Защитник Отечества. Проходящий сквозь время читать онлайн - Юрий Григорьевич Корчевский

Защитник Отечества. Проходящий сквозь время

Юрий Григорьевич Корчевский

Атаман #1

Что делать нашему современнику, заброшенному в жестокую эпоху Ивана Грозного? Чем жить, как заработать на хлеб? Спаивать народ, соорудив первый на Руси самогонный аппарат? «Крышевать» купцов, охраняя от разбойников торговые караваны? Защищать от татарских набегов пограничные города? Заслужить царскую милость, разоблачив предателя Курбского?

Вот только правду говорят: чем ближе к трону, тем ближе к смерти. Вместо награды «попаданцу» грозит дыба, по его следу идут беспощадные опричники – и вся надежда теперь на его уникальный дар и верную саблю…

Роман ранее издавался под названием «Защитник Отечества»

Юрий Корчевский

Защитник Отечества. Проходящий сквозь время

Глава I

Смена закончилась неожиданно быстро. Полдня занимался перевязками, затем оформлял истории болезни. Как говорит наш заведующий отделением: документы пишутся не для меня, а для прокурора.

Я созвонился с Юлей, моей подружкой, переоделся и вышел из больницы через запасной выход. Свой мотоцикл, любимый «Харлей-Девидсон», я всегда ставил там. Собственно, после развода у меня только и осталось, что телевизор да этот мотоцикл. Квартиру мы разменяли; мне досталась однокомнатная в Люблино, а Инне – двушка на Воронцовском поле, почти центр. Да и мебель переехала туда же. Какое-то время мне даже пришлось спать на матрасе на полу, но я не горевал: баба с возу – кобыле легче. Моя бывшая нашла себе мужчину побогаче; она давно пилила меня – зарабатываю мало, дежурства, опять же, ночные, ни в клубе оторваться, ни в гости сходить. Выбрала теперь себе богатенького, правда женатого, но ее это, похоже, не напрягает. Господь с ней, флаг в руки. Была в жизни такая ошибка – этот скоропалительный брак, ведь отговаривал отец, пока был жив, он людей хорошо чувствовал. Ладно, хорошо хоть детей не успели завести. А сейчас я собирался к Юле. Сегодня пятница, мы давно с приятелями собирались встретиться на выходных, посидеть на даче – попить пивка и пожарить шашлыки. Надо было ловить последние погожие деньки; солнце еще светило вовсю, но по утрам было прохладновато и летала паутинка – признак бабьего лета.

До «Автозаводской» доехал быстро, мотоцикл – не машина, стоять в пробках не приходится.

Юля уже стояла на месте, приплясывая от нетерпения. Я даже залюбовался – джинсы плотно обтягивали аппетитную попку. На спине болтался небольшой рюкзачок, ветер слегка раздувал длинные черные волосы. Люблю брюнеток, хотя почему-то считается, что большинство мужчин без ума от блондинок. Не зря же на улицах столько крашеных блондинок. Но и я, и мои друзья к блондинкам были равнодушны.

Познакомился я с Юлей случайно – она приехала навестить в больнице бабушку, и мы застряли в лифте; хоть и недолго длилось наше заключение, но познакомиться и обменяться номерами телефонов успели. Вот уже третий месяц, как мы встречаемся, и месяц, как спим вместе. Переезжать ко мне она не собирается, так же как и я к ней. Девушка тоже успела сходить замуж, и это добавило ей осторожности.

Мы поцеловались; Юля уже привычно уселась сзади, обняв меня руками, не от бурных чувств, а хотя бы для того, чтобы удержаться. Мотоцикл может и сбросить. С безопасностью у мотоциклов, конечно, хуже, чем у любой, даже самой завалящей, машины, зато в машине нет такого чувства скорости, единения с природой, когда ветер бьет в лицо и сечет щеки песчинками, а воздух пахнет травой. В мотоциклы я был влюблен с детства.

Со временем, уже работая, я купил машину, но не было в ней адреналина; комфорт был – тепло, уютно, а вот азарта, упоения не было. Теперь вот сбылась давнишняя мечта – «Харлей». Долго копил, все-таки двадцать тысяч американских рублей, сумма для доктора изрядная. Ну а к «Харлею» пришлось покупать кожаную косуху, бандану и все, что полагается, чтобы соответствовать. Все-таки «Харлей» – это легенда, не «Сузуки» какая-нибудь.

Приглушенно тарахтя низкооборотным мотором и проходя сквозь пятничные пробки на Садовом, как нож сквозь масло, мы вырвались за город. Москва с ее отравленным воздухом осталась позади. Вот и Истра; еще немного – и мы подкатились к даче моего друга и коллеги Женьки Абрикосова. Для кого-то он – уважаемый заведующий отделением, а для меня так и остался закадычным дружком Женькой. Сколько мы с ним во время учебы в первом МОЛМИ вина попили в подъездах, тиская девчонок! А сколько лекций пропустили, правда, к медицине отношения не имеющих – научный атеизм, диалектический материализм и тому подобное. Слава богу, КПСС – уже не направляющая сила, и товарищу Сталину спасибо за счастливое детство говорить не надо.

Дачка была небольшой и старой, доставшейся Женьке от деда, заслуженного деятеля от оборонки. После смерти академика Женьке причитался целый чемодан наград, грамот и вот эта дачка.

Место неплохое: старые деревья вокруг, тень, прохлада, водохранилище рядом. Участок небольшой – шесть соток, и домишко на участке маленький, однако небольшую компанию приютить на ночь может запросто.

Мы с Женькой по-дружески обнялись, с Юлей они скромно пожали друг другу руки. В дальнем углу двора уже жарко горели дрова в мангале. Багажник Женькиного авто был открыт, там виднелась кастрюля с мясом и лежала связка шампуров. Из домика выпорхнула Люся, жена друга. Они поженились еще в институте и, к моему удивлению и зависти, жили дружно и весело. Детей пока не заимели, но, как сказал Женька, они активно работают над этим вопросом.

Поскольку дрова уже прогорали, мы принялись нанизывать мясо на шампуры и жарить. Шашлык должен делать мужчина, мясо не любит женских рук.

Тем временем дамы резали лучок и готовили закуски. По участку начал распространяться дразнящий аромат шашлыков. Мы поснимали готовое мясо и, обжигая руки, помчались к столу. Снизав мясо с шампуров в большое блюдо, уселись. Женька спохватился и умчался в домик, вернувшись с парой запотевших бутылок вина. Шашлык, правильно замоченный и пожаренный, – лучшее мясное блюдо. Откусываешь сочный кусок, и язык от жара начинает трещать, запиваешь холодным вином и кидаешь в рот колечки лука, замоченного в уксусе. Красота! А запах!

Утолив голод несколькими кусками и опустошив первую бутылку вина, мы начали неспешный разговор. Как водится у финских лесорубов: в лесу – о бабах, с бабами – о лесе. Конечно же, мы с Женькой говорили о медицине, о злом и некомпетентном Зурабове; да много еще о чем могут говорить увлеченные профессионалы. Дамы слегка заскучали и направились в домик. Мы же за разговором уминали шашлыки, запивая винцом. Хорошо сидели, одним словом.

Незаметно опустился вечер; посвежело, на небе зажглись крупные звезды.

Пятница, вечер, предвкушение двух дней отдыха, приятная компания – что еще человеку для счастья надо? И я наслаждался. Неизвестно, позвонят по мобильнику мне или Женьке, что привезли тяжелого больного, и придется бросать все: женщин, шашлыки, свежий воздух – и стремглав лететь в душную Москву. Дамы наши решили проявить инициативу – вышли из домика в купальниках и с полотенцами в руках.

– У нас есть предложение сходить искупаться.

Да кто был бы против?

Мы сбросили брюки и футболки и дружной компанией отправились к находящемуся рядом

водохранилищу. К вечеру вода нагрелась и была как парное молоко, на мой взгляд, даже теплее воздуха. Вдоволь накупались, пошалили, подныривая к девушкам; перебрасываясь шутками, вернулись на дачу. Тут нас ждал маленький сюрприз. На стуле стоял какой-то лохматый незнакомый пес и с аппетитом доедал наши шашлыки. Завидев нас, он смылся в кусты. Ни одного куска мяса на столе уже не было.

Судьба! Переодевшись в сухое, мы включили музыку, немного потанцевали под «Роксет» – любимую группу Женьки и Люси, и отправились в свою комнату. Собственно, выбора не было: домик был маленький и комнат – всего две. В комнате стояла духота, не помогали открытое окно и дверь, да еще и комаров налетело – тьма.

Мы с Юлькой быстро разделись и юркнули в постель, накрывшись простыней. Скоро нам стало не до комаров, нашлось занятие поинтересней.

Утром мы выползли из домика невыспавшиеся, с множественными волдырями от комариных укусов. Не комары, а прямо вампиры какие-то. Подхватив полотенце, я как был в плавках, так и помчался к водохранилищу. С разбега плюхнулся в воду и чуть не заорал от неожиданности – вода показалась обжигающе холодной, конечно, из теплой-то постельки. Поплавав и согревшись, обтерся полотенцем и трусцой побежал к даче. Все уже встали и бродили, как сонные мухи.

– Эй, лентяи! Быстро в воду! Берите пример с меня – и чист, и свеж.

– Юра, сегодня выходной, не грузи, дай отдохнуть.

Ну, отдыхайте. Я вытащил из дома старинный, деда Женькиного, самовар, вышел за забор, набрал в ближайшем ельнике, буквально в пяти шагах от дачи, еловых шишек и растопил самовар.

Увлекательный это процесс. Сначала заливаешь воду, потом подбрасываешь шишки, затем поджигаешь лучины из сухого дерева. Когда из трубы начинает валить сизый дым, надеваешь на трубу сапог и, как мехом, начинаешь качать сапогом. Пламя разгорается, и вскоре вода в самоваре начинает шуметь. Специально для самовара Женька хранил в подсобке старые сапоги. А чай какой из самовара! С легким привкусом дымка, с хорошей заварочкой, в которую добавлены для вкуса смородиновые листья. Это как сравнивать общепитовские котлеты и хороший шашлык.

Пока я с упоением занимался самоваром, девушки накрыли немудрящий стол. Сели, почаевничали не спеша, звучно прихлебывая из блюдечек. Нет, в Москве так чай не попьешь; там все быстро, на ходу, часто из пакетиков. А чаепитие – это процесс, конечно, не японская чайная церемония, но и славяне умели это делать не хуже, вспомните хотя бы «Чаепитие в Мытищах». С бараночками, сахаром-рафинадом и щипчиками, пыхтящим самоваром и непременными блюдцами, на худой конец – со стаканами в подстаканниках. Нет, теперь такое только, может, в дальних деревнях сохранилось или вот иногда кто-то на даче побалуется, как мы. Все в спешке – успеть, не опоздать, ритм просто бешеный.

И только я отмяк душой за самоваром, как раздался звонок мобильника:

– Юра, там у тебя пациент из восьмой палаты подкравливает после операции, ты бы подъехал, посмотрел.

– Ладно, буду.

Вся компания выжидающе на меня уставилась.

– Я отъеду ненадолго, посмотрю, что там, да и назад сразу, расслабляйтесь пока без меня. Сегодня только утро субботы.

Я оделся, оседлал «Харлей» и выехал со двора.

Под колеса мягко стелилась укатанная грунтовка дачного поселка, потом я выехал на узкую асфальтовую дорогу, вьющуюся вдоль реки. Добавил газку, дорога была знакомая. Еще пару поворотов – и я уже буду на трассе. Положил мотоцикл на бок, вписываясь в левый поворот, и – о черт! На повороте лежал тонкий слой рассыпанного песка, видимо, на дачу кто-то вез для строительства. Мотоцикл перестал слушаться, заскользил боком. Я оттолкнулся от «Харлея» и сгруппировался. Боковым зрением я увидел, что меня несет на дерево. «Как хорошо, что я ехал один», – мелькнуло в голове, затем удар и тошнота.

…Очнулся я, по моим ощущениям, нескоро. Выезжал я утром, часов в десять, а сейчас вон уже и солнце садится. Неужели никто не видел моего падения, не вызвал «Скорую»?

Я взглянул на часы – можно выкинуть: циферблат расплющило, стрелок нет. А хорошие были часы – «Омега», не подводили. Где же мотоцикл? Слегка покачиваясь, голова все-таки болела от удара, и немного подташнивало, я обошел придорожные кусты. Мотоцикла нигде не было. Неужели угнали, пока я был в отключке? Конечно, ключи в замке зажигания, а «Харлей» – лакомый кусок для любого угонщика. Мало того, что сотрясение заработал, так еще и мотоцикла лишился. Здорово отдохнул, нечего сказать. Я огляделся – где-то должна быть наплечная кожаная сумка, там мои права, ключи от квартиры, сотовый телефон. Но и сумки я не нашел тоже, хотя на четвереньках облазил все кусты и придорожную канаву. Что за чертовщина?

Поднявшись с колен, я отряхнул брюки и огляделся. Местность та же – вон поворот реки, холмик, но в то же время и не та. Чего-то здесь не хватает. Точно, домиков не хватает, столбов с проводами не хватает, дерева – березы, о которую я ударился, не было тоже. Неужели я так сильно приложился головой, что что-то забыл? Я остановился и напряженно попытался вспомнить, куда я ехал и зачем. По крайней мере то, что я Юрий Котлов, не вызывало у меня сомнений. Вроде мне звонили с работы, да, точно, звонили с работы: были проблемы с послеоперационным больным, и я рванул в Москву.

Надо возвращаться на дачу к Женьке; у него – машина, сотовый телефон, можно с Москвой связаться; кроме работы, мне надо было и милицию вызвать, пусть выезжают на место аварии – мотоцикл угнали, сумку украли. По крайней мере, для страхового общества надо получить справку о зарегистрированном происшествии.

Придя к решению вернуться, я направился обратно. Странно, когда я ехал в Москву, по левой стороне виднелись заборы и крыши дачных домиков, а сейчас ничего, кроме каких-то зарослей, нет. Не могли же дачи в одночасье исчезнуть? И голосов людских не слышно. Что-то здесь не так. Может, после аварии я в шоке ушел на другую дорогу? Потому и мотоцикла с сумкой не нашел, и березы злополучной нет, и домиков не видно. Да, наверное так.

Успокоив себя и внутренне разъяснив некоторую несуразицу, я зашагал бодрее. По моим прикидкам, я прошел уже километра два-три, и пора бы уже объявиться Женькиной даче.

Впереди блеснула водная гладь. Я приободрился. Даже если немного заплутал, по реке сразу определюсь, ведь дача была недалеко от воды.

Вышел на берег, в нетерпении стал озираться. Какие-то незнакомые места. Вдалеке, выше по течению, стоял рыбак с удочкой – как же, вечерний клев. Я направился к нему, теша себя надеждой, что сейчас узнаю, где я и куда идти дальше. Подойдя, мысленно удивился одежде рыбака – уж больно затрапезная, если не сказать хуже. Ладно, мне с ним в друзьях не ходить. Я поздоровался, рыбак стянул нечто бесформенное с головы и поклонился:

– Здравствуй, барин!

Странное приветствие, однако.

– Не скажешь ли, мил-человек, где тут селение какое, приплутал я малость.

– А чего ж не сказать? Вон туды, по дороге, Яхрома будет; недалече, версты четыре всего.

– Москва далеко?

– Это уж дальче, верст пятьдесят будет, вон туды, – он махнул рукой.

– Где станция железной дороги, поближе чтоб?

– Чаво? Не понял я, барин.

