Режим чтения
Скачать книгу

Субмарины уходят в вечность читать онлайн - Богдан Сушинский

Субмарины уходят в вечность

Богдан Иванович Сушинский

Секретный фарватер

Новый военно-приключенческий роман-версия «Субмарины уходят в вечность» известного писателя, лауреата Международной литературной премии имени Александра Дюма (1993) Богдана Сушинского посвящен событиям 1944–1945 годов.

Роман является логическим продолжением романа «Антарктида: Четвертый рейх». В основу сюжета положены исторические факты, связанные с версией о формировании специального подводного флота – «Фюрер-конвоя», таинственно исчезнувшего в конце войны. Вместе с ним исчезли несколько десятков ведущих ученых и инженеров, создававших «оружие возмездия».

Богдан Сушинский

Субмарины уходят в вечность

© Сушинский Б. И., 2015

© ООО «Издательство «Вече», 2015

1

Апрель 1945 года. Германия. Ставка рейхсмаршала Германа Геринга в Баварских Альпах, в районе Берхтесгадена.

Растерзанная стихиями вершина горы, открывавшаяся из окна кабинета рейхсмаршала авиации Германа Геринга, напоминала полуразрушенную гробницу, неизвестно кем и когда возведенную на поднебесном альпийском плато и во имя какого правителя хранимую здесь историей и веками.

Как всегда в это послеобеденное время, Геринг на несколько минут втиснул не в меру располневшее туловище в готическую бойницу своего дома на окраине Берхтесгадена и теперь стоял перед этой горной гробницей, как перед последним святилищем, каким-то чудом уцелевшим посреди заполоненного и погибельно разрушенного врагами Третьего рейха.

Только вчера, 20 апреля 1945 года, рейхсмаршал вернулся из полуосажденного Берлина, где в бункере имперской канцелярии высшие руководители рейха в последний раз отметили день рождения фюрера. Было что-то странное и почти неестественное в том, что Гитлеру вновь удалось собрать их всех вместе: Гиммлера, Геббельса, Деница, Шелленберга, Мюллера, Бормана, Риббентропа, Кальтенбруннера, Кейтеля, Йодля… – на руинах и пепелище своей империи.

Лишь увидев всех этих, некогда немыслимо грозных, вершителей германских судеб теснящимися в основательно отсыревших за зиму подземельях ставки фюрера, над которыми уже вовсю свирепствовала вражеская авиация, Геринг вдруг по-настоящему осознал, что все они, с фюрером во главе: вся подчиненная им военно-государственная сила; сама еще недавно несокрушимо могучая и заповедно непобедимая Германия – действительно находятся на грани неотвратимой гибели. Кажется, это уже понимали все; на каждом из пребывавших там людей уже лежала печать скорби.

И хотя фюрер все еще пребывал во власти каких-то наивно-мистических иллюзий, все еще уповал то на некие, в реальности давно разгромленные, дивизии, которые якобы должны были подойти к Берлину и оттеснить русских; то на рационализм англо-американцев, которые в последние минуты неминуемо опомнятся, чтобы вступить с ним в сепаратные переговоры за спиной у Сталина, – Геринг, как и прочие собравшиеся на пятидесятишестилетие фюрера, уже явственно ощущал нависающую над всем происходящим роковую неизбежность, меченную страшносудным клеймом: «В последний раз!»

Потому что, и в самом деле, они в последний раз собрались все вместе, в последний раз побывали в бункере рейхсканцелярии, в последний раз отмечали день рождения фюрера, в последний раз представали перед остатками Германии и многострадального народа ее в облике вождей, кумиров и полководцев.

– Господин рейхсмаршал, – возник откуда-то из горно-поднебесного миража голос адъютант-порученца майора Ингена, – из Берлина прибыл представитель Генштаба люфтваффе в ставке фюрера генерал Коллер, и просит срочно принять его по очень важному делу.

– А что, из этой русской «крысоловки» кто-то еще способен пробиваться и прибывать? – с трудом вырывался Геринг из высокогорных альпийских видений, вот уже который день спасавших его от мрачных мыслей и суеверий жестокой германской действительности.

– Как это ни странно, господин рейхсмаршал…

Бывшему командиру эскадрильи дальних бомбардировщиков майору Ингену пришлось побывать в Берлине вместе с Герингом. И теперь ему тоже не верилось, что им удалось вырваться из этой осадной «крысоловки» и что кто-то там, в подземельях рейхсканцелярии, все еще пытается имитировать деятельность ставки Верховного главнокомандования.

Пока рейхсмаршал «отдавал дань приличия» фюреру, отношения с которым уже давно были натянутыми, Инген занимался формированием последнего транспортного конвоя из пригородного замка Геринга Каринхалле, благодаря которому по южному коридору в Берхтесгаден эвакуировались полотна известных мастеров, ценная посуда и все прочее, что еще можно было вырвать из-под сапог наступающих советских дивизий.

Поэтому он собственными глазами видел, каким массовым и паническим было бегство германского генералитета, министерств и всевозможных ведомств, направлявшихся в сторону спасительной Альпийской крепости фюрера, и какой неистребимо пораженческий дух витал над всем тем пространством, которое все еще оставалось под контролем вермахта.

Впрочем, спасительность тоже была слишком условной и призрачной, при которой новоявленные странники уповали только на то, что в альпийских редутах сдаваться все же придется англичанам и американцам, а не жаждущим мести азиатам-коммунистам.

– Если генералу действительно есть что сказать, пусть войдет, – молвил тем временем рейхсмаршал. – Но с условием, что ему действительно есть что сказать.

– Чтобы каждое слово – как удар бомбардировщика, – понимающе кивнул головой адъютант.

Когда генерал Коллер вошел, Геринг уже сидел за огромным письменным столом, вальяжно развалившись в столь же огромном, специально под его фигуру сработанном, кресле. В своем цивильном пиджаке, в серой рубашке с расстегнутым воротом и без галстука, он был похож на кого угодно, только не на рейхсмаршала авиации.

На какое-то мгновение генерал даже оцепенел, слишком уж неестественным казалось ему это странное превращение некогда грозного и непоколебимого маршала в провинциального местечкового толстячка, которого он не мог, не желал воспринимать как главнокомандующего военно-воздушными силами.

Правда, еще в Берлине полномочный представитель Геринга в ставке обратил внимание, что на торжества по случаю дня рождения фюрера рейхсмаршал прибыл в имперскую канцелярию без единого ордена на мундире, украшенном всего лишь «Золотым почетным значком летчика». И даже не догадывался, что вне рейхсканцелярии Геринг предпочитал ходить теперь в гражданском, протестуя таким образом против несправедливых, оскорбительных упреков Гитлера по поводу того, что, дескать, его «хваленые асы» не способны избавить рейх от налетов вражеских эскадрилий[1 - Исторический факт. Такая скандальная стычка между Гитлером и Герингом действительно произошла в конце 1944 года. После нее, кровно обидевшись, Геринг снял со своего мундира все награды и вообще предпочитал ходить в гражданском костюме.].

А ведь единственное, что мог сказать тогда фельдмаршал в свое оправдание, но чего так и не бросил в лицо фюреру, – что у него уже давно не осталось ни асов, ни самой авиации, а посему говорить теперь о господстве в германском небе не приходится. Вот только осознавать
Страница 2 из 33

все это фюрер уже неспособен.

Да, во время этой скандальной встречи Геринг то ли трусливо, то ли, наоборот, мужественно промолчал. Да только фюрер тотчас же узрел в этом его растерянном, дипломатическом молчании неспособность главкома люфтваффе овладеть ситуацией и окончательно взбесился.

«…В таком случае сорвите с себя все эти бесчисленные ордена! – разъяренно тыкал он дрожащим пальцем ему в грудь, попадая как раз в те награды, которые Геринг – тогда еще ведущий германский ас Геринг[2 - В мае 1918 года летчик-истребитель Герман Геринг был награжден высшей наградой Германии, орденом «За заслуги», имея к тому времени 21 победу в воздушных боях. Демобилизовался молодой ас в конце 1919 года, будучи капитаном, с должности командира эскадрильи Рихтхофена. Среди его наград уже были: орден Карла Фридриха, Железный крест I степени, орден Льва с мечами, орден Гогенцоллернов III степени с мечами и ряд других.] – добывал в тяжелых боях Первой мировой в составе прославленной 1-й эскадрильи германских ВВС, больше известной по фамилии своего первого командира как эскадрилья Рихтхофенаэ». – Зачем вы нацепили их?! Чтобы убеждать нас, что военно-воздушные силы рейха все еще существуют, а вы все еще ими командуете?!»

И опять, то ли от страха перед фюрером, то ли из щадящего мужества, у Геринга не хватило силы воли перехватить эту руку и, глядя прямо в глаза ефрейтору Адольфу Шикльгруберу, решительно сказать: «Хватит! Эти награды я добывал в поединках с лучшими английскими и французскими асами! А все, что ты мог погубить в этой стране, в том числе и авиацию, ты уже погубил!» Впрочем, мстительная фраза эта сформулировалась в оскорбленном сознании Геринга значительно позже, когда ничего уже нельзя было изменить.

– Вам, генерал Коллер, известно, что без моего личного приказа вы не имели права оставлять ставку Верховного главнокомандующего? – все же напомнил Геринг своему подчиненному.

– Так точно, господин рейхсмаршал.

– Поэтому то, что вы собираетесь сейчас произнести, должно показаться достаточно веским для нарушения моего приказа, чтобы я не решился отдать вас под суд.

– Мы оказались в ситуации, при которой каждый должен принимать решения, пусть даже рискуя чином, должностью, репутацией или самой жизнью. Сразу же после доклада я готов вернуться в ставку, хотя не вижу в этом никакого смысла; мое пребывание здесь, в штабе люфтваффе, представляется куда более уместным.

– Считайте, что вы меня убедили. С какой же вестью вы прибыли?

– Прежде всего, хочу доложить, что в ночь с 20 на 21 апреля Риббентроп с остатками своего министерства, а также Гиммлер со своим СС-штабом покинули Берлин. Кейтель, во главе штаба Верховного главнокомандования, и Йодль, с личным штабом фюрера, тоже отбыли, насколько мне известно, во Фленсбург, поближе к датской границе и к ставке Деница.

– Кто же остался с фюрером в рейхсканцелярии?

– Борман и Геббельс.

– Вот эти-то двое шакалов и погубят его, – изрек Геринг, – а вместе с ним – и все надежды на перемирие с англо-американцами, на более или менее приемлемые условия капитуляции, с сохранением в Германии хотя бы временного правительства, способного удержать рейх от полного краха.

– Совершенно с вами согласен, господин рейхсмаршал. Узнав, что все разбегаются из рейхсканцелярии и Берлина, фюрер сначала пришел в полное уныние, а затем начал орать, что его все предали и продолжают предавать.

Услышав это, Геринг нервно передернул плечами: что ни говори, а он принадлежал к тем, кто точно так же сбежал, и «продолжает предавать» фюрера.

– Но ведь был же приказ об эвакуации из Берлина штабов и военных ведомств, – напомнил он генералу, – чтобы они продолжили функционировать даже после падения столицы и чтобы германцы видели, что власть в стране существует.

– Так точно, такой приказ был. Но фюрер потерял чувство реальности происходящего; мне порой казалось, что…

– Ладно, не будем о фюрере, – прервал его Геринг. – Переходите к главному.

– Сегодня утром, сразу же после завтрака, в бункере вновь зашла речь об эвакуации фюрера из Берлина и налаживании мирных переговоров с американцами и англичанами.

– Так-так, и что же? – навалился рейхсмаршал на стол с такой тяжестью, словно хотел раздробить его. – Не тяните, Коллер, не тяните! Что за гнусная привычка?!

– Так вот, фюрер решительно заявил, что он остается в Берлине, в рейхсканцелярии, и не собирается никуда эвакуироваться. Все присутствовавшие при этом, в частности Борман, Геббельс, генералы Кребс и Бургдорф, советник Бормана штандартенфюрер СС Цандер, адъютант фюрера майор Йоганмейер и другие, восприняли это его заявление как решение окончательное и не подлежащее дальнейшему обсуждению.

2

Январь 1945 года. Германия. Баварские Альпы. Охотничий замок Вальхкофен на берегу озера Вальхензее.

Лунное сияние отражалось от белоснежного склона горы и охватывало женское тело холодным серебристым пламенем.

Они лежали между двумя полыхающими каминами, однако пламя их источало всего лишь некое едва осязаемое тепло, которому укрытое легкой белой вуалью тело женщины было неподвластно. Очертания его медленно растворялись в холодном предутреннем мареве зимней ночи, и, любуясь ими, Скорцени так и не мог понять: спит женщина или уже не спит; все еще жива или уже успела перевоплотиться в застывший беломраморный образ нетленного творения смерти.

– Вас что-то встревожило, мой диверсионный Скорцени? – вполголоса спросила женщина, когда оберштурмбаннфюрер попытался осторожно сойти с кровати, не нарушив при этом ее подлунного спокойствия.

Этот голос мог принадлежать кому угодно, но только не Альбине Крайдер; он зарождался где-то под невысокими сводами этой горной усыпальницы и растекался по таинственно-огненному полумраку – тихий, ненавязчивый и нежно-повелительный, каковым и должен быть сейчас голос истинной Фюрер-Евы.

– Когда вокруг твоего убежища такая тишина – это всегда настораживает и даже пугает, дьявол меня расстреляй.

– Пугающая тишина, пугающее любопытство недругов, пугающее одиночество… – все тем же, едва слышимым подлунным голосом проговорила двойник Евы Браун. – И только любовь бесстрашна.

– Бесстрашна или бесстрастна?

– И бесстрастна – тоже.

– По отношению ко всему окружающему миру – да, бесстрастна. Хотя и поглощена при этом своими внутренними страстями.

Укутавшись в толстый халат, оберштурмбаннфюрер сидел в низком кресле, у самого камина, и лже-Ева могла видеть его полуохваченный багровыми языками точеный профиль, по которому шрамы пролегали, как глубокие трещины по древнеримскому изваянию.

– Итак, вы боитесь тишины… Расскажите мне, какой именно тишины вы боитесь.

– Скорее всего, окопной.

– Понимаю, окопной тишины. Мне трудно представить себе, что это такое – окопная тишина, но я пытаюсь понять ее сущность.

– Теперь она уже воспринимается не так обостренно, а когда только вернулся с фронта…

– По-моему, вы все еще оттуда не вернулись, мой диверсионный Скорцени.

– Я-то попытался вернуться, да только теперь уже не я к фронту, а фронт ко мне подходит. Медленно, но неотвратимо.

– Этого оспорить нельзя. Даже в вечернем любовном экстазе я слышала горные отзвуки далеких взрывов. Уловив
Страница 3 из 33

первые из них, я предалась дичайшим иллюзиям: словно отдаюсь, лежа на передовой, между двумя линиями окопов.

– Секс на нейтральной полосе, – кивнул обер-диверсант рейха и, отглотнув из бутылки очередную порцию коньяку, мечтательно запрокинул голову.

– У вас такое уже случалось?! – насторожилась оберштурмфюрер СС Альбина Крайдер и даже чуть-чуть приподнялась.

– Насиловать русских красоток где-нибудь на нейтральной полосе, во время артналета?!

– А что?! Признавайтесь, Скорцени.

– Все было, дьявол меня расстреляй, не скрою, все. Кроме этого! Чтобы на нейтральной…

– Вот оно, запоздалое раскаяние! А почему кроме этого?

– То ли фантазии не хватило, то ли попросту случай не подвернулся – в русские, знаете ли, морозы.

– Мне тоже казалось, что свою медаль «Зимняя кампания»[3 - Медалью «Зимняя кампания» награждали в основном участников сражения под Москвой зимой 1941 года, в числе которых был и унтерштурмфюрер (младший лейтенант) дивизии СС «Дас рейх» Отто Скорцени.] вы, мой диверсионный Скорцени, получили не за сексуальные артналеты перед окопами русских.

– Теперь вы изменили свое мнение?

– Пока еще даже не сложила его, чтобы так, окончательно. Наверное, я слишком страстна для того, чтобы спешить с выводами. Но вы не огорчайтесь, кое-что у вас все же получается, мой сексуальный фронтовик, – почти признательно произнесла Фюрер-Ева.

Откуда-то со стороны горного хребта эхо вновь донесло до них раскаты взрывов. Очевидно, обстреливают англичане, подумал обер-диверсант. Из рассказов фронтовиков он знал, что американцы по ночам не воюют, у англичан же, наоборот, сволочная привычка устраивать артиллерийские обстрелы в обеденную пору и по ночам.

Причем обстреливают они зачастую просто так, не имея засеченных целей, не готовясь ни к атаке своей пехоты, ни к наступлению. Не зря же у вермахтовцев, особенно у бойцов из разведрот, считается особой доблестью захватить где-нибудь ночью английского артиллериста и приволочь его к своим окопам на всеобщее поругание. Никогда и ни над кем германские пехотинцы не измывались с таким удовольствием и такой сатанинской изобретательностью.

– …А что касается моих страхов, – уже как бы беседуя с самим собой, проговорил оберштурмбаннфюрер СС, – то знакомый полевой хирург назвал это фронтовым синдромом, порожденным страхом перед тишиной. Что такое «синдром», я так до конца и не понял, но все остальное – правда.

– Мне бы хотелось, мой диверсионный Скорцени, чтобы отныне вас преследовал только один синдром, один страх – потерять меня.

– Мужественно молвлено, – признал обер-диверсант рейха.

Пока, приподнявшись на локте, лже-Ева взбадривала коньяком свою необузданную храбрость, Скорцени пытался обуздать свой совершенно незлой, немстительный, с налетом зимней грусти, смех.

Нет, он, конечно, согласен: эта прекрасная ночь, тем более что она еще не завершена, его сидение у камина – всего лишь антракт. Но дело в том, что один фронт действительно уже подступал к отрогам Баварских Альп, а другой подтягивался к Одеру. Да и прибыл сюда Скорцени только для того, чтобы взглянуть на «двойняшку» Евы Браун, а не для того, чтобы влюбляться в нее.

Он всего лишь хотел понять, насколько эта лже-Ева готова к «выходу на арену» и к выполнению самой судьбой, самой историей рейха предначертанной ей миссии. Вот только Альбина восприняла эту инспекционную поездку «диверсионного Скорцени» совершенно по-иному, самым решительным образом провоцируя мужчину не только на аллюрный флирт, но и на столь же аллюрное сексуальное посягательство. Ну а дальше был коньяк на двоих и были на удивление нежные ласки, от которых он, привыкший к «сексуальным артналетам любовный фронтовик», давно отвык; а главное – было то ли наснившееся, то ли нагрезившееся ему удивительно нежное и в то же время удивительно сильное, упругое женское тело.

Набросив на плечи белый фатоподобный халатик, Альбина вновь отхлебнула для храбрости вина из стоявшего на прикроватной тумбочке фужера, и, перекатившись через немыслимо широкое приземистое ложе, рассчитанное, как она предполагала, на половое возлежание целого взвода «сексуальных фронтовиков-окопников», свалилась прямо под ноги Скорцени.

– Я все еще у ваших ног, мой фюрер!

– Что невозможно не заметить.

– Кто бы мог предположить, что посреди этих заснеженных предгорий, под грохот ночной канонады разгорится такая страстная любовная баталия? Недооцениваете меня, мой диверсионный Скорцени, трагически недооцениваете! – проворковала она, неспешно и деловито распахивая полы его халата, под которыми скрывалось вожделенное и оголенное мужское тело.

Настоящая Ева пребывала в эти дни в Мюнхене, но собиралась переехать в ставку фюрера «Бергхоф», и Скорцени решал для себя, как поступать дальше. Ему, конечно же, хотелось свести ее там же, в ставке, со лже-Евой и посмотреть, насколько копия соответствует оригиналу. Он уже чувствовал себя создателем, или, точнее, сотворителем двойников, и познать степень совершенства одного из своих творений в сравнении с его оригиналом – это уже было из области сугубо профессионального интереса и профессиональных амбиций.

«Жаль только, что тебе не удастся сравнить этих двух женщин по их поведению в постели, – сказал себе Скорцени, нежно охватывая ладонями лицо Фюрер-Евы и приподнимая так, чтобы оно оказалось на его оголенных коленях. Касаясь его ног, волосы женщины действовали на Отто настолько возбуждающе, что от удовольствия он закрыл глаза. – Впрочем, все еще может случиться, – напомнил он себе с отчаянностью самоубийцы».

Естественно, он хотел бы если не сутки, то хотя бы несколько часов провести с ними двумя: понаблюдать, прикинуть, в чем Альбина уступает рейхсналожнице фюрера, а в чем откровенно переигрывает.

Однако осуществить это было непросто. Во-первых, нужно было получить разрешение фюрера – не Евы, а именно фюрера, что сразу же усложняло задачу. Причем добиваться этого лучше всего следовало бы в «Бергхофе», с условием, что сам фюрер либо присутствовал бы при этой встрече, либо же отдельно встретился бы со лже-Евой, а затем находился бы в ставке во время всего «сожительства» двух этих фрау.

А во-вторых, Скорцени все еще окончательно не решил, как ему поступать дальше: то ли подослать лже-Еву в бункер рейхсканцелярии вместо настоящей Евы, которая вряд ли решится приехать туда; то ли, наоборот, тайно оберегать ее здесь, в альпийской глубинке, чтобы отправить затем в эмиграцию вместо настоящей, непременно погибшей. Неважно, при каких обстоятельствах и кем именно убиенной, но обязательно… погибшей!

Вот только фюрера не было сейчас ни в «Бергхофе», ни в «Вольфсшанце», ни в Берлине. Окончательно распрощавшись в ноябре минувшего года со своей главной ставкой близ восточно-прусского города Растенбург, он, вопреки ожиданиям, осел не в «Бергхофе» и не в «Вольфсшлюхте», а подался в свое «Орлиное гнездо»[4 - Речь идет о ставке «Адлерсхорст» («Орлиное гнездо»), расположенной в Альпах неподалеку от «Бергхофа». В Берлин фюрер прибыл только в середине января 1945 года, когда он уже стал фронтовым городом и часть рейхсканцелярии была разрушена. Кстати, есть сведения о существовании еще одного замка-ставки фюрера «Орлиное
Страница 4 из 33

гнездо», в районе города Бад-Наухайм, земля Гессен. Малоизвестная ставка фюрера «Вольфсшлюхт» («Волчье ущелье») располагалась в Рейнской области, близ города Мюнстерэйфаль, и сооружена была для того, чтобы фюрер мог эффективно командовать Западным фронтом. Однако фюрер почти не бывал в ней.]. И лишь немногие посвященные знали, что это Борман и Геббельс уговорили вождя отсидеться там, вдали от фронтов и бомбежек, сведя к минимуму деловые приемы и доклады генералитета. Чтобы он мог отдохнуть от всего и всех, а прежде всего от самого себя, взвинченного и издерганного, каковым он представал перед всеми в последние месяцы минувшего года, и постепенно восстанавливал бы душевное спокойствие и нервное равновесие. При этом Борман вполне резонно решил, что появление там Евы вносило бы в бытие фюрера нежелательный сумбур, от которого он только что бежал из «Вольфсшанце».

– Как думаете, мой диверсионный Скорцени, случалась ли в жизни той, настоящей Евы и того, настоящего фюрера хотя бы одна такая отчаянно безумная, по-настоящему альпийская ночь? – вполголоса спросила Альбина, нежно поводя перед этим губами по самой сокровенной мужской тайне своего учителя.

– По крайней мере, теперь я буду знать, что такие ночи следует именовать альпийскими.

– И все же, случалась или нет? Для меня это очень важно понять.

– Мне несколько раз приходилось видеть эту женщину, общаться с ней…

– И спать? – томно спросила Альбина. – Как она вела себя в постели?

– Спать с любимой женщиной фюрера, с его гражданской женой?!

– Но ведь это же романтично. Она тоже предавалась прелестям орального секса? Признавайтесь, Скорцени, признавайтесь, – томно, почти сладострастно допрашивала его Крайдер. – Я не стану ревновать вас, наоборот, мои ласки будут еще более изысканными.

– Но ведь это женщина фюрера!

– Именно поэтому она должна была влюбиться в вас, после всех ваших подвигов – влюбиться, мой диверсионный Скорцени. Страстно и самоубийственно. И потом, все мы – чьи-то женщины. До сих пор ни одного мужчину это обстоятельство еще не останавливало.

– Я никогда не принадлежал к трусам, но я и не самоубийца.

– Неужели вы отказали себе в праве предаться любовным игрищам с самой Евой Браун? Как предаетесь со мной?

– Отказал, – едва слышно проговорил Скорцени, предаваясь тем игрищам, которыми Крайдер только что страстно грезила и которые сама же способна порождать.

У нее это получалось прекрасно – это Скорцени мог засвидетельствовать даже на Страшном суде, не отрекаясь при этом ни от сотворенного этой женщиной греха, ни от самой женщины.

– А может, просто не представлялось случая? – спросила Крайдер, прерывая свои ласки как раз в то мгновение, когда их еще можно было прервать в надежде, что продолжение все же последует.

– И никогда не искал его.

– Все выглядело настолько безнадежно?

Обер-диверсанту понадобилось несколько мгновений, чтобы подыскать более или менее подходящее выражение.

– Настолько неинтригующе, – молвил он. – Однако мне приходилось наблюдать, как Ева Браун ведет себя в присутствии Адольфа, в присутствии других мужчин.

– Да, приходилось? И что же? – на нежном выдохе спросила лже-Ева.

– По-моему, такой, альпийской, ночи эта женщина подарить не способна. Никому.

Альбина признательно помолчала, она довольна была ответом Скорцени, независимо от того, насколько он был искренним в своих словах.

– Мне тоже так кажется, что никому. Особенно – фюреру.

– Почему «особенно»?

– Потому что она относится к Адольфу, как к своему фюреру, а нужно, чтобы к фюреру она относилась, как к своему Адольфу. Разницу улавливаете?

Скорцени опять ощутил нежное прикосновение ее губ, и тело его вновь пронзил молниеносный пламень ее подрагивающего язычка.

– А если бы вас, моя Фюрер-Ева, доставить сейчас в «Адлерсхорст», вы, умудренная жизнью и мужскими ласками, могли бы подарить фюреру такую ночь?

– «Такую», то есть настоящую альпийскую?

– Немыслимо альпийскую.

– Если «немыслимо альпийскую», то теперь уже вряд ли.

– Впервые улавливаю неуверенность в вашем голосе, Фюрер-Ева. Что стоит за вашим «теперь»?

– Будет мешать ночь, проведенная с вами, мой диверсионный Скорцени. Знаю, что потом я не раз буду говорить себе: «Лучше бы ее, ночи этой, никогда не было!» Но она случилась, и это уже факт. А человек, в постель к которому вы готовы ввергнуть меня, в моем личном восприятии, в отличие от восприятия Евы Браун, – не мой Адольф. То есть, как и для всякой прочей германки, это мой фюрер, но, увы, не мой Адольф.

– А Манфред Зомбарт? Наша Имперская Тень, наш Великий Зомби?

Прежде чем подарить Скорцени этот ответ, Альбина подарила ему минуту истинно любовного наслаждения. И только потом, позволив мужчине немного прийти в себя после сексуальной оргии, уже сидя с бокалом коньяку у самого камина и неотрывно, по-колдовски глядя в огонь, произнесла:

– Позвольте вас огорчить, мой диверсионный Скорцени: этому лжефюреру я не смогу подарить ни одной ночи. Даже если вынуждена буду когда-нибудь оказаться с ним в одной постели.

– Вы меня пугаете, Альбина, – вполне серьезно заметил творец лжефюреров и лже-Ев, – я готовил вас не для постельного провала, и уж тем более – не для постельного скандала. Особенно если учесть, что, возможно, даже перед ним, лжефюрером, вам придется играть настоящую Еву Браун.

– Э, да вы, мой диверсионный Скорцени, начинаете побаиваться за свою репутацию учителя и тренера! Провала моего опасаетесь. Не стоит. «Отдаться ночью» и «подарить ночь» на нашем, женском, языке – понятия совершенно несопоставимые. Разные это понятия, мой сексуальный фронтовик!

Скорцени полусонно кивнул, таким объяснением он остался доволен. Больше всего он боялся, что Альбина ударится в женскую чувственность, в амбиции, истерику… Но, к ее чести, все выглядело вполне по-деловому, так сказать, «по-мужски».

А что касается Гитлера… Чувствовал он себя в «Орлином гнезде» плохо: то у него случались приступы горной болезни, после которой следовала бессонная ночь и полуночная ностальгическая хандра; то давал знать о себе слишком влажный и слишком холодный для него климат. К тому же он никогда настолько обостренно, до командных истерик-разносов и нервных срывов, не ощущал свою удаленность от столицы.

Русские все ближе подходили к Берлину, и фюрер опасался, как бы генералы вновь не взбунтовались и не взяли власть в свои руки, чтобы вместе с ней, с этой похищенной у него властью, сдаться на милость врага. После июля 1944 года он не доверял своим генералам ни в чем. И теперь уверен был: солдаты будут сражаться за него до последней возможности, в то время как генералы при первой же возможности предадут. Поэтому-то и ожидалось, что со дня на день вождь все же переедет в Берлин. Хотя, наоборот, в целях безопасности надо было бы держать его подальше от рейхсканцелярии.

