Завещание Ленина читать онлайн - Рудольф Баландин

Завещание Ленина

Рудольф Константинович Баландин

Последние годы жизни В. И. Ленина всегда привлекали историков и публицистов. Именно в этот период Ленин написал свои статьи, считающиеся его политическим завещанием. В них содержится немало фрагментов, по сей день вызывающих споры и разночтения. Однако, вопреки злобным домыслам некоторых псевдоисследователей, автор книги Р. К. Баландин убедительно доказывает, что В. И. Ленин, несмотря на огромную занятость и ухудшающееся состояние здоровья, сумел в своем завещании обозначить важнейшие проблемы, которые стояли перед молодым Советским государством, и наметить меры по их преодолению.

В книге показано, в какой мере события, последовавшие после смерти Ленина, были им предсказаны или напрямую продиктованы и в чем Сталин стал продолжателем дела Ленина.

Рудольф Константинович Баландин

Завещание Ленина

Введение

Прошлое – Пролог настоящего

Годы, люди и народы

Убегают навсегда,

Как текучая вода.

В зыбком неводе природы

Звезды – невод, рыбы – мы,

Боги – призраки у тьмы.

    Велимир Хлебников

1

Было ли завещание Ленина? Вот первый вопрос.

Ответить на него можно так: Владимир Ильич Ленин никакого завещания не писал, не диктовал.

На этом можно было бы завершить данную работу. Однако имеются достаточно серьезные дополнительные обстоятельства, требующие существенных уточнений и дополнений.

Слово «завещание» имеет юридический смысл: документ, в котором кто-либо дает указания на то, как распорядиться его имуществом или властными полномочиями. В данном случае такое толкование отпадает. У Ленина не было каких-то существенных личных ценностей, а его положение партийного лидера и главы государства нельзя было передать кому-либо по личному распоряжению.

Однако завещание можно понимать как завет (наставление, совет), адресованный своим последователям. Например, в христианском Священном Писании есть Ветхий Завет и Новый Завет. В основе первого лежат заповеди Моисея, полученные, согласно преданию, от Бога. Таков религиозный Закон, единый и для христиан, и для иудаистов. В основе второго – заповедь любви к ближнему, провозглашенная Иисусом Христом.

Вот и в предсмертных своих работах Ленин высказал некоторые соображения, которые принято считать его политическим завещанием (хотя, повторю, сам он так не считал). Кого-то может покоробить, а то и оскорбить приведенное упоминание о Священном Писании. Однако оно дано не случайно и, уж безусловно, не с целью его сопоставления с ленинскими заветами.

Учение Маркса, дополненное Лениным (марксизм-ленинизм), в Советском Союзе стало, по сути, атеистическим священным писанием. Лев Троцкий едва ли не первым это провозгласил: «Маркс – пророк со скрижалями, а Ленин – величайший выполнитель заветов, научающий не пролетарскую аристократию, как Маркс, а классы, народы, на опыте, в тягчайшей обстановке…»

В таком отношении к партийным вождям нет ничего удивительного. Ведь атеизм – это религиозная концепция, основанная на предположении, что Бога нет. Такой тезис столь же недоказуем, как и противоположный. По этой причине «научного атеизма» быть не может, ибо любое научное учение отличается от религиозного или философского тем, что его можно подтвердить или опровергнуть на основе фактов, а не только рассуждений (философия) и, тем более, веры (религия).

2

Заветам Ленина первым придал сакральный характер Иосиф Виссарионович Сталин.

На траурном заседании съезда Советов 26 января 1924 года он произнес речь, которую позже называли клятвой: «Мы, коммунисты, – люди особого склада. Мы скроены из особого материала. Мы – те, которые составляем армию великого пролетарского стратега, армию товарища Ленина». Само это начало, звучащее эпически, на религиозный манер, заставляет вспомнить, что в духовной семинарии Иосиф Джугашвили считался отличным учеником и что он писал неплохие стихи.

Сталин перечислял заповеди усопшего вождя, а после каждой из них торжественно провозглашал: «Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним эту твою заповедь!»

Вряд ли тогда Сталин был знаком со «Словом о законе и благодати», произнесенным почти за тысячу лет до него митрополитом Иларионом в киевском соборе. Преподобный воскликнул, обращаясь к почившему князю Владимиру: «Восстань, о честный муж, из гроба своего! Восстань, отряхни сон, ибо ты не умер…» И еще: «Радуйся, учитель наш и наставник благоверию! Ты правдою облечен, крепостью препоясан, истиною обвит, смыслом венчан…»

Сходство речей крупного политика и церковного иерарха не случайно. Обращение к умершим так, словно они находятся здесь же, слышат и благословляют ораторов и всех присутствующих, – отличительная черта именно религиозного сознания.

Ленин к тому времени превратился в символическую фигуру. Об этом свидетельствует неподдельное горе народа после его смерти: в лютый январский мороз к гробу с телом Ленина, выставленному в Колонном зале Дома союзов, за четыре дня прошло около 900 тысяч человек. (Об этом следовало бы помнить тем, кто в наше время распространяется об антинародной политике Ленина и отсутствии к нему народной любви.)

Сталин чутко уловил и, возможно, сам переживал подобное чувство. Поэтому его клятва Ленину произвела огромное впечатление на слушателей. Она знаменовала появление нового вождя партии.

Но тут возникает немало тайн и вопросов, обсуждение которых предполагает данная книга.

3

Что следует считать политическим завещанием Ленина?

Кого предполагал Владимир Ильич в свои преемники как партийного и государственного лидера?

Не стал ли Сталин узурпатором власти вопреки завету Ильича?

Чем объяснить тот факт, что преемником Ленина не стал Троцкий?

Исполнил ли Сталин ленинские заветы?

Прервем перечень вопросов. Впереди еще будет их немало. Обратим внимание на самый, быть может, важный: какой смысл сейчас обсуждать проблемы, имеющие исторический смысл?

4

Мы живем в трудный период России. Перед страной, народом стоит сакраментальный вопрос: «Быть или не быть?» Он вовсе не риторический и не философский, а прагматичный, актуальный. Тем, кому он представляется надуманным или несущественным, напомню несколько очевидных истин, основанных на фактах.

Никогда еще в своей истории русский народ не вымирал так устойчиво и неуклонно в мирное время, да еще когда отдельные кланы, группы, личности неимоверно обогащаются за его счет.

Никогда еще великая держава не распадалась без войн и видимых потрясений столь быстро и радикально, утратив не только многие важные составные части, но и дружеское окружение.

Никогда еще русская культура не находилась в таком упадке и не утрачивала до такой степени своего престижа в мире.

Никогда и ни в какой стране не наблюдалось такого шельмования своего недавнего славного прошлого, такого напора антинародной пропаганды, такого торжества лжи, лицемерия, предательства.

Никогда еще не были столь сильны и объединены антироссийские, антирусские силы, и редко было столь мало у нашей Родины друзей.

Никогда еще Россия не была экологической, а также интеллектуальной колонией Запада, куда постоянно перетекают в огромном количестве наши энергетические и

интеллектуальные ресурсы.

Никогда еще так не обострялся глобальный экологический кризис. Ныне техническая цивилизация вступила в острое противостояние с окружающей природной средой, а это чревато в ближайшие десятилетия потрясениями для всего человечества.

Никогда еще не было такого бесцельного и бессмысленного существования наиболее промышленно развитых государств, ориентированных на максимальное удовлетворение постоянно растущих материальных потребностей определенной части населения при полном пренебрежении к высшим духовным ценностям.

Никогда еще все эти – и некоторые другие – локальные и глобальные проблемы не составляли такой клубок противоречий, как в ХХI веке. Чтобы хотя бы отчасти разобраться в них, необходимо внимательно и честно взглянуть на историю нашей страны и, по возможности, всего человечества.

Никогда не было такой жгучей, хотя и сознаваемой немногими, необходимости понять прошлое в динамике и взаимосвязи событий. Ибо в противном случае свершится апокалипсис и Страшный суд над бездумной и безумной нашей технической цивилизацией.

5

Надо ли ворошить прошлое? Не пора ли забыть о том, что было, и заняться насущными проблемами?

Вообще – зачем изучать историю?

Интерес к ней определяется не только естественной человеческой любознательностью. Есть и не менее существенная причина.

Нам надо изучать прошлое, чтобы понять настоящее и получить более или менее надежные ориентиры на будущее.

Прошлое, словно корневая система дерева, определяет все то, что происходит теперь, предопределяя будущее.

Каждый из нас является результатом всего того, что происходило в прошлом. То же самое относится к любому обществу. Поэтому, познавая прошлое человека или общества, мы познаем самих себя.

Но в наше смутное время России ее сравнительно недавнее прошлое выступает не только в научном и философском аспекте. Оно стало мощным оружием в руках врагов социализма и коммунизма, СССР, а значит, нашего Отечества.

Глава 1

Трагедия вождя

Болезнь Владимира Ильича

Владимир Ильич Ульянов-Ленин – один из наиболее трагических персонажей истории.

Казалось бы, он осуществил свою заветную революционную мечту. Взять власть в огромной, раздираемой противоречиями стране оказалось неожиданно легко и просто. Не только потому, что слабовольным было Временное правительство. Пожалуй, никто и не дорожил этой властью, не цеплялся и не сражался за нее всерьез, не на жизнь, а на смерть. Это не озадачило ни «ленинскую гвардию», ни самого вождя. Тяжелейшие испытания для них начались позже.

В гражданской жесточайшей войне, когда не раз казалось, что проиграно дело большевистской партии, в конце концов победа была на ее стороне. Тут-то и выяснилось, что удержать и укрепить свою власть в огромной стране, испытавшей кровавую междоусобицу и революционную перестройку – задача невероятно трудная.

Напряжение внутри общества нарастало. В руководстве партии усиливались разногласия. Все наиболее развитые страны были против Советской России. За рубежом оставалось более миллиона белогвардейцев. Скрытых внутренних врагов было не меньше. В недавно созданном Советском Союзе экономическое положение было чрезвычайно тяжелым: чудовищный голод, эпидемии (значительно меньше были потери от военных действий). Однако наибольшие опасения и постоянно нарастающую тревогу вызывала ситуация с крестьянством. Она не прояснялась, а все более усугублялась и запутывалась. Чаще и яростней вспыхивали крестьянские бунты. А ведь сельские жители составляли подавляющую часть населения страны…

Умственное и нервное напряжение Ленина не ослабевало, а лишь усиливалось со временем. Ему не довелось почивать на лаврах, принимая чествования. Конечно, были народные шествия, многолюдные митинги. Однако вряд ли это его радовало. Жизнь он завершал в венце терновом. Начиная со второй половины 1921 года он все чаще ощущал нервные срывы, головные боли.

Еще в начале 1917 года он жаловался в письме к сестре Марии Ильиничне: «Работоспособность из-за больных нервов отчаянно плохая». Лечивший его врач-невропатолог профессор В. Крамер сделал весной 1922 года такую запись: «В основе его болезни лежит действительно не одно только мозговое переутомление, но и тяжелое заболевание сосудистой системы головного мозга».

Обратите внимание на этот диагноз, поставленный известным в то время специалистом по невропатологии. Совершенно ясно сказано, что болезнь Ленина объясняется мозговым переутомлением и заболеванием сосудистой системы головного мозга. С первым пунктом все понятно, что же касается второго, напомним, что отец Ленина – Илья Николаевич Ульянов – также страдал подобным заболеванием и скоропостижно скончался в возрасте пятидесяти четырех лет.

Мы специально заостряем на этом внимание, поскольку сразу же после смерти Владимира Ильича в стане его врагов возникли всевозможные домыслы о причинах болезни Ленина. Самой расхожей, как и следовало этого ожидать, оказалась версия о застарелом сифилисе, приведшем к мозговому заболеванию и расстройству психики главы советского правительства. Эта версия была охотно подхвачена на закате горбачевской перестройки ярыми борцами за демократию и продолжает обсуждаться ими до сих пор. Понятно, что никаких официальных медицинских документов они привести не могут и ограничиваются пересказом сплетен по типу «Иван сказал Николаю, Николай – Петру, а Петр – Федору».

Самое удивительное, что некоторые из этих «исследователей», видимо, всерьез верят в то, что у Ленина был сифилис. Дело тут не только в личности Владимира Ильича, которая вызывает у них поистине болезненную ненависть. Для всех этих деятелей кажется совершенно естественным, что лидер влиятельной политической партии мог вести беспорядочную половую жизнь и заразиться венерическим заболеванием. В их «демократической» среде моральная распущенность и вседозволенность – обычные явления. Для этих «борцов за общечеловеческие ценности» и свальный грех – не грех, и педерастия – естественная черта натуры, отчего же им не предположить, что и Ленин был таким же, как они?

