Режим чтения
Скачать книгу

Замок из стекла читать онлайн - Джаннетт Уоллс

Замок из стекла

Джаннетт Уоллс

Проект TRUE STORY. Книги, которые вдохновляют (Эксмо)

Всего за несколько недель эта книга превратила молодую журналистку Джаннетт Уоллс в одного из самых популярных авторов Америки. Престижные премии и приглашения на телевидение, первые строчки в книжных рейтингах и продажи миллионов экземпляров, желание Дженнифер Лоуренс исполнить главную роль в экранизации – «Замок из стекла» по праву можно назвать сенсацией в современной литературе. В этой книге Уоллс рассказывает о своем детстве и взрослении в многодетной и необычной семье, в которой практиковались весьма шокирующие методы воспитания. Многие годы Джаннетт скрывала свое прошлое, пока не поняла, что только освободившись от тайн и чувства стыда, она сможет принять себя и двигаться дальше.

Джаннетт Уоллс

Замок из стекла

© Андреев А.В., перевод на русский язык, 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (www.litres.ru (http://www.litres.ru/))

Посвящается Джону,

который убедил меня,

что у каждого интересного человека

есть прошлое

Чтоб затерялся свободно он

В божественном свете звезд,

В том, никогда не бывшем раю,

Которого не вернуть.

    Дилан Томас (Dylan Thomas)

    «Стихотворение на cвой день рождения»

    (Перевод Василия Бетаки)

Книги, которые вдохновляют

«Дикие лошади. У любой истории есть начало»

От автора бестселлера «Замок из стекла». Судьба никогда не щадила Лили: она пережила торнадо, наводнения, засуху и Великую депрессию, но сложнее всего оказалось пережить страшное предательство близких. История о сильной женщине, которая объездила десятки и сотни диких лошадей, но так и не смогла укротить свою непокорную дочь.

«Дикая. Опасное путешествие как способ обрести себя»

Когда нечего терять, люди порой решаются на отчаянные поступки. История женщины, в одиночку прошедшей пешком по дикой глуши Маршрут Тихоокеанского хребта, поразила мир. Эта книга стала бестселлером, получила множество наград и заняла верхнюю строчку в рейтингах The New York Times и Amazon.com. Откровенный и эмоциональный рассказ Шерил, преодолевшей себя, вдохновляет на наведение порядка в собственной жизни.

«Привет, меня зовут Лон. Я вам нравлюсь? Реальная история девушки из Таиланда»

Таиланд – страна улыбок и дешевой любви. Секс-туристы со всего мира приезжают сюда в поисках самых юных и беззащитных. Но никто не задумывается, что происходит по ту сторону удовольствия.  Шокирующе откровенная история девушки из Таиланда: от нищей деревни до района «красных фонарей» и попыток начать новую жизнь в Европе.

«Перерождение»

Вы хотите вырваться из ловушки серых будней? Эта книга станет для вас открытием. Победитель «Битвы экстрасенсов» Свами Даши делится сокровенными воспоминаниями о своем духовном Пути. Наполненная невероятными историями путешествий, удивительными встречами, курьезными случаями, иронией, философскими размышлениями и практическими советами, эта атмосферная книга сделает ваш день, месяц, год, а возможно, и целый этап в вашей жизни.

I

Женщина на улице

Я сидела в такси и думала о том, не слишком ли сильно разоделась для этого вечера. Подняла глаза и увидела свою маму – она копалась в помойке. Это было вечером и уже стемнело. Я застряла в пробке в двух кварталах от места проведения вечеринки. Холодный мартовский ветер разгонял пар, поднимающийся из люков канализации, и прохожие быстрым шагом шли по тротуарам, подняв воротники пальто.

Моя мама стояла всего в семи метрах от моего такси и копалась в мусорном бачке. На плечи она накинула какие-то тряпки, чтобы было теплее, и рядом с ней играла ее собака – помесь терьера и дворняжки черно-белой расцветки. Я прекрасно знала мамины жесты и мимику – исследуя содержимое помойки, она наклоняла голову и слегка оттопыривала нижнюю губу в поисках «сокровищ», которые вытаскивала из бачка. Когда она находила что-нибудь, что ей нравилось, ее глаза расширялись от радости. Ее волосы поседели и висели клочьями, глаза запали, но, тем не менее, это была моя мама, которую я прекрасно помнила, которая ныряла в море с высоких скал, рисовала в пустыне и читала наизусть Шекспира. У нее были все те же скулы, хотя кожа на лице была в старческих пятнах от солнца и ветра. Всем прохожим она представлялась обычной бездомной, которых в Нью-Йорке тысячи.

Последний раз я видела маму несколько месяцев назад, и когда она подняла глаза, меня охватил страх. Я испугалась, что она окликнет меня по имени и кто-нибудь из гостей вечеринки, на которую я отправляюсь, увидит нас вместе и раскроет мой секрет.

Я как можно глубже опустилась в кресле на заднем сиденье, попросила водителя развернуться и отвести меня назад на Парк авеню.

Такси остановилось у подъезда моего дома, швейцар открыл мне дверь, и лифтер нажал кнопку моего этажа. Муж был все еще на работе, и в квартире было пусто. Тишину нарушали только звуки моих шагов в туфлях на высоких каблуках по паркету. Меня очень взволновала неожиданная встреча с матерью, которая так радостно копалась в помойке. Я включила музыку Вивальди в надежде на то, что она успокоит мои нервы.

Обвела взглядом комнату. Вокруг меня стояли вазы начала XIX века, раскрашенные золотом и серебром. С полок смотрели кожаные корешки старых книг, купленных мной на блошиных рынках. Здесь были персидские ковры, старинные географические карты в рамках и огромное кожаное кресло, в котором я любила отдыхать вечерами. Я приложила все усилия для того, чтобы обставить квартиру и чтобы человеку, которым я хочу казаться, было бы в ней приятно жить. Однако эта квартира с ее обстановкой переставала приносить мне радость, как только я вспоминала о том, что мама с папой сидят где-нибудь на тротуаре. Я волновалась об их судьбе, но я и стеснялась того, какими они стали. Мне было стыдно за то, что я ношу жемчуга и живу на Парк авеню, а мои родители заняты тем, чтобы найти еду на этот вечер и теплое место для ночлега.

А что мне оставалось делать? Много раз я пыталась им помочь, но папа неизменно говорил, что им ничего не нужно, а мама просила у меня что-нибудь совершенно не вяжущееся с ее стилем жизни, наподобие флакона духов или членства в каком-нибудь фитнес-центре. Мои родители утверждали, что живут так, как им хочется.

После того как я спряталась в такси от мамы, я начала сама себя ненавидеть и ощущала неприязнь к своей дорогой одежде и квартире с антикварной обстановкой. Я подняла телефонную трубку, позвонила другу матери и оставила сообщение на автоответчике. Так, через автоответчик другого человека, мы с мамой общались. Мама перезвонила мне через несколько дней, и ее голос был спокойным и радостным, словно мы только вчера встречались на ланче. Я сказала, что хочу ее видеть, и попросила приехать ко мне, но мама отказалась и предложила встретиться в ресторане. Она любила есть там, где тебя обслуживают, и мы
Страница 2 из 19

договорились о встрече в ее любимом китайском ресторане.

Когда я приехала в ресторан, мама уже сидела за столиком и внимательно изучала меню. Я обратила внимание на то, что она постаралась привести себя в порядок. Мама была одета в толстый серый свитер, на котором было всего несколько пятен грязи, и в черные мужские ботинки. Она умыла лицо, но на висках и шее все еще оставались черные разводы грязи.

Увидев меня, она радостно замахала рукой и воскликнула: «А вот и моя маленькая девочка!» Я поцеловала ее в щеку. Мама уже положила в свою сумку все пакетики соевого соуса, приправы для утки, а также кисло-сладкого соуса, которые были на столе. У меня на глазах она высыпала в сумку и плошку сухой рисовой вермишели. «Потом перекушу», – спокойно объяснила она.

Мы сделали заказ. Мама выбрала морских гадов Seafood Delight. «Ты же знаешь, как я люблю дары моря», – прокомментировала она свой выбор.

Мама начала говорить о Пикассо. Недавно она просмотрела ретроспективу его работ и пришла к выводу о том, что он не такой интересный художник, как многие считают. По ее мнению, Пикассо не создал ничего стоящего после своего розового периода. Все его работы в стиле кубизма вторичны и малоинтересны.

«Меня беспокоит твое состояние, – сказала ей я. – Скажи, чем я могу тебе помочь».

Она перестала улыбаться. «Почему ты считаешь, что мне нужна помощь?»

«Я небогата, но деньги у меня есть. Скажи, что тебе нужно», – ответила я.

Она задумалась: «Купи мне курс удаления волос электролизом».

«Послушай, давай серьезно».

«Я совершенно серьезно. Когда женщина хорошо выглядит, она хорошо себя чувствует».

«Мам, перестань». Я почувствовала, что все мое тело напряглось, как всегда происходило во время разговоров на эту тему. «Я говорю о том, чтобы помочь тебе изменить свою жизнь и поэтому хорошо себя чувствовать».

«Ты хочешь помочь мне изменить мою жизнь? – спросила мама. У меня все в порядке. Это тебе нужна помощь. У тебя все ценности в голове смешались».

«Мам, пару дней назад я видела, как ты в мусорном бачке копалась в Ист-виллидж».

«Люди в этой стране слишком расточительны и не ценят вещи. Считай, что это мой маленький вклад в большое дело утилизации отходов». Она снова принялась за свой Seafood Delight. «А почему ты не поздоровалась?»

«Мне стало стыдно, и я спряталась».

«Вот видишь, – мама укоризненно направила на меня свои палочки для еды. – Вот об этом-то я и говорю. Тебя чересчур легко устыдить. Мы с твоим отцом такие, какие есть. Прими нас такими».

«А что мне отвечать на вопрос людей о моих родителях?»

«Скажи им правду. Нет ничего проще», – ответила мама.

II

Пустыня

Я горю. Это мое самое раннее воспоминание. Мне было три года, и мы жили в парке-стоянке прицепных вагонов в городке в южной Аризоне, название которого я не помню. Я стояла на стуле перед плитой. На мне было розовое платье, которое подарила мне бабушка. Мне очень нравился розовый цвет. Спереди платья, на животе, красовался бант. И иногда, крутясь перед зеркалом в этом платье, я представляла себя балериной.

В том момент я варила сосиски для хот-догов. Смотрела в кастрюлю и наблюдала, как они набухают и крутятся в кипящей воде. Было утро, и солнце нежно освещало маленькую кухню автоприцепа.

В соседней комнате мама напевала и рисовала картину. Наша черная дворняжка Жужу внимательно следила за мной. Я нацепила на вилку одну сосиску, наклонилась и предложила ее собаке. Сосиска была горячей, Жужу полизала ее и остановилась, снова уставившись на меня. Вдруг я почувствовала, что справа от меня что-то горит. Повернулась и увидела, что правая сторона моего платья пылает. Я оцепенела от ужаса и смотрела, как желто-красные языки пламени ползут по ткани на уровне моего живота. Потом огонь вспыхнул сильнее и коснулся моего лица.

Я закричала. Я почувствовала запах горелого и услышала треск моих горящих волос и ресниц. Жужу начала лаять. Я снова закричала.

В комнату вбежала мама.

«Мама, помоги!» – взывая к ней о помощи, я по-прежнему стояла на стуле и пыталась сбить огонь вилкой, которой зацепила хот-дог для Жужу.

Мама бросилась в соседнюю комнату и выбежала оттуда с одеялом, купленным в магазине списанных военных товаров, которое я очень не любила за то, что оно было колючим. Мама быстро набросила на меня одеяло для того, чтобы потушить огонь. Папы в тот момент не было, он куда-то уехал на машине, поэтому мама схватила меня и моего младшего брата Брайана и кинулась в соседний автоприцеп. Жившая в том автоприцепе женщина развешивала на улице выстиранное белье. Во рту она держала несколько прищепок для белья. Мама неожиданно спокойным голосом объяснила ей, что произошло, и попросила соседку подвезти нас до ближайшей больницы. Женщина выронила прищепки и свежевыстиранное белье прямо в пыль под ногами и, не сказав ни слова, побежала к машине.

Сразу по приезде в больницу сестры положили меня на носилки. Они говорили громким, озабоченным шепотом и разрезали большими блестящими ножницами то, что осталось от моего розового платья. Потом они подняли меня и переложили на большую железную кровать, в которой лежали ледяные кубики, и часть этих кубиков разложили по всему моему телу. Доктор с седыми волосами и в очках в черной оправе вывел мою маму из комнаты. Когда они выходили, я услышала, как доктор сказал, что мое положение очень серьезное. Сестры остались со мной. Одна из них сжала мою руку и сказала, что все будет хорошо.

«Я знаю, – ответила я, – но даже если будет и не очень хорошо, то все равно нормально».

Сестра еще раз сжала мою руку и прикусила нижнюю губу.

Комната была белой, маленькой и ярко освещенной. Вдоль стен стояли металлические шкафы. Я некоторое время рассматривала ровные ряды точек на облицовке потолка. Кубики льда лежали у меня на животе, ребрах и даже щеках. Краем глаза я заметила, что маленькая грязная ручонка появилась всего в нескольких сантиметрах от моего лица и схватила горсть кубиков льда. Я услышала громкий хруст и посмотрела вниз. Там внизу Брайан грыз лед.

Доктор сказал, что мне очень повезло. Мне сделали трансплантацию кожи, которую с ляжки пересадили на наиболее обожженные места на животе, ребрах и груди. После того как операция была закончена, всю мою правую сторону тела закрыли повязками.

«Смотрите, я наполовину мумия», – сказала я одной из медсестер. Та улыбнулась в ответ и подвесила мою правую руку на лямку, закрепив ее так, чтобы я не могла ею двигать.

Доктора и медсестры часто спрашивали меня: Как получилось, что я обгорела? Может быть, мои родители плохо со мной обращались? Откуда у меня так много ожогов, порезов и ссадин? Я отвечала им, что родители очень хорошо ко мне относятся. Ссадины и порезы у меня оттого, что я играю на улице, а ожоги оттого, что я варила сосиски. Меня спросили, как получилось, что трехлетний ребенок без присмотра сам готовит себе хот-доги. Да это просто, отвечала им я. Надо вскипятить воду, положить в нее сосиски – и все дела. Это же не какой-то сложный кулинарный рецепт, который ребенок не в состоянии повторить. Мне было трудно поднять кастрюлю с водой, поэтому я приставляла к раковине стул, залезала на него и набирала стакан воды. Потом опять же со стула я переливала этот стакан в кастрюлю. Я проделывала эту операцию до тех
Страница 3 из 19

пор, пока кастрюля не наполнялась. Потом я зажигала конфорку, и когда вода закипала, я бросала в нее сосиски. «Мама считает, что я достаточно взрослая для этого, и часто разрешает мне готовить для себя», – заверила я всех интересующихся.

Расспрашивающие меня медсестры переглянулись, и одна из них что-то записала. Я спросила их, все ли в порядке, на что они ответили, что все хорошо.

Каждые два дня сестры меняли мне повязки. Старые, покрытые кровью, кусочками обожженной кожи и гноем, они снимали и откладывали в сторону. Потом они накладывали новую повязку из мягкой марли. Ночами я щупала свою шероховатую кожу там, где она не была закрыта повязками. Иногда я сковыривала корочку на ранах. Медсестры предупреждали, что этого не надо делать, но мне интересно было узнать, какого размера корочку я могу отодрать. Сдирав две корочки с ран, я представляла, как они разговаривают между собой тонкими, писклявыми голосами.

Больница, в которой я лежала, была очень чистой. Все в больнице было белое – стены, потолки и форма медсестер. Иногда они носили форму серебряного цвета. Серебряного цвета были кровати, подносы и медицинские инструменты. Все в больнице говорили вежливо и спокойно. Было так тихо, что слышен был скрип подошв медперсонала в коридоре. Я не привыкла к тишине и порядку, но мне в больнице понравилось.

Мне нравилось, что тут я лежала одна в палате. (В автоприцепе я жила в комнате с братом и сестрой.) В моей палате был даже телевизор. Дома у нас его не было, поэтому в больнице я часто смотрела ТВ. Моими любимыми передачами были «Ред Батонс» (Red Buttons) и сериалы с Люсиль Болл[1 - Lucille Ball (1911–1989) – американская комедийная актриса и звезда телесериала «Я люблю Люси», получившая в США прозвище «Королева комедии».].

Доктора и медсестры постоянно спрашивали меня, как я себя чувствую, не голодна ли и не нужно ли мне чего-нибудь. Медсестры приносили мне очень вкусную еду три раза в день и на третье давали фруктовый коктейль или желе Jell-O, а постельное белье меняли даже тогда, когда оно было совершенно чистым. Иногда я читала медсестрам, которые говорили, что я очень умная для ребенка моего возраста и читаю, как шестилетняя.

Однажды я заметила, что медсестра с белыми волнистыми волосами и синей тушью на веках что-то жевала. Я спросила ее, что она жует, и та ответила, что жует жвачку. До этого я никогда не слышала про жвачку, поэтому медсестра вышла и вернулась с целой упаковкой. Я вытянула из пачки пластинку, сняла бумажку, развернула фольгу и увидела покрытую мелкой сахарной пудрой жвачку. Я засунула пластинку в рот и была поражена неожиданной резкой сладостью вкуса. «Ух ты! Здорово!» – сказала я медсестре.