– А ведь это действительно загадка, – вновь заговорила Альбина. – Как фюрер он мне понятен, то есть доступен моему пониманию, как мужчина – нет. Наверное, поэтому мне трудно понимать Еву как женщину.

– Вы могли бы выражаться яснее, Фюрер-Ева: с кем мне нужно устраивать вам свидание – с Евой, чтобы она поделилась с вами своими женскими переживаниями, или с фюрером, чтобы он
Страница 5 из 33

постарался убедить вас в своей мужской изысканности?

– В идеале желательно бы с обоими. Мне ведь не на сцене играть придется, когда все присутствующие в зале заранее извещены о том, что их дурачат, а в жизни, когда вся публика вокруг тебя проникнута подозрениями.

– Вы великая актриса, Альбина; вы со своей ролью справитесь.

– Хорошо, если играть Еву придется, подыгрывая лжефюреру, а если карта ляжет так, что подыгрывать придется самому фюреру, причем на глазах у всей прочей изумленной публики? Для меня это худший вариант, именно поэтому я к нему и готовлюсь.

3

Январь 1945 года. Антарктида. Трансантарктические горы на побережье моря Росса. Астродром Повелителя Внутреннего Мира.

Астродром Повелителя арий-атлантов располагался в одной из чаш хребта Коммонуолта, который представлял собой предгорье огромного Трансантарктического массива, пролегавшего между шельфовым ледником Росса и предполярными Горами Королевы Мод.

Даже для него, Посланника Шамбалы, этот запасной, секретный астродром, который сами пилоты предпочитали называть дискодромом, до сих пор оставался недоступным, поэтому, выйдя из дисколета, он прежде всего внимательно осмотрел ледяные вершины, над которыми зависал сероватый купол низкого поднебесья. Для человека, за каких-нибудь двадцать минут перенесшегося из Северной Африки в Антарктиду, это был иной мир, иная планета и даже иная Вселенная.

Ни на склонах гор, ни в самой по-антарктически уютной эллипсовидной чаше ему так и не удалось обнаружить ничего такого, что свидетельствовало бы о назначении этой горной долины. Однако это его не удивило. Посланник Шамбалы и он же – Консул Внутреннего Мира в мире наземном, уже привык к святому правилу арий-атлантов: никаких внешних строений, никаких признаков цивилизации в местах, которые служат им астро-дискодромами, с которых уходят в межзвездные миры и возвращаются на землю их астронавты[5 - С Внутренним Миром арий-атлантов читатель может познакомиться на страницах моего романа «Антарктида: Четвертый рейх». – Автор.].

Они ушли под землю, они завладели Внутренним Миром, который прекрасно обустроили и в котором чувствовали себя уютно и защищенно, и теперь предпочитали оставаться неведомыми ни для тех, кто все еще оставался на поверхности планеты, ни для пришельцев из иных миров. И хотя до сих пор этот район вообще оставался недосягаемым для какой-либо земной авиации или морских десантных экспедиций, арий-атланты по-прежнему маскировались так старательно и упорно, словно уже пребывали в состоянии войны со всем внешним миром.

Впрочем, так оно по существу и было: вот уже в течение многих столетий арий-атланты вели с землянами необъявленную партизанскую войну. Пока что обходилось без массовых побоищ и даже без кровопролитных боев местного значения, но это все же была война. Причем особенность ее заключалась в том, что мощь наземных сил постепенно наращивалась. И если еще каких-нибудь пять лет назад атланты – не известные землянам и хорошо вооруженные – могли чувствовать себя вполне защищенным от наземных армад, то с каждым годом эта защищенность становилась все более иллюзорной. В своем техническом развитии земляне все ближе подходили к тому рубежу, за которым защитные редуты Внутреннего Мира станут всего лишь… обычными редутами. К тому же оказалось, что у землян появились очень опасные для атлантов союзники и покровители.

– Я сообщил о вашем прибытии, – услышал Консул ироничный голос командира дисколета, прозвучавший из вмонтированного в стоячий ворот комбинезона миниатюрного переговорного устройства. – Вам повезло: через десять минут вас извлекут из этой ледяной западни.

– Почему «повезло», Пилот? – удивленно спросил Посланник Шамбалы после некоторого замешательства. Звания «Пилот» на дисколете удостаивался только командир экипажа и только после своего третьего полета в космос. Все остальные «летуны» назывались просто: дискарий. Причем понятие «Пилот» вбирало в себя очень многое. Это было его армейским чином, его светским титулом и свидетельством высокого положения в обществе.

– Оголенная гранитная возвышенность, на которой вы сейчас стоите, называется у нас Судным камнем.

– Считаете, что название должно заинтриговать меня?

– Скорее насторожить, – жестко объяснил ему Пилот. – Если гость, которого доставили сюда по приказу командующего эскадрой, как на сей раз доставили вас, или же землянин, которого спас один из экипажей дисколетов, по каким-то причинам оказывается нежелательным для Повелителя или Духовного Хранителя Священных Истин, он так и остается здесь, преданный суду собственной судьбы. Таким же способом казнят и приговоренных к смертной казни землян или представителей двух других Внутренних Миров. Их доставляют сюда и заставляют ждать.

– Значит, сейчас я стою на месте казни, на плахе? – с интересом осмотрел Посланник Шамбалы пятигранную, едва покрытую ледяной коркой гранитную площадку, из-под которой источалось едва ощутимое термальное тепло.

– У нас не казнят, у нас предают суду собственной судьбы.

– Существенное уточнение для человека, обреченного здесь на медленную полярную гибель.

– Очевидно, вам трудно понять логику мышления и мировосприятия истинного атланта, – молвил Пилот, и в голосе его почувствовались нотки превосходства.

– Меня что, успели причислить к черной когорте нежелательных гостей страны атлантов?!

– Вас, Посланник, нет, – появился в переговорном устройстве могучий грудной голос Духовного Хранителя Священных Истин. – Черная когорта – это не для наших земных братьев из Шамбалы.

– Наконец-то нашелся человек, который изрек истину в последней инстанции! – колко молвил Посланник, прекрасно понимая при этом, что Хранитель слышал их разговор с самого начала и что без его согласия Пилот не решился бы читать ему, Посланнику Шамбалы, нотации.

– Сейчас вас доставят на подземную землю обетованную. Но если вы решитесь доставить на «Базу-211», то есть на свою Рейх-Атлантиду то ли самого Гитлера, то ли Гиммлера, Бормана, Геббельса, Геринга или кого-то еще из лиц, высокоприближенных к фюреру, все они будут приглашены с визитом вежливости сюда, на астродром Повелителя…

– Именно поэтому вы и устроили мне экскурсию на этот дискодром?

– Если вы на это действительно решитесь, вам лично придется сопровождать каждого из них в отдельности на Жертвенник Повелителя. Присутствуя во время предания их суду собственной совести.

– Вот как?! Весьма польщен вашим высоким доверием! – вдруг потянуло Консула на средневеково-рыцарский стиль общения.

– Однако погибнете вы только вместе с последним из преданных этому суду. Гибель всех остальных вы будете наблюдать, находясь в термокостюме астронавта. У нас это называется судом совести и раскаяния.

– Но вы понимаете, что моя гибель приведет к войне с Высшими Посвященными Мира Шамбалы.

– Мы даже догадываемся, что Высшие Посвященные не сами станут воевать с нами, а попытаются вооружить против нас сверхоружием одну из наземных наций. Ваши покровители уже пытались сделать это, передавая высшие знания, связанные с тайной дисколета и межзвездных полетов, инженерам Германии.

То, что он услышал от Духовного
Страница 6 из 33

Хранителя, удивило и даже поразило Посланника. Он и раньше догадывался, что невиданные, почти космические морозы, которые истребляли германскую армию на ближних и дальних подступах к Москве, превращая ее технику в заснеженные ледяные глыбы, некоторые странные решения фюрера и не менее странные катастрофы новых германских ракет и дисколетов, в создании которых германцам помогали тайные гонцы цивилизации Хранителя Земных Знаний, – все это каким-то образом предопределялось вмешательством некоей третьей силы.

– Разве, передавая знания конструкторам рейха, наш Хранитель Земных Знаний не согласовал это с вами, Духовный Хранитель Священных Истин?

– Он не только не получил согласия Повелителя Внутреннего Мира, но и действовал вопреки его запрету.

– В таком случае многое проясняется, – произнес Посланник как бы про себя, хотя Хранитель, несомненно, слышал его. – Я чувствовал, что в отношениях между нами наступил какой-то излом. Что-то происходит. С некоторых пор я оказался нежелателен в Золотой Пирамиде Жизни.

– Жрецы тайного Общества Зеленого Дракона во главе с берлинским ламой, известным вам, как Человек в Зеленых Перчатках, пытались превратить германцев в космическую нацию, передавая их конструкторам те знания, до которых наземное человечество должно было дорасти, доразвиться только в конце XXI столетия.

Воротами ангара оказалась скальная стена, которая непонятно каким образом быстро и бесшумно отошла в сторону, предоставляя пристанище дисколету. Когда она вновь стала на свое место, Консул оказался один посреди огромной горной чаши. Полярного холода он пока еще не ощущал, тем более что в чаше, очевидно, было значительно теплее, нежели за ее пределами, в Трансантарктическом предгорье. Зато ясно ощутил холод одиночества и… холод смерти.

– Я не ведал, что на знания, которыми Человек в Зеленых Перчатках снабжал конструкторов рейха, в Золотой Пирамиде Жизни был наложен священный запрет.

– Если бы я не верил вашим словам, вы так и остались бы на этом судном плато, – сурово произнес Духовный Хранитель. – Кроме того, я счел необходимым предупредить вас, что такой же запрет наложен на спасение фюрера и других руководителей рейха.

– Это окончательное решение?

– Все решения Повелителя Внутреннего Мира являются окончательными. Отменять их некому.

– Но когда вы давали согласие на создание «Базы-211», отношение к фюреру у вас было иным.

– Оно и у землян было иным. Трагедия этой планеты и ее цивилизации в том и заключается, что в судьбе ее принимают участие сразу несколько всевышних сил. К чему это приводит, вы смогли убедиться, пролетая над Германией и Россией.

– Однако, затевая эксперимент с Рейх-Атлантидой, в Золотой Пирамиде Жизни исходили из того, что судьба Германии – это судьба арийской расы. Повелитель и его советники сознательно избрали германский народ, помня о своем арийском родстве с ним.

Духовный Хранитель недовольно покряхтел. Он не любил, когда в беседе с ним начинали ссылаться на решение Повелителя и его советников. На Повелителя в этой стране атлантов имел право ссылаться только он. Потому что только ему дано было комментировать решение Повелителя как высшего носителя власти.

– Повелитель не забывает о нашем кровном расовом родстве с арийцами рейха. Иначе ваши подводники никогда не достигли бы той подземной части Антарктиды, в которой они сейчас имеют право швартоваться.

– Согласен, – попытался смягчить тон Посланник, – это принципиальное решение, с которым не все советники Повелителя и пилоты боевых дисколетов готовы были смириться.

Духовный Хранитель настороженно взглянул на Посланника. Он знал, как внимательно следят в Шамбале за всем, что происходит в стране атлантов, которая и была в свое, теперь уже очень далекое время создана только благодаря снисходительности и поддержке ее Высших Посвященных. Иное дело, что со временем арий-атланты по существу вышли из-под их опеки и контроля, получив поддержку правителя планеты Нури, цивилизация которой была создана представителями земной расы великанов, которую на Земле считают давно погибшей.

К существованию духовной страны Шамбалы астронавты-нуриды пока что относятся терпимо, однако их Высшие Посвященные уже несколько раз упреждающе демонстрировали Правителю Шамбалы, что они способны пробить все те астрально-информационные редуты, благодаря которым шамбалиды оказываются недосягаемыми и для обычных землян, и даже для атлантов.

– Мы позволим арийцам Рейх-Атлантиды, создающейся на «Базе-211», – молвил Духовный Хранитель, – развиваться значительно быстрее, нежели остальным земным цивилизациям, однако позволение это будет действительным лишь до тех пор, пока они будут находиться под нашим контролем.

– Хотел бы уточнить: под вашим покровительством, – уже явно угождал самолюбию духовного вождя атлантов-ариев Посланник Шамбалы.

– Что заставило вас прибыть в Арий-Атлантиду без моего приглашения? Не утруждайте себя, ответ мне известен: вы решились на это только ради спасения Гитлера и его приближенных. Разве не об этом вы хотели поговорить с Повелителем Внутреннего Мира?

– Вы правы: я хотел обсудить с ним – и с вами, Духовный Хранитель, тоже – судьбу фюрера и нескольких других чинов из высшего руководства рейха. Вы ведь знаете, что Германия находится на грани гибели.

– Германия не погибнет, – последовал твердый ответ Духовного Хранителя.

– Глядя на то, какие огромные воинские силы надвигаются на рейх со всех сторон, поверить в это непросто. По крайней мере, сами германцы чувствуют себя обреченными.

– В Книге земного бытия записано, что агония сотворенного германцами рейха завершится десятого мая 1945 года.

– Вот за это спасибо. Для меня важно было знать точную дату. Наши предсказатели тоже видели пришествие новой германской эры в мае, однако даты никто не называл. Тем более что на предсказания земных событий у нас наложен духовный запрет.

– Нам это известно, – иронично хмыкнул Хранитель.

– Значит, десятого мая…

– Таковой была воля Духовного Озарения Человечества.

Как только он умолк, огромный обледенелый валун, стоявший справа от гранитной плахи Повелителя, вдруг, плавно покачиваясь, поднялся в воздух, открывая перед гостем вход в пещеру.

«Значит, погибнуть тебе суждено не сегодня и не здесь, – сказал себе Консул. – Хотя создается впечатление, что Хранитель сомневался: впускать ли тебя во Внутренний Мир. И решал: заморозить тебя на этом полярном жертвеннике или же отправить на дежурном дисколете куда-нибудь на безлюдный океанический остров».

– Хранитель не решился бы на это, Посланник, – неожиданно услышал он голос своего Покровителя, одного из семи ныне здравствующих Высших Посвященных Шамбалы, который опекал Внутренний Мир планеты.

Оглянувшись, Посланник увидел на седловине хребта рослого седобородого старика с посохом в руке.

«А вот теперь я действительно спасен! – подумалось ему. – Впрочем, пока что я говорю всего лишь с Хранителем, а впереди – беседа с Этлэном Великим».

4

Февраль 1945 года. Германия. «Нордберг» – секретная база субмарин «Фюрер-конвоя» на побережье Северного моря.

В офицерскую казарму базы фрегаттен-капитан[6 - Чин
Страница 7 из 33

фрегаттен-капитана соответствует званию капитана второго ранга (подполковника морской службы) в российском флоте.] Фридрих Роланд вернулся лишь на рассвете. Двое суток отпуска, дарованные ему гросс-адмиралом Деницем, старый морской волк провел в разрушенном отцовском доме на окраине Эльмсхорна, что неподалеку от Гамбурга, почти не покидая единственной уцелевшей комнатушки, именно той, в которой прошло его детство.

Он не пил и не молился. И почти ничего не вспоминал, пребывая в каком-то необъяснимом, безысходном бездумии. И все же это было молчаливо-покаянным прощанием с древним родовым гнездом потомственных моряков Роландов, под руинами которого нашли свою гибель мать и младшая сестра; с родным краем, с Германией.

Так уж сложилось, что еще до войны бывшая жена его уехала к себе на родину, в Швецию, отец, капитан сейнера, ушел на дно вместе со своим суденышком, а единственный сын месяц назад сгорел вместе со всем своим отделением морских пехотинцев, попав где-то в Померании под залповый огонь советских катюш.

– Уверен, что отпуск удался! – объявил комендант офицерской казармы капитан-лейтенант Форшен, ранней птахой встретивший его в фойе.

Чудом выживший после тяжелого ранения и контузии, Форшен теперь маялся убийственной бессонницей, вполне приличествовавшей его новой, «флотско-инвалидной» должности. И еще… Контузия каким-то странным образом почти лишила его ощущения холода, и теперь каждый рассвет он встречал, обмываясь водой из ближайшего горного источника.

– Можно считать, что да, – из вежливости признал фрегаттен-капитан.

– Два вечера знакомства с красавицами из Союза германских девушек?

– Можно считать, что да, – все так же отрешенно подтвердил Роланд, мысленно представив себе руины родительского дома и чудом уцелевшую угловую комнатку с полуобвалившимся потолком.

– Пока еще эти германские девушки веселятся с нами, – с грустью вздохнул Форшен. – Не хочу дожить до того дня, когда буду видеть их в гамбургском матросском клубе в обнимку с английскими мореманами.

– Грустное это будет зрелище.

– А ведь кое-кто будет обвинять их в неверности. Хотя виноваты мы, что не защитили их.

– Обвинять будут в основном те, кто чудом выжил после объятий с русскими девицами.

Сняв сапоги, Роланд лег на койку не раздеваясь и почти мгновенно забылся глубоким, всепоглощающим сном, однако выспаться ему не позволил все тот же Форшен. Не прошло и получаса, как он ворвался в комнату и с порога прокричал:

– Фрегаттен-капитан, подъем! У телефона – гросс-адмирал Дениц!

Роланд с трудом открыл глаза и непонимающим взглядом уставился на коменданта.

– Где гросс-адмирал… Дениц? – прохрипел он, понимая, что не в состоянии ни подняться, ни беседовать с комендантом.

– Можете считать, что в моем кабинете, он требует вас к телефону.

– Гросс-адмирал подождет.

– Гросс-адмирал не может и не должен ждать! – выкрикивал Форшен каждое слово в отдельности. – И если уж он требует к телефону именно вас, фрегаттен-капитан, то из этого следует, что нужны ему именно вы, и немедленно!

– Из этого следует только одно: что чувство уважения не позволяет мне послать гросс-адмирала к черту. Вместе с вами, капитан-лейтенант.

Собрав остатки сил и мужества, Роланд поднялся и, по-лошадиному поматывая головой, побрел вслед за комендантом.

– Фрегаттен-капитан Роланд? – услышал он в трубке осипший, хронически простуженный голос Деница.

– Так точно.

– Спали?

– Спал, господин гросс-адмирал, – признал Роланд, мельком взглянув на часы. Конечно же, всякий уважающий себя командир в такое время уже должен быть на субмарине. Даже если эта субмарина все еще находится в доке.

– Завидую вашим нервам, Роланд, – неожиданно мягко отреагировал главком флота. – Сам бы с удовольствием поспал, если бы не эта проклятая старческая бессонница. Однако перейдем к делу. Ремонт вашей субмарины завершен?

– Остались кое-какие мелочи, но к завтрашнему дню…

– К мелочам мы вернемся завтра. Она способна три-четыре часа продержаться в погруженном состоянии?

– Естественно. Есть боевое задание?

– Вы помните, что субмаринам «Фюрер-конвоя» строжайше запрещено атаковать суда противника без крайней необходимости? – не преминул остепенить его гросс-адмирал[7 - Исторический факт. Субмарины «Фюрер-конвоя» обязаны были избегать встреч с противником. Эти огромные, особой конструкции субмарины командование флота берегло для рейсов к берегам Рейх-Атлантиды и Южной Америки.].

– Без крайней необходимости – да, не вступать, – помассажировал виски кончиками пальцев Роланд. Он чувствовал, что повысилось давление, и вообще он смертельно устал. «Вот именно: “смертельно”», – подтвердил фрегаттен-капитан точность данного определения. – Такой приказ был. Однако у моря свои законы.

– Просто вы этот приказ нарушили и именно поэтому получили пробоину.

– Пробоину я получил потому, что вступил в бой. А вступив в него, потопил минный тральщик противника и серьезно повредил субмарину. Это факт. И потом…

– Молчать! – неожиданно рявкнул Дениц. Но тут же совершенно иным – спокойным, ровным голосом продолжил: – Об этом происшествии забыто. Вернемся к вопросу о субмарине: она уже на ходу? Отвечайте только: «да» или «нет»!

– Да.

– Через два часа на ее борт поднимется фюрер.

– Простите?! Я не совсем…

– Я сказал, что вы должны быть готовым принять на ее борт фюрера и его личного адъютанта. Возможно, с ними будет и известная вам Ева Браун. Впрочем, принципиального значения это не имеет.

Прежде чем как-либо отреагировать на это сногсшибательное сообщение, Роланд вновь помассажировал виски, и, закрыв глаза, на несколько секунд отключился, пребывая в каком-то полусонном-полуидиотском состоянии.

– Простите, гросс-адмирал, за назойливость, но хотелось бы знать, какова цель этого визита.

– По-моему, фюрер никогда не выходил в море на субмарине. Теперь он решил исправить эту оплошность.

– Куда я должен доставить фюрера? – почти по слогам уточнил вопрос Роланд.

– Вас будут прикрывать две боевые субмарины. О том, что у вас на борту фюрер, их командиры знать не должны. Их задача – обеспечить безопасность субмарины «Фюрер-конвоя».

– А моя задача?

– Подобрать для фюрера каюту и проверить, как он будет чувствовать себя на разных глубинах.

– У нас это называется испытанием глубиной.

– Надеюсь, трех часов достаточно, чтобы он привык к обстановке на субмарине, прочувствовал все прелести подводного путешествия и проверил себя на выдержку?

– Трех часов – вполне! Однако замечу, что до Аргентины нам придется идти несколько недель. До Антарктиды – еще дольше.

– Вот видите, фрегаттен-капитан, вы все правильно понимаете. Поэтому и решено было начать с испытания глубиной.

– И когда я должен ждать появления фюрера, чтобы?..

– Но запомните, – прервал его гросс-адмирал, – никто на субмаринах сопровождения об этой испытательной прогулке фюрера знать не должен.

– А на моей?

– На вашей же субмарине о прибытии фюрера тоже должны были бы знать только вы, старший офицер и судовой врач. Но я понимаю, что такое невозможно.

– Особенно если фюрер изъявит желание ознакомиться с субмариной.

– А он конечно же. Поэтому весь экипаж – под
Страница 8 из 33

клятву о неразглашении. Во время посадки фюрера и фрау Браун на борт, весь экипаж должен быть выведен из подлодки и вернуться в нее должен только после того, как фюрер ознакомится с командирской рубкой и зайдет в отведенную ему каюту. Кстати, известие о посадке фюрера на субмарину может породить панические слухи и предположения.

– А по-моему, субмаринников уже ничем не удивишь.

– Думаете?

– Уверен, господин гросс-адмирал.

– Просто их еще по-настоящему не удивляли. Как и вас, фрегаттен-капитан.

Командир «U – 1212» уловил в голосе, в интонациях главкома военно-морского флота какую-то хитринку, некую недосказанность, однако решил, что, возможно, это связано с приказом, который будет уточнен уже после того, как субмарина выйдет в открытое море. Однако выяснять это у Деница не стал. Понимал, что любая попытка внести в решение фюрера прокатиться на субмарине окончательную ясность – не вызовет у гросс-адмирала ничего, кроме раздражения.

– Приказ ясен, господин гросс-адмирал. Через два часа субмарина готова будет принять на свой борт самых высоких гостей. Кстати, для вас тоже приготовить каюту?

– Зачем?

«Странный вопрос, – подумалось Роланду. – Дениц не имел права задавать его».

– А если фюрер пожелает, чтобы вы сопровождали его?

– Считайте, что он этого уже не пожелал. И еще… привыкайте не удивляться, фрегаттен-капитан.

И все же что-то за этим неожиданным визитом фюрера скрывалось. Роланд не мог понять, что именно, однако что-то его во всей этой субмаринной операции настораживало.

«Не думаешь же ты, что кто-то там, в Берлине, решил взорвать фюрера вместе с твоей субмариной? – попытался остепенить себя командир подлодки, но тотчас же заметил: – А разве кто-то там, в “Волчьем логове”, в июле 1944-го, мог предположить, что кому-то удастся подобраться к фюреру, пронеся взрывчатку через все мыслимые и немыслимые преграды и препятствия? Но ведь подобрались же! И бомба взорвалась! Все же этого не может быть! Сейчас всем им, как никогда раньше, нужен фюрер. Понятно, что они готовят его побег. Но состоится он только в самый последний отведенный рейху день».

Роланд вдруг уловил, что уже начинает противопоставлять себя верхушке рейха, его высшему командованию, всем тем, кто еще продолжает олицетворять «Великую Германию времен Гитлера» – как это сформулировал недавно в одном из своих радиовыступлений Геббельс. Было бы хорошо, если бы именно ему выпало доставлять фюрера на южноамериканский берег. Он твердо решил для себя, что не сможет находиться в плену или на оккупированной врагом территории. И давно помышлял о бегстве в Аргентину. Осталось решить, как и когда это сделать. Может быть, прямо сегодня?

«Бегство с фюрером на борту?! – мысленно расхохотался он, проглатывая свой небогатый завтрак в оскудевшей офицерской столовой базы “Нордберг”. – А что, это целая эпопея. Особенно если сдаться вместе с ним американским или канадским властям. Сделай это, Роланд, – и на века останешься героем Второй мировой войны. Возможно, одним из самых известных. Правда, героем-предателем. Но ведь в списке подобных героев-предателей ты будешь даже не в первой десятке».

Увы, сегодня не получится, пришел к выводу Роланд, словно и впрямь решался: «Бежать или не бежать?!» К столь длительному походу субмарина пока что не готова: горючее, продовольствие, боеприпасы… И потом, следует учитывать настроение команды, которую тоже нужно как-то готовить к подобному бегству, к дезертирству, предательству.

5

Январь 1945 года. Антарктида. Трансантарктические горы на побережье моря Росса. Астродром Повелителя Внутреннего Мира.

…Белое одеяние седовласого Покровителя напоминало римскую тогу, а золотой венок-корона на голове свидетельствовал о принадлежности его к Высшим Посвященным Шамбалы.

Посланник понимал, что перед ним всего лишь астральный двойник Покровителя, но то, что он оказался на вершине хребта, окаймлявшего астродром Повелителя, свидетельствовал о многом. Оба они – Покровитель и Посланник – знали, что Повелитель Внутреннего Мира пресекал любую попытку конфликта своих подчиненных с представителями Духовной Страны Шамбалы, стажировку в которой он, как и все его предшественники на атланто-арийском троне, в свое время проходил.

Однако знал он и то, что в последнее время Хранитель все чаще позволял себе принимать какие-то важные решения самостоятельно, ставя Повелителя перед свершившимся фактом. При этом он начинает пользоваться все большей поддержкой все большей части советников Повелителя и, что особенно опасно, астропилотов.

Особенно обострились отношения лидеров страны атлантов после того, как Повелитель решился на создание во Внутреннем Мире германской «Базы-211». Этим он нарушил одну из заповедей, которые имеются в священной книге арий-атлантов, в их своде законов, именуемом «Тайной доктриной основателей»: «Арий-атланты никогда не должны совершать попыток вернуть свою расу в наземный мир и никогда не должны позволить землянам потеснить их в Мире Внутреннем».

Повелитель как-то сам признался Посланнику, что этим своим «многосомнительным решением» он расколол элиту страны атлантов на два лагеря, впервые за всю историю Внутреннего Мира породив оппозицию монарху.

Впрочем, разгуляться этой новоявленной оппозиции Повелитель не позволил. Он неплохо знал историю земного бытия, и был твердо убежден, что самой совершенной формой государственного правления является конституционная монархия. Имея в виду при этом, что в стране атлантов роль конституции отведена «Тайной доктрине основателей». То есть доктрине ее основателей.

Хотя в последнее время он все пристальнее присматривался к тому, что происходило и происходит в странах с откровенно диктаторскими формами правления, особенно в Германии и Советском Союзе, а также во Франции времен Наполеона.

Посланник даже начал подозревать в нем тайного почитателя Бонапарта и Гитлера. Не зря во время каждой встречи Повелитель просил привозить ему все новое – газеты, журналы, книги, в которых бы речь шла не только о формах и способах правления, но и о всевозможных причудах правителей, их характерах и странностях, их способе мышления, их изречениях. Очевидно, Повелитель пытался понять логику мышления наземных правителей, подозревая, что вскоре может столкнуться с такими же проблемами, с какими сталкиваются они.

Особенно его настораживало соседство с Рейх-Атлантидой, население которой, как доносила ему агентура, было заражено не только гитлеризмом, но и бациллами разочарования в своих правителях. А это уже представляло опасность и для правителей Внутреннего Мира.

– Я вижу, у нас появился еще один высокий гость из духовной страны Шамбалы, – вновь ожило переговорное устройство, вмонтированное в воротник комбинезона.

– Может, и его прикажете держать здесь, на жертвеннике Повелителя?

– Повелитель Внутреннего Мира и сам время от времени появляется на этом жертвеннике, чтобы мысленно пообщаться с наземным миром, – примирительно молвил Духовный Хранитель Священных Истин. – Ибо на самом деле это не плаха для казней, хотя мы иногда используем ее и в этой роли, а Философский Камень планеты. Именно на него ступал каждый из наших предков, кто,
Страница 9 из 33

спасаясь во время гибели Атлантиды, совершал свое великое погружение во Внутренний Мир.

– Это многое объясняет, – признал Посланник Шамбалы.

