Тайна читать онлайн - Кэтрин Хьюз

Тайна

Кэтрин Хьюз

Тропою души: семейная история

Сорок лет назад Мэри приняла решение, которое навсегда изменило ее жизнь и повлияло на судьбу тех, кто ей дорог.

Бет отчаянно пытается выяснить правду своего рождения – только так она сможет помочь своему тяжелобольному сыну. Когда Бет находит среди вещей своей матери выцветшую вырезку из газеты, она понимает: ключ к будущему сына лежит в ее собственном прошлом. Ей предстоит вернуться туда, где все началось, и раскрыть тайну.

Кэтрин Хьюз

Тайна

«THE SECRET»

by Kathryn Hughes

First published in the English language by Headline Publishing Group Limited.

Печатается с разрешения издательства Headline Publishing Group Limited.

Copyright © 2016 Kathryn Hughes

© Хатуева С., перевод, 2016

© ООО «Издательство АСТ», 2016

Глава 1

В первый раз замуж за Томаса Робертса она вышла в пятилетнем возрасте на детской площадке. Церемонию планировали несколько дней, и когда в назначенный час она надела фату из маминых тюлевых занавесок и венок из маргариток, все согласились, что она похожа на настоящую невесту. На свадьбу Томас подарил ей букетик полевых цветов, которые он собрал по пути в школу. Держась за руки, она встали перед маленьким Дэйви Стюартом, и он официально объявил их мужем и женой. Дэйви ужасно заикался и носил очки с линзами толщиной с донышко банки с вареньем, что делало его глаза похожими на обезьяньи. Но он пел в хоре, а значит, был как никто другой близок к священнику.

Мэри улыбнулась, вспомнив об этом. Стоя боком к большому зеркалу, она с удовлетворением рассматривала собственный профиль. Ей было приятно любоваться выпирающим животом, который начинался прямо под грудью и имел форму идеального купола. Она нежно провела по нему рукой, оперлась руками о поясницу и развернулась к зеркалу, чтобы рассмотреть лицо. Ей хотелось увидеть внутреннее сияние, характерное для беременных женщин. Рядом, на туалетном столике, лежали новые шерстяные пинетки нейтрального лимонного цвета. Она уткнулась носом в шерсть, но без маленьких ножек, которые бы их согревали, пинетки пахли лишь новизной и стерильностью. Услышав тяжелые шаги мужа, поднимающегося по лестнице, она только и успела, что вытащить подушку из-под платья и спрятать пинетки в шкаф.

– Ах, вот ты где, милая, – сказал он, открыв дверь в их комнату. – Что ты тут делаешь?

– Ничего, просто немного прибираюсь, – сказала Мэри, взбив подушку и положив ее на постель.

– Что – опять? Иди сюда, – он привлек ее к себе, откинул светлые волосы и поцеловал в шею.

– Томас, а вдруг я не беременна? – Она изо всех сил старалась говорить нежалобно, но позади было столько разочарований, что с каждым разом сохранять оптимизм было все сложнее.

Он обхватил ее за талию и повалил на кровать.

– Тогда просто будем пытаться дальше, – сказал он, уткнувшись ей в шею, и она ощутила хорошо знакомый несмывающийся запах угольной пыли от его волос.

– Томас?

– Что? – Он оперся на локти и пристально посмотрел ей в глаза.

– Ты ведь уволишься, если я забеременею?

– Если ты этого хочешь, Мэри, то да, уволюсь, – вздохнул Томас.

– Но ведь я не смогу ухаживать за ребенком и управлять пансионом одна.

– Если я уволюсь, нам придется тяжело, Мэри, – взглянул на нее Томас и тревожно сморщил лоб. – Нам только что повысили зарплату на тридцать пять процентов. Мы будем вынуждены от многого отказаться, ты ведь не будешь с этим спорить.

– Знаю, любимый, но у тебя такая опасная работа, и добираться до шахты очень далеко, ты сам об этом говорил.

– Ты права, – согласился он. – Во сколько у тебя прием у доктора?

– В три. Как бы я хотела, чтобы ты пошел со мной, – сказала Мэри, нежно проводя рукой по щеке мужа.

Он поцеловал подушечку ее пальца.

– Я тоже, Мэри. Но я буду думать о тебе, и мы сможем отпраздновать эту новость, когда я вернусь, согласна?

– Как же я не люблю твои ночные смены.

– Да, мне тоже они нелегко даются, – сказал Томас с улыбкой, лишающей его слова всякой горечи. Затем он сел и стал натягивать ботинки.

– Я так люблю тебя, Томас, – сказала Мэри, прижавшись к мужу.

Он взял ее руку в свою и сплел их пальцы.

– Я тоже люблю тебя, Мэри, и я точно знаю – ты станешь лучшей в мире мамой.

Они пытались зачать ребенка с самой первой брачной ночи, три года назад. Мэри и подумать не могла, что это окажется так сложно. В свой тридцать один год она уже слишком хорошо знала, что время утекает сквозь пальцы. Она была рождена, чтобы стать матерью, она знала это всегда, и ей было непонятно, за что Бог наказывает ее. Каждый месяц, когда внизу живота появлялась знакомая тянущая боль, ее запас оптимизма потихоньку истощался, а желание родить ребенка только усиливалось. Как же ей хотелось просыпаться в 4 утра от криков малыша, держать в углу кухни коробку с подгузниками, смотреть в глаза своего ребенка и видеть в них будущее. Но больше всего ей нравилось представлять, как ее любимый Томас укачивает в сильных руках своего ребенка – мальчика или девочку, неважно – и как он слышит обращенное к нему «папочка».

На улицах она не сводила глаз с малышей и злобно смотрела на матерей, кричавших на своих детей. Однажды она даже достала из сумки бумажную салфетку и вытерла нос маленького ребенка. Его беспечная мать, видимо, не удосужилась заметить, что ребенок слизывает языком собственные сопли. Конечно же, вмешательство Мэри не вызвало никакой благодарности. А однажды на пляже она увидела мальчика, сидящего в одиночестве у кромки воды. Он порывисто вдыхал и вздрагивал от собственных всхлипов – так обычно делают дети, когда они слишком долго плачут. Оказалось, что он уронил мороженое на песок, успев лишь раз его лизнуть, а мама отказалась покупать новое. Мэри собственноручно привела его к мороженщику и купила ему еще одну порцию. На этот раз благодарность мальчика была безгранична – он улыбался до ушей.

Ее материнский инстинкт всегда был на поверхности, и ей все сильнее хотелось растить собственного ребенка – ее и Томаса. Слыша, как муж ходит по кухне на первом этаже, собираясь на смену, она молилась, чтобы сегодня ее мечта начала превращаться в реальность.

Поезд подъехал на станцию в начале третьего, и визг тормозов заставил Мэри закрыть уши. Томас подхватил свою спортивную сумку и закинул ее за спину. Он, как и она, терпеть не мог прощаться и старался не показывать своей грусти. Крепко-крепко обняв жену, он уперся подбородком ей в плечо.

– Я уверен, что доктор сообщит хорошие новости, Мэри. Буду держать за тебя кулачки, – произнеся это, он взял ее за подбородок и нежно поцеловал в губы. – И даю слово: я подам заявление, как только малыш появится на свет.

Мэри захлопала в ладоши, широко раскрыв глаза от удивления.

– Правда? Ты обещаешь?

– Обещаю, Мэри, – сказал Томас и перекрестился.

– Спасибо! – Она поцеловала его в щетинистую щеку и вздохнула. – Ох, Томас. Сладка горечь расставания.

– Что?

– Это «Ромео и Джульетта».

– Извини, я тебя не понимаю, – покачал он головой.

– Эх ты, Томас, – засмеялась она, игриво ударяя его по плечу. – Ты такой невежда. Джульетта говорит Ромео, что горечь их расставания сладка, потому что они могут мечтать о следующей встрече.

– А, понятно, – сказал он, хмуро потирая нос. – Вполне логично. Знал толк в деле этот наш Вильям Шекспир.

Томас зашел в поезд,

закрыл дверь и высунулся в окно. Он поцеловал свои пальцы и приложил их к щеке Мэри. Она прижала его руку к себе, изо всех сил стараясь сдержать слезы, которые – она знала – он терпеть не мог.

– Будь осторожен, Томас Робертс, слышишь? – Она погрозила ему пальцем, и он демонстративно отдал честь.

– Есть, босс!

Начальник поезда подул в свисток, и поезд начал отправляться с платформы. Мэри сделала несколько шагов вперед, Томас махал ей белым платком и промакивал им глаза. Она знала, что он шутит, и не могла сдержать улыбку.

– Увидимся через пару дней, – закричала она вслед удаляющемуся поезду.

В холле перед кабинетом доктора было многолюдно и очень душно. Слева от Мэри сидела женщина и держала в руках спящего ребенка, который, судя по запаху, недавно наделал в памперс. Мужчина справа сначала громко чихнул в платок, а затем зашелся оглушительным кашлем. Мэри отвернулась и стала листать потрепанный журнал. Уже прошло пятнадцать минут от назначенного времени приема, и она успела сгрызть целых два ногтя. Наконец девушка с ресепшен позвала ее:

– Мэри Робертс? Доктор готов вас принять.

Мэри подняла голову от журнала.

– Спасибо!

Она медленно встала со стула и робко постучала в дверь кабинета. Как только она переступила порог, все ее страхи испарились. Доктор сидел за массивным столом из красного дерева, немного откатившись от него в своем кресле. Сомкнутые руки лежали на коленях, а на губах играла заговорщическая улыбка.

До пансиона Мэри решила пойти самой красивой дорогой: бодрящая прогулка вдоль моря улучшит цвет лица, а соленый морской воздух прочистит мысли. На самом деле она даже не шла, а летела вприпрыжку. Ее расчет оправдался: к дому она подошла с ясной головой и запыхавшаяся. Раз за разом она повторяла про себя слова доктора: «Я рад сообщить вам, миссис Робертс, что вы и в самом деле беременны». Наконец, после трех лет переживаний, ложных тревог и жестоких разочарований, они станут семьей. Ей не терпелось поскорее сказать об этом Томасу.

Глава 2

Из глубокого сна без сновидений ее вывел неумолкающий звонок телефона в холле внизу. Полусонная и дезориентированная, она посмотрела на ту половину кровати, где обычно спал Томас, но там было пусто. Она провела рукой по холодной простыне, чтобы удостовериться, что спать он не ложился, и постепенно в голове у нее прояснилось. Она вспомнила, что он уехал в ночную смену. Когда она посмотрела на часы, цифры как раз сменились на 3:37. У нее свело живот от страха: никто в такое время не звонит поболтать. Она выбралась из постели и понеслась вниз по лестнице, совершенно не заботясь о том, что может разбудить постояльцев.

– Алло, это Мэри Робертс, – сказала она, схватив черную громоздкую трубку и тяжело дыша.

– Здравствуйте, миссис Робертс, простите, что разбудил, – сдержанно сказал чей-то хриплый голос. Казалось, говорящему нужно было откашляться.

– Кто это? – У Мэри пересохло во рту, а язык отказывался слушаться. Перед глазами у нее танцевали черные точки, и ей пришлось взяться за перила, чтобы не упасть.

– Я звоню с рудника. – Он замолк, и Мэри услышала, как он делает глубокий вдох. – Произошел взрыв, внизу остались шахтеры, и я очень сожалею, но ваш Томас в их числе.

Она инстинктивно обхватила живот и закрыла глаза.

– Я выезжаю.

Натянув на себя первое, что попалось под руку, Мэри торопливо нацарапала записку Руфи. Девушка работала у нее уже год и сможет самостоятельно накормить жильцов завтраком. По крайней мере, Мэри хотелось в это верить, потому что ей совершенно некогда было вспоминать, сколько раз у нее билась фарфоровая посуда и сгорал бекон на гриле. Менее терпеливый работодатель давно бы уже уволил ее, но Руфь единственная в семье зарабатывала деньги, а семья состояла из отца – вдовца и астматика – и младшего брата, который мог ходить только на костылях. Мэри не хватало духу усугубить и без того тяжелое положение девушки.

На улице хлестал ливень. Открывая дверь машины, Мэри молилась, чтобы она завелась. Из-под промокшего коврика пахло маслом. Их старенькую «Воксхолл Виву» нельзя было назвать надежной машиной. Из светло-синей она уже превратилась в ржавую, а из выхлопной трубы, как из дымохода, вырывались страшные клубы черного дыма. С четвертой попытки Мэри уговорила двигатель завестись и за час с небольшим добралась до шахты. Как она добралась, она не помнила. Одно можно было сказать определенно – она ехала с превышением скорости и боялась даже думать о том, останавливалась ли на красный свет.

Небольшая кучка людей стояла у приемной площадки шахты. Притихшие мужчины стояли под дождем, опустив головы, – просто смотрели и ждали. Небо начинало розоветь, за горизонтом светало. Единственным звуком был шум шахтного ствола, медленно поднимающего свой ужасный груз. Толпа хором выдохнула, когда из подземелья вынесли два тела. Мэри подалась вперед, но почувствовала, как ее тянут назад.

– Дайте им закончить работу, – сказал, схватив ее за плечи, мрачного вида мужчина в каске с фонарем. На его черном лице выделялись только белки глаз и зубы, из глубокого пореза под левой бровью текла кровь. Очевидно, он был одним из тех счастливчиков, кому повезло выбраться.

– Почему же так долго? – с мольбой в голосе спросила Мэри.

– Было несколько взрывов, милочка, но не сомневайтесь, мы все не меньше вашего хотим, чтобы всех ребят подняли. Все поддерживаем друг друга.

Он кашлял так, что, казалось, сейчас выплюнет собственные легкие. Выделенная им черная мокрота упала на землю рядом с Мэри, и она не смогла скрыть своего отвращения.

– Простите, – извинился он. – Вы мужа ждете?

Мэри кивнула.

– Томаса Робертса. Вы знаете его?

– А, да, знаю. Хороший человек и сильный. Тяжелой работы не боится. Не удивлюсь, если в скором времени его повысят. – Он положил руку ей на плечо и кивнул в сторону площадки. – Там священник. Если вы во все это верите, может, вам будет легче, если вы помолитесь.

Приехали несколько человек из шахтного ансамбля и начали играть гимны, но скорбные ноты только усугубляли отчаяние, и Мэри отошла в тихое место, чтобы там ждать новостей. Она не верила, что молитвы принесут какую-либо пользу. Если бог есть, он не допустил бы этого взрыва. С другой стороны, хуже не будет. Она сложила руки, закрыла глаза и про себя помолилась о безопасном возвращении мужа, пообещав за это богу много того, чего, она знала, выполнить не сможет. Мэри старалась не думать о Томасе, запертом в ловушке где-то у нее под ногами, глубоко в недрах земли, в каком-то ужасном и враждебном месте, похожем на самый настоящий ад.

