Русский калибр (сборник) читать онлайн - Пётр Разуваев

Русский калибр (сборник)

Пётр Вячеславович Разуваев

Не бывает бывших агентов. Даже, если ты вдруг оказываешься сыном миллиардера. Даже, если ты из славного русского парня Андрея Боброва превращаешься в аристократа и богача Андре Дюпре. Спокойная светская жизнь – не для того, кто известен всем спецслужбам мира, от КГБ до китайской разведки. Да и не оставят в покое того, кто, единственный, знает в лицо убийцу принцессы Дианы.

Знакомьтесь: Андрей Бобров – волк одиночка, мастер боевых искусств, способный стать своим и для сицилийской мафии и для английской аристократии. Он может решать проблемы российских спецслужб, а может помешать американскому вторжению в Югославию. Не удивительно, что в мире так много людей, мечтающих от него избавиться.

Пётр Разуваев

Русский калибр (сборник)

© П. Разуваев, 2011

© ООО «Астрель СПб», 2011

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru (http://www.litres.ru/))

Пролог

Я сидел в очередном «самом старом» баре Амстердама и занимался спортом. В дословном переводе с голландского упражнение называлось «удар по башке» и заключалось в следующем: заказываешь пару порций местного джина, бокал пива и употребляешь всё это единовременно. Чуть окультуренный вариант «ерша», типично голландский способ времяпрепровождения. К джину я взял бельгийское «белое» пиво, последний писк местной моды, действительно почти бесцветное. Процесс шёл более чем успешно. Когда телефон бодро «урезал» марш Консульской гвардии, я уже всерьёз начинал высматривать в зале толстенькую девчушку в форменном передничке, чтобы ещё разок повторить заказ.

Поставив бокал на вековой выдержки стол, я со вздохом вытащил из кармана трубку. Один из моих «топтунов». Шустрый юноша с умными глазами. Вежливо поздоровавшись, он торопливо выпалил на едином дыхании:

– Месье, я его засёк.

– Где?

– Отель на Damstraat, 22. Он вошёл туда минуту назад.

– Вы не ошиблись?

– Нет, я вёл его от Ратушной площади. Это точно он.

– Хорошо. Ждите. Подумайте пока, как будете тратить премию.

«Топотун» довольно хрюкнул и отключился. В каждой шутке есть лишь доля шутки, парень понял. Моё настроение стремительно улучшалось: гонка за Роже Анье, любителем сомнительных сделок с мафией, уже порядком меня доставшая, подходила к концу.

Быстро связавшись с остальными, сообщил им координаты и время сбора. Все оказались неподалёку, сам я мог добраться до Damstraat минут за десять. Свою «сбрую» я всё время таскал на себе, вместе с кучей бумаг, разрешающих ношение как минимум половины имеющегося в наличие арсенала. Так что, оказавшись рядом с небольшим отельчиком, носящим какое-то пивное название, я был вполне готов к любым неожиданностям. Впрочем, Весёлые Боги за мной присматривали. Всё шло в штатном режиме, наш сплочённый коллектив собирался буквально на глазах. Последним подъехал на такси Луи.

Оставив одного бойца у входа, второго я отправил на параллельную улицу – наблюдать и прикрывать. А затем мы – я, Луи и Таня – вошли в отель. Холл пустовал. Быстро сунув портье фотографию Роже, я слепил на физиономии «улыбку номер три», максимально мерзкую из всех заранее отрепетированных. Девушка в красном жакете оказалась на редкость понятливой и, не отрывая взгляда от пистолета с глушителем в Таниной руке, молча указала дрожащим пальцем пустой крючок на доске для ключей. «Двадцать один». Очко. Казино начинает и выигрывает.

Кивнув Луи в сторону лестницы, я обернулся к Тане. Короткая борьба взглядов. Чуть помедлив, она недовольно прикусила губу и, прикрывая «Беретту» полой куртки, направилась к дивану, стоявшему в центре холла. О’кей, граница на замке. Вот теперь можно догонять француза.

Коридор второго этажа покрыт мягкой дорожкой, она заглушает наши шаги, и без того тихие и осторожные. Идём вдоль дверей. Пятнадцать, семнадцать, девятнадцать… вот он. Луи замирает слева от номера, я – справа. Прислушиваемся. Изнутри слышится журчание воды, работает телевизор. В прошлый раз Роже тоже смотрел телевизор. Маньяк какой-то.

Показываю Луи три пальца. Он кивает. Молодец. Отрывается от стены, удобнее перехватывает револьвер обеими руками. Слежу за его губами. Вот они начинают беззвучно шевелиться. «Один, два… три!» – мощным ударом ноги он выбивает замок и, целясь, падает на одно колено. Бросок – я внутри. Слева ванная, смуглый усач поворачивает намыленную физиономию – не тот. Левой рукой, основанием ладони коротко бью его снизу вверх по носу. Обычно при этом кость оказывается внутри черепа. Повезёт – выживет. Длинный шаг вперёд – из кресла ошалевшими от страха глазами на меня смотрит Роже. Боковым ударом ноги сшибаю его вместе с креслом на пол. Ломая зубы, засовываю глушитель в рот, левой рукой шарю у него под пиджаком, выдёргивая из плечевой кобуры пистолет. Лёгкое касание, и месье теряет всякую связь с реальностью. Всё? Всё. Согласно заключенному между мной и отцом соглашению, Роже – труп. А то, что он всё ещё дышит, – простое недоразумение.

– Обыщи его, – бросаю входящему в комнату Луи и, чувствуя невесть откуда нахлынувшую слабость, тяжело отхожу к окну. Радостное возбуждение, переполнявшее меня всего полчаса назад, исчезло без следа. Вода в канале всё так же тиха, спокойна, неподвижна. Прогуливаясь, мимо идут люди, не знающие, да и не желающие знать никакого Роже Анье. Завидую им. Вдруг и остро. Им не нужно его убивать. А мне? Мне – нужно?

Из коридора слышатся быстрые, лёгкие шаги. Оборачиваюсь. Таня. На миг наши глаза встречаются, потом она отворачивается. Долго смотрит на неподвижно лежащего импресарио и на Луи, присевшего рядом. Тишина становится звенящей.

– Вызывай голландцев, Таня. Мы закончили.

Словно не я это произнёс. В глазах Луи – удивлённый всплеск. Недоумение. Нет, он не ослышался. Я умываю руки.

Таня молча кивает, соглашаясь, и уходит. Я смотрю сквозь стекло вниз, на канал. Мысли вяло тянутся куда-то вперёд… или назад, уже непонятно.

«Пусть. Пусть всё будет так. Сделки, планы, договорённости… я устал, всё это уже обрыдло и лает. Не хочу. Они заберут Роже, будет следствие, суд и вся эта возня, все эти боссы, доны, сэры, пэры утрутся рваной панамкой. Они это заслужили. Да…»

Выстрел. Оборачиваюсь, выхватывая пистолет. Замираю. Луи аккуратно опускает на пол руку Роже с зажатым в ней револьвером. Вокруг головы лежащего расплывается пятно крови, в виске зияет дыра. Француз, вытянув руку в успокаивающем жесте, переводит взгляд с моего окаменевшего лица на ствол пистолета, направленный в его сторону. Но спокоен. Улыбка, правда, неуверенная.

– Насколько я понимаю, месье Дюпре, инструкции нам давали одни и те же люди. Конечно, я поторопился, но вы…

Он ловит мой взгляд, брошенный на револьвер в руке Анье. Улыбка становится шире.

– Всё в порядке, это его ствол, он «чистый»…

Луи продолжает улыбаться, когда пуля пробивает его лоб. Мой пистолет – тоже «чистый». Да и алиби будет железобетонным. Вхожу в ванную и

вкладываю его в руку лежащего там усача. Возвращаюсь к окну и долго смотрю вниз, на тёмную воду, не обращая внимания на топот многих ног за спиной.

* * *

Поздний вечер. В углу невнятно курлычет телевизор, на экране что-то мелькает. Кусочки жизни. Пурга. Муть.

Мы с Таней сидим в моём номере и с мрачной сосредоточенностью, бокал за бокалом, убираем уже вторую бутылку «Johnnie Walker». Результат равен нулю. Всё бессмысленно. Опьянение не приходит. Организм перевозбуждён и отказывается реагировать на все внешние раздражители. Может быть, потом. Позже.

Я рассказал ей всё. От начала и до конца. Наверное, зря, но носить в себе эту кучу дерьма больше не было сил. Факт предательства Луи она приняла сразу, не обсуждая и не опровергая. Видимо, были тому причины. О нас, о наших с ней отношениях, я не говорил. Не мог. Всё равно не получилось бы. Внутри меня, на месте, положенном душе, проехал танк, прошагала рота солдат, напалм жгли, ноги вытирали. Словно отмерло всё.

– Почему ты ушёл из «конторы»? И почему – в театр? – спрашивает Таня.

Почему? Почему… добрая память, приятные воспоминания. Моя группа, двенадцать человек, получила приказ: проникнуть в здание бакинского комитета ГБ и уничтожить несколько сейфов с документами. Не вскрывая. В Баку тогда шли армянские погромы, озверелые боевики стаями носились по улицам, шалея от вкуса крови. Мы выполнили задачу. Тихо, не вступая в боестолкновения, отошли на заранее оговорённую точку за городом, откуда нас должен был забрать вертолёт армейцев. Это – работа, это ей можно объяснить. Она поймёт.

Но как объяснить то, что вместо «вертушки» нас ждали пристрелявшие площадку боевики, с пулемётами и огнемётом, в считаные секунды положившие всю группу? Потом они сложили из трупов пирамиду, облили бензином и подожгли, радостно крича и приплясывая. Меня зацепило осколком гранаты. Тупой удар в голову, и – темнота. Потерявший сознание, залитый кровью, я оказался в самом низу. Как передать запах горящей человеческой плоти, как показать ей тела моих товарищей, спасших меня уже после своей смерти? Люди плохо горят, я остался жив. Прятался, теряя сознание от боли. Спасли вошедшие в Баку войска.

Вернувшись в Москву, я потребовал провести расследование. Провели. Мне была названа фамилия генерала, приказавшего не высылать вертолёт. Его должны были судить.

Но как объяснить Тане, что «осужденный» генерал в порядке наказания уехал в Калифорнию и до сих пор живёт там, в собственном трёхэтажном доме с бассейном? Как?!

Что-то хрустнуло, руку обожгло острой болью. Опустил глаза – ладонь в крови, на ковре – осколки безнадёжно пустого, раздавленного бокала. Черт, нужно выпить, упиться, уйти в никуда! Нет у меня слов, чтобы всё это объяснить!

– Не говори ничего, – голос Тани прозвучал глухо, откуда-то издалека. Потом я ощутил её прикосновение. Потом – горячие губы. Обнял, прижал к себе, пытаясь удержать, не выпустить из объятий, и всё вокруг понеслось, закружилось в терпком, завораживающем безумии.

* * *

Проснулся я от одиночества. В кровати, в номере – не было никого. Машинально, на одних рефлексах, побрёл в ванную. Искать Таню было бесполезно, я знал. Она поступила так же, как и я, – ушла. Не из моего номера. Из моей жизни.

Всё, всё не так. Всё, что я делал, как думал, чем жил. Без особых на то причин ворвался в чужой, отлаженный мир и перевернул в нём всё с ног на голову. Без цели, без смысла. Надо мной летали слоны, а я увлечённо гонялся за сусликами. И вот, догнал одного из них. Зачем?

Решение оформилось, когда я стоял под душем. Вытерся, оделся, заказал завтрак. Закурив, сел на кровать, задумался. Да нет, всё правильно, иначе я не смогу. Набрал номер отца. Личный. Но трубку взял его референт, Филипп. Весёлые Боги, ну почему ты такой умный, папа?!

– Доброе утро, Филипп.

– Здравствуйте, месье Андре.

– Отец… он уже знает о вчерашнем?

– Э-э-э… думаю, что… да.

– Я хочу с ним поговорить.

– Это невозможно. Через двадцать минут у него встреча с президентом. Его запрещено беспокоить.

– Хорошо. Передайте ему, Филипп, что я возвращаюсь в Россию.

– Да, но… он знает. По его распоряжению на ваше имя вчера были забронированы билеты на все рейсы из Амстердама, вылетающие сегодня в Москву и Санкт-Петербург.

Счастливого пути, месье Андре.

Короткие гудки в трубке. «Принцип казино» в очередной раз прокатился по моей жизни, сминая в прах все иллюзии. Ты можешь играть или не играть, выигрывать или проигрывать. Это не важно. Важно то, что казино выигрывает – всегда.

Короткий, без замаха, бросок. Удар об стену. Телефонные брызги.

Весёлые Боги, как же я устал…

Синдром гладиатора

Глава первая

«Боинг-737», выполняющий рейс Амстердам – Санкт-Петербург, замечательно справлялся со своими обязанностями. Большой самолёт летел, гудел и покачивал крыльями, изо всех сил стараясь соответствовать солидной репутации авиакомпании SAS. Всё шло просто великолепно. Опытный экипаж, прелестные и предупредительные стюардессы, прекрасный обед, комфортабельный салон бизнес-класса, пара рюмок хорошего коньяка – жизнь моя удалась и по первичным, и по вторичным признакам. И объективно, и субъективно всё было в полном порядке. Кроме одного – какое-то нехорошее предчувствие томило душу. А к подобным вещам я всегда старался прислушиваться.

Слегка вздремнув после «праздника живота», я на некоторое время выпал из реальности. А проснувшись и взглянув на свои часы, здорово удивился. Дорогой швейцарский хронометр беспристрастно констатировал очевидное – по расписанию мы должны были приземлиться минут десять назад. У меня появилось очень неприятное ощущение. Казалось, что мы уже давно не летим, а – летаем. И заниматься этим птичьим делом нам ещё предстояло достаточно долго, ибо ничто не намекало на скорую посадку. Ещё раз недоверчиво изучив циферблат исправно тикающих Breguet, я взглянул в круглый иллюминатор. С той стороны царила положенная в таких случаях благодать, светило солнце, облака расстилались белопенным ковром, и холодно, по всей видимости, было неимоверно. Если это – Пулково-2, то я, пожалуй, выйду на следующей станции. Вокруг явно происходила какая-то ерунда. Окинув новым и заинтересованным взглядом «внутрисалонное» пространство, я лишний раз в этом убедился. Нервозность сквозила в каждом взгляде моих попутчиков. Единственным приятным исключением из общей массы пассажиров был полный пожилой голландец, сидевший рядом со мной. Что бы там ни происходило вокруг, это его явно не волновало. Не обращая ни на кого внимания, мужчина со знанием дела набивал табаком коротенькую, изящно изогнутую трубку. Слава Богам, курить в SAS ещё не запретили.

– Простите, месье… – Он слегка повернулся ко мне, не отрываясь от своего занятия.

– Похоже, я задремал и пропустил всё самое интересное… Самолёт захватили террористы? Или я ошибся рейсом? Насколько мне известно, нам уже давно полагалось быть в Петербурге?

– Какие террористы? – искренне удивился толстяк. Нет, вообще-то голландцы – славные ребята, вот только с чувством юмора у них сложно.

Я поспешил конкретизировать вопрос:

– Я имею в виду – что происходит, почему мы всё ещё в воздухе?

Коротко хмыкнув, он взял в рот трубку и закурил, окутывая себя облачком ароматного дыма.

– Вам

повезло так же, как и всем нам, – объяснил голландец между двумя затяжками. – Плохая погода в Петербурге. Все авиакомпании направляют свои самолёты в Хельсинки. Ночевать, похоже, придётся там. Так что… – Не закончив фразы, мой сосед обречённо махнул рукой.

Сочувствующе покачав головой, я отвернулся и вновь прикрыл глаза.

Посещение Хельсинки в мои планы, естественно, не входило. С другой стороны, «у природы нет плохой погоды», и такая неожиданность вполне могла оказаться приятной. Или полезной. Или, в крайнем случае, не слишком вредной для моего здоровья.

Интуиция подсказывала, что мой отъезд из Амстердама едва ли освещался средствами массовой информации. Газетная шумиха всегда претила членам нашего семейства. Так что внезапно испортившуюся в Петербурге погоду следовало числить в разряде общего изменения климата на планете. Я вполне отдавал себе отчёт в том, что количество нажитых мною врагов несколько превышает границы разумного, но количество ведь, не качество! Сгонять в кучку облака со всей Европы лишь для того, чтобы досадить мне, любимому… это вряд ли.

Прощание с Амстердамом на этот раз получилось скупым и торопливым. Скупым, потому что я торопился, а торопливым оттого, что меня всячески подгоняли. Желание как можно скорее покинуть этот город, владевшее мною, полностью совпадало со стремлением местных полицейских чиновников отправить месье Дюпре максимально быстро, далеко и надолго. О чём мне и было заявлено весьма недвусмысленно. Полномочный представитель «принимающей стороны» нашёл меня в баре отеля, где я довольно успешно лечился от головной боли. Вторая порция «отвёртки» уже заняла почётное место, отведённое ей в моём организме, когда за стойку, на соседствующий с моим высокий стул взобрался невзрачный блондинистый господин в скромном сером костюме. Судя по съехавшему на сторону галстуку и выступившим на челе мелким каплям пота, искать меня ему пришлось долго. Сама идея опохмелки явно была для мужчины чем-то новеньким. Некоторое время мы соседствовали молча. Я вливал в себя очередную порцию целебного напитка, а он подбирал слова и собирался с духом. Знание того, кто я есть, никак не облегчало его задачу. Наконец он решился.

– Э-э-э… Простите, господин Дюпре, – робко произнёс он, вступая в беседу.

Я был уже порядочно заправлен водкой пополам с апельсиновым соком и преисполнен благодушием и миролюбием. Собственно говоря, плевать мне на всё хотелось со страшной силой. И со всей пролетарской ненавистью. Решение принято, билет заказан, дела закончены. На-пле-вать…

– Документы покажите, – так, ради поддержания разговора, буркнул я.

Он торопливо полез в карман, извлёк карточку, протянул. Интересно, если я пошлю его подальше и откажусь покинуть Амстердам в 24 часа – что они будут делать? Фотография в удостоверении вполне соответствовала оригиналу, разве что выражение лица было там не в пример самодовольнее. Но это у него от осознания. Не каждый день мультимиллионеров из страны выдворять приходится.

– Отличный город у вас, господин комиссар. Вы не находите? – Ёще парочка комплиментов, и ему неудержимо захочется меня убить, это явственно читалось на побагровевшей физиономии господина комиссара. Я сжалился. – Ну, выпить вы, надо полагать, со мной не согласитесь, поэтому перейдём прямо к делу. Вас это, наверное, огорчит, но… Я вынужден покинуть вашу прелестную страну. Увы, так уж сложилось.

Нет, его это совершенно не огорчило. Напротив, он облегчённо вздохнул и промокнул платочком пот со лба. Аккуратно сложив платок, убрал его в карман. Зачем-то передвинул с места на место картонную подкладку под пивной бокал. Сцепил пухленькие пальчики, покрутил ими. И, наконец решившись, он, виновато глядя мне в глаза, произнёс:

– Должен сообщить вам, месье Дюпре, что отныне вы будете считаться в нашей стране персоной «нон грата», впредь до особого решения министерства юстиции. А сегодня я обязан проследить за тем, чтобы в назначенный срок вы покинули Амстердам. Прошу вас до отъезда в аэропорт не выходить из гостиницы.

Улыбаясь так, словно меня только что выбрали почётным гражданином города, я кивнул, соглашаясь со всем вышеизложенным. И добавил несколько слов. Не для протокола. По-русски. С удовольствием.

В течение последовавших за тем четырёх часов я организовал отъезд своих помощников к постоянному месту службы, выдав им денежное довольствие, а также чаевые и премиальные. Кроме того, они получили запечатанный конверт с абсолютно конфиденциальной информацией и были строго предупреждены об ответственности за его сохранность. Конверт надлежало передать месье Эверу, лично в руки, а до того беречь как зеницу ока. Письмо, поступившее под опеку двух очень профессиональных охранников, содержало в себе пару-тройку особо изящных ругательств и мои поздравления господину Рихо Эверу по случаю принятия им сана Зелёного Земляного Червяка. Насколько я знал Рихо, всё это должно было его порадовать и воодушевить на ответное послание. Глупость, а приятно.

Весь свой арсенал я также отправил в Бордо. Тащить с собой в Россию такое количество железа было невозможно, опасно и абсолютно бессмысленно. Уж чем-чем, а нехваткой стволов на душу населения моя историческая родина не страдала. Закончив с организационными мероприятиями, я нашел в себе силы слегка перекусить в ресторане отеля и на любезно предоставленной господином комиссаром машине с затенёнными стёклами отправился в аэропорт. Излишне говорить, что в течение всего дня, с момента утреннего разговора в баре и до прощальной улыбки полицейского на паспортном контроле, за мной раздвоившейся тенью всюду следовала парочка огроменных наблюдателей, настороженно следящих за каждым моим вздохом. Моя любовь к Амстердаму явно осталась безответной и непонятой.

Воспоминания – штука на редкость нестабильная, их воспроизведение, течение и растекание происходит независимо от моего желания или нежелания. Так было всегда, так получилось и на этот раз. Последние часы пребывания на земле Голландии, более или менее забавные и не лишённые пикантности, потеряли свою яркость и растворились в часах предпоследних. Напрочь лишённых и приятности, и забавности. «Невинно убиенный» Роже Анье, застреленный мною Луи, сумбурная ночь с Таней. Мой добрый папа, наконец. События, достойные описания, но совершенно непригодные для жизни. Возникшее во мне чувство походило на умственную оскомину, и вызванная им реакция была вполне адекватна – хотелось запить. Или выпить. Или дать кому-нибудь в морду. Раз пятнадцать. Кастетом.

* * *

– Да чтоб они имели мамин тапочек! Не хочу я целые сутки сидеть в этой сраной Финке!

Сказано было хорошо. Громко. Девушка, выразившая своё, наболевшее, таким вот образом, явно была не только вовремя воспитана, но и от природы настойчива и целеустремлённа. Простой констатации факта ей было недостаточно.

– Что ты молчишь? Делай что-нибудь! Звони в Хельсинки, закажи билеты на другой флайт! Я хочу ночевать сегодня у Нёмы, а не в какой-то траханой чухонской гостинице!

И так далее. Весь этот текст выдавался на странно-русском языке, с акцентом, приобретаемым обычно советскими эмигрантами после десятка-другого лет, проведённых в Брайтон-Бич. А

говорливой особе, судя по всему, и было-то лет двадцать с маленьким хвостиком. Чтобы убедиться в этом, мне хватило одного взгляда. Чернокудрая и пухлощёкая дочь Сиона и её молчаливый спутник сидели на соседнем ряду и являли собой пару сколь примечательную, столь и типичную. Она была хороша той особой красотой, которой славятся юные еврейские девушки. Если вы понимаете, о чём я. Мужчина тоже не выпадал за рамки стереотипа: орлиный профиль, очень коротко остриженные волосы, глубокие залысины, смуглая от природы кожа и национально грустные глаза. Всё это время он молчал, покачиванием головы соглашаясь с мнением своей подруги по всем упомянутым ею пунктам, но при этом явно не собирался ничего предпринимать. Зачем? Гораздо проще выслушать и сделать по-своему, чем пытаться переспорить женщину. Поймав мой взгляд, он чуть улыбнулся и пожал плечами, словно извиняясь за свою девушку. Я улыбнулся в ответ. Вот и поговорили.

Самолёт летел и летел, будто издеваясь над естественным желанием пассажиров поскорей оказаться на более твердой, чем воздух, поверхности. Когда, наконец, загорелись надписи, рекомендующие пристегнуть ремни и забыть о курении, я уже ощутил свой многострадальный зад как плоскость, а в голосе соседской девушки стали проскальзывать истерические нотки. Толчок, возвестивший о прибытии на родину Санта-Клауса, был как нельзя кстати.

Дальше всё пошло так, как и было обещано. «Боинг» казался заполненным менее чем наполовину, но вереница бредущих по аэропорту пассажиров все равно выглядела внушительно. Эконом-классом летело множество российских туристов, из которых ровно половина уже успела конкретно отпраздновать предполагаемый приезд домой, а вторая половина, представленная «новыми русскими», смотрелась ещё круче первой. Меня потряс один экземпляр, по габаритам очень напоминающий борца сумо, килограммов на двести весом, с шеезатылком, равным талии кабана. Его сопровождала хрупкая молоденькая девушка, которая тащила его портплед и отвечала за него на все вопросы, задаваемые местными чиновниками. На лице у этого господина, если можно такое называть лицом, были написаны сразу обе из двух имеющихся у него мыслей: «Бить?» и «Не бить?» А курило это чудо российской генетики длинные и изящные сигареты «More». Полный абзац. Без комментариев.

Аккуратно отделив счастливых обладателей «не российских» паспортов от общей массы дорогих гостей, вежливые финские служащие проводили нас к большому автобусу. Всего «нерусских» набралось человек двадцать. После короткой поездки по окрестностям аэропорта нас привезли к большому зданию, над которым гордо реял белый стяг с нарисованным на нём оголодавшим плейбоевским кроликом. Называлось это великолепие «Rantasipi Hotel Finland», и ничего другого радушные хозяева предлагать явно не собирались.

В просторном холле отеля местный Самый-Самый объяснил нам ситуацию. Согласно метеопрогнозу, грядущий день обещал быть вполне лётным не только в экономически развитых странах типа Финляндии, но даже в России, и в частности – в Санкт-Петербурге. Поэтому завтра, не позднее полудня, наш «Боинг» взовьётся в небеса и доставит всех желающих туда, куда они так стремятся. А остаток сегодняшнего дня авиакомпания SAS предлагает нам провести в этом вот чудесном отеле (тут следует широкий жест рукой), разумеется, за счёт фирмы. Ночлег, любые номера по нашему выбору, ужин и завтрак типа «шведский стол». Расстояние от отеля до центра Хельсинки символическое, но… от прогулок в город лучше воздержаться. Во избежание. Вопросы есть?

Я всё понял ещё в самолёте, поэтому сразу пошёл к стойке ресепшен. Гордо отклонив предложенный мне номер, я с видом величавым и неприступным поинтересовался: что ещё может мне предложить это заведение? Тут меня стали уважать значительно интенсивнее, в результате чего я доплатил двести долларов и получил ключи от номера люкс. Уже подхватив сумку и направляясь к лифту, я вдруг поймал взгляд своей недавней соседки по самолёту. И столько в нём было откровенной неприязни, что я даже приостановился. То, что говорила в этот момент красивая еврейская девушка своему спутнику, было прозрачнее воды. Что-то типа: «А чем я хуже этого траханого француза, который взял люкс?» Смуглый мужчина с грустными глазами улыбался и, соглашаясь, кивал начинающей лысеть головой. Где он только раздобыл эту стерву? Усмехнувшись, я двинулся дальше.

Выбор номера объяснялся просто. Понты и привычка к красивой жизни были здесь абсолютно ни при чём. Я искренне верил в случайности, но, когда они происходили, внутри меня тут же срабатывал какой-то хитрый маячок, и врождённая осторожность приобретала гипертрофированные размеры. Выделив себя из общей массы пассажиров по материальному признаку, я создал вокруг своеобразную «мёртвую зону». Появление любого объекта в этом пространстве автоматически поднимало мои ушки на макушку. Почему-то сейчас такие предосторожности казались мне отнюдь не лишними.

Апартаменты оказались не роскошными, но вполне приличными. Две комнаты, большая кровать, идеально вылизанная ванная комната, включающая в себя миниатюрную сауну, мини-бар. В общем, всё необходимое для нормального отдыха. Не более того. По здравом размышлении проигнорировав мини-бар со всем его содержимым, я с головой окунулся в водные процедуры. Хороший сеанс сауны вперемежку с контрастным душем практически вернул мне человеческий облик. Усугубив это дело полуторачасовой разминкой, проведённой по всем канонам, без скидок на старость и похмельный синдром, я опять полез под холодный душ и в результате получил самого себя в виде полностью готовом к употреблению. Наконец-то. Радость моя была велика и неописуема.

Тут очень кстати позвонил портье и на безукоризненно правильном английском осведомился, собирается ли господин Дюпре поужинать в ресторане или же есть смысл прислать официанта прямо в номер? Чрезвычайно растроганный такой заботой, я объявил, что хочу быть «как все», а потому минут через десять спускаюсь. Рейтинг мой при этом, похоже, слегка понизился. Быстро подобрав свежую рубашку и модный галстук с какими-то безумными котами по всей поверхности, я натянул костюм и отправился навстречу чревоугодию.

Выстроенного для встречи оркестра, как обычно, не было. Равно как и почетного караула, девушек с цветами, умилённо плачущих старушек и прочего официоза. Нимало не смущённый этаким вот вялым приёмом, я молодцевато преодолел несколько ступенек, ведущих из холла непосредственно в ресторан, и остановился, вникая в особенности пейзажа.

Центральное место в этой композиции прочно занимали «наши». То есть – своевременно подвезённая «русскоязычная» часть пассажиров рейса Амстердам – Санкт-Петербург. Деловито жующие люди плотно обступили длинные столы с разнообразной снедью. Оттаскиваемые от столов тарелки были загружены, что называется, с горкой. Ни о каком мало-мальски элементарном вкусовом этикете никто даже и не помышлял. Сыры соседствовали с селёдкой и копченой колбасой, а запивалось всё это гастрономическое безобразие вполне приличными немецкими и французскими сухими винами. Финский персонал ресторана, потрясенный таким варварским подходом, был полностью деморализован и оттеснён в

самый дальний угол зала. Мимо меня гордо прошествовал «борец сумо» с большой тарелкой жареных куриных ножек, творчески приправленных хорошей порцией маринованной с укропом селёдки. Под мышкой у мужчины была крепко зажата бутылка красного вина.

В общем, Русью здесь пахло не по-детски. Я достаточно долго проработал машинистом сцены в Камерном Драматическом театре и, что такое – «русские на шведском столе», знал отнюдь не понаслышке. В те времена я бы уже давно присоединился к жующим соотечественникам. Но это – в те времена.

Оглядевшись, я заметил в противоположном конце зала абсолютно не охваченный энтузиазмом масс уголок. Причина подобного пренебрежения была очевидна – там располагался бар, совмещённый с маленьким национальным ресторанчиком. Своего рода «status in statu». Заказать здесь можно было всё, но, в отличие от дармового шведского стола, сделанный заказ пришлось бы оплатить, что являлось условием совершенно неприемлемым для национальной гордости великороссов. Судя по всему, это было бы наилучшим продолжением избранной мною тактики «мёртвой зоны». Отбросив последние сомнения, я твёрдым шагом направился к последнему оплоту капитализма.

Встречали меня как очень дорогого гостя. У приветливо улыбавшейся светловолосой девушки были на то весьма серьёзные основания. Из десяти столиков девять отчаянно пустовали, а единственным гостем, пожелавшим вкусить пива в спокойной обстановке, оказался тот самый толстяк-голландец, сидевший в самолёте рядом со мной. Кормить здесь было решительно некого, отлаженная машина работала вхолостую, повар скучал и строил глазки тоненькому немужественному бармену. Моё появление было принято на «ура».

Я едва успел сесть за понравившийся мне столик, как тут же подвергся нападению. Милая официантка в кокетливом белом фартучке атаковала меня с яростью оголодавшей фурии. На одном дыхании выпалив полсотни названий шедевров финской кулинарии и успев при этом разложить передо мной карту вин, она с чарующей непосредственностью сдула со лба упавшую прядку волос и замерла, обратившись в слух. Заказать после этого бокал пива было бы просто неприлично.

Управляясь с огромным куском «поронкяристюс», то есть жареной оленины с брусничной приправой, я не без удовольствия наблюдал за видимой мне частью общего зала. Процесс приёма пищи достиг там своего апогея. Халявные вина сыграли с исторически неумеренными в питии россиянами дурную шутку, и за одним из столов сейчас бурно разрешался какой-то локальный, но чрезвычайно шумный конфликт. Высокий мужчина в фиолетовом спортивном костюме громогласно объяснял полной молодой женщине, что за сто баксов он дважды может полюбить английскую королеву, без базара, а вот лично она, корова совковая, должна за счастье почитать, если он её даром полюбит. «Совковая корова» русским языком владела ничуть не хуже своего оппонента, и её видение ситуации было намного более широким и весьма оригинальным. Дискуссия проходила в атмосфере всеобщего интереса и участия.

Целиком поглощённый нежным вкусом оленины, бесподобной в сочетании с бокалом «Cotes du Rhone» и ярким шоу, происходящим в зале, я почти упустил тот момент, когда она появилась на горизонте. Чернокудрая дочь Сиона и Брайтон-Бич уже подходила к моему столику, когда я, наконец, её заметил. Надо отдать ей должное, хороша мадемуазель была необыкновенно. Стройную фигурку обтягивал элегантный черный комбинезон, выгодно подчеркивая и без того притягивающие взгляд округлости. Мягкие волнистые волосы струились живым водопадом, большие выразительные глаза играли на бледном лице, а улыбка, блуждающая на её устах, прозрачно намекала на исполнение самых смелых желаний. Примерно так. Уж что-что, а правильно подать себя девушка умела.

– У вас свободно? – ничуть не смущаясь обилием незанятых мест, спросила она.

– Прошу прощения… – начал было я, делая при этом попытку подняться с места. Но вихрем подскочивший официант оказался быстрее и, галантно отодвинув кресло, с изысканной учтивостью помог даме сесть. Отступление закончилось, не начавшись.

– Что будете пить? – тоном радушного хозяина спросил я. Хорошая мина при любой игре хороша, как-то так это формулируется.

Она ответила мне «улыбкой № 1», очевидно самой обольстительной из своего арсенала.

– Я вас не шокирую? Вы, европейцы, не привыкли к такому способу знакомств?

Вежливость – моё второе имя. Во всяком случае, она должна была так подумать. Мол, мы в Европах только так и заводим беседы, с милыми барышнями иначе и не принято, моветон-с. Кстати, коль речь зашла о знакомствах, то позвольте представиться – аз есмь Андре Дюпре, коммерсант из Парижа. Бизнесмен, то есть.

– Элина. Элина Шланиц. Мы с вами вместе летели в самолёте. Я и мой друг… В общем, мы повздорили. Я, конечно, тоже не подарок, но он иногда ведёт себя просто как араб! Кричит, и вообще…

Она начала говорить. Минут через пять я несколько запоздало сообразил, что это надолго. Ни появившаяся перед ней тарелка, на которой красовалась румяными боками фаршированная треска, ни изумительные ароматы, расточаемые этой самой треской, не в силах были отвлечь её от главного – она вещала. Отпивая глоточек «Muscadet», улыбаясь мне, кивая официантке – она не умолкала ни на секунду. Самое потрясающее заключалось в том, что, при кажущемся обилии информации, на самом-то деле информации было ноль. Сплошные эмоции. Бессмысленный набор слов. Я начал тихо сатанеть. Как раз вот такой идиотки мне и не хватало для полного счастья. Знойная женщина, мать её… Мечта поэта.

Через какое-то время я, правда, почти смирился. Ну, говорит. Ну, много говорит. Что же здесь поделаешь? Зато она хороша собой, и голос у неё не так чтобы уж очень громкий. Если думать о чём-нибудь своём, старательно игнорируя тот бред, который она несёт, и просто смотреть на её милое личико, то получается вполне терпимо. Симпатично получается. Главное, не напрягаться.

Таким вот незатейливым способом, почти не мешая друг другу, мы и провели этот вечер. Она славно потрепалась за жизнь и слегка перекусила, а я хорошо поужинал. И лишь один момент показался мне странным. Нельзя сказать, что я баловень судьбы и едва успеваю отбиваться от юных красоток, но… знакомясь с красивой женщиной, я, как и любой нормальный мужик на моём месте, обычно тут же начинал прикидывать свои шансы. Как правило, вероятность завалить эту женщину в постель всегда оказывалась чуть больше, чем шансы завалиться в ту же постель в одиночестве. Это совершенно не значит, что все знакомства заканчивались подобным образом, скорее это «тестирование» происходило автоматически, независимо от моих планов или житейских реалий. Инстинкты, знаете ли. Естественно, отношение женщины ко мне играло в этих прогнозах основополагающую роль. Любит – не любит, плюнет – поцелует и так далее. Сразу плюнуть мало кому хотелось. Опять-таки инстинкты. Так вот в данном случае коса, похоже, нашла на камень. Я кожей чувствовал, что мисс Элине глубоко плевать на мои потенции.

Возможно, девушки ей нравятся больше? Или она реагирует исключительно на лысеющих брюнетов с печальными глазами? Вариант врождённой фригидности я исключал напрочь, одного взгляда на неё было достаточно, чтобы понять – с темпераментом

у мисс всё в порядке. Но я ей не нравился. Так какого же чёрта она ко мне подсела? Да и её байка о жуткой ссоре со своим спутником… Я разбирался не только в женской психологии. Ну не похож был этот парень на человека, который может вести себя с дамой «как араб», хоть убей не похож!

Не многие из ныне живущих могли упрекнуть меня в излишней подозрительности. А те, кто так когда-то думал, давно расстались с жизнью. Исключительно потому, что где-то не заметили, на что-то не обратили должного внимания. Лоханулись, говоря одним модным словом.

В общем, я очень внимательно следил за её руками. Да и за ногами тоже, хоть это и звучит несколько двусмысленно. Кстати, на безымянном пальце левой руки она носила кольцо с большим чёрным камнем. Дивной красоты вещь. Мне когда-то объясняли, что при желании можно учинить с помощью такой вот безделушки, если перед тем ненадолго передать её в руки специалиста-фармаколога.

А жизнь тем временем шла своим чередом. Народные массы уже давно покинули зал ресторана, решив, очевидно, продолжать банкет в более привычной обстановке «нумеров». Наш райский уголок, напротив, стал постепенно оживляться. В баре окопалась компания немцев, воздающих дань финскому пиву, да и за столиками свободных мест поубавилось. Разгар вечера, девять часов, начало десятого. Если русские к этому времени обычно стараются слиться в экстазе с телевизором, то у бестолковых европейцев всё получается прямо наоборот. Они рвутся навстречу подвигам, общению и «выпиванию». В лёгкой манере. Меня эти характерные особенности интересовали мало, а общением я за два с лишним часа пресытился ещё больше, чем за все последние сутки «выпиванием». Всё шло к тому, чтобы тихо-мирно дойти до номера и уснуть сном младенца минут эдак на шестьсот.

Жестом подозвав официанта, я попросил счёт. Общий, естественно. Болтушка-соседка, естественно, возмутилась, но как-то не бурно, малоубедительно, и легко дала себя уговорить. Тем более что посидели мы на вполне приличную сумму. Наверное, фетиш всех американок – феминизм, ещё недостаточно глубоко запал ей в душу. Поднимаясь из-за стола, я слегка замешкался и лишил себя приятной возможности помочь даме. Она не преминула мне на это указать. А я извинился. И всё это на расстоянии, крайне неудобном для всяких там мелких пакостей. Впервые за весь вечер её монолог перерос в наш с нею диалог. То есть наши отношения перешли на качественно иной уровень – мы беседовали. Я успел задать пару вопросов, пока мы шли от ресторана к лифту. В частности, я поинтересовался судьбой её спутника. На ужине я его не видел, может быть, у него какие-то проблемы со здоровьем?

– Да какие у него проблемы! Сидит в номере, строит телевизору «козью морду» и ждёт меня. Ему, видите ли, лень одеваться к ужину! Поц!

Со свойственной мне деликатностью, я поспешил закрыть тему. Лифт остановился на моём этаже. Придавив кнопочку «СТОП», я собрался с духом и сделал ей туманное предложение. Просто из вежливости. Некоторые дамы очень обижаются, если ритуал не соблюдён до конца, даже если наготове у них однозначный отказ. Мисс Элина, к счастью, сделала вид, что не понимает ничего и совсем она не из таких, кто готов за рыбу с вином невесть на что соглашаться, потому что её родители воспитали дочь в соответствии с традициями и… Чур меня, чур! Поспешно откланявшись, я выскочил из лифта. Храните меня, Боги, от такой удачи!

Стоя перед дверью своего номера и перерывая содержимое карманов в поисках пластикового ключа, я ни о чём особенном не думал, дышал ровно и ни в каких информационных сферах ментально не присутствовал. Просто в какой-то момент у меня возникла непоколебимая уверенность в том, что за дверью кто-то есть. Шестое, седьмое, восьмое – не знаю, какое по счёту чувство. Но подводило оно меня редко. Точнее, до сих пор не подводило ни разу.

Вот так номер! Я, значит, мучаюсь, запихиваю в себя жареных оленей в брусничном соусе, слушаю всякую… ерунду, а в это время все кому не лень ходят ко мне в гости? Это разве дело?

Мне сразу захотелось поймать злоумышленника. И отшлёпать его. Максимально болезненно. От немедленной мести меня удерживало лишь одно соображение: а вдруг их, злоумышленников, там штук десять? Или одиннадцать? В таких делах никогда заранее не угадать, кто кого отшлёпает в результате. Нет, здесь надо играть без суеты, как учили.

Из-за двери не доносилось ни малейшего шороха. Мысленно прикинув соотношение времени суток и времени года с географическим положением страны Финляндии, я пришёл к выводу, что в номере должно быть достаточно светло. Белые ночи. Шторы я вроде бы не задёргивал. И это правильно. Очень трудно искать в тёмной комнате чёрную кошку, особенно если она размером с корову и больно кусается. Жмурок мне тут только не хватало.

Вставив найденный наконец-то ключ в прорезь электронного замка и услышав тихий щелчок, я несильно толкнул дверь. Сделал шаг впёред. Очень рисковал, вёл себя как герой. А затем, от души ругнувшись красивым французским словосочетанием, развернулся и вышел вон, по дороге абсолютно случайно заблокировав ключом язычок замка. И пошёл себе по пустынному коридору, громко топая и шумно сопя. Такое иногда случается – поднимется человек к себе в номер, дверь откроет и вдруг вспомнит, что у него внизу назначено свидание. Чертыхнётся он, как положено, и потопает себе вниз. Дело, мол, есть дело. Оставалось надеяться, что разыграл я эту интермедию достаточно убедительно.

Дойдя до лифта, я прислушался. Бытовой шум, всё в норме. Скинув ботинки, я тихим, кошачьим шагом двинулся обратно. Дошёл до своего номера, аккуратно сложил обувь у порога и достал из кармана небольшой сюрприз. Если всё получится, то незваный гость останется доволен. Беззвучно выдохнув, я резко открыл дверь.

Если кто помнит картину Репина «Не ждали», то я ответственно заявляю – данный сюжет был ничем не хуже. То ли нервишки у парня пошаливали, или же он просто оказался от природы любопытным, но, вместо того чтобы забиться в самый тёмный угол и сидеть там тише воды, ниже травы, дожидаясь клиента, этот лопух пошёл на разведку. И дошёл до середины комнаты. Потрясающее душу любого профессионала зрелище – в центре ярко освещённой уличными фонарями комнаты, на фоне огромного окна стоит человек, одетый во что-то тёмное, и держит в опущенной вниз руке пистолет. Не знаю, на что он рассчитывал.

Пнув дверь, я нырнул внутрь номера, практически стелясь по полу. Карликов он в гости явно не ждал, поэтому пуля прошла высоко над моей головой. Следующий выстрел был за мной. Чтобы попасть с трёх метров в одиноко стоящую ростовую мишень не надо быть мастером. Даже если имеешь дело с однозарядной стрелялкой, замаскированной под золотой «Паркер». Эту штучку и ещё пару-тройку сувениров я на всякий случай взял с собой на родину предков. Вот и пригодилась. Пистолет с глухим стуком выпал из его пальцев, что было вполне естественно, – стрелял-то я в руку. Взмыв в воздух, я одним прыжком покрыл разделявшее нас расстояние и в два лёгких касания перевёл его из сознательного состояния в бессознательное. Всё. Шах и мат.