Тупой какой-то, что ли? Простой вопрос не понял. Я решил идти вдоль берега, мне казалось, что так я наверняка

быстрее выйду к какому-нибудь селению, а там или такси найму, или позвонить смогу. Уже уходя, неожиданно для себя спросил:

– День сегодня какой?

– Так пятница, как есть осьмнадцатое сентября одна тысяча пятьсот сорок седьмого года от Рождества Христова.

Сбрендил мужик, как есть сбрендил. Наверное, водку паленую пьет, вот белая горячка и приключилась. Чего с ним время тратить?

Я направился вдоль берега. Воздух был свежий, голова постепенно перестала болеть, шлось легко, только что-то уж есть хотелось. Конечно, чай пили утром, а сейчас – вечер. Селений никаких не видно, хоть бы уж деревня какая попалась. Судя по солнцу, через час-полтора стемнеет, а у меня и крыши над головой нет.

Кожаная куртка – косуха – лишь от ветра защита, тепла от нее никакого, а я житель сугубо городской; если и выезжал на природу, то на день-два с палаткой или как к Женьке – на дачу. Надо искать ночлег.

Темнело, я начал спотыкаться о корни деревьев, кочки. Слева, недалеко от берега, показалась копна сена. Недолго думая, я свернул туда, взобрался наверх и блаженно развалился. Побаливала в затылке голова, натруженные ноги гудели с непривычки. Километров десять я сегодня точно отмахал, сроду столько пешком не проходил, все на мотоцикле да на метро. Ночное небо было почти черным, звезды ярко мерцали. В голову пришла мысль – почему нигде на горизонте не видно зарева от городских огней? Ладно, пусть Москва еще далеко, но в ближнем Подмосковье полно городков, от них-то зарево должно быть, не может везде выключиться электроэнергия. Завтра разберусь, а сейчас – спать.

Отрубился я быстро, слишком много впечатлений и событий за один день. Утренний сон был прерван самым бесцеремонным образом: меня за руку стащили с копенки сена. Рядом стояли два мужика с вилами и граблями, недалеко была и лошадь с повозкой. Ясно, за сеном приехали.

– Ты кто таков?

– Да вот, приблудился немного, в стожке переночевал.

Мужики выглядели агрессивно: один держал деревянные вилы наперевес, как винтовку со штыком. В голове мелькнуло: а почему вилы деревянные?

Второй подошел сбоку, взял меня за руку, но было видно, что слегка струсил. Во мне роста было метр восемьдесят и вес – девяносто, а мужички выглядели тщедушно. Учитывая, что я в институте активно занимался в секции самбо, уложить обоих не представляло труда, но зачем?

– Пойдем-ка в деревню, к барину.

Ну что ж, в деревню так в деревню. Вчера я ее сам искал, да найти не смог. Идти оказалось недалеко, буквально за пригорком, я вчера не дошел пятьсот метров.

Я шел впереди, мужики молча конвоировали сзади.

Деревенька была небольшой, домов десять, по периметру огорожена хлипким тыном и не производила впечатления зажиточной. Что меня удивило – крыши крыты дранкой, а кое-где и соломой. И это в ближнем Подмосковье!

Меня подвели к самой большой избе; из трубы курился дымок, двор был огорожен забором, во дворе рылись в земле куры, из сарайчика доносилось похрюкивание и мычание. На стук в дверь вышел дородный мужик в ярко-красной рубахе навыпуск, подпоясанной ремнем. Слева на ремне висел в чехле здоровенный нож, справа – ложка. Однако! Прямо театр какой-то. Мужики сняли шапки, поклонились.

– Вот, барин, шпыня поймали, в копешке ночевал на Ильином лугу.

Барин оглядел меня с головы до ног.

– Кто таков будешь?

– Юрий Котлов, из Москвы.

– А сюда как попал?

– Заблудился, от своих отстал. Мне бы телефон или, если в деревне нет, дорогу к ближайшей станции.

– Станция-то недалеко, да токмо лошадей там сейчас нет.

Помешались они все тут, что ли? Или прикалываются над столичным жителем?

Я решил не обострять отношения, попросил указать дорогу, по ней и зашагал. Хорошо хоть теперь имелась дорога, это не по берегу идти, спотыкаясь о кочки. Дорога петляла среди рощиц, полей со снятым урожаем.

Часа через два впереди показались две избы, огороженные высоким забором из жердей. Я вошел в открытые ворота. Навстречу мне выбежал мальчонка лет двенадцати, поклонился и спросил:

– Чего желает господин?

– Станция где?

– Да вот она станция и есть, лошадей тока нету, вчерась гонцы из Пскова всех забрали.

– А железная дорога где?

– Непонятно ты молвишь, господине.

– Ладно, а столовая здесь есть?

Видя в глазах парнишки непонимание, я переспросил:

– Покушать можно где?

– Так вот же трактир.

Паренек пошел вперед, я – за ним. Вошли в избу. Большой зал, мест на тридцать, длинные столы со скамьями, стойка, с хозяином за ней, попахивало дымом и чем-то вкусным, мясным.

У меня от запаха еды аж слюни потекли. Хозяин поздоровался, спросил – что хочет уважаемый гость?

– А что есть?

– Карасики жаренные со сметаной, курица вареная, расстегаи, щи, каша.

– Давайте щи, курицу и расстегаи.

Я уселся за стол, мальчишка принес глиняные чашки с едой, деревянную ложку. Немало подивившись ложке, я набросился на еду. И щи, и курица были хороши, а расстегаи с рыбой – отменные.

Насытившись, я подошел к хозяину рассчитаться. Во внутреннем кармане у меня всегда лежал загашник для гаишников, причем и рубли, и доллары, правда немного – баксов сто.

– Сколько с меня?

– Алтын.

– Сколько? – От удивления у меня глаза на лоб полезли. Ну, назвал бы он сумму в рублях или валюте, а тут что, спектакль какой-то!

– Разве дорого? Посчитайте сами – полоть куриная, щи, три расстегая, ровно алтын и будет.

Я в растерянности вытащил деньги и не знал, что ответить хозяину.

– Вот, у меня только такие деньги!

Хозяин подозрительно на меня поглядел:

– Немец, что ли?

– Почему «немец»? – обиделся я. – Как ни есть – русский, сызмальства в Москве живу.

– А деньги чего же странные, из бумаги? Серебро давай, на худой конец, и медяками алтын собери.

– Нет у меня серебра, только такие.

Хозяин обернулся в сторону кухни, крикнул Васю. Из дверей вышел здоровенный молодец, ростом не меньше меня и в два раза шире в плечах, утирая рукавом рот.

– Вот, платить не хочет.

– Это мы ща!

Вася двинулся ко мне, хозяин метнулся к двери, перекрывая отступление. Дело оборачивалось неприятностями. Причина мне была пока непонятна. Я поел, честно хотел расплатиться, а меня чуть не в фальшивомонетчики записали. Вася размахнулся кулачищем. Дожидаться удара я не стал, сделал подсечку и, когда туша Васи с оглушительным грохотом упала на пол, добил его ребром ладони по шее. Вася стал тихим спокойным мальчиком и только сопел в две дырки.

– Хозяин, у меня только такие деньги.

Я вывернул в доказательство карманы брюк, на пол упала монетка, кажется, два рубля, случайно затерявшиеся в кармане.

Хозяин бочком подошел, поднял монету, попробовал на зуб.

– Откуда такая, небось фряжская али романейская?

Внимательно рассмотрел с обеих сторон, кинул в ящик.

– Ладно, иди с Богом, бумагу свою забери.

Я сгреб со стола рубли и доллары, сунул в карман. Я был ошарашен происшедшим. Уже в дверях я спросил:

– Год какой сегодня?

– Знамо какой – одна тысяча пятьсот сорок седьмой от Рождества Христова. Ты никак, гость, выпил вчера много?

– Как в Москву пройти?

– Налево по дороге.

Задерживаться я не стал, так как Вася стал подавать признаки жизни: зашевелил руками, приподнял голову. А ну как возьмет в руки жердину и захочет поквитаться?

Я вышел со двора и, свернув налево, зашагал по дороге. Сытому

шагалось веселее, однако мысли были грустные. Уже второй человек называет мне совершенно, с моей точки зрения, несуразную дату. Я стал припоминать все странности – нигде не видно машин, не пролетают самолеты, нет столбов и проводов, да и станция была почтовая, для государевых гонцов и почты, а никакая не железнодорожная. По всем прикидам выходило, что я и в самом деле угодил в Средние века. Бред какой-то. Поговорить бы с кем, разобраться, да вот только где найти такого человека, чтобы все разъяснил? C чужаком вряд ли будут долго разговаривать, сочтут за сумасшедшего, затолкают в странноприимный дом, да и заведений таких здесь, наверное, еще нет.

Я шел по дороге и думал, что же мне делать? Смогу ли я вернуться в свое время, и если да, то как это сделать? Если не смогу – надо на что-то жить, где-то работать, искать ночлег. На меня свалилась куча вопросов, и ни на один у меня пока не было ответа. Что бесплодно ломать голову, надо идти в Москву, там что-нибудь придумаю: голова на плечах есть, руки – тоже.

Дорога слилась с еще одной, сделалась шире. Меня периодически обгоняли верховые, иногда я обгонял тяжелогруженые возы, еле влекомые понурыми лошадками. С каждым километром чувствовалось приближение города, по бокам дороги стали появляться деревеньки. По дороге проезжали не только крестьянские повозки, но и богато расписанные кареты с важными седоками. Пару раз я сходил с дороги, чтобы напиться в протекающих ручьях. Покушать не довелось, да и, имея печальный опыт еды в трактире, я больше не хотел рисковать.

К вечеру ноги уже отказывались идти, надо было искать ночевку. Даже если Москва и недалеко, что мне там делать ночью? Дома нет, на постоялый двор без денег соваться смысла тоже нет. Не барин, переночую снова в стожке. Я стал поглядывать по сторонам, но никаких стогов или копен не увидел, вероятно, крестьяне их уже убрали.

Начало темнеть, слева от дороги, на опушке, я увидел небольшой костерок и несколько подвод, стоящих полукругом. У костра полдюжины мужиков варили в котелке нехитрую дорожную похлебку. Попробую переночевать вместе с ними.

Подойдя, поздоровался, мне недружно ответили. Я попросил разрешения посидеть, погреться. Все-таки ночи были прохладноваты. С некоторым сомнением и опаской мне позволили остаться и даже угостили миской каши. Довольно неплохой каши – гречневой, с маслом, очень вкусной. А может, на пустое брюхо так показалось.

Все улеглись спать, подстелив под себя лошадиные потники, а кто и на телеги. Я улегся на землю, запахнувшись в свою косуху. После утомительного перехода и немудрящего ужина уснул быстро, несмотря на жесткое ложе.

Проснулся от тычка в бок – рядом дрались, причем, судя по крикам и мелькающим теням, дрались все. Я закатился под телегу, дабы не перепало случайно по ошибке, стараясь вникнуть, кто кого и за что бьет. Потихоньку в свете еле тлеющего костра стал понимать, что приютившие меня мужики отбиваются от разбойников, промышлявших грабежом вот таких крестьянских обозов, везущих в Москву товар на продажу. Надо помогать, все же мужики не погнали прочь незнакомца, даже покормили.

Улучив момент, я выскочил из-под телеги и врезал ногой по причинному месту чужаку. Он выделялся среди обозных светлой рубашкой. Тот упал, засучил ногами и завыл. Как теперь разобраться в темноте – кто свой, кто чужой?

– Обозники, сюда, к телегам! – скомандовал я.

Тяжело дыша и отбиваясь от наседавших нападающих, ко мне пробилось трое крестьян. Разбойников было больше. Выхватив у одного из мужиков оглоблю, я резко ткнул ею в лицо одному из нападавших. Раздался хруст костей и дикий вопль. Вторым тычком я врезал в живот еще одной смутной тени, услышав в ответ сиплый выдох. Хорошо попал. Обозники тоже не остались в стороне и кинулись помогать.

Разбойники исчезли так же внезапно, как и появились. Мужики подбросили сучьев в костер, мы огляделись. Двое обозников лежали с разбитыми головами; один был ранен, зажимал порез на руке, обильно сочившийся кровью. Я разжал руку – порез у раненого был глубокий, но кровь была темной и не пульсировала, слава богу, артерия не задета.

– Бинт дай! – крикнул я.

Обозники уставились на меня, явно не понимая.

– Ну, материя есть какая?

Мужик задрал рубаху, оторвал от исподнего широкую полосу. Этим полотнищем я и перебинтовал руку.

На опушке лежало трое убитых незнакомцев. Мужики их осмотрели – тати проклятые, туда им и дорога. Для своих убитых выкопали яму и похоронили. Да и куда их везти – август, днем жарко, быстро завоняют.

Утомившись, присели отдохнуть.

– Как звать-величать тебя, парень?

– Котлов Юрий.

– Спасибо, выручил, бо все полегли бы тут, подрастерялись мы маленько. Ратник?

– Нет, приходилось просто.

Не мог же я им рассказать, что драться научился в институтской секции.

– Откуда сам?

– Из Москвы, да давненько не был здесь, не знаю даже, ждет ли кто, – продолжал врать я.

– Да, слыхали мы, пожар в Москве был ноне сильный, много домов погорело, даже сказывают – царский дворец и митрополичьи палаты сгорели; царю Ивану что – новые хоромы отстроят, холопов у него много.

– Это какому Ивану?

– Да ты что, паря? Ивану Четвертому, он помазан на царствие уж восемь месяцев как.

Прокололся я слегка, историю надо было лучше учить.

– А далеко ли до Москвы, мужики?

– Да нет, с утречка двинемся, а вскоре и Москва.

– А чего же вчера не дошли?

– Так за постой платить надо – за лошадей, за себя; где же денег взять?

Утром обозники снова сварили кашу с салом, мы не спеша поели. Крестьяне запрягли лошадей. Поскольку возничих не хватало, пришлось мне сесть на телегу и взять в руки вожжи. Еще двух лошадей с телегой привязали уздцами к передним телегам. Так и тронулись.

Часа через два в облаках пыли въехали в посады. С обеих сторон тянулись убогие избы, кузнечные, гончарные, кожаные, столярные мастерские. Их можно было узнать даже по запаху.

Постепенно дома становились лучше, и вот мы въехали в городские ворота. Стражники взяли с каждой подводы по полушке, и мы вкатились в сам город. Я был разочарован – немощеные улицы, сбоку смердящие канавы, деревянные дома и пыль. Да и по размерам, как нынешняя Шатура, наверное.

Наш небольшой обоз проследовал на рыночную площадь. Здесь я тепло попрощался с попутчиками и отправился восвояси. Собственно, даже и не отправился.

Походил по торгу, посмотрел, что продают. Были здесь мясные ряды с висящими тушами свиней и коров, рыбные, с самым разнообразным товаром – свежей рыбой, вяленой, копченой всех размеров, овощные, где торговали репой, капустой, свеклой, луком и морковкой. Вот картошки тут не было, видимо, не успел дойти до нас этот колумбов подарок. В тряпичных рядах рябило в глазах от многоцветия рубашек, штанов, платьев, отрезов.

По старым фильмам я думал, что все ходили в сером или черном. Ничего подобного – расцветки поражали разнообразием. Штаны и рубашки были красные, синие, голубые, фиолетовые, зеленые, самых разнообразных оттенков. В ряду кожевенников сапоги – мужские и женские, высокие и низкие, на каблуке и без, из любой кожи, тоже разных цветов, даже красные. Кирзовых вот только не было – изобретение сталинских времен.

