Слепой. Книга 1 читать онлайн - Вера Петрук

Слепой. Книга 1

Вера Петрук

Когда Арлинг, племянник императора, решает бежать в другую страну, чтобы спасти от инквизиции возлюбленную, он не подозревает, что судьба приготовила для их любви тяжелые испытания. Потеряв зрение на дуэли, но получив необыкновенные способности и став хранителем тайного боевого искусства, он должен сохранить свою любовь и противостоять магии древнего ордена, готового уничтожить мир во имя нового бога. «Слепой» – первая книга из «Саги о халруджи».

Слепой. Книга 1

Вера Петрук

Памяти мамы посвящается

© Вера Петрук, 2016

© Надежда Шупарская, дизайн обложки, 2016

© Александра Петрук, иллюстрации, 2016

Корректор Альбина Шаламова

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Буря

– Эфа! Эфа! – надрывался мальчишеский голос, разлетаясь эхом по песчаным волнам Сикелийской пустыни. Смеркалось. Песок неторопливо остывал, мерцая золотыми искрами в лучах уходящего солнца, а тени дюн удлинялись, покрываясь глубокими морщинами сумерек. Гадюка давно скрылась в зарослях чингиля, но дети не отставали от стражника, уговаривая его поискать эфу в кустах. Ведь Сейфуллах, капитан каравана, щедро обещал пять султанов за каждую змею, пойманную в лагере.

Наемник колебался. Поймать эфу и получить за нее награду было заманчиво, но ловить по кустам юркую и опасную гадину после тяжелого дня не хотелось. Скорее бы сдать дежурство, выпить чаю с турьим жиром, перекинуться в кости с постовыми, да отправиться спать. Ведь завтра караван возвращался домой, в прекрасный город Балидет – жемчужину оазиса Мианэ и последнюю крепость Империи в Холустайских песках. Решив не трогать змею, стражник принялся разгонять детей по шатрам.

Притаившаяся в кустах эфа не стала медлить и ринулась к потрохам, оставленным поваром для духов пустыни. Суеверные кучеяры панически боялись злых пайриков, которые, как считалось, обитали в каждом бархане и устраивали путникам смертельные ловушки в виде зыбучих песков. Они же были повинны в высыхании колодцев и появлении губительных самумов, которые рождались далеко на востоке, за хребтами Гургарана. Вырываясь из горных недр красно-бурой мглой, песчаные бури вздымали могучие барханы пустыни, засыпая жгучим, раскаленным песком все живое, попадавшееся им на пути. Память о встрече с самумом оставалась до самой смерти.

Выскользнув из тени, Арлинг схватил змею за голову и отбросил ее далеко в дюны. Следом полетели и потроха. Халруджи не верил в пайриков и уважал обычаи кучеяров, но повар оставил объедки слишком близко к лагерю, что было небезопасно.

Повинуясь внезапному порыву, он пересек линию костров и взобрался на ближайший бархан. Волнующий запах пряностей, доносившийся из-под навеса, где готовили ужин, напомнил о городе. Десять долгих месяцев караван торговал в северных крепостях Сикелии, но, как бы ни манили сказочные края, путешественники уже давно грезили о жарком Балидете, приютившемся на краю оазиса реки Мианэ. На берегах когда-то грозной и неприступной реки рождались легкие бабочки-шелковицы, из куколок которых ловкие балидетские умельцы изготавливали невесомые ткани, проходившие сквозь перстень. А еще Балидет славился вином из плодов туранги, красивыми обсидианами и, конечно, женщинами, чьи талии были подобны молодому месяцу, губы – сладким плодам сикелийского тамариска, а волосы – лепесткам адраспана, нежным и шелковистым.

Для Арлинга Балидет был домом, потерянным в детстве и случайно найденным на пороге зрелости, откуда – сквозь облака и туман – виднелись седые вершины старости. Он знал, что по меркам кучеяров был еще молод, но порой ему казалось, что эти горы уже высятся перед ним непреступной громадой, которая вот-вот проглотит его, превратив в камень, такой же сухой и горячий, как песок Сикелии. Арлинг запутался в годах, словно паук в своей паутине.

Торговля прошла успешно. Восемьсот дромадеров несли тяжелые тюки с муслином и сафьяном из Фардоса, кипы вяленых и льняных тканей из Хорасона, пурпурные одеяла из Лаэзии, соль и посуду из Муссавората, леопардовые шкуры и хрусталь из Самрии, драгоценные камни и золото с рудников в Иштувэга, а также пушнину из далеких северных городов Согдарии. Изрядная доля товара предназначалась для выплаты ежегодной дани Согдарийской Империи, которая в незапамятные времена покорила города-государства Сикелии, объединив их в провинцию. Для пресыщенного роскошью Балидета выплата дани не была в тягость, а регулярные войска императора отпугивали воинственных керхов от торговых путей, которые словно артерии, несущие жизнь, пронизывали южные земли Империи.

Арлинг. (с) Иллюстрация Александры Петрук

Помимо дани верблюды везли еще один ценный груз – подарок капитана своей невесте Альмас, наследнице древнего и знатного рода Пиров. Умельцы из Иштувэга изготовили для самой красивой девушки Балидета декоративный сад, в котором земля и трава были сделаны из золота и серебра, а цветы и плоды из драгоценных камней. Сад наполняли чучела экзотических животных и механические фигуры птиц, певшие причудливыми голосами. Арлинг считал, что с животными было придумано зря, но Сейфуллах утверждал, что никто так хорошо не знал Альмас, как он, и что чучело павлина должно привести ее в особый восторг.

Молодой капитан тщательно подошел к вопросу охраны каравана, наняв сотню воинов, которые вместе с личной стражей Сейфуллаха составляли внушительную боевую силу в сто пятьдесят человек, вооруженных луками, копьями и саблями. У отряда было десять лошадей и семьдесят боевых верблюдов, на которых воины ехали поочередно. Люди Сейфуллаха были одеты в новые доспехи из кожи, войлока и тонких металлических пластин, отличавшихся особой прочностью. Старания Аджухама не прошли напрасно. Потраченные на охрану средства оправдали себя во время перехода по старому тракту Земли Сех, где давно и безраздельно господствовали кочевые керхи, известные агрессивным нравом.

Потери были невелики. Несколько человек получили ранения, да от каравана отбилось тридцать баранов. Опытные кучеяры знали, что это керхи угнали и спрятали скот в песчаных землянках, но недостатка в пище не было, и Сейфуллах решил не тратить силы на поиски, ведь до дома оставалось всего несколько дней пути.

Ветер стих, уступив место звенящей тишине, непривычной для вечерней Сикелии. В это время суток жизнь обычно громко заявляла о себе, стараясь наверстать упущенное за жаркий день время. Арлинг глубоко вдохнул, стараясь не пропустить ни одного запаха, еще раз внимательно прислушался и приложил ладонь к песку.

Что-то было не так. Наслаждаясь вечерней прохладой, он пропустил момент, когда пустыня замолчала. В воздухе по-прежнему витали стойкие ароматы цветущего чингиля, которые заглушали даже запах пота людей и животных, но странная тишина не давала покоя. Молчание песков могло быть предвестником непогоды. Или непрошеных гостей.

«Надо сказать Вазиру, чтобы выслал разведчиков», – подумал Арлинг, и, поправив повязку на глазах, стал спускаться к лагерю. Халруджи привык ко многим суевериям кучеяров, но их страх перед слепотой по-прежнему

раздражал его, каждый раз напоминая, что нить, соединяющая его с миром зрячих, была очень тонка.

Едва слышный скрип песчинок заставил Арлинга насторожиться. По походке он узнал Гасана, одного из телохранителей Сейфуллаха. Уже не молодой кучеяр испытывал к халруджи отеческие чувства и следовал за ним повсюду, стараясь облегчить службу у капризного капитана каравана. Иногда Арлингу казалось, что если бы судьба столкнула его с таким заботливым опекуном раньше, в его жизни многое могло быть иначе.

– Поздно уже, – пробурчал старый воин. – Не отходи далеко. Гадюку видели.

– Я в порядке, – ответил Арлинг, пряча улыбку. – Что наш маг говорит о погоде?

Гасан повернулся к угасающей полоске заката. Он уже поужинал, и от него пахло острым бараньим супом и медовыми лепешками. Ветер слабо теребил его плащ и ерошил жесткие волосы, едва слышно скребя песчинками по обветренной коже. Арлингу казалось, что он слышал, как бежала кровь в венах старого стражника, но это, конечно, была игра воображения.

– Слава Омару, все спокойно, – сказал Гасан. Наклонившись, он подобрал с земли горсть сухой пыли и, пришептывая, бросил ее себе под ноги. Кучеяры считали, что песок лучше всех охранял от дурных вестей и сглаза, и рассеивали его по ветру тогда, когда Арлинг предпочел бы сплюнуть или постучать по дереву.

– Бури ушли на восток, сейчас не их время. Халдун, собачий сын, клялся бородой, что до самого Балидета небо будет таким же ярким и чистым, как сапфиры на парадном клинке капитана. Сладкоречивая гиена! Легко предсказывать погоду, когда сезон теббадов давно прошел. В одну безлунную ночь духи отправят этого паука к праотцам. Знаешь, сколько Сейфуллах заплатил ему за то, чтобы тот согласился оставить работу в храме и разделить с нами… хе-хе… трудности пути?

Арлинг покачал головой, надеясь, что поблизости нет соглядатаев Халдуна, походного мага, и поспешил перевести разговор на другую тему.

– Ты не видел Вазира? Нужно послать людей на разведку. Как-то странно тихо, не замечаешь?

В этот момент грянули тамбурины, и звонкий голос певца тоскливо вывел первые слова протяжной песни. Люди готовились провожать последнюю ночь в пустыне – большой праздник для любого кучеяра, возвращавшегося из долгого путешествия.

Гасан рассмеялся, но прислушался. Арлинг кожей чувствовал, как старый воин пытался различить что-либо кроме музыки и гула толпы, собравшейся вокруг артистов.

– Напрасно стараешься, – прервал он его. – Вокруг действительно слишком тихо, поверь мне. И это странно. Ветра нет, пески не скрипят, насекомые не летают…

Гасан еще некоторое время слушал ночные звуки, но потом махнул рукой.

– Ты, конечно, слепой, и слышишь, наверное, лучше меня, но сейчас у тебя нервы шалят. Или воображение разыгралось. Смотровые вернулись всего полчаса назад. На многие сали вокруг все спокойно. К тому же, капитан велел усилить посты. Люди будут гулять, мало ли что случится. Расслабься и не тревожь лишний раз этого пса Вазира. Чтоб ему журависом обкуриться, да в песках сдохнуть!

Арлинг не ответил и подумал о том, что Гасану следовало бы осторожнее отзываться о начальнике стражи. Сейфуллах уже несколько раз намекал ему на отставку, больше доверяя льстивым речам Вазира, чем опыту старого воина.

– Так он у капитана? – уточнил Арлинг, уже зная ответ. Где еще Вазир мог курить журавис, как не у Сейфуллаха, который за долгое путешествие пристрастился к наркотику настолько, что халруджи всерьез подумывал о некоторых радикальных мерах, которые он предпримет, когда караван вернется в Балидет, и мальчишка сложит с себя обязанности капитана. Например, обливание ледяной водой и порошок из ракушек зинари натощак вполне подойдут для лечения избалованного юнца, который за десять месяцев успел изрядно помотать ему нервы.

– Оставь эту идею, Арлинг, и не вздумай отправляться в пустыню сам, – рассердился Гасан. – Конечно, этот шакал у капитана. Лижет пятки ему самому, а заодно и другим купцам. Их там, в шатер, набилось, как песка в мои сапоги. Лучше сыграем в кости, а постовые пусть делают свою работу. В конце концов, им за это платят. Прости, забыл, что ты за идею служишь. Никогда не понимал, зачем тебе это надо. Так ты со мной?

– Нет, Гасан, я лучше пойду спать, завтра будет трудный день, – солгал Арлинг, похлопав вояку по плечу. Ему было жаль старика. Он еще был силен, но годы неуклонно давали о себе знать. Возможно, это станет его последним путешествием – доносчиков в лагере хватало.

Арлинг проводил стражника до навеса, где собрались охрана Сейфуллаха. Он испытывал сильное искушение воспользоваться правом первого слуги капитана и отправить несколько человек на разведку. Тем самым, испортив себе остаток дня. Вспыльчивый начальник стражи, наверняка, усмотрел бы в этом личное оскорбление.

«Ладно, пусть сегодня все будет правильно», – решил халруджи, перешагивая через натянутые веревки шатров и навесов. Они едва ощутимо дрожали в потоках теплого ветра, постанывая от прикосновений мелких песчинок, рассыпанных в воздухе. Идти в шатер Сейфуллаха не хотелось.

«Ведь проблема не в том, что начальник стражи откажется послать смотровых еще раз», – подумалось ему. Вазир, который стремился любым способом занять теплое место при дворе Аджухама в Балидете, несомненно, отправит целый отряд прочесать окрестности вплоть до самого города. «Проблема в том, что ты устал от этой игры», – заключил Арлинг и внезапно остановился. Это были опасные мысли, которые следовало немедленно развеять по ветру. Если он и дальше будет допускать их, то три года службы у Сейфуллаха превратятся в чистые листы его жизни.

Сейфуллах Аджухам, как и подобает капитану каравана и сыну главы Торговой Гильдии Балидета, разместился в просторном шатре, в котором умещались приемная, три гостиных, спальная, кабинет, столовая, оружейная и небольшое помещение для личного слуги, то есть, для Арлинга. Роскошь, от которой халруджи отвык за годы жизни в Сикелии, раздражала его не меньше, чем повязка слепого.

Пустыня не изменила своего поведения, по-прежнему настораживая непривычным молчанием. На миг ему показалось, что он услышал крадущиеся шаги песчаного льва в зарослях чингиля, но звук был слишком невнятным, чтобы с точностью определить его происхождение. Да и от кустов его отделяло приличное расстояние в сотню салей.

Арлинг почувствовал на себе взгляд раньше, чем осознал, что за ним наблюдали.

Перед шатром Сейфуллаха стоял молодой нарзид, привязанный к столбу за кражу сладостей, которые капитан вез для невесты. И хотя мальчишка едва притронулся к леденцам и даже не вскрыл ларец с рахат-лукумом, Аджухам велел выбросить лакомство псам, а нарзида оставить до утра без одежды, чтобы холод и песчаные москиты на всю жизнь отбили у него охоту к воровству. Но слуге повезло. Ночь была безветренной и теплой, а из лагеря, похоже, улетела последняя муха. Вазир считал, что Сейфуллах проявил ненужную мягкость, отказавшись рубить мальчишке левую руку – обычная участь, которая ожидала всех воров в Балидете. Халруджи был против таких мер, но хорошая порка слуге бы не помешала.

Арлинг не любил нарзидов. Среди

прислуги каравана их было немного. Они отличались ленивым нравом, и в путешествия их брали неохотно. Глупые и нечистоплотные нарзиды получали медяки за грязную работу, которую не стал бы выполнять даже самый бедный из кучеяров. Поселения нарзидов имелись почти в каждом городе Сикелии, но больше всего их было в Балидете.

Сейфуллах, который окончил Торговую Академию Самрии и любил блеснуть эрудицией, рассказывал Арлингу, что нарзиды были остатками малочисленного дикого народа, когда-то давно спустившегося с Гургаранских гор из-за наступления холодов. Новые соседи были слишком ленивы, чтобы возделывать капризную почву оазиса Мианэ, и слишком глупы, чтобы заниматься торговлей – главным делом жизни любого кучеяра. Поэтому они оседали в городах, выполняя черновые работы. Денег, которые им платили, хватало на выпивку и дешевые развлечения – главное дело в жизни любого нарзида. Они часто попадали в долговое рабство или продавали детей, чтобы добыть денег на очередную порцию моханы, сладкой сикелийской водки. Нарзиды были грязны, безграмотны и не имели ни малейшего представления о морали, чести и справедливости. Прикосновение к нарзиду могло навлечь несчастье, впрочем, как и случайный взгляд на неприкрытые повязкой глаза слепого. Такое сравнение Арлингу не нравилось и усиливало его неприязнь к горцам.

Он хотел пройти мимо столба, но нарзид окликнул его по имени. Это было дерзко. Не каждый купец в караване мог позволить себе так к нему обращаться. Стража у шатра капитана, наконец, заметила Арлинга и напряженно замерла. Неприязнь Вазира к личному телохранителю Сейфуллаха была хорошо известна в лагере, и многие мечтавшие о карьере воины старательно ему подражали.

– Эй, господин! – снова закричал нарзид.

От него воняло так сильно, что халруджи захотелось зажать нос платком, прежде чем приблизиться к столбу.

– Если будешь кричать, я позову начальника стражи, и в Балидет ты приедешь уже калекой, – пригрозил он, жалея, что приходится общаться с рабом на глазах у скучающей охраны. В лагере о нем и так ходило достаточно сплетен.

– Смилуйтесь, добрый господин, – заскулил мальчишка, запоздало склонив голову, за что Арлинг был ему благодарен. Как только нарзид открывал рот, вонь усиливалась троекратно. Для обостренного обоняния халруджи она была почти нестерпимой.

– Я трачу на тебя свое время, нарзид. Может, ты думаешь, что тебя несправедливо наказали? Это легко исправить.

– Не надо, господин! Хорошо наказали. Справедливо. Вот только, наверное, конфеты были отравлены. Прихватило, сил нет терпеть, а добрые господа стражники не хотят меня слушать. Я им говорю – отвяжите, мол, к яме сбегаю и обратно, а они, как глухие. Ну, куда я посреди пустыни сбегу-то? Я им говорю – могу и здесь, прямо сейчас, а они, добрые господа, пообещали меня в той яме искупать, если не замолчу. Добренький господин, отвяжите, а? Всеми богами клянусь, мигом назад буду!

Какое-то время Арлинг ошарашено молчал, не в силах даже удивляться, откуда слуга набрался наглости обратиться к нему с такой просьбой. Стражники замерли и даже перестали щелкать орехи, чтобы лучше слышать их разговор. В животе у нарзида внушительно забурчало, и Арлинг почувствовал на себе умоляющий взгляд. Дьявол, о чем ему только приходиться думать! Отвязать бы мальчишку, да выкупать в той самой яме, куда он так просился. Был бы ему урок на будущее. Но если слуга нагадит перед шатром, и это заметит обкуренный Сейфуллах, известный своей чистоплотностью, неприятности могли быть не только у нарзида. Молодой Аджухам вспыхивал быстро, а остывал медленно. Портить себе вечер Арлингу не хотелось.

– Вот что, – решил он, стараясь говорить тише. – Если не будешь кричать всем о своих проблемах, то, когда я вернусь от капитана, постараюсь что-нибудь сделать. Ты понял меня?

Слуга согласно закивал, и вонь немытого тела со всей силой обрушилась на обоняние халруджи. Ругаясь, он поспешил к шатру.

– Мальчишку не велено отвязывать, – буркнул один из стражей, давясь от смеха. – Даже по нужде.

Арлинг молча оттеснил его и нырнул под полог шатра. Наемники давно искали повод для ссоры. Что ж, скоро он у них появится. Ему и самому хотелось размяться.

Плохое настроение халруджи совсем испортилось, когда он очутился в приемных покоях Сейфуллаха. Они могли свободно вместить до полсотни человек, но сейчас людей было столько, что, казалось, весь караван собрался праздновать у капитана последний день путешествия.

Остро пахло потом, разгоряченными телами танцовщиц, зажженными свечами и пловом с бараниной, но над всем этим хаосом запахов безраздельно царил сладко-терпкий аромат цветков журависа. Их жгли, курили и растирали между пальцами захмелевшие гости, расположившиеся на подушках возле щедрого хозяина. Стараясь не наступить на чью-нибудь ногу, Арлинг стал протискиваться среди кучеяров, одновременно прислушиваясь к пьяному голосу Сейфуллаха. Крики капитана раздавались в дальней части шатра, чему Арлинг порадовался, так как развлекать капризного господина в этот вечер не собирался.

Несмотря на то, что все помещение было окутано клубами журависного дыма, источник запахов острой гвоздики и оссиджика, по которым он всегда отличал Вазира, найти было несложно. Начальник стражи занимался тем, чему обычно посвящал свободное время – играл в карты с офицерами наемников и несколькими купцами, которые были слишком стары для подвижных увеселений хозяина. Они расположились вдали от основной группы гуляющих, и, похоже, собирались провести так всю ночь. Арлинг хорошо чувствовал облако досады и нетерпения, нависшее над Вазиром. Начальник стражи отчаянно проигрывал.

Подавив ухмылку, халруджи направился прямо к ним и едва не налетел на нарзидку с большим кувшином вина. Почувствовав растекающуюся влагу на колене, Арлинг понял, что его белые штаны безнадежно испорчены. Расстроиться по этому поводу он не успел – внимание привлекли крик Вазира и звук тяжелой оплеухи, которая досталась служанке.

– Смотри, куда прешь, бестолочь! – голос начальника стражи кипел от неподдельного возмущения. – Хочешь постоять со своим братцем на улице?

Девчонка, которой, наверное, не исполнилось и десяти, забормотала какую-то нелепицу, и Арлинг поспешил стать ближе к свету, чтобы Вазир, принявший его за важного гостя, смог увидеть ошибку. По шуму, с каким кучеяр поднялся, он понял, что приятного и вежливого разговора не получится. Начальник стражи был столь гигантского телосложения, что даже халруджи, не считавший себя низкорослым, едва доставал ему до плеча. Черноглазый и бородатый, с двойным платком, обмотанным вокруг головы, и подвеской с джамбией на шее, Вазир мог стать образцовым представителем своего народа, если бы не рост, выдававший в нем кровь долговязых керхов.

Халруджи почтительно наклонил голову, опустив ее чуть ниже, чем требовалось. Сложный этикет кучеяров наделял его правом приветствовать как равных всех кроме Сейфуллаха и его родственников. Вазир родней Аджухаму не являлся, но Арлинг не стал лишний раз его злить, поздоровавшись с начальником стражи, как подчиненный. Впрочем, не очень-то это

и помогло.

– Я не звал тебя, – процедил Вазир, буравя его взглядом. Арлинг представил, как начальник стражи прожигает в нем две дымящиеся дорожки.

– Простите, что помешал, – сказал он, стараясь быть вежливым. – Предлагаю отправить пару человек осмотреть дюны вокруг лагеря. Я слышал подозрительный шум. Возможно, это всего лишь звери, но лучше проверить.

– Почему бы тебе ни отправиться туда самому? – грубо ответил Вазир. – Я не собираюсь дергать людей только потому, что слепому что-то показалось.

Он все еще кипел оттого, что назвал Арлинга господином. К тому же, их разговор слышали.

– Как скажите, начальник, – согласился халруджи, не сдержав ухмылки. – Но если пустыня не отпустит меня к утру, вам придется лично позаботиться о капитане. Проследить за приготовлением его завтрака, отведать блюда, чтобы пайрики не подложили в них отравы, помочь господину одеться, приготовить настой от похмелья и размять ему ступни. Последнее обязательно, так как у капитана болят ноги после долгого перехода.

Арлинг прикусил язык, чувствуя, что начинает хамить. Как халруджи, он мог позволить себе многое, но лишь до тех пор, пока его интересы не начинали идти вразрез с желаниями Сейфуллаха. Со стороны картежников раздались сдавленные смешки. Не все наемные офицеры разбирались в отличиях халруджи от обычного слуги и не могли понять, почему Вазир его терпит.

Арлинг не стал дожидаться, пока начальник стражи придумает достойный ответ и, поклонившись, поспешил удалиться. Он не сомневался в том, что Вазир отправит людей на разведку. Несмотря на скверный характер, кучеяр хорошо знал свое дело, в чем халруджи не раз имел возможность убедиться во время стычек с кочевниками.

И, правда, через некоторое время смесь из ароматов гвоздики и оссиджика переместилась, а потом и вовсе исчезла. Вазир его все-таки послушал.

Надеясь не привлечь внимания капитана, который передвигался по шатру с удивительным проворством, Арлинг направился к выходу. Голос Сейфуллаха доносился то из оружейной, где он хвастался подарком родственников из Фардоса – парадной саблей, украшенной черными сапфирами, то из кабинета, куда, вероятно, забегал по каким-то неотложным делам. Сейчас его голос некстати возник у самого уха Арлинга.

– А, халруджи! – весело закричал Сейфуллах, хлопнув его по плечу. – Я ищу тебя весь вечер. Куда ты запропастился?

Коснувшись левой рукой лба в знак приветствия господина, Арлинг привычно опустился на колени. Много лет назад одна мысль о коленопреклонении перед кем-то кроме императора казалось ему проявлением душевой низости.

– Вы отпустили меня после ужина, господин, – вежливо напомнил он, стараясь, чтобы на лице не столь явно проступала досада.

– Разве? Не помню такого.

Арлингу хорошо представилось лицо Сейфуллаха. Одна черная бровь кучеяра высоко поднялась, пустив волну складок по смуглому лбу, другая, наоборот, нависла над глазом, придав лицу молодого капитана выражение загадочное и грозное.

– Простите мою оплошность, господин, – быстро признался Арлинг, зная, что спорить с Аджухамом сейчас бесполезно. – Чем я могу быть полезен? Принести сладостей, или может, вы хотите сменить костюм?

– Не угадал! – почти радостно сообщил Сейфуллах и с размаху плюхнулся на одну из подушек, которые были в изобилии разбросаны по полу. Арлинга густо обдало дурманящими ароматами журависа и моханы. Аджухам пировал уже давно и останавливаться не собирался. Халруджи почувствовал, как внимание гуляющих постепенно сместилось в их сторону. Стало заметно тише – слуги вносили очередную смену блюд, а музыканты готовили следующий номер. Он отчетливо почувствовал на себе любопытные взгляды, отметив, что людей в шатре стало больше. Ну, сейчас начнется…

– Господа! Представляю вам Арлинга Регарди, доблестного воина и моего верного слугу, который иногда путает себя с моей матерью, – торжественно объявил Аджухам под льстивые хлопки гостей.

«Я тебе устрою утреннее похмелье, гаденыш, если продолжишь швыряться моей фамилией», – подумал Регарди, но вслух сказал:

– Все, что угодно, господин. Но, как ваша мама, должен отметить, что вам лучше отправиться на свежий воздух, а после лечь спать, выпив раствор суримы от похмелья. Иначе вы приедете в Балидет не на красивом белом верблюде, а в повозке для провианта.

Послышались возмущенные возгласы, но Сейфуллах лишь расхохотался. Представив Аджухама в обозе среди бурдюков и мешков, Арлинг подумал, что это и, правда, выглядело бы забавно.

– Молодец, халруджи, – похвалил его капитан. – Ты верно заметил, что нам скучно. Давай, придумай что-нибудь веселое!

Какой-то расторопный слуга заботливо подвинул к ним курильницу, щедро сыпанув в нее горсть черных лепестков. Арлинг задержал дыхание, но, казалось, что журавис пробирался даже под кожу, наполняя тело легкими, невесомыми парами, от которых хотелось взлететь к большой, истекающей потом луне Сикелии и на землю не возвращаться.

– Господин, в вашем шатре одна из лучших танцовщиц страны, прекрасная Самира, – вежливо начал Арлинг, гадая, чем бы угодить капризному юнцу. – Сладкому дыханию весенних цветов подобен ее танец, движения усладят утомленные жаркими песками очи, и даже я, невидящий, поражен чарующим действом ее таланта.

– Да ну ее, – проворчал Сейфуллах. – Надоела. Я уже несколько месяцев ем сладкий рахат-лукум, мечтая о чашке горького риса.

Умничать Аджухам всегда был горазд.

– Господин, тогда я позову старую Джуману, она развлечет нас волшебными сказками, поведает мудрые предания кучеяров и споет о великих караванах древности. Ее голос…

– Скрипит, словно самум в ущелье, – недовольно перебил его молодой купец, откидываясь на расшитую шелком подушку.

– Господин, – снова начал Арлинг, намереваясь предложить одурманенному Сейфуллаху фокусы Халдуна, но устроить подлянку походному магу не удалось.

Облако гвоздичного аромата вплыло в шатер и заинтересованно приблизилось к людям, собравшимся вокруг капитана. Когда Вазир подавится своей жвачкой из оссиджика, Арлинг не откажет себе в удовольствии осквернить его могилу.

– Ты, халруджи, лучше сам нам спой, – придумал, тем временем, Сейфуллах. – Помнишь, как там? Однажды днем драган напился пива, а кучеяр во след ему кричал… Ну, или про кипяток моего сердца, про любовь!

– Спой нам, Арлинг, душа моя, – сказала Тереза, томно откинувшись на кушетку. – Даже не думай отказывать. Даррен рассказал, как ты изумительно пел прошлой ночью. Для той сумасшедшей девицы из Мастаршильда. Она завивает волосы на углях, дорогой друг, и закрашивает прыщи желтой пудрой. А ее отец забивает свиней и потрошит куриц. Она даже не может отличить синскую тюль от балидетского шелка. Не водись с такими девушками, Арлинг, кровь так легко запачкать. Лучше развейся у Доброй Лусси. Человеку такого ранга, как ты, не нужна дочь мясника.

– У тебя мягкий господин с добрым сердцем, – заявил Вазир, выдыхая в лицо Арлингу облачко журависного дыма. – Он так жалеет тебя. На что еще может пригодиться слепой халруджи, как не для веселья? Я одел бы на тебя монисты, раскрасил щеки и забрал джамбию. Удивительно, что ты до сих пор

не порезался.

Похоже, в карты начальник стражи все-таки проигрался.

– Вы как всегда правы, Вазир, – тут же ответил Арлинг, не собираясь позволять врагу завладеть вниманием Сейфуллаха. – Капитан очень добр. И не только ко мне. Позволю себе дерзость заметить, что кроме развлечений слепой халруджи умеет еще кое-что. Господин, помните, как я побрил джамбией пуделя вашей тети в Лаэзии? Кажется, она осталась довольной.

