«Пятая колонна» Советского Союза читать онлайн - Валерий Шамбаров

«Пятая колонна» Советского Союза

Валерий Евгеньевич Шамбаров

Исторические открытия

Новая работа известного писателя-историка Валерия Шамбарова продолжает цикл его исследований о силах и группировках, в разные эпохи содействовавших внешним врагам нашей страны. Она охватывает период от образования СССР до его расчленения и разделения. Троцкисты и бухаринцы, участники подпольных антисоветских организаций, власовцы, бандеровцы, диссиденты, заговорщики и агенты влияния в партийной верхушке, загадки катастрофических зигзагов «хрущевщины», теневые процессы «застоя», творцы разрушительных «перестроек» – обо всем этом расскажет читателю книга «„Пятая колонна“ Советского Союза».

Валерий Шамбаров

«Пятая колонна» Советского Союза

© Шамбаров В.Е., 2016

© ООО «ТД Алгоритм», 2017

От автора

Великая, богатая и могущественная Россия к началу ХХ века стала слишком сильным конкурентом для западных держав. Но и сокрушить ее не мог ни один враг. Она справилась с нашествиями поляков, шведов, «двунадесяти языков» под знаменами Наполеона. Против нее сплотилась вся Европа. Но Россия выдержала массированный удар Англии, Франции, Сардинского королевства, Турции. Их армии истекли кровью на бастионах Севастополя, планы поставить на колени и расчленить нашу страну провалились. Однако Запад в своих операциях против русских во все времена активно использовал «пятые колонны». Целенаправленно формировал их, настраивал, подкармливал. С конца XIX столетия они стали основным орудием в мировом противостоянии.

«Пятые колонны» были разнообразные, зачастую не похожие друг на друга. Масонствующие либералы, сепаратисты всех мастей, широчайший спектр социалистических группировок от народных социалистов до большевиков, агенты влияния в российской правящей верхушке. Но действовали они в одном направлении, с ними прямо или косвенно контактировали зарубежные спецслужбы, координировали их. Теневые круги западной политической и финансово-промышленной «закулисы» обеспечили их финансирование, поддержку мировой «общественности». Результаты сказались в 1917 г. «Пятым колоннам» удалось сделать то, на что были не способны никакие неприятельские армии. Российская империя рухнула. Но выиграли ли от этого заговорщики, оппозиционеры и революционеры, подорвавшие ее фундамент? Нет. Тайным режиссерам и спонсорам не нужна была никакая Россия, ни царская, ни либеральная, ни демократическая.

В данном отношении многообразие «пятых колонн» стало очень удобным. После выполнения первой, общей задачи, их стравили между собой. А ставку в этой схватке зарубежные заказчики сделали на большевиков – самую радикальную, самую разрушительную из революционных партий. Вдобавок ее руководство было насквозь заражено агентами влияния, связанными с «мировой закулисой», что позволяло контролировать и регулировать ее деятельность. Троцкий, Свердлов, Каменев, Зиновьев, Бухарин, Ганецкий, Красин, Чичерин, Литвинов, Сокольников, Радек, Раковский, Крупская, Коллонтай и десятки других. Вот тут-то исполнились самые радужные замыслы противников России. Гражданская война обескровила ее, разрушила промышленность, транспорт. Эксперименты «военного коммунизма» вызвали страшный голод, унесший миллионы жизней. Была разгромлена Православная Церковь. Все это сопровождалось чудовищным разграблением страны. После победы большевиков на запад хлынул поток золота, драгоценностей, произведений искусства. Вывозились пушнина, нефть, лес и другое ценное сырье.

Массовое сопротивление народа, крестьянские восстания, мятежи в войсках и на флоте заставили большевиков все-таки свернуть катастрофические модели построения коммунизма. Распустить подневольные «трудовые армии», отменить продразверстку, разрешить торговлю и мелкое частное предпринимательство. В 1921 г. была провозглашена «новая экономическая политика» – нэп. А в борьбе за власть, развернувшейся в период болезни Ленина и после его смерти, взяло верх патриотическое крыло партии во главе со Сталиным. Государственные образования, возникшие после распада Российской империи, объединили в Союз Советских Социалистических Республик. Он был гораздо меньше, чем прежняя империя – оказались утрачены Польша, Финляндия, Эстония, Латвия, Литва, Бессарабия, западные области Белоруссии и Украины. Вместо единства погибшей империи СССР представлял собой федерацию республик, связанных между собой союзными договорами. И все же возродилась обширная держава, наследница былой России. Но и «пятые колонны» никуда не делись. В правящей коммунистической партии эмиссары зарубежных сил занимали многие ключевые посты. Другие «колонны», побежденные, затаились в подполье или очутились в эмиграции. Надеялись на продолжение борьбы с советской властью – но опять при покровительстве и поддержке Запада. О тайной войне, начавшейся в Советском Союзе и вокруг него, рассказывает книга, которую Вы сейчас держите в руках.

Язва первая

Незавидное наследство

Расцвет нэпа в России принято изображать в ярких и радостных тонах. В городах открывались рестораны, кафе. Зазывали публику смелыми постановками театры. С посвистом мчались извозчики-лихачи, развозя «с ветерком» респектабельную публику. Важно фырчали моторами автомобили, перемещая по улицам публику еще более значимую. Гремели оркестрики и модные джазы. Томно дымили папиросками в длинных мундштуках и закатывали глаза женщины-вамп в мехах и немыслимых шляпках. А вокруг них увивались бойкие мужчины в канотье… Труды демократических авторов представляют «благословенный» нэп золотым периодом советской истории. Дескать, стоило только допустить свободу предпринимательства, как в народе сразу выдвинулись деловые люди – нэпманы, которые накормили страну, вывели ее из разрухи, подняли благосостояние.

К действительности подобные утверждения никакого отношения не имеют. Промышленность восстанавливалась не нэпманами, а государством, и дело шло очень туго. К 1924 г. уровень производства достиг только 39 % по отношению к уровню 1913 г. (а в 1916 г. он был еще выше, чем в 1913 г.). Да и эти цифры, вероятно, подтасовывались для отчетности. Оборудование заводов и фабрик было изношено и запущено. Восстанавливалось то, что можно было запустить побыстрее и с минимальными затратами. Или отрапортовать побыстрее. Ради выпуска хоть какой-то продукции упрощались технологии, производились товары низкого качества. Но и их не хватало. Чекист Агабеков в своих мемуарах пишет о традиции, существовавшей в центральном аппарате ОГПУ: сотрудники, направляемые за границу, раздаривали или продавали сослуживцам часы, костюмы, ручки и т. п., поскольку за рубежом могли купить все это запросто, а в СССР достать было негде.

Чтобы предприятия все-таки приносили прибыль, зарплата рабочих оставалась крайне низкой, они жили впроголодь. Но и это почиталось за счастье, поскольку в стране царила безработица. Подавляющее большинство городского населения ютилось в трущобах коммуналок. Нелегко доводилось и крестьянам. Сельхозналог, заменивший продразверстку, был очень высоким. А то, что оставалось после его сдачи – куда было девать? Самому везти на базар и продавать? Это могли не все. Купить

сельскохозяйственную технику было негде. Да и кто мог бы себе это позволить? Крестьяне в поте лица ковырялись на клочках поделенной земли с лошаденкой, с примитивной сохой.

Ну а нэпманы богатели вовсе не на производстве, а на посредничестве. Скупали и перепродавали продукцию промышленных предприятий – что вело к бешеному росту цен. Скупали и перепродавали сельхозпродукцию. Поэтому в лавках, магазинах было все. Но не всем по карману. В деревне выделились «кулаки». Не прежние, а новые «кулаки», прежних разорила и извела революция. Это тоже был сорт нэпманов, скупавших по дешевке у односельчан «излишки» продукции и сбывавших городским нэпманам. А крестьяне, даже трудясь на своей земле, попадали в зависимость от местных «предпринимателей».

Еще одним источником обогащения являлись всевозможные махинации. Мелкие предприятия сдавались в аренду частникам якобы для возрождения промышленности. Но какой частник стал бы арендовать убыточные предприятия? Брали то, что и без них хорошо работало. Или брали для того, чтобы получить кредиты под восстановление и реконструкцию. Нэп знаменовался разгулом жулья и коррупции. Арендованные предприятия становились «крышами», чтобы под их прикрытием спекулировать сырьем, продукцией государственных предприятий. Советские чиновники легко покупались взятками. Регистрировались фиктивные предприятия, брались и исчезали в неизвестных направлениях авансы и кредиты.

Сверкающие огнями рестораны обслуживали вовсе не большинство населения, а нуворишей. При тех же нуворишах сытно жила обслуживающая их интеллигенция – квалифицированные врачи, юристы. При них кормилась и «богема» – поэты, артисты, дорогие шлюхи. Вот эта мутная накипь как раз и создавала иллюзию яркой и веселой жизни. Хотя за ней, как за мишурным занавесом, лежали нищета и отсталость. Отсталость, которой не было в России царской, но в которую страна была отброшена Гражданской войной, разрушительными социальными и экономическими экспериментами.

По сути, нэп вел к закабалению Советского Союза зарубежным капиталом. Ленин писал: «Иностранцы уже теперь взятками скупают наших чиновников…». А вдобавок советское руководство оказалось насквозь заражено деятелями той же самой «пятой колонны», которая обеспечила падение Российской империи. Они сохранили связи со своими зарубежными покровителями, и режиссеры великой трагедии именно сейчас пожинали плоды столь удачной для них операции. Правда, главный спонсор русской революции, американский банкир Якоб Шифф, уже умер, но активно развернулись его компаньоны Отто Кан, Пол и Феликс Варбурги.

Ради расширения контактов с большевиками Кан организовал гастроли по Америке Московского художественного театра. Пол Варбург стал членом Американо-Российской торговой палаты. Те же Кан и Пол Варбург подталкивали к сотрудничеству с большевиками политиков и бизнесменов других стран, убеждали их, что «закрома России будут способствовать восстановлению Европы». Ну а Феликс Варбург неоднократно приезжал в Москву, установил весьма плодотворные связи с председателем Совнаркома Рыковым, запросто был вхож в его кабинет.

Нет, подобные связи отнюдь не были взаимовыгодными. Повальное расхищение национальных богатств России, начатое в годы Гражданской войны и сразу после нее, при нэпе продолжилось полным ходом. Имеются сведения, что в середине 1920-х большая партия золота была вывезена для банка Моргана «Гаранти Траст». Еще одна партия советского золота, на 20 млн долл., ушла за границу через банкира из Сан-Франциско Роберта Доллара и шведского бизнесмена Олафа Ашберга. Иностранцам на самых выгодных условиях раздавались в концессии месторождения полезных ископаемых, нефтепроводы, предприятия. Один лишь друг Троцкого Арманд Хаммер заключил с Советским правительством 123 экономических соглашения! Впоследствии журналисты спросили у него: как стать миллиардером? Хаммер в ответ пошутил: «Надо просто дождаться революции в России».

Жена Каменева Ольга, сестра Троцкого, для которой был специально создан пост заведующей международного отдела ВЦИК (т. е. советского «парламента» – Всесоюзного центрального исполнительного комитета Советов), совершала турне по Америке и Европе, вместе со своим подручным Грабарем налаживала «культурные связи». Вывозились за границу выставки шедевров российского искусства, но обратно возвращалось далеко не все. Распродавалось частным коллекционерам. Зато Ольга Каменева, единственная в СССР, имела четыре личных автомобиля. Разъезжала на кадиллаках и роллс-ройсах, подаренных зарубежными «благотворительными» организациями. В операциях с Советским Союзом оказались задействованы и другие господа, поработавшие на силы «мировой закулисы» в период революции. Кеннет Дюран, бывший адъютант американского «серого кардинала» Хауза, возглавил представительство ТАСС в Нью-Йорке. Старый покровитель Ленина и Троцкого Парвус-Гельфанд остался в Германии, но его дети пристроились в советском дипломатическом ведомстве.

Само государство, возникшее в 1920-е годы на месте России, уже не было Россией. Преемственность с прежней империей перечеркивалась. Луначарский еще в сентябре 1918 г. ставил задачи перед Наркоматом просвещения: «Преподавание истории в направлении создания народной гордости, национального чувства и т. д. должно быть отброшено; преподавание истории, жаждущей в примерах прошлого найти хорошие образцы для подражания, должно быть отброшено». На этом поприще подвизались партийный теоретик Н.И. Бухарин и «красный академик» М.Н. Покровский, подменяя историческую науку грязной клеветой на отечественное прошлое, оплевывая и изображая в карикатурном виде великих князей, царей, полководцев, государственных деятелей. Однозначно подразумевалось, что все это погибло, а в 1917 г. возникло нечто совершенно новое, уже не российское. Даже термины «Отечество», «патриотизм» воспринимались как ругательства и изгонялись из обихода.

Крушилась и вся российская культура. Появились РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей) и прочие организации, внедрявшие вместо нее уродливый «пролеткульт». Председателем РАППа стал Леопольд Авербах, по воспоминаниям современников, «очень бойкий и нахальный юноша». Ну еще бы ему не быть нахальным, если он приходился племянником Свердлова, а помогала ему громить русскую культуру сестра – Ида Авербах, супруга заместителя председателя ОГПУ Генриха Ягоды. Спорить с такими деятелями категорически не рекомендовалось. Например, в 1925 г. поэт Алексей Ганин с шестью товарищами были арестованы и расстреляны: у Ганина нашли рукопись, где говорилось, что нэповская Россия «ныне по милости пройдох и авантюристов превратилась в колонию всех паразитов и жуликов, тайно и явно распродающих наше великое достояние…».

Исключались из учебных программ и запрещались произведения Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Льва Толстого. Здесь активной помощницей Луначарского выступала Н.К. Крупская. Под началом заведующего отделом Наркомпроса Штернберга ниспровергалось русское изобразительное искусство. Еще один завотделом – Мейерхольд – крушил театр, призывая «отречься от России». Русофобия вообще становилась негласной,

но по сути непререкаемой установкой. Даже Есенин, написавший кощунственную «Инонию», восторженно приветствовавший революцию, оказывался не ко двору. Сам Бухарин клеймил его, обвиняя в «великорусском шовинизме», – да, ностальгическое воспевание русской деревни, русской природы приравнивалось к «шовинизму». Вместо авторов и произведений, признанных ненужными и «реакционными», получали признание новые «классики»: апологет «новой живописи» Малевич, оккультист Коненков, штампующий глупые агитки Демьян Бедный, воспевающий насилие и жестокость писатель Зазубрин, теоретики «новой литературы» Шкловский, Брик, Бабель.

А вместо отвергнутого Православия внедрялась государственная псевдорелигия – ленинизм – с поклонением культу умершего предводителя. Вместо икон на стенах повисли портреты коммунистических вождей, вместо богослужений собирались митинги, вместо Священного Писания штудировались работы Ленина и Маркса. Вокруг Владимира Ильича создавался ореол непогрешимости, утверждалось, что он не ошибался никогда – даже когда ошибалась «партия». В рамках новой псевдорелигии вводились новые праздники, обряды массовых шествий, театрализованных действ, мистерий с чучелами, портретами, «красного рождества» – которое, согласно инструкциям Наркомпроса, должно было сводиться «к соблюдению древних языческих обычаев и обрядов», «октябрин» вместо крестин, делались попытки заменить даже христианские имена «революционными» – появились Мараты, Гильотины, Революции, нелепые аббревиатуры из коммунистических символов.

Разрушались мораль, институты семьи – вполне в духе масонских теорий иллюминатов. Правда, идеи Коллонтай, что сексуальный акт должен восприниматься как «стакан воды», удовлетворил жажду и дальше пошел, все же были осуждены. Такие вещи подрывали дисциплину и вели к откровенным безобразиям. Но пропагандировались установки Маркса и Энгельса, что семья – временное явление, при социализме оно должно «отмереть». Теперь семья сводилась к формальности. «Расписаться» можно было чрезвычайно легко. Шли мимо ЗАГСа, местного Совета или другого органа власти, заглянули туда на минутку – и тут же стали мужем и женой. Столь же легко осуществлялись разводы, по заявлению хотя бы одного из супругов.

Пропагандировались аборты. Советский Союз стал первым в мире государством, легализовавшим их. Впрочем, не совсем. Аборты разрешили во Франции, но лишь в короткий промежуток времени, во время «великой французской революции». За этим небольшим исключением во всех странах они влекли уголовное наказание. Но в 1920 г. большевики сняли запрет. Практика абортов распространялась все шире. Это хорошо сочеталось с внедрением идей о «свободе» женщины, о ее «равноправии» с мужчинами. Она должна быть «личностью», полноценным строителем социализма, должна идейно развиваться. А деторождение вроде бы мешало подобным задачам, низводило женщину до «животных» функций. Нередко к подобному решению подталкивали подчиненных женщин начальники, партийные и комсомольские руководители: дело важнее, не время из строя выбывать. Аборты становились «естественным выходом» в отвратительных бытовых условиях бараков и коммуналок. А советские больницы широко распахивали двери для всех желающих. Избавиться от ребенка? Пожалуйста! Медицинская пропаганда разъясняла, как это просто, доступно, быстро, почти безопасно.