Кожевенники, все, как один, заинтересованно разглядывали мою куртку. А некоторые даже вышли из-за

прилавков и, поздоровавшись и испросив разрешения, рассматривали молнию и кнопки на рукавах. Цокали языками и под конец спросили:

– Чья работа?

– Турецкая. – Видя непонимание, я вовремя вспомнил: – Османская.

– А-а-а, – с разочарованием вздохнули мастера. – Кожа у них отвратная, да вот застежка интересная, только уж больно тонкая работа. Небось дорого купил?

Я чуть не брякнул – сто баксов, да вовремя прикусил язык.

Ювелирный ряд удивлял тонкой работой, блеском камней и матовым сиянием золота и серебра. Молчаливые, серьезные торговцы, окинув взглядом мою одежду, даже не делали попыток зазвать к своему прилавку. Одет я неподобающе, не выгляжу в их глазах кредитоспособным. Вывод: одеться надо по местной моде. Хорошо сказать – одеться, тут и подхарчиться не на что, в кармане только рубли да американские доллары, обе валюты еще не существуют.

За ювелирным рядом пошел оружейный. Мама моя, родной московской милиции на вас нет! На прилавках и в лавчонках лежало смертоносное железо – булавы, кистени, ножи, сабли, палаши, мечи, копья, рогатины, пики, простые и богато отделанные. Висели и стояли щиты, кольчуги, бахтерцы, куяки, шлемы всевозможные. Ей-богу, глаза разбегаются.

Наверное, при деньгах есть смысл зайти сюда еще. Как я заметил, у всех мужчин здесь на поясе висели два ножа: один маленький – обеденный, второй – здоровенный тесак. Надо бы и мне так.

Я вышел с торга – что мне здесь делать без денег? В толчее меня толкнули, я, в свою очередь, толкнул женщину с двумя корзинами; та неловко упала на бок. Корзины упали, одну в толчее тут же кто-то ловко подхватил, и корзина исчезла. Я успел схватить вторую и помог женщине подняться. Пока она, ругаясь, отряхивалась, я стоял рядом. Наконец она привела себя в относительный порядок, и мы отошли от потока людей чуть в сторону. Извинившись еще раз, я отдал ей корзину, сказал, что вторую кто-то схватил и унес.

– Да видела я, – с досадой произнесла она, – татей полно, грешным делом, я подумала, что и ты из таких, да не похож. Ладно, бог с ней, с корзиной – там только овощи были. За то, что уронил меня, неси корзину до дома, тяжела больно.

Придется нести, виноват. Мало того, что женщину толкнул, пусть и нечаянно, так она еще и корзины лишилась.

Шли квартала четыре, правда длинных. Подошли к двухэтажному деревянному небольшому дому за забором. Женщина открыла ключом калитку, я вошел во двор и перевел дух, поставив корзину на землю.

– Заноси на крыльцо, помощник. Давай хоть квасом али сбитнем угощу.

Мы зашли в дом. Пока хозяйка ходила за квасом, я огляделся. Мужских вещей нигде не было видно, знать, вдова или незамужняя. Хотя откуда у незамужней свой дом?

Хозяйка вынесла корец с квасом, и я выпил. Хорош квасок – холодный, ядреный, аж язык щиплет.

– Как звать-то тебя, помощник?

– Юрием.

– А меня Дарьей. Чем на жизнь промышляешь?

Я смутился:

– Да пока ничем.

– А живешь где?

– Жил в Москве, да давно дома не был; вернулся, а в Москве пожар был, многих домов нет, да и улицы нет.

Дарья оценивающе оглядела меня:

– Ко мне пойдешь по хозяйству помогать? Вдова я, год как мужа схоронила; плохо бабе одной в доме: где забор поправить, где крышу подлатать, да и страшно одной по ночам.

– Чего же слуг не наймешь?

– Да нанять-то можно, только где я денег на все возьму? Муж был – жили в достатке, он купец был. А как его не стало, быстро деньги кончились. Ежели согласен, комнату для жилья выделю, кормление за мой счет, а вот денег дать не смогу, нету.

Были ли у меня варианты? И жить где-то надо, и есть что-то. Поживу пока, а там огляжусь – видно будет. Я согласился.

Дарья проводила меня в одну из комнат на первом этаже, сама хозяйка жила на втором. Я снял косуху, повесил ее на деревянный штырь на стене. Больше никаких вещей у меня не было.

В углу висело зеркало, я подошел и посмотрелся. Матерь Божья! Зарос щетиной, глаза впали, нечесаные волосы. Бомж, да и только. Выйдя в коридор, окликнул хозяйку. Она выглянула из дверей кухни.

– Хозяйка, не найдется ли гребня? И как насчет помыться?

– Гребень сейчас дам, от мужа остались, а баню сам натопи – в углу двора она – и воды наноси.

Сначала я натаскал в баню воды из колодца. Тяжеловато, ведер сорок вылил в большой железный чан. Это не в городе: открыл кран – горячая, второй повернул – холодная. Пока вуротом из колодца вытянешь ведро, перельешь воду в деревянную бадейку, которая и пустая килограммов на пять тянет, да отнесешь в баню, перельешь в чан – будь здоров вспотеешь.

Затем настала очередь дров. Березовые чурбаки лежали в дровяном сарае; их надо было наколоть, снести в баню, развести огонь и следить, чтобы он не погас. Самое сложное было развести огонь. Я не курил, зажигалки и спичек у меня не было. Что за мужик, если огонь добыть не может? Через минуту размышления я набрал лучин, сбегал на кухню, где кашеварила Дарья, и, вернувшись с горящими лучинами, зажег огонь под чаном с водой. Присел на полку, задумался. Хорошо, что здесь кухня была рядом, а как зажигают огонь вне города, скажем в походе? Надо как-то узнать у местных.

Хуже всего, когда не знаешь житейских мелочей, это выглядит странно. Снова отправился в баню, подбросил дровишек, положил в бадейку березовых веников, что висели в предбаннике.

Это я знал еще по совместным походам с Женькой в Сандуны. Как-то теперь Женька, что Юля делает? Для них ведь я пропал. Почему-то вспомнились милицейские объявления: ушел из дома и не вернулся.

Вода согрелась, воздух в бане стал жарким, пора и помыться. Так, мочалки на стене, деревянные шайки на полке, это понятно. А вот чем грязь смывать? Мыла я не нашел или его здесь еще не изобрели. Я встал в тупик. Надо идти к Дарье, хоть это и смешно выглядит, но надо спросить. Я зашел на кухню, помявшись, сказал:

– Баня готова.

– Сейчас приду, – весело улыбнулась Дарья.

Я вернулся в баню, в предбаннике скинул футболку, джинсы и трусы и зашел в парную; набрав в ковшик воды, плеснул на камни. Горячее облако пара чуть не перехватило дыхание. Взобрался на полку и прилег. Надо попотеть, поры очистить. Я облился водой, слегка потирая себя мочалкой, и лег снова.

Двери открылись, на пороге стояла Дарья. Ешкин кот! Она была как есть нагая. Я слышал, конечно, что раньше люди мылись вместе в бане, семьями, дворами. Подготовив баню сегодня, я понял почему: дров и усилий ушло много.

Нимало не стесняясь, Дарья сказала:

– Я мужнино исподнее и рубаху принесла, твое мыть надо. Вот щелок, – она поставила глиняную корчагу с мелкой золой. Ага, вот что у них вместо мыла.

Дарья плеснула из ковшика на каменку водой, и все заволокло паром. Дарья улеглась на вторую полку. Я лежал молча, не зная, как себя вести.

– Веничек возьми, обиходь.

Я взял распаренный веник, поводил над ее телом, разгоняя горячий воздух, затем стал пошлепывать веничком слегка, потом сильнее и сильнее. Дарья перевернулась на спину. Хороша! Налитая грудь, отличная попка, атласная кожа на упругих бедрах. Соблазнительна, чертовка!

Я обиходил Дарью веничком, окатил теплой водой. Мы поменялись местами, теперь она обрабатывала меня веником. В воздухе стоял запах березы. После, глядя, как Дарья намазывает и растирает себя золой, я сделал то же самое, смыл мочалкой, окатился водой и почувствовал себя посвежевшим и чистым.

Вышли в

предбанник, обтерлись приготовленными Дарьей полотенцами. Я натянул рубашку и подштанники, оставшиеся от мужа хозяйки. Тесноваты, маловаты оказались, при каждом телодвижении подозрительно потрескивали в швах.

На столе стояла корчага с пивом. После баньки – самое то.

Посидели, охлаждаясь после парной, выпили пива и пошли в дом. Я поблагодарил хозяйку за баню и пиво, отправился к себе. Какое блаженство – лежать чистым на мягкой постели! Когда все это у тебя есть – не замечаешь; а стоит побыть голодным и поспать на земле – сразу вспоминаешь об утраченном. Уснул я мгновенно.

Далеко за полночь проснулся от какого-то шороха. Рядом с постелью стояла в ночной рубашке Дарья.

– Пусти погреться.

Я молча откинул одеяло, и женщина юркнула ко мне. Какое погреться, тело ее было жарким, о саму греться можно. Не затем пришла.

Я начал покрывать ее тело поцелуями. Женщина возбудилась, стала дышать шумно, по телу пробегала дрожь. Пора. Улегшись сверху, осторожно вошел. Дарья застонала от наслаждения.

Потом мы лежали полуобнявшись, разгоряченные, потные. Одеяло валялось на полу.

– Давно мне не было так хорошо, истосковалась по мужику. Уж год, как мой помер-то. Ты мне еще на рынке приглянулся, решила, ежели неженатый, как-нибудь уговорю. В бане еле удержалась.

Дарья оказалась женщиной темпераментной, а мне – в охотку. Утром еле разлепил глаза, когда солнце уже било в окно, затянутое какой-то тонкой кожей.

Ни фига себе работник! Быстро встал, натянул мужнину рубаху и штаны, заботливо положенные Дарьей у изголовья. Рубашка была чуть коротковата, но нигде не жала; я уже заметил, что рубашки здесь были неохватные, любого размера: надел, подпоясался – и никаких мерок не надо. Вот с «подпоясался» – проблема.

Немного стесняясь, я вышел в коридор, Дарья уже хлопотала на кухне.

– Здравствуй, хозяюшка. Пояса не найдется?

– Найдется, как же, от мужа несколько штук осталось.

Дарья шустро сбегала на второй этаж, принесла пару ремней – хороших, кожаных. Я с трудом застегнул пояс на последнюю дырочку. Хлипковатый муж был у Дарьи, да и на том спасибо. Выйдя во двор, достал из колодца воды, умылся.

Позавтракали кашей и узваром из яблок.

– Ты грамоте обучен ли? – спросила Дарья.

Я чуть не поперхнулся, чуть не ляпнул, что у меня – высшее образование, но вовремя опомнился и кивнул.

– От мужа лавка торговая осталась, с нее кормлюсь; да приказчик уж больно хитер, хочу записи проверить. Поможешь?

– Помогу.

Выйдя во двор, осмотрел дом снаружи, постройки. Кое-где требовалось заменить доски, подправить забор. Найдя в сарае инструменты, взялся за работу. Надо все-таки постель и харч отрабатывать. Поработал часа три, успел заменить несколько досок, поправить дверь в баню.

Дарья вышла нарядно одетая, оглядела хозяйство, ничего не сказала, но по лицу было видно – довольна.

Мы направились в лавку, шли квартала четыре. Лавка оказалась чуть не в центре. Да за такое место нынешние торгаши попередрались бы, а у нее дохода нет.

В лавке за прилавком стоял какой-то замызганный мужичонка. Увидев Дарью, выскочил навстречу, угодливо поклонился. Пока они разговаривали о своем, я осмотрелся. Лавка невелика, где-то четыре на шесть метров, на полках, по моему разумению, чистое барахло. Откуда быть доходу? Надо срочно менять профиль. Дарья подала книгу, в которой приказчик скрупулезно писал доход и расход. Быстро прикинул – вроде все сходится.

Дарья получила скромную выручку, и мы отправились домой. Усевшись за стол, я напрямую выложил Дарье свое мнение – с таким товаром дохода ждать не стоит. Надо заняться чем-нибудь другим.

– Чем, что делать, подскажи, – с надеждой в голосе спросила женщина.

– Дай подумать!

Я сидел и размышлял. Чтобы раскрутить любое дело, нужны вложения. Я не знал местной конъюнктуры, но быстрее всего окупается спиртное, да и первоначальные вложения не так и велики.

– Дарья, сколько у тебя денег?

Женщина покраснела:

– Десять рублей серебром.

Я не знал, что можно купить на эти десять рублей, но мне показалось – это очень мало.

– А знакомые мастеровые есть, ну, кузнецы?

– Есть, как не быть. Недалеко отсюда, в слободке живет Анфимий, хвалят люди.

– Веди!

Мы отправились к кузнецу. Я, как мог, объяснил ему, что от него требуется – решил сделать большой самогонный аппарат. Кастрюля с закрывающейся крышкой, змеевик да кое-что по мелочи. Сговорились о цене и ударили по рукам.

Сразу пошли на базар и купили мешок пшеницы. Я еле доволок его до дома: тяжеловат, килограммов на шестьдесят потянет. В предбаннике приготовил место для самогонного аппарата, дал Дарье задание: найти побольше глиняных кувшинов небольшой емкости, бутылок-то еще не было, и древесного угля.

Через несколько дней от кузнеца получил готовое изделие, с трудом притащил домой, собрал. Замоченная ранее пшеница уже бродила. Хоть дело и было к вечеру, зарядил аппарат, развел огонь под кастрюлей.

Часа через два забулькало, из змеевика закапал самогон. Я попробовал его еще теплым. Фу, сивухой в нос шибает, и вкус противный. Ладно, были у меня еще задумки. Я перегнал всю кастрюлю и поставил весь самогон еще раз перегоняться. Теперь он был уже получше.

За работой незаметно прошла ночь. Погасив огонь, я отправился спать. Дарья, видя мою занятость, спала у себя наверху.

Поспал часа три-четыре, вскочил бодрый и, едва позавтракав, убежал в баню. Засыпал в кастрюлю с самогоном изрядно древесного угля, известно ведь, что это – отличный поглотитель токсинов и прочей дряни. Захватив немного в кувшине, принес на кухню, стал экспериментировать, разводя в разных количествах водой. Мне хотелось добиться сорока градусов, как у водки. Когда по вкусу напиток стал напоминать водку, я задумался: а как дозировать в дальнейшем? Доверять только языку – занятие неблагодарное. Додумался вот до чего: к гладко оструганной палочке приделал свинцовый грузик, опустил в напиток, сделал отметку на палочке. Будет теперь что-то вроде спиртометра. Допотопно, но быстро развести самогон под требуемые градусы можно.

За три дня стояния в кастрюле с древесным углем самогон очистился, на дне был желтоватый слой сивушных масел пополам с углем. Осторожненько слил в другую посуду, позаимствовав у Дарьи на кухне. Прокипятил колодезную воду, остудил и принялся разбавлять самогон водой по самодельному спиртометру. Получилось много, литров сорок – сорок пять. С помощью Даши разлил поварешкой по кувшинам. Продукт был готов. Вечером, за ужином, мы его и опробовали. Дарье не очень понравилось – крепковато, а по мне был в самый раз.

Назавтра мы уложили половину кувшинов в две корзины и отнесли в лавку. За два дня удалось продать все, причем вернули затраченные на зерно и самогонный аппарат деньги, да еще и прибыль получили. Дарья была рада: показался свет в туннеле, в кошеле зазвенело серебро.