– Конечно же, Повелитель воспользовался «юридической лазейкой», случайно или умышленно оставленной потомкам в этом постулате. Атланты не имели права «позволить землянам потеснить их во Внутреннем Мире». Но германцы, осевшие на «Базе-211», ничуточку не потеснили его подданных, они осваивают ту отдаленную часть подземного мира, которая за многие столетия так и не была освоена ими, атлантами. К тому же, Этлэн Великий объявил на заседании Высшего Совета страны атлантов, что к спасению их единокровных арийцев рейха он прибегает из чувства сострадания к ним и из желания спасти как можно больше чистой арийской крови. Той чистой, свежей арийской крови, которую давно следует впрыснуть в наши с вами вены.

– Он, несомненно, прав. – Посланник вдруг вспомнил, как во время одной из встреч Повелитель попросил своего помощника передать ему текст какой-то статьи, в которой цитировались рассуждения Гитлера: «Сумеем ли мы избавиться от провинциальной узости – вот что будет иметь решающее значение. Поэтому я рад, что мы обосновались в Норвегии и еще там-то, там-то и там-то. Швейцарцы – это просто выродившееся ответвление нашего народа. Мы потеряли германцев, которых в Северной Африке называли берберами, а в Малой Азии – курдами. Одним из них был Кемаль Ататюрк, голубоглазый человек, не имевший ничего общего с турками».

– Вы тоже считаете, – спросил Повелитель, как только Посланник «дочитал» эту статью, – что таким вот революционным образом нам следует расширять представления о потерянной германской крови?

– Если только нашим медикам и ученым удастся доказать, что в венах берберов, курдов и некоторых других народов бурлит истинно германская, а точнее арийская кровь.

– А не кажется ли вам, что это уже проблема не столько доказательств, сколько самовнушения?

– И советники вынуждены были с этим согласиться, – продолжал тем временем свое повествование Хранитель, – понимая, что он прав: свежая кровь нам, арий-атлантам, действительно нужна. Но это должна быть истинно арийская кровь.

«И потом, – убеждал он своих советников-парламентариев, – основатели Рейх-Атлантиды твердо намерены вернуться в наземный мир, чтобы владычествовать там. Так что в течение столетия мы будем использовать их как добровольных рабов, которые помогут нам осваивать новые территории и дарить нам новые технические идеи. А когда рейх-атланты вернутся в наземный мир, мы по существу, получим наземную колонию преданных нам арийцев, которую сможем использовать для связей между мирами».

– Это благородно с вашей стороны, Атлант Арий, – подключился к их диалогу Покровитель, – что вы еще помните о том, как Высшие Посвященные Шамбалы открывали вам путь к спасению и к новой цивилизации, согревая на Философском Камне планеты.

– Но вы так и не сдержали свое слово: Философский Камень планеты так и не заговорил, хотя мы знаем, что в нем сокрыты высшие тайные знания; а главное, что благодаря сокрытому в нем коду вы имеете возможность общаться с планетой.

– Придет время, и Камень заговорит, – уверенно ответил Покровитель. – А придет оно тогда, когда вы способны будете слышать его.

– Будем надеяться, что такое время когда-нибудь настанет, – смиренно молвил Хранитель. – Мы ждем вас у себя, Посланник Шамбалы.

А еще несколько минут спустя небольшой дисколет доставил Посланника к резиденции Духовного Хранителя. Эта выстроенная из белоснежного мрамора вилла, очень напоминающая небольшой рыцарский замок, возвышалась на каменистом выступе, нависающем над миниатюрным лазурным озером. Всего в сотне метров от нее, на омываемом медлительной речушкой плато, высилось величественное строение Золотой Пирамиды Жизни, резиденции Повелителя.

Но самое главное, что в двух километрах отсюда, на берегу другого подземного озерца, находилась консульская вилла самого Посланника, тоже пребывавшая под покровительственной защитой Шамбалы.

Где бы ни приходилось бывать Посланнику, он всегда с удовольствием возвращался из наземного мира на свою виллу «Орнезия», которую назвал так после посещения одной из вилл под таким же названием в Италии. Но запомнилась ему эта итальянская «Орнезия» прежде всего тем, что он побывал на ней со своей юной женой-атланткой Аис, племянницей Повелителя. Которой в честь ее замужества и в виде особого исключения позволено было, единственной из нынешнего поколения атланток, ознакомиться с наземным миром.

О таком свадебном путешествии Аис боялась даже мечтать. Для нее это было то же самое, что для обычного землянина побывать на другой планете. И этим наземным миром она была очарована и потрясена.

Вот только делиться этими восторгами с кем бы то ни было, кроме своего отца, командира эскадры дисколетов, именуемого Пилотом Пилотов, Аис было категорически запрещено. Исходя из «Тайной доктрины основателей», перед всеми остальными обитателями страны атлантов, кроме дископилотов, наземный мир должен был представать таким, каким они могли видеть его, находясь на одном из трех антарктических дискодромов. Для информационной профилактики некоторым избранным такую возможность иногда предоставляли.

Да, время от времени некоторым атлантам позволено было взглянуть на наземный мир, чтобы потом поделиться впечатлениями с остальными обитателями страны атлантов. Вот только результат всегда был одинаковым: при виде бесконечной заледенелой пустыни теплолюбивые, не привыкшие к температурным изменениям дня и ночи, как и к различиям времен года, атланты приходили в ужас. В то же время всякий дискарий или даже Пилот, который решился бы «разгласить истинную сущность наземного бытия», тут же подвергся бы казни на Судном камне.

И все же постулаты «Тайной доктрины основателей» Внутреннего Мира не были данью самодурству его правителей. Возведение правдивых сведений о наземном мире в статус тайны для посвященных стало одним из способов убиения в атлантах наземной ностальгии, развеивать которую касте дископилотов тоже запрещено было под угрозой смертной казни. Впрочем, они к этому и не стремились. Все то, что им приходилось видеть и с чем приходилось встречаться в наземном мире, их абсолютно не вдохновляло.

Однако задумываться сейчас над всем этим Посланнику не хотелось. Лучи искусственного солнца; всегда одинаково теплый, под двадцать семь градусов по Цельсию, насыщенный кислородом и озоном воздух; сочная ярко-зеленая трава лужаек на плоскогорье, между резиденцией Хранителя и протекавшей мимо Пирамиды ленивой, извилистой речушкой…

После всех тех впечатлений, которых Консул набрался во время последней инспекционной поездки по охваченной сражениями и ночными бомбежками Германии, это подземное королевство казалось ему воистину божественным творением Духовного Озарения Человечества.

6

Февраль 1945 года. Германия. «Нордберг» – секретная база субмарин «Фюрер-конвоя» на побережье Северного моря. Борт субмарины «U-1212».

Взойдя на субмарину, которую члены команды называли между собой «Валькирией», фрегаттен-капитан Роланд сразу же вызвал обер-лейтенанта цур зее Ланцке и
Страница 10 из 33

корабельного врача гауптшарфюрера Ольтена.

– …Должен предупредить, – завершил свое сообщение командир субмарины, – что подводный поход фюрера является одним из высших секретов рейха. Я не знаю, чем он вызван и каковы его цели, мало того, я считаю, что мы не должны выдвигать по этому поводу никаких неосмысленных предположений.

– Неосмысленных – да, не должны, – согласился старший офицер субмарины Ланцке. – Но из этого не следует, что мы не имеем права осмысливать его.

– И по этому поводу у вас уже имеются какие-то предположения? – мгновенно отреагировал Роланд.

– Предпочту не высказывать их.

– Порой вы поражаете меня своей осмотрительностью, граничащей с мудростью, обер-лейтенант. Мы должны быть готовыми к тому, что именно наша субмарина будет использована для переброски фюрера в Южную Африку или Южную Америку.

– Но не в ходе нынешнего рейда, господин фрегаттен-капитан.

– Согласен, поскольку подлодка к длительному плаванию не готова.

– Но к длительному рейсу она не готова сейчас, а через несколько дней ее окончательно восстановят, нафаршируют продовольствием и торпедами…

– Мы это уже обсуждали, – рассеянно заметил фрегаттен-капитан, но тут же уточнил, – правда, не с вами.

«Валькирия» принадлежала к тем трем десяткам гигантских субмарин, которые были сооружены по особому указу Гитлера для перевозок в Антарктиду. Исходя из представлений привыкших к неописуемой тесноте подводников, здесь все, в том числе и офицерские каюты, способно было поражать своими размерами, а каюты капитана и кают-компании – еще и некоторым изяществом меблировки.

Поэтому сейчас, прохаживаясь по каюте, Роланд ловил себя на мысли, что это и есть его настоящий и единственный дом и что, уйдя в отставку, он станет добиваться, чтобы ему выделили какую-нибудь списанную субмарину. Собрав на ее борту таких же бездомных морских бродяг, он устроит для них приют, в котором каждый из отставных мореманов сможет дожить до конца дней своих, чтобы затем умереть так, как полагается умереть моряку: выйти на какой-нибудь посудине в море и не вернуться.

– Да, это может прослыть приютом морских самоубийц, – произнес он вслух, совершенно упустив из виду, что нарушил грань молчаливых раздумий, – однако в этом не будет ничего постыдного.

– О приюте морских самоубийц – это сказано точно, – признал обер-лейтенант цур зее, – особенно явственно предназначение это проявится, когда будет объявлена капитуляция, а мы с вами окажемся посреди океана, и во всех германских портах уже будут развеваться вражеские флаги.

– Я имел в виду совершенно иной приют, – с усталой раздраженностью заметил Роланд. – Совершенно иной. Не обращайте внимания, так, неожиданные мысли вслух. А почему вы все время молчите, Ольтен?

– Лично мне хотелось бы вернуться в университет, получить свой врачебный диплом, а затем предстать перед гросс-адмиралом уже в чине лейтенанта.

Командир субмарины задумчиво уставился на фельдшера и, прикусив нижнюю губу, долго переваливался с пяток на носки и с носков на пятки, еле сдерживаясь, чтобы не выставить этого женоподобного красавчика кретина из каюты. Какой диплом, какой гросс-адмирал?! Ольтен словно бы не понимал, в какой стране и в какой ситуации находится. Единственное, о чем он постоянно помнил, так это о том, что ему не позволили доучиться в университете, а, призвав на флот, удостоили всего лишь чина гауптшарфюрера, то есть обер-фельдфебеля войск СС, в то время как он, потомок древнего баварско-моравского княжеского рода, конечно же, претендовал на офицерский чин.

– На вас, гауптшарфюрер, возлагается особая ответственность. Вам, гауптшарфюрер, – уже откровенно тыкал Ольтена мордой в оскорбляющие его достоинство фельдфебельские нашивки, – предстоит следить за состоянием здоровья и самочувствием фюрера во время его плавания.

– Почему он выходит в море без своего личного врача? Без одного из своих врачей? Можете вы ответить мне на этот вопрос, если уж мы собрались для того, чтобы уяснить для себя причину и смысл появления на борту «Валькирии» самого фюрера?

Роланд и Ланцке вопросительно переглянулись. Им и в голову не пришло задаваться подобным вопросом. Впрочем, они и теперь считали его несущественным.

– Мы предоставим вам право, гауптшарфюрер, – молвил Ланцке, – задать этот вопрос лично фюреру. И хочется видеть вас в первую минуту после полученного ответа.

– Будь я фюрером, я бы превратил одну из таких субмарин в свою плавучую рейхсканцелярию, – совершенно неожиданно отреагировал Ольтен, выдав, наконец, то, чего, собственно, и ожидал от него командир, – хоть какую-то версию. – И этой субмариной-канцелярией вполне могла бы стать наша «Валькирия», особенно если учесть, что остальные подлодки находятся вне базы.

Выслушав его, фрегаттен-капитан застыл посреди каюты. Ланцке, конечно же, поспешил саркастически оскалить свои желто-черные полуразрушенные зубы, чтобы показать, что воспринимает эту версию на уровне бреда, однако сам командир с выводами не спешил. Он вдруг подумал: «Коль такая мысль пришла в голову Ольтену, которому до сих пор, кажется, вообще никогда никакие мысли не приходили, то почему бы не предположить, что и в окружении фюрера нашлись такие же мудрецы? В конце концов, ее мог подсказать фюреру сам гросс-адмирал. Пока враги и заговорщики рыщут на подступах к Берлину и рейхсканцелярии, фюрер руководит страной, находясь здесь, под тройной защитой – отборных частей СС и морской пехоты, а также скалы и металла, готовый в любое время сменить базу или вообще уйти в океан!»

– Господин фрегаттен-капитан, – появился в дверном проеме дежурный матросштабсобер-ефрейтор Карцаг, – каюта для рейхс-гостей готова. – О предполагаемом появлении на борту Гитлера он не знал, рейхсгостем на субмаринах «Фюрер-конвоя» привыкли называть любого высокопоставленного чиновника.

Однако занимался обустройством подобных гостей, как, впрочем, и их бортовой охраной, именно этот верзила, бывший инструктор унтер-офицерской школы морских пехотинцев, недавно спасенный Роландом, а точнее Деницем, от трибунала. Под который чуть было не угодил за то, что в драке в одной из гамбургских пивных буквально изуродовал каких-то троих портовых грузчиков, кстати, тоже очень крепких мужиков, давно славившихся своими пьяными дебошами.

Правда, поговаривали, что и Деницу удалось вытащить этого мордоворота-инструктора по рукопашному бою из-под ареста только потому, что он приглянулся в очередной раз нагрянувшему на базу Скорцени. Роланд в эту историю особо не вникал, однако выглядела она вполне правдоподобной: Скорцени таких крепышей уважал. Тем более что после освобождения обер-диверсант действительно беседовал с ним, и именно по его рекомендации Карцаг был переведен из морской пехоты в субмаринники, в виде телохранителя рейхсгостей.

– Кроме нас с вами, на борту есть еще кто-нибудь? – спросил его фрегаттен-капитан.

– Никого, я проверил, – угрюмо пробасил Карцаг.

– А ведь такого приказа: «Осмотреть судно» – не было, – заметил командир. – Я только хотел его отдать.

– Зато был приказ: «Команде покинуть субмарину», – еще более угрюмо пробасил Карцаг, лениво поводя широченными, слегка обвисающими
Страница 11 из 33

плечами. Появление подобного, почти двухметрового роста, гиганта на обычной субмарине даже трудно было себе представить, однако на огромной конвой-субмарине он выглядел вполне приемлемым атрибутом командирской власти. Не случайно со дня появления Карцага на борту он стал для фрегаттен-капитана и адъютантом, и личным телохранителем, и чем-то вроде комендантского взвода. – Если кто-то задержался, то почему нарушил приказ?

Командир многозначительно взглянул на Ланцке и Ольтена, как бы восхищенно говоря им: «А, какого цербера мы себе приобрели?!»

– Объявляю благодарность, Карцаг.

– Хайль Гитлер, – все так же лениво и угрюмо проговорил штабсобер-ефрейтор, с высоты своего роста осматривая приземистых, худощавых подводников. Каждого, кто представал перед ним, Карцаг осматривал таким грозным, презрительно-гипнотизирующим взглядом, словно уже видел его перед собой растрощенным и растерзанным.

«Это не подводник, это гробовщик!» – ужаснулся боцман «Валькирии», впервые увидев его на борту, на котором доселе чувствовал себя полновластным хозяином. А ведь до появления Карцага гробовщиком он считал судового фельдшера Ольтена.

«Зато теперь нам не страшно будет высаживаться десантом на побережье Аргентины, Уругвая или США, – возразил командир. – Точно известно, что он лично принимал участие в трех десантных операциях».

Когда Карцаг, наконец, оставил каюту командира, Ольтен и Ланцке облегченно вздохнули. Само нахождение рядом с этим человеком казалось им тягостным.

– Страшная энергетика у нашего десантника, – проворчал фельдшер, считавший себя знатоком оккультных наук и вампиризма.

– Это – от ощущения его силы, – назидательно заметил командир.

– Черная она – чернее быть не может, – возразил Ольтен.

– Вам виднее, князь, – это свое «князь» Роланд всегда произносил с долей иронии, которую отпрыск древнеморавского княжеского рода предпочитал не замечать.

– Интересно, как рядом с ним будет чувствовать себя фюрер, – впервые поддержал князя Ланцке, который доселе относился к его разговорам по поводу черной и белой магии и энергетических вампиров как к шарлатанским предрассудкам.

Чернокнижно-светская беседа подводников была прервана телефонным звонком.

– Рейхсгость уже на базе, – кратко уведомил Роланда начальник арктического отдела СД оберштурмбаннфюрер Лигвиц, предусмотрительно дежуривший на ближнем посту. Этот отдел занимался безопасностью базы и подчинялся лично Скорцени, и только ему. – Кстати, имейте в виду, что с фюрером будет не Ева Браун, а другая женщина, но тоже очень важная для фюрера, а значит, и для нас с вами.

– Появление другой женщины существа нашей задачи не меняет, – заметил командир «Валькирии». – Мы встречаем фюрера и того человека, которого он пожелает видеть рядом с собой в этом плавании.

– Оч-чень верное толкование. К слову, замечу, что эта женщина – известная провидица Мария Воттэ.

– Ах, Воттэ?! Мне приходилось слышать о ней. К ее предсказаниям прибегают многие видные люди Германии.

– Однако вам прибегать к ее пророчествам я бы не советовал.

– Моя судьба мне давно известна, господин оберштурмбаннфюрер СД.

– Вот как? Впервые встречаю морского офицера, который бы, предварительно не помолившись, решился заявить, что ему известна его судьба. Причем заявить это в войну, перед выходом в кишащее врагами море.

– Хотел бы я в таком случае знать, господин оберштурмбаннфюрер, решился ли довериться ее пророчествам сам Гитлер.

– Думаю, что решился, если выходит с ней в то самое, кишащее врагами море.

– Я имею в виду – пророчествам, касающимся не сегодняшней морской прогулки, а его судьбы, неразрывно связанной с судьбой рейха.

Прежде чем ответить, Лигвиц натужно посопел в трубку: не нравилась ему такая нить разговора.

– Именно этим пророчествам он и доверился, фрегаттен-капитан.

– А по-моему, не рискнул. Или же не рискнула быть откровенной Мария, если только она действительно настоящая провидица. Иначе сейчас она бы направлялась не на подводную лодку, а в крематорий.

– Вам не кажется, что мы отвлеклись? – по-джентльменски осадил его начальник арктического отдела СД.

– Очевидно, так оно и произошло, – примирительно признал командир «Валькирии».

– Как ситуация на борту?

– На субмарине только строго оговоренные нами члены команды. Остальные моряки займут свои места во время отхода «Валькирии». Субмарина к отходу готова.

– Это интересуется Скорцени, он только что связывался со мной по рации, – на всякий случай предупредил Лигвиц.

– Ответственность за безопасность рейхсгостя я несу не перед Скорцени, а перед своей офицерской честью, – оскорбился Роланд.

– Ваша честь нас не интересует, командир. Если с рейхсгостем что-то произойдет, Скорцени вздернет всю команду. По старой пиратской традиции.

7

Январь 1945 года. Антарктида. Столица Внутреннего Мира Акрос. Резиденция Духовного Хранителя Священных Истин Атланта Ария.

– Какие вести вы принесли нам из вашего проклятого богами мира землян, досточтимый Посланник Шамбалы? – спросил Хранитель таким непринужденным тоном, словно только что узнал о появлении Консула в стране атлантов и тем самым отсекал от их встречи все то, что было сказано обоими там, на плахе Повелителя.

– Для вас, читающего таинственные страницы книги земного бытия, мои вести особого интереса уже не представляют.

– Для меня они всегда представляют интерес. И не только потому, что говорю сейчас устами Духовного Хранителя. Напомню, что в свое время я получил дипломы двух земных университетов.

Посланник помнил об этом. Каждый претендент на пост Правителя или Духовного Хранителя страны атлантов обязан был по подложным документам получить в земных университетах два высших образования: духовное и техническое. Это позволяло им получить представление о наземной цивилизации и затем, уже в течение целых столетий, правильно истолковывать все те сообщения, которые поступали во Внутренний Мир от тайных наземных агентов. Тех самых агентов, сведения о которых время от времени просачивались в наземную прессу, как о людях в черном – воспитанных, элегантно одетых, физически очень сильных, владеющих всеми видами восточных единоборств и всеми видами оружия парней в черных деловых костюмах.

Это была особая каста наземных атлантов, на которую Повелитель мог полагаться во всех случаях. Он даже подумывал над тем, чтобы создать в наземном мире целые легионы таких бойцов, расквартировав в их по разным уголкам планеты, чтобы в один прекрасный день организовать их восстание, наподобие восстания рабов под предводительством Спартака.

Интересно, что в последнее время среди агентов все чаще стали появляться женщины. Одной из них стала любимица и любовница Скорцени некая Мария Воттэ, упорно налаживающая связь с космосом. Возможно, одна из самых загадочных женщин, которых ему пришлось знать и познать в современном наземном мире. Таилась в ней какая-то не поддающаяся разгадке вселенская тайна[8 - Подробнее с судьбой этой таинственной женщины читатель может познакомиться в моем романе «Антарктида: Четвертый рейх». – Автор.].

Посланник уже не раз подумывал над тем, чтобы вырвать ее из германского боевого котла
Страница 12 из 33

и доставить то ли сюда, в страну атлантов, то ли на «Базу-211». Вот только она всячески избегала встречи с ним. А если такие встречи порой и случались, то явно не складывались.

– Вам уже известно, что только что я побывал в Берлине, – молвил Посланник, пытаясь возобновить разговор.

– Где все, кроме самого Гитлера, уже поняли, что войну они проиграли.

– Вы правы: кроме Гитлера.

– Который так до конца и не осознал: а зачем, собственно, он начинал эту войну?

Посланник с грустью взглянул на Атланта Ария. Ему не понравилось приправленное иронией безразличие, с которым Хранитель относился к гибели рейха германо-арийцев.

– Гитлер полагался на то секретное оружие, которое надеялся получить именно отсюда, от вас, в виде дисколетов, «лучей смерти» и мощных ракет с ядерным оружием. Он фанатично верил в то, что вы придете ему на помощь.

– Позволю себе напомнить, досточтимый Посланник, что эта его надежда появилась уже после того, как вы, учителя Шамбалы, умудрились привить ефрейтору Шикльгруберу, уверенность в его особом предначертании – носителя нового миропорядка и основателя новой арийской цивилизации.

– Против чего ни вы, Духовный Хранитель, ни Повелитель Внутреннего Мира не возражали.

– О чем бы мы сейчас ни говорили, – решил закрыть эту тему Хранитель, – эксперимент по сотворению фюрера Великогерманского рейха оказался неудачным.

Духовный Хранитель был слишком молод для своей должности, ему еще не исполнилось и ста лет. Рослый, с худощавой фигурой римского атлета, он действительно мог бы показаться землянину, как называли здесь каждого, кому не посчастливилось оказаться в числе обитателей Арий-Атлантиды, – восставшим из исторического небытия древнеримским патрицием. Если бы, конечно, ему пришло в голову явиться сейчас наземному миру.

– Почему же, фюрер, в общем-то, состоялся. Мало того, в своем влиянии на многомиллионные массы не только германцев, но и многих других народов он превзошел все ожидания. Другое дело, что создатели этого вождя хотели видеть его иным. И тут уж – как в плохом провинциальном театре: режиссер оказался неспособным донести свой замысел до актера, а сам актер не способен ни воплотить, ни даже понять суть его замысла.

– В этом-то и беда, что ваши учителя Шамбалы порой воспринимают все происходящее на планете как бездарную постановку бездарной трагедии бездарного автора.

Очевидно, именно так, в образе патриция, Хранитель и представал бы сейчас перед Посланником, если бы образ этот не разрушал элегантный, прекрасно подогнанный под его фигуру серебристый комбинезон, вошедший в моду еще в те годы, когда в таких же термоизоляционных костюмах из особой самовосстанавливающейся ткани совершали свои первые рейды к планетам дальнего космоса отважные арий-астронавты. И которые назывались теперь одеяниями бессмертных.

Разведывательные рейды эти происходили очень давно, однако во Внутреннем Мире, в котором все подчинено «рацио», и в котором эмоции считаются презренным наследием землян, мода, как и традиции, шлифуется и проверяется столетиями.

– Тем не менее, Хранитель, мы не должны оставаться равнодушными к тому, что цивилизация наземных арийцев приближается к своей гибели.

– Не цивилизация, а всего лишь одна из арийских держав, – мягко улыбаясь, возразил Духовный Хранитель Священных Истин. Искусство диалога всегда являлось высочайшим из искусств арий-атлантов, а Хранитель владел им превосходно. – Но мы знаем: учителя Шамбалы уже признали, что попытка сотворить в центре Европы новую арийскую расу оказалась неудачной, поскольку фюрер и его окружение давно вышли из-под их контроля.

Консул не помнил, чтобы кто-либо из Высших Посвященных Шамбалы официально признавал свое поражение в великогерманском рейх-эксперименте, но понимал и то, что данное утверждение Хранителя – всего лишь одна из формул умиротворения. А главное, что по сути проблемы он был прав.

– В расово-политическом аспекте эксперимент действительно оказался неудачным, – признал Консул, присаживаясь в одно из указанных ему хозяином кресел, расставленных вокруг бьющего прямо посреди веранды термального родника. – Однако в научно-техническом плане ученые и конструкторы рейха продвинулись настолько далеко, что в мирное время, при отсутствии военной мобилизации ресурсов и интеллектуальных усилий, им понадобилось бы для этого полстолетия.

– Не забудьте уточнить, досточтимый Посланник Шамбалы, что все их усилия были нацелены на создание оружия, а все помыслы – на истребление себе подобных землян, – присел Духовный Хранитель по ту сторону источника и, нажав на кнопку переговорного устройства, вмонтированного в предплечье левого рукава, попросил принести две чаши напитка Атлантиды.

– Так уж устроена человеческая цивилизация: любая высшая, священная идея утверждается у нас истреблением себе подобных, разрушением их государственности и захватом их земель.

– После сотворения страны атлантов столь неразумно и погибельно устроенным остается только наземный мир, – все так же, мягко улыбаясь, уточнил Духовный Хранитель. И это прозвучало как пощечина. – Тот мир, ответственность за который взяли на себя не мы, а ваши Высшие Посвященные Шамбалы.

– Мы уже не раз обсуждали эту проблему, – сухо напомнил ему Посланник.

– Но не в связи с массовым переселением сюда, во Внутренний Мир, проигравших ими же развязанную войну гитлеровцев, – впервые за все время их встреч и общений употребил Хранитель этот сугубо земной и сугубо политический термин – «гитлеровцы».

– Признаю: не в связи…

– Так вот, вы должны знать, что Повелителю, министрам, идеологам и полководцам германцев, которые создали такое учение и такую державу, никогда не найдется места во Внутреннем Мире. Где, как вы сами убедились, царят традиции, основывающиеся на мудрой гармонии бытия и целей.

«К этому все шло, – мысленно молвил себе Посланник. – Но никогда раньше по поводу судьбы высшего руководства рейха столь прямо и категорически Хранитель еще не выражался. Что, в таком случае, произошло?»

Служанка появилась настолько неслышно, словно не шла, а парила в воздухе. А ведь это была атлетического сложения женщина, в таком же одеянии астронавтов, в каком пребывал и Духовный Хранитель. Точный возраст ее определить было трудно, однако Посланнику хотелось верить, что она значительно моложе своего хозяина. Тем более что после возвращения из наземного мира ему трудновато было избавляться от обычных человеческих представлений, согласно которым в семьдесят лет женщина уже представала древней старухой.

– Признаю, что эти традиции царят здесь, Духовный Хранитель. Но признаю и то, что под натиском несметного количества врагов там, в наземном мире, гибнут сотни тысяч наших единокровных братьев-арийцев, интеллект и генофонд которых помог бы создать нам здесь, во Внутреннем Мире, могучую державу арий-атлантов. Именно эта держава арийцев подпитывала бы наши слабеющие династии атлантов свежей кровью, новым разумом и идущим параллельным путем развития интеллектом.

Духовный Хранитель помнил, что род Консула тоже принадлежал к арийской расе. Он вел свое начало от династии правителей Атлантиды, которую во время гибели
Страница 13 из 33

Атлантиды спасли и приютили Высшие Посвященные Шамбалы. Одна ветвь этой династии ушла во Внутренний Мир, чтобы создать династию ее повелителей и Духовных Хранителей. Именно к этой династии принадлежат он, Атлант Арий и нынешний Повелитель Этлэн Великий.

Другая же ветвь осталась в Шамбале и заложила основы династии ее посланников, которые из поколения в поколение служат посланниками и помощниками посланников Шамбалы во Внутреннем Мире, а также и консулами и помощниками консулов Внутреннего Мира в мире наземном. Это династия послов, благодаря которым вот уже в течение многих веков поддерживается хоть какая-то связь между тремя планетарными цивилизациями.

– Мне нравится, что вы пытаетесь принять участие в судьбе наземного крыла арийцев, досточтимый Посланник Шамбалы. Но с чем вы собираетесь обратиться к Повелителю в этот раз?

8

Февраль 1945 года. Германия. Верхняя Бавария. Замок Штуберг.

…Выслушав очередную «тронную речь фюрера», Мария Воттэ отошла к камину и несколько минут стояла там, всматриваясь в его угасающее колдовское пламя.

