Режим чтения
Скачать книгу

Невидимая нить. Встреча, которая изменила все читать онлайн - Лора Шрофф

Невидимая нить. Встреча, которая изменила все

Лора Шрофф

Проект TRUE STORY. Книги, которые вдохновляют (Эксмо)

Она – бизнес-леди, у которой вся жизнь распланирована в ежедневнике. Он – юный попрошайка, «работающий» на 56-й улице Нью-Йорка. Каждый день она проходила мимо. Но однажды – совершенно непонятно почему – решила остановиться. И его жизнь изменилась навсегда…

Лора Шрофф

Невидимая нить

Посвящается всем детям, жизнь которых, как и жизнь Мориса, является гораздо более сложной, чем мы можем себе представить. Никогда не теряйте надежды, что вы можете вырваться из замкнутого круга и изменить свою жизнь. И никогда не переставайте мечтать, потому что сила мечты может подарить вам крылья.

Laura Schroff, Alex Tresniowski

An Invisible thread

Copyright © 2011 by Laura Schroff and Alex Tresniowski

Originally published by Howard Books, a division of Simon & Schuster, Inc.

© Андреев А.В., перевод на русский язык, 2015

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2015

Вступление

Мальчик стоит на тротуаре в Бруклине и видит следующее: одна женщина убегает от другой, в руках у которой молоток. Мальчик узнает ту женщину, которая убегает. Это подруга его отца. Но вторую, с молотком, он не знает.

Жизнь мальчика не самая сладкая. Ему шесть лет, его тело покрыто мелкими красными укусами постельных клопов, он ужасно худой и у него стригущий лишай, который никто не лечит. Он очень хочет есть, но к чувству голода ему не привыкать. Когда ему было два года, он был настолько голоден, что начал искать в мусоре еду и съел мышиный помет, после чего ему делали промывание желудка. Он живет в грязной и маленькой квартире своего отца в неблагополучном районе Бруклина, спит в одной кровати со своими сводными братьями, которые мочатся по ночам. В квартире, где он живет, пахнет смертью. Он уже три месяца не видел свою мать и не знает почему. Морис живет в мире, в котором много наркотиков, насилия и царит полный хаос, и, несмотря на то что ему всего лишь шесть лет, он прекрасно понимает, что, если его жизнь не изменится, он может не выдержать и умереть.

Он не молится, потому что не умеет этого делать, но думает: «Пожалуйста, не дайте моему папе умереть». Эту мысль можно в некотором смысле назвать молитвой.

Потом мальчик видит, что по улице идет его папа. Женщина с молотком в руке видит отца мальчика и кричит: «Джунбаг, где мой сын?»

Мальчик узнает голос женщины и с удивлением спрашивает: «Мама, это ты?»

Женщина с молотком в руке смотрит на мальчика, и на ее лице появляется удивление, она начинает внимательнее всматриваться в мальчика и наконец неуверенно произносит: «Морис?»

Мальчик не узнал свою маму, потому что она сильно изменилась. От употребления тяжелых наркотиков у нее выпали передние зубы.

Мать не узнает своего сына, потому что у него лишай.

Женщина бросается вслед за Джунбагом и орет: «Что ты сделал с моим ребенком?»

Мальчик, наверное, испуган или сбит с толку происходящим. Но вместе с этим он чувствует себя счастливым, потому что вернулась его мать и он не умрет. По крайней мере, не здесь и не сейчас.

Он вспоминает этот момент как доказательство того, что мать его любит.

Он чувствует себя счастливым, потому что вернулась его мать и он не умрет. По крайней мере, не здесь и не сейчас.

I

«Не поможете мелочью?»

«Простите, леди, не поможете мелочью?»

Это были первые слова, которые я от него услышала на 56-й улице в Нью-Йорке, поблизости от Бродвея, в тот солнечный сентябрьский день.

Поначалу я не придала им особого значения. Эти слова были частью общего шума и потерялись в звуках улицы, обрывках разговоров, криков людей, останавливающих такси, и сигналов автомобилей. Это был просто еще один назойливый звук, который жители Нью-Йорка научились мысленно отфильтровывать и не замечать. Поэтому я спокойно прошла мимо него, словно его и не существовало.

Но пройдя несколько метров, я остановилась.

Я вернулась и по сей день не знаю почему.

Подошла, посмотрела на него и поняла, что это всего лишь маленький мальчик. До этого боковым зрением я заметила, что он юн. Но сейчас, внимательно всматриваясь в его лицо, я осознала, что он совсем ребенок: тщедушное тельце, крошечные ручки, большие круглые глаза. На нем была грязная толстовка темно-красного цвета и такие же замызганные тренировочные штаны. На ногах были белые кеды с развязанными шнурками. Под ногтями была грязь. Но глаза умные, и в целом он показался мне очень милым. Как я узнала позже, ему было одиннадцать лет.

Он протянул ко мне ладонь и повторил свой вопрос:

– Простите, леди, не поможете мелочью? Я очень голоден.

Возможно, его удивил мой ответ, но меня он просто шокировал.

– Если ты голоден, – сказала я, – я могу отвести тебя в «Макдоналдс» и купить тебе поесть.

– А можно будет заказать чизбургер?

– Да, – ответила я.

– А бигмак?

– Конечно.

– А колу без сахара?

– Без сомнения.

– А шоколадный шейк и картошку фри?

Я сказала, что он может заказать себе все, что пожелает. Потом я спросила, не возражает ли он, если я пообедаю вместе с ним.

Он на секунду задумался.

– Конечно, не возражаю.

В тот день мы вместе поели в «Макдоналдсе».

После этого мы встречались каждый понедельник.

На протяжении последующих ста пятидесяти недель.

Его звали Морис, и он изменил всю мою жизнь.

Почему я остановилась и вернулась к нему? Мне гораздо проще объяснить, почему я его в первый момент проигнорировала. Я прошла мимо, потому что встреча с ним не была записана в моем ежедневнике.

Я женщина, которая живет по четко расписанному графику.

Я женщина, которая живет по четко расписанному графику. Я договариваюсь о встречах, заполняю пустые места в своем ежедневнике, активно занимаюсь менеджментом. У меня в день проходит несколько встреч, и с одной встречи я мчусь на другую. Я не просто пунктуальна, на каждую встречу я прихожу за пятнадцать минут до ее начала. Я так живу. Но есть вещи, которые не очень хорошо укладываются в мой график.

Например, дождь. Первого сентября, то есть в то утро, когда я повстречала Мориса, прошла сильная гроза. Днем я запланировала пойти на матч по теннису. Не могу сказать, что я была большой поклонницей этого вида спорта, но любила ходить на матчи, когда у меня были хорошие места. Эти места наглядно показывали, каких успехов я добилась в жизни.

В 1986 году мне было тридцать пять лет. Я работала на руководящих постах в рекламном отделе газеты USA Today и очень хорошо выполняла свою работу. Я умела построить отношения исключительно на силе своего собственного характера. Может быть, я не достигла всего того, чего хотела: я была одинокой, пришло и ушло еще одно лето моей жизни, за которое я так никого и не встретила. Тем не менее в целом мне не на что было жаловаться. Я могла бесплатно водить клиентов на теннисный турнир и сидеть на очень хороших местах. Такие бонусы подчеркивали успех, которого я добилась – я, девушка, выросшая в рабочей семье на Лонг-Айленде.

Но из-за дождя матч перенесли. Я немного убралась в квартире, сделала несколько звонков, почитала газету. Дождь закончился во второй половине дня. Я взяла свитер и вышла на прогулку. У меня не было конкретной цели, только желание подышать прохладным воздухом, пройтись и попрощаться с летом. Я не собиралась останавливаться, это уж точно не входило в мои планы.

Поэтому, когда
Страница 2 из 13

Морис ко мне обратился, я продолжала идти. Не будем забывать, что дело происходило в Нью-Йорке в 1980-х годах, когда бездомных, нищих и попрошаек на улице было, казалось, столько же, сколько детей на велосипедах и мам с колясками. Страна переживала экономический подъем, а на Уолл-стрит ежедневно появлялись новые миллионеры. Но была и обратная сторона медали – увеличивался разрыв между богатыми и бедными, что можно было наглядно наблюдать на улицах города. Средний класс стал зарабатывать больше, но экономический бум никак не помог самым нищим и обездоленным, которые жили на улицах.

Мы постепенно привыкли к внешнему виду нищих – худых мужчин и грустных, затравленных женщин, одетых в лохмотья, живущих на углу улиц, спящих на решетках вытяжки из метро и просящих поделиться мелочью. Сложно представить себе, что можно спокойно смотреть на этих людей, не испытывая чувства жалости, но таких попрошаек было так много, что большинство из нас просто предпочитало не смотреть в их сторону. То есть просто их игнорировать. Проблема нищих стала настолько повсеместной, что казалось бесполезным дать одному из них мелочь, так как это совершенно ничего не меняло. Поэтому день за днем люди просто проходили мимо нищих. Все продолжали жить своей жизнью и думали, что изменить что-либо им не по силам.

Зимой, до встречи с Морисом я познакомилась с одним бездомным. Его звали Стэн, и жил он на одной из улиц в районе Шестой авеню недалеко от моего дома. Стэн был высоким мужчиной в возрасте чуть более сорока лет. Он носил шерстяные перчатки, синюю вязаную шапку, старые рабочие ботинки, а еще у него был какой-то скарб в паре пластиковых пакетов. У него не было таких простых вещей, которые большинство людей воспринимают как что-то данное, например, теплое зимнее пальто или одеяло. Он спал на решетке вытяжки из метро, и теплый воздух не давал ему замерзнуть ночью.

Однажды я спросила его, хочет ли он кофе. Он ответил, что хочет, и, пожалуйста, с молоком и четырьмя кусочками сахара. По пути на работу я каждый день покупала ему бумажный стаканчик кофе. Я спрашивала Стэна, как у него идут дела, и желала ему удачи. В одно прекрасное утро я не увидела Стэна на его обычном месте. Решетка вытяжки снова стала просто решеткой, а не местом обитания человека по имени Стэн. Так этот бездомный исчез из моей жизни, и я понятия не имела, что с ним произошло. Мне было неприятно, что я не знаю, как сложилась его судьба, но моя собственная жизнь продолжалась, и я сначала вспоминала о нем, но потом перестала. Мне не хотелось бы утверждать, что мой порыв сострадания к Стэну и другим людям в его положении был чем-то мимолетным и легкомысленным, однако, если быть совершенно честной, так оно и было. Меня волновала судьба таких людей, как он, но не настолько, чтобы предпринять что-то серьезное. Я не была героическим самаритянином. Как и большинство жителей Нью-Йорка, я научилась игнорировать раздражающие факторы.

Потом появился Морис. Я прошла мимо него до угла, вышла на Бродвей и стала переходить улицу, но остановилась на полпути. Я постояла несколько мгновений перед машинами, которые ждали зеленого сигнала светофора. Одна из машин стала громко сигналить, я очнулась, повернулась и вернулась на тротуар. Я не помню, чтобы приняла осознанное решение вернуться. Помню, что просто повернулась и пошла назад.

Мы были двумя людьми со сложным прошлым и очень хрупкими мечтами о будущем.