Вечером, за ужином, я посоветовал сделать еще один аппарат, купить сразу воз пшеницы, пока не наступила зима и не поднялись цены, нанять парочку человек – пусть гонят каждый день.

Дарья так и поступила, спросив вроде как невзначай:

– Сам дальше что делать будешь?

– Подумаю, как выгодно вложить прибыль, новое дело сладить, а сейчас пойду спать.

Надо ли объяснять, что чуть не до утра мы занимались освоением

Камасутры?

С той поры наше маленькое кустарное производство самопальной водки работало беспрестанно и исправно приносило прибыль, причем солидную.

Как-то днем я отправился на торг и увидел на небольшой площадке внутри торга кулачный бой. Два мужика бестолково мутузили друг друга, пуская из разбитых носов кровавые сопли. Вокруг стояли зрители, дружными и громкими воплями подбадривали дерущихся. Как я понял из разговора окружающих, это было нечто вроде тотализатора. Выигравший бой получал деньги, пусть и не очень большие. Один мужичок все-таки упал, не в силах подняться, второй радостно вскинул руки.

– Ну, есть еще желающие? – На средину круга вышел мужчина средних лет, одеждой смахивающий на купчину.

Из рядов зрителей вышел здоровенный парень лет двадцати пяти, косая сажень в плечах, на щеках – румянец. Зрители начали бурно обсуждать шансы каждого, кидая медяки и серебро организатору. Я задержался: было интересно посмотреть здешние приемы кулачного боя. Наконец рефери – организатор боя – махнул шапкой. Бой окончился быстро. Молодец пару раз махнул кулаками-кувалдами, мужичок-соперник, уже уставший от предыдущего боя, рухнул в пыль.

Толпа разочарованно загудела – бой окончился очень быстро. Молодец сиял улыбкой, вскидывая руки.

– Кто еще желает помериться силушкой, разогнать кровь молодецкую? – спросил организатор.

И тут меня как бес под руку толкнул. Я вышел в круг:

– Я хочу!

Молодец ходил по кругу, пренебрежительно поглядывая на меня. Роста он был такого же, как и я, но шире в плечах и упитаннее. Рефери собрал с играющих деньги, вышел в середину круга и махнул шапкой:

– Начинайте!

Молодец, взбодренный предыдущей легкой победой и полученным выигрышем, сразу ринулся в атаку. Главное было – не попасть сразу под удар его кулака. Парень слишком надеялся на свою силу, а техники не было никакой, когда бил – открывался весь, о защите не беспокоился. Кулак его пошел вперед, я мгновенно пригнулся и сам ударил его в солнечное сплетение. Как в каменную стену, только немного дыхание удалось ему сбить. Противник стал осторожнее, видно, опыта в кулачных боях ему было не занимать. Теперь он стал ходить вокруг меня кругами, выжидая время для удара. Я смотрел ему на ноги. Когда противник хочет бить, всегда переносит вес тела на одну ногу. Вот молодец сгруппировался, и в этот момент я упал на руки, в положение для отжимания, и левой ногой ударил его под колено. Противник рухнул спиной на землю. Е-мое, маленькое землетрясение!

Какое-то время он лежал неподвижно – приложился сильно, затем медленно встал, потряс головой и, как разъяренный бык, кинулся на меня. Не привык падать детинушка, привык сам бить. Я уходил в стороны от его кулаков, но один раз почти не успел: кулак вскользь прошел по голове, зацепив ухо. Было ощущение, что я задел проходящий товарный поезд.

Разъяренный падением молодец уже не думал о защите, в его налитых кровью глазах читалось только одно: свалить меня, растоптать, одержать победу. Дыхание его сбилось, парень не привык долго двигаться. Его удел – пришел, ударил, победил.

Выбрав момент, я крутанулся и врезал ему пяткой в лоб. Здоровяк на секунду застыл в задумчивости, потом рухнул, подняв облако пыли. Я постоял рядом, но парень даже не делал попыток подняться. Я вскинул в победном жесте руки. Победа! Чистый нокаут! Ко мне подошел организатор, насыпал в руку медных и серебряных монет.

– Ты хорошо дерешься; супротив Тимофея никто долго продержаться не мог, а ты его самого уложил. Приходи сюда еще, пока тебя никто не знает, можно хорошую деньгу срубить.

Я поблагодарил за деньги, насчет «приходить на бой» обещал подумать. Нет, не мое это. Понимаю необходимость знания и умения постоять за себя, но регулярно бить морды противникам на потеху публике, извините, я не гладиатор. Отойдя в сторонку от зрителей, пересчитал деньги – два рубля и алтын. Совсем неплохо.

Я направился в оружейный ряд, надо было купить маленький, используемый для еды ножик, и большой, для хозяйственных нужд и для боя. Выбрал ножи в чехлах, подвесил на пояс, начал выбираться с базарной площади. Кто-то тихонько взял меня за руку. Я обернулся. Рядом стоял небольшого ростика тщедушный человечек. Свисающие пейсы, ермолка на темечке и характерный нос выдавали в нем иудея. Картавя, он извинился и попросил для разговора отойти в сторону.

– Слушаю вас.

– Я видел, как вы дрались с этим бугаем, восхищен вами.

– Спасибо, это все?

– Нет, что вы! Я ювелир, моя фамилия Ройзман. Вам это о чем-либо говорит?

– Нет.

– Будем знакомы, меня зовут Изя.

– Меня – Юрий Котлов.

– Вы похожи на порядочного человека.

– Спасибо.

Еврей помялся:

– Я ювелир, мне нужен человек для охраны.

– Ну так наберите вот таких удальцов, что выходят на кулачках драться, в чем проблема?

– Нет-нет, мне не надо людей, которые плохо владеют кулаками. Я наблюдал за вами во время боя: вы не потеряли самообладания, редко били сами и не давали ударить вас противнику. Способ вашего боя как-то резко отличается от общепринятого, вероятно, вы этому учились в Персии или еще где-то. Я не видел, чтобы русичи дрались ногами.

– Видите ли, уважаемый Изя! У меня свое, пусть и маленькое, дело, и мне не хотелось бы бросать его для того, чтобы махать кулаками. Этот бой – так, прихоть, желание немного осадить самонадеянного удальца. Мне бы хотелось работать головой.

Изя пожевал губами, подумал, высморкался в платок – большая редкость здесь, продолжил:

– Хорошо, вы не хотите постоянную работу, но один-то раз можете съездить со мной?

– Куда и на сколько?

– Во Владимир. Поездка, думаю, займет две седьмицы.

– Сколько платите?

– С моим коштом – десять рублей серебром.

Я немного подумал. Десять рублей – сумма немаленькая. Кивнул, соглашаясь.

– Но два рубля – задаток.

Изя повздыхал, но достал из поясной калиты два рубля и отдал.

– Подойдешь завтра с утра ко вторым петухам к Покровским воротам, жди там.

– Буду.

Я развернулся и пошел на торг. Предложение побыть охранником было неожиданным, но и пускать все на самотек было нельзя. Слишком прочно была вбита в мое сознание необходимость обстоятельной и вдумчивой подготовки – к операции ли, к чему другому.

Пошел к рядам оружейников. Кроме ножа, у меня ничего не было, а нож – крайнее средство, когда ничего другого уже не осталось. У первых лавок я встал: на чем остановить выбор? Лук – оружие неплохое, да учиться им владеть надо сызмальства; сабля хороша для конного, мечом в одночасье тоже владеть не научишься.

Глаза мои блуждали по смертоносному железу, не зная, на чем остановить выбор. Из-за прилавка вышел степенный мужик с окладистой бородой и в кожаном фартуке. Скорее всего кузнец, что и сработал это все.

– Что хочешь, мил-человек? У меня все есть, выбирай, к чему душа лежит.

– Подскажи, уважаемый, не знаю, что делать. В опасную дорогу собираюсь, оружие попроще хочу взять: так, чтобы привыкать долго не пришлось, но и с оружным справиться.

– Воинский опыт есть ли?

– Нет.

Не мог же я ему сказать, что после института пришлось год отслужить в разведбате, командиром медицинского взвода. И на учениях по болотам ползать, и научиться маскироваться, и стрелять из «калашникова». Эх, сейчас бы сюда «калашникова», все

проблемы отпали бы.

– Тогда возьми арбалет. Силой, я смотрю, тебя Бог не обидел, тетиву натянешь. Постреляешь немного, быстро набьешь руку. А еще предложу боевой топор, ежели сила есть – ни один рыцарь, даже в полном доспехе, не устоит, любые латы пробьет, о кольчуге даже не говорю.

– Давай посмотрим.

Продавец вытащил из-за прилавка арбалет, оружие с виду совсем не грозное. Так, можно сказать, ложе от ружья, если бы не плечи лука. Сбоку от ложа торчала деревянная рейка, усиленная железной полосой.

– А это что? – указал я на рейку.

– Да это же «козья нога», тетиву натягивать! Руками не совладать, спину сломаешь.

Кузнец вытащил из небольшого колчана арбалетный болт – коротенькую, сантиметров двадцать пять, стрелку с куцым оперением, показал, как укладывать в желоб. Подняв арбалет вверх, нажал на спуск. С громким щелчком болт врезался в бревенчатый навес, пробив почти насквозь бревно толщиной чуть не с мое бедро. Лишь оперение торчало.

– Берешь?

– Беру, болтов к нему поболее дай.

– Отдаю с колчаном, тут два десятка будет. Топор показывать ли?

– А то!

Мастер снял со стены устрашающего вида железяку. С одной стороны топорища – небольшой ширины лезвие, с другой, вместо обуха, – острый стальной шип, слегка загнутый. Ручка длинная, отполированная, ясеневая. Я взял в руку – сидит удобно, хоть и тяжеловат, килограмма два с лишним.

Кузнец выжидающе посмотрел на меня:

– Ну как?

– Хорош топор, тоже возьму.

Мы еще долго торговались, но все-таки договорились: я отдал за железо два рубля, что получил авансом от Изи, и часть оставшихся от рукопашного боя денег.

Придя домой, заявил Дарье, что уйду на пару седьмиц. Пошел на задний двор и попробовал зарядить арбалет и выстрелить из него по стене бани. Получилось неплохо. Еще бы потренироваться, да болты вытащить из бревен было невозможно – они уходили вглубь почти полностью. Эдак и в путешествие отправляться не с чем будет. Поужинав, улегся спать, наказав Дарье разбудить при первых петухах. Собирать вещи в дорогу не понадобилось: у меня их не было.

Глава II

Дарья растолкала меня, когда было еще темно. Быстро вскочил, умылся, позавтракал вчерашними пирожками, запив сытом, засунул за пояс топор, забросил за плечи арбалет с колчаном. Прощание с Дарьей было коротким – крепко поцеловал и, не оглядываясь, вышел со двора.

Где находятся Покровские ворота, я уже знал. Полчаса быстрого хода по спящему еще городу – и вот я на месте. Изя был уже тут. Он сидел на повозке, на дне которой лежал прикрытый рогожей груз. На второй подводе сидели двое парней. Изя подвел меня к ним:

– Мои люди, тоже охрана – Кузьма и Соломон, мой племянник. Садись ко мне на подводу, поехали. Надо сегодня успеть верст тридцать проехать. Пока ведро, не дай бог дожди зарядят – не поспеть.

Мы уселись на подводу; солнце еще не встало, но темнота уходила, уступая место наступавшему дню. Вокруг уже серо, но видно было метров на десять-пятнадцать. Охранники, благосклонно приняв от Изи монету в руки, распахнули одну половину ворот, и мы выехали.

Долго тянулись посады и пригороды; движения не было, пыли тоже. Воздух был чист и свеж. Не прошло и пары часов, как навстречу стали попадаться крестьянские телеги, верховые всадники, пешие путники, идущие в Москву. Над дорогой стоял туман из пыли, щедро садившийся на одежду, подводы, лошадей.

В обед, когда уже захотелось кушать, а от тряски на подводе ныли внутренности, мы свернули с наезженного тракта и через несколько минут добрались до небольшой деревушки. Видимо, Изя дорогу знал, так как подъехали к третьей избе с краю и въехали во двор. Оба охранника соскочили с телеги, привязали лошадей, разнуздали и стали их кормить. Изя откинул рогожу, мы оба взяли по тяжелой сумке и вошли в дом.

Здесь, в большой и чистой комнате, стоял длинный стол, на который хозяйка скоро стала ставить еду – щи в глиняных мисках, исходящие мясным духом и паром, запеченную курицу с грудой гречневой каши вокруг на большом оловянном блюде, отварную рыбу, ломти хлеба и кружки с пенистым пивом. Похоже, Изю здесь уже ждали, и бывал он в этой избе не раз.

Ополоснув руки, все четверо уселись за стол. Охранники пробормотали молитву и перекрестились, я, дабы не привлекать внимания, последовал их примеру. Дружно налегли на еду, на свежем воздухе да от тряской подводы у молодых мужиков аппетит был отменный. Схарчили все быстро, поблагодарили хозяйку. Изя расплатился, и, подхватив тяжелые сумки, мы снова погрузились и продолжили путь.

К вечеру, когда уже начало темнеть, съехали с тракта и переночевали в деревушке. Похоже, у Изи на всем пути были купленные места, где он мог столоваться и ночевать. Шустрый малый. Спали все в одной комнате, не раздеваясь, с оружием под рукой, сам Изя – на полатях с сумками под подушкой, а мы, трое охранников, на полу, на набитых сеном матрасах.

К концу второго дня миновали Покров, в ночь третьего – ночевали в Костерево. Погода благоприятствовала; укладываясь спать, Изя мечтательно произнес:

– Хорошо бы завтра до Собинки добраться, а там – Юрьевец да Владимир.

Четвертый день был похож на предыдущие, только тракт стал у?же, телег и людей по мере удаления от Москвы – значительно меньше.

Тут все и произошло. Мы проезжали маленький хуторок в три избы, когда из-за поворота выскочили всадники. Со второй телеги закричали:

– Татары, арбан! Тикайте!

Я столкнул с телеги замешкавшегося Изю, бросил ему сумы с грузом. Тот их подхватил и бросился в ближайшую избу, причем так быстро, что я, зная вес сумок, просто подивился.

Я сунул за пояс боевой топор, «козьей ножкой» стал натягивать тетиву. Рядом со мной со стуком вонзились в телегу две стрелы. Я упал на пыльную землю, наложил болт на готовый арбалет, прицелился и выстрелил. Конного как ураганом сорвало с лошади. По другую сторону дороги щелкал луком Кузьма, лук был у него одного. Еще два татарина упали с лошадей. Но и татары успели налететь, зарубить Кузьму и Соломона. Меня от татар удачно прикрывали телеги.

Я успел еще раз взвести тетиву и наложить болт. Вовремя! Из-за второй телеги появился верховой татарин. На нем был короткий кафтан с нашитыми металлическими бляхами, правой рукой он размахивал саблей, в левой держал небольшой круглый щит. Я вскинул арбалет и выстрелил. Татарин, заметив мое движение, попытался поднять щит и прикрыться. Куда там! Болт пробил деревянный щит вместе с татарином, тело завалилось назад, сабля выпала из руки.

С той стороны дороги прямо с лошади соскочил на телегу татарин и кинулся на меня, дико визжа. Отбросив арбалет, я рывком выдернул из-за пояса топор и успел подставить его под удар сабли. Бам! Удар, хруст, и лезвие сабли переломилось у рукояти. Ну да, это вам, басурмане, топор, а не сабелька.

