвратно изменило свою форму, сделавшись в мгновение ока чем-то совершенно иным.

Бывшие вояки, вскинув руки, радостно завопили, хлопнули друг другу «пять», и, когда Бастер к ним вернулся, по очереди горячо потискали его в объятиях, как будто только что спасли его из завала или вытянули из темного глубокого колодца.

– Будь я более удачлив, – сказал Кенни, – обязательно бы тоже пальнул.

Бастер резко высвободился из их объятий и выхватил из кулера последнюю банку пива.

– Еще раз, – бросил он и, не дожидаясь ответа, без страха побежал в сгущающийся полумрак.

В этот момент каждой клеткой своего тела Бастер проникся целью непременно остаться в живых.

Придя в сознание, Бастер, хоть и с некоторым трудом, но все же разглядел нависшее над ним лицо Джозефа.

– Ой, господи, – запричитал тот, – а я уж был уверен, что ты помер.

Бастеру никак не удавалось повернуть голову, а зрение то и дело теряло четкость.

– Что происходит? – спросил он.

– Я в тебя попал, черт подери! – завыл Джозеф. – Угодил тебе в лицо, Бастер.

Тут он услышал, как кричит Кенни:

– Мы везем тебя в больницу, Бастер, понял?

– Чего? – слабо спросил тот. Он понимал, что вокруг него все орут, но почему-то едва мог их расслышать.

– Все очень плохо, – сказал ему Джозеф.

– Что с моим лицом? – спросил Бастер, еще путаясь в мыслях.

Он потянулся потрогать правую сторону лица, которая одновременно деревенела и горела огнем, но Джозеф тут же удержал его руку, сцапав за запястье:

– Наверно, не стоит это делать.

– А что, с ним что-то не так?

– Ну, там как бы все на месте, – попытался объяснить Джозеф, – только не все… как надо.

Сделав над собой усилие, чтобы сосредоточиться, Бастер счел за лучшее вновь вернуться ко сну, однако Джозеф явно не собирался ему это позволить.

– У тебя наверняка сотрясение мозга, – сказал он Бастеру. – Давай-ка слушай мой голос и постарайся не засыпать.

Ненадолго повисло неловкое молчание, после чего Джозеф произнес:

– Я такую историю как раз на прошлой неделе для курсов написал. О парне, который только что вернулся из Ирака. Но я там вовсе не подразумевал себя, это совершенно иная личность. Мой парень живет в Миссисипи. Так вот, он возвращается в родной городок после почти десятилетнего отсутствия и заходит выпить в местный бар. Потом решает поиграть в пинбол, там к нему подходит его давний, еще школьный, приятель, и у них завязывается разговор. – Джозеф сделал паузу и крепко сжал Бастеру руку: – Ты как там, не уснул?

Бастер попытался качнуть головой, но безуспешно, и тогда выдавил:

– Я не сплю. Я слушаю.

– Ну и славно. Так вот, – продолжил Джозеф, – в общем, они там на пару догоняются, надираясь в дым. Тут бар начинают закрывать, а главный герой рассказывает своему приятелю, как пытается найти работу и обзавестись достаточными деньгами, чтобы съехать от родителей и обосноваться отдельно. А тот мужик и предлагает герою, что даст ему пять сотен баксов, если тот кое-что для него сделает. Ну, и как тебе такое начало?

Бастеру подумалось: не умирает ли он, часом? И если так, то не испустит ли он дух к тому моменту, когда Джозеф завершит наконец свое повествование?

– Очень неплохо, – с трудом произнес он.

– У мужика, мол, есть собака, которую он очень любит, и есть бывшая жена, которая забрала пса к себе и не желает отдавать. Вот он и просит главного героя выкрасть собаку и привезти ему, и он за это даст ему пятьсот баксов. Так возникает коллизия моего рассказа. Главный герой начинает над этим думать, мечется туда-сюда и наконец, спустя два дня, звонит тому мужику и говорит, что согласен.

– Ой-ё! – подал голос Бастер.

– Да, знаю, – кивнул Джозеф, – это плохая идея. Так вот, однажды ночью он проникает в дом той самой бывшей жены и пытается выкрасть собаку – но все вдруг идет наперекосяк. Пес, решив, что это вор – кем он, собственно, и являлся, – начинает на него набрасываться и оттяпывает ему кусок руки. В общем, как-то парню удается совладать с собакой, вытащить ее из дома и запихать в машину, но когда герой добирается до дома, то вдруг обнаруживает, что собака мертва. Возможно, он перебил ей трахею или что-то вроде того – я не вдавался в конкретику. Как бы то ни было, собака оказалась мертва.

– Почти приехали! – крикнул Кенни.

– Так вот, главный герой берет лопату и закапывает пса на заднем дворике у своих родителей. Покончив с этим, он отправляется на автовокзал, покупает билет и садится в автобус, без малейшего понятия, куда тот отправится. И вот герой сидит в автобусе, рука у него дико кровоточит, но он старается, чтобы никто этого не заметил. И он надеется, что, куда бы теперь ни привела его судьба, его там ожидает прекрасное местечко. Конец.

– Мне нравится, – сказал Бастер.

Джозеф расплылся в улыбке.

– Я еще над ним работаю.

– Правда хорошо выходит, Джозеф.

– Вот только я и сам пока не понял, то ли у меня счастливый конец выходит, то ли наоборот.

– Приехали! – бросил Кенни, и машина довольно резко остановилась.

– А он и счастливый, и печальный, – сказал Бастер. – Многие концовки получаются и счастливыми, и мрачными одновременно.

– С тобой все будет в порядке, – подбодрил его Джозеф.

– Думаешь?

– Ты ж у нас несокрушимый!

– Я неуязвимый, – поправил Бастер.

– И ты невосприимчив к боли, – добавил Джозеф.

– Я бессмертный, – сказал Бастер и тут же медленно поплыл в беспамятство, очень надеясь, что, куда бы теперь ни привела его судьба, его там ожидает прекрасное местечко.

«Скромное
Страница 11 из 23

предложение». Июль, 1988 год

Художники: Калеб и Камилла Фэнг

В ту пору как раз были каникулы, и Фэнги сделали поддельные идентификационные карты на всех членов семьи. Недавно Калеб с Камиллой получили весьма престижный грант – более трехсот тысяч долларов – и теперь собирались в путешествие, дабы отметить это событие. Новенькие их удостоверения личности лежали на столе. Мистер и миссис Фэнг именовались там как Ронни Пэйн и Грейс Трумэн. Детям разрешили самим выбрать себе имена. Анни теперь значилась как Клара Боу, а Бастер – как Ник Фьюри. В обмен на готовящуюся картину из реальной жизни родители обещали им, что все четыре дня, которые они проведут на побережье, они будут самой что ни на есть нормальной семьей, загорающей на солнышке, покупающей себе разные безделушки из морских камешков и питающейся всяческими вкусностями – или зажаренными во фритюре, или обмакнутыми в шоколад, или тем и другим одновременно.

Сидя в аэропорту, мистер и миссис Фэнг перелистывали журналы, читая о людях, которые, возможно, сумели прославиться, но о которых сами они в жизни не слыхали. Они заставляли себя проглатывать всякий вздор о чудодейственных диетах, фильмах, которые им, к счастью, не суждено было увидеть, – и все это ради закрепления своих образов. Ронни, по легенде, владел группой ресторанов сети «Пицца Хат», трижды был женат и разведен. Грейс была обычной медсестрой. Ронни она повстречала в отделении реабилитации, и последние девять месяцев они прожили вместе. Просто влюбились друг в друга? Вероятно, да.

– Может, поведаешь мне, что ты собираешься сказать? – спросил мистер Фэнг жену.

– Это сюрприз, – ответила та.

– Мне кажется, я уже знаю, что ты скажешь.

– Держу пари, тебе так только кажется, – улыбнулась она.

Анни сидела в одиночестве в пустовавшем ряду кресел и зарисовывала оказавшихся в аэропорту людей. В руке она, точно букет цветов, сжимала целую горсть цветных карандашей и быстро набрасывала то или иное лицо в лежавшем на коленях блокноте. В десяти ярдах от нее мужчина с массивным крючковатым носом и в непомерно широких солнцезащитных очках горбился в своем кресле, то и дело втихаря прикладываясь к серебристой фляжке, спрятанной во внутреннем кармане пиджака. Улыбнувшись, Анни подчеркнула и без того чудаковатую наружность незнакомца, превратив свое художество в нечто среднее между портретом и карикатурой. Когда она изучающе разглядывала мужчину в поисках новых деталей, он внезапно посмотрел в ее направлении, и у девочки вспыхнуло лицо. Поморщившись, Анни опустила глаза к блокноту, набрасывая поверх портрета частые карандашные «молнии», пока изображение не стало совсем неузнаваемым и ее интерес к незнакомцу не мог быть уличен. Потом она сложила блокнот с карандашами обратно в школьный рюкзачок и стала повторять свою «легенду».

Оказавшись почти что без денег, ее мать оставила Клару с бабушкой и уехала во Флориду на поиски работы. Спустя шесть месяцев Клара наконец решила воссоединиться с матерью. «Мы начнем жизнь с чистого листа», – предстояло ей отвечать на возможные вопросы авиаперсоналу или соседям по салону. Если Анни все сделает как надо – а прежде ей это всегда удавалось, – то кто-нибудь непременно сунет девочке в руку двадцатидолларовую бумажку и посоветует ей себя беречь. А когда они наконец доберутся до Флориды, представляла Анни, она возьмет эти двадцать баксов и сделает на них ставку в джай-алай[6 - Спортивная игра в мяч, распространенная в Испании и странах Латинской Америки.], а сама, покуда идет игра, закажет себе такой огромный стакан «Ширли Темпл», что до дна можно достать лишь в три соломинки.

Бастер счел, что правдоподобную легенду слишком уж долго наигрывать, и к тому же заранее предвидел очень много возможностей разоблачения. А потому он начал придумывать про себя откровенно лживые россказни, призванные упрочить его образ странного, эксцентричного ребенка, которого лучше всего обходить стороной. Сидя в баре аэропорта, уничтожая стакан за стаканом газировки «Лимон-лайм» и заедая это горстями арахиса и соленых крендельков, Бастер решил, что, ежели кто спросит, он вовсе не настоящий ребенок, а робот, разработанный и явленный на свет одним научным гением. Дескать, его заказала себе одна бездетная пара, и теперь его переправляют к ним во Флориду. Би-биип!

Бастер толком и не знал, что за действо нынче разразится. Родители ему велели только, чтобы он делал вид, будто они вовсе не являются ему настоящими папой и мамой, чтобы в самолете он сидел отдельно, а когда развернется сцена, реагировал на нее в зависимости от общего настроя аудитории.

– Чем меньше знаешь, тем лучше, – сказал отец.

– Это будет сюрприз, – добавила мама. – Ты ведь любишь сюрпризы?

Бастер помотал головой. Сюрпризов он как раз и не любил.

В самолете две разные стюардессы усадили Анни и Бастера на крайние сиденья первого ряда слева и справа от прохода, и теперь брат с сестрой сидели буквально в паре шагов друг от друга, делая вид, будто ни разу прежде не встречались. Вскоре они увидели, как их родители, держась за руки, шествуют по проходу. Когда те поравнялись с детьми, Бастер не мог удержаться, чтобы на них не посмотреть, и мистер Фэнг, поморщившись, повел свою спутницу дальше, к местам в глубине салона.

Бастер попросил у стюардессы арахис, а когда та принесла ему три пачки, попросил еще. Отвернувшись от мальчика, стюардесса направилась за орешками, недовольно закатив глаза. Это не ускользнуло от взгляда Анни, и она настолько разозлилась, что даже сама немного испугалась своего гнева. Когда стюардесса вернулась с орешками для ее брата, Анни подергала ее за рукав и, сузив глаза в щелочки, попросила принести ей пять пачек арахиса, очень надеясь, что сейчас разразится скандал, который перекроет собой ожидаемое в полете действо. Но женщину как будто ничуть не насторожила в голосе девочки слегка заметная дрожь. Она просто кивнула и поспешила за орешками.

Едва получив свой щедрый паек, Анни сразу повернулась к Бастеру и сгрузила пачки брату на колени.

– Вот спасибо, – обрадовался Бастер.

– На здоровье, детка, – хмыкнула сестра.

Когда все пассажиры разместились, а стюардесса принялась объяснять, что следует делать в случае экстренной посадки, Анни с Бастером мысленно вознадеялись, что, какие бы там планы ни вынашивали родители, их полет не закончится тем, что они поплывут на пару в океане, вцепившись в подушки своих кресел и ожидая помощи, которая еще не факт, что подоспеет.

