Режим чтения
Скачать книгу

Грехи волка читать онлайн - Энн Перри

Грехи волка

Энн Перри

Уильям Монк #5

У Эстер Лэттерли безупречная репутация: медсестра, участница Крымской войны, спасавшая раненых солдат вместе с легендарной Флоренс Найтингейл. Благодаря недюжинному уму и смелости она помогла раскрыть не одно дело Уильяму Монку – прежде полицейскому, а ныне частному детективу. Но кто-то решил, что из сиделки выйдет отличный козел отпущения – и вот очередная пациентка умирает от яда, а в сумке у девушки обнаруживают брошь покойной. Теперь Монк должен как можно скорее найти настоящего убийцу или Эстер не миновать виселицы…

Энн Перри

Грехи волка

© Кириченко А.И., перевод на русский язык, 2015

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

* * *

Кимберли Хоуви – за ее помощь и дружбу

Глава 1

Эстер Лэттерли сидела, выпрямившись, у окна вагона и глядела на проплывавшие мимо картины Шотландского предгорья.

Стояли первые дни октября. Шел девятый час утра, и солнце поднималось из дымки над горизонтом. Убранные поля еще были окутаны туманом, и огромные деревья, казалось, плыли над этим маревом, лишенные корней. Листва на их причудливо изогнутых ветвях лишь местами начинала приобретать бронзовый оттенок.

Дома, которые Эстер удавалось разглядеть, были сложены из плотного камня и словно вырастали из земли. Все это совсем не походило на мягкие по колориту пейзажи юга. Здесь не попадалось ни соломенных крыш, ни обмазанных глиной стен. Зато вверх тянулись дымящиеся трубы очагов, четко вырисовывались на фоне неба высокие фронтоны, увенчанные вороньими гнездами, и поблескивали на утреннем солнце широкие окна.

Мисс Лэттерли возвратилась в Англию около полутора лет назад, когда в конце Крымской войны умерли ее родители. Она намеревалась до последней горькой минуты оставаться при армии в Скутари, но семейная трагедия потребовала ее присутствия дома. На родине девушка попыталась применить новые методы ухода за больными, освоенные ею в столь трудных условиях, и даже больше – реформировать старомодные английские представления о больничной гигиене в духе идей мисс Флоренс Найтингейл[1 - Флоренс Найтингейл (1820–1910) – сестра милосердия и общественный деятель, «леди с лампой», организатор реформы госпитального дела, участница Крымской войны. Последовательно проводила в жизнь принципы санитарии и ухода за ранеными.]. Но, к огромному сожалению сестры милосердия, ее вскоре уволили из больницы как особу чересчур упрямую и неуправляемую. Защититься от этих обвинений было невозможно, ибо они были справедливы.

Отец Эстер умер, лишившись перед смертью положения и денег, и не оставил никаких средств ни ей, ни ее брату Чарльзу. Брат, конечно, мог бы содержать ее на свое жалование. Но сама мысль о том, чтобы сделаться иждивенкой при нем и его жене, представлялась девушке непереносимой. Вскоре она нашла место частной сиделки, а когда ее пациент поправился, перешла к другому. Заработок ее временами бывал достаточно большим, иногда – поменьше, но ни разу она не оставалась без места дольше недели, что обеспечивало ей независимость.

Этим летом, по настоятельной просьбе леди Калландры Дэвьет – друга и постоянного покровителя Эстер, – ее ненадолго приняли в другую больницу, когда в связи со смертью работавшей там сиделки Пруденс Бэрримор было выдвинуто обвинение против доктора Кристиана Бека. Когда же его оправдали, Лэттерли нашла новое место. Но теперь и эта работа близилась к концу, и ей вновь предстояли поиски.

Тут на глаза медсестре попалось объявление в лондонской газете. Почтенное эдинбургское семейство подыскивало молодую женщину из приличной среды, имеющую некоторый опыт ухода за больными, чтобы сопровождать миссис Фэррелайн – пожилую даму, не больную, но слабого здоровья, – желающую совершить путешествие в Лондон и вернуться обратно дней через шесть. Предпочтителен был кто-либо из служивших под началом мисс Найтингейл. Разумеется, все расходы по поездке семейство брало на себя. Оно же готово было предоставить необходимые инструкции по возлагаемым на сиделку обязанностям. Обращаться нужно было к миссис Байярд Макайвор, жившей в доме номер 17 по Эйнслай-плейс, в Эдинбурге.

Эстер никогда прежде не бывала в этом городе, да и вообще в Шотландии, и мысль о поездке туда в такое время года показалась ей весьма заманчивой. Она написала миссис Макайвор, сообщила требуемые сведения о своем опыте и квалификации и выразила желание взяться за эту работу.

Ответ пришел через четыре дня. В письмо, извещавшее, что миссис Макайвор устраивает кандидатура мисс Лэттерли, был вложен билет второго класса до Эдинбурга на ближайший вторник – на ночной поезд, отправляющийся из Лондона в 9:15 вечера и прибывающий в Эдинбург в 8:35 следующего утра. Сообщалось, что на Веверлейском вокзале будет ждать экипаж, который доставит сиделку в дом Фэррелайнов, где ей предстоит провести день и познакомиться со своей пациенткой. В тот же вечер их с миссис Фэррелайн посадят на лондонский поезд.

В предвкушении поездки Эстер разузнала кое-что об Эдинбурге, хотя и понимала, что, по крайней мере, в первый приезд туда у нее совершенно не будет свободного времени. Зато когда она привезет свою подопечную обратно, то, возможно, сумеет задержаться там на день-другой, чтобы хоть немного познакомиться с городом. Девушка выяснила, что, хотя Эдинбург и является столицей Шотландии, он значительно меньше Лондона – в нем проживает всего сто семьдесят тысяч жителей против лондонских почти трех миллионов. Тем не менее это замечательный город – «Северные Афины», – славящийся своей ученостью, особенно в области медицины и права.

Поезд, громыхая колесами, сделал крутой поворот. Туман уже рассеялся, и Эстер увидела вдали темные городские крыши, вознесенный над ними силуэт Замка на массивной скале и за всем этим – бледное сияние моря. Без всякой видимой причины медсестру охватило волнение, как будто ей предстояло какое-то необычное приключение, а не единственный день в незнакомом доме перед выполнением обычной профессиональной работы.

Путешествие в людном и тесном вагоне второго класса оказалось долгим и утомительным. Всю ночь Лэттерли просидела на лавке, лишь время от времени ненадолго погружаясь в дремоту, и теперь ощущала ломоту во всем теле. Она поднялась, поправила одежду и, насколько возможно, привела в порядок прическу.

Поезд наконец достиг вокзала. Кругом клубился пар, стучали колеса, хлопали двери, стоял гул голосов… Молодая пассажирка подхватила свою единственную поклажу – небольшой саквояж, вмещавший лишь смену одежды и туалетные принадлежности, – и вышла на перрон. От холодного воздуха у нее перехватило дыхание. Здесь царили шум и суета: кричали пассажиры, подзывая носильщиков, вопили мальчишки-газетчики, грохотали дрезины и багажные тележки. В воздухе висела паровозная гарь – любой белый воротничок тут же, казалось, становился серым от сажи.

Заразившись всеобщим возбуждением, Эстер стала энергично пробираться к выходу. Какая-то чопорная дама в черном платье и широкополой шляпе взглянула на нее с откровенным раздражением и, обратившись к своему спутнику, громко заявила, что просто не понимает, до чего дошла теперь молодежь. Ни малейшего представления о
Страница 2 из 27

приличиях! Ведут себя явно вызывающе. Каждый считает, что имеет право на собственное мнение. А уж о молодых женщинах и говорить нечего – у них в головах такое, что и вообразить невоз-можно!

– Да-да, милая, – машинально проговорил мужчина, продолжая оглядываться в поисках носильщика, чтобы препоручить ему свой весьма внушительный багаж. – Да, совершенно верно, – добавил он, заметив, что жена намерена продолжить тираду.

– Право, Александр, мне иногда кажется, что ты меня вовсе не слушаешь! – обиженно воскликнула дама.

– Слушаю, милая, слушаю, – ответил ее супруг, поворачиваясь к ней спиной, и призывно замахал носильщику.

Улыбнувшись про себя, Лэттерли направилась к выходу, предъявила билет и вышла на площадь. Найти присланный за нею экипаж было делом минуты: его возница был единственным, чей взгляд, скользивший по лицам прибывших, задержался в сомнении на какой-то молодой женщине в сером костюме и с одной только сумкой в руке. Обогнав ее, Эстер обратилась к этому мужчине:

– Простите, вы не от миссис Макайвор?

– Да, мисс, от нее самой. А вы – мисс Лэттерли, приехавшая из Лондона за нашей хозяйкой? – отозвался тот.

– Да, это я.

– Тогда вам стоит поспешить к завтраку. Не знаю, подают ли что-нибудь в этих поездах, но у наших хозяев уж точно кормят получше. Позвольте, я возьму вашу поклажу.

Девушка попыталась уверить его, что ей не тяжело, но возница все же забрал у нее саквояж, помог сесть в экипаж и закрыл дверцу.

Поездка оказалась настолько короткой, что ей не удалось рассмотреть город. Они лишь добрались по мосту до Принсес-стрит, а потом двинулись по этой улице, проехав ее почти всю от начала до конца. По правую руку от экипажа тянулись нарядные фасады домов и лавок, а слева на склоне зеленел парк, стоял памятник Скотту и позади над всем этим виднелся Замок. Свернув направо, в сторону нового города, они быстро миновали несколько кварталов, застроенных в георгианском стиле, и оказались на Эйнслай-плейс. Дом, к которому подъехала молодая сиделка, как две капли воды походил на соседние: со строго симметричным фасадом, четырехэтажный, с широкими окнами, уменьшающимися от этажа к этажу. Его легкие и стройные пропорции напоминали об эпохе Регентства[2 - Эпоха Регентства в Великобритании – 1811–1820 годы, период правления принца-регента, позже занявшего трон как король Георг IV. В расширительном смысле – первая треть XIX века.].

Эстер подвезли к заднему входу – все же она была скорее служанкой, чем гостьей. Она вышла из экипажа, и кучер, отогнав упряжку к конюшне, проводил свою пассажирку до дверей, отворившихся прежде, чем она успела позвонить. Слуга уставился на нее с любопыт-ством.

– Я – Эстер Лэттерли, сиделка, которая будет сопровождать миссис Фэррелайн в путешествии, – представилась девушка.

– О да, мисс! Входите, а я доложу мистеру Мактиру. – Не дожидаясь ответа, мужчина повел ее через кухню в коридор, где чуть было не налетел на дворецкого, на чьем худом лице застыло выражение глубокой скорби.

– Так это вы – сиделка, приехавшая, чтобы сопровождать хозяйку в Лондон? – спросил дворецкий, причем последнее слово он произнес таким тоном, как будто речь шла о путешествии на кладбище. – Что ж, входите. Ваши вещи слуга, само собой, отнесет. А вам, полагаю, перед встречей с миссис Макайвор следует слегка подкрепиться. – Он критически оглядел ее. – А также умыться и причесаться.

– Благодарю. – Медсестра понимала, что выглядит с дороги не слишком опрятно, но теперь ощутила это с особой остротой.

– Тогда пройдите на кухню, вам подадут завтрак, а когда миссис Макайвор сможет вас принять, за вами придут.

– Пойдемте, мисс! – Слуга энергично развернулся на каблуках, готовый сопровождать ее. – А как там, в этих поездах? В жизни на них не ездил!

– Занимайся своим делом, Томми, – сурово приказал домоправитель. – Поезда тебя не касаются. Ты почистил башмаки мистера Элестера?

– Да, мистер Мактир, я все сделал.

– Сейчас я найду тебе другую работу…

Эстер подали прекрасный завтрак на уголке огромного кухонного стола, а затем проводили в небольшую спальню, куда уже принесли ее саквояж. Она умылась и вновь причесалась.

Ждать, пока за ней придут, пришлось недолго. Скорбный Мактир провел мисс Лэттерли через обтянутую зеленой тканью дверь в большой холл, пол которого был выложен черными и белыми плитками наподобие шахматной доски. Стены здесь были отделаны деревянными панелями и увешаны охотничьими трофеями – головами различных зверей, по большей части благородных оленей. Однако внимание Эстер сразу привлек висевший прямо против входа мужской портрет в натуральный рост. Он притягивал к себе взгляд не столько качеством живописи, по-настоящему замечательной, сколько какими-то необычными чертами лица изображенного на нем человека. У того было узкое лицо с большими ярко-синими глазами, длинный тонкий нос с горбинкой и широкий, странно бесформенный рот. Прядь прекрасных волос, спадающая на лоб, выделялась ярким пятном среди темных дубовых панелей и остекленевших взглядов давно подстреленных оленей.

Дворецкий провел свою спутницу через холл и по коридору, миновал несколько дверей и, остановившись у одной из комнат, коротко постучал. Отступив на шаг, он пропустил Эстер вперед:

– Мисс Лэттерли, мэм, сиделка из Лондона.

– Спасибо, Мактир. Входите, мисс Лэттерли. – Голос хозяйки дома был мягкий, с легкими модуляциями и едва заметным повышением интонации в соответствующих местах фразы – типичный ровный выговор эдинбургского общества.

В убранстве комнаты преобладал голубой тон. Стены и занавеси украшал узор из причудливых цветов. Широкие окна выходили в небольшой сад, и казалось, оттуда вместе с утренним светом проникает холод, хотя в камине горел огонь. В комнате находилась лишь стройная женщина, которой на вид было лет под сорок. С первого взгляда Эстер поняла, что изображенный на портрете в холле мужчина приходится ей родственником. У миссис Макайвор было то же длинное лицо, тонкий нос и широкий рот. Но ее красивые губы были четко очерчены, а глаза смотрели прямо и твердо. Модная прическа была очень строгой, но оттенок прекрасных волос придавал ей очарование, которого она была бы лишена, будь их цвет не столь ярким. И все же эту женщину нельзя было назвать красивой. У нее было лицо человека властного и не скрывающего своей проницательности.

– Входите, мисс Лэттерли, – повторила женщина. – Я – Уна Макайвор. Это я писала вам по поводу своей матери, миссис Фэррелайн. Надеюсь, ваше путешествие из Лондона было не слишком утомительным?

– Благодарю вас, миссис Макайвор, оно было приятным, а когда рассвело, то просто замечательным, – заверила ее медсестра.

– Я рада. – Уна улыбнулась с неожиданной теплотой, и лицо ее сразу изменилось. – От поездок на поезде порой так устаешь, и там так грязно… Но вы, наверное, хотите познакомиться с вашей пациенткой. Должна вас предупредить, мисс Лэттерли: моя мать выглядит совершенно здоровой, однако это только видимость. Она очень быстро утомляется, и ее состояние, а быть может, и жизнь зависят от своевременного приема лекарства. – Дама говорила совершенно спокойно, но за ее словами чувствовалась настойчивость, подчеркивающая важность сказанного. –
Страница 3 из 27

Выполнять предписания не составляет никакого труда, – продолжала она. – Небольшая доза лекарства – оно, правда, неприятно на вкус, но, чтобы это устранить, достаточно маленькой конфетки. – Женщина подняла глаза на стоящую Эстер. – Но дело в том, что мама зачастую забывает его принимать, если чувствует себя нормально. А к тому времени, когда ей из-за этого становится нехорошо, исправить оплошность уже не так легко без серьезного ущерба для ее общего состояния. Вы, разумеется, это понимаете. – Формально последняя фраза прозвучала как утверждение, но во взгляде миссис Макайвор читался вопрос.

– Конечно, – поспешно отозвалась Лэттерли. – Очень многие предпочитают обходиться без лекарств, переоценивая возможности своего организма. Это так объяснимо!

– Прекрасно. – Уна поднялась. Она была одного роста с Эстер, стройная, но не худая, и двигалась очень изящ-но, несмотря на широкий кринолин.

Они прошли через холл, и сиделка не удержалась, чтобы вновь не взглянуть на привлекший ее внимание портрет. Это лицо притягивало ее, оставляя какое-то двойственное впечатление. Девушка сама не понимала, нравится оно ей или нет, но забыть его было невозможно.

Улыбнувшись, Уна замедлила шаг.

– Мой отец, – сказала она, хотя Эстер уже поняла это сама. Она уловила в голосе своей спутницы некоторую напряженность – сильное, но хорошо сдерживаемое чувство. Так, по ее представлениям, женщины подобного типа и должны держаться при незнакомых людях или при слугах.

– Его звали Хэмиш Фэррелайн, – продолжала миссис Макайвор. – Он умер восемь лет назад. С тех пор его дело ведет мой муж.

Удивленная мисс Лэттерли хотела что-то сказать, но, сочтя любые вопросы неуместными, промолчала. Однако Уна заметила это. Слегка вскинув голову, она с улыбкой пояснила:

– Мой брат Элестер – казначей. Он старается бывать в фирме как можно чаще, но должность отнимает у него слишком много времени. – Уловив недоумение во взгляде медсестры, женщина пояснила: – Казначей-прокуратор. – Улыбка ее стала шире. – Что-то вроде королевского прокурора у вас в Англии.

– Ах, вот как! – Услышанное невольно произвело на Эстер впечатление. Ее общение с миром юстиции ограничивалось Оливером Рэтбоуном, блестящим адвокатом, с которым она познакомилась благодаря своим друзьям Калландре и Монку и к которому испытывала смешанное чувство. – Понимаю. Вы, наверное, очень им гордитесь.

– Конечно. – Хозяйка направилась к лестнице и, подождав, пока девушка поравняется с ней, начала подниматься. – Муж моей младшей сестры тоже служит в компании. Он весьма искушен во всех тонкостях типографского дела. Нам очень повезло, что он решил к нам присоединиться. Все-таки лучше, когда старинные фирмы, вроде компании Фэррелайнов, остаются семейным делом.

– А что вы печатаете? – поинтересовалась мисс Лэттерли.

– Книги. Самые разнообразные книги.

Поднявшись по лестнице, Уна прошла по обтянутой ярко-красной тканью галерее и остановилась у одной из многочисленных дверей. Постучавшись, она отворила ее и вошла. Это помещение было совсем не похоже на голубую комнату нижнего этажа. Здесь преобладали желтый и бронзовый тона, отчего создавалось ощущение яркого солнечного дня, хотя небо за оконными шторами было пасмурно-серым. По стенам были развешаны небольшие пейзажи в золоченых рамках, а с потолка свисал абажур с золотой бахромой. Но рассматривать все это у Эстер не было времени. Ее внимание сразу привлекла женщина, сидевшая к ней лицом в одном из трех больших кресел с пестрой обивкой. Высокая – возможно, даже выше Уны, – она к тому же держалась подчеркнуто прямо, сидя с высоко поднятой головой. У нее были седые волосы, а на лице отражался ум и затаенное чувство юмора. Нельзя сказать, чтобы эта дама была хороша собой. Наверное, и в молодости она не выглядела красавицей – нос у нее был великоват, а подбородок слишком мал – но выражение ее лица заставляло забыть об этом.

– Вы, должно быть, мисс Лэттерли, – заговорила она чистым четким голосом прежде, чем дочь успела представить ей Эстер. – Я – Мэри Фэррелайн. Пожалуйста, входите и садитесь. Насколько я понимаю, это вы должны сопровождать меня в Лондон и следить, чтобы я вела себя так, как угодно моему семейству.

По лицу Уны пробежала тень.

– Мама, мы лишь заботимся о вашем здоровье, – быстро заговорила она. – Вы иногда забываете принимать лекарство…

– Чепуха! – прервала ее Мэри. – Я не забываю. Я просто в нем не нуждаюсь. – Она улыбнулась сиделке и иронически заметила: – Моя семья напрасно суетится. К несчастью, когда начинаешь терять силы, люди вокруг воображают, что ты теряешь и разум.

Миссис Макайвор, сидевшая рядом с терпеливым выражением на лице, украдкой бросила взгляд в сторону Эстер.

– Охотно верю, что моя помощь может и не потребоваться, – с улыбкой проговорила та. – И все же на-деюсь, что смогу немного облегчить ваше путешествие – ну, хотя бы что-нибудь принести или проследить, чтобы у вас было все необходимое.

Казалось, с плеч Уны свалился тяжелый груз.

– Но для этого вовсе не нужен человек из команды Флоренс Найтингейл, – покачала головой пожилая дама. – Однако должна признать, что вы кажетесь мне наилучшим из возможных спутников. Уна говорила, что вы были в Крыму. Это правда?

– Да, миссис Фэррелайн.

– Да сядьте же! Что вы стоите передо мной, как горничная! – Старая хозяйка указала на кресло напротив и, когда Лэттерли повиновалась, продолжила: – Значит, вы отправились туда в качестве медицинской сестры? Почему?

Сразу ответить на этот вопрос захваченная врасплох Эстер не могла. Ей не задавали его с того самого дня, когда старший брат Чарльз потребовал, чтобы она объяснила ему свое столь необычное и чреватое опасностями решение. Конечно, это было еще до того, как слава Флоренс Найтингейл превратила подобную деятельность едва ли не в респектабельную. Сейчас, через полтора года после окончания войны, по части всеобщего уважения и восхищения мисс Найтингейл уступала лишь королеве.

– Ну же! – с лукавой улыбкой настаивала Мэри. – Должна же была быть какая-то причина! Молодые леди не отправляются ни с того ни с сего, бросив семью и друзей, в чужие края, да еще в такие опасные.

– Мама, быть может, это что-то очень личное, – запротестовала Уна.

Сиделка громко рассмеялась.

– О нет, – обратилась она к обеим женщинам, – любовь здесь ни при чем. Просто мне захотелось быть чем-то полезной, а не сидеть дома, занимаясь вышиванием или рисованием – а я и то и другое делаю плохо – и слушая рассказы моего младшего брата, служившего в армии, о тех ужасных условиях, в которых он там находился. Мне… Я думаю, это решение объясняется моим характером.

– Я так и представляла, – кивнула миссис Фэррелайн. – В женщинах обычно так мало честолюбия! Большинство из нас предпочитают сидеть дома и поддерживать огонь в очаге – в прямом и переносном смысле. – Она обернулась к дочери. – Благодарю тебя, дорогая. С твоей стороны было очень мило найти мне спутницу, не только страстную и склонную к приключениям, но и имеющую мужество следовать своим склонностям. Уверена, что мое путешествие до Лондона будет приятным.

– Надеюсь, что так, – спокойно откликнулась миссис Макайвор. – Не сомневаюсь, что мисс Лэттерли
Страница 4 из 27

будет хорошо о вас заботиться и составит вам приятную компанию. А теперь, я полагаю, нужно, чтобы Нора показала ей вашу аптечку и объяснила все о дозировке лекарства.

– Если ты считаешь это необходимым… – пожала плечами Мэри. – Спасибо, что зашли, мисс Лэттерли. Встретимся за ланчем, а потом, конечно, за обедом, который сегодня подадут пораньше. Наш поезд отправляется, кажется, в четверть десятого, а нам нужно приехать, по крайней мере, за полчаса. Мы должны выехать из дома в восемь пятнадцать. Конечно, так рано обедать не принято, но сегодня придется.

Они попрощались, и Уна отвела Эстер в гардеробную миссис Фэррелайн, где познакомила ее с горничной Норой, смуглой, худой и очень серьезной женщиной.

– Здравствуйте, мисс, – любезно обратилась та к медсестре, не выказывая при этом ни малейшей ревности или обиды.

Миссис Макайвор оставила их одних, и служанка принялась показывать мисс Лэттерли аптечку, пользоваться которой, как и говорила ее госпожа, было очень просто. В ней лежала дюжина флакончиков с микстурой – по одному на каждый утренний и вечерний прием. Этого должно было хватить на все время их путешествия. Лекарство было уже поделено на порции – его даже не требовалось отмерять. Нужно было лишь налить его в приготовленный заранее стакан и проследить, чтобы миссис Фэррелайн нечаянно его не пролила или – что гораздо важнее – не забыла, что уже принимала его, и не выпила вторую дозу. Это, как подчеркивала Уна, могло иметь весьма серьезные и даже фатальные последствия.

– Вот вам ключ. – Нора заперла аптечку и протянула Эстер маленький ключик на красной ленточке. – Пожалуйста, повесьте его себе на шею, чтобы не потерять.

– Конечно. – Девушка надела ленточку на шею и опустила ключ за вырез корсажа. – Прекрасная мысль.

Она сидела у стены на единственном в гардеробной стуле, а служанка стояла ближе к шкафам. Раскрытые чемоданы еще оставались на тех самых местах, где горничная укладывала их. На каждый из туалетов было употреблено такое количество ткани, что полдюжины платьев заняли невероятно много места. Даме, имеющей намерение переодеваться хотя бы трижды в день, в путешествии необходимы по меньшей мере три чемодана, а скорее всего, даже больше. Одних нижних юбок, корсетов, белья, обуви и туалетных мелочей наберется на целый чемодан!

– Вам не придется возиться с одеждой, – с законной гордостью проговорила Нора. – Я обо всем позаботилась. Вот тут – список всех вещей, а в доме у мисс Гризельды кто-нибудь их распакует. От вас, быть может, потребуется только причесывать миссис Фэррелайн по утрам. Вы сумеете это делать?

– Разумеется, – ответила Лэттерли.

– Ну, и хорошо. Тогда больше мне вам и объяснять нечего. – По лицу горничной пробежала легкая тень.

– Вас что-то тревожит? – спросила Эстер.

– Да нет, – покачала головой Нора. – Просто не хочется мне, чтобы она уезжала. Терпеть не могу путешествий. Незачем ей ехать. Я понимаю: мисс Гризельда недавно замужем, ждет первенца и чем-то, бедняжка, ужасно встревожена. В каждом письме об этом пишет. Но так уж водится у женщин в ее положении. Все у нее будет в порядке. И нечего хозяйке там делать.