Перехватив топор поудобнее, я хэкнул от напряжения и всадил татарину в грудь. Лезвие вошло по самое топорище, и враг стал заваливаться назад. Черт, лезвие вошло настолько глубоко, что татарин падал вместе с топором. Лишь когда он свалился, я смог вытащить топор из тела, да и то, упершись ногой.

За подводой что-то визгливо кричали на татарском, из-за телеги и лошади выбежали трое пеших татар. На лошади здесь было просто не повернуться.

Против троих с неповоротливым топором и без щита и кольчуги было не устоять.

Даже не имея здешнего боевого опыта, это было понятно.

Чтобы не получить саблю в спину, я бросился к избе. Дверь была заперта, я прижался спиной к стене. Все равно они не смогут все трое напасть спереди, только мешать друг другу будут, а против двоих шанс еще есть, рукоять боевого топора длинная, значительно длиннее сабельного лезвия. Продержаться бы. А до чего продержаться? Кто знает, что татары здесь, и кто придет на помощь? Да и что это за татары? То ли передовой разъезд более крупной группы, то ли весь десяток, что первоначально въезжал в деревню, был с Дикого поля: пограбить да рабов новых захватить, пройдя лесными тропами. От десятка пяток остался, но для одного меня много, еще бы хоть одного бойца.

Татары обступили меня полукругом. Потные, усатые, узкоглазые азиатские лица. В глазах – ярость и бешенство. Я понял, что биться придется насмерть. Гибели своих сотоварищей мне не простят.

За спинами татар раздался повелительный окрик, татары расступились. Шагах в десяти от меня стоял еще один татарин, похоже, их командир, в богатом халате, в железном шлеме-мисюрке, но самое отвратительное – в руке он держал лук. Конечно, чего жизнями сородичей рисковать, когда меня, как жука, можно пришпилить стрелой к стене.

В это мгновение из-за угла избы вылетел здоровенный мужик с вилами в руках и с воплем всадил их ближайшему татарину в спину; татарин не видел мужика, стоял лицом ко мне, за что и поплатился, завалившись телом вперед. Но и мужик недолго прожил. Татарский начальник пустил стрелу, и мужик, выронив вилы, упал со стрелой в груди. Татарин мгновенно выхватил из колчана еще одну стрелу и положил на лук.

Сейчас моя очередь умирать, понял я. Вжался спиной в стену, неожиданно почувствовал, что стена упруго поддается, как густой холодец; еще чуть нажал и, внезапно для себя, упал на спину, но уже в избе. В это же мгновение услышал стук стрелы в бревна стены, крик татар:

– Урус! Шайтан!

Чудо какое-то. Я поднялся, ощупал стену – бревна как бревна, никакого изъяна.

Размышлять о происшедшем было некогда. Надо спасать жизнь. На печке сидела испуганная крестьянка, прижимая к себе белобрысого сопливого мальчугана, под полати забился Изя, торчали лишь ноги, подрагивавшие от испуга.

Я огляделся – оконца маленькие, взрослому не пролезть, единственно, могут сорвать с оконца бычий пузырь и перестрелять из лука. Я встал сбоку от окна, от греха подальше. В голове что-то перемкнуло, и я неожиданно спросил:

– Изя, а что такое арбан?

Из-под полатей раздался приглушенный матрасом Изин голос:

– Десяток татарский.

Что же делать? В голову лезли разные мысли, но ничего путного. Снаружи раздался голос одного из татар на плохом русском:

– Выходи, чичаза изба жечь будима, кто выходит – плен, убиват нэ будим.

Все в избе притихли. Но вскоре запахло дымом, затрещала от огня соломенная крыша.

Баба с мальчуганом шустро спрыгнула с печи, подбежала к двери и вытащила деревянный запор. Через проем было видно, как ее быстро связали и подтолкнули к нашим телегам. Изя тоже не стал искушать судьбу: быстро перебирая руками, выбрался из-под полатей и засеменил к выходу. Двое татар тут же веревкой стянули ему сзади руки.

Что делать? Идти сдаваться? Но я уже наслышался о тяжкой судьбе попавших в плен. У Изи полно сородичей, его могут выкупить, что часто и происходило, но кто выкупит меня? Родственников нет, у Дарьи денег нет, да и будет ли она беспокоиться обо мне? Кто я ей? Так, переспали несколько раз, но ведь не родня, не жена. Женщина приятная, помог я ей немного встать на ноги с мелким, но доходным делом. Но! Даже в более благоприятных обстоятельствах меня предавали близкие люди, та же жена, например. Поэтому я не обольщался чужой помощью.

Так, решать надо быстро, изба наполняется дымом, времени немного. В голове засвербила мысль: «Я прошел сюда сквозь стену, пока не разобрался как; а нельзя ли таким же образом выйти? Окна и дверь только спереди, их стерегут татары, может быть, попробовать через заднюю глухую стену?»

Я засунул свой топор-клевец за пояс, подхватил в обе руки Изины сумы – не оставлять же их татарам? – и подошел к стене. На мгновение остановился в нерешительности. Сумасшедший дом просто, скажи кому – не поверят.

Я решился, двинулся на стену, наткнулся на бревна, поднажал. Тело стало погружаться, как в густой кисель. Голова прошла наружу, я покрутил ею, оглядываясь. Никого – ни татар, ни селян. Да и откуда взяться селянам? Отважные убиты, шустрые уже в лесу, а нерасторопные пленены татарами и связаны. Татары же наверняка успели осмотреть дом, убедились, что окон и дверей нет, чего же здесь стоять?

С некоторым усилием я прошел через стену, пригнувшись, бросился в близкие кусты малинника. Черт, как царапает! Найдя небольшую ямку, сложил туда обе сумы – не бегать же с ними, очень уж тяжелые; ладонями нагреб земли и присыпал. Не забыть бы теперь место. У дороги раздавались крики, женский и детский плач.

Через какое-то время, обшарив все три избы, татары погрузили узлы с добычей на обе Изины телеги и тронулись в обратную дорогу. Связанные пленники понуро брели за телегами, женщины оглядывались – удастся ли им вернуться в отчие дома?

Татары гарцевали на низких лохматых лошаденках. Я пересчитал – их оставалось четверо. Всего четверо уродов, да как их взять? У всех за спинами луки, коими пользуются басурманы неплохо. А у меня из оружия – только топор. Арбалет теперь, вместе с колчаном, уезжал на передней телеге.

Ага, вот и Изя бредет связанным, бросая исподтишка взгляды на горящую избу. Гадает небось – сгорел я или выбрался, прихватив его сумы?

Пока ничего не придумав, я пробирался вдоль дороги по лесу, стараясь не терять из виду обоз. Встанут же они на обед? Утомились небось, воюя с бабами и детишками. Нет, татары гнали обоз дальше и дальше, забирая к югу. Дорога становилась совсем уж узкой, малоезженой. Двое татар ехали впереди, двое замыкали колонну. Дети, устав плакать, замолчали.

Наступал вечер, это было плохо. Лес густой, не видно, куда наступаешь: попадет сучок под ногу, треснет, насторожатся татары. К тому же непонятно, куда идут, хуже, если на встречу с более крупной бандой, тогда мне их не одолеть. Вот проклятые, шастают по Руси, как у себя дома. Князья платят дань, так им еще мало – рабы нужны. Хрен вам! Смерть татарская на Руси живет, это все басурмане на носу зарубить должны и детям наказать.

Хотелось пить, устали ноги, но обоз двигался, и я шел тоже. Не хватало еще отстать или заблудиться. Наконец стемнело. Татары остановили обоз на берегу небольшой реки. Пленные кинулись пить. Татары с ленцой слезли с лошадей, пустив их щипать траву. Сами стали рыться в узлах, достали сыр, хлеб, куски вареного мяса, сели ужинать. Дети издали смотрели, как татары весело ужинают их продуктами. Я наблюдал, чуть не скрежеща зубами.

Поев и обтерев руки о халаты, татары стали осматривать пленных. Найдя понравившуюся им молодую женщину, тут же, на глазах у всех, стали ее насиловать. Действительно, что стесняться, вокруг одни рабы, бесправные твари, а хозяева жизни – они. Захотят – убьют, захотят – помилуют. Когда они вдоволь натешили свою плоть, улеглись на конских потниках спать, завернувшись в свои халаты. Тихо плакала изнасилованная женщина. Оставшийся на охране

татарин подошел к ней и хлестанул камчой. Женщина замолчала.

Татарин прохаживался по берегу, посматривая по сторонам, трое его подельников уже вовсю храпели. Лука на татарине в свете луны я не увидел, да и зачем он ему ночью, все равно не видно, куда стрелять. Вот сабля на боку была, это я рассмотрел.

Я медленно, на четвереньках, стал подбираться к часовому, ощупывая землю впереди себя руками. Не дай бог какой шум или треск, татарин поднимет тревогу.

Удалось подобраться к опушке, татарин проходил буквально в трех шагах. Когда же он подустанет и остановится? Убить его надо тихо, чтоб остальных не разбудить. Невольники, утомленные переходом и голодом, тоже спали. В конце концов татарин остановился, периодически поворачивая голову в разные стороны; даже не присел, видно, службу знает и порядки у них строгие.

Медленно, мелкими шажками, я приближался сзади, сжимая в руках топор. Занес руку с топором для удара, и в это время татарин, как почувствовал что, стал разворачиваться. Но топор уже летел к нему. Раздался тупой стук, топор просто снес татарину голову. Я еле успел подхватить тело, чтобы не было шума. Тихо положил на землю, снял с татарина пояс с саблей и ножом, нацепил на себя. Медленно потянул из ножен саблю, выходила она легко и бесшумно. По песку пробежал туда, где лежали остальные трое, прислушался – спят. Лишь храп да почесывание слышны – блох да вшей нахватались, мыться чаще надо, уроды. Раньше, чем я их услышал, я их учуял. Пахло от них конским и своим потом, прогорклым жиром, дымом и еще черт знает чем. Скунсы!

На мгновение я замер: чем воспользоваться – топором или саблей? От топора при ударе звук сильный, зато наверняка. Саблей можно просто заколоть, тихо, но неизвестно – остра ли чужая сабля, и еще вопрос: а если под халатами кольчуги? Не пробьет сабля, но все проснутся. Стало быть – топор!

Я подкрался со стороны голов, прислонил топор к ноге, вытащил свой нож из ножен и резко чиркнул по шее ближнего ко мне. Раздался булькающий звук, татарин затих. Неся в левой руке топор, медленно и бесшумно подобрался ко второму. Он лежал на боку, спиной ко мне, и громко пукал. Я вонзил ему под левую лопатку нож и для верности еще провернул в ране. Татарин задергался, засучил ногами. Уже не таясь, схватив топор обеими руками, я прыгнул вперед и с размаху ударил лезвием в грудь третьему, это был их начальник. Топор с хрустом проломил грудную клетку и до ручки вошел в грудь.

Я с трудом выдернул топор из раны, обмыл в реке, собрал оружие у убитых. Я помнил, сколько оно стоит на торгу.

Подошел к спящим невольникам, покашлял, чтобы не испугать детей. Ночью звуки далеко разносятся. Растолкал Изю, тот с испуга прикрыл голову руками.

– Тихо, Изя, это я, Юра. Сейчас я перережу веревки – и все, плену конец.

Глаза Изи забегали:

– А татары? Ну как проснутся?

Я усмехнулся:

– Эти уже не проснутся.

– Так ты в избе не сгорел?

– Как видишь.

Я прошел вдоль невольников. Мало того, что у каждого были связаны руки, так они еще были повязаны одной общей веревкой, один конец которой был привязан к телеге. Тихо будил людей, разрезал веревки. Попросил вести себя тихо, детей уложить на подводы. Надо идти обратно. Да, я понимал, что люди устали, ночью плохо видно дорогу, но я не знал, где мы и далеко ли могут быть другие отряды, если они есть.

Трупы с помощью Изи побросали в воду – ни к чему оставлять следы. Перед выступлением я предупредил женщин, что разговаривать громко не надо, в стороны не отходить. При появлении татар всем бежать в разные стороны, в лес. В лесу конному сложнее догнать пешего.

Двинулись в путь, шли долго, пока женщины от усталости не стали падать.

– Привал, – объявил я.

Подойдя к сумам и узлам на подводах, порылся, нашел съестное, раздал его изможденным и голодным людям. Дети и женщины с жадностью набросились на еду. Надо дать им подкрепиться и немного передохнуть. Изя, чавкая, уселся рядом с набитым ртом, что-то пытаясь сказать.

– Изя, ты прожуй, не понять, что молвить хочешь.

Изя прожевал, откашлялся, все-таки всухомятку, и спросил:

– Как ты нас нашел ночью?

– А я за вами с самого хутора шел, чтобы не потерять.

– Где Соломон? Почему его не видно?

– Убит Соломон, вместе с Кузьмой.

– Вай, что я его матери скажу?

Я пожал плечами. Не повезло парню. А как такие вещи, как нападение татар, предусмотреть? Мужчина не может все время сидеть дома. Поев, Изя начал раскачиваться и причитать.

– Изя, племянника уже не вернешь, перестань убиваться, надо к людям выходить.

– Ай, я, бедный еврей, все деньги потерял.

– Изя, не о том плачешь. Племянника не вернешь, сам из плена освободился, радуйся!

– Чего радоваться, я теперь беден как церковная мышь!

– Изя, целы твои сумы, вынес я их из горящей избы. Если никто не нашел, все будет в целости.

Последующей реакции еврея я не ожидал. Он бросился передо мной на колени, пытаясь поцеловать руки. Я отодвинулся:

– Изя, ты что, перестань!

– Я тебе и свободой обязан, и ценностями, век тебя помнить буду и детям накажу – пусть помнят Юрия.

– Все, Изя, встань, впереди еще дорога, дойти живыми до хутора надо.

Я встал с пенька, хлопнул в ладоши, привлекая внимание:

– Кто знает хорошо дорогу, подойдите ко мне. Привал окончен, в дорогу!

Ко мне подошла женщина, которую насиловали татары.

– Я знаю дорогу, родилась в этих местах.

– Показывай, впереди со мной пойдешь.

Мы двинулись в путь. Детвора сидела на подводах, лошадей женщины вели под уздцы. Сначала я хотел сбросить узлы и усадить на подводы всех, но женщины запротестовали:

– Это наша рухлядь, годами наживали, как без нее.

Я плюнул: не хотите – не надо.

К исходу дня добрались до хутора. У дороги лежали убитые Соломон и Кузьма, недалеко от сгоревшей избы – мужик со стрелой в груди, у другой хаты – зарубленный старик. Я попросил женщин взять лопаты и по-людски похоронить павших. Все молча принялись за дело.

Пока обряжали убитых, я сходил в малинник, нашел сумы и принес Изе. Тот обрадовался, как ребенок подарку от Деда Мороза. Тьфу на тебя, племянник еще не упокоился в земле, а у него руки от радости дрожат.

Покойных обернули мешковинами и опустили в могилы. Да и где взять сразу четыре гроба в хуторке из трех изб, одна из которых сгорела? Убитых похоронили. Я неумело распряг лошадей, дал им воды и насыпал в торбы зерна.

На постой остановились в переполненной избе. Изя прижимал к себе сумки, боясь с ними расстаться. Утром подхарчились кашей, что успели приготовить женщины.

Я запряг в телегу одну лошадь.

– Изя, зачем нам вторая лошадь и подвода? Мешать только будут.

Изя вынужден был согласиться, и мы оставили лошадь и подводу на хуторе.

Когда сели в телегу, собираясь в дорогу, вышло все небольшое население хуторка, поклонились в пояс, пожелали легкого пути и удачи.