С другой стороны, стремление любыми способами опорочить и принизить Ленина объясняется не только очевидным политическим заказом, но и чувством собственной нравственной ущербности «разоблачителей». Английский сатирик Дж. Свифт в «Путешествии Гулливера» описал мерзкую породу выродившихся (в буквальном смысле) людей, дав им прозвище еху. Так вот, эти еху не могли вытерпеть в своем окружении благородного и чистого (опять-таки в буквальном смысле) Гулливера. Как только еху сумели добраться до него, они его обгадили (снова в буквальном смысле) с головы до ног, дабы он ничем не выделялся из их стада. Как говорится, комментарии излишни.

* * *

Итак, Ленин заканчивал свою жизнь, страдая от тяжелейшего нервного переутомления и заболевания сосудистой системы головного мозга. Несмотря на это, он продолжал работать, пока болезнь окончательно не подкосила его. Последние статьи, письма и записки Владимира Ильича, которые принято считать его политическим завещанием, содержат дельные суждения и предложения. С ними можно не соглашаться, они подчас откровенно

полемичны, спорны, однако бессмысленными или глупыми их никак не назовешь.

Воинствующий атеизм Ленина

Весной 1922 года Владимир Ильич, находясь на отдыхе в Подмосковье, работал над статьей «О значении воинствующего материализма».

Комментируя ее, бывший начальственный политработник Советской Армии, ставший при изменившейся ситуации троцкистом и антисоветчиком, Д. А. Волкогонов писал: «Мысли его радикальны и беспощадны. Ленину кажется, что программа разгрома церкви в России не только дает крупные денежные средства советской власти, но и резко продвинет страну вперед по пути социализма. Золото плюс безраздельное влияние коммунистической идеологии! Это так важно и ценно!»

Читая подобные откровения бывшего крупного номенклатурного партийного работника, начинаешь сомневаться: не поразил ли таких деятелей тот недуг, который они приписывают Ильичу? Ведь нет никакого сомнения, что пополнение казны государства, пребывающего в жуткой разрухе после мировой и Гражданской войн, действительно важно или, как выразился бы Ленин, архиважно. И господство идеологии правящей партии тоже необходимо для удержания власти.

У наивного приверженца плюрализма может возникнуть возражение: а как же в буржуазных демократиях, в западном цивилизованном обществе разрешена идеологическая борьба разных партий, защищены свобода слова и права личности. Разве нельзя было сделать то же самое в Советской России?

Нет, конечно. Народ надо было сплачивать, а не разобщать. Тут демагогия представителей разных партий ничего хорошего дать не может. Государственную систему надо было укреплять хотя бы в связи с угрозой очередной интервенции.

А на Западе, между прочим, так называемая демократия установлена не народная, а буржуазная. Она находится под пристальным призором и управлением при щедром финансировании имущих капиталы и власть.

Но вернемся к проблемам атеизма. Ничего особенного в этом труде Ленина нет. Он высказал вполне адекватные, логичные мысли. В частности, с едкой иронией отозвался о публикации в научном журнале статьи молодого социолога Питирима Сорокина, назвавшего 92,2 развода на 10 000 браков в Петрограде «цифрой фантастической». Прав был Владимир Ильич: «Всякий сколько-нибудь знакомый с общественными условиями в буржуазных странах человек знает, что фактическое число фактических разводов (конечно, не санкционированных церковью и законом) повсюду неизмеримо больше».

И все-таки в конце своей работы Ленин раздраженно заметил: «Рабочий класс в России сумел завоевать власть, но пользоваться ею еще не научился, ибо, в противном случае, он бы подобных преподавателей и членов ученых обществ давно бы вежливенько препроводил в страны буржуазной «демократии». Там подобным крепостникам самое настоящее место».

Как известно, он санкционировал такую высылку из Советской России нескольких десятков противников материализма, атеизма и марксизма (своеобразное триединство). В этом, пожалуй, проявилась не только чрезмерная «твердокаменность» ленинского мировоззрения. Сказалась и его чрезмерная нетерпимость к тем, кто не разделял его взгляды. Насильственное избавление сторонников господствующей идеологии от идейных противников не укрепляет, а ослабляет эту самую идеологию. Она становится прибежищем бездарных апологетов, крикливых демагогов, подлых лицемеров, ловких приспособленцев (пример Волкогонова, а также Горбачева, Ельцина и многих других показателен).

* * *

Той же весной Ленин передал членам Политбюро письмо по поводу беспорядков, произошедших в городе Шуе, когда толпа набросилась на тех, кто стал проводить реквизицию церковных ценностей.

«Нам во что бы то ни стало необходимо произвести изъятие церковных ценностей, – писал Ленин, – самым решительным и самым быстрым образом…» Далее он предлагает применять к церковникам, организующим выступления против власти или враждебно настроенным по отношению к ней, самые жесткие меры, вплоть до расстрела.

Это письмо Ленина вызывало и вызывает негодующие крики у защитников церкви, которых в наши дни вдруг оказалось чрезвычайно много. Хотелось бы напомнить им некоторые простые истины.

Православная церковь в течение долгого времени была надежным оплотом царской власти в России; плохо это или хорошо, – другой вопрос. С начала XVIII века волею Петра I церковь стала частью государственного механизма. Совершенно естественно, что, являясь, по сути, государственной организацией, церковь и действовала в интересах государства, политика которого далеко не всегда отвечала чаяниям широких масс населения страны.

Не случайно, что среди народа существовало, мягко говоря, прохладное отношение к священнослужителям. В русском фольклоре было множество издевательских рассказов о священниках, что верно подметил еще А. С. Пушкин и блестяще отразил в своей «Сказке о Попе и его работнике Балде».

В конце концов, церковь разделила с правящим режимом ответственность за провалы его политики и вместе с ним понесла кару в революционные годы. Так было во Франции во времена Великой французской революции, так было и у нас после Октября 17-го.

Репрессии против церкви, проводимые советским правительством, усугублялись ее борьбой с советской властью. Требуя от власти соблюдать «Божьи заповеди», священнослужители сами поступали с властью не по-божески. Ни для кого не секрет, что священники активно участвовали в Гражданской войне на стороне антисоветских сил, поднимали восстания на территории красных, организовывали заговоры и т. д. Все это происходило на фоне общественных потрясений, кровавой междоусобицы, жестоких революционных и контрреволюционных методов подавления своих противников в смутный период российской истории. И если в наше время президент демократической страны мог ввести в столицу танки и расстрелять собственный парламент, то чего же нам требовать от людей, живших в ту суровую эпоху?

Что же касается позиции церкви, занятой ею в голодном двадцать втором году, то иначе, как странной, ее не назовешь. Вместо того, чтобы отдать, по заветам Спасителя, последнюю рубашку ближнему своему, священники не пожелали помочь своей пастве, умирающей от голода, и отчаянно защищали свое «злато и серебро» от передачи в фонд голодающих. Надо ли удивляться, что Ленин с присущей ему категоричностью требовал применения расстрела для «мракобесов от поповщины»?

Не нужно забывать, что Ленин не был святым и благоверным правителем, каким объявили ныне царя Николая II. Ленин был жестким политиком, благодаря чему он смог, по словам Черчилля, вытащить страну из хаоса и анархии и вернуть ее на торный путь цивилизации.

Великодержавный шовинизм Сталина

6 октября 1922 года Ленин написал Каменеву (Льву Борисовичу Розенфельду):

«Т. Каменев! Великодержавному шовинизму объявляю бой не на жизнь, а на смерть. Как только избавлюсь от проклятого зуба, съем его всеми здоровыми зубами.

Надо абсолютно настоять, чтобы в союзном ЦИКе председательствовали по очереди

русский

украинец

грузин и т. д.

Абсолютно!

Ваш Ленин».

Очевидно, что Владимир Ильич не утратил чувства юмора и оптимизма. И все-таки, почему вдруг такое отношение к великодержавному (то есть русскому) национализму?

Или у представителей других национальностей, населяющих Россию, ничего подобного не наблюдалось?

Разберемся в сущности вопроса. Поводом для данного обращения, связанного с образованием СССР, послужило, казалось бы, мелкое событие. Грузинские националисты хотели выделить свою республику из Закавказской федерации (объединявшей Азербайджан, Армению и Грузию). Им противостояли сторонники Орджоникидзе. Когда один из националистов оскорбил последнего, тот ответил пощечиной. Этому проступку придали особое значение, направив для его расследования в Тифлис комиссию во главе с Дзержинским. Она никаких серьезных санкций в отношении Орджоникидзе не применила.

Ленин после беседы с Дзержинским, а затем Зиновьевым придал инциденту поистине символический характер, квалифицировав его, как уже говорилось выше, в качестве великодержавного шовинизма. Ильич обрушился на весь «российский аппарат», защищая национальные меньшинства: «При таких условиях очень естественно, что «свобода выхода из союза»… окажется пустою бумажкой, неспособной защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ. Нет сомнения, что ничтожный процент советских и советизированных рабочих будет тонуть в этом море шовинистической великорусской швали, как муха в молоке».

Далее Ленин перешел к выводам и обобщениям: «Поэтому интернационализм со стороны угнетающей или так называемой «великой» нации (хоть великой только своими насилиями, великой только так, как велик держиморда) должен состоять не только в соблюдении формального равенства наций, но в таком неравенстве, которое возмещало бы со стороны нации угнетающей, нации большой, то неравенство, которое складывается в жизни фактически…»

Ленин пояснил: «Нужно возместить так или иначе своим обращением или своими уступками по отношению к инородцу то недоверие, ту подозрительность, те обиды, которые в историческом прошлом нанесены ему правительством «великодержавной» нации».

Если разбирать эти высказывания так, как их разбирают противники Ленина, то есть без учета конкретной исторической обстановки, не вникая в смысл того, о чем говорил Владимир Ильич, – картина вырисовывается зловещая. Получается, что глава советского правительства был отчаянным русофобом и ненавидел титульную нацию государства, которым руководил. А чему тут удивляться, – поясняют нам защитники русских устоев, – ведь Ленин был по материнской линии евреем! Сами понимаете…

Не будем вдаваться в генеалогические споры, отметим лишь, что еврейские корни Ленина выявили раньше всех именно евреи, причем евреи, живущие в Советском Союзе, где Ильич на протяжении десятилетий был культовой фигурой. Как только советская система рухнула, так сразу еврейские авторы и позабыли о том, что Ленин – еврей. Зато эту гипотезу охотно подхватили наши записные патриоты, забывшие горькие слова бывшего диссидента Александра Зиновьева: «Мы метили в коммунизм, а попали в Россию».

* * *

Итак, о чем идет речь в письмах Ленина по национальному вопросу, в чем обвиняют Владимира Ильича его враги? Первое – он ругал великодержавный русский шовинизм. Но разве не было шовинизма в царской России? Разве не называли ее «тюрьмой народов»? Единичные примеры, когда представителям так называемых «инородцев» удавалось занять высокое положение в государстве, лишь подтверждают общее правило: российская империя во многом жила за счет безжалостной эксплуатации нерусского населения. Национальные окраины страны являлись, по сути, ее колониями, – отсюда множество восстаний за равноправие и даже за независимость от России, которые неоднократно потрясали империю Романовых.

Проводником и олицетворением шовинистической политики был русский бюрократ, проводящий великодержавную линию и безжалостно обирающий местное население, которое нередко отставало от русского по уровню культуры. Шовинизм поощрялся и активно внедрялся бюрократией в русское народное сознание; недаром все русские националистические организации до 17-го года так или иначе были связаны с правительством и с самим царем.

Подобное явление характерно для всех государств, в которых одна нация занимает привилегированное положение по отношению к другим. За всевозможными расовыми и националистическими теориями часто скрываются обычные экономические интересы.

Стремясь построить государство принципиально нового типа, государство, основанное на равенстве трудящихся всех национальностей, Ленин просто обязан был объявить беспощадную борьбу великорусскому шовинизму. Но обратите внимание, что Владимир Ильич называет «подлецом и насильником» не русского человека вообще, а бюрократа, прикрывающегося шовинистическими лозунгами. Этого же бюрократа Ленин именует «великорусской швалью» и сожалеет, что в стране еще так мало новых управленцев из числа «советских рабочих», свободных от националистических предрассудков.