– У мисс Гризельды слабое здоровье? – поинтересовалась сиделка.

– Слава богу, нет. Просто вбила себе что-то в голову, вот места и не находит. Все у нее хорошо было, пока не вышла за этого мистера Мердока с его фокусами. – Служанка прикусила губу. – Ох, не следовало мне так говорить! Уверена я, человек он хороший.

– Наверное, да, – не слишком убежденно откликнулась Эстер.

Собеседница взглянула на нее с улыбкой:

– Думаю, вам неплохо бы выпить чашку чая. Уже почти одиннадцать. Если хотите, в столовой что-нибудь найдется.

– Спасибо. Я бы не отказалась.

За большим дубовым столом сидела в одиночестве миниатюрная темноволосая женщина лет, как показалось мисс Лэттерли, двадцати с небольшим. На щеках у нее играл такой румянец, как будто она только что вернулась домой после длительной прогулки. И хотя это противоречило моде – по крайней мере, лондонской, – сиделке было приятно глядеть на эту девушку после привычных бледных лиц. На первый взгляд она казалась просто хорошенькой, но, присмотревшись, можно было заметить, что она еще и умна и проницательна. Пожалуй, и лет ей было не двадцать, а больше, возможно, уже за тридцать…

– Доброе утро, – обратилась к ней медсестра. – Вы – миссис Фэррелайн?

Женщина взглянула на нее с некоторым испугом, но тут же улыбнулась, успокоенная.

– Да. А вы кто? – В ее голосе прозвучал не вызов, а только живой интерес, словно приход незнакомки явился для нее приятным сюрпризом.

– Эстер Лэттерли. Я – сиделка, которую пригласили сопровождать миссис Фэррелайн в Лондон.

– А, понятно. Присаживайтесь. Не хотите ли чаю? Или вы предпочитаете какао? Какое печенье – овсяное или песочное?

– Пожалуй, я выпью чаю с песочным печеньем, – ответила медсестра, присаживаясь напротив.

Женщина налила чай и, подав его Эстер, пододвинула к ней тарелку с печеньем.

– Матушка у себя наверху, – продолжала она. – Мужчины все, конечно, на службе, а Айлиш еще не вставала. Она никогда так рано не поднимается.

– Она… нездорова? – Едва задав этот вопрос, Лэттерли тут же спохватилась, что делать этого не следовало. Если кто-либо из членов семейства предпочитает оставаться в постели до полудня, не ее дело выяснять, что тому причиной.

– Боже упаси! – воскликнула она и вдруг спохватилась: – Ох, извините, я же не представилась! Это совершенно непростительно. Я – Дейрдра Фэррелайн, жена Элестера. – Она вопросительно глянула на Эстер, пытаясь понять, говорит ли той что-нибудь это имя. Увидев по ее лицу, что ей уже известно, о ком речь, она продолжила: – А еще в нашей семье есть Уна – миссис Макайвор, та, что писала вам, и Кеннет и Айлиш – то есть миссис Файф, только я никогда ее так про себя не называю, не знаю, почему, и наконец, Гризельда – та, что теперь живет в Лондоне.

– Понятно. Благодарю вас. – Сиделка отпила глоток чаю и откусила печенья. На вкус это лакомство было даже лучше, чем на вид, очень мягкое и рассыпчатое – оно просто таяло на языке.

– Об Айлиш беспокоиться нечего, – доверительно продолжала Дейрдра, – просто она никогда не встает в положенное время, хотя совершенно здорова. Чтобы в этом убедиться, достаточно на нее взглянуть. Очаровательное создание, быть может, даже самая привлекательная женщина во всем Эдинбурге. Но зато и самая ленивая. Не поймите меня превратно, я очень ее люблю, – тут же прибавила она, – но знаю все ее недостатки.

Эстер улыбнулась:

– Если искать совершенства, рискуешь остаться в полном одиночестве.

– Полностью с вами согласна. Вы прежде бывали в Эдинбурге?

– Нет. Я вообще не бывала в Шотландии.

– Вот как! Вы всегда жили в Лондоне?

– Нет, некоторое время я провела в Крыму.

– О господи! – Миссис Фэррелайн удивленно вскинула брови. – Ах да! Ну конечно же! На войне. Уна что-то говорила о поисках для матушки сиделки из людей мисс Найтингейл. Не знаю, зачем ей это понадобилось. Чтобы следить за своевременным приемом лекарств, не требуется фронтовая медицинская сестра. Вы добирались туда морем? Это же, наверное, целая вечность! – Наморщив брови, она потянулась за очередным печеньем. – Вот если бы люди
Страница 5 из 27

умели летать! Тогда можно было бы не огибать Африку, а просто пересечь Европу и Азию.

– Чтобы попасть в Крым, не нужно огибать Африку, – мягко уточнила Лэттерли. – Это на Черном море. Плывешь по Средиземному морю, а потом через Босфор.

Дейрдра энергично махнула маленькой ручкой:

– Зато Африку приходится огибать, чтобы добраться до Индии или Китая. В принципе, это одно и то же.

Не найдя подходящего ответа, медсестра вновь принялась за чай.

– Вам после Крыма не кажется все здесь ужасно… пресным, что ли? – с любопытством спросила ее новая знакомая.

Этот вопрос можно было бы счесть просто вежливой попыткой поддержать беседу, если бы в тот момент Эстер не видела напряженного лица собеседницы и ее проницательного взгляда. Что ей ответить? Работа медицинской сестры была, как правило, утомительной и монотонной при всем разнообразии ранений, с которыми приходилось иметь дело. Сейчас вместе с опасностями и риском, которыми была полна жизнь мисс Лэттерли в Крыму, ушло в прошлое и крымское чувство товарищества. Правда, вместе с ним ушли голод и холод, страх, гнев и скорбь… И на смену всему этому пришло эмоциональное напряжение от совместной работы с Уильямом Монком. Эстер познакомилась с ним, когда тот в качестве полицейского инспектора расследовал дело Грея, а чуть позже, при посредничестве Калландры, сотрудничала с ним в деле Мюидора. Тогда Уилья-ма вышвырнули из полиции и вынудили заниматься частным сыском. А потом девушке вновь пришлось прибегнуть к его помощи, когда в связи с убийством генерала Кэрлайена нависла опасность над ее подругой Эдит Собелл. И еще раз, когда было найдено тело сиделки Бэрримор, они с сыщиком вели расследование вместе… Именно тогда Эстер лучше всех справилась с работой в больнице.

Но ее отношения с Монком были слишком запутанными, чтобы попытаться объяснить их, и совсем не могли служить рекомендацией в глазах такого почтенного семейства, как Фэррелайны.

Дейрдра ждала ответа, не сводя с нее глаз.

– Иногда, пожалуй, кажется, – призналась сиделка. – Я без сожаленья рассталась с теми условиями жизни. Но одновременно я потеряла и тамошних друзей, а это грустно.

– А риск? – настаивала миссис Фэррелайн, перегнувшись к ней через стол. – Разве стремление совершить что-то невероятно трудное не замечательно?

– Но не в тех случаях, когда нет ни малейшего шанса на успех, а цена неудачи – чужие страдания.

Дейрдра смутилась:

– Конечно же, нет. Простите, я, наверное, показалась вам бессердечной. Я имела в виду совсем не то. Я говорила о рискованной идее, изобретательности, внутреннем стремлении. Я… – Она вдруг замолкла, поскольку дверь отворилась и появилась Уна. Скользнув взглядом по лицам обеих женщин, она улыбнулась:

– Надеюсь, мисс Лэттерли, о вас позаботились? Удобно ли вы устроились?

– О да, благодарю вас, – ответила Эстер.

– Я расспрашивала мисс Лэттерли кое о чем из того, что ей довелось пережить, – с энтузиазмом воскликнула ее собеседница. – Это так увлекательно!

Миссис Макайвор присела к столу и налила себе чаю. Задумчиво глядя на Эстер, она спросила:

– Не чувствуете ли вы себя порой в Англии чересчур стесненной после крымской свободы?

Этот вопрос был не из тех, которые задают, чтобы заполнить паузу. За ним чувствовалось напряженное размышление. Медичка медлила с ответом, и Уна попыталась пояснить свою мысль:

– Я имею в виду ту ответственность, которая там лежала на вас – если, конечно, во всем, что я об этом читала, есть хотя бы доля правды. Вы, должно быть, очень многое испытали, насмотрелись на страдания, которых порой можно было и избежать. И, я думаю, не всегда рядом с вами оказывался кто-то из старших по должности – офицер или врач, – чтобы взять решение на себя.

– О, разумеется, нет! – быстро отозвалась Эстер, удивленная остротой собственной реакции на эти слова. Сидя в этой уютной столовой, обставленной прекрасной мебелью, она вдруг четко поняла, как не хватает ей сейчас того доверия, ответственности и права действовать на свой страх, которые определяли ее жизнь в Крыму. Сегодня большинство принимаемых ею решений касались вещей совершенно обыденных, банальных. О чем же должна думать женщина, подобная Уне Макайвор, чьи обязанности ограничиваются по преимуществу домашними делами? Что заказать кухарке на обед? Как рассудить ссору судомойки с прачкой? Пригласить того-то и того-то к обеду на этой неделе вместе со Смитами или на следующей с Джонсами? Надеть в воскресенье голубое платье или зеленое? Судя по умному и решительному лицу Уны, она не из тех женщин, кто тратит все свои душевные силы на подобные проблемы, мелкие даже с точки зрения сиюминутной, и уж тем более мелкими для того, чтобы быть смыслом всей жизни. Не звучал ли в ее вопросе легкий оттенок зависти?

– Вы очень проницательны, – проговорила Лэттерли, глядя прямо в глаза собеседницы. – Думаю, я сама никогда бы не выразила это так точно. Должна признаться, что временами меня угнетала необходимость ждать приказа, когда требовалось что-то сделать и не к кому было обратиться, а обстоятельства не позволяли медлить.

Дейрдра не отрывала от нее глаз, забыв про чай. Миссис Макайвор улыбнулась. Казалось, ей почему-то было приятно услышать сказанное.

– Вы, должно быть, видели столько жертв, столько мучений… – заметила она. – Конечно, со смертью сталкивается каждый, кто посвятил себя медицине, но это не сравнить с тем, что происходит в военных госпиталях. Не черствеет ли человек, видя столько мертвых?

Эстер чуть помедлила с ответом. Ей совсем не хотелось отделаться несколькими общими словами.

– Не то чтобы черствеет, – сказала она задумчиво. – Скорее обретает способность управлять своими чувствами или даже подавлять их. Если позволишь себе прислушиваться к ним, станешь настолько слабым, что лишишься возможности помогать живым. И хотя жалость – чувство вполне естественное, ты не успеваешь ей поддаваться, когда вокруг столько работы. Слезами не извлечь пулю из живота и не перевязать перебитую ногу.

В глазах Уны промелькнул холодок, как будто она приняла какое-то решение. Не допив чай, она поднялась и расправила юбку:

– Теперь я убеждена, что вы – как раз тот человек, кому можно доверить заботу о маме на время путешествия. Вы будете ей надежной поддержкой и идеальным спутником. Благодарю вас за откровенность, мисс Лэттерли. Вы меня совершенно успокоили. – Она взглянула на часики, приколотые у нее на груди. – До ланча еще есть время. Может быть, вы предпочитаете провести его в библиотеке? Там тепло, а если вы захотите что-нибудь почитать, вам никто не будет мешать. – С этими словами дама бросила взгляд в сторону Дейрдры.

– Да, конечно. – Миссис Фэррелайн тоже встала. – Пожалуй, мне пора проверить счета с миссис Лэф-ферти.

– Это я уже сделала, – спокойно отозвалась Уна. – А вот обсудить с кухаркой завтрашнее меню не успела. Можешь этим заняться.

Если Дейрдра и была недовольна вторжением золовки в ведение хозяйственных дел, она не подала вида, что это так.

– Вот спасибо! Ненавижу цифры – они всегда одинаковы и так скучны! Разумеется, я поговорю с кухаркой, – ответила она, после чего послала сиделке очаровательную улыбку и вышла.

– Я и в самом деле с удовольствием почитала
Страница 6 из 27

бы, – согласилась Эстер.

Это было сказано не вполне искренне, но больше заняться девушке было нечем. Ее отвели в прекрасную библиотеку, где вдоль трех стен стояли сплошные ряды книг, среди которых многие были в кожаных переплетах с золотым тиснением. Она отметила, что некоторые из наиболее роскошных томов и значительная часть книг в обычных переплетах фирмы «Фэррелайн и Компания». Это были книги самой разной тематики – справочники, романы, стихи… Среди них попадались произведения знаменитых авторов – как нынешних, так и давно умерших.

Медсестра выбрала книжку стихов и устроилась в одном из нескольких больших кресел, собравшись заняться чтением. В комнате стояла тишина. Домашние шумы не проникали сквозь тяжелые двери, и было слышно лишь потрескивание дров в камине да шорох опавших листьев, которые ветер время от времени швырял в оконное стекло.

Время текло незаметно. В какой-то момент, подняв глаза от страницы, Эстер вздрогнула, увидев стоящую перед ней молодую женщину. Ни звука шагов, ни скрипа двери она не слышала.

– Простите, я не хотела вас напугать, – извинилась незнакомка. Она была очень стройной и высокой, но все достоинства ее фигуры меркли перед ее лицом. За всю свою жизнь мисс Лэттерли не видела столь очаровательного создания. Черты лица этой дамы были нежными и одновременно страстными, а кожа, казалось, излучала сияние. Волосы цвета осенних листьев окружали голову буйным венцом.

– Мисс Лэттерли? – уточнила красавица.

– Да. – Сиделка оправилась от испуга и отложила книгу.

– Я – Айлиш Файф, – представилась женщина. – Я зашла сказать, что ланч подан. Надеюсь, вы присоединитесь к нам?

– С удовольствием. – Эстер направилась к двери, но спохватилась, вспомнив, что не убрала книгу. Айлиш нетерпеливо махнула рукой:

– Оставьте. Дженни уберет ее. Читать она, конечно, не умеет, но найдет место, откуда книга была взята.

– Дженни?

– Служанка.

– А я подумала, что это… – Лэттерли запнулась.

Ее новая знакомая рассмеялась:

– Ребенок? Нет. То есть, на мой взгляд, в каком-то смысле – да. Это всего лишь одна из служанок. По ее словам, ей пятнадцать. Но она учится читать. – Молодая дама тряхнула головой, как бы покончив с этой темой, а потом ослепительно улыбнулась. – Дети – это Маргарет, и Катриона, и Роберт.

– Это дети миссис Макайвор?

– Нет, Элестера. Это мой старший брат, казначей. – Миссис Файф состроила мину, призванную изобразить благоговение. Эстер прекрасно поняла ее чувства, вспомнив своего старшего брата Чарльза, всегда мелочно-требовательного и совершенно не понимающего, насколько нелепо он при этом выглядит. – А Алек и Фергюс сейчас в школе. Это сыновья Уны. Скоро туда же отправят Роберта. – Айлиш открыла дверь, ведущую из библиотеки в залу. О своих детях она не упомянула, из чего медсестра заключила, что у нее их еще нет. Может быть, она лишь недавно вышла замуж.

Все находившиеся дома члены семьи уже были в сборе, когда Айлиш ввела Эстер в столовую и указала предназначенное ей место за столом. Во главе его поместилась Мэри Фэррелайн, а напротив нее – Уна. Рядом с Дейрдрой, устроившейся у дальнего конца, сидел пожилой мужчина, настолько похожий на портрет в холле, что мисс Лэттерли на секунду застыла в изумлении. Но сходство это было лишь внешним: те же прекрасные волосы, хотя и сильно поредевшие, красивая кожа, правильной формы нос и чувственный рот. Внутренне же это был совершенно другой человек. В нем ощущался душевный надлом, но он не произвел на Эстер того двойственного впечатления, которое оставлял портрет. Этот человек был побежден судьбой и сам осознавал это. Взгляд его синих, глубоко запавших глаз блуждал, ни на ком не задерживаясь. Его представили сиделке как майора Гектора Фэррелайна, а присутствующие называли его дядей Гектором.

Эстер уселась на свое место. Подали первое блюдо. Завязался вежливый и бессодержательный разговор, призванный поддержать атмосферу дружелюбия и вместе с тем не отвлекать от еды. Время от времени медсестра посматривала на лица присутствующих, такие похожие от природы и одновременно отражающие большое разнообразие характеров и жизненного опыта. Из всех присутствующих лишь Дейрдра и Мэри не были урожденными Фэррелайнами. Все остальные были стройными, красивыми и высокими, а супруга Элестера – маленькой, смуглой и склонной к полноте. Но в ее лице была решительность, внутренняя сосредоточенность и сдерживаемая энергия, что придавало ей живость, которой не хватало остальным. Когда того требовало приличие, она изредка вставляла реплики в беседу, но сама ее не поддерживала, поглощенная собственными мыслями.

Айлиш тоже вступала в разговор лишь время от времени, по долгу вежливости отрываясь от своих размышлений. Эстер поймала себя на том, что снова и снова смотрит в сторону этой женщины, привлеченная не только ее красотой, что было бы вполне естественно, но и какой-то грустью, заметной под внешней маской доброжелательного внимания.

Поддерживать общий разговор, подыскивая для него все новые темы, приходилось Уне и Мэри.

– Сколько времени вы будете в пути, матушка? – спросила Дейрдра, обернувшись к старой миссис Фэррелайн, когда подали новое блюдо.

– Часов двенадцать, – отвечала та. – Впрочем, основную часть дороги я просплю, поэтому она покажется значительно короче. На мой взгляд, это прекрасный способ путешествовать. Не так ли, мисс Лэттерли?

– Разумеется, – согласилась Эстер. – Хотя мне и жаль, что по пути сюда мне почти не удалось посмотреть Шотландию. Она показалась мне прекрасной, особенно в это время года.

– Когда в следующий раз вы будете возвращаться в Лондон, вам нужно ехать дневным поездом, – предложила Мэри. – Если нет дождя, это и в самом деле приятное зрелище.

– Не понимаю, зачем тебе понадобилась эта поездка, – заговорил вдруг молчавший до сих пор Гектор Фэррелайн. У него был прекрасный голос, богатого тембра, и хотя некоторые слова он проглатывал, было ясно, что, когда этот человек трезв, у него великолепная дикция, а речь обладает легкой напевностью, характерной для шотландцев Севера и столь отличной от ровного эдинбургского выговора Мэри.

– Ее позвала Гризельда, дядя Гектор, – терпеливо объяснила Уна. – Когда женщина ждет первенца, она очень возбудима и часто тревожится по пустякам.

– Тревожится? – Фэррелайн выглядел растерянным. – Из-за чего? Неужели о ней не могут как следует позаботиться? Мне казалось, что они – люди приличные, с положением. Так мне говорил молодой Коннел.

– С положением? Мердоки? – насмешливо проговорила жена его брата, вскинув седые брови, что придало ее лицу удивленное выражение. – Не говори чепухи, дорогой! Они же из Глазго! Ни один серьезный человек о них и не слыхал.

– В Глазго их знают, – тут же откликнулась Дейрдра. – Элестер говорит, что они люди известные и очень богаты.

Айлиш с улыбкой взглянула на Гектора и вновь опустила глаза.

– Мама сказала: ни один серьезный человек, – спокойно заметила она. – Очевидно, жители Глазго к ним не относятся. Не так ли, мама?

Мэри вспыхнула, но не уступила:

– Большинство из них, хотя, быть может, и не все. Думаю, в северных районах там встречаются вполне приличные люди.

– Конечно, – улыбнулась миссис Файф, не
Страница 7 из 27

поднимая глаз от тарелки.

Майор же нахмурился:

– Почему бы в таком случае ей не приехать рожать сюда? Тогда все мы могли бы о ней заботиться. Если в Глазго нет серьезных людей, что ей делать в Лондоне? – Продемонстрировав этот образчик оригинальной логики, он обернулся к своей невестке, расстроенный и чуть ли не сердитый. – Ты бы осталась дома, а Гризельда приехала сюда. По крайней мере, ее ребенок родился бы в Шотландии. Почему этот… как его… – Наморщив лоб, он обернулся к Уне. – Как зовут этого?..

– Коннел Мердок, – подсказала та.

– Вот-вот, – согласился ее дядя, – правильно. Почему этот Колин Мердок…

– Коннел, дядя Гектор, – вновь поправила его миссис Макайвор.

– Что? – Фэррелайн окончательно запутался. – Что ты хочешь сказать? Почему все меня постоянно перебивают, а сами повторяют то же, что говорил я?!

– Выпей воды. – Уна пододвинула ему стакан. Но майор, даже не взглянув на него, снова отхлебнул глоток вина. Продолжать разговор он не стал, и у Эстер создалось впечатление, будто пожилой джентльмен просто забыл, что намеревался сказать.

– Квинлен говорит, что собираются возобновить дело Гэлбрейта, – в полной тишине произнесла Дейрдра, но тут же умолкла, словно решив сменить тему.

– Квинлен – это муж Айлиш, – пояснила Уна, обращаясь к мисс Лэттерли. – Но он никак не связан с юриспруденцией, поэтому я не знаю, насколько достоверны его сведения. Скорее всего, это просто слухи.

Эстер ожидала, что миссис Файф заступится за мужа – будет настаивать на его правоте или опровергать его причастность к распространению слухов. Но та молчала.

Гектор покачал головой:

– Элестеру будет неприятно, – мрачно заметил он.

– Всем будет неприятно. – Мэри нахмурилась, явно расстроенная. – Я полагала, с этим покончено.

– Надеюсь, так и есть, – уверенно заявила миссис Макайвор. – Не думайте об этом, мама. Все это – досужая болтовня. Ничего из этого не выйдет, и все утихнет само собой.

Старая леди угрюмо взглянула на нее, но ничего не сказала.

– Мне все-таки хотелось бы, чтобы ты не ездила в Лондон, – проговорил Гектор как бы в пространство. Вид у него был расстроенный, словно речь шла об обиде, нанесенной лично ему.

– Это же всего на несколько дней, дорогой, – с неожиданной мягкостью обратилась к нему Мэри. – Ей нужна поддержка. Знаешь, она действительно очень обеспокоена.

– Не понимаю, чем, – покачал головой ее деверь. – Полная чепуха! Кто такие эти Манроу? Разве они не в состоянии о ней позаботиться? Неужели Колин Манроу не может найти врача?

– Мердок. – Уна нетерпеливо скривила губы. – Коннел Мердок. Конечно, он может найти и врача, и акушерок. Но речь идет о желании Гризельды. И уезжает мама всего на неделю.

Гектор налил себе еще вина и ничего не ответил.

– В деле Гэлбрейта появились какие-нибудь новые данные? – нахмурившись, обернулась Мэри к Дейрдре.

– Элестер мне об этом ничего не говорил. – Молодая женщина, казалось, была удивлена. – Или говорил, а я забыла. Мне помнится, он считал, что в деле нет достаточных доказательств, и потому прекратил его. Не так ли?

– Так и было, – уверенно отозвалась миссис Макайвор. – Об этом болтают, потому что, если бы такого человека, как Гэлбрейт, посадили в тюрьму, был бы грандиозный скандал. Всегда найдутся люди, завидующие человеку с таким положением. Вот они и чешут языки, даже когда для этого нет никаких оснований. Бедняге пришлось уехать из Эдинбурга. Казалось бы, хватит и этого!

Мать взглянула на нее, словно собираясь что-то сказать, но раздумала и вновь опустила глаза. Никто не прибавил ни слова. До конца трапезы разговор ограничивался лишь случайными репликами. Когда ланч был окончен, Уна предложила Эстер отдохнуть несколько часов перед отправлением в обратный путь – подняться в отведенную ей спальню, если она пожелает.

Лэттерли с признательностью приняла это предложение. На лестнице она вновь столкнулась с Гектором Фэррелайном, который стоял, грузно привалившись к перилам. Лицо у него было печальным и в то же время сердитым. Он не отрывал глаз от висящего на противоположной стене портрета. Медичка остановилась на площадке у него за спиной.

– Очень хорош, не правда ли? – поделилась она своим впечатлением.

– Хорош? – Майор резко обернулся. – О да, очень хорош! Он был красавец, наш Хэмиш. Воображал себя идеальным мужчиной. – С тем же выражением лица и не двигаясь с места, он лишь сильнее навалился на перила, наполовину перевесившись через них.

– Я имела в виду портрет, – уточнила девушка. – Самого мистера Фэррелайна я, конечно, не знала и судить о нем не могу.

– Хэмиша? Моего братца Хэмиша? Разумеется, не знали. Он уже восемь лет как умер. Впрочем, пока эта штука тут висит, он вроде как бы все еще жив. Превратился в мумию и всегда с нами. Я бы воздвиг над ним пирамиду. Великолепная мысль! Миллион тонн гранита! Надгробная гора! – Старый джентльмен медленно сполз по перилам и уселся на ступеньку, вытянув ноги поперек лестницы и загородив Эстер дорогу. Потом он усмехнулся. – Нет, два миллиона! Как выглядит миллион тонн камней, мисс… мисс… – Он взглянул на нее широко открытыми мутными глазами.

– Лэттерли, – подсказала она. Мужчина помотал головой:

– Что вы хотите этим сказать, барышня? Миллион тонн – всегда миллион тонн. Летом ли, зимой ли… в любое время года. – Он подмигнул ей.

– Меня зовут Эстер Лэттерли, – внятно проговорила сиделка.