Дождь стих, и небо начало проясняться, но вдруг где-то внутри нее загрохотало. Оглушительный раскат грома гремел у нее в ушах, и она подняла глаза в небо. Толпа на площадке ринулась вперед, но пожарные, ведущие спасательные работы, широко расставили руки и преградили путь.

– Пожалуйста, сделайте шаг назад. Давайте-давайте, назад, – пожарный говорил твердо, но без злобы.

Мэри подбежала к толпе и влилась в нее. Ей вдруг захотелось разделить свое состояние с другими пострадавшими.

Старик в поношенной спецовке снял кепку и прижал ее к груди. Он повернулся к ней и покачал головой.

– Вы слышали?

– Гром, имеете в виду?

– Это был не гром,

девочка. Это был еще один взрыв.

– О боже, нет, – схватилась она за руку незнакомца. – Но они же достанут их, да? – Ее голос перешел на шепот. – Они же должны…

Он выдавил из себя улыбку.

– Мы можем только надеяться и молиться. Кого ты ждешь, милая?

– Мужа, Томаса. – Она погладила живот и добавила: – Мы ждем ребенка.

– Очень рад за вас. А у меня там сын, Билли. – Он сокрушенно покачал головой. – И мама его тут, на площадке, и она уже на грани. В прошлом году наш Гари на мотоцикле разбился, и она еще не отошла. – Он замолчал и снова покачал головой. – Это ее убьет, это точно. – Он взглянул на живот Мэри. – А вам когда рожать?

– Я только что узнала о беременности. Томас еще даже не знает. – Она почувствовала, что у нее задрожал подбородок, слова застряли в горле, и ее всю затрясло. – Он – вся моя жизнь. Я просто не переживу, если с ним что-нибудь случится. Я его с пяти лет люблю, я не могу его потерять.

Мужчина протянул свою мозолистую руку.

– Я Арнольд. Ну что, дорогуша, давайте держаться вместе, – произнес он и вытащил фляжку, предложив ей: – Глоток бренди поможет тебе согреться, хмм… Как тебя зовут?

– Я Мэри, Мэри Робертс, – сказала она, отказавшись от бренди.

Арнольд сделал большой глоток из фляжки и сморщился, когда бренди попало в горло.

– Скажу тебе кое-что, Мэри, – сказал он. – Вот эти самые шахтеры заслуживают каждое пенни этой прибавки. Грязная и опасная работа у них, – говорил он с горечью, за которой угадывалась кипящая злость. – Но что поделать? Мы из шахтерской семьи. Наш Билли родился с угольной пылью в волосах.

Мэри обхватила себя руками.

– И мне все это очень не нравится, но Томас пообещал мне уволиться, когда появится ребенок. У нас пансион, и, понимаете, он нужен мне рядом. – Она посмотрела на свои замерзшие ноги. Ночью, собираясь второпях, она надела босоножки, и сейчас между пальцами булькала грязь.

Снова заскрипел подъемник, и толпа затихла. Двое пожарных, которые и подняли платформу наверх, обменялись взглядами, и затем один из них повернулся к своему начальнику и покачал головой.

– Нет! – закричала Мэри. – Это мой Томас?

Она рванулась вперед, но Арнольд держал ее крепко.

– Мэри, дорогая, тебе лучше не смотреть.

Солнце только в середине дня прорвалось сквозь облака, и Мэри так и дрожала от холода. У нее болела спина, урчало в животе, но от одной мысли о еде ей становилось плохо.

Главный пожарный с почерневшим лицом и тяжелым выражением на лице снял каску и провел рукой по прилизанным волосам. Он взял мегафон, прижал его к губам и обратился к толпе:

– Соберитесь, пожалуйста, вокруг меня.

Толпа замолчала и сделала несколько шагов вперед. Мэри держалась за Арнольда.

Пожарный прочистил горло.

– Как вы все знаете, в шахте произошло несколько взрывов на глубине около девятисот метров. Мы немного продвинулись, но сейчас очевидно, что пожар сильнее нас.

Толпа загудела, заглушив речь пожарного. Он поднял руку вверх, прося тишины, и продолжил тем же торжественным тоном:

– В шахте сейчас слишком высокая концентрация угарного газа. – Он облизал губы и сглотнул. – Крайне маловероятно, что кто-то мог остаться в живых в этих условиях.

Мегафон издал длинный пронзительный свист, и Мэри закрыла уши.

Ее прошиб пот, и она почувствовала, что падает в обморок. Она схватилась руками за живот и повернулась к Арнольду.

– Что он сказал?

Арнольд вытер глаза и, не моргая, смотрел куда-то вдаль.

– Думаю, он хочет нам сказать, что наши мальчики мертвы.

У Мэри подкосились ноги, и она села в грязь.

– Нет, – завыла она. – Только не мой Томас, только не мой Томас.

Еще через четыре часа поиски были официально прекращены. Из соображений безопасности спасателей подняли из шахты, и руководитель посоветовал родственникам вернуться домой и отдохнуть. Люди начали расходиться, но Мэри упрямо сидела на площадке, обхватив колени руками. Она не могла оставить Томаса, когда он больше всего в ней нуждался. Арнольд сжал ее плечо.

– Давай, девочка, вставай. От твоего сидения здесь пользы никакой не будет, да и тебе нужно думать о ребенке.

Домой она добралась поздно вечером. Руфь, к счастью, прекрасно справилась с завтраком, помыла всю посуду и навела порядок в комнатах. Когда Мэри вошла, она сидела за столом на кухне и читала газету.

– О, миссис Робертс. Не знаю, что и сказать. Я слушала радио, они сказали, выживших нет. – Она встала, чтобы обнять свою начальницу.

Мэри не обратила внимания на ее порыв. Сейчас для нее был невыносим любой акт доброты.

– Я пойду в свою комнату, Руфь. Спасибо тебе за всё, что ты сегодня сделала. Увидимся.

Оказавшись в одиночестве у себя в спальне, она открыла шкаф и достала одну из рубашек Томаса. Она прижалась к ней носом, желая полностью почувствовать его запах… Ей хотелось впитать его, всегда иметь с собой – такой родной и знакомый запах. Она сняла свою одежду и надела его рубашку. Сейчас она была слишком большая, но ее до некоторой степени успокаивала мысль, что через несколько месяцев рубашка будет ей в самый раз. Она будет растить ребенка Томаса, и он или она обязательно узнают, каким храбрым он был и как сильно хотел быть отцом.

Не в силах бороться с утомлением, Мэри легла на подушку и закрыла глаза, но уже через несколько секунд перед ее взором появился Томас, задыхающийся за стеной огня. Мэри вскочила и побежала в ванную. Она плеснула себе на лицо холодную воду и посмотрела на свое отражение в зеркале над раковиной. На щеках были подтеки от слез и грязи, глаза были красные, под глазами – мешки. Она тут же начала укладывать волосы, автоматически подумав, что будет нехорошо, если Томас увидит ее в таком неприглядном виде. Опомнившись, она схватилась за край раковины. Мэри понятия не имела, как она будет жить без него, как она будет одна растить их ребенка. Теперь он или она – это все, что осталось у нее от Томаса, самое ценное. Она не знала, как ей пережить предстоящие трудные времена.

Она проснулась через несколько часов и неуклюже оперлась на локоть. На ней все еще была рубашка Томаса. Во рту пересохло, в голове пульсировало, и зловонный дым пропитал волосы. Левая рука у нее свисала с кровати и, казалось, онемела. Она не сразу вспомнила, что ее жизнь больше никогда не будет прежней.

Она прошла в ванную и встала спиной к унитазу. Подняв рубашку, она сняла трусы, увидела на них кровь и закричала.

Глава 3

Яркий луч солнца пронизывал еще не покрывшиеся листвой деревья и отсвечивал от позолоченной пластинки с именем на гробе из вишневого дерева. Глаза слепило, и Бет приставила ко лбу ладонь домиком и стала часто моргать. Вдруг у нее под ногами хрустнула корочка льда. Она оглядела присутствующих – все стояли опустив голову, многие промокали глаза платками. Бет достала из рукава салфетку и прижала ее ко рту, пытаясь сдержать рвавшийся из груди крик, грозивший разорвать торжественную тишину. Священник передал присутствующим коробку с землей. Бет взяла горсть и медленно кинула ее на гроб. Звук удара земли о твердое дерево отозвался стуком у нее в голове. Она так любила свою мать, но все не должно было так закончиться. Еще столько всего осталось несказанным, а теперь было слишком поздно.

Слова священника прорывались сквозь мартовский ветер,

раздувавший его белые одежды и лакированный зачес, комично вставший дыбом.

– Всемогущему богу было угодно взять из этого мира душу Мэри Робертс, и мы предаем ее тело земле, ибо земля к земле, пепел к пеплу…

Майкл крепко сжал ее руку, и она была очень благодарна ему за участие. Уже в который раз она думала о том, что бы с ней было, если бы не круглосуточная поддержка мужа. Однако сейчас они оба были беспомощны, а единственная женщина, которая могла бы прийти к ним на помощь, лежала в гробу. Вместе с собой она уносила самую большую тайну своей жизни.

Когда Бет и Майкл вернулись, Джейк сидел на больничной кровати с головоломкой, разложенной на подносе. Они не успели переодеться, и их темная одежда контрастировала с яркой, стерильной палатой.

Бет наклонилась над кроватью и поцеловала сына в лоб.

– Мы постарались прийти поскорее.

Майкл вовлек Джейка в сложное приветствие, которое они тренировали неделями и которое завершалось сцеплением пальцев и ударами кулаков.

– Как поживаешь, сын? – спросил он, взъерошив волосы мальчугана.

– Смотри, папочка! – Джейк показал на решенную головоломку. – Я сам ее сделал. Медсестра сказала, что она для семи-восьмилетних, а мне всего пять! – от этого заявления его большие, карие глаза засверкали от радости.

Майкл перевернул поднос и внимательно рассмотрел игру.

– Ты такой умный, Джейк. Я тобой горжусь!

– Как прошли похороны бабули?

Майкл посмотрел на жену.

– Можно сказать, хорошо. Но тебе бы не понравилось, сынок, – все же они были долгие и достаточно скучные.

– А я хотел пойти. Я любил бабулю, и ведь после похорон был праздник?

Майкл засмеялся.

– Я бы не назвал это праздником, Джейк. Там не было ни игр, ни мороженого с вареньем.

Бет присела на кровать к Джейку.

– Я знаю, что ты любил бабулю, и она тебя тоже очень любила, но тебе сейчас важно поправиться. На улице очень холодно, и мы не хотим, чтобы ты забо… – Она не закончила фразу и начала суетливо убирать все с подноса, а потом вообще сменила тему: – Кстати, тебе сейчас чай принесут, Джейк. Ты помнишь, с чем ты его пьешь?

Джейк зажмурился и погрузился в мысли.

– Нет, но наверняка это опять картошка-пюре с комками.

Майкл засмеялся.

– Ты не понимаешь своего счастья, сын. Я настоящую картошку впервые попробовал лет в семь. Моя мама считала, что картошку-пюре делают из пакетиков, и это у нас дома называлось готовкой еды.

Бет и Джейк заговорщически посмотрели друг на друга и взяли в руки воображаемые скрипки.

Майкл засунул руки под одеяло и стал щекотать Джейка под ребрами.

– Все, перестаньте, мне очень смешно!

Хохот резко оборвался при звуках кашля доктора Эплби. Их врач-нефролог стоял у кровати с планшетной папкой в руках.

– Извините за вторжение. Как ты себя чувствуешь сегодня, Джейк? Выглядишь намного лучше. Может быть, мы скоро тебя выпишем.

Джейк стал на колени и стал прыгать на кровати.

– Да! Я хочу домой! Можно, мамочка?

Бет положила руку на плечо сына, чтобы успокоить его.

– Осторожно, Джейк, тебе нельзя волноваться, помнишь? – Она повернулась к доктору Эплби и спросила: – На самом деле, доктор? Вы думаете, он уже готов?

– У Джейка сейчас полдник. Зайдите ко мне в кабинет, и мы поговорим.

Кабинет доктора Эплби им был знаком ничуть не хуже, чем их собственная гостиная. Несмотря на царивший в нем беспорядок с горами папок и бесчисленными одноразовыми стаканчиками из-под кофе, они полностью доверяли ему здоровье своего единственного сына.

– Как прошли похороны мамы, Бет?

Бет была тронута его участием.

– Хорошо, учитывая обстоятельства. Что-то такое отвечают в подобных случаях?

Доктор снял очки для чтения, которые были сдвинуты на макушку, и провел руками по густым седым волосам. Бет обратила внимание на его аккуратно постриженные ногти. Она не знала, сколько ему лет, но догадывалась, что пенсионный возраст не за горами. Лучше было об этом не думать.

– Ммм, да. Ну, как вы знаете, вчерашняя процедура прошла хорошо, я очень рад, что катетер надежно зафиксирован именно там, где необходимо. У Джейка остался небольшой разрез справа книзу от пупка. Сейчас он, естественно, накрыт повязкой. Анализ крови у него хороший, – добавил доктор, заглядывая в бумаги. – Уровень креатинина снизился. Давление несколько выше нормы, но в данных обстоятельствах это вполне ожидаемо.

Майкл подался вперед и положил локти на стол.

– Когда начнется диализ, доктор?

– Подождем, пока не зарубцуются ткани вокруг катетера. Это необходимо, чтобы он не смещался. Также вам обоим нужно будет пройти тренинг по диализу. Несколько раз проведем процедуру в палате, а перед выпиской медсестра детально разберет с вами протокол. Самое главное на данном этапе – следить, чтобы не возник перитонит – воспаление брюшной стенки. Опять же медсестра подробно расскажет вам о симптомах и о том, что делать в случае подозрений.

Он положил папку на стол и соединил пальцы рук.

– Я понимаю, насколько вам сложно сейчас. В общем и целом Джейк – сильный мальчик, но, как я и говорил, нужно готовиться к тому, что ему понадобится пересадка. С самого рождения мы опасались, что наступит день, когда эта необходимость возникнет. Знаю, вам от этого не легче.

– Мы сделаем все необходимое, доктор Эплби, – сказала Бет, понимающе кивая головой.

– Да, конечно. В идеале потребуется почка от живого донора. Они функционируют лучше, чем от мертвого, и они более долговечны. Но, как вы знаете, ни один из вас на роль донора не подходит, поэтому нужно подумать, куда еще можно закинуть сеть.

Он говорил так тихо, что Бет с трудом его слышала. Она страдала от ощущения сухости в глазах. В линзах они сильно чесались, и больше всего ей хотелось хорошенько их потереть. Следующий вопрос задавать было неэтично – она отдавала себе в этом отчет, но не задать его не могла.

