Пролегомены российской катастрофы. Часть I. Пролегомены октября 1917
Рудольф Георгиевич Бармин
В течение более чем семидесяти лет вожди СССР утверждали, что господствующий в стране строй был воплощением всепобеждающих идей марксизма-ленинизма. Публично сомневающихся в этом ждал расстрел, лагерь или психушка.
Крушение коммунистического Левиафана дало возможность выяснить подлинные истоки «всепобеждающей» демагогии. Об этом – предлагаемый опус.
Рудольф Бармин
Пролегомены российской катастрофы. Часть I. Пролегомены октября 1917
Вместо предисловия
Предлагаемая автором тема посвящена попытке ответить на вопросы: «Почему неорганичное, чужеродное для российской истории политическое течение почти сто лет назад одержало верх над всеми своими оппонентами? Каковы его истоки? Почему оно смогло в течение длительного времени быть господствующим в общественной жизни самодержавной России, сам дух которой, казалось бы, был смертелен для такой политической проказы, как социализм?! Почему вплоть до сегодняшнего дня это течение именуется как освободительное, хотя с его торжеством на одной шестой суши превалировали процессы противоположного характера?».
В условиях большевистско-коммунистической диктатуры ответы на эти вопросы носили односторонний, субъективный характер, ибо гуманитарные науки были служанками господствующей идеологии, а любители истины подпадали под недремлющее око «искусствоведов в штатском». Чему в немалой степени способствовал и сам «гуманитарный» официоз. Сегодня условия для поиска объективной истины стали более адекватны, что дает возможность наше предшествующее двухсотлетие препарировать аппаратом науки, а не идеологии. Забвение этого принципа было не последней причиной падения казалось бы вечно живого советского Мусафаила. Поэтому, чтобы не повторить ошибок большевистско-коммунистического агитпропа, необходима подлинная картина России вчерашней, что позволит нам строить ее более благоприятное настоящее и будущее.
Автор и пытался внести свою лепту в написание такой картины. Преуспел ли он в этом – судить читателю.
I. Эпоха Николая I
Николай I оставил после себя тяжелое наследство – еще продолжалась Крымская война, истощающая людские ресурсы и сеющая всеобщее недовольство, подрывающая международный авторитет России. Всю первую половину ХIХ века (и вообще до Февральской революции 1917 года) романовская династия проводила международную политику, зачастую противоположную как ей самой, так и интересам России. Добровольно взятые на себя российской короной обязательства по Священному союзу во имя спасения изживших себя европейских монархий, спасение империи Габсбургов в 1849 году, отплативших черной неблагодарностью во время Крымской войны, 30-летняя кавказская война основательно расшатали экономику и финансы страны. Отягощали общество и самые тяжелые гири – крепостническая система и самодержавие.
Яркую характеристику николаевского наследства дал наиболее вдумчивый и проницательный цензор ХIХ века А. В. Никитенко: «Администрация в хаосе, нравственное чувство подавлено, умственное развитие остановлено, беззаконие и воровство выросли до чудовищных размеров. Все это плод презрения к истине и слепой варварской веры в одну материальную силу… Воровство, поверхностность, ложь и беззаконие – наши главные общественные раны (Никитенко А. В. Дневник в трех томах. М.: Гос. Изд-во худ. лит-ры, 1955. Т. 1. С. 421, 431). Написано как про сегодняшний день!
Разве общественные раны современного российского бытия – всеобщая продажность чиновничества, разгул преступности, коррупции, лжи и лицемерия, воровства и тому подобных цветов зла – не стали еще более зияющими?! Наличествует и еще более мерзкое явление – в николаевской России верхи Родиной не торговали, т. е. в государственной измене уличены не были. Сегодня – это их хлеб насущный. Поневоле согласишься с Чаадаевым, чуть ли не 200 лет назад высказавшему мысль о предназначении России быть неким отрицательным уроком для человечества. С кончиной Николая I Никитенко ставит вердикт его эпохе: «Все царствование Николая I было ошибкой. 29 лет он восставал против мысли, но не погасил ее, а сделал оппозиционною правительству» (Никитенко… Т. 2. С. 67). Не менее резкой была характеристика Николая I и Тютчевым в 1855 году:
Не Богу ты служил и не России, Служил лишь суете своей, И все дела твои, и добрые и злые, – Все было ложь в тебе, все призраки пустые: Ты был не царь, а лицедей. (Ф. И. Тютчев. Россия и Запад. Культурная революция. Республика. М., 2007. С. 167).
Но если Никитенко, Тютчев и другие давали безжалостную оценку Николаю I втуне, то некоторые великие князья свой вердикт системе произносили вслух. Так, сын Николая I великий князь Константин Николаевич (1827–1892) в 1857 году писал князю А. И. Барятинскому: «мы слабее и беднее первостепенных держав не только силами матерьяльными, но и силами умственными, особенно в деле Администрации» (Вострышев М. Августейшее семейство. М.: Олма-пресс, 2001. С. 8). В июне 1859 года он еще более откровенен: «Наше положение страшное. Нужны не полумеры – наши обыкновенные манеры, но решительные меры» (Указ. соч. С. 9). При Александре III великий князь Константин Николаевич впал в немилость, хотя мог внести определенную лепту в оздоровление общественного климата. Умных людей Александр III возле себя не терпел (Богданович А. Три последних самодержца. М.: Новости, 1990. С. 197).
П. А. Валуев в 1855 году Александру II о положении дел в России: «сверху блеск, снизу гниль» (Боханов А. Император Александр III. М.: Русское слово, 1998. С. 260). Не боялись царские сановники говорить царям правду в глаза, ни чета советским или нынешним околовластным холуям – льстить и подмигивать кремлевским узурпаторам. Справедливости ради, надо отметить, что Николай I видел определенные изъяны унаследованной им общественной системы, в частности крепостного права, и пытался в определенной степени ослабить его тяжесть. В 1827 году был издан закон, по которому, если в имении на крестьянскую душу приходилось менее 4,5 десятин земли, то такое имение берется в казенное управление или предоставляется крепостным право перечисляться в свободные городские сословия. С 1835 года существовал тайный комитет по крестьянскому вопросу, издавший ряд законов, расшатававших крепостное право. На основании закона 1841 года было запрещено продавать крестьян в розницу. Закон 1842 года «об обязанных крестьянах» позволял помещикам на известных условиях уступать крестьянам свои земли в постоянное наследственное пользование. Законом 1843 года запрещалось приобретать крестьян безземельным дворянам. В 1844 году вышло два распоряжения о дворовых людях: помещик по обоюдному согласию мог отпускать дворовых на волю без земли или если имение заложено в банке. Указ 1847 года разрешал помещичьим крестьянам выкупаться на волю с землей в случае продажи имения с публичного торга.
Закон 1848 года разрешал крестьянам приобретать недвижимую собственность с согласия помещика (Кавелин К. Д. Наш умственный строй. М.: Изд-во «Правда», 1989. С. 562–563). Хотя эти законы и указы в некоторой степени ослабляли крепостнический ошейник, но в целом проблему крепостничества не решали. Возможно, для верхов нужна была
некоторая политическая катастрофа, которая бы встряхнула все общество, ускорив избавление от проклятых пут прошлого, ускорила бы осознание в правящем классе гибельности дальнейшего сохранения политико- экономических оков прошлого. Такой встряской и стала Крымская война, обострившая основные противоречия реакционной общественной системы.
Стало очевидным, что без ликвидации крепостничества и определенной либерализации политической системы дальше развиваться немыслимо. В верхах родилась формула: «Крепостное право лучше отменить сверху, чем ждать, когда его отменят снизу». В воздухе запахло переменами, началась александровская оттепель, сопровождавшаяся ростом свободомыслия и оживлением общественной деятельности, немыслимой при Николае Палкине.
II. Эпоха Александра II
По восшествии на трон Александр II образовал Главный крестьянский комитет, обязав его разработать программу ликвидации позорного наследия веков. Итогом его работы стал Манифест от 19 февраля 1861 года, упразднивший крепостное право и ударивший «одним концом по барину, другим по мужику». Недовольство Манифестом охватило широкие слои дворянства, которое лишалось определенных привилегий – экономических, политических. Помещики лишались дарового крестьянского труда, была ликвидирована их монополия в винокурении, не выдержали конкуренции свечные, салотопенные, суконные, ковровые и прочие производства, существовавшие в помещичьих имениях (Корелин А. П. Дворянство в пореформенной России 1861–1904 гг. М.: Наука, 1979. С. 107–108).
Труд и техника помещичьих производств были слишком архаичны, чтобы выдерживать соревнование с более современными технологиями, организацией труда и пр. Дворянство недовольно было тем, что правительство освободило крестьян по-своему, а не так, как хотело оно. А оно требовало «не устанавливать конкретные размеры наделов и повинностей, предоставив их на усмотрение помещиков, а в другой раз – уменьшить размер будущих крестьянских наделов» (Кавелин… С. 561), и даже «угрожало правительству народными бунтами и требованием конституции» (Кавелин… С. 141). Некоторые помещики, материально пострадав от Манифеста, в своем антикрестьянском раже договаривались до нелепостей. Так, М. А. Дмитриев гневно возглашал, что крестьяне «не проливали ни одной капли крови за отечество, но зато не прольют ни одной капли сивухи мимо рта» (Дмитриев М. А. Главы из воспоминаний моей жизни. Новое литературное обозрение. С. 15).
Александр II отверг подобные домогания. По Манифесту помещики теряли часть своей земли (крестьянин по Положению был обязан выкупить свою усадьбу), крестьяне не обязаны были нести дополнительных повинностей и платить натуральную дань (птицей, яйцами, ягодами и пр.), барщина уменьшалась до 40 дней мужских и 30 дней женских (Кавелин… С. 561).
Потери несли и крестьяне, получившие на 18 % меньше земли, которой пользовались до реформы (Россия в эпоху реформ. «Посев». Сб. статей, 1981. С. 18). Другим недостатком реформ было сохранение земли в общинном владении до 1906 года, что служило тормозом в развитии как производительных сил в сельском хозяйстве, так и в социальной дифференциации среди сельского населения.
Освобождение крестьян не принесло желаемого верхам успокоения в обществе. Обе стороны – и помещики и крестьяне – считали себя обманутыми. По стране прокатилась волна крестьянских бунтов. Не осталось в стороне и дворянство – 13 тверских дворян возмутились Манифестом и были посажены в крепость на суд Сената (Никитенко… Т. 2. С. 259); злобное недовольство проявила его «худородная» часть, из которой наиболее радикально и социалистически настроенные уходят в революционное движение, возглавив его. Как отмечал И. Аксаков, в 1867 году только мелкопоместные – или пассивны, или слишком страстные (Аксаков И. С. Сочинения. М., 1886. С. 345).
Ревизии 40–50-х годов ХIХ века показывают, из мелкопоместных потомственных дворян десятки тысяч были однодворцами – они сами обрабатывали землю, вели хозяйство и «не могли вести образа жизни, приличного лицам первенствующего сословия» (Корелин… С. 63). В канун реформы 1861 года мелкопоместные дворяне, владевшие до 20 душ, составляли 41 % сословия (Корелин… С. 61). Вот из этих озлобленных «худородцев» вскоре и составится отряд ишутинцев, каракозовых, ткачевых и прочих отщепенцев, возомнивших себя спасителями человечества, ради спасения которого угробят десятки миллионов человек. Но это – впереди. А пока словами Манифеста Александр II пытался заручиться поддержкой дворянского сословия в деле реализации грандиозного мероприятия.
«Полагаемся на доблестную о благе общем ревность Благородного Дворянского сословия… к осуществлению наших предначертаний» (Кавелин… С. 563). Благородное сословие ответило в большинстве своем пассивно отрицательной реакцией, а некоторые – затаенным отмщением.