Отдавая под ее опеку Манфреда Зомбарта, этого именуемого Имперской Тенью лже-Гитлера, Скорцени просил, прежде всего, вдохнуть в него дух истинного арийца, взбодрить его, а главное – постараться заглянуть в будущее, предугадать, как ляжет карта этого эсэсовского «висельника и проходимца», как почти любовно называл он лучшего из своих воспитанников.

Теперь Мария понимала, что диверсант был прав: что-то в образе фюрера Имперской Тенью было утеряно. Прежде чем встретиться с Зомбартом, провидица просмотрела несколько хроникальных съемок, в которых фюрер представал перед публикой в своих наиболее эмоциональных проявлениях, пробуждая в слушателях «ярость истинных германцев» и одновременно восходя к вершинам собственного рейхспастырского мастерства. А затем просмотрела съемки вхождения в образ Имперской Тени и была приятно удивлена: в отдельных случаях Великий Зомби, как величало Зомбарта его окружение, значительно переигрывал Гитлера.

Доходило до того, что это Гитлер иногда казался провидице двойником фюрера – того, истинного фюрера, который восставал, вернее, должен был восставать, в потрясающих эмоционально-истерических экзальтациях Великого Зомби. Так что в выборе лже-Гитлера Скорцени не ошибся, и готовили его к своей миссии правильно.

– Идите за мной, мой фюрер, – задумчиво проговорила Мария, отрывая, наконец, взгляд от порождаемого осиновыми поленьями пламени, и, не оглядываясь на Великого Зомби, открыла едва приметную дверь, находившуюся рядом с камином.

– Божественная купель готова, Мария, – едва слышно молвила ожидавшая ее за дверью эсэсовка, приставленная к Воттэ в виде служанки и телохранительницы самим Скорцени, и, освещая себе дорогу фонарем, повела ее узким, прорубленным в скале ходом к небольшому подземному озерцу. – Температуру я проконтролировала, вам и фюреру понравится.

Благодаря теплому источнику вода в этой Божественной купели была теплой всегда, но когда ее хотели прогреть до температуры «любовной ванны», то открывали небольшой шлюз, направляя в нее воду из соседнего термального источника.

Хотя о Божественной купели знали во всей округе, владелица замка Штуберг, баронесса Хельга фон Штубер, как и предшественницы, продолжала окружать ее ореолом таинственности и допускала до нее только аристократов, только за очень солидное вознаграждение и только после клятвы хранить тайну ее существования.

Мария не оглядывалась и не слышала, как звуки шагов Великого Зомби, все еще держащегося на вежливом расстоянии от них, постепенно растворяются в вулканической породе горы. Но каким-то внутренним чутьем она ощущала его присутствие и, успокоенная этим, старалась не отставать от идущей впереди оберштурмфюрера СС Лилии Фройнштаг[9 - С этим образом читатели знакомы по моим романам «Черный легион», «Ветер богов», «Странники войны» и другим – из многотомной эпопеи «Война империй». – Автор.].

Особенно мощно начал извергаться талант Зомбарта в начале прошлого лета, и для Воттэ не осталось тайной, почему это произошло: именно в те дни шла интенсивная подготовка к покушению на Гитлера, именно в те дни решалась судьба и самого Адольфа Шикльгрубера, и всего того национал-социалистского движения, которое он возглавлял. Но что из этого следует? Что в те дни небесные силы решали: все еще на какое-то время оставлять Гитлера в этом бренном мире или же убирать отсюда?! Похоже, что именно таким колебаниям они и были в то время подвержены!

Однако, открыв для себя эту странную связь, Воттэ предстала перед еще большей загадкой: почему этот взрыв фюрер-гениальности произошел как раз в дни подготовки к покушению на фюрера? Все было бы просто, если бы у нее была уверенность, что Скорцени знал о подготовке к покушению на Гитлера и, соответственно, готовил Великого Зомби к исполнению великой миссии – физической замены Гитлера с полным перевоплощением его в фюрера великогерманской нации.

Вот только о «заговоре генералов» Скорцени не знал – в этом Мария была убеждена. Если бы личный агент фюрера был посвящен в него, то или подавил бы в самом зародыше, или, наоборот, организовал так же блестяще, как организовывал другие свои операции.

Зомбарт все еще брел по слабо освещенному в этой части электрическими светильниками тайному ходу, а Мария уже сбрасывала с себя одеяния. По какому-то странному стечению обстоятельств все владелицы замка Штуберг очень быстро вдовели, однако ни одна из них в глубокий траур не впадала и повторно замуж не выходила. К чему? В их распоряжении всегда было немало молодых аристократов, а право первой купельной ночи со вновь прибывшим гостем замка (семейные пары сюда не приезжали, это было не в традициях Божественной купели) давно стало почти неизменным правилом вежливости баронесс фон Штубер.

Правда, саму Хельгу, принявшую замок в наследство от отца, вдовья судьба обошла стороной: в свои тридцать замужем она так и не побывала. Был у нее, правда, в женихах некий майор из какого-то старинного графского рода, обитавшего в Швабии, но еще во время Польской кампании он исчез где-то в районе Люблина. После этого Хельга заставила всех вокруг забыть о себе как невесте, но постоянно напоминала о себе как о властной владелице Штуберга и его романтической Божественной купели.

Впрочем, право первой купельной ночи с гостем замка никогда не мешало существованию еще и традиции первой лесбиянской ночи со многими юными аристократками, ибо все владелицы рано или поздно начинали грешить еще и лесбиянскими страстями.

Вспомнив об этом, Мария вдруг поймала на себе жадный, испытующий взгляд Лилии Фройнштаг. О нет, это не был взгляд завистницы, засмотревшейся на почти идеальную фигуру «черноволосой ведьмы», как называли, юности Марию ее ревнивые сверстницы; и это не был взгляд соперницы. Рядом с ней, на залитой розоватым электрическим светом плите возлежания, под которой, согревая ее, уносился куда-то в глубину гор термальный ручей, исходила истомой опытная, страстная лесбиянка.

«Не сейчас!» – мысленно погасила ее порыв Мария. А вслух произнесла:

– …И пока что вы оставите нас.

– Естественно, – нервно застегнула некстати
Страница 14 из 33

расстегнувшийся короткий купальный халат Лилия. Она уже успела принять легкую ванну, и тело ее источало теперь пропитанный серой, терпковатый запах купели – избавляющей, согласно молве, от бесплодия, излечивающей от ста недугов, а главное, приводившей в «лукавое бешенство» все купающиеся пары. – Я буду в дежурке для слуг и охраны.

– Полагаюсь на вас как на надежную охрану, – предусмотрительно исключила Мария обязанности служанки.

– Но если все же понадоблюсь – воспользуйтесь, – указала Фройнштаг на стоявший в нише, рядом с плитой возлежания, армейский полевой телефон, подаренный Хельге ее двоюродным братом и другом Скорцени оберштурмбаннфюрером Вилли Штубером. Тем единственным мужчиной, в которого Хельга была давно и безнадежно влюблена.

– Постараюсь воспользоваться, – загадочно как-то заверила ее Мария. – Обычно у меня это получается.

О «безнадежности» своей любви Лилии поведала сама Хельга, хотя и добавила при этом, что к замку Штуберг Вилли «прорывался» уже много раз, и вообще, прибегает к этому при малейшей возможности. «Как-никак, – объяснила тогда баронесса, – я оказалась его первой женщиной, а такое не забывается».

– Но если только я действительно понадоблюсь, – по-лебяжьи запрокидывая голову, томно предостерегла ее Лилия.

Когда Зомбарт появился у плиты, Мария, совершенно нагая, уже медленно входила в купель.

– Не тратьте попусту время, мой фюрер, – решительно подбодрила его. – Вдохновение рождается здесь, в Божественной купели, а там, на плите возлежания, оно уже источается. Впрочем, я бы предпочла источать его в самой купели.

О существовании в купели трона любви Марии поведала вчера сама Хельга, принявшая ее в замке по просьбе Скорцени. Это было выдолбленное в подводном камне небольшое кресло, садясь в которое и упираясь, в зависимости от роста, в одну из каменных ступенек, женщина оказывалась в позе полулежащей русалки. Однако, усаживаясь на этот трон, Мария загоралась не столько сексуальной страстью – ибо никакой особой страсти Великий Зомби, как и сам фюрер, у нее никогда не вызывал, – сколько страстью колдуньи. Отдаваясь Манфреду, предавая его «плену своих рук и ног», Мария почти мгновенно ввела его в состояние транса, подчинила себе, подавила волю и, доведя до такого состояния, устроила гипнотический допрос с пристрастием:

– Вы знали, что готовится заговор против Гитлера, мой Великий Зомби? – любовным шепотом обжигала ему ушко.

– Нет.

– Но Скорцени все же готовил вас к тому, что в июле вы замените в ставке «Вервольф» фюрера?

– Не готовил. К замене – да, но не в июле.

– А когда? К чему он вас готовит? Каковой представляет себе вашу судьбу?

– Не знаю, когда это произойдет. Мне не говорят, что со мной будет.

Мария почти не ощущала его как мужчину: ни ласки нежного любовника, ни грубой страсти самца, наподобие той, которой она была смята и повержена в объятиях Скорцени или еще более могучего Кальтенбруннера. Однако ничего этого от Зомбарта сейчас и не требовалось.

– С вами работал кто-то из сотрудников «Аненэрбе»?

– Какой-то провидец, кажется, профессор.

– Только он? А кто-то из тибетцев с вами встречался?

– Встречался. Но я почти ничего не помню.

– Гипноз? Я спрашиваю, мой фюрер, это было воздействие гипноза?

– Какое-то затмение. Полусон-полубред.

– Перед этим следовали уколы или появлялся какой-то странный напиток?

– Настоянный на травах, до сих пор помню его мятно-полынный привкус.

«Теперь становится понятно, почему я не могу пробиться к его сознанию, – страстно изогнулась она, пытаясь вырвать у Зомбарта хотя бы несколько последних секунд его мужского интереса к себе, – почему я не могу получить из космоса никаких сведений о его будущем! Его заблокировали. Знали, что мы – я или кто-либо другой – попытаемся заглянуть в его будущее, подчинить Имперскую Тень себе, стремясь при этом всячески влиять на его решения. И захотели обезопасить и его самого, и Германию, а следовательно, и весь мир от появления еще одного фюрера – более мудрого и уравновешенного, но от этого, возможно, еще более опасного».

Ей давно следовало бы признаться Скорцени, что Великий Зомби недоступен для нее, однако мешала профессиональная гордость. К тому же приближалось окончание войны, и она боялась оказаться ненужной Скорцени, единственному человеку, который способен был защитить ее от гестапо, давно пытавшемуся избавиться от нее как от опасного источника сведений, которым неминуемо воспользуются враги.

Даже идею этой встречи в Штуберге подала обер-диверсанту она, зная, что, вводя мужчину в сексуальный транс, в значительной степени разрушает защитные свойства его воли и характера.

– И в июле прошлого года, и минувшей осенью ты еще чувствовал себя фюрером, – остывала Мария от жалкого налета страсти вместе с окончательно обессилевшим мужчиной. – Тогда что же произошло в декабре? Думай, думай, – окончательно перешла она на «ты», чтобы разговор выглядел доверительнее, – что такого важного, необычного происходило у тебя в декабре?

– Потерял волю к жизни.

– Почему? Почему ты потерял волю к жизни? – обхватив руками шею и затылок, тормошила его Мария, понимая, что Великий Зомби вот-вот окончательно вырвется из-под ее власти.

– Не я потерял. Фюрер! Кто-то к нему прилетал оттуда, из небес, и фюрер понял, что те, высшие, покровители его, окончательно отвернулись от него. Отвернулись и приговорили.

Детали того, как именно это самоумерщвление Гитлера повлияло на него, провидица выяснять не стала. Приказав ему замереть и ни о чем не думать, она прижала голову Великого Зомби к своей груди и, закрыв глаза, по-змеиному изогнувшись, тоже впала в некое состояние транса. Однако ничего такого, что бы выдавало в этих ее действиях сексуальную страсть, отыскать сейчас было невозможно. Тем более что в это время она уже отчетливо возрождала в своих футуристических видениях какой-то огромный грот, море, что-то странное, не похожее ни на корабль, ни на обычную лодку…

«Неужели субмарина?!» Точно, она! Похожую на эту, явившуюся ей в видениях, подлодку Мария могла видеть в кинохронике о военном флоте и Денице!

А вот и они с Зомбартом… «С Зомбартом?! Вдвоем с Великим Зомби?!»

Они идут тускло освещенным чревом субмарины. Двухметрового роста верзила в морской форме сжимает ее в своих объятиях и отрывает от пола! Ну, этого она могла бы и не видеть! А вот мертвецки бледное лицо Зомбарта, мечущегося по каюте без иллюминаторов, – это уже важно.

Еще одно видение. Берег моря или океана. Горы, густые леса, которые она видит словно бы с птичьего полета, какой-то южный, явно латиноамериканский, город… И некий внутренний голос, подсказывающий ей: «Аргентина. Это Аргентина».

* * *

…Манфред Зомбарт уже безмятежно спал в отведенной ему гостевой комнатке, когда в комнатушке, занимаемой самой Марией Воттэ, появилась хозяйка замка Хельга фон Штубер.

– Вы довольны Божественной купелью? – без всяких вступительных слов поинтересовалась она.

Это была по-германски бедрастая русоволосая женщина, с толстоватой, но все еще четко очерченной талией и грубоватым баварским лицом, в чертах которого не было ничего отталкивающего, но еще меньше просматривалось в нем что-либо такое, что могло бы
Страница 15 из 33

по-настоящему привлекать мужчин, не говоря уже о женщинах.

– Довольна, – обронила Мария, не желая обсуждать с ней милые подробности их «термальной» любви с Манфредом Лжефюрером.

В эти минуты она осмысливала всю ту информацию, которую удалось заполучить во время сексуальной пытки в купели, и менее всего желала, чтобы ее отвлекали от этого занятия. Понемногу наслаждалась вином, курила и… осмысливала.

– А мне кажется, что никакого удовольствия вы не получили. Если не возражаете, поздно вечером мы отправимся туда вдвоем. Это действительно нужно делать поздно вечером, поскольку днем чары Божественной купели дремлют.

– Я подумаю над вашим предложением.

– Но я зашла к вам не по этому поводу. Только что звонил адъютант Скорцени.

– Так, и что он вам поведал? – мгновенно вырвалась из состояния мысленной апатичности провидица.

– Через пять минут с вами будет говорить сам оберштурмбаннфюрер, – о Скорцени Хельга всегда говорила с искренним уважением и, похоже, даже побаивалась его. – Разговор предстоит важный. Он просил вас ждать у телефона.

Уже много раз она понуждала Вилли Штубера, чтобы он каким-то образом затащил в замок этого своего грозного шефа, однако всякий раз слышала в ответ: «А не может ли твоя коллекция “купельных мужчин” обойтись без черепа Скорцени?» И единственное, что ей оставалось в данной ситуации, – это в очередной раз объяснять Вилли, что коллекционирует она вовсе не черепа, а нечто совершенно другое. Но, щадя его, Вилли, самолюбие, по отношению к Скорцени обещает быть милостивой.

– Вы уже успели побывать в Божественной купели? – сразу же поинтересовался обер-диверсант.

– Чем бы я еще здесь занималась… без вас, Скорцени? – и, не позволяя ему опомниться, сразу же пошла в наступление, тут же поинтересовавшись: – Почему вы не предупредили меня, что собираетесь перебрасывать его в Аргентину?

– Потому что не обязан этого делать, – не стал церемониться с ней человек со шрамами. – Но с Зомбартом я об этом путешествии тоже пока что речи не вел. И то, что вы упомянули Аргентину, свидетельствует, что, в конце концов, вами был взят и этот альпийский редут.

– Но я увидела и кое-что иное: впервые попав на субмарину, он придет в ужас, поскольку боится замкнутого пространства. Советую устроить ему экскурсию с обкаткой, иначе в многодневном плавании он может не выдержать.

– Значит, и субмарину вы тоже увидели?

– Одну из тех, которые прячете где-то в скалах.

– Вот этого вы уже видеть не могли! – резко предупредил ее Скорцени. – Ибо это вам видеть не положено. И в море выйдете вместе с Зомбартом, в виде наказания – и вам, и ему. С вами он постарается выглядеть мужественнее.

– Как буду выглядеть я, вам безразлично?

Скорцени выдержал паузу и камнедробильно пробасил:

– Мне и самому уже хотелось бы вспомнить, как именно вы выглядите. Особенно в Божественной купели. Но к этому разговору мы еще вернемся. На морскую базу вас доставят самолетом завтра утром.

В своем домашнем кабинете при разговоре Марии со Скорцени баронесса не присутствовала. Но когда провидица вышла из него, то увидела, что Хельга уже ждет ее у входа в гостиную – в халате и с полотенцем на плече.

– Так сколько лет было мальчишке-кузену Вилли Штуберу, когда вы впервые принялись соблазнять его в Божественной купели, баронесса?

– Не помню, – машинально ответила Хельга. – А что? И потом, откуда вам это известно? Я никогда и ни с кем на эту тему… – запнулась она на полуслове, вдруг вспомнив, кто стоит перед ней.

– Мне так показалось, что вам было тогда лет шестнадцать, а ему – не более тринадцати. Хотите сказать, что ошибаюсь?

– Одно могу сказать: я многое отдала бы, чтобы вернуться в те блаженственные минуты, – вскинула баронесса подбородок, и, насмешливо взглянув на Марию, скрылась в гостиной.

– Да не волнуйтесь вы, я не собиралась вас осуждать! – крикнула ей вслед Мария. – Это меня подвело сугубо женское любопытство.

…На традиционное вечернее купание Великий Зомби, конечно же, дальновидно предпочел не явиться, предоставив трем молодым женщинам возможность развлекаться на троне любви и на плите возлежания так, как им заблагорассудится. И за это эсэс-лесбиянки были очень признательны ему.

9

Январь 1945 года. Антарктида. Столица Внутреннего Мира Акрос. Резиденция Духовного Хранителя Священных Истин Атланта Ария.

Служанка поставила перед мужчинами два высоких хрустальных кубка с коричневатого цвета напитком Шамбалы и удалилась так же неслышно, как и пришла. Когда она ставила эти бокалы, то не поздоровалась и вообще, ни один мускул на лице ее не дрогнул. Как ни один мускул не дрогнул и на лице Атланта Ария. Тем не менее Посланнику вновь, уже в который раз, показалось, что женщины-атлантки еще менее эмоциональны, нежели мужчины. Настоящие заводные куклы – без чувств, без эмоций, без каких-либо страстей и пристрастий.

– И все же вы – землянин. – Посланнику так и не удалось привыкнуть к тому, что о землянах в стране атлантов говорят, как об инопланетянах, причем очень часто «землянин» звучит в устах атланта не только как определение, но и как приговор. – Стоит вам увидеть женщину, как вы тотчас же начинаете думать только о женщинах. Когда я проходил обучение в наземных университетах, меня это всегда поражало: эта страсть, эти любовные стенания…

– Но замечу, что вы уже неоднократно обращались к земным воспоминаниям, хотя, казалось бы… – явно намекнул Посланник на то, что положение Хранителя должно претить подобным экскурсам в годы земной молодости.

– Хранители для того и проходят тайное обучение в наземных университетах, чтобы иметь возможность сравнивать. В том числе и разницу в отношениях к женщинам.

Посланник мог бы объяснить, что лично ему приходится жить между тремя мирами: миром «священного воздержания» Шамбалы, в котором о женщинах вообще не принято ни говорить, ни вспоминать и в котором к сексуальным страстям относятся как к чему-то низменному и недостойному Высшего Посвященного; земным миром любви, измен и сексуальных экзальтаций; и миром арий-атлантов, в котором не существует ни браков, ни ревности, ни любовно-сексуальных табу, однако над всем этим воцаряется интимное хладнокровие, граничащее с сексуальным безразличием.

Вот только ни объяснять, ни вообще рассуждать на эту тему Посланник не стал.

– Позвольте, Хранитель, вернуться к разговору о судьбе высшего руководства рейха, – сказал он. – Я должен знать, с чем мне возвращаться в наземный мир и как вести себя в Германии, высшее руководство которой все еще рассчитывает на ваше вмешательство.

– Заступничество, – с иезуитской вежливостью уточнил Хранитель Священных Истин.

– И заступничество – тоже.

– До сих пор мы никого, представителей ни одного из племен, ни одного из народов в наш антарктический Внутренний Мир не впускали. Только благодаря этому мы процветаем, не вникая и не встревая в бесконечные войны и конфликты мира землян. Но вот по вашей просьбе…

– …Благосклонно поддержанной вами, Духовный Хранитель, – некстати напомнил Посланник Шамбалы.

– …Так вот, по вашей просьбе Повелитель нарушил обет предков и впустил несколько тысяч германских арийцев в одну из неосвоенных нами частей Внутреннего
Страница 16 из 33

Мира. Что дальше? Теперь вы хотите переселить туда всю выжившую в войне часть Германии? Но это люди с иным способом мышления и существования, чем мы. Они могут уничтожить всю сотворенную природой систему Внутреннего Мира, вступят в несанкционированный нами контакт с наземными народами, а затем еще и спровоцируют войну этих двух миров, которой мы благополучно избегаем вот уже около трех тысячелетий.

– До полного падения Берлина и всей Германии мы успеем организовать только один, последний поход субмарин «Фюрер-конвоя», которые доставят сюда не более семисот новых колонистов, – как можно вежливее объяснил Посланник.

– Наиболее выносливых, на храбрость в боях и на чистоту крови основательно проверенных, – тотчас же уточнил Хранитель, стараясь напомнить Посланнику, что разрешение на последний исход германцев из рейха тоже было дано с оговорками.

– Кстати, появление на фронтах хотя б одной эскадры ваших боевых летающих дисков могло бы приостановить дальнейшее наступление русских.

– Будьте точны в выражениях, Посланник, – резковато, едва сдерживая раздражение, потребовал Хранитель. – Само их появление, только появление, – ни русских, ни англо-американцев сдерживать уже не способно. По воле ваших Высших Посвященных в небе над Германией уже не раз появлялись дисколеты ваших союзников-инопланетян. Однако своим появлением пилотов англо-американцев повергнуть в шок они так и не смогли. Или, может быть, повергли и каким-то образом изменили ход событий? Может быть, нам не все известно?

– Повергали, однако на ход событий это не влияло, – вынужден был признать Посланник.

– А поскольку дисконавты в бои не вступали, хотя Гитлер не раз умолял об этом вашего Повелителя устами Человека в Зеленых Перчатках, то пилоты самолетов постепенно привыкли к их появлению.

– В том числе и русские?

– Русские почему-то решили, что это пока что безобидное для них изобретение германцев. Так что теперь, да будет воля Повелителя, сдержать врагов рейха можно только истреблением всей враждебной ему авиации и миллионов солдат противника. Иного способа воздействия не существует.

– Или же мы не видим его.

– Следует ли все сказанное вами воспринимать с той точки зрения, что вы собираетесь убеждать Повелителя в необходимости участия нашего дисколетного флота в наземной войне?

– Я действительно хотел бы предложить Повелителю продемонстрировать участие в войне третьей стороны, не заинтересованной в гибели рейха. Это заставило бы врагов Германии прибегнуть к переговорам.

– Никакая демонстрация русских не остановит. Понадобится вести настоящие боевые действия. Но ради чего? Ради того, чтобы германские армии вновь оказались под Москвой и Парижем? И во всей Европе воцарился режим и культ фюрера?

– Однако останавливают Повелителя и вас не эти суждения. Существуют какие-то более сдерживающие факторы.

– Не отрицаю, существуют. Да будет вам известно, что Духовное Озарение Человечества не позволит нам пойти на истребление значительной части наземных обитателей, а следовательно, пойти против постулатов «Тайной доктрины основателей», против его, Духовного Озарения, воли и против воли Книги земного бытия. Если же мы нарушим наши священные заветы, то по приказу Духовного Озарения против нас восстанет сама планета Земля. И тогда нашей цивилизации спасения уже не будет. На этот раз уже не будет.

– Вот теперь многое проясняется.

– Однажды наши предки, вожди Атлантиды, уже пошли против воли Духовного Озарения. Чем это кончилось для нашей страны и нашей расы – вам известно.

– Вы потеряли все, что ваши предки создавали в течение многих веков, – проговорил Посланник, покачивая головой в такт каждому слову. – Поучительная судьба. Жаль, что она все еще остается неизвестной для других земных цивилизаций, а значит, не способна быть предостережением.

– И лишь небольшой группе избранных был указан путь к спасению, только ей позволено было освоить Внутренний Мир, условия для жизни в котором, как вы понимаете, созданы специально для нас. Во имя нашего возрождения.

Посланник понимал, что Хранитель прав: при всем техническом и духовно-астральном могуществе и страны атлантов, и духовной страны Шамбалы их повелители, как и повелители инопланетных цивилизаций, находятся под неусыпным контролем Духовного Озарения Человечества, того Вселенского Разума, который в земных школьных учебниках и в священных книгах землян именуют просто Богом.

– Теперь вы делаете священное дело: спасаете избранных Третьего рейха.

– Однако в этой новоявленной Рейх-Атлантиде не найдется места вождям гитлеровского рейха. Их время ушло вместе с уходом в прошлое Второй мировой войны.

– И это уже даже не подлежит обсуждению? – осторожно поинтересовался Посланник, отпивая кисловато-терпкого напитка Шамбалы. Довольно неприятный на вкус, он, тем не менее, почитался в стране атлантов как лечебный и бодрящий, восстанавливающий силы.

– Не подлежит, – резко отреагировал Хранитель. – С Повелителем уже все оговорено.

Посланник вздохнул и нервно повел подбородком. Знал бы Хранитель, в какую ситуацию они со своим Повелителем ставят его, Посланника Шамбалы, вынужденного подвизаться в роли посредника. Его Покровитель, Высший Посвященный Шамбалы, считает, что фюрера и нескольких его ближайших сторонников следует во что бы то ни стало вывезти из Германии, чтобы они и впредь возглавляли элиту рейха, только уже здесь, в Рейх-Атлантиде. Но этому противятся реальные хозяева Внутреннего Мира, и идти против их воли не только опасно, но и бессмысленно.

И потом, как быть в том случае, когда Гитлер и его рейхсканцеляристы ринутся к субмаринам и самолетам, чтобы добраться до Новой Швабии? Раскалывать элиту Рейх-Атлантиды и истреблять руководителей погибающего рейха? Выступать в роли истребителя ему не хотелось. Не его это амплуа, не его.

– Я слышал, что вы все же готовитесь переправлять фюрера сюда, в Антарктиду, или в Южную Америку.

– Готовимся.

– Зачем?

– Возможно, это будет не сам фюрер, а его двойник.

– Вот я и спрашиваю: зачем?

– То поколение германцев, которое составит основу новой волны эмиграции в Латинской Америке, воспитано на идеологии нацизма и на самой личности фюрера.

– Разве вашим покровителям в Шамбале непонятно, что эксперимент с созданием тысячелетнего рейха провалился и от него следует отказаться?

– Это уже будет решаться не в Шамбале, а в Лондоне, Нью-Йорке и Москве. Мы не можем столь радикально вмешиваться в жизнь нынешней цивилизации, чтобы принимать на себя руководство целыми земными империями. Да это и невозможно. У нас нет способов воздействия на интеллект каждого из сотен миллионов людей, привыкших жить, исходя из сложившихся исторических условий и традиций. Тем более что…

– Мы остановились на том, – вторгся в его монолог Хранитель, – что в Латинскую Америку отправится двойник фюрера.

– И таковым будет ваше окончательное решение?

– Окончательное. Двойник готов?

– Можно сказать, что да, готов.

– А вы гарантируете, что он не попытается захватить реальную власть в рейхе? Или в той стране, где он окажется во главе большой, имеющей военный опыт и фанатически настроенной германской
Страница 17 из 33

эмиграции?

– Этого ему не позволят.

– И все же двойник Гитлера должен быть сугубо физическим, а не идейным.

– Он понадобится нам в Южной Америке как организатор секретных баз рейха. Пусть нынешние победители Германии думают, что арийцы стремятся превратить в новый рейх одну из южноамериканских стран, над которыми ни у англо-американцев, ни у русских контроля нет.

– Понимаю, это отвлечет их от поисков секретной германской базы в Антарктиде, – согласился Хранитель.

10

Январь 1945 года. Германия. Баварские Альпы. Охотничий замок Вальхкофен на берегу озера Вальхензее.

«…И потом, – размышлял Скорцени, уже лежа в постели и глядя в занавешенное белоснежно-лунной пеленой окно, – с какой целью фюрер рвется в столицу? В чем смысл его вторжения в город, который вот-вот окажется в полном окружении, в эту гигантскую военно-полевую мышеловку? Оно еще имело бы какой-то смысл, если бы враг наступал только с востока, а вся северо-западная Германия оставалась бы в виде надежного тыла, наподобие того, которым в свое время прикрыта была Москва. А так, война проиграна, живая сила, запасы горючего и технического оснащения – на исходе.

Если понадобится еще немного продержаться, оборону столицы генералы наладят без него. И для ведения переговоров с западными противниками тоже лучше находиться вне Берлина. Нет, Гитлера нельзя допускать сейчас до рейхсканцелярии. В противном случае он доведет и столицу, и страну до полного краха, а вермахт и войска СС – до полного истребления».