– Вы можете поднять его в листе ожидания?

– Лист ожидания – это не очередь, Бет, – сказал доктор Эплби твердо, но без жесткости. – Вы же не просто ждете любую освободившуюся почку.

Бет покраснела.

– Простите, доктор. Просто я чувствую себя такой беспомощной.

– Я понимаю ваше расстройство и сделаю все, чтобы вам помочь. Дети и молодежь имеют некоторый приоритет, это правда, но речь идет о совпадении донора и пациента. Каждому мы подбираем подходящий именно ему орган. Как вы понимаете, спрос намного превышает предложение, и мы должны работать максимально эффективно. А пока мы ждем, функцию почек Джейка будет выполнять перитонеальный диализ.

– Бедный ребенок, – сказал Майкл, покачав головой. – И ему нужно будет делать это каждую ночь?

– Боюсь, что да, Майкл. Но вы удивитесь, как быстро он привыкнет. Я не устаю поражаться и восхищаться тем, как справляются с этим некоторые дети. Теперь это станет для него и для вас образом жизни, и если вы будете поддерживать друг друга, то сделаете процесс максимально безболезненным для Джейка.

От волнения Майкл начал грызть кожу на большом пальце, а на лице отпечаталась вся его тревога. Бет попыталась вспомнить, когда она в последний раз видела, как он смеется. Не шутит, подбадривая Джейка, а смеется – по-настоящему, от души. Он давно забыл про этот способ спонтанного выражения детской радости, совершенно естественный для большинства людей. Даже в

приглушенном освещении кабинета доктора Эплби Майкл выглядел старше своих сорока шести лет. У него были густые и пока еще темные волосы, но на висках уже начала появляться седина, и морщины вокруг глаз казались более выраженными. «Представительный» – такой эпитет использовала ее мама, говоря о Майкле, но Бет знала, что это лишь эвфемизм для «старый». Она потянулась к нему и взяла его за руку.

Он ободряюще посмотрел на нее и обратился к доктору Эплби.

– Мы знаем, что Джейк получает лучшее лечение, и мы благодарны вам. – Он сжал губы и многозначительно добавил: – Искренне благодарны.

Медсестра просунула голову в дверь маленького кабинета, и комнату осветил луч света.

– Можно, доктор Эплби? О, извините, я не знала, что у вас встреча.

– Все в порядке. Думаю, мы уже заканчиваем. – Он встал и пожал руки Бет и Майклу. – Пожалуйста, звоните в любое время, днем или ночью, если вас что-то будет беспокоить. Вы не одни, мы вместе поможем Джейку пройти через это.

Очутившись в коридоре, Бет, как всегда, устремилась к сыну. Она уже не могла вспомнить, когда она просто куда-то шла, не подгоняемая волнением и страхом.

– Возьму нам кофе, – сказал ей вслед Майкл.

Она повернулась, помахала рукой в знак согласия и тут же снова зацокала каблуками по только что вымытому полу. Бет заметила предупреждающий знак об опасности поскользнуться на мокром полу, но шага не замедлила. Ее правая нога вдруг уехала куда-то в сторону, и в других обстоятельствах это выглядело бы комично, но она удержалась на ногах и продолжала идти вперед, оставив лишь длинный черный след на кристально чистой поверхности. Каким-то образом ей удалось удержать баланс и идти дальше. Вот и все, что от меня требуется, убеждала она себя, только это, больше ничего.

Джейк сидел на кровати, потягивая апельсиновый сок. На подносе перед ним стояла чистая тарелка.

– Ты все съел? Что вам давали?

– Рыбу, горох и ту картошку с комками, но я их раздавил вилкой. А еще был яблочный пирог с мороженым, но яблоки были слишком горячие, и я обжег язык.

– Ого, – сказала Бет, посмотрев на рот сына. – Да, теперь я вижу, что ты ел мороженое. Клубничное, да? – Не дождавшись ответа, она вытащила из рукава мятую салфетку, приложила ее к языку и стерла розовые усы Джейка.

Майкл вернулся с кофе. Он был такой горячий, что им можно было плавить железо, поэтому Мэри взяла бумажную чашку и поставила ее на прикроватную тумбочку.

– Хочешь, сегодня я останусь с Джейком, дорогая? Ты совсем без сил, тебе нужно отдохнуть.

Она склонила голову на подушку Джейка и закрыла глаза. Майкл заметил ее усталость, так что больше можно было не притворяться.

– Я просто закрою глаза на несколько минут, и мне станет лучше.

Она знала, что это было неправдой. Проспи она сейчас хоть двенадцать часов, проснувшись, она все равно будет чувствовать себя так, будто из нее выжали все соки. Ее запасы физической и психической энергии испытывали жесточайший дефицит, и она понятия не имела, как их восполнить. Гигантским усилием воли она подняла голову и обратилась к Джейку.

– Ты хочешь, чтобы папочка остался с тобой сегодня? – вопрос был риторическим, и ответа ждать не пришлось.

– Да, папочка! – Он захлопал в маленькие ладошки так, как будто приветствовал Майкла перед его выходом на сцену. – Папочка – лучший!

Бет с трудом встала с кровати и протянула руки к сыну.

– Тогда подойди и поцелуй меня.

Джейк поднялся на кровати, встал на колени и обвил ее шею худыми, как зубочистки, ручками. Маленькое тельце сына было теплым, но очень хрупким, и ей было страшно обнимать его так крепко, как бы ей хотелось. Вместо этого она просунула руки под пижаму и начала легонько царапать его по спине длинными ногтями. Так она усыпляла сына, когда он был еще грудным ребенком, и Джейку по-прежнему нравилось это ощущение. Она покачала его из стороны в сторону, вспоминая, как просто, счастливо и беззаботно они жили до убийственного диагноза.

Затем ее мысли снова вернулись к матери. Она и в самом деле очень любила Джейка. Он был ее единственным внуком, и сказать, что она души в нем не чаяла, – это ничего не сказать. Она сводила с ума друзей рассказами о нем, в ее сумке всегда была его фотография, которую она при каждом удобном и неудобном случае совала в лицо первому встречному. Она отдавала самое главное, что у нее было, – свое время. Когда Джейк был с ней, посуда оставалась немытой, а домашние заботы отступали на второй план. Почему Мэри скрывала информацию, которая могла бы спасти Джейку жизнь, Бет не понимала и никогда не поймет. Это навсегда останется тайной, которую ее мать унесла с собой в могилу.

Глава 4

Приехав домой, она включила свет в прихожей и зажмурилась, дожидаясь, когда глаза привыкнут к яркому освещению. Кухня благоухала ароматом цветов, которые доставили сегодня утром. Запах был настолько резкий, что перебивал больничный антисептик, засевший у нее в носу. Она согласилась принимать только цветы от родственников. Взяв одну из открыток, она еще раз перечитала трогательное послание: «Очень сочувствую твоему горю, Бет. Твоя мама была чудесной женщиной, и я знаю, как сильно вы все будете по ней скучать».

В горле снова застрял ком, и она так и стояла, теребя стебель длинной белой лилии. Так принято, что, когда человек умирает, про него говорят только хорошее – только искренние банальности, комплименты и прилагательные в превосходной степени. Она взглянула на ряды открыток над камином и на подоконниках. Их прислали люди из разных концов страны, и о многих из них Бет забыла или совсем не знала.

В кухне было необычно тихо. Бет не могла вспомнить, когда в последний раз она была здесь одна. Она прислушивалась к гудению морозильника, к тиканью старых часов над камином – подарок Майкла на годовщину их свадьбы. Как-то они ездили на выходные в Хэрроугейт, и там она увидела их в антикварном магазине. Майкл, запомнив, как сильно они ей понравились, снова поехал в такую даль из Манчестера, купил их и устроил ей сюрприз. Она налила себе большой бокал «Совиньон Блан», опустилась на диван и скинула туфли. Всего через несколько глотков в голове наступила легкость, и она вспомнила, что уже несколько часов ничего не ела – с самих похорон, где она перехватила пару треугольных бутербродов с ветчиной и половинку помидора. Она встала и тут же перекосилась от боли – босой ногой она наступила на что-то острое на ковре. Это была деталь от конструктора Lego. Джейк обожал этот конструктор, и Майкл часами строил с ним все, что хотелось его сыну. Майкл, как по мановению волшебной палочки, заставлял появляться из воздуха замки, дома, машины, вызывая восхищение и радость Джейка. Бет была убеждена, что Майклу помогала его специальность. Он был архитектором. Немаловажным было и то, что в детстве Lego был его любимой игрушкой и отец научил его строить практически все что угодно из этих маленьких пластмассовых кирпичиков.

Тишину нарушил дверной звонок. Бет подпрыгнула от неожиданности, и вино выплеснулось из бокала прямо ей на блузку. На ступеньках стояла Илейн – без куртки, в домашних пушистых тапочках. Она обхватила себя за плечи и прыгала, чтобы не замерзнуть.

– Я увидела свет у тебя. Как дела?

Бет открыла дверь и жестом пригласила ее

войти.

– Проходи на кухню.

– Спасибо, а то я околею от холода.

– Майкл остался с Джейком сегодня. А я хотела пойти полежать в ванне.

– Ты выглядишь совершенно вымотанной. Я бы на твоем месте выпила.

– Ты бы на любом месте выпила. Возьми, в холодильнике открытая бутылка.

Илейн подлила вина Бет и наполнила свой бокал.

– Я и не заметила, как ты ушла с похорон.

– Мы ускользнули незаметно. Я хотела вернуться в больницу. Есть и хорошая новость: доктор считает, что через пару дней Джейк сможет вернуться домой.

Илейн сделала глоток вина.

– Круто. Он у тебя боец, твой малыш. Скорей бы уж он снова начал свой мяч через забор ко мне в сад пинать.

Бет улыбнулась.

– Спасибо, что зашла, Илейн. Ты себе представить не можешь, как хорошо в кои-то веки заняться чем-то повседневным.

– Если я могу чем-то помочь, только скажи.

– Ему понадобится пересадка.

Илейн заерзала в кресле.

– Ну, я вряд ли с этим смогу помочь. Ну, то есть…

Бет поперхнулась вином.

– Я не прошу тебя почку свою отдать, дурочка. У соседей можно соль попросить, но часть тела – это уж слишком. Бог с тобой, Илейн.

– Какое счастье! То есть, извини, это прозвучало ужасно… Я имела в виду, что…

– Илейн, перестань. Ты ничего не должна. Его поставили в лист ожидания, но доктор говорит, нам нужно поискать других членов семьи, которые могут подойти, – она сделала еще один глоток вина, и желудок недовольно заурчал. – Но в этом-то и проблема, понимаешь. У нас такая маленькая семья. Ни у меня, ни у Майкла нет ни братьев, ни сестер. Отец Майкла умер, а с матерью он не общается, да и она всю жизнь накачивала себя алкоголем и наркотиками. Моя мать только что умерла и то ли не хотела, то ли не могла рассказать мне ничего о моем отце, а ведь она знала, что от этой информации зависит жизнь ее внука.

Бет всегда чувствовала к своей матери только любовь и глубокую признательность, но сейчас она не могла побороть возникшую злобу. Остаток вина она допила залпом.

Илейн молча водила пальцем по краю бокала. Казалось, она решает какую-то сложную головоломку.

– А что ты знаешь про него?

– Про моего отца? Совершенно ничего. Мне и не нужно было знать вплоть до последнего времени. Я абсолютно искренне могу сказать, что то, что я росла без отца, не оказало на меня никакого отрицательного влияния. По крайней мере, я его не осознаю. У меня было замечательнейшее детство, и я очень любила маму. Поскольку мы с ней всегда были неразлучны, у нас была особая связь. Но за все эти годы мы лишь несколько раз мельком упоминали отца, и она всегда говорила, что это была ошибка и она не любила его. Но это не значит, что она не любит меня, и я верила ей. И только когда мы с Майклом узнали, что не подходим как доноры Джейку, я стала настаивать, чтобы она больше рассказала об отце. Хотя бы имя его узнать – это уже позволило бы начать поиск. С интернетом и современными возможностями сравнительно просто можно найти человека. – Бет встала и наполнила их бокалы. – Но к тому времени было уже поздно. У нее случился инсульт, и она больше не могла говорить. Через несколько дней она умерла.

Илейн подошла к камину.

– А все эти люди, которые прислали открытки?

– И что?

– Ты знаешь, кто они?

– Некоторых знаю, но не всех.

Илейн театрально повела бровями.

– Кажется, отсюда и можно было бы начать.

Бет почувствовала, что в сердце у нее зажигается огонек надежды, и она подпрыгнула с дивана.

– О боже, Илейн, это же прекрасная идея.

Она просмотрела открытки, одну за одной. Всего их было семьдесят две, и она разделила их на две кучки, в одной из которых было всего две открытки, представляющие наибольший интерес. Они сидели, скрестив ноги, перед камином, и Бет почувствовала в себе силы, которых уже очень давно не ощущала. Она даже на время забыла о своем переутомлении.

Она взяла первую открытку.

– Так, здесь написано: «С большим сожалением прочитал о кончине вашей матери. У меня много счастливых воспоминаний о времени, которое мы провели вместе, и я уверен, что по ней будут скучать все, кто ее любил. С наилучшими пожеланиями, Грэм Уинтертон».

– Ты про него что-нибудь слышала раньше? – спросила Илейн.

Бет сморщила нос и попыталась вспомнить.

– Смутно припоминаю его имя, да. Надо будет спросить Майкла. Давай прочитаем вторую.

Она взяла оставшуюся открытку. Она была больше по размеру, чем большинство остальных, на лицевой стороне были нарисованы лилии.

– Лилии – любимые цветы мамы. Думаешь, он знал об этом? Может, это тайный знак?

– Не придумывай, Бет. Здесь половина открыток – с лилиями. Это символ смерти вообще-то. Что там написано?

Бет развернула открытку и внимательно прочитала ее вслух.

«И словами не описать ту грусть, с которой я прочитал некролог в сегодняшней газете. Пусть я и не видел вашу маму уже очень давно, когда-то мы с ней были очень близки, и мне было очень горько узнать о ее уходе. Я всегда буду вспоминать о ней с теплотой. Мои искренние соболезнования. Альберт Смит».

Илейн обхватила голову руками.

– Нет, только не это! Смит? С такой фамилией мы его в два счета найдем.

Бет перевернула открытку, надеясь найти какую-нибудь зацепку. Конверт по несчастливой случайности уже выбросили в мусор, и почтовую марку было не увидеть. Она поднесла открытку к носу, вдохнула запах и внимательно посмотрела на почерк. Письмо было написано обычной ручкой, почерк был мелкий, с аккуратными соединениями. Он еще ставил дефис в слове «сего-дня» – ее маму когда-то давно научили делать то же самое.