Интеллигенция из среды образованных «худородных» дворян, разночинцев в силу наличия в ней избыточной творческой энергии устремилась в радикализм. Хотя условия пореформенной России требовали участия образованных кадров. Но заниматься пореформенной буржуазной рутиной для горячих натур, открывших столбовую дорогу российской действительности, русского народа, русской истории было слишком унизительно, недостойным делом распирающихся от тщеславия натур. Идти в народ, чтобы просто учить, лечить, строить новый каркас буржуазной России для людей, почему-то возомнивших себя спасителями человечества от язв западной буржуазной цивилизации, было делом аморальным, недостойным их высокой миссии. Для людей, свихнувшихся на социализме и мессианизме, одержимых нетерпением скорейшего облагодетельствования человечества открытой ими истины – социалистического переустройства России, трудиться в роли рядовых строителей буржуазной России было преступлением. Зачем повторять путь гнилого Запада, передовая мысль которого развилась до идеи социализма; способствовать умножению язв пролетариатства, социальных катаклизмов типа революций 1848 года, Парижской коммуны 1871 года и тому подобных явлений на российской почве, когда можно одним махом – уничтожением самодержавия, «не имеющего корней» в российской истории, установить царство всеобщей справедливости и благодати?! Трудиться на почве буржуазной рутины им было не по нутру, это оттягивало социальный переворот и наступление счастливейшей эры человечества в царстве всеобщей справедливости, в котором, правда, они, архитекторы этого царства, должны играть главенствующую, руководящую роль – пасомое стадо может заблудиться без пастуха.
Так формировалась и разыгрывалась незатейливая социологическая оперетка – реками крови по ходу ее развертывания и оглушительным провалом в финале.
Еще в канун обнародования Манифеста здравомыслящие люди предлагали верхам:
1) собрать всех губернаторов;
2) собрать всех предводителей дворянства с целью дать общую инструкцию и тон, как действовать и призвать к духовному содействию правительству в предстоящем великом труде по претворению Манифеста (Князь Мещерский. Воспоминания. Захаров. М., 2001. С. 81).
Обращение осталось без ответа. Верхи не захотели собрать и объединить дворянское сословие общим делом. И потому обращение Александра II
при оглашении Манифеста проявить ревность дворянство сию просьбу «не расслышало». Взаимная глухота расширила трещину между династией и благородным сословием, отрицательно отразившись на проведении в жизнь великой реформы, реализация которой была плохо продумана. И потому родила в народе противоречивые толкования и в конечном итоге трения и столкновения. Чем объяснить взаимную глухоту?
Декабристы заложили подозрительность царской династии к дворянству, и династия свою опору все в большей степени начинает видеть в служивой бюрократии. Между престолом и дворянством после 14 декабря 1825 года пролегла более жесткая граница, чем до этого. Советоваться с «бунтовщиками» корона не желала. Перед зимней сессией дворянских собраний в 1859 году МВД с «высочайшего повеления» оповестило губернских предводителей, что дворянству запрещается обсуждать вопросы по освобождению крестьян (Корелин… С. 237). Манифест в еще большей степени оттер дворянское сословие от управления в пользу бюрократии, власть которой после «бюрократического» указа Екатерины II (об обязательном повышении через 7 лет) стала повсеместной и всеохватывающей. Властный формализм чиновников плодил армию бюрократов по старшинству, а не по профессиональным качествам, по достижению 8-го чина он получал потомственное дворянство. Рознь между династией и дворянством углубилась. Заметно стал меняться и этнический состав вокруг трона: русских становится все меньше, немцев и прочих иноземцев – все больше. Нежелание поступиться мизером морального свойства в интересах целого в конечном итоге привело к общему краху. Здесь уместно напомнить, что раскол между династией и первенствующим сословием имел длительную предысторию.
При Петре I дворянство обязано было служить на государственной службе пожизненно. В 1736 году императрица Анна ограничила срок службы 25-ю годами. «Манифест о вольности дворянства» Петра III 1762 года освобождал дворянство на «вечные времена» от обязательности любой государственной службы. Оно перестало быть крепостным и в силу материальной независимости постепенно стало отходить от политической, военной и прочей государственной службы, уступая ее выходцам из различных сословий, сумевших приобрести соответствующее образование. Жалованной грамотой 1785 года Екатерины II подтверждались все вольности Манифеста 1762 года и добавлялись новые: земли, находившиеся в руках дворянства, объявлялись их частной собственностью, которую нельзя было изъять у них без суда, и дворяне освобождались от телесных наказаний. С этих пор они обрели статус гражданства, правда, в условиях российской действительности, сугубо формального, так как в условиях неограниченного самодержавия политически свободных граждан в принципе не могло существовать. Но обретение личной свободы не подвигло их к проявлению гражданской активности. Избавившись от обязательной государственной службы, основная их масса ушла в провинциальный застой, рассеявшись по своим дворянским гнездам, рождая «лишних» людей – чацких, онегиных, обломовых или цареубийц. Все сумасбродные идеи от некритического усвоения западных теорий рождались здесь же – в дворянских гнездах – сельских или городских. В зависимости от семейных традиций, кругозора, умственных потенций и рефлексии на окружающую действительность одни становились горячими поклонниками русской самобытности, другие – западных ценностей, хотя «тех и других объединяло одно – расширение свободы» (Чичерин). Наиболее нетерпеливые, подстегиваемые избыточным тщеславием, миражами революций и скорого воцарения социальной справедливости, бредовыми идеями облагодетельствования русского мужика и другими химерами, создавали тайные общества или, прихватив материальные ценности, созданные потом своих крепостных, скрывались за границей, чтобы оттуда, из буржуазной безопасности проклинаемого ими гнилого Запада будить топорные инстинкты российского обывателя. Все разновидности российских социалистов – это космополиты, утратившие связь с почвой: русским народом, историей, бездомные бродяги, идеологические провокаторы и диверсанты; «лишние» люди, не сумевшие вписаться (адаптироваться) в конкретные исторические условия, не создавшие семейной жизни, быта, ничего конкретно положительного для своей страны, но претендовавшие на учителей человечества; люди, покалеченные бредовой идеей всеобщего братства, за которой скрывалась древняя, как мир, элементарная потребность в удовлетворении личного интереса, ради которого готовы были истребить полмира. Готовы были весь мир взять в братья – и всех в конечном итоге бросили. Относительно этой породы людей незаслуженно забытый ныне незаурядный российский мыслитель Р. А. Фадеев в 1874 году предупреждал власть и общество, что «в будущем Россия будет поставлена сделать выбор: или сильная власть или власть беглецов-социалистов» (Фадеев Р. А. Кавказская война. М.: Эксмо-Алгоритм, 2003. С. 583). Не вняли… Замкнувшись в глуши провинциальной периферии, первое сословие начинает постепенно морально вырождаться. Наполеоновское нашествие 1812 года «пробуждает» впавшее было в «летаргический сон» дворянство, рождая массовый патриотический подъем. Заграничный поход русской армии, соприкосновение с европейскими формами бытия вызывают среди определенной части дворянского офицерства критическую переоценку «пещерной» российской действительности, желание осовременить ее. Итогом этих страстных желаний стал последний всплеск политической воли подпольного дворянского офицерства 14 декабря 1825 года. Восстание было подавлено, между короной и дворянством пролегла межа. Потеряв доверие со стороны престола, дворянство отошло от политической активности, похоронив себя в своих поместьях. Да и сверху культивировалась гражданская пассивность. И до реформы 1861 года крепостными оставались не только крестьяне. Политическую аморфность и гражданскую сонливость дворянства тонко подметил путешествовавший в конце 30-х годов ХIХ века по России де Кюстин: «Русские помещики – владыки в своих поместьях, политической силы не имеют, они – пустое место» (Маркиз Астольф де Кюстин. Николаевская Россия. М.: Изд-во полит. лит-ры, 1990. С. 268).
Инициатива снизу стала прорастать только в канун отмены крепостного права и после, но дворянство в массе своей, веками воспитанное в узде, к этому времени уже социально деградировало. К реформе оно, развращенное паразитизмом растительного существования, окончательно выродилось в сословие духовных импотентов, чурающееся гражданской активности.
Уездные и губернские дворянские собрания, проходившие крайне редко, решали вопросы чисто местные, постановкой общероссийских задач, за редким исключением, не озабочивались. Поэтому в силу политической разрозненности, дворянства, как политической корпорации, не существовало. Династия этим фактором могла быть довольна, ибо угроза ей с этой стороны перестала существовать. Хотя последствия такой политической аморфности в будущем обернулись для нее катастрофой. В течение веков препятствуя политической самоорганизации благородного сословия, трон сам себе вырыл могилу – в годы суровых испытаний на прочность династия осталась без
естественной исторической опоры. Зато в течение многих десятилетий она мирилась с дворянским радикализмом, политически оформившимся в террористические организации – от Ишутина до Ленина – и поставившими себе цель низвергнуть самодержавие, устроив на его обломках утопическую коммуну-тюрьму, в сравнении с которой предшествующая российская крепостная система выглядела сущим санаторием.
Династия вместо закрепления и развития либеральных реформ начала 60-х годов с первыми выстрелами террористов-дворян потеряла политическое равновесие, усомнилась в их своевременности. Начала проявлять колебания. А требовались совсем «пустяки». Избавиться от шептунов- ультраконсерваторов типа Победоносцева, укрепить в масштабах страны систему политического сыска, жандармерию, собственную охрану, охрану высших административных чиновников, повесить всех народохожденцев (их было-то всего около 1000), сеющих смуту среди невежественных крестьянских масс, твердой рукой навести элементарный порядок, т. е. внять совету мудрых идеологов раннего российского самодержавия Ю. Крижанича и Ф. Прокоповича, пропагандировавших политику «Моисеева прута» (самодержавия), как единственного средства преобразования и благоденствия России. То же самое подсказывали и либералы-державники типа Чичерина, что успешность реформ зависит от их проведения твердой рукой, а их замедление, свертывание может иметь только сугубо отрицательные последствия. Но последние Романовы (с Александра II) отличались или отсутствием твердой воли или скудоумием, или тем и другим вместе. Если представители европейских властвующих династий, как правило, заканчивали определенные высшие учебные заведения, то русские цари воспитание и образование получали домашнее, причем особенное внимание уделялось иностранным языкам – немецкому, французскому, английскому. Но отсутствие систематического образования в области общественных дисциплин приводило к поверхностному взгляду на суть общественных явлений, неадекватной реакции на события внутренней и международной жизни.
Резкий переход от жесткой политики Николая I к либеральной политике Александра II, возвещенной отменой крепостного права и рядом буржуазных реформ начала 60-х годов, требовал от их инициаторов при их проведении твердой воли, понимания возможных последствий и ясности целей этих реформ. Не вызывает сомнений, что царь-«Освободитель» понимал суть начатых им реформ, но вот на вызываемые ими последствия реагировал неадекватно. Начавшаяся после смерти Николая I оттепель выплеснула на поверхность общественной жизни немало гнили в виде различного рода радикальных течений, кружков, личностей и тому подобных элементов, озабоченных одной целью: максимально расшатать государственные устои и в условиях всеобщего их ослабления попытаться захватить власть для претворения своих сумасбродных прожектов. И даже первые выстрелы в либерального царя-реформатора не подвигли последнего к принятию крутых мер относительно радикалов, замахнувшихся не только на него, но и на его детище. Отмечавшаяся Победоносцевым, Никитенко, Кропоткиным и другими современниками Александра II его слабохарактерность выразилась в непоследовательности проведения им либеральных начинаний, породивших многоликую вольницу в обществе, яростную полемику между либералами и консерваторами. Выступления экстремистов толкали Александра II вправо на удовлетворение некоторых требований реакции, сдерживание реформ земской, судебной, городского самоуправления, в отказе дворянских претензий на организацию высшего сословного представительного органа и т. д. (Корелин… С. 242–243).