Наклонившись над телом неизвестного доброжелателя, я первым делом стянул с его головы чёрную маску типа «чулок». «Сюр-приз!» – сказал в моей голове кто-то противным

голосом. На полу передо мной лежал лысеющий мужчина лет тридцати с небольшим. По причине глубокой отключки его печальные глаза сейчас были закрыты, но узнаваем он был вполне. Минут десять назад меня очень эмоционально уверяли, что сей господин сидит в своём номере с «козьей мордой». А он, оказывается, всё это время играл со мной в «ниндзя». Ну, орёл!

Тут пауза закончилась. Шорох, послышавшийся за спиной, заставил меня рухнуть на пол рядом с собственной жертвой, дотянуться до пистолета, схватить его и, как-то немыслимо извернувшись, направить ствол в сторону входа. Но первым выстрелить я всё равно не успел. Подруга «павшего борца» оказалась шустрее. Уютно устроившись в глубокой стенной нише, она оставалась абсолютно недосягаемой для меня и с завидным хладнокровием выпускала пулю за пулей, с каждым разом всё более приближаясь к успеху. Шансов остаться живым и неиспорченным, продолжая изображать собой мишень в этом тире, у меня, в общем-то, не было. А коли так… Наплевав на возможные претензии со стороны гостиничных властей, я одним резким движением поставил здоровенную двуспальную кровать на бок и под этим сомнительным прикрытием рванулся к выходу. Мисс Элина промахнулась. А я в прыжке достал её самым кончиком глушителя, навинченного на ствол пистолета. Точно в висок. Заботливо придержав потерявшее связь с реальностью тело, я почти нежно уложил его на пол. Затем на цыпочках подошёл к входной двери, выглянул в коридор. Тишина. Никто не носится сломя голову и не кричит всякие глупости. Чудненько. Да и то сказать, безобразничали мы на редкость скромно. У них глушители, моя стрелялка тоже не гром небесный, и, надо отдать им должное, ни единого шумно бьющегося предмета они не задели. Забрав свои собственные туфли, я аккуратно прикрыл дверь.

Вернув в исходное положение кровать, я осмотрел обоих вновь обретённых «друзей дома». Не будучи доктором, можно было смело утверждать лишь одно – пока живы. Что будет дальше, я прогнозировать не брался. Хотя объясниться с ребятами хотелось ужасно. У меня была куча недостатков, но антисемитизм к ним не относился никоим образом. С израильтянами, и в особенности с их передовым отрядом – службой «Моссад», я не пересекался никогда в жизни. Данная версия отпадала на 99 %. Ревность, дошедшая до крайних пределов, также не подходила в качестве мотива. Эти милые, добрые люди не просто имели оружие. Они умели им пользоваться. Точно не любители, почти точно не имеющие отношения к России, и совершенно точно – им очень хотелось меня убить. Почему? Отвечать было некому. Сам виноват. Теперь придется ждать. Кроме того, на горизонте маячила ещё одна проблема, к решению которой я пока был не готов. Будут они говорить, не будут, солгут, не солгут – особого значения это не имело. Правила игры жёстки и неизменны – я не имел права оставлять свидетелей. Живых свидетелей. А роль палача… Да ещё женщина… В общем, всё выглядело вполне отвратительно.

Я походил по номеру, собрал вещи. Стёр отпечатки пальцев. Сел в кресло, закурил. Да чёрт его знает, я понятия не имею, что делать с этими идиотами! Блин… Осторожный стук в дверь прозвучал как гром с ясного неба. Нет, это уже было чересчур. Финляндия начинала меня раздражать. Я посмотрел на часы: начало одиннадцатого. Какие такие гости? В принципе могли нажаловаться соседи. Пусть и небольшой, но какой-то шум мы определённо производили, пока выясняли отношения. Или кто-то ошибся номером. А может быть, это был не дуэт, а трио, и сейчас на старте замер очередной участник? Ха-ха. Шутка…

Я подошёл к дверям. Очень вежливо поинтересовался: какого, мол, чёрта? Выслушал ответ. И впустил ещё одного незваного гостя в номер. Пистолет, правда, я всё время держал наготове. Не поворачиваясь спиной к незнакомцу, я проследовал к окну, сел в кресло, закинув ногу на ногу, и придал своему лицу максимально умное выражение. Мы с этим парнем раньше не встречались, пусть думает, что нарвался на интеллектуала. Ему всё равно, а мне приятно.

– Чем можете подтвердить, что вы и есть господин Дюпре? – довольно агрессивно начал он беседу. Я удивился. От такой идиотской постановки вопроса становилось как-то не по себе. Он что, совсем деревянный?

– А с чего вы взяли, что я буду что-то подтверждать? Вы же меня нашли, а не я вас. Если Стрекалов посылал вас ко мне, то, наверное, объяснил, как меня узнать? Или я о нём чего-то не знаю?

Он сердито сопел: нагнать понтов явно не получалось. На вид парню было лет двадцать пять. Отличный английский язык, американское произношение. Приличный костюм, модный галстук, только не с котами, как у меня, а с какими-то медведями. Лицо хорошее, доброе и не особенно приметное, как раз то, что нужно в нашем деле. Я-то со своим живописным шрамом мог только внимание отвлекать. В руках у него ничего не было, а вот под пиджаком явно было, это я заметил сразу. Как и то, что застёгнут пиджачок на крайне неудобную пуговицу. Выражение «выхватил ствол» применительно к этому деятелю смело можно было менять на «с большим трудом достал оружие». До Джона Уэйна юноша очевидно недотягивал, так что пока у меня была гарантия стопроцентной безопасности.

– Ну ладно, – сдался он наконец. – Виктор Викторович сказал, что вы знаете рецепт его любимого коктейля.

– А вы знаете? – ради интереса спросил я.

– Конечно, – он даже обиделся.

– Ну, тогда сверяйте. Это пойло называется «Негрони», если не путаю. Часть джина, часть мартини и часть собственно «Негрони». У вашего шефа весьма примитивный вкус. Он вам, кстати, не сообщил, что я говорю по-русски?

Он сделал большие глаза. Но так неумело, что мне сразу же захотелось узнать, о чём ещё успел поведать ему мой бывший шеф. Неужели гадостей наговорил?

Тут юноша наконец-то соизволил заметить легкий бардак, царящий в номере. Сначала его внимание привлекла стреляная гильза, невозмутимо лежавшая прямо перед ним. Он пригляделся и с огромным удивлением обнаружил, что это не одна гильза, как ему сперва показалось, а одна из многих, валяющихся на полу. Я не стал дожидаться, пока охватившее его изумление выльется в серию дурацких вопросов, и попросту, без особых затей, откинул покрывало, которым до того прикрыл «сладкую парочку». Они, увы, не отреагировали, продолжая витать в заоблачных далях. Основательно же я им приложил. Зато у гостя моего глаза стали большими и широкими до невозможности.

– Что это значит? – спросил он, с некоторым испугом наблюдая за мной.

– Понятия не имею, – я совершенно искренне пожал плечами. – Тихая пара, вместе летели из Амстердама, в одном самолёте. А на ночь глядя вдруг решили меня убить. Впервые в жизни их вижу.

– Нужно было их допросить.

– Да? Попробуйте. У меня пока не получается.

– Тогда чёрт с ними. Я должен вывезти вас отсюда. О вашем приезде стало известно ещё кому-то. Вас сегодня встречали в Пулково.

– С цветами? – на всякий случай поинтересовался я.

Он криво усмехнулся. Первая растерянность прошла, началась работа, и мальчик становился мужем буквально на глазах. Другого я и не ожидал, у Стрекалова дурачков сроду не водилось. Да и переход с английского языка на родной для него русский подействовал явно ободряюще.

– Да нет, без цветов. Серьёзные ребята. Держались очень пафосно. По документам – ФСБ, а кто на самом деле,

чёрт их знает. Они вполне могут найти вас и здесь, так что не стоит задерживаться.

– Да, пожалуй… – протянул я.

Повестка дня выглядела просто и красиво – бежим, пока не поймали. Те несколько слов, которые этот юноша произнёс из-за двери в качестве пароля, давали вполне приличную гарантию безопасности. По крайней мере со Стрекаловым он был знаком.

Ясно как день, что Виктора Викторовича можно отловить, спеленать и накачать пентоналом до маковки. После чего он взахлёб доложит обо всех наиболее пикантных эпизодах своей биографии. Верю легко и сразу. Но… При всём при том нужно ещё очень точно знать, что же именно тебя интересует. Кодовая информация была настолько примитивна, что нормальному человеку, да ещё работающему в условиях катастрофической нехватки времени, и в голову не могло прийти спросить что-либо подобное. Так что вряд ли этот казачок «засланный». Поверить в сплочённую группу встречающих, приплясывающую от нетерпения в аэропорту Пулково-2, после недавних метаморфоз, случившихся с моими попутчиками, тоже было несложно. Уж больно глупо всё складывается, а в таких случаях одной глупостью больше, одной меньше – всё едино. Никакого рояля, как говорил кто-то из моих знакомых. Так что работаем согласно регламенту – берём руки в ноги и мчимся заре навстречу, раздувая щёки от усердия. Причём мчаться лучше зигзагами. Жутко полезно для здоровья. И лишь одна проблема настойчиво маячила на горизонте – вкусно посапывающие на полу моего люкса герои-любовники никак не вписывались в стройную картину грядущего.

– Тебя как зовут-то, спасатель? – поинтересовался я у гостя. Сам он, похоже, представляться не собирался.

– Иван Денисыч, – внезапно прорезавшимся басом ответил тот. Судя по голосу и напряженной физиономии, парень честно пытался мыслить. Отличник БиПП, мать его. Зато, наверное, стреляет хорошо.

– Что с гостями-то делать будем, Ванечка?

Сам я уже давно всё понял, но как же мне не хотелось-то… И не передать. Ему, видимо, тоже было неуютно, но по другой причине. В его личном комплексном плане ничего такого не значилось, а принимать решения Иван Денисович пока ещё не привык. По сроку службы не положено.

– Что делать, что делать?! – раздражённо повторил он. – Мочить будем, вот что делать! Не с собой же их тащить?

– Креативненько, – кисло согласился я. Ну не было во мне энтузиазма, хоть ты тресни. Ударом на удар – да, это понятно, а вот так, «контрольку» в голову… Противно.

Негромкий звонок прозвучал в номере как гром с ясного неба. Телефон выдержал паузу и разразился следующей трелью. Мы переглянулись. Ни друзей, ни знакомых у меня в гостинице не было. У Ивана Денисовича тем более, это ясно читалось на его лице. Значит…

– Уходим, – прочёл я по его губам.

Отработанным до автоматизма движением распахнув пиджак и вытянув откуда-то из-за спины аккуратную тушку «Глока», Ванечка сделал несколько лёгких, скользящих шагов, приоткрыв дверь, выглянул в коридор. Оставшись, видимо, доволен результатами осмотра, он так же стремительно вернулся в комнату и, остановившись посредине, принялся деловито прилаживать к пистолету глушитель.

Свой, трофейный, ствол я по-прежнему держал в правой руке, оставалось лишь подхватить в левую заранее собранный портплед и бодро зашагать к выходу. Можно было бы, конечно, снять трубку и попытаться выяснить, какого эффекта добиваются на том конце провода, но я буквально кожей чувствовал, что вряд ли это будет хорошо. Тем более что на шестом звонке этот эксперимент как-то сам собою прекратился. Я поравнялся с Иваном Денисовичем, он как раз в этот момент закончил свои манипуляции с глушителем, и – время понеслось вскачь.

Все произошло практически одновременно. Неуловимым движением вскинув пистолет, он направляет его в сторону лежавших на полу людей. Хлопок – мощный удар подбрасывает голову мужчины, и на его высоком, с большими залысинами лбу появляется аккуратная дырочка. На полу стремительно расплывается кровавая слякоть; я толкаю Ивана и злобно шиплю: «Отойди, я сам!» – он удивлённо смотрит на меня, но подчиняется, делая шаг в сторону. А я дважды нажимаю на спуск, ювелирно укладывая пули в миллиметре от головы девушки, уже плывущей в луже чужой крови. В это мгновение глаза Элины Шланиц открываются. Неимоверно долгая доля секунды и – её взгляд, в котором одновременно живут ненависть, удивление, понимание, благодарность и ещё сотня чувств, не имеющих имени. Потом она утыкается лицом в окровавленное плечо своего напарника. Ничего не заметивший Ванечка нетерпеливо окликает меня. До конца своей жизни парень будет твёрдо верить, что видел ДВУХ покойников, рядком лежащих на полу гостиничного номера. Полная, стопроцентная иллюзия. Что же это я учудил-то, а?

Разбираться в сложной мотивации своих поступков у меня времени нет. Подцепил вирус гуманизма? Поскольку при моём образе жизни эта штука автоматически приводит к летальному исходу… Буратино, ты сам себе враг, ей-ей.

Коридор прекрасно освещён, чисто убран и чарующе пуст. Мертвая тишина. В хорошем смысле этого слова. Иван Денисович и я грациозно пробираемся по неодушевлённому пространству, не забывая, впрочем, пристально изучать окрестности.

Едва покинув номер, мы, не сговариваясь, ринулись в сторону противоположную лифту. Профессионализм, понимаете ли, его не пропьёшь. Добравшись до дверей, ведущих на пожарную лестницу, я вдруг вспомнил, что сам, лично, возжелал поселиться на двенадцатом этаже. Нет, определённо, если человек дурак, то это навсегда. Идти-то теперь сколько? Вот-вот…

Спускаемся. Чинно, мирно, оружие на виду не держим, страшных глаз никому не делаем. Потому что – некому. Первые признаки жизни появляются где-то в районе четвёртого этажа. Внизу мягко шлёпает дверь, слышны шаги. Торопливые шаги, между прочим, почти бежит человек. Это вверх-то, да при живом лифте? Местный городской сумасшедший? Не верю… Спутник мой тоже преисполнен скептицизма. Без слов, на пальцах уточняем стратегию.

Иван Денисович, как личность менее известная, продолжает угрюмо шлёпать вниз, поплёвывая на грозящую МНЕ опасность. А я тем временем успеваю бесшумно юркнуть в дверь на третьем этаже и жду любителя пеших прогулок по лестницам, старательно изображая из себя часть интерьера.

С Ванечкой они разминулись мирно, хотя эта встреча и заставила нашего противника (а кем ещё он мог быть?) собраться. Но ничего не произошло и, сам того не осознавая, незнакомец расслабился. Естественная реакция балбеса-недоучки. Его внимание на самую малость притупилось, и это как раз в тот момент, когда он вступил на площадку третьего этажа. Торжественной встречи мужчина не заказывал, так что я не виноват. На моё внезапное появление он, разумеется, отреагировал, но получилось у него это так себе, на «троечку». Успел обернуться, повёл в мою сторону пистолетом, рот открыл. И получил ногой по локтю, ею же под коленку и на сладкое кулаком по основанию черепа. Когда он начал падать, я с нежностью принял его на ручки. А тут и Денисыч прибежал. Вдвоём мы пристроили незнакомца в максимально неудобной для него позиции, прижав лицом к перилам. Просунутые сквозь перила руки «плохиша» сцепили у него же на затылке наручниками. Опять-таки его собственными, только что

конфискованными. Больше в его карманах ничего полезного не было. Мы с коллегой переглянулись.

– Время, – сказал он.

– Интересно, – ответил я.

– Три минуты, – без особых, впрочем, колебаний согласился Ванечка.

Взяв в руки оружие незнакомца, он с двумя стволами встал на охрану порядка. Кстати, пистолетик у побитого мной дядечки был хороший. «Бердыш». Отменный пистолетик. Чужие с такими не ходят. Я умеренно сильно треснул пленника по почкам и, обойдя его, пару раз ткнул пальцем в нервные узлы. Результат не замедлил сказаться. Не кричал он только потому, что рот был занят глушителем моего пистолета. Клиент был вполне готов к диалогу.

– Кто послал? – спросил я вежливо.

И что он ответил, как вы думаете?

Короче говоря, наша беседа, постоянно прерываемая моими затрещинами и его мычанием, была скучна и малоинтересна. Не знал он ничего путного и упрямым оказался, как эшелон баранов. Бывший опер, трудится на ниве частной охраны, фирма «Опыт». Сегодня утром вызвал бригадир, сказал чего-как, фотку дал. Мою фотографию в смысле. Приехало их сюда, в Хельсинки, трое, ещё один встречал уже здесь. Кто такой – никто не знает. Дал оружие, благо пользоваться все умеют, привёз в гостиницу. Позвонили снизу, от портье, ну и пошли, двое на лифте, он пешком, один внизу ждёт.

Три минуты истекли, коллега поглядывал на меня с неодобрением, пора было сворачиваться. Я и свернулся. Бывший мент, а ныне бравый охранник частной собственности умер, не успев этого заметить. Видать, зря я боялся вирусов гуманизма. Не прилипает. Иммунитет, наверное.

Оставив тело неприятеля в назидание потомкам, мы маршевым шагом спустились вниз. Походный порядок оставался тем же: впереди Иван Денисович на боевом коне, следом я, с гаубицей наперевес.

Большой холл был пуст, лишь одинокая девушка-портье маялась за стойкой, да известного вида господин вальяжно развалился в мягком кресле. Короткий ёжик волос, костюм, довольно дорогой, но дурно сидящий, золотая «гайка» на пальце и взгляд. Взгляд человека, который выбирает, что ему взять. Не купить, нет. Именно взять. Какой тут, к чёрту, гуманизм…

Иван деловито прошёл к стойке и с места в карьер начал кокетничать с мгновенно оживившейся девушкой, а я, выждав несколько минут, просто открыл дверь, ведущую в холл, и встал на пороге. В принципе, я хотел бы, чтобы этот «часовой» в кресле меня увидел, но надеяться на это особенно не стоило – браток прочно увяз в каких-то одному ему известных далях и, вообще, кажется, собирался вздремнуть. Честно говоря, у меня появились сильные сомнения относительно уровня моих «ловцов». Если у них все охотники похожи на этого, то зря они затеяли это сафари. Хотя… Возможно, мне специально показывали то, что я должен был увидеть. Помахать перед носом веточкой, а потом со всей дури садануть оглоблей – почерк-то знакомый, я и сам так умею. Только задача у меня другая, некогда демонстрации устраивать, надо врезать так, чтобы небо с овчинку показалось, а там поглядим, чего достигли.

Я покопался в карманах, нашел десятицентовую монетку – «дайм». Иван прочно завладел вниманием девушки, она и так, кроме него, уже ничего не видела и не слышала, но вот если я сделаю пару шагов влево… То меня совершенно точно никто не заметит. Что и требовалось доказать. Убедившись в правильности своих выкладок, я в последний раз полюбовался на свиноподобную физиономию гражданина в кресле и аккуратно запустил в него монеткой. Расстояние для прицельного броска было слишком велико, да я и не стремился к особой точности. «Дайм» упал точно на грудь отдыхающему в кресле «фавну» Он удивлённо поднял уже совершенно осоловевшие глаза, заметил меня, узнал – и осел в кресле. Два тихих хлопка слились в один, и этот единственный так и остался никем не замеченным. А господин в кресле просто уснул. Совсем уснул, я бы так сказал.

Затем я, не торопясь, присоединился к Ивану и, отвесив по-фински тонкий и горячий комплимент милой девушке, отдал ей ключи, сообщив попутно, что отправляюсь развеяться и как следует отдохнуть в весёлом городе Хельсинки. Она пожелала мне «доброй охоты», и я спокойно, размеренным шагом вышел из отеля, столь же неторопливо прошествовал на автостоянку и уселся в серебристый «SAAB». Спустя несколько минут ко мне присоединился Иван Денисович, в лучших традициях «конторы» разыгравший для милой девушки сценку «а я и знать не знаю этого господина». Заодно он убедился, что никакого видеонаблюдения в этом отеле не было и в помине.

Управляемый Ваней «SAAB» чинно прошелестел мимо парадного подъезда и – мы рванули так, что разрешённые местными правилами «мало-кэмэ в час» живенько накрылись драной панамкой. Нет, ребята, вовремя смыться – это ещё полдела. Главное – добиться красоты процесса!

Глава вторая

Леса, перелески. Дорога шоссейная. Раннее утро, довольно туманное. И на обочинах – куча на куче и кучей погоняет. По всем приметам – родина. Надо бы отметить, а я вот уже четыре часа за рулём, и ни в одном глазу. Согласно документам, получившим одобрение сначала финских, а затем отечественных пограничников, я шофёр и телохранитель вице-президента российско-финской туристической фирмы «SUOMI-TURS», с правом вождения автомобиля, ношения оружия и имеющий в наличии и то и другое. Выданный мне «боссом» «макаров» уютно пристроился в плечевой кобуре. Вот ведь – мелочь, а приятно. Сам «босс» в податливом окружении двух милых глазу дам возлежит на заднем сиденье и, кажется, дрыхнет, утомлённый праведными трудами. Дамы шефа не интересуют, обе девушки достаточно давно находятся в его прямом подчинении и явно пребывают в чинах не ниже старшего прапорщика. С собой мы их взяли для художественной завершённости образа ошалевшего от доходов «нового русского». Эту роль на двух пограничных постах с блеском исполнил Иван Денисович, сорвав шквал оваций и совершенно, до полной невидимости затмив мою скромную персону. Что, в общем, нам и требовалось. Заодно я стал жгучим блондином, а вместо шрама на правой щеке у меня появилась не сильно приметная родинка. Одна из двух Ванечкиных прелестниц оказалась настоящей колдуньей по части грима. Хотя, наверное, это далеко не всё, что она хорошо умеет делать. Вон как глазами-то стреляет… Лапочка!

Однако за всё в жизни нужно платить. И теперь в счёт новых документов, полученных взамен оставленных в Финляндии, и новой внешности, которая мне категорически не нравится, я изо всех сил рулю по бескрайним просторам родины, а Иван Денисович нагло дрыхнет на плече светловолосой гурии. Используя, между прочим, служебное положение в личных целях.

Последние часа два, минувшие с момента пересечения контрольного пункта в Ваалимаа, я мучительно пытался уяснить, хотя бы в общих чертах, что же такое происходит вокруг меня, со мной лично и вообще в мире. Складывалось ощущение, что мною злостно оттоптана чья-то любимая мозоль, причём были основания подозревать, что мозолистых недругов рядом крутится чуть больше, чем один. «Сионские близнецы» и явившиеся вслед за ними полупрофессиональные охотники явно проходили по разным статьям дохода. Когда я звонил из Амстердама Стрекалову, ни о каких сложностях с пересечением границ речь не заходила.

Значит, это старые хвосты. Но тогда вообще получается полный бред. В

России я сильно насолил мужчинам, которые перегоняли героин в Европу сотнями килограммов и чудно ориентировались в секретных досье ФСБ. И эти бойкие хлопцы, с лёгкостью вычислившие время и место моего появления в стране, присылают компанию полусонных уголовников, которых только ленивый на завтрак не скушает? Бред какой-то… Или же, как я уже успел предположить ранее, очень тонкий расчёт большого профессионала, с которым я ещё намаюсь в будущем. Тьфу-тьфу-тьфу!

Что же касается оставшихся в отеле попутчиков и «сожителей», внезапно воспылавших жаждой крови, то здесь совсем тёмный лес. Или же меня с кем-то перепутали, что вряд ли, или они просто дураки. И я – дурак. Потому что совершенно не понимаю, какого рожна им было нужно? А спросить не успел. И в довершение ко всему, оставил в живых эту «Мисс Русскоязычная Америка». Что на меня нашло, зачем… в «длань Господню», простите, не верится, а логика буксует мертво. Но мнилось мне упрямо, что свидеться ещё придётся, обязательно свидимся, всенепременно. М-да…

Резко ударив по тормозам, я аккуратно прогулял всю честную компанию, заселившую кожаный «вольвовский» салон, от спинок заднего сиденья до спинок переднего.

– А ну, сарынь, на кичку! Атаман гулять хочет!

От такого вступления экипаж моментально проснулся, чем я не замедлил воспользоваться.

– Давай, красавица, садись за руль. У босса твоего кураж пошёл, он шофёру будет доказывать, что любая блядь могёт управлять государством. У тебя права-то есть, лапушка?

Разумеется, права у неё были. Какой же старший прапорщик без прав? И вот, гениально проведя эту рокировку, я с чувством глубокого удовлетворения пристроился на свободном плече оставшейся на заднем сиденье «труженицы невидимого фронта». Уже засыпая, я подумал, что если бы народа в машине было поменьше, а сил у меня – побольше, то чувство удовлетворения случилось бы куда как более глубоким. Если каждому прапорщику выдать такую грудь… Какая там, в баню, оборона!

Закончилось всё это приключение крайне удачно. Мы приехали. Не то чтобы уж очень ранним, но и не поздним утром две милые девушки и с трудом проснувшийся Иван Денисович выгрузили моё отчаянно протестующее тело на Кронверкской набережной. Честно говоря, когда я окончательно соотнёс себя с местом действия, то что-то очень важное в моей душе встало боком. Именно в этом доме, населённом в лохматые годы людьми не чуждыми партии и правительству, родился и вырос Борис Кочетов, один из немногих по-настоящему близких мне людей. Мой друг. С которым мы тоннами жрали соль вперемежку с дерьмом в Афганистане. И которого я лично, пусть и не желая того, убил в Париже. Вот она, родина. Э-э-э-х!

Времена исторического материализма отошли в прошлое, и дом этот, как и любой дом в центре Санкт-Петербурга, тихо, без лишних слёз и эмоций, давно пошёл по рукам. Спутниковые антенны на балконах, пуленепробиваемые окна – вид на Стрелку Васильевского острова притягивал «новых русских» почище любого магнита. Но и «старым русским» места пока ещё хватало. Ведомственная квартира «принимающей стороны» находилась на третьем этаже, была оборудована двумя стальными дверями с замками сейфовой величины, а также всеми прочими прелестями цивилизации, изрядно, впрочем, подержанными.

Иван Денисович с компанией были тут явно не впервые, так что жизнь стала налаживаться семимильными шагами. Покуда девицы обустраивали постель (меня как-то сразу задела её «односпальность»), Ваня, как старший по званию, обследовал холодильник и вытащил на свет божий сыр, банку каких-то рыбных консервов, кетчуп, бутылку водки и палку колбасы «Золотая салями». Мои стародавние коллеги эту колбасу проводили по разряду оперативных разработок вероятного противника: мол, когда юсовцы поняли, что мозговым штурмом им КГБ не одолеть, они решили нас через чёрный вход достать. Закуской.

Мы сели завтракать. После оленины в брусничном соусе колбаса шла неважно, можно сказать, совсем не шла. Разве что с водкой. Тут-то и выяснилось, что вся честная компания буквально через полчасика возвращается обратно, в Финляндию, так как труба зовёт и враг, понимаешь, не дремлет. Я ужасно расстроился, поняв, что завалить в одноместную казённую койку ни одну из прелестных прапорщиц мне так и не удастся. Да и они, похоже, грядущим подвигом особо не вдохновлялись.

Совместно взгрустнув над оставшейся в бутылке водкой, мы сердечно расстались. Они поехали в свою Суомию, стоять на страже интересов гипотетического россиянина, а я завалился спать в никем не согретую постель.

Проснулся я часам к пяти вечера. Во рту, на душе и вообще в организме ощущения царили мерзопакостнейшие. И не только водка была тому причиной. Опять, в который уже раз, мне снился Борис. Афган, небо, горы, пыль и крошка, выбиваемые пулями из стен, его лицо. Тонкая струйка крови, струящаяся из уголка губ. Последнее слово, сказанное им тогда, в «Бобини». «Вещий». Вещий?

Я выбрался из помятой постели, пошёл в кухню, перерыл там все шкафы и шкафчики в поисках кофе, нашёл. Сварил. Закурил, сел к окошку. Впору было головой об подоконник биться. Вещий… Не понял я тогда, что он хотел этим сказать, внимания не обратил. Скольких ошибок можно было бы избежать… Эх, Борька, Борька.

* * *

Был ведь у нас тогда Вещий. Олег Масляков, если я не ошибаюсь. Почему ему подвесили такую кличку, я теперь уже не помню, но вот, что сволочью он был редкостной, это в памяти отложилось хорошо. Вещий командовал у нас в роте третьим взводом, мы их между собой называли «гасильщиками». Крови в отряде никто особо не боялся, не до эмоций было, но по негласному правилу все зачистки, все особенно «чёрные» работы поручались именно третьему взводу. А уж те всегда справлялись на «отлично». Ни следов, ни свидетелей. И ещё Масляков слыл главным специалистом по допросам. Языками он не владел, у него были совершенно другие методы. И ребята говорили, что трудился он в таких случаях не покладая рук, с большой фантазией. Глеб, брат-близнец Бориса Кочетова, рассказывал, как однажды при захвате небольшого каравана сдался «дух», который на поверку оказался нашим солдатом, из Белоруссии, три года назад попавшим в плен. Там его заставили принять ислам, женили и погнали воевать с неверными. В первом же бою он выкинул автомат и поднял руки. А Вещий приказал посадить его на кол. Что и было исполнено перед всем взводом, прямо там, на месте. После этого с Масляковым мало кто хотел общаться, но, по-моему, его это не сильно трогало. Даже внешне он был неприятен. Среднего роста, веса, телосложения, абсолютно не запоминающаяся внешность, молчун. Однако, находясь рядом с ним, люди гораздо более сильные, ловкие, влиятельные часто ощущали себя просто дичью, до поры до времени пасущейся рядом с логовом льва. У него были глаза убийцы – холодные, абсолютно бездушные. Не был он за гранью добра и зла, просто для него не существовало этой грани. Мой сослуживец Фарух Ниязов, натура тонкая и поэтическая, сказал как-то, что если бог смерти существует, то он похож на Вещего.

Вот, значит, кто на меня охотится. Ну, теперь здоровые чувства гуманизма и удивления можно смело откладывать в долгий ящик, в любых играх с Вещим они могут только помешать. Его нельзя убедить. Нельзя напугать. Можно лишь победить. И убить. Такая вот

программа-минимум.

Человек предполагает, зато располагают все кому не лень. Стрекалов позвонил в 18.00, словно выжидал у телефона с секундомером в руках.

– Андрюха, здорово! Как дела? Выспался? Иван доложился, так что не напрягайся, я в курсе твоих заморочек.

– Добрый вечер, Виктор Викторович, – я был холоден и неприступен.

– Ого! Тебя что, в машине продуло? Прямо как дорогая тёлка из «Метелицы». «Добрый вечер, Виктор Викторович…» – передразнил он меня. – Я уже шестьдесят лет Виктор Викторович, из них тебя знаю как минимум десять. Это ты для Ивана – «Мистер Икс», а мне твои примочки по барабану. Кончай ваньку валять!

– Я субординацию соблюдаю, господин генерал.

Довольно удачная шутка, Стрекалов, как и многие его ровесники, терпеть не мог, когда его называли «господином». А я категорически отказывался отзываться на «Андрюху». Так что – «я мстю, и мстя моя страшна». Сердито посопев в трубку, он таки решил сменить гнев на милость, хотя не преминул ворчливым тоном добавить:

– Генерал-майор, между прочим. Знать надо, в каком чине начальство пребывает.

– Да я своего-то чина не знаю, – совершенно искренне возмутился я.

– От тоже! Бином Ньютона… Майор. Служба внешней разведки. Приказ от 27 мая сего года. Поздравляю, кстати.

«„Алекс – Юстасу. Вы – *** * * ***“. И Штирлиц понял, что ему присвоено звание Героя Советского Союза». Сказать, что я был просто удивлён, – это ничего не сказать.

– Виктор Викторович, я помню, мне «лейтенанта» и то со скрипом присваивали. Школ ваших специальных я не заканчивал, у меня и образование-то среднее. Вы, часом, ничего не перепутали?

– Милый ты мой, да кого это трогает? Ты работаешь? Работаешь! Результат даёшь? Даёшь! В конце концов, если я генерал-майор, почему бы тебе не быть майором? Херня всё это, бирюльки. Раз мне права даны, я их и буду пользовать. Тебе-то какая разница?

– Да, в общем, никакой, – честно ответил я. – А в полковники произвести можете?

– Не, Андрюха, ты совсем охренел! Давай, говори по делу, некогда мне с тобой лясы точить. Когда в Москве будешь?

Я подобрался. Шутки закончились. Отличать весельчака и балагура Виктора Викторовича от генерала Стрекалова за эти годы я научился.

– Когда прикажете.

– Молодец, – одобрил он. – Тогда слушай. В 23.00 будешь на Московском вокзале…

* * *

Вечер выдался на редкость тёплым и каким-то особенно удушливым. Ливень, недавно отбушевавший над городом, вместо долгожданной прохлады лишь добавил градусов в эту русскую парную, незатейливо обустроенную природой. Казалось, даже стены домов истекали потом и бессильно разевали тёмные провалы окон в надежде на глоток свежего воздуха.

Шёл уже третий час моих, на первый взгляд бессмысленных, блужданий по областям, окружающим самый что ни на есть центральный вокзал в Питере. Ни по количеству приходящих и уходящих отсюда поездов, ни по специфической биосфере, усиленно паразитирующей на теле этого рукотворного Вавилона, Московский вокзал не имел себе равных в городе. Это был, есть, и похоже, что будет всегда, маленький кусочек большой Москвы, неведомо каким образом просочившийся, выживший и исправно функционирующий в совершенно чуждом ему окружении дворцов, каналов, мостов, Невского проспекта и белых ночей. Я исторически терпеть ненавидел всю эту лихорадочную толчею, расхристанность, всепроникающую грязь, но выданные мне ценные указания вкупе со сложившейся обстановкой никакой самодеятельности не допускали. Или, скажем так, почти не допускали.

И вот, с силу этого самого «почти», я с семи часов вечера болтался по перронам и буфетам, изо всех сил изображая собой местного жителя. Аборигена. В «хитрой квартирке» на Кронверкском нашлось множество различного барахла, способного довести до экстаза любого старьёвщика. Потрёпанные джинсы и многократно стиранная футболка, удачно дополненные очками в классической роговой оправе, помогли мне гениально воссоздать образ «интеллигентного работника бюджетной сферы, регулярно не получающего зарплату». Что довольно обычно для нашего, «самого идущего к очередным рубежам» государства. Затем я, с помощью предусмотрительно прихваченного с собой из Амстердама набора «Сделай сам», в течение получаса из жгучего блондина превратился в не менее жгучего брюнета. Поменяв заодно форму носа, полноту щек и цвет глаз. Зеркало утверждало, что борьба с красотой завершилась полным её поражением. Я аккуратно укутал свой портплед, явно выпадающий за рамки образа, в коричневую упаковочную бумагу и пристроил его на обнаруженную в кладовке тележку. Опознать во мне меня, после всех этих манипуляций, не смог бы даже родной папа. Лишь шрам и пистолет упрямо не желали соответствовать моему персонажу. И если с первым я поделать ничего не мог, то казённый ствол пришлось оставить, утирая скупые мужские слёзы.

Весь этот маскарад я устроил безо всяких на то санкций и указаний, по одной лишь, но крайне веской лично для меня причине: мне ужасненько не нравилось всё то, что происходило в течение последних двух суток вокруг моей скромной персоны. Ещё не паника, но уже очень и очень нехорошие предчувствия… Словно чей-то кулак завис над темечком. Доложив Стрекалову о своих подозрениях по поводу Вещего, я получил в ответ лишь озадаченное хмыканье и твёрдое обещание разобраться. Поскольку речь тут шла всего-навсего о таком пустяке, как моя жизнь, то хмыканья и обещаний мне было маловато. Да и сам механизм встречи с очередным сопровождающим, который должен был ждать меня в 23.00 в зале ожидания вокзала на втором этаже, где раньше размещались кассы, мне сразу не понравился.

Ещё больше он мне не нравился теперь. Предварительно трижды обойдя все окрестности и придя заблаговременно, я на «мягких лапах» начал обосновываться на предполагаемом месте встречи. В небольшом закутке, занимаемом игровыми автоматами, вместо положенных братков, сидели двое столь же модно подстриженных, но явно очень непростых мужичков. Между собой они не общались, никакого внимание на редких играющих не обращали. И несмотря на жару, стоически парились в наглухо застёгнутых спортивных куртках. Размера на два больше, чем следовало бы. Очень удобно – ни оружия не видно, ни бронежилета. Ещё один такого же типа «ряженый» сидел за женщиной, принимающей деньги на входе в зал ожидания. Количество патрулей на вокзале за последний час увеличилось чуть ли не втрое, и к обычным омоновцам присоединились вооруженные автоматами орлы, при виде которых мне почему-то вспомнились коллеги из «Вымпела». Тоже, скажу я вам, не самые простые ребятки. И что характерно – нормального для такой ситуации интереса к представителям горских народов у них не было напрочь, а вот лица явно славянской национальности, особливо ярко выраженные блондины, проверяемы были часто и внимательно. Такие, понимаешь, парадоксы.

Я взглянул на часы. Без тринадцати минут десять. Самое время выпить вкусненького. Буфет, предваряющий собою игровые автоматы и зал ожидания, исправно функционировал, кудрявая буфетчица, девица на грани «второй степени свежести», но ещё вполне в материале, призывно улыбалась всем появляющимся вокруг мужикам и шустро поставляла на прилавок подозрительный кофе и не менее подозрительную водку. Ажиотажа вокруг не было,

но и особого застоя не наблюдалось. Это я, похоже, удачно зашёл.

Стараясь не особенно привлекать к себе внимание тоскующей Дульсинеи, я с чувством внутреннего содрогания купил бутылку дешёвой водки, пару бутербродов, которые почему-то нужно было называть «гамбургерами», и пристроился за столиком, дающим максимально полный обзор места предполагаемой мною «Драмы на охоте». Дабы соблюсти статус «дичи» и не нажраться в хлам сомнительного происхождения водкой, я начал было искать себе компанию, но буквально сразу выяснил, что компания у меня уже есть, просто я её не заметил. Она, то есть «компания», скромно стояла чуть поодаль и время от времени с боязливой надеждой поглядывала в мою сторону. Удача улыбалась, восторженно блестя в меня всеми двенадцатью зубами. Неопределённого роста и возраста бомж совершенно логично рассудил, что ТАКУЮ водку приличные люди не покупают, а коль скоро человек не шибко приличный, то может и налить грамульку страдальцу. О таком соседе я мог только мечтать.

Призывно покачав бутылкой, я уже через долю секунды с изумлением наблюдал его стоящим рядом, с готовым к наполнению стаканом в руке. Если бы мне в отрочестве удалось хоть раз продемонстрировать подобную реакцию, старый Коцукэ-сан был бы просто счастлив. Налив в оба стакана отчаянно вонючей жидкости, я собрался было произнести вялое подобие тоста, но не успел. С той же скоростью бомжина осушил свою ёмкость и уже начал было отчаливать. Но тут я успел его прихватить.

– Стой! – тихо, но грозно рявкнул я. Он завис на одной ноге. – Видишь?

Полбутылки водки произвели на него завораживающее впечатление.

– Выпить хочешь?

Вопрос был риторическим, мужик почти захлёбывался слюной. На произнесение слов сил у него уже не оставалось, энергичный кивок был мне ответом.

– Тогда стой ровно. Мне компания нужна, не могу один пить, а душа горит, – разливая «бальзам» по стаканам, подвёл я идеологическую базу.

– Так ты это… Ё-моё… Так бы и сказал, это… А я чё… Я с хорошим человеком завсегда… А то это… Понимаешь… Я смотрю – ну чё мужику надо? Не пойму… Может, думаю, это… Передаст какой…

– Сам ты это… ё-моё, – передразнил я его. – У меня друг бабу отбил, понимаешь?

Это мужик понимал. И беседа наша полилась в полной душевной гармонии и согласии. Персонаж был, надо признать, объёмности нечеловеческой. Глыба. Загадочная русская душа в одном флаконе. Звали его Коляном. Лет Коляну можно было смело давать от двадцати до ста пятидесяти, без базара, ё-моё. Волосы он носил в меру длинные, абсолютно нечёсаные и грязные до разноцветности. Никакому Дега вкупе с Моне такой колер не снился. Драный, истёртый пиджак, в котором он, как я сперва решил, сразу и родился, оказался от «Iceberg». Этикетка, замусоленная, но ещё вполне читабельная, была продемонстрирована. В руках он всё время тискал какой-то пакет, по опыту, видимо, зная, как опасно расставаться со своими вещами на вокзале. А в пакете, под разной мягкой рухлядью, на самом дне явственно просматривалась запечатанная бутылка шампанского. После долгого жеманства Колян сознался, что несёт её Катьке, своей любимой женщине. Ну и в довершение ко всему выяснилось, что он завзятый читатель и более всего ценит фантастику. «Ну… Эта… Чтоб рыцари там, драконы… Эти… ельфы… Ну понял, короче?» Особливо уважал Колян писателя Бушкова. «Только не это… Не про рыбу… Эт так, фуйня. Вот про Сварога, эт да!» Ни добавить ни прибавить. Оставалось только снимать шляпу при разливе.

Будучи наиболее примечательной парочкой на всей территории этого заповедника социализма, мы, тем не менее, были надёжнейшим образом защищены от чьего бы то ни было внимания. Именно в силу абсолютной своей непрезентабельности. По чуть-чуть подливая разговорившемуся Коляну водку и не забывая вовремя вставлять «ё-моё», я параллельно успевал внимательно следить за окружающей меня действительностью. Поэтому растущее в воздухе напряжение ощущал буквально кожей. Описанный мне Стрекаловым человек в белой футболке с надписью «ELF» и серых брюках по-прежнему не появлялся. Поскольку я провёл в буфете уже больше часа, то вариантов могло быть только два: или он пришел ещё раньше меня и теперь просто живёт в зале ожидания, невидимый и таинственный, или же его аккуратно изъяли по дороге сюда. Почему-то второй вариант казался мне гораздо более реальным. Близилось время «Ч».

Блондинистого мужчину с небольшой кожаной сумкой, гордо продефилировавшего мимо застывшего от восторга меня, скрутили ровно в четыре минуты двенадцатого. К троим уже отмеченным мной орлам мгновенно присоединились ещё трое, сидевших, по всей видимости, в зале. Обвисший на руках своих пленителей, он был тихо и без лишней помпы вынесен в обратном порядке, то есть опять-таки мимо нас с Коляном, торжественно застывших за столиком. В очередной раз логика и интуиция одержали победу над стандартными методами работы. Регулярно, кстати, порицаемыми руководством ФСБ. Или же… Мы опять сыграли в «поддавки».

– Пойдём, Колян, – сказал я. – Мне кажется, что человеков тут унижают.

И мы пошли.

Дальше всё было делом техники. Сердечно расставшись с собутыльником, я зашёл в кассовый зал на первом этаже. Ещё ранним вечером я приметил шустрого молодого человека с лицом «кавказской национальности», который в два счёта решал любые проблемы с билетами, беря за это, естественно, чуть больше номинальной стоимости. И здесь же, не подходя к кассе, приобрёл у него два билета «СВ» на «пятёрку». «Интуристовский эшелон» уже стоял под парами, потеющие продавцы прохладительных напитков сновали по перронам взад и вперёд, а утратившие за годы перестройки былую надменность проводники расхаживали у вагонов, тепло улыбаясь обладателям билетов. До отхода поезда оставалось семь минут. Единственное, что от меня требовалось, это пройти сквозь редкую цепочку людей в камуфляже и штатском, проверяющих документы у особенно понравившихся им граждан. Как правило, светловолосых. По всей видимости, искали блондина со шрамом на правой щеке, совершенно игнорируя всяких там брюнетов. Ну разве можно было этим не воспользоваться?