Ширился и самый вульгарный разврат, чему способствовала сама обстановка нэпа. Разгул жуликов и скороспелых «бизнесменов», их ресторанные пиршества, кутежи с доступными певичками и танцовщицами соблазняли партийных и советских функционеров. Они-то были «главнее» нэпманов. Почему было им не жить так же «красиво»? Они вступали в махинации с делягами, пользовались своей властью, получая аналогичные удовольствия – за закрытыми дверями отдельных кабинетов ресторанов, организуя тайные притоны. Такие начальники на местах чувствовали себя всесильными. «Рука руку мыла», функционеры покрывали друг друга, с ними были связаны карательные органы. А человека, проявившего недовольство, личного врага, можно было отправить в чрезвычайку, оклеветать, и попробуй найди правду.

Таким образом, нэп стал временной передышкой между периодами крутых «встрясок», но он не принес стране ни сытости, ни благосостояния. Не принес он и никаких «свобод». Любое инакомыслие пресекалось, даже внутри партии. Еще в 1921 г. в ходе борьбы с «рабочей оппозицией» Шляпникова Ленин провел на Х съезде РКП(б) постановление «Единство партии» о недопустимости фракций. Отныне за отклонение от центральной линии, за попытку организовать фракции, грозили наказания вплоть до исключения из партийных рядов.

Нэп не принес и социальной стабильности. Даже рядовые коммунисты чувствовали себя обманутыми. Они прошли Гражданскую войну, победили – и не имели ничего, кроме рваных шинелей и разбитых сапог. Зато их начальство барствовало, бесились с жиру нэпманы. Невольно напрашивался вопрос: «За что боролись?» Но и в руководстве партии взгляды на нэп были неоднозначными. Основным критерием стратегии признавался ленинизм, верховным арбитром во всех спорах становился мертвый Ленин – точнее, его цитаты. А они существовали в самом широком диапазоне. Желая успокоить народ, Владимир Ильич публично заявлял, что нэп «всерьез и надолго». Но он же в марте 1922 г., на XI съезде партии, прямо указывал, что «отступление», длившееся год, закончено, и на повестку дня ставилась задача – «перегруппировка сил» для новой атаки.

Выход из катастрофической экономической ситуации был один – индустриализация. Но взгляды на нее различались. Одно крыло руководства во главе с партийным идеологом Бухариным и председателем Совнаркома Рыковым стояло за то, чтобы продолжать и углублять нэп, а индустриализацию вести плавно, постепенно. Другое – Троцкий, Зиновьев, Каменев – считало, что нэп пора сворачивать, возобновить наступление на крестьянство и штурмовать развитие индустрии. Но вдобавок увязывало данные процессы с «мировой революцией». Доказывало, что технологии и оборудование для тяжелой промышленности можно получить только на Западе. За это надо платить зерном, сырьем. Но цены на мировом рынке диктует капиталистическое окружение. Стало быть, от него зависят валютные поступления, необходимые для индустриализации. Получался замкнутый круг, из которого без «мировой революции» никак не выйти.

Хотя эти аргументы строились на ложных предпосылках. Во-первых, сугубая ориентация на Запад для получения технологий – возможность разработки их отечественными силами заведомо отбрасывалась. Во-вторых, рыночную конъюнктуру никогда не определяет одна сторона. Владелец товара тоже вправе решать, согласен ли он отдать его по данной цене. И на самом-то деле «капиталистическое окружение» было очень заинтересовано в поставках советского зерна, нефти, леса и пр. Без них странам Запада пришлось бы туго.

Но ведь в итоге игра шла «в одни ворота»! Иностранцы называли низкие цены, а советские партнеры безоговорочно их принимали. Чему удивляться в общем-то не стоит. Ведь дипломатические и торговые ведомства контролировала все та же «пятая колонна». Поэтому торговля становилась еще одной формой

разграбления нашей страны, из нее делали всего лишь сырьевой придаток Запада. Еще раз напомню уверенные слова Пола Варбурга: «Закрома России будут способствовать восстановлению Европы». Европы, но не России.

Язва вторая

«Левая» оппозиция

Одолеть Троцкого Сталин сумел в союзе с другими тогдашними лидерами партии и государства, Каменевым и Зиновьевым. Но говорить в данном случае о «триумвирате» было бы опрометчиво. Просто Троцкий, набрав огромный вес, занесся, стал выходить из-под контроля своих зарубежных покровителей. Чуть не раздул революцию в Германии, новую европейскую войну – в то время как транснациональные корпорации настроились спокойно «переварить» плоды прошлой войны, «мирно» осваивали рухнувшую Россию и расхищая ее богатства. А Зиновьев и Каменев были того же поля ягодами, как и Лев Давидович. Но прекрасно знали его диктаторские амбиции. Представляли, если он утвердится у власти, то запросто подомнет их или отбросит на обочину, им достанется лишь роль исполнителей решений Троцкого. А Сталин не был связан с зарубежными теневыми силами, не задействовался в тайных операциях. До сих пор он выступал лишь «учеником» и проводником идей Ленина. Его считали недалеким, несамостоятельным политиком. Он выглядел предпочтительнее. Выполнял волю Ленина, а теперь его будут направлять они, Зиновьев с Каменевым…

Но и Сталин прекрасно представлял: они только временные союзники. Настоящей его опорой была «серая» партийная масса. Вчерашние рабочие, солдаты. Для них Иосиф Виссарионович был ближе, чем Троцкий с его «наполеоновскими» замашками, с повальными расстрелами. Ближе, чем «интернационалисты», понаехавшие из-за границы, занявшие многие ключевые посты в советском государстве. В 1924 году Сталин постарался увеличить число своих сторонников в партии, объявив «ленинский набор». Одним махом в ряды РКП(б) влилось 200 тыс. новых членов – и как раз из низовой, «серой» массы. Нетрудно понять, что эта добавка усилила патриотическое крыло.

В борьбе с соперником Иосиф Виссарионович использовал и рычаги партийной власти: он же был Генеральным секретарем партии, ему подчинялся аппарат. Наконец, Сталин применял и обычное лавирование, интриги, раскалывая соперников. Причем он никогда не наносил ударов первым. Он знал своих противников и ждал – сами подставятся. Так и случилось. Осенью 1924 г. Троцкий предпринял очередную атаку. Причем выступил на том поприще, на котором обладал бесспорными преимуществами, – на литературном. Публицистом он был блестящим, и к годовщине революции опубликовал статью «Уроки Октября». Но в запальчивости его занесло. Он хвастался напропалую собственными заслугами, ставил себя в один ряд с Лениным, а то и выше. А конкурентов постарался облить грязью. Досталось и Сталину, но особенно – Зиновьеву и Каменеву. Троцкий ткнул их носом в «октябрьский эпизод», когда они в 1917 г. выступили против вооруженного восстания, разгласив в печати планы большевиков. Словом, оказались трусами и предателями, а уж хлесткое перо Льва Давидовича сумело обвинить их как можно более обидно.

Но Сталину только это и требовалось! Если сам он с нарочитой скромностью всегда и везде изображал себя лишь «учеником» Владимира Ильича, то претензии Троцкого вознестись выше «божества» нетрудно было преподнести чуть ли не кощунством. Противники Льва Давидовича объявили по всей стране «литературную дискуссию». Привлекли недавно созданный институт марксизма-ленинизма. Его сотрудники перелопатили труды и письма Ленина, и на голову Троцкого вывернули все эпитеты, которыми вождь награждал его в периоды партийных ссор: «Иудушка», «Балалайкин» и пр. Дискуссия вылилась в кампанию под лозунгом «Похоронить троцкизм». Взгляды Льва Давидовича объявили антиленинскими, его предложения о сворачивании нэпа расценивались как отклонения от «линии партии».

Оскорбленные Каменев и Зиновьев рвали и метали, требовали исключить его из Политбюро, из ЦК и вообще из партии. Однако Сталин неожиданно выступил куда более миролюбиво. Почему? Да потому что и Каменев с Зиновьевым были для него не друзьями. От них тоже предстояло избавиться, а для этого Троцкий еще мог пригодиться. По предложению Иосифа Виссарионовича Льва Давидовича только отстранили от должностей наркома по военным и морским делам и председателя Реввоенсовета. Вместо него назначили Фрунзе – очень популярного в армии и убежденного противника Троцкого.

А новая партийная схватка не заставила себя ждать. Она началась уже весной 1925 г. – в ходе споров о судьбах нэпа. Ведь в данном вопросе Зиновьев и Каменев являлись единомышленниками Троцкого, настаивая, что нэп пора сворачивать. Однако Сталин во всех подобных обсуждениях и дискуссиях выработал очень мудрую линию поведения. Предоставлял противоборствующим сторонам сцепляться друг с другом и поначалу не примыкал ни к кому. Таким образом, он оказывался «над схваткой», в роли третейского судьи. А партийная масса привыкала, что позиция Сталина взвешенная, выверенная, то есть самая верная. В данном вопросе он принял сторону Бухарина и Рыкова, ратовавших за углубление нэпа.

Искренне ли? Или только из желания избавиться от «соправителей»? Судя по всему, искренне. С точки зрения благосостояния народа программа Бухарина и впрямь выглядела предпочтительнее – богатеют и множатся крестьянские хозяйства, увеличивается количество их продукции, развивается легкая промышленность, а все это даст средства для развития тяжелой. Вроде бы получалось достичь социализма без новых катастроф, погромных кампаний, лишений. Существуют свидетельства, что Иосиф Виссарионович в этот период высоко оценивал Бухарина. Сотрудник сталинского секретариата А. Балашов рассказывал Д. Волкогонову, что мнение идеолога партии было очень важно для генерального секретаря при выборе собственной позиции. Политбюро собиралось не всегда, часто по тому или иному вопросу голосовали и писали свои мнения на специальных бланках. Когда такие бланки приносили Сталину, он первым делом интересовался, как проголосовал Бухарин.

Апрельский пленум ЦК 1925 г. принял именно эту программу. Снижались налоги с крестьян, увеличивались кредиты, разрешались аренда и использование наемного труда. Задачей партии объявлялись «подъем и восстановление всей массы крестьянских хозяйств на основе дальнейшего развертывания товарного оборота страны». Ну а «против кулачества, связанного с деревенским ростовщичеством и кабальной эксплуатацией», предполагалось использовать экономические меры борьбы. Однако данные проекты сразу же начали давать сбои.

Вроде бы в 1925 г. собрали очень богатый урожай. В расчете на прибыль от сельскохозяйственной продукции было заложено 111 новых предприятий. Но финансовые поступления оказались гораздо ниже запланированных! Да, крестьянам оставляли больше продукции, но наживались на этом кулаки и перекупщики-нэпманы, 83 % торговли в стране захватил частный сектор. Снижение налогов и хороший урожай обернулись «голодом» на промышленные товары, инфляцией. А рабочие и служащие государственных предприятий бедствовали. Попытки решить проблемы за счет экономии и повышения производительности труда, то бишь «затягивания поясов»

и нажима на работяг, вызвали целую волну забастовок. В результате все планы провалились. Начатое строительство новых предприятий пришлось замораживать, увеличивать косвенные налоги, тратить золотовалютные резервы.

А Зиновьев с Каменевым и другими сторонниками решили воспользоваться ситуацией для атаки на власть. Возникла «новая оппозиция». Но только стоит иметь в виду, что экономическая политика являлась лишь подходящим предлогом для нападок. Через несколько лет, когда сворачивание нэпа и ускоренную индустриализацию начнет Сталин, то Троцкий и другие оппозиционеры «забудут», что они ратовали за то же самое. Перейдут на противоположную точку зрения. В 1925 г. истинной подоплекой атаки были вовсе не экономические споры, а тайная идея «слабого генсека».

Потому что Зиновьев и Каменев успели осознать свою ошибку. Убедились, что Сталина они недооценили, регулировать его и управлять им бывшие союзники не могли. Наоборот, он набирает все большую силу. Заставляет их следовать в фарватере собственной политики. Вот и возник план – обвинив в ошибках, сместить Иосифа Виссарионовича. Заменить другой фигурой, которая станет послушным орудием в их руках. На пост Генерального секретаря наметили выдвинуть Яна Рудзутака, Зиновьев вел с ним переговоры.

Силы оппозиции выглядели внушительными. За Зиновьевым стояла мощная Ленинградская парторганизация, он возглавлял Коминтерн. Каменев руководил Моссоветом, Советом труда и обороны (СТО). К ним примкнули нарком финансов Сокольников, заместитель председателя РВС Лашевич. Накручивали подчиненных против центрального руководства. Доходило до того, что на заводские собрания не пускали представителей ЦК. Самостоятельную роль в оппозиции решила вдруг играть и Крупская, выставляя себя ни больше ни меньше как «наследницей» мужа, лучше других знающей истинный смысл его работ. Действовала неумело, но весьма энергично. Впрочем, откровенными попытками поучать партийцев только возмутила их. После ее выступления на XIV съезде М.И. Ульяновой пришлось даже извиняться за родственницу: «Товарищи, я взяла слово не потому, что я сестра Ленина и претендую поэтому на лучшее понимание и толкование ленинизма, чем все другие члены партии, я думаю, что такой монополии на лучшее понимание ленинизма родственниками Ленина не существует и не должно существовать…».

Но Рудзутака Сталин легко перекупил – предложил ему посты члена Политбюро и заместителя председателя Совнаркома. А Троцкий был все еще обижен на Зиновьева с Каменевым и их не поддержал (причем он тоже ждал, что его захотят перекупить, намеревался потребовать должность председателя Всероссийского Совета народного хозяйства – ВСНХ). Ну а деятельность оппозиции четко попала под обвинение во «фракционности», нарушали постановление XI съезда «Единство партии». Зиновьевцы оперировали антикрестьянскими цитатами Ленина – им ответили массой других цитат, где Владимир Ильич выступал за союз рабочего класса и крестьянства. В декабре 1925 г. на XIV съезде партии «новую оппозицию» обвинили в «раскольничестве» и осудили как «левый уклон». Правда, наказания и в этом случае были мягкими. Каменева понизили из членов Политбюро в кандидаты. Зиновьева переизбрали с поста руководителя Ленинградской парторганизации, заменили Кировым.

Нет, Сталин был еще не настолько силен, чтобы одним махом избавиться от своих противников. Несмотря на поражения, они оставались видными партийными и государственными лидерами, сохраняли значительное влияние. Они контролировали многие важнейшие структуры управления, и попытки избавиться от них грозили серьезными потрясениями. Поэтому Иосиф Виссарионович действовал осторожно. Предоставлял оппозиционерам возможность самим дискредитировать себя. После каждого раунда борьбы они скатывались всего лишь на какую-нибудь одну ступенечку в советской иерархии. Но скатывались неуклонно, все ниже. При этом постепенно теряли авторитет, сторонников. От них отходили те, кто ошибся, отходили карьеристы, перекидываясь на сторону победителей.

После разгрома на XIV съезде «левые» отнюдь не успокоились. Тем более что экономическая ситуация в стране оставалась тупиковой, в народе нарастало недовольство. В 1926 г. количество забастовок возросло до 337 (против 196 в 1925 г.) А Троцкий с запозданием понял, что остался с носом: никто его переманивать не стал, новых высоких постов не предложил. Он начал переговоры с недавними врагами. Лев Давидович, Зиновьев и Каменев признали взаимные «ошибки», когда хаяли друг друга – и возникла «объединенная оппозиция». Заключались союзы с любыми инакомыслящими – с остатками «рабочей оппозиции» Медведева, с группой «демократического централизма» Сапронова и Смирнова, которая проповедовала вообще возврат к анархии 1917 г. – чтобы рабочие сами избирали и контролировали директоров и прочих начальников.

Сейчас противники Сталина взялись действовать уже «дооктябрьскими» методами. Устраивали самочинные митинги на заводах. Для выступления Лашевича московских партийцев пригласили на сходку в лесу. Велись размножение и рассылка оппозиционных материалов – их появление отслеживалось в Брянске, Саратове, Владимире, Пятигорске, Гомеле, Одессе, Омске, Харькове. Зиновьев вовсю пользовался аппаратом Коминтерна – его сотрудники разъезжали по стране, организуя сторонников. Троцкий на митингах подогревал недовольство рабочих, соблазняя их своей «хозяйственной программой»: «На полмиллиарда сократить расходы за счет бюрократизма. Взять за ребра кулака, нэпмана – получим еще полмиллиарда. Один миллиард выиграем, поделим между промышленностью и зарплатой».

Хотя это была чистейшей воды демагогия. Бюрократический аппарат в СССР и впрямь был огромным, в 10 раз больше, чем в царской России. Но он и не мог быть меньше. До революции он дополнялся земскими структурами, частными правлениями предприятий. И к тому же сказывалось разрушение православной и патриотической морали – в советские времена над каждым чиновником требовалось ставить контролеров и контролеров над контролерами. Сокращение аппарата грозило экономике не выигрышем, а хаосом. Да и сам Лев Давидович «забывал», что живет вовсе не так, как рабочие, которых он провоцировал – ни в чем себе не отказывая, в роскоши, по несколько раз в год выезжал отдохнуть в Крым, на Кавказ, за границу. Но какая разница? Главное было – раздуть бучу.

Троцкисты раз за разом пытались сыграть и на «политическом завещании» Ленина. Этот вопрос поднимался еще в 1924 г. на XIII съезде партии. А летом 1926 г. на пленуме ЦК о нем вспомнили снова, потребовали от Сталина зачитать его. Что ж, Иосиф Виссарионович соглашался. Вопреки легендам, он «завещания» не скрывал. Но использовал его против своих же противников. Обвинения в «грубости» не выглядели такими уж серьезными для партийных работников времен Гражданской войны. А вот определение в адрес Троцкого – «небольшевизм» – звучало убийственно. Ленин, правда, отмечал, что его нельзя ставить в вину Льву Давидовичу, но Сталин делал на нем акцент – и попробуй-ка, оправдайся!