– Каковой будет моя дальнейшая судьба, Отто? – неожиданно вырвал его из потока размышлений голос Фюрер-Евы…

– С этим вопросом тебе лучше обратиться к предсказателям.

– Вы, мой диверсионный Скорцени, знаете то, что неведомо ни одному предсказателю, – игриво повела она пальцами по его волосам.

– Весьма польщен, Фюрер-Ева.

– Я хочу знать, что мне уготовано.

– А кто этого не хочет? Хотя… лично мне не хотелось бы знать, что меня ждет и каким выдастся мой последний день. Интрига теряется. Как при чтении книги, когда знаешь, каким будет конец.

– Не заговаривайте мне зубы, Скорцени, это нечестно. Мы беседовали об этом во время нашей недавней встречи с Зомбартом.

– А что может знать Зомбарт?

– Он предполагает, что нас, вероятнее всего, убьют, а трупы наши сожгут, чтобы имитировать убийство Гитлера и Евы Браун.

– Вполне приемлемый вариант.

– Вам так кажется?! – ужаснулась Крайдер.

– Чем он вам не нравится? Не ново, да. Но разве вы готовы предложить что-либо более оригинальное?

– А вас не волнует, что речь идет именно обо мне?

– А с кем еще мы могли бы вести об этом речь? Смиритесь с тем, что вы незаменимы.

Альбина посопела, как обиженный ребенок, и надолго умолкла.

– Возможно, я не стала бы тревожить вас, Скорцени, но кто-то из очень высоких чинов откровенно намекнул Зомбарту, что исход нашего с ним восхождения будет именно таким, – придерживалась своей линии Альбина Крайдер.

– Я не стану выяснять, кого имел в виду Зомбарт, – полусонно пробормотал Скорцени, – но если узнаю, кто этот болтун, то изуродую его так, что труп его можно будет выдавать за кого угодно, вплоть до неандертальца.

– Не сомневаюсь, что подобные перевоплощения вы совершаете профессионально. Но это не ответ на мой вопрос. Я не знаю, когда еще мы с вами увидимся и увидимся ли вообще. Поэтому важно, чтобы ответ прозвучал прямо сейчас.

– А если скажу, что ответ мне тоже неизвестен?

– Это выглядело бы правдоподобно в устах любого другого человека, только не в ваших, мой диверсионный Скорцени. Вы – единственный, кто по сути этой операции знает все, потому что именно вы ее задумали, спланировали, подобрали и подготовили для нее людей.

Скорцени не ответил, и Фюрер-Ева с тревогой ждала, когда он прервет свое молчание. И лишь когда услышала, как он всхрапнул, испугалась, что действительно уснет.

– Вы неправы, Скорцени. Неправы, несправедливы и жестоки. Не знаю, как в отношении Зомбарта, но уж я-то заслужила того, чтобы знать хотя бы эту правду. Только эту, и ничего более. Я ведь вижу, что охраняют меня, как заключенную. Куда бы меня ни доставляли, место моего пребывания тотчас же превращается в некое подобие комфортабельной тюрьмы.

– Но ведь комфортабельной же! – пробормотал обер-диверсант рейха. – Такого в любые века удостаивались немногие, и обязательно избранные.

– Но ведь тюрьмы. Поэтому смилостивьтесь надо мной, ответьте: меня действительно собираются убить вместо этой стервы, фюрер-наложницы?

– Не скрою, такой вариант, в самом деле, прорабатывался, – наконец заговорил оберштурмбаннфюрер СС.

– Но от него отказались?

– Пока что не полностью.

– И вы говорите об этом так спокойно! – ужаснулась Альбина. – Лежа в постели с единственной в этом идиотском мире женщиной, которая по-настоящему любит вас, но которую вы готовы отправить на смерть, как жертвенную овцу!

– Удачное сравнение: в такой подмене, в жертвовании двойником ради спасения оригинала – несомненно, есть что-то от жертвоприношения. Мы так и назовем эту операцию – «Жертвенник».

– Лучше уж «Жертвенный баран»! – с горечью произнесла Альбина.

– Только без истерик! – жестко предостерег Скорцени. – Паникеров и провокаторов пристреливаю сразу же. И никаких псалмопений по этому поводу! Никаких псалмопений!

– Считайте, что меня уже пристрелили. Причем за компанию с тем Скорцени, в которого я еще недавно была так безумно влюблена.

– Любовь здесь ни при чем, – грозно пророкотал своим гортанным басом обер-диверсант рейха. – Нам хорошо вдвоем в постели – это факт, но судьба не для того свела нас в этих стенах, чтобы мы разыгрывали шекспировские трагедии. Идет война, перед судом которой все мы в той или иной степени предстаем в роли жертвенных баранов. И я не способен изменить эту веками создававшуюся традицию.

– Я понимаю, что меня в любом случае убьют, никто не согласится оставлять в живых такого свидетеля.

– Вам, штурмбаннфюрер СС Крайдер, не хуже меня известно, что двойники только для того и существуют, чтобы служба безопасности могла подставлять их под пули наемных убийц и как чучело огородное выставлять перед публикой в тех ситуациях, когда существует реальная угроза покушения. И именно их тела предъявляют в виде доказательства смерти тех, чьими тенями им выпало быть.

– Как же убийственно вы меня успокоили, мой диверсионный Скорцени!

– Это я умею, – скромно признал «самый страшный человек Европы». – Единственное, что у меня по-настоящему получается. Но, на всякий случай, снова растревожу вашу душу одним предположением: сейчас, буквально в последние дни, вырисовывается еще один вариант, которому лично я отдаю предпочтение. Но то, что вы сейчас услышите, является особой, имперской тайной.

– Выкладывайте, Скорцени, выкладывайте, – приподнялась Альбина на локте и уперлась подбородком в грудь мужчины. – Ничего у меня не получается так хорошо, как выведывать у мужчин их тайны, которые они, как правило, пытаются маскировать под имперские и сверхсекретные.

– Если фюрер как проигравший войну верховный главнокомандующий вдруг окончательно решит, что должен разделить судьбу своей армии и уйти из этого мира с достоинством, то вместо него в эмиграцию может
Страница 18 из 33

отправиться двойник.

Альбина вновь поднялась с их «внебрачного ложа» и, укутавшись в халат, уселась в то кресло у камина, в котором еще недавно сидел Скорцени.

– Думаете, он решится на этот самурайский шаг? – спросила уже оттуда, не отрывая при этом взгляда от огня.

– В самом деле, самурайский.

– Так решится или струсит?

– Полной уверенности все еще нет.

– Во всем неопределенность, Скорцени, во всем! Вы меня разочаровываете. Как вы можете планировать свои диверсионные операции, не научившись уверенно прогнозировать свои собственные действия и действия врага? Не выработав в себе абсолютно никакой интуиции?

– Что бы вы ни говорили в мой адрес, Фюрер-Ева, я все равно не изменю своего убеждения в том, что проведенная с вами альпийская ночь – лучшая в моей жизни.

– Понимаю, что ложь – тоже из арсенала диверсанта. Но, по-моему, вы в ней слишком преуспели.

– Рядом с фюрером уже находятся люди, – примирительно молвил Скорцени, – которые морально готовят его к столь обыденному в сознании японцев, но столь необычайно мужественному в восприятии европейцев шагу.

– И тогда германцы останутся без фюрера?

– Тогда в эмиграцию подастся Имперская Тень. Великий Зомби.

– «Великий Зомби, сотворенный гением Скорцени» – так когда-нибудь будут отзываться об этом творении рук обер-диверсанта рейха пронырливые историки. И это «гением Скорцени» будет звучать, как «гением Микеланджело».

– Скорее всего, историю жизни двойника фюрера они будут начинать словами: «В годы Третьего рейха в Германии объявился некий проходимец, австриец с итальянской фамилией Скорцени…»

Они оба рассмеялись, и опять между каминами и снежно-лунным окном-бойницей воцарилось тревожное молчание.

– А не получится ли так, что вместе с ним в эмиграцию отправят настоящую Еву? Для правдоподобия.

– Пока что могу лишь сказать, что ее судьба будет решаться между правдоподобием смерти настоящего фюрера и правдоподобием жизни его двойника.

Альбина никак не отреагировала на эти его слова, она замерла в ожидании того, что еще скажет, чем утешит ее этот «диверсионный Скорцени». Вот только сам обер-диверсант решил, что все, что он мог сказать ей, он уже сказал.

«…Но если его появление в Берлине может оказаться погибельным и для этого города, и для армии, – вернулся обер-диверсант к прерванным размышлениям, – тогда почему бы не заманить Гитлера на какое-то время сюда, в этот замок, о существовании которого в качестве новой ставки фюрера враги даже не догадываются? А что, – с нежностью ощутил он на своей груди волосы Фюрер-Евы, вернувшейся в постель после очередных колдовских гаданий на поленьях камина, – устроить охоту бунтарей-заговорщиков на фюрера в охотничьем замке Вальхкофен! В этом что-то есть от высшего класса диверсионной авантюры».

– О чем вы думаете сейчас, мой диверсионный Скорцени?

– Раскладываю свой имперско-диверсионный пасьянс.

– И каковы результаты?

– Пока что не очень удачно.

– Вы уж постарайтесь, – с детской нежностью погладила его ладошкой по груди.

«В общем-то, превратить этот замок в еще одну ставку фюрера будет не так уж сложно. Хотя и не ко времени. Дополнительно укрепить подступы к нему несколькими дотами; приспособить под бомбоубежище подземелье, которое, находясь в скальном грунте, выдержит любой авианалет; ну а горные окрестности можно усеять частями СС, всевозможным общевойсковым сбродом и, конечно же, зенитными батареями».

Работы предстояло много, зато здесь фюрер полностью стал бы управляемым и оторванным от верховного генералитета, а значит, не составило бы особого труда заменить его Имперской Тенью. Тем более что ему, Скорцени, уже давно приказано было создавать здесь, в Баварских Альпах, в районе Берхтесгадена, Радштадта и Грасса, на германо-австрийском и германо-швейцарском пограничье, неприступную «Альпийскую крепость». Которая, по давнему замыслу, и должна была стать последним пристанищем-оплотом фюрера.

Хотя и при таком повороте событий тоже возникал вопрос: «Так все же пристанищем кого – фюрера или лжефюрера?! Борман и Геббельс пока что твердо решили для себя только одно: что они неотступно будут следовать за фюрером, оставаясь с ним до последних часов его жизни.

Впрочем, на этом этапе краха Германии и арийской идеи окончательные, стратегические решения принимаются уже не в Берлине и не в каком-либо из хорошо известных тебе волчьих логов фюрера, – напомнил себе Скорцени. – И ты это прекрасно знаешь. Фюрер всегда стремился быть под опекой Высших Посвященных, которых обожал, которым верил и на поддержку которых возлагал значительно больше надежды, нежели на армию, авиацию и ракетные полигоны в Пенемюнде. И вот теперь они отторгли его, предали и отторгли».

– Я понимаю, что в этом фюрерском пасьянсе далеко не все будет зависеть от вас, мой диверсионный Скорцени. И что такое пожертвовать какой-то там Альбиной Крайдер в то время, когда на полях сражений и за их пределами жертвуют миллионами других жизней!

– Когда я решу вас казнить, моя Фюрер-Ева, на нагрудной дощечке появится надпись: «Казнена за извращение армейской философии!»

– О казни я как раз и хотела повести речь. Смерть я постараюсь встретить достойно. Но хотелось бы под своим именем, а не под именем этой подфюрерной стервы Евы Браун.

– Ваше пожелание, Фюрер-Ева, будет учтено. На нагрудной дощечке появится уточненная надпись: «Некая Альбина Крайдер. Казнена за злостное извращение армейской философии».

– Вы неисправимы, мой диверсионный Скорцени.

– А нельзя ли расщедриться на более уточненную надпись на нагрудной дощечке казненного: «Вы – неподражаемы, мой диверсионный Скорцени!»?

Порой Отто действительно казалось, что судьба рейха решается сейчас не в Берлине, а в подземельях Антарктиды. Мало того, создавалось впечатление, что именно такой трагический исход, такой крах национал-социалистского рейха был запрограммирован где-то там, под сводами Золотой Пирамиды. Причем он вполне допускал, что Высшие Посвященные специально свели в этой войне два диктаторских режима, две великие империи, две мощные идеологии, чтобы, в конечном итоге, покончить с обеими. Только сначала руками коммунистов будут истреблены фашисты, а затем уже настанет очередь и самих коммунистов.

Даже согласившись на создание во Внутреннем Мире колонии Рейх-Атлантиды, Повелитель Внутреннего Мира Этлэн Великий в то же время, очевидно, решительно воспротивился появлению в новой подземной державе высших руководителей рейха. Эксперимент по созданию антарктической Рейх-Атлантиды он предпочитал начинать с чистого листа.

Конечно, все это пока что только предположения. Давно следовало бы встретиться с Посланником Шамбалы и обсудить эти вопросы с ним. Но он куда-то исчез, словно бы давал понять, что судьба гибнущего рейха уже не интересует его.

…Что же касается Евы Браун, то в ставку «Орлиное гнездо» фюрер ее не приглашал, да она и не стремилась туда. Неопределенность местопребывания фюрера, его постоянная взвинченность и всенарастающая подозрительность, а еще временная отчужденность от Евы Браун и заметное охлаждение в их отношениях – все это заставляло Скорцени избегать резких шагов, выжидать и терпеливо предугадывать,
Страница 19 из 33

как развернутся события дальше.

11

Февраль 1945 года. Германия. «Нордберг» – секретная база субмарин «Фюрер-конвоя» на побережье Северного моря. Борт субмарины «U-1212».

Едва ступив на трап, Мария Воттэ, прибывшая в мундире унтерштурмфюрера СС, тотчас же предупредила командира субмарины:

– Только не спешите с погружением. Нужно хотя бы полчаса для того, чтобы фюрер свыкся с гнетущей, полумогильной атмосферой вашей субмарины. – Она специально пропустила двойника фюрера Манфреда Зомбарта вперед и, пока тот осторожно, неуверенно продвигался по палубе подлодки к командному мостику, решила переговорить с фрегаттен-капитаном.

– А что, вам уже когда-нибудь приходилось бывать на субмарине? – спросил Роланд, как только встречавшие фюрера моряки, приветствуя его, вскинули руки.

– Нет, конечно. Тем не менее знаю, в каком отсеке находится наша каюта – вон в той части субмарины, справа от нас; и догадываюсь, что охранять фюрера, по всей видимости, будет вон тот рослый матрос, – указала на стоявшего у рубки, в числе нескольких других подводников, матросаштабсобер-ефрейтора Карцага, – судьба которого столь же страшна, как и его энергетика.

– Я немного наслышан о вас, унтерштурмфюрер Воттэ, и понимаю: если вам где-то очень нужно побывать, то вам не обязательно бывать там в действительности.

– Правильно сформулировано.

– Однако меня больше интересует состояние фюрера, – все же недовольно проворчал командир «Валькирии», – чем энергетика приглянувшегося вам матроса.

– Меня – тоже. Именно поэтому после пятнадцати минут его пребывания в каюте снова выведите фюрера сюда, на палубу. Хотя бы минут на десять. Он должен осознать, что из этой стальной гробницы выход возможен. Из этой и сегодня – еще возможен.

– Фюрер настолько боится замкнутого пространства?

– Он боится своих снов, в которых его все чаще живьем закапывают в могилу.

– Он вам в этом сознавался?!

– Если бы сознался, я бы сочла, что он готов к длительному переходу через Атлантику, и не настаивала бы на этой многочасовой прогулке на субмарине.

– Позвольте, а за себя вы не опасаетесь?

– Не больше чем вы теперь опасаетесь за себя, фрегаттен-капитан, в своем сиротском одиночестве, после ночи, проведенной на гибельных руинах родного дома.

На отразившееся на лице Роланда удивление Мария внимания не обращала. Добравшись в сопровождении штабсобер-ефрейтора до отведенной им с Манфредом подводной кельи, она увидела, как лжефюрер затравленно мечется по неожиданно просторной каюте, словно опасается, что сейчас его здесь закроют и, оставив субмарину, навсегда забудут.

– Присядьте, фюрер.

– Что? – замер он посреди каюты.

– Я сказала: присядьте, мой фюрер.

– Хотя бы вы… не называйте меня фюрером. Во всяком случае, пока мы наедине. И вообще, я имею право быть самим собой.

– Кем это, позвольте узнать?

– Манфредом Зомбартом.

Улыбка, которой плеснула ему в лицо Мария Воттэ, очень напоминала полусадистскую улыбку Скорцени.

– А кому вы здесь нужны в облике этого, как его там, Манфреда Зомбарта?! Кому вы, мразь, нужны?! Вы думаете, что вас приглашают сюда, отдают вам честь, приветствуют фюрерским приветствием, выставляют личную охрану и даже приставляют к вам одну из самых красивых и властных женщин рейха только потому, что вы – Манфред Зомбарт?! А что вы, тля казарменная, сделали для того, чтобы ваше имя значило для кого-либо в Германии хотя бы тысячную частицу того, что значит для всех нас, германцев, имя Адольф Гитлер?

– Но вы должны понять… – испуганно смотрел на нее Имперская Тень, сидя на небольшом стульчике и ухватившись рукой за краешек стола.

– Все, что я должна знать, я давно знаю без вас, – отрубила Воттэ. – Встать. Я сказала: встать! Вы хотите представать передо мной Зомбартом? – спросила она, наблюдая, как Имперская Тень медленно приподнимается со своего места в углу каюты, между столиком и лежанкой. А как только он поднялся, хищно произнесла: – Тебе очень хочется побыть здесь Зомбартом? Ну так будь им! – и отвесила такую мощную оплеуху, что Манфред вновь рухнул на стул.

– Как?! Вы решили позволить себе даже такое?!

– Неужели ты, мразь, считаешь, – буквально прорычала Мария, угрожающе склоняясь над ним, – что я снизошла бы до того, чтобы соблазнять в «Божественной купели» некоего казарменного придурка Зомбарта, если бы Скорцени не попросил провести вечер с неким кретином, из которого он пытается лепить если не фюрера, то хотя бы паршивого лжефюрера? Именно так: паршивого лжефюрера!

– Еще одно слово, и я пристрелю тебя!

– Одним из тех холостых патронов, которыми мы тебя снабдили? Послушай, может, мне плюнуть на данное Скорцени слово, выйти и объявить матросам, что в каюте их субмарины оказался человек, подло выдающий себя за фюрера?! Чтобы они тотчас же растерзали тебя?!

Зомбарт силился что-то ответить, но так и не смог.

Понаблюдав в течение этой паузы, как бледнеет и без того бледное лицо Зомбарта, провидица едва слышно навеяла ему:

– У тебя есть один способ спасти свою шкуру: это мужественно перенести прогулку на субмарине. Чтобы я получила право сообщить Скорцени, что ты готов к переходу через Атлантику. Иначе тебя попросту вздернут. Война завершается. Гитлер покидать рейхсканцелярию не намерен, да его и не очень-то хотят выпускать оттуда.

– Действительно не хотят?

– Речь сейчас идет о вас… мой фюрер, а не о Гитлере. И поскольку он остается, чтобы свести счеты с жизнью в своем бункерном кабинете, то вы, мой фюрер, – с каким-то особым сарказмом произносила Мария это «мой фюрер», – никому больше не нужны. По крайней мере, здесь, в Германии.

Понимая, что дальше накалять страсти бессмысленно, да и опасно, Воттэ выдержала небольшую примирительную паузу и уже совершенно иным, спокойным тоном сказала:

– Сейчас я приглашу командира, и вы отправитесь с ним осматривать субмарину. Кстати, насколько меня информировали, это не обычная боевая субмарина. Она принадлежит к секретному соединению субмарин «Фюрер-конвоя» и отличается особо крупными размерами. Здесь есть так называемые каюты для рейхс-гостей, в одной из которых мы сейчас находимся и которых на обычных субмаринах нет. Позывной субмарины – «Валькирия», именно так моряки и называют ее между собой. Вам эти познания пригодятся для поддержания разговора с фрегаттен-капитаном. И помните: вы – фюрер! Эти люди обожествляют или, по крайней мере, обязаны обожествлять вас. Вы должны заставить их обожествлять своего, то есть вами сотворяемого, фюрера.

Она сняла трубку внутреннего телефона и попросила связать ее с командиром.

– Фюрер хочет видеть вас, фрегаттен-капитан, – жестко произнесла она. – Он хотел бы ознакомиться с устройством субмарины. И скомандуйте, чтобы ваша субмарина выходила в море. Погружалась, или как там у вас это называется, и выходила.

– Как чувствует себя фюрер?

– Это самая большая субмарина в вашем соединении, фрегаттен-капитан? – абсолютно не отреагировала на его вопрос прорицательница.

– Нет, недавно спущены на воду три субмарины новейшего образца. На одной из них есть специальная каюта для очень высоких рейхсгостей, поэтому в настоящее плавание фюрер, очевидно, выйдет на ней. Моя субмарина была избрана случайно, просто
Страница 20 из 33

новейшие субмарины сейчас в океане.

Когда фрегаттен-капитан прибыл, Мария сказала, что она не станет утомлять их своим присутствием и вопросами, и доверительно сообщила, что тридцати минут ей вполне хватит для того, чтобы штабсобер-ефрейтор Карцаг посвятил ее в особенности моряцкой жизни.

Встретившись с ней взглядом, фрегаттен-капитан понимающе ухмыльнулся и кивнул.

– Карцаг получит соответствующие наставления, – молвил он, взглядом давая понять Марии, что и сам не прочь был бы оказаться на месте этого мощного везунчика. Зомбарт в это время рассматривал имевшийся в каюте спасательный жилет. Он тоже прекрасно понимал намерения провидицы. – Мы с фюрером вернемся не ранее чем через час. Я бы очень просил вас, мой фюрер, после осмотра субмарины оказать мне величайшую честь и пообедать в командирской каюте.

– Если только ваше длительное отсутствие, фрегаттен-капитан, не скажется на действиях команды «Валькирии», – сурово предупредил его Великий Зомби.

– У меня достаточно опытный старший офицер, мой фюрер.

Пока они обменивались репликами, унтерштурмфюрер внимательно следила за выражением лица Роланда, все пытаясь понять: догадывается он о том, что перед ним не фюрер, а его двойник, или не догадывается?

«Если и догадывается, – молвила себе, когда мужчины оставили ее в каюте одну, – то неплохо изображает простачка, прекрасно понимая, что за появлением здесь двойника фюрера тоже скрывается какая-то политическая игра».

Как только Карцаг вошел, Мария, не давая ему возможности опомниться и окончательно оробеть, храбро сомкнула руки на его шее:

– Если я скажу, что у меня в жизни никогда не было в постели моряка, – этого намека вам хватит? Или понадобится еще какой-то, более утонченный?

12

Январь 1945 года. Германия. Баварские Альпы. Охотничий замок Вальхкофен на берегу озера Вальхензее.

Уснули они только под утро, при этом Скорцени был уверен, что в сладострастные утренние часы он окажется предоставленным самому себе: вдали от столицы, от начальства и вождей; в обнимку с прекрасной женщиной – пусть и не такой уж любимой, но все же щедро подаренной ему судьбой на этом заснеженном предфронтовом предгорье.

«Альпийская ночь, – мысленно бормотал он, погружаясь в предутреннюю истому, – прекрасная альпийская ночь! Блаженственно!»

Но именно эта, подаренная ему судьбой женщина безжалостно, хотя и сочувственно, вынуждена была вырвать его из запоздалого блаженства, чтобы вернуть к холодной фронтовой реальности.

– Сюда готов ворваться ваш адъютант, гауптштурмфюрер СС Родль.

– Дьявол меня расстреляй.

– С дьяволом все понятно. А что сообщить томящемуся в коридоре Родлю?

– Вы же знаете, Фройнштаг, что пистолет у меня в кобуре, – сонно пробормотал Скорцени.

– А при чем здесь ваш пистолет? – поинтересовалась Альбина, прощая ему упоминание Фройнштаг.

Она давно была знакома с оберштурмфюрером Лилией Фройнштаг[10 - Подробнее об отношениях Отто Скорцени и Лилии Фройнштаг – в моих романах «Похищение Муссолини», «Черный легион», «Ветер богов». – Автор.], которая помогала ей входить в образ Фюрер-Евы, и также давно знала о том, что Отто и Лилию давно связывает «постельная дружба». Именно так – «постельная дружба» – и охарактеризовала свои отношения с первым диверсантом рейха сама Фройнштаг, давая при этом понять, что как женщина она заслуживает более естественной роли, чем «постельная женщина».

– Чем-то же вы должны застрелить моего адъютанта.

– Он только что из штаба полка альпийских стрелков, – объяснила Альбина. – Вас требуют к телеграфному аппарату.

– Из Берлина! – послышался из-за двери голос Родля.

– Убирайтесь к черту, Родль! А еще лучше, пойдите и узнайте, чего там от меня хотят.

– Это невозможно! Требуют вас, господин оберштурмбаннфюрер!

– Неужели эти пьяные карабинеры опять арестовали Муссолини?! – совершенно искренне изумился «освободитель великого дуче». – В следующий раз придется похищать не Муссолини, а карабинеров.

– Вполне допускаю, что арестовали. Но требуют вас из штаба Гиммлера! Просят, чтобы вы лично подошли к аппарату!

– Гиммлера тоже пристрелить? – ехидно поинтересовалась Альбина, усаживаясь в то же кресло у камина, в котором вчера преподносила оберштурмбаннфюреру уроки оральной нежности, и пытаясь хоть как-то привести себя в порядок.

Как ни странно это выглядело, однако Крайдер вновь появилась в своем нежно-розовом пеньюаре и вновь, в который уже раз, демонстрировала абсолютное невосприятие к холоду. Какое-то непостижимое для европейца, почти эскимосское невосприятие. К тому же, поглядывая на нее, Отто ощущал, что его опять влечет к этой женщине в соблазнительном пеньюаре, столь неестественно выглядевшем между погасшим камином и промерзшим окном. Жаль только, что к страстям его Альбина оставалась такой же демонстративно невосприимчивой, как и к холоду.

Правда, в течение ночи Скорцени несколько раз оговаривался, называя ее Фройнштаг, и хорошо, что у Крайдер хватило такта так ни разу и не одернуть его. Но это не значит, что она смирилась с сексуальным беспамятством обер-диверсанта.

– Гиммлера – нет, – проворчал Скорцени, отбрасывая часть одеяла и поспешно одеваясь. При дневном свете на него всегда нападала какая-то юношеская стеснительность, справляться с которой так и не научился. И хорошо еще, что Фройнштаг, не ведавшая такого чувства, как любовный стыд, всячески пыталась избавить своего любимого мужчину от этой «девичьей химеры»: она-то как раз предпочитала секс под лучами солнца. Луна ее не вдохновляла.

– Потому что Гиммлера вы все же побаиваетесь.

– Вы не прагматичны, Фройнштаг… простите, Крайдер. Все намного проще: адъютанта Господь мне пошлет другого, а Гиммлера – уже нет. Второго Гиммлера – ни найти, ни выдумать уже невозможно, дьявол меня расстреляй.

– Какая глубина мысли! А главное, рейхсфюреру очень повезло.

– Не дразните меня, Альбина. Нет никого страшнее в гневе своем, чем не вовремя разбуженный Скорцени.

Альбина подошла к мужчине и по-детски уперлась теменем ему в ту часть груди, которую он все еще не успел спрятать под не застегнутой армейской рубашкой. Это были минуты женского блаженства. Альбине трудно было бы убедить себя, что она влюблена в этого мужчину, ибо ничего похожего на традиционную влюбленность у нее не просматривалось. Да и «самый страшный человек Европы» – далеко не тот человек, к которому можно было воспылать девичьей влюбленностью. Но все же что-то между ними происходило такое, что нельзя было воспринимать только через постельные оргии. Во всяком случае, за этим мужчиной она в прямом смысле пошла бы на край света, и только под его властью она согласна быть рабыней.

«Не отчаивайся, – осадила себя Крайдер, – “на край света” – это тебе еще предстоит». А вслух спросила:

– Мне дожидаться вас здесь, мой диверсионный Скорцени?

– Лучше – в столовой. Я прикажу, чтобы вас хорошо накормили, а тем временем опять развели огонь в каминах.

– Мы проведем еще одну ночь здесь, вместе?

– Мы проведем еще много ночей, у многих каминов, – любовно прогромыхал своим невовремя разбуженным басом Скорцени. Альбина, конечно же, не поверила, но все равно посмотрела ему вслед по-девчоночьи благодарно и
Страница 21 из 33

растроганно.

«Может, – подумал оберштурмбаннфюрер, – она не рассчитывает, что в эту прикаминную постель мы заберемся еще днем. Но, скорее всего, именно так оно и будет».

Когда Скорцени вошел в здание штаба, все пять офицеров, два из которых были подполковниками, то есть равными по чину с обер-диверсантом рейха, а один – в чине полковника, – подхватились со своих мест, словно увидели перед собой генерала.

– Что здесь происходит, дьявол меня расстреляй? – прорычал Скорцени так, словно ворвался в логово заговорщиков.

– Обсуждаем ситуацию на западных фронтах, – встревоженно объяснил полковник Никольс. – Стало известно, что две дивизии американцев движутся в нашем направлении.