* * *

Ковровая дорожка, многое перевидавшая на своём веку, услужливо заглушала звук его шагов. В длинном коридоре со множеством казённых дверей без табличек вообще почти всегда было тихо. И малолюдно. Ничто не выдавало той напряжённой работы, которая кипела за плотно закрытыми дверями. У сотрудников этого учреждения, в отличие от многих других «институтов государства», не было привычки бродить по соседним кабинетам, сидеть в курилках, жаловаться друг другу на жизнь и травить байки про начальство. Слишком важным считалось то дело, которому они служили, слишком жёсткими были критерии отбора будущих сотрудников, и слишком сурова была «трудовая дисциплина». На протяжении всего пути майор Дмитриев встретил лишь нескольких человек, торопливо идущих по каким-то своим, наверняка очень важным, делам. Лицо одного из них показалось майору знакомым, и он на всякий случай кивнул, здороваясь. Кто это был, действительно ли они знали друг друга – в данный момент у него не было ни времени, ни желания задаваться подобными вопросами. Информация, пришедшая вчера вечером из Петербурга, погружала ответственного

работника Департамента контрразведки ФСБ России в такую пучину проблем и неприятностей, что ни на что другое в его мыслях просто не оставалось места. А самым противным было то, что к исполнению его прямых служебных обязанностей вся эта беда не имела ровным счётом никакого отношения.

Будучи патриотом своей страны и исправным служакой «во благо Отечества», он, как и многие его коллеги, с чувством глубочайшего омерзения наблюдал за процессом перехода России на «рыночную систему отношений». На поверхность вылезала вся грязь, вся пена, десятилетиями копившаяся в недрах «оплота коммунизма». Все эти полусумасшедшие правозащитники, ущемленные самолюбцы, демагоги всех мастей, от ярых демократов до красно-коричневых реставраторов, просто откровенное ворьё – вся эта копошащаяся, пожирающая самое себя масса активно ринулась «во власть», сметая попутно в свои карманы всё, до чего была в состоянии дотянуться. Нет, были, наверное, и другие – люди по-настоящему честные, искренние в своём желании что-то изменить к лучшему. Но… «Мильоны вас. Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы…» А охранять эту, жирующую на останках страны, свору по-прежнему были призваны стократно оболганные, затоптанные в грязь органы государственной безопасности.

Служить новым хозяевам так же, как и прежним, не думая и не рассуждая, было уже невозможно. Тот порядок вещей был впитан с молоком матери, единственно возможен и потому непоколебим. Случившаяся в конце восьмидесятых годов революция помимо всех прочих изменений, произведённых в карманах, умах и душах бывшего «советского народа», ещё и научила людей думать. Напрочь разучив при этом верить. Столпы рухнули, догмы перестали быть таковыми, и идея государственности утратила для среднестатистического россиянина почти всякое значение. «Продам родину по сходной цене» – этот девиз строителей российского капитализма стал родным для всех слоёв общества. Начиная, разумеется, с самых верхов. Видя, осознавая всё и будучи совершенно не в силах что-либо изменить, и сам Дмитриев, и его друзья и коллеги при всём своём желании не могли и не хотели класть жизнь на алтарь ЭТОГО, нового отечества. Дальнейшее существование теряло всякий смысл. Последний удар был нанесён в августе 1991 года. Радость, охватившая его при первом известии о свержении клики Горбачёва, допустившего то, что происходило в стране, разом померкла, едва он увидел людей, которые собирались возглавить государство. Трясущиеся руки Янаева, лица других бесстрашных «революционеров» сказали профессиональному разведчику больше, чем все их манифесты вместе взятые. Даже если бы он ничего не знал об этих людях, и то он не пожелал бы им успеха. А Дмитриев знал много, поскольку службу начинал в «девятке» и мог судить о большинстве участников ГКЧП не понаслышке. Он даже не расстроился, глядя на ликующие толпы победителей. «Те» не могли выиграть. Они боялись играть. Страну просто продали в очередной раз.

Когда один из высших руководителей бывшего Комитета государственной безопасности сделал майору, а тогда ещё капитану, прямое и недвусмысленное предложение, Дмитриев даже не попросил времени на размышления. Ему давали возможность послужить на благо Родины, причём именно той Родины, которой он всегда хотел служить. Даже тайна, окутывавшая все дела организации, в которую он вступил той далёкой осенью, не пугала его поначалу. И лишь со временем, уже изрядно потрудившись на ниве «борьбы за правое дело», он постепенно начал понимать, что всё сделанное им в этом качестве не имело с благом Родины ничего общего. Однако сойти с дистанции Дмитриев уже не мог. Слишком хорошо он успел узнать, что ожидает его в этом случае, а такой вариант никак не устраивал примерного семьянина и отца троих детей. Годы шли, и теперь его гораздо больше привлекала возможность просто жить, дышать, ходить, чем вполне реальная перспектива пасть в борьбе за истину. Хотя именно сегодня сообщение из Петербурга ставило под большое сомнение его право на жизнь. Человек, к которому он шёл на доклад, официально не являлся его начальником. Ни прямым, ни даже косвенным, но это официально. То, что он мог сделать с формально не подчинённым ему майором Дмитриевым, не шло ни в какое сравнение с возможностями непосредственного руководства. Лёгкая смерть была самым малым из возможных наказаний. И майор это прекрасно знал.

Толкнув очередную дверь без таблички, Дмитриев вошёл в небольшую приёмную, обшитую деревянными панелями. Старенькой секретарши, прекрасно вписавшейся бы в потёртый интерьер, не было и в помине. Не было вообще никакой секретарши, ни пожилой, ни молоденькой. Подтянутый, крепкий молодой человек, расположившийся за компьютерным столиком, с большой натяжкой мог бы сойти за секретаря. В таком случае второй крепыш, сидевший на стуле у дверей, был, по всей видимости, «Референтом». При появлении постороннего в приёмной оба «голема» заметно напряглись, но тут же успокоились, признав своего.

– Мне назначено… – стараясь казаться спокойным, сказал Дмитриев. «Секретарь» согласно кивнул, глядя на экран монитора, а «Референт» внимательно, оценивающим взглядом большого профессионала осмотрел костюм майора. Дмитриев знал, что чисто визуальным осмотром дело не ограничивается, параллельно с этим идёт сканирование гостя на предмет скрытого оружия, разного рода «клопов» и прочих технических штучек. И не дай бог входящему в эту приёмную забыть выложить из кармана диктофон.

Удовлетворившись результатами проверки, оба охранника мгновенно потеряли к гостю всякий интерес.

– Входите, – сказал «Секретарь», не отрывая взгляда от монитора. – Вас ждут.

Большая деревянная дверь, словно нож исполинской гильотины, неслышно скользнув, отрезала его от внешнего мира. Внезапно майору стало дурно. Тишина, царящая в кабинете, показалась ему гробовой. Бьющееся в стекло солнце ехидно подмигивало ему сквозь высокие окна, тяжелые портьеры словно притаились в хищном ожидании, готовые броситься и задушить его в своих пыльных объятиях. В этом кабинете не прощали ошибок, а карали за них, и карали строго.

Человек, сидевший за большим пустынным столом, оторвался наконец от листочка бумаги, лежавшего перед ним. Поднял голову. Серые глаза смотрели холодно, без выражения, казалось, что это и не глаза вовсе, а стволы, наведённые на цель. Небольшого роста, неопределённого возраста, этот человек занимал должность начальника Департамента обеспечения деятельности ФСБ. Об этом знали многие. Но мало кто мог даже приблизительно представить размеры его истинного могущества. В легком шевелении его бровей власти было больше, чем во всех распоряжениях самого шефа ФСБ. Он был серым кардиналом, правителем государства в государстве. По крайней мере майор представлял себе это именно так.

– ?.. – Вопросительное движение бровей для вошедшего прозвучало громче, нежели заданный вслух вопрос.

– Мы… из Ленинграда сообщили вчера вечером, что… они потеряли объект, – чувствуя, как холодный пот покрывает спину, сказал Дмитриев.

– Почему? – тихим, невыразительным голосом произнёс хозяин.

– Видимо, он почувствовал что-то и не пошёл на контакт.

– Я спросил «почему?», а не «как?», – уточнил человек, сидящий за

столом.

– Операция поручена «Приме». Я думаю… Мне кажется, что он увлёкся игрой с объектом. Согласно нашим данным, объект очень чувствителен к опасности и склонен к нестандартным решениям. Такие люди не поддаются долгой разработке, их нужно нейтрализовать сразу же по установлении. Используя при этом максимально эффективные средства. А «Прима» сделал ставку на дискредитацию Стрекалова, но вместо этого своими действиями насторожил объект и спровоцировал его на отрыв. Кроме того… по нашим данным, в Финляндии против объекта работала ещё одна группа. Два человека, мужчина и женщина. Мужчину он ликвидировал, женщине удалось скрыться. Мы смогли вывезти труп и установили личность погибшего. Это Хаим Бергман, сотрудник Центрального разведывательного управления. Возможно – из отдела внутренней безопасности. Как он мог быть связан с объектом, выяснить не удалось.

Майор замолчал. Всё, что он мог сделать, было уже сделано. Операция провалилась, пусть и не по его вине. Возглавлял её именно он, и отвечать за результат придётся в любом случае. Мокрая от пота рубашка противно липла к телу, ставший вдруг чрезмерно тугим узел галстука мешал дышать. Хозяин кабинета молчал, задумчиво катая по гладкой поверхности стола не заточенный простой карандаш. Наконец он поднял глаза:

– Разработку объекта прекратить. По линии своего Департамента организуйте отправку рабочей группы в Милан. Задача – ожидать появления там объекта. И охранять его до особых указаний. «Приму» от дел отстранить, восстановить в Управлении собственной безопасности. Группу в Милане должны возглавить вы. Лично. И ещё. Установите контроль за Стрекаловым. Полный контроль, вам ясно?

– Так точно, – внезапно севшим голосом ответил Дмитриев. Задание было сложным. Но… оно означало жизнь. А это было удачей, фантастической, невероятной удачей. Информированность хозяина кабинета потрясала. Но легенды ходили именно о его жестокости.

– Разрешите идти?

– Да. И вот ещё что… майор, подумайте на досуге – чего стоит сотрудник, проваливший подряд два задания?

Холодный, ничего не выражающий взгляд. Тихий, спокойный голос.

– Так точно! – плохо соображая, что говорит, ответил Дмитриев и, дождавшись утвердительного кивка хозяина, буквально вывалился из кабинета. Когда он покидал приёмную, сидевшие там охранники молча переглянулись. У них был богатый, годами наработанный опыт. Ещё задолго до получения приказа они безошибочно узнавали свою будущую жертву.

* * *

Москва встречала меня тёплым, по-летнему ярким и солнечным утром. Толпы едва проснувшихся пассажиров суетливо сновали по вагонам, шумливыми струйками выливались на перрон, чисто выметенный по случаю нарождающегося дня. Деловые до безобразия носильщики лениво подбирали себе клиентов, воробьи, радостно чирикая, плескались в редких и изрядно обмелевших лужах. Жизнь вокруг била чистым, ещё не замутнённым дневными проблемами ключом.

У меня не было багажа в привычном русскому человеку понимании этого слова, лёгкий портплед вряд ли требовал к себе какого-то особого внимания. Проснувшись рано утром, я успел привести в порядок свою физиономию, удалив заодно с неё большую часть грима, и переоделся в приличествующий случаю костюм. Не от «Kilgour», конечно, но вполне подходящий для такого дня. Столицу моей, уж и не знаю какой по счёту, родины я посещал достаточно редко, чтобы относиться к этому событию свысока. Хотя, по большому счёту, Москву я не любил. Слишком уж этот город стремился жить. Слишком быстро всё было в нём, слишком много суеты, амбиций, неудовлетворённых потенций и вполне закономерных импотенций. От рождения до смерти один шаг, но в Москве, как мне казалось, этот шаг был либо слишком поспешным, либо чересчур значительным и самодовольным.

Вливаться в стройную толпу вновь прибывших, энергично марширующую к зданию вокзала, я почему-то не хотел. Ну не нравится мне ходить строем, что уж тут поделаешь. Поэтому я тихо, никуда особенно не торопясь, направился в противоположную сторону. Дошёл до края перрона, спустился вниз и, преодолевая обильно залитую всеми сортами смазок поверхность, перешагивая через шпалы и рельсы, выбрался на платформы пригородных поездов. И уже оттуда преспокойно отправился к выходу в город. Если меня и собирались встречать, то уж явно не с этой стороны.

Всё, что произошло вчера, было достаточно неприятно. Но вовсе не потрясающе. По крайней мере чувство глубокого изумления умом и коварством противника во мне отсутствовало напрочь. Да, в каком-то смысле – «ужас». Но ведь не «ужас, ужас!». Кому-то очень нужно было убедить меня в том, что всё пропало и каждый мой шаг известен врагу. То есть – что меня подставляют с такой страшной силой, которая свойственна лишь высокому руководству, или, конкретизируя – Виктору Викторовичу Стрекалову. А я почему-то в этом сомневался. И дело даже не в том, что я ему верил. Просто я знал, что будет, если он и в самом деле решит меня подставить. Небо и земля, господа, а не просто большая разница.

Выходить из игры было уже поздно, но дело даже не в этом. Стрекалов явно залез в чей-то огород, причём из тех, в которые и камни-то кидать опасно. Бросать его теперь в гордом одиночестве? Как-то это… Неспортивно. Следовательно, единственно разумным шагом являлось мерное и поступательное движение по дороге, ведущей неизвестно куда. Авось и выберусь в людное место. Хотя я вполне допускал вероятность того, что место это окажется вовсе не людным, а лобным.

И вообще, мне уже сильно хотелось пожить в более или менее цивилизованных условиях. Всю ночь я провёл в состоянии, которое лишь с очень большой натяжкой можно было назвать «сонным». Бдительность и осторожность весьма полезны для здоровья в принципе, они здорово помогают сохранить то, о чём потом можно заботиться, но спать-то всё равно хочется невыносимо. Жизнь настойчиво требовала определённости, и мне пришлось пойти у неё на поводу. Проигнорировав общественный транспорт, битком набитый москвичами и гостями столицы, я отловил подержанную «шестёрку» и за совершенно фантастическую сумму добрался до гостиницы «Украина». Впрочем, пардон – отеля «Украина».

Ветераны КГБ с карточками «секьюрити» на лацканах потёртых пиджаков и застарелым запахом перегара изо рта. Деловые тётки (не женщины – тётки) за стойкой администраторов, упрямо не желающие видеть во мне клиента. Запах манной каши пополам с селёдкой, идущий из того, что здесь принято было называть рестораном. Да, этот «отель» был как минимум о восьми звёздах. Не меньше. Сервис они обещали прямо-таки потрясающий, вплоть до бесплатных завтраков и регулярной уборки в номерах. К несчастью, я уже имел дело с этим флагманом гостиничной индустрии во время гастролей Камерного Драматического театра в Москве и во все эти глупости не верил ни на грош. Качество обслуживания зависло здесь где-то на уровне бронзового века, и такая приверженность традициям всячески поощрялась и культивировалась. Главной достопримечательностью заведения являлись откормленные несколькими поколениями постояльцев тараканы, которые по праву считали себя хозяевами в этом доме, на людей особого внимания не обращали и очень обижались на любые попытки унизить их чувство собственного

достоинства. Были у «отеля» и другие хозяева, намного более многочисленные и неприятные, чем тараканы. Здесь, судя по всему, располагалась одна из штаб-квартир сильной группировки «лиц кавказской национальности». Что касается многочисленности, то иногда вообще было непонятно, остался на их исторической родине кто-нибудь живой или вся республика в полном составе переселилась в Москву. По крайней мере чувствовали они себя здесь столь же уверенно, как и в родных горах. Несмотря на ранний час, молодые джигиты в роскошных нарядах по-хозяйски разгуливали в большом вестибюле, кучковались в ресторане, подъезжали и отъезжали на навороченных иномарках и вообще всячески демонстрировали свою крутизну и независимость. Я сердцем чуял возможный конфликт, но менять решения не собирался. Все гостиницы этого класса были охвачены вниманием той или иной «мафии», а в более престижном заведении я, с моими непрезентабельными документами, выглядел бы белой вороной. Как говорится, кесарю – кесарево, а слесарю – слесарево. Будем бороться с трудностями по мере их поступления.

Пока я заполнял всяческие официальные бумажки и регулировал взаимоотношения с неприступной администраторшей, за моей спиной все время маячил какой-то горный орёл, усердно пытаясь поучаствовать в процессе. Его назойливое любопытство явно было вызвано не врождённой любознательностью, а чем-то гораздо более прозаическим. С трудом поборов растущее желание слегка подправить фасад неуёмного горца, я, наконец, получил ключи от одноместного номера на шестом этаже и отправился к лифту. Однако, пройдя метров двадцать, не вытерпел и оглянулся. Ну, естественно. Мигом подрастеряв свою величавость, женщина за стойкой докладывала о чём-то гостю с далёкого Кавказа, а тот очень внимательно её слушал. Похоже, что проблемы ждать себя не заставят. Ну и хорошо. Раньше сядешь – раньше выйдешь. Разберёмся как-нибудь.

Содержимое номера оказалось более чем стандартным. Скрипучая кровать, письменный стол со следами былых сражений по всей крышке; телевизор, шибко цветной, однако; холодильник. Как бонус – вид на Белый дом из давно не мытого окна. И тараканы, разумеется. Закрыв хлипкую входную дверь на едва живые замки и защелки, я отключил телефон и, сбросив с себя все покровы, буквально вломился в ванную комнату. Минут десять, тихонько стеная и повизгивая от восторга, отмокал под неуёмно холодным душем, а затем завалился спать, наплевав на неподходящее время суток, все проблемы и тревоги вместе взятые.

Проснулся я от громкого стука в дверь. Гуманистами в этом «отеле» и не пахло, поспать мне дали всего три с половиной часа. Впрочем, и то хорошо. Судя по нарастающей силе ударов, обрушивающихся на многострадальную дверь номера, люди с той стороны были настроены решительно и ожидания не выносили. Довольно наглые ребята. Я, не торопясь, выбрался из кровати, натянул брюки, рубашку. Подошёл к дверям. Прислушался. Ничего, кроме сердитого сопения, перемежающего стук, мне услышать не удалось. Хорошо. Если вы так настаиваете, будем общаться теснее.

– Кто стучится в дверь моя? – игриво поинтересовался я у таинственных «стукачей». – Видишь – нету никого.

С чувством юмора у незваных гостей было, похоже, как-то не очень. Шуток они понимать не хотели.

– Давай, открывай, а то без дверей останешься. Базар есть.

– Базар так базар, – покладисто согласился я. – Ботинки только надену.

С той стороны горячо выразили своё неодобрение. Им явно было всё равно, в каком виде я их приму. Что ж, можно понять. Но я-то воспитанный человек, на мои манеры денег было больше потрачено, чем эти обломы видели за всю свою жизнь. Я просто не мог поступиться приличиями и этикетом. Поэтому не только обулся, но и повязал галстук. Гости за дверью были близки к истерике.

Когда я открыл дверь, вид у двоих истомившихся в коридоре молодцов был откровенно праздничный. Они хотели меня кушать, причём без гарнира и десерта.

– Ты чё, козёл, косяки порешь? – прямо с порога разразился тот, который казался покрупнее. Я его мигом про себя окрестил Винни-Пухом. – Тебе, бля, сказали – базар есть, мигом сорваться обязан! Ты чё, бля, крутой? Не просекаешь? Щас я те разложу по полкам, лошина!

Второй, помоложе и порозовее, типичный Пятачок, молча прикрыл дверь и остался стоять возле неё, лениво взирая на происходящее. Сценка, которую они сейчас играли, была давно и хорошо отрепетирована, сорвала не один шквал аплодисментов, а исполнители до того привыкли к бешеному успеху, что мысль о возможном провале просто не могла прийти в их бритые головушки. Смешные люди. Кстати, обе физиономии были стопроцентно славянскими, никаких тебе орлиных носов и чернявых шевелюр. Вот вам и капиталистическая интеграция в действии.

Крепенький «Винни», заводя сам себя, утробно рычал про какую-то братву, что надо делиться, и даже предлагал готовую схему передела собственности: мол, ты, лох, выкладывай, чего имеешь, а мы долю сами выберем. Всё это становилось скучным и неинтересным буквально на глазах. Эту сову я уже разъяснил.

– Любезный, хочешь фокус покажу? – Простенький вопрос совершенно вышиб приватизатора из привычной колеи. Он даже рот забыл закрыть от удивления. Тут я ему и показал фокус. Удобства ради человеческое тело некоторыми знающими людьми делится на три уровня: верхний, средний и, соответственно, нижний. Шесть ударов, проведённых по этим трём уровням с максимальной резкостью и минимальной жалостью, приводят обычно объект в состояние, в котором не то чтобы говорить – даже думать, и то больно. Мужчина рухнул там же, где стоял, судорожно пытаясь выдавить из разом отказавшегося повиноваться тела хоть какое-то подобие вопля. «Пятачок» у входа застыл в немом восторге. Ласково улыбаясь, я обеими ладошками сделал жест «приглашения и дружелюбия». Мол, иди сюда, я всё прощу.

– Ну, сынок? Иди сюда, мы же вроде делиться собирались?

Отреагировал он как-то странно, похоже, вопрос о разделе имущества утратил в его глазах былую притягательность. Попятился, не сводя с меня испуганного взгляда, распахнул дверь и так же, спиной вперёд, вывалился в коридор, явно собираясь дать тягу. А затем, с каким-то диким отчаянием выдрав из кармана нож-бабочку и ловко раскрутив его, бросился ко мне с гортанным кличем, призванным напрочь деморализовать противника. Вот ведь глупыш. Не испытывая особых угрызений совести, я сломал ему руку в двух местах и, развернув на 180 градусов, сильным пинком отправил в сторону входной двери. Но даже в неё он умудрился не попасть. Гулкий удар, сопровождавший столкновение его лба с косяком, совпал во времени с появлением в коридоре двух крепких молодцев в одинаковых синих костюмах. Гостиничная служба безопасности зорко стояла на страже порядка и появилась именно тогда, когда было нужно. То есть – когда всё закончилось.

– Это всё потому, что у кого-то слишком узкие двери, – с грустью в голосе прокомментировал я.

– Что здесь происходит? – ошалело взирая на разложенные в причудливом беспорядке тела павших экспроприаторов, выдавил из себя «синий костюм». Вопрос был дурацким по определению, уж ему ли не знать, что здесь происходит. Но когда годами отрабатываемая, привычная ситуация разрешается таким вот непривычным образом,

поневоле начнёшь задавать дурацкие вопросы.

– Да вот, шли братки по коридору, плохо им стало. Зашли ко мне, я им таблеток дал. А они не помогают. Может, вы им доктора вызовете?

Отельный секьюрити смотрел на меня с плохо скрываемым ужасом.

– Какие таблетки? Ты что, мужик, рехнулся? Тебя же замочат!

– Серьёзно? Ай-ай, досадно-то как… Вы лучше братков из номера заберите, я к ним претензий не имею, а вот докторам, наверное, взглянуть будет интересно. Да, и, если их мамочку встретите, передайте, пусть зайдёт. Объясниться бы не мешало. Ладненько?

Вытащив стенающие останки в коридор и вызвав по рации подкрепление, старший «костюм» тихо сказал, усиленно глядя в противоположную от меня сторону:

– Ну смотри, мужик, ты знаешь, что делаешь. Если совсем туго будет, звони, номер там, у аппарата, написан. Ментов я вызову, обещаю. Нам тут жмурики не нужны. Больше помочь ничем не могу.

– Робкие вы тут все больно, – так же тихо заметил я.

– Я посмотрю, что от тебя останется, смелый! – немедленно окрысился он.

– Ладно, не напрягайся. Я обычно такие проблемы решаю, – успокоил я его и, подумав, уточнил: – Так или иначе.

В брошенном им на прощание взгляде явственно читалось: «Ну-ну…» Не похоже, что он мне поверил.

«Мамочка» появилась не так чтобы уж очень быстро. Но и ждал я не долго. В предусмотрительно незапертую дверь, без стука и глупых вопросов вошёл моложавый кавказец, одетый именно так, как и должны одеваться «новые кавказцы». Дорогой костюм, намного лучше, чем мой, белая рубашка, галстук. Лёгкий аромат «Trussardi Uomo» поплыл по комнате, сразу ставшей на порядок хуже и грязнее от такого соседства. Смуглое лицо, коротко подстриженные волосы. На меня он взглянул так, как я сам сегодня утром смотрел на тараканов, живущих в холодильнике, – с брезгливым любопытством. Аккуратно прикрыв за собой дверь, он прошёл в комнату и, внимательно оглядевшись, уселся в кресло. Без всякого приглашения, разумеется. То, как он двигался, выдавало в нём человека, не чуждого физической культуре и, в любом случае, гораздо более опасного, нежели мои первые визитёры. Такой вряд ли купится на предложение посмотреть фокус.

Я присел на кровати, которую до того усиленно плющил, и закурил, без особого интереса рассматривая гостя. Подумаешь, Шамиль. Лучше бы он бронежилет надел, пижон.

Тот, видимо, понял, что поразить безвестного «русского барана» своей красотой и крутизной не случилось, и, перед тем как сменить тактику, тоже позволил себе расслабиться. Зря, кстати. Вытащив из кармана чёрную пачку сигарет «Davidoff», он прикурил от золотой зажигалки «Ronson» и, выпустив очень изящную струйку дыма, воззрился на меня так, словно это я пришёл к нему в гости.

– Ты крутой? – спросил он с интонацией утвердительной.

– Очень крутой, – не желая спорить, согласился я.

«Мамочка» снисходительно улыбнулся.

– Ты моих людей обидел. Теперь врачам платить надо.

– А тебе что, на врачей денег не хватает?

Все развивалось как в плохом американском боевике. Сейчас он будет кричать, что я подорвал его авторитет, а потом начнёт меня убивать. Или бить, что у них там сейчас модно, я не знаю. Всё это было скучно и банально. Моё замечание задело его за живое, глаза стали злыми, а зубы оскалились в недоброй улыбке. Фарфоровые зубки у братка, дорогие.

– Ты, лох, жить не хочешь? – И полез, полез под пиджак. Какая-то стрелялка у него там была, это я сразу отметил. Но – разве в этом дело? Обзываться зачем-то начал. Грубый.

Зажигалка фирмы «Zippo» – это очень хорошая, надёжная вещь. Крепкая и увесистая. Если такая штука попадает в лоб человеку, сидящему на шатком гостиничном кресле, то он в большинстве случаев просто падает, вместе с креслом и со всеми своими горными понтами. Так всё и сложилось – я не промахнулся, а у него и выбора не было. Дальше пола не улетишь. Так-то, генацвале…

Я встал и, подойдя к нему, первым делом отыскал свою зажигалку. В принципе, свалить его я мог чем угодно, вплоть до зубочистки, просто зажигалка оказалась ближе всего. Потом обшарил карманы. В кобуре обнаружился «ТТ», чешский скорее всего. И, конечно же, без какого-либо разрешения на ношение. Был «мандат» помощника депутата, паспорт. Пара тысяч долларов в сотнях, немного рублей. На ноге, в специальной кобуре, нашёлся ещё один пистолетик, «Браунинг», которому я лично обрадовался гораздо больше, чем громоздкому «токареву». Я, в отличие от этого абрека, воевать пока ни с кем не собирался, а таскать с собой «на всякий случай» лучше что-нибудь миниатюрное.

Тем временем сознание стало потихоньку возвращаться в ушибленную голову моего гостя. Пока он силился понять, что привело его, такого красивого, на этот грязный гостиничный ковёр, я успел оттащить кресло на нейтральное расстояние и занял призовое место, держа пистолет на уровне его глаз. Постепенно пикантность ситуации дошла и до горца. Заворожённым, хотя и по-прежнему злым взглядом он уставился на меня, не упуская, впрочем, из вида и тёмный зрачок пистолета.

– Слушай меня, дорогой, слушай внимательно. Я с вами ссоры не искал, вы ко мне пришли. И сильно ошиблись. Ты влез в операцию Федеральной службы безопасности, а тебе нужны эти проблемы?

Говорил я тихо, но доходчиво, это явственно читалось по его лицу. Такого рода неприятности кавказскому господину были не нужны абсолютно.

– Ты можешь идти. Своим людям говори что хочешь, но чтобы ко мне больше ни одна тварь близко не подошла. Иначе весь ваш клоповник вычистим к едрене фене, одни зубы по коврам останутся. И молчи, я тебя прошу. Если завалится операция, я лично тебя найду и убью. Понял, кацо?

Откуда ему было знать, что я блефовал. В чьих руках ствол, тот и прав, а осложнять себе жизнь, и без того достаточно не простую, восточному господину совсем не хотелось. Здесь он был человеком уважаемым и влиятельным, а на порушенной войной родине стал бы одним из многих, голодных и злых соотечественников. Нет, такие проблемы ему были совершенно ни к чему. И хотя злость распирала его, подмывая броситься на наглеца и разорвать ему глотку, горец смог пересилить себя и согласно кивнул.

– Вот и чудненько, – мягко и дружелюбно сказал я, всё время держа его на прицеле. – Теперь медленно встань и спокойно, без резких движений ступай к дверям.

Уже стоя на пороге, гость, с трудом превозмогая рвущуюся злобу, кривя тонкие губы, спросил:

– А ствол? Вернёшь?

– А разрешение – покажешь? – в тон ему поинтересовался я. – Хочешь, приходи на Лубянку, оформим изъятие по всем правилам. А если нет, то сделай милость, иди отсюда. Быстро.

Зыркнув с бессильной ненавистью, «горный орёл» с силой захлопнул дверь.

Отчего-то я сильно сомневался в том, что судьба сведёт нас ещё раз. Разве что в Краю Вечной Охоты.

* * *

Благодушно и одиноко сидел я за небольшим столиком. Вокруг стояла торжественная тишина, лишь изредка нарушаемая лёгким звоном столовых приборов. За спиной моей непоколебимо возвышалась мраморная колонна, надёжно прикрывая тылы, необъятных размеров зал был почти пуст, и я бы даже сказал – пустынен. Редкие столики терялись в его роскошном пространстве, обильно изукрашенном позолотой, скульптурами каких-то не узнанных мною божеств, фонарными столбами и целиком прикрытом от суетной Москвы огромным витражным потолком. Посередине зала тихо

изливался фонтан, а в нём лениво плавали золотые рыбки. Удовольствие, которое я испытывал от этого заведения, было абсолютно законченным и комплексным по сути, ибо обед, приятным грузом лежавший на дне меня, был вполне достоин того шикарного интерьера, в котором я его поглощал. Ароматная, нежная донская солянка с речной рыбой, осетрина «броше» с соусом «Тартар», в сочетании с бокалом «Chateau les Hebras» 1991 года и кусочком торта «Черный лес» на десерт, привели меня в состояние совершенно непристойного умиления. Удобно раскинувшись в мягком кресле, я по очереди воздавал должное то малюсенькой чашечке с крепчайшим кофе, то изумительному «Martell L’Or de Martell», который местные умельцы наливали в хрупкий бокал, а затем специальный человек на моих глазах слегка нагревал его на специальной же горелке. Любовь к жизни переполняла меня, я просто лучился положительными эмоциями. Как совершенно верно подметил один английский писатель, количество прегрешений, которые человек готов простить миру после хорошего обеда, до обеда привело бы того же самого человека в ужас. Все мы рабы желудка в той или иной степени, и я отнюдь не являлся исключением. Сидя в грязной яме в Пешаваре, я часто вспоминал дом, отца, близких людей. Но то, с какой интенсивностью я вспоминал кухню тетушки Франсуазы, не шло ни в какое сравнение со всем остальным. И ничего поделать с этим я не мог. Да, честно говоря, и не пытался.

Откровенно говоря, чудный обед был, пожалуй, единственным приятным событием за весь прошедший день. Всё остальное скорее огорчало, нежели радовало. Дом Стрекалова находился под очень жёстким контролем, об этом говорило уже то, что я заметил наблюдателей, едва успев появиться на Фрунзенской набережной. Стрекалов всю свою московскую жизнь прожил в этом престижном доме, в просторной четырехкомнатной квартире с видом на парк имени Горького. Сначала вдвоём с женой, а после её смерти и вовсе один. Люди, присматривающие за генералом СВР, были настолько уверены в себе и своих покровителях, что даже не пытались прятаться. Две машины стояли во дворе, ещё одна маячила прямо на набережной, рядом с жёлтым грузовиком автодорожной службы, явно из тех, что до отказа нафаршированы хитрой электроникой. На засаду это походило в той же мере, как если бы они запалили костры вокруг дома и выставили зазывающие дичь плакаты, типа – «Проход для сайгаков. WELCOME!». Я слишком уважительно относился к своей персоне, чтобы предположить, что меня хотят отловить таким вот странным образом. Но парадоксальность ситуации заключалась в том, что за людьми уровня Стрекалова ТАК тоже никогда не следят. Или я сильно отстал от жизни? Москва, конечно, город контрастов, но не настолько же…

Нет, жизнь явно дала трещину. Посредством каких-то неизвестных спецслужб, навтыкавших глухих заборов по всем тропинкам. Может, я вообще зря сюда приехал? Вариантов дальнейшего развития событий существовало великое множество, от визита в стиле «ниндзя» домой к Стрекалову до выхода на Красную площадь с плакатом «Вот он я». К сожалению, разумным мне казался только один. Нужно было звонить. У меня имелось четыре телефонных номера: домашний и рабочий самого Стрекалова, телефон моего куратора, по которому я всё это время раз в год сообщал о себе, и ещё один номер. Первые три отпадали по определению, а вот четвёртый был мне выдан лично Виктором Викторовичем и являлся, по сути, прямым способом связаться с ним, и только с ним в экстренных случаях. Как именно функционировала эта линия, я не знал, но наверняка первоначальный звонок проходил через приличную цепь подставных лиц и номеров. Я здорово рисковал, ведь если Стрекалов действительно задался целью погубить мой молодой организм из зависти или вредности, то я просто шёл ему навстречу, доверчиво задрав лапки. Но… Как любит говорить Рихо Арвович Эвер: «Если ты сто раз проверил человека и не убедился в том, что он полное дерьмо, то он, наверное, и вправду не полное дерьмо». Логика, конечно, чисто эстонская, но своя правда в ней присутствовала. Попытка не пытка, верно, Лаврентий Павлович?

Я расплатился по счёту, разом попав на сумму, просто вопиющую в условиях бюджетного дефицита, и покинул этот дорогостоящий очаг гуманизма и человеколюбия. Заодно я заказал столик в соседнем ресторане «Европейский», благо далеко для этого ходить было не нужно. Бог его знает, как сложится вечер.

Купив телефонную карточку (сплошные расходы, как они тут живут?), я с большим трудом нашёл на улице работающий телефон и набрал номер. Трубку сняла женщина. Кокетничать с ней я не собирался, поэтому был деловит и краток до неприличия:

– Вариант три-один.

– Вариант три-один, – послушно повторила она, и я положил трубку. Засечь моё местоположениё было не под силу даже сказочному персонажу, а таковых в отечественных спецслужбах и не водилось. Совершенно условная фраза, сказанная мной неизвестной женщине, означала следующее: «Прошу о встрече завтра, в три часа дня у первого (левого) эскалатора на станции метро „Октябрьская“». Бред сивой кобылы, зато легко скрыться в толпе, если всё пойдет не так, как хочется. Эту китайскую грамоту также придумал Стрекалов, чья светлая голова никогда не давала покоя своему хозяину. А может, он просто больше знал и, соответственно, лучше готовился? Вот уж не в курсе…

Час был не поздний и не ранний, 17.20, дел у меня, кроме сохранения самого себя в первозданной целостности, тоже особых не было, и я отправился гулять, дыша выхлопными газами и по возможности уворачиваясь от многочисленных москвичей и гостей столицы. В отличие от булгаковского Воланда, я почти с ходу обнаружил, что город изменился, причём не только внешне, став намного опрятнее и чище, но и внутренне, через людей, населяющих его. Не у большинства, но у многих, очень многих мужчин и женщин, встречавшихся мне по пути, глаза сильно походили на машинку для определения штрих-кода и, соответственно, стоимости идущего навстречу товара. Уж не знаю, как нынче в Москве обстояли дела с жилищной проблемой, но материальный вопрос испортил жителей этого города напрочь. Мне доводилось видеть деловые кварталы западных столиц, по улицам которых шли толпы молчаливых людей, раз и навсегда зацикленных на добывании денег. Но это было совсем другое, их поглощала работа, а здесь была страсть. Страсть голодных людей, желающих всего разом и оценивающих других исключительно по тем деньгам, которые они уже успели сделать своими. Критерием являлось количество, а никак не качество. По-моему, впервые в жизни я столкнулся с тем, что девушки, идущие мне навстречу, окидывали меня оценивающим взглядом. Не как мужчину, нет, это как раз было бы привычно и нормально, я сам никогда не упускал случая пристально рассмотреть красивую женщину. Москвички оценивали НЕ МЕНЯ. Их интересовало то, что было на мне надето. Взгляд обычно скользил от обуви, затем критическому анализу подвергался костюм, галстук и, в завершение осмотра, прическа. В смысле, как подстрижен. Качество. И уж только потом мельком смотрели, не горбат ли я и сколько у меня глаз. Большинство столичных дам сходились на том, что дело со мной иметь можно, и, встретив мой взгляд, они мило и плотоядно улыбались. Может быть, я старомоден, глуп, просто болен, но меня передёргивало от

их призывных улыбок. Возможно, это и правильно, когда оценка человека идет с позиции – сколько денег, таков и он; но от мысли, что мне всегда придётся общаться с людьми, которым абсолютно плевать на содержание, а важна лишь форма, мне лично становилось дурно.

На Новом Арбате я закончил эту экскурсию. Надоело. Взял такси и поехал в гостиницу.

* * *

Конфедерация горских народов, окопавшаяся в буфете второго этажа, при моём появлении оживилась, но как-то подозрительно быстро затихла, лишь изредка постреливая в мою сторону заинтересованными глазами. Не обращая на них внимания, я гордо продефилировал через просторный холл и остановился у лифта. Наверху опять началась какая-то возня, но в этот момент створки транспортного средства распахнулись, и громкоговорящие иностранные туристы гурьбой повалили на свет божий, заглушая всё и вся на своём пути. Я занял их место. Когда едва-едва стартовавший лифт остановился на втором этаже, у меня не возникло и тени сомнения в том, что грядёт визит, и грядёт он именно по мою душу. Маленький «Браунинг» уютно лежал во внутреннем кармане пиджака, переложить его во внешний было делом элементарным и недолгим.

Миниатюрная группа товарищей, решившая нанести мне визит, выглядела исключительно миролюбиво. По крайней мере открывать боевые действия в таком составе было бы чистейшей воды безумием. Пожилой высокий аксакал в сопровождении юного джигита, смотревшего на меня с откровенной ненавистью. Странная парочка деликатно просочилась в маленькую каморку лифта, двери закрылись, и мы дружно поплыли вверх. Где-то между четвёртым и пятым этажом старик, глядя по-прежнему в сторону, вдруг кивнул головой, словно соглашаясь с какой-то из своих мыслей, особенно мудрой и своевременной. В ту же секунду молодой надавил кнопку «Стоп», подвесив нашу тёплую компанию между небом и полом, и сунул руку под куртку, явно собираясь достать оттуда что-то очень весомое, способное придать будущим переговорам небывалую значимость. От удара в висок его голова дёрнулась, стукнулась о стенку, и начинающий абрек, закатив глаза, начал тихо оседать вниз. Виновато улыбаясь, я потирал правой рукой, с зажатым в ней пистолетом, костяшки пальцев руки левой. Той, которой бил.

– Вы уж простите, не удержался. Напугал меня ваш мальчик, – признался я.

Старик долю секунды смотрел на меня чёрными провалами глаз, затем опять отвернулся. Эмоций – ноль. Словно бы меня вообще здесь не было.

– Ты и вправду крутой, – словно продолжая давно начатый разговор, произнёс он. Говорил товарищ чисто, никакого акцента не было и в помине.

– То, что человека нашего отпустил, – это хорошо. Плохо, что вещь чужую взял. Нехорошая вещь, грязная, много горя человеку причинить может. – В мою сторону он не смотрел. Зато я изучал его внимательно, и надо признать, не без удовольствия. Холёный мужчина, видный. Крупные черты лица, орлиный нос, мощный подбородок – он не был старым, он был зрелым. Глубокие морщины бороздили кожу, словно следы от множества житейских бурь, перенесённых за долгие годы. Он был очень просто одет, но я знал, сколько стоит эта простота. Где-то на улице его наверняка ждал очень навороченный «Мерседес», но не деньги определяли облик этого мужчины. Что-то в нём неуловимо напоминало мне отца: та же скрытая сила, властность в каждом движении, манере говорить, держаться. Такого человека хотелось слушать, и ему, похоже, можно было верить.

– У Ахмеда в кармане десять тысяч. Если бы ты не ударил его, он отдал бы их тебе. За ту большую вещь, которая была у нашего друга. Возьмёшь? – так же тихо и размеренно продолжил он.

– Нет, – честно признался я.

– Мало?

– Нет. Нормально. Просто ни к чему. Я выкинул в реку то, о чём вы беспокоитесь.

Он впервые взглянул на меня с интересом.

– Зачем?

– Я же сказал – мы не ищем ссоры.

– Мы? – Он неожиданно усмехнулся. – Хорошо. У тебя больше не будет проблем в этой гостинице. Я скажу друзьям.

Я молча кивнул, принимая его волю. Он ещё раз пристально взглянул на меня. Долгим, оценивающим взглядом. Кивнул чему-то. Характерное движение.

– Если твои друзья обидят тебя, и тебе некуда будет идти – запомни: я тебе помогу. Ты мне нравишься. Не знаю, почему. А теперь опусти нас вниз, я устал стоять.

Когда кабина остановилась на втором этаже, юный Ахмед уже почти пришёл в себя и даже смог покинуть лифт самостоятельно. Пропустив его вперёд, «старейшина» вытянул из кармана маленький кусочек картона. Визитная карточка. Протянул её мне:

– Вот. Бери. Найдёшь меня, если что. И вот ещё… Я узнавал… ФСБ не проводит здесь никаких операций, – он вскинул руку в успокаивающем жесте.

– И – не волнуйся. Я тоже – крутой. Если я сказал, что тебя здесь никто не тронет, значит – никто. Понял?

Я молча кивнул. Чёрт его знает, как он узнавал. Может, действительно никто не всполошится. Эх, Москва, Москва… Чудный город. Генералов пасут, как шпионов, а этот Аль Капоне обещает мне защиту от спецслужб государства. Чудной, чудной город.

Отвернувшись, он молча и неторопливо пошёл к соотечественникам, дружно вставшим при его появлении. На меня они даже не взглянули. На визитке, которую я внимательно изучил по пути со второго на шестой этаж, было написано: «Салман Закаев. Предприниматель». Номер телефона. И всё. Очевидно, остальные титулы все, кроме меня, итак знали наизусть.

Скинув пиджак, я завалился на кровать. Ничего мне не хотелось, никуда я не стремился. Все вокруг слаживалось как-то само по себе, с пренебрежением принимая моё посильное участие. Вот уж воистину – как… цветок в проруби. Прав был Рихо. Но идти-то некуда. То, чем меня хотел занять Стрекалов, имело хоть какой-то смысл. А путь отца… Нет. Недавний «предприниматель» был маленькой, крохотной копией моего папы, но даже этот масштаб внушал мне отвращение. Я родился сытым благодаря ему, в моих глазах никогда не горели голодные огоньки, но именно поэтому жажда денег, власти, могущества не имела для меня никакого значения. Вернее, имела, но – отрицательное. Я не хотел быть наследным принцем. А уж тем более – Императором.