Где-то спустя час полета дети, обернувшись к проходу, увидели, как мистер Фэнг прошел между рядами кресел и мягко придержал за локоть одну из стюардесс. Анни с Бастером обратились в слух, однако не различили ни слова из того, что говорил их отец. Потом он что-то протянул стюардессе, отчего та изумленно расширила глаза и даже прикрыла рот ладонью. Можно было подумать, женщина вот-вот закричит. Тут мистер Фэнг указал рукой на переднюю часть салона, и стюардесса, кивнув, повела его к переговорному устройству. В этот миг у Анни мелькнуло в голове: как теперь их родителям удастся отвертеться от тюрьмы, если они попытаются угнать самолет? А Бастер, когда мистер Фэнг проходил мимо их сидений, еле сдержал себя, чтобы не вцепиться в
Страница 12 из 23

отцовскую руку с возгласом: «Папа?!» – испортив им тем самым весь ивент.

Анни быстро набросала в блокноте рисунок, на котором двое, мальчик и девочка, выпрыгивают из самолета. Парашюты разворачиваются – а под ними ничего, лишь пустота чистого листа бумаги.

– Леди и джентльмены, – произнесла стюардесса в микрофон, – у нас есть для вас очень важное сообщение, и необходимо, чтобы вы его внимательно прослушали. Вот этому человеку – мистеру Ронни Пэйну – необходимо вам кое-что сказать.

Динамики на миг умолкли, и наконец дети услышали голос отца:

– Друзья, я не стану отнимать у вас слишком много времени. Я сижу вон там, в семнадцатом ряду, сиденье С. А рядом с этим местом сидит дама моего сердца, мисс Грейс Трумэн. Помаши всем ручкой, милая.

Тут же все в самолете разом повернулись посмотреть, как Камилла подняла руку над рядом сидений и нерешительно помахала рукой остальным пассажирам.

– Так вот, – продолжал отец. – Эта девушка чрезвычайно много для меня значит. Я собирался сделать это сразу по приезде во Флориду, но больше просто не в силах ждать. Грейс Трумэн, ты выйдешь за меня замуж?

На этом мистер Фэнг вернул микрофон стюардессе и прошел к семнадцатому ряду. Анни с Бастером едва не побежали по проходу вслед за ним посмотреть, что будет дальше, но все же остались, вытянув шеи, сидеть в своих креслах.

Отец опустился в проходе на колени перед миссис Фэнг, которой дети видеть не могли, и вокруг воцарилась тишина, нарушаемая лишь гулом самолетных двигателей.

Анни с Бастером еле слышно прошептали одно и то же слово: «да».

Тут мистер Фэнг резко поднялся с колен и вскричал:

– Она говорит «да»!

Самолет разразился приветственными криками, несколько мужчин повскакивали с мест, чтобы пожать руку мистеру Фэнгу. Миссис Фэнг тем временем показывала престарелой соседке по ряду свое новенькое кольцо. Хлопки вылетающих из шампанского пробок эхом прокатились по салону, и стюардессы засновали по проходу, держа в руках подносы с бокалами. Из динамиков послышался низкий густой голос пилота:

– Тост за счастливую пару!

Бастеру удалось урвать пару бокалов шампанского, пока никто не видел, и один он вручил сестре.

– Ух ты, спасибо тебе, парень, – сказала Анни.

– Не стоит благодарности, – усмехнулся Бастер.

Они чокнулись и залпом осушили бокалы, от счастья почти не замечая, как обжигает вино горло.

Следующие четыре дня они всей семьей до головокружения нежились на солнце, все еще опьяненные успешным предложением руки и сердца. Они читали пухлые романы и комиксы и ложились спать когда придется. На пляже они по очереди закапывали друг друга в песок по самую шею, а после дразнили «жертву» болтающейся на палочке желейной рыбкой. Они подолгу стояли на берегу, слегка лишь зайдя в воду и наслаждаясь тем, как океанские волны мягко накатывают на ноги, и поедали сахарную вату, немного отдающую соленой морской влагой. И если кто-нибудь сказал бы им, что подобное счастье может испытать любой, в принципе, человек, Фэнги ни за что бы в это не поверили.

На обратном пути в самолете они опять сидели по отдельности и снова под вымышленными именами. И точно так же, как и в прошлый раз, отец тронул за локоток стюардессу, показал ей кольцо, что он купил для своей возлюбленной, и спросил разрешения воспользоваться внутренней связью. И опять стюардесса едва не прослезилась от такой романтичности его просьбы и повела отца в переднюю часть салона.

– Я сижу вон там, в четырнадцатом ряду, место А, – сказал в микрофон мистер Фэнг. – А на соседнем сиденье – моя девушка Грейс Трумэн. Грейс, дорогая, не могла бы ты выйти сюда на минуточку? Пожалуйста!

Миссис Фэнг смущенно замотала головой, однако мистер Фэнг оказался настойчив и звал ее к себе, пока женщина наконец не поднялась с места и не подошла к своему мужу. Едва она приблизилась, он резко опустился на колено, раскрыл лежавшую в его ладони крохотную коробочку и явил всеобщим взорам кольцо. Причем ее же собственное обручальное кольцо – четыре дня на солнце сделали свое дело, заставив исчезнуть на пальце границы загара.

– Грейс Трумэн, – торжественно произнес отец, – готова ли ты сделать меня счастливейшим мужчиной на свете и выйти за меня замуж?

В ожидании ответа матери Анни быстро рисовала картинку, на которой брачная чета шествует по проходу самолета, а восторженные пассажиры горстями подбрасывают в воздух орешки.

– О Ронни, – молвила миссис Фэнг, словно готовая вот-вот расплакаться, – я же просила тебя этого не делать.

Отцу их явно неудобно было так долго стоять на одном колене, однако вставать он пока не собирался.

– Ну же, милая, всего лишь скажи мне «да».

Миссис Фэнг смущенно отвернулась в сторону, однако муж поднял микрофон к самому ее лицу:

– Просто скажи в микрофон «да», чтобы мои мечты наконец стали явью.

Анни с Бастером понятия не имели, что сейчас произойдет, но у обоих шевелилось нехорошее предчувствие, что все это закончится печально.

– Нет, Ронни, – сказала наконец миссис Фэнг. – Я не выйду за тебя замуж.

Несколько пассажиров в салоне испустили громкий вздох. Мама же вернулась на свое место, оставив отца стоять на коленях с обручальным кольцом в руке.

– Что ж, друзья, – пробормотал он через несколько мгновений в микрофон, – простите, что отнял у вас время. Мне казалось, такого просто не может случиться.

На этом отец встал, побрел к своему месту, молча опустился на сиденье рядом с их матерью. Ни один из них даже не взглянул на другого.

Остаток полета в салоне царила настолько напряженная и неуютная атмосфера, что даже возможное крушение самолета казалось не самым худшим избавлением от этой тягостной неловкости.

В машине по пути из аэропорта домой ни один из Фэнгов не проронил ни слова. Понятно, что все это был фейк, загодя срежиссированный ивент, – но им все равно не удавалось отделаться от свербящего в груди страха. Это была для них серьезная проба на профессионализм и художественный талант – и они сами же были сражены подлинностью действа.

Анни с Бастером попытались вообразить мир, в котором их родители так и не поженились, и жизнь развела их порознь, и они больше уже никогда не вернулись друг к другу. Мир, в котором, к ужасу Фэнгов-младших, их просто не существовало.

Бастер примостил голову к сестре на колени, и Анни погладила его по волосам.

Съехав на длинную, вьющуюся по лесу подъездную дорогу к дому, мистер Фэнг наконец привлек к себе жену и тихо произнес:

– Я люблю тебя, Грейс Трумэн.

Мама поцеловала его в щеку, быстро ответив:

– И я люблю тебя, Ронни Пэйн.

Анни склонилась к лицу брата и нежно поцеловала его в лоб:

– Я люблю тебя, Ник Фьюри.

– И я люблю тебя, Клара Боу, – улыбнулся тот.

Но, даже припарковавшись возле дома и выключив зажигание, Фэнги еще какое-то время тихо сидели в машине, так и не отстегнув ремни, позволяя миру спокойно вертеться без малейшего участия с их стороны.

Глава 3

Анни стояла возле игрового автомата «Whack-A-Mole», где надо колотить по поднимающимся кротам, в одной из торговых галерей Лос-Анджелеса и, нервно покусывая ногти, ждала прихода журналиста из «Esquire». Он опаздывал уже на пятнадцать минут, и Анни даже начала надеяться, что, может, он не покажется вообще и она избежит этой
Страница 13 из 23

неловкости откровений и всеобщего интереса.

Анни кинула в автомат четвертак и взяла в руки молот. Едва пластиковые кроты высовывали головы из нор, она колотила по ним с такой решимостью, что, когда они вновь как ни в чем не бывало показались наружу, восприняла это как личный вызов и принялась молотить пуще прежнего.

Здесь, среди ярких огней, разноцветных вспышек, бегающих лучей и пиликанья игровой электроники, Анни оказалась для того, чтобы по мере возможности продвигать новый фильм «Сестры и любовники», премьера которого состоялась в Каннах и вызвала у зрителей единодушную неприязнь. «Потакающая собственным режиссерским прихотям, наигранная, псевдоинтеллектуальная чушь, маскирующаяся под большое кино» – таков был, пожалуй, самый умеренный отзыв на фильм. Ленту признали откровенной халтурой, и, хотя несколько критиков выделяли работу Анни как единственно правдивую игру во всей картине, толку от ее участия в рекламе «Сестер и любовников» явно не ожидалось.

Впрочем, при съемках фильма случились кое-какие инциденты, благодаря которым Анни удалось даже немного прославиться. И это, подозревала она, была единственная причина, что к ней вообще обратились за интервью.

– Вот тебе и пожалуйста, – услышала Анни от своего агента, которая позвонила ей несколькими днями раньше. – Ты в дерьме.

– Ну и ладно, – отозвалась она.

– Анни, я тебя, конечно, люблю, – разошлась агентша, – но моя работа состоит в том, чтобы обеспечивать твой карьерный рост и контролировать поток информации, касающейся тебя и твоих интересов. А ты, как бы это помягче выразиться… меня немного подвела.

– Я не хотела.

– Знаю, дорогуша, потому-то тебя и люблю. Но ты все равно меня подвела. Давай-ка в этом разберемся?

– Пожалуйста, не надо.

– Это недолго, – настояла та. – Начнем с того, что ты снимаешься в этом киновыкидыше, и вдруг – точно гром среди ясного неба! – тебе взбредает в голову оголить бюст и прогуляться в таком виде по площадке.

– Ну да, ты права, только…

– Просто так вот, у всех на виду, ты разгуливаешь с голыми сиськами, так что любой – кто у вас там есть? – Том, или Дик, или Гарри, а то и все трое разом снимают тебя сколько влезет на камеру мобильника, и теперь любой «желтый» сайт может постить твои ню.

– Я знаю.

– Ну да, эка важность! Вот только я об этом и знать не знала, пока эти фотки не расползлись по интернету и пока я, говоря по телефону с кем-то из «US Weekly», не увидела вдруг перед глазами твои сиськи и не прочитала чьи-то россказни о твоей якобы неадекватности на съемочной площадке.

– Извини, – сказала Анни.

– В общем, я, как могла, потушила пожар.

– Спасибо.

– Не за что. Так вот, пожар я потушила. Подумаешь, какая невидаль! Люди постоянно видят чьи-то сиськи. Эка важность!

– Да, вот именно.

– Но… потом я вдруг обнаруживаю, что ты у нас лесбиянка!

– Я не лесбиянка.

– Это не важно, – возразила агент. – Речь о том, что я услышала. Причем услышала одной из последних. И услышала не от тебя, а от твоей подружки.

– Никакая она мне не подружка, – вскинулась Анни. – Она сумасшедшая!

– И что самое милое – она твоя партнерша по этому киновыкидышу, что еще больше подтверждает слухи о твоей якобы неадекватности на площадке.

– О господи…

– К счастью, у тебя есть я, а я очень и очень хороший мастер в своем деле. Но все ж таки я не волшебница, и ты должна сообщать мне подобные вещи до того, как они получат огласку, чтобы я заранее могла определиться, как использовать эту информацию на благо твоей карьеры.

– Хорошо, Салли, обещаю.

– Помни, что я – твоя лучшая подруга. И своей лучшей подруге ты рассказываешь все. Договорились? Так, ладно, а кто на самом деле твой лучший друг?