– Очень приятно. А я – Гектор Фэррелайн. – Старик сделал попытку поклониться и сполз еще на ступеньку ниже, при этом стукнув собеседницу по щиколотке.

– Очень приятно, мистер Фэррелайн. – Она отступила на шаг.

– Видели когда-нибудь египетские пирамиды?

– Нет. Я никогда не бывала в Египте.

– Надо съездить. Там очень интересно. – Гектор несколько раз покивал головой, и сиделка испугалась, что он сползет еще ниже.

– Непременно съезжу, если представится возможность, – заверила она.

– Вроде бы Уна говорила, что вы там бывали. – Наморщив лоб, майор усиленно пытался сосредоточиться. – Уна никогда не ошибается. Никогда. Железная женщина. Никогда не возражайте Уне. Читает ваши мысли, как другой читает книгу.

– Я была в Крыму. – Эстер отступила еще на одну ступеньку. Ей не хотелось, чтобы пьяный хозяин дома сбил ее с ног, если он снова потеряет равновесие, а такая опасность была вполне реальной.

– В Крыму? – удивился он. – Чего ради?

– На войне.

– А!

– Позвольте… – Девушка собиралась попросить его дать ей возможность пройти, когда услышала за своей спиной осторожные шаги дворецкого Мактира.

– С чего это вы отправились на войну? – Гектору требовалась полная ясность. – Вы женщина! Вы же не можете сражаться! – Эта мысль его рассмешила.

– Ну, мистер Фэррелайн, сэр, – строго проговорил Мактир, – идите в свою комнату и немного полежите. Не сидеть же вам тут весь день. Нужно освободить лестницу.

Пожилой мужчина нетерпеливо отмахнулся:

– Уходите, вы! У вас физиономия могильщика! Причем на собственных похоронах!

– Извините, мисс, – обратился домоправитель к Эстер. – Он совершенно несносен, но безвреден. Только много болтает, но другого беспокойства вам не причинит. – Он подхватил Гектора под руки и приподнял. – Пойдемте. Не хотите же вы, чтобы мисс Мэри увидела,
Страница 8 из 27

как по-дурацки вы себя ведете?

Упоминание Мэри подействовало на Фэррелайна магически. Он бросил последний злобный взгляд на портрет в зале, а потом позволил Мактиру поставить себя на ноги. Вдвоем они стали медленно подниматься по лестнице, дав мисс Лэттерли возможность беспрепятственно последовать за ними.

Сама того не желая, Эстер заснула, а когда проснулась, обнаружила, что пора собираться к раннему обеду. Свой саквояж и плащ она снесла в залу, чтобы сразу быть готовой отправляться на станцию.

Обед подали в той же столовой, но на этот раз стол был накрыт на десятерых, а во главе его сидел Элестер Фэррелайн. Это был представительный мужчина, и медсестра сразу узнала его благодаря семейному сходству. У него было то же длинное узкое лицо, прекрасные волосы, длинный нос с горбинкой и широкий рот. Телосложением он скорее напоминал свою мать, чем мужчину с портрета, а когда заговорил, оказалось, что у этого человека глубокий выразительный голос. Пожалуй, это была самая заметная его особенность.

– Здравствуйте, мисс Лэттерли. Садитесь, пожалуйста. – Элестер указал на единственное остававшееся свободным место. – Я очень признателен, что вы согласились сопровождать маму в Лондон. Теперь мы можем быть за нее совершенно спокойны.

– Благодарю вас, мистер Фэррелайн. Я постараюсь сделать все возможное, чтобы облегчить ей путешествие. – Сев на свое место, девушка улыбнулась собравшимся за столом. Мэри сидела напротив Элестера, а слева от нее располагался мужчина лет сорока, столь же не похожий на Фэррелайнов, как и Дейрдра. У него была вытянутая к затылку голова, покрытая густыми, почти черными волосами, которые слегка курчавились, глубоко посаженные глаза под темными бровями и прямой длинный нос. Форма его рта выдавала страстную и сильную натуру. Эстер никогда прежде не видела столь интересного лица.

Мэри перехватила ее взгляд.

– Мой зять, Байярд Макайвор, – представила она этого мужчину с довольной улыбкой, а затем обернулась к молодому человеку, сидящему рядом с Уной. О его принадлежности к семье неопровержимо свидетельствовали та же неопределенность черт и цвет волос. В его лице читалась некоторая ироничность и одновременно ранимость. – Мой сын Кеннет, – представила его пожилая дама. – А это – другой мой зять, Квинлен Файф. – Она взглянула на мужчину, сидящего напротив – единственного, еще не знакомого медсестре. Он тоже был красив, но волосы у него были светлыми, почти серебристого цвета, плотно прилегающими к голове, лицо – вытянутым, нос – прямым и непропорционально большим, а рот – маленьким и четко очерченным. Это было умное и проницательное лицо человека, который знает больше, чем говорит.

– Здравствуйте, – вежливо обратилась к собравшимся Лэттерли. Все поздоровались с ней. Пока подавали первое блюдо, разговор не клеился и постоянно прерывался. Сиделку спросили, как прошло путешествие из Лондона, она ответила, что оно было прекрасным, и поблагодарила за внимание.

Элестер, нахмурившись, взглянул на младшего брата, который, казалось, торопился поскорее покончить с едой:

– У нас еще масса времени, Кеннет. Поезд отправляется только в четверть десятого.

Но тот продолжал есть, даже не взглянув в его сторону:

– Я не поеду на вокзал. Попрощаюсь с мамой дома.

На мгновение все замолкли. Уна тоже оторвалась от еды и повернулась к брату.

– Мне нужно уйти, – добавил он вызывающим тоном.

Элестера это объяснение не устроило:

– Куда это ты собрался, если обедаешь дома, а проводить маму не можешь?

– Какая разница, попрощаюсь я с ней здесь или на вокзале? – запротестовал Кеннет. – А обедаю я дома, чтобы побыть с мамой подольше. Поэтому я и не ушел еще до обеда. – Он улыбнулся, довольный убедительностью своего объяснения.

Его старший брат поджал губы, но ничего больше не сказал. Младший же Фэррелайн продолжал так же торопливо есть.

Время от времени Эстер бросала изучающий взгляд на присутствующих. Кеннет явно был поглощен какими-то своими мыслями. Он ел, не глядя по сторонам, а покончив с очередным блюдом, откидывался на стуле, нетерпеливо ожидая, когда ему подадут следующее. Два раза он резко вскидывал голову, словно собираясь что-то сказать, и сиделка догадалась, что этот мужчина хотел попросить принести ему порцию раньше других, но не решился.

Гектор ел очень мало, но дважды опорожнил свой бокал с вином. Прежде чем наполнить его в третий раз, Мактир оглянулся и поймал взгляд Уны. Та едва заметно покачала головой. Эстер уловила этот жест лишь потому, что в этот момент смотрела прямо на нее. Дворецкий убрал бутылку со стола, что Гектор никак не прокомментировал.

Дейрдра упомянула о каком-то предстоящем важном обеде, куда она рассчитывала быть приглашенной.

– И для этого тебе, без сомнения, понадобится новый туалет? – сухо заметил Элестер.

– Это было бы неплохо, – согласилась молодая женщина. – Посуди сам, дорогой, нужно ли, чтобы люди обсуждали, чем же занята жена казначея от одного приема до другого?

– Такое маловероятно, – с улыбкой заметил Квинлен. – Насколько я помню, у тебя за этот год прибавилось уже по крайней мере шесть туалетов. – В его голосе звучало не раздражение, а только легкая насмешка.

– Как жена казначея она должна ходить на приемы гораздо чаще, чем большинство из нас, – уточнила Мэри и как бы про себя добавила: – И слава богу!

Байярд Макайвор взглянул на нее с улыбкой:

– Вы не слишком любите званые обеды, матушка?

Он спрашивал таким тоном, словно уже заранее знал ответ, а в его темных глазах читалась нарочитая наивность, за которой пряталась улыбка.

– Не люблю, – согласилась пожилая дама, блеснув глазами. – Масса людей, озабоченных исключительно собственной важностью, сидят за роскошным столом и изрекают суждения обо всем и обо всех! У меня иногда создается ощущение, что если бы кто-то из них решился пошутить, он был бы немедленно изгнан.

– Вы преувеличиваете, мама, – покачал головой Элестер. – Судья Кэмпбелл весьма свиреп, его жена чересчур важничает, а судья Росс постоянно клюет носом, но большинство все же вполне терпимы.

– Миссис Кэмпбелл? – Мэри с явной неприязнью вскинула седые брови. – Я ниодаа у жизнии не суышаа ничеоо подообноо, – произнесла она с нарочито чудовищным акцентом. – Кодаа я быаа деушкоой, мы не мооли и подуумать…

Айлиш фыркнула и взглянула на Эстер. Очевидно, это была какая-то старая семейная шутка.

– Когда она была девушкой, ее дед торговал рыбой в доках Лита, а ее мать была на побегушках у старого Маквея, – скривился Элестер.

– Не может быть! – недоверчиво воскликнула Уна. – Миссис Кэмпбелл?

– Ну да, – заверил ее брат. – Тогда ее звали Дженни Робертсон. У нее были два хвостика на затылке и дырявые башмаки.

Дейрдра с интересом взглянула на него:

– Я это припомню, когда она в следующий раз попробует смерить меня насмешливым взглядом с головы до ног.

– Старик утонул, – продолжал Элестер, ободренный общим вниманием. – Чересчур много пил и однажды декабрьской ночью свалился в воду в районе доков. Насколько я помню, это было в двадцать седьмом году. Да, в восемьсот двадцать седьмом.

Нетерпение Кеннета наконец победило его осторожность, и он попросил Мактира принести ему десерт, не дожидаясь
Страница 9 из 27

остальных. Мэри нахмурилась. Элестер открыл было рот, собираясь что-то сказать, но перехватил взгляд матери и передумал.

Уна высказала какое-то замечание о спектакле, который недавно давали в городе. Квинлен согласился с ней, и ему тут же возразил Байярд. Предмет спора был совершенно ничтожен, но Лэттерли послышалась в голосах обоих мужчин такая враждебность, словно речь шла о чем-то необычайно важном для каждого из них. Она посмотрела на Файфа и увидела, что губы его сжаты, а мрачный взгляд устремлен на противоположную сторону стола. Там, прямо напротив, нахмурив брови и стиснув руки, сидел Макайвор. Вид у него был такой, словно он страдал от какой-то внутренней боли.

Айлиш, ни на кого не глядя, склонилась к тарелке, но не прикасалась к еде и даже отложила вилку. Остальные, казалось, ничего не заметили.

Мэри обратилась к Элестеру:

– Дейрдра говорит, что собираются возобновить дело Гэлбрейта. Это правда?

Ее сын медленно поднял голову, и лицо его выразило тревогу и настороженность.

– Сплетни, – проговорил он сквозь зубы, а потом взглянул через стол на жену. – Как раз такие разговоры и дают несведущим людям пищу для домыслов, губящих чужую репутацию. Жаль, что ты не нашла лучшего занятия.

Лицо его матери потемнело от обиды, но она ничего не сказала. Щеки Дейрдры вспыхнули, и на шее молодой дамы задрожала жилка.

– Я не сказала никому ни слова за пределами этой комнаты! – гневно отозвалась она. – И едва ли мисс Лэттерли поспешит оповестить об этом весь Лондон. Там никто и не слыхал о Гэлбрейте! Но все же это правда? Собираются возобновлять дело?

– Разумеется, нет, – сердито ответил Элестер. – Для этого нет никаких оснований. Если бы они были, я не прекратил бы его в тот раз.

– А новых доказательств нет? – настаивала Мэри.

– Там вообще нет доказательств, ни старых, ни новых, – поставил точку ее сын, глядя ей прямо в глаза.

Кеннет встал из-за стола:

– Извините, мне надо идти, не то я опоздаю. – Подойдя к матери, он чмокнул ее в щеку. – Счастливого пути, мама, и передай мои лучшие пожелания Гризельде. – Затем он повернулся к Эстер. – До свидания, мисс Лэттерли. Я очень благодарен вам за помощь и за то, что мама будет в таких надежных руках. Всего хорошего. – С этими словами мужчина, помахав рукой, вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.

– Куда он пошел? – раздраженно спросил Элес-тер, окидывая взглядом стол и останавливаясь на сестре. – Уна?

– Понятия не имею, – ответила та.

– К женщине, наверное, – предположил Квинлен с едва заметной улыбкой. – Этого следовало ожидать.

– А почему мы о ней ничего не знаем? – продолжал допытываться Элестер. – Если он за ней ухаживает, мы должны знать, кто она такая. – Он взглянул на зятя. – Ты не знаешь, Квин?

Тот вытаращил глаза от изумления:

– Разумеется, нет! Я просто высказал догадку, основанную на жизненном опыте. Возможно, я и ошибаюсь. Может быть, он отправился играть в карты? Или в театр?

– Для театра уже слишком поздно, – вмешался Байяр-д.

– Он же говорил, что опаздывает! – огрызнулся Файф.

– Ничего подобного. Он говорил, что опоздает, если будет дожидаться конца обеда, – возразил Макайвор.

– Сейчас всего без десяти восемь, – уточнила Уна. – Может быть, он пошел как раз в театр.

– Один? – усомнился Элестер.

– Возможно, он встретится с кем-нибудь там. А в чем, собственно, дело? – спросила Айлиш. – Если он за кем-то ухаживает, но без успеха, то ничего нам и не скажет…

– Я хочу знать, кто она такая, прежде чем пойдет речь о каком-либо «успехе», – бросил ей брат. – Тогда уже будет слишком поздно.

– Прекратите пугать себя тем, что еще не случилось, – резко проговорила мать семейства. – Ну, Мактир, подавайте десерт, и постараемся закончить обед по-хорошему. А потом вы проводите нас с мисс Лэттерли на вокзал. Сегодня прекрасный вечер, и у нас впереди приятное путешествие. Гектор, дорогой, будь так любезен, передай мне сливки. Уверена, сливки сюда подойдут, хотя и не знаю, что это за блюдо.

Деверь с улыбкой выполнил ее просьбу. Конец обеда прошел в легкой болтовне, пока не стало ясно, что пора вставать из-за стола, прощаться и, захватив одежду и багаж, выходить к ждущему их экипажу.

Глава 2

– Пойдемте, мама. – Элестер взял Мэри под руку и повел сквозь толпу к лондонскому поезду, громоздящемуся в блеске своих огней около перрона. Сверкающие медными ручками двери вагона были распахнуты, а его полированные стены возвышались над подошедшими пассажирами. Паровоз исторг очередную струю пара.

– Не волнуйтесь, у нас еще целых полчаса, – заверил всех сын пожилой леди. – А где Уна?

– Думаю, пошла узнать, вовремя ли отправляется поезд, – ответила Дейрдра, придвигаясь к нему поближе, чтобы освободить дорогу носильщику, толкнувшему ее сзади своей тележкой, груженной пятью чемода-нами.

– Здрассте, мисс, – приподнял тот фуражку. – Здрассте, сэр, мэм.

– Здравствуйте, – сдержанно отозвались члены большого семейства. Они были довольны, что носильщик проявил вежливость, и все же это нарушило их разговор. Гектор, подняв воротник пальто, словно спасаясь от холода, не сводил глаз с лица Мэри, хотя та смотрела в другую сторону. Айлиш, не сдержав любопытства, направилась к открытым дверям вагона. Байярд охранял три чемодана тещи, а Квинлен переминался с ноги на ногу, нетерпеливо ожидая, когда закончится церемония прощания.

Уна на мгновение остановилась, заколебавшись, и взглянула на брата, а потом на мать. Затем, словно приняв какое-то решение, она взяла Мэри за руку, и они вместе пошли вдоль перрона к тому вагону, в котором пожилой леди предстояло ехать. Сиделка последовала за ними, немного приотстав. Хотя Мэри уезжала всего на неделю, постороннему человеку и к тому же наемному служащему не стоило навязывать ей и ее родным свое присутствие в такой момент. Работа медсестры еще не началась.

Внутри вагон первого класса был совсем не похож на тот, в котором Эстер приехала в Эдинбург. Вместо обширного помещения, занятого жесткими сиденьями, там было несколько отдельных купе, и в каждом – всего по два покрытых чехлами дивана, один напротив другого. На таком диване могли бы удобно усесться в ряд три человека, и даже – о, чудо! – можно было свернуться, поджав под себя ноги, и поспать почти с комфортом. Туда не мог вторгнуться никто посторонний. Они зашли в купе, судя по всему, предназначенное для миссис Мэри Фэррелайн и ее компаньонки. Настроение медсестры сразу улучшилось. Эта поездка будет так не похожа на долгое изматывающее путешествие из Лондона, когда ей удалось лишь урывками немного подремать! Она поймала себя на том, что улыбается в предвкушении грядущего блаженства.

Мэри, войдя, лишь бегло огляделась. Скорее всего, ей не раз приходилось ездить первым классом, и обстановка в купе не вызвала у нее интереса.

– Вещи в багажном вагоне, – сообщил появившийся в дверях Байярд, глядя в лицо тещи с той прямотой, которая, казалось, не была ему свойственна при общении со всеми остальными. – В Лондоне вам их выгрузят. До тех пор можете о них забыть. – И он положил на багажную полку чемоданчик с туалетными принадлежностями и аптечкой.

Элестер раздраженно взглянул на него, но ничего не сказал, как бы давая понять, насколько неуместно в такой момент
Страница 10 из 27

суетиться из-за пустяков. Все его внимание было приковано к матери. Выглядел он расстроенным и встревоженным.

– По-моему, мама, у вас есть все необходимое. На-деюсь, путешествие обойдется без приключений, – сказал сын Мэри, даже не взглянув на Эстер, однако смысл его слов был очевиден. Затем Элестер нагнулся, как бы собираясь поцеловать мать в щеку, но раздумал и снова выпрямился. – Гризельда, конечно, придет вас встречать.

– А мы встретим вас при возвращении, – с улыбкой добавила Айлиш.

– Вряд ли, дорогая, – тон Квинлена был достаточно красноречив. – Это будет в половине девятого утра! Когда это ты вставала так рано?

– Я встану… если меня кто-нибудь разбудит, – попыталась защититься его супруга.

Байярд хотел что-то сказать, но передумал. Уна нахмурилась.

– Конечно, встанешь, если сильно захочешь, – хмыкнула она и повернулась к Мэри: – У вас есть все, что нужно, мама? Где у них тут ножные грелки?

Женщина взглянула на пол, и Эстер последовала ее примеру. Ножные грелки! Это же мечта! Вчера в поезде ноги у нее застыли настолько, что почти потеряли чувствительность.

– Надо послать за ними, – поднял брови Файф. – Должны быть.

– Есть. – Миссис Макайвор нагнулась и достала большой каменный сосуд, похожий на бутылку, наполненный горячей водой. В нее были добавлены какие-то химические вещества, чтобы сосуд, который за ночь, понятно, остынет, опять немного нагрелся, если его хорошенько встряхнуть. – Ну вот, мама, она достаточно теплая. Подложите ее под ноги. Байярд, где дорожный плед?

Муж послушно протянул плед Уне, и та помогла Мэри устроиться поудобнее, укутав ее одним пледом, а другой такой же положив на второе сиденье. Никто из членов семьи не обращал внимания на мисс Лэттерли, которая, впрочем, и не собиралась до их ухода приступать к исполнению своих обязанностей. Она подвинула свой саквояж, чтобы он не мешал проходу, и присела в ожидании на диван напротив.

Наконец, все слова прощания были сказаны, и родственники пожилой путешественницы стали выходить друг за другом в коридор, пока в купе не осталась одна Уна.

– До свиданья, мама, – сказала она спокойным голосом. – Я обо всем позабочусь, пока вы будете в отъезде, и все буду делать по-вашему.

– О чем ты говоришь! – улыбнулась миссис Фэррелайн. – Ты и так ведешь весь дом. Мне иногда даже кажется, что так было всегда. И, уверяю тебя, меня это ничуть не огорчает.

Дочь тепло поцеловала ее и, обернувшись, посмотрела в лицо Эстер прямым открытым взглядом:

– До свиданья, мисс Лэттерли.

Затем она, не задерживаясь, вышла из купе.

Мэри уселась поудобнее. В окно она не смотрела – в отличие от сиделки, всегда проявлявшей в путешествии большой интерес к тем местам, по которым проезжала.

По лицу пожилой дамы скользнула усмешка, словно последняя сказанная ею фраза показалась ей забавной.

– Вы чем-то огорчены? – заботливо спросила Эстер. Новая подопечная вызывала у нее глубокую симпатию, и девушка уже относилась к ней не только как к пациентке.

Мэри пожала плечами:

– Да нет, пожалуй. У меня нет причин огорчаться. Вам не холодно, дорогая? Возьмите вторую грелку. Куда Уна ее подевала? Ее же принесли специально для вас. – Она досадливо поморщилась. – А вообще нам вполне хватит и одной. Садитесь прямо напротив меня и поставьте на нее ноги с другой стороны. И не спорьте! Я не буду спокойна, зная, что вы тут дрожите от холода. Я достаточно часто ездила эдинбургским поездом и представляю все его неудобства.

– Вы много путешествовали? – спросила медсестра, устраиваясь так, как приказала Мэри, и нащупывая уже застывшими ногами теплую грелку.

Снаружи хлопнула дверь, и что-то прокричал проводник, но его голос заглушили свист и шипение пара. Поезд дернулся, тронулся с места и стал медленно набирать скорость. Перрон кончился, и их обступила темнота пригорода.

– Случалось, – отозвалась миссис Фэррелайн, и по ее лицу скользнула тень воспоминаний. – Я бывала в самых разных местах – в Лондоне, Париже, Брюсселе, Риме… Однажды я даже ездила в Неаполь и в Венецию. Италия так прекрасна! – Она улыбнулась собственным мыслям. – Каждому нужно съездить туда хоть раз в жизни. Лучше всего – когда тебе лет тридцать. Тогда уже можешь оценить ее красоту, почувствовать аромат прошлого, а это позволяет глубже ощущать настоящее. И вместе с тем ты еще достаточно молод, впереди у тебя долгая жизнь, и вся она будет окрашена полученными впечатлениями. – Вагон тряхнуло, и поезд пошел быстрее. – По-моему, стыдно чересчур поспешно развенчивать мечты, которыми жил в молодости. Ужасно, если все твои надежды остались в прошлом.

Мысль эта настолько глубоко отозвалась в душе Эстер, что она не смогла ничего ответить.

– Но вы ведь тоже путешествовали. – Глаза Мэри блеснули. – И это было гораздо интереснее моих поездок. Во всяком случае, большинства из них. Если для вас это не слишком тяжело, мне бы очень хотелось послушать о чем-нибудь из пережитого вами. Я просто разрываюсь от вопросов, по большей части совершенно неуместных. Понимаю, что неприлично быть такой назойливой, но я уже в том возрасте, когда простительно не думать о приличиях.

Девушка часто сталкивалась с достаточно нелепыми вопросами – ведь большинство англичан не представляли, что такое война, и знали о ней лишь из газет. Хотя в последнее время пресса получила гораздо больше возможностей для критики или высказывания собственных суждений, газеты все еще давали очень слабое представление об ужасах реальности.

– Я пробудила в вас тяжелые воспоминания? – извиняющимся голосом спросила старая леди.

– Нет-нет, – больше из вежливости, чем искренне, возразила Эстер. Ее воспоминания оставались живыми и яркими, но у нее не часто появлялось желание возвращаться к ним. – Боюсь, что все это достаточно скучно. Я так много пережила, что постоянно вспоминаю о плохом и совершенно не думаю о тех мелочах, которые могли бы сделать мой рассказ занимательным.

– Мне не нужен продуманный бесстрастный репортаж, который можно найти в газете, – решительно тряхнула головой ее собеседница. – Расскажите мне о ваших впечатлениях. Что вас больше всего поразило? Самое хорошее и самое плохое? Я имею в виду, конечно, не людские страдания, а ваши собственные переживания.

Вагон равномерно постукивал на рельсах, и в этом ритме было что-то успокаивающее.

– Крысы, – без колебаний откликнулась Лэттерли. – Звук падающих со стен на пол крыс. И когда просыпаешься от холода. – Вспыхнувшее при этих словах яркое воспоминание было острее живых впечатлений настоящего, оно заглушило ощущение тепла, идущего от грелки в ногах. – Если, поднявшись, начинаешь двигаться и занята делом, то еще ничего, но когда просыпаешься среди ночи и не можешь опять заснуть из-за холода, какой бы усталой ты ни была… Вот это запомнилось мне больше всего. – Она улыбнулась. – Проснуться в тепле, на белых простынях, слушать шум дождя снаружи и знать, что ты одна в комнате, – это замечательно.

Мэри радостно рассмеялась:

– До чего же необъяснимая вещь – память! Достаточно какой-то мелочи, чтобы перенести тебя в прошлое, казалось бы, давно забытое. – Она откинулась на диване, лицо ее прояснилось, а взгляд начал блуждать где-то далеко. – Знаете, я ведь родилась через
Страница 11 из 27

год после падения Бастилии.

– Падения Бастилии? – удивилась сиделка. Миссис Фэррелайн не смотрела на нее, погруженная в воскресшие перед ней видения:

– Французская революция. Людовик Шестнадцатый, Мария-Антуанетта, Робеспьер…

– А! Ну да, конечно…

Но Мэри по-прежнему была занята своими мыслями:

– Какое это было время! Император держал под пятой всю Европу. – Голос ее прерывался и был едва слышен сквозь стук колес по рельсам. – Он был всего в двадцати милях, за проливом, и только флот отделял его войска от Англии – ну и, конечно, от Шотландии. – Ее губы тронула улыбка, а лицо, несмотря на морщины и седину, просветлело, словно прошедшие годы вдруг исчезли и в старом теле внезапно воскресла молодая женщина. – Помню наше тогдашнее настроение. Мы со дня на день ожидали вторжения. Все взоры были устремлены на восток. Мы все дежурили на береговом обрыве, готовые зажечь сигнальные огни, как только первый француз ступит на берег. Мужчины, женщины, дети по всему побережью были на страже, держа под рукой самодельное оружие. Мы все сражались бы до последнего, отражая вторжение.