– Так остановите их, полковник! – еще воинственнее прогромыхал оберштурмбаннфюрер. – Какого дьявола?! Что тут обсуждать?

Полковник растерянно переглянулся со сгрудившимися по ту сторону застеленного картой Южной Германии стола и еще более беспомощно пожал плечами:

– Это невозможно, господин комендант «Альпийской крепости», – осипшим голосом промямлил он, удивив Скорцени своим обращением.

Отто знал, что в свое время из ставки фюрера во все части, расположенные в Альпах, направлена была директива фюрера с приказом о создании «Альпийской крепости» и что создание «альпийских редутов» поручается оберштурмбаннфюреру СС Отто Скорцени. Но еще никто и никогда не обращался к нему так, как обратился этот восточный тиролец: «Господин комендант “Альпийской крепости”».

– А то, что какие-то две паршивые дивизии янки движутся сюда, в сердце Баварских Альп, и их некому остановить, – это возможно?! Чего вы ждете, мои неукротимые бонапарты? Поднимайте своих стрелков-тирольцев и сметайте все на своем пути. И никаких псалмопений по этому поводу! Никаких псалмопений!

– Это приказ? – побледнел приземистый, худощавый, как все восточные горцы-тирольцы, полковник.

– Это пожелание, – неожиданно вмешался вошедший вслед за своим патроном адъютант Родль, вовремя сообразив, что полковник попросту не знает особенностей характера первого диверсанта рейха и еще не научился понимать, когда Скорцени говорит всерьез, а когда мрачно, по-диверсантски, шутит.

– Но для начала, изройте все окрестные горы дзотами и снайперскими точками, – как ни в чем не бывало уточнил Скорцени, прощая Родлю его вмешательство, а полковнику Никольсу – его наивность.

– Именно этим мы сейчас и занимаемся, господин комендант.

– Вся надежда теперь только на ваших альпийских стрелков-тирольцев, полковник. Только на них, дьявол меня расстреляй.

Скорцени помнил, что почти весь полк был укомплектован австрийцами из Восточного Тироля[11 - Восточный Тироль – историческая область Австрии, расположенная на границе с Италией. Из этих горцев штаб вермахта формировал части альпийских стрелков; в частности, немало из них входило в состав дивизии «Эдельвейс», действовавшей в свое время на Северном Кавказе.], из района Никольсдорфа, привыкшими к горным условиям и к альпийским ледникам и прекрасно владеющими своими кавалерийскими карабинами.

– Господин оберштурмбаннфюрер, – появился из соседней комнаты начальник связи полка, – я уже сообщил в штаб рейхсфюрера, что вы прибыли и находитесь у телеграфного аппарата.

– А где я могу еще находиться?

Когда Отто скрылся в соседней комнате, полковник Никольс вновь переглянулся со своими офицерами. Все они выглядели так взлохмаченно, словно только что по ним прошелся горный смерч. Они понятия не имели, зачем Скорцени появился в замке Вальхкофен, но понимали, что появился он не случайно. За этим, рассуждали штабисты, конечно же, должна последовать какая-то фронтовая авантюра, наподобие той, которую совсем недавно, в декабре прошлого года, Скорцени осуществил в Арденнах[12 - Речь идет об осуществленной Скорцени операции «Гриф», в результате которой несколько его диверсионных отрядов, переодетых в английскую форму, действовало в тылу противника во время арденнского наступления группы армий «Б» под командованием генерал-фельдмаршала Моделя и группы армий «Х» генерал-полковника Штудента. Эти события описаны в моем романе «Операция “Гриф”», из цикла романов «Война империй», который готовится к изданию. – Автор.] и за которую фюрер наградил его почетной планкой к Рыцарскому кресту.

Поэтому, когда оберштурмбаннфюрер потребовал, чтобы их полк альпийских стрелков, имевший на своем вооружении всего лишь одну батарею устаревших австрийских гаубиц, двинулся вперед и где-то там, очевидно, в районе Шварцвальдского нагорья, остановил две дивизии американцев, полковник и его подчиненные никакого подвоха в этом приказе не узрели. Мало ли что может взбрести в голову этому диверсионному авантюристу!

Как только Скорцени появился в замке, в полку сразу же стали распространяться слухи, что их готовятся перебросить в Северную Италию для поддержки Муссолини, прижатого войсками, верными королю, к австрийской границе, и добиваемого красными партизанами. Так что версия выглядела вполне правдоподобной.

А вот появлению в том же замке какой-то смазливой эсэсовки никто никакого значения не придал. Мало ли существует женщин, тем более эсэсовок, с которыми имеет право развлекаться в перерывах между заданиями личный агент и любимчик фюрера, совершавший во имя Германии подвиг за подвигом! Интригуя на их любопытстве, адъютант Скорцени умудрился выкачать из офицеров полка не одну кружку дармового баварского пива.

– Получено предупреждение: сейчас начнет поступать приказ Гиммлера, – почти торжественно объявил капитан-связист. Не так уж часто ему приходилось принимать телеграммы от столь высокого эсэсовского чина.

– Не интригуйте меня, – уселся Скорцени перед аппаратом на поданный ему грубо сколоченный стул. – Я и так растроган, дьявол меня расстреляй!

Медленно приходивший в себя, но все еще бледный полковник Никольс еще не знал, что в эти мгновения, видя перед собой на телеграфной ленте слова приказа рейхсфюрера Гиммлера, точно так же бледнеет самый бесстрашный человек рейха. Это, конечно же, доставило бы ему удовольствие.

«Оберштурмбаннфюреру Скорцени. Срочно. Совершенно секретно, – читал герой неудавшегося арденнского наступления. – Приказ № 831. Всем находящимся в вашем подчинении истребительным батальонам со всеми имеющимися подразделениями сегодня же выступить к Шведту-на-Одере и создать плацдарм восточнее Одера, чтобы в дальнейшем перейти оттуда в наступление и нанести решительный удар по противнику. Командиром всех войск, находящихся в районе Шведта-на-Одере, назначаю оберштурмбаннфюрера СС Отто Скорцени. Командующий группой армий “Висла” Гиммлер»[13 - Исторический факт. 31 января 1944 года Скорцени действительно получил приказ подобного содержания от Гиммлера, которого фюрер к тому времени, неожиданно для всего генералитета рейха (поскольку Гиммлер вообще не имел какого-либо опыта командования военными соединениями, какого-либо боевого опыта!), назначил командующим группой армий «Висла».].

Аппарат умолк, а Скорцени еще с минуту сидел перед ним и, поигрывая желваками, смотрел на застывшую ленту с душещипательным посланием Гиммлера.

То, что он только что прочел, представлялось ему полным
Страница 22 из 33

абсурдом. Во-первых, он знал, что все истребительные батальоны понесли большие потери, ослаблены, а главное, их нерационально и почти бессмысленно использовать на каком-либо участке фронта в открытых боях, во время которых русские будут перемалывать их своими катюшами и авиацией.

А во-вторых, не для того он готовил своих диверсантов на специальных курсах особого назначения «Ораниенбург»[14 - Под этим ничего не говорящим названием скрывалась особая разведывательно-диверсионная школа, в которой готовили не только диверсантов, но и руководителей повстанческих движений для тех стран, которые фюрер намеревался держать в орбите своего влияния. Руководил этими курсами сам Отто Скорцени.], а также в других разведшколах и лагерях специальной подготовки. Понятно, что куда рациональнее было бы сосредоточить их сейчас здесь, в районе «Альпийской крепости», а уже отсюда, несколькими диверсионными рейдами пройтись по тылам англо-американцев, повторяя операцию в Арденнах. Или же бросить их на укрепление обороны центрального сектора Берлина, в районе рейхсканцелярии.

– Что вы застыли передо мной, капитан, как шотландский стрелок перед оголенной королевой? – наконец обрел Скорцени дар речи, а вместе с ним – и дар своего мрачного, непостижимого юмора. – Карту северо-восточной Германии сюда!

Карта нашлась очень быстро; чего-чего, а карт в этом легковооруженном, «карабинном» и в условиях современной войны почти небоеспособном полку оказалось предостаточно. Скорцени развернул ее на коленях и, переведя взгляд северо-восточнее Берлина, отыскал на Одере небольшой городок Шведт-на-Одере. Первое, что его поразило, – русские уже в каких-нибудь ста пятидесяти километрах от Берлина. А если учесть, что южнее Шведта, в районе городка Бад-Фрайенвальде, река делала огромный изгиб в сторону столицы, – то и в пределах ста километров.

Именно этот изгиб давал ему отгадку «полководческого замысла» Гиммлера: если создать мощный плацдарм напротив Шведта, на правом берегу Одера, то со временем можно будет ударить с севера по русским войскам, втянувшимся во фрайенвальдский мешок, отрезав их от основной массы русских. Однако понимал он и то, что подобный плацдарм имел бы смысл где-нибудь на Висле, год назад. Но не теперь, когда благоразумнее было укреплять левый берег реки, а не играться в ганнибальские игрища на захваченном русскими правобережье, бросая при этом в бой остатки отборных истребительных батальонов. Некогда полноценных и даже элитных.

– Что вы опять застыли, капитан? Облачите-ка имеющийся на ленте текст в форму приказа, отпечатанного на нормальном листе бумаги и заверенного подписью полковника Никольса и печатью полка.

– Есть подготовить письменный приказ!

Поморщившись от его крика, Скорцени с грустью посмотрел ему вслед и опять нацелил свой взор на карту в районе Шведта-на-Одере. Хотя единственное, чего ему сейчас хотелось, – это плюнуть на карту и приказ Гиммлера и вернуться в охотничий замок, к бренным телесам неутомимой, не знающей девичьего стыда и мнимой стеснительности Фюрер-Евы.

…То, что идея бросить на этот плацдарм Скорцени со своими батальонами родилась в голове самого Гиммлера – это было ясно. Рейхсфюрер уже вовсю заигрывал с американцами и даже пытался вести с ними самостоятельные, втайне от Гитлера и Бормана, переговоры. Но при этом ему все время приходилось ощущать на своем затылке дыхание личного агента фюрера по особым поручениям, готового по первому же намеку фюрера наброситься на его штаб. Как когда-то, во время июльского заговора против Гитлера, набросился со своим фридентальским батальоном особого назначения «Ост», под командованием барона Фелькерсама, и частью охранного батальона «Великая Германия» – на расположенные на Бендлерштрассе штабы генералов Фромма и Бека.

…Войдя в общую комнату, в которой полковник все еще совещался со своим несгибаемым штабом с таким глубокодумием, словно в миле отсюда ожидали своей жертвенной крови поля Ватерлоо, оберштурмбаннфюрер приказал Никольсу немедленно связаться с расположенным неподалеку запасным аэродромом и от его, Скорцени, имени приказать, чтобы там приготовили транспортный самолет.

Услышав о транспортном самолете, полковник молитвенно уставился на обер-диверсанта.

– Куда нас будут перебрасывать?

– Вас, полковник, – никуда. Вы со своим бессмертным штабом так и просовещаетесь здесь до последнего залпа этой войны.

– Извините, господин оберштурмбаннфюрер, но мы располагаемся там, где нам было в свое время…

– Вермахт, – прервал его Скорцени, – люфтваффе, кригсмарине и даже несгибаемые войска СС – все, решительно все потерпят в этой войне сокрушительнейшее поражение. И только ваш бессмертный тирольский полк выйдет из этой войны непобедимым, не произведя при этом ни единого выстрела в сторону врага!

– Но, видите ли, – вновь попытался что-то объяснить командир бессмертных и непобедимых тирольцев, однако Скорцени все так же жестко осадил его:

– Оправдываться вы будете перед Народным трибуналом под председательством Фрайслера[15 - Под председательством Роланда Фрайслера (1892–1945) были приговорены к смертной казни многие участники июльского (1944 года) заговора против фюрера.], – вновь прибегнул к своей тактике мощной психологической атаки Скорцени. Тактике, которая до сих пор в его диверсионно-актерском исполнении срабатывала всегда: и по отношению к своим, и по отношению к врагам. – Но пока этот приговор не прозвучал, сообщите-ка мне: ваши полковые разведчики проходили хоть какую-то специальную подготовку?

Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что Никольс не сразу сообразил, о чем это оберштурмбаннфюрер. Несколько мгновений он – худенький, низкорослый – стоял перед громадиной Скорцени, как карлик перед деревенским громилой и, вытянув шею, напряженно всматривался ему в глаза, пытаясь понять: шутит Скорцени (опять шутит?!) или все же вопрос прозвучал всерьез?

– Разведчики? – пожал он плечами. – Кажется, да, как было предписано.

– У нас есть взвод разведки, – пришел ему на выручку один из подполковников. – Его служащие проходили ускоренную подготовку в лагере под Пенцбергом в начале прошлого года…

– Да-да, все так и было, – попытался приободриться полковник.

Очевидно, речь шла о каком-то местном вермахтовском лагере ускоренной подготовки армейских разведчиков, о котором Скорцени даже не слышал, но, чтобы подыграть полковнику, напыщенно произнес:

– Ну, если в знаменитом секретном лагере под Пенцбергом!.. И вообще, вы почему это скрыли от меня, что у вас имеется целый взвод таких храбрецов?

– Они у нас по штату, – вновь сник полковник Никольс.

– Так, может, среди них обнаружится и несколько фронтовиков?

– Человек пять – не больше, направленных сюда после госпиталя.

– В таком случае быстро сформируйте мне отделение из наиболее крепких и фронтовых и благодарите карающего Господа и милующего Скорцени, что на сей раз полку удалось обойтись малой кровью, – дожимал он командира полка, который пока что, до окончательного узаконивания «Альпийской крепости», никоим образом не обязан был подчиняться ему.

Поблагодарив только «милующего Скорцени», полковник тотчас же связался со своим
Страница 23 из 33

знакомым, начальником запасного аэродрома, и уже через полминуты обер-диверсант слышал, как он орал в трубку: «Да мне наплевать на то, имеются у вас самолеты или нет! Вы обязаны выполнить приказ коменданта “Альпийской крепости”! Скорцени, кого же еще?! Оберштурмбаннфюрера СС Отто Скорцени – слышали о таком?! Того самого, подполковника, того самого!»

…Да, тогда, после молниеносно проведенной первым диверсантом рейха карательной операции «Валькирия», германский генералитет еще долго содрогался от расстрелов во внутреннем дворе самого Бендлерштрассе, от приговоров Народного трибунала. А то и в смертельных петлях виселиц тюрьмы Плетцензее. Поэтому замысел Гиммлера ему был ясен: собрать охранные батальоны и во главе со Скорцени бросить их на гибель где-нибудь в районе Шведта-на-Одере. Неясно было только, кто подсказал ему, что плацдарм следует создавать в районе именно этого городка, севернее изгиба реки, подумалось Скорцени; сам рейхсфюрер до этого вряд ли додумался бы.

* * *

Прежде чем отбыть на аэродром, Скорцени на предоставленной ему машине вернулся в замок и сразу же встретился с начальником расположившегося здесь же отделения гестапо унтерштурмфюрером Кройтом. Этот гестаповец прекрасно знал о существовании Альбины Крайдер, но понятия не имел, кто она такая, и даже не имел права интересоваться ее персоной. Сам тот факт, что женщина пребывала под покровительством Скорцени, приводил его в чиновничий трепет.

– Через два часа я отбываю в Берлин, в распоряжение фюрера, для выполнения очередного задания, – прогромыхал своим басом Скорцени, войдя в кабинет начальника отделения гестапо, располагавшийся в просторном флигеле, некогда служившем охотникам своеобразным заезжим двором.

– И какого задания не сей раз? – не удержался Кройт, но, встретившись с изумленным взглядом Скорцени, тотчас же поспешил извиниться за излишнее любопытство.

– Вы всегда задаете подобные вопросы офицерам СД, лейтенант Кройт?

– Простите, господин оберштурмбаннфюрер, но я знаю обо всех ваших операциях, я восхищаюсь ими и, собственно, в войска СС я попросился только потому, что форму офицера СС носит диверсант Скорцени.

– Шеф гестапо Мюллер на вас обиделся бы. А я – снисходительно прощаю. Мало того, я поручаю вам особо секретную операцию.

– Какую именно? – загорелись глаза унтерштурмфюрера.

Эберхарду Кройту едва исполнилось девятнадцать, и в армию он пошел еще два года назад добровольцем, прервав обучение в какой-то местной технической школе. Обер-диверсант уже знал, что является кумиром этого парня, и только поэтому относился к его уже не впервые проявлявшемуся любопытству снисходительно.

– Вы видели женщину, с которой я приехал?

– Госпожу Крайдер? Конечно. Я сразу обратил внимание: красивая женщина.

– Это я и сам каким-то странным образом определил. Поэтому сразу же довожу до вашего сведения, что эта прекраснейшая из женщин – оберштурмфюрер СС. Вы слышали, что я сказал, лейтенант?

– Она – обер-лейтенант войск СС.

– И мой специальный агент.

– И ваш специальный агент, – охотно подтвердил Кройт, – именно так я и понял.

– Только что она сумела ликвидировать агентурную сеть русских здесь, в Баварии. Однако ликвидировали мы не всех. Есть сведения, что русская разведка охотится за ней. Поэтому какое-то время ей понадобится находиться здесь. Под вашей личной охраной. Питаться она тоже будет вместе с вами. А посему слушайте мой приказ: с этой минуты хватать и под пытками допрашивать каждого, кто осмелится интересоваться ее особой. Через пару дней я прикомандирую сюда одного из своих подчиненных, который облегчит вашу задачу. Занимать она будет ту же комнату, которую занимает сейчас. – Скорцени умолк, однако гестаповец понимал, что сказал он еще не все.

Скорцени и в самом деле замялся, обдумывая, как бы поделикатнее высказать самую главную свою просьбу.

– Дело вот в чем, унтерштурмфюрер. Крайдер – женщина своенравная и терпеть не может какой-либо опеки. В то же время отвечать за нее нам с вами придется перед самим фюрером, который просто обожает ее.

– Она стоит этого, – вытянулся унтерштурмфюрер перед Скорцени почти по стойке «смирно». – Я не подведу фюрера.

– Вы все правильно поняли, унтерштурмфюрер. Она не должна самостоятельно оставлять пределы замка. Да, я понимаю, что она очень восхищена местной природой, но… Наш фюрер время от времени любит повторять: «Стоит предоставить людям личную свободу, и они начинают вести себя, как обезьяны». Вы что, не согласны с мнением фюрера, Кройт?

– Я-я-я этого не сказал, – испуганно покачал головой лейтенант СС. Скорцени уже знал, что недавно этот парень серьезно поскандалил со своим шефом из Штайнгадена, и тот угрожает отправить его на фронт, поэтому парень основательно напуган.

– А вы скажите, проявите свою личную свободу!.. – начал было входить в свою традиционную роль Скорцени, но в это время в дверях появился его адъютант гауптштурмфюрер Родль.

– Самолет уже на аэродроме, – сообщил он. – Во время полета машина попала под атаку английского штурмовика и получила пробоину. Механики обещают через пару часов подготовить его к полету.

– И никаких блужданий по окрестностям, никаких лыжных прогулок, – словно бы не обратил внимания на его доклад Скорцени. – Два-три выезда в горы, но только вместе с вами, Кройт, и обязательно под охраной. Вы поняли меня?

– Так точно!

– А главное, повежливее с ней, дьявол меня расстреляй, повежливее! О ее пребывании в замке по своему ведомству не докладывать. Дальнейшие указания будете получать только от меня.

Уже оставляя кабинет начальника отделения гестапо, Скорцени вдруг остановился и, поморщив лоб, спросил:

– Как там фамилия вашего шефа из Штайнгадена? Ну, того, который угрожает разжаловать вас до унтершарфюрера[16 - Чин унтершарфюрера СС соответствовал общеармейскому (вермахтовскому) чину унтер-офицера.] и отправить на фронт?

– Вам известно даже это?! – удивленно взглянул Кройт, но почему-то не на Скорцени, а на его адъютанта, словно ожидал от него подсказки.

– Вас спросили его фамилию и чин, – жестко напомнил Родль, зная, как Скорцени способен взрываться после таких наивных вопросов.

– Гауптштурмфюрер Шлипер.

– Наберите его номер, – приказал Скорцени и кивком головы показал Родлю: «Ваш выход, адъютант».

– Гауптштурмфюрер Шлипер? – тотчас же взялся за телефонную трубку адъютант. – Я – гауптштурмфюрер Родль, адъютант личного агента фюрера по особым поручениям и коменданта особого укрепленного района «Альпийская крепость» Отто Скорцени. Сейчас с вами будет говорить сам оберштурмбаннфюрер Скорцени.

– Вы получили приказ фюрера, из которого следует, что вверенный вам район находится теперь в зоне «Альпийской крепости»? – прорычал Скорцени, буквально вырвав трубку из рук адъютанта.

– Так точно, получил, – услышал он в трубке высокий, козлиный какой-то голосок Шлипера.

– А у моего адъютанта создалось впечатление, что вы этого приказа фюрера в глаза не видели. Или, может, вы не согласны с ним?

– Я не могу себе такое…

– Нет, вы так и скажите: «Меня не интересует мнение фюрера по поводу того, как Баварские Альпы следует превращать в неприступные для врага редуты, последние
Страница 24 из 33

редуты рейха!» – совершенно сбивал он с толку владельца тоненького козлиного голоска, не позволяя ему при этом и слова молвить в ответ. – Вы слышали, Шлипер: последние редуты. И это не я сказал, это сказал фюрер! И сказал он это о нашей благословенной Богом Баварии, столица которой, Мюнхен, стала родиной национал-социализма. Родиной, а не пристанищем всякого бездельничающего сброда и все еще не повешенных дезертиров. Или вы и с этим тоже не согласны?!

– Вы, очевидно, не так поняли меня.

– Что вы там блеете, Шлипер, как гимназистка накануне первого аборта? Какого дьявола ваша территория забита всяким сбродом, именующим себя беженцами, каждый второй из которых – дезертир?!

– Наши агенты совместно с патрулями полевой жандармерии…

– А я сказал: очистить! Причем самым решительным образом! – громыхал Скорцени в трубку так, что своды кабинета Кройта буквально содрогались от его баса. – И еще. Моя ставка находится сейчас в замке Вальхкофен, и он же, по всей вероятности, в скором времени станет ставкой фюрера. Так вот, комендантом этой ставки назначен оберштурмфюрер Кройт. А я сказал: оберштурмфюрер, – настоял Скорцени, хотя окончательно сбитый с толку Шлипер и не собирался возражать. – Поэтому немедленно подготовьте представление о повышении его в чине, начертав на нем: «По личному приказу личного агента фюрера Отто Скорцени». По личному!

– Представление будет готово сегодня же, – пропел своим странноватым для мужчины, а тем более – для офицера гестапо, голоском гауптштурмфюрер. Но только потому, что Скорцени специально выдержал небольшую паузу, чтобы дать ему пропеть эти заверения.

– И займитесь, наконец, своими прямыми обязанностями, Шлипер! Не заставляйте меня усомниться в целесообразности вашего пребывания в рядах СС. Прямо скажу: вы меня огорчаете, Шлипер! А я никому не советую огорчать меня, слышите, вы, Шлипер или как вас там, – никому! – швырнул он трубку на рычаг и, не обращая внимания ни на Кройта, ни на Родля, вышел из кабинета.

Выходя вслед за ним, Родль снисходительно взглянул на все еще растерянно стоявшего за столом Кройта. Это был победный взгляд режиссера, который гордился талантом буквально из ничего сотворенного им великого актера.

13

Апрель 1945 года. Германия. Ставка рейхсмаршала Германа Геринга в Баварских Альпах, в районе Берхтесгадена.

Выслушав генерала, Геринг еще несколько мгновений стоял молчаливо, почти всем туловищем наваливаясь на стол, а затем медленно и не сводя глаз со своего представителя в рейхсканцелярии, осел в кресло.

– Вы тоже уверены, что это решение фюрера – окончательное? – И от генерала не скрылось то, как по-охотничьи азартно загорелись глаза бывшего первого аса рейха.

– Возможно, фюрер и изменит свои взгляды на ситуацию, вот только русские своего стремления во что бы то ни стало захватить его живьем – не изменят. В этом можно не сомневаться.

– Я придерживаюсь того же мнения, считая, что фюрер подписал себе приговор, – цинично ухмыльнулся Геринг, не проявляя при этом ни капли сочувствия или сожаления. – Так что теперь дни его сочтены. Но это его воля, и никто из нас не вправе…

– А вот что касается переговоров с англо-американцами, то… – Коллер выдержал паузу, еще выразительнее вытянулся по стойке смирно и, одернув френч, уже более тихим, почти вкрадчивым голосом продолжил: – На предложение Бормана о том, чтобы фюрер лично начал эти переговоры, тот ответил: «Это следует поручить Герингу. Пусть он занимается этим. Геринг – более подходящая для таких переговоров фигура, нежели я. Он гораздо лучше умеет обходиться с противной стороной». Понятно, что, услышав это…

– Стоп! Вот здесь уже торопиться не надо. Повторите-ка мне, Коллер, все то, что вы только что сказали. Слово в слово повторите именно то, что произнес фюрер. Надеюсь, вы понимаете, насколько в этом вопросе важны любые нюансы? И еще раз перечислите имена всех присутствовавших при этом разговоре.

Генерал покорно выполнил просьбу Геринга, стараясь как можно точнее воспроизвести всю сцену разговора и перечислить всех присутствовавших, кого ему только удалось запомнить.

Рейхсмаршал нервно потер руки, вновь задумчиво посмотрел в окно, из которого открывался вид на «альпийскую гробницу» и, молитвенно уставившись на нее, произнес:

– А ведь я предчувствовал, что сегодня что-то должно было произойти, явственно предчувствовал.

– И это действительно произошло, – подтвердил генерал, однако Геринг, словно бы не расслышав его, возмутился:

– Что вы опять умолкли, Коллер?

– Понятно, что, услышав эти слова фюрера, я, как ваш личный представитель в рейхсканцелярии, счел необходимым немедленно вылететь из Берлина, чтобы как можно скорее передать волю фюрера и уведомить о той исторической миссии, которая отныне на вас возложена. У меня все, мой… рейхсмаршал, – еле удержался генерал, чтобы не сказать: «Мой фюрер». – Кстати, я побаивался, как бы Борман и Геббельс… не забыли сообщить вам об этом историческом решении фюрера.

– Почему же вы сразу не сказали мне об этом решении? – наконец начал натужно подниматься со своего кресла Геринг, по-привычке одергивая пиджак, словно это был армейский френч, и силясь вытянуться по стойке. – Почему вы тянули, Коллер? Ведь то, что вы услышали от фюрера, совершенно меняет ситуацию, меняет расстановку сил в рейхе. А главное, теперь дорога? каждая минута.

– Именно поэтому я здесь, господин рейхсмаршал. При этом я помню об указе фюрера, которым вы объявлены были преемником в случае его смерти и полномочным представителем, наместником фюрера «в случае непредвиденных обстоятельств»[17 - Речь идет об указе Гитлера от 29 июня 1941 года, которым Геринг был объявлен официальным правопреемником фюрера в случае его смерти и наместником – в случае непредвиденных обстоятельств. Впрочем, устно Геринг был объявлен правопреемником фюрера еще 31 августа 1939 года, а за день до этого назначен председателем Имперского совета по обороне.].

– Это хорошо, что вы помните об этом, генерал Коллер, это хорошо. Потому что многие то ли успели позабыть об этом, то ли принципиально стараются об этом не вспоминать. Словно бы такого указа никогда не было или же фюрер когда-либо отменял его. И это тоже оскорбительно, генерал. Это оскорбительно!

– Но им следует напоминать об этом, господин рейхсмаршал, решительно напоминать! – с истинно армейской твердостью произнес генерал.

– Кстати, те, кто присутствовал при этом заявлении фюрера… Как они отнеслись к распоряжению главы нашего государства? – умышленно употребил Геринг термин «распоряжение». – Прежде всего я имею в виду Бормана и Геббельса.

– Это повергло их в смятение. Не преувеличиваю: в полное смятение.

– Привело, говорите?..

– Именно так, господин рейхсмаршал, в смятение. Просто я не знаю, как еще можно определить это состояние. Возразить фюреру они, конечно, не посмели, однако заметно было, что такое распоряжение оказалось для них полной неожиданностью. Они знали о некоторых, скажем так, сложностях, возникших в ваших отношениях с фюрером…

– Это понятно, Коллер, это понятно! – вновь занервничал Геринг. Всякое напоминание о размолвке с фюрером все еще было неприятно ему.

– …Поэтому рассчитывали, что
Страница 25 из 33

фюрер поручит заниматься переговорами кому-то из них, скорее всего Борману. Так что приказ, именно приказ фюрера о начале ваших переговоров с представителями враждебной стороны остается в силе.

– Именно так, генерал: он остается в силе, – постучал костяшками согнутых пальцев по столу новоявленный наместник фюрера. – Коллер, подберите из числа моих штабистов еще двух офицеров; вместе с адъютантом Ингеном вы составите штаб наместника фюрера.

– Рад слышать это, господин рейхсмаршал.

– И еще, срочно вызовите из Берхтесгадена, из фюрер-ставки «Бергхоф», начальника рейхсканцелярии доктора Ламмерса.