Далее следует логический вывод: для того чтобы бывшие угнетенные нации поверили в свое равноправие и включились в процесс создания нового государства, им необходимо дать дополнительные привилегии. Только при таком условии малая нация почувствует себя действительно равной с титульной нацией страны.

Что же касается великой угнетающей нации, «великой только своим насилием», то здесь опять-таки идет речь не о русской нации в обобщенном виде, а о том положении, в которое она была поставлена своим правительством «в историческом прошлом». Волей или неволей, но эта нация нанесла обиды «инородцам», и для многих из них она, в самом деле, была велика только своим насилием. И снова Ленин подчеркивает, что для преодоления недоверия необходимо доказать свое подлинное стремление отказаться от шовинизма в межнациональных отношениях.

Попытка объединить людей не по национальному, а по какому-либо иному, высшему признаку, собственно, не новая в мировой истории. Вспомним Новый Завет, в котором говорится о тех временах, когда не будет «ни эллина, ни иудея, ни римлянина», но все люди объединятся во Христе. Ленин, по-своему, конечно, тоже пытался осуществить мечту о равноправном единении «всех языков». Увы, время показало, что до этого еще очень далеко! Но можно ли осуждать Ильича за попытку приблизить прекрасное будущее человечества?

* * *

Второе, за что часто осуждают Ленина, когда вспоминают о его последних работах, посвященных национальному вопросу, – это якобы за русофобию.

Большую нелепость трудно себе представить! Владимир Ильич гордился достижениями России, восторгался ее культурой – достаточно почитать воспоминания о нем М. Горького. Ленин и по своему характеру был стопроцентно русским человеком. Категоричность, максимализм, постановка великих целей и готовность идти на любые жертвы во имя их достижения – разве это не черты русской натуры?

А обостренные чувства справедливости и правды, вспыхивающие бунтами, когда переполнялась чаша народного долготерпения? Восстания С. Разина и Е. Пугачева были поэтому чисто русскими бунтами, так же как и революция 17-го года была чисто русским явлением.

Задумайтесь, почему Ленина в народе

называли почтительно-ласково – «Ильич»? Так, по отчеству, раньше именовали уважаемых мужичков-хитрованов, башковитых, радеющих за общество, артельных вожаков. Никого из деятелей нашего государства, кроме Ленина, не удостоил народ подобным уважительным обращением. Это о многом свидетельствует и, уж по крайней мере, опровергает измышления о русофобстве Владимира Ильича!

Третье обвинение заключается в том, что Ленин будто бы был ставленником все тех же инородцев, прежде всего евреев, проводил политику в их интересах, и сама наша революция-то была чуть ли не еврейской! Те, кто утверждают это, приводят цифры о количестве «инородцев» в различных органах советского государства. В любом случае получается, что русские вроде бы и в большинстве, но вот в процентном соотношении, в сравнении с общим количеством в стране лиц определенной национальности…

Подобные утверждения могут делать или очень наивные люди, или одержимые ненавистью к русской революции. Нормальный человек, знающий Россию, должен понимать, что Русь всегда, от самых своих истоков, впитывала в себя народности и нации, многое заимствовала у них и одновременно приобщала к своей жизни, к своей культуре.

В русских бунтах и в русской революции принимали участие многие нации и народности не потому только, что угнетались они великодержавным царским правительством (хотя и эта причина тоже была), но из-за влияния на них русской идеи о высшей справедливости и всеобщем благе. Как сказал бы Л. Н. Гумилев, русский народ обладал высокой степенью пассионарности с большой силой притяжения.

От этого в войске Е. Пугачева значительную часть составляли башкиры, татары и другие народности Поволжья и Приуралья; от этого в Красной Армии и в советском государственном аппарате служили латыши, грузины, евреи, армяне и еще масса людей разных национальностей, включая венгров и китайцев.

Все они проникались русским духом сопротивления, служили идеям русской революции, стремились, как и русские, построить Царство Божье на земле. Поэтому их надо считать, прежде всего, русскими революционерами, а уж потом вспоминать, кто они по национальности. Причем, иногда эта национальность вообще терялась, совершенно растворялась в русской революционной среде. Так, грузин Джугашвили стал русским революционером Сталиным, соратником Ленина и создателем великой советской империи, объединившей более сотни народов.

* * *

Как уже говорилось, в национальном вопросе И. В. Сталин придерживался несколько иных взглядов, чем Ленин.

Сталин не считал нужным предоставлять «инородцам» какие-либо преимущественные права. Для него главным было создание государства с твердой центральной властью, подчиняющей себе все нации страны.

Как это ни парадоксально, и Сталин и Ленин оба были правы. План Ленина был рассчитан на скорейшее развитие каждой народности в составе Советского государства, а план Сталина предусматривал скорейшее развитие всего этого государства. План Ленина было труднее исполнить, это были стратегические замыслы; план Сталина был больше тактическим, приближенным к жизненным реалиям.

Понимал ли это Владимир Ильич? Безусловно, но он мерил своей меркой. Для него принцип равноправия наций был священным, и он не допускал никаких нарушений этого принципа. Отсюда резкие высказывания Ленина о национальной политике Сталина: «Тот грузин, который… пренебрежительно швыряется обвинением в «социал-национализме» (тогда как он сам является настоящим и истинным не только «социал-националом», но и грубым великорусским держимордой), тот грузин, в сущности, нарушает интересы пролетарской классовой солидарности, потому что ничто так не задерживает развития и упрочнения пролетарской классовой солидарности, как национальная несправедливость…»

Трагедия Ленина в данном случае была в том, что он видел, как мечта об интернационализме в очередной раз в истории человечества отступает под напором требований времени об упрочнении национального государства.

«Ленин на отдыхе»

Резкие высказывания Ленина в адрес Сталина могли бы свидетельствовать о полном разрыве их отношений. В действительности все было не так просто и однозначно. В 1922 году Ленин, вынужденный по болезни отсутствовать на заседаниях Политбюро, направлял сюда свои послания и обычно первым адресатом ставил Сталина. Ленин из всех других своих соратников предпочитал встречаться с ним. Поэтому именно Сталина Политбюро назначило ответственным наблюдателем за состоянием здоровья вождя.

Обратим внимание на одну малоизвестную статью Сталина. Написал он ее 15 сентября 1922 года по настоятельной просьбе редакции газеты «Правда», где она и была опубликована через 8 дней под заголовком «Тов. Ленин на отдыхе. Заметки». Интересно не только содержание, но и стиль этого сочинения.

По словам автора, Ленин, во время «первого свидания с ним в июле, после полуторамесячного перерыва, произвел… впечатление старого бойца, успевшего отдохнуть после изнурительных непрерывных боев и посвежевшего после отдыха.

– Мне нельзя читать газеты, – иронически замечает тов. Ленин, – мне нельзя говорить о политике, я старательно обхожу каждый клочок бумаги, валяющийся на столе, боясь, как бы он не оказался газетой и как бы не вышло из этого нарушения дисциплины.

Я хохочу и превозношу до небес дисциплинированность тов. Ленина. Тут же смеемся над врачами, которые не могут понять, что профессиональным политикам, получившим свидание, нельзя не говорить о политике…

Совершенно другую картину застал я спустя месяц. На этот раз тов. Ленин окружен грудой книг и газет (ему разрешили читать и говорить о политике без ограничений). Нет больше следов усталости, переутомления… Спокойствие и уверенность вернулись к нему полностью».

Если Сталин не приукрашивает состояние здоровья вождя, то оно, по-видимому, испытывало периодические спады и подъемы, но все-таки наблюдалось неуклонное ухудшение.

Пересказывая темы их беседы, Сталин переходит на телеграфный стиль:

«Внутреннее положение… Урожай… Состояние промышленности… Курс рубля… Бюджет…

– Положение тяжелое. Но самые тяжелые дни остались позади. Урожай в корне облегчает дело. Улучшение промышленности и финансов должно прийти вслед за урожаем. Дело теперь в том, чтобы освободить учреждения и предприятия от ненужных расходов, сократив наши учреждения и предприятия и улучшив их качественно. В этом деле нужна особая твердость, и тогда вылезем, наверняка вылезем.

Внешнее положение… Антанта… Поведение Франции… Англия и Германия… Роль Америки…

– Жадные они и глубоко друг друга ненавидят. Раздерутся. Нам торопиться некуда. Наш путь верен: мы за мир и соглашение, но мы против кабальных условий соглашения. Нужно крепко держать руль и идти своим путем, не поддаваясь ни лести, ни запугиванию.

Эсеры и меньшевики, их бешеная агитация против Советской России…

– Да, они задались целью развенчать Советскую Россию. Они облегчают империалистам борьбу с Советской Россией. Попали в тину капитализма и катятся в пропасть. Пусть барахтаются. Они давно умерли для рабочего класса.

Белая пресса… Эмиграция… Невероятные легенды о смерти Ленина с описанием подробностей…

Товарищ Ленин

улыбается…»

* * *

Прервем цитату. Сталин перечислил множество разнообразных тем, которые они обсуждали. Он хотел показать, что вождь вновь, как прежде, входит в курс всех дел и начинает их контролировать.

Но Ленина все чаще беспокоят мысли о смерти. Как закоренелый атеист и материалист он ее не боится: всего лишь переход в небытие, к вечному покою; нечто подобное желанной нирване буддистов, избавляющей от всех забот и страданий этого мира.

Например, в середине июня после очередного приступа спазма сосудов он сказал не без иронии своему лечащему врачу Кожевникову:

– Вот история, так будет кондрашка!

Через некоторое время пояснил, почему так считает:

– Мне уже много лет назад один крестьянин сказал: «А ты, Ильич, помрешь от кондрашки», – и на мой вопрос, почему он так думает, он ответил: «Да шея у тебя больно короткая».

Об этом он говорил спокойно и с улыбкой. Хотя, судя по всему, Ленин находился под впечатлением того разговора с крестьянином. Осматривавшему его профессору Ленин пожаловался на ослабление работоспособности, бессонницу и отсутствие душевного покоя.

Он все мучительней переживает болезнь и отход от активной политической и государственной деятельности. По мнению Д. А. Волкогонова, подробно описавшего последние два года жизни Владимира Ильича, объяснение этому простое: «Власть для Ленина – смысл его жизни. Он не собирается с нею расставаться, будучи совершенно больным… Просто власть для Ленина как личности была высшим смыслом его существования, способом реализации своих убеждений, хотя он не был тщеславным человеком».

Примерно так рассуждают те, кто лишен твердых убеждений высшего порядка, превышающих его личные амбиции. Такой человек способен увидеть в Ленине (или в Сталине) лишь маниакального властолюбца и трудоголика. Это мнение людей, не желающих сознавать, что такое в реальности, а не в мечтаниях большая, почти абсолютная власть, которую приобрел Ленин. Для неумного честолюбца она действительно становится высшим (по его разуму) наслаждением. Но ведь Ленин, как признают даже его враги, был умен и лишен тщеславия.

Другое дело – стремление реализовать свои убеждения. Став во главе государства, он отдавал все силы на его укрепление. Оставаясь безусловным вождем правящей партии, заботился о ее единстве и способности управлять обществом.

Ни материальные ценности, ни власть сама по себе не были для Ленина вожделенными. Он был энтузиастом идеи социализма и коммунизма, определяющей цель его жизни.

Ленину грозила не просто утрата жизни. Любому здравомыслящему человеку ясно, что его личное пребывание на свете, как всякого другого, рано или поздно завершится. Но для того, кто воодушевлен идеей, страшней всего – при жизни – потеря смысла существования.

Поясним, что имеется в виду. Несмотря на утешающие высказывания врачей и близких, Ленин прекрасно сознавал, что сосудистое заболевание головного мозга (как сейчас мы говорим – рассеянный склероз) может привести к параличу, к полной инвалидности. Он хотел, он требовал, чтобы в такой момент кто-то из них дал ему яд.

Его сестра Мария Ильинична в своих воспоминаниях, опубликованных только в конце 1989 года, писала:

«Зимой 20/21, 21/22 годов В. И. чувствовал себя плохо. Головные боли, потеря работоспособности сильно беспокоили его. Не знаю точно когда, но как-то в этот период В. И. сказал Сталину, что он, вероятно, кончит параличом, и взял со Сталина слово, что в этом случае тот поможет ему достать и даст ему цианистого калия. Сталин обещал.