«Жуй, но ни в коем случае не глотай», – предупредила медсестра со смехом. Она улыбнулась и привела нескольких медсестер для того, чтобы показать, как я жую свою первую пластинку жвачки. Потом, когда эта медсестра принесла мне обед, она сказала, что я должна вынуть жвачку изо рта и что мне не стоит волноваться, потому что я смогу взять новую пластинку после обеда. И не нужно беспокоиться, что закончится пачка – тогда она мне купит новую. И вообще в больнице не надо ни о чем тревожиться. Если хочется, то тебе принесут мороженое или жвачку. Складывалось впечатление, что больница – это самое счастливое место на земле и мне лучше в нем остаться подольше.

Во время посещений в тихих коридорах больницы звучали пение, споры и смех членов нашей семьи. Медсестры на нас шикали, после чего мама, папа, Лори и Брайан на несколько минут понижали голос, но потом начинали снова говорить громко. Все оборачивались и смотрели на папу. Не знаю, потому ли, что он был таким красивым, или потому, что называл всех на ковбойский манер «партнер», а иногда – «гумба»[2 - Goomba – сленговое обращение наподобие испанского compadre и итальянского compare, а также сицилийского cumpari, т. е. «кумпан». Используется главным образом среди жителей Нью-Йорка итальянского происхождения. – Прим. перев.] и закидывал назад голову, когда смеялся.

Однажды папа спросил меня о том, как медсестры и доктора ко мне относятся. Если они относятся ко мне плохо, то он их поколотит. Я сказала папе, что все относятся ко мне хорошо. «Ну, конечно, – ответил папа. – Они знают, что ты дочка Рекса Уоллса».

Мама желала знать, что именно хорошего мне сделал медперсонал, и я рассказала ей о жвачке.

«Вот как!» – сказала она. Мама считала, что жевание жвачки – это ужасная плебейская привычка пролетариата и медсестра должна была проконсультироваться с родителями перед тем, как предложить мне жвачку и приучать меня к столь вульгарным манерам. Она заметила, что поговорит с той медсестрой. «Ведь я же твоя мать и имею право знать, как тебя воспитывают», – объяснила она.

«А вы без меня скучаете?» – спросила я однажды мою старшую сестру.

«Нет, у нас много дел и постоянно что-то происходит», – ответила она.

«А что происходит?»

«Ну, все идет, как обычно».

«Лори, может быть, по тебе не скучает, но мы очень сильно скучаем, – вставил папа. – Тебе надо поскорее выходить из больницы доктора Пилюлькина».

Он присел на мою кровать и начал рассказывать историю о том, как однажды Лори укусил скорпион. Я уже много раз слышала эту историю, но мне нравилось, как папа ее рассказывает. Мама с папой были в пустыне, а Лори, которой тогда было четыре года, играла одна. Она перевернула камень, из-под которого вылез скорпион и ужалил ее в ногу. У Лори начались конвульсии, ее тело оцепенело и покрылось потом. Папа не доверял больницам и отвез ее к шаману из племени навахо, который разрезал место укуса и смазал каким-то лекарством, после чего Лори быстро выздоровела. «В тот день, когда ты обгорела, маме надо было отвести тебя к шаману, а не к этим пилюлькиным», – закончил свой рассказ папа.

Когда они приехали навестить меня на следующей неделе, голова Брайана была замотана грязной повязкой, на которой были видны следы засохшей крови. Мама сказала, что Брайан упал с кровати во сне и разбил голову, но они с папой решили не отвозить его в больницу.

«Вся комната была в крови, но, знаешь, одного ребенка в больнице нам вполне достаточно», – сказала мама.

«У Брайана такая крепкая голова, что, мне кажется, при падении пол пострадал больше, чем он сам», – заметил папа.

Брайан слушал родителей и громко смеялся.

Мама рассказала, что она купила мне лотерейный билет на ярмарке и выиграла полет на вертолете. Я никогда не летала на вертолете и была от этой новости в полном восторге.

«Когда я полечу?» – спрашивала я.

«Мы уже за тебя полетали, – ответила мама. – Ох, как было здорово!»

Потом папа начал пререкаться с доктором по поводу моих повязок. «Место ожога должно дышать», – объяснял он доктору.

Доктор ответил, что повязки необходимы для того, чтобы предотвратить заражение. Папа взорвался: «Да к черту заражение! Из-за этого у ребенка на всю жизнь шрам останется! Сейчас я и тебе шрам на память оставлю!»

Тут папа сжал кулак и замахнулся на доктора, который стал закрываться руками и пятиться из палаты. Вскоре появился охранник и сказал моим родственникам, что им пора идти.

После этого случая медсестра спросила меня о том, все ли у меня в порядке. «Конечно», – ответила я. Я не переживала по поводу какого-то шрама. Медсестра сказала,
Страница 4 из 19

что на тему шрамов мне действительно волноваться не стоит, потому что в моей жизни и так много других проблем.

Через несколько дней после этого случая папа приехал ко мне в больницу один. К тому времени я провела в больнице уже около шести недель. Папа заявил, что мы будем выписываться по-бразильски, в стиле Рекса Уоллса.

«Ты уверен, что так можно?» – спросила его я.

«Положись на большой опыт твоего папы», – ответил мне он.

Он вынул из лямки мою правую руку и взял меня на руки. Я вдыхала знакомые запахи виски и табачного дыма, которые напомнили мне о доме.

Держа меня на руках, папа вышел в коридор. Вслед ему медсестра что-то закричала, и папа перешел на бег. Он открыл дверь с надписью «Пожарный выход», спустился по лестнице и выбежал на улицу. Наш старый Plymouth, который мы называли «Синей гусыней», стоял за углом. Ключ был в зажигании, и мотор работал. На переднем сиденье сидела мама, а на заднем – Лори, Брайан и Жужу. Папа положил меня рядом с мамой и сел за руль.

«Не волнуйся, дорогая, теперь ты в безопасности», – успокоил меня папа.

Через несколько дней после возвращения домой я снова варила на плите сосиски. Я была голодна, а мама в соседней комнате рисовала свою картину.

Мама увидела, что я готовлю, и сказала: «Молодец! Снова в седло и вскачь. Нельзя жить и бояться огня».

Я и не боялась. Более того, огонь нравился мне все больше и больше. Папа сказал, что я должна встречать противника с открытым забралом, и показал, как надо проводить пальцем сквозь пламя свечи. И я неоднократно повторяла это упражнение, каждый раз замедляя движение пальца в пламени для того, чтобы понять, какую температуру может выдержать моя кожа и не обгореть. Я начала наблюдать костры. Когда соседи жгли мусор в железной бочке, я внимательно смотрела на языки пламени. При этом подходила к бочке поближе до тех пор, пока жар не становился невыносимым и я не могла больше его терпеть.

Соседка, которая отвезла меня в больницу, была очень удивлена тем, что я не боюсь огня. «А чего ей его бояться? – сказал папа. – Она уже один раз с ним сразилась и выиграла битву».

Я начала воровать у папы спички, пряталась за автоприцепом и зажигала их. Мне нравился звук, который издает головка с серой, когда чиркаешь по шершавой коричневой полоске и как огонь с шипением вспыхивает. Я грела кончики пальцев у пламени, а потом победно размахивала спичкой. Я зажгла лист бумаги, а потом подпалила небольшой сухой кустик и стала смотреть. Когда казалось, что куст вот-вот будет весь охвачен пламенем, я затаптывала огонь, матерясь, как папа: «Ах ты, сукин ты сын!»

Однажды я решила произвести эксперимент с моей любимой игрушкой – пластмассовой фигуркой Динь-Динь.[3 - Tinker Bell или Tink – маленькая фея из сказки Дж. Барри «Питер Пэн». Динь-Динь является, пожалуй, самой известной из всех сказочных фей англосаксонского фольклора. – Прим. перев.] Она была около семи сантиметров роста, ее светлые волосы были собраны в конский хвост, и руки она уперла в бока отчего вид у нее был очень самоуверенный. Я зажгла спичку и поднесла к лицу Динь-Динь для того, чтобы она могла почувствовать жар. В отблесках пламени лицо Динь-Динь казалась мне еще красивее. Спичка потухла, и я зажгла другую. На сей раз я поднесла спичку слишком близко к лицу игрушки. Глаза Динь-Динь расширились, словно от страха, и ее лицо начало плавиться. Я быстро погасила спичку, но было уже слишком поздно. Идеальный носик Динь-Динь исчез, а улыбка красных губ превратилась в оскал. Я постаралась быстро расправить пальцами черты лица Динь-Динь, но из этого ничего не вышло. Лицо игрушки затвердело, и я наложила на него повязки. Мне хотелось провести трансплантацию кожи, но я понимала, что для этого игрушку придется разрезать на кусочки, и воздержалась. Даже с оплавленным лицом Динь-Динь еще долго оставалась моей любимой игрушкой.

Спустя несколько месяцев после этих событий папа вернулся домой поздно ночью и поднял нас с кровати.

«Пришла пора поднять ставки и покинуть эту гнусную дыру», – возвестил он.

Он сказал, что у нас есть пятнадцать минут для того, чтобы сложить наши вещи в машину.

«Папа, все в порядке? За нами кто-то гонится?» – озабоченно спросила я.

«Не волнуйся, – ответил папа. – Предоставь мне решать эти проблемы. Я же о вас всегда забочусь?»

«Конечно», – ответила я.

«Ну и прекрасно!» – воскликнул папа. Он обнял меня и приказал всем поторапливаться. Мы взяли только самое необходимое: закопченный мангал, датскую плиту, тарелки и столовые приборы, купленные в магазине военных товаров, ножи, папин пистолет, мамин лук и положили все это в багажник «Синей гусыни». Папа сказал, что ничего больше брать не надо, лишь то, что требуется для выживания. Мама выбежала на площадку перед нашим автоприцепом-караваном и при свете луны начала рыть землю. Она искала банки с нашими деньгами, которые зарыла здесь, но забыла, где именно.

Прошел час. Мы привязали на крышу машины мамины картины, засунули вещи в багажник, а то, что не влезло в него, положили на заднее сиденье и на пол автомобиля. Папа ехал медленно, чтобы не разбудить обитателей парка автоприцепов, от которых мы, по его выражению, «валили». Недовольный нашей нерасторопностью, папа что-то бормотал про себя.

«Папа, я забыла Динь-Динь!» – вспомнила я.

«Динь-Динь сама со своей жизнью разберется. Она точно такая же смелая, как и моя маленькая девочка. Ты же готова к новым приключениям?» – спросил меня папа.

«Наверное», – неуверенно ответила я и понадеялась на то, что тот, кто найдет Динь-Динь, будет любить ее, несмотря на оплавленное лицо. Я крепче обняла нашего кота Дон-Кихота, у которого не было одного уха. Дон-Кихот недовольно заворчал и поцарапал мне лицо. «Да тише же, Дон-Кихот!» – сказала я коту.

«Кошки не любят ездить в машине», – объяснила мама.

Папа заявил, что тем, кто не любит путешествовать, с нами не место. Он остановил машину, бесцеремонно схватил Дон-Кихота за шкирку и выбросил в окно. Кот глухо ударился о землю с жалобным «Мяу!», папа нажал на газ, а я расплакалась.

«Не расстраивайся», – утешила меня мама. Она сказала, что мы всегда можем взять другого кота, а Дон-Кихоту сейчас будет даже лучше, потому что он станет диким котом, а это гораздо интереснее, чем быть послушным домашним животным. Брайан испугался, что папа под горячую руку выбросит в окно и собаку, и крепче вцепился в Жужу.

Чтобы нас хоть как-то утешить, мама начала петь Don’t fence me in[4 - «Не сажай меня за ограду» – популярная американская песня, написанная в 1934 г. композитором Коулом Портером на слова Роберта Флетчера и Коулом Портера.] и This is your land,[5 - «Это твоя страна» – одна из самых популярных фолк-песен в США, написана Вуди Гатри в 1940 г. По посылу похожа на песню «Широка страна моя родная», только с большим упором на индивидуальные права граждан на пользование государственной землей, чем в советской песне. – Прим. перев.] после чего папа сразил нас прочувствованным исполнением таких классических песен, как Old Man river и Swing low sweet chariot.[6 - Религиозный гимн 1909 г. – Прим. перев.] Через некоторое время я позабыла о Дон-Кихоте, Динь-Динь и друзьях, которых оставила в парке для автоприцепов. Папа начал рассказывать, какими богатыми мы станем и как нам хорошо будет жить, после того как доберемся до
Страница 5 из 19

нашего места назначения.

«А куда мы направляемся, папа?» – поинтересовалась я.

«Да куда глаза глядят», – ответил он.

Папа остановил машину посреди пустыни, и мы заночевали под звездами. Подушек у нас не было, но он заверил нас, что все это – часть хорошо продуманного плана. Папа говорил, что благодаря этому у нас будет правильная осанка. «Индейцы не пользуются подушками, и посмотрите, какие они все стройные», – утверждал он. Мы расстелили колючие армейские одеяла, легли и начали рассматривать звезды. Я сказала Лори, что нам очень повезло, ведь мы спим, как индейцы.

«Я могу так всю жизнь прожить», – сказала я.

«Кажется, такой жизни нам не избежать», – печально ответила сестра.

Мы всегда уезжали ночью. Или, как выражался папа, – «валили». Иногда я слышала, что родители обсуждают наших преследователей. Папа называл их кровососами, гестаповцами и «бандосами». Порой в разговорах родителей всплывали малопонятные мне упоминания компании Standard Oil, которая хотела украсть земли в Техасе, принадлежавшие семье мамы, и агентов ФБР, которые охотились за папой за одно темное дело, о котором он не хотел говорить подробнее, чтобы не навлечь на нас опасность.

Папа был настолько уверен в том, что агенты ФБР идут по нашему следу, что курил сигареты с обратного конца – поджигая с той стороны, где написано название бренда. Он делал это совершенно сознательно для того, чтобы те, кто его разыскивает, нашли в пепельнице не окурки Pall Mall, а совершенно неопознаваемые «бычки». Впрочем, мама считала, что ФБР совершенно не интересуется папой: просто ему нравится говорить, что его ищет ФБР. На самом деле папу разыскивали лишь судебные приставы за долги, но в этом не было ничего захватывающего и крутого.

Мы переезжали с места на место, словно кочевники. Мы жили в маленьких городах и поселениях в Неваде, Калифорнии и Аризоне. Обычно в поселениях, в которых мы останавливались, были бензозаправка, магазин и пара баров. Это помимо нескольких грустных рядов просевших сараев. Такие обиталища носили странные названия вроде Нидлз, Боуз, Пай, Гоффс, Вай (Needles, Bouse, Pie, Why) и были расположены вблизи мест с еще более странными именами: Суеверные горы (Superstitious Mountains), пересохшее озеро Содовой воды (Soda lake) или гора Старуха (Old Woman mountain). Чем удаленнее это место было от цивилизации и чем малолюднее, тем больше оно нравилось родителям.

Папа устраивался на работу электриком или инженером, скажем, на гипсовый рудник либо на разработку по добыче медной руды. Мама утверждает, что у папы язык хорошо подвешен и он всегда умел наплести работодателям сказок о работах, которыми никогда не занимался, и дипломах об образовании, коих не имел. Он мог получить практически любую работу, но не желал на ней долго оставаться. Случалось, отец зарабатывал деньги игрой в карты. Рано или поздно очередная работа ему надоедала. И когда это происходило (или когда скапливалось слишком много неоплаченных счетов, либо инженеры электрической компании уличали его в воровстве электроэнергии для нашего каравана-автоприцепа от линии электропередачи), то снова на горизонте появлялись «агенты ФБР», и мы ночью собирали пожитки и переезжали в другой городишко, где начинали искать съемный дом.

Иногда мы останавливались у маминой мамы – у нашей бабушки Смит, которая жила в большом доме в Финиксе, штат Аризона. Бабушка выросла в западной части Техаса, где любят лошадей, любят танцевать и не стесняются применять крепкие выражения. Говорили, что она способна была приручить самого дикого мустанга и помогала дедушке на ранчо в Аризоне по близости от Гранд-Каньона. Бабушка Смит мне очень нравилась. Всякий раз через несколько недель после нашего приезда у родителей возникали проблемы с деньгами, и между папой и бабушкой начиналась «разборка». Когда мама сообщала бабушке, что у них нет денег, бабушка называла папу лентяем. Папа не оставался в долгу и мгновенно отвечал, что у одной присутствующей здесь скряги столько денег, сколько она не в состоянии потратить за всю жизнь, и тут же начиналось соревнование в том, кто кого перекричит.

«Ты молью побитый тюфяк!» – кричала бабушка.

«Тупая скупердяйка!» – орал папа.

«Гавнюк и кровосос!»

«Сумасшедшая паршивая сука!»

Запас матерных и ругательных слов у папы был богаче, зато у бабушки был громче голос, а также бесспорное преимущество «игры на своем поле». Спустя некоторое время папа приказывал нам садиться в автомобиль. Бабушка просила маму не позволять этому бесполезному козлу увозить ее внуков, но мама отвечала, что это ее муж и она ничего не может поделать. И мы снова направлялись в пустыню в поисках съемного жилья в каком-нибудь богом забытом городишке.