– Этого еще зачем? – не мог скрыть своего давнишнего неприятия Ламмерса генерал Коллер.

– Понадобится юридическое толкование указа фюрера, которое он должен дать в присутствии вас и нескольких офицеров моего личного штаба.

– В таком случае, да, – признал Коллер. – В нужный момент всегда можно прикрыться словом юриста, а тем более – начальника канцелярии ставки фюрера. Но предварительно я подготовлю доктора Ламмерса к этой церемонии.

– Кстати, кто из более или менее высоких чиновников находится сейчас в Берхтесгадене? – спросил Геринг в тот момент, когда генерал уже взялся за ручку двери.

Генерал оставил в покое ручку, вернулся на два шага назад и, слегка склонив голову в истинно чиновничьем поклоне, уточнил:

– Исходя из того, что эти люди могут быть привлечены к работе в новом правительстве? – в такие мгновения он уже чувствовал себя во фраке то ли премьера вновь создаваемого правительства Германии, то ли заместителя будущего фюрера по кадрам. Фюрера, которого ему еще только предстояло сейчас сотворить.

– В правительстве? – слегка растерялся рейхсмаршал. – А что, возможно, и в правительстве…

– Извините, господин рейхсмаршал, но это имеет принципиальное значение. Люди захотят знать, кому им следует подчиняться: главнокомандующему люфтваффе или законному наследнику фюрера.

– Считайте, что речь идет о правительстве, – ожесточился Геринг, проскрипев зубами. Дотошность генерала уже начинала раздражать его. Рейхсмаршал понимал, что Коллер хоть сейчас готов провозгласить его в «высоких берхтесгаденских кругах» новым фюрером, а сам Берхтесгаден – новой столицей рейха. Вот только он, Геринг, к подобной авантюре пока еще не был готов. «Коллера бы сейчас в адъютанты ко Скорцени или в его заместители! Они бы сразу же приглянулись друг другу».

– Во-первых, у нас есть уже упомянутый имперский министр и он же начальник рейхсканцелярии доктор Ламмерс, а также рейхслейтер и заведующий личным секретариатом Гитлера Филипп Боухлер. Поскольку речь идет о преемственности власти и обязанностей фюрера, пребывание здесь этих высокопоставленных канцеляристов времен Гитлера очень важно. Можно даже сказать, что они – основа вашего, рейхсмаршал, имперского двора, теперь уже двора Геринга.

Когда прозвучало это «имперского двора», рейхсмаршал вдруг почувствовал, как на спине у него, между лопатками, проступает липкий пот. Вот теперь он действительно ощутил себя в шкуре заговорщика, который рвется к власти за спиной у патрона. Но самое страшное, что при этом Геринг понял, насколько он все еще не готов к роли ни заговорщика, ни тем более – фюрера.

– Известно, – продолжал тем временем генерал Коллер, – что Гитлер сам отдал приказ о перенесении своей ставки в «Бергхоф», а военной канцелярии – в Берхтесгаден, намереваясь выехать вслед за ними. Но затем почему-то изменил свое решение и 20 апреля объявил по одному из запасных радиопередатчиков – основной, замечу, вышел из строя, – что он «намерен оставаться в Берлине до конца, чего бы ему это ни стоило».

– Именно так оно и было, – нервно потер руку об руку Геринг, ощущая, как предательски они потеют и липнут.

– Так вот, – ехидно осклабился генерал, – уже сегодня он поймет, что, прежде всего, это стоило ему власти.

– Согласен, согласен, это важные детали, – признал Геринг, понимая, что по существу генерал уже подсказывает ему мотивацию, с которой он должен предстать перед англо-американцами, а также перед людьми, коих собирается привлечь к работе в своем правительстве. – Однако вернемся к чиновникам, оказавшимся в Берхтесгадене.

– Прибыл также ваш адъютант-порученец полковник Берндт фон Браухич.

– Да, он уже здесь? Почему до сих пор не доложил о своем прибытии?

– Простим ему этот проступок, рейхсмаршал, списав на его усталость. И потом, знаете ли, не время. В сложившейся ситуации полковник фон Браухич – тоже довольно приметная личность.

– Только потому, что приходится сыном популярному в Германии и известному на Западе фельдмаршалу фон Браухичу, – проворчал Геринг, всегда ревниво воспринимавший сообщение об известности своего адъютанта на Западе.

– Однако мы и это обстоятельство тоже будем учитывать. Словом, как только последует ваш приказ о создании правительства, мы протрубим всеобщий сбор и получим столько людей, сколько нам понадобится.

14

Конец января 1945 года. Германия. Баварские Альпы. Охотничий замок Вальхкофен на берегу озера Вальхензее.

Прощание с Альбиной Крайдер было недолгим и происходило без особых сантиментов. Взглянув на его озабоченное лицо, Фюрер-Ева сразу же поняла, что Скорцени нужно улетать, поэтому не стала ни сокрушаться, ни выяснять у него, какими он представляет себе их дальнейшие отношения.

Затолкав, без всяких лишних слов, мужчину в постель, женщина раздела его ровно настолько, насколько следовало его раздеть, чтобы испытать радость обладания своим «диверсионным Скорцени». И даже когда сексуальный экстаз развеялся, она, опустившись у кровати на колени, еще какое-то время благоговейно обнимала его тело, словно рабыня – тело своего уставшего от любовных утех повелителя.

Это была искренняя, воистину рабская преданность своему мужчине, своему повелителю. И Скорцени впервые подумал о том, что ведь, в сущности, в Альбине Крайдер умирает почти идеальная жена: чувственная, сексуальная, отзывчивая, преданная.

«Так, может быть, именно такой женщины и не хватает сейчас фюреру? – задался вопросом Скорцени. – Причем именно сейчас, когда он уже не на вершине славы и успеха, когда и начатое им дело, и военные успехи, здоровье, сама жизнь – все летит под откос.

А что, если взять и предложить Гитлеру Альбину Крайдер? Не как лже-Еву, а просто как женщину, достаточно подготовленную для того, чтобы полноценно заменить Еву Браун, к которой он уже давно и явно охладел. Впрочем, тебе и самому не помешало бы привести в свой дом такую женщину. Вот только где он теперь, твой дом, и время ли задумываться над этим?»

– Вы еще не остыли ко мне, мой диверсионный Скорцени? – ворвалась в его размышления Альбина Крайдер.

– Хотелось бы остыть, но пока что не получается, – решил подразнить ее Отто.

– И даже не пытайтесь. Вообще, в чувственных делах лучше не провоцировать ни себя, ни друг друга. Тут все само собой скажется.

Скорцени не ответил, и в комнате воцарилось странное, какое-то неестественное молчание. Альбина вновь попыталась возбудить Скорцени ласками, однако мужчина воспротивился этому, причем воспротивился не потому, что обессилел физически, а потому, что психологически не готов был к продолжению
Страница 26 из 33

какой-либо любовной игры.

Уловив его настроение, Альбина покорно отказалась от дальнейших попыток разжечь любовный костер и, убрав голову с его живота, улеглась рядышком. Какое-то время они оба так и лежали, свесив ноги на пол и глядя в украшенный огромной хрустальной люстрой потолок. Это были минуты вселенской умиротворенности и сладостной усталости.

Тем временем сквозь морозные узоры на окнах в комнату пробились несмелые лучи красноватого зимнего солнца, которое словно бы стремилось – как только что к этому стремилась женщина – воспламенить в мужчине веру в свое полузабытое тепло, в свою нерастраченную нежность. И появление его обрадовало Скорцени, поскольку начальник аэродрома очень опасался, что самолет не сможет вылететь из-за непогоды.

– А ведь если бы это солнце не появилось, пилот мог бы отказаться взлетать, разве не так? – мечтательно молвила Крайдер.

– В таком случае мне пришлось бы уезжать на машине до Штайнгадена, а оттуда добираться железной дорогой или проклинать войну и разбомбленные дороги, пересаживаясь с машины на машину. Так что природа на моей стороне.

– Она, как всегда, на стороне сильных, мой диверсионный Скорцени.

– Послушайте, Крайдер, а может быть, действительно, уже сейчас предложить вас фюреру?

– Предварительно изгнав из его супружеского ложа Еву Браун? Или же изгнанием должна была бы заняться я? – на удивление спокойно уточнила Альбина, хотя Скорцени прекрасно понимал, что любая другая женщина восприняла бы это его предложение – да к тому же сделанного в таких интимных обстоятельствах – с чувством оскорбленной гордыни.

– Это уже несущественно.

– Именно это как раз и существенно, мой диверсионный Скорцени, – постепенно становился тверже и жестче ее голос. – По-настоящему женщина может войти в сердце мужчины только тогда, когда заставит его изгнать свою предшественницу не только из постели, но и из сердца. Так что, прежде чем затевать подобную авантюру, хорошенько подумайте, готовы ли вы к ней, а также готовы ли я и фюрер.

– Не заставляйте меня вникать в ваши с фюрером любовные таинства, Крайдер.

– Нет уж, извините. Уводить от фюрера его Еву – это вам, мой диверсионный Скорцени, не Муссолини уводить из-под носа у пьяных итальянских карабинеров!

– Лихо вы меня… – признал Скорцени. – Но, кажется, справедливо, – едва слышно добавил он и вдруг, по-детски посапывая, уснул. Альбине и самой хотелось уснуть, но она почему-то не решилась сделать это и продолжала лежать с открытыми глазами, превозмогая сонливость, как часовой, которого утром забыли сменить на посту.

* * *

Пока длилось это трогательное прощание, гауптштурмфюрер Родль, вместе с капитаном-связистом, долго и упорно налаживал связь с замком Фриденталь. Он обязан был передать только что прилетевшему из Аргентины барону фон Штуберу, оставшемуся на специальных курсах особого назначения вместо Скорцени, приказ трубить сбор всех истребительных батальонов, точнее их остатков, и быть готовым к выдвижению в район Шведта-на-Одере.

«Сидеть бы Штуберу на своей базе “Латинос”, комендантом которой его назначили, – сочувствовал при этом Родль давнишнему другу Скорцени, – и отказываться от прилета сюда под любым предлогом. Ведь под Шведтом все может случиться». Как ни странно, это свое суеверное «все может случиться» он почему-то относил только к Штуберу. Скорцени шведтские риски и опасности как бы и не касались – настолько он уверовал в бессмертие своего патрона.

Связаться, в конце концов, все же удалось, однако после разговора со оберштурмбаннфюрером Штубером у Родля сложилось твердое убеждение, что идти на Шведт будет не с кем. Услышав приказ Гиммлера, барон лишь по-великосветски снисходительно рассмеялся.

– Во Фридентале пока что есть только батальон «Центр», – объяснил он адъютанту Скорцени. – По численности чуть больше штатной роты. Да и то основательно деморализованной.

– Тем не менее, – посоветовал Родль, – поднимайте его боевой дух и попутно выясняйте судьбу остальных батальонов; часа три в запасе у вас еще есть.

– Но ведь Скорцени прекрасно известно, что наших парней благоразумнее было бы использовать здесь, на территории Берлинского оборонительного района.

– В роли вешателей дезертиров, – саркастически поддержал его адъютант. – Мне, барон, известна гениальная антипартизанская тактика, выработанная вами еще на Украине, когда вы окопались в Подольской крепости: «Не надо искать русских, они нас сами найдут!»

Они оба знали, что скрывается за этой фронтовой шуткой. Во время пребывания специального отряда «Рыцари Черного леса» в старинной крепости где-то на Днестре, Штубера обвинили в бездеятельности и странных, подозрительных связях с командиром местного партизанского отряда лейтенантом Беркутом[18 - Подробнее об этих событиях – в романах из эпопеи «Война империй»: «Река убиенных», «Живым приказано сражаться», «Жребий вечности» и других. – Автор.], так что дело чуть было не дошло до военного трибунала.

– Тактика действительно была гениальной, – спокойно парировал барон.

– В штабе партизан в этом не сомневались, – позволил себе подшучивать над ним Родль на правах адъютанта Скорцени. – Чего не скажешь о штабистах из группы войск «Центр».

– И заключалась она в том, что мы не устраивали карательные экспедиции по истреблению партизанских отрядов, мы эти партизанские отряды сами… создавали из преданных нам людей. Так что должен вам доложить, Родль, – не терял барон присутствия духа, – что действовал этот метод в тылу у русских безотказно.

– Понятно, теперь вы пытаетесь использовать свой русский опыт в «тылу у фрицев», – не отказал себе Родль в удовольствии съязвить еще раз.

В замок, отказавшись от штабной машины, Родль возвращался пешком. Это был километр горной дороги, по одну сторону от которой пролегал хвойный лес, а по другую – невысокая горная гряда со скалами, пещерами и крутыми распадками, в глубинах которых дремали под покровом льда и снега какие-то безымянные речушки.

«А ведь партизанские отряды германцев здесь, очевидно, так и не появятся, – подумалось Родлю, когда он осматривал огромный пологий склон, уводивший своими сосновыми кронами к горе Цугшпитце, восстававшей на пограничье между отрогами Баварских и Лехтальских Альп, между Баварией и австрийским Тиролем. – И не только потому, что никто не заботится о создании их баз и подпольных лесных групп партизан – основателей отрядов, а потому, что многие германцы, а тем более австрийцы, воспримут появление здесь англо-американцев или даже русских как избавление от Гитлера и гитлеризма.

Не тот дух сейчас у германского народа, чтобы он способен был годами сражаться в тылу врага, как это происходило на Украине, в России, в Белоруссии, даже в Польше. Не тот дух, не та психология, не тот патриотический настрой. А ведь Скорцени и тот же Вилли Штубер вполне способны создать здесь отряды альпийских стрелков-партизан. Так, может, предложить обер-диверсанту не идти на Шведт, а готовить базовые партизанские лагеря в горах?» – грустно улыбнулся своим мыслям адъютант «самого страшного человека рейха».

* * *

– Я вынуждена буду остаться здесь? – спросила Альбина Крайдер, когда, как и утром, за
Страница 27 из 33

дверью неожиданно послышался голос адъютанта Родля, сообщавшего о том, что самолет основательно подремонтирован и готов к вылету.

– Здесь вам будет неплохо, Фюрер-Ева, – заверил ее Скорцени уже из ванной, где он приходил в себя и облачался в форму. – Вашим опекуном становится унтерштурмфюрер Кройт, начальник местного гестапо.

– Этот юный, хотя и не очень симпатичный, гренадер с прыщеватым лицом и гусиной шеей?

– Не знаю, насколько он кажется привлекательным для женщин, но, когда мы прогуливались в окрестностях замка, он смотрел на вас влюбленными глазами.

– В том-то и дело, что влюбленными глазами он смотрел на вас, мой диверсионный Скорцени.

– Издеваетесь…

– При чем здесь издевательство? Лейтенант узнал вас, вы – его армейско-диверсионный кумир; он несколько раз просмотрел фильм о том, как вы освобождали из-под ареста великого дуче.

– То есть надобности поближе знакомить вас с Кройтом уже нет, – подытожил Скорцени. – Остается лишь уточнить, что именно этому лейтенанту войск СС поручено отвечать передо мной за вашу личную безопасность. За безопасность моего личного секретного агента.

– Я так понимаю, что отныне этот гренадер-гестаповец будет моим личным телохранителем, – произнесла она это слово, четко акцентируя внимание на двух его составных: «тело» и «хранитель».

– И мне остается лишь позавидовать, ибо в данном случае ему действительно есть что хранить.

– Еще бы: тело самой Евы Браун!

– Стоп! – возмутился Скорцени. – Больше это имя всуе не произносить! Особенно во время разговоров и постельных утех с Кройтом. При этом предупреждаю, что ни о каких играх со лже-Евой этот гестаповец все еще не догадывается.

– Хорошо, что вы сообщили об этом. В любом случае общение с этим гренадером я сведу к минимуму.

– Почему же? Главное, не позволяйте ему устраивать вам допросы. Занимайте его ум любыми иными увлечениями, у вас это прекрасно получается. И учтите, что ваши личные отношения с унтерштурмфюрером меня не интересуют, к ревнивцам я не принадлежу.

– Это-то меня и огорчает, – проворковала про себя Крайдер. – «Во время разговоров и постельных утех»! Нет, чтобы смертоносным ядом источать неуемную ревность к каждому мужчине, который посмеет приблизиться к такой, а главное, твоей – вот именно, ТАКОЙ и ТВОЕЙ – женщине!

– Но вести себя с ним вам все же следует высокомерно. Это вы – старше по чину, по крайней мере до тех пор, пока его официально не повысят до оберштурмфюрера, и положению; вы – владелица этих апартаментов, вы – личный секретный агент Скорцени, не говоря уже о том, что и по возрасту… Впрочем, это уже не столь важно, – вовремя остановился он.

Провожать его до ворот замка Альбина не стала. Но когда Скорцени оставлял скромно уставленную комнату их любви о двух каминах, вновь уперлась теменем ему в грудь и какое-то время стояла в этой, уже ставшей ритуальной в их отношениях, позе.

– С этой минуты, унтерштурмфюрер Кройт, эта женщина пребывает под вашим покровительством, – молвил Скорцени, когда начальник гестапо провел его за ворота замка. Он все еще пребывал под впечатлением от разговора оберштурмбаннфюрера со Шлипером и мучительно соображал, как бы поэффектнее отблагодарить своего защитника.

– Я предприму все усилия.

– Об этом я и хотел сказать: усилия вам понадобятся немалые, – ухмыльнулся Скорцени, даже не пытаясь скрывать двусмысленности своей фразы. – Но на всякий случай запомните: я сказал не «в ваших руках», а «под вашим покровительством». Если в следующий раз я увижу развешанные по обе стороны от ворот замка головы ее обидчиков, вам эта жестокость простится.

– Я признателен вам, господин Скорцени.

– Еще бы: я оставляю вам лучшую из своих женщин!

– Я не о женщинах – о гауптштурмфюрере Шлипере.

– В вашем возрасте я не позволял себе осквернять женщин упоминанием подобных имен, Кройт. Но замечу, что вы мне еще рано или поздно понадобитесь. Возможно, даже в ипостаси моего особого агента.

Отделение разведчиков полка альпийских стрелков во главе с обер-ефрейтором Гроссером уже было построено у трапа самолета. Скорцени медленно прошелся мимо строя этой десятки, придирчиво присматриваясь к фигуре, обмундированию и вооружению каждого из этих людей. Особого впечатления они не производили, почти все как один – приземистые, худощавые, украшенные заостренными скулами и мясистыми тирольскими носами. Но все же теперь он прибывал во Фриденталь, имея под своим командованием хоть какую-то горсть более или менее подготовленных людей, которые должны были стать костяком формирующегося полка. То есть это была сугубо психологическая поддержка.

– На Восточном фронте кто-то из вас побывать уже успел?

Таковых оказалось всего двое. Скорцени задержался возле них дольше, чем возле остальных, что было своеобразной данью их опыту.

– Как только прибудем в замок Фриденталь[19 - В замке Фриденталь под Берлином располагались руководимые Скорцени диверсионные специальные курсы особого назначения «Ораниенбург», которые в Берлине порой называли просто – «Фридентальские курсы».], – обратился Отто к своему адъютанту, – карабины заменить автоматами и каждому выдать по ножу, пистолету и по три гранаты. В замке провести занятие, определив степень подготовки этих альпийских стрелков.

– Мы подготовим их самым надлежащим образом, – угрожающе заверил Родль, скептически осматривая каждого из бойцов.

– С этой минуты, – объявил Скорцени, останавливаясь напротив обер-ефрейтора, – подчиняетесь только мне, выполняете только мои приказы, даже если они переданы через моего адъютанта гауптштурмфюрера Родля. Отныне вы – моя отборная королевская гвардия.

Как и обещал начальник запасного аэродрома, в районе Ингольштадта их встретили два истребителя прикрытия. Это оказалось дальновидным решением, поскольку на подлете к Галле на них неожиданно наткнулось звено русских бомбардировщиков. Русские пилоты поначалу решили, что на их пути попался одиночный самолет, однако пилот транспортника заметил их первым и связался с командиром истребителей, которые из-за быстроходности своей оказались далеко впереди.

Отстав от своей тройки, один из советских пилотов решил, что с транспортным самолетом он справится в одиночку, и слишком поздно заметил, как из туманной серости поднебесья наперехват ему вышли два «мессершмита».

Скорцени видел, как загорелся нападавший самолет и как германские пилоты встревали в схватку с двумя оставшимися русскими коллегами, однако исход этого сражения его уже не интересовал. На подлете к Бранденбургу они оказались под прикрытием звена германских истребителей, сопровождавших их до посадки на берлинском аэродроме. А еще через час он со своими альпийскими стрелками уже подъезжал к воротам Фриденталя.

15

Февраль 1945 года. Германия. Городок Ораниенбург неподалеку от Берлина. Замок Фриденталь. Специальные курсы особого назначения «Ораниенбург».

«Фридентальские курсы» располагались не только в самом укрепленном замке Фриденталь, но и на довольно большой, охваченной высокой каменной оградой, территории. Вбирая в себя старинный парк, небольшой пруд с прилегающими к нему кустарниками и оврагами, а также несколько древних и
Страница 28 из 33

совершенно новых построек, используемых под казармы и учебные корпуса, – эта база позволяла инструкторам обучать курсантов всем премудростям ведения боя в разных местностях и условиях, не выводя их за пределы диверсионной Мекки. Что, с точки зрения конспирации, было очень важным.

Войдя в свой кабинет начальника курсов, Скорцени тотчас же вызвал оберштурмбаннфюрера фон Штубера, желая услышать от него доклад о состоянии истребительных батальонов, на которые вдруг начал возлагать такие странные надежды рейхсфюрер Гиммлер.

Штуберу было лет тридцать. Впечатление от худощавого аристократического лица его – римского типа, с широким раздвоенным подбородком – немного искажал приплюснутый «боксерский», очевидно уже претерпевший пластическую операцию нос. А густые, черные, слегка волнистые волосы и смугловатый цвет кожи указывали на то, что в нем играла некая южная кровь далеко не арийского, не нордического происхождения. Во Франции он вполне сошел бы за корсиканца, в Италии – за уроженца Сардинии, а в Австрии – за потомка какого-то загулявшего германского офицера и венгерки.

«Кажется, в нас обоих бурлит кровь испанских мавров, господин Скорцени, – по-дружески намекнул ему барон во время их первой, теперь уже давнишней, встречи, когда Скорцени пытался выяснить его родословную. – Одно доподлинно известно: что в свое время мой предок по материнской линии служил в испанской армии, а по отцовской – в армии Наполеона, командиром батареи осадной артиллерии».

– Так с каким воинством, барон, мы отправимся в район Шведта-на-Одере, чтобы раз и навсегда остановить там русских? – мрачновато поинтересовался Скорцени, постукивая по столу тыльной стороной карандаша.

– Мне непонятно, почему рейхсфюрер решил пополнять свою группу армий «Висла» именно нашими батальонами. Тем более что людей в них осталось очень мало.

– Сколько? Конкретнее, Штубер, конкретнее. У меня возникает подозрение, что в Шведте нам придется считать свое воинство не по батальонам и даже не поротно, а каждый шмайсер в отдельности.

– Понял. Подаю более конкретные данные. Батальон «Центр», который находится сейчас под моим командованием, насчитывает всего около двухсот бойцов. Батальон «Норд-Вест» пока что расположен в районе Тешендорфа, – Скорцени сразу же пододвинул к себе карту, чтобы отыскать этот расположенный чуть северо-западнее Ораниенбурга городок. – И по численности тоже не превышает одной роты.

– Где сейчас расквартирован 600-й парашютный батальон[20 - Исторический факт. После того как Гиммлер приказал Скорцени создать плацдарм в районе Шведта-на-Одере, в распоряжении обер-диверсанта оказались лишь остатки батальонов «Центр», «Норд-Вест» и 600-го парашютного. Уже в Шведте в его распоряжение были переданы 3-й танково-гренадерский батальон, и, наконец, Геринг, опасаясь за свою виллу, передал под его командование даже свой элитный охранный батальон «Герман Геринг». В конечном итоге в распоряжении Скорцени оказалось столько всевозможных частей, что он, будучи подполковником войск СС, по существу пребывал на генеральской должности.]? – не отрывая взгляда от карты, поинтересовался Скорцени.

– В районе городка Нейштрелице. Он с боями отходил от польского Старгарда-Щецински, куда был десантирован в тыл русских частей и полка Армии людовой.

– При этом ему прежде всего следовало истреблять коммунистов из людовой.

– Именно так десантники и поступали. Только что батальон пополнился бойцами из аэродромной обслуги и техперсонала, чьи аэродромы остались по ту сторону Одера, и численность его достигает трехсот пятидесяти солдат. Конечно, называть его парашютным можно теперь только условно.

– Условно батальоном, условно парашютным, – проворчал оберштурмбаннфюрер, внимательно всматриваясь в изгиб Одера чуть южнее Шведта. – Какие-то части у нас еще появятся?

– В Шведте сейчас расквартирован только 3-й танково-гренадерский батальон, который тоже лишь два дня назад переправился с правого берега Одера.

– А значит, тоже до основания потрепан…

– Я связывался с его командиром, майором Лимбахом. Во-первых, он считает, что его батальону нужны отдых и пополнение, а во-вторых, абсолютно уверен, что не обязан подчиняться вам, поскольку находится в подчинении командира танковой дивизии генерала…

– Меня не интересует, кому он до сих пор подчинялся! – взревел Скорцени, хлопнув ладонью по столу. – Отныне все части, которые находятся в радиусе пятидесяти километров от Шведта, будут подчиняться мне. И только мне.

– Он все допытывался, на какую должность вы назначены – командира дивизии, корпуса… Насколько я понял, у вас будут полномочия коменданта особого оборонительного района, разве не так? Дело в том, что у человека, просто создающего «плацдарм восточнее Шведта-на-Одере», как того требует Гиммлер, никаких прав и полномочий нет. Тем более что, извините, но рейхсфюрер так и не позаботился о том, чтобы повысить вас в чине хотя бы до полковника. А со стороны Польши к Шведту перешли и еще, возможно, будут переходить с остатками своих полков и дивизий, полковники, генерал-майоры и даже генерал-лейтенанты.

– Комендант особого Шведского оборонительного района – именно так и должна именоваться отныне моя должность, – ухватился за эту подсказку старого фронтовика Скорцени, стараясь не придавать значения всему тому, что было сказано по поводу его чина.

Хотя это действительно поражало многих: вокруг Скорцени появлялась масса людей, которые, занимая не Бог весть какие должности и будучи совершенно безвестными даже в Германии, не говоря уже о Европе, давно умудрились стать бригаденфюрерами и даже группенфюрерами[21 - Чины бригаденфюрера СС и группенфюрера СС соответствовали общеармейским чинам генерал-майора и генерал-лейтенанта.]. В то время как Скорцени (самого Скорцени!) только под конец войны фюрер соизволил повысить всего лишь до чина оберштурмбаннфюрера, то есть подполковника СС.

Так вот, Вилли Штубер был из числа тех близких ему людей, которые считали такое отношение к Скорцени несправедливым. Кроме всего прочего, барону еще и неудобно было оттого, что теперь они со Скорцени пребывают в одном чине. И он же, сын армейского генерала, весьма скептически относящегося «к выскочке фюреру», был одним из тех, кто считал, что Гитлер попросту опасается повышать Скорцени в чине, потому что боится его как сильной волевой личности – его славы, его влияния и решительности.

Тем временем раздумья самого коменданта Шведтского плацдарма прервал телефонный звонок.

– Скорцени слушает, – громыхнул он в трубку.

– Здесь майор Инген, адъютант рейхсмаршала Геринга. Будьте на связи, с вами будет говорить рейхсмаршал.

– Он уже в Берлине?

– Все еще в «Каринхалле», мы пытаемся вывезти из виллы все самое ценное. Здесь рядом Шведт! Здесь Одер! Русские уже неподалеку, они вот-вот прорвутся к правому берегу реки! Это фронт, Скорцени! – прокричал бывший командир эскадрильи дальних бомбардировщиков таким тоном, словно пытался поразить воображение оберштурмбаннфюрера чем-то совершенно невероятным. – Их самолеты носятся над нами с такой наглостью, словно у нас уже не осталось ни одного зенитного орудия.

– И ни одного германского
Страница 29 из 33

истребителя, – добавил обер-диверсант, деликатно напоминая Ингену, чьим адъютантом он является.

Реакция его была совершенно неожиданной:

– Я всегда утверждал, что каждое ваше слово, Скорцени, – как точный удар бомбардировщика.

Вспомнив эту давнишнюю поговорку бывшего аса, обер-диверсант поневоле улыбнулся.

– Вы, Скорцени? – тотчас же послышался в трубке фальцетный, с налетом одышки, голос Геринга.

– Так точно, господин рейхсмаршал.

– Я только что беседовал с Гиммлером, теперь уже как с командующим группой армий «Висла». Пытался выяснить, сумеют ли его войска продержаться хотя бы на Одере, поскольку на Висле уже давно русские. Он сообщил, что вам приказано собрать в один кулак истребительные батальоны и создать плацдарм в районе Шведта. Я не знаю, что он имел в виду, поскольку, как мне только что доложили из штаба, в районе Шведта в некоторых местах русские уже вышли на правый берег Одера.