Снова впереди дорога. Я завалился на подводу, решил вздремнуть. События последних двух дней меня здорово утомили. Изе наказал смотреть в оба, в случае опасности толкнуть меня в бок. Телегу потряхивало, позвякивали рядом трофейные сабли, на сене было мягко, и я провалился в сон.

Проснулся от толчка, сразу схватился за топор. Изя меня успокоил – привал, кушать пора. Я огляделся – солнце стояло уже высоко, мы были в небольшой деревушке, стояли во дворе. Ага, очередное Изино

прикормленное место. Я спрыгнул с телеги, потянулся, подойдя к колодцу, ополоснул лицо. Изя с обеими сумами уже вошел в избу. Я прикрыл трофейные сабли и луки рогожкой от чужих взглядов и тоже вошел. Изя с блеском в глазах рассказывал хозяевам, как он счастливо избавился от плена. Про сумы Изя благоразумно умолчал. Сытно покушали, в этот раз Изя не экономил, накормил от пуза. Вышли во двор, я снова улегся, а Изя взялся за вожжи.

Как я успел заметить, Изя изменил свое отношение ко мне. Нет, оно не стало отношением равного к равному, Изя оставался хозяином, а я – нанятым работником. Но в отношении Изи ко мне прорывались нотки угодничества, подобострастия.

После ночевки на постоялом дворе к исходу второго дня прибыли во Владимир. Изя по известным ему улицам проехал к своему соплеменнику, пыхтя, затащил сумы. Испросив разрешения, я уселся на подводу и, узнав у прохожих дорогу, поехал к ближайшему оружейнику. Надо было продать трофейные сабли и луки. Зачем они мне, если владеть не умею, да еще и целый десяток? Татары-то с убитых своих оружие сняли и уложили в телеги, железо стоило дорого.

Нашел оружейника, оптом продал ему свои трофеи, тут же купив арбалет. Понравилось мне это оружие, тихое при выстреле, мощное. Свой я так и не нашел – ни в телеге, ни на хуторе. Может, сгорел? Со злости забросили татары в горящую избу. Решили, что урус-шайтан сгорел, ну и отправили его оружие туда же. На вырученные деньги подобрал себе и кольчугу. Теперь я знал цену и необходимость воинского железа, знал, что мне надо купить.

Вернулся к дому, где остановился Изя. У дворни взял торбу, покормил коня. Через час, когда я уже стал придремывать, из дома вышел Изя:

– Едем назад, в Москву.

– Изя, да ты что, покушать надо, переночевать, куда же ехать на ночь глядя!

– И то верно!

Мы нашли постоялый двор, я распряг лошадь, попросил парнишку в конюшне напоить и накормить ее и вошел в дом. Изя сидел за столом, уставленным заказанными блюдами. На еде Изя не экономил, это уж точно.

Ополоснув руки, я сел напротив. Не спеша поели, поднялись на второй этаж, в отведенную комнату. Изя рухнул на постель, я – на пол, постелив матрас. Изя долго лежал молча, я уже думал, что он уснул. Однако он повернулся ко мне:

– Спишь, Юрий?

– Если мешать не будешь, усну.

– Я думаю, тебе можно верить, ты человек надежный, хотя и не благородного звания. Смотри!

Изя вытащил из поясной калиты небольшой кожаный мешочек, развязал и вытряхнул на ладонь несколько камешков. Огонь светильника, попадая на камни, отражался ослепительным голубоватым блеском.

– Бриллианты? – спросил я.

И в прежней, и в нынешней жизни я не сталкивался с бриллиантами, денег просто у меня таких не было.

– Тихо, не дай бог кто услышит. Да, это бриллианты. Помнишь две сумы? Там золото было, а погляди – все в маленьком мешочке уместилось.

– И что ты с ними дальше делать будешь? – сонно спросил я.

– Как же, сделаю красивую оправу, жуковинья тогда заиграют, когда им оправу соответствующую подберут. И цена им удвоится.

Но я уже не слышал, я спал. И снилась мне Юлька, наш пикник на даче, и так мне стало хорошо во сне.

Обратная дорога домой была хоть и длинной, но без приключений. Расставаясь, ювелир, на радостях от избавления из плена и сбережения ценностей, вручил мне сверх оговоренного двадцать серебряных рублей, подробно расспросил мой адрес. Вот незадача: улицы в то время не имели наименований, на домах не было номеров. Я начертил прутиком на пыльной дороге, где мой, вернее Дарьин, дом.

Расстались мы тепло, Изя обещал не забывать и при нужде обязательно зайти.

Быстрым шагом я направился к моему временному пристанищу. На мой стук в калитку вышла женщина в переднике.

– Мне бы хозяйку.

– Ныне хозяйка не подает.

Чертовщина!

Я плечом оттер в сторону женщину и прошел в дом. Увидев меня на пороге, Дарья бросилась на шею, засыпая поцелуями. Я отстранился.

– Дарья, это кто? – я указал на женщину, стоящую недалеко.

– Я прислугу наняла, не успеваю за всем одна уследить. Переваром (так здесь назывался самогон, а еще – хлебным вином) двое нанятых по твоему совету занимаются, а еще я леденцы сахарные варить начала, вот она и делает.

– Молодец, Даша, не клади яйца в одну корзину.

Дарья всплеснула руками:

– Да что это мы стоим? Проходи в трапезную, сейчас покушаем, баньку натопим. Устал с дороги небось?

– Устал и кушать хочу.

Я помыл руки, уселся за стол. Дарья носила из кухни пирожки, копченую рыбу, кашу с зайчатиной, пиво. Все со стола быстро мною сметалось. Наевшись, пошел в баню. Воду натаскали нанятые на самогон работники, они же и затопили печь.

Я улегся на полку, ополоснулся теплой водой. Хорошо-то как! Ведь две с лишним недели не мылся, а уж пропылился! Вошла Дарья, похлестала веничком, потерла мочалкой спину и вышла. Ну конечно, во дворе нанятые люди.

Выйдя, оделся в чистое, прошел в дом. Зайдя в комнату, повалился на мягкую постель. Даже у собаки должна быть своя конура. Я понимал, что дом не мой, и сладится ли в дальнейшем с Дарьей, еще неизвестно. Но сейчас я чувствовал себя на своем месте, дома, можно сказать. Пришла Дарья, разделась и нырнула ко мне в постель.

– А работники?

– Ушли уже, я калитку заперла.

Мы предались бурным ласкам, все-таки две недели воздержания для молодого мужика – это много. Утолив первый голод, мы лежали, обнявшись. Дарья рассказывала о том, как занималась хозяйством. Видно, ей это нравилось, да с моей легкой руки и получалось. Теперь ей не приходилось считать каждую полушку.

– Тебя мне сам Господь послал за мое терпение, я в церкви все время свечку ставила Николаю-угоднику, вот Бог меня и услышал. Расскажи, как ты съездил?

Я подробно рассказал о моей с Изей поездке, единственно умолчав, что дважды прошел через стену. Где-то подсознанием я понимал, что говорить этого не следовало.

Рассказ был долгий, часто прерываемый Дарьиными вопросами, оханьем и аханьем.

– Ты молодец, Юра, настоящий воин!

Дарья наградила меня жарким поцелуем, и мы занялись любовью. Бедная девочка – телевизоров и газет нет, серая жизнь, а тут такой интересный рассказ, в котором я – почти герой.

Утром мы проснулись от стука в калитку, то пришли нанятые работники. Дарья подхватилась, накинула платок, побежала открывать. Я же решил еще поваляться: имею право, две недели без отдыха, да еще и бурная ночь. В легкой дремоте провел время до обеда, когда меня вытащила из постели раскрасневшаяся Дарья:

– Вставай, лежебока, обед готов!

И когда я отказывался от обеда? Вскочив, оделся, по-армейски быстро умылся и – в трапезную. Ба! Расстаралась Дарья, вот уж молодец! Стол был царский – жареные куски белорыбицы, молочный поросенок, заяц, тушенный в сметане, расстегаи, тушеные овощи.

– Дарья, да мы столько и не съедим. Откуда все? Это ж денег стоит!

– Должна же я после похода накормить, как положено, своего мужчину, – лукаво улыбалась Дарья.

Ну что ж, есть в этом своя сермяжная, она же посконная, правда. Нельзя пускать мужика за такой стол: вышел я объевшимся, хотелось попробовать всего, а попробовав – добавить.

Я поблагодарил Дашу и поцеловал – вкусно готовишь, молодец! Женщина расцвела от похвалы. Я достал из поясной калиты деньги, отсчитал половину – четырнадцать рублей, вручил Дарье.

– Вот что, хозяюшка. Не

дело – самогон в предбаннике варить. Найми плотников, пусть привезут леса, места во дворе много – пусть ставят вроде небольшой избенки, там и будут перевар делать; дело пора расширять, вижу – на лад идет.

Дарья поцеловала меня на радостях и умчалась по делам. После сытного обеда снова потянуло в сон, противиться я не стал и завалился в постель. К вечеру проснулся бодрым, но вставать не спешил. В мозгу, как заноза, сидела мысль: как же я смог пройти через стену? Не замечал раньше за собой таких чудес. Но сколько я ни думал, придумать ничего вразумительного не смог. Видимо, когда меня закинуло на пятьсот лет назад, тело приобрело и другие, новые для меня свойства. Нужно будет еще попробовать на досуге, но так, чтобы никто не видел: сочтут за порождение дьявола – сожгут живьем на костре, и все дела.

Ведь Изя был под полатями, когда я ввалился в избу, пройдя сквозь стену, и не видел моего появления; потом он вышел к татарам и не видел повторного перехода. Так что, если молчать, никто и не узнает.

Ночь опять прошла в любовных битвах: Дарья была ненасытной. Вот женщина – как у нее на все хватает сил?

Утром снова в калитку забарабанили, Дарья пошла открывать и сразу вернулась:

– Это к тебе!

Я удивился, быстро оделся и вышел во двор. На улице, у калитки, стоял Изя и с ним пожилой господин, похоже, тоже иудей. Вроде я свои обязательства перед Изей выполнил, совесть моя была чиста. Я пригласил гостей в дом, разговаривать на улице – верх неприличия по местным правилам. Дарья поднесла гостям по ковшику кваса.

Мы уселись в трапезной. Я молчал, ожидая, что скажут гости. Первым начал Изя, он принялся расхваливать меня – мою храбрость, честность, верность данному слову. Я быстро прервал поток красноречия.

– Изя, ты ведь не хвалить меня пришел. Ты – деловой человек, давай беречь время, переходи к делу, ради которого ты пришел.

– Вот, познакомься, Юра, мой соплеменник – Абрам. Он тоже ювелир, у него нужда возникла в охраннике, ему надо в Торжок. Как только я услышал о его поездке, сразу вспомнил о тебе и сказал: «Абрам! Человека лучше ты не найдешь, послушай старого и больного Изю, этот человек сделает для твоей охраны больше, чем родственники». Разве я не прав?

– Когда, на сколько идем и сколько денег?

– Абрам, – воскликнул Изя, – я же говорил – он почти как еврей, сразу о деле!

– Надо выходить послезавтра, груз невелик, но очень ценен; у меня есть трое своих людей, но Изя так расписывал тебя, Юрий!

Мы договорились об оплате и месте встречи, гости ушли. В комнату тут же вошла Дарья:

– Что они хотели?

– Да вот снова работа подвернулась, послезавтра ухожу, недели на две.

Дарья ответила просто:

– Ты мужчина, тебе решать.

Не скрою, мне были приятны такие слова. В моем мире, моем времени женщина бы повисла на шее, распустила слезы и сопли, уговаривая не ехать и не рисковать.

Пройдя в свою комнату, я подошел к зеркалу, всмотрелся. Неужели я похож на иудея? Второе деловое предложение, и снова от еврея. Я что, охранник ЧОПа?

Этот день и следующий пролетели в хозяйственных хлопотах. Наутро, провожаемый Дарьей, я вышел на улицу. За спиной так же висел арбалет с колчаном болтов, за поясом – верный боевой топор; попробовав его в деле, я мысленно благодарил оружейника, мне его присоветовавшего. Мощное оружие, да только два недостатка – тяжел и лишь для ближнего боя.

Обоз из трех подвод был уже на условленном месте. Двое из охраны сидели на передней телеге, двое – на задней. Абрам, в одиночестве, на средней. Я поздоровался и уселся к нему. Тронулись в путь.

Не заладилось сразу – к концу первого дня заморосил мелкий дождик. Дорогу не развезло, только пыль прибило, но мы все промокли и к вечеру мечтали об одном – обсушиться и согреться.

Впереди смутно серели в наступающих сумерках дома.

– Кобылятьево – деревня такая, – вздохнул Абрам. – Будем ночевку делать, здесь постоялый двор есть.

Мы въехали во двор. Судя по подводам, постояльцев было много. Слуги бросились распрягать лошадей и заводить под навес, мы же направились в дом. Трапезная оглушила людским гомоном. В воздухе густо стоял запах влажной одежды, готовящейся еды, пролитого на пол пива, немытых тел. Бр-р!

Выбора не было, потирая руки, уселись за освободившийся стол. Абрам сам заказал еду – отварных кур, лапши, вина, пряженцев. Все быстро поели, что-то дождливая погода утомила, и поднялись на второй этаж, в отведенную нам комнату. Абрам сначала для себя хотел снять отдельную комнату, но свободных комнат не оказалось. По праву хозяина он занял полати. Мы же довольствовались местами на полу.

Утомившись, все быстро уснули. В середине ночи я проснулся по нужде, улегся затем с краю, ближе к стене. В соседней комнате бубнили какие-то голоса, и, уже засыпая, я услышал – «ювелир». Не очень отчетливо, но все же. Сон как рукой сняло. Я встал, приложил ухо к стене, но лучше слышать не стал. Оглянулся – все спят, лишь в углу слабо мерцает масляный светильник, бросая скудный свет. Надо решаться. Приложив усилие, головой прошел сквозь стену. Удачно! Голова находилась в неосвещенном закоулке, и я никого не всполошил.

В соседней комнате сидел на скамье солидного вида мужчина, по одежде судя – купец. На скамье напротив – трое молодых, здоровых парней, одетых неплохо, но как-то неряшливо. Речь держал купец:

– Я давно его знаю, имел дело с ним в Новгороде, жук еще тот. Не зря сейчас едет с охраной, стало быть, не пустой. Надо отъехать подале, верст за пять, место там есть удобное, дорога в распадке проходит, там все и сделать.

– Ага, сделать, – подал голос один из парней. – Их шесть человек, а нас трое!

– Дурень! Охраны – только пять, ювелир не в счет, от страха в штаны наделает. Вы трое впереди путь закроете, я со своими людьми сзади, мышеловка-то и захлопнется. Куда им деваться? Соглашайтесь, половина ваша будет. Быстро и легко, не надо в Москве на дворян али бояр спины гнуть, домой, в деревню, богатыми возвратитесь. Любая девка ваша будет.

Парни переглянулись, зашушукались. Купчина сидел молча, ожидая ответ.

– Да мы бы и согласились, только оружия, окромя ножей, у нас нет.

– Не вопрос, утром я дам, потом вернете. Только пусть выедут, я путь короткий знаю, на подводе там не проехать, а по тропке мы их обгоним. Ну?

Парни дружно закивали. Я не стал искушать судьбу – убрал голову в свою комнату. Так, неплохо придумал купчина. Нас в распадке порешить, затем наверняка и этих дурней, а ценности достанутся ему. Все подозрение потом на этих крестьян падет. Ловок!