– Салли, если честно, так, наверно, ты и есть, – призналась Анни.

– Ой, детка, я сейчас, кажется, пущу слезу! В общем, как бы то ни было, ты сообщаешь мне как на духу все, что у тебя там происходит, а я о тебе забочусь дальше. Хорошо?

– Хорошо.

– Так вот, теперь твоя задача – пообщаться с этим мужиком из «Esquire», а его задача – написать о тебе хорошую статью, в которой он не станет разглагольствовать о твоих сиськах или о твоих лесбиянских успехах. Ладно?

– Ладно.

– Очаруй его.

– Будет сделано.

– Соблазни его.

– Будет сделано.

– Сделай все, что надо, вплоть до того, чтоб с этим парнем переспать.

– Поняла.

– А теперь повторяй за мной… Салли, больше я тебя не подведу.

– Салли, – послушно повторила Анни, – больше я тебя не подведу.

– Я знаю, дорогуша, – сказала агент, и на этом связь оборвалась.

Анни представила, будто самый центральный крот – ее недавняя «подруга» по съемочной площадке Минда Лоутон, с ее мелкими чертами лица, безумными глазенками и вытянутой, даже какой-то нелепой шеей. И Анни с такой силой запустила в этого грызуна молоток, что автомат скрипнул и застыл, а крот с жужжанием и стуком убрался обратно в норку.

«Даже не думай еще раз показаться», – злобно подумала Анни.

– А вы, я вижу, в «кротобойке» просто профи, – произнес внезапно нарисовавшийся возле нее мужчина.

Анни резко развернулась, непроизвольно вскинув, защищаясь, молоток, и увидела перед собой низенького очкарика в ослепительно-белой, застегнутой до горла рубашке и голубых джинсах. Он улыбался, держа в руках крохотный магнитофон, и явно забавлялся своим открытием, что Анни играет в этой галерее автоматов. Как есть картинка для обложки!

– Я Эрик, – представился он. – Из «Esquire». Вот уж точно показали вы этим кротам, кто тут хозяин!

Анни едва не послала его куда подальше: и оттого, что опоздал, и оттого, что застигнул ее врасплох, – но в последнее мгновение спохватилась, вспомнив предупреждение Салли. Тогда она вся внутренне подобралась, выровняла дыхание… и сразу стала словно сама не своя.

– А что, впечатляет? – улыбнулась в ответ Анни, покачивая в руках молот, будто некий непристойный инструмент.

– Более чем. Я уже даже представляю, как начну свою статью. Не желаете послушать?

Естественно, Анни меньше всего на свете хотелось это слышать.

– Я уж, как все, подожду, пока выйдет номер, – отказалась она.

– Резонно, – кивнул журналист. – Но начало и правда классное.

– Идем наменяем еще четвертаков, – сказала Анни и отошла от автомата.

Эрик быстро опустился на колено и оторвал запоздало выползшую ленту выигранных ею билетиков.

– Вот, не забудьте! – протянул он их Анни.

– А что, и впрямь, может, выиграю себе плюшевого мишку, – сунула она билеты в сумочку.

– Точно будет лучшая статья на все времена.

В одном из ее первых интервью, после выхода «Сильных мира сего» – киноверсии весьма успешного издания комиксов, – в котором она играла Леди Молнию, один журналист спросил Анни, увлекалась ли она в нежном возрасте комиксами.

– В жизни не читала комиксов, – ответила она.

Журналист даже скривился, потом замотал головой:

– Нет, я собираюсь написать, что девчонкой вы обожали комиксы. Даже типа помешаны были на них. Договорились?

Анни так была ошеломлена, что смогла лишь утвердительно кивнуть, и оставшееся интервью прошло в такой же манере. Он задавал вопрос, она на него отвечала, а потом выслушивала от журналиста, каким же на самом деле должен быть ее ответ. Хуже интервью не было за всю ее карьеру. И все же, когда у нее
Страница 14 из 23

брали пятидесятое, шестидесятое, семидесятое и так далее интервью по поводу все того же фильма – с совершенно одинаковыми вопросами, причем от людей, которые, казалось, и фильма-то на самом деле не видели, и о ней самой не слышали ни разу, – Анни с тоской вспоминала то, едва ли не первое свое интервью с его удивительной простотой и непосредственностью.

За следующие двадцать минут Анни удалось навалять этому парню из «Esquire» в игре под названием «Летающая гильотина-3»[7 - Описываемая в романе компьютерная игра «Летающая гильотина» от начала до конца выдумана автором.]. Поскольку она ни разу не играла в первые два выпуска, Анни просто давила на кнопки как бог на душу положит и наблюдала, как ее герой – гигантский полумедведь-получеловек в килте, – точно заколдованный, с такой свирепостью выполняет все ее команды, что Эрику оставалось лишь бессильно лицезреть, как его персонажа, субтильную японку в наряде танцовщицы из Лас-Вегаса, мутузят до смерти всю игру.

– Да ты тут вообще суперски играешь, – произнес он.

Анни продолжала рьяно загонять его персонажа в землю.

– А мне кажется, на самом деле просто ты тут слабак, – ответила она, не отрывая глаз от экрана и получая несказанное удовольствие от того, как ее смутные желания вдруг прямо на глазах обретают ясность и законченность.

– Да нет, – возразил Эрик, с силой вжимая кнопки и вцепившись в джойстик так, что он исчез в ладони, – обычно я очень даже неплохо играю.

Шотландский мишка поднял танцовщицу в воздух, три раза крутанул и бухнул в землю вверх тормашками, оставив изрядную вмятину.

– А теперь, значит, решил повалять дурака? – усмехнулась Анни.

Они засунули в автомат еще по четвертаку, и на этот раз Эрик выбрал себе брутального задиру, очень смахивавшего на Брюса Ли, который к тому же все время пылал огнем. Анни по-прежнему стала играть полумедведем-получеловеком. Не успели они закончить первый раунд, как Эрик спросил:

– Не хочешь поговорить о «Сестрах и любовниках»?

Анни на несколько мгновений замерла – этого времени как раз хватило герою Эрика, чтобы выполнить три круговых удара ногой, заодно подпалив ее медведю шкуру.

– Похоже, все равно придется, да? – вздохнула Анни.

К концу первого раунда ее персонаж лежал, простершись на земле, тихонько тлея.

– А как тебе такой вариант? Если я эту игру выигрываю – ты мне рассказываешь про тот скандал с раздеванием на съемочной площадке, – предложил Эрик.

Анни молча глядела на двух противников, нетерпеливо подпрыгивавших на цыпочках и готовых сцепиться между собой, едва начнется новый раунд, и раздумывала над предложением. Салли, разумеется, предпочла бы, чтобы та история канула в Лету и ее подопечная сделала бы вид, будто ничего не произошло. Однако Анни даже испытала некоторую радость от самой возможности изложить свое видение случившегося. К тому же она уже без сомнений влюбилась в этого человека-медведя. Уж он-то ее точно не подведет!

– Годится, – ответила она.

Спустя два раунда огненный персонаж Эрика оказался не только потушен, но еще и поколочен до такой степени, что надолго выбыл из игры. Анни довольно улыбнулась сопернику.

– Да, похоже, горячего эксклюзива мне не светит. – Эрик пожал плечами, а потом, улыбнувшись, вычеркнул вопрос из списка, чем немало растрогал Анни.

Что ж, все как будто складывалось нынче в ее пользу.

– Нелегкими были съемки в этом фильме, – все же призналась Анни, стараясь не глядеть на Эрика. Ей самой было неведомо, откуда в ней взялась эта внезапная потребность выговориться, излить кому-то душу. – Невероятно трудной оказалась роль, и хотя я в принципе была к этому готова, но едва ли отдавала себе отчет, насколько выматывающе будет день за днем в нее вживаться.

– И как тебе отзывы на фильм, что уже появились? – спросил Эрик, пока не вынимая магнитофона из кармана рубашки.

– Мне трудно об этом судить, – ответила Анни. – Я знаю, что у Фримэна весьма неординарное видение мира, и, возможно, другим людям довольно сложно его оценить.

– Само-то кино тебе в итоге понравилось?

– Я, пожалуй, не стала бы так описывать свой опыт просмотра фильма с моим участием.

– Понял.

Они молча встретились глазами.

В этот момент на экране автомата возникла рекламная заставка: гигантский дьявол с седой гривой громко хохотал, маня зрителя присоединиться к игре.

– Я разделась топлес, потому что не знала, сумею ли я это сделать.

– М-м-м… – неопределенно промычал, кивая, Эрик.

– Я никогда еще не снималась в сценах с обнаженкой и не была уверена, что на это способна. Поэтому я проделала это в реальной жизни – и тогда поняла, что вполне могу сделать это и в кадре. Вот только я, видишь ли, совсем забыла, что меня могут увидеть другие люди.

– Ну, это можно понять. Трудно, должно быть, то и дело метаться между вымыслом и реальностью, особенно с такой-то насыщенной ролью. Можем на этой теме задержаться, а можем и проехать. Так как насчет скибола?

Анни согласно кивнула.

«Анни, заткнись, – велела она себе. – Заткнись, заткнись. Лучше заткнись».

Когда по интернету расползлись фотографии – хоть и размытые, и с низким разрешением, но без сомнений запечатлевшие именно ее, – родители отправили Анни электронное письмо, гласившее: «Самое время рассмотреть идею совместить популярность и женские формы как объект созерцания».

Братец больше не сказал и не написал ей ни слова – как сквозь землю провалился. Может, так оно и должно быть, когда родной брат видит тебя голой?

Парень, с которым Анни то сходилась, то расставалась – причем, как правило, дольше длилось последнее, – позвонил ей и, стоило Анни снять трубку, недовольно высказался:

– Что, всё Фэнговы штучки? В смысле, тебя так и тянет выкинуть что-нибудь эдакое?

– Дэниел, – холодно произнесла она, – ты обещал мне больше не звонить.

– Я обещал, что не стану звонить, разве что в экстренном случае. И он, по-моему, как раз настал. Ты совсем потеряла голову.

Дэниел Картрайт был довольно успешным автором. Он написал пару романов, от которых сильно несло киношностью, а потом переключился на написание киносценариев, от которых несло телевизионными шоу. Теперь, сменив имидж, он везде и всюду носил ковбойскую шляпу. Не так давно ему удалось продать сценарий за совершенно сногсшибательную сумму в миллион баксов: о том, как два парня создали робота, баллотирующегося на пост президента. Назывался он «Президент. Версия 2.0». И, учитывая, что Дэниел к тому же был красив и неординарен, Анни сама толком не понимала, почему она с ним порвала и почему, уже уйдя от него, готова была порывать с ним снова и снова.

– Я вовсе не потеряла голову, – возразила она, тут же подумав про себя: «А интернет, интересно, взорвать на воздух можно?»

– С моей точки зрения, это выглядит именно так.

– Я снимаюсь в кино, – напомнила Анни, – а этот необычайный процесс всегда требует от актера некоторой странности.

– А сейчас вот я любуюсь твоими титьками, – сообщил он, и Анни, не зная, что ему ответить, просто сбросила вызов.

В тот же день, явившись на банкет для главных актеров в снятый Фримэном особняк, Анни сразу почувствовала себя крайне неловко, обнаружив там развешанные по всему дому снимки ее обнаженных прелестей. Фримэн вышел в прихожую ее
Страница 15 из 23

встретить, как ни в чем не бывало покусывая какой-то новый, непривычного размера, шоколадный батончик, сочившийся тягучей карамелью.

– Это что такое? – возмутилась Анни, срывая одну из фотографий и комкая в руке.

– Теперь ты знаменита, – ухмыльнулся он. – И все благодаря мне.

Анни выбила у него из руки недоеденный батончик и выскочила из дома.

– Потом сами же будем смеяться, вспоминая! – крикнул ей вдогонку Фримэн.

Нашарив в сумочке ключи от машины, она трижды выронила их из рук, уже готовая разразиться слезами, и вдруг увидела, как по дорожке к ней торопится Минда. И хотя в фильме Фримэна они обе являлись ведущими актрисами, совместных сцен у них почти что не было, и Анни редко встречалась с ней на съемочной площадке. Увидев, как Минда несется к ней с искаженным лицом и, простирая руки, просит секунду обождать, Анни вдруг почувствовала неодолимое желание поскорее от нее сбежать, однако не смогла двинуться с места. Через пару мгновений Минда схватила ее за руку, задыхаясь и чуть не плача.

– Все это ужасно, да? – с присвистом выдохнула она.