Борьба шла жестокая. И велась она не только «партийными» методами. 31 октября 1925 г. при операции язвы желудка неожиданно умер Фрунзе. Трагическая

случайность или убийство? Споры об этом идут до сих пор. Михаил Васильевич еще в Гражданскую войну постоянно выступал противником Троцкого, лично враждовал с ним – и Сталин использовал его как противовес, выдвинул во главу военного ведомства вместо Льва Давидовича. Но после его смерти место Фрунзе должен был занять Лашевич – заместитель председателя РВС и один из лидеров оппозиции. Нет, генеральный секретарь этого не допустил. Добился отправки Лашевича далеко на восток, на КВЖД (где тот быстро погиб в автокатастрофе), а на пост наркомвоена провел безусловно верного себе Ворошилова.

Особое внимание стоит обратить и на схватку, случившуюся на пленуме ЦК в июле 1926 г. Когда против зиновьевцев и троцкистов выступил Дзержинский, ему стали затыкать рот, перебивать выкриками с мест, Каменев обвинил его в том, что он «45 миллионов рублей напрасно засадил в металлопромышленность». Взбешенный Дзержинский впервые произнес, что лидеров оппозиции нужно просто расстрелять. Ему в ответ крикнули: «Это вас нужно расстрелять!» На что он упрямо подтвердил: «Я вам докажу, что добьемся своего…».

Стоп! За что – расстрелять? За несогласие с линией большинства? Для 1926 г. такая вина была явно недостаточной. Но заметим, что Дзержинский отреагировал на обвинение в бесполезном расходовании огромных сумм. Отметим и его убежденное «докажу». По своей должности председателя ОГПУ он знал, что его противники участвовали в разворовывании и переправке за рубеж куда больших ценностей. Соответственно, знал об этом и Сталин. Но о таких вещах приходилось умалчивать: правда могла подорвать авторитет всей партии. Впрочем, Дзержинскому расстреливать высокопоставленных преступников было не суждено. На этом же заседании он переволновался и, придя домой, скоропостижно скончался от сердечного приступа. Или… не от приступа? Кто знает?

Тем не менее Сталин одолевал. Он опять сумел внести раскол в ряды своих противников. Зиновьева заставили присоединиться к осуждению «рабочей оппозиции» – поскольку ее еще при Ленине заклеймили как «меньшевистский уклон». Удалось вывести из игры и Крупскую. Известно, что Сталин напомнил ей: «Мы еще посмотрим, какая вы жена Ленина». Правда, трактуют его слова по-разному. Автор исследований на данную тему Ю.М. Лопухин предположил, что Иосиф Виссарионович намекнул «на старую дружбу с И.Ф. Арманд». А в дальнейшем тиражировании скандальных версий эта фраза была еще и искажена: «Мы еще посмотрим, кого сделать женой Ленина». С выводом, что Сталин шантажировал несчастную старушку, грозя переиначить истину и «сделать» супругой Владимира Ильича его любовницу.

Однако с такой интерпретацией согласиться нельзя. Сталин еще не был настолько всемогущим, чтобы переписывать историю. Какое там, если он не был в состоянии даже заткнуть рот оппонентам? И если внимательно прочесть эту фразу, можно отметить: слово «какая» предполагает качества жены, а не измены мужа. С куда большей вероятностью Сталин намекнул на ту роль, которую играла Крупская в период болезни Ленина – обеспечивая влияние троцкистов, игнорируя предписания врачей и постановления ЦК, усугубляя его состояние истериками. И на попытку отравить мужа в марте 1923 г., когда она вдруг обратилась к Сталину, чтобы Ленину дали цианистый калий. В любом случае намек оказался для Крупской предельно ясен. Она знала, что имеет в виду Сталин, и это было настолько серьезно, что она испугалась. Так испугалась, что публично отреклась от соратников.

Очень эффективной тактикой борьбы стали и удары по «пешкам». Мелких сторонников оппозиции стали снимать с должностей, выгонять из партии или переводить куда-нибудь в провинцию. Тут же забеспокоились другие функционеры, поддержавшие Зиновьева и Троцкого. Свое благополучие было дороже – и они начали перетекать на сторону власти. Но главным стало то, что рабочая масса не поддержала противников Сталина. Да, она не прочь была посвистеть на митингах, пофрондировать, излить собственное недовольство. Но лидеры оппозиции ни малейшей симпатии у нее не вызывали. Раньше они нагнетали ненависть против «буржуев», но ведь они сами привели народ в бедственное положение. Причем стали новыми «буржуями». Все помнили, сколько крови пролил Троцкий, насаждая дисциплину расстрелами красноармейцев, железнодорожников, рабочих. А Зиновьева, устроившего в Ленинграде персональную вотчину, занявшего все «теплые» места собственными родственниками и приятелями, на самом-то деле в Северной столице ненавидели и презирали.

Оппозиция «повисла в воздухе», не имея реальной опоры. В октябре 1926 г. на пленуме ЦК и в ноябре на XV партконференции ее разнесли в пух и прах. Опять против нее выдвинули обвинения в нарушении партийной дисциплины, фракционности. Зиновьев, Каменев и их сторонники вынуждены были униженно каяться, признавать свои грехи перед партией. Наказания очередной раз были умеренными. Троцкого и Каменева вывели из Политбюро, Зиновьева сняли с поста председателя исполкома Коминтерна. В общем, каждого – еще на ступенечку вниз. Но их политический вес был подорван. Отныне они превратились в «битые» фигуры.

Борьбу в советском руководстве в 1920-е годы нередко преподносят как персональные драки за власть. Но факты показывают, что это не так. По мере того как Сталин утверждался во главе государства, менялась и политика. Так, в феврале 1924 г. была принята первая конституция СССР – и в ее рамках Иосиф Виссарионович установил гораздо большую централизацию Советского Союза, чем предусматривал Ленин. Украинские и грузинские лидеры, выступавшие против этой линии: Раковский, Петровский, Мдивани, Махарадзе и пр., – были смещены со своих постов и переведены на другую работу, подальше от своих республик, чтобы не мутили больше воду.

Для Грузии изначально были сохранены «особые» права, экономические и политические. Там легально действовала партия грузинских меньшевиков, ходила своя валюта, функционировали иностранные банки. Похоже, что Грузии предстояло стать уютным «офшором» для откачки советских богатств за рубеж. Но Сталин эти права ликвидировал. Он пересмотрел и некоторые другие решения, принимавшиеся при Ленине, когда слишком щедро одаривали «националов». Например, Донецкий, Таганрогский и Шахтинский округа были отданы Украине. В 1924 г. их отобрали назад и включили во вновь создаваемый Северо-Кавказский край, объединивший Дон, Кубань, Ставрополье, Терскую губернию и северокавказские национальные области. В 1926 г. был снят со своего поста нарком просвещения Украины Шумский за «националистический уклон». Его обвинили в чрезмерной «украинизации» педагогических кадров, в сопротивлении «русской культуре». В том же году крепко влетело М. Хвилевскому, требовавшему «немедленной дерусификации пролетариата» на Украине.

Из состава Киргизской (Казахской) АССР была изъята «подаренная» ей Оренбургская область. Провели административные реформы в Средней Азии. Вместо Бухарской и Хорезмской советских республик, претендовавших на очень широкую самостоятельность (и насквозь пропитанных пантюркизмом), возникли Узбекская, Таджикская, Киргизская, Туркменская – их приводили к такому же образцу, как прочие советские республики, «подтягивали» к России.

А

на Северном Кавказе Троцкий и его коллеги делали ставку на «революционных горцев». Они совершенно распоясались. В Москву шли жалобы: «Русское население обезоружено и к физическому отпору и самосохранению бессильно. Аулы, наоборот, переполнены оружием, каждый житель, даже подростки 12–13 лет, вооружены с ног до головы, имея револьверы и винтовки. Таким образом, получается, что в Советской России две части населения поставлены в разные условия в ущерб одна другой, что явно несправедливо». Постоянная поддержка горцев со стороны властей обернулась полным беспределом. Они нападали и угоняли скот у казаков, крестьян, грабили и советские хозяйства. Но и друг с другом сводили счеты, кипели межнациональные склоки. При Сталине правительство взялось наводить порядок, пресекать бандитизм, разоружать местных жителей. Это понравилось далеко не всем. В 1925 г. вспыхнуло восстание в Чечне, в 1926 г. в Дагестане. Резали русских, создавали вооруженные отряды. Причем обнаружилось, что местное руководство заражено национализмом, исламизмом, поддерживает связь с зарубежными центрами. Восстания разгромили войсками, и заигрываниям с «революционными народами Кавказа» пришел конец.

Обозначилось еще одно серьезное расхождение Сталина с политикой Ленина – отношение к «мировой революции». Идея о том, что революция может победить только в мировом масштабе или в нескольких развитых капиталистических странах, оставалась фундаментальной догмой марксизма-ленинизма. Даже высшая государственная награда, орден Красного Знамени, по официальному статусу значился «символом мировой социалистической революции», а первоначальное название СССР предполагалось – «Союз советских республик Европы и Азии». На подготовку «мировой революции» работали Коминтерн, Разведуправление Красной армии, иностранный отдел ОГПУ, наркомат иностранных дел. Шло финансирование иностранных компартий. При Коминтерне действовала Военная комиссия, имевшая собственные диверсионные школы, штат военных инструкторов, которых направляли за границу для подготовки боевиков. Организовывались восстания и теракты в Германии, Польше, Эстонии, Болгарии. Причем «мировая революция» стала еще одним каналом, по которому утекали за рубеж колоссальные средства в золоте и валюте.

Но по мере побед над оппозицией Сталин начал менять этот курс. В марте 1925 г. на V расширенном пленуме исполкома Коминтерна и в апреле на заседании Политбюро он озвучил совершенно иную идею, о «построении социализма в одной стране». В том же году была ликвидирована Военная комиссия Коминтерна, постановлением Политбюро прекращалась «активная разведка» – то есть диверсии, терроризм, создание боевых организаций. А в ноябре 1926 г. на той самой XV конференции, которая разгромила троцкистов и зиновьевцев, тезисы о «построении социализма в одной стране» были приняты официально, в качестве линии партии.

И эта же конференция приняла программу ускоренной индустриализации страны. В ее решениях указывалось: «Надо стремиться к тому, чтобы в минимальный исторический срок нагнать, а затем и превзойти уровень индустриального развития передовых капиталистических стран». Такая программа отличалась от «плавной» бухаринской (впрочем, после кризиса 1925—26 годов Бухарин вполне согласился с ней). Но она имела и существенные отличия от троцкистской. Индустриализация предполагалась не за счет поставок из-за рубежа, а за счет собственных ресурсов. А иностранных концессионеров начали прижимать – неофициально, без шума, но вполне однозначно. У них вдруг возникали непредвиденные проблемы. Советские чиновники выискивали в концессионных договорах невыполнявшиеся пункты, те или иные нарушения. Найдя благовидный предлог, требовали расторжения договоров. Зарубежным дельцам, раскатавшим губы на баснословную наживу, приходилось сворачивать дела и убираться домой.

Язва третья

Антисоветская эмиграция

Революция и Гражданская война выплеснули за границу 2 млн русских эмигрантов. Они рассеялись по разным странам, бедствовали. Ради куска хлеба трудились чернорабочими, грузчиками, судомойками, уборщиками мусора. Впрочем, некоторые устроились очень неплохо. Например, заговорщики, обеспечившие в свое время свержение царя, тузы российских банков, промышленности, купечества, Терещенко, Рябушинский, Нобель, Гукасов и иже с ними. Они заблаговременно перевели свои капиталы за рубеж, создали в эмиграции свою организацию – Торгпром, включились в европейский бизнес. Однако вместо одного канала создавались другие. Дядя Троцкого, банкир Абрам Животовский, обосновался в Стокгольме, где у него была совместная фирма с Олафом Ашбергом. Вместе с ним занимался перепродажей на запад русского золота и ценностей. Потом перебрался в Париж. Принялся организовывать «замаскированный советский банк» с прежними коллегами, бывшими российскими банкирами Абрамом Добрым, Цейтлиным, Лесиным, Высоцким, Златопольским. А родственные связи в Москве помогли получить для этой цели 25 млн франков от Советского правительства.

Бывшие дипломаты, в распоряжении которых остались весьма значительные суммы, объединились в Совет Послов. В эмиграции возникло несколько русских масонских лож – «Северное сияние», «Северная звезда», «Северное братство», в них входили многие видные политические и общественные деятели: Чайковский, Керенский, Кускова, Амфитеатров и др. Конечно же, большинство беженцев и изгнанников не питали теплых чувств к советской власти. Но и между собой они не были едиными. Ведь за границей очутился весь спектр партий и движений от монархистов до анархистов. Добавились споры по поводу причин поражения, дальнейших судеб России, персональное соперничество лидеров. Поэтому организаций появлялось очень много. Только во Франции их было зарегистрировано более 300.

Монархисты создали свой Высший Монархический Совет (ВМС), но тут же размежевались на «франкофилов» и «германофилов», на сторонников великого князя Кирилла Владимировича и великого князя Николая Николаевича. Партия кадетов раскололась на «левое» и «правое» крыло, эсеры – на семь или восемь группировок. Меньшевики сумели сохранить партийное единство, но продолжали исповедовать марксизм, а после ужасов Гражданской войны это учение стало у русских очень непопулярным. Образовалась группировка «учредиловцев» – тех, кто был причастен к разогнанному большевиками Учредительному Собранию, считая себя «законной российской властью». Но и они разделились на «правых» и «левых».

Врангель сформировал Русский общевоинский союз (РОВС) – он считался как бы армией «в запасе». Если обстановка изменится, призовет своих членов в строй. Но Савинков образовал другую воинскую организацию, Народный союз защиты родины и свободы (НСЗРиС). Третьей стало «Братство русской правды» (БРП) П.Н. Краснова, С.Н. Палеолога и князя Ливена, они ориентировались не на союз с Антантой, а на Германию. Два конкурирующих центра Белого движения возникли на Дальнем Востоке: один в Харбине, под руководством генералов Хорвата и Дитерихса, пользующихся покровительством местного властителя Чжан Цзолиня, второй в Нагасаки, где находился атаман Семенов, ставленник японцев.

А кроме

«общероссийских» существовали еще и казачьи, украинские, армянские, азербайджанские, грузинские, северокавказские, среднеазиатские организации. И тоже во множественном числе! Одни готовы были держаться заодно с русскими, другие выступали под знаменами непримиримого сепаратизма. Впрочем, даже среди сепаратистов единства не было. Допустим, у украинцев существовали организации Петлюры, Коновальца, Скоропадского, Тютюнника, враждовавших друг с другом.

Все эти противники большевиков считали, что борьба еще не завершена, пытались продолжать ее хотя бы подпольными или террористическими методами. Савинков готовил отряды под эгидой поляков, Тютюнник – под эгидой румын. Врангелевцы и Братство русской правды засылали в Советский Союз группы офицеров, однако их сразу же вылавливали чекисты. А на большее возможностей у белогвардейцев не хватало.

В мае 1923 г. в Швейцарии сотрудниками Российского Красного Креста Конради и Полуниным был убит советский дипломат В.В. Воровский. Террористы выступали как одиночки, хотя на самом деле за ними стоял еще один активный заговорщик против царя, А.И. Гучков. Он тоже сберег весьма солидное состояние, вовремя перевел в иностранные банки. Но его буйную натуру тянуло в политику, он попытался снова поиграть – теперь уже на международном уровне. Главной целью убийства было устроить сенсационный судебный процесс, к делу подключили первоклассных адвокатов во главе с Т. Обером. В ходе заседаний были представлены многочисленные свидетели и документальные доказательства зверств и преступлений во время Гражданской войны. Обвиняемые были с триумфом оправданы. Но толку было мало. Процесс Конради и Полунина стал не более чем однодневной сенсацией. После чего зарубежная пресса постаралась «затереть» информацию, переключив внимание читателей на другие темы. В данное время для западных правительств и теневых кругов было гораздо выгоднее сотрудничество с большевиками.

И все-таки у антисоветских организаций находились спонсоры, покровители. Хотя можно выделить четкую закономерность. Всевозможные «левые» и «демократические» группировки получали помощь гораздо легче (а финансирование щедрее), чем монархисты и патриоты, а сепаратисты и националисты – чем сторонники «единой и неделимой». Причина в общем-то понятна. Запад оставался врагом России. Не «красной», не «белой», а России как таковой. Он признал Советское правительство, торговал с ним. Ведь сами большевики разрушали страну социальными и экономическими экспериментами, заключали крайне невыгодные сделки, эмиссары «пятой колонны» помогали расхищать национальные богатства. Но при этом зарубежные правительства и спецслужбы поддерживали и противников советской власти. Тоже пригодятся.

И если Врангелю ставили палки в колеса, а монархические организации влачили жалкое существование, то Керенские, Милюковы, Гучковы и прочие деятели, приложившие руку к российской катастрофе, подобных трудностей избегали. Их приглашали на преподавательскую работу, давали хорошо оплачиваемые должности в иностранных общественных организациях. Их газеты и журналы выходили более солидными тиражами, чем монархические и белогвардейские, могли платить авторам гонорары, сотрудники редакций получали оклады, вполне достаточные для жизни.