Я стоял в нерешительности. Разбудить Абрама и рассказать? А ну как запаникует? Хорошо, что мне повезло, разговор услышал, но Абрам может в страхе сделать неверный ход, разбойники сразу поймут, могут засаду и в другом месте сделать, когда мы и ожидать не будем. Нет, выедем со двора, где не будет посторонних ушей, там и скажу. Если сейчас разбудить, спросят, как услышал, что мне, рассказывать, что голову в соседнюю комнату просунул?

Я улегся спать и, к своему удивлению, быстро уснул.

Растолкали меня мои товарищи, посмеиваясь надо мной – все проспишь, так и Абрама украдут, а ты не услышишь! Абрам, собираясь, недовольно сопел отвислым носом. Быстро позавтракали гречневой кашей с мясом, запили сытом, запрягли коней и выехали.

Когда отъехали около версты, я

попросил остановиться.

– В чем дело? – недовольно пробурчал Абрам. – Время теряем, вдруг снова дождь пойдет?

Я призывно махнул рукой, охранники лениво подошли.

– Так, слушайте, ребята. На нас готовится нападение. Утром, когда я в нужник ходил, разговор интересный подслушал. Сейчас не время все обговаривать, сделайте, как я скажу. Версты через три-четыре распадок будет.

Абрам кивнул:

– Знаю такой, не первый раз здесь езжу.

Я огрызнулся:

– Не перебивай! Спереди нас остановят трое парней – не думаю, что они хорошие воины, да и скорее всего луков у них не будет, сабельки да копья. Сзади в ловушку нас запрут еще несколько человек, сколько – не знаю, не сказали. План такой: у кого есть кольчуги – надеть, оружие держать наготове, но не на виду, в телеге под рукой. Едем в том же порядке; как только пойдут деревья, я с телеги спрыгну, буду бежать по лесу, вроде как в дозоре, тыл прикрывать. Задним смотреть в оба: основной удар, думаю, сзади будет. Луки есть ли? – Один из охранников с задней телеги кивнул. – Бей сразу на поражение, не случайные прохожие это будут, время не упусти. Все, нельзя стоять больше, заподозрят, в другом месте нападут. Лучше их мы здесь сами кончим, чем потом ждать, когда в спину ударят.

Абрам попытался начать разговор:

– Надо назад повернуть, переждать на постоялом дворе. – Но я цыкнул на него:

– Начнется заваруха, падай на дно телеги, как бы стрелой не задело, и лежи тихо – будешь цел!

Абрам втянул голову в плечи и кивнул. Столь командирского тона от меня никто не ожидал, для охранников хозяином был Абрам, они подчинялись ему. Но и Абрам понял опасность ситуации.

Тронулись прежним порядком. Охранники сбросили сонное оцепенение и зыркали по сторонам, руки лежали на оружии. Мы въехали в плавный поворот, ни спереди, ни сзади никого не было видно. Все, мне пора.

Я спрыгнул с телеги и метнулся в кусты. Забежав за ракитник, «козьей ногой» натянул тетиву, наложил в желоб болт. Топор немного мешал, оттягивая пояс, но что делать – своя ноша не тянет, так в поговорке.

Обоз медленно удалялся; держа его в виду, я трусцой побежал параллельно дороге.

Поворот закончился, и вот – здравствуйте, я ваша тетя. Поперек дороги лежало дерево. Если бы я не знал о засаде, подумал – случайно упало, бывает.

Из-за дерева вышли три вчерашних парубка, стали приближаться к первой подводе. Охранники резво соскочили, бросились навстречу. Зазвенела сталь. Я повернулся назад. Черт! Из-за поворота выехало шестеро конных, но купчины среди них я не заметил. Или под конец разборки пожалует, или в кустах прячется, выжидает.

Охранники с задней телеги открыли стрельбу из лука. Удачно. Один конный упал, лошади второго стрела попала в шею, конь встал на дыбы, и всадник, не удержавшись, грохнулся на землю. Зато остальная четверка пришпорила коней и выхватила сабли. Пора и мне вмешаться. Я прицелился в заднего, спустил тетиву. Болт с шелестом ушел в цель. Всадник взмахнул руками, выпустил саблю и кулем упал на шею лошади. Передние не заметили потери, чего я и добивался. Я, как мог быстро, перезарядил арбалет, выбрал цель и уже вдогон выстрелил в спину разбойнику. Отлично! Тать завалился на бок, застряв ногой в стремени, бился головой о дорогу, а лошадь скакала вперед.

Да, сюрприза с конными я не ждал, купчина об этом не обмолвился. Охранники с передней подводы добивали парней, Абрам кулем лежал в телеге, а вот дела у задней подводы были не так хороши. Одного из охраны конный убил копьем сразу, второй, по-моему, его звали Пантелеем, отбивался от сабельных ударов обоих конных, прыгая то на телегу, то ныряя под нее. Надо помочь.

Я взвел тетиву арбалета, но не успел наложить болт, как почувствовал спиной опасность. Мгновенно обернулся и присел. Вовремя. Надо мной, буквально задев волосы, просвистел нож и воткнулся в дерево. Впереди, недобро ухмыляясь, стоял купчина. Вот он где объявился, вражина, тоже решил подстраховаться. Умен!

– Ты что думаешь, я настолько глуп, что не пересчитал людей в телегах и не вычислил, где ты будешь? Хитер, да я похитрее буду. Бросай стрелялку!

Я бросил арбалет – в руке купчина держал саблю, а расстояние между нами было очень мало, не успею достать топор или нож.

– Теперь пояс расстегни!

Я подчинился. Пояс упал к ногам, а с ним нож и топор. Надо выбрать момент и кинуться вниз, к обозу. Наверное, я себя как-то выдал.

– И не думай, – ощерился купчина, – сейчас мои охранников добьют, а я – тебя.

Он сделал шаг навстречу, рука его с саблей пошла влево, видно, поперек туловища решил рубануть. Я смотрел на его ноги, ожидая нападения, надо было попробовать успеть отклониться назад и влево. Купчина уставился на меня, ожидая увидеть страх на лице, наслаждаясь властью над жизнью противника. Неожиданно нога его попала на арбалет, который я бросил, тетива сорвалась со спуска и с силой ударила купчину по ноге. Тот ойкнул и посмотрел вниз. Я бросился вперед, на купца. Он успел направить лезвие сабли на меня, но оно лишь рассекло рубашку и скрежетнуло по кольчуге. Знать, не зря купил, такие деньги потратил. Купчина отбросил саблю, теперь она ему мешала.

Мы схватились в рукопашной. Мужчина был силен и хотел меня одолеть, да куда ему против самбиста, даже бывшего. Я захватил его руку, швырнул через бедро, не отпуская руки, и заломил ее назад, пока купчина не заорал от боли. На ковре я тут же отпустил бы руку – прием судьи засчитали, но здесь не борцовский ковер, ставка в схватке – жизнь. Я завел руку дальше и повернул. Раздался треск, рука неестественно вывернулась в суставе. Купчина орал как резаный. Я метнулся к своему поясу, сдернул с него ножны с ножом, поясом крепко связал купчине ноги и притянул назад здоровую руку, примотав ее к ногам. Теперь купчина лежал на боку, сильно прогнувшись назад, и матерился сквозь зубы.

Я бросился к арбалету и сам выматерился. Тетива оказалась порванной. Кинул взгляд на схватку внизу. Двое охранников с переменным успехом сдерживали натиск единственного оставшегося в живых конного. Я подхватил топор и кинулся по склону вниз. В пылу схватки меня никто и не заметил. Подбежав, размахнулся и топором ударил конного по бедру, практически его перерубив. Выше я не доставал – конь был высок. Тать посерел лицом, из перерубленного бедра мощной струей хлестнула кровь. Я обежал его с другой стороны и обратной стороной топора, где был клевец, ударил в бок. Раздался металлический скрежет и хруст ломаемых костей. Разбойник бездыханным упал в дорожную пыль.

Я оглядел поле боя. Двое наших тяжело дышат, но целы. Абрам, не слыша звуков боя, поднял голову из телеги и оглядывался, пытаясь узнать, чья взяла. Увидев, заулыбался, сполз с телеги и направился к нам:

– Ой, как нам повезло, от татей отбились!

– Не всем повезло, – я показал на наших убитых.

– Да, да, да, не всем, но на то – Божья воля. И так от девятерых отбились, удачно у тебя, Юрий, получилось разговор подслушать.

– Не девятерых, Абрам. Десять их было, один наверху лежит, помял я его немного в схватке, но живой, поговорить с ним надо – кто таков, что замышлял.

– Да, да, да, – заулыбался Абрам.

Я с охранниками поднялся наверх. Пока они развязывали главарю ноги, забросил за плечо арбалет – в ближайшей оружейной мастерской только тетиву заменить, надел свой пояс,

нацепил ножны. Охранники уже тащили вниз, к дороге, упирающегося купчину.

– О! Старый знакомый! – закричал Абрам. – Что ты тут делаешь?

В это время подоспел и я:

– Абрам, это человек, организовавший нападение; он хотел меня убить в роще, но я его пленил.

– Ай, ай, ай, как нехорошо, Григорий, ты же был честным человеком, а сейчас достойных людей грабить вышел, как же это?

Купчина молчал. Абрам обратился к охранникам:

– Что по «Правде» с таким делать положено, коли на месте преступления схвачен?

– Казнить!

– Вот и повесьте его, да чтобы с дороги видно было, в назидание другим. Наших в телегу сложите, церковь встретим на пути – похороним. А эти ублюдки тут пусть валяются.

Купец упал Абраму в ноги:

– Пощади, Абрам, ты же меня давно знаешь, не раз за одним столом сидели.

Абрам проявил неожиданную твердость:

– Ты по мою жизнь пришел, людей моих положил, а у них – дети. Почему раньше не подумал? Вешайте его, ребята.

Охранники потащили купчину к одинокому дереву у дороги, а я стал собирать оружие у убитых. Самим может пригодиться, да и продать с выгодой можно. Охранники тем временем перекинули через сук веревку и без затей вздернули упирающегося купчину. Все вместе мы собрали тела наших погибших товарищей, уложили их на телегу. Молодые же все ребята были, светлая им память, всем троим.

Лошадей разбойников связали веревкой и привязали к задней телеге. На ближайшем торгу продадим, только деньги на них переводить, кормить же животину надо. Абрам на наши трофеи – лошадей и оружие, не посягал, по «Правде». Хоть и иудей, а «Правду» чтил, все же на Руси жил. Так же дружно оттащили в сторону сваленное дерево и направились дальше.

К вечеру прибыли на постоялый двор, где удачно продали лошадей хозяину. Через пару дней, уже в Твери, я починил в мастерской свой арбалет; по-братски поделили трофейное оружие между охранниками, продали его. Телеги заметно полегчали.

Еще через пару дней были уже в Торжке. Абрам, к нашей радости, буквально за пару часов выгодно решил свои дела, и мы сразу поехали обратно. Абрам весь вечер напевал тихонько веселые еврейские мотивчики, видимо, был доволен сделкой.

Путь до Москвы оказался на день короче, и уже к исходу второй недели я обнимал радостную Дарью. Прощаясь, Абрам щедро отсыпал серебра, коим я поделился с Дарьей.

На следующий день я с удивлением осматривал почти готовый бревенчатый сруб рядом с баней. Быстро Дарья обернулась, сегодня плотники обещали закончить стены, а через неделю и всю избенку. От моей похвалы Дарья покраснела. В хозяйственных хлопотах время летело незаметно. После неспешной трапезы я прошел в свою комнату и лег.

Мне всегда хорошо думалось в постели, чтобы никто не беспокоил. После второго похода с Абрамом в голове крутилась мысль: «Не организовать ли что-то вроде охранного предприятия?» Стоит хорошо себя зарекомендовать – заказы и клиенты будут, уж больно жизнь на дорогах беспокойная, в этом я уже убедился.

Что для этого надо – набрать и обучить людей, вооружить серьезно. Решив так, я с утра отправился на торг. Торг – это не только место для торговли, здесь решаются многие вопросы, узнаются городские новости; на торгу есть пятачок, где можно нанять рабочую силу – плотников, каменщиков, рыбаков, охотников, кожевенников и прочий люд. Кому нужна была рабочая сила, шли сюда.

Вот на этот пятачок я и пришел. Начал разговаривать с людьми, желающих оказалось для первого дня много – двенадцать человек, но одиннадцать я отсеял сразу. Многие сабли в руках не держали, физиономия других выдавала любовь к Бахусу, у третьих плутовато бегали глазки. Почти за неделю ежедневных посещений торга удалось отобрать четырех человек, да и те нуждались в проверке и обучении.

Удалось найти старого воина, который взялся обучать моих людей и меня владению саблей. Меч, как оружие охранника, я отмел сразу – тяжел, хорош в массовой битве, но уступает сабле, им можно только рубить. Оружие охранника должно быть по возможности скрытого ношения, но эффективное в бою. Решил для своих молодцов остановиться на сабле, ноже и арбалете. Ежели владеет кто другим видом оружия – не возбраняется, вдруг в деле пригодится?

Тренироваться начали за городскими стенами, для начала – на палках. Старый вояка Терентий гонял нас до седьмого пота, руки были в синяках и ссадинах, но появилось понимание сабельного боя. Один из кандидатов отсеялся после первой недели тренировок.

Когда вояка не мог заниматься, я сам тренировал своих людей. Учил маскироваться на местности, незаметно подбираться к врагу, оказывать первую помощь раненому. Мы усиленно занимались физическими упражнениями, таскали камни, бегали кроссы. Поначалу было тяжело, хотелось бросить, но постепенно втянулись. Здоровье у всех было хорошее, легкие не испорчены табаком. Команда потихоньку сплачивалась, люди притирались друг к другу. Я старался внушить им мысль, что нужно при стычке с любым противником заботиться в бою о товарище, стараться прикрыть его спину, тогда и товарищ поможет тебе.

Постепенно наша выучка росла, пора было обзаводиться оружием. Деньги, пусть и небольшие, у меня были, и в один из дней мы направились на торг. Каждый выбрал себе саблю по руке; арбалеты с изрядным запасом болтов выбирал я сам. Ножи у всех были свои, какой же мужчина здесь ходит без ножа? В голове вдруг мелькнула веселая мысль: нашу бы милицию на этот рынок, да в оружейный ряд! Вот потеха была бы…

Неделю отрабатывали стрельбу из арбалета, угробили кучу болтов, но научились сносно попадать в чурбачок со ста шагов.

Теперь я был относительно спокоен: все могли работать саблями, из арбалета поразить цель, а один из моих молодцов, Сергей, неплохо кидал нож. Неизвестно, правда, как они поведут себя в реальном столкновении; но тут уж не угадаешь, время все расставит по своим местам.

Был конец октября, становилось прохладно, листья пожелтели и облетели. Лес стоял унылый. Поздно вечером, когда по крыше стучал дождь, в ворота постучали. Взяв в левую руку нож и памятуя, что береженого Бог бережет, а небереженого караул стережет, пошел открывать.

На улице стояли две фигуры в промокших плащах. В темноте мне удалось узнать Изю. Я пригласил их в дом, помог снять промокшие плащи и повесил их у печки на кухне.

Провел нежданных гостей в трапезную. Дарья подсуетилась и преподнесла каждому по ковшу горячего сбитня. Не угостить зашедшего гостя – проявить неуважение, это я уже уяснил. Гости степенно расположились за столом. Лицо второго мне было незнакомо. Волосы светлые, глаза голубые, рыжеватая борода. Похож на русича.