Анни в ответ лишь кивнула. Зажав в ладони ключи от машины, Анни хотела побыстрее ее открыть, однако Минда явно не собиралась отпускать ее руку.

– Это просто ужасно, – продолжала она, обретя наконец нормальный голос. – Я говорила Фримэну, чтобы он прекратил, но ты же его знаешь! Он хоть и пишет для нас эти обалденные роли, но, мне кажется, он искренне ненавидит женщин.

Анни опять кивнула. Тут ей подумалось, что еще несколько лет постоянного применения этого тихого способа избегать надобности что-то говорить – и шея у нее вообще перестанет ворочаться.

– Не хочешь куда-нибудь закатиться? – спросила ее Минда.

Прислушавшись к своему внутреннему голосу, Анни произнесла:

– Да, пожалуй.

В итоге они оказались в маленьком баре, завсегдатаи которого то ли просто не привыкли к обществу прелестных женщин в столь возмутительно дорогих блузках, то ли их совершенно не заметили, – во всяком случае, Анни с Миндой сидели себе за столиком в углу, никем не потревоженные, и спокойно потягивали виски под имбирный эль.

– И что теперь собираешься делать? – спросила Минда, по-прежнему не выпуская ее руки, словно иначе Анни немедленно сорвалась бы с места и убежала. Что, собственно, скорее всего бы и произошло. И все ж таки Анни было приятно, что кто-то проявляет к ее персоне живой интерес, не пеняя ей, будто она тронулась рассудком.

– Пока не знаю, – ответила Анни. – Вот доснимем фильм, и, наверное, свалю отсюда куда-нибудь. Устрою себе небольшой перерыв от съемок.

– Не делай этого, – искренне встревожилась Минда.

– А что такое? Почему?

– Ты такая классная актриса. Совершенно потрясающая!

– Ну, я, м-м… так сказать, надеюсь… – Переминаться таким образом Анни могла бы часами, однако Минда взяла инициативу в свои руки.

– Мне нравится играть, но именно игра у меня пока что получается не очень. Я руководствуюсь каким-то дурацким, заранее прописанным планом, изображая именно то, чего от меня ждут, – а ты просто инстинктивно знаешь, что нужно делать. Следить за твоей игрой – это что-то невероятное!

– У нас же вроде как нет совместных сцен.

– Я просто наблюдаю за тобой, – с улыбкой призналась Минда. – Слежу с безопасного расстояния.

– О-о…

– Надеюсь, тебя это не разозлит?

Анни помотала головой:

– Это даже мило. Многие за мной наблюдают.

– Вот только я – с пристрастием, – добавила Минда, крепко, до дрожи в пальцах, стиснув руку Анни.

Только теперь Анни наконец осенило, что Минда пытается ее закадрить. На Анни вдруг снизошло озарение, что Минда Лоутон снялась в семи картинах, и в четырех из них она целовалась с другой женщиной. А еще снизошло то, что Минда Лоутон на самом деле чертовски красива и что у нее большие, распахнутые, глаза и вполне даже изящная шея, а лицо настолько чистое и гладкое, что не несет ни малейшего намека на какую-то пластическую хирургию, являясь лишь результатом некоего изумительного волшебства.

Перегнувшись через стол, Минда поцеловала Анни, которая ничуть тому не воспротивилась. Сев обратно на стул, Минда задумчиво покусала губу и призналась:

– Пару недель назад я целовалась с Фримэном.

– Ну, это, скажем, была не лучшая идея, – фыркнула Анни.

Минда рассмеялась.

– Просто мне не хотелось, чтобы ты услышала это от кого-нибудь другого и подумала, будто я хочу перелизаться со всей съемочной группой.

– То есть лишь со мной и с Фримэном.

– Ну, и еще с его помощницей.

– Правда, что ли?

– Понимаешь, она мне рассказала, как ее однажды пытался поцеловать дядя, а со мной когда-то случилась похожая история – и мы с ней вдруг начали целоваться. Хотя не думаю, что она об этом помнит. Она набралась тогда в стельку.

– А ты – нет?

– Я – нет, – пожала плечами Минда.

– То есть только я, Фримэн и его помощница?

– Именно. А если ты захочешь, я с этой минуты буду всегда только с тобой.

– Ну, знаешь, не будем совсем-то уж сходить с ума, – сказала Анни, чувствуя, что готова лететь в пропасть, но еще цепляется кончиком ступни за что-то очень важное.

– А почему бы нет? – хмыкнула Минда, и Анни, в изрядном подпитии, не смогла придумать ни одного здравого довода.

Анни катнула по дорожке свой первый скибольный шар – снаряд из твердой полированной древесины ощущался в руках настоящим оружием. Тот в мгновение ока вскочил на «бугор» и очутился в кольце на пятьдесят очков.

– Новичкам везет, – усмехнулась Анни.

Эрик улыбнулся, ожидая перед соседним автоматом, когда же девять его шаров закатятся в какую-нибудь цель.

– Может, забьем пари, раз уж ты так удачно начала? – спросил он.

Анни метнула еще один шар и снова выбила пятьдесят очков.

– Опять рассчитываешь, что я отвечу на твой вопрос?

– Ну, обычно я хорошо справляюсь с работой, – улыбнулся Эрик.

– А какой вопрос будет на этот раз? – спросила Анни, мысленно уже готовая ему ответить.

– Минда Лоутон.

«Отлично, – подумала она. – Почему бы нет?»

– Отлично. Почему бы и нет? – произнесла вслух.

Эрик взял в руки первый шар и мастерски катнул его по дорожке – снаряд легко одолел «горку» и попал в кольцо на пятьдесят очков. Через какую-то долю секунды второй шар так же запрыгнул в «пятидесятку», потом третий, четвертый, пятый.

Анни во все глаза уставилась на Эрика, который еле сдерживал торжествующую улыбку. Все девять его шаров лежали в кольце с пятьюдесятью очками. Автомат гудел сиренами и вспыхивал разноцветными лампочками, из него один за другим выскальзывали выигрышные билетики, падая к ногам журналиста.

– Да ты, я вижу, дока в скиболе! – даже надулась Анни.

– Я член лиги, – похвастался Эрик.

– Ты член скибольной лиги? – переспросила она.

– Ну да.

– А знаешь, мы еще можем сыграть вничью. Тогда мне не придется отвечать на твой вопрос.

– Резонно, – кивнул Эрик. – Осталось бросить только семь.

Анни взвесила в ладони тяжелый скибольный шар, хорошенько, что есть силы, отвела руку… и вдруг ощутила неодолимое сопротивление своему замаху. Указательный и средний пальцы как будто резко защемило, и Анни мигом отдернула руку, как от удара током.

Тут она услышала детский плач. Опустив глаза, Анни обнаружила маленькую девочку – лет, может быть, шести, – что лежала на
Страница 16 из 23

полу, держась за голову. Шар из руки Анни уже подкатывался к другому автомату.

– Вот блин! – вполголоса ругнулся Эрик.

– Что?! – воскликнула Анни. – Что стряслось-то?

Эрик метнулся к девочке, Анни за ним.

– Ну, ты своим скиболом попала малышке в голову. Или, может, кулаком. А может, и тем, и другим сразу.

– Ч-черт!

Девочка между тем поднялась на колени, потирая на голове ушибленное место и от сильного плача икая.

– Ну и хорошо, – произнес Эрик. – Уже легче.

Анни отбежала к автомату, на котором недавно метал скиболы журналист, и, оторвав длинную ленту билетиков, что он выиграл, метнулась обратно к девочке, словно та являла собой некий неустойчивый химический элемент, способный в любой момент взорваться.

– Возьми вот это, – протянула ей билетики Анни, и девочка стала понемногу успокаиваться. – И это, – ссыпала она той в ладони чуть ли не пригоршню четвертаков. – А еще вот это, – добавила Анни, вручив девчушке еще и двадцатидолларовую купюру.

Малышка с красными от рева глазами и мокрым носом улыбнулась и поспешила прочь. Увидев, как на затылке у той уже нарисовывается небольшая шишка, Анни представила, что будет, когда это заметят родители девочки и явятся сюда за объяснениями.

– Давай-ка отсюда выбираться, – сказала она Эрику.

– Этот раунд выиграл я, – встрепенулся журналист.

– Верно. Только, ради бога, давай уйдем отсюда.

– Это было нечто!

– Надеюсь, ты не собираешься прописать об этом в своей статье?

– Даже не представляю, как можно такое упустить! Ты же просто нокаутировала маленькую девочку!

Скрипя зубами от злости и в страхе от возможных разборок с родителями, Анни поскорее покинула галерею. Палящее на улице солнце едва не ослепило ее. Ну и ладно, она ответит на все его вопросы, потом отправится домой, по-быстрому соберет пожитки и переберется в Мексику. Станет блистать в тамошних теленовеллах и пьянствовать до умопомрачения. И пусть ей, как говорится, будет очень плохо, прежде чем однажды станет очень хорошо.

Спустя меньше недели после того, как она целовалась с Миндой в баре, продолжив нежности у той в номере отеля, Анни зашла в гримерный трейлер, и, когда визажистка стала подкрашивать ей лицо, заметила обложку последнего выпуска журнала «Razzi Magazine». В заголовке значилось: «Две влюбленных звезды», тут же помещались две фотографии – Анни и Минды, – подогнанные так, будто являлись частями одного снимка, где актрисы сидят вплотную друг к другу.

Заметив, как Анни с неподдельным ужасом глядит на журнал, гримерша сказала:

– Это ты.

– Я знаю.

– А это Минда.

– Да. Вижу.

Потом, наверное, секунд десять длилась пауза – Анни пыталась прикинуть последствия такой обложки.

– Тут пишут, что вы парочка, – сообщила гримерша.

Анни взвилась с места, схватила злополучный журнал и едва не вынесла, выскакивая, дверь трейлера.

Отыскав Минду, Анни прочла ей несколько строк из статьи: Близкий приятель звездной парочки сообщает, что они искренне друг в друга влюблены и никогда еще не были так счастливы.

Минда улыбнулась:

– Как трогательно.

– Это же неправда! – вскинулась Анни.

– Ну, отчасти-то правда, – возразила Минда, все еще улыбаясь.

– Нет, ничего подобного!

– Ты все же не смешивай божий дар с яичницей, – проговорила Минда.

– Чего не смешивать?

– Божий дар с яичницей.

– Это же совсем не… – продолжала возмущаться Анни.

– А по-моему, очень даже мило.

– И что за «близкий приятель» такой? У меня нет никаких близких приятелей.

– Это я, – ответила Минда с улыбкой, которая с каждым мгновением все больше походила на гримасу паралитика.

– О Господи Иисусе!

– Я рассказала своему агенту, та передала информацию в несколько журналов, так что теперь мы с тобой вполне официально вместе.

У Анни появилось такое чувство, будто она съезжает с горы на автомобиле, у которого в этот самый момент вдруг отвалились колеса; мимо лица проскакивают крупные искры, а ей самой ничего не остается делать, как только ждать, когда же наконец машина остановится и она сумеет вылезти из нее и удрать.

Как только они нашли на достаточном удалении от галереи подходящий ресторан и их усадили за свободный столик, Анни положила на стол руку ладонью вниз. Указательный и средний пальцы стремительно опухали, их уже трудно было сгибать. Пока Эрик поедал заказанный там гамбургер – что выглядело так, будто человеку, в жизни не видевшему гамбургера, выпало вдруг делать это наперегонки, – Анни поведала ему о Минде, о случившемся между ними недоразумении, об эмоциональной близости, что неизбежно возникает, когда две творческие натуры вкладываются душой в один проект. Она не стала рассказывать ему об их ссорах, о преследованиях и о тех исключительных случаях, когда Анни, сдавшись, все же спала с Миндой – когда Анни мнилось, что та всего лишь утолит своей подушкой ее печали, и в мире, глядишь, одним душевнобольным станет меньше. В отличие от Минды, некоторые подробности она все же предпочитала оставить при себе.

– Ну, ладно, – произнес Эрик над тарелкой, в которой осталась лужица кетчупа вкупе с горчицей, грибами, жареным луком и прочими ингредиентами, что не смогли удержаться в его гамбургере. Анни даже усмехнулась про себя: «Из всего, что нападало с твоего бургера, я бы легко сварганила салат». – На самом деле, о чем я действительно хотел бы с тобой поговорить – что, на мой взгляд, вообще самое интересное в твоей истории, – так это о твоей семье.

Анни почувствовала, будто огромный воздушный пузырь пробрался в ее мозг и тут же лопнул, полыхнув пронзительной болью. О ее семье… Почему бы им и дальше не потрындеть о ее сиськах и преследующей ее лесбиянке?