Почему В. И. обратился с этой просьбой к Сталину? Потому что он знал его за человека твердого, стального, чуждого всякой сентиментальности. Больше ему не к кому было обратиться с такого рода просьбой…

С той же просьбой обратился В. И. к Сталину в мае 1922 года после первого удара. В. И. решил тогда, что все кончено для него, и потребовал, чтобы к нему вызвали на самый короткий срок Сталина. Эта просьба была настолько настойчива, что ему не решились отказать. Сталин пробыл у В. И. действительно минут пять, не больше. И когда вышел от Ильича, рассказал мне и Бухарину, что В. И. просил его доставить ему яд, так как, мол, время исполнить данное раньше обещание пришло. Сталин обещал. Они поцеловались с В. И., и Сталин вышел. Но потом, обсудив совместно, мы решили, что надо ободрить В. И., и Сталин вернулся снова к В. И. Он сказал ему, что, переговорив с врачами, он убедился, что не все еще потеряно… В. И. заметно повеселел и согласился, хотя и сказал Сталину:

– Лукавите?

– Когда же Вы видели, чтобы я лукавил…»

Ленин мужественно боролся с болезнью. И она долго не могла сломить его. Как мы знаем из очерка Сталина, приведенного выше, летом того же года Ильич почувствовал себя лучше (отметим, что лечили его известные отечественные и зарубежные врачи). 31 октября он смог произнести речь на заседании ВЦИКа. 13 ноября на пленуме Конгресса Коминтерна он выступал в течение часа на немецком языке, и вновь без запинок.

Однако облегчение было временным. В конце ноября, идя по коридору, он упал из-за судороги в правой ноге (произошло, по-видимому, локальное нарушение кровообращения в двигательном центре левого полушария головного мозга). 12 декабря он работал у себя в кремлевском кабинете, как оказалось, в последний раз. Его здоровье стало заметно ухудшаться.

Во второй половине декабря в записях врачей, лечащих Ильича, постоянно встречаются записи типа: «стал нервничать», «настроение стало хуже», «настроение плохое».

К весне 1923 года Ленин почувствовал, что положение его безнадежно. Он уже не мог ни передвигаться, ни писать, и даже внятно разговаривать. То, что он хотел сказать, понимала только неотступно опекавшая его Надежда Константиновна. И тогда она, несмотря на резкое ухудшение личных отношений со Сталиным, обратилась к нему с необычной просьбой…

Впрочем, об этом эпизоде свидетельствуют документы. Вот главный:

«Строго секретно.

Членам Пол. Бюро.

В субботу 17 марта т. Ульянова (Н.К.) сообщила мне в порядке архиконспиративном «просьбу Вл. Ильича Сталину» о том, чтобы я, Сталин, взял на себя обязанность достать и передать Вл. Ильичу порцию цианистого калия. В беседе со мной Н.К. говорила, между прочим, что «Вл. Ильич переживает неимоверные страдания», что «дальше жить так немыслимо», и упорно настаивала «не отказывать Ильичу в его просьбе». Ввиду особой настойчивости Н. К. и ввиду того, что В. Ильич требовал моего согласия (В. И. дважды вызывал к себе Н. К. во время беседы со мной и с волнением требовал «согласия Сталина»), я не счел возможным ответить отказом, заявив: «Прошу В. Ильича успокоиться и верить, что, когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование». В. Ильич действительно успокоился.

Должен, однако, заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу В. Ильича, и вынужден отказаться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и необходима, о чем и довожу до сведения членов П. Бюро ЦК.

И. Сталин.

21 марта 1923 г.».

Повторим: желание Ленина покончить жизнь самоубийством – свидетельство глубокой трагичности его судьбы. Он был сильным человеком и мужественно боролся с болезнью до тех пор, пока не понял, что она неизбежно победит.

Вспомним слова поэта-мыслителя Федора Тютчева:

Пускай Олимпийцы завистливым

оком

Глядят на борьбу непреклонных сердец.

Кто, ратуя, пал, побежденный лишь Роком,

Тот вырвал из рук их победный венец.

Глава 2

Конфликт

Две силы есть – две роковые силы,

Всю жизнь свою у них мы под рукой,

От колыбельных дней и до могилы, —

Одна есть Смерть, другая – Суд людской.

    Федор Тютчев

«Сталин слишком груб»

В письме ??? съезду ВКП(б) от 24 декабря, которое принято считать одним из политических завещаний вождя, Ленин дал краткие характеристики пяти крупнейшим партийным деятелям, уделив главное внимание Сталину и Троцкому. Через несколько дней он счел нужным дополнить:

«Сталин слишком груб, и этот недостаток, вполне терпимый в среде и в общении между нами, коммунистами, становится нетерпимым в должности генсека. Поэтому я предлагаю товарищам обдумать способ перемещения Сталина с этого места и назначить на это место другого человека, который во всех других отношениях отличается от тов. Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д. Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого это не мелочь или это такая мелочь, которая может получить решающее значение.

Ленин.

Записано Л. Ф. 4 января 1923 г.».

Это письмо странным образом расходится с тем, что мы знаем об отношениях Ленина и Сталина в 1922 году.

Вспоминается статья Сталина о его посещении Ленина летом 1922 года. Идиллия!

Какими были их отношения в последующие дни? Хорошими. Ленин и Сталин несколько раз встречались и долго беседовали (например, 6 декабря – почти два часа). В периоды резкого ухудшения здоровья и угрозы паралича Ленин, как мы знаем, не нашел никакого другого доверенного лица (кроме Крупской), к кому мог бы обратиться с просьбой дать ему яду. Значит, их отношения тогда не были омрачены никакой размолвкой.

Врачи разрешали Ленину работать лишь ограниченное время. Тем не менее Ильич был достаточно деятелен, а 15 декабря даже написал письмо Троцкому («Писать ему очень трудно», – отметила секретарь).

Однако уже на следующий день ему стало хуже. Крупская от его имени просила секретаря передать Сталину, что на Пленуме ЦК Ленин выступать не сможет. Он заболел. Только 23 декабря он вызвал на квартиру секретаря. Она отметила: «В продолжение 4-х минут диктовал. Чувствовал себя плохо. Были врачи». В дальнейшем он также мог диктовать недолго, не более десяти минут.

Но и тогда, диктуя письмо к съезду, Ильич не обмолвился о грубости Сталина, а лишь высказал сомнение, что тот сумеет всегда достаточно осторожно пользоваться имеющейся у него властью Генерального секретаря. Почему же через десять дней он вдруг резко заговорил о грубости Сталина? Известно, что за этот срок он никакими делами не занимался. Не могло же это быть беспричинным спонтанным решением, объяснимым только лишь его болезненным состоянием? В такое трудно поверить.

Конечно, мы говорим не о письме как таковом, а о диктовке, и, возможно, сумбурной. Запись почти наверняка редактировали сначала секретарша, затем жена, а там и сам автор. Тем более удивительно, что, скажем, Крупская не стала отговаривать мужа, по крайней мере, смягчить формулировки. Да и как-то странно выглядит большое дополнение к письму, посвященное вопросу, который сам автор считает мелочью (или полагает, вполне резонно, что так считают другие).

Если Ленин предполагал, что его добавление к письму поможет предохранить руководство партии от раскола и улучшит взаимоотношения Сталина с Троцким, то при чем тут сталинская грубость? Мягкий, вежливый, терпимый и внимательный к товарищам, «некапризный» руководитель вряд ли благодаря этим качествам сможет преодолеть внутрипартийные разногласия. Помнится, Ленин и сам ненавидел соглашателей.

Предположим, все перечисленные Лениным недостатки характера Сталина (которые могут «показаться ничтожной мелочью») действительно существовали. А во всех других отношениях Генеральный секретарь вполне достоин своего поста. И предлагается подобрать кого-то другого, обладающего всеми его главными достоинствами без мелких недостатков. Как тут поступить, если новая кандидатура не названа?

Полагаю, в таком случае любое собрание примет решение не производить никаких замен, и обяжет руководителя внимательней контролировать свое поведение, не допускать грубостей (об оскорблениях речи нет), быть деликатнее и т. п.

Итак, судя по всему, одной из загадок «завещания Ленина» следует считать его дополнение к письму с предложением избрать нового генсека по причине грубости Сталина. Эта мысль пришла ему в самом начале 1923 года, не раньше. Наиболее разумное предположение: кто-то подсказал Ильичу эту мысль. Кто и зачем?

Причина ясна: желание снять Сталина с высокого поста. Кем заменить? Наиболее вероятной кандидатурой был бы Троцкий.

Но кто имел в ту пору доступ к Ленину и мог повлиять на него? Скорее всего – Крупская. К тому времени у нее со Сталиным был пренеприятный разговор (об этом инциденте мы еще поговорим). Однако, судя по имеющимся сведениям, в начале года она умолчала о конфликте. И все-таки должна была сказаться ее возникшая или усиливающаяся неприязнь к Сталину, оскорбленное самолюбие. Не желая сильно раздражать мужа, она могла напомнить ему эпизод с пощечиной, которую дал Орджоникидзе грузинскому националисту, а Сталин не осудил этот поступок и вообще проявлял русский великодержавный шовинизм. (Все это, безусловно, мог припомнить Ильич и сам.)

Возможно, существуют какие-то материалы, не учтенные нами, позволяющие более точно и убедительно ответить на данный вопрос. Так или иначе, но факт остается фактом: делегаты съезда не сочли доводы Ленина о грубости и неделикатности Сталина сколько-нибудь вескими для того, чтобы хотя бы поставить на обсуждение вопрос о снятии его с поста Генерального секретаря.

Ссора

В начале марта 1923 года личные отношения между Лениным и Сталиным резко ухудшились. Имеется документ, подтверждающий это:

«Товарищу Сталину.

Строго секретно. Лично.

Копия тт. Каменеву и Зиновьеву.

Уважаемый т. Сталин.

Вы имели грубость позвать мою жену к телефону и обругать ее. Хотя она Вам выразила согласие забыть сказанное, но, тем не менее, этот факт стал известен через нее же Зиновьеву и Каменеву… Поэтому прошу Вас взвесить, согласны ли Вы взять сказанное назад и извиниться или предпочитаете порвать между нами отношения.

С уважением Ленин».

Странно уже одно то, что письмо, выдержанное в корректном тоне, примерно в стиле вызова на дуэль, посвящено инциденту, случившемуся около двух месяцев назад.

Тогда произошло то, что мы уже вскользь упоминали. Началось все с того, что 21 декабря Надежда Константиновна записала под диктовку Ленина одно деловое письмо. Она утверждала, что сделала это с разрешения врачей. По-видимому, так и было. Но ведь для составления письма Ильичу пришлось вникать в текущие политические проблемы. А этого делать врачи не рекомендовали.

Сталин, на которого ЦК возложил ответственность за соблюдение режима, установленного врачами для Ленина, позвонил Крупской и обругал ее за

то, что она нарушила партийную дисциплину и не заботится о здоровье вождя. (Второй упрек был совершенно несправедливым.) Он угрожал Надежде Константиновне разобрать ее поведение на Контрольной комиссии.

Точное содержание их разговора неизвестно. По свидетельству М. И. Ульяновой, Сталин, вызвав Крупскую к телефону, «в довольно резкой форме, рассчитывая, видимо, что до В. И. это не дойдет, стал указывать ей, чтобы она не говорила с В. И. о делах, а то, мол, он ее в ЦКК потянет. Н. К. этот разговор взволновал чрезвычайно: она была совершенно не похожа сама на себя, рыдала, и пр.».

Были со стороны Сталина высказаны ей какие-то особенно грубые, бранные слова? Это совсем не обязательно. Надо иметь в виду нервное напряжение, которое испытывала в то время Крупская. Неужели она меньше Сталина заботилась о здоровье мужа?!

Безусловно, ее оскорбила угроза Сталина публично обсудить и осудить ее поступок. Для старого члена партии, которым она являлась, это было бы позором.

Почему Сталин позволил себе такую выходку? Его враги объясняют просто: он хотел навредить Ленину. Однако такая версия весьма сомнительна, даже нелепа.

Судите сами. Владимир Ильич все еще считается вождем и лидером партии. С ним постоянно находится Надежда Константиновна. Она имеет возможность больше, чем кто-либо иной, влиять на него. Какой смысл Сталину или кому-то еще портить с ней отношения?

Никакого смысла в этом нет. Можно возразить: а если коварный генсек специально нагрубил Крупской для того, чтобы она пожаловалась мужу, а тот, в свою очередь, вспылил, чрезмерно взволновался и получил инфаркт или инсульт. Разве такое невозможно?