Некоторые обитатели таких городов жили в них по многу лет, другие были такими же перекати-поле, как мы. Среди последних были картежники, личности с судимостью, бывшие участники Корейской или Вьетнамской войны, а также «женщины легкого поведения», как выражалась мама. Кроме этого, в подобных городках обретались бывшие золотоискатели – люди с морщинистыми коричневыми лицами, иссушенными солнцем и ветрами. Их дети были выносливыми, худыми и с большими мозолями на руках и ногах. Мы с ними общались, но никогда не становились близкими друзьями, потому что знали, что рано или поздно уедем из этого городка.

Иногда, но далеко не всегда, мама отправляла нас в местную школу. Главным образом нашим образованием занимались сами родители. Когда мне исполнилось пять лет, мама научила нас читать книжки без картинок, а папа научил считать. Еще папа обучил нас массе полезных вещей вроде азбуки Морзе. И мы, например, прекрасно знали, что нельзя есть печень убитого белого медведя, потому что умрешь от огромного количества витамина А, который в ней содержится. Папа научил нас стрелять из своего пистолета и из лука матери, а также кидать нож так, чтобы он втыкался точно в середину мишени. Так что уже в свои четыре года я довольно неплохо стреляла из папиного шестизарядного револьвера, попадая в пять пивных бутылок из шести с тридцати шагов. Я держала его обеими руками, целилась, медленно спускала курок, после чего ощущала отдачу выстрела и слышала звук разбитой бутылки. Папа говорил, что меткость очень пригодится, когда нас окружат агенты ФБР.

Мама выросла в пустыне. Она любила сухую несусветную жару, пламенеющие закаты, пустоту и суровость этой земли, которая когда-то была дном океана. Большинство людей не очень жалуют пустыню и с трудом могут в ней находиться, но мама прекрасно знала правила выживания в пустыне. Она показывала нам ядовитые и съедобные растения. Она умела найти в пустыне воду и знала, что ее для жизни надо совсем немного. Она научила нас мыться одним стаканом воды. Она пила неочищенную и нефильтрованную воду, даже воду из канав, если из них пили дикие животные. Она говорила, что хлорированная и очищенная городская вода создана исключительно для слюнтяев и белоручек, а вода пустыни помогает организму вырабатывать антитела. Мама также была убеждена в том, что зубная паста создана только для неженок. Перед сном мы высыпали себе на ладошку немного соды и капали в нее перекись водорода, после чего чистили зубы пальцами этой шипящей смесью.

Мне пустыня тоже очень нравилась. Когда солнце
Страница 6 из 19

стояло высоко в небе, песок раскалялся настолько, что привыкшие к обуви люди не могли ходить босиком. Мы же всегда бегали босиком, поэтому подошвы ступней у нас были как из толстой дубленой кожи. Мы ловили скорпионов, змей и огромных лягушек, искали золото и, не найдя его, собирали бирюзу и кусочки граната. После заката налетали такие тучи комаров, что темнел воздух, а потом ночью становилось очень холодно, и мы накрывались одеялами.

Иногда бывали мощные песчаные бури. Нередко они появлялись без предупреждения, а порой их приближение можно было заметить по небольшим воздушным завихрениям, которые начинали гулять по пустыне. Во время песчаной бури видимость была меньше полуметра. Если ты не нашел дом или сарай, где можно спрятаться, надо было сесть на корточки и закрыть глаза, уши и нос, уткнувшись лицом в колени, иначе все отверстия в теле будут заполнены песком. Если на тебя вдруг налетит перекати-поле, то оно, скорее всего, от тебя отскочит, но если ветер очень сильный, то перекати-поле может сбить тебя с ног, после чего ты сам покатишься по пустыне, словно превратился в это растение.

В период дождей небо становилось свинцово-серым. Дождевые капли были размером с лесной орех. Некоторые родители боялись, что их детей убьет молния, но мама с папой разрешали нам играть под теплым проливным дождем. Мы брызгались, пели и танцевали. Из низко зависших над землей туч била молния, и гром сотрясал все кругом. Мы восхищались особенно большими молниями и обсуждали их, словно смотрели салют. После дождя папа отвозил нас к пересохшему руслу реки, и мы смотрели, как по нему с ревом несутся потоки воды. На следующий день опунции гигантские и цереусы разбухали от воды. Эти растения знали, что следующего дождя придется ждать долго.

Мы сами поддерживали свое существование подобно кактусам. Ели мы нерегулярно, а когда еды было вдоволь, объедались. Помню, как однажды, когда мы жили в Неваде, с рельсов сошел поезд с дынями. До того случая я никогда не пробовала этих фруктов. Папа привез домой много ящиков, наполненных дынями. Мы ели их свежими и даже жарили. В другой раз, когда мы жили в Калифорнии, началась забастовка сборщиков винограда, и владельцы виноградников разрешили всем желающим приезжать и собирать пропадающий урожай – набирать сколько угодно. Мы проехали несколько сотен километров и попали на плантации, где грозди лопавшегося от зрелости винограда были больше моей головы. Тогда все доступное пространство автомобиля мы забили зеленым виноградом: багажник, бардачок, даже на наших коленях были кучи винограда, из-за которого мы буквально не видели дальше своего носа. Потом на протяжении нескольких недель мы ели один виноград на завтрак, обед и ужин.

Папа утверждал, что все наши переезды – явление исключительно временное. У папы был великий план: он собирался найти золото.

Все говорили, что папа очень способный. Он мог починить все, что угодно. Однажды, когда у нашего соседа сломался телевизор, папа снял заднюю крышку и макарониной изолировал два провода. Сосед был сильно поражен такой инженерной мыслью и после этого всем рассказывал, что наш папа, как никто другой знает, как обходиться с макаронами. Папа неплохо смыслил в математике, физике и электричестве. Он читал книги о логарифмах и обожал, как он выражался, симметрию и поэзию математики. Он объяснил нам магические свойства цифр и то, как цифры могут открыть нам тайны вселенной. Но самым горячим увлечением отца были вопросы энергии: термической, ядерной, солнечной и ветряной. Он говорил о том, что в мире существует столько неосвоенных человечеством видов энергии, а люди лишь глупо жгут нефтяное и газовое топливо.

Папа постоянно что-то изобретал. Одним из его крупнейших изобретений было устройство под названием Искатель, пользуясь которым мы должны были искать золото. Искатель состоял из наклонного листа размером 1,20 на 3 метра. На этом листе были деревянные планки и ямки, благодаря которым самородок золота по весу отделялся от другой породы. Тогда, если нам потребуется что-то купить, мы могли бы взять небольшой самородок золота и поехать с ним в магазин. По крайней мере, такой у папы был план использования Искателя после того, как он его построит.

Мы с Брайаном помогали папе строить Искатель. Мы шли на площадку за домом, где я держала гвозди, а папа их забивал. Иногда папа разрешал мне чуть-чуть вбить гвоздь, но окончательно забивал его всегда сам одним мощным ударом молотка. Воздух пах свежеструганым деревом, а папа забивал гвозди и насвистывал. Он всегда насвистывал, когда работал.

Мне казалось, что мой папа – идеал всех пап, хотя мама говорила, что у него есть небольшая проблема с алкоголем. У папы была, как выражалась мама, «пивная стадия». Пребывая на этой стадии, он гнал машину быстрее, чем следовало, громко пел и совершал необдуманные и опасные поступки, но в целом наша жизнь была веселой и прекрасной. А вот когда в папины руки попадала бутылка крепкого алкоголя, ситуация сильно менялась. Под воздействием крепкого спиртного папа превращался в незнакомца с дикими глазами, кидающегося табуретками и грозящего побить всех и каждого, кто встречался на его пути. Вдоволь наругавшись и разбив все, что можно, папа падал без сил. Правда, пил крепкий алкоголь он только тогда, когда у него были деньги, что случалось совсем не часто, так что в те времена наша жизнь была преимущественно безоблачной.

Перед тем как Лори, Брайан и я укладывались спать, папа рассказывал нам истории на ночь. Во всех историях был один герой – папа. Мы лежали в кровати под одеялами, и окружающую темноту освещала только папина сигарета. Когда папа глубоко затягивался, огонек сигареты начинал ярко светиться и освещал его лицо.

«Папа, расскажи историю из своей жизни», – умоляли его мы.

«Ну, я не уверен, хотите ли вы услышать еще одну историю про вашего папу», – обычно отвечал он.

«Хотим! Очень хотим!» – кричали мы.

«Ладно, расскажу, – отвечал папа. Он закладывал паузу и тихо смеялся над каким-то далеким воспоминанием. – Ваш папаша много чего в своей жизни натворил, но то, что я вам сейчас расскажу, даже по меркам сумасшедшего Рекса Уоллса штука совершенно из ряда вон выходящая».

И он рассказывал нам историю о том, как, когда он был пилотом и в воздухе у самолета отказал мотор, он посадил его на пастбище и спас весь экипаж. Или тот случай, когда он поборол стаю диких собак, которые хотели загрызть хромого мустанга. Или когда он починил сломанный шлюз на плотине Гувера и спас жизни сотен людей, которые бы неизбежно погибли, если бы плотину прорвало. Еще у него была история о том, как однажды во время службы в ВВС он ушел в самоволку и поймал в баре сумасшедшего, собиравшегося взорвать военную базу, на которой была расположена папина часть. Последняя история наглядно показывала, что время от времени полезно уходить в самоволку.

Папа рассказывал истории не без определенного актерского мастерства. Он всегда начинал медленно и часто прерывал рассказ. «А что было дальше? Ну, пожалуйста!» – умоляли его мы, даже если уже слышали эту историю раньше. Мама хихикала в углу, а папа на нее гневно смотрел. Если кто-нибудь прерывал его рассказ, он очень злился, и, чтобы он его закончил, нам приходилось
Страница 7 из 19

обещать, что мы не будем его отвлекать.

В своих рассказах папа неизменно был сильнее, умнее и быстрее всех остальных. Он часто спасал жизни детей и женщин, а иногда и мужчин, которым не посчастливилось быть такими сильными и смелыми, как он сам. Папа учил нас разным приемам: как оседлать дикую собаку и свернуть ей шею и как уложить противника одним ударом в горло. Впрочем, папа уверял, что пока он рядом, если кто-то хоть палец поднимет на его любимых детишек, он оставит на заднице того наглеца такие четкие отпечатки подошв своих ботинок, что можно будет точно определить размер его обуви.

Порой папа вместо пересказа удивительных историй из своей прошлой жизни посвящал в свои великие планы на будущее. Например, он собирался построить Хрустальный дворец. Это был особый проект дома в пустыне, в котором он воплотит свои инженерные и математические способности. В замке будут толстые хрустальные стены, хрустальный потолок и хрустальная лестница. На крыше будут стоять солнечные батареи, обеспечивая электричество для обогрева, охлаждения дома и прочих нужд. Здесь будет и система очистки воды. Папа уже начертил план Хрустального дворца и сделал основную часть необходимых расчетов. Он не расставался с этими чертежами и иногда разрешал нам дорабатывать дизайн наших комнат.

Для претворения проекта в жизнь оставалось лишь одно – найти золото. А его мы должны получить, как только закончим свой Искатель. Сразу после этого мы будем в золоте купаться и начнем строительство Хрустального замка.

Папа очень любил рассказывать истории из своей жизни, но вот о своих родителях и том, где он родился, говорил редко. Мы знали, что папа родился в городке под названием Уэлч в Западной Виргинии – там, где много угольных шахт. Его отец, наш дедушка, работал клерком на железной дороге. Он сидел на маленькой станции и писал записки, которые, нацепив на палку, передавал машинистам проходящих поездов. Папу такая жизнь не привлекала, и, когда ему исполнилось семнадцать лет, он пошел в военные летчики.

Ему особенно нравилось пересказывать нам историю о том, как они встретились с мамой. Эту историю он поведал нам, наверное, раз сто. Мама работала в организации USO,[7 - United Service Organizations Inc. – гражданская организация, занимающаяся образованием и развлечением военнослужащих США. – Прим. перев.] но они встретились, когда она была в отпуске на ранчо своих родителей рядом с каньоном Фиш-Крик.

Папа вместе с приятелями из ВВС стоял на скале в каньоне, набираясь смелости для того, чтобы прыгнуть в реку, которая текла в пятнадцати метрах под ними. На скалу приехала мама со своим приятелем. На маме был белый купальник, подчеркивающий ее фигуру и смуглую от загара кожу. У нее были каштановые волосы, которые летом выгорали на солнце и становились светло-русыми, и она никогда не пользовалась косметикой, за исключением ярко-красной губной помады. Папа говорил, что мама выглядела как кинозвезда. Он за свою жизнь повидал много разных женщин, но только в присутствии мамы у него стали подгибаться коленки. Папа влюбился в нее с первого взгляда.

Мама подошла к летчикам и заявила, что нет ничего проще, чем прыгнуть с такой высоты. Она, мол, с детства отсюда прыгала. Никто из летчиков ей не поверил, а мама подошла к краю скалы и ласточкой прыгнула вниз.

Папа прыгнул сразу после нее. Он не собирался упускать такую красотку.

«А как ты прыгнул, пап?» – спрашивала я каждый раз, когда он рассказывал нам эту историю.

«Солдатиком. Как парашютист, но без парашюта», – неизменно отвечал папа.

Он поплыл за мамой и прямо в воде сообщил ей, что женится на ней. Мама ответила, что до этого ей предлагали руку и сердце двадцать три мужчины, и она всем отказала. «Почему ты думаешь, что я тебе не откажу?» – спросила она.

«А я и не просил выйти за меня замуж. Я просто сказал, что женюсь на тебе».

Через полгода они действительно поженились. Я считала, что это самая романтическая история на свете, однако маме она не очень нравилась. Ей эта история не казалась романтичной.

«Мне пришлось согласиться. Твой папа просто так от меня не отстал бы, – объясняла мама. И добавляла, что очень хотела уехать от своей матери, которая не давала ей никакой возможности принимать самостоятельные решения. – Но откуда я могла знать, что в этом смысле твой папа окажется еще хуже?»

Сразу после свадьбы папа уволился из армии. Он хотел, чтобы его семья была богатой, а разбогатеть на службе довольно проблематично. Еще через несколько месяцев мама забеременела. Первые три года после рождения моя старшая сестра Лори была лысой, как коленка, и не произнесла ни слова. Потом совершенно неожиданно у нее появились волосы ярко-медного цвета, и она начала говорить без остановки так, что ее невозможно было заткнуть. Впрочем, смысла слов Лори никто разобрать не мог. Все думали – ребенок свихнулся. Только одна мама прекрасно понимала Лори и утверждала, что у нее богатый словарный запас.

После Лори у моих родителей родилась вторая дочь, которую назвали Мэри Шарлен. У нее были угольно-черные волосы и карие глаза, как у папы. Мэри Шарлен умерла в возрасте девяти месяцев. Еще через два года родилась я. Мама сказала мне, что она захотела еще одну дочку с ярко-медными волосами, чтобы Лори не чувствовала себя единственной в мире рыжей. «Ты была такой худой, – рассказывала мама. – В роддоме медсестры никогда не видели такого длинного и тощего ребенка».

Брайан появился на свет, когда мне был один год. По словам мамы, он родился синим, потому что у него был приступ удушья и он не мог дышать. Рассказывая эту историю, мама каждый раз выпучивала глаза и стискивала зубы для того, чтобы показать, как выглядел Брайан. Увидев ребенка, мама продумала, что и он не жилец на этом свете, но Брайан выжил. На протяжении первого года жизни у Брайана случались припадки, но потом они прекратились. Он вырос выносливым мальчишкой, никогда не хныкал и не плакал, даже когда я случайно столкнула его с кровати на втором ярусе: он тогда упал и сломал нос.

Мама всегда говорила, что люди слишком сильно переживают по поводу своих детей. Некоторая доля страданий в детском возрасте полезна, утверждала она. Страдание активизирует иммунную систему тела и души, и именно поэтому мама игнорировала нас, когда мы плакали. Она считала, что, если чересчур много прыгать вокруг ребенка, когда тот расстроен, он будет еще больше капризничать, поскольку такое повышенное внимание послужит позитивным подкреплением негативного поведения.

И казалось, что мама совершенно не переживала по поводу смерти Мэри Шарлен. «Бог знает, что делает, – объясняла она. – Он дал мне несколько прекрасных детей и дал одного ребенка, который не был таким прекрасным. И Бог сказал: «Упс, вот этого надо взять назад». Папа никогда не говорил про Мэри Шарлен. Как только начинался разговор об умершей дочери, его лицо каменело, и он выходил из комнаты. Именно папа нашел ее в кроватке мертвой, и это ему было сложно забыть. «Он был в состоянии шока. Он держал холодное тело ребенка на руках, а потом закричал, как раненое животное. Я никогда не слышала такого страшного крика», – рассказывала мама.

Мама говорила, что после смерти Мэри Шарлен папа сильно изменился. Он начал много пить, периодами впадал в
Страница 8 из 19

депрессию и постоянно терял работу. После рождения Брайана у родителей не было денег, и папа заложил бриллиантовое обручальное кольцо, за которое заплатила бабушка с маминой стороны. Мама тогда очень расстроилась и потом, когда они с папой ругались, всегда вспоминала это кольцо. Папа очень злился и однажды сказал, что купит ей кольцо гораздо лучше. Именно поэтому он и хотел найти золото – чтобы купить бриллиантовое кольцо маме и построить Хрустальный дворец.