Эстер сидела молча. На протяжении всей ее жизни Англии ничто не угрожало. Она могла представить, каково это – жить в страхе, что вражеские солдаты будут топтать твои улицы, жечь дома, разорять поля и фермы, но это была лишь воображаемая картина, не имеющая ничего общего с реальностью. Даже в самые худшие дни в Крыму, когда союзная армия терпела поражения, девушка знала, что сама Англия в безопасности, недосягаема и, если не считать небольших лишений, преимущественно бытовых, войной не затронута.

– Газеты печатали на него ужасные карикатуры. – Пожилая дама на мгновение улыбнулась шире, но сразу стала серьезной и даже вздрогнула. – Матери пугали непослушных детей тем, что их заберет «Бони». Они говорили, что он ест маленьких детей, а на картинках его изображали с огромным ртом, с ножом и вилкой в руках, с Европой на тарелке.

Поезд резко замедлил ход, преодолевая крутой подъем. Мужской голос прокричал что-то неразборчивое. Послышался свисток.

– Позже, когда у меня уже были собственные дети, – продолжала Мэри, – шаловливых ребятишек пугали рассказами о Берке и Хэйре. Странно, не правда ли, насколько более зловещими эти истории выглядят теперь? Двое ирландцев, начавших с продажи врачу трупов, на которых он обучал студентов анатомии, потом занявшихся разорением могил и кончивших убийством…

Поезд вновь начал набирать скорость. Миссис Фэррелайн с любопытством взглянула на Эстер:

– Почему убийство с целью расчленения трупов потрясает гораздо больше, чем убийство ради ограбления? Когда в двадцать девятом году все это открылось, Берка повесили. А Хэйра, представьте – нет! Насколько мне известно, он жив до сих пор! – Она вздрогнула. – Помню, много позже у нас таинственным образом исчезла служанка. Мы так никогда и не узнали, куда она девалась – скорее всего, удрала с каким-то дружком. Но все слуги были, конечно, убеждены, что ее похитили Берк и Хэйр и где-то разрезали на куски.

Женщина поплотнее завернулась в шаль, хотя в вагоне не стало холоднее, а ноги обеих путешественниц, уютно укрытые одеялами, покоились на грелке.

– Элестеру тогда было лет двенадцать. – Старая леди прикусила губу. – А Уне – семь. В этом возрасте дети охотно прислушиваются ко всяким страшным рассказам и уже понимают их смысл. Однажды поздним зимним вечером была ужасная буря. Я услышала гром и поднялась, чтобы взглянуть, все ли в порядке. Я нашла их обоих в комнате Уны, сидящими под одеялом, с горящей свечой. Мне сразу стало понятно, что произошло. У Элестера иногда случались кошмары. И он пришел к сестре в комнату, будто бы для того, чтобы проверить, не случилось ли с ней чего-либо, а на самом деле потому, что ему самому было спокойнее рядом с ней. Она тоже была напугана. Я до сих пор помню ее лицо, бледное, с широко открытыми глазами. И все же она, чтобы успокоить брата, объясняла ему, что Берка повесили и что он, без сомнения, мертв. – Мэри издала короткий сухой смешок. – Дочка описывала все в деталях – это она умела!

Медичка живо представила себе эту картину. Двое детей, сидящих рядом – причем каждый из них старается успокоить другого – и еле слышным шепотом рассказывающих страшные истории о похитителях трупов, о разорителях могил, о тайных убийствах в темной чаще и об окровавленном столе, на котором совершается расчленение. Такие воспоминания таятся в глубине, быть может, в подсознании, но они обладают живостью, которой лишены впечатления более поздние. У нее с братом Чарльзом таких моментов не было. Сколько Эстер себя помнила, он всегда был зазнайкой. Вот с Джеймсом у них были общие секреты и общие проделки. Но Джеймс погиб в Крыму.

– Простите, – прозвучал тихий голос миссис Фэррелайн, прервавший размышления девушки. – Я сказала что-то, что расстроило вас. – Это был не вопрос, а утверждение.

Мисс Лэттерли удивилась. Она не представляла, что Мэри так хорошо улавливает ее чувства и настроение.

– Наверное, не стоило начинать разговор о раскопанных могилах, – грустно проговорила пожилая леди.

– Вовсе нет! – заверила ее Эстер. – Просто рассказ о двух детях напомнил мне моего младшего брата. Старший с детства немного заносчив, а Джеймс был очень славным…

– Вы говорите о нем в прошедшем времени. Его… уже нет? – Тон Мэри вдруг стал мягким. Видимо, она хорошо знала цену потерям.

– Да. Он погиб в Крыму, – ответила Эстер.

– Простите. Нелепо говорить, что мне понятны ваши чувства, но это именно так. У меня брат был убит при Ватерлоо. – Миссис Фэррелайн четко выговорила это название, словно произнесла некое заклинание. В том поколении, к которому принадлежала ее сиделка, оно было мало кому известно, но мисс Лэттерли слишком часто слышала разговоры солдат об этом событии, и для нее название «Ватерлоо» прозвучало как выстрел. Это было величайшее сражение в истории Европы, конец империи, крушение мечты, начало нынешней эпохи… Люди всех наций сражались там до изнеможения, пока поле не покрылось ранеными и убитыми. Армии всей Европы, как писал лорд Байрон, «в одну кровавую сошли могилу».

Эстер подняла глаза и улыбнулась своей пациентке, чтобы показать, что хотя бы отчасти понимает безмерность этого события.

– Я тогда была в Брюсселе, – губы Мэри слегка дрогнули. – Мой муж служил в армии. Он был майором Королевских Серых…

Конца фразы девушка не расслышала. Сквозь грохот колес можно было уловить лишь отдельные слова, а в ее памяти сразу возник образ мужчины с портрета, яркая прядь волос и лицо, такое выразительное, производящее двойственное впечатление силы и уязвимости… Нетрудно было представить его: высокий, стройный, дьявольски элегантный в мундире, ночь напролет танцующий на каком-то брюссельском балу и прекрасно понимающий, что наутро он помчится в битву, где будут вершиться судьбы народов и откуда тысячи людей не вернутся, а еще большее число придет изувеченными. Медсестра вспомнила виденную где-то картину – Королевские Серые Шотландцы при Ватерлоо: ожесточенная схватка, ослепительно-белые кони с развевающимися гривами, пригнувшиеся к седлам окровавленные всадники, пыль и пороховой дым сражения, застилающие задний план.

– Он, должно
Страница 12 из 27

быть, был очень красив! – возбужденно воскликнула она.

На лице Мэри отразилось удивление:

– Хэмиш? – Она негромко вздохнула. – О да! Да, он был красив. Кажется, это было в другой жизни, давным-давно – Ватерлоо. Я уже много лет не вспоминала об этом.

– Он вернулся из сражения невредимым? – без опаски спросила Эстер, зная, что муж ее подопечной всего восемь лет как умер, а сражение при Ватерлоо было сорок два года назад.

– Он получил несколько порезов и ушибов, но ни одной настоящей раны, – ответила миссис Фэррелайн. – А Гектору из мушкета ранили плечо и саблей рассекли ногу, но он довольно быстро оправился.

– Гектору? – переспросила Лэттерли. Хотя стоило ли так удивляться? Сорок два года назад Гектор Фэррелайн, естественно, был совсем не похож на того пьяницу, в которого он превратился теперь.

Грустный и ласковый взгляд Мэри блуждал где-то далеко, среди оживленных памятью картин.

– О да, Гектор был тогда капитаном, – кивнула она. – Из него получился лучший воин, чем из Хэмиша. Но он был младшим, и их отец сумел купить ему только чин капитана. Гектор не обладал таким изяществом и таким обаянием, как мой муж. Когда же война кончилась, именно Хэмиш проявил изобретательность и настойчивость. Это он основал Печатную компанию Фэррелайнов. – Излишне было добавлять, что, будучи старшим, он унаследовал и все семейное состояние. Это разумелось само собой.

– Его смерть была для вас большой потерей, – сказала Эстер.

Взгляд ее подопечной потух, и на лице появилось то официальное выражение, с каким принимают традиционные соболезнования.

– Да, конечно, – ответила она и выпрямилась. – Я тронута вашими словами. Но мы слишком увлеклись далеким прошлым. Мне бы хотелось послушать о том, что пришлось пережить вам. Вы когда-нибудь встречались с мисс Найтингейл? О ней тогда так много писали… Иногда создавалось впечатление, что ей уделяют больше внимания, чем самой королеве. Она и правда такая замечательная?

Почти на протяжении получаса Лэттерли, насколько могла красочно, описывала свою фронтовую жизнь. Она рассказывала Мэри о переживаниях и утратах, о своей неопытности и постоянном страхе, о мучительных зимних холодах и тяготах осады… Старая женщина внимательно слушала ее, прерывая только ради того, чтобы уточнить подробности, а иногда просто утвердительно кивала. Эстер описала жару и сиянье летнего дня, белые лодки в бухте, великолепие офицеров и их жен, сверкающие на солнце галуны, усталость, товарищество и шутки, она рассказала, как иногда не позволяла себе плакать, а порой не могла сдержать слез. А потом, ободряемая расспросами Мэри, девушка с юмором припомнила встреченных там людей – привлекательных и заслуживающих презрения, тех, кого любила и к кому испытывала отвращение. И все это время миссис Фэррелайн не сводила с нее внимательных ясных глаз, а поезд грохотал и трясся, сбавляя ход на подъемах и вновь набирая скорость. Они были совсем одни в маленьком освещенном лампой мирке, который под ритмичное постукивание колес мчался сквозь тьму, подступившую к самым окнам вагона. Им было тепло под мягкими пледами, их ноги на каменной грелке почти соприкасались…

Один раз поезд остановился, и сиделка со своей подопечной вместе вышли на пронзительный ночной воздух, не столько чтобы размять ноги, хотя и это было не лишним, сколько для того, чтобы воспользоваться станционными удобствами. Вернувшись в вагон, когда прозвучал свисток и паровоз выпустил струю пара, они опять закутались в пледы, и Мэри попросила Эстер продолжить рассказ.

Медсестра повиновалась. Сама того не желая, она теперь с увлечением заговорила о замыслах, кипевших в ней сразу после возвращения, о своем страстном желании реформировать больничное дело в Англии, исходя из полученного опыта. Пожилая дама улыбнулась, заинтересованная:

– Если вы скажете, что вам это удалось, я перестану вам верить.

– И правильно сделаете! Боюсь, я потерпела неудачу, потому что была слишком самоуверенной и действовала без разрешения. – Девушка не собиралась распространяться на эту тему. Не стоило так откровенничать с пациенткой, но эта женщина уже стала для нее больше, чем пациенткой, и слова сорвались с языка сами собо-й.

Миссис Фэррелайн весело рассмеялась:

– Браво! Если бы мы всегда дожидались разрешения, человек до сих пор не изобрел бы колесо. И что же вы предприняли?

– Предприняла?

Склонив голову немного набок, Мэри вопросительно взглянула на Эстер:

– Не будете же вы уверять меня, что восприняли поражение, как послушная девочка, и покорно отошли в сторонку? Неужели вы не пытались так или иначе бороться?

– Я… нет, – вздохнула мисс Лэттерли и заметила, что по лицу ее собеседницы пробежала тень разочарования. – Не пыталась, потому что мне пришлось вмешаться в другую борьбу, – поспешно добавила она. – За… справедливость другого рода.

В глазах Мэри вновь блеснул интерес:

– Да?

– Видите ли… Мне… – Почему ей так трудно рассказывать о том, как она помогала Монку? Ведь в сотрудничестве с полицией нет ничего позорного. – Я познакомилась с полицейским инспектором, который расследовал дело об убийстве одного армейского офицера, и казалось, что вот-вот произойдет ужасная судебная ошибка…

– И вы смогли предотвратить ее? – предположила старая леди. – А позже вы не возвращались к вопросу о больничной реформе?

– Я… – Эстер почувствовала, что мучительно краснеет. Перед ее глазами так отчетливо встало лицо Уильяма – скуластое, с темными глазами, – словно он сидел напротив.

– Позже возникли всякие другие дела, почти сразу, – пробормотала она. – И опять существовала угроза несправедливого приговора. Я помогала…

Легкая улыбка тронула губы Мэри:

– Понимаю. По крайней мере, догадываюсь. А потом еще одно дело, и еще? Каков он из себя, этот ваш полицейский?

– Он вовсе не мой! – с излишней горячностью воскликнула девушка.

– Не ваш? – не поверила миссис Фэррелайн, и в ее голосе прозвучала насмешка. – А разве вы не влюблены в него, моя дорогая? Расскажите мне, сколько ему лет, как он выглядит?

Медичка на мгновение усомнилась, стоит ли говорить, что Монк сам не знает своего возраста. В дорожной катастрофе он потерял память, которая стала понемногу возвращаться к нему лишь через много месяцев, почти через год. Это была слишком долгая история, и к тому же Лэттерли не была уверена, имеет ли право ее рассказывать.

– Я точно не знаю, – уклонилась она от ответа.

Мэри кивнула:

– А его внешность, манеры?

Эстер попыталась быть честной и беспристрастной, но это оказалось труднее, чем она ожидала. Уильям всегда вызывал в ней сложное чувство: она восхищалась его острым умом, смелостью и преданностью истине, но терпеть не могла его злости по отношению к тем, кого он подозревал в преступлении, и к товарищам по службе, если они оказывались чуть медлительнее его самого, не такими сообразительными или менее склонными к риску.

– Он достаточно грузный, – начала сиделка задумчиво, – пожалуй, высокий. Держится очень прямо и потому выглядит…

– Элегантным? – подсказала ее подопечная.

– Нет… то есть, пожалуй, да, но я не то хотела сказать. – До чего же глупо так спотыкаться на каждом слове! – Пожалуй, точнее всего назвать его гибким. Он
Страница 13 из 27

некрасив. Лицо у него правильное, но настолько жесткое, что кажется… Я чуть не сказала: едва ли не высокомерным, но это неточно. Оно именно высокомерно. – Девушка глубоко вздохнула и продолжила прежде, чем Мэри успела перебить ее: – Манеры у него чудовищные. Он прекрасно одевается и тратит уйму денег на туалеты, потому что тщеславен. Говорит что думает, нисколько не заботясь о том, позволительно это или нет. А еще он нетерпим и не уважает авторитеты, как и тех, кто хоть немного менее талантлив, чем он сам. Но он не прощает несправедливости и добивается правды, чего бы это ему ни стоило.

– Совершенно исключительный человек, не так ли? – с интересом спросила миссис Фэррелайн. – И, кажется, вы неплохо его знаете. Он догадывается об этом?

– Монк? – удивилась Эстер. – Понятия не имею! Думаю, да. Мы не слишком церемонимся друг с другом.

– Как интересно! – В голосе Мэри не было ни малейшего сарказма, а только искренняя увлеченность. – А он влюблен в вас, этот Монк?

Медичка вспыхнула.

– Конечно, нет! – горячо возразила она, чувствуя, как у нее от этих слов перехватывает горло. В какой-то дурацкий момент ей показалось, что она сейчас заплачет. Вот было бы стыдно! И ужасно глупо. Она должна рассеять заблуждение, в котором, совершенно очевидно, пребывает ее старая пациентка.

– Мы иногда действовали как товарищи, потому что нас объединяла общая вера в справедливость и мы оба были готовы воевать с тем, что считали неправильным, – сказала мисс Лэттерли твердым голосом. – А если говорить о любви, то его не интересуют женщины вроде меня. Он предпочитает… – Она запнулась, поскольку воспоминание причинило ей боль… – женщин вроде моей невестки, Имоджен. Та и в самом деле очень хорошенькая, очень мягкая и умеет очаровывать, не прибегая к неуклюжей лести. Имоджен вызывает желание защитить ее. Правда, она не слишком умна.

– Понятно, – кивнула Мэри. – Каждая из нас хоть изредка встречала таких женщин. Стоит им улыбнуться мужчине, как тот сразу начинает казаться себе лучше, красивее и смелее, чем прежде.

– Верно!

– Значит, в том, что касается женщин, ваш Монк – дурак, – констатировала пожилая леди.

Эстер не нашлась, что ответить.

– Сама я предпочитаю людей вроде Оливера Рэтбоуна, – продолжала она, не вполне уверенная, насколько искренни ее слова. – Это замечательный адвокат…

– Без сомнения, хорошо воспитанный, – равнодушно подсказала Мэри. – Он респектабелен?

– Не слишком, насколько я могу судить, – попыталась защититься девушка. – Но его отец – один из самых милых людей, каких я когда-либо встречала. Мне приятно просто вспоминать его лицо.

Миссис Фэррелайн уставилась на нее:

– В самом деле? Ничего не понимаю! Значит, мистер Рэтбоун вас несколько занимает? Ну-ка, расскажите мне о нем!

– Он тоже необычайно умен, но только по-другому. Очень уверен в себе, и у него холодный юмор. С ним никогда не скучно, и я не уверена, что всегда знаю, что он на самом деле думает, но убеждена, это не всегда совпадает с тем, что он говорит.

– И он в вас влюблен? Или этого вы тоже не знаете?

Эстер улыбнулась про себя, отчетливо вспомнив тот случившийся у них мимолетный поцелуй, словно это было не год, а всего неделю назад.

– Пожалуй, это слишком сильно сказано, но у меня есть основания подозревать, что он не считает меня непривлекательной, – ответила она.

– Великолепно! – с явным удовольствием проговорила Мэри. – И, я полагаю, два эти джентльмена терпеть не могут друг друга?

– Абсолютно, – согласилась мисс Лэттерли с неожиданным для нее самой удовлетворением. – Не думаю, однако, чтобы это было как-то связано со мной. Разве что в самой малой степени, – добавила она.

– Действительно, захватывающая история, – радостно заявила ее пациентка. – Как жаль, что наше знакомство будет таким кратким и я не узнаю ее окон-чания!

Эстер опять почувствовала, что краснеет. Ее ум был в смятении. Она рассказывала о собственных чувствах, как о каком-то романе. Хотелось бы ей, чтобы так было на самом деле? Глупо создавать сложности на пустом месте. Она не могла бы выйти замуж за Монка, даже если бы тот сделал ей предложение, о чем, впрочем, не было и речи. Они бы постоянно ссорились. Слишком многое в нем ей по-настоящему не нравилось. Она не стала говорить этого Мэри – это было бы непорядочно – но в Уильяме чувствовалась какая-то отталкивающая ее жестокость. В его характере были неприятные черты, вспышки, вызывающие у медсестры недоверие. Она не представляла, чтобы такой человек мог стать для нее не только товарищем.

А согласилась бы она выйти за Оливера Рэтбоуна, поддайся он чувствам до такой степени, чтобы сделать ей предложение? В этом случае следовало бы согласиться. Это была бы партия, о какой любая женщина может только мечтать, особенно женщина ее возраста. Господи, ей ведь уже почти тридцать! В такие годы рассчитывать на брак может лишь наследница крупного состояния! А ей наследства ждать неоткуда, и она вынуждена сама зарабатывать себе на жизнь. Почему бы в таком случае не попытаться поймать свой шанс?

Миссис Фэррелайн продолжала следить за ней насмешливым взглядом. Эстер открыла было рот, сама еще точно не зная, что собирается сказать, и смех в глазах ее собеседницы погас.

– Постарайтесь разобраться, дорогая, кому из них вы отдаете предпочтение, – посоветовала она девушке. – Если вы сделаете ошибочный выбор, то будете раскаиваться всю оставшуюся жизнь.

– Тут нет и речи ни о каком выборе! – с излишней поспешностью отозвалась Лэттерли.

Мэри ничего не сказала, но на лице ее отразилось понимание, смешанное с недоверием. Поезд вновь начал тормозить, а потом с грохотом остановился. Двери открылись, и чей-то голос прокричал что-то неразборчивое. По платформе прошел начальник вокзала, выкрикивая у каждого вагона название станции. Эстер поплотнее запахнула на коленях плед. Снаружи, в колеблющейся тьме, раздался удар гонга, и паровоз вновь тронулся, выпустив струю пара.

Было уже половина одиннадцатого. Сиделка все острее ощущала усталость, накопившуюся с прошлой ночи, проведенной в пути, но в глазах Мэри не было и следа сонливости. По словам Уны, лекарство ее матери следовало давать не позже одиннадцати часов, в крайнем случае – в четверть двенадцатого. Очевидно, старая дама редко ложилась рано.

– Вы не устали? – поинтересовалась медсестра. На самом деле ей было приятно находиться в обществе этой женщины, а рассчитывать на продолжение разговора утром не приходилось. Поезд прибывает в самом начале десятого, после чего потребуется время, чтобы выгрузиться, получить багаж и отыскать Гризельду и мистера Мердока.

– Нисколько, – бодро отозвалась Мэри, хотя перед этим уже раз или два подавила зевок. – Уна, без сомнения, объяснила вам, что я должна быть в постели не позже одиннадцати? Я так и думала. Из Уны получилась бы великолепная сиделка. Она исключительно сообразительна и трудолюбива. Самая практичная из моих детей. Но главное, она умеет заставить людей поступать так, как от них требуется, с твердой уверенностью, что они делают это по собственной воле. – Миссис Фэррелайн состроила легкую гримасу. – Знаете, ведь это настоящее искусство. Мне иногда очень хочется обладать им. А как она рассудительна! Я была поражена,
Страница 14 из 27

насколько быстро она сумела заставить Квинлена считаться с собой. Мужчина с его характером редко испытывает такое уважение к женщине, да еще ровеснице. Причем совершенно искреннее. Это совсем не то вежливое внимание, которое этот человек проявляет ко мне.

Эстер нетрудно было этому поверить. Она уловила в лице мистера Файфа силу и решительность, а в остром взгляде его голубых глаз – проницательность. Он мог найти друга в Уне скорее, чем в любом другом члене семьи. Байярд испытывал к нему откровенную неприязнь, Дейрдра, занятая собственными делами, была равнодушна, а Элестер, судя по рассказу Мэри, с самого детства во всем полагался на Уну.

– Да, наверное, сиделка вышла бы неплохая, – согласилась мисс Лэттерли. – Но рассудительность и дипломатичность не лишние в любой большой семье. Они – залог счастья в доме.

– Вы совершенно правы, – кивнула ее старая собеседница. – Но не каждый, наверное, способен их оценить.

Медичка улыбнулась. Она вовсе не имела намерения демонстрировать собственную проницательность.

– Как вы собираетесь проводить время в Лондоне? – спросила она. – Удастся ли вам сходить в гости или в театр?

Прежде чем ответить, Мэри минуту размышляла.

– Не уверена, – сказала она задумчиво. – Я не слишком хорошо знаю Коннела Мердока и его семейство. Он достаточно чопорный молодой человек, очень чувствительный к чужому мнению. Гризельда, возможно, не захочет выезжать. Если же мы все-таки отправимся в театр, то уж, боюсь, на что-нибудь сугубо положительное, не вызывающее никаких споров.

– Он, наверное, постарается понравиться вам, – предположила Эстер. – Все-таки вы – его теща, и ему небезразлично ваше о нем мнение.

– Ох, милочка! – Миссис Фэррелайн со вздохом прикусила губу. – Правильно. Конечно, постарается. Помню, когда Байярд только-только женился на Уне, он держался до боли робко. Он был тогда так влюблен! – Она опять глубоко вздохнула. – Конечно, когда лучше узнаешь друг друга, страсть проходит. Исчезает налет тайны, восхищение сменяется пониманием… Обожание и преклонение сохраняются очень недолго.

– Но на смену приходит дружба, и взаимная симпатия, и… – Голос сиделки прервался. Слова эти ей самой показались наивными. Она почувствовала, как вспыхнули ее щеки.

– Дай-то бог! – мягко проговорила Мэри. – Счастлив тот, кому удается навсегда сохранить нежность и взаимопонимание, так же как и светлые воспоминания. – Ее взгляд был устремлен куда-то вдаль, на то, что оживало в ее воображении.

Лэттерли вновь вспомнила человека на портрете, столь прекрасного в те годы, когда этот портрет был написан, и попыталась представить, как менялся он с течением времени, как с годами его очарование превращалось в обыкновенность. Это ей не удалось. Лицо покойного Фэррелайна оставалось для нее все таким же непостижимым, а его чувства – недоступными. Сумела ли Мэри разгадать их и все же сохранить свою любовь к нему? Этого Эстер никогда не узнать. Вот и Монк такой же. Он не перестает удивлять своими неожиданными вспышками, проявлениями чувств и убеждений, которых никто в нем и не предполагал.

– Идеализм – плохой спутник в семейной жизни, – неожиданно произнесла пожилая леди. – Мне необходимо поговорить об этом с бедняжкой Гризельдой, а еще больше – с этим типом, ее мужем. Можно мечтать о прекрасном принце, за которым готов следовать на край света, но наутро все равно просыпаешься рядом с простым смертным. А поскольку мы сами – тоже всего лишь простые смертные, то это, без сомнения, не так уж и плохо.

Сиделка невольно улыбнулась и собралась встать:

– Уже поздно, миссис Фэррелайн. Наверное, мне пора приготовить вам лекарство?