Вспоминая и осмысливая события того дня, мне кажется, что между мной и Морисом существовала сильная невидимая связь, которая и заставила меня к нему вернуться. Я называю эту связь невидимой нитью. Согласно древней китайской мудрости, это то, что соединяет двух людей, которым суждено встретиться вне зависимости от времени, места и обстоятельств. В одних легендах говорят, что это красная нить судьбы, в других – что это просто нить судьбы. Благодаря этой нити мы с Морисом встретились на тротуаре и стали друзьями в огромном городе с населением более восьми миллионов человек.

Никто из нас двоих не был супергероем. Никто из нас не был особо добродетельным. Мы были двумя людьми со сложным прошлым и очень хрупкими мечтами о будущем. Так или иначе, мы нашли друг друга и стали друзьями.

И, как вы увидите, наша встреча изменила жизнь нас обоих.

II

Первый день

Мы перешли улицу и направились в «Макдоналдс». Первые минуты прошли в молчании. Мы оба чувствовали некоторую натянутость ситуации – два совершенно незнакомых человека, один взрослый, другой ребенок, идут вместе обедать.

Потом я представилась:

– Меня зовут Лора.

– А меня Морис, – ответил он.

Мы встали в очередь, и я заказала то, что он просил: бигмак, картошку фри и густой шоколадный коктейль. Себе я заказала то же самое. Мы нашли свободный столик, сели, и Морис, как волк, набросился на еду. «Он очень голодный, – подумала я, – может быть, он не знает, когда ему удастся поесть в следующий раз». Он все съел всего за несколько минут. После этого он спросил меня, где я живу. Мы сидели у окна, из которого был виден мой дом. Этот жилой комплекс, в котором находилась моя квартира, назывался «Симфония». Я показала на здание пальцем и сказала: «Вот в том доме».

– Ты тоже живешь в отеле? – спросил он меня.

– Нет, – ответила я, – я живу в квартире.

– Как Джефферсоны?

– Нет, не как Джефферсоны из телевизора. У меня не такая большая квартира. У меня маленькая студия. А ты где живешь?

Он задумался, и через несколько мгновений сказал, что живет в приюте для временного проживания бездомных на пересечении 54-й улицы и Бродвея.

Я просто не поверила своим ушам, когда услышала, что он живет всего в двух улицах от меня. Наши миры были расположены так близко, но они такие разные.

Потом я узнала, что рассказ Мориса был для него очень смелым шагом. Он не привык доверять взрослым, в особенности белым взрослым. Если бы я сама немного подумала, то поняла, что, скорее всего, никто с ним никогда не разговаривал, не спрашивал его, где он живет, и не покупал ему поесть. У него были все основания относиться ко мне с опаской. У него не было никаких гарантий, что я не работаю в социальной службе и моей задачей не является забрать его из семьи. Когда Морис вернулся домой и рассказал одному из своих дядей, что белая женщина покормила его в «Макдоналдсе», тот сказал: «Она хочет тебя забрать. Держись от нее подальше. И на всякий случай не стой на том же углу, а то вдруг она вернется».

Я решила сказать Морису несколько слов о себе.

– Я работаю в USA Today.

Он совершенно не понял, что я ему сказала. Тогда я объяснила, что USA Today – это газета, которая хочет стать новой общенациональной газетой. Я сказала ему, что работаю в рекламном отделе и продаю рекламу, и что все газеты существуют за счет рекламы. Но боюсь, что мои слова мало чего ему прояснили.

– А что ты делаешь на работе? – спросил он.

«А, – подумала я, – он хочет знать мой график». Я быстро объяснила ему, что я звоню, хожу на встречи, делаю презентации, иногда зову клиентов на обед.

– Каждый день?

– Да, каждый день.

– А ты иногда можешь не прийти на работу?

– Только когда болею, – ответила я, – но я очень редко болею.

– А ты можешь всю свою работу сделать за один день?

– Нет, это невозможно. У меня очень много работы. Но
Страница 3 из 13

мне нравится делать то, чем я занимаюсь.

Я видела, что Морис с трудом понимает то, что я ему говорю. Только потом я узнала, что до нашего знакомства он не знал людей, у которых была постоянная работа.

Во время нашей первой встречи, когда мы сидели в «Макдоналдс», я не знала, что в кармане штанов Мориса лежит нож.

Это даже был скорее не нож, а опасный офисный инструмент – выдвижная бритва с отламывающимся лезвием, которую он украл в аптеке на Бродвее. Я не могла себе представить, что у него окажется такое оружие, что эти детские ручки в состоянии держать нож. Точно так же я не могла себе представить, что он может его использовать, чтобы защищаться от насилия, которое окружало его со всех сторон.

Главную опасность для Мориса представлял человек, который дал ему жизнь, – его отец.

Отец Мориса далеко не всегда был рядом с сыном, но в те редкие моменты, когда он находился рядом, его влияние на жизнь мальчика было в высшей степени негативным. Он совершенно не умел себя контролировать. Его тоже звали Морис, и тоже в честь отца, но все звали его Левша, потому что, хотя он и был правшой, удар левой рукой у него был сильнее, чем правой.

Старший Морис был ростом всего сто пятьдесят восемь сантиметров, но из-за своего маленького роста он был еще более агрессивным и вел себя более нагло, пытаясь каждую секунду доказать, что он крутой. Он жил в неблагополучном и опасном районе Браунсвилл, расположенном в Восточном Бруклине. В 1940-х годах в этих местах возникла корпорация «Убийство», и после этого действовали одни из самых жестоких банд не только Нью-Йорка, но и всей страны. Морис-старший был одним из тех безбашенных людей, которых боялись больше всего.

Он был членом банды «Томагавки» и специализировался на грабежах. Спокойно грабил даже тех, кого лично знал. Иногда играл в кости на Говард-авеню. Эти игры собирали по пятнадцать – двадцать игроков, и на кону стояли стопки десяток и двадцаток. Однажды вечером он заявил, что забирает весь банк себе. «Никто моего у меня не возьмет!» – угрожающе произнес один из игроков, но Морис ударил его рукояткой пистолета в лицо, собрал несколько сотен долларов и ушел. Больше никто не сказал ни слова. На следующее утро Морис спокойно стоял, облокотившись на машину, у входа в здание, в котором жил, и нагло улыбался тем, кого вчера ограбил, когда они проходили мимо. Он их провоцировал, но никто не осмелился что-либо сделать.

Морис встретил свою половину – девушку по имени Дарселла. У этой Дарселлы была довольно светлая кожа, и она была одной из одиннадцати детей, родившихся у Роуз – матери-одиночки из Балтимора, которая переехала в Бронкс. Дарселла выросла в окружении множества братьев и стала такой же сильной и беспощадной, как и они. У нее была репутация человека, который готов ввязаться в драку с кем угодно, будь то мужчина или женщина, и драться до конца. Окружающие не могли взять в толк, сумасшедшая ли она или у нее просто такой дурной характер. В подростковом возрасте она стала одной из немногих женщин – членов банды «Томагавки» и гордо носила черную кожаную куртку с символикой этой группировки.

Дарселла влюбилась в Мориса. Но их союз не был прочным уже хотя бы потому, что характер обоих был такой взрывоопасный. Она звала его Джунбаг, что является искаженным произношением слова «Младший». Он называл ее Ред (красная), сокращение от «Красная кость», как называли черных девушек с достаточно светлым цветом кожи. До того как Дарселле исполнилось двадцать лет, она родила трех детей: двух девочек – Селесте и ЛаТойю и мальчика, которого назвали Морисом.

К несчастью для Мориса и его сестер, родители понимали не язык слов, а язык насилия. Морис-старший употреблял тяжелые наркотики, кокаин и героин, а также сильно пил, предпочитая недорогой, но крепкий виски американского производства «Дикая ирландская роза», от чего у него периодически происходили нервные срывы и страшные перепады настроения. Возвратившись домой, он бил и издевался над членами семьи. Он толкал и пинал дочерей. Однажды он так сильно ударил Селесте, что порвал ей барабанную перепонку. Он не щадил и свою жену Дарселлу, а также своего единственного сына Мориса. Если мальчик начинал плакать, он бил его со словами: «Заткнись, панк».

Морис-старший мог исчезать на несколько дней у своей любовницы Дианы, а когда возвращался домой к семье, то начинал искать любовников Дарселлы. В конце концов Дарселле надоели измены мужа, и она вместе с детьми переехала в неблагополучный жилой комплекс Марси, расположенный в районе Бедфорд – Стайвесант. Это был жилой комплекс из шести двадцатисемиэтажных зданий в общей сложности на 1700 квартир, в которых проживали четыре тысячи человек. Жилой комплекс Марси был местом, где процветало насилие и правили банды, торгующие наркотиками. Тем не менее здесь Дарселла чувствовала себя спокойней и безопасней, чем с мужем.

Однажды Морис-старший нашел Дарселлу и своих детей. Он ворвался в квартиру и заявил, что любит Дарселлу и не хочет, чтобы она его бросала. Морис-младший наблюдал всю эту сцену.

– Нет, с меня хватит, – ответила Дарселла, – с тобой невозможно жить. Уходи.

Морис-старший изо всей силы ударил Дарселлу в лицо.

Она упала, и маленький Морис схватил отца за ногу, чтобы тот снова не ударил его мать. Морис-старший с силой швырнул сына о стену. Это было его ошибкой – Дарселла увидела это, побежала на кухню и вернулась с ножом.

Морис-старший даже глазом не моргнул, потому что далеко не первый раз в жизни оказывался в подобных ситуациях.

– Ну, и что ты собираешься делать? – с издевкой спросил он.

Дарселла замахнулась и нанесла ножом удар ему в грудь, но Морис-старший успел закрыться руками, поэтому она начала колоть ножом его руки. Она наносила один удар за другим, и наконец Морис-старший, шатаясь, вышел в коридор. Он был весь в крови и кричал:

– Ред, что ты наделала? Зачем ты хочешь меня убить?

Морис-младший видел всю эту сцену. Приехала полиция и спросила Мориса-старшего, кто на него напал.

– Какие-то ребята, – ответил Морис и, шатаясь, ушел. Морису-младшему было тогда пять лет. Так он понял, что его мать и отец расстались.

Наша первая встреча с Морисом в «Макдоналдс» затянулась, но мне не хотелось с ним прощаться. Мы вышли на улицу, солнце сияло, и я спросила, не хочет ли он прогуляться в Центральном парке.

Он пожал плечами и ответил: «О'кей».

Мы пошли в южную часть парка и по тропинкам стали двигаться в сторону Большой поляны. Вокруг нас гуляли беззаботные мамы со смеющимися детьми, проезжали велосипедисты и трусцой бежали люди. Мы с Морисом мало говорили, а просто шли рядом. Я хотела спросить, почему его жизнь сложилась так, что ему приходится просить милостыню на улице, но сдержалась, потому что боялась показаться излишне любопытной.

Впрочем, я задала ему один вопрос.

– Морис, скажи, а кем бы ты хотел быть, когда вырастешь?

– Не знаю, – ответил он.

– Не знаешь? Ты разве никогда не думал об этом?

– Нет, – ответил он мне совершенно спокойно.