«Тебе нравится постоянно переезжать с места на место?» – спросила меня однажды Лори.

«Еще бы! А тебе разве нет?» – ответила я.

«Конечно», – сказала Лори.

Наша машина стояла около бара под названием Bar None в невадской пустыне. Мне было четыре года, а Лори семь лет. Мы ехали в Лас-Вегас. Папа сказал, что деньги на Искателя можно выиграть в казино. До появления бара Bar None мы были в дороге несколько часов. Папа остановил наш универсал Зеленый товарный вагон (к тому времени наша Синяя гусыня уже умерла) и заявил, что ненадолго зайдет в бар. Мама намазала губы помадой и пошла с ним, хотя она никогда не пила ничего крепче чая. Родители не возвращались уже несколько часов. Солнце стояло высоко над горизонтом, ветра не было и было очень жарко. Где-то у дороги стервятники что-то клевали. Брайан читал потрепанный комикс.

«Ты помнишь, в скольких городах мы жили?» – спросила я Лори.

«Все зависит от того, что ты имеешь в виду под словом «жили», – ответила сестра. – Если ты, например, одну ночь спал в городе, значит ли это, что ты в нем жил? Или спал две ночи? Или провел в нем неделю?»

Я задумалась: «Жил – значит, распаковал все вещи».

Вместе мы вспомнили одиннадцать мест, которые попадают под этот критерий, а потом сбились со счета. Мы не смогли припомнить названий многих городов и какими там были наши жилища. Я вообще помнила только внутренний интерьер машины.

«Как ты думаешь, что произошло бы, если бы мы постоянно не переезжали?» – спросила я.

«Нас бы поймали», – ответила сестра.

Мама с папой, наконец, вышли из бара и дали каждому из нас по полоске вяленой говядины и шоколадному батончику. Я съела свою говядину, а когда разорвала обертку на своем батончике Mounds и увидела, что ее содержимое превратилось от жары в тягучую массу, решила подождать до тех пор, пока в ночном холоде пустыни шоколадка снова затвердеет.

Мы проехали ближайший к Bar None городок. Папа за рулем курил и пил пиво из темной бутылки. Лори сидела на переднем сиденье между ним и мамой. Брайан сидел со мной на пассажирском сиденье и стремился поменять половинку моего Mounds на половинку своего батончика «Три мушкетера». В этот момент машина резко повернула после железнодорожного переезда, дверь с моей стороны открылась, и я выпала на обочину.

Я несколько раз перевернулась и остановилась. Во рту и в глазах была пыль, а сама я была в шоке. Я смотрела, как Зеленый товарный вагон удалялся, а потом и совсем скрылся за поворотом.

Из разбитого лба и из носа у меня текла кровь. Колени и локти были тоже разбиты до крови, а раны покрыты песком. В руке я все еще сжимала свой батончик Mounds, который во время падения окончательно сплющился, и его белая кокосовая начинка была вся в грязи.

Я поднялась по насыпи и села у дороги в ожидании возвращения родителей. Ныло все тело. Солнце висело на горизонте, и было нестерпимо жарко. Поднялся легкий ветер и понес придорожную пыль. Мне казалось, что я ждала очень долго, и решила, что мама с папой могут и не вернуться. Они могли и не заметить моего исчезновения. Или они могли бросить меня, как Дон-Кихота, и решили, что возвращаться за мной не стоит.

Машин на дороге не было. Я немного поплакала, отчего мне стало еще хуже. Я решила вернуться в город, встала на ноги и пошла в ту сторону, где он находится. Потом я подумала о том, что если мама с папой вернутся, то не смогут меня найти, и снова уселась на обочине.

Я пыталась очистить ноги от засохшей крови, а когда подняла голову, увидела приближающийся Зеленый товарный вагон. Машина затормозила, из нее вышел папа и попытался меня обнять.

Я отодвинулась от него. «Я думала, что вы меня здесь оставите», – пожаловалась я.

«Да что ты, мы бы никогда такого не сделали, – ответил папа. – Твой брат говорил, что ты выпала, но мы ничего не могли разобрать».

Папа принялся вынимать мелкие камушки, которые застряли у меня в коже, но они сидели так глубоко, что ему пришлось вернуться к машине и взять в бардачке плоскогубцы. Папа вынул камешки у меня изо лба и щек и попытался платком остановить кровотечение из носа, кровь из которого капала, словно из сломанного крана. «Черт подери, дорогая, ты кажется свою сопливку серьезно разбила», – заметил он.

Меня рассмешило слово «сопливка», и я начала смеяться, как сумасшедшая. Папа отряхнул меня от грязи, и мы вернулись к машине. Я рассказала Брайану и Лори о том, что папа назвал мой нос «сопливкой», и все мы начали хохотать. «Сопливка» – с ума сойти, как смешно.

В Лас-Вегасе мы прожили около месяца. Мы остановились в мотеле с темно-красными стенами и двумя узкими кроватями. На одной кровати спали все дети, а мама с папой – на другой. Днем мы шли в казино. Папа говорил, что знает, как обмануть казино. Мы с Брайаном играли в прятки между «однорукими грабителями», заглядывая в лотки для того, чтобы найти забытую кем-нибудь 25-центовую монетку, а папа играл в блэкджек. Я во все глаза смотрела на проходящих мимо длинноногих девушек из кордебалета в костюмах с блестками, с огромными перьями на голове и с гримом на лице, но когда я попыталась имитировать их походку, Брайан сказал, что я похожа на страуса.

В один прекрасный день, когда папа пришел нас забирать, его карманы были набиты деньгами. Он купил нам ковбойские шляпы, кожаные жилеты с бахромой, после чего мы ели стейки в ресторане с нагонявшим ледяной воздух кондиционером и миниатюрными jukebox’ами, т. е. автоматами для проигрывания музыки, на каждом столике. Когда папа выиграл в следующий раз, он заявил, что нам пора начинать жить, как живут богатые плейбои, и отвел нас в ресторан, похожий на бар из ковбойских фильмов. Внутри ресторана все было украшено предметами эпохи Золотой лихорадки. За роялем сидел мужчина, одетый в рубашку с резинками на рукавах, а официантка в пышном платье и длинных перчатках зажигала папины сигареты.

Папа сказал, что на десерт мы будем есть что-то исключительное. Официантка вкатила тележку с тортом из мороженого и зажгла его. Все в ресторане перестали есть и посмотрели на горящий торт из мороженого. Языки пламени медленно «облизывали» торт и были похожи на ленты. Все зааплодировали, а папа схватил официантку за руку и поднял ее вверх словно рефери, поднимающий на ринге руку победившего боксера.

Через несколько дней папа вместе с мамой пошли играть в блэкджек, но практически немедленно вернулись. Папа сказал, что один из крупье вычислил его систему, при помощи которой он пытается обыграть казино, и сообщил об этом кому следует. Настало время снова «валить».

Папа говорил, что надо уехать как можно дальше от Лас-Вегаса, потому что на сей раз за нами будет охотиться мафия, контролирующая этот игорный город. Мы поехали на запад через пустыню и потом через горы. Мама сказала, что нам надо хотя бы раз в жизни пожить на побережье Тихого
Страница 9 из 19

океана, и мы доехали до Сан-Франциско.

Маме не улыбалось жить в отелях для туристов на Рыбацкой пристани.[8 - Fisherman’s Wharf – район Сан-Франциско.] Она говорила, что это не настоящий Сан-Франциско, поэтому мы поселились в районе Тендерлойн,[9 - Tenderloin District.] где было много матросов и женщин с переизбытком косметики на лице. Папа назвал наш отель «гадюшником», но мама говорила, что это SRO. Я спросила ее, что значит SRO, и она ответила, что это сокращение расшифровывается как special residents only – только для особых гостей.

Мама с папой уходили на поиски инвесторов для Искателя, а мы оставались в отеле. Однажды я нашла коробок деревянных спичек. Я отнесла его в наш номер и заперлась в туалете. Там я отмотала туалетной бумаги, зажгла ее и бросила в унитаз. Мне казалось, что я даю огню жизнь, а потом эту жизнь отнимаю. Потом у меня появилась новая идея. Я накидала бумаги в унитаз, зажгла ее и после того, как пламя разгорелось, спустила воду в унитазе.

Через несколько дней после этого я проснулась ночью от того, что было нечем дышать. Я почувствовала запах дыма и увидела за окном пламя. Сперва я не поняла, где горит – снаружи отеля или внутри, но потом увидела, что занавески в комнате пылают.

Родителей в номере не было, а Лори и Брайан крепко спали. Я хотела закричать, но не смогла произнести ни звука. Я хотела потрясти их, чтобы разбудить, но не была в состоянии пошевелиться. В это время пламя разгоралось все сильнее и яростней.

Вдруг открылась дверь комнаты, и я услышала голос папы. Лори с Брайаном проснулись и побежали к нему. Я продолжала сидеть в кровати и с ужасом ждала, когда загорится мое одеяло. Папа схватил меня, обернул одеялом и бросился вниз по лестнице, одной рукой держа меня, а другой Лори и Брайана.

Папа вывел нас на улицу, завел в бар напротив отеля, а сам бросился помогать тушить пожар. Официантка с ярко-красными ногтями и черными как вороново крыло волосами спросила, что мы будем пить. Coca-Cola или, черт возьми, может и пива, ведь мы только что чуть не погибли. Брайан и Лори заказали Coca-Cola, а я попросила «Ширли Темпл»[10 - Коктейль Ширли Темпл изготовляется из гренадина, сахарного сиропа и имбирного эля. Назван по имени американской актрисы Shirley Temple (1928–2014). – Прим. перев.]. Именно этот напиток папа заказывал мне, когда мы были в баре. Приняв мой заказ, официантка почему-то рассмеялась.

Посетители в баре острили по поводу того, что все выбегающие из горящего отеля женщины были голыми. Я была в трусах, поэтому только плотнее завернулась в одеяло и пила свой напиток. Потом я захотела подойти поближе к отелю, чтобы посмотреть на пожар, но официантка меня удержала, поэтому я залезла на стул и стала смотреть в окно. К тому времени уже приехали пожарные. Их машины с мигающими огнями стояли на улице, и люди в черных прорезиненных плащах заливали огонь водой из брандспойтов.

Я задумалась о том, был ли пожар как-либо связан со мной. Папа говорил, что между людьми и явлениями существует взаимосвязь. Однажды я уже сильно обожглась, когда варила сосиски, потом жгла в туалете отеля бумагу, а вот теперь загорелся и сам отель. У меня не было ответов на все эти вопросы, я твердо знала одно – я живу в мире, где пожар может начаться в любой момент. Значит, я всегда должна быть начеку.

После пожара в отеле несколько дней мы прожили на пляже. Если откинуть спинки сидений Зеленого товарного вагона, то получалось достаточно места для того, чтобы все улеглись. Правда, чьи-нибудь ноги обязательно утыкались мне в нос. Однажды ночью к нашей машине подошел полицейский. Он постучал в окно и сказал, что мы не можем парковаться на пляже. Полицейский был очень вежливым и даже нарисовал нам карту, на которой обозначил место, где мы могли переночевать, чтобы нас не беспокоила полиция.

Когда полицейский ушел, папа назвал его гестаповцем и человеком, который получает удовольствие от того, что диктует, как другие должны жить. Папе надоела цивилизация. Вместе с мамой они решили вернуться в пустыню, продолжить поиски золота и забыть о поисках стартового капитала для производства Искателя. «Города – это могила», – так выразился папа.

Мы выехали из Сан-Франциско и направились в сторону пустыни Мохаве. Около Орлиных гор мама попросила папу остановить автомобиль, потому что у дороги она заметила одно любопытное дерево.

Это была старая юкка коротколистная. Дерево стояло на границе пустыни и гор – в таком месте, где постоянно дуют ветра, поэтому росло не вверх, а в направлении преобладающих ветров. Казалось, что наклоненное дерево вот-вот упадет, хотя на самом деле корни твердо держали его в земле.

Мне эта юкка показалась совершенно омерзительным созданием. Она выглядела странной и чахлой, застыв в закрученном и искаженном положении. Глядя на нее, я вспомнила предостережения взрослых о том, что не надо корчить гримасы – гримаса может на всю оставшуюся жизнь исказить лицо. Но мама считала, что эта юкка – одно из самых красивых деревьев, которое ей довелось видеть, и решила ее нарисовать. Пока она ставила мольберт, папа проехался вперед по дороге и увидел небольшое поселение из покосившихся сараев и караванов-автоприцепов. Это поселение называлось Мидленд. На одном из домишек красовалась надпись «Сдается». «Да какая разница? – подумал папа. – Это место ничем не хуже, чем все остальные».

Дом, который мы сняли, был построен горнодобывающей компанией. Это было белое здание из двух комнат со скошенной крышей. Деревьев в округе не было, и прямо от крыльца начиналась пустыня. По ночам в округе выли койоты.

Первые несколько ночей в Мидленде койоты не давали мне спать. Я лежала в кровати, слушала их вой и другие ночные звуки: ящериц, копошащихся в кустарнике, и мотыльков, бьющихся об оконное стекло. Однажды ночью я услышала еще один странный, идущий от пола звук.

«Мне кажется, что у меня под кроватью кто-то есть», – сообщила я Лори.

«У тебя слишком богатое воображение», – ответила мне Лори, которая всегда говорила как взрослые, когда ей мешали или надоедали.

Я старалась быть храброй, но мне казалось, что я действительно что-то услышала. Потом в свете месяца я подумала, что заметила на полу какое-то движение.

Я прошептала: «Там кто-то есть».

«Спи», – ответила Лори.

Схватив для защиты подушку, я бросилась в соседнюю комнату, в которой папа читал.

«Ну, что случилось, Горный Козленок?» – спросил папа. Это прозвище я получила за то, что никогда не падала и не теряла равновесия, когда мы вместе лазали по горам.

«Вполне возможно, что ничего, – ответила я. – Просто мне показалось, что я кого-то увидела в спальне». Папа вопросительно поднял брови. «Но все это может быть плодом моего богатого воображения».

«А ты его хорошо рассмотрела?» – поинтересовался папа.

«Нет, не очень».

«Это был этакий большой волосатый сукин сын с огромными зубами и когтями?»

«Точно!»

«У него ушки на макушке и горящие, как уголь, глаза, а взгляд мерзкий-премерзкий?»

«Да, да, да! Ты его тоже видел?»

«Еще бы! Это хорошо известный мне Чертенок».

Папа сказал, что он уже давно гоняется за этим Чертенком. Чертенок уже понял, что с Рексом Уоллсом ему лучше не связываться, но теперь, видимо, решил начать терроризировать его маленькую девочку. «Дай-ка сюда мой охотничий нож», – попросил папа.

Я
Страница 10 из 19

принесла папе нож из синей немецкой стали с рукоятью из резной кости, а мне он дал разводной ключ, и мы пошли искать Чертенка. Мы посмотрели под кроватью, где я его видела, но никого там не нашли. Потом мы осмотрели весь дом: под столом, в темных углах кладовки, в ящике с инструментами и даже на улице в мусорном баке.

«Ну давай, никудышный ты Чертенок! Покажи свою морду, больше похожую на задницу, трусишка!» – кричал папа в ночную пустыню.

«Да, подлый маленький Чертенок! Мы тебя не боимся!» – вторила ему я, храбро размахивая трубным ключом.

В ответ мы услышали только вой койотов. «Ну, я так и думал. Трусишка этот Чертенок», – сказал папа. Он сел на крыльцо, закурил и рассказал мне историю о том, как однажды схватился врукопашную с Чертенком, который терроризировал весь город. Папа кусал его за уши и тыкал пальцами в глаза. Чертенок очень испугался, потому что впервые встретил человека, который его не боялся. «Чертов маленький Чертенок не знал, как на это реагировать, – вспоминал папа с усмешкой. В первую очередь, по словам папы, надо помнить, что все монстры любят пугать людей, но как только ты посмотришь им смело в глаза, они сразу поджимают хвост и удирают. – Главное, Горный Козленок, – показать Чертенку, что ты его не боишься».

Вокруг Мидленда растительности за исключением юкк, кактусов и кустиков ларреи[11 - Другое название – креозотовый куст (creosote bushes).] было мало. Ларрею папа называл одним из древнейших растений на земле. Самым старым кустам ларреи было по несколько тысяч лет. Во время дождя ларрея начинала страшно плохо пахнуть плесенью для того, чтобы животные ее не ели. В год в тех местах выпадало всего 12 сантиметров осадков, приблизительно столько же, сколько в северной Сахаре. Воду для питья жителям привозили раз в день поездом в цистернах. Единственными обитателями тех мест были скорпионы, ящерицы и такие изгои, как мы.