– Альберт Смит, – произнесла она вслух его имя и покачала головой. – Я никогда о нем ничего не слышала, поэтому его кандидатуру можно рассмотреть. Ведь и имени моего отца я тоже никогда не слышала, потому что мы почти никогда о нем не говорили.

– Смит, – повторила Илейн. – Стыд и позор. Неужели его не могли звать Альберт Уэйверли-Пембертон?

– Кто это?

– Никто, выдумка. Я имела в виду, что было бы гораздо лучше, если бы у него было какое-нибудь странное имя, по которому его было бы легче отыскать.

Бет вздохнула и собрала все открытки.

– В любом случае шансы малы, Илейн. Даже если я его найду, что мне ему сказать? Здравствуйте, я Бет, ваша потерянная дочь. Моему сыну нужна почка, вы как, не против?

– Ну, если так это формулировать… В любом случае он может оказаться слишком старым.

– Да, все может быть, хотя донором может стать любой человек до восьмидесяти лет, если позволяет здоровье. Маме было семьдесят два, он может быть немного старше или младше. Плюс у него могут быть и другие дети, что означает, у меня могут быть сводные братья или сестры, которые могут иметь совместимую группу крови и почку. Я просто хочу, чтобы у Джейка был ручеек надежды. Я не собираюсь требовать, чтобы люди сдали свои органы абсолютно незнакомому человеку.

– А ты мамины вещи уже разбирала? Бумаги, документы, личные вещи? Там тоже может что-то быть.

– Скоро займусь этим, просто это не то занятие, которое я предвкушаю, если честно. Она много чего выкинула, когда переезжала в Манчестер, но, надеюсь, все важное осталось.

Бет взяла пустую бутылку из-под вина и отнесла ее в мусор.

– Пойду все-таки приму ванну, Илейн.

Илейн обняла ее за плечи.

– Давай, крошка. А я тебе завтра принесу запеканку, – и она приложила прохладные ладони

на щеки Бет. – Тебе нужно поправиться, да.

Погрузившись в горячую пенящуюся ванну, Бет закрыла глаза и отдалась во власть волшебного аромата «Джо Малон». Она влила в воду огромную дозу, практически опустошив дорогую бутылку, но сегодня она этого заслуживала. Сегодня она похоронила маму. Каждый день ее жизни они говорили друг с другом, и все же столько осталось невысказанным. Перед ее внутренним взором проплыли полученные открытки, цветы, люди на похоронах. Они были правы. Мэри была хорошей женщиной и любящей, заботливой матерью. Бет никак не могла поверить, что она ее больше никогда не увидит. Из глаз снова полились слезы, она зажала нос и погрузилась под воду.

Глава 5

Оказавшись дома, Джейк уже через несколько дней выглядел намного лучше. Щеки снова зарумянились, а энергии прибавилось настолько, что он захотел выйти на улицу и попинать мяч.

– Думаю, сегодня еще слишком холодно для этого, дорогой. Может, тебе дома поиграть? – постаралась переубедить его Бет.

Джейк вздохнул и с размаху сел на диван.

– Но мне скучно быть все время дома. Хочу поиграть на улице. Мне нужно тренироваться, чтобы быть не хуже других мальчиков, и тогда меня первым выберут в команду. – Он сложил руки на груди и нахмурился от злости. – Мне не нравится, когда я сижу в запасных.

Майкл решил вмешаться.

– Это хороший знак, Бет. Мы не можем держать его в коконе до конца жизни. – Он присел, чтобы быть на одном уровне с Джейком. – Пойдем, сын, ненадолго.

Бет признала свое поражение.

– Ладно, но тогда не берите жесткий мяч, возьмите поролоновый.

Джейк сморщил нос, спрыгнул с дивана и побежал надевать кроссовки, что-то ворча про то, что поролоновые мячи – для маленьких.

Майкл взял руки Бет в свои.

– Милая, он заслуживает вести максимально приближенную к нормальной жизнь.

– Я знаю, но не могу не пытаться защитить его. Он такой хрупкий.

– Он себя хорошо чувствует. Нам нужно смотреть за местом, где стоит катетер, следить за тем, чтобы оно было закрыто, и – не переусердствовать. Думаю, свежий воздух пойдет ему на пользу.

Она знала, что Майкл был прав. Так было всегда, и ее это не раздражало.

– Хорошо, – согласилась она. – Я только сначала измерю его температуру.

– Бет! Ты мерила ее десять минут назад. Она в норме.

– Ты же слышал, что сказал доктор Эплби. Повышение температуры может быть симптомом перитонита. Нужно соблюдать осторожность.

Майкл покачал головой.

– Ну, если тебе от этого станет спокойнее… И да, не обращай внимания на мое повышенное давление, ладно? – крикнул Майкл вслед Бет, уже скрывшейся из виду в поисках термометра.

Бет села в патио у окна, выходившего на сад. Зимой она высадила в кадках луковицы нарциссов, и сейчас они как раз начали приносить дивиденды. Джейк был укутан в спортивную куртку, шарф, шапку и перчатки. Майкл сказал, что бедный ребенок не сможет двигаться, но она настояла. Наблюдая за тем, как они пинают друг другу мяч, она немного расслабилась. Взяв свои больничные записи, она в который раз стала их перечитывать. Даже к своим экзаменам она не готовилась с такой тщательностью и так скрупулезно не штудировала материал. К тому времени, когда нужно будет проводить диализ дома, они должны четко знать порядок действий. Многому нужно было научиться, но большую часть тренинга они прошли в больничной палате. Бет работала фуд-стилистом, фотографом пищевых продуктов, и гибкий график работы позволял ей выбирать только такие проекты, которые оставляли много времени на сына. У Майкла была своя практика, которую нельзя оставлять без внимания, и как бы сильно им ни хотелось быть с Джейком двадцать четыре часа в сутки, счета требовали оплаты.

Она настолько погрузилась в свои записи, что не услышала, как они вернулись в дом через пятнадцать минут. Подняв глаза, она увидела Майкла с Джейком на руках, и тут же вскочила.

– Что случилось? С ним все нормально?

Майкл положил сына на диван и подложил ему под голову подушку.

– С ним все в порядке. Он почувствовал небольшую слабость, вот и все.

Бет положила руку ему на лоб.

– Я ведь знала, что не надо вам было идти на улицу, но разве ты меня будешь слушать? – повернулась она к Майклу, стоящему у нее за спиной. – Звони доктору сию же минуту.

Он положил руку ей на плечо.

– Бет, говорю тебе, с ним все нормально. Не нужно гипертрофировать каждую мелочь.

Джейк пытался справиться с замком куртки.

– Мне жарко, мамочка. Можно, пожалуйста, снять куртку?

Бет стала расстегивать куртку.

– Майкл, быстрее. Помоги мне снять ее. У него жар.

– Я не удивлен. Эскимосы в тундре меньше одежды на себя надевают.

Она проигнорировала его замечание и умудрилась освободить Джейка из объемной куртки.

– Ты чувствуешь недомогание?

– Что это обозначает? – нахмурился Джейк.

– Тошнота. Ты не чувствуешь тошноты? – Бет с трудом скрывала нетерпение.

– Нет, мамочка, сейчас я чувствую себя хорошо, – покачал Джейк головой.

– Бет, оставь ребенка в покое. Ты его задушишь своей заботой.

Джейк поднял руки и крепко обнял маму за шею.

– Я хочу пить. Пожалуйста, можно мне воды?

Бет тут же подпрыгнула.

– Он хочет пить, Майкл. Как ты думаешь, он обезвожен?

– Ради бога, Бет! Нет, я не думаю, что он обезвожен. Я думаю, он хочет пить, как он и сказал. Принесу стакан воды.

Бет понимала, что ее поведение выводит мужа из себя, и не такой терпеливый мужчина мог бы и сорваться. Сколько она себя помнила, она постоянно волновалась, да так сильно, что у нее сводило живот. В последние дни она была напряжена, как натянутая тетива, и у нее не получалось сохранять спокойствие и не реагировать бурно на каждый, пусть незначительный, но регресс. Только за последний месяц она похудела как минимум на шесть килограмм, волосы заметно поредели и потеряли блеск, а вокруг зеленых глаз темнели круги.

Майкл подошел к ней сзади и начал разминать ей плечи.

– Тебе нужно расслабиться, Бет, – сказал он мягко. – Посмотри, в каком ты состоянии. Не думаю, что эта постоянная тревога чем-то поможет Джейку. Рядом с ним нужно быть более позитивной.

Она взяла его за руку.

– Знаю, что ты прав, но я ничего не могу поделать. Не знаю, как я буду, если он… – она оборвала фразу на полуслове, когда Майкл сжал ее плечо.

– Знаю, это трудно, любимая, но, когда мы начнем делать дома диализ, мы сдвинемся с мертвой точки. Доктор сказал, он сможет вести относительно нормальную жизнь, как только аппарат начнет выполнять работу почек.

Мысли Бет снова вернулись к возможности пересадки, и она вспомнила про открытки от Грэма Уинтертона и Альберта Смита. Она достала их из кухонного шкафа и передала Майклу.

– Забыла тебе показать. Тебе ни о чем не говорят эти имена?

Майкл взял открытки и внимательно посмотрел на каждую.

– Грэм Уинтертон? Что-то знакомое. Это не с ним она играла в бридж когда-то давным-давно?

Бет взяла открытку и снова ее перечитала. Майкл был прав. А поскольку ее мать научилась играть в бридж уже в зрелые годы, Грэм Уинтертон автоматически терял возможность быть ее отцом.

– А Альберт Смит?

Майкл задумался.

– Альберт Смит… Нет, не могу сказать, что я о нем слышал.

Бет медленно провела руками по лицу и застонала.

– Это все ни к чему не приведет. Все, хватит! – стукнув ладонью по столу, решительно сказала

она. – Завтра еду к маме разбирать ее вещи. Слишком долго я это откладывала.

Едва Бет успела открыть входную дверь маминого аккуратного бунгало, как ее чуть не сбил с ног порыв пронизывающего ветра. Дверь подалась с трудом из-за кучи скопившейся за ней почты и бесплатных газет. Внутри было холоднее, чем снаружи, и из носа Бет моментально потекло. Она промокнула нос салфеткой и решила договориться, чтобы центральное отопление включали по крайней мере два раза в день. А пока ничего не оставалось, кроме как включить бойлер.

Мама прожила в этом доме всего пару лет, но везде остался отпечаток ее индивидуальности. На полу в прихожей аккуратно стояли замшевые тапочки, на столике лежала помада. Прежде чем выйти из дома, она всегда переобувалась и накладывала помаду, смотрясь в зеркало. Бет взяла тюбик в руку – ее мама предпочитала бледно-розовый цвет. Помада почти что закончилась. Большинство женщин уже давно бы ее выкинули, но только не Мэри. Она ничего не выбрасывала – даже обмылки она прилепляла к новому куску. Жидкость для мытья посуды проводила последние дни своей жизни в перевернутом состоянии – так из бутылки точно вытекало все до последней капли.

Бет подошла к вешалке и сняла любимое мамино пальто. На воротнике было несколько седых волос. Смахнув их на пол, она прижала пальто к носу и вдохнула знакомый аромат. Вернув пальто на вешалку, Бет направилась на кухню. На рабочей поверхности лежала форма для выпечки. Подняв крышку, она увидела последнее печенье, которое мама испекла при жизни. Когда-то легкий и воздушный бисквит засох и покрылся бледно-голубой плесенью. Бет вздрогнула и закрыла крышку. Уборку в доме можно отложить, решила она. Сейчас ее больше всего заботило, есть ли здесь какие-то зацепки относительно личности ее отца.

Бунгало было маленькое, и ей пришлось долго уговаривать Мэри избавиться от всего ненужного перед переездом в Манчестер. «А вдруг пригодится» была ее любимой фразой. Только когда Бет сказала, что ей всего одной коробки не хватает до того, чтобы стать героем телевизионного репортажа, Мэри сдалась. «Потенциально нужных» вещей набралось целый мусорный контейнер. Бет перешла в гостиную, забитую мебелью, которая смотрелась элегантно в просторных комнатах их старого викторианского дома, но совершенно не подходила современному бунгало.

Ее взгляд упал на старый кабинет – вот идеальное место для начала. Она повернула фигурный золотой ключ и опустила крышку. Внутри было четыре маленьких ящичка со швейными принадлежностями, скрепками, парой старых ручек Parker, швейцарский армейский нож и множество иностранных монет. Бет выудила их и потрясла в руке. Продавец, у которого Мэри брала молоко, был греком, но она сомневалась, что он принимал оплату в драхмах. Она улыбнулась, вернула монетки в маленький ящик, закрыла крышку и перешла к более крупным нижним ящикам. В верхнем было много папок и плотных конвертов с большим количеством документов из страховой компании, копия завещания Мэри и документы по продаже прежнего дома. В ящике под ним лежала накрахмаленная белая скатерть, салфетки и несколько неиспользованных свечей. Ей было очень неуютно копаться в маминых вещах, и мысль о том, что ей придется проделать то же самое во всем доме, приводила ее в ужас. Прощупывая пальцами заднюю стенку ящика, она наткнулась на квадратную жестяную банку, явно из прошлой жизни, в которой раньше хранили печенье. Пальцы Бет замерзли и плохо подчинялись попыткам открыть крышку. Справившись с ней, она увидела внутри кучу фотографий.

На одной из них было три человека, стоящих на ступеньках концертной площадки. Ее дедушка и бабушка умерли еще до ее рождения, но она сразу же их узнала. Перед ними стояла ее десятилетняя мама, и все широко и гордо улыбались. На обороте чьей-то рукой было написано «г. Литем, 1954». Также было несколько фотографий Мэри с Томасом, ее покойным мужем, и множество изображений Бет, играющей на пляже. Некоторые фотографии более позднего периода были в цвете, включая свадебное фото Мэри и Томаса, сделанное в 1972 году. Он смотрел прямо в объектив, а ее мать висела у него на руке и, смеясь, смотрела на него.

В порыве любви Бет дотронулась пальцем до сияющего лица своей мамы, застывшего во времени, без тени той трагедии, через которую ей пришлось пройти. В детстве она часто просматривала их свадебный альбом, притворяясь, что красивый мужчина с дерзкой улыбкой на самом деле и есть ее отец. Мэри много раз рассказывала ей чудесные истории про Томаса, про то, каким заботливым мужем он был. С самого первого дня, когда они познакомились и он предложил донести ее учебники до дома, она была покорена им. Бет знала, что ее мама так до конца и не оправилась от потери мужа в таком молодом возрасте. Как она умудрилась зачать ребенка всего через четыре месяца после его гибели, для нее было загадкой. От любых попыток прояснить этот вопрос мама всегда отмахивалась.