Возможно, если все эти три человека были на редкость глупы, наивны, а Сталин вдобавок еще и вовсе потерял рассудок в предвкушении абсолютной власти. Правда, такому злодею, обладай он хотя бы средними умственными способностями, следовало бы действовать просто и радикально, дав Ильичу яду.

Не мог Сталин нарочно нагрубить Крупской хотя бы потому, что она вовсе не обязательно должна была тут же сообщить случившееся Ленину. (Она действительно этого не сделала, что и предполагал Сталин.) Кроме того, Ленин от такого сообщения мог бы не скончаться от удара, а, как он выражался, «взъяриться» и отомстить обидчику жены. Но, скорее всего, следовало бы ожидать, что Крупская, ничего не сказав Ленину из-за заботы о его здоровье, все-таки постаралась косвенно, обиняками внушить ему мысль, что Иосиф Виссарионович по некоторым своим личным качествам не подходит для должности Генерального секретаря партии.

Последнее предположение, возможно, близко к истине.

Итак, можно сделать предварительный вывод: Сталин нагрубил Крупской под влиянием эмоций, в гневе, ибо считал своим долгом выполнять поручение ЦК и заботиться о том, чтобы все рекомендации врачей выполнялись неукоснительно.

На гневное письмо Ленина Сталин сразу же ответил. Его послание – на официальном бланке и без пометки «секретно» – по стилю серьезно отличается от ленинского:

«Т. Ленин!

Недель пять назад я имел беседу с тов. Н. Конст., которую я считаю не только Вашей женой, но и моим старым партийным товарищем, и сказал ей (по телефону) прибл. следующее: врачи запретили давать Ильичу полит. информацию, считая такой режим важнейшим средством вылечить его. Между тем Вы, Н. К., оказывается, нарушаете этот режим: нельзя играть жизнью Ильича…

Я не считаю, что в этих словах можно было усмотреть что-либо грубое или непозволительное, предпринятое «против» Вас, ибо никаких других целей, кроме цели быстрейшего Вашего выздоровления, я не преследовал. Более того, я считал своим долгом смотреть за тем, чтобы режим проводился. Мои объяснения с Н. Кон. подтвердили, что ничего, кроме пустых недоразумений, не было тут, да и не могло быть.

Впрочем, если Вы считаете, что для сохранения «отношений» я должен взять назад сказанные выше слова, я их могу взять назад, отказываясь, однако, понять, в чем тут дело, где моя «вина» и чего собственно от меня хотят.

Сталин.

7. ???.23 г.».

Письмо имеет некоторые характерные особенности, позволяющие понять чувства автора. Например, две одинаковые даты, стоящие в начале и в конце. Забывчивость автора сделается понятной, если учесть изменение его почерка. Сначала он ясный и ровный, но постепенно становится все менее разборчивым, рваным, нервным, а подпись и вовсе похожа на закорючку, что совершенно не свойственно Сталину.

Можно предположить, что Иосиф Виссарионович очень торопился и поэтому стал писать слишком бегло и неразборчиво. Вряд ли для такого важного письма он не мог уделить лишних пять минут. Он не просто раздражен, но и обижен ленинскими упреками. Даже не считает нужным употреблять формальное «уважаемый».

Безусловно, его возмутило то, что конфиденциальный разговор с Крупской кто-то (не обязательно она сама) передал Ильичу. Тем более что с ней он уже объяснился по поводу инцидента и, по-видимому, они, по меньшей мере, договорились о том, чтобы Ильич ничего о нем не узнал. Но вышло иначе. И Сталин, старый конспиратор, заподозрил неладное.

Кто сообщил Ленину о ссоре? Зачем это было сделано? Почему вдруг именно в данный момент ему был передан «компромат» на Генерального секретаря? Могло ли так произойти случайно?

Обмен резкими письмами между Лениным и Сталиным, давними друзьями, вызывает много вопросов. Поэтому есть смысл сначала выяснить его предысторию.

Почему возник конфликт?

Большое недоумение вызывает то обстоятельство, что речь шла об инциденте, произошедшем два месяца назад. Он давно уже был исчерпан. С тех пор Сталин не раз общался с Крупской. Лично ей не было никакого смысла ворошить прошлое.

Столкновение двух партийных лидеров произошло в самое неподходящее время для них обоих. Владимир Ильич продолжал болеть, и лишние волнения, да еще такие сильные, могли только усугубить его состояние (что и произошло). В апреле должен был состояться ?II съезд ВКП(б), и Сталину могло сильно навредить ухудшение отношений с Лениным, все еще сохранявшим свой высокий авторитет.

Случайно ли произошло такое совпадение?

Все прекрасно знали: у Владимира Ильича нервное расстройство. Зачем же в таком случае раздражать его, сильно волновать? Тем более что его состояние волнообразно то ухудшалось, то временно улучшалось. А тут – такое потрясение!

В конце 1922 года его по рекомендации врачей, можно сказать, изолировали от любой текущей работы. Однако ничем, кроме политики, он по-прежнему не интересовался, приступив к чтению семитомника «Записки о революции». (Автор Н. Н. Суханов, участник революционных событий, бывший меньшевик и член ЦИКа, работал в ряде советских учреждений как экономист и редактор периодических изданий. Его жена М. И. Гляссер была секретарем Ленина по вопросам партийного руководства.)

В середине января его секретарь М. А. Володичева записала в дневнике дежурств:

«Владимир Ильич вызывал от 6-ти до 7-ми на полчаса. Читал и вносил поправки в заметки о книге Суханова. В течение минут 10-ти, 15-ти диктовал продолжение о том же…

В то время, когда диктовал фразу «Нашим Сухановым…», – на слове «…и не снится…» остановился и, пока обдумывал продолжение, шутливо бросал слова: «Вот какая память! Совершенно забыл, что я хотел сказать! Черт

возьми! Беспамятность удивительная!» Просил сейчас же переписать заметки и дать ему.

Наблюдая его во время диктовки несколько дней подряд, заметила, что ему неприятно, если его прерывают на полуфразе, т. к. тогда он теряет нить мыслей».

Нетрудно заметить, что из этих наблюдений нельзя сделать вывод о каком-либо расстройстве психики Ленина, в чем пытаются уверить нас его противники. Конечно, небольшие провалы в памяти, отсутствие прежней сосредоточенности и гибкости мысли указывают на заболевание сосудистой системы головного мозга. Но Владимир Ильич следит за своим состоянием, старается шутить. Нормальная реакция. Учтем, что в это время он диктовал несколько статей (о них еще будет речь), которые тоже считаются частью его «завещания». В них трудно усмотреть отсутствие здравого смысла, логики.

29 января секретарь Л. А. Фотиева записала, что Сталин спросил ее, «не говорю ли я Владимиру Ильичу чего-нибудь лишнего, откуда он в курсе текущих дел?.. Ответила – не говорю и не имею никаких оснований думать, что он в курсе дел».

Что означает этот разговор? То ли проницательность Ленина была так велика, что он догадывался, основываясь на предыдущем опыте, о ходе текущих дел в партийном аппарате. Не исключено, что, несмотря на запрет врачей, кто-то информировал его об этом. Кто? Скорее всего, секретарь Гляссер. Весьма вероятно, она симпатизировала Троцкому, у которого были неплохие отношения с ее мужем Сухановым.

Впрочем, возможно, кое-что ему она «по секрету» сообщала, а о чем-то он и сам догадывался. Во всяком случае, как мы уже говорили, нельзя считать спонтанными ни его добавление к письму съезду от 24 декабря, ни, тем более, приведенную выше совершенно секретную и весьма резкую записку в адрес Сталина.

Она адресована «лично», хотя и с копией, предназначенной для Зиновьева и Каменева. Выходит, эти два члена Политбюро вели «конспиративные» разговоры с Надеждой Константиновной, обсуждая, в частности, поведение Сталина. Мог ли Ленин от них узнать о ссоре Сталина с Крупской? Трудно сказать. В то время они не были сторонниками Троцкого. Конечно, политики могут иметь какие-то свои, нам не понятные основания для тех или иных поступков. И все-таки, вряд ли «компромат» на Сталина исходил от них (если только в тот момент у них с Троцким не было тайного сговора).

4 февраля, как отметила М. А. Володичева, Владимир Ильич диктовал продолжение статьи «Лучше меньше, да лучше» больше получаса. «Вид свежий, голос бодрый… Надежда Константиновна передала мне, что у него был немецкий доктор (Ферстер), который наговорил ему много приятных вещей, разрешил гимнастику, прибавил часы для диктовки статей, и что Владимир Ильич был очень доволен». Однако после двухчасового перерыва его состояние ухудшилось: «Темп диктовки был медленнее обычного. Компресс на голове. Лицо побледнело. Видимо, устал».

На следующий день ему лучше не стало. Диктовал медленно, а после очередной запинки сказал:

– Что-то у меня сегодня не гладко, не бойко идет.

Вечером того же дня он работал 20 минут, был относительно бодр, хотя говорил медленно, жестикулируя левой рукой и перебирая пальцами правой.

Лечащий врач в эти дни отметил, что у Ленина наблюдались «сперва незначительные, а потом и все более глубокие, но всегда только мимолетные нарушения речи… Владимиру Ильичу было трудно вспомнить то слово, которое ему было нужно, то они проявлялись тем, что продиктованное им секретарше он не был в состоянии прочесть, то, наконец, он начинал говорить нечто такое, что нельзя было совершенно понять».

Последнее замечание злопыхатели немедленно перетолковали как указание на бред безумца. Но в действительности наблюдалось расстройство речи, а не умственной деятельности. Это разные вещи. Нечто подобное происходит с теми, кто перенес инсульт, затронувший речевой центр, расположенный в левом полушарии головного мозга. Эти люди не теряют даже чувства юмора, хотя внятно говорить не могут.

У Ленина вновь и вновь наступали периоды улучшения состояния. Он упорно принимался за работу, диктуя свои статьи. 7 февраля, запнувшись на словах «и чем круче эта революция», несколько раз их повторил и засмеялся:

– Тут я, кажется, завяз окончательно, так и отметьте – завяз на этом самом месте!

Болезнь его протекает пульсациями. 12 февраля он не может работать из-за сильных головных болей, и врачи вновь категорически запрещают ему читать газеты. А уже днем 14-го Фотиева записывает: «Голова не болит. Сказал, что он совершенно здоров. Что болезнь его нервная и такова, что иногда он совершенно бывает здоров, т. е. голова совершенно ясна, иногда же ему бывает хуже». Но вечером: «Вызвал снова. Затруднялся речью, видимо, устал».

Кому это выгодно?

В конце февраля здоровье Ленина, судя по всему, несколько улучшилось. Он смог продиктовать сравнительно большую статью «Лучше меньше, да лучше». Кроме того, в зоне его внимания была национальная проблема.

И вот 5 марта произошло резкое и решающее обострение болезни, теперь уже без сколько-нибудь значительных улучшений в дальнейшем. Вряд ли можно сомневаться, что не случайно это событие совпало с гневным письмом Сталину, которое он тогда начал писать, но отложил, сказав, что у него сегодня что-то плохо выходит.

Одновременно он просил Троцкого выступить на Пленуме ЦК партии по «грузинскому делу». Возможно, Владимир Ильич вновь решил критиковать Сталина за русский великодержавный шовинизм. Это стало бы более веским основанием для снятия его с поста генсека.

Но Лев Давидович не был таким простачком, чтобы демонстрировать перед делегатами съезда свои претензии на высшую ступень власти и соперничество со Сталиным. Тем более когда это произошло бы на фоне «озвучивания» ленинских тезисов по национальному вопросу. Будучи хитроумным политиком, Троцкий отклонил предложение Владимира Ильича, сославшись на болезнь.

6 марта, закончив письмо Сталину, Ленин почувствовал себя плохо. Надежда Константиновна просила секретаря не пересылать письмо (возможно, она считала, что инцидент исчерпан, и не желала вновь обострять отношения с Иосифом Виссарионовичем). Однако на следующий день Володичева, переговорив с Каменевым, настояла на том, чтобы распоряжение Владимира Ильича было выполнено. (Не она ли сообщила Ленину о былой ссоре Сталина с Крупской?)

Сталин ответил тотчас. Его ответ не был сразу передан Ленину, который серьезно заболел.

* * *

Итак, судя по всему, известие о конфликте Сталина с Крупской, полученное Лениным с опозданием на два месяца, нанесло сильный удар, прежде всего, по нему. Вряд ли Надежда Константиновна, по какой-то непонятной причине вдруг припомнив давнюю обиду и решив отомстить Генеральному секретарю, рискнула бы пожертвовать ради такого сомнительного удовольствия здоровьем мужа.