Морис не мечтал стать полицейским, астронавтом или президентом. Он, вполне возможно, даже и не подозревал, что мальчики его возраста могут думать о будущем. Да и зачем ему было мечтать? Морис не мог представить, что его существование может быть иным,
Страница 4 из 13

чем жизнь попрошайки, живущего на улице.

Поднялся прохладный ветер, листья огромных вязов затрепетали, и солнечные пятна запрыгали по тротуару и траве. Казалось, что мы находимся в сотнях километров от железобетонного центра города. Я решила не мучить его расспросами, а дать возможность пройтись и на время забыть о своих проблемах. На выходе из парка я спросила его, не хочет ли он мороженого.

– А можно шоколадный рожок? – неуверенно спросил Морис.

– Конечно, – ответила я.

Я купила два рожка, один из которых передала ему. Тут Морис впервые за всю нашу встречу улыбнулся. Его улыбка не была широкой и беззаботной, как у большинства детей его возраста. Она быстро появилась на его лице и так же быстро исчезла. Но он улыбнулся, и я была очень рада, что это произошло.

Мы съели мороженое, и я спросила его, чем бы еще он хотел заняться.

– А можно немного поиграть в видеоигры?

– Конечно, можно.

Мы пошли в зал игровых автоматов на Бродвее. Я дала Морису несколько двадцатипятицентовых монет, и он начал играть в «Астероиды». Как и любой другой ребенок его возраста, он с головой ушел в игру. Он дергал ручку управления и высовывал язык, вставал на цыпочки и издавал звуки взрывающихся ракет. Мне было приятно смотреть, как он играет.

Позже, уже расставшись с Морисом, я отметила про себя, что была очень довольна проведенным с ним временем. Однако вместе с этим я почувствовала себя виноватой. «Зачем я остановилась и купила ему поесть? – задавала я себе вопрос. – Только для того, чтобы потом чувствовать, как хорошо я поступила?» Может быть, я решила, что мне интереснее провести время с ним, чем ходить по магазинам или посмотреть кино? Может быть, я просто хотела себя развлечь? Не было ли в моем поведении слишком много снисходительности и самолюбования? Может быть, я помогала бедному ребенку, чтобы повысить собственную самооценку?

Тогда я не нашла ответы на эти вопросы. Единственное, что я могла сказать совершенно определенно – мне было с ним хорошо. Я чувствовала, что поступаю правильно.

Мы вышли из зала игровых автоматов, пошли по Бродвею и дошли до 56-й улицы, то есть до места, на котором встретились. Я открыла сумочку, достала свою визитку и передала ее Морису.

– Послушай, когда ты в следующий раз будешь очень голоден, позвони мне, и я тебя накормлю.

Морис посмотрел на визитку и засунул ее в карман.

– Спасибо за обед и мороженое, – сказал он, – я прекрасно провел время.

– Я тоже, – сказала я. И каждый из нас пошел своей дорогой.

Вселенная способна свести людей, которые нужны друг другу.

В голове пронеслась мысль, увижу ли я Мориса еще раз. Может быть, мы больше никогда не увидимся. В то время я не представляла, какой тяжелой была его жизнь и какие сложные семейные обстоятельства. Если бы я тогда все это знала, то просто так его не отпустила.

Но я пошла своей дорогой, а когда обернулась, то не увидела его на многолюдной улице. Я могла бы смириться с мыслью, что он навсегда исчез из моей жизни и что наша маленькая дружба закончилась, едва начавшись.

Однако тогда и сейчас я верю, что Вселенная способна свести людей, которые нужны друг другу. Она помогает им создать между собой связь. Может быть, именно эта мысль не дает многим из нас, так уставшим от одиночества, ощущение утешения и покоя. Может быть, мое собственное прошлое заставило меня в тот день обернуться и найти Мориса. А может, невидимая нить все-таки еще сведет нас вместе.

По пути домой я корила себя за то, что, хотя и дала Морису свою визитку, забыла дать деньги на телефонный звонок. Все эти события происходили до появления мобильных телефонов, и я совершенно не была уверена, что в его квартире есть стационарный телефон. Если он захочет мне позвонить, ему, скорее всего, придется делать это из телефона-автомата, а это значит, что придется просить у прохожих деньги на звонок.

Я тогда не знала, что совершенно зря волновалась. Потому что по пути домой Морис выбросил мою визитку в мусорное ведро.

III

Дайте мне шанс!

На следующий день я никак не могла перестать думать о Морисе. Я рассказала о нашей встрече моей подруге и начальнику Валери, а также коллегам Полу и Лу. У всех была одинаковая реакция: «Здорово!», «Правильно поступила!» Все сочли, что я поступила хорошо, после чего все мы занялись своей работой.

Когда я встретила Мориса, я занималась привлечением рекламы в USA Today крупных финансовых компаний. Я к тому времени уже долго работала с компанией Drexel Burnham Lambert, пытаясь убедить ее руководство разместить на страницах газеты так называемые «могильные камни» – рекламу акций и ценных бумаг. Это были просто колонки цифр и немного текста. Никаких картинок, ничего красивого, но для нас, продавцов, такая реклама давала очень хорошие комиссионные.

Кроме этого, в то время я «обхаживала» American Express. Их рекламный отдел был не против приобрести несколько рекламных полос в газете, но они не были уверены, что мы сможем обеспечить требуемое качество печати. Я уже несколько месяцев потратила на уговоры и убеждения. American Express – очень важный и крупный клиент, появление их рекламы в USA Today было бы не только важным шагом в развитии газеты, но серьезным профессиональным прорывом для меня самой. Я общалась с двумя солидными и абсолютно «непробиваемыми» дамами, и после многочисленных бизнес-ланчей дело никак не сдвигалось с мертвой точки. В один прекрасный день я была в офисе, и мне позвонила одна из этих дам и сообщила, что American Express хотят приобрести рекламный разворот в нашей газете. Я понимала, что, если им понравится расположение макета в газете, они, скорее всего, приобретут еще больше рекламных полос. В конечном счете так оно и вышло, и они купили почти сто страниц рекламы. Это был один из самых приятных моментов моей работы в USA Today. Вот что происходило у меня на работе, когда я встретила Мориса.

И, честно скажу вам, я за свою жизнь добилась многого и была этим очень довольна.

Я выросла и окончила школу в небольшом городке Хантингтон-Стейшен, находящемся на Лонг-Айленде. Колледж я не окончила. После школы мне хотелось стать стюардессой. Я была плохой ученицей и мечтала только об одном – поскорее уехать из родного города и посмотреть мир. Мне казалось, что лучшим способом осуществления моих планов была работа в авиакомпании.

Я нанялась секретаршей в страховую компанию и начала работать на трех уже совсем не молодых и очень милых людей, которые носили рубашки с короткими рукавами и широкие галстуки. Я отвечала на телефонные звонки и записывала под диктовку их письма. У меня была невысокая скорость набора текста на пишущей машинке, поэтому я поступила в школу подготовки секретарей. В этой школе я познакомилась с женщиной, которая работала в исландской авиакомпании «Айслэндик».

Она сообщила мне, что авиакомпания нанимает офисных сотрудников. Не буду утверждать, что именно об этой работе я мечтала, но это было не самое плохое начало. Я позвонила в авиакомпанию, и мне назначили время прохождения теста на скорость работы на пишущей машинке. Я готовилась каждую ночь. Когда я вышла из комнаты, в которой проходила тест, то была уверена, что мне удалось набить текст без ошибок со скоростью шестьдесят слов в минуту.

Я не прошла испытание.

Я была в ужасе и умоляла
Страница 5 из 13

проводившего тест администратора разрешить мне пройти тест еще раз. «Пожалуйста, я очень нервничала. Я не показала, на что способна». Администратор сжалилась и разрешила мне сдать еще раз. Я вышла на улицу, чтобы успокоиться и собраться, вернулась, сделала глубокий вдох и снова начала барабанить по клавишам.

И снова не сдала тест.

Тут администратору меня стало совсем жалко. Однако мне удалось «достучаться» до нее. Я показала себя в качестве человека, который, хоть и имеет определенные недостатки, является изобретательным, и это, как показала жизнь, является одним из моих сильнейших качеств. Администратор решила, что я ей нравлюсь, и рекомендовала меня на должность секретарши, принимающей посетителей.

Кто знает, может быть, у Бога были на меня другие планы.

Наступил мой последний день работы в страховой компании. Я ехала на работу в своем любимом бежевом «Фольксвагене» 64-го года выпуска. Мне было девятнадцать лет, и казалось, что моя жизнь наконец-то налаживается. Я обогнала машину, в которой сидели две монахини. Монахини благостно мне улыбнулись, я, насколько умела, тоже благостно улыбнулась им в ответ. Потом я подумала: «Пока, девушки, мне пора» и дала газу. Я выехала в левую скоростную полосу и через некоторое время почувствовала, что теряю управление автомобилем. Моя машина чуть подпрыгнула, пересекая щель между бетонными плитами хайвея, на мгновение мои руки выпустили руль, и когда я снова взялась за руль, машина неслась в железную разделительную ограду. Я резко вывернула руль вправо. Автомобиль три раза развернуло, и он очутился в кювете вверх дном.

Наступила тишина. Я лежала внутри кабины на крыше, смотрела на оказавшиеся над моей головой сиденья, и вокруг меня были рассыпаны кусочки битого стекла. Я посмотрела налево и снова увидела двух монахинь с озабоченным выражением на лицах. Увидев аварию, какой-то бизнесмен остановил свой автомобиль, снял пиджак, расстелил его на покрытой осколками стекла крыше и помог мне выбраться. Я плакала, а монахини успокаивали меня.

Прибыла «Скорая помощь» и отвезла меня в больницу, где мне сообщили, что за исключением нескольких синяков и потери голоса, проблем со здоровьем у меня нет. Я стала искать двух монахинь, но их уже не было. Может, они были моими ангелами-хранителями, предотвратившими серьезную катастрофу. Кто знает, может быть, у Бога были на меня другие планы.

Офис авиакомпании «Айслэндик» располагался на пересечении 50-й улицы и Пятой авеню в самом центре Манхэттена. На противоположной стороне улицы находился собор Святого Патрика, в тридцати метрах – большой магазин, на углу площади Рокфеллера. Я была так несказанно рада своей новой работе, что была готова каждое утро кричать «Ура!». Но работа не была особо интересной – я отвечала на звонки и встречала и провожала посетителей, хотя то, чем я занималась, казалось мне новым и любопытным. Через некоторое время я получила повышение: сперва меня назначили секретарем, а потом телефонисткой, принимающей заказы клиентов. Оказалось, что мое весьма наивное представление о том, что, работая в авиакомпании, можно увидеть мир, было совершенно правильным. В качестве сотрудника авиакомпании я получала грандиозные скидки на перелеты и проживание в гостиницах. Я регулярно приглашала какую-нибудь подругу, и мы в пятницу вечером отбывали в Рим, в субботу ходили по магазинам в районе Трастевере и возвращались в Нью-Йорк ночью в воскресенье. Однажды мне предложили билеты туда и обратно и шестидневное проживание в хорошей гостинице на знаменитом горнолыжном курорте Австрии Китцбюэль всего за пятьдесят семь долларов! Неудивительно, что я проработала в «Айслэндик» целых пять лет.