Через месяц после нашего переезда в Мидленд Жужу укусила гремучая змея, и собака умерла. Мы похоронили ее под юккой. Брайан тогда плакал, хотя ни до, ни после этого случая я не припомню, чтобы он пускал слезу. Зато у нас было много кошек. Если честно, даже больше, чем нужно. После того как папа выбросил Дон-Кихота в окно, мы спасли много котов и кошек, у которых потом появились котята. В общем, кошек стало так много, что нам пришлось от них избавляться. Соседей вокруг нас было мало, да и им кошки были не нужны, поэтому папа собрал кошек в холщовый мешок и решил отвезти их к пруду, в котором сотрудники горнодобывающей компании охлаждали оборудование. Я смотрела на мешок, содержимое которого мяукало и царапалось.

«Мне кажется, что это неправильно, – заявила я маме. – Мы же их спасли, а сейчас убьем».

«Мы подарили им дополнительное, бонусное время жизни, – ответила мама. – Пусть будут нам за это благодарны».

Папа нанялся на шахту, где добывали гипс, и вырывал белые камни, которые перетирали в порошок для производства гипсокартона и алебастра. После работы он приходил домой, покрытый белой пылью, и иногда играл с нами в приведение, ловящее детей. Он приносил домой мешки гипса: мама использовала его для создания скульптур Венеры Милосской, которые отливала в специальной заказанной по почте форме. Маму волновало то, что во время добычи гипса уничтожали большое количество настоящего мрамора, как она говорила, который мог бы послужить, например, для создания скульптур.

Мама была снова беременной. Все мы надеялись, что будет мальчик, чтобы Брайану было с кем играть. Папа думал, что к родам мы переедем в Блайт, находящийся от нас в шестидесяти километрах к югу. Блайт был большим городом, там было два кинотеатра и аж две федеральные тюрьмы.

А пока мама посвящала себя искусству. Целыми днями она рисовала маслом, акварелью, углем, делала наброски ручкой и карандашом, лепила скульптуры из глины, делала эстампы и занималась шелкографией. В ее работах не наблюдалось одного общего стиля. Отдельные картины были выполнены в абстрактной, импрессионистской или примитивистской манере, часть была в стиле реализма. «Я не хочу ограничивать себя одним стилем», – утверждала она. Мама писала романы, рассказы, пьесы, стихи и басни, которые сама же и иллюстрировала. В общем, она была очень творческим человеком. Правда, грамматика и пунктуация у нее были слабыми. Ей нужен был корректор, и когда Лори исполнилось семь лет, она регулярно вычитывала мамины рукописи.

Пока мы жили в Мидленде, мама сделала несколько десятков зарисовок того самого дерева юкки. Все мы шли с ней к тому странному дереву, около которого мама и давала нам урок рисования. Однажды я заметила, что поблизости от старого дерева пробивается небольшой новый росток. Я решила выкопать его и пересадить ближе к дому. Я сказала маме, что буду защищать его от ветра и поливать каждый день, чтобы дерево выросло высоким и стройным.

Мама нахмурилась. «Ты его таким отношением только погубишь. Именно борьба создает красоту юкки», – сказала она.

Я никогда не верила в Деда Мороза. В него не верил никто из моих братьев и сестер. Просто мама с папой сказали нам, что Деда Мороза не существует. Мои родители не могли позволить себе дарить нам дорогие подарки. Они объяснили нам, что все остальные родители обманывают своих детей, говоря им, что подарки, которые те находят рождественским утром под кроватью, принес Дед Мороз. На подарках, якобы изготовленных эльфами на Северном полюсе, были этикетки с надписью made in Сhina.

«Не вини других детей. Они не виноваты в том, что их родители обманывают их и заставляют верить в глупые сказки», – говорила мама.

Мы отмечали Рождество, но не 25 декабря, как все люди, а приблизительно на неделю позже, когда все выкидывали елки, на которых часто все еще висели игрушки и «серебряный дождь», а также упаковку от подарков. Мама с папой обычно дарили нам рогатку, куклу или что-нибудь другое, что покупали на послерождественской распродаже.

Папу уволили с шахты по добыче гипса из-за того, что он поспорил с бригадиром, поэтому на Рождество в семье не было денег. Вечером перед Рождеством папа выводил нас одного за другим в пустыню. Когда подошла моя очередь, я завернулась в одеяло, чтобы не было холодно, и предложила папе воспользоваться моим одеялом, чтобы он не простыл. Папа вежливо отказался. Он сказал, что не боится холода. Мне тогда было пять лет. Помню, что мы сидели с папой бок о бок и смотрели на звезды. Папе очень нравилось говорить про звезды. Он объяснял нам, как звезды движутся по небосклону. Он показывал нам созвездия и научил находить Полярную звезду. Он говорил, что для всех живых созданий звезды очень важны. Богатые горожане живут в красивых квартирах в ярко освещенных городах и не видят звезд. Он бы ни за что не захотел поменяться с ними местами и переехать жить в большой город.

«Выбери самую красивую звезду», – сказал мне папа в тот вечер и сообщил, что хочет подарить мне ее в качестве подарка на Рождество.

«Ну, ты же не можешь подарить мне звезду! – воскликнула я. – У звезд нет хозяев».

«Это верно, – ответил папа. – Никто не владеет звездами. Просто надо первым сказать, что звезда твоя, вот и все. Старый пройдоха Колумб именно так и поступил, когда открыл Америку и подарил ее испанской королеве. Так что логика здесь точно
Страница 11 из 19

такая же».

Я подумала и решила, что папа прав. Он вообще очень неплохо соображал.

Папа сказал, что я могу выбрать себе любую звезду, за исключением Ригеля[12 - Звезда в созвездии Ориона.] и Бетельгейзе[13 - Тоже находится в созвездии Ориона (яркий красный сверхгигант, полуправильная переменная звезда).], потому что их уже выбрали Лори и Брайан.

Я смотрела на звезды и пыталась определить, какая из них мне больше всего нравится. На небосклоне светились десятки тысяч, а может быть, и миллионы звезд. Когда долго смотришь на небо и глаза привыкают к темноте, можно увидеть огромное множество звезд. Мое внимание привлекла одна из них. Она располагалась на западе довольно низко над линией горизонта и была ярче всех остальных.

«Подари мне вот ту», – попросила я.

Папа улыбнулся. «Это Венера». Он рассказал мне, что Венера – планета. Она выглядит крупнее звезд потому, что находится ближе к Земле. И бедная старая Венера не дает своего собственного света, она лишь отражает свет других звезд. Он объяснил мне, что звезды светятся благодаря постоянной силе отраженного света, а «моргают» потому что свет пульсирует.

«Ну, она мне все равно нравится», – сказала я. Мне еще и раньше нравилась Венера. Эта планета обычно появляется ранним вечером на западе, а если я просыпалась рано утром, то я снова видела Венеру, потому что она тускнеет, исчезая с утреннего неба позже всех звезд[14 - Поэтому ее и называют «утренней звездой».].

«Конечно. Сейчас же Рождество, так что бери себе эту планету», – сказал папа.

Вот так папа подарил мне Венеру.

Потом у нас был рождественский ужин, во время которого мы обсуждали космос. Папа объяснил нам, что такое световой год и черные дыры, а также рассказал о Венере, Ригеле и Бетельгейзе.

Бетельгейзе – это звезда в созвездии Ориона[15 - Созвездие Ориона в средней полосе России можно наблюдать зимой. Оно очень крупное и примечательное на ночном небе. Его нетрудно найти по характерным трем звездам, изображающим пояс Ориона, выстроившимся в чуть наклонную линию (указывающую влево вниз на Сириус). Бетельгейзе – это самая верхняя слева яркая звезда (правая рука Ориона, поднятая вверх). А Ригель находится в диаметрально противоположном углу созвездия – справа внизу (нога Ориона). – Прим. ред.] и одна из крупнейших звезд на небосклоне, которая в сотни раз больше Солнца. Миллионы лет она ярко светилась и скоро станет сверхновой и сгорит. Я немного расстроилась оттого, что Лори выбрала себе такую уходящую звезду, но папа объяснил, что для звезд «скоро» значит сотни тысяч лет. Ригель оказался поменьше Бетельгейзе, но он тоже очень яркий. Ригель достался Брайану. Эта голубая звезда олицетворяет одну из ног Ориона, что мне показалось вполне логичным, потому что Брайан очень быстро бегал.

У Венеры нет спутников. У нее даже нет магнитного поля, но зато есть атмосфера. Правда, на Венере очень высокая температура – около 500 градусов, а может, и больше. «Поэтому, когда Солнце сгорит и на Земле станет холодно, люди могут переселиться на Венеру, где будет тепло. Правда, им придется получить на это разрешение у твоих потомков».

Мы смеялись над детьми, которые свято верят в Деда Мороза и получают на Рождество в подарок какую-нибудь бесполезную пластмассовую игрушку. «Через много лет, когда все их игрушки сломаются и они о них позабудут, у каждого из вас по-прежнему будет своя звезда», – закончил папа.

Когда солнце заходило за горы и наступали сумерки, над Мидлендом начинали летать летучие мыши. Старушка, которая жила рядом с нами, предупреждала, чтобы мы держались от них подальше. Она рассказывала, что летучая мышь однажды запуталась у нее в волосах и сильно поцарапала голову. Эта старушка называла летучих мышей не иначе как летучими крысами. Но мне маленькие и уродливые летучие мыши нравились, и нравилось, как они быстро летают, неистово размахивая крыльями. Папа объяснил, что летучие мыши ориентируются в пространстве при помощи ультразвукового сонара, почти как атомные подводные лодки. Мы с Брайаном подкидывали вверх небольшие камушки в надежде на то, что летучие мыши примут их за жуков, проглотят и вес камушков заставит их опуститься на землю. Мы хотели приручить летучих мышей и держать их привязанными веревочкой за лапку, чтобы они могли летать. Но летучие мыши не ловились на нашу наживку.

Они с криком носились в вечернем небе, когда мы выехали из Мидленда в Блайт. В тот день мама сказала, что ребенок достаточно подрос и просится наружу, чтобы всех нас увидеть. По дороге мама с папой начали спорить о том, сколько месяцев мама беременна. Мама заявила, что она уже на десятом месяце. Папа, который в тот день помог соседу наладить телевизор и «надыбил» себе бутылку текилы, утверждал, что мама, вероятно, немного ошибалась в своих расчетах.

«Я всегда вынашиваю своих детей дольше остальных женщин. Вот Лори, например, я вынашивала четырнадцать месяцев», – ошарашила нас мама.

«Фигня собачья! – твердо заявил папа. – Лори же все-таки не слоненок».

«Не смей шутить надо мной и нашими детьми! – кричала мама. – Некоторые дети рождаются недоношенными, а у меня дети переношенные. Именно поэтому они такие умные. У них мозг дольше развивается в утробе матери».

Папа пробурчал что-то про загадки природы, а мама назвала его Всезнайкой, который не хочет верить в то, что у него жена такая особенная и исключительная. Папа ответил, что даже чертову Иисусу Христу не понадобилось так долго проводить в утробе Девы Марии. Мама напряглась на богохульство и нажала ногой на тормоз. Она выскочила из машины и стрелой кинулась в кромешную тьму.

«Ты самая настоящая сумасшедшая сука! Возвращайся немедленно в машину!» – орал папа в темноту.

«А вот попробуй меня вернуть!» – визжала мама, удаляясь от автомобиля.

Папа резко повернул руль машины, съехал с дороги и помчался по пустыне вслед за мамой. Лори, Брайан и я крепко схватили друг друга за руки, как мы всегда делали, когда папа съезжал с ровной дороги. Мы уже знали, что будет сильно трясти.

Папа высунул голову в окно и орал на маму благим матом и приказывал ей вернуться. Мама наотрез отказывалась. Она бежала впереди нас, перепрыгивая через низкие кусты. Она никогда не материлась, поэтому для описания папы использовала такие выражения, как «троеточие» или «бестолковый алкаш и такой сякой». Папа нажал на газ, и машина стремительно понеслась на маму, которая завизжала и отскочила. Папа развернул автомобиль и снова направил его в атаку.

Ночь была безлунной, и мы видели маму, только когда она появлялась в свете автомобильных фар. Она оборачивалась через плечо, и ее глаза горели, как у зверя, которого гонят охотники. Мы в один голос просили папу остановиться, но он нас совершенно игнорировал. Если честно, то я больше волновалась за ребенка в мамином животе, чем за саму маму. Машина подпрыгивала на кочках и ухабах, кусты царапали днище, и пыль летела в открытые окна. В конце концов, мама добежала до груды камней, которую не могла перелезть. Папа вылетел из машины и бросился к ней. Я боялась, что он ее ударит, но он этого не сделал, а схватил ее и закинул в машину, как мешок с картошкой. Машина по ухабам снова выехала на трассу. Все молчали, одна мама всхлипывала и бормотала о том, что она вынашивали
Страница 12 из 19

Лори четырнадцать месяцев.

На следующий день мама с папой помирились, и мама спокойно стригла папе волосы в квартире, которую родители сняли в городе. Папа без рубашки сидел на стуле, наклонив голову вперед. Его волосы были зачесаны вперед. Мама щелкала ножницами, и папа иногда указывал ей на пряди длинных волос, которые она пропустила. Когда мама закончила, папа зачесал волосы назад и констатировал, что мама чертовски хорошо его подстригла.

Квартира, которую родители сняли в Блайте, была расположена в одноэтажном здании на окраине города. Перед зданием красовалась большая сине-белая вывеска в виде бумеранга с надписью: THE LBJ APARTMENTS (апартаменты LBJ). Я решила, что сокращение расшифровывается как Lori, Brian и Jeannette, однако мама уверила меня, что LBJ – инициалы президента[16 - Линдон Джонсон (Lyndon Johnson, 1908–1973) – 36-й президент США от Демократической партии с 22 ноября 1963 года по 20 января 1969 года. – Прим. перев.], этого подонка, который затеял войну во Вьетнаме. В LBJ снимали жилье несколько водителей грузовиков, пара ковбоев, но главным образом его постояльцами были семьи эмигрантов, разговоры которых были прекрасно слышны сквозь тонкие картонные стены. Мама сказала, что возможность выучить разговорный испанский – это прекрасный бонус для всех англоязычных квартиросъемщиков.

Блайт расположен в Калифорнии, но граница со штатом Аризона настолько близко, что до нее можно доплюнуть. Жители города говорили, что Блайт находится в 225 километрах от Финикса, 375 километрах от Лос-Анджелеса или, если проще, то в заднице всего мира. Правда, произносили они это таким тоном, будто ужасно гордились сим фактом.

Не буду утверждать, что родители были в восторге от этого городка в центре пустыни. Слишком цивилизованно, говорили они, а значит, неестественно. Город такого размера, как Блайт, не должен был существовать в пустыне Мохаве. Город расположен поблизости от реки Колорадо и был основан в XIX веке человеком, который стремился стать богатым, превратив пустыню в цветущий сад. Здесь прорыли массу ирригационных каналов, которые отводили воду из реки Колорадо для выращивания салата-латука, винограда и брокколи в пустыне, где растут только кактусы и полынь. Папа страшно возмущался, когда мы проезжали мимо огромных хозяйств с каналами размером с широченный ров.

«Да это настоящее извращение, полностью противоречащее природе, – говорил папа. – Если хочешь выращивать овощи, так переезжай в Пенсильванию, а если собираешься жить в пустыне, тогда жри здешнюю опунцию, а не чертов пидарский салат-латук».

«Точно, – поддакивала ему мама. – Между прочим, в опунции витаминов гораздо больше».

Для меня переселение в Блайт означало, что пришлось носить обувь и ходить в школу.

В школе было, в принципе, не так плохо. Когда директор входил в наш класс, миссис Кук неизменно просила меня что-нибудь прочитать вслух. Одноклассники меня невзлюбили за то, что я была бледной, худой и всегда поднимала руку быстрее всех, когда миссис Кук задавала классу какой-нибудь вопрос. Через несколько дней после начала занятий четыре мексиканские девчонки пошли за мной следом после уроков и сильно избили в темном закоулке рядом с нашим домом. Они дергали меня за волосы, рвали одежду и называли «учительской подлизой».

В тот вечер я пришла из школы с разбитой губой, поцарапанными коленями и локтями.

«Кажется, ты попала в драку», – заметил папа, который, сидя за столом, разбирал с Брайаном старый будильник.

«Так, слегка помутузилась», – ответила я, используя выражение, которое папа всегда произносил, когда возвращался домой после драки.

«А их сколько было?»

«Шестеро», – я слегка преувеличила.

«С губой все в порядке?» – спросил папа.

«Царапина, – ответила я. – Ты бы видел, как я их уделала».

«Вот и молодчинка!» – папа снова взялся за будильник, а Брайан все никак не мог отвести от меня глаз.

На следующий день четыре мексиканские девчонки снова ждали меня в закоулке около нашего дома. Они не успели на меня накинуться, как из-за кустов выскочил Брайан, размахивая большой палкой. Брайан был такой же худой, как и я, но меньше меня ростом, с веснушками на носу и рыжими волосами. Он был одет в штаны, которые ему достались от меня и которые я в свою очередь унаследовала от Лори. Эти штаны постоянно сваливались с худой попы Брайана.

«А ну, быстро отошли и никто не пострадает», – сказал он. Это была очередная коронная папина фраза.