Но следует отдать Александру II и должное: несмотря на ожесточенную борьбу вокруг него справа и слева, к началу 80-х годов он осознал необходимость увенчания своих либеральных реформ введением прообразов российского парламента и конституции. 17 февраля 1881 года Александр II подписал указ, дарующий России ограниченное народное представительство. Идея образования такого органа обсуждалась в 1863, 1866, 1874, 1879, 1880 годах. К рубежу 70–80 годов идея образования законосовещательного представительства – прообраза парламента – уже настолько созрела в обществе, что игнорировать ее стало признаком обскурантизма. Образование всесословного представительства было логическим продолжением отмены крепостного права, либеральных реформ начала 60-х годов, существенным шагом к социальному замирению. В своем развитии этот институт необходимо эволюционировал бы в полноценный парламент и будучи подготовительной школой его воспитал бы немало политических деятелей государственного масштаба, способствовал бы формированию политических партий основных классов российского общества, кристаллизации их интересов, политическому просвещению широких народных масс, аккумуляции и разрядке избыточной энергии образованного меньшинства, цивилизованным правилам политической борьбы и т. д.
III. Эпоха Александра III
Враги России, враги ее органического развития, враги конституции и парламента 1 марта 1881 года убивают Александра II. Общество оцепенело от совершенного злодейства, а дальнейшая судьба России оказалась в зависимости от выбора наследника Александра III, на историческом распутье. Вопрос «Куда идти?» был решен 8 марта 1881 года Советом министров под председательством нового царя.
Первомартовская катастрофа положила конец конституционно-парламентским ожиданиям либерального общества. Александр III, напуганный террористическими актами последних лет и убийством своего отца, поддался истерическим речам ультраконсерваторов типа Победоносцева и судьбоносный указ Александра II был предан забвению, а либеральные министры Лорис-Меликов, Абаза, Валуев, Милютин и другие были уволены или сами подали в отставку.
Придворная камарилья и народовольцы ликовали. Первые – по случаю сохранения кондового самодержавия и обе партии – по случаю воспрепятствования установления в России конституционно-парламентских начал, ибо с их институционализацией процессы общей демократизации, развития гражданского общества, капитализма в России пошли бы более быстрыми темпами. Для партии обломовых, привыкшей в течение столетий только тиранствовать и паразитировать за счет эксплуатации других, пораженной умственной и физической ленью, процессы демократизации и капитализации были бы приговором ее дальнейшей исторической несостоятельности. Что и произошло с дворянством после 1861 года.
Развращенное выкупными платежами и предшествующей растительной жизнью, оно не сумело адаптироваться к быстро капитализирующейся России, промотало свое имущество, так и не став полноценными скрепами российского государства.
Чтобы выжить в новых экономических условиях, приходилось продавать землю, идти на государственную службу или заняться предпринимательством. Освоить последнее было уделом немногих. Проще было землю продать или сдать ее в аренду. С 1861 года начинается процесс интенсивного обезземеливания господствующего сословия. С 1863 по 1904 годы дворянское землевладение сократилось на 35 миллионов десятин, или по 45 центральным губерниям европейской России на 40 % (Корелин… С. 57, 56). С ослаблением
экономических позиций слабеет и политический голос дворянства. Его слабые претензии заявить на политическую самостоятельность в январе 1895 года были решительно отклонены Николаем II. И оно снова на десятилетие погрузилось в социальную дрему, пока не было разбужено общим оживлением общественной жизни начала ХХ века. Но и грозовые 1905–1907 годы не подвигли это сословие к политической самоорганизации, к осмыслению происшедшего катаклизма, необходимости более тесной политической консолидации с династией для выработки более адекватной классовой политики в сложившейся в России социально- экономической ситуации, решительному отстаиванию своих классовых интересов перед царем-недотепой. Однако никаких глубоких выводов и практических шагов в этом направлении до самой Февральской революции сделано не было. Полагались на русское «авось», на саморазрешение всех российских проблем стихийно. Всей этой своеобразной маниловщине Февраль 1917 года поставил точку. Так привилегированное сословие, призванное быть скрепами российского государства, благодаря своему политическому безволию, политической близорукости промотало историческое наследие, уступив место политическим проходимцам.
Процессы демократизации и капитализации российского общества были смертельны и для народников всех мастей, ибо гражданское взросление российского населения становилось бы все возрастающим препятствием для усвоения народом их популистской демагогии. Процессы ускоренного обуржуазивания российского общества способствовали бы и ускоренной классовой поляризации его, росту материальной обеспеченности низов, их классовой самоорганизации, социализации и т. д. К сожалению, Александр III, никогда не отягощавший себя занятиями по усвоению премудростей общественных наук и проблемами управления государством, мало путешествовавший по стране, мало читавший и плохо знавший народ, не смог адекватно оценить внутриполитическую и народнохозяйственную ситуацию, общественные потребности унаследованной им России. Умственные способности его оказались ниже отцовских и он не смог приумножить начал, заложенных его венценосным родителем.
Выпавший из рук Александра II трон был унаследован его сыном – Александром III, в данный момент его не ожидавшим и потому не готовившимся к его принятию. Александр II тоже не ожидал своей трагической кончины, был полон надежд на претворение своих планов, которые достойно бы увенчали начатые им реформы начала 60-х годов. Но это никак не входило в планы террористов-утопистов из «Народной воли». И 1 марта 1881 года царь – Освободитель пал жертвой их преступных замыслов. К их общему ликованию, но к общему горю всей патриотически мыслящей России. Ведь немного-немало Александр II в этот день должен был возвестить о рождении российского прообраза парламента – мечте российских конституционалистов. И пусть этот орган носил бы поначалу совещательный характер, но его рождение символизировало бы о желании династии вступить в диалог с обществом, с его наиболее творческой частью, готовой взять на себя определенную ответственность за судьбу России, за совместное с династией решение наиболее актуальных проблем недавно вышедшего из пут крепостничества общественного организма. А проблем было много. Это и вопросы пореформенного крестьянства, и отношения к радикалам социалистического толка, и вопросы судебной реформы, местного самоуправления, финансового положения страны после разорительной русско-турецкой войны 1877–1878 годов, и вопросы взаимоотношений с западными державами, выбор наиболее исторически перспективного союзника среди них; проблемы нарождающегося рабочего класса и его взаимоотношений с нарождающимся классом буржуазии и пр. И судя по предшествующей внутренней политике, Александр II готов был решать эти вопросы в положительной плоскости, т. е. в плоскости смягчения накопившихся противоречий. И его готовы были поддержать наиболее дальновидные политики из ближайшего окружения. У России появлялась реальная возможность дальнейшего продвижения по пути общественного прогресса, заложенного реформами начала 60-х годов. Убийство императора повергло все думающее сообщество в кому. Над всеми витал вопрос: «Что будет с планами общественного обновления убитого императора, какой путь выберет его наследник?».
Каков был портрет вновь взошедшего на престол царя? Попытаюсь нарисовать его глазами современников Александра III. Но предварительно необходимо отметить, что в течение многих лет духовным наставником цесаревича Александра Александровича был крайний реакционер Победоносцев, сторонник нравственного ригоризма, осуждавший Александра II за измену супружеской верности, что было источником глубоких переживаний цесаревича и что стало одним из источников их взаимного недоверия еще с 60-х годов. Увлечение Александра II с 1864 года княгиней Долгоруковой отдалило от отца его детей и мать. Цесаревич стал тяготиться общением с отцом и больше прислушиваться к советам Победоносцева, а тот на изъянах политики и характера Александра II (государственной дряблости, не национальной политики, семейной безнравственности) учил цесаревича каким должен быть император – волевым, национально ориентированным и пр. Немаловажную роль в становлении духовной близости цесаревича и Победоносцева сыграли повышенная религиозность наследника и их взаимная симпатия к славянофильству (Победоносцев К. П. и его корреспонденты. Тайный правитель России. М.: Русская книга, 2000. С. 508–514). «Злой гений» России сумел убедить своего ученика в негативности всей реформаторской деятельности своего отца и во взглядах на государственное устройство России.
Основными чертами личности нового монарха князь Мещерский называет правдивость, честность и прямоту (Князь Мещерский. Воспоминания. Захаров. М., 2001. С. 470). История показала, что на благоденствие российского государства эти черты существенного влияния не оказали. Существенным недостатком престолонаследника было отсутствие системного образования в области гуманитарных дисциплин, особенно социологии, без знания которых невозможно было сформировать объективный взгляд на сущность общественных противоречий, исторических тенденций, присущих России последней трети ХIХ века, а также основным регионам мира, в которых внешняя политика стран взаимодействовала с внешней политикой российского государства.
Умных людей возле Александра III не было (Богданович… С. 197). Зря он послушал Победоносцева и не дал конституцию, сейчас бы не было беспорядков (Богданович… С. 474).
«Монарх слабоумен» – констатирует советник министра иностранных дел Гирса Ламздорф 4 апреля 1887 года (Ламздорф. Дневник 1886–1890… С. 94).
На радость японского премьера о торжестве – принятии конституции (1889) – Александр III пишет: «Несчастные, наивные дураки» (Указ. соч. С. 177). Еще худшего мнения Александр III был о российских подданных: «Конституция? Чтоб русский царь присягал каким-то скотам?» (Александр Третий. Воспоминания. Дневники. Письма. СПб.: Пушкинский фонд, 2001. С. 35). Вот плоды просвещения Победоносцева!
И. Тургенев о великом князе Александре Александровиче (Париж, октябрь 1879): «наследник произвел на меня очень
посредственное впечатление» (Указ. соч. С. 82).
Феоктистов (1848–1896), глава Главного управления по делам печати при МВД в период царствования Александра III: «Умственное развитие Александра III стояло очень низко, плоть чересчур преобладала над духом» (Указ. соч. С. 164).
Проработавший с Александром III пять лет (1887–1892) министром финансов Вышнеградский был невысокого мнения о его государственных способностях (Ламздорф В. Н. Дневник 1891–1892. Минск: ХАРВЕСТ, 2003. С. 126).
В феврале 1892 года министерство народного просвещения представило в Госсовет законопроект о создании школы для женщин-врачей и санитарок для провинций. Госсовет единогласно одобрил, кроме Победоносцева. Проект отдали на усмотрение Александра III – и тот поддержал Победоносцева. Оба считают, что женские курсы фельдшериц будут школами нигилизма и пропаганды. Весь Госсовет в глубоком удручении (Указ. соч. С. 313). Два кретина! Сельская глушь задыхается от отсутствия медицинских кадров, а они все еще обуяны страхом от народнического террора. Уж коли все еще силен «первомартовский синдром», расширь полицейский контроль, сыскную службу, ужесточи наказание за антигосударственную пропаганду вплоть до смертной казни и т. п. Оставлять же из-за этого синдрома широчайшие народные массы без медицинской помощи – государственное преступление, демонстрация слабоумия. А Госсовет оказался выше монарха, проявив подлинные здравомыслие и патриотизм, вопреки расхожему мнению советских публицистов, как оплот реакции.
От воцарения Александра III его учитель Чивилев «ужаснулся» (Александр Третий. Воспоминания. Дневники. Письма. СПб.: Пушкинский фонд, 2001. С. 11).