Арлинг протянул руку и быстро коснулся горячей щеки Вазира.

– Тяготы пути заставили вас отрастить бороду, – заметил он, обращаясь больше к Сейфуллаху, чем к начальнику стражи. – Завтра мы возвращаемся в Балидет. Вы же не хотите оскорбить почтенного Рафику Аджухама и других членов нашей славной гильдии? Я могу побрить вас прямо здесь – быстро и аккуратно. Вы сами убедитесь, что наш добрый капитан находится в надежных руках.

Борода была слабым местом Вазира. Каждый вечер он тщательно мыл ее, смазывал маслом и расчесывал густой щеточкой. Начальник стражи был кучеяром лишь наполовину. Его матерью была керхийка из Восточного такыра. Своей дикой кровью Вазир гордился. У керхов борода считалась признаком зрелости мужчины. Кучеяры же излишнюю волосатость на лице не любили и считали ее дурным тоном.

Начальника стражи выручила маленькая нарзидка, у которой выдался не самый удачный вечер. Подливая Аджухаму настойку из кислых карликовых яблок, она неловко приоткрыла крышку сосуда, и вместе с терпкой жидкостью в чашу капитана плюхнулся сморщенный плод, щедро обрызгав его, а заодно и Арлинга, которого с колен никто не поднимал.

Пару секунд они молча слушали протяжные стоны лютни, и халруджи подумал, что девчонке грозит провести остаток ночи во дворе с братом.

– Дура безрукая! – опомнился Вазир, хватая служанку за волосы. – Я научу тебя вежливости.

– Оставь ее, – махнул Аджухам, вытирая лицо платком, который услужливо подал Арлинг. – Эти нарзиды мне уже надоели. Вернемся в Балидет, всех из дворца разгоню. Толку от них никакого. Пускай идет в обоз и на глаза мне не попадается. Так что там с песней? Или с бородой. На чем мы остановились?

Арлинг с Вазиром заговорили одновременно, но начальник стражи оказался громче.

– Вот развлечение, достойное этой прекрасной ночи! – воскликнул он, не отпуская нарзидку. – Раз халруджи утверждает, что так ловок, пусть покажет нам свое мастерство. Настоящий воин может попасть ножом в любую мишень с закрытыми глазами. Под силу ли слепому халруджи разбить сосуд, скажем, на голове у этой девчонки? Разве это зрелище не интереснее какого-то бритья?

У Регарди на языке вертелась пара колких ответов, но Сейфуллах наступил ему на руку, приказывая молчать.

– Ну… – глубокомысленно протянул капитан, вылавливая пальцами упавшее в чашу яблочко. – Похоже, скучать нам сегодня действительно не придется. А что скажут мои дорогие гости? Думаю, будет справедливо послушать и их мнение тоже.

Свою бороду Вазиру все-таки спас. Купцы были в здравом уме. Никто не хотел перечить начальнику стражи, которому предстояло охранять их еще целые сутки. К тому же, ни одно зрелище так не услаждало взор кучеяра, как то, где могла пролиться кровь. Устав от сладких танцев, кучеяры хотели пощекотать себе нервы.

Арлинг вытащил пальцы из-под туфли Аджухама и крепко обхватил его за лодыжку.

– Полагаю, вы пошутили, господин, – прошептал он, стараясь, чтобы его слышал только Сейфуллах. – Медовая речь Вазира слишком глубоко проникла вам в голову. Умерьте свои желания, мы еще не в Балидете, чтобы расслабляться.

– Я ослышался, или ты мне перечишь? – вспылил Аджухам. – Делай, что велят, или в Балидете отправишься обратно к иману!

– Я пою лучше, чем метаю ножи, – пошел на попятную Арлинг, мечтая намять бока начальнику стражи.

– Поставьте девчонку у столба, – распорядился Сейфуллах, не слушая Регарди.

Нарзидка, похоже, сообразила, что в нее будет целиться слепой, и заголосила на весь шатер. Нервная и перепуганная мишень – что может быть лучше для испытания мастера? «Кем ты не являешься», – напомнил себе Арлинг, поднимаясь с колен и жалея, что не может окинуть Аджухама, а заодно и Вазира, гневным взглядом.

– Держи, «воин», – начальник стражи протянул ему нож, но халруджи его проигнорировал. Если он и устроит потеху публики, то со своим оружием.

Приблизившись к девчонке, Арлинг присел на пятки и крепко взял ее за плечи.

– Тебя как зовут? – спросил он самым дружелюбным голосом, на какой был способен.

Кажется, служанка онемела от страха, так как в ответ послышался стук зубов. Если бы он был уверен, что она простоит без движения еще несколько минут, возни было бы меньше.

– Дддия, – наконец прошептало создание, от которого пахло не лучше, чем от нарзида у шатра.

– Слушай меня внимательно, Дия, – произнес он, заставив себя дотронуться до грязных волос девчонки. От того, насколько точно удастся определить ее рост, зависело многое.

– Ничего сложного тебе делать не надо. Просто стой и не двигайся. Можешь зажмуриться, только не качайся. Я поставлю тебе на голову кувшин, будешь держать его снизу, у донышка. Смотри, чтоб осколки не попали в глаза. Не бойся, я занимаюсь этим каждый день.

Он честно попытался ее успокоить, но, похоже, был не очень успешен. Сердце девчонки колотилось так, что Арлингу казалось, будто его стук заглушал барабаны гуляющего лагеря. Но, по крайней мере, она его услышала.

– Бросаете ножи в маленьких девочек?

Он представил ее удивленные глаза и усмехнулся.

– Не совсем так. Разбиваю кувшины у них на головах. А потом всегда угощаю их шоколадом. Ты когда-нибудь пробовала шоколад?

Дия покачала головой, но ее дыхание стало ровнее. Так-то лучше.

– Арлинг, – вмешался Сейфуллах. – Ты еще долго собираешься нас томить? Твое отношение к детям очень трогательно, но мое терпение не бесконечно.

«Спокойно, – велел себе Регарди, не обращая на Аджухама внимания. – Главное не торопись и все пройдет гладко. В конце концов, разбить кувшин на нарзидке должно быть не труднее, чем пробить ножом голову врага. Разница в том, что последнее ты делал не раз, а в девчонку будешь целиться впервые».

Подняв с пола забытый сосуд с вином, Арлинг выплеснул из него остатки напитка и осторожно поставил на макушку Дии, стараясь запомнить не только величину, но каждый изгиб кувшина. Он был изготовлен из пористой глины и почти ничего не весил. Легче на душе от этого не стало.

Разумеется, кривое лезвие джамбии для метания не годилось. Как телохранитель Сейфуллаха, Арлинг всегда носил много тонких клинков и острых пластин для недругов. И хотя за время путешествия по Сикелии ему еще ни разу не приходилось их применять – хватало сабли, – их наличие грело сердце. Он никогда не подумал бы, что придется использовать их для развлечений.

Ободряюще похлопав Дию по плечу, Арлинг старательно отсчитал шаги и замер в стойке, которую много раз разучивал с иманом: левая нога впереди, правая сзади, колени согнуты. В другой ситуации он бы даже не задумался над положением ног, но сейчас, как никогда, ему хотелось сделать все правильно.

«Забудь о девчонке, она для тебя не существует, есть только столб и проклятый кувшин,

который висит в одном сале над землей», – приказал он себе. Все запахи отступили на задний план, вытесненные терпким ароматом яблочного вина, который источал пустой сосуд. Его стенки слегка пахли обожженной глиной, копченым мясом и розовым маслом. Жирные пятна от чьих-то немытых рук ощущались столь отчетливо, словно он их видел. Девчонка дышала тяжело, и ему казалось, что весь шатер поднимается и опускается в такт ее дыханию.

Замах за голову, быстрый посыл вперед, и нож, будто раскаленный, вырывается из ладони на одной линии с мишенью – головой Дии. Гулкий треск лопающегося кувшина и визг служанки на какое-то время стали единственными звуками, которые наполнили мир.

– Молодец, я в тебе не сомневался! – похвалил его Сейфуллах.

Вспомнив, что умеет дышать, Арлинг вежливо поклонился господину. Он был уверен в том, что не промахнется, но отчего-то этот бросок взволновал его сильнее, чем если бы ему пришлось целиться в голову врага.

– Какое удивительное везение, – громко сказал Вазир, и Регарди захотелось вырвать ему горло. Он даже знал, как это делается. Совсем нетрудно, главное потом хорошо вымыть руки.

– Полагаю, я вам больше не нужен, – халруджи еще раз поклонился Сейфуллаху, надеясь услышать положительный ответ. Даже мальчишка должен был понять, что перешел дозволенную черту их отношений.

– А свечу потушить сможешь?

Начальник стажи напрашивался на неприятности.

– Любой воин может разбить кувшин с такого расстояния, – не унимался Вазир. – Как-то наш дорогой капитан хвалился, что его халруджи стоит десятка наемников. Неужели для такого мастера будет трудно попасть в свечу, допустим, на голове той же девчонки. Думаю, никто из гостей не отказался бы от такого зрелища.

«Зря, Вазир, ты втянул сюда капитана», – подумал Арлинг, разминая пальцы. Очень неумно было играть на его тщеславии. Обычно такие истории заканчивались плохо для обеих сторон.

– Асса, асса! – одобрительно закричали купцы. – Удачи щедрому хозяину!

Сейфуллаху, несомненно, польстили. Теперь, когда под сомнение были поставлены его собственные слова, он из кожи вылезет, чтобы доказать свою правоту. Интересно, когда это Арлинга успели оценить столь высоко. Десять наемников, как же!

– Не опозорь меня, – наставительно сказал Аджухам, подходя к Регарди. – Целься на огонь, и у тебя все получится. В свече где-то пять аров, может шесть. В девчонке саль. Все просто. Держи!

Сейфуллах отломил ближайшую свечу с подставки и вручил Регарди. Что же его раньше не заботило, куда целился халруджи, и какого нарзидка роста? Впрочем, сейчас паршивец волновался за свою репутацию. Воск обжигающе заструился по пальцам, но Арлинг не почувствовал боли. Если мальчишка и дальше будет так легко идти на поводу у подхалимов, то у его отца, Рафики Аджухама, появится серьезный повод для беспокойства. Наследник главы Торговой Гильдии должен уметь сам принимать решения.

Может, предложить, чтобы Вазир поставил свечу на свою голову? Испытания храбрости для одного и сильнейшее искушение для другого. Арлинг бы точно не смог его преодолеть и с удовольствием промахнулся. Вот бы зрелище вышло.

– Вы хорошо подумали, господин? – спросил он, не ожидая, что капитан образумится.

Но Сейфуллах уже сидел на подушке, о чем-то переговариваясь с Радом, младшим кузеном из Самрии, и не обращал на него внимания. Арлинг подумал, что торчит в этом шатре уже целую вечность. Желание выйти на свежий воздух стало почти нестерпимым.

Когда он подошел к Дии, то ему показалось, что ее отношение к нему изменилось. А может он просто льстил себе, пытаясь успокоить расшалившиеся нервы.

– Здорово получилось, – радостно сообщила маленькая нарзидка. – Я совсем не испугалась, было даже весело, правда!

Похоже, девчонка не сообразила, что могла остаться без скальпа. Но ее настрой ему нравился.

– Молодец, – похвалил он служанку. – Ты лучшая помощница метателя ножей во всей Сикелии. Давай покажем этим господам, на что мы способны.

Дия зарделась и гордо кивнула, а на душе у халруджи стало погано. Что бы сказал иман, узнав, чем занимался его ученик?

На этот раз он считал шаги куда тщательнее. Первый. Свеча ровно тлела на голове улыбающейся Дии, и халруджи не знал, чей свет он ощущал сильнее – пламени или доверчивой улыбки девчонки. Второй. В шатре стало тихо. Тамбурины и кастаньеты на тонких пальцах танцовщиц по-прежнему наполняли зал жарким ритмом, гости вели неспешные разговоры, слуги разносили напитки и яства, в курильницах сладко тлели лепестки журависа, но все эти звуки вдруг превратились в эхо, уступив место призракам ночи. Третий. Он с удивлением различил щелканье ночных птиц и шорох полевок в кустах чингиля. На улице поднялся ветер и принялся гонять песчинки по гладкому полотну шатра. Четвертый и последний. Треск свечи оглушал. Арлинг вытянул руку, отчетливо ощущая кожей тепло пламени. Чтобы срезать фитиль придется метать лезвие горизонтально. Некстати, вспомнилась шутка имана: «Никогда не бросай нож в людей – бросай его рядом. От этого они живут дольше». Может, стоит просто разрубить свечу пополам? Ведь господа не уточняли, как именно ее тушить. Второй вариант был легче, но, прислушавшись к ровному дыханию нарзидки, халруджи успокоился – все получится.

Клинок обрел жизнь и, выскользнув из ладони, мягко впился в мишень.

Пламя свечи последний раз изогнулось в причудливом танце и навсегда погасло.

– Врача! Позовите врача! – закричал Сейфуллах, вскакивая с подушки.

Вокруг поднялся вихрь возбужденных криков и пьяных голосов, но Дия почему-то молчала. В нос ударил резкий гвоздичный аромат, который тут же исчез, сменившись привычным запахом Аджухама.

– Убирайся! – прошипел Сейфуллах, не давая ему подойти к нарзидке. – Если я узнаю, что ты опозорил меня нарочно, будешь месяц помои выгребать! Пошел вон, до утра не хочу тебя видеть!

– Что с девчонкой? – в ушах халруджи все еще стоял свист лезвия. Поведение мальчишки и его гостей настораживали. Он знал, что промазал на два пальца, отвлекшись на внезапный порыв ветра на улице, но ранить девчонку не мог. Да и запаха крови не было.

Арлинг не заметил, как смрадная духота шатра сменилась прохладой сикелийской ночи. Опустившись на песок, он прислонился к натянутому боку шатра. Ветер мягко ерошил волосы, и халруджи поднял лицо к небу, не заботясь о том, что песчинки набиваются под повязку и попадают в нос. Прикосновения пустыни были приятны. Стражники хотели было его о чем-то спросить, но благоразумно передумали.

– Господин… – жалобно протянул нарзид у столба. От него исходила омерзительная вонь, портившая свежесть ночного воздуха. Регарди махнул рукой и на негнущихся ногах прошел мимо.

Руки тряслись, а бешеные удары сердца отдавались в голове барабанной дробью. Его никогда не интересовали нарзиды. Они были грязью, низшим народом. Ему, Арлингу Регарди, не было никакого дела ни до слуг, ни до девчонок, которые не вовремя появлялись и портили ему вечер. Задумавшись, он едва не запутался в креплениях шатров. К счастью, его никто не видел, кроме лагерного пса Харта, который неодобрительно фыркнул и потрусил мимо. Халруджи был с ним согласен –

ему следовало быть осторожнее.

И все-таки нарзиды его волновали. Вернее, одна из них – Дия.

Не считая капитана, чей шатер гудел, как разгулявшийся в пустыне самум, лагерь давно спал, уютно устроившись меж покатых барханов. Регарди не заметил, как ноги принесли его к навесам, под которыми спали нарзиды. От них несло грязью, мочой и цветочной пыльцой. Если первые два запаха были объяснимы, так как нарзиды никогда не мылись, то последний вызывал недоумение. Арлинг не любил загадок. Если он долго не мог найти источник запаха, то чувствовал себя неспокойно. Возможно, так пах корень чингиля, соком которого нарзиды натирались от песчаных клопов. Или пиво на цветочном сахаре, которое они пили бочками. Однако оба варианта не объясняли, почему кожа нарзидов всегда пахла приторно – хоть у трезвых, хоть у пьяных.

Почувствовав сладкий аромат сахара, разлитый в воздухе, Регарди прибавил шаг. Ему хотелось как можно скорее покинуть это место. Тяжелое дыхание уставших людей, шуршание песчаных клопов, вонь немытых тел и грязного белья ввергали его в еще более мрачное состояние духа.

Найти маленькую служанку оказалось несложно. Капли яблочного вина, попавшие на ее одежду во время «представления», безошибочно указали дорогу. Дия лежала поодаль от других детей. Арлинг не знал, зачем пришел сюда. Он привык доверять своим чувствам, а они с самого начала говорили ему, что с девчонкой все в порядке. Нащупав на макушке Дии обрезанный хохолок волос, оставшийся после того как острое лезвие ножа сбрило большую его часть, Регарди выругался. Аджухам хорошо посмеялся над ним, но злиться было глупо – разве что на самого себя. Зато теперь он точно знал, как проведет остаток ночи. Вазир давно испытывал его терпение, а события вечера стали идеальным поводом для мести.

Молодой наемник, от которого разило чесноком и бараньим пловом, грустно утаптывал песок у просторной палатки начальника стражи, периодически наведываясь к костру, где Гасан играл в кости с постовыми. Вазир весьма беспечно относился к охране своего сна. Вход в шатер был почти свободен.

Убедившись, что кучеяр не привел к себе девиц для утех, Арлинг дождался, когда стражник в очередной раз отошел погреться к огню и нырнул под полог. Внутри удушливо пахло потом и тыквенным маслом, которым Вазир натирал ноги перед сном. Отчего-то все кучеяры полагали, что оно помогало в пустыне от ночного холода. Сам Регарди предпочитал греть ноги у костра, а не размазывать вонючее средство по грязным пяткам. Некстати вспомнилось, что у него уже давно не было возможности по-настоящему помыться. Того количества воды, которая оставалась после того, как Сейфуллах принимал ванну, ему не хватало.

Как истинный воин, Вазир спал с оружием. Он лежал на спине, широко раскинув ноги и руки, и, похоже, видел кошмары. Храп прерывался протяжными стонами, которые сопровождались беспокойным дрожанием всего тела. Джамбия в богатых ножнах мирно покачивалась у него на груди, источая неповторимый аромат металла и скрытой угрозы.

Пока все складывалось удачно. Подкравшись к ложу, халруджи неслышно навалился на кучеяра, зажав ему рот ладонью. У начальника стражи была хорошая реакция. Его рука метнулась к джамбии, а тело выгнулось дугой, пытаясь сбросить ночного гостя, но Арлинг уже нашел нужную точку на шее Вазира и резким ударом пальцев отправил его в обморок.

Регарди наполняло спокойствие. Злость и раздражение бесследно исчезли – на территории врага не было места эмоциям. Снаружи по-прежнему раздавались мерные шаги наемника. Шорохи из шатра его не насторожили. Подумав, что точно такой же беспечный кучеяр мог сейчас охранять Сейфуллаха, халруджи заторопился. Оставлять капитана надолго без присмотра не следовало – охране Вазира он не доверял.

Оседлав неподвижное тело, Регарди извлек джамбию Вазира из ножен. Клинок вышел легко и послушно, наполнив шатер тонким звоном закаленной стали. Это было хорошее оружие, за которое было бы не жаль отдать десяток верблюдов. Коснувшись пальцем лезвия, Арлинг остался доволен его остротой и принялся за бороду кучеяра. Первые волоски упали на пол с едва слышным шелестом. В тишине, окружавшей лагерь, все звуки казались преувеличенно громкими.

Сухое бритье было не лучшим вариантом, но Вазир должен был быть благодарен – его даже ни разу не порезали. Закончив с бородой, Регарди не сдержал любопытства и ощупал голову кучеяра. Он понимал, что в страсти изучать чужие лица было что-то нездоровое, но ничего не мог с собой поделать. В конце концов, не каждый день выпадала возможность узнать врага «в лицо». По рассказам караванщиков и Сейфуллаха, халруджи знал, как выглядел начальник стражи, но их слова не могли сравниться с тем, что «говорили» ему пальцы.

Так, у Вазира оказалась большая бородавка над правой ноздрей, которая вероятно возникла от неудачного прокола носа. Как и у всех кучеяров, у него была жирная пористая кожа, высокая линия скошенного лба и широкие скулы. Любопытство заставило Арлинга растянуть губы Вазира и пересчитать зубы. Чаще всего к сорока годам у кучеяров оставались одни пеньки из-за пристрастия к жевательным наркотикам. Впрочем, зубы у начальника стражи были здоровые, а некоторые даже украшали вставленные драгоценные камни.

Вазир застонал, и Регарди поспешил закончить с осмотром. Кучеяр, конечно, догадается, кто лишил его бороды. Впрочем, самое страшное, что грозило Арлингу – это возвращение в Балидет в обозе с нарзидами. У Сейфуллаха просто не будет времени, чтобы разобраться, кто побрил начальника стражи. Хотя, скорее всего, Вазир не признается, что его опозорил слепой слуга капитана, и еще долго будет пытаться отомстить ему в городе. Регарди был не против. Порой жизнь халруджи была невыносима скучна.

Покинуть палатку оказалось еще легче, чем войти. Наемник уснул, уютно привалившись щекой к древку копья. Арлингу захотелось пощекотать травинкой у него под носом, но шуток на сегодня было достаточно. Послушав тишину лагеря, он неохотно побрел к шатру Сейфуллаха. В его обязанности входила подготовка капитана ко сну, но интуиция подсказывала, что этой ночью мальчишку лучше было не трогать.

Внезапный порыв горячего ветра заставил его остановиться. Погода вытворяла настоящие чудеса. Всего минуту назад воздух был холодным и неподвижным, словно застоявшаяся вода, но сейчас лагерь наполнился разными звуками, которые принесли еще слабые, но уже таившие в себе немалую силу потоки теплого воздуха. Шептались дюны, шелестели мягкими крыльями обитатели сумерек, хлопали на ветру незакрытые пологи шатров, рвались флаги и вымпелы с гербами Торговой Гильдии Балидета. Песок уже не лежал ровным слоем, а беспокойно двигался, взвиваясь мелкими вихрями вокруг ног и тут же осыпаясь золотым градом на землю.

Халруджи потряс головой, но чувства его не обманули. Воздух стал суше и горячее. Ветер крепчал с каждой секундой. Уже совсем не слабые порывы сорвали с его головы платок и жгучим дыханием обожгли щеки, заставив прижаться спиной к ближайшему шатру.

Все стихло также быстро. Температура упала, спящий караван вновь погрузился в тишину, и лишь оторванный ветром навес слегка

шуршал по песку, напоминая о неожиданном госте.

В растерянности Арлинг прислушался, но ураган не повторился. На многие сали вокруг стояла тишина, впитывая в себя любые звуки. «У зрячих свои миражи, а у слепых – свои», – решил он. Похоже, шутить сегодня была охота не только людям, но и природе.

Спать расхотелось, и Регарди решил пройтись до ближайшего поста узнать, ничего ли странного не заметила стража. В наступившей тишине его шаги раздавались неприлично громко, но еще более оглушительным был звук выворачиваемого наизнанку желудка. Рад, младший кузен Сейфуллаха, с шумом выскочил ему под ноги, безуспешно пытаясь отряхнуть полы кафтана. Кажется, мальчишка перебрал моханы. Арлинг поморщился, с трудом подавив желание зажать нос.

– Все в порядке? – без особого интереса спросил он, осторожно обходя зловонную лужу, которая образовалась у него на пути.

– Кто здесь?! – испуганно вздрогнул Рад, очевидно, вообразив, что за неблаговидным занятием его застала красивая дочь купца из соседнего шатра. Заметив Арлинга, он облегченно вздохнул. Действительно, кто стал бы стесняться слепого?

– Ааа, это ты, то есть вы… – нерешительно протянул Рад, не зная, как лучше обратиться к слуге кузена. Регарди подозревал, что мальчишка его боится, впрочем, как и многие другие купцы каравана. За глаза Арлинга часто называли слепым пайриком в человеческом обличье и как-то пытались напоить ядом. С тех пор он стал осторожнее относиться к личным поварам, предпочитая питаться из общего котла.

– Проводить вас к врачу, молодой господин? – вежливо спросил Регарди, мечтая быстрее отделаться от Рада.

– Нее, – помотал головой тот и направился к нему, смущенно вытирая рукой рот. – Я видел вас там, в шатре. Это было потрясающе!

Мальчишку явно тянуло поболтать, что нельзя было сказать об Арлинге.

– И долго вы учились? Ножи метать? – не унимался Рад, подходя ближе и с интересом его разглядывая.

«Давай, найди у меня третий глаз и второй нос на затылке», – сердито подумал Регарди, но заставил себя воздержаться от замечаний. Дерзить родственникам Аджухама было опасно.

В Балидет Рад был направлен «из вежливости» – передать дары влиятельной родне и поклониться могилам предков. Родственные обязанности юношу утомляли, а пустыня вызывала отвращение наравне с ужасом. Впрочем, Регарди его понимал. Никогда человек не сможет чувствовать себя здесь хотя бы гостем.

Тем временем, Рад ждал ответа. Арлинг вздохнул, собираясь с мыслями, и наклонил голову, чтобы пролетающий ночной жук не врезался в щеку. Мальчишка, хрипя, схватился за его руку и тяжело сполз наземь. Халруджи упал следом – несколько стрел с визгом вонзились в шатер туда, где секунду назад была его голова.

В следующее мгновение караван погрузился в хаос. Верблюды и лошади ревели, раскидывая тюки с товаром и топча все, что попадалось на пути. Испуганные люди выскакивали из шатров, попадая под дождь стрел, который лился с небес раскаленной лавой. Лагерь был застигнут врасплох.

Зная, что Рад мертв, Регарди все равно проверил его – мальчишке было уже не помочь. Еще не веря в то, что случилось, Арлинг поспешно откатился под убитого хаптагая и выдернул вонзившуюся в тушу стрелу. Древко было непривычным – слишком коротким для кучеярского лука. Халруджи провел пальцем по наконечнику, которым служила маленькая насадка из незнакомого металла. Странными были зарубка из куска твердого дерева и оперение из двух полосок бумаги – таких стрел в Сикелии не делали. Значит, напали на них не керхи. Вывод был неутешительный. Балидетские наемники не смогут соперничать с дальнобойными луками нападающих. Весь караван перебьют на расстоянии, а потом, не спеша, прикончат раненых и заберут товар с деньгами. Если только за этим на них напали. Ни один здравомыслящий разбойник не стал бы грабить караван в сутках пути от города.

Достав из сапога кинжал, Арлинг зажал его в зубах и пополз к шатру Сейфуллаха. Он надеялся, что мальчишка не наделал глупостей и не выскочил под дождь из стрел. В голову не приходило ни одной разумной мысли, откуда враг мог появиться столь внезапно. Ведь разведчики проверили место стоянки на сотни арок вокруг. Впрочем, объяснение могло быть простым: среди караванщиков завелся предатель.

Внезапный порыв горячего ветра обрушился на лагерь с такой силой, что халруджи показалось, будто сейчас его поднимет в воздух и унесет к звездам вместе с ревущими от страха животными, разбросанным повсюду товаром и колючим, всепроникающим песком. Раздавшийся над головой треск и щелчки лопающихся натяжек предупредили о том, что на него падает шатер. Поймав ртом пригоршню пыли, Арлинг откатился в сторону, едва не попав под ноги раненого верблюда. Гудящие потоки воздуха сильно искажали звуки. Несколько стрел впились в песок рядом с шеей, еще две он успел отбить ножом, заметив их в последний момент.

Лагерь, в котором халруджи мог без заминки отыскать любую палатку, в один миг превратился в лабиринт смертельных ловушек. Налетевший на них самум и нападение лучников не могли быть простым совпадением. Враг либо хорошо разбирался в сикелийской погоде и подгадал атаку с началом бури, либо повелевал стихией. Стянув повязку с глаз, халруджи обмотал ее вокруг головы, закрыв лицо от песка. Обоняние резко ухудшилось, а звуки смешались, утонув в реве самума, который накрыл весь мир. Где-то рядом упал человек и покатился по песку, словно вырванный пучок ковыля. Арлинг вытянул руку и успел схватить его за ногу, увернувшись от удара пяткой по голове. Женщина, которую он поймал, не прекращала кричать и извиваться, даже когда Регарди навалился на нее, закрыв от ревущего ветра своим телом.

– Ты видела капитана Сейфуллаха? – прокричал он ей на ухо, понимая, что не слышит самого себя. – Где его шатер?

Сверху что-то взвыло, окатив их волной острого, как битое стекло, песка, и халруджи поспешно откатился, увлекая за собой кучеярку. Ветер тут же подхватил его и проволок несколько салей по земле, прежде чем Арлинг сумел остановиться, уцепившись за шест от сорванного шатра. Правда, женщины рядом уже не оказалось. Поняв, что кинжал он тоже потерял, Регарди прижался к земле, пытаясь определить, куда его принесло. Песок глушил звуки, но он сумел уловить похожий на топот ног шум справа и, сняв мешавший кафтан, пополз туда. Град стрел иссяк, но это вряд ли было хорошей новостью. Враг готовился к атаке.

К хаосу запахов, витавших в лагере, добавился дым – начинался пожар. Натыкаясь на сорванные навесы, походной скарб и мертвые тела людей и животных, Арлинг добрался до еще одного сломанного шатра, но, сжав полотнище, разочарованно отпустил. Ткань у шатра капитана была богаче. Услышав, что ветер несет на него тяжелый тюк, Арлинг сделал кувырок в сторону и неловко порезался о наконечник сломанного копья, торчащего из земли. Запах собственной крови взбодрил и придал силы.

Неожиданно наступила полная тишина. Регарди поднялся, настороженно прислушиваясь. Ветер стих, превратившись из разъяренного зверя в послушное дитя пустыни. Уже можно было дышать, не боясь подавиться песком.

Чужак появился внезапно, и халруджи едва успел

увернуться от удара топора, нацеленного в голову. Топоры он не любил еще со времен учебы. От них следовало избавляться как можно скорее. Нащупав лежащее на песке копье, Арлинг отбил следующий выпад, ориентируясь на свист лезвия. Древко с громким треском сломалось, но Регарди ушел от удара, и стремительно упав на колени, ткнул обломком палки в горло противника. В воздухе густо запахло кровью, которая ощущалась даже сквозь ткань платка. Выдернув копье из мертвеца, он вскинул его как раз вовремя, чтобы отбить удар другого воина, превратившего древко в щепки. На этот раз враг был вооружен мечом. Арлинг убил чужака его же оружием, разрубив ему череп.