– Например, о том, – продолжал Эрик, – почему тебя никто не знает под твоей настоящей фамилией?

– Моя агент сочла, что это навяжет мне определенный типаж и мне будут предлагать роли только в фильмах ужасов. По-твоему, разве это сильно надуманный довод?

– Немного да. А по-твоему?

– А я вот так не думаю. Моя фамилия происходит из Восточной Европы и, возможно, ее пришлось частично сократить. Отец рассказывал, что мы потомки первого, самого что ни на есть настоящего оборотня, человековолка[8 - Фамилия «Фэнг» означает «клык».], который пересек Атлантику и попал в Америку. Якобы он перебил так много людей то ли в Польше, то ли в Белоруссии, то ли где-то там еще, что вынужден был сесть на первый попавшийся пароход в Америку, чтобы его не арестовали и не казнили. А потом он перебрался сюда и каждое полнолуние загрызал по кучке американцев. Позднее папа говорил нам, что его предок, скорее всего, полностью сочинил всю эту историю, создав тщательно продуманную мистификацию, и сменил себе имя, чтобы суметь ее продать. Но детям такая версия, сам понимаешь, не очень-то будоражила воображение.

– Вот об этом-то я и хотел поговорить, – оживился Эрик, от волнения даже задергав левым глазом. – В тех произведениях, что создавали твои родители, ты значилась как «чадо А», и, в сущности, ты уже тогда была звездой.

– О, настоящей звездой у нас был Бастер, уж это точно. Ему-то приходилось намного хуже, чем мне.

У Анни пронеслось в памяти, как Бастер то стоял привязанный к фонарному столбу, то попадался в медвежий капкан, то приручал незнакомого сенбернара, –
Страница 17 из 23

вспомнилось великое множество случаев, когда мальчика оставляли в какой-то экстремальной ситуации и вынуждали самого из нее выбираться.

– И все же тебя ставили в определенные обстоятельства, которые требовали от тебя какой-то актерской игры, какой-то, если можно так выразиться, герильи, внезапной импровизации. Так вот, не кажется ли тебе, что, не будь ты представителем семейки Фэнг, ты не стала бы актрисой?

– Возможно, и не стала бы.

– Вот это-то мне и интересно! – воскликнул Эрик. – Должен признаться, я считаю тебя исключительно талантливой актрисой. И, мне кажется, ты вполне заслуженно получила «Оскара» за «Крайний срок», а еще тебе удалось развеять мультяшную сексапильность Леди Молнии, придав ей в «Сильных мира сего» этакий постфеминистский стержень. Уж как она метала свои молнии в нацистов и прочий всякий сброд!

– Ну да. Вряд ли кто станет отрицать, что любому нормальному человеку приятно видеть, как бьют молнии в нацистов.

– Как бы то ни было, ты все равно замечательная актриса. Но, видишь ли, в колледже я писал работу о художественной карьере твоих родителей и видел едва ли не все созданные вами произведения. Так вот, я и правда считаю, что сильнейшие твои актерские работы – когда ты делала нечто совершенно неожиданное и в высшей степени эмоционально резонансное – именно в тех, давних ваших шедеврах.

– Когда мне было всего девять, – добавила Анни.

Внезапно ей сделалось нехорошо. Этот журнальный писака словно воплотил в себе ее самые худшие опасения. Долгие годы она пыталась убедить себя, что принадлежность к Фэнгам и исполнение роли проводника родительского видения мира отнюдь не являлось наиболее ярким и значимым ее достижением в жизни.

– Пойду закажу выпить, – сказала она и рывком поднялась из-за стола.

Было еще два часа дня – но все ж таки уже за полдень, так что до вечера оставалось совсем немного, а ей нынче хотелось до вечера успеть как следует набраться.

Очень быстро получив заказанный стакан джина – безо льда, без каких-либо наполнителей, без полагающейся оливки, – Анни вернулась с ним за столик и сделала небольшой глоток, словно пытаясь распробовать напиток. Так сказать, для почина.

– Я имел в виду, – с чрезвычайной оживленностью продолжил Эрик, словно целый день только и мечтал ей об этом сказать, – что в тех ваших перформансах столько уровней сложности! И под начальным шоком, вызываемым самим действием перформанса, неизменно кроется нечто такое, что становится очевидным лишь при внимательном рассмотрении.

– Что, например? – Анни сделала еще глоток, сразу почувствовав себя точно под легкой анестезией у хирурга, – такой повеяло от напитка чистотой и целебностью.

– Это глубокое сожаление, искренняя печаль от осознания того, что в свои «события» вы вовлекаете совершенно несведущих людей.

Интересно, сколько раз он пересматривал те давние видеозаписи? И что в них выискивал? Сама она никогда по собственной воле не пересматривала ни одно из творений Фэнгов после того, как, завершенные и отредактированные, они превращались в окончательно готовое произведение. Когда Анни вспоминала какие-то определенные сцены, они всякий раз виделись ей бессвязными и хаотичными. То яркое разноцветье, буквально сыплющееся с ее матери, то оборванная гитарная струна… Разрозненные воспоминания волнами накатывали на Анни, а потом исчезали на месяцы, а то и годы, внезапно возвращаясь вновь.

Она подняла взгляд от стакана – Эрик с умиротворенным и сияющим лицом пристально глядел на нее.

– Ты всегда была лучшей из Фэнгов, – произнес он. – По крайней мере, я так считаю.

– Среди Фэнгов нет кого-то лучшего, – покачала головой Анни. – Все мы абсолютно одинаковы.

Несколькими неделями раньше – вскоре после того, как скандал с фотографиями начал понемногу стихать, – ей позвонили родители. Анни в тот момент читала четырехстраничное послание Минды, две страницы которого содержали секстину[9 - Сестина, или секстина, – стихотворение на две рифмы, состоящее из шести шестистиший и трехстишия, где каждая новая строфа в определенном порядке повторяет конечные слова предыдущей.], где из строфы в строфу переходили слова: «Фэнг», «расцвет», «неугомонен», «язык», «кино» и «бисексуал». Так что Анни была только рада поводу отложить письмо.

– Отличные новости! – воскликнул в трубку отец.

И тут же где-то на заднем плане послышался голос матери:

– Отличные новости!

– И что такое? – поинтересовалась Анни.

– Нам на е-мэйл пришло письмо из Музея современного искусства в Денвере, – сообщил отец. – Там, дескать, крайне заинтересованы, чтобы одно из наших произведений было представлено у них.

– Здорово! Поздравляю, – сказала Анни. – Что-то новенькое?

– Офигительно новенькое, – подхватил мистер Фэнг. – Прямо только что явилось на свет.

– Ого!

– Вот именно, что ого! Точнее и не скажешь! Ого!

– Пап, – нетерпеливо сказала Анни, – мне еще надо роль повторить.

– Ну, ладно-ладно, хорошо, – отозвался отец.

В этот момент миссис Фэнг где-то совсем рядом с телефоном воскликнула:

– Просто скажи ей, милый!

– Сказать мне что? – насторожилась Анни.

– Ну, что все действо будет вращаться вокруг твоих недавних снимков.

– Этих ню? – уточнила Анни.

– Верно, тех самых. Видишь ли, музей связался с нами, чтобы выяснить, был ли твой… м-м… перформанс очередным творением Фэнгов.

– Ох уж…

– Мы сказали, что ты мощно всколыхнула средства массовой информации, показав, какова она – цена славы.

– Угу, – буркнула Анни.

– Понимаешь, «чадо А» сотворяет действо такого масштаба, что оно охватывает весь мир! Это же то, что делали Фэнги, – только возведенное в энную степень! К тому же «чадо А» уже очень давно не участвовало в наших произведениях.

– Потому что я, знаешь ли, давно уже не чадо.

– Ну что ж, я просто хотел дать тебе знать. Хотя для тебя это было бы весьма занятно.

– Да уж, – отозвалась Анни, внезапно заинтересовавшись, чем же все-таки окончилась та секстина.

– Мы тебя любим, Анни, – в унисон сказали родители.

– Да, – ответила она. – Я вас тоже.

Наутро Анни описывала по комнате неспешные круги, разглядывая журналиста, что лежал в ее постели в одном исподнем. Трусы у него оказались неоново-фиолетовыми, и Анни не могла сказать, нравится ей это или нет – это была просто притягивающая глаз деталь.

Похмельем она нынче не страдала, что означало – накануне она не так уж сильно и набралась; а это, в свою очередь, означало, что с ее стороны все это было не такой уж и безбашенной затеей.

– И впрямь, – сказала она себе, заваривая на кухне кофе, – не такая уж и дикая затея с моей стороны.

Проснувшийся наконец Эрик был заметно удивлен – что вполне можно понять, – тому, что Анни стоит прямо перед ним, задумчиво всматриваясь в его неоново-фиолетовый зад.

– Я готовлю кофе, – сказала она и поспешила в кухню.

Они сели друг напротив друга за ее обеденный столик, которым Анни как-то никогда не пользовалась. Она провела рукой по гладким древесным волокнам столешницы. «Хороший, кстати, столик – надо бы садиться за него почаще».

– Итак, мы с тобой нарушили самые главные правила взаимоотношений интервьюера и интервьюируемого, – констатировал он.

Анни слушала его лишь
Страница 18 из 23

вполуха. Интересно, что это за древесина?

– Зато это, возможно, способствовало созданию интереснейшей статьи, – продолжал разглагольствовать Эрик. – Это постмодернистский, альтернативный, новожурналистский метод создания портрета знаменитости.

Анни изучающе оглядела Эрика. Он, оказывается, не использовал под кофе подставку, и Анни подвинула к нему ее, для ясности показав жестом на его кружку. Однако Эрик, похоже, намека не понял и продолжал распространяться дальше:

– Как вот включить в заметку такую важную деталь, касающуюся взаимоотношений с интервьюируемым, чтобы не затмить прочее содержание статьи? Может, перемежать наши личные разговоры с тем, что записано на диктофон? И если уж случилось кое с кем переспать – то где здесь граница допустимого откровения?

Анни вдруг захотелось разбить столик пополам.

– Ты и это собираешься включить в статью? – процедила она.

– А как такое можно обойти! Даже не представляю! Мы же с тобой занимались сексом!

– Ну а я очень даже представляю, как это обойти, – проговорила Анни. Сжав в кулак поврежденные пальцы, она дрожащей от напряжения рукой с силой постукивала по столу. – Ты просто оставишь это за кадром.

– Я вот так не думаю.

– Так не делается, это нехорошо. – Вскочив, Анни заходила взад-вперед по кухне.

– Прежде чем сдать окончательный вариант, я пришлю тебе статью, – пообещал Эрик, – дабы сверить цитаты и убрать несовпадения в нашем воспроизведении событий.

– Нет, я, как и все, подожду выпуска.

– Мне тебе позвонить потом или…

– Просто уходи, – оборвала его Анни, не имея ни малейшего желания узнать, что могло последовать за этим «или».

– Я правда считаю, что ты потрясающа…

Но Анни уже прошла в ванную и заперла за собой дверь.

Может, она сходит с ума? Она не ощущала себя сумасшедшей, однако все же была уверена, что нормальные люди себя так не ведут.

Послышалось, как открылась и закрылась входная дверь.

Анни прижала к лицу полотенце, вообразив, что она – гигантский, не знающий пощады полумедведь-получеловек. Что всех своих врагов она втоптала в землю, расхлестав их кровь по сторонам, и над головой уже нетерпеливо кружат грифы. Она перебила всех, кого надо было уничтожить, и, наконец выдохшись, сделав все, что надо было сделать, – если и не правильно, то, по крайней мере, по справедливости, – она заползла в берлогу, глубокую и темную, и, насытившаяся, на долгие месяцы впала в спячку в ожидании прихода новой весны.

Анни посмотрела на свои руки: правая кисть была багровой и распухшей, возможно, даже сломанной. Ей никогда не удавалось что-либо разбить и ничего не повредить себе самой.

Вернувшись в кухню, Анни сложила грязную посуду в раковину. Потом взяла трубку, набрала рабочий номер Салли – и тут же ее переключили на голосовую почту.

– Салли, – сказала она, как всегда, развернувшись лицом к солнцу, – я, кажется, снова тебя подвела.

«Портрет леди». 1988 год

Художники: Калеб и Камилла Фэнг

Никто из Фэнгов не мог этого отрицать: Бастер был поистине прекрасен. Когда он вышел на авансцену в аляповато расшитом блестками вечернем платье, с белокурыми локонами, упруго подпрыгивавшими в такт его твердым уверенным шагам, остальные члены семьи начали верить, что он и в самом деле может победить.