Закурив, я налил себе «Johnnie Walker» из предусмотрительно купленной бутылки. Без льда, естественно, зато много. Казённая постель манила в свои объятия и уже почти заманила, но враг не дремал. И не давал дремать другим. Внезапно проснувшийся от долгой спячки телефон издал звук резкий и удивительно громкий для своих габаритов. Что-то часто мне стали звонить. Причём в тех гостиницах, где я и не знаю-то никого. Подозрительно всё это… Я осторожно снял трубку. Слишком памятны мне были случаи, когда посредством таких вот звонков особо отличившихся товарищей отправляли в Край Великой Охоты. С оглушительным шумом и отрыванием тела от головы. Дел-то – маленькую толику взрывчатки в трубку засунуть. А взорвать хоть с улицы можно, главное, на кнопку надавить вовремя.

– Алле? – спросил в трубку писклявый девичий голос.

– Алле, – согласился я. Чем несказанно обрадовал даму.

– Молодой человек, отдохнуть с привлекательными девушками не желаете? – протараторила она, успевая при этом манерно придыхать и жеманничать.

– А сколько будет девушек? – несколько опешив, поинтересовался я.

– А сколько вы хотите? – профессионально отреагировала девица.

– Да я пока вообще

не хочу, – опомнился я наконец.

– Пока не хотите… – печально констатировала жрица любви. – А когда захотите?

– Когда без молодых и привлекательных отдохну, – отрезал я.

– Ну ладно. Я вам тогда ещё позвоню. Меня Лара зовут, вы запомните, что вы со мной договорились, – подвела она итог.

– О чём договорились?! – в отчаянии возопил я. Но мадемуазель уже положила трубку.

Я от души выругался. Всякая охота к пьянству и самобичеванию сгинула вместе с философским состоянием духа. Недолго поразмышляв над тем, насколько здоровый образ жизни полезнее нездорового, я решительно отставил стакан и направился в ванную. С тем чтобы принять душ и вовремя лечь спать. Впервые за много дней. Но… Увы. Осуществиться моим благим намерениям было не дано. Буквально через три минуты я понял, что за время моего отсутствия в ванной случился какой-то природный катаклизм. Что при её возрасте было и неудивительно. Вода, которая по всем законам природы должна была вытекать из неё, на практике этого делать совершенно не собиралась. Этакие, чисто московские, понты – «Каждая капля должна стремиться стать водохранилищем». Когда нечто подобное случилось со мной во время гастролей Камерного Драматического, я пошёл путём наименьшего сопротивления: будучи монтировщиком без страха и упрёка, засучил рукава и, матерясь и кряхтя, собственноручно справился с этой проблемой. Но повторять трудовой подвиг ещё раз – нет, это уже чересчур. Номер ресепшен упрямо не отзывался, так решить проблему цивилизованно не было никаких шансов. Вполголоса проклиная советский сервис и всё, что с ним связано, я начал одеваться. Проверив наличие в пиджаке денег и документов и прихватив на всякий случай трофейный «Браунинг», бродил я по нескончаемым коридорам, силясь хотя бы приблизительно понять логику обслуживающего персонала. Где искать этот народ в десятом часу вечера, я решительно не представлял. Наконец, после двадцати с лишним минут хождений и блужданий, мне повезло. Из-за неплотно закрытых дверей буфета доносились женские голоса, причём в тональности явственно подсказывающей – народ гуляет. Мои проблемы, скорее всего, были им до лампочки, но и меня их праздник особо не возбуждал. Работать надо больше. Чай, не социализм строим. Я решительно толкнул дверь.

– Ой, девочки, смотрите, какой к нам мужчина! – громко и радостно закричала одна из уже изрядно захорошевших дам. Остальные оглянулись.

За двумя сдвинутыми столиками, накрытыми казённой простынёй и уставленными яствами местного засола и разлива, присутствовало человек семь-восемь. В смысле – женщин. Когда большинство из них были девочками, я ещё под стол пешком ходил, так что тут они сильно преувеличивали. А в остальном я попал именно туда, куда надо.

– А мы сегодня гуляем… – продолжала свой спич та, самая глазастая. – У Люды вот день рождения, празднуем. Выпьете рюмочку, молодой человек, за её здоровье?

– С удовольствием, – заявил я, потому что отступать было совершенно некуда. Вокруг Москва, а позади напрочь засорившаяся ванна. Так что – сначала за здоровье, потом за сантехников.

Когда я изложил, наконец, свою проблему, тётки восприняли её на удивление здраво и энергично.

– А ну, Лариска, сходи-ка с ним, посмотри, – распорядилась одна из них, видимо старшая по званию.

– Хорошо, – неожиданно знакомым фальцетом ответила самая юная из присутствующих здесь дам.

Я едва не расхохотался, когда понял, что это – та самая Лара. «Жрица любви» телефонная. Вот и отдохнули… Паноптикум. Пока мы шли по коридору, я рассмотрел её чуть более… всесторонне. Лет 18–20, простенькое личико, миловидное в основном за счёт юности, а не из-за небесной красоты черт. Слабое подобие макияжа и маникюра. Веснушки, безжалостно вылезающие из-под загара. Одета она была в светлую блузку и юбочку, размерами и длиной напоминавшую пилотку, а сверху накинула синий рабочий халат. В общем, мастер на все руки. И ноги. Многостаночница.

В номере я имел возможность убедиться в этом воочию. Быстренько оценив ситуацию, несостоявшаяся путана сбегала в какую-то кладовую и, вооружившись длинным тросиком, вступила в неравную схватку с коварной стихией. Минуты через три мне вдруг стало ужасно неудобно наблюдать за тем, как тоненькая девушка орудует не свойственным ей по природе инструментом, прочищая засор в моей ванне. Уж лучше бы я столкнулся с ней по другому поводу и в иной сфере её деятельности. Всё как-то естественней. Окончательно застеснявшись, я решил погулять, пока суть да дело. Изучить достопримечательности. К телефонному звонку, остановившему меня на пороге, я почему-то отнёсся на редкость несерьёзно. Вернулся, снял трубку. На том конце царила непробиваемая тишина. Наверное, тётки проверяют, чем занимается их трудовая смена. Может, она тут засоры телом вышибает? Им же интересно. Лара вовсю шуровала в ванне, телефон молчал, делать мне тут пока было нечего. Сообщив не на шутку разошедшейся даме о своём решении, я аккуратно прикрыл за собой дверь и пошёл по коридору в сторону небольшого холла с парой кресел и телевизором, примеченного мною ранее. Хоть новости какие-нибудь посмотрю. А то ведь дичать начал со всей этой чехардой.

Взрыв прогремел минут через двадцать, разом выбросив меня из нагретого кресла. Коридор был полон чёрного, едкого дыма, сверху, где ручейками, а где и струями, хлестала вода из сработавшей пожарной системы, выбитая вместе с косяком дверь моего номера валялась на полу. Одного взгляда внутрь было достаточно, чтобы понять – все мои сантехнические проблемы разрешились сами собой. Вместе с жилищными. Что тут рвануло, я не знал, но искать внутри Ларису было бессмысленно. Там вообще не оставалось никакого «внутри», даже чугунную ванну разнесло в лоскуты. Вот и помылись. Я оглянулся. В коридоре появились люди, где-то вдалеке показалась пара «синих костюмов». Помогать было некому. А объяснять нечего. Самому бы понять. Единственное, что ещё было можно сделать, так это испариться отсюда. Торопливым шагом, почти бегом, расталкивая попадающихся на пути людей, я добрался до холла, в который выходили двери лифта. И увидел его. Спокойно, пропуская вперёд какую-то женщину, в лифт входил среднего возраста и роста человек – Вещий!

Мне нужна была секунда. И я бы достал его. Но никакой секунды у меня не было, между сходящимися дверями лифта оставалось не больше двадцати сантиметров, и эта щель уменьшалась, уменьшалась… В бессильном отчаянии я рванул из кармана пистолет, и в этот миг наши глаза встретились. Это было как вспышка. Два ненавидящих взгляда сплелись на секунду в воздухе, он резко дёрнулся, тоже пытаясь достать оружие, я вскинул руку…

И всё закончилось. Дверь закрылась, поставив между нами жирное многоточие.

Глава третья

Появления Стрекалова я не заметил. С трудом противостоя натиску толпы, до зубов вооружённой собственным энтузиазмом, сумками, тележками, какими-то немыслимыми кутулями, я стоял неподалёку от первого (левого) эскалатора. С большим букетом цветов в руках. Я догадывался, что к трём часам дня на Октябрьской подбирается тёплая компания, но, если бы я знал, насколько она будет тесной… Мы бы придумали что-нибудь другое, менее конспиративное. Хотя была в этом безобразии и своя прелесть. За мной

можно было гениально следить, пользуясь царящими на станции сутолокой и толчеёй, но взять меня в цепкие лапки? Посреди этого вселенского безобразия? Это вряд ли.

В тот момент, когда меня особенно крепко пнули в бок очередной авоськой, а минутная стрелка на станционных часах окончательно перевалила за цифру «12», кто-то за моей спиной тихо спросил:

– И давно ты, юноша, тут красуешься?

Узнать в пролетарского вида мужике генерал-майора Стрекалова мне удалось лишь со второй попытки. На самом деле перевоплощаться кардинально ему не пришлось: врождённым аристократизмом и точёными чертами лицами природа-матушка одарить его не успела. Так что, сняв костюм и натянув старые брюки и прошлогоднюю рубашку, он выглядел вполне естественно. Седая шапка волос, крупные, мясистые черты лица; мощная, уже начинающая тяжелеть фигура атлета-тяжеловеса. Какой-то безумный портфель в руках, набитый до состояния заношенной беременности, придавал образу совершенную законченность.

– Поедем в одном вагоне, но порознь, – по-прежнему глядя в сторону, произнёс он. – Охрана присмотрит за порядком, так что не дёргайся. Жених… – не преминул ведь съехидничать. Можно подумать, я не его с цветами встречал.

– Вы должны были прийти один, – напомнил я.

– Да? – неожиданно зло бросил он. – А ты знаешь, дорогой, что я теперь в туалет, и то с охраной хожу? Один… Поехали, эшелон вон подают. До Ясенево следуем.

И мы проследовали. Охрана у Стрекалова была серьёзная. Я сумел заметить троих молодцов, до отказа нафаршированных средствами защиты и нападения, но их наверняка было больше. Ко мне они приставать не пытались, держались в стороне и больше обращали внимание на окружающих, чем на «подзащитных». Из чего я сделал вывод, что это все-таки охрана, а не конвой. Мой вновь обретённый ряженый шеф сидел напротив и, казалось, дремал, пристроив свой роскошный портфель на полу между ног. Чего он туда напихал, интересно?

Пассажиров в вагоне было немного, и, поддаваясь навязчивому ритму движения поезда, успокаивающему покачиванию и потряхиванию, я тоже постепенно начал расслабляться. Накопившаяся за сутки усталость дождалась, наконец, своего часа. Глаза сами собой пытались склеиться, мешало им исключительно моё чувство собственного достоинства.

Минувшая ночь прошла в лучших традициях российского плейбойства. Сбежав далеко и навсегда из отеля «Украина», от любопытных милиционеров и обозлённых администраторов, я не нашёл ничего лучше, чем забуриться в какой-нибудь ночной клуб и скоротать там образовавшееся «свободное время». Эта светлая мысль родилась у меня в такси, когда мы проезжали мимо «Метелицы». Разом вспомнив замечание Виктора Викторовича насчёт «дорогих тёлок», я сделал однозначный вывод. Раз знает – значит, бывал. А что позволено Юпитеру, то для здоровья вредно быть не может. Шутки – шутками, а полчаса назад меня вполне могло разорвать в клочья. Так себе ощущение, не из самых приятных. А уж о том, что случилось с ни в чём не повинной девчонкой, я просто старался не думать, не вспоминать, забыть. Очень многих людей мне пришлось проводить навсегда, и ничего изменить я уже не мог. А жалость… Сейчас это чувство было бы инертным. Меня вела ненависть. С ней жить было намного легче. Словом, более всего мне теперь хотелось выпить. Причём так, чтобы в спарке дух-тело, главным на время стало тело, а дух отключился бы напрочь. «Метелица» для такой программы годилась однозначно.

Под утро меня таки уломала какая-то длинноногая гурия, и мы уехали к ней. Домой не домой, не знаю. На хату. В итоге я дал ей триста долларов, что-то там такое объяснив про сложности с эрекцией, и выставил погулять до полудня. Доля правды в этом была, вряд ли я смог бы удивить её своим темпераментом. Девочке было лет двадцать, она была курноса и светла косой, а из-под загара и макияжа упрямо вылезали веснушки. А дальше несложный ассоциативный ряд… Нет, не смог бы. Девочки кровавые в глазах… Сволочь! Встречу я тебя, Вещий, обязательно встречу…

«„Ясенево“. Следующая…» Я открыл глаза. Похоже, приехали.

* * *

Дачка была по нынешним «новорусским» понятиям довольно убогой. Ни бассейна, ни солярия, всего-то-навсего два этажа плюс цокольный. Окошечки простенькие, забор бетонный. Метра три высотой. А то, что стёкла в окнах стоят пуленепробиваемые и вся территория вокруг дома утыкана всевозможными датчиками, так этого не видит никто. Скромная, очень скромная фазенда. Главным её достоинством, помимо серьёзной охраны, по праву можно было считать роскошную сауну, обнаружившуюся ниже уровня дома. Вот её-то мы и обживали на пару с обильно потеющим, побагровевшим от жары Стрекаловым. С момента нашей встречи прошло уже часа четыре, но за всё это время мы перекинулись лишь парой общих фраз, да и те он выдавливал из себя с великим трудом. Сидел, сопел, потел. И молчал. Так и парились, в тишине и покое.

Лишь когда уселись за стол, перед тем вволю наплескавшись в обжигающе холодной воде, Стрекалов начал понемногу расслабляться. Возможно, этому поспособствовала запотевшая рюмка водки, которую он хлопнул с отчаянным удовольствием.

– Ну, чего молчишь? – буркнул генерал, задумчиво дожёвывая малосольный огурчик. – Я ведь видел, как ты по сторонам смотрел, пока сюда добирались. Думал, в какую сторону сваливать? Давай, говори, я же вижу, как тебя крутит. Не веришь мне? Боишься? А не подставил ли тебя Виктор Викторович, так? В очередной раз?

Я выловил вилкой маленький маринованный грибочек, погонял его по тарелке, не поднимая глаз. А, ладно, альтернативы всё равно нет. Пропадать так с музыкой.

– Вы меня сюда вытащили. Лично. О том, что я приезжаю, знали только вы и… в общем, понятно. Я появляюсь в России, и вдруг оказывается, что здесь за моим скальпом стоят в очередь, причём люди, лучше меня знающие, что я буду делать, где, когда. Забавно, да? Вам, лично вам, я верю. Но после всей этой корриды… Вы-то сами ничего сказать мне не хотите? В чём дело? Что происходит? Почему на меня в этой стране каждая собака оглядывается?

Он налил ещё раз. Не чокаясь, выпил. Крякнул. Утёр рот рукой. И выругался. Длинно, сочно, с наслаждением.

– Ну, в общем, правильно. Поделом. Извиняться не буду. Не привык. Хотя и надо бы, наверное. Видишь ли, Андре… Ты вот говоришь, собаки оглядываются… А то, что я полгода живу как на вулкане, ты знаешь? Ты же был, наверняка был возле дома, сам видел, что делают… Что хотят, то и делают… Суки! Со всех сторон обложили, как зверя… Виктор Викторович то, Виктор Викторович – сё. А глаза добрые-добрые… как у «калашникова». – Он бросил вилку на стол. – Ты на меня не смотри как на дурачка. Если веришь – так верь до конца, а критика мне твоя на хер не нужна! Я сам себе критик… Дорасти ещё… Чего не пьёшь-то? Водка греется.

– А вы всё «Кристалл» предпочитаете? «Абсолют»-то получше будет, нет?

– Вот когда будет, тогда и предпочту. Русский человек должен пить русскую водку. – Тут он посмотрел на меня и почему-то смутился. – Это я так, в принципе.

– Да ладно, – успокоил я его. – Не русский я, не русский. Французский…

– Это ты папаше своему рассказывай, – пробормотал он. – Не пьёшь, так жуй чего-нибудь. Вон шашлык, ребята делали. Остыл уже, зараза…

Ребят я видел. Всего его охраняли семь человек, считая двух

водителей бронированных микроавтобусов «Мерседес», на которых мы ехали от Ясенево. Плюс ещё человек десять постоянной охраны на даче. Внушительный итог-то получается. Даже для генерала.

– То-то я и смотрю, чего вы их держите? Шашлыки жарить?

– Ну ты это… Не дерзи особенно. Не те у меня года, чтобы как ты бегать. Им работы хватает, увидишь ещё. Не дай бог…

– Ладно, Виктор Викторович. Я есть-то особо не хочу, вы бы мне лучше рассказали, чего у вас тут и как. Может, и у меня аппетит появится.

Он посмотрел на меня внимательно. Потянулся было к бутылке, но руку не довёл, убрал.

– Ладно, Андре. Деваться тебе всё равно некуда. Ещё неизвестно, кому это все больше нужно, мне, дураку, или тебе. Тоже, кстати, не шибко умному.

И, помолчав немного, словно собираясь с мыслями, он заговорил:

– Есть такой господин, Давид Липке. Кто он, откуда взялся – до конца раскопать не удалось даже Интерполу. Собственно говоря, через них мы и столкнулись с этим субъектом впервые. Помнишь первую денежную реформу? Когда провели обмен полтинников и сторублёвок? Ну, неважно. В декабре 1990 года швейцарцы пресекли одну сделку. Этот самый Давид вёл переговоры об обмене в России 70 миллиардов рублей на валюту. Причём именно тех, старых рублей и, естественно, не по номиналу. Контракт должны были подписать в Женеве. Кто суетился с нашей стороны, швейцарцев не интересовало, а Давида они взяли. И отпустили. У них там не нашлось ни одного человека, который смог бы отнестись к такой сделке всерьёз. И совершенно напрасно. Через два месяца наш тогдашний премьер обвинил одного англичанина в намерении обменять на нашем чёрном рынке уже не 70, а 140 миллиардов рублей. На 7,7 миллиарда долларов, соответственно. Случился скандал, англичанина с треском выперли, а ФСК поручили отследить это дело. Занимался этим я. И что ты думаешь? Оказалось, что вся эта чушь была устроена для отвода глаз. А реальная сделка спокойно состоялась, несколько вагонов – вагонов, понимаешь, денег спокойно вывезли за границу. А там предъявили их к оплате. По номиналу. Правительство в очередной раз село в лужу, позарез необходимый стране кредит пошёл на погашение этого долга, поскольку оплаты утратившей всякое значение денежной массы требовало не какое-то государство, а частное лицо. Отгадай, какое? Правильно. Господин Липке.

Я тогда сдуру доложил по инстанциям о своих выводах. И огрёб благодарность, в нагрузку к которой мне в одном высоком кабинете шёпотом намекнули – мол, вынь свой нос из этого огорода. Не то прищемят. Я прислушался. И перестал докладывать.

Когда Коржаков вошёл в силу, я ушёл к нему. По многим соображениям. И жили мы у него как у Христа за пазухой, и делал я что хотел. Он мужик-то, в общем, хороший, но какой из него генерал. Насчёт охраны президента – это да, тут он профи. А в разведке… Я, ещё когда майором был, таких генералов с утра делал. Левой задней ногой… Короче, он в мои дела сильно не лез, а я поддерживал в нём здоровую иллюзию. Мол, он царь и бог, рука на пульсе и всё такое. А сам копал потихоньку. И, видишь, накопал вот, на свою голову. Тут все газеты обкричались – опальный генерал Коржаков собирается опубликовать свои мемуары. Политического кризиса ждут. Как же! Кризис…

Читал я его «разоблачения». Херня. Теперь мода пошла – разоблачать. Работал человек в театре – значит, давай оттуда помои вычерпывать. Президента охранял – ещё лучше, президента прополощем. Полил всех дерьмом, самолюбие потешил… Русский офицер! Патриот… И так никто ни во что не верит, а он ещё давай глаза открывать, носом тыкать. Вот, мол, кто вами управляет. Плюйте в него. И ведь плюнут, плюнут не только в президента, а в государство, в Россию, в самих себя в конце-то концов! А, ладно…

Он залпом выпил полстакана водки и опустил голову, обхватив себя за плечи руками. Я знал, что его отношение к России далеко от общепринятого, но никогда не замечал в нём особенного патриотизма. Заметил только сейчас. Заметил и понял. Он любил эту страну не «потому что», не благодаря чему-то, он любил её так, как, наверное, только и можно по-настоящему любить – Вопреки. Вопреки всему – тому, что знал и видел, здравому смыслу, разуму, инстинкту самосохранения – всему. Он желал добра этой, плюющей на него, стране и готов был пойти на всё ради её будущего. И шёл. Не боясь и не оглядываясь назад. Хотя бы раз в жизни пройти по этой дороге, ведущей не куда-то, а «во имя», хоть маленькую толику пути прошагать рядом с человеком, идущим по этой дороге до конца, – да. Не раздумывая, – да. Он ещё не спросил. Просто я уже знал ответ.

Генерал повертел в руках вилку, положил. Уставился на меня тяжёлым взглядом. Вздохнул.

– Вот такая, понимаешь, петуховина. Ну да ладно. Чёрт с ним, с Коржаковым. Он-то тоже жук ещё тот. Если бы он всё рассказал, что знает, вот тогда бы они задёргались. В лёгкой манере. Но и это всё ерунда. Если мемуары начну публиковать я… Элита, блин, политическая. Реформаторы хреновы… Та лужа, в которой они окажутся, поглубже Марианской впадины будет. По самое «это самое». Где дышать нечем. Я это знаю. А теперь и они это знают. Поэтому и ночую каждый раз на новом месте, под усиленной охраной. Чтоб соблазна у них не появлялось. Я в последнее время занимался проблемой отмывания денег, вывозом капитала за рубеж. И нарыл кое-что. Начиная аж с первых приватизаций. Знаешь, сколько государство получило за продажу полутысячи крупнейших предприятий? Семь с небольшим миллиардов долларов. А они стоят – двести! Где разница, хочешь знать? А я знаю. Где, кто, что… Сколько. – Он снова тяжело вздохнул. – Думаешь, я фанатик?

Я пожал плечами. Кто его знает, как теперь это называется. Раньше – любовью к Родине. А как модно нынче – не знаю. Может, и фанатизмом.

– Да нет, Андрюха. Просто не могу я больше смотреть на всё это. Всем плевать, тиной зарастает страна. А эти суки рыбу под шумок из нашего болота тягают. Кубометрами. Не могу больше. Устал. Хочу им призовую игру устроить. С рекламной паузой.

– Правила-то есть? – спросил я.

– Ага. Есть. Главное – бей первым. И насмерть. Второго шанса не дадут.

– Нормально. Если вас моё мнение интересует – я участвую.

– А я и не сомневался. Тебя это не просто касается. Тут и личный интерес есть.

– Вы меня что, интригуете, что ли? – поинтересовался я на всякий случай. Он нехорошо усмехнулся.

– Да какие там интриги… Сам поймёшь. Со временем. – Покачал головой, помолчал… – Давид Липке участвовал во многих сделках. Преимущественно в тех, результатом которых становилось перечисление очень крупных сумм за рубеж. А также торговля оружием. Алмазами. Нефтью. Разносторонних интересов мужчинка. Начали мы дёргать за ниточки. Мой агент вышел на его счета. Оказалось, что, помимо услуг нашим высокопоставленным приватизаторам, этот самый Липке занимался ещё кое-чем. На счета его компаний приходили деньги из России. По липовым контрактам, очень большие суммы. Стали проверять фирмы в России, те, что заключали эти контракты. Долго всё это тянулось, но в результате почти случайно взяли курьера, который вёз полтора миллиона долларов в одну из этих фирм. Из Чечни. Доход от продажи крупной партии героина, там же и произведённого. Все материалы передали в ФСБ и в Интерпол. И началось… Видел, как «Град» работает? Один залп – и только мёртвые

вдоль дороги с косами стоят. Примерно так всё и было. Курьер повесился в Лефортово, всю верхушку засвеченной фирмы перебили за одну ночь. Мой агент в Женеве попал под машину. Липке исчез. За одни сутки все концы, все ниточки – всё обрубили. Класс, да?

– Класс, – согласился я. – Но ведь это, насколько я понимаю, не всё?

– Нет, – криво усмехнувшись, ответил он. – Знаешь, куда с его счетов уходили деньги, полученные от продажи наркотиков?

– Нет, – туманные, неясные подозрения у меня уже возникли, но я хотел услышать от него всё, что он знал. Или, по крайней мере, максимально много.

– На счета нескольких компаний, принадлежащих твоему отцу.

Да. Чего-то в этом роде я, наверное, и ожидал. Жизнь вокруг была, как обычно, прекрасна и удивительна. Но я часто, слишком часто убеждался в том, что удивительного в ней гораздо больше, чем всего остального.

– Не знал… Вижу. Я был у него в Бордо, ещё весной. Спрашивал об этих деньгах. Он, естественно, ничего не сказал, но мне почему-то показалось, что это не его деньги. И он не то чтобы боится, но очень и очень опасается их хозяев.

– Мафия? Албанцы, итальянцы, американцы? – Я спрашивал через силу. Почему-то мне вдруг стало ужасно неинтересно жить.

Он внимательно на меня посмотрел. Вздохнул, тяжело и как-то горестно….

– Мафия… Какая там, в задницу, мафия… Ладно, давай ещё по стопочке?

И мы дали. Умом я понимал, что та каша, которую попробовал Стрекалов, заварена слишком круто. Несварение желудка – это минимальное зло, которое нам грозило. Да, увы, нам. Эта история действительно оказалась чересчур личной, чтобы я мог просто взять и бросить всё на произвол судьбы. Почему-то сразу вспомнился тот недавний вечер в нашем поместье, прощание с отцом. «Мне очень жаль, что всё так получилось», – кажется, это он тогда сказал. Что он имел в виду, только ли те события, которые произошли непосредственно вслед за этим, или же у его слов был ещё один, непонятый мной тогда смысл? Не знаю…

Я поискал глазами на столе сигареты, увидел. Закурил, с наслаждением втягивая в себя дым. И надо бы бросить, а не могу. Привычка плюс воспоминания… Ощущения. Необязательно от табака, мало ли какой дым я в себя втягивал за эти годы. В Афгане анаша была дешевле сигарет, её и курили все. Естественно, я тоже баловался. Девать «афошки» было совершенно некуда, а тут хоть какое-то развлечение. До сих пор помню, как ранним, предрассветным утром выбрался из очередной казармы по нужде и, посетив местную «аврору», долго потом стоял на дороге, забивая косяк дрожащими от холода руками. И смотрел, смотрел на возникающие из темноты горы, на призрачную ещё плоть солнца, нарастающую на них, и затягивался с наслаждением, с каждым вздохом приближаясь к рождающемуся вновь миру. Ни разу после освобождения из плена не пробовал, а ощущения помню, словно вчера всё было… Парадокс.

Стрекалов смотрел на меня и не торопил, не говорил ничего. Он-то, наверное, понимал, что я сейчас должен чувствовать. А я нет. И не чувствовал почти ничего. Просто курил, смотрел на какую-то картинку с девушкой, висящую на стене, и ни о чём не думал.

* * *

Я остался жить на даче. В последнее время мне вообще везло на долгие подготовительные периоды. То я сидел в поместье отца, набираясь сил перед охотой на Роже Анье, а теперь вот очутился в Балашихе, на одном из секретных от всех-всех-всех объекте, формально принадлежащем Службе внешней разведки, а фактически – генерал-майору Стрекалову. Лично. Охрана отнеслась ко мне как к ещё одному украшению дома, которое нужно было занести на баланс и охранять вместе с прочим имуществом. По крайней мере общаться более тесно они не желали совершенно. Мои попытки разговорить смуглого крепыша Володю, командовавшего всем этим хозяйством, успеха не имели. А когда я пригласил его «на рюмку водки», он не отказался, пришёл, выпил почти бутылку с эффектом близким к нулю и сказал мне всё, что думал. Открытым текстом, покручивая при этом короткий ус.

– Вы, ваше благородие, для нас вроде как объект. Приказали защищать – защищаем, прикажут уничтожить – глазом не моргнём. А кто вы, что – мне лично без разницы. Когда лишнего в голове много, работать тяжелее. Так что вы живите себе, сил набирайтесь. А про нас просто забудьте. Не замечайте, и всех делов. Мы тихие, вам это легко будет.

Вот такая вот философия. Честно говоря, я обиделся и всё общение с Володей и его подчинёнными свёл до минимума. Раз ребятам приятно чувствовать себя суперменами – флаг им в руки. Меня такие взаимоотношения устраивали не в меньшей степени.

В подвале, непосредственно за банным комплексом, был оборудован небольшой, но очень приличный спортзал, где я и проводил основную массу времени. Макивары, несколько тренажёров – много ли нужно человеку для счастья? По вечерам перебирался на травянистую площадку за домом, где места было побольше, и уже там продолжал гонять своё несколько расслабившееся за эти дни тело. К слову сказать, понаблюдав за моими этюдами, большинство охранников стало относиться ко мне не в пример уважительнее, и лишь усатый Володя встал в глухую оппозицию. Если он и показывался рядом во время моих тренировок, то наблюдал за происходящим с выражением снисходительного превосходства на лице. Чем будил во мне самые низменные инстинкты. Сколько их уже было на моей памяти, таких вот экстрапрофи с презрительными ухмылками на лице. За последние годы я встречал много серьёзных противников. И ни одного равного. Но об этом крутой Вовочка даже и не догадывался.

День уплывал вдогонку уже прошедшему, за ним следующий, время шло не быстро и не медленно, скорее просто бессмысленно. За две недели, прошедшие со дня нашей встречи, Стрекалов появлялся три раза. Приезжал на своём автопоезде, вымотавшийся до того, что сил ему хватало на «попить чаю» и рухнуть в кровать. Ни о каких делах мы не говорили. Я не хотел начинать первым, а генерал упрямо молчал. Если человек доживает до его лет и положения, он обычно сам прекрасно может решить, когда нужно говорить, а когда ещё рано. Видимо, пока ещё было рано.

В тот день я проснулся как обычно, около семи утра. Выпрыгнул из кровати, прокатился по комнате в ката, завершив её мощным ударом в стену, от которого подпрыгнула намертво прибитая к ней картинка с берёзками, и помчался вниз, к небольшому бассейну, расположенному рядом с сауной.

Когда я, чисто умытый и гладко выбритый, появился на кухне, там уже вовсю хозяйничал Стрекалов. Он приехал вчера поздно ночью, когда я уже лёг спать, и спускаться вниз ради сомнительного удовольствия услышать устало-генеральское «Привет, Андрюха!» мне было лень. Я не ожидал, что увижу его утром, обычно к этому времени он уже успевал исчезнуть в туманных далях Подмосковья. Однако сегодня Стрекалов, похоже, никуда не торопился.

От плиты тянуло нездешними ароматами. Подобно мне Виктор Викторович питал большое уважение к кулинарии и при первой возможности старался лично изготовить какое-нибудь экзотическое блюдо. Беда заключалась в том, что он, будучи человеком одарённым и неординарным, к кухонному промыслу подходил скорее с точки зрения фантазии, нежели руководствуясь здравым смыслом. В итоге большинство его творений имели все признаки кулинарных шедевров, они вкусно пахли и прелестно выглядели, но

есть их, увы, было, как правило, невозможно. Нормальному человеку, я имею в виду. Сам «кулинар» поглощал все свои изыски с большим аппетитом и без видимого вреда для организма.

Судя по царящей на кухне атмосфере раскованного творчества, сегодня меня ждала очередная презентация. Увильнуть от совместной трапезы, не нанеся Стрекалову смертельной обиды, было практически невозможно. Оставалось лишь надеяться на слепое везение и свойственное мне недюжинное здоровье.

– Доброе утро, Виктор Викторович, – вежливо поздоровался я.

– А, Андре! Проходи, проходи. Сегодня я тут за главного, так что присаживайся. Сейчас такой завтрак забабахаем – все парижские кулинары от зависти сдохнут! Пальчики оближешь…

Скептицизм переполнял меня со страшной силой. Пахло, конечно, неплохо, но ведь это потом и есть придётся? Помню я его яичницу с помидорами и колбасным сыром. Огромную кухню в его квартире на Фрунзенской набережной мы потом часа четыре проветривали. Гений поварского искусства в лампасах, понимаешь! Огюст Эскофье…

– А что это будет? – поинтересовался я, с опаской подходя поближе.

– Э, брат, это мой собственный рецепт, авторское блюдо, если хочешь. Такого нигде не попробуешь. Главное, всё очень просто, быстро и полезно.

– И недорого, – мрачно добавил я, наблюдая за тем, как он ловко разделывает пяток сосисок.

– И недорого, – согласился Стрекалов с воодушевлением. – Вот, смотри. Берёшь спелые помидоры, лучше чтобы покислее были, режешь их дольками и в кастрюльку. Ставишь на маленький огонь. Водички можно добавить, для объёма. Пока они там томятся, режешь парочку луковиц, сосиски и пучок сельдерея. Вообще, чем зелени больше, тем вкуснее, видишь – петрушка, укроп, эта вот хренотень, никак не запомню, как называется. Сосиски брать надо только отечественные, вся эта фирменная дребедень не годится. И когда помидоры почти готовы, смело забрасываем всё остальное. Соль, перец, приправы по вкусу. – В этот момент он сыпанул в кастрюлю такую порцию «Карри», что мой желудок испуганно сжался.

– А на гарнир макарончики, картошку можно, рис – что под руку попадётся, то и хорошо. Давай, присаживайся, я вообще-то на троих готовил, но, видно, вдвоём придётся начинать. Товарищ что-то задерживается.

Почему на троих, какой товарищ задерживается – что-то он явно темнил. Поднося ко рту первую ложку, я порядком опасался за свою жизнь. Но оказалось, что есть это вполне можно, даже вкусно. Питались мы молча: Стрекалов священнодействовал над своей тарелкой и ни на что иное отвлекаться явно не собирался, а мне говорить было не о чем. Все что нужно, мы обсудили две недели назад, оставалось ждать резюме и не суетиться. Осилив приличную тарелку собственного приготовления сосисок с макаронами, шеф блаженно вздохнул и отвалился от стола. Далее по программе шёл чай. Завзятый чаёвник, Стрекалов заваривал его каким-то особенным способом, который держал в строжайшем секрете. Результат был всегда отменный. Потягивая горячий, душистый напиток, мы развалились на удобных деревянных стульях и взирали друг на друга с теплотой и приязнью.

– Ну что, Андрей, накормил я тебя?

Я согласно кивнул.

– Напоил?

Я снова мотнул головой.

– Ну, тогда держись за стул. Сейчас я тебя огорчать начну. Всё, сынок, халява закончилась, работать пора. Пока ты здесь на курорте отдыхал, я кое-какие справки навёл. Массу интересного выяснил, между прочим. Хотя… Интересного-то много, а вот приятного – кот накакал. Короче говоря, новостя такие. Во-первых, финны в каком-то озере выловили на днях утопленника. Утонул мужик от пулевого гм… ранения в голову. Ничего тебе не напоминает? Вот-вот… Известный тебе Иван Денисович подсуетился и снял с него «пальчики». Мы их прокрутили на нашей машине и – знаешь, кто на тебя охотился? Хаим Бергман, сотрудник отдела внутренней безопасности ЦРУ. Довольно одиозная фигура. Лет пять назад он ликвидировал двух перебежчиков, смотавшихся из Лэнгли в Ливию. Выманил их в Тунис и прикончил. Это раз. Во-вторых, обнаружился твой Вещий. Олег Петрович Масляков, состоит в чине майора и трудится в Управлении собственной безопасности ФСБ. Уже две недели. То есть аккурат с того дня, как ты с ним повстречался. Кстати, мы выяснили, что из ФСБ в то же самое время, две недели назад, делали запрос по отпечаткам пальцев Бергмана. Примерно тогда же, когда он «утонул». Так что они там тоже были.

И в-третьих: нашелся мой сотрудник, который должен был встречаться с тобой в Ленинграде, на вокзале. Лежал в какой-то больнице в реанимации. Документов при нём не было. Жить мужик будет, но и только. У него черепно-мозговая травма, да такая, что он в своём развитии лет на тридцать назад уехал. Лежит, гукает, слюни пускает. Врачи говорят – навсегда. Вот так…

Он нахмурился и замолчал, бессмысленно крутя перед собой чашку. Настроение у него явно упало. Соблюдая максимально нейтральный тон, я заметил:

– Для меня ваши игры – лес довольно тёмный, но, по-моему, стукач у вас там. Вам не кажется?

Он коротко зыркнул на меня.

– Кажется? У меня от этого стука голова кругом идёт, а ты говоришь… Да я половину этих ублюдков знаю, к одному каждый день на доклад хожу, ну и что? Сделать-то не могу ничего, руки привязали так, что пальцем не пошевелить. Ты знаешь, что президент издал распоряжение о слиянии всех спецслужб? Не знаешь… Указ № 515 от 22 мая 1997 года. СВР, погранцы, ФАПСИ – все будут притянуты под ФСБ. В целях лучшей координации работ… А там такие координаторы… Я пытался одного свалить. Из Департамента обеспечения деятельности. Подозрений против него было – море, а факта ни одного. Натравил Коржакова. Он тогда в расцвете был, очень многое мог. А ему так сверху врезали, он в меня месяц зубами отплёвывался. Теперь к этому деятелю и вовсе не подойти. «Интеграция»! Короче, мне месяца два осталось, не больше. Как только СВР попадёт под единое руководство, они меня и уберут. На пенсию выставят без лишнего шума, а потом, скорее всего, грохнут. Понимаешь?

Чего уж тут было не понять. Он торопился завершить дело, с помощью которого смог бы удержаться на плаву, и если не победить свои противников, то уж по крайней мере надолго отбить у них охоту к поединкам.

– Ну? Чего молчишь?

– А о чём говорить? Вы сказали, я выслушал. Интересно. Я-то вам зачем-то нужен, а об этом ещё ни слова не прозвучало. Вот и жду.

– Конкретики хочешь… Ну что ж, получай. Помнишь, я тебе рассказывал о Давиде Липке? Так вот, он – жив. Как это ни странно. Жив, здоров и вполне жизнедеятелен. Вчера я получил информацию от моего личного агента, которому верю как… тебе. Его нашли в Милане. А от тебя я хочу, чтобы ты приволок его сюда, в Москву. Да-да, не кривись. Всего-то-навсего. Если он даст показания, то половина нынешних власть имущих в худшем случае сядет, а в лучшем – мы о них никогда больше не услышим. Что меня тоже вполне устраивает.

Стрекалов помолчал несколько секунд, потом продолжил, но уже совершенно другим тоном. Словно оправдываясь и уговаривая одновременно:

– Он мне нужен. Идти официальным путём, пробивать «добро» на операцию я не могу. Стоит мне только намекнуть о своих планах, и вся эта свора… Их уже ничто не остановит. Даже тот компромат, которым я владею. Так что, кроме тебя, мне послать туда некого. Сейчас по всем службам идут

какие-то проверки, переаттестации, херня всякая. Каждый сотрудник на виду. А ты хоть и числишься у нас, но официально ты «на холоде», и отзывать тебя из-за границы никто не станет. Кстати, учти, в России тебя нет, ты сейчас находишься в Конго и стоишь там на страже интересов. Смешно, да?

– Ага. Жутко смешно, – согласился я. – Только вы говорили о личной заинтересованности. Что-то мне пока не слишком интересно. Вряд ли отец обрадуется такому обороту. А?

– С ним у нас свои дела. Он найдёт способ избежать скандала. А взамен получит нечто очень важное. Гораздо более важное.

– Так. Понятно. А давайте-ка, Виктор Викторович, попробуем сыграть в открытую. Я отца знаю достаточно хорошо, так что в его простоту и альтруизм давно не верю. Всё что он делает, просчитано на всю игру вперёд, а мне ужасно не нравится, когда мной начинают пользоваться. Я точно знаю, вы спрашивали его разрешения, прежде чем обратиться ко мне. И он вам его дал. Почему? Что вы ему пообещали?

Он молчал. Но отступать я уже не собирался. Некуда было отступать. Хватит мне Амстердама. Хотите играть – пожалуйста, шесть футов под килем. Только пешкой я больше не буду. Или на равных, или… До сих пор во всех столкновениях с отцом я получал шах и мат с такой скоростью, что и заметить-то не успевал. Хватит. Надоело.

– Ну? Господин генерал? Я же вам нужен, так решитесь на что-нибудь. Пора уже.

– Хорошо. Ты слышал когда-нибудь такой термин – «агент влияния»? Слышал, ты мальчик умный. Так вот твой отец до сих пор является агентом влияния. Но теперь об этом знаю только я. Все документы о нём, о его деятельности за эти годы существуют в одном экземпляре. И тоже хранятся у меня. Если они попадут к кому-то другому, то в лучшем случае господин Дюпре продолжит свою деятельность в этом качестве. Нравится ему это или нет. А в худшем… Будет грандиозный скандал, который его уничтожит. Я пообещал отдать ему досье. Причём не только его, но и твоё. А он согласился на твоё участие в операции. И сделал так, чтобы ты сам, своими ногами ко мне пришёл. Вот, собственно, и весь личный интерес. Устраивает тебя?

– Вполне… – задумчиво протянул я. Что ж, на правду это, по крайней мере, было похоже. – Хорошо. Я согласен. Когда, что, где?

– Сегодня. Рейс через Париж в Милан. Поздно ночью будешь там.

– Я работаю один? – уточнил на всякий случай. К моему изумлению, Стрекалов вдруг развеселился и, хитро подмигнув, ответил:

– Как это – один? Ты женатый человек, кто же тебя без супруги отпустит? С женой, брат, поедешь. – И, выйдя из кухни в коридор, он громко и призывно закричал, обращаясь к кому-то на втором этаже:

– Сударыня, нельзя так долго марафет наводить. Супруг ждёт, истосковался уже. С лица спал, так волнуется.

Что верно, то верно. С лицом моим творилось что-то ужасное. Ведь всё время ожидал какой-то гадости. Но не такой же… Ну, генерал… Ну, подлец…

Когда она появилась на пороге, я утвердился в своей оценке окончательно. Стрекалов учёл всё, даже мою нелюбовь к блондинкам: вошедшая на кухню девушка была светловолоса до отвращения. Впрочем… Всё остальное с лихвой искупало этот недостаток. Высокая, выше метра семидесяти пяти, загорелая, голубоглазая. Чудо природы, одним словом. Венец творения. Коротенькое, открытое платье действовало на окружающих, то есть на меня, словно одна большая линза. Оно прямо-таки аккумулировало взгляды, собирая их именно там, где и планировалось. Грудь у мадемуазель была выше всяческих похвал, и никакими поддерживающими эту прелесть приспособлениями она явно не пользовалась. Завершающим эту прелесть штрихом очевидно были дивной красоты ноги, которые, как мне показалось, вопреки всем канонам росли откуда-то из плеч. На всякий случай я украдкой потрогал челюсть. Полное было ощущение, что она болтается где-то на уровне пола. Но подбородок оказался на месте. А глаза я и проверять не стал, и так было ясно, что они большие и круглые.

– Доброе утро, Виктор Викторович. Доброе утро, Андрей.

– Ммм… Мы давно женаты? – вопросил я, обращаясь к Стрекалову. – Детей у нас ещё нет?

– Да вроде нет пока, – хитро ухмыляясь, ответил тот.

– Не может быть, – меня, похоже, несло. – Значит, плохо старались! Дети – это… цветы жизни!

Кажется, я начинал сильно симпатизировать блондинкам.