Буря стихала, уступая место разгорающейся битве. Повсюду раздавались крики дерущихся, но чужаков было гораздо больше воинов Сейфуллаха. Спрятавшись за поваленным шатром, халруджи обыскал убитых противников, задержавших на их лицах и оружии.

Пальцы словно прилипли к мертвой плоти, и ему не раз пришлось ощупать их тела, чтобы, наконец, поверить – он убил не чужаков. Короткий меч одного из мертвецов привычно лег в ладонь. Запах, который проник в лагерь с первым порывом ветра, и который встревожил его куда сильнее неожиданного появления самума, имел простое объяснение. Чужие пахли домом – Согдарией. И хотя Арлинг редко встречал драганов, могучая стена между ним и прошлым, которую он тщательно возводил все это время, вдруг зашаталась.

Заставив себя сосредоточиться на поисках Сейфуллаха, Регарди бросился на шум боя. Запахи кучеяров чувствовались повсюду, но Аджухама среди них не было. Каждая секунда была дорога, и Арлинг старательно избегал схватки, прячась за разбросанным скарбом и трупами. Если с мальчишкой что-то случится в этих песках, халруджи придется остаться с ним – живым или мертвым.

Наконец, он наткнулся на кухонный навес, где уже собралась порядочная куча из мертвых тел. И состояла она из защитников лагеря, а не драганов. Сражение сместилось в сторону к дороге. Очевидно, кучеяры смогли организовать сопротивление. Он двинулся было к ним, чтобы присоединиться, но слабый порыв ветра, оставшийся после самума, заставил его остановиться. Кажется, он почувствовал запах Сейфуллаха.

Рядом просвистело лезвие, и халруджи упал на землю, наотмашь рубанув мечом по лодыжке противника. В сухожилие он не попал. Драган ловко отпрыгнул, блокировав удар краем щита. Не став тратить время на извлечение клинка, который глубоко вошел в металлический обод, Арлинг зачерпнул рукой песок, взметнув в воздух тучу мелкого крошева. Оказаться с противником на равных было приятно. Халруджи опередил драгана на долю секунды. Захватив ладонью его кисть с мечом, он резко ударил пальцами другой руки по запястью врага – клинок выпал, но Арлинг подхватил его, закончив атаку уколом в горло.

Теперь запах Аджухама стал сильнее. Вспомнив, что капитанский шатер располагался недалеко от кухни, Регарди уже не колебался. Вокруг слышались давно забытые драганские слова – и ни одного кучеярского. Лагерь был почти взят. Прислонившись спиной к перевернутому котлу, Арлинг нащупал ногой брошенное на землю копье, стараясь не думать о том, что шансы выжить в ночной рубке у пьяного Аджухама были ничтожно малы. Однако из всех убитых кучеяров он еще не заметил ни одного купца. Похоже, драганы убивали только воинов.

До капитанского шатра оставалось примерно тридцать салей. Несколько драганов на пути разбирали тюки с товаром, еще один снимал сапоги с убитого кучеярского стражника. Арлинг сжал зубы. Убитым кучеяром был Гасан.

Копье нашло цель в груди драгана, который стоял ближе всех. Не дав чужакам опомниться, Арлинг метнул в горло другого последний нож, а третьего атаковал мечом, поразив плечо и добив рубящим ударом в голову. Кровь врага намочила платок на лице, и он сорвал его, едва не задохнувшись от обилия запахов – ночной пустыни, пожара, смерти и прошлого.

С подсчетами он ошибся. Драганов оказалось гораздо больше, и, похоже, они тоже были удивлены встретить своего в сикелийских песках. Перехватив меч, халруджи напал первым. Думать он будет позже. То, что попадало в пределы досягаемости его клинка, немедленно отсекалось. Ступни, руки, кисти – все закружилось в вихре последней пляски. Драганы рубились отчаянно, но у них не было шансов. Регарди, во что бы то ни стало, должен был пробиться к сломанному шатру. Сейфуллах был там. Он чувствовал запах его кожи, одежды, волос и… крови. И хотя кровью пах весь мир, Арлинг не сомневался, что мальчишка ранен. А вот жив ли он – в этом Регарди уверен не был. Вокруг него были не люди – лишь сухие стебли песчаных сорняков, ломавшихся от прикосновений меча.

Пробив линию защиты драгана, который держал его уже несколько минут, халруджи с особым удовольствием вогнал в него меч, чувствуя, как лезвие проходит сквозь кожу, брюшные мышцы и внутренние органы, появляясь с другой стороны. Но даже насаженный на клинок, враг не желал сдаваться, пытаясь достать Регарди кончиком сабли. Арлинг оставил его умирать на песке и поспешил под опрокинутый навес шатра.

Капитан лежал под опорной балкой и не подавал признаков жизни. Из ноги сочилась кровь, но артерии задеты не были, иначе Арлинг нашел бы холодный труп. Видимо, Сейфуллаха пытались добить, когда он уже упал – удар сабли пришелся вскользь. Мальчишка дышал, и это была самая лучшая новость за весь вечер. Сдвинув балку, которая вдавила Аджухама в песок, чудом ничего ему не сломав, Арлинг заторопился – время было не на их стороне. В пустыне даже царапина могла стать смертельной. Порошок из ясного корня, который он всегда носил в футляре на поясе, должен был обеззаразить рану и придать Сейфуллаху сил. Оторвав пару лоскутов от обнаруженной рядом шелковой занавеси, халруджи наспех перевязал капитану ногу и принялся хлопать его по щекам, с облегчением чувствуя, что тот отзывается.

– Тсс, – уловив его взгляд, Арлинг приложил палец к губам, призывая Сейфуллаха к молчанию.

Аджухам кивнул и медленно сел.

– Проклятье, – прошипел он, разглядывая рану. – Этот пес меня все-таки достал.

Арлинг принюхался, оценивая, как быстро огонь с ближайшего шатра может перекинуться на их укрытие. Звуки битвы угасали, зато речь чужаков слышалась отовсюду.

– Давно я не видел столько драганов сразу, – протянул Сейфуллах, осторожно выглядывая из-под полога шатра. – Похоже, пока нас не было, Балидет успел попасть в немилость. И император отправил карательное войско.

– Это не регулярная армия, – прошептал халруджи, ломая голову над тем, как вытащить из шатра раненого Сейфуллаха. В десяти салях от них ревел верблюд, но шансы сбежать на нем из лагеря были невелики. Впрочем, оставаться на месте тоже было нельзя. Рано или поздно дым заставит их искать новое убежище. Или боя с драганами.

– Ага, – на удивление быстро согласился Аджухам. – Это демоны с Гургарана наслали на нас самум, а пайрики обратились в драганов и порубили моих людей.

Он забрал у Арлинга футляр с ясным корнем и отправил горсть порошка в рот. Халруджи представил, как смесь взрывается в голове капитана огненными брызгами, но мальчишка даже не скривился.

– Гляди, там не только

драганы, – горячо зашептал Аджухам, дергая его за рукав.

Арлинг давно «разглядывал» чужаков, прислушиваясь к незнакомой речи, но сумел различить только керхов. Кочевники были на лошадях, и их появление окончательно решило исход битвы. Однако помимо керхов драганы привели кого-то еще. В замысловатый узор драганской и кучеярской речи вплетались слова, которые не напоминали ему ни один из знакомых языков. Впрочем, сейчас происхождение чужаков не имело значения. Шатер угрожающе трещал, обсыпая их искрами, а от дыма становилось трудно дышать.

– Нужно выбираться отсюда, – сказал халруджи, не имея ни малейшего представления, как это сделать. Поэтому он произнес первое, что пришло в голову.

– Рядом снами шесть драганов, еще один керх на лошади справа от того места, где был вход. В десяти салях слышу верблюда. Давай сделаем так. Я выхожу первым, всех отвлекаю, ты пробираешься к верблюду, дальше, как повезет. Если повезет обоим, встречаемся у плотины Мианэ. Что скажешь?

– Скажу, что ты дурак, – прошептал Аджухам, прислушиваясь к шагам драганов, которые замерли неподалеку. Бандиты решали, стоило ли обыскивать шатер, рискуя попасть по горящие балки, или поискать счастья в уцелевших навесах.

– Поступим так, – решил Сейфуллах, и Арлингу не понравились нотки в его голосе. – Похоже, что купцов и женщин не трогали, слуг тоже. Нам нужно выжить, и это главное. Все остальное – потом. Если повезет, – передразнил его Аджухам, – эти псы поверят той сказке, что я им скормлю, если нет, что ж, у тебя будет возможность их отвлечь, пока я буду бежать до верблюда. Скажем, что мы дальние родственники.

– Мы не похожи на родственников, господин, даже на дальних, – перебил его Арлинг, собирая кровь с драганского клинка и стараясь оставаться спокойным. Он не мог не отметить превосходное качество стали, удобную без излишнего декора гарду с навершием в форме ореха и широкие доли – углубления в металле, которые придавали лезвию дополнительную прочность. Его голову определенно занимали не те мысли.

– Не спорь со мной! – сердито прошипел Аджухам. – Соврать, что ты купец, я не могу. У тебя на лице написано, что ты с торговлей не имеешь ничего общего. Будешь моим троюродным дядей по линии двоюродной тетки в услужении, запомнил?

Регарди не запомнил, но возражать не стал. Боя все равно не избежать. Если Аджухам желает, чтобы они сдались вместе, пусть так и будет.

– Слушай меня… – начал Сейфуллах, но закончить не успел, так как наверху с оглушительным грохотом треснуло перекрытие, и шатер стал заваливаться набок.

Они выкатились прямо под ноги обомлевшим драганам.

– Пощады, пощады! – взвыл Аджухам, оглушив Арлинга визгливыми нотками. Халруджи и не подозревал, что мальчишка умел кричать так громко.

– Добрые люди, пощадите бедного Савду Батыра и слугу его Амру! – заголосил капитан, ловко вклинивая в кучеярские фразы исковерканные слова на драганском. Аджухам отлично знал государственный язык Империи, но, вероятно, решил, что для образа малограмотного купца будет неплохо и притвориться. Елозя коленями по песку и подволакивая раненую ногу, Сейфуллах подполз к ближайшему драгану и попытался поцеловать его сапог. Халруджи отчетливо слышал терпкий запах крови, просочившийся сквозь повязку на раненой ноге капитана.

Наверное, вид у мальчишки был действительно жалкий. По крайней мере, их не убили с первого раза, а из группы драганов даже раздались смешки.

– Клянусь именем того, в чьих руках душа Батыра, я заплачу столько золота, сколько сможет унести лошадь благородного господина! – затараторил воодушевленный Сейфуллах. – Не помажу своей головы и не прикоснусь к женщине, если не отберу самых жирных баранов из своей отары для моих спасителей!

– И где же твоя отара, сказочник? – усмехнулся драган, от которого резко пахло тухлыми грибами. Наверное, разбойник где-то наступил в кувшин с пролитым дарроманским вином. «До чего же смердит», – подумал Арлинг, считая собравшихся вокруг драганов. Пять слева, три спереди, два сзади. Если спектакль Аджухама не удастся, рубка обещала быть славной.

– А бараны дома, любезный господин! – залебезил Сейфуллах. – Смилуйтесь, все отдам, только не убивайте, у меня детушки, пять ртов, жена тяжелая, отец престарелый…

– Ишь, какой шустрый, – усмехнулся Вонючий. – Пять ртов! Когда успел-то?

Сейфуллах собрался выдать новую порцию лжи, но его перебили.

– Мы ищем капитана каравана по имени Сейфуллах Аджухам, сможешь его узнать?

Арлинг замер, чувствуя, как непроизвольно напряглись мышцы. Похоже, у кого-то в лагере был слишком длинный язык. Значит, разбойников интересовали все-таки деньги. Или политика? За сына главы Торговой Гильдии Балидета можно было попросить многое. Рафика Аджухам любил своего наследника.

– Да! – не моргнув глазом, кивнул Сейфуллах. – Этот мерзавец заставил меня заплатить сто султанов только за то, чтобы я мог пройти земли керхов вместе с его караваном. Это грабеж! А ведь у меня пять детей, беременная жена…

– Ладно, слышали, – перебил его Вонючий. – Пойдешь с нами, посмотрим сначала убитых, потом пленных.

– Конечно, конечно, добрый господин, – засуетился Аджухам, неловко вставая с колен. Припадая на раненую ногу, он поспешно захромал за драганом. Арлинг направился было за ним, но наткнулся на кончик копья, приставленного к его груди.

– Это мой слепой слуга, – поспешил вмешаться Сейфуллах. – За него щедро заплатят. Он лучший мастер по стрижке овец во всей Сикелии. Нельзя терять такого работника! Умоляю вас, господин, пощадите!

Халруджи с удовольствием постриг бы пару баранов. Особенно того, кто вонял плесневелыми грибами.

– У тебя в слугах драган? – заинтересовался Вонючий, приближаясь к Арлингу. Лучше бы чужак этого не делал. Регарди захотелось убить его немедленно.

– Да разве он похож на драгана? – искренне удивился Аджухам, окончательно входя в роль владельца бараньего стада. – Так, полукровка… Женился на внучатой племяннице моей тетки из третьего колена, купил землю в Самрии, чтобы овец разводить. А жена вдруг заболела и умерла. Потом дом у него сгорел, друзья отвернулись. Ну, а когда к нам добрался, мы его уже и приютили. Родственник все-таки. Иначе давно ноги бы протянул. Или на виселицу попал. Руки золотые, а с головой не дружит. Посмотрите на него, какой он драган?

Регарди слушал Сейфуллаха вполуха, даже не стараясь понять особенное чувство юмора господина. Аджухам врал хорошо, вот только проблема была в том, что Арлинг являлся типичным драганом, той самой «чистой кровью», которой так гордился его отец. «Чистокровок» в Согдарии было не много, и они всегда получали военное образование, чтобы служить родине до последнего вздоха. Регарди подумал о том, что его волосы, наверное, потемнели под горячим пустынным солнцем, а кожа давно утратила белизну, но все равно насторожился, чувствуя, как пристально разглядывали его драганы. Впервые он обрадовался повязке, которая скрывала цвет его глаз. Когда-то давно Канцлер приказал убивать каждого, кто сменил в своем сердце герб Согдарии на чужеземные знамена. Драганы считали особой честью помочь предателю отправиться в рай

по тонкому лезвию клинка.

– Трус проклятый, совсем от страха язык проглотил, – укоризненно пробормотал Аджухам, и Регарди понял, что пора что-то сказать и ему. Вот только в голове было странно пусто. Будто ураган унес с собой не только тучи песка, но и все его мысли.

Арлинг уткнулся головой в песок, хотя на самом деле, просто дал ей упасть в мягкий, еще рыхлый после бури песчаный покров. Меч драгана замер у его шеи.

– Не убивайте, прошу! Боги вознаградят вас за доброту, – пролепетал он, стараясь вдыхать как можно реже. Сапог, попавший в вонючее вино, находился прямо под носом.

Получилось плохо, давно забытые драганские слова резали язык, отдаваясь во рту горьким привкусом. «Если твой клинок приблизится хоть на ар, мой нож окажется в твоем сердце», – подумал Регарди. Словно прочитав его мысли, драган опустил меч и вытянулся в струну. Также поступили и другие воины, стоявшие рядом. Похоже, в лагерь прибыло начальство. Вонючий засуетился и вскоре исчез, оставив лишь слабый след грибной плесени, крови и пота. После некоторого замешательства Арлинга подняли с колен и толкнули к Аджухаму. Кажется, их вранью поверили.

Пока капитан осматривал трупы, халруджи внимательно прислушивался и считал драганов, не забывая спотыкаться, как и полагалось слепому. Впереди отчетливо раздавался приглушенный гул человеческих голосов. Не услышав ни одного драганского слова, Арлинг решил, что там пленные. Обнадеживало, что голосов было много.

– Вот он! – торжественно объявил Сейфуллах, останавливаясь у какого-то трупа. Регарди узнал Рада по специфичному запаху волос, который был присущ всем Аджухамам. Втянув воздух ртом, Арлинг почувствовал на языке едва заметный привкус рвоты и кислого вина, которым все еще разило от мальчишки.

– Это капитан, – повторил Аджухам. – Так ему и надо, мерзавцу.

Арлинг показалось, что голос Сейфуллаха дрогнул:

– У него знак Гильдии на груди, видите? Такой только капитан носил.

Халруджи помнил медаль, о которой говорил Аджухам. Когда караван отправлялся в обратный путь из Самрии, семья подарила Раду янтарную звезду с листом сикамора внутри, чтобы первый переход через пустыню прошел для молодого путешественника легко и беззаботно. Регарди никогда не доверял амулетам.

Сейфуллах сильно рисковал. Если бы бандиты хоть немного разбирались в сикелийской символике, ему пришлось бы несладко. Знак сикамора, который носили для привлечения успеха и защиты, не имел ничего общего с символом торговли – кадуцеем, входившим в герб Торговой Гильдии Балидета. Арлинг надеялся, что Аджухам успел оставить свой знак еще в шатре.

Драганы заметно расстроились. Поверили ли они Сейфуллаху или нет, было неясно, но больше опознавать трупы их не просили. Чужаки вдруг страшно заторопились. «Наверное, из-за солнца», – решил Арлинг, чувствуя, как первые утренние лучи касаются кожи. Еще полчаса, и светило установит свои правила игры, превратив пески в раскаленное золото, а воздух в обжигающее дыхание дневного зноя. Знали это и драганы, которые в спешке собирали оружие и разбросанные повсюду товары. Если ураган был делом рук их магов, то от него оказалось столько же проблем, сколько и пользы. Тюки с дорогими тканями были разорваны, сосуды с винами и напитками разбиты, а мешки с султанами рассыпаны на многие сали вокруг.

Похоже, что драганов все-таки интересовал выкуп. В живых оставили большинство купцов и переселенцев, которые искали лучшего места для жизни. За право путешествовать вместе с караваном Аджухам, истинный сын своего отца, брал немалые деньги. Обычные переселенцы богатством не отличались. «Интересно, чем будут платить за свою свободу они», – подумал Регарди, жалея, что потратил остаток ночи на бритье Вазира. Немного сна ему сейчас бы не помешало.

Пленников связали одной веревкой, выстроив друг за другом. Верблюдов в караване привязывали так же. Рядом послышалось возмущенное ворчание Сейфуллаха. Мальчишка был недоволен, что ему завязали глаза, однако так поступили со всеми пленными. Арлинга не тронули, но тщательно проверили его повязку, будто он мог из-под нее подглядывать.

Почувствовав под ногами потрескавшийся камень вместо мягкого песка, халруджи понял, что их повели по старой дороге. Вся Сикелии была прочерчена старыми, хорошо сохранившимися торговыми путями, которые остались от Древних, когда-то заселявших пустыню. Время Древних миновало, стерев их с лица земли жарким солнцем и песчаными бурями, но руины городов и сети разрушенных дорог еще напоминали о тех, кто когда-то повелевал пустыней. Если Арлингу не изменяла память, то на многие сали вокруг был только одна дорога – та, по которой они пришли. И вела она в Балидет.

Драганы сопровождали пленных верхом на лошадях, но теперь чужаков было немного. Регарди повсюду чувствовал кучеяров, которые медленно брели под палящим солнцем. «Наверное, бандиты разделились», – решил он. Большая часть отправилась вперед, в то время как связанных пленников осталась охранять всего дюжина всадников. Арлинг еще раз принюхался, но и другие чувства его не обманывали: драганов было мало. Лезвие, спрятанное в подошве сапога, неожиданно стало горячим, и Регарди захотелось коснуться гладкой стали. Сознание услужливо нарисовало в голове картинку того, что нужно было сделать. План казался идеальным.

Сначала он освободит себя и Аджухама. Один из драганов был неподалеку. Его можно убрать ножом, забрать лук и перестрелять других всадников. Регарди слышал, как ветер звенит тетивой, робко касается лезвия топора, приткнутого к седлу, играет лошадиной гривой. Одна часть Арлинга настойчиво склонялась к мысли о том, чтобы воспользоваться шансом немедленно. Ведь на самом деле ничего не менялось. Он по-прежнему халруджи и должен защищать Аджухама. Лошадь всхрапнула едва ли не над ухом, и Регарди даже не понял, как лезвие оказалось у него в ладони. Одно движение – и его руки свободны, второе – нож в горле врага, третье – он на коне, четвертое – Сейфуллах рядом с ним. Но другая часть халруджи – та, которая родилась здесь, в Сикелии, – оказалась сильнее. Осторожно спрятав лезвие в рукаве, Регарди решительно отбросил мысль о побеге. Он подождет. Его учили ждать.

Тем временем, идти стало труднее. Солнце пекло невыносимо, и Арлинг глубоко пожалел, что так беспечно подарил свой головной платок буре. Пленники шли медленно, но их никто не подгонял. Более того, драганы проявили милосердие, выдав им по порции воды и вяленого мяса. Решив, что доверять бывшим соплеменникам не стоит, Регарди ограничился тем, что смочил губы водой. Он слышал, что рабам часто подмешивали в воду наркотики, которые притупляли чувства, делая людей похожими на баранов.

Когда халруджи поделился опасениями с Сейфуллахом, тот лишь фыркнул, проглотив и его порцию тоже. Если Регарди просто хотелось спать, то каково было Аджухаму, которого должны были терзать рана на ноге и жуткое похмелье. Мальчишка шел впереди на расстоянии саля, и халруджи чувствовал, какой неровный у него шаг. Если рану не обработать, как следует, она загноится. А в жарких условиях Сикелии это верный способ стать калекой. И будет их двое. Одноногий

господин и его слепой слуга.

Регарди было жаль Сейфуллаха. Что бы ни случилось с ними дальше, на деловой репутации молодого купца лежало несмываемое пятно позора. Захват каравана был самой большой неудачей, которая могла настигнуть кучеяра. Гильдия не прощала провалов. Если их выкупят, Рафика, скорее всего, отошлет сына из города, и Сейфуллаху придется уступить право наследства своему дяде, Сокрану Аджухаму, который пользовался поддержкой фермеров и военной верхушки Балидета.

Они все шли и шли, и мысли Арлинга переметнулись к иману. Вот по кому он действительно скучал все эти месяцы. Школа учителя стала его семьей – второй по счету. Правда, если из первой он сбежал сам, то из второй его прогнали. «Опять ты преувеличиваешь, Лин», – сказал бы иман, если случайно подслушал бы его мысли. Но учитель был далеко, в Балидете, а халруджи, как никогда, нуждался в его совете.

– Эй! – закричал он всаднику, который, казалось, уснул, уморившись в доспехах под палящими лучами солнца.

На него обратили внимание не сразу.

– Чего тебе? – буркнул драган, подъезжая ближе.

– У юноши ранена нога, – сказал Регарди, указывая на притихшего Сейфуллаха. – Он не сможет долго идти. Разрешите ему ехать в обозе.

Халруджи почувствовал на себе сердитый взгляд Аджухама, но у мальчишки хватило ума не вмешиваться.

– А может его лучше отпустить? – хмыкнул драган. – Что думаешь, господин Заботливый?

Арлинг счел за лучшее промолчать, изобразив испуг и покорно опустив голову. Если драган захочет причинить Сейфуллаху зло, то только облегчит выбор халруджи. Однако всадник и сам заметил, что мальчишка хромает, замедляя движения всей группы. Спешившись, чужак приблизился. Пальцы халруджи привычно обхватили рукоять ножа. Регарди стоял на расстоянии вытянутой руки от драгана и внимательно слушал его движения. Любой неверный жест и…

Чужак склонился над ногой Сейфуллаха. Так пастух проверяет раненую скотину, размышляя отдать ее мяснику или отвести к знахарю.

– Я тебя развяжу, будешь держаться за мою лошадь, – наконец, проворчал он.

Драган был явно раздосадован, но Арлинг услышал в его голосе странные нотки. «Ты извиняешься перед нами», – с удивлением подумал Регарди, ломая голову над непонятным поведением всадника. Наверное, из-за похмелья Сейфуллах выглядел действительно жалко.

– Обозы ушли вперед, мы их не нагоним, – как бы в оправдание добавил драган, чем убедил Арлинга в двух вещах. Во-первых, стало ясно, что идти им еще долго, а во-вторых, складывалось впечатление, что пленники нужны были разбойникам живыми, и, очевидно, их хороший вид имел немаловажное значение.

Солнце давно вошло в зенит, а присыпанные песком камни под ногами все не кончались. Халруджи чувствовал, как Сейфуллах подволакивал раненую ногу, повиснув на лошади драгана, как тяжело дышал купец, идущий сзади, как обливалось потом его собственное тело, которое больше всего на свете хотело окунуться в сладкое озеро сновидений. Иногда ему казалось, что он засыпал на ходу, так как звуки и запахи неожиданно обретали иную плотность, превращаясь в зыбкие фантомы дрожащих под раскаленным солнцем песков.

Наверное, Регарди все-таки уснул на ходу, потому что не заметил, как безмолвие пустыни сменилось лавиной разнообразных звуков, среди которых выделялся один, сразу привлекавший внимание.

Балидет шумел, словно встревоженный улей. Они были еще далеко, но Арлинг узнал его. Ни с чем несравнимый аромат человеческой жизни – такой притягательный и отталкивающий одновременно – цеплялся за барханы, словно спустившийся с гор туман. Балидет звенел и шептал, вторя ветру, который, играя с флагами и вымпелами, свободно носился над городскими башнями. Регарди много раз рисовал в воображении возвращение домой, но даже в худшем кошмаре не мог представить, что это произойдет именно так.

Драганы были безумцами. Неужели они собирались требовать выкуп под городскими стенами? Даже если их было несколько сотен, военный гарнизон Балидета насчитывал больше двух тысяч человек, ведь крепость была последним рубежом Империи в песках Сикелии.

Но следующий порыв ветра поставил Арлинга в тупик. За время их отсутствия рядом с Балидетом успел вырасти другой город. Шум его многотысячной толпы гармонично вплетался в звуки пустыни, перемежаясь диковинными узорами человеческой деятельности – стучали топоры, звенело оружие, хлопали на ветру полотнища палаток, всхрапывали лошади, ревели верблюды и бараны, напуганные скоплением людей и витавшей в воздухе смертью. Захватчики не теряли времени даром. Подготовка к штурму шла полным ходом. В то время как Балидет становился тише, заглушаемый барханами и поднимающимся ветром, тот, другой город, звучал все ближе. Не было никаких сомнений, что их вели именно туда.

Когда низкий потолок душной палатки сменил палящее солнце над головой, пленники едва держались на ногах. Сейфуллах сразу растянулся на песчаном полу, халруджи устроился рядом. Хотелось ни о чем не думать и забыться долгожданным сном, но мысли метались в голове, словно встревоженный пчелиный рой. На этот раз он не отказался от воды, решив, что хуже может быть только смерть. Мальчишка лежал рядом и, кажется, думал о том же. Им, наконец, разрешили снять повязки с глаз, но для зрячих это было небольшим утешением. Плотная ткань палатки с трудом пропускала свет, а полог входа был плотно задернут. Вместе с ними в шатре собралось человек десять купцов, но Арлинг слышал, что другие кучеяры находились где-то неподалеку. Их текучая речь отчетливо выделялась на фоне каркающего языка драганов и щелкающих слов чужаков, которых он узнавал.

И все-таки лежать было хорошо и приятно. Даже, несмотря на то, что его посетила новая невеселая мысль о их будущем. Возможно, драганам нужна была осадная толпа. Полвека назад драганские полководцы умело использовали эту тактику при взятии крепостей горцев в Самонийских княжествах. Почему бы им не применить тот же ход в Сикелии? Осадная толпа была первой волной штурма крепости, и сопротивляться ей было трудно. Защитникам приходилось стрелять по своим, а если пленные возвращался обратно, драганы рубили им головы.

– Что они строят? – спросил Сейфуллах, вторгнувшись в мрачные мысли халруджи.

– Башни, – ответил Арлинг, приложив ухо к земле. – Стрелометы, катапульты, блиды. Наверное, скоро начнут засыпать ров.

Песок приглушал дрожание земли, но не мог скрыть кипучую деятельность, которую развернули захватчики: в лагерь постоянно въезжали тяжелые боевые повозки с продовольствием, людьми, военным снаряжением и камнями – в оазисе Мианэ крупных камней, пригодных для осады не было, и предусмотрительные драганы привезли их с собой. Вот только откуда? Холустайские горы лежали немыслимо далеко на востоке, а проволочь осадные камни через пустыню людям было не под силу. Драганам могли помогать шибанцы, чьи земли начинались за Балидетом, на другом берегу реки. Но объяснение было надуманным. Шибан и Согдарийская Империя были давними союзниками, связанными прочными торговыми отношениями и многочисленными браками правящих династий.

Вопросы, вопросы, вопросы… Как армия таких размеров

смогла пройти весь континент, оставшись незамеченной регулярными войсками драганов или кучеярами? Ни один из городов, которые прошел караван Сейфуллаха, не проявлял беспокойства и не готовился к защите. Значит, чужаки явились не из Согдарии, иначе, Самрия встретила бы их первой. Тогда оставались два варианта: либо захватчики высадились далеко на Севере и прошли через Белые Пески, где не строили дороги даже Древние, либо шибанцы разрешили драганам пересечь свои земли. Чтобы напасть на драганскую же крепость. Все происходящее сильно отдавало бредом. Был еще один вариант – самый простой. В Согдарии произошел очередной мятеж принца Дваро, который высадил войско в дельте Мианэ, чтобы нанести удар Канцлеру с тыла и захватить Балидет – последнюю по расположению, но далеко не по значимости крепость Империи в Сикелии. Без Балидета древняя нить торговых путей, соединяющая Согдарийскую Империю с Шибаном и песчаными государствами, лежащими на юге, расползется на волокна, словно кусок шелка, попавший в зубы игривому коту.