Он сделал паузу, и Скорцени решил воспользоваться ею, чтобы внести некоторую ясность, а заодно заручиться поддержкой авиации.

– Мне тоже не совсем ясен приказ. Особенно если учесть, что общая численность солдат всех трех батальонов, которыми я могу распоряжаться, едва достигает штатной численности одного батальона. Вы слышите меня, рейхсмаршал, я намерен связаться с Гиммлером, как только прибуду в Шведт. Но в любом случае оборонять Шведт я буду и прошу поддержать меня авиацией.

– Попытайтесь задержать их, Скорцени. Мобилизуйте все мыслимые ресурсы. Если нам удастся продержаться до весны, западные союзники русских пойдут на перемирие с нами. Есть все основания предполагать, что пойдут.

Скорцени был уверен, что этого не произойдет, потому что у англичан и американцев сейчас одна цель: окончательно покончить с Гитлером и гитлеровской Германией. Прежде всего покончить, любой ценой. Все остальное – потом. Однако он прекрасно понимал, что телефон прослушивается и что фюрер жесточайшим образом реагирует на любые попытки кого-либо из его высоких военных чинов наладить контакт с англо-американцами или русскими для ведения переговоров. Хотя и понимал при этом, что с ним, Гитлером, никто из воюющих сторон вести переговоры уже не намерен.

– На моем участке русские прорваться не смогут, господин рейхсмаршал, – твердо заверил Скорцени, отдавая себе отчет в том, что телефонный разговор с главкомом авиацией – не повод для бесплодных философско-дипломатических дискуссий. – Мы будем сдерживать их любой ценой и до последней возможности.

– Именно так я и сказал Гиммлеру: «Единственный человек, который способен задержать русских в районе Шведта, – это Скорцени. Только он, со своими истребительными батальонами, способен остановить волну панического отступления наших войск, навести порядок в ближайших тылах и организовать надлежащую оборону на этом участке фронта».

И тут вдруг Скорцени понял, что идея бросить его, начальника отдела диверсий VI управления Главного управления имперской безопасности, в этот фронтовой котел, родилась у Гиммлера именно после телефонного совета Геринга. Уяснив это, Скорцени про себя зло выругался, однако вслух высказываться не стал. В конце концов, он ведь получил приказ не Геринга, а своего начальника, в чьем подчинении находится и руководитель РСХА Кальтенбруннер. Но и Геринг словно бы почувствовал свою вину, поскольку то, что он произнес в следующую минуту, буквально поразило обер-диверсанта:

– Я не только окажу вам поддержку авиацией, Скорцени, – как-то по-особому доверительно молвил он, – но и помогу пехотой.

– Набранной из аэродромной обслуги?

– Оберштурмбаннфюрер, – голос его вдруг зазвучал как-то по-особому торжественно, словно он произносил речь перед собранием руководящих членов партии в мюнхенском Коричневом доме, – с завтрашнего дня я передаю в ваше полное подчинение свой охранный батальон «Герман Геринг». Батальон полностью укомплектован людьми и прекрасно вооружен. Вы поняли меня, Скорцени? С завтрашнего дня!

– Не обещаю, рейхсмаршал, что сумею вернуть его вам в таком же составе, – мстительно ухмыльнулся Скорцени. – Однако завтра, к двенадцати ноль-ноль, я жду прибытия батальона «Герман Геринг» в Шведт-на-Одере.

Геринг хотел добавить еще что-то, однако, услышав приказной бас оберштурмбаннфюрера, мгновенно вступившего в командование его, Геринга, личным батальоном, от неожиданности поперхнулся. Он, конечно же, ожидал проявления благодарности и был поражен тем, что обер-диверсант рейха воспринял его жертвенность как нечто само собой разумеющееся.

– Где будет располагаться ваш штаб, Скорцени?

– Штаб? А действительно, где будет располагаться мой штаб? – обратился Скорцени уже к Штуберу.

– Извините, забыл сообщить. В наше распоряжение будет предоставлен старинный замок Шведтбург. Командир батальона «Норд-Вест» со своими храбрецами уже готовит его к нашему прибытию.

– Если вы пожелаете навестить нас, господин рейхсмаршал, то найдете в замке Шведтбург, – объявил Скорцени тем же торжественным тоном, каким Геринг только что дарил ему свой охранный батальон.

– Бывал в этом замке, – ответил рейхсмаршал. – Отличное место для штаба, в нем успешно можно обороняться даже в случае прорыва русских или высадки ими десанта. А спросил потому, что готов отдать в ваше распоряжение свою виллу «Каринхалле», в которой имел удовольствие принимать вас.

– Это была незабываемая встреча, – даже не пытался скрывать иронии Скорцени, поскольку оба они прекрасно помнили, что визит этот чуть не завершился скандалом. – Когда меня вытеснят из Шведтбурга, я воспользуюсь вашим предложением, господин рейхсмаршал.

Скорцени прибыл тогда в «Каринхалле» по поручению Гиммлера, который требовал передачи в его ведение так называемого института Геринга, штат которого занимался составлением досье не столько на врагов, сколько на высокопоставленных чиновников рейха. Среди прочих спецов, в нем числились сотрудники, занимавшиеся прослушиванием телефонных разговоров со ставкой фюрера «Вольфшанце». Почему фюрер простил это Герингу, до сих пор остается загадкой.

Положив трубку, Скорцени с минуту сидел, внимательно всматриваясь в заиндевевшее окно. Это были минуты, которые сам он обычно называл минутами священного бездумья.

– Помнится, в середине января мы с вами, барон, направили батальон «Ост» в Польшу.

– Это происходило без меня, но кое-какими сведениями я уже обладаю.

– Какими же?

– Командир батальона барон фон Фолькерсам получил ваш приказ усилить оборону польского городка Иновроцлав, юго-западнее Быдгоща.

– Да, такой приказ был, – резко отреагировал Скорцени, понимая, что посылал он этот элитный истребительный батальон практически на его собственное… истребление. – И теперь я хочу знать, выполнен ли он.

– Выполнен. Хотя город русскими, естественно, взят.

– А вы что, ожидали, что солдаты «Оста», подобно тремстам спартанцам, остановят всю русскую армию под Иновроцлавом, как под Фермопилами? Вы этого от них требовали, барон?

– Нет, подобными желаниями я не преисполнялся.

– Тогда какого дьявола переступаете с ноги на ногу? Почему вы не включили хотя бы остатки этого батальона в состав войск нашего оборонительного района? Я вас
Страница 30 из 33

спрашиваю, Штубер!.. – произнес Скорцени, однако, встретившись с поминально-растерянным взглядом своего заместителя, осекся на полуслове.

– Простите, оберштурмбаннфюрер, – растерянно оглянулся Штубер на вошедшего гауптштурмфюрера Родля. – Мне казалось, что вы в курсе…

– Хотите сказать, что полег весь батальон?! Я спрашиваю: весь? Все до единого?!

– Вырвались из окружения и вернулись сюда, в замок Фриденталь, только пять бойцов батальона. Два офицера и трое рядовых.

– И среди них – Фолькерсам?

– Сам командир «Оста» барон Фолькерсам тоже погиб во время прорыва[22 - Из записи в дневнике Отто Скорцени известно, что «…из всего батальона («Ост». – Автор.) во Фриденталь вернулись лишь два офицера и трое рядовых, да и те были уже не люди, а жалкие развалины».].

Пораженный его сообщением, Скорцени с минуту молчал, а затем вдруг грохнул кулаком по столу, как бы изгоняя этим ударом из себя жалость и сострадание, а заодно приводя в чувство своих коллег, и прорычал:

– …И никаких псалмопений по этому поводу, господа офицеры! Никаких псалмопений!

16

Начало февраля 1945 года. Германия. Восточный фронт. Замок Шведтбург в районе города Шведт-на-Одере.

Замок был небольшим и полуразрушенным и на заснеженной вершине холма, облепленного крестьянскими домами и всевозможными местечковыми строениями, казался то ли обезглавленным, поруганным собором, то ли давно заброшенным монастырем. Однако в левом крыле было достаточно комнат, чтобы даже в таком полуразрушенном виде превратить его в штаб обороны Шведтского укрепрайона.

Собственно, района как такового не существовало. Скорцени еще только приходилось создавать его сейчас, из своих полуукомплектованных истребительных батальонов, из не имеющего опыта боевых действий охранного батальона «Герман Геринг», а также из расквартированного в Шведте 3-го танково-гренадерского батальона и остатков тех частей, которые отводились с правого берега Одера, где русские уже вспахивали последние линии германских оборонительных рубежей.

– Я требую объявить мой приказ всем жителям Шведта, – громыхал своим басом Скорцени, выстроив перед собой бургомистра этого города, являвшегося одновременно и командиром его фольксштурма, – Шрадера-Роттмерса, партийного уполномоченного, начальника полиции и еще каких-то городских чиновников. – Объявить и жесточайше потребовать его выполнения. Приказ этот будет звучать так, – взял со стола написанный им самим от руки текст. – «Вражеским войскам удалось подойти к правому берегу Одера в районе Шведта, а также прорваться на левый берег его севернее города. В связи с этим все население Шведта, не занятое в обороне города, подлежит принудительной эвакуации. Всех мужчин, способных держать в руках оружие, мобилизовать в подразделения фольксштурма».

– Господин комендант укрепрайона, – появился Штубер, назначенный Скорцени своим начальником штаба, – только что сообщили, что в отдельных местностях русские зацепились за правый берег южнее Шведта, в районе города Марынь. Наши войска контратакуют, но…

– Никаких «но»! – осадил его Скорцени. – Достаточно того, что наши войска контратакуют. Вот почему, – вновь обратился к бургомистру и его чиновникам, – дальше мой приказ звучит так: «Остальных жителей города и окрестных деревень мужского пола мобилизовать для работ по созданию оборонительных рубежей на левом берегу Одера и непосредственно в черте города. Никто не имеет права покинуть район Шведтского плацдарма без письменного разрешения. Постам СС и полевой жандармерии обеспечить проверку документов на улицах города и на вокзале.

Лед на Одере в районе Шведта взорвать, все низменности в окрестностях города, которые защищались дамбами, затопить. Все мосты через Одер, в том числе и мосты на плотинах, заминировать и подготовить к взрыву по моему приказу. О любом невыполнении приказаний немедленно доносить. Дезертиров и паникеров расстреливать на месте. Исходя из приказа рейхсфюрера СС Гиммлера, объявляю, что семьи всех тех, кто сдастся в плен, не будучи раненым, подлежат уничтожению, ибо этого требуют долг перед народом и традиции германцев».

– Мы немедленно доведем этот приказ до сведения жителей, – дрожащей рукой принял его текст мэр города, седовласый толстяк с отвисшими небритыми щеками, похожими на неухоженные бакенбарды престарелого гренадера.

– И еще. Как мне доложили, в эти часы через город проходят бесконечные колонны беженцев с правобережья. Всех гражданских мужчин, всех военнослужащих тыловых частей, всех, кто способен держать в руках автомат, задерживать и ставить в строй. Всех, кто забыл о своем долге перед рейхом, расстреливать. Или вешать. На ваше усмотрение, господа. Из подростков, не подлежащих призыву в армию, формировать отряды юных истребителей танков и подразделения гитлерюгенда.

Две недели спустя, после того как были выполнены все приказы обер-диверсанта рейха, Шведт и его ближайшие окрестности действительно были превращены в мощный плацдарм, в зону которого вошли Ангермюнде, Цеденник и ряд других близлежащих городков. Лед на Одере был взорван, мосты через него разрушены, а на берегах затопленных низменностей, по которым не мог пройти ни один русский танк, ни одна машина, появились двойные линии окопов и блиндажей. В опорные пункты были также превращены многие дома и целые кварталы; каждая кирха и каждый замок перевоплощались в крепость; даже стоявшие в речных заливах суда и катера преобразовывались в своеобразные плавучие огневые точки, препятствовавшие переправе русских.

Скорцени прекрасно понимал, что плацдарм сковывает большую массу русских войск и что его падение открывает путь вражеским дивизиям к непосредственной линии обороны Берлина. Но в то же время он прекрасно понимал, что удерживать сколько-нибудь долго этот плацдарм будет невозможно, ибо уже через неделю вся эта немногочисленная, но стойкая группировка окажется в полном окружении.

– Господин оберштурмбаннфюрер, – доложил ему Штубер, когда однажды поздно вечером Скорцени вернулся в Шведтбург после очередного объезда нескольких районов плацдарма, – у рации командующий группой армий «Висла» рейхсфюрер СС Гиммлер.

– Какая еще группа армий «Висла», когда враг уже на левом берегу Одера?! – проворчал Скорцени, направляясь вслед за Штубером в комнату, служившую штабным узлом связи. – Назвали бы уж, для приличия, группой «Одер».

– Кстати, когда Гиммлер, который хорошо помнит меня, спросил, как у вас дела, я ответил, что теперь под вашим командованием находятся войска численностью до двух дивизий, а вам все еще не дали даже полковничьего чина.

– Кто позволял вам задавать такие вопросы, Штубер? – не особенно огорчившись – у него и кроме бестактных вопросов Штубера было чем огорчаться, – спросил Скорцени.

– Не позволили, а вынудили… Все те армейские чины, которые прямо высказывают недоумение тем, что генерал и два десятка полковников вынуждены выполнять приказы подполковника.

– Считайте, что оправдались. И как отреагировал Гиммлер?

– Промолчал, напомнив, после неуместной паузы, чтобы я поскорее отыскал вас.

В сущности, Штубер был прав: Скорцени действительно порой чувствовал себя неловко оттого,
Страница 31 из 33

что приходилось отчитывать генерала и полковников. Но знал он и то, что ни Гиммлер, ни тем более Гитлер не решатся повышать его в чине. Это было уже понятно всем, кто его знал, кто следил за его подвигами и продвижением по службе. Однако обер-диверсант рейха не желал впадать сейчас в амбиции обойденного в чинах.

– Я знаю, что, невзирая ни на что, вы все еще удерживаете свой Шведтский плацдарм, – донесся до него сквозь легкие помехи взволнованный, глуховатый голос командующего группой армий. – Это вызывает удивление даже у очень опытных фронтовых генералов.

– Как офицер, я всегда руководствуюсь девизом Генриха Саксонского: «Приказ должен быть выполнен!»

– Сколько еще продержится ваша группа?

– До полного окружения, а также физического истощения и истощения боеприпасов. Точнее, не более пяти суток, – твердо ответил оберштурмбаннфюрер. – Так что целесообразнее влить эту группу подразделений в первую линию обороны Берлина. Кроме всего прочего, таким образом мы спасем от истребления остатки наших истребительных батальонов.

– Тем более что фюрер и так убежден, что они уже перебрасываются в Альпы для создания укрепленного района «Альпийская крепость», последнего оборонного рубежа рейха. В тот горный район, в который кое-кто из фельдмаршалов советует фюреру передислоцироваться вместе со своим личным штабом уже сейчас. Вы понимаете меня, Скорцени, уже сейчас. В то время как «Альпийская крепость» еще не создана.

– И каков будет приказ?

– У нас все еще достаточно генералов для того, чтобы принять у вас командование Шведтским плацдармом и заняться отводом его подразделений к линии берлинской обороны. Вы же с остатками своих истребителей отбываете в «Альпийскую крепость», не забывая при этом о подготовке к эвакуации руководства рейха с помощью известного вам морского соединения. Поскольку окончательного решения по поводу линии поведения рейхсканцелярии и личного штаба фюрера еще не принято, нужно предусматривать варианты.

Скорцени понимал, что скрывалось за этой недосказанностью Гиммлера. Ни он, ни кто бы то ни был иной не мог с точностью сказать, как поведет себя фюрер дальше, какое примет решение. Одни предлагали до конца оставаться в Берлине и добиваться сепаратных переговоров с Западом, другие настаивали на немедленном перебазировании рейхсканцелярии и штаба Верховного главнокомандования в «Альпийскую крепость» или на север, в район Фленсбурга, под защиту флота, войск СС и отборных частей морской пехоты Деница.

При этом не исключалось и тайное бегство в Испанию, Аргентину или Юго-Западную Африку, с передачей фюрерских полномочий Герингу, Деницу или Гиммлеру и с подменой Гитлера на им же, Скорцени, взлелеянного двойника.

Предложений возникло несколько, однако решение обязан был и мог принять только сам фюрер. Но он его упорно не принимал, ставя в затруднительное положение всех, кто все еще пытался заботиться о его безопасности и его спасении во имя спасения нацистского движения. Или кто желал скорейшего самоотстранения его во имя успешных переговоров с англо-американцами.

– Когда именно прикажете отбыть в «Альпийскую крепость», рейхсфюрер?

– Завтра к восьми утра за вами прибудет транспортный самолет.

* * *

Лишь спустя несколько дней Скорцени узнал, что, по странному стечению обстоятельств, уже через полчаса после разговора Гиммлера с комендантом Шведтского плацдарма ему позвонили из приемной Гитлера.

– Как хорошо, что вы оказались на месте, Гиммлер, – как всегда, слегка прогнусавил личный адъютант Гитлера обергруппенфюрер СС Юлиус Шауб. – С вами будет говорить фюрер.

– О чем? – поспешил поинтересоваться командующий группой армий «Висла». Иногда такое любопытство срабатывало, и Шауб успевал сообщить или хотя бы намекнуть, что именно может интересовать хозяина ставки. И был слегка обескуражен, когда ответ услышал голосом самого вождя:

– О Скорцени будем говорить, Генрих, о Скорцени. Почему никто не докладывает, где сейчас находится этот мой личный агент по особым поручениям?

– По моему приказанию он командует группировкой войск на плацдарме в районе Шведта, где уже проявил себя как исключительно храбрый офицер.

– Так это он создал тот самый знаменитый Шведтский плацдарм?! – искренне удивился Гитлер, хотя рейхсфюрер мог поклясться, что в одном из донесений о боях на Одере уже называл имя обер-диверсанта.

– Причем сражался там с исключительной храбростью, – решил воспользоваться слабостью Гитлера и поднять настроение, расхваливая подвиги его любимца. – Там, где оборону держал Скорцени, ни один русский не прошел. Будь в нашем распоряжении хотя бы несколько таких генералов, мы остановили бы коммунистов еще на Висле.

– Или на Волге, – проворчал Гитлер. – Помнится, Шауб, Рыцарским крестом Скорцени мы уже награждали.

– Да, он награжден им, – ответил вместо адъютанта Гиммлер.

– В таком случае передайте Скорцени, что я награждаю его Дубовым венком к Рыцарскому кресту[23 - Скорцени действительно отличился, командуя войсками на одерском плацдарме в районе Шведта. За это он был отмечен особой офицерской наградой – Дубовым венком к Рыцарскому кресту.].

– С радостью сообщу, мой фюрер.

– Однако он должен быть сейчас не на Шведтском плацдарме, а в Альпах, – сразу же перешел на сухой приказной тон Гитлер. – Ему было поручено готовить последние редуты нашей обороны – «Альпийскую крепость».

– Он занимался этим, хотя у него были и другие поручения, – понял Гиммлер, что слегка запоздал с переброской обер-диверсанта в Альпы. Однако фюрер уже не слушал его.

– Очевидно, вы, Генрих, не понимаете всей важности создания мощного оборонительного района в Альпах, в непосредственной близости от границы с нейтральной Швейцарией, которая будет служить естественным прикрытием наших тылов, – постепенно входил он в привычный ораторский раж. – Там, превратив каждый альпийский перевал в неприступную крепость, мы остановим врага, вынудив его вступить с нами в тяжелые бои и в столь же тяжелые переговоры! Оттуда, со склонов Альпийских гор, мы, волна за волной, пойдем в решительное наступление, которое, в конечном итоге, приведет к расколу антигерманской коалиции и заставит большевиков откатиться назад за Одер…

Терпеливо выслушивая его слишком затянувшуюся речь, Гиммлер постепенно отключался от восприятия ее, зато все яснее понимал то, чего фюрер не договаривал. Совершенно ясно было, что Гитлер не случайно вспомнил о Скорцени. Не исключено, что в Альпах, на границе с Италией и Швейцарией, фюрер решил создать свой новый, особо секретный бункер.

Поэтому Скорцени понадобился фюреру и для того, чтобы создать этот секретный объект, а затем охранять его, и для того, чтобы в минуты опасности обер-диверсант мог переправить его на какую-то секретную квартиру в Швейцарии, где осело немало германцев и где Гитлер довольно долгое время мог чувствовать себя в относительной безопасности. И потом, главное ведь было – пересидеть первые полгода оккупации, пока поулягутся страсти.

«Да, но как, в таком случае, быть с приготовлениями к эвакуации фюрера и его ближайшего окружения на секретную базу в Аргентину?» – тотчас же задался вопросом Гиммлер, хотя понимал, что
Страница 32 из 33

найти ответ на него не способен. Мало того, он вдруг с ужасом вспомнил, что ведь и комендант секретной аргентинской базы «Латинос», рассматривавшейся в качестве первого пункта адаптации фюрера к латиноамериканским условиям, тоже волей случая оказался теперь рядом со Скорцени. А значит, следовало позаботиться, чтобы вместе со Скорцени из Шведта убыл и Вилли Штубер.

– Так, когда вы намерены вернуть Скорцени назад в Альпы? – неожиданно спокойно спросил Гитлер, вырывая рейхсфюрера из мечтательного потока полузабытья.

– Он вылетает туда завтра утром, мой фюрер. – Гиммлер еще хотел добавить: «Вместе с губернатором Германской Патагонии и комендантом базы “Латинос”», однако благоразумно остановился, прервав себя на полуслове. Кто знает, как мог бы отреагировать вновь размечтавшийся о личном спасении фюрер на сообщение о том, что и комендант «Латиноса» находится сейчас на Одере, вместо того, чтобы создавать неприступную «Патагонскую крепость» где-то в далекой Аргентине.

17

Начало марта 1945 года. Германия. Замок Викингбург, ставка «фюрера подводных лодок» гросс-адмирала Карла Деница.

В этот раз обер-диверсанта Отто Скорцени гросс-адмирал Дениц встретил лично, причем сделал это еще у ворот замка Викингбург, в котором обосновался вместе со своим штабом секретного соединения субмарин «Конвой фюрера»[24 - Подробнее о ставке Деница и особом, секретном соединении субмарин «Конвой фюрера» (или «Фюрер-конвой») – в романе «Антарктида: Четвертый рейх». Напомню также, что еще в 1935 году фюрер удостоил Деница титула «фюрер подводных лодок», а 30 января 1943 года назначил его главнокомандующим военно-морскими силами Германии. – Автор.].

– Это хорошо, что вы прибыли, оберштурмбаннфюрер. Нужно обсудить несколько очень важных для всех нас проблем.

– По первому вашему зову, господин гросс-адмирал, – пророкотал своим зычным басом личный агент фюрера по особым поручениям.

И хотя Дениц не мог не уловить в этих словах «самого страшного человека Европы» определенной доли иронии, тем не менее руку ему пожимал со всей возможной вежливостью.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/bogdan-sushinskiy/submariny-uhodyat-v-vechnost-10399801/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Исторический факт. Такая скандальная стычка между Гитлером и Герингом действительно произошла в конце 1944 года. После нее, кровно обидевшись, Геринг снял со своего мундира все награды и вообще предпочитал ходить в гражданском костюме.

2

В мае 1918 года летчик-истребитель Герман Геринг был награжден высшей наградой Германии, орденом «За заслуги», имея к тому времени 21 победу в воздушных боях. Демобилизовался молодой ас в конце 1919 года, будучи капитаном, с должности командира эскадрильи Рихтхофена. Среди его наград уже были: орден Карла Фридриха, Железный крест I степени, орден Льва с мечами, орден Гогенцоллернов III степени с мечами и ряд других.

3

Медалью «Зимняя кампания» награждали в основном участников сражения под Москвой зимой 1941 года, в числе которых был и унтерштурмфюрер (младший лейтенант) дивизии СС «Дас рейх» Отто Скорцени.

4

Речь идет о ставке «Адлерсхорст» («Орлиное гнездо»), расположенной в Альпах неподалеку от «Бергхофа». В Берлин фюрер прибыл только в середине января 1945 года, когда он уже стал фронтовым городом и часть рейхсканцелярии была разрушена. Кстати, есть сведения о существовании еще одного замка-ставки фюрера «Орлиное гнездо», в районе города Бад-Наухайм, земля Гессен. Малоизвестная ставка фюрера «Вольфсшлюхт» («Волчье ущелье») располагалась в Рейнской области, близ города Мюнстерэйфаль, и сооружена была для того, чтобы фюрер мог эффективно командовать Западным фронтом. Однако фюрер почти не бывал в ней.

5

С Внутренним Миром арий-атлантов читатель может познакомиться на страницах моего романа «Антарктида: Четвертый рейх». – Автор.

6

Чин фрегаттен-капитана соответствует званию капитана второго ранга (подполковника морской службы) в российском флоте.

7

Исторический факт. Субмарины «Фюрер-конвоя» обязаны были избегать встреч с противником. Эти огромные, особой конструкции субмарины командование флота берегло для рейсов к берегам Рейх-Атлантиды и Южной Америки.

8

Подробнее с судьбой этой таинственной женщины читатель может познакомиться в моем романе «Антарктида: Четвертый рейх». – Автор.

9

С этим образом читатели знакомы по моим романам «Черный легион», «Ветер богов», «Странники войны» и другим – из многотомной эпопеи «Война империй». – Автор.

10

Подробнее об отношениях Отто Скорцени и Лилии Фройнштаг – в моих романах «Похищение Муссолини», «Черный легион», «Ветер богов». – Автор.

11

Восточный Тироль – историческая область Австрии, расположенная на границе с Италией. Из этих горцев штаб вермахта формировал части альпийских стрелков; в частности, немало из них входило в состав дивизии «Эдельвейс», действовавшей в свое время на Северном Кавказе.

12

Речь идет об осуществленной Скорцени операции «Гриф», в результате которой несколько его диверсионных отрядов, переодетых в английскую форму, действовало в тылу противника во время арденнского наступления группы армий «Б» под командованием генерал-фельдмаршала Моделя и группы армий «Х» генерал-полковника Штудента. Эти события описаны в моем романе «Операция “Гриф”», из цикла романов «Война империй», который готовится к изданию. – Автор.

13

Исторический факт. 31 января 1944 года Скорцени действительно получил приказ подобного содержания от Гиммлера, которого фюрер к тому времени, неожиданно для всего генералитета рейха (поскольку Гиммлер вообще не имел какого-либо опыта командования военными соединениями, какого-либо боевого опыта!), назначил командующим группой армий «Висла».

14

Под этим ничего не говорящим названием скрывалась особая разведывательно-диверсионная школа, в которой готовили не только диверсантов, но и руководителей повстанческих движений для тех стран, которые фюрер намеревался держать в орбите своего влияния. Руководил этими курсами сам Отто Скорцени.

15

Под председательством Роланда Фрайслера (1892–1945) были приговорены к смертной казни многие участники июльского (1944 года) заговора против фюрера.

16

Чин унтершарфюрера СС соответствовал общеармейскому (вермахтовскому) чину унтер-офицера.

17

Речь идет об указе Гитлера от 29 июня 1941 года, которым Геринг был объявлен официальным правопреемником фюрера в случае его смерти и наместником – в случае непредвиденных обстоятельств. Впрочем, устно Геринг был объявлен правопреемником фюрера еще 31 августа 1939 года, а за день до этого назначен председателем Имперского совета по обороне.

18

Подробнее об этих событиях – в романах из эпопеи «Война империй»: «Река убиенных», «Живым приказано сражаться», «Жребий вечности» и других. –
Страница 33 из 33

Автор.

19

В замке Фриденталь под Берлином располагались руководимые Скорцени диверсионные специальные курсы особого назначения «Ораниенбург», которые в Берлине порой называли просто – «Фридентальские курсы».

20

Исторический факт. После того как Гиммлер приказал Скорцени создать плацдарм в районе Шведта-на-Одере, в распоряжении обер-диверсанта оказались лишь остатки батальонов «Центр», «Норд-Вест» и 600-го парашютного. Уже в Шведте в его распоряжение были переданы 3-й танково-гренадерский батальон, и, наконец, Геринг, опасаясь за свою виллу, передал под его командование даже свой элитный охранный батальон «Герман Геринг». В конечном итоге в распоряжении Скорцени оказалось столько всевозможных частей, что он, будучи подполковником войск СС, по существу пребывал на генеральской должности.

21

Чины бригаденфюрера СС и группенфюрера СС соответствовали общеармейским чинам генерал-майора и генерал-лейтенанта.

22

Из записи в дневнике Отто Скорцени известно, что «…из всего батальона («Ост». – Автор.) во Фриденталь вернулись лишь два офицера и трое рядовых, да и те были уже не люди, а жалкие развалины».

23

Скорцени действительно отличился, командуя войсками на одерском плацдарме в районе Шведта. За это он был отмечен особой офицерской наградой – Дубовым венком к Рыцарскому кресту.

24

Подробнее о ставке Деница и особом, секретном соединении субмарин «Конвой фюрера» (или «Фюрер-конвой») – в романе «Антарктида: Четвертый рейх». Напомню также, что еще в 1935 году фюрер удостоил Деница титула «фюрер подводных лодок», а 30 января 1943 года назначил его главнокомандующим военно-морскими силами Германии. – Автор.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.

Adblock
detector