Режим чтения
Скачать книгу

Живые и мертвые читать онлайн - Неле Нойхаус

Живые и мертвые

Неле Нойхаус

DETECTED. Тайна, покорившая мир

Рождество и Новый год превратились для Франкфурта и его окрестностей в настоящий кошмар: высококлассный снайпер одного за другим уничтожает родственников людей, которым хочет отомстить за потерю, понесенную в прошлом им самим или тем, кто его нанял. Расследование берет на себя полицейская команда во главе с дуэтом выдающихся профессионалов сыска, Оливера фон Боденштайна и его подчиненной Пии Кирххоф. Однако чем дальше, тем больше запутывается дело: число подозреваемых растет вместе с числом жертв, у приглашенных экспертов прямо противоположные портреты убийцы, а команда все глубже погружается в грязные секреты индустрии трансплантации органов…

Неле Нойхаус

Живые и мертвые

Матиасу.

Во веки вечные.

Nele Neuhaus

DIE LEBENDEN UND DIE TODEN

© by Ullstein Buchverlage GmbH, Berlin. Published in 2014 by Ullstein Verlag

Оформление серии А. Саукова

Иллюстрация на суперобложке В. Коробейникова

© Садовникова Т.В., перевод на русский язык, ??2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Среда, 19 декабря 2012 года

Температура воздуха – три градуса по Цельсию. Ни малейшего дуновения ветра. Дождь не ожидается. Идеальная погода.

На часах 8:21.

Вот она идет. Розовая шапочка – как световой маячок в сумеречном аспидном?[1 - Серо-сине-черный цвет, цвет одной из разновидностей глинистого сланца.]мерцании наступающего зимнего дня. Как всегда, одна. Лишь собака семенит рядом – темная подвижная тень среди сбросивших листву кустов. Маршрут один и тот же. Она спускалась вниз по Ланштрассе, мимо детской игровой площадки, потом пересекала деревянный пешеходный мост через Вестербах, сворачивала направо и шла параллельно асфальтированной дороге к ручью, пока тот не уходил влево в направлении школы. Школа – пиковая точка ее утренней прогулки. Возвращалась она по Дёрнвег, по прямой, как стрела, дороге, которая пролегала через поля от Эшборна до Нидерхёхстштадта. Примерно через километр сворачивала влево и шла домой по деревянному мосту.

Собака справила нужду на детской площадке прямо перед качелями. Женщина добросовестно собрала испражнения в пакет и бросила его в урну на перекрестке. Она менее чем в двадцати метрах от него, но не заметила. Он смотрел ей вслед из своего укрытия. Видел, как она прошла по мосту, темное сырое дерево которого матово блестело, и исчезла за стволами деревьев. Он приготовился к ожиданию, рассчитывая минут на тридцать, улегся поудобнее на живот и укрылся темно-зеленой накидкой. Если нужно, он может лежать так часами. Терпение было одним из его самых сильных качеств. Ручей, который летом был всего лишь тоненькой струйкой, сейчас журчал и бурлил у его ног.

Две вороны с любопытством ходили вокруг, испытующе рассматривая его, но потом потеряли к нему интерес. Холод проникал через термобрюки. В голых ветвях дуба над ним ворковал голубь. По противоположному берегу ручья прошла молодая женщина, наверное, упиваясь музыкой в наушниках. Вдали послышался шум поезда городской железной дороги и мелодичное трезвучие звонка, возвещающего начало перемены.

В зимней мрачной серо-черно-коричневой гамме он различил розовую точку. Она приближалась. Пульс участился. Он посмотрел в оптический прицел, контролируя дыхание, и пошевелил пальцами правой руки. Женщина свернула на дорогу, дугой выводящую к мосту. Собака в паре метров позади нее.

Палец на спусковом крючке. На всякий случай он посмотрел по сторонам, но в поле зрения никого не было. Кроме нее. Она шла по изгибу, который дорога делала в этом месте, подставив ему левую половину своего лица – именно так, как он и предполагал.

При использовании глушителя оружие несколько теряет в точности, но на расстоянии около восьмидесяти метров это не проблема. Звук выстрела привлек бы нежелательное внимание. Он набрал в легкие воздух и выдохнул, ощутив полное спокойствие и концентрацию. Поле зрения сузилось, сфокусировавшись на цели, и он мягко нажал спусковой крючок. Отдача, которой он ожидал, пришлась в ключицу, и через доли секунды пуля «Ремингтон Кор-Локт» разнесла женщине череп. Она безмолвно упала как подкошенная. Точное попадание.

Вылетевшая гильза дымилась на влажной земле. Он поднял ее и положил в боковой карман куртки. После пребывания в лежачем положении на холоде у него чуть затекли колени. Несколькими движениями он разобрал оружие, уложил его в спортивную сумку, сложил накидку и тоже запихнул ее в сумку. Убедившись, что поблизости никого нет, он вышел из кустов, пересек детскую площадку и отправился в направлении Визенбада, где припарковал машину. Когда он выехал с парковки и свернул налево на Хауптштрассе, было 9:13.

Тем временем…

У главного комиссара уголовной полиции Пии Кирххоф с четверга минувшей недели до 16 января 2013 года был отпуск. Целых четыре недели! В настоящем полноценном отпуске в последний раз она была почти четыре года тому назад: в 2009 году они с Кристофом путешествовали по Южной Африке. После этого им удавалось совершать лишь короткие поездки. Но на сей раз они собирались отправиться практически на другой конец света – в Эквадор, а оттуда на корабле на Галапагосские острова. Организатор эксклюзивных круизов часто приглашал Кристофа принять участие в подобных поездках в качестве руководителя туристической группы, и она впервые ехала с ним как его супруга.

Пия села на край кровати и стала задумчиво разглядывать тонкое золотое кольцо на своей руке. Служащий загса был несколько сбит с толку, когда Кристоф надел ей кольцо на левую руку, хотя она ему объяснила, что, в конце концов, сердце находится слева, и поэтому они решили носить обручальные кольца на левой руке. Но это было лишь отчасти правдой, так как их решение, кроме всего прочего, было связано с несколькими чисто прагматичными причинами. Во-первых, Пия в своем первом браке с Хеннингом носила обручальное кольцо на правой руке, как это принято в Германии. Правда, она не была чрезмерно суеверной и знала, что крах этого брака не имел к этому никакого отношения, но она не хотела без необходимости бросать вызов судьбе. Во-вторых, – и это являлось главной причиной ее решения, – было очень больно, когда при приветствии ей сильно пожимали руку и едва не расплющивали пальцы ее же кольцом.

В пятницу они с Кристофом тайно и тихо расписались в ЗАГСе Хёхста в Садовом павильоне дворца Болонгаро?[2 - Дворец в стилле барокко конца XVIII века.]. Без друзей, членов семьи и свидетелей, не сообщив никому. Только после возвращения из Южной Америки они объявят об этом и потом, следующим летом, устроят грандиозный праздник в Биркенхофе.

Пия оторвала взгляд от кольца и продолжила по возможности компактно укладывать разложенные стопками на кровати вещи в два чемодана. Толстые свитера и куртки им не понадобятся. Вместо этого побольше летней одежды. Футболки, шорты, купальники. Она была рада тому, что может сбежать от зимы и рождественских праздников, которые не особенно любила, и позагорать на палубе круизного корабля, почитать и просто полентяйничать в полной мере. Кристоф, правда, будет довольно занят, но ему тоже полагается свободное время, да и ночи будут принадлежать им одним. Может быть, она пошлет открытки родителям, сестре и брату
Страница 2 из 32

– да, прежде всего ему и его заносчивой жене – и сообщит, что вышла замуж. У нее в ушах все еще звучал неодобрительный комментарий ее невестки Сильвии, когда та узнала о ее разводе с Хеннингом. «Женщину за тридцать скорее убьет ударом молнии, чем она найдет нового мужа», – предрекла она.

И в самом деле, однажды июньским утром шесть лет тому назад Пию сразил удар молнии в вольере для слонов Опель-зоопарка. Там она впервые встретилась с доктором Кристофом Зандером, директором этого учреждения, и они влюбились друг в друга с первого взгляда. Четыре года они жили вместе в поместье Биркенхоф в Унтерлидербахе и довольно скоро пришли к заключению, что хотели бы прожить так до конца жизни.

Внизу раздались трели мобильного телефона, лежавшего на кухонном столе. Пия сбежала по лестнице вниз, вошла в кухню и перед тем, как ответить, посмотрела на дисплей.

– Я в отпуске, – сказала она. – Считай, что уже уехала.

– «Считай» – это довольно неопределенно, – ответил Оливер фон Боденштайн, ее шеф, у которого иногда проявлялась раздражающая окружающих привычка тщательно подбирать слова. – Мне действительно очень жаль, что я тебя побеспокоил, но у меня проблема.

– Что случилось?

– У нас труп. Совсем недалеко от тебя, – продолжал Боденштайн. – У меня сейчас срочное дело, Джем в отъезде, а Катрин заболела. Может, ты могла бы быстро подъехать туда и уладить формальности? Крёгер и его команда уже выехали. Как только я здесь закончу, сразу приеду и сменю тебя.

Пия быстро прокрутила в голове весь перечень дел. Она укладывалась в свой график. Все, что касалось ее трехнедельного отсутствия, она уже организовала. Уложить чемоданы было делом получаса. Боденштайн не обратился бы к ней, если бы действительно срочно не нуждался в ее помощи. На пару часов она могла бы отлучиться без ущерба для себя.

– О’кей, – ответила она. – Куда ехать?

– Спасибо, Пия, очень выручила. – В голосе Боденштайна она уловила нотку облегчения. – В Нидерхёхстштадт. Там лучше всего с Хауптштрассе свернуть в Штайнбах. Примерно метров через восемьсот вправо уходит полевая дорога. Езжай по ней. Коллеги уже на месте.

– Все ясно. – Пия выключила телефон, сняла с пальца обручальное кольцо и положила его в ящик кухонного стола. – «Увидимся позже».

Часто Пия не имела ни малейшего представления, что ждет ее на месте обнаружения трупа. Дежурный комиссар полицейского участка проинформировал ее о теле женщины в Нидерхёхстштадте, когда Пия сообщила, что едет. Вскоре после выезда из населенного пункта она свернула направо на асфальтированную полевую дорогу и еще издалека увидела несколько патрульных автомобилей и аварийно-спасательную машину. Подъехав ближе, она узнала голубой автобус марки «Фольксваген», принадлежащий экспертному отделу. Рядом стояла пара гражданских авто. Пия припарковалась на небольшом участке, покрытом травой, перед зарослями кустарника, взяла с заднего сиденья свой бежевый пуховик и вышла из машины.

– Доброе утро, фрау Кирххоф, – поприветствовал ее молодой коллега из Службы охраны порядка, стоявший у ограждения. – Вниз по дороге. За кустами – направо.

– Доброе утро и спасибо, – ответила Пия и пошла по дороге, которую ей указали. Кусты в открытом поле образовывали густые заросли. Пия повернула за угол и сразу наткнулась на главного комиссара уголовной полиции Кристиана Крёгера, шефа экспертного отдела из 11-го Комиссариата Хофхайма.

– Пия! – воскликнул с удивлением Крёгер. – Что ты здесь делаешь? У тебя ведь…

– …отпуск, – перебила она его с улыбкой. – Оливер попросил меня начать здесь работу. Он сейчас приедет, и тогда я свободна. Что у нас здесь?

– Неприятная история, – ответил Крёгер. – Убита женщина. Выстрелом в голову. Средь бела дня и менее чем в километре от полицейского участка в Эшборне.

– Когда это случилось? – поинтересовалась Пия.

– Известно довольно точно – около девяти утра, – сказал Крёгер. – Один велосипедист видел, как она упала. На ровном месте. Выстрела он не слышал. Но судмедэксперт считает, что в нее стреляли с некоторого расстояния.

– Разве Хеннинг уже здесь? Я не видела его автомобиль.

– Нет, к счастью, приехал другой. С тех пор как твой экс-супруг стал шефом, у него больше нет времени для выездов. – Крёгер ухмыльнулся. – О чем я не очень сожалею.

Он питал глубокую неприязнь к Хеннингу Кирххофу, тот отвечал взаимностью, и зачастую оба вели себя как две капризные примадонны, что, однако, не мешало им добросовестно выполнять свою работу. Исключительно поэтому все коллеги в течение многих лет терпели их ребячливый спор о компетентности, а их словесные дуэли на месте преступления уже давно стали легендой.

После ухода на пенсию Томаса Кронлаге минувшим летом Хеннинг стал директором Института судебной медицины. Вообще-то Университет хотел объявить конкурс для сторонних соискателей, но квалификация Хеннинга в области судебно-медицинской антропологии была настолько высока, что его назначили на руководящий пост, чтобы не потерять.

– Как зовут нового судмедэксперта? – спросила Пия.

– Извини, не помню, – пробормотал Крёгер.

Мужчина в белом комбинезоне, сидевший на корточках возле трупа, откинул капюшон и поднялся. «Не молод», – констатировала Пия. Бритый наголо череп и густые усы мешали определить его возраст. Лысина всегда делает мужчину старше своих лет.

– Доктор Фредерик Леммер. – Судмедэксперт снял перчатку с правой руки и протянул ее Пии. – Рад с вами познакомиться.

– Взаимно, – ответила Пия, пожимая ему руку. – Пия Кирххоф из К?11 Хофхайма.

Место обнаружения трупа было неподходящей площадкой для вежливой беседы, поэтому Пия ограничилась коротким знакомством. Она внутренне приготовилась к зрелищу, которое ее ожидало, и подошла к трупу ближе. Розовая шерстяная шапочка и светлые волосы убитой образовывали сюрреалистические цветные пятна на сером асфальте, в коричневой грязи и темной луже крови.

– «Список Шиндлера», – пробормотала Пия.

– Простите… – переспросил доктор Леммер в некотором замешательстве.

– Я имею в виду фильм с участием Лиама Нисона и Бена Кингсли, – объяснила Пия.

Судмедэксперт сразу понял, что она имела в виду, и улыбнулся.

– Верно. Выглядит примерно так же. Фильм черно-белый, только пальто у девочки красное?[3 - В одной из сцен фильма Стивена Спилберга «Список Шиндлера» главный герой замечает во время ликвидации краковского гетто девочку в красном пальто, специально выделенном в нецветном кадре; впоследствии эта же девочка обнаруживается мертвой. По словам режиссера, таким образом он хотел показать, насколько для всех очевидны были преступления нацистов, и тем не менее те спокойно продолжали их совершать.].

– У меня хорошая зрительная память. И мне всегда важно первое впечатление на месте преступления, – сказала Пия. Она натянула перчатки и опустилась на корточки. Леммер пристроился рядом. За долгие годы работы в К?11 Пия научилась внутренне дистанцироваться. Только так можно было вынести ужасающую картину, которую являли собой жестоко изувеченные и обезображенные трупы.

– Пуля попала в левый висок. – Доктор Леммер указал на аккуратное отверстие в голове погибшей. – При выходе она разнесла почти всю правую
Страница 3 из 32

половину черепа. Это типично для экспансивных пуль?[4 - Пули, наносящие более существенные поверждения благодаря своему свойству увеличивать диаметр при попадании в мягкие ткани.] крупного калибра. Что касается орудия убийства, то, по моему мнению, это была винтовка, а выстрел произведен с большого расстояния.

– И поскольку речь вряд ли может идти о несчастном случае во время охоты, ведь в этих местах не охотятся, я бы исходил из того, что это – прицельный выстрел, – добавил Крёгер, стоящий поодаль.

Пия кивнула, задумчиво рассматривая то, что осталось от лица погибшей. Почему женщину в возрасте от шестидесяти до семидесяти лет убили на виду у всех? Была ли она случайной жертвой, просто оказавшейся в роковое время в роковом месте?

Несколько человек из команды Крёгера в белых комбинезонах ползали с металлоискателем в зарослях и по примыкающему к ним лугу в поисках гильзы, другие фотографировали и делали замеры с помощью специального электронного прибора, чтобы определить, откуда произведен выстрел.

– Известно, кто она? – Пия встала и посмотрела на Крёгера.

– Нет, у нее ничего при себе не было, кроме связки ключей. Ни портмоне, ни мобильного телефона, – ответил тот. – Хочешь поговорить со свидетелем? Он сидит в аварийно-спасательной машине.

– Сейчас. – Пия огляделась вокруг и наморщила лоб. Пустые пашни и луга. Вдали на бледном зимнем солнце, которое пробивалось через плотный слой облаков, поблескивала телевизионная башня и проступал силуэт Франкфурта. Метрах в сорока протекал ручей в обрамлении высоких деревьев. Через голые ветви она увидела детскую площадку, а за ней первые дома Нидерхёхстштадта – городского квартала Эшборна. Через луга и поля тянулись асфальтированные дороги, вдоль которых стояли уличные фонари. Зона отдыха, напоминающая парк, идеальная для велосипедных прогулок, джоггинга, пеших прогулок и…

– А где собака? – неожиданно спросила Пия.

– Какая собака? – с удивлением переспросили Крёгер и доктор Леммер.

– Это ведь собачий поводок. – Пия нагнулась и указала на темно-коричневый, уже достаточно изношенный кожаный ремешок, который обвивал плечо и верхнюю часть туловища женщины. – Она здесь гуляла с собакой. И поскольку мы не нашли у нее ключа от автомобиля, вероятно, она жила где-то поблизости.

*?*?*

– Я так рада, что у меня три недели отпуска. – Каролина Альбрехт удовлетворенно вздохнула и вытянула ноги. Она сидела за столом в столовой в доме своих родителей. Перед ней стояла чашка ее любимого чая, ванильного ройбуша. Она чувствовала, как стресс минувших недель и месяцев постепенно уходит, уступая место чувству глубокого покоя.

– Мы с Гретой уютно устроимся дома или просто посидим у тебя и полакомимся твоим печеньем.

– Мы вам всегда рады. – Мать улыбнулась ей, глядя на дочь поверх очков для чтения. – А может быть, вам съездить куда-нибудь в теплые края?

– Ах, мама, мне кажется, в этом году я летала больше, чем Карстен, а он все-таки пилот! – усмехнулась Каролина и сделала глоток чая. Но веселость ее была напускной.

Уже восемь лет она являлась исполнительным контрагентом в международной компании по управленческому консалтингу и занималась реструктуризацией и интернационализацией предприятий, а два года тому назад ей поручили возглавить консалтинг по менеджменту. С тех пор она практически жила в отелях, самолетах и vip-зонах аэропортов. Каролина относилась к очень небольшому числу женщин с таким кругом обязанностей и зарабатывала такие бешеные деньги, что ей это казалось почти аморальным. Грета пребывала в интернате, ее брак разрушился, а все приятельские отношения из-за невозможности их поддерживать постепенно сошли на нет. Работа всегда имела для нее наивысший приоритет. Еще при сдаче экзаменов на аттестат зрелости, которые в среднем были выдержаны на «отлично», она хотела стать лучшей. Элитные университеты в Германии и США она также закончила с отличием, после чего сделала стремительную карьеру.

Вот уже пару месяцев она чувствовала себя обессиленной и опустошенной, и вместе с усталостью пришли сомнения относительно смысла ее работы. Действительно ли то, что она делает, безумно важно? Важнее, чем возможность проводить время с дочкой и наслаждаться жизнью? Ей сорок три, а она еще не жила по-настоящему. Уже двадцать лет она бегала с одной деловой встречи на другую, жила на чемоданах и общалась с людьми, которые для нее ничего не значили и к которым она была совершенно равнодушна. Грета комфортно чувствовала себя в новой семье Карстена, она рада была тому, что у нее появились брат и сестра, собака и другая мать, которая была ей ближе, чем родная! Каролина рисковала потерять дочь и сама была в этом виновата, потому что сама сделала все так, чтобы оказаться ненужной в ее жизни.

– Но ведь твоя работа доставляет тебе удовольствие, правда?

Голос матери прервал размышления Каролины.

– Я уже не уверена, – ответила она и поставила чашку на стол. – Поэтому в следующем году я беру тайм-аут. Я хочу больше времени проводить с Гретой. И, может быть, продам дом.

– Да что ты! – Маргарет Рудольф подняла брови, но, кажется, большого потрясения не испытала. – Почему же?

– Он слишком большой, – ответила Каролина. – Я подберу нам с Гретой что-нибудь поменьше и поуютнее. Примерно как этот.

Она сама захотела иметь такой дом, какой у нее сейчас был: стильный, роскошный и энергоэффективный. Четыреста квадратных метров жилой площади, с полами из фактурного бетона и со всеми мыслимыми атрибутами комфорта. Но по-настоящему родным он для нее так и не стал, и в глубине души она тосковала по старой, уютной вилле своих родителей, где выросла, – со скрипучими деревянными лестницами, высокими потолками, отколовшейся плиткой в кухне с узором в шашечку, комнатами с эркерами и со старомодными ваннами.

– За это стоит выпить, – предложила мать. – Как ты на это смотришь?

– Конечно, у меня все-таки отпуск. – Каролина улыбнулась. – У тебя есть что-нибудь в холодильнике?

– Разумеется. Даже шампанское. – Мать подмигнула ей.

Некоторое время спустя они сидели друг напротив друга и пили за Рождество и за решение Каролины внести кардинальные изменения в свою жизнь.

– Знаешь, мама, – сказала она, – я была слишком зависима и всеми силами пыталась соответствовать идеальному образу, который все видели во мне: дисциплинированная, разумная, чрезмерно организованная. От этого я жила в постоянном стрессе, потому что все делала не по истинному убеждению, а только потому, что от меня этого ожидали.

– Теперь ты освободилась, – констатировала мать.

– Да. Да, это правда. – Каролина взяла руки матери в свои. – Я опять могу дышать и спать, мама! У меня такое ощущение, будто я несколько лет жила под водой и вдруг вынырнула, чтобы только увидеть, как прекрасен мир! Работа и деньги – это еще не все в жизни.

– Да, Каролиночка, это правда. – Маргарет Рудольф улыбнулась, но ее улыбка была печальной. – Твой отец, к сожалению, никогда этого не поймет. Может быть, это произойдет только тогда, когда он однажды выйдет на пенсию.

Каролина в этом сомневалась.

– Знаешь что, мама? Мы пойдем вместе по магазинам, – сказала она решительно. – А в сочельник будем вместе готовить, как раньше.

Мать
Страница 4 из 32

растроганно улыбнулась и кивнула.

– Давай. А завтра вечером вы придете с Гретой делать печенье. Чтобы было чем полакомиться, раз вы будете на Рождество здесь.

*?*?*

Оливер фон Боденштайн появился на месте преступления спустя полчаса.

– Спасибо, что выручила, – сказал он Пии. – Теперь я продолжу.

– У меня сегодня все равно нет никаких дел, – ответила она. – Если хочешь, я останусь.

– Я не выбивал из тебя это предложение.

Он усмехнулся, и у Пии промелькнула мысль о том, как резко изменился в последние два года ее шеф. После того как распался его брак, он из-за этого часто отвлекался и не мог сконцентрироваться, а теперь к нему вернулась его независимость и прозорливость, при этом по отношению к себе он стал более великодушен. Если раньше Пия относилась к той категории людей, которые любят строить отчаянные предположения и энергично форсировать дела, в то время как он строго придерживался правил и законов и притормаживал ее действия, то сейчас ей иногда казалось, что они поменялись ролями.

Только тот, кто пережил потерю и справился с этим, в состоянии развиваться и меняться. Пия где-то прочла эту фразу, и она была верной не только в отношении ее шефа, но и ее самой. В отношениях двоих можно долго обманываться, закрывать глаза на реальность и делать вид, что все в полном порядке. Но неотвратимо приходит день, когда иллюзии лопаются, как мыльный пузырь, и перед тобой встает выбор: уйти или остаться, только пережить или действительно жить дальше.

– Ты уже разговаривала со свидетелем? – спросил Боденштайн.

– Да, – ответила Пия и набросила капюшон. Ветер был ледяной. – Он ехал на велосипеде из Эшборна по Дёрнвег – так называется эта перемычка между городскими кварталами – в направлении Нидерхёхстштадта. Примерно на высоте вон той опоры линии электропередач он увидел, что женщина упала. Он подумал, что у нее инфаркт или что-то в этом роде, и поехал к ней. Выстрела он не слышал.

– Нам уже известно что-нибудь о личности убитой?

– Нет. Но я думаю, что она жила где-то поблизости, потому что гуляла с собакой и при ней не было ключей от автомобиля.

Они отошли чуть в сторону, чтобы дать дорогу машине для перевозки трупов.

– Мы нашли и пулю, – продолжала Пия, – правда, довольно деформированную, но, несомненно, винтовочную. Доктор Леммер считает, что это экспансивная пуля. Такой вид используют охотники и полицейские из-за их высокой поражающей способности. В армии они, правда, запрещены Гаагскими конвенциями о законах и обычаях сухопутной войны.

– Это все тебе втолковал доктор Леммер? – спросил Боденштайн со слегка ироничной ноткой в голосе. – И кто он вообще такой?

– Нет, представь себе, я знала это и раньше, – ответила Пия язвительно. – Доктор Фредерик Леммер – это новый судмедэксперт.

Раздался свист. Пия и Боденштайн обернулись и увидели внизу, у ручья Крёгера, жестикулирующего обеими руками.

– Кристиан что-то обнаружил, – сказала Пия. – Пошли!

Вскоре они перешли по деревянному мосту и оказались на нижней части детской площадки. Качели, балансиры, разноцветные снаряды для лазания, канатная дорога-тарзанка, песочницы и приспособления для игр с водой занимали большое пространство выше Вестербаха.

– Сюда! – крикнул Крёгер взволнованно, как и всегда, когда что-то находил. – Должно быть, он лежал здесь, в этих кустах! Трава еще примята, а там… посмотрите… след от сошки. Правда, немного стертый, но определяется четко.

Пия должна была признать, что она вообще ничего не видит, кроме мокрых клочков травы, старой листвы и влажной земли.

– Ты считаешь, что преступник лежал здесь и подкарауливал жертву? – предположил Боденштайн.

– Да. Точно. – Крёгер энергично закивал. – Я, конечно, не могу вам сказать, имел ли он целью именно эту женщину или просто хотел кого-то застрелить, но одно я знаю точно: этот тип не дилетант, который просто так палит по местности. Он поджидал здесь свою жертву, использовал глушитель и серьезные патроны…

– Экспансивную пулю, – бросил небрежно Боденштайн и подмигнул Пии.

– Верно! Я вижу, тебя уже проинформировали, – сказал Крёгер, раздражаясь тем, что его перебили.

– Так что я думаю, он лежал здесь, вероятно, в «гилли».

– В чем? – спросил Боденштайн.

– Боже мой, Оливер, ты опять строишь из себя тугодума! – разволновался Крёгер. – «Гилли» – это маскхалат, которым пользуются охотники или снайперы, потому что он скрывает формы человеческого тела и стрелок сливается с окружающей средой. Но это неважно. В любом случае здесь лежал кто-то с оружием, которое было смонтировано на двуногой сошке, чтобы удобнее было целиться. Остальное вы раскопаете. Так, а сейчас позаботьтесь лучше о том, чтобы люди дали нам спокойно поработать.

Он резко повернулся и удалился.

– Он решил, что ты его дурачишь, – сказала Пия своему шефу.

– Но я в самом деле не знал, что такое «гилли»! – стал оправдываться Боденштайн. – Сейчас, когда он все объяснил, мне кажется, что я когда-то об этом слышал, но до этого точно не знал.

– Короче говоря, у тебя это вылетело из головы, – помогла ему Пия.

– Ты опять ухватила самую суть.

У Боденштайна зазвонил мобильный телефон.

– Я займусь. – Пия указала кивком головы на толпу людей, которая образовалась на дороге и продолжала увеличиваться. Некоторые даже подняли вверх свои мобильники и фотографировали, хотя ничего не было видно, кроме красно-белой оградительной ленты и криминалистов. Другие просто наблюдали за происходящим и переговаривались, движимые извечной тягой человека к чему-то страшному. Пию не переставало поражать, какую притягательную силу вызывала у людей насильственная смерть человека.

Она направилась к коллеге, который как раз сдерживал порыв двух мамаш с маленькими детьми, пытавшихся пройти на детскую площадку.

– Мы каждую среду утром приезжаем сюда, – пожаловалась одна из них. – Дети ждут всю неделю!

Коллега, облаченный в форму, скорчил нервную гримасу.

– Через пару часов сможете пройти, – сказал он, – но сейчас площадка закрыта.

– Почему? И что с мостом? Почему и он перекрыт? – вмешалась вторая мамаша. – Как нам пройти через ручей?

– Идите в сторону бассейна. Там, внизу, есть еще один мост, – посоветовал полицейский.

– Просто безобразие! – возмутилась мать номер один, а вторая разразилась гневом, говоря что-то о полицейском государстве и свободе передвижения.

– Коллега, – сказала Пия, – продлите, пожалуйста, заграждение до перекрестка и выше, до улицы. Если будут проблемы, вызывайте подкрепление.

Воинственно настроенная мамаша, воспользовавшись тем, что полицейский отвлекся, провезла коляску под сигнальной лентой.

– Стоп! – сказала Пия и встала у нее на пути. – Покиньте, пожалуйста, заградительную зону.

– Почему? – Глаза женщины блестели, и она агрессивно двигала подбородком. – Кому это помешает, если наши дети поиграют в песке?

– Это помешает нашей работе, – ответила холодно Пия. – По-хорошему прошу уйти.