Но через некоторое время мне все наскучило. Я наблюдала за работой других людей, и мне показалось, что мне должна подойти работа продавца. Я подумала, что у меня получится общаться с людьми и убеждать клиентов взглянуть на происходящее с моей точки зрения. Кто знает, может быть, именно в этом и заключается мое призвание. Единственной проблемой было то, что в авиакомпании «Айслэндик» все продавцы такого уровня, за исключением Гудрун, были мужчинами.

Гудрун была статной скандинавской красавицей. Я понимала, что мне никогда не удастся ее затмить. Я была по-своему убедительной, очаровательной и симпатичной брюнеткой. Но Гудрун была высокой блондинкой, которая, вполне вероятно, могла оказаться скандинавской богиней. Я понимала, что, если хочу заниматься продажами, мне надо искать другое место. И я дала себе ровно полгода на то, чтобы найти работу в отделе продаж.

В один прекрасный день я увидела объявление в газете New York Times: «Продажа рекламы для профессионального издания о путешествиях, выходящего два раза в неделю». У меня не было никакого опыта продаж, и я не имела опыта в рекламной индустрии, но тем не менее я добилась, чтобы меня вызвали на собеседование. Журнал назывался Travel Agent. Вечер до собеседования я планировала провести дома, приготовить себе ужин, вымыть голову, сделать маникюр, хорошенько выспаться и прибыть на собеседование за пятнадцать минут до его начала. Однако человек предполагает, а Бог располагает. Я готовила спаржу и чуть не отрезала себе ножом указательный палец.

Кровь текла ручьем. Неподалеку от меня жила подруга Ким, поэтому я обернула палец полотенцем и добежала до ее квартиры. Ким отвезла меня в больницу, где я четыре часа провела в очереди в приемную неотложной помощи среди людей, у которых были настоящие проблемы – травмы головы и огнестрельные ранения. Когда наконец подошла моя очередь, доктор сделал мне укол новокаина и взялся за иголку, чтобы накладывать швы, и у меня началась истерика. Потребовались две медсестры, чтобы меня держать и успокаивать, чтобы доктор мог сделать свою работу. Я боялась иголок с самого раннего детства.

Дома я оказалась около полуночи и сразу легла спать. Я ничего не ела, не вымыла голову и не сделала маникюр. На следующее утро я вскочила, завязала волосы в хвостик и побежала на собеседование на 46-й улице. Я была на месте без пятнадцати семь. Интервью проводил человек по имени Дэйвид. Он зашел в комнату, посмотрел на мой забинтованный палец и спросил, что со мной произошло.

– Вчера вечером я порезала палец.

– Я надеюсь, что не очень сильно.

– Нет, не очень.

– А швы вам накладывали?

– Да, восемь штук.

– Восемь! – воскликнул он. – Вы себе чуть палец не отрезали.

Он посмотрел на часы.

– Знаете, в нашем бизнесе пунктуальность является очень важным качеством. Вы очень приятно меня удивили тем, что пришли на пятнадцать минут раньше назначенного времени после всего, что с вами произошло.

Я не прошу у жизни дать мне слишком много шансов. Всего лишь один.

Мое собеседование началось как нельзя более удачно.

Потом он пригласил меня в свой офис, посмотрел мое резюме и сказал: «У вас нет никакого опыта продаж. У вас нет опыта в рекламе. И вы не окончили колледж».

Я все это знала, и поэтому у меня уже был готов ответ.

– Понимаете, – сказала я, – я знаю, что у меня нет опыта. Но я могу вам сказать так: если вы считаете, что вы много работаете, будьте уверены, что я буду работать в два раза больше. И если вы меня наймете, то я обещаю вам, что вы об этом никогда не пожалеете.

И
Страница 6 из 13

потом я вставила заключительную фразу:

– Дэйвид, я не прошу у жизни дать мне слишком много шансов. Всего лишь один.

Меня наняли через три дня после собеседования. Иногда одного шанса бывает достаточно.

К тому времени, когда я познакомилась с Морисом, я уже давно перестала чувствовать дискомфорт, что не окончила колледж. Когда люди интересовались, я спокойно заявляла: «Я не училась в колледже» и переводила разговор на другую тему. К 1986 году отсутствие образования я воспринимала не как недостаток, а скорее как знак отличия. Я была из самой простой семьи и пробилась в жизни, несмотря на то что не получила хорошего образования.

В моем гардеробе было достаточно дорогих платьев от Albert Niponа, в гараже стоял дорогой серебристый «LeBaron». У меня был прекрасный дипломат из кожи и парусины производства компании Ghurka, и я заплатила триста долларов за изготовление ежедневника этой компании, сделанного в точно таких же цветах. В жилом комплексе «Симфония» у меня была уютная студия L-образной формы с прекрасной мебелью. В свою квартиру я периодически покупала свежие цветы. В общем, я жила, как и полагается любому успешному жителю Нью-Йорка в 1980-х годах. У меня был материальный достаток и всевозможные удобства, которые меня радовали.

Я была настолько занята, что не успевала подумать, чего мне недостает в жизни.

Я многого достигла в жизни, но чего-то мне все же не хватало. Я прикладывала все свои силы для построения успешной карьеры и обращала мало внимания на все остальное. Мне нравилась моя работа, я занималась ею с удовольствием, и она заполняла всю мою жизнь. Я была настолько занята, что не успевала подумать, чего мне недостает в жизни. Я думала только о работе и ни о чем другом.

В течение нескольких дней после встречи с Морисом я часто о нем вспоминала. Я общалась с клиентами по телефону, ходила на встречи по бизнесу, но мысли о Морисе никак не исчезали из головы. Я хотела знать, как он живет и что довело его до попрошайничества на улице.

Поэтому я решила, что не буду ждать звонка Мориса, а постараюсь сама его найти.

IV

Подарок на день рождения

В четверг на неделе, которая началась для меня встречей с Морисом, после длинного и тяжелого рабочего дня я пришла на то место, где его впервые повстречала. Сперва я его не заметила. Было около семи тридцати, все торопились и шли с работы, и на тротуарах было много людей. Но потом я заметила его точно там же, где увидела в первый раз. Он был одет все в те же красные тренировочные штаны и грязные белые кеды. Увидев меня, Морис улыбнулся, и на этот раз улыбка не исчезла с его лица мгновенно.

– Привет, Морис, – сказала я.

– Привет, мисс Лора.

Меня немного удивило его формальное обращение. Видимо, кто-то посоветовал ему быть со мной более вежливым.

– Как дела, Морис? Ты не голоден?

– Голоден как волк.

Мы снова пошли в «Макдоналдс», где Морис заказал то же самое, что и в прошлый раз, – бигмак, картошку фри и густой шоколадный шейк. На этот раз Морис ел медленней. Я попросила его рассказать мне о его семье.

Морис жил со своей матерью Дарселлой, бабушкой Роуз и сестрами Селесте и ЛаТойя в жилом комплексе для малоимущих. Это, как я узнала позже, было правдой, но он кое-что недоговаривал. На начальном этапе нашего общения Морис не рассказывал мне отдельные, самые неприятные детали своей жизни. Мне казалось, что он умалчивал, потому что смущался. Или, может быть, он не хотел меня пугать. Если бы он хотел, чтобы я его пожалела, ему надо было всего лишь рассказать мне один или два негативных случая из своей жизни, однако Морис предпочел не делиться со мной неприятной информацией. Он не стремился к тому, чтобы его жалели или помогали. Он просто хотел выжить в этих обстоятельствах.

– Расскажи про твоего отца, – попросила его я.

– Он с нами не живет.

– А что с ним произошло?

– Он просто отсутствует.

– А твоя мама знает, что ты попрошайничаешь на улице?

– Да, ей все равно.

Я с трудом верила своим ушам, но в то время я практически ничего не знала о его жизни и жизни его матери. Морис мог делать все, что ему заблагорассудится, никто никогда не спрашивал его, где он был, чем занимался и почему возвращается домой так поздно. Он никому не подчинялся, и, следовательно, никто за ним не следил и никто о нем не заботился.

К моменту нашей встречи Морис получил всего два подарка.

Первым подарком был игрушечный грузовик, который ему подарил дядя по кличке Темный, когда Морису было четыре года.

Второй подарок ему преподнесла бабушка Роуз, когда ему исполнилось шесть лет.

– Держи, – сказала бабушка и дала ему какой-то тонкий белый конвертик.

Этим подарком оказался «косяк».

В кармане Роуз носила опасную бритву, которой пользуются парикмахеры. Она называла свою бритву Бетси.

Бабушка Роуз была маленького роста. Говорят, из таких людей, как она, можно было спокойно ковать гвозди. Она родилась в глухой провинции в штате Северная Каролина, выросла в условиях жесточайшей нищеты и умела бороться с жизненными трудностями. Она знала – чтобы побороть сложности, надо быть сильным и жестоким. В молодости бабушка была красавицей, и мужчины стремились добиться ее расположения. У нее были выразительные глаза и милая улыбка, и с самого раннего возраста она поняла, что в жизни надо биться за все, что ты имеешь. Мужчинам она говорила: «Ты для меня – ноль».

В кармане Роуз носила опасную бритву, которой пользуются парикмахеры. Она называла свою бритву Бетси.

Морису нравилась бабушка Роуз и ее независимая позиция по отношению к окружающим. Однажды, когда Морис ехал с бабушкой в метро, один из пассажиров случайно наступил на ее ботинок. Бабушка встала со своего места, с силой толкнула мужчину и закричала: «Не смей пачкать мои любимые ботинки!»

Мужчина сконфуженно пробормотал: «Леди, вы с ума сошли», но тут выступил Морис. «Эй, чувак, пасть заткни». Морис знал, что, если мужчина станет пререкаться, он может «отведать» Бетси.

Никто, даже близкие люди Роуз не были застрахованы от вспышек ее гнева. У Роуз был бойфренд по имени Чарли – высокий и худой человек с сильным заиканием. Морису нравилось передразнивать Чарли, потому что тот говорил очень смешно. Но однажды Чарли позволил себе по отношению к Роуз немного лишнего.

– Р-Р-Р-Роуз, – сказал он, – ты у меня п-п-п-п-п-поплачешь.

Роуз выхватила Бетси и с размаху резанула Чарли по лицу и груди. Морис в ужасе наблюдал, как Чарли осел на диван, поливая все вокруг кровью.

– Т-Т-Т-Т-Ты рехнулась, – произнес Чарли, на что Роуз спокойно ему ответила:

– Скажи спасибо, что я не задела тебе артерию.

Роуз родила шестерых сыновей, которые поддерживали с ней связь и возвращались к ней даже после того, как выросли. Это были дяди Мориса – те, кто учил его, как надо выживать на улице.

Старший сын Роуз (дядя И) служил морским пехотинцем во Вьетнаме, после чего у него сильно «поплыл» мозг. Морису нравилось проводить с ним время, хотя тот мог иногда запаниковать на улице и бросить маленького Мориса одного. Потом, когда дядя приходил в норму, Морис спрашивал:

– Дядя, а что тогда произошло?

– А ты что, сам не заметил? – отвечал дядя. – Эти косоглазые твари за мной охотились.

Этот дядя считал, что детей надо чаще бить, чтобы подготовить к жизни и дракам на
Страница 7 из 13

улице.