– Ладно, ладно, Андре… Насчёт жены – это я пошутил. Сотрудники вы. Едва знакомые. А то ты мне девушку совсем запугаешь.

Ага! Как же! Напугаешь её… Искусство обольщения в это прелестное дитя было заложено на генетическом уровне. А уж чтобы испугать… Что я – триллер, что ли? Вон как улыбается. Прелесть, нимфа…

– Даша – твой секретарь. И переводчик. Про более интимные отношения в ваших документах ничего не сказано, так что я умываю руки. Кстати – тебе же, насколько я помню, блондинки не нравятся? – довольно ехидно заметил он.

– Молодой был, глупый, – быстро открестился я. – Уже прошло. Я передумал. Присаживайтесь, Даша, будем завтракать. Сегодня Виктор Викторович угощает…

* * *

В миланский аэропорт Malpensa мы прилетели поздно ночью. Пока Даша нашла свою куртку, пока мы вылезли из самолёта… В общем, автобус с остальными пассажирами уехал без нас. Два часа ночи, духота, тёплый мелкий дождь, всё время норовящий забраться за шиворот, километр ходу до здания аэровокзала – кажется, я начинал любить Италию.

– Мадемуазель Софи, спросите у этой… синьорины, какого чёрта мы здесь стоим? – кивнул я на девицу, управлявшую отгрузкой пассажиров.

«Мадемуазель Софи» спросила. Судя по тону, отвечено было так: «А ты вообще отойди, не видишь – тут люди работают, понаехало вас, понимаешь…» Сопровождался текст оживлённой жестикуляцией. Я начал было обижаться, но Даша меня успокоила. Итальянская Матрёна всего-навсего сказала, что в автобусе не хватило мест. Как могло не хватить мест в двух здоровых автобусах, если их хватало в одном самолёте, я уразуметь так и не смог. В результате, когда это чудо итальянской техники всё же приехало, мы отправились на нём впятером. Я, Даша, местная синьорина и ещё парочка задержавшихся в салоне французов.

Согласно легенде и по имеющимся у нас документам, я прибыл в Милан в качестве технического директора небольшого театра из города Лилль. А Даша являлась моей секретаршей и переводчицей в одном лице. Месье Анри Будик и мадемуазель Софи Моран, соответственно. При подготовке легенды Стрекалов учёл мой театральный опыт, но главным козырем стал надвигающийся Фестиваль Европейских Театров. Кстати, пролистав программу Фестиваля, я с некоторым смущением выяснил, что брошенный мною на произвол вождей Камерный Драматический театр в шоу также участвует. Причём с новым спектаклем, в репетициях которого я был занят. Лесенки поднимал. Когда-то. Прошло всего два месяца, а мне казалось, что всё это было уже давным-давно, в какой-то иной жизни. Иной, и не моей.

На таможне нас заставили вскрыть чемоданы. Честное слово, такое со мной бывало только в Москве. Явственно пахнуло социализмом. Только несколько модифицированным, с «итальянским лицом». Ничего противозаконного у нас не нашли. Дюжий таможенник говорил по-французски, поэтому принесённые им извинения были мне понятны. Если бы не парочка крепких полицейских парней с автоматами и не средних размеров овчарка, внимательно обнюхавшая наш багаж,

я бы мог подумать, что остановили нас исключительно с целью поболтать на языке комиссара Мегрэ.

В зале, расположенном за таможней и паспортным контролем, нас уже ждали. Подпрыгивая и приплясывая от нетерпения. Дирекция Фестиваля прислала за нами микроавтобус. И хотя я несколько напрягся от такого внимания, понимая, чем оно может обернуться в будущем, увильнуть от детально проработанной легенды было невозможно. Собственно говоря – третий час ночи, бог знает сколько тут до города, такси наверняка стоит бешеных денег. Нечего. Экономика должна быть экономной. Будем считать, что казённый «Мерседес» подвернулся нам кстати. Некстати оказалась эмоциональная девица-администратор, сопровождавшая наш экипаж. Кипучая энергия буквально переполняла её. Пообщавшись с ней пять минут, я бы совершенно не удивился, отправься мы прямо с ходу осматривать театральные площадки. Действительно, а чего время зря терять? К счастью, среди итальянцев она была исключением. Все остальные, нормальные люди, уже давно и сладко спали. Пришлось Стефании, так звали синьорину, удовольствоваться скромной экскурсией по ночному Милану. Французского она, к счастью, не знала, а общаться по-английски я отказался наотрез. Так что все исторические подробности достались Даше, причём, судя по косым взглядам, которые она мне адресовала время от времени, подробностями её просто завалили.

За весь этот день толком пообщаться нам так и не удалось. Напряжённым изучением вороха материалов, подсунутых Стрекаловым, я занимался отдельно. Он также предупредил, что о сути задания милая девушка ничего не знает. Да и знать ей это абсолютно незачем. О чём он говорил с ней, я не знал, но, судя по тому, что почти весь день генерал провёл со мной, их беседа состоялась гораздо раньше. В конце концов я не выдержал и спросил напрямую – зачем, с какой целью он так усердно навязывает мне эту милую барышню? И что мне с ней делать, ежели вдруг случится страшное? «Мне так спокойнее. Пусть будет рядом с тобой», – довольно мрачно ответил Стрекалов. Коротко и неясно, как раз в его стиле. Я, естественно, так ничего и не понял. Но спорить не стал.

Затем нас отвезли в Шереметьево-2, и мы какими-то обходными путями пробирались на самолёт. Почти три часа летели до Парижа. Там пришлось получить багаж, пройти паспортный контроль, выйти в город, встретиться со связным, поменять документы. И вновь вернуться обратно, но уже в качестве Анри Будика и Софи Моран. Опять регистрация, паспортный контроль и снова самолёт, на этот раз уже в Милан. Когда он оторвался от земли, во мне теплилось лишь одно-единственное желание – уснуть. И видеть сны. Кажется, я его прямо сразу и реализовал. А проснувшись, обнаружил на своём плече прелестную светловолосую головку. Так что до сих пор мы с Дашей были фактически не знакомы. Вокруг всё время были люди, суета, нервы на пределе – какое там общение. Отношения зависли на стадии паритета – она признавала мою главенствующую роль, но и только. Впереди смутно маячили какие-то проблемы, но пока они были ещё далеко. В будущее я смотрел с оптимизмом. Разберёмся как-нибудь.

К стыду своему, должен признаться, что ночной Милан не произвёл на меня абсолютно никакого впечатления. Да, большой город. Улиц много. Особенно каких-то кривых. На каждом углу по памятнику, фонари горят, бережно сохранённые для потомков замки красиво подсвечены. Своя собственная Триумфальная арка есть. «Arco della Pace». В общем, типичный кладезь европейской культуры. Рай для туристов и меломанов, поскольку знаменитый театр «Ла Скала» тоже издавна прописан в Милане. Но себя и к тем и к другим я мог отнести лишь с большой натяжкой. Более всего мне хотелось спать. Тут мы очень кстати и приехали.

Социальный статус технического директора по итальянским понятиям оказался равен однокоечному «нумеру» в гостинице «Dei Kavalieri». Не более того. Но и не менее. Главным достоинством отеля считалось, как я понял, его местоположение: угол Via Cornaggia и Corso Italia, то есть непосредственно в историческом центре города. Помимо этого данный отель имел честь быть многоэтажным. И, само собой разумеется, наши номера оказались на одиннадцатом этаже. Я тут же вспомнил Финляндию. Ох и везёт мне на такие вот сладкие варианты. Тьфу-тьфу, не сглазить бы. Дарья, пожелав мне спокойной ночи тоном, лишённым всяческих эмоций, отправилась почивать. Ушатали её дорожные хлопоты, она даже юному коридорному с лицом и статью Аполлона забыла улыбнуться. А он, бедняга, с таким энтузиазмом пёр наши чемоданы. Я ему дал пять долларов, но, судя по его огорчению, улыбка мадемуазель стоила гораздо дороже. А потом, проклиная всё на свете, я ещё минут двадцать шоркался по коридорам, разыскивая и запоминая расположение пожарной лестницы, электрического щита, аварийных выходов и прочих нужных вещей. Практика подсказывала, что эти знания могли и не пригодиться. Но уж если они пригождались, то на все сто процентов. Жизнь – штука ужасно хрупкая и требует к себе особого внимания и заботы. Тут лениться не рекомендуется – себе дороже выйдет.

* * *

Телефон разрывался на части, извлекая из себя настолько мерзкое пиликанье, что не проснуться было просто невозможно. С трудом поймав за хвостик обрывок убегающего сна, я тут же ужаснулся и отпустил его в небытие. Сплошное неприличие. Снял трубку.

– Месье Будик?

Кто будик? Зачем – будик? Ах да, это же я – Будик. Вспомнил.

– Да. И он вас очень внимательно слушает.

Хорошо, смотреть не нужно. Глаз у меня, кажется, просто не было на месте.

– Это Софи. Месье Будик, я надеюсь, вы не забыли, что в восемь часов мы встречаемся со Стефани?

Ха! Забыл – это ещё очень мягко сказано.

– Мадемуазель Софи. Если вас не затруднит – а который теперь час?

– Нисколько не затруднит. Сейчас без десяти семь. В Милане утро, месье Будик. Я рассчитываю через полчаса встретить вас на завтраке. – И она положила трубку.

Кажется, я начал понимать, зачем Стрекалов выдал мне эту «секретаршу». Чтобы служба мёдом не казалась, вот зачем. Лёг я вчера, в смысле – сегодня, где-то около четырёх. Значит, спал… О, боже! Это мне после трёх часов сна теперь ещё придётся изображать из себя технического директора? Кошмар…

Через полчаса интенсивного размахивания руками и ногами, чисто выбритый и едва не околевший под холодным душем, я чинно сидел за столиком в ресторане отеля. И с ненавистью смотрел на свежую булочку с джемом, которая, по всей видимости, должна была заменить мне завтрак. Это была Италия. А в Италии по утрам подают кофе, булочку с чем-нибудь сладким и иногда, в виде особой милости, маленький кусочек сыра. Всё это безобразие гордо называется «континентальным завтраком». Видимо, в пику прожорливым островитянам из Великобритании. Честное слово, мне ужасно хотелось кого-нибудь укусить. Или стукнуть. Зато мадемуазель Софи, которая, как и большинство худеньких женщин, 365 дней в году сидела на диете, совершенно искренне наслаждалась мёдом, произведённым где-то в Калабрии. Насколько я помнил, мёд – это значит пчёлы, но про пчёл на этикетке ничего не было сказано. Из осторожности я взял джем. Он, по крайней мере, был из Франции, и никакие итальянские насекомые не участвовали в его производстве.

Злой, голодный и не выспавшийся, я вышел в холл гостиницы. И столкнулся с

жизнерадостной синьориной Стефанией, тут же сказавшей мне что-то типа: «Какой прекрасный день». Если бы мы встретились сегодня впервые, я бы решил, что она надо мной издевается. С помощью подошедшей к нам Даши выяснилось, что мы прямо сейчас идём в театр «Lirico», потому что нас там уже ждут. Именно идём, а не едем, до театра минут десять ходьбы. Вспомнив недобрым словом Стрекалова, я закурил свою первую в этот день сигарету, и мы двинулись в путь. На улице уже было жарко. Это в восемь-то утра! Прямо напротив гостиницы стоял какой-то конный памятник. Изнурённая долгим недоеданием лошадь с трудом удерживала на своей костлявой спине маленького заморыша в военной форме образца позапрошлого века. Я было решил, что это памятник первым жертвам сексуальной революции, но всё оказалось гораздо глубже и национальнее. Как объяснила Стефани, этот памятник высмеивал австрийских завоевателей, долгое время порабощавших несчастную Италию. И воздвигнут был, естественно, уже после ухода Австро-Венгерской империи из этой области. Что вполне в духе жизнерадостных итальянцев. Несколько сотен лет сидеть под оккупантами, боясь пикнуть громче положенного и ограничиваясь мелкими карбонарскими пакостями, зато потом вдоволь натешить своё самолюбие. Воевать они не умели и не любили, как, впрочем, и работать. Зато шутить по поводу кем-то побеждённого врага и стрелять из-за угла – это сколько угодно.

Мило беседуя, мы дошли до угла. И в этот момент с Дашей стало происходить что-то непонятное. Внезапно оборвав фразу на полуслове, она остановилась как вкопанная, судорожно вцепилась в свою сумочку и, открыв её, принялась лихорадочно рыться, извлекая на свет божий то косметичку, то сигареты, а затем и вовсе не называемые предметы первой женской необходимости. Мы со Стефанией молча наблюдали за этим дивертисментом, застыв в почтительном недоумении. Наконец Даша перекопала всё, что могла, и подняла на нас глаза. Взгляд её содержал отчаяние и надежду в равных долях.

– Мне нужно вернуться в отель! Иначе она погибнет! Я сейчас, я быстро… – С этими словами она бегом стартовала в сторону отеля, с места взяв очень приличную для дамы скорость. Кто погибнет? Что вообще происходит? Я взглянул на Стефанию. Она тоже совершенно ничего не понимала, но чисто по-женски очень сочувствовала.

«Да, – подумал я. – Да-да-да».

Даша действительно появилась минут через десять. На устах её играла дивная улыбка, напрочь сшибавшая всех встречных итальянцев мужского пола. А в руках она теребила какой-то небольшой предмет, более всего напоминающий крупное куриное яйцо, но почему-то розового цвета.

– Что случилось, Софи? – переполняясь негодованием, грозно вопросил я.

– Я забыла в отеле птичку. А её через час нужно кормить. Иначе она может заболеть и погибнуть.

Я огляделся. Вдруг возникло неодолимое желание подойти к зеркалу, всё равно к какому, и внимательно-внимательно в него посмотреть. Почему-то мне стало казаться, что отражение должно сильно смахивать на здоровенного идиота.

– Софи! – голосом нежным и заботливым спросил я. – Какая ещё, к чертям собачьим, птичка?

– Да вот же она… – Даша протянула руку.

На розовой ладошке лежал ещё более розовый приборчик, действительно напоминающий яйцо, с маленьким дисплеем и тремя кнопками. А на дисплее, растопырив ручки-чёрточки, весело суетилось какое-то электронное убожество.

– Вот она, – с нежностью в голосе повторила Даша. – Тамагочи.

– О! Тамагочи! – радостно возопила Стефания.

Мне хотелось сесть на чистый итальянский тротуар и залиться горючими слезами, посыпая голову землёй из ближайшей клумбы.

В театре нас действительно ждали. Седовласый и черноусый Джорджио, местный технический директор по специальности и покоритель женских сердец по призванию, сердечно подёргав мою руку, тут же переключился на очаровательную мадемуазель Софи. Он заливался соловьём, но, даже абсолютно не зная итальянского, я с лёгкостью догадался, что вещает он о материях, весьма далёких от технических параметров сцены. Иначе с какой стати Даше было кокетливо опускать глаза и ни с того ни с сего заливаться громким и чуточку смущённым смехом? С этой стороны всё складывалось удачно. Однако исполнить гражданский долг мне всё равно пришлось. Битых два часа совместно с каким-то начальником поменьше я таскался по достаточно большому театру, рассматривая планировки, считая штанкеты, вымеряя глубину трюма и живо интересуясь высотой колосников. На самом деле всё это было совершенной и законченной по сути дуростью. В городе Лилле просто не существовало театра, из которого я якобы приехал. Был телефон, факс, какой-то специальный человек, который отвечал на глупые звонки из города Милана и договаривался с дирекцией Фестиваля. Никто и никогда сюда не приедет, просто в последний момент будет выслан абсолютно правдоподобный и аргументированный отказ. Но… Мне в данный момент всё равно приходилось исполнять свою роль. Причём со всей, свойственной мне, гениальностью.

Однако всё когда-нибудь заканчивается. Улучив момент, когда любвеобильный Джорджио в очередной раз отвлёкся на переговоры по сотовому телефону, я отозвал Дашу в сторонку.

– Он тебя случайно не приглашал пообедать? – ненавязчиво поинтересовался я.

– Пригласил, разумеется, – она даже обиделась.

– Прелестно. Ты – девушка свободная, соглашайся. Мне нужно погулять по городу часиков до трёх, а потом мы с тобой встретимся. Я надеюсь…

Она неуверенно покачала головой.

– Может быть, мы вместе погуляем? – спросила, очень внимательно глядя на меня. Почему-то отпускать меня далеко ей совсем не хотелось.

– Нет. Вместе мы с тобой поужинаем. А гулять я люблю отдельно. Привыкай.

Она молча кивнула головой. К этому моменту все дела уже были закончены. Джорджио поинтересовался у меня: надолго ли мы прибыли в Милан? Узнав, что французские коллеги хотели бы задержаться как минимум на недельку, он пришёл в неописуемый восторг. Очевидно, светловолосая мадемуазель Софи успела пробудить в нём массу тёплых чувств. А я совершенно ничего не имел против. В том, что Даша может скорее помешать мне, нежели помочь, я был уже почти уверен. Хотя… Ну не мог Стрекалов приставить ко мне полную идиотку. У него и не было таких никогда. В чём же дело? Не понимаю. А когда чего-то не понимаешь, всё лучше делать наоборот. Пусть другие гадают. Так что Дашу я временно решил отодвинуть от себя, насколько это возможно. «Большое видится на расстоянии», не так ли?

Встреча с человеком, названным мне Стрекаловым, должна была состояться в заведении с громким названием «Trattoria Al Matarel», специализирующемся исключительно на миланской кухне. Находилась эта едальня на углу Via Mantegazza и Corso Garibaldi, что было довольно далеко от театра. Время поджимало и, выскочив на улицу, я остановил первое же попавшееся такси. Связной обедал в этом ресторане по вторникам и четвергам. Сегодня как раз был четверг. Если мы не встретимся – как минимум четыре дня бессмысленного болтания по историческим достопримечательностям этого города мне обеспечено. Вместе с мадемуазель Софи и её «птичкой».

Ресторация оказалась более чем приличной. Я порадовался, что, несмотря на летнюю жару, с утра вырядился в костюм, а не ограничился вполне

подходящей для театрального деятеля рубашкой. Небольшой зал был почти пуст. Отказавшись от услуг любезного официанта, я приветственно помахал рукой пожилому итальянцу, одиноко сидевшему над огромной порцией спагетти. Он ответил кивком головы и слегка привстал, жестом приглашая меня за свой столик.

– Добрый день, – поздоровался он по-французски, пока я занимал место напротив. – Как доехали?

Вблизи он выглядел ещё более… Пожилым. И очень усталым. На фотографии, которую я видел в Москве, был изображён добродушный итальянский синьор, склонный к весёлой шутке, хорошей кухне и бокалу доброго вина. Этакий гурман и сибарит. Во плоти он производил совсем другое впечатление. Похоже, жизнь в последнее время его отнюдь не баловала.

– Спасибо. Всё в порядке. Что новенького у вас? – спросил я, глядя на приближающегося к нашему столику официанта. – Вы ведь здесь часто бываете? Что стоит заказать?

– О моих делах позже… Возьмите эскалоп из телятины под соусом «пиццаола». Это не совсем миланское блюдо, но готовят его здесь превосходно. И виноградный салат с сырным соусом. Кстати. Очень рекомендую – «Castello di Nipozzano», весьма неплохой год.

Добросовестно перечислив официанту всё вышеизложенное и дождавшись его ухода, я вновь обратился к своему сотрапезнику:

– И всё же, синьор Марсано… Мне кажется или у вас действительно какие-то проблемы?

Примерно секунду он колебался. Потом отложил вилку и ложку в сторону и, опершись локтями на стол, внимательно на меня посмотрел.

– До сих пор у меня не было причин не доверять… вам. Но сейчас… Я уверен, что за мной следят. И иногда мне кажется, что это не одни и те же люди, а две разные группы.

Честно говоря, в этот момент вино застряло во мне напрочь. Стараясь не делать резких движений, я аккуратно обшарил взглядом зал. Двое чиновников, парочка влюблённых, ещё несколько человек – нет, явной засады не было. Да я и до этого достаточно внимательно огляделся. Ничто не указывало на наличие каких-то нежелательных свидетелей.

– Нет, здесь их нет, – поспешил успокоить меня синьор Марсано. – Я уже много лет обедаю в этом ресторане. Сюда меня не провожают. Но всё остальное время… Сначала я думал, что сошёл с ума, и мне начинает мерещиться всякая чушь. Но… Я нашёл в своём домашнем телефоне «жучка». А потом проверил аппарат на работе – там оказалось то же самое.

– Прелестно, – констатировал я. Аппетит испарился, не оставив даже воспоминаний. – И давно это началось?

– Пять дней назад. После того как я сообщил… вам, что знаю, где находится нужный вам человек.

– Он по-прежнему там?

– Нет. Он проживал в отеле «Michelangelo». Под очень приличной охраной. Я не смог узнать, кто его охраняет, а вчера он выехал из отеля в неизвестном направлении.

Прелестно-распрелестно. Объект исчез, за связным уже пятый день следят, если он и в самом деле не свихнулся, а я сижу здесь и ем какой-то виноградный салат. Просто благодать какая-то!

– Вы подготовили то, о чём вас просили? – спросил я по инерции. Марсано должен был передать мне оружие и прочее необходимое снаряжение, а также подготовить запасные документы для нас с Дашей.

– Да, конечно. Только я не мог всё время носить это с собой. Всё лежит…

Тут я предупреждающе поднял руку. Наблюдательность – это, конечно, здорово. Однако при нынешнем уровне развития техники нас вполне могли слушать из дома напротив, а так далеко заглянуть мне было бы тяжеловато.

– Напишите, – протянув авторучку, попросил я. По-французски, довольно чётким почерком, он написал на салфетке: «В моём доме. Подвал. Справа от лестницы. Десятый кирпич снизу. Нажать». Я кивнул. Он подумал и дописал: «Я живу один».

– Хорошо, – салфетку я смял и сжёг в пепельнице. – Я всё понял, синьор Марсано. Поскольку мы с вами увидимся теперь не скоро, давайте выпьем за то, чтобы мы оба прожили это время спокойно и счастливо.

Он понял и, облегчённо вздохнув, расслабился, с видимым удовольствием делая большой глоток вина. А вот у меня расслабиться никак не получалось. Следили за ним или нет – даже простое допущение такой возможности не нравилось мне ужасно. Неужели я вновь, как и в России, отстаю от неизвестного противника на несколько ходов? Всё это было очень нехорошо, просто из рук вон плохо.

Трапезу мы заканчивали в относительном молчании. Отказавшись от десерта и выпив чашечку кофе, я подозвал официанта и расплатился, оставив положенную сумму на чай. Марсано, который уже давно отобедал и просто ждал меня, встал и, подхватив свой «кейс», двинулся к выходу. Я пошёл за ним. У дверей он подождал меня и, вежливо придержав створку, пропустил вперёд. Чувство опасности не оставляло меня уже давно, внутренне я был готов к любой неприятности. Почти к любой.

Синьор Марсано сердечно распрощался с хозяином ресторана, вышедшим нас проводить, и сделал первый шаг в мою сторону. В этот миг серебристый «Гольф», до того мёртво стоявший на противоположной стороне Corso Garibaldi, внезапно и стремительно ожил. Машина рванула с места, на моих глазах тонированное стекло окна беззвучно осыпалось стеклянным дождём, и маленькое пламя заплясало на дульном срезе автомата. Оживлённая миланская улица жила обычной жизнью, множество людей шло по её тротуарам, громко говоря о чём-то своём, весело смеясь и жестикулируя; машины неслись по ней прерывистым, но нескончаемым потоком, рычал одинокий мотоцикл – в этом шуме никто не услышал и без того тихих и частых хлопков автоматной очереди.

Я разглядел стрелка, но это было бессмысленно. Лицо скрывала чёрная маска. Марсано за моей спиной с тихим стоном оседал, прошитый пулями насквозь, человек в маске остановил дуло автомата на уровне моей груди, время словно замедлило свой бег, давая всем участникам до конца насладиться своей ролью. Я прыгнул в сторону, понимая что всё равно не успел, не мог успеть, но… Выстрел не прозвучал. В меня НЕ СТРЕЛЯЛИ. Когда я поднялся с земли, «Гольфа» уже не было видно.

Глава четвёртая

С разбега проскочив холл, я забежал в пустую кабинку лифта. Пообедал, называется. Весь путь от злополучного ресторана до своего отеля я проделал если не бегом, то уж точно и не шагом. Перебежками. По-пластунски. И было у меня нехорошее предчувствие, что этот способ передвижения приживётся. Если в твоего сотрапезника начинают ни с того ни с сего палить из автомата посреди оживлённой улицы… Это не к добру.

Когда я вскочил на ноги, никакого серебристого «Гольфа» уже не было и в помине. Зато явственно слышалось завывание полицейской сирены. Объясняться с крутыми итальянскими парнями, не зная ни слова по-итальянски? Да ещё со свежим трупом у ног – благодарю покорно. Как-нибудь в другой раз. И, отряхнув испачкавшийся костюм, я энергично двинулся подальше от места происшествия.

То, что застрелили синьора Марсано, было достаточно дико и непонятно. Но то, что в меня просто не стали стрелять, – это вообще лежало за гранью здравого смысла. Нет, мне вовсе не было обидно. Просто бесила абсолютная нелогичность ситуации. Вокруг явно шла какая-то серьёзная игра, шла полным ходом. Кровь и сопли летели в разные стороны. А я не понимал не только правил игры, я даже игроков-то не видел ни одного. Единственный человек, который хоть что-то мог сказать по существу вопроса, лежал сейчас на тёплой

мостовой, нафаршированный свинцом по самое «дальше некуда». И обратиться мне было абсолютно не к кому.

Влетев в свой номер, я некоторое время метался по нему, не в силах найти себе места. Лишь огромным усилием воли мне удалось более или менее успокоиться. И вспомнить о ближних. Я подскочил к телефону и набрал номер. Даша ответила сразу же:

– Да? Я слушаю, говорите. Это ты, Анри?

– Привет, Софи. Я только что вернулся, решил позвонить. Как прошёл обед?

– Прелестно. Я полтора часа рассказывала Джорджио о своём муже и сыне. По-моему, основательно запугала его своей нравственностью. Кстати, мы приглашены завтра на приём в честь какого-то итальянского режиссёра. Это будет в Фестивальном центре, недалеко от театра. А как у тебя дела?

– Тоже интересно, – уклончиво ответил я.

– Анри, ты обещал мне ужин. Сегодня. Джорджио сказал, что самый классный ресторан в Милане – «Nepentha», там обычно бывают все заезжие знаменитости.

– Типа нас с тобой? – мрачно поинтересовался я. Дёрнул же меня чёрт пообещать ей. Теперь уже не отвертеться.

– Да нет же, настоящие звёзды, Наоми Кэмпбелл, Сталлоне, Клэптон. Пойдём?

– Пойдём, – я был уныл и покладист. Чтоб ему сосиской поперхнуться, этому Стрекалову.

– Тогда позвони и закажи столик. Джорджио сказал, что это не так просто. Запиши номер: 02-804-837. Записал? Тогда перезвони мне позже, ладно? Целую.

И она положила трубку. Нет, всякое бывало, но таких «напарников» мне ещё не попадалось. Ругаясь вполголоса красивыми французскими словами, я набрал номер портье. И в ультимативной форме потребовал, чтобы к десяти часам вечера был заказан столик в ресторане… Как его… «Nepentha». Плюс – машина к подъезду. Пришлось прозрачно намекнуть на мою «благодарность», чтобы хоть как-то вдохновить его на подвиг. Достать столик день в день, да ещё в модном ресторане – это будет даже покруче подвига.

Набрав полную ванну, я с облегчением погрузился в прохладную воду. Закурил и, лениво пуская струйки дыма в зеркальный потолок, попробовал рассуждать спокойно и здраво. Марсано убили. Никакой жалости к нему я не испытывал: работа есть работа, он знал, на что шёл. А вот меня не тронули. Почему?

А) Пожалели.

Глупости.

Б) Убийство готовилось заранее, ещё до моего появления, и мою персону просто не связывали с деятельностью покойного.

Тоже вряд ли. Следить за ним начали, когда он вышел на Давида. Синьор Марсано – не боец, значит – они должны были предполагать появление специалиста. И убрать обоих.

С) Я попал в центр чьей-то операции.

Вот это было похоже. Марсано считал, что за ним наблюдают две разные группы. В Финляндии за мной тоже шли две команды. Причём одна была из ЦРУ. А причина-то – вот она! Давид Липке! Гений финансовый… Он нужен американцам. Зачем – не знаю, может быть – как источник информации, или же он просто на них работает. А ещё Липке начал мешать каким-то серьёзным людям там, в России. Поскольку им занялся генерал Стрекалов. С целью всех разоблачить и прибить к позорному столбу за… это самое. А коли меня вызвал Стрекалов – прослеживается прямая связь. И за меня тут же взялись специалисты-ликвидаторы. И российские, и американские. Рука, так сказать, об руку.

Схемка, конечно, сырая. Но объясняет многое, кроме разве что того, что сегодня меня не пристрелили. Ладно, с этим всё равно не разобраться без отдельной пол-литры. Как рабочая версия: кто-то шибко умный распорядился «оставить этого кретина в покое».

Выходит, в Милане у нас намечается полуфинал. Встречаются сборные ЦРУ, русской мафии и ваш покорный слуга. Маловато… Я готов был поручиться, что мой отец не преминет выставить свою команду. Слишком уж близко лежит это игровое поле от зоны его «жизненных интересов». Обязательно объявится. Если уже не объявился.

Не зная всего расклада, я мог точно сказать лишь одно. Если я сяду в мягкое кресло, сложу руки и ноги и замру на время, то ко мне обязательно придут. Вот тогда я и узнаю что-нибудь новенькое. А пока буду ходить по приёмам и ресторанам. Благо денег казённых мне выдали просто немерено. И это правильно. А то вся предыдущая эпопея шла исключительно за мой счёт.

* * *

Ресторан действительно оказался «классным». Портье в гостинице, по всей видимости зубами выдиравший для нас места, долго и поэтично расхваливал вкус «синьорины», выбравшей это заведение. Чтобы заткнуть этот фонтан, мне пришлось выдать ему очень симпатичную бумажку с циферками. И это было ещё только начало вечера.

Нас посадили за небольшой круглый столик, укутанный красной скатертью. Вообще, самыми популярными цветами в этом заведении были красный и чёрный. Стены, пол, отделка – этой цветовой гамме подчинялось всё. Вплоть до посуды и картины, написанной прямо на стене. Красный пароход бодро чешет по чёрному морю, выпуская оранжевые клубы дыма. Аж из трёх труб разом. Бордель какой-то. Всё происходящее и окружающее раздражало меня безумно. Опытные официанты мгновенно уловили это недовольство, но догадаться о его причинах, естественно, не смогли. Единственное, что они поняли, – клиент зол. В этот ресторан, расположенный в самом центре Милана, простые люди не заходили. Поэтому к посетителям здесь привыкли относиться с отменным вниманием. Мгновенно возле столика материализовался элегантный метрдотель, а в руках у нас невесть откуда появились бокалы с фирменным коктейлем «Nepenthino». Пришлось мне срочно обуздать эмоции и вести себя прилично. Даша на радостях заказала какие-то «узелки из телятины с овощами», запечённые в фольге, а мне достался стейк из страуса с соусом «дюбонне». И, разумеется, с яблоком и картофельными крокетами в придачу. Зато я мстительно отыгрался на винной карте. Гневно отвергнув все итальянские сорта, я пару раз отказался от принесённых вин и остановился на «Domaine Cauhape» 1992 года для себя и «Chateau Fontenil» 1987 года для «синьорины». Сомелье был готов утереть пот со лба, но отношение к нам установилось самое трепетное. Теперь можно было и осмотреться.

Небольшой зал был полон. Судя по внешнему виду «синьоров» и драгоценностям их подруг, рейтинг заведения завис где-то в районе потолка. Выше уже некуда, категория VIP. Веселился народ скромно, никто не пытался прилепить официанту банкноту на лоб, сплясать на столе канкан. На каждом столике стояли массивные бронзовые подсвечники, и горящие в них свечи усугубляли и без того очень интимную атмосферу. Публика подобралась в основном дуэтами, мужчины и женщины в совершенно произвольных возрастных категориях. Лишь в дальнем от нас углу сидела небольшая чисто мужская компания. Типичный «мальчишник». Всем «мальчишкам» было хорошо за пятьдесят, строгие тёмные костюмы, белые рубашки, бриллиантовые заколки на галстуках – серьёзные, взрослые люди. Лицо одного из них показалось мне смутно знакомым. Он сидел ко мне боком, видно было плохо, и, чтобы не привлекать внимания, я несколько раз как бы случайно оборачивался в его сторону. И добился-таки своего. В какой-то момент наши глаза просто встретились, и я тут же его вспомнил. Это был не кто иной, как дон Кольбиани. Деловой партнёр и хороший знакомый моего отца. А встречались мы не далее как месяц назад, в личном папином кабинете. Речь тогда шла о разных пустяках, например – разрешит дон Кольбиани пристрелить Роже Анье или не разрешит. Такая вот

нечаянная встреча. Я сделал вид, что смотрю на картину за его спиной, а он просто отвернулся. Продолжать знакомство мне совершенно не хотелось. Мафия, она и в Африке мафия. Имея на хвосте русскую, мне ещё только итальянской не хватало. А то, что мы случайно встретились, – так это чудесно. Если Кольбиани «в игре», это добавит в неё неразберихи. А если нет – таки нет.

Даша скучала. Поглощённый своими теоретическими выкладками, я совсем о ней позабыл. Ужасно неудобно. Толку от неё, конечно, никакого, но ведь женщина-то очаровательная.

– Тебе здесь нравится? – спросил я, начиная непринуждённую светскую беседу.

– Да, – оживилась она, – здесь очень мило. И вкусно. Это действительно очень пафосное место. Знаешь, кто сидит вон за тем столиком? – Она кивнула в сторону парохода, изображённого на стене.

– Нет, – честно признался я.

– Это Паоло Портогези, – видя, что имя мне ничего не говорит, она уточнила: – Он дизайнер. Очень известный. Ты был в парке Монпелье? Это его работа.

Мне вдруг стало ужасно обидно. И грустно. Что же жизнь делает со мной? Или я с ней? Почему я с лёгкостью могу узнать в лицо босса мафии, не заметить смерти человека, убить сам? А узнать знаменитого дизайнера – не могу. Написать книгу, вырастить сына, посадить дерево – не могу. Потому что не умею, не имею, разучился. Ничего, по большому счёту, не хочу, никому теперь уже не верю. Почему? «От жажды умираю у ручья…» Неужели это про меня? Неужели всю жизнь я обречён убегать, догонять, стрелять, быть преданным и предавать сам? Да жизнь ли это? Жизнь… Это – моя жизнь. Я всегда хотел идти своим путём. Тернистым, извилистым, просто непонятным – но своим. А эта свобода стоит дорого, очень дорого…

– Ты в порядке? Анри? – Тёплая Дашина ладошка легла на мою руку.

– Что? – Я вернулся. – Да, конечно. Я в большом человеческом порядке. А откуда ты знаешь его?

– Я дизайнер по образованию. Закончила «Муху», потом училась в Париже.

– А?..

– Что?

– Да нет. Ничего, – вопрос вертелся у меня на кончике языка. Но… не слетел. Она бы всё равно не сказала, как её занесло на службу Родине.

Постепенно я успокаивался. Раздражение давно улеглось, и даже навязчивый интерьер ресторана начал вдруг доставлять мне какое-то удовольствие. Мы ещё долго болтали, и, чем больше я слушал её, тем большей загадкой становилась для меня эта девушка. Её не могло, не должно было здесь быть. Всё в ней выдавало непрофессионала настолько высокой пробы, что оставалось лишь развести руками. Но она приехала вместе со мной в Милан, и послал её не кто иной, как генерал-майор Стрекалов. Ас внешней разведки. Чушь какая-то. Бред.

Где-то в начале первого мы вышли из ресторана. Дневная жара давно спала, лёгкий ветерок носил по мощёной мостовой обрывки бумаги, мусор, оставшийся от прошедшего дня. Мы не стали брать машину, просто шли по малолюдным улицам, иногда разговаривая о чём-то, а чаще просто молчали. Милан на поверку оказался красивым городом. И как это я вчера не заметил?

* * *

По обоюдной договорённости на завтрак мы с Дашей не пошли. Скудность гостиничного меню не вызывала никакого аппетита. Я пригласил её в ближайшее кафе. Естественно, оно тоже не являлось гастрономическим раем, но там, по крайней мере, готовили омлет с грибами. И что гораздо более важно, варили настоящий капучино. Неимоверно душистый, с большой шапкой густой пены, этот чисто миланский вариант любимого мною напитка был бесподобен.

Подобревшие и расслабленные, возвращались мы в гостиницу. Жара на улице нарастала с ужасающей быстротой, солнце откровенно преследовало каждого, кто рисковал выбираться на открытое пространство. Никаких дел на утро мы не планировали, поэтому ещё в кафе договорились отдохнуть полчасика после завтрака, а затем тупо пойти в бассейн. Он располагался здесь же, в гостинице, на первом этаже. Плескаться в прохладной воде было куда приятнее, чем плавиться от жары на миланских улицах. Будь они хоть трижды исторически ценными и примечательными. План был хорош. Наверное, именно поэтому осуществить его нам так и не удалось.

Едва мы прошли сквозь медленно крутящиеся стеклянные двери, как навстречу нам шагнули двое молодых людей. Судя по тому, как они были одеты – строгая белая рубашка, галстук, – эти юноши явно находились «при исполнении». Непонятно, правда, чего? Но интересовались они именно нашими скромными персонами. Вернее, моей.

– Месье Будик? – с вежливой улыбкой поинтересовался один из них.

– Да, – изо всех сил стараясь казаться удивлённым, ответил я. На профессиональных убийц ребята не вытягивали, да и оружия при них, похоже, не имелось. Пока бояться было нечего. А вот остерегаться… Молодой человек протянул мне незапечатанный конверт.

– Это приглашение. Можете прочитать прямо сейчас, – сказано было таким тоном, словно откладывать изучение письма и впрямь не стоило. Ну-ну. Я достал из конверта небольшой листочек бумаги.

«Месье Будик! Буду рада видеть Вас сегодня у себя, по нашему общему делу. Я в полной мере разделяю Ваше отношение к этой проблеме, важной для нас обоих. Убедительно прошу Вас не откладывать свой визит.

    Паола Бономи».

Внизу стояло сегодняшнее число и короткая энергичная подпись. Слово «общему» было подчёркнуто. Ну и что всё это значит? Я вопросительно уставился на обоих посланцев. Надо сказать, улыбались они вполне безмятежно. Приглашение, видимо, отказа не подразумевало.

– Мы можем ехать прямо сейчас? Или вы желаете переодеться? – вежливо спросил один из них.

– Желаю переодеться, – буркнул я. Ну и наглости у этих макаронников. – Пойдемте, Софи. Я провожу вас, – и мы, не торопясь, направились к лифту.

– Кто это такие? Что им нужно? – шёпотом спросила у меня Даша.

– Понятия не имею, – честно ответил я. – Приглашают в гости. К какой-то даме. Похоже, я становлюсь популярным в среде миланских красоток.

– А где она могла тебя видеть? – живо заинтересовалась Даша. И я в очередной раз не нашёлся что ей ответить. Доставив девушку в номер и строго-настрого наказав никому не открывать дверь, я отправился к себе. Скрепя сердце натянул костюм, который хоть и считался летним, но для итальянского лета явно не годился. 35 градусов в тени – какой тут, к чёрту, галстук? Так же не спеша спустился вниз. Мои сопровождающие невозмутимо прохаживались по холлу. Раз уж они столь покладисты, может быть, действительно стоило сходить в бассейн?

Серый «Кадиллак» остановился на Via Molino della Armi, у большого дома, облицованного красным кирпичом. Достаточно давно облицованного, как минимум, в прошлом веке. Место было престижное: и в центре, и не шумно. Рядом раскинулся какой-то парк, виднелись купола очередного собора, которых набожные итальянцы понастроили в городе с большим запасом. В больших дверях стояло тонированное и, очевидно, пуленепробиваемое стекло, рядом висела медная табличка. «Unionscambi. Dr. Ssa Mara Bini». Ничего похожего я в приглашении не видел.

– Госпожа Бономи пользуется несколькими офисами в Милане. Это просто один из них. Не волнуйтесь, – подсказал один из «мальчиков», заметив моё смущение. Не то чтобы я ему поверил… Просто отступать было уже поздно.

Дверь отворилась сама, едва мы успели к ней подойти. Встретивший нас молодой человек был точной копией тех молодцов, что доставили

меня сюда. Та же белая рубашка, галстук. Приветливая улыбка. Единственное отличие заключалось в том, что этот экземпляр был в пиджаке, под которым явственно просматривалась кобура. Причём – не пустая. Мои сопровождающие остались в небольшом холле, а третий, встречавший нашу тёплую компанию, молча пригласил меня следовать за ним. Сам офис располагался на втором этаже, и я покорно затопал вверх по деревянной лестнице, мрачно размышляя над создавшейся ситуацией. Куда же это я опять вляпался? И как отсюда выбираться в случае возможных неприятностей? Гориллоподобные охранники в камуфляже вокруг не толпились, но… даже судя по тем видеокамерам, которые я сумел заметить (а вряд ли я заметил все), безопасностью здесь занимались. Так что вариант «пробиваться с боем» всерьёз можно было не рассматривать.

Помещение, в которое меня привёл молчаливый юноша, менее всего походило на рабочий кабинет. Обтянутые голубым плиссированным шёлком стены, мягкая мебель в старом английском стиле, причудливые портьеры на окнах, картины, огромный ковёр – всё это скорее напоминало гостиную. Причём – гостиную, обустроенную в соответствии со вкусами и возможностями не самого бедного человека в Италии. Лишь бронированные стёкла в оконных рамах да компьютер, расположенный у окна, не совсем вписывались в интерьер. Зато стоял компьютер на столике, который был раз в десять дороже самой «машины». Доставив меня по назначению, охранник, или кем он тут считался, вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Я остался один. Жутко заинтригованный и раздражённый одновременно. Кем бы ни была эта синьорина Бономи, свою роль в истории она явно переоценивала. Я побродил по залу и, не найдя ничего примечательного, плюхнулся в мягкое кресло. Закурил. И стал ждать, постепенно раздражаясь всё сильнее. Меня почему-то ставили на место, и этот процесс мне не нравился ужасно.

Дверь отворилась в тот момент, когда я был вполне готов учинить в этом заведении дикий скандал. Изругать кого-нибудь до слёз, стукнуть по лбу и вообще выяснить – кто в доме хозяин? Но… Тут вошла она.

– Прошу прощения. Срочные дела. Я – Паола Бономи, – быстрым шагом входя в комнату, произнесла эта женщина. – Добрый день, месье Будик. Или… – Она слегка прищурилась. – Месье Дюпре? Как вам больше нравится?

– Мне абсолютно всё равно, – вежливо пробормотал я, поднимаясь ей навстречу.

Если она хотела меня удивить, то ей это удалось. Синьорина Бономи была не просто молода и красива. Она была потрясающе хороша! Я всегда неровно дышал к стройным брюнеткам, но это явление было из ряда вон выходящим. Откровенно чёрные короткие волосы, крупные, но словно резные черты лица, полные, чувственные губы. Необычайные глаза, тёмно-карие, большие, но с чисто азиатским удлинённым разрезом. Кожа у неё была не загорелой, а именно смуглой, с восхитительным золотистым отливом. Высокая, худощавая, она двигалась с грацией кошки и стремительностью змеи. Чёрный костюм сидел на ней словно живая кожа, то облегая стройную фигуру, то вдруг разом скрывая все соблазнительные изгибы её тела. Потрясающая женщина. Я даже забыл, что именно она приволокла меня сюда и полчаса продержала в одиночестве на антикварной кушетке.