Бет просмотрела все фотографии – какие-то лишь мельком пробегая взглядом, на других задерживаясь подольше. Когда она добралась, наконец, до дна коробки, у нее затекли ноги и болела спина. Фотографии привели ее в меланхолическое настроение, и она уже была готова закрыть коробку крышкой, но вдруг увидела, что самое дно выложено выцветшими обоями в цветочек – она узнала их, это были обои из дома ее детства, в котором она росла. Без особого энтузиазма она взялась за уголок и потянула его на себя. Под обоями оказался конверт, адресованный Мэри. Конверт был аккуратно надрезан, а внутри лежала вырезка из старой газеты с выцветшей краской и пожелтевшей бумагой. Бет аккуратно развернула листок на поверхности кабинета. Заметка была из «Вечерних новостей Манчестера» за 26 июля 1976 года, заголовок гласил «Коллективный выезд закончился трагедией».

Голова у Бет тут же загудела, и, несмотря на холод, стоящий в комнате, всю ее бросило в жар. Она понятия не имела, зачем ее маме потребовалось хранить эту статью столько лет. Она вытащила сопроводительное письмо и аккуратно его развернула. Почерк она узнала с первого взгляда, но слова никак не укладывались у нее в голове.

Когда она перечитала письмо еще раз, ее стало мутить, а голову заполнил какой-то туман. На трясущихся ногах Бет добежала до ближайшей двери на задний двор. Дрожащими пальцами она стала открывать ключом дверь, и в ту секунду, когда дверь открылась, ее вырвало на цветочную клумбу.

Глава 6

Сделав несколько глубоких вдохов морозного воздуха, Бет вернулась на кухню и прополоскала рот водой. Вкус желчи так и стоял в горле, и от него было не избавиться, как она ни старалась. Земля сошла с оси, все вдруг стало совершенно иным. По аналогии с учеными, искавшими способ изменить траекторию летящего к Земле астероида, это письмо изменило траекторию ее жизни. Она почувствовала, что высохла, как один из цветков ее матери, который явно давно не поливали, и было очевидно, что он вянет.

Она вложила письмо и вырезку из газеты назад в конверт и засунула его в сумку. Ей внезапно захотелось как можно скорее вернуться домой, к семье. Несмотря на все происходящее с Джейком, дома она была самой собой – женой Майкла и мамой Джейка. В этом и состояла ее сущность, ей нужно было оказаться дома, на своем месте, там, где не было

никаких секретов или полуправд, которые ставили под вопрос сам факт ее существования.

Выходя из дома, она так сильно хлопнула входной дверью, что задрожало стекло и что-то внутри даже упало на пол. Бет вставила ключ в зажигание и нажала педаль газа так резко, что двигатель возмущенно взревел. Путь домой она преодолела быстрее, чем обычно, несмотря на то что за пеленой невыплаканных слез она еле-еле видела дорогу.

Покрышки радостно зашуршали по гравийной дорожке, и она резко остановилась перед входной дверью их дома.

Майкл был на кухне и, сидя на большом диване, читал Джейку книгу «Великолепная пятерка». Несмотря ни на что, она мысленно улыбнулась. Ребенок обожал эти истории, и Бет была бесконечно благодарна плодовитой Энид Блайтон за серию из двадцати одной книги.

– Папочка читает мне «Пятерка едет в Смаглерс-топ», – сообщил Джейк, увидев маму.

– А, это моя любимая книга.

– Ты так всегда говоришь, мамочка, – захихикал Джейк.

Но это и в самом деле было так. Все книги серии были ее любимыми, и ее невероятно радовало то, что Джейку они нравились так же сильно, как и ей в детстве. К сожалению, не существовало такого количество имбирного пива, которое бы решило ее проблему.

– Майкл, можно тебя на минуту?

– Конечно, в чем дело? – спросил он, отнимая руку от сына.

Она показала головой, чтобы он последовал за ней в кухню.

– Не забудь, где мы остановились, Джейк. Я хочу знать, как Джулиан будет выбираться из этой передряги.

Бет порылась в сумке и вытащила оттуда конверт, который передала Майклу.

– Что это?

– Нашла это у мамы. Прочитай, – сказала она спокойным тоном, который совершенно не соответствовал ее внутреннему состоянию.

Майкл сначала вытащил вырезку из газеты. Пока он читал статью, его дыхание становилось все реже, и на виске запульсировала вена.

Коллективный выезд закончился трагедией

Страшная авария на шоссе, произошедшая в субботу, стала трагедией для постоянных посетителей паба «Тавернерс» в Манчестере. Они возвращались из однодневной поездки в Блэкпул, когда водитель потерял управление мини-автобусом «Форд-Транзит», в котором ехала компания. Водитель и двое пассажиров умерли на месте, еще несколько получили тяжкие телесные повреждения. Количество жертв еще может увеличиться. Причина аварии пока не установлена, но, по одной из версий, в результате сильной жары участки гудрона расплавились, и машину занесло. Полиция просит всех, кто стал свидетелем происшествия, позвонить по телефону 061 761 2442.

Закончив читать, Майкл посмотрел на Бет в крайнем изумлении.

– А твоя мама как с этим связана?

– Без понятия, Майкл, но ты прочитай письмо, которое лежало вместе с этой вырезкой.

Глава 7

Гарри Джонс проводил свою жизнь на улицах Манчестера под грузом пластиковых сумок, в которых помещалось все, чем он владел в этом мире. Жара не спадала уже которую неделю. В отдельных регионах страны даже ввели ограничения на использование воды, и на некоторых улицах поставили водонапорные башни. Правда, Гарри не посчастливилось увидеть ни одну из них, а он был бы очень рад возможности помыть ноги. Жизнь не слишком его баловала, но он держался стойко и не копил в себе горечь и злобу. За шесть лет бродяжничества тело его ссохлось, но дух был силен, и в свои семьдесят восемь он все еще надеялся, что жизнь изменится к лучшему. Он гордился тем, что служил своей стране дважды. В первый раз – в Первой мировой войне, на которую он ушел, не достигнув призывного возраста, а затем – во Второй мировой, когда, уже будучи слишком старым для боевой службы, он работал в компании, которая изготавливала бомбардировщики «Ланкастер». Работа инженером-электриком стала самым большим достижением в его жизни. Для парня, родившегося раньше срока на отдаленной ферме в средней части Уэльса с деформированной головой и прогнозом доктора, что он никогда ничего не добьется, это был большой успех.

Учитывая обстоятельства, день выдался неплохим. Ему посчастливилось занять место на тротуаре у магазина электрики, и через окно он видел, как Бьорн Борг выиграл финал Уимблдонского турнира. А сейчас, перебирая ногами по улице, почти вдвое согнувшись под весом своих сумок, он заметил брошенную тележку из супермаркета и воспрял духом. Возможно, удача, наконец, улыбнулась ему. Гарри никогда не стал бы воровать тележку, но эта просто валялась без дела, и на нее было жалко смотреть. Всем будет только лучше, если он ее заберет. Вытаскивая ее из кустов ежевики, он до крови поцарапал руку. Закончив, он сгрузил сумки в тележку и накрыл их пальто. Конечно, при такой погоде пальто ему было ни к чему, но оно очень пригождалось ночью в качестве подстилки и служило ему верой и правдой все эти годы, проведенные на улице.

Темнело, и он направлялся к месту, где он решил провести ночь. Ему приходилось прилагать усилия и выравнивать тележку, которая все норовила катить влево. Крыльцо паба «Тавернерс» было одним из его любимых мест, а Сельвин Прайс, хозяин и земляк-валлиец, был очень любезен. Гарри тем не менее старался не злоупотреблять доброй волей Сельвина и всегда, в знак благодарности, делал что-то хорошее в ответ – хотя бы собирал мусор и окурки вокруг паба или вырывал сорняки в трещинах на тротуаре.

Предстояла очередная душная ночь, значит, заснуть будет нелегко. Повернув за угол, открывавший вид на «Тавернерс», он увидел Тришу, молодую жену Сельвина. Ее фигуру трудно было не заметить. Она выпроваживала клиента, который отказывался уходить. Гарри засмеялся. У Триши гораздо лучше получалось справляться с пьяницами, чем у ее мужа, поэтому было неудивительно, что Сельвин делегировал эту задачу ей. Когда она увидела приближающегося Гарри, она приняла знакомую боевую стойку – руки в боки, ее красивые брови поднялись вверх, а язык решительно уперся в щеку.

– Добрый вечер, Триша, – вежливо кивнул он ей, проходя мимо.

– Черт возьми, Гарри! На этой неделе ты уже в третий раз тут ночуешь. Ты что, не можешь себе какое-нибудь другое место найти?

– В отеле мест нет.

Она проигнорировала его остроумный ответ и продолжила свою тираду:

– Ты же просто используешь Сельвина, на самом деле. Знаешь, что из него веревки можно вить. Пойми, спящие на крыльце бродяги портят нам бизнес.

Гарри снял с тележки пальто, положил его на ступеньку и сел.

– Вы уже закрыты, Триша, а ко времени открытия меня уже здесь не будет. – Ему было крайне неприятно что-то доказывать молодой девушке, которая катком прошлась по жизни Сельвина, разбила его брак с милой Барбарой, а теперь ведет себя так, словно это ее имя написано над дверью, а не Сельвина.

На порог вышел Сельвин, параллельно вытирая стакан.

– Триша, что ты так кричишь? Я тебя слышал аж в… О, добрый вечер, Гарри!

Триша всплеснула руками и устремилась внутрь.

– Да я даже не знаю, зачем я тружусь. Я пытаюсь превратить эту дыру в первоклассный паб, а ты позволяешь этому лохматому и грязному бродяге валяться на крыльце. – И она хлопнула дверью с такой силой, что затряслись свисающие с верхней стойки бара бокалы. – И, между прочим, от него воняет, – сказала она, ставя финальную точку.

Гарри сунулся носом в подмышку и шумно вдохнул.

– Разве? Мне очень жаль. Знаете, это все из-за жары, очень тяжело не

вспотеть.

Сельвин сел рядом с ним.

– Не извиняйся, Гарри. Ты же знаешь ее, – кивнул он в сторону двери. – Хочешь принять ванну?

Гарри в голос засмеялся.

– Ну, ты даешь! Вот Триша обрадуется!

Сельвин медленно поднялся на ноги и, взяв Гарри за локоть, помог ему подняться.

– Оставь Тришу мне. Все-таки босс здесь пока еще я, знаешь ли, – сказал он без особой уверенности в голосе.

Триша возилась с грязными подносами за барной стойкой, когда вошел Сельвин, ведя за собой Гарри.

– Я сказал ему, что он может принять ванну.

Она бросила свое занятие и вытаращилась на Сельвина так, будто у него еще одна голова выросла.

– Ванну? Здесь? Ах да, конечно, без проблем, заходи. Дай мне пару минут, и я повешу на радиатор чистое пушистое полотенце. И у меня даже соль для ванн найдется. – Она покачала головой и продолжила чистить подносы.

Гарри не мог не заметить ее сарказм, но Сельвин стоял на своем.

– Я всего лишь хочу помочь ему, Триша. Ты разве не можешь выказать немного сочувствия?

– Не забудь, Сельвин, с водой сейчас напряженно. Ты видел объявления: «Экономьте воду, принимайте ванну с другом».

Сельвин повернулся к Гарри и подмигнул ему.

– Кажется, она набивается тебе в друзья.

Триша взяла мокрую тряпку и бросила ее в мужа, попав ему прямо в лицо.

Вот уже два года Триша жила с ярлыком разлучницы и разрушительницы семей. Ее и с самого начала это не беспокоило, а теперь уж и подавно. В конце концов, если бы Сельвин был счастлив с Барбарой, он бы на нее не то что не обернулся, а даже вообще бы не посмотрел. Ей было немного досадно, что люди возложили вину за произошедшее только на нее, но таков был уровень развития клиентов «Тавернерс». Им было гораздо выгоднее забыть, что вообще-то это их любимый хозяин изменил своей жене, а не она.

Она села за туалетный столик и стала любоваться своим отражением. Ей было двадцать шесть, она была в своей лучшей форме, и Сельвин был влюблен в нее без памяти. Что неудивительно – сорокопятилетний, с бывшей женой и дочерью-подростком, он, несомненно, все еще был привлекательным мужчиной, но его лучшие годы остались далеко в прошлом. Он должен радоваться, что ему досталась не бывавшая замужем девушка. Сельвин по внешним данным и рядом не стоял с ее бывшим женихом, Ленни, но тот загремел в тюрьму за вооруженное ограбление. Она обещала ждать его, конечно же, но двадцать лет – это слишком долгий срок, а у женщины есть свои потребности. Да и не планировала она влюбляться в Сельвина с его пабом. Триша была молода, стройна и полна сил. За стойкой бара было самое подходящее для нее место, для нее и ее огромной груди, еле-еле помещающейся в ее мини-наряды.

Триша отклеила накладные ресницы и провела рукой по выбеленным волосам. Наклонившись к зеркалу, она всматривалась в каждый миллиметр кожи под глазами, растягивала ее пальцами, стремясь разгладить первые признаки морщинок. Повернувшись влево, она постучала по нижней части подбородка тыльной стороной ладони и не заметила, как в комнату вошел Сельвин, весьма позабавленный увиденным.

Когда он подошел, она заметила его отражение в зеркале и повернулась на крутящемся стуле к нему лицом, и ее шелковая ночнушка сползла с плеч до самой талии. Сельвин встал на колени и поцеловал ее в плоский живот. Она провела рукой по его коротким кудрявым волосам, словно проверяя, нет ли у него вшей.

– Надо бы закрасить твою седину.

Он встал и посмотрел на себя в зеркало.

– Ну ты и нахалка! Перестань, нет у меня никакой седины.

– На самом деле только на висках, – сказала Триша, не обратив никакого внимания на его слова. – Куплю какую-нибудь краску в понедельник.

Она встала, и ночная рубашка упала на пол, образовав шелковую лужицу у ее ног. Триша положила руки на талию, и Сельвин какое-то время завороженно пожирал глазами ее обнаженное тело, затем привлек ее к себе и поцеловал, зажав в руках копну ее длинных волос.

– Подожди-ка, не так быстро, – легонько оттолкнула она его и кивнула в сторону лестницы. – Сначала пойди и вытащи этого грязного бродягу из моей ванны, потом встань на четвереньки и все там ототри хорошенько с хлоркой.

– Какое у тебя доброе сердце, – сказал он и поцеловал ее в лоб. – Пойду налью Гарри пива, еще и Ниблза надо покормить. Я забыл совсем. Ты ведь вряд ли его кормила?

– А сам как думаешь?