– Приготовить? – подняла брови Мэри. – Наверное. Но я еще не собираюсь его принимать. Да, так вот, о вашем неожиданном вопросе. Думаю, я все-таки пойду в театр. Я буду на этом настаивать. У меня с собой на такой случай несколько подходящих туалетов. К сожалению, мне не удалось взять мое любимое шелковое платье, поскольку я посадила на него пятно.

– Его можно отчистить? – с сочувствием спросила Эстер.

– Разумеется. Просто не успели до отъезда. Уверена, что Нора позаботится об этом за время моего отсутствия. Помимо того, что это платье я очень люблю, оно – единственное, к которому подходит моя брошка с серым жемчугом. Она исключительно хороша, но серый жемчуг нельзя носить с чем попало. Мне не нравится, как он выглядит на цветных платьях или с чем-нибудь блестящим. Ну да неважно! В моем распоряжении всего неделя, и вряд ли будет случай надеть ее. Я ведь еду, чтобы повидать Гризельду, а не вращаться в лондонском свете.

– Она, наверное, очень ждет своего первенца?

– Пока нет, – с легкой гримасой ответила миссис Фэррелайн. – Но со временем это придет. Боюсь, она чересчур обеспокоена своим здоровьем. Хотя серьезных оснований для этого нет. – Мэри наконец встала, и сиделка поднялась, чтобы помочь ей. – Спасибо, милочка, – поблагодарила та. – Дочка тревожится из-за любой ерунды, воображая, что все это может плохо сказаться на ребенке, приведет к неизлечимым дефектам. Весьма скверная привычка, да и мужчин это очень раздражает. Если, конечно, у них у самих все в порядке! – Она стояла в дверях купе, стройная и прямая, с улыбкой на губах. – Я отучу Гризельду от нее. И постараюсь внушить ей, что причин для волнения нет. С ее ребенком все будет в порядке.

Поезд опять замедлил ход, и когда он достиг станции, обе дамы вышли из вагона по естественной надобности. Эстер вернулась первой. Она привела в порядок диваны, расстелила для своей подопечной плед и встряхнула ножную грелку. Стало уже достаточно прохладно. Темное окно было усеяно снаружи крапинками дождя. Девушка достала аптечку и открыла ее. Флакончики лежали плотно в ряд, и первый из них был вскрыт и пуст. В Эдинбурге, рассматривая их, Эстер этого не заметила. Впрочем, сквозь темное стекло флакона микстуру было плохо видно. Должно быть, Нора использовала его еще в утренний прием. Глупо. Теперь у них на одну порцию меньше. Если бы мисс Лэттерли вовремя обратила на это внимание, его нетрудно было бы заменить.

Эстер с трудом сдерживала зевоту. Все-таки она очень устала. Уже тридцать шесть часов она по-настоящему не спала. Сегодня ей, по крайней мере, удастся нормально вытянуть ноги и расслабиться вместо того, чтобы сидеть стиснутой между двумя другими пассажирами.

– А, вы достали аптечку, – раздался в дверях голос пожилой дамы. – Наверное, вы правы. Уже скоро утро. – Она вошла, слегка покачнувшись, поскольку поезд в этот момент резко дернулся, трогаясь с места. Сиделка протянула руку, чтобы поддержать ее, и Мэри присела. В дверях появился кондуктор в вычищенной форме с блестящими пуговицами.

– Добрый вечер, сударыни. У вас все в порядке? – Он дотронулся до козырька фуражки.

Пожилая пассажирка смотрела в окно, хотя разглядеть там что-нибудь, кроме темноты и капель дождя, было невозможно. Она резко обернулась. Лицо ее на мгновение побледнело, но тут же вновь обрело прежнее спокойное выражение.

– Да, спасибо. – Он судорожно вздохнула. – Да, все в порядке.

– Прекрасно, мэм. В таком случае, спокойной ночи. В Лондоне будем в четверть десятого.

– Спасибо. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – откликнулась и Эстер, и он
Страница 15 из 27

поспешно удалился, тщетно пытаясь сохранить равновесие при движении по трясущемуся вагону. – Вам нехорошо? – повернулась девушка к пациентке. – Он вас напугал? Боюсь, мы пропустили время приема лекарства. Мне нужно было настоять, чтобы вы его выпили. Вы побледнели.

Мэри укрылась пледом, и мисс Лэттерли тщательно подоткнула его края.

– Со мной все в полном порядке, – проворчала старая дама. – Просто этот тип на минуту кое-кого мне напомнил. Тот же длинный нос и карие глаза – вылитый Арчи Фрэзер!

– Кто-то, кто вам неприятен? – Медичка откупорила флакончик и вылила микстуру в приготовленный стакан.

– Я с ним лично не знакома. – Миссис Фэррелайн слегка скривила губы. – Он выступал свидетелем по делу Гэлбрейта, вернее, по тому, что стало бы делом Гэлбрейта, если бы дошло до суда. Но следствие прекратили. По словам Элестера, за отсутствием серьезных улик.

Эстер протянула пациентке стакан, и та выпила его, поморщившись. Уна уложила в аптечку несколько конфеток, чтобы заедать неприятное лекарство, и сейчас девушка достала одну из них. Мэри, поблагодарив, взяла ее.

– Так этот мистер Фрэзер – заметная фигура? – Заговорив на эту тему, мисс Лэттерли надеялась отвлечь собеседницу от вкуса лекарства. Она уложила стаканчик на место и, закрыв аптечку, вернула ее на багажную полку.

– Более или менее. – Старая леди улеглась и начала устраиваться поудобнее. Сиделка плотнее укрыла ее пледом.

– Однажды вечером он явился к нам домой, – продолжала Мэри. – Этакий хорек в человеческом обличье, вынюхивающий все вокруг наподобие зловредной ночной зверюшки. Я его только в тот раз и видела – тоже при свете лампы, как и этого несчастного кондуктора. Конечно, к кондуктору я была несправедлива. – Она улыбнулась. – Наверное, и к Фрэзеру тоже. – Но на этот раз в ее голосе не было полной уверенности. – Ну, а теперь ложитесь-ка спать. Я же вижу, что вы едва держитесь. Нас разбудят достаточно рано, чтобы мы успели привести себя в порядок до прибытия в Лондон.

Эстер взглянула на единственную масляную лампу, освещавшую купе мягким желтоватым светом. Потушить ее было нельзя. Вряд ли, впрочем, это помешает кому-нибудь из них заснуть. Девушка поудобнее свернулась на диване и уже через несколько минут блаженно спала, убаюканная ритмичным постукиванием колес.

За ночь она несколько раз просыпалась, но лишь для того, чтобы улечься поудобнее и пожалеть, что в вагоне не слишком тепло. Во сне ее тревожили воспоминания о крымской жизни с ее холодом, усталостью и постоянной готовностью вскочить ради помощи кому-то, чьи страдания неизмеримо сильнее.

Наконец она проснулась. В дверях, доброжелательно улыбаясь, стоял кондуктор.

– Через полчаса Лондон, мэм. С добрым утром! – поприветствовал он пассажирку и исчез.

Мисс Лэттерли очень замерзла, и все ее тело затекло. Она медленно поднялась на ноги. Волосы у нее растрепались, и она потеряла несколько шпилек, но это было не столь важно. Следовало разбудить Мэри, которая спала, уткнувшись лицом в стенку, в той же позе, в какой медсестра оставила ее вечером. Казалось, она ни разу не пошевелилась. Укрывавший ее плед не был смят.

– Миссис Фэррелайн, – как можно деликатнее окликнула ее Эстер, – скоро Лондон. Хорошо ли вам спалось?

Мэри не шевельнулась.

– Миссис Фэррелайн! – повторила девушка чуть громче.

Никакого движения. Лэттерли тронула ее за плечо и осторожно потрясла. Старики порой спят очень крепко.

– Миссис Фэррелайн!

Плечо оставалось неподвижным. Казалось, оно окаменело, и сиделка начала всерьез беспокоиться.

– Миссис Фэррелайн! Вставайте! Мы уже почти приехали! – с растущей тревогой проговорила она.

Пожилая леди не двигалась, и тогда Эстер схватила ее и перевернула. Глаза у пациентки были закрыты, а лицо оказалось белым и совершенно холодным на ощупь. Уже несколько часов, как Мэри Фэррелайн была мертва.

Глава 3

Первым чувством Эстер было ощущение тяжкой потери. В прежние времена она бы просто отказалась поверить, что Мэри умерла. Но с тех пор ей пришлось слишком часто видеть смерть, чтобы не узнать ее, даже если все произошло совершенно неожиданно. Еще вечером старая леди выглядела абсолютно здоровой и бодрой, и тем не менее было очевидно, что она умерла в самом начале ночи. Тело было холодным и так окостенело, что не оставалось сомнений: смерть наступила часа четыре, если не шесть, назад.

Сиделка накрыла ее простыней, бережно прикрыв лицо, и выпрямилась. Поезд уже замедлял ход, и за покрытым сеткой дождя окном в сером свете раннего утра показались первые строения.

Теперь пришло ощущение вины. Мэри была ее пациенткой, доверенной ее попечению, и вот прошло всего несколько часов, а она мертва. Почему?! Что Эстер сделала не так? Какую страшную ошибку она допустила, что миссис Фэррелайн умерла, не издав ни звука, не вскрикнув, не захрипев? Или медсестра спала так крепко, что ничего этого не слыхала? Или все заглушил стук колес?

Продолжать бездействовать, глядя на укрытое пледом неподвижное тело, было невозможно. Следовало позвать кого-нибудь – для начала хотя бы кондуктора или начальника поезда. Конечно, потом, когда они доберутся до станции, нужно будет известить начальника вокзала и, очевидно, полицию. И, что самое худшее, ей придется сообщить обо всем Гризельде Мердок. Мысль об этом заставила Эстер вздрогнуть.

Нужно с чего-то начать. Сколько здесь ни стой, ничего уже не изменишь, а эта картина лишь усиливает боль. Неверным шагом девушка вышла из купе, стукнувшись при этом локтем о деревянную перегородку. Она довольно сильно ушиблась, но не ощутила боли. Все в ней словно окаменело. Куда направиться? Все равно. Безразлично. Лишь бы что-то делать, а не стоять тут в нерешительности. Она пошла налево, в голову вагона.

– Кондуктор! – позвала мисс Лэттерли. – Кондуктор! Где вы?

Из ближайших дверей выглянул усатый военный и уставился на нее. Он хотел что-то сказать, но испуганная пассажирка пробежала мимо.

– Кондуктор! – кричала она.

Очень худая седая женщина недовольно обратилась к ней:

– Господи, барышня, в чем дело? Зачем же так шуметь?

– Вы не видели кондуктора? – задыхаясь, спросила у нее Эстер.

– Нет, не видела. Но, бога ради, не кричите так. – И не сказав больше ни слова, дама скрылась в своем куп-е.

– Чем могу служить, мисс? – услышала медсестра мужской голос за спиной.

Она резко обернулась. Вот, наконец, и кондуктор! На лице – предупредительность. Он и не подозревает, какую ужасную новость она должна ему сообщить. Наверное, привык к истерикам пассажирок. Она постаралась, чтобы голос ее звучал спокойнее:

– Кажется, произошло большое несчастье… – Почему она так дрожит? Разве мало видела она мертвых тел?

– Да, мисс? Что случилось? – Служащий был вежлив и внимателен, но с места не двигался.

– Боюсь, что миссис Фэррелайн – та дама, что ехала со мной, – умерла ночью.

– Может быть, просто спит, мисс? У некоторых сон очень крепкий…

– Я – сиделка, – огрызнулась Эстер, – и сумею отличить мертвого от спящего.

Теперь ее собеседник действительно встревожился:

– О господи! Вы уверены? Та пожилая леди? Должно быть, сердце? Ей было плохо? Нужно было позвать меня. – Он недовольно взглянул на девушку.

В другое время можно было поинтересоваться,
Страница 16 из 27

что бы он в таком случае предпринял, но Лэттерли была слишком удручена, чтобы затевать перепалку.

– Нет… Она за всю ночь не издала ни звука. Я обнаружила это только сейчас, когда стала ее будить. – Голос ее опять задрожал, губы не слушались. – Не знаю, что произошло. Наверное, сердце. Она принимала сердечные капли.

– Забыла их выпить, да? – Кондуктор бросил на Эстер подозрительный взгляд.

– Да нет же! Я сама ей их давала. Видимо, нужно сообщить начальнику поезда?

– Всему свое время, мисс. Лучше пройдем в ваше купе и посмотрим. Может быть, она всего лишь без сознания? – предположил мужчина. Сам он явно уже на это не надеялся, а просто как мог оттягивал неприятный момент.

Медсестра послушно повернулась и пошла обратно. В дверях она остановилась, пропуская кондуктора вперед. Он приподнял простыню, мельком взглянул на лицо Мэри и осторожно прикрыл его снова.

– Да, мисс. Боюсь, вы правы. Бедная леди скончалась. Я сообщу начальнику. Оставайтесь здесь и ничего не трогайте. Понятно?

– Да.

– Ну и хорошо. Только вам бы лучше присесть. А то еще упадете в обморок.

Эстер хотела было сказать, что в обморок не упадет, но ноги у нее и в самом деле дрожали, и она поспешила сесть.

В купе было холодно и, казалось, странно тихо, несмотря на грохот колес. Мэри лежала на диване напротив, но уже не в той уютной позе, в какой заснула накануне, поскольку сиделке пришлось повернуть ее. Кондуктор видел ее уже в этом положении. Нелепо было сейчас думать о таких вещах, но мисс Лэттерли с трудом удержалась от порыва уложить ее поудобнее. Эта старая женщина понравилась ей с самого первого момента их знакомства. Она была на редкость живой и искренней, и Эстер успела едва ли не полюбить ее.

Ее мысли прервало появление начальника поезда. Это был невысокий мужчина с пышными усами и мрачным взглядом. Грудь его форменной куртки была обсыпана табаком.

– Печально, – проговорил он грустно. – Весьма печально. Такая милая дама… Ну, теперь уж ей, бедняжке, ничем не поможешь. Куда вы ее везли?

– К дочери и зятю, – ответила медсестра. – Они будут встречать ее на вокзале…

– Так, так. Ну, делать нечего. – Усатый мужчина покачал головой. – Мы сперва дадим возможность всем пассажирам выйти и пошлем за начальником вокзала. Он, конечно, найдет эту дочь. Как ее зовут? Вы знаете ее имя, мисс?

– Миссис Гризельда Мердок. А ее мужа зовут мистер Коннел Мердок.

– Прекрасно. К сожалению, поезд переполнен, и я не могу предложить вам до прибытия посидеть в другом купе. Но до Лондона осталось всего несколько минут. Вы уж потерпите. – Начальник поезда обернулся к кондуктору: – У вас найдется какое-нибудь лекарство для юной леди?

Тот вскинул мохнатые брови:

– Вы имеете в виду, сэр, нет ли у меня какой-нибудь выпивки?

– Вовсе нет, – возразил его начальник. – Это же противоречит правилам нашей компании! Но если бы вдруг у вас оказалась какая-нибудь микстура на случай холода, или ушиба, или еще чего-нибудь?.. Иногда, знаете ли, пассажирам требуется…

– Что ж… – Кондуктор взглянул на белое лицо Эстер. – Пожалуй, поищу. Может, что-то и найдется. Что-нибудь вроде…

– Вот и великолепно. Постарайтесь поискать, Джейк. А найдете – дайте глоток этой бедняжке. Поняли?

– Да, сэр! Понял!

Кондуктор в самом деле постарался. «Найдя» запретный бренди, он принес девушке основательную порцию, после чего оставил ее одну, пробормотав что-то маловразумительное о неотложных делах. Следующие четверть часа Эстер просидела, дрожа от холода и все отчетливее осознавая происшедшее. Наконец, в дверях купе появился начальник вокзала, человек с вкрадчивым любопытным лицом, каштановыми волосами и в данный момент – с сильным насморком.

– Ну, мисс, – произнес он и громко чихнул, – расскажите-ка нам поподробнее, что произошло с бедной леди. Кто она такая? А заодно и кто вы?

– Ее имя – миссис Мэри Фэррелайн, она из Эдинбурга, – ответила сиделка. – А я – Эстер Лэттерли. Меня наняли сопровождать ее из Эдинбурга в Лондон, чтобы я давала ей лекарство и заботилась о ней. – Сейчас это звучало бессмысленно, почти абсурдно.

– Понятно. А что за лекарство, мисс?

– Думаю, сердечное. Мне не объяснили подробно, только велели давать его регулярно, указав, сколько и когда.

– И вы давали его, мисс? – Мужчина нахмурился. – Уверены, что давали?

– Совершенно уверена. – Девушка поднялась, достала аптечку, открыла ее и показала ему пустые флакончики.

– Здесь два использованных, – заметил начальник вокзала.

– Правильно. Один я дала ей вчера вечером, примерно без четверти одиннадцать, а второй, очевидно, использовали утром.

– Но вы сели в поезд только вчера вечером, – вмешался кондуктор из-за спины начальника. – Это точно. Мы раньше вечера не отправляемся.

– Это я знаю, – терпеливо отозвалась Эстер. – Может быть, у них дома не хватило лекарства, или служанка, поленившись, воспользовалась тем, что это оказалось под рукой, уже готовое. Не могу сказать. Но я дала ей вторую порцию, вот отсюда. – Она указала на лежащий в коробке флакончик. – Вчера вечером.

– А как она себя чувствовала? Плохо? – продолжил расспросы начальник вокзала.

– О нет! На вид все было в полном прядке, – искренне ответила мисс Лэттерли.

– Понятно. Теперь пускай этим делом займутся власти. Нужно установить, не была ли она… – мужчина запнулся, – …установить, что с ней случилось. А вам лучше поискать среди встречающих дочь несчастной леди. – Нахмурившись, он вновь взглянул на Эстер. – Вы уверены, что ночью она не звала на помощь? Вы были здесь? Я имею в виду – всю ночь?

– Всю ночь, – твердо ответила та. Начальник вокзала опять посмотрел на нее с сомнением, а потом оглушительно чихнул и высморкался. Какое-то время он внимательно глядел на сиделку. Он отметил про себя стройность ее фигуры, прикинул ее возраст и в конце концов решил, что, скорее всего, она говорит правду.

– Я не знаю мистера и миссис Мердок в лицо, – осторожно заметила Лэттерли. – Чтобы найти их, лучше сделать какое-нибудь объявление.

– Обо всем этом мы позаботимся. А вы, мисс, уж постарайтесь собраться с силами, чтобы сообщить этим беднягам, что их мать скончалась. – Мужчина посмотрел на нее критическим взглядом. – Сумеете?

– Да, конечно. Спасибо за заботу.

Девушка проследовала за начальником вокзала к выходу. В дверях вагона он пропустил ее вперед. В лицо ей ударил холодный воздух, пахнущий паром и сажей. Крыша перрона не спасала от пронизывающего ветра. В ушах гулко отдавался шум, в котором сливались голоса пассажиров, хлопанье дверей, лязг колес и грохот багажных тележек. Пробившись вместе со своим провожатым сквозь густую толпу, Эстер добралась до дверей его конторы.

– Они… здесь? – У нее вдруг перехватило горло.

– Да, мисс. Найти их было нетрудно. Молодая леди и джентльмен искали кого-то возле поезда. Достаточно было спросить их, – объяснил начальник.

– Им еще не сказали?

– Нет, мисс. Решили: лучше, если они узнают это от вас. Ведь вы знаете семью и были знакомы с самой леди.

– Вот как!..

Начальник вокзала отворил дверь и отступил в сторону.

Мисс Лэттерли вошла. Первой, кого она увидела, была молодая женщина с роскошными каштановыми волосами, вьющимися, как у Айлиш, но не такими яркими – не цвета осенней листвы, а
Страница 17 из 27

скорее песочными. Ее округлое лицо было миловидным, но не столь прекрасным и страстным, как у сестры. И хотя она была хороша собой, Эстер, после того как познакомилась с Айлиш, смогла увидеть в этой даме всего лишь тень сестры, ее бледное отражение. Если бы не нынешнее положение Гризельды и не терзающие ее тревоги, она, пожалуй, скорее, походила бы на Уну, только выглядела более живой и доверчивой.

Заговорила, однако, не она, а сопровождавший ее мужчина. Он был дюйма на три-четыре выше Гризельды, с худым лицом, глубоко посаженными глазами и привычкой кривить губы, отчего внимание первым делом привлекал его гладко выбритый рот.

– Вы – сиделка, которой поручили заботиться о миссис Фэррелайн в дороге? – осведомился он. – Прекрасно. В таком случае не объясните ли вы нам, что все это значит? Где миссис Фэррелайн? Почему нам приходится ждать здесь?

Медичка бросила взгляд в его сторону, дав тем самым понять, что расслышала вопрос, и обернулась к Гризельде:

– Я – Эстер Лэттерли, меня наняли сопровождать миссис Фэррелайн. К глубокому сожалению, мне приходится сообщить вам очень тяжелую весть. Вчера вечером она была в прекрасном настроении и казалась совершенно здоровой, но ночью во сне скончалась. Думаю, что она не страдала, поскольку даже не вскрикнула…

Миссис Мердок уставилась на нее непонимающим взглядом.

– Мама? – Она помотала головой. – Не понимаю, о чем вы говорите. Она ехала в Лондон, чтобы объяснить мне… Не знаю, что именно! Но она утверждала, что все будет хорошо! Это ее слова! Она же мне обещала! – Гризельда беспомощно взглянула на мужа.

Тот, не отвечая, опять обернулся к Эстер:

– Что вы такое говорите? Это не объяснение! Если вчера вечером миссис Фэррелайн была совершенно здорова, она просто не могла… – Он запнулся, подыскивая слово помягче. – Не может быть, чтобы ее не стало. Без всякой… О господи, я думал, вы – сиделка! Стоило нанимать сиделку, чтобы такое случилось! Вы хуже чем бесполезны!

– Минуточку, сэр, – рассудительно заговорил начальник вокзала. – Если досточтимая леди была уже в годах и у нее было больное сердце, она могла скончаться в любой момент. Слава богу, что ей не пришлось мучиться!

– Что значит – не пришлось мучиться? Она же мертва! – взорвался Коннел Мердок.

Его жена закрыла лицо руками и упала на стоявший рядом стул:

– Она не могла умереть! Она собиралась объяснить мне… Я этого не вынесу! Она обещала!

Коннел посмотрел на нее со смешанным выражением растерянности, гнева и беспомощности, а потом попытался ухватиться за спасительную соломинку:

– Пойдем, милая! Это, правда, так неожиданно, но нам и в самом деле остается благодарить бога, что она не страдала. Ничего не поделаешь!

Гризельда подняла на него полные ужаса глаза:

– Но ведь она не… И даже письма не оставила! Это же так важно! Я так никогда и не… Это ужасно! – Она опять закрыла лицо и разрыдалась.

Ее муж, словно не замечая мисс Лэттерли, обратился к начальнику вокзала:

– Понимаете, жена была так привязана к матери… Для нее это страшный удар.

– Вполне естественно, сэр, – согласился тот. – Как же иначе? Это каждому нелегко, тем более – такой чувствительной молодой леди.

Миссис Мердок внезапно поднялась.

– Я хочу ее видеть! – потребовала она, направляясь к дверям.

– Но, милая! – запротестовал супруг, схватив ее за плечо. – Это вовсе ни к чему! Тебе необходимо отдохнуть. В твоем положении…

– Но я должна! – Вырвавшись, женщина обернулась к Эстер, такая бледная, что веснушки у нее на щеках казались пятнышками грязи. Глаза ее горели:

– Что она вам сказала? Она должна была что-то передать мне! Что-то такое, из-за чего она собралась приехать! Что-то насчет меня! Она что-нибудь говорила?

– Только то, что намерена убедить вас в отсутствии каких-либо причин для беспокойства, – мягко ответила сиделка. – Она была в этом совершенно уверена. Вам совершенно не о чем волноваться.

– Но почему? Почему? – воскликнула Гризельда. Она протянула вперед руки, словно намеревалась схватить ее за плечи и встряхнуть, но не посмела. – Вы не ошибаетесь? Нет, она так не считала! Я знаю, она просто меня щадила…

– Не думаю, – убежденно отозвалась медсестра. – Насколько я успела узнать миссис Фэррелайн, она была не из тех людей, кто говорит что-либо только ради чьего-то спокойствия. Чем говорить неправду, она предпочла бы просто промолчать. Я в самом деле уверена, что, как бы вам сейчас ни было трудно, причин для беспокойства у вас нет.

– Вы уверены? – горячо воскликнула молодая дама. – Вы полагаете, мисс…

– Лэттерли. Да, полагаю.

– Пойдем, милая, – вмешался Коннел. – Сейчас не до этого. У нас так много дел. А тебе еще нужно написать домашним в Эдинбург. Нам предстоит столько хлопот…

Гризельда взглянула на него так, словно он заговорил на каком-то незнакомом языке:

– Что?

– Не волнуйся, дорогая. Я все сделаю сам. Я сейчас же им напишу и подробно расскажу все, что нам известно. Если отправить письмо сегодня, оно уйдет с вечерним поездом и завтра утром уже будет в Эдинбурге. Я постараюсь объяснить им, что все произошло внезапно и что она почти ничего не почувствовала. – Мужчина покачал головой. – Какой тяжелый для тебя день! Поедем домой, там мама о тебе позаботится. – При мысли о столь прекрасном выходе из трудного положения в его тоне послышалось облегчение. – Ты не должна забывать о своем… о своем здоровье. Тебе необходимо отдохнуть. Уверяю тебя, здесь нам больше делать нечего.

– Совершенно справедливо, мэм, – поспешно отозвался начальник вокзала. – Поезжайте с мужем. Он абсолютно прав, мэм.

Гризельда в сомнении жалобно взглянула на Эстер, но подчинилась.