Чичерин (известный публицист второй половины ХIХ – начала ХХ веков): «я не слышал от него ни одного дельного вопроса, ни одной живой мысли» (Указ. соч. С. 11). На сетования тобольского губернатора на большую неграмотность среди населения Александр III наложил резолюцию: «И слава Богу» (Указ. соч. С. 263). Сам не страдал книголюбием еще и испытывал удовольствие от невежества подвластного ему народа. И невдомек августейшему увальню, что благосостояние общества и его жизнеспособность напрямую зависят от роста его образованности. Задумался бы, почему в Европе рост производительности труда значительно выше отечественного, почему вооружение там более совершенное, чем российское. Ведь, наверное, сам убедился во время русско-турецкой кампании 1877–1878 годов в более качественном вооружении турецкой армии как ее участник. Или не задумался? Наверное, нет. Иначе не испытывал бы удовлетворения от горького признания тобольского губернатора. Ведь чтобы усомниться или уверовать в правильности курса государственного корабля, необходимо обладать широким кругозором, что невозможно без системного образования, без постоянной работы над собой, духовного самообогащения. Таким пристрастием наследник Александра II себя не отягощал, что и подмечено было Достоевским после нескольких встреч с семьей наследника в декабре 1880 года: «Милые, но малообразованные» (Ольга Барковец, Александр Крылов-Толстикович. Неизвестный император Александр III. М.: РИПОЛ КЛАССИК, 2003. С. 205).
Малоначитанность автоматически продуцирует низкую культуру, приверженность к обывательским формам мышления, убежденность видеть в широко распространенном невежестве опору незыблемости самодержавия. Малообразованность вкупе с неограниченной властью – благоприятная основа и для порождения чувства собственной непогрешимости. Этот недостаток не обошел, как указывает Ламздорф (Ламздорф. Дневник 1886–1890,… С. 252), и Александра III, августейшего мракобеса. Общения с образованными людьми в семье Александра III не любили, их сфера – анекдоты, общие места, смешные словечки (Ламздорф. Дневник 1886–1890… С. 252). На домашних обедах у Николая I и Александра II часто присутствовало много интересных людей, велся интересный разговор по многим темам; у Александра III за столом перебрасывались хлебными шариками, начинал игру сам Александр III (Ламздорф. Дневник 1891–1892… С. 232). Содержательное времяпровождение сменяется обывательщиной, типичной для людей с узким кругозором. Мог ли самодержец с подобным уровнем умственного развития желать высокой грамотности подвластного ему чада?! Не дай Бог, читать научатся, хулу на власть возводить начнут, уж пусть лучше пребывают в невежестве…
Уничтожающую характеристику Александру III дает Витте, немало лет наблюдавший его вблизи: «Александр III был человек обыкновенного ума и обыкновенных способностей…даже ниже среднего ума, ниже средних способностей и ниже среднего образования…» (Александр Третий. Воспоминания… С. 273–274). И вот этому человеку «ниже среднего образования» после убийства отца пришлось решать задачу из области образования высшего. Мог ли он с ней справиться? История запечатлела ответ отрицательный, что было вполне ожидаемо для правителя с умом ниже среднего.
Трагически судьбоносным для России стало совещание Совета министров, созванное Александром III 8 марта 1881 года для обсуждения конституционного проекта Лорис – Меликова. Председатель Совета министров Валуев, министр внутренних дел Лорис-Меликов, военный министр Милютин, министр финансов Абаза, министр юстиции Набоков выступили в защиту намечавшегося Александром II узаконения проекта о созыве представительного органа как венца его либеральных реформ начала 60-х годов. Милютин заявил, что беды нынешнего российского общества в том, что реформы Александра II остановились на полдороге и что для дальнейшего совершенствования государственного устройства России намечавшуюся меру покойного императора необходимо претворить именно теперь (Конституция Лорис-Меликова. С.-Петербург. Издание типографии С. М. Проппера, 1907. С. 61, 51). Председатель департамента законов князь Урусов: «необходимо привлекать к управлению лучших людей страны» (Рутыч Н. Н. Думская монархия. СПб.: Логос. С. 12). Министр финансов Абаза: «Без совещания с представителями общества обойтись невозможно, когда речь идет об издании важных законов. Необходимо привлекать людей, которым население доверит его голос…» (Указ. соч. С. 12). Парламентские замыслы Александра II были поддержаны и великими князьями Владимиром и Михаилом, высказавшими мысль о том, что «мы не можем далее управлять, как доселе управляли» (Указ. соч. С. 59). Александр III охладил «представительский» пафос вельможных либералов: «Император Вильгельм, услышав, что батюшка хочет дать конституцию России, умолял его не делать этого… В Дании мне не раз говорили министры, что депутаты, заседающие в палате, не могут считаться выразителями народных потребностей» (Указ. соч. С. 52, 55). Усомниться бы «бульдожке», почему кайзер отказывает России в парламенте, хотя сам пребывает в парламентской системе?! Не задумался, видимо, твердо усвоил азы политического букваря своего учителя Победоносцева, что самодержавие для России – на все времена.
Погромную речь против всей реформаторской деятельности батюшки Александра II произнес Победоносцев, заклеймивший все либеральные начинания Александра II, начиная с акта освобождения крестьян от 19 февраля 1861 года, как подрывающие устои российской государственности.
«В России хотят ввести конституцию… А что такое конституция? Ответ
на этот вопрос дает нам Западная Европа. Конституции, там существующие, есть орудия всякой неправды, источник всяких интриг… И эту фальшь хотят к нашей погибели ввести у нас. Россия была сильна благодаря самодержавию, взаимному доверию между народом и его царем… Так называемые представители земства только разобщают царя с народом… предлагают устроить у нас говорильню… Мы и без того страдаем от говорилен под влиянием ничего не стоющих журналов… открыты земские и городские говорильни, вносящие всякую смуту… открылись новые судебные учреждения – новые говорильни адвокатов… Дали свободу печати, самой ужасной говорильне, которая разносит по всей России хулу и порицания на власть… И теперь предлагают учредить новую верховную говорильню… всякое из его (Александра II – Б.) учреждений превратилось в ложь у нас под руками и всякая дарованная им свобода стала ложью…» (Указ. соч. С. 55–58).
Возмутиться бы престолонаследнику над подобными наглостью и глумлением обер-прокурора над памятью своего отца! Но нет… Александр III, еще находившийся под впечатлением первомартовского теракта, не обладавший достаточным политическим кругозором и опытом государственной деятельности, необходимыми для статуса верховного правителя крупнейшей в мире империи, поддался эмоциям и политическим спекуляциям злобного реакционера – и конституционный проект Александра II и Лорис-Меликова новым императором был отклонен. Ему не хватило ума последовать наказу своего отца, Александра II, сказанному на открытии финского сейма в сентябре 1863 года: «… либеральные учреждения не только не опасны, но составляют залог порядка и благоденствия» (Милютин Д. А. Воспоминания. 1863–1864. М.: РОССПЭН, 2003. С. 15). Александр III воспротивился исторически сформировавшейся тенденции общественного развития, вняв своему учителю Победоносцеву о незыблемости в России самодержавных начал. 29 апреля 1881 года был опубликован Манифест Александра III, в котором принцип самодержавия провозглашался как единственно верный путь к благоденствию России и неподверженный каким-либо изменениям. Это был гимн самодержавному обскурантизму, хоронящий либеральные начинания предшествовавшего царствования и поворот на путь отцов, исторических преданий. Все либералы из правительства и ближайшего окружения Александра II были заменены на ретроградов, и с этим обозом прошлого молодой венценосец двинулся вперед, навстречу гибели. И без тени юмора еще и восхищался заменой модерна на исторический хлам: «Слава Богу, я счастлив, что отделался от них, особенно от Лориса, который заварил кашу игрой в либерализм… на все надо быть готовым и идти прямо и смело к цели, не уклоняясь в сторону, не отчаиваться и надеяться на Бога» [(из письма великому князю Сергею Александровичу летом 1881 года), Ольга Барковец… С. 117]. В письме Победоносцеву 12 марта 1883 года Александр III заверяет его: «пока я жив… я не допущу этой лжи на святой Руси… я слишком глубоко убежден в безобразии представительного выборного начала, чтобы допустить его в России» (К. П. Победоносцев и его корреспонденты. М.: Русская книга, 2001. С. 148–149). Задуматься бы обоим: «Почему это и царь и террористы не хотят введения выборного начала на Руси?!» Не задумались – и проиграли!
Когда политические программы, основанные на объективных потребностях общественного развития, подменяются субъективными построениями на базе исторически отжившего, на обветшалых фигурах прошлого, на надеждах на Бога – с верой в благоприятное историческое будущее страны можно расстаться. Надейся на Бога – и беда минует тебя и Россию (Николай II всю жизнь уповал на Бога – и лишился трона и жизни). Это ли не показатель мировоззренческого инфантилизма молодого царя? Надо отдать должное Александру III – надежду на Бога он подкреплял материальной силой: промышленность относительно бурно развивалась, строился военно-морской флот, значительно увеличилось количество учебных заведений от низших до высших, число театров, врачей, педагогов, инженеров и т. д. Хотя это развитие проходило и без определенного влияния самодержца, а в силу необходимости капитанам промышленности под воздействием научно- технического прогресса расширять производство и увеличивать кадры специалистов, высококвалифицированной рабочей силы. Что без роста общей грамотности населения, особенно городского, было невозможно. За годы правления Александра III бюджет вырос в 9 раз (во Франции за эти же годы в 2,6; в Англии – в 2,5). Золотой запас России увеличился с 292 млрд рублей в 1881 году до 649 млрд рублей в 1894 году (Барковец… С. 151). Тоннаж боевого флота Александр III довел к 1894 году до 300 000 тонн – 3-е место в мире после Англии и Франции (Барковец… С. 157). Все эти процессы свидетельствовали о росте материально-технического могущества России, повышении общей культуры общества, его самосознании, но не компенсировали отсутствие представительных органов, через которые только и могут формироваться кадры общественных деятелей, политически зрелых и ответственных руководителей от низших до высших звеньев государственного управления. Представительные органы – это школы политического самообразования, школы формирования граждан, ответственных за свои поступки, это школы формирования политических партий. Похоронив проект Лорис-Меликова, Россия на четверть века была погружена в политический анабиоз. Александр III с Победоносцевым лишили матушку-Русь и русский народ 25-летней школы самоуправления. Зато все эти годы враги России, враги русского народа оттачивали свое искусство в обращении с народными массами!
Касаясь отклоненного монархом конституционного проекта Лорис-Меликова, необходимо отметить, что он появился не на пустом месте. Он имел довольно длительную предысторию, начиная с либеральных идей среди высшего сословия в эпоху Александра I, формализовавшихся в конституционный проект Сперанского 1809 года и нашедших продолжение в конституционных изысках декабристов. С разгромом декабристов и установлением полицейского режима Николая I разговоры о конституции замолкают до александровской оттепели конца 50-х годов, когда стала готовиться реформа по упразднению крепостного права. Они усилились после Манифеста 19 февраля 1861 года. Так, ряд дворянских собраний 1861–1862 годов в своих ходатайствах к высшей власти выдвигали предложения об учреждении центрального выборного представительства совещательного характера (Корелин А. П. Дворянство в пореформенной России 1861–1904 гг. М.: Наука, 1979. С. 242–243). Скромность амбиций не должна удивлять. Дворянство само только что вышло из недр полицейского феодализма и исторически не могло еще созреть для требований независимого парламента. Но сам факт появления подобных предложений свидетельствовал о стремлении дворянского сословия ограничить самодержавие. Новым импульсом в реализации конституционных идей дворянства стала земская реформа 1864 года.