Точно так же, как и все остальные дяди, дядя И зарабатывал продажей наркотиков. Правда, он был не крупным дельцом, а мелким игроком. Чаще всего братья использовали его в качестве охранника или налетчика, когда он был им нужен. Дядя И разбирался в тактике и планировании, был сильным и безжалостным, что помогало ему создавать и осуществлять планы наказания противников. «У меня была хорошая военная подготовка», – объяснял свои поступки дядя И.

Еще был дядя Темный. Такую кличку он получил из-за своего особо темного цвета кожи. Он был, пожалуй, самым умным из всех братьев, потому что иногда получал работу грузчиком при грузовике, развозящем мясо, и во время рабочей смены умудрялся продавать кокаин. Через некоторое время он вообще перестал брать «белую» работу и полностью посвятил себя наркоторговле. В Бруклине у него была репутация гангстера и дилера одновременно. Он с радостью был готов продать наркотики и мог позволить себе «наехать» и ограбить того, кто ему не понравился.

Третьим братом был дядя Хромой. Так его назвали из-за хромой ноги. Когда он мотал срок в тюрьме, то вступил в группу «Нация пяти процентов», являвшуюся отделением более широкой организации под названием «Нация ислама». У этого дяди было много сумасбродных теорий о роли черных в США, боге и дьяволе. После каждой отсидки он возвращался с еще более витиеватыми идеями. Так продолжалось до тех пор, пока братья полностью перестали понимать, что тот говорит. «Азиатский черный человек – это сублимация эзотерических сил бога», – заявлял дядя. Морис совершенно не мог взять в толк, что все это значит.

Потом был дядя Старый – самый коварный и жестокий. Старым его назвали потому, что он был самым мудрым из всех братьев, понимал в наркобизнесе и делал дела с отменной жестокостью. Как и у отца Мориса, у него случались вспышки гнева, заканчивающиеся насилием. Этот дядя считал, что детей надо чаще бить, чтобы подготовить к жизни и дракам на улице. От него Морис получал огромное количество тумаков. Когда Морис был маленьким, он слышал слухи о том, что дядя Старый убил несколько человек.

Дядя Старый был самым успешным наркодельцом из всех братьев. Когда в 1980-х годах в Нью-Йорке появился крэк, он одним из первых начал покупать кокаин оптом у доминиканцев в Гарлеме и варить из него у себя дома наркотик, который продавал в Бруклине. Иногда, выходя по делам, он брал с собой Мориса. Вооруженные автоматами мужчины обыскивали их, а потом один из них держал у виска Мориса дуло пистолета, пока дядя пробовал товар и за него расплачивался. Тогда Морису было десять лет, и он не боялся наставленного на него оружия. Он понимал, что все это всего лишь обычаи наркоторговли.

Самый молодой из братьев был всего на четыре года старше самого Мориса. Самый красивый из братьев, он нравился девушкам, и поэтому его окрестили Казановой или братом Симпатягой. Он не был глупым, что, впрочем, не мешало ему периодически оказываться за решеткой. Позже дядя Симпатяга попал в тюрьму на десять лет за перевозку большой партии наркотиков.

В семье наркодельцов не без рэпера. Среди братьев оказался один, который мечтал стать рэпером и даже придумал себе сценическое имя Джус. Дядя Джус боялся полиции и поэтому не принимал участия в наркотических аферах остальных братьев, что, впрочем, не мешало ему курить травы больше, чем всем остальным братьям вместе взятым. Состояние под кайфом не выливалось во что-либо конкретное с точки зрения создания творческого продукта, а выражалось лишь в том, что его мозг был все время «отморожен». В день, когда два самолета врезались в башни-близнецы, дядя Джус должен был находиться в одном из зданий, потому что подрабатывал там курьером. Но в тот день он с утра накурился, вовремя на работу не вышел и увидел по телевизору, как один из самолетов врезался в здание Всемирного торгового центра.

– Слышь, Мишель, – заявил дядя Джус своей жене, – никуда я сегодня не пойду, потому что в мое здание врезался самолет.

– Дерек, ты бредишь, – ответила жена.

Потом дядя Джус все-таки сообразил, что самолет врезался не в здание, в котором он работал, а в соседнее, поэтому нехотя оделся и собирался выходить. Он зашнуровывал кеды, когда второй самолет врезался во второе здание.

Дядя Джус плюхнулся на диван, скрутил новый косяк и заявил:

– Теперь точно никуда не иду.

Через несколько дней Морис сказал ему:

– Дядя Джус, ты не представляешь, насколько тебе повезло, что ты в тот день не был в здании.

– Тут дело не в везении, – ответил дядя Джус. – Я знал, что самолеты будут таранить здания Всемирного торгового центра. Мне об этом рассказали крысы.

После этого Морис сказал мне, что дядя Джус дал ему ценный совет: «Никогда не приходи на работу вовремя».

Время шло. Дяди появлялись и исчезали. Иногда в доме их было сразу несколько человек, иногда – ни одного. Это была семья Мориса. Другой семьи у него не было.

Мама, бабушка, а также дяди были для Мориса теми людьми, которые о нем заботились. Возможно, что многим из нас такая нестандартная семья с ее заботой может показаться довольно странной, но во враждебно настроенном мире, в социальных квартирах для людей на пособии, где обитало много сумасшедших, склонных к насилию, родственники Мориса являлись для него единственной защитой. Мальчик знал, чьи интересы защищают его родственники. И среди них он чувствовал себя в безопасности или, скажем, в относительной безопасности.

Морис понимал, что по-своему они его любят и желают ему добра. И он был уверен в том, что бабушка – это тот человек, на которого он может всегда положиться.

Однажды, когда его семья жила в приюте для нищих под импозантным названием «Принц Джордж» на 28-й улице, мама Мориса не вернулась вечером домой. Ее не было и на следующий день. Никто не знал, что с ней произошло. Она просто взяла и исчезла. Старшие сестры Мориса поняли, что надо как-то жить дальше, и, хотя сами были ненамного старше брата, переехали к своим бойфрендам. Дяди Мориса в тот момент тоже находились неизвестно где, а бабушка Роуз проживала в другом приюте для нищих.

Морис оказался в «Принце Джордже» совершенно один. Ему было десять лет. Ночами он выходил на Парк-авеню и болтал с проститутками, которые стояли на улице. Его приметил один из сутенеров по имени Снейк и решил о нем позаботиться.

– Эй, парень, – сказал Снейк, – иди сюда. Я хочу, чтобы ты для меня кое-что сделал.

Снейк показал Морису, как клиенты подъезжают в автомобилях к девушкам и договариваются с ними. Клиенты выбирали девушку и сажали ее в машину. Снейк не хотел, чтобы его проститутки отсутствовали слишком долго, ему было выгодно, чтобы те как можно быстрее возвращались на рабочее место.

– Если ты видишь, что они зависают в машине дольше, чем на пять минут, начинай стучать в окно и говорить, что едет полиция, – сказал Снейк.

Так Морис следил за работой проституток до рассвета. Утром Снейк заплатил ему. После этого Морис начал регулярно на него работать, и Снейк платил ему иногда по сто долларов за ночь однодолларовыми купюрами.

Заработанные деньги Морис просаживал в зале видеоигр на Таймс-сквер.

Однажды в семь часов утра в его дверь в «Принце Джордже» постучали. Морис только что пришел с работы. Он решил, что это, видимо,
Страница 8 из 13

один из его дядей или сосед, поэтому открыл дверь. На пороге стояли двое белых в костюмах. Морис быстро захлопнул и запер дверь. Белые продолжали громко стучать.

– Открой! Нам надо с тобой поговорить! – кричали они. Морис подошел к окну и раздумывал о том, как бы из него вылезти, но квартира была на тринадцатом этаже, и он побоялся это сделать. Стук в дверь становился все громче.

– Мы из бюро по социальной опеке несовершеннолетних, – объяснил наконец один из незваных гостей. – Нам надо спуститься с тобой вниз.

На день рождения бабушка подарила Морису «косяк».

Морис открыл дверь и пошел вместе с этими людьми. Он дал им возможность немного успокоиться, после чего сказал, что ему надо позвонить, и убежал. С криками: «Остановите этого мальчишку!» белые преследователи неслись за ним и что-то бормотали в свои рации. Морис выбежал на улицу, пробежал вперед, оглянулся и увидел, что его преследователи садятся в белый микроавтобус. Он повернул на улицу с односторонним движением, чтобы те не смогли за ним поехать, но они объехали улицу и оказались рядом на следующем перекрестке. Он выскочил на Пятую авеню, но они не отставали. Когда микроавтобус оказался совсем близко, Морис спрятался под запаркованной машиной, но, когда вылез, они снова его увидели.

Морис пробежал вдоль витрин большого универмага, мимо площади Рокфеллера и собора Святого Патрика. Он выскочил на 54-ю улицу, где жила его бабушка Роуз. Он вбежал в здание, забежал на пятый этаж, а его преследователи следовали за ним по пятам. Он начал колотить в дверь Роуз. Когда та открыла, Морис ввалился внутрь, и белые вошли в комнату.

– Мы из бюро по социальной опеке несовершеннолетних, – объяснили они, – мама мальчика находится под следствием, и мы должны его взять.

Роуз вынула Бетси.

– Мой внук остается со мной, – прошипела она.

Это убедило преследователей оставить Мориса в покое.

Когда Морис рассказал мне, что бабушка подарила ему «косяк», в его тоне не было сарказма или презрения. Он говорил ровно и спокойно. Он воспринял этот подарок как знак внимания и проявление доброты. Этот «косяк» означал, что кто-то его любит, а это было лучше, чем когда тебя не помнят, не знают и слышать о тебе не хотят. Он даже и не думал о том, что получил в подарок запрещенный наркотик. Он не представлял, что существует другая жизнь.

Морис затянулся «косяком», закашлялся и поперхнулся. Он сделал еще затяжку и стал кашлять еще сильнее. Бабушка Роуз отобрала у него «косяк» и после этого случая старалась оградить его от наркотиков. Может быть, она заметила, что он другой, не такой, как остальные.

Мы закончили наш обед в «Макдоналдсе» и вышли на Бродвей. Мне не хотелось прощаться с ним.

– Морис, давай в следующий понедельник пойдем в Hard Rock Cafe. Как тебе такая идея?

– О'кей, – ответил он, – а в этой одежде меня туда впустят?

Я понимала, что другой одежды у него нет.

– Конечно, впустят, – заверила его я. – Значит, встречаемся на том же углу в семь, договорились?

– Да, мисс Лора, – ответил он, – спасибо за обед.

И он исчез, потерявшись среди толпы.

На этот раз у меня было чувство, что мы точно увидимся.

V

Бейсбольная перчатка

Через неделю ровно в 7.00 я была на 56-й улице. Прошло две минуты. Мориса не было. Я была уверена, что он появится, хотя и не догадывалась, что могла возникнуть сотня причин, по которым он мог бы и не прийти. Мимо меня шли мужчины в пиджаках и женщины на высоких каблуках, которые направлялись на ужин или шли немного выпить. В 7.05 Морис не появился.

Прошло еще несколько минут, и я увидела, как он быстрыми шагами идет по Бродвею. На нем были все те же красные спортивные штаны, но я с удивлением обратила внимание на то, что они чистые. Не знаю как, но он их умудрился постирать. Чистыми были лицо и руки, которые он явно помыл щеткой.