Лэттерли проводила ее глазами и с болезненной грустью вспомнила слова Мэри о беспричинных тревогах дочери. Она словно вновь услыхала ее слегка ироничный голос. Сама миссис Фэррелайн, наверное, сумела бы убедительнее поговорить с этой нервной особой. Та, кажется, была больше потрясена тем, что некому теперь успокоить ее страхи о состоянии будущего ребенка, чем смертью матери. Или, быть может, этот страх был просто заметнее ее горя? В том положении, когда многие люди впадают в гнев – Эстер не раз приходилось сталкиваться с этим, – Гризельду обуял ужас. Беременность, особенно первая, часто сопровождается всякими причудливыми опасениями, обычно человеку несвойственными.

Но теперь миссис Мердок уже вышла, и добавлять что-либо ей в утешение было поздно. Может быть, потом мужу удастся найти подходящие слова…

Еще не меньше часа заняли пустые вопросы и столь же бессмысленные ответы, и лишь потом Эстер наконец позволили покинуть вокзал. Она по несколько раз пересказывала точные наставления, полученные ею в Эдинбурге, объясняла, как выглядела Мэри накануне вечером, уверяла, что никаких признаков плохого самочувствия заметно не было, – напротив, старая леди казалась весьма бодрой. Нет, сиделка не слышала ночью ничего необычного, и к тому же стук колес почти полностью заглушал все звуки. Да, без сомнения, она дала миссис Фэррелайн лекарство, одну дозу, как и было предписано. Другой флакончик уже был пуст.

Нет, она не знает причины смерти миссис Фэррелайн. Скорее всего, это болезнь сердца, которой она страдала. Нет, истории заболевания ей не
Страница 18 из 27

рассказывали. Она не ухаживала за ней прежде, а лишь сопровождала ее в поездке и следила, чтобы та вовремя приняла лекарство или не выпила двойную дозу. Могло ли такое случиться? Нет, миссис Фэррелайн сама аптечку не открывала, она оставалась на том же месте, куда Эстер ее положила. К тому же Мэри не страдала ни слабоумием, ни старческим маразмом.

Наконец измученную переживаниями медсестру отпустили. Выйдя на улицу, она окликнула кэб и дала кучеру адрес Калландры Дэвьет. Девушка не раздумывала, удобно ли являться в дом в столь ранний час не-званой и в таком подавленном состоянии. Неодолимое желание очутиться в тепле и безопасности и услышать родной голос оказалось сильнее заботы о приличиях. Впрочем, Калландра уделяла им не особо много внимания, но все же эксцентричность и невоспитанность – вещи разные…

День был серый, дождливый и ветреный, но Эстер не замечала ничего вокруг. Ни мрачные улицы с закопченными стенами и мокрыми мостовыми, ни нарядные площади, усыпанные осенней листвой и полыхающие осенними красками, не трогали ее сознания.

– Приехали, мисс, – проговорил наконец кучер, заглядывая в окошко кэба.

– Что? – вздрогнула пассажирка.

– Приехали, говорю. Вылезать собираетесь или так и будете сидеть? Решайте. Мне работать надо.

– Разумеется, я не собираюсь здесь сидеть, – с горечью откликнулась мисс Лэттерли, пытаясь одной рукой открыть дверцу экипажа, а другой подхватывая свой саквояж. Выбравшись наружу, она поставила его на землю и, расплатившись с возницей, пожелала ему удачи. Кэб отъехал. Дождь припустил сильнее, и в выбоинах мостовой уже образовались лужи. Девушка взяла саквояж и поднялась на крыльцо. Господи, только бы Калландра оказалась дома, а не убежала куда-нибудь, по своему обыкновению! До этой минуты Эстер старалась не думать о такой возможности, но теперь это показалось ей настолько вероятным, что она даже замешкалась на ступеньках. Обувь ее промокла, подол был запачкан землей. Однако терять уже было нечего. Она нажала кнопку звонка и стала ждать.

Дверь отворилась. Дворецкий не сразу узнал гостью, но потом лицо его прояснилось:

– Доброе утро, мисс Лэттерли. – Он хотел сказать еще что-то, но передумал.

– Доброе утро. Леди Калландра дома?

– Да, мэм. Прошу вас. Я доложу о вашем приходе. – Мужчина отступил, пропуская сиделку в дом, и с изумлением взглянул на ее грязную одежду. Потом он взял у нее саквояж, но тут же осторожно опустил его и, извинившись, вышел. Эстер замерла у порога, с ее платья на натертый пол стекала вода.

Калландра появилась с выражением крайнего любопытства на длинноносом лице. Ее волосы, как всегда, выбивались из прически, несмотря на удерживающие их шпильки, словно в полете, а зеленое платье было скорее удобным, чем элегантным. Она предпочитала широкие юбки еще в те годы, когда была моложе и стройнее. Теперь же такие юбки уже не могли скрыть слишком полные бедра, а только заставляли ее казаться более низкорослой, чем на самом деле. И все же осанка леди Дэвьет была по-прежнему великолепна, а юмор и острота ее ума с лихвой восполняли недостаток красоты.

– Дорогая, ты ужасно выглядишь! – воскликнула леди. – Что случилось? Я думала, что ты уехала в Эдинбург. Поездка сорвалась? – Она не сразу заметила забрызганную юбку подруги, мятое платье и волосы, растрепанные не меньше, чем у нее самой.

При виде Калландры Эстер широко улыбнулась. Ей стало тепло – и отнюдь не только физически! – как при возвращении домой после долгого путешествия в одиночестве.

– Я ездила в Эдинбург, – ответила девушка. – Вернулась ночным поездом. Моя пациентка умерла.

– О боже! Какая жалость! – отозвалась хозяйка дома. – До твоего приезда? Вот досада! И что же… – Тут она заметила выражение лица Лэттерли и осеклась. – Ты хочешь сказать… Это произошло при тебе?

– Да…

– Не следовало поручать тебе настолько больную женщину, – решительно заявила Калландра. – Бедняжка! Умереть не дома, да к тому же в поезде… Ты, должно быть, так расстроилась! По тебе видно. – Она тронула Эстер за руку. – Проходи и садись. Ты насквозь промокла. Ни одно из моих платьев тебе, конечно, не годится. Оно с тебя просто свалится. Надо взять что-нибудь у горничной. Вполне подойдет, пока просохнет твоя одежда. Не то еще…

– …умру, – со слабой улыбкой закончила медсестра. – Спасибо.

– Дэйзи! – громко позвала хозяйка служанку. – Дэйзи, пойди, пожалуйста, сюда!

В тот же миг в дверях столовой появилась изящная смуглая большеглазая девушка в кружевной наколке и с метелкой в руке:

– Да, сударыня?

– Ты примерно той же комплекции, что и мисс Лэттерли. Не одолжишь ли ты ей какое-нибудь платье, пока ее одежда не просохнет? Не представляю, как ей удалось так промокнуть, но с нее уже натекло целое озеро. Должно быть, замерзла, как в рождественскую ночь. И, пожалуйста, подбери ей какую-нибудь обувь. А заодно по пути попроси кухарку прислать в зеленую гостиную горячего шоколада.

– Хорошо, сударыня. – Горничная сделала легкий реверанс, бросив взгляд на Эстер, чтобы убедиться, что поняла все правильно, и пригласила ее следовать за собой.

Минут через десять медсестра уже была облачена в серое шерстяное платье, которое оказалось ей совершенно впору и лишь чуть коротковато, так что были видны чулки и башмаки, тоже одолженные у Дэйзи.

Они с леди Дэвьет сидели у камина, друг против друга, в одной из наиболее любимых хозяйкой комнат, оформленной в зеленых и белых тонах, с белыми дверьми и оконными переплетами. Прекрасная мебель розового дерева была обтянута кремовой парчой, а на столе стоял букет белых хризантем. Ладони Эстер приятно согревала чашка с горячим шоколадом, который она с удовольствием прихлебывала. Поразительно, как она умудрилась настолько замерзнуть! Ведь сейчас не зима и на дворе не так уж холодно… И все же она дрожала.

– Это от потрясения, – дружелюбно заметила Калландра. – Пей. Тебе станет лучше.

Лэттерли сделала еще один глоток и ощутила, как разливается по телу тепло.

– Еще вчера вечером все было в порядке! – воскликнула она. – Мы сидели и беседовали обо всем на свете. Ей хотелось поговорить еще, но ее дочь велела, чтобы она была в постели не позже четверти двенадцатого.

– Если она была здорова до последнего в своей жизни вечера, ей повезло, – отозвалась леди Дэвьет. – Большинство людей перед смертью болеют, часто неделями. Конечно, это удар, и все же о такой смерти можно только мечтать.

– Наверное, – задумчиво сказала Эстер. Умом она понимала, что подруга совершенно права, но чувство вины и сожаления не оставляло ее. – Мне она очень понравилась, – добавила девушка вслух.

– Тем более, благодари судьбу, что она не страдала.

– Я оказалась такой невнимательной, такой бесполезной! – возразила мисс Лэттерли. – Ничем не помочь ей в трудную минуту! Даже не проснуться! С тем же успехом я могла вообще остаться дома!

– Если она умерла во сне, моя дорогая, твоя забота ей попросту не понадобилась, – заметила Калландра.

– Может быть, вы и правы…

– Наверное, тебе пришлось кому-то сообщить об этом? Семейству?

– Да. Ее дочь и зять приезжали встречать ее. Дочь была потрясена.

– Естественно. Впрочем, бывает, что внезапное несчастье повергает людей в гнев и делает их совершенно
Страница 19 из 27

невменяемыми. Она сердилась на тебя?

– Вовсе нет. Она была очень любезна, – горько усмехнулась сиделка. – Ни в чем меня не упрекнула, хотя могла бы. Кажется, больше всего ее расстроила невозможность выяснить, что хотела сказать ей мать. Бедняжка ждет ребенка, первенца. Она очень тревожится о его здоровье, и миссис Фэррелайн надеялась ее успокоить. Она была совершенно убита тем, что никогда не узнает, о чем же мать собиралась ей сообщить.

– Да, положение невеселое, – сочувственно согласилась Дэвьет. – Но ничьей вины здесь нет, разве что самой миссис Фэррелайн. Предпринимать такое путешествие, обладая столь слабым здоровьем… Лучше бы написала дочери подробное письмо. Ну, да мы все умны задним числом!

– Еще ни разу у меня не было пациента, к которому я привязалась бы так быстро и так крепко, – с болью проговорила Эстер. – Она была очень прямой и честной. Рассказывала мне, как танцевала на балу в канун битвы при Ватерлоо. По ее словам, в ту ночь там собралась вся Европа. Они с отчаянием предавались веселью, спешили жить, зная, что может принести им следующее утро. – На какое-то мгновение возникшая перед ее глазами картина освещенного лампой купе и живое умное лицо Мэри показались девушке более реальными, чем эта зеленая гостиная с камином.

– А утром они расставались, – продолжала она. – Мужчины в мундирах с галунами, хрипящие кони, уже учуявшие дым сражения, звон сабель, несмолкающий цокот копыт… – Чашка Лэттерли была уже пуста, но она продолжала сжимать ее в руке. – Там в холле висит портрет ее мужа. У него необыкновенное лицо, такое выразительное и в то же время необъяснимое. Все время пытаешься его разгадать. Понимаете, что я хочу сказать? – Она вопросительно взглянула на хозяйку дома. – Рот у него страстный, а взгляд какой-то неопределенный. Невозможно понять, что он на самом деле думает.

– Очевидно, непростая личность, – кивнула Калландра. – А талантливый художник сумел в нем это разглядеть.

– Ее муж основал семейную печатную фирму.

– Любопытно.

– Он умер восемь лет назад…

Еще с полчаса леди Дэвьет слушала рассказ гостьи о семье Фэррелайнов – о том немногом, что та успела повидать в Эдинбурге, и о предстоящих ей поисках нового места. Потом, поднявшись, хозяйка предложила Эстер перед завтраком привести в порядок растрепанные волосы, в которых к тому же не хватало шпилек.

– Да-да, конечно, – быстро согласилась девушка, лишь сейчас сообразив, как много времени отняла она у подруги. – Простите… Мне следовало…

Калландра остановила ее взглядом.

– Хорошо. – Мисс Лэттерли послушно поднялась. – Пойду поищу шпильки. К тому же, наверное, пора вернуть Дэйзи ее платье. Она была очень добра, одолжив его мне.

– Вряд ли твоя одежда уже высохла, – возразила Дэвьет. – Но у нас еще будет масса времени после завтрака.

Эстер без дальнейших возражений поднялась в спальню и, открыв свой саквояж, принесенный горничной, стала рыться в нем в поисках гребенки и шпилек. Гребенка все никак не попадалась ей на глаза. Наконец, запустив руку на самое дно, девушка нащупала ее. Найти шпильки оказалось труднее. Она помнила, что завернула их в обрывок бумаги, но обнаружить этот сверток ей никак не удавалось. В нетерпении медсестра вывернула все содержимое саквояжа на кровать. Шпилек не было. Она вытащила рубашку, которую сменила, когда отдыхала в доме миссис Фэррелайн. Трудно представить, что это было только вчера! Эстер встряхнула ее, и на пол со стуком выпал какой-то предмет. Наверное, пакетик шпилек. Как раз такого размера и веса. Она обошла кровать и нагнулась, чтобы поднять его. Куда же он девался? Она стала шарить по ковру.

Вот же он! Рядом с ножкой кровати. Мисс Лэттерли подняла его и в тот же миг поняла, что ошиблась. Это был не бумажный сверток и не пропавшие шпильки, а какой-то металлический предмет необычно сложной формы. Эстер взглянула на него и почувствовала, как упало ее сердце и пересохло во рту. Она держала в руке изящную брошь, украшенную бриллиантами и крупными серыми жемчужинами. Девушка никогда прежде не видела ее, но сразу узнала по описанию. Любимая брошка Мэри Фэррелайн, та самая, которую та не взяла с собой, потому что посадила пятно на подходящее к ней платье…

По-прежнему растрепанная, сиделка бросилась назад, в зеленую гостиную, непослушной рукой сжимая брошь.

– Ну что? – подняла голову Калландра. Одного взгляда на лицо гостьи ей хватило, чтобы понять, что произошло что-то ужасное. – Что случилось?

Эстер протянула ей брошку.

– Это вещь Мэри Фэррелайн, – хрипло проговорила она. – Я нашла ее в своем саквояже.

– Ну-ка сядь, – жестко распорядилась леди. Девушка без возражений опустилась на стул – ноги отказывались служить ей. Калландра взяла брошь и долго вертела ее в руке, рассматривая жемчужины и клеймо на внутренней стороне.

– Похоже, вещица безумно дорогая, – проговорила она задумчиво. – Не меньше девяноста фунтов, а то и все сто. – Нахмурившись, она взглянула на подругу. – Ты, судя по всему, понятия не имеешь, как она попала в твой саквояж?

– Совершенно не представляю. Миссис Фэррелайн говорила, что не стала брать ее с собой, поскольку запачкала платье, с которым обычно эту брошку надевала.

– Значит, горничная была недостаточно внимательна к ее указаниям. – Дэвьет прикусила губу. – И к тому же… Что-то здесь нечисто. Вряд ли это могло произойти случайно. Эстер, все это очень серьезно, но понять, в чем дело, я не могу. Нам необходима помощь. Думаю, тебе следует обратиться к Уильяму… – Мисс Лэттерли замерла, – … и попросить у него совета, – договорила Калландра. – Самим нам тут не разобраться. Даже пытаться не стоит. Дорогая, история явно очень скверная. Несчастная женщина мертва. Конечно, не исключено, что это украшение оказалось среди твоих вещей по какой-то нелепой ошибке, но, честно говоря, я в это не верю.

– Вы думаете, что… – начала Эстер в ужасе от одной мысли, что придется обращаться за помощью к Монку. Ей это представлялось совершенно бесполезным, а кроме того, она была слишком измучена и ошеломлена, чтобы выдержать то эмоциональное напряжение, которого потребует общение с ним.

– Да, думаю, – без колебаний прервала ее леди Дэвьет. – Иначе не стала бы предлагать. Мне не хотелось бы давить на тебя, но я убеждена, что этот совет нам необходим, и притом незамедлительно.

Лэттерли медлила, пытаясь найти объяснение, почему ей не стоит идти к Монку и насколько бесплодным будет такой шаг. Однако убедительных объяснений у девушки не было.

Калландра молча ждала, понимая, что, перебрав все аргументы, Эстер, в конце концов будет вынуждена согласиться с ней.

– Хорошо, – тихо проговорила девушка. – Вы правы. Поднимусь наверх поискать шпильки, а потом постараюсь разыскать Монка.

– Возьми мой экипаж, – предложила ее подруга.

Медичка слабо улыбнулась:

– Вы не верите, что я в самом деле отправлюсь к нему-?

Но ответа она не ждала: обе женщины понимали, что это – единственное разумное решение.

Уильям Монк смотрел на нее, нахмурившись. Они сидели в небольшой гостиной, где он, как полагала Эстер, обычно принимал будущих клиентов. Здесь его посетители должны были чувствовать себя уютнее, чем в строгой конторе, столь пугающе официальной. Хватало и той тревоги,
Страница 20 из 27

которую гости испытывали при виде самого Монка с его узким бритым лицом и немигающим взглядом.

Он стоял у камина и, услышав, как отворилась входная дверь, тут же вышел навстречу. При виде мисс Лэттерли на лице сыщика отразилась смесь радости и разочарования. Очевидно, он надеялся, что пришел клиент, и поэтому теперь с раздражением рассматривал безыскусную одежду своей гостьи, позаимствованную у горничной Калландры, ее бледные щеки и небрежную прическу.

– Что случилось? Вы ужасно выглядите, – заметил Уильям. Это было сказано с явным неодобрением, но потом в глазах мелькнуло беспокойство. – Вы не больны? – Голос стал сердитым: если его знакомая и в самом деле была больна, это сулило ему лишнее беспокойство. Или он просто испугался?

– Нет, не больна, – резко ответила Эстер. – Я вернулась из Эдинбурга ночным поездом, вместе с пациенткой. – Она постаралась, чтобы ответ прозвучал достаточно холодно и сдержанно. Если бы только у нее была возможность обратиться к кому-то другому, кто не хуже этого человека мог бы оценить грозящую ей опасность и дать дельный совет!

Монк уже приготовился отпустить какую-то ответную колкость, но, зная медсестру достаточно хорошо, понял, что произошло что-то действительно серьезное. Внимательно глядя на нее, он молчал, ожидая продолжения.

– Моей пациенткой была пожилая состоятельная дама из Эдинбурга. – Теперь Лэттерли говорила спокойнее, без излишней резкости. – Некая миссис Мэри Фэррелайн. Мне поручили дать ей вечернюю дозу лекарства. В сущности, это было моей единственной обязанностью. Ну, и кроме того, наверное, ей хотелось, чтобы я просто составила ей компанию.

Детектив слушал не перебивая. Эстер горько усмехнулась: несколько месяцев назад он бы сделал это непременно. Служа полицейским инспектором, этот человек был представителем власти и мог позволить себе это. Но теперь необходимость самому искать клиентов, чтобы заработать на жизнь, научила его если не смирению, то, по крайней мере, умению изображать заинтересованность.

Жестом он предложил ей сесть и сам уселся напротив – по-прежнему весь внимание. Сиделка с трудом заставила себя вернуться к делу, которое привело ее сюда.

– Примерно в половине двенадцатого она заснула, – продолжала девушка. – Так мне, во всяком случае, показалось. Я тоже уснула, поскольку… всю предыдущую ночь провела без сна в вагоне второго класса. – Эстер перевела дыханье. – Когда я проснулась утром, незадолго до прибытия в Лондон, то, попытавшись разбудить ее, обнаружила, что она мертва.

– Сочувствую, – проговорил сыщик. В его голосе звучала искренность и одновременно ожидание. Монк понимал, что такое событие должно было расстроить его знакомую: пусть бессознательно, но она воспринимала его как собственный промах. Однако прежде Лэттерли никогда не делилась с ним своими неудачами и огорчениями, разве что случайно. Она не пришла бы сюда лишь для того, чтобы рассказать об этом. Прислонившись плечом к камину и поставив ногу на решетку, Уильям ждал продолжения.

– Конечно, я была вынуждена сообщить начальнику вокзала, а потом ее дочери и зятю, пришедшим встречать ее, – продолжила медсестра. – Когда мне наконец удалось покинуть вокзал, я поехала к Калландре…

Монк кивнул. Этого следовало ожидать. Он, наверное, и сам поступил бы так же. Леди Дэвьет была, пожалуй, единственным человеком, с кем он мог бы поделиться своими переживаниями. Детектив всегда старался скрывать от Эстер свою уязвимость, хотя порой она все же оказывалась свидетелем ее проявлений. Тогда как Калландре он не признавался в своих проблемах никогда – всякий раз это получалось нечаянно.

– Пока я была там, мне понадобилось подняться наверх поискать шпильки… – объясняла тем временем девушка.

Сыщик саркастически улыбнулся. Зная, что она по-прежнему растрепана, Лэттерли прекрасно поняла его мысль, и ее тон опять стал жестким:

– Я стала шарить в сумке и вместо шпилек нашла брошь… с бриллиантами и серыми жемчужинами. Это не моя вещь. Я уверена, что она принадлежит миссис Фэррелайн, потому что та описала мне ее в разговоре, когда говорила о своих планах на время пребывания в Лондоне.

Уильям, помрачнев, отошел от камина и, сев в кресло напротив гостьи, подождал, пока она тоже присела.

– Значит, в поезде она ее не надевала? – уточнил он.

– Нет! В том-то и дело! Она сказала, что оставила ее дома, в Эдинбурге, потому что запачкала платье, к которому эта брошка подходит.

– Она подходит только к одному платью? – удивленно спросил Монк. В его голосе прозвучало недоверие, но взгляд мужчины был сосредоточен. Мысль его уже заработала, почувствовав опасность.

– Это серый жемчуг, – зачем-то стала объяснять ему Эстер. – Он хорошо смотрится только на определенном фоне, а иначе совсем теряется. – Она всячески старалась оттянуть миг осознания истинного смысла происшедшего. – Даже на черном…

– Ясно! – прервал ее сыщик. – Значит, она сказала, что оставила брошь дома? Не думаю, чтобы она сама укладывала свои вещи. Для этого у нее есть горничная. А в дороге ее чемоданы, должно быть, находились в багажном вагоне. Вы виделись с ее горничной? У вас не было ссоры? Не завидовала ли она вам, поскольку сама хотела бы съездить в Лондон, а вы перебежали ей дорогу?

– Нет! Ей совсем не хотелось ехать. И мы не ссорились. Она была очень доброжелательна.

– Кто же тогда положил брошь к вам в сумку? Вы не стали бы приходить ко мне, если бы сделали это сами!

– Не будьте глупцом! – возмущенно воскликнула мисс Лэттерли. – Разумеется, я этого не делала! Будь я воровкой, то вряд ли явилась бы сюда сообщать вам об этом! – Голос ее зазвенел от гнева и страха, поскольку только сейчас она начала понимать всю опасность своего положения.

Детектив взглянул на нее с сожалением:

– Где сейчас эта брошь?

– У Калландры дома.

– После того как несчастная женщина умерла, проблема состоит не в том, чтобы вернуть принадлежащую ей вещь. Дело в том, что мы не знаем, была ли она потеряна случайно или же это деталь продуманного преступления. Все это может обернуться очень скверно. – Уильям задумчиво пожевал губами. – Люди, перенесшие тяжелую утрату, часто ведут себя непредсказуемо и легко переходят от горя к злости. Сердиться и обвинять кого-то в своей беде проще, чем страдать. Способ возвращения броши нужно тщательно обдумать. Это должно быть проделано профессионально и к тому же человеком, пекущимся о ваших интересах. Нам следует посоветоваться с Рэтбоуном. – Нисколько не заботясь о том, согласна ли собеседница с его мнением, Монк подхватил с вешалки пальто и шляпу и направился к выходу. – Нечего рассиживаться! – резко бросил он, оглянувшись через плечо. – Чем скорее мы со всем этим разделаемся, тем лучше. К тому же, понапрасну теряя время, я рискую упустить клиента.

– Вам незачем идти со мной, – возразила Эстер, вставая. – Я сама могу разыскать Оливера и рассказать ему, что произошло. Спасибо вам за совет. – Обогнав хозяина дома, она отворила входную дверь. Шел дождь. Вместе с холодным воздухом на нее повеяло страхом и одиночеством.

Не обращая внимания на ее слова, Уильям вышел следом, запер за собой дверь и двинулся по направлению к оживленной улице, рассчитывая найти там кэб, чтобы добраться
Страница 21 из 27

с Тоттенхэм-Корт-роуд в западную часть города, к Адвокатскому Подворью, где на Вере-стрит помещалась контора Оливера Рэтбоуна. Затевать спор было попросту глупо, и мисс Лэттерли пришлось последовать за ним.

По мостовой сновали многочисленные кареты, коляски, кэбы и другие повозки, обдавая прохожих водой из луж. Кучера, подняв воротники и пониже надвинув шляпы в тщетных попытках спастись от потоков дождя, натягивали вожжи.

Какой-то мальчишка лет восьми-девяти деловито отгребал с дороги конский навоз, расчищая дорогу на случай, если кому-либо из пешеходов понадобится перейти на другую сторону улицы. На вид это был представитель той неунывающей братии, что стремится извлечь выгоду из любой ситуации. Его ноги обтягивали ветхие штаны, из ворота чересчур длинного пальто торчала тощая шея, но зато голову спасал от дождя огромный картуз, оставлявший незащищенными лишь нос и подбородок. Из-под картуза виднелась только нижняя часть лица подростка, и в глаза прежде всего бросалась его щербатая улыбка.