В углу тихо подвывал купец из Фаргоса. У него убили дочь – ту самую красавицу, которая сводила с ума весь караван и Рада Аджухама в особенности. Парень, наверное, отыщет ее на небесах. Халруджи нашел руку Сейфуллаха и крепко сжал ее. Ему хотелось что-то сделать для него, прямо сейчас, но подходящих мыслей не было. Слов утешения тоже.

А, может, он недооценивал защитников Балидета? Ведь, город считался одной из самых неприступных крепостей Сикелии. Регарди хорошо помнил, с какой гордостью иман рассказывал о его истории и могучих стенах, переживших не один набег керхов.

Балидет стоял на вершине единственной возвышенности речного оазиса и был защищен двойным укреплением. Главная стена состояла из двух слоев кладки, соединенных поперечными стенками. Ее внешний слой был сооружен из массивных камней неправильной формы, а пространство между ячейками забито щебнем. Перед главной линией стен, достигавшей десяти салей, находилось невысокое вспомогательное ограждение из кирпичей, оставшееся от Древних. В обе ограды через каждые тридцать салей были встроены стрелковые башни с аркбаллистами. Крепостные стены стояли на высоком валу, под которым проходил тоннель, позволяющий совершать внезапные вылазки. Ров вокруг города был заполнен жидкой грязью – ее невозможно было переплыть, не увязнув в предательской топи. Балидет был похож на огромного ящера, приготовившего свое жилище к зимней спячке.

Давно забытые уроки военной тактики всплыли в памяти с неожиданной ясностью. Если захватчики последуют давней драганской традиции, то сначала Балидет возьмут в кольцо, после чего станут морить жителей города. Возможно, защитникам предложат сдаться. Именно так, без боя, в далеком прошлом драганы захватили почти все города Сикелии. Если крепость успешно выдерживала блокаду, начиналось строительство осадной техники. Судя по тому, что драганы уже сейчас активно стучали топорами, осада должна была начаться совсем скоро.

Затем, драганы попробуют выманить гарнизон крепости в поле, где защитников ждала неминуемая гибель. Арлинг уже сейчас чувствовал, что чужаков было намного больше двух тысяч кучеяров, защищавших город. «А если выманивание не получилось, то выбор будет стоять между штурмом или продолжением осады», – заскрипел в мозгу голос старого лектора.

«Значит, штурм», – подумал Регарди, прислушиваясь к крикам за стенами палатки. Кажется, кто-то дрался. Драганы никогда не отличались спокойным нравом, но надеяться на то, что они перережут друг друга до приступа, было глупо. Чтобы сдерживать агрессию воинов, опытные командиры не скупились на хорошую пищу и девиц, которые обычно сопровождали драганские походы.

Самым страшным осадным оружием драганов был «небесный огонь». Арлинг надеялся, что чужаки не привезли его с собой. Балидет, возведенный из глинобитных построек, мог вспыхнуть, как смола на факеле. Уже здесь, в Сикелии, он слышал от имана, что при осаде некоторых крепостей самонийских горцев, драганы использовали человеческий жир, который получали из пленников. Его выливали в растопленном виде на дома, и огонь, попавший на этот жир, нельзя было погасить. «Вот еще один вариант нашего будущего», – подумал Регарди. От захватчиков можно было всего ожидать. Судя по тому, что они вытворяли с погодой, их командиры любили преподносить сюрпризы.

Халруджи был уверен, что буря, поглотившая караван, не была настоящей. В Холустае никогда не встречалось сильных самумов, да и сезон бурь в Сикелии давно прошел. Впрочем, у случившегося могло быть простое объяснение, которого они не знали. Ведь и «небесный огонь» когда-то считался демонической силой, а на деле оказался лишь смесью определенного состава. Что мешало военным инженерам Согдарии изобрести нечто подобное с ветром?

У входа в палатку раздались голоса, и в духоту темницы хлынул поток свежего воздуха. «Рановато за нами пришли», – вяло подумал Регарди, но запах гвоздики и оссиджика, вплывший в палатку вместе с шумом военного лагеря, заставил его насторожиться. В царящем хаосе он совсем забыл о начальнике капитанской стражи, но, судя по его бодрому голосу, тот был жив и даже не ранен.

– Вот он! – торжественно объявил Вазир, указывая в их сторону.

– Не вмешивайся! – быстро шепнул Арлингу Сейфуллах, поднимаясь навстречу драганам.

Лезвие скользнуло в ладонь, но так в ней и осталось. Вопрос о том, что именно его остановило, – сомнения или внезапный приступ трусости – он задавал себе потом много раз, так и не найдя ответа.

– Играть с нами вздумал? – угрожающе зашипел Вонючий. Регарди узнал его по запаху дарроманской настойки, так как сапог драган не поменял. Похоже, он и не подозревал, что от него смердело на много салей вокруг.

– Ай-яй-яй, капитан Аджухам, – зацокал бывший начальник стражи, вторя драганам. – Только слабаки прячутся за чужими именами. Поступок недостойный славного рода вашего отца. А этого слепца нужно немедленно убить!

Регарди живо представил, как Вазир тычет в него пальцем, перетянутым золотыми кольцами. Возможно, золота на нем уже и не было, но от командного тона кучеяр не избавился.

– Разберемся, – лениво протянул Вонючий, выталкивая Сейфуллаха вместе с Вазиром из палатки.

– Оставайся здесь! Приказ! – успел прошептать Аджухам, прежде чем исчезнуть за пологом шатра. Арлинг еще долго слушал его шаги, но скоро их заглушил шум лагеря. Он старательно убеждал себя, что высокая должность Сейфуллаха убережет его от смерти. Если мальчишку не приведут обратно до темноты, он отправится на его поиски. Под покровом ночи Аджухама можно будет легко отыскать по запаху. В голове родилась новая идея, и Регарди принялся лихорадочно мерить палатку шагами. А если попробовать выбраться из шатра прямо сейчас и, переодевшись под драганского воина, проследить, куда ведут Сейфуллаха? Мысль была неплохой, но Арлинг заставил себя успокоиться и сесть у порога.

«Ты не уверен в себе, сомневаешься в каждом движении и боишься сделать шаг в сторону – с чего бы это?».

Регарди мог до бесконечности задавать себе вопросы, зная, что ответ был все равно один. И он ему

не нравился. Там, снаружи шатра, дышало его прошлое – неприкрытое, злое, обжигающее душу и разум. Оно наползало, словно болезнетворный туман на уснувшего и потерявшего бдительность путника. Ему казалось, что с появлением драганов вернулось все то, от чего он так долго избавлялся с помощью имана, пустыни и жаркого сикелийского солнца. Страх, ненависть, отчаяние, пустота… Они были еще далеко, но их дыхание уже ощущалось.

А тем временем, за стенами шатра продолжали сражаться. На этот раз дрались на саблях – в воздухе раздавался характерный свист пляшущих лезвий и лязг парируемых ударов. Каждый удачный выпад противников сопровождался одобрительными криками зрителей. Четкий ритм, отбиваемый клинками фехтовальщиков, вдруг нарушился, и звук проводимой по телу стали подсказал, что кого-то порезали. Драганы возбужденно закричали, призывая победителя убить врага.

А враг, между тем, просил пощады. Умолял на чистом кучеярском языке. Догадка была внезапной и неприятной. Драганы дрались не друг с другом – они убивали наемников Аджухама. Тех немногих, кого удалось взять в плен, и кто должен был попасть в рай.

У драганов были особые представления о чести. Любой воин заслуживал рая. Даже враг. Военный кодекс его родины требовал отправить плененного противника в рай, победив его в честном поединке. Правда, понятия о честности у его бывших сородичей были странные. Драганы всегда старались захватить отличившихся в бою воинов, а после устраивали состязательные бои, обещая пленникам жизнь и свободу в качестве награды. Как правило, победить в таких поединках было невозможно. Против захваченного выставляли три дюжины воинов, которые сражались по очереди, пока пленник не отправлялся в рай на «заслуженный» отдых. Если же враг проявлял невиданную боевую мощь и сноровку и побеждал больше десяти человек подряд, ему подрезали сухожилия на ногах и состязания скоро заканчивались – не в пользу пленника. Арлинг предпочел бы отправиться в пустыню в компании дикого керха, чем сыграть в «честный поединок» с драганами.

Мысли опять вернулись к Сейфуллаху. Аджухаму могли отрубить голову и отправить ее в подарок защитникам крепости. Или подвергнуть пыткам, чтобы выведать слабые места в укреплениях города. Аджухам мог их и не знать, но кто ему поверит?

«Нужно бежать из шатра прямо сейчас, зря ты его отпустил», – назойливо прошептал внутренний голос, и Арлинг почти ему поверил. Момент для побега действительно было удачный. Внимание чужаков было отвлечено дуэлями с пленными наемниками, которые проходили недалеко от шатра. Арлинг медленно поднялся и осторожно приблизился к выходу, стараясь понять, чего он не хотел больше – ослушаться приказа Аджухама, нарушив, тем самым, правила Махди, или ожидать смерти господина в бездействии, что опять же противоречило его обету.

Колебания Регарди прекратились с появлением в палатке драгана, который без слов вытолкал его наружу. Вмешательство судьбы радовало, но выбор не облегчило.

– Тебе оказали большую честь, слепой, – произнес северянин, подталкивая Арлинга вперед. – Твой друг утверждает, что ты великий воин: мастерски владеешь саблей и ножи метаешь без промаха. Если так, то свобода в твоих руках. Одолеешь нас и пойдешь, куда пожелаешь. Мы даже дадим тебе верблюда и запас воды. А чтобы поединок был честный, драган, который будет с тобой драться, завяжет себе глаза. Амирон видит нашу справедливость! Никто не упрекнет нас в том, что мы хотим воспользоваться чьим-то увечьем. Мы бьемся на равных!

Драганы дружно поддержали соплеменника хохотом и криками, тут же затеяв между собой ссору, кто больше всех достоин отправить слепого на небо. Вазир стоял там же, среди толпы орущих воинов, но желания приблизиться к халруджи не выказал. Бывший начальник стражи был единственным, кому Регарди не смог бы сейчас отказать в драке.

Почему-то Арлинг не удивился, когда ему в противники достался Вонючий. Похоже, драган серьезно им заинтересовался. Он с удовольствием удовлетворил бы его любопытство, но сейчас было не самое подходящее время.

Пока Вонючий завязывал глаза платком, Регарди отчаянно ломал голову над тем, как избежать драки. Если он хотел спасти Сейфуллаха, нужно было заставить драганов поверить, что Арлинг не достоин рая Амирона. Могучий бог северян давно от него отвернулся.

– Будете драться на мечах, – крикнул кто-то ему на ухо, очевидно полагая, что раз Регарди слепой, то у него могут быть проблемы еще и со слухом.

Халруджи пересчитал столпившихся вокруг воинов. Примерно два десятка вооруженных, отдохнувших и желавших драться мужчин. Пожалуй, слишком много даже для него. Новая мысль была дикой, но не лишенной смысла. Если за минувшие годы в Согдарии ничего не изменилось, драганы не будут драться с трусом из страха запятнать свою честь.

– Держи!

Ему протянули клинок. Судя по едва слышной вибрации, это был простой короткий меч, возможно, даже однолезвийный. И это они называли честным боем? У противника оружие было гораздо длиннее. Гонимые ветром песчинки тихо скребли по клинку, позволяя халруджи сделать неутешительные выводы о преимуществе меча драгана. К тому же, Арлинг отчетливо слышал, как Вонючий отцепил от пояса кинжал, очевидно, собираясь использовать его вместо щита. Как только эфес меча ляжет в ладонь халруджи, драган нападет.

– Не хочу умирать! – всхлипнул Регарди, медленно опускаясь на колени. Непривычная влага сползла на щеки и посолонила губы. Слезы появились на удивление легко.

– Я овец стригу, добрые господа! Это обман! Тот кучеяр с бритым лицом, он врет. Я в жизни только ножницы и держал. Какой из меня мечник, сами посудите? Я ведь слепой.

– Он притворяется! – закричал Вазир, поняв, что его план может сорваться.

– Не дрейфь, – подбодрил Арлинга какой-то драган, с трудом сдерживая смех. – Варг отправит тебя в рай, будь ему благодарен!

Значит, у Вонючего было имя – Варг. Надо запомнить.

– Не убивайте! – закричал Регарди, упав на землю. – Пожалуйста, умоляю! Отпустите меня, я все сделаю, все отдам!

Скорчившись в песке, он поднял голову, чтобы зрители могли видеть слезы страха, бежавшие по щекам. Противно стало даже самому. Впрочем, он раскрыл им не все секреты.

«Разве я достоин вашего неба, идиоты? Разве я не вызываю у вас жалости и отвращения? Побойтесь Амирона и кодекса!»

Драганы продолжали смеяться, а Варг начинал злиться. Регарди чувствовал, как кожа противника становится горячее, и четко представил его краснеющее лицо. «Что ж, придется воспользоваться последним способом или сражаться с этими северными болванами до конца», – подумал он. Закрыв лицо руками, Арлинг затрясся в плаче, чувствуя, что осуществить задуманное оказалось нетрудно. Организм был ему благодарен – терпеть пришлось долго. Моча перебила запахи стоявших вокруг воинов, и какое-то время Арлинг полагался только на слух. Выдержав паузу, халруджи пополз к Варгу, который, видимо, как раз снял повязку, чтобы увидеть его позор. Северянин опешил.

«Правильно мыслишь, дурень. Драка с трусом тебя замарает».

Подобный поступок был немыслим для драгана, который предпочел бы немедленно заколоть себя, чем жить

с такой «славой» дальше. Наверное, унизиться сильнее у Арлинга уже не получится.

– Пощадите слепца, благородный господин, – снова затянул он, пытаясь поцеловать ногу драгана. Обоняние вернулось, но лишь для того, чтобы натолкнуться на зловоние, исходившее от сапог Варга. Халруджи с удовольствием позволил себе промахнуться, уткнувшись носом в песок.

– Пожалейте…

Закончить Регарди не успел – удар плоской стороной лезвия по лицу бросил его на землю. Стараясь смягчить затрещину, он отвел голову в сторону, но пореза не избежал. Кровь теплой струйкой заструилась по щеке, смешиваясь с песком и грязью.

– Да ты и впрямь не достоин рая, – протянул Варг, поднимая подбородок Арлинга кончиком меча. – Говоришь, жить хочешь? Жизнь, она, знаешь, дорого стоит. За нее кровь проливают. А ты ведь даже не растение, как эти туземцы. Ты – сорняк, переметнувшийся с чужого огорода. Таких надо вырезать на корню.

«Эх, Варг, знал бы ты мои корни, попридержал бы язык», – подумал Регарди, трогая порезанную щеку изнутри языком. Боль помогла сосредоточиться.

– Не стоить пачкать о тебя благородную сталь, – продолжал драган, гордый тем, что оказался в центре внимания. – Когда мы войдем в город, я позабочусь, чтобы тебя скормили свиньям. Так поступают с трусами у меня на родине.

Арлинг никогда не слышал о подобных обычаях своих бывших сородичей, но спорить не стал. Такой поворот дел его устраивал. Главное, скорее оказаться в шатре, откуда он найдет способ сбежать. Мокрые штаны неприятно липли к ногам, но Регарди чувствовал себя почти счастливым. Маленькая победа после больших поражений.

– Отведите этого труса к пленным, – распорядился Варг. – И дайте мне, наконец, достойного воина, который хочет бороться за свою жизнь и свободу!

Кажется, у драгана была страсть к пафосным речам. Следовало запомнить и это.

– Я буду сражаться! – звонко выкрикнул молодой голос. – Кучеяры не боятся смерти. Только драганы могут позорить свой род и племя. Дайте мне меч!

Арлинг снова вспомнил о пленных наемниках Аджухама. Его трусливое поведение должно было уязвить кучеяров. Во время путешествия им не раз приходилось сражаться плечом к плечу, отбиваясь от керхов и разбойников, и многие из наемников называли халруджи калхегором, что на керхар-нараге значило «воин песков». Такое обращение мог заслужить опытный кучеярский воин и очень редко – чужеземец. Регарди только что показал, как глубоко они ошибались.

– Предатель! Трус!

Слова молодого наемника летели в спину, словно острые кинжалы. Мальчишку наверняка убьют. Регарди искренне желал ему храбрости. Попасть в чужой рай – это страшно.

В их темнице почти все пленные спали – сказались беспокойная ночь и долгий переход по пустыне. Те немногие, кто бодрствовал, возбужденно зашевелились при появлении Арлинга. Очевидно, они решили, что он сможет пролить свет на их будущее. У Регарди были тысяча и одна идея насчет того, что с ними могут сделать драганы, но поделиться ими он не успел. Земля вдруг со страшной силой ударила в голову. Ему даже показалось, что он прозрел. Весь мир наполнился кровью, как и должно быть, когда вокруг обрывается слишком много человеческих жизней.

Проваливаясь в небытие, Арлинга подумал, что мог бы, наверное, уклонится от удара копья, но почему-то не стал этого делать. Возможно, он не хотел развенчивать созданный с таким трудом образ труса, а может, испугался следующего удара – уже не тупым древком по голове, а острым наконечником между лопаток. Но правда была проста. Больше всего халруджи хотелось погрузиться в сон, где не было ни драганов, ни кучеяров, ни чувства вины за предательство самого себя.

Глава 2. Охота на вепря

Хмурое небо тяжело висело над землей, простираясь грузными складками до самого горизонта. Свирепый посланник зимы, холодный ветер, стригущий все живое, неспешно прогуливался по вершине горного хребта, поросшего кедровым стлаником, ольхой и карликовой березой. Вниз по склону начинались бескрайние заросли елово-пихтовой тайги. Цепляясь узловатыми корнями за карнизы уступов, деревья осторожно спускались в глухой распадок, покрытый непроницаемым шатром густых крон. Поздняя осень не оставила ни малейшего шанса кусту багульника с набухшими почками. Временная оттепель, стоявшая в Мастаршильде несколько недель, обманула беднягу, заставив поверить в волшебное возвращение весны.

Морозный воздух с легкостью проникал под теплую куртку на меху, кусал руки, судорожно сжимавшие лук, скреб по щекам, натирая их до красноты. Было так холодно, что редкие снежинки падали на землю в виде замерзшей крупы. И хотя вечер еще не наступил, темнота надвигалась с пронзительной скоростью, покрывая море остро-отточенных пик ельника мягким одеялом сонной тишины. В лесу было тихо – ни птичьего гомона, ни криков зверей. Казалось, что царящий полумрак задушил весь мир, усыпив даже кустарники и травы.

«Ничего, скоро начнется», – успокоил себя Арлинг, переставляя затекшие ноги. Как он ни старался, получилось громко. Усеянный мелкими льдинками снега листвяной покров гремел, словно бисер внутри бычьего пузыря. Регарди замер, внимательно прислушиваясь к звукам тайги, но его оплошность осталась незамеченной. Достав трубку, он собирался набить ее табаком, однако, вспомнив предупреждение Даррена, разочарованно засунул вещицу обратно.

Арлинг уже тысячу раз пожалел о том, что согласился отправиться на охоту. В замке Мастаршильда, где он должен был дожидаться приезда отца, было невыносимо скучно, но уж лучше терпеть скуку, чем мерзнуть на стылой земле в непроходимой чащобе леса. Как, наверное, хорошо сейчас дома, в Согдиане.

Сегодня столица Империи отмечала День Южной Звезды, веселый, беззаботный праздник дружбы и любви, когда по всему городу устраивались игры, маскарадные шествия и, конечно, гуляния – от веселых плясок и фривольных игр на набережной до торжественных, помпезных танцев в богатых домах Согдианы. Блеск гигантских хрустальных люстр, чей яркий свет, преломляясь в настенных зеркалах, освещал самых достойных людей Империи – благородных господ и знатных дам, был куда милее сердцу Арлинга, чем тусклые блики провинциального солнца Мастаршильда.

Интересно, в чем будет танцевать Розмарина Пиклодокка? На последней их встрече она пообещала, что наденет взрослое платье гранд-дамы вместо положенного ей «девичьего». Арлинг представил узкий облегающий корсаж с глубоким вырезом до середины груди, взбитое облако золотых локонов и нарумяненные щеки – ведь, к взрослому платью полагалась косметика, запрещенная девушкам, не достигшим совершеннолетия. Если молодая Пиклодокка сдержит слово, трудно представить, какой скандал разгорится в доме ее отца, которому в этом году выпала честь устраивать Первый Столичный Бал.

Регарди едва не заскрипел зубами от досады. Больше всего он жалел, что пришлось пропустить игровые стрельбища, которые проводились во время праздника в честь самой красивой гранд-дамы Согдианы – ее назначал Император. В этом году выбор Седрика Третьего пал на прекрасную Ингеборгу Данхил-Келлфрид, актрису и поэтессу, по которой сходила с ума вся Согдарийская Империя.

Помимо славы и звания лучшего стрелка города победителю доставался танец и поцелуй королевы праздника, а при благоприятных звездах он мог рассчитывать и на большее.

Все планы юного Регарди были безжалостно разрушены отцом, которому вздумалось срочно увидеться с сыном. А так как Канцлер находился в поездке по северным провинциям, расположенным весьма далеко от столицы, Арлинг был вызван в местечко с суровым названием Мастаршильд, которое Император подарил их семье за «заслуги перед Отечеством». По мнению Арлинга, глухую провинцию в горах, покрытых непроходимой тайгой, вряд ли можно было назвать щедрым даром, но Элджерон Регарди отнесся к подарку трепетно, объявив двору, что собирается провести старость в невысоком мастаршильдском замке, который напоминал ему разрушенное во время войны с горцами родовое поместье его семьи. Отец лукавил. Отреставрированный замок в Ярле, тысячекратно превосходящий по роскоши жалкие развалины Мастаршильда, давно носил репутацию единственного места, где беспокойная душа Канцлера когда-то найдет покой, но, наверное, так следовало принимать все подарки от императора.

Отца как обычно задержали неотложные дела, и Регарди торчал в провинции уже две недели. Хорошо еще, что ему удалось заманить с собой друзей, которым до того наскучила светская жизнь столицы, что они охотно согласились отправиться вслед за ссыльным Арлингом в далекий Мастаршильд в надежде отыскать приключения на свои задницы. Впрочем, их ждало разочарование. Местные девицы были глупы и дики, пиво отдавало кислятиной, а единственный трактир не мог предложить ничего кроме игры в кости с мужланами, чей уровень мышления находился ниже интеллектуальных способностей Дарсалама, любимого коня Арлинга. Почти все время друзья отсиживались в замке, опустошая и без того скудные запасы винного погреба или устраивая скачки по сельским дорогам.

Деревенскому старосте беспокойное соседство было не по душе, но разве можно в здравом уме перечить тому, кто в будущем станет наследником Мастаршильда? О сыне Канцлера ходили дурные слухи, а его репутация заядлого драчуна и дуэлянта была известна далеко за пределами Согдианы.

Ни в чем не нуждаясь, Арлинг Регарди жил на широкую ногу. Его интересовали скачки, оружие и, конечно, девушки, у которых он привык пользоваться успехом. Дам старшего возраста легко покоряли льстивые речи и обходительные манеры будущего гранд-лорда, а сердца юных особ таяли от взгляда его синих глаз и шелковой шевелюры цвета дикого меда, за которой он усердно ухаживал. Следующей весной ему исполнялось шестнадцать лет, он оканчивал надоевшую военную школу и собирался отправиться в путешествие по южным провинциям Империи. Рассказы дядюшки Абира о дальних землях, где вместо черной грязи под ногами шуршал золотой песок, где круглый год росли райские плоды, а ввысь устремлялись диковинные города из хрусталя и мрамора, в которых жили самые красивые женщины в мире, будоражили сознание юного Регарди и лишали страха перед отцовским гневом. Впрочем, он собирался устроить Канцлеру сюрприз.

Арлинг замерз и уже давно не чувствовал того азарта, который охватил его, когда однажды вечером Даррен предложил поохотиться на кабанов. Идею подсказал услужливый староста, который мечтал совместить приятное с полезным – развлечь молодых лордов и избавиться от кабаньего стада, которое повадилось лакомиться сладкими зимними яблоками в мастаршильдских садах. Низкорослые деревья не представляли трудности для крупных северных секачей, достигавших в холке полутора метров.

Регарди не прельщала возможность стрелять диких свиней по окрестным горам, но его воображение было поражено рассказами о гигантском вепре-альбиносе, которого изредка видели некоторые удачливые охотники. Секач был старым и в человеческие дела не лез, но он был куда более достойной добычей, чем стадо охочих до яблок подсвинок. Из лобной кости клыкастого великана Арлинг велит изготовить памятный медальон, который повесит над парадной лестницей особняка в Согдиане, а белую шкуру подарит Пиклодокке или Терезе, сестре Даррена, которая, похоже, была к нему неравнодушна. Регарди нравилось женское внимание, а огонь страсти, как известно, надо поддерживать.

После всех рассказов кабан представлялся Арлингу огромным чудовищем с большой клиновидной башкой, длинным рылом и гигантскими клыками – тупыми, загибающимися к небу, сверху и острыми, глубоко выходящими из челюсти, снизу. Таким оружием можно было с легкостью наносить смертельные раны, вспарывать кожу и рвать кишки. Регарди уже представлял, как соблазнительно побледнеют нежные щеки Розмарины, когда он в красках расскажет ей об охоте на дикого вепря. Вот только скорее бы все это заканчивалось. Ни одна девушка Согдарии не стоила его отмороженного носа.

К охоте готовились тщательно, всей деревней. Выслушав предложения знатоков, Арлинг остановил выбор на загоне, который, как ему показалось, обещал наибольшую остроту впечатлений. Прочесав покрытую тайгой горную цепь Мастаршильда, егеря нашли обширную лежку кабаньего табуна в густом молодом ельнике на вершине одного из холмов, где и решено было устроить облаву. Узнав, что старые секачи живут отдельно от стада, Арлинг заупрямился, желая продолжить поиски вепря, но староста оказался настойчивым и убедил всех кроме Регарди, что кабанов-альбиносов в их краях никогда не водилось, а местные охотники в подпитии могут рассказать и не такое.

И вот теперь Арлинг мерз в зарослях кедрового стланика, слушал тишину и ругал осторожного Даррена, который поставил его с самого края стрелковой линии. Он скорее лешего здесь увидит, чем белого вепря, надежда на встречу с которым все еще жила в его сердце. Хитрый Даррен занял место в центре, объяснив Регарди, что новичкам стоять посередине опасно. Когда кабан шел на прорыв, то становился страшнее тигра. «Если Даррен подстрелит моего альбиноса, то отправится ночевать в деревню», – сердито подумал Арлинг, нетерпеливо прислушиваясь к тишине леса.

Наконец, тайгу огласил рев рога, и внизу склона зашумели кусты. То загонщики принялись прочесывать участок, гоня кабанье стадо на стрелков. Арлинг всполошился, окрыленный надеждой, что его мучения все-таки вознаградятся, и поспешно выдернул из земли стрелу, которую приготовил заранее. Ему просто должно было повезти, ведь у него был лучший лук во всем Мастаршильде. Он лично в этом убедился, сравнив свое оружие с простыми луками егерей и более скромным вооружением друзей, из которых никто, кроме Даррена, особой страсти к охоте не испытывал.

Лук достался Арлингу от деда. Это было превосходное сложноклеенное оружие с красивой вогнутой рукоятью. Дуга была выполнена из ценных пород клена, палисандра и орехового дерева, а с внешней стороны усилена наклеенными сухожилиями и роговыми пластинами. Но особую гордость Регарди вызывала сцена охоты на кабана, мастерски изображенная на костяных накладках лука. Еще миг, и вепрь прекратит свой стремительный бег, пав от стрелы удачливого охотника. Такое оружие обещало победу.

По мере того как загонщики приближались, напряжение возрастало.

Стараясь не шуметь, молодой лорд вертелся то вправо, то влево, гадая, откуда могла появиться долгожданная добыча. В окладе громко раздавались крики загонщиков и яростный лай собак, но в кустах, окружавших Арлинга, было глухо, словно в погребе мастаршильдского замка.

Он собирался еще раз помянуть недобрым словом Даррена, когда справа хрустнула ветка. Установив стрелу на тетиву, Регарди прицелился туда, где темнота казалась плотнее. Он уже был готов разжать указательный палец, но тут вспомнил предупреждение Ларса, старшего егеря, не стрелять по невидимой цели, и разочарованно опустил лук. Не хватало еще случайно убить какого-нибудь местного дуралея, сунувшегося под линию обстрела.

В двух первых загонах кабаны на стрелков так и не вышли. Наверное, стадом руководил кто-то, обладающий солидным опытом и знающий, что тишина впереди могла быть обманчива. Если свиньи прорвутся через загонщиков, облаву придется прекратить, и тогда Арлинг не поленится разбудить старосту и высказать ему все, что думал о местных егерях и других знатоках кабаньей охоты.

Но вот снова прозвучал рог, оповещавший начало нового гона, и тут же в нескольких метрах от Арлинга затрещали кусты. Сомнений быть не могло – зверь бежал прямо на него. Поправив перчатки, Регарди быстро наложил стрелу на лук и, едва успев натянуть тетиву, увидел поджарую кабаниху, резво перебегавшую открытое место метрах в пяти справа. Это был не альбинос и даже не секач, но, видимо, на большее сегодня можно было не рассчитывать. Уже выпуская стрелу, он заметил светло-бурых поросят, с визгом выкатившихся следом за матерью. Мимо! Выводок отвлек его внимание, и прицел получился смазанным.

Свиноматка уже почти добежала до конца опушки, но Арлинг мог собой гордиться. Ему удалось извлечь новую стрелу, наложить ее на лук и натянуть тетиву всего за три секунды. Передняя часть туши зверя уже скрылась в ельнике, поэтому пришлось стрелять в угон, метясь по хребту. Темные заросли плотно сомкнулись, скрыв кабаниху, но удача все-таки улыбнулась Арлингу. Видя, как заколыхались верхушки елок, он возликовал.