Значительную помощь получил масон Б.В. Савинков. Причем главным его покровителем стал британский шпион Сидней Рейли. У этого человека служба в разведке всегда была неотделима от наживы. Дела, которые не сулили значительную прибыль, его не интересовали. Поэтому Рейли «одной рукой» проворачивал тайные сделки с Советским Союзом. Вместе со своим старым другом Вениамином Свердловым он наладил бизнес по перепродаже русских ценностей, антиквариата, мехов, нефти. Ну а «другой рукой» он взялся организовывать подрывную работу против Советской России: это тоже пахло большими деньгами. Рейли вел переговоры в разных странах, обеспечил Савинкову связи с военным министерством Польши, с советником президента Чехословакии Масарика доктором Крамаржем, установил контакты с Черчиллем, Муссолини. Народный Союз Защиты Родины и Свободы Савинкова вполне устраивал западные державы, поскольку провозглашал борьбу за «третью, новую Россию» и заведомо ориентировался на «иностранную помощь».

Поддержку получил и масон Н.В. Чайковский, создавший свой «Центр действия». А Гучков после процесса над Конради и Полуниным вместе с адвокатом Обером образовал «Лигу борьбы с Третьим интернационалом» («Лига Обера»). В нее вошли многие политические деятели, секции «Лиги» возникли в 17 государствах, проводились международные конференции. Очень активную деятельность вели меньшевики и отколовшаяся от эсеров группировка «Крестьянская Россия», позже провозгласившая себя Трудовой крестьянской партией (ТКП). И, опять же, лидеры этих организаций оказывались связаны с масонством. Эмигрируя из Советской России, они оставили там свои подпольные центры, сохранили большое влияние на «спецов» – интеллигенцию, пошедшую на службу большевикам.

Естественно, такая работа была невозможной без содействия иностранных спецслужб. Неужели польские, румынские или финские жандармы могли не заметить курьеров, связных, пересекающих границу? Неужели трудно было обнаружить базы, через которые поддерживалась связь? Конечно же, за подобное сотрудничество требовалось расплачиваться добытыми разведданными или иными способами… С территории Польши и Румынии действовали и украинские сепаратисты Тютюнника, Коновальца. А покровительницей Польши и Румынии выступала Франция. Стоило ей нажать на правительства этих стран, и антисоветскую деятельность пресекли бы. Но нет, Франция не нажимала.

Ну а Англия не оставляла без внимания Среднюю Азию, «подкармливая» деньгами и оружием басмачей. Британцы взяли под покровительство и армянских дашнаков, азербайджанских мусаватистов. Дашнаков поддерживала и Америка через армянскую диаспору. Даже Польша приняла вдруг горячее «участие» в судьбах кавказских националистов – хотя казалось бы, какое ей дело до Кавказа, какие там могли быть интересы у поляков? Тем не менее они финансировали грузинских меньшевиков, дашнаков, мусаватистов, северокавказский «горский комитет». Создали «прометеизм» – некое обобщенное движение разноплеменных сепаратистов, получившее название по журналу «Прометей». Он выходил в Польше, на польские деньги, а сотрудничали в нем украинцы, азербайджанцы, татары. Впрочем, о «польских деньгах» здесь можно говорить только условно. Понятное дело, что Варшава выступала лишь прикрытием для операций более могущественных держав.

И вторгались через границу отряды савинковцев, тютюнниковцев, кавказцев, басмачей. Засылалась в Советский Союз литература, агентура, создавались подпольные структуры. Впрочем, результаты были сомнительными. Антисоветским отрядам приходилось избегать столкновений с крупными силами красных. Рейдировали по деревням – там убьют несколько милиционеров, там разгромят сельсовет. Массовой народной поддержки эти налеты не получали. Народ устал от бесконечной войны, желал жить спокойно. «Гостям» из-за рубежа требовалось самим снабжать себя, что выливалось в

грабежи…

Ну а подпольные антисоветские организации оказались недолговечными. Бывшие офицеры, чиновники, интеллигенты, вовлеченные в эту деятельность, были неопытными и отвратительными конспираторами. К ней подключались и всякого рода авантюристы, сомнительные и случайные элементы, они изменяли или перевербовывались при аресте. В 1921–1925 гг. чекистами были раскрыты многочисленные отделения НСЗРиС в России, Белоруссии, на Украине, подполье анархистов, эсеров, «Центра действия», «Всеукраинского повстанческого комитета» Тютюнника и Петлюры. Кого-то расстреляли, кого-то отправляли в тюрьмы и лагеря.

Но какое дело было до этого зарубежным кругам, подпитывавшим антисоветскую борьбу? Ведь кровь лилась русская. Поддерживался раскол народа, провоцировался террор, нагнеталось озлобление, дополнялись взаимные счеты. В общем, точно так же, как на Российскую империю нацеливалась с Запада «советчина», так на Советскую Россию пошла «антисоветчина». Опять с Запада! Инициировалась она теми же самыми силами «мировой закулисы», которые прежде делали ставку на «советчину». Идеологический знак сменился на противоположный, но дело-то было совершенно не в этом. Главная цель осталась прежней. Расшатывание и ослабление России.

Однако и советские спецслужбы работали весьма эффективно. Разношерстный состав эмиграции, политический разброд, ностальгия по родине, нищета предоставляли отличные возможности вербовать агентов в ее среде. Кого покупали, кого переубеждали в правоте большевиков, манили перспективой «загладить вину» и вернуться на родину. А многие беженцы были откровенно возмущены тем, как западные державы предали союзную Россию, как высокомерно и пренебрежительно отнеслись к русским – и их тоже склоняли к сотрудничеству. Постепенно антисоветские организации оказались нашпигованы советскими агентами. В числе завербованных были многие видные фигуры: председатель Торгпрома Третьяков, один из руководителей БРП Кольберг, в РОВС – генерал Скоблин.

Некоторых участников подполья, арестованных в СССР, и захваченных ОГПУ посланцев из-за рубежа, перевербовывали, пообещав жизнь и свободу. С их помощью создавались фиктивные антисоветские организации. На одну из них, «Верховна вийскова рада», чекисты в 1923 г. заманили в Советский Союз и взяли генерала Тютюнника. Из него сделали рекламную фигуру, чтобы разлагать украинских националистов.

В рамках операции «Синдикат-2» была придумана подпольная организация «Либерально-демократическая группа», на которую клюнул Савинков. В 1924 г. он перешел границу и был арестован. На суде он признал советскую власть, написал письма к соратникам, а за это ему заменили расстрел 10-летним заключением. После чего он, по официальной версии, покончил с собой, по неофициальной, его сбросили в лестничный пролет на Лубянке. Кому понадобилась его смерть? Нет, не советскому руководству. Савинков обладал важной информацией о тайных контактах и делах Временного правительства, был связан с теневыми кругами европейской политики. Очевидно, из-за этого его и прикончили.

Уничтожение Савинкова не только ознаменовало конец созданных им антисоветских структур. Оно стало болезненным ударом для Сиднея Рейли. НСЗРиС был его личным «козырем», благодаря которому он вознесся до уровня важной политической фигуры, получал доступ в правительственные круги европейских держав. Мало того, на финансировании савинковцев и перепродаже добытой через них разведывательной информации Рейли, судя по всему, неплохо грел руки. А тут, получалось, чекисты так ловко обставили «супершпиона». Правда, у него имелся запасной вариант для подобных игр. Наряду с НСЗРиС он установил тесные связи в РОВС, с генералом Кутеповым, возглавлявшим у Врангеля разведку и контрразведку. С Савинковым РОВС враждовал, но для Рейли оказалось вполне возможным «дружить» с обоими. Почему бы и нет, если он обеспечивал тем и другим содействие западных спецслужб?

Но ОГПУ одновременно с «Синдикатом-2» вело еще одну операцию, «Трест», для нее тоже было придумано фиктивное подполье, «Монархическое объединение Центральной России». Чекисты, изображая подпольщиков-монархистов, завоевали доверие РОВС и других эмигрантских организаций, встречались за границей с их руководителями, получали сведения о их деятельности. А осенью 1925 г. сумели заманить в СССР самого Сиднея Рейли. В 1960-х эта годах история была частично рассекречена, послужила основой для романа Л. Никулина «Мертвая зыбь» и сериала «Операция „Трест“», но некоторые весьма важные детали остались неизвестными широкой публике.

В частности, толчком, побудившим Рейли сунуться в ловушку, стало переданное ему письмо… Троцкого! И даже не первое. В первом Лев Давидович предлагал союз Савинкову. А через некоего Дерибаса Рейли было передано еще одно. В нем Троцкий просил помощи, чтобы отобрать власть у Сталина. Гражданам тех стран, чьи правительства поспособствуют этому, обещались концессии на самых льготных условиях и в любом ассортименте. Выражалась также готовность объявить широкую амнистию для эмигрантов. Биограф Рейли, американский профессор Ричард Спенс выразил сомнение, действительно ли Троцкий был автором этих писем – хотя бы из соображений элементарной осторожности. Ведь подобные послания, будучи перехваченными, могли слишком круто скомпрометировать его.

Но факт тот, что «супершпион» Рейли почему-то поверил! Настолько поверил, что, отбросив всякую осторожность, забыв даже об участи Савинкова, ринулся восстанавливать контакты со старым знакомым Троцким. Такая доверчивость объяснялась тем, что в деле были замешаны и другие его знакомые. Имеются данные, что подставил Рейли и фактически сдал чекистам не кто иной как… дядя Троцкого, Абрам Животовский. В годы Мировой войны его работодатель – Рейли – служил представителем синдиката Животовского в США. Что ж, причины такого шага вполне понятны. Рейли слишком много знал о тайнах российской революции, в том числе об участии в этих операциях самого Животовского. Активные связи с белогвардейцами, разведками и правительствами разных стран делали его опасным. Полезнее было от него избавиться. Что и произошло. Обращает на себя внимание тот факт, что Рейли очень уж поспешно уничтожили. 25 сентября арестовали, а 5 ноября расстреляли. Без всякого суда, воспользовавшись заочным приговором, вынесенным ему еще в 1918 г. по делу Локкарта. Кто обеспечил это? Его дело курировал заместитель председателя ОГПУ Генрих Ягода.

Язва четвертая

Если завтра война?

В 1920-е годы Сталин был еще не всесилен и о своих противниках знал далеко не все. Конечно, для него не были секретом связи лидеров оппозиции с западными деловыми и политическими кругами. Но их представляли полезными, не пресекали. Наоборот, считали нужным использовать. Троцкого лишили военного ведомства, но назначили не куда-нибудь, а председателем Главного концессионного комитета СССР. Каменева отстранили от руководства Советом труда и обороны – и поставили наркомом внешней и внутренней торговли. Когда взяли курс на индустриализацию, в Москве появился Александр Гомберг – в период пребывания Троцкого в США был у него «литературным агентом». А в 1917—18 году побывал в России

в составе Американской миссии Красного Креста, состоял переводчиком у разведчика, полковника Робинса. Сейчас он был уже миллионером, выступал представителем американского «Чейз Нэншл банка», вел переговоры со Львом Давидовичем и Каменевым о поставке оборудования для Днепрогэса. Примерно в это же время ОГПУ арестовало одного из доверенных людей Троцкого, Лейбу Фишелева. Но с ходатайствами за него выступили Бухарин и брат Александра Гомберга, Сергей – он носил фамилию Зорин, был кандидатом в члены ЦК РКП (б) и кандидатом в члены ВЦИК, помощником и референтом Зиновьева. (А третий брат – Вениамин Гомберг – возглавлял Русско-германскую торговую компанию и Всесоюзный химический синдикат.)

Но в 1927 г. стала вдруг резко меняться внешнеполитическая обстановка. До сих пор правительства европейских держав смотрели сквозь пальцы на деятельность Коминтерна, на финансирование зарубежных коммунистических партий. Однако в феврале 1927 г. полиция Франции нанесла удар по советским представительствам в Париже и других городах. По обвинениям в шпионаже и подрывной агитации было арестовано более 100 человек. В это же время, 23 февраля, МИД Англии предъявил СССР ноту с требованием прекратить коммунистическую пропаганду в британских владениях, угрожая разрывом дипломатических отношений. 12 мая английская полиция произвела обыск в советско-британской фирме «Аркос», через которую осуществлялся основной объем торговли между двумя странами (и которая служила в Лондоне «крышей» для ОГПУ, Разведупра Красной армии и Коминтерна). Серьезных улик найти не удалось, но Британия все равно разорвала отношения с Москвой. Британскую и французскую инициативу подхватил диктатор Северного Китая Чжан Цзолинь, устроил налеты на советское полпредство и консульства, захватил советский пароход, курсировавший по Сунгари.

Это совершенно противоречило видимой логике! В 1923–1925 годах Коминтерн и советские спецслужбы вытворяли за границей откровенные безобразия – насаждали терроризм, организовали несколько восстаний, и всего этого будто «не замечали». А к 1927 г. Сталин подобные дела прекратил, курс на «мировую революцию» свернул – и теперь-то западные правительства ополчились на Советский Союз! Но на самом деле действовала другая логика. Достаточно сопоставить – политика Запада кардинально изменилась сразу после XV партконференции. Когда была разгромлена оппозиция, принята программа индустриализации, и СССР стал избавляться от иностранных концессионеров. Проекты «мирного» подчинения российской экономики и рынка потерпели фиаско. Обозначилась угроза, что рухнувшая Россия снова воскреснет и усилится.

И вот теперь-то оказались востребованы эмигрантские структуры. Пригодилась «Лига борьбы с Третьим интернационалом» Гучкова и Обера – вываливала в пропагандистских кампаниях собранные ею материалы о происках Коминтерна. Зарубежные спецслужбы взялись помогать РОВС, БРП и другим белогвардейским организациям. Гучков, Струве и ряд других видных деятелей вступили в переговоры с Кутеповым. Указывали, что для антисоветской борьбы надо искать «новые пути», и пришла пора «конструировать террористическую организацию». А Кутепов был разозлен тем, как чекисты водили его за нос с «Трестом», поэтому и сам горел желанием перейти к «настоящей» войне с коммунистами. Сейчас для этого нашлись деньги, поляки и финны выражали готовность помочь с переходами границы…

В мае 1927 г. группа террористов РОВС под руководством Захарченко и Опперпута неудачно попыталась подложить бомбу в общежитие ОГПУ в Москве. В июне последовали сразу три теракта. В Белоруссии был убит высокопоставленный чекист Опанский. В Ленинграде группа Ларионова устроила взрыв на собрании в партклубе – 1 человек погиб, около 30 ранило. А в Варшаве 17-летний Борис Коверда застрелил полпреда Войкова, одного из главных участников цареубийства. Кстати, на дипломатической работе он проявил себя не лучшим образом. Кутил, волочился за женщинами, брал взятки, развалил торговлю с Польшей и был уличен в пропаже крупных сумм. В наркомате иностранных дел говорили: «если бы не Коверда, быть бы Войкову в советской тюрьме, а не в кремлевской стене». Вскоре в Варшаве чуть не совершился еще один теракт, в советском полпредстве нашли взрывное устройство в дымоходе. А в июне 1928 г. члены РОВС Мономахов и Радкевич бросили бомбу в бюро пропусков на Лубянке…

Конечно, такие операции не могли нанести мало-мальски ощутимого ущерба советской власти. Пробравшись в СССР, белогвардейцы были просто не в состоянии совершить что-либо серьезное, разве что вот такие мелкие диверсии организовывали, а потом погибали. А многие вообще ничего не успевали сделать, их срезали пули в перестрелках с пограничниками, арестовывали где-нибудь на советской территории. Погибали ни за грош… Но ведь кому-то это было нужно. Кому-то требовалось нагнетать атмосферу в СССР, провоцировать страх, подозрительность, репрессии.

Кстати, враждебные выпады были не только частью политических игр, но приносили Западу и чисто коммерческую выгоду. Франция, как и Англия, раздувала антисоветскую кампанию в прессе, посылала грозные ноты, и казалось, что она готова отозвать посла из Москвы. Но Советский Союз согласился продавать ей нефть по таким низким ценам, что французское правительство «смилостивилось» и 17 сентября 1927 г. приняло решение: «В настоящее время ничто не оправдывает разрыва дипломатических отношений с СССР». По аналогичным причинам британскую инициативу отказались поддержать Германия, Италия, скандинавские и прибалтийские страны. Но ведь для нашей страны низкие цены оборачивались нехваткой валюты, необходимой для индустриализации.

В самой России после британских и французских демаршей, волны террористических актов, распространялись слухи: будет война. Крестьяне прибирали в запас и не продавали государству хлеб, – а он тоже обеспечивал валютные поступления. В магазинах исчезали продукты, росли цены. А Троцкий вдруг засобирался съездить в Берлин, якобы для лечения. С кем уж он там встречался, с кем беседовал, остается неизвестным. Но после его возвращения, летом 1927 г., «левые» развернули новые атаки на власть. Они тоже шумели, что скоро будет война. Обвиняли в этом Сталина – вот к чему привел его отказ от «мировой революции» и курс на строительство социализма в одной стране. Опирались на Маркса, который учил: победы социализма в одной стране империалистическое окружение ни за что не допустит. Сейчас доказательства были налицо, а Сталин отошел от классического марксизма!

В 1927 году провалилась и советская политика в Китае. Впрочем, провалилась благодаря троцкистам. В китайской революции и гражданской войне Иосиф Виссарионович взялся поддерживать партию гоминьдан и ее лидера Чан Кайши. Ему слали оружие, военных советников. Но туда направили дипломатов из окружения Льва Давидовича – Иоффе и Ломинадзе. Вопреки указаниям генерального секретаря, они принялись организовывать с местными коммунистами заговор против Чан Кайши. Он был раскрыт, китайский вождь революции возмутился, разорвал связи с Москвой, обрушился на коммунистов. Но и это оппозиция ставила теперь в вину генеральному секретарю. Дескать, Троцкий

и Зиновьев предупреждали, доверять Чан Кайши и делать на него ставку нельзя. Сталин не послушался – и вот результат.