– Это «Armani»? – спросил я, чтобы хоть что-то спросить. Во рту у меня пересохло, и вообще я нуждался в хорошем глотке чего-нибудь крепкого и общеукрепляющего. Она мельком взглянула на свой костюм и мило пожала плечами. Улыбнувшись, ответила:

– «Dolce & Gabbana». Это считается сейчас более… приличным. Но «Armani» я тоже люблю. Вы знаток, месье Дюпре?

– Н-не совсем… То есть – нет. Скорее любитель. Скромный.

– Что же… замечательно, что вы нашли время и навестили мой скромный офис. Возможно, я соглашусь на ваше любезное приглашение поужинать, и тогда у нас будет достаточно времени, чтобы обсудить это подробнее. Но пока… У меня к вам дело, месье Дюпре. И я бы хотела говорить именно о нём. Присаживайтесь. Что вы будете пить? – По-французски она говорила без малейшего акцента.

– Да… Виски со льдом, пожалуйста, – машинально ответил я, возвращаясь на ранее облюбованное кресло.

Первое ошеломление почти прошло, и я потихоньку начинал рассуждать здраво. Эта девица напором была сродни африканскому носорогу. Похоже, что их обоих остановить можно лишь снарядом. Это прелестно, но какого чёрта? Почему она меня знает, а я её – нет? И с какой стати она всё время приписывает мне какие-то намерения и побуждения? Ужинать я её пригласил, в офис сам напросился – нет, с этим бардаком пора заканчивать. В комнату неслышно вошёл давешний «мальчик» в пиджаке, поставил передо мной передвижной бар с бутылкой «Longmorn» и, подав хозяйке высокий бокал с соком, так же тихо удалился. А я начал производить сложные манипуляции со стаканом, льдом и бутылкой, честно говоря попросту затягивая время. Как тянуть паузу – уж этому я в театре научился. Некоторое время она молчала, отпивая маленькими глоточками сок и забрасывая меня проницательными взглядами. Наконец, не дождавшись проявлений моей активности, синьорина решила взять быка сама. Прямо за рога, здесь и немедленно. Один-ноль, в мою пользу.

– Наверное, я позволила себе лишнее, пригласив вас таким… экстравагантным способом. Но, поверьте, у меня не было другого выхода. Мне действительно нужна ваша помощь.

– Серьёзно? Вам – моя помощь? Как здорово! – сгорая от энтузиазма, восхищённо воскликнул я. – Вот только… Почему вы решили, что я – это я? И что я могу вам оказать какую-то помощь? А самое главное – с чего вы взяли, что я горю желанием помогать очень красивой, но совершенно незнакомой женщине?

Она поморщилась. Очевидно, разговор пошёл не совсем так, как ей это представлялось. В очередной раз окутав меня волшебным взглядом своих глаз, синьорина произнесла:

– Вас случайно узнал один мой… знакомый. Скажем так. Фамилия Дюпре известна далеко за пределами Франции. А связав появление Андре Дюпре, о котором мой знакомый слышал много странного и интересного, с некоторыми событиями из миланской жизни, я решила, что мы вполне можем сотрудничать. Ведь, насколько я понимаю, вы здесь не случайно?

– Абсолютно случайно, – заверил я. – Вы что-то говорили о новостях из миланской жизни? Продолжайте, прошу вас. Это очень интересно.

Она резко поставила бокал и встала. Порывисто прошлась по комнате. Остановилась, развернулась на месте и буквально-таки вперила в меня огненный взгляд. Но увы… Я уже окреп, пообвыкся, и все эти штучки совершенно перестали меня занимать. Вот, если она попробует упасть в обморок, тогда другое дело. Никогда не видел, чтобы женщины, подобные госпоже Бономи, падали без чувств. Разве что – в кино. Наверное, в реале это смотрится ещё забавнее.

Она всё поняла. Паола Бономи была не только очень красивой женщиной. При этом она умудрялась оставаться женщиной очень умной и своими внешними данными пользовалась лишь тогда, когда считала противника недостойным серьёзной схватки. Это я, правда, узнал гораздо позже.

– Хорошо, – «штурм и натиск» исчезли без следа. Присев в кресло и небрежно закинув ногу на ногу, она закурила длинную сигарету. – Признаться, я тоже не люблю вести дела… так. Поговорим спокойно, – она ослепительно улыбнулась. – По-мужски. Да?

Я кивнул. От обольстительной

девицы не осталось и следа. Передо мной сидела хладнокровная, умная, хитрая и по-прежнему очень красивая – хищница.

– Вряд ли вы знали моего отца, месье Дюпре. Хотя… Витторио Данци? Вам ни о чём не говорит это имя?

Щёлк! Словно что-то переключилось в моей голове. Это имя я знал. Нет, с самим доном Витторио я, естественно, был незнаком. Но несколько лет назад в какой-то жёлтой газете мне попалась статья. В ней довольно бойко описывались события, произошедшие после его внезапного самоубийства в одной из римских тюрем. Юная дочь синьора Данци железной рукой собрала воедино начавшую было расползаться империю отца. «Крёстного отца», потому что дон Витторио являлся едва ли не центральной фигурой в теневой экономике Италии. Наследница сумела даже кое в чём превзойти папочку, подмяв под свой контроль несколько более мелких группировок и физически устранив большинство конкурентов. И вот эта милая дочурка сидит напротив меня и рассуждает о каких-то наших с ней общих интересах. Да, господа, жизнь – предельно забавная штука. Я сидел с совершенно невозмутимым лицом, ничем не выдавая внезапного озарения. Она продолжила:

– Не говорит… простите, месье Дюпре, я вам не верю. Но это неважно. Мы друг друга понимаем, это главное, – она аккуратно затушила сигарету. – В начале этого года я провела одну очень крупную финансовую операцию. Были вложены большие деньги. Всё прошло успешно. Для проведения данной сделки я воспользовалась услугами моего старого и доброго знакомого. Естественно, что все детали были известны не только мне, но и ему. Мы вполне друг другу доверяли, но… Вмешалась третья сила. Моим поверенным внезапно заинтересовались американцы, – она немного помолчала, а затем произнесла жёстко и коротко, как приговор: – Американцы из ЦРУ. Я не знаю, что им нужно от него. Но я точно знаю, что, если хотя бы малая часть той информации, которой он располагает, станет достоянием гласности… В Италии произойдёт чересчур много изменений. Нежелательных изменений. Вы понимаете?

Я кивнул. Призрачно всё. В этом мире бушующем. На возможные изменения в Италии мне было глубоко плевать. Но… я догадался, как зовут её «старого и доброго знакомого». Возможно, мы и найдем в этой куче дерьма что-нибудь родное нам обоим. Очень возможно.

– Простите, мадемуазель Бономи, но мне по-прежнему неясно, какое отношение к вашим трудностям имеет ваш покорный слуга, – вальяжно развалившись в кресле, я изо всех сил демонстрировал, насколько далеко и надолго готов послать свою визави.

– Самое прямое, синьор Дюпре. Самое прямое, – жёстко сказала она, мило при этом улыбнувшись. Очаровательная женщина. – Это не мои трудности. Это – наши трудности. У меня много друзей. И один из них сообщил мне, что финансовая группа, контролируемая вашим отцом, также вела дела с моим поверенным. Вы хотите, чтобы я назвала его имя? Или и вы, и я понимаем, о ком идёт речь?

– Нет, – покачал я головой. – Не понимаем. Назовите имя, будьте добры. Я уже говорил, что у вас очень красивый голос?

– О’кей, – согласилась она. – Давид Липке. Я права?

– Возможно, вы в чём-то и правы. А возможно, и нет, – я пошёл в атаку, всё мне надоело: – Не я к вам пришёл – вы ко мне. Я турист. Наслаждаюсь вашим городом. До тех пор, пока вы не расскажете что-нибудь стоящее, мне лучше оставаться туристом. Если вас этот вариант не устраивает, потрудитесь проводить меня до выхода и забудьте о нашей встрече. Если же вам есть что мне рассказать, то начинайте, синьорина Бономи. Мы беседуем уже полчаса, но, кроме того, что вы красивая женщина и волнуетесь за своего друга, я пока ничего не узнал.

– А если я выберу третий вариант? – серьёзно спросила она.

– Тогда я обойдусь без провожатого.

– Вы уверены? – Её улыбка стала какой-то… неприятной.

– А вы уверены, что ваш знакомый упомянул все мои странности? – довольно мерзко усмехнулся я в ответ. Она секунду пристально меня рассматривала, потом опустила голову и пробарабанила ногтями быструю дробь по ручке кресла.

– Теперь уже не уверена… – произнесла тихо и куда-то в сторону. Затем продолжила: – Ваш отец вёл дела с Давидом. Давид попадает под контроль американцев. А в Милане появляетесь вы. Вы должны его… нейтрализовать? Хорошо, не отвечайте. Я буду говорить о себе. При всём моём хорошем отношении к Давиду… Он слишком много знает, чтобы остаться в живых в руках ЦРУ. Это невозможно. Он должен умереть. Раз вы не хотите этого произнести, скажу я. Да, чёрт вас подери, мне это необходимо! Но я этого сделать не могу.

Тут я удивлённо поднял брови. Если ей это не под силу, то о чём вообще речь?

– Нет, вы не так поняли. Технически это вполне реально. Но если узнают, что за этим стою я… Меня просто уничтожат. Американцы мне этого не простят.

Паола Бономи помолчала и, глядя в окно, добавила:

– Поэтому я хочу, чтобы это сделали вы, – она вскинула на меня глаза. – Ведь вы за этим сюда приехали, разве нет?

Ну вот всё и разъяснилось. Ничего-то наша красавица не знала. Встретив меня вчера в ресторане, дон Кольбиани решил, разумеется, что я прибыл по поручению отца наводить порядок в «пределах». После истории с Роже Анье он в моих способностях не сомневался ни на йоту и тут же сообщил о моём появлении своей хорошей знакомой, синьорине Бономи. Мол, приехал приличный человек, которого мучают точь-в-точь такие же проблемы. Можно договориться. И бедная девушка, очертя голову, ринулась в эту авантюру. Замечательно…

– Скажите, синьорина Бономи… Вы знаете, где сейчас находится ваш друг? – осторожно спросил я. Но в её глазах тут же зажглись огоньки интереса.

– Знаю, – быстро сказала она. – А ещё я знаю, что до этого он проживал в отеле «Michelangelo». Так?

Так… Так-так-так. А ведь можно поработать. Ей ничего не известно о происках российского империализма в лице Стрекалова, что вполне естественно, а папина команда на горизонте ещё не появилась… Что мне мешает коварно обмануть бедняжку? Других-то помощников пока не предвидится.

– Хорошо, синьорина Бономи. Вы меня убедили. К тому же… не в моих правилах бросать красивую женщину в беде. Я вам помогу. Только давайте сразу договоримся – без этих ваших итальянских штучек. Если вы попытаетесь и меня убрать как нежелательного свидетеля – уверяю, моя семья найдёт способ сделать вашу жизнь короткой и невыносимо тяжёлой.

– Вы принимаете меня за сицилийку? – фыркнула она. И похоже, обиделась. Да и бог с ней. Лучше лишний раз предупредить, чем взлететь на воздух из-за недоразумения.

– Давайте к делу, месье Дюпре. Что вам нужно? – сухо спросила девушка.

– Если вы о деньгах, то ничего. Я же говорил вам – я любитель. Работаю из чувства долга. Но кое-что мне всё же понадобится. Машина – это раз. Все данные наружного наблюдения, возможно, я попрошу что-то проверить ещё раз и более пристально. И никакого наблюдения за мной.

– Мои люди никогда не следили за вами, – быстро перебила она.

– В меня вчера стреляли на Corso Garibaldi. Погиб какой-то прохожий.

– Я ничего не знаю об этом. Это правда, мне нет смысла вас убивать, – если она и лгала, то очень убедительно. Ни проверить, ни опровергнуть её слова я не мог.

Я, естественно, не стал упоминать о том, кто был этот прохожий. Но и на эту удочку она не попалась.

– Я постараюсь узнать, что это могло

быть. Надеюсь, вы мне верите? – Она в этот момент была похожа на мадонну. Та же чистота и непорочность. О, женщины!

– Разумеется, я вам верю, Паола. Вы позволите вас так называть?

– Разумеется, позволю, Андре. Вы не против? – Само очарование. Вот мы и сплясали танец примирения. На костях Давида. Сложновато будет вытащить его отсюда живым, ой, сложновато….

– И ещё мне нужно оружие.

– Какое? – деловито спросила она. Если бы я попросил танк, то, наверное, был бы у меня танк. Серьёзная девушка. Уважаю.

– Пока что-нибудь небольшое, типа «Дерринджер». Если найдёте, – по снисходительной усмешке, промелькнувшей на её губах, я понял, что сморозил глупость.

* * *

Вернувшись в гостиницу, я позвонил Даше. Это уже стало входить у меня в привычку. Как своевременное кормление тамагочи, ей-богу. Отношения между нами складывались совершенно противоестественным образом, но, что самое смешное, – они всё-таки складывались.

– Анри? Где ты был так долго? Я места себе не нахожу, ты ушёл в одиннадцать, сейчас уже почти три, а тебя всё нет…

– Подожди, подожди… Сейчас я зайду и всё расскажу, – понятия не имею, что ей рассказывать. Вообще-то маленьким девочкам принято рассказывать сказки…

Она была одета в лёгкий, короткий и, с точки зрения функциональности, совершенно бессмысленный халатик. Ничего-то он не скрывал. Наоборот, подчёркивал. А в Дашиной фигурке было что подчеркнуть. Однако, когда она всем телом прижалась ко мне и доверчиво уткнулась лицом в грудь, я испытал массу чувств, но почему-то ни одного эротического среди них не нашлось. Оказывается, где-то глубоко внутри меня проживал этакий «добрый папа». И она его умудрилась пробудить. Причём я был готов поклясться, что в её отношении ко мне эротики присутствовало примерно столько же. То есть – ноль целых и фиг десятых. Налицо был природный феномен. Половой катаклизм. У старины Фрейда случился очередной праздник. А я попал в неудобное положение.

– Ну? Где ты ходишь? Знаешь как я волновалась? Запер меня в этом противном номере, сам ушёл… Как тебе не стыдно? – оттолкнув меня, сказала Даша тоном «моей маленькой дочери». Что происходит-то, а?

– Извини. Извини-извини-извини. Хочешь, я встану на колени? Только дай подушку, пол жёсткий. Честное слово, я был жутко занят. Знаешь какая тяжёлая работа у жиголо? Старая дама оказалась ужасно требовательной. Я одних комплиментов на целый роман наговорил.

– А она старая, да? – уже более участливо спросила девушка.

– Очень. Она была няней Гарибальди. Представляешь, сколько ей лет? Но она очень хорошо сохранилась. На вид ей не дашь больше восьмидесяти. Чудная женщина. Она приглашала заходить ещё.

– Да ну тебя. Ты меня всё время обманываешь! И оставляешь одну в гостинице. На целый день. А я знаешь как боюсь? Ужасненько…

Феерия. Ну не подобрать мне было другого слова. Детсадовский полицейский. Если она и валяла дурака, то надо отдать девочке должное – получалось у неё это очень творчески и органично.

– Всё. Честное слово, больше не буду тебя оставлять. Будем везде ходить вместе.

– Значит, сегодня вместе пойдём на приём, да?

– Какой ещё приём? – От её идей меня уже слегка потряхивало.

– Я же тебе говорила вчера. Ты что, совсем меня не слушаешь? Сегодня в Фестивальном центре приём в честь какого-то итальянского режиссёра.

– Стреллер? – наудачу спросил я. Но она обиделась.

– Ты меня совсем дурочкой считаешь? Я знаю, кто такой Стреллер. Нет, какой-то другой. Пойдем, да?

– Да, – безрадостно согласился я. Нет, похоже, от театра мне не избавиться никогда. Один раз вляпался, а запах – на всю жизнь. Катастрофа какая-то.

– Чудненько! Тогда мне нужно купить платье. Я пока тебя ждала, всё уже выяснила. Ты иди, я сейчас оденусь, зайду за тобой, и мы пойдём в магазин. Хорошо?

– Да просто… чудненько, – а что ещё я мог сказать?

Вышли мы часа через полтора. Оказалось, что я совершенно не представляю всех сложностей, которые включает в себя простенькое слово «оденусь». Жара на улице уже достигла своего апогея и потихоньку начинала спадать. Рабочий день закончился, и основная масса миланцев успела покинуть центр города. Остались лишь праздношатающиеся граждане, типа нас с Дашей. Идти с ней рядом было сущим мучением. Ни один итальянец мужского пола в возрасте от десяти до ста пятидесяти лет не упускал случая отдать должное красоте «синьорины». Некоторые делали это вслух, нимало не смущаясь моим присутствием. Ей, правда, все эти славословия были глубоко безразличны. Она досконально успела изучить путеводитель и теперь упорно пыталась вложить его содержание в мою голову. Как оказалось, довольно тупую. Из всей этой бесконечной лекции я запомнил лишь одно: собор на Piazza Duomo начали строить в 1386 году. И, судя по доносящемуся из него жужжанию каких-то механизмов, до сих пор не закончили. Весь остальной килограмм информации со свистом пролетел мимо. Зато пару раз мне показалось, что за нами кто-то следит. По крайней мере я дважды видел одного и того же мужчину, весьма неторопливо бредущего за нами. Не просто в ту же самую сторону, а именно за нами. Но когда я решил познакомиться с ним более близко, он вдруг словно передумал гулять дальше и быстренько сбежал в большой магазин. А искать его там мне, естественно, было лень. Буду нужен – сами найдут.

Улица, на которую в итоге привела меня Даша, была не просто улицей. Ряды домов, выстроившиеся вдоль неё, не имели ровным счётом никакого значения. Кроме одного – в них были расположены магазины. В воздухе витал ни с чем не сравнимый аромат, перебивающий запахи лучших творений итальянских парфюмеров. Пахло деньгами. Большими, баснословными деньгами. На пешеходной улице Via della Spiga, выложенной квадратными каменными плитками, расположились лучшие магазины города. «Agnona», «Blumarine», «Gianfranco Ferre», «Gianni Versace» – и, что характерно, ни одного супермаркета. Ходить сюда с большой сумкой и тощим кошельком было совершенно бессмысленно. В витринах даже не было ценников. Всё было ясно и так.

Мне с детства прививали вкус к хорошим вещам. Отец всегда очень внимательно относился к своей внешности и старался окружить себя людьми, разделяющими его вкусы. А поскольку в списке двухсот самых богатых людей мира фамилия Дюпре никогда не опускалась ниже третьей полусотни, то возможностей у папы было – хоть отбавляй. Так что понимать толк в одежде я научился. Естественно, не на профессиональном уровне, но отличить костюм от «Versace» от костюма из «Krizia» мне обычно удавалось. Даша в этом море дизайна разбиралась скорее в силу природного женского чутья и благоприобретённого художественного образования. Плюс российские понты, разумеется. В общем, она сразу наладилась посетить «Versace».

– Я всегда мечтала купить здесь платье, – заявила она безапелляционно. Будучи уже немного в курсе здешних приоритетов, я осторожно заметил:

– Говорят, что «Dolce & Gabbana» сейчас считается более… приличным выбором. Может, стоит прислушаться?

– Кто говорит? – живо заинтересовалась Даша.

– Ну, пожилая синьора, с которой я сегодня утром беседовал. Поскольку она относится к высшим слоям миланского общества, это, наверное, имеет смысл, а?

– Да… Но она же – старушка? – удивилась девушка.

«Видела бы ты эту старушку…» – подумал я. А вслух сказал:

– Она

сказала, что это общее мнение.

– Ладно. Пойдем, – согласилась Даша. – В конце концов, можно купить два платья.

«М-да?» – захотелось сказать мне. Нет, я мог заплатить и за дюжину, дело не в деньгах. Но каков размах! Есть, определённо есть женщины в русских селеньях!

Двумя шагами дальше мне довелось испытать настоящее потрясение. Честно признаюсь – в жизни я видел многое. Но очередь, стоящая в магазин «Salvatore Ferragamo», – такого наблюдать мне ещё не приходилось. Само понятие «очередь» являлось совершенно абсурдным для заведения, в котором все цены состоят из множества нулей. И, тем не менее, у огромных стеклянных дверей магазина, деловито вытянувшись в длинную цепочку, стояло человек двадцать – кого бы вы думали? Правильно. Хорошо организованных японских туристов. Чудное зрелище.

Дальше всё происходило вполне заурядно. Поскольку мужская коллекция избранного нами заведения имела ярко выраженный латиноамериканский характер, то лично я был абсолютно лишним человеком на этом празднике жизни. Этот стиль мною не воспринимался категорически. Получив, в качестве спасения от скуки, парочку глянцевых журналов (ессно – на итальянском языке), я погрузился в их изучение. Веселые картинки, очень отвлекает от умностей.

Зато Даша явилась истинной королевой бала. Вокруг неё увивалось штук шесть очаровательных продавцов обоего пола, а примерить она желала буквально всё. Поэтому процесс шёл хотя и весело, но долго и не просто. А результат превзошёл мои ожидания на одну единицу. Я имею в виду – единицу товара. Мы купили два платья и ещё один, очень скромный, костюмчик. Интересно – когда дело дошло до оплаты, мои услуги Даша отвергла напрочь. И расплачивалась сама. Кредитной картой «American Express». Вот такой нынче в России пошёл «безработный дизайнер». Её материальное положение окончательно поставило меня в тупик. В магазине она оставила около десяти тысяч долларов, причём явно не последних. Откуда у небесного создания деньги в таком количестве, я даже представить себе не мог. Какая-то сплошная загадка, а не девушка. Здрав будь, Виктор Викторович. Спасибо тебе, дорогой.

* * *

Фестивальный центр был расположен прямо на Piazza Duomo, в бывшем Королевском дворце. Во время последней войны над ним, похоже, здорово потрудились все противоборствующие стороны. В результате чего от былого великолепия остались рожки да ножки. Хитроумные итальянцы не стали восстанавливать исторические интерьеры, а художественно подремонтировали то, что чудом сохранилось, и аккуратно накрыли всё это дело потолком. Получилось очень даже прилично. Законсервированные развалины, ненавязчиво освещённые множеством электрических светильников в форме свечей и факелов, отполированный до блеска каменный пол, таинственная полутьма – всё это придавало внутренностям Palazzo Reale необычайно привлекательный вид. На мой взгляд, это и было главным достоинством данного приёма.

В отличие от Даши, я достаточно хорошо знал, что собой представляют театральные вечера. Как правило, это праздник сугубо для своих. Всегда есть большая группа людей, которые знают друг друга сто лет и дружно веселятся в своём кругу. И меньшая часть публики, которая либо пришла покушать и всерьёз этим занимается, либо – просто скучает в кругу малознакомых людей. Примерно так всё и обстояло. Кстати, Дашино платье за две тысячи долларов среди массы джинсов и кроссовок смотрелось очень скромненько. На мой вкус. Зато восхищённый Джорджио увивался вокруг неё как юла. Очевидно, Даша сильно преувеличила эффект проведённой с ним беседы. Было непохоже, чтобы семейное положение «очаровательной Софи» хоть чуточку смущало этого прожжённого ловеласа. И опять-таки, мне это было на руку. Отговорившись необходимостью сделать пару деловых звонков в милый сердцу Лилль, я потихонечку удалился, оставив Дашу веселиться в компании Джорджио и его театральных друзей. Кстати, Стреллер там был. А в честь какого режиссёра всё это безобразие устраивалось, я так и не понял.

Дойдя до гостиницы, я сразу же двинулся к стойке портье.

– Да, месье Будик. Вам оставляли послание. Одну секундочку, – молодой итальянец, выйдя в соседнее помещение, вернулся с небольшим свёртком в руках. Поблагодарив, я взял депозит и, отойдя за ближайшую колонну, вскрыл его со всеми предосторожностями. Как я и предполагал, бомбы там не оказалось. Зато в аккуратной коробочке лежали ключи и документы на принадлежащую мне машину. «Мерседес W140». Я вышел на улицу и осмотрелся. Да, видимо, трудностей с парковкой люди синьорины Бономи не испытывали. Тёмно-вишнёвый «Мерседес» стоял прямо напротив отеля. Любимый цвет. Любимый размер. Чудненько!

Забравшись в презентованное мне чудо, я первым делом внимательно изучил содержимое бардачка. Кроме миниатюрного двухзарядного «RG-16» там нашлась кобура, приспособленная для ношения пистолета на голени, армейский нож в ножнах, набор стрелок для игры в «дартс». На заднем сиденье рядом с клюшкой для гольфа лежала сумка, в которой я обнаружил чёрный спортивный костюм и мягкие кроссовки. Опять-таки чёрные. Лично от себя синьорина Бономи презентовала мне сотовый телефон. Вся заказанная мною экипировка наверняка была должным образом радиофицирована любопытной синьориной, но пока мне это не мешало. Кроме того, в ближайшее время я рассчитывал всерьёз побороться с этой бедой. Необходимый для этого технический арсенал ждал своего часа в подвале дома синьора Марсано. Ныне, увы, покойного. Туда-то я и намеревался отправиться. Дашу будут активно развлекать ещё часа два-три, насколько я успел понять широкую итальянскую натуру. Этого времени должно было с избытком хватить на всё мероприятие.

Маленький блестящий ключик в замке зажигания я поворачивал с необыкновенным душевным трепетом. Прекрасно зная, сколь мало нужно, чтобы превратить новенькую машину в пылающий шар, я всегда очень опасался этого момента. И дверь держал при этом открытой, хотя и подозревал, что это вряд ли поможет. Однако и на этот раз Бог миловал. Мотор завелся с тихим, довольным урчанием.

Дом синьора Марсано находился за городом, километрах в десяти по шоссе, ведущему в Бергамо. Чтобы добраться туда, мне потребовалось полчаса, включая короткую остановку на какой-то стройплощадке. Там я поменял свой пижонский костюм для приёмов на более практичную и малозаметную одёжку ниндзя. Когда я подъехал к дому, вокруг уже окончательно стемнело. Причём стемнело так, что на расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Хорошо ещё, что в машине нашёлся небольшой, но мощный фонарик. Приладив на ноге кобуру с крошкой «RG-16» и вооружившись клюшкой для гольфа, я отправился навстречу подвигам.

Из-за моей осторожности и предусмотрительности идти до места возможного «подвига» пришлось минут десять. Примерно раз в минуту я чертыхался и клялся, что в следующий раз оставлю машину прямо под домом, невзирая на возможные последствия. Фонариком пользоваться пока не хотелось, а дорога была, мало того что итальянской, так ещё и просёлочной. От ран и шишек меня уберегло чистое везение. Зато, добравшись наконец до места, я обнаружил, что глаза почти привыкли к темноте. Благодаря чему кое-какие полезные детали были вовремя замечены и оценены должным образом. Например, лента,

которой полиция опечатала дом покойного, оказалась сорванной. Возможно, это проделки местных малолетних итальянцев. А возможно, и нет. Но в любом случае, лезть сломя голову в дом явно не стоило. Плохие парни обычно любят прятаться в темноте.

У каждого дома есть как минимум два входа: парадный и – не парадный. И коль с первым получались неясности, я решил обратиться к старому, проверенному способу и нанести визит с чёрного крыльца. В конце концов, шёл-то я без приглашения.

Дверь нашлась легко. И ленты на ней не было вовсе, более того – она оказалась незапертой. Петли на ощупь показались масляными, и я решил рискнуть. Перехватив клюшку как боевой шест и зажав её под мышкой, я осторожно толкнул дверь, и… Поскольку никакого «и…» за этим не последовало, скользнул внутрь.

В доме было темно, тихо. Спокойно. Замерев посреди комнаты, я стоял, пытаясь как можно глубже уйти в себя, отрешиться от забот тела. В нем сомневаться не приходилось, наработанных рефлексов с избытком хватало на любую критическую ситуацию. То, что я делал, более всего походило на медитацию. Ёсида Коцукэ, который много лет учил меня этому Искусству, называл это «умением знать». Именно знать, а не видеть. Первоначально я учился достигать этого состояния во время наших зимних поездок в буддийский монастырь секты Сато, через медитацию входя в самадхи. Сейчас всё получалось проще и быстрее. И совершенно безотносительно религиозных таинств. Коцукэ-сан всегда считал это умение не более чем боевым навыком, позволяющим видеть шире, чем твой противник. А значит – сражаться удачнее и жить дольше. Что сейчас мне и требовалось.

В доме кто-то был. Даже отбросив в сторону все сверхчувственные стороны восприятия, я был в этом убеждён. Синьор Марсано не курил, это я заметил ещё во время нашего обеда, да и в доме не было застарелого запаха табака. Но лёгкий, едва заметный запах всё же присутствовал. Так пахнет одежда заядлого курильщика, стоящего в соседней комнате.

Я не зря рассчитывал на своё тело. Оно действительно всё сделало само. Вспышка света от его фонаря, резкий окрик практически совпали с моим движением. Клюшка для гольфа почти в два раза увеличивает длину руки, а стальная загогулина на её конце позволяет бить, не думая о последствиях. Его рука уже была сломана, когда он нажимал на спусковой крючок. Выстрел, пистолет летит в угол, стрелявший со стоном падает на колени, и в прыжке я вновь достаю его клюшкой, на этот раз уже по голове. Он больше не стонет. Громкий топот, приближающийся по коридору, я слышал ещё долю секунды назад, и мне вполне хватает времени, чтобы выдернуть из кобуры пистолет и выстрелить сквозь дверь в невидимого противника. За дверью всё затихает, а затем слышится звук рухнувшего на пол тела. Я снова стреляю, в этот раз – на звук. И в доме воцаряется тишина. Пожалуй, даже гробовая тишина, в буквальном смысле этого слова. Всё. Можно взять с полки пирожок.

К сожалению, в плен брать мне было некого. Два удара клюшкой оказались средством не менее эффективным, чем две пули из пистолета. «Никогда не бери в руки пистолет, если не собираешься стрелять. И никогда не стреляй, если не собираешься убивать», – как-то так это звучит. Они первыми начали.

Понять что-либо о жизни покойных мне не удалось. Только перемазался весь, пока их обыскивал. Единственное, что я смог выяснить, что оба они вряд ли были итальянцами. Скорее уж французы. Какой итальянец будет носить с собой французский нож «Opinel»? Документов у них не было, а пистолет оказался австрийским «Glock 26». Анонимные интернационалисты. Короче, дело ясное, что дело тёмное.

Дом обыскивать я не стал. Было понятно, что его успели внимательно осмотреть до меня. Самым умным я себя отнюдь не считал, и то, что не смогли найти мои предшественники, имея массу времени и желания, я и подавно ни за что бы не нашёл. А всё, что мне было нужно, надёжно спрятано в подвале. Даже искать не надо, я и так знаю, где тайник. «Справа от лестницы. Десятый кирпич снизу. Нажать». Так я и поступил.

В небольшом жёстком чемодане лежал автомат «Узи» с двумя магазинами, любимая «Беретта 92F», маленький приборчик, с помощью которого можно было засечь большинство не самых сложных «клопов», и два комплекта документов. Один на имя Дианы Грае, гражданки Канады, а вот во втором чехле… Там я обнаружил все документы Андре Дюпре. Подлинные. Я лично отправлял их из Амстердама отцу, с людьми, которым на сто процентов доверял. И какого, спрашивается, чёрта, они теперь здесь делают? Что за игры затеяли эти два… деятеля? Почему отец передал документы Стрекалову? Ничего не понимаю. Вот ведь сволочи…

От сидения в подвале и сквернословия смысла в этой ситуации не прибавлялось ни на йоту. Опечатанный полицией дом, два трупа наверху, Даша, оставленная на произвол разгулявшегося самца Джорджио, – нет, пора было прощаться. Уничтожив все следы своего пребывания, я выбрался из подвала и, захватив по дороге клюшку, покинул этот далеко не самый гостеприимный дом.

Как я и предполагал, люди синьорины Бономи изрядно поработали над всеми её презентами. «Клопов» не было только в ноже и пистолете. Даже в клюшку для гольфа, с которой я уже успел сродниться, эти паршивцы умудрились воткнуть какую-то гадость. С помощью ножа и благоприобретённых навыков я за полчаса избавился от всего лишнего. Всё расковырял, всё попортил. Весь салон в машине пришлось вверх дном перевернуть. Дело происходило всё на той же стройплощадке, поэтому окровавленный костюм я безжалостно выкинул в какой-то колодец. Вместе с двуствольным пистолетиком. Свою службу они уже сослужили. И с отдельным удовольствием я запустил в бетонную стенку подаренной телефонной трубкой. Изъять из неё микрофоны мне было просто не под силу.

Разобравшись с делами, я изо всех лошадиных сил рванул обратно, в Palazzo Reale. И, естественно, опоздал. Хорошо ещё, что догадался, как нужно спросить у сидящего на входе юноши, чтобы получить правильный ответ. На вопрос «Где я могу найти синьора Джорджио?» он на отвратительном английском языке сообщил, что искомый синьор недавно ушёл. Вместе с очаровательной молодой синьориной. Дойти до гостиницы было быстрей, чем доехать, слишком уж сложно с этим делом в центре Милана. Поспешным шагом я ринулся в отель. Почему-то мне стало совсем не безразлично, с кем и как закончит Даша сегодняшний вечер. Синдром «доброго папы» работал вовсю.

Ключа от её номера у портье не оказалось. Значит, пришла. Слегка успокоившись, я поднялся на лифте в свои подоблачные выси. Номер Даши находился прямо перед моим, и тихий шум я услышал, едва поравнявшись с её дверью. Судя по характеру доносящихся изнутри звуков, легко можно было догадаться – если я войду, то окажусь весьма кстати. Так я и поступил. Пнув незапертую дверь, влетел на порог и увидел грустную и до боли знакомую картину. Старина Джорджио, не добившийся взаимности в открытом бою, решил наплевать на приличия и взять крепость штурмом. По принципу: «Ей это обязательно понравится!» А потом, мол, как-нибудь разберёмся. Сладить со здоровенным мужиком Даше явно не удавалось. Создание милое, но слабое. Предусмотрительно зажав ей рот левой рукой, Джорджио вовсю шуровал по приглянувшимся ему округлостям рукою правой, так что девушке оставалось только мычать и

трепыхаться.

«Господи, ну зачем мне всё это?» – подумал я, аккуратно пиная «друга дома» по копчику. Неимоверно болезненная процедура. Обо всех своих сексуальных притязаниях он, во всяком случае, забыл мгновенно. Следующим ударом я разбил ему нос. Долго будет заживать. Боевой пыл у мужчины сразу прошёл, всё ему стало безразлично, и вообще он сильно засобирался домой. Но я был ещё слишком зол, чтобы отпустить его так просто. Поэтому проводил пинками до выхода, а потом легонько треснул ногой в грудь. Но, похоже, не рассчитал. От удара он взмыл в воздух и опустился, лишь преодолев вполне приличное расстояние. С шумом и грохотом. Подойдя к нему, я тихо и внушительно произнёс, следуя традициям жанра:

– Если я встречу тебя ещё раз – убью. И забудь про полицию. Сам сядешь в тюрьму. Навсегда.

Пнув его напоследок в причинное место, я наконец счёл себя удовлетворённым и удалился.

Даша в своём номере рыдала горючими слезами. Похоже, что утешать и воспитывать её мне придётся одновременно. Радостная перспектива…

«Ну хорошо. Представим, что она моя дочь. А я – её папа. Что бы я, интересно, сказал в таком случае?»

Представил. Сущий ужас. И, тяжело вздохнув, начал «разбор полётов».

Глава пятая

Он плеснул в ладонь немного одеколона, смочил вторую руку и энергичными движениями протёр свежевыбритое лицо, завершая ежедневный обязательный ритуал. Пристально вглядываясь в зеркало, смыл с рук остатки пряно пахнущей жидкости. Из стеклянной глубины на него хмуро смотрел Виталий Борисович Дмитриев. Майор Федеральной службы безопасности. У зеркального двойника была крепкая, мускулистая фигура, волевое лицо; взгляд человека, уверенного в себе, – но всё это было фикцией. Фантомом. Дмитриев знал, что, будь эта стекляшка хоть чуточку более объективна, в ней отразился бы маленький, запутавшийся и запуганный человечек. Именно таким он себя ощущал в этот момент.

Вновь, в который уже раз он пытался решить извечный для русского человека вопрос: что делать? И не мог найти ответа. Слишком многое зависело от его решения. После полутора недель бессмысленного пребывания в Милане его группа, наконец, обнаружила объект. Это случилось позавчера, прямо в аэропорту, где постоянно дежурил один из сотрудников. Андре Дюпре и не думал скрываться. Лишь изменил имя и взял с собой какую-то девицу. Исходя из репутации самого Дюпре, можно было догадаться, какой фурией он обзавёлся в Москве. Наверняка под сексапильной оболочкой скрывалась хорошо отлаженная боевая машина. Дмитриев приказал проследить, где остановится эта парочка, и осторожно наблюдать, не привлекая к себе внимания. То, прежнее задание предусматривало охрану «объекта» от возможных неприятностей, но вряд ли это было необходимо. До сих пор Дюпре прекрасно охранял себя сам. Казалось бы, всё шло нормально. Но прошедшая ночь переставила всё с ног на голову.

Вчера ночью он встречался со своим старым товарищем, который давно и успешно работал в Италии как резидент российской Службы внешней разведки. «Не имей сто рублей, а имей сто друзей» – в эту поговорку Дмитриев верил до сих пор. Когда-то он здорово помог этому человеку и не видел ничего подозрительного в том, что теперь тот желал помочь ему. Резидент сам нашёл майора в Милане. Семья российских спецслужб, при кажущейся своей громоздкости, была на самом деле очень тесно связана невидимыми ниточками, ведущими в общее прошлое. Многие сотрудники, занимающие более или менее значимое положение в этих структурах, начинали работу вместе, в КГБ СССР. Это уже потом реформы и преобразования разбросали их по разным углам. И Дмитриев, и его знакомый успели послужить родине в бывшем Первом управлении. Там они познакомились и подружились. А о том, что и тот и другой состоят на службе ещё в одной организации, оба узнали недавно и совершенно случайно. Выполняя задание, очень далёкое от интересов родины. Поскольку законы, установленные в этой структуре её невидимыми руководителями, были куда более жёсткими, чем в ФСБ или СВР, то и Дмитриев, и его товарищ предпочли тогда «не узнать» друг друга. Сейчас ситуация была намного более деликатной и личной. И резидент СВР в Италии решился на личный контакт. Разговор получился коротким. Эта встреча могла стать роковой для них обоих.

– Твоя группа разрабатывает Дюпре? – спросил резидент.

Даже в темноте, царящей на улице, было видно, что он пребывает далеко не в лучшей форме. Скрыть волнение не помогал даже многолетний опыт разведчика. Дождавшись кивка собеседника, он продолжил:

– Скорее всего, это связано с неким Давидом Липке. Насколько мне известно, его должны убрать. Может быть, это должен сделать Дюпре. Может быть – ты. Я не знаю.

– Скорее – я, – ответил Дмитриев. – Дюпре мы пытались ликвидировать ещё в России. Там он ушёл.

– Дюпре работает на Стрекалова. Помнишь его?

– ПГУ? Служба «А»? Он занимался активными операциями.

– Да. Стрекалов давно подбирался к этому Липке. Неделю назад Липке взяли американцы. Позавчера приехал Дюпре. А вчера застрелили агента нашей «конторы» в Милане. Прямо на улице.

– Когда?

– Днём, где-то около двух часов.

– Чёрт! В это время мы упустили Дюпре. С часу до трёх он ушёл из-под наблюдения.

– Да хрен с ним, с этим французом! Я получил сегодня указания из Москвы. Не из «конторы», а… Сам понимаешь… Мне поручено принять какого-то человека, прикрывать его деятельность, а затем отправить обратно. Работать он должен в Милане. А знаешь, что ему необходимо для работы? Снайперский комплекс, куча другого оружия, пластиковая взрывчатка…

– Ликвидатор? – удивился Дмитриев.

– Да! Слушай дальше… Если о его отправке обратно меня предупредили, то о твоей группе не было ни звука. Понимаешь? Завтра тебе прикажут убрать или Дюпре, или Липке, или их обоих, а потом этот приезжий ликвидирует твою группу – и всё. Никаких следов. Виталий, это приговор, поверь мне…

Дмитриев молчал. Он сегодня получил приказ дождаться того момента, когда Андре Дюпре установит местонахождение Давида Липке. А затем ликвидировать их обоих.

Головоломка сложилась. Он ждал, начиная с того неприятного разговора в московском кабинете, он всё время ожидал чего-то подобного. Но когда это случилось, он оказался не готов. Нельзя подготовиться к собственной смерти. Безумно хотелось жить, но приговор уже был подписан. Дмитриев знал, как сложно уйти от карающей руки той организации, которая теперь желала его смерти. Невероятно тяжело, почти невозможно… Почти невозможно. Почти…

– Виталий, – голос резидента был едва слышен, – я не могу ничего для тебя сделать. Сам знаешь, если они узнают даже об этом разговоре – со мной будет то же самое. Единственное, что могу, – дать совет. Если сумеешь – беги. Это не люди, звери. Им нельзя служить за совесть. А страх тебя уже не спасёт. Если бы я мог…

Дмитриев молча протянул ему руку. То, чем он рисковал много лет назад, помогая этому человеку, было пустяком по сравнению с его сегодняшней услугой. Уходя, резидент обернулся и негромко сказал:

– Удачи тебе. И… – Он чуть замялся, но всё же закончил: – Если что… Моя жизнь – в твоих руках. Я тебе верю.

Дмитриев кивнул ему в ответ.

Всю ночь он мучительно пытался найти хоть какой-то выход из этого тупика. Но тщетно. Выхода, похоже,

не было. Закрутив до предела кран, он перебросил через плечо полотенце и вышел из ванной.

* * *

Вторую минуту Даша пыталась размешать в чашечке кофе. От её резких движений традиционно высокая пенка на капучино давно уже превратилась в тонкую плёночку. Но девушка, кажется, этого не замечала. Я уже начинал жалеть, что вообще завёл этот разговор.

Вчера день закончился в полном смысле этого слова плачевно. Оскорблённая поступком «душки Джорджио» в лучших чувствах, она впала в слезливую истерику, и я вынужден был успокаивать её до трёх часов ночи. А потом ещё и убаюкивать. Естественно, что утром она проснулась после одиннадцати, причём не в самом лучшем расположении духа. Завтракать мы пошли в кафе. Там-то я и задал вопрос, после которого она расстроилась окончательно. И теперь перемешивала свои эмоции вместе с кофе, сливками и сахаром в одной большой чашке. А спросил я о том, что мучило меня уже третий день: «Какого чёрта она здесь делает?» Ибо после вчерашнего шоу у меня не оставалось ни малейших сомнений в её профессиональной непригодности.

Наконец она решилась. Бросив ложечку на стол, подняла на меня глаза и тихо сказала:

– Извини, Анри. Я не могу тебе сказать. Это очень важно и… я обещала.

Вот так. Коротко и неясно. Стиль, во всяком случае, знакомый.

– Ну хорошо, – согласился я. – Обещала так обещала. Меня сейчас интересует другое – что Стрекалов говорил тебе обо мне? Что я большой любитель итальянской живописи, а он мне достал туристическую путёвку? Так? Или нет?

– Нет. Он говорил, что у тебя здесь дела. И всё.

– А о том, что жить рядом со мной иногда бывает ужасно вредно для здоровья, он не говорил? Даша, я не понимаю, что ты здесь делаешь, но то, что делаю здесь я, подвергает нас обоих нешуточному риску. И у меня нет ни времени, ни желания вдобавок к своим проблемам заниматься благоустройством твоей личной жизни. Гонять от тебя итальянских маньяков.