В общем, он постарался выглядеть лучшим образом.

Мы прошли пару улиц до Hard Rock Cafe, которое в то время было местом, где всегда происходило что-то интересное. Там на стенах висели гитары и повара готовили жирные и вкусные гамбургеры. Официантка подвела нас к столику и была подчеркнуто внимательна к Морису. Она дала каждому из нас по меню. Морис раскрыл свое и моментально за ним исчез.

Оценив содержание, он выглянул из-за меню и спросил:

– Мисс Лора, а можно стейк с картофельным пюре?

– Все, что ты хочешь.

– О'кей, тогда я буду стейк.

Ему принесли стейк из огромного толстого куска филе, и он посмотрел на мясо так, словно никогда его вообще не видел. Он поднял стейк тяжелой вилкой и ножом, и я поняла, что он не знает, как ими пользоваться. Нож он обхватил за рукоятку, как держат кинжал или когда хотят нанести удар. Я решила ничему его не учить и ничего не подсказывать в смысле этикета. Если он сам попросит, то – пожалуйста, а я сама лучше повременю. Потом он откусил кусок стейка и начал его жевать. Ему, видимо, мясо очень понравилось, потому что после этого улыбка долго не сходила с его лица.

Мне стала нравиться его улыбка.

После обеда мы вернулись на наше старое место.

– Ну, Морис, хочешь в следующий понедельник где-нибудь поесть? – спросила я его.

– Да, – ответил он.

– Значит, встречаемся здесь в 7.00?

– О'кей, и спасибо за стейк.

– Пожалуйста, Морис. А сейчас спокойной ночи. И поосторожнее.

Он бросился куда-то со всех ног.

А я пошла домой и решила не думать, куда именно он так быстро побежал.

В следующий понедельник мы пошли в недорогой ресторан на 55-й улице. Морис каждый день проходил мимо этого заведения, но никогда не был внутри. Он пару раз заглядывал внутрь через окна, что делал и в других ресторанах и магазинах на Манхэттене. Это просто было одно из мест, ему недоступных.

Он долго изучал меню и наконец сказал, что будет яйца.

– Яйца? – спросила я. – Какие яйца? У нас же ужин!

Морис смутился. Он не очень понимал, что я имею в виду. У него было слабое представление о завтраке, обеде и ужине. Он не понимал, что в зависимости от времени дня едят те или иные продукты. Понятие «еда» не было у него структурировано и продуманно.

Он ел, когда мог, и то, что было.

Морис заказал яйца, и официант его спросил: «Яичницу-болтунью или обжарить с обеих сторон?» Морис выбрал «обжарить с обеих сторон». Он попросил апельсиновый сок, но когда его принесли, то к нему не прикоснулся.

– С соком что-то не так? – спросила я.

– Испортился, мисс Лора, – ответил он, – что-то наверху плавает.

Я объяснила ему, что это свежевыжатый сок и так он и должен выглядеть. Он с опаской сделал глоток и потом выпил весь сок залпом. Потом попросил еще один.

После обеда я спросила его:

– Морис, следующий понедельник? В семь?

– Да, мисс Лора. Я приду. И спасибо за обед.

Я начала думать о том, куда поведу его в следующий раз. Я спросила его, интересуется ли он спортом, и Морис ответил, что ему нравится смотреть игры Mets по ТВ.

– А ты вообще был на бейсбольном матче? – спросила я.

– Нет, на настоящем матче не был.

Моя начальница в USA Today имела сезонный абонемент на все игры Mets. У меня два младших брата, и я знаю, как бейсбол может нравиться ребятам. Вот и придется мне отвести Мориса на его первый матч.

Мой младший брат Фрэнк считал, что на свете нет вещи более волшебной и прекрасной, чем старая бейсбольная перчатка. Не помню точно, какой она была фирмы. Более
Страница 9 из 13

того, я сама не очень понимаю, что мальчикам нравится в бейсболе. Но на примере своего шестилетнего брата я видела, что бейсбол, а также его такие атрибуты, как бейсболка, бита, а главное, перчатка, вызывает в мальчиках совершенно необъяснимую для меня любовь.

Вспоминая прошлое, я понимаю, что бейсбол для Фрэнка был не просто любимым развлечением, он был отдушиной. Каждому из нас – моим сестрам Аннет и Нэнси и братьям Фрэнку и Стиву – нужна была отдушина, и каждый находил ее по-своему. Фрэнк представлял себе, что играет в нью-йоркской команде «Янки». Бейсбольная перчатка стала его талисманом.

Каждый день мы со страхом думали, в каком состоянии отец придет в этот раз.

Моя семья жила в городе Хантингтон-Стейшен, расположенном в часе езды на восток от Манхэттена. В городе преобладал средний класс. Мой отец Нунциато был каменщиком и барменом. Его любили друзья, соседи, а также сотни тех, кому он когда-либо налил бесплатно. Все звали его Нунци. Он был невысокого роста и крепкого сложения. На макушке у него была залысина, в глазах – смешинка, а улыбка такой, которая может заставить незнакомца принять его за друга. Его руки и бицепсы были необыкновенно мускулистыми и сильными. Он считал себя строителем и лично построил два дома, в которых жила наша семья. Это были простые и прочные сооружения, которые стоят и по сей день. Мой отец не любил сидеть на месте, он постоянно чем-то занимался.

Моя мама – полная противоположность отцу. Мягкая, необщительная, долгое время она работала официанткой в столовой и банкетном зале. Рабочие дни были долгими, зарплата маленькой, и она отдавала отцу все то, что получала. Мама работала на свадьбах, бар-мицвах, юбилеях и самых разных мероприятиях. Иногда она начинала в десять утра, а домой приходила в два ночи. Очень застенчивая с незнакомыми людьми, но теплая и открытая со своими детьми. Я помню, каким удивительным и прекрасным человеком она была. Милая и невинная – эти практически девичьи качества периодически проявлялись в ней в поздние годы жизни, в те моменты, когда она чувствовала себя радостной и счастливой. Ее пятеро детей в ней души не чаяли. Для каждого из нас у нее было более чем достаточно любви и терпения.

Мой отец работал в баре и уходил на работу в 6 вечера, то есть тогда, когда большинство родителей возвращались домой к своим детям. Поэтому у нас в семье ужинали в пять дня и смотрели, как папа собирается на работу.

После работы отец возвращался совершенно другим человеком. Это было заметно по выражению его лица, по тому, как он парковал машину, захлопывал дверцу. Каждый день мы со страхом думали, в каком состоянии отец придет в этот раз.

Однажды все воскресенье ему пришлось работать. В тот день работала и мама, и дома оставались только мы, дети. Услышав звук его приближающейся машины, мы разбежались кто куда, чтобы не попадаться ему на глаза. Отец вошел на кухню и увидел на столе свою рулетку.

Он взял рулетку в руки и увидел, что ленту заело. Я знала, что Фрэнк играл с ней. Тогда ему было пять лет, а я была на два с половиной года его старше. Он был безобидным ребенком, немного заикался.

– Фрэнк! – закричал отец. – Фрэнк!

Мы с сестрой Аннет вскочили на ноги и бросились закрывать окна, чтобы соседи не услышали того, что вскоре должно было произойти. Нас никто этому не учил и не просил это делать, мы сами инстинктивно понимали, что так будет лучше. Отец зашел в спальню Фрэнка и показал сыну рулетку, в которой заела лента.

– Ты что с ней сделал?

Мой отец никогда не бил меня и моих сестер и занимался рукоприкладством только по отношению к матери и к Фрэнку. Но насилие может оставлять не только физические раны. В тот раз брат вылетел из своей спальни до того, как его успели побить. Отец осмотрелся, чтобы найти предмет, на котором он может выместить свою злость, и увидел бейсбольную перчатку Фрэнка.

Отец схватил перчатку и пошел в гараж. Фрэнк закричал: «Папа! Прости! Я больше не буду!»

Отец вынул большие ножницы и начал резать перчатку. Ножницы с трудом брали толстую кожу, которую он отрезал большими кусками. Фрэнк не смог на это смотреть и убежал плакать. Я позвонила маме на работу: «Приезжай домой прямо сейчас!» Аннет и Нэнси спрятались в комнате.

Когда мама приехала, отец лежал в отключке на диване в гостиной, а Фрэнк сидел в углу своей спальни. Мать постаралась всех успокоить, дала сыну поплакать, но ничем ситуацию изменить не могла.

На следующее утро отец вел себя так, словно ничего не произошло. Это был его способ решения ситуации, и мама сказала нам, чтобы мы действовали точно так же. Иногда она шептала нам: «Ведите себя естественно». Через несколько дней отец возвратился с работы и привез новую бейсбольную перчатку для Фрэнка.

Он никак не мог взять в толк, что невозможно восполнить уничтоженное.

VI

И это все?

Когда мы встретились с Морисом в следующий, четвертый понедельник, я сказала ему, что мы не пойдем в ресторан, а я сама приготовлю ему обед у себя. Вид у него был удивленный, но потом он сказал: «Отлично». Я и сама слегка удивилась своему неожиданному приглашению. Я, конечно, думала, чтобы накормить Мориса домашней едой, но при этом у меня было много сомнений: «И вообще, стоит ли приглашать ребенка к себе домой? И что вообще люди подумают?» Но когда я в тот вечер встретила Мориса на углу и он улыбнулся, увидев меня, я поняла, что можно спокойно пригласить его к себе.

На входе в мой жилой комплекс «Симфония», меня приветствовал швейцар Стив.

– Добрый вечер, мисс Шрофф.

Потом он уперся взглядом в Мориса, одетого в свои красные тренировочные штаны. Некоторое время они оба очень внимательно друг на друга смотрели. В качестве швейцара Стив должен был знать всех, кто входил или выходил из здания. И было очевидно, что он совершенно не понимает, какую «бирку» на Мориса навесить.

– Это мой друг Морис, – сказала я наконец.

Что, впрочем, ничего нисколько не прояснило.

Мы прошли через лобби к лифтам.

Здание, в котором я жила, было построено недавно. Холл был очень красивым – пол из черного гранита с красными прожилками, высокие потолки, украшения в стиле арт-деко, огромная конторка консьержа-швейцара. Все блестело и было отполировано. Лифт был вместительным и хорошо освещенным, а в коридоре на этаже лежал толстый ковер. Морис внимательно осматривался и воспринимал окружающую обстановку.

Моя квартира не была большой, но все в ней было так, как я хотела. Огромные окна до потолка, два больших шкафа для одежды, никелированная роскошная кухня и балкон. У меня был комод из красного дерева, небольшой овальный стол для еды и элегантное антикварное бюро. Все было в приятных сиренево-синих цветах. В общем, все было так, как мне нравилось.