Нагнетались страсти. Оппозиция предрекала, что в надвигающейся войне СССР неминуемо будет разгромлен. А Троцкий дошел до того, что саму необходимость обороны государства поставил в зависимость от того, кто будет у власти. 11 июля 1927 года он написал Орджоникидзе, что партия «переродилась», наступил «термидор» (термин французской революции – переворот, когда буржуазная Директория свергла якобинцев). Поэтому защищать правительство Сталина нельзя. Нужно сменить его, и лишь после этого война станет оправданной. Лев Давидович провел аналогию с Францией, когда при наступлении немцев на Париж власть была отдана Клемансо. Сталин, зачитав это письмо на пленуме ЦК, комментировал: «Мелкобуржуазная дряблость и нерешительность – это, оказывается, большинство нашей партии, большинство нашего ЦК, большинство правительства. Клемансо – это Троцкий с его группой. Если враг подойдет к стенам Кремля километров на восемьдесят, то этот новоявленный Клемансо, этот опереточный Клемансо постарается, оказывается, свергнуть нынешнее большинство… а потом взяться за оборону».

Пропаганда подобных взглядов была слишком опасна. Ведь сами же большевики аналогичными методами разлагали армию при царе и Временном правительстве. И вот теперь-то за оппозицию взялись серьезно. Мелких активистов начали арестовывать. Нет, еще не за взгляды, а за конкретные преступления по советским законам. Например, нелегальное размножение и распространение литературы. ОГПУ накрыло ряд таких центров, где использовались гектографы, стеклографы, ротаторы. Троцкистов Щербакова, Третьякова и Мрачковского поймали на контактах с «врангелевским офицером». С ним вели переговоры о покупке типографского оборудования, обсуждали возможности военного переворота – а «офицер» оказался агентом ОГПУ. Оппозиция напрочь открещивалась от этих фактов, утверждала, будто ей нарочно приклеивают «политическую уголовщину». Хотя Щербаков, Третьяков, Мрачковский, конечно же, не знали, что общаются с провокатором, а в ОГПУ они сознались, что такие разговоры действительно были.

Аресты вздыбили оппозицию и подхлестнули к протестам. В троцкистских листовках писалось: «В советских тюрьмах уже сидят коммунисты». (Пока сидели не коммунисты, это было нормально, в порядке вещей, а вот коммунисты – воспринималось как нечто чудовищное.) Лидеры снова апеллировали к народу, пытались возмущать его. Троцкий и Зиновьев выступали на митинге в Ленинграде, и их «подсадные утки» в толпе рабочих выкрикивали: «Да здравствуют истинные вожди революции!». Каменев собрал 2 тыс. человек в Высшем техническом училище в Москве. Но реальное влияние оппозиции оказалось ничтожным. Большинству коммунистов они со своими дрязгами уже просто надоели. По воспоминаниям секретаря Троцкого В. Кибальчича, в последних баталиях число их сторонников в столицах оценивалось в 400–600 человек. Какая уж тут сила? Наивернейший помощник Троцкого, Адольф Иоффе, смог выразить преданность кумиру только тем, что покончил с собой.

А выступления оппозиции подвели ее под очередной удар. В октябре 1927 г., на пленуме ЦК партии, ее снова осудили. Троцкого и Зиновьева выгнали из ЦК. Но они только озлобились, и 7 ноября, в 10-ю годовщину революции, наметили устроить альтернативные демонстрации. Свои лозунги и портреты «вождей» они вывесили на стенах домов, где жили сами «вожди». Так, на углу Воздвиженки и Моховой красовались портреты Троцкого и Зиновьева. Как вспоминал троцкист И. Павлов, с крыши сталинисты пытались сорвать их баграми. «Активную оборону своих портретов вели оригиналы. Вооружившись половой щеткой с длинным черенком, Троцкий энергично отбивал атаки». Да, это выглядело весьма символично. Еще недавно всемогущий Троцкий махал шваброй, защищая не что-нибудь значимое, а собственный портрет…

Кое-где произошли эксцессы. Преображенский с группой троцкистов на Манежной площади начали произносить речи перед проходящими мимо колоннами демонстрантов. Возмущенная толпа партийцев отмутузила их и сдала в милицию. Но в другом месте милиция задержала троих смутьянов, повела в участок, а их товарищи по дороге отбили арестованных, угрожая револьверами. В Харькове случилось столкновение со стрельбой. Но уж на такие откровенные выходки власть отреагировала быстро. 90 видных оппозиционеров исключили из партии, сняли со всех постов. В декабре, на XV съезде ВКП (б) Каменев, Раковский, Радек и другие «левые» униженно каялись во всех грехах, но им уже не верили. Троцкий каяться не стал. Когда его исключали из партии, Лев Давидович заявил: если победят они, то не удовлетворятся взятием власти, а расстреляют «эту тупую банду безмозглых бюрократов, предавших революцию. Вы тоже хотели бы расстрелять нас, но не смеете. А мы посмеем, так как это будет совершенно необходимым условием победы». Но ни его, ни его сторонников никто еще расстреливать не стал. Сослали кого куда. Не на Соловки, не в тюрьмы. Определили в разные провинциальные города. Троцкого отправили в Алма-Ату. Он протестовал, отказывался ехать. Милиционерам пришлось выносить его из дома на руках.

Язва пятая

Замаскированные резервы

Во второй половине 1920-х годов состав советского руководства значительно изменился. Но означало ли это разгром «пятой колонны»? На роль «вождя номер два» в ходе борьбы с «левыми» выдвинулся Николай Иванович Бухарин. Член Политбюро, главный идеолог партии, редактор «Правды». После поражения зиновьевцев и троцкистов в его ведение перешел Коминтерн. Лица из его «команды» заняли ключевые посты в ВСНХ, Госплане, Московской парторганизации. В демократической литературе Бухарин был превознесен до небес. Его представляют грамотнейшим теоретиком, защитником интересов русского крестьянства, поборником нэпа. Эдаким идеалистом, намечавшим строить «цивилизованный» социализм без жертв и катастроф.

Вот таким Бухарин не был никогда. Между прочим, не был он и «любимцем партии» – это выражение только один раз мелькнуло в ленинском «политическом завещании». Доктор исторических наук В.А. Сахаров и другие исследователи до сих пор гадают, откуда и как появилась подобная характеристика?

То ли она являлась плодом болезни Ленина, то ли была записана под влиянием Крупской, то ли подразумевалась ирония, но при диктовке забыли поставить кавычки? Бухарин и впрямь отличался от Троцкого более демократичными манерами, но все равно оставался человеком «элиты». Он был одним из тех партийных деятелей, чья принадлежность к масонству доказана однозначно. Чисто русский по крови, он порой даже как бы стеснялся происхождения, в эмиграции жил под именем «Мойша Долголевский». В годы Мировой войны он очутился в Нью-Йорке, работал в редакции газеты «Новый мир», владелец которой Григорий Вайнштейн был связан с британской разведкой. Там же, в Америке, Бухарин очень близко сошелся с Троцким.

По возвращении в Россию он горячо поддерживал наступление на деревню, «красный террор», поучал: «В революции побеждает тот, кто другому череп проломит». Выступал ярым врагом русских традиций и культуры, его пропаганда обрушивала атаки на церковь,

обеспечивала погромную кампанию в 1922–1923 гг. Что касается его «цивилизованных» экономических программ, то Бухарин менял свои взгляды, как перчатки. В 1918—19 годах он возглавил группировку «левых коммунистов», требующую изгнать с предприятий инженеров, мастеров, чтобы руководили сами рабочие. Потом Николай Иванович стал поборником системы «военного коммунизма», организации Троцким трудовых армий. Он заявлял: «Принуждение во всех формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи».

Ну а после провозглашения нэпа превратился в сторонника либерализации, ратовал за дальнейшие реформы в данном направлении. Сталину даже пришлось его осаживать, когда Бухарин выдвинул лозунг: «Обогащайтесь!». Жаркие экономические споры между Троцким, Бухариным и их сторонниками действительно имели место. Но что было их истинной подоплекой, нам остается только догадываться. Индустриализация в начале 1920-х по планам Льва Давидовича (и под его руководством) вела к доламыванию России, – а при этом страна раздавалась иностранным концессионерам. Углубление нэпа по планам Николая Ивановича вело к отставанию от Запада, постепенному перерождению государства в буржуазное. Но в него, опять же, внедрялись зарубежные концессии, и страна превращалась в типичную «банановую республику».

В 1927 году Сталин отправил в отставку наркома иностранных дел, масона и гомосексуалиста Чичерина. Под благовидным предлогом, «по болезни». Но сменил его Максим Литвинов (Макс Валлах). Всю Гражданскую войну он провел в Лондоне, выступая неофициальным представителем большевиков, поддерживал тайные связи с британскими, американскими, французскими политическими кругами. Соответственно и с закулисными сферами Запада. Стоит ли удивляться, что наркомат иностранных дел превратился в пристанище для всякого рода сомнительных деятелей. Троцкист и масон Раковский, вчерашний глава правительства Украины, стал полпредом (послом) в Париже и Лондоне. Троцкист Раскольников – в Болгарии. Троцкист Антонов-Овсеенко – в Чехословакии. Троцкист Беренс, уничтожавший в 1918 г. русский флот – военно-морским атташе в Англии.

После смерти Дзержинского ОГПУ возглавил Вячеслав Рудольфович Менжинский – до революции, в эмиграции, он работал во французском банке «Лионский кредит». До 1917 г. это был единственный иностранный банк, имевший отделения в России, – и немало поучаствовал в тайных подрывных операциях против нашей страны. А брат Менжинского был крупным московским банкиром. Но на посту председателя ОГПУ Вячеслав Рудольфович почти не проявил себя, он был уже тяжело болен. Фактически делами заправлял его заместитель – Генрих Ягода. В большевистскую партию он вступил только в 1917 году, но приходился троюродным братом Якову Свердлову и женился на его племяннице, поэтому его устроили в ВЧК, и он очень быстро пошел в гору.

Кстати, Свердлов и его брат Вениамин (американский банкир, а потом советский заместитель наркома путей сообщения) очень успешно сочетали работу в партии и правительстве с собственной наживой. Ягоде была в полной мере присуща та же самая фамильная черта. Через своих подручных он организовал целую систему вымогательства: если имелись данные, что у арестованных или их родственников есть чем поживиться, предлагалось облегчить их участь за золото, драгоценности, валюту. В карман Ягоды уходили и конфискованные богатства. На экспорт продавался лес, продукция ГУЛАГа – и часть выручки тоже присваивалась. Огромные средства, полученные подобным образом, Ягода пересылал за границу, в иностранные банки – каналы ОГПУ обеспечивали для этого прекрасные возможности. (Впоследствии его махинации были раскрыты в Германии и использовались нацистской пропагандой. В частности, Розенберг рассказал о них на съезде НСДАП в Нюрнберге 3 сентября 1937 г.)

Стоит ли удивляться, что далеко не все процессы в Советском Союзе оказывались подконтрольными Сталину и патриотической части руководства? Ведь генеральный секретарь ЦК во многом зависел от своего окружения, от аппарата. Это удел любого главы государства: получать информацию, отфильтрованную и обработанную помощниками, принимать решения, разделяемые ближайшими сотрудниками, и передавать на исполнение опять через помощников. А ведомств было много, громоздкий государственный аппарат насчитывал 2,5 млн «совслужащих». Попробуй-ка такое хозяйство проконтролировать! Разные ведомства подчинялись своим начальникам, действовали по их указаниям – и превращаясь в настоящие «феодальные княжества».

Сам Сталин по-прежнему верил в гений Ленина, считал необходимым следовать его курсу. Но некоторые аспекты все-таки пытался исправлять. Например, он не оспаривал приоритет «пролетарского интернационализма». Однако на практике «интернационализм» оборачивался натуральной русофобией. Особенно преуспевал на данном поприще нарком просвещения Луначарский. Когда он дошел до того, чтобы уничтожить даже русскую письменность, намеревался заменить кириллицу на латинский алфавит, Иосиф Виссарионович это пресек и спровадил Луначарского в отставку. Но ведь в наркомате просвещения остались его помощники. Общую идеологическую линию задавали Бухарин и его подручные – Евгений Покровский, Михаил Покровский. Поэтому направленность системы просвещения осталась прежней.

При таком раскладе Сталин иногда оказывался просто бессилен. Так, в 1928 г. «интернационалисты» вознамерились расправиться с выдающимся музыкантом Н.С. Головановым. На него посыпались доносы, центральные газеты «Правда», «Известия», «Комсомольская правда» развернули его ожесточенную травлю, обвиняя в антисемитизме. Иосиф Виссарионович взял его под защиту. Вынес это дело на Политбюро, было принято постановление – прекратить гонения на Голованова. Но даже этого оказалось недостаточно. Преследования музыканта продолжались. В течение 1928—29 годов Политбюро пришлось четыре раза возвращаться к тому же самому вопросу. Четырежды принимались решения, требующие от редакций «Правды», «Известий», «Комсомольской правды» и других газет прекратить клеветническую кампанию. И уже после всех этих четырех решений, 5 января 1930 г. Секретариат ЦК очередной раз постановил: «Констатировать, что постановление правительства о прекращении травли и бойкота Голованова не выполнено…» Причем газеты еще и тянули с публикацией этого постановления! Лишь под нажимом, после напоминаний Сталина, оно появилось в печати 20 января.

В 1930 г. Секретариат ЦК учинил крутой разнос Демьяну Бедному за «огульное охаивание России и русского», – а печатали его русофобские пасквили те же самые «Правда» и «Известия». Они подчинялись Бухарину. Выполняли то, что укажет их собственное начальство, а не Секретариат или Политбюро. В результате получалось, что оппозицию разгромили, но вместо нее выдвигались «вторые эшелоны». Проводившие ту же линию, но исподволь, скрытно.

Впрочем, и прежние противники никуда не делись. Внутрипартийные разногласия еще не считались серьезным преступлением. Лидеры оппозиции жили в ссылках всего несколько месяцев. Слали покаянные письма, и уже в июне

1928 г. их простили, восстановили в партии. Снова назначали на руководящие должности. Не такие, как раньше, но тоже неплохие, высокооплачиваемые. Каменев стал начальником научно-технического отдела ВСНХ, Зиновьев – ректором Казанского университета, членом редакции журнала «Большевик».

Непримиримым врагом казался только Троцкий. В Алма-Ате он жил в общем-то неплохо. Даже куда лучше, чем жили революционеры в мягких условиях царских ссылок. Поселился с семьей в лучшей городской гостинице «Джетысу», еду ему доставляли из ресторана, хотя Лев Давидович постоянно жаловался на бытовые условия и качество кухни. При нем осталось несколько личных охранников, исполняли роль слуг и посыльных. Опальный вождь свободно вел переписку, в том числе с заграничными корреспондентами. Ему по заказам присылали книги, статьи и журналы, нужные для работы. Материально он был обеспечен. Трудиться ради куска хлеба не приходилось. Здесь была великолепная природа, рядом горы. Можно было отдохнуть, поохотиться, заняться литературной деятельностью. Но Троцкого сжигала неудовлетворенность от того, что его сбросили с пьедестала, оторвали от активной борьбы. В Алма-Ате он устроил подобие боевого штаба. Его сын Лев Седов вспоминал: «За апрель – октябрь 1928 года нами было послано 800 политических писем, около 550 телеграмм. Получено свыше 1000 политических писем и около 700 телеграмм…» (как видим, и на телеграфные расходы денег хватало).

А подручные Троцкого развернули кампанию за его вызволение. Распространяли слухи о его страданиях, писали, что он поставлен «в заведомо тяжелые, непереносимые условия». Была придумана версия, будто он заболел малярией (чего в помине не было), требовали перевести его в места «с более здоровым климатом» (т. е. поближе к центру государства). Троцкист Л. Сосновский пугал: «Всякая оттяжка перевода будет означать, что люди сознательно идут на создание нового дела „Сакко и Ванцетти“ (американские анархисты, казненные на электрическом стуле). Только уже на советской земле». Однако сам Лев Давидович уже понял, что развернуться в СССР ему больше не позволят. Каяться и получить второсортную должность, как Каменев и Зиновьев, его не устраивало. Поэтому он стал подумывать о других местах с «более здоровым климатом».

Когда-то Лев Давидович очень лихо убегал из царских ссылок. В Алма-Ате тоже можно было найти проводника, китайская граница лежала совсем недалеко. Но путешествовать по глубинам Азии с риском получить пулю от советского пограничника Троцкого совсем не прельщало. Он считал себя высокопоставленной политической фигурой, и для него нашлись более удобные варианты.

В 1928 г. среди обширной корреспонденции Льва Давидовича появилось письмо из Нью-Йорка, подписанное «Абрам». Оно было перлюстрировано ОГПУ, фотокопия письма сохранилась в архивах и была продемонстрирована в 2007 г. в фильме Е.Н. Чавчавадзе и Г.А. Огурной «Лев Троцкий. Тайны мировой революции». А в тексте говорилось о безобидных бытовых деталях и сообщалось, что материалы, заказанные Троцким из Нью-Йоркской библиотеки, будут ему высланы, не найдены только номера из списка – и следовал длинный перечень цифр. ОГПУ смогло расшифровать эту тайнопись. И в ней-то речь шла уже не о бытовых вещах.