С трудом дождавшись звука рога – сигнала отбоя гона, Регарди бросился сквозь ельник к трофею. Долго искать не пришлось. Первая стрела все-таки попала в цель, пробив бочкообразную грудь, но только вторая, задевшая позвоночник, стала посланцем смерти. Свиноматка лежала головой в его сторону и не двигалась. Решив не рисковать, Арлинг стал обходить тушу стороной, чтобы подойти сзади и сделать контрольный выстрел в ухо – как учили.

Он так и не понял, что заставило его поднять глаза. Почти вровень с верхними ветками кедрового стланика, в нескольких метрах от убитой кабанихи стоял рослый секач. Тот самый – белый. Ни одно описание не могло сравниться с мощью и величием твари, которая вдруг возникла перед ним, словно пришелец из другого мира. В своем уродстве кабан был прекрасен. Арлинг замер, как вкопанный, не в силах отвести взгляд от красных точек, неподвижно горящих на снежной морде. Если бы не белая шкура, выделявшаяся на фоне темных кустов, Регарди никогда не заметил бы притаившегося зверя, который тут же бросился на него, словно ждал появления Арлинга всю жизнь.

Не успев осознать, что из охотника превратился в добычу, Регарди вскинул лук и, не прицеливаясь, выстрелил. «Если промахнусь, второго шанса не будет», – подумал он, в последний момент отпрыгивая в сторону.

Арлинга спасло дерево, которое закрыло его от клыков секача. Если он и ранил вепря, то зверь этого не заметил. Разъяренная тварь пронеслась мимо, даже не сбавив скорости.

Арлинг с трудом дождался друзей с егерями.

– С полем, дружище! – поздравил его Даррен, трогая кабаниху ногой, отчего ее тело заколыхалось, словно огромный холодец.

Старший егерь сломал еловую веточку и, смочив ее в крови убитой свиноматки, торжественно прикрепил к головному убору Регарди. Друзья, а за ними и остальные охотники стали наперебой поздравляя молодого лорда с добычей, но Арлинг их не слышал. Все мысли занимал снежный вепрь, без которого он не собирался уходить из леса.

– Амирон благоволит нам сегодня! – радостно крикнул окрыленный успехом Регарди. – Белый вепрь не выдумка, я только что видел его. Он стоял у этих кустов, громадный, как скала. Промедли я хоть секунду, и зверь разорвал бы меня в клочья, но я его ранил. Теперь нам осталось только найти и добить его. Спасем Мастаршильд от чудовища!

Арлинг, конечно, не был уверен, что ранил секача, но в тот момент он чувствовал себя полководцем, который готовился штурмовать неприступную крепость с горсткой воинов.

Как он и ожидал, энтузиазма не проявил никто. Даже Даррен отошел в сторону и сделал вид, что рассматривается ночное небо.

– Скрадывать раненого зверя опасно, милостивый господин, – осторожно произнес Ларс, оглядываясь на других охотников. Но желающих заявить, что молодой лорд лжет, не оказалось, и егерь неохотно продолжил. – Кровит кабан плохо, собаки здесь не помогут. Лучше отправиться домой, а утром вернуться и отыскать тушу. За ночь-то он сам помрет, если вы его хорошо ранили, убойно. Ну а если задели только, то этот зверь так уйдет, что не отыскать. Заляжет в валежнике среди топей и рыла не высунет. Поверьте моему слову.

Арлинг смотрел в красные, окосевшие от местного пива глаза егеря и видел в них отблески кабаньего взгляда. Терпеть до следующего дня он не станет. Ему непременно нужно было показать шкуру диковинной твари отцу, который прибывал сегодня вечером.

– Я ранил его смертельно! – гордо заявил он, обращаясь к Даррену. Мастаршильдца он решил игнорировать. – Ты только представь, что мы поймаем настоящее чудовище! В Согдиане все просто лопнут от зависти! Соберем собак и отправимся прямо сейчас.

– Ты слышал Ларса, Арлинг. Как мы его найдем? Через час стемнеет. Да он в любом месте может залечь, смотри какие горы! Шею хочешь свернуть?

– Кабан белый, идиот! Его в темноте хорошо видно. А вот пока мы тут болтаем, он спокойно уходит!

Арлинг готов был спорить до бесконечности, так как идти за секачем один не собирался. Его выручил Карр, который иногда проявлял чудеса сообразительности.

– Эй! Здесь кустарник заломлен, да здорово так. Поднесите факел.

Следы были очевидны. На опавшей хвое отчетливо виднелись брызги крови. Их было немного – крошечные, хаотично разбросанные бусины алого цвета, но милее картины Арлинг давно не видел. Попал! Это был настоящий след, полный зверя и охоты. Секач, возможно, был самым крупным кабаном во всем Мастаршильде, и подстрелил его новичок Арлинг Регарди.

– Скорей! – махнул он рукой, подзывая егерей с собаками.

Хоть и с неохотной, но мастаршильдцы повиновались. Гончие сразу умчались вперед, гулко лая в таежных дебрях. Арлинг никогда не испытывал такого азарта. Идти по кровавому следу добычи и вдыхать запах уходящей жизни было чудесно. Охотники из деревни, которые будто нарочно замедляли шаг, остались далеко позади. Почти все согдианцы, кроме Даррена и Карра, тоже решили не искушать судьбу и плелись в хвосте.

По мере того как они углублялись в ельник, спуск становился круче. Тяжелые пихты и посеребренные инеем ели вырастали на глазах,

поднимаясь в черную высь гигантскими мачтами. Повсюду, где можно было разглядеть, косогор был покрыт гниющими стволами павших гигантов. Неожиданно потеплело, и с неба уже сыпал не снег, а мелкий дождь.

Собачий лай вдруг раздался ближе – как раз за подлеском из высоких кустов жимолости и можжевельника. Арлинг готов был поспорить, что отчетливо слышал, как на мокрой хвое топчется что-то большое и неподъемное. С трудом верилось, что удача все-таки вспомнила о нем, и его ожидания вот-вот сбудутся.

Не доходя до кустов, друзья разошлись и с разных сторон стали скрадывать зверя. Напряжение достигло пика и почти физически ощущалось в воздухе. Глухое рычание пса сменилось жалобным скулежом, вепрь же сражался молча, лишь изредка низко охая. Отчетливо раздалось глухое щелканье, и Арлинг понял, что кабан пустил в дело клыки. Очевидно, он вертелся из стороны в сторону, стараясь не дать собакам зайти со спины.

Регарди почувствовал на себе взгляд Даррена и поднял глаза. Тот, приложив палец к губам, показывал на небольшую прогалину, которая виднелась среди мохнатых ветвей недалеко от Арлинга.

Пригнувшись, Регарди достал стрелу из колчана и стал подкрадываться к зияющей темноте прогала. Внезапный визг пса раздался почти одновременно с треском ветки, попавшей под ногу. Проклиная свою неуклюжесть, Арлинг бросился напролом, с трудом уворачиваясь от колючих веток, хищно целившихся в глаза. Даррен помчался за ним, но кабана уже и след простыл. На развороченной земле лежала мертвая собака с вспоротым брюхом. Еще два пса жалобно скулили в кустах.

– Вот паскуда! – выругался Даррен, склоняясь над ранеными животными. У одной гончей был перебит позвоночник, у другой скользящим ударом задеты ребра.

Цепочка кровавых пятен, которая вилась по светлой хвое и опавшему листу до самой прогалины, исчезала внутри зарослей, словно кабан чудесным образом исцелился.

– У них жир быстро рану затягивает, – досадливо пояснил Даррен. – Он сейчас в лежку уйдет, и ищи его в этих дебрях, сколько сил хватит. Возвращаться надо. Собаки-то Ларсовы. Представляю, как старик расстроится.

– Избавься от них, – распорядился Арлинг, не собираясь задерживаться.

У Даррена смешно округлились глаза, но возразить он не успел. Послышался голос еще одной гончей – последней собаки Ларса, которая, срываясь на хрип, яростно облаивала кого-то неподалеку.

– За мной, – выдохнул Регарди, ползком выбираясь из переплетенного лианами кустарника. Уж на этот раз он не позволит вепрю сбежать.

– Осторожно! – голос Даррена раздался над самым ухом, и Арлинг замер, не успев опустить ногу.

– Смотри!

Подобрав палку, друг ткнул ею в мягкий мох, начинавшийся прямо за кустами можжевельника. Покрытая бурым ковром поверхность заколыхалась, словно кисель.

– Надо обход искать. На мшаву похоже.

– На что? – не понял Арлинг, злясь из-за неожиданного препятствия.

– Здесь топи начинаются. Мы же в самом распадке оказались. Если это моховые болота, то дальше идти нельзя. Сверху мох, а внизу пучина. Пропадем не за денежку.

– Но зверь-то прошел! И псина перебралась!

– Не глупи, Регарди, сдался тебе этот кабан! – разозлился Даррен. – Через час-два здесь вообще ничего видно не будет. Собаки его хорошо потрепали, за ночь он сам дойдет.

– Если зверь тот самый, про которого местные охотники говорили, то потом мы его ни за что не найдем, – неожиданно вмешался Карр. – Уйдет в лежбище и сгниет там. Такой случай раз в жизни бывает. А перебраться и по кочкам можно, здесь не везде топи.

Даррен возмущенно уставился на товарища, но ссоре помешал треск валежника, послышавшийся из глубины распадка. Лай вдруг прекратился, а вечернюю тишину разбил женский крик, прозвучавший в этом месте дико и чуждо.

«Ведьмины топи», – вспомнились Арлингу слова деревенского старосты. Мастаршильд был слишком далеко от этих мест. Вряд ли сюда мог забрести кто-то из деревни. Да и собирать в болотах было нечего – ни грибов, ни ягод. Островки валежника с чахлыми деревьями окружали поля темно-бурой зыби, покрытой мягким ковром мха. Торчавшие из них кочки, похожие на взлохмаченные человеческие головы, образовывали едва заметные тропы, расходящиеся по всему распадку, словно вздутые вены.

Еще какое-то время из сумрака доносились звуки борьбы и странные шорохи, а потом все стихло, словно мир лишился своего разноголосья. Карр слегка кашлянул, и Арлинг понял, что тому пришла в голову та же мысль. Негромкий звук кашля пронесся над сырым мхом и валежником раскатистым эхом.

Регарди почувствовал, как страх вцепился в горло холодными пальцами. Почему егеря до сих пор их не догнали? Или они повернули назад, оставив гостей на произвол судьбы? А может, мастаршильдцев и в живых-то уже не осталось? Как-то разом вспомнились рассказы о кикиморах, лесных дриадах и болотницах, которые ему приходилось слышать от суеверного слуги Холгера и местного смотрителя. С трудом заставив себя оглянуться, он встретился глазами с Карром, чей взгляд недвусмысленно говорил о том, что еще немного и согдианин обратится в позорное бегство. При виде чужого страха Арлинг приободрился. Их трое, и они вооружены. Ни к чему вспоминать суеверия, когда можно сходить и посмотреть, откуда раздавались странные звуки. «Наверняка, у них очень простое объяснение», – заверил он себя.

Убедившись, что друзья последовали за ним, Регарди начал осторожно подбираться к густому валежнику, за которым вновь послышались странные звуки. Легкая возня, жалобное поскуливание, но самое жуткое – тихое, невнятное бормотание, которое можно было принять за стоны раненного зверя, если бы… У него появилось множество догадок насчет природы белого вепря, но все они не сулили ничего хорошего. Зверь мог принадлежать мастаршильдским ведьмам, а мог быть самым настоящим оборотнем.

Подкрасться незаметно не удалось. Заросли кустов с яркими бусинами ядовитых ягод, вдруг закипели, словно их мелко трясли от самых корней, и по всему болоту раздалось гулкое кабанье оханье. Друзья бросились вперед почти одновременно, и, цепляясь за колючие ветки, напролом преодолели живой забор.

За буреломом распадок уходил вверх, но все видимое пространство занимало огромное, вывороченное с корнем дерево. Полусгнивший ствол местами обвалился внутрь, а ветки сгнили, не выдержав сурового болотного климата. Дерево внушало непонятный трепет, вызывая желание обойти его как можно дальше. Если бы Арлингу сказали, что перед ним одно из первородных растений Амирона, он бы поверил, не задумываясь. Гигантский корень, словно растопыренная многопалая лапа, вздымался в небо, создавая причудливые узоры с дикой лозой, которая так тесно переплелась с ним, что казалось, дерево наполовину воскресло, пустив причудливые ростки жизни.

Гончую они увидели не сразу. Проклиная вонючий болотный воздух, Арлинг заглянул в одну из многочисленных дыр, проделанных в древесном стволе природой, и резко отшатнулся, приняв сверкающие глаза пса за дьявольские огни. Когда он позвал ее, собака тут же подбежала и, поджав хвост, привалилась к его ноге, игриво показывая желтое с проседью брюхо. Злобная псина, которая ни за что

не подпустила бы к себе незнакомца, которым, несомненно, был для нее Регарди, вела себя так, словно превратилась в глупого щенка.

– Что это там у нее? – спросил Карр, наклоняясь к гончей, которая тут же воспользовалась этим, чтобы лизнуть его в лицо. За ошейник была воткнута яркая тряпица, неприметная на рыжей шкуре собаки.

– Не трогай! – предостерегающе крикнул Даррен. – Это ведьмины штучки. Нас предупреждают. Нужно убираться отсюда быстрее.

– Ненавижу все это, – проворчал Арлинг, вытаскивая из-за ошейника пестрый платок. – С какой это стати мы должны их бояться? Ведьмины земли? Ха! Это края Элджерона Регарди, а в будущем – его сына, то есть, мои. Знаешь, что это за вещица? Такие платки носят все мастаршильдские девки. Думаю, когда мы вернемся, стоит устроить допрос местных дам с пристрастием. А если будут молчать, приглашу к ним в гости старикана Педера Понтуса. У него давно руки чешутся кого-нибудь спалить на костре. Эй, ведьмы! Слышали меня? Если шкура белого кабана не будет ждать меня у ворот Мастаршильда к утру, я устрою в вашей деревне пожар!

– Арлинг, прекрати, с ними не шутят. Собаке дали что-то понюхать, чтоб присмирела, я о таких травах слышал. А ведь могли и убить. Значит, они знают, кто мы, и ссоры не ищут. Давай просто уйдем, а?

– Ты с таким жаром говоришь о ведьмах, словно они тебе сестры родные.

– Дурак!

Едва слышный шорох можно было принять за шум ветра в кронах тисов, но согдианцы были слишком взволнованы, чтобы пропускать его мимо ушей.

– Там, – шепнул Арлинг, указывая на кусты багульника, которым порос весь склон. Только сейчас он заметил, что они перешли почти весь распадок и достигли противоположного края. Придется попотеть, чтобы отыскать обратную дорогу.

«К дьяволу все!», – отмахнулся он, осторожно подкрадываясь к зарослям. Про кабана он уже не вспоминал. Вцепившиеся в рукоять ножа пальцы заныли, но Арлинг приказал себе не расслабляться. Застигнутая врасплох ведьма станет достойной наградой его мучениям.

Он оказался на долю секунды быстрее выскочившей перед ним девушки. Взмахнув черным платком или длинными волосами – Регарди в темноте не разглядел, – она принялась быстро карабкаться по отлогому косогору, но Арлинг в два прыжка нагнал ее и повалил на мокрую хвою. Он был выше и сильнее, но девица так отчаянно сопротивлялась, что ему не сразу удалось с ней справиться. Помогли подоспевшие Даррен с Карром, которые держали ее, пока Арлинг скручивал ведьму веревкой, припасенной для кабана. Она кусалась и царапалась, но когда согдианцы поставили ее на ноги с туго связанными за спиной руками, вдруг расплакалась, да так жалобно, что у Регарди не поднялась рука стукнуть ее, хотя он и собирался это сделать.

В глаза сразу бросился странный наряд девушки. Ведьма бессовестно задрала юбку, подоткнув ее длинные полы за пояс и нацепив просторные мужские штаны, которые были тщательно заправлены в аккуратные сапожки. Толстовка – отцовская или мужнина – и поношенный жилет из козлиный кожи делали ее похожей на дровосека. Ношение женщинами мужской одежды считалось кощунством и строго наказывалось. Старый Понтус отправлял на костер и за более мелкие проступки. Но больше всего Арлинга удивили «бусы», сделанные из весьма неподходящих предметов: ложек, платков, ножей, колец, наконечников стрел и игрушек. Будто и не человек стоял перед ними, а сам леший, нацепивший на себя все, что люди обронили в местных лесах. Как ведьме удавалось бесшумно передвигаться со всем этим сокровищем, так и осталось для него загадкой.

Она уже не вырывалась, покорно повиснув на руках Даррена и Карра, которые из последних сил выжимали из себя остатки мужества. Наверное, они решили, что прокляты на всю оставшуюся жизнь.

Отодвинув ножом спутанные пряди с лица девушки, Арлинг с удивлением обнаружил, что она молода и очень недурна собой. Впрочем, ведьме полагалось быть красивой. Вид портил покрасневший от слез нос и исцарапанные ветками щеки, но здесь, в распадке у болот, это лишь придавало ей очарования. Особенно ему понравились глаза. Большие, обрамленные густыми ресницами, с черными, как болотная топь, зрачками. И взгляд у нее был притягательный – затягивал в себя, словно омут.

– Вот уставилась, страхолюдина, – голос Карра вернул его на землю, правда, Арлинг не сразу сообразил, кого тот имел в виду. – Что ты с собакой сделала? Отвечай, мерзавка!

– Она меня напугала! Я подарила ей ленточку.

Арлинг и не предполагал, что к прекрасному лику ведьма обладала еще и ангельским голосом. Дьявольские силы! Может, он уже заколдован и ничего не понимает, но охота на кабанов превращалась в самое интересное в его жизни приключение.

– Сама дура, и нас за дураков держишь? – не унимался Карр. – Куда кабана дела? Уж не порчу ли навести собиралась? Смотрю, принарядилась подобающе.

– Пустииии! – заголосила девушка, и по ее лицу покатились прямо-таки гигантские слезы.

– Постой, – вмешался Даррен, видя, что Карр собирается влепить ведьме пощечину. – Кажется, я знаю ее. Это дочка деревенского мясника – Магда. Она сумасшедшая. Люди говорят, в детстве ее ударило молнией, вот с тех пор она с головой и не дружит. Старый Фадуна жаловался, что она часто в леса уходит, а потом ее по нескольку дней ищут. Сегодня она далеко забралась.

– Басни все это, – фыркнул Карр. – Любой лесничий скажет, что здесь ведьмины чащи. Если ее до сих пор не повесили, то она очень умело притворялась. Вот и раскроем мастаршильдцам правду, кто их скотину портит. Кровища там, в кустах, ее рук дело. Она нашего вепря сама убила и использовала по назначению.

– По какому такому назначению? – не понял Даррен.

– Съела, – отрезал Карр, едва успев увернуться от зубов девушки, которая попыталась укусить его за руку.

– Вот сука! Нечего с ней возиться. Эй, Арлинг, ты чего?

Регарди оперся рукой о поваленный ствол дерева-гиганта и мечтательно смотрел на темные тучи, стремительно бегущие в окнах между кронами вечнозеленых елей.

– Что? – не понял он, рассеянно скользнув взглядом поверх голов согдиан.

– Не смотри на нее, – нервно сказал Карр. – Еще приворожит. Я слышал, такие могут. Они дьявольские отродья, им все что угодно может прийти в голову. Давай вздернем ее на этом дереве, будет знать, как портить благородным господам охоту.

– Ты, наверное, прав, – протянул Регарди, поняв, что собраться с мыслями стало чертовски трудно. – Признавайся, красавица, ты меня заколдовала?

Тон получился игривым и несолидным для такого знатного человека, как он. Арлинг вообще не то собирался сказать. Слова повисли в пустоте, столкнувшись с непониманием в глазах согдианцев и с вопросом, вспыхнувшем во взгляде ведьмы.

– А ты хочешь? – вдруг спросила она, перестав дергаться в руках Карра.

Вопрос застал Арлинга врасплох, и он впервые в жизни не нашелся, что ответить.

– Эй, оставьте девчонку в покое, – вмешался Даррен. – Мы на кабана пришли охотиться или на ведьм? Гоняемся за какими-то призраками. Белый секач… Это ж надо было так себе голову заморочить! Ты, наверное, зайца подстрелил, а про вепря солгал.

– Кровь! Ее было много! – яростно запротестовал Регарди. – Я что, по-твоему,

слепой, не могу кабана от рысака отличить?

Одних слов ему показалось недостаточно, и, подскочив к Даррену, он толкнул его в грудь, попытавшись свалить на землю. Почему-то ему стало очень важно, показать, кто здесь главный. Даррен терпеть не стал и со всей силы пихнул его в ответ. Не ожидав отпора, Арлинг не удержался на ногах и отлетел в заросли багульника, плюхнувшись спиной в болотную жижу.

Сначала он услышал странный звук, не похожий ни на ветер, играющий в кронах елей, ни на человеческие голоса, которые могли принадлежать другим охотникам. Поняв, что увяз в трясине всем телом, он поднял глаза и увидел самое страшное зрелище, какое не смог бы представить, даже если бы сильно напился. В паре метров от него, в темноте зарослей, притаился снежный вепрь, который казался чудовищем из ночных кошмаров. Так как Регарди лежал на спине и смотрел через голову, то ему показалось, что кабан топчет копытами небо. Белая, с кровавыми подтеками щетина стояла дыбом, узкие щелочки глаз извергали огонь, а острые, отточенные до филигранной остроты клыки торчали из оскаленной пасти едва ли не на локоть в длину. Секач стоял неподвижно, изредка роняя из пасти белую пену, оседавшую на влажную землю снежными хлопьями. Страшнее всего было то, что зверюга смеялась – тихо, едва слышно, но Арлинг запомнил этот издевательский смех на всю жизнь.

«Его вижу только я», – догадался Регарди, чувствуя, что от страха язык прилип к нёбу, не давая крику вырваться наружу. Охотничий нож он где-то потерял, а до лука с колчаном было не дотянуться.

– Ох-хо-хо! – сказал кабан, и, наклонив морду к земле, побежал на него мелкой рысью. Торчащие в стороны клыки-ножи приближались с неуловимой быстротой.

«Неужели они там все оглохли», – подумал Арлинг и отчаянно дернулся, пытаясь выбраться из жирной грязи. Это судьба, фатум. Вепрь целился ему в глаза, собираясь вначале ослепить врага. Ужаснее смерти Регарди не мог представить.

– На помощь! – голос наконец-то вернулся, но было поздно. Дыхание зверя уже оседало на лице вонючими каплями.

Ведьма упала на него всем телом, вылетев из кустов так внезапно, что он не понял, что удивило его сильнее – ее неожиданное появление или непонятное поведение секача, который на всей скорости вдруг развернулся в другую сторону, едва не задев лицо Арлинга задними копытами. Его накрыло волной жидкой грязи, которая густо облепила лицо и набилась в рот. Регарди казалось, что от крика он сорвал горло. Хохотнув напоследок, зверь гордо скрылся в густом валежнике, словно король, даровавший жизнь врагу.

Когда Даррен и Карр с перепуганными лицами вломились в кусты, Магда все еще лежала на нем, тщетно пытаясь встать – со связанными руками это было непросто. Он же подняться даже не пытался.

– Глупый белый, – пропыхтела она и виновато улыбнулась Арлингу.

Регарди улыбнулся ей в ответ и вспомнил, что может дышать.

– Ты в порядке? – запыхавшийся Даррен был белым, как мел. – Эта идиотка словно взбесилась! Цапнула меня за руку.

Он принялся энергично поднимать Магду, очевидно, полагая, что ведьма собиралась покусать и Арлинга тоже. Еще не пришедший в себя Регарди неожиданно вцепился в девушку. Даррен не удержался и, потеряв равновесие, плюхнулся рядом в грязь. Нападение кабана уже казалось страшным сном, который, как положено, испарился при первых лучах солнца. Им, конечно, был не Даррен. Арлингу светила прекрасная незнакомка. Ошметок грязи отлетел от подошвы сапога Регарди и приземлился точно меж глаз согдианина, налепив ему искусственную горбинку. Первой расхохоталась Магда. Ее смех звучал так беспечно и искренне, словно она оказалась в кругу лучших друзей. Глядя на нее, развеселился и Арлинг, чего нельзя было сказать о его товарищах.

– Спятил, что ли? – выругался Даррен, с трудом вытаскивая из жидкой кашицы ногу. – Я, конечно, всегда догадывался, что ты псих, но не подозревал, что это зашло у тебя так далеко. Руку давай…

Наконец, все трое выбрались на твердый участок суши, оцепенело разглядывая друг друга. Мех на некогда шикарном воротнике Арлинга повис грязными сосульками, мало отличавшимися от его волос, как по цвету, так и по форме. В не лучшем виде были и Даррен с девушкой. Грязь смешала все различия, превратив их в странных темно-бурых существ, густо обсыпанных опавшими листьями, старой хвоей и тонкими веточками.

– Ты! – прорычал Карр, указывая на Магду. – Я тебя сейчас утоплю по-настоящему!

– Убери руки, – велел Арлинг, с трудом заставив себя успокоиться. Так весело ему еще никогда не было.

– Приди в себя, Регарди! Эта ведьма заколдовала тебя, как ту собаку в кустах. Еще немного, и она повяжет тебе ленточку на шею!

– Заткнись и дай мне нож.

– Ты хочешь ее зарезать? Зачем так возиться? Давай лучше ведьму повесим. Что ты делаешь?

Арлинг осторожно снял веревки с Магды и не сдержал возглас удивления, когда девушка сунула холодные ладони в его руки.

– Замерзла очень, – просто объяснила она, как будто другого способа согреться кроме рук Регарди не существовало. Впрочем, он и не думал их отдергивать.

– Эй, – не выдержал Даррен, хватая Арлинга за плечи. – Ты бы поосторожнее. Она может быть больной. Прокусила мне палец до крови, хорошо, если не бешеная. Лучше отпусти ее. Пусть идет, куда хочет, у нас и так проблем хватает. Надо егерей найти, нельзя же без них возвращаться. И с кабаном что-то решить.

– Не было никакого кабана, – не моргнув глазом, соврал Регарди. – Я все выдумал. Подстрелил какую-то белку, а секач померещился. Что мы, мало свиней забили? Пора возвращаться. Нас, наверное, уже обыскались. Пойдешь с нами, красавица?

– Ага, – кивнула Магда и плотнее запахнула на Арлинге куртку. Как будто это он, а не она, клацал зубами от холода.

Карр собирался что-то сказать, но Регарди бросил на него такой взгляд, что Даррен, испугавшись новой ссоры, поспешил вмешаться.

– Пусть ее, – пробормотал он, глядя на Арлинга, как на больного. – Плохое это место. Давай сначала выберемся отсюда, а потом разберемся. Если она и впрямь ведьма, повесить ее всегда успеют.

Стремительно надвигающиеся сумерки заставили Карра согласиться, хотя на Арлинга затаили глубокую обиду. Впрочем, Регарди было на это наплевать.

Осторожно взяв Магду за руку, он повел ее из леса, выбирая самую ровную и сухую дорогу. В голове царил хаос, зато на душе было как никогда мирно. Глядя на бледную луну, которая робко выглянула из-за уходящих туч, Арлинг подумал, что багульник вообще-то оказался прав. Весна дышала ему в затылок, заставляя поверить в то, что и у человека могут вырасти крылья.

Канцлер Согдарии и объединенных провинций Империи Элджерон Регарди отобрал у слуги запотевший графин и сам наполнил водкой пузатую стопку из фардосского хрусталя. Четвертую за вечер.

Пить Канцлер умел. Глядя на уверенные движения и твердый взгляд отца, Арлинг подумал, что, наверное, потребуется не один такой графин, чтобы заставить Бархатного Человека потерять самообладание. Он никогда не понимал, почему за отцом закрепилось такое прозвище. Возможно, из-за его пристрастия к роскоши, а может, странного характера. Мягкого и теплого с одной стороны – лицевой, но холодного

и независимого – с другой, оборотной. При первом взгляде Канцлер производил впечатление уступчивого и сговорчивого человека, но Арлинг знал, что угодить отцу было невозможно. Он всегда добивался своего.

Если император являлся душой и сердцем Согдарии, то Элджерон Регарди был ее головой. При виде красивой тучи на небе он думал о плохой погоде, размокших дорогах и росте цен на рыбу из-за задержек рыболовецких барж по причине сильных штормов.

Когда Седрик Третий раздумывал над проблемами художественной ценности в поэзии Старого Двора и писал философские трактаты, Канцлер решал вопросы финансирования армии и проводил аграрные реформы в провинциях. Пока Император исследовал графику и мифологию народов Южной Родии, пытаясь определить их роль в формировании иконописного искусства Левантийских городов, Элджерон разрабатывал новую систему повинностей и вводил прогрессивный налог на доходы лордов, чтобы пополнить казну после неурожайного года и подавления мятежа в северных землях. Седрика любили, Канцлера боялись. Император занимался самосовершенствованием и поиском новых путей духовного развития, Элджерон устранял врагов и конкурентов, используя армию, Церковь и собственный незыблемый авторитет.

Потомок древней династии Гедеонов всецело доверял главному советнику. Впрочем, никто не мог упрекнуть старшего Регарди в том, что он плохо управлял Империей. Народ был сыт, роптал редко, а самое главное – вовремя получал положенную порцию развлечений. Превратив Совет Гранд-Лордов в шутовской круг любителей искусства, приближая одних и отдаляя других, Канцлер ловко подтасовывал карты и настраивал струны имперской скрипки в тон собственным вкусам и предпочтениям.

Добившись ссылки трех императорских сыновей в отдаленные провинции, и связав руки молодой императрицы-мачехи умело подобранным компроматом, Элджерон мог смело претендовать на престол, но царские регалии ему были не интересны. Сорокалетний Регарди предпочитал стоять за хилыми плечами Седрика Третьего и зорко следить за бескрайними просторами имперских владений, не показываясь на виду. Пятьсот лет активной экспансии превратили крохотную Согдарию в страдающего одышкой гиганта, который уже прогибался под тяжестью собственного веса, но упорно двигался вперед, заслоняя своей тенью всю ойкумену.