Я предложила Морису сесть на диван. Он аккуратно присел на край подушки, спиной к ручке и уставился на мой гигантский кувшин из прозрачного стекла, в котором я хранила монетки со сдачи. Этот кувшин был не менее шестидесяти сантиметров в высоту и наполовину наполнен монетами достоинством в пять, десять и двадцать пять центов. Идея завести такой кувшин у меня появилась от отца, который хранил все свои чаевые, полученные на работе, в ведре, которое держал в спальне. Он никогда не вынимал из ведра денег, он только туда их докладывал. Когда мы
Страница 10 из 13

были детьми, то с восхищением наблюдали, как постоянно растет гора мелочи. Каждый март месяц он всех нас сажал за работу: пересчитывать мелочь и упаковывать ее в картонные тубы для того, чтобы сдать в банк. В ведре оказывалось до нескольких тысяч долларов, которые уходили на уплату налогов. Через много лет после этого, когда я сама начала работать, то немедленно завела себе такой кувшин. Для Мориса, которому приходилось считать пятаки, десятки и четвертаки, этот кувшин мог бы показаться предметом культа или, по крайней мере, просто большой ценностью.

– Будешь колу без сахара? – спросила я его.

– Да, пожалуйста, – ответил он.

Я принесла ему напиток и села на диван.

– Морис, я хочу с тобой серьезно поговорить. Мне надо будет обсудить с тобой одну тему, чтобы больше к ней никогда не возвращаться. Поэтому я хочу, чтобы ты слушал внимательно.

Морис напрягся.

– Я пригласила тебя в свою квартиру, потому что считаю тебя своим другом. Дружба строится на доверии, и я скажу тебе, что никогда не буду злоупотреблять этим доверием. Я хочу, чтобы ты знал, что я тебя никогда не подведу. Но если ты злоупотребишь моим доверием, то мы уже не сможем быть друзьями. Ты меня понимаешь?

Морис просто смотрел на меня своими огромными глазами и ничего не произносил. Казалось, что я сбила его с толку и он немного удивлен.

– Тебе все понятно? – переспросила я. – Все ясно и никаких вопросов?

Потом Морис задал мне вопрос:

– И это все? Ты просто хочешь быть моим другом?

– Да, именно так.

Морис заметно расслабился. Он встал и протянул мне руку. Мы скрепили наше понимание рукопожатием.

– Договорились, – сказал он.

Потом Морис задал мне вопрос:

– И это все? Ты просто хочешь быть моим другом?

Гораздо позже Морис рассказал мне, как он испугался того разговора. Его опыт подсказывал – всем взрослым, которые с ним общались, было что-то от него нужно. Мать, его дяди, сутенер Снейк – у всех были какие-либо эгоистичные интересы. «И сейчас эта белая леди тоже чего-то захочет, – подумал он. – Сейчас-то я и узнаю, почему она ко мне так хорошо относится».

Но я всего лишь хотела стать его другом. Это ему было понять непросто.

Тем не менее мы заключили договор. Или пакт о заключении дружественных отношений. И только через несколько лет я до конца поняла, к каким значительным последствиям приведет наше рукопожатие.

Я сказала Морису, что, пока готовлю еду, он может накрыть на стол. Я передала ему ножи и вилки. Потом поставила три куриные грудки в печку и сварила пасту с овощами. Пока я этим занималась, Морис как-то странно копошился. Через некоторое время он вошел на кухню.

– Мисс Лора, научишь меня тому, как накрывают на стол?

Это был первый раз, когда он попросил его чему-то научить. Я подошла к столу и разложила вилки слева от тарелки, ножи – справа, положила салфетку и поставила стакан. Мы начали есть, и я обратила внимание, что Морис пялится на мои руки.

– Морис, все в порядке?

– Я пытаюсь разобраться, как пользоваться ножом и вилкой одновременно.

Я стала резать медленнее, чтобы ему было понятней. Я не говорила, что учу его, это было лишним. Морис впитывал все мгновенно, ему было интересно. Все тонкости наркоторговли он понял, наблюдая за матерью и дядями. Он стал мастером выживания на улице, поняв, как это делают другие. Просто он еще не видел, как надо правильно пользоваться ножом и вилкой и как накрывать на стол.

Глядя на меня, он правильно взял вилку и нож. Правила этикета во время еды – не самые важные в жизни умения, но они могут пригодиться. Как я заметила, Морис хотел узнать и научиться.

Я обратила внимание, что он съел только половину своей порции.

– Тебе курица не понравилась? – поинтересовалась я.

– Нет, что ты, очень вкусно, – ответил он.

– А чего ты не доел? Ты разве не голодный?

На лице Мориса появилось просящее выражение.

– Хочу матери немного принести, – сказал он. – Можно?

– Морис, курица еще есть на кухне. Доедай все, что у тебя на тарелке, я тебе потом еще сделаю, чтобы ты мог взять домой.

Морис быстро съел все.

После еды мы вместе убрали со стола. Потом на кухне я дала ему колбаску из теста для печенья.

– Давай печенье сделаем? Ты нарежешь, а я испеку.

Я дала ему нож, но он не понимал, что я от него хочу. Я показала, как раскрывать упаковку, потом сказала, что надо отрезать кусок теста в четыре сантиметра, а потом разрезать еще на четыре части. Он выслушал меня и приступил к работе. Мы разложили кусочки на противень, поставили в духовку и через пятнадцать минут пили молоко со свежеиспеченным печеньем с кусочками шоколада.

Морису понравилась идея десерта, которая тоже оказалась для него новой. Десерт – это угощение, а именно угощений в его жизни было не так много. Потом десерт стал его любимой частью обеда. В тот вечер он «заныкал» четыре печенья, чтобы взять домой.

Было уже почти девять вечера, и я хотела удостовериться, что он попадет домой. Я была удивлена, что его никто не хватился. Я упаковала ему еду, и мы сели поговорить напоследок.

– Морис, у тебя дома есть своя зубная щетка?

– Нет, – ответил он.

– А полотенце у тебя есть?

– Нет.

– А мыло?

– Нет, мисс Лора.

Я открыла шкаф и достала полотенце, новую зубную щетку, тюбик зубной пасты и мыло. Все это я положила в отдельный пакет, который потом положила в пакет с едой. Вскоре я узнала, что, что бы он ни приносил домой, все быстро исчезало. Ни его сестры, ни дяди не знали, куда девались все эти вещи. Потом я купила ему ящик с цифровым замком, чтобы он хранил в нем свои вещи.

– И вот еще одна вещь, – сказала я ему, – у меня есть для тебя большой сюрприз.

У него на лице сразу появилось заинтересованное выражение.

– Хочешь сходить на бейсбол в эту субботу?

Его лицо просто засияло. Даже сейчас, когда прошло много лет, я прекрасно помню выражение его лица, которое словно озарилось радостью.

– Но, Морис, надо будет получить у твоей матери письменное разрешение, чтобы ты мог пойти со мной, понимаешь? Ты сможешь дать ей вот это и попросить расписаться?

Морис был страшно удивлен. Швейцар знал, как его зовут.

Я заранее распечатала письменное разрешение и передала ему листок бумаги с текстом. Я попросила его принести мне подписанное разрешение на наше место в то же время в среду.

– Без этой штуки я не смогу отвести тебя на матч, – заявила я.

Он пообещал, что все сделает, и мы договорились о встрече в среду.

– Спасибо за ужин и за подарки, – поблагодарил он.

Я отвела его в лобби и провела мимо Стива-швейцара, который сказал:

– Спокойной ночи, Морис.

Морис был страшно удивлен. Швейцар знал, как его зовут.

В ту среду я ждала Мориса с запиской на 56-й улице. Я прождала десять минут, потом двадцать. Потом я прождала целых сорок пять минут.

Он так и не появился.

VII

Песня матери

Я уже не помню, во время какой именно встречи с Морисом я попросила рассказать о его матери. Он сперва вообще ничего не хотел говорить, но я настаивала. Я считала, что должна узнать про нее все, что возможно. Я проводила много времени с ее сыном, заходя таким образом на ее территорию. Неужели его матери не все равно, что делает ее сын и с кем встречается?

– Морис, а твоя мама работает?

– Нет.

– Чем она весь день занимается?

– Она дома сидит и убирается.
Страница 11 из 13

Пылесосит и пыль вытирает.

Это я могла понять. Многие женщины являются домохозяйками. Я представила себе его маму: уставшую, загнанную большим количеством детей и отсутствием мужа, который мог бы помочь. Я тогда пыталась понять, как она позволяет своему сыну гулять допоздна. Какая мать может настолько игнорировать своего ребенка? И если она позволяла ему бродить по ночам, так почему же не разрешила пойти со мной на матч? Она была против того, что ее сын сходит на бейсбол? И вообще, как присутствовала она в жизни сына?

Морис не пришел с подписанной запиской, поэтому я решила, что мне самой придется разобраться с тем, что происходит.

Из рассказов Мориса я знала, что он живет с матерью, бабушкой и сестрами в одной комнате в Bryant – то есть в приюте для нищих. В новостях я видела сюжеты про подобные места, но мне никогда не приходилось бывать ни в одном из них. Чтобы чувствовать себя уверенней, я попросила мою соседку Лизу составить мне компанию. После работы в четверг мы пешком дошли до приюта Bryant на углу 54-й улицы и Бродвея.

Приют располагался в густонаселенном, но опустившемся райончике в средней части Манхэттена буквально в нескольких улицах от Таймс-сквер. Это было приземистое двенадцатиэтажное здание с выбеленным когда-то фасадом, который отваливался кусками, оголяя потрескавшуюся кирпичную кладку. На той же 54-й улице совсем рядом располагался театр Эдда Салливана – в те годы компания CBS снимала в нем теледраму «Кейт и Элли». Позже Морис рассказал мне, что подобные теледрамы помогли ему выжить. Во время съемки можно было войти в зал и посидеть среди массовки. Потом можно было пробраться за кулисы и поесть того, чем угощают съемочную группу. Через некоторое время все начинали думать, что он – сын высокого черного, который держит микрофон. Он познакомился со съемочной группой, и ему разрешили «тусить» у них. Но потом это телешоу сняли с эфира. В общем, все было приятно, пока не закончилось.

Мы с Лизой подошли ко входу в Bryant. На тротуаре перед зданием стояло много людей, которые кричали, болтали и смеялись, а дети играли в салочки прямо среди припаркованных автомобилей. Некоторые из них были возраста Мориса, его самого я не нашла. Мы поднялись на три ступеньки и через главный вход вошли в огромный холл, в котором жизнь просто била через край. Там была масса старых женщин, маленьких детей и громкоголосых мужиков. В холле пахло чем-то омерзительным. Стены были когда-то покрашены в бежевый цвет, а все предметы мебели, которые могли бы в этом пространстве находиться, давно исчезли. Пол был липко-грязный, с разбросанными на нем газетами и бумажными стаканчиками. Холл освещали две огромные флуоресцентные лампы, которые безбожно мигали.

У стены стояла небольшая будка охранника. Он посмотрел на нас, мы подошли, и он поднял окошко.

– Мы друзья Мориса Майзика, – сказала я. – Мы бы хотели к нему подняться.

– Морис, маленький такой пацанчик? – переспросил охранник. – Вы его знаете?

– Да, мы друзья.

На лице охранника было сомнение, но он вышел из своей будки и повел нас к лифтам. Главный лифт не работал, а его железные двери были покрыты граффити. Охранник повел нас к грузовому лифту. Он позвонил, и нас встретил другой охранник. Мы поднялись на пятый этаж. Коридор был мрачным и темным, без ковра, повсюду лежал разбросанный мусор, штукатурка падала со стен, и в нос бил сильный запах пережаренной еды.