– Мы здесь, в Германии, имеем право на свободу передвижения! – причитала мамаша. – Посмотрите, что вы устроили! Дети совершенно перепуганы, потому что полиция не пускает их на детскую площадку! Где же вам это понять!

Пия попыталась объяснить ей, что она сама своим неразумным
Страница 5 из 32

поведением усугубила ситуацию, которая значительно больше испугала детей, нежели красно-белая сигнальная лента, но у нее не было на это времени, к тому же это было бесполезно.

– Прошу в последний раз, – сказала она с нажимом, – покиньте заградительную зону! Если вы этого не сделаете, вы будете препятствовать следственным мероприятиям. Тогда мы запишем ваши персональные данные и заявим на вас. Я думаю, вы не хотите служить дурным примером детям, не так ли?

– Мы каждую среду специально приезжаем сюда из Кронберга, и нате вам! – Женщина сверкнула глазами и злобно фыркнула, когда та не отреагировала на ее фразу, потом, громко ругаясь, направилась назад. – Мы будем жаловаться! У моего мужа есть серьезные связи в Министерстве внутренних дел!

Женщина из тех, за кем всегда должно остаться последнее слово. Пия предоставила ей такую возможность и в глубине души пожалела ее мужа.

– Непостижимо, – сказал полицейский, стоящий рядом с Пией, и покачал головой. – Да, с людьми становится все сложнее. Они полагают, что у них есть только права! Слово «тактичность» стало чуждым понятием.

Боденштайн ждал чуть поодаль. Пия оставила любопытствующую толпу на своих коллег и направилась к шефу. Они прошли по детской площадке. У них под ногами раздавался чавкающий звук сырого газона.

– Будем звонить в каждую дверь и спрашивать, не знает ли кто светловолосую женщину с собакой, – сказал Боденштайн. – Если вообще кто-то еще дома и не все жители стоят там внизу и ротозейничают.

Они начали с первого дома расположенных цепочкой стандартных таунхаусов. Прежде чем Боденштайн нажал на звонок, Пия заметила темно-коричневого лабрадора, который испуганно сидел на противоположной стороне улицы между двумя припаркованными автомобилями.

– Я уверена, что это собака погибшей, – сказала Пия. – Может быть, мне удастся его поймать.

Она медленно подошла к собаке, присела на корточки и протянула руку. Собака была уже немолодой, это выдавала ее седая морда. И посторонних она к себе, видимо, не особенно подпускала. Пес вскочил, пробежал за машиной через кусты и помчался в сторону соседней улицы. Боденштайн и Пия последовали за ним, но когда они завернули за угол, собаки уже нигде не было.

– Я сейчас позвоню просто в первую попавшуюся дверь, – сказал Боденштайн и открыл садовую калитку первого дома. Здесь никого не было. Во втором доме тоже никто не ответил, и только в третьем доме им повезло.

Входная дверь чуть приоткрылась, и в щели, ограниченной дверной цепочкой, появилась недоверчивая физиономия пожилой женщины.

– Что вам угодно?

– Мы из уголовной полиции. – Пия, которую вместе с Боденштайном часто принимали за членов секты «Свидетели Иеговы» или за ненавистных распространителей различных товаров, показала свое удостоверение. Из глубины дома послышался мужской голос, и женщина обернулась.

– Полиция! – крикнула она, затем закрыла дверь, сняла цепочку и широко открыла дверь.

– Вы случайно не знаете, есть ли здесь, на вашей улице, у кого-нибудь довольно старый темно-коричневый лабрадор? – спросила Пия.

Позади женщины появился седовласый мужчина в вязаном жакете и тапочках.

– Это, должно быть, Топси Ренаты, – сказала женщина. – А почему это вас интересует? Что-нибудь случилось?

– А вы знаете фамилию Ренаты и где она живет? – Боденштайн пропустил вопрос мимо ушей.

– Ну конечно. Фамилия Ренаты – Роледер, – ответила женщина четко. – Надеюсь, что с Топси ничего не случилось, иначе это разорвало бы Ренате сердце!

– Она живет в сорок четвертом доме, – добавил мужчина. – Вверх по улице. Желтый дом с белой скамейкой в палисаднике.

– Вообще-то это дом ее мужа. – Женщина понизила голос до конфиденциального шепота. Ее глаза блестели. – Но когда он ее оставил – тогда, семь лет назад, за три дня до Рождества, – ее мать переехала к ней.

– Полиции это совсем неинтересно знать, – остановил мужчина свою словоохотливую супругу. – Роледерам принадлежит цветочный магазин на Унтерортштрассе, внизу поселка. Но Ингеборг наверняка дома. Обычно она ходит в это время гулять с собакой.

– Спасибо за информацию, – поблагодарил вежливо Боденштайн. – Вы нам очень помогли. Я был бы очень признателен, если бы вы не стали сразу звонить в цветочный магазин.

– Разумеется, нет, – уверила его женщина с легким возмущением в голосе. – Мы не в таких близких отношениях с Ренатой.

Боденштайн и Пия простились с пожилой парой и направились вверх по улице. Дом номер 44 был типовым таунхаусом, который выделялся в цепочке стандартных домов своим радостным солнечным цветом. Под навесом для автомобилей из светлого дерева стоял старый, но ухоженный «Опель». Маленький палисадник был тщательно подготовлен к зиме. Часть растений были укрыты джутовыми мешками для защиты от снега и холода. На одном из кустов висели рождественские шары, а самшит обвивала гирлянда. Перед входной дверью, на которой висел украшенный венок из еловых веток, сидел дрожащий Топси и напрасно ждал, что ему откроют дверь.

*?*?*

Зазвонил дверной колокольчик, и когда они вошли в магазин, где над витринами висела старомодная вывеска с надписью «Цветы – Роледер – 50 лет на рынке», в лицо им ударил теплый влажный воздух и резкий запах цветов и еловых веток.

В помещении с запотевшими окнами было полно народа. Люди, цветы и всевозможные безделушки в открытых витринах, на деревянных полках и в корзинках. За длинным прилавком стояли три женщины и перевязывали букеты цветов.

Боденштайну, у которого запах в цветочных лавках неизменно ассоциировался с траурными залами на кладбищах, стоило немалых усилий, чтобы не развернуться и не уйти. Цветы в садах и на лугах были прекрасны, но срезанные, в вазах он не переносил, от одного их вида и запаха к горлу подступала тошнота.

Он прошел мимо очереди покупателей, несмотря на протест пожилой женщины, которая, держа в руках крошечную рождественскую звезду, ждала, когда ее обслужит продавец.

– Почему без очереди, молодой человек?! – высказала свое недовольство дама дрожащим голосом и нанесла ему достаточно уверенный удар своей тростью.

– Благодарю за молодого человека, – сухо ответил Боденштайн, который в такие дни, как этот, чувствовал себя особенно старым. Обязанность сообщать о насильственной смерти родственника даже спустя двадцать пять лет службы в уголовной полиции была для него столь же тяжела, как и в первый раз.

– Мне девяносто шесть лет! – сказала старая дама с налетом гордости. – По сравнению со мной вы все молодые кузнечики!

– Тогда проходите вперед. – Боденштайн сделал шаг в сторону и стал терпеливо ждать, пока будет упакована и оплачена рождественская звезда. Пия, рассматривая все вокруг, стояла рядом.

– Что желаете? – На него с дружеской улыбкой смотрела пышнотелая блондинка со слишком ярко накрашенными глазами и потрескавшимися от работы с цветами и водой руками.

– Добрый день. Моя фамилия Боденштайн. Я из уголовной полиции Хофхайма. Моя коллега Пия Кирххоф, – ответил он. – Мы бы хотели поговорить с Ренатой Роледер.

– Это я. Слушаю вас. – Улыбка исчезла с лица, и у Боденштайна в голове невольно мелькнула мысль, что она теперь не скоро улыбнется вновь.

Колокольчик на двери возвестил о появлении
Страница 6 из 32

новых клиентов. Фрау Роледер не удостоила их приветствием. Ее взгляд был прикован к лицу Боденштайна, и, казалось, она предполагала, что случилась беда, которая изменит ее жизнь.

– Что-нибудь… что-нибудь случилось? – прошептала она.

– Мы не могли бы поговорить где-нибудь в другом месте?

– Да… конечно. Пойдемте. – Она остановила узкую деревянную качающуюся дверь в конце прилавка, Боденштайн и Пия прошли через нее и последовали за женщиной в маленький, битком набитый всякой всячиной кабинет в конце коридора.

– Я боюсь, мы принесли дурные вести, – начал Боденштайн. – Сегодня около девяти часов утра в поле между Эшборном и Нидерхёхстштадтом был обнаружен труп женщины. У нее были светлые волосы, она была одета в куртку оливкового цвета, а на голове – розовая шапочка…

Рената стала белой как мел, на ее лице отразилась вся невероятность произошедшего. Она не издала ни звука и просто стояла, опустив руки. Ее кисти сжимались в кулаки и вновь разжимались.

– При женщине был собачий поводок, – продолжал Боденштайн.

Рената Роледер отступила назад и тяжело опустилась на стул. С сомнениями в случившемся пришло внутреннее сопротивление – этого не может быть, это наверняка какая-то ошибка!

– После прогулки с Топси она собиралась прийти в магазин, чтобы помочь мне. Перед Рождеством всегда полно работы. Я все хотела ей позвонить, но никак не получалось, – пробормотала она беззвучно. – У матери есть шерстяная шапочка розового цвета. Я подарила ее ей три года тому назад на Рождество вместе с розовым шарфом. А для прогулок с собакой она всегда надевала свою старую, лягушачьего цвета куртку – это отвратительное, вонючее старье…

Ее глаза наполнились слезами. С окончательным осознанием свершившегося факта наступил шок.

Боденштайн и Пия быстро переглянулись. Розовая шапочка, лабрадор, оливкового цвета куртка. Не оставалось никаких сомнений, что убитой была Ингеборг Роледер.

– Что случилось? У нее… инфаркт? – прошептала Рената Роледер и опять посмотрела на Боденштайна. Слезы бежали у нее по щекам, смешиваясь с черными тенями и тушью для ресниц. – Я должна пойти туда! Мне надо ее увидеть!

Она неожиданно вскочила, схватила с письменного стола мобильный телефон и ключи от машины и сорвала с вешалки, стоявшей рядом с дверью, куртку.

– Фрау Роледер, подождите! – Боденштайн мягко взял дрожавшую женщину за плечи, удерживая ее. – Мы отвезем вас домой. Вы не можете сейчас увидеть вашу мать.

– Почему? Может быть, она еще жива, только… только без сознания или… или в коме!

– Я сожалею, фрау Роледер. Вашу мать застрелили.

– Застрелили? Маму застрелили? – прошептала она растерянно. – Но этого ведь не может быть! Кто мог такое сделать? Она была самым приветливым и самым отзывчивым человеком на свете!

Рената Роледер пошатнулась и опустилась на колени. Боденштайн едва успел усадить ее на стул, прежде чем она упала. Она пристально посмотрела на него, и тут раздался страшный, пронзительный и отчаянный крик, который еще долго стоял в ушах Боденштайна.

*?*?*

Состав собравшихся в переговорной комнате К?11 был традиционным. Боденштайн и Пия сидели с одной стороны овального стола, доктор Николя Энгель – во главе, а Кай Остерманн устроился на противоположной стороне, чтобы никого не заражать своими бациллами. Он беспрерывно шмыгал носом, чихал, в общем, пребывал в состоянии, которое вызывало искреннее сочувствие. За окнами уже стемнело, когда Боденштайн закончил свое сообщение и замолчал.

– Нам придется обратиться к общественности, – размышляла вслух Николя Энгель. – Может быть, кто-то видел, как стрелок шел с детской площадки. Благодаря свидетелю у нас есть совершенно конкретные временные рамки.

– Я считаю, что это хорошая идея, но в данный момент у нас большая нехватка сотрудников, – вмешался Боденштайн. – Пия вообще-то в отпуске и согласилась нам помочь только сегодня. Если мы еще дополнительно подключим «горячую линию», я могу вообще остаться один.

– Что ты можешь предложить вместо этого? – Николя Энгель подняла тонкие выщипанные брови.

– Мы пока не знаем, была ли Ингеборг Роледер застрелена намеренно или стала случайной жертвой, – ответил Боденштайн. – Нам надо как можно больше узнать о круге ее общения, прежде чем обращаться к общественности. Со слов дочери жертвы, служащей цветочного магазина и нескольких соседей, убитая представляется во всех отношениях милой дамой, и, похоже, у нее не было врагов. Личный мотив преступления в настоящий момент неизвестен.

– Как в деле Веры Кальтензее. С ней было точно так же, – напомнила Пия. – Сначала нам тоже показалось, что она пользуется всеобщей любовью и уважением и, вне всякого сомнения, является почтенной дамой.

– И все же их нельзя сравнивать, – возразил Боденштайн.

– Почему же? – пожала плечами Пия. – В семьдесят лет у человека за плечами долгая жизнь, за время которой многое может случиться.

– Я мог бы поискать в Интернете сведения о жертве, – сказал хриплым голосом Остерманн.

– Это само собой, – кивнул Боденштайн. – Может быть, исследование пули даст нам информацию об орудии убийства.

– Хорошо. – Николя Энгель поднялась. – Пожалуйста, держи меня в курсе происходящего, Оливер.

– Непременно.

– Желаю успеха. – Она направилась к двери, но еще раз обернулась: – Спасибо за помощь сегодня, фрау Кирххоф. Хорошего отпуска и счастливого Рождества.

– Спасибо, и вам, – ответила Пия.

Остерманн отодвинул стул и, кашляя, шатающейся походкой пошел в свой кабинет. Пия последовала за ним. На его письменном столе лежала масса медикаментов, стоял чайник-термос с чаем и упаковка бумажных платков «Клинекс».

– Так сильно я давно не простужался, – простонал Остерманн. – Если бы не это убийство, я бы завтра точно остался дома. Ты лучше иди, Пия, пока я тебя не заразил. А то будешь чихать и кашлять на своем круизном лайнере.

– Кай, дружище, меня мучают угрызения совести из-за того, что я оставляю тебя здесь одного, – сказала Пия.

– Ах, ерунда. – Остерманн чихнул и высморкался в бумажный носовой платок. – Я бы вообще не испытывал никаких угрызений совести, если бы у меня был отпуск, а ты бы сидела здесь полуживая.

– Спасибо. Ты всегда так любезен. – Пия перебросила через плечо свой маленький кожаный рюкзак и усмехнулась. – Тогда желаю тебе скорейшего выздоровления и счастливого Рождества! Чао, коллега!

– Передавай от меня привет солнцу на экваторе! – Кай Остерманн махнул ей рукой и опять чихнул. – А теперь исчезни, наконец!

Четверг, 20 декабря 2012 года

Боденштайн плохо спал. Проворочавшись полчаса без сна с боку на бок, он решил встать, чтобы не разбудить Инку, которая, тихонько похрапывая, крепко спала рядом с ним. Он вышел из спальни, не включая свет, накинул поверх пижамы флисовый жакет и спустился вниз. В кухне он включил новехонькую полуавтоматическую кофемашину, которую подарил сам себе в качестве досрочного рождественского подарка, и поставил чашку под выпускное отверстие.

В отделе К?11 двое больных, Джем Алтунай и Пия в отпуске, и убийство, которое, судя по всему, скоро раскрыто не будет. Среди коллег свирепствовал грипп, так что едва ли стоило рассчитывать на подкрепление из других комиссариатов.

Загромыхало
Страница 7 из 32

размольное устройство, и через некоторое время в чашку побежал кофе, распространяя дивный аромат. Боденштайн влез босыми ногами в сапоги с подкладкой из овчины и вышел на балкон. Он сделал глоток кофе – вкуснее он не пил никогда, – сел на диван ротангового плетения под выдававшейся далеко вперед крышей и закутался в один из шерстяных пледов, лежавших аккуратной стопкой в одном из кресел. Воздух был морозным и таким прозрачным, что Боденштайн невооруженным глазом различал габаритные огни приземляющегося в аэропорту самолета. Вид на Рейнско-Майнскую равнину Франкфурта, на промышленный парк Хёхста, вплоть до Франкфуртского аэропорта, всегда был потрясающим – днем и ночью, летом и зимой. Он любил сидеть здесь, на воздухе, погрузившись в свои мысли и устремив взор вдаль. Боденштайн еще ни разу не пожалел о покупке половины двухквартирного дома в Руппертсхайне – городском квартале Келькхайма. Это означало для него возвращение в нормальную жизнь, которая после расставания с Козимой четыре года назад с каждым днем разлеталась на все более мелкие осколки. Единственным, что оставалось постоянным в тот хаотичный период его жизни, была его работа, где ему пока удавалось удерживаться благодаря Пии, которая неоднократно спасала его. Из-за того, что не мог сконцентрироваться, он зачастую допускал серьезные промахи, которых впоследствии стыдился, но Пия ни разу не обмолвилась об этом ни единым словом и не делала попыток его скомпрометировать, чтобы заполучить должность руководителя К?11, которую он занимал. Без сомнений, она лучшая коллега из всех, что у него когда-либо были, и мысль о том, что он был вынужден вести расследование убийства старой дамы из Эшборна без нее, беспокоила его больше, чем он сам себе сначала в этом признавался.

Раздвижная дверь открылась. Он повернул голову и удивился, увидев свою старшую дочь Розали.

– Привет, старшенькая! Почему ты так рано встала?

– Мне что-то не спится, – ответила она. – Столько всяких мыслей в голове.

– Иди сюда. – Боденштайн чуть подвинулся в сторону. Она села рядом с ним. Довольно долго отец и дочь молча наслаждались панорамой, открывавшейся с балкона, и тишиной раннего зимнего утра. Он чувствовал, что ее что-то гнетет, но хотел подождать, пока она сама об этом заговорит. Ее решение – в двадцать четыре года работать су-шефом в одном из лучших отелей Нью-Йорк Сити – было мужественным и совершенно особым шагом для Розали, у которой с детства любое изменение в режиме питания вызывало боли в животе. Свою учебу в школе поваров она закончила в прошлом году, сдав экзамен на звание мастера и став лучшей в своем выпуске, и ее преподаватель – звезда поварского искусства Жан-Ив Сен-Клэр – посоветовал ей на некоторое время уехать за границу, чтобы набраться там опыта.

– Я еще никогда не уезжала из дома дольше, чем на одну или две недели, – тихо заговорила она. – И вообще я ни разу еще не жила одна. Только с мамой или с тобой. А сейчас сразу Америка, Нью-Йорк!

– Кто-то покидает гнездо раньше, кто-то позже, – ответил Боденштайн и положил руку на плечо дочери, которая, подтянув ноги, тесно прижалась к нему под теплым пледом. – Многие молодые люди уезжают из дома на учебу, но еще долгие годы находятся в финансовой зависимости от своих родителей. Ты уже давно зарабатываешь сама и стала достаточно самостоятельной. Кроме того, ты более или менее можешь вести домашнее хозяйство. Ты не поверишь, как мне тебя будет не хватать!

– Я тоже ужасно буду по тебе скучать, папа. Мне будет недоставать всего, что у меня есть здесь. Вообще-то я совершенно не городской человек. – Она склонила голову к его плечу. – Что мне делать, если я буду тосковать по дому?

– Ну, прежде всего, я думаю, у тебя не будет времени, чтобы тосковать, – возразил ей Боденштайн. – Если же все же это случится, то ты можешь разговаривать по скайпу с теми, кого тебе не хватает, или звонить. В выходные или свободные дни можно на несколько дней съездить на Лонг-Айленд или в Беркширские горы. Это совсем недалеко от Нью-Йорка. И мама, насколько я понимаю, будет тебя постоянно навещать.

– Согласна, – сказала Розали и вздохнула. – Я рада, что еду в Нью-Йорк, буду там заниматься своим делом и познакомлюсь с новыми людьми. И тем не менее меня что-то тревожит.

– Было бы странно, если бы ты этого не чувствовала, – возразил он. – Я в любом случае невероятно горжусь тобой. Когда ты несколько лет назад пошла учиться, я был убежден, что ты встала в позу, что это твоя реакция протеста и что очень скоро ты сдашься. Но ты не только продержалась до конца, но и стала превосходным поваром.

– Иногда я действительно была близка к тому, чтобы все бросить, – призналась Розали. – Я никогда не могла вместе с подругами пойти вечером куда-нибудь на вечеринку, концерт или в клуб. Но все они жили как-то… бесцельно. Я, пожалуй, единственная, кто нашел профессию своей мечты.

Боденштайн улыбнулся в темноте. Розали была действительно очень похожа на него, и не только в том, что касалось ее привязанности к дому и родственных чувств. Как и он, она тоже была готова взять на себя ответственность и ради дела, которое имело для нее определенную значимость, отказаться от чего-то другого. Но от своей матери она унаследовала то, чего недоставало ему, а именно – ярко выраженное честолюбие, которое позволяло ей во многом пересиливать себя.

– Это очень важно. Только в том случае, если ты делаешь что-то по-настоящему с удовольствием, ты имеешь шанс стать успешной и найти удовлетворение в своей работе, – сказал Боденштайн. – Я твердо убежден, что ты приняла для себя абсолютно правильное решение. Год в Америке во всех отношениях принесет тебе много пользы.

Он повернул голову и прижался щекой к виску Розали.

– Если в твоей жизни возникнут бури и тебе потребуется тихая гавань, здесь для тебя всегда найдется место, – сказал он тихо.

– Спасибо, папа, – пробормотала Розали и зевнула. – Мне уже лучше. Думаю, надо еще немного поспать.

Она встала, поцеловала его в щеку и пошла в дом.

«Из детей вырастают взрослые люди», – подумал Боденштайн с оттенком грусти. Время пролетело так быстро! Лоренц и Розали уже давно выросли, а Софи пару недель назад исполнилось уже шесть лет! Через восемнадцать лет, когда ей будет столько же, сколько сейчас Розали, ему будет уже около семидесяти! Сможет ли он тогда оглянуться на свою жизнь с удовлетворением? Когда он полтора года тому назад получил предложение остаться на должности Николя Энгель, которую временно занимал в период ее отстранения от обязанностей, он отказался. Слишком много административной работы, слишком много политики. Он хотел работать сыщиком, а не конторской крысой. Только в дальнейшем он понял, что своим отказом лишил Пию шанса карьерного роста в Региональной инспекции уголовной полиции. В течение двух последних лет работы в качестве главного комиссара уголовной полиции она приобрела все необходимые качества и квалификацию, чтобы стать отличным руководителем К?11. Но пока он занимал эту должность, она могла довольствоваться лишь тем, что являлась частью его команды. Устраивало ли ее это с точки зрения долгосрочной перспективы? А что, если она однажды решит сменить место, чтобы продвинуться хотя бы на шаг по
Страница 8 из 32

карьерной лестнице? Боденштайн допил кофе, который давно остыл. Его мысли вернулись к убийству, которое ему предстояло раскрыть. В ближайшие дни станет ясно, как у него пойдет работа без Пии.

*?*?*

Пия почти не сомкнула ночью глаз по той же причине, что и ее шеф. У нее из головы не выходило убийство, произошедшее накануне. В отличие от некоторых коллег, которые утверждали, что могут полностью отключаться от работы, как только переступают порог офиса и направляются домой, ей это удавалось крайне редко. В конце концов она встала, спустилась на цыпочках вниз и оделась. Обе собаки, зевая, вылезли из своих корзин и поплелись за ней, скорее из чувства долга, чем сгорая от желания оказаться на холоде. Пия взглянула на двух лошадей, которые стоя спали в боксах, и присела на скамейку перед конюшней.

По предварительным сведениям, Ингеборге Роледер была милой пожилой дамой, которая всю свою жизнь проработала в принадлежавшем ее семье цветочном магазине и пользовалась всеобщей любовью местных жителей. Ни опрошенные соседи, ни шокированные коллеги в цветочном магазине не могли себе представить, что существует человек, у которого есть основания пустить пулю в голову Ингеборге Роледер. Было ли это недоразумение, ошибка или женщина в самом деле стала случайной жертвой стрелка? Последнее предположение было значительно серьезнее любого другого. В Германии примерно в семидесяти процентах всех убийств существовала какая-нибудь связь между убийцей и жертвой, зачастую преступник входил даже в ближайший круг знакомых своей жертвы. Нередко существенную роль играли сильные эмоции, такие как ревность или ярость, а также страх возможного раскрытия другого преступления. Бесцельная кровожадность, когда одержимые ею выбирали произвольную жертву, являлась большой редкостью. И соответствующие дела было очень сложно раскрывать, так как если не удавалось установить связь между преступником и жертвой, то рассчитывать приходилось на случайность в виде свидетеля, генетических следов или иных деталей. Совсем недавно Пия участвовала в одном семинаре, темой которого являлся рост преступности с применением огнестрельного оружия, и даже она была удивлена, как мало убийств в Германии совершается с помощью огнестрельного оружия – всего четырнадцать процентов.

Пию познабливало. На пролегавшей поблизости автотрассе, по ту сторону небольшого манежа, в этот ранний час машин еще было немного. Лишь изредка мелькал свет фар от проезжавших мимо автомобилей. Уже часа через два ситуация изменится кардинальным образом. Взгляд Пии упал на собак, которые, сильно дрожа, сидели перед ней и явно жалели, что покинули свои уютные корзины.

– Ну, пошли в дом, – сказала Пия и встала. Собаки побежали вперед и шмыгнули в дом, едва она приоткрыла дверь. Пия сняла куртку и сапоги, поднялась наверх и легла в постель.

– Ух, что это за кусок льда? – пробормотал Кристоф, когда она прижалась к его разгоряченному ото сна телу.

– Я выходила на улицу, – прошептала Пия.

– Который сейчас час?

– Двадцать минут шестого.

– Что-нибудь случилось? – Он повернулся к ней и заключил в объятия.

– Вчерашнее убийство не выходит у меня из головы, – ответила Пия.

Поздно вечером накануне она рассказала Кристофу, почему пришлось работать, несмотря на отпуск. Никто другой не мог отнестись к этому с большим пониманием, чем Кристоф, который сам, будучи директором Опель-зоопарка, выполнял свою работу со всей страстью и увлеченностью и, если этого требовало дело, не считался ни с выходными, ни с отпуском.

– Убитая женщина была милой бабулей, все ее любили, – продолжала Пия. – Убийца использовал оружие с глушителем.

– И что это означает? – Кристоф подавил свое желание зевнуть.

– Мы, правда, еще только начали расследование, но у меня складывается впечатление, что женщина оказалась случайной жертвой, – объяснила Пия. – И это означает, что, вполне возможно, мы имеем дело со снайпером, который стреляет в первого попавшегося.

– И сейчас ты беспокоишься, потому что твои коллеги больны или находятся в отпуске.

– Да, ты прав, – кивнула она. – Я со значительно более легким сердцем отправилась бы на отдых, если бы Джем и Катрин были на месте.

– Послушай, дорогая, – Кристоф еще крепче обнял ее и поцеловал в щеку, – не стану возражать, если ты в такой ситуации захочешь остаться. Для меня эта поездка так или иначе скорее работа, чем отпуск…

– Но я ведь не могу отпустить тебя в путешествие одного в наш медовый месяц! – запротестовала Пия.

– Медовый месяц можно повторить, – возразил Кристоф. – Для тебя это все равно не будет отдыхом, если постоянно будут мучить угрызения совести.

– Да они справятся и без меня, – сказала Пия не слишком убедительно. – Может быть, сегодня уже все прояснится.

– У тебя еще есть время для размышлений. – Кристоф притянул ее к себе. Тепло его тела подействовало на нее успокаивающе, и Пия почувствовала, как ее охватила усталость.

– Да, – пробормотала она, – я подумаю.

И заснула.

*?*?*

Он листал газету, тщательно просматривая каждую страницу. Ничего. Ни одного слова об убийстве в Эшборне. Ничего не нашел и в Интернете – ни в новостях, ни в полицейских сводках. Очевидно, полиция решила преждевременно не посвящать в дело прессу, что его вполне устраивало. Через пару дней все изменится. Но пока неосведомленность общественности защищала его от случайных свидетелей, и он мог свободно передвигаться.

Он доволен своей стратегией. Все идет как он запланировал. На парковочной площадке у плавательного комплекса «Визенбад» в Эшборне лишь несколько мамаш с детьми, но никто не обратил на него внимания, когда он, положив в багажник автомобиля спортивную сумку с оружием, тронулся с места.

На айпэде он нашел сайт немецкой метеослужбы. В течение последних недель и месяцев он делал это несколько раз в день, так как погода являлась чрезвычайно важным фактором.

–?Черт подери! – пробормотал он.

Со вчерашнего дня изменился прогноз погоды на ближайшие трое суток. Он наморщил лоб, прочитав о сильном снегопаде, который захватит район до самой низины и начнется с вечера пятницы.

Снег – это плохо. На снегу остаются следы. Что же делать? Хорошо продуманный план, где все риски учтены и сведены к минимуму, был предпосылкой успешного воплощения его намерений. Нет ничего опасней спонтанных действий. Но проклятый снег грозил расстроить все планы. Некоторое время он сидел за столом, еще раз прокручивая в памяти детали своих действий. Ничего не поделаешь. Снег – серьезная помеха, поэтому он вынужден изменить время. Немедленно.

*?*?*

– Господи, Кай, ты должен лежать в постели, – воскликнул Боденштайн, войдя в переговорную комнату комиссариата К?11 и увидев единственного оставшегося сотрудника.

– В постели люди умирают, – отмахнулся старший комиссар уголовной полиции Кай Остерманн. – Я чувствую себя лучше, чем выгляжу.