Утонув в заботах о согдарийцах, Элджерон Регарди часто забывал о сыне, оставшемся от его единственной любви, младшей сестры Императора – Фэйге, которая умерла после тяжелых родов. Арлинг никогда не мог избавиться от ощущения, что видит в глазах отца нескрываемый упрек и досаду.

Прибыв в мастаршильдский замок утром, Канцлер смог найти время для встречи с сыном только к ужину. Сам Арлинг тоже не спешил повидаться с родителем, пребывая в весьма странном для себя состоянии. Ему хотелось побыть наедине, но тот факт, что отец не пригласил на вечернюю трапезу даже его лучшего друга Даррена Монтеро, говорил о том, что грядет серьезный и, скорее всего, неприятный диалог.

Начинать разговор первым он не хотел, и, спрятавшись на дальнем конце стола за блеском тяжелой посуды и плачущими воском свечами, принялся рассматривать отца, которого не видел уже много месяцев.

Высокий, чуть скошенный лоб, выдающиеся скулы и заостренный подбородок выдавали в старшем Регарди хитреца, хотя, в целом, его черты были приятны и создавали впечатление надежного и открытого человека. Зеленовато-карие глаза Канцлера совсем не походили на синие Арлинга, которые достались ему от матери. Элджерон смотрел на собеседника в упор, создавая обманчивое впечатление, что в его взгляде можно прочесть все мысли, но обычно выходило наоборот. Нос у Элджерона был с горбинкой и немного острым кончиком. Арлинг унаследовал его вместе с формой рта. Уголки губ у старшего Регарди были слегка опущены вниз, будто перевернутый полумесяц. Арлинга всегда удивляло, как отец умудрялся создавать о себе благоприятное впечатление с таким печальным выражением лица.

Вот и сейчас Элджерон был похож на обремененного ответственностью, но, тем не менее, доброго главу семейства, который собрался пообщаться за трапезой с единственным сыном. Между тем, в голове у Канцлера, наверное, роились грандиозные мысли насчет будущего Арлинга. Хотя, возможно, он позвал его, чтобы просто отчитать за последние проделки в столице. Или староста успел пожаловаться. В последнее время общение отца с сыном было своеобразным. Элджерон строил планы, а младший Регарди успешно их разрушал, доказывая, что не способен повторить подвиг отца и стать вторым Бархатным Человеком Согдарии.

Чтобы заполнить паузу, Арлинг подозвал Холгера, личного слугу, который был приставлен к нему с детства и играл роль сначала няньки, потом воспитателя, а теперь надзирателя. Велев налить себе водки, он пробежался глазами по столу, пытаясь отыскать убитую им свинью и поражаясь больному воображению шеф-повара. Из скромных провинциальных продуктов тот умудрился приготовить шедевры кулинарного искусства, которые, по мнению Арлинга, выглядели не совсем съедобно.

Рядом с истекающим жиром гусем разместились золотые горы рулетов с капустой, стопка блинов с сыром, пара жареных зайцев, луковый пирог и ваза с золотой и серебристо-серой икрой. Дальше пошло веселее. Яблоки с фасолью, запеченная капуста со свининой (наверное, та самая!), сливы с клецками, кровяная колбаса с изюмом, что-то непонятное в кляре, салат из оранжевых кружков (морковь?), маленькие рыбки в желе…

– Это что? – брезгливо спросил он Холгера.

– Тушеная брюква в масле с белым мясным соусом, сахаром и уксусом, – гордо ответил старик с таким видом, будто сам готовил.

– А здесь? – Регарди с любопытством заглянул в хрустальную розетку с зеленой массой.

– Щавель, петрушка, укроп, эстрагон, мелисса, анис, молодые побеги черемши…

– Достаточно, – перебил его Арлинг, отсылая от стола.

И так было понятно, что семейный повар перестарался, приготовив ужин на десяток человек не меньше. Наверное, его не предупредили, что ужинать будут всего двое.

– Власть подобна яйцу, – неожиданно произнес Элджерон, изящно отламывая кусочек от хрустящей булки. – Если держать ее крепко, то можно случайно раздавить, а если небрежно, она может упасть и разбиться. Власть нуждается в поддержке. Так было всегда.

Проследив взгляд отца, Арлинг увидел вырезанную на потолочной балке надпись на старом согдарийском языке. Она гласила: «Когда у короля мудрые советники, его правление будет мирным». Странно, он совсем не замечал ее раньше, хотя трапезничал в зале, по меньшей мере, раз двадцать. Впрочем, в последнее время от его внимания ускользало очень многое. Например, почему он никогда не видел в деревне дочь мясника?

Девушка поразила его воображение. Она не была красавицей, но обладала особой притягательностью, для которой всегда так трудно найти подходящие слова. Впрочем, они были не нужны. Детская наивность ее речей вместе со взрослой серьезностью взгляда и грацией лесной феи, сбежавшей из сказки в мир людей, пленили Арлинга Регарди, выкинув ключ от запертой двери его сердца в мастаршильдский омут.

Магда держала его

за руку до самой деревни, где их встретили встревоженные егеря и отец девушки, который искал ее весь день. Представив себя на месте новой знакомой, Арлинг подумал, что не смог бы избежать отцовского гнева, который, скорее всего, превратился бы в порку на конюшне. Но Фадуна даже ни разу не повысил на дочь голос. Крепко обняв ее, он поторопился закутать Магду в теплый тулуп и, осыпав Арлинга благодарностями, осторожно повел девушку домой, словно она была хрустальная.

Осадив Карра, который пытался поднять склоку из-за неудавшейся охоты и ведьмовских замашек Магды, Регарди тепло попрощался со старостой и, продолжая удивляться своему поведению, тихим шагом направил коней через спящий поселок. В любой другой раз он непременно пронесся бы галопом под темными окнами, наслаждаясь мнимой свободой и суеверным страхом простодушных селян.

Напряженная тишина подсказала ему, что отец, похоже, все-таки ждал ответа.

– Как дела в Ерифрее? – спросил он, смутно припоминая причину отъезда Канцлера. Его совсем не интересовала мятежная провинция, но говорить о чем-то надо было.

– Мы не встретили серьезного сопротивления, – охотно подхватил тему Элджерон, словно ожидал, что сын спросит именно об этом. – Хотя вести с ними переговоры было ошибкой. Автономия, подтверждение привилегий – все это было лишь предлогом. В прошлом веке они добились весьма значительной уступки со стороны Империи по вопросу военной контрибуции.

Канцлер замолчал, уделив внимание заячьей лапке, но потом продолжил:

– Впрочем, риска здесь не было. Ерифрея еще долго не сможет вернуть себе свободу. Благодаря беззащитности южных провинций и свободе перехода через Галакр наши войска в любое время смогут дойти хотя бы до Мезуанских хребтов.

Арлинг ничего не понял из того, что сказал Элджерон, но, чтобы не злить отца, притворился, что ему интересно.

– Наказание понесут все мятежники или лишь предводители?

– Я не сомневаюсь, что ерифрейский мятеж дело рук Дваро, – уверенно заявил Канцлер, накалывая вилкой странный на вид овощ и перекладывая его в ложку. – И сделаю все возможное, чтобы император узнал о причастности принца к заговору. Он должен лично убедиться в том, что его необходимо отослать еще дальше, куда-нибудь на край земли. В Галакр или даже Сикелию. Чем дальше, тем лучше. Если не поможет и это, то Дваро закончит свои дни в мужском монастыре, который я построю лично для него. Что касается других мятежников, то они отправятся на костер или виселицу. Педер Понтус давно жаловался, что я оставил его без работы своими дипломатическими играми.

Арлинг согласно кивал в такт отцовским словам, лениво пережевывал кусок кровяной колбасы и смотрел, как играет в бликах свечей яблочный сидр, на который он перешел после второй рюмки водки. В отличие от Канцлера он не был столь привычен к этому душистому, злому напитку, слегка отдающему медом и ванилью.

Все мысли младшего Регарди занимала странная девушка, которую он встретил на болотах. Она была дикарка, эта Магда, и не могла сравниться ни с одной гранд-дамой высшего согдарийского общества, в котором он вырос. Ни внешностью, ни поведением, ни интеллектом. И все же она была ему интересна, как ни один другой человек на свете.

Арлинг знал ее всего пару часов, но, казалось, что они знакомы много лет. Она охотно отвечала на его вопросы, рассказала, что любит цветы, особенно мальвы, рыбок в сельском пруду и старую собаку Брету, которая, увы, погибла на прошлой неделе, подавившись костью. Как выяснилось, с белым кабаном Магда дружила давно и часто навещала его в лесу, принося гостинцы – фрукты, орехи и кукурузу, которую альбинос особенно уважал. Еще она любила петь и по дороге домой исполнила изумленным согдианцам несколько песен про веселый дождь, дружбу теленка с кроликом и восстание крестьян при правлении Седрика Первого. У нее был очень странный голос. Он то взлетал вверх и становился тонким, пронзительно чистым и звенящим, то вдруг резко обрывался вниз, приобретая низкие, грудные тембры, звуча мягко и одновременно волнующе. Когда они уже подходили к деревне, девушка вдруг заявила, что она никогда не ела мясо и рыбу, и им не советует. Мир Магды отличался от мира Арлинга, как живой цветок отличается от прекрасной розы, выполненной искусным ювелиром из благородного корунда цвета голубиной крови.

– Болезней, даже самых неизлечимых, можно легко избежать, однако, заразившись ими, уже не спасешься. Ты слушаешь меня, Арлинг?

Слова отца вернули его в трапезную мастаршильдского замка. Несмотря на то, что в зале горело не меньше полусотни свечей, и жарко пылал камин, ему вдруг стало холодно и зябко. Ах да, они обсуждали мятежников из Ерифреи. Интересно, когда отец созреет, чтобы рассказать причину их встречи.

– Мятеж был поднят из-за внутренних таможенных пошлин, – уверенно заявил Арлинг, вспомнив обрывок оброненной кем-то фразы. – Дваро здесь не причем.

Хоть он и не разбирался в политике, но взял себе в привычку иметь мнение по некоторым вопросам, которые обсуждались в высшем свете. Наследного принца Дваро обсуждать было модно, и Арлинг давно решил, что будет ему симпатизировать. Младший сын Императора был старше его лет на десять, но он отлично стрелял из лука и был заядлым дуэлянтом, в чем младший Регарди находил определенное сходство с самим собой. Он видел Дваро пару раз до ссылки в Ерифрею, однако общего языка они так и не нашли.

Канцлер тяжело вздохнул и потянулся к графину с водкой, но потом передумал и взял яблоко.

– Сборы на ввозимые в провинцию грузы мы ввели еще два года назад и с тех пор ни разу их не повышали, – сурово отрезал он. – Если тебя интересует повод, то им стал отказ императора рассмотреть прошение местных лордов освободить их от предоставления рекрутов.

Арлинг рассеянно кивнул и запустил пальцы в чашу с солеными огурцами, проигнорировав недовольный взгляд Элджерона.

А что если пригласить Магду в гости? Например, завтра? Он покажет ей свою конюшню, она, наверное, должна любить лошадей. В Мастаршильд привезли его самые любимые породы: благородных опаловых халингеров с выразительным взглядом, пылких алкетинцев золотых и буланых мастей, крупных таракенских кобылиц – вороную и караковую, и двух лошадок из далекой Сикелии, подаренных ему дядей Абиром на день рождения. Пропорционально сложенные, с красивой шеей и стройными ногами, они должны были особенно понравиться девушке.

– Те, кто презирает закон и устои государства, заслуживают жестокость, – голос отца снова ворвался в голову Арлинга, прервав размышления о Магде. – Нет худшего преступления, чем проявление мягкости к государственным преступникам. Народ всегда осуждает самые полезные и необходимые меры. В таких случаях мы должны закрывать глаза на сострадание и не обращать внимания на жалобы заинтересованных сторон.

«Нет, приводить ее сюда не стоит», – подумал Арлинг, глядя на рогатые головы оленей и потемневшие от времени портреты давно умерших лордов, украшавших стены трапезной. К тому же, ему будет трудно ручаться за собственное приличное поведение. Дочери гранд-лордов, с которыми он привык общаться, были воспитаны, грамотны

и красивы, но, как правило, легкодоступны. Как поступить с феей из леса, Арлинг не знал.

– Новой главой Финансового Совета будет Герлан Монтеро. Если бы Норвуз повременил со смертью еще полгода, наши дела находились бы в еще худшем состоянии. Мы возлагаем на Монтеро большие надежды. Император подпишет приказ сразу после моего возвращения.

Похоже, Канцлер перешел на новую тему. Интересно, знал ли Даррен о столь высоком назначении своего отца?

– Ты, кажется, знаком с его сыном, Дарреном.

«Да, папа, пора бы выучить имена моих друзей, а особенно – лучшего друга», – раздраженно подумал Арлинг, но вслух сказал:

– Мы учимся в одной школе.

Элджерон удовлетворенно кивнул и аккуратно отломил ложкой кусочек сыра с фруктовой подливой. Арлинг не заметил, как они перешли к десерту.

– Да, я помню его. Он произвел на меня хорошее впечатление. Серьезный и воспитанный молодой человек. Не то, что ты.

Младший Регарди усиленно размышлял, куда клонит отец. То, что он был несерьезный и невоспитанный, не являлось новостью ни для него самого, ни для Элджерона.

– У него есть сестра, Тереза, она твоя ровесница. Полагаю, с ней ты тоже знаком. А ты знаешь, что род Монтеро ведет свои корни от первых императоров Согдарии? Они гораздо знатнее нас, между прочим. Прадед Герлана, правда, немного испортил репутацию семьи, приняв участие в борьбе за освобождение западных территорий, но за прошлый век Монтеро полностью оправдали себя в глазах императора и Совета.

– Спасибо, я этого не знал, отец, – Арлинг старался быть терпеливым.

– Так вот, тебе стоит присмотреться к Терезе внимательнее. Мы с Герланом решили, что вам было бы неплохо пожениться.

Арлинг поперхнулся огурцом и выплюнул зеленые кусочки на белоснежную скатерть.

– Что?!

– Тебе пора взяться за ум. В следующем году ты оканчиваешь школу и будешь представлен ко двору уже не как мой сын, а самостоятельная фигура. Я хотел бы предостеречь тебя от неосторожных шагов. Игры будут неизбежны, но семья поможет получить необходимый статус, который придаст весомости и, в каком-то смысле, безопасности. А если у вас появятся дети, то еще лучше. Но над собой тебе придется работать – долго и тщательно. Ты должен воплощать уверенность в каждом шаге, смелость к новизне, уважение к традициям, научиться не смешивать белое с черным, то есть, стать полной противоположностью Дваро. Ты понимаешь, о чем я?

– Нет, – хрипло ответил Арлинг. Он усиленно искал предлога покинуть стол, но ничего достойного на ум не приходило.

– Люди мечтают о бессмертии – это естественное желание, оно идет из нашей сущности, вырастает из природного эгоизма человека. В детях мы живем вечно. Сейчас ты думаешь, что я рассказываю тебе очевидные истины, но, на самом деле, меня не понимаешь. Согдария – мой ребенок, Арлинг. И, как любой родитель, я хочу, чтобы он был счастлив. Принц Дваро болен. Он принадлежит к вымирающему роду выживших из ума Гедеонов. Разве можно оставлять детей на присмотр сумасшедшему?

– Отец…

– Не перебивай меня.

– Я не буду жениться на Терезе.

– Почему?

– У меня уже есть невеста.

– Как интересно. Позволь угадать. Кривоносая Пиклодокка?

От удивления Арлинг растерялся. Он не думал, что отец столь наблюдателен. Интересно, откуда он знал Розмарину? Уж не устраивал ли Элджерон смотр дочерей гранд-лордов в поисках подходящей кандидатуры для сына?

– Ее зовут Магда. Магда из рода Фадунов, – сказал Арлинг и встал из-за стола, нарушив все правила этикета. Но сидеть дальше было невмоготу. Слова вырвались неожиданно, хотя до последнего момента он не был уверен, что их произнесет. Кровь прилила к лицу, и ему пришлось залпом выпить стакан сидра, чтобы прийти в себя.

– Сядь, – спокойно велел Элджерон, и в этом спокойствие скрывалась гроза. – Никогда не слышал о такой. Чем занимается ее отец?

«Он мясник, режет куриц и забивает быков», – хотел сказать Арлинг, но промолчал. Лесная фея оказалась в опасности, он чувствовал это интуитивно, уже жалея о том, что не сдержался и назвал ее имя.

– Холгер рассказывал мне, что в прошлом месяце ты встречался с Розмариной Пиклодоккой. Летом у тебя были чувства к дочери гранд-адмирала. В начале года ты пылал страстью к сестре наместника из Грандопакса. Теперь новая пассия? К счастью, пока я не слышал о бастардах, но это может быть вопросом времени. Каждый внебрачный ребенок – нож в сердце твоей будущей карьеры. Ты думаешь, что можешь брать от жизни все, ничего не давая взамен? Шестнадцать лет – это очень серьезный возраст. Это рубеж в твоей судьбе.

– Мне пятнадцать…

– Ерунда. Твой дед женился в четырнадцать лет и прожил с супругой до ста двадцати. Мы долгожители, Арлинг. А жену ему выбрал его отец. Это хорошая традиция рода, и я намерен ее продолжить. В будущем ты будешь мне благодарен.

– Но…

– Спасибо, что согласился отужинать со мной, сын, – официально заявил Элджерон, давая понять, что разговор окончен. – Завтра мы вместе отправимся в столицу. Кстати, какое-то время ты будешь жить при дворе. Седрик уезжает в зимнюю резиденцию во Флерию и хочет, чтобы ты сопровождал его. Можешь пригласить Даррена. Я договорюсь со школой, чтобы тебе перенесли занятия. Кстати, не забудь почитать что-нибудь о творческом поиске в архитектуре Савгойской династии. Будет о чем поговорить с императором.

Элджерон встал и, дождавшись, когда Арлинг завершит глубокий поклон, полагающийся по этикету родителю, покинул трапезную.

Младший Регарди долго глядел ему вслед, после чего подошел к столу и, отыскав среди почти нетронутых блюд хрустальный графин, наполнил до краев стакан из-под сидра. Арлинг выпил водку залпом, однако ненужные мысли не исчезли, и он забрал сосуд в спальную.

Предстояла долгая бессонная ночь раздумий и поиска решений, которые были давно за него найдены.

Глава 3. Семейный совет

Холодное, юркое тело коснулось его щеки, скользнуло по шее и попыталось проникнуть в ухо. Сознание возвращалось с трудом, постоянно срываясь назад, в пропасть с обледенелыми берегами и раскаленным дном. Резко повернув голову, Арлинг услышал хруст хитина и поморщился от боли. Насекомое успело за себя отомстить, оставив на щеке волдырь от укуса, который сразу раздулся до размера грецкого ореха и принялся зудеть с такой силой, что Регарди не сразу удалось переключить внимание на окружающий мир.

Сдвинуться с места не получилось. Он был связан и, похоже, давно. Пробуждающееся тело дало о себе знать покалыванием в затекших мышцах рук и спины.

Где он? Этот вопрос мучил его каждое утро уже много лет.

Запахи и звуки уже рвались в голову, но Арлинг не спешил пропускать их, дробя каждый аромат и шорох на части и отслеживая, в первую очередь, те, которые представляли опасность. Убедившись, что его жизни ничего не угрожало, Регарди позволили себе «осмотреться». Сложив разные оттенки в одну композицию, он поморщился от зловония. Пучок гнилой соломы под носом невыносимо смердел. Впрочем, воняло повсюду. Едва слышная возня крыс и пауков-кровососов, хрустальный звон капель сочащейся сверху влаги, печальные вздохи древних стен, стонущих под своей тяжестью, и глухие бормотания заживо

погребенных людей красноречиво говорили о том, что он оказался там, где свобода тела заменялась страданием души, а страх и отчаяние убивали веру, любовь и надежду.

Арлинг знал только одно место, которое пахло и звучало подобным образом. В Балидетскую тюрьму привозили преступников со всей Сикелии – в основном, политических, неугодных имперскому режиму жителей Великой и Малой Согдарии. Рассказывали, что тюрьма была построена в лабиринтах упавшего с неба гигантского камня, который со временем ушел под землю, скрывшись под слоем глины и песка. Но это, конечно, были слухи.

Лезвие, спрятанное в потайном кармане рукава, было на месте. Убедившись, что он один, Регарди с наслаждением освободил руки, но тут же замер, услышав кряхтение рядом.

– Кто здесь? – прошептал халруджи, пряча лезвие в ладони и ругая себя за невнимательность. Все это время человек сидел неподвижно и дышал так тихо, что Арлинг принял его за крысу.

Мерзкое хихиканье раздалось не сразу. Узник зашевелился, забулькал и, наконец, разразился хриплым смехом. «Наверное, если я посижу здесь пару недель, буду смеяться также», – подумал Регарди, отодвигаясь в сторону.

– Какой ловкий, – неожиданно внятно пробулькал сокамерник. – Отдай железку!

– Какой глазастый, – парировал Арлинг. – Подойди и возьми.

Плохо, очень плохо. Не стоило знакомиться с людьми подобным образом. Узник оказался на удивление внимательным. Разглядеть тонкое лезвие в тусклом свете факела, тепло которого халруджи улавливал справа, было непросто.

Человек замешкался и вдруг быстро пополз к нему, шлепая ладонями по сырой глине. На миг Регарди представилось, что к нему двигалось нечто, обитающее в тюрьме со времен Древних.

Решив не испытывать судьбу, халруджи напал первым. Тело отреагировало быстро и послушно. Обхватив ногами шею узника, Арлинг прижал его к полу и слегка придушил.

– Будешь кричать, удавлю, – пригрозил он. К его облегчению, существо оказалось разумным, так как кряхтение и вопли прекратились.

Подавив чувство брезгливости, Регарди быстро ощупал пленника и поморщился, когда обнаружил, что у человека нет ног.

– Тебя как зовут?

– Калииим… Пусти, больно!

– Потерпишь. Мы в Балидетской тюрьме, верно?

Хрюканье должно было означать положительный ответ.

– Как я сюда попал?

– Как обычно, – протянул Калим. – Я спал, когда тебя притащили. Бить стали. И меня тоже. Всегда так делают. Если бьют, то всех.

– Когда это было?

– С десяток свечей, пожалуй. Факел недавно меняли. Да что ты в меня вцепился, шею пусти!

– А сколько тебе лет, красавица? – спросил Арлинг Магду, поправляя пушистую прядь на голове девушке и с трудом борясь с желанием, распустить тугую косу в черный хаос блестящих волос.

– Двенадцать звездных пегасов, пять закрытых лун и две говорящие кошки, – не задумываясь, ответила Магда, и шутливо дернула его за челку.

Сейчас халруджи и вправду вспоминал каких-то людей, которые не отличались вежливым обращением с пленными купцами. Не кучеяры и не драганы, а те, другие, со странным говором и едва уловимым запахом сахара.

– Ладно, последний вопрос. Что с городом?

– А что с городом? – вопросом на вопрос ответил Калим и постарался ужом выползти из-под его ноги. Для калеки он был слишком проворным.

Решив, что ничего толкового от сокамерника не добьется, Арлинг его отпустил. Тот сразу зашлепал прочь, но, отодвинувшись на безопасное, по его мнению, расстояние, остановился и принялся ожесточенно чесаться.

– На Балидет напали, – нарушил молчание Регарди. – Наш караван захватили почти у стен города. Под крепостью стояла целая армия – десятки тысяч драганов. Они готовилась к штурму. Ты что-нибудь слышал об этом? Кто меня привел?

Калим перестал чесаться и громко зевнул. Арлинг не мог избавиться от ощущения, что тот не сводил с него глаз.

– Если скажешь правду, отдам железку, идет? – предложил халруджи. Судя по тому, как оживился узник, вопрос был правильный.

– Не так быстро, – осадил его Регарди.

Узник закряхтел и пошарил руками по полу, после чего раздался треск разгрызаемого хитона и хлюпающий звук, который говорил о том, что Калим съел жука.

– Говорю же, спал я, – чавкая, заговорил он, но уже более мирно, чем раньше. – Как тебя привели, не видел. Потом Колпак пришел, сказал, мол, мест нет, и ты пока у меня будешь. Обещал перевести наверх, к смертникам. Еще что-то про выкуп говорил, но я не разобрал толком. Раз сказал не лезть, я не лез. Через три свечи появились Зуб и Солома, с ними еще кто-то был, долговязый такой, с усами, про деньги спрашивал, кто платить будет, и есть ли у тебя родня. Ты молчал, а они ждать не любят. Бить стали, мне досталось. Обещали еще прийти. А почему у тебя глаза завязаны?

Похоже, безногий действительно ничего не знал. Впрочем, кое-что из его слов обнадеживало. Если Арлинга до сих пор не убили, а терпеливо ждали выкупа, то и Сейфуллах должен быть жив.

– Повязку зачем носишь, спрашиваю.

Значит, тюрьма переполнена. Кем? Купцами, простыми балидетцами или воинами, защищавшими крепость?

– Держи.

Бросив лезвие Калиму, Арлинг поднялся и медленно двинулся к решетке, запоминая расстояние, неровности пола и звук собственных шагов. Когда-то глина под ногами была покрыта соломой, но сейчас от нее остались лишь воспоминания, да редкие стебли, вдавленные глубоко в пол.

Он не имел не малейшего понятия, как сбежать из подземной тюрьмы, но должен был сделать это непременно и в самое ближайшее время.

– Ты слепой? – снова спросил Калим. Он уже успел порезаться лезвием, и запах крови раздражал Арлинга.

– Тебя это волнует?

– Да так, просто спросил. А имя у тебя есть?

Регарди хотел огрызнуться, но потом вспомнил, что это лишь безногий старик, доживающий свои дни в яме без света.

– Амру, – бросил он, решив придерживаться версии Сейфуллаха. – Тебе ноги здесь отрезали?

Спросил просто так, чтобы заполнить тишину, но получилось плохо. Лучше бы не спрашивал. Старик заплакал. Горькие всхлипы сменялись грозными проклятиями и ругательствами в адрес незнакомых халруджи богов, звучавших в подземелье сикелийской тюрьмы бессмысленно и жалко.

Регарди отошел к стене и принялся ощупывать кладку, стараясь не обращать внимания на Калима. Ведь его совсем не интересовало, как старик потерял ноги. У каждого своя дорога. Что ему сейчас было нужно, так это выбраться из тюрьмы и найти Сейфуллаха.

– Прости, – не выдержал он. – Лишнего сболтнул.

Всхлипы прекратились, но старик продолжал дрожать – колебания его тела вполне ощутимо передавались по полу.

– От старости мои волосы побелели, как камфора, а кости стали похожи на жесткий тростник, но когда-то давно я был лучшим канатоходцем Самрии и всей Сикелии.

Арлинг не хотел слушать историю Калима. В словах старика звучала боль, которая обжигала ледяными волнами. Ему, Регарди, она была не нужна.

– У нашей труппы было много побед, но самым главным номером всегда был мой, – продолжил Калим, не обращая внимания на шумную возню Арлинга, который пробовал решетки на прочность.

– В небе я творил чудеса. Каждый раз, когда мы приезжали в новый город, и нас встречала толпа, я знал, кого они ждали. Толпа

рукоплескала мне, боготворила, я был героем, готовым умереть в любую секунду. Ради них. Я приносил себя в жертву людскому азарту. Я-то знал, что они хотели – чтобы я сорвался вниз, упал в пропасть и потерял свои крылья. Но я не падал, а продолжал парить, смеясь над миром и всеми, кто ползал на брюхе. На проволоке я был подобен Господу Некрабаю. Свободная, шаткая, болтающаяся проволока. О, как я обожал ее! Меня не останавливала высота. Я хотел выше и выше. Это я первый перешел по канату через Большой Южной Водопад, это меня приглашал в гости сам император Согдарии. Тогда я был не Калимом. Меня называли Тенью Серебряного Ветра.

Старик замолчал, беспокойно чиркая лезвием по камню. Звук раздражал Арлинга, впрочем, как и сам Калим, который совсем некстати решил поделиться воспоминаниями. Халруджи не любил слушать о чужих бедах.

– Ты сорвался? – вопрос вырвался неожиданно, и Регарди пожалел о своей несдержанности.

– Теперь я бы с радостью согласился на такую судьбу, – вздохнул старик, – но тогда я смеялся в лицо каждому, кто говорил, что мое падение лишь вопрос времени. Однажды в Самрию приехал один богач с востока, большой любитель развлечений. Наша труппа как раз была в городе, готовилась к фестивалю в честь богини Луны. Тот купец, а звали его Джаль-Баракат, как позже выяснилось, был вовсе не купцом, но тогда он затмил всем разум дешевым золотом. Он привез его с собой на двух тысячах дромадерах из земель, лежащих где-то у подножья Гургарана. Как говорят, если смазать медом, и кинжал оближут. Джаль-Баракат объявил, что созывает всех звезд сикелийского небосклона, чтобы выбрать самую лучшую, самую яркую и талантливую. В Самрии часто устраивали такие зрелища, но никогда не обещали столько золота. Я не сомневался, что победа достанется мне. Вот только хитрец не сказал главного. Джаль-Баракат оказался слугой могущественного царя из восточных земель, лежащих далеко за пределами Сикелии. И нужны ему были новые артисты для царского цирка. Когда, вручая приз, он сказал, что должен забрать меня с собой на Восток, чтобы мой талант увидели истинные ценители, я сразу заподозрил неладное. Кто поверит, что в пустыне у Гургарана есть царство, о котором не слыхали даже самые старые кучеяры? Это была ложь, а правда заключалась в том, что хитрый Джаль-Баракат искал рабов для продажи на черном рынке в Иштувэга. Я сразу раскусил его, но не мог понять, зачем ему было тратить столько денег. Ведь он выплатил мне весь приз до последнего султана. От его предложения я, конечно, отказался. Какими золотыми горами он меня только не заманивал.