– Я больше не буду, – тихо произнесла она, упорно глядя в пол. И я понял, что бьюсь головой о стену.

– Может, ты вернёшься? – на всякий случай спросил я. Она покачала головой.

– Я не могу, – посмотрела умоляюще и сказала, уже совсем тихо: – Извини, Андре, но я и вправду очень мало знаю. И даже эту малость рассказать тебе не могу. Не сердись, пожалуйста.

– А, ладно… – Я махнул рукой.

Есть проблемы, которые, по определению, решаются именно так – складываешь руки и ждешь, чем всё закончится. Другого пути нет.

– Знаете, мадемуазель Софи, я вас приглашаю на прогулку по городу. Вы не против?

Судя по загоревшимся глазам, мадемуазель была «за» двумя руками.

* * *

Прогулка получилась своеобразной. По городу мы перемещались короткими перебежками, потому что солнце шпарило как сумасшедшее. После длительных периодов пребывания в Африке я почти адаптировался к жаре, но, во-первых, в Милане было не просто много градусов по Цельсию, а много именно «влажных» градусов. А во-вторых, Даша в Африке не бывала. Поэтому стометровый забег по раскалённой улице с беглым осмотром достопримечательностей обычно заканчивался либо в кафе, либо в магазине. В результате через пару часов я стал похож на этакий бурдюк, до горлышка наполненный холодным соком, горячим кофе и мартини в разных вариациях. Вдобавок обвешанный многочисленными пакетами и пакетиками – Дашиными трофеями, добытыми в ходе «экскурсии». Если я скажу, что всё это приводило меня в дикий восторг, ни один нормальный человек мне не поверит. И будет абсолютно прав. Радость моя достигла предела в небольшом магазинчике, торгующем разнообразными керамическими изделиями. Когда я вдруг понял, что моя спутница вот-вот купит одно из этих изделий. В полюбившемся ей шедевре было сантиметров пятьдесят высоты, и по всем признакам эта штука напоминала разукрашенный безумным художником горшок а-ля «ночная ваза». Вот тут моё терпение кончилось. Дело происходило в Galleria Vittorio Emanuele, и, подстёгиваемый нешуточной опасностью превратиться в некое подобие вьючного животного, я наконец-то вспомнил про «Мерседес». Вчера я впопыхах оставил его как раз неподалёку, на небольшой улочке рядом со знаменитым театром «Ла Скала». Вообще-то взглянуть на него имело смысл гораздо раньше. Машина была битком набита оружием и оформлена на моё имя, так что любой чересчур внимательный полицейский мог бы положить конец карьере Анри Будика. Правда, я очень тщательно припарковался и оплатил стоянку на сутки вперёд, но… всё равно нехорошо.

– Софи! – громко обратился я к Даше. – Если вы оставите синьору визитку нашего отеля, то эту прелесть вам доставят прямо в номер. И, знаете, у меня возникла чудная идея. Я хочу показать вам маленький фокус. А потом мы решим, что нам делать дальше. Согласны?

Фокус удался на славу. Когда я с таинственным видом подвёл девушку к чуду немецкой техники и на глазах у изумлённой публики распахнул перед ней дверцу – восторгам не было конца. Правда, слегка отдышавшись, она таки задала традиционный вопрос: «Откуда это у тебя?» Но версия о любви к арендованным машинам её полностью удовлетворила. Оказалось, что насчёт нашей дальнейшей жизни в этом городе Даша уже подумала. Всё из того же справочника, проштудированного от корки до корки, она узнала о существовании небольшой художественной галереи, расположенной на самой окраине «исторического центра города». Даже отдалённость этого очага культуры её не пугала, а уж коль скоро транспорт был под рукой и стоял под парами… Узрев в этом руку Провидения, Даша резво разместилась на переднем сиденье, а мне оставалось лишь тупо рулить в указанном направлении.

В избранной ею галерее было на удивление безлюдно. В глазах пожилой итальянки, встретившей нас на входе, застыл немой вопрос: «Как же это вас угораздило-то, бедные?» Я и сам не мог взять в толк, зачем меня сюда занесло, по-итальянски не понимал ни слова, поэтому всё время молчал и улыбался. Придавая нашему визиту массовый характер. Когда служительница наконец уяснила, что мы именно посетители, а не просто заблудившиеся туристы, её радость не имела границ. Она начала говорить. Я уже был знаком с этим процессом, поэтому вежливо самоустранился, отправившись самостоятельно гулять по нескольким залам, битком набитым творениями малоизвестных итальянских гениев. По крайней мере только гений способен считать картиной аккуратно приклеенную к девственно-чистому холсту муху. А таких шедевров было много. Можно сказать – подавляюще много. Наконец-то я понял, почему вход в галерею был бесплатным. Даже самый тупой итальянец смог бы догадаться, что за просмотр этой экспозиции зрителям нужно выплачивать компенсацию. Впрочем, Даша так не думала.

Полчаса, насмерть убитые в этом музее, окончательно подкосили моё здоровье. Выносить высокие духовные потребности, свойственные моей спутнице, я больше не мог. Категорически. К тому же через час была намечена встреча с человеком Паолы Бономи. Мне предстояло посетить новое место обитания Давида и получить исчерпывающие сведения о самом объекте и о результатах наблюдения. Брать с собой Дашу, при всём моём добром к ней отношении, я не собирался. Суп, в конце концов, должен быть отдельно, а мухи – отдельно. От супа. Оставалось придумать благовидный предлог.

Долго ломать голову мне не пришлось. В

машине Даша заявила, что устала и мечтает лишь о том, чтобы немного вздремнуть в спокойной и тихой обстановке. То есть в отеле. Так что, привезя её в вышеупомянутый отель, я до вечера могу чувствовать себя абсолютно свободно. А насчёт вечерней программы она пока подумает. Честное слово, в этот момент я был искренне счастлив.

Высадив девушку у парадного подъезда «Dei Kavalieri», я с удовольствием помахал ей ручкой на прощание. Хорошенького понемножку. Даша – чудная девушка, но выносить её мне становилось всё труднее и труднее. Время поджимало, встреча с посланцем Паолы была назначена на пять часов, причём до условленного места ещё нужно было доехать. Что такое езда по Милану в часы пик рассказать нельзя, это нужно или пробовать, или хотя бы видеть. Все итальянцы твёрдо убеждены, что правила дорожного движения изучены ими в совершенстве. Но у меня сложилось полное ощущение, что каждый водитель в своё время учил какой-то отдельный, изданный специально для него экземпляр. В результате чего все ездят, руководствуясь своими собственными правилами и грязно ругая остальных профанов, мешающих им проехать, скажем, по встречной полосе. В общем, непривычному, нервному или излишне вежливому человеку в Италии лучше передвигаться пешком – здоровее выйдет. Я дважды чудом избежал аварии, услышал целую поэму из непонятных, но явно очень сильных итальянских выражений и едва не сбил почтенную матрону, которая невозмутимо переходила дорогу на красный сигнал светофора. Зато был и приятный момент, когда, доведённый всем этим зоопарком до белого каления, я ответил очередному крикуну на чисто русском языке. Начал я со слов «Ну ты, козёл!», и тирада получилась на редкость сочной, длинной и понятной даже тупому итальянцу. Эффект превзошёл все мои ожидания – этот макаронник мгновенно затих, извинился и буквально испарился в воздухе. Воистину, велик и могуч русский язык. Чёрта с два я смог бы обложить его так по-французски. И чихать на то, что месье Будик по-русски говорить не должен.

Нужный мне человек уже ждал, когда я, наконец, добрался до Porta Romana. Я слегка притормозил, и белый «Ситроен» занял место впереди. Двигались мы в направлении небольшого городка Piacenze. Километрах в двадцати от Милана, возле какой-то заправочной станции, он помигал и начал притормаживать. Мы остановились, и мой провожатый, выбравшись из машины, не торопясь двинулся в мою сторону. Я успел хорошо его разглядеть, пока он преодолевал разделяющее нас расстояние. Уже не мальчик, лет сорока с лишним, светлые волосы, мощная фигура. Двигался он при этом очень легко, все движения были исключительно экономичными и даже изящными. Мужчина явно не чурался боевых искусств. При высоком росте и приличном весе, он наверняка оказался бы опасным противником в рукопашной. И – он не был итальянцем. Это я понял едва он заговорил со мной.

– Месье Анри Будик? – с вежливой улыбкой поинтересовался незнакомец. Его английский был превосходен. Стопроцентный Оксфорд. Серьёзный дядечка…

– Да, – мило улыбнулся я в ответ. – У нас есть общие знакомые?

– Скорее, знакомая… Я от синьорины Бономи. Меня зовут Луиджи. И я буду сопровождать вас всё это время, до момента… До нужного момента.

– Да? Забавно. Насколько я помню, мы с мадемуазель Бономи договаривались иначе – никакого наблюдения.

– Простите, месье Будик. Поскольку дальше нам лучше ехать на одной машине, может быть, вы позволите мне сесть?

Всё это время мы общались через окно. Пришлось открыть ему дверцу. Ловко скользнув на переднее сиденье, он продолжил:

– Речь идёт не о наблюдении. Просто мы установили, что вами уже интересуются какие-то люди. Причем это даже не одна группа, а как минимум две. Они ведут себя очень осторожно, наверное, поэтому вы их не заметили.

Я изобразил удивление. Чёрта с два я не заметил. Единственной новостью было то, что за мной следили две группы, а не одна. Интересно. Посмотрим, что он ещё скажет.

– Поскольку на вас уже было совершено нападение, синьорина распорядилась прикрепить к вам охрану. Поверьте, это исключительно забота о вашей безопасности. Кстати, за вашей спутницей тоже присматривают.

То есть мне вежливо давали понять, что я сижу на крючке, и единственное, что мне остаётся, это попытаться получить от этого удовольствие. Нет, братцы, это вы зря.

– Слушайте меня внимательно, Луиджи. И передайте вашей синьорине – чтобы к вечеру не было никакой охраны, вообще ни одного её человека рядом. Если я ещё раз почувствую – а я очень чувствительный человек, так вот – если я почувствую что-нибудь подобное, наш договор с ней будет аннулирован. И все её проблемы так и останутся исключительно её проблемами. Вы хорошо запомнили? Потрудитесь передать слово в слово.

Он склонил голову в знак согласия. Но в улыбке, проскользнувшей в этот момент на его тонких губах, ясно читалась не особенно скрываемая издёвка. Понятно. Ещё один супермен на мою голову. «Вы, ваше благородие…» Плавали. Знаем.

– Кстати, передайте вашей хозяйке, что я не люблю улыбчивых служащих. Просто терпеть не могу. Запомнили? Тогда говорите, куда ехать.

Улыбочку с его лица словно стёрло. То-то… Холуй, а туда же… Врага я себе нажил, понятно, но какое это имеет значение? Одним больше, одним меньше… Зато вёл себя этот Луиджи в дальнейшем исключительно прилично.

* * *

Дом оказался неожиданно большим и причудливым по своей архитектуре. Он стоял у подножия невысокого холма и как бы врастал в него. Та часть дома, которая считалась фасадом, была трёхэтажной, зато сзади, на вершине холма, получался всего один этаж. Там же, позади дома, на большой зеленой лужайке была оборудована посадочная площадка, посреди которой стоял небольшой вертолёт. А вокруг дома был разбит большой и достаточно густой парк, окружённый забором. Всё это было хорошо видно в бинокль, но даже для очень хорошего стрелка расстояние казалось слишком большим.

– Ближе не подойти. Вокруг разбросаны датчики, реагируют на движение любого тела крупнее мыши. Забор – три с половиной метра. Опять датчики и телекамеры. По периметру стоят прожектора. Пульт управления – двойной, один оператор сидит в доме, а второй в бронированной машине, которая ездит по парку. Дорожек там много, ездит всю ночь и без фар. Днём выпускают собак. Всего охраны – человек двадцать. Продукты и всё остальное привозят на вертолёте.

– А что с той стороны? – спросил я у Луиджи.

– Минное поле, – заметив появившееся на моём лице выражение недоверия, он усмехнулся. – Я не шучу. Минное поле. Это частные владения, всё огорожено забором. А за ним они – хозяева. Если вы думаете насчёт того, чтобы «залететь на огонёк», спешу успокоить – у них есть зенитный комплекс. Небольшой, но вполне эффективный.

– А итальянцы там есть?

– Ни одного. Все американцы. Мы смотрим за ними четвёртый день, есть план здания. Фотографии. Всё у меня в машине.

– Понятно.

Пока мы валялись на травке, которой поросла верхушка соседнего холма, неприступность Луиджи отошла на второй план, уступив место профессионализму. Как бы он ко мне ни относился, работа была прежде всего.

– Ну и как вам, месье Будик, место? – спросил он серьёзно.

– Хорошо, – искренне сказал я. – Только очень жарко. Сейчас бы сюда бассейн…

– Перед домом есть бассейн, –

сообщил Луиджи. – Я тоже об этом думал. Там стоит система фильтров. Бессмысленно даже пытаться.

– А схема есть? – лениво спросил я.

– Есть… Да без толку всё это. Я же говорю – тонкие трубы да по пять, по шесть фильтров…

– Что ещё? – В бинокль было видно, как возле вертолёта лениво возится обнажённый по пояс мужчина. Нагнулся, поднял с земли бутылку «кока-колы» и надолго приложился к ней. Ему тоже жарко…

– Ничего. За это время вертолёт взлетал четыре раза, но мои люди гарантируют, что наш «клиент» дома не покидал.

– Его могли загримировать.

– Или сунуть в ящик из-под кока-колы»… Нет, он там, – уверенно сказал Луиджи.

– Скажите, Луиджи… Вы, похоже, человек опытный. Если бы вас попросили взять этот домик штурмом, тихо и быстро – что бы вы сделали?

Он ответил сразу, не размышляя. Значит, уже думал над этим. Вот, оказывается, почему он так воспринял моё появление. Ревнует, дурачок.

– Полувзвод хорошо обученных парней, два десантных вертолёта, вертолёт огневой поддержки и прикрытие со стороны парка.

– То есть – маленькое Ватерлоо… С грохотом орудий, адъютантами и аксельбантами… Да. Примерно этого они и ожидают… – пробормотал я. – Хорошо, Луиджи. Достаточно. Поедемте обратно. Жарковато здесь…

Мы расстались там, где он оставлял свою машину. Передав мне большой пакет с бумагами, Луиджи молча кивнул головой на прощание и, оседлав «Ситроен», скрылся в наливающихся красноватыми закатными тонами далях. Вот уж совсем не жалко.

Пристроив машину возле отеля, я направился в свой номер. Спрашивать у портье о мадемуазель Моран не стал. И так было видно, что ключ от её номера лежит в своей ячейке. Несносная девчонка решила проявить самостоятельность. Нельзя сказать, что меня это сильно расстроило. Даша – чудная девушка, но если кушать много сладкого… В данный момент её отсутствие устраивало меня гораздо больше, чем присутствие.

Внимание на эти следы я обратил совершенно случайно. На ковровом покрытии, устилавшем пол в коридоре, они были едва заметны. Но если приглядеться, то всё же можно было различить две длинные параллельные полосы. Такие остаются от колёс небольшой тележки. Или от ног человека, которого волоком тащили по коридору. Следы заканчивались возле двери без номера, ведущей в подсобное помещение. Обычно она была открыта только по утрам, горничные держали там свои тележки и прочий инвентарь. Но сейчас… Я осторожно толкнул дверь, и она легко подалась. В небольшой комнатушке, привалившись к стене, полусидел-полулежал совершенно незнакомый мне человек. В тот момент, когда луч света из приоткрывшейся двери упал на его лицо, он пошевелился и застонал. Убедившись, что там никого нет, я быстро осмотрел незнакомца. Крови на нём не было, только на затылке вспухла огромная шишка – видимо, его чем-то здорово шарахнули по голове. Других ранений я не нашёл. Неотложная медицинская помощь синьору, похоже, не требовалась. Сотрясение мозга – штука достаточно неприятная, но в большинстве случаев отнюдь не смертельная. Если будет вести здоровый образ жизни и вовремя кушать спагетти, то через пару месяцев в голове всё утрясётся. Главное – не перевозбуждаться. Подтащив его поближе к выходу и оставив дверь широко распахнутой, я поспешил удалиться. Реклама такого рода всегда была мне противна. Что я, в конце концов, доктор, что ли?

Из своего номера я позвонил портье и попросил принести мне вечерние газеты. Минут через десять в коридоре поднялся шум, забегали люди, слышно было, как кто-то громовым голосов требовал врача… Всё получилось именно так, как я и рассчитывал. Только в одном пункте я промахнулся. Когда через час вся эта суета прекратилась, в мою дверь постучали, и я с изумлением увидел стоявшего на пороге портье с кипой заказанных мною газет. На это я даже и не рассчитывал. Всё, правда, быстро разъяснилось: портье не был итальянцем, он оказался австрийцем. А то я уж было удивился. Растроганный полученными чаевыми, он заодно изложил мне последние новости. Оказывается, вызванная администрацией отеля полиция нашла на пожарной лестнице ещё одного «больного», с теми же самыми симптомами, что и у первого, – здоровенная шишка на голове и временная амнезия. Поскольку оба пострадавших среди постояльцев гостиницы не числились, а все попытки поговорить с ними не увенчались успехом, в итоге полицейские увезли их с собой. Чем, собственно говоря, всё и закончилось. Проводив портье, я налил в стакан на два пальца «Glenfiddich» пятнадцатилетней выдержки, закидал всю эту радость кубиками льда и, закурив, плюхнулся на кровать. Чтобы дать представление о характере крутившихся в моей голове мыслей, скажу лишь, что идея достать из-под подушки «Беретту» и расстрелять грудастую девицу в телевизоре, оказалась далеко не самой бредовой. Были и покруче.

Вокруг творилась какая-то белиберда. Получалось, что полуфинал нашей игры уже вовсю идёт, только я участвую в нём с намертво завязанными глазами. Весёленькое ощущение. Под конец меня посетила одна особенно здравая мысль. А взглянув на часы, я решил, что сейчас самое время её проверить. Заткнув пистолет за пояс, я подошёл к дверям и осторожно выглянул в коридор. Тишина стояла оглушительная.

Тогда я переместился к дверям Дашиного номера и совершил абсолютно противозаконное деяние – а именно вскрыл простенький замок. И проник внутрь. Обстановка вполне отвечала творческой натуре и характеру мадемуазель Софи. Полный бардак и гордо стоящий посреди комнаты разрисованный горшок, приобретённый ею утром.

«Стыдно, стыдно, стыдно», – твердил я сам себе, перерывая вещи моей странной напарницы. Вещей было много, но среди них не оказалось главного. Отсутствовала небольшая сумка, которая была у Даши помимо чемодана, все её документы, деньги и, самое главное, косметичка. Эта штука, в которой Даша держала все свои туши, помады, тени и прочую ерунду, по размеру напоминала небольшой рюкзак. И была совершенно не приспособлена для вечерних прогулок по городу. Следовательно, девица скрылась. И достаточно далеко и надолго. Очень интересно. В свете последних событий я был склонен усомниться, что подобная идея принадлежала самой Даше. Нет, уходила она добровольно и не слишком спеша, но кто-то ведь вложил эту мысль в её бестолковую голову? А затем слегка помог, оглушив двух оболтусов, которые, по всей видимости, за ней «присматривали». По поручению ужасно крутого синьора Луиджи. За неимением лучшего мне безумно захотелось дать в морду хотя бы ему. Профессионал, мать его… Нет, Италия плохо действует даже на англичан. Жаркое солнце, спагетти, сплошные итальянцы вокруг – и результат налицо. У человека вместо мозга сплошная «pasta». Si?

Вне себя от ярости я вернулся в свой номер. Чудная итальянская ночь, серенады под окном, гондольеры, флибустьеры, итальянские дымчатые очки без стёкол – мне ужасно хотелось крови и зрелищ. Очень похоже на солнечный удар. Килоджоулей эдак на триста.

У меня был номер сотового телефона Паолы Бономи. И плевать на то, что уже поздно. Жаль только, что трубку свою я расколотил. Звонить из номера я побоялся даже в таком состоянии. Эмоции – эмоциями, а дело – делом. Лучше спуститься и прогуляться до ближайшего автомата. Запихнув все материалы по «усадьбе» Давида в небольшой портфель и

надев под пиджак плечевую кобуру с пистолетом, я поспешно выскочил из номера.

Молодой итальянец за стойкой портье ничего, естественно, о синьорине Моран не знал. Равно как и том, с кем, когда и куда она могла бы выйти. По-английски он говорил отвратительно и вообще вёл себя как законченный кретин, усердно тыча пальцем в ячейку с её ключами и пробуждая во мне самые кровожадные инстинкты. Чтобы не довести дело до греха, я поспешил уйти. Хотя на стойке был телефон.

Дойти я успел только до угла. На Corso Italia рядом со мной притормозил лимузин, до того двигавшийся вдоль ярко освещённой улицы тихо и неторопливо, словно крадучись. Затенённое стекло опустилось, и я увидел очень знакомую физиономию. Её владелец добродушно улыбался, приветливо глядя на меня своими глазами-буравчиками.

– Прекрасный вечер, не правда ли, месье Дюпре? Решил вот покататься… Не хотите составить старику компанию? – На этот раз дон Кольбиани вполне сносно говорил по-французски.

Я оглянулся. Сзади, метрах в пяти от его машины, притормозил «Мерседес», в котором сидело четверо мужчин вполне бандитского вида. Гостеприимство, похоже, было весьма навязчивым.

– Это моя охрана, – сказал Кольбиани, заметивший мой взгляд. – С собой не беру, так они сзади ездят. Никак не могу прогнать, любят меня, как дети. Не подумайте дурного, месье Дюпре… Вы же знаете, как я дружен с вашим отцом. Просто хочу поговорить с вами по-стариковски, поучить немного. А то ведь вы, молодёжь, забываете про нас, а мы ещё много чего можем… Очень много. Садитесь, я один, места хватит.

В салоне, кроме него, действительно никого не было. Насчёт «места хватит» он явно шутил, при желании здесь можно было пристроить очень уютный бассейн.

Решившись, я забрался в машину и сел напротив него.

– Хотите выпить? – спросил любезный хозяин. Внезапно я понял, что хочу не только выпить. Поесть бы я тоже не отказался, совершенно забыл и пообедать, и поужинать.

– Да, виски, пожалуйста, – ответил я машинально.

Лучше бы я этого не делал. Существующие в мире многочисленные сорта виски были представлены в его баре бурбоном «Jim Beam», причем – явно местного разлива. Льда, естественно, не было. Я сразу решил, что ужинать с ним не буду. Категорически. Чтобы пить бурбон без льда, нужно быть либо американцем, либо… Короче, ни тем ни другим я себя не считал.

Себе он налил бокал красного вина.

– «Кьянти». С моих виноградников. Всё остальное врачи запретили. Сердце, возраст. Старею… Вы не сердитесь, месье Дюпре, что я вас вот так затащил к себе. Знаете, каково нам, старикам… Да и ваш отец просил вас проведать. А мы так кстати встретились. Вот я и решил. Да… У меня для вас ещё кое-что есть.

С этими словами он сунул руку в карман и достал оттуда маленький диктофон.

– Вы уж сами нажмите куда надо, а то я в этой технике плохо разбираюсь. Берите, берите.

Я взял. Хорошая машинка. Дорогая. Нажал на «Play». Ну да, так я и думал.

«Привет, Анри. Извини, что не предупредила тебя раньше, но ты сам виноват, обещал вернуться к вечеру и пропал… Я пока поживу у друзей. Не хочу мешать твоим делам, да и они сказали, что так будет безопаснее. Не сердись. Целую. Твоя мадемуазель Софи. Да, кстати: я купила цветок, проследи, чтобы его поливали. Хорошо? Пока…»

Идиотка… Нет, я точно в прошлой жизни был маньяком и обижал маленьких детей. Иначе за что мне всё это?

– Что вы ей сказали? – как можно безмятежнее спросил я. – И зачем она вам?

– Честно говоря, мне она совершенно ни к чему. Я просто выполнял просьбу одного моего друга. Да и… за вами действительно кто-то следит. Мало ли что. А у нас девочка будет в безопасности. Вы её совсем замучили. Держать такое прелестное дитя в душном городе, в жаре… Я попросил отвезти её на море, пусть девочка развеется.

– Дон Кольбиани! Я спросил: зачем – она – вам?

Ей-богу, плевать мне было на него и на его несчастную охрану. Я знал, что могу покрошить их в мелкий винегрет, и готов был сделать это.

– Об этой услуге меня просил ваш отец, месье Дюпре. Все ваши вопросы можете задать ему, – сухо ответил Кольбиани. Почувствовал, старый лис, что может выйти боком. То-то.

– Обязательно задам, – пробормотал я и зашарил рукой по дверце, пытаясь найти ручку.

– Одну секундочку, месье Дюпре. Неужели вы думаете, что из-за таких пустяков я бы стал вас останавливать на улице? У меня есть к вам дело. Серьёзное дело.

Ого! И этому от меня что-то нужно. Если убить Давида, то он опоздал, заказ уже есть. «В очередь, сукины дети! В очередь…»

– Я в курсе вашего знакомства с синьориной Бономи, месье Дюпре. И даже догадываюсь, что стало причиной такого сближения.

– Она очень красивая женщина. И как раз в моём вкусе, – заметил я.

– Согласен, – Кольбиани склонил голову, продемонстрировав блестящую лысину. – Но синьорина Бономи не только красивая женщина. Она ещё и очень опасная женщина. Я бы сказал – безжалостная. Люди, ставшие её врагами, обычно живут очень недолго. Поверьте, я знавал многих.

Он остановился, чтобы сделать из бокала приличный глоток. Прежде чем продолжать, утер рот – рукой. Аристократ духа, блин… козопас сицилийский.

– Так получилось, что и я, и ваш отец – мы вместе имели отношение к её последней сделке. Очень крупной сделке. Сейчас возникла опасность того, что некоторые подробности этой операции станут достоянием гласности. Это угроза не только мне, но и вашему отцу, поймите. Единственная возможность избежать огласки – устранить свидетелей. Я знаю – она попросила вас… Об одной услуге. Я же иду дальше. Я хочу попросить вас, ради вашего отца, устранить последнюю угрозу.

– То есть – госпожу Бономи? – уточнил я. Он кивнул:

– Да. Как это ни прискорбно – да. Она слишком много знает.

– Об этой услуге вас тоже просил отец?

– Нет, что вы, – всполошился Кольбиани. – Синьор Дюпре ничего не знает о нашем разговоре. Как, впрочем… – Он хитро прищурился. – И о вашей миссии здесь, в Милане. Насколько я понял, он вас сюда не посылал. А уж коль скоро вы так болеете за дела отца – сам бог велит вам сделать ещё один, маленький, шажок. Я не прав?

– А почему – я? – проигнорировав его предположения, спросил я. – Неужели вам не под силу сделать это самостоятельно?

Кольбиани замялся. Снял и без того распущенный галстук, расстегнул ещё одну пуговицу на рубашке. Налил себе вина, шумно глотая, выпил.

– Видите ли, Андре… Вы позволите мне вас так называть? Так вот… Я уже говорил вам, что синьорина Бономи очень опасная женщина. Временами я думаю, что она вовсе не человек из плоти и крови, а какое-то исчадие ада. Она дьявольски хитра и осторожна. Вы первый посторонний человек, которого она подпустила к себе почти за полтора года. Её люди ей преданы. Я пытался решить эту проблему сам, но… Не смог. А у вас есть такая возможность.

Он замолчал. Я смотрел на него и не понимал. Никак не мог понять, почему я до сих пор говорю с ним, слушаю его. Пью его поганый бурбон. Вместо того чтобы прострелить его ублюдочную лысую голову. Нет, как-то я неправильно живу.

– Я подумаю, синьор Кольбиани. Вы узнаете о моём решении, – сказал я, открывая дверцу машины. Он поднял голову и бросил на меня один из своих острых, колючих взглядов. Взглянул – и сразу опустил глаза, словно змея, ужалившая жертву.

– Уверен, что узнаю, месье Дюпре. Уверен.

И я совершил

очередную ошибку. Услышал эти слова и – не придал им значения.

* * *

Кортеж дона Кольбиани скрылся за поворотом, а я остался одиноко стоять посреди тротуара. Звонить Паоле мне почему-то расхотелось. Все вопросы по поводу исчезновения моей спутницы разрешились сами собой, а рассказывать синьорине Бономи о заманчивом предложении её «старого, доброго друга»? Мало ли какие мысли придут в голову этой особе… Избыточным гуманизмом она, судя по всему, не отличалась. Вдруг ей покажется, что сейчас самое время избавится от непонятного месье? Окончить свои дни в Милане мне совсем не улыбалось. С другой стороны, Кольбиани был слишком хитёр, чтобы ставить исключительно на меня. Наверняка у него был запасной план устранения опасной для него «крёстной матери». И это меня немного пугало. Во-первых, потому, что Паола была моим единственным союзником. А во-вторых, она мне просто нравилась. И чем больше я о ней думал, тем сильнее было это чувство. Никакого отношения к делу не имеющее.

Стоять на улице было глупо. Приняв решение, равно удовлетворяющее требования моего желудка и безопасности, я двинулся в сторону Piazza Duomo. К вечеру на площади собиралось множество праздношатающихся итальянцев, её ярко освещали фонари и украшали карабинеры, парочками фланировавшие с автоматами наперевес. Всё это меня вполне устраивало. Особенно кстати было множество ресторанов и ресторанчиков на любой вкус, расположенных в этом районе. Желудок мой откровенно прилип к позвоночнику, мешая ходить, думать и вообще жить. И я совершенно не намерен был с ним препираться. В результате чего довольно быстро оказался на Corso Venezia, в большом и оживлённом ресторане «Santini».

С трудом объяснив метрдотелю, что место посредине зала меня устроить не может никоим образом, я заполучил столик у стены и кожаную папку с меню. Кухня в этом заведении была итальянской, но даже это не могло меня испугать. Как-то в Париже я имел несчастье посетить африканский ресторан, с ярко выраженным сенегальским уклоном. Думаю, что ничего страшнее этого в моей жизни уже не случится. Впечатления от говядины под соусом из какой-то коричневой вонючей муки до сих пор жили в моём организме. А «котлетки по-милански», если абстрагироваться от их цены, мало чем отличались от столь любимых в России «котлеток по-киевски». В общем, о наслаждении здесь говорить было бы неуместно, но еда оказалась качественной и обильной. Посетителей в ресторане хватало, но всё происходило на редкость тихо и благопристойно. Думать, по крайней мере, мне не мешали.

Похищение Даши, организованное доном Кольбиани, было мне на руку. Я склонялся к тому, что заказ действительно исходил от отца, а в этом случае её жизни ничто не угрожало. Накупается в море, поест фруктов. Она как-то участвовала во взаимоотношениях отца и Стрекалова, но как именно – объяснять мне, похоже, никто не собирался. А раз так, то пусть сами с ней и нянчатся. Мне вполне хватало забот и без неё. Настораживало другое.

Раз отец не давал санкции на убийство Паолы Бономи, значит, инициатива целиком и полностью исходила от самого Кольбиани. И была чистой воды самодеятельностью. Вовлекая меня в свои игры, он не мог не понимать, что так или иначе это станет известно отцу. Хотел за мой счёт укрепить свои позиции? Возможно… В любом случае, никаких шагов, направленных против Паолы, я предпринимать не собирался. Это их разборки, мне такие печали без надобности. Со своими бы разобраться. Пока я валялся в номере, выпивая и покуривая, в мою голову помимо очевидного бреда заскочила и парочка здравых идей, не лишённых практического смысла. Судя по всему, времени на затяжные игры с охранниками Давида у меня не было. Вариант со штурмом дома тоже отпадал по определению – откуда я возьму полувзвод обученных парней и три вертолёта? Паола совершенно недвусмысленно намекнула, что не может участвовать в подобных игрищах. Получалось, что действовать мне придётся одному, и быстро. В духе героическом и неправдоподобном. Оригинальная помесь камикадзе, Джеймса Бонда и майора Пронина в одном лице. Интересно, кто в этом городе делает лучшие гробы? Ха-ха… Шутка.

На самом деле одна идея у меня всё же возникла. Вероятность успеха в случае её реализации была достаточно велика, загвоздка заключалась только в количестве исполнителей. Одному мне было не справиться при всем горячем желании и больших возможностях. Всё равно нужен помощник. Квадратура круга какая-то, право слово…

Записку мне принесли вместе с кофе. Небольшой листочек бумаги, взятой здесь же, в ресторане, сложенный вдвое. Развернув его, я с искренним изумлением прочитал: «Нам необходимо встретиться. Приходите в 23.30 на Piazza San Babila. Скамейки у фонтана. Я сам к вам подойду. Друг». Самое поразительное, что всё вышеизложенное было написано на русском языке. Аккуратным, твёрдым почерком. Что-то я не припоминал никаких друзей из России. Большинство встреченных за последнее время «россиян» вели себя совсем не по-дружески. Скорее наоборот. Я подозвал официанта, без особой, впрочем, надежды на успех.

– Скажите, любезный, откуда эта записка? – спросил я по-английски. Он недоуменно нахмурился, потом лицо его просветлело, и он радостно начал говорить. Бедняга думал, что тоже владеет этим языком. С пятого на десятое я понял, что синьор, просивший передать мне послание, перед этим расплатился и уже ушёл. А сидел он «там» – и официант кивнул в сторону выхода. Я попытался вспомнить сидевшего «там» человека – и не смог. Костюм, галстук, мужчина. Ничего особенного. Раньше, во всяком случае, я этого «друга» не встречал. Чрезвычайно интересно. Заплатив по счёту и оставив «англоязычному» официанту щедрые чаевые, я покинул ресторан. До встречи с таинственным незнакомцем оставалось ещё больше часа. Эх, гулять так гулять! Я купил пакетик жареных каштанов и направился в сторону Via Brera. Даша, ныне томящаяся в лапах итальянской мафии, как-то говорила, что вечерами там собирается тёплая компания гадалок, художников, туристов и экстрасенсов. Она утверждала, что это «ужасненько интересно». Странно, но, думая о ней, я совершенно не испытывал угрызений совести, беспокойства или раскаяния. Полдня не видел и уже привык. К хорошему быстро привыкаешь. «Леди из экипажа – пони легче» – кажется, так считает великий русский народ? И потом, под папиным контролем ей действительно должно быть лучше, чем со мной. В том, что Кольбиани будет с неё пушинки сдувать, я даже и не сомневался.

На «ужасненькой» улице и впрямь оказалось интересно. Жители её явно не относились к числу рядовых строителей итальянского капитализма, поэтому порядок поддерживался всеми возможными методами. Никакого безобразия многочисленные полицейские не допускали. Зато в остальном… Вся миланская богема была представлена в полном объёме. Художники писали картины и портреты всех желающих, гадалки – гадали, туристы бродили, экстрасенсы… В общем, они тоже что-то делали. Всё выглядело по-итальянски сочно и колоритно. Я нацелился на одну особенно живописную предсказательницу грядущего. Возможно, потому, что выглядела она намного профессиональнее всех прочих. В отличие от них, она не пыталась привлечь к себе внимание, не суетилась и не бормотала невнятные благоглупости таинственным голосом. Ей и

лет-то было немного, максимум тридцать – тридцать пять. Длинные чёрные волосы обрамляли красивое, неестественно бледное лицо. Большие глаза с очень маленькими зрачками смотрели словно сквозь тебя, в одну ей ведомую даль. Закутанная в какие-то пёстрые куски тканей, она сидела в позе лотоса на маленькой плетёной циновке и слегка раскачивалась в такт неведомой мелодии. Почему-то пройти мимо я не смог. Что-то в глубине моего сознания мощно и настойчиво подталкивало, притягивало меня к этой женщине. Такое иногда уже случалось, и всякий раз я убеждался в не случайности происходящего. Подойдя поближе, я осторожно присел перед ней на корточки.

– Синьора! – Она смотрела прямо сквозь меня. И я ей, похоже, не мешал. – Синьора, прошу вас, погадайте мне… – снова сказал я.

И её взгляд упал на меня. Секунду я погружался в эти глаза, и она показалась мне вечностью. А потом веки её опустились, и это наваждение ушло. Она прикрыла глаза и протянула мне раскрытую ладонь. Я полез было в карман, хотел достать деньги, но гадалка остановила меня.

По-прежнему не открывая глаз, она тихо произнесла:

– Нет. Дай мне руку…

Её ладонь оказалась неожиданно горячей и сильной, она крепко держала меня, и в этот момент у меня вновь появилось странное ощущение. Словно кто-то невидимый заглянул в мой мозг и, в одно мгновение пролистав его содержимое, так же неуловимо исчез, унося с собой копию моих мыслей, чувств, эмоций, копию моего «Я». В этот момент я осознал, что, не отрываясь, смотрю в широко открытые глаза этой странной женщины. И её взгляд… Ужас, отвращение, жалость – в нём было всё.

– Уходи, – резко сказала она, отбрасывая мою ладонь. – В тебе нет добра и нет зла. Ты живёшь чужой жизнью, и путь твой – в тени. Твоё будущее закрыто для меня, а прошлое… ужасно. Найди себя, иначе – тьма… Мне нечего тебе сказать.

Машинально, не отдавая себе отчёта, я вновь полез в карман, но она буквально отшатнулась от меня:

– Нет! Оставь свои деньги, уходи!

И я ушёл, быстро, толкая встречающихся на моём пути людей и спиной, кожей чувствуя провожающий меня взгляд. Остановился я, лишь завернув за угол. Только там, вытирая со лба выступившие холодные капельки пота, я внезапно понял, сообразил, осознал… Я общался с этой женщиной, не зная итальянского языка. На французском? Английском? Не помню…

Закурив, я медленно побрёл по улице, с трудом пытаясь привести в норму разбушевавшиеся нервы. Такого со мной ещё не случалось. Нет, лучше бы я был закоренелым материалистом…

* * *

На встречу с таинственным незнакомцем я не пошёл. Интересно было безумно. Но и опасно не в меньшей степени. Площадь San Babila я успел изучить достаточно хорошо. Слишком уж много там было укромных местечек, способных приютить опытного стрелка. Перспектива получить пулю в голову меня почему-то не вдохновляла. Да и записка, написанная по-русски… Какая-то бредятина. Понемногу отходя от неприятной встречи с гадалкой, я доплёлся до отеля. А попав в номер, безрассудно усугубил это дело хорошей порцией виски. И рухнул в кровать.

Разбудил меня телефонный звонок. Это уже стало хорошей традицией, к этому я привык. Непривычно было другое. За окном стояла глубокая ночь, никаким утром даже и не пахло. Обычно мне всё же удавалось поспать. Мысленно чертыхаясь, я снял трубку.

– Месье Будик? – Голос звонившего мужчины был мне незнаком.

– Э-э-э… Простите, а какого чёрта? – предельно вежливо спросил я. Будь этот засранец поближе, вот тогда я бы ему сказал…

– Вы получили мою записку?

О! Это же тот самый «Штирлиц» из ресторана!

– Какую записку? – Удивление в моём голосе было ну о-о-чень наглым. Будем играть в «дурака». Миланский гамбит, бубны – козыри, моя сдача… Терпеть не могу, когда мешают спать.

– Нам нужно встретиться. Это действительно очень серьёзно.

А ведь похоже, что он не шутит. И волнуется.

– Нет таких дел в театре, которые нельзя решить днём, – твёрдо сказал я. – Но если вам так неймётся… Вы знаете, какой у меня номер?

– Да, – быстро ответил звонивший.

– Ну, тогда заходите. Вы далеко от отеля?

– Нет, – он словно ждал этого приглашения. – Я скоро буду.

Насчёт «скоро» он явно погорячился. Я успел измучиться ожиданием, сидя в той самой, памятной дневными событиями, кладовке. Глупые итальянцы поменяли на её дверях замок. От старого он отличался разве что в худшую сторону. Во всяком случае, вскрыл я его мгновенно. Дело в том, что окружавшая грядущий визит таинственность никак не располагала к сидению в номере. Я обычно старался занять место охотника, а не жертвы. Учитывая взрыв в гостинице «Украина», такая тактика казалась мне совсем не лишней. Поэтому сразу после звонка незнакомца я поспешил покинуть номер и устроился в кладовке, дававшей чудный обзор. А на «Беретту» накрутил глушитель. Мало ли что может случиться? Зачем же шуметь?

Он был один. Шёл быстро, но осторожно, бросая внимательные взгляды по сторонам. Сложно было сказать, есть ли у него оружие. По крайней мере не в руках. Мимо кладовки он прошёл, ничего не заметив. А когда дошёл до моего номера, я тихо вышел в коридор и оглянулся. Чисто. В этот момент он постучал в дверь.

– Да-да, – сказал я, стоя от него метрах в пятнадцати и всё время держа его под прицелом. – Оружие у вас есть, милейший? – доверительно улыбаясь, спросил я. Он покачал головой. Пришлось проверить. Оказалось, честный фраер. В том, что он – фраер, не было ни малейшего сомнения. «Профи» – разведчик? Возможно. Но как боец – полный ноль. Таким даже оружие не помогает, они не знают, что с ним делать. Высоколобый, думать привык. Хотя, судя по фигуре, спортом он занимался. Форма для его сорока – сорока пяти лет вполне приличная. В теннис, наверное, играет.

– Вы же не настаиваете на беседе именно в моём номере? – Я продолжал сладко улыбаться. Он молча кивнул.

Молчун. Люблю молчунов. Хотя, по-моему, и здесь я неоригинален.

– Тогда пойдёмте на лестницу. Там нам вряд ли помешают.

Спорить он не стал.

* * *

Убрав пистолет, я присел на ступеньки, жестом радушного хозяина предложив ему выбирать место. Он сел чуть пониже и прислонился спиной к перилам. Хорошее лицо, только осунувшееся какое-то. И взгляд уводит. Что-то его здорово беспокоит. Интересно…

– Кто вы? – спросил я напрямую. Он усмехнулся, не глядя на меня, и полез в карман за сигаретами. Закурил.

– Дмитриев, Виталий Борисович. ФСБ. Майор. Оперативное планирование, анализ. Сектор – Западная Европа. А вы – Андре Дюпре. До того – Андрей Бобров. Как вас звали ещё раньше – не знаю. Моя задача – ликвидировать вас и Давида Липке.

– Ну и что? Я должен пожелать вам успеха? – От удивления мне даже улыбаться расхотелось. – Вы на кого работаете, майор? И как? Вы же не представляться ко мне пришли, верно? Так рассказывайте, чего тянуть кота за хвост.

И он начал рассказывать.

Большая часть его истории была интересна скорее Стрекалову, чем мне. Я и так догадывался, что в России есть мощная организация, которая объединила в себе «лучших из лучших»: представителей властных структур, бизнеса, спецслужб и «бандитов». Дмитриев называл её Структурой. Подробности, которыми он поделился, особого интереса не представляли. В лучших традициях любой мафии исполнители, подобные ему, знали немного. Имена непосредственных руководителей,

структура взаимодействия с «официальной» частью ФСБ – всё это было любопытно, но совершенно бесполезно. Кроме личного свидетельства моего гостя, доказательств не было никаких.