Переходить улицу Монку не требовалось, но он все же бросил мальчишке полпенни, и Эстер вдруг ощутила прилив надежды. Мальчик, на лету поймав монету, тут же попробовал ее на зуб, чтобы убедиться, что она нефальшивая, и в знак благодарности поднес палец к козырьку.

Остановив кэб, детектив распахнул перед девушкой дверцу, а затем уселся сам и назвал вознице адрес Рэтбоуна.

– Не лучше ли сперва заехать за брошью? – спросила медсестра. – Я бы тогда сразу отдала ее Оливеру для возвращения Фэррелайнам.

– Думаю, прежде всего следует все ему рассказать, – ответил Уильям, устраиваясь поудобнее в тронувшемся экипаже. – Для вашей собственной безопасности.

Девушка ничего не ответила, но почувствовала, как страх вновь сжимает ей сердце. Они молча ехали по мокрым улицам. Эстер вспоминала Мэри Фэррелайн, так ей понравившуюся, рассказы о Европе времен ее юности, о Хэмише, отважном и решительном на войне, и обо всех тех, с кем она танцевала ночи напролет в те грозные дни. Все они жили в памяти Мэри. Трудно было представить, что теперь не стало и ее самой – столь внезапно и столь бесповоротно.

Монк не прерывал размышлений своей спутницы. Если он за что-то брался, то всегда уходил в дело с головой. Один раз, искоса взглянув на него, Лэттерли увидела сосредоточенное лицо, отсутствующий взгляд, насупленные брови и сжатый рот. Она отвернулась, почувствовав себя покинутой.

На Вере-стрит кэб остановился. Сыщик, придержав дверцу, чтобы медсестра могла выйти, и расплатившись с кучером, направился к входу в контору и резко дернул звонок. Дверь отворил седой клерк в сюртуке с широким отложным воротником.

– Добрый день, мистер Монк, – чопорно поздоровался он и, заметив стоящую позади Эстер, прибавил: – Доброе утро, мисс Лэттерли. Входите, пожалуйста. Не стоит мокнуть под дождем. Жуткая погода. – Кивком головы он пригласил обоих посетителей проследовать за ним в приемную. – Боюсь, мистер Рэтбоун не ожидал вас. – Старик в сомнении бросил на них взгляд строгого учителя. – У него сейчас джентльмен.

– Мы подождем, – мрачно отозвался Уильям. – У нас спешное дело.

– Разумеется, – кивнул клерк и предложил им пока посидеть. Монк, мотнув головой, встал у стеклянной перегородки, за которой молодые люди в черном занимались переписыванием повесток и иных судебных документов, тогда как другие, постарше, листали толстые тома в поисках судебных прецедентов.

Эстер села. Детектив на минуту присел рядом с ней, но тут же нетерпеливо вскочил. Кое-кто из служащих, заметив их краем глаза, поднял голову от бумаг, но ни один из них не проронил ни слова. Время шло. Лицо Монка все больше мрачнело, а его нетерпение становилось все заметнее.

Наконец дверь кабинета отворилась, и из него вышел пожилой джентльмен с пышными бакенбардами. Обернувшись, он что-то проговорил и, слегка поклонившись, направился к выходу, где встречавший Эстер и Уильяма клерк, покинув свою конторку, подал ему шляпу и трость.

Монк шагнул вперед. Никто даже не попытался задержать его. Распахнув дверь кабинета, он лицом к лицу столкнулся с Оливером Рэтбоуном.

– Здравствуйте, – отрывисто проговорил сыщик. – У нас с Эстер очень срочное дело, в котором нам требуется ваша помощь.

Знаменитый адвокат не двинулся с места. На его удли-ненном ироничном лице появилось выражение доброжелательного удивления:

– В самом деле?

Он взглянул на клерка через плечо Уильяма, который уже проводил предыдущего клиента и теперь стоял в растерянности, не зная, как реагировать на бесцеремонность нового посетителя. Они с Оливером обменялись понимающими взглядами. Перехватив его, Монк неожиданно для себя расстроился. Но сейчас он находился в положении просителя и не мог позволить себе сарказма. Он сделал шаг в сторону, давая адвокату возможность увидеть стоявшую за его спиной мисс Лэттерли.

Рэтбоун был строен и одет с безупречным изяществом человека, не стесненного в средствах. Стремление к внешней элегантности не требовало от него усилий, превратившись в привычку. Однако при виде бледного лица девушки и ее забрызганной грязью одежды он утратил свое обычное хладнокровие и, забыв про Монка, в волнении шагнул к ней:

– Эстер, дорогая, что случилось? Вы выглядите совершенно… измученной!

Прошло около двух месяцев с момента их последней встречи, да и та была, в общем, случайной. Эстер не имела ясного представления, что Оливер думает об их отношениях. Формально они были скорее профессиональными, чем приятельскими, а кроме того, она не принадлежала к его кругу. И все же по большому счету они были дружнее, чем большинство знакомых между собой людей. Их связывала страстная вера в справедливость, и в разговорах на эту тему они были откровенны, как никто. Вместе с тем у каждого из них существовал целый мир собственных переживаний, недоступный для другого.

Сейчас юрист смотрел на девушку с явной тревогой. Лэттерли было известно, какая проницательность скрывается за его внешним лоском.

– Расскажите же ему, бога ради! – воскликнул Монк, махнув рукой в сторону кабинета. – Но только не здесь, – добавил он на случай, если от растерянности его спутница может оказаться столь неосмотрительной.

Не взглянув на сыщика, Эстер прошла в кабинет. Уилья-м двинулся за ней, а Рэтбоун, войдя последним, затворил дверь.

Не теряя времени, медсестра начала рассказ. Спокойно и обстоятельно, стараясь проявлять как можно меньше эмоций, она изложила адвокату все детали происшедшего.

Оливер слушал ее, не перебивая. Монк дважды попытался было вмешаться, но оба раза передумал.

– Где сейчас брошь? – спросил адвокат, когда мисс Лэттерли наконец замолкла.

– У леди Калландры, – ответила она. Рэтбоун достаточно хорошо знал леди Дэвьет, и дополнительных объяснений не требовалось.

– Но она не присутствовала при том, как вы обнаружили брошь? Впрочем, это неважно, – быстро добавил он, заметив, как напряглась его посетительница. – Вы не могли ошибиться насчет того, что миссис Фэррелайн оставила украшение в Эдинбурге?

– Не думаю. Ей незачем было брать его с собой, поскольку подходящее к нему платье было запачкано, а она совершенно твердо сказала, что не надевает его ни с каким другим. Как вы думаете, что же на самом
Страница 22 из 27

деле случилось? – не удержалась девушка от вопроса.

– Ваша сумка не похожа ни на одну из тех, что были у миссис Фэррелайн с собой или в багажном вагоне? Или из тех, которые вы видели в ее гардеробной в Эдинбурге? – уточнил Оливер.

Эстер ощутила озноб:

– Нет. У меня самый обычный мягкий коричневый кожаный саквояж. А чемоданы миссис Фэррелайн из желтой свиной кожи и с ее монограммой. И они все одинаковые. – Во рту у сиделки пересохло, голос ее дрожал. Она ощущала растущую тревогу стоявшего за ее спиной Монка. – Перепутать наши вещи невозможно, – закончила Лэттерли.

– В таком случае, боюсь, единственное объяснение состоит в том, что все это подстроено, но представить, зачем это кому-то понадобилось, я не могу, – холодно произнес Рэтбоун.

– Но я не пробыла там и дня! – возразила Эстер. – И никого ничем не обидела!

– Лучше всего вам немедленно отправиться за этой брошью и привезти ее ко мне, – решил адвокат. – Я напишу поверенному миссис Фэррелайн и через него извещу семейство, что вещь найдена и что мы возвратим ее при первой возможности. Прошу вас, не теряйте времени. На мой взгляд, любое промедление сейчас недопустимо.

Медсестра поднялась со стула.

– Ничего не понимаю… – беспомощно проговорила она. – Все это совершенно нелепо!

Рэтбоун тоже встал, чтобы проводить ее. Он бросил быстрый взгляд на Монка и вновь обернулся к ней:

– Быть может, это какая-то неизвестная нам семейная ссора или даже интрига, направленная против миссис Фэррелайн и трагически прерванная ее смертью. Сейчас это несущественно. Ваше дело – привезти брошь мне, я дам вам за нее расписку и спишусь с душеприказчиками покойной леди.

Девушка все еще колебалась и в полном смятении перебирала в памяти лица: Мэри, Уна, Элестер за обеденным столом, красавица Айлиш, Байярд и Квинлен, столь откровенно друг друга недолюбливающие, торопящийся по своим делам Кеннет, погруженная в себя Дейрдра, мужчина, чей портрет висит в холле, вечно пьяный, что-то бормочущий дядя Гектор…

– Пошли! – резко бросил Уильям, решительно беря ее за локоть. – Время не терпит, а торчать здесь и пытаться разгадать загадку, не имея никаких данных, бессмысленно.

– Да, иду, – по-прежнему неуверенно откликнулась она и взглянула на юриста. – Спасибо.

До дома Калландры они доехали в молчании. Детектив был погружен в свои мысли, а Эстер вновь и вновь вспоминала свое пребывание в Эдинбурге, мучительно пытаясь понять, почему кто-то решил сыграть с ней столь злую и жестокую шутку. Кто это мог быть? Сама Мэри? Или Гектор? Или одна из горничных? Это не исключено. Какая-нибудь служанка из ревности решила доставить ей неприятность, быть может, даже наде-ясь занять ее место.

Мисс Лэттерли подумала, что необходимо поделиться своей догадкой с сыщиком, но в этот момент кэб остановился, и она отвлеклась от своих размышлений.

Встретивший их дворецкий леди Дэвьет был бледен и серьезен. Впустив гостей, он поспешно захлопнул дверь.

– Что случилось? – встревожился Монк.

– Сожалею, сэр, но там пришли двое из полиции, – мрачно ответил домоправитель, взглянув на них с Эстер отчужденно и одновременно сочувственно. – Госпожа сейчас беседует с ними.

Уильям решительно пересек вестибюль и распахнул дверь в залу. Его спутница, чувствуя себя теперь, когда беда настигла ее, более спокойно, последовала за ним.

Калландра, стоявшая посреди комнаты, резко обернулась на звук отворяемой двери. Там же находились двое мужчин – один низкорослый и коренастый, с грубым лицом и выпученными глазами, другой повыше, тощий, с лисьим взглядом. Если они и были знакомы с Монком, то не подали вида.

– Добрый день, сэр, – вежливо заговорил низкорослый, но глаза его при этом смотрели враждебно. – Добрый день, мэм. Младший инспектор Дэйли из городской полиции. Если не ошибаюсь, вы – мисс Лэттерли?

– Да… – Голос Эстер внезапно сорвался. – Что вам угодно? Это касается смерти миссис Фэррелайн?

– Нет, мисс, не совсем. – Полицейский шагнул вперед, вежливый и подчеркнуто официальный. Его более высокий коллега явно был его подчиненным. – Мисс Лэттерли, я имею предписание обыскать ваш багаж, а если понадобится, то и вас в связи с пропажей принадлежащей покойной миссис Фэррелайн драгоценности, которая, по словам ее дочери, исчезла из ее вещей. Может быть, вы избавите нас от этой неприятной обязанности, сообщив, что этот предмет находится у вас?

– Да, он у нее, – ледяным тоном произнес Уильям. – Она уже сообщила об этом своему поверенному, и мы, по его совету, приехали сюда, чтобы, забрав брошь, отдать ему для передачи душеприказчику миссис Фэррелайн.

Инспектор Дэйли кивнул:

– Очень мудро с вашей стороны, но, увы, этого недостаточно. Констебль Джекс… – он резко кивнул своему спутнику. – Пройдите с этим джентльменом и заберите упомянутый предмет. – Затем полицейский взглянул на Монка. – Не будете ли вы столь любезны, сэр? А вам, мисс Лэттерли, боюсь, придется отправиться с нами.

– Вздор! – впервые вмешалась Калландра, делая шаг вперед. – Мисс Лэттерли рассказала вам, что произошло. Она обнаружила пропавшую драгоценность и собиралась вернуть ее. Больше никаких объяснений не требуется. Она проделала долгое путешествие до Эдинбурга и обратно и к тому же перенесла тяжелый удар. Ей незачем куда-то ехать с вами, чтобы повторить те совершенно ясные показания, которые она уже дала вам. Вы не настолько глупы, чтобы не понять сути происшедшего!

– Нет, сударыня, я не понимаю, – холодно отозвался инспектор. – Я совершенно не понимаю, как приличная особа, которой поручили уход за больным человеком, могла взять у старой леди принадлежащую той драгоценность. Но выглядит это, без сомнения, именно так. Кража есть кража, мэм, кто бы и ради чего ее ни совершил. И боюсь, мисс Лэттерли, вам все же придется проехать с нами. – Он слегка покачал головой. – Сопротивляясь, вы лишь ухудшите свое положение. Мне бы не хотелось надевать вам наручники, но придется, если вы меня вынудите.

Второй раз за день потрясенная Эстер была готова не поверить собственным глазам и ушам, но, как и утром, ей пришлось осознать реальность происходящего и собственное бессилие.

– Это не потребуется, – тихо проговорила она. – Я ничего не крала у миссис Фэррелайн. Она была моей пациенткой, и я очень уважала ее. И я никогда ни у кого ничего не крала. – Она обернулась к Дэвьет. – Спасибо вам, но думаю, что спорить сейчас бесполезно. – Чтобы не расплакаться, тем более в присутствии Монка, девушка замолчала.

Калландра взяла брошь с каминной полки, куда сиделка положила ее перед уходом, и молча протянула ее инспектору Дэйли.

– Благодарю вас, мэм. – Он завернул ее в большой чистый носовой платок, который достал из кармана, и вновь обернулся к Эстер: – Что ж, мисс, думаю, нам пора. Констебль Джекс захватит ваш саквояж. Больше вам ничего не понадобится, по крайней мере до завтра.

Девушка была удивлена, но тут же сообразила: они, конечно же, не сомневались, что найдут ее. Знали, где ее искать. Должно быть, ее квартирная хозяйка назвала им адрес Калландры. Догадаться, что мисс Лэттерли зайдет к подруге, было нетрудно – она и прежде часто гостила там, когда была не занята с пациентами. Ловушка захлопнулась.

Сиделка едва успела бросить взгляд на
Страница 23 из 27

Уильяма и увидела его пылающее гневом лицо. В следующее мгновение она уже была в вестибюле в сопровождении двух полицейских, безжалостно влекущих ее к распахнутой входной двери и дальше, на улицу, в холод и проливной дождь.

Глава 4

Эстер поместили на заднем сиденье черной закрытой полицейской повозки между констеблем и инспектором. Видеть дорогу от дома Калландры до того места, куда ее должны были доставить, она не могла и лишь ощущала тряску экипажа по камням мостовой. Медсестра словно оцепенела. Голова у нее гудела, и ей не удавалось сосредоточиться ни на одной мысли.

Как могла попасть жемчужная брошка к ней в сумку? Кто положил ее туда? Мэри оставила ее дома – она сама об этом сказала. Почему кто-то решил причинить простой сиделке зло? Приобрести врагов в доме Фэррелайнов она попросту не успела, даже если ее появление там и нарушило чьи-нибудь планы.

Повозка остановилась, но ей по-прежнему ничего не было видно сквозь задернутые окошки. Послышалось лошадиное ржание и мужской окрик, а потом экипаж снова тронулся. Очевидно, мисс Лэттерли стала жертвой какой-то интриги, о которой не подозревала. Но чьей? И как выпутаться из этой беды? Удастся ли ей доказать свою невиновность?

Девушка искоса посмотрела на инспектора Дэйли, но увидела лишь его суровый профиль и устремленный вперед взгляд. Его неприязнь к ней ощущалась почти физически. Его можно понять. Обокрасть свою пациентку, старую леди, полностью тебе доверявшую, – что может быть отвратительнее!

Арестованная вновь испытала острую потребность объяснить ему, что не крала брошку, хотя и знала, что это совершенно бесполезно. Полисмены были заранее уверены, что она будет все отрицать. Так ведут себя все воры. Это ровным счетом ни о чем не свидетельствует.

Поездка прошла, как в кошмаре. Наконец, они добрались до полицейского участка, где Эстер провели в тихую унылую комнату и там предъявили ей официальное обвинение в краже жемчужной броши, принадлежавшей ее пациентке, миссис Мэри Фэррелайн из Эдинбурга, ныне покойной.

– Я не брала брошь, – тихо проговорила она. Но на лицах стражей порядка были написаны скорбь и презрение, и никто не обратил внимания на ее слова. Лэттерли отвели в камеру, легонько подтолкнули в спину и, прежде чем она успела обернуться, с тяжелым грохотом захлопнули дверь и задвинули засов.

Камера была размером в десять-одиннадцать квадратных футов. У стены стояла койка, а напротив – деревянное сиденье с отверстием для отправления естественных потребностей. Высоко над койкой располагалось единственное забранное решеткой окно, стены были побелены, а пол выложен камнем.

Больше всего Эстер поразило, что там уже находились трое заключенных. Одним из них оказалась пожилая женщина лет шестидесяти, с волосами неестественно-желтого цвета и безжизненным размалеванным лицом. Появление новой заключенной она восприняла совершенно равнодушно. Другая обитательница камеры была довольно смуглой. Ее длинные распущенные волосы свалялись в комок, но худое лицо было по-своему привлекательным. Глаза, подведенные настолько, что казались черными, смотрели на медсестру настороженно. Третьим жильцом был ребенок не старше восьми-девяти лет, худой и грязный, с волосами, остриженными столь нелепо, что трудно было определить, мальчик это или девочка. Решить эту загадку не помогала и одежда, состоящая из взрослых вещей, подрезанных по росту, залатанных и подвязанных куском бечевки.

– Ну, и вид у тебя! – критически заявила смуглая женщина. – Как у дохлой утки под дождем. Впервой, что ли? Что ж ты такое натворила? Сперла что-нибудь? – Острым взглядом она скользнула по надетому на мисс Лэттерли платью горничной. – Или ты – куколка? Хотя на потаскуху ты вроде не похожа.

– Что? – растерялась Эстер.

– В такой одежде в жизни никого не подцепишь, – вынесла приговор женщина. – И нечего корчить из себя невесть что. Все мы тут – родня. Будто ты сама не из таких! – заключила она.

– Конечно, не из таких, Дорис, – устало проговорила та заключенная, что была постарше. – Она даже не понимает, что ты говоришь.

– Вы что… родственники? – удивленно спросила сиделка, указывая на ребенка.

– Нет, мы не родственники, тупица ты этакая! – мотнула головой смуглая женщина. – Я имею в виду то, чем мы занимаемся. И ты принялась за то же самое. Решила попробовать, ну и попалась. Что же ты все-таки натворила? Что-нибудь стянула?

– Нет, – покачала головой девушка. – Но они считают, что да.

– Скажите-ка, какая невинная! – Дорис недоверчиво усмехнулась. – Мы здесь все невинные. Марджи, та не сделала ни одного аборта, так ведь, Марджи? Тилли не крутила никаких волчков. А уж я-то в жизни не содержала дурных домов. – Подбоченившись, она продолжала: – Я – женщина добропорядочная, всеми уважаемая, вот я кто. Разве я виновата, что кое-кто из моих клиентов дал слабину?

– А что вы подразумеваете под словами «крутить волчки»? – Лэттерли прошла в глубь камеры и присела на койку неподалеку от женщины, которую называли Марджи.

– Ты и вправду простушка или прикидываешься? – поинтересовалась Дорис. – Дурить башку. – Она покрутила в воздухе пальцами. – Ты что, в детстве с волчком не игралась? Ну так видела, как это делают другие. Ты же вроде не слепая и не полоумная!

– Но за это не сажают в тюрьму! – Эстер начала сердиться. Незаслуженных оскорблений она никогда никому не спускала.

– Еще как сажают, если ты при этом путаешься под ногами у добропорядочных граждан, – скривилась смуглянка. – Не так ли, Тилли, шлюшка ты этакая?

Девочка подняла на нее широко открытые глаза и робко кивнула.

– Сколько тебе лет? – обратилась к ней медсестра.

– Не знаю, – равнодушно отозвалась та.

– Не будь идиоткой! – снова вмешалась Дорис. – Она же не умеет считать.

– Нет, умею! – запротестовала Тилли. – Я могу сосчитать до десяти!

– Тебе еще нет десяти, – оборвала ее растрепанная заключенная и снова обернулась к Эстер: – Так какую кражу на вас навесили, уважаемая невинная леди?

– Жемчужную брошку, – с горечью призналась мисс Лэттерли. – А за что попали сюда вы, добропорядочные дамы?

Дорис улыбнулась, обнажив ровный ряд почерневших зубов. Если бы их почистить, они были бы даже красивы.

– Ну, кое-кто из нас и правда позволял джентльменам заплатить за полученное удовольствие, что, на мой взгляд, только справедливо. А еще в задней комнате у меня сидел один тип, который за деньги кропал всякие бумажки, а фараонам это не понравилось, потому что этого не любят законники. – Ее явно веселило смущение Эстер. – Ну, как бы тебе это объяснить по-благородному? Они заявили, что я беру деньги за блуд, а старикан в задней комнате стряпает документы тем, которые в них нуждаются, а получить по закону не могут. Ну и дока он, этот Тэм! Сочинит тебе что хочешь – бумагу о праве владения, завещание, ходатайство адвоката, судебное определение – вроде это так у вас называется. Что надо, то и напишет. Никакой сутяга не придерется!

– Понятно… – протянула сиделка.

– Да ну? Неужто? – скривилась Дорис. – Где тебе понять, дурехе этакой!

– Мне понятно, что вы оказались здесь так же, как и я. А значит, вы ненамного умней меня. Вся разница в том, что вы здесь уже бывали. Попасться вторично – это надо
Страница 24 из 27

уметь, – отозвалась Лэттерли.

Дорис выругалась, желтоволосая Марджи невесело усмехнулась, а Тилли забилась в самый угол койки в предчувствии драки.

– Ну, ты свое еще получишь, – пробурчала смуглянка. – Упекут тебя на несколько лет в такое местечко, где летом дохнешь от жары, а зимой от холода, заставят жрать помои и работать до одурения. И словечка пикнуть не дадут.

Марджи кивнула.

– Это верно, – грустно проговорила она. – Все время орут: «Молчать! Не разговаривать!» Да еще эти маски…

– Маски? – не поняла Эстер.

– Ну да, маски, – повторила заключенная с желтыми волосами, проводя рукой по лицу. – Чтобы ты ничего не видела.

– Зачем?

– Не знаю. Наверное, чтобы тебе было еще хуже. Чтобы была совсем одна. И ни с кем не общалась. Недавно придумали.

Это все больше и больше напоминало кошмар. Последние слова окончательно заставили мисс Лэттерли почувствовать себя в нереальном мире. Она попыталась представить толпу одетых в серое безмолвных женщин с закрытыми масками лицами, замерзших, исполненных ненависти и отчаяния… Что же еще могут они ощущать в таких условиях? И детей, играющих на улице и попадающих за это в тюрьму. Девушка содрогнулась от гнева, смешанного с жалостью, и от почти истерического желания вырваться из этого мира. Сердце ее колотилось, колени дрожали, хотя она и сидела на койке. Подняться на ноги у нее не хватило бы сил.

– Ну, что, струсила? – усмехнулась Дорис. – То ли еще будет! И не воображай, что эта койка для тебя. Она для Марджи, которая и вправду больна. К тому же она здесь дольше всех.

Рано утром Эстер доставили в окружной суд, где было решено оставить ее в заключении. Оттуда ее отправили в Ньюгейтскую тюрьму и поместили в камеру к двум карманным воровкам и проститутке. Через час за ней пришли и сообщили, что с ней будет говорить ее адвокат.

Безумная надежда, что долгий кошмар кончился и тьма наконец рассеялась, заставила девушку вскочить. Она едва не упала, рванувшись к дверям, чтобы скорее преодолеть пустой каменный коридор и оказаться в комнате, где ее ждет Рэтбоун.

– Ну, ну! – прикрикнула надзирательница с грубым тупым лицом. – Потише! Нечего суетиться. Тебя вызывают всего-навсего для беседы. Пойдешь со мной, будешь стоять рядом и отвечать, когда к тебе обращаются. – Крепко взяв Эстер за локоть, она направилась к выходу.

Они остановились у большой металлической двери. Надзирательница выбрала огромный ключ из висевшей у нее на поясе связки, вставила его в замок и повернула. Дверь бесшумно отворилась под напором ее сильных рук, и обе женщины оказались в довольно уютном помещении с побеленными стенами и газовым освещением. За простым деревянным столом стоял, опершись на спинку стула, Оливер Рэтбоун. Второй стул, напротив него, был пуст.

– Эстер Лэттерли, – с полуулыбкой сообщила адвокату надзирательница. Казалось, она еще не решила, быть ли с ним любезной или обращаться так же враждебно, как с заключенными. Скользнув взглядом по его безукоризненной одежде, начищенным ботинкам и изящной прическе, она предпочла любезность, но тут же заметила, как изменилось его лицо при виде подзащитной, и в ней проснулась неприязнь. Улыбка превратилась в жуткую застывшую гримасу.

– Постучите, когда закончите, – холодно проговорила тюремщица и, пропустив Эстер в комнату, так хлопнула дверью, что удар металла о каменную стену гулом отозвался в ушах.