Он ухмыльнулся и закашлялся. Боденштайн бросил на него скептический взгляд.

– В любом случае я тебе признателен за то, что ты не бросил меня на произвол судьбы, – сказал он и сел за большой стол.

– Пару минут назад пришел протокол баллистической экспертизы, – прохрипел Остерманн и положил перед шефом несколько скрепленных
Страница 9 из 32

листов. – Выстрел произведен патроном калибра 7,62. К сожалению, это довольно распространенный калибр, используемый в армии, охотниками, спортивными стрелками и нами. У каждого производителя боеприпасов в программе есть такой, и часто даже с различной зарядной массой.

Отопление было включено на полную мощность, и Боденштайн уже весь покрылся потом, но Остерманн, у которого поверх свитера был надет пуховый жилет, а вокруг шеи намотан шарф, кажется, даже не замечал жары.

– В данном случае речь идет о патроне «Ремингтон Кор-Локт» 11,7 г, самом продаваемом в мире охотничьем патроне центрального боя. Оружие, из которого была выпущена пуля, пока не установлено.

– То есть никаких следов. – Боденштайн снял пиджак и повесил его на спинку стула. – Есть какие-нибудь новости от экспертов?

– К сожалению, тоже нет. Выстрел был произведен примерно с восьмидесяти метров. – Остерманн снова закашлялся, сунул в рот пастилку с шалфеем и продолжил шепотом: – Никаких проблем для опытного стрелка. На месте убийства и там, откуда он стрелял, не было обнаружено никаких важных следов, кроме слабого отпечатка сошки. Гильзу от патрона он, видимо, поднял и забрал с собой. Исходя из показаний соседей и сотрудников цветочного магазина, в последние дни и недели не произошло ничего примечательного. Ингеборге Роледер вела себя как обычно, и ничто не говорило о том, что она чего-то опасается.

У Боденштайна нарастало удручающее чувство, что они пока ровным счетом ничего не выяснили, за исключением калибра орудия убийства и вида патрона. И хотя ему вообще не нравилась эта идея из-за того, что отсутствовало столько сотрудников, ему не оставалось ничего иного, как просить Николя Энгель о подкреплении из других комиссариатов.

– Я на полном серьезе спрашиваю себя, как мы… – начал он, когда неожиданно позади него открылась дверь. Остерманн сделал большие глаза.

– Привет, – сказала Пия за спиной Боденштайна, и он обернулся.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он удивленно.

– Я мешаю? – Пия перевела взгляд с Боденштайна на Остерманна.

– О, нет, нет, абсолютно нет! – поспешил исправиться Боденштайн. – Проходи, садись.

– Ты не придумала занятия получше накануне отъезда? – прошептал Остерманн хриплым голосом.

– Нет. – Пия сняла куртку, села и ухмыльнулась. – Я вроде все переделала. И тогда я подумала, что, пожалуй, могу помочь вам быстро распутать дело, прежде чем уеду на три недели пожариться на солнце.

Кай Остерманн нахмурился. Тем временем Боденштайн стянул с себя свитер и коротко изложил Пии факты, которые они обсуждали до этого.

– Не много, – констатировала Пия. – Похоже, нет никаких шансов установить, где и когда были куплены патроны?

– Именно. – Остерманн покачал головой. – Они продаются в любом оружейном магазине и есть во всех охотничьих каталогах по всему миру. К сожалению.

– И пока мы не знаем мотива преступления, – добавил Боденштайн. – Возможно, это был снайпер, который убивает людей просто из желания убить.

– Или все же у Ингеборг Роледер были какие-то темные тайны, о которых никто не знает, – ответила Пия. – Надо очень тщательно изучить круг знакомых и прошлое жертвы.

– Согласен, – кивнул Боденштайн и встал. – Давай поедем к Ренате Роледер. А потом в Институт судебной медицины. Вскрытие назначено на половину двенадцатого.

*?*?*

Рената Роледер едва ли казалась более спокойной, чем накануне. Она сидела за кухонным столом с заплаканными глазами, сжимая в левой руке носовой платок, а правой механически поглаживая старого лабрадора, который плотно прижался к ее ноге. Светлые волосы, которые днем раньше были искусно взбиты, теперь вяло свисали ей на плечи. На лице не было макияжа, и оно распухло, как будто она плакала всю ночь.

– Почему нет сообщений в газете? – спросила она с ноткой упрека в голосе вместо того, чтобы ответить на вежливое приветствие Боденштайна. Она постучала пальцем по раскрытой дневной газете. – И по радио ничего не передавали. Почему? Что вы предпринимаете, чтобы найти убийцу мамы?

Визиты к родственникам жертвы убийства всегда были неприятным делом, и Боденштайн за двадцать пять лет работы в К?11 встречался с разного рода реакциями. Большинство близких родственников в конце концов примирялись с ситуацией и возвращались к относительно нормальной жизни, но первые дни всегда были шоком, хаосом, катастрофой. Нередко он и его коллеги являлись громоотводом в этой исключительной эмоциональной ситуации, и Боденштайн уже давно надел на себя толстый панцирь.

– Еще слишком рано оповещать об этом общественность, – возразил он спокойно. – У нас недостаточно фактов, чтобы просить население о содействии. А информация с точки зрения чистой сенсации вряд ли в ваших интересах.

Рената Роледер пожала плечами и посмотрела на свой смартфон, который каждые две секунды издавал мелодичный звук.

– Верно, – прошептала она. – Я не могу даже пойти в магазин! Люди проявляют внимание, но я… я просто не могу вынести эти соболезнования.

Боденштайн обвел взглядом кухню и понял, что Ингеборг Роледер содержала дом в порядке, в то время как дочь занималась магазином. Спустя двадцать четыре часа уже ощущалось ее отсутствие. На столе были остатки завтрака, полная тарелка крошек, открытая баночка с мармеладом, из которой торчала ложка, размякшие пакетики с чаем на блюдце. В раковине громоздилась грязная посуда и кастрюля с остатками пригоревшей еды.

– Мы также очень сожалеем, что вынуждены беспокоить вас в это печальное для вас время, – сказала Пия. – Нам необходимо больше узнать о вашей матери и ее окружении. Откуда она родом? С какого времени жила здесь, в Эшборне?..

– В Нидерхёхстштадте, – поправила Пию Рената Роледер, потом высморкалась и посмотрела на экран мобильного телефона.

– …в Нидерхёхстштадте? Были ли у нее враги или какие-нибудь семейные проблемы? Не изменилась ли она в последнее время? Не была ли она напряжена или, может быть, ей угрожали?

– Ведь вы не думаете серьезно, что кто-то намеренно застрелил мою мать! – Эта фраза прозвучала почти враждебно. – Я же вам уже сказала: у нее не было врагов! Нет ни одного человека, который бы ее не любил. Она приехала сюда в начале шестидесятых годов из Зоссенхайма, открыла вместе с моим отцом цветочный магазин и садовое хозяйство и с тех пор жила здесь. Мирно и счастливо – более пятидесяти лет!

Она взяла телефон, который стрекотал и вспыхивал световым сигналом каждую минуту, и протянула его Пии.

– Вот! Каждый, буквально каждый хочет выразить мне соболезнование, даже бургомистр! – Ее глаза наполнились слезами. – Вы думаете, это было бы возможно, если бы мою мать не любили?

– Вполне может быть, что в жизни вашей матери была некая тайна, которая тянется долгие годы, – упорствовала Пия, которая, насколько было известно Боденштайну, еще помнила историю с Кальтензее. И это было справедливо. Именно в начале расследования, когда ты еще ощупью бредешь в полной темноте, очень важно мыслить в разных направлениях. Поэтому он не возразил Пии, когда она раньше, еще в машине, заявила, что – в отличие от него – она не считает, что в данном случае речь идет о чистой случайности. Это подтверждала и уголовная статистика. Преступления, совершенные
Страница 10 из 32

исключительно из желания убивать, без наличия истинного мотива, были чрезвычайно редки.

– Фрау Роледер, наши вопросы ни в коем случае не имеют своей целью опорочить память вашей матери, – мягко вмешался Боденштайн. – Речь идет лишь о том, чтобы найти того, кто убил ее. Это традиционная мера, когда мы, выясняя мотив преступления, тщательно проверяем прежде всего семью, а также друзей и знакомых жертвы.

– Не может быть никакого мотива, – не отступала Рената Роледер. – Вы только теряете время, пытаясь что-то повесить на мать.

Пия хотела спросить что-то еще, но Боденштайн едва заметным кивком головы дал ей понять, что дальнейшие вопросы не имели никакого смысла.

– Спасибо, фрау Роледер, – сказал он. – Но если вы вдруг вспомните что-то, что могло бы нам помочь, пожалуйста, позвоните.

– Да, да, конечно. – Рената Роледер вновь громко высморкалась в уже совершенно промокший носовой платок. На всякий случай Боденштайн сунул руки в карманы пиджака, если вдруг женщина решила бы подать ему на прощание руку. Но ее интерес целиком и полностью был подчинен сообщениям с выражением соболезнований, которые каждую секунду поступали на ее телефон.

Они вышли из кухни и направились по коридору к выходу. Боденштайн поднял воротник пальто. Автомобиль они оставили на парковочной площадке полицейского поста в Эшборне на Хауптштрассе.

– Нидерхёхстштадт, а не Эшборн! – Пия фыркнула. – Бог мой! Когда здесь была проведена реформа??[5 - Имеется в виду включение Нидерхёхстштадта в Эшборн в рамках территориальной реформы в земле Гессен.] Пятьдесят лет тому назад?

– В 1971 году. – Боденштайн улыбнулся. – Люди гордятся своими деревнями и хотят сохранить их подлинность.

– Что за чушь. – Пия покачала головой. – Все захолустные деревни давно бы разорились, если бы существовали самостоятельно.

На углу улицы чуть выше стояли несколько пожилых людей, которые с нескрываемым любопытством смотрели в их сторону. Боденштайн поприветствовал их кивком.

– Теперь у них, по крайней мере, будет пища для деревенских сплетен, – съязвила Пия. – Может быть, Ингеборг Роледер убили, потому что она сказала кому-нибудь, что живет в Эшборне.

– Почему тебя так рассердило это замечание? – Боденштайн искоса посмотрел на свою коллегу. – Или ты надеялась, что Рената Роледер назовет нам имя и мы тут же сможем кого-то арестовать?

Они подошли к парковке полицейского участка, и Боденштайн разблокировал двери их служебного автомобиля.

– Конечно, нет! – Пия остановилась. Она сокрушенно улыбнулась, потом пожала плечами и открыла переднюю пассажирскую дверь. – Хотя пожалуй. Мне бы было в отпуске спокойнее, если бы дело было распутано.

*?*?*

Ровно в половине двенадцатого они вошли в прозекторскую № 2, расположенную в подвале Института судебной медицины на Кеннеди-Аллее. С трупа Ингеборг Роледер сняли одежду, его вымыли, и сейчас он лежал на металлическом столе. Профессор Хеннинг Кирххоф и доктор Фредерик Лемммер уже начали внешний осмотр.

– Пия! – воскликнул удивленно Хеннинг. – Что ты здесь делаешь? По-моему, у тебя отпуск?

– Ты прав, – ответила она. – Но у нас почти все больны, поэтому я решила сегодня выйти.

– Понятно. – Хеннинг опустил свою маску, поднял брови и усмехнулся. Как показалось Пии, чуть язвительно.

– Мы летим завтра вечером в 19:45, – сообщила она. – Чемоданы уже собраны.

– Это еще ничего не значит, – сказал Хеннинг. – Спорю на сто евро, что ты не полетишь.

– Ты уже проиграл спор, – ответила колко Пия. – И пока у вас у всех здесь будут мерзнуть задницы, я буду блаженствовать на солнце и вспоминать вас.

– Ни за что не поверю! Я ведь тебя знаю, – съехидничал Хеннинг. – Так что если Кристоф уедет один, я тебя от всей души приглашаю на Рождество к нам. У нас даже есть елка.

– Я лечу завтра! – прошипела рассерженно Пия.

Ее злило, что Хеннинг так хорошо ее знал и все еще без труда видел насквозь. Она и в самом деле готова была отказаться от отпуска, которого так долго ждала, но не хотела признаваться в этом самой себе. Но еще меньше она хотела услышать такое из уст своего бывшего мужа.

Боденштайн, улыбнувшись, протянул руку новому коллеге Хеннинга, который с удивлением следил за словесной дуэлью Пии и Хеннинга.

– С ними такое часто бывает. Когда-то они были женаты, – пояснил он. – Оливер фон Боденштайн, комиссариат К?11, Хофхайм.

– Фредерик Леммер, – ответил новичок. – Очень приятно.

– Можно начинать? – спросила Пия нетерпеливо. – У нас нет возможности торчать здесь целый день.

– Почему? Ты ведь летишь только завтра, – продолжал дразнить Пию Хеннинг, с усмешкой ловя ее злой взгляд. Затем он повернулся к трупу.

Вскрытие не принесло никаких новых значимых результатов. Ингеборг Роледер была очень здоровой женщиной и, если бы ее не застрелили, могла бы прожить еще много лет. Пуля проникла в череп над левым ухом и вышла на пару сантиметров выше через правую теменную кость, что подтверждало теорию Крёгера о траектории полета пули. Снайпер лежал внизу, у ручья. Он явился из ниоткуда и потом снова растворился в воздухе.

*?*?*

– Что насчет этого, мам? – Грета влезла в короткий жакет с оторочкой из искусственного меха и стала вертеться перед зеркалом, критически оглядывая себя. Жакет шел ей. Она была стройна, обладала бесконечно длинными ногами и прекрасно умела носить подобные вещи, в отличие от многих других девушек ее поколения, которые уже в этом возрасте были пугающе полными.

– Тебе очень идет! – подтвердила Каролина.

Грета просияла и стала рассматривать ценник, который свисал из рукава.

– О нет! – Она в изумлении широко раскрыла глаза. – Ничего не выйдет!

– Почему?

– Он стоит сто восемьдесят евро!

– Я подарю его тебе на Рождество, раз нравится.

Девушка с сомнением посмотрела на мать и опять повернулась к зеркалу, разрываясь между разумом и чувством. В конце концов жакет с тремя джинсами, пуловером и толстовкой перекочевали в пакет для покупок. Грета была счастлива, и Каролину радовало это. Когда она в последний раз за четыре дня до Рождества ездила в город за покупками? Наверняка это было лет двадцать назад, если не больше! Раньше она очень любила со своей лучшей подругой толкаться в самой гуще толпы, любила безвкусное рождественское оформление, звучавшие всюду рождественские песни, установленные на каждом углу ларьки и аромат жареного миндаля в холодном декабрьском воздухе. Когда Каролина после обеда забрала Грету из интерната, чтобы немного погулять с ней по городу, она скорее предполагала, что они пойдут на Гётештрассе, но Грета непременно хотела отправиться в торговый центр на Цайле?[6 - Главная рознично-торговая улица Франкфурта-на-Майне.]. Они три часа ходили по душному, переполненному покупателями центру, и, глядя на дочь, которая в поисках рождественских подарков для своих подруг, Ники, отца и сводных братьев и сестер с горящими глазами бегала по магазинам, видя ее восторг во время примерки одежды, которая большей частью вызывала у Каролины отторжение, она испытывала настоящее счастье. К ее удивлению, даже толпы народа доставляли ей радость и пробуждали в ней давно забытые воспоминания юности. Тогда у нее было много времени. Ее мать была великодушной и никогда ее не упрекала,
Страница 11 из 32

если она поздно возвращалась домой. Как было прекрасно, что сейчас ей не надо думать о времени! Ее смартфон лежал в бардачке автомобиля и ни разу ей не понадобился.

В пять часов вечера они притащили свои многочисленные пакеты с покупками в машину, оставленную на парковке, и отправились в Оберурзель. Грета должна была вместе с бабушкой печь рождественское печенье. В тринадцать лет это все еще приносило ей радость.

– Ты действительно хочешь бросить работу? – спросила она, когда Каролина выруливала на черном «Порше» с парковки.

– Ты мне не веришь? – Каролина быстро искоса взглянула на дочь и разглядела в ее глазах сомнение.

Девушка вздохнула.

– В интернате мне нравится, но было бы значительно лучше, если бы я могла быть с тобой и с папой на неделе. Но…

– Что «но»? – Каролина вставила талон в считывающее устройство, и шлагбаум поднялся.

– Папа сказал, что скорее рухнет мир, чем ты прекратишь работать, – ответила Грета.

*?*?*

Пия и Боденштайн возвращались в комиссариат в Хофхайме несколько разочарованные. В переговорной на магнитной доске висела фотография Ингеборг Роледер, а рядом с ней Остерманн написал ее имя и время гибели. Другой информации не было. Опрос соседей, который провели коллеги, ничего не дал, а показания свидетеля помогли лишь установить точное время смертельного выстрела, но свидетель никого не видел. Экспертная служба скрупулезно обследовала место преступления и прилегающую местность в пределах квадратного километра, но ничего не обнаружила, кроме неясного следа сошки: ни каких-либо волокон, ни отпечатков обуви в замерзшей земле, ни гильзы от патрона, ни частиц кожи или волос. Преступник оставался фантомом, а мотив убийства – загадкой.

– Что будем делать дальше? – спросил Остерманн и хрипло закашлялся.

– Н-да. – Боденштайн изучал карту на стене, задумчиво почесывая затылок. – Куда отправился преступник после убийства? Может быть, он был настолько дерзок, что прошел через детскую площадку, поднялся вверх по Райнштрассе и, миновав полицейский пост в Эшборне, испарился? Или он пошел по Ланштрассе, потом по пешеходной зоне к Шёне Аусзихт и там сел в машину? Это были, несомненно, самые удобные пути для бегства, но существовали и другие возможности. Можно было, например, дойти пешком до парковочной площадки у бассейна или дальше, мимо теннисных кортов, до Фестплатц, на которой паркуют автомобили сотрудники многочисленных близлежащих фирм. И везде он мог незаметно сесть в автомобиль и исчезнуть.

– Нам надо проинформировать общественность и попросить о помощи, – сказала Пия, и Остерманн одобрительно кивнул. – Больше важных для следствия фактов, чем у нас есть сейчас, мы, похоже, не раздобудем.

Боденштайн внутренне противился этому, потому что опасался традиционных звонков от всякого рода честолюбцев, а также ложных следов, которые пришлось бы тщательно отфильтровывать и проверять. В создавшейся ситуации он не мог себе позволить подобную трату времени при их дефиците сотрудников, но у него, кажется, не было альтернативы. Пия была права – дополнительных фактов в настоящий момент ожидать не следовало. Тем не менее был небольшой шанс, что кто-то, возможно, все-таки видел что-то, что поначалу показалось ему несущественным.

– О’кей, – произнес, наконец, Боденштайн. – Мы выступим перед прессой. И будем надеяться на лучшее.

*?*?*

Место идеальное. Ветви елей низко свисают над плоской, поросшей мхом крышей, и улица кончается тупиком. В шесть часов вечера кромешная тьма. Справа от улицы только луга, ее дом последний и стоит прямо на опушке небольшого леса, тянущегося между окраиной поселка и старой федеральной трассой, ведущей в Кёнигштайн. Десять минут назад она включила свет на кухне, потом направилась наверх. На старой вилле большие старомодные оконные переплеты без рольставней, а только с притворными ставнями, которые, казалось, служат лишь украшением и не закрывались уже десятки лет. С этого места вилла производит впечатление кукольного дома. Ему открывался обзор через каждое из окон, и он мог точно отслеживать, что она делает. Он точно знал ее распорядок дня, который менялся редко и незначительно. Не позднее чем через десять минут она пойдет на кухню и начнет готовить ужин для себя и своего мужа.

Со вчерашнего дня температура понизилась на несколько градусов. Обещанный на поздний вечер снегопад не заставит себя долго ждать. Он был тепло одет, и холод не мешал ему. Он быстро взглянул на часы. На цифровом дисплее отображалось 18:22. В этот момент она вошла в кухню. Через оптический прицел «Калес ZF69» он видел ее так хорошо, как будто она стояла прямо перед ним. Она нагнулась, потом повернулась и взяла что-то из шкафа. Губы шевелились. Может быть, она слушала музыку и подпевала, как это делают многие люди, когда они одни. Его указательный палец лежал на спусковом крючке. Он глубоко дышал, целиком сконцентрировавшись на своей цели. Потом, когда она повернулась в его направлении, он до упора нажал на спуск. Именно в ту секунду, когда пуля пробила оконное стекло и разнесла ей череп, его взгляд рефлекторно дернулся вправо, и он увидел в кухне второго человека. Бог мой – она была не одна! Пронзительный крик раздался в его ушах.

–?Черт возьми! – пробормотал он. Адреналин заполнил все тело. Сердце колотилось. Он не рассчитывал на то, что в доме окажется кто-то еще. Женщина не пела, а с кем-то разговаривала! Несколькими движениями он разобрал винтовку и уложил ее в сумку, потом положил в карман куртки гильзу от патрона, которую выбросило при выстреле, и пополз к краю крыши. Прикрываемый еловыми ветвями, он соскользнул с трансформаторной будки и беззвучно исчез в темноте.

*?*?*

Происходящее на кухне закончилось жутким свинством. Горячая жидкость фонтаном устремилась вверх, и брызги попали ей на лицо и руки.

– Проклятье!

Она окинула себя взглядом и увидела, что вся покрыта оранжевыми пятнами. Вряд ли что-либо еще можно было с таким же трудом вывести с ее любимого светло-серого кашемирового пуловера, как пятна от тыквы и моркови! Пия рассерженно выругалась, сетуя на то, что забыла надеть фартук, прежде чем погрузить блендер в чашу и включить его. К сожалению, еще она забыла закрыть емкость, и поэтому брызги попали не только на нее, но и на стеклокерамическую плиту, на пол и на бо?льшую часть кухни. Обычно она довольно ловко управлялась с готовкой, но на сей раз была просто невнимательна и, кроме того, впервые готовила суп-пюре из тыквы с имбирем и кокосовым молоком. Рецепт был простым, и казалось, что весь процесс приготовления станет детской игрой, но Пия столкнулась с трудностями, уже взявшись за тыкву, которую было не так просто разрезать, как это описывалось в рецепте. Напрасно покромсав некоторое время тыкву ножом для мяса и чуть было не отрезав себе палец, она отправилась с непокорным овощем на улицу и недолго думая положила тыкву на чурбан для колки дров рядом с сараем и располосовала ее топором. На более мелкие куски она разрезала ее потом на кухне.

«Было бы смешно, если бы я не справилась с простым крем-супом из тыквы», – пробормотала Пия и выключила блендер. Как назло, листок с рецептом тоже пострадал, и она не могла разобрать, сколько кокосового молока надо добавить.

К дому
Страница 12 из 32

подъехал автомобиль, и через некоторое время открылась входная дверь и собаки с радостным лаем бросились навстречу Кристофу.

– Жена у плиты, – воскликнул он, войдя на кухню в явно хорошем расположении духа. – Так должен начинаться отпуск!

Пия обернулась, и на ее губах заиграла улыбка. После более четырех лет, прошедших со дня их знакомства, ее сердце по-прежнему начинало учащенно биться от счастья, когда она видела Кристофа.

– Вообще-то я хотела закончить значительно раньше и удивить тебя вкусным супчиком. В рецепте написано, что приготовление очень простое и занимает всего двадцать минут. Но все началось с того, что мне удалось разрезать тыкву, только применив грубую силу.

Кристоф обвел взглядом поле битвы, в которое Пия превратила кухню. Сначала он улыбнулся, а потом начал громко смеяться. Не обращая внимания на брызги от тыквы и моркови, он заключил ее в объятия и поцеловал.

– Гм! – он облизал губы. – Однако, вкусно!

– Не хватает только кокосового молока. И кориандра.

– Знаешь что, – Кристоф взял у нее из рук блендер, – я быстренько закончу, а ты все уберешь и накроешь на стол.

– О, как я надеялась на то, что вы это скажете, любимый супруг! – Пия усмехнулась, поцеловала его и принялась устранять последствия своего кулинарного эксперимента.

Через четверть часа они уже сидели за столом. Суп действительно был превосходным. Вопреки обыкновению, Пия без умолку говорила о каких-то пустяках, только чтобы избежать вопроса Кристофа о том, была ли она сегодня на работе. Кирххоф разрывалась между желанием уехать с ним на три недели и чувством, что она бросает на произвол судьбы своего шефа и коллег. Собственная нерешительность мучила ее, ведь она вообще-то не относилась к той категории людей, которые откладывают неудобные решения на потом. Кристоф предпринял сначала обходный маневр, но потом заговорил на щекотливую тему.

– Ты уже решила, летишь ты или остаешься? – поинтересовался он между прочим, когда они вместе убирали со стола.

– Конечно, я лечу! – ответила она. – Чемоданы уже собраны.

– Вы уже поймали убийцу?

– К сожалению, нет. – Пия покачала головой. – Нет никаких следов, никаких свидетелей, никакого явного мотива. Может быть, женщина просто оказалась в роковой час в роковом месте, и в действительности нет никакой связи между жертвой и убийцей.

– Ты считаешь, что ее убили целенаправленно?

– Возможно. Такое хоть и редко, но случается.

– И что же дальше?

Пия стала загружать посуду в посудомоечную машину.

– Шеф хочет обратиться к жителям в надежде, что, может быть, хоть кто-то что-нибудь видел. Так что у меня вообще нет никаких оснований оставаться, – сказала она нарочито радостным голосом, хотя думала совершенно иначе. – Застрянут они на месте со мной или без меня – не имеет никакого значения.

*?*?*

– Я как раз из Висбадена, – сообщила доктор Николя Энгель и села на один из стульев для посетителей, стоявших возле письменного стола Боденштайна. – В Управлении уголовной полиции земли Гессен я случайно встретилась с шефом отдела оперативного анализа преступлений, и он мне сказал, что, может быть, пришлет нам одного из своих людей. В качестве подкрепления и для того, чтобы тот посмотрел на ситуацию под иным углом.

– Понятно. – Боденштайн снял очки для чтения и выжидающе посмотрел на свою шефиню. Николя еще никогда ни с кем не встречалась случайно, и употребление слов «может быть» было лишь риторическим трюком, который должен был вызвать в нем ощущение, что она заручилась его мнением. На самом же деле она уже надежно вбила гвоздь по самую шляпку, не спросив его.

– Андреас Нефф – опытный аналитик по уголовным делам, – заявила Энгель, тут же подтвердив это предположение. – Он долго работал в США и изучил там новейшие методики расследования убийств на основе всестороннего анализа психологии преступника.

– Понятно, – повторил Боденштайн. Вероятность совместной работы над этим делом с посторонним человеком не особенно его вдохновляла, но, поскольку Пия со следующего дня была в отпуске, а Фахингер на больничном, ему требовалась срочная помощь.

– Что значит «понятно»? – спросила Энгель. – Мне казалось, что ты будешь рад этому подкреплению.

Боденштайн задумчиво посмотрел на Николя, которая когда-то была его возлюбленной. Много воды утекло после тех событий, которые имели место два года назад летом и привели к тому, что он на основании серьезных обвинений, предъявленных его давнишним коллегой Франком Бенке, арестовал Николя и добился ее отстранения от должности. Бенке утверждал, что фрау доктор Энгель пятнадцать лет назад во время проведения полицейскими операции дала ему приказ ликвидировать тайного агента, чтобы тот не раскрыл связь некоторых высокопоставленных лиц с кругом педофилов. Арест руководителя уголовной полиции вызвал сильные волнения и, разумеется, стал пищей для прессы.

Но доктор Николя Энгель не проглотила молча это обвинение. Она рассказала все, что до сего времени хранила в молчании, Боденштайну, который в 1997 году тоже работал в комиссариате К?11 Франкфурта и являлся непосредственным участником событий. В действительности не Франк Бенке, а она сама оказалась жертвой интриги, коренившейся в высших эшелонах политической власти. Когда она стала опасной для закулисных руководителей, начались серьезные угрозы, и ее перевели в Вюрцбург. Зная, что убийство не имеет срока давности, Николя Энгель решила не поднимать дело сейчас, а обратиться к нему позже.

Ее показания в Следственном комитете среди прочего привели к тому, что бывший заместитель начальника Полицейского управления и вышедший на пенсию судья Верховного суда земли покончили с собой, а другие участники дела были арестованы и дали признательные показания. Таким образом, убийства Эрика Лессинга и двух членов франкфуртской группы байкеров «Короли дороги» спустя четырнадцать лет были окончательно раскрыты. После этого Николя Энгель реабилитировали, и она вернулась на свою должность, а Франк Бенке за тройное убийство был приговорен к пожизненному заключению.

После возвращения Николя Энгель в Региональную инспекцию уголовной полиции Хофхайма, которую в ее отсутствие возглавлял Боденштайн, она в долгой беседе особо поблагодарила Пию и Боденштайна за их участие. По ней было заметно, что это бремя спустя пятнадцать лет больше не тяготило ее душу. С тех пор Николя Энгель изменилась. Работа под ее началом теперь имела более коллегиальный характер, а порой атмосфера становилась почти дружеской.

– Я был бы рад, если бы команда была в полном составе, – возразил Боденштайн и прокрутил вниз изображение на компьютере, – но, может быть, аналитик преступлений – действительно хорошая идея. Мы ловим рыбу в мутной воде и со вчерашнего дня не продвинулись ни на один шаг.

Николя встала, и он поднялся вслед за ней.

– Я предоставляю тебе полную свободу действий, – заверила она его. – Если понадобятся еще люди, скажи мне, и я отдам распоряжение.

Зазвонил его мобильник.