Она всеми способами избегала приближаться к этому гадкому кролику его бывшей жены и подходила, только если предоставлялась возможность «случайно» оставить дверь клетки открытой. С точки зрения Триши, с помощью этого животного Барбс обеспечивала себе повод приходить в паб. После развода ей пришлось съехать из «Тавернерс», и теперь она жила в квартире без сада. По этой причине она решила, что можно оставить кролика Сельвину, чтобы он за ним ухаживал. Ниблз жил в маленькой клетке в саду позади паба. Под садом в данном случае подразумевался небольшой кусочек травы, на котором стоял пластиковый стол с рекламным зонтиком производителя пива, воткнутым в центре.

– Так нечестно, – размышляла Триша, расчесывая волосы и беспощадно раздирая спутавшиеся концы. Сельвин теперь ее муж, и пусть Барбс подавится. С приходами его дочки, Лорейн, она еще худо-бедно могла мириться. В конце концов, здравый смысл у нее есть. Но Барбара вечно ошивалась в баре, смеялась и шутила с постоянными клиентами. Триша была уверена, что она до сих пор считает себя хозяйкой, а любители выпить пива по какой-то непонятной Трише причине явно ей симпатизировали. Ей пришлось сделать насколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы справиться с гневом, который всегда возникал у нее при мыслях о бывшей жене Сельвина.

Когда он вернулся в спальню, она уже сидела на постели.

– Готово, – сказал он, потирая руки. Откинув ее волосы, он начал ласкать ее плечи.

– Я тут подумала, – сбросила она его руки.

– О, нет, – застонал он. – Терпеть не могу, когда ты говоришь эту фразу.

– Я хочу, чтобы твоей бывшей было запрещено появляться в баре, – сказала она, не обращая внимания на его слова.

– На каком основании?

– На основании того, что она меня раздражает.

– Триша, тебя половина моих клиентов раздражает. У меня бы уже не было паба, если бы я следовал этой логике.

Тогда она сменила тактику и стала расстегивать ему пояс.

– Ну, пожалуйста, Сельвин. Ты даже не представляешь, каково это мне – терпеть, что она все время здесь ошивается. У меня такое ощущение, как будто я должна делить тебя с ней, а я хочу, чтобы ты был только мой.

Не сводя с него глаз, она облизала губы, медленно расстегнула ширинку и потянула его к себе за пояс джинсов. И когда кровь стала отливать от его головы и приливать в другое место, он склонился и пробормотал ей куда-то в шею:

– Поговорю с ней завтра.

Она сжала его лицо и заставила посмотреть ей в глаза.

– Обещаешь?

– Обещаю, – вздохнул он. – А теперь иди сюда, моя шалунья.

Она взяла его руку и погладила тыльную сторону. Ее взгляд в который раз упал на татуировку на фалангах пальцев. Почему он не мог просто набить «love» и «hate», как у всех? Почему ему понадобилось написать «Барбс» и ходить теперь с этим вечным напоминанием об их любви? Это ее тоже крайне раздражало, и она пообещала себе, что обязательно займется вопросом выдворения Барбары из жизни Сельвина отовсюду и

навсегда.

Глава 8

Было воскресенье, но Барбара встала рано. Не сразу и не без труда ей удалось вспомнить, какой сегодня день недели. Еще не окончательно проснувшись, она раздвинула шторы и посмотрела на голубое небо, которое большинство современных людей воспринимают как данность. Жара уже действовала ей на нервы, и больше всего ей хотелось, чтобы прохладный дождь прибил к земле пыль и оросил засыхающую растительность. Хотя на этот счет ей можно было не волноваться – своего газона она лишилась. В пабе она провела много счастливых часов, пропалывая малюсенький садик, делая подвесные конструкции и облагораживая цветочные клумбы. Все это приносило ей огромную радость и удовлетворение. Посетители нередко делали ей комплименты, отмечая, как ее стараниями красиво расцвела петуния, и как она прекрасно пахнет, и как много цветов распустилось. А однажды она даже вырастила кабачок, за который ей присудили второе место на специальном конкурсе. Пусть она и не удостоилась первого приза, но голубая розетка, которую ей вручили как награду, до сих пор висела над барным инвентарем. Теперь садоводство осталось лишь еще одним приятным занятием, недоступным для нее после развода с Сельвином. Как бы ей хотелось возненавидеть его за то, как он поступил с ней! Жить сразу стало бы намного легче. Но возненавидеть его никак не получалось.

Барбс была влюблена в Сельвина с тринадцати лет. Она впервые увидела его в Сэлфорде, когда он вошел в паб, принадлежавший ее родителям, устраиваться на работу. Она наблюдала за ним с лестницы и видела, как он представлялся отцу. Сельвин выглядел совершенно не так, как остальные мальчики, которых она знала. У него были блестящие темные кудри и озорная улыбка, и она глаз не могла отвести от его высоких скул и оливковой кожи. В отличие от него, у мальчиков из школы цвет лица был нездоровый, кожа – прыщавая, да еще со странным голубоватым отливом, словно они жили в пещерах. А как завораживал его благозвучный уэльский акцент. Когда он заметил, что она подглядывает за ним из-за перил, он кивнул ей, еле заметно улыбнулся и подмигнул. Если бы она не сидела в тот момент на ступеньках, схватившись за деревянный столб, то ноги у нее обязательно подкосились бы, и она бы рухнула вниз.

Неудивительно, что ее отец и особенно ее мать были очарованы его любезностью, и уже через неделю он поселился в их пабе. К ее крайнему раздражению, Сельвин относился к Барбс как к маленькой сестре. Он был старше всего на три года, но в юношестве это казалось непреодолимой бездной.

Когда он вернулся после двух лет в армии, мальчик, в которого она влюбилась, стал мужчиной. Он вытянулся по крайней мере на десять сантиметров, и за месяцы тяжелых физических тренировок его тело стало сильным и мускулистым. Милые кудряшки уступили место небрежной курчавости, которая лишь подчеркивала его утонченные черты лица. К счастью для Барбс, она тоже расцвела и превратилась в молодую, уверенную в себе женщину, которая хорошо подготовилась к его возвращению. Умея хорошо шить, она прониклась послевоенным лозунгом «обходись малым и чини все, что подлежит починке» и сшила себе красивое платье с цветочным принтом из старых маминых занавесок. Широкая юбка подчеркивала ее тонкую талию, а красная лента, собранная в огромный бант, придавала ей праздничный вид. Мамина дерзкая красная помада стала последним штрихом ее нового образа, и в тот день, когда Сельвин вошел в паб, он представился ей заново, как будто они не были знакомы. С этого момента он больше не относился к ней как к младшей сестренке.

На первом свидании он пригласил ее в Бельвью-Гарден и уговорил прокатиться на паровозике. Когда машина стала медленно набирать скорость на извилистой железной дороге, Барбс схватила его за руку. Верх их кабины опустился, они оказались в темноте, и тогда Сельвин решился поцеловать ее в губы в первый раз. Они не отрывались друг от друга до тех пор, пока аттракцион не закончился и верх кабины снова не поднялся. У Барбс тогда закружилась голова – то ли от того, что ее укачало, то ли от охватившего ее желания.

Но все это было в прошлом, и думать об этом не имело никакого смысла. Она отвернулась от окна и поплелась в кухню. Сельвин не просто разбил ей сердце. От одной трещины, как ей казалось, она смогла бы оправиться, она дождалась бы, пока она затянется. Но нет, ее сердце развалилось на мелкие кусочки, и она точно знала, что его уже не собрать обратно.

Конечно, Сельвин не виноват в том, что эта надувная кукла начала кидаться на него, осыпать комплиментами и искушать его так, что любому мужчине было бы трудно устоять в аналогичной ситуации. Сельвину, скорее всего, было лестно ее внимание, и он проявил слабость, но виноватым все же был не он. Несмотря на эти соображения, Барбс приняла импульсивное решение подать на развод уже через пять секунд после того, как застала их на чердаке. Она увидела ритмично двигающийся торс Сельвина и прижатую к стене Тришу, обхватившую его ногами. Он стоял спиной и не заметил, как шокированная Барбс медленно спустилась по ступенькам, держась потными ладонями за деревянные перила. Триша, напротив, все прекрасно видела и победно улыбнулась за плечами ничего не подозревающего Сельвина.

Барбс было не свойственно кого-либо ненавидеть, но злоба, которую она чувствовала к Трише, была порой настолько неконтролируемой, что она начинала проклинать молодую соперницу за то, что из-за нее Барбс потеряла возможность быть самой собой. Их сильная, счастливая семейная ячейка была разрушена лишь из-за эгоистичного желания Триши заполучить ее мужа в качестве трофея. Оставалось только догадываться, почему она решила положить глаз именно на Сельвина. У этой нахальной блондинистой девки с большой грудью и без того достаточно воздыхателей, которые спят и видят, как бы облапать ее выдающиеся формы. От вопиющей несправедливости ситуации Барбс хотелось кричать. Сельвин и Триша удобно устроились в «Тавернерс» и жили там, как хозяин и хозяйка, а Барбс и ее дочь Лорейн были вынуждены ютиться в этой малюсенькой квартире на первом этаже, с тончайшими стенами и обшарпанными коврами. Не говоря уже о том, что с местной пивоварни через открытые окна постоянно доносился запах хмеля.

Чтобы свести концы с концами, Барбара была вынуждена выйти на работу на фабрике по производству разносолов. К счастью, ей не пришлось вставать за конвейер, но работать в жарком офисе, где она вела расчет зарплат и отбивалась от назойливых приставаний похотливого босса, мистера Рейнолдса, было для нее невыносимо. Каждое утро начиналось с едкого запаха уксуса, от которого у нее слезились глаза и разъедало ноздри. Любимым занятием мистера Рейнолдса было просить ее достать какой-нибудь документ из нижнего ящика шкафа или уронить ручку на пол и просить поднять ее. Только через неделю она поняла, что все эти хитро спланированные шаги имели целью возможность заглянуть ей под юбку. Барбс испытывала невероятные мучения от одной необходимости сидеть с ним в одном кабинете. От него всегда ужасно пахло, а потел мистер Рейнолдс так обильно, что в подмышках не просыхали огромные круги. Барбс не удивилась бы, если бы там обнаружились целые заросли грибков. А еще у ее босса был огромный живот,

безнадежно растягивающий любую одежду, воротники же рубашек полностью скрывались за складками на шее и подбородке. Он был совершенно лыс, с бледной и лоснящейся головой и вечно влажными губами. Восемь часов в день в тесном кабинете с ним были тяжелым испытанием на выносливость. Единственным утешением было то, что эта работа позволяла платить по счетам. И она должна – устало уговаривала Барбс саму себя – быть благодарной за это.

Она прошла по коридору их маленькой квартирки и осторожно постучала в комнату дочери. Лорейн потянулась под одеялом и сказала:

– Входи, мам, я не сплю.

Барбс поставила на тумбочку чашку чая и присела на кровать к дочери.

– Доброе утро. Как прошел вчерашний вечер?

– Нормально. Мы остались дома у Петулы, слушали записи Дэвида Кэссиди, болтали и все такое. Ее папа оставил нам немного вишневого коктейля, и мы его пили на улице у них в саду.

– Ты ведь не слишком много выпила? – Барбс погладила длинные золотисто-каштановые волосы дочери. – У тебя до сих пор губы фиолетовые.

– Мне восемнадцать, мам! – сказав это, Лорейн плюхнулась на подушку и закрыла глаза. – Всего две бутылки, – призналась она. – Но они были маленькие.

– Может, нам попозже пойти к папе? Можем взять Ниблза и погулять с ним в парке, – предложила Барбс, встав с кровати.

– Как хочешь, – Лорейн потянулась и от души зевнула. – Мам, включи, пожалуйста, радио.

Барбс поймала частоту на транзисторе, который Лорейн держала у кровати.

– Пойду готовить завтрак. Ты встаешь или тебе его сюда принести?

– Спасибо, мам, я здесь поем, – улыбнулась Лорейн. – Сделай еще, пожалуйста, апельсиновый коктейль.

Барбс поставила хлеб в печку и уже готова была засыпать оранжевые гранулы в стакан с водой, когда раздался душераздирающий крик. Она понеслась в комнату Лорейн, ожидая увидеть дочь в лапах грабителей, отчаянно сражающуюся за свою жизнь. Та почти свесилась с кровати и прижимала к уху радиоприемник. В ее огромных оленьих глазах читался шок.

– Срочные новости по радио «Пиккадилли», – выдохнула она. – В пабе на Талбот-роуд пожар. Туда едут пожарные.

– Что? Талбот-роуд, ты уверена?

– Да, мам, так сказали, – в панике ответила Лорейн.

Барбс опустилась на пол рядом с кроватью и обняла дочь.

– Боже, только не это. Только не «Тавернерс».

Глава 9

Гарри лежал на крыльце «Тавернерс» и ворочался, пытаясь найти удобное положение. Его щека прижималась к холодной плитке, и эта прохлада была очень приятна. Чесалась борода, и очень нужно было в туалет. Он постарался не думать об этом, закрыл глаза и представил, что лежит на накрахмаленной хлопковой простыне в своем старом доме. На протяжении двадцати трех лет брака его жена Элси меняла постельное белье каждые три дня. Гарри говорил, что в этом нет необходимости, особенно учитывая то, что все стиралось вручную, а затем прокатывалось через пресс. Но Элси была непреклонна. Это был ее пунктик – привычка, которая обострилась пуще прежнего, когда Гарри на серебряную свадьбу подарил ей стиральную машину с функцией отжима.

Иногда, если сильно сконцентрироваться, ему удавалось вспомнить запах стирального порошка жены, и он мысленно переносился в те счастливые времена. Но этим утром, погрузившись в свои мысли, он ощутил совершенно иной запах, незнакомый и странный. Открыв глаза – их уже начало жечь, – он увидел густой серый дым, валящий из-под двери. В ту же секунду он вскочил на ноги и начал колотить по ней.

– Сельвин, Сельвин, – звал он в панике. В надежде получить помощь он обернулся по сторонам, но улица была настолько безлюдной, что для завершенности пейзажа не хватало только катившегося по проезжей части перекати-поля. Он снова закричал:

– Сельвин, Триша, выходите, паб горит!

Найдя в канаве большой камень, он бросил его в окно их спальни. К счастью, окно тут же разбилось, но изнутри на свежий утренний воздух тут же вырвался клуб дыма.

О боже, пожар добрался до их комнаты.

– На помощь, на помощь! – Гарри неуклюже засеменил по улице – так быстро, как только позволяли его старые кости. Он распахнул дверь телефонной будки и набрал 999. Спокойный голос оператора помог ему сосредоточиться и дать всю необходимую информацию. Он умолял пожарных приехать и спасти жизнь единственного друга, который у него остался.