В декабре 1865 года петербургское губернское земское собрание постановило обратиться к правительству с ходатайством об учреждении центрального земского собрания. В 1867 году то же собрание высказалось за участие земства в законодательной работе. В том же направлении принимали решения и дворянские собрания, а в январе 1865
года московское собрание в петиции царю указывало на необходимость установления и центрального представительства дворянства (Леонтович В. В. История либерализма в России, 1762–1914. М.: Русский путь. Полиграфресурсы, 1995. С. 317–318). И хотя эти претензии дворянства были отвергнуты, но в памяти общественного сознания они остались, чтобы вновь всплыть в благоприятное для них время. Такое время и пришло на рубеже 70–80-х годов. 20 лет свободы раскрепостили умы и образованное общество ожидало дальнейших шагов в обновлении общественного строя. Конституционные требования усилились после русско-турецкой войны 1877–1878 годов, когда освобожденная Россией от турок Болгария получила конституцию, а России в ней отказывали. По поручению великого князя Константина Николаевича, Государственный секретарь Перетц летом 1880 года подготовил проект, по которому к Государственному совету должно было быть присоединено собрание представителей, избранных губернскими земскими собраниями и городскими думами, совещательного характера. Этот проект и лег в основу проекта Лорис-Меликова, предусматривающего учреждение подготовительных комиссий из назначенных членов. Но предусматривалось создание и всеобщей комиссии, которая должна была еще раз дополнительно обсуждать законопроекты, представленные подготовительными комиссиями. В состав всеобщей комиссии, наряду с назначенными правительством членами из состава подготовительных комиссий, должны были входить еще и члены, избранные из представителей губернских земских собраний и городских дум. Комиссия эта также имела чисто совещательные функции и должна была рассмотренные ею законопроекты передавать Госсовету, также имевшему лишь совещательные функции (Леонтович… С. 321–322). И вот этот проект совещательных комиссий с весьма скромными политическими полномочиями Победоносцевым был заклеймен как подкоп под государственные основы.
Александр III в силу своей умственной недалекости не смог адекватно распорядиться богатым политическим наследием своего отца и вместо того чтобы этому наследству придать новый импульс, он огульно предал его анафеме. Все деяния Александра II он охарактеризовал «как несбыточные фантазии и паршивый либерализм» (Ламздорф В. Н. Дневник 1886–1890… Минск: ХАРВЕСТ, 2003. С. 125). И все недолгое царствование Александра III было посвящено выкорчевыванию метастаз «паршивого либерализма». Вот основные вехи этой полицейщины:
1) ограничение земского и городского самоуправления;
2) сокращение участия в судах присяжных заседателей;
3) упразднение университетской автономии в 1884 году;
4) усиление надзора за университетскими и школьными преподавателями;
5) замена уездных мировых судей земскими начальниками в 1889 году;
6) ограничение гласности судопроизводства;
7) усиление дворянского присутствия в различных институтах государства.
14 августа 1881 года Александр III узаконил акт – сродни полицейской конституции – на основании которого «все население России ставилось в зависимость от личного усмотрения чинов политической полиции», т. е., если речь шла о государственной безопасности, то объективный критерий виновности отменялся и виновность устанавливалась на основе субъективного мнения полицейского начальника. На основании этого акта подозреваемого можно было взять под стражу на три месяца и наложить штраф до трех тысяч рублей (в переводе на нынешний рубль – миллионы рублей!), увольнять неблагонадежных с государственной работы и т. д. (Ричард Пайпс. Россия при старом режиме. М.: «Независимая газета», 1993. С. 398–400). Эта «полицейская конституция», как показывает практика сегодняшнего дня, благополучно дожила до наших дней – начала ХХI века!
Вспомните «едроссовские» законы 2012 года относительно «болотных» митингов, заоблачные штрафы и пр. Политика закручивания гаек с первых дней восшествия на престол Александра III, продолжавшаяся в течение 13 лет, притупила общественное сознание, сформировала рефлекс инертности, ухода от активной политической и общественной деятельности в рутину малых дел, в состояние общественной дремы. Манифест Николая II от января 1895 года, покончивший с либеральными иллюзиями, рожденными приходом к власти юного наследника, эту дрему растянул еще на десяток лет.
Александр III оставил своему наследнику не только репрессивный характер внутренней политики, сдерживавшей развитие гражданского общества. Он заложил основы и внешней политики, не отвечавшей интересам династии и российского государства, что при политической близорукости и слабоволии Николая II привели к катастрофическим последствиям и для династии, и для России.
Александр III, правитель «ума ниже среднего», не смог адекватно разобраться во внешнеполитических хитросплетениях европейских держав и определить вектор отношений с ними, соответствовавший интересам России. Больше руководствуясь эмоциями, чем здравым смыслом, поддавшись антигерманским настроениям конца 70-х годов, связанными с Берлинским конгрессом 1878 года, отнявшим плоды у России русско-турецкой войны 1877–1878 годов, а также филиппикам чтимого им германофоба Каткова и глубоким антигерманским настроениям супруги-датчанки Марии Федоровны, после многолетних метаний между Германией и Францией, он делает окончательный выбор в пользу последней, заключив с ней в 1892 году тайный военный союз. Многие предупреждали Александра III не спешить заключать союз с Францией – морской министр адмирал Чихачев, министр иностранных дел Гирс (Ламздорф. Дневник 1891–1892… С. 301), но падкий на французские заискивания, принимая их за чистую монету (Ламздорф. Дневник 1891–1892… С. 320), царь эти предупреждения проигнорировал. Александр III в союзе с Францией видел одни достоинства (Ламздорф. Дневник 1891–1892… С. 344). Прав был Ламздорф, фиксируя мнения многих приближенных к Александру III сановников: у Александра III нет никакой политической системы и он подвержен самым пагубным влияниям (Ламздорф. Дневник 1886–1890… С. 47). Великий князь Александр Михайлович об Александре III после его «братания» с Францией: личная антипатия к Вильгельму II склонила его к союзу с Францией, он переоценил военное могущество России. А не взлюбил Александр III Вильгельма II и Бисмарка за их попытки поучать его как управлять государством, и его симпатии переключились на Францию (Великий князь Александр Михайлович… С. 68). Мог бы и прислушаться к советам умудренного в политике «железного канцлера»! Но эмоции в очередной раз взяли верх над разумом, и Россия покатилась по пути, противоположному ее интересам. Ламздорф предупреждал в 1891 году: «Французы предадут и продадут нас при первом удобном случае» (Воейков В. И. С царем и без царя. М. С. 31). Как в воду глядел!
Фон Швейниц, посол Германии в России (1876–1893 годы), об Александре III 19 марта 1881 года: в делах дипломатии неопытен, никогда не проявлял к ней интереса, как его незабвенный отец (Александр III. Воспоминания… С. 172) и 18 мая 1881 года: Александр III во внутренней политике во всем следует советам Победоносцева и московских политиков Каткова и Аксакова, их мнение будет решающим и в вопросах политики внешней (Указ. соч. С. 175). И 5 декабря 1881 года: внешняя политика в слабых руках (Указ соч. С. 176). Александр III заверял Швейница в своих лучших
намерениях к Германии, а французского посла Лабуле – в своих симпатиях к Франции (Ламздорф. Дневник 1886–1890… С. 47). Заигрывать с той и другой сторонами – признак неспособности определить результирующую в международных отношениях к главным европейским державам и в соответствии с ней выбрать себе исторического союзника, хотя бы потенциального, не отдавая открытого предпочтения в течение определенного времени кому-либо. Союза с Россией домогались и Германия и Франция – Александр III долго не мог определиться в предпочтениях, склоняясь то в одну сторону, то в другую (с оглядкой на Каткова, Победоносцева, общественное мнение), пока после «медового» периода в русско-германских отношениях (союз с Германией 1887–1890 годов) окончательно не выбрал в союзники России Францию. Союз с Германией не был возобновлен в связи с уходом из политики Бисмарка, к которому Александр III благоволил (Ольденбург… Т. 1. С. 18). Личная антипатия российского императора к Вильгельмам опять возобладала над здравым смыслом, он окончательно расстается с германскими настроениями.
Российский монарх проигнорировал настойчивые предложения близкого родственника Вильгельма I в январе 1887 года совместными усилиями бороться против тех, кто стремится разъединить монархии (Указ. соч. С. 70–71). Заключая союз с Францией, Александр III должен был предвидеть, что этот союз не отвечал стратегическим целям его самого – избегать войн.
Франция же, потеряв в 1871 году Эльзас и Лотарингию, будет стремиться их вернуть, что без войны с Германией невозможно. Так завязан был узел непримиримых противоречий, разрешение которых привело к трагически судьбоносным для России последствиям. Итак, какое наследство было оставлено «гатчинским затворником» своему наследнику Николаю II?
Александр III сумел справиться с революционным брожением конца 70-х – начала 80-х годов. «Народная воля» была разгромлена, основные организаторы покушения на Александра II повешены, жесткими полицейскими мерами общество в течение 13 лет было избавлено от политических катаклизмов. Правда, ценой отказа от продолжения целительных реформ начала 60-х годов. Чтобы их благотворное влияние и далее продолжалось, несмотря на весь ужас содеянного народовольцами 1-го марта 1881 года, необходимо было лишь трезво оценить создавшуюся ситуацию и прислушаться к рецепту известного юриста и публициста Чичерина: реформы и порядок. Жесткие полицейские меры и претворение в жизнь задуманных Александром II начинаний. Перепуганный же император с умом ниже среднего решил управлять Россией только с помощью крайних мер. Но крайние меры всегда односторонни: душат явления не только негативные, но и благотворные. Под бичом полицейского террора общество «замораживается», начинают набирать силу не процессы интеграции, а дезинтеграции. Начинает превалировать рознь под прикрытием официальных идеологических трафаретов типа «православие, самодержавие, народность», «царь за народ», «народ любит царя» (Николай II верил в этот миф до последних дней), или типа «народ и партия едины». Вот такую Россию, не объединенную живительными соками гражданского строительства, Александр III и «вручил» Николаю II, слепо уверовавшим, что только под самодержавным скипетром Россия может благоденствовать.
Александр III вместе с «полицейской» Россией передал и ущербный вектор своей внешней политики, который наследник мог, конечно, изменить, но на это требовалась воля, которой ему катастрофически не хватало, что и привело к пагубным для династии и страны последствиям.
IV. Эпоха Николая II
Неожиданно скончавшийся император Александр III не успел подготовить своего наследника к бремени венценосца, и Николай II принял бразды государственного правления абсолютным дилетантом. Личность вновь восшедшего на престол императора была расплывчатой, четких контуров не имела, в целом – малопривлекательной, ни внешней царственной фактуры, ни духовной мощи. Преобладала интеллектуально-волевая немощь, прикрытая упрямством, нетерпимостью к посторонним советам, гипертрофированной подозрительностью и чрезвычайной склонностью к мистицизму. Свойства, малопригодные для властелина одной шестой суши и благоприятные при определенных условиях для манипулирования им со стороны внешних инстанций. Ему было 26 лет и в склонности к увлечению государственными науками в предшествующие годы замечен он не был.
Чихачев (управляющий Морским министерством, октябрь 1894 года): «… наследник – совершенный ребенок, ни опыта, ни знаний, ни склонности к изучению широких государственных вопросов. Наклонности детские. Руль выпал из твердых рук и куда приплывет государственный корабль – Бог весть» (Гурко В. И. Черты и силуэты прошлого. Новое литературное обозрение, 2000. С. 29). В 1892 году Витте, министр путей сообщения и финансов, предложил Александру III назначить наследника председателем Комитета по постройке Сибирской железной дороги. Царь изумился: «Да ведь он совсем мальчик, у него совсем детские суждения» (Роберт Мэсси. Николай и Александра. М., Интерпракс, 1990. С. 30.). Через два года этот мальчик стал императором, а инфантилизм стал визитной карточкой всей его политики. В день смерти отца Николай признавался великому князю Александру Михайловичу: «Я не готов быть царем. Я никогда не хотел быть им. У меня даже нет понятия, как разговаривать с министрами» (Указ. соч. С. 45). Эти «царские достоинства» «украшали» его деятельность до самого отречения. Признаться бы юному царю, что его голубой мечтой было стать не царем, а командиром любимого им Лейб – гвардейского гусарского полка (Гурко… С. 13). Предощущал, наверное, что это – его потолок, да династические вериги предопределяли другую ношу – шапку Мономаха, не по душе, не по плечам. Так и правил, как Бог на душу положит, «спустя рукава». Что было не совсем обычно для молодого царя, так это повышенная религиозность, качество далеко не главное для носителя короны. Правда, склонность объяснимая, если принять во внимание, что воспитателем Николая, как и его отца, был Победоносцев, «злой гений» России, строжайший ревнитель православной нравственности. По Победоносцеву, самодержавие и православие – вечные скрепы Российской империи, а всякие там конституции, парламенты – от лукавого, которых никогда в России не будет. Парламент, свободная печать, сплошное образование народа и прочие прогрессивные общественные веяния подвергались Победоносцевым остракизму, осмеянию, как явления, расшатывающие государственные устои.