В принципе, она могла решиться на такой шаг. Но это произошло бы не из-за личной неприязни (мелочность была ей чужда), а только из каких-то политических соображений.

Предположим, она была твердо уверена, что надо непременно, отбросив все сомнения и не считаясь со здоровьем мужа, снять Сталина с его поста. Но откуда бы взялась у нее такая уверенность и решимость? И ради кого она совершила бы поступок, способный повредить Ильичу? Был только один

претендент на верховную власть – Троцкий. Она относилась к нему с уважением, не более того.

Так кто же и ради чего решился нанести «двойной удар» – и по Ленину, и по Сталину? Точнее даже так: невзирая на возможные тяжелые последствия для здоровья Ленина, восстановить его против Сталина, чтобы снять его с поста Генерального секретаря партии на предстоящем съезде ВКП(б)?

А может быть, Сталин из опасения, что из-за ленинской рекомендации, изложенной в письме к съезду, будет лишен поста генсека, специально использовал свой конфликт с Крупской для того, чтобы нанести смертельный удар по ее мужу? Некоторые авторы вполне серьезно оценивают такую возможность как весьма вероятную. При этом они ссылаются на страшное коварство, бесчеловечную жестокость и восточную хитрость Иосифа Виссарионовича.

Данная версия выглядит по меньшей мере глупой. Как, при всем своем хитроумии, мог этот злодей предугадать резкое ухудшение здоровья Ильича после получения им известия о ссоре Сталина и Крупской? Созвал предварительно консилиум врачей? Тут ведь надо было действовать наверняка. Проще всего было предугадать возмущение Ильича. Кстати, так и произошло; сначала возмущенное письмо, а только затем нервный срыв и ухудшение здоровья.

Учтем и то, что Ленин не счел нужным писать дополнительное письмо к съезду, а ограничился сугубо личным частным посланием. О том, что Сталин груб и способен злоупотреблять властью, он написал раньше.

Но главное даже не это. Ведь Владимир Ильич вовсе не собирался обнародовать свое «завещание» (кажется, это Надежда Константиновна уже после его смерти назвала данные документы «политическим завещанием Ленина). Следовательно, Сталин был заинтересован в том, чтобы здоровье Ильича не ухудшалось, ибо в противном случае «завещание» было бы опубликовано. При этом Сталину было целесообразно как можно мягче обходиться с Крупской и ни в коем случае не вступать в конфликт с Лениным.

Если бы Сталин подозревал Крупскую в кознях против него, или же она считала его виновным, хотя бы отчасти, в обострении болезни Ленина, то после его смерти отношения между ними стали по меньшей мере натянутыми. Этого не произошло. Судя по всему, она не была злопамятной и полагала, что былой конфликт со Сталиным давно исчерпан.

Крупская в конце 1924 года, написав первые главы воспоминаний о Ленине, послала рукопись Сталину. В сопроводительной записке призналась: «Это я написала с маху и, признаться, не могла перечесть… Напишите, пожалуйста, что думаете… Простите, что обращаюсь к Вам с этой личной просьбой, но что-то не могу сама решить. Но писать воспоминания я могу только так».

Ответ Сталина: «Надежда Константиновна! Прочитал Ваши воспоминания залпом и с удовольствием. Нужно обязательно напечатать, по возможности без изменений».

На мой взгляд, имеется наиболее вероятный и обоснованный ответ на вопрос, кому было выгодно до предела обострить отношения Ленина со Сталиным. В этом был заинтересован прежде всего, если не исключительно, Троцкий. Кто ему помогал? Скорее всего, либо Гляссер, Володичева, либо Фотиева.

Понимая, что подобное серьезное обвинение должно быть более точно аргументировано, не настаиваю, что предложенная версия единственно верная. Любая вероятность, пусть даже и большая (скажем, 90%), все-таки не достоверность.

Существует непонятный перерыв в записях дежурных секретарей Ленина как раз на конец февраля – начало марта. Вряд ли никто из них не счел нужным отмечать свои наблюдения. В это время он диктовал статью «Лучше меньше, да лучше», где нет намека на сильное раздражение по какому-нибудь поводу; нет высказываний против Сталина (вообще не упомянуто ни одной фамилии).

В 45-м томе полного собрания сочинений Ленина в конце этой его последней работы указано: «Печатается по записи секретаря (машинописный материал)», но фамилия не приведена. Можно предположить, что та, кому диктовал Владимир Ильич, «проговорилась» о ссоре Крупской со Сталиным. Тогда Ленин мог потребовать от жены пояснений и затем написал гневное письмо генсеку.

Пожалуй, только кто-то из секретарей, а не Надежда Константиновна, мог (могла) сначала намекнуть Ленину на грубое поведение Сталина (в конце 1923 года, когда он счел нужным дополнить письмо к съезду – в пользу Троцкого, и в начале марта, когда ему стали известны подробности ссоры, да еще, возможно, в преувеличенном виде). Зиновьев и Каменев в тот период были настроены против Троцкого. Хотя, как знать, видя растущий авторитет Сталина, кто-то из них мог попытаться воспрепятствовать этому, используя веское мнение Ленина.

Вновь повторю: конфликт между тяжело больным, с малыми надеждами на выздоровление бесспорным лидером партии и государства с генсеком был выгоден прежде всего, если не единственно, Льву Давидовичу. Он понимал, что если на предстоящем съезде не удастся снять Сталина, то тот еще более укрепит свою власть и постарается в скором времени окончательно подорвать его позиции в партийном руководстве. Другого благоприятного момента сохранить свой авторитет и подняться на высшую ступень в партийной иерархии у Троцкого могло и не быть.

В начале 1923 года практически все в руководстве партии сознавали, что даже если Ленин будет жив, то его здоровье никогда уже не будет таким, как прежде, и работать в полную силу он уже не сможет. А только так требовалось действовать руководителю партии и государства в то трудное для страны и народа время.

Кто заменит Ленина? Этот вопрос был чрезвычайно актуальным и важным. Приобретало существенное значение его собственное мнение о том, кого он сам считает своим преемником. И это, безусловно, прекрасно понимал Троцкий.

Если он и организовал «компромат» на Сталина, то ничего особо злодейского в этом нет. Он действовал как профессиональный политик и весьма честолюбивый человек. Никаких оснований заботиться о здоровье Ленина у него не было. Он привык использовать людей как средство для достижения своих целей. Вряд ли случайно Политбюро уполномочило Сталина, а не кого-то другого (например, Троцкого) следить за соблюдением Лениным режима, рекомендованного врачами.

Лениниана Троцкого

Едва ли самая большая и чрезвычайно важная загадка «политического завещания» связана с тем, что оно сравнительно быстро – несмотря на запрет Ильича! – стало известно некоторым членам Политбюро, после чего была спровоцирована серьезная ссора между Лениным и Сталиным.

Мог ли Троцкий использовать упомянутое письмо к съезду и конфликт Крупской со Сталиным в своих интересах?

Кому-то может показаться, что вопрос этот звучит кощунственно по отношению к прославленному деятелю Революции и Гражданской войны, павшему жертвой сталинских репрессий. Тем более что Лев Давидович посвятил Владимиру Ильичу немало своих работ, отзываясь о нем в самых возвышенных тонах.

Судя по всему, Троцкий знал о том, что Ленин в своем письме поставил его на второе место после Сталина и указал на его серьезные недостатки как руководителя. Не потому ли он утверждал в 1925 году: «Никакого «завещания» Владимир Ильич не оставлял, и сам характер его отношения к партии, как и характер самой партии, исключает возможность такого «завещания»». По его словам, «под видом «завещания» в

эмигрантской и иностранной буржуазной и меньшевистской печати упоминается обычно (в искаженном до неузнаваемости виде) одно из писем Владимира Ильича, заключавшее в себе советы организационного порядка».

Формально он был прав. Юридически оформленного завещания не было. Его и не могло быть, ибо власть в Советском государстве не передавалась по наследству. Как мы знаем, Ленин не предлагал кого-то конкретно на свое место, но лишь предельно кратко и достаточно емко характеризовал некоторых партийных лидеров. Однако обстоятельства сложились так, что тяжелая болезнь, а затем смерть прервали деятельность вождя. Поэтому его последние работы оказались, по сути, именно завещанием.

Почему же Троцкий не пожелал этого признать? По-видимому, ему не понравился отзыв о нем Ленина. Ведь Лев Давидович искренно верил в свое призвание как единственного достойного преемника «вождя мирового пролетариата». Так думал не только он один, но и некоторые влиятельные большевистские лидеры.

На исходе Гражданской войны А. В. Луначарский с восторгом отозвался о талантах Троцкого и признал кое в чем его превосходство над Лениным:

«Не надо думать, однако, что второй великий вождь русской революции во всем уступает своему коллеге; есть стороны, в которых Троцкий бесспорно превосходит его: он более блестящ, он более ярок, он более подвижен…

Когда происходит истинно великая революция, то великий народ всегда находит на всякую роль подходящего актера, и одним из признаков величия нашей революции является то, что Коммунистическая партия выдвинула из своих недр или позаимствовала из других партий, крепко внедрив их в свое тело, столько выдающихся людей, как нельзя более подходящих к той или другой государственной функции.

Более же всего сливаются со своими ролями именно два сильнейших среди сильных – Ленин и Троцкий».

Тут, как говорится, ни убавить, ни прибавить. Фигуры расставлены как на шахматной доске. Две наиглавнейшие. Бесспорные лидеры. Хотя некоторые комплименты в адрес Троцкого могут вызвать улыбку: более блестящ, ярок, подвижен, да еще и подходящий актер для своей роли. Последнее, конечно же, сказано в переносном смысле, но в сочетании с первыми качествами выглядит как признание в человеке не столько политика и деятеля, сколько актера и демагога.

Луначарского восхищает его ораторский талант: «Эффектная наружность, красивая широкая жестикуляция, могучий ритм речи, громкий, совершенно не устающий голос, замечательная складность, литературность фразы, богатство образов, жгучая ирония, парящий пафос, совершенно исключительная, поистине железная по своей ясности логика – вот достоинства речи Троцкого».

Такое впечатление производил Лев Давидович на своего сторонника, точнее, на многих своих поклонников. В этой связи интересно и полезно обратить внимание на реакцию других людей, представителей более или менее значительной части русского народа.

В декабре 1918 года А. Л. Ратиев пришел на объединенное собрание Курского партактива. Зал бывшего Дворянского собрания был переполнен. На сцене полукругом выстроились в два ряда люди. Вышли два военных стенографа. Каждый сел за свой стол, положив перед собой бумагу, карандаши и наган. Напряжение росло. Наконец в центре сцены появляется Председатель Реввоенсовета Республики Троцкий: наглухо застегнутая тужурка, бриджи, хромовые сапоги, пенсне. Начинает долгую речь. Говорит о международном положении. Все внимательно слушают. Переходит к внутреннему положению. И тут взрывается:

– Чем компенсировать свою неопытность? Запомните, товарищи, – только террором! Террором последовательным и беспощадным! Уступчивости, мягкотелости история никогда нам не простит. Если до настоящего времени нами уничтожены сотни и тысячи, то теперь пришло время создать организацию, аппарат, который, если понадобится, сможет уничтожать десятками тысяч. У нас нет времени, нет возможности выискивать действительных, активных наших врагов. Мы вынуждены стать на путь уничтожения, уничтожения физического всех классов, всех групп населения, из которых могут выйти возможные враги нашей власти…

– Есть только одно возражение, заслуживающее внимания и требующее пояснения. Это то, что, уничтожая массово, и прежде всего интеллигенцию, мы уничтожаем и необходимых нам специалистов, ученых, инженеров, докторов. К счастью, товарищи, за границей таких специалистов избыток. Найти их легко. Если будем им хорошо платить, они охотно поедут работать к нам…

По заверению Ратиева, он предельно точно передал слова Троцкого. Но так или иначе, основной посыл революционного террориста был, безусловно, таким. Следует только иметь в виду: такой людоедской установки Ленин не давал.

Троцкий всегда вел себя как индивид, стоящий над толпой. Другое дело – отношение к Ленину. Тут Лев Давидович не скупился на красивые выражения. Вот, к примеру, выдержки из его речи на заседании ВЦИКа 2 сентября 1918 года, после покушения на Ильича:

«Какое счастье, что все, что мы говорим, и слышим, и читаем в резолюциях о Ленине, не имеет формы некролога. А ведь до этого было так близко…

…В эти трудные часы, когда русский рабочий класс на внешнем фронте, напрягши все силы, борется с чехословаками, белогвардейцами, наемниками Англии и Франции, наш вождь борется против ран, нанесенных ему агентами тех же белогвардейцев, чехословаков, наемниками Англии и Франции. Тут внутренняя связь и глубокий исторический символ!..