Мексиканки в молчании посмотрели на него, а потом громко рассмеялись. Они окружили Брайана. Брат довольно успешно защищался от нападающих до тех пор, пока у него не сломалась палка. Потом его не стало видно за телами девчонок. Я схватила самый большой находящийся в досягаемости камень и ударила им одну из девчонок по голове. Она дернулась и осела так, что я подумала, что проломила ей череп. Одна из ее подружек сбила меня с ног и ударила ногой в лицо. Нападающие девчонки убежали, и за ними, держась за голову, медленно ковыляла та, которую я ударила камнем.

Я села рядом с Брайаном. Его лицо было в песке. Я видела его голубые глаза и то, что его лицо было сильно разбито, а из ран сочилась кровь. Мне хотелось его обнять, но я подумала, что это будет выглядеть странно. Брайан встал на ноги и жестом показал, чтобы я следовала за ним. Мы пролезли в дырку в заборе из железной решетки, которую он обнаружил в то утро, и выбежали на поле латука, расположенное рядом с нашим домом. Я бежала за Брайаном между рядами салата. Мы сели и начали есть свежие зеленые листья.

«Мне кажется, что мы их хорошо испугали», – заметила я.

«Возможно», – ответил Брайан.

Он никогда не любил хвастаться. Я подумала о том, что он, наверное, горд тем, что вступил в драку с девочками, которые были гораздо его старше.

«Давай играть в войну латуком!» – закричал он и кинул в меня недоеденным кочаном салата. Мы побежали вдоль рядов посадок, выдергивали кочаны и кидали их друг в друга. Над нами пролетел самолет, опылявший поля. Я помахала ему вслед, самолет развернулся и рассыпал над полем мелкую белую пыль, которая осела на наших головах.

Спустя два месяца после нашего переезда в Блайт, когда, по словам мамы, она была уже на двенадцатом месяце беременности, она родила. Мама пробыла в роддоме всего два дня. По прошествии этих двух дней мы вместе с папой подъехали к роддому, папа вышел, а мы остались ждать в машине. Уходя, папа не выключил мотор. Папа с мамой выбежали из здания роддома. Папа обнимал маму за плечи, а мама держала в руках сверток и хихикала так, словно украла что-то из магазина «Все по десять центов». Я поняла, что они «выписались» по-бразильски.

«Мальчик или девочка?» – спросила Лори.

«Девочка!» – ответила мама.

Мама передала мне ребенка. Через несколько месяцев мне должно было исполниться шесть лет, и мама сказала, что я уже достаточно взрослая для того, чтобы держать новорожденного. Девочка была розовой, с массой складочек на коже и совершенно обворожительной. У нее были ярко-голубые глаза, пучки светлых волос и самые маленькие ноготочки, которые мне когда-либо приходилось видеть. Младенец двигался рывками, словно не понимал, почему он не в мамином животе. Я уверила маму, что она может не волноваться – я позабочусь о сестре.

Несколько недель новорожденной не могли
Страница 13 из 19

придумать имя. Мама говорила, что прежде хочет изучить ребенка, как она делает, исследуя предмет перед тем, как начать его рисовать. Мы долго спорили о том, как назвать девочку. Мне нравилось имя Росита, которое носила самая красивая девочка в нашем классе, но мама сказала, что это мексиканское имя.

«А я думала, что мы не обращаем внимания на такие предрассудки», – заметила я.

«Это совсем не предрассудки, – сказала мама. – В этом вопросе важна точность, как на этикетке продукта, который ты покупаешь в магазине».

Мама сказала, что наши бабушки очень обиделись на то, что ни одну из внучек не назвали их именем, поэтому она решила назвать девочку Лили Рут Морин. Бабушку по маминой линии звали Лили, бабушку по папиной – Эрма Рут. Но мы будем звать девочку Морин. Маме нравилось это имя, потому что это уменьшительно-ласкательное от Мэри, следовательно, она назовет дочку в честь самой себя, и никто на это не обратит внимание. По мнению папы, такое решение устроит всех, за исключением его собственной матери (та ненавидела имя Рут и хотела, чтобы внучку назвали Эрмой), а также маминой мамы (ей будет неприятно, что ее внучку назвали не только ее именем, но и именем свекрови).

Через несколько месяцев после рождения Морин полицейская машина пыталась нас остановить, потому что на Зеленом товарном вагоне не работал задний сигнал тормоза. Папа сказал, что если нас остановят полицейские, то сразу выяснится, что у нас нет страховки, а сами номерные знаки сняты с другого автомобиля, и нас арестуют. Папа понесся по трассе и сделал резкий разворот. У нас было такое чувство, что машина вот-вот перевернется. Но полицейские сделали такой же разворот и по-прежнему были у нас на хвосте. Папа пронесся по улицам Блайта со скоростью 150 километров в час, проскочил красный светофор, выехал на улицу с односторонним движением, увертываясь от громко сигналящих встречных машин, проскочил несколько перпендикулярных улиц, заехал в переулок, нашел пустой гараж и спрятал в нем машину.

Вдали прозвучала и затихла полицейская сирена. Папа заявил, что гестаповцы будут точно искать наш Зеленый товарный вагон, поэтому надо вылезать из машины и идти домой пешком.

На следующий день он сказал, что Блайт становится для нас небезопасным, поэтому настало время «валить». На сей раз он точно знал, куда мы направимся. Папа выбрал город в северной Неваде под названием Бэттл Маунтин. Папа говорил, что в Бэттл Маунтин есть золото. Наконец, мы начнем искать это золото при помощи Искателя и станем богатыми.

Родители арендовали большой грузовик U-Haul[17 - Крупнейшая американская компания по аренде для населения грузовых автомобилей. – Прим. перев.]. Мама объяснила нам, что они будут сидеть с папой в кабине, а нас с Лори, Брайаном и Морин ждет большой сюрприз – мы поедем в кузове. Мама сказала, что нас ждет захватывающее приключение. Мы должны будем ехать в закрытом и темном помещении без света и развлекать друг друга в пути. Кроме этого, мы не должны говорить. Дело в том, что перевозка людей в кузове грузовиков U-Haul строго запрещена, и если наши разговоры кто-нибудь услышит, то может сообщить в полицию. Мама говорила, что поездка займет приблизительно 14 часов по автотрассе, но если они с папой решат проехать маршрутом с красивыми пейзажами, то на дорогу уйдет еще дополнительных пару часов.

Мы упаковали нашу мебель, несколько стульев, части Искателя, мамины масляные картины и художественные принадлежности. Мама дала мне на руки Морин, завернутую в сиреневое одеяло, и мы залезли в кузов. Папа закрыл дверцы. Внутри кузова было темно, как в безлунную ночь, и пахло пылью. Мы сидели на дощатом деревянном полу на вытертых и грязных одеялах, которыми оборачивали перевозимую мебель, и держались за руки.

«Приключение начинается!» – прошептала я.

«Тише!» – зашипела Лори.

Машина тронулась. Морин начала плакать. Я качала ее и пыталась успокоить, но без результата. Я передала младшую сестру Лори, которая стала напевать ей на ухо и рассказывать небылицы. Это тоже не помогло, и тогда мы вдвоем принялись уговаривать Морин замолчать. Это тоже не возымело никакого эффекта, и нам пришлось заткнуть уши.

Через некоторое время нам стало холодно и неудобно. Мы чувствовали вибрацию мотора и подпрыгивали на каждой кочке. Так прошло несколько часов. Мы все ужасно хотели в туалет и думали только о том, чтобы папа остановил машину. Вдруг мы наехали на большую выбоину в асфальте, и дверцы кузова машины открылись. В кузове закружил ветер, и мы испугались что вывалимся из машины. Мы смотрели на свет задних огней грузовика и на бесконечную серебристую пустыню. Раскрытые дверцы качались.

Вся наша мебель стояла между кабиной водителя и нами, поэтому мы не могли постучать и привлечь внимание папы. Мы били кулаками в борта кузова и кричали во весь голос, но рокот мотора заглушал все звуки.

Брайан подполз к дальнему концу кузова. Когда одна из дверей захлопнулась, он схватил ее, но не удержал, и она снова открылась, едва не выкинув его на асфальт.

Мы держались за Искатель, который папа прочно привязал веревками. Забившись в дальний угол, я держала Морин, которая к тому времени перестала плакать. Складывалось впечатление, что этого испытания нам не пережить.

Потом далеко за нами мы увидели огни фар автомобиля. Машина постепенно нас догоняла. Потом ее фары ослепили нас, сидящих в кузове. Машина начала сигналить и мигать фарами. Потом машина нас обогнала и исчезла. Но водителю все же удалось «достучаться» до папы, и наш грузовик остановился. Папа с фонарем появился у открытых двериц кузова.

«Что у вас, черт возьми, происходит?» – спросил он. Папа был в бешенстве. Мы объяснили, что мы не виноваты в том, что двери открылись. Я знала, что папа еще и боялся. Возможно, он больше боялся, чем был в бешенстве.

«Это был полицейский?» – спросил Брайан.

«Нет, нам повезло, если бы это был полицейский, мы бы уже ехали в тюрьму», – ответил папа.

Мы сходили в туалет и потом смотрели, как папа запирает и проверяет дверцы. Двигатель снова завелся, и мы продолжили путь.

Бэттл Маунтин – прежний поселок золотоискателей, которые сто лет назад захотели здесь разбогатеть. Впрочем, если кто и заработал, то уехал отсюда и увез все свои деньги с собой. В городе не было ничего экстраординарного, за исключением большого пустого неба и скалистых фиолетовых гор вдалеке[18 - Их английское название – Tuscarora Mountains.], вырастающих из плоской пустынной равнины.

Главная улица была широкой. Заставленная выгоревшими от солнца машинами и пикапами, которые припарковывали под вальяжным углом к тротуару, эта центральная улица была очень короткой. Дома здесь были в основном из глины или из кирпича и с плоскими крышами. На единственном углу постоянно горел электрический фонарь. На главной улице были продуктовый магазин, аптека, дилер Ford, остановка автобуса компании «Грейхаунд» с транснациональным охватом, два больших казино, клуб «Сова» (Owl) и отель Nevada. Контрастируя с огромным небом, домишки казались просто смешными. Днем неоновые вывески никогда не включали из-за суперъяркого солнца.

Мы поселились на краю города, на бывшей железнодорожной станции. Здание было двухэтажное, покрашенное в незатейливый и слегка блевотный
Страница 14 из 19

индустриальный цвет. Дом стоял так близко к железнодорожным путям, что из окна второго этажа можно было махать машинисту поезда. Наш новый дом был одним из старейших зданий в городе. Мама была этим крайне горда и говорила, что ощущает дух покорения Запада.

Спальня родителей располагалась на втором этаже, в той комнате, где раньше был офис смотрителя станции. Мы спали на первом этаже – в бывшем зале ожидания. Там была старая туалетная комната, но унитаз убрали, а вместо него поставили ванную. Комнатушка для продажи билетов была превращена в кухню. В прежнем зале ожидания к полу у стены были привинчены деревянные скамейки, отполированные задами золотоискателей, шахтеров и членов их семей, которые терпеливо ожидали на них своего поезда.

Денег на мебель у нас, конечно, не было, что заставляло импровизировать. Рядом с нашим домом у железнодорожных путей валялись катушки из-под кабеля. Мы прикатили пару из них и использовали вместо столов. «Да какой идиот пойдет в магазин покупать мебель, когда за углом раздают ее бесплатно?!» – говорил папа, ударяя при этом кулаком по катушке, чтобы продемонстрировать, какой у нас крепкий стол.

Стульями нам служили катушки поменьше и ящики. Вместо кроватей мы спали в картонных коробках, в которых привозят новые холодильники. Через некоторое время после нашего заселения мы услышали, как мама с папой обсуждают потенциальную покупку детям кроватей, и сказали родителям, что вовсе не стоит покупать мебель. Нам нравились коробки: каждый день залезать в такую постель – это похоже на приключение.

Потом мама решила, что нам совершенно необходимо пианино. Папа нашел дешевый вариант. Когда салун в соседнем городе обанкротился, он занял соседский пикап, чтобы привезти инструмент. Снять пианино с машины мы еще смогли, а вот затащить в дом не получилось. Папа придумал сложную подъемную систему: пианино привязывали веревками, пропускали через дом и прикрепляли к машине, которой управляла мама. Мама должна была медленно тянуть, а мы – направлять музыкальный инструмент.

«Готовы!» – закричал папа, когда все мы заняли исходные позиции.

«Поехали!» – послышался ответ мамы, которая, к сожалению, не вполне освоила искусство вождения.

Вместо того, чтобы медленно газовать и медленно ползти, она «втопила» газ, и машина понеслась вперед. Пианино дернулось, вылетело у нас из рук и влетело в дом через дверь. Папа заорал маме, чтобы она остановилась, но она этого не сделала, и пианино с грохотом и треском пролетело через весь дом и вылетело на улицу через заднюю дверь. Затем оно застряло в кустах.

Папа выбежал к ней через дом.

«Да что ж ты наделала? Я же говорил – медленно!» – охал и причитал он.

«Да ехала-то всего тридцать пять километров в час, – оправдывалась мама. – Если я так медленно еду по трассе, ты начинаешь нервничать!» Она обернулась и увидела остатки пианино: «Упс!»

Мы думали о том, как затащить пианино назад в дом с обратной стороны, но потом передумали, потому что рельсы с другой стороны дома не позволяли подогнать туда машину. Так что фортепьяно осталось стоять в кустах. Когда маму посещало вдохновение, она выходила на улицу и играла под открытым небом. «Даже самым известным пианистам не часто выпадает удача поиграть на открытом воздухе, – говорила она. – При этом соседи могут совершенно бесплатно насладиться искусством».

Папа нанялся электриком на баритовую шахту. Он уходил на работу рано и возвращался тоже рано, поэтому вечером мы вместе играли. Папа научил нас играть в карты. Он показал нам, как надо блефовать в покере – не дрогнув ни одним мускулом на лице, что у меня не очень хорошо получалось. Папа говорил, что мое лицо можно читать как открытую книгу. Несмотря на то, что я плохо блефовала, некоторые игры я все-таки выигрывала, потому что излишне возбуждалась от весьма средних карт, которые мне сдавали, например, от пары пятерок, что сильно сбивало с толку Лори и Брайана, которые, глядя на мое ликование, думали, что у меня одни тузы. Кроме этого, папа придумывал новые игры. Он делал два утверждения, и мы должны были или ответить на вопрос об этих утверждениях, или сказать: «У меня недостаточно информации» и объяснить, почему.

Когда папа был на работе, мы сами придумывали новые игры. Игрушек у нас было мало, но в Бэттл Маунтин в развлечениях не было недостатка. Мы прыгали с крыши, используя армейские одеяла как парашюты, и падали на землю сгруппировавшись, как учил нас папа, на манер настоящих парашютистов. Иногда мы клали на рельсы гвоздь (или монетку в один цент), и проходящий состав их расплющивал.

И все же больше всего нам нравилось исследовать пустыню. Мы вставали рано утром, когда еще не было жарко, тени были длинными и фиолетовыми и весь день был впереди. Иногда папа, командуя по-военному «Ать-два, ать-два», маршировал с нами в пустыню, где мы выполняли отжимания и подтягивались на согнутой в локте папиной руке. Но чаще всего мы ходили в пустыню вдвоем с Брайаном. Пустыня – это настоящая кладовая самых интересных и занятных вещей.

Мы переехали в Бэттл Маунтин потому, что в этих местах было золото. Однако кроме золота здесь залегали и другие металлы: серебро, медь, уран и барит, который, по словам папы, использовали при бурении нефтяных скважин. Родители показывали нам разные породы и объясняли, что из них добывают. Мы знали, что железная руда – красная, а медная – зеленая. В пустыне было очень много бирюзы, и мы набивали его карманы так, что штаны едва на нас держались. Кроме того, в пустыне можно было найти старые индейские наконечники стрел, древние окаменелости и старые бутылки, ставшие фиолетовыми от несусветной жары и испепеляющего солнца. Иногда попадались черепа койотов, погремушки гремучих змей и старая змеиная кожа. Еще в пустыне были огромные роющие лягушки, которые так испеклись на солнце, что высохли и весили не больше листа бумаги.

Вечером в воскресенье, если у папы были деньги, мы шли в клуб Owl[19 - Англ. сова.] обедать. На вывеске клуба было написано «Всемирно известный» и нарисована сова в фартуке, указывающая крылом на вход в клуб. В одной из комнат внутри стояли игровые автоматы, которые постоянно светились и издавали разные звуки. Мама считала, что азартные игры – это своего рода вид гипноза. «Никогда не играйте в «одноруких бандитов», – советовал нам папа и объяснял это тем, что здесь самые маленькие шансы выигрыша. Если папа играл, то только в бильярд или в покер. Он не верил в удачу – только в себя. «Тот, кто выдумал фразу о том, что надо играть теми картами, которые тебе раздали, совершенно не умел блефовать», – говорил папа.

В клубе была барная стойка, за которой с пивом и сигаретами висли мужчины с обгоревшими от солнца шеями. Они были знакомы с папой и каждый раз, когда он входил, начинали громко с ним шутить. «Видимо, у заведения дела совсем плохо идут, раз таких людей сюда пускают!» – кричали приятели папы.

«Меня сюда впускают, чтобы как-то разрядить атмосферу вокруг вас, нечесаные лишайные койоты», – отшучивался папа, после чего откидывал назад голову и громко смеялся. После этого мужчины принимались дружески колотить друг друга по плечам и спинам.