Но почему эти явления возникают и постепенно планетарно расширяются, главный российский «законник» не объяснял. Победоносцев истерично в 1896 году предрекал: «дети наши и внуки дождутся свержения этого идола (парламентаризма, – Б.)» (Ольденбург С. С. Царствование императора Николая II. Белград. Т. 1. С. 42). Дети и внуки и он сам дождались торжества этого идола – открытие Госдумы в апреле 1906 года! А ведь было у царского наставника немало разумных рассуждений, например: «Вся мудрость жизни – в сосредоточении силы и мысли, все зло – в ее рассеянии» (указ. соч… Т. 1. С. 44). Только приходится удивляться, почему более чем за 20 лет он не научил этой мудрости своего ученика – Николая II, ограничившись курсом
православно-самодержавной рутины, вбив ее догмы в головы детей Алексанра II и Александра III?! Усвоив мертвые истины реакционной утопии, они до последних дней верили в их непогрешимость. С первых дней царствования Николай II попал в плен своих многочисленных дядей, значительно старших по возрасту, политически более опытных и обладавших более сильной волей. Если Александр III одной своей фактурой сдерживал амбиции своих многочисленных родственников, то малорослый и слабовольный Николай, лишенный царственного величия и абсолютно неподготовленный к роли повелителя России, попал почти в полную зависимость от их советов, на многие годы продлив свое политическое младенчество, не преодоленное до последних дней. Политическое опекунство дядей в будущем сменилось опекунством царицы, что в конечном итоге имело трагические последствия как для династии, так и для России. Николай II был подвержен влиянию не только своих дядьев, Победоносцева и царицы, но и своего кузена – Вильгельма II, германского императора, который был старше на девять лет. Более политически грамотный и опытный, волевой и решительный кайзер сумел переориентировать интересы внешней политики российского императора с Запада на Восток, спровоцировав в конечном итоге войну между Россией и Японией. Личные качества последнего Романова имели решающее значение в Российской катастрофе, поэтому есть смысл остановиться на них более подробно.
Самая расхожая характеристика Николая II по многочисленным источникам: слабовольный, вместо силы воли – упрямство (т. е. каприз), недоверчивый, сдержанный, неумный, душевно пустой, лицемерный, фаталист, но образцовый отец семейства, политически близорук (недальновидный).
Современники отмечают также подверженность Николая II постороннему влиянию. Так великий князь Константин Константинович (поэт) фиксирует в 1903 году, что у молодого государя «последний докладывающий всегда прав» (Михаил Вострышев. Августейшее семейство. Россия глазами великого князя Константина Константиновича. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2000. С. 260). Один пример политической близорукости и отсутствия собственного мнения в выборе стратегического союзника связан с заключением секретного договора об оборонительном союзе между Россией и Германией, подписанном в июле 1905 года Николаем II и Вильгельмом II в Бьерке (Извольский А. П. Воспоминания. Минск: ХАРВЕСТ, 2003. С. 36–37). Германофобы из ближайшего окружения Николая II убедили его в ошибочности заключенного договора, и царь в октябре того же года сообщил Вильгельму II об его аннулировании. В пользу врагов России – Франции и Англии. Еще один пример политической недальновидности российского императора. В 1904 году министр внутренних дел Святополк – Мирский сделал попытку привлечения выборного населения к государственному управлению – уволен (Вострышев… С. 284). А через год сам был вынужден объявить манифест о созыве Государственной думы. Николай II был отягощен и другими грехами: мелочен, коварен, неправдив (Любош С. Последние Романовы. М.: АСТ; СПб.: Полигон. С. 186).
«Царь никого не ценит, держит человека, пока тот ему нужен, потом бессовестно выбрасывает… царь не хозяин своего слова… Николай II слабовольный, но скользкий как рыба» (Богданович А. Три последних самодержца. М.: Новости, 1990. С. 397, 439, 458). Штюрмер (март 1908): «Николай II фальшив, как Александр I, на него нельзя положиться» (Богданович… С. 470).
Американский публицист Е. Алферьев не согласен, что Николай II был человеком слабовольным: «Раз перенес все тяготы царствования и заключения – человек сильной воли» (Алферьев Е. Е. Император Николай II как человек сильной воли. Свято-Троицкий монастырь, Джондарвиль, H.I., 1983. С. 11). Алферьев упускает из виду, что человек равнодушный и фаталистически настроенный с относительной легкостью может переносить злоключения судьбы. Что особо переживать, коль на все воля Божья.
Достойно лишь сожаления, что последние русские цари – Александр III и его сын Николай II имели своим воспитателем религиозного фанатика Победоносцева, приучивших их, особенно Николая II, больше внимания уделять храму и молитвам, чем проникновению в тайны государственного управления. Свято чтя заветы своего воспитателя, Александр III наказывал учительнице своих детей: «Они должны хорошо молиться Богу и учиться» (Алферьев… С. 13). Из всех наставлений Николай превосходно усвоил только первое. При нем с 1894 по 1912 годы было открыто 211 новых мужских и женских монастырей, 7546 церквей; большое внимание он уделял церковному искусству, церковным ремеслам, хорошо знал церковный устав, понимал и любил церковное пение, ежедневно истово молился (Алферьев… С. 80, 82–85). Не лежала у Николая II душа к царскому делу! И потому совсем неслучайно он в январе 1905 года хотел сменить царский престол на патриарший, запросив согласия у Синода (Алферьев… С. 88). Симптом весьма показательный. Возможно, в условиях резкого накала социальной атмосферы, классовой борьбы Николай II ощутил свою неспособность как руководителя и, не желая нести ответственность за последствия бурно развивающихся событий (русско-японская война, недовольство ею в обществе, рабоче-крестьянские волнения, требования прогрессивных кругов расширения политических свобод и т. д.), решил уйти в тишь церковных алтарей, где чувствовал себя душевно комфортно. Этот шаг показывает, что резкая смена социального климата провоцирует у самодержца душевный надлом как следствие слабоволия и отсутствия устойчивого морального стержня, продуцируя принятие неадекватных, импульсивных, труднообъяснимых поступков с позиций типичных носителей такого уровня власти. Церковники в царском предложении могли усмотреть и подвох, и как более опытные психологи предусмотрительно промолчали, чем вызвали со стороны Николая II неприязнь к ним до его отречения. 20-летним Николай твердо усвоил, что «все в воле Божией и потому я спокойно и покорно смотрю в будущее» (Алферьев… С. 16). Покорность судьбе есть проявление не силы воли, а бесстрастия к происходящим вокруг событиям, отсутствие подлинного интереса к ним, нежелание или неспособность адекватно на них реагировать, уподоблению барану, влекомого на плаху. Да и сам Николай II в письмах из Ставки своей августейшей супруге подписывался в пику Алферьеву так: «Твой бедный маленький слабовольный муженек Ники» (Мэсси… С. 315). Несчастны государство и народ, которыми правит такой «муженек». И если Алферьев такого «муженька» находит человеком сильной воли, то Бог ему судья. Современники же Николая II дружно отмечают, что слабоволие российского императора заменялось феноменальным упрямством. Сановная мемуаристка А. Богданович (апрель 1894 года): «упрям и никаких советов не терпит» (Богданович А… С. 16).
Плеве, министр внутренних дел: «очень упрям, советов не терпит» (Богданович… С. 191). Феноменальным упрямством, под стать супругу, отличалась и Александра Федоровна (Лили Ден. Подлинная царица. СПб.: Нева, 2003. С. 87).
Николай II родился 6 мая 1868 года в день св. Иовы-Мученика, что символически как бы предрешало его мученическую жизнь. Он идентифицировал свою судьбу с судьбой этого святого и ни о каких изменениях ее не помышлял. С тупым равнодушием обреченного на заклание он шел навстречу своей Голгофе, ведя за собой и всю
страну. Не вызывает сомнения, что судьба всех и вся ему была абсолютно безразлична. Какой смысл сражаться с судьбой, когда все предопределено Творцом. Эта жизненная позиция была принята давным-давно и пересмотру не подлежала. Ведь тогда бы пришлось усомниться в существовании самого Творца, что для сверхрелигиозного Николая было совершенно немыслимо. И многие факты из его жизни буквально окрашены этой мученической символикой. Так, при короновании Николай II просил Бога вразумить его управлять государством по воле и заповедям Господним. И Господь услышал, подал знак: при принятии Причастия тяжелая цепь св. Андрея Первозванного соскользнула с плеч императора и упала на пол (Любовь Миллер. Царская семья – жертва темной силы. Мельбурн, 1998. С. 37). Чем не зловещий символ, знак неба о Божьей неугодности?! Или проще: «Не по Сеньке шапка!» Не по плечам ношу взваливаешь на себя, претендент на российский престол!
В эти же дни имели место и другие зловещие предзнаменования, все те же знаки Божьей немилости к юному царю: пожар на Спасской башне (Миллер… С. 38); Ходынская трагедия, когда погибло 1282 человека со многими сотнями покалеченных. В искупление вины император из личных средств каждой пострадавшей семье выделил по тысяче рублей (Миллер… С. 40).
Корова стоила в те времена три рубля. За Ходынку Николаю II большевики приклеили прозвище «Кровавый». Жертвами кровавого террора Ленина и Сталина стали десятки миллионов человек, а они до сих пор у большевиков «Светлые» и «Чистые». Естественно, ни одной из жертв не компенсировали ни рубля. Наоборот, у многих имущество конфисковали. Задуматься бы молодому императору о сигналах свыше и попытаться приумножить свои познания в области государственного строительства, не дать мистическим знакам воплотиться в реальность и придать его деятельности трагический окрас. Мало просить Бога о вразумлении, надо еще и самому проявить рвение быть достойным Помазанника Божия. История повествует, что Николай II не отягощал себя трудом по освоению управленческих дисциплин. На дворе были не ХVI и не XVII века, когда можно было ограничиться набором традиционных для средневековья приемов в управлении государством. К ХХ веку мир чрезвычайно усложнился и знания нескольких иностранных языков (Николай II свободно разговаривал на немецком, французском, английском), географии и православия было далеко недостаточно для свободного ориентирования в вопросах международной или внутренней политики.