Сообщалось: «Правительство названной вами страны гарантирует вам визу и неприкосновенность лишь в случае добровольной передачи захваченной вами власти в известные вам руки. Материальная сторона проекта обеспечена. Переписка признана недопустимой. Указанный вами проект вашего возглавления активной борьбы с Кинто будет, конечно, принят, хотя пока встречает сомнения, не переоцениваете ли вы своей популярности и его бездарности». Кинто – разносчик на тифлисском рынке, Троцкий этой кличкой презрительно именовал Сталина. А кто скрывался под подписью Абрам, удалось выяснить. Член коммунистической лиги Америки Мартин Аберн.

Это письмо вызывает целый ряд вопросов – и оно же приводит к очень важным выводам. Во-первых, оно свидетельствует, что Троцкий поддерживал с Америкой не только личные связи. Во-вторых, желание вырваться из СССР было именно его, а не навязано ему властями. В-третьих, из текста видно, что «Абрам» связан с некими очень могущественными силами, которые вправе выдвигать требования Троцкому, давать ему указания – и способны устроить его дела в советском руководстве, в правительствах других государств. В-четвертых, уж такое письмо ОГПУ обязано было доложить Сталину. Но ведь не доложило! Причем зарубежные корреспонденты Троцкого наверняка знали, что почта просматривается. Но недопустимой признали лишь дальнейшую переписку. А эту шифровку все же отправили, то есть были уверены: кто-то прикроет.

Наконец, о каком же посте, захваченном Троцким, шла речь? Он уже не занимал в Советском Союзе никаких постов, был исключен из партии! Возможно, подразумевается некий высокий ранг в масонских структурах. В подобном случае добровольная передача действительно считается важной, обеспечивая магическую преемственность. Кому уступил Троцкий тайную, но настолько важную «власть»? Мы не знаем. Но ведь кому-то уступил. И сразу же начали действовать невидимые «пружинки», все разыгралось именно таким образом, как пообещал «Абрам».

ОГПУ доложило Сталину, что Троцкий и в Алма-Ате остается опасным, поддерживает связи со всей страной, организуя оппозицию. Внесло предложение – выслать за границу. В окружении Иосифа Виссарионовича тоже нашлись советники, провели тонкую игру, поддержав такое решение. Вроде бы особо позорное для недавнего лидера. Политбюро приняло соответствующее постановление. А Лев Давидович подыгрывал: отчаянно противился, протестовал. Требовал, что если уж высылают, то пусть отправят в Германию. Но «пружинки» действовали и на международном уровне. Германия его принять отказалась, согласилась только Турция. Хотя в итоге оказалось: именно туда Троцкому требовалось попасть, там его ждали.

Его не просто изгнали, доставив под конвоем в Одесский порт и силой посадив на пароход. Нет, выезд обеспечили со всеми возможными удобствами. Ему удалось вывезти с собой весь свой обширный архив. Не отдельные дневники и письма, а 28 огромных ящиков, сотни тысяч единиц хранения. Здесь были важнейшие государственные, партийные, международные документы, письма Ленина и других советских, зарубежных деятелей. И сразу новые вопросы… В январе 1928 г. Троцкого отправляло в Алма-Ату ОГПУ. Но почему же за год никто не поинтересовался его архивом? Не перелопатил, не поискал в бумагах улик, что при арестах делается в первую очередь? А сейчас таможенники и пограничники почему-то закрыли глаза на ящики вывозимых документов. Кто именно обеспечил вывоз архива, известно. Николай Иванович Бухарин. Дипломатические переговоры о высылке Троцкого шли через нового наркома иностранных дел Литвинова. А вопиющие просчеты и странности в действиях ОГПУ могли объясняться вмешательством только одного человека – Ягоды.

Ну а в Турции Льва Давидовича встретили как самого дорогого гостя. Ему предоставили великолепную виллу на Принцевых островах. Он не нуждался в деньгах, завел штат прислуги, сильную охрану. Здесь изгнанный вождь принялся организовывать антисталинское «сопротивление».

Схема была старой, привычной, точно такой же, как было до 1917 г.: создается революционный центр за рубежом, а через него осуществляется руководство подрывными структурами внутри России.

Язва шестая

Проект «Хазарии»

После Мировой войны под эгидой западных держав начал осуществляться грандиозный план создания еврейского «национального очага» в Палестине. Эту деятельность активно поддержали транснациональные корпорации, могущественные финансовые олигархи – Феликс и Пол Варбурги, Ротшильды, Маршалл и др. Подключились всевозможные благотворительные организации. Хотя подобный проект был не один. Еще в начале ХХ века в кругах крупных еврейских банкиров и предпринимателей выделилось течение «антисионистов». Его апологетами выступали, например, киевские мультимиллионеры Бродские. Они доказывали, что «Палестинский проект» слишком дорогой и трудный, мало кто захочет ехать в неведомые края, в тяжелый ближневосточный климат, создавать хозяйство «с нуля», в чуждом арабском окружении. По мысли Бродских и их сторонников, новую «землю обетованную» следовало создавать там, где уже живет много евреев, где они хорошо устроились, имеются богатые ресурсы, то есть на юге России.

Эти идеи тоже стали претворяться в жизнь, и участвовали те же самые структуры и лица, которые помогали осваивать Палестину. Инициативу проявила американская общественная организация «Объединенный комитет распределения», председателем которой являлся Феликс Варбург, зять Якоба Шиффа, компаньон второго по значению банка США «Кун и Лоеб». Он посетил СССР, вступил в переговоры с Советским правительством о создании еврейских колоний в Крыму. Формально это обосновывалось заботой о представителях бывшей буржуазии. Дескать, они потеряли свои капиталы и предприятия, вот и надо превратить их в «тружеников» – дать землю, и пусть хозяйствуют. Как свидетельствует биограф банкиров из дома «Кун и Лоеб» Присцилла Робертс, для начала речь шла о совершенно небольшом количестве, около 500 человек.

Но дальше проект каким-то образом стал неузнаваемо расширяться, а его разработкой занялся Юрий Ларин (Лурье). Вчерашний «незаметный» экономический советник Ленина, автор программ «военного коммунизма», разваливших хозяйство Российской империи, приведших к разрухе и страшному голоду 1922–1923 гг. Теперь Ларин выдвинул план образования в Крыму национальной автономии, для чего следовало переселить туда 280 тыс. евреев. А в ноябре 1923 г. появился еще более масштабный вариант, его автором являлся А. Брагин, председатель «еврейской секции РКП (б)». По его предложениям новая автономная республика должна была охватить не только Крым, но и южную степную полосу Украины, Приазовье, Кубань и Черноморское побережье вплоть до Абхазии.

В советском руководстве горячими сторонниками подобных разработок выступили Каменев, Троцкий, Бухарин, Цюрупа. Как сообщало Еврейское телеграфное агентство, 20 февраля 1924 г. проект был одобрен большинством членов Политбюро. А 29 августа 1924 г. проект рассмотрел Президиум ЦИК СССР, приняв довольно любопытное решение. Указывалось, что среди советских евреев лишь 300 тыс. являются членами профсоюза (т. е. относятся к рабочим и служащим), если считать вместе с членами семей – 850 тыс. А 130 тыс. являются земледельцами. «Остальная часть в 1.750.000 человек падает на кустарей, мелких торговцев и лиц без определенных занятий».

Делался вывод: «Совершенно ясно, что такая экономическая структура еврейского населения совершенно неприспособлена к советскому строю с его курсом на госторговлю, кооперацию и концентрацию промышленности, и что если не будет принято экстренных мер по переводу еврейского населения на производственный труд, то значительная часть его будет поставлена перед перспективой вымирания и вырождения». Откуда уж взялась угроза «вымирания и вырождения», остается непонятным, но Президиум ВЦИК постановил осуществить массовое переселение в Крым евреев из западных местечек, для чего были образованы два органа, «Комитет по земельному устройству еврейских трудящихся» (КомЗЕТ) во главе со Смидовичем и «Общественный комитет по земельному устройству еврейских трудящихся» (ОЗЕТ) во главе с Лариным.

Но… органы-то учредили советские, обосновывали переселение требованиями «советского строя», а главными двигателями проекта стали американцы! «Объединенный комитет распределения» Феликса Варбурга в 1924 г. заключил с Москвой первый из нескольких договоров о создании еврейских поселений в Крыму. За рубежом план получил название «Агроджойнт». Кроме Феликса Варбурга в нем приняли участие Пол Варбург, фонд Рокфеллера, глава компании «Сирс и Ребек» Джулиус Розенвальд, благотворительная организация «Джойнт» (Подконтрольная банковской группе «Кун и Лоеб»). Подключилось «Французское еврейское общество», было создано «Американское общество помощи еврейской колонизации в Советской России». Американцы брали на себя 80 % финансирования – 10 млн долларов.

Ко всему прочему, Ларину с Брагиным (и проекту «Агроджойнт») немедленно подыграло правительство США! В Советском Союзе в начале 1920-х, в условиях общей разрухи и разорения, большинству евреев жилось очень несладко. По большому счету не лучше, чем русским. Но у них издавна имелась отдушина – эмиграция. Они еще при царе уезжали в Америку, у многих там обосновались родственники. Туда же, по проторенной дороге, потекли их советские соплеменники. Однако в 1924 г. вдруг был принят закон Рида-Джонсона, значительно ограничивший иммиграцию евреев из России в США. И если всевозможная «общественность» яро протестовала против «антисемитизма» царского правительства, то «антисемитизм» нового американского закона никаких возмущений не вызвал.

Евреям прикрывали возможность сбежать в США, подталкивая тем самым к переселению в Крым (или в Палестину). Причем подчеркнем, ни о какой реальной заботе об их благосостоянии, даже о сохранении национальных традиций, речи не было! Например, в ходе антирелигиозных кампаний гонениям подверглись иудейские раввины. Не в такой степени, как православное духовенство, однако и их порой арестовывали, запрещали богослужения. Информация об этом просачивалась за рубеж. Но когда журналисты попросили Феликса Варбурга прокомментировать данные сообщения, он и не подумал осуждать большевиков! Заявил, что преследования раввинов, конечно, вызывают сожаление, но нужно помнить, что Советское правительство через «Агроджойнт» «помогает русским евреям обрести экономическую независимость».

Впрочем, какое дело было Варбургу до раввинов? Высшие фигуры «мировой закулисы», как и их эмиссары в СССР, никогда не были последователями ортодоксального иудаизма. Все они принадлежали к тем или иным масонским течениям, были адептами различных сект и темных оккультных учений. На советской территории предполагалось создать не иудейский анклав, а нечто совершенно иное. Кстати, стоит вспомнить: незадолго до инициативы Варбурга, в 1920–1921 гг., «чрезвычайная тройка» из Пятакова, Розалии Залкинд (Землячки) и Белы Куна учинила в Крыму жуткую бойню, истребив более 100 тыс. человек. Уничтожали не только белогвардейцев, гражданских беженцев, но и местных караимов, обвиненных в

«контрреволюционности», крестьян – за поддержку «зеленых». Массовые репрессии дополнил голод, поскольку дороги в Крым перекрыли и прекратился подвоз продуктов. Умирали жители крымских городов, татары. Не напоминало ли это… чудовищное жертвоприношение, «омывшее» кровью землю полуострова? А при этом поля, сады, виноградники, дома «освобождались» для новых хозяев…

В официальных документах еврейские поселения в Крыму получили неопределенный статус, но возникло еще одно название, неофициальное. «Хазарская республика». Оно не использовалось в постановлениях и переписке, не звучало в публичных выступлениях, но оно существовало. Название древней погибшей державы, где власть захватили крупные еврейские купцы и ростовщики. В 965 г. русский князь Святослав Игоревич разгромил Хазарский каганат. А его сын, св. равноапостольный князь Владимир добил последний осколок этой державы в Крыму и на Тамани. В целом-то получалось символично. Уничтожив Хазарию, св. Владимир принес на Русь Православие. Ну а теперь Православие считалось раздавленным. Государство, державшее преемственность от Рюрика и св. Владимира, погибло – и возрождалась «Хазария».

В Москве кипели политические страсти, громились оппозиции, низвергались вчерашние лидеры, менялись экономические ориентиры, однако планов «Агроджойнта» это как будто вообще не касалось! После первых переселений последовали другие, и масштабы проектов продолжали расти. Ларин на основании собственных «расчетов» стал объявлять: чтобы составить компактную национальную общность, требуется переселить 500–600 тыс. человек. Впрочем, промелькнула и цифра совершенно иного порядка. 7 апреля 1926 г. в Симферополе открылась Всекрымская еврейская конференция. На ней выступил прибывший из Москвы представитель Отдела национальностей ЦИК И.М. Рашкес. Лицо очень информированное, близкое к Ларину, регулярно посещавшее заседания КомЗЕТа и ОЗЕТа. На конференции он говорил на идиш, и газета «Красный Крым» от 11 апреля опубликовала текст его речи:

«Мы стремимся создать сплошную земельную площадь с автономией в перспективе не для концентрации всемирного еврейства, а в целях устройства на земле трех миллионов евреев СССР». Однако публикация вызвала вдруг скандал. Рашкес направил в газету гневное письмо, опровергая собственные слова и называя их «явно нелепой мыслью». Редакции пришлось печатать извинения перед высоким гостем, ссылаться на плохое знание своими сотрудниками еврейского языка. Не исключено, что Рашкес проболтался о вещах, не предназначенных для широкого распространения. А в мае 1926 г. по предложению КомЗЕТа ЦИК СССР принял перспективный план переселения евреев на 10 лет. Общая цифра составляла 100 000 семей (примерно полмиллиона человек), из них в ближайшие три года подлежало переселению 18 000 семей.

Было ли это благом для рядовых евреев? Никоим образом! В местечках Украины и Белоруссии они давно прижились, имели свои маленькие дела. Торговали, «починяли примусы», часы, портняжничали, сапожничали, держали парикмахерские, при нэпе создавали мелкие предприятия. В приграничной полосе неплохо подрабатывали контрабандой. А тут их отрывали от родных мест, синагог, везли в чуждые и непривычные условия. Вот выдержки из писем (орфография и пунктуация сохранены). Гирш Лившиц сообщал: «Прибыв в Крым… мои средства так исчезли что я кое как жил сам занимался мелким торговцем по деревням. После засева вернулся да дому собрал свои монатки и приехал с семьей который состоит из 5 душ 2 мужчин и 3 женщин все взрослые. После вся наша страдание из 15 февраля 1927 г. до жнивы т. е. до 1 августа которые самая первая блюда хлеб с водой…». Владимир Гринбад писал: «Уже четыре месяца семья на участке буквально голодает, я ежедневно с ломом рыл камни и на своих плечах переносил на усадьбу, работал впроголодь, другие между собой не уладились, перегрызлись и разбежались…».

Мало того, переселение, как и в Палестине, вызвало межнациональные конфликты. Ведь в Крыму уже существовала автономия – татарская. Причем поначалу советская власть поддерживала ее, поощряла националистические устремления. Татары на полуострове были в меньшинстве, русских проживало больше. Поэтому местное руководство решило «упрочить» свою автономию, переселить в Крым татар-эмигрантов, в разное время выехавших в Турцию и Добруджу. I Всекрымский съезд Советов постановил привлечь 200 тыс. таких реэмигрантов, забронировать для них 111 тыс. гектаров земли, изыскать 2 млн рублей. Кроме того, за счет конфискованных поместий, за счет «освободившихся» участков, чьи хозяева погибли, Крымской обком и ЦИК Крымской АСССР решили улучшить положение татарских крестьян, наделить землей 9,5 тыс. семей.

Но полуостров-то был «не резиновым»! Его площадь составляет 2,5 млн гектаров, однако из них значительная часть приходится на горы, болота, солончаки. А изрядная доля земель, теоретически пригодных для пашни – сухая безводная степь, которую никто раньше не возделывал, ее использовали только под пастбища. «Хазария» перечеркнула планы местных коммунистов – 132 тыс. гектаров в Крыму было выделено не для татарских, а для еврейских поселенцев. Татарское руководство сопротивлялось, протестовало. Председатель ЦИК Крымской АССР Вели Ибраимов писал в газете «Ени-Дунья»: «От нас требуют земли на переселение в Крым… еврейских хозяйств, однако… наши излишки не удовлетворяют даже своих внутренних нужд, и поэтому крымское правительство сочло невозможным удовлетворение данного требования. Недавно этот вопрос мы поставили в Москве и надеемся, что он будет решен в нашу пользу».

Нет, его надежды не оправдались. Москва во всех спорных ситуациях принимала сторону «Хазарии». 26 сентября 1927 г. Ларин внес предложения о дополнительном подспорье переселенцам – отдать им монополию на производство виноградного спирта для крымских винзаводов. А наркомату внутренних дел Крымской АССР было направлено требование «разработать… план разделения на сельсоветы отводимых для еврейского земледелия площадей с учреждением… сельсоветов по мере фактического заселения и с признанием в них языками делопроизводства русского и еврейского на равных правах». Сам по себе факт очень интересный. Лица из каких-то КомЗЕТа и ОЗЕТа, не имеющие никаких юридических прав, диктуют указания республиканским наркоматам! И их указания безоговорочно выполняются!

Да еще бы не выполняться – когда Ибраимов опять пытался противодействовать, он был вызван в Москву и ОГПУ его арестовало, обвинив в «сокрытии бандитов». Арестовали и его ближайших сторонников в Крыму. За «националистические настроения» и «контрреволюционный заговор» 132 человека во главе с Ибраимовым были расстреляны. А через несколько дней после этого, 14 февраля 1928 г. Ларин выступил на заседании КомЗЕТа с предложением о создании в Крыму Еврейской республики.