Мисс Лэттерли, готовая вот-вот расплакаться, не могла произнести ни слова. Оливер, обогнув стол, взял ее за руки. Тепло его пальцев было подобно лучу света во мраке, и заключенная, забыв о приличиях, прильнула к нему.

Несколько мгновений мужчина вглядывался в ее лицо, пытаясь понять, насколько она напугана, а потом отпустил ее руки и, мягко подтолкнув к ближайшему стулу, приказал:

– Сядьте. Не будем терять времени.

Медичка подчинилась и, подобрав юбку, подвинула стул поближе к столу. Усевшись напротив, юрист слегка подался вперед.

– Я успел повидать Коннела Мердока, – мрачно сообщил он. – Надеялся убедить его, что все это лишь недоразумение, не требующее вмешательства полиции. – Вид у него был извиняющийся. – К сожалению, он настроен весьма решительно, и уговорить его мне не удалось.

– А Гризельда, дочь Мэри? – спросила девушка.

– Она почти все время молчала, хотя и присутствовала при разговоре. Кажется, эта женщина полностью положилась на мужа, и это к лучшему, поскольку сама она в полном отчаянии. – Адвокат умолк и взглянул в лицо своей подопечной, как бы решая, можно ли продолжать.

– Иными словами, она ни о чем не в состоянии думать? – уточнила Эстер, предпочитая называть вещи своими именами.

– Да, – признал Оливер. – Полагаю, дело обстоит именно так. Люди в несчастье ведут себя по-разному, часто не слишком привлекательно. Но она выглядит не столько несчастной, сколько напуганной – во всяком случае, у меня сложилось именно такое впечатление.

– Ее запугал Мердок?

– Трудно сказать. Думаю, нет, но вместе с тем я почувствовал, что при нем она не то нервничает, не то не может сосредоточиться. Определенно судить, к сожалению, не берусь. – Юрист нахмурился. – Но все это теперь уже несущественно. Мне не удалось уговорить их прекратить дело. Боюсь, что ему будет дан ход, и вам, дорогая, нужно быть к этому готовой. Я сделаю все возможное, чтобы ускорить дело и не допустить проволочек. Но вы должны помочь мне, как можно точнее ответив на все вопросы.

Он замолчал. Его спокойный взгляд, казалось, пронизывал насквозь, словно этот человек не только читал мысли заключенной, но и постигал нарастающий в ее душе страх. Еще вчера Эстер восприняла бы это как недопустимое вторжение в свой внутренний мир и была бы возмущена его подозрениями. Но теперь она видела в этом единственный шанс вырваться из той холодной пучины, в которую с каждой минутой погружалась все глубже.

– Это ничему не поможет! – с отчаянием воскликнула она.

– Поможет, – слегка улыбнувшись, возразил Рэтбоун. – Дело в том, что мы еще не выяснили все факты. Моя задача разобраться в них, чтобы по меньшей мере доказать, что вы не совершили никакого преступления.

Преступление. Конечно, она не совершила никакого преступления. Быть может, она допустила какую-то оплошность – иначе Мэри Фэррелайн была бы еще жива. Но брошь она, разумеется, не брала. Она даже не видела ее прежде. В душе Эстер затеплилась слабая на-дежда. Она поймала взгляд Оливера, и тот улыбнулся – скорее с пониманием, чем с доверием.

В пустой комнате, где они сидели, были слышны хлопанье железных дверей, гулко отдающееся в каменных стенах, и чьи-то голоса. Слов разобрать было нельзя – до них доносилось только катившееся по коридорам эхо.

– Расскажите мне еще раз самым подробным образом обо всем, что произошло с момента вашего приезда в дом Фэррелайнов, – потребовал адвокат.

– Но я же… – начала было спорить девушка, но, увидев его суровое лицо, подчинилась и описала все, что могла вспомнить, начиная с той минуты, как вошла в кухню дома на Эйнслай-плейс и встретила дворецкого Мактира.

Рэтбоун внимательно слушал, и Эстер казалось, что в мире остались только они двое, сидящие друг напротив друга за деревянным столом и напряженно ищущие выхода из того отчаянного положения, в котором она очутилась.
Страница 25 из 27

Даже закрыв глаза, она продолжала бы видеть Оливера таким, каким он был в эту минуту. В ее сознании запечатлелась каждая мелочь, вплоть до легкой седины, серебрящейся на его висках.

– Вам удалось отдохнуть? – перебил он ее внезапно, когда она стала рассказывать о своем пребывании в доме Фэррелайнов.

– Да… Но почему вы спросили?..

– Если не считать времени, проведенного в библиотеке, это был первый случай, когда вы оставались одна?

Мисс Лэттерли сразу уловила его мысль.

– Да, – проговорила она, напрягшись. – Могут сказать, что в это время у меня была возможность вернуться в гардеробную и взять брошку.

– Не думаю. Такой поступок был бы слишком рискованным. Ведь миссис Фэррелайн могла оказаться в своей спальне…

– Нет… Мы с ней виделись в будуаре. Мне кажется, он находится не рядом с ее спальней. Впрочем, точно сказать не могу. Во всяком случае, он расположен на некотором расстоянии от гардеробной.

– Но в гардеробную в любой момент могла войти горничная, – возразил юрист. – Ведь чтобы приготовить все для такого долгого путешествия, требуется некоторое время – нужно проверить, все ли собрано, выстирано, выглажено, разложено по местам… Рискнули бы вы в такое время войти туда, если вам там находиться не положено?

– Нет… Нет, конечно! – оживилась сиделка, но тут же снова сникла. – Но когда я днем отдыхала, мой саквояж был при мне. Сунуть туда брошь никто не мог!

– Дело не в этом, Эстер, – терпеливо пояснил Рэтбоун. – Я пытаюсь представить ход их рассуждений: когда у вас была возможность найти брошь и взять ее. Нам необходимо уточнить, где она хранилась.

– Разумеется! – энергично откликнулась Лэттерли. – Мэри могла держать ее в шкатулке с драгоценностями в своей спальне. Это было бы логичнее, чем хранить ее в гардеробной. – Она взглянула адвокату в лицо, и ее на мгновение обрадовала написанная на нем доброжелательность, хотя ее энтузиазма он, видимо, не разделял. Но ведь если Мэри хранила брошку в своей комнате, это почти наверняка доказывало, что взять ее медсестра не могла!

Однако вид у Оливера был чуть ли не виноватый, как у человека, который вынужден разочаровать ребенка.

– В чем дело? – спросила девушка. – Разве я не права? Я же не входила к ней в спальню! И весь день, кроме того времени, что провела в библиотеке, я была на людя-х!

– И по крайней мере один из этих людей явно лжет. Кто-то положил брошь в ваш чемодан и сделал это не случайно.

Заключенная решительно подалась вперед:

– Но ведь можно же доказать, что у меня не было возможности взять ее из спальни, где стояла шкатулка! Я почти уверена, что в гардеробной ее не было. Да там ее некуда и поставить! – Она в подробностях вспомнила обстановку комнаты и заговорила увереннее: – Там вдоль одной из стен стоят три гардероба, в другой стене окно, а у третьей – комод и туалетный столик с трельяжем, а возле него табуретка. Я помню, что на столике лежали щетки, гребни и хрустальный стаканчик со шпильками. Шкатулки там не было. Она бы загораживала зеркало. И на комоде ничего не было, да он и слишком высок, чтобы что-то на него ставить.

– А у четвертой стены? – криво улыбнулся Рэтбоун.

– Ну… в ней дверь, естественно. А рядом – второе кресло. И что-то вроде кушетки.

– И никакой шкатулки?

– Нет! Это совершенно точно! – Сиделка ощутила ликование. – Ведь это же что-то доказывает!

– Это доказывает, что у вас прекрасная память, – и ничего более.

– Как же так! – воскликнула Лэттерли. – Если шкатулки там не было, я же не могла что-то из нее взять!

– Но это по вашим словам, Эстер, там не было шкатулки, – мягко уточнил юрист, глядя на нее с грустью и сочувствием.

– А горничная… – начала его подопечная, но осеклась.

– Разумеется, – кивнул Оливер. – Это могли бы подтвердить два человека: горничная, которая, вполне возможно, и подсунула брошку в ваш багаж, и сама Мэри, которую нам уже не расспросить. А кто еще? Старшая дочь, Уна Макайвор? Что скажет она? – Он старался говорить бесстрастно, как того требовала его профессия, но в глазах у него светились гнев и боль.

Девушка молча глядела на него. Он протянул руку через стол, словно собираясь коснуться ее руки, но передумал.

– Эстер, не стоит прятаться от правды, – серьезным голосом проговорил адвокат. – Вы оказались втянуты во что-то, для нас пока непонятное, и было бы глупо воображать, что причастные к этой истории люди – ваши друзья и что они непременно будут говорить правду, даже если это противоречит их интересам. Если Уне Макайвор придется выбирать, обвинить ли кого-то из своих домашних или вас, человека постороннего, нам не следует слишком рассчитывать на то, что она сможет и захочет сказать чистую правду.

– Но… Но если кто-то в ее доме оказался вором, разве она не постарается узнать, кто именно?

– Совсем не обязательно – особенно если это не кто-либо из прислуги, а один из членов ее семьи.

– Но почему? Почему украли только эту брошь? И зачем ее положили в мой саквояж?

Лицо Оливера вдруг стало жестким, словно на холоде, а глаза его блеснули:

– Этого я не знаю, но иначе остается только предположить, что это сделали вы, а такую нелепость я обсуждать не намерен.

Его слова отчетливо обнажили перед Эстер всю чудовищность ситуации. Разве она может рассчитывать, что кто-то поверит, будто она не воспользовалась неожиданно подвернувшейся возможностью, чтобы стащить брошку? А потом, после смерти Мэри, вдруг испугалась и попыталась вернуть ее? В глазах Рэтбоуна она прочитала, что он думает о том же самом.

А сам он в глубине души верит ей? Или всего лишь ведет себя так, как велит профессиональный долг? Мисс Лэттерли чувствовала, что реальный мир отступает перед надвигающимся на нее кошмаром, бесконечным и безнадежным, в котором мгновения надежды неотвратимо сменяются приступами слепого ужаса.

– Я не брала ее! – в полной тишине внезапно воскликнула она. – Я даже не видела ее до того момента, когда нашла в своей сумке! И тут же отдала Калландре. Что еще могла я сделать?

Адвокат с неожиданной теплотой дотронулся до ее ледяных рук.

– Я знаю, что вы ее не брали, – мрачно проговорил он. – И докажу это. Но сделать это будет нелегко. Вам нужно приготовиться к тяжелой борьбе.

Сиделка промолчала, стараясь преодолеть охватившую ее панику.

– Не хотите ли вы, чтобы я известил вашего брата и его жену?.. – предложил ей юрист.

– Нет! Пожалуйста, не говорите Чарльзу! – вскрикнула девушка, непроизвольно подавшись вперед. – Не надо рассказывать ни Чарльзу, ни Имоджен. – Она глубоко вздохнула. Руки у нее дрожали. – Ему будет очень тяжело узнать об этом. Лучше мы сперва постараемся выиграть…

Оливер хмуро взглянул на нее:

– А вам не кажется, что ему следовало бы сказать? Он наверняка захочет поддержать вас, чем-то помочь…

– Конечно, захочет, – согласилась заключенная, испытывая смесь гнева, жалости и раздражения. – Но ему будет трудно решить, чему же верить. Он захочет убедиться в моей невиновности, но не будет знать, как это сделать. Чарльз – ужасный педант. Он ни за что не поверит тому, чего не понимает. – Она вовсе не желала, чтобы ее слова звучали как осуждение, но не могла преодолеть собственного страха и боли. – Вся эта история его расстроит, а помочь он будет не в силах. Он сочтет
Страница 26 из 27

необходимым навестить меня, а это будет для него невыносимо.

Эстер хотела бы рассказать Рэтбоуну о том, как покончил с собой ее потрясенный обманом отец, о последовавшей вскоре смерти матери и о том, как мучительно пережил все это Чарльз. Из всех троих детей он один находился тогда в Англии: Джеймс незадолго до того погиб в Крыму, а сама она еще служила там в госпитале. На плечи старшего из братьев пала в те дни вся тяжесть позора, финансового краха, а потом и семейной трагедии.

Конечно, кое-что из этого Оливеру было известно, поскольку он выступал адвокатом человека, обвиненного в доведении до самоубийства. Но он не знал всей истории гибели ее отца, и сейчас было совсем не время посвящать его в детали, тем самым напоминая о его промахах. Вместе с тем он мог истолковать молчание подзащитной как проявление раздражения.

Адвокат слегка улыбнулся, уступая:

– Думаю, вы не вполне верно судите о своем брате. Но сейчас это не столь важно. Мы можем поговорить об этом и позже.

С этими словами он поднялся.

– Что вы намерены предпринять? – Эстер тоже вскочила, причем столь поспешно, что снова ударилась о стол и едва не потеряла равновесия, но все же удержалась на ногах, судорожно ухватившись за край стола. – Что же теперь будет?

Адвокат стоял настолько близко от нее, что она ощущала запах шерсти, идущий от его одежды, и тепло его кожи. Поймав себя на том, что ей хочется продлить это мгновение, медсестра вспыхнула и, выпрямившись, отступила на шаг.

– Вас оставят здесь. – Юрист невольно вздрогнул. – А я найду Монка и пошлю его побольше разузнать о Фэррелайнах и о том, что же произошло на самом деле.

– Пошлете его в Эдинбург? – удивленно спросила девушка.

– Разумеется. Вряд ли можно что-нибудь выяснить, находясь в Лондоне.

– О!..

Рэтбоун направился к двери и постучал, вызывая надзирательницу, а потом снова обернулся к мисс Лэттерли.

– Крепитесь, – мягко проговорил он. – Разгадка существует, и мы ее отыщем.

Заключенная заставила себя улыбнуться. Конечно, Оливер говорил так лишь затем, чтобы поддержать ее, но и эти слова были для нее важны. Ей хотелось им верить, и она ухватилась за них:

– О да! Спасибо…

Их разговор был прерван скрежетом ключа в замке и появлением надзирательницы, по-прежнему мрачной и неумолимой.

Прежде чем разыскивать Уильяма Монка, к которому Рэтбоун испытывал весьма смешанные чувства, он заехал в свою контору на Вере-стрит. Разговор с Эстер дал ему не слишком много с практической точки зрения, и сейчас юрист чувствовал себя более опустошенным, чем ожидал. Посещение клиентов, подозреваемых в преступлении, всегда было для него испытанием. Естественно, все они были напуганы и подавлены арестом. Даже настоящих преступников заключение и предъявление обвинения захватывало врасплох. Те же, кто был невиновен, оказывались беспомощными перед обрушившимися на них обстоятельствами и совершенно терялись.

Прежде ему приходилось видеть мисс Лэттерли рассерженной, возмущенной несправедливостью, борющейся за других и близкой к отчаянию, но никогда в ней не чувствовалось страха за себя. Пока ничто не угрожало ее свободе, она всегда была сильнее обстоятельств.

Сняв пальто, Оливер отдал его стоявшему в ожидании клерку. Эстер всегда была так нетерпима к проявлениям глупости, всегда так неистово рвалась в бой… В женщине такая черта могла показаться непривлекательной и порой даже раздражала. Для общества это было неприемлемо. Адвокат улыбнулся, представив, как восприняли бы подобное поведение знакомые ему респектабельные дамы. Можно вообразить выражения их благовоспитанных физиономий. С едкой усмешкой в собственный адрес мужчина подумал, что самого его в первую очередь привлекали именно эти свойства ее характера. С женщинами более мягкими, больше придерживающимися условностей, ему было легче, спокойнее – их поведение в меньшей мере противоречило его жизненным правилам, представлениям и, разумеется, светским и профессиональным привычкам. Но, расставшись с любой из них, Оливер больше никогда ее не вспоминал, они его не трогали и не вдохновляли его. Спокойная, ровная жизнь при всех своих достоинствах начинала приедаться.

Машинально поблагодарив клерка, Рэтбоун прошел в свой кабинет, закрыл за собой дверь и присел за стол. Он не имеет права допустить, чтобы с Эстер случилась беда. Он – один из лучших адвокатов Англии, и именно ему следует защитить ее и опровергнуть это нелепое обвинение. Его раздражало, что придется воспользоваться помощью Монка, чтобы докопаться до истины или хотя бы доказать невиновность девушки, но, не располагая фактами, он ничего не добьется.

Не то чтобы он не любил Уильяма, вовсе нет. Этот сыщик обладает блестящим умом, смелостью и своеобразным благородством – этого у него не отнимешь, несмотря на его колючий нрав, зачастую дурные манеры и обычное высокомерие. Но при всей своей самоуверенности, элегантности и прекрасной дикции он – не джентльмен. Трудно сказать, в чем тут дело, но это так. Оливер всегда замечал в нем какую-то подчеркнутую агрессивность. А уж его отношение к Эстер было просто возмутительным.

Эстер! Ее благополучие – вот единственное, что сейчас важно. А его собственные чувства к Монку не имеют никакого значения. Нужно послать за ним, а до прихода детектива приготовить необходимую сумму, чтобы отправить его в Эдинбург ночным поездом. И пусть остается там до тех пор, пока самым тщательным образом не разберется, чья ревность, финансовые проблемы или иные неприятности в семействе Фэррелайнов породили это нелепое происшествие.

Адвокат позвонил, вызывая клерка, и, когда тот появился, хотел обратиться к нему, но заметил странное выражение его лица.

– В чем дело, Клементс? Что случилось? – забеспокоился Рэтбоун.

– Полиция, сэр. Вас желает видеть инспектор Дэйли.

– А! – взбодрился Оливер. – Пригласите его, Клементс.

Быть может, обвинение отпало и ему уже нет необходимости посылать за Монком?

Клерк, прикусив губу, бросил на хозяина тревожный взгляд и повиновался.

– Итак? – с надеждой обратился юрист к инспектору Дэйли, появившемуся в дверях с важным и скорбным видом. Он был уже готов спросить, не рухнуло ли обвинение, но что-то в поведении инспектора остановило его.

Дэйли аккуратно притворил за собой дверь и щелкнул задвижкой.

– Мне очень жаль, мистер Рэтбоун, – отчеканил он ровным голосом. При иных обстоятельствах услышать такой голос среди невнятного лондонского говора было бы даже приятно. – Но у меня достаточно скверные новости.

При первых же его словах Оливер понял, что произошло нечто ужасное. У него перехватило дыхание и пересохло во рту.

– В чем дело, инспектор? – Он старался говорить так же спокойно, как Дэйли, подавляя растущий страх.

На грубом лице полисмена отразилось сочувствие:

– К сожалению, сэр, мистер и миссис Мердок остались не удовлетворены полученными объяснениями относительно причин столь внезапной смерти несчастной миссис Фэррелайн. Они пригласили собственного врача, чтобы он провел обследование… – Дэйли замялся.

– Вы имеете в виду вскрытие? – резко спросил адвокат. Какого дьявола этот человек ходит вокруг да около? – Ну, и что же?

– Доктор не верит, что бедная дама умерла естественной
Страница 27 из 27

смертью, сэр.

– Что?!

– Он не верит…

– Я прекрасно слышал! – Рэтбоун попытался встать, но почувствовал, что ноги его не слушаются. – Но что же в ней… неестественного? Разве полицейский врач не констатировал сердечный приступ?

– Да, сэр, констатировал, – согласился инспектор. – Но это было поверхностное обследование, проведенное с учетом того, что речь шла о пожилой даме и к тому же с больным сердцем.

– А теперь вы утверждаете, что это не так? – Юрист непроизвольно повысил голос и тут же почувствовал, что его слова прозвучали чересчур резко. Ему следует держать себя в руках!

– О нет, сэр, разумеется, нет, – покачал головой Дэйли. – Никто не сомневается, конечно, что она была пожилой и уже давно страдала этим недугом. Но когда личный доктор мистера Мердока повнимательнее осмотрел ее, как его просили, у него возникли некоторые сомнения. И тогда мистер Мердок предложил провести вскрытие, поскольку в данных обстоятельствах миссис Мердок имеет права его требовать – из-за этой кражи и все такое…

– Что вы, черт возьми, имеете в виду?! – вспылил Оливер. – Не думаете же вы, что мисс Лэттерли придушила свою пациентку из-за какой-то побрякушки? А потом тут же сообщила о своей находке и сделала все возможное, чтобы возвратить эту вещь семье?

– Нет, сэр, не придушила, – спокойно возразил инспектор, и у Рэтбоуна потемнело в глазах. – Отравила, – договорил Дэйли. – Двойной дозой лекарства, если быть точным. – Он с глубокой печалью взглянул на адвоката. – Так показало вскрытие. Это не так просто обнаружить, поскольку создается впечатление смерти от сердечного заболевания. Но, учитывая, что леди принимала это лекарство, а в аптечке оказалось два пустых флакона, тогда как должен был быть только один, согласитесь, вполне естественно было подумать о таком варианте. Вывод, конечно, не слишком приятный, но неопровержимый. Сожалею, сэр, но теперь мисс Лэттерли арестована по обвинению в убийстве.

– Но к-как ж-же… – Голос Рэтбоуна сорвался, его пересохшие губы не могли выговорить ни слова.

– Ведь больше там никого не было, сэр. Миссис Фэррелайн чувствовала себя прекрасно, когда их с мисс Лэттерли доставили к поезду в Эдинбурге, а к моменту прибытия в Лондон она, бедняжка, была мертва. Скажите, существует ли этому какое-либо иное объяснение?

– Не знаю! Должно существовать! – запротестовал юрист. – Мисс Лэттерли – смелая и честная женщина, служившая в Крыму вместе с Флоренс Найтингейл. Она спасла десятки жизней, часто рискуя собственной. Она пожертвовала покоем и безопасностью ради Англии и…

– Все это мне известно, – жестко перебил его полицейский. – Докажите, что миссис Фэррелайн убил кто-то другой, и я первый откажусь от обвинения против мисс Лэттерли. Но до тех пор она будет находиться в заключении. – Он вздохнул, с грустью глядя на адвоката. – Мне самому это не слишком по душе. Она производит приятное впечатление, а я потерял в Крыму брата. Мне известно, сколько некоторые из этих женщин сделали там для наших ребят. Но служба есть служба, нравится она тебе или нет.

– Да… Да, конечно… – Рэтбоун откинулся в кресле, чувствуя себя настолько разбитым, словно ему пришлось пробежать большое расстояние. – Спасибо вам. Я займусь этим делом, постараюсь выяснить, что же произошло на самом деле, и доказать ее непричастность.

– Да, сэр. Желаю удачи, сэр. Тут необходимо все ваше искусство и большое везение. – С этими словами инспектор повернулся и вышел, провожаемый взглядом Оливера.

Через несколько мгновений в дверь просунулось взволнованное лицо клерка:

– Могу я чем-нибудь помочь, мистер Рэтбоун?

– Что? – вздрогнул юрист, пытаясь собраться с мыслями. – В чем дело, Клементс?

– Могу я чем-то помочь, сэр? Насколько я могу судить, у вас неприятности…

– Вы правы. Немедленно разыщите мистера Уильяма Монка.

– Мистера Монка, сэр? Сыщика?

– Да-да, именно сыщика! Приведите его сюда.

– Мне придется как-то объяснить ему причину, – с тоской отозвался Клементс. – Он не из тех, кто явится по первому моему слову.

– Скажите ему, что дело Фэррелайнов получило скверный оборот и мне срочно необходима его помощь! – едва не перешел на крик Оливер.

– А если мне не удастся отыскать его…

– Ищите, пока не найдете! Без него не возвращайтесь! Понятно?

– Да, сэр. Простите, сэр.

Рэтбоун опомнился:

– За что? Вы ни в чем не виноваты.

– Нет, сэр. Но мне очень жаль, что в деле Фэррелайнов возникли затруднения. Мисс Лэттерли – такая славная девушка! Надеюсь… – Служащий запнулся. – Я непременно разыщу мистера Монка и приведу его сюда.

Однако прошло несколько мучительных часов, прежде чем Уильям, бледный, с плотно сжатыми губами, без стука распахнул дверь конторы.

– Что случилось?! – воскликнул он. – Что еще произошло? Почему вы до сих пор не связались с поверенным Фэррелайнов и не объяснили ему суть дела? – Он поднял брови. – Уж не хотите ли вы послать меня для этого в Эдинбург?

Все те чувства, которые юрист старался подавить в себе с момента первой встречи с Дэйли – страх, беспомощность, негодование, предчувствие грядущих бед, – вылились в обыкновенную вспышку гнева.

– Нет, не хочу, – сквозь зубы процедил он. – Вы что, воображаете, что я отправил Клементса рыскать по всему городу просто потому, что мне понадобился посыльный?! Если это – все, на что вы способны, значит, я зря потратил время – и свое, и ваше. Нужно было обратиться к кому-то другому. Господи, да к кому угодно!

Монк еще сильнее побледнел. Поведение адвоката сказало ему больше, чем напечатанный крупным шрифтом текст. Он увидел в нем страх и неуверенность, что для Рэтбоуна было хуже пощечины.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/enn-perri/grehi-volka/?lfrom=931425718) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

notes

Примечания

1

Флоренс Найтингейл (1820–1910) – сестра милосердия и общественный деятель, «леди с лампой», организатор реформы госпитального дела, участница Крымской войны. Последовательно проводила в жизнь принципы санитарии и ухода за ранеными.

2

Эпоха Регентства в Великобритании – 1811–1820 годы, период правления принца-регента, позже занявшего трон как король Георг IV. В расширительном смысле – первая треть XIX века.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Здесь представлен ознакомительный фрагмент книги.

Для бесплатного чтения открыта только часть текста (ограничение правообладателя). Если книга вам понравилась, полный текст можно получить на сайте нашего партнера.

Adblock
detector