Руководители западных стран, как правило, имели за плечами престижные университеты. Университетом Николая II была иссушающая душу дидактика Победоносцева о неприходящих ценностях православия и незыблемости самодержавия, что чрезвычайно сужало его умственный кругозор. А главное – не было внутренней потребности к самосовершенствованию. И дневник российского императора засвидетельствовал чрезвычайные леность и скудоумие его автора, у которого на любые неудачи личного или государственного значения ответ был один: «На все воля Божья». На все советы (в том числе и матери-императрицы Марии Федоровны) повлиять на ход событий, изменить негативные тенденции в сторону положительных на протяжении всего царствования мы слышим монотонно-смиренное: «На все воля Божья». Ни малейших попыток упредить негативный ход событий, ни малейшего предвидения их последствий. Среди монархически настроенной публики были не только осуждавшие управленческие методы Николая II, увлечение им религией в ущерб государственной деятельности, но и такие, которые в чрезмерной увлеченности монарха религиозными службами находили положительные стороны, утверждая, что «вне религиозной настроенности – люди слепцы, религиозная настроенность пробуждает нравственную ответственность» (Князь Жевахов Н. Д. Воспоминания. М., 1993. Т. 1. С. 138) и т. п. У истово верующих притуплено критическое начало и потому сентенции святых, старцев, юродивых и прочих «божьих людей» для них были истины в последней инстанции, подтверждающие правильность их моральной позиции. По их понятиям эти люди были ближе к Богу, их устами глаголил сам Господь и потому их наставления воспринимались как руководство к действию, нормы бытия. В мировоззрениях «божьих людей» и Николая II можно найти много общего, что свидетельствует о том, что общение с ними (Пашей Саровской, Макарием Верхотурским и пр. – Жевахов… Т. 1. С. 204) не проходило для него бесследно. Вот, например, суждения старца Оптинской пустыни: «Зачем разбираться в трудностях жизни. Положись на волю Божью и Бог не посрамит тебя» (Жевахов… Т. 1. С. 127). Идентично рассуждал и Николай II, не пытаясь обременять себя радениями на пользу Отечеству. Видимо, был убежден, что молитвами убережет Россию от всех напастей. Вот только достойно сожаления, что религиозная настроенность монарха не сделала его зрячим и не помогла выбрать правильный курс государственного управления, занять адекватную интересам России и династии позицию между Германией, Францией и Англией в начале ХХ века. Находил время для бесконечных молитв и бесед с «божьими людьми», а вот для встреч со светилами отечественной мысли, сумевших бы просветить его относительно законов общественного бытия, управления государством, и времени не находил. Оно и понятно. Для человека, уверовавшего в сущее как промысел Божий, советы с учеными были бы проявлением агностицизма в существование Всевышнего, как соблазны Дьявола. А потому прочь, нечистые! Николай II во всем положился на Бога и Бог… посрамил его. Забыл самодержец антитезу божественному – Бог помогает смелым или: «на Бога надейся, а сам не плошай!»
Вот еще несколько примеров рокового фатализма Николая II. При известии о гибели «Петропавловска» и адмирала Макарова: «Во всем да будет воля Божия…» (Миллер… С. 54). По поводу сдачи Порт-Артура: «На то, значит, воля Божия…» (Миллер… С. 56). Подписав Манифест 17 октября 1905 года: «утешаюсь, что это воля Господня…» (Миллер… С. 68). В 1908 году Николаю II представили план индустриализации страны на случай войны. Он ответил: «Будем надеяться на Бога. Если война будет короткая, мы ее выиграем, ну а если длинная, то, значит, такова наша судьба…» (Миллер… С. 73). За год до начала Первой мировой войны премьер Коковцов при встрече с Николаем II, делясь своими впечатлениями о недавней поездке по Германии и интенсивной подготовке в ней к войне, предупредил его о серьезности положения и тщетности миролюбием царя остановить войну. После долгих раздумий Николай II молвил: «На все воля Божия!» (Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Воспоминания 1903–1919 гг. М.: Наука, Кн. 2, 1992. С. 299).
Не дай Бог иметь на троне фаталиста! Ведь фатализм – эта форма равнодушия, преднамеренное нежелание повлиять на ход исторических событий в благоприятном для себя, династии и страны направлении, вера в их божественную предопределенность. С такой установкой на ход мировой истории правитель обречен на второстепенную роль в игре мировых игроков, а страна – на разного рода катаклизмы.
Восшествие на престол нового властителя породило у либерально настроенной общественности России надежды на обновление одиозной для Европы общественной системы. Наиболее прогрессивно мыслящая в России и «конституционно зараженная» тверская
общественность в своем приветственном адресе престолонаследнику 17 января 1895 года выразила пожелание «быть народу услышанным новой властью, которая в своих действиях будет руководствоваться верховенством закона» и т. п. По подсказке «недремлющего ока государева» Победоносцева Николай II лично вручил тверской делегации ответ, суть которого сводилась к следующему: «Забудьте о несбыточных мечтаниях… Я буду охранять начала самодержавия столь же твердо, как охранял их мой покойный родитель» (Мэсси… С. 64). По поводу этого ответа восторженную телеграмму Николаю II прислал Вильгельм II: «Я восхищаюсь вашей превосходной речью. Принципы монархии должны быть утверждаемы со всей силой» (Мэсси… С. 65). Юный царь был польщен, еще больше уверовав в правильности сохранения самодержавия в неизменном виде, совершенно не утруждая себя мыслью о том, что кайзер-то жил и управлял страной при парламенте. Вильгельм прекрасно понимал, что обуздание парламентских настроений в России будет только способствовать росту общественных противоречий, загоняя болезнь внутрь; росту социального недовольства, перегреву социального котла и неминуемому взрыву, что еще больше ослабит восточного соседа и развяжет ему руки на Западе. Он недвусмысленно намекал на приоритет дружбы России с Германией. Но, видимо, Николай II унаследовал от своего отца неприязнь к германским императорам и отказывал им в дружелюбии. Так, он в сентябре 1901 года дважды отказал Вильгельму II о встречах – по пустякам (Богданович… С. 269). На большую выгодность заключения союза с Германией, чем с Англией и Францией, настаивал министр Двора Фредерикс (генерал Мосолов А. А. При Дворе последнего императора. Записки начальника канцелярии министра Двора. СПб.: Наука, С.-Петерб. отделение, 1992. С. 159), наиболее дальновидный сановник из ближайшего окружения императора. Такого же мнения был и один из образованнейших и дальновидных дипломатов российский посланник в Японии Розен (Гурко… С. 321). Николай II пропустил эти советы мимо ушей. А зря! Союз с Германией сулил России более благоприятные перспективы, нежели с Францией и Англией. Политический дальтонизм Николая II зачастую просто чудовищен: глух к советам разумным, чуток к советам профанов. Прав был его отец Александр III: детский ум. Из которого так и не вырос. Эта умственная неполноценность и дала основание церемониймейстеру Евреинову отзываться о Николае II только как о идиоте (Богданович… С. 451).
После 17/1–1895 Николай II заявил о себе как ретроград, не понимавший, как и его отец, современных тенденций общественного развития, оттолкнув образованное общество, спровоцировав усиление революционного движения. Первое десятилетие царствования Николая II выявило реакционность и бесперспективность самодержавного режима. Постоянный рост рабочих, крестьянских, студенческих волнений, терактов, либеральных брожений среди образованного общества и свидетельствовали о кризисе власти, росте политической зрелости общества, способности его наиболее энергичной и творческой части взять на себя ответственность за участие в хозяйственной и политической жизни, из статистов истории превратиться в ее творцов. Все эти поползновения «земщины», либеральных кругов высшая власть рассматривала как попытки к ограничению Богом данной самодержавной власти и, всячески препятствуя актуализации исторически назревших тенденций, еще более обостряла общественные противоречия, повышая температуру социального котла. Категорическое желание молодого царя твердо охранять самодержавные устои не охладило пыл сторонников самодеятельных начал, находивших в последующие годы решительных последователей в различных общественных слоях. Уж слишком кричащи были противоречия полукрепостнической России, чтобы народ смиренно и далее сносил ярмо нужды и различных притеснений, особенно в центральных областях ее. Бурное экономическое развитие последней трети ХIХ века в корне изменило лицо России. Появился класс буржуазии, рабочий класс, выросла грамотность населения, появился значительный слой образованных людей, возник общероссийский рынок, вовлекший в свою орбиту самые отдаленные части империи; значительно вырос слой студенчества и прочих субъектов исторического действа, для которых стали узки рамки самодержавного режима. Возникли политические партии, нелегальные кружки, ставившие своей целью свержение царизма. Стал возвышать свой голос пробуждающийся рабочий класс. Общество «забродило». Пробил час российского парламентаризма.
Власть не могла не замечать новых веяний, которые коснулись и «твердого поборника самодержавных начал», осознавшим лично или по подсказке более опытных советников, еще помнивших «парламентские томления» на рубеже 70–80 годов, что игнорировать «бессмысленные мечтания» не удасться и потому летом 1898 года в беседе с московским губернским предводителем дворянства П. Н. Трубецким Николай II высказывает осторожную мысль о готовности его поделиться властью с народом, но это было бы истолковано народом как насилие – интеллигенции над царем (Ольденбург С. С… Т. 1. С. 137). И напрасно эту мысль не претворил в жизнь! Введение представительного начала только бы усилило авторитет царской власти и вдохнуло бы свежую струю в общество, оживило бы общественную жизнь, привлекло к активной общественной деятельности наиболее творческий элемент из всех слоев населения. Но вместо определенной демократизации общественной жизни в 1899 году Николай II отказывается от расширения местного самоуправления (Ольденбург… Т. 1. С. 193).
Черниговское губернское земское собрание 6 декабря 1904 года телеграфирует Николаю II о незамедлительном созыве представителей земств, кризисе в обществе и т. п. Ответ царя: «Не дело земских собраний заниматься вопросами государственного управления» (Богданович… С. 320). И в декабре 1904 года, когда общество буквально бурлило, Николай II продолжает цедить затертую песню: «Да, я никогда, ни в каком случае не соглашусь на представительный образ правления, ибо я считаю его вредным для вверенного мне Богом народа» (Гурко… С. 731). Вот умственные способности вершителя судеб России: «Никогда… ни в каком случае!..» – и через 10 месяцев подписал Манифест, вводящий конституционную форму правления. Привлечения выборного элемента к государственному строительству требовали и либеральные дворянские круги, о чем свидетельствовала записка МВД в конце ноября 1904 года, 23 губернских предводителей дворянства, в их числе московский и петербургский предводители (Гурко… С. 373).
Неравнодушный зритель продолжающейся смуты мадам Богданович в первые недели 1906 года ставит вердикт режиму царствующего «идиота»: «…главная беда наша – бесхарактерный, бездарный царь, при нем порядка в России не будет» (Богданович… С. 367, 370). А «идиот» на троне, Манифестом 17 октября 1905 года ограничивший свою власть, в феврале 1906 года при встрече с депутатами из Иваново-Вознесенска продолжает как ни в чем не бывало, бубнить: «Я, как встарь, буду самодержавный и неограниченный» (Богданович… С. 371). Что понуждает Штюрмера месяц спустя сделать вывод: «…царь не отдает себе отчета в настоящем положении России» (Богданович… С. 371). Ознобишин (саратовский губернский
предводитель дворянства) о встрече с царем в марте 1906 года: «Я говорил о тяжелом положении в России, царь слушал равнодушно, мысли его были далеко» (Богданович… С. 378).
Разумеется, социальные реформы необходимо было проводить параллельно с жесткими мерами по обузданию террористической деятельности радикальных элементов эсэровского и большевистского типа. Безжалостное уничтожение их предохранило бы общество от дальнейшего распространения этой заразы, чумы российского общества. И только слабоволие, нерешительность высшей власти, ее политическая близорукость ввергли Россию в омут революционной стихии 1905–1907 годов, а затем и 1917–1922 годов.
По-прежнему острой проблемой европейской части России оставался земельный вопрос, как и в целом положение крестьянских масс – малоземелье, малопродуктивность крестьянского труда, сплошная неграмотность, сохранение телесных наказаний, произвол земских начальников, выкупные платежи, вызывавшие постоянные взрывы недовольства. Для выяснения насущных потребностей крестьянства и возможного удовлетворения некоторых из них в начале 1902 года во всех губерниях Европейской России было создано около 600 губернских комитетов, заседания которых велись публично (Ольденбург… Т. 1. С. 178). Комитеты работали с лета 1902 по весну 1903 года, в них приняли участие до 50 000 работников местного самоуправления и крестьян (Ольденбург… Т. 1. С. 182, 187). Обсуждались вопросы:
1) широкого распространения народного образования;
2) реорганизации судов;
3) создания определенных форм народного представительства;
4) признания существования земских учреждений;
5) уравнения крестьян в правах с другими сословиями (Ольденбург… Т. 1. С. 181–183).