В то время как мистер Фэнг непрерывно снимал происходящее на видеокамеру, его супруга крепко сжала руку дочери и прошептала:

– А ведь у него получится, Анни! Твой братик точно станет Маленькой мисс Клеверок.

Анни вгляделась в Бастера, в его застывшее от невыразимого счастья лицо – и тут же поняла, что для ее братца все это далеко уже не просто художественная акция. Он и вправду жаждал получить эту корону.

Двумя неделями раньше Бастер наотрез от этого отказался:

– Да не стану я ходить в платье!

– Это не совсем платье, это вечерний наряд, – увещевала его миссис Фэнг, – можно сказать, разновидность костюма.

Но девятилетнего Бастера нисколько не проняли эти словесные тонкости.

Мистер Фэнг, незадолго до того потративший добрую часть гранта от Фонда Йозефа Бойса на приобретение профессиональной видеокамеры «Panasonic» с возможностями оцифровки вместо того агрегата, что разбил один сильно взбешенный работник зоопарка, зумом увеличил в кадре лицо сына, аж сжавшееся от отвращения, и произнес:

– Люди искусства славятся упрямым нравом.

Тогда миссис Фэнг, устремив взгляд в камеру, очень вежливо попросила мужа выйти из комнаты.

– Пусть лучше Анни туда пойдет, – предложил Бастер, испытывая от родительских фантазий неотвратимый приступ клаустрофобии.

– Если Анни победит в конкурсе красоты, – стала серьезно объяснять ему мать, – это уже не явится художественным размышлением на тему гендерных предпочтений, искусства воплощения и мужского влияния на понятие красоты. Победа Анни есть вполне предрешенный исход, status quo.

С этим Бастер никак не мог поспорить. Его сестра непременно выиграла бы конкурс «Мисс Клеверок» в юношеской категории, даже если б она стала разражаться на сцене безудержным ревом или выкрикивать ругательства. Она была самой красивой в четверке Фэнгов. Именно она в любых обстоятельствах способна была отвлечь на себя внимание всех и каждого вокруг, что позволяло остальным Фэнгам спокойно осуществлять свои тайные действия, творя великое искусство. В общем, Бастер отлично понимал, что Анни – красавица, а он – вовсе нет, хотя и ценится за что-то иное. Однако чем бы он там в семье Фэнгов ни славился, он точно не собирался напяливать на себя платья и соревноваться в конкурсах красоты.

– Можно я все-таки не буду в этом участвовать? Пожалуйста!

– Бастер, – сухо сказала миссис Фэнг, – у нас на очереди есть и другие проекты. И ты вовсе не обязан делать то, чего не хочешь.

– Я не хочу это делать, – поспешно вставил мальчик.

– Ладно, хорошо. Я лишь хочу тебе кое-что сказать. Мы – одна семья. И мы порой выполняем сложные для нас вещи просто потому, что любим друг друга. Помнишь, как я на мотоцикле перелетела через машину?

Еще бы Бастер этого не помнил!

Как-то раз, на совесть облепив один из городков в штате Джорджия флаерами с рекламой головокружительно рискованного трюка, миссис Фэнг, мастерски загримированная под девяностолетнюю бабулю, разогналась со склона на взятом напрокат мотоцикле и перелетела через чье-то припаркованное авто. Едва не коснувшись колесами машины, она приземлилась на асфальт и, отчаянно виляя, в итоге угодила в кювет, но, к счастью, ничего себе не повредила. В местной газете даже напечатали об этом статью, и федеральные агентства новостей тут же этот материал подхватили. Следует добавить, за всю свою жизнь миссис Фэнг ни разу не ездила на мотоцикле и уж тем более не перескакивала на нем через автомобиль.

– Возможно, меня не станет, – сказала она, прежде чем сесть на мотоцикл, своим детям, исполнявшим роли правнуков. – Но что бы там ни случилось – просто смиритесь с этим.

Как уж такое забудешь! На обратном пути в машине мама глушила виски прямо из бутылки, а потом, подобрев и разулыбавшись, разрешила детям стягивать со своего лица латексный грим.

– Мне было очень страшно. Когда ваш отец мне такое предложил, я сперва не хотела это делать. Я категорически отказалась. А потом подумала: как же я
Страница 19 из 23

смею когда-либо просить вашего папу или вас сделать что-то действительно трудное, когда сама на это неспособна? Потому я и согласилась. И это было совершенно неописуемое ощущение! Мне кажется, ты и сам поймешь: когда делаешь то, чего как раз всеми силами хочешь избежать, сразу начинаешь чувствовать себя гораздо сильнее и значительнее.

– Я не хочу этого делать, – уперся Бастер.

– Что ж, вопрос снят, дружище, – сказала мама, загадочно улыбаясь.

Она бодренько встала с колен, отряхнула брюки и устремилась по коридору к кабинету.

Когда Анни зашла в гостиную, Бастер все так же сидел на полу.

– Ну что, чувак, мама разозлилась.

– Да нет, нисколько, – возразил ей брат.

– Увы, да.

– Нет, не разозлилась, – сказал Бастер, уже не так уверенно.

– Увы, – вздохнула Анни, ласково гладя ему голову, точно какому-то малявке.

Ночью, прижавшись ухом к двери в родительскую спальню, мальчик слышал обрывки разговоров, краткие реплики вполголоса типа «Я пыталась…», «Но, может быть…», «Он не станет…», «Ну и бог-то с ним» да «Вот это будет классно». Наконец Бастер поднялся и пошел в комнату к Анни. Сестра смотрела немое кино, в котором упрятанную в бочку женщину несло все ближе к краю водопада, в то время как главный герой находился за десятки и даже сотни миль вдали.

– Это самый лучший момент! – воскликнула Анни и ладошкой поманила его к себе.

Бастер положил голову ей на колени, и сестра мягко сжала его мочку уха, задумчиво перекатывая ее между большим и указательным пальцем, словно загадывала желание.

На экране бочка покачивалась на воде, то и дело подскакивая на камнях, и явно несла героиню к верной гибели.

– Не бойся, все будет хорошо, – пообещала Анни.

И в тот момент, когда герой наконец явился к самому скату водопада, бочка перемахнула через край и скрылась в бурлящем потоке. Вскоре у подножия водопада к поверхности воды вынесло деревянные обломки.

– Вот черт, – процедила Анни.

Тут под водой скользнула тень, и на поверхности показалась героиня, у которой на лице отчетливо читалось: «А вот хрена лысого, меня нельзя убить!» Она подплыла к берегу и выкарабкалась наружу, вместе с каплями воды словно стряхивая с себя саму возможность недавней гибели. Под неторопливую размеренную музыку героиня решительно двинулась в сторону злодея, дабы с ним разобраться, нимало не заботясь, где сейчас ее красавчик и почему не поспел на помощь вовремя.

На этом Анни выключила телевизор.

– Не могу больше это видеть, – сказала она. – Если еще раз посмотрю – наверное, пробью ногой дыру в стене.

– А есть что-то такое, чего ты не стала бы делать, если бы мама с папой тебя об этом попросили? – спросил Бастер сестру.

Анни задумалась.

– Я ни за что бы не согласилась кого-то убивать, – сказала она наконец, – и не стала бы причинять боль животным.

– А еще?

– Даже не знаю, – пожала плечами Анни, которой, похоже, прискучили его вопросы. – Больше, пожалуй что, и ничего.

– Я не хочу быть девчонкой.

– Ну да, естественно.

– Но все равно я это сделаю, – заявил Бастер, в этот момент внезапно переменив свое решение.

– Ну, естественно, – снова отозвалась Анни.

Резко поднявшись, мальчик выскочил в коридор. Разом упавшая с его плеч тяжесть подарила ему миг облегчения, после чего навалилась с прежней силой.

Бастер распахнул дверь родительской спальни. Мать наматывала отцу на пальцы аптечные резинки, прикрепляя ими специальные накладки томатно-красного цвета и с характерными срезами, имитирующие ампутированные фаланги. Оба заметно удивились, увидев сына, однако нисколько не попытались скрыть от него свои действия.

– Я согласен это сделать, – сказал Бастер, и миссис Фэнг издала восторженный возглас.

Родители поманили его к себе, и мальчик, забравшись к ним в постель, протиснулся между ними.

– Это будет просто классно! – прошептала сыну миссис Фэнг, покрывая поцелуями его лицо.

Мистер Фэнг сорвал с рук резинки и с наслаждением несколько раз сжал и разжал кулаки.

Очень скоро Фэнги-старшие, приобняв сына, уснули. Один лишь Бастер по-прежнему лежал, не смыкая глаз, под тяжестью родительских рук, которая успокаивала мальчика, даря ему если не сон, то, по крайней мере, чувство безопасности.

С неведомой для него прежде уверенностью Бастер сделал последние шаги к самому краю сцены, ритмично цокая каблуками по гладкой дорожке и в такт шагам покачивая задом. Дойдя до положенной отметки, он повернулся пару раз по сторонам, потом приподнял выставленное вперед плечико, уперся рукой в бедро, склонил голову набок – и устремил взгляд на зал, тут же разразившийся аплодисментами. Повернувшись и зашагав назад, к остальным девочкам, Бастер, прощаясь, взмахнул рукой над самой головой. Этот жест, как ничто другое, выдавало в нем осознание того факта, что оставшуюся за его спиной аудиторию теперь можно переманить лишь чем-то, ну совершенно невероятным. Две другие девочки уставились на Бастера – на незнакомку, которой они в жизни не встречали, – с явно не самыми лучшими помыслами. Тот в ответ смерил соперниц взглядом и занял место среди их финальной тройки.

Бастеру едва удавалось сосредоточиться на происходящем, от возбуждения он даже оскалил зубы, точно собирался загрызть какого-то зверька. Как же ему все это нравилось! Эта чарующая роскошь платьев и туфель, и причесок, и маникюра, это внимание людей, прежде не слишком-то его замечавших. И то, что внутри этого гламурного одеяния он по-прежнему оставался все тем же Бастером, на деле означало, что в нем самом имеется нечто важное и существенное, благодаря чему весь этот номер и смог состояться. Это был настоящий фокус с превращением, и Бастеру приходилось то и дело одергивать себя, чтобы ненароком не раскрыть секрет. Сделать это казалось так легко, так просто, если знать, на что смотреть, – и это придавало тайне особое очарование.

И вот наконец: бла-бла-бла… Ну разве они не прелестны! Бла-бла-бла, так замечательно все проделали… Бла-бла-бла, победительницы сегодняшнего конкурса… Бла-бла-бла, вторая вице-мисс… Бла-бла-бла, звучит чье-то имя – и не Бастера, и не его новый псевдоним, Холли Вудлоун. Бла-бла-бла, поскольку прежняя Маленькая мисс Клеверок уже не может исполнять свои обязанности… Бла-бла-бла, новая мисс Клеверок, бла-бла-бла… И тут зал буквально взрывается аплодисментами. Вот черт! Имя этой бла-бла-бла-победительницы – и есть новое имя Бастера!

Он повернулся к сопернице и увидел, что та плачет. Так все-таки победила она или нет? А он выиграл или проиграл? Бастер в недоумении посмотрел в зрительный зал, ища родителей, но их не было видно из-за множества фотовспышек да яркого прожектора, который, казалось, охватывал всех стоящих на сцене.

Тут ему в руки всучили букетик малинового клевера, и первая вице-мисс тихо рявкнула:

– Обними меня.

Бастер чмокнул ее в щеку и легонько приобнял за спину.

Теперь настало время совершить нечто великое и неотвратимое – то, что превратит хитрую проделку Бастера с короной в настоящее искусство.

Они не один день репетировали финал своего ивента, подставляя различные варианты исхода конкурса: Бастер выбывает сразу после первого тура; Бастер проходит в финальную десятку; Бастера спроваживают со сцены, когда объявляются три финалистки;
Страница 20 из 23

Бастера награждают лентой и аплодисментами, но не коронуют. И наконец, уже без особого энтузиазма, они разыгрывали то, что сегодня получилось: как Бастер, весь сияющий и переливающийся блестками, стоит на опустевшей сцене, фокусируя на себе взгляды целой толпы; едва способный дышать, он ощущает внутри вакуум, как будто втягивающий весь воздух в зале к нему в легкие.

Бастер помахал рукой так же, как – он это много раз наблюдал по видео – это делали женщины, которые и не махали-то по-настоящему, а просто шевелили ладошкой, точно заводные или же увечные. По щекам его покатились слезы, густо накрашенная тушь размазалась по глазам черными, как у енота, пятнами, потекла по лицу.