«Хазарию» не оставляли без внимания и иностранцы. За первые четыре года переселенческой деятельности, 1924–1928, «Агроджойнт» внес 3,8 млн руб. (Советская сторона гораздо меньше: КомЗЕТ – 242 тыс., ОЗЕТ – 800 тыс.) Руководитель организации «Джойнт» Джеймс Н. Розенберг приезжал в СССР, вел переговоры с рядом руководителей государства. 31 января 1926 г. «Агроджойнт» заключил

новый договор с СССР, по которому эта организация дополнительно выделяла на создание еврейских поселений 20 млн руб., а Советское правительство – 5 млн. Неоднократно наведывался в Москву и Феликс Варбург. Встречался с Рыковым, Бухариным – и настолько нашел с ними «общий язык», что по возвращении за океан выступал в печати за признание Советского правительства президентом США.

Благодаря мощному иностранному финансированию никаких материальных затруднений проекты «Хазарии» не встречали. Это в российском сельском хозяйстве царили развал и отсталость. А для еврейских колоний Америка готова была дать все. «Агроджойнт» поставлял сельскохозяйственные машины, удобрения, сортовое посевное зерно, присылал квалифицированных агрономов (и наверное, они были не только агрономами). Колонисты, селясь «на землю», получали ощутимые денежные пособия, ссуды. Такое различное отношение к ним и к коренным жителям нагнетало озлобление среди татар. Они силились отстоять землю, зафиксированы многочисленные столкновения, нападения, драки. Но, невзирая ни на что, к ноябрю 1928 г. было переселено 26 269 человек. Проект поддерживался государством, его обеспечивали карательные структуры, во всех конфликтах принимая сторону новоселов и подавляя недовольство татар.

И все-таки замыслы «Хазарии» стали с самого начала… расползаться по швам. По одной простой причине: переселенцы были совсем не приспособлены к сельскохозяйственному труду. Они никогда не занимались этим, не имели для обработки земли ни малейшего опыта. Но и желания тоже не имели! Евреи, доставленные в Крым, быстро разбегались по городам, где снова могли заниматься привычной деятельностью: торговать, портняжничать, устраивать часовые мастерские и парикмахерские. Или уезжали назад в родные местечки. По переписи 1926 г. в Крыму было 39 921 евреев, но из них в сельской местности проживало лишь 4 083. На 1 января 1930 г. их количество возросло до 49 100. А на селе обитало лишь 10 140. Да и то далеко не все из них стали крестьянами – многие пристраивались счетоводами, бухгалтерами, заготовителями, учителями, продавцами сельских магазинчиков.

Однако в 1928 г. проект «Хазарии» получил новый мощный толчок. Нэп в СССР сворачивался, всевозможные частные конторы ликвидировались. Покатились кампании раскулачивания, коллективизации. А ведь большинство евреев в местечках Украины и Белоруссии занималось мелким, но частным предпринимательством. Теперь торговцы, владельцы кустарных предприятий должны были остаться без заработков, часть из них попадала в разряд «нэпманов» с конфискациями имущества, лишением гражданских прав. Поэтому руководители «хазарских» планов рассчитывали, что уж сейчас-то получится переселить местечковых евреев. Никуда не денутся, поедут, чтобы из «лишенцев» превратиться в колхозников, приобрести почетный статус тружеников.

С 1928 г. постановлениями президиума ЦИК СССР и ЦК партии были определены уже не одно, а два места для переселения – Крым и Приамурье. Здесь на землях, отобранных у амурских казаков, построили первые бараки, станицу Тихонькую переименовали в Биробиджан. Организацией приамурских поселений занялись те же самые КомЗЕТ и ОЗЕТ во главе с Лариным. Очень похоже, что дальневосточный вариант начали разрабатывать из-за того, что отсюда было труднее сбежать, чем из Крыма, и поблизости не было больших городов, где евреи могли бы пристроиться к привычным для них занятиям.

Хотя и декларировалось, что поселения создаются для «перековки» торговцев в тружеников, первую партию для Биробиджана, тысячу человек, набрали из рабочих. Однако и здесь результаты были плачевными. Проверяющие докладывали, что за первое лето построено лишь 25 изб, вспахано 135 гектаров земли, и ни один не засеян. «Среди барачных жителей некоторые умудряются получать переселенческий кредит и ссуды, сидя в бараке, и проедают их, даже не выехав на землю. Другие, менее изворотливые, нищенствуют». К февралю 1929 г. более половины евреев, привезенных на Амур, правдами и неправдами уехали прочь…

Что ж, тогда в Биробиджан погнали еврейскую молодежь, комсомольцев. На энтузиазме, на пропагандистской шумихе. Отрывая ее напрочь от «корней», от родных гнезд, прошлого воспитания. Ветераны освоения края потом со смехом вспоминали, как им из дома присылали к празднику мацу, а они не знали, что это такое, ели ее со свиным салом. Но одной из главных целей данных проектов как раз и было «переделать» еврейский народ. Переломить его традиции, изменить психологию. Отучить приспосабливаться внутри других народов, сделать из евреев производителей, землепашцев. И воинов. А уж где их впоследствии использовать, какую идеологию внушить, решат те, кому дано право решать.

Ну а из Крыма в это время депортировали раскулаченных татарских, русских, украинских крестьян. За 1930–1931 гг. с полуострова выселили 4325 семей (25–30 тыс. человек). Отобрали у них 50 тыс. гектаров земли. Основная часть конфискованных наделов, домов, имущества предназначалась для еврейских новоселов. Кстати, весьма любопытной представляется реакция иностранцев на подобную политику советской власти. Многим, даже в иудейских кругах, она очень не понравилась. Так, редактор американского журнала «Морнинг журналь» Фишман поднял вопрос: «Этично ли со стороны русского еврейства пользоваться для колонизации экспроприированной землей?». А еврейская газета «Джуиш кроникл» еще и расставила точки над «i», указав, что многие бывшие хозяева расстреляны, посажены в лагеря или сосланы. Но с ответом выступил председатель благотворительного общества «Джойнт» мультимиллионер Луи Маршалл, который заявил, что «признает благодетельное право революционных конфискаций».

Очередные переселения вызвали и новые конфликты с татарами. Председатель ЦИК Крымской АССР Мемет Исмаил Кубаев, сменивший расстрелянного Вели Ибраимова, тоже попытался протестовать. Но он разделил судьбу своего предшественника, был снят со своего поста, арестован ОГПУ, а впоследствии расстрелян. А колонизация Крыма шла полным ходом. В 1930 г. был учрежден Фрайдорфский национальный район, 32 национальных сельсовета, стала издаваться газета «Ленин Вег» на идиш. Главный автор и двигатель проекта – Ларин-Лурье – в 1932 г. умер, удостоившись ниши в кремлевской стене. Но его дело жило. В его честь назвали еще один, Лариндорфский национальный район, возник и третий, Смидовический. А на дочери покойного Ларина женился Бухарин. Только ли за «красивые глазки»?

Иностранные банкиры продолжали оказывать проекту щедрую помощь. В 1932 г. в Москву приехала супруга Отто Кана – партнера Варбургов в банке «Кун и Лоеб». Она, как и жены других финансовых тузов, выступала «благотворительницей», «общественницей». Как с удивлением писала французская газета «Фигаро», госпоже Кан была устроена встреча, почти такая же пышная, как королю Афганистана, посетившему Россию незадолго до этого! Даже не банкиру, а жене банкира! Встреча с оркестрами, построением войск, приемами на высшем уровне… А одной из главных целей приезда «благотворительницы» было финансирование и иная поддержка «национальных автономий» в Крыму.

Но точно так же, как и раньше, переселенческие планы терпели неудачу. Потому что местечковые евреи, даже

утратив возможность торговать и кустарничать, вовсе не желали превращаться в колхозников. Они разъезжались куда угодно, но не в Крым или Биробиджан. Чаще всего – в большие города, где можно было как-то пристроиться с помощью родственников, знакомых. В одну лишь Москву их перебралось около 100 тыс. А в Крым многие приезжали только для того, чтобы избавиться от статуса «лишенцев», а потом отправиться в другое место. В 1932 г. «текучесть кадров» по крымским колхозам оценивали в 60–70 %. Но и это соотношение прибывших и убывших оказывалось заниженным. Потому что считали не по людям, а по количеству семей, зачисленных «на землю». А еврейские семьи были большими. Получали пособие на всех, выправляли какие-нибудь документы, потом оставались 1–2 человека, и в отчетах начальства они значились «семьей». Остальные же разъезжались, чтобы и самим устроиться, и материально поддерживать родичей, мыкающихся в колхозе. Нет, простым евреям она была совершенно не нужна, эта «Хазария».

Язва седьмая

«Правый» уклон

В 1927 г. XV съезд партии, добивший «левую» оппозицию, постановил ускорить темпы индустриализации, перенести центр тяжести с легкой промышленности на тяжелую, на производство средств производства, чтобы обеспечить эту самую индустриализацию не покупным, а отечественным оборудованием. Брался курс и на коллективизацию в деревне…

Но уже тогда, когда принимались постановления, их выполнение оказалось более чем проблематичным. Потому что планы хлебозаготовок на 1927 г. провалились. Причем провалились совершенно неожиданно! Урожай был отменный. По предложению Бухарина и Рыкова закупочные цены на сельхозпродукты не повышались – они доказывали, что в условиях монополии государства крестьяне все равно никуда не денутся, продадут хлеб. Но осенью выяснилось, что зерна сдали вполовину меньше, чем в 1926 г.! И другой продукции тоже. Ее не хватало даже внутри страны. Очевидец писал: «Зимой 1927/28 года в городах очереди за хлебом стали обычным делом, масло, сыр и молоко – редкостью. Государственные запасы зерна истощились». Разумеется, это вызывало недовольство граждан. Но ведь, кроме того, экспорт зерна и других продуктов сельского хозяйства оставался важнейшим источником валютных поступлений для индустриализации…

Что же произошло? В Советском Союзе объясняли, что хлеб «гноили кулаки». Демократические авторы рассуждают иначе: что крестьяне не имели возможности купить промышленные товары, поэтому и не продавали излишки хлеба, предпочитали оставить их у себя. Обе эти версии не выдерживают критики. О том, что крестьяне оставляли всю продукцию у себя дома, могут рассуждать разве что «бумажные» теоретики, не задумываясь о специфике сельского хозяйства. Зерно – вовсе не такая вещь, которая может храниться сколь угодно долго, а уж тем более масло, сыр, молоко. Холодильников-то у крестьян не было. Не было и оборудованных элеваторов, перерабатывающих предприятий. Неужели крестьяне были такими глупыми, что обрекали плоды своего труда на порчу и гниение, вместо того чтобы сбывать, хотя бы и по низким ценам? А кулаки 1920-х были вовсе не крупными производителями, а в первую очередь перекупщиками продукции односельчан. И что же, они потратились, приобретая ее, а потом оставили в погребах, пускай пропадает?

Отчасти на срыв заготовок оказали влияние нагнетавшиеся слухи о близкой войне, теракты белогвардейцев. Если заполыхает, то неизвестно что будет в стране, что будет с советскими деньгами – все же вернее придержать часть зерна. Но это была лишь одна из причин. Опять же, на какое-то время можно сохранить зерно, но не молоко или сыр. Ответ на вопрос дает нам директива заместителя наркома юстиции РСФСР подчиненным органам от 16 июля 1928 г., она была издана перед следующей заготовительной кампанией: «В случае новой попытки… срыва хлебозаготовок» быть готовыми «к массовому применению ст. 107 Уголовного кодекса» (спекуляция) против скупщиков хлеба. Сельскохозяйственную продукцию кто-то скупал!

Кто? Городские нэпманы, желая погреть руки? Но желание получить барыш у них было всегда. Только в прежние годы оно почему-то не создавало особых проблем. А теперь дружно бросились скупать? Хотя можно вспомнить и другое. Подобная методика создания искусственных дефицитов была в отношении России уже отработана, она применялась в 1916–1917 гг. для создания кризиса и привела к Февральской революции. Почему было не повторить удачную операцию? В СССР было вполне достаточно представительств зарубежных фирм, концессий, с ними были связаны многие советские начальники и чиновники… Зимой 1927/28 гг. уже не царская, а Советская Россия очутилась в условиях кризиса. Возникла реальная опасность социального взрыва. А планы индустриализации выглядели обреченными на провал.

Стройки, которые уже были начаты, пришлось бы очередной раз «замораживать», сворачивать работы. Затраченные на них огромные средства пошли бы насмарку. Вложенный труд пропал бы зря. Котлованы и фундаменты намеченных заводов засыпало бы снегом, залило бы дождями. Купленное за границей оборудование ржавело бы на складах… И ведь такое произошло бы уже не в первый раз! Аналогичные вещи случились и в 1925, и в 1926 гг. В общем, выходило – задумывайте, планируйте свою индустриализацию, тратьте на нее деньги. А потом по каким-то причинам все сползет на нет. И снова будете планировать, тратиться, кормить иностранных поставщиков. Россия получалась обреченной на такие безрезультатные дергания на одном месте, разбазаривая свои национальные богатства…

Но на этот раз Сталин решил вырваться из «заколдованного круга». Вырваться методами «военного коммунизма». В январе 1928 г. Политбюро приняло постановление о насильственном изъятии излишков хлеба. Для этого создавались специальные отряды из коммунистов, привлекалась деревенская беднота, возглавить кампанию должны были высшие руководители – сам Сталин выехал руководить заготовками в Сибири. Что ж, зерно собрали. Но точно так же, как в Гражданскую войну, «чрезвычайные меры» сопровождались колоссальными злоупотреблениями. Партийцы и активисты из голодных городов ринулись трясти «сытую» деревню. Хлебозаготовки нередко выливались в грабежи, сопровождались насилиями. Хватало и охотников отличиться, перевыполнить показатели, для чего выметали амбары не только кулаков, а середняков, бедняков.

В ответ вспыхнули крестьянские восстания. Их жестоко подавляли, но это не помогало. В апреле было зафиксировано 36 бунтов и мятежей, в мае 185, в июне 225. Надо сказать, что советское руководство погромов деревни не предписывало и не приветствовало. В апреле 1928 г. объединенный пленум ЦК и ЦКК хотя и отметил общий успех кампании, но вместе с тем осудил «извращения и перегибы, допущенные местами со стороны советских и партийных органов», которые «фактически являются сползаниями на рельсы продразверстки». Но постановление ничего не изменило. Соблазны всевластия, возможности пограбить оказывались слишком сильными. 16 июля 1928 г. вышла директива замнаркома юстиции РСФСР Крыленко, запретившая такие меры, как обходы дворов в поисках хлеба, незаконные обыски и аресты, закрытие базаров. Предписывалось прекратить все уголовные дела по статье о спекуляции, которые

ретивые исполнители завели против середняков и бедняков. А 19 июля правительство постановило отменить «чрезвычайные меры» при хлебозаготовках. Лишь после этого восстания пошли на убыль (в июле их случилось 93).

Но в ходе кампании подтвердилось, что скупка сельхозпродукции производилась через кулаков. Поэтому Сталин приходил к выводу: «Пока существуют кулаки, будет существовать и саботаж хлебозаготовок… Поставить нашу индустрию в зависимость от кулацких капризов мы не можем». 16 мая 1928 г. ЦК принял постановление «За социалистическое переустройство деревни», впервые допустившее «раскулачивание» – конфискацию и раздел кулацких хозяйств с выселением владельцев. В отношении других категорий крестьян ситуация вроде обещала вернуться в нормальное русло. По предложениям Бухарина и Рыкова были повышены закупочные цены – и производители сами должны были сдавать продукцию государству.

Однако деревня была взбудоражена погромами. Правительству не верили, ходили упорные слухи о возврате продразверстки. А раскулачивания вылились в новую волну безобразий. Ради тех же соблазнов пограбить, а то и ради «галочки», ради отчетности, под кампанию подводили не кулаков, а просто зажиточных хозяев, персональных врагов местных активистов. В такой обстановке крестьяне сокращали засеваемые площади. В некоторых местах не хватило посевного зерна – выгребли вместе с «излишками». И если пошли на убыль крестьянские бунты, то возросло количество терактов против «раскулачивателей». В январе 1928 г. в сельской местности был отмечен 21 теракт, в сентябре – уже 103, в ноябре – 216.

При этом положение с продовольствием ничуть не улучшилось, оно становилось все хуже. Опять, несмотря на объявленную отмену, пришлось в ряде местностей вводить «чрезвычайные меры». А окончательное решение проблемы Сталин увидел в коллективизации. Указывал: «Нужно добиваться того, чтобы в течение ближайших трех-четырех лет колхозы и совхозы… смогли дать государству хотя бы третью часть потребного хлеба»… Кризис обострил и проблемы иного рода. Резко активизировалась оппозиция. Радек писал одному из товарищей: «В Москве нет хлеба. Недовольство масс… Мы накануне крестьянских восстаний». Считали, что можно будет воспользоваться ситуацией для перехвата власти, реанимировали свои структуры, распространяли троцкистские листовки.