В 49 губерниях Европейской России (кроме Донской области) вопрос об общине, как тормозе общественного развития, ставился в 184 комитетах; из них в 125 – против общины, но только в 52-х из них за принятие решительных мер против нее (Ольденбург… Т. 1. С. 186). В 73-х – за ее сохранение, но со всякими оговорками. Опираясь на выводы этих 73-х комитетов, Николай II и опубликовал 26 февраля 1903 года Манифест, в котором высказался за неприкосновенность общины, но допускал облегчение выхода из нее отдельным крестьянам, а также гарантировал удовлетворение нужд земской жизни и отмену круговой поруки, которая и была отменена законом от 12 марта 1903 года (Ольденбург… Т. 1. С. 187–189). Годовая работа земельных комитетов значительно активизировала массу сельского населения, вовлекая их в непосредственное обсуждение насущных проблем, способствуя политическому просвещению их, выяснению своих прав и более решительному и грамотному отстаиванию их в отношениях с царской администрацией. Низы требовали самостоятельности, начался тектонический сдвиг в ранее малоподвижном социальном материке. «Сводки МВД зафиксировали в течение этого периода резкое обострение борьбы между властью и сельским миром» (Ольденбург… Т. 1. С. 182). «Обломов проснулся…» Но в целом вопросы земли и общины решены не были, что и предопределило их кровавую постановку в революционных потрясениях 1905–1907 годах. Решение многих из них было перенесено в стены открывшейся в апреле 1906 года на основе Манифеста от 17 октября 1905 года Государственной думы. И здесь необходимо вкратце остановиться на отношении российского императора к Думе.
Ради умиротворения общественных страстей, Николай II был не против образования коалиционного правительства во главе с кадетами во время работы первой Думы, но те заломили чрезмерную цену – ответственность только перед Думой, переход к однопалатной системе (т. е. упразднение Госсовета и Основных законов 1906 года), всеобщая амнистия «эксам» из большевиков и эсеров, отчуждение помещичьих земель, создание правительства только из представителей кадетской партии и пр. На меньшее Милюков был не согласен. Такая категорическая позиция лидера кадетской партии свидетельствовала о политической незрелости его и руководства партии. Только по их вине идея коалиционного правительства, компромисса между властью и обществом провалилась. Из-за категорической неуступчивости Милюкова и его братьев по партии провалилась идея образования коалиционного правительства и во второй Думе (Рутыч Н. Н. Думская монархия. СПб.: Logos. С. 35–46). Что подвигло дипломата и члена ЦК кадетской партии Нольде к выводу: «Кадеты – соль земли русской, но глуповаты» (Михайловский Г. Н. Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства. 1914–1920. М.: Международные отношения, 1993. Кн. 1. С. 414). Мог ли Николай II согласиться на компромисс на условиях Милюкова? Взять хотя бы требование амнистии всем политзаключенным. Его удовлетворение означало освобождение многих тысяч участников вооруженных бунтов 1905–1906 годов, террористических актов, ответственных за массовые убийства как воинских чинов армии и флота, полицейских, кассиров, инкассаторов, так и представителей царской бюрократии (начальников тюрем, прокуроров, губернаторов, министров и пр.), так и рядовых обывателей, ставших жертвами грабежей и терактов.
Выпустить этих убийц и насильников на свободу в еще необузданную революционную стихию – значило собственными руками усилить революционную анархию, вызвать новую волну насилия, показать свою слабость и глупость. Глупостью было бы и удовлетворение требования о создании однопартийного правительства, члены которого никогда не принимали участия в управлении государством. На что способно такое правительство, наглядно было продемонстрировано Временным правительством, окончательно добившим исторически сложившуюся российскую государственность и без боя сдавшим ее большевикам.
Николай II, убедившись в политической недееспособности кадетов, видимо, пришел к мнению о думской оппозиции в целом как политически неконструктивном образовании и стал в дальнейшем относиться к ней сугубо негативно. Можно лишь сожалеть, что малоподвижный ум императора не уловил веяний времени и не сделал различия между кадетской оппозицией первых двух Дум и правительственной оппозицией председателю правительства Горемыкину осенью 1915 года, не согласной с его антигосударственной политикой и настаивавшей, ради быстрейшего выхода из кризиса на образовании «правительства доверия». Так, сначала из-за детского максимализма Милюкова и руководства кадетской партии, а затем династической спеси и узкомыслия Николая II Россия лишилась исторической возможности компромисса между властью и обществом и образования «правительства доверия», что наверняка бы благотворно сказалось в дальнейшем на внутриполитическое и экономическое развитие страны, предотвратив Февральскую революцию и последовавшие разрушительные социальные катаклизмы.
В революцию 1905–1907 годов резко обострился еврейский вопрос, тлевший в течение всего ХIХ века, особенно после четырех разделов Польши и отходу к России территорий, на которых проживало немало представителей этого неспокойного племени. Как известно, евреи были ограничены в передвижении по территории России. Для них существовала черта оседлости, были ограничения по овладению определенными профессиями и пр. С последней трети ХIХ века намечается рост еврейской активности в борьбе за равноправие. В 1897 году
образуется политическая партия еврейского рабочего класса Литвы, Польши и России. Еврейские активисты входят в руководящие органы и эсеров, и социал-демократов, принимают активное участие в первой русской революции. Более того, они являются ее катализатором, от участия которых даже зависело продолжение или прекращение революционной анархии в пределах России. Так, во время волнений 1905–1906 годов к министру Двора Фредериксу дважды являлась депутация из видных евреев – барона Гинсбурга и Полякова с предложением: евреям равноправие – и народные беспорядки прекратятся и никакой Думы не надо будет (В. И. Воейков. С царем и без царя. М., 1994. С. 65).
Международная общественность также не оставалась в стороне от еврейского вопроса в России, требуя от царского правительства его положительного решения. Но Николай II еврейский вопрос рассматривал чисто внутренним вопросом и был против вмешательства иностранных государств в это внутреннее дело России (Михайловский Г. Н… С. 124). Евреи ответа от царя не дождались, поэтому беспорядки продолжались. А ведь мог через своих агентов вступить в переговоры, какие-то права дать сразу в обмен на прекращение смуты, по каким-то продолжать переговоры. Даже худой мир лучше войны. Не собирался же он решить еврейский вопрос с сегодня на завтра выселением их всех на Луну или уничтожением всех, как сделали турки, перебив 2 миллиона армян. В очередной раз не проявив гибкости в острейшем вопросе, он загнал болезнь внутрь, пока гнойник не взорвался океаном ненависти к русскому народу в годы гражданской войны.
На вопросы внутренней политики начала ХХ века наслаивался вопрос политики внешней, особенно на ее дальневосточном направлении. Ее крайняя недальновидность во взаимоотношениях с Китаем, Японией, Кореей, прокладка КВЖД, строительство военной базы Порт-Артур. Вместо освоения дальневосточных просторов – Хабаровского, Приморского краев – Николай II стал обустраивать, индустриализировать Китай. Вместо укрепления обороноспособности восточных рубежей, переселения избыточного населения Европейской России на Восток разбазарил громадные средства – финансовые, людские и прочие – на совершенно ненужную железную дорогу до Порт- Артура. Дальневосточная политика Николая II проводилась в рамках «Азиатской программы», которая объявлялась им задачей его правления (Ольденбург… Т. 1. С.214).
Утверждая эту программу, необходимо было предвидеть, что она будет противоречить интересам Японии, Китая, США и европейских держав – Англии, Франции, не желавших усиления России в этом районе. Необходимо было предположить, что удержать такие громадные пространства – Маньчжурию, северо-восточный Китай с Порт-Артуром без величайших напряжений невозможно, что это база для будущих конфликтов. «Азиатская программа» была порочна по сути. При чрезвычайной малочисленности Сибири и Дальнего Востока, малочисленности тамошнего воинского контингента, чрезвычайной удаленности от центра России, чрезвычайной финансово-материальной емкости она более походила на авантюру, чем на продуманную политику. Мирное население Дальнего Востока было менее 1 миллиона человек. В Порт-Артуре гарнизон – 20 000, в Уссурийском крае – 50 000, около 20 000 стояло гарнизонами в Маньчжурии. Япония мобилизовала 500 000, от Японии до Кореи менее суток хода морским транспортом, вся армия России – 1 миллион человек (Ольденбург… Т. 1. С. 229–230). В итоге результаты «Азиатской программы» были плачевны. Строительство КВЖД (1896–1901) было в интересах тогда еще всесильного министра финансов Витте (его вотчина!) и совершенно не соответствовало интересам России. Ею он обогатился, а казна опустела. Во время «боксерского восстания» 1899– 1901-х годов 900 километров дороги было полностью разрушено. Дорога к расцвету торговли и дружбы не привела, российские товары были неконкурентоспособны с более дешевыми товарами из Японии, Англии, США. Слишком велики были транспортные расходы. Подобные последствия были предсказуемы (Новый часовой. СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 1997. С. 58–59). Витте нанес громадный ущерб развитию экономики Приморья, перенеся центр торговой деятельности в Дальний (близ Порт-Артура), объявив его зоной беспошлинной торговли с 1899 года, и ввел таможенные пошлины с 1900 года во Владивостоке, что привело к резкому снижению товарооборота. Если в 1900 году во Владивосток морем доставлено было 21,7 млн пудов груза, то в 1902 году только 14,1 млн пудов. Оптовые закупки торговых фирм уменьшились на 60–70 % (Новый часовой… С. 60). Активизация проникновения России в Китай и Маньчжурию привела к ответной реакции Пекина – к усиленной колонизации Маньчжурии и Дальнего Востока: в 1906 году там осело около 150 000 китайцев, прибравших к рукам мелкую торговлю и создавших проблему для русских на рынке труда (Новый часовой… С. 61). Вот цена авантюры Витте и слабоволия, политической близорукости «адмирала Тихого океана».
«Азиатская программа» обществу была непонятна и чужда (Ольденбург… Т. 1. С. 219). Еще бы! В центре проблем полно – экономических, политических, демографических и пр. А тут какие-то концессии на р. Ялу (Корея) за тридевять земель, у черта на куличках, обыватель и представить не мог – где это?! Лесная концессия на р. Ялу была предоставлена в 1898 году купцу из Владивостока, в 1902 году он перепродал ее Безобразову, статс-секретарю «без ведомства» (1903–1905), возглавившему группу высших сановников для организации «Восточно-Азиатской промышленной компании», часть акций которой предназначалась и для царской семьи (Кирьянов И. К. Россия, 1900–1907. Документы, материалы, комментарии. Пермь, 1993. С. 142), а после русско-японской войны передана Японии (Соловьев. Ю. А Воспоминания дипломата, 1893–1922. Минск: Харвест, 2003. С. 120). Стоило огород городить?! «Азиатская программа» предполагала укрепление России в Маньчжурии и Корее, северо-восточном Китае. С точки зрения некоторых представителей высшей власти той эпохи, отказ от ее проведения нанес бы удар по престижу России и грозил поглощением Маньчжурии Китаем, Кореи – Японией и в будущем возможной аннексией Приамурья и Приморья Китаем и Японией. Но если бы средства, угробленные Николаем II на КВЖД и Порт-Артур, были бы вложены в промышленное освоение Дальнего Востока и его заселение, то никакая агрессия бы со стороны слабого Китая и Японии не грозила России и предотвратили бы разорительную войну с Японией и революцию 1905–1907 годов. Мнением же кого-либо можно было пренебречь. Это только внешне Россия выглядела громадной и сильной. В действительности мощь ее была кажущейся. Европейским державам, особенно Германии, было выгодно ослабление позиций России в Европе, они толкали ее в безбрежные дальневосточные просторы, где она и похоронила престиж свой и свою мощь.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/rudolf-barmin/prolegomeny-rossiyskoy-katastrofy-chast-i-prolegomeny-oktyabrya-1917/?lfrom=931425718) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.