Он остановился на самом краю сцены, стойко держась на своих шатких каблуках, и, ощутимо привыкая к своей короне, грациозно и величественно поклонился вперед – после чего резко откачнулся в исходное положение. Как и планировалось, парик сорвался с его головы и улетел назад, скользнув по сцене. Казалось, в этот момент шорох парика был вообще единственным звуком на долгие мили вокруг. Через мгновение раздался другой звук: огромная аудитория в едином выдохе выпустила из легких воздух, чтобы тут же втянуть опять – кому-то для истошного крика, а залу в целом, как и мечталось Фэнгам, – чтобы просто взорваться.

Едва заметно изменив позу, встряхнув и расправив плечи и чуточку двинув тазом, Бастер прямо на глазах сделался снова мальчиком – причем все эти движения казались настолько естественными, словно хамелеон менял окрас, резко, но без малейших усилий возвращаясь в исходное свое состояние. Затем, качнувшись на каблуках, Бастер сбегал за своей короной, высвободил ее из спутавшихся искусственных кудрей парика и вернул на законное место – себе на голову. Ринувшись за ним на авансцену, одна из администраторов конкурса попыталась сграбастать корону, но Бастер резко отклонился, отчего женщина потеряла равновесие и кувыркнулась со сцены. Вот это было Бастеру уже очень знакомо: примерно так заканчивались, в общем-то, все ивенты Фэнгов. А это означало, что ситуация переменилась и теперь он остался один на один с проблемой, перед лицом опасности.

– Говори же! – крикнула миссис Фэнг Бастеру, который был как будто слишком оглушен происходящим, чтобы продолжать свою роль.

Теперь наступала завершающая сцена ивента, после которой их семья должна была воссоединиться и уйти прочь, оставив сцену преступления медленно исчезать за горизонтом. Бастер должен был швырнуть корону в публику и крикнуть: «Корона золотая – лишь, в сущности, венец терновый»[10 - Цитата из поэмы Джона Мильтона (1608–1674) «Возвращенный рай» (1671).]. Вместо этого Бастер еще крепче прижал корону к голове, словно отделившийся вдруг от нее кусок черепа.

– Брось ее! – крикнула миссис Фэнг. – Швырни же эту штуку!

Бастер ловко спрыгнул со сцены и устремился по центральному проходу, пробежав мимо Фэнгов, выскочил за дверь и канул в ночи.

Мистер Фэнг еще немного поснимал обескураженные лица зрителей, затем крупным планом запечатлел обладательницу второго места, которая и плакала, и содрогалась от икоты, и потрясала Бастеровым париком, точно черлидерским помпоном.

– Неплохо получилось, – заключил мистер Фэнг.

– Могло быть и лучше, – проворчала в ответ его жена.

– Нет, – возразила Анни, все еще аплодируя любимому братишке, – лучше быть точно не могло.

* * *

Бастера они нашли под минивэном: спрятавшись там от всех, он приметно посверкивал всякий раз, как пытался примоститься получше на неудобном асфальте. Мистер Фэнг опустился на колени и осторожно помог сыну выбраться наружу.

– И куда подевалась строка из Мильтона? – строго спросила миссис Фэнг, и Бастер вздрогнул от маминого голоса. – Кстати, предполагалось, что ты выбросишь корону.

Бастер поднял взгляд на мать.

– Это моя корона, – произнес он.

– Но тебе-то она не нужна, – с раздражением сказала миссис Фэнг.

– Нужна, – ответил мальчик. – Я ее выиграл. Это я – Маленькая мисс Клеверок, и это моя корона.

– Бастер, Бастер, – покачала головой мать и указала на корону у него на голове: – Ведь это как раз то, против чего мы и выступаем: против самой идеи оценивать человека, опираясь исключительно на его наружность. И мы протестуем против такого поверхностного выделения…

– Это… моя… корона, – повторил Бастер, весь аж вибрируя в своем праведном гневе.

По лицу миссис Фэнг скользнула еле заметная улыбка, стиснутые было зубы разжались. Уступив сыну, Камилла трижды кивнула и забралась в машину.

– Ладно, – сказала она, – ты вправе пересмотреть свой взгляд на эту корону.

Глава 4

Бастеру было совсем паршиво. Лежа в больничной койке, разложенной под нужным углом, он тихо стонал, чувствуя сильную, пронимающую до мозга костей боль, что непрерывно блуждала по всему его лицу. И хотя Бастер был едва в сознании и как следует наколот и снотворным, и обезболивающим, он хорошо понимал всю степень своего несчастья.

– Вы не спите, – произнес кто-то рядом.

– Вы мне? – не без усилия спросил Бастер.

Он шевельнулся, попытавшись потрогать свое лицо, которое болело аж до звона в ушах.

– Ой, нет, – забеспокоился тот же женский голос, – этого не надо делать! Что ж это всем так хочется запустить свои ручонки туда, где только-только все как надо зафиксировали…

Но Бастер ее уже не слышал, снова проваливаясь в некое тягучее подобие сна.

Когда он пробудился в следующий раз, возле его постели сидела прекрасная незнакомка. Лицо ее излучало теплоту и уверенность, словно она ожидала, что он в любой момент проснется.

– Привет, Бастер, – улыбнулась она.

– Привет, – еле слышно произнес он.

Он почувствовал, что ему надо помочиться, и едва это ощущение появилось, как тут же само собою и прошло.

– Я – доктор Оллаполли, – представилась она.

– А я – Бастер, – отозвался он, хотя, понятно, это и так было ей известно.

Бастер был не прочь, если бы кто впрыснул ему, что ли, хоть небольшую дозу морфия. Она – красива и деятельна, а он – обдолбан лекарствами и, похоже, изувечен. Сквозь заволакивающий мысли туман он подумал: «Да, дело дрянь».

– Бастер, вы помните, что произошло? – спросила женщина.

Он ненадолго задумался и наконец ответил:

– Картофельная пушка?

– Да, вам случайно выстрелили в лицо из картофельной пушки, – подтвердила доктор.

– Я неуязвим.

Она невесело усмехнулась.

– Что ж, рада это слышать, Бастер, но это не такое уж верное утверждение. Хотя вы везунчик – этого я отрицать не стану.

И доктор Оллаполли пустилась перечислять подробности его плачевного состояния. Он, дескать, перенес тяжелую челюстно-лицевую травму. Начать с того, что у него был обширный отек мягких тканей лица, преимущественно с правой стороны, куда, если правильно уяснил Бастер, как раз и угодило картошкой. Еще он получил звездообразное («прямо звезда», – тут же подумалось Бастеру) рассечение верхней губы. Еще потерял правый верхний клык. Еще перенес множественный перелом костей лицевого скелета с правой стороны, включая верхнюю стенку глазницы. Но была и хорошая новость: несмотря на то что под глазом у него синел приличный бланш, зрение его, как уверила доктор, ничуть не пострадало.

– Хорошо, – выдохнул Бастер.

– У вас теперь
Страница 21 из 23

останется шрам на губе.

– «Звездообразный», – процитировал он, отчаянно желая ей угодить.

– Именно звездообразный, – без тени улыбки повторила она.

– Трудно произносится.

– У вас же не хватает зуба.

– Ясно.

– После операции по стабилизации переломов потребуется некоторое время на восстановление, прежде чем ваше лицо полностью заживет.

– Вы спасли мне жизнь, – произнес Бастер.

– Я вас подлатала. Только и всего.

– Я люблю вас.

– Вот и чудно, мистер Фэнг.

Прежде чем покинуть палату, женщина ему улыбнулась с великой задушевностью, и Бастер подумал, что, пожалуй, все доктора должны так улыбаться своим подопечным, если желают их скорейшего выздоровления.

Если верить дотошной дамочке из финансовой службы, пробравшейся к нему однажды утром в палату и просветившей его насчет денежной стороны дела, Бастер задолжал клинике за медицинские услуги где-то в районе двадцати тысяч долларов. Имеется ли у него страховка? Нет, не имеется. Тогда дело принимает немного щекотливый оборот. Не желает ли он составить график оплаты услуг? Бастер такого желания не проявил. Он сделал вид, что снова провалился в сон, и подождал, пока дамочка уйдет из его палаты.

Двадцать тысяч долларов?! Пол-лица за двадцать штук?! Да за такие деньги он хотел бы себе бионический глаз плюс рентгеновское зрение! Господи, да хоть бы восстановили за эту сумму потерянный зуб – он и тому был бы рад.

Бастеру явилась было мысль выпрыгнуть из окна да сдернуть, однако на тот момент он засыпал уже по-настоящему, не имея больше надобности притворяться.

На третий день выздоровления – за день до намеченной выписки – в палате у Бастера нарисовался Джозеф, который привез из отеля его багаж.

– Привет, солдат, – поздоровался Бастер, на что Джозеф густо покраснел и заметно напрягся.

– Привет, Бастер, – отозвался тот наконец, непроизвольно содрогнувшись, что Бастер отнес на собственное покореженное и распухшее лицо.

– Хорошо ж ты меня снял! – сказал Бастер и даже попытался улыбнуться, однако это выражение лица пока что было за пределами его возможностей.

Джозеф, уставившись в пол, ничего не ответил.

– Шучу! – фыркнул Бастер. – Ты тут не виноват.

– Лучше б я умер, – буркнул Джозеф.

Он оттащил багаж в угол палаты, робко сел на чемодан напротив того стула, что стоял возле койки Бастера, и, уткнувшись локтями в колени, подпер лицо ладонями. Своим видом он напоминал надвигающуюся бурю, готовую разразиться шипением и воем.

– Правда – вот как перед богом! – лучше бы я умер, – повторил Джозеф.

– Но мне-то уже лучше, – пожал плечами Бастер. – Так что невелика беда.

– Ты лицо свое видел, Бастер?

Лица Бастер не видел, изо всех сил стараясь не заглядывать в зеркала, как специально развешанные по палате и над раковиной в туалете.

– Завтра меня собираются выпустить, – сменил он тему. – Вот только не знаю, то ли потому выписывают, что мне уже лучше, то ли потому, что я совсем без денег.

Джозеф в ответ промолчал, явно избегая встречаться взглядом с окривевшим на один глаз Бастером.

Тот дотянулся до пластикового поильника с водой и сделал несколько неловких глотков, большей частью набрызгав себе на рубашку.

– А где остальные ребята? – поинтересовался он.

– Они не могут прийти, – ответил Джозеф. – Мне тоже не следовало бы здесь быть, но мне хотелось сказать тебе, что я очень, очень сожалею о случившемся, к тому же я хотел принести твои вещи из отеля.

– А почему тебе не следовало бы здесь быть? – озадаченно спросил Бастер. – Здесь что, есть какие-то впускные часы?

– Да видишь ли, мои родители проконсультировались с адвокатом, и тот сказал, что мне больше не следует с тобою контактировать.

– Почему?

– На случай, если ты подашь на нас в суд, – уже чуть не плача объяснил Джозеф.

– Да я вовсе не собираюсь подавать на вас в суд.

– Я им так и сказал! – надтреснутым голосом, прерывисто дыша, ответил Джозеф. – Но они говорят, что теперь наши отношения носят… как это… «состязательный характер», и коль скоро ты можешь на законных основаниях подать против нас иск, то мне не следует с тобой общаться.

– Но ты все равно сюда пришел.

– Знаешь, даже при всей той свистопляске, что у нас случилась, – сказал Джозеф, улыбнувшись впервые с того момента, как вошел в палату к Бастеру, – я все равно ужасно рад, что мы друг друга встретили.

И Бастер – который только что попал на двадцать штук, которому, можно сказать, собрали по косточкам физиономию, и заживать ей еще было да заживать, – в ответ ему согласно покивал.

* * *

Он покинул больницу, имея при себе несколько фотокопий, подтверждающих его медицинское состояние, несколько платежных требований и пластиковый поильник.

Пока Бастер ждал такси, до него вдруг дошло, что он, собственно, толком и не знает, куда теперь податься и, что на данный момент более актуально, как туда доехать. Не зная точно, насколько затянется его рабочая поездка, билета на обратный рейс Бастер так и не купил. Кредитку же свою он успел выскрести под ноль. Он прикинул варианты не столь приятных способов путешествия, как самолет, и к тому моменту, как подъехало такси, уже знал, как поступить.

– На автовокзал, – сказал он, сев на заднее сиденье.