Посетовав на ненастную погоду, Изя представил незнакомца:

– Вот, моя родня – Моше, он издалека, помощь твоя нужна. Мы решили обратиться снова к тебе, поскольку уже вся иудейская община знает, что тебе, Юрий, можно доверить жизнь и деньги. В наше время найти порядочного и надежного человека – удача, а ты еще и хитер, как еврей. У тебя не было в роду иудеев?

– Нет, Изя.

– Жаль. Хорошо, ближе к делу. Моше прибыл издалека, надо проводить его до Киева с большим грузом.

– Что за груз?

Моше замялся с ответом. Изя его подбодрил:

– Говори как есть, это очень надежный молодой человек.

– Меха, много, целая ладья. Ладью с людьми я нашел, а охраны нет. Мои люди ждут

меня в Киеве, надо торопиться: скоро морозы, реки встанут. На подводах, сам понимаешь, не дойти, везде дожди, дороги непроезжие. Не выберусь сейчас – все шкуры погниют.

– Что же, я согласен, только для ладьи меня одного мало будет.

Купцы огорченно переглянулись.

– У меня есть люди, мои люди; коли сговоримся о цене, об охране можно будет не беспокоиться.

Моше начал торговаться, выгадывая каждый рубль, Изя скромно сидел в стороне. Наконец ударили по рукам. Моше объяснил, где стоит ладья, я же пообещал с утра собрать людей и сразу явиться к кораблю. Тянуть не следовало, это я и сам понимал. Покроет реки льдом – до весны на корабле сидеть придется. Тем более обратно уже налегке сподручнее – не пойдет попутное судно, так по снегу на санях. Все равно обозы пройдут. Для торговцев сейчас самое неудобное время.

Рано утром я обежал сам всех своих людей, приказал явиться с оружием на пристань; уходим надолго, месяца на два. Снова примчался домой, прихватил узелок с вещами, оружие, распрощался с Дарьей. Когда пришел на пристань, мои люди были уже там – Сергей, Кирилл и Алексей. Моше в нетерпении прохаживался по палубе, и не успели мы взойти по сходням, как матросы отдали концы, вытянули сходни на палубу судна и отчалили.

Дул холодный северный ветер, паруса надулись, судно вышло на стремнину.

Москва медленно уходила назад. Удастся ли всем нам вернуться целыми домой? Мы расположились на носу, где матросы натянули полог из холстины, вроде небольшого шатра. Моше расположился в небольшой палатке на корме. Судно сидело высоко, со стороны и не скажешь, что груженое, да и то – меха-то мягкие, что в них весу? Это неплохо, маленькая осадка – по отмелям пройти легче, да и недоброму глазу – не подсказка. Груженое судно – лакомая добыча для разбойников всех мастей. Я выставил одного человека на охрану, пусть ребята не расслабляются, наблюдают за обстановкой, поглядывают на берега, на проплывающие мимо суда. Мне бы не хотелось, чтобы нападение, ежели таковое случится, застало нас врасплох.

Глава III

День шел за днем, тихо журчала за бортом вода, по мере продвижения к югу становилось теплее. И хотя трава в этих местах была пожухлая, на деревьях еще сохранялась листва. Ночью было холодно, но в полдень – вполне сносно, даже в отдельные дни тепло.

Пока судно шло, караульный был один. Когда приставали к берегу на ночевку, я ставил двух часовых – выше и ниже по течению метров за сто. Днем часовые отсыпались. На воде напасть сложнее, надо судно иметь для нападения, возможность маневра хуже. А ночью да на берегу можно было ожидать любых неприятностей. И они не заставили себя ждать.

Ночью ко мне в шатер на судне прибежал взволнованный Алексей, растолкал меня.

– Там, недалеко, за пригорком слышно лошадиное ржание, топот копыт.

– Может, дорога рядом?

– Нет здесь дороги, я был в этих местах; дорога идет по левому берегу, подозрительно это.

Да, подозрительно. Надо сходить, глянуть. Я разбудил Кирилла, Алексея отправил на прежнее место, в дозор, сам же с Кириллом, прихватив оружие, отправился на берег.

Крадучись прошли через небольшую прибрежную рощицу, поднялись на пригорок, залегли. В лощине за пригорком виднелись смутные тени, слышался неясный разговор. Надо понаблюдать, может, заблудился кто, и вовсе не по нашу душу.

Пролежали с полчаса, пока ничего подозрительного.

Из лощины на пригорок поднялись два человека, остановились совсем рядом, метрах в четырех-пяти. Мы вслушались, затаив дыхание. Незнакомцы говорили тихо, но отдельные фразы долетали:

– Надо перед рассветом… сон глубокий, а стража, коли есть… уже устанет, будет носом клевать.

– Только полная тишина, пусть Кривой сначала сходит, коли дозорный есть – прирежет, потом мы пойдем.

– Сделаем, как договорились.

Я оглянулся назад. С пригорка, где мы лежали, через редкие деревья был виден костер и смутно темнел борт судна. Незнакомцы спустились в лощину, и мы с Кириллом тихо отползли назад.

Вернувшись на судно, я собрал всех своих ребят, забрались под навес, стали совещаться.

– Мы не знаем, сколько их: судя по звукам – до десятка будет, есть лошади, наверняка для вывоза захваченного груза. Насколько я понял, нападение думают осуществить перед утром, предварительно сняв часового. Что думаете, вояки?

Умных мыслей в голову никому не пришло: видимо, опыта нет; все молчали. После некоторых раздумий я изложил свое решение:

– Думаю известить команду, пусть тоже приготовятся к утреннему бою, чтоб для них схватка не оказалась неожиданностью. Я сам предупрежу. Все трое берете арбалеты и сабли, перейдете рощицу, заляжете и будете ждать. Когда сверху спустится разбойник, чтобы дозорного снять, – пропустить, не трогать, он мой. Как только начнут спускаться основные силы, бить из арбалетов залпом и, пока они не опомнились, сразу за сабли – и рубить. Ясно?

Почти все трое сразу спросили:

– А дозорным кто будет?

– Я и буду, сидеть придется у костра, чтобы издалека видно было. К тому же у меня единственного кольчуга есть; ежели с ножом придет, то хоть надежда есть. Как только я с разбойником решу, сразу к вам на подмогу; но и вы не оплошайте, это первый наш поход. Сложится удачно – будут деньги и новые заказы. Ну а если не сложится… – Я замолчал. – Все, хлопцы, пора! Если за нами кто следит, то спускайтесь по одному, с носа. Я сверху глядел: борт виден, а нос ладьи – в темноте. Скрытно, где ползком, где перебежками – в рощу; там определитесь, где лучше залечь. Предупреждать, я думаю, не надо – все в полной тишине. С Богом!

Хлопцы по одному, забрав оружие, исчезли в темноте. Поднявшись, я направился к шкиперу – на ладье он был главным. Разбудив, рассказал обстановку. Шкипер был в возрасте, почти весь седой и сразу понял ситуацию:

– Хорошо, я подниму своих; оружие кое-какое имеется, будем судно защищать, коли прорвутся тати.

– Большая просьба – тихо, скрытно, чтобы с берега раньше времени не увидели. Заподозрят чего – уйдут, но нападут в другом месте или большими силами. Надо здесь им укорот дать.

– Купца, ну, Моше этого, предупредил?

– Нет, чего человека волновать, будет стонать и охать почем зря.

– Твоя правда. Будет туго – зови; у меня пара ребят – бывшие воины, помогут.

– Договорились. Пусть твои люди за бортом хоронятся.

– Знаю, не впервой, да сам видишь – жив пока. Удачи тебе!

Я поднялся и, не таясь, играя роль часового, прошелся по судну, спустился на берег, прошелся вверх и вниз по течению. После неяркого света костра темень на берегу стояла кромешная, не видно ни зги. Набрал валежника, подбросил в костер. Сел лицом к костру, спиной к роще. Не очень грамотно, но придется рисковать. Надо сыграть роль простоватого и неосторожного члена команды, которому не повезло попасть на ночь в дозор.

Раза два за ночь я вставал, обходил берег, набрав валежника, подбрасывал в костер.

Время шло; на востоке небо посерело – скоро восход. Пора бы им и быть. Пока тихо. В роще крикнула какая-то птица. Я насторожился, обратившись в слух. Слева раздался тихий шорох. Довольно неожиданно. Я ожидал со стороны рощи. Хитер, подбирается со стороны корабля, видимо, прошел по берегу. Уж со стороны ладьи никакой дозорный ожидать нападения не будет.

Шорох стих. Я понял – готовится к броску. Правой рукой я взялся за

рукоять топора, что лежал на земле. Каким-то чутьем понял – пора. Резко вскочил и без замаха ударил топором. Кто-то приглушенно охнул от боли, но и по спине моей скрежетнуло железо.

Сжимая в руке топор, я сделал пару небольших шагов вперед. Огляделся – нет ли еще кого? На земле передо мной лежал человек, из глубокой раны на боку толчками изливалась темная кровь. Сразу было видно – не жилец. Одним глазом – ага, вот почему упоминали Кривого! – он уставился на меня. Даже при скудном свете костра глаз пылал ненавистью и болью.

– Твоя взяла, оплошал я чуток, – еле слышно прошептал он.

– Сколько вас?

В ответ одноглазый лишь сплюнул кровью, дернулся и затих. Черт! Не удалось «языка» взять, да и то ладно – сам живой остался.

Я ощупал бок – рубашка распорота. Видимо, нож метнул, не предусмотрел, что я в кольчуге. Урод, только рубаху испортил.

Пригнувшись, я кинулся в рощицу. После света костра видно было плохо. Где же мои? Кто-то схватил за руку, прошипел:

– Свои, здесь мы, вон они, показались поверху.

Я улегся и первым делом наложил болт в желоб арбалета.

Глаза адаптировались к темноте, теперь я и сам различил смутные тени, спускавшиеся по склону вниз. Идиоты – они шли тихо, но группой.

– Подпустим еще шагов на тридцать – и залпом, – прошептал я.

Разбойники приближались, в предутренней серости на темном фоне одежд стали видны светлые пятна лиц.

– Залпом, стреляй! – скомандовал я.

Тренькнули четыре тетивы. По толпе промахнуться тяжело, все болты угодили в цель. Отлично, четырьмя разбойниками меньше. В толпе раздавались стоны, ругань. Вся группа остановилась.

– Быстро заряжаем! – скомандовал я.

Но мои хлопцы уже и сами, без моей команды, тянули «козьи ножки», взводя тетивы. Мы должны были успеть сделать еще по выстрелу.

– Как только будете готовы – стреляйте, не ждите команды!

Один, второй, третий выстрел. Тати падали один за другим. Многовато их было, человек двадцать, сейчас вдвое меньше.

Несколько человек от испуга или растерянности кинулись обратно наверх. Остальные, подгоняемые предводителем, бросились бежать к рощице. Пора и нам.

Мы дружно поднялись и бросились навстречу; в руках моих товарищей были сабли, я держал топор, сабля в ножнах болталась на боку. Каким-то чудом увернулся от короткого копья, коим попытался пырнуть меня набегающий тать. Разбойник по инерции пробежал мимо, и я не замедлил всадить ему в спину по самый обух лезвие топора. Уже убитый, он покатился по склону вниз.

Я выхватил саблю; на меня набегал еще один разбойник – небольшого роста крепыш с короткой саблей в руке. Крича что-то непонятное – нерусский, что ли? – он начал бешено размахивать саблей. Пару раз лезвие чуть не задело мою руку, я успевал только отбивать удары, выжидая, когда он хоть немного устанет. Куда там! Он вертел саблей, как мельница. Мне пришлось медленно отступать назад.

Вдруг этот бешеный закатил глаза и рухнул. За ним с окровавленной саблей стоял Алексей. Я огляделся. Кирилл с Сергеем вдвоем наседали на единственного оставшегося в живых разбойника, и участь его, похоже, уже была предрешена.

– Алеша, за мной, надо посмотреть, что там в лощине.

Мы рванули вперед, сердце выпрыгивало из груди, воздуха не хватало. Забежали – пусто. Вдали, исчезая в предрассветных сумерках, вились клубы пыли. Ушли! На лошадях ушли те, кто остался в живых, кто в начале стычки побежал через холмик в лощину. Не догонять же их пешком.

Всходило солнце, край неба светлел, становилось виднее. Весь склон холма был усеян трупами, мои храбрецы все были целы, даже царапины не было. Повезло, удача нам явно благоволила.

– Так, хлопцы, собрать оружие – оно денег стоит, в Киеве продадим. Это наш законный трофей.

С полчаса ходили по склону, собирая оружие. Пришлось оттирать его от крови разбойничьей же одеждой.

На выходе из рощи к берегу я остановил свою ватагу:

– Постойте-ка!

Медленно вышел из рощи, крикнул:

– Я – Юрий, все хорошо, не стреляйте, – и поднял вверх пустые руки.

Из-за борта показался шкипер и с ним все шесть человек его команды; у одного в руке был лук. Я похвалил себя за предусмотрительность. Не выдержали бы нервы у лучника при виде выходящих из леса людей, могла приключиться беда.

Я махнул рукой, парни вышли из рощи, тяжело груженные железом. Шкипер с матросами сбежали навстречу по сходням, обступили, начали расспросы.

– Лучше помогите железо на борт поднять, потом сбегаете за рощицу, бояться уже некого.

Шкипер кивнул, матросы похватали сабли, ножи, копья и с шутками потащили на ладью, с грохотом свалив у нашего навеса на носу. Двое тут же бросились в рощу, вернулись через какое-то время удивленные – там двадцать один убитый.

– Двадцать два, – поправил я и указал на Кривого, который лежал на берегу недалеко от судна.

– Вот это удача! – восхитился шкипер. – У вас ни одной царапины, все живы, а вражинами весь склон усеян. Не ожидал такого! Видно, добрые вояки у тебя в команде, Юра! Моше будить ли? Пусть посмотрит, что вы хлеб не даром едите, а то так и будет думать, что вы все бока отлежали от безделья.

Я немного подумал – да и пусть разбудит. Надо товар лицом показать, нашу проделанную работу предъявить. Четверо против двадцати двух – это серьезно.

Конечно, сыграли свою роль два фактора: наше упреждающее и потому неожиданное нападение с применением арбалетов и правильно выбранная тактика боя. Правда, положа руку на сердце, и госпожа удача была на нашей стороне.

Из каюты вышел заспанный Моше, поздоровался, выглянул за борт и увидел только одного убитого.

– И это все ваше геройство? – скривился купец.

Тут уж я взял его под ручку и, как он ни упирался, спустил по сходням и провел через рощицу. Увидев склон с телами, Моше изменился в лице:

– Как же это я проспал битву? Это все вы?

– Да!

– Вчетвером?

– Да!

Моше поглядел на меня с восхищением:

– Говорил Изя – не верил, говорил Абрам – сомневался. Сейчас всем словам верю, ты – герой.

– Моше, когда будешь расплачиваться, не забудь этот холм и свои слова.

Миновали Смоленск, давнюю причину раздоров между Москвою и княжеством Литовским. Днепр становился шире и полноводнее, движение судов – оживленнее.

После стычки с разбойниками все на судне поглядывали на нас с уважением, а дозорные несли службу с усердием. Ходом прошли Оршу и Могилев, в небольшом Рогачеве шкипер решил сделать стоянку, подкупить продуктов. Вечером мы причалили к городской пристани и выставили двоих людей для охраны.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/uriy-korchevskiy/zaschitnik-otechestva-prohodyaschiy-skvoz-vremya/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.