О Ленине никто не мог сказать, что в его характере не хватает металла; сейчас у него не только в духе, но и в теле металл, и таким он будет еще дороже рабочему классу России…

Каждый дурак может прострелить череп Ленина, но воссоздать этот череп – это трудная задача даже для самой природы…»

Быть может, кто-то восхитится подобными ораторскими перлами. Но если вдуматься, эти выражения смахивают на пародию или скрытую иронию, если не на пустозвонство.

Ссылка на близость некролога производит странное впечатление. Не менее странное выражение: «вождь борется против ран». Как можно бороться против ран, остается только гадать. Если – с ранами, то и вовсе скверно звучит. А сколько агентов разных стран наносило вождю раны! Даже удивительно, что их всего две. Безусловная железная логика присутствует в мысли о том, что чем больше металла в теле вождя, тем он дороже рабочему классу. Тут, правда, не совсем ясно, кто подорожает (вождь) или что (металл). Но в любом случае как-то делается не по себе, когда вспомнишь, что оратор намекает на пули, всаженные в живое тело с целью убийства. Неужели мало двух?

Тонко подмечено, что любой дурак, была бы охота, может прострелить череп Ильича. Вроде бы дураков маловато, вот и не прострелили. А какая глубокая мысль о воссоздании черепа Ильича силами природы! Хотя если подумать, то придешь к выводу, что в данном вопросе природа вообще выглядит беспомощной. Ей не под силу сотворить точную копию черепа не только гения, не только гоминида или на худой конец низшего примата, но и лягушки или рыбы. У нее с незапамятных времен заведено обходиться без штампованной продукции. А вот Троцкий, как видно, без штампов обойтись не мог, а использовал их подчас невпопад.

В данном случае причина, как мне представляется, в

неискренности оратора. Удрученный горем или потрясенный неожиданным известием человек нередко несет нескладную околесицу. Это понять и простить нетрудно. Но когда говорят излишне красиво и цветисто, в этом видится привычка к ораторским приемам, рассчитанным на толпу, не склонную к размышлениям.

* * *

Но может быть, в данном конкретном случае Льву Давидовичу отказало вдохновение? Тогда обратимся к его докладу на V?? Всеукраинской партийной конференции 5 апреля 1923 года. Он заговорил о болезни Владимира Ильича. Обронил свежую мысль: «Создать гения нельзя даже и по постановлению могущественнейшей и дисциплинированной партии…» А то ведь кто-то думает, будто гениев производят по мудрым постановлениям, да еще усилиями могучей и дисциплинированной партии, а не каким-нибудь доисторическим способом.

Правда, затем оратор успокоил: «…но попытаться в наивысшей мере, какая достижима, заменить его во время его отсутствия можно: удвоением коллективных усилий. Вот теория личности и класса, которую в популярной форме политруки излагают беспартийному красноармейцу». Остается только пожалеть беспартийного красноармейца, которого потчуют подобными теориями.

Тут впору вспомнить высказывание Луначарского – восторженного почитателя ораторского таланта Троцкого: «К искусству отношение у него холодное, философию он считает вообще третьестепенной, широкие вопросы миросозерцания он как-то обходит, и, стало быть, многое из того, что является для меня центральным, не находило в нем никогда никакого отклика. Темой наших разговоров была почти исключительно политика».

Учтем и такие его замечания: «у Троцкого был сухой и надменный тон»; «Троцкий – человек колючий, нетерпимый, повелительный»; «Троцкому очень плохо удавалась организация не только партии, но хотя бы небольшой группы»; «даже немногие его личные друзья… превращались в его заклятых врагов». Перед нами предстает весьма ограниченная, но чрезвычайно самодовольная, самовлюбленная, вдохновенно болтливая личность.

Уже одно это заставляет предполагать, что по отношению к партии большевиков и лично к Ленину Троцкий занимал прагматичную политику: использовал удачно подвернувшуюся конъюнктуру для возвеличивания самого себя.

Имеет смысл вспомнить несколько иные высказывания Троцкого в адрес так превозносимого им вождя и учителя. Из письма грузинскому меньшевику Чхеидзе: «Каким-то бессмысленным наваждением кажется дрянная склока, которую систематически разжигает сих дел мастер Ленин, этот профессиональный эксплуататор всякой отсталости в русском рабочем движении… Все здание ленинизма в настоящее время построено на лжи и фальсификации и несет в себе ядовитое начало собственного разложения».

Впрочем, Ильич не оставался в долгу, прилепив мастеру красноречия кличку «Иудушка», называя его «проходимец», «шельмец», «подлейший карьерист». Но, как опытный политик, Ленин понимал, что работать приходится с теми людьми, какие есть. Он мог заставить трудиться на благо партии и Троцкого, и многих других, подобных Льву Давидовичу.

Безусловно, мнения людей меняются со временем. На нашей памяти сколько раз одни и те же люди непомерно восхищались вождями, а при смене руководства поносили прежних вождей, изливая свои восторги в адрес новых. Некоторые умельцы ухитрились проделать подобный трюк, своеобразное политическое сальто-мортале четырежды (от Сталина до Горбачева), а то и пять раз.

Подобные чемпионы возникли уже после Троцкого, который, надо отдать ему должное, до их уровня не опускался. Но если уж Ильич назвал его Иудушкой, то вряд ли в последующие несколько лет имел серьезные основания усомниться в правильности такого определения. Тем-то и отличается Иудушка, что до его сути не докопаешься: он говорит одно, а думает, возможно, нечто совсем другое.

Правда, из всего этого еще не следует, что именно Троцкий постарался, невзирая на тяжелую болезнь Владимира Ильича, спровоцировать его конфликт со Сталиным. Остается неясной роль в этом инциденте Каменева и Зиновьева (о ней мы еще упомянем).

Альтернативная ложь

В нормальной дискуссии одной версии нередко противопоставляют другую – альтернативную. В политике и пропаганде, увы, в качестве альтернативы доверчивой публике преподносится красочно упакованная грязная ложь. Тем более в наше время рыночной продажности и покупаемости.

Какая же есть альтернатива выводу, к которому мы пришли? Она имеет широкое распространение, ибо тиражируется в прессе, по радио и телевидению. Даже имеется соответствующая пьеса весьма известного политдраматурга М. Шатрова, обласканного вниманием членов Политбюро, а затем и «демократов». Она называется «Дальше… дальше… дальше!», хотя в смысле извращения истории вроде бы дальше ехать некуда.

Вкратце альтернативная версия истории болезни и «завещания» Ленина, обиды Крупской, выдвижения Сталина на вершину власти в стране и последующих событий такова.

Когда Владимир Ильич почувствовал себя плохо, исполненный коварства Сталин постарался максимально изолировать его от партии, Политбюро и народа. Зачем? Из непомерного честолюбия. Чтобы оставаться на вершине власти. Ведь Ильич хотел снять его с поста генсека. И даже еще неизвестно, что бы он дополнительно предпринял, если бы его не подверг домашнему аресту исполненный коварства и честолюбия Коба.

Надежда Константиновна разгадала этот бессовестный план. Она попыталась вызволить мужа из политического заключения, тайно сообщая ему о темных делах, творимых в Политбюро Сталиным. Когда тот понял, что его коварный и честолюбивый замысел срывается, то страшно обозлился. Он смертельно оскорбил Крупскую, с целью нанести двойной удар сразу и по ней, и по Ленину. Это ему удалось, ибо по части обругивания он был хорошим специалистом, пройдя курс обучения у сокамерников в царских тюрьмах и пересылках.

Из-за резкого обострения болезни вождя все пришли в замешательство. И тогда исполненный коварства, честолюбия и грубости генсек воспользовался случаем. Он притворился обиженным и сделал вид, что подает в отставку. Заодно пригрозил, что, если эту отставку примут, он учинит массовый террор. Без Ильича некому было его урезонить. К тому же у нас принято жалеть обиженных. Испуганные жалостливые партийцы вынуждены были согласиться на его предложение отвергнуть его предложение об отставке, и она была отвергнута.

Исполненный коварства, честолюбия, грубости, обид и терроризма злодей натравил одних своих врагов на других. Пока они грызлись, он первым подоспел к гробу вождя, которого свез в Мавзолей, и объявил себя его наследником. Угрожая репрессиями, приказал установить культ своей личности, запретив даже упоминание о ленинском завещании, где раскрывались его отвратительные качества и содержался призыв свергнуть тирана и грубияна с поста генсека.

Лишенные Ленина и его завещания, окончательно запутанные и запуганные партийцы с ужасом и отвращением провозгласили культ личности Сталина, назначив его своим вождем. Но в глубине своей души они чувствовали беспредельную любовь к своему любимцу Бухарину и еще более любимому Кирову, которого мечтали видеть на высоком посту генсека. За него они тайно проголосовали. Но тайну эту

раскрыл Сталин.

И тогда он, исполненный коварства, честолюбия, грубости, обид, терроризма, отвратительных качеств и культа своей личности, обезумев от безграничной власти, приступил-таки к массовым репрессиям. Миллионы крестьян загнал в колхозы, в Сибирь или в архипелаг ГУЛАГ. Устроил голод, чтобы избавиться от недовольных. Учинил кровавую расправу над Кировым, а затем и над Бухариным и всей ленинской гвардией.

Последующие события умом не понять, аршином общим не измерить. Они напрочь лишены здравого смысла. Ибо Сталин преисполнился не только коварства, честолюбия, грубости, обид, терроризма, отвратительных качеств и культа своей личности, но также безграничной власти, паранойи, разных маний и безумия. Поэтому перед Великой Отечественной войной он истребил всех талантливейших советских военачальников.

Ему хотелось запугать фашистов по старому великодержавному принципу «бей своих, чтоб чужие боялись». Своих он перебил, но чужих не испугал – времена изменились. Не зная, что еще натворить, он замыслил нанести коварный удар в спину ничего не подозревающим немцам, которые доверчиво заключили с ним мирное соглашение. План его сорвался в последний момент, когда доверчивые, исполненные мирных замыслов фашисты вынуждены были первыми начать Великую Отечественную войну.

Советский народ, терроризированный Сталиным, сначала решил свергнуть тирана, загнавшего их в колхозы и на архипелаг ГУЛАГ. Но потом передумал, потому что Гитлер колхозы не отменил. Доблестные союзники нанесли фашистам сокрушительный удар в Африке, после чего фюреру ничего не оставалось, как признать свое поражение, застрелиться и написать завещание, а советским войскам захватить Берлин.

Исполненный неисчислимых пороков и маний, страшный злодей всех времен и народов, предводитель империи зла и рабски покорных ему великоросских шовинистов приписал себе лавры победителя, отстранив и огорчив истинного Маршала Победы Жукова. Этого ему показалось мало, и он замыслил истребить всех евреев. Правда, начал с врачей, и к тому же русских. Но ведь с безумца взятки гладки.

Тиран всегда ненавидел евреев, завидуя их уму и предприимчивости (началось это еще с Троцкого). Но эту свою страсть он коварно скрывал, приблизив к себе Кагановича и Мехлиса, заставив жениться на еврейках своих приближенных, раздавая многим евреям Сталинские премии и всяческие награды. Однако на этот раз от его злодеяний и замыслов содрогнулся даже Божественный промысел и вынес ему смертный приговор…

Впрочем, мы слишком углубились в альтернативное прошлое. Оно получилось в стиле Всемирной истории, обработанной «Сатириконом». Но, по сути, все изложено так, как наврано во множестве публикаций, теле– и радиопередачах. Самое замечательное, что значительная часть публики воспринимает подобные версии всерьез.

Короче говоря, вся «альтернативная история», которую постоянно, поныне вбивают СМИ в головы наших граждан, – это обилие выдерганных отовсюду фактов и мнений, скрепленных липкой массой лжи и клеветы.

Как это было

Но как на самом деле понимать историю с несостоявшейся отставкой генсека? Говорят, это было его иезуитской хитростью, финтом, обманным движением. Но как тогда толковать его письмо от 19 августа 1924 года:

«В Пленум ЦК РКП.

Полуторагодовая совместная работа в Политбюро с тт. Зиновьевым и Каменевым после ухода, а потом, и смерти Ленина, сделала для меня совершенно ясной невозможность честной и искренней совместной политической работы с этими товарищами в рамках узкой коллегии. Ввиду этого прошу считать меня выбывшим из состава Пол. Бюро ЦК.