Старик закашлялся, но вскоре опять захрипел:

– Впрочем, Джаль-Баракат с успехом поймал многих моих друзей. Слава, сказочные богатства – чего он им только не наобещал! Но среди них были не только друзья. Молодая и прекрасная Аас, которую я любил и ненавидел за смелость и чертовское обаяние, собиралась отправиться покорять двор таинственного царя. Этого я допустить не мог. Ночью перед отъездом я пробрался в дом Джаль-Бараката и убил его, задушив куском проволоки. Кто станет печалиться по купцу, у которого в Сикелии даже не было родственников. Глупец, я хотел остановить дьявола. Я хорошо спрятался, да меня никто и не подозревал. Как там наместник замял дело, не знаю. Когда через пару недель я снова показался в городе, никто про Джаль-Бараката и не вспоминал. Аас снова принялась терзать мое сердце и тщеславие, и жизнь потекла своим чередом, вернее, сочились ее последние капли. Месяц спустя Джаль-Баракат, живой и невредимый, явился ко мне ночью и поставил два условия. Либо я отправляюсь к его царю, либо он отрежет мне ноги. С ним пришло десятка два наемников, так что выбор у меня был невелик. Как ему удалось выжить, осталось загадкой, он не утруждал себя объяснениями. Той же ночью и отправились. Меня не трогали и не обижали, но шли мы по иштувэгской, «невольничьей» дороге, я в этих вещах разбирался. Джаль-Баракат больше никого с собой не захватил, а на мой вопрос, почему к царю везут только меня, он ответил, что давно научился отличать алмазы от дешевых подделок. Я был польщен, но лесть меня не остановила. Джаль-Баракат вел себя со мной так, словно я никогда пытался его убить. Мы вместе трапезничали, много беседовали, да и ехали в одинаково роскошных паланкинах. Убежать оказалось не трудно. От своей бабки я знал одну травку, которую иногда можно встретить в сикелийских оазисах. В общем, на одном из привалов я щедро угостил ядом и Джаль-Бараката, и его людей. Когда все уснули, чтобы никогда не проснуться, я забрал пару лучших верблюдов, набил в мешки столько золота, сколько мог унести, и отправился обратно в Самрию, благо отъехали не очень далеко. Кхх… Ровно через месяц ночью в мой новый, тщательно охраняемой дом вломился Джаль-Баракат с небольшой армией разъяренных керхов, вырезал всех слуг, которыми я успел обзавестись, а меня превратил в калеку, выбросив мои ноги бездомным псам.

Старик закашлялся и повествование прервалось к большому облегчению Арлинга. Отыскав по запаху воду, которая сочилась из трещины в стене, он набрал пригоршню влаги и поднес ее к губам Калима. Им руководила не жалость, а желание заткнуть старику рот, чтобы он больше не произнес ни слова, пока Регарди отсюда не выберется.

– Жемчужина Мианэ встретила меня не рукоплесканием и радостными криками, а пинками стражи и плевками суеверных прохожих, – продолжил Калим, смочив горло. – Джаль-Баракат увез меня из Самрии и бросил помирать у ворот Балидета, самого дальнего города Сикелии. В дороге мои раны зажили, но душа кровоточит до сих пор. Что могло ждать нищего калеку? Я умер в тот час, когда понял, что мне больше недоступна даже высота своего роста. Хотя, наверное, умер кто-то другой. Тот, кем я никогда не был. У меня не хватило духу даже перерезать себе вены. Что ты чувствуешь? Жалость? Может, и нет, но только потому, что ты сам калека. Жалость – это самое…

– Я не калека, – поправил старика Арлинг, обрадовавшись, что появился повод его прервать. в

Калим усмехнулся.

– Конечно. Все мы так думаем. Научись ты в сто раз лучше обращаться с новым телом, чем раньше, оно все равно останется телом калеки. Мы изгои, проклятые. Как бы мы ни притворялись обычными людьми, в корзине со спелыми фруктами нам делать нечего. Человеческая жалость – вот, что нам осталось. О, ее у людей в избытке. Ты калека, слепой, и всегда будешь таким. Разве можно увидеть мир, лишь слушая его шорохи, вдыхая запахи, трогая его? Это все равно, что представлять свободную пляску канатоходца, забравшись в люльку качели. Ты никогда не увидишь, как красива новая звезда на рассвете, я же обречен ползать на брюхе до конца своих дней. Надеюсь, это будет скоро.

Слова Калима разозлили Регарди, но он промолчал. Да и что можно было сказать человеку, который жил прошлым? «Как и ты сам», – поправил он себя, пытаясь расковырять пальцами трещину в стене. Впрочем, здесь не справилось бы и лезвие.

– Слепота мысли хуже слепоты глаз, старик, – заметил Арлинг, в какой раз пробуя прутья на прочность. Если бы удалось сдвинуть один из них хотя бы на несколько аров, он бы пролез.

Едва слышный шум, раздавшийся из недр

тюрьмы, заставил его насторожиться.

– Ты слышал? – он повернулся к Калиму, который при появлении звуков поспешно отполз в угол.

– Это Колпак с Болтливым камеры обходят. И к нам заглянут, можешь не сомневаться.

«Хоть одна хорошая новость», – подумал халруджи, связывая себе обрывками веревки запястья и лодыжки. С виду такой узел казался прочным, но его можно было легко развязать одним касанием.

По мере того как приближались шаги тюремщиков, холод стен становился сильнее. Их было двое. Один шагал тяжело и грузно, будто на собственных плечах неся вину всех осужденных, другой же едва слышно порхал, почти не касаясь пола ступнями. Иногда они останавливались, чтобы зажечь потухшие факелы и прикрикнуть на заключенных. Арлинг насчитал в коридоре еще три камеры, которые находились на значительном расстоянии друг от друга. Можно было только догадываться, какую толщину имели внешние стены.

Запах немытых тел и мясной каши, которой, очевидно, перекусили стражники, стал ближе, а звуки разделились на несколько четких линий. Один из тюремщиков – наверное, толстый, – носил жесткий фартук, который громко шуршал, ударяясь о носки сапог и неровности пола. На родине халруджи палачи всегда носили фартуки.

Тюремщики принесли с собой еще один факел, и Регарди с радостью подался навстречу его теплу. За время жизни в Сикелии он успел отвыкнуть от холода, который был так привычен в забытой Согдарии.

– Слепой здесь? Выходи!

Загремели ключи, протяжно заскрипела открываемая решетка. Арлингу хотелось сказать что-нибудь Калиму на прощание, но, решив не привлекать к нему внимание стражей, промолчал. Ведь ему было все равно, что случилось с мастером-канатоходцем.

Идти пришлось долго. Регарди и не подозревал, что в камне можно высечь такие сложные лабиринты. Тюремщики вели его под руки, он же не сопротивлялся, удивляясь их почти ласковому обращению. Когда долговязый заботливо предупредил его о высокой ступени, Арлинг даже забеспокоился. Как-то не вязалось нынешнее поведение стражей со словами Калима. Может, у них так принято обращаться со смертниками? Впрочем, все его попытки заговорить и выяснить, что случилось с Балидетом, были оставлены без внимания.

Они еще не вышли из здания, но город уже дал о себе знать шумом улиц и шквалом разнообразных запахов, среди которых резко выделялась вонь дубильного двора, расположенного недалеко от тюрьмы. Балидет, казалось, жил обычной жизнью: на улицах кричала детвора, в кронах высоких кипарисов шумел ветер, смаги, погонщики мулов, требовали уступить дорогу и ругались с разносчиками воды.

Где восторженные крики захватчиков и плачи побежденных? Почему не слышно, как громят дома и грабят лавки? Отчего в воздухе не пахнет гарью и кровью, а птицы мирно щебечут в кипарисовой роще, как и десять месяцев назад, когда караван Сейфуллаха только покидал Балидет? Или захватчики все еще там, за стенами крепости?

Во внутреннем дворе тюрьмы их ждали. Регарди сразу узнал Майнора, управляющего семьи Аджухамов. От него привычно разило смесью парфюмерных композиций, среди которых выделялись нотки лакричных палочек и лимона. С их помощью Майнор мечтал отбелить кожу, как это было модно у знатных кучеяров. Появление управляющего многое объясняло. Слуга, не питавший к нему симпатии, вряд ли бы явился сюда добровольно. Рафика Аджухам, отец Сейфуллаха, тоже не стал бы платить деньги за халруджи. Скорее всего, управляющего прислал мальчишка, которого выкупила семья. Вот только почему он ничего не помнил?

– Забирай слепого и проваливай, – пробурчал Долговязый, освобождая Арлингу руки. – А ты лучше в городе не показывайся. Драганы тобой сильно интересовались.

Похоже, выкуп прошел не совсем гладко. Доброта тюремщиков настораживала. Регарди вежливо кивнул, ломая голову над причиной их поведения. Похоже, его отпускали тайком от драганов. Значит, город все-таки взят, а его держали как военнопленного? Собирались скормить свиньям, как обещал Вонючий? Регарди не терпелось обо все расспросить управляющего, хотя он и знал, что кучеяр не станет с ним откровенничать. Они не были дружны и в лучшие времена.

Майнор, чьи предки, видимо, грешили с пайриками, был сух, как песок, и заносчив, словно ветер. Арлинг уже представил себе, как кучеяр окидывает тюремщиков презрительным взглядом и процеживает сквозь плотно сжатые губы циничный ответ. Но вместо этого послышался звон монет. Судя по звуку, их было штук пятьдесят. А если представить, что это были золотые султаны, а не простые медяки, щедрость Майнора приобретала мировой размах.

– Мы запрем наши уста и не причиним хлопот ни вам, ни Управителю, да не иссякнет лучезарный свет его! – голос слуги стал слаще меда. – Всех благ, добрые люди. Да будут боги вами довольны!

Даже когда они вышли на улицу, и Майнор уселся в паланкин, который несли два крепких нарзида, Арлинг не мог справиться с удивлением. Управляющий, оказывается, умел быть вежлив.

– В здравии ли господин Сейфуллах? – у Регарди на языке вертелись тысячи вопросов, но он выбрал самый главный, решив, что проигнорировать его будет трудно.

– В здравии, – сухо ответил Майнор, обмахиваясь веером. Похоже, мероприятие по освобождению халруджи его сильно утомляло.

– Что с городом? Нас захватили?

– Нет.

– Но ведь Балидет был осажден.

– Был.

– А сейчас?

– Сейчас нет.

Регарди захотелось скинуть напыщенного кучеяра на землю, но он заставил себя успокоиться. Терпение – вот, чего ему всегда не хватало.

– Как я оказался в тюрьме?

На этот раз Майнор не стал утруждать себя ответом и прикрикнул на носильщиков, чтобы они поторапливались.

Решив, что от слуги больше ничего не добиться, Арлинг сосредоточился на окружающем мире.

А в мире было неспокойно. Узкие улочки города со стройными кипарисами и приземистыми домами остались прежними, но в воздухе витало едва заметное напряжение, которое усиливалось по мере того, как они приближались к центру.

Багряная Аллея проходила через весь Балидет, пересекая его с Востока на Запад, и была так стара, что многие считали ее частью древнего города, на останках которого была возведена крепость. Улицы разбегались от нее, словно сетка мелких кровеносных сосудов от главной артерии. Свое название Аллея частично получила из-за красного цвета камней, которыми была выложена главная дорога, но старики рассказывали, что Багряной называли древнюю династию, правившую в Балидете задолго до прихода кучеяров.

По обеим сторонам центральной улицы текла проточная вода из реки Мианэ, где стирали белье, купали лошадей и скот, а также совершали ритуальные омовения. Затейливое журчание звучало так мирно, что халруджи не мог поверить, что город захвачен. Водой заведовали начальники воды, которую за годовую плату отпускали ее каждому дому. Они, в свою очередь, подчинялись жрецам Семерицы, богине воды и всего живого. Жрецы также следили за чистотой фонтанов, которых в Балидете было великое множество.

Если в других городах нечистоты выплескивали прямо на улицу, под палящие лучи солнца, в Жемчужине Мианэ исправно работали очистные сооружения, построенные Гильдией полвека назад. Но особой

гордостью горожан были придомовые бассейны, чьи размеры указывали на статус и финансовое положение семьи.

Арлингу часто описывали красоту городских зданий, чьи облицовка и конструкция были выполнены из водонепроницаемого сланца и твердого песчаника всех цветов радуги. Кучеяры твердо верили, что только из камня можно построить изящное и долговечное сооружение. Почти все дома окружали сады, которые считались общественным достоянием. Любой прохожий мог зайти в них и насладится тенистой прохладой.

Впервые попав в Балидет, Регарди был поражен обилием растительного мира, одно существование которого ставилось под угрозу в царстве безжалостного пустынного солнца. Тополя, кипарисы, сосны, шелковицы, акации, гранатовые деревья, смоквы, абрикосы, сливы, персики, виноградники всех сортов – казалось, что балидетцы создавали в своих садах уголки рая, отгораживая их от грешного мира клумбами со священными гиацинтами. В начале лета Балидет утопал в благоухании роз, а осенью грезил одуряющими ароматами хризантем.

Шагая по мягкому камню Аллеи, Арлинг подумал, что только сумасшедший мог осмелиться захватить этот город. Балидет был последней крепостью Сикелии на пути к южным странам, с которыми на протяжении столетий велась активная торговля пряностями и шелком. А так как единственная дорога к царству Шибана тоже проходила через город, Император должен был отправить сюда не только регулярное войско, но и знаменитую Армию Жестоких, если не хотел навсегда потерять стратегически важный пункт территории и крупный источник пополнения государственного бюджета.

Арлинг впервые почувствовал драганов, когда они подошли к центральной площади, недалеко от которой располагался особняк Аджухамов. Среди пряных ароматов специй и фруктов, чистых дерзких нот городских фонтанов и дурманящего запаха апельсиновых деревьев слабо ощущалось присутствие не-балидетцев, которые столь гармонично вписались в городскую жизнь, что были едва заметны. Казалось, чужаки просто гуляли по городу, осматривая достопримечательности и наслаждаясь отдыхом после тяжелого перехода по пустыне. Никто не грабил храмы, не разорял дома и не уничтожал памятники. Горожане тоже вели себя тихо, словно под стенами Балидета никогда и не стояла ощетинившаяся осадными башнями армия захватчиков.

Однако проходя мимо драганов, Майнор приказал нарзидам ускорить шаг.

Регарди прислушался. Тревога, которую он почувствовал при выходе из тюрьмы, искусно пряталась под маской безмятежности. Скрытая нервозность в словах, чуть убыстренные движения и торопливость прохожих подсказывали, что в городе произошла трагедия. Все играли в чью-то игру, старательно обманывая друг друга. Незаметный в повседневных буднях страх поселился на крепостных стенах, в узких извилистых улочках, в мраморных храмах с белыми и черными святилищами, и даже во Дворце Гильдии, откуда доносилась непривычная тишина.

С особняком Аджухамов тоже было не все в порядке. Роскошное, облицованное керамической плиткой трехэтажное здание с витражами в окнах и родовым флагом на куполе источало тревогу и напряжение. Едва они вошли во двор, дежурный страж поспешил плотно затворить ворота, словно за ними гнались пайрики. Их никто не встречал. Майнор сразу исчез в доме, будто одно присутствие халруджи было ему неприятно, за ним разбежались и нарзиды-носильщики. Когда десять месяцев назад Арлинг покидал этот дом, он был похож на муравейник, который разворошили палкой. Тогда двери не закрывались от бесконечного потока просителей, купцов, чиновников и друзей, а во дворе постоянно сновали слуги, нарзиды, охрана и разнорабочие, старающиеся поспеть во всем и не упустить ничего. Насколько кипучая жизнь особняка Аджухамов оглушала раньше, настолько дом удивлял своим спокойствием и безразличием теперь.

Постояв во дворе и послушав звуки, доносящиеся из здания, Арлинг отправился искать Сейфуллаха. Несколько слуг, которых он встретил в коридорах, поспешно скрылись при его появлении. Впрочем, оно было к лучшему. Регарди не был готов отвечать на расспросы, не зная, что пропустил, пока был в тюрьме.

– Слава Омару, сохранившему тебя в пути! – приветствовал его знакомый голос. Кухарка Масуна, старая, добрая женщина, была одной из немногих, по кому он скучал все эти месяцы.

– Слава Омару, давшему мне встретить вас здоровой и благополучной, – ответил Арлинг, склонившись в глубоком поклоне. И только проговорив ритуальное приветствие, халруджи сообразил, что вряд ли эту женщину можно быть назвать благополучной. Ведь ее сын служил у Сейфуллаха в охране, и Регарди не знал, какая судьба его постигла. Но Масуна не заметила замешательства Арлинга и горячо обняла его. От неожиданности Регарди не сразу нашелся, что ответить.

– Мы так волновались! Когда господин Сейфуллах прибыл один, у меня сердце упало. Ну, думаю, не помогли мои молитвы, а ты, вон, живой! Так быстро все произошло. Господи, как страшно!

– Все хорошо, – пробормотал Арлинг, мягко отстраняя Масуну. – Ваш сын…

Повисло недолгое молчание, и он уже собирался произносить соболезнования, когда женщина ответила.

– Ушел, – просто произнесла она. – Многие к ним ушли, он – один из первых. Едва на порог ступил, так и объявил. «Мама, – говорит, – нашел я себе призвание. Буду теперь у Управителя служить». Выше отца вымахал, а разума не набрался.

Договорить Масуна не успела, так как по всему дому раздался громкий, оглушающий треск барабанной дроби, который сменился глухими ударами, словно кто-то изо всех сил колотил палкой по стенам.

– И так со вчерашнего дня, – предупреждая вопрос Арлинга, ответила кухарка. – Никак не успокоится. Говорят, Аджухамы очень не хотели за тебя деньги платить, а он настоял. Все отца простить не может. Молодой, не понимает, что человеческая жизнь дороже свободы. Ступай к нему скорее, может он хоть тебя послушает.

То, что Сейфуллах был в оружейной, Арлинг уже догадался. Именно там хранились военные барабаны, вместе с фамильными мечами и доспехами предков. Несмотря на то что душевное состояние господина его тревожило, он был несказанно рад, что Сейфуллах жив. Впрочем, поведение молодого Аджухама было объяснимо – его эмоциональная натура бурно переживала любые перемены.

Между тем, Сейфуллах и не думал останавливаться. Оглушающие удары сменялись дикими выкриками, топотом ног и звуком падающего тела. Покашляв на пороге, чтобы предупредить о своем появлении, Арлинг осторожно вошел в зал.

В оружейной по-прежнему пахло древностью. Старинное оружие, собираемое семьей Аджухамов на протяжении многих веков, внимательно наблюдало со стен за наследником рода.

Мальчишка не сошел с ума. Он сражался с невидимыми врагами, которые окружили его со всех сторон и теснили в угол. По стоявшему в помещении запаху пота Арлинг понял, что Сейфуллах гоняет себя уже давно. В очередной раз подскочив к барабанам, Аджухам ожесточенно набросился на них, словно они были воплощением мирового зла. Отстучав бешеную дробь, он кинулся к снарядам, но, пролетев мимо, с разбегу врезался в противоположную стену. Сейфуллах даже не пытался контролировать себя, выплескивая

наружу злость и отчаяние. Тут же вскочив и подобрав палку, Аджухам принялся избивать пол, двигаясь навстречу Арлингу. Халруджи не знал, заметил ли он его, но предпочел не вмешиваться. Наконец, палка грохнула рядом с его сапогом и отлетела в угол.

– Господин, – Регарди коснулся левой рукой лба и поспешно опустился на колени, приветствуя мальчишку. Так и не решив, что лучше произнести первым – благодарность за спасение жизни или слова радости о том, что Сейфуллах жив и здоров, – он предпочел не говорить ничего.

Аджухам фыркнул и устало опустился рядом.

– Я убью его, – прошептал он. – Вырежу псу его жалкое сердце и сожгу перед воротами Балидета.

Арлинг молчал, чувствуя, что сейчас не лучшее время для расспросов.

– Куда ты провалился, халруджи? Всегда тебя где-то носит, когда ты нужен.

Это был заслуженный упрек. Арлинг предпочел бездействовать, выполняя отданный в спешке приказ не вмешиваться. Если Аджухам захочет, он будет вправе выставить претензию иману и школе. Или, что хуже, потребовать принести вторую клятву верности.

– Нет больше прекрасного Балидета! – неожиданно воскликнул Сейфуллах, и, захлебнувшись пафосом, перешел на хриплый шепот. – Есть лишь горстка поганых трусов. Эти предатели сдали город шайке разбойника, испугавшись баек, которыми можно только детей пугать. Если в Балидете жили бы стойкие мужи, то город выдержал бы любую осаду! Но знаешь, что хуже всего? Он заставил меня читать ультиматум о сдаче! Это я убеждал отца, что иначе всех детей и женщин каравана сожгут, а когда стены Балидета рухнут, жителей заживо закопают в песок! Это я говорил балидетцам, что войско Маргаджана подобно туче с градом, которая уничтожит жалкие ростки их жизней, если ветер смирения не успокоит разгневанного бога. Это я передал Гильдии послание негодяя, и я же принес ключи от города, когда меня отпустили. В этом мире все так странно, халруджи, так странно…

Сейфуллах вдруг замолчал и уткнулся головой в плечо Арлинга. Регарди замер, потом что такое случилось впервые. Видимо, совсем скверно было на душе у молодого Аджухама, раз он искал утешения у халруджи. Так они и сидели некоторое время, словно окаменевшие. Сейфуллах не шевелился, Арлинг же не пытался его успокоить. В прямые обязанности халруджи это не входило, а с человеческими чувствами у него были проблемы.

– Меня освободили сразу, как только Гильдия передала ключи от города, – продолжил Аджухам, пребывая мыслями совсем в другом месте. – Купцов и переселенцев драганы отпустили, нарзидов забрали себе, а охрану перебили. Сказали, что теперь мои люди попадут в рай. Мертвые кучеяры в драганском раю… Проклятые согдарийцы! Тебя я искал долго, пока один купец не рассказал, что видел странного слепого среди смертников. Наверное, драганы не знали, что с тобой делать, а может, решили, что ты предатель. Пришлось подкупать тюремщиков.

Арлинг коснулся лба, выражая благодарность господину, который погрузился в угрюмое молчание.

– Кто возглавляет армию? – этот вопрос мучил Регарди давно.

Сейфуллах снова подобрал палку, но его злость, похоже, уже прошла.

– Он назвал себя Маргаджаном. Когда я говорил с ним, мне казалось, что жар песков дышал мне в спину. Ты знаешь, я не суеверен, но Маргаджан, если не дьявол, то его верный слуга. Сказал, что пришел с востока, из Карах-Антара, хотя всем известно, что там никто кроме пайриков не живет. Балидетцы в страхе лишились разума. «Мы решили войти в благородное повиновение победителю», – так объявил мой отец, скрыв трусость за красивыми фразами. «Зачем проливать кровь невинных?», – спросил он меня. Мол, как жили при Согдарии, так и теперь будем. «Какая разница, кому платить дань», – Сейфуллах понизил голос, передразнивая Рафику Аджухама. – Глупцы! Покорную овцу доят трижды. Согдария добровольно не отдаст такую золотую жилу, как мы. Со дня на день явится Канцлер с Армией Жестоких, но вот разбираться они начнут на нашей земле, а за предательство заставят платить кровью!

– Они не грабят город и ведут себя странно, – продолжил молодой купец. – Не как завоеватели. Отдали нашей семье все товары и верблюдов. Очень любезно с их стороны. Гильдия, конечно, осталась довольной. Но зачем тогда убили моих людей?

– Чего они хотят? Дани?

– Пес знает… Завтра Маргаджан собирает у себя всю знать города. Знакомиться будет. Вот тогда и поймем, чего ему от нас надо. Известно, что долго они здесь не задержатся. Муссаворат следующий.

– До Муссавората дней двадцать пути, но с фуражом и обозами армии потребуется не меньше месяца. Надеюсь, город предупредят.

– А то, – фыркнул Сейфуллах. – Кстати, из Балидета отпускают всех желающих. Маргаджан дал пять дней на переселение тем, кто не хочет жить в новом городе. Однако головы гонцов, которых послали в Самрию сообщить о захвате, через час украсили центральную площадь. Ты вони не чувствовал, когда проезжал мимо? С тех пор к ним добавилось три разведчика и восставшие жрецы Семерицы. Симпатичная, должно быть, пирамидка вышла. Маргаджан дал понять, что так будет с каждым, кто захочет воспользоваться его великодушием. Даже почтовых голубей умудрились перестрелять.

– Кто-нибудь уже уехал?

– Таких дураков в городе мало, но нашлись. Несколько семей ремесленников, кажется кто-то из купцов. Солдаты выводят их через Южные Ворота, и никто не знает, живы ли они вообще. Мне кажется, Маргаджан просто облегчил себе работу по устранению недовольных. Сначала делает вид, что отпускает, а когда эти идиоты, окрыленные от радости, оказываются за пределами оазиса Мианэ, тихо режет всем глотки – чтобы бунта раньше времени не случилось. Мы должны сражаться, Арлинг, понимаешь? Это наша земля, и если не мы, то кто?

Регарди не ответил, и Сейфуллах недовольно толкнул его в плечо.

– Я не жду от тебя большой любви к Сикелии, халруджи, но, если наш договор по-прежнему в силе, лучше притворись, что судьба Балидета тебе не безразлична. Я не готов мириться с тем, что какой-то чужак будет править моим городом. Что бы ни решили там отец и Гильдия. Или ты со мной, или возвращайся к иману.

Понять, чего опасался мальчишка, было нетрудно. Сейфуллах боялся, что Арлинг уйдет к драганам. Он не знал, что Регарди предпочел бы поселиться среди диких керхов и питаться падалью, чем вновь вернуться в ненавистную Согдарию. Однако говорить это Аджухаму не стоило.

– Если я подвел вас, прошу дать мне возможность все исправить, – осторожно попросил халруджи, надеясь, что Сейфуллаху не взбредет в голову отправлять его убивать Маргаджана.

– Дурак, – закончил разговор мальчишка и направился к выходу. – Сегодня на обед соберутся мои родственники. Будут думать, как жить дальше. Отец хочет, чтобы это была мирная встреча – без охраны. Поэтому с этой минуты для всех ты мой секретарь, а не телохранитель, что, конечно, не освобождает тебя от обязанностей последнего.

Регарди почтительно склонил голову. У молодого Аджухама, наверное, уже готов план восстания против захватчиков. Сейфуллах был не из тех, кто принимал новые условия, не попытавшись изменить мир под себя. Что касалось самого Арлинга, то он с удивлением отмечал растущую внутри пустоту. Если бы

не присутствие драганов, захват города оставил бы его равнодушным.

Покинув Сейфуллаха, Регарди направился в свою комнату, которая находилась в главном здании под покоями Сейфуллаха. Осторожно приоткрыв дверь, он долго и тщательно принюхивался. Разумеется, его просьбы не входить в комнату даже ради уборки были проигнорированы. Здесь много раз бывала служанка Хильда, заходила Масуна и даже Майнор. Сейфуллах тоже заглядывал, причем, совсем недавно. Его запах выделялся сильнее других.

Проверив окно, щели дверей, стены и потолок, Арлинг успокоился. Казалось, все визиты носили мирный характер. Никто не устроил ловушек и не подбросил незнакомых вещей. Насторожился он тогда, когда понял, что сундук, который был единственным предметом в комнате, вскрывали. Замок висел на месте, но едва различимые царапины на металле говорили о чьем-то любопытстве. Впрочем, на работу профессионалов, это похоже не было. «Нужно будет пообщаться с Майнором», – подумал он, перебирая пахнущие залежалым вещи. Постельное белье и одежду Арлинг выбросил без раздумий. Труднее было расстаться с запасами лекарственных трав и масел, но рисковать не хотелось. С какими бы намерениями не заглядывали в сундук, теперь все вещи в нем можно было считать испорченными. «Не пренебрегай мелочами», – говорил учитель.

Погладив шерстяной бок тугого мешочка, Регарди с сожалением отложил его в сторону. Для того чтобы приготовить новую смесь из ясного корня потребуется не один месяц. Однако он не так хорошо разбирался в ядах, чтобы суметь обнаружить их запах среди знакомых трав. Поймав себя на мысли, что пропажа лекарств огорчает его больше, чем захват города и гибель караванщиков, халруджи задумался. Встреча с иманом, которая еще полгода назад носила оттенок легкой ностальгии, приобрела острую необходимость. В том, что учитель не пострадал, Арлинг не сомневался. Впрочем, беспокойство за имана было хорошим поводом нарушить запрет и вновь переступить порог школы, которая стала ему вторым домом.

Время прихода гостей Регарди проспал. Ему снился Джаль-Баракат. Высокий чернобородый человек стоял на обрыве спиной к нему и глядел на открывающуюся внизу долину, залитую утренним солнцем. Он был похож на имана, но черты лица у него были мягче. Ветер надувал куполом широкий плащ, концы которого чернобородый сжимал в узле на груди. На голове у него сидел согдарийский шлем, но на поясе крепилась широколезвийная кучеярская сабля. Неожиданно Джаль-Баракат оглянулся и, посмотрев Арлингу в глаза, вытянул руку, указывая вперед.

В этом сне халруджи был зрячий. Сначала он видел лишь солнечные блики, игравшие на изумрудных полях и крышах деревянных домов, но присмотревшись, с удивлением различил крохотную фигуру человека, шагавшего, казалось, по воздуху. Когда блеснула нить проволоки, Арлинг понял, что смотрел на канатоходца. Концы проволоки скрывались в легкой утренней дымке, однако Калима это не смущало. Он уверенно двигался к невидимой цели, не обращая внимания на гуляющий в небе ветер.