– Все ясно, – кивнул он своей начальнице. Она вышла из кабинета, и он взял телефон.

– Пап! – закричала ему в ухо Розали. – Мама только что оставила мне малявку, хотя мы договаривались на завтра!

– Я не малявка! –
Страница 13 из 32

запротестовала возмущенно София, и Боденштайн улыбнулся.

– Успокойся, – бросила Розали своей младшей сестре и снова заговорила в трубку: – Ей нужно сегодня в Берлин, потому что якобы что-то изменилось в ее графике. И что мне теперь делать? У меня еще столько дел, и я ведь не могу оставить Софи одну! И как же мне…

– Я приеду через полчаса, – перебил Боденштайн свою старшую дочь, – и ты можешь быть свободна.

Он достал из гардероба пальто, взял папку и выключил свет в кабинете. На ходу он выбрал в меню мобильного телефона «контакты» и нашел номер бывшей жены. Это так типично для Козимы! Не было случая, чтобы она со своими планами и спонтанными идеями приняла во внимание планы других – ни его, ни детей.

*?*?*

Пия отложила в сторону жужжащий мобильник, когда увидела, что звонивший воспользовался функцией скрытия номера. В половине восьмого вечера это мог быть только кто-то незнакомый или дежурно-диспетчерская служба. Ровно через двадцать четыре часа они будут сидеть в самолете, держащем курс на Эквадор, и она не хотела, чтобы что-то поколебало принятое ею, наконец, решение.

– Ты не хочешь ответить? – спросил Кристоф.

– Нет.

Она только что задала лошадям их вечернюю порцию сена и хотела уютно устроиться на диване и посмотреть вместе с Кристофом какое-нибудь видео, распив при этом как минимум одну бутылку вина.

– Ты уже подобрал какой-нибудь фильм?

– Может быть, «Залечь на дно в Брюгге»? – предложил Кристоф. – Мы его уже давно не смотрели.

– Пожалуйста, только никакого оружия и жертв, – попросила Пия.

– Тогда просмотр из нашей видеотеки отменяется, – сказал он и усмехнулся. При всей своей любви к Пии он ни за что бы не позволил уговорить себя смотреть «Стальные магнолии» или «Дьявол носит Prada». И пока он искал на канале «SKY» какой-нибудь футбольный матч или скучнейшую документалистику на «ARTE», Пия переключилась на Джеймса Бонда. Это всегда интересно и заставляет ее отвлечься от дел.

Мобильник продолжал настойчиво жужжать.

– Ответь же, наконец, – сказал Кристоф. – Похоже, что-то важное.

Пия вздохнула и взяла телефон.

– Фрау Кирххоф, извините за беспокойство, – сказал дежурный комиссар. – Я знаю, что у вас отпуск, но я не могу найти никого из комиссариата К?11. У нас еще один труп. На этот раз в Оберурзеле.

– Черт возьми, – пробормотала Пия. – А где Боденштайн?

– Он не отвечает. Но я буду пытаться ему дозвониться.

– Куда ехать? – она перехватила взгляд Кристофа и пожала плечами, выражая свое сожаление.

– Хайде, 12, в Оберурзеле, – ответил дежурный. – Экспертов я уже проинформировал.

– Хорошо. Спасибо.

– И вам спасибо. – Ему хватило приличия не желать ей приятного вечера, потому что этого уже не могло быть.

– Что случилось? – поинтересовался Кристоф.

– Лучше бы я не отвечала на звонок. – Пия встала. – Опять труп, в Оберурзеле. Мне очень жаль. Я надеюсь, что шеф скоро приедет, и я быстро исчезну.

*?*?*

Боденштайн был чрезвычайно рад тому, что играл лишь второстепенную роль в хаотичной жизни своей жены. Ему потребовались годы, чтобы признаться себе: в приспособлении к ее постоянно меняющимся планам не было ничего «волнующего», а была лишь сплошная нервотрепка. Козима запросто переносила назначенные еще несколько недель назад встречи, если ей вдруг неожиданно приходило в голову что-то другое, и она рассчитывала, что люди в ее окружении безропотно смирятся с этими изменениями. Гибкость и спонтанность – два слова, которые она пропагандировала как положительные качества, были в глазах Боденштайна не чем иным, как доказательством неспособности организовать себя.

– Я хотела взять такси, но они могли прислать его только через час, – сказала Козима, когда Боденштайн укладывал ее вещи в багажник своего «Комби». – Это ведь чистое бесстыдство!

– Если бы ты заказала его накануне, наверняка не было бы никаких проблем, – возразил Боденштайн и захлопнул крышку багажника. – Это все?

– Боже мой, сумочка! Она здесь? – Козима снова открыла багажник. Боденштайн сел за руль и повернулся к Софи, которая сидела сзади в детском кресле.

– Ты пристегнулась? – спросил он.

– Конечно! Это сможет и младенец, – ответила его младшая дочка.

– А, вот она! – крикнула Козима и захлопнула крышку багажника. Потом она села на пассажирское сиденье рядом с Боденштайном. – Боже мой, сплошная суета!

Боденштайн воздержался от комментариев, завел двигатель и тронулся с места. Есть вещи, которые никогда не меняются.

Козима болтала всю дорогу, пока они ехали через Фишбах и Келькхайм по трассе B8, и замолчала, только когда он у Майн-Таунус-Центра выехал на автобан А66 в направлении Висбадена. Боденштайн быстро повернул голову направо и в темноте увидел огни Биркенхофа, где жила Пия со своим спутником жизни. Может быть, психолог-криминалист, которого Николя ему навязала, действительно сможет помочь им раскрыть преступление, хотя без Пии, Джема и Катрин он чувствовал себя потерянным. За всю его карьеру в уголовной полиции было лишь несколько оставшихся нераскрытыми случаев, и у него появилось нехорошее чувство, что убийство Ингеборг Роледер тоже может стать «глухарем» и оказаться в картонной коробке в архиве, так как ситуация с уликами редко оказывалась столь плачевной, как в этот раз.

– Пап, когда мы, наконец, приедем? – спросила София сзади.

– Уже сейчас, – ответил Боденштайн и включил правый поворотник. Через несколько минут перед ним вспыхнули огни франкфуртского аэропорта. Сколько раз привозил он сюда Козиму, когда она куда-нибудь уезжала. Он знал эту дорогу как свои пять пальцев. По обыкновению, во второй половине дня в аэропорту стояла невероятная суматоха, но Боденштайну повезло, и он нашел место на кратковременной парковке перед залом вылета. Он вышел из машины, взял тележку для багажа и, пока Козима прощалась с Софи, погрузил на нее чемоданы и сумки.

Потом они стояли друг против друга и говорили.

– Это немного напоминает старые времена, не так ли? – Козима улыбнулась чуть смущенно. – Счастливого Рождества тебе, Оливер! И спасибо за все.

– Не за что, – ответил Боденштайн. – Тебя тоже с Рождеством! Позвони в сочельник, мы все соберемся у меня.

– Да, я тоже с удовольствием бы присоединилась к вам, – сказала Козима, удивив его этой фразой, и вздохнула. Она не казалась особенно счастливой. В ней не было больше той лихорадочной эйфории, которая охватывала ее раньше всякий раз, когда она уезжала на съемки давно запланированного фильма.

И вдруг она сделала шаг к Боденштайну и обняла его. Это было впервые за несколько лет, прошедших с тех пор, как она перестала к нему прикасаться, и в этом чувствовалась особая доверительность. Он ощутил знакомый запах ее духов.

– Мне тебя не хватает, – прошептала Козима и поцеловала его в щеку. В следующий момент она ухватилась за ручку багажной тележки, послала Софи воздушный поцелуй и направилась в здание аэропорта. Боденштайн озадаченно смотрел ей вслед, пока за ней не закрылись стеклянные двери зала вылета и она не исчезла в толпе людей.

*?*?*

Когда Пия с помощью навигатора приехала по указанному адресу, то поняла, что это будет долгий вечер, так как в тихом тупике на краю поля собрались все возможные подразделения: несколько патрульных
Страница 14 из 32

автомобилей, машина и дежурный врач «Скорой помощи», эксперты и антикризисная служба. В темноте безмолвно трепетали синие проблесковые маячки. Шел небольшой снег. Пия остановила свою машину позади темного «Порше» с франкфуртскими номерами и направилась к синему автобусу «Фольксваген», боковая дверь которого была открыта.

– Добрый вечер, – поприветствовала она своих коллег, которые как раз натягивали комбинезоны и выгружали оборудование, необходимое для работы на месте преступления.

– Привет, Пия. – Кристиан Крёгер выпрыгнул из автобуса.

– Что здесь случилось? – поинтересовалась она.

– Застрелена женщина, – ответил Крёгер.

– Ее внучка стояла рядом. Дочь тоже в доме. Они обе в шоке. Им оказывают медицинскую и психологическую помощь.

Случай казался непростым. Совсем непростым.

– Кто жертва?

– Маргарет Рудольф, шестьдесят четыре года. Муж – врач. – Крёгер натянул на голову капюшон. – Только что приехал судмедэксперт. Двое наших еще в доме, а я хочу поработать на улице, пока снег и какие-нибудь любопытные соседи не уничтожили следы.

Он взял два металлических чемодана.

– Почему на улице? – спросила удивленно Пия. – Я поняла, что убийство произошло в доме.

– Женщина находилась на кухне, – ответил Крёгер. – А преступник выстрелил снаружи через окно. Выстрел в голову из оружия крупного калибра. На мой взгляд, очень похоже на то, что здесь поработал наш убийца. Извини, нам надо спешить.

Пия кивнула и глубоко вздохнула. Значит, никакой семейной драмы. И хотя это было бы ужасно, альтернатива выглядела куда хуже. Через кружащиеся снежные хлопья она смотрел на старую виллу. Что ее там ожидало? Зачем, черт подери, она ответила на звонок? Она могла бы сейчас уютно сидеть на диване и смотреть фильм, а вместо этого проклятое чувство долга пригнало ее сюда. Наконец она преодолела себя, пересекла улицу и по мощеной дорожке направилась к входной двери, которая была лишь притворена.

– Куда? – спросила она одного из полицейских, стоявших в холле.

– Прямо и направо, на кухню, – ответил он. – Дочь жертвы со своей дочерью в доме. Мужа убитой, профессора Дитера Рудольфа, пока нет, и, насколько я знаю, он еще не в курсе случившегося. Это для информации, чтобы вы могли сориентироваться.

– Спасибо, – ответила Пия. Это были совершенно разные вещи – работать на месте преступления в каком-то неизвестном месте или в присутствии шокированных родственников. Она была рада, что антикризисная служба с психологом и душепопечителем?[7 - Т.е. тот, кто оказывает психологическую помощь религиозного характера, но не обязательно священник.] уже здесь.

– Добрый вечер, – сказала Пия, входя на кухню.

– Здравствуйте, фрау Кирххоф. – Фредерик Леммер поднял глаза и кивнул ей.

– Смерть наступила примерно час назад, – сказал судмедэксперт. – Выстрел в голову с правой стороны. Она в этот момент повернулась налево. Пуля вышла практически на той же высоте и пробила кухонный шкаф. По-моему, тот же калибр, что и вчера.

Женщина лежала на спине. На ней был кухонный фартук в бело-голубую полоску, надетый поверх коричневого пуловера и тонкой вязаной кофты. Черты лица убитой едва можно было распознать, настолько разрушительным было действие пули. Брызги крови и мозгового вещества попали на кухонную мебель и даже на потолок. Пия в своей повседневной работе в качестве детектива по раскрытию убийств, а также на многочисленных семинарах и практических занятиях научилась в подобных случаях заставлять голову работать, а сердце отключаться, но при виде пакета с мукой в левой руке убитой она почувствовала, как к горлу подступил комок. Она обвела взглядом помещение. На столешнице под окном лежали сахар и масло, яйца, шоколадная крошка и кокосовая стружка, миска, миксер и металлические формочки для печенья в виде рождественской елки, животных и звездочек.

– Она как раз собиралась делать печенье, – констатировала Пия глухим голосом. В ней вспыхнул гнев. Насколько хладнокровным должен быть человек, решившийся на такое перед самым Рождеством и в присутствии ребенка.

Где-то в доме зазвонил телефон, но трубку никто не брал.

– Вы здесь уже закончили? – обратилась Пия к своим коллегам из отдела криминалистической техники.

– С трупом – да, – подтвердил один из сотрудников.

– Вы тоже, доктор Леммер?

– Да. – Судмедэксперт закрыл свой чемодан и встал.

– Тогда труп надо немедленно увезти, – распорядилась Пия. – И, пожалуйста, срочно вызовите службу очистки места преступления. Для семьи уже и так достаточно стресса.

– Хорошо, – кивнул один из коллег. – Я скажу агенту на улице.

Пия осталась на кухне одна. Она стала рассматривать разбитое стекло в одном из прямоугольников деревянного оконного переплета, через которое в помещение врывался холодный воздух. Смерть наступила в долю секунды. Маргарет Рудольф ничего не почувствовала – ни страха смерти, ни боли. В один миг ее жизнь стала прошлым. Но ребенок все это видел.

Пия посмотрела на часы. Половина девятого. Где же Боденштайн?

Ей надо было поговорить с ребенком и его матерью, хотя она с большим удовольствием уклонилась бы от этого. Но оттягивать этот разговор больше не было смысла.

В коридоре послышались громкие голоса. Пия вышла из кухни и увидела худощавого седовласого мужчину в темном пальто, которому двое полицейских преградили путь.

– Немедленно дайте мне пройти! Это мой дом! – возмущенно протестовал мужчина. – Что здесь происходит?

Пия подошла к нему, и оба полицейских отошли в сторону.

– Господин Рудольф?

– Да. А вы кто? Что случилось? Где моя жена?

Сотрудники бюро ритуальных услуг внесли в дом цинковый гроб для транспортировки трупа и почтительно остановились.

– Я главный комиссар уголовной полиции Пия Кирххоф, – ответила Пия. – Мы можем переговорить с глазу на глаз?..

– Сначала я хотел бы знать, что здесь произошло? – прервал ее профессор. В его глазах за линзами очков в золотой оправе появился страх. – На улице машина моей дочери. Где она?

В дверном проеме гостиной появилась женщина с темно-русыми волосами. На взгляд Пии, ей было около тридцати пяти лет. От инъекции успокоительного или от шока, в котором она несомненно находилась, выражение ее лица было застывшим, а глаза стеклянными и пустыми.

– Каролина! – профессор Рудольф протиснулся мимо Пии. – Почему никто не подходит к телефону?

– Мама умерла, – сказала женщина беззвучно. – Кто-то… застрелил ее через кухонное окно.

*?*?*

– Как он отреагировал? – поинтересовался приехавший спустя минут двадцать Боденштайн. Он попытался оправдаться тем, что был вынужден уложить спать свою младшую дочку.

– Он совершенно убит. – Пия все еще была потрясена силой реакциии профессора в ответ на страшную новость.

– Он видел труп жены?

– К сожалению, нам не удалось это предотвратить. – Пия поежилась от холода. – Он просто протиснулся мимо нас и вошел на кухню. Потребовалась сила четверых мужчин, чтобы оттащить его от погибшей. По крайней мере, дочь помешала ему закрыться в кабинете и в отчаянии что-нибудь сделать с собой.

Они стояли на улице возле автобуса «Фольксваген», принадлежащего экспертному отделу. Снег усиливался. Труп увезли, и только что приехали сотрудники службы по
Страница 15 из 32

очистке места преступления и отправились на кухню. Автомобиль «Скорой помощи» вместе с врачом уехал. Несколько любопытных соседей стояли на тротуаре в свете уличного фонаря и наблюдали, как дочь вышла из дома и направилась к «Порше» с франкфуртскими номерами. По совету психолога она не позволила Пии побеседовать с тринадцатилетней Гретой, которая стала свидетельницей убийства своей бабушки. Пия согласилась. Девочка все равно не могла увидеть что-то важное, по меньшей мере ничего, что могло бы помочь им.

– Она оставляет своего отца одного, – заметила Пия. – Странно.

– Может быть, он хочет побыть в одиночестве, – ответил Боденштайн.

– Все люди реагируют на такую трагедию по-разному. Кроме того, девочке лучше как можно скорее уехать отсюда. А где вообще ребенок?

– Отец еще раньше забрал ее. Родители живут отдельно. Он проживает в Бад-Зодене, – сказала Пия. – Я, кстати, отправила коллег к соседям. Может быть, кто-то что-нибудь видел.

– Очень хорошо. – Боденштайн потер руки и сунул их в карманы пальто.

К ним подошел Крёгер.

– Мы нашли место, откуда стрелял убийца, – сказал он. – Хотите посмотреть?

– Конечно. – Боденштайн и Пия последовали за ним вокруг участка, прилегающего к вилле. Прямо за ним начинался лес. На углу стояла трансформаторная будка, на крыше которой располагалась освещенная прожекторами палатка.

– Он лежал здесь, наверху, – пояснил Крёгер. – К счастью, нам удалось поставить палатку еще до снега, чтобы по возможности сохранить следы. И действительно, во мху, которым поросла крыша, мы обнаружили след человека. Он и на сей раз использовал сошку.

– Можно подняться наверх? – спросил Боденштайн.

– Да, разумеется. Мы уже обеспечили сохранность всего, что нас интересует. – Крёгер кивнул и указал на лестницу, которая была приставлена к стене будки. Пия полезла наверх вслед за шефом. Они присели рядом на корточки и посмотрели на дом. Летом живая изгородь из граба прекрасно закрывала обзор, но сейчас через нее хорошо просматривались все большие окна дома.

– Без сомнений, идеальное место, но такое непросто найти, – заметил Боденштайн. – Он, должно быть, основательно изучил местность.

– Расстояние – примерно шестьдесят метров, – сказал Крёгер, когда Боденштайн и Пия спустились вниз. – После этого он направился или по дороге между садами и опушкой леса к парковке вдоль Образовательного центра Федерального ведомства по труду, или туда, вниз, мимо ограды, к гостинице «Хайдекруг». Гостиница закрыта с последнего воскресенья до конца января, поэтому на его автомобиль никто не обратил бы внимания. А оттуда по трассе на Кёнигштайн всего несколько секунд до автобана В455. Абсолютно блестящий путь для побега. Самое большее его мог бы случайно увидеть кто-то из прогуливающихся.

– Насколько ты уверен, что это тот же самый стрелок, что и вчера? – спросил Боденштайн.

– Достаточно уверен, – ответил Крёгер. – Пуля, которую мы изъяли из кухонного шкафа, во всяком случае, того же калибра. И здесь мы так же, как и вчера, не нашли гильзу от патрона. Он, видимо, забирает гильзы с собой, чтобы не оставлять следов.

Они медленно шли назад к автомобилям.

– Похоже, что все это тщательно спланировано, – сказала Пия.

– Ты права, – согласился задумчиво Боденштайн. – Вряд ли женщина – случайная жертва. Давай зайдем еще раз в дом и попытаемся поговорить с профессором. А завтра займемся внучкой.

Пятница, 21 декабря 2012 года

На парковочной площадке технопарка «Зеерозе» было еще достаточно свободно. Если не считать супермаркета, магазина низких цен и хлебопекарни, торговые точки открывались не ранее чем через час, а сотрудники различных фирм, расположенных в близлежащей промышленной зоне, приходили сюда в основном во время обеденного перерыва или после окончания рабочего дня. Ранним утром здесь лишь пенсионеры или люди, которые едут на работу во Франкфурт и покупают себе что-нибудь перекусить или чашку кофе. Он терпеливо ждал в очереди, которая образовалась перед прилавком булочной-пекарни, и даже пропустил кого-то вперед, потому что хотел, чтобы его обслужила симпатичная юная турчанка, которая каждый день работала в утреннюю смену. В отличие от своих угрюмых коллег она всегда была в хорошем настроении. Вот и сейчас дружески шутила с двумя мужчинами в оранжевых куртках, которые бесцеремонно припарковали свой мусоровоз, заняв несколько парковочных мест. Кто знает, что она при этом думает на самом деле?

–?Доброе утро! – Она одарила его невероятно обворожительной, но столь же неискренней улыбкой. – Как всегда? Один деревенский, нарезанный?

Как хороший продавец она знала запросы всех своих постоянных клиентов.

–?Доброе утро, – ответил он. – Да, верно. И еще, пожалуйста, крендель. Соли побольше.

Хлеб будет лежать и черстветь, как и вся та выпечка, которую он купил у нее за последние недели. Он приходил сюда не из-за хлеба, но она не могла этого знать.

–?Хорошо! – Прядь темных волос, схваченных в строгий конский хвост, выбилась и завитком упала на лоб. У нее правильные черты лица, полные губы и очень белые зубы. Красивая молодая женщина. На его вкус, немного чересчур макияжа, который ей и вовсе не требовался. Но прежде всего она была женщиной с постоянными привычками и с исключительно упорядоченным расписанием, что значительно упрощало его задачу.

–?Между праздниками вы работаете? – спросил он мимоходом, пока она укладывала крендель в пакет.

–?Увы, – она вытянула лицо, изобразив печальную гримасу, но потом снова заулыбалась. – Но зато на Новый год мы уезжаем в отпуск. Так что три недели меня не будет.

Двумя фразами она сократила свою жизнь минимум на три дня. Вообще-то он планировал подарить ей Рождество и сочельник, но ее намерение уехать в отпуск вынудило внести некоторые изменения. Хотя он принимал в расчет и определенную гибкость своих планов.

–?Для меня это, однако, серьезное испытание. – Он положил на прилавок купюру в десять евро и улыбнулся, вполне осознавая, что она не поняла двусмысленности сказанного.

–?Ну, до этого вы еще пару раз увидите меня. – Кокетливо хихикнув, она протянула ему бумажные пакеты с хлебом и еще теплым кренделем и сдачу.

–?До завтра! – Она подмигнула ему на прощание с наигранной непринужденностью и уже принялась очаровывать своим смехом следующего клиента. Ее дружелюбие не предназначалось лично ему. Но даже если и предназначалось, оно ей все равно не поможет.

*?*?*

Пия Кирххоф вышла из душа и взяла полотенце. Четверть часа назад Кристофф уехал. Он взял с собой чемодан и заверил ее, что ей не следует беспокоиться за него. Антония и ее друг Лукас отвезут его вечером в аэропорт, а потом как-нибудь пригонят его машину в Биркенхоф.

– Конечно, я все понимаю, – сказал он вчера вечером. – Я бы на твоем месте поступил точно так же.

Ему было уже давно ясно, что он полетит один. Точно так же, как это было ясно Хеннингу. Вообще-то Пия должна была признаться себе, что ловчили они все трое. Все трое отдавались своей работе без остатка. Раньше, когда Пия еще была замужем за Хеннингом, она довольно часто злилась на то, что работа для него была важнее личной жизни. Хеннинг не хотел, чтобы она работала, поэтому целые дни и недели она проводила в одиночестве,
Страница 16 из 32

скучая в своей квартире в Заксенхаузене, или вечерами и в выходные отправлялась в прозекторскую Центра судебной медицины, чтобы вообще увидеть своего мужа. Решающую роль в их расставании в марте восемь лет назад сыграла авария, произошедшая на фуникулере в Австрии, а точнее сказать, то, что Хеннинг перед своим отъездом на место происшествия забыл с ней попрощаться. Она уехала из квартиры, и он заметил это лишь четырнадцать дней спустя. Два лучших решения, когда-либо принятые ей, – купить Биркенхоф и вернуться к своей прежней работе в уголовной полиции. Она хотела быть свободной и поклялась себе никогда больше не пренебрегать собственными потребностями. Но встретила Кристофа и очертя голову влюбилась сначала в его шоколадные глаза, а потом в самого этого необыкновенного человека, хотя он в чем-то был таким же сумасшедшим, как и Хеннинг. Но все же большим отличием от прежней жизни было то, что она с головой ушла в профессию. Пия редко ощущала работу как неизбежность, к тому же достаточно часто возникали периоды, когда она возвращалась домой вовремя и могла заняться животными и хозяйством. Правда, то и дело возникали ситуации, подобные этой, и Кристоф ни разу не упрекнул ее, когда она была вынуждена работать практически круглосуточно. Точно так же и Пии не приходило в голову выражать недовольство, если зоопарку требовалось присутствие Кристофа, как это часто случалось в последнее время, когда строился новый вольер для слона.

Кирххоф взглянула на себя в зеркало и вздохнула.

Да, она знала, что он все понимает и не испытывает ни злобы, ни разочарования, но даже испытывая облегчение от этого, она была подавлена. В первый раз они должны были праздновать Рождество и сочельник вместе как супружеская пара, и теперь ей придется одной сидеть в Биркенхофе, в то время как Кристоф, которого от нее будут отделять тысячи километров, встретит праздничные дни с чужими людьми.

Когда он после долгих объятий ушел, у нее было ощущение, что ей вырвали из груди сердце, и она тут же усомнилась в правильности своего решения. Неужели двое погибших, которых она не знала и которые ничего для нее не значили, были важнее мужчины, которого она любила больше всего на свете? А вдруг во время поездки с Кристофом что-то случится, вдруг разобьется самолет или затонет корабль, и она его больше никогда не увидит? Как она это вынесет? Ей уже сейчас его так не хватало, что она ощущала почти физическую боль. Еще ни разу они не расставались так надолго с тех пор, как познакомились!

Пия оделась и стянула волосы на затылке в узел. Боденштайн пока еще ничего не знал о ее решении остаться. Никто из коллег не ожидал, что она пожертвует своим отпуском ради расследования убийств, и никто из них, кроме шефа, этого бы ни за что не сделал. Она могла еще позвонить Кристофу и сказать, что все же летит с ним! Кирххоф выключила свет в ванной и пошла вниз. Ее мобильный телефон лежал на кухонном столе. Нужно было только взять его и набрать номер Кристофа.

Но у нее перед глазами стояли муж и дочь убитой вчера вечером женщины. И Рената Роледер. Их растерянность и ужас. Пия подумала о девочке, которая стала свидетелем того, как ее бабушке снесло голову. Проклятье!

*?*?*

Общественное помещение, располагавшееся за постом дежурного, на первом этаже Региональной инспекции уголовной полиции, было заполнено до последнего места. Раньше директор Уголовной полиции Нирхофф, предшественник Николя Энгель на этой должности, любил использовать его для своих бесчисленных пресс-конференций, поскольку оно было самым большим во всем здании. Сегодня утром здесь впервые собралась вся специальная комиссия «Снайпер», и в комнате уже стояли столы, и она была оснащена телефонами, неизбежными белыми электронными досками, персональными компьютерами, принтерами и факсом. Всюду впритирку друг к другу сидели и стояли 25 сотрудников, которых направили в специальную комиссию из различных комиссариатов, а также доктор Николя Энгель, руководитель Внутренней службы охраны порядка, аналитик по уголовным делам Андреас Нефф из Управления уголовной полиции земли, плюс Боденштайн и Остерманн в качестве оставшихся в боевом строю членов команды К?11.

После краткого заявления для прессы, которое Боденштайн опубликовал еще накануне вечером, газеты и информационные онлайн-агентства выпустили свои материалы, которые пестрели эффектными заголовками наподобие: «ВТОРОЕ УБИЙСТВО, СОВЕРШЕННОЕ СНАЙПЕРОМ! БЕЗУМНЫЙ УБИЙЦА ВЫШЕЛ НА ОХОТУ?», что приводило население в состояние сильнейшей тревоги. Чтобы получить информацию, люди звонили даже на номер 110?[8 - Для экстренных звонков в полицию.], вызывая досаду у дежуривших коллег, поэтому пришлось прежде всего открыть линию для экстренных сообщений. Поскольку Остерманн был не в состоянии произнести ни слова, Боденштайн взял эту миссию на себя, чтобы описать собравшимся коллегам положение дела.

– Утром в среду, около 8:45, в округе Нидерхёхстштадт была застрелена 74-летняя Ингеборг Роледер, – начал он свое сообщение. – До сего времени у нас нет никаких зацепок, которые говорили бы о мотиве убийства. Преступник использовал оружие и патроны калибра 7,62. К сожалению, это очень распространенный калибр и практически невозможно установить, где, когда и кем были куплены патроны. Сначала мы исходили из того, что фрау Роледер могла оказаться случайной жертвой, но вчера вечером около 19:30 в Оберурзеле было совершено второе очень похожее убийство…

В дверь постучали, и кто-то вошел. Коллеги стали шушукаться.

– Эй, Пия, – крикнул Матушек. – Что ты здесь делаешь?

– Никак не можешь с нами расстаться? – сказал другой.

Послышались смешки.

– У тебя же отпуск! – добавил третий коллега.

Пия положила рюкзак на стол, за которым сидел Боденштайн.

– Давайте договоримся, – сказала она холодно и посмотрела на стоявших вокруг коллег, – что вы на время уберете из вашего лексикона определенное слово на букву «О».

В ответ все согласно закивали, а Боденштайн, который ночью опять едва сомкнул глаза, почувствовал величайшее облегчение, когда понял, что Пия приняла решение остаться.

– Ну ты и сглупила, – пробормотал кто-то. – Остаться работать вместо того, чтобы улететь в отпуск, мне бы такое и в голову не пришло.

– Именно поэтому, коллега Пробст, ты и находишься там, где ты есть, – возразила резко Пия. – И будешь там торчать до пенсии.

Взгляд Боденштайна встретился со взглядом Николя Энгель, и он уловил чуть заметную улыбку, которая промелькнула у нее на лице.

– Прошу прощения, шеф, можно продолжать. – Пия кивнула Боденштайну и села на стул, который Остерманн в мгновение ока экспроприировал у другого коллеги.