Ввиду того, что ген. секретарем не может быть не член Пол. Бюро, прошу считать меня выбывшим из состава Секретариата (и Оргбюро) ЦК.

Прошу дать отпуск для лечения месяца на два.

По истечении срока прошу считать меня распределенным либо в Туруханский край, либо в Якутскую область, либо куда-либо за границу на какую-либо невидную работу.

Все эти вопросы просил бы Пленум разрешить в моем отсутствии и без объяснений с моей стороны, ибо считаю вредным для дела дать объяснения, кроме тех замечаний, которые уже даны в первом абзаце этого письма.

Т-ща Куйбышева просил бы раздать членам ЦК копию этого письма.

С ком. прив. И. Сталин…»

Прежде всего, обратим внимание на загадочный отказ сотрудничать с Зиновьевым и Каменевым. Почему? Всего лишь три месяца назад они на ???? съезде выступали вместе, критиковали Троцкого – и вдруг… Что могло измениться за столь короткий срок?

Наиболее вероятное объяснение: ему стали известны некоторые новые сведения, возмутившие его до глубины души. Выяснилось, что они нечестны и неискренни. В чем? Или в том, что за это время они начали тайно налаживать контакты с Троцким. Или же ему стало известно, что именно эти двое подговорили Крупскую рассказать мужу о своей ссоре со Сталиным.

Не исключено, что произошло и то и другое. Ведь Зиновьев был третьим по счету претендентом на ленинское наследство. Он пользовался беззаветной поддержкой влиятельной Ленинградской партийной организации. Ему было выгодно подорвать авторитет Сталина, не вступая с ним в явное противоборство.

Он и Каменев могли рассчитывать на то, что Ленин в гневе напрочь рассорится со Сталиным и предложит съезду снять его с поста Генерального секретаря. А на съезде они критиковали Троцкого, потому что он был, можно сказать, вторым по очереди на место «первого среди равных». Когда выяснилось, что претензии Ленина не существенны, и съезд оставил Сталина на прежней должности, Зиновьев и Каменев вполне могли начать переговоры с Троцким для того, чтобы объединенными усилиями «свергнуть» Генсека.

Судя по стилю заявления об отставке, Сталин был сильно возмущен и раздражен, что с ним случалось нечасто. Двурушников и предателей он смертельно ненавидел. А тут, пожалуй, был такой случай.

В конце декабря 1926 года Сталин вновь повторил свое заявление:

«В Пленум ЦК (т. А. И. Рыкову).

Прошу освободить меня от поста генсека ЦК. Заявляю, что не могу больше работать на этом посту, не в силах больше работать на этом посту.

И. Сталин.

27. ?II.26 г.».

Можно предположить, что он хитрил, твердо зная, что его отставку не примут. Но, во-первых, знать это наверняка было невозможно: в руководстве партии не было единомыслия. Во-вторых, если он был так уверен, значит, его авторитет в то время был непоколебим. Хотя наиболее простое, понятное и логичное объяснение: в подобных критических ситуациях руководитель проверяет, насколько прочны его позиции, пользуется ли он поддержкой большинства. И если получается отрицательный результат, ему, если только он не глуп, действительно пора покинуть свое кресло.

Сталин в 1923 или в 1924 году не мог быть уверенным, что его отставку отклонят. Его вполне могли снять (он ведь подтвердил вроде бы свою «капризность», о которой писал Ленин). Проблема была лишь в том, кого предложить взамен. Каменев и Зиновьев разругались с Троцким. Сталин занимал позицию «над схваткой», поддерживая первых двоих и отчасти защищая от их нападок Троцкого. Положение Сталина было наиболее твердым. Да и Ленин не нашел у него серьезных недостатков, кроме грубости. Но ведь в партийных баталиях никто из них, включая Ильича, не отличался

особой деликатностью.

Ситуацию прояснил сам Иосиф Виссарионович на Пленуме ЦК и ЦКК 23 октября 1927 года: «Я на первом же заседании пленума после ???? съезда партии просил пленум ЦК освободить меня от обязанностей генерального секретаря. Съезд сам обсуждал этот вопрос. Каждая делегация обсуждала этот вопрос, и все делегации единогласно, в том числе Троцкий, Каменев, Зиновьев, обязали Сталина остаться на своем посту».

Так ли все было? Наверняка так. Если бы в действительности было иначе, Сталина тут же уличили в обмане. Никто ему не возразил, слова его не уточнил.

Как известно, на ?IV партийном съезде Каменев в своем выступлении критиковал политику Сталина и предложил сместить его с поста Генерального секретаря. Его прервали гневные выкрики с мест. Он выдержал паузу и продолжил: «Я должен договорить до конца. Именно потому, что я неоднократно говорил товарищу Сталину лично, именно потому, что я неоднократно говорил группе товарищей-ленинцев, я повторяю это на съезде: я пришел к убеждению, что товарищ Сталин не может выполнить роли объединителя большевистского штаба…»

В поднявшемся шуме слышались голоса: «Неверно!», «Чепуха!», «Вот оно в чем дело!», «Раскрыли карты!». Одна только ленинградская делегация аплодировала докладчику. Но зал встал, приветствуя Сталина. Его вновь избрали Генеральным секретарем.

Глава 3

Наследники

Кто превзойдет меня? кто будет равен мне?

Деянья всех людей – как тень в безумном сне,

Мечта о подвигах – как детская забава.

Я исчерпал до дна тебя, земная слава!

И вот стою один, величьем упоен,

Я, вождь земных царей и царь – Ассаргадон.

    Валерий Брюсов

Избранники Ленина

25 декабря 1922 года Ленин продиктовал вторую часть своего письма к съезду. В ней сказано о шести партийных лидерах. Принято считать, что именно среди них находится тот, кого он считал достойным занять высшую ступень в партийной иерархии… Впрочем, при жизни Ленина об этом говорить было преждевременно, и сам он подобные разговоры не вел.

Итак, о ком и как писал в своем «завещании» Владимир Ильич? Что он имел в виду, какие преследовал цели в послании ?II съезду ВКП(б)?

Судя по всему, он вовсе не собирался называть своего преемника. В начале письма совершенно определенно заявил: «Мне хочется поделиться с Вами теми соображениями, которые я считаю наиболее важными». Высказав несколько организационных предложений (о них поговорим позже), сделал вывод: «Устойчивость нашей партии благодаря такой мере выиграла бы в тысячу раз». Дальше – подпись и дата: 23.?II.22 г. Вот и все. Никаких упоминаний о «наследниках».

Правда, уже на следующий день он диктует продолжение. И поясняет, что имел в виду устойчивость Центрального Комитета партии, которому угрожают раскол и серьезные партийные разногласия.

Следовательно, нет оснований считать письмо «завещанием» Ленина в смысле назначения преемника и обсуждения соответствующих кандидатур. Его цель – предложить меры для укрепления единства в партийном аппарате.

Чтобы гарантировать руководство партии от раскола, он «намерен разобрать здесь ряд соображений чисто личного свойства». С этого, можно сказать, и начинается его «завещание» (лишь по недоразумению так названное).

«Я думаю, – пишет он, – что основным в вопросе устойчивости с этой точки зрения являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. Отношения между ними, по-моему, составляют большую половину опасности того раскола, который мог бы быть избегнут и избежанию которого, по моему мнению, должно служить, между прочим, увеличение числа членов ЦК до 50, до 100 человек».

Следующий абзац также заслуживает внимания:

«Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. С другой стороны, тов. Троцкий, как доказала уже его борьба против ЦК в связи с вопросом НКПС, отличается не только выдающимися способностями. Лично он, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хвастающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела».

Дальше Ильич упоминает Зиновьева, Каменева, Бухарина и Пятакова. В каждом из них он видит положительные и отрицательные качества. Он напоминает, что Зиновьев и Каменев своими самовольными действиями едва не сорвали Октябрьскую революцию 1917 года. Бухарин – любимец партии, «ценнейший и крупнейший теоретик». «Но его теоретические воззрения очень с большим сомнением могут быть отнесены к вполне марксистскими, ибо в нем есть нечто схоластическое (он никогда не учился и, думаю, никогда не понимал вполне диалектики)».

«Пятаков – человек несомненно выдающейся воли и выдающихся способностей…» Прекрасная характеристика, если не учитывать продолжения: «…но слишком увлекающийся администраторством и административной стороной дела, чтобы на него можно было положиться в серьезном политическом вопросе».

Какой напрашивается общий вывод? Кто из названной шестерки способен хотя бы отчасти заменить Ленина?

Об этом поговорим далее. А пока дадим предварительные характеристики двух лидеров ВКП(б), которых Ленин считал наиболее выдающимися (после себя). Не считаясь с предложенной им очередностью, начнем со второго – Троцкого.

Демон Революции

Этот человек стал чрезвычайно популярен, как ни странно, именно в «демократических» кругах современной России. А некогда о такой возможности не могли помыслить ни его сторонники, ни он сам.

Льва Давидовича Троцкого называли Демоном Революции. Действительно, его роль в революционной российской смуте была видной и в значительной степени зловещей. Хотя в последнее время СМИ стали преподносить его в розовом свете, противопоставляя не только Сталину, но и Ленину (реже – объединяя с Лениным в противовес «сталинизму»).

Сошлемся на мнение идейного противника большевиков, талантливого писателя и проницательного мыслителя Марка Алданова (Ландау): «У Троцкого идей никогда не было и не будет. В 1905 году он свои откровения взял взаймы у Парвуса, в 1917-м – у Ленина. Его нынешняя оппозиционная критика – общие места эмигрантской печати. С «идеями» Троцкому особенно не везло в революции. Он клялся защищать Учредительное собрание за два месяца до того, как оно было разогнано. Он писал: «ликвидация государственного спаивания народа вошла в железный инвентарь завоеваний революции» – перед восстановлением в Советской России казенной продажи вина. Но в большом актерском искусстве, как в уме и хитрости, Троцкому, конечно, отказать нельзя. Великий артист – для невзыскательной публики, Иванов-Козельский русской революции».

Столь хлесткий вывод Алданов подтвердил несколькими убедительными примерами. По его словам, Троцкий «разыграл Брестское представление, закончив спектакль коленцем, правда, не вполне удавшимся, зато с сотворения мира невиданным: «войну прекращаем, мира не заключаем». С началом Гражданской войны самой бенефисной ролью стала роль главнокомандующего Красной Армией… После первого разрыва с Троцким большевики (т. е. Сталин) опубликовали несколько документов, из которых как будто неопровержимо следует, что роль эта была довольно скромной…».

Обратим внимание на некоторые

ключевые периоды революционной деятельности Троцкого: Октябрьская революция, Брестский мирный договор, руководство Красной Армией.

«Осуществление почти бескровной победы революции 25 октября (7 ноября) 1917 года, – писал английский советолог Э. Карр, – является заслугой Петроградского Совета и его Военно-революционного комитета… Как впоследствии сказал Сталин, съезд Советов «лишь принял власть из рук Петроградского Совета». Все очевидцы тех событий отдают должное энергии и организаторским способностям, которые проявил в то время Троцкий… Но высшая стратегия революции проводилась Лениным с помощью созданного им инструмента – большевистского крыла Российской социал-демократической рабочей партии. Хотя победа была завоевана под лозунгом «Вся власть Советам!», победили не только Советы, но и Ленин и большевики… Триумф партии почти полностью явился, по-видимому, результатом успешного и последовательного руководства Ленина».

Можно, конечно, упрекнуть Ленина в том, что вся власть в конечном счете перешла не к Советам (это был бы анархический по сути вариант), а к большевикам, что и определило авторитарный режим правления. Но вспомним, что Троцкий был одним из самых яростных сторонников однопартийной диктатуры. Когда на II Всероссийском съезде Советов поступило предложение создать правительство, представляющее все социалистические и демократические партии, Троцкий ответил: «Мы им говорим: вы – ничтожества и потерпели крах. Ваша роль окончена, идите туда, куда вам предназначено: на свалку истории».

То самое коленце Троцкого в период заключение Брестского мира, о котором упомянул Алданов, могло бы дорого обойтись (да и недешево обошлось) советской власти. Тогда для большевиков (в конце 1917-го) создалась критическая ситуация. Они победили отчасти благодаря широкой популярности их лозунга «Мир – народам!», но пришла пора обеспечить этот мир, что оказалось совсем непросто.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=2827835&lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.