Но наряду с «левым уклоном» в партии заговорили и о «правом». Хотя изначально это определение не имело отношения к Бухарину и его группировке. Как уже отмечалось, в условиях нэпа многие местные руководители вошли во вкус «красивой жизни». Вели дела с нэпманами, покрывали их махинации, «барствовали» в своих владениях, погрязнув в кутежах и сексуальных забавах. Когда начали раскручиваться дела о спекуляциях с продовольствием, подобные факты всплыли наружу. В мае 1928 г. ЦК принял постановление о «бюрократах, сращивающихся с нэпманами» в Смоленской, Сочинской, Артемовской, Ряжской и Сталинской парторганизациях. Указывалось, например, что на Смоленщине «губернские партконференции были сплошной большой пьянкой», «старые революционеры превратились в пьяниц и развратников». Было снято со своих постов и исключено из партии более тысячи руководителей, многие попали под суд. К «правому уклону» как раз и отнесли таких «перерожденцев», а потом добавили еще нескольких деятелей вроде заместителя наркома финансов М. Фрумкина, выступавшего против раскулачивания.

Но наметилось и охлаждение между Сталиным и группой Бухарина, Рыкова и Томского. Началось оно вовсе не по вопросам экономической стратегии. Сталин понимал, что ошибаться может каждый и не склонен был драматизировать разногласия. Напротив, пытался сглаживать их. Когда в марте 1928 г. Рыков вспылил по поводу «чрезвычайных мер» по хлебозаготовкам и швырнул на стол заявление об отставке, Сталин написал на нем «резолюцию»: «Дело надо сделать так: надо собраться нам, выпить маленько и поговорить по душам. Там и решим все недоразумения». Бухарин и его сторонники полностью поддержали курс на ускоренную индустриализацию, коллективизацию. Николай Иванович гневно клеймил «правых уклонистов», а на XV съезде партии требовал «форсированного наступления на кулака».

Конфликт обозначился, когда Сталин начал прижимать «феодальные княжества», образовавшиеся в различных советских ведомствах. Указания партии и правительства выполнялись плохо, в парторганизациях вскрывались все новые злоупотребления. Вот тогда-то и было обращено внимание, что различные партийные и государственные структуры живут и действуют сами по себе, подчиняясь лишь собственному руководству. Во второй половине 1928 г. Сталин решил покончить с этим, подтянуть дисциплину. Он стал вводить своих представителей из аппарата ЦК в Исполком Коминтерна, в редакцию «Правды», в профсоюзы, хозяйственные органы. В Московской парторганизации, пытавшейся отстаивать самостоятельность, были проведены перевыборы.

Именно эта борьба за централизацию вызвала резкую оппозицию Бухарина. Точно так же, как в свое время Троцкий, он принялся выступать с требованиями «партийной демократии» – подразумевая, что контроль со стороны ЦК ее нарушает. Бухарин использовал и экономические аргументы. Но они являлись не самоцелью, а только средством. Ранее уже указывалось, что Николай Иванович многократно менял свои взгляды на экономическую политику, и со сталинской переменой курса он вполне согласился. Но теперь, в условиях кризиса, когда горожане возмущались очередями за хлебом, а крестьяне – изъятиями хлеба, критика экономической политики оказывалась очень выигрышной. Позволяла завоевать популярность, славу защитника народных интересов.

При этом Бухарин и его сторонники действовали более тонко, чем «левые». Они не созывали отдельных совещаний, не вырабатывали общих платформ, чтобы не подставиться под обвинение во «фракционности». Не пытались раздувать смуту на митингах, распространять воззвания. Николай Иванович предпочитал кулуарные интриги в партийном руководстве. Распространял слухи, сеял сомнения. Вел работу через хозяйственные, культурные и прочие органы. Его опорой становилась отнюдь не масса. С одной стороны, этой опорой были партийные функционеры среднего звена, втайне желавшие продолжения «нэповской» жизни и недовольные закручиванием гаек. С другой – «спецы» из дореволюционной интеллигенции: инженеры, экономисты, управленцы, финансисты и т. д. Они хорошо оплачивались, пользовались протекциями советских руководителей, занимали важные посты в наркоматах, Госплане, ВСНХ и других органах. Эти «спецы» были вовсе не против того, чтобы коммунистическое государство постепенно превратилось в обычную буржуазную демократию.

Опорой Бухарина становилась и молодежь. Но, естественно, не вся молодежь. Он завоевывал симпатии среди комсомольских работников, учащихся столичных вузов – а это были в основном дети элиты. Те самые «дети Арбата», которых впоследствии воспел Рыбаков. Арбата, а не провинциальных городков и сел. Своими лозунгами «демократии», семенами критики, Бухарин приобрел большой авторитет в Академии красной профессуры (откуда потом вышли многие антисталинисты наподобие Авторханова), в

коммунистическом университете им. Свердлова, в литературном институте.

В январе 1929 г. Николай Иванович выступил со статьей «Политическое завещание Ленина». В ней не говорилось о работах «завещания», которые троцкисты в свое время пытались использовать против Сталина. Но название было вполне понятным и знакомым для партийцев, звучало открытым вызовом генеральному секретарю. Хотя Бухарин хитрил. Он не рискнул напрямую обвинить Сталина в экономических ошибках. В статье и других публикациях, выступлениях он как будто критиковал Троцкого. Предостерегал от «сползания к троцкизму». Однако бил он по тем пунктам троцкистских программ, которые совпадали со сталинскими.

Кстати, в искренности его нападок на «левую» оппозицию позволительно усомниться – если вспомнить его помощь при выезде Троцкого за границу. А 11 июля 1928 г., когда отношения между Сталиным и Бухариным еще были совершенно безоблачными (трения начались в конце лета и осенью), Николай Иванович тайно встретился с Каменевым, предложив ему действовать сообща. Говорил: «Разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезнее всех бывших разногласий с вами». В беседе он высказывал очень грязные характеристики и в адрес генерального секретаря, и в адрес других членов советского руководства, выражал уверенность, что «линия Сталина будет бита».

Однако при этом Бухарин… перехитрил сам себя. Каменев записал текст разговора и послал Зиновьеву. А секретарь Каменева Швальбе еще и снял копию, передал троцкистам – чтобы тоже были в курсе. Но когда Николай Иванович принялся изливать желчную критику якобы на троцкистов, они оскорбились – и решили расквитаться. Опубликовали текст беседы Бухарина с Каменевым в своей листовке. Разразился скандал. Члены Политбюро были ошеломлены теми эпитетами, которыми Николай Иванович честил их за глаза, да еще и перед оппозиционером! Бухарин пробовал отвертеться, называл публикацию «гнусной клеветой». Но обратились к Каменеву, и тот подтвердил подлинность разговора.

Бухарину пришлось сознаться. Тут уж против него ополчилось все партийное руководство. ЦК осудил переговоры с Каменевым как «фракционный акт». Был однозначно сформулирован и ответ на бухаринские требования «демократии» – резолюция констатировала, что отсутствие контроля со стороны ЦК ведет к превращению государства «в бесформенный конгломерат, состоящий из феодальных княжеств, в числе которых мы имели бы княжество „Правды“, княжество ВЦСПС, княжество ИККИ, княжество НКПС, княжество ВСНХ…». Бухарин, Рыков и Томский не смирились с поражением, попробовали отстаивать свою точку зрения, но в апреле 1929 г. были осуждены пленумом ЦК.

Впрочем, прорабатывали их не так сильно, как «левых». Сперва их даже «уклонистами» не называли. Только отмечали, что их взгляды «совпадают в основном с позицией правого уклона». Лишь в ноябре 1929 г., после новых выступлений, Бухарина объявили «застрельщиком и руководителем правых уклонистов». Теперь и этих оппозиционеров стали наказывать. После каждой взбучки они послушно каялись, но продолжали исподволь гнуть критическую линию. Орджоникидзе писал о Бухарине: «Он, совершенно неожиданно для нас, оказался человеком довольно неприличным. Он будет делать все от него зависящее, чтобы создать впечатление, что его обижают и угнетают, и в то же время сам всех будет мазать г…».

Но все равно, к «правым» отношение было гораздо мягче, чем к «левым». Их то выводили из Политбюро, то обратно вводили. Бухарина сняли с руководства «Правдой» и Коминтерном, но оставили за ним вторую по рангу газету, «Известия», назначили начальником отдела ВСНХ. Их не отправляли в ссылки, они по-прежнему входили в высшую советскую элиту, сохраняли кремлевские привилегии и значительное влияние. Бухарин даже каяться приучился весело, как бы с вызовом. Он, очевидно, чувствовал за собой какую-то силу, был почему-то уверен в своей безнаказанности. Порой позволял себе даже откровенно наглые выходки. Так, в 1932 г. он вместе со Сталиным был на встрече с молодыми литераторами. Перебрал лишку, и когда участники встречи попросили рассказать о Ленине, Бухарин дернул Сталина за нос и засмеялся: «Ну, соври им про Ленина». Иосиф Виссарионович очень рассердился, но смолчал – и обошлось без последствий.

Язва восьмая

Вредительство мнимое и реальное

Коллективизация и раскулачивание вызвали новую, массовую волну крестьянских восстаний. Это вызвало оживление среди эмиграции, всколыхнулись надежды на падение коммунистического правительства. РОВС, БРП и другие белогвардейские организации принялись создавать небольшие отряды, посылая их через границу. Силились организовать партизанское движение в Белоруссии, Сибири, Приморье. Но у них снова ничего не получилось. Результаты ограничивались налетами на колхозы, убийствами мелких активистов. Крестьяне отнюдь не воспринимали пришельцев из-за рубежа «своими». Они выступали только за собственные права, но не против советской власти. Вооруженные группы и банды повстанцев, прятавшиеся по лесам, продержались недолго. Одних вылавливали, другие спасались поодиночке, разъезжаясь в отдаленные края, на большие стройки, где была надежда скрыть свое происхождение. А белогвардейцы, которым удалось уцелеть, пробирались обратно за кордон.

В данный период в СССР были обнаружены и подпольные структуры, связанные с заграничными центрами меньшевиков, эсеров, «Торгпромом». В 1928 г. прошел громкий процесс по Шахтинскому делу, в 1930 г. – по делу Промпартии, в 1931 г. – над «Союзным бюро меньшевиков», был раскрыт подпольный центр Трудовой крестьянской партии. В «демократической» литературе все эти дела были объявлены сфальсифицированными, основанными на «выбитых» признаниях. При этом факты, отраженные в материалах следствия и открывшиеся на судах, заведомо отбрасывались. Но, например, современный историк А.В. Шубин (причем ярый антисталинист), изучив эти факты, пришел к совершенно иным выводам. Возможно, следствие что-то «приплело» для большей убедительности, но подпольные группировки действительно существовали.

По Шахтинскому делу группу «спецов» (инженеров, мастеров, управляющих) обвинили в том, что они поддерживали связь с бывшими хозяевами предприятий, очутившимися в эмиграции, получали от них деньги, информировали о положении дел. Старались сдерживать разработку полезных ископаемых, чтобы не исчерпать хозяйские запасы, выполняли и другие заказы прежних владельцев… Но эта методика уже была отработана! В годы Мировой войны хозяева германских фирм тоже уехали за границу, а русские управляющие остались – и продолжали выполнять их указания, выезжали в нейтральные страны, где встречались с владельцами. Теперь, как уже отмечалось, Нобель, Денисов, Терещенко, Гукасов и другие российские банкиры и промышленники сохранили в эмиграции значительные капиталы, влияние. Многие из них даже вели дела с СССР – как Животовские, Шлезингер, Калашкин, Терновский, Цейтлин, Добрый, Лесин, Высоцкий, Златопольский. Да что уж говорить о возможностях бывших хозяев влиять на свой персонал, если их представители остались в советском руководстве! Бывший управляющий заводов Нобеля Серебровский возглавил Нефтесиндикат СССР, а потом

Главное управление по цветным металлам, золоту и платине. Брат банкира Менжинского руководил ОГПУ. В экономическом управлении ВСНХ занимал высокую должность представитель банкирской семьи Гинзбургов…

Словом, ничего фантастического в обвинениях не было. Тем более что для «вредительства» не требовалось никаких диверсий, достаточно было выполнять свои обязанности спустя рукава. Недосмотреть за ворующими рабочими, согласиться на неправильную прокладку шурфа. «Выбивание» признаний не применялось – и 23 из 53 подсудимых вовсе не признали свою вину. Правительство шахтинский процесс не инициировало. Наоборот, проверяло. Ворошилов запрашивал у Томского, побывавшего в Донбассе, – не было ли допущено «перегибов» со стороны ОГПУ. Тот отвечал, что нет, все правильно. В результате пятерых расстреляли, большинство посадили, а четверых оправдали – доносы рабочих суд не счел достаточными доказательствами.

О том, что подпольные структуры в СССР существовали реально, нам известно не только из следственных дел, но и из других источников, в том числе антисоветских. Так, Союзное бюро меньшевиков (оно же «Московское бюро РСДРП») было оставлено в России, когда Мартов и прочие лидеры этой партии подались за рубеж. В конце 1920-х годов его возглавлял В. Иков, у него была налажена связь с эмиграцией. Но на следствии и суде он в этом не сознался, об этом стало известно значительно позже. Точно так же и эсеры оставили в России свое подполье, при расколе их организаций связи с нелегальными структурами в СССР поддерживала Трудовая крестьянская партия (ТКП). В 1925 г. эсеровские структуры были раскрыты и разгромлены, но уцелела группа Кондратьева – Чаянова.

Эмигрировавший на Запад меньшевик Н. Валентинов, написавший впоследствии воспоминания, рассказывал о подпольной «Лиге объективных наблюдателей», куда входили «спецы», занимавшие высокие посты в советской экономике. Один из руководителей Госплана В. Громан, важные начальники в аппарате ВСНХ – А.М. Гинзбург, А.Л. Соколовский, А.Б. Штерн, Л.Б. Кафенгауз и др. Правда, Валентинов утверждал, что «Лига» прекратила существование в 1927 г., но с какой стати? Очевидно, ему просто не хотелось топить товарищей, оставшихся в СССР. А те же самые личности оказались в списках обвиняемых по делам Промпартии, Союзного бюро меньшевиков и т. д.

На квартире у видного меньшевика Н. Суханова (Гиммера) вполне реально существовал «политический салон» – как раз на этом подсудимые и погорели. Воскресными вечерами у него собирались высокопоставленные «спецы», оппозиционно относящиеся к советской власти. Все те же Громан, Гинзбург, Кондратьев и пр. Обсуждались возможности эволюционных реформ через «правых» коммунистов. А более глубокие преобразования считались возможными, если в стране настанет «кровавая каша». Причем в условиях народного недовольства и крестьянских мятежей «каша» представлялась неизбежной. Участники встреч вырабатывали списки «теневого кабинета». Рассматривали возможности создания коалиционного правительства, в котором объединились бы меньшевики, ТКП, промпартия и «правая» оппозиция большевиков. Хотя единства во взглядах не было, по пунктам своих программ эти господа грызлись не меньше, чем их коллеги в эмиграции.

Среди тех, кто был арестован по делам нелегальных организаций, подобрались вовсе не наивные идеалисты, не новички в политике. Трое заместителей министров в масонском Временном правительстве, видные общественные и политические деятели дооктябрьской России. Но вдобавок выясняется, что эти деятели пользовались очень высоким покровительством в советском руководстве! Например, Кондратьева, активного эсера, хотели выслать за пределы страны. Но за него горой выступили нарком финансов троцкист Сокольников, «бухаринец» Пятаков, и его как «ценного специалиста» назначили руководить Конъюнктурным институтом при наркомате финансов. А подсудимый И. Рубин признался: когда ОГПУ село на пятки Союзному бюро меньшевиков, он отдал чемодан с архивом своей организации директору Института Маркса и Энгельса Рязанову (Гольдентаху). Рязанов это отрицал и архив, очевидно, уничтожил.

Почему-то принято утверждать, будто основой обвинения были показания «провокаторов», а следствием и процессами дирижировал Сталин. Но документы показывают, что это не так. Из переписки Сталина и Менжинского видно, что Иосиф Виссарионович сам очень интересовался сведениями, полученными от тех же «провокаторов» – поступившими к ним из «Торгпрома» и других эмигрантских структур. Отсюда А.В. Шубин пришел к справедливому заключению: Сталин был уверен, что эти лица – носители реальной информации, и вряд ли ОГПУ решилось бы до такой степени мистифицировать генсека. А в августе 1930 г. Иосиф Виссарионович писал Молотову: «Не сомневаюсь, что вскроется прямая связь (через Сокольникова и Теодоровича) между этими господами и правыми (Бухарин, Рыков, Томский). Кондратьева, Громана и пару-другую мерзавцев надо обязательно расстрелять». Однако таковые связи не вскрылись, Кондратьева и Громана не расстреляли. То есть ход дела определялся вовсе не указаниями или пожеланиями Сталина.

Суд учел, что каких-либо конкретных диверсий участники подпольных кружков не совершали. Поэтому приговоры они получили относительно мягкие, на смерть не осудили никого. Но некоторые контакты подсудимых с Бухариным все же обнаружились. Суханов показал, что встречался с ним, возлагал на него большие надежды: «Но правые не выступили и уклонились от борьбы. Я высказал по этому поводу Бухарину свою досаду и мнение, что правые выпустили из рук собственную победу. Я сравнивал при этом правых с декабристами… Бухарин отвечал мне, что я ничего не разумею… События развиваются в направлении, им указанном… В будущем предстоит перевес отрицательных сторон проводимого курса над положительными, только тогда можно говорить о победе его принципов». Показания против Бухарина дал и профессор Рамзин. Но когда Сталин сообщил об этом Николаю Ивановичу, тот ответил оскорбленным письмом, назвал обвинения «гнусной и низкой провокацией, которой ты веришь». Среди знакомых распустил даже слух, что помышляет о самоубийстве, и вопрос замяли.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=22826201&lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.