– Я могу рассказать вам об этой организации всё, что знаю сам. Но возвращаться в Россию и давать показания? Нет. Мне даже не дадут сойти с трапа самолёта, понимаете? Я слишком хорошо представляю их возможности, чтобы рассчитывать на успешную борьбу с ними. Это как шторм, цунами. Кто-нибудь может остановить шторм? А здесь то же самое. И не потому, что все вокруг поголовно подлецы, нет. Всё так перепутано… Нет ни «красных», ни «белых», все люди вокруг стали какими-то «серо-бурыми». Я всю жизнь служил своей Родине и никогда не был трусом. Я готов защитить её интересы даже ценой своей жизни, но ведь этого не будет. Меня просто убьют одни негодяи или же используют другие. В той жизни, которой живёт сейчас моя страна, честным, порядочным людям отводится роль пешек. И это в лучшем случае. Я глубоко уважаю генерала Стрекалова, и поэтому я пришёл к вам. Я всей душой желаю ему успеха, но… Не верю в него. Стрекалов фанатик, он будет драться до конца и падёт смертью храбрых. А я так не могу.

– Так чего же вы хотите от меня, майор?

– Я хочу помочь вам. И хочу, чтобы вы помогли мне, – устало сказал он. – Поймите, всему есть предел, в том числе и человеческой подлости. Я очень много сделал в своей жизни ошибок, но я не хочу и не могу становиться предателем. А выбор у меня небольшой. Или я стану покойником, или мне нужно бежать и сдаваться на милость тех, против кого я всю жизнь боролся. Я, конечно, не генерал, но знаю достаточно много и был бы желанным гостем для тех же американцев. Это – предательство. Такой ценой мне жизнь не нужна.

Он тяжело и горько вздохнул.

– Стрекалову нужны данные по Структуре? Я расскажу всё, что знаю. И помогу вам ликвидировать или захватить Давида. Как пожелаете. У меня есть группа, трое кадровых сотрудников ФСБ, и они искренне уверены, что работают здесь по заданию Родины и во благо ей. Интересы Структуры представляю только я. Официально наша группа занимается разработкой связей ЦРУ и итальянской мафии, так что всё будет абсолютно честно. А когда вы получите всё, что вам нужно, то поможете мне легализоваться на Западе, а моей группе вернуться в Россию. Они не интересуют Структуру, потому что ничего не знают. Весь сыр-бор только из-за меня.

– А вы не боитесь, что я постараюсь выжать из вас максимум информации, а потом передам тем же американцам? – спросил я. Он пожал плечами.

– Конечно, боюсь. Но другого выхода у меня всё равно нет. Либо довериться вам, либо… Застрелиться самому. Не дожидаясь выстрела их ликвидатора. Кстати, он, по всей видимости, уже здесь.

– Да? Интересно… Виталий, а что вы о нём знаете? – спросил из чистого любопытства. А он, похоже, из чистой вежливости мне ответил:

– Ничего. Он прибыл в Италию как турист, получил снаряжение и исчез. Документы наверняка поменял, никто его не видел. И не увидит до того момента, пока он не выполнит задание.

– А какое у него может быть задание?

– Зачистка. Вы находите Давида, моя группа ликвидирует вас обоих, а он уничтожает мою группу. И с тихой грустью возвращается домой. Все концы – в воду. Как раз в стиле Структуры.

– Понятно. То есть отловить этого деятеля нам не удастся? Даже объединившись?

– Думаю, что нет. Да и зачем это вам? Занимайтесь своими проблемами, до вас ему пока дела нет. Скорее всего, – уточнил он.

Почему-то я ему верил. Доверчивость – черта довольно опасная, но я интуитивно чувствовал, что этот человек не лжёт. А помощь мне была нужна, очень нужна. Совместно с его группой мы вполне могли реализовать мой план захвата Давида. Обеспечить его надёжными документами с помощью Стрекалова тоже было несложно. Похоже, это судьба. А если особенно не раскрываться, то и риск предательства с его стороны можно свести к минимуму.

– Хорошо. Тогда давайте определимся. Мне понадобится ваша помощь, причём в ближайшие дни. Стрелять ваши люди умеют?

К моему величайшему удивлению, ответ оказался положительным.

– Естественно. Я – мастер спорта по биатлону, остальные прошли спецкурс. Это же боевая группа, мы сюда не отдыхать ехали.

А я-то его «высоколобым» обозвал… Хотя биатлон, конечно, не совсем то, что нужно для штурма укреплённых особняков. Но – тоже неплохо.

– Оружие? – продолжал я.

– Только личное. Но можно заказать…

– Не нужно. Это не проблема. Договоримся так – я сам вас найду. Оставьте номер телефона и предупредите своих людей о возможном звонке. Придумайте что-нибудь. Да, и ради бога, прекратите за мной следить. Надоело.

– Пожалуйста. Только имейте в виду – за вами наблюдают не только мои люди.

Он был уже третьим человеком, который мне об этом говорил. Простая арифметика подсказывала, что, помимо уже известных мне участников этих «Итальянских игр», есть ещё как минимум одна компания. Может быть, американцы? Кто-то же стрелял в синьора Марсано?

– Я знаю, что не только ваши, – раздражённо сказал я. – И не только наблюдают. Позавчера меня чуть не пристрелили прямо на улице.

– Во время встречи с человеком Стрекалова? – спросил Дмитриев заинтересованно.

– А что, это ваша работа? – немедленно насторожился я.

– Нет. Как раз в это время мои люди вас упустили. Просто я случайно узнал о гибели агента СВР в Милане. А сейчас сразу вспомнил. Странно всё это. Кто мог его выследить? И зачем убивать?

– Майор, если бы я знал всё, то жил бы далеко, спокойно и счастливо. А не сидел бы с вами ранним утром на ступеньках лестницы. Оставим эту тему. Насчёт связи вы всё поняли?

Он кивнул. В отличие от меня Дмитриев сейчас ощущал себя на гребне волны – его проблема кое-как начала решаться. А к моему вагону заморочек просто добавилась ещё одна маленькая тележка. Битком набитая всё теми же проблемами. С добрым утром, Италия!

– Тогда расходимся, – решительно закончил я. – Делайте зарядку, майор. Скоро вам это пригодится.

Глава шестая

Наскоро перекусив, я выскочил из отеля. На часах было около девяти. Чтобы выполнить и перевыполнить всё намеченное, следовало поторапливаться. Для начала я забежал в магазин, расположенный на соседней Via Disciplini, и приобрёл мобильный телефон. Отсутствие нормальной связи с окружающим миром стало меня порядком раздражать после вчерашней прогулки. Заодно я убедился в том, что за мной по-прежнему следят. Симпатичная рыжеволосая девушка шла следом, метрах в двадцати, старательно изображая нечто среднее между прогулкой и походом по магазинам. Не желая быть голословным, я немного погулял вокруг гостиницы, то и дело останавливаясь у витрин, заходя в кафе и маленькие магазинчики. Нет, синьорина определённо шла именно за мной, шла нагло, совершенно не пытаясь скрывать этого. Странно. Раньше они работали не в пример аккуратнее. В любом случае, такой эскорт мне был ни к чему. С трудом преодолев желание отловить эту девицу и задать ей пару вопросов, я повернул обратно, в сторону гостиницы. «Мерседес» со вчерашнего дня стоял в подземном гараже отеля и, судя по результатам внимательного осмотра, который я провёл перед «вскрытием», его никто не пытался усовершенствовать и дополнить. Парой килограммов тротила, например. Заплатив за стоянку, я выехал на

свет божий и, не торопясь, поехал по улицам, внимательно следя за окружающим пространством. Трёх поворотов хватило, чтобы выделить из общей массы машин серенький потёртый «Ауди», который словно приклеенный следовал за мной. Дистанцию они соблюдали приличную, но и отставать явно не собирались. Устраивать гонки по Милану было бы глупо, местные окрестности эти орлы наверняка знали лучше. Но и тащить их за собой в мои планы не входило. Придётся жаловаться. Что-то я давно не общался с синьориной Бономи.

Она ответила сразу же. Нет, мобильная связь – великое дело. Сейчас я им организую гонки за лидером.

– Добрый день, Паола, – довольно нахально, конечно. Но она сама разрешила называть себя так. Как, впрочем, и я…

– А! Это вы, Андре? Добрый день. Я давно жду вашего звонка. Как у вас дела? – Очень мне нравился её голос. Бархатный, низкий, с лёгкой хрипотцой… Обворожительно.

– Мне нужна ваша помощь. За мной настойчиво присматривают какие-то синьоры, и меня это очень нервирует. Я как раз собирался за город, полюбоваться окрестностями Милана. Хотелось бы обойтись без свидетелей. Понимаете?

– Естественно. Сколько их?

– Пока одна машина. Серый «Ауди». Они, правда, могут меняться…

– Хорошо. Где вам удобно от них избавиться? – реагировала она очень по-деловому.

Я прикинул соотношение места и времени. Вся наша дружная компания как раз проезжала мимо Piazza S. Maria della Grazie. Пока то, пока сё… Минут сорок должно хватить.

– Дорога на Геную, километрах в двадцати от реки. Я там буду через час. Успеете? – Судя по карте, разложенной на моих коленях, чуть дальше указанного мной места это шоссе пересекалось с другим, менее благоустроенным. По нему-то я впоследствии и доберусь туда, куда нужно.

– Через час… Шоссе «А7»… Двадцать километров от Ticino… Да, вполне. Запишите телефон: 7600–2663. Когда будете подъезжать к месту, скорректируйте детали. А мне позвоните вечером, если вам не трудно. Я уже третий день ожидаю вашего приглашения.

– Какого приглашения? – искренне удивился я.

– На ужин, Андре. Вы что, забыли? – Она тоже казалась удивлённой.

– Да… То есть – нет… – Эта женщина умудрялась всё время поставить меня носом в угол. – Я обязательно позвоню вам, Паола, как только закончу с делами…

– О, не стоит торопиться ради меня… – Она уже положила трубку, а я всё ещё слышал её переливистый смех. Чудная женщина. Кокетка, конечно, но очень нравится…

Номер телефона «координатора» пришёлся весьма кстати. Буквально на выезде из Милана «Ауди» сменил мощный «Мерседес». Теперь мы сравнялись в скорости. Опытные, однако, ребятки. Ладно, посмотрим, что за сюрприз подготовили нам люди Паолы. Я перезвонил по указанному номеру и сообщил новые данные. Ответил мне не кто иной, как Луиджи:

– Всё в порядке. Их встретят после сорокового километра. Вам лучше проехать мимо, не задерживаясь. Удачи, – и он отключился. Вежлив, приветлив… Какая муха его укусила?

День выдался на редкость обыденным. В том смысле, что солнце палило в лучших итальянских традициях. В машине, правда, было прохладно, но я с ужасом представлял, что случится в случае поломки кондиционера. Жарко?е в собственном соку по-милански. Кошмар. Местность вокруг простиралась весёленькая: поля, какие-то строительные площадки, деревушки, холмы. Я и не заметил, как миновал условленную отметку. На этом участке дороги вовсю шёл ремонт. Строительной техники, во всяком случае, стояло великое множество. Хуже было с самими строителями. Ни одной живой души я так и не заметил. Наверное, обед. Плавно протянувшийся с завтрака до ужина. Удивительно ленивый народ.

Не успел я вспомнить добрым словом итальянских тружеников, как ситуация на дороге резко изменилась. Почти сразу после того, как я миновал основное скопление строительной техники, один из огромных бульдозеров внезапно ожил и неожиданно шустро для своей комплекции полез на проезжую часть. Вопреки инструкциям, полученным от Луиджи, я притормозил – такое шоу не каждый день показывают. Белый «Мерседес» моих преследователей, постепенно снижая скорость, катился прямо на опущенный стальной нож до тех пор пока не остановился совсем. Метрах в пяти от несокрушимой громады «Caterpillаr». И в этот момент в него сзади, на полной скорости врезался гружённый землёй самосвал. Зажатую между двумя стальными монстрами машину в одно мгновение смяло в бесформенную лепёшку. М-да… Из всех известных мне способов уходить от погони этот, бесспорно, был самым эффективным. И надо признать, весьма впечатляющим. Не хотел бы я оказаться на месте тех парней…

Свернув с этого шоссе, я направился в сторону маленького города Pavia, миновал его и выехал на другую магистраль, на моей карте обозначенную как «А1». И уже по ней добрался до усадьбы Давида. Точнее, до того места, где он проживал в данный момент. Где-то здесь засели наблюдатели Луиджи, но сейчас они меня не интересовали. Сверив план водоснабжения дома с реальной местностью, я переложил пистолет в поясную кобуру, выпустил лёгкую пёструю рубашку поверх джинсов и отправился гулять по окрестностям. Сшибая полевые цветы клюшкой для гольфа, с которой я решил пока не расставаться. Во-первых, всегда можно было прикинуться эксцентричным миллионером – любителем гольфа, выбирающим место под будущую площадку. А кроме того, столь универсального и с виду безопасного предмета, как клюшка, мне ещё не попадалось. Отогнать собаку, проломить голову, просто повертеть в руках – положительно, эта штука мне нравилась всё сильнее и сильнее.

Судя по схеме, выданной мне Луиджи, водоснабжение усадьбы осуществлялось двумя способами. Непосредственно в дом вода поступала из артезианской скважины, находящейся где-то на территории парка. А бассейн наполнялся из небольшого озера, расположенного за холмом, со стороны взлётной площадки и минного поля. Эта система была более старой и, по всей видимости, осталась в наследство от прежних хозяев. Она-то меня и интересовала в первую очередь.

До озера я добрался совершенно спокойно. Никакой охраны за территорией усадьбы, естественно, не было. Заборная труба тоже нашлась довольно легко. Её архитектурно выделили из общего пейзажа, выложив вокруг гранитные блоки. Глубина в этом месте оказалась приличной, трёхметровый кусок шнура с зажигалкой на конце дна не доставал. Но это большой роли и не играло. Главное, что труба выходила почти к самой поверхности воды.

Погуляв вокруг озера, я убедился в том, что проехать на машине здесь можно. Особенно на грузовой. Пока всё складывалось на редкость удачно. Если не считать того, что новые туфли сначала натёрли мне ноги, а потом насквозь вымокли. Злобно ругаясь, я снова сделал большой крюк вокруг дома и взобрался на вершину холма. Того самого, с которого первый раз обозревал эту чудную местность. По всем моим выкладкам получалось, что расстояние до бассейна было больше двух километров плюс деревья, сильно сужавшие картинку. Ни о какой прицельной стрельбе и речи быть не могло. Но… Это вполне меня устраивало. Скинув туфли, я босиком спустился с этого холма и, радостно пыхтя, взобрался на соседний. Третий, и последний. Он был самым высоким. От дома его отделяло километра три с лишним, и та часть, которая выходила на усадьбу, почти отвесно обрывалась вниз. При

определённых навыках и хорошем ветре… Вполне, вполне… Чрезвычайно довольный, я начал спускаться вниз, к машине. Всё, что меня интересовало, я увидел. А если кто-то из обитателей дома и заметил мои метания, то всё равно ничего не понял. Уж в этом-то я был уверен.

Обратно я возвращался по прямой дороге, не делая остановок, и до Милана доехал намного быстрее. Первое, что я сделал, попав в город, это заехал в недорогой, но вполне приличный магазин «Sartoria al Corso», рекламный проспектик которого валялся в моём номере. И купил там нормальные туфли.

* * *

В холле родного отеля меня усердно ждали. Причём не один человек, а сразу двое. С половиной. Первого я сначала не заметил, зато второй… Вторая, если уж быть точным. Ею оказалась синьорина Стефания. Да-да, та самая безумная девушка-менеджер из Фестивального центра. Её смело можно было считать за полтора человека. Мне сразу нестерпимо захотелось стать маленьким и незаметным. Но у синьорины оказалось орлиное зрение, да и манеры мало чем отличались от повадок хищника.

– Месье Будик! – возопила она. И я решил, что жизнь закончилась. Было в её вопле что-то эдакое… Роковое.

Но, как вскоре выяснилось, ничего страшного она в виду не имела. Просто дирекция Фестиваля случайно вспомнила о нашем существовании и прислала приглашения на спектакль. По иронии судьбы, это оказалась новая постановка Камерного Драматического театра. Похоже, бедняжка искренне верила в гениальность очередного творения Великого и Ужасного режиссёра. Во всяком случае, конверт она вручала мне чрезвычайно торжественно. Я искренне поблагодарил Стефанию. Она уже уходила, я всё никак не мог поверить, что так легко отделался. Бывает же такое…

Наверное, поэтому я и не заметил второго гостя. Он стоял уже в двух шагах от меня, когда я среагировал на его присутствие. Высокий, загорелый мужчина. Светлые волосы, длинные скандинавские усы, и – он был страшно, феерически разъярён. Голубые глаза потемнели, а и без того тонкие губы сжались до предела. Человеку явно с огромным трудом удавалось сдерживать себя.

– Послушайте, Дюпре! – тихо, напряжённым голосом произнёс он. – Что вы себе позволяете? Вы что, с ума сошли?

Говорил господин по-французски, но с таким акцентом, что не признать в нём американца было невозможно. Только они могут так уродовать чужой язык. Да и свой тоже.

– Вы забыли представиться, мой дорогой, – холодно сказал я.

– Да я тебе… – Он сдержался огромным усилием воли. – В этой машине был мой друг, понимаешь, ублюдок?!

Тут моё терпение иссякло. Не знаю, что этот янки думал о себе, но думал он это зря. Молниеносным, отточенным многолетней тренировкой движением я легко коснулся его груди, как раз напротив сердца. Всё произошло так быстро, что заметить было невозможно. Никто и не заметил, а мой собеседник вдруг широко открыл рот, силясь вдохнуть в себя воздух, не смог и начал медленно оседать в стоявшее позади него кресло. Я лишь самую чуточку помог ему рухнуть прицельно. И сел рядом, на подлокотник.

– Мне плевать на ваших друзей, месье. Если вас действительно заботит их здоровье – лучше бы им держаться от меня подальше. Это единственный способ. Что? Вы хотите что-то сказать? – Он действительно пытался. Здоровый мужик. Обычно такое «касание» отключает человека минут на десять. Хотя можно и навсегда. По желанию касающегося. Я склонился к нему.

– Ты… покойник… – и сплошная нецензурщина на родном ему диалекте. Понятно. Из тугодумов мистер.

– Мальчик… – Я пренебрежительно похлопал его по щеке. «Мальчику», между прочим, было наверняка за сорок. – Оцени своё положение, а потом рассказывай, как ты хочешь меня иметь. И – мистер? Вы начали первыми. Вспомни Хельсинки. Последний раз говорю – не трогайте меня.

– Дурак… – прохрипел он. – Это раньше… мы тебя не трогали… молись своему Будде… засранец.

Всё-таки нахамил. Проявив при этом знание моей биографии. Нет, не зря я после итальянцев более всего терпеть ненавижу янки. Удивительно тупая народность. И упрямая при этом. Я слегка ткнул его пальцем в шею. Он тут же осел и замолк. Вот это уже точно надолго. Оглядевшись, я пришёл к выводу, что нашей беседой никто не заинтересовался. Этот чудак примчался крушить меня один. Ну ничего. Начальство ему мозг вправит. Точнее, сначала ему. А потом возьмутся за меня. Сунув ему в руки газету, я отправился к лифту.

Отмокая в душе, я прокручивал ситуацию со всех сторон, пытаясь сложить в своей несчастной голове эту большую головоломку. В принципе, та жёсткость, с которой люди Паолы Бономи стряхнули с моего «хвоста» преследователей, была излишней. По большому счёту. Но… Что выросло, то выросло. А хамил я этому американцу намеренно. Раз уж всё прояснилось, то надо быстренько доводить ситуацию до кипения. И кушать руками варёную рыбу. Главное – не обжечься самому. Очень сложно работать, когда все сидят молча и внимательно смотрят друг на друга, исподтишка пинаясь под столом ногами. Совершенно неясно, кто именно тебя пнул. Поэтому я всегда старался убрать стол и выдать каждому присутствующему по сусалам. А дальше по ситуации. Для полноты картины осталось выкрасть Давида и послать подальше дона Кольбиани. Вот тут-то и начнётся самое интересное.

Выйдя из ванной, я взглянул на часы. Однако… Было уже хорошее начало седьмого. Самое время ужинать. Я залез обратно в ванную комнату, включил воду на «полную громкость» и набрал номер Паолы:

– Добрый вечер, синьорина. Хочу выразить вам свою признательность. И пригласить на ужин.

– Вы не спешили, месье. Поэтому на ужин вас приглашаю я. А поскольку вы совершенно не знаете Милана, то мне придётся за вами заехать.

Она замолчала, что-то вычисляя.

– В 19.45. У входа в отель. И… Месье Будик. Я терпеть не могу опозданий.

– Я учту, – потерянно сказал я, но она уже положила трубку.

* * *

В назначенный час я, как любовник молодой, стоял у большого окна в холле отеля, трепеща от волнения. Надо сказать, что трепеталось мне не только в силу романтической настроенности: одна мысль о том, какую великолепную мишень я сейчас представляю, заставляла душевно содрогаться. Надо отдать Паоле должное – её лимузин появился точно в 19.44. Поспешая изо всех сил и стараясь при этом не слишком суетиться, я приблизился к машине. Вышедший водитель открыл мне дверцу, и, убедившись в том, что синьорина Бономи в салоне одна-одинёшенька, я забрался внутрь. Дверца с тихим щелчком закрылась.

– Я совсем забыла вам сказать, – задумчиво произнесла она, критически обозрев мой вечерний костюм. – Мы будем ужинать в «Concordia». Это модный ночной клуб. Костюм там… Необязателен. Придётся вам оставить пиджак и галстук здесь.

Внимательно изучив то, во что была одета моя спутница, я был вынужден с нею согласиться. Предельно короткая чёрная юбочка, открытая блузка, не менее чёрная и обтягивающая её тело как перчатка, – да, галстук мне вряд ли понадобится. Выглядела она в самый раз для дискотеки. Только небольшие бриллиантовые серьги напоминали о «социальном статусе» девушки. Чуть больше месяца назад, в доме отца, я совершенно случайно просматривал последний каталог «Garrard». Ему всё время присылали подобные вещи, хотя на моей памяти он никогда ничего не покупал. Так вот, эти серёжки там были.

– Вы смотрите так, словно я сделала

что-то ужасное, – заметила она. – А ведь я ещё даже и не начинала.

– Не пугайте меня, – совершенно искренне взмолился я. – Честное слово, это излишне. Я и так до судорог боюсь красивых женщин.

– Да? – Она улыбнулась. – Мне так не показалось. Ну хорошо. Чтобы не омрачать ужина, давайте закончим с делами сейчас. Вы не против?

Отвести взгляд от её длинных, потрясающе стройных ног, затянутых в чёрные чулки, было совершенно невозможно. Да и бессмысленно, потому что тогда я упирался глазами прямо в грудь. А там тоже было на что взглянуть. На окнах шторки, сидим друг против друга – это будет почище «испанского сапожка». Она возбуждала меня со страшной силой, прекрасно это понимала и очень этим обстоятельством была довольна.

– Да. Давайте о делах, – пробормотал я.

– Я наказала людей, по вине которых исчезла ваша спутница. Кстати, вы знаете, где она?

Я кивнул. Вдаваться в подробности мне сейчас не хотелось.

– И где же? – с нескрываемой заинтересованностью спросила Паола.

– Давайте поговорим об этом позже. Вопрос интересный, ему стоит уделить время отдельно.

Теперь настал её черед согласно кивать:

– О’кей. Ещё я хотела извиниться перед вами за утренний… инцидент. Луиджи… он бывает излишне резок. Иногда начинает палить из пушки по воробьям. Вряд ли вы хотели, чтобы всё произошло именно так. Или? – Она вопросительно взглянула на меня.

– Это уже неважно, – честно ответил я. – Вы знаете, кто был в той машине?

– Луиджи сказал, что не смог этого выяснить, – Паола слегка напряглась.

– Американцы. Те же, что и в случае с Давидом. Один приходил ко мне в отель сегодня днём. Обещал обрушить на мою голову кары небесные.

– О-о… – Она тихо присвистнула. Глаза её сузились, а взгляд на мгновение стал отсутствующим. – Забавно…

Да уж… Обхохочешься. Похоже, сейчас она прикидывала, во что ей может обойтись любовь Луиджи к «стрельбе по воробьям».

– О нет, – она взглянула на меня, словно прочитав мои мысли. – Я не испугалась. Дело не в этом. Просто, когда мои люди начинают делать глупости, я спрашиваю себя: «А кому это выгодно?» И обычно выясняю – кому. Но это мои проблемы. Мы, кстати, приехали, месье Дюпре. Соблаговолите снять ваш пиджак. О!

Последнее «О!» относилось к моему пистолету. С ним расстаться мне было гораздо тяжелее, чем с пиджаком или с галстуком. Несмотря на все уверения Паолы в том, что её охраны нам будет вполне достаточно. Между прочим, меня просто потряс тот факт, что телохранители подпустили меня к ней с оружием. Это могло означать только одно – синьорина Бономи отдала им такой приказ. Неужели она настолько мне доверяет? С какой стати? Не понимаю…

О делах мы действительно больше не говорили.

Ресторан оказался именно таким, каким я его себе и представлял. Причудливая смесь дискотеки, бара и классического заведения, предназначенного для приёма пищи. Всё это объединялось не только общей крышей, но и всей атмосферой, пропитывавшей это заведение. Мы отправились в «ресторанный» отсек. Заказ принимала красивая молодая марокканка, одетая… В общем, девушка была скорее раздета, чем одета. Я очень отвлекался. Мы сошлись на французской кухне. Пельмени с гусиной печенью под соусом из трюфелей – последний раз я нечто подобное едал в Париже. В «Le Grand Vefour». Это и пельменями-то назвать можно только по российской привычке. С вином разбиралась Паола, и надо признать, получилось у неё это на редкость удачно. Я проникался к ней всё большим уважением. Впрочем, гастрономическая сторона действа нас обоих занимала слабо. В воздухе витали некие флюиды… Проще говоря, эта девушка мне нравилась, и плевать на то, кто она есть. Я сам не бодхисатва, да и где они, критерии? Между тем настроение у неё неожиданно изменилось.

– Я редко здесь бываю в последнее время. А когда-то любила… – задумчиво сказала она, глядя куда-то в сторону.

– Что-то мешает?

– Не знаю… Наверное, я сама. Слишком мало времени остаётся на то, что ещё живёт во мне. В основном приходится делать то, что нужно, важно. Полезно. Не пугайтесь, Андре. Сегодня мне хочется хоть на время забыть обо всём этом. Давно… Очень давно я себе этого не позволяла.

Внезапно я понял, как она изменилась. Это произошло буквально на моих глазах. Пропала очаровательная броня, исчезла властность, энергия, кокетство. Передо мной сидела очень молодая, красивая, безумно уставшая девушка. И мне захотелось просто обнять её. Обнять и погладить по коротким, чёрным как ночь волосам. Это не было тем чувством «доброго папы», с которым я недавно бился в самом себе. Паоле нужна была не жалость. Всего лишь немного понимания. И много любви. Других лекарств от её недуга не существовало. Взобравшись на свой олимп, она сама себя загнала в ловушку. Да, у неё был прекрасный обзор с вершины этой горы из власти и золота. Но как же холодно и одиноко было ей там…

– Может быть, мы потанцуем? – предложил я.

И она взглянула на меня так, что у меня по коже пробежали мурашки. В её глазах я увидел радость, надежду, боязнь ошибиться и желание совершать ошибки. Я желал дать ей всё это… Но было ли во мне столько? Как-то не получалось в моей жизни любить долго и счастливо. Обычно за очень коротким периодом счастья следовал чертовски неприятный промежуток проблем и расставаний. Я не хотел об этом думать, гнал эти мысли от себя, но всё равно думал, сомневался, мучился. Всё разом. Что ж за характер, почему всё так, через…

Мы танцевали. Здесь оркестр играл что-то очень тихое, задушевное, располагающее не к безумному веселью, а к тихому, безмолвному языку взглядов, мимолётных касаний, к тому, что понятно без слов. Потом мы вернулись за столик. Я не помню, почему она начала говорить о себе, была ли какая-то причина, толчок. Или же просто лопнули стены, долгие годы сдерживавшие всю эту боль…

– Знаешь… – тихо сказала она. – Сколько я себя помню, я всегда была одна. Мама рано умерла, а отец… Ему никогда не хватало на меня времени. А потом меня отправили во Францию, в пансион. Отец сказал, что это большая честь. Пансион ордена Почётного легиона. Вековые традиции, бывший монастырь Сен-Дени. Ты не представляешь, какой это ужас! Огромная спальня, сто девочек, всегда всё на виду, среди всех остальных, а ты всё равно одна, потому что никому нет до тебя дела… Я плакала, умоляла отца забрать меня оттуда… Знаешь, что он мне ответил? Что он скорее убьёт меня, чем я покину эти стены до срока… И я закончила его. С отличием. Поступила в Сорбонну. Я была счастлива, у меня были подруги, друзья… Друг… А потом всё закончилось. Случилась эта история… С отцом. И от меня опять все отвернулись… Она – дочь мафиози! В университете собирали помощь для голодных в Африке, я хотела участвовать, но они не взяли мои деньги. Они говорили, что от меня, от этих денег пахнет кровью. Я чуть не сошла с ума. Нервный срыв, так это называется? Меня положили в больницу, кололи какую-то дрянь, от которой я всё время спала. Но однажды меня отвели в сад. Там было так хорошо, солнечно, пели птицы и пахли цветы… Я долго сидела там и не хотела уходить. Вот тогда я и решила – если мир так жесток ко мне, то и я должна стать жестокой. К миру, к людям… Я уехала из Франции, вернулась в Милан. И встала во главе дома… Это было пять лет назад… Мне казалось, что это будет легко, и сначала мне было

легко, я думала, что мщу им всем за себя. Но потом поняла, что это не так… Это нелегко…

Она подняла глаза. Да. Это действительно было нелегко. Иначе откуда в её глазах могло взяться столько боли?

Я почти всё время молчал. Говорить было незачем, да и не мог я в тот момент говорить. Она рассказала мне всю свою жизнь, но у меня было такое ощущение, что я её буквально прожил, двадцать шесть лет за полтора часа. У вас в голове не взрывалась бомба? У меня тоже, но я думаю, что тогда испытал что-то подобное. Какая-то мешанина из осколков чувств, мыслей, главных слов, важных понятий. Только одно было явственно и чётко – я не смогу её предать, обмануть… Как бы она ни повела себя через час, через день, как бы далеко ни спрятала бы вот эту, настоящую себя. Настоящую Паолу Бономи. Я узнал о ней главное. А всё остальное… Всё можно простить человеку, кроме бесчеловечности. Паола, при всём, что я о ней знал, всё равно будет для меня маленькой, одинокой девочкой. Это – главное.

– Слушай, а давай сбежим? – внезапно предложила она. И у меня не нашлось ни единого аргумента против.

Обмануть охрану оказалось на удивление легко. Мы вновь пошли танцевать, постепенно отдаляясь от столика, который занимали её телохранители.

– Оглянись незаметно, – Паола склонилась к моему плечу. – Видишь дверь? Она открыта. Сейчас мы быстро войдём в неё, и ты запрёшь за нами замок. Там подсобные помещения, через них можно пройти насквозь, на соседнюю улицу. Пока охранники будут ломиться в дверь, пока они догадаются выйти из клуба и по улице обогнуть здание – мы уже будем далеко. Ты готов? – Я молча улыбнулся. – Тогда пойдём.

Всё получилось именно так, как она и рассчитывала. Провожаемые гулкими ударами в запертую дверь, мы быстро миновали какие-то кладовые, огромную кухню с множеством людей и выскочили на тихую улочку. Метрах в десяти от выхода стоял, поблёскивая новенькой никелировкой, симпатичный красный «Порше». Я вопросительно поглядел на Паолу. Лукаво улыбнувшись, она протянула мне открытую ладонь. С ключами от «Порше», разумеется.

– Давно готовилась к этой авантюре? – ухмыльнулся я.

– Два года, – радостно ответила Паола. – Хозяйка этого клуба – моя хорошая знакомая. Мы давно придумали этот способ, но… – Она чуть смутилась, но всё же закончила: – Но всё это время мне было незачем убегать от охраны. Незачем и… не с кем.

– Почему ты мне так доверяешь, Паола?

– Не знаю… – Она задумчиво поглядела на меня. – Когда ты появился, я… У меня уже много лет никого не было. Я боялась приближать к себе людей, боялась предательства, боялась потерять человека, ставшего близким… Мне надоело бояться, Андре… У нас много общего, а мои деньги или власть – тебе они не нужны… И… Ты мне нравишься. Я действительно устала бояться, устала от этого одиночества, от такой жизни… Если мне суждено быть преданной, то… пусть это будешь ты… понимаешь? Я хочу тебе верить. И верю. Знай это.

Я не стал ничего говорить. Просто обнял её, прижал к себе и поцеловал со всей нежностью, на которую только был способен.

* * *

Лучи прожекторов метались по залу, выхватывая отдельные лица, фигуры, движения, музыка оглушительным ритмом взрывалась в каждой клетке моего тела, полностью подчиняя его себе. Какой там галстук, мне и в рубашке было жарко, несмотря на огромные лопасти вентиляторов, усиленно разгонявших густой, насыщенный сотнями запахов, воздух. Огромный, ослепительно-тёмный зал самого большого танцевального клуба в Милане поглотил меня целиком, лишь восхищение гибкой фигуркой девушки, танцующей рядом, жило в моём сознании. Паола была безумно, неправдоподобно хороша. В тот момент во мне жила только одна мысль, одна мечта, одна страсть. Забыть обо всём, отбросить тесные условности и, набросившись на неё, срывать всё лишнее с этого потрясающего тела. А потом раствориться в нём, утонуть, расплавиться как воск. С огромным трудом мне удавалось сдерживать это растущее безумие. Она прекрасно понимала моё состояние и искренне наслаждалась им, то обвиваясь вокруг меня всем телом, то отдаляясь и маня к себе призывной улыбкой. Всё было ясно и понятно нам обоим, мы одинаково сильно желали друг друга, но я готов был наброситься на неё немедленно, а Паола доходила до экстаза, ещё только предвкушая его. Мучительное и сладостное ожидание терзало меня, лишая воли, сил, разума. Внимания, к сожалению, тоже.

То, что я в нужный момент повернул голову и заметил этого человека, можно было объяснить лишь случайностью. Или слепым везением. У освещённой стойки бара стоял тот самый американец, посетивший меня днём в гостинице. И на губах его играла злорадная усмешка. Инстинктивно я оглянулся назад, увидел пристальный взгляд молодого итальянца, танцевавшего рядом с нами. Резкое движение, направленное в мою сторону, я скорее почувствовал, чем заметил в залитой яркими вспышками полутьме. И успел ударить, опережая его руку. Бил я на поражение, шансов у парня не оставалось. Лицо его мгновенно изменилось, помертвело, и он рухнул на пол как подкошенный. Наступив на кисть, я наклонился и разжал его руку. Так и есть – маленькая ампула с иглой на конце. Я раздавил её ногой. Паола, не успевшая ничего заметить, стояла рядом со мной и пребывала в полной растерянности. Ничего не объясняя, я схватил её за руку и, выдернув из толпы, начинавшей собираться вокруг нас, молча потащил к выходу. Этот «скорпион» наверняка был здесь не последним.

Кто-то заступил нам дорогу. Я не знал, враг это, случайный посетитель, охранник – выяснять было некогда. Отбив протянутую ко мне руку, я сильно пнул его по голени, одновременно ребром ладони нанося удар по горлу. Готов. Движение слева – и я, отпустив руку Паолы, прыгаю туда, прямым ударом ноги сбивая стоявшего там человека. А потом начинаю с бешеной скоростью раскручиваться вокруг своей оси, успевая наносить и принимать удары со всех сторон одновременно. Возможно, кто-то из окружавших меня людей не имел ничего против нас, разбираться было поздно, и первый удар обычно оказывался единственным. Через мгновение вокруг нас образовалось мёртвое пространство. Быстро окинув взглядом зал, я попытался найти светловолосого американца, но так и не увидел его. Зато заметил напряжённое лицо Паолы, смотревшей на что-то, что было за моей спиной. Мозг сработал как компьютер, я даже успел просчитать, не стоит ли она на линии огня. Мягко извернувшись, я метнул снятые с руки тяжёлые часы в лицо человека, вскинувшего руку в мою сторону. И, подхватив выпавший у него пистолет, снова бросился к дверям, увлекая за собой Паолу. Она уже полностью освоилась с ситуацией и энергично бежала рядом со мной, успевая делать угрожающие движения в сторону особо рьяных посетителей дискотеки. Последняя попытка остановить нас была предпринята уже на выходе: несколько молодцев из секьюрити неуверенно двинулись нам навстречу. У одного из них был пистолет, возможно газовый, но какое это имело значение… Я на бегу выстрелил несколько раз, свалив вооружённого охранника и заставив лечь остальных.

Оказавшись на улице, я притормозил. Паола первой увидала «Порше», стоявший в отдалении. Мы переглянулись. Нет, не стоит, пожалуй. И в это мгновение у входа в клуб, в двух шагах от нас, остановился роскошный кабриолет «Феррари». Я прыжком

преодолел разделяющее нас расстояние и с ходу сунул в лицо юноше, сидевшему за рулём, ствол пистолета. Пока я выкидывал ошалевшего парня из машины, Паола, хохоча как безумная, выставила на тротуар спутницу незадачливого автовладельца. Похоже, что вся эта история ей очень нравилась.

– Садись за руль! – крикнул я ей, оборачиваясь к выходу из клуба и мощным пинком отгоняя начавшего было протестовать юнца. Повернулся я вовремя, как раз в этот момент из дверей выскочил тот самый американский «викинг», с пистолетом в руках. Выстрелили мы одновременно, просто я умел это делать немного лучше, чем он. Его пуля ушла в воздух, а две моих отбросили его в застеклённую витрину заведения. Стрелял я в грудь, так что если он догадался надеть бронежилет, то шансы выжить у него оставались.

– Быстрей, быстрей! – торопила меня уже сидевшая за рулём Паола. Я едва успел перевалиться через неё на свободное сиденье, как она резко рванула автомобиль с места. «Феррари» – хорошая машина, и стартовали мы со скоростью, исключавшей преследование напрочь. Я только успел заметить, как выскочившие охранники бросились вынимать из витрины подбитого мною американца.

– Господи, как же это было весело! – радостно и совершенно искренне заявила Паола, виртуозно ввинчиваясь в очередную улочку. – Ты не представляешь, как давно я мечтала сама участвовать в чём-то подобном.

– Отчего же не представляю? – хмыкнул я, разглядывая порез на запястье. – Я и сам только об этом и думал последние два месяца.

Мне бы её проблемы. Она почувствовала мою иронию, бросила быстрый взгляд. Посерьёзнела.

– Я понимаю, тебе это кажется смешным… Но отдавать приказы и действовать самой – разные вещи. А кроме того – неужели ты думаешь, что… Мы же в Милане, а не на Сицилии… Я работаю с деньгами, а не с людьми. Последние несколько лет Луиджи занимается только моей охраной. И постоянно ворчит, что я уже не нуждаюсь в его услугах.

– Зря. На его месте я бы не расслаблялся, – памятуя о недавнем предложении дона Кольбиани, я был настроен весьма скептически. – Кстати, я думаю, нам уже можно ехать, а не лететь. Если кто-то и пытался нас догнать, то мы раз десять от него оторвались.

Она искоса посмотрела на меня, но скорость уменьшила.

– Ты сказал – «зря». Почему?

– У меня есть основания.

– Какие? – требовательно спросила она.

– Веские, Паола. Достаточно веские, – последние события, вся эта беготня с применением стрелкового оружия, совершенно вышибли из меня все романтические грёзы. Да и Паола, похоже, стремительно возвращалась в сброшенную было золотую раковину.

– О’кей. Я вызову охрану, ты не против?

Нет, я был не против. Вообще, я всегда любил, чтобы меня берегли и обо мне заботились. Телефон, любезно оставленный в машине её владельцем, мгновенно связал Паолу с проштрафившимися телохранителями. Я не понял ни слова из той длинной тирады, которую она им выдала, но мне показалась, что похвалы ребята не удостоились. Скорее наоборот. И это правильно. Охраняемое тело должно находиться в пределах видимости любой ценой и вопреки всему. Упустили – получите.

– Минут через десять они будут возле клуба. Заберут машину, посмотрят, как там дела, и подъедут. У тебя есть сигареты?

Сигареты нашлись в машине, юный владелец «Феррари» курил «Camel». Я начал было уважать этого молодого человека. Но затем, чуть пошарив по салону, снова в нём разочаровался. Бутылки чего-нибудь крепкого в ней, увы, не оказалось. Мы остановились у Piazza Castello, но вид щедро освещённого памятника архитектуры не производил на меня ровным счётом никакого впечатления. На Паолу, кстати, тоже.

– У нас есть немного времени, – сказала она, глядя куда-то в сторону. – Может быть, ты расскажешь, что означает твоё многозначительное молчание?

– Расскажу, – легко согласился я. – Ты интересовалась судьбой моей спутницы? Так вот… Она у твоего старого и доброго друга, дона Кольбиани. И, естественно, приглашая её в гости, он забыл посоветоваться со мной. Наверное, догадывался, что я буду против.

– Откуда ты знаешь, что она именно у него? – быстро спросила Паола.

– От самого синьора Кольбиани, разумеется.

– Вы встречались?

– Да. Вчера. Он ждал меня в своей машине, на улице.

– И о чём ещё вы говорили? – Она смотрела на меня, чуть прищурившись.

– О вас, милая синьорина, исключительно о вас. Если упростить нашу беседу до невозможности, то он предложил мне убрать, помимо Давида, последнего свидетеля вашей замечательной сделки. То есть – синьорину Бономи. Ради блага моей семьи. Тебя это удивляет?

– Ничуть, – она резким движением выкинула недокуренную сигарету. – Cazzo! Я всегда ожидала от этой сицилийской свиньи чего-то подобного. Он не говорил, его это идея или же ему посоветовал так поступить синьор Дюпре?

– То есть – старший Дюпре? – уточнил я. – Говорил. Насколько я понял, отец ничего не знает о наполеоновских планах дона Кольбиани. Думаю, что это исключительно его инициатива.

Мне показалось, что Паола вздохнула с облегчением. И впервые за это время взглянула мне прямо в глаза.

– И… Что ты ему ответил? – Вопрос прозвучал негромко, но напряжение, сквозившее в голосе, выдало её.

– Сказал, что подумаю, – честно ответил я.

– Думаешь? – поинтересовалась она, не отводя взгляда.

– Думаю, – я согласно кивнул головой. – Думаю, что вам, синьорина, тоже стоит мне кое-что рассказать. Чтобы я знал, какого чёрта мне придётся отказывать уважаемому дону.

Она успела в последний момент спрятать ликующую улыбку. Похоже, что Паоле Бономи действительно очень хотелось мне верить.

– О’кей. Я попробую рассказать тебе, в чём тут дело. Насколько смогу, конечно. Всё так запутанно… – Она чуть задумалась. – Ты когда-нибудь слышал о человеке по фамилии Босси? – спросила Паола наконец.

Я отрицательно покачал головой.

– Я так и думала. Ну а фамилия – Берлускони, надеюсь, тебе знакома? Да, он был премьером. К сожалению, недолго. Понимаешь, Андре, на сегодняшний день Италия вовсе не такой единый организм, как это может показаться иностранцу. В своё время Гарибальди объединил страну, но… Слишком долго Италия была раздробленной. Мы, северяне, никогда не сможем опуститься на одну ступеньку со всем этим южным быдлом. А они никогда не смогут подняться на эту ступеньку. Север – это мозг, сердце, руки страны. Это её денежный мешок. А юг… Юг – это в лучшем случае ноги. И, прости меня, яйца. Ничего другого эти грязные животные не могут и не умеют. Да и не хотят, по большому счёту. Они занимают весь нижний и отчасти средний уровни государственного аппарата, но это их предел. Ты не обращал внимания – в Милане на многих кафе есть надписи: «Собакам и южанам вход запрещён»?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/petr-razuvaev/russkiy-kalibr/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.