Бригада приехала уже через десять минут. За это время Гарри до синяков разбил себе плечо, снова и снова пытаясь выбить дверь. Он знал, что у него нет шансов. Последнее, что Сельвин делал перед сном, – закрывал дверь тяжелыми засовами, сверху и снизу. В прошлом его паб много раз обворовывали, и он больше не рисковал. К счастью, для стенобитного тарана пожарных защитные меры Сельвина были сущим пустяком, и дверь вылетела, как пробка из бутылки. Гарри было сказано отойти на другую сторону дороги, где уже собралась небольшая группа зрителей. Молочник смотрел на разворачивающуюся драму, забыв о своем маршруте и доставках. Вскоре к ним подошел глава пожарной бригады.

– Это вы вызвали пожарных, сэр?

Гарри сжимал больное плечо.

– Да, я заметил, как из-под двери идет дым.

– Сколько человек внутри?

– Сельвин, хозяин, и его жена Триша.

– То есть трое? – нахмурился пожарный.

– Двое. Их двое. Сельвин и есть хозяин, – начал волноваться Гарри.

Приехали полицейские и стали оттеснять всех подальше от здания. Гарри встал на цыпочки, стараясь рассмотреть хоть что-то за головами зевак, радующихся возможности поглазеть на чужую трагедию и внести некоторое разнообразие в свою никчемную и однообразную жизнь. К окну спальни приставили лестницу, по которой тут же поднялся пожарный – да так быстро, словно на крыльях. Как только он открыл раму, его тут же поглотил черный дым. Гарри услышал звук приближающихся сирен и стал молиться, чтобы это была «скорая помощь». Через несколько мгновений пожарный вновь появился на верхушке лестницы. Через плечо он нес Тришу, свисающую, как безжизненная тряпичная кукла, в задравшейся ночной рубашке. Гарри не подумал бы, что Триша – из тех, кто надевает на себя что-либо на ночь. На этот раз он был рад, что ошибся. Из подъехавшей «скорой» выскочили медики и склонились над Тришей. Ей тут же надели кислородную маску, и Гарри сделал вывод, что она еще дышит. Другой пожарный так же быстро забрался по лестнице и через несколько минут вышел с бездыханным телом Сельвина. Спускаться с ним было тяжелее. Гарри пробрался сквозь толпу собравшихся и пошел по направлению к машине «скорой помощи». Сельвина с закрытыми глазами и почерневшим от копоти лицом положили прямо на дорогу.

– Он жив?

Полицейский взял его за руку и сделал знак отойти.

– Дайте им возможность сделать свое дело. Он в хороших руках.

– Он жив? – снова закричал Гарри. Он понимал, что у него начинается истерика, но ему было все равно. Кто-то позвал его по имени, и он обернулся. К нему с перекошенными от страха лицами бежали Барбс и Лорейн.

– Мы прибежали, как только услышали, – задыхаясь, проговорила Барбс. – Где Сельвин, с ним все в порядке?

– Папа! – закричала Лорейн.

– Его вынесли, с ним работают медики. Мне ничего не говорят.

Барбс подошла к полицейскому:

– Этот мужчина, которого вы вынесли, мне нужно его увидеть, это мой муж.

Молодой офицер нахмурился и покачал

головой:

– Мм, ну это вряд ли. Его жена вон там.

Барбс готова была убить его одним взглядом.

– Хорошо, если вы такой педант, он мой бывший муж. А теперь – пропустите меня. – Она не стала дожидаться его согласия, а пролезла под заградительную ленту и упала на колени рядом с телом Сельвина. – Пожалуйста, только не говорите мне, что он мертв.

На звук ее голоса Сельвин повернул к ней голову.

– Барбс? Это ты?

– О, слава богу! – Она взяла его за руку.

– Где Триша? – быстро спросил он и попытался сесть.

Барбс было абсолютно все равно, где Триша. Его беспокойство за жену стало жестокой издевкой над обуревавшими ее чувствами к бывшему мужу.

– Ее вытащили. С ней все в порядке… я думаю.

– Пожалуйста, узнай точно, прошу тебя, – Сельвин не говорил, а хрипел. – Извини, что прошу тебя об этом, – добавил он, сжав ее руку.

Барбс встала и махнула рукой Лорейн, стоящей за кордоном. Та нервно грызла ноготь на большом пальце.

– С папой все нормально. Побудь с ним, пока я отойду, хорошо?

Барбс увидела, как лежащую на носилках Тришу заносят в машину «скорой помощи». Она подбежала и внимательно рассмотрела лицо женщины, разрушившей ее жизнь. Ее волосы были спутаны, на закопченном лице выделялись только большие голубые глаза. Увидев приближающуюся Барбс, она сняла маску.

– Они… мне говорят, что Сельвин в порядке.

– С ним все будет хорошо, – кивнула Барбс. – Он курил по сорок сигарет в день последние тридцать лет, так что его легким уже ничего не страшно.

Триша закашлялась, но выдавила из себя слабую улыбку.

– Кто-нибудь вспомнил про Ниблза? Его вынесли? Знаю, он в саду, но даже там все в дыму.

Барбс закрыла рот рукой.

– О Боже, я совершенно о нем забыла, бедный малютка.

Глядя на то, как Барбс подбежала к ближайшему полицейскому и на повышенных тонах стала объяснять ему ситуацию, Триша покачала головой и надела маску.

– Чертов кролик!

Глава 10

– Как себя чувствует Сельвин? – спросила Петула. У нее на коленях сидел Ниблз, и она качала его вверх-вниз. От таких полетов его розовые глаза практически вылезали из орбит. Ниблз выбрался из огня практически невредимым. Его клетка тоже была в зоне задымления, и его белая шерсть потом еще четыре дня пахла костром. Но это было единственным последствием его пребывания в охваченном огнем пабе. Петула отпустила кролика на выгоревшую траву, и он спрятался в тень от пустой ванночки для птиц.

Лорейн погладила его за ушами.

– Ему намного лучше, спасибо.

– Где они сейчас живут?

– В городе, в каком-то пансионе с завтраком, который знает Триша. Слушай, спасибо за то, что согласилась взять Ниблза. Ты знаешь, что у нас ему было бы плохо – у нас нет сада, и вообще.

– Да о чем ты, он вообще никаких проблем не создает. – Петула замолчала и посмотрела на подругу. – А почему ты сегодня не ходила на работу, Лорейн?

– Что? А, это… ну… у меня голова болела. Я бы не выдержала этих постоянно стучащих печатных машинок, и в офисе сейчас так душно. Там на всех просто воздуха не хватит.

– Ты хотя бы позвонила, предупредила, что не придешь?

– Собиралась, но не смогла даже голову от подушки оторвать, не говоря уже о том, чтобы найти в себе силы дойти до телефонной будки.

– Мм… но сил ходить по магазинам тебе же хватило, – недоуменно проговорила Петула. – У тебя новые тени, и топик этот я тоже раньше на тебе не видела.

Лорейн вздохнула и опустила плечи.

– Черт возьми, Петула, и зачем ты только штаны просиживаешь в этом машинописном бюро. Тебе бы в ФРГ работать.

– Ты имеешь в виду ФБР?

– Ну да. Обещаешь, что не скажешь миссис Симмонс? Она и так уже зуб на меня точит.

– Конечно, не скажу. За кого ты меня принимаешь? Но будь осторожна. Может, тебе походить на курсы стенографии, на которые я ходила?

Лорейн сморщила нос.

– Нет, мне не хочется. Это очень сложно.

– Но это позволило бы тебе уйти из бюро. По крайней мере, у меня такая цель.

– У тебя получится, Петула, у тебя там папа работает. Он проследит за тем, чтобы тебя повысили.

– Ничего подобного, – нахмурилась Петула. – Папа никогда не будет выделять меня среди других, да и я сама этого не хочу. Хочу, чтобы он гордился мною. После того как ушла мама, он все для меня делает, и я намерена отплатить ему с лихвой, и уж точно не с помощью протекции.

– Не с помощью чего?

Петула махнула рукой.

– Да так, ничего.

Лорейн знала, что Ральфу Ханиуэлу пришлось многим пожертвовать ради дочери. Он никогда не позволял себе развлечений. Оставшись с девятилетней Петулой, он лишился возможности устроить личную жизнь. Ральф научился готовить, убираться, стирать белье, работая при этом на полную ставку. Дочь всегда была для него приоритетом, и он решил, что ее детство не будет отравлено обязанностями домохозяйки.

– Как думаешь, как скоро они снова откроют паб? – спросила Петула, решив сменить тему.

– Не знаю, – пожала плечами Лорейн. – Думаю, через несколько недель. Ущерб у них только от дыма, само здание не пострадало, благодаря Гарри.

– Кто бы мог подумать, что бродяга, ночующий на крыльце, может спасти жизнь?

Лорейн засмеялась.

– Да, слава богу, что там был Гарри. Я даже представить не могу, что бы было, если бы он не вызвал пожарных. Кстати, папа думает свозить всех в Блэкпул, пока паб закрыт.

– В Блэкпул? Ты поедешь?

– Зависит от того, кто поедет с нами. Я вряд ли поеду, если будут одни старики.

– Да ладно, Лорейн, мы здорово повеселимся, и нам совсем необязательно тусить вместе с остальными. Мы сможем пойти на пляж, искупаться, устроить пикник, – с несвойственным энтузиазмом приводила доводы Петула.

Подумав немного, Лорейн согласилась с подругой.

– Может, попрошу папу позвать Карла, – сказала она, смотря куда-то вдаль.

– Это того, который похож на Марка Болана? Да ты что, он слишком стар для тебя. Думаю, он предпочитает твою маму.

– Это неправда, и ему всего тридцать шесть, – негодовала Лорейн.

– Да, но у него ребенок, не так ли?

– А это здесь при чем? Он в разводе.

– Тоже верно. И он, конечно, красавец, – согласилась Петула. – Кого еще позовем?

– Мама обязательно захочет поехать – просто чтобы насолить Трише. Ну и Гарри тоже нельзя будет не отблагодарить за его подвиг.

– Боже, это будет похоже на настоящую Санта-Барбару! – прыснула со смеху Петула.

Лорейн выбралась из лежака и начала мерить шагами маленький дворик, подпрыгивая, как на горячем песке.

– Вот это да, плитки до сих пор раскаленные. Подай мне шлепки, – попросила она, нахмурившись и постукивая указательным пальцем по подбородку.

Петула подставила лицо вечернему солнцу и закрыла глаза.

– Боже, что ты там задумала? Знаю я этот твой взгляд.

– Это будет мой шанс, которого я так давно ждала. Возможность обратить на себя внимание Карла. Если он увидит меня в бикини, то точно перестанет относиться ко мне как к маленькому ребенку.

– Лорейн, да он вдвое тебя старше! А мне в твоем сценарии место не отведено? Мне что прикажешь делать – сидеть рядом, как собачке?

Вопрос был риторический. Вдруг Петула схватилась за живот и нагнулась.

– Что такое?

– Ничего, просто эти дни.

– Мы можем и для тебя кого-нибудь пригласить. Например, Джери.

Петула посмотрела на нее так, словно одна эта идея причиняла ей боль.

– Джери Дагана?

– Мы разве знаем других

Джери?

– Очень смешно, Лорейн.

– Да перестань, Джери не так уж и плох. Я знаю, он немного… странный, но он не опасен.

– Немного странный? – язвительно переспросила Петула. – Судя по его интересам, с ним все предельно ясно.

– Ну а я думаю, что он милый, – не сдавалась Лорейн. – Вполне вероятно, что тебе придется терпеть кандидатов и похуже.

Петула поднялась с лежака и нависла тенью над подругой. Она положила руки на бока чуть выше бедер и сжала их, словно желая выделить отсутствующую талию.

– Ты считаешь, что мне не светят симпатичные парни, так, Лорейн? Не всем дано выглядеть, как ты, не у всех есть такие длинные волосы и идеальная фигура, как у тебя. Ты вся такая кошечка. Ну а я не такая и ничего с собой не могу поделать.

– Не смеши меня, Петула. Чего это ты вдруг так завелась? Я просто пошутила про Джери. Я знаю, что он не в твоем вкусе.

– Ладно, – смягчилась Петула. – И даже не думай меня с ним сводить. Тебе принести попить?

Петула вернулась в патио с двумя «Черными вдовами». Мороженое вспенилось и вылилось за края бокала.

– Извини, он немного липкий, – передала она один Лорейн. Та протянула руку и взяла бокал.

– А знаешь, Джери все-таки неплох.

– Ну вот, опять! Мы что, так про него теперь и будем?

– Друзей у него немного, и он часто ходит в паб моего папы.

– Ты что, шутишь? Он заходит туда раз в неделю, берет маленькую кружку слабого пива, и она же и становится последней.

– Зато он постоянный клиент. Плюс он и маму с собой берет. А Дейзи всегда берет порт с лимоном.

– Ну, просто он весь такой правильный, Лорейн. – Петула надула щеки.

– Ну и что! Это же не означает, что ему нельзя хорошо провести время. Будь добрее, Петула. Мне кажется, ему одиноко. Когда-то у него была девушка, но потом она уехала в Австралию.

– И я ее не осуждаю, – проворчала Петула.

– Ну, сжалься над ним. Ему всего три года было, когда у него умер отец. Представь, каково ему было. – Лорейн потихоньку приближалась к цели. – В школе над ним издевались. Помню, как Дейзи рассказывала маме про его первый день в школе. Ему голову опустили в унитаз и спустили бачок.

Петула фыркнула прямо в свой коктейль, кока-кола попала ей в нос, и она сильно закашлялась.

– О боже, это очень смешно.

Лорейн пристально смотрела на подругу.

– По-моему, это ни разу не смешно. И это еще не все, потому что по дороге домой к нему пристала какая-то банда, у него отняли новый кожаный портфель, содержимое выкинули в лужу, а сам портфель растоптали.

Петула прижала руку ко рту, чтобы сдержать смех, но ей это не удалось. Плечи ходили ходуном.

– Это просто ужасно, – еле выдавила она из себя.

Лорейн не обращала на нее внимания, она была полна решимости закончить свой рассказ.

– Дейзи хотела подарить ему что-нибудь на начало первого учебного года и купила ему этот портфель в рассрочку, хотя обычно она не покупает то, что не может себе позволить. В конце концов ей пришлось месяцами расплачиваться за этот портфель, а уничтожили его в первый же день.

Петула вытерла глаза пальцами.

– Ммм, это и правда грустно, – помедлив, согласилась она. – Ну ладно, если ты настаиваешь, давай пригласим Джери и Дейзи.