Джаль-Баракат разжал пальцы, позволив плащу огромным крылом взмыть вверх у него за спиной. Теперь он указывал вниз. В деревне, которую Арлинг уже где-то видел, было неспокойно. Неистовый самум срывал соломенные крыши и заносил песком плодородные пастбища. Канатоходец не замечал, что буря, не насытившись долиной, устремилась в небо, подбираясь к нему с хищно ощеренной пастью. Не выдержав, Регарди крикнул ему, но буря с жадностью поглотила его голос.

Джаль-Бараката давно уже не было на краю обрыва, да и сам халруджи вдруг потерял человеческое обличье, превратившись в птицу, стремительно летящую к человеку на проволоке. Калим отчаянно звал его, но Арлинг, сделав круг над его головой, вдруг передумал и бросился вниз – туда, откуда доносился запах дыма, который отчего-то волновал его сильнее, чем близкая смерть канатоходца.

Крики Калима вдруг превратились в вопли Сейфуллаха, и дверь со всего размаха врезалась ему в бок. Арлинг не заметил, как заснул на полу у порога.

– Проклятье, халруджи, ты зачем здесь разлегся? Я тебя полчаса зову. Может, ты еще и оглох ко всему?

– Ничего не горит? – тревожно спросил Арлинг, принюхиваясь к дому. В усадьбе Аджухамов действительно пахло горелым, но это был лишь запах убежавшего молока.

– Это плавятся мои мозги, – не заставил ждать с ответом Аджухам, перешагивая через ноги Регарди. – Не знаю, как ты можешь жить в этих голых стенах, но если завтра для меня здесь не появится хотя бы ковер, отправишься в барак к нарзидам. И приведи себя в порядок. Выглядишь, как ослиный помет. Не вздумай показываться в таком виде на глаза моим двоюродным братцам. Меня засмеют.

Заглянув в открытый сундук и громко фыркнув, Сейфуллах вышел из комнаты.

Арлинг еще долго прислушивался ему вслед, размышляя о том, как в мальчишке могли уживаться столь противоречивые качества. Он чувствовал, что струны души кучеяра натянуты до предела. Странно, неужели сам халруджи до такой степени очерствел, что воспринимал все происходящее, лишь как очередную смену декораций на сцене собственной жизни? Решив, что ему никогда не понять патриотических чувств Аджухама, Арлинг отправился в сад.

На встречу в трапезную он не торопился. Однажды Регарди уже имел горький опыт знакомства с родственниками Сейфуллаха и не хотел второй раз наступать босой пяткой в змеиное гнездо. То, что Рафика запретил присутствие охраны на обеде, означало лишь одно. Если семейная встреча превратится в открытое столкновение интересов, вместо сабель в ход пойдут острые ножи, спрятанные в рукаве. О вспыльчивости семьи Аджухамов и их любви решать вопросы холодным оружием Арлинг знал не понаслышке. Он собирался явиться на встречу подготовленным.

Прислушиваясь к голосам гостей, Арлинг добрел до старого тутового дерева, надеясь, что его скромный тайник остался нетронутым. Похоже, так оно и было. Нора под искореженными старостью корнями была надежна привалена пластом дерна, который он позаимствовал с соседней клумбы. Впрочем, не обошлось без сюрпризов. Предусмотрительно сунув палку в отверстие, Арлинг услышал возмущенный визг древесной крысы, облюбовавшей удобную нору. «Не для тебя ее рыли», – подумал он, вытаскивая непрошеную гостью за хвост и радуясь, что в его тайнике не поселился кто-нибудь ядовитый.

Кусок прочной ткани, хранивший небольшой склад запасного оружия на «черный день», поистрепался, но настой из львиной травы, которой он предусмотрительно пропитал материю, хорошо сохранил ее от тления. Короткую саблю с раздвоенным концом он решил не брать, остановив выбор на метательных ножах, глиняных шариках для стрельбы, монетах с заточенными краями и духовой трубке, которая легко помещалась в карман и была похожа на палочку писаря. Как раз то, что нужно для секретаря. Спрятав кинжал в подошву сапога, Регарди тщательно прикрыл тайник дерном, жалея, что вовремя не пополнил запас отравленных игл.

Он уже собирался уходить, как вдруг уловил необычный запах. Проведя пальцами по скрюченной от старости ветке, Арлинг с удивлением наткнулся на мягкий бархат лепестков. Оказывается, в дереве еще теплилась жизнь.

Правда, время для цветения оно выбрало не подходящее. Задумчиво потеребив цветок, Регарди все-таки сорвал его и, сунув в карман, направился к дому.

Особняк Аджухамов уже ничем не напоминал сонный улей. Время обернулось вспять. В богато украшенных стенах вновь била ключом жизнь, суетились слуги, важно расхаживали гости. Все – как и десять месяцев назад, вот только приглашенные кучеяры отчего-то не смеялись, а хмуро проходили в трапезную, не забывая поклониться домашнему богу, чья статуэтка была предусмотрительно выставлена хозяевами у порога. Арлинг тоже поклонился Затуте. Какими бы бездушными идолами не казались чужие боги, обижать их не следовало.

Аппетитные запахи из кухни дразнили, но внимание Регарди привлек оживленный разговор слуг – обсуждали Управителя и захват города. Арлинг все равно опаздывал, поэтому решил немного задержаться и узнать, о чем болтали домашние. Сейчас ему было интересно все – даже слухи.

Приветливо кивнув Масуне, халруджи подошел к корзине с хлебами, от которой поднимался волнующий аромат свежей выпечки. Ему повезло, так как он сразу наткнулся на цитрусовые лепешки, которые обожал Сейфуллах. Забота о господине могла стать хорошим поводом для опоздания, поэтому Регарди стал не спеша выбирать самые мягкие хлебцы. На кухне было людно, и на него не обращали внимания.

– А мне он понравился! – восторженно заявила кучеярка, нарезавшая ломтиками сочные апельсины. – Настоящий красавец! Я его хорошо разглядела. Честно слово, не вру. Сложен, как бог, а голос сильный, аж до сердца пробирает. Когда проезжал мимо на белом жеребце, то посмотрел прямо на меня. Глазища во! Черные, как агаты! Я сразу поняла – этот человек послан богами! И воины его другие совсем, не то, что наши. Те только плов жрать, да в кости играть умеют. А эти вон какие все вежливые. Никого не обижают, за порядком следят, хулиганье сразу притихло. А ведь в нашем районе вечерами что делалось – проходу не было!

– Дура ты, Сальма, одним местом только и думаешь, – сердито одернула служанку Масуна. – Попридержала бы язычок, а то господа Аджухамы тебя быстро на ферму отправят. Ничем хорошим все это не кончится. Что ты думаешь, император Седрик вот так просто отдаст нас какому-то проходимцу безродному? Да бандит он, Управитель этот, понабрал таких же разбойников, как сам, и гоняется за легкой жизнью. Думаешь, мы ему нужны? Вот объявит о новых поборах, посмотрю, как ты восхищаться им станешь. И вообще, странные дела творятся. Эти люди, которые с драганами пришли, кто они? На наших не похожи, не керхов и шибанцев – тоже. И ведут себя странно. Я сама видела, как они возле главного фонтана песни пели и порошки цветные в воду кидали. От дьявола они, а не от добрых духов. Уж лучше бы в кабаках вином глотки заливали, да девок гоняли. А эти по улицам разбрелись и высматривают, высматривают… А как барабаны забьют, сразу во дворец бегут к командиру своему под крылышко.

Сальма фыркнула, но тут вмешался пожилой слуга, который до этого молча жевал стебли пахучего лука-равшана. Арлинг решил, что он прибыл вместе с гостями, и, скорее всего, принадлежал к дому Сокрана Аджухама. Слуги дяди Сейфуллаха отличались особым выговором, характерным для северной части Балидета.

– Зря, Масуна, ты девку ругаешь, – мрачно сказал он. – Сколько можно терпеть керхов, которые свободно по нашим землям гуляют? Согдарии плевать на провинции, и всегда так было. От регулярных войск помощи, как от женщины на охоте. Когда кочевники разгромили Бартукай, наместник и пальцем не пошевелил. Город маленький, лежит далеко, а то, что тамошняя гильдия с керхами земли не поделила, так это их проблемы. Согдария уже не та, что сто лет назад, обмельчала. Маргаджан хоть и драган, но у него есть армия, которая стоит не где-нибудь в портовом городе, а под нашими стенами. И коли Балидет не разрушили и не грабят, значит, будут защищать, как свое. А кому дань платить, императору на Севере или какому-то царю на Востоке, мне лично все равно. Лишь бы не трогали мою семью и веру. Как жили раньше, так и теперь будем.

Поняв, что горка лепешек сейчас рухнет, Арлинг подхватил корзину и направился к выходу. Услышанного было достаточно, чтобы понять, что драганы останутся надолго.

Настроение быстро портилось. «На самом деле, меня не интересует, почему Канцлер вдруг позволил какому-то проходимцу захватить Жемчужину Мианэ», – подумал он, но врать себе было трудно. У Империи никогда не было сильных противников на Востоке, однако с тех пор как он покинул берега Согдианы прошел большой срок. За это время в песчаном крае мог появиться молодой царь, который не боялся сломать зубы о шкуру старого волка.

Несмотря на то что на улице от жары плавились камни, из трапезной веяло ледяным холодом. Семейная встреча проходила не в дружеской обстановке. Слуги старались слиться со стенами, опасаясь лишний раз обратить на себя внимание. Похоже, что Сокран Аджухам облил ядом не только дом своего брата, но и всех его жителей. Голос кучеяра звучал спокойно, но в каждом слове слышалось шипение песчаной эфы.

Какой-то слуга попытался отобрать у Регарди корзину с хлебами. Халруджи ловко оттеснил его плечом и проник в комнату, которая больше походила на семейный склеп, чем на место для теплой встречи родственников.

Рафика постарался на славу, предложив гостям щедрое угощение. По кучеярским обычаям стол изобиловал мясными и крупяными блюдами, ароматы которых вызвали у Арлинга зверское чувство голода и заставили задуматься, когда он ел в последний раз. Кулинарные изыски Масуны могли насытить одними запахами, но сейчас они только мешали ему «рассматривать» приглашенных.

Сейфуллах испепелил Регарди взглядом, однако ему хватило ума промолчать. Пол был устлан мягкими коврами с густым ворсом, и халруджи подумал, что он мог бы промчаться здесь на быке, и его все равно никто бы ни услышал. Внимание гостей было приковано к Сокрану Аджухаму, торжественно восседавшему по правую руку от главы Гильдии. «Итак, их семеро», – определил Арлинг. Два брата Рафики и их дети. Не без удивления он отметил, что Сейфуллах уже не занимал свое место рядом с отцом, а сидел с левого края вместе с четырьмя двоюродными братьями. Значит, семья не простила ему разоренного каравана.

Обойдя всех гостей и убедившись, что цитрусовые лепешки никого не интересуют, Регарди подошел к Сейфуллаху и опустился позади него на колени. За Сокраном и Тимретом, младшим братом Рафики, также сидели телохранители, старательно изображавшие из себя секретарей и личных помощников. Желание главы семейства о «мирной» встрече было выполнено, но, как часто это водилось у кучеяров, лишь формально.

Арлинг почувствовал, что его разглядывают, и улыбнулся. В отличие от своих господ слуги почти ничем не пахли, и их присутствие было заметить труднее. Поразмыслив, Регарди предположил, что все телохранители в трапезной были из одной школы. Тимрет всегда ходил под Сокраном, и охрану, наверняка, выбирал себе так, чтобы не раздражать подозрительного брата.

Если догадки Арлинга были верны, то он оказался в одной комнате с «карпами» – выходцами из военной школы, чьей символикой был

карп, считавшийся у кучеяров бессмертной рыбой. И без того мрачное настроение Регарди окончательно испортилось. Его отношения с «рыбьей» школой никогда нельзя было назвать гладкими. Их разногласия тянулись со времен его ученичества и вряд ли должны были закончиться в ближайшем будущем.

Сложив руки на коленях ладонями вверх, Арлинг загнул большие пальцы внутрь, предупреждая, что сейчас не лучшее время для выяснения отношений. Впрочем, он не был уверен, что его поняли. Старый жестовый язык, которым пользовались некоторые наемники Сикелии, учили не во всех военных школах провинции.

Тем временем, Сокран прилюдно уничтожал племянника.

– Пятьсот тысяч золотых султанов ты подарил пустыне. Позволь узнать, откуда такая щедрость? Разве этому тебя учили в Самрии? Какое безрассудство! Если бы ты потерял деньги твоего отца, мы все решили бы здесь, на семейном совете. Но добрая половина расходов была покрыта за счет общей казны Гильдии.

Сокран многозначительно замолчал, и Арлинг догадался, что он обводит взглядом присутствующих. Рафика не вмешивался, словно происходящее его вообще не касалось. Куда сильнее удивляло поведение Сейфуллаха. Зная его вспыльчивый характер, халруджи ожидал бурной реакции на слова Сокрана, однако, казалось, что мальчишка был полностью поглощен едой.

По едва ощутимому колебанию воздуха Регарди догадался, что Сейфуллах согласно кивал дяде в ответ. Новая тактика или скрытая истерика? Впрочем, запаха журависа не чувствовалось, и это радовало. Плохо было то, что телохранители родственников Сейфуллаха все-таки оказались из «рыбьей» школы. «Карпы» любезно представились, пустив едва заметную дробь по полу кончиками пальцев.

– Если бы он пожертвовал пустыне только деньги, – продолжил Сокран, – мы могли бы закрыть на это глаза, с условием, что Сейфуллах со временем возместит ущерб всем пострадавшим семьям. Но люди! Люди важнее золота! Что ты знаешь о человеческой жизни, мальчик? Она бесценна. Не стоит пытаться изображать того, кем мы не являемся. Разве тебя посылали командовать армией наемников? Нет. Тебя отправляли с миссией, значение которой было куда важнее любой военной кампании. Я всегда был против присутствия солдат в караване, но меня не послушали. Где были твой разум, твое врожденное чувство осторожности, которыми так славится мой брат? О чем ты думал, когда решил оказать сопротивление превосходящим силам противника? О чем думали твои офицеры, чьи услуги мы оплатили столь дорого? Впрочем, большая их часть оказалась мудрее сына моего брата, перейдя на сторону чужеземцев. А ты, тот, на кого Гильдия столь опрометчиво возложила такую ответственность, как командование караваном, ты решил сотворить чудо, выставив горстку наемников против многотысячной армии! Погибли не только воины, но и купцы. Полсотни человек из торговых кланов не вернулись в город. А это наша кровь, и она не смывается, Сейфуллах.

– Пожалуй, не стоит быть таким строгим, дорогой брат, – вмешался молчащий до этого Тимрет. – Нам все-таки вернули верблюдов и почти всю выручку. Сейфуллах молод и горяч, но он дошел почти до самого Балидета. Через земли керхов, между прочим.

– Любезный брат, не осмелюсь возражать твоей превосходящей мудрости. Захватчики поступили щедро, отдав нам наши же деньги. Но если мы вспомним истинную цель путешествия Сейфуллаха, то утраты представляются невосполнимыми. Начнется война, и пока Маргаджан не захватит остальные города Сикелии, дорога в Фардос и другие торговые земли для нас закрыта. Достоинства мужа проявляются в путешествии. Пусть Сейфуллах вернет кадуцея. Для столь высоких миссий ему стоит подрасти.

Сокран замолчал, и Арлинг понял, что все смотрели на Рафику. «Карпы» тоже подобрались, несомненно, чувствуя гордость за красноречие господина.

– Что ж, – задумчиво произнес старший Аджухам. – Пусть скажет слово в свою защиту сам Сейфуллах.

Арлинг почувствовал, как мальчишка кивнул, небрежно отложив в сторону кусок баранины. Такого отменного аппетита его господин не проявлял уже давно.

– Почтенные гости, уважаемый отец, – начал свою речь Сейфуллах. – Пышный букет похвал, благоухание которых посрамит мускус самрийской каборги, будет наградой Сокрану Аджухаму, соловью красноречия, певчей птице из садов ясного слога, жаворонку в цветнике веры! Он возлагает на голову венец мудрости и носит одежды жизненного опыта. Он первое звено в цепи праведников, лучезарный свет и честь мира, да увековечит Омар его величие!

Сейфуллах остановился, чтобы отхлебнуть айрана из чашки, но Регарди показалось, что он сделал это, чтобы скрыть с трудом сдерживаемую улыбку. У Арлинга появились большие сомнения в том, что мальчишка не баловался журависом. Похожие подозрения возникли и у остальных членов семейного совета, которые в гробовом молчании слушали сына Рафики.

– Стряхни с себя пыль ненависти и злобы, дорогой дядя! – дерзко продолжил Сейфуллах. – Не иначе, как ваша великая мудрость подсказала закупить моим воинам гнущиеся мечи из дешевой стали и больных баранов, которые пали от язвы в первый же месяц. А сто тюков мокрого шелка – чей это был товар? Любой купец из каравана подтвердит, что на мешках стояло клеймо Сокрана Аджухама. Почтенные гости, уважаемый отец, я должен был продать сто тюков гнилого мокрого шелка нашим друзьям из швейного братства Муссавората. Несомненно, дальновидный дядя решил таким образом устранить конкурентов, даже не поставив меня в известность о качестве этого не самого дешевого товара. Любезный Власт, глава братства, согласился принять в обмен на брак столько же тюков муслина, что, конечно, не одно и то же. Вряд ли он захочет покупать у нас еще раз. Но все эти мелочи подобны пылинкам перед лицом неисправимых поступков, совершенных верным слугой вашим, Сейфуллахом Аджухамом. Меня обвиняют в излишней щедрости, оттого что я подарил пустыни столько золота, но сравнивать изливающую дождь тучу с дарами и щедростью моего дяди – великая несправедливость и явное заблуждение. Швейные фактории в Иштувэга в первый раз за много лет не купили нашу ткань, потому что с прошлого года делают ее сами. Помниться, Сокран Аджухам был очень доволен своей поездкой в Иштувэга. Во сколько вы оценили этих милых насекомых, дядя? В школах нас учат беречь и охранять национальную гордость Балидета, а, вступая в Гильдию, мы даем торжественную клятву никогда не вывозить куколок шелкопряда Мианэ за пределы долины. Да, им придется несладко в непривычном климате Иштувэга, но несколько колоний вполне могли выжить. Для торговли с соседними городами шелка хватит едва ли, но вот Иштувэга уже не будет нуждаться в наших услугах. Бесценный подарок, не правда ли, дорогой дядя?

– Ах ты, щенок! – вскричал Сокран. Арлинг чувствовал, как напряглись карпы, и взмолился, чтобы семейная ссора не перешла в семейное побоище.

– Дьявол говорит устами мальчишки! Знаешь ли ты, какая кара ждет того, кто посмеет вывести куколки шелкопряда из Балидета?

– Значит, вы согласны со всем, кроме вашей причастности к продаже куколок в Иштувэга? – деловито осведомился Сейфуллах и воткнул ложку в ореховую халву. В воздухе ароматно

запахло молоком и миндалем.

– Да как ты смеешь!

– Последний раз в Иштувэга заходил ваш караван. И в отличие от нас, рядовых членов Гильдии, вас, дорогой дядя, не обыскивает охрана перед отъездом из города. Куколки шелкопряда такие маленькие, что их можно спрятать в любую коробку из-под чая, не так ли?

– Дорогой мальчик, для таких обвинений должны быть очень весомые доказательства, – вставил Тимрет, беспокойно ерзая на подушке.

– Да, кстати, совсем забыл, – спохватился Сейфуллах. – Как раз перед отъездом из города ко мне подошел один купец, который назвался Женгардитом Заулом. Оказалось, что он хорошо знаком с Сокраном Аджухамом и желал бы встретиться с ним снова, как и в прошлом году. Я заверил его, что мы с дядей – лучшие друзья, и что я могу передать на словах все, что пожелает мой новый знакомый. Убедившись, что я достоин доверия, купец Заул поведал, что хотел бы приобрести такую же партию красивых бабочек, которую Сокран продал ему в году Слона. А чтобы слова не остались лишь колебанием воздуха, он передал мне записку. Для вас, дядя.

Гости напряженно замерли. Молчал и Сокран.

– Да вот неудача, – протянул Сейфуллах, горестно вздохнув. – Ко мне боги не столь благосклонны, как к моему дорогому родственнику. Записка сгорела вместе с тремя купцами, двумя наемниками и пятью слугами, которые спали и не успели выбежать из горящего шатра, когда на наш лагерь напал любимый нынче Маргаджан.

Арлингу показалось, что Сокран издал едва слышный вздох облегчения. Как бы там ни было, старший Аджухам тут же бросился в нападение.

– Ты…

– Довольно, – вмешался Рафика. – Я услышал достаточно. Это не наша трусость и не храбрость захватчиков привели к тому, что город захватили. Это наши склоки заставили богов повергнуть Балидет в пучину несчастья. Мой старший брат и мой родной сын грызутся между собой, словно безродные псы! Вы оба забыли, что мы на одной стороне. Вместо того, чтобы объединить силы перед лицом внешней угрозы, вы поливаете друг друга грязью. Ваши обвинения друг другу слишком серьезны, чтобы их можно было решить, не затронув чести рода.

– Ты, как всегда, прав, дорогой брат, – поспешно вставил Тимрет, выполняя привычную функцию примеряющей стороны. – Давайте обсудим эти вопросы на собрании Гильдии.

– При условии, что мой племянник сможет представить Совету доказательства, – хмуро добавил Сокран. – Сейфуллах научился красиво говорить, но мед на его языке превращается в яд лжи. С каких пор в Самрийской Академии учат сочинять сказки вместо соблюдения кодекса Гильдии?

– Как хорошо, что вы вспомнили о законе, – не удержался Сейфуллах. – Помимо сочинительства, который тот же кодекс возводит в ранг купеческих ценностей, нас учили развивать хорошую память. Позвольте процитировать первый акт второго раздела. За измену и преступление против родины враг добрых людей нации должен быть предан смерти через отсечение головы. Гуманно, не правда ли? Я бы велел скинуть предателя со стены и забить камнями.

– Я сказал – хватит! – прервал его Рафика.

Сейфуллах послушно замолчал и велел Арлингу подать кофе со льдом. Регарди чувствовал уверенность мальчишки, но не одобрял его поведения с Сокраном. Старший Аджухам был не тем человеком, с которым можно было упражняться в красноречии. И тем более, обвинять его в предательстве. Регарди в первый раз слышал о записке от таинственного Женгардита Заула. Впрочем, Сейфуллах посвящал халруджи не во все свои дела.

Разливая прохладный напиток, Арлинг почувствовал, что за его движениями внимательно следили не только «карпы», но и другие гости. Ему нестерпимо захотелось окунуть в чашку Сейфуллаха палец, чтобы проверить, не пролился ли кофе. Досчитав до трех, он резко поднял носик медного кофейника, но позволил себе вздохнуть лишь тогда, когда услышал, как мальчишка делает первый глоток.

– Я собрал всех сегодня не для того, чтобы выслушивать ваши склоки, – возмущенно заявил Рафика. – Решать споры и наказывать виновных будет Совет, когда город вернется к обычной жизни. Маргаджан обещал оставить управление Балидетом за Гильдией, но можно ли ему доверять? Кто из нас слышал о сильном восточном царстве, способном собрать такую армию? Захватчики умело обыграли хорошо известную легенду о царстве Негуса, которое, в свое время, не смогли отыскать даже лучшие разведчики Согдарии. Маргаджан заверил нас, что владычество династии Гедеонов окончено, но сдается мне, оно только начинается. Как бы мы ни хотели избежать кровопролития на землях предков, разбираться император Седрик придет сюда, под стены Балидета. Некоторые близкие ко двору источники донесли о серьезных волнениях в столице. Ходят слухи, что под маской разбойника Маргаджана скрывается мятежный принц Дваро. Потерпев поражение от войск Канцлера, он мог бежать с верными ему кармокарами на север Сикелии, а оттуда, перейдя пустыню и завербовав в союзники керхов, дойти до Балидета. Сомневаюсь, что Дваро сможет создать здесь Новую Согдарию. Его войско огромно, но имперская армия – не отряд добровольцев. О захвате Балидета уже знают в Самрии, а к Муссаворату отправлены регулярные войска. Нам предстоит сложная задача. Я заверил Маргаджана в нашей лояльности новому царю – пусть и мифическому, но в битве отцов и сыновей Гильдия встанет на сторону первых.

– Если связать двух птиц, у них будет четыре крыла, но летать они не смогут, – язвительно заметил Сокран. – А если это не Дваро? Пока мы будем доказывать преданность выжившему из ума Гедеону, который, кстати, может в нее не поверить, чаша терпения новых властей переполнится. Сейчас мы оплачиваем лишь содержание армии, что, между прочим, обходится недешево, а представь, если с нас потребуют выплату контрибуции? Это рискованная игра, Рафика. Сомневаюсь, что другие члены Гильдии ее поддержат.

– Мы не можем позволить себе потерю шелковых территорий. Пока в Сикелии правит империя, а не Маргаджан-Дваро, Гильдия останется на стороне Гедеонов. О чем и сообщим Седрику при первом удобном случае.

– Весьма недальновидно, дорогой брат. Северные и западные города уже закрыты. Торговля с царством Шибана не спасет годовую выручку от падения. А вот война – да. Даже если это и наследный принц, быть на его стороне – выгодно. Регулярные войска до Муссавората могут и не дойти. Пьянство и лень – плохие спутники для перехода через пустыню. В последний раз, когда я видел наших доблестных защитников, у них были большие трудности с дисциплиной. Пока Седрик соберет армию, Маргаджан успеет дойти до Самрии. И тогда уже диктовать свои цены будем мы, а не Самрийская Гильдия. При условии, что мы поступим благоразумно и не станем возводить сожженные мосты заново.

«Где-то я это уже слышал», – рассеяно подумал Арлинг. Прохладная атмосфера семейной встречи постепенно накалялась, опаляя жаром противоречий всех присутствующих. Когда в дискуссию вступил Тимрет, а за ним Сейфуллах, Регарди всерьез забеспокоился, как бы ни дошло до рукоприкладства. Если Рафика и Тимрет говорили спокойно, то Сокран с Сейфуллахом едва ли не подпрыгивали со своих мест. Нервничали и «карпы».

– Не нужны нам ни Дваро, ни

согдарийцы! – уже не стараясь понизить голос, кричал Сейфуллах. – Балидет всегда был свободным! Как и другие сикелийские города. Вот и хорошо, что в Согдарии раскол. Воспользуемся их беспорядком, чтобы выбить проклятых драганов с нашей земли! Когда-то Сикелия успешно воевала и с керхами, и с другими соседями, так почему сегодня мы думаем только о том, как заплатить меньшую дань, не допуская мысли, что ее можно не платить вообще!

– Если ты ненавидишь драганов, отчего таскаешь с собой этого калеку? – ехидно поинтересовался Сокран. – Кто докажет, что он не шпион императора? Кроме того, что он живет в нашем доме и ест нашу пищу, мы еще заплатили немалые деньги за его выкуп. Когда школа собирается оплачивать нам убытки?

Надежды Арлинга на то, что о его происхождении не вспомнят, не оправдались. Давай, Сейфуллах, смени тему! Почему бы тебе не рассказать гостям, что Дваро еще в молодости увлекался журависом? По слухам, Канцлер закупал его гигантскими партиями на плантациях Сикелии специально для наследного принца. Когда их караван стоял в Самрии, в одном из местных трактиров активно обсуждали здоровье Дваро, которое якобы ухудшилось настолько, что принц утратил способность самостоятельно передвигаться и трезво мыслить. Кажется, никто не говорил, что Маргаджан не мог ходить.

Майнор явился, словно долгожданная вечерняя прохлада после полуденного пекла. Регарди почувствовал его тревогу и возбужденное беспокойство гостей. Управляющий пришел не за пустыми тарелками. Гости замолчали, но Майнор так тихо прошептал что-то на ухо Рафики, что причина его появления так и остались тайной – для всех кроме Арлинга.

Управляющий шептал одними губами, но среди вдохов и выдохов Регарди различил весьма печальную новость для дома Аджухамов. Драганы угнали с шелковичных плантаций всех нарзидов, не тронув других слуг. А так как нарзиды составляли большую часть рабочей силы, которая использовалась для обработки полей оазиса Мианэ, все работы остановились. Более того, к полудню завтрашнего дня Маргаджан приказал собрать нарзидов из домов Балидета у городских ворот. За всеми объяснениями драганы отправляли к Управителю.

Гости напряженно следили за Рафикой, однако глава Гильдии не спешил посвящать их в происходящее.

– Друзья, вынужден объявить наше собрание законченным, – спокойно произнес он. – Сокрана и Тимрета прошу выехать со мной на шелковичные фермы.

И уже тише – на ухо Майнору – добавил, чтобы туда же пригласили и других членов Гильдии. Но Сейфуллаха среди них не назвал. Зерна недоверия, посеянные щедрой рукой дяди, все-таки дали корни.

Гости разбежались на удивление быстро. В трапезной остался только Сейфуллах, который, не спеша, ковырял ложкой в блюде с инжировой пастой. Младший Аджухам думал. В пути караванщики часто шутили о трех складках на лбу капитана, которые обычно не предвещали ничего хорошего.

Поддавшись желанию утешить мальчишку, Арлинг рассказал ему все, что услышал от Майнора. Сейфуллах равнодушно пожал плечами.

– Еще при нападении на лагерь было понятно, что их интересуют эти узколицые, – фыркнул он. – Знаешь, что я думаю? Маргаджан их убивает. Приносит в жертву своим богам, чтобы те насылали тучи помутнения на разум его врагов, то есть нас, кучеяров. Или очищает кровь будущих подчиненных – чтобы не смешивались. Я не видел ни одного живого нарзида из моего каравана, после того как нас выпустили.

«Мертвых мы тоже не встречали», – подумал Арлинг, но промолчал. Если прав Сейфуллах, то он надеялся, что Дии досталась легкая смерть. Он не знал, почему вспомнил о девчонке. Встреча с учителем вдруг стала необходимой.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/vera-petruk/slepoy/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.