– Спасибо, – ответил он и повернулся к коллегам.

В двух словах он представил картину двух убийств и резюмировал имеющиеся на данный момент факты.

– Обе жертвы были женщинами пенсионного возраста. Что касается семейных корней жертв, то на данный момент какие-либо параллели или точки соприкосновения, похоже, отсутствуют, – подвел он черту через пару минут. Супруг жертвы номер 2 врач, дочь жертвы номер 1 флористка. Это все, что нам известно на сегодняшний день.

– Большое спасибо, коллега, – взял слово главный комиссар уголовной полиции Нефф. –
Страница 17 из 32

Информации и в самом деле не слишком много, но нам следует исходить из того, что ее будет не намного больше. Оба убийства представляются мне весьма типичными для спонтанных действий снайпера. Я вижу здесь сходство с делом, в расследовании которого я участвовал во время работы в США. В октябре 2002 года двое мужчин в течение трех недель без разбора палили в людей, и в «Большом Вашингтоне», округ Колумбия, погибли десять человек. Выбор жертв был совершенно произвольным. Они убивали из чистого желания убивать.

– Кто это? – спросила шепотом Пия, в то время как Нефф рассказывал о Джоне Аллене Мухаммаде и Ли Бойде Малво?[9 - Джон Аллен Мухаммад (1960–2009) и Ли Бойд Малво (род. в 1985) – американские серийные убийцы, известные как «вашингтонский снайпер» в период расследования их преступлений.].

– Секретное оружие из Висбадена, – ответил Остерманн и закатил глаза. – Поддержка нам, провинциальным полицейским.

– Это Андреас Нефф, аналитик по уголовным делам из земельного уголовного ведомства, – уточнил Боденштайн, понизив голос.

– Судебный психолог? – Пия наморщила лоб. – И чем же он будет заниматься?

Остерманн молча пожал плечами.

– Так решила доктор Энгель, – пояснил Боденштайн. – И я воспользуюсь любой помощью, которую могу получить.

Пия подождала, пока Нефф закончит свой доклад.

– Я как минимум со вчерашнего дня совершенно не думаю, что наш убийца действует без разбора, – возразила она ему. – Одно только расположение места преступления, как, скажем, вчера вечером, опровергает то, что это было случайное убийство. Дом жертвы находится за высокой живой изгородью в конце улицы, заканчивающейся тупиком. Преступнику нужно было не только найти подходящее место для выстрела, но и точно наметить себе путь для побега. Должно быть, существует какая-то связь между обеими жертвами, даже если мы сейчас ее не видим. Поэтому мы должны тщательно проверить окружение и прошлое обеих жертв.

Нефф слушал ее и с улыбкой кивал.

– Само собой разумеется, вам следует это сделать, – сказал он. – Я всего лишь сформулировал свой взгляд на ситуацию. Вполне возможно, что я ошибаюсь, но…

– Большое спасибо за эту первую оценку, коллега, – прервал его Боденштайн и встал. – Мы с фрау Кирххоф побеседуем сегодня с родственниками фрау Рудольф. Вы можете составить нам компанию.

Затем он дал задание другим коллегам и закончил совещание. Остерманн не скрывал того, что думает о Неффе.

– Желаю приятно провести время с этим умником, – прохрипел он и поймал строгий взгляд Боденштайна.

Пия не имела ничего против того, чтобы Нефф сопровождал их с Боденштайном. Ей никогда еще не приходилось работать с аналитиком по уголовным преступлениям, но она неоднократно слышала, что судебные психологи замечают детали, которые играют решающую роль в раскрытии преступлений. Одно было ясно: время не ждет. Преступник в любой момент мог вновь нанести удар.

*?*?*

– У компетентных следователей по большей части не хватает времени на аналитическую проработку преступления, вы это наверняка знаете. И поэтому чрезвычайно разумно уже на этой ранней стадии подключить к расследованию меня. – Главный комиссар уголовной полиции Андреас Нефф обошел служебный автомобиль, открыл дверцу переднего пассажирского сиденья и уже как ни в чем не бывало собрался сесть в машину.

– Вы сядете сзади, – сказала Пия, встав у него на пути.

Нефф быстро взглянул на нее и с улыбкой пожал плечами. Он был тщедушным мужчиной, ростом на пару сантиметров ниже Пии, с ничем не примечательным лицом, которое сразу забывалось, если однажды пришлось увидеть его. Но его невысокий рост не мешал ему оставаться достаточно самоуверенным человеком.

– Знаете, коллега, это как раз именно то, с чем мне постоянно приходится сталкиваться. – Он уселся на заднее сиденье. – Как аналитик уголовных преступлений в земельном уголовном ведомстве я не вхожу ни в один стабильный коллектив. Мы всегда работаем там, где у коллег возникают проблемы. Это, как правило, сначала принимается в штыки, потому что кто же признается в собственной неудаче.

Пия не понимала, куда он клонит.

– С чем вам приходится постоянно сталкиваться? – спросила она.

– Мне в той или иной степени мягко намекают, что я здесь нежелательная персона, – ответил он. – Я несколько лет изучал поведение человека. Процесс общения людей лишь на восемь процентов состоит из речи, а на девяносто два из языка тела. В вашем языке тела я читаю неуверенность по отношению ко мне. Эту неуверенность, скорее всего неосознанную, вы маскируете агрессией. Впрочем, это свойственно многим коллегам женского пола, которые на основании одной только гендерной роли и физических характеристик чувствуют себя более слабыми. Тот факт, что я сижу сзади, а вы впереди, является жестом доминирования с вашей стороны, который должен поставить меня на место и четко указать мне на субординацию в коллективе.

– В самом деле? – Пия была ошеломлена. – Я не чувствую себя физически слабее вас. И неуверенности я тоже не ощущаю.

– Неправда, ощущаете, – настаивал Нефф. – Я это знаю и понимаю поведение людей. Если кто-то вроде меня должен постоянно замечать все до мельчайших деталей и анализировать это, то со временем развивается тонкое чутье в отношении организационной структуры в команде. Американцы уже опередили нас в том, что касается равноправия и самооценки женщин, работающих в полиции. А здесь, в Германии, мы все еще отстаем на десятки лет.

Пия видела, как Боденштайн, забавляясь, усмехался себе под нос.

– То есть вы утверждаете, что я веду себя неуверенно, только потому, что я сижу в машине впереди? – прервала она речевой поток Неффа. – Или я не уверена в себе в целом, потому что я женщина?

– И то и другое.

Пия сначала приняла этот ответ за шутку, но Нефф кивнул совершенно серьезно.

– Речь также идет и о том, как вы демонстрируете передо мной свою власть. Ваша фраза «Вы сядете сзади» прозвучала как приказ, а не как вежливая просьба. К тому же вы оттеснили меня, то есть помимо того, что вы отдали приказ, так еще и применили физическую силу.

– Тссс, – процедила Пия и покачала головой. – Не перебарщивайте. Я села вперед, потому что в этой машине нет навигатора, и я знаю дорогу к месту преступления, а вы нет. Кроме того, я всегда сижу впереди.

– Вот как, – произнес Нефф. – Я всегда сижу впереди. Что говорит эта сама по себе ничего не значащая фраза о вас и вашей установке? Вы не гибки. Вы не отступаете от рутинных действий, потому что хотите всем внушить свою уверенность. В более широком смысле это означает, что вы опасаетесь изменений и инноваций. Я мог бы значительно расширить этот анализ, но ограничимся этими формулировками.

Пия молчала, хотя ей хотелось дать ему резкий отпор. Она и в самом деле неожиданно почувствовала себя неуверенно, и это ее разозлило. Он начал говорить о новейших методах профайлинга, с которыми познакомился в свое время в ФБР.

– Именно у серийных убийц есть определенные образцы преступлений, которые по данным статистики могут и должны быть связаны с совершенно особыми социально-экономическими признаками, – продолжил Нефф свою лекцию с заднего сиденья. – Мы делаем свои выводы на основании криминалистических знаний, с
Страница 18 из 32

помощью улик, следов, обнаруженных на месте преступления, и обстоятельств преступления. В этом отношении очень жаль, что о месте преступления мне известно только по фотографиям. Мне комфортно работать, когда я могу прочувствовать место преступления.

Боденштайн установил на автомобиль проблесковый маячок и свернул на круговой развязке Кёнигштайн на трассу в направлении Кронберга. Они проехали мимо Опель-зоопарка, и Пия на пару секунд задумалась, не попросить ли ей шефа высадить ее. Она все еще могла полететь с Кристофом в Эквадор и на Галапагосские острова, вместо того чтобы выслушивать всякие обидные уколы от этого «умника».

– Извините, что перебиваю, – обратилась она к Неффу. – Может быть, у вас есть какие-нибудь вопросы? Я вчера была на месте преступления через три четверти часа после того, как было совершено убийство.

– Мне это известно. Я ведь читал дело, – ответил Нефф с легким укором. – Разумеется, у меня есть вопросы, и я их еще задам. Все-таки я являюсь членом команды.

«На бумаге – возможно», – подумала Пия про себя, усомнившись, что Андреас Нефф вообще способен влиться в коллектив.

– Но возможность побеседовать с родственниками жертвы предоставьте, пожалуйста, нам, – вмешался, наконец, Боденштайн, не проронивший ни звука за четверть часа.

– Это почему? – запротестовал Нефф. – Я ведь должен…

– Потому что мы – сотрудники и расследуем дело, а вы – внештатный аналитик. То есть вы являетесь в некотором роде наблюдателем и анализируете то, что видите, – пояснил Боденштайн спокойным голосом, и Пия готова была расцеловать его за то, что Нефф был, очевидно, ошеломлен и замолчал.

*?*?*

Маргарет Рудольф родилась в Оберурзеле и прожила там всю свою жизнь. Красивая старая вилла была домом ее родителей, куда она с мужем переселилась сразу после их ранней смерти. Как и Ингеборг Роледер, Маргарет Рудольф была всеми любимой и уважаемой дамой. Она была членом церковной общины, участницей спортивного общества и общества распространения культуры. Она играла в бридж, руководила литературным кружком и принимала активное участие в работе «Лайонз Клабс Интернэшнл»?[10 - Крупнейшая международная сеть благотворительных клубов.]. В широком кругу ее знакомых не было абсолютно никого, кто мог бы покушаться на ее жизнь. Это снова и снова подчеркивали муж и дочь погибшей. Оба пребывали в полном шоке, что было вполне естественно.

– Я бы с удовольствием предложил кофе, но… но моя дочь и я… мы просто не в состоянии войти в… – Профессор Дитер Рудольф, худощавый мужчина лет шестидесяти, с совершенно седыми волосами, не договорил фразу, но Боденштайн и Пия поняли, что он имел в виду. И, хотя служба обработки места преступления провела тщательную работу и на кухне не было видно ни единого следа крови, наверное, это было ужасно – входить в это помещение.

Профессор хладнокровно отвечал на все вопросы и прилагал немалые усилия к тому, чтобы в их присутствии сохранять видимость внешнего спокойствия, равно как и его дочь. Два человека, которые привыкли держать под строгим контролем самих себя и своих домашних. На Каролине Альбрехт была все та же одежда, что и накануне, – верный признак того, что минувшей ночью она не ложилась.

Дом был уже с любовью украшен к Рождеству. На столике стояла целая армия ангелочков ручной работы рядом с курящим человечком с желтоватой бородой?[11 - Рождественский сувенир, использующийся как подставка для свечей и благовоний.], еловые ветви в высокой стеклянной напольной вазе были украшены елочными игрушками. На массивном обеденном столе доминировал изготовленный с большим вкусом рождественский венок, последняя свеча которого еще не была зажжена?[12 - Рождественский венок из еловых веток украшается четырьмя свечами, которые по традиции зажигаются поочередно в каждое из четырех воскресений адвента, предрождественского периода.]. Перед высоким, доходящим до потолка стрельчатым окном, через которое открывался вид на заснеженный сад, стояли горшки с большими и маленькими растениями молочая красивейшего, цветущего белыми и красными цветками.

Роскошная кавказская пихта, установленная на крытой террасе, напрасно ждала, когда ее украсят. Ничто больше в этом доме не будет так, как было раньше. Это ужасно – потерять любимого человека, умершего от инфаркта или тяжелой болезни, но несравнимо страшнее знать, что его убили.

– Фрау Альбрехт, – сказала Пия деликатно, – мы бы хотели поговорить с вашей дочерью Гретой.

– А что это даст? – возразила Каролина Альбрехт. – На улице было темно, а на кухне горел свет. Она никого не видела.

– Где сейчас ваша дочь?

– У своего отца, в его семье в Бад-Зодене. Сейчас очень важно, чтобы она находилась в доверительной обстановке и вела нормальную жизнь.

Она замолчала и сжала губы. Отец тронул ее за плечо. Каролина Альбрехт накрыла его руку своей. И хотя дочь и отец сидели рядом, они казались странным образом потерянными и не производили впечатления близких людей. Неожиданная смерть в семье и уж тем более убийство нередко заставляют родственников забыть враждебные отношения и теснее сплотиться, чтобы поддержать и утешить друг друга, но подобное событие может также вскрыть давно тлеющие конфликты и окончательно разбить семью. Пия решила не настаивать в данный момент на разговоре с Гретой. Чуть заметным кивком головы она дала знак шефу, чтобы он продолжал.

– Вы не замечали в последние недели каких-либо изменений в поведении вашей жены? – спросил Боденштайн. – Может быть, она что-то заметила или почувствовала какую-то угрозу?

– Нет. – Профессор рассеянно покачал головой. Он сидел прямо, сложив словно для молитвы свои красивые руки. Его щеки покрывала легкая щетина, взгляд темных глаз был тусклым, а лицо – непроницаемым.

– Не приходил ли в дом какой-нибудь мастер, которого ваша жена не знала, или кто-то, кто хотел снять показания водяного или электросчетчика? – осторожно продолжал задавать вопросы Боденштайн. – Не произошло ли чего-то особенного, необычного?

Профессор, немного подумав, ответил на вопросы отрицательно.

– Ничего такого, что было бы мне известно.

– Вам ничего не говорит имя Ингеборг Роледер? – спросила Пия. – Из Нидерхёхстштадта?

Профессор, задумавшись, наморщил лоб.

– Нет, – сказал он вскоре. – Нет, извините. Я никогда не слышал этого имени.

– Фрау Альбрехт, ваша мать призналась бы вам, если бы что-то произошло? – обратился Боденштайн к дочери. – Какие у вас были отношения с матерью?

– Хорошие. И очень сердечные, – ответила Каролина Альбрехт. – Я всегда очень много работала, но каждый день созванивалась с мамой. Иногда мы говорили недолго, а порою разговор мог длиться час и даже больше. Она… она… была в моей жизни человеком, который действовал на меня успокаивающе. – Ее голос дрожал, но она четко держала свои чувства под контролем. – Я… я совершенно уверена, она бы мне сказала, если бы ее что-то занимало или тревожило.

Пия представляла себе, чего стоило женщине сохранять спокойствие. Помимо печали, связанной со смертью матери, она была озабочена также душевным состоянием дочери. В какой-то миг силы могут иссякнуть, и откроются шлюзы отчаяния. Пия надеялась на фрау Альбрехт, на самое себя и на то, что
Страница 19 из 32

этого не случится именно сейчас, так как эмоциональный всплеск значительно затруднил бы дальнейшее общение. Женщина устыдилась бы своего поведения, и это не облегчило бы следующей беседы.

Боденштайн, Пия и Нефф, который и в самом деле не проронил ни слова, встали. Каролина Альбрехт поднялась вслед за ними.

– У моей мамы была душа человека, который никогда никого не обидел. Ни у кого не было никаких оснований ее убивать! – Она издала невнятный звук. Это был то ли смех, то ли всхлипывание. И ее отец вслед за этим потерял свое железное самообладание и зарыдал. – Есть много людей, которые в значительно большей степени заслуживают смерти, чем моя мать.

*?*?*

На обратном пути за рулем сидела Пия. Она не хотела еще раз проезжать мимо зоопарка и поэтому свернула на трассу в направлении Боммерсхайма. Отсюда дорога L3004 вела прямо к месту пересечения с трассой А66 в конце Микелаллее, и таким образом можно было избежать населенных пунктов со светофорами и водителями, которые плетутся на летней резине со скоростью 30 километров в час.

Обычно после подобной беседы Пия с Боденштайном обменивались своими впечатлениями об ответах, реакции и манере поведения опрашиваемых, но на сей раз их привычный порядок нарушил Андреас Нефф. Едва устроившись на заднем сиденье автомобиля, он начал говорить, не переводя дыхания, разбирая до мельчайших деталей каждую сказанную фразу.

– Боже мой, в вашем словесном потоке я не уловила ни одной четкой мысли! – в итоге рассерженно набросилась на него Пия. – И вы еще психолог!

– Еще никто никогда не называл мои наблюдения и анализ «словесным потоком», – ответил обиженно Нефф. – Все же у меня есть опыт в том, как лучше связать те или иные вещи, когда идет соответствующий обмен мнениями между коллегами.

– Представьте себе, мы приобрели этот бесценный опыт еще несколько лет назад, – ответила Пия резко. – Было бы очень мило с вашей стороны, если бы следующие десять километров вы просто помолчали.

Прежде чем Нефф успел еще что-то сказать, зазвонил телефон, и Боденштайн нажал клавишу динамика, но потом, увидев имя звонившего на дисплее, перевел разговор на свой мобильник. Сначала он молча слушал, затем, соглашаясь, что-то бормотал и закончил разговор, не попрощавшись с собеседником.

– Энгель? – догадалась Пия.

– Угу.

– И как?

– Изрядно.

– Из-за чего?

– Министерство.

– Пресса поработала?

– Разумеется.

За семь лет совместной работы Пия и Боденштайн стали напоминать старую супружескую пару и порой понимали друг друга даже при разговоре телеграфным стилем, как это бывает у людей, которые проводят вместе много времени.

– Этот рудиментарный способ коммуникации, как я понимаю, не предполагает моего участия, – предположил Нефф с заднего сиденья.

– Отнюдь, – возразил Боденштайн, удивившись такому предположению. – Фрау Энгель позвонила сообщить, что население взволновано после паники, которую подняла пресса, и Министерство внутренних дел этим весьма озабочено. Это означает, что на нас давят сверху. Вас устраивает такой перевод?

– Гм, – пробормотал Нефф.

Взгляд Пии упал на часы, встроенные в приборную доску. Сейчас Кристоф уже должен ехать в аэропорт, и она его больше не увидит. В течение трех бесконечно долгих недель.

– На улице и в самом деле достаточно пусто, – заметил в этот момент Боденштайн. – Обычно в пятницу в это время здесь стоишь в приличной пробке.

– Ты прав, – подтвердила Пия. – Ты считаешь, что это связано с?..

– Боюсь, что да, – кивнул Боденштайн.

– Это ужасно, как вы оба жестоко расправляетесь с синтаксисом нашего прекрасного языка, – недовольно проворчал Андреас Нефф.

– В самом деле? – удивилась Пия.

– Супер! – усмехнулся Боденштайн.

И потом оба рассмеялись, хотя для этого не было никаких причин.

*?*?*

Коллеги, которые в Оберурзеле и Нидерхёхстштадте напрасно искали свидетелей и пытались выудить какую-нибудь информацию у соседей и знакомых жертв, были разочарованы. Целыми днями они ходили от одного дома к другому и получали лишь отрицательные ответы, сопровождающиеся выражением сожаления и пожиманием плечами. По «горячей линии» тоже не поступило ни одного вразумительного сигнала.

Профессор Рудольф никогда не слышал имени Ингеборг Роледер, и наоборот – Ренате Роледер было совершенно незнакомо имя Маргарет Рудольф. Единственная довольно неопределенная параллель, которая, похоже, существовала применительно к ним, заключалась в том, что они были женщинами, и каждая из них имела дочь.

Работа на месте преступления в Оберурзеле также не дала никаких результатов, как и в Нидерхёхстштадте днем ранее.

– Ни следов пули, ни гильзы, ни следов от обуви – никаких зацепок, касающихся преступника, который остается фантомом, – резюмировал Кристиан Крёгер свой короткий и лишенный всяких надежд доклад.

– К сожалению, я могу это только подтвердить, – сказал в завершение Боденштайн. – С обеими жертвами, судя по всему, не происходило ничего особенного: не было ни угроз, ни анонимных звонков и ничего подобного. Похоже, что мы заполучили два довольно бесперспективных дела, и нам остается надеяться только на комиссара по имени «Случай». Или на саморазоблачение преступника.

В переговорной комнате царило молчание.

– Я не считаю дело столь безнадежным, как мои коллеги, – вмешался Андреас Нефф.

– Круто, – пробормотала Пия и закатила глаза, когда он встал, поправил галстук и застегнул пиджак.

– Для меня уже сейчас, – начал Нефф, – вырисовывается отчетливая картина. Преступник действует хотя и произвольно, но вполне продуманно. Нам следует исходить из того, что он очень умный человек, который, правда, импульсивен, но все же держит свою импульсивность под контролем. Он не очень молод, но максимум около тридцати, потому что должен хорошо бегать и лазать. Выкристаллизовывается также и четкий портрет жертвы – женщины шестидесяти – семидесяти пяти лет. И хотя анализ преступлений не указывает на какую-либо связь с психологией, а исключительно с криминалистикой и криминологией, я осмелюсь предположить, что убийца – человек с выраженным комплексом матери.

Он самодовольно улыбнулся и с надеждой посмотрел на присутствующих.

– И что нам это дает? – прошептал Остерманн, повернувшись к Пии. – Может быть, опубликовать предостережение: «Вниманию всех женщин старше шестидесяти! Не выходите больше на улицу, а если находитесь дома, опускайте жалюзи»?

Пия только покачала головой и скорчила гримасу. Она надеялась, что ее начальница, которая, к сожалению, вышла в коридор, чтобы поговорить по телефону, вскоре поймет, что за чванливый тип этот Нефф. Она слушала краем уха, потому что очень ждала, что Кристоф позвонит еще раз.

– С вашего позволения, коллега, – сказал в этот момент Кристиан Крёгер, – это полная чушь. На основании пары зацепок, которыми мы располагаем, невозможно составить портрет убийцы.

– Для вас – может быть, – возразил Нефф, все еще улыбаясь. – А для меня – вполне. Когда я работал в ФБР, я научился…

– Я тоже работал два года в США и тоже там многому научился, – перебил его нетерпеливо Крёгер. – И прежде всего тому, что не следует строить отчаянные предположения, пока у тебя в распоряжении не будет достаточно
Страница 20 из 32

фактов. Общую картину можно составить только после того, как будет рассмотрена каждая отдельная деталь.

– Именно для этого меня и вызвали, – сказал Нефф снисходительно. – Чтобы держать в голове общую картину, потому что такие люди, как вы, часто преждевременно теряются в деталях.

Крёгер густо покраснел. Среди коллег послышался неодобрительный гул. И хотя Кристиан Крёгер довольно часто вел себя как примадонна, его способности были неоспоримы. Его педантичный метод работы и проницательность уже не раз в решающей степени способствовали раскрытию преступления.

– Так, довольно, – вмешался Боденштайн, который заметил, что Нефф зашел слишком далеко. – Коллега Нефф, сейчас я хотел бы поговорить только с сотрудниками своего отдела. Все остальные свободны. Прошу вас быть наготове. Завтра утром, в десять часов, встречаемся снова.

– Ух, – прошептал Кай Остерманн, – теперь Кристиан впадет в немилость.

– Я тоже, – ответила Пия. – Жаль, что этот мачо так убежден в своей неотразимости. Вообще-то я думаю, что психолог-криминалист вполне мог бы нам помочь.

Суббота, 22 декабря 2012 года

Катрин Фахингер выглядела так, будто она только что едва избежала смерти. Ее узкое лицо было бледным, а под глазами обозначились фиолетовые круги. Она доплелась до переговорной комнаты и упала на один из стульев.

– Смотри, чтобы тебя не подстрелил замаскированный снайпер, – сказал Крёгер цинично. – Выглядишь как твоя бабушка.

– Тогда посмотри в зеркало. О тебе тоже не скажешь, что ты свеж, как огурчик, – парировала Катрин рассерженно. – Я пришла сюда только для того, чтобы вам помочь, и сразу же нарвалась на оскорбления.

– Кристиан не имел в виду ничего личного. – Остерманн усмехнулся. – Но вчера сработало секретное оружие Энгель, и нам прислали помощь.

– Кого? – спросила Катрин и чихнула.

– Одного фэбээровского корифея из Висбадена, – ответил Крёгер недовольно. – Он все знает и все может лучше других и, если ему верить, пару лет назад практически в одиночку раскрыл серию убийств, совершенных снайпером в Вашингтоне.

– Андреас Нефф, аналитик по уголовным преступлениям, из земельного уголовного ведомства. Он оказывает поддержку нашему расследованию, – пояснила Пия. – Он проанализировал оба дела и теперь твердо убежден, что объектом убийцы являются пожилые женщины.

– Ну спасибо! – Катрин бросила гневный взгляд на Крёгера.

Она была самой молодой сотрудницей К?11 и со своим детским, правильной формы лицом, прямоугольными очками и хрупкой фигурой на первый взгляд казалась значительно моложе своих двадцати шести лет. Но ее безобидная внешность была обманчивой. Катрин была самоуверенной и бесстрашной девушкой. Несколько лет назад именно она дала отпор Франку Бенке и способствовала тому, что он был отстранен от должности.

– И что он за тип?

– Ты сейчас с ним познакомишься, – ответил Кай, который, прислонившись к окну, смотрел вниз, на парковочную площадку. – Дейл Купер?[13 - Персонаж телесериала «Твин Пикс», специальный агент ФБР, носящий, как правило, строгий, но элегантный костюм и аккуратную гладкую прическу.] на подходе.

– Тогда позвольте мне быстренько сообщить вам скудные результаты баллистической экспертизы, – сказал Крёгер и начал рыться в бумагах, которые принес с собой. – Результаты исследования обеих пуль свидетельствуют о том, что обе они были выпущены из одного и того же оружия. К сожалению, это оружие ранее никогда не попадало в поле зрения, то есть оно отсутствует в системе.

– Таким образом, нам известно, что оба убийства совершил один и тот же преступник, – прокомментировал Остерманн.

– Тот самый, с комплексом матери, – добавила Пия.

– С комплексом бабушки, – подмигнул ей Крёгер и вышел из комнаты.

Мысли Пии вертелись вокруг Кристофа. Вчера, перед его вылетом, они еще раз поговорили по телефону. Он уже должен был приземлиться в Кито. Разница во времени составляла шесть часов, значит, у него там сейчас четыре часа утра. Слишком рано, чтобы звонить. Но она могла написать ему и сообщить, как ей его не хватает уже сейчас. После их вчерашнего разговора она распаковала свой чемодан и рано отправилась спать. Как ни странно, она впервые за последнюю неделю глубоко и крепко спала. Может быть, это было признаком того, что ее решение остаться было правильным.

В комнату вошел Андреас Нефф. Темный костюм, белая рубашка, черный галстук. Коротко стриженные темные волосы были аккуратно причесаны. Черные туфли начищены до блеска. В руке он держал чашку кофе, который сделал себе на кухне, расположенной в конце коридора.

– Доброе утро! – крикнул он решительным голосом, переводя взгляд с Кая на Пию, а затем на Катрин. – А это кто у нас?

– Катрин Фахингер, – прохрипела Катрин. – Лучше оставайтесь на своем месте, если не хотите заразиться.

– Моя фамилия Нефф. Я из земельного уголовного ведомства. – Он быстро взглянул на нее и потерял интерес. – Вы, наверное, секретарь отдела?

Глаза Катрин сузились.

Кай с Пией переглянулись, но потом Кай отвернулся, потому что не мог сдержать ухмылку. Некоторые люди намеренно стремятся уколоть других.

– Так вот, – обратился Нефф к Остерманну, – вчера ночью я кое-что обдумал. На Рождество ничего не случится. Наш убийца – социально интегрированный субъект, у него есть…

– Вы взяли мою чашку, – перебила его Катрин.

– …семья… и, возможно, он даже куда-то уехал. – Нефф не обратил на нее никакого внимания. Он медленно обошел стол и сделал глоток кофе. – Это, собственно, однозначно подтверждает время совершенных убийств – как раз перед праздниками.

Катрин Фахингер встала, преградила ему дорогу и ткнула указательным пальцем в чашку, которую тот держал в руке.

– Это моя чашка, – повторила она настойчиво. – Здесь это написано. Вы видите? Чашка Катрин.

– Да, действительно, – Нефф наморщил лоб, – но другие были грязные. Вам следовало бы их получше мыть. Немного моющего средства творит чудеса.

– Давайте чашку сюда, – ответила зло Катрин, – и принесите себе потом свою собственную.

– С секретаршами нужно всегда поддерживать добрые отношения. – Нефф снисходительно улыбнулся и протянул ей фарфоровый стакан. – К тому же кофе мог бы быть и получше.

– Я отнюдь не секретарша, – подскочила Катрин, – а старший комиссар уголовной полиции Катрин Фахингер.

Андреас Нефф ничуть не смутился и даже не подумал извиниться.

– Так. На чем я остановился? Ах, да, вернемся к личности убийцы.

– Как вам пришло в голову делать такие выводы на основании этой скудной информации? – поинтересовался Кай Остерманн.

– У нас свои методы, – ответил Нефф с сознанием своего превосходства. – Плюс, конечно, достаточный опыт.

Зазвонил телефон, стоявший в центре стола. Пия, которая сидела к нему ближе всех, наклонилась и взяла трубку. Секунд десять она слушала.