Паркетная доска была покрыта тонким слоем жирной сажи. Все вокруг было подозрительно тихо. Где-то вдалеке слышался чей-то голос, но больше ни звука. Мы подошли к квартире 502, на двери которой осталось всего две цифры, «пятерка» отвалилась. Охранник встал за нами и наблюдал за тем, что мы будем делать. Мы с Лизой переглянулись и поняли, что думаем об одном и том же – что перешли в мир, о существовании которого даже и не подозревали. Я сделала глубокий вдох и постучалась в дверь.

Дарселла шла с детьми по пустым улицам и пела, чтобы они не чувствовали страха.

Долгое время за дверью ничего не происходило. Ни звука. Я снова постучала. Все равно тишина.

– Давайте, стучите еще! – посоветовал охранник.

Наконец я услышала звуки, идущие из дальнего угла квартиры. Это был звук шаркающих шагов, движущихся в сторону двери. Медленно провернулся сначала один, а потом и второй замок.

Дверь со скрипом отворилась.

В дверном проеме появилась женщина. На ней была грязная белая футболка и коричневые тренировочные штаны без резинки, которые сползли, демонстрируя нижнее белье. Ее темные волосы были, как у фурии – торчали в разные стороны. Часть волос прилипла к черепу, часть стояла дыбом. Я понятия не имела о том, сколько этой женщине может быть лет. Ей могло быть восемьдесят или сорок. Она была худой, как щепка, и двигалась очень медленно. Казалось, что ее колени вот-вот не выдержат, и она упадет. Она смотрела в мою сторону, но у меня не возникло уверенности, что она меня видит. Казалось, что она находилась в состоянии транса, и ее сознание отсутствовало. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но из него послышались нечленораздельные звуки. Она прислонилась к дверному косяку.

Это была мать Мориса по имени Дарселла.

Дарселла пережила много дней, в течение которых не представляла, где она вечером ляжет с детьми спать. Селесте и ЛаТойе тогда не было еще и десяти, а Морису только исполнилось шесть, когда их папа Морис-старший окончательно исчез из их жизни. Иногда они ночевали в приютах или у родственников. Иногда Дарселла брала их с собой к друзьям, с которыми принимала наркотики, и там же и падала. Морис с сестрами забивались в угол и спали.

Однажды Дарселле понадобилось уколоться в вагоне метро, прямо при всех пассажирах.

Случалось, что всю семью могли разбудить в середине ночи и выпроводить на улицу. Бывало, что в ночлежке или в приюте случалась драка. Дарселла шла с детьми по пустым улицам без какой-либо цели и пела, чтобы они не чувствовали страха. У нее был прекрасный голос. Когда она была моложе, пела в церковном хоре. Морису нравилось слушать вдохновляющие негритянские церковные песнопения, но больше всего ему нравились песни, которые мама сама придумывала. Она видела что-нибудь на улице, допустим, машину, одинокую кошку или наркомана в переулке, и создавала об этом собственный текст.

Припев у этой песни не менялся, а многократно повторялся:

Как же это так получилось, что

Я и мои трое детей живем так отчаянно?

Они считали, что им очень повезло, если удавалось «вписаться» на ночлег в приют.

Дарселла – красивая девушка, у которой появлялись на лице ямочки, когда она улыбалась, начала употреблять наркотики сразу после рождения Мориса. К тому времени практически все окружающие ее люди были наркоманами: ее муж, многочисленные братья, даже ее мать. Где бы она ни жила, наркодельцы и клиенты всегда были вокруг или очень близко. Произошло то, что неизбежно должно было произойти. Морис был еще младенцем, когда она подсела на героин.

У нее возникла сильная зависимость. Она кололась прямо перед детьми. Морис наблюдал за ее приготовлениями, сперва не понимая, что она делает. Он знал, что в конце процесса мама станет счастливой, поэтому во всем этом не видел ничего плохого. Он следил за тем, как Дарселла собирает свои «причиндалы»:
Страница 12 из 13

жестяную крышку из-под бутылки с кетчупом, шприц, толстую резинку, кусочек фольги, шарик ваты, зажигалку и пакетик с героином. Она брала наполненную водой жестяную крышечку пассатижами, накаляла снизу зажигалкой. Героин сыпала сверху на шарик ваты, который бросала в воду. Затем втыкала в ватку острие игры и выбирала жидкость в шприц. Затянув резинку вокруг руки, она качала кулак, пока не появлялась вена, после чего прокалывала ее. Когда Дарселла не могла найти вену на руке, то колола в участок между указательным и безымянным пальцами.

После укола она бормотала: «О, вот так хорошо», и ее голова откидывалась назад. Дарселла начинала напевать какую-то мелодию, помахивая при этом ладонью, и уплывала далеко-далеко, где нет никакой боли.

Морису казалось, что это лучшие минуты жизни матери. Еще несколько минут она суетилась, злилась, была такой раздраженной, что Морису хотелось ей как-то помочь. Однажды Дарселле понадобилось уколоться в вагоне метро, прямо при всех пассажирах.

«Встаньте и закройте меня», – приказала она детям, и Морис с сестрами встали вокруг нее стеной, чтобы никто ничего не видел. Она уложилась в минуту, и после этого дети снова сели. Дарселла «отъехала», а люди пялились, но Морису было совершенно безразлично, потому что маме было хорошо, а это было самым главным.

Морис не понимал, что мама делала, и не осознавал, как ей приходится платить за свою привычку. Он только знал, что незнакомые мужчины часто приходили в квартиру, чтобы через короткое время ее снова покинуть. Иногда они заходили внутрь и попадали в ловушку.

Дарселла часто заманивала мужчин в квартиру и расплачивалась с ними за героин сексом. Но довольно часто обещание секса служило лишь приманкой. Обычно это происходило, когда Морис с сестрами уже спали на софе под пледом цвета тигровой шкуры. Бывало, что Морис не спал и видел, как все это происходило. Дядя Джус стоял за дверью и держал наготове пятикилограммовую гантель. Дарселла заводила мужчину внутрь, Джус бил его по голове, обыскивал карманы и забирал их содержимое. Однажды дядя Джус даже не удосужился оттащить тело в холл, а оставил человека без сознания лежать около двери в коридоре. Через некоторое время в дверь позвонили полицейские и спросили, знают ли обитатели квартиры человека, лежащего в коридоре. Дарселла ответила, что не знает, закрыла дверь и укололась героином, который вынула из кармана того мужчины.

Однажды ночью Мориса разбудил громкий крик. Дядя Джус недостаточно сильно ударил очередную жертву Дарселлы, и теперь этот мужчина истекал кровью, но был в сознании. Он спрятался в ванной и начал громко звать на помощь. Морис встал и пошел посмотреть, что происходит. Мужчина пытался защитить себя от ударов Джуса и умолял оставить его в покое. Подошла Дарселла со словами: «Давай деньги». Мужчина бросил на пол скомканные банкноты. Дарселла подняла деньги, пересчитала их и презрительно спросила: «Интересно, на что ты рассчитывал за такую сумму?» Дядя Джус пытался найти угол удара, чтобы «вырубить» гостя гантелью, но в тесной ванной ему этого никак не удавалось. Наконец в ванной появилась Роуз. Морис подумал, что она сжалится над несчастным и позволит ему уйти. Увидев Роуз, мужчина взмолился: «Помогите, пожалуйста, помогите!» Однако Роуз сказала Джусу: «Добей его побыстрей. Слишком много шуму, и я хочу все-таки заснуть».

Дядя Джус ударил его и тот наконец потерял сознание. Он обчистил карманы и вытащил тело в коридор.

Кровать, в которой Морис обычно спал, превратилась в гору пепла.

Иногда незваными посетителями оказывались не наркоманы, а наряд полиции. Полицейские защелкивали на запястьях Дарселлы наручники и уводили ее в участок. Обычно Дарселлу не держали долго, и она возвращалась в тот же день с новым пакетиком порошка. Через много лет после всех этих событий Морис узнал, что его мать «стучала». Она сдавала полиции наркодилеров. Полиция арестовывала их, и небольшую долю конфискованного порошка отсыпала Дарселле за труды. Когда в следующий раз полицейские хотели поговорить с Дарселлой, они просто ненадолго арестовывали ее для того, чтобы никто не заподозрил, что она стучит.

Потом неожиданно Дарселла исчезла на целую неделю. Когда она снова появилась, то была в инвалидной коляске, и ее обе ноги были в гипсе. Она сказала Морису, что попала в автокатастрофу, и он ей поверил. Но потом он начал прислушиваться к тому, что говорят окружающие, и понял, что его мать «вычислил» и наказал один из наркодельцов за то, что она стучит полиции. Морис хотел уточнить эту информацию у своих дядей, но те сказали, чтобы он не лез не в свое дело и помалкивал.

Наркотики всегда были частью жизни Мориса. Когда ему был год, он чуть не погиб из-за наркотиков. После рождения Мориса в роддоме в Бруклине его семья переехала к старшей сестре его матери по имени Белинда. Это было старое двухэтажное здание. Морис часто спал в кровати с тетей Белиндой на втором этаже. Но когда тетя Белинда курила слишком много крэка, Морис спал с матерью на первом этаже.

Однажды ночью тетя Белинда случайно подожгла свою кровать. Ее бойфренд хотел залить пламя водой, но по ошибке плеснул на пламя алкоголем, от чего загорелось еще сильнее. Когда прибыли пожарные, было слишком поздно, и тетя Белинда умерла от ожогов. Кровать, в которой Морис обычно спал, превратилась в гору пепла.

В период после того пожара и временем нашей первой встречи с Морисом его семья поменяла по крайней мере двадцать адресов. Они жили в приютах и отелях для нищих. В некоторых местах семья Мориса задерживалась всего лишь на несколько дней. Какое-то время они жили в печально известном комплексе для наркоманов.

В этом приюте могли ограбить. Могли убить. Многие бездомные предпочитали жить на улице, чем в стенах этого заведения.

Из последнего они перебрались в Отделение социальной экстренной помощи, которое предоставляло временное жилье бездомным и нуждающимся. Оттуда они перебрались в расположенный в Бронксе приют. Это было огромное помещение на шестьсот коек, при котором было всего два туалета. У Мориса здесь даже была своя кровать, но, правда, это длилось недолго, и постельное белье украли. Дарселла начала ругаться, произошла драка, и семья снова оказалась в Отделении социальной экстренной помощи.

Из Отделения социальной экстренной помощи их перевели в приют на улице Форделл на границе Квинса и Бруклина. Там были достаточно приемлемые условия жизни: всего девять или десять комнат по двадцать человек в каждой. В здании был кафетерий, и даже импровизированная игровая комната для детей. Однако в этом приюте не предоставляли постоянное жилье, поэтому через пять месяцев им снова пришлось переезжать. Следующими адресами проживания семьи были приюты в Бруклине, мотель около аэропорта в Квинсе и место без названия на Вашингтон-авеню с грязными и мрачными комнатами. Некоторые из комнат оприходовали проститутки, и в коридоре валялись презервативы. После этого они снова оказались в приюте на улице Форделл.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/lora-shroff/nevidimaya-nit-vstrecha-kotoraya-izmenila-vse/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить
Страница 13 из 13
книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.

Adblock
detector