В дверях патио появился отец Петулы. Лорейн привыкла видеть его на работе. Обычно он шел по коридору – такой деловой, занятый, в коричневом вельветовом пиджаке, с кипой бумаг под мышкой. Сейчас он производил совершенно иное впечатление. Казалось, он как-то уменьшился, словно дома ему не надо было притворяться. Цвет лица у него напоминал вчерашнюю кашу, под глазами были круги.

– Привет, Лорейн, тебе уже лучше?

– В каком смысле?

– Ты сегодня не была на работе. Я подумал, ты заболела.

– А, ммм… да, заболела. Сейчас гораздо лучше, мистер Ханиуэл, спасибо.

Он подмигнул ей и открыл «Рэйдио Таймс».

– Я так понимаю, вы сегодня оккупируете телевизор и будете смотреть этот ад под названием «Вершина популярности»? – И, не дожидаясь ответа, он снова зашелестел газетой и заворчал, что платит за телевидение, но смотреть его ему не дают.

– У твоего папы все в порядке, Петула?

Петула выпила через трубочку всю оставшуюся на дне стакана жидкость.

– Он на таблетках, они его спасают, – сказала она и вернулась к теме поездки в Блэкпул. – Сколько человек получается?

Лорейн поставила стакан и начала загибать пальцы.

– Смотри: я, ты, папа, мама, Триша, Гарри, Карл, Джери и Дейзи, – захлопала она глазами и завизжала. – Получается девять. Скорей бы! – Она встала на ноги и от радости ущипнула Петулу за щеку. – Давай пообещаем себе, что мы отлично проведем время!

Глава 11

Стоя на коленях, Дейзи Даган мыла парадный вход собственного дома. Вдруг в окно гостиной влетел камень. Бросившие его хулиганы, очевидно, не видели ее, но вряд ли бы это что-то изменило. Она взяла метлу и стала трясти ею в сторону четырех неотесанных скинхедов, заливающихся хохотом над своей шуткой.

– Оставьте нас в покое, – с мольбой в голосе крикнула она. – Мы разве сделали вам что-то плохое?

Самый высокий из них самодовольно встал и даже не думал идти на попятную.

– Не беспокойтесь, вдовушка. Мы просто поржать пришли.

– Не понимаю я вашего чувства юмора. Вы могли разбить окно. Давайте идите отсюда и оставьте нас в покое.

Она оперлась на метлу, чтобы унять дрожащие коленки. Ее воинственный вид, видимо, оказал некоторый эффект, и мальчишки пошли дальше в поисках следующей беспомощной жертвы, над которой можно будет безнаказанно поиздеваться.

По пятницам после полдника с чаем Дейзи с сыном обычно шли в «Тавернерс». По дороге с работы домой Джери заходил в магазин, покупал рыбу с жареной картошкой и осторожно ехал домой, повесив сумку на руль. В ожидании его прихода Дейзи ставила тарелки в печку, чтобы они нагрелись. По ее мнению, не было ничего хуже, чем есть рыбу с картошкой из холодной тарелки. Ну, разве что есть ее с газеты. Но, конечно, на пляже не возбранялось и это.

Звонок в дверь напугал ее. Джери, видимо, снова забыл ключи.

– Джери, мальчик, ты бы и голову забыл, если бы она не была привинчена, – воскликнула она, идя к двери. И как только он умудрялся запоминать математические формулы и равенства, не говоря уже о химических элементах! В выпускном классе он выигрывал все олимпиады по математике и физике, и из него вышел бы отличный староста класса. Но классный руководитель решил, что он слишком эксцентричный, и ему пришлось довольствоваться позицией старшего ученика, ответственного за дисциплину. Дейзи невероятно гордилась сыном. В свой двадцать один год он проходил стажировку в банке, и пока сложно было говорить о дальнейшей перспективе. Если он будет добросовестно работать, то при удачном стечении обстоятельств и попутном ветре он вполне мог бы когда-нибудь стать управляющим банка. Когда Дейзи позволяла себе думать об этом, ее лицо так и светилось гордостью за сына.

За дверью, однако, стоял не Джери, а дочка Сельвина, Лорейн, и ее подруга – полная девушка с короткой стрижкой под горшок, из-за которой она была похожа на средневекового пажа. Дейзи не смогла вспомнить, как ее зовут.

– О, привет, Лорейн и… мм…

– Это Петула, – представила ее Лорейн.

– Ах да, конечно. Лорейн, сочувствую из-за произошедшего в пабе твоего папы. Наверняка вы жутко переживали, но, по крайней мере,

все живы. Мы будем скучать без него сегодня.

– Спасибо, Дейзи. Да, это и правда стало для нас шоком, но папа и Триша поправляются. Кстати, пока паб закрыт, папа решил свозить всех в Блэкпул через две недели, двадцать четвертого, и мы пришли узнать, не захотите ли вы и Джери поехать с нами.

– Звучит очень заманчиво. Джери пока на работе, но он будет дома с минуты на минуту и…

Звонок велосипеда прервал их разговор – это подъехал Джери.

– Что случилось? – спросил он, приставляя велосипед к забору. – Добрый вечер, Лорейн, Петула.

Петула вместо приветствия что-то промычала, а вот Лорейн проявила больше вежливости.

– Привет, Джери. Я пришла спросить твою маму, не хотите ли вы поехать в Блэкпул с другими клиентами «Тавернерс».

Он поправил очки и нахмурился.

– В Блэкпул? А зачем?

Лорейн пожала плечами.

– Мы подумали, будет весело, погода хорошая и все такое…

Джери обратился к Петуле, сверлившей глазами свои туфли.

– А ты едешь?

– Да, думала поехать, – сказала она, не поднимая головы.

– А ты хочешь, мама? – спросил он у Дейзи.

Дейзи потрепала его по волосам, словно ему было двенадцать лет.

– Почему нет? – потянула она за край его шерстяной безрукавки. – И кто знает, может, мы вытащим тебя, наконец, из этих одежд.

Ложась спать, Джери подумал, что ему эта поездка в Блэкпул неинтересна, особенно учитывая, что там будет и Петула. Последнее время у нее постоянно менялось настроение, она все время молчала, и он даже жалел о том, что Лорейн вообще познакомила его с ней. Друзьями они, безусловно, считаться не могли, но однажды вечером в «Тавернерс» их потянуло друг к другу, они оба были одиноки. С тех пор как уехала Лидия, Джери не интересовался девушками. И Петула его тоже совершенно не интересовала. Когда он увидел ее в первый раз, то принял за мужчину. И даже когда она повернулась к нему лицом, он все еще сомневался.

Он лежал, положив руки за голову, и смотрел в потолок. Уже больше двух лет прошло с тех пор, как Лидия уехала с семьей по государственной программе миграции в Австралию. Конечно же, ей не хотелось уезжать, но родители не согласились оставить шестнадцатилетнюю дочь в Англии. Он открыл шкафчик тумбочки и достал хорошо знакомую фотографию с загнутыми уголками, сделанную у них в саду за день до того, как она уплыла из его жизни. У нее были светло-русые волосы, она носила каре длиной до подбородка. На фотографии она стояла, немного склонив голову на одну сторону и сложив руки на талии, и улыбалась. Она была очень милой девушкой, идеально подходящей Джери. Его мама всегда шутила, что они, будучи парой, точно не отбирают чужое счастье. Он знал, что люди считают его странным, и уже давно привык к травле, но Лидия его понимала. Ее не беспокоило, что он звонит в колокола в церкви, заправляет брюки в носки, когда едет на велосипеде. Она находила милым, что он до сих пор носит джемперы, связанные мамой, и отказывается надевать модные расклешенные джинсы, которые бы постоянно попадали в цепь велосипеда. Ей нравилась и его короткая стрижка, от которой он не отказывался, несмотря на то что все сверстники отращивали патлы до невозможной длины.

Лидия умоляла Джери поехать с ней в Австралию, но он ни под каким предлогом не мог оставить маму одну. Лидия поняла. Его любовь и верность Дейзи была одним из самых ценимых ею качеств в нем, и от этого она любила его еще больше. В день ее отъезда он доехал с ней на поезде до Саутгемптона, не выпуская ее рук из своих всю дорогу. Неумолимо приближаясь к месту, где они должны были расстаться, он не мог отделаться от ощущения, что совершил огромную ошибку и что все-таки нужно было купить билет в один конец. Так он лежал, прижимая к груди ее фотографию.

В комнату постучали.

– Входи, мам.

Вошла Дейзи с кружкой в руках.

– Заварила тебе чай, дорогой, – сказала она и присела на край кровати. – Что там у тебя?

Он передал ей фотографию Лидии. Дейзи видела ее тысячу раз.

– Все еще скучаешь по ней, да? – спросила она, проводя пальцем по черно-белому изображению.

– Каждый день.

Он старался не показывать этого, особенно маме, но иногда сил притворяться не хватало. Слишком сложно было бороться с чувствами.

– Джери, я скажу это в последний раз и больше не буду возвращаться к этому вопросу. – Она встала и поправила бахрому на покрывале. – Поезжай в Австралию. Не отказывайся от любви всей твоей жизни. Ты очень пожалеешь, если не сделаешь это.

– Не могу, мама, это будет несправедливо по отношению к…

– Шшш, не говори так, Джери. Я совершенно не хочу быть виноватой в твоем несчастье. Вот тебе мое благословение, я хочу, чтобы ты поехал.

– Но…

– Безо всяких но, Джери. Лидия же хочет быть с тобой?

– Конечно.

– Тогда что же тебя останавливает? И не надо долго думать об этом.

– Я благодарен тебе за твои попытки, мам, но ты забываешь, что я унаследовал твое упрямство. Боюсь, никуда тебе от меня не деться.

Дейзи оглядела комнату и остановила взгляд на плакатах, висящих на стенах. На них были не футболисты и не молодые певицы, как у большинства мальчиков. У ее Джери на одном плакате была изображена солнечная система, а на втором – Периодическая таблица Менделеева. Как после этого можно было удивляться тому, что у него не было ничего общего со сверстниками? Большинство вечеров он проводил в своей комнатушке, явно перечитывая письма Лидии или отвечая ей. Непонятно, о каких новостях он умудрялся ей писать. За исключением работы, похода в паб по пятницам и в церковь по воскресеньям он ничего не делал. У него уже давно должны были закончиться все возможные истории.

Накатили слезы, и, чтобы не расплакаться, она улыбнулась.

– Настоящая любовь бывает в жизни всего один раз, Джери. А некоторым и этого раза не дано пережить. Вам с Лидией повезло. Пожалуйста, не бросайся любовью из-за какой-то неуместной верности мне. Мне эту ношу не вынести.

Джери взял ее за руку.

– Ты правда считаешь, что мне стоит поехать?

– Ты же как птица с обрезанными крыльями, Джери. Здесь ты без воздуха, а тебе нужно парить в небе. Подумай о себе хотя бы раз. Я смогу здесь жить, как прежде. У меня есть Флойд, две работы, церковь, куда, как я понимаю, ты ходишь только из-за меня. Ты ведь не веришь в бога с твоими-то научными мозгами.

Он кивнул и улыбнулся. Его маму было нелегко обвести вокруг пальца.

– Может, я и не верю в бога, но я верю в покой, который дает тебе твоя вера, и мне этого достаточно.

– Подумай об этом, Джери, пожалуйста. – Она наклонилась и поцеловала его в щеку. – Больше я об этом говорить не буду. Пойду вниз, покормлю Флойда.

Несомненно, Дейзи любила своего попугайчика, но Флойд никогда не заменит сына, думал Джери. Вопреки всем ее усилиям, глупая птица так и не смогла вымолвить ни одного слова. По словам Лидии, в Австралии было много волнистых попугайчиков – столько же, сколько и воробьев, и их не держали в клетках. Они могли парить в небе, в отличие от бедного Флойда, который был обречен занимать себя лишь зеркалом и колокольчиком.

Теперь же у него появился шанс реализовать свой потенциал, шанс быть с любимой девушкой с благословения матери. Он поедет с Дейзи в Блэкпул и сделает все, чтобы она прекрасно провела время. Это было меньшее, что он мог для нее сделать.

Он принял решение за несколько минут.

Выпрыгнув из кровати, он сел за стол и вытащил пачку бланков для писем авиапочты.

Глава 12

В 7:30 утра Барбс и Лорейн были у «Тавернерс». Ремонт в пабе был почти закончен, и Сельвин надеялся открыться в понедельник – почти через три недели после пожара. Барбс выглядела просто великолепно в коротком платье спортивного покроя цвета лайма с белым воротником-бабочкой, который очень нравился Сельвину. Она сама сшила его на своей безотказной швейной машинке «Зингер», которую он подарил ей на сороковой день рождения два года назад, как раз перед тем, как Триша все разрушила. Над прической она тоже потрудилась: сделала начес и открыла лицо, убрав темно-рыжие волосы под ободок, украшенный цветами. С духами она переборщила, и дома Лорейн замахала рукой у лица, словно ей пришлось пройти через облако оранжевого дыма.

– Ради всего святого, мам, кого ты пытаешься поразить?

– Никого, не глупи, – Барбс слишком очевидно защищалась.

В руках у каждой из них было по полосатой пляжной сумке, в которых были полотенца, сменная одежда, бикини, еда для пикника и пара фляжек. Поставив сумки на землю, они стали ждать прибытия остальных. Становилось все жарче – впереди их снова ждал день беспощадно высокой температуры.

– Смотри! – сказала Лорейн, подтолкнув маму локтем.

Барбс увидела, как по улице к ним приближаются под ручку две знакомые фигуры.

– Черт возьми, в кого это она вырядилась?

Триша с трудом ковыляла за Сельвином в туфлях на платформе, совершенно не годящихся для пляжа. На ней были микроскопические белые шорты и блузка в сеточку, завязанная в узел под грудью. Ткань просвечивала насквозь, и ее ярко-розовый лифчик прекрасно просматривался. В широкополой шляпе и огромных очках она была похожа на кинозвезду в сопровождении кого-то из своей свиты.

Поравнявшись с бывшей женой и дочерью, Сельвин поприветствовал Барбс поцелуем в щеку.

– Доброе утро, дорогая. Рад, что вы смогли выбраться с нами.

– Да я бы ни за что не пропустила такую возможность, – улыбнулась ему Барбс. – Доброе утро, Триша.

Триша сняла очки и кивнула.

– Доброе. Барбара, Лорейн…

Напряженную тишину прервало появление из-за поворота Гарри с тележкой. Он широко улыбался.

– Доброе утро всем!

На нем был поношенный серый костюм, рубашка и галстук. Если не обращать внимания на желтое пятно на рубашке, катышки на пиджаке и весьма странную обувь, то можно было сказать, что он привел себя в порядок.

– Хорошо выглядишь, Гарри, – решилась сделать ему комплимент Барбс, хотя ей было непонятно, зачем нужно было одеваться столь формально, собираясь на пляж.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=22160777&lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.