– Мы уже едем, – сказала она коротко и положила трубку.

– Что случилось? – спросила Катрин.

– Выстрелы в Майн-Таунус-Центре, – ответила Пия и вскочила. – Кай, попробуй дозвониться шефу. Мы с Катрин едем прямо сейчас.

– Я поеду с вами, – сказал Андреас Нефф с горящими глазами.

– Нет, вы останетесь. – Пия схватила куртку и рюкзак. – Если понадобитесь, мы дадим знать.

– А что мне здесь
Страница 21 из 32

делать?

– Держите в голове общую картину, – посоветовала ему Пия. – Ведь, в конце концов, вас для этого сюда вызвали.

*?*?*

– Я помогу тебе, папа! – заявила София и принесла из ванной на кухню маленький пластиковый табурет. – Я точно знаю, что надо класть в куриный суп.

Она поставила табурет прямо перед ним.

– В самом деле? – Боденштайн был мыслями совсем в другом месте, но заставил себя улыбнуться. – И что же?

– Сначала воду, соль, перец, зелень, – перечисляла малышка, загибая пальцы и прислонившись к рабочему столу. – А потом курятину. Только это должен быть био-цыпленок, а не суповая курица. Ах да, еще грибы! Я так люблю грибы!

– Это, должно быть, вкусно, – кивнул Боденштайн. – Именно так мы и сделаем.

– Я хочу резать морковь, – объявила София, выдвинула ящик стола и взяла один из самых больших ножей.

– Может быть, ты лучше почистишь грибы? – Боденштайн отобрал у нее огромный нож.

– Это скучно! Мама разрешает мне резать морковь. – Девочка скорчила гримасу и начала пританцовывать.

– А я нет, – ответил Боденштайн.

– Но я умею!

– Грибы или ничего.

– Тогда ничего. – София спрыгнула с табурета и так его пнула, что тот полетел через всю кухню. Она скрестила на груди руки и, надув губы, демонстративно уселась на пол.

Боденштайн решил не трогать ее и не обращать на нее внимания. Выходные в обществе его младшей дочери раз от раза становились все напряженнее. С раннего утра до позднего вечера она требовала, чтобы ей уделяли внимание, чрезмерно ревновала его к Розали или к Инке и совершенно не слушалась. Козима, похоже, позволяла ей все, только бы она оставила ее в покое. Как это было когда-то с Лоренцом и Розали. В повседневной жизни он заметно больше занимался детьми, чем Козима, поскольку она часто бывала в командировках или допоздна работала в конторе. Если она на какое-то время оказывалась дома, ей было сложно найти там свое место, так как дети привыкли к жизни без матери. Чтобы не потерять их любовь, она баловала обоих и позволяла им все, что Боденштайн, наоборот, запрещал. Дети быстро научились вить из матери веревки, не испытывая к ней при этом никакого уважения. Козима пыталась быть строгой, но при этом никогда не бывала последовательной. В течение всего этого времени Боденштайн, выступая буфером, улаживал их ссоры и следил за соблюдением правил.

Насколько всего этого недоставало теперь Софии, было хорошо заметно по поведению девочки. Шестилетнюю малышку никогда не учили от чего-то отказываться и придерживаться определенных правил. С легкостью она подчиняла себе бабушек и дедушек, а также няню, на отца же ее обаяние действовало не часто. За ее милым личиком он видел огромную назревающую проблему и спрашивал себя, мог ли он этому противостоять и каким образом. Не из-за Софии ли Инка все еще не переехала к нему окончательно, как они, собственно говоря, планировали? Она никогда не говорила ему этого открыто, но уже давно на выходные, когда он брал Софию к себе, она уезжала домой, и он чувствовал себя брошенным. Когда он однажды заговорил об этом, она возразила, утверждая, что она все равно ему не нужна, если Софи здесь, поэтому она может вполне побыть дома или в ветеринарной клинике.

Между ними не было ни одной открытой ссоры – до этого с Инкой никогда не доходило, – но квинтэссенцией разговора было невысказанное «она или я», что Боденштайна в равной степени разочаровывало и приносило облегчение, потому что Инка тем самым отбирала у него решение. Может быть, с его стороны это было трусостью, эгоизмом, а может быть, ему просто было удобно, но в глубине души он также сознавал, что и у него нет больше ни желания, ни сил на многие годы идти на компромиссы и воспитывать третьего ребенка.

Козима тогда застала его врасплох своей поздней беременностью и фактически поставила перед свершившимся фактом. Это было началом конца. Ребенка Козиме было недостаточно, чтобы удовлетворить свое стремление вновь почувствовать себя молодой. Она закрутила любовную интрижку, не считаясь с семьей. И все разрушила. Не только брак, но и возможность для их маленькой дочки расти вместе с отцом и матерью. Почему, спрашивал себя то и дело Боденштайн, он должен расхлебывать всю эту кашу, которую заварила Козима в своем безграничном эгоизме? Отношения с русским авантюристом уже давно закончились. Мужчина искал темпераментную возлюбленную, а не изможденную мать с маленьким ребенком.

При покупке дома в Руппертсхайне Боденштайн подумал и о Софии, а также о том, что он время от времени вне всякой очереди может брать ее к себе, если возникнет сложная ситуация, но в то же время он не был готов подчинить ребенку всю свою жизнь и уж тем более поставить на карту свои отношения с Инкой.

Он только что съел тарелку супа и сидел за столом, когда зазвонил мобильный телефон. Это была Пия, и ее голос был напряженным.

– Мы едем в Майн-Таунус-Центр, – сказала она. – Там только что стреляли, и теперь там просто хаос. Мы еще не знаем, есть ли убитые или раненые.

При этих словах Боденштайна пронизал страх, и он ощутил, как внутри у него стала зарождаться паника. Часа полтора назад Розали уехала в торговый центр, чтобы перед отъездом в Нью-Йорк сделать пару последних покупок.

– Я приеду, как только пристрою малышку, – сказал он коротко и встал. – Держи меня в курсе!

Потом он дрожащими пальцами набрал номер Розали. Вызов сработал, но она не отвечала. Он попытался размышлять трезво. В такой день, как сегодня, тысячи людей посещают торговый центр. Почему именно с ней должно было что-то случиться? Но разве не все думают так и надеются, если случается какое-нибудь несчастье? Кто-то ведь становится жертвой, а все остальные, кого судьба пощадила, радуются, что это произошло не с ними.

Боденштайн позвонил Инке, и та сразу ответила.

– Мне, к сожалению, нужно срочно уехать по работе, – сказал он. – Можно я приведу к тебе Софию?

– Я еще у пациента, – ответила Инка, чуть замявшись. – Привези ее в клинику. Фрау Вагнер присмотрит за ней, пока я не вернусь.

– Я не знаю, когда смогу ее забрать. – Боденштайн выключил плиту. – В Майн-Таунус-Центре стреляли, беспокоюсь за Розали. Она хотела поехать в Центр, и я не могу ей дозвониться.

– Там сейчас наверняка суматоха, – предположила Инка, – и она не слышит звонка. Не волнуйся. Ничего страшного, если это будет поздно.

Это было именно то, что он ценил в Инке. Точно так же как и он, она подходила к любой возникшей проблеме трезво и решительно. Она была совершенно другой по сравнению с Козимой, которая сначала всегда представляла себе, насколько тяжело, сложно и неприятно будет то, что он предлагал.

– Ну, где суп? – София появилась на кухне. Расчетливое выражение, которое прочел в ее глазах Боденштайн, ему очень не нравилось.

– Я сожалею, – он покачал головой. – Варить суп уже нет времени. Мне надо ехать. Пожалуйста, собирайся поскорее. Я отвезу тебя к Инке.

– Но я…

– Разговор окончен, – перебил он ее. – Надевай куртку и ботинки. Быстро.

София растерянно смотрела на него.

– Но я хочу есть!

– Мне жаль. – Он надел пальто и шарф и протянул ей пуховик. – Давай же.

– Нет. – Девочка скрестила руки и демонстративно уселась на пол. Боденштайн почувствовал, как сдают его нервы.

– София,
Страница 22 из 32

довольно, – сказал он строго. – Мне надо на работу, и у меня нет времени вести сейчас с тобой дискуссию. Если ты через три минуты не оденешься и не отправишься к машине, я на самом деле рассержусь.

– И что тогда будет? – спросила она, точно копируя интонацию своей матери.

– Никаких рождественских подарков. Никаких фильмов. И я говорю это совершенно серьезно.

– Ты противный! – закричала София, и слезы брызнули у нее из глаз. – Я тебя ненавижу!

*?*?*

В Майн-Таунус-Центре царил хаос. Не все слышали выстрелы в верхней части торговых рядов, но слухи о произошедшем покушении, о погибших и пострадавших быстро распространялись. Перепуганные люди в поисках укрытия вбегали в уже переполненные магазины или пытались покинуть пассаж, но им преграждали путь боевые подразделения полиции, которые сразу после экстренного вызова полностью перекрыли торговый центр.

Пия и Катрин, облаченные в бронежилеты, вместе с полицейской ротой военизированных частей полиции шли по опустевшему пассажу. Никто не знал точно, где находился снайпер, был ли он еще здесь или ему давно удалось скрыться. Лучше оставаться в укрытии. Пол был усеян пакетами с покупками и предметами одежды, которые люди во всеобщей панике побросали или они просто выпали из рук. Многочисленные специализированные отряды быстрого реагирования из Франкфурта прочесывали торговый центр в поисках снайпера и его жертвы. Каждый считал, что он следует за снайпером по пятам, но Пия чувствовала, что здесь что-то не так. Было странно, что убийца действовал в переполненном торговом центре. Такие, как он, изначально обдумывают пути отхода. Здесь риск быть застигнутым во время совершения убийства был довольно высок. К тому же при достаточно высокой вероятности массовой паники ему вряд ли удалось бы мгновенно скрыться. С другой стороны, суматоха могла стать для него прикрытием, так как можно было просто смешаться с толпой. Против этого аргумента, в свою очередь, говорило то, что он должен был вынести оружие.

Рождественская музыка смолкла, и возникла зловещая тишина, пока не послышался шум вертолета, кружившего высоко над зданиями. За стеклянными дверями магазинов толпились люди, подобно испуганным рыбам в переполненных аквариумах.

– У нас много пострадавших, которым нужно оказать помощь, – сказал Пии менеджер Центра. – Можно хотя бы «Скорую помощь» пропустить?

Худощавый высокий мужчина лет пятидесяти, вид которого говорил, что за последний час он прошел все круги ада, торопливо шел рядом с Пией. Он беспомощно наблюдал вместе с другими, как толпа буквально сметала его персонал службы безопасности, специально обученный действовать в подобных критических ситуациях. Множество людей пострадали, когда перед проходами, ведущими на многоярусную стоянку, они в смертельном страхе пытались протиснуться через двери. На стоянке и большой открытой парковочной площадке машины втыкались друг в друга. Некоторые, воспользовавшись хаосом, даже начали обчищать витрины магазинов. Когда сотрудники службы безопасности попытались вмешаться, дело дошло до рукоприкладства, и появились новые пострадавшие. Этот день должен был стать для торгового центра лучшим днем в году, но стал, без сомнения, самым худшим.

– У нас здесь переломы, резаные раны и ушибы, – пояснил Пии шеф торгового центра. – Кроме того, дети, которых в сутолоке придавили, и женщина с острым инфарктом. Им всем срочно нужна медицинская помощь!

– Мне это известно. Но, возможно, здесь все еще бегает этот тип с оружием! – Пия остановилась и недовольно посмотрела на мужчину, у которого было бледное, но решительное лицо. Что ей делать? Повременить с медицинской помощью и тем самым рисковать чьей-то жизнью? Или дать шанс снайперу сбежать?

Эту неуверенность, скорее всего неосознанную, вы маскируете агрессией. Слова Андреаса Неффа гудели у нее в голове. Проклятье!

«Сохранять спокойствие», – приказала себе мысленно Пия. Боденштайн еще не приехал, и в этой ситуации она была самой старшей по чину. Ей следовало расставить приоритеты и принять решение. Немедленно.

– Катрин, – обратилась Пия к коллеге, – скажи, пожалуйста, чтобы впустили врачей и карету «Скорой помощи».

– Хорошо. – Катрин кивнула и взялась за рацию.

– Спасибо, – сказал менеджер Центра с облегчением, повернулся на каблуках и пошел прочь.

Неожиданно затрещала рация Пии.

– Мы его задержали! – раздался громкий и четкий голос командира боевой части спецназа, и волна облегчения прокатилась по телу Пии. – На втором этаже стоянки автовокзала. Оружие тоже конфисковано.

– Мы едем, – ответила она и помчалась к выходу.

*?*?*

Осколки стекла, глухой удар и потом душераздирающий крик заставили ее вздрогнуть, а по спине пробежал холодный пот.

Грета, – пронеслось у нее в голове. Она уронила ручку, которой писала список предстоящих покупок, вскочила из-за стола в гостиной и помчалась на кухню. Там стояла Грета, и на секунду она почувствовала облегчение, осознав, что с ее ребенком не случилось ничего страшного, но потом она увидела, что лицо Греты, ее новый свитер, который она еще в машине вытащила из пакета и нацепила на себя, были в крови. Ее сердце замерло. Грета перестала кричать и широко раскрытыми глазами смотрела на пол, и Каролина последовала за ее взглядом. То, что она увидела, обрушило фундамент ее мира. На полу, выложенном изношенной черной и кремовой плиткой, лежала мама, и вокруг ее головы образовалась лужа крови. Кровь, везде была кровь, которая смешалась со светлыми частицами костей и желтоватой массой. Она текла по плиточным стыкам, ею были покрыты белые кухонные шкафы. Каролина опустилась на колени и взяла мать за руку. Рука была теплой. Может быть, она всего лишь потеряла сознание и ударилась головой о шкаф!

– Мама! – прошептала она. – Мама, очнись!

Она тронула мать за плечо и слегка его потрясла. Голова матери откинулась в сторону, но вместо лица она увидела лишь кровавую массу.

Каролина Альбрехт встала. Сердце так колотилось, что это причиняло ей боль. Она была вся мокрая от пота и одновременно ее знобило.

Мама мертва.

И это – не кошмарный сон.

Она расслабилась и закрыла глаза. Ей хотелось опять уснуть, чтобы хоть немного оттянуть встречу с реальностью, с которой она не могла справиться. Если бы она только могла избавиться от этой ужасающей картины! Во сне она так отчетливо видела весь этот кошмар! Каждую мельчайшую деталь! Ей снова пришлось пережить этот ужас и страх. В тот вечер она схватила истерически рыдающую Грету и вытащила ее из кухни. Обо всем, что случилось позже, она помнила лишь отрывочно. В какой-то момент приехали Карстен и полиция, а потом папа… Видеть его таким, кричащим от отчаяния, было ужасно, как и зрелище лежащей на полу с изувеченным лицом мамы. Каролина мучительно застонала. Что ей теперь делать? Как вести себя после того, как застрелили ее мать? Чего ждут от нее другие? Всю свою жизнь она подходила к проблемам, исходя из логики, принимала рациональные решения и всегда пыталась выпутаться из сложных ситуаций, но на сей раз это не помогало. Ее сердце сжалось. Только не плакать. Она ни в коем случае не должна поддаваться печали, иначе ее это сломит.

Она с трудом села на постели. У нее болело все тело, и казалось,
Страница 23 из 32

что оно налито свинцом. В голове кружились кошмарные картины, как, например, вода, беспрерывно просачивающаяся через крошечные щели до тех пор, пока она не прорвала каменные стены и не заполнила собою все пространство. В ее мире больше не было красок, а будущая жизнь теперь всегда будет делиться на «до» и «после».

Каролина встала, оперевшись о край кровати, и поплелась в ванную. Она три дня не меняла одежду, не принимала душ и почти ничего не ела. Пару раз она разговаривала по телефону с Карстеном и Гретой, занималась отцом, который почти ничего не говорил, оказавшись в таком же аду отчаяния и кошмара, как и она сама. В минувшую ночь она поехала домой, чтобы надеть свежую одежду, а потом упала на кровать и просто уснула. Когда она стояла под душем, зазвонил телефон. Ей было неважно, кто звонил. Она потом перезвонит. Когда-нибудь. Сейчас она должна быть сильной. Ради Греты и особенно ради отца. Она нужна ему больше, чем когда бы то ни было.

*?*?*

Пия сидела за письменным столом и набирала на компьютере отчет о проведенной операции. Закончив работу, она сохранила документ. Снайпер, казалось, уже был у них в руках, но потом напряжение и ожидание сменились разочарованием. Три подростка решили пошутить, воспользовавшись пугачом отца одного из них. Это была злая шутка с далеко идущими последствиями. Боденштайн, успокоившись, что с его дочерью ничего не случилось, отчитал трех робких злоумышленников, объяснив им всю серьезность их положения. Одно только участие полиции в данном деле обойдется их родителям в пару тысяч евро. К этому добавятся возможные расходы на возмещение убытков. Сорок три человека из-за массовой паники получили тяжелые телесные повреждения, жизнь женщины, у которой случился инфаркт, в опасности. Пия встала и пошла на кухню, чтобы выпить чаю, где встретилась с Боденштайном и Николя Энгель.

– У пацанов не было злого умысла, – сказал Боденштайн, качая головой и наливая себе кофе. – Они считали, что будет грандиозная потеха, если они немного беспорядочно постреляют. Непостижимо!

– И это неудивительно. – Николя Энгель сделала глоток кофе. – У многих подростков сегодня вообще отсутствует сознание неправомерности. Они сидят за своими компьютерами и отстреливают людей, как мы раньше вышибали кого-нибудь в игре «Не горячись!»?[14 - Популярная в Германии настольная игра, в которой игроки двигают фишки по полю от старта к финишу и сбивают по пути фишки противников.].

– Вот родители-то обрадуются, – проворчала Пия. – И прежде всего отец, который не запирает как следует шкаф с оружием. Меня действительно иногда поражает, что люди ничему не научились на примере Виннендена или Эрфурта?[15 - Случаи массовых убийств в гимназии Гутенберг в Эрфурте (2002) и в школе Альбертвиль-Реальшуле в Виннендене (2009).].

– Ведь все они думают, что уж их-то ребенок никогда не сделает ничего подобного.

– Вот именно. – Доктор Николя Энгель сполоснула свою чашку и поставила ее на сушку рядом с мойкой. – Во всяком случае, все завершилось без больших потерь. Хорошая работа, фрау Кирххоф.

– Я уже написала отчет, – сказала Пия быстро, предупреждая неизбежный вопрос своей начальницы.

Николя Энгель посмотрела на нее и кивнула.

– Я так и предполагала, – ответила она и повернулась к Боденштайну: – Найдется пара минут? Надо коечто обсудить.

– Разумеется, – ответил Боденштайн, и они с Николя Энгель вышли из кухни.

Пия прошла по коридору и вошла в кабинет, который они делили с Каем Остерманном. К ее неудовольствию, за ее письменным столом сидел Андреас Нефф.

– Что я говорил? – Он сидел, положив ноги на край стола, и самодовольно ухмылялся. – Мне было ясно, что сегодня это не мог быть снайпер. Перед Рождеством он не будет совершать убийств.

– Я хотела бы сесть за стол. – Пия махнула рукой. – В кабинете фрау Фахингер сейчас есть свободное место.

– Но здесь тоже. – Нефф указал на бывший стол Франка Бенке, который Кай Остерманн как главный делопроизводитель, отвечавший за ведение уголовных дел и сбор улик, приспособил для складирования отчетов и вещественных доказательств. – Тогда я воспользуюсь им, если можно.

– На вашем месте я бы не прикасалась к этому столу и не нарушала бы порядок, – посоветовала ему Пия.

Зазвонил телефон.

– Вы плохо слышите или хотите разозлить меня? – обратилась к Неффу Пия.

Нефф неторопливо опустил ноги, с провоцирующей неспешностью поднялся и поплелся через комнату. Пия сняла трубку и опустилась на стул.

– У меня на проводе коллега из Нидерхёхстштадта, – сказала хриплым голосом Катрин. – Он хочет поговорить с шефом или с тобой.

– Соедини со мной, – ответила Пия.

Нефф между тем начал с любопытством просматривать стопку бумаг и папок, которые были аккуратно уложены на бывшем письменном столе Бенке. Кай вышел бы из себя, если бы увидел, что кто-то устроил беспорядок в его документах.

– Ротхауз, полицейский участок в Эшборне, – представился коллега, которого Пия хорошо знала. – Мы получили с сегодняшней почтой анонимное письмо, которое может представлять для вас интерес. Это извещение о смерти Ингеборг Роледер.

Пия вскочила как ошпаренная.

– Извещение о смерти? – повторила она.

– Да, в черной рамке, с крестом, правда, текст странный, – пояснил старший комиссар полиции Ротхауз. – В нем написано: «Памяти Ингеборг Роледер. Ингеборг Роледер должна была умереть, потому что ее дочь виновна в неоказании помощи и в пособничестве убийству по неосторожности». И под текстом подпись: судья.

Пия заметила, что от большого напряжения она задержала дыхание, и выдохнула. Это было действительно чрезвычайно интересно! Имена обеих жертв снайпера не были общеизвестны, и поэтому нечто подобное, должно быть, написал кто-то из круга знакомых Роледеров. Преступник был осведомлен о жизни жертвы и указал мотив убийства!

Пия поблагодарила коллегу и обещала приехать не позднее чем через полчаса.

– Есть новости? – поинтересовался с любопытством Нефф.

Пия пропустила его вопрос мимо ушей, вскочила с места и бросилась искать Боденштайна. Она увидела его, когда тот выходил из двери кабинета Николя Энгель.

– Тогда я освобожу Инку, – сказал он. – Ты можешь мне позвонить, если…

– Нам надо ехать в Нидерхёхстштадт, – перебила его взволнованная Пия. – Коллеги получили с почтой анонимное письмо с извещением о смерти Ингеборг Роледер, в котором однозначно сообщается об осведомленности преступника! Собственно говоря, имя жертвы и…

Она замолчала, так как по коридору шел Нефф.

– Вы можете спокойно продолжать, – предложил он с улыбкой на лице.

– Нет, если вы будете вот так подкрадываться и слушать навострив уши, – парировала Пия хмуро.

Улыбка исчезла с лица аналитика преступлений, правда, ненадолго. Андреас Нефф был, несомненно, непробиваем.

– Его нельзя изолировать, – сказал Боденштайн, когда Нефф исчез. – Наша начальница хочет, чтобы мы работали вместе с ним, она только что еще раз четко дала мне это понять.

– Но он же идиот! – возразила Пия упрямо. – И он действует мне на нервы своими дурацкими высказываниями.

Боденштайн вздохнул и вынул из кармана мобильный телефон.

– Едем в Нидерхёхстштадт, – сказал он, нажимая на клавиши телефона и поднеся его к уху. – С Неффом и
Страница 24 из 32

Крёгером.

– Это обязательно? Я имею в виду Неффа, – спросила Пия недовольно.

– Не обсуждается, – ответил Боденштайн. – Постарайся с ним поладить. Пожалуйста.

*?*?*

«В жизни нет ничего стабильного», – подумал он. Иногда требуется проявить гибкость. Самые грандиозные планы не срабатывают при наличии коэффициентов неопределенности, которые невозможно вычислить. Вообще-то он предполагал иную последовательность событий, но кто мог знать, когда продавщица из пекарни вернется из отпуска?

Он откусил от бутерброда с сыром и опять склонился над столом, где были разложены схемы здания и несколько фотографий. Когда он вчера утром был в пекарне, он увидел, что на коробку только что возведенного здания, из которого он, собственно говоря, собирался стрелять, в течение дня нанесли наружную облицовку. Это крайне досадно, потому что теперь ему нужно быстро выбрать новое место. Совершенно случайно он нашел оптимальный вариант и с помощью карт «Гугла» определил путь отхода, который вчера уже проверил.

По телевизору передавали новое сообщение о выстрелах, которые прогремели сегодня в первой половине дня в Майн-Таунус-Центре, в результате которых там возник невообразимый хаос. Он взял пульт управления и прибавил звук.

«…по данным полиции, речь идет не о неизвестном снайпере, который в последние дни застрелил двух женщин в Эшборне и Оберурзеле, а о трех подростках, орудовавших пугачом…»

Он покачал головой и выключил телевизор.

На клеенчатой скатерти кухонного стола лежали все приготовленные им принадлежности, необходимые для тщательной чистки оружия. Это важно – чистить оружие после каждого использования. Частицы свинца в стволе влияют на точность выстрела. А затвор надо очистить от остатков несгоревшего пороха и немного смазать маслом. Здесь он мог быть уверен, что никто не помешает его работе. Он снял гребень приклада и, нажав и удерживая ригель затвора, вытащил затвор из запирающей гильзы. Потом он осторожно брызнул немного чистящего масла через трубочку и вставил шомпол. Он рассеянно улыбался, прочищая латунной щеткой ствол от патронника до дула. Ловко отвинтил банник и щетку с внешней стороны дула и вытащил шомпол через ствол. Потом протащил через ствол паклю и неоднократно повторил, завершив чистку лишь когда, наконец, на последней пакле не осталось следов загрязнений. Это были два отличных выстрела. Он и в самом деле не разучился.

*?*?*

– Так что все ясно, – сказал Нефф, когда они изучили анонимное письмо в кабинете командира подразделения полицейского участка в Эшборне. – Преступник добивается внимания, которого, по его мнению, он заслуживает. Джон Аллен Мухаммад позвонил в органы, утверждая, что он Бог. Такие контакты с полицией являются абсолютно симптоматичными для нарциссического расстройства личности.

С тех пор как они отъехали от комиссариата, Андреас Нефф говорил без умолку, и у Пии постепенно возникло ощущение, будто ей промывают мозги. Она не могла уловить ни одной четкой мысли, и ей было очень трудно выполнить просьбу шефа, в то время как Кристиан Крёгер даже не пытался скрывать своей антипатии к «секретному оружию».

– Совершенно обычный лист бумаги для копирования. 80 грамм, формата А4, белого цвета, – констатировал он, не обращая внимания на высказывания Неффа. – Кто к нему прикасался?

– Только коллега, который вскрывал почту, – ответил старший комиссар полиции Ротхауз.

– О’кей, его отпечатки пальцев мы можем легко проверить, чтобы исключить из списка подозреваемых. – Крёгер стал рассматривать конверт, который, как и письмо, находился в пластиковом пакете.

– Извещение выглядит довольно профессионально, – сказал Боденштайн.

– Сегодня это уже не проблема. На порталах объявлений дневных газет за пару кликов мышкой можно составить семейное извещение и сразу перейти в режим онлайн.

– Преступнику около тридцати лет, – прокомментировал Нефф, – он разбирается в Интернете, знает, как можно оставить извещение онлайн и…

– Мне сорок шесть, и я это тоже знаю, – возразил раздраженно Крёгер. – Даже мои родители знают это, а им уже за семьдесят.

– Может быть, родители могут также забраться в темноте на трансформаторную будку и при плохой видимости с расстояния в восемьдесят метров застрелить человека? – парировал саркастически Нефф.

– Вы привязываете профиль преступника к способности оставлять извещения онлайн, – напомнил ему Крёгер, на что Нефф ответил улыбкой, не обратив на этот аргумент внимания.

– Если это извещение действительно является сообщением преступника, предназначенным нам, – размышлял Боденштайн, – то Ингеборг Роледер – не случайная жертва.

– «Неоказание помощи и пособничество убийству по неосторожности», – сказала Пия. – Что бы это могло означать?

– Во всяком случае, убийца выдает нам что-то важное, – предположил Боденштайн и задумчиво наморщил лоб. – Ингеборг Роледер должна была умереть, потому что ее дочь что-то сделала или, наоборот, не сделала. И это открывает преступление с совершенно иной стороны.

– Это доказательство того, что снайпер не без разбора стреляет в своих жертв, – подтвердила Пия. – Он действует целенаправленно, считает свои действия справедливыми, а себя – судьей.

– Пойдемте, – сказал Боденштайн. – Сейчас мы поедем к Ренате Роледер и предъявим ей эти обвинения.

Он поблагодарил командира подразделения и вышел из кабинета. Крёгер, Нефф и Пия последовали за ним.

– Он психопат, – прокомментировал Нефф последнюю фразу Пии. – Однозначно. Он обижен и теперь мстит. Не самому провинившемуся, а его ближайшим родственникам. Это особенно подло.

– Однако вчера вы утверждали обратное, – сказала Пия. – Вы были твердо убеждены в том, что снайпер убивает без разбора.

– Вчера мы еще не знали того, что знаем сегодня, – вывернулся Нефф.

Пии этого было достаточно.

– За словом в карман не лезете. – Она покачала головой, скорчив презрительную гримасу. – Такому методу работы вы тоже научились в Америке, прямо по Аденауэру: «Зачем обращать внимание на мою вчерашнюю болтовню?»?[16 - Первая часть известной фразы Конрада Аденауэра (1876–1967), первого канцлера ФРГ (1949–1963).] Своим постоянно меняющимся мнением вы сами ставите под сомнение свою квалификацию, и не удивляйтесь тому, что никто из нас не принимает вас всерьез.

Крёгер довольно ухмыльнулся, так как Нефф впервые ответил на эти слова молчанием, но, к сожалению, оно продолжалось не очень долго.

– Именно в начале расследования следует принимать во внимание все возможные версии, даже если они на первый взгляд кажутся нелепыми, – защитил он свой внезапный разворот на 180 градусов.

– В таком случае в будущем ваши смелые предположения следует формулировать именно таким образом, – ответила холодно Пия. – Иначе ваши высказывания – это не что иное, как преднамеренная дезинформация.

– Я не рассчитывал на то, что такой дилетант, как вы, может следовать за ходом моих мыслей, – ответил он. – Но это неудивительно! Я еще никогда не встречал столь хаотичного и неэффективного подразделения, как К?11.

Пия уже открыла рот, чтобы дать ему достойный отпор, но Кристиан Крёгер ее опередил.

– Как дилетант здесь ведет себя только один человек, и это вы, – сказал он в
Страница 25 из 32

прямом смысле слова свысока, так как Нефф доставал ему до подбородка. – С вашими сырыми теориями и маниакальным желанием выделиться вы порождаете только хаос. Вам лучше всего помолчать и послушать, тогда, может быть, чему-то научитесь.

– Что вы себе воображаете? – Нефф, возмутившись, бросился в контратаку, но Крёгер не ввязался в спор.

– Ровным счетом ничего. Я в этом вовсе не нуждаюсь, – сказал он, не удостоив Неффа взглядом. – Да, Пия, мне в голову пришла еще одна идея. Надо позвонить коллегам в Оберурзеле и спросить, не получили ли и они письмо.

Вряд ли удар мог быть более точным, чем тот, который он нанес Неффу, и Пии пришлось подавить в себе смех, когда она увидела его гневную физиономию.

Боденштайн уже ждал их у арочного металлодетектора.

– Куда вы пропали? – спросил он.

– Маленький Наполеон из земельного уголовного ведомства снова ошибся в выборе слов, и нам пришлось немного об этом побеседовать, – ответил Крёгер. – Послушай, Оливер, я думаю, что коллеги в Оберурзеле могли получить такое же извещение о смерти. Я предполагаю, что убийца пока еще не знает, кто занимается расследованием, и поэтому обращается в местный полицейский участок.

– Почему именно в Оберурзеле? – спросил Боденштайн.

– Потому что там жила Маргарет Рудольф.

Боденштайн немного подумал и одобрительно кивнул.

– Сейчас мы это проверим. – Он пошел на пост, чтобы поговорить с дежурным комиссаром.

– Но в аутентичности этого объявления ты не сомневаешься? – спросила Пия своего коллегу.

– Нет, я считаю, оно настоящее, – ответил Крёгер. – В этом отношении Наполеон прав: убийца раскрывает нам свой мотив, и это – месть.

– Как вы меня назвали? – спросил Нефф с мрачным видом.

– А что плохого в Наполеоне? – улыбнулся простодушно Крёгер, и Пия была вынуждена отвернуться, потому что иначе она рассмеялась бы Неффу прямо в лицо.

– Я не собираюсь это терпеть!

– Моя коллега тоже не должна была терпеть, когда вы назвали ее дилетанткой, – осадил его Крёгер.

– А сама она не может защищаться? – ответил Нефф. – Для этого ей нужен рупор в виде вас? Или ваши хлопоты вызваны чем-то иным? – язвительно улыбнулся он.

Из комнаты дежурного комиссара вышел Боденштайн и быстрыми шагами направился к своим коллегам.

– Кристиан, ты ас! – сказал он взволнованно. – Они действительно тоже получили сегодня с почтой извещение! Мы заедем сейчас к фрау Роледер, а потом поедем в Оберурзель!

– Да, отсутствие ответа – это тоже ответ, – сказал Нефф. – Я так и думал.

– Что вы думали? – переспросил Боденштайн.

– Наполеон полагает, что у нас с Пией есть какие-то отношения, потому что я за нее вступился, когда он ее оскорбил, – ответил Крёгер, после чего Нефф покраснел.

– Что за глупости! – Голос Боденштайна был резким. – У нас два убийства, а мы тратим время на всякие сентиментальности. Я бы хотел, чтобы все сотрудники отдела занимались общим делом, а не устраивали нелепые соревнования в уровне квалификации.

– Я намеренно не стал придавать этому значения, – пожаловался Нефф, – но коллега не дал мне говорить!

– Потому что вы с утра до вечера несете всякий вздор, – сказал Крёгер и распахнул стеклянную дверь.

– Дилетанты! Все вместе! – прошипел Нефф озлобленно.

– Скандалист! – парировал Крёгер с ехидцей.

Пия, которая хотела выполнить просьбу шефа и наладить отношения с Неффом, промолчала. Она мельком взглянула на Боденштайна, у которого на переносице образовалась глубокая складка. Она знала его достаточно хорошо, чтобы понять, что он только что чуть было не потерял свою аристократическую выдержанность.

– С меня довольно! Я ухожу! – Нефф обиженно прошел мимо них, и никто не стал его удерживать.

– Автобусная остановка сразу направо! – крикнула Пия ему вслед. В этом она просто не могла себе отказать.

– Что это за детский сад? – упрекнул ее Боденштайн.

– Тебе ведь он тоже действует на нервы! – ответила Пия. – В его присутствии я вообще не могу думать.

– Теперь он ушел. – Боденштайн, похоже, об этом не сожалел. – Давайте садитесь в машину. У нас еще достаточно дел.

*?*?*

Ренаты Роледер не было дома, поэтому Боденштайн решил заехать к ней позже и сначала поехать в Оберурзель. В глубине души он тоже был рад, что Нефф ушел, потому что он вносил в его коллектив определенное волнение. Во время его первой беседы с психологом с глазу на глаз он, очевидно, был недостаточно убедителен. Он должен был ему объяснить, что его заносчивое поведение приведет к обратному результату.

Зазвонил его мобильный телефон. Фрау Вагнер, ассистентка Инки в ветеринарной клинике, должна была уходить домой, а Инка еще не вернулась. Черт подери!

– Я позвоню отцу, чтобы он забрал Софи, – сказал Боденштайн. – В любом случае большое спасибо.

Он набрал номер домашнего телефона своих родителей, надеясь, что они смогут позаботиться о ребенке, пока он сегодня не освободится. К счастью, у отца было время, и он пообещал сразу выехать, чтобы забрать внучку в ветеринарной клинике.

– Я могу прийти довольно поздно, – сказал Боденштайн.

– Тогда она останется у нас на ночь, – ответил отец, и Боденштайн вздохнул с облегчением. – Это ведь не в первый раз. Заберешь ее завтра утром.

Боденштайн поблагодарил и убрал мобильник. Ему не нравилось, что он вынужден постоянно куда-то пристраивать дочь, но что оставалось делать? Разве Козима не делала то же самое? После конфликта, произошедшего сегодня в обед на кухне, он хотел еще раз спокойно поговорить с Софией, но его работа была важнее, а взять малышку с собой на следствие он не мог.

Они поехали непосредственно в полицейский участок в Оберурзеле, чтобы забрать анонимное письмо. Как и извещение о смерти Ингеборг Роледер, это письмо было напечатано на обычной бумаге и вложено в простой конверт без окошка, на который так же был наклеен напечатанный на компьютере адрес и приклеена почтовая марка. Прежде чем взять письмо в руки, Кристиан Крёгер натянул латексные перчатки и стал его внимательно изучать.

«Памяти Маргарет Рудольф, – прочитал он. – Маргарет Рудольф должна была умереть, потому что ее муж виновен в убийстве из корыстных побуждений и тщеславия. Судья».

– Мне интересно, что скажет на это профессор Рудольф. – Боденштайн посмотрел на часы. Было около шести. Еще не поздно для визита. Через некоторое время они остановились перед домом профессора Рудольфа, который был окутан сплошной темнотой. Падал легкий снег. Крёгер остался в машине, а Пия и Боденштайн направились по дороге, ведущей к дому. Сработал датчик движения, и над гаражом вспыхнул прожектор.

– Надеюсь, он дома. – Пия нажала кнопку звонка.

Через некоторое время профессор открыл дверь. Его худое лицо был небритым и бледным. Он выглядел так, что, казалось, будто он за последние сорок восемь часов постарел на десять лет.

– Что вы хотите? – не здороваясь, спросил он с ноткой недовольства в голосе.

– Добрый вечер, – ответил Боденштайн вежливо. – Мы хотели бы вам кое-что показать. Позвольте войти?

Профессор замялся, но потом, спохватившись, поспешно проговорил:

– Конечно. Пожалуйста, извините.

Они последовали за ним через холл в гостиную. Паркет скрипел у них под ногами. В доме было душно, пахло табачным дымом и едой.

– Ваша дочь
Страница 26 из 32

сейчас не живет с вами? – поинтересовалась Пия.

– Каролина должна заниматься Гретой. Особенно сейчас. – Профессор включил свет. – Я как-нибудь справлюсь. А что мне, собственно говоря, остается делать?

Светильник над обеденным столом окутал помещение бледным светом, который постепенно становился все более ярким. Профессор остановился посередине комнаты и решительным движением руки указал на стол, на котором стояли грязные стаканы и тарелки.

Но за стол никто не сел.

– Господин Рудольф, – начал Боденштайн, разворачивая копию извещения о смерти. – Это извещение пришло сегодня с почтой в полицейский участок в Оберурзеле. Мы предполагаем, что его отправил преступник. До сих пор мы считали, что убийство вашей жены было случайностью, но содержание этого извещения дает взглянутьь на дело по-другому.

Боденштайн протянул листок профессору. Он пробежал текст и побелел. Потом поднял глаза.

– Что… что это значит? – прошептал он хриплым голосом. – Я уже более двадцати лет занимаюсь трансплантационной хирургией. Я спасаю жизни! Я уже десятки лет во время собственного отпуска бесплатно оперирую в больницах Африки!

Он выдвинул из-за стола стул и тяжело опустился на него. Он еще раз прочитал извещение о смерти и растерянно покачал головой. У него тряслись руки.

– Может быть, кто-то, кому вы пересадили новый орган, умер, – предположила осторожно Пия. – И его родственники сделали вас ответственными за его смерть.

– Каждый пациент, который решается на трансплантацию, знает, что альтернативой может быть только смерть, – возразил на это чуть слышно профессор. Он чуть отодвинул листок, снял очки и большим и указательным пальцами правой руки потер глаза.

– Господин профессор, мы хотели бы попросить вас подумать о происхождении этого обвинения, – сказал Боденштайн.

Профессор не отреагировал.

– Моя жена, которую я любил больше всего на свете, умерла, – прошептал он наконец. – Моя дочь и внучка тяжело травмированы. Мы потеряли основу нашей семьи. Пожалуйста, оставьте меня в покое. Я… я не в состоянии отвечать на какие-либо вопросы.

Его голос оборвался, он медленно поднял голову, как будто это требовало больших усилий, которые давались ему с трудом. От подвижного, самоуверенного мужчины, которого Пия в первый раз увидела вечером в день убийства его жены, ничего не осталось. Перед ними сидел сломленный человек, который не мог справиться не только с потерей своей жены, но и с обвинением в том, что он виновен в ее смерти.

– Уходите. Пожалуйста.

– Конечно. Не провожайте нас, – сказал Боденштайн. У двери Пия обернулась и увидела, что профессор уронил голову на руки и плакал.

*?*?*

Ренаты Роледер не было ни дома, ни в цветочном магазине, поэтому они вернулись в комиссариат. Боденштайн простился с ними внизу, на парковочной площадке, а Крёгер повез оба анонимных письма в криминалистическую лабораторию в Висбаден, чтобы их исследовали на предмет отпечатков пальцев и следов ДНК, поэтому Пия вошла в здание одна. Кабинеты К?11 были пусты. Катрин благоразумно отправилась домой, чтобы лечь в постель, а Андреас Нефф, кажется, больше вообще не появлялся. Пия отправилась в свой кабинет и наткнулась там на Кая, который пребывал в дурном расположении духа.

– Нефф, этот идиот, перерыл все мои документы по делу! Ну, попадись он мне только в лапы! – пригрозил Кай. – Я битых два часа потратил на то, чтобы восстановить порядок в своей системе.

И хотя Кай Остерманн со своими стянутыми в конский хвост волосами, никелированными очками и небрежной одеждой производил впечатление компьютерного фрика, он был самым организованным человеком из всех, кого Пия когда-либо встречала.

– Я его предупреждала, – сказала она, – но он хотел непременно расположиться в нашем кабинете.

– Пусть только еще раз здесь появится, – сердито ворчал Кай себе под нос. Чтобы немного исправить ему настроение, Пия рассказала об инциденте в полицейском участке в Эшборне, который завершился тем, что Нефф добровольно испарился.

– Наполеон! Точнее не скажешь, – усмехнулся Кай. – Если он будет продолжать в том же духе, то получит здесь свое Ватерлоо.

Пия сообщила ему о двух извещениях о смерти и о разговоре с профессором Рудольфом, который не дал никакого результата. Она как раз завершила свой рассказ, когда зазвонил ее мобильный телефон.

– Привет, Хеннинг, – поприветствовала она своего бывшего супруга. – Что случилось?

– До меня дошли слухи, что я выиграл наш спор, – сказал он ироничным тоном, который сразу вывел Пию из себя. – Ты послала Кристофа в круиз в одиночестве.

– Какой спор? – переспросила она холодно. – Я никогда этого не любила.

– Как всегда: наше приглашение остается в силе. Мириам будет очень рада, если ты придешь к нам на Рождество.

Это было очень мило, но Пия не испытывала ни малейшего желания праздновать Рождество в квартире, в которой она сама несколько лет жила с Хеннингом и в которой однажды после развода застала его с прокуроршей Лёблих – они развлекались на журнальном столике. Эта квартира хранила в себе слишком много воспоминаний, и больше плохих, чем хороших.

– Очень любезно с твоей стороны, – сказала она, – но я хочу воспользоваться возможностью и навестить свою семью. Сестра и брат все рождественские праздники проведут у родителей.

– Ну, тогда желаю приятно провести время, и передавай большой привет от меня, – ответил Хеннинг.

Они еще немного поговорили о переполохе в торговом центре, и Пия рассказала ему об извещениях о смерти, отправленных снайпером. И хотя Хеннинг, будучи руководителем Института судебной медицины, формально не являлся сотрудником полиции, он все же был важной составной частью коллектива и благодаря своему опыту и смекалке постоянно давал очень полезные советы.

– Ничего существенного вам это не даст, – констатировал он.

– Это как посмотреть. Во всяком случае, эти извещения говорят нам хоть что-то о мотиве преступлений, – ответила Пия. Потом ей в голову пришла мысль. – Скажи-ка, а ты не знаешь случайно профессора Дитера Пауля Рудольфа? Он хирург – трансплантолог.

– Гм. – Хеннинг задумался. – Нет, навскидку мне это имя ни о чем не говорит. Но я могу узнать. Хирургов-трансплантологов не очень много.

Пия, которая по прошлому знала способности к ведению расследования своего бывшего супруга и его жены – ее лучшей подруги Мириам, – сочла это предложение гениальным.

– Мы будем признательны за любую помощь, – сказала она. – Придурок аналитик, которого нам повесила на шею фрау Энгель, вносит больше путаницы, чем помогает нам.

Потом они пожелали друг другу приятных выходных и распрощались.

– У тебя есть семья? – спросил Кай с любопытством.

– Разумеется, – ответила Пия язвительно. – А ты думал, что меня нашли на помойке?

– Извини, я не хотел тебя обидеть, – ответил Кай. – Но с тех пор, как я тебя знаю, ты никогда не говорила ни о своих родителях, ни о братьях и сестрах.

– Да, я должна извиниться за то, что отреагировала так резко, – сказала Пия. – Семья для меня, к сожалению, не очень приятная тема. Мы уже несколько лет не виделись.

Кай действительно не мог ничего знать о ее семье, потому что Пия никогда и словом не обмолвилась о своей частной жизни, в отличие
Страница 27 из 32

от Джема Алтуная, на письменном столе которого стоял целый ряд семейных фотографий. Родители Пии, которые жили в Игштадте, пригороде Висбадена, никак не могли понять, почему она отказалась от своего прочного брака и предпочла жить в одиночестве на ферме и опять работать в уголовной полиции. Отец Пии сорок лет проработал в сменном режиме на фирме «Хёхст», и после того, как он вышел на пенсию, жизнь ее родителей ограничивалась церковью, работой в саду и клубом любителей игры в кегли. Когда Пия в первый раз рассказала матери о Кристофе, ту волновало только одно: «что скажут люди», потому что Пия к тому времени еще не была разведена. Их ссора произошла, собственно, еще раньше, более двадцати лет тому назад. Тогда Пия целый месяц подвергалась маниакальному преследованию со стороны мужчины, с которым познакомилась во время своего отпуска во Франции, и в конечном счете он жестоко изнасиловал ее в собственной квартире. Единственной реакцией ее родителей было неловкое молчание, и разговор об этом происшествии никогда больше не возобновлялся. На свадьбе с Хеннингом через пару лет Пия заметила, что ей стало не о чем разговаривать с родителями. Они жили в своем мещанском мирке, который стал ей чужд.

Ларс, ее старший брат, превратился в невероятного всезнайку. С ним Пия поссорилась, когда пренебрегла его консервативными советами в отношении инвестиций и вложила в конце девяностых годов пару тысяч евро в акции Нового рынка. После расставания с Хеннингом на выручку от продажи акций она смогла купить Биркенхоф. Это так разозлило Ларса, который считал себя абсолютно профессиональным биржевым игроком, что с тех пор он практически с ней не разговаривал. Единственным человеком, с кем Пия время от времени поддерживала контакт, была ее младшая сестра Ким, работавшая в Гамбурге тюремным психологом – профессия, которая в семье Фрайтаг так же осуждалась, как и работа Пии.

– Н-да, семью не выбирают, – ответил Кай. – Я тоже едва поддерживаю отношения со своими родителями. К Рождеству и ко дню рождения я всегда получаю самодельную открытку.

Он скрестил руки за головой и рассмеялся.

– Они типичные шестидесятники, до сих пор живут в старой сельской усадьбе в Рене без отопления и электричества и сами выращивают овощи. Когда я пошел работать именно в полицию, для них это было абсолютным предательством. В их глазах я стал паршивой овцой. Я знаю, что опозорился, когда работал в особом отряде полиции и должен был препятствовать проведению демонстрации против транспортировки радиоактивных материалов, во время которой мои родители и их друзья-активисты перегородили железнодорожные пути.

Пия усмехнулась.

– Как-то мой отец мне даже сказал, что если бы меня похитили, он не дал бы ни единого пфеннига на выкуп, – признался Кай. – Настолько он разочарован во мне.

– Это действительно неприятно, – согласилась Пия. – Но он наверняка так не думал.

– Увы! – Кай дернул плечами. – Зато расставание благодаря этому не было таким уж тяжелым. Мои родители воспринимают только собственную правду, а такие люди вызывают у меня отторжение. Они считают себя социально ориентированными и просвещенными гражданами, но в действительности это самые упрямые и нетерпимые невежды из всех, кого я когда-либо встречал.

– Мои родители всего лишь обыватели, которые не видят ничего дальше собственного забора, – сказала Пия. – Они крутятся в своем крошечном мире и боятся любых изменений. – Она наморщила лоб. – Я как раз на днях задавалась вопросом, как бы отреагировала, если бы застрелили моих родителей или моего брата.

– И? – Кай с любопытством смотрел на нее.

– Гм. Это, наверное, прозвучит бесчувственно, но я думаю, что меня бы это не особенно тронуло. Они чужие для меня люди, с которыми мне абсолютно не о чем говорить.

– В моем случае все точно так же. К сожалению, – кивнул Кай. – Но зачем тогда ты едешь к ним на Рождество?

– Вероятно, именно по той же самой причине, – призналась ему Пия. – Мои собственные мысли напугали меня. Я хочу дать им еще один шанс. В конце концов, это моя семья.

– Они к тебе равнодушны, – констатировал Кай, – и это твое полное право – быть равнодушной и к ним. В нашем возрасте не следует бог весть как прогибаться, чтобы только угодить родителям, братьям и сестрам.

Понедельник, 24 декабря 2012 года

Здесь ничего не изменилось за последние двадцать лет – ни дом, ни ее родители. Пия уже через десять минут пожалела о своем решении приехать сюда на Рождество.

– Вы хотя бы в сочельник могли бы сходить в церковь, – сказала мать ей и Ким сразу после приветствия, переполненного сплошь неодобрительными порицаниями, после чего последние благие намерения, с которыми Пия ехала в Игштадт, испарились.

Она скованно и неудобно сидела на кожаном диване в старой гостиной своих родителей, зажатая между невесткой Сильвией и своей сестрой Ким, которая два часа назад приехала из Гамбурга и намеревалась остановиться у нее в Биркенхофе.

Через силу она попыталась завести разговор, вежливо расспрашивая родителей, брата и его жену об их делах, и тем самым спровоцировала утомительный монолог своей невестки, в котором не было ничего, кроме кичливости и пустоты. Ее мать, полная и розовощекая, как обычно, никого не слушала, потому что все, что не было связано с ее собственными знакомыми, было ей неинтересно. Отец Пии молча сидел в своем кресле и с отсутствующим видом смотрел перед собой.

– Мне нужно на кухню. – Мать выждала момент, когда Сильвия сделала паузу.

– Тебе помочь? – спросили одновременно Пия и Ким.

– Нет, нет, все уже готово, – ответила мать.

Без Сильвии разговор бы прекратился, потому что было просто не о чем говорить. Пия сделала глоток рислинга, который был таким кислым, что ее желудок болезненно сжался.

– Многие, изучающие психологию, втайне ведь хотят лечиться сами, – сказала Сильвия, поставив свой бокал с вином на подставку. За пять лет, в течение которых они с Пией не виделись, она сильно располнела, как и Ларс, который, что касается самодовольства, мог бы дать фору Наполеону-Неффу.

– Знаешь, Сильвия, я, по крайней мере, имею профессию, и у меня нет необходимости быть на содержании у мужчины, – возразила ей Ким. – Моя профессия доставляет мне удовольствие, и я в ней преуспела.

Ким была полной противоположностью Сильвии: высокая, очень стройная и совершенно без макияжа.

– Я спрашиваю себя, встретится ли тебе когда-нибудь еще раз мужчина, который тебя выдержит, – парировала Сильвия с фальшивой улыбкой на лице, которая не смогла сгладить язвительность ее слов. – Ведь тебе уже сорок три. Биологические часы тикают так же громко, как и Биг-Бен!

Она звонко рассмеялась, довольная своей шуткой.

– Я никогда не могла понять, почему такие женщины, как ты, считают, что муж и дети – это высочайшее счастье на свете, – ответила Ким хладнокровно. – На мой взгляд, вы все в этом обманываетесь. Я уверена, что большинство замужних женщин скорее предпочли бы жить как я: иметь финансовую независимость, быть успешными в работе, иметь свободные выходные, чтобы выспаться…

Ким подмигнула Пии, и та подавила в себе усмешку.

– Естественно, что ты вынуждена приукрасить свою скучную одинокую жизнь. – Сильвия ехидно рассмеялась.
Страница 28 из 32

Но ее смех был напускным, так как Ким с прицельной точностью надавила на больное место своей невестки. – Дети – это прекрасно! Самореализация! Но это может знать только тот, кто их имеет.

– Еще одна классическая иллюзия, – возразила Ким. – Дети – это маленькие, исполненные эгоизма монстры, которые в большинстве случаев разрушают отношения. И если они однажды сбегут, родителям будет не о чем говорить, потому что годы напролет говорили только о своих оболтусах.

Пия слушала вполуха и надеялась, что скоро будет ужин и потом они смогут исчезнуть. Она думала о своем. События последних дней основательно подпортили предрождественскую продажу во всем регионе. Парковочные площадки перед супермаркетами опустели, рождественские базары во Франкфурте и Висбадене закрылись на один день раньше, чем это было изначально предусмотрено, потому что не было покупателей, и виновато в этом было телевидение. Круглые сутки сообщалось об убийствах, совершенных снайпером, демонстрировались архивные снимки из США, что вселяло в население неуверенность. Из-за боязни быть застреленными неизвестным снайпером люди предпочитали сидеть дома. Средства массовой информации внушали людям, что действует какой-то сумасшедший, который без разбора стреляет в людей.

Сначала действительно создавалось именно такое впечатление, но как минимум с момента появления извещений о смерти, в подлинности которых никто не сомневался, они знали, что убийца целенаправленно выбирал жертв. На утренней летучке в понедельник – Нефф отсутствовал – Пия предложила предоставить прессе более точную информацию. Но Боденштайн и Энгель считали большим риском убеждать людей в мнимой безопасности, давая им в некотором роде отбой тревоги.

Воскресенье, к счастью, прошло без новых происшествий. Рената Роледер на все праздники вместе с собакой уехала к своей подруге в Кёльн, а в криминальной лаборатории на обоих извещениях о смерти, к сожалению, обнаружили только отпечатки пальцев коллег, которые вскрывали письма. Расследование приостановилось. Не было смысла праздно сидеть в комиссариате, поэтому сегодня ближе к обеду все пожелали друг другу счастливого Рождества и в надежде, что прогноз Неффа оправдается, разъехались по домам.

– Когда ты, наконец, представишь нам своего человека из зоопарка? – спросила Сильвия Пию. – Вообще-то немного странно, что он уехал в отпуск на Рождество без тебя. Я бы над этим задумалась.

– Он не в отпуске, – ответила Пия, – а на работе.

Вино в ее бокале тем временем согрелось и стало еще более отвратительным.

– Значит, ты опять нашла себе такого же трудоголика, как и бывший муж, – вмешался Ларс. – Но ты, наверное, и сама постоянно на работе, не так ли?

– Вообще-то сегодня я действительно в боевой готовности, – подтвердила Пия и подумала, что она ничего не имела бы против работы в сочельник, если бы только при этом никто не погиб.

Ни ее родители, ни Ларс не поинтересовались ее личной жизнью и делами на работе. Им это было настолько безразлично, что они даже из вежливости не проявили интереса. «Твое право быть к ним такой же равнодушной», – вспомнила Пия слова Кая. Каким-то образом она пережила этот вечер и поставила на своей семье крест. Навсегда.

*?*?*

– Ни о каком такси не может быть и речи. – Боденштайн мягко, но решительно забрал телефонную трубку из рук своей бывшей тещи. – Я тебя отвезу.

Как и Пия, он тоже пребывал в постоянной боевой готовности и поэтому весь вечер ничего не пил, включая шампанское перед ужином.

– Но если только это и в самом деле не доставит тебе хлопот, – сказала Габриэла. – Уже поздно, а у тебя был тяжелый день.

– Мне это не составит ни малейшего труда, напротив, – уверил ее Боденштайн.

– Ну тогда, – графиня Габриэла Роткирх подняла свой бокал, качнув его в сторону Розали, – спасибо за фантастический рождественский и прощальный ужин, дорогая!

– Да, это действительно снова был высший класс! – поддержала ее Инка. – Американцы даже представить себе не могут, какое сокровище к ним едет.

– Спасибо, – ответила растроганная Розали. – Я так вас всех люблю. Как мне вас будет не хватать!

Она вытерла скатившуюся по щеке слезу.

– Нам тебя тоже, – сказал Боденштайн и скорчил гримасу. – С завтрашнего дня опять убогая еда.

– Папа! Я ведь написала тебе массу рецептов, по ним ты сможешь быстро и просто готовить, – напомнила отцу Розали. – Ох, я чувствую, что ты опять будешь есть замороженную пиццу!

– Больше никогда в жизни! – пообещал Боденштайн и улыбнулся. Это был прекрасный, радостный и гармоничный вечер. Его сын Лоренц и дочь Инки Тордис приехали из Бад-Фильбеля и остановились у Инки. София вела себя относительно неплохо, правда, она была огорчена тем, что Козима не позвонила, как обещала.

– Тогда поехали, Габриэла. – Боденштайн встал. – Пока меня не будет, дети наверняка уберутся на кухне.

– Дети! – Лоренц весело усмехнулся. – Я вижу здесь только одного ребенка, и он дрыхнет на диване, как сурок.

– К счастью, – добавила Розали, которой раньше слишком часто приходилось исполнять роль няни для своей младшей сестры.

– Даже если вы выросли, вы все равно для меня всегда останетесь детьми, – сказал Боденштайн.

– Ах, папа! – Розали вскочила и бросилась ему на шею. – Ты действительно самый любимый и лучший папа на свете! Мне тебя не хватает уже сейчас!

После сердечного и слезливого расставания Боденштайн и Габриэла вышли из дома. Он открыл ей дверь места рядом с водителем и сел за руль. Ночь была очень холодной и ясной. Движения на улицах почти не было.

– Прекрасный вечер! – сказала Габриэла. – Я рада, что все еще могу бывать у тебя.

– Почему бы и нет? – удивился Боденштайн. – В конце концов, ты не только мать Козимы и бабушка моих детей, но и замечательная женщина, которую я люблю от всего сердца!

– Спасибо, Оливер. Как приятно это слышать. – Габриэла была тронута.

Некоторое время они ехали молча.

– Ты ведь знаешь, что я очень не одобряю образ жизни Козимы, – сказала наконец Габриэла. – Даже несмотря на то, что она моя дочь, я отношусь к ней весьма критически. Ваш развод меня очень огорчил.

– Я знаю, но я… – начал было Боденштайн, который считал, что он должен как-то оправдаться, но Габриэла тронула его за руку, которая лежала на рычаге переключения передач.

– Нет, нет, ты все сделал правильно, мой дорогой, – сказала она. – На твоем месте я, вероятно, значительно раньше выставила бы чемоданы за дверь. Как раз сегодня вечером я подумала о том, как часто она оставляла тебя одного с детьми и ездила по всему миру. И сейчас она все еще делает то же самое вместо того, чтобы заниматься Софией. Может быть, раньше я была недостаточно строга с ней.

Она глубоко вздохнула.

– Это хорошо, что мы сейчас одни, – продолжила она, когда Боденштайн ехал вниз по Эльмюльвег в Кёнигштайне, – потому что мне надо с тобой кое-что обсудить. То, что лежит у меня камнем на душе со времени вашего развода. Пару месяцев назад я изменила завещание. Козима получит свою законную долю, когда меня не будет, но большую часть я завещаю моим внукам и назначаю тебя основным наследником.

Боденштайн не мог поверить собственным ушам.

– Но ты… – хотел он возразить, но теща прервала его:

– Нет, нет, я
Страница 29 из 32

все это хорошо продумала и согласовала со своими адвокатами. Я сделала на тебя дарственную на свой дом, – продолжала она, – лучше я это сделаю при жизни, чем это произойдет после моей смерти. Надеюсь, что мне повезет и я поживу еще какое-то время, чтобы ты мог сэкономить на налоге на наследство.

– Но, Габриэла, я… я на это не могу пойти! – Обычно Боденштайна было не так легко чем-то удивить, но это неожиданное признание вывело его из равновесия. Вилла его тещи располагалась на огромном участке земли в Хардтвальде, в лучшем месте для проживания во всем Бад-Хомбурге, и стоила миллионы! Кроме этого, она владела квартирами и домами, великолепной коллекцией произведений искусства, некоммерческим фондом и значительным количеством акций. У него закружилась голова при одной мысли о том, что он, мелкий служащий уголовной полиции, в будущем должен будет заниматься всеми этими вопросами.

– Следи за дорогой! – посоветовала ему Габриэла и засмеялась. – Оливер, я всегда мечтала о таком сыне, как ты. Ты семейный человек и всегда отстоишь семейные ценности. Ты добросердечный, благоразумный, тактичный и надежный. Я не могла бы себе представить никого другого, кто лучше подходил бы для того, чтобы управлять моим наследством и сохранить его для внуков. Конечно, ты получишь за это соразмерное вознаграждение и после моей смерти сможешь делать с имуществом все, что сочтешь нужным. Кроме того, я была бы очень рада, если бы ты уже сейчас, наконец, осуществил бы несколько сокровенных желаний. Ты всегда был слишком скромным. Что ты об этом думаешь?

Она улыбнулась ему в темноте.

– Я… я не знаю, что сказать, – пробормотал Боденштайн. – Это… это…

– Не бросай меня на произвол судьбы! – сказала Габриэла весело. – Все документы уже готовы и только ждут твоей подписи.

– Но Козима и ее сестры! Они… с этим не согласятся! – Постепенно он приходил в себя после шока.

– Им придется согласиться, – возразила Габриэла. – Это моя воля. К тому же Козима, Раффаэла и Летиция уже унаследовали огромную сумму денег от своего отца. Ваши трое детей – мои единственные внуки, и я хочу, чтобы наследство семьи Роткирх осталось в семье. Итак, я могу рассчитывать на твое согласие?

Боденштайн повернул голову и улыбнулся ей.

– Но только при одном условии, – сказал он.

– При каком?

– Что ты будешь жить еще много, много лет.

Графиня Габриэла Роткирх рассмеялась.

– Обещать не могу, но приложу максимум усилий, – сказала она и пожала его руку.

Вторник, 25 декабря 2012 года

Ночью опять пошел снег. Значит, они обнаружат его следы, но это его не беспокоит. При покупке обуви он особенно следил за тем, чтобы она была товаром массового производства, ничего экстравагантного. Долго ждать ему не пришлось. Объект утром первого праздничного дня был так же пунктуален, как и в любое другое утро. И он настиг его именно там, где и планировал. Один выстрел – и циркуляция крови прекратилась. Его сердце, нет, ее сердце перестало биться. Как оно должно было перестать биться еще десять лет назад, если бы природа не была обманута. С каким бы удовольствием он увидел лицо старика, его шок, болезненное осознание того, что деньги всего лишь дали отсрочку на десять лет. Но он не мог рисковать и остаться здесь, пусть даже искушение слишком велико. Он наклонился, подобрал гильзу и сунул ее в карман куртки. Потом убрал оружие, повесил сумку на плечо и вылез из кустарника, который обеспечил ему превосходное укрытие. Темнота ночи сменилась серыми сумерками, когда он поднялся по лестнице и исчез. Зима всегда была его любимым временем года.

*?*?*

Звонок раздался без десяти девять и вырвал Пию из глубокого сна. Накануне они с сестрой уехали из дома родителей сразу после ужина, не дожидаясь, когда ссора между Ким и ее невесткой перейдет в более серьезную фазу. Ларс и Сильвия ошарашили всех дорогущими подарками, которыми осыпали своих детей, что даже у скупого на слова отца Пии вызвало критические комментарии. Сестры приехали в Биркенхоф и провели чудесный вечер, выпив две бутылки превосходного красного вина и проболтав до раннего утра.

– Куда ехать? – пробормотала Пия заспанным голосом в телефонную трубку.

– Фазаненштрассе 47, в Келькхайме, – терпеливо повторил дежурный комиссар, голос которого, напротив, звучал очень бодро. – Я послал туда криминалистов и вызвал судебного медика.

– Ты не можешь еще раз позвонить Боденштайну? – Пия вылезла из постели и зевнула. – Я уже еду.

Она поплелась в ванную, быстро почистила зубы и оделась. На душ у нее уже не было времени.

– Эй, ты уже встала? – спросила она удивленно, когда, спустившись вниз по лестнице, увидела Ким. Та сидела за кухонным столом с чашкой кофе и зажатой между пальцами сигаретой перед айпэдом, вставленным в клавиатуру. Собаки выпрыгнули из своих корзин и радостно бросились к Пии, виляя хвостами.

– Доброе утро, – ответила сестра, поморщившись. – Мои проклятые внутренние часы, к сожалению, будят меня даже в выходные ровно в семь. И это при том, что я вообще-то любительница поспать.

– Полноценного завтрака, к сожалению, не получится, – объявила Пия, гладя собак и наливая себе кофе. – В Келькхайме опять обнаружили труп.

– О, ты возьмешь меня с собой? – Ким захлопнула свой айпэд. – Я через две минуты буду готова.

Ким уже несколько лет работала заместителем директора по лечебной части судебно-психиатрической тюремной клиники недалеко от Гамбурга. Кроме того, у нее была прекрасная репутация эксперта суда и прокуратуры. Нефф уехал на Рождество и вряд ли мог появиться на месте преступления, поэтому было бы неплохо, если бы кто-то не из криминальной полиции мог взглянуть на ситуацию под другим углом.

– Конечно, почему бы и нет? – Пия сделала глоток кофе с ужасным вкусом. Но это ее не смущало, потому что речь шла не о вкусе, а исключительно о действии кофеина, а это было более чем необходимо.

Несколько минут спустя сестры выехали из Биркенхофа. Внедорожник, громыхая, неуклюже преодолел железнодорожные пути.

– Амортизаторы накрылись, – констатировала Ким.

– Уже весь автомобиль накрылся, – сухо подтвердила Пия. – Мне надо подыскать себе что-то новое, пока он совсем не развалился.

– Ты думаешь, это опять снайпер? – спросила Ким. Накануне вечером Пия рассказала ей об этих двух случаях, которыми они занимались.

На сей раз жертвой стала не пожилая женщина, а молодой человек, и он был убит на Рождество. Если это действительно был тот же убийца, то утверждения Неффа представлялись просто чепухой.

– Возможно, – ответила Пия. Она свернула на трассу В8 и прибавила газу. На уровне съезда в направлении Бад-Зодена мимо них, значительно превышая разрешенную скорость, с сиреной промчался серебристый «Мерседес»-комби.

– А, это Хеннинг, – сказала она и, помигала дальним светом, приветствуя таким образом своего бывшего мужа, автомобиль которого быстро удалялся. Она до отказа нажала педаль газа, и изношенный двигатель хрипло взревел, но стрелка тахометра продолжала при этом подрагивать на цифре 140. На большее он был не способен.

– Что ты испытываешь, когда едешь на место преступления? – спросила с любопытством Ким. – Волнение?

– Скорее напряжение, – ответила Пия. – В конце концов, никогда не знаешь, что
Страница 30 из 32

тебя ждет.

– Ты всегда помнишь, где ты осматривала труп, если вот так несешься по местности?

– Да, как правило, – кивнула Пия. – У меня в голове сохраняется нечто вроде карты мест преступлений. Спустя годы я знаю, где подожгли дом или где лежал труп.

Она снизила скорость и включила более низкую передачу. На перекрестке, где кончалась федеральная трасса, она свернула направо, а через пару сотен метров – налево.

– Это вон там. – Она притормозила за патрульным автомобилем. – Мой шеф уже здесь.

*?*?*

– Имя убитого Максимилиан Герке, ему было двадцать семь лет, – сказала молодая женщина – старший комиссар полиции, которая вместе со своим коллегой первой прибыли на место преступления. – Он собирался навестить отца, как делал это каждый день в восемь часов утра. Похоже, это было его твердым правилом. Это нам рассказала соседка, которая обнаружила труп.

– Она что-нибудь заметила?

– К сожалению, ничего. Она вышла погулять с собакой и увидела его лежащим здесь. Выстрела она не слышала.

– Спасибо. – Боденштайн огляделся вокруг. Погибший лежал на животе, ноги – на вымощенной пешеходной дорожке, ведущей к входной двери в бунгало, туловище – на желтом по-зимнему газоне. Выстрел, должно быть, убил его на месте. Он не успел даже вынуть руки из карманов, чтобы при падении рефлекторно выставить их вперед.

– Выстрел не в голову, – констатировал Боденштайн. Он натянул перчатки и ладонью коснулся затылка убитого. Кожа была еще теплой. На левой стороне спины, примерно на уровне груди, зияло пулевое отверстие, вокруг которого на светло-серой куртке расплылось темно-красное пятно.

– Выстрел сзади, прямо в сердце, – заметил кто-то за его спиной.

– Доброе утро, Хеннинг. – Боденштайн повернулся и подумал, должен ли он пожелать судмедэксперту счастливого Рождества, но потом это показалось ему нелепым. – Хорошо, что ты быстро сумел приехать. В Рождество не так просто кого-нибудь найти.

– Не вопрос. Праздничным дням придают слишком большое значение. – Хеннинг раскрыл свой алюминиевый чемодан, надел комбинезон, перчатки и бахилы и натянул на голову капюшон. – Как ты думаешь, убийца тот же, что и в Нидерхёхстштадте и Оберурзеле?

– Я не уверен. – Боденштайн сделал шаг назад. – До сих пор он расправлялся со своими жертвами выстрелом в голову. Зачем ему менять свои методы? Во всяком случае, убийца, очевидно, использовал глушитель, и снайпер делал то же самое.

Старый внедорожник Пии свернул на улицу и остановился позади патрульной машины. Боденштайн видел, как его коллега в сопровождении какой-то женщины пересекла улицу и подошла к небольшим воротам, через которые прошел Максимилиан Герке, прежде чем его настиг смертельный выстрел.

– Доброе утро, шеф, – поздоровалась Пия, – и счастливого Рождества!

– Спасибо, взаимно, – кивнул Боденштайн.

– Позволь тебе представить мою младшую сестру. Она у меня в гостях.

– Очень приятно. – Боденштайн протянул ей руку. – Оливер фон Боденштайн.

– Катарина Фрайтаг, но я предпочитаю имя Ким.

Крепкое рукопожатие, испытующий взгляд серо-голубых глаз, обрамленных густыми ресницами. Внешнее сходство сестер было поразительным: те же высокие скулы, широкий рот с полными губами, высокий лоб, который более отчетливо проявлялся у младшей сестры, потому что она зачесывала свои натуральные светлые волосы совсем назад, а Пия носила челку.

– Я знаю, что это неправильно – брать с собой на место преступления родственников, – сказала Пия, – но Ким судебный психиатр и могла бы нам помочь.

– Я не могу этого решать сам, – ответил Боденштайн, – хотя не имею ничего против того, чтобы вы нам помогли.

На другой стороне улицы собрались несколько любопытных. Весть о кровавом преступлении ранним рождественским утром, очевидно, уже облетела жилой район.

– Я хотел бы поговорить с отцом убитого, – сказал Боденштайн Пии, после того как он сообщил ей все, что ему удалось на данный момент узнать о жертве. Хеннинг уже почти закончил осмотр трупа и с удивлением и радостью поприветствовал свою бывшую свояченицу.

Подъехал голубой автобус марки «Фольксваген», и из него вышли сотрудники службы криминалистической техники уголовной полиции. Торжествующая улыбка заиграла на губах Хеннинга, когда он увидел Кристиана Крёгера.

– 5:7. Догоняю, – сказал он Пии и Ким. – В этом году Крёгер семь раз приезжал на труп раньше меня. Если снайпер продолжит свою серию, у меня есть реальный шанс сравнять счет.

– В самом деле, Хеннинг, – Пия неодобрительно покачала головой, – оставьте вы, наконец, это глупое соперничество!

– Поэтому ты на такой скорости мчался по трассе? – поинтересовалась Ким.

– Гм. В общем, да. – От такого признания Хеннингу Кирххофу, кажется, все же было неловко.

– Пошли в дом, – обратился Боденштайн к Пии, – пока эти двое здесь опять не сцепились.

*?*?*

По роду своей работы Пия изо дня в день встречалась с бесчисленным множеством людей – молодых и старых, умных и недалеких, прагматичных и оторванных от жизни, мягких и агрессивных, честных и лживых. Многих из них она видела в исключительном эмоциональном состоянии, в котором они часто не были способны притворяться и позволяли ей – невольно и иногда лишь на несколько секунд – заглянуть в их внутреннюю жизнь. Ее работа требовала объективности, но и она не могла сопротивляться тому, чтобы делить людей на более и менее симпатичных.

Фрица Герке ей было искренне жаль. Пожилой мужчина был ужасно подавлен, но все же пытался корректно отвечать на вопросы Боденштайна. Как и многие люди его поколения, он не позволял себе распускаться. В отличие от более молодых, которые часто истерически рыдали и были абсолютно раздавлены, он мобилизовал все свои силы, чтобы ответить на каждый вопрос.

После смерти жены в 1995 году мужчина – ему был 81 год – жил один в большом доме, который более пятидесяти лет назад построил одним из первых в этой местности. Он страдал различными старческими болезнями, которые не назвал, но с которыми справлялся самостоятельно. Домашнее хозяйство вела домработница, приходившая ежедневно, кроме выходных и праздничных дней. Два раза в день к Фрицу Герке приезжала мобильная патронажная служба, и каждое утро его навещал Максимилиан, единственный сын. Он приносил хлеб и вместе с ним читал газету.

– Я не могу найти никаких объяснений, почему кому-то понадобилось убивать Максимилиана, – сказал Герке дрожащим голосом. Они прошли в гостиную, и он сел в кресло. У него были тонкие седые волосы, аккуратно расчесанные на пробор. Одежда – рубашка, галстук и бордового цвета шерстяной пуловер – безупречно подобрана. Рука, усеянная пигментными пятнами, крепко сжимала ручку трости. Дом был хоть и старый, но безукоризненно убранный и очень ухоженный. Пол из белого итальянского известняка сверкал, и даже бахрома на ковре была расчесана.

– Макс был таким скромным, милым молодым человеком. – В его глазах за очками в золотой оправе заблестели слезы. – По образованию он учитель музыки и преподает в музыкальной школе здесь, в Келькхайме. Кроме того, он руководит церковным хором в церкви Святого Франциска и играет на органе.

Он знал, что его сына больше нет, но не мог говорить о нем в прошедшем времени.

– Где жил ваш
Страница 31 из 32

сын? – спросил Боденштайн.

– У него квартира в Келькхайме, на Франкфуртер-штрассе. – Фриц Герке высморкался в белоснежный тканевый носовой платок. – Я предлагал ему жить здесь. В доме есть великолепная пристройка с отдельным входом, но для Макса было важно, наконец, жить самостоятельно. Он родился с тяжелым пороком сердца, много лет провел в клиниках и никогда не испытывал полноценной нагрузки. Он не мог, как другие мальчики в его возрасте, бегать или играть в футбол. Тем не менее у него всегда было много друзей, ведь он был… Извините, пожалуйста.

Его голос задрожал, он молча покачал головой и какое-то время с трудом пытался взять себя в руки.

В дверь постучали. Пия извинилась и направилась через коридор к двери, чтобы открыть ее.

– Мы закончили с трупом. – На Кристиане Крёгере все еще был комбинезон с капюшоном. – И мы нашли место, откуда стреляли. Хочешь посмотреть?

Пия кивнула и отправилась за Крёгером на улицу. Сотрудники ритуальной службы уже укладывали труп в специальный патологоанатомический мешок, чтобы отвезти его во Франкфурт, в Институт судебной медицины.

– Посмотри туда. – Крёгер указал на участок местности на противоположной стороне улицы, обрамленный высокой живой изгородью из тиса, который располагался несколько выше, чем дом Герке.

– Скорее всего он стоял здесь.

– Не слишком ли это рискованно? – спросила скептически Пия. – Ведь его могли увидеть жильцы дома.

– Нет, это идеальное место. Увидишь.

Пия вместе со своим коллегой перешла улицу и заметила узкую пешеходную дорожку с лестницей, которая рядом с участком, огороженным тисовым кустарником, вела вверх к расположенной над ним улице. Крёгер пролез с лестницы через низкий проволочный забор и протиснулся через кустарник.

– Иди сюда! – скомандовал он. – Но иди прямо за мной. На сей раз он оставил следы! Мы обнаружили отпечатки его обуви на снегу!

Пия шла за ним и отметила, что живая изгородь не была такой массивной, какой казалась на первый взгляд. Отсюда действительно не был виден дом, который располагался выше, так как разросшийся рододендрон надежно закрывал обзор.

– Вот здесь. – Крёгер указал на землю. – Тут он стоял и ждал, предварительно вырезав в кустарнике отверстие. Здесь повсюду валяются ветки.

Пия подошла к нему и увидела, что отсюда открывается ничем не закрытый вид на дом Фрица Герке.

– Мы, конечно, еще проведем анализ траектории движения пули, – сказал Крёгер, – но я уверен на сто процентов, что выстрел сделан именно с этого места. Потом стрелок вернулся той же дорогой, вверх по лестнице, и исчез. Возможно, он припарковал свой автомобиль на Нахтигалленвег или дальше, в поселке. К сожалению, снега немного, поэтому след теряется. Оттуда он уже через пару секунд оказался на трассе В8 и был таков.

Они поднялись вверх по лестнице, и Пия огляделась.

– Ты прав, – подтвердила она. – Это прекрасный путь для побега.

В кармане ее куртки зажужжал мобильный телефон. Номер на дисплее не высветился, но она все-таки ответила.

– Говорит Хэнель из полицейского участка в Келькхайме, – мужской голос был молодым и вибрирующим от волнения. – Только что нам передали письмо для вас.

– Для нас? – Пия тронула Крёгера за плечо и сделала ему знак остановиться.

– Да, вместо адреса на конверте написано «Комиссия по расследованию убийств».

– А кто передал письмо?

– Одна пожилая женщина с собакой, – ответил коллега из полицейского участка в Келькхайме. – Какой-то мужчина возле монастыря сунул ей в руку письмо.

– Вы записали ее имя и адрес?

– Конечно! – ответил он с оттенком обиды в голосе.

– О’кей, мы сейчас заедем, – сказала Пия и отключила телефон.

– Что случилось? – Крёгер с любопытством взглянул на нее.

– Это звонили из полицейского участка в Келькхайме, – ответила Пия мрачно. – Некая женщина там передала письмо, адресованное нам. Если ей дал его сам снайпер, то это уже просто дерзость!

*?*?*

«Максимилиан Герке должен был умереть, потому что его отец виновен в попустительстве смерти человека и подкупе». Пия прикрепила распечатанное извещение о смерти к висевшей на стене доске и написала над ним имя жертвы, а также дату и время смерти. Постепенно приходили коллеги, которым позвонил дежурный комиссар, и собирались в переговорной комнате К?11. Пия и Боденштайн побывали у дамы, которая передала письмо в полицейский участок, но как свидетель она оказалась не особенно полезной. Мужчина, который нагнал на нее немало страха, выглядел как любитель бега трусцой. Она почти не видела его лица, потому что на нем была шапочка, солнечные очки и шарф, который он натянул до носа. И он вообще ничего не сказал.

– Точно нам известны три вещи, – сказала Пия. – Наш снайпер совершил третье убийство, он ориентируется в этом районе, и он убивает из мести.

– Но, к сожалению, у нас нет ни малейшего представления о том, за что он мстит, – добавил Кай.

– В любом случае в своих извещениях о смерти он указывает совершенно конкретные причины, – размышлял вслух Боденштайн. – Уж не возомнил ли он себя в некотором роде Робин Гудом?

– Нет, – возразила Ким в тот самый момент, когда в комнату вошла доктор Николя Энгель. – Тогда бы он предал дело гласности, но он этого не делает. Это что-то личное.

– Интересно, – сказала Николя Энгель, смерив Ким взглядом. – И кто вы, позвольте спросить?

Ким и Пия поднялись одновременно.

– Я – доктор Ким Фрайтаг, – представилась сестра Пии и протянула Николя Энгель руку, которую та после короткого колебания пожала. – Я сестра фрау Кирххоф и приехала к ней на Рождество.

– Понятно. Но у нас не принято посвящать родственников наших коллег в расследования убийств. – Руководительница Региональной уголовной инспекции бросила на Пию полный упрека взгляд. – Или в скором времени здесь будут сидеть мамы, братья, бабушки и дедушки, которым в выходные дни нечем заняться?

Ее ядовитый тон не предвещал ничего хорошего, и Пия, которая думала, что сможет обеспечить своей начальнице квалифицированную поддержку, пала духом.

– Я… э-э-э… я… – запнулась она.

– Ваше имя мне знакомо, – сказала доктор Энгель, не обращая внимания на смущенное бормотание Пии, чуть склонила голову к плечу и испытующе посмотрела на Ким.

– Я заместитель директора по лечебной работе судебно-медицинской клиники Оксенцолль в Гамбурге и работаю в масштабах федерации в качестве эксперта в судах и прокуратурах. – Ким достала из внутреннего кармана оливковой куртки свою визитную карточку. – В последний раз я занималась делом убийцы, орудовавшего на автотрассах Карлсруэ. В основном меня вызывают, когда речь идет о серийных убийцах, насильниках или случаях издевательств.

– Вы, кажется, в начале декабря на конференции в Вене читали доклад о психобиологических признаках насильников, не так ли?

– Верно. На конгрессе судебной медицины во Дворце юстиции. – Ким улыбнулась. – Когда моя сестра вчера сообщила мне коротко о деле, которым она сейчас занимается, я вспомнила похожее дело в США, в расследовании которого я принимала участие.

– Только не Джон Аллен Мухаммад! – воскликнул Кай Остерманн, не отрываясь от своего ноутбука.

– Да, именно он! – ответила Ким удивленно. – Откуда вы знаете?

– Да наш
Страница 32 из 32

глубокоуважаемый коллега Нефф из земельного уголовного ведомства несколько дней пудрил нам этим мозги, – объяснил Остерманн. – Если его послушать, то можно подумать, что он в одиночку раскрыл дело, когда работал в ФБР.

– Вот как! – Ким, казалось, была несколько удивлена. – Я два года работала в Куантико?[17 - Город в штате Виргиния, где располагается аналитический центр ФБР.], но я не помню, чтобы в расследованиях принимал участие какой-нибудь немецкий полицейский.

– Как бы там ни было, – прервала дискуссию Николя Энгель, – сейчас мы продолжим, а потом, фрау Фрайтаг, я хотела бы с вами поговорить.

– Договорились, – улыбнулась Ким.

– Фрау Кирххоф, доложите, пожалуйста, настоящее положение дел, – сказала советник по уголовным делам и села на стул Пии.

Пия быстро перечислила факты, начертила на доске схему места преступления и возможный путь побега преступника.

– Что касается пули, то это была опять экспансивная пуля крупного калибра. И снайпер опять использовал глушитель, – завершила она свой доклад. – На сей раз он впервые оставил след, точнее, отпечатки обуви. Его видела женщина, которой он передал письмо. К сожалению, она дала довольно неопределенное описание этого человека.

– Я нашел отца нашей жертвы в Википедии, – сказал Остерманн. – «Фридрих Герке, родился в 1931 году в Кёльне. Учился на медицинском факультете. В 1953 году женился на Марианне Зайц. В 1955 году защитил кандидатскую диссертацию. В 1958 был принят на работу в фирму своего тестя. И так далее… и тому подобное… Жена умерла, фирма переросла в концерн… бла-бла-бла… В 1982 году женился во второй раз. В 1998 году фирма была продана американскому инвестору. Множество наград, среди которых Крест за заслуги перед Федеративной Республикой Германией первой степени».

– Меня как раз интересует «бла-бла-бла», – перебил его Боденштайн. – Чем занималась эта фирма?

– Первоначально это была фабрика по изготовлению гастроэнтерологических препаратов, – прочитал Остерманн. – Называлась она «Зайц и сыновья». Но поскольку у Зайца не было сыновей, она была переименована в «Зайц и зять». Герке много и усердно работал, и мелкое предприятие превратилось в фармацевтический концерн «САНТЕКС», специализирующийся на производстве дженериков. В 1998 году он продал концерн за два миллиарда долларов другому американскому концерну. Так что он не бедный человек.

– Я считаю, что еще одна деталь заслуживает внимания, – сказала Ким. – Своих двух первых жертв снайпер лишил жизни, произведя выстрел в голову, а Максимилиан Герке был убит выстрелом в сердце. Его отец рассказывал, что у Максимилиана было больное сердце.

Боденштайн поднял взгляд.

– Пока ему пару лет назад не пересадили донорское сердце, – сказал он.

– Возможно, преступник знал об этом и целенаправленно намеревался разрушить донорское сердце, – предположила Ким, – чтобы показать, что может все.

На какое-то время в комнате воцарилась тишина.

– Возможна связь между жертвами! – Боденштайн вскочил и подошел к доске. Его глаза горели от волнения. – Первый след!

Он указал на имя Маргарет Рудольф.

– Ее муж – хирург-трансплантолог, а нашей последней жертве пересадили донорское сердце! Это не может быть случайностью!

Пальцы Остерманна бегали по клавиатуре.

– «Профессор Дитер Пауль Рудольф, родился в 1950 году в Марбурге», – прочитал он вслух и свистнул.

– Он корифей в медицине! Среди прочего работал вместе с Кристианом Барнардом?[18 - Кристиан Нетлинг Барнард (1922–2001) – южноафриканский врач и борец с апартеидом в ЮАР, в 1967 году впервые успешно пересадивший человеческое сердце.] в Кейптауне, потом в Университетской больнице в Цюрихе и в Университетской клинике Гамбург-Эппендорф. Он разработал несколько новых методик и считается одним из лучших специалистов в области трансплантации сердца в Германии. С 1994 года он был главврачом Франкфуртской клиники неотложной помощи. В 2004 году он начал работать в частной клинике в Бад-Хомбурге и продолжает там трудиться до сих пор. Он написал десятки книг и получил массу наград.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=23129112&lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Серо-сине-черный цвет, цвет одной из разновидностей глинистого сланца.

2

Дворец в стилле барокко конца XVIII века.

3

В одной из сцен фильма Стивена Спилберга «Список Шиндлера» главный герой замечает во время ликвидации краковского гетто девочку в красном пальто, специально выделенном в нецветном кадре; впоследствии эта же девочка обнаруживается мертвой. По словам режиссера, таким образом он хотел показать, насколько для всех очевидны были преступления нацистов, и тем не менее те спокойно продолжали их совершать.

4

Пули, наносящие более существенные поверждения благодаря своему свойству увеличивать диаметр при попадании в мягкие ткани.

5

Имеется в виду включение Нидерхёхстштадта в Эшборн в рамках территориальной реформы в земле Гессен.

6

Главная рознично-торговая улица Франкфурта-на-Майне.

7

Т.е. тот, кто оказывает психологическую помощь религиозного характера, но не обязательно священник.

8

Для экстренных звонков в полицию.

9

Джон Аллен Мухаммад (1960–2009) и Ли Бойд Малво (род. в 1985) – американские серийные убийцы, известные как «вашингтонский снайпер» в период расследования их преступлений.

10

Крупнейшая международная сеть благотворительных клубов.

11

Рождественский сувенир, использующийся как подставка для свечей и благовоний.

12

Рождественский венок из еловых веток украшается четырьмя свечами, которые по традиции зажигаются поочередно в каждое из четырех воскресений адвента, предрождественского периода.

13

Персонаж телесериала «Твин Пикс», специальный агент ФБР, носящий, как правило, строгий, но элегантный костюм и аккуратную гладкую прическу.

14

Популярная в Германии настольная игра, в которой игроки двигают фишки по полю от старта к финишу и сбивают по пути фишки противников.

15

Случаи массовых убийств в гимназии Гутенберг в Эрфурте (2002) и в школе Альбертвиль-Реальшуле в Виннендене (2009).

16

Первая часть известной фразы Конрада Аденауэра (1876–1967), первого канцлера ФРГ (1949–1963).

17

Город в штате Виргиния, где располагается аналитический центр ФБР.

18

Кристиан Нетлинг Барнард (1922–2001) – южноафриканский врач и борец с апартеидом в ЮАР, в 1967 году впервые успешно пересадивший человеческое сердце.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.

Adblock
detector