Все вокруг него – весь штат Небраска – виделось холодным и унылым, и, пока такси мчало его до указанного места назначения, Бастер всеми силами боролся со сном. Он глядел на подернутые изморозью поля, на неведомых пичужек, едва не примерзших к линиям электропередачи, и понимал, что там, куда он сейчас едет – где бы ни находилось это место, – его возвращения никто не ждет.

Уже в очереди на автовокзале Бастер понял, что у него не хватит денег, чтобы вернуться во Флориду. Дрожащими руками он выложил на стойку всю оставшуюся у него наличность и спросил:

– Куда я могу на это уехать?

Улыбнувшись, кассирша терпеливо пересчитала купюры.

– Вы можете добраться до Сент-Луиса, и у вас еще останется пять долларов.

– Я никого не знаю в Сент-Луисе, – ответил Бастер.

– Ну а где вы хоть кого-то знаете?

Доброта этой женщины была сейчас единственным, что помогло Бастеру совсем не упасть духом.

– Если честно, то нигде.

– А как насчет Канзас-Сити? Или Де-Мойна? – спросила она, быстро молотя пальчиками по клавиатуре, словно ища ответа на исключительно сложный вопрос при помощи предельно скудных ресурсов.

– Сент-Луис сгодится, – сказал Бастер, уже с трудом сохраняя самообладание.

– Родной город Чака Берри! – обмолвилась кассирша.

– Что ж, это все решает, – ответил Бастер и, взяв свой билет и пять долларов сдачи, буквально обрушился на сиденье в середине совершенно пустого ряда кресел. Он выудил таблетку из прописанной ему скляночки, проглотил и стал ждать, когда затихнет боль, стянувшая его лицо, точно липкой лентой.

– Ну что же, встреть меня в Сент-Луисе, – сказал он, сам не зная, к кому обращается. К Джозефу? Или к доктору Оллаполли? Или к добросердечной кассирше? Или, может быть, ему стоило бы адресовать это приглашение ко всем троим разом – глядишь, кто-нибудь бы да и откликнулся?

Бастер уснул. А когда проснулся – примерно через час, – то обнаружил на груди и коленях несколько купюр по одному и по пять долларов. Пересчитал – оказалось семнадцать баксов. Это было
Страница 22 из 23

так трогательно – и в то же время так невероятно кстати! Посмаковав про себя трогательный аспект случившегося, Бастер даже почувствовал себя бодрее. Он подумал было ради прикола пустить эти деньги на первый взнос в уплату медицинских счетов – но вместо этого отправился в дешевую закусочную через дорогу. Там заказал себе молочный коктейль, очень холодный и сладкий – одно из весьма немногих яств, которые он теперь мог употреблять, учитывая, что во рту у него беспрерывно ныло. Бастер вставил соломинку в проем, где некогда сидел ныне отсутствующий зуб, и стал тихонько потягивать коктейль, не обращая внимания на пару-тройку посетителей заведения, которые безуспешно пытались на него не пялиться и не портить себе аппетит.

С автовокзала Бастер по телефону-автомату позвонил Анни с переводом оплаты на нее, однако на другом конце послышались лишь безнадежные длинные гудки, не отозвалась даже голосовая почта. Если бы сестра сняла трубку, она, несомненно, откликнулась бы на его зов, хотя он терпеть не мог кого-то о чем-либо просить, признавая тем самым, что не способен содержать себя, как говорится, «в разумности и безопасности». С Анни он не общался с тех самых пор, как нечаянно увидел в интернете ее голую грудь. И проблема была не в том, что он увидел ее полуголой – хотя Бастер, конечно же, не стал бы рекомендовать такое другим ранимым юношам, обожествляющим своих старших сестер. Просто от этих снимков у Бастера сложилось впечатление, что сестру затягивает нечто пагубное и безнадежное – и в результате он стал испытывать неудовлетворенность собой из-за того, что он, похоже, был не в силах ее спасти. Впрочем, в данный момент все это совершенно ничего не значило, поскольку Анни так и не ответила на звонок, и Бастер наконец повесил трубку.

Некоторое время он обдумывал единственно оставшееся в его распоряжении решение, которое напрашивалось само собой и в то же время внушало ему страх: вернуться к родителям. Бастер все пытался как-либо переделать это уравнение, прикидывая так и эдак, чтобы ответ вышел каким-то иным, – но раз за разом, доходя до корня, неизменно получал: мама и папа, Калеб и Камилла, мистер и миссис Фэнг.

– Алло? – сняла трубку мама.

– Мама, – сказал Бастер, – это твое чадо.

– О-о, звонит наше чадо! – искренне удивилась она.

– Которое? – послышался голос отца.

И мама, не сообразив прикрыть ладонью трубку, а может, и просто не придавая этому значения, ответила:

– «Б».

– У меня беда, мам.

– О нет! Что случилось, Бастер?!

– Я в Небраске.

– Плохо дело! – воскликнула она. – А что ты делаешь в Небраске?

– Это долгая история.

– Ну да, звонок с оплатой на нас, так что давай-ка покороче.

– Именно. Так вот, мне нужна ваша помощь. Мне стрельнули в лицо, и…

– Что?! Тебе стрельнули в лицо?!

Тут в трубке раздался встревоженный голос отца:

– Тебе выстрелили в лицо?!

– Ага. Но со мной все в порядке. То есть я не совсем в порядке, но и не при смерти.

– А кто выстрелил тебе в лицо? – спросила мать.

– Тоже долгая история? – вставил отец.

– Именно, – ответил Бастер. – Очень и очень долгая.

– Мы за тобой приедем, – быстро сказала мама. – Уже, можно сказать, выезжаем. Вот беру атлас дорог и рисую линию от Теннесси к Небраске. Ого! Да здесь черт знает сколько гнать! Надо прямо сейчас выкатываться. Калеб, быстро выезжаем!

– Мы уже едем, сынок! – вновь послышался в трубке отцовский голос.

– Погодите-ка! – спохватился Бастер. – Я через считаные часы уже буду в Сент-Луисе.

– В Сент-Луисе?! – изумилась мать. Бастер сразу же представил, как она стирает в атласе прежнюю линию и рисует новую. – Ты что, с подстреленным лицом собираешься еще и путешествовать?!

– Да все нормально, это была всего лишь картошка.

– Что еще за картошка? – спросил мистер Фэнг.

– Мне в лицо пальнули картошкой, – пояснил Бастер.

– Послушай, Бастер, – заговорила мама. – Теперь я уже совсем не знаю, что и думать. Это что, розыгрыш? Какая-то арт-герилья?[11 - Арт-герилья (от исп. guerrilla – «малая война») – акционистское искусство, запускаемое в массы нетрадиционными, «партизанскими» способами: граффити, плакаты, стикеры, «путешествующие» книги и проч.] Ты это записываешь? Алло, нас что, записывают?

От этих слов у Бастера под незажившей кожей лица словно случился сейсмический сдвиг. У него закружилась голова, и он едва устоял на ногах. Следующие минут пять он обстоятельно посвящал родителей в события последних пяти дней, и к тому моменту, как он закончил, решение было принято. Он поедет домой и будет выздоравливать под присмотром родителей. Мистер и миссис Фэнг непременно позаботятся о своем мальчике. Дома он сможет расслабиться и отдохнуть, его тело само пойдет на поправку, ну а семейка Фэнг, собравшись втроем, как обещала мать, «найдет для себя массу развлечений».

В автобусе до Сент-Луиса какой-то мужичок с укулеле встал посреди прохода, предлагая поиграть на заказ.

– Давай-ка сбацай нам «Free Bird»! – выкрикнул кто-то.

Мужик, разозлившись, сел на свое место.

Осторожно пройдя по освободившемуся проходу, Бастер добрался до туалета. После нескольких не увенчавшихся успехом попыток закрыть дверь он наконец сдался и, не запираясь, вгляделся в маленькое, почти ничего не отражающее зеркальце. Видок у него был, конечно, зверски живописный! Как Бастер ни готовился увидеть наконец свое уродство, он никак не ожидал, что даже через несколько дней после случившегося его физиономия окажется настолько раздутой. Одна половина лица была почти сплошь багровой от кровоподтеков; местами, где были отодраны куски кожи, запеклась корка, и все как минимум раздалось вдвое – за исключением глаза, который, напротив, сузился едва ли не в пять раз, точно сжатый тисками. Шрам на губах нисколько не напоминал звезду – скорее, «вилочку» из индюшачьей грудки или, еще точнее, – подкову. Да-да, звездочки, косточки на счастье, подковки. Прям не шрам, а вестник удачи!

Взяв в руку тюбик мази с антибиотиком, которую ему очень скоро придется за большие деньги приобретать самому, Бастер осторожно смазал ранки, что отняло у него немало времени и сил. Закончив, он улыбнулся в зеркальце собственному отражению, отчего оно сделалось только хуже, и вернулся на свое место.

Вокруг его кресла оказалось совершенно пустынно: соседствовавшие с ним пассажиры устроили вокруг него буферную зону аж в три сиденья. Вот это он понимал! Таков и будет его новый стиль жизни: трехместная буферная зона – желаешь ты того или нет; куча времени на размышления – нужно оно тебе или нет; и путешествие по длинной нескончаемой автостраде – тоже, хочешь ты того или нет.

Приехав наконец в Сент-Луис, Бастер два-три часа прослонялся по зданию терминала, потом забрел в обустроенную под вагон-ресторан закусочную, заказал себе снова молочный коктейль и промокнул лицо влажной салфеткой.

– Простите, вы не против, если я спрошу… – обратилась к нему женщина из соседнего отсека, указывая на его лицо.

Бастер уже готов был ответить ей как есть, но тут что-то в мозгу его вдруг переключилось – словно сомкнулись какие-то долго дремавшие синапсы, некогда запрограммированные на спонтанную ложь, которая призвана была создавать нечто лучшее из того, что имелось на самом деле.

– Да вот,
Страница 23 из 23

устраивал в Кентукки одно сверхрискованное шоу, – стал объяснять он даме. – Собирался перемахнуть в бочке через водопад, но кто-то уже перед самым трюком просверлил в бочке дырки, и она начала тонуть, еще даже толком не добравшись до водопада.

Женщина покачала головой и пересела за столик к Бастеру, оставив свою еду нетронутой.

– Какой ужас! – молвила она.

Бастер согласно кивнул и продолжил:

– Задыхаясь от нехватки воздуха, я наконец достиг края водопада, потом бочка разбилась, ударившись о камни, и меня еще долго швыряло бурлящим потоком по камням. К тому моменту, как меня вытащили на берег – где-то на полмили ниже по реке, – все уже думали, что я мертв.

– Я – Дженни Купер, – протянула она Бастеру руку.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=158333&lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

1

«Ивент», или «эвент» («случай, событие»), «хэппенинг» («событие, происшествие»), «перформанс» («представление, игра») являются близкими друг к другу формами акционистского искусства постмодернизма, зародившимися в 60-х гг. XX в. Различаются они главным образом степенью срежессированности, масштабности «события» и вовлеченности в него аудитории. Объединяет их то, что все они являются «искусством действия», своего рода «живыми картинами», стирающими грань между искусством и действительностью, провоцирующими реакцию зрителей и побуждающими их к действию. – Здесь и далее примеч. пер.

2

«Pie in the sky when you die» (англ.) – букв. «пирог на том свете». Выражение происходит из антирелигиозной песни американских рабочих «Поп и раб».

3

PSI (англ. Pound-force per square inch) – фунт-сила на квадратный дюйм, употребляемая в основном в США единица измерения давления.

4

Предназначенное для развлекательной стрельбы дульнозарядное орудие, приводимое в действие сжатым воздухом или за счет энергии, образующейся при воспламенении смеси горючего газа и воздуха.

5

Штат Небраска носит шутливое название «Кукурузный штат», а его жителей, соответственно, именуют кукурузниками.

6

Спортивная игра в мяч, распространенная в Испании и странах Латинской Америки.

7

Описываемая в романе компьютерная игра «Летающая гильотина» от начала до конца выдумана автором.

8

Фамилия «Фэнг» означает «клык».

9

Сестина, или секстина, – стихотворение на две рифмы, состоящее из шести шестистиший и трехстишия, где каждая новая строфа в определенном порядке повторяет конечные слова предыдущей.

10

Цитата из поэмы Джона Мильтона (1608–1674) «Возвращенный рай» (1671).

11

Арт-герилья (от исп. guerrilla – «малая война») – акционистское искусство, запускаемое в массы нетрадиционными, «партизанскими» способами: граффити, плакаты, стикеры, «путешествующие» книги и проч.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.

Adblock
detector