В ресторане мы всегда сидели в отдельной кабинке. Официантке нравились наши хорошие
Страница 15 из 19

манеры, потому что родители приучили нас говорить «да, мэм», «спасибо», «пожалуйста» и называть мужчин «сэрами».

«К тому же наши дети чертовски умные, – заявлял папа. – Самые офигенные дети, которые вообще родились на этой земле». Мы вежливо улыбались и заказывали гамбургеры, хот-доги с чили, молочные шейки и тарелки блестящих от жира луковых колец во фритюре. Официантка приносила наш заказ и разливала молочный шейк из запотевшего железного контейнера для взбивания, в котором всегда оставалось немного шейка, и она оставляла его у нас на столе. «Кажется, вы выиграли джек-пот», – каждый раз говорила официантка, оставляя на нашем столе остатки шейка. Мы так наедались, что еле выползали из ресторана. «Пойдем домой, ребятки», – говорил папа.

Владельцы месторождения барита, на котором работал папа, вычитали из его зарплаты деньги за квартплату.

В начале недели мама шла в магазин компании и затоваривалась продуктами. Она говорила, что только те, чьи мозги промыты рекламой, будут покупать полуфабрикаты, которые надо лишь разогреть. Мама всегда покупала настоящие продукты, чтобы готовить дома. Она брала мешок картошки, пакеты муки, сухое молоко, лук, рис или бобы, соль, сахар, дрожжи для выпечки хлеба, консервированные макрель и ветчину или кусок копченой колбасы, а на десерт – банки персиков в сахарном сиропе.

Мама не очень любила стряпню. Она говорила: «Зачем проводить полдня у плиты, готовя еду, которая исчезнет за час, когда за это время можно нарисовать бессмертную картину?» Раз в неделю она готовила большой казан рыбы с рисом, а чаще всего – с бобами. Мы вместе перебирали бобы и вынимали из них камушки, после чего мама замачивала бобы на ночь. Наутро она варила их, добавив немного ветчины для запаха. Всю последующую неделю мы ели это блюдо на завтрак, обед и ужин. Если еда начинала портиться, мы просто добавляли в нее больше перца, как это делали практичные мексиканские обитатели нашего дома.

Мы тратили так много денег на еду, что к моменту папиной получки он практически не получал никаких денег. Помню, как однажды на момент зарплаты папа даже был должен компании одиннадцать центов. Папа отнесся к этой новости с юмором и сообщил в кассе, что будет должен. К тому времени папа уже перестал так часто, как раньше, ходить в бар и вечерами частенько оставался с нами дома. После ужина мы рассаживались на скамейках или ложилось на пол и читали книжки. В центре комнаты всегда лежал словарь для того, чтобы мы могли посмотреть в нем непонятное нам слово. Иногда я обсуждала с папой определение слова из словаря, и если мы были не согласны с ним, то писали письмо редакторам издательства, выпустившего словарь. Редакторы отвечали нам, многословно защищая и обосновывая свою позицию, на что папа писал им еще более длинный ответ, и такой обмен письмами продолжался до тех пор, пока редакторы не переставали отвечать нам.

Мама много читала: Чарльза Диккенса, Уильяма Фолкнера, Генри Миллера и Перла Бака. Она даже читала Джеймса Миченера[20 - James Albert Michener (1907–1997) – американский писатель, автор более 40 произведений, в основном исторических саг, описывающих жизнь нескольких поколений в каком-нибудь определенном регионе.] и извиняющимся тоном говорила, что, увы, это далеко не самая лучшая литература. Папа предпочитал исторические, научные книги, биографии и издания по математике. Мы с братом и сестрой читали все, что приносила нам мама, которая каждую неделю ездила в библиотеку.

Брайан читал толстенные книги про приключения. Одним из его любимых авторов был Зейн Грей[21 - Zane Grey (1872–1939) – американский писатель, автор приключенческих романов-вестернов, считающийся одним из основателей этого литературного жанра и написавший более 90 произведений.]. Лори любила «Волшебника Изумрудного города» и «Поросенка Фредди». Мне нравились истории Лоры Инглз Уайлдер[22 - Laura Ingalls Wilder (1867–1957) – американская писательница, автор серии книг для детей «Маленький домик в прериях».], особенно серия «Мы там были» о детях, живших в разные любопытные исторические эпохи, а также «Черная красавица». Иногда, когда мы читали, мимо нас проносился поезд, от чего трясся весь дом. Грохот стоял ужасный, но через некоторое время мы привыкли и не обращали на него ни малейшего внимания.

Мама с папой записали нас в начальную школу Мэри Блэк. Школа располагалась в длинном и низком здании с площадкой из асфальта, который становился вязким, как патока, под лучами солнца. Моими одноклассниками были дети шахтеров и игроков – неумытые ребятишки в ссадинах и царапинах от игр в пустыне с неровно подстриженными их мамами челками. Нашим классным преподавателем была невысокого роста дама – мисс Пейдж. У нее периодически случались вспышки гнева, во время которых казалось, что она пытается сломать линейку о спину одного из моих одноклассников.

Мама с папой уже научили меня практически всему, что старалась вдолбить в наши головы мисс Пейдж. Я стремилась понравиться моим одноклассникам, поэтому не так часто поднимала руку, как в Блайте. Папа говорил, что в школе я валяю дурака. Иногда он заставлял меня выполнять домашнее задание по арифметике, оперируя не десятичными, а двоичными числами, говоря, что усложняет задание для того, чтобы мне жизнь медом не казалась. Я делала так, как просил папа, а потом переписывала задачи в тетрадку обычными арабскими цифрами. В один прекрасный день у меня не было времени переписать задание, и я сдала его учительнице в двоичных числах.

«Это еще что такое? – недовольно спросила мисс Пейдж, глядя на нули и единицы в моей тетрадке. – Это шутка?»

Я попыталась объяснить ей, что это двоичные числа, система, которая используется в компьютерах и которая, по словам папы, является более продвинутой, чем десятичная система. Мисс Пейдж не стала меня слушать.

«Ты не выполнила домашнюю работу», – сказала она, оставила после занятий и заставила все переделать.

Я не стала рассказывать об этом инциденте папе, потому что не хотела, чтобы он приходил в школу и спорил с учительницей.

Многие из одноклассников жили поблизости от нас в районе города под названием Трэкс, и после уроков мы часто вместе играли. Мы играли в «красный-желтый-зеленый», в классики, футбол и несколько других игр без названий, во время которых надо было быстро бегать, не отставая от остальных, и если упадешь, не плакать. Все семьи в нашем районе были бедными. Дети из этих семей, черные от загара и немытые, носили выцветшие майки и шорты, дырявые кеды или вообще гуляли без обуви.

Здесь было важно то, что ты быстро бегаешь и что твой папа не слабак. Мой папа не только не был слабаком, он часто выходил играть с детьми, бегал с нами, подбрасывал нас в воздух и боролся с нами так, что никому из детей не было больно. Детишки стучали нам в дверь и спрашивали: «А твой папа пойдет с нами сегодня играть?»

Лори, Брайан, я и даже Морин могли делать все, что нам заблагорассудится. Мама придерживалась убеждения, что детей не стоит обременять массой правил и ограничений. Иногда папа сек нас своим ремнем, но никогда не делал этого со зла, а только в тех случаях, когда мы пререкались или отказывались выполнять какое-либо четкое указание, что случалось нечасто. У нас было единственное правило – приходить
Страница 16 из 19

домой, когда на улице включали свет. «И свой здравый смысл включайте», – советовала мама. Она считала, что дети могут делать все, что хотят, поскольку это поможет им учиться на собственных ошибках. Мама не расстраивалась, когда мы приходили домой с порезом или перепачканные грязью. Она называла многие такие невзгоды возрастными и говорила, что мы их перерастем. Однажды я сильно поцарапала бедро о гвоздь, когда перелезала через забор у дома подружки по имени Карла. Мама Карлы, увидев рану, сказала, что мне срочно нужно ехать в больницу, накладывать швы и сделать прививку от столбняка. «Это всего лишь мелкая царапина, – констатировала мама, внимательно осмотрев глубокий порез. – Современные люди бегут в больницу, когда коленку обдерут. Мы превращаемся в нацию неженок и белоручек». И она снова отправила меня гулять.

Время от времени я находила в пустыне удивительно красивые камни и начала собирать коллекцию. Мне помогал Брайан. И вместе мы нашли много бирюзы, гранита, обсидиана и граната. Из бирюзы папа делал маме ожерелья. Мы нашли листы слюды, растирали ее в порошок, которым обмазывали все тело, отчего казалось, что человек покрыт бриллиантами. Зачастую мы с Брайаном находили кусочки руды, очень похожей на золото. Мы приносили домой ведра этих блестящих камней, которые всегда оказывались пиритом железа – так называемым «золотом дураков». Однако папа оценил некоторые из наших находок и считал, что мы нашли очень высококачественное «золото дураков» и нам стоит его сохранить.

Моими любимыми камнями были жеоды. Мама говорила, что жеоды появляются во время извержений вулканов, которые происходили в этих местах много миллионов лет назад, в миоценовый период. Снаружи эти камни ничем не выделялись, но если их разбить при помощи зубила и молотка, то внутри они оказывались пустыми и нам открывался целый мир блестящих кварцевых кристаллов или фиолетовых аметистов.

Свою коллекцию камней я хранила за домом, рядом с маминым пианино. Лори и Брайан использовали их для украшения могил наших домашних животных или мертвых диких животных, которых мы находили и считали, что те заслуживают погребения. Я проводила аукционы по продаже камней. Покупателей у меня было немного, потому что за кусочек кремня я просила несколько сотен долларов. Единственным человеком, купившим у меня камень, был папа. Однажды он появился с карманами, набитыми мелочью. Он осмотрел мой «товар» и ярлычки с ценами.

«Дорогая, ты больше продашь, если немного снизишь цену», – посоветовал он.

Я объяснила ему, что мои камни очень ценные и я лучше сама себе их оставлю, чем буду продавать ниже рынка.

Папа усмехнулся. «Кажется, что ты хорошо все продумала», – сказал он. Он сообщил мне, что ему очень приглянулся кусочек розового кварца, но у него нет шестиста долларов, которые я за него просила. Поэтому я снизила цену на сто долларов и разрешила папе купить в кредит.

Мы с Брайаном очень любили ходить на свалку, где рылись среди выброшенных газовых плит, холодильников, старых шин и сломанной мебели. Мы ловили пустынных крыс, поселившихся в выброшенных на свалку машинах, и лягушек в поросшем ряской грязном пруду. Над нашими головами летали сарычи, а вокруг нас вились стрекозы размером с мелкую птицу. В пустыне не росли деревья, но на краю свалки лежала куча гниющих шпал. Мы называли эту часть свалки Лес и вырезали на шпалах свои инициалы.

Опасные и токсичные отходы лежали в отдельной части свалки. Там было много старых батареек, бочек из-под бензина, красок-пульверизаторов и бутылок с изображением черепа с перекрещенными костями на этикетке. Мы с Брайаном решили, что с токсичными веществами можно проводить эксперименты, отобрали ряд особо опасных бутылочек и банок в коробку и перенесли в заброшенный сарай, который назвали лабораторией. Сперва мы смешивали содержимое разных емкостей в надежде на то, что получаемое вещество начнет взрываться, но этого не происходило, поэтому я решила проверить, горит содержимое баночек или нет.

На следующий день, захватив с собой папины спички, мы пришли на свалку прямо из школы. Мы открыли несколько банок и бутылок, и я бросала внутрь зажженные спички, но снова ничего не произошло. Тогда мы смешали содержимое нескольких банок (Брайан назвал это ядерным топливом). Я бросила зажженную спичку, и смесь с шипением ярко загорелась.

Мы отпрянули от огня. Одна из стен сарая загорелась, и я закричала Брайану, что нам пора оттуда выбираться. Но Брайан начал тушить огонь песком, говоря, что, если мы не потушим пожар, нам точно влетит по первое число. Огонь быстро разгорался, и через некоторое время занялся сухой деревянный пол сарая. Я ногой выбила доску из стены и вылезла из сарая. Однако Брайан за мной не вылез, и я побежала звать людей на помощь. К счастью, в это время папа шел с работы домой, и мы бегом бросились к горящему сараю. Папа ногой пробил дырку в стене сарая и вытащил из дыма кашляющего Брайана.

Я думала, что папа на нас страшно разозлится, но этого не произошло. Мы стояли и смотрели, как огонь пожирает старый сарай. Папа обнял нас. Он сказал, что мне очень повезло, что я на него наткнулась и что он проходил рядом. Он показал нам на верхнюю часть пламени, где желтые кончики языков превращались в турбулентный горячий воздух. От движения воздуха казалось, что мы смотрим на мираж. Папа объяснил нам, что в физике эта зона называется границей между турбулентностью и порядком. «В этом месте не действуют никакие законы, или точнее, ученые еще не открыли законы, применимые в этой области, – добавил он. – Сегодня вы вплотную подошли к этой границе».

Никто из нас не получал никаких карманных денег. Когда нам нужны были деньги, мы собирали вдоль дороги бутылки и пивные банки, которые сдавали по два цента за штуку. Кроме того, мы с Брайаном собирали металлолом, за который потом получали по одному центу за фунт веса. Если мы находили медный металлолом, то его можно было продать в три раза дороже. Когда у нас появлялась определенная сумма денег, мы направлялись в аптеку, расположенную рядом с клубом Owl. В аптеке в зале самообслуживания было несколько рядов конфет и сладостей, и мы могли пару часов провести там, решая, как потратить свои честно заработанные десять центов. Мы выбирали то, что нам нравилось, потом на кассе передумывали и снова возвращались для того, чтобы взять что-нибудь другое. Так могло продолжаться до тех пор, пока владелец не начинал сердиться и приказывал нам не трогать больше его конфеты, а выбрать и убираться из магазина.

Брайан больше всего любил SweeTarts, которые он лизал с таким остервенением, что у него начинал болеть язык. Я любила шоколад, но он очень быстро заканчивался, поэтому я обычно брала Sugar Daddy, которые можно было растянуть почти на полдня. К тому же на обертке этих конфет были напечатаны разные веселые стишки наподобие:

To keep your feet

From falling asleep

Wear loud socks

They can’t be beat[23 - Чтобы ноги не уснули / Носи громкие носки. – Прим. перев.].

По пути за конфетами мы обычно некоторое время смотрели, что происходит в заведении «Зеленый фонарь». Это был большой дом темно-зеленого цвета и с огромной просевшей верандой, выходящей на дорогу. Мама называла его «кошкин дом», хотя я ни разу не видела поблизости ни одной
Страница 17 из 19

кошки. На веранде сидели женщины в купальниках или в коротких платьях и махали руками проезжающим автомобилям. Дом был украшен электрическими гирляндами, словно в нем каждый день отмечали Рождество. Иногда перед домом останавливались автомобили, из которых выходили мужчины и исчезали внутри. Я не могла понять, что происходит в «Зеленом фонаре», а мама отказывалась мне объяснять. Она говорила, что там делают плохие вещи, отчего мое любопытство по поводу этого таинственного заведения только усиливалось.

Мы с Брайаном часто прятались на другой стороне дороги в кустах полыни, напротив входа. Каждый раз, когда дверь открывалась и мужчина входил внутрь, мы пытались рассмотреть, что происходит внутри. Несколько раз мы даже подкрались к зданию и заглянули в окна, но опять ничего не увидели, потому что оконное стекло было закрашено черной краской. Один раз женщина на веранде нас заметила и помахала нам рукой, отчего мы в ужасе убежали.

Однажды мы сидели в зарослях полыни напротив входа в «Зеленый фонарь», и я предложила Брайану сходить и спросить женщину на крыльце, чем в этом доме занимаются. Брайану было тогда шесть (он на год меня младше), и он ничего не боялся. Брайан подтянул штаны, оставил мне свой недоеденный леденец, перешел на другую сторону улицы и подошел к женщине. У той женщины были длинные темные волосы, сильно подведенные глаза и одета она была в синее платье с узором из черных цветов. Когда Брайан к ней подошел, она перевернулась на живот и положила подбородок на запястье.

Из укрытия я наблюдала, как Брайан с ней разговаривает, но ничего не слышала. Вдруг женщина протянула руку к моему брату. Я замерла, опасаясь, что может сделать с Брайаном постоялица непонятного «Зеленого фонаря», но та всего лишь взъерошила его волосы. Взрослые женщины часто ерошили волосы Брайана, потому что он был рыжий и у него были веснушки. Брайан этого не любил и отмахивался от их рук. Но не в тот раз. Он спокойно стоял и продолжал разговаривать с женщиной. Когда он вернулся назад, он не был ни капельки испуган.

«Что там было?» – спросила я.

«Да ничего особенного», – ответил Брайан.

«А о чем вы говорили?»

«Я спросил ее о «Зеленом фонаре», – ответил брат.

«И что она ответила?»

«Да ничего особенного, – сказал Брайан. – Она сказала, что в заведение приезжают мужчины и женщины о них заботятся и делают им хорошо».

«И что еще?»

«Ничего. – Брайан начал топать ногой, поднимая пыль, словно потерял интерес к нашему разговору. – Вообще-то она очень приятная».

Брайан помахал рукой женщине на веранде, та помахала ему в ответ, и оба улыбнулись.

В нашем доме в Бэттл Маунтин было много животных: бродячих кошек и собак и даже неядовитые змеи, черепахи и ящерицы, которых мы ловили в пустыне. Некоторое время у нас жил койот и вел себя довольно тихо, а однажды папа принес подраненного американского грифа: его мы назвали Бастером. Гриф был самым недружелюбным питомцем из тех, что мы когда-либо имели. Когда мы кормили его кусочками мяса, гриф поворачивал голову в сторону и злобно смотрел на нас желтым глазом. Потом он начинал кричать и хлопать единственным здоровым крылом. Я даже была рада, когда его второе крыло зажило и он улетел. Каждый раз, когда мы видели кружащую стаю грифов, папа говорил, что узнает среди них Бастера, который спустится и поблагодарит нас. Но я была уверена, что Бастер уже не вернется. В этой птице не было ни грамма благодарности.

Мы не могли покупать специальную еду для домашних животных, поэтому наши питомцы довольствовались тем, что осталось от нашего стола. «Если им не нравится, чем их кормят, то пусть уходят, – говорила мама. – То, что они здесь живут, не значит, что я собираюсь превращаться в их официанта». Мама утверждала, что, не позволяя животным садиться себе на шею, мы делаем им большое одолжение. Когда нам придется уехать, они смогут выжить.

Мама вообще была большим поборником идеи самостийности всех живых существ.

Она стремилась не нарушать и не менять законов природы. Например, она наотрез отказывалась убивать многочисленных мух в нашем доме, говоря, что они – пища для птиц и ящериц. А птицы и ящерицы в свою очередь служат пищей для кошек. «Убьешь муху, и кошка с голоду помрет», – говорила мама. Она считала, что, не убивая мух, она как бы покупает кошачью еду и при этом денег не платит.

Однажды, когда я была в гостях у своей подружки Карлы, обратила внимание на то, что у нее в доме нет мух, и спросила ее маму, почему это так.

Мама Карлы показала мне на висящие с потолка ленты для поимки мух производства компании Shell и объяснила, что их можно купить на каждой заправке этой компании. Она сказала, что у них такие ленты висят в каждой комнате. Мама Карлы говорила, что ленты пропитаны специальным ядом для мух.

«А что же едят ваши ящерицы?» – поинтересовалась я.

«А у нас нет ящериц», – ответила мама моей подруги.

Я вернулась домой и рассказала маме о лентах против мух в доме Карлы, но та отказалась их покупать. «Они же мух убивают, значит, нам не подходят», – объяснила она.

В ту зиму папа купил побитый Ford Fairlane и в выходные, когда погода стояла не очень жаркая, объявил, что мы едем купаться в место под названием Горячая Кастрюля. Это были теплые природные источники, расположенные к северу от города и окруженные скалистыми горами и зыбучими песками. Источники были сероводородные, и теплая вода в них пахла тухлыми яйцами. По краям источника образовывались наросты из-за обилия минералов в воде. Папа считал, что этот источник надо купить и построить рядом с ним SPA.

Чем дальше отходишь от берега в воду, тем она становится теплее. В центре источник был очень глубоким. Некоторые в Бэттл Маунтин говорили, что в источнике вообще нет дна и он начинается от центра земли. В нем утонуло несколько пьяных и подростков, и в клубе Owl поговаривали, что, когда их тела всплыли, они были вареные.

Брайан и Лори умели плавать, а я нет. Я боялась большой воды, которая казалась мне чуждой, потому что большую часть жизни я прожила в пустыне. Однажды мы останавливались в мотеле, где был бассейн. Я тогда, держась за бортик, проплыла всю длину бассейна, но на источнике аккуратных бортиков не было, и держаться мне было не за что.

Я зашла в воду по плечи. Вода была теплой, а камни, на которых я стояла, настолько горячими, что обжигали ступни. Я повернулась и посмотрела на папу, который внимательно за мной наблюдал. Он прыгнул в воду, подплыл ко мне и сказал: «Сегодня будем учиться плавать».

Одной рукой он обнял меня и поплыл. Я очень испугалась и обхватила его шею так крепко, что кожа на ней стала белой. «Ну смотри, не так уж и плохо получилось?» – сказал папа, когда мы доплыли до другого берега.

Мы поплыли назад, и в самой середине пути папа отцепил мои пальцы от своей шеи и оттолкнул меня. Я хаотично била руками и начала тонуть. Под водой я вдохнула и хлебнула воды через нос в горло. Хотя мои глаза были открыты, я ничего не видела оттого, что их жег сероводород, к тому же видимость закрывали мои собственные волосы. Тогда я почувствовала, как две крепкие руки схватили меня за талию: папа вытащил меня из воды. Я отплевывалась и кашляла.

«Все в порядке, – сказал папа. – Дыши спокойно, восстанови дыхание».

После того как я передохнула и
Страница 18 из 19

пришла в себя, папа поднял меня и бросил в самую середину источника. «Учись плавать!» – прокричал он. Я снова начала тонуть. Снова вода попала в нос и легкие. Я поднялась на поверхность, жадно вдохнула воздух и потянулась рукой к папе. Но папа чуть отплыл в сторону и не стал мне помогать. Он схватил меня только тогда, когда я снова начала тонуть.

Папа снова и снова бросал меня в воду. Я поняла, что он спасает меня только для того, чтобы еще раз бросить в воду, и вместо того, чтобы тянуться к нему, начала от него уплывать. Я болтала ногами и гребла руками, чтобы он не смог меня схватить.

«Отлично, у тебя все получается! Ты плывешь!» – закричал папа.

Я вышла из воды и села на камень, чтобы отдышаться. Папа тоже вышел на берег и попытался меня обнять. Но я была ужасно зла на него и на маму за то, что та преспокойненько плавала на спине, не обращая внимания на то, что происходит с ее дочерью. Я игнорировала Брайана и Лори, которые подошли ко мне с поздравлениями. Папа повторял, что он меня безмерно любит и никогда меня не подведет, но я не могу всю жизнь хвататься за его руку. Каждый отец должен научить ребенка следующему: «Если не хочешь утонуть, учись плавать». Именно поэтому папа поступил со мной так, а не иначе.

Когда я отдышалась, то поняла, что папа совершенно прав.

Однажды, когда я вернулась с прогулки по пустыне, Лори сказала: «Плохие новости. Папа потерял работу».

Папа проработал здесь полгода, то есть дольше, чем на других работах. Я подумала о том, что скоро мы покинем Бэттл Маунтин и тронемся в путь.

«Интересно, где мы скоро окажемся?» – спросила я.

Но Лори только покачала головой. «Мы остаемся здесь», – сказала она. Папу не уволили, он уволился сам. Он решил посвятить свое время поискам золота. Папа подготовил себе несколько «халтур», решил довести до конца некоторые изобретения, и вообще у него были планы, как можно заработать. Однако мы перейдем на режим жесткой экономии. «И всем нам придется помогать», – добавила сестра.

Я задумалась о том, чем могу помочь семье, кроме собирания бутылок и металлолома. «Я могу снизить цены на камни из моей коллекции», – предложила я.

Лори серьезно посмотрела на меня: «Не думаю, что этого будет достаточно».

«Ну, мы можем меньше есть», – сказала я.

«Вот это нам не впервой», – ответила Лори.

И мы действительно стали есть меньше. Мы больше не могли брать продукты в магазине компании в кредит, поэтому еда быстро закончилась. Когда папа выигрывал в карты в казино или получал за «халтуру», мы ели нормально в течение нескольких дней. Потом деньги заканчивались, и холодильник снова опустевал.

Раньше, когда у нас не было еды, папа всегда что-нибудь придумывал. Он мог найти на полке банку помидоров, которую мы не заметили, уйти на час и вернуться с овощами. (Он никогда не говорил, где взял эти овощи.) Из них папа готовил суп. Но сейчас он стал часто пропадать.

«Где папа?» – спрашивала Морин. Ей было полтора года, и, кажется, именно такими были первые произнесенные ей слова.

«Папа ищет работу и пищу», – отвечала ей я.

Когда мы спокойно спрашивали маму о том, когда будет еда, она пожимала плечами и отвечала, что не умеет варить кашу из топора. Мы никогда не жаловались, что голодны, но постоянно искали съестное. Например, во время школьных перемен я заглядывала в ранцы одноклассников и находила то, потерю чего они могут не заметить или не будут сильно жалеть: яблоко или пакетик крекеров. Я проглатывала еду так быстро, что не успевала почувствовать ее вкуса. Если я играла на площадке перед домом подруг, то просила разрешения сходить в туалет, проходила мимо кухни, хватала что-нибудь из холодильника, съедала это в туалете и никогда не забывала спустить воду.

Брайан тоже начал воровать еду. Однажды я увидела, как его рвет за нашим домом. Я удивилась, потому что мы не ели уже несколько дней. Он сказал, что влез в дом соседей и украл здоровую банку соленых огурцов. Сосед его увидел и в виде наказания заставил съесть всю банку, а то, мол, пойдет в полицию. Брайан взял с меня слово, что я не расскажу об этом случае родителям.

Через пару месяцев после того, как папа потерял работу, он пришел домой с пакетом еды. Там были банка консервированной кукурузы, большой пакет молока, буханка хлеба, ветчина, сахар и палочка маргарина. Банка консервированной кукурузы исчезла через несколько минут после своего появления (и кто ее украл, знает только тот член нашей семьи, который это сделал). Но папа был занят нарезыванием бутербродов и не стал искать виновника. В тот вечер мы наелись досыта: ели бутерброды и запивали их молоком. Когда я на следующий день пришла домой из школы, то увидела, как Лори на кухне ест что-то ложкой из чашки. Я заглянула в холодильник, где оказались лишь остатки палочки маргарина.

«Лори, что ты ешь?» – спросила я сестру.

«Маргарин», – ответила она.

Я сморщилась: «Правда?»

«Да, посыпь сахаром и на вкус, словно крем на торте».

Я сделала, как она советовала. Но вкус не был похож на кондитерский крем. Смесь была хрустящей из-за сахарного песка, жирной и оставляла неприятное послевкусие, но я все равно съела свою порцию до конца.

Вечером мама заглянула в холодильник. «А где маргарин?» – спросила она.

«Мы его съели», – ответили мы с Лори.

Мама рассердилась. Она хотела использовать маргарин для выпечки хлеба, если соседка даст ей взаймы немного муки. К тому времени мы уже съели купленный папой хлеб. Я напомнила ей, что газовая компания отключила нам газ.

«Все равно надо было сохранить маргарин. Вдруг газ снова включат? Чудеса иногда случаются», – ответила мама.

Я не понимала причину недовольства мамы и начала подозревать, что она хотела съесть маргарин сама. Потом я подумала, что, возможно, мама вчера вечером украла банку консервированной кукурузы. «В доме больше нечего было есть, – сказала я. – И я была очень голодной».

Мама посмотрела на меня с удивлением. Я нарушила одно неписаное правило: в нашей семье негласно подразумевалось, что наша жизнь – сплошное увлекательное приключение. Мама подняла руку, и я подумала, что она хочет меня ударить, но вместо этого мама села на стул и положила голову на руки. Ее плечи начали вздрагивать. Я подошла и потрогала ее за плечо.

Движением плеча она стряхнула мою руку, и когда подняла лицо, оно было красным. «Не моя вина, что ты голодна! – закричала она. – Ты думаешь, что мне это все нравится?»

Когда папа в тот вечер вернулся домой, родители сильно поругались. Мама кричала, что устала от того, что ее винят в том, что все идет наперекосяк. «Как все это превратилось в мою проблему? Почему ты не помогаешь? Ты весь день сидишь в клубе Owl. Ты ведешь себя так, будто забота о семье не твоя ответственность!»

Папа объяснял, что он пытается заработать денег. Несколько проектов уже близки к осуществлению. Сложность заключалась в том, что для завершения проектов нужны деньги. Вокруг Бэттл Маунтин залегало много золота, но оно было в руде, которую надо было обрабатывать. Золото не валялось в чистых слитках, поэтому Искатель оказался бесполезным изобретением. Папа разрабатывал идею отделения золота из руды при помощи раствора цианида. Все упиралось в деньги. Папа попросил маму занять денег у ее матери.

«Ты хочешь, чтобы я снова унижалась и просила
Страница 19 из 19

денег у матери?» – спросила мама.

«Черт побери, Роз-Мари! Мы же вернем деньги! Попроси ее вложить в наше предприятие!»

Бабушка периодически давала нам взаймы деньги, но, по словам мамы, ей это уже порядочно надоело. Бабушка говорила, что если мы не в состоянии себя обеспечить, то нам надо перебираться в ее дом в Финиксе.

«Может быть, нам так и следует поступить», – размышляла мама.

Папа разозлился: «Ты считаешь, что я не в состоянии обеспечить нашу семью?»

«Ты бы у детей это спросил», – ответила мама.

Мы сидели по лавкам вдоль стены. Папа повернулся ко мне. Я уставилась в пол.

Спор родителей продолжился на следующий день. Мы лежали в своих коробках на первом этаже и слушали, как папа с мамой ругаются этажом выше. Мама говорила, что ситуация стала настолько серьезной, что есть совершенно нечего. Был маргарин, да и тот исчез. Она устала от папиных пустых обещаний и смешных планов.

Я повернулась к Лори, которая читала книжку: «Скажи им, что нам нравится есть маргарин, и может быть, они перестанут ругаться».

Лори только отрицательно покачала головой: «Нет, мама решит, что мы заступаемся за папу. Пусть сами между собой разберутся».

Я понимала, что Лори права. Надо было как обычно делать вид, что ничего не происходит, и мама с папой сами помирятся. Родители обсудили маргарин, а потом папа начал говорить, что некоторые мамины картины были просто отвратительными. Потом они стали спорить, кто виноват в том, что мы дошли до жизни такой. Мама заявила, что папе надо найти новую работу, на что он ответил, что у него нет желания «пахать на какого-то дядю», а на работу может устроиться и сама мама. У нее, в конце концов, есть диплом учителя. Она может работать вместо того, чтобы сидеть дома и рисовать картины, которые никто не покупает.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/dzhannett-uolls/zamok-iz-stekla/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Lucille Ball (1911–1989) – американская комедийная актриса и звезда телесериала «Я люблю Люси», получившая в США прозвище «Королева комедии».

2

Goomba – сленговое обращение наподобие испанского compadre и итальянского compare, а также сицилийского cumpari, т. е. «кумпан». Используется главным образом среди жителей Нью-Йорка итальянского происхождения. – Прим. перев.

3

Tinker Bell или Tink – маленькая фея из сказки Дж. Барри «Питер Пэн». Динь-Динь является, пожалуй, самой известной из всех сказочных фей англосаксонского фольклора. – Прим. перев.

4

«Не сажай меня за ограду» – популярная американская песня, написанная в 1934 г. композитором Коулом Портером на слова Роберта Флетчера и Коулом Портера.

5

«Это твоя страна» – одна из самых популярных фолк-песен в США, написана Вуди Гатри в 1940 г. По посылу похожа на песню «Широка страна моя родная», только с большим упором на индивидуальные права граждан на пользование государственной землей, чем в советской песне. – Прим. перев.

6

Религиозный гимн 1909 г. – Прим. перев.

7

United Service Organizations Inc. – гражданская организация, занимающаяся образованием и развлечением военнослужащих США. – Прим. перев.

8

Fisherman’s Wharf – район Сан-Франциско.

9

Tenderloin District.

10

Коктейль Ширли Темпл изготовляется из гренадина, сахарного сиропа и имбирного эля. Назван по имени американской актрисы Shirley Temple (1928–2014). – Прим. перев.

11

Другое название – креозотовый куст (creosote bushes).

12

Звезда в созвездии Ориона.

13

Тоже находится в созвездии Ориона (яркий красный сверхгигант, полуправильная переменная звезда).

14

Поэтому ее и называют «утренней звездой».

15

Созвездие Ориона в средней полосе России можно наблюдать зимой. Оно очень крупное и примечательное на ночном небе. Его нетрудно найти по характерным трем звездам, изображающим пояс Ориона, выстроившимся в чуть наклонную линию (указывающую влево вниз на Сириус). Бетельгейзе – это самая верхняя слева яркая звезда (правая рука Ориона, поднятая вверх). А Ригель находится в диаметрально противоположном углу созвездия – справа внизу (нога Ориона). – Прим. ред.

16

Линдон Джонсон (Lyndon Johnson, 1908–1973) – 36-й президент США от Демократической партии с 22 ноября 1963 года по 20 января 1969 года. – Прим. перев.

17

Крупнейшая американская компания по аренде для населения грузовых автомобилей. – Прим. перев.

18

Их английское название – Tuscarora Mountains.

19

Англ. сова.

20

James Albert Michener (1907–1997) – американский писатель, автор более 40 произведений, в основном исторических саг, описывающих жизнь нескольких поколений в каком-нибудь определенном регионе.

21

Zane Grey (1872–1939) – американский писатель, автор приключенческих романов-вестернов, считающийся одним из основателей этого литературного жанра и написавший более 90 произведений.

22

Laura Ingalls Wilder (1867–1957) – американская писательница, автор серии книг для детей «Маленький домик в прериях».

23

Чтобы ноги не уснули / Носи громкие носки. – Прим. перев